Бесплатный фрагмент - …из Хаоса…

Взгляд со стороны

Анастасия Мурзич

Где ты, — мой ржевский поезд, дизель, лазурь коптивший?

Где ты, — Петров и Водкин? Здесь — только Гойи, Гойи…

Я читаю вслух стихи Михаила Тенникова и — в который уже раз — убеждаюсь, что совсем не знаю его, этого человека по имени-фамилии: Михаил Тенников. Нет, не поймите меня неправильно, я читаю его стихи, но я не вижу за стихами человека, который живет рядом со мной, который дышит одним со мною прогорклым петербургским воздухом. Не вижу, и светло, по-детски, радуюсь этому странному факту. Мы уже давно смирились с автобиографиями в стихах. «Я», «Я!!!» — кричат нам откровенные поэты со страниц новомодных книжек и Интернет-порталов. «Я есть! Я пишу, и значит, я существую!». Это неплохо… Плохо, что мы забыли о законном праве на существовании лирических героев, о воображении, как таковом, о свободном движении свободного слова, не стреноженного безусловной реальностью.

Да, есть поэты, убедительно рассказывающие нам интересные и поучительные, лирические и трагические истории в стихах. Есть поэты, которые с помощью своего, так называемого, «творчества» изо всех сил стараются избавиться от пожара, бушующего в сердцах и умах. Есть даже такие, которые вырываются к звездным далям верхом на профессиональных, остроумных и возвышенных строчках. Есть разные поэты…

…и как с факелоносцем, на выдохе слова «ты»

зажигаются листья, и охристый дым над парком

застилает октябрь. Поэты, разинув рты,

семенят за пером, обольщаясь таким подаркам.

Все что надо теперь — обождать их безумный хор,

нискуситься на бисер, плюс — насморк простудных жалоб.

Но поэт Михаил Тенников — особенный поэт, его невесомые стихи живут особенной, самостийной жизнью. Михаил Тенников приоткрывает створку своей души (духа, сердца?) — и оттуда стихийным, искрящимся потоком — то бурным, то плавным и неспешным — струятся свободные слова. Слово вяжет слово, цепляет стальными спицами, петелька-крючочек… Сами слова пишут стихотворение. Слова, как андрогин, рождают свое продолжение — от самих себя…

…не марать листа. извини, что наги.

не в чернилах мы разлетимся градом…

Слова, не имеющие к человеку-Тениикову никакого отношения, чистые слова Тенникова-поэта! Я не против человечности, наоборот! Я люблю людей, как класс. Но в поэзии — а мы ведь сейчас говорим о поэзии — мне хочется видеть поэта в поэте. Не летописца собственных взлетов и падений, а проводника незамутненной литературной информации.

Ни один календарь не способен содрать листа

ни с себя самого, ни с деревьев, внутри которых

год венчает кольцо. Уповаю, что мысль чиста…

Но — пронзительна также, как авиарёв моторов…

Поэзия, в моем понимании, это не род деятельности, это не вид искусства, и даже не образ жизни. Настоящий поэт, по-моему — это медиум, это щедрый на самоотречение и сонный до мистического транса субъект. Да, он — проводник! Именно так я воспринимаю поэта Михаила Тенникова. Может быть, я ошибаюсь, но мне хочется думать, что я права, относительно него.

В его стихах мирно соседствуют сложные, несоединимые, парадоксальные, но всегда созвучные образы. Ультрасовременность и древность переплетаются органично и ненавязчиво, соединяются в стихотворение, но оно — никогда — не завершается, не обретает монументальной, законченной формы. Нет, все — недосказанность, все воздушное небытие. Не вакуум! Наоборот, насыщенное кислородом открытое пространство!

И даже любовная лирика Михаила Тенникова какая-то «не такая», незнакомая, не скомканная, не заляпанная чужими доисторическими (доистерическими) сравнениями. Неужели человек может так любить?! Так писать о своей любви? Нет! Только поэт! Только — Михаил Тенников.

…лицо — как подсолнух (иначе — магнит души)

поднимается к солнцу, не веря, что бог невидим.

…Непосильное бремя — люби, создавай, …круши.

И у двери встречай, из которой однажды выйдем —

Сложно представить себе того, кто живет среди людей, и при этом чувствует и пишет так:

не увижу с тех нежилых высот

моих рук разлет — то клюка в ночи

бьет по дереву что незримо нам

а ноге ступить — места нетути

вот и шлет язык в гости к римлянам

только письмами — да от нежити

Но ведь я его идеализирую? Да! Так нужно! Настоящего поэта нужно идеализировать. Настоящий поэт — это миф.
Сейчас я рисую крупными, грубыми мазками психологический портрет идеального поэта: он добрый, позитивный, жизнеутверждающий, целеустремленный, неравнодушный, очень умный и образованный, углубленный в себя, но легкий и увлекающийся. Вы согласны со мной, таким должен быть идеальный поэт?
Но разве такие бывают? Я не знаю. Никто не знает…

«Восприятие стихотворения всегда сенсуативно», — часто говорит Михаил Тенников. Что это значит? Это значит, что искренний читатель воспринимает (чувствует) искренние — чужие — стихи, как свои собственные. Если это настоящие стихи! Мне лично стихи Михаила Тенникова кажутся идеальными, невесомыми, и нездешними. Нечеловеческими! И мне это нравится.
Что же вы отметите в них? Что в них найдете? Что отдадите им?

Читайте их бережно, затаив дыхание, распахнув сердце и душу. Я вас уверяю, именно так они были написаны!

АКЕЛДАМÁ

…четырнадцать сов и шестнадцать чужих богинь;

на влажном песчанике — след от босой ноги,

как слепок моллюска. Глядит на зарю Лука

и звёзды следят за поклёвками кадыка.

