Бесплатный фрагмент - История ремесленного училища связи №9 г. Оренбурга

1. А ПОКА БЫЛА МИРНАЯ ЖИЗНЬ

В декабре 1939 года я был назначен директором Смоленской школы ФЗУ связи (школы фабрично-заводского ученичества), расположенной вблизи Смоленска, в старинном купеческом городе Духовщина.

Школа имела учебный корпус с учебными мастерскими, кабинетами и классами, небольшое здание столовой на территории училища, собственный учебный радиоузел регулярно, без выходных дней работавший с 6 до 24 часов, обслуживавший училище и свыше 300 квартир граждан, проживающих в этом районе города. Имела и свою учебную дизельную энергобазу, обслуживающую школу и, даже, жилые дома, расположенные на ближайших улицах. Школа готовила надсмотрщиков (монтёров) телефонно-телеграфных линий связи, монтёров телефонных станций, радиоузлов и операторов почтовой связи (девочки).

мммВ это время ЦК ВКП (б) и Совнарком готовили закон о создании Государственных трудовых резервов, предназначенных для покрытия дефицита квалифицированных рабочих кадров в народном хозяйстве страны. О предстоящем принятии этого решения очень много писала пресса, называя его историческим, а его творцом — лично Сталина. Как было тогда принято всё, что связывалось с именем Сталина, становилось главным в работе государственных, партийных и хозяйственных органов. Действительно, эта форма подготовки рабочих кадров не имела аналогов в мировой практике: впервые училища должны были комплектоваться, как и армия в порядке организованного призыва, с постановкой учащихся на полное государственное бесплатное обеспечение форменным обмундированием, общежитием, учебными пособиями и т. д.

Весной 1940 года меня вызвали в Обком партии и сообщили, что во второй половине этого года наша школа ФЗУ будет реорганизована в ремесленное училище и что к моменту принятия Закона о создании государственных трудовых резервов, которое ожидается во второй половине этого года, материальная база училища должна в корне измениться и соответствовать высоким требованиям Сталинских трудовых резервов. Это было для коллектива очень серьёзной задачей: нужно было в сжатые сроки провести выпускные экзамены последнего выпускного контингента школы ФЗУ, распределить выпускников по местам работы и снабдить их соответствующими документами, провести очень большой ремонт весьма изношенных учебно-производственных помещений и общежитий, найти в городе другое помещение под ученическую столовую потому, что имеющаяся у нас столовая, предоставлявшая учащимся ФЗУ питание за плату, ни по оборудованию, ни по своим размерам не соответствовала новым стандартам. Нужно было приобретать новую классную и бытовую мебель и инвентарь, обувь, бельё, постельные принадлежности, учебники, учебные пособия, лабораторное оборудование. Нужно было реорганизовать структуру училища, подобрать и укомплектовать штат вновь введенными должностями. Требования к срокам и качеству подготовки нового училища были очень высокими. Из училища не исчезали комиссии различных ведомств и уровней, сменяя друг друга, а зачастую, работая одновременно: из обкома, райкома, облисполкома, райисполкома, пожарники, санинспекция, журналисты. Они отнимали у меня много времени.

Однако, такая опека была вполне объяснима: государство забирало у родителей детей в порядке обязательного призыва и тем самым брало на себя ответственность за их здоровье, благополучие и создание им должных бытовых и учебных условий. Работа на всех участках шла успешно. Трудным местом была столовая — старая была небольшой и уже не отвечала новым требованиям. По решению городских властей был закрыт единственный в городе ресторан и его здание было передано нам под ученическую столовую. Был решен вопрос и с кадрами: заместителем директора по учебной части был назначен Александр Иванович Сорокин, командированный из Белорусского университета в Смоленский пединститут сроком на один год для замены в нём преподавателя кафедры физики, который был болен или отсутствовал по другой причине, сейчас уже не помню. Его несколько раз приглашали в обком партии вместе со мной. И с большим трудом уговорили его дать согласие. Нажимать на него было нельзя — он был беспартийный. Александр Иванович был в высшей степени интеллигентным и мягким человеком. Заместителем по политико-воспитательной работе, по рекомендации Райкома партии был назначен работник Райкома Галактионов, был назначен и заместитель директора по хозяйственной части Ильинский. С ними тремя мне работалось легко. Были подобраны и другие работники: воспитатели, зав. библиотекой, медработник, коменданты общежития и другие работники. Старый преподавательский состав был хорошим и, в основном, остался целиком.

