Бесплатный фрагмент - История одной проститутки

Предисловие

Грохот за гостиничной дверью не дает мне уснуть. Душный воздух и ночной скрип ржавых петель накаляют атмосферу отчаяния, жалости и страха. Кровать пищит при каждом повороте моего тела. Спать не выходит.

«Я буду по тебе скучать», — острым лезвием врезаются в голову слова моего ребенка. Последними его словами при расставании были: «Я буду по тебе скучать, папа…»

Входная дверь гостиницы будто картонная. Может, попробовать проткнуть пальцем? Все голоса и звуки из коридора звенят в моих ушных перепонках. Уже за полночь, все постояльцы спят. Это служащие гостиницы готовятся к завтрашнему дню и возят тяжелые телеги по коридору. За дверью падает швабра и издает глухой деревянный шлепок. Я возвращаюсь в отвратительную реальность и снова засыпаю. Лежу я в кровати, а рядом проходят поезда. Люди меня не стесняются. Кричат друг другу из одного конца поезда в другой: «Верка, вези еще телегу полотенец. Этого не хватит».

Она уже спит. Выключилась сразу, как легла. Для нее это будет интересное путешествие в другую страну. Это будет осуществление ее мечты. Я делаю это ради нее. Я тот покровитель желаний, который одаряет счастьем эту беззащитную девочку. Но какой ценой? Зачем я это делаю? Или только начинаю делать. Может, еще не поздно? Поезд не уехал, самолет не улетел. К черту все! К черту потраченные деньги. Бросить все и вырвать себя из этого порочного тлена. Как же я хочу сейчас оказаться дома, слышать сонное сопение своего сына, смотреть на спящую жену. Тихо сторожить их сновидения, сидеть на полу у кровати и молчать. Но я здесь. Я в сыром гостиничном номере с прозрачными стенами слушаю визги дверного сквозняка и смотрю на нее. Она холодная и чужая. И я такой же. Играю в исполнителя желаний — ее и своих. Пытаюсь ухватить заветный кусок счастья. Отгрызаю у этой жизни все до последнего куска. Хочу все попробовать, все вкусить, всеми грешными плодами насладиться. Я не могу уехать. И не потому, что боюсь бросить эту девочку одну в незнакомом городе, — она уже не ребенок. Я не могу все бросить из-за самого себя. Хочу дойти до самого конца. Хочу увидеть, что же там, на той стороне судьбы. Хочу опуститься на самое дно, чтобы посмотреть на себя и улыбнуться: «Хотел увидеть себя на дне помойной ямы — полюбуйся». Хочу почувствовать едкую горечь отчаяния на своих губах. Хочу, чтобы грязная кровь стекала с моих вен в реку ада. Я выбрал себе путь наслаждения и похоти. Отворачиваюсь от себя самого, от своих близких, хочу увидеть, что лежит там, с другой стороны своей человеческой сущности.

Сколько я уже валяюсь в этом бреду? Ветер за окном совсем стих, и вышла яркая луна, тихо освещая пустынный дворик. Бред в моей голове не дает мне уснуть. Я решил выйти на воздух, нагулять сон, наглотаться свежего ночного ветра. Еще раз взглянул на нее — она безмятежно и девственно спит. Она как ребенок — беззащитный и робкий. Нежное умиление появляется у меня внутри. Я осторожно одеваюсь, боясь потревожить сон моей девчонки. Украдкой поцеловал ее в щеку и вышел во двор. На улице нет ветра и тепло. Ночная свежесть отрезвила мою одурманенную бредом голову, и мне стало легче.

Интересно, один я такой на этом свете, кто может ввязаться в подобную авантюру? В фильмах нечасто встретишь таких идиотов, как я. Мне уже не страшно — уже смешно. Играю сам с собой. Бросаю игральные кости на стол, на кон ставлю свою жизнь. Но стою и смеюсь. Играю и смеюсь. Со своей жизнью играюсь и знаю, что могу ее проиграть. Свою жизнь. И все равно играю. Может, и хочу проиграть, я этого вполне достоин.

Стало легче. Моя голова отошла от болезненных кошмаров. Я задумался о завтрашнем дне. Завтра ранним утром самолет, и уже после обеда я увижу искрящееся солнце в голубых волнах. Буду забегать в море с разбега, как ребенок, и радоваться теплому морю и теплу. Завтра будет жарко. Я буду не один, а вместе с обворожительной девушкой. Мужики с толстыми женами и тещами будут оборачиваться и пускать слюни на мою девочку. А я буду только смеяться. Хотите быть рядом с ней? Будьте готовы заплатить немалую цену, которую не посчитать рублями. Вы не поступите так — — побоитесь. Вы хотите этого, но сделать не сможете. Падшим человеком надо быть, таким, как я! — я еле сдержался, чтобы не расхохотаться вслух при этой мысли. Стало веселей. Теперь я смогу уснуть. Рассвет уже через несколько часов. Я побрел в сторону входа в гостиницу. Номер остался таким же сырым, каким я его покинул. Но я слишком устал, чтобы думать об этом. Да и история эта начинается не с этого места. Она началась год назад, по дороге в Кострому.

Кострома

— Зачем ты столько тушенки набрал? — затрепетала жена. — Вы же будете жить в гостинице, а не в палатках? Ты правда едешь в командировку, а не на рыбалку? Глядя на твои чемоданы — вы собрались на необитаемый остров на месяц. Ружье тоже брать будешь?

— Все готово. Пора мне. Пока.

Тихо скрипнула тяжелая деревянная дверь. На ходу, не останавливаясь, я обнял жену и выбежал во двор. Утро уже не раннее, но солнце еще не успело сжечь росу с травы на моем участке. Я тороплюсь и сбиваю ногой детский трехколесный велосипед моего сына. Жена вышла на крыльцо деревянного дома проводить меня до машины. Я открыл багажник своего «Мультивана» и закинул вещи в салон. Все готово, ничего не забыл, в путь. Достаю телефон и пишу Бахе и Кузьме: «Выезжаю. Забираю вас через минуту».

На крыльце дома Бахи стоит жена и кричит: «Скоро выйдет. Проспал, как обычно. Еле разбудила его». Через пятнадцать минут, которые казались вечностью, из дома выбегает Баха с заспанным лицом. В одной руке у него термос, на другой висят рюкзаки с вещами. Последнего забираем Кузьму. Он сидит на ступеньках своего дома и скучающим взглядом смотрит вдаль. Я опустил стекло двери автомобиля и крикнул:

— Не спрашивай, почему мы так долго.

— Догадываюсь, — отвечает Кузьма, недружелюбно глядя на Баху.

Баха аккуратно открывает крышку с термосом и делает вид, что ничего не замечает. Кузьма садится вперед, и мы готовы. Конечный пункт назначения — город Кострома. Едем.

«Я не успел позавтракать», — сообщил нам по дороге Баха. Мы решили не торопиться и остановиться на летней полянке позавтракать. Я увидел узкий съезд в лес, а за ним — лесную опушку, и повернул наш микроавтобус к месту нашей утренней стоянки. Мы выпрыгнули из машины и помяли мягкую землю под ногами. Солнце высушило утреннюю росу. Свободного времени у нас несколько часов. Мы не торопились и решили развести огонь. В походном рюкзаке всегда найдется лишняя банка консервов с тушенкой, шпротами или килькой. Баха открыл свой рюкзак и достал ломоть хлеба собственной выпечки. Мы поставили на угли три банки с тушенкой. Через пять минут тушенку сняли с огня и принялись за еду, обильно обдувая потоком воздуха изо рта. В воздухе можно было услышать легкое шуршание утреннего леса.

— Что будем делать сегодня? — спросил я друзей.

Кузьма застучал подушечками тонких пальцев по своим худым щекам. Затем поднял свой острый подбородок к небу и ответил:

— Сегодня — ничего.

Кузьма закрыл глаза и больше ничего не сказал. Баха лежал на траве, подпирая голову своими огромными кулаками. Несколько муравьев ползали по его большому животу.

— В городе мы будем ближе к вечеру, — прервал я молчание, — ресторан при гостинице, в которой мы останавливаемся, называется «Золотое кольцо». Предлагает превкуснейшую уху из трех видов царской рыбы! К этому блюду подают один комплимент. Угадайте, какой!

На лицах друзей я не заметил заинтересованности в ответе и продолжил:

— К этому блюду бесплатно полагается ледяная рюмка водки, скорее всего — тоже царская.

— Уха — продукт вкусный и полезный, — задумчиво произнес Баха, — а водка — нет. Не очень.

— Что будем делать завтра? — спросил я.

— Завтра будем встречать с неприятными людьми, — отозвался Кузьма, — иначе говоря — работать. А сейчас, друзья мои, пока нас полностью не сморил свежий лесной воздух, предлагаю закрывать наш утренник и ехать дальше.

Ранний июнь оказался приятно жарким. Ночи уже не были холодными. Лишь обильная утренняя роса напоминала, что ночью температура опускается до неприятной промозглости. Голосистость весенне-летних птиц разливалась по всей лесной полянке. Теплый ветер осушал оставшуюся росу на траве и листьях. Мы лениво упаковали свои пожитки обратно в сумку, закинули все в машину и поехали.

Солнце стало тянуться к горизонту ближе к шести вечера. Мы подъезжали к Костроме. За окном раннее лето, дни становились долгими и теплыми. Солнце нещадно слепит через ветровое стекло, облепленное кровавой мошкарой. Последнее препятствие перед въездом в город — мост через Волгу, который ремонтники не замечают уже сто лет. Дыры в асфальте размером с арбуз. Мы медленно тащимся в колонне автомобилей, которые неуклюже переваливаются через колдобины с пешеходной скоростью. Торопиться некуда — прямо за мостом, правее, вдоль берега, нас ждет отель. Едем еще двести метров по побережью и выпрыгиваем из машины, уставшие и довольные.

Кучка рыбаков мирно пыхтела папиросами в ожидании поклевки. Прохладный воздух дул со стороны реки. Лето еще не успело нагреть Волгу. Большая река, по бокам закованная в бетон, неторопливо утекала вдаль. Она никуда не торопилась.

— Здесь снимали «Бесприданницу» — правее от этого места, вдоль по побережью метров сто, может, больше, — сказал я, указывая рукой вдоль берега.

— «Бесприданницу»? — Баха вопросительно поднял брови.

— Да. «Жестокий романс», — поправился я, — здесь скакал Сергей Сергеич Паратов на белом коне. Хорошее произведение, можем сегодня вечером посмотреть, раз мы здесь. Думаю, со времен картины здесь ничего не поменялось. Ни пристань. Ни река.

— Асфальт на мосту через реку точно не меняли. Шиномонтажники тут точно не в убытке, — вмешался Кузьма. — Заселяться собираемся? Стоим здесь, как три бесприданницы на Плющихе.

Мы достали чемоданы из машины и отправились на стойку регистрации вновь прибывших. На входе приятная девушка с каштановыми волосами стала оформлять нам три номера.

