Бесплатный фрагмент - Истории с края земли

Охота

Было темно. Яркое освещение отдавалось центру города, на окраине же стояли тусклые фонари, создающие прерывистую цепочку света, которая не столько освещала, сколько разбавляла тьму тусклым светом. Крошечный парк длиной метров в пять освещали два фонаря на входе и выходе, по центру же расползлось кривое пятно темноты, в котором искрился нетронутый детьми снег. В нескольких десятках метров от парка возвышались мрачные башни многоэтажных домов, и редкие освещённые окна усиливали гнетущее чувство. Высокие сугробы снега заглушали звуки, и только лай бродячих собак напоминал, что здесь есть жизнь; чтобы выйти на улицу в одиннадцать вечера в тридцатиградусный мороз, должны быть очень веские причины.

В парке — в тёмном пятне — стояли двое, парень и девушка. Они были в чёрных горнолыжных костюмах, головы закрыты вязаными шапками, на ногах — высокие ботинки. У девушки был рюкзак за спиной, парень держал в руке орудие, напоминавшее крест, сваренный из тонких трубок. Примечательной была разница в росте: девушка была на две головы ниже парня, и чтобы что-то сказать, ей приходилось задирать голову.

Парень наклонился к ней и спросил:

— Слышишь?

Голос его звучал глухо из-за намотанного на лицо шарфа. Девушка помотала головой и медленно указала рукой на рюкзак. Парень кивнул. Так же медленно — мороз давал о себе знать — девушка сняла с плеч рюкзак, вынула термос и налила в крышку горячий кофе, от которого повалил пар. Парень положил на землю крест и взял крышку с кофе.

— Почему мы? — тихо спросил он. Одеревеневшее лицо не слушалось, и получилось больше похоже на: «П'чему м»?».

— Потому что никто, кроме нас. — Холод не пощадил спутницу, поэтому её ответ звучал как: «П'т'му што н’кто, кроме нас».

— Да не, — он очертил рукой полукруг. — Я в общем.

— А, это. Ну, потому что.

— Тоже мне исследовательница.

Девушка показала ему руку. Это должен был быть средний палец, но варежка закрывала собой неприличный жест. Она с силой растерла щеки, подвигала челюстью и сказала:

— Ты же сам знаешь.

Теперь её речь звучала нормально, но по-прежнему тихо. Казалось, сам воздух заглушал голоса и давил тишиной на уши, но им это было на руку. Нельзя спугнуть того, за кем охотишься.

— Я пожаловаться хотел, а ты…

— Ой, ну извини, что у меня нет такой блажи, как философствовать. Мне надо изучать.

— Да вот ты как раз и… как ты сказала? Короче, фигней страдаешь. Шею пробил — и всё.

— Вот у тебя решение всех проблем! Шею пробил!

— А что еще с ними делать?! Изучать? А нахрена?

— А зачем медведей изучают? Гепардов?

— Без понятия!

Раздражённые, они спорили и, сами того не замечая, повышали голос. Резкие звуки разрывали особо тонкую на краю земли ткань мироздания, и охота должна была сорваться, но кто-то — или что-то — выключило звук. Словно нечто большое, невидимое и злое залепило спорщикам рты, а потом отправилось дальше и зажало пасти лаявшим собакам, и стало так тихо, что тишина придавила их к земле. Медленно и осторожно парень вылил остатки кофе на снег и отдал пустую чашечку, затем наклонился ещё ниже и поднял крест. Спутница так же осторожно, стараясь не издать ни звука, закрутила термос, убрала его в рюкзак и вынула охотничий нож с широким лезвием. Они спрятались за сугробами и смотрели, как оно шло.

Чёрный худой силуэт высотой с два метра, с длинными руками и ногами и тонкими пальцами, лысой головой и круглыми, белесыми светящимися глазами без зрачков передвигался бесшумно, и определить его в полярной ночи можно было только по окружавшему его флеру безмолвия. Рядом с ним гасли электрические фонари, а когда оно уходило, загорались вновь, рядом с ним затихали все звуки: голоса, лай, шум ветра, хруст снега под ногами. Оно забирало признаки жизни, а в ответ давало тревогу, неопределённость и страх темноты. Оно было концентрированной темнотой. И оно шло к промерзшей насквозь паре.

Быстрым движением охотник достал из кармана деревянный свисток и свистнул изо всех сил. Высокий и чистый звук ударил как стрела, чудовище пошатнулось, но выстояло, схватившись рукой за дерево. Из глаз полился мертвенно-бледный свет, и охотники крепко зажмурились, потому что нельзя смотреть бездне в глаза. Но существо было так близко, что свет проходил сквозь закрытые веки, а лица обдало ледяным дыханием. И тогда охотник вонзил в него крест.