Все работы были закончены в срок. Всё было готово к приёму учащихся: заново отремонтированные классы, кабинеты и мастерские, застелены белоснежным бельём кровати в общежитиях, покрыты белоснежными скатертями столы в уютной светлой столовой.

2 октября 1940 года было опубликовано Постановление ЦК ВКП (б) «О создании Государственных трудовых резервов». Последняя комиссия всё приняла, а 14 октября 1940 года бюро Обкома партии утвердило меня в должности директора вновь созданного ремесленного училища №5 связи, а через несколько дней на автобусах, украшенных лозунгами прибыли учащиеся первого призыва. Во встрече участвовали партийные и советские работники, представители областных органов и прессы. После приветствий и напутствий учащиеся под звуки оркестра, под руководством мастеров производственного обучения и преподавателей направились в гостеприимно распахнутые двери училища. Через некоторое время учащихся одели в новую форму, несколько похожую на дореволюционную гимназическую форму, но не серого, а темно-синего цвета.

Началась обычная жизнь, как и во всех других учебных заведениях, со звонками на урок и с урока, с переменами, расписаниями, педсоветами, мелкими проблемами, которые всегда бытуют в школьных коллективах.

Этот процесс принял установившийся, спокойный, размеренный и необратимый характер и ничто не предвещало впереди каких-либо сбоев или перемен. В мае мы вывезли одну группу учащихся монтёров телефонно-телеграфных линий связи в количестве 25 человек на линейную практику в Руднянский район, находящийся от нас на западе области на расстоянии 100 километров. Остальные учащиеся проходили практику на месте.

2. НАЧАЛО ВОЙНЫ

Жизнь прочно вошла в отведенную для неё колею. Но внезапно всё перевернуло с ног на голову неожиданное, вероломное нападение фашисткой Германии на СССР 22 июня 1941 года и начавшаяся, в связи с этим война. Все считали это нападение просто провокацией и были возмущены, но не напуганы. Мы все были уверены, что Красная Армия даст достойный отпор агрессорам и немедленно выбросит их с нашей земли, но телеграмму я все же в Рудню послал, чтобы учащихся срочно привезли обратно.

Однако, шли дни и положение на фронтах не улучшалось, и он становился всё ближе к нам. У нас забрали для армии единственную грузовую машину. 24 июня 1941 года, часов в 10—11 вечера мы услышали необычные воющие звуки, постепенно с приближением усиливающиеся: на фоне темнеющего неба мы увидели большое количество самолетов, в четком строю, летящих над нами в сторону Смоленска. Минут через 10—15 на тёмном горизонте, в той стороне, где был Смоленск, возникло огромное зарево, среди которого иногда взметались вверх и гасли потоки искр. В чистом вечернем воздухе издалека доносились ослабленные расстоянием глухие удары. Мы поняли — фашисты бомбят Смоленск. Было 24 июня. Шел 3-й день войны.

Прошло несколько тревожных дней. От учащихся на западе области в Руднянском районе известий не было. Телефонная связь с Рудней и Смоленском была прервана.