— Милая девушка, — начал Кузьма своим противным голосом. Такой писклявый голос у него появляется тогда, когда он хочет понравиться женщинам. — Вы очень обворожительны! Не будете ли вы столь любезны оформить мне номер с видом на Волгу? У меня очень чуткий сон, и колыбельная ночной реки будет успокаивать мою бессонницу.

— Твою бессонницу успокоит стакан-другой спиртного в ресторане за соседней дверью, — вмешался Баха и продолжил: — Девушка, мне, пожалуйста, тоже комнату на реку. У меня нет бессонницы. Но я, в отличие от моего друга, говорю вам правду.

Девушка слегка смутилась и сказала:

— У нас остались только два номера с видом на Волгу на втором этаже. Третий номер — этажом выше, с окнами на противоположную сторону. На кого оформлять третий?

Девушка вопросительно посмотрела на меня, теребя каштановые волосы. Я немного помолчал и сказал:

---

— На ваше усмотрение. Уверен, вы сможете нас правильно расселить.

Через минуту нам выдали ключи от комнат. Мы договорились через полчаса встретиться внизу в ресторане. Номера с видом на речку оказались у меня и у Бахи. С видом на свалку достался Кузьме.

Я быстро раскидал свои вещи в номере и решил сходить в душ после дороги. Сначала прилег на пухлую постель, чтобы немного перевести дух. Уютно здесь. Воздух свежий. Речка за окном. Лето. И девчонка эта хорошенькая. Гладкие каштановые волосы… Кузьме она явно приглянулась. И Бахе тоже. Да и мне… Хотя мне больше речка понравилась. Сегодня будем «Бесприданницу» пересматривать. Так я провалялся полчаса и понял, что пора спускаться в ресторан. Есть хотелось больше, чем принимать душ. Я спустился вниз, где Кузьма и Баха с красными намытыми щеками сидели внизу и листали меню.

Ресторан был украшен старинными фресками. Все стены обшиты деревом, на потолке массивные балки. Стены усыпаны маленькими фонарями — привинчены на каждом свободном месте. Свет в помещении неяркий, находиться было в нем комфортно и приятно. Ветровые стекла «в пол» открывают великолепный пейзаж за окном. Мы сели возле одного из них. К нам подошла принять заказ наша знакомая девушка с каштановыми волосами.

— Девушка, у вас случайно нет сестры-близняшки? — спросил Баха. — Или мы уже встречались?

— Отель у нас небольшой. Я успеваю и гостей расселить, и заказ принять. Кроме вас, у нас только несколько постояльцев, — ответила девушка.

— Я буду уху, — сказал Баха.

— Царская уха из трех видов рыб — стерляди, лосося и судака, — повторила заказ девушка, — подается с рюмкой ледяной водки, — добавила она.

Баха одобрительно кивнул и взглянул на нас.

— Несите три порции, — друг вопросительно оглядел нас еще раз в ожидании нашего молчаливого согласия и продолжил: — да, три тарелки и три рюмки.

Девушка ушла, и мы просмотрели меню, ожидая первого блюда. Позже заказали сало с соленьями, жаркое и запасную бутылку водки. Именно запасную — на тот случай, если одной рюмки окажется недостаточно, чтобы усмирить чуткий сон Кузьмы.

Принесли уху, горячий пар от которой тянулся до потолка. Аромат, парящий в маленьком ресторанчике, дерзко дразнил наш аппетит. Водка действительно оказалась ледяной — маленькие капли запотевшей росы на рюмках торопились сбежать вниз. Наши рюмки зазвенели, встречаясь в центре стола. Полилась холодная и горькая вода, согревая пустые желудки. Уха очень горячая, но ее безумный аромат заставляет поднимать ложку за ложкой и жечь рот и губы.

За соседним столиком сидела компания из мужиков, лет по тридцать пять. Их ужин не сильно отличался от нашего. Они уже доели горячие блюда и смаковали разлитый по рюмкам коньяк. Их лица были красные и довольные. Один из них был чуть краснее остальных.

— Сейчас по бабам пойдем. Я знаю здесь отличную сауну, — воскликнул розовощекий, доставая из кармана визитку, видимо, той самой сауны, — там и пива можно выпить, и рыбки сушеной заказать. И отдохнуть можно нормально. Устал я от этой суеты.

— Уймись, Прокопьев, — возразил ему второй, — нам завтра с утра в дорогу, а послезавтра — в офис. Тебе еще отчет сдавать. Что докладывать будешь? Как ты в сауне девиц солеными от рыбы руками лапал? О жене вспомни.

— Но-но! — запротестовал первый. — Что происходит в командировке, остается в командировке! Я тут деньги зарабатываю. Деньги домой привожу, к жене. Это она должна обо мне помнить, а не я.

— Шел бы ты спать, Прокопьев. Еще и гонорею привезешь после сауны. Жене, вместо зарплаты, — промолвил третий из них.

— Гонорее жена рада не будет, — задумчиво произнес Прокопьев.

Коллеги весело расхохотались и разлили по рюмкам коньяк. Мы тоже выпили. С каждой очередной выпитой рюмкой дорожная усталость покидала нас. Баха затолкал в рот кусок сала, вытер кулаком жирные капли с подбородка и сказал:

— Красиво жить здесь. Вот река — бери хоть сейчас удочку и рыбу лови. И воздух свежий, и березы. Можно на берегу разбивать палатку и жить — все, что надо, есть! Не то что в Америке. В Америке такого места не найдешь.

Кузьма еле заметно ухмыльнулся:

— Друг мой, я не заметил, когда это ты успел Америку посетить? У тебя словарный запас английских слов ограничивается тремя буквами. Ты думаешь, что в Америке нет рек и лесов? Они там по-другому растут, а реки не впадают в море? Ты же у нас патриот. Не ты ли говорил, что никогда из России не уедешь?

— Это все не то, — отмахнулся Баха, — ты видел хоть раз в фильмах американских, чтобы люди сидели в лесу у костра и просто смотрели на него? Просто наслаждались теплом огня?

— Я видел, — вмешался я, — в «Ходящих мертвецах». Это американское кино.

— Вот, — одобрительно кивнул Баха, — в лес они побегут, когда конец света настанет. А в лесу их никто не ждет. Не выживут они там, потому что леса боятся. А мы выживем. Мы лес наш любим.

— При конце света шансов у нас у всех немного, — подытожил Кузьма и разлил очередную порцию по рюмкам. Принесли горячее в горшочках, и мы стали есть, не опасаясь конца света.

Наши соседи разлили остатки коньяка из графина. Розовые щеки Прокопьева набухли пурпурно-красным оттенком. Его лицо засияло блаженством и умиротворением. Тут взгляд его упал на стол, где лежала визитка от сауны. Он снова вспыхнул и быстро проговорил:

— Я готов! Заказываю такси в сауну.

Он поднял со стола визитку и полез за телефоном в карман.

— Да успокойся ты уже! — крикнул на него второй и потянулся к его руке, пытаясь его остановить. Прокопьев вовремя увидел приближающуюся руку и резко отмахнулся. Но его руки уже слушали пьяную голову. Пока он одной рукой отмахивался от своего товарища, вторая рука машинально вырвалась из кармана и зацепила край скатерти. На пол полетели все рюмки со стола. Тарелки с остатками еды разлетелись во все стороны. Это выглядело смешно и нелепо. Мы хохотали, не сдерживая себя.

Торопливо побежала официантка и молча оглядела развернувшуюся картину. Прокопьев полностью осознавал свое бедственное положение.

— Запишите, пожалуйста, счет на мой номер. Мы уже притомились. Нам пора спать, — проговорил нарушитель порядка и побежал догонять своих товарищей.

Визитка сауны лежала у ножки моего стула. Я медленно нагнулся и поднял ее. Положил на наш стол и глубоко вздохнул. Мы переглянулись и минуту помолчали.

— Это знак, — сказал Кузьма.

— Девушка! — Баха замахал руками, — нам срочно нужно такси!

Десять минут спустя мы рассчитались по счету в ресторане. У входа в гостиницу нас ожидал праворукий «Субару Форестер» первого поколения.

— Как зовут вас, сударь? — обратился Кузьма к водителю, запрыгивая на переднее сидение.

— Алексей, — отозвался безусый мальчик.

— Алеша, скорей направляй свою японскую колесницу прямо по этому адресу, — Кузьма достал и показал визитку.

Водитель одобрительно кивнул и улыбнулся — адрес на визитке был ему знаком. Алеша резко ударил на педаль газа, и машина громко зазвенела разбитой подвеской по местным улицам.

— Вы проездом в городе? — спросил водитель.

— Интересная у тебя машина, — обратился к водителю Баха, — обычно таксисты на других ездят.

— Здесь на другой не проедешь. — Алеша покрутился на сиденье, пытаясь найти удобное положение. — Дороги у нас русские, все в ямах и колдобинах. Ремонт делают нечасто — перед выборами. Я часто езжу в соседние города. Между городами дороги хорошие, а как в город заезжаешь — тут лучше пешком идти, если не хочешь получить очередную грыжу на колесо. У меня на переднем правом грыжа. Уже три недели езжу — — нет денег новую шину купить. Если менять — то надо сразу две шины покупать, а денег нет даже на одну. На такси на жизнь не заработаешь. Так — на хлеб с маслом. Развожу гостей по достопримечательным местам нашего города. Сегодня вас везу, — Алеша ухмыльнулся и тут же закашлялся. — Гостиница у вас хорошая. Место красивое. А вот там, — водитель ткнул на полуразрушенное здание, которое мы проезжали, — там вагончик шиномонтажа продают. Недорого — двести тысяч. Только где их взять, эти двести тысяч? В кредит не дадут, я официально не работаю. Надо дело свое открывать, или в Москву переезжать. А вы, случайно, не из Москвы?

— Нет, — ответил Баха, — а что, часто пассажиры просят отвезти их по нашему адресу? Чего это за место?

— Я внутри не был. Снаружи место красивое. Там есть и баня, и сауна. Бассейны маленькие есть — окунуться после парилки. Во — джакузи есть! Поговаривали, есть бочка с подогревом, стоит на улице. Чан деревянный. Сидишь зимой на дворе в горячем чане в облаке пара и наслаждаешься. Только сейчас лето, этим сейчас не удивишь. Ну и эти есть… — Алеша аккуратно закашлял в кулачок и проговорил тише, будто нас могут подслушивать: — Феи ночные. Девочки для одиноких гостей… А вы в баню попариться? Или зачем?

— Алексей, — отозвался я с заднего сиденья, — сегодня мы пять часов провели в дороге. Мы очень утомились. Я вот не смог в душ сходить. В баню мы едем помыться. Хочется уютной мужской компанией посидеть в тепле, выпить холодного пива. Или мы похожи на людей, которые ищут однодневной любви?

— Обычно так все и начинается, — улыбнулся водитель, — да я вас ни в чем не осуждаю. Мне только заказов больше прибавляется. Вы когда обратно поедете, тоже мне звоните. Вот мы и на месте.

Алеша остановил машину и оставил нам свой номер телефона. Мы вышли из машины у входа в небольшое двухэтажное здание с вывеской «Эдем». Стены здания были выкрашены в оранжевый цвет. Здание было отстроено совсем недавно. Интерьер внутри удивил нас еще больше. Стены выложены белым камнем, в стиле старинного замка. Каждый угол подсвечивался красным светом. В воздухе пахло хлоркой и сыростью, вперемешку с ароматом русской бани, затопленной накануне. В центре большой комнаты выстроен оазис с водопадом. Эдем во всей красе предстал перед нами.