Лука неподвижен. Он шепчет, слезу тая:

когда бы не жатва, когда бы не речь Твоя —

лечил рыбарей бы, да жён, да горластых чад…

Но подвиг иной уготовил Ты для врача.

…в низине, на ветви, в плену молодых лучей

висел ученик — из возлюбленных — казначей.

Тянул богачу потроха, свежевал пяту

внимательный сокол, а рядом — кричал петух.

Воистину — камень, заброшенный позже в Рим

шипел на рассвете слезой — угловат, незрим;

шипели слова, испаряясь что дождь скупой.

И мир отворялся бегущей к горе тропой…

…блестела Афина, мерцала впотьмах сова;

два лика монеты — одна на века молва,

два мужа, два сына, к суду — две больных души, —

один только трепет — как Он их судьбу решит.

…земля благодарна, корми её. Все дела —

изрёк кровопийца, которого смерть ждала;

но дальше участка неведомо — кто важней

Паллады немой, да совы в обороте к ней…

LEO

…дёготь и войлок. Родина;

пар, витражи, кутерьма.

Всё что ни станется — пройдено;

игры больного ума.

В той околесице суженый

(суженый, суженый ли?)

встречен дорогою суженной,

шпальной дорогой — вдали.

Двух циферблатов окружия

пульс не торопят уже;

свет выбирает оружие.

Прах оседает в душе…

DIE LETZTE EIFERSUCHT

…часы не спешат. Ты, сощурясь, смотришь

в планшет потолка, подсвеченный фарой

соседской телеги, как тени по́ три

шуршат на обоях фатеры старой.

Лежишь, одеяло измяв руками,

считаешь неведомое, обезумев,

и самый горячий обсценный камень

выпрыгивает из груди на зуммер.

Тебя ничего не тревожит, кроме

успехов молчания в аппарате

словесности.

Он — африканский Роммель,

фельдмаршал Тобрук, генерал-каратель.

…она не простая. Нет, не простая, —

ступает неслышно и шлейфом душит

знакомых ветров. А за нею стая —

их головы серы, прижаты уши.

Кивает она вожаку, что ближе

подходит, беззвучно садится подле.

И стая дорогу усердно лижет;

следы высыхают — вода ли, пот ли.

…так — каждую ночь, во сне раздевая

её — в конуре, что в гнезде орлином —

кричишь — будь же проклята мировая!

и голос летит над пустым Берлином.

Lighthouse keeper

…я не узнал его в рыхлой ночи́ сперва;

форму фигуры привычно делил на два

собственных имени. Впрочем, кому какой

толк от имён на скрещенье прямых рукой…?

Он поднимается в гору без счёту лет

и растворяется в свете — там, на скале,

где даже птица не пробует вить гнезда.

В час, когда ветер лют и не горит звезда

он зажигает свою, указуя кров

местоблюстителям чуда, ловцам даров,

бледного льна собирателям и ткачам.

…море гремело внизу. Человек молчал.

Мне показалось — звенели его шаги;

в тянущей мгле, где уже ничего, ни зги,

где и ключи и печати на все пути, —

он поднимается в гору. Чтобы спасти.

Гроза и старость

Г.Г.

…предвосхищая молнии провал,

посыпал ливень дробью затяжною;

глухой раскат во тьме торжествовал

над лопнувшей, как кожа — тишиною.

поросший лишаями за́ сто лет —

скучал гранит на синей вязкой глине,

и вспыхивал будильник на столе,

и был заложен шёлком Старший Плиний.

в кошачьем мраке выверенный шаг

опознавался скрипом половицы, —

когда змеиный след карандаша

уже, казалось — не возобновится.

порожний гнев на низость потолка

был гению — знакомо неминуем.

тем самым, над пятою — каблука

бесстыжую победу знаменуя…

Железнодорожное

А.М.

…балтийского ветра сырая взвесь

доносит прилива звук;

скажу что беззвёздно, что дико здесь

и мысли и существу.

В молочные сумерки лист упал,

а следом ещё, ещё,

и голой луны голубой опал —

меж ливневой тучи щёк.

…легко забываешь сложенья знак,

когда колеёй влеком;

и дюйм вырастает в саже́нь… Я знал —

союз забывать легко.

Где губ обезумевших немота,

где шпалы смолёной кость —

двойник воскресает, что жизнь мотал

мою — на земную ось.

Вокзалов содом, тепловозов клич,

и снова — ток в провода.

И волю — сковывает паралич.

В титане — кипит вода.

Довольно лишь веку дозволить скрыть

больного зрачка очаг —

двойник проявляет кошачью прыть,

хватается за рычаг.

И кажется, стали горячей визг

пронзает до мозжечка;

я слышу — летит на ковёр сервиз

в купе у проводника.

…глаза открываю — и тишина,

простыл наважденья след.

…ты мне не любовница, не жена;

сжимаю в руке билет…

тот северо-запад пустых тревог

вагоны уносят прочь.

И нету вины, что простить не смог.

И скорый врастает в ночь.

DUDD

…кадмий, краплак, капля охры, шунгит, сурьма —

лучший рецепт, чтобы тихо спорхнуть с ума

в сказочный сад, или комнату, — лодырь мой,

ангелы молкнут. Ты споришь с собой, с тюрьмой;

дрожь мастихина — а он не похож на медь

труб из окна, на плацу, — устоять, не сметь,

перетерпеть, — это просто, — не посягнуть…

Но — невозможно… И кровь не даёт уснуть.