Я решил сам поехать за учениками. По моей просьбе райвоенком дал большой автобус с водителем из числа задержанных комендатурой на дорогах вокруг города и стоящих в охраняемом дворе военкомата. Подъехали к столовой, чтобы на всякий случай взять с собой продукты для учащихся в Рудне. Пока мы готовили продукты, шофер сбежал вместе с автобусом. Люди видели, как он на большой скорости промчался по улице в направлении к окраине города. Я подумал: «Хорошо, что это случилось здесь, а не где-либо в пути. Пришлось ещё раз идти к военкому. На этот раз он дал мне нашу машину и с нашим шофёром, местным жителем, которому бежать не было резона. Рано утром 27 июня 1941 года мы приехали в Смоленск. Город продолжал гореть. Не по всем улицам можно было проехать. На одной из центральных и красивейших улиц — Ленинской, большие дома чудесной архитектуры, в том числе огромное здание «Дворца труда» полностью выгорело изнутри и все, что не могло сгореть — металлические сейфы, пишущие машинки и другое со всех этажей провалилось вниз. Стояли пустые коптящие коробки и грустно смотрели пустыми оконными проёмами на некогда красивую, аккуратную, чистую и многолюдную улицу. Полностью обрушилось красивейшее и величественное здание областного телеграфа, где я когда — то работал и в глубоких подвалах которого за мощными стальными дверями, в прекрасно отделанных помещениях с новой мебелью и полами, застеленными ковровыми дорожками располагался резервный пункт управления Г.О. с полным комплектом дублирующих средств телеграфной и телефонной связи и автономным жизнеобеспечением. Все входы и выходы из этого здания были завалены грудами битого кирпича и отдельными фрагментами зданий. Областного управления трудовых резервов я на месте уже не нашел. Посоветоваться, что делать с училищем было не с кем. Вокруг лежал израненный город, груды кирпича, запах смрада и дыма, грустные подавленные горем люди, торопливо куда-то бегущие. Тоскливо и как бы беспомощно смотрели на город своими боевыми амбразурами древние крепостные стены и башни, когда-то надёжно защищавшие его. Казалось, что они говорили с укором: «Люди, как вы допустили это?». Телефонной связи с Рудней и Духовщиной не было. Что с учащимися, получили ли они мою телеграмму и выехали ли они обратно я не знал, и мы с шофёром, не теряя времени выехали на запад к линии приближающегося фронта. Вся дорога была забита войсками, двигавшимися в том же направлении, что и мы и поэтому мы двигались не так быстро, как хотелось, часто в пути нас останавливали и проверяли документы, объясняя это близостью фронта и опасением немецких диверсантов, проникавших под видом советских военнослужащих или беженцев в места скопления наших войск. В одном месте нас чуть было не повернули обратно: при очередной проверке документов офицер с двумя «шпалами» на петлицах (по-современному -майор) сказал мне: «Какого черта туда едите? Вблизи Рудни идут бои. В чьих он руках неизвестно. Пока не поздно поворачивайте обратно!». С трудом я уговорил его пропустить нас. Он устало махнул рукой и сказал: «Пропустите». В пригороде Рудни, к моей большой радости, мы нашли учащихся и их руководителя. Они были испуганы и растеряны, не знали что делать. Телеграмму они не получили — связи не было, поезда не ходили, продуктов почти не осталось. Накормив и усадив учащихся в машину, мы поехали обратно в обход Смоленска в Духовщину. Тем временем вблизи Духовщины стали появляться наши войска. В городе был создан истребительный отряд для борьбы с немецкими диверсантами и шпионами. Было введено ночное дежурство жителей у своих домов, вырыты щели-укрытия. Училище получило две японские винтовки с комплектом патронов к ним. Каждый вечер и до утра около учебного корпуса дежурил кто — либо из работников училища.

