Бесплатный фрагмент - История государственного управления

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В РОССИИ

Курс лекций. Книга II. Имперская государственность. XVIII — начало ХХ столетий

ПРЕДИСЛОВИЕ

Российская империя составила целую эпоху в истории русской государственности. Имперская идея, в смысле континентальной державы, была вообще всегда присуща русскому народу. Она была вплетена в саму духовно-культурную матрицу, на которой он изначально собирался. В чем-то она напоминает универсалистскую идею державы Александра Македонского и позднюю римскую государственность. Соседская община, охотно принимавшая к себе всех, кто хотел трудиться и жить в ее составе. Этнический, а затем и конфессиональный, союз разных народов, принятие мировой религии в лице православного христианства, для которой характерен духовный универсализм и для которой «несть еллина и несть иудея». Наконец, имперская мечта была присуща княжескому Дому Рюриковичей, с самого начала предъявивших свои претензии на великую державу.

Первым имперским проектом были уже походы князя Святослава Игоревича, сокрушившего могущественный Хазарский каганат и вступившего в решительную схватку с мировой Византийской империей. Как и его предшественник, князь Олег, перенесший столицу из Новгорода, центра земли словен, в Киев, центр земли полян и объявивший его «матерью градом Рускым», Святослав намеревался перенести столицу своей державы на Дунай. Имперским были проекты Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича и Владимиро-Суздальского князя Андрея Боголюбского. Все эти проекты не были реализованы. Потребовалось включение Руси в состав действительно мировой империи Чингисхана, чтобы обозначилась истинная перспектива и истинная имперская судьба России — судьба не просто европейской, но евразийской державы. Решающая роль в этом принадлежит эпохальному царствованию последнего пассионарного Рюриковича, — Ивана Грозного, — покорившего самых крупных наследников монгольской империи в Поволжье, шагнувшего «за камень» (Уральский хребет) в Сибирь и сделавшего рывок на запад, к Балтийскому морю.

Империя Петра Великого была завершающим этапом в деле реализации русской имперской мечты, ее европейским оформлением. Однако, универсализм европейской цивилизации и присущей ей государственности коренным образом отличался от русской цивилизационной матрицы и от русской государственной традиции. Европейская цивилизация была построена на разрушении кровно-родственной общины и созидании гражданского общества, враждебного государству — Левиафану. Это была плата за грандиозные успехи европейской науки и техники, за успехи великих географических открытий, которые были, по сути своей, завоевательной экспансией, сопровождавшейся покорением, а иногда и уничтожением туземных цивилизаций и самих народов. России европейский цивилизационный проект отводил роль «подмандатной территории» Шведского королевства (знаменитый проект Лейбница), но Петр Великий разрушил эти планы и сделал из России суверенную европейскую державу. Что сталось далее с проектом самого Петра, показано в настоящей книге.

История Российской империи, ее государственный строй и система государственного управления были подвергнуты интенсивному изучению, как современниками, так и потомками. Над истоками и общеисторическим смыслом эпохи Петра Великого много размышлял великий русский историк С.М.Соловьев. Его фундаментальная История России обрывается 29 томом на царствовании Екатерины II в связи со смертью автора. Было заметно, что под влиянием исторического материала С.М.Соловьев отходил от своего первоначального западничества и все более становился на русофильские позиции. Он чувствовал нарастающий разлад между народной и государственной жизнью, чего не было в допетровскую эпоху, и утрату твердой почвы для своей методологии. Отсюда, в частности, его критические замечания в адрес своего современника, царя-реформатора Александра Второго.

На первых реформах Александра II прерывается «Курс русской истории» В.О.Ключевского, который был издан по студенческим конспектам его лекций, отредактированным автором. Он называет имперский период «императорско-дворянским» и дает подробные характеристики большинству царствовавших особ. Последней такой подробной характеристики удостоилась Екатерина II с ее Уложенной комиссией. Сложная социологическая концепция русской истории Ключевского подверглась жестокому испытанию на материале XVIII, и особенно XIX столетий и, похоже, его не выдержала. Однако, он не мог не отметить чужеродность европейских социально-культурных ценностей на русской почве. Он отметил, что на место «московской волокиты» после Петра, и особенно при Николае I пришла затмившая ее тотальная бюрократизация. Описывая отмену крепостного права, он обращал внимание читателей на то, что нужно помнить об органической связи времен. Оканчивая свой курс, Ключевский довольно пессимистично говорил о неудаче своего поколения в его попытках решить злободневные вопросы истории и выражал надежду на следующие поколения.

Завершал плеяду великих русских историков ученик Ключевского, академик С.Ф.Платонов, автор классического труда по истории Смуты. Его внушительный курс лекций, многократно переизданный в конце XIX — начале ХХ века (10-е издание вышло в 1917 г.) не столь пространный, как у его учителя, но очень ёмкий и содержательный, заканчивается на реформаторстве Александра Второго.

Последним дореволюционным общим курсом истории Российской империи Курс истории России XIX века, принадлежащий либеральному историку А.А.Корнилову. В нем подробно раскрыта история государственного управления, начиная с конца XVIII века, подробно характеризуются взаимоотношения власти и общества вплоть до царствования императора Александра III. Особый интерес представляют подробнейшие перечни литературы, посвященной каждому царствованию.

Литература по истории имперской государственности была в большей части представлена политической публицистикой и работами юристов типа книги П.Е.Казанского. На грани богословия, философии власти и теории государства стоит фундаментальное исследование Л.А.Тихомирова о монархической государственности. Эпоха империи богата разного рода мемуарными творениями. Уникальным собранием такого рода документов является 20-ти томная серия мемуаров, изданная Фондом Сергея Дубова. Кроме того, изданы и широко используются переписка генералиссимуса А.В.Суворова, записки и воспоминания генерала-фельдмаршала М.И.Кутузова, генерала Л.Л.Беннигсена, генерала от инфантерии Н.А.Епанчина. Свои дневники и воспоминания оставили министры Д.А.Милютин, С.Ю.Витте, В.Н.Ламздорф и многие другие.

Немало работ посвятили изучению истории Российской империи советские и современные российские историки. Правда, работ, посвященных государственному управлению относительно немного. Более актуальными считались темы классовой борьбы и освободительного, революционного движения, но даже в них можно почерпнуть важные сведения. Таковы, к примеру, работы Н.А.Троицкого. Крупные работы, посвященные государственному строю и его реформированию, написаны об эпохе Петра Великого. Исторические портреты государственных деятелей созданы выдающимся советским историком Н.И.Павленко. Немало статей написано сегодня о российских самодержцах, но лучшими, пожалуй, остаются работы А.Е.Преснякова (1877—1929 гг.) об Александре I и Николае I. Следует также отметить работы автора учебного пособия для архивистов Н.П.Ерошкина о политических институтах самодержавия. Немало интересных работ о власти сквозь призму российской армии написаны П.А.Зайончковским, об аграрном реформаторстве в начале ХХ века — В.С.Дякиным, о взаимоотношениях монархии и Думы — А.Я.Аврехом, о Временном правительстве — В.И.Старцевым и др. Выделим, наконец, фундаментальную коллективную монографию команды крупных петербургских историков под руководством академика Б.В.Ананьича, посвященную многовековой проблеме власти и реформ.

История Российской империи, особенно в поздней ее стадии, вызывает ожесточенные споры в современном обществе. Мнения звучат порой прямо противоположные. Такая атмосфера благоприятна для создания и распространения всевозможных мифов об уровне развития страны и об уровне благосостояния народа. В то же время, пересматриваются оценки действий власти и роли отдельных ее представителей в государственном управлении. Так, книга генерала А.Д.Нечволодова проливает свет на истинную роль золотого денежного стандарта в экономическом развитии России в начале ХХ века. Исследования А. В. Пыжикова позволяют по-иному взглянуть на роль просвещенной имперской бюрократии в попытках реформирования государственного строя и промышленной модернизации накануне крушения империи.

Лекция 1. ЭПОХА ПЕТРА ВЕЛИКОГО В КОНТЕКСТЕ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЙ ИСТОРИИ РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

— О причинах неприятия европейской государственности на Руси

— эпоха Петра Великого как актуальное событие двух десятилетий

О причинах неприятия европейской государственности на Руси заставляет задуматься история многовековых безуспешных попыток Запада навязать русскому народу чуждые ценности и формы организации жизни, будь то культурная экспансия или прямая агрессия. Русская почва не знала глубоких корней европейской государственности. У русского народа эти корни уходили в древность первобытнообщинных отношений, в которых формировалось культурное ядро нации. Затем оно оформилось под влиянием самых разных факторов в том виде, в каком застали Русь авторы первых письменных свидетельств. Эти свидетельства не содержат прямых указаний на принадлежность руси и славян к какой-либо определенной из известных к тому времени цивилизаций. В то же время, они не выглядят народом неведомым. Напротив, часто и восточные, и западные авторы подчеркивают его давнюю известность. Обычаи власти и управления у славян-русов также были вполне понятны и привычны для соседей.

С Востоком Русское государство сближало употребление титула Каган (Русский каганат) по отношению к верховной власти. В то же время, славяне и русы были исконно индоевропейским народом. Государство киевского периода развивалось под теми же влияниями, что и остальная Европа — римско-византийская традиция и христианство.

Вместе с тем, довольно рано обозначились и особенности Руси: господство соседской общины, легко принимавшей в свой состав разноплеменное земледельческое население. Благодаря этому Русь складывалась как полиэтничное общество и государство с земским социально-политическим строем, не имевшим аналогов ни на востоке, ни на западе.

С принятием христианства сложилась и духовная матрица русского народа, на основе которой мог идти процесс государственной централизации, то есть стягивание отдельных земель в единое национальное пространство. Она изначально не совпадала с духовными основами, на которых строились западные христианские народы и государства. Уже Владимир Святой при выборе веры с порога отверг притязания Рима крестить Русь, сославшись на то, что предки того не приняли.

Разделение церквей в XI столетии положило первую непроходимую грань между Русью и Европой. На Руси утвердилась византийская церковная иерархия, а вместе с ней усилилось влияние культурной, правовой и властной традиции великой Ромейской державы. Определенным примером для Руси служила, по-видимому, и полиэтничная организация ромейской нации, которая была спаяна христианством — монотеистической религией, для которой «несть еллина и несть иудея…».

От Византии Русь восприняла идею христианской монархии, симфонии духовной и светской властей. Она даже смогла пойти значительно дальше в создании самодержавной монархии, благодаря значительно более однородному национальному составу населения и развитому народному (земскому) самоуправлению.

Христианские книги и литургия были восприняты на своем, славянском (древнерусском) языке, а не на латыни. В последующие века церковно-славянский язык все больше отличался от разговорного русского, который конечно претерпевал все большие изменения в ходе своего развития. Однако, он оставался своим, родным языком для абсолютного большинства населения страны.

Духовный стержень русского народа, воплощенный в русском православии, очень рано был осознан как главное достояние и залог русской государственности и в решающий час предопределил судьбоносный выбор Александра Невского не в пользу католической Европы.

Монгольское владычество не смогло сильно деформировать наметившиеся уже к концу XII столетия тенденции развития русской государственности в направлении складывания христианской монархии. Русь оказалась включенной в мировую империю монголов наряду со многими ее восточными соседями, но сохранила свой внутренний строй.

Орда не претендовала на коренную ломку государственного порядка на Руси. Все звенья этого порядка сохранились: демократические, аристократические и монархические. Но все они на протяжении двух столетий были обращены лицом к востоку. И даже православная церковь с ее Сарайской епархией отвернулась от западно-христианского мира.

Крестовый поход на балтийских славян, удар шведов и крестоносных орденов по северо-западной Руси в самый трагический момент Батыева нашествия с востока во многом способствовали этому историческому повороту. По сути дела христианская Европа нанесла удар в спину сражающейся и истекающей кровью Руси. Это историческое предательство вызвало стойкое неприятие и враждебность русских людей к западно-христианскому миру.

После крестоносного погрома 1204 года рухнула и уже не смогла подняться на прежнюю высоту Византийская империя — главная наследница античной цивилизации и законодательница цивилизационных мод на территории бывшей Римской империи. Ее роль и влияние на культурные процессы в Западной Европе стали быстро сходить на нет. Бежавшие от крестоносцев в Европу византийцы привезли сюда свои библиотеки с текстами античных авторов, иные античные артефакты, что способствовало раннему Ренессансу итальянских городов.

Античное наследие несли с собой также арабы, против которых развернулась Реконкиста. В течение XV — XVI столетий Возрождение охватило всю Западную Европу. Складывается культурно-историческая основа европейской цивилизации нового времени, с ее Реформацией, Контрреформацией, революциями в Нидерландах, Англии, Франции, с эпохой Просвещения и промышленным переворотом.

В XIII столетии Европа была смята военным превосходством монгольской конницы. Орда стала самым могущественным государством в Европе и в Азии. Она не создавала на Руси новой цивилизации, но она способствовала сохранению тех ростков организации русского мира, которые выжили в условиях Батыева нашествия и натиска католической Европы. Выжили и оформились в православную монархию, которая предъявила обоснованные претензии на наследие всея Руси, а затем и на наследие Монгольской империи.

Россия XVI — XVII столетий превратилась в крупнейшую европейскую державу, обращенную к Востоку и стремительно растущую азиатскую страну. Ее соседями становятся самобытные восточные цивилизации — государства Османов, Сефевидов, Джунгария, империя династии Цин. Однако, ни одна из этих древних цивилизаций не смогла, да и не пыталась, переформатировать цивилизационную матрицу русского народа.

Включение в состав России крупных мусульманских народов и даже государств не сделали саму Россию исламским государством. Включение территорий, заселенных народами, исповедующими буддизм, даосизм, конфуцианство не привели к перерождению в духе этих великих систем. Россия оставалась христианской страной, но не западного христианства, а восточного, православного.

Более того, русское православие как бы проросло в дохристианское духовное ядро и укоренилось в нем как национальная религия. Следовательно, эти духовные корни были близки, невраждебны друг другу. Существует даже мнение о том, что древние славяно-русы были православными задолго до христианизации.

В XV столетии Русь отвергла флорентийско-феррарскую унию, на которую был вынужден пойти Константинополь. Митрополит Московский и всея Руси Исидор, участник Флорентийско-Феррарского собора был исторгнут церковью и брошен великим князем Василием в темницу, а затем бежал (или был изгнан) за пределы Руси. Попытка продвинуть унию через женитьбу великого князя Иоанна III на Софье Палеолог также провалилась.

Настойчивые попытки склонить Москву под скипетр Римского престола различного рода дипломатическими и военными способами продолжались и впоследствии, но так и не дали результата. Москва упорно двигалась своим путем. Отторжение католицизма было столь решительным, что протестантизм, расколовший Европу, воспринимался в России существенно мягче, а Немецкая слобода в Москве стала своеобразным катализатором формирования личности царя-реформатора Петра Великого. Он и взвалил на себя бремя проводника европейской модернизации в России.

Возрождение культурных контактов с европейцами произошло также начиная с XV столетия, со времени Иоанна III, когда в Москве появились итальянские мастера архитектуры. Это было именно возрождение, поскольку в домонгольской Руси они были обыкновенным делом. Но изменился характер этих контактов. Русь, утратившая свою традицию каменного зодчества, вступила на стезю ученичества.

Взорам итальянских мастеров предстали величественные образцы древнерусской архитектуры, сохранившиеся в Новгородской и Владимиро-Суздальской Руси. Для самих русских они стали уже недосягаемой вершиной. Нужно было заново осваивать и иные ремесла. Но даже в такой нищете русский стиль сохранился.

Длительная борьба за простое выживание народа страшно упростила культурно-хозяйственную жизнь русского города. Не до развития ремесел и искусства было и князьям. На первом месте была задача государственного строительства. Оно должно было стать и стало краеугольным камнем суверенитета и развития государствообразующего народа.

Иоанн IV возвел задачу европейского ученичества в ранг государственной политики. Он же первым столкнулся и с сопротивлением европейских соседей против передачи московитам новейших европейских технологий. Россия стремилась познакомиться с последними достижениями в области материальной культуры, но с порога отвергала любое идеологическое заимствование, что и породило известную русофобию на Западе.

В XVII столетии, после разрушительной Смуты, с приходом к власти династии Романовых ситуация стала существенно меняться. В стране наметился цивилизационный разлом, проникший в духовную сферу и приведший к церковному расколу. Сторонники решений Стоглавого собора 1551 года, провозгласившего национализацию Русской Православной церкви, не приняли реформы патриарха Никона. Они увидели в этих реформах уклонение в латинство.

Исправление богослужебных книг и самой обрядности по греческим образцам означало в глазах ревнителей «древлего благочестия» признание унии с католиками, на которое двумя веками ранее пошел Константинополь. Сам патриарх оказался жертвой инициированных им преобразований. Более того, трагедия Никона (суд над ним и лишение патриаршего сана) запустила процесс огосударствления церковной иерархии, полного подчинения ее царской власти, а затем и ликвидации патриаршества.