Нас провели внутрь на экскурсию.

— Нам очень важно, чтобы каждый из гостей остался доволен пребыванием у нас, — сказала девушка, провожая нас в комнаты, — можно заказать отдельную комнату отдыха и парную. Бассейны и джакузи общего пользования гостей. Отдельно можно заказать бильярд. Отдельных комнат у нас много. Из меню — любые напитки, начиная с безалкогольного пива и заканчивая абсентом. Легкие закуски, сушеная рыба. Вареные раки к пиву пользуются огромным спросом. Раки у нас местные, стоят совсем недорого.

— Теперь понятно, почему сюда тянуло розовощекого Прокопьева, — сказал я, — зря он не уболтал своих коллег. Тут все красиво, прилично. И посетителей было немного. Сидят мирно да пиво пьют.

Мы сели в общем зале за отдельным столом и заказали себе отдельную парную. Пока баня топилась, заказали себе пива и сушеную рыбу. Пить пиво после водки неблагоразумно, но мы теперь были в бане, а в бане начинать всегда надо с пива — традиция такая.

Пиво с рыбой принесли быстро. Пухлая женщина в белом фартуке расставила массивные кружки на деревянном столе и расстелила газету. В воздухе запахло горьким местным пивом. Я сделал глоток и удивился его приятному вкусу. Мы достали сушеную рыбу и стали ее очищать. Соленая и липкая вода только начала стекать с наших рук, как вдруг у Кузьмы зазвонил телефон. Емко выругавшись, он обернул телефон в салфетку и направился в сторону туалета. «Это Ярослав», — крикнул Кузьма на ходу, не оборачиваясь.

Ярослав? Мы только завтра должны с ним встречаться… А так хорошо вечер начинался. Если он отменит встречу, для чего мы вообще ехали в этот город? Пиво в бане можно и дома выпить. Пока мы с Бахой переживали, вернулся Кузьма. Он успокоил нас, что встреча не отменяется. «Ярослав присоединится к нам через двадцать минут», — спокойно проговорил он. Не прошло и двадцати минут, как к нам подъехал Ярослав.

В помещение зашел седой курчавый мужик. Он взглядом обвел всех посетителей, некоторым кивнул и остановил внимание на нашей компании. Мелкими шагами он дошел до нас, положил руки на свой круглый живот.

— Как вам местное пиво, молодые люди? Приятное, не правда ли?

Сегодня вечером мы не торопились заводить новые знакомства, поэтому мешкали с ответом. Все молчали, и в ожидании ответа мужик начал заправлять торчащие края рубашки в широкие джинсы. Приведя себя в порядок, он покрутил головой и, убедившись, что все в порядке, добавил:

— Мое имя — Ярослав. Вы меня ждете, молодые люди?

«Почему мы вынуждены встречаться с людьми, подобными этому поросенку?» — подумал я.

— Кузьма, — воскликнул наш друг, — конечно, мы ждем вас. Со мной вы разговаривали по телефону. Это Баха и Ник. Простите, руки не подаем — рыбой обляпались.

— Я к вам с удовольствием присоединюсь! — Ярослав взглянул на часы. — Я так и думал — время распивать пиво закончилось. Пора переходить на крепкие напитки.

Ярослав скинул куртку и ушел к барной стойке за заказом. Через несколько минут он вернулся с подносом, на котором красовались дорогая с виду бутылка виски, мясная нарезка, овощи и фрукты.

— Друзья мои, — воскликнул Ярослав, — все готово. Можно начинать наш пир, но у меня к вам предложение — забежим в парную минут на десять? На трезвую голову. Заодно и обсудим ваше предложение. Все согласны?

Идея была идиотской. Но никто об этом сказать не решался. Мы обернулись в простыни и пошли в парную. Температура в бане приближалась к девяноста градусам. Ярослав зачерпнул в ковш воды, накапал настой из пихты и плеснул на раскаленные камни. Горячий запах хвои ударил в нос.

— Вот это хорошо, — закряхтел Ярослав, — о бизнесе в России разговаривают в бане. Думаете, это нормально? По мне — в самый раз. В этой жаре мозги плавятся, тело расслабляется. Люди друг к другу теплее относятся. Доверяют и помогают. Это психологическая особенность такая. В экстремальных температурах мозг думает, что он в опасности. Вот и ищет варианты спасения. А спасение нужно ждать только от ближнего своего. Я у вас сейчас самый ближний. А вы — у меня. Хорошо, что мы сегодня с вами встретились, а не завтра.

— Да, — ответил Кузьма, — ваш звонок нас немного смутил, договаривались на завтра…

— Пора на «ты» переходить, иначе доверия не получится. Мы в офисе день рождения коллеги отмечали. Как я к вам завтра с тяжелой головой приеду? С новыми людьми знакомиться? Набрался смелости и к вам напросился. А вы тут отдыхаете. Место это мне давно знакомо, не первый раз я здесь. Вижу, люди вы моего склада, значит, сойдемся. — Ярослав сделал небольшую паузу и продолжил чуть тише: — Конечно, сойдемся. Переводы я буду делать регулярные. Начнем с любой приемлемой для вас суммы, так скажем, «откроем кредит доверия» друг к другу. Первое отправление проведу на десять миллионов рублей. Готовы обсуждать такую сумму? Какой процент в Москве нынче берут?

— Это зависит от сезона и объема, — неуверенно начал Кузьма, — обычно комиссия доходит до семнадцати процентов. Если вопрос срочный, то и до двадцати пяти процентов доходит. Вам мы предлагаем не терять время на бесполезные торги. Пятнадцать процентов вас устроит? Завтра можем все провести. Сегодня мы же отдыхаем?

— Мы на «ты» перешли, Кузьма! А в остальном ты прав. Нужно уметь разделять работу и отдых.

Мы вышли из парной и вернулись к нашему столу. Грязные кружки от пива и рыбу уже убрали, на красных тарелках нас ожидали новые закуски и напитки. Ярослав открыл бутылку виски и разлил по рюмкам. Мы выпили и молча жевали еду, утомленные после бани. За спиной хлопнула входная дверь, и я невольно обернулся. У входа стояла девочка с черными широко открытыми глазами и смотрела на окружающих людей. Она робко сделала несколько шагов вперед и стала разглядывать всех присутствующих. Вслед за ней зашла еще одна, блондинка. Вторая выглядела старше, ее взгляд был более уверенным. Они подошли к барной стойке, и пухлая женщина в мокром фартуке ткнула пальцем в нашу сторону. Девочки неторопливо сняли не по сезону теплые куртки и отдали барменше. На теле черноглазой девицы красовалось короткое синее платье. «Она красивая», — подумал я и сделал глоток виски. Хмель ударил мне в висок. Чтобы прийти в себя, я закрыл глаза и глубоко вдохнул… Я чувствую аромат ее духов? Я открыл глаза — девушки уже стояли возле нашего столика.

— Куда нам садиться? — спросила блондинка.

— А зачем тебе садиться? — спросил Ярослав. — Вы зачем сюда приехали?

— Это же вы нас позвали? Мы правильно подошли?

— Правильно подошли, — ответил Ярослав и потянулся к бутылке, — виски наливать?

— Нам бы только пиво…

— Вы на время смотрели? Его время уже прошло, — расхохотался Ярослав и разлил виски по рюмкам. — Ладно, идите к стойке за пивом. Да переоденьтесь в банное. Не на дискотеку ж приехали.

Девушки ушли. Сколько же ей лет? На вид больше восемнадцати. Я хмелел все сильнее и сильнее и уже не мог поддерживать общий разговор. Молча раскинулся на кожаном диване, сморенный после бани. Выпили-то всего немного… Хотя ресторан, потом пиво, теперь еще виски. Дорога сегодня длинная была. Ноги совсем ватные. Еще и баня горячая. В парную больше не пойду, а то совсем устану.

Девушки вернулись, одетые в футболки и завернутые в простыни. Сели рядом с Ярославом, напротив меня. Перед собой поставили по две бутылки вишневого пива.

— Звать как? — спросил Ярослав, открывая пиво обручальным кольцом.

— Луиза, — ответила девчонка с черными волосами.

— Женя, — сказала блондинка.

— Местные?

— Нет.

— Все бегут из этого города, — обратился к нам Ярослав, поднимая очередную порцию виски и взглядом приглашая всех выпить, — даже проституток местных нет. Завод наш машиностроительный скоро развалится. Я давно ждал. Нам бы успеть побольше денег выкачать. — Ярослав на секунду остановился, выпил, затем продолжил: — Уезжать надо. В Европу. Но тут на любителя. Я думаю, лучше на море. Или в Таиланд. В этой дыре, ребята, делать нечего.

— Природа тут красивая, — решил я вернуться в разговор, — речка, воздух.

— Срань это, а не воздух, — Ярослав замахал руками, — надо еще выпить.

Знакомым жестом он взял бутылку и разлил. Движения его были неуверенные — я удивился, как быстро он захмелел. Похоже, баня утомила не только меня.

— Мне тут нравится, — не унимался я.

— Нравится, так живите здесь. Чего в Москве сидите? Будете по природе гулять, воздух нюхать. А девки везде одинаковые. Вон эти, посмотри, — Ярослав ткнул пальцем в блондинку, — приехали, небось, из села к нам и сидят ждут счастья. А завтра к вам в Москву поедут. Дырки у них у всех одинаковые. Я гляжу, девки тебе понравились.

Ярослав прервался и ехидно посмотрел на меня. Я понял, что уже давно не слушаю его, а смотрю на Луизу. Она заметила мой взгляд, посмотрела на меня и тут же опустила глаза вниз, ногтем ковыряя этикетку. «Она красивая?» — задал я вопрос сам себе, будто проверяя свои ощущения. Или хмель окончательно одурманил мою голову? Я вспомнил последние слова Ярослава. Неприятный он мужик.

— Жарко здесь, — сказал я, — пойду подышу свежим воздухом.

Я встал, завернулся в простынь, прошел через весь зал и вышел на улицу. На небе взошла луна, почти полная, ярко освещала местные дороги. На листьях деревьев переливался серебряный свет. Прохладный ветер неслышно качал ветки, но холода я не чувствовал. Свежий воздух еще больше опьянил мою голову, и она стала легкой и свободной. Чистая и пьяная голова. Здесь хорошо, может, всех на улицу позвать? Или только Луизу? А ее зачем? Мне она не нужна. Или позвать? Пойду еще раз взгляну на нее.

Когда я вернулся, Ярослав с Бахой уже сидели в обнимку и чокались рюмками. Кузьма сидел рядом и тонкими пальцами ковырял кутикулы.

— Я пойду в бар, вам ничего не нужно? — обратился я ко всем.

Мне никто не ответил. Я взглянул на Луизу и сказал: «Пойдем со мной».

Луиза вскочила и пошла за мной.

— Будешь что-нибудь? — спросил я у Луизы, когда мы подошли к барной стойке.