Несколько секунд ничего не происходило, но потом чудовище заревело и поднялась буря; ледяные иголочки кололи лицо, ветер прошивал насквозь, свист заглушал всё. На руку охотника капнуло что-то густое и горячее, но он не смел открыть глаза, иначе бы ослеп и сошёл с ума. Тепло чувствовалось сквозь толстую перчатку, и вскоре ручеёк нечеловеческой крови разделился натрое и поскользил по перчатке и от неё — вниз по снегу.

Буря шумела в полную силу ещё пару минут и затем резко стихла. Только когда воздух чуть потеплел, охотники открыли глаза. Чудовищный ветер сломал деревья и нагнал сугробы высотой в половину человеческого роста, но только на тёмном пятачке в парке, выходы же оставались чистыми, а само существо сжалось до размера пластикового пакета. Охотник обессиленно упал на колени и смотрел, как исследовательница собирает остатки в контейнер для еды. У нее было сорок две секунды, чтобы собрать остатки, засыпать их снегом и закрыть контейнер, а после этого — трое суток на то, чтобы исследовать останки существа. Лабораторией служила спальня, мерной посудой — старые чашки со сколами, а химикаты покупались в строительном магазине. Он не знал, зачем ей это, что можно узнать в такой «лаборатории», а главное — зачем. Но для неё это было важно, и поэтому она выходила с ним в дозор. В тридцатиградусный мороз, в ночь, и стояла по часу на одном месте, несмотря на выматывающую учёбу и личные проблемы. И это было лучшей наградой.

Реконструктор событий

Оля щипцами вынула из контейнера чёрный «пакет» и разложила на столе, помогая себе вилкой. Прикасаться к существу голыми руками было чревато галлюцинациями — это исследователи испытали на своей шкуре. Вообще всё, что удавалось узнать: про холод, время сбора, прикосновения и многое другое, узнавалось именно на себе. Движение вслепую — так она привыкла работать.

Старый письменный стол, доставшийся от деда-столяра, освещала настольная лампа, дававшая холодный голубоватый свет. Столешница усеяна щербинками и царапинами, прочерками ручек и пятнами чернил, круглыми следами от чашек кофе… Словом, этот стол видел многое. Сейчас на нем скальпелем разделывали существо, способное ментально уничтожать людей. Несколько кусочков исследовательница поместила в спиртовые растворы разной крепости. Ещё один подожгла спичкой — он быстро сгорел, оставив горстку пепла и запах хвои. Остатки положила в разные растворители. Оставался последний кусочек.

Часы показывали половину третьего ночи. Ночь — не лучшее время для научных изысканий, особенно после вечера на морозе, но Оля не щадила себя, помня, что каждый час на счету. Девушка взяла последний кусочек останков существа… и осознала, что взяла его голыми руками. Ужас ледяной стрелой пронзил тело, и она в панике отшвырнула клочок «целлофана». Брать останки твари голыми руками, особенно человеку впечатлительному, было строжайше запрещено. Но дело было сделано! Она схватила клочок щипцами, засунула его в контейнер с талой водой, а контейнер — в морозильную камеру, после чего помчалась в ванную мыть руки. На ладони появилось маленькое тёмное пятнышко, и Оля остервенело терла его мылом, а затем на всякий случай опрыскала санитайзером. Пятнышко исчезло. Успокоившись, исследовательница убралась на столе и легла спать.

Вот только из-за мыльной пены она не заметила, что пятнышко не смылось, а всосалось внутрь, под кожу.

***

Она проспала. Не помня, как, несколько раз переставляла будильник на более позднее время, пока не отключила вовсе. Когда она проснулась, был почти полдень. Серые светлые сумерки освещали маленькую комнату, в которой она провела детство и юность, и следы тех времён остались в интерьере: на полке среди книг сидел одноглазый плюшевый кот, к двери приклеен плакат с логотипом панк-рок группы, по стене протянуты тонкие верёвочки, а к ним на прищепках прикреплены фотографии, открытки, памятные записки, переданные украдкой на уроке под носом самой вредной училки, а над кроватью висел собственноручно сплетенный ловец снов. Словом, это был маленький уютный мир, из которого совсем не хотелось выбираться, а хотелось только нежиться под тёплым одеялом. К тому же у Оли разболелась голова, а в горле першило: ночная вылазка обернулась простудой. Решено было остаться дома, прогулять пары и посвятить день самолечению. Девушка встала и пошла на кухню кипятить чайник.