Социально-культурное, а тем более государственно-политическое значение многовекового раскола в русском народном сознании, нуждается в кардинальной переоценке. Господствующее на протяжении веков официальное мнение о незначительности этого конфликта для русской истории, о маргинальности и малочисленности сторонников старой веры, казалось бы, поставило точку в этом вопросе.

Однако, массовое распространение староверия, зафиксированное правительственными исследованиями середины XIX столетия, а затем растиражированное литературными кругами, указывает на то, что раскол оставался мощным народным духовно-нравственным социальным явлением на протяжении всей новой и новейшей истории России. Оно таилось, менялось, вырабатывало новые формы и способы выживания в неблагоприятной официозной среде дворянской империи, но сохраняло притягательность для народа на фоне кризиса и утраты кредита доверия синодальной иерархии.

Какую роль сыграл раскол в дальнейшей истории русской государственности? Со второй половины XVII столетия от государственного строительства и государственной жизни вообще были отстранены элитные группировки, способные противостоять нарастающей западнизации. Епископат Русской Православной Церкви наводнили выходцы с западной Руси, прежде всего киевское духовенство. К концу столетия они уже занимали главенствующие позиции в церковной иерархии.

Старое боярство потерпело историческое поражение в противостоянии с новой знатью, ориентированной на европейские ценности. На стороне последних оказались, наконец, и сами Романовы, начиная с безобидных придворных развлечений Алексея Михайловича, реформаторских экспериментов Федора Алексеевича и заканчивая исполинской фигурой Петра Великого, создававшего свое регулярное государство по западным образцам.

Европеизированная государственность прививалась на русскую почву насильственно, кровавыми мерами. Главной государственной силой становилось дворянство. Оно должно было служить. Народ был отдан ему в обеспечение его службы. Дворяне сделались главными землевладельцами и единственным сословием, обладающим правом владения крепостных душ — помещиками. Новая знать («российское шляхетство»), с ее европейничаньем, стала быстро отрываться от основной массы народа, усвоила себе чужой язык, чужое платье, чужие идеи.

Однако почва, к которой прививалась европейская государственность, оставалась русской. Основные представления о том, как должна быть устроена его жизнь, народ не изменил. Это было невозможно. Даже Петр не решился посягнуть на крестьянство. Его реформы почти не затронули деревню. Сохранилась соседская община — истинный оплот русской государственности. Она распоряжалась землей, платила подати, выполняла повинности как в государственной, так и в монастырской и крепостной деревне.

Здесь жил и развивался русский язык, народная русская одежда, народная русская вера. В этом смысле между русской государственностью и российским государством пролегла трещина, которая все расширялась на протяжении двух последующих столетий. В начале ХХ столетия государственная машина, созданная Петром Великим и его наследниками из династии Романовых по европейским лекалам, потерпела крушение.

Эпоха Петра Великого, к которой мы теперь переходим, всегда вызывала жгучий и неподдельный интерес, начиная с его современников, а затем и всех последующих поколений русских людей всех сословий и званий. Она и сегодня одна из наиболее часто упоминаемых эпох в истории русской государственности.

Ее непременно приводят в сравнение при характеристике всех последующих крупных реформаторских периодов и даже революций. В последние годы все чаще используется термин «модернизация», и тогда петровские преобразования, ставятся в один ряд с социалистической индустриализацией — «сталинской модернизацией».

Между тем об истоках и смысле петровских реформ никогда не было, и сегодня нет единого мнения, так же как и о личности самого реформатора. Признается, конечно, что это была весьма радикальная за всю предшествующую историю России смена ориентиров развития, ломка устоявшихся стереотипов в жизни всех сословий, в организации государственного управления и государственной службы.

Однако в вопросе о том, была ли оправдана эта ломка по историческим меркам и по ее последствиям для дальнейших судеб государства и народа, единства нет. Вслед за этим фундаментальным вопросом возникают и его более частные эманации — чего лишилась Россия с реформами Петра и что приобрела? В каком отношении стоит петровская «революция» первой четверти XVIII столетия к величайшей в мировой истории, а не только в российской — революции первой четверти века XX-го?

Многие поколения историков проделали титанический труд, чтобы ответить на вопрос — КАК был возможен Петр с его бешеной европеизацией? Но следом возникает еще более сложный вопрос — ЗАЧЕМ? К ответу на этот вопрос еще и не приступали. Более того: не исключено, что ответ на него потребует пересмотреть и результаты рассмотрения предыдущего…

В свое время величайший русский историк С.М.Соловьев для объяснения феномена Петровской эпохи вынужден был сделать глубокий исторический и отчасти историософский экскурс во всю предшествующую историю страны и народа. Это и был ответ на вопрос об истоках петровских преобразований: Они были подготовлены всем ходом предшествующей истории России. Эпоха Петра не была чем-то случайным, не связанным с общим ходом истории.

Еще более масштабная историософская работа была проделана тем же автором в его знаменитых Публичных чтениях о Петре Великом. Здесь он также высказался и о смысле эпохи Петра: «… это было не иное что, как естественное и необходимое явление в народной жизни, в жизни исторического, развивающегося народа, именно переход из одного возраста в другой — из возраста, в котором преобладает чувство, в возраст, в котором господствует мысль».

Движение русского народа, как народа одного с европейцами арийского племени, было однотипным, но несколько медленнее из-за неблагоприятных внешних условий — географической среды и обширности государственной территории при малочисленности населения. Поэтому тот переход в «новый возраст», который европейские народы успели совершить в XV — XVI столетиях, русский народ осуществил двумя столетиями позже.

Таков взгляд на истоки и суть событий наиболее крупного специалиста по русской истории и по истории Петровской эпохи в особенности. Эта точка зрения в целом оставалась преобладающей в имперский и в советский период отечественной историографии. Но была ли Россия тождественна европейским странам и народам?

Основательные возражения против отождествления России и Европы, высказанные крупными исследователями славянофильского направления, не изменили ситуации. Фундаментальный труд Н.Я.Данилевского о цивилизационных различиях России и Европы не получил серьезного развития в историографическом и историософском дискурсе и остался в гордом одиночестве.

Мысль С. М. Соловьева о том, что петровские преобразования органически вырастали из предшествующей истории России и даже были подготовлены и отчасти уже намечены его предшественниками, оказалась также вполне близка марксизму, под знаменем которого была совершена Великая Октябрьская социалистическая революция. Теория марксизма выросла на почве европейской цивилизации, и исторический опыт Российского государства казался его неопровержимым подтверждением. Однако, все оказывается не так просто и однозначно.

Судя по всему, для оценки истинного смысла радикальных преобразований (а реформы Петра Великого из их числа) недостаточно указать их предпосылки. Исследователь ищет их в предыдущей эпохе, исходя из современного ему понимания сути реформ. Полтора столетия спустя, когда писал С.М.Соловьев, реформы Петра оставались еще актуальным событием. Порожденные ими формы государственного устройства и принципы государственного управления были живы и казались вполне прочными.

Развитие капиталистического уклада в экономике, казалось окончательным подтверждением принадлежности России к европейской цивилизации. Поэтому и петровская «европеизация» России казалась закономерным этапом, подготовленным всем предшествующим ходом русской истории, которая вышла таким образом на магистральный путь развития.

Иные процессы, не вписавшиеся в эту модель, оказались на периферии внимания науки и общественной мысли. Германская философская школа (Гегель), а также германская же историко-юридическая школа (Савиньи) безраздельно господствовали в русской науке. Наконец, родовая теория дерптского профессора Густава Эверса, на которую также опирался С.М.Соловьев, позволила ему сформулировать стройную концепцию борьбы родового и государственного начал.

Реформы Петра Великого стали апофеозом этой борьбы, окончательной победой государственного начала. Хорошо, но что дальше? Нельзя не заметить, что дальнейшее изложение истории государства у С.М.Соловьева как бы утрачивает концептуальный стержень и превращается в простое описание событий и явлений. У него исчезает основной конфликт, двигавший ход истории в допетровские времена. А без него утрачивается и смысл развития.

С.М.Соловьев не дожил до заключительного этапа в исторической судьбе петровских преобразований. «Момент истины» для государства, созданного гением Петра и усилиями его потомков, наступил позже, в начале ХХ столетия. Эпоха реформ Петра оказалась событием, растянувшимся на два столетия. Революция 1917 года стала завершением этого события, потому что рухнула система, созданная Петром в форме европейской монархии.

Революция освободила те силы, которые были стянуты европейским мундиром, придавлены и придушены европейским капитализмом с его «денежной цивилизацией» и «золотой удавкой». Она вскрыла, как всегда бывает на изломе истории, иное противоречие, противоборство, которое составляло движущую энергию российской государственности на протяжении ее многовековой истории. Оно было фундаментальным, на уровне типов развития, то есть на уровне цивилизационном.

Наивные рассуждения нашего великого историка о смене эпохи чувства на эпоху разума у нашего народа, который двинулся по столбовой дороге европейской цивилизации с некоторым запозданием и, благодаря Петру, обрел наконец ее нетленные ценности, не учитывают этого фундаментального расхождения.

Петр тащил свою страну в Европу за волосы, но смог втащить туда только свою новую, переформатированную элиту. С тех пор у правящего класса сложилась привычка во всем оглядываться на Европу, перенимать ее культуру и самый язык. Это породило раскол между новым российским «шляхетством» и народом. Народ остался в своей жизни.

Один из лучших наших современных социальных философов А.С.Панарин подчеркивал, что разгадать историю самого народа — значит разгадать, каким путем он сохраняется, несмотря на разрывы времен и вмешательства неожиданных обстоятельств. И впрямь, несмотря на резкие перемены при Петре, народ был все тот же, а значит прежней оставалась его духовная матрица.

При этом деятельность Петра не вызвала массовых антиправительственных выступлений. Движение Кондратия Булавина укладывалось в традиционный казачий протест. Главные струны народной жизни, его культурно-историческое ядро не были затронуты реформами. Потребовались два столетия, чтобы цивилизационные несовпадения переросли в кризис неприятия и открытого протеста против несправедливости, которую нес с собой западный капитализм. Протеста против переродившейся власти и даже против царя.

И весьма характерно то, что революционная волна Октября 1917 года смыла тех, кто олицетворял собой эту несправедливость — господствующие классы и обслуживавшую их интеллигенцию. Ни рабочие, ни крестьяне не подались в эмиграцию. Они остались в России и построили новую страну. И это был тот же народ, что и в петровские времена. И он сохранился. А те, кто в его глазах представлял собой западный капитализм, либо сгорели в горниле гражданской войны, либо были вынуждены бежать.

Лекция 2. РОЖДЕНИЕ ИМПЕРИИ

— Регулярное государство Петра Великого

— «Праздник общей беды» и рождение новой системы государственного управления

— Петровский камерализм — новый тип государственной службы

Регулярное государство во многом было творением гения Петра Великого и явило собой начало новой эпохи в истории русской государственности. В нем были заложены как предпосылки великих успехов Российской империи, так и причины великого социального раскола и крушения монархии.

После общекультурного перелома второй половины XVII века началась смена основного вектора развития России. Взоры Москвы все чаще и настойчивее обращались на Запад. Этому способствовало многое в государственной жизни и быту страны. Проникновение западных технологий, вооружения, военного строя, домашней утвари и бытовых удобств. Укрепление и активизация внешних сношений с западными соседями. Наконец, наглядный пример Немецкой слободы. Все это привлекало, манило и приковывало внимание.

Однако, такой медленный разворот мог бы продлиться на века, и исход его был отнюдь не очевиден. Если бы в исторический процесс не вмешалась мощная и предельно пассионарная фигура молодого и энергичного царя Петра Алексеевича. Он без колебаний встал на сторону Европы практически во всем, в том числе и в деле преобразований государственного устройства и государственного управления.

Петр стремился к тотальной регламентации всех сторон жизни государства. При этом на вооружение брались самые модные в тогдашней Европе идеи общего блага, служения монарха государству, меркантилизма в экономической политике, государственного аппарата как часового механизма, камерализма в организации государственной службы, полицейского государства и так далее.

Прежде всего, сам монарх должен был во всем этом демонстрировать пример для подданных. Петр был в этом отношении абсолютным образцом, приводившим в изумление и неописуемый ужас иностранных послов, но вызывавшим полное одобрение мастеров, как иностранных, так и русских. Он сам прошел все ступени государственной службы, делом доказывая свое право на повышение в чине или на орден. Несмотря на свой царский сан, он проявлял абсолютное чинопочитание и исполнительность.

Все сословия без какого-либо исключения должны были служить государственному интересу. Дворянству (шляхетству российскому) полагалась пожизненная военная служба, освоение наук и ремесел в иностранных государствах. А чтобы дворяне-помещики не погрязли в своих поместьях, был издан Указ о единонаследии.

Вся служба регламентировалась знаменитой Табелью о рангах — гениальным нововведением Петра, просуществовавшим вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции. Благодаря этой Табели, состав дворянства пополнялся наиболее талантливыми выходцами из других сословий, что уберегло высшее сословие от кастового загнивания.

Многочисленные регламенты, большинство которых вышли из-под пера самого государя, определяли порой до мелочей порядок службы чиновников Сената, коллегий, губернских и городских органов управления, армейских и флотских чинов. Петр создал и Генеральный регламент — документ, не имевший аналогов в иностранных государствах.

Задачам государственной службы была подчинена даже церковь. И не только белое, но даже и черное духовенство, то есть монашество. Было ликвидировано патриаршество, создана Духовная коллегия и взяты на учет все монашествующие насельники монастырей. Часть монашества, признанная излишней, была направлена на государственную службу или должна была крестьянствовать. Были пресечены попытки знатной молодежи скрыться в монастыре от посылки на обучение за границу. Часть монастырей была обращена в госпитали для инвалидов.

Еще одна европейская идея — этатизм — вылилась в России Петра Великого в ярко выраженное полицейское государство. Оно было призвано заботиться о благосостоянии подданных, для чего регулировало жизненно важные сферы — торговлю (тарифная политика), промышленность (протекционизм), налоги и сборы (подушная подать и ревизии).

Патернализм полицейского государства выразился в том, что власти пристально следили за порядком, архитектурой, санитарией, пожарной безопасностью, ценами и другими сторонами быта. Полиция запрещает излишества в домовых расходах, воспитывает юношество в целомудренной чистоте, то есть полиция есть «душа гражданства» и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой

Праздник общей беды в сознании нашего народа — эмоциональный всплеск, который вызывает война с иноземным врагом. Таковы традиции, идущие из глубины народной памяти: по свидетельству древних восточных авторов, нападение внешнего врага вызывало у разрозненных славянских племен воодушевление и объединение против общей угрозы. Любые, даже самые непопулярные действия властей в этой обстановке воспринимаются народом с пониманием военной необходимости.

Реформы Петра проводились жестокими методами и были крайне болезненны практически для всех слоев и сословий. И тем не менее они не вызвали широкого народного движения. Не было серьезного сопротивления ни старой элиты, обреченной на уничтожение, ни нового дворянства, которое должно было нести тяжелую государственную службу, сопряженную с лишениями и крайним напряжением сил. Объясняется это тем, что большинство реформ, особенно первых, самых болезненных, приходилось на бесконечную войну то с севером, то с югом.

На протяжении всех реформ перед мысленным взором Петра маячил пример Европы. Сказалось воспитание с младых ногтей и детские впечатления от игрушек, картинок, подростковые увлечения западными приборами, первыми наставниками-иноземцами, наконец, поездками в Немецкую слободу. Очарование тамошним стилем жизни и обхождением дополнилось первыми увлечениями юности. Неудивительно, что им рано овладела страсть к преобразованию жизни в собственной стране.

Исходным толчком к этому преобразованию послужило общее впечатление молодого царя от его поездки по странам Европы в ходе Великого посольства. Петр путешествовал как в составе посольства, так и в одиночку. Он вынес из этой поездки, главным образом, впечатление о превосходстве материальной культуры европейских народов. Он увидел преимущества западных технологий, экономической жизни, торгово-промышленной активности.

Он не удовлетворился уроками плотницких навыков от голландских корабельных мастеров. Он стремился понять принципы, теорию кораблестроения, справедливо полагая, что без нее не удастся создать российский флот. Это весьма характерный факт, рисующий нам тот новый тип реформаторства, который поражал в Петре, как его современников, так и в особенности потомков.

Появление русского царя в свою очередь произвело ошеломляющее впечатление на европейцев. Такого еще не было никогда, чтобы царь московитов отважился на столь экстраординарное путешествие. Оно порождало большие надежды на сближение с далекой, загадочной и огромной страной, истинные размеры и возможности которой были за гранью понимания даже просвещенных европейцев.