— Не знаю, — ответила она, — у меня пиво еще осталось.

— Будем пить егермейстер.

— Что это?

Я не ответил и заказал две рюмки. Луиза вытянула тонкие губы, подняла ликер ко рту и сделала маленький глоток. Я залпом влил в себя черную настойку, поставил пустую рюмку на стол и бесцеремонно уставился на Луизу. Как она еще молода. И как красива. Девушка не выдержала моего наглого хмельного взгляда, отвела глаза в сторону и спросила:

— Надолго к нам в город?

— Не знаю. Может, на несколько дней. А там посмотрим, может, женюсь на местной красавице и останусь здесь жить.

Луиза молчала. Я прокрутил в голове свои последние слова и понял, что я несу чушь.

— Ярослав у вас за главного? — решила поддержать разговор Луиза.

— Ярослав сегодня нам подарил подарок. Мы все счастливы и радуемся, какой он молодец.

— И что за подарок?

— Он подарит нам машиностроительный завод. Разделит его на кусочки, как «лего», и нам подарит.

— Ясно, — пробормотала Луиза и опять замолчала.

— Вы чего там сидите, голубки? — пьяный голос Бахи прогремел через весь зал.

Мы вернулись к нашему столу. Пока мы общались, вся компания изрядно поднабралась. Все четверо громко смеялись от шуток Кузьмы. Перед Женей стоял недопитый стакан с виски. Она тоже хихикала со всеми.

— Не отбивайся от коллектива, голубок наш! — проговорил Ярослав, вытирая слюнявый рот салфеткой. — Понравилась тебе деваха наша?

Ярослав уставился на меня сплюснутыми свиными глазками. Чего ему от меня надо? Ведет себя со мной как с ребенком. А чего он так распустился? Может, стоит ему пояснить, что неприлично так разговаривать с людьми, которых видишь первый раз в жизни? Я вдруг вспыхнул, но потом быстро выдохнул. Вспомнил, что я слишком пьян и могу ошибаться в выводах. Он продолжил:

— Ее надо не к бару водить, а в соседнюю комнату. Она дорогу знает — не первый раз здесь.

Я посмотрел на Ярослава. Все те же свиные глазки невинно смотрели на меня. Не дождавшись ответа, он перевел взгляд на Луизу. Она опустила глаза вниз и молчала. Теперь понятно — самоутверждается мужик. С публичных прелюдий начал. Интересно, потом бить будет? Я ухмыльнулся. Ярослав заметил мою улыбку и крикнул мне:

— Драть суку будешь?

Я невольно вскочил. Кровь закипела у меня в голове. Руки налились свинцом, будто две тяжелые гантели. Я уже не помнил себя от ярости, но вдруг я услышал спокойный голос Кузьмы:

— Ник? Все в порядке?

Я отвлекся на этот голос. Сел и успокоился. Он меня спровоцировал. Специально. Поигрался со мной, а я поддался. Это все из-за выпитого. Я посмотрел на Ярослава и улыбнулся. Тот громко расхохотался в ответ на мою улыбку.

— Ну, парень, ты даешь. Не думаешь ты, что мы с тобой из-за шлюх деревенских петушиные бои будем устраивать? Вы зачем ко мне приехали? Забыли?

Я успокоился. Выдохнул и перестал реагировать на его слова. Мне неважно, что он говорит. Продолжай свою бредовую беседу.

— Вижу, ребята вы веселые и спокойные. С вами можно дело иметь. Я отлучусь ненадолго, — Ярослав повернул свое сальное лицо к Луизе: — Ну что, шлюха! Пошли.

Луиза посмотрела на свою подружку, то ли спрашивая одобрения, то ли ожидая защиты. Женя фальшиво ей улыбнулась, подбадривая ее. Ярослав нетерпеливо встал и прокричал:

— Может, мне два раза повторить?

Еще через мгновение Ярослав приблизился к ней, схватил ее за волосы и потянул к себе. Луиза всхлипнула.

Я больше не могу смотреть на нее. Опускаю взгляд на свои ладони. Кисти медленно превращаются в кулаки. Пальцы жадно впиваются в ладони. Я вскакиваю с дивана, во рту уже ощущается привкус крови. Последнее, что я запомнил, — это умоляющий взгляд Кузьмы, предугадавшего мои намерения. Они не стали меня останавливать. Значит, я все делал правильно. Я почти ничего не помню… Только хруст человеческих костей. Искры злобы и ненависти. Я дрался не руками. Я дрался своей злобой. Бесчеловечной адской ненавистью. Не знаю, сколько раз я ударил — может, один, может, сто. Я не помню. Следующий миг, что я помню: Баха и Кузьма уже держат меня, свисающего над окровавленным телом этого животного. Я тяжело дышу, и меня выводят на улицу. Они плавно отпускают меня, и я начинаю успокаиваться. Выдох. Еще один. Теперь вдох. Я ищу глазами Луизу. Она стоит недалеко, в ее глазах страх. Я подхожу к ней.

— Ты поедешь со мной? — протягиваю ей свою окровавленную руку.

Спустя десять минут мы мчим с Лехой на «Субару» обратно в гостиницу. Я, Кузьма, Баха, Женя и Луиза.

Пир у реки

По дороге в гостиницу мы заезжаем в местный магазинчик. Сегодняшний вечер не может закончиться. Продавщица пробормотала тонкими губами, что закон запрещает продавать алкоголь ночью, и тут же выдала нам несколько бутылок виски, вина и пива. Сегодня мы воины-победители. Сегодня мы пируем как цари.

Леха высадил нас у входа в гостиницу, и мы побежали на набережную, звеня бутылками из магазина. Разрезали пакеты, кинули на землю и расставили наши напитки. Девчонки попросили вина, а мы себе разлили виски в одноразовые стаканчики. Баха взял в одну руку виски, в другую — бутылку красного полусладкого. Осушил стакан виски и запил вином. «Уже лучше, — жаловался он, — после произошедшего я неприятно протрезвел. Сейчас вернусь». Баха вернулся через пять минут. В одной руке он нес охапку дров для костра, в другой — все ту же бутылку вина. Костер разжечь не смогли. Спичек ни у кого не было, а идти в гостиницу уже никто не хотел. Я, будто воин-победитель, ходил с бутылкой виски по берегу и напевал песни про мушкетеров. Женя и Луиза наблюдали за нашим пьяным застольем и весело смеялись вместе с нами. Иногда я ощущал на себе осуждающий взгляд Кузьмы. Только он не мог отдаться моменту ликования — вместе с разбитым лицом Ярослава я похоронил нашу сделку на десять миллионов и возможность дальнейшей работы. Да, надо было общаться с последней сволочью в этом городе, но выигрыш был бы ослепительным. Получается, мы зря приехали. Наверное… Девчонку вот эту защитил…

Кузьма сидел у берега и наблюдал за переливами серебряного света луны на волнах реки. Я подошел к нему со спины, отпил виски из бутылки и протянул ему. Кузьма молча взял бутылку виски, осмотрел содержимое — оставалось больше половины — и поставил у себя между ног.

— Думаешь, ты правильно поступил? — начал он. — Хотел доказать, какой ты бесстрашный? Мы с Бахой и так знаем, что ты безумец. Их много на земле. Может, мы все безумцы, а нормальных людей нет. Чего ты добился, размахивая кулаками? Девку спасал? Уже завтра Ярослав напьется в этой сауне и будет отыгрываться на твоей Луизе, которую ты сегодня героически защищал. И знаешь, как отыграется? Все твои тумаки ей прилепит. Мы в мире безумцев живем — это их мир. Ох, орать будет девка, а защитить некому. Наш добрый рыцарь завтра поедет в Москву. А там его ждет жена. И сына маленького кормить надо. А зарплату папа в этот раз не привезет. Папа сегодня вместо зарабатывания денег подвиг совершил. Он теперь герой — он шлюху спас.

Я не мог обижаться на его слова. Мой поступок сделал всю нашу поездку в Кострому бесполезной. Неужели Кузьма так нещадно меня осуждает? Мне нужно было его снисхождение.

— Думаешь, я неправильно поступил? Ты осуждаешь меня? Ты поступил бы по-другому, просто не вмешался бы?

— Я и поступил по-другому, Ник. И Баха. Мы же вместе все были. Хорошо, мы тебя вовремя оттащили. Еще неизвестно, что бы ты с ним сделал. Но осуждать я тебя не могу. И Баха не может. Мы можем с этим согласиться или нет, но никогда не осудим. Если ты так поступил, значит, ты сделал все правильно. Конечно, это выглядело геройски и благородно. Об этом можно слагать былины и так далее. Ник победил зло! Но оставил нас без денег, и вот в этом мы тебя и осуждаем. Но мы не такие уж и бедные, чтобы позволить печали затмить столь прекрасный летний вечер.

Кузьма поднял бутылку, глотнул и передал мне. К нам подошла Луиза с аптечкой в руках.

— У тебя руки в крови. Можно я посмотрю?

Я поднял взгляд на свои руки. Яркий лунный свет обнажил застывавшую кровь на кулаках. Луиза достала из аптечки перекись и стала бережно мыть раны. Царапины были пустяковые, но я не хотел ее прерывать. Она делала это нежно и покорно. Подобно львице, которая зализывает раны у своего льва. Я наклонился к ее голове и вдохнул аромат ее волос. Черные длинные волосы пахли весенней сиренью. Шея тонкая и хрупкая. Я прикоснулся губами к ее шее. Она остановилась на мгновение, но сделала вид, будто не замечает моих прикосновений. Закончила, сложила все обратно в аптечку и посмотрела на меня. Это был совсем другой взгляд. Не тот взгляд забитого зверька. Она смотрела на меня светлыми глазами хорошенькой девушки. Красивой, улыбающейся, ласковой и приятной. Я чувствовал от нее человеческое тепло, которым она делилась со мной.

Летняя июньская ночь. Недопитая бутылка в руке. Прекрасная юная девица рядом со мной. Все это пьянило меня как пятнадцатилетнего подростка, который в первый раз в жизни почувствовал вкус поцелуя. Я уже забыл это чувство, когда ты, искренне как ребенок, наслаждаешься настоящим моментом, и больше ничего не надо. Ненависти от прошедшей драки не было — все зло испарилось, и мне неинтересно, что будет завтра. Завтра не существует. Я хочу жить и чувствовать здесь и сейчас. В этот миг — я настоящий. Не злой, не добрый, не сильный и не думающий, а желающий и чувствующий. Со мной мои друзья и эта девчонка. Я не хочу, чтобы это закончилось. И не хочу, чтобы наступало завтра. Если это неизбежно, то пусть оно будет таким же, как и сейчас. Я посмотрел на Луизу — в ее черных глазах отражалась желтая луна.

— Я должна отблагодарить тебя?

Ее вопрос меня развеселил.

— Ты уже помогла мне.

— Как? Я ведь еще ничего не сделала, — спросила она.

— Ничего и не надо.

Мне действительно ничего не нужно. Я не могу объяснить, что в ее присутствии я чувствую себя подростком — и мне это нравится. Она сама почти как ребенок, маленький и беззащитный.

