Бесплатный фрагмент - Избранное

Тебе, Жека

Осень пахнет водой.

Что ж, любимая, снова промокнем.

И пропустим пустой,

И вослед ему свистнем и охнем.

Не сердись, мы пешком,

Мы раззявы, нам дай осмотреться,

Повертеть головой,

Но от осени не отвертеться.

Все продует — насквозь.

Пустит по ветру треп и трепет,

Сунет шило в подвздошную кость,

Мы — соплей не бросаем на ветер,

Так что, брось!

Не щадя живота,

Дай нам, осень, слоенок с корицей,

Мы пройдем до моста,

Чтоб за пивом к причалу спуститься,

И потрогать рукой,

Хорошо, что забыли перчатки,

Шар земной, шар земной,

И на нем сапогов отпечатки.

Сорок третий и сороковой,

Правый стоптан и дышит на ладан.

Да ведь это же наши с тобой.

Хорошо, что стояли мы рядом.

Луна

Пока я спал, ты перекочевала,

Над лесом прочертила небосвод,

Порозовела и похожа стала

На то «светило, вставшее из вод»,

Чьим отраженьем дерзким, воспаленным

Морочила ты головы влюбленным.

Надежный крюк ловцов девичьих душ,

Последний рубль проевших вдохновенье,

Ночей очарованье, изумленье

И собеседник горестных собак,

Свидетель драк, распятий и объятий,

Введенья войск, отмены ятей,

Торчишь над лесом, будто бы всегда

Ждала с обрезом.

А для многих пьяниц,

Таких, как я,

Ты — горькая звезда.

Сон

Я шел домой, промок до нитки

И никому не возражал,

Меня схватили под микитки,

И привезли меня в подвал.

И там под пристальною лампой

Я отрезвел и вмиг просох,

Я горячился, на пол капал

И подводил себе итог.

Я рассказал, как ухмылялся,

Как трусил и не возражал.

Но вот о тех, в кого влюблялся,

Я ничего не рассказал.

Хотя я верил — понимают,

И в глубине души — простят.

Потом, конечно, расстреляют.

Но ведь сперва поговорят.

Замечательно

Как замечательно в сандалиях

Бродить по пасмурному городу,

И замечать девичьи талии,

Чесать в задумчивости бороду,

Дышать прохладным дуновением,

Бежать за грохотом трамвая,

Приехать в гости в воскресение,

Читать, часов не наблюдая.

Лошадь

Лошадь известна характером строгим,

И доверяет лошадь немногим,

Тех, кто не плачет и маме не врёт,

Лошадь с собою в дорогу берёт.

Лошадь умна и мгновенно раскусит

Тех, кто в минуты опасности трусит,

И не найдёт у неё снисхожденья

Тот, кто жалеет конфет и печенья.

Лошади любят и лошади плачут,

В небе летают, по прерии скачут,

Тенью мелькая по лунной стене,

К добрым и смелым приходят во сне.

Если в сердечке таится тепло —

Тронь за уздечку. И прыгай в седло.

Трамвай

Скажите, почему трамваи

С несносной грацией железной

Весной по сердцу громыхают

Средь улиц высохших, облезлых,

Летят, захлебываясь, небо

Кроя кровавыми бортами

Ах, если сам трамваем не был,

Ты не поймёшь, что было с нами,

Когда на перекрёстке Кемеровской

И бывшей улицы Скорбящинской

Рассыпался пантограф веером,

Кропя бутылочные ящики,

Ультрамариновыми, синими

Расцвечивая небо птицами,

И награждая глаз павлиньими

Кругами, стрелками и спицами.

Когда впиваясь в рельс ребордами

Вагон сворачивает к рынку,

И мы с простуженными мордами

Сидим на колбасе в обнимку.

Омск

В Башенном переулке — водонапорная башня,

В Банковском — богатые банки,

Там под замком клиенты

Держат с деньгами склянки,

И провизор в Аптечном

Сидит одиноко в аптеке.

Со всех сторон переулки

Омывают реки.

Смывают, уносят в море

Печаль и другие хвори,

Чтоб люди ходили в банки

И не ходили в аптеки.

Чтоб лазали люди на башни

И заводили шашни,

Гуляли бы по переулкам,

Под ручку ведя домашних.

К чему кашне и ботинки,

Пионы и маргаритки,

Смотри — полыхают сливы

На Захламинском рынке!