Но в визите Петра увидели знак, ощутили поступь истории. В германских университетах прошла серия диспутов об этом событии. Виднейший мыслитель того времени германский философ Лейбниц задумался над просветительным проектом развития России. В Россию хлынул поток мастеров разных дел, приглашенных царем и его сподвижниками.

Однако, дипломатическая миссия посольства провалилась. Европа не хотела воевать с Турцией и входить в коалицию с Россией. То, к чему московских властителей европейцы безуспешно склоняли со времен Ивана III, манили их перспективами завоевания Константинополя и иными мифическими приобретениями, оказалось теперь неактуальным.

Сам Петр, казалось, был равнодушен к политической жизни Европы. Он не интересовался тем, как устроены и как управляются европейские государства. Его захватила пестрая толпа мастеровитых людей с их очевидными полезными знаниями и умениями, с их грубой прямотой и простотой быта. Инкогнито царя быстро улетучилось, и он оказался в гуще этой толпы.

Чопорный английский двор был шокирован поведением государя великой державы, который демонстративно игнорировал общепринятую этику приемов и визитов. Но все-таки важно было то, что Европа его увидела, отчасти с ним познакомилась. До Рима, куда стремился Петр, он так и не доехал. Он вынужден был спешно возвращаться из-за известия о стрелецком мятеже на Москве. Уже на обратном пути наспех договорился с саксонским курфюрстом (польским королем) Августом II о союзе против Швеции и вернулся в Москву.

Другим толчком для размышлений о преобразовании системы управления государством были впечатления от кровавых событий, сопровождавших его вступление на трон. Детский ужас от бушующих безначальных толп горожан и стрельцов, от борьбы враждующих группировок знати в Боярской думе пагубно отразились на его психологическом здоровье. Внезапные и необъяснимые припадки ярости и жуткие гримасы и судороги по малейшему поводу сопровождали его всю жизнь.

Своевольство приказных начальников, ощущение полной беззащитности близких, унизительная зависимость от крутого нрава сводной сестры Софьи Алексеевны — все это не могло не возбудить в сознании юного Петра инстинктивного желания найти опору в собственной гвардии. Не будь этого, знаменитые потешные полки Петра так и остались бы лишь игрушкой, забавой. Но они выросли в полноценную вооруженную силу, притом нового образца, противостоящую стрельцам.

Враждебен был кремль с его узкими коридорами, низкими сводчатыми потолками, тесными и темными палатами, враждебна была сама Москва с ее хаотичной кольцевой застройкой и стрелецкими слободами, враждебен был весь старый уклад жизни, поглотивший близких и родных людей и таящий смертельную опасность. По этому ненавистному старому укладу он и нанес свой первый удар.

После возвращения из заграничного путешествия бросился обрезать бороды и полы кафтанов со спесивых бояр, а за ними уже и со всех служилых и торговых людей. Исключение было сделано лишь для крестьян и духовенства. И он уже знал, чем заменить. Бритые улыбчивые лица иностранцев, короткая и удобная для открытого и подвижного образа жизни немецкая одежда и даже самая речь немецко-голландская — вот милые его сердцу образцы нового уклада жизни, светлого, радостного, энергичного!

Все эти ранние, а потому наиболее прочные, впечатления не могли не сказаться на оценках традиционного государственного порядка на Руси. В то же время нельзя не учитывать то обстоятельство, что порядок этот был уложен его отцом, царем Алексеем Михайловичем, чей авторитет никогда не подвергался сомнению самим Петром.

Напротив, он живо интересовался государственными делами отца, спрашивал о нем своих приближенных бояр, просил сравнить свою политику с его политикой. Знал он и о робких попытках своего старшего брата, царя Феодора Алексеевича, реформировать государственную службу. Однако сам он не имел пока собственной концепции перемен в этой области. В нем только еще зрела потребности в них.

С первых своих шагов Петр ощутил сопротивление не только отдельных людей, но и всей государственной машины в целом, включая Русскую Православную Церковь во главе с патриархом, точнее той ее части, которая еще не была охвачена влиянием и властью выходцев из юго-западной Руси. Но для решительных шагов в реорганизации власти и управления была нужна особая причина, некий фактор, требующий безотлагательных действий и очевидный для всех. Таким фактором и стала война.

Уже азовские походы Петра — первые его военные инициативы — выявили неэффективность власти и управления. Неудачный первый азовский поход 1695 года, да и победоносный второй поход 1696 года утвердили Петра в мысли о необходимости чрезвычайных мер по созданию и развитию флота.

Чрезвычайной корабельной повинностью были обложены целые сословия: владельцы крепостных душ были обязаны построить и снарядить корабль с каждых десяти тысяч крестьянских дворов, духовенство — с каждых восьми тысяч дворов монастырских крестьян, все городские сословия страны отвечали за постройку 12 кораблей.

Так появилось адмиралтейское дело. Старый Судный московский приказ не справлялся. В 1700 году были созданы новые специализированные приказы — Адмиралтейский, отвечавший за материальную базу флота, и Морской, задачей которого было комплектование флота кадрами моряков, как командного состава, так и нижних чинов-матросов.

Поначалу Петр пытался приспособить к новым задачам старую систему управления. При этом централизация перемежалась с децентрализацией. К примеру, Посольский приказ ведал не только дипломатическими делами, но и руководил промышленностью, поскольку со времен Алексея Михайловича заводы строились иностранцами. В 1699 году была создана Ратуша — центральный финансовый орган, но многие приказы имели свои независимые финансовые службы.

С началом войны ситуация обострилась. Приказно-воеводская система с Боярской думой во главе и самоуправлением на местах оказалась неспособна угнаться за импульсивным и скорым на решения и указы монархом. Царские распоряжения ставили ее в тупик и вводили в ступор: нельзя было понять, по ведомству какого приказа должно исполняться то или иное распоряжение.

Сроки выполнения, которые ставились царем, были заведомо неисполнимы при сохранении привычных процедур реализации управленческих решений. Вошедшая в обычай многомесячная (а то и многолетняя!) переписка местных органов с московскими приказами, нескорые доклады дьяков в Думе, на Верху, были абсолютно неприемлемы в условиях, требующих немедленных действий.

Сама Боярская дума — высший орган государственной власти прежних веков — переживала острый кризис, ускоривший ее падение. Думу наводнили выходцы из незнатных родов. Разрядные книги были уничтожены еще до Петра, и система местничества утратила свое значение. На смену знатности шла бюрократизация. Поэтому Боярская Дума не смогла стать российской «палатой пэров», т.е. собранием аристократической знати для будущей империи.

Создание Расправной палаты как судебного института Думы, не решало проблемы. Дума становилась все более беспомощной и аморфной. Указа о роспуске Думы не было. Она просто не пополнялась новыми членами и умерла естественной смертью, что характерно. К концу своего существования Дума из высшего органа государственной власти все более становилась органом распорядительным и вполне естественно не справилась с этой ролью.

Петру нужен был активно действующий высший орган государственного управления. Как и его блаженной памяти батюшка, царь Алексей Михайлович, Петр начал с создания боярских комиссий. В связи с частыми отлучками царя из столицы по военным нуждам, боярская комиссия очень скоро стала постоянно действующим органом и превратилась в «конзилию министров».

Комиссия собиралась в Ближней канцелярии (Счетный приказ), находившейся в кремле. Она имела широкие административные полномочия, выполняла координирующие функции, распоряжалась приказами. В ее состав входили главы приказов, думные дьяки, думные дворяне, а также не члены Боярской думы.

Решения этого своеобразного совета министров скреплялись личными подписями членов. Петр считал это принципиально важным. Впервые в России вводилась персональная ответственность за принятое решение каждого «министра»: «ибо сим всякого дурость явлена будет» (Указ от 7 октября 1707 г.). Для этой комиссии был выработан специальный формуляр приговора, велся журнал заседаний, что знаменовало собой начало бюрократизации государственного управления, идущей на смену знаменитой московской волоките.

В источниках 1707—1708 гг. упоминаются 17 членов комиссии. Среди них фигурируют видные деятели эпохи: бояре И.А.Мусин-Пушкин, Т.Н.Стрешнев, П.И.Прозоровский, окольничий А.Т.Лихачев, окольничий кн. Г. И. Волконский, думный дворянин и воспитатель Петра Н. М. Зотов, а также не входившие в Боярскую думу князья Л.Ф.Долгорукий, Ф.Ю.Ромодановский, М.П.Гагарин, Ф.М.Апраксин и др. Возглавляли комиссию поочередно боярин Ф.А.Головин, затем Т.Н.Стрешнев и Ф.Ю.Ромодановский. Осенью 1707 года Петр поручил комиссию наследнику престола царевичу Алексею Петровичу.

Поворотным событием в созидании новой системы государственного управления стало создание Правительствующего Сената. Это уже была не временная боярская комиссия, а постоянно действующий высший орган государственной власти и управления. Не представительский, а рабочий орган.

Именно поэтому в список первых сенаторов вошли девять человек, как высшие сановники, так и деятели как бы второго ряда: кн. И.А.Мусин-Пушкин, Т.Н.Стрешнев, кн. П. А. Голицын, кн. М. В. Долгорукий, Г.А.Племяннков, кн. Г. И. Волконский, М.М.Самарин, В.А.Апухтин, кн. Н. П. Мельницкий. Среди них не было ни А.Д.Меншикова, ни Ф.М.Апраксина, ни Г.И.Головкина, бывших на особом счету и выполнявших особо важные поручения — строительство флота, основание Петербурга, управление военными делами и внешней политикой.

Сенат был задуман именно как высший орган государственного управления, поэтому оказался довольно громоздким образованием. В нем сочеталось старое и новое. Так же, как и боярская комиссия, он предназначался для распоряжения делами во время отлучек царя из столицы или даже за пределы страны.

В то же время, это был строго регламентированный орган, с ярко выраженной бюрократизацией структуры и деятельности. Принятие решений происходило по принципу коллегиальности с процедурой подачи мнений сродни корабельной кают-компании, т.е. от нижних чинов до высших. Впервые в истории государственной службы была введена присяга чиновника на манер военной.

Состав Сената был изначально постоянным, в нем исключалось всякое местничество, для чего царским указом устанавливалось старшинство сенаторов. Решение принималось после диспута большинством голосов. Несогласный с решением сенатор имел право «протестации». Первым (старшим) сенатором с 1711 года стал недавно бежавший из шведского плена князь Я.Ф.Долгорукий.

Заседания Сената проходили в особой палате Московского кремля. С 1716 года установилось трехдневное обязательное присутствие по понедельникам, средам и пятницам. На одного из сенаторов возлагалось ежедневное дежурство до и после обеда в течение месяца. Этим пресекалась прежняя порочная практика подписания документов приказными дьяками и подъячими по распоряжению боярина-принципала.

Аппарат Сената был громоздким и старомодным. Это была система учреждений под общим названием Канцелярии Сенатского правления (Канцелярия Правительствующего Сената). В сущности, она воспроизводила старую приказную систему с элементами коллегиальности, столь модными в тогдашней Европе. С точки зрения делопроизводства это была хорошо известная московская волокита с хаотическим нагромождением всякого рода канцелярий.

Гордое наименование Сенат восходило скорее к римской классической традиции, нежели к современным европейским аналогам. Не было каких-либо особых проектов устройства Сената, не было указаний на какие-либо образцы. Было стремление царя-реформатора к общей рационализации практики государственного управления во исполнение конкретных указаний и поручений монарха.

Военными нуждами была продиктована и реорганизация местного управления. Резко возросшие требования к уездным властям вызвали их кризис. Они не справлялись с главной задачей воюющего государства — сбором необходимых средств для содержания армии, комплектованием ее рядов свежими людскими ресурсами.

Между тем, времени на раздумья и долгие реорганизации не было. Нужны были меры чрезвычайные. Служилые люди из старой системы для этого не годились. Поэтому ставка была сделана на молодую гвардию царя — преображенцев и семеновцев. Они выступили чрезвычайными уполномоченными по выколачиванию денежных сборов, продовольствия и фуража, подводной и постойной повинности, новобранцев для воинского контингента.

Петр понимал, что в таком важном деле, как снабжение воюющей армии чрезвычайные меры хороши, но краткосрочны. Требовались решительные и скорые меры по созданию эффективной системы местного управления. Такой мерой стало учреждение губерний в 1707 году. Первые шесть губерний (Московская, Киевская, Смоленская, Азовская, Казанская, Архангелогородская) охватывали огромные территории. Позднее к ним добавились губернии Ингерманландская и Сибирская, а из Казанской выделились Нижегородская и Астраханская.

Это привело к ликвидации ряда территориальных приказов, ведавших окраинами. Резко понизилась роль ряда отраслевых приказов. К примеру, Ратуша, Поместный, Земский и другие приказы, ведавшие центром европейской части страны, превратились в отделения Московской губернской канцелярии.

Новая иерархия выглядела так: губернатор подчинялся царю, но не имел властной самостоятельности. Таким образом, децентрализация власти исключалась. Губернатор имел свою канцелярию и штат помощников в лице обер-коменданта (военные дела), обер-комиссара (финансы), ландрихта (правосудие). С 1712 года действовала трехчленка: губерния-провинция-уезд, в котором воевода был заменен комендантом.

Главная задача губернской системы — сбор налогов на приоритетные нужды, к которым были отнесены дипломатия, армия, артиллерия, флот. В 1711 году была введена расквартировка полков по губерниям с соответствующими названиями. Их полное снабжение возлагалось на обер-комиссара губернии, который был подотчетен обер-штерн-кригс-комиссару Сената. Таким образом реформы высшего и местного управления сомкнулись.

Петровский камерализм рождался на втором этапе реформ, который стартовал с указа от 19 декабря 1718 года. Задача, которая ставилась новому реформаторскому циклу, состояла в том, что «в такой же порядок привесть» гражданскую сферу, как и военную. Управленческая практика давала обильный материал для размышлений над несовершенностью старой приказной системы, особенно в части злоупотреблений властью, мздоимством и бесконтрольностью чиновников. Главное же было в том, что старая система организации управления не соответствовала идеологическим представлениям самого Петра.

С первыми шагами молодого царя стало ясно, что предстоит резкое усиление самодержавной власти, которой требовалось новое юридическое и идеологическое оформление. Внешне это выразилось в нарастающей бюрократизации аппарата управления на фоне разрушения старой служилой системы. Резко возросла роль государства в регулировании жизни и поведения подданных, в развитии экономики методами меркантилизма и протекционизма. В социальной сфере это вылилось в закрепощение всех сословий.

Государство мыслилось единственным и идеальным инструментом для достижения «общего блага» (salus publica). Петр был знаком с Лейбницем, за два года до рождения Петра предложившим план создания Европейского союза, который обеспечит Европе вечный мир и преобладание в ходе колониальной экспансии. Для этого завоевательная энергия европейских держав должна быть распределена по сопредельным странам и континентам. Варварская Россия по этому плану предназначалась Швеции.

Знаком был Петр и с идеями Пуфендорфа, изложенными в недавно переведенном на русский язык трактате «О должности гражданина и человека». Известна была в России и теория Томаса Гоббса о происхождении государства из общественного договора, а не из божественного промысла. Нельзя сказать, что Петр глубоко вникал и слепо следовал этим модным идеям, но должен был учитывать их в своем государственном строительстве.

«Ученичество» Петра имело практический характер. Главную роль он отводил опытному знанию. В качестве образцов были избраны Франция, Дания и особенно Швеция. Дипломатические агенты Петра собирали данные о государственном устройстве и нормах права других стран. Наиболее плодовитым оказался голштинский чиновник Генрих Фик, представивший подробные записки о Швеции и ее коллегиальной системе, в которой наиболее ярко была выражена камералистская доктрина.

Камерализм появился в Германии в XVI столетии и сначала применялся в управлении финансами. В следующем столетии он распространился и на другие отрасли государственного управления. Он привлекал идеями всенародного блага и доминирующей роли государства. Кроме того, камерализм предлагал конкретные бюрократические рецепты и схемы работы государственной машины, сходные с работой часового механизма.

Камерализм был универсален. Его принципы распространяли свое действие на территорию всей страны без всякого изъятия и на сферы государственного хозяйства, которые автономны, не подчинены друг другу. В нем был заложен строго функциональный принцип управления, предполагающий существование центральных учреждений, специализирующихся на какой-либо одной сфере — финансовой, военной, юстиции и пр.

Камерализм требовал особого, отличного от средневекового, внутреннего устройства учреждений, организованных на началах коллегиальности. Устанавливалась четкая регламентация обязанностей чиновников с глубокой специализацией канцелярского труда. Вводились устойчивые штаты служащих, получающих денежное жалованье в строго фиксированном для каждой должности размере.