— Удивительная ночь, — сказал я.

— Да, и, наверное, уже слишком поздно, — она посмотрела на часы, — уже два часа ночи.

— Ерунда, ночь только начинается.

— Может, нам с Женей пора?

Я посмотрел на нее. Почему она спрашивает? Хочет остаться, или ей здесь неуютно? Луиза села рядом и прижалась головой к моему плечу.

— Как ты хочешь, чтобы закончился сегодняшний вечер? — спросил я.

Она молчала, опустив глаза на свои колени. Я продолжил:

— Ты останешься на ночь?

Луиза ответила тихо и уверенно:

— Да.

Мы не стали ни с кем прощаться. Я взял ее за руку, и мы пошли в гостиницу. На ресепшене спала все та же девица с каштановыми волосами. Мы старались не разбудить ее, не хотели никого тревожить. Ступали ногами по ковру, как по вате, скрывались от всего мира. Бежали в номер гостиницы, хотели спрятаться от всех как на необитаемом острове. Впереди сладкая ночь наслаждения. Я не хотел терять ни единого мгновения, крепче сжал ее руку и побежал вперед. «Мы сейчас всех разбудим», — тревожно шептала Луиза. Она еле поспевала за мной. Справа лифт. Зачем нам сейчас лишний шум? Я живу на втором этаже. Лестница прямо. Тусклый желтый свет еле освещает лестничный пролет, никто нас не заметит, никто на нас не посмотрит. Первый лестничный пролет. Быстрее. Окно на лестнице с видом на брошенную стройку. Как же она прекрасна в ночном свете. Второй лестничный пролет. Стало тяжелей дышать. Мы бежали от всех. Бежим быстрее времени, обгоняем его, чтобы для нас двоих его было больше. Я хочу бесконечный настоящий миг. Я этого заслужил.

Мы забежали на второй этаж. Куда теперь? Здесь один поворот — направо. Опять тусклый теплый свет, как в ночном тамбуре поезда дальнего следования, но без окон. Лунный свет не проникает в коридор. Здесь душно и пахнет гуталином и сыростью. Нужен свежий воздух. Надо найти окно. Отройте мне окно! Впустите ночной свет в эту пещеру. У меня в номере должно быть окно. Какой у меня номер? Какой номер комнаты?

— Не беги так. Какой у тебя номер? — пролепетала Луиза, гонясь за мной, будто за собакой, сорвавшейся с поводка.

Номер…

— Двадцать шесть, — сказал я первое, что пришло в голову.

Какой у меня номер? Я достал из кармана ключ. Он не магнитный, а обычный, с привязанным железным брелоком в виде пешки. На основании должен быть выкован номер. Быстрее. Смотрю на дно шахматной фигуры — двадцать шесть. Все верно. Где он? Где номер двадцать шесть? Поднимаю глаза и окидываю взглядом темный коридор. Вот он, в нескольких метрах. Быстрей! За мной! Два прыжка, и я возле заветной двери, за которой спрятаны тайны и богатства нашего сна. Ключ в замке — и дверь открыта.

Окно! Здесь большое окно с раскрытыми занавесками. Лунный свет распихан по углам моей комнаты. Быстрее заходи и закрывай дверь. Не дай проникнуть желтому свету ночного поезда к нам. Заходи, я сам закрою. Я открою окно. Хотя бы на время. Вот она, река. Вот звезды. А там луна — она скрывала это место от всех людей и терпеливо ждала, пока мы найдем его. Добежим, сквозь все испытания сегодняшнего дня. В комнату ворвался воздух. Еле теплый, озорной и совсем не холодный. Не включай свет. Это место и так светится. Иди посмотри на этот мир. Он прекрасен. Больше ничего не нужно. Если сейчас на нас упадет самолет и разорвет наши тела — я останусь счастлив. Я ощущаю то, чего другим не дано понять. И не почувствовать. А я почувствовал. И я здесь. Сладострастно вдыхаю остановившееся время. Что в моей руке? Это не ее рука, всего лишь бутылка виски. Я сделал глоток, чтобы утолить жажду. Тщетно. Жажду этой ночи я смогу утолить только этой девочкой. Где она? Я стоял неподвижно перед окном. Луиза подошла сзади и обняла меня. Я поставил бутылку на стол и замер. Я чувствую ее дыхание.

— Я не слышу, как бьется твое сердце, — прошептала она.

Я снял футболку и стоял неподвижно, слушая шорох за собой. Она прислонилась своим нагим телом к моей спине. Как маленькая мышка, забившаяся в свою норку, чтобы согреться. Я считаю хлопанье ее ресниц о мою спину. Один. Ресницы еле касаются моей кожи. Два. Они стали мягче. И мокрыми? Она плачет. Три. Нет, не плачет. Иначе было бы слышно. Просто пролилась одна слезинка. Все тихо. Четыре. Она трется о меня глазами и вытирает слезы. Я молча смотрю вперед. Мое дыхание живет вместе с ней. Мы вдыхаем эту ночь. Она чуть отодвигается от меня. Я поворачиваюсь навстречу ей. Пять. У нее соленые губы. Мира больше не существует. Нет света и тьмы. Нет меня. Нет ее. Есть только это мгновение. Свет меркнет. Это и есть конец света.

                                             * * *

Почему так светло? Уже утро, или я вижу сон? Я открыл глаза. Лучи утреннего рассвета колотили в стену напротив окна. В июне ночь длится всего несколько часов. Наверно, еще ночь, но очень светлая и странная. Я спал и уже проснулся? Или еще не спал? А какая разница? Очень тихо, значит, еще ночь. Может, пойти прогуляться? Да нет, поздно уже. А с ней что теперь делать? Я украдкой взглянул на Луизу. Ее глаза открыты. Она не спит? Странная она. День вчера длинный был. Или сегодня? Надо бы заснуть, рано еще просыпаться. А девку куда девать? Лежит, глаза в потолок уставила. И не дышит. Зачем сюда ее притащил? Надо было на такси посадить, да и скатертью дорога. Теперь возиться с ней. Что я вчера ей говорил? Не помню. Да и какая разница.

— Ты живая там? — спросил я тяжелым низким голосом. После вчерашних гуляний я совсем охрип.

Она повернулась в мою сторону и оперла голову на руку, согнутую в локте.

— Я думаю, тебе домой пора. Вы с Женей вместе живете? Вы ждете друг друга? Я могу дойти до парней, узнать, уехала она или осталась. Скорее всего, она здесь, в гостинице. Я могу узнать, с кем именно. Думаю, с Бахой. Кузьме другие девушки нравятся. Он стройных любит, и перед тем, как к бабе притронуться, ее линейкой везде обмерит. Ноги должны быть длинные, талия узкая. Ну и так далее. Женя твоя не подходит на роль стройной Золушки. Не влезет ее ножка в хрустальную туфельку. Баха не такой разборчивый. У него подружка твоя. Я забыл, что вы на работе до сих пор. Вас отпускать пора. Сколько мы вам должны? Мы заплатим.

Луиза приподнялась и села на кровати, закутавшись по горло в одеяло, ноги поджала к себе. Из одеяла, будто из ватного шара, я видел только голову. Ее взгляд пустой и безразличный, обращенный то ли на меня, то ли в окно. Она о чем-то думает, но явно не о моих словах.

— У Золушки была не хрустальная туфелька, — наконец проговорила она.

— Что? У какой Золушки?

— У Золушки из сказки. Хрустальные туфельки оказались у нашей Золушки из-за неправильного перевода. В оригинальном тексте туфельки были меховые.

— Меховые туфельки — это по уму, — задумчиво проговорил я, — в них удобнее по паркету скакать на танцах. А зачем принцу искать Золушку, которая носит меховые лапти? Хрустальные поэффектней будут! Хотя если зима, то меховые лучше.

— Принцу важна не обложка, а содержание. Если принц настоящий, полюбит принцессу в любых лохмотьях.

Это она на себя намекает? Меня принцем сделать решила? Ну и вляпался я. Пора заканчивать этот спектакль.

— Как зовут тебя?

— Луиза.

— Нет. По-настоящему. Хотя не говори. Луиза тебе идет. Раз ты так любишь сказки, расскажу я тебе одну. Это даже не сказка, а быль. Послушай.

Жили-были в одной маленькой французской деревушке старик со старухой — они еще не были старыми, просто в сказках всегда должны быть старик и старуха. И рожали они каждый год по одному ребенку. Не могли остановиться, рожали и рожали. Дети их росли, да выглядели все одинаково — только возрастом отличались. А детей куча — в доме ступить негде, и кормить-то нечем. Ну, думают, надо дом от детишек освобождать, а то и сами с голода чахнут, и малышей впроголодь держат.

Кликнули они старшую дочь. Звали ее Луиза, ей в ту пору одиннадцать годков минуло. «Послушай нас, дочка, да не серчай на нас. Ты в доме старшая, должна понять. Бери коня нашего да скачи через лес в город. Не можем мы всех прокормить. А как устроишься на новом месте, так и возвращайся за братьями и сестрами своими меньшими». Девочка была очень кроткая и перечить родителям не смела. Собрала худую котомку да ранним утром двинулась в путь куда глаза глядят. Дед с бабкой вздохнули с облегчением. Начали уже придумывать, как от очередного сынка избавляться. Тому было всего девять годков, и не могли решить — сейчас его в дорогу выпроваживать али годок-другой обождать. Дотемна спорили, и вдруг слышат: стук в дверь. Побежали дверь отворять, а там глянь — король французский стоит, и на руках у него дочь их лежит, еле дышит. Девчонка грязью вся измазана, по ноге кровь течет. Впустили всю свиту в дом. Король тогда и рассказал, что случилось: «Сегодня с егерями своими вышли на дневной загон. Зверя гоняли до вечера. Думали, лось идет, да и выстрелили. А оказалось, это девочка ваша в лесу блуждала верхом на лошади — куда она потащилась на ночь глядя, никто в толк взять не мог. От выстрела конь рухнул замертво — да и придавил ногу бедной девочке. Ногу мой лекарь подлечил, но предупредил, что рана слишком тяжелая. Хромая на всю жизнь останется. Только вы, старые, не горюйте. Девочку выходите, а я после за ней вернусь, при дворе устрою. Уж больно мила мне дочурка ваша». С тем король и уехал. Обрадовались было старики, что дочь их не выдала — ведь выгнали ее из дома родного. Так и решили — никого более из дома не выгонять. Да и коня другого у них не было. Хлеба больше не стало, жили впроголодь, но вместе.

Король сдержал обещание — вернулся за девочкой спустя два года. Ей тогда тринадцать лет минуло. Забрал ее к себе во двор служить. Пристроил к королеве своей прислуживать — волосы перед сном гребешком расчесывать. Скучно Луизе жилось при дворе. Все девицы пылают нарядами да помадами, а она одна деревенская. Не было у нее нарядов, но на жизнь она не жаловалась — всяко лучше, чем дома. Брела она как-то по лесу, прихрамывая, как обычно, на левую ногу, и напевала песенку, которую сама же на ходу сочиняла:

«Побежала девчоночка по лесу гулять,

Убежала из дома по лугам скакать,

Всем зверятам лесным свои песенки спеть,

C ветром попутным в облака полететь.