— Лиза?..

Девушка вздрогнула. Низкий мужской голос раздался совсем рядом. Она обернулась и никого не увидела. Наверное, послышалось, решила она. И почему Лиза? Её звали иначе.

— Лиза, — настойчиво повторил голос, — не делай этого.

Теперь стало страшно. Принять посторонний звук за короткое имя ещё можно, но услышать в шорохе целую фразу невозможно. Она вспомнила ночь и случайное прикосновение. Неужели это галлюцинации, о которых её предупреждали? И что теперь делать? Живое воображение тут же изобразило, как её заматывают в смирительную рубашку мрачные сильные санитары, как её слова пропускают мимо ушей — что взять с шизофренички! — и руки искалывают лекарствами. И всё, что останется, это целыми днями лежать, смотреть в трескающийся потолок с жёлтыми разводами, мыть полы за пачку сигарет или кулёк конфет и терпеть насмешки медсестёр…

От паники её отвлёк тот же голос.

— Одумайся, — встревоженно сказал он. — После этого ты не сможешь ничего изменить.

Затем исследовательница услышала тихий плач. Незнакомка всхлипывала и пыталась что-то сказать, но не могла.

— Лиза, — повторил голос. Теперь в нем послышались угрожающие ноты, — не делай этого.

Исследовательница услышала чьё-то дыхание, а затем — глухой стук о землю, звук одновременно чавкающий и хрустящий, словно что-то тяжёлое упало с большой высоты. Звук короткий и мерзкий, с каким падает желе. Она уже слышала такой звук, встречалась с ним в видео из даркнета. Звук самоубийства.

Она медленно осела на пол. В ушах раздавался гулкий быстрый стук сердца, руки тряслись от страха. Пусть она ничего не видела, звуков оказалось достаточно, чтобы понять, что произошло. Что это было — игрой воображения, кошмаром, порождённым мозгом? Легче от этого не становилось.

Сквозь старые доски веяло холодом, это и заставило встать с пола и добрести до кухни. Девушка щелкнула язычок электрического чайника, кинула пакетик чая в чашку и уставилась в окно. С высоты девятого этажа открывался вид на заснеженный двор, а вдали расстилался город, маленький островок жизни среди безмолвной спящей природы. Что двигало людьми, решившими век назад уйти из обжитых земель на Крайний Север, в эту обитель тьмы и холода? Динамичный человеческий дух, отказывающийся уступать. Те люди вторглись в земли, где им были не рады, вцепились в них зубами и перестроили под себя, а дети их детей молча несут невидимый дозор.

Оля заварила чай и вернулась в свою комнату, под одеяло. Жуткая галлюцинация не давала покоя, и она поспешно набрала сообщение напарнику. Ответ пришёл быстро.

«Жесть. А почему ты не брала эту фигню в перчатках?»

В глазах защекотало, и всё поплыло перед глазами. Она отложила смартфон, прижала колени к груди и заплакала. Почему не в перчатках… Потому! Потому что у неё закончились одноразовые, а она забыла купить новую пачку, потому что в ее вещах бардак, и она не нашла бы среди ночи обычные перчатки. Вот такая она хреновая исследовательница! Еще и больная на голову, кстати. С чего она вообще взяла, что может быть полезна…

Звякнуло уведомление. Девушка вытерла слезы и прочитала:

«Эй, ты там не загоняйся».

Она слабо улыбнулась. Гриша поддерживал ее грубовато и коряво, но отлично считывал её состояние даже через переписку. Как он сам любил повторять — если охотник использует интуицию только на охоте, то охотник из него так себе. Да и человек тоже.

«Не буду :)»

«К тебе приехать?»

«Да. Спасибо.»

«Жди».

Он пришёл под вечер, принеся с собой пакет со сладостями. С его приходом тёмная гулкая квартира ожила; на кухне грелся чайник, смартфон на столе проигрывал что-то неторопливое, всё наполнилось светом, тихим шумом и теплом. Оля неторопливо раскрывала упаковки с печеньем и шоколадки и тайно любовалась напарником, пританцовывавшим на маленькой кухне. Все им любовались, что уж греха таить, и любоваться было чем: белой кожей, сквозь которую проглядывали голубые вены, высокими скулами, вороньими растрёпанными волосами, длинными пальцами (сказывались уроки на пианино) и озорным блеском тёмных глаз. Сам Гриша отлично знал, какую реакцию вызывает у девушек, и тёмное пятнышко на шее красноречиво говорило об этом.

— Знаешь, что? — сказал он, садясь напротив с чашкой чая, — я думаю, это у тебя не галлюцинации были.

— А что тогда?

— Я пока к тебе ехал, погуглил, — он достал смартфон из кармана джинсов, — в общем, у нас девчонка покончила с собой, упав с крыши. И звали её Елизавета.

Он положил телефон на стол, и Оля прочла короткую статью:

«26 марта 2017 года рядом с домом 42 по улице Ленина было обнаружено тело тринадцатилетней девочки. Согласно предварительной версии, она сбросилась с крыши девятиэтажного дома. Тело обнаружил дворник, убиравший утром придомовую территорию, он же вызвал полицию. Ведётся следствие, предварительная версия — самоубийство».

— Есть ещё несколько статей, но там ничего нового. Просто решили, что это суицид и закрыли дело.

Оля молча кивнула и взяла свою чашку в руки, чтобы согреться.

— Как думаешь, существо могло довести её до… до этого?

— Как нефиг делать. Сама знаешь.

— Я слышала мужской голос. Мне показалось, он ей угрожал. Может, это он её довёл?

— Может. Только не забывай, от кого ты услышала голос. Ты прости меня за цинизм, но довести до самоубийства — дело долгое, тут нужно что-то, — он неопределённо взмахнул рукой, — что стало бы… катализатором. Понимаешь?

— Неведомая тварь? — мрачно спросила она.

— Именно. Сами они ничего сделать не могут, зато чуют тех, к кому можно присосаться. Ну, ты сама знаешь.

— Да… — она отвела взгляд, — знаю. Просто… почему мы не можем на это повлиять? Я знаю, что этой девочке угрожали, может, её довели до этого. И… и я ничего не могу сделать.

— Почему не можешь? Можешь. Как минимум, ты можешь сделать так, чтобы к таким девочкам не подсасывались инфернальные твари, которые пьют из них соки. Да ты титан! — он рассмеялся и прикоснулся к её запястью. — К тому же, — добавил он уже серьёзно, — ты их изучаешь. Пускай даже для себя и нигде о таком не напишешь, но это тоже важно.

— Для кого?

— Меня. Раньше я просто оставлял их тела, но когда ты узнала про галлюцинации, я стал их выбрасывать. Ну, если ты не забирала себе для опытов.

Оля обхватила его руку. Охотник прав, и это не пустые слова утешения ради утешения. Она действительно чертовски много может, главное — почаще напоминать.

***

Грише многое досталось от родственников: отвращение к алкоголю от отца-алкоголика, неприязнь к религии от религиозной бабки, ненависть к плацкартным поездам от тётки, живущей на другом конце необъятной родины, нелюбовь к ярким вещам от двоюродного брата, щеголявшем в толстовке со Спанч Бобом и многое другое. Но среди этих «не» было и приятное наследство: любовь к ручному труду, доставшаяся от деда. Ему принадлежал гараж, переделанный под мастерскую, где он творил странные штуки и охотно пускал внука. Григорий же относился к мастерской и уважением и трепетом, и всегда убирал рабочее место за собой и раскладывал вещи по местам, что сильно контрастировало с его комнатой в съемной квартире, которую он снимал с одногруппниками. Те авгиевы конюшни мог расчистить не каждый, и иногда он пользовался болезненной склонностью подруги всё упорядочивать. Подумав об этом, он усмехнулся и мельком взглянул на Олю. Миниатюрная блондинка с короткой стрижкой сидела у радиатора и грела руки. Руки у неё были страшные: красные, шелушащиеся, сухие, с трещинками. То были последствия постоянного мытья рук и использования спиртовых санитайзеров. Обращаться за помощью она отказывалась наотрез, начитавшись жутких историй о том, как пациентов психбольниц пичкают лекарствами до состояния «овоща» или заставляют выполнять тяжелую грязную работу. То, что её не положат в больницу, она не воспринимала и продолжала говорить о зверствах. Больше он к этой теме не возвращался. Иногда и себе не знаешь, как помочь, а лезть с советами к другому… Да ну. Чужая душа — потёмки.

— А что ты сегодня будешь делать? — спросила Оля, смахивая с глаз длинную чёлку. Когда у неё выдавались свободные дни, она приходила в деревянный гараж и смотрела, как охотник работает. Было в этом что-то умиротворяющее — наблюдать за тем, как работает другой человек.

— Новое оружие.

— И что же это будет?

— Пока не уверен. Что-то, что будет убивать быстрее.

— Более острое?

— Более… разрушающее. Как взрыв, — он развёл руки в стороны, показывая разлёт воображаемых осколков. Постоял немного, обдумывая осенившую идею, и схватился за бумагу и карандаш.

Вскоре появился набросок будущего оружия. Поршень, из которого выходили спиралевидные лезвия; при нажатии на поршень лезвия раскрывались в разные стороны, напоминая зонтик, и четыре заточенные спирали расходились внутри тела.

— Ну как? — довольно спросил он, показывая рисунок. У Гриши был талант художника: даже простой набросок на пожелтевшей от времени бумаге выглядел эстетично, но сколько бы Оля не говорила ему, парень каждый раз отмахивался. Художник — это несерьёзно, хобби, мелкий заработок; вот юрист — это уважаемо и почётно.

— Не знаю. Эта вещь будет сделана, чтобы убивать. Разве это хорошо?

— Оль, — в голосе скользнуло напряжение, — знаешь, как отличают позёров от тех, кто реально решил покончить с собой? Они режут руки вдоль. Как у тебя были порезаны руки? Напомни, а то что-то подзабыл.

Такой эпизод действительно был. Она подумывала о том, чтобы покончить с навязчивыми мыслями кардинально и примеривалась, нанося порезы. Вначале неглубокие, так, лёгкие царапины, потом всё глубже и глубже… Была глубокая ночь, свет шёл только от монитора, на котором был открыт вордовский документ — будущий реферат, состоявший пока что из титульного листа. В руке она держала ножик для вскрытия конвертов, купленный на какой-то барахолке, красивый и бесполезный до этого момента. Нежная кожа запястий ныла и отзывалась болью на каждое прикосновение, и девушка тыкала руку, раздумывая — а стоит ли? Липковатое от крови лезвие пахло металлом, в голове была пустота, а курсор однообразным миганием отсчитывал секунды. Стоит или не стоит? Разум подсказывал, что нет, но это были словно не её мысли, а чьи-то чужие, принесённые постами из интернета. Её собственных мыслей не было, голову забил грязновато-серый туман вперемешку с ватой, через который все слова доносились приглушённо, и окружающий мир казался размытым и зыбким. А ещё была усталость. Усталость от мира, от себя, от проблем, от собственной болезни, от замечаний о том, что девушке не пристало иметь такие уродливые руки, о том, что учиться на дизайнера — плохая идея, и надо было идти на экономиста, о том, что в восемнадцать лет быть без парня — стрёмно, и далее, и далее… Она откинулась на спинку стула, тяжело вздохнула и перевела взгляд с израненной руки на окно.

Тогда-то она и увидела впервые жуткую тварь. Существо пялилось огромными белёсыми глазищами, закрывая плоской мордой стекло, из чёрного рта, шедшего от края до края морды, выглядывали треугольные зубы, само оно лапами вцепилось в оконные рамы. Оля закричала, но не услышала голос; тишина ватой облепила комнату, и слышны были только стук сердца и шум крови в ушах. Она в панике отшвырнула ножичек и попыталась спрятаться, вжавшись в щель между шкафом и кроватью. Руки дрожали, в горле пересохло, в глазах резало, а израненная рука вдруг взорвалась болью, и из ранки кровь потекла ручейком. Страх вцепился в девушку острыми лезвиями, и хотя инстинкты орали, что надо бежать, она не могла заставить себя и шевельнуться.

А затем началась буря. Существо дернулось и отошло от окна, словно кто-то отвлек его от жертвы, и снег залепил стекло. Ощущение лезвий исчезло, и Оля кинулась к аптечке, спрятанной под одеждой в шкафу. Дрожащей рукой она кое-как перемотала рану и подошла к окну. Было тихо, но, прислушавшись, она различила гудение холодильника и потрескивание старого динамика компьютера. Это была не та ватная тишина, забившая уши, но обычная тишина квартиры, в которой спят, а значит, наваждение исчезло. Помедлив, она открыла окно — из-за слоя снега оно поддалось с трудом, и посмотрела вниз. На белом снегу выделялся силуэт одетого в черное человека. Человек поднял голову, приветственно махнул рукой и показал жестами «спускайся ко мне». Оля обычно не заговаривала с незнакомцами и не заводила сомнительных знакомств, но тот вечер нельзя было назвать обычным, и она быстро оделась и выскользнула из квартиры. Так в её жизни появился охотник на сверхъестественных тварей.

— Ты когда-нибудь теряла близкого? — спросил Гриша.