Камералистская система предполагала регламентацию, уставы и инструкции. Нужны были документы, в которых зафиксированы функции учреждения, обязанности каждого чиновника, режим работы, правила делопроизводства. Петр создал даже «Генеральный регламент», чего не было в самой Швеции. По его мнению, не должно было быть ни одного учреждения, деятельность которого не регулировалась бы своим регламентом.

На гражданскую службу Петр перенес военные порядки. Он напряженно с 1716 года работал над Воинским уставом. В 1722 году трудился над Адмиралтейским регламентом по 56 должностям. Ему нравились качества солдата: порядок, дисциплина, чинопочитание, служебное рвение, бескорыстие, справедливость, инициатива. Он видел, как лихо офицеры справились с поручением сбора средств для армии. Сочетание камерализма с военизацией должно было уберечь от прежних болезней государственной службы и повести к «общему благу».

Полнее и ярче всего камерализм был реализован в петровских коллегиях, между которыми были разделены старые приказные функции. Классификация коллегий была взята у шведов. Блок финансово-промышленных коллегий включал в части прихода Камер-коллегию, расхода — Штат-контор-коллегию, контроля — Ревизион-коллегию. Совершенно новый протекционистский блок составили Берг-мануфактур-коллегия и Коммерц-коллегия.

Первым опытом функционального разделения власти стало создание Юстиц-коллегии, которая заменила собой сразу несколько судебных приказов и отобрала судебные функции у ряда других учреждений. По-новому выглядела и исполнительно-судебная власть на местах. Из шведской трехчленки (приход-дистрикт-земля) Петр взял лишь два последних звена. Все губернии делились на 50 провинций во главе с воеводами. Все местные органы строились по коллегиальному принципу управления. Коллегии давали возможность избавиться от мощных центров региональной власти (прежних воевод и новых губернаторов).

Укрепить центральную власть был призван и новый блок — контрольный. В качестве «ока государева» вводилась должность генерала-прокурора и его заместителя обер-прокурора в Сенате, прокурора — в коллегиях. Причем в «Должности генерала-прокурора» было специально записано от имени монарха: «генерал-прокурор и обер-прокурор ничьему суду не подлежат, кроме нашего».

Контроль над судопроизводством осуществлял учрежденный в 1722 году генерал-рекетмейстер. Он рассматривал жалобы на волокиту и нарушение законов. Он вступал в дело с момента, когда жалоба достигла Юстиц-коллегии и имел право доклада императору. При нем была особая контора и велось делопроизводство.

Особую службу составлял фискалитет — институт государственных доносчиков. Созданный в 1711 году, он был снабжен особым регламентом в 1723 г. Систему возглавлял генерал-фискал, которому подчинялись обер-фискал, фискалы центральных учреждений (коллегий) и судов и провинциал-фискалы.

Систему коллегий требовалось увенчать верховным органом. Генрих Фик предлагал учредить Коллегию-канцелярию, Алексей Курбатов внес проект Кабинет-коллегии или Архиканцелярии империи, однако Петр возложил эту задачу на Правительствующий Сенат. В течение 1718—1722 гг. он шесть раз переписывал «Должность Сената».

Первоначально было решено сделать сенаторами всех президентов коллегий, однако вскоре стало ясно, что это не работает, так как сенаторы должны были контролировать сами себя. Тогда был создан институт государственных (тайных) советников, что привело к расхождению системы должностей и государственных чинов. В Сенат вошли лишь президенты «первейших» коллегий — Адмиралтейств, Иностранных дел и Военной.

Идея примата государственной службы перед иными родами занятий и сословными интересами была реализована в знаменитой Табели о рангах, введенной в 1722 году. В ней была зафиксирована лестница чинов гражданской, военной и придворной службы. Гражданская начиналась с 14 ранга коллежского регистратора и завершалась высшим рангом империи — действительного тайного советника (канцлера).

Табель вкупе с другими мерами разрушила узкую служилую корпорацию Государева двора. Отмирали прежние чины — боярский, окольнический, стольнический и т. п. В основе служебной карьеры была уже не знатность по происхождению. Она была заменена новым принципом: «Знатность по годности считать!»

Петр возлагал все свои надежды на писаный закон. От него зависела точная работа всего механизма управления. Основная масса местных споров должна была разрешаться в коллегиях. Споры между коллегиями разрешал Сенат. К императору поступали лишь спорные дела сенаторов, либо дела ведомств, не имеющие точной юридической нормы.

Европейский принцип коллегиальности подвергся в России определенной коррекции. Если на Западе коллегиальность строилась на основе сословного представительства, именуемого гражданским обществом, то в России она была реализована в рамках аппаратной работы. «Вечный двигатель» бюрократии привел к разрастанию движения бумаг. В результате легендарная «московская волокита» была превзойдена на порядок.

Камералистская система как основа организации государственной службы просуществовала в Российской империи на протяжении всей ее истории. Более того, основные бюрократические принципы ее были воспроизведены и в советский период истории русской государственности. Наконец, на принципах петровского камерализма основаны и нынешние государственная и муниципальная службы.

Лекция 3. НОВАЯ ЕВРОПЕЙСКАЯ ДЕРЖАВА

— Государство «общего блага» Петра Великого

— Новая элита России эпохи Петра Великого

— Европейская роль России в эпоху Петра Великого

Государство «общего блага» было мечтой Петра Великого. Не случайно Сенат поднес ему титул не только императора, но и Отца Отечества. По сути своей это была мобилизационная модель государства и общества.

Прежде всего, нужно было совершить революцию в умах подданных. Нужно было раскрепостить мысли и поведение людей, скованных вековыми традициями бытового уклада, а затем мобилизовать их на достижение вожделенной мечты. Наглядный пример молодой царь увидел своими глазами в Немецкой слободе и особенно во время путешествия Великого посольства.

Реформа быта россиян была одной из самых радикальных революций Петра. Вернувшись из заграничного путешествия и расправившись с ненавистными стрельцами, он обрушился на мировоззренческие устои русского общества. Первое, что попалось под горячую руку царя, были одежда и бороды.

Длиннополый кафтан, в котором можно было ходить «спустя рукава», высокий стоячий воротник, горлатная шапка бояр были объявлены вне закона. Царь лично остригал длинные бороды, чем повергал в священный ужас своих сановников, для которых борода была главным знаком мужского достоинства и соответствия образу Божию. Послабление было сделано только для духовных лиц и крестьян.

Курение табака, кофепитие, дикие кабацкие попойки и шумные ассамблеи с участием женщин воспринимались как греховные деяния и сборища. Откровенно богохульный Всешутейший собор с князем-папой Ф.Ю.Ромодановским и воспитателем царя Никитой Зотовым во главе на улицах столицы наводил ужас на добропорядочных отцов семейства. Но во всем этом участвовал и всем этим заправлял сам царь, помазанник Божий! Это была пощечина старой церемонной аристократии, настоящее крушение мира, разрушение привычного образа жизни.

На этом фоне была произведена радикальная церковная реформа, которую некоторые исследователи склонны считать единственным по-настоящему революционным преобразованием царя-реформатора. После смерти патриарха Адриана Петр решил вовсе упразднить патриаршество на Руси и поставить церковь на службу государству. Главой церкви становился царь, а управление духовными делами вверялось вновь созданной духовной коллегии — Святейшему Синоду.

Духовенство, как и все иные сословия, должно было служить государству, то есть работать на достижение «общего блага». Поэтому упразднялась тайна исповеди. Священник обязан был сообщать властям о ставших ему известными воровских делах и злых умыслах паствы.

Были введены жесткие штаты священников и монахов. Значительная часть духовенства была записана в податной оклад. Петр считал монастырь рассадником разврата и тунеядства. Часть монастырей была закрыта и превращена в госпитали для инвалидов. Монастырь утратил свою былую роль духовного убежища для православного человека.

В Россию хлынул мутный поток западнорусского украинского духовенства, быстро захватившего командные высоты в церковной иерархии. Ярчайшим представителем их был любимец Петра, автор трактата «Правда воли монаршей» и не менее знаменитого «Духовного регламента» Феофан Прокопович.

Местоблюстителем патриаршего престола после смерти патриарха Адриана в 1700 году стал еще один малоросс и откровенный униат, львовский шляхтич и воспитанник иезуитов Стефан Яворский. Он привлек на русские кафедры своих ставленников Дмитрия Ростовского (Туптало), Феодосия Яновского. Петру понравилась светская развязность этого польского шляхтича и он поставил его во главе только что созданной Александро-Невской лавры.

Дворянство петровских времен не производило впечатления господствующего класса. Указ 23 марта 1714 года о единонаследии окончательно приравнял поместье к вотчине и запрещал дробить «недвижимое имение» между детьми помещика. Кроме одного из сыновей, все дворянские отпрыски должны были искать себе пропитание на службе. Отцу запрещалось поддерживать их не только наследством, но даже и деньгами от продажи оного. Это была принудительная норма, как и то, что дворянскому юноше воспрещалась женитьба до завершения обучения. Он обязан был являться на смотры и служить практически пожизненно под страхом лишения дворянского звания и даже телесного наказания.

Дворовое холопство, имевшее тысячелетнюю историю, упразднялось и обращалось в податное крестьянское сословие. Мелкие категории крестьянства (однодворцы, черносошные крестьяне Севера, инородцы Поволжья, пашенные крестьяне Сибири и др.) объединялись в одну группу под названием «государственных крестьян». Городские слои стали членами купеческих гильдий и цехов и в большинстве своем были записаны в оклад податного населения. Воздух города не делал крестьянина свободным. Города жили по правилам, записанным в регламенте Главного магистрата.

Всю систему общественных отношений пронизывала податная реформа Петра. Она провела четкую и почти непроходимую грань, делившую население на податное и неподатное. И все оно было поставлено под неусыпную опеку государства. Погоня за податным «числом» привела к тому, что были буквально выметены все социальные ниши и закоулки.

С 1 октября 1724 г., по указу государя о полицейской акции от 3 июля, были схвачены и записаны в «число» все нищие, сироты, бродяги, гулящие люди. все увечные были отправлены в богадельни, деревни, к владельцам, в службу или в тюрьму. В том же году были введены паспорта для крестьян, отлучающихся на заработки или по торговым делам («торгующие крестьяне» в городах).

В итоге, мечта Петра Великого, его вожделенное государство общего блага оказалось самодержавием с абсолютной властью на самом верху и закрепощенными сословиями внизу. Исчезла с лица земли треть крестьянских дворов. Ликвидирована автономия и литургическая власть церкви — последнее прибежище свободы совести и личной свободы. В государственном управлении воцарился чиновник, бесконечно далекий от идеи общего блага народного, рыцарь чернильницы и гербовой бумаги, обслуживающий и поныне вечный двигатель российского бюрократизма.

Новая элита России отражала бурную реформаторскую эпоху Петра Великого. Ее состав и облик сильно отличались от предшествующих эпох истории русского государства. Прежде всего это говорит о глубине и радикальности тех перемен, которые произошли в России конца XVII — первой четверти XVIII столетий.

Бурная и во многом импульсивная деятельность Петра произвела сильное и неоднозначное впечатление на современников и потомков. Никто из его предшественников и преемников не демонстрировал такой парадоксальной активности. Его фигура возвышалась посреди толпы сподвижников настолько, что производила впечатление одиночества. При этом сам он стремился быть всегда в гуще событий, в которых были заняты массы людей. Однако никто из них, даже ближайших сподвижников не был способен представить себе и понять смысл его планов и действий.

Отличительной чертой его было то, что он всегда был занят конкретным практическим делом и всегда сам устанавливал в каждом таком деле самую высокую планку, которой не достигал никто из вельможного окружения трона. В то же время, он охотно и послушно принимал уроки мастеров даже самого низкого происхождения. «Аз есмь в чину учимых, и учащих мя требую!» — одна из любимых поговорок царя.

Нужны были люди, готовые воспринимать новизну и масштаб его решений, рукастые дельцы, полностью поглощенные идеей обновления жизни, заряженные на результат, первооткрыватели и упорные, деятельные натуры. К такой высокой планке примерял он всех своих соратников, которых вовлекал в бурный водоворот реформаторской стихии. Он остро переживал нехватку таких помощников, чувствовал свое одиночество и за многие дела вынужден был хвататься сам, выполняя этот непосильный «сизифов труд».

Именно такие помощники должны были составить новую элиту государства, и ее нужно было создавать, что само по себе было делом непростым и утомительным. Петр понимал, что от успеха в этом деле зависел общий успех его начинаний. Он высоко ценил тех, кто работал на этот успех, но и жестоко наказывал как предателей тех, кто не оправдывал его доверия и надежд.

Новая элита имела в своем составе представителей старой московской аристократии, в том числе боярства. Таковы были князья Ф.Ю.Ромодановский, М.М.Голицын, князья Долгорукие, Гагарины, Репнины и др. Петр внимательно прислушивался к их мнению о своих шагах. Так однажды на пиру (1717 г.) он попросил князя Якова Федоровича Долгорукого сравнить собственные дела с делами своего отца, царя Алексея Михайловича.

Прямодушный ответ князя, когда-то давно одарившего юного царевича Петра первой сложной заморской игрушкой-прибором (астролябия), воодушевил царя. Из него следовало, что Петр еще далеко не превзошел своего отца в делах внутреннего управления, но действует по его завету и вскоре несомненно достигнет больших успехов. В делах же строительства флота и в отношениях с иноземными государствами он уже во многом выше своего великого родителя.

Большинство родовитых современников Петра не сочувствовали его реформам, особенно его методам. Так, царский свояк князь Б. Куракин считал, что следовало бы продолжить линию быта царей Алексея Михайловича, Федора Алексеевича и царевны Софьи Алексеевны по польскому «политесу». Вместо этого Петр внедряет манеры голландские, матросские. Вместо утонченных наук греческих и латинских, философии да риторики в ход пошли нешляхетские науки — артиллерия, фортификация, навигация.

Важную часть петровской элиты составили иностранцы. Они, конечно, были известны и до Петра, но при нем они сыграли совершенно новую роль, став проводниками европейской культуры и нравов, на которые ориентировался царь в своем реформаторстве. Прежде всего это были давние знакомцы Петра по кутежам и потехам в Немецкой слободе Тиммерман, Лефорт, Гордон, ставшие его сподвижниками в военных и флотских предприятиях.

Рядом с благородными кондотьерами вроде знаменитого впоследствии фельдмаршала Бурхарда Миниха, приглашенного Петром строить Ладожский канал, появились выходцы из простых сословий вроде бывшего юнги на португальском корабле Девиера (генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга), бывший свинопас из Литвы Ягужинский (генерал-прокурор Сената), бывший сиделец в лавочке Шафиров (вице-канцлер, барон), сын вестфальского пастора Остерман (вице-канцлер, барон). Вопреки расхожему мнению, Петр не раздавал высшие должности иностранцам, предпочитая своих. Исключение составляли технические мастера, коих нельзя было сыскать в России.

Подстать простым иноземцам в новой элите были и русские выходцы из неблагородных и даже подлых сословий. Самым знаменитым среди них был Александр Меншиков, почти сверстник Петра, потомок маркитанта, сам торговавший на улицах Москвы пирожками с зайчатиной. Разделивший с царем все тяготы и лишения, поражения и великие победы, он добился всех мыслимых титулов (светлейший князь, генералиссимус), стал владельцем дворцов, имений и многочисленных крепостных. На его счетах в иностранных банках накопились многие миллионы.

Из семьи вологодского подъячего происходил кабинет-секретарь Петра Алексей Васильевич Макаров, приложивший руку к большинству указов государя. Из русских дворовых людей происходил Алексей Александрович Курбатов, архангельский вице-губернатор, главный «прибыльщик» и изобретатель гербовой бумаги.

Всех их, аристократов и плебеев, сравняла царская служба и общее дело, которому они служили с полной отдачей сил и способностей. Они гордились и хвастались своими новыми достижениями и наградами. Так для боярина Бориса Петровича Шереметева теперь важнее было то, что он фельдмаршал и кавалер Мальтийского креста. Во время заграничного путешествия отдельно от Великого посольства, он охотно наряжался в европейское платье. Однако, при необходимости он униженно просил безродного князя Меншикова о милости.

Всесильный глава страшного Преображенского приказа князь Федор Юрьевич Ромодановский со звероподобной внешностью монстра с охотой исполнял роль шутовского князя-папы Всешутейшего собора. Политический сыск, пытки и расправы были его делом жизни. Он был беспредельно предан Петру и имел исключительное право входить в его кабинет без доклада, чего был лишен даже Меншиков. Он утверждал все повышения в чинах офицеров, включая самого Петра, который подавал ему письменный рапорт и принимал из его рук свой очередной офицерский диплом.

