Бесплатный фрагмент - Испытание жизнью

Глава первая.
Щербаки

С ощущением чистоты и бодрости во всём теле после купания в холодной днепровской воде Лена поднималась по еле заметной тропке вверх по косогору к хутору. Она испытывала приятные чувства от ласкового прикосновения травинок к босым ногам и от тепла, исходящего от прогретой солнцем земли.

С середины косогора и выше справа и слева от тропы, словно коврами покрыв землю, разрослась земляника. Песчаная почва и солнечная сторона создавали идеальные условия для роста и созревания ягод, которые из–за большого их количества окрасили склон в розовый цвет. Они словно манили девочку к себе, и она то и дело останавливалась и, собрав ягоды в ладонь, опрокидывала их в рот, наслаждаясь неповторимым ароматом и вкусом.

Радостные ожидания вечера наполняли душу Лены: во — первых, репетиция в драматическом кружке новой пьесы и во — вторых, ещё одна встреча с Павлом Аносовым, вожаком комсомольской ячейки, к которому она испытывала большую симпатию. Он сплотил вокруг себя большую группу подростков и, подготовив «агитки», они ездили по окрестным деревням повышать политический уровень ряда несознательных крестьян.

---

Елена была совсем рядом с хуторским двором, огороженным тесовым забором, когда из открывшейся калитки вышел отец, неся под мышкой тюк ситца, а за ним и мать, которая пыталась вырвать у него материю. Она ухватилась за край ситца и тянула, надеясь остановить мужа.

Поняв, что у отца очередной запой, Лена поспешила навстречу:

— Пап, мам, вы куда собрались? Уж скоро вечерить. Пап, давай я помогу тебе, ведь неудобно.

— Доча?!. Доча, любимая моя доча. Ты ж у меня самая умная и самая красивая. Помоги, помоги отцу.

— Куды направились? Я могу с вами пойти?

— Доча, ну что это такое «куды»? Ты не должна говорить, подражая этим деревенским неучам. В тебе может дворянская кровь течёт. А, что? — повернул он голову к жене, — Народ зря болтать не будет. Ты должна быть образованной, воспитанной и культурной, и вообще…

— Я поняла. И, куда вы с матушкой направляетесь?

— Так, в лавку, доча, в лавку. Дорогая моя жёнушка, твоя мать, видишь ли, деньги спрятала, так, я вот решил обменять это, — отец потряс ситцем, — на рюмочку, другую.

— Зазря идёте. Я с речки. Видела лавочника со всем семейством на броду. Днепр переходили. Разряженные такие. В сторону «Болушева» пошли. Может в гости к кому. Свадьба может или ещё, какой праздник. Зазря пройдётесь.

— Да? Через Днепр? Вброд? Видела? Жаль… Спасибо, Доча. Умница, доча, умница.

— Какой красивый ситец! Вот бы нам такой. На занавески, в наш драмкружок, сцену отгородить.

— Доча, в театре нет занавесок. В театре занавес. Я обязательно должен вас всех свозить в настоящий московский театр. Огни, музыка, красиво одетые люди на сцене и в зале. А, само представление!.. Зимой обязательно отправимся. Бери, доча, для тебя, для твоего театра ничего не жаль, ничего.

Щербаков свернул с дороги и, подойдя к ближайшей копне, рухнул на мягкую постель из свежескошенного сена и уснул.

— Лена, ты придумала про лавочника, да?

— Нет. Не придумала.

— Лена!? — мать строго испытующе посмотрела на дочь.

Щёки Лены порозовели. Она слегка наклонила голову и еле заметно кивнула.

— Нехорошо обманывать родителей. Всех нехорошо, а родителей особенно грешно, — и мать несколько раз перекрестилась.

— Я больше не буду.

— Ну и хорошо, ну и хорошо. Ты иди, я побуду с ним, пока ни проспится, а ты иди. Иди домой.

— У меня сегодня занятия в драмкружке. Можно я сегодня припозднюсь? У нас главная репетиция. Это отнести положить на место?

— Да, что уж там. Раз батька сказал — бери, а то запилит потом меня. Он хоть какой пьяный, а всё помнит. Бери, чего уж.

Елена, обхватив двумя руками тюк ситца, быстро зашагала в сторону деревни Нестеровка.

Александра села рядом с мужем, упёршись локтями в колени, обхватив голову руками. Была ли она расстроена или недовольна происходящим? Нет, она воспринимала всё происходящие, как что-то неотвратимое, данное ей судьбой. То, что происходит в последнее время с её мужем Дмитрием Ефимовичем Щербаковым, его срывы и запои, иногда долгие, вызывают у неё только жалость к нему. Она прощает ему это, видя, как он страдает от произвола властей, от постоянных ревизий в потребительском кооперативе и от судебных разбирательств по ложным обвинениям. Она не пытается уговаривать его оставить руководство кооперативом и заняться своим хозяйством. Нет, она даже не намекает ему об этом, понимая, скорее чувствуя, что для него значит кооператив, в создании которого он принимал самое непосредственное участие. Напротив, Александра старается по возможности освободить его от домашних дел и хлопот по хозяйству.

Безграмотная деревенская баба и он образованный и воспитанный мужчина, казалось бы совсем несовместимые характерами и разные по происхождению, прожили столько лет в согласии.

У Александры изначально не было к Дмитрию влечения. На первый взгляд он не очень приглянулся Александре, — «Росту невысокага, немнога толстават, и говорить какие-та заумные слава. Не понятно и немнога страшно, как всё-таки с нём можить усё сложитца». Но благодаря его чувствам к ней, верности и заботе о ней и детях, в ответ возникли уважение и преданность мужу, что создало крепкую и дружную семью.

Были, конечно, и тяжёлые дни. «Испанка» убрала из жизни сына Власа, умерла при родах старшая дочь Варвара, Александра похоронила мать и одного из братьев.

«Я благодарна тебе Митя за все прожитые с тобой годы, хотя в постоянном труде и заботах, но по-своему счастливые. Я не в обиде на тебя. Я не слышала ни одного оскорбительного слова в мою сторону, ни разу ты не поднял на меня руку. С тобой мне не пришлось испытывать то, что испытывает и терпит от мужей большинство женщин — крестьянок. Спасибо тебе Митя. Проснёшься, пойдём в наш дом, я накормлю тебя и уложу в постель. Всё прощу, лишь бы был ты жив и здоров». — С этими мыслями она взглянула на спящего мужа. Увидев, как облепили его лоб комары, аккуратно смахнула их и стала отгонять надоедливых насекомых рукой.

— Господи, спаси, сохрани и помилуй рабов твоих, — Александра повернулась в направлении церкви и стала креститься, читая молитву.

Глава вторая.
Драмкружок

Занятия драматического кружка проходили в коридоре школы, в бывшей помещичьей усадьбе. В глухом его конце был собран помост, что-то вроде сцены, на котором и показывали своё театральное искусство члены кружка.

Девчата запрыгали от радости, увидев столько материи, а ребята щупали и с деловым видом хвалили:

— Хорош ситчик.

— Крепкий.

— Хорош. ничего не скажешь.

— Какой красивый, — вторили девчата,

— Вот занавески будут, просто сказочные.

— Не занавески, а занавес, — поправила их Лена, вспомнив слова отца.

— Правильно. В нашем театре тоже будет занавес, — начальственным голосом произнёс Павел Аносов.

— Репетиция отменяется. Вам девчата поручение, беритесь за шитво, а ребята натянут верёвки. Я покажу, как сделать, что б за верёвки тянуть и раскрывать занавес.

— Ужасть — скольки материи. Нам можить и на сарафаны для выступлення хватить.

— Маша, в какой школе тебя учили, и в какой книге ты видела, что б так писали, как ты говоришь? У нас в кружке не должно быть такой речи. Мы должны быть людьми образованными. Представь себе: ты, Маша, выходишь на сцену играть роль образованной девушки или французской революционерки… Да, да, Маша, могут быть и такие роли… и вдруг зрители слышат: «ужасть», «скольки», «можить», «выступлення» и прочее, вроде «нямнога», и что будет? Ты играешь трагическую роль, а зрители хохочут. Того кто будить… — девчата хихикнули, — Будет, — поправился Павел, краснея, — Будет так говорить, исключу из кружка, — и Аносов пригрозил девушке указательным пальцем.

— Конечно, хватит, — подчёркнуто чётко выговаривая каждую букву, заявила Оля Гаврилова, — Можить дажа и на рубахи ребятам. Будем усе, как артисты у адинаковом.

— Оль, ну для кого я только сейчас говорил, а ты опять: «У адинаковом».

— Паш, ну, нет вазможности так у раз перевчиться. У школе сколь лет грамате учуть?

— Генеральная репетиция в следующую среду. Кто не будет «первучиваться» ролей не получит, — объявил Павел, глядя в свою тетрадь. И, скорее делая вид, чем это было в действительности, обвёл всех строгим взглядом, — Смотрите у меня!…

Молодёжь гурьбой высыпала на крыльцо школы, сопровождаемая недовольным ворчанием школьного сторожа деда Архипа.

До перекрёстка шли вместе, горячо обсуждая, каким настоящим будет их театр, в занавесях и декорациях, несколько керосиновых ламп осветят сцену, а они в новых театральных костюмах.

— Всё хорошо, но без музыки театр — не театр. — Павел задумался. — Вот что. Задание всем: ищем гармонистов, гитаристов, балалаечников ну и…

— А, у меня дядька, ужасть как здорово, на ложках играить. — встряла Маша.

— На ложках, верно, ты здорово играешь? Во какие щёчки наела! — пошутил один из парней и ткнул пальцем Маше в щёку.

— Щёки как щёки, — совсем не обиделась Маша, — Многим даже очень нравютца.

— Ложки не подходят, если только, как отдельным номером пропустить, — заключил Павел и добавил, — В антракте или на концерте. Подумаем…

Быстро стемнело, и только на западе оставался светлый кусочек неба.

Как только дорога зашла в перелесок из зарослей ольхи и ракит, подростки как-то сразу стихли, а затем, когда дорога стала еле видна и совсем умолкли.

Все вздрогнули от неожиданности, когда одна из девчат решилась нарушить тишину:

— Вы знаете, к нам в Глушково провели по столбам провода, прямо в правление, и теперь из сельсовета можно будет позвонить в Холм, а может даже в Москву.

— Тоже мне новость. Столбы уж месяц, как стоять, — вступила в разговор Маша.

— Ну, держись теперь председатель. Замучат звонками из района, — Коля Хорьков споткнулся о торчащий из земли корень, и смачно выругавшись, продолжил, — Замучат командами да указаниями, задёргають кароча.

— Усё равно, это так итяресно по проводам говорить, ужасть как интяресно. Ишшо скажу, что можно послушать как разговоры по проводам бягуть. Когда мы с батькой-то шли у Холм, он мне подсказал, шоб я приложила ухо к столбу. И взаправду… Прислонила ухо, а там музыку играють, как песню, тольки не понять какую. Я таперича, как иду мимо столба, обняму его крепко — крепко, приложу ухо к няму и слушаю. Как же интяресно…

— Ня столб, ты Нюрка, наверно обнимашь, а Мишку Стряшнова. Видел я, как ты на танцах в клубе на «День революции» прижмалась к няму, а ён тебе на ушко чтой-то шептал.

— Ты, чо, Коленька, ни влюбился ли в мяня. Рявнуешь?

— А, можа и так.

Если бы появилась луна, то даже при её свете, можно было бы увидеть, как покраснели щёки Николая.

— Знаш чо, Колька, не бряши. Это он меня прижимал. Танцевать ня вмеить, только прижимать и можить.

У перекрёстка Лена остановилась:

— Прощевайте. Вам налево, мне направо.

— Пойдём с нами. Тямно. Страшно одной-то.

— Не. Больно крюк большой делать придётся.

— Я с тобой пойду. Мне до «Гришкова» всё равно, как идти, что слева, что справа, — произнёс Павел, словно оправдываясь.

— И я с вами, — заявил Николай, — Втроём веселее.

— Ты лучше девчат весели, а мы уж, как-нибудь, без тебя дойдём, — и Лена натянула козырёк кепки ему на глаза.

Лена и Павел шли молча. Некоторое время ещё был слышен говор и смех, затем всё стихло.

Всеобъемлющая ночная тишина словно обволокла их. Ни малейшего дуновения ветерка, ни стрёкота кузнечиков, ни пения птиц, ни треска сучьев. Ощущение такое, будь-то у них наступила полная глухота.

Луна ещё не взошла, и только звёзды на небе да светлячки по двум сторонам еле заметной в темноте дороги мерцающими огоньками рассыпались в пространстве.

— Лен, погоди минутку, — и Павел словно растворился в темноте.

Ждать пришлось не долго. Он появился перед Леной, держа в руке веточку, которая была усыпана огоньками светлячков. Когда он опустил веточку пониже, то дорога перед ними осветилась этим своеобразным факелом.

Когда до хутора оставалось не больше сотни метров, Лена попросила Павла дальше не идти:

— Не дай бог меня увидят с парнем в такое время.

На самом деле, она просто не хотела, чтобы он увидел спящего в копне отца.

— До воскресенья, — и Павел протянул ей веточку с огоньками.

— Я отпущу их на волю, пущай живуть, — и Лена аккуратно положила веточку в траву, — До воскресенья.

Елена подошла к копне, где вечером оставила родителей, но никого не застала. «Видно батька промёрз и быстро проспался» — это была хорошая примета, — « Значит, завтра в доме будет мирно и спокойно».

Глава третья.
Подарок

В районном центре, в городе Холм — Жирковский, ежегодно в июне проходила ярмарка. На ярмарку съезжались продавцы и покупатели не только из деревень района, но и из других районов Смоленской области и не только Смоленской.

Основные торги проходили на большой поляне перед бывшей усадьбой помещика. Во время ярмарки все улицы и переулки были заставлены подводами и упряжками.

Петру Сергеевичу Сергееву с трудом удалось втиснуть свою упряжку на свободное место между двумя домами. Разнуздав коня, повесив ему на морду торбу с овсом, и, набросив вожжи на ближайший тын, он и его сын Захар стали пробираться между подводами к месту основной торговли, по пути не забывая прицениваться к товарам.

Чего только не было на ярмарке. Всё, что производилось крестьянами и ремесленниками, артелями и кооперативами, появившимися уже колхозами, можно было здесь найти. Конечно, ассортимент товаров был не настолько разнообразен, как до первой мировой войны или во времена Нэпа, но тоже впечатлял.

Главной целью Петра были кони, поэтому он с сыном всё ближе и ближе продвигался в сторону загона для лошадей, выставленных на продажу. Конезаводчики поочерёдно водили по кругу своих питомцев, демонстрируя все их достоинства.

— Пётр Сергеевич, рад тебя видеть в добром здравии! — заметив, поприветствовал его опрятно одетый коренастый мужчина с аккуратно подстриженной бородой и усами. Подойдя, обнял.

— Я тоже очень рад повидать тебя, Дмитрий Ефимович. Хорошего человека встретить — к удачной покупке.

— А, это кто рядом? Сын? Как звать — величать тебя парень?

— Захар.

— Захар Петрович, значит. Совсем взрослый. На девчат, поди, заглядываешься? Интересуетесь конями, Пётр Сергеевич, или так приглядеть что? Я, Пётр Сергеевич люблю коней и готов с удовольствием купить понравившегося мне коня, но из-за нецелесообразности такой покупки не делаю этого. Хожу и любуюсь прекрасными этими животными.

— Мы пришли, правду сказать, и посмотреть, но основная наша цель — купить. Захару исполнилось восемнадцать, это мой старший сын. Я хочу сделать ему подарок, а лучшего подарка для крестьянина, чем хороший конь, нет.

— Я не знаю, Пётр Сергеевич, по средствам ли это вам будет? Приглядел тут кобылку, трёхлетку, орловской породы, кстати призёр бегов, что проходили в Смоленске. Пойду к продавцу, попрошу, что бы вывел её. Замечательная кобылка.

Через некоторое время он вернулся, а на средину загона вывели красавицу лошадь. Рысачка сразу привлекла к себе внимание, стоящих у загона людей.

— Для телеги эта лошадка не годится, что верно, то верно, можно конечно и грузы возить, но не для этого она предназначена. Запряги её в лёгкую пролётку или коляску, она всем лошадкам фору даст, какие есть в округе, погонять не надо. Идёт рысью хоть двадцать вёрст, а уж если припугнуть кнутом, то летит как птица, и ход плавный, словно в лодке плывёшь. Сам бы купил, Пётр Сергеевич, если бы не было у меня уже пары отличных коней для упряжки.

Торговались не долго. Продавец сбросил значительную сумму, и сделка состоялась.

Когда Сергеев расплатился, конезаводчик вывел лошадь из загона и передал в руки Захару поводья.

— Запоминай: зовут её Ночка. Держи документ. Сохраняй. Это всё ж «чистокровка». В пакете листочек с рекомендациями, желательно выполнять, что б лошадь не потеряла форму. С этим документом ты полноправно можешь принимать участие в бегах и даже зарабатывать деньги.

У Захара сердце готово было выпрыгнуть из груди. О таком подарке и не мечталось.

— Что эта за лошадь, Захар, поймёшь, когда проедешь в седле. — Дмитрий Щербаков ласково погладил грудь лошади, — Ты возлюбишь эту породу. Сидишь на ней, и будто кто-то несёт тебя на руках. Но главное, не поспорю, достоинство её ходить в лёгкой упряжке. Не пожалеете, что приобрели такую красавицу. По — хорошему завидую. Сам бы купил, да деньжат маловато, — и он подмигнул Петру Сергеевичу.

— У меня имеются другие рысаки, дешевле и не плохие, могу вам порекомендовать, тоже орловской породы. С удовольствием пригоню нескольких прямо к Вашей усадьбе, на выбор, — тут же предложил продавец, услышав слова Щербакова.

— Спасибо, но такой, я думаю, больше нет.

— Да, Вы, правы. Такой нет.

— А не пойти ли нам, Пётр Сергеевич, куда нито, посидеть. Покупочку вашу обмыть, да побеседовать за рюмочкой о делах, о жизни. Как ты на это смотришь?

— Я не против выпивки, только Захару рановато в рюмочку заглядывать. Сделаем так. Я помогу ему выбраться из города через всё это столпотворение. Тогда можно и по рюмочке.

— Значиться так. Выбирать особо не приходится. Предлагаю посетить нашу кооперативную закусочную. Заведение — ни весть, какое, но там меня знают и уважают и обслужат в лучшем виде. Жду тебя там, это рядом с почтой, ты знаешь где. Смотри вывеску. Жду.

Выехать из центра города на коляске оказалось ни так-то просто. Потеряв уйму времени, и наконец, выбравшись за город, Пётр привязал купленную лошадь позади коляски.

— Ты, Захар, не гони. Не дай бог взбрыкивать начнёт да, повредится. Не спеши. Поставишь в стойло, где наш Гнедой стоял, только сначала прибери там. Знаешь, что надо делать. Мамке скажи, задержался, мол, по делу, решить кой — какие вопросы с председателем правления Потребительского кооператива.

— Ладно, скажу, только ты, батя, много не пей.

— Ты мне ещё будешь указывать. Мало мне твоей мамки. Всё, трогай.

Пётр постоял немного, глядя в след уезжающему сыну, и отправился по направлению к почте.

Захар не погонял и не правил, конь сам хорошо знал дорогу домой. Он уселся боком, свесив ноги с коляски так, чтобы видеть свой подарок. Оглядываясь назад, смотрел на Ночку, и душа его наполнялась радостью. Представлял, как будет деревенская молодёжь завидовать ему, когда он проедет по деревне верхом на Ночке, как будут заглядываться на него девчата. Он достал из пакета инструкцию и несколько раз прочитал её, чтобы запомнить каждое слово. Всю дорогу Захара тревожили сомнения, — «Пройдёт ли Ночка через ворота в скотник, они такие низкие. Что тогда делать? Придётся дожидаться отца».

Захар раскрыл притворы и подвёл лошадь. Ворота действительно оказались для Ночки малы по высоте. Пока Захар расстроившись соображал, как увеличить высоту ворот, Ночка, пригнув голову и присев к земле, прошла внутрь, точно так, как это делаю собаки и кошки, пролезая в окошечко внизу двери. «Видать, часто приходилось ей проделывать это», — заключил для себя Захар. Он поставил Ночку в стойло, которое заранее ещё вчера почистил и застелил соломой. Перекрыл стойло жердью, приспособленной для этого. и долго ещё стоял и смотрел на лошадь пока ни стемнело. Подсыпал в кормушку овса. Положил перед Ночкой охапку свежескошенного клевера, и долго ещё смотрел на неё, не желая расставаться.

Глава четвёртая.
Кулаки

Закусочная располагалась в одном из помещений торгово-закупочной базы кооператива.

В достаточно просторном помещении свободно разместились несколько деревянных столов и табуреток по четыре у каждого стола, выкрашенных в вишнёвый цвет. Закрывая вход на кухню и в подсобные помещения, был установлен длинный и широкий прилавок такого же вишнёвого цвета. Занавесок на окнах и скатертей на столах не было.

За прилавком стоял продавец–кассир, принимающий оплату и громко выкрикивающий содержание заказа посетителя, чтобы слышали на кухне. Он же разливал водку по гранёным стаканам и выдавал уже готовые закуски, которыми были уставлены все свободные места на прилавке. При отсутствии очередного посетителя, он сидел со скучающим видом, отгоняя полотенцем мух от закусок.

Повар или его помощница повариха выносили в зал готовые блюда и, обращаясь к посетителям, если их было несколько, выясняли, кому эти блюда предназначались. Ставили их на нужный стол и после слов «Кушайте на здоровье» удалялись.

По залу ходила «посудомойка», собирая грязную посуду на большой поднос и попутно протирая столы сначала влажной и не очень чистой тряпкой, а затем сухой, но уже чистой.

Когда Петр Сергеев вошёл в столовую, Дмитрий Щербаков сидел за столом у окна. Перед ним стояла начатая бутылка водки и гранёный стакан. Рядом на тарелочке лежал откушенный с одной стороны солёный огурец.

— Я, уж, думал, ты, не придёшь. Решил немножко согреть душу.

— Прости, Дмитрий Ефимович. Прости, бога ради, за опоздание. Улицы так забиты подводами, еле выбрались из города.

— Это обычное дело. Часочка через три, как начнут сворачивать торги, так всех как водой смоет из города. Обычное дело. Садись. Сейчас заведующий придёт, это по-новому так приказчика называем, закажем что надо.

Заведующий подошёл быстрым шагом и замер у стола в ожидании.

— Знаешь что, Семён Степанович, убери-ка от стола лишние табуретки, чтоб не подсел какой-нибудь назойливый посетитель. Да, принеси нам поесть чего-нибудь, из того, что у тебя имеется.

— Для Вас с гостем, Дмитрий Ефимович, приготовим тушёную картошку с кроликом и солянку с куриными потрошками. Вам кушанья понравятся. Пока еда будет готовиться, принесу закусочку к водочке: холодец, солёные грибочки, сыр наш холмовской, лучок зелёный, чтоб время скоротать.

— Ты ещё вот что, Семён Степанович, поставь-ка вместо стаканов рюмки, в магазине возьми, скажи, я велел.

Не успели посетители обмолвиться несколькими словами, как вернулся заведующий в сопровождении повара. Семён Степанович расстелил перед клиентами холщёвые салфетки и положил на каждую вилку и нож. Достал из кармана фартука две рюмки и два бокала,

— Это для квасу. Всё, что нашёл.

Повар выставил на стол тарелки с закусками и в маленьких глиняных горшочках соль, горчицу и хрен. Убрал со стола бутылку и поставил нераспечатанную.

— Это из погреба, холодненькая, — уточнил заведующий, — Кушайте. Пойду, потороплю на кухне и послежу, что бы всё было, как надо…

— Как тебе, Пётр Сергеевич, наш деревенский пункт питания. Понимаю до столичных ресторанов далеко. Ты, я знаю, зиму в столице работаешь, в артели, наверняка бывал в столичных ресторанах. Бывал?

— Бывал раз несколько. В Москве всякое можно встретить. Есть хорошие рестораны, есть плохие, в основном у вокзалов, есть дешёвые, есть такие дорогие, что не подступиться нашему брату. Не любитель я ресторанов, мне здесь как-то привычней. Чувствую себя как дома.

— Ну, и ладушки. Давай по первой.

После нескольких рюмок разговор за столом оживился. Говорили о будущем урожае, о семье, о создаваемых колхозах и конечно о власти в стране.

— Скажи мне, Пётр Сергеевич, неужели эта власть не ведает, что творит? Крестьян, тружеников, создателей всего, что у них на столах, решили извести, в прямом смысле этого слова. Видите ли, в крестьянстве источник возрождения капитализма.

— Согласен, Дмитрий Ефимович, что–то не так в политике. Взять кулака. Какой кулак враг народу и государству. Кулаки в большинстве своём никакие ни эксплататоры, а умные и грамотные земледельцы. Встречаются, конечно, мироеды, но замечу, не только среди кулаков. Скольких партийных руководителей осудили за последнее время! О том нам известно из газет.

— Хороший или плохой в любом случае кулак — враг и подлежит физическому уничтожению, а у кого не находят антигосударственных действий высылают в Сибирь на голодную смерть, высаживая из вагонов посреди тайги, — Щербаков пошарил взглядом по столу, — Что на столе главное? Хлеб всему голова! Эй, товарищ кассир, — он сделал ударение на слове товарищ, — Попроси кого, чтоб нам хлеба принесли, — и произнёс уже не так громко в сторону Петра,

— Тоже партийный, а тащит из кооператива домой всё, что плохо лежит. Да и посетителей обманывает, особо подвыпивших мужичков. Ругнулся бы да не так воспитан.

— Увольте, и дело с концом.

— Да, в том-то и дело, что не могу. Родственничек это исполкомовский. Уволю — сожрут с потрохами.

— Степаныч! Хлеб просють! — прокричал кассир в сторону кухни.

Заведующий вышел, держа в одной руке тарелку, на которой возвышалась стопка блинов, а в другой глиняный кувшин.

— Хлеба, к сожалению, нет, Дмитрий Ефимович. Не подвезли ещё. Видимо, из-за ярмарки. Я послал человека к себе домой. Жена вкусный хлеб печёть, так что к горячему хлеб будет. Пока предлагаю блинков гречневых и кваску бруснишного.

— Ставь свои блины гречные, раз такое дело.

— О чём это я? — продолжил Щербаков после ухода заведующего, — Да, вот о чём. Меня ведь тоже под раскулачивание подвели, да не вышло у них. Я такую хитрость сотворил, переженил своих старших сынов, а те подали на раздел. Вместо одного кулацкого хозяйства стало, а ж, три середняцких. Не подкопаешься. Тебе, Пётр Сергеевич, советую оженить своего, да разделиться. Невесту ему найдём, хотя бы… Моей Ленке весной шестнадцать лет исполняется, чем ни невеста. Отдам в жёны, нечего подолом трясти. Что молчишь, Пётр Сергеевич?

— Слушаю, да обдумываю слова твои. Полностью с тобой согласный. Меня тож не раз пытались раскулачить, а я им справку из государственных финансовых органов о зарплате, заработанной честно на государственных подрядах в Москве. А, насчёт женитьбы… Что, мысль хорошая, да только мнение детей то ж важно для создания дружной семьи.

— Поговорю с дочкой. Думаю смогу убедить, а твоему Захару Ленка приглянётся. Она девка справная, к работе привычная, к тому ж и поёт, и пляшет.

— Мой на гармошке хорошо играет. С десяти лет пиликает.

— Есть повод на посиделки походить, где молодёжь собирается. Познакомятся поближе, может и слюбятся. Что бы ни было, как бы ни вышло, присылай сватов по весне, а лучше сам с женой приезжай.

За разговорами да за вкусной едой просидели до самого закрытия закусочной. Заведующий предложил закрыть закусочную попозже, если желают гости.

— Нет, Степанович, не надо нарушать порядок. Пётр Сергеевич, по домам? Доставлю тебя в лучшем виде.

Дмитрий Щербаков очнулся от дрёмы, когда упряжка уткнулась в застрявшую в большой грязной луже телегу. Объехать её не было возможности — по сторонам дороги топкая болотистая земля.

Телега была загружена несколькими мешками, или с зерном, или с мукой. На мешках сидела полная баба средних лет, прижимая к себе с двух сторон дочерей, таких же полных, как она. Все одеты по-праздничному: в сарафаны с вышивкой, в цветастые платки, в новые лапти. Поверх сарафанов короткие пиджаки. Рядом с телегой, почти по колена в грязи, стоял мужик и, дёргая за вожжи, хлестал кнутом лошадь, запряжённую в телегу. Бедная кобылка содрогаясь после каждого удара, вся напрягаясь, пыталась тянуть телегу, но сдвинуть её с места не могла.

Щербаков спрыгнул с коляски и покачиваясь не обращая внимания на грязь подошёл к мужику.

— Ты, что творишь! Издеваешься над бедной лошадкой! Не видишь, невмоготу ей! У! — он замахнулся, что бы ударить мужика, но передумал, выхватил кнут и отбросил в сторону. — Я смотрю, тебе совсем не жалко бедную скотинину.

— Шо её жалеть? Скотина она шо?.. Скотина и есть. Дитёв надыть жалеть, а скотину, чаво жалеть. На то она и скотина.

— Колхозник?

— Точна так. Колхозу им Второй Пятилетки. По заданию прядсядателя овёс на ярмырки закуплял.

— Оно и видно, что колхозник. К своему собственному добру так не относишься, а к колхозному можно. Не моё — так чего жалеть. Правильно?.. Так и есть!.. Распрягай! Растудыттвую тебя!

Мужик, молча исполнил его приказание, и отвёл кобылу на сухое место.

— Брысь с телеги! Расселись! Вози ваши толстые зады. Отъелись на колхозной дармовщине.

— Да, уж на колхозних харчах отъешьси — держи рот ширя. Кудышь слязать та, у грязь та, — попыталась возразить баба.

— Кудышь? Тудышь! Ну!

Баба и дочери испуганно попрыгали с телеги прямо в грязь.

Щербаков взялся за оглобли, словно впрягшись вместо коня.

— Подтолкните-ка.

Все упёрлись в телегу. Петр тоже слез с коляски, хотя не было ни малейшего желания пачкаться, и приготовился толкать.

— Эх. Где вы годы мои молодые. Дружненько толкаем. И… раз!..

Щербаков упёрся в землю, что было силы, склонившись всем телом вперёд.

Телега двинулась с места и сначала медленно, а потом быстрее и быстрее покатилась, поддаваясь усилиям людей.

— Запрягай! Труженик второй пятилетки. Да пошевеливайся. Сколь время с тобой потеряли.

Мужик полез было в карман…

— Благодарностей не надо. Лошадку пожалел.

Когда коляска, прогремев колёсами по деревянному настилу моста через Днепр, поднялась по крутому подъёму и выехала на перекрёсток перед деревней Глушково, Щербаков предложил Петру подвезти его до избы, но тот отказался,

— Благодарю, конечно, но лучше пройдусь пешочком по холодку, мозги проветрю.

— Тогда прощевай, Пётр Сергеевич, до следующей встречи.

Приятели обнялись на прощанье, и Пётр зашагал в сторону своей избы в Филиппове.

«Пойду-ка и я освежусь, а то совсем раскис. Усну по пути да и заеду куда ни то», — решил Щербаков.

Он спустился к реке.

Вдоль воды тянулся небольшой песчаный пляж, который всегда образуется, когда пригоняют стада на водопой.

На пляже, к удивлению Дмитрия, расположилась на ночлег большая стая домашних гусей, видимо, не захотели в такую прекрасную летнюю ночь уходить от воды. Гуси спали уткнув клювы в перья, плотно прижавшись друг к другу. Не спали только два гусака, которые стояли по обе стороны стаи, вытянув шеи и прислушиваясь. Появление человека их не смутило, они только повернули головы и одним глазом стали внимательно следить за ним, благо луна ярко освещала всё вокруг, да и закат ещё брезжил на западе.

Дмитрий вошёл в мелководье, зачёрпывая ладонями прохладную воду, ополоснул лицо. Обратил внимание на сапоги, покрытые грязью после вытаскивания телеги, и долго бултыхал ногами в воде, пока сапоги ни приняли, более-менее, приличный вид.

В стороне раздалось негромкое мяуканье.

Дмитрий повернул на звук голову и заметил кота, идущего по мосту на эту сторону реки.

Гусаки издали звук похожий на гудок паровоза, но только еле слышный. Стая без единого звука поднялась, вошла в воду, отплыла на середину реки и так же, как на берегу определилась ко сну, но, только, двигая лапами, не позволяла течению её относить.

Кот, заметив человека, развернулся и побежал прочь.

Дмитрий подождал некоторое время, чтобы посмотреть вернутся ли гуси на берег, но так и не дождался. Медленно поднялся в гору, размотал вожжи, которые были закручены вокруг большого валуна, лежащего на обочине, и, влезая в коляску, увидел сидящую в ней жену.

— Саша? Ты словно с неба свалилась. Почему ты здесь? Была у кого-то, навещала подруг?

— Нет, Митенька, за тебя боялась. Кода ты припознилси поняла, шо без хорошей выпивки у тебя не обойдетца. Вот, и ряшила встретить, мало ль шо случитца, можить свалисси умести с конем в овраг, али ишшо што.

— Ой, Сашенька, голубушка, жёнушка ты моя заботливая, никто обо мне никогда не заботился так, как ты. Ты самая лучшая жена на свете, больше таких нет.

— Ладноть подлизываться, давай вожжи, я буду править.

— Правь, Сашенька, правь, — Дмитрий положил голову Александре на плечо, — Правь, милая, пра… — и засопел.

Александра лишь пошевелила вожжами, и лошадь сама без команды направилась в сторону родного хутора и даже иногда, под небольшую горочку, пробегала трусцой сотню метров, спеша в свою конюшню, где для неё всегда припасен свежий клевер и плошка овса.

Глава пятая.
Вдова

Тот ничего не видел, кто не видел летний разлив в верховьях реки, когда неширокая речушка превращается в полноводную реку, и медленно заполняет заливные луга и овраги, превращаясь в огромное голубое озеро.

Это не то весеннее наводнение, когда потоки талой воды смывают в реку всё что попадается им на пути. Быстрые мутные воды сносят мосты, рядом с рекой построенные дома, смывают озимые посевы.

То ли дело разлив Днепра летом в его верховьях. От обильных ливней, где-то там у самых его истоков, многократно увеличивается приток воды. Сотни родников, ручейков и десятки речушек несут в реку чистую прозрачную воду. Её уровень поднимается два — три дня, и Днепр шириной в пятнадцать метров превращается в многоводную реку. При чистом небе в солнечный день вода приобретает цвет такой голубизны, что просто не налюбоваться. Широкая голубая лента реки и утопающие в зелени деревни, стоящие по обе стороны на высоких берегах, создают неповторимый вид. Такие разливы реки происходят редко, и, если кто видел, значит, ему повезло.

Вода постепенно начинает убывать и через две недели остаются только воспоминания.

Такой разлив случился в августе 1959 года во время событий, изложенных далее.

Так сложилось в тяжёлые послевоенные годы, что праздники отмечали поочерёдно то — в одной, то — в другой деревне. У каждой деревни свой праздник, государственный или религиозный это не имело значения.

Дмитрий и Александра Щербаковы были приглашены к родственникам в деревню Орлово, где в это воскресенье проходили празднества в честь Яблочного Спаса. Дочь Лена упросила родителей взять её с собой.

Кротчайшим путём к реке была тропинка, проходящая через берёзовую рощу. Роща находилась на возвышенности и, когда Щербаковы вышли на опушку, они замерли, очарованные открывшимся с высоты видом разлива.

Чтобы подойти к реке, необходимо было сойти вниз по косогору и пройти несколько сотен метров по лугу. Другое дело теперь. Луг был залит водой.

По извилистой тропинке они стали спускаться вниз. Склон был сплошь покрыт земляничником, и Лена не могла удержаться, чтобы не сорвать и не положить в рот несколько сочных спелых ягод.

С противоположного берега отчалил плот. Два мужика, упираясь шестами в дно, толкали плот к противоположному берегу, борясь с течением реки. Преодолев большую часть водного пространства, плот застрял на мелководье. Мужики воткнули шесты в дно, закрепив таким способом плот, сняли сапоги и засучив штаны попрыгали в воду. Выйдя на сухое место, они поклонившись и сняв кепки поприветствовали ждущих их на берегу людей.

Мужики Щербакову были незнакомы.

— Доброго здоровичка Вам, Дмитрий Ефимович, и семье Вашей. Желаете на ту сторону? Если необходима помощь, то завсегда пожалте. Перевезём за небольшую плату.

Он пытался вспомнить этого обратившегося к нему по имени мужика, но так и не смог.

— Благодарю. Мы сами справимся.

— Справитесь. Сложного ничего нет, тольки, забирайте правее вверх по течению. Ежи ли напрямки, так можете застрять. Ива там, в воде притоплена, можно зацепиться.

— Спасибо за предупреждение.

— Бог в помощь, жалаем удачи, — и мужики поспешили вверх, ступая босыми ногами по земляничнику, давя ягоды.

Без особого труда с помощью Александры, которая управлялась с шестом не хуже любого мужика, переправились на другой берег.

Празднование проходило, как всегда, с плясками, песнями и частушками, чаще неприличными. Основным напитком был самогон. Лена в питие участия не принимала из-за малолетства, зато с удовольствием пробовала вкусную еду.

Отметив праздник с родственниками, Щербаковы прошлись по деревне, заходя к знакомым, где тоже опрокидывали рюмку другую. Дмитрий умел держать себя на людях в рамках дозволенного и позволял себе выпить не более двух, трёх рюмок в каждой избе. Даже при таком ограничении к концу дня он выглядел изрядно захмелевшим.

Щербаковы покинули веселье и направились к Днепру, стараясь до темноты переправиться на другой берег.

У реки никого не было. Плот стоял на приколе у противоположного берега.

Присели на траву в ожидании, что кто-то с той стороны надумает переправляться или рыбак заплывёт сюда на лодке ставить сеть.

Шёл час за часом, день подходил к концу. Наступило то время, когда нельзя с уверенностью сказать вечер ли это или день. Начали невыносимо донимать комары.

— Я больше не хочу без толку здесь сидеть. Можно всю ночь прождать и не дождаться переправы.

— Митя, давай вернёмся в деревню, переночуем, а с утра наверняка без труда переправимся.

— Правда, пап, давай вернёмся.

Дмитрий начал раздеваться, отдавая одежду Александре.

— Надо ж, что надумал! Здесь так широко. Не доплывёшь до плота.

— Ты прекрасно знаешь, какой я пловец, без передыху два часа могу плыть. Здесь глубоких мест — то только там, где проходит основное русло, а далее мель, по пояс не более.

Оставшись в исподнем, он вошёл по колена в воду.

— Вода тёплая! Парное молоко. Благодать. И почему раньше не додумался переплыть? Только зазря просидели, столько времени потеряли. Он ополоснул лицо и бултыхнулся с головой в чистую днепровскую воду и уверенно поплыл, высоко поднимая руки и с силой загребая воду.

Обернувшись, прокричал,

— Может и вы за мной!?.

С берега река выглядела спокойной, течение было еле заметно, и вроде бы ничто не предвещало беды. Но этот вид с берега был обманчив. Там, где проходило основное русло, течение резко усиливалось, но опасным было не само течение. На стремнине, ни с того ни с сего, вдруг появлялись водовороты, образуя воздушные конусообразные воронки, иногда, больших размеров.

В один из таких водоворотов и попал Дмитрий Щербаков. Водоворот образовался прямо под ним, и он словно провалился под воду. Его закружило, завертело, и трудно было понять, где низ, где верх. От испуга и не знания способа выхода из такой ситуации он, ничего не соображая, барахтался, пытаясь всплыть, но безуспешно. И только руки иногда появлялись на мгновенье над водой.

Александра и Лена замерли в оцепенении, не веря в реальность происходящего. Александра, вдруг, словно очнувшись от беспамятства, с криком «Митя» бросилась в воду и, зайдя по пояс, вспомнила, что совсем не умеет плавать.

— Господи, да, что ж это такое!? Митя! Ленка беги в деревню, зови мужиков батьку спасать.

В ней ещё теплилась какая-то надежда на спасение мужа, хотя она прекрасно понимала, что это уже невозможно. Александра стояла и не отрываясь смотрела на воду, ни покажется ли голова мужа, и он как всегда выкрикнет «Хороша водица».

Лена, запыхавшись, подбежала к стоящим у крайней избы мужикам,

— Помогите! батька тонет!

— Показывай. Где?

Мужики, кто потрезвей, побежали к реке. Через несколько минут помощь была рядом с Александрой. Мужики сразу стали бурно обсуждать свои дальнейшие действия. К месту происшествия на «плоскодонке» приплыли ещё двое, один управлялся с веслом, второй держал в руках багор. Уточнив у Александры место, где случилось несчастье, они стали багром прощупывать дно. Это было не просто. Лодку сносило течением, и при малейшем неловком движении она готова была перевернуться. Тем ни менее попытки обнаружить тело Щербакова продолжались дотемна.

Когда совсем стемнело, лодка причалила к берегу.

— Всё, бесполезно дальше искать. Завтра продолжим, — мужик бросил багор на берег.

Усталые и насквозь мокрые мужики вытащили лодку,

— Завтра на рассвете продолжим и людей ещё призовём поболе.

— Шура, иди с дочкой в деревню. Ночи прохладные стоят, да и комарьё проклятое заедает.

— Нет, я буду с Митей. Буду вас здесь ждать.

Лена прижалась к матери, обхватив её за пояс, и разрыдалась. Александра тоже заплакала, причитая,

— Ну, что ж ты наделал Митя. Как ты мог такое надумать. Оставил нас сиротами…

Мужики поспешили удалиться, чтобы не видеть чужого горя. Своего хватает.

Тело обнаружили после длительных поисков, запутавшимся в чаще ивняка, затопленного разливом реки.

Похороны проходили при большом стечении народа. Кладбище было заполнено желающими проститься с Дмитрием Щербаковым. Пришли родные, близкие, и ещё многие из тех, кто его знал. На могилу положили огромный валун, который прикатили с края поля. Александра настояла, чтобы поставили на могилу дубовый крест. Что и было сделано.

Для Александры началась трудная вдовья жизнь.

Содержать одной большое хозяйство, заботиться и воспитывать несовершеннолетних детей, дочь и сына, стало не по силам.

Через некоторое время «Щербаков хутор» перестал существовать. Александра купила дом — пятистенку в деревне Бетягово, забрав туда самое необходимое из хозяйства и продав всё остальное. Сыновья Фёдор и Николай после вступления в колхоз перебрались в ближайшие деревни. Старшие дочери уехали с мужьями, Мария — в Москву, а Анна — в Холм-Жирковский. Но ещё на многие годы сохранились названия тех мест, где жили Дмитрий и Александра: «Митькина роща», «Сашина купальня», «Хуторской косогор», «Щербаков луг».

Глава шестая.
Артельщик

Артельные, закончив ремонтные работы в театре МХАТ, ожидали десятника с заработанными деньгами и собирались к отъезду домой. В их числе был Пётр Сергеевич Сергеев. Они, как говориться, уже сидели на вещах, когда пришёл десятник.

— Мужики, выручайте, не подведите, надо задержаться на недельку. Срочный государственный заказ — выполнить ремонт лестницы в Кремле: изготовить по размеру мраморные ступени и заменить несколько штук старых, треснувших и изношенных. Работы немного, не больше чем на неделю. Выручайте, мужики. Если выполним заказ, на следующий год работы будет по горло.

— Мне, например, надо спешить. Пахота на носу. И потом я последний год трудился, мне о будущем годе думать не приходится, — Пётр постучал себя по груди, — Всё здоровье своё сгубил на этой работе, дыхание каменной пылью забито. И ещё скажу тебе, прежде чем просить задержаться, заработанное отдай, а мы уж подумаем.

— Правильно говорит Сергеич!

— Верно! Рассчитаться бы надо.

— Знаем мы твою неделю!

— Конечно, конечно. Вот ваша зарплата. Делите сами по совести и по труду, — десятник протянул Петру увесистую пачку ассигнаций.

---

Мужики довольные стали обсуждать предложение десятника.

— Так значица, — выступил старший из них, — Согласные мы, ежели хорошо заплатишь. И работы чтоб не боле, чем на две недели.

— Разумеется, заплачу. В тройне заплачу. Будет работа спориться, может и раньше, чем за две недели, справитесь.

Работы намечалось провести в главном Кремлёвском дворце.

Рано утром десятник принёс пропуска в Кремль. Через час артельщики уже стояли у дверей парадного входа в Кремлёвский дворец с инструментом и узлами с рабочей одеждой.

Часовой, стоявший на часах у входа, преградил им винтовкой дорогу,

— Нельзя сюда!

— Мы работать направлены. В пропусках указано: Главный Кремлёвский дворец.

— Мне такой команды не было. Идите к коменданту Кремля.

Комендант, полковник НКВД, кроме пропусков потребовал от всех паспорта. Внимательно изучив каждый документ и задав некоторым артельщикам несколько вопросов: о месте постоянного проживания, о происхождении, об их отношении к политике, проводимой партией, и другие. В результате заявил двум из прибывших, что не может допустить их к такой ответственной работе, и предложил покинуть территорию Кремля. Особенно долго он разглядывал документы Петра Сергеева,

— Из крестьян будешь? Как среди артельщиков оказался?

— Так уж получилось. В германском плену обучился этой работе. Из плена бежал. Тут революция, Гражданская война случилась. Я через Украину перебрался на Дон. За белых воевать не захотел и перебрался на родину в Смоленскую область. Надо было на что-то восстанавливать хозяйство, вот и пошёл к артельщикам.

— За белых не хотел. А за красных что ж?

— Да как то не получилось. Пока здесь семью устраивал, так и война закончилась. Тоже можешь быть свободен. Тебе с твоей анкетой здесь делать нечего.

Мужики зашумели и в один голос начали убеждать коменданта, что без Сергеева никакой работы не получится.

— Он у нас самый главный разметчик и подборщик фактуры, без него никак. То же самое подтвердил подошедший десятник и попросил коменданта под свою ответственность допустить Сергеева к работе.

Комендант молча, внимательно ещё раз всех осмотрел,

— Прежде чем мы пойдём на место, зарубите себе на носу, с просьбами и с жалобами к членам правительства не приставать. Самим в разговоры не напрашиваться. Отвечать кратко без своих умозаключений. Если выяснится, что вы не поддерживаете линию партии, то небо вам покажется в копеечку. Ясно, надеюсь! Идите за мной.

Он лично провёл артельщиков внутрь дворца и уходя погрозил пальцем,

— Глядите у меня!

Войдя внутрь, артельщики оторопели от красоты отделки и убранства внутренних помещений и даже засомневались, сможет ли их работа соответствовать этому.

Заметив на лицах артельщиков сомнение, десятник поспешил их успокоить,

— Будьте уверены. Справитесь. Работа обычная и хорошо знакомая.

Он распределил работу среди артельщиков с учётом их возможностей. Петру и его подручному Емельяну было поручено изготовить и заменить несколько лестничных ступеней на главной лестнице.

Работа спорилась. По лестнице очень редко кто-либо проходил, поэтому работе артельщиков особо не мешали. Иногда Емельян толкал Петра и кивком головы предлагал взглянуть на проходящего мимо человека, чьи портреты частенько печатались в газетах. Пётр цыкал на него, но всё ж краем глаза разглядывал проходящего члена правительства, когда ещё удастся такое. Через несколько дней «десятник», видя, что Пётр вполне справляется один, отправил Емельяна на другую работу.

Пётр в очередной раз прилаживал одну из готовых мраморных ступеней, когда за спиной прозвучал тихий голос,

— Харащё работаете,… товарищ,… со знанием дела… Многим у нас… не хватает… именно этого.

Слова произносились негромко с расстановкой, что заставляло прислушиваться и внимательнее относиться к сказанному.

— Кто такой будете?.. Рабочий?

— Пётр Сергеев, артельщик. Я вообще-то из крестьян, а с артелью зимой подрабатываю. Вот артелью сообща значит трудимся.

— А скажите, товарищ Сергеев,… как это Вам… крестьянину… вдруг удалось освоить… такое трудное,… я бы сказал,… совсем необычное для крестьянина… ремесло?

Пётр прекратил работу, сел на уже установленную ступеньку и приподняв глаза вверх обомлел, но опомнившись тут же быстро поднялся. Оказалось так, что он стал на много выше человека напротив, поэтому растерялся и не мог сообразить, как выйти из этой ситуации.

— Сидите, отдыхайте… Не люблю раболепия… Не наш это обычай… Не советский…

— Разрешите, я закурю, Иосиф Виссарионович. Надеюсь, меня не накажут.

— Курите, товарищ… С Вашего разрешения… я тоже присяду… и закурю.

Сталин сел рядом на ступень. Пётр достал из кармана фартука кисет.

— Спрячьте… Свои потом покурите.

Сталин достал из кармана френча военного образца коробку папирос «Герцеговина Флор», раскрыл и протянул Петру.

Пётр аккуратно взял одну папиросу. Сталин достал из другого кармана трубку и стал набивать табаком из папирос, ломая их. Затем протянул коробку с оставшимися папиросами Петру,

— Возьмите… У меня ещё имеются… Теперь,… если накажут Вас,… то вместе… со Сталиным.

Пётр достал коробку спичек и прикурил папиросу,

— Никогда ни курил таких папирос.

Сталин некоторое время раскуривал трубку. Раскурив изредка её потягивал и молчал, глядя куда-то в пространство.

Пётр первый нарушил молчание,

— Я, товарищ Сталин,… я, Иосиф Виссарионович, освоил это дело в австрийском плену во время войны с Германией. Нескольких пленных и меня в том числе направили работать на гранитную фабрику, там и обучился. Вот, и пригодилось умение-то.

— Как же так?.. Присягу нарушили,… товарищ Сергеев?

— Присяги не нарушал. В этом не повинен. Наш полк попал в окружение. Сражались, пока ни закончились боеприпасы. Командование приказало прекратить сопротивление. А потом кому присягу-то давали — царю.

— А, скажите,… товарищ… Сергеев,… Вы в колхоз… вступили?

— Нет, Иосиф Виссарионович, в нашей деревне колхоз ещё не создан, а потом меня всё равно не примут. Я не крестьянин, не рабочий, да и зажиточным считаюсь. Хотя, какой я зажиточный. Благодаря этой работе имею, конечно, лишнюю копеечку, но заработанную всё ж честным трудом.

— Какая… причина,… что затянули так… с колхозами?.. Плохо… работает… ваш райком… и райсовет…

— Причина такая. Насмотрелися наши крестьяне на мытарства соседей, где была создана коммуна. Четыре деревни, значит, свезли всё своё хозяйство в одну деревню. Всё общее. Работали, кто как хотел. Руководства настоящего не было. Дожили за один год до ручки, как говорится, и разбежались, расхватав всё, что не проели. Насмотрелися. Райком что?.. Он несколько раз сход собирал. Агитировал и припугивал, но никак не уговорил. Я, что скажу, пока настоящие хозяева из середняков, знающие крестьянские нужды, ни вступят, не будет колхоза. Вступят, так за ними и все остальные пойдут.

— Спасибо за беседу,… товарищ.. В колхоз вступайте… Партия… всё обдумала… Только коллективный труд… поможет… высоко развить… наше… сельское хозяйство… Примут… Ведь… власть наша… рабоче-крестьянская… Вы,.. товарищ,.. напомните им об этом… Как бы противники… коллективизации… ни мешали,.. партия большевиков… выполнит… намеченный план… развития страны,.. а с ними… мы разберёмся… Прощайте,.. рабочий-крестьянин,.. Сергеев,.. Добра… и благополучия… Вашему дому… В колхоз… вступайте… и другим …посоветуйте… Плохо… быть наполовину рабочим… и наполовину крестьянином… нужно быть… стопроцентным рабочим… или колхозником.

Они одновременно поднялись со ступеней. Сталин, поднимаясь вверх по лестнице, ещё раз повторил,

— Партия… разберётся…

Работы в Кремле закончили за день до Пасхи. Артельщики собирали свои вещи, когда неожиданно пришёл «десятник»,

— Идите в финчасть, премию вам выписали. Да, ещё вот талоны возьмите на продуктовые наборы. Получите в Гумме, в спец-секции.

Премия оказалась существенной, аж пятьсот рублей, но более всего удивил набор продуктов, некоторые из которых были неведомы артельщикам. Баночки чёрной и красной икры, консервированные крабы, сайра, печень трески и шпроты, увесистый кус севрюги, палка сырокопчёной колбасы, три плитки шоколада, пачка чая, коробка конфет и бутылка красного грузинского вина, всё это было аккуратно упаковано в коробку и для удобства добротно перевязано шпагатом.

Отпускающий наборы продавец заявил,

— Только правительство и высшие партийные и советские деятели получают такие наборы.

Окончание сезона работ, как всегда отмечали в ближайшем Подмосковье в доме одного из артельщиков. Гостеприимный хозяин, холостяк, всегда с радушием принимал гостей.

Основным занятием была игра в карты на деньги. Правила были твёрдые, Все выделяли на игру по одинаковой сумме и проигравший эту сумму выбывал из игры. Играли, пока ни останется с приличным выигрышем кто-то один, победивший всех.

На этот раз сумму определили в половину премии. Петру не везло, и он выбыл уже в середине игры, которая продолжалась до самого утра. Победитель послал самого молодого из артельщиков за водкой, обмыть выигрыш. Тут уж напились до полной готовности.

Выспавшись и приведя себя по возможности в нормальный вид, Пётр и несколько попутчиков из артельщиков пошли на ближайшую станцию и на пригородном поезде доехали до Киевского вокзала, а затем на трамвае до Белорусского вокзала.

Поезда ходили редко. Простояв более пяти часов в очереди за билетом на поезд смоленского направления, и ещё прождав на забитом людьми и вещами вокзале ещё восемь часов, Пётр занял место в вагоне.

Вагон был очень старый и вконец изношенный, при движении в нём, что-то скрипело, трещало и стучало. Казалось, того гляди развалится.

Поезд медленно двигался в сторону Смоленска, подолгу задерживаясь на каждой станции. Состав тянул изрядно дымивший паровоз. Время в пути заняло почти семь часов.

Пётр сошёл с поезда сразу после Вязьмы на станции Дурово и ранним утром пересел на рабочий поезд, ходивший по узкоколейке до Владимирского Тупика.

Приехав на станцию Игоревская, Пётр направился по большаку, ведущему в сторону Холм-Жирковского. Заплечный мешок, набитый всевозможными вещами, деревянный сундучок с инструментом и рабочей одеждой да коробка с продуктами составляли достаточно тяжёлую кладь. Присев на сундучок, стал ждать попутный транспорт. Ему повезло, и он довольно быстро остановил подводу, загруженную мешками с солью. Платы возничий не попросил, кроме как на время дороги обеспечивать его табачком. Пётр взгромоздился со своим скарбом на мешки и склонив голову задремал, прерывая сон только для изготовления самокруток.

В один из перекуров Петра хозяин подводы, не оборачиваясь к нему, спросил,

— Откель и куды путь держишь? Как тебя величать?

— Пётр.

— Так, откель Петро путь держишь и куды, еже ли не секрет?

— Домой в деревню. Это за Днепром. Фелиппово. Слыхал?

— Знамо дело. Тябе повязло, я в Нахимовское еду, как раз мимо твоёй дяревни.

— Еду из Москвы. В зиму там работал. Возвращаюсь, к севу пора готовиться.

— А, я-то из потребкооператива. Соль вязу для засолки сала, капусты, гурцов и прочаго. У нас у коперативи ешшо ни чаво, а тябе я не завидую. Шшо щас деется у нас у районе. Спешно ряшило начальство согнать усех крестян у колхозы, а тех, хто не согласный, в сновном у каго хозяйство крепкае, записывають в кулаки и приписывають им гитацию пртив вступления в колхоз. Значица супротив гяняральной линии партии. И как врагов советской власти ссылають у Сибирь. На сяле многия папали под этя жорнова. У некоторых колхозах додумались до тово, шо и тех колхозников, хто не соглашалси с ряшением колхозного начальства, тоже сключали с колхозу и записывали в подкулачники.

Пётр слушая, молчал. Слова мужика навели его на мысль, что это он возможно виновен в происходящем. Зачем он так разоткровенничался перед Сталиным. Неужели то, что он услышал от меня, имело такие последствия. «Какие ещё пакости придумает эта народная власть», — Пётр нащупал в боковом кармане пальто коробку, подарок Сталина. Достал её и хотел выбросить, но вспомнил, что в ней лежит важный документ, и передумал. «Жаль выбрасывать такую красоту да ещё с папиросами. Что добру пропадать», — и Пётр убрал коробку обратно в карман, — «Будет, чем похвалиться перед мужиками. Всё ж сталинский подарок. Всё-таки нехорошая личность оказывается этот наш вождь, если всё так и есть, как я думаю».

— Ко мне кум приехал, он по Волге плавал на барже в прошлом годе, рассказываить, на кажной пристани люди стоять милостыню просють, шо б подали шо из съястнога. В колхозы всех поголовно согнали, а тут тябе засуха, неурожай. Запасов у колхозе никаких нету, всё государству сдають. Это не то шо у свободного хозяина усегда про чёрный день храняться кой — какие запасы. Шо и говорить, глупые, я дажа прибавил бы пряступные люди страной правють. Но тольки я тябе, Пятро, этага не говорил. Мяне ешшо на свободе пожить хочитца.

Дорога в основном шла через лес и ещё не просохла. От талого снега местами стояли глубокие грязные лужи. Пара лошадей иногда с большим трудом преодолевала очередное препятствие.

Когда лес закончился, впереди замаячила деревня, через неё и проходила дорога.

Пётр попросил Ивана, так звали возничего, остановить лошадей у колодца.

Он совсем забыл просьбу жены привезти из Москвы святую воду и теперь решил как — то выйти из положения. Он развязал мешок и достал бутылку водки.

— А, что, Ваня, ни хлопнуть ли нам за моё возвращение по стаканчику, да душу отогреть после таких дел.

— Да, дяла хужей некуда. Мы у коперативи усё гадаим, иде будем брать сырьё да товары. С колхозов шиш шо получишь. А?..

Распечатав зубами бутылку, Пётр выплюнул сургуч и бумажную пробку,

— Закусить бы чем…

— Имеем чем, — Иван достал из холщёвого узелка, лежавшего под сеном, на котором он сидел, солёный огурец, два яйца, луковицу и краюху ржаного хлеба, — Вот и закус, шо можить быть лучча…

Они делали по несколько глотков, заедая каждую порцию спиртного.

— Надо допивать, — сказал изрядно уже захмелевший Пётр, — Жалко выливать.

— Зачем выливать. На. Из газетки пробочку сделай, заткни. Дома допьёшь с похмелля-то.

Пётр покачал головой,

— Не. Воду мне надо налить. Очень надо, а то домой не пустят.

И они дружно докончили остатки водки.

Колодец был глубокий. Подняв с помощью ворота ведро, Пётр прежде всего отпил из него. Вода оказалась очень холодной, чистой и приятной на вкус. Петр опустил бутылку в ведро, и вода забулькала, заполняя её.

От моста, как всегда, Пётр шёл пешком вдоль Днепра по краю поля, которое уже ожидало приложения крестьянского труда.

Его семейство было в полном сборе. На столе стояло блюдо с куличом, вокруг которого лежали крашеные в луковой шелухе яйца. Ульяна разливала из самовара чай, заваренный травами.

Когда Пётр вошёл в горницу, все повскакивали с лавок и подбежали к нему, чтобы обнять и прижаться к родному человеку. Но прежде каждый произносил: «Христос воскресе». Пётр отвечал: «Воистину воскресе» и трижды целовал их в щёки. Он сбросил с плеч пальто и положил на сундук. Сев на скамью у печи, снял сапоги со следами не отмытой грязи и одел лапти, поставленные рядом Ульяной.

— Захар, принеси мои вещи. Я в сенях оставил.

Поставив перед собой коробку и мешок, Пётр начал раздавать подарки,

— Тебе, Уля, платок, — он достал цветастый с кистями платок.

— А, мне? — не выдержала дочь.

— Тебе, Дуняш, маниста и зеркальце.

Дуня схватила монисты и, накрутив их на шею, подбежала к зеркалу, висевшему на стене,

— Красота-то какая! Спасибо, папка. Девки обзавидуютца.

— Григорий, держи кепку и складной нож со всевозможными приспособлениями, ты давно просил.

— Спасибо, батя, — Григорий расправил немного помятую кепку и погрузился в изучение ножа.

Пётр вынул из мешка свёрток,

— Твой подарок, Захар. Тройка. Из отличного сукна. На себя мерил. Мы вроде как схожи по конституции. Еже ли что, мать поправит, где надо подгонит. Не гоже тебе ехать свататься в деревенском.

— Свататься?

— Решил я тебя оженить и невесту нашёл, Ленку Щербакову. Знаешь её? Подходит она тебе?

— Знаю. Много раз видел в клубе. Ихний кружок разные представления устраивает. Красивая… Согласится ли за меня выйти?

— Это уж ты постарайся. В кружок к ним запишись.

— Меня приглашали на гармошке играть. Хор образовался. Ленка тоже в нём поёть.

— Хорошо. Покажи себя с лутчей стороны. Заступись, если кто обижает. Я, когда за мать заступился, она потом глаз с меня не сводила,

— Прямо уж не сводила. Можить это я тебя тожить завлекала. Отца слушай он дело говорить.

— Да чо, я согласный. Только она девка боевая, её не очень-то обидишь.

— Договорились. Закончим пахоту и поедем сватами к Александре Щербаковой на смотрины ёйной дочки. А ты Захар постарайся понравиться будущей жене. Сосватаем тебе невесту и осенью свадебку сыграем… Ну а теперь я устрою вам настоящий праздник, — Пётр не спеша аккуратно развязал шпагат, обматывавший коробку с продуктами, и смотал его в клубок,

— Пригодится по хозяйству. Подходите, берите и ставьте на стол.

Вскоре на столе оказалось всё содержимое коробки. Все с любопытством разглядывали, вертели в руках, нюхали угощения, из которых многое они никогда не видели.

— Хорош подарок от правительства мне за труд мой!

— Так хочется всё покушать, — Дуня уселась за стол в ожидании.

---

— Всё будем и пробовать, и есть, Дуня, да вином запивать, — и Пётр стал внимательно разглядывать этикетку на бутылке. Но Ульяна категорически возразила:

— Не дам я вам счас съесть сразу всё. И без вина обойдёмся. Чай остывает. А, насчёт выпить, ты, Петь, я вижу, ужо достаточно приложился к водочке.

— Что есть, то есть, не скрою. Командуйте, как хотите.

— Скомандую так, — Ульяна стала перед столом, раздумывая, — Вино и конфеты… — она забрала у Дуни коробку, которую та рассматривала, держа в руках и читая всё, что на ней написано, — Возьмёте, када поедете обговаривать свадьбу. Банки и колбаску прибережём до свадьбы. Шоколад отдадим Захару. Пойдёт на свидание, будет, чем угостить Ленку. Девки это любят. Рыбу, жаль долго не пролежит, и всё остальное счас съедим, всё-таки Пасха, большой праздник.

Ульяна сложила в фартук банки и колбасу, подошла к буфету, открыла его ключом, убрала всё туда, достала начатую бутылку водки и снова заперла.

— Это нам с тобой, празник отметить, — она поставила бутылку на стол, — А вот ты, Петя, про мою главную-то просьбу забыл.

— Точно. Забыл, — Пётр поспешно поднял лежащее на сундуке пальто и достал из кармана бутылку с водой заткнутую бумажной пробкой, — Не пролилась, слава