Вскрытая глотка, Лютеции злой клыки,

кисть — не кинжал, — продолженье твоей руки;

там где ты есть, где хоть чёртом самим реком —

смерть лишь хохочет, любуясь твоим грехом…

***

…приходит голый человек — его я слышу плач,

его дыхание и крик, — волнительны, легки,

и смотрит голый человек — мой будущий палач —

на всё смущение моё, на тихий взмах руки.

…приходит тонкий человек — улыбчивый молчун, —

он жадно слушает рассказ и скоро пишет свой;

я не могу остановить — не смею, не хочу, —

его историй. И стою с поникшей головой.

Греметь ветрам сторожевым — раскатистой трубой;

я провожу по волосам — и тает в голове

новорождённая печаль, и сердца стук — другой,

и попирает тень мою свободный человек.

(Не человек — намёк, каприз, летучая строка);

я наполняю свой бокал и подношу к губам.

Но, лишь мгновение — и вот спешит издалека,

как отголосок первой, той — негромкая труба.

…приходит светлый человек — на сломанном лице

его усталость и любовь — и ясли и чигирь;

так мне становится легко — мне виден свет в конце

ночной пустыни. И зажглись на небе очаги…

…неслышной поступью идут — забвение и страх,

и с ними — бледный человек, — он тянет руки мне;

в его глазах, что мрак пустых, где сажей от костра

свербит зрачок — мне предстают отчаянье и гнев.

…и вот опять — они со мной, у ночи на краю,

а я гляжу поверх голов не лезу на рожон,

но первый — трогает плечо. И я осознаю,

что безоружен как душа. И также — обнажён.

RACHMANINOFF

А.

…утренний ливень, боксирующий с листом

чертополоха, что панчер — с потёртой лапой,

не выпускает наружу. Помимо слабой

радости от оживающих эустом —

нету страстей. Даже клад своего угла бы

не распечатал — коль не был один в пустом

дачном массиве. И не оступился кабы…

То не тоска — но капризы моих широт.

Подлый октябрь донимает простудой выю;

наши отечественные — суть мировые,

ибо планетой владеет больной народ, —

жирной землёй, где червяк деловито выел

сброшенный ветром густой перезревший плод,

где на кармане — девственность и чаевые…

я не скулю — только как мне теперь набрать

жалящих пчёл — ежечасных звонков по соте, —

их эфемерных, бесплотных, небесных сотен

их дождевых переливов и брызг добра,

скорых усердий..? Чем гимны слагать босоте —

лучше брезентом отчаянного «ура»

запеленать элефанта на эшафоте…

Вновь на тетрадных листах обитает боль —

в море чернильном, иссохшем ещё к восходу;

боль — это вирус, убивший саму охоту

к выздоровленью. С минорного ми бемоль

так не соскочишь… Играя этюд Кихоту

видишь столицу и всякий порожний ноль

бьёт единицу — разнузданности в угоду.

Значит письмо — исключительно долгий вдох;

выдохом — колокол. Солнце пронзает тучи

так далеко… Но неведомый добрый случай

всю мою жизнь после си возвращает в до.

Свет от звезды — обретённой, живой, падучей

лишь означает границу. Зовущий в Дом

не наказует страданьем. Пожалуй — учит…

Кровь Эдипа

…не убоись движения ветров,

камланий птиц над сумрачным сулоем,

седую бровь не вздёргивай хитро,

глумливо и с оскалиною злою.

Не отлучи зрачок от тишины,

от борзописи стариц и излучин,

от глубины, которой не нужны

все те, с кем был доселе неразлучен.

…гремящий хор, дымящийся очаг,

амфитеатр — поле после жатвы;

вот — маяка сырая каланча,

вот — царь являяет облик кровожадный.

…и сколько «нет» от срама до любви,

от мятых карт — до дерева иконы,

от полис прорежающих — ловитв

до подземелья с тенью Антигоны!

Шаги не стоят больше чем тропа,

и оглашает плач каменоломню —

плач по свободе — старого раба:

«…о, где она, была ль она..?

не помню…»

DZINTARS

…прощально отсвистел локомотив,

ведя состав вращенью супротив

планеты — моложавым командиром;

пронзительно-внезапна тишина,

мошна пуста, ладонь обожжена

открытым тиром.

Куда ни плюнь — повсюду хутора,

и медленно качается вчера

на лапах у глумливого сегодня.

И голосов звенящая роса

язык, в котором эти голоса —

ведёт, что сводня…

Дагерротип спешит запечатлеть

за горизонт осевшего на треть

причудливого облачного кряжа

густую тень. И — собственных теней

всё вьётся след, всё тянется — за ней

с пустого пляжа…

…мы на песке, мы суть извлечены

из белой недокормленной волны,

катящейся назад неторопливо —

упрямым солнцем. Грешная рука

освобождает ленно из песка

янтарь и пиво…

Смородина

…у выжженной реки — в полыни берега,

и как не нареки — всё слышится — пурга.

Что порезь, что стилет остра её слюда;

ей не хватает «нет». Ей нужно — «никогда».

Червеобразный нерв в кромешной глубине —

восторженность и гнев дрожат в его струне.

В безгласной глубине не дёрнется карась,

и теплется извне убогое — вчерась…

Сырою шерстью — в лёд, поддёвкою сырой —

удвой поток, полёт… А, может быть — утрой!

Вода её крепка, её вода — жнивьё,

и тянется рука, чтоб зачерпнуть её.

У света на краю — и звёзд наперечёт;

и нам гореть в раю пока она — течёт…

PRIVATEER’S NOTES

А.

…в среду — растает выловленная рыба,

не упреждая голодной утробы рыка

сфинкса в каюте. плаванье по Карибам —

это сафари, где каждый ловец — барыга.

это забвенье — к сущему и глаголу.