Для зайчат соберу я осенних грибов,

И кедровых орешков для беличьих зубов,

Для лисичек-сестричек сошью воротник

Из колючего мха — путь согреет он их.

Если дождик — я спрячусь в медвежью берлогу,

Косолапый медком накормит в дорогу.

Как прекрасны лесные леса и поля!

Как же прекрасно лицо моего Короля…»

Последняя строчка вырвалась сама собой, и как же испугалась девочка, когда вдруг увидела самого Короля перед собой. «О Боже, — подумала Луиза, — ведь он все слышал. Ну если и не все, так последнюю фразу наверняка. Я погибла!» Король привык к лести со стороны окружающих. Все его обожали, и он принимал это как обязательное. Но он, конечно, знал, что окружающие могли лукавить со своей любовью. Все говорили, что обожают его высочество, а было ли это правдой? Но то, что он услышал от Луизы, было искренним. Он подслушал ее пение, и она не знала, что Король рядом. О, как прекрасно она пела! Такая кроткая юная девочка, хоть и хромая, так красиво воспевает королевский лес (он был уверен, что только его королевский лес можно воспевать в песнях). Какие же в его владениях прекрасные леса и поля! Да, они прекрасны. И оказалось, что лицо Короля прекраснее самых красивейших лесов и полей в мире. Король был польщен и одурманен.

— Прошу простить меня, ваше величество, — пролепетала наша героиня, — я не знала, что вы рядом, и не хотела вас беспокоить.

— Я бы хотел, чтобы ты чаще тревожила меня своим пением, милая девочка. Мне нравится слушать песни про прекрасные поля и леса. Что еще в твоих песнях прекрасное?

Луиза стояла и краснела, не смея пошевелиться, а Король стоял и наслаждался своим величием. Ему нравилась искренняя кротость девочки, но Король желал большего.

— Луиза, сегодня ночью я зайду в ваши покои. Я хочу послушать продолжение вашей песни.

Луиза стояла, не зная, что и думать. Неужели Король хочет посягнуть на ее невинность? Ей было почти четырнадцать лет, и, конечно, она еще была чиста.

— Но у моих песен нет продолжения. Я сочиняю их на ходу.

— Не тревожься, дитя мое. Вместе мы найдем, чем время коротать.

Той же ночью Король пришел к нашей маленькой Луизе и, с королевским величием, сделал из девочки женщину. Три дня Луиза горевала. Все болело у нее — и душа, и тело. Особенно тело — там, внизу. Хотела бежать к родителям, думала все рассказать Королеве, но ни на что решиться не могла, такой уж был у нее характер.

Горевала-горевала, да и перестала. А Король стал наведываться каждую ночь. Но в долгу не оставался. Одаривал ее подарками — драгоценностями и бриллиантами. Родителям ее отстроил новый дом, выделил скот. Так, чтоб ни в чем не нуждались. Привыкла наша героиня к новой жизни. Все стерпелось, боль ушла. Дает Королю, что тот просит, да и свое потихоньку наживает. Подруг новых обрела во дворце. А подруги, хоть и краше все, да не имеют Короля в любовниках, и подарков нет дорогих. Привыкла наша Луиза жить на широкую ногу. Шестнадцать лет только ей исполнилось, а все в жизни уже есть — и земли, и титулы, и родителям помогла. Перестала наша девочка кроткой быть. Откуда кротости-то браться? Увидал Король, что выросла девица — нет уже той милой девочки-певицы про леса-поля, да и вмиг разлюбил ее. Быстро нашел ей замену, помоложе, постройнее. Отобрал у Луизы все подарки, все земли, титулы. Вернулась она обратно к родителям, братьям и сестрам. А они ей: «Дура ты неотесанная, возвращайся быстрей к Королю. На землю падай, ноги целуй, сапоги облизывай. Пусть во дворце тебя оставит», — так привыкли родители жить на широкую ногу. Поняла тогда Луиза, что никому в этом мире она теперь не нужна. Она знала, что Король ее как вещь использовал, да и выбросил. Но почему родители родные в дом не пускают? Почему не нужна никому она теперь?

Погоревала девчушка наша, да и похромала в монастырь служить. Прожила она там ровно сорок лет, приняла постриг и обет молчания. Никогда монахини не видели такой послушной и терпимой сестры. Утром и вечером она молилась, а днем трудилась в огороде. Всегда держалась подальше от остальных. «Видно, грех на ней тяжкий», — думали сестры, смотря на ее упорный труд. Похоронили ее на местном кладбище. Никто за сорок лет не навестил ее. Ни родители, ни братья, ни сестры. А Король за эти сорок лет поменял столько любовниц, что половину уж и забыл. А про Луизу никогда не вспоминал».

Я закончил свою сказку и посмотрел на Луизу — выражение ее лица не изменилось. Я молча смотрел на нее. Наконец она промолвила:

— Я сейчас не могу уехать. Я уеду утром. Больше ты меня никогда не увидишь.

Ничего не понял я из ее слов, но после своей сказки на ночь я захотел спать. Я лег на кровать и уснул.

Утро наступило поздно. Солнце беспощадно светило сквозь полураскрытые занавески. Новый день за окном терпеливо ожидал от меня нового будущего. Дела в этом городе закончились — я поставил точку вчерашним вечером. «Поняла ли она меня?» — думал я, глядя на спящую Луизу. К каким чертям я ей навязался? Или она мне навязалась? Поиграл в рыцаря, помахал саблей рядом с благородной девой. А дальше что? Я не смогу всегда быть рядом с ней. И не хочу. Пусть сама решает, что делать дальше со своей жизнью. Захочет — сама разберется, а нет — так не мое дело. Помогать больше не хочу. И не буду! Я встал с кровати и начал одеваться. Понимаю, что просто бросаю эту девочку, но отгоняю от себя эти мысли. Что еще я могу для нее сделать? Ничего! Да я ничего и не сделал. Хотя есть одна идея, попробую. Может, тогда совесть моя успокоится.

Я убедился, что она крепко спит, достал ее телефон и прочитал последние переписки. Записал один номер, убрал телефон обратно и, без лишнего шума, вышел из комнаты. Внизу сидели мои друзья и хмуро пили кофе. Мы поприветствовали друг друга скромно, без эмоций, и я уставился в меню. Время было около полудня, поэтому я заказал себе куриный бульон и два апельсиновых сока. Друзья сидели напротив и бесцельно смотрели в окно.

— Во сколько вчера разошлись? Чем вчера все закончилось? — спросил я.

— Похоже, не так интересно, как у тебя, Ник, — ухмыляясь отвечал Баха. — Как там Луиза? Отблагодарила тебя за спасение?

— Благородный рыцарь не вправе требовать от дамы сердца благодарности за спасение от злодея, — подхватил Кузьма, — все, на что может рассчитывать наш Дон Кихот, так это иметь счастье поднять белый платок в знак благодарности от невинной девы, обвязать платок вокруг своей шеи и всю ночь петь серенады под ее окном. Ты же всю ночь серенады распевал? Почему тогда лицо такое помятое? Денег за ночь сколько взяла?

— Ваши рожи сегодня не краше моей, — спокойно ответил я. — А где Женя? Она уехала или здесь осталась? Луиза ее вроде как ждет. Не хотела ночью уезжать.

— Не переживай, — отвечал Кузьма, — Женя под конвоем доставлена до номера и уложена спать. Воздух здесь свежий, сон крепкий. Спит она еще.

— Хорошо, можете их будить и провожать. У меня есть еще одно маленькое дело. Вечером можем домой ехать, — сказал я и повернулся к Бахе, — у меня к тебе просьба.

— Что?

— Позвони своему другу из органов. Здесь, в Костроме, мне надо побеседовать с одним товарищем. Встреча должна быть в прокуратуре. Пусть организует мне кабинет к трем часам дня. И в кабинете сидеть кто-нибудь должен из местных сотрудников. Лучше в форме, для атмосферы. Он сможет помочь?

— Думаю, да, — отозвался Баха.

Игра в полицию

— Алло.

— Айзек Вершилов?

— Кто это?

— Добрый день. Вас беспокоят из Управления МВД России по Костромской области.

— В чем дело?

— Просим вас явиться в наше управление для дачи показаний.

— В чем дело? Для каких показаний?

— Это не телефонный разговор. При встрече мы вам все расскажем. К вам у нас нет никаких претензий. Нам просто нужны ваши показания.

— Вы что-то путаете. Если я должен явиться, где моя повестка? Лежит у меня в почтовом ящике? Без повестки я не приду.

— Айзек, пока нет необходимости в повестке. Мы зовем вас не как подозреваемого. Понимаете, иногда власть меняется и непонятно, с кем нужно дружить, а кто становится врагом. Или даже преступником. Мы бы с вами и решили, с кем дружить, а с кем нет.

— Тогда вам лучше не со мной разговаривать. Я сейчас продиктую вам номер телефона…

— Айзек, в первую очередь мы хотели бы поговорить именно с вами. А потом мы решим, нужен нам другой номер телефона или нет. График работы нашей полиции очень плотный, и, боюсь, на всех время выделить мы не сможем. А номер вашего телефона в списке сейчас приоритетный.

— Ничего не понимаю.

— Приезжайте к нам, и мы все вам расскажем. Сегодня в три часа ждем вас в Управлении по адресу ул. Советская, д. 88, кабинет 22, второй этаж. Айзек, пусть пока наша встреча останется тайной. До свидания.

Я выключил телефон и взглянул на часы — сейчас около часа дня. Мне нужно привести себя в порядок и приехать заранее в отделение, чтобы рассказать местным полицейским о своем плане. Я поднялся в номер в надежде попасть в душ. Что надеть? Надо что-нибудь строгое и дешевое. Я открыл дверь и увидел Луизу. Она уже собралась и ждала меня. Я посмотрел на нее и сказал:

— Мы уже позавтракали. Я не стал тебя будить. Мне нужно уехать на одну встречу, но ты можешь позавтракать внизу. Платить не нужно — просто запиши счет на мой номер. Я тебе что-то должен? За вчерашнюю ночь? Все было здорово. Сколько я тебе должен? — Я смотрел на нее и ждал ответа, но она молчала. — Я вижу, ты давно собралась. Ты меня ждала?

— Мне давно пора уходить. Я ждала тебя… Просто хотела попрощаться. Не хотела, чтобы ты подумал, что я сбежала. А теперь почему-то хочется сбежать. Мне тоже было хорошо. До свидания.

— Я вызову тебе такси.

— Не надо.

Мне жаль эту девочку, но я не смогу ей помочь.

— Послушай, Луиза. Я не волшебник и не французский король из сказки. Я не лучше других. Я еще хуже. Я плохой и злой. В этом мире мы все одиноки, но я не хочу указывать тебе, как тебе жить, — это будут делать твои родители. В этом мире ты все решаешь сама. Если ты пошла такой дорогой, значит, к этому тебя привели твои убеждения, алчность и так далее. Сойти с нее ты сможешь только сама. Рано или поздно. Лучше рано. Лучше сейчас. Но сделать это ты должна сама. Сейчас, извини, мне пора собираться на важную встречу.