В ночь на 29 июня 1941 года мы были разбужены гулом и воем сирен фашистских самолетов. Была чудесная летняя ночь. Над нами в сторону Смоленска летело очень много, волна за волной, немецких самолетов. Казалось, что они летят неторопливо, спокойно, уверенно, как на какую-то повседневную работу, и лишь пронзительный, проникающий в душу вой их сирен сверлил мозг и вызывал безотчётную тревогу. Через несколько минут в той стороне, где находился Смоленск, как и в прошлый раз, взметнулось огромное зарево. Доносились тяжелые, глухие удары, как будто били по чему-то живому. Временами небо над городом озарялось особенно ярко от осветительных бомб, сбрасываемых на парашютах, иногда горизонт становился багровым и его прорезали многочисленные огненные вспышки. А немецкие самолеты продолжали пролетать над нами к Смоленску, волна за волной, добивать израненный город, и мы ничего не могли поделать.

Прошла пара тревожных дней. Приезжали некоторые родители из восточных, ещё относительно спокойных районов области за своими детьми. Связи со Смоленском так и не было. Где располагается наше областное управление трудовых резервов мне было не известно. С первого дня войны оно ничем не давало знать о себе. В один из таких тревожных дней, утром, я увидел в небе одиночный немецкий самолет. Это был разведывательный самолет, если не ошибаюсь, Фокс-Вульф, двухфюзеляжный, который за его форму называли «Рамой». Такой самолет уже не раз пролетал над городом с запада на восток. Но на этот раз они не полетел дальше, а покружил над нашим городом, как бы что-то высматривая и полетел обратно на запад. Это меня очень встревожило. Так было и со Смоленском: сперва днем «Рама» пролетала над нами в направлении Смоленска, а потом, когда темнело прилетали другие самолеты «Юнкерсы» и начинали бомбить город. Я понял — это разведка перед бомбёжкой. Я сразу же собрал всех преподавателей и мастеров производственного обучения и поручил им немедленно увести всех своих учеников в лес, который находился в 4—5 километрах от города. Я объяснил им, что перед бомбежкой Смоленска к нему каждый раз летала «Рама», а сейчас «Рама» кружила над нами и дальше не полетела, и что то, что случилось со Смоленском может сегодня случиться и с нами. Если же ничего ночью не случится, то не случится и с учащимися — ночь тёплая, и они с удовольствием переночуют на чистом воздухе. Рекомендовал работникам забрать свои семьи и присоединиться к учащимся. Что они и сделали.