это раздолье — и незачем быть пророком;

рыбный четверг прощает фиесту голым

аборигенам — он милостив к их порокам…

ультрамарин, напуганный визгом лезвий,

плещется тише. где взор устремлён в глубины —

только восторг, чьи лестницы скупо влезли

в капли чернил — для лёгкости голубиной,

только волна, что ласково бьётся в катер.

если не пьётся, амиго — прошёл экзамен;

на Косумель стелется синяя скатерть

и шепчут солёные губы — «…amen, amen»…

Chimera

А.

…что голос твой — отверстые уста,

что сумрак глаз — неотводимый взгляд, —

сердечный трепет, отнятый у ста

твоих рождений — тлением угля.

В иных — болота вяжущая зыбь,

где зелень — голодна и неясна;

а ты — живёшь и властвуешь в разы

сильнее наркотического сна.

Не силою — дыханием одним

ты рушишь озверелое «вчера»;

а я дружил — я скрещивался с ним,

как скрещивалась с Волгой немчура!

…продольная симметрия луны

проходит через облачный сезам;

ночь огорчает светом валуны,

доселе неизвестные глазам,

где столь же неизвестная земля

благодаря туману — высока.

И греческое имя корабля

срывается химерой с языка.

Песнь оборотня

Оле С.

…неужто — вновь? Ей-ей — оборочу;

гнусавый мир, запаянный в свечу;

о, лишь бы ты ни капли не седела!

Налью чифирь и запонку замкну, —

не на манжете, — время на кону —

такое дело —

на грубой коже — тёплой изнутри,

где капля пота резалась на три

и шерсть редела.

…то — за венцом шмелюга забасит,

то — рой блаженных… Боже упаси

тела их обязать напрасным гнётом;

когда ты можешь слова не макнуть

в елейный воздух — втаскиваешь нуть

с одним ошмётом.

…и флюгер пел — ты помнишь — на юру,

и осень жгла дубовую кору

червонным мёдом.

…казённый плащ затёрся о наждак;

кабы не хворь, не гиблая нужда,

не изморось на пожженных ресницах;

твой голос тут — фантом, а я ищу

его источник, в ком порабощу

глагол жениться.

…беги, беги! Единственный покой —

в обезоружьи. Сломанной рукой —

да не приснится —

что сломанным крылом, — и зла не трать, —

петли меж туч, окружности в тетрадь

не описать, не начертить, не вправить;

зачем ты здесь — ужели ты за мной?..

…Ной на горе и душный псковский зной

в сухой дубраве,

и немота, отчаянье, редут, —

я чувствую — за мной уже идут.

Ну да, пора ведь…

…запомни, как пронзителен минор

у пламени лампад или менор —

в грязи — или горячей терпкой нефти;

и, обратившись в тень поводырей,

я нюхаю — сквозняк чужих дверей

бумагу вертит.

…и наступает собственная тень,

и я рычу на восходящий день —

любовник смерти…

Из юго-восточных записок. Squeeze

К.С.

…немое вызревание плода,

личинки шёлк,

тягучих слов горячая руда —

а месяц, — жёлт, —

ворочается в тучах, — ятаган, —

и режет мрак;

ободранное сердце — донага —

вяжи, дурак.

И каждый всполох красного крыла

запомни днесь,

как то, что здесь — она с тобой была, —

любя — не здесь…

Пасхальное

…взлохмачен март стервозною метелью.

Наушничество родственно безделью, —

крупозный ветер в раковину уха

насыплет глухо

иным — неразличимую усталость,

но — прочим — речь друзей, чьих не осталось

ни праха, ни теней, ни поминаний —

лишь ветер — с нами.

Календари пропахли сургучами.

А так бывает, разве что — в начале,

где свет скользит ничтожную минуту

по ржи и нуту,

по камню, отверзающему пропасть.

И — ничего, похожего на робость,

среди людей. Незримо и не косно

схожденье в космос…

Обыденны весенние гримасы

вне городов. Натравливанье массы

порой приводит к литерным интригам,

к венцу — расстригам.

А ты — летишь домой из невозврата,

от похорон к сакральности парада,

молясь на чудеса — не без опаски —

апрельской пасхи.

В луче звезды рассветной — тусклой, рыжей —

сырую жесть просушивают крыши,

и время испаряется с базальта,

с песка, асфальта;

твой госпел чаячий — правдивый, резкий —

направит руку к краю занавески.

…и всё-то — звон. Былое бьётся насмерть —

для нас… Для нас ведь…

Стансы

И.П.

…вещает извилистый почерк

ручья по овражьему дну —

что стали, пожалуй, короче

минуты — на песню одну.

Что, собственно — дни на исходе,

в ночи же — черно, пустово;

что пульс — надрывается. Хоть и

ты — не ощущаешь его.

Какая-то тихая повесть

живёт в перекатах волны;

сестрица отчаянья — совесть —

читает урывками сны,

где — ни озаренья, ни бездны,

ни чувства — извечная тьма;

и, кажется, пращур небесный

смеётся и сходит с ума…

Маневры 17

Елене П.

…тягач опрокинул быт, замыкая травы

сургучом колеса — замер, осел, притих;

мы здесь — саранча. Но, старшие наши правы —

отеческий долг заставил сюда прийти.

Сытый локатор, конвульсия низкой цели,

арабская цифра вьётся ужом в часах, —

двигаясь маршем мы, кажется, повзрослели.

И верим теперь во взрослые чудеса.

Ветер дышит в курай. И, окропив равнину

смехом сапсана на партитуре зари,

гонит в беззвездие облачности рванину,

и бранью славянской над ковылём сорит.

…отданный нам приказ — исповедь инородца.