Петр усердно пестовал свое окружение. Он почти не ошибался в людях, с первого взгляда определяя способности и годность для дела того или иного из приближаемых помощников. Таким был младший современник и любимец Петра Иван Иванович Неплюев, выходец из дворян, послуживший в гардемаринах и на дипломатической службе в качестве резидента при дворе турецкого султана. Он вспоминал позднее, что ученики Петра Великого были проведены им сквозь огонь и воду.

Самой сложной и практически нерешаемой задачей оказалось воспитание честности и неподкупности элиты. Воровством и мздоимством грешили все, за очень редким исключением. Это приводило Петра в бешенство и провоцировало его на жестокие наказания преступников. Однажды он предложил в Сенате карать даже за малое воровство смертью, на что генерал-прокурор Ягужинский возразил ему, что тогда он останется править один. По справедливому замечанию Пушкина, некоторые указы царя были писаны кнутом.

Почти все любимцы царя познакомились со знаменитой дубинкой, которая стояла в углу токарной мастерской. Туда Петр вызывал виновных в казнокрадстве и примерно лупил их без лишних свидетелей. Чаще всего доставалось Меншикову, который отличился баснословным воровством. В походах дубинку заменяла трость. О ней с восторгом вспоминал Астраханский губернатор Артемий Петрович Волынский, которого Петр так «по отечески прибил», что его спасло только вмешательство Екатерины.

Неписанный кодекс петровской элиты решительно отвергал любое предательство государственных интересов. Такие преступления наказывались крайне жестоко. Примером служит дело сибирского губернатора князя Матвея Петровича Гагарина, подвергнутого жестоким пыткам и повешенного в 1721 году. К смертной казни был приговорен вице-канцлер барон Петр Павлович Шафиров, снятый с эшафота и отправленный в ссылку. Под следствием умер Алексей Александрович Курбатов.

Напротив, невольный промах или оплошность в добросовестном деле не только не влекли наказание, но вызывали сочувствие царя, который утешал неудачника и старался укрепить его в стремлении к честной и прямой службе. Петр понимал, что идеальных соратников, как и вообще идеальных людей, не бывает. Нужно только приставить человека к делу правильной стороной и поощрять в нем инициативу и деловую хватку, верность общему благу и беззаветную преданность своему Отечеству. Петр был щедр на награды для достойных. Выше всего ценился наградной портрет царя.

Взаимоотношения внутри петровской команды были далеко не безоблачными, что часто выплескивалось во время застолий, которые Петр умело регулировал с помощью спиртного. Возмутителям спокойствия предлагалось выпить «орла» (огромный ковш крепкого напитка). Петр был прост в общении с участниками застолья, что порождало особую атмосферу близости и искренности. При этом не было ни малейшего панибратства, но создавалась обстановка сердечного почитания. Все знали, что как за Богом молитва, так и за царем служба не пропадет.

Европейская роль России кардинально менялась по мере событий эпохи Петра Великого. Из периферийного государства где-то на восточной окраине Европы Россия превратилась в ведущую державу континента, активно участвующую в межгосударственных отношениях.

На протяжении предшествующего XVII столетия Россия, с большими потерями выбравшаяся из Смуты, была занята устроением собственной государственности. Ее сотрясали внутренние неурядицы. Не случайно XVII век получил наименование «бунташного». Усмирение мятежных банд казаков, «соляной» и «медный» бунты, восстание Стапана Разина, церковный раскол и «соловецкое сидение», стрелецкие мятежи и многое другое поглощали все внимание правительства.

Внешняя политика России была сугубо оборонительной и состояла в выстраивании отношений с соседними государствами. Угроза нависала с трех направлений: на западе нужно было отбиваться от Польши, на юге — от Турции и ее вассала Крымского ханства, на севере — от Швеции. Война на три фронта была непосильной для истощенной внутренними бедами страны. Чтобы справиться с одной, надо было идти на уступки по двум другим.

Европейские державы без особого интереса взирали на Россию и не принимали ее в расчет в своих геополитических раскладах и планах. Петр сразу это почувствовал, едва Великое посольство пересекло границу. Все его планы на создание мощного антитурецкого союза в европейскими странами оказались пустыми мечтаниями. В Европе назревал внутренний конфликт из-за борьбы за испанское наследство, и роль России в нем вовсе не просматривалась.

«Великий союз», созданный Англией, Австрией и Голландией против Франции был также для России недоступен. А все вместе они боялись сильную Швецию, где к власти пришел молодой сорвиголова Карл XII, обладавший едва ли не самыми сильными в Европе армией и флотом. Взятие Азова также не произвело впечатления на европейцев, и Петру пришлось забросить все свои приготовления на юге.

Европейская судьба России должна решаться на севере, на побережье Балтийского моря. Пока внимание держав приковывал испанский вопрос, можно было попытаться отвоевать выход к морским путям на Балтике. Это означало войну со Швецией. В одиночку это было не под силу, а серьезной поддержки никто не обещал. В последний момент на антишведский Северный союз согласились только Саксония и Дания.

Это были слабые и ненадежные союзники, которые не только не помогли, но скорее затруднили России ее задачу. Они рухнули при первой опасности со стороны Карла XII и Россия осталась с ним один на один. Дания капитулировала после первой же бомбардировки Копенгагена с шведских судов и подписала Травендальский договор (8 августа 1700 г.). Это был единственный союзник России, обладавший флотом.

Начало Северной войны ознаменовалось поражением русской армии под Нарвой в ноябре 1700 г., что окончательно подорвало кредит России в глазах европейских держав. На нее махнули рукой и забыли. Русский посол в Гааге А. А. Матвеев общался с голландцами «как отчужденный» и вынужден был выслушивать их нарекания «с нестерпимой горестию».

Махнул рукой на царя и Карл XII, который вместо того, чтобы развить нарвский успех, лихо гонялся за польским королем и саксонским курфюрстом Августом II по его владениям и тем очень помог Петру. Безуспешно русские дипломаты обивали пороги европейских королевских домов, ведь по известному плану Лейбница Россия предназначалась в качестве колониального владения Швеции. Вскоре в Европе началась война за испанское наследство, и всем стало не до России.

Петр же, напротив, посчитал поражение под Нарвой великим уроком, а позже вообще назвал его «счастием» для России. Европейская война тоже его очень порадовала. Полученную передышку он использовал для создания новой армии и флота. И вскоре пришли первые, пока малозначительные на фоне блистательных успехов Карла, победы. В Европе их никто не заметил.

Карл XII согнал Августа II с польского престола, принудил его подписать Альтранштадтский договор (сентябрь 1706 г.), занял Саксонию и, посадив на польский трон своего ставленника Станислава Лещинского, принял решение идти на Москву. Его план состоял в расчленении России. Северные территории с Псковом и Новгородом должны были отойти Швеции, а западные с Украиной и Смоленщиной — к Польше. Над Российским государством нависла смертельная угроза.

Петр обратился за посредничеством в заключении мира со Швецией к Великому союзу, надеясь, что торговые интересы Англии и Голландии заставят их помочь России в трудный момент. Однако миссия А.А.Матвеева в Лондон провалилась. Отвернулась и Австрия. Все боялись вызвать раздражение Карла XII. Все признали Станислава Лещинского королем Польши и наперебой навещали Карла в Саксонии, подталкивая его к походу на Россию.

Над европейцами довлел «нарвский синдром». Успехи русской армии, завоевавшей Ингрию и продвигавшейся в Эстляндии, остались незамеченными. Карл сделал роковой для себя шаг — двинул войска на Россию. Его армия испытала нехватку в снаряжении и боеприпасах. Расчет был на соединение с 16-тысячным корпусом генерала Левенгаупта с его громадным обозом. И тут грянул гром. В сентябре 1708 г. при деревне Лесной этот корпус был разгромлен 10-тысячным русским отрядом. Артиллерия и обоз были утрачены шведской армией.

И даже эта знаменательная победа не изменила умонастроения европейских столиц из антифранцузского Великого союза. Не вняли уговорам Петра и бывшие союзники Дания и Саксония, несмотря на предложение даже территориальных уступок вплоть до Дерпта и Нарвы. Тщетно русский посол в Дании В. Л. Долгорукий предлагал датскому правительству крупные денежные единовременные и ежегодные субсидии. Отказался и Август II. Все ждали скорой и окончательной победы Карла XII.

Все изменилось после Полтавской битвы 1709 года. Армия страшного Карла XII перестала существовать. Сам полководец бежал с поля битвы. Немедленно возобновился союз с Данией и Саксонией. Без уступок и субсидий от России. Союза с Россией теперь возжелали все — и Франция, и антифранцузская коалиция. Единственной страной, в свое время воздержавшейся от признания Станислава Лещинского, была Голландия. «Нарекания» Гааги были забыты, потому что торговая выгода важнее. Такова Европа. Была и остается.

Изменился и тон Петра. Теперь он мог предложить свое посредничество воюющим европейским державам. Он холодно отнесся к предложениям Англии и вступил в переговоры с Францией. Людовик XIV даже намекал на возможность предоставления венгерского престола царевичу Алексею Петровичу. Он же предлагал организовать русско-французскую торговлю через новые русские порты на Балтике.

Так Россия вступила на общеевропейскую политическую арену. Она стала общепризнанной европейской державой. Теперь она была желанным участником любого союза. Ее вмешательство в европейские дела признавались обычным делом. Вместе с тем явилась новая враждебность, страх от того, что будет нарушено «европейское равновесие». Этим особенно отличалась Англия, которой не нравилось усиление России и ослабление Швеции и прежде всего появление русского Балтийского флота.

Петр отправился в Париж, чтобы предложить Франции дружбу вместо Швеции. Париж соглашается, несмотря на все бывшие договоренности. Правда правительство во главе с регентом Филиппом Орлеанским еще осторожничает и постоянно оглядывается на Англию, однако все больше склоняется к союзу с Россией. Петр на руках несет малолетнего Людовика XV по ступеням королевского дворца.

Дружбы Петра ищут и Георг I, курфюрст ганноверский и король английский, и добивающийся английского престола Яков II Стюарт, и Испания, которая готовилась к войне с императором, Англией и Францией. Швеция, в угоду Англии провалившая Аландский конгресс с Россией, очень скоро пожалела. Вслед за победоносным Гангутским сражением 1714 года последовала победа при Гренгаме (июль 1720 г.) на глазах английского флота. Швеция сдалась и пошла на заключение невыгодного ей Ништадтского мира (10 сентября 1721 г.).

Ништадтский мир был вторым по значению событием после Полтавской победы. Россия получала Ингрию, часть Карелии, Эстляндии и Лифляндии, а вместе с ними свободный и прочный выход к Балтийскому морю и его коммуникациям. Россия стала великой европейской державой. Императорский титул российского самодержца, хотя и не сразу, был в итоге принят всеми.

Южное направление внешнеполитической активности России отошло на задний план и было отложено до лучших времен. Тем более, что война с Турцией завершилась прутской катастрофой и дальнейшая борьба с Османской империей была переведена в дипломатическую плоскость. Царским эмиссаром в Константинополь был отправлен И.И.Неплюев, которому пришлось противостоять мощному английскому влиянию. Ему удалось предотвратить новую войну с Турцией, несмотря на происки европейских дворов, стремившихся нанести удар России с юга.

Стратегическим планом Петра был выход к Каспийскому и Черноморскому мореплаванию, для чего следовало отодвинуть русскую границу до Кавказа и Каспия. Без новой роли России в европейских делах этот план был бы нереальным, ибо позиции держав, особенно Англии, здесь были доминирующими. Каспийский поход Петра 1722 года подавался русской дипломатией как естественная потребность утвердиться на побережье Каспия, не ущемляя интересов Турции. Русские взяли древний Дербент.

Осенью 1723 года молодой персидский шах Тохмас, утвердившийся на престоле после восстания афганцев, подписал с Петром договор, по которому Россия получала почти все побережье Каспия с провинциями Ширван, Гилян, Мазендеран и Астрабад. Турция смирилась и с этим. Позиции России в Европе были настолько сильны, что никто не решился на открытый протест. Новая европейская держава властно диктовала свои условия бывшим вершителям судеб запада и востока.

Лекция 4. ИСПЫТАНИЕ НА ПРОЧНОСТЬ АБСОЛЮТНОЙ МОНАРХИИ

— Наследие Петра Великого и первые наследники престола

— Аристократия и дворянство в борьбе за воцарение Анны Иоанновны

— «Бироновщина» как система государственного управления

Наследие Петра в момент его смерти казалось необозримым и непосильным ни для кого из его возможных наследников. Петр оставил после себя великую империю, обширность и сложность которой во всей ее целокупности не мог охватить своим разумом никто из его современников. Управление такой огромной территорией и таким многоликим населением так и не далось в полной мере никому из его наследников вплоть до революции 1917 года. Это была мир-страна, мир-экономика, это была новая европейская цивилизация, не похожая на Европу.

Европейская культура проникла и укоренилась в сознании высших слоев общества. Они оделись в европейское платье, построили себе европейские дворцы, изъяснялись на странном новоязе, в котором редко попадались собственно русские слова. При этом масса народа оказалась словно совсем не затронутой этими новомодными веяниями. Народ продолжал жить прежним укладом жизни.

У Российской империи была новая столица с нерусским названием Санкт-Петербург. Она напоминала то ли Венецию, то ли Амстердам, но никак не Москву, Нижний Новгород или Архангельск. У России была новая международная роль великой европейской державы, на которую оглядывались с опаской все ее ближние и дальние соседи.

На протяжении следующего столетия после Петра они все признали императорский титул русских царей, хотя совсем недавно это казалось совершенно невозможным, ведь в Европе на их памяти была всего одна империя — Великая Римская империя германской нации со столицей в Вене.

Могучий морской флот, огромная регулярная армия, многочисленный бюрократический аппарат — все это наследие петровских реформ было на иждивении казны, которая пополнялась главным образом за счет подушной подати, сменившей старую подворную податную систему, которая оставляла еще некоторую свободу личности.

Государево тягло приобрело личный, персональный характер и тяжким бременем легло на плечи основной массы населения. Пожизненная служба стала уделом не только крестьянства, из которого набиралась основная масса рекрутов, но и городских и прочих сословий, включая служилое дворянство. Это было государственное закрепощение всех сословий. Протест против него начался сразу же после смерти Петра.

Смерть Петра застала врасплох его наследников. Своим Уставом 1722 г. о престолонаследии, прославляемым знаменитым панегириком Феофана Прокоповича «Правда воли монаршей», а также помпезной коронацией в 1724 г. своей наложницы Марты Скавронской, усвоившей имя Екатерины Алексеевны (Екатерина I), Петр посеял жуткое разномыслие в умах российской элиты, которая кинулась высчитывать степени родства разных ветвей императорского дома и соображать свои возможности занять место поближе к власти.

Сама власть императора при Петре приобрела абсолютный характер и уже не зависела от прежних многовековых традиций. Не было уже былых ограничений в виде Земского собора, Боярской думы, разрядных книг и местничества. Над всем вознеслась воля монарха, который сам назначал себе наследника. Такое было уже однажды, когда великий князь Московский и государь всея Руси Иван III своей волей свел с престола уже коронованного внука Дмитрия Ивановича и сделал наследником сына от Софьи Палеолог Василия III.

Петр также расправился с прямым наследником, своим сыном Алексеем Петровичем, но назначить себе иного наследника не успел. Божий промысел лишил его в решающий момент возможности написать завещание. Он лишил его даже дара речи, так что умирающий император оказался бессилен определить судьбу верховной власти, что привело к ожесточенной борьбе за трон и длинной, изнурительной для страны череде дворцовых переворотов. Порой на троне оказывались лица, не имевшие кровного родства с царствующей династией.

В этой мутной обстановке подковерной борьбы и интриг сложились три основных центра силы, которые в разной степени влияли на государственное управление на протяжении всего XVIII столетия — Высшие и центральные государственные учреждения (Сенат, Синод, коллегии), Советы при особе государя, фавориты, или «припадочные люди», как их насмешливо именовали недовольные современники.

Первая схватка за трон развернулась уже у смертного одра Петра Великого, скончавшегося в ночь на 28 января 1725 г. Претендентами назывались супруга Петра императрица Екатерина I и внук его, сын казненного Алексея Петровича, Петр Алексеевич. О дочерях Анне (Голштинской) и Елизавете и о племянницах — дочерях царя Ивана V Алексеевича Анне (Курляндской) и Екатерине (Мекленбургской) речь не шла вообще.

Сразу же выявилось, что правящая элита расколота на два лагеря. За Екатерину были новые выдвиженцы — Меншиков, Ягужинский и Толстой. За Петра были выходцы из старой боярской знати — князья Долгорукие и Голицыны. Судьбу трона решило вмешательство гвардии, выступившей в поддержку Екатерины. Так, впервые в истории России на престоле оказалась женщина подлого происхождения. Впервые же в качестве политической силы заявила о себе гвардия, состоявшая из шляхетства (дворянство).