— Да, я уже собралась. До свидания.

Она поднялась и направилась к двери. Я подошел к двери, чтобы помочь ей открыть дверь, и мы нечаянно столкнулись. Аромат ее молодого тела опять одурманил мою голову. Я обнял ее, сам того не замечая. Она робко прижалась ко мне. Несколько мгновений мы стояли неподвижно, прикрыв глаза. Я в последний раз ею наслаждался.

— Как тебя зовут?

— Лиза.

— Прощай, Лиза.

Я отстранился от нее, освобождая дорогу к двери. Она открыла дверь и обернулась, чтобы попрощаться:

— Пока.

— Мы больше никогда не увидимся.

— Я знаю.

Она развернулась и вышла. Я закрыл дверь и остался в комнате один.

                                             * * *

За час до встречи я приехал в Костромское управление МВД. Многоэтажное желто-красное здание пестрило на фоне одинаковых серых домов. Вокруг дома в несколько рядов стояли машины советской сборки с синими мигалками. Я прошел через проходную и поздоровался с охранником. Перегар от него тянулся по всему коридору. Поднялся на второй этаж и отыскал нужный кабинет. Открыв желтую картонную дверь, я очутился в небольшой душной комнате, похожей на склад забытого барахла. На коричневом столе под слоем пыли лежала большая кипа бумаг. Похоже, их просто складывали друг на друга, но никогда не разбирали. Слева стоял шкаф, забитый пожелтевшими папками. Справа за письменным столом сидел пухлый полицейский. Перед ним стоял пустой графин со стаканом и глобус. «Интересно, зачем ему глобус?» — Я медленно перевел взгляд с глобуса на сотрудника. — «Можно писать натюрморт: „Графин, глобус и полицейский“». На его лице не было усов, и выглядел он молодо — лет на двадцать пять — тридцать.

— Вы из Москвы? Я вас ожидаю. Акимов Алексей Юрьевич, — представился сотрудник.

— Николай, — кивнул я в ответ.

— Чем могу быть полезен? Не часто нам поступают указания помогать допрашивать частных лиц. Какой именно помощи вы ждете от меня?

Я закрыл за собой дверь, сел напротив Алексея Юрьевича и повертел головой. Глобус направлен ко мне Северной Америкой. Сильно хотелось пить. Я вспомнил, что не поздоровался, и начал:

— Добрый день, капитан. Прежде всего — это сугубо личная просьба. Она не касается работы вашего отдела или вашего послужного списка. Звездочек на погонах больше не станет. Повторюсь, просьба личная, ты можешь отказать мне, не стесняясь в выражениях, и дальше заниматься своими делами.

— Может, ты расскажешь суть дела, а потом я решу, важная она или нет?

— Суть дела в одной проститутке. Понимаю, что звучит это нелепо, это неважно. Я не за отмену проституции просить пришел. Сам не ангел.

— Ангелов в этом городе мало осталось, — сказал капитан, ковыряясь карандашом в точилке.

— Согласен, — ответил я. Я мялся с объяснениями. Капитан отложил в сторону карандаш и перевел на меня взгляд. Я продолжил:

— Нужно помочь одной девушке, которая случайно стала проституткой. В три часа в этом кабинете назначено свидание с менеджером этой девочки — Айзеком Вершиловым. Я хочу, чтобы мы попросили этого человека отпустить девочку на свободу.

— О как! — раскраснелся от интереса капитан. — И как близко, вы, Николай, знакомы с этой проституткой? Откуда такой интерес?

— Капитан, я бы хотел опустить подробности нашего с ней знакомства. Боюсь, они крайне банальны.

Алексей Юрьевич ждал продолжения истории. Затем махнул рукой, будто гоняя невидимых мух, и обратился ко мне:

— Николай, ты думаешь, твоя женщина в рабстве? Кто тебе это сказал? Сейчас другое время. Проститутки сами выбирают свою судьбу. Они никогда не идут против своих сутенеров, кроме исключительных случаев. Девочка решила ездить вечером в сауну вместо утренней учебы? Значит, так ей больше нравится. Айзеку мы ничего предъявить не сможем. Показаний против него никто не даст. Ничего не получится. Извини, дружище, не смогу я помочь. И да, я помню, что за тебя просили.

— Девочке недавно исполнилось восемнадцать лет, она почти ребенок. Не она выбирала, куда ей ездить по утрам. Не хочешь помогать — не надо. Сиди дальше здесь, мух отгоняй.

Капитан неодобрительно покосился на меня и ответил:

— Ладно, Коля. Я тебе скажу вот что…

— Ник, — отозвался я.

— Ник. Слушай, Ник. Честно скажу — мне плевать на твою бабу. Я не хочу в этом участвовать. Но я вынужден тебе помочь — за тебя попросили. И моя помощь будет заключаться в том, что я просто не буду вмешиваться. Когда придет твой посетитель, я просто уступлю тебе свое место, сядешь на мое кресло. Хоть моим именем обзовись. Получится у тебя — молодец. А нет — помог, чем смог.

— В кабинете хоть останешься?

— Конечно останусь. Вдруг ты своего клиента бить начнешь, а после на меня подумают.

Конечно, я согласился с предложением капитана. Другой помощи я и не ждал. Я опять вспомнил, что жутко хочу пить.

— Где здесь можно воды попить?

— Столовая на первом этаже, недалеко от входа.

Я отправился в столовую купить воды, по дороге размышляя о будущей встрече, до которой оставалось полчаса. Мне не хотелось оставаться в одном кабинете с капитаном.

Я взял в столовой воды и вышел на улицу. Прогуливаясь вокруг здания, я раздумывал, как мне поступить. Первое: я хочу справедливости, хочу помочь человеку, помогаю маленькой девочке. Далее: капитан, скорее всего, прав — в эту дыру девица полезла сама, никто ее не заставлял. Почему я решил, что Луиза хочет из нее вылезти? Может, ей действительно нужны деньги, и я лезу не в свое дело? Может быть. Ну и наконец, назад дороги уже нет, все сложилось само собой. Скоро приедет Айзек, мы с ним поговорим по душам, а там будь что будет. Да и все равно мне. Ни его, ни Луизу я больше не увижу. И капитана больше не увижу. Приеду ли я еще раз в Кострому — вопрос открытый. Не принял меня этот город. Надо уезжать. Домой хочу! Сегодня вечером и поедем.

Я взглянул на часы — уже три. Надо было возвращаться обратно в кабинет. Забежав на второй этаж, я вломился в дверь. Айзек уже ждал. Он сидел на стуле, специально приготовленном для него, напротив глобуса. Капитан, как и обещал, уступил мне свое место и теперь сидел в противоположной стороне за пыльной кипой бумаг. Карандаши с точилкой он забрал с собой и все так же лениво втыкал их друг в друга. Мое появление нарушило томительную тишину кабинета. Капитан искоса взглянул на меня и продолжил свое занятие. Всем своим видом он показывал — вот твой клиент, мешать не буду. Айзек сидел на неудобном стуле и терпеливо ждал, когда к нему обратятся. Вопреки моим ожиданиям, Айзек оказался блондином. Внешне он выглядел смазливым мальчиком — модельная стрижка и аккуратная щетина не выдавали возраст, но моложе тридцати лет он явно не был. Я молча подошел к капитану и вручил ему бутылку воды из столовой.

— Николай, это к тебе, — капитан кивнул в сторону посетителя.

Я направился в сторону Айзека. Блондин ожидал на стуле и не смотрел в мою сторону. Я сел перед ним, налил в графин воды из бутылки и начал:

— Здравствуйте, Айзек. Меня зовут Николай. Это я с вами разговаривал по телефону.

Айзек слегка кивнул и продолжал молчать.

— Прежде всего, я бы хотел поблагодарить вас, что вы выделили время и приняли наше приглашение. У вас наверняка есть дела и поважнее, чем посещать полицейские участки.

— Товарищ полицейский, — не выдержал Айзек, — давайте ближе к делу. Если меня в чем-то обвиняют — обвиняйте. Если у вас есть какие-то предложения — я слушаю. Выкладывайте сразу — пальцы слюнявить не надо.

— Айзек, предлагаю сразу на «ты». Так нам будет проще доверять друг другу.

Блондин молча смотрел на меня. Я принял этот знак как согласие и продолжил:

— Никто тебя здесь обвинять не будет. Более того, от результата нашей беседы будет зависеть ваша будущая невиновность. Самое главное, чтобы мы были откровенны друг перед другом. Вы понимаете меня?

— Послушайте, товарищ… как тебя по званию?

— Майор.

— Хорошо, майор. Вы вытаскиваете меня посреди дня в этот гадюшник. Без повестки. Не говорите, в чем меня обвиняют, по уставу не представляетесь. Просите меня быть откровенным и, без объяснения причины, сидите и тянете резину. Да, я приехал сюда добровольно, и я могу встать и уйти, если вы мне не объясните, в чем дело, или мне не понравится наша беседа.

— Хорошо, излагаю дело в двух словах. Айзек — ты сутенер. Работаешь в городе Костроме. Может, и в других городах, мы не знаем. У тебя есть договоренности с саунами города — возишь по ним девочек. Все работают на процентах — и девочки, и владельцы саун, и… так далее. Нового ничего, ты — классический сутенер. Я пока нигде не ошибся?

Я посмотрел на блондина. Мои слова его не смутили, и он ответил:

— Это все, майор? Все, что ты хотел мне сказать?

— Почти. Наберись терпения. Еще немного. Нам здесь глубоко плевать на твои дела. Каждый зарабатывает, как умеет. Кто-то детей в школе учит, а кто-то детей из школы встречает и по саунам развозит. Такие, как ты.

Взгляд Айзека блеснул негодованием, но тут же потух. Он потянулся к графину с водой и налил себе полстакана. Неторопливо выпил и уставился на меня с прежним спокойным видом.

— Ладно, шучу, — посмеялся я, — мне скучно просто. Не знаю, чем вечер занять. В сауну, может, сходить? Да, в сауну схожу. Какую посоветуешь? Слушай, а может, и девчонок заказать? Айзек, дружище, скидку не сделаешь друзьям новым? Мы с Алексеем Юрьевичем устали сегодня с преступниками возиться. Отдохнуть хотим. А может, с нами за компанию? Заодно и подружимся?

— Майор, если цирковое представление, которое ты хотел показать, заканчивается…

— Да шучу я, Айзек. Конечно, шучу. Нам, полицейским, порядок надо охранять от негодяев. Знаешь, что я подумал? А вдруг мы с Алексеем Юрьевичем милиционеры принципиальные. Ну, как в Советском союзе — взяток не берем, за каждую провинность — на пятнадцать суток. Вдруг мы с ним такие. Как нам тогда поступить с тобой?

Я налил себе воды и продолжил:

— И на каждого негодяя зубы сидим и скалим. Как волки, загоняем овечку в клетку. Сидим и ждем, пока овечка каяться не начнет. Грехов много на земле. На каждого да по одному найдется. Что думаешь, Айзек?

— Не смею вас больше задерживать.