Сутулый язычник внемлет ей — со слезой,

не усекая, — за что ему честь бороться

с химерой брони, — уж лучше хлыстом с козой…

Сколь же он прав — в недалёком кощунстве данном;

веришь ему, что истине… Вот — собирай

мелочь страниц, и пакуй её чемоданом,

тем распрямляя двойную свою спираль.

И не икона, но — грубый лубок портрета

вытравил комнату в душный музейный зал;

тени длинны, подрагивает сигарета

и страшное утро смотрит тебе в глаза.

                                     * * *

…рос ли тиран златоустом (сиречь — поэтом),

грезил Колхидою и золотым руном?..

Кто мы такие, чтоб сально судить об этом —

пыль на восходе, взъярённая табуном,

тень на закате — от тонкого стебля злака;

вещь, множа смерти, тянет с собою творца.

…пуск состоялся и бедный дикарь заплакал,

глаз проклиная, что всё это — созерцал.

…только теперь, уходя ещё дальше в степи,

наш караван из рептилий, несущих боль,

сделался точкой. И ужаса меры степень

можно означить сухого песка щепой.

Ты не заметишь, как небо капкан смыкает, —

избавь тебя бог — глядеть на горгоний лик!

…цель озверела. И прошлая жизнь стекает

пресною кровью в бездонный сосуд земли.

Пятое марта

прадеду

…означением горести пустовремённых судей —

воспаряет оркестр в своей симфонической сути,

не щадя репродуктор на жёлтой стене вокзала, —

овладевает толпой, — как партия приказала.

Пуще лютых гонцов с головами собак на сбруе,

нотный стан восстаёт и навечно покой ворует,

и слеза — что печать на потрёпанной челобитной,

где меняется речь — от восторженной до обидной.

Ты не скажешь, что вдруг — все же думали, ожидали;

только шёпот тревожный: он умер — а что же дале, —

соловей разольётся, иль голосом тусклым выпи

съёжит горло тоска — хоть горелого спирта выпей?..

Оттого — тишина горше звона на колокольне;

вызревают пути — кому скорый, кому окольный;

не крылатый мороз потроха клюёт неустанно —

но звенящая изморось в голосе Левитана.

…удлиняется день; вьют минуты поток, что ласты.

Громче прочих певцов — затянул свиристель горластый, —

не в кленовой сети, не в осушенной кроне граба, —

точно крови искал — у густого рябины краппа.

Размыкается круг и гремят по утру засовы

под напором ключей, меж которых один — басовый, —

говорит, что отныне не знает иной любви. Да

открывает собой — покаянный псалом Давида…

Middlelake

Оле С.

…твой мир ничуть не изменился —

хоть нарисуй, хоть опиши;

всё также гуси тянут Нильса

стезёй взросления души,

и свет по набережной длинной

течёт, впадая в сок реки;

и боги снова дружат с глиной —

хоть обратись, хоть обреки.

…ты сам себе — болезнь и лекарь,

огонь и дым, гора и низь, —

и сказка в теле человека —

хоть убеги, хоть обернись…

***

К.С.

…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене —

не добраться до Фив, дабы почесть воздать Алкмене

за измену царю, коей жертвою — сам Алкид.

Полощи наши годы бельём, — паче спуск киселен, —

в молоке, убегающем прочь — в глубину расселин.

Среди поля считай вновь обретшие плоть — полки!

…это та же страна, непочатая месть которой

обернётся соседям — почуявшей голод сворой,

да разбоем крестовым от тлена бегущих скнип —

за блатняк на поминках, привычный расклад терпила,

за порожние муки побед, что в себе копила,

и за чистый эфир, оживлённый посредством книг.

Узнавай и недуг — святотатство да боголепство, —

где птенец — под венец, — деспотии хромое детство;

пуще сраму в церквах — говорит о любви Дамаск!

…ты прими — в нашу жизнь не войдешь, как заходят в воду,

как бревно протыкает единственный глаз уроду

и как смотрит звезда в обезлюдившие дома.

…всё иначе. Чума — то не вечная мука пекла,

не закон площадей, не отчаянный шелест пепла,

не паскудство ума, не гробов глуховатый стук —

это просто болезнь. Посмотри в изложенье шире —

то лишь знак за грехи обезумевшему транжире,

безобиден до срока — как свист и пожатье рук…

…приходила пора — оживали в пару овины;

кроме Спарты — кому на роду не любить Афины?

В каботажном купании — радостней взмах весла;

горизонт приземлён и трепещут в садах оливы…

Мы упрямо идём на свидание с прошлым — в Фивы,

сквозь извечные козни богов, коим несть числа.

…настоящее кратко, покуда молчит оракул;

на письме и на картах — чернильный узор каракуль,

меч стирает о ножны зазубренные края.

И, пока мы в пути, мы имеем в остатке — память,

для кого та земля прорастает весной хлебами,

и кому в полумраке свечою горит маяк…

Июнь 45

Деду

…беги скорей. Опять восход. Смотри же, —

в косом луче, — лес коротко острижен,

и воздух шевелится у земли.

Фагот шмеля добавлен в духовые

оркестра лета. Мы еще живые,

хоть и бледны, что крашеный говлит.

…едва ли стоим лучшего подарка;

природою воссозданная арка

из хаоса позеленевших крон —

подобна триумфальной, — заслужили…

Но, к трепету в пульсирующей жиле, —

неслышно приближается Харон.

…обнимемся, пускай неозерцаем

наш крепкий жест — стучащими сердцами,

и в завязи — пол-мира на мази;

ты знаешь, брат, ведь я уже не помню

как говорил — отстреливают ровню,

как нас тобой свинец притормозит.