3. ВЫХОД ИЗ ОКРУЖЕНИЯ

Я остался в училище. Поскольку того работника, который должен был дежурить до утра я отправил со своими учащимися в лес, то я дежурил за него сам. Был тихий, тёплый, наполненный ароматом цветов июльский вечер. В 12 часов ночи меня сменил помощник по хозяйственной части Ильинский. Ночь была безветренной и тёплой, и я прилег на траве у края щели — укрытия, вырытой возле училища. Проснулся я внезапно от нарастающего шума. Прямо надо мной, очень низко, почти касаясь колесами деревьев, с ревом, в сторону Смоленска пролетел советский самолет «У-2». Я заметил красные звезды на его крыльях. Видимо, он убегал от немецких самолетов. Послышался воющий звук приближающихся фашистских самолетов. Раздались взрывы. Взрывной волной меня повалило на землю, я спрыгнул в щель-укрытие. Земля вздрагивала от тяжелых ударов, запахло дымом и гарью. Сколько продолжалась бомбёжка, я не заметил. Было уже совсем светло. Когда налёт окончился я побежал в райком и райисполком. Здание райкома было почти цело, но без окон и дверей. Внутренние перегородки были сорваны со своих мест и либо упали, либо стояли развернутыми на 90 градусов. В здании никого не было. Пол был усеян бумагой и битым стеклом от упавших книжных шкафов. На улице вокруг были разбитые здания, некоторые из них горели. Телефонной и телеграфной связи не было. Местное руководство куда –то исчезло. Я понял, что надеяться на чью-либо помощь нечего и оставаться в городе больше нельзя, тем более, что ещё вчера стало известно, что северо-западнее в 46 километрах от нас, у города Демидов идут бои, а находящаяся от нас в 28 километрах на юго-западе деревня Донег уже занята немцами и поэтому я принял решение увести всех учащихся и работников училища, которые этого пожелают, в глубокий тыл на восток. О своём решении я объявил им на месте ночлега в лесу. Велел всем никуда не расходиться и ждать меня, а сам с несколькими работниками училища отправился обратно в город за продуктами на дорогу. На наше счастье здание столовой было цело. Еще до налёта повара растопили плиту и начали готовить завтрак, который начинался в 8 часов утра. Во время налета они сидели в подвале, а завтрак варился сам по себе. За это время каша сварилась. Мы не стали её перекладывать в другую посуду, а залив топку водой, разобрали кирпичную кладку и весь котёл целиком поставили на телегу, погрузили хлеб и другие продукты, которые оказались в кладовой, а так же миски и ложки и эту подводу вместе с двумя поварихами (они дошли с нами до Оренбурга и работали в нашей столовой до конца войны) отправили в лес, к учащимся. Нам предстоял долгий и длинный путь, поэтому я послал за второй подводой, чтобы погрузить оставшиеся сухие продукты питания. Пока за ней ходили, а потом нагружали, я обошел все общежития и кабинеты училища, чтобы убедиться, что никто в них не остался. В одном из кабинетов я взял компас, и он мне очень помог в пути. В это время над городом опять появилась «Рама». Видимо её послали проверить качество «работы» юнкерсов. От неё вниз полетели листовки, небольшие белые листы на русском языке, а внизу мелким шрифтом выходные данные на немецком. В одной предлагалось солдатам и офицерам сдаваться в плен и гарантировалось хорошее обращение и питание, а больным и раненым лечение. В другой, призывали убивать комиссаров, коммунистов и евреев. Одновременно с листовками «Рама» сбрасывала какие-то прозрачные небольшие пластинки, которые падая вниз, воспламенялись.

К территории училища примыкал лесопильный завод. Его огромная территория была покрыта толстым, слежавшимся за долгие годы слоем опилок. Там, где падали эти пластинки, возникали небольшие очаги огня. Я и мой заместитель по хозчасти Ильинский начали из снятых с пожарных щитов ведер заливать их, и они гасли. Видимо, это не понравилось тем, кто был в «Раме», и они начали стрелять по нас из пулемёта. Мы вбежали в какой-то кирпичный сарай, «Рама» немного покружила над нами и улетела. Вблизи горела крыша на большом, красивом, деревянном доме. Дверь была заперта. В доме никого не было. Вдвоём с Ильинским мы вынесли из дома что смогли и успели, в том числе большой старинный сундук. Почему мы это сделали, я не знаю. Видимо, нами руководил инстинкт противостояния пожару: ведь все кругом горело и все спасенные нами вещи, в том числе и сундук, неизбежно сгорели бы под развалинами дома. В это время прибежал посланный из столовой и сказал, что подвода погружена. Чтобы сократить путь, мы побежали напрямик через дворы. Пробегая мимо какого –то сарая с горящей крышей, мы услышали доносящийся из него отчаянный визг свиней. Дверь была снаружи подперта толстой палкой. Я с ходу отбросил её. Ворота распахнулись и оттуда с визгом вылетело несколько свиней. Их спины были покрыты растопленным жиром, он стекал вниз под брюхо и капал на землю.

В столовой уже на подводу погрузили, сколько могли крупы, муки, хлеба и других продуктов. В училище взяли несколько шинелей для учащихся, кто в лесу оказался без них. Заодно вынесли инструменты духового оркестра, уложили их в щель-укрытие и засыпали землей. Этот новенький полнокомплектный духовой оркестр был подарен училищу. Потом я не раз вспоминал этот случай и не мог понять почему мы решили, что нужно спасать именно его. Видимо, потому что он неожиданно попался нам на глаза, и мы увидели его во всем блеске новизны.