Айзек отодвинул стакан в сторону, собираясь уходить. В нерешительности он взглянул на меня и остановился. Я самодовольно уставился на него и продолжил:

— Ты отброс общества, Айзек. Кусок говна. У тебя нет ни моральных принципов, ни веры, ни доброты, ни человеколюбия. Вы такими и рождаетесь — бесполые, неспособные чувствовать и любить. Вы животные. Ты, Айзек, животное. Из-за вас нормальные люди страдают. Да, я увлекся. Возвращаясь к началу, повторюсь, нам плевать на тебя. Но это пока. Ты родился и сдохнешь в грязи. Это твое право и заслуженное место. Но есть один человек, который случайно попал в твое окружение…

— Вот оно что, — Айзек перебил меня, — теперь все понятно. Ты всю эту сцену разыгрывал из-за какой-то проститутки? Да? Какой именно?

— Луиза. То есть Лиза.

— Да, есть такая. И чего дальше?

— Дальше, Айзек, я хочу, чтобы ты никогда не приближался к этой девочке. Стер ее номер телефона. Отпусти ее по-хорошему. Вот тебе честная сделка — ты отпускаешь девочку, а мы не трогаем тебя. Что скажешь?

— Скажу я тебе вот что, майор. Ты полный мудак и явно не местный. Не знаю, зачем я вообще сюда пришел и слушал тебя. Телевизор поменьше смотри, он, говорят, психику портит. Бабу твою не держит никто, сама пришла, добровольно. Сама может и уйти. А пугать меня не надо, предъявить мне вы ничего не можете. И не хотите. Хотели бы — спектакль бы не разыгрывали из-за одной шлюхи.

— Паспорт ее верни, — пробормотал я.

— Какой паспорт? — блондин расхохотался мне в ответ. — Ты из девяностых в наш город приехал?

Вдоволь насмеявшись, Айзек поднялся, весело попрощался и ушел.

— Ну, Ник, и повеселил ты меня сегодня, — проговорил Алексей, когда мы остались в комнате одни.

— Я слабо разбираюсь в криминалистике, — начал оправдываться я, — все, домой хочу. Спасибо тебе, капитан.

— Если так весело всегда будет — обращайся. Помогу чем смогу.

Стоя у окна, я дождался, когда Айзек уедет. Попрощался с капитаном и вышел. Все. Теперь я могу ехать домой.

Я вернулся в гостиницу и застал своих друзей в привычном для них состоянии. Баха спал у себя в номере. Кузьма сидел на ресепшене в обнимку с ноутбуком. Каштановая девушка неизменно стояла на своем посту. Интересно, она спит когда-нибудь? Может, это робот? Сексуальная робот-кукла с каштановыми волосами. А мы вчера втроем бились за ее внимание. Интересно, алюминий или титан?

— Знаешь, Ник, — не отрываясь от компьютера, проговорил Кузьма, — до встречи с тобой я был уверен, что история про Дон Кихота — сказка для идиотов. Но сейчас я так не считаю. Думаю, это наглядное пособие для шизофреников: «Моя борьба со злом, Или как за одну ночь превратить проститутку в золушку». Ну что, всех злодеев одолел? Твои санчо-пансы сегодня весь день по тебе скучают. И переживают за тебя. Один так распереживался, что уснул.

— Домой хочу, — развалившись в кресле, сказал я.

— Мы только тебя и ждем. Пойду Баху будить. Если получится — можно ехать.

— У меня вещи уже собраны. Я сяду за руль.

Баха встретил меня с натянутой улыбкой на широком помятом лице. Он попросил дать ему «полчасика», чтобы успеть привести себя в порядок. Перед дорогой мы решили перекусить в нашем ресторане. Строгий пейзаж за окном навевал скуку, хотя там ничего не изменилось. Быстро поужинав, мы побросали чемоданы в багажник минивена и расселись по местам. Я сел за руль, рядом Кузьма. Баха лег на втором ряду автомобиля. В магнитоле заиграла песня «Москва» группы «Иван Кайф», и мы отправились в путь. Первый час пути мы молчали и слушали музыку. Позже Кузьма прервал молчание:

— Ник, может, включим что-нибудь жизнеутверждающее? Я за руль иногда сажусь только из-за того, чтобы вы с Бахой не крутили круглые сутки «Агату Кристи» и Михаила Боярского.

— Дорогой Кузьма, у меня сегодня крайне располагающее настроение. Я готов поставить музыку на ваше усмотрение! О, стихи!

На заднем сидении послышалось легкое сопение.

— Радио включи, — ответил Кузьма.

Я начал ловить радио. В лесу, где мы проезжали, ловили только две радиостанции — «Авторадио» и «Ретро FM». Поймал «Ретро FM», из колонок зазвучали «Городские цветы».

— Оставь, — прозвучал голос с заднего сиденья.

— Ну нет, — простонал Кузьма, — Баха, ты храпел там уже.

— Неудобно спать тут. На охоту надо бы съездить. Или на рыбалку. Чего-то заработались мы.

— Да… Работали, не покладая рук, — возмутился Кузьма, — все подушки измяли.

Мы все расхохотались. Вечер неумолимо приближался, но дни в это время года были самыми долгими. Мы знали, что еще засветло вернемся домой.

— Хорошая поездка получилась, — размышлял я вслух, — интересная.

«Прощай, Лиза, может, еще и свидимся», — думал я под старинные мелодии «Ретро FM», щурясь от вечернего солнца, светившего сквозь лобовое стекло автомобиля.

Через полчаса салон автомобиля наполнился мужским сонным баритоном. Мне было не до сна. Я думал о произошедшем вчера и невольно ухмылялся. Неужели это все свершилось в одну ночь? Мне совсем не стыдно за произошедшее, но мне хотелось побыстрее уехать из Костромы. Но еще больше я не хочу возвращаться домой. Не хочу каждый вечер ложиться с женой в одну и ту же кровать. Не хочу слушать бестолковые разговоры ее матери. А ночью не хочу слушать ее храп на верхнем этаже. Не хочу возвращаться в свой дом, в капкан, в который я сам себя и загнал.

Как же так вышло? Ведь так было не всегда. Пять или десять лет назад все было по-другому. Я ждал встречи с этой смеющейся девчонкой. Ждал с нетерпением. Радовался ее звонку — она звонила каждые десять минут, а я был рад этому. Я хотел, чтобы она всегда звонила. Я прибегал к ней по любому капризу, хотел этих капризов, желал их. Когда мы жили вместе с Кузьмой и Бахой в одной квартире — я умолял их оставить нас наедине хотя бы на несколько часов. Мы с ней часами могли лежать и не спать. Я стал забывать, как мы познакомились. Сколько лет прошло? Не знаю. Не считаю. Она знает, я не считаю нужным считать. Тот вечер был словно вырван из доброго старого фильма…

Зима. Мороз трещит за окнами. В один из вечерних выходных мы поехали кататься на коньках. Она была подругой девушки Бахи — его первой жены. Я ее впервые увидел и захмелел от ее красоты. Ее худенькие ножки и белый ободок на голове напоминали о снегурочке. Я просто смотрел на нее. Мне не было неудобно или стыдно за свои взгляды. Мне было все равно. Она заметила мой взгляд, но не испугалась его. Затем мы решили все вместе поехать на наш деревенский каток — там можно было поиграть в хоккей всем вместе. У меня тогда уже была своя первая машина — «Нива», тогда мне было плевать на престиж. Да и сейчас тоже. Я предложил ей поехать со мной в машине, и она согласилась. До деревни было двадцать минут езды. «Марина», — ее голос прозвучал тихо и мягко. Пока мы ехали в машине, Марина чуть привыкла ко мне. С каждой минутой она оттаивала и становилась теплее. Ее тихий голос становился веселым. Взгляд — горячим. Уголки улыбки наливались румянцем.

Мы приехали на новый каток и поделились на команды для игры в хоккей. Марина попала в команду соперников, и я не упускал случая поддаться ей. Или, будто случайно, толкнуть ее, повалить на лед и тут же спасти от падения. Друзья наши злились, что игра не клеится. А мне было все равно. Нам тогда было все равно. Тот вечер казался волшебным и ненастоящим. Не могло быть все так чудесно в нашей черствой реальности. Но тогда мы об этом не думали. Тогда мы видели только красоту этого мира — больше ничего не существовало.

Красота не закончилась в тот день. Мы с нетерпением ждали наступления каждого вечера для наших встреч. Ей тогда было семнадцать лет. Она училась в институте, а после института подрабатывала няней у знакомых. Видеться мы могли только после девяти или десяти вечера. В это время я ждал ее в машине возле дома. Сердце начинало истошно колотиться, когда я видел ее выходящей из подъезда и бегущей навстречу мне. Зима была по обыкновению холодной, и мы просто проводили время вместе, бесцельно катаясь по городу. А когда время переваливало за полночь, мы тайком забирались в мою квартиру, проходили на кухню и пили чай. Тайком — потому что в нашей однокомнатной квартире спали Баха и Кузьма, и Марина жутко стеснялась. На кухне она говорила почти шепотом и замирала, когда слышала шаги за дверью, а затем спуск воды в туалете. По выходным мы сидели в кино на утренних сеансах. Денег тогда не было, но утром билеты стоили недорого, а по ее студенческому — совсем дешево. Когда мы не виделись несколько дней, я тосковал. На время ее зимней сессии мы не виделись почти месяц. Я не знал куда себя деть — я просто разучился жить без нее. Мы встречались каждый день, и я настолько привык к ней, что моя душа не могла выдержать даже дня разлуки. А тут почти месяц. Как-то я не выдержал, приехал к ней и начал кричать, чтоб она вышла. Она выбежала на пять минут и убежала обратно.

Через год мы расстались. У нее была своя студенческая жизнь, появлялись свои друзья. А я не хотел делить ее с кем-то еще. А потом… Мы даже не расставались — все как-то само собой остановилось. Мы начали реже встречаться. Огонек в глазах стал гаснуть. Я все чаще слышал от нее имена одногруппников, которых она приводила в пример: «а вот Вова говорит, а вот Дима считает». Я чувствовал стыдливую ревность от таких слов, но признаться самому себе не мог — не хотел осуждать свое самолюбие. И я просто перестал звонить. Мы перестали встречаться. После нее у меня не было серьезных отношений с девушками. Не то чтобы я не мог ее забыть. Нет. Я не мог никого найти. Не везло мне. Никто не мог меня полюбить. Да и сам я занимался не поисками жены, а зарабатыванием денег. Все это время мы с Бахой и Кузьмой жили вместе. А через два года у нас появились деньги, и мы разъехались. Я стал жить один, а вечерами одному скучно. Точила тоска меня вечерняя — ежедневно и без выходных. Порой шел я утром после двухдневной попойки, тело просит только добраться до угла теплого да выспаться. А душа не хотела в дом одинокий заходить. Так и сидел на улице и тосковал. «Неужто я так всю жизнь один просижу на скамейке возле дома?» — думал я. Вот тогда я и решил, что не хочу быть один. А Марина за всю жизнь у меня одна и была. Решил вернуть ее. Да не просто вернуть, а женой сделать. Она тогда уже на пятом курсе училась.