…да Бог-то с ним! Блаженствуй в тишине и

воображай, кому теперь нужнее

всё наше зло, добро и суета;

я счастлив, брат…

И хочется поверить,

что нам с тобой — распахивают двери,

и — что бессмертна эта красота…

2014—2017

Smooth aftertaste of the victory

…шумит весна, неся косноязычие

занудам, красноречие — педантам.

Дивертисмент играет, по обычаю,

в обритом парке — классика анданте.

Резьба теней, что плед — тепла и клетчата;

и — нету смерти майскому народу,

и утомлённость будничного вечера

не крайнего солдата бьёт — а роту.

Ещё дымятся гулкие развалины

кирпичных кирх, дрожа колоколами, —

в каких местах доселе не бывали мы —

решалось всё наречьем и делами.

…рёв дизеля и мин хлопки останние

корчуют обнажившиеся корни,

и лагеря последнее восстание

по времени — что ветхий пепел горний.

…поволжская гармонь и сумрак ельника;

меж готики — танкисты на привале, —

история святого понедельника,

в которую ещё — не наплевали…

Среди обезоруженного хаоса

заходит солнца тающее блюдце,

и нависает длительная пауза

во времени, где мёртвые — смеются.

Греческое прощание

Клаве Р.

…короткие слепящие лучи

от мачт аэродромных — до земли;

пожалуйста, ты только не молчи,

ты мне пиши, когда горю вдали,

когда не жду, (хотя — такого нет,

и не предвидится). А рыхлый лёд

с письмом звенит — как тысяча монет,

укрыв бронёй военный самолёт.

…ты говори со мной, возможно — вслух,

о песнях ветра в чёрных проводах,

о месте, что захватывает дух,

о том, что это строки — в никуда;

о марте, походящем на январь,

о доме и — о крошечной дыре

на третьем этаже, где всяка тварь

тебя облобызает в январе,

за тёплый кров бездомному зверью.

…я буду чуток — слышишь, я — смогу,

и жизнь моя, вплетённая в твою,

кричит о девальвации врагу.

…и, лишь конверт, что прячешь про запас —

попридержи, прошу — не посылай;

нам говорили — лучший среди нас —

приведший к смерти Трою — Менелай…

Insolvent reflections

Маме

…грядущих времён переменчивость,

минувшего дым городской —

рачито греховно повенчана

любовь моя с детской тоской.

Года, словно крупные бусины,

с оборванной ланки летят,

и страшное ждёт послевкусие

лакающих памяти яд, —

он крепок. И видно, что набело

лесная расшита елань;

да только вот, хватку ослабила

у горла — Господняя длань.

…так прежде, — заслушавшись клирика, —

воинственно тонок, безус —

я знал — как рождается лирика,

и птахой срывается с уст.

Дыхание бережно пряталось,

чудны были гром и покой,

и музыка ангела пятого

вела по бумаге рукой.

Бодались стаканы застольные,

хрустел у сорочек крахмал;

весёлые мы, непристойные…

И — я эту жизнь принимал.

…былого уныния — нетути

для трещины в старой кости,

но пальцы в молитвенной щепоти —

труднее ко лбу поднести.

Длиннее полночье атласное,

и медленней поступь зари;

иная ударная гласная —

в отчаянном крике «твори»!

…в тени от растущего облака

пронзителен шорох любой;

не бойся знакомого оклика,

то — вечность играет с тобой…

Невский пятачок

…не стелется песня за рвами —

лишь гильз в ручейке перелив;

здесь нас убивали и рвали —

на тесной полоске земли.

Вам — пахота — вроде кощунства,

но мы не в обиде ничуть;

забытые острые чувства

пронзают истлевшую грудь.

И, словно в нечаянной сказке,

затихшей на время войны, —

пробьётся подснежник из каски —

предвестник морозной весны.

Три письма на далёкий остров

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

(отправитель — гностик)

…пиши сырые дневники —

пусть сохнут медленно чернила,

и оперённой тень руки

растёт из тёмного горнила.

Пусть изменяется строка,

слова в эфир перетекают,

и жизни всей — до сорока

постыдных лет — не предрекают!

…вода тиха. Встаёт нилас,

и ты крадёшься в город снова, —

где нет ни радости, ни ласк, —

где нет дыхания родного.

…возьми в ладонь обмылок — льда,

и — через солнца лучик глупый,

огонь крушений и труда —

раздуй холодной тонкой лупой!

…а день спустя ты будешь спать;

и снегопад, что суше мела,

твой сон начнёт переступать,

и биться в стёкла — очумело…

ПИСЬМО ВТОРОЕ

(отправитель — циник)

                                                       1

…я нахожу это место

славным

по

стечению

трёх

линий фортуны —

изобилия

юных,

смешных

дурёх,

ищущих здесь приключений,

известной близости центра

и —

что обнаружился курс

на уверенный

рост

цента, —

значит, ближайшее время стабильно арендной ценой;

всё это —

вместе взятое,

плюс — лубочный пейзаж

с луной

по вечерам и ночам доставляющий

с ветром —

сплетни, —

мне будет скрашивать всякий сезон.

Особенно — летний.

…сперва — напишу, как в парке волнуется бризом трава,

(кстати, когда ты прочтёшь письмо,

тебя будут звать — «вдова»)

так вот, о траве — её волны,

до усеченья косой

шумят, как лесное озеро,

враз

застигнутое

грозой,

шумят, как сама гроза —

откатываясь

за нагорье,

вниз швыряя разряд —

одним — на смех,

иным же — на горе…

                                                       2

…ещё здесь прекрасен пруд с островком из густой осоки;

в парках, подобных Гельвеции, множество невысоких

серых домов для хранения ветхого инвентаря

по уходу за флорой. Здесь нету мачт фонарей — горят

по ночам только звёзды. И бодрый с излучины ветер

сгоняет гуляк под навес кафе, в неоновом свете.