Была уже вторая половина дня, когда мы приехали в лес. Ученики собирали и рвали сброшенные и здесь листовки. Все было готово к выходу, но я решил выходить, когда начнет смеркаться, так как все время барражировавшие в небе немецкие самолеты могли заметить нашу колонну и обстрелять нас, тем более что учащиеся были одеты в единообразную форму и в фуражках с блестящими козырьками и летчики могли принять нас за воинскую часть. Начало смеркаться, в лесу было уже совсем темно. Дав всем перекусить, я вывел людей из леса и повел их на восток. Впереди шли работники училища, за ними учащиеся, потом члены семей работников с маленькими детьми и пожилые люди и замыкали нашу колонну две подводы с продуктами, на которые иногда присаживались женщины с маленькими детьми и старики.

Отойдя километров десять, мы заночевали на опушке какого-то леса, к которому примыкало большое пшеничное поле. Проснулись мы от шума приближающейся автомашины. Прямо по пшеничному полю, подминая под себя высокие густо стоящие колосья пшеницы к нашей стоянке двигалась автомашина с сидящими в кузове солдатами в касках и с карабинами в руках. Из кабины выскочил лейтенант с двумя кубиками на петлицах и торопливо спросил, как проехать к деревне, название которой я уже не помню. Никто из нас ответить ему не смог, так как не знали. Он вскочил обратно в кабину, на ходу крикнув нам: «Уходите отсюда. Немцы рядом!». Машина развернулась и опять по пшеничному полю, оставляя после себя еще один широкий коридор примятых колосьев, двинулась в том направлении, откуда пришли мы. Было часов 6 утра. Стояло солнечное теплое июньское утро. Утренний ветерок колыхал высокую густую пшеницу и поле походило на водную гладь, по которой пробегает мелкая водяная зыбь. Все вокруг дышало спокойствием и лишь две широкие полосы погибшей под колесами автомобиля пшеницы, словно раны на теле земли, да приглушенные расстоянием тяжелые сотрясающие землю удары напоминали о суровой действительности. Не став завтракать, мы двинулись по проселочной дороге, идущей вдоль леса и, пройдя еще несколько километров все же остановились т.к. все с непривычки очень устали: ведь шли всю ночь, а спали всего 2—3 часа. Утром в какой-то деревне, в сельсовете, председатель подарил мне карту Смоленской области с фрагментами соседних Московской и Калужской областей, и теперь, имея её и компас, я мог вести людей в заранее избранном направлении, в обход крупных населенных пунктов, которые могли подвергать бомбёжке или уже были заняты немцами. Путь был долгим и трудным. В день мы могли проходить от 10 до 20 километров в зависимости от обстановки, погоды и самочувствия людей. В некоторых деревнях мы покупали хлеб, иногда и другие продукты в дополнение к взятым с собой. Варили из них пищу. Готовили её ушедшие с нами повара из нашей школьной столовой, одну из них звали Ульяна, а имя второй, кажется, Полина. Иногда мы нагоняли стада коров, перегоняемых в тыл. Тогда мы и имели молоко. Обычно большие стада сопровождали 3—4 человека. Не выдаивать их было нельзя, а использовать молоко было негде и некому и его выливали на землю. Были случаи, когда наши женщины выдаивали попавшихся в пути бродячих коров, видимо отбившихся от стада или из покинутых жителями деревень. Уже был июль, наливалась рожь и пшеница, стручки гороха уже имели сочные зерна, и они были для нас большим подспорьем в питании. Таким образом, ученики не голодали. В конечный пункт мы прибыли, не имея ни одного дистрофика или больного.

4. ПЕШИЙ ПЕРЕХОД

Мужественно держались ученики. Они как-то сразу повзрослели, стали сдержанней и серьёзней. Исчезли баловство, мелкие ссоры друг с другом, легкомысленные шалости, свойственные этому возрасту. Но не было среди них и панического настроения, страха. Они верили, что все вместе мы выйдем из этого опасного положения. Лишь один раз я видел слёзы на глазах одного из учеников: это когда мы шли мимо горящего города Ярцево: он был из этого города. У него были там мама, папа и маленькая сестрёнка. Как могли мы постарались успокоить его.