Смотри — между жёлтых пятен

Домов на проспекте Мира,

Над Университетом и колесом обзора,

Если взлететь высоко, увидишь на карте мира

Реки и переулки.

То есть — любимый город.

Новый год

Новый год при ярком свете

Фонарей, шутих, ракетниц

Все мы дети, все мы дети

Безответны и прекрасны

В самом деле — что нам стоит

Полюбить хоть раз — навечно,

И забыть свои печали

Рядом с ёлкой золотой.

Мы в руках держали небо,

Мы в груди носили солнце,

Золотым, зелёным, синим,

Разноцветным колдовством

Привораживали женщин,

Чтобы жить, не умирая

В жёлтом пламени бенгальском

Раз в году — под Новый Год.

Почему я люблю писать письма

Лицом к лицу мужчины гнут свое.

А женщина, когда она полюбит,

Не даст и рта раскрыть. И так споет,

Что пением любую мысль погубит,

Одну оставив, точно ржавый гвоздь

Торчащую под вами в табурете:

«Дай тишины, дай тишины, Господь!

И кружку пива!»

Тут приходят дети.

Набережная

По набережной пустынной,

Рекламную минуя вязь,

Старуха в плащ-палатке длинной

Шагала в порт не торопясь.

Сухая, строгая, прямая,

Косой висок, мальчиший взгляд,

Коляску пред собой толкая,

Везла мужчину. Без наград

И кителя. Без ног обеих.

В цивильном чёрном пиджаке.

Воротничок багровил шею.

Рассвет дымился на реке.

Не думал, что среди блестящих,

Наполненных деньгами дней

Я повстречаю настоящих,

Из крови сделанных людей.

Наверно и они ругались,

В пылу швыряли блюда оземь,

Но вместе меж двумя мостами

Идут они, глотая осень.

Война двоих соединила —

Смерть приберёт их налегке.

Старуха в плащ-палатке длинной.

Любимый в чёрном пиджаке.

Апрель

Снег сойдёт, в Апреле ветер

Станет горек, станет светел,

Сколько комьев, сколько сплетен

Разметёт, развяжет петель,

И подарит за бесценок

Небесам такой оттенок

Чтоб красавицы рыдали

В Павлово-Посадской шали.

Неожиданный визит

Я за столом читал.

Нагрянув, как холера

Ты постучала в дверь.

Я отложил Бодлера.

Теперь не до стихов —

Я достаю бутылку

И складываю рот

В блаженную ухмылку.

Твой рост и интеллект,

А также аппетиты

Приятны, но мои

Исчерпаны кредиты.

Я сам привёл тебя

Во тьму дурных привычек —

Мне не на что теперь

Купить коробку спичек.

Я так устал, не сплю

Наверно день четвёртый.

Сейчас допьём вино

И я свалюсь, как мёртвый.

Свидания с тобой

Придётся нам урезать.

Но снова приходи,

Когда я стану Крезом.

Когда я не знал о причинах дня

Когда я не знал о причинах дня

И ходил в траве босиком

Все называли ребёнком меня

И никто не считал дураком.

Я прочёл сотню книг — верь не верь,

Я отпустил усы,

Я был уверен, что вот теперь

Всем я утёр носы.

И я умею прикуривать от огня

И пользоваться молотком.

Никто не считает ребёнком меня.

Но многие — дураком.

Свидание

Я шёл на встречу около восьми,

Земля вращалась вкруг своей оси —

Вокруг меня. От моего дыхания

Гудели и раскачивались здания.

Я позвонил — услышал тишину.

Я закурил и проглотил слюну.

Толпа людей, гонимая пожаром,

По мне промчалась. Я был тротуаром.

Я пил из горла, изогнувши выю,

Шагаю прямо — улицы кривые,

Я — Геркулес, шарахаются люди.

Что ни случись — меня уж не убудет.

В теченье дня я был Герой и Порох.

Потом — Подонок. Был морально порот.

И только сын, проснувшийся от храпа,

Сказал: «Але, нельзя ль потише, Папа!»

Петербург

Там, где бродит индейское лето,

Задевая троллейбус пером,

И листва на асфальте монетном

Отливает к утру серебром,

Там, где волны и водовороты

Размывают творения рук,

Я прогуливался до Охты,

От Московского делая круг.

Чтил шагами твою топонимику,

Запахнувшись джинсой, как в бушлат,

И гранитную впитывал мимику,

Колоннадой Казанского сжат.

И, обучен колодезным эхом,