                                                       3

но главная радость — данный

неоспоримый лимит

нахождения в этом раю.

Кухарка пускай клеймит

государство за слёзы

при

покупке медикаментов;

ей, скорее, потребен — импульс

(на латыни — momentum).

В то время, как я

вполне довольствуюсь годом,

что свыше

мне бросили костью…

Воет собака…

Хозяин вышел…

…Боже, позволь — когда цепи под пень

укоротят сосну —

я уже буду день, как ничей.

Только — Твой.

То есть — усну…

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

(отправитель — лирик)

…здравствуй! Ты напрягаешь врезное нутро замка

дерзким ключом, точно спиритуозом — печень;

раньше — мои позывные спешили внутрь — за МКАД,

со стороны лесов — в город, который вечен.

Нынче — всё изменилось. Замок — он стал навесным.

Дверь — деревянной. Дорог же — не стало вовсе;

суровый круговорот. В сарме — эмбрион весны, —

но, она быстро стареет. Значит — готовься

пить из ладоней влагу, что колет надвое зуб,

долго смотреть на поздний восход и на трубы

старых пустых посудин, и ветер солить в глазу,

и в шёпоте рвать потрескавшиеся губы.

…я расскажу, как в месте, где я и тружусь и сплю —

снег обладает способностью выжечь очи

даже если термометр напрочь забыл про плюс!

Здесь — очень долго и сильно желаешь ночи.

Ночь упраздняет необходимость в лишних словах.

Впрочем, ландшафт сам препятствует болтовне. Я

часто тебя вспоминаю, речь ущемив в правах

и осознавая, что тишина — главнее.

Порой — ты мне снишься. Но образы столь тяжелы

для восприятия, — после всенощных бдений, —

что кажется, сфера ночная хохочет из мглы,

звёзды на фирн отбрасывают свои тени…

…и, длинная жизнь, что досталась двоим, то — мошна,

и всё происходит с кем-то другим — не с нами.

Однако, я знаю о правде. И правда смешна.

…всё излечимо… Не смей

обольщаться снами.

                                              _______

…паром качает пресных кровей волна.

В белое небо взлетает незлая ругань

местной шпаны. Меж ней и водой — она

спешит за письмом, — как стрелка спешит по кругу.

…волос седой, ничем не прикрытый здесь, —

видится лесой, заброшенной в ностальгию;

время легко. Но здание почты — весть

держит в секрете — в прекрасные дни такие…

…шаг невесом — вот, только что вскрыто дно;

в клочья конверты… Накал экономит лампа;

день умерщвлён, исправленный на одно

слово из бланка — под прессом синего штампа…

Неставшая

…неладна тоска — хоть напейся

тяжёлого злого вина;

а небо царапает песня —

о том, где твоя сторона…

…дыхания трудного посвист

ещё совершает круги

над тёплой постелью. Но, после —

растает в шептанье пурги.

Оставленный компас в квартире —

на стуле, у серой стены —

ещё говорит, что — четыре

на выбор — тебе стороны,

что музыка — то лишь огласка

желаний, родительский шов…

Но, что-то не нравится сказка,

в которой всё так хорошо.

И зубчик ядрёной помады

у зеркала в душной пыли…

…не надо, ты слышишь, — не надо!

Мы сделали всё, что могли!

Она не вернется оттуда,

оттуда, где кварц и шприцы —

жестокое чаянье чуда

рассеют врачи-мудрецы…

…улыбка на порченном фото

и колюще-режущий свет;

ты знаешь, наверное — вот он —

единственный верный ответ

на то, что ходила, смотрела,

смеялась, держалась, могла,

любила…

Вокруг её тела

сгущается рыжая мгла…

И зимней отрадою — месяц

жжёт облачной рвани бельё;

друзья собираются вместе.

Друзья вспоминают — её.

…но тих белый кокон пелёнок.

благое спускается в сон.

И дышит двухдневный ребёнок

с самим Божеством в унисон…

Размен

…первое — за. Чего ты добился до —

неинтересно, — реплики желтых вдов,

аурум дутый, цвета сблёванной шелухи;

полки на подходе — отеческие полки…

…пестуешь срам, гуляя со взрослым псом,

помнишь, что гюйс, где крест заслонён иксом,

дщерь каперанга в восемь вздёргивает на дом;

дом среди сосен… И шаг прерываешь на том.

…за это ты любишь ночь — темень и тишь —

ночью ты понят, даже когда молчишь.

…анализируя партии сыгранной блеф

вдруг — осязаешь, что — червь, хоть на публику — лев,

что бытие — двухцветно, как та доска,

что белое — точно звериный оскал,

а чёрное — всё же, какой-никакой, — режим.

…и будущий ход — совершенно непостижим…

…море грохочет. Раковины пусты.

Ухо кровит, безбожно стучит костыль.

паперть — в помёте и крошках. И бой наверху

колокольни — воздух смалывает в чепуху…

Flaming lullaby

Ш.Ю.

Кончилась баталия. На полу — ушат.

Франция с Италией картами шуршат.

…чистят пол от копоти; враг давно разбит, —

шестилетний, опытный полководец — спит.

Лишь один — не к лекарю, в ящики казарм;

страшно быть калекою — шепчут за глаза.

                                       * * *

«…ночь ступает с грохотом лошади хромой,

оловянный, крохотный пехотинец мой.

Ведаешь что станется, кто слезу прольёт, —

что последний танец-то — бешеный полёт!

Выходил из пекла ты — пеклу и принять;

отчего же беглого чувства не унять?