Получилось так, что мы шли по территории, которую с севера и с юга стремились охватить кольцом немцы. Иногда мы оказывались внутри этого еще не замкнутого кольца, иногда вне его, видимо на ничейной земле.

Во второй половине августа 1941 года мы прошли последний район Смоленской области — Темкинский и вступили на территорию Калужской области. В Темкине я сдал в райвоенкомат под расписку вывезенные нами из Духовщины две японских винтовки и патроны к ним. Стрелять из них нам ни разу не пришлось.

До Москвы оставалось около 170 километров. Мы находились на территории Медыновского района Калужской области, на стыке Московской, Калужской и Смоленской областей. Нужно было решать, куда двигаться дальше. Назад дороги не было. Я решил из Медыни связаться с Москвой с Главным управлением трудовых резервов при Совете министров СССР и спросить, что делать дальше, куда вести учащихся и работников. Поскольку мы точно не знали, кто хозяин в Медыни, я решил поехать туда на подводе вдвоём с конюхом Зюриным.

На полдороги, на безлесой возвышенности, покрытой уже созревшей золотистой пшеницей, нас заметила «Рама» и дала по нас очередь. Мы скатились в пшеницу и залегли в ней. «Рама» сделала несколько кругов над этим местом, немного постреляла и улетела. Лошадь стояла целая и невредимая. Появление «Рамы» у Медыни говорило о том, что немцев там еще нет и мы смело поехали туда. Связь с Москвой еще была и мне её быстро предоставили. Заместитель начальника Главного управления сказал, что нам нужно добраться до Тулы, а оттуда местное управление трудовых резервов переправит нас по железной дороге в Воронеж. В Москву идти нецелесообразно, так как Москва сама вывозит свои училища в тыл. Мы вернулись в лес к своим. Предстояло пройти последние 62 километра до областного центра в Калуге. Через три дня мы все были уже в Калуге. Наш пеший переход через Смоленскую область с запада на восток был закончен. За месяц с небольшим мы прошли пешком свыше 400 километров. Лишь маленькие дети и старики иногда присаживались на подводы.

В Калуге мы пробыли около трех дней. Впервые за долгое время спали под крышей, ели в столовой. Поскольку дальнейший наш путь предстоял по железной дороге, лошади уже нам были не нужны, конюх Зюрин решил возвратиться домой в Духовщину. Я пробовал его отговорить от этого опасного пути, но он сказал, что у него там остались жена и дети и он как-нибудь должен до них добраться. В награду за его большой труд и перенесенные с нами опасности я передал ему лошадей со всеми принадлежностями в личную собственность и выдал ему об этом официальную справку, которую я подписал и заверил гербовой печатью училища. Мы очень тепло с ним распрощались. Отпала надобность и в поварихах, но они не захотели возвращаться и остались с нами, и на новых местах продолжали работать в наших ученических столовых вплоть до окончания войны.

В Калуге было очень тревожно. Город уже начал эвакуацию фабрик и заводов. Несмотря на все старания мои и областного управления трудовых резервов, военный комендант не давал нам вагона или мест в поезде, для переезда в Тулу. Наконец он мне сказал: «Свободного подвижного состава у меня нет. Могу отправить вас попутным товарным поездом. Вечером в Тулу пойдет состав с гружеными платформами. Если согласны, дам разрешение на посадку на платформы. До Тулы всего ничего. Доедите». Я понял, что большего в этой тревожной обстановке от этого замученного человека нам не добиться, и согласился. В конечном счёте, лишь бы уехать. Тем более, что расстояние между Тулой и Калугой всего 120 километров и сейчас не зима.