Во избежание открытого конфликта сторон в феврале 1726 г. был создан новый высший орган власти — Верховный Тайный совет с полномочиями бывшей Боярской думы. В него вошли Меншиков, Апраксин, Толстой, Головкин, Остерман, а также князь Дмитрий Михайлович Голицын. Сенат был низведен до уровня коллегий, а всеми делами заправлял первый временщик, президент Военной коллегии Александр Меншиков.

В мае 1727 года Екатерина скончалась от скоротечной болезни и вопрос о троне встал вновь. Единственным претендентом стал Петр Алексеевич — Петр II, который упоминался в завещании Екатерины (возможно, подложном). До совершеннолетия Петра назначался регентский совет в составе Верховного Тайного совета с включением в него дочерей Анны и Елизаветы. Дальнейшее престолонаследие на случай бездетной кончины Петра II предполагало сначала Анну Петровну, а затем Елизавету Петровну с их наследниками. Однако, история распорядилась иначе.

Чтобы сохранить власть и влияние в государстве и при новом монархе, Меншиков стремился породниться с ним. Он добился разрешения больной императрицы на обручение 11-летнего Петра II со своей дочерью Марией. Поселил его в своем доме, но Петр возненавидел наглого временщика и остался холоден к его дочери. У него появились иные привязанности и увлечения.

При первой же возможности Меншиков был отправлен в отставку, а затем и в далекую сибирскую ссылку в Березов со всей семьей. Готовясь к коронации, двор переехал в Москву. Здесь Петр II надолго задержался. Он практически не занимался государственными делами, проводя время в забавах и удовольствиях.

Он сблизился с молодым князем Иваном Алексеевичем Долгоруким, известным кутилой бражником, и обручился с его сестрой Екатериной Алексеевной. Между тем, в состав Верховного Тайного совета были включены новые члены — князья Василий Лукич и Алексей Григорьевич Долгорукие, что усилило аристократическое крыло совета, но не повлекло за собой перемен в политике. Работа совета была фактически парализована. Трудился один вице-канцлер Андрей Иванович Остерман.

Постоянные кутежи и зимние охоты юного императора в сопровождении беспутного Ивана Долгорукого, а иногда и молодой тетушки Елизаветы Петровны, оборвались трагически. Петр II во время одной из таких поездок заразился оспой и в ночь с 18 на 19 января 1730 г. скончался. Что ожидало Россию от его царствования, так и осталось загадкой. Она вновь сделалась игрушкой в руках враждующих группировок. Причем многие из участников этой борьбы вскоре горько пожалели о своей глупости и самонадеянности.

Аристократия и дворянство впервые открыто столкнулись в борьбе вокруг условий передачи трона Анне Иоанновне, дочери старшего брата и соправителя Петра I царя Ивана V Алексеевича, человека болезненного и очень рано ушедшего из жизни.

Реализуя свои внешнеполитические матримониальные расклады, Петр Великий выдал свою племянницу Анну замуж за герцога Курляндского, скончавшегося вскоре после свадьбы. Положение молодой вдовы было незавидным в силу бедности Курляндского двора и скудного содержания, поступавшего в Митаву из Санкт-Петербурга. Приглашение именно ее на Российский трон было результатом неожиданной смерти Петра II и хитросплетений борьбы за власть разных политических сил.

О времени Анны Иоанновны написано не так много, как об эпохах Елизаветы или Екатерины II. Между тем, оно по-своему интересно, в том числе и с точки зрения истории власти. Точнее — борьбы за власть. Борьба эта началась до нее, еще при воцарении Екатерины I, когда впервые на политическую сцену выступила гвардия, и судьба трона оказалась в руках дерущихся честолюбцев.

Пигмеи спорили о наследии великана, — сказал Николай Михайлович Карамзин, — и это самая точная оценка происходившего. Никто из участников этой подковерной схватки не способен был подняться до понимания судеб страны, ее народа. Одни дрались за то, чтобы любыми путями удержаться государственной кормушки. Другие рвались к ней, чувствуя, как слабеет сила прежних властителей.

Основная борьба развернулась между аристократией, тяготевшей к олигархической системе государственного управления, и дворянством, которое именовалось на польский манер шляхетством и требовало своего участия в делах управления государством. Цитаделью аристократов был Верховный Тайный совет, или просто Верховный совет, как иногда встречается в источниках и литературе. Их было всего семь человек, причем к моменту воцарения Анны четверо верховников были из князей Долгоруких.

В момент смерти Петра II его любимец Иван Долгорукий составил поддельное завещание, которым престол отдавался несостоявшейся невесте императора Екатерине Долгорукой. Он даже подписался за императора, как не раз делал по его приказу при его жизни, но пустить документ в ход так и не решился. Едва Петр испустил дух, Иван вышел из комнаты умирающего (Лефортовский дворец) с обнаженной шпагой и воскликнул: «Да здравствует императрица Катерина». Ответом было гробовое молчание. Вложив шпагу в ножны, он отправился домой и сжег завещание.

Затея Долгоруких провалилась еще и потому, что переругалось их старшее поколение. Это их и погубило. На следующий день князь Василий Лукич Долгорукий внес в совместном заседании Верховного совета, Сената и высшего генералитета кандидатуру Анны Иоанновны, с которой все и согласились. Еще один родовитый верховник князь Дмитрий Михайлович Голицын предложил знаменитые «пункты», или кондиции, то есть условия, на которых должна была царствовать Анна.

Верховники, да и большинство аристократов вообще, относились к шляхетству без особого почтения. Они думали о себе. Среди них были и те (к примеру, князь Алексей Михайлович Черкасский), кто хотел использовать силу дворянства в своих интересах. Ослепленные своей властью верховники ответили на призывы Черкасского выслушать мнение дворян пустыми обещаниями заботиться обо всех сословиях.

Это была ошибка, потому что основная масса родовитой знати была инертна и выжидала, а у верховников не было силы, чтобы провести в жизнь свои планы. За дворянством же как раз сила была. И хорошо организованная. Гвардейские полки был по своему составу дворянскими. Причем, у шляхетства не оказалось четкой политической программы, а у гвардии все было просто. Она желала самодержавия, как при Петре, который их создавал, холил и лелеял.

Впрочем, было дозволено подавать дворянские проекты в Верховный совет. Из 12 шляхетских проектов наиболее обстоятельным был проект знаменитого Василия Никитича Татищева. Шляхетство требовало, чтобы Верховный совет был расширен и чтобы он назначался по выбору всего дворянства. В остальном это были просьбы об ограничении службы 20-ю годами, об отмене единонаследия и открытии школ для дворянских детей.

Делегация Верховного совета из трех его членов во главе с князем Василием Лукичем Долгоруким явилась в Митаву и предложила Анне трон и кондиции. Однако, их опередил посланец обиженного на верховников П.И.Ягужинского, его адъютант Сумароков, и предупредил Анну о разногласиях в Москве, предложив не принимать кондиций. Анна трон и кондиции приняла, но сообщение Ягужинского также приняла к сведению.

Москва был заполнена шляхетством, съехавшимся на свадьбу императора, а попавшим на его похороны. Как только Анна приехала в Москву, к ней явилась огромная депутация от дворян, человек с 800, и объявила о том, что шляхетство и народ не поддерживают кондиций и просят рассмотреть проекты, поданные в Верховный совет. При этом гвардейские офицеры из состава депутации потребовали самодержавной власти.

Верховники попытались перехватить инициативу, предложив свое участие в обсуждении, но получили отказ. Анна упорно не хотела посещать заседания Верховного совета. Она просто передала гвардейские полки под команду своего родственника генерала Салтыкова, и Верховный совет стал полностью беззащитен и бессилен. Новая шумная делегация шляхетства уже прямо выступила за самодержавие без каких-либо условий. Анна на глазах дворян разорвала бумагу с кондициями. Победило самодержавие

«Затейка» верховников провалилась. Их «пункты», не подкрепленные реальной силой, ничего не значили. Власть словно просочилась сквозь их пальцы. Дворяне же и не помышляли о захвате власти. Они выбрали знамя самодержавия и подкрепили власть «законной» наследницы трона, рассчитывая, что вернутся времена их императора Петра Великого, но без тягот пожизненной службы и ограничений в наследовании владений. Они также просчитались.

Очень скоро абсолютное большинство русских участников этих событий пожалело о своем недомыслии. Правление Анны выродилось в засилье иностранцев, главным образом немцев, во главе которых оказался ее фаворит Бирон, человек с темным прошлым, злобным и мстительным характером и ненасытной жаждой наживы. Подстать ему были и его клевреты, для которых Анна не скупилась на милости. Государственное управление свелось к стяжанию богатства, жестоким пыткам и казням недовольных.

Бироновщина как система сложилась и действовала во времена правления императрицы Анны Иоанновны. Это было управление делами в государстве Российском при засилии иностранцев, главным образом остзейских немцев. Но не только их.

Определенную лепту в утверждение бироновщины внесли и вполне русские люди. Верховники подготовили не только «кондиции» для Анны Иоанновны, но и относительно продуманный и развернутый проект государственного переустройства, напоминающий конституционную реформу. Во всяком случае, этот проект был намного шире и обстоятельнее дворянских проектов, включая татищевский. Вдохновителем его был князь Д.М.Голицын.

Конечно, это был проект олигархической «конституции», во многом списанный со шведского законодательства, но в нем в той или иной мере учитывались интересы и шляхетства, и торгово-ремесленного сословия. Предполагались даже мизерные послабления для крестьянства. Однако, этот проект остался неизвестен дворянству, и оно обрушило саму олигархию.

Первые шаги Анны как бы отвечали требованиям дворянства и состояли в том, что срок службы дворян сократили до 25 лет, а для дворянских детей, которые теперь записывались в полки с младенчества, был открыт кадетский корпус. Специальная комиссия предложила уравнять жалованье за службу русских и иностранцев, которым со времен Петра Великого платили втрое больше.

Был ликвидирован Верховный Тайный совет и повышена роль Сената, состав которого расширился до 21 сенатора. На восстановленную должность генерал-прокурора вновь вернули Ягужинского, правда, не надолго. Восстановили и распущенный верховниками страшный Преображенский приказ, названный Тайной розыскных дел канцелярией. Вскоре после воцарения на месте Верховного совета был учрежден Кабинет в составе трех членов — Остермана, Головкина и Черкасского.

Призрачные надежды верховников на то, что Анна будет придерживаться старорусских порядков, испарились как сон, как утренний туман. После переезда в 1731 г. в Санкт-Петербург, императрица окружила себя своими любимцами, среди которых выше всех был поставлен ее фаворит Эрнст-Иоганн Бирон. Высокие чины получили его родственники, а также семейство Левенвольде. Вскоре все сколько-нибудь заметные должности в государственном управлении были заняты иностранцами.

Русские сторонники самодержавия (Михаил Головкин, Никита Трубецкой, Антиох Кантемир и др.) получили чины и крепостных. Противников же ждали жестокие пытки и казни. Не сразу, по прошествии лет были сосланы и казнены верховники. На плаху были отправлены даже родовитые Долгорукие. Сломавшиеся должны были унижаться и раболепствовать не только перед Анной, но и перед ее клевретами-иностранцами. Потомок князей Волконских, внук фаворита царевны Софьи князя Василия Васильевича Голицына — Андрей, — стали придворными шутами.

Иностранцы хозяйничали и в армии. Президентом Военной коллегии в чине фельдмаршала стал знаменитый Бурхард Миних. Двух остававшихся русских фельдмаршалов, В.В.Долгорукого и М.М.Голицына, сначала возвысили, но затем первого посадили в Шлиссельбургскую крепость за обвинительные речи в адрес Анны, а второго довели до преждевременной смерти от стыда и горя за судьбу брата.

Под власть иноземцев были отданы гвардейские полки. Петровские преображенцы и семеновцы были оттеснены. В пику им был создан Измайловский гвардейский полк, названный в честь любимого с детства села Измайлово. Командование было отдано любимцу императрицы Карлу-Густаву Левенвольде. Полковником была сама Анна. Весь офицерский состав был набран из немцев. Русских не было даже среди рядовых. Зато там были малороссы и вообще выходцы из антирусски настроенных областей страны.

Что собой представляло правительство Анны? Это была централизованная система ограбления страны. Всем гражданским управлением заправлял Бирон, по имени которого все десятилетнее царствование Анны именуется бироновщиной. Центральные власти вообще не вникали в вопросы внутренней жизни страны. Довольно было того, что подати стекались в столицу. Пышный двор выставлялся напоказ Европе как свидетельство благополучия и могущества самодержавной монархии.

Тяжелее всего приходилось крестьянству. По требованию Миниха была резко увеличена армия, поэтому рекрутские наборы стали ежегодными. Широко распространилась денежная рекрутчина, когда в солдаты отдавали охочих людей, которых нанимали на деньги, собранные с ревизских душ. Армия наполнилась всяким сбродом, что не могло не сказаться на ее боеспособности. Чтобы поднять боевой дух, Указом от 17 апреля 1732 г. разрешалось за военные заслуги производить в офицеры не только из шляхетства, но и из солдат податных сословий и даже крестьян.

В 1734 году Россию постиг голод, а в 1737 году случились страшные пожары. Резко вздорожали продукты и строительные материалы. Ободранные до нитки крестьяне погрузились в пучину нищеты и безысходности. На шее их сидели еще помещики, которым ничего не платили за их службу. Их отпускали по очереди на хозяйство подкормиться, и это была настоящая трагедия для крепостных. Закон о единонаследии был отменен, что привело к быстрому дроблению имений и еще большему усилению крепостного гнета. Такой нищеты русская деревня еще не знала.

Несколько больший интерес правительства вызывали промышленность и работные люди. При этом поддерживались в основном те предприятия, которые производили нужную двору продукцию — шерстяные и шелковые ткани, кожевенные изделия и т. п. Указом 23 октября 1735 г. было велено открывать школы для детей фабрично-заводских рабочих, а Указ 7 января 1736 г. разрешал покупать к заводам и фабрикам крепостных без земли, принимать в рабочие беглых и нищих бродяг.

При годовом доходе империи в 8 млн. рублей, вследствие плохого состояния деревни и промышленности скопились громадные недоимки в 15,5 млн. рублей. Бирон увидел в этом важную статью пополнения собственного кармана. Долги податных сословий выколачивались всеми способами, включая правеж и лишение последнего имущества. Население бежало от такого управления куда глаза глядят, благо, что страна была обширна и по большей части пустынна.

Взяточничество было возведено в ранг государственной политики и приобрело системный характер. «Подарки» новому обер-камергеру Бирону деньгами, лошадьми, услугами стали в порядок вещей, и это была только верхушка айсберга. Все обладатели мало-мальски доходных мест следовали этому примеру и ставили это себе в заслугу. Взятки брали за все — за предоставление привилегий иностранной торговле, за заключение договора с «нужной» державой, за отданных в службу прусскому королю рослых русских солдат.

Императрица подавала пример, награждая Бирона за никому не известные заслуги. Так, за мир с Турцией после бездарной и неудачной войны, к которому он вообще не имел ни малейшего отношения, ему была поднесена золотая чаша, усаженная драгоценными каменьями, наполненная деньгами на сумму в 500 тыс. рублей, которые в нее даже не вместились.

Иноземные послы с изумлением и отвращением взирали на все эти «художества» новой власти, так непохожей на времена Петра Великого. При нем Остерман и Миних были услужливыми исполнителями. Теперь же немцы, которых посол Франции маркиз де Шетарди назвал «сборищем датчан и пруссаков, вестфальцев, голштинцев, ливонцев и курляндцев» управляли русскими руками и ногами.

Другой иностранец замечает, что Россия воевала всегда со времени Петра, но не война истощила государство, оно истощено роскошью, дурным управлением министров, переводом за границу сумм. Наконец, бесплодная распущенность, тщеславие и суетность разоряют государство.

В запущенном состоянии было само законодательство. Попытки создать новое Уложение при Петре и его преемниках кончились ничем. В 1730 г. вышел Указ о скорейшем завершении Уложения. Была создана комиссия из депутатов от шляхетства, но они съезжались очень неохотно. Их отправили домой, а дело поручили чиновникам, которые окончательно его похоронили. Поэтому ограничились переизданием Соборного Уложения царя Алексея Михайловича 1649 года.

Бироновщина сделала первый шаг от петровской коллегиальности к бюрократизму в государственном управлении. Сенат был поделен на департаменты и подмят Кабинетом. Рядом с коллегиями возникли многочисленные особые канцелярии и комиссии. В Москве в дополнение к Преображенскому приказу были созданы еще два — Судный (по гражданским делам) и Розыскной (по делам уголовным). В 1731 г. создан Сибирский приказ, а в 1733 г. расширена деятельность Доимочного приказа.

Бироновщина придавила русское национальное мнение. «Властители дум» вроде Феофана Прокоповича, Антиоха Кантемира, князя Черкасского, все многочисленные отпрыски боярских родов и новая петровская знать, включая генералитет, наперебой раболепствовали перед Бироном и прочими «попавшими в случай» иноземцами, писали приторные вирши, панегирики, пускались в бесчестные авантюры, чтобы доставить удовольствие всесильному временщику.

Роняла себя в глазах народа и официальная церковь. Святейший синод, в котором буквально царствовал Феофан Прокопович, состоял в значительной степени из епископата, привлеченного из Малороссии, с изрядным душком протестантизма. Все громче заявляло о себе масонство. Усилились гонения на старообрядцев, но это только укрепляло симпатии к старой вере в народе.

Лекция 5. УТВЕРЖДЕНИЕ И УКОРЕНЕНИЕ ПЕТРОВСКОГО АБСОЛЮТИЗМА

— Олигархия и дворянство в борьбе за власть в XVIII столетии

— Елизаветинская Россия: система государственного управления

— Елизаветинская эпоха: власть, общество, народ

Олигархические тенденции проявились сразу же после смерти Петра Великого. Государственный строй, сложившийся при нем, именуется абсолютной монархией. Неизмеримо возросшая роль личности императора сопровождалась падением всех сдержек и противовесов в лице Боярской думы, Земского собора, системы местничества и т. п. Произошло переформатирование высшей элиты, которая в условиях отсутствия системы престолонаследия стала претендовать на олигархическую роль в управлении государством.

На протяжении XVIII столетия было несколько попыток ограничить абсолютизм в пользу олигархического строя. Первой такой попыткой стал Верховный тайный совет, который возник при слабой и неуверенной в себе вдове Петра Великого императрице Екатерине I. Ее воцарение было результатом сговора ряда элитных группировок, преследовавших свои интересы, главным из которых было стремление сохранить свое положение, власть и источники обогащения.

Старый петровский Сенат не подходил для этого по своей многочисленности и аморфности. Борьба же шла не просто за участие в государственном управлении. Борьба шла за высшую власть, которую можно было только отнять у царствующей династии. После Петра Великого это казалось его «птенцам» делом простым и легко достижимым. Они хотели бы сохранить абсолютность верховной власти, но не для одного монарха, а для узкого круга избранных персон. Это и есть олигархия.

Особенность олигархического строя такова, что высшая власть является результатом баланса сил и договоренностей нескольких кланов. Распределение власти не закреплено никаким законом или традицией. Такое положение всегда чревато выдвижением какого-либо из членов олигархического круга. В Верховном совете при Екатерине I таким человеком был А.Д.Меншиков.

Его сгубила гордыня. В стремлении закрепить свои преимущества он попытался монополизировать верховную власть, приручив юного Петра II и потерпел поражение. Против него вооружились все, в том числе и члены Верховного совета. И тут выяснилось, что власть — это не чины, не первенство в высшем совете и даже не сам Верховный совет. Меншиков подмял под себя совет и даже добился чина генералиссимуса, но тщетно.

Действовали иные пружины власти. Армия и гвардия отвернулись от своего генералиссимуса. Все его несметные богатства и даже заграничные связи не помогли. Итог — ссылка в Сибирь и бесславный конец. Реальная власть оказалась в руках императора. Он хоть и был молод и не занимался государственным управлением, но его права на трон признавали все.

Дело прояснилось в момент воцарения Анны Иоанновны. Верховники полагали, что свалив Меншикова и похоронив Петра II, они достигли, наконец, вершины власти. Они выбрали на трон самую ничтожную из наследниц. Анну Курляндскую. Они ограничили ее власть кондициями. Что могла сделать императрица, которой было запрещено заключать мир и объявлять войну, раздавать и отнимать вотчины, распоряжаться казной, производить в чины выше полковника, назначать наследника и даже вступать в брак! Анна все подписала, но олигархи не учли, что власть не в договорах, а в силе.

Верховный совет был ликвидирован в марте 1730 г.. Пришедший ему на смену Кабинет не был источником власти. Он не обладал собственным светом, а был лишь отражением света, исходившего от трона. Он был высшим органом государственного управления, повелевал Сенатом, коллегиями, губернаторами, но сам был исполнителем властной воли императрицы и игрушкой ее фаворитов Бирона, Левенвольда, Миниха и прочих.

Входившие в его состав Остерман, Головкин и князь Черкасский, так же как и сменявшие их П.И.Ягужинский, А.П.Волынский и А.П.Бестужев-Рюмин, не были деятелями. Несмотря на то, что в 1735 г. Кабинет получил законодательные права, и три подписи членов его заменяли подпись самой императрицы, он остался чрезвычайным совещательным органом при государыне.

Под разными наименованиями этот чрезвычайный орган сохранился и в следующее царствование. В декабре 1741 г. Кабинет был упразднен. Восстановленный затем Елизаветой Петровной «Кабинет Ее Величества» был всего лишь личной канцелярией. В мае 1756 г. в связи с Семилетней войной была создана Конференция при Высочайшем дворе для обсуждения внешней политики, но по ходу войны стала вмешиваться и в руководство внутренними делами и даже направляла распоряжения Сенату в виде «экстрактов» и «протоколов».

Подобную же роль играл созданный Петре III в 1761 г. «Совет при государе». При Екатерине II в 1768 г. по случаю войны с Турцией был создан «Совет при Высочайшем дворе». В ходе войны он был совещанием начальников высших и центральных учреждений и генералитета, а после войны был преобразован в совещательное учреждение по вопросам внутренней политики.

Олигархическая тенденция еще теплилась. При Елизавете Петровне брат ее фаворита граф Петр Иванович Шувалов пытался продвинуть идею о «непременных» и «фундаментальных» законах, обязательных для монарха. Более серьезной выглядела попытка графа Никиты Ивановича Панина «разумно разделить» власть государыни «между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон» путем создания некоего Императорского совета.

По мнению Панина, эта мера позволила бы «оградить самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя». Императорский совет Панина должен был играть активную роль в законодательстве. Право императрицы подписывать Высочайшие указы было обусловлено непременным одобрением Императорского совета. Екатерина II вовремя разглядела опасность и сделал ставку на Сенат. В вышедшем 15 декабря 1763 г. Манифесте о Сенате не было ни слова об Императорском совете.

Причины поражения олигархической тенденции русской аристократии крылись в поднимающемся влиянии дворянства. Названное по-польски шляхетством, оно воспринималось аристократией как орудие в достижении своих «высоких» целей. Это была ошибка, которую не заметили в момент воцарения Екатерины I. Затем эту ошибку повторили верховники и поплатились головой. Дворянство получило преференции в виде отмены пожизненной службы и Указа о единонаследии.

Елизавета Петровна явно сделала ставку на дворянскую гвардию и победила. Далее наступил «золотой век» дворянства. Важным этапом послужила Елизаветинская Уложенная комиссия 1754—1761 гг. Она так и не выдала нового Уложения законов, но под руководством П.И.Шувалова довела до императрицы пожелание уездного дворянства о том, чтобы выделить дворянство как исключительное по важности сословие во всех сферах жизни.

Дворяне устами П.И.Шувалова требовали полной монополии на землевладение, на крепостных, на заводы и лавки. Теперь они требовали и «чистоты сословия», то есть ликвидации норм петровской Табели о рангах. Дворяне предлагали разделить их на знатных и благородных и прочих, которых следовало бы «перебрать».

Дворянство медленно, но верно шло к своей цели стать единственным высшим сословием империи. В отличие от аристократии, оно обладало военной силой, как в гвардии, так и в армии. Его стремление к аристократизации, «чистоте благородства» импонировало аристократии и вскоре сделало дворянство вместилищем и старорусского боярства и новоявленных «светлейших».

Государство Петра Великого не зря именуют дворянской империей. Петр действительно видел в дворянстве свежую и молодую силу, способную воплотить в жизнь его идеи, и прежде всего идею «общего блага», противостоящую ненавистной ему идее аристократизма. Он сознательно понизил дворянство до уровня народа и одновременно возвысил его возможности подняться до самых высот государственного служения. Дворянство сломало хребет олигархии, выступив на стороне абсолютной монархии, но не устояло перед искушением аристократизации. В этом корень крушения и дворянства, и его империи.

Елизаветинская Россия как определение двадцатилетнего периода истории страны и государства не является общеупотребительным, но вполне имеет право на существование. По сути своей это был период проверки петровских преобразований на их прочность и жизнеспособность. И в этом смысле это был очень важный и даже судьбоносный этап в истории Российской империи.

При Петре Великом все переворотилось, при Екатерине I, Петре II и Анне Иоанновне все было в состоянии турбулентности, а при Елизавете Петровне, наконец, начинает укладываться в тот имперский строй, которому, с некоторыми последующими изменениями, было суждено просуществовать до 1917 года.

На первый взгляд, смысл государственного курса Елизаветы состоял в простом возвращении к порядкам, которые ввел ее отец. Об этом даже открыто объявлялось во всеуслышание, но на деле все было далеко не так. Порядок Петра Великого в точности возродить было невозможно просто потому, что для этого нужен был сам Петр. Елизавета не могла быть его равноценной заменой. По масштабу личности она далеко не дотягивала до уровня своего великого отца.

«Птенцы гнезда Петрова» также оказались мелковаты для его великих дел и один за другим сходили со сцены. Они погрязли в борьбе амбиций на власть и влияние, выпустили из рук нити развития державы и постепенно сошли со сцены. Последние более или менее значимые фигуры пришлось убрать со сцены самой Елизавете. Второстепенные деятели вроде И.И.Неплюева вовсе не подходили на роль идейных реформаторов, поскольку при Петре были всего-лишь исполнителями.

Оставался изрядно попорченный мышиной возней чиновников государственный аппарат и дворянская гвардия как наиболее близкая к особе новой императрицы организованная сила, в которой жил еще дух ее великого родителя и которая продолжала уповать на милости монархии. Но гвардия хороша в дворцовом перевороте для расправы с политическими противниками. Управлять через нее огромной страной было нельзя. Это в свое время понял и сам Петр и приступил к государственным реформам.

Упразднив наследие Верховного тайного совета в виде Кабинета Анны Иоанновны и устранив ее фаворитов от власти, Елизавета сделала ставку на Сенат, которому был возвращен титул Правительствующего. Восстанавливалось действие всех петровских указов и регламентов, а также подтверждались позднейшие акты, которые не противоречили государственным интересам.

Именным указом были назначены сенаторы: генерал-фельдмаршал князь Иван Трубецкой, великий канцлер князь Черкасский, обер-гофмейстер граф Семен Салтыков, генерал Григорий Чернышев, генерал Ушаков (начальник Тайной канцелярии), адмирал граф Головин, обер-шталмейстер князь Куракин, действительные тайные советники Алексей Бестужев-Рюмин и Александр Нарышкин; генерал-лейтенанты князья Голицын и Урусов и Бахметьев; тайный советник Новосильцев, действительный статский советник князь Алексей Голицын.

Восстанавливалась прокуратура: генерал-прокурором был утвержден бывший уже в должности князь Никита Трубецкой, обер-прокурором — Брылкин. В коллегиях, канцеляриях и губерниях утверждены прокуроры. Заседания Сената становились регулярными. Один день (пятница) Сенат заседал с семи часов утра. В необходимых случаях на заседания Сената вызывались президенты и отдельные члены коллегий. Елизавета несколько раз являлась на заседания и присутствовала по три часа. Ненадолго была введена свободная подача челобитных государыне.

Органы центрального государственного управления за десятилетия после Петра обросли, как и Сенат, многочисленными комиссиями и экспедициями, канцеляриями и комитетами, которым порой возвращалось старинное наименование «приказ». Главнейшие из них по-прежнему именовались коллегиями, но в них заметно усилилась тяга к единоначалию. Штат коллегий состоял из президента, вице-президента, двух советников и двух асессоров.

Стабильными были три первейшие коллегии — военная, адмиралтейств и иностранных дел. Остальные подвергались реорганизации: в 1725—1730 гг. были слиты воедино Камер- и Штатс-контор коллегии, при Анне Иоанновне в Коммерц-коллегию были включены Берг-, и Мануфактур-коллегии. Затем Бирон в погоне за горными богатствами России создал особый Берг-директориум. Елизавета восстановила прежнюю структуру коллегий и упразднила ненавистную для народа Доимочную канцелярию (приказ).

При вступлении на трон Елизавета поклялась никого более не казнить смертию, но смертные приговоры продолжали выносить, в том числе и самые жестокие — четвертование, колесование, посажение на кол. Впрочем, подобные приговоры, вынесенные Остерману, Миниху, Левенвольду и другим государственным преступникам, были смягчены личным указом императрицы.

Однако пытки сохранялись, и даже были упорядочены инструкцией 1754 г. «Обряд како обвиняемый пытается», данной самому страшному учреждению империи — Канцелярии тайных розыскных дел. Ее вновь возглавил А.И.Ушаков, затмивший самого князя Ромодановского. Он имел право прямого доклада царице и никому не подчинялся, кроме него, хотя формально Канцелярия числилась в составе Сената. Так что урезание языка, клеймение и вырывание ноздрей и знаменитое «слово и дело» были в ходу.

Реформаторские идеи Петра Великого относительно отраслевого управления и разделения функций суда и администрации, надзора и исполнения, финансов и полиции и т. д. оказались невыполнимыми на уровне местного управления. Реально это все приводило лишь к дальнейшей бюрократизации, мздоимству чиновничества и устрашающей волоките в делах. После Петра правительство сочло за благо пойти по пути упрощения местной администрации.

Многое из петровских начинаний было упразднено уже к началу 30-х годов XVIII в. Исчезли земские и полковые комиссары, конторы рекетмейстерские и камерирских дел, вальдмейстерские и рекрутских дел канцелярии, надворные суды и фискалы всех уровней. Был упразднен Главный магистрат. Не прижились дистрикты, преобразованные в прежние уезды и т. д. Страна делилась на 14 губерний, 47 провинций и более чем на 250 уездов.

При Елизавете Главный магистрат был восстановлен, но собрать воедино «рассыпанную храмину» российских городов (выражение Петра Великого) и придать ей стройную, а главное, самостоятельную управленческую вертикаль оказалось делом неподъемным. Городовые магистраты были переименованы в ратуши и подчинены губернаторам и воеводам. Права и компетенция их были резко сокращены.

Главной фигурой в местной администрации стал губернатор, а в провинциях и уездах — воеводы. Власть их была необъятной и нераздельной. При них действовали соответственно губернские, провинциальные и воеводские канцелярии. Им подчинялись полицеймейстерские конторы, расквартированные войска, тюрьмы и все прочие учреждения и установления, вплоть до рынков и пожарных команд. Инструкцией 1728 года была упорядочена иерархия местных органов и восстановлено приказное делопроизводство с его подъячими, столами и повытьями.

В 1744 г. учреждены две новые губернии — Финляндская (из земель, отвоеванных у Швеции) и Оренбургская в составе Исетской, Уфимской провинций и Зауральской земли башкир. Население Оренбургской губернии составляли в основном нерусские мусульманские народы, не ладившие друг с другом.

Край был неспокойный, о чем свидетельствовало движение Батырши, подавленное с большим трудом. Причем, не имея сил подавить восстание, губернатор И.И.Неплюев использовал принцип «разделяй и властвуй». Он натравливал поочередно друг на друга башкир и киргиз-кайсаков. В результате междоусобицы Батырша был схвачен и погиб в Шлиссельбургской крепости.

Наибольшими привилегиями в Елизаветинской России пользовалось население Малороссии, что объяснялось влиянием ее фаворита и тайного супруга Алексея Разумовского. Было восстановлено гетманство, правда выбор гетмана был предопределен: им стал брат Алексея Кирилл Григорьевич Разумовский. Строго запрещалось крепостничество, была введена свобода торговли и беспрепятственная выдача паспортов на выезд за границу. Запорожским казакам стали вновь, как в старину, выплачивать денежное и продовольственное содержание.

В Южной Руси появились поселения сербов. Полковник австрийской службы Хорват-Одкуркич попросился в русскую службу предложил создать сербские полки — конный гусарский и пехотный — на удобных землях. Их поселили вдоль польской границы, а также на границе с Запорожской сечью вплоть до татарских и турецких пределов. Возник край Новая Сербия с крепостью св. Елисаветы (Елисаветград).

Позднее, в 1753 г. новых сербских поселенцев привели полковники Йован Шевич и Райко Прерадович. Им были предоставлены земли в районе Бахмута и Лугани, где была основана Славяно-Сербия. Сербы не требовали никаких привилегий, кроме свободной торговли на всей территории России и свободного выезда с товарами в Польшу, Крым и Молдавию. Шевич был известен своими услугами Петру I в прутском походе и поэтому был радушно принят дочерью Петра. Вслед за сербами здесь появились малороссияне из Польши и валахи из Молдавии. Все они были православными и записывались казаками.

Важным звеном местной администрации было церковное управление. В 1744 г. при каждом епархиальном архиерее вместо прежних духовных управлений были созданы духовные консистории — коллегиальные органы из представителей белого и черного (монашествующего) духовенства, вершившие духовный суд на местном уровне. Епархии были поделены на духовные уезды — благочиния во главе с отцом Благочинным, который наблюдал за церковной жизнью и настроениями духовенства и прихожан.

В целом эпоха Елизаветы Петровны доказала эффективность и жизнеспособность государственной идеи Петра Великого. Введенные им в практику новые принципы и формы государственного строя и государственного управления выдержали проверку на прочность и начали укореняться в экономической и политической жизни страны. Российская империя оформилась как государство с европейскими принципами организации власти и общества.

Елизаветинская эпоха сформировала новый вектор взаимоотношений власти, общества и народа. Она демонстрировала редкостную консолидацию всех трех факторов и одновременно кристаллизацию их специфических особенностей и приоритетов. Монархия стремится прослыть просвещенной и национально-русской, общество стремится к смягчению нравов и светской жизни, народ вновь обретает «царя в голове» (не императора (!) и стремится к воспроизводству прежнего традиционного уклада.

В центре движения всех этих энергий была фигура императрицы Елизаветы Петровны. Она была удивительно гармонична своей эпохе, все особенности, настроения, речи и поступки людей ее времени словно бы проистекали из черт ее характера. Она вступила на отеческий трон тридцати двух лет зрелым человеком со сложившейся жизненной позицией, привычками и пристрастиями, которым следовала все свои годы правления.

Елизавета родилась в с. Коломенском 18 декабря 1709 года, ровно в тот день, когда победоносный Петр готовился въехать с триумфом в первопрестольную. Отложив все, царь примчался в Коломенское и на радостях закатил большой пир в знаменитом деревянном дворце своего отца, вместившем всех победителей и приглашенных к столу пленных шведских офицеров и генералов.

Вопреки расхожему мнению, двор Петра был по-преимуществу русским. Появившись на свет в обстановке радости и веселья, цесаревна Елизавета обладала озорным и веселым нравом. Непревзойденная в танцах, раскованная в общении, искренняя в привязанностях, красавица Елизавета блистала на отцовских ассамблеях и на балах времен Петра II и Анны Иоанновны. Она была начисто лишена политических амбиций и не стремилась к власти.

Петр страстно хотел выдать дочь за французского короля Людовика XV, но этот брак не сложился, равно как и другие, вследствие разных причин. Епископ Любский не дожил до бракосочетания, прочие кандидаты в супруги цесаревны оказались жертвой политических интриг. Когда же Елизавета взошла на трон, она объявила о том, что вообще не желает вступать в брак. Тайно, по любви, обвенчалась она с Алексеем Разумовским в маленькой подмосковной церкви села Перово, но событие так и не получило официального признания. В этом вся Елизавета.

Легитимность власти Елизаветы была абсолютной и непререкаемой. После чехарды на троне, устроенной иностранцами Бироном, Левенвольде, Минихом и Остерманом вокруг Брауншвейгской династии и младенца императора Ивана VI Антоновича, цесаревна Елизавета оставалась последней надеждой русских людей. Ее воцарение было воспринято как долгожданная русская победа.

Национальная идея была главным легитимизирующим фактором ее власти. Она стала самой русской императрицей во всей династии Романовых. По примеру отца она крестила детей не только офицеров, но и рядовых солдат гвардии. В решительный момент он пришла в казармы преображенцев. Рота драгун Преображенского полка стала ее лейб-компанией, а сама она приняла чин капитана драгунской роты.

Придя к власти, Елизавета приказала умерить роскошь двора и знати, дошедшую до невообразимых размеров при прежних царствованиях. Было определено, сколько и каких драгоценностей можно было носить, сколько ниток жемчуга полагалось дамам и какой ширины кружева были допустимы в воротниках и рукавах вельмож. Была умерена пышность похорон и свадеб, украшения из золота и серебра допускались лишь для таких торжеств, как свадьба наследника престола.

Елизавета способствовала смягчению нравов и устранению излишней жестокости, особенно в отношении женщин. Так, было решено более не отправлять жен преступников насильно в ссылку и каторгу за мужьями. К женщинам, приговоренным к телесному наказанию, запрещалось применять жестокие пытки и казни, вырывать ноздри и выжигать клеймо на лице.

В елизаветинскую эпоху начинает формироваться светское общество, которое позднее стало именоваться высшим светом. Его становлению мешала обязательная служба, введенная еще Петром Великим. Тем не менее начинается консолидация дворянского сословия. Оно постепенно вбирало в себя и аристократические слои, стремясь добиться монополии на владение крепостными душами, а также на определенные занятия. Елизаветинская эпоха подготовила знаменитый Манифест о вольности дворянства императора Петра III и дворянское законодательство Екатерины II.

При Елизавете развился фаворитизм нового типа. Алексей Разумовский, как и вся почти его многочисленная родня, вышедшая «из грязи в князи», в силу своей необразованности не оказывали на государственные дела никакого влияния. Исключение составлял Кирилл Григорьевич Разумовский, прошедший обучение за границей и назначенный затем не только гетманом Малороссии, но и президентом Академии наук, в составе которой была и Академия художеств.

Иное дело новая генерация фаворитов в лице семьи Шуваловых. Это были государственные деятели и сподвижники императрицы. Наиболее активны были братья Петр, Иван и Александр Ивановичи. Петр фонтанировал идеями на финансовые и административные темы. Александр стал после смерти Ушакова начальником Канцелярии тайных розыскных дел. Иван Иванович прославился среди прочего созданием Московского университета — первого полномасштабного университета в Российской империи.

Академические классы и университетские гимназии в столицах, а затем и в крупнейших провинциальных городах сдвинули с мертвой точки застывшее было дело Петра Великого о насаждении светского образования в России. Причем, к учению допускались как дворяне, так и разночинцы. Московский университет был под личным патронажем императрицы и имел собственный суд и общий с Академией наук регламент. Между прочим именно в это время профессором Академии стал властитель дум целой Европы Вольтер, изъявивший желание написать историю Петра Великого.

Правительство Елизаветы принимало меры экологического характера, прежде всего относительно сбережения лесов. Петр заботился о корабельных лесах. Теперь речь шла о лесах вообще. На двести верст от Москвы были закрыты все стекольные и железоделательные заводы, работавшие на древесном угле. Была ограничена выделка смолы, которая гналась на экспорт. Сошли на нет почти все соляные варницы, на место которых пришла эльтонская соль, которую стали добывать в промышленных масштабах открытым способом и без выжигания лесов.

Правительство стремилось упорядочить производство и торговлю, отдавая целые отрасли на откуп отдельным промышленникам, купцам и особенно вельможам. Так, смолой торговал обер-егермейстер Нарышкин, звероловством на пустой Камчатке занимался купец Югов со товарищи, весь китобойный и тюлений промысел был отдан П.И.Шувалову, Доходный рыбный и икряной промысел на Волге и в Гурьеве был в ведении казенной конторы, но в 1760 г. гурьевские угодья были отданы Яицкому казачьему войску, которое действовало помимо конторы.

Винокурение было в основном на откупе. Было разрешено заводить трактиры, которые в Москве назывались «гербергами». В них кроме вина подавались чай, кофе, шоколад и сдавались комнаты с постелями. С них вносились солидные взносы в казну и полагались еще пожертвования на университет. Киево-Печерская лавра угощала своих гостей собственным виноградным вином. Первым откупщиком табачного промысла был купец Матвеев. Иностранное вино и табак были вообще освобождены от пошлин.

Суконное производство процветало в Воронеже у купца Пустовалова, полотняное — в Новгороде у Шаблыкина. При поддержке правительства в Москве появилось производство брюссельских кружев, а также шелковых тканей, о чем особенно радела Елизавета. При ней впервые в России было заведено шляпное дело. Сначала шляпы для армии начал выпускать купец Гусятников, а затем привилегия на производство и продажу пуховых и шерстяных шляп была дана мастерам Черникову и Сафьянникову.

Купец Тавлеев завел фабрику по производству красок. Англичанин Ботлер, а затем саксонец Леман открыли производство шпалер. Инициаторы новых производств получали от казны значительные кредиты сроком до десяти лет. При этом фабриканты обязывались обучать своему мастерству русских солдатских детей. В 1752 г. привилегию на фабрику разноцветных стекол, бисера и стекляруса получил М.В.Ломоносов. Ему же были выданы на обзаведение 40 тыс. рублей без процентов на пять лет и к заводу было приписано 200 душ крепостных крестьян. По предложению П.И.Шувалова был созданы первые в России банки — Дворянский (1753 г.) и Купеческий (1754 г.).

Вести торговлю разрешалось купцам на свой счет с капиталом не менее 300 руб. Крестьяне могли торговать предметами мелкого крестьянского обихода в ближайших городах. Владеть крепостными душами им было запрещено, за исключением фабрикантов. Владение же холопами допускалось не только для купцов, но и для посадских людей и мастеровых. Правительство заботилось об образовании купеческого сословия, для чего специально переводились и издавались соответствующие книги.

Наконец, укажем на одно из двух важнейших дел Елизаветинской эпохи, наряду с открытием университета и гимназий и вообще развитием просвещения, было окончательное уничтожение внутренних таможенных пошлин, которые еще сохранялись и тормозили торговлю. Оба эти дела были заслугой фаворитов новой формации графов Петра Ивановича и Ивана Ивановича Шуваловых. При их поддержке развился в полную мощь гений величайшего русского ученого Михаила Васильевича Ломоносова.

Императрица Елизавета Петровна пользовалась искренней и всеобщей любовью. Именно с нее пошло наименование «матушка государыня». В последние годы жизни она страдала тяжелой болезнью сердца и большую часть времени проводила в постели. Ей очень хотелось пожить в новом Зимнем дворце, который строил Растрелли, но не хватило денег на его окончательную отделку. Шла война с Пруссией.

Накануне праздника Рождества Христова 24 декабря она исповедовалась и причастилась Святых Тайн и соборовалась. Вечером приказала читать над собой отходные молитвы и сама повторяла их за священником. 25 декабря в четыре часа пополудни она отошла в вечность. Елизаветинская эпоха в истории России с ее непритворной искренностью, скромностью и сердечностью завершилась.

Лекция 6. «ПРОСВЕЩЕННЫЙ АБСОЛЮТИЗМ» ЕКАТЕРИНЫ II

— Просвещенный абсолютизм как доктрина государственной власти в России XVIII столетия

— Законотворчество императрицы Екатерины II

— Геополитическое развитие и управление окраинами Российской империи XVIII столетия

Просвещенный абсолютизм — одно из самых противоречивых определений в мировой истории. Абсолютизм — форма монархии, доведенная до предела власти царствующего лица. Это единоличная власть без каких-либо сдержек и противовесов, свободная от влияния и контроля со стороны традиционных аристократических и демократических органов, от каких-либо условностей и законов. Может ли она быть просвещенной?

Государственное управление при абсолютизме должно быть максимально централизованным. Абсолютизм не предполагает делегирования власти и ее деконцентрации. Все делается «как государь укажет». Поэтому государственный аппарат управления стремится к тотальной бюрократизации. Все действия и помыслы регулируются специальными регламентами. Чиновник ни за что не отвечает. Он действует по инструкции (регламенту).

Такова была идея регулярного государства Петра Великого. С него началась абсолютная монархия в России. Его преемники вплоть до Елизаветы Петровны мало что добавили к его идейному багажу. Светское образование с академией и университетом было всего-лишь реализацией его идеи. Регулярному государству нужны были грамотные чиновники, военные, торговцы. Нужна была грамотная бюрократия. Образование и наука строились по отраслевому принципу. О просвещенной монархии не было речи.

Эпоху просвещенного абсолютизма связывают с царствованием Екатерины II. После кратковременного и невразумительного правления объявленного наследником российского престола племянника Елизаветы Петровны Карла-Петера-Ульриха, нареченного Петром III, в результате дворцового переворота к власти пришла его супруга Софья-Августа-Федерика Ангальт-Цербстская, крещеная в православие под именем Екатерины Алексеевны.

Ей принадлежала идея утверждения самодержавия на основе новой легитимности. Прежние системы легитимации (теологическая идея божественного происхождения, теория естественного права, харизматическая идея служения монарха общему благу Отечества) для нее не годились. На роль «прирожденной государыни» чистокровная немка Екатерина тем более не могла рассчитывать. На помощь были призваны идеи европейского Просвещения, приспособленные к монархическому способу правления.

Точнее сказать, философия власти, постепенно сложившаяся у Екатерины, была причудливым сочетанием старорусской монархической традиции с новомодными европейскими социально-политическими явлениями. Нельзя было вызвать протест в и без того накаленной обстановке всеобщего возбуждения и допустить рецидив конфликта аристократии и дворянства времен воцарения Анны Иоанновны. Екатерине удалось избежать олигархической угрозы и привлечь на свою сторону реальные силы общества.

Первый и, возможно, самый главный аргумент просветителей — Закон — занимал Екатерину более всего. Она начала с создания комиссии графа Н.И.Панина, однако предложенный им проект «непременных законов», равно обязательных для подданных и для монарха, ее не удовлетворил. Никакое ограничение монархической власти было недопустимо. Напротив, Екатерина хотела бы сама выступить в роли законодателя.

На свет была вытащена старая идея Уложенной комиссии. Их было немало при предшественниках, но никто не смог создать нового Уложения законов, и в ходу по-прежнему было никем не превзойденное Соборное Уложение 1649 г. Но на этот раз было нечто новое: Екатерина написала для своей Уложенной комиссии знаменитый Наказ, где изложила свое видение духа и направления нового законодательства. Вот он-то и был выдержан в духе европейского Просвещения. Идеи Ш. Л. Монтескье, Ч. Беккариа и других просветителей прозвучали с высоты престола. Несмотря на компилятивный характер, это был громадный шаг вперед для России.

Согласно мнению Екатерины, закон и законность проистекают из воли монарха. Сам он ограничен лишь собственным представлением о добре и зле. Просвещенный монарх не может быть деспотом, он заботится о просвещении подданных и о смягчении их нравов. Закон пишется не для монарха. Он является источником всякой власти в государстве и употребляет эту власть для перевоспитания своих подданных в «людей нового типа», людей просвещенных и цивилизованных.

Вторая по важности задача, которую решал просвещенный абсолютизм Екатерины, было насаждение в русском обществе сословного строя по примеру европейской цивилизации. На сословном фундаменте должно было вырасти «правовое государство». Это была государственная мечта Екатерины подобно тому, как «регулярное государство» было мечтой Петра Великого. Мечта Екатерины была мечтой и самой Европы, где господствовал абсолютизм, хотя там сословный строй и гражданское общество были вполне развиты. В России же воцарилась бюрократия.

Уложенная комиссия была призвана стать самым масштабным законодательным проектом Екатерины. Молодая императрица словно бы прощупывала социальную опору своей власти. Аристократия оказалась бессильной и не подходила на роль такой опоры. Об этом свидетельствовало безволие графа Панина с его олигархическим проектом «непременных"законов и нового издания Императорского совета. Купечество было лишено политических амбиций. Духовенство безропотно снесло секуляризацию церковно-монастырских земельных владений.

Оставалось дворянство, на которое Екатерина и сделала ставку. Первым делом она подтвердила изданный ее покойным супругом Петром III знаменитый Манифест о вольности дворянства, освобождавший дворян от обязательной службы. Уложенная комиссия должна была вписать правовой статус дворянства в общий Свод законов Российской империи наряду со статусом других сословий. Но что-то с этой Комиссией пошло не так. Ее заседания были плохо организованы и превратились в сплошной гвалт, в столкновение интересов дворянства, городских сословий и крестьянства.

Заседания Комиссии открылись 31 июня 1767 г. в Грановитой палате Московского Кремля. Съехались 564 депутата от всех провинций империи. Депутатский корпус выглядел следующим образом: 161 депутат от дворян, 208 — от горожан, 167 — от других сословий и 28 депутатов представляли различные учреждения. В Комиссию поступило 1465 наказов. Были созданы одна общая Большая комиссия и около 20 частных. В декабре 1767 г. депутаты переехали в Санкт-Петербург, а 17 декабря следующего 1768 г. их работа была приостановлена и больше не возобновлялась.

Признав безрезультатность соборного законодательства, Екатерина перешла к собственной авторской разработке отдельных кодексов, что оказалось намного более эффективным способом. Ее реформы государственного управления приобрели необходимую системность и идеологическое единство. В этом она сильно походила на Петра Великого с его авторскими разработками регламентов, учреждений и должностей. Социальное же реформаторство Екатерины II имело беспрецедентный характер.