Кабану на вертеле — страшен ли ожог?

От стола в бессмертие — лишь один прыжок!

Комната — что выселки, — мой её, не мой;

если можешь — высеки пламя, милый мой!

Не нужна мне проповедь — нудные слова.

Чувствую — что гроба ведь я дождусь — едва…

Оттого причиною — танцевать и петь

и гореть лучиною, оловом кипеть!..»

                                       * * *

…речь текла ловитвою. За окном — темно.

Кто-то — мудрой бритвою разрезал окно

и впускал, что гончую, ветер в полумрак.

…оборвавшись — кончилась детская игра.

…и штыком и пачкою — бьёт огонь теперь —

жар обои пачкает, пламя лижет дверь;

точно гений мщения мечется во мгле

шепчет о прощении — олову. Золе…

SLOE

А.С.

…кто пел в тебе, кто подле возлежал

в холодной лени,

кто принимал вязанье твоих жал,

как искупленье, —

той метрики тоска с поплывших строк —

считай, что свята.

…но, кажется — не выучен урок,

кольцо — не снято.

…ты алчешь дождь, увесистый такой —

шипастой гривой,

но облако — прольётся над рекой, —

легко, игриво,

а ты уснешь, достался чтобы сок —

небесным хворым —

кому твой тонкий страшный ободок

пришелся в пору…

Der Himmel uber Berlin

моему деду,

Варухину Александру Ивановичу

посвящаю

…термитник города разбрызгивал огонь.

Егорий пику не жалел и был неистов,

его глаза блестели вечностью, а конь

топтал внизу орду крещеных атеистов.

Неудержимый флот пропеллеры вращал,

и заплетался дикий свист в косу сирены;

в ночи являлось миру пиршество начал,

земля тряслась, горели факелом сирени.

…прошло достаточно, чтоб памятником стать

смогло сошествие бушующего гнева;

лесами почва научилась обрастать,

и снова радостно тяжёл рыбачий невод.

И только бронза изваяний помнит крик, —

что в эхе гроз — ещё таится лязг исчадий,

их стадный марш к местам сжигающихся книг, —

тогда — в пол-шаге от открытия печатей…

HIDE AND SEEK

И.П.

…не лист, впотьмах оторванный дождем,

мне служит воплощением тревоги,

не ствол, осиротевший до поры

дыхания приблизившейся Флоры, —

но — дом, где окон замкнутые шторы —

что символ с детства принятой игры,

в которой с потаеньем — одиноки,

и отысканья очереди ждём.

Тяжёлых капель в тающий чингил

перерожденье в серой жести крыши

похоже на удары каблучка

о древесину тёплого паркета;

здесь два зонта, оставленные кем-то

в прихожей, став добычею крючка

и спицами сплетясь — повисли. Ты же

спешишь за новой порцией чернил.

…мне кажется, страшней пустых домов —

возможны лишь обыденные судьбы

их постояльцев, вынесших скелет

с собой из шкафа, но оставив запах

сухих костей в неумолимых лапах

безвременья. Так месяцев и лет

их имена вычёркивают судьи

из бытия растущих вширь томов…

An escape of love

и памяти четвероного Друга,

умевшего любить бескорыстно.

…гудит костёр. В озябшем теле — дрожь.

В руках — пиала.

Расхожий ум — душе бросает: что ж,

она устала;

вас двое, только ты не беспокой

её напрасно

за всё тепло, ушедшее с рекой,

с потоком красным.

Вас двое. Но от этих мест — она,

в тоске воловьей,

продолжит путь — теперь уже одна.

Не прекословь ей.

…К тебе придут степные холода

и знак грамматик,

ты письма будешь слать ещё, — сюда, —

на автомате.

Однако ж — сколь безгласна пустота

на длинный зуммер;

ты разорвёшь набрякшие уста

глаголом — умер,

и дале, следом вывернешь карман,

изнанку гладя,

встряхнув вещей забытых закрома —

всё — на ночь глядя…

…гудит костёр вселенскою молвой,

огня разрядом —

вместилище её, как таковой —

во тьме, но рядом.

Она летит под звёздной шелухой,

над рыжей степью;

и ты — свой голос жертвуешь глухой

побегу с тенью.

Ты принимаешь тождество пути —

искомой цели,

и в этом шанс пытаешься найти,

покуда целен.

Она, меж тем, уже обнажена

пред Их престолом;

не будь твоей — небесная жена

мела б подолом…

Но совершенство глиняных телец

в платке из хлопка —

то лишь обман, открытый наконец,

жаль — поздно, робко…

Ты совершаешь действие рукой,

и жест — столь нежный, —

дрожанье кисти. В степь идет покой.

И свет безбрежный.

GOA

…жестокий полдень. Юг. Звенящий юг —

магнолии, зонты и всё такое;

контрасты белых поло, чёрных рук,

и обнажённость мнимого покоя,

где за движеньем — символа печать.

И жаркий день — явит в скулящем щене

неотвратимость заново начать, —

с себя, — весь цикл перевоплощений…

Дом, который…

А.С.

…плюшевые тени, тени нежные —

разлеглись на струганом полу;

а заря смотрелась в окна — прежняя, —

помнящая тёплую золу…

                                         _______

…дом горел заупокойной свечкою,

хоть и заколочен был, и пуст —

жизнь людская, — горестною речкою, —

поминаньем скатывалась с уст…

нынче ж — в пору совершеннолетия —

пепелище солнцу помогло;

воздух теребит вокруг соцветия,

паутина бьётся о стекло.

снова тёмен быт в сырых окраинах,

поселенцы вновь невеселы, —

дом стоит. крестьяне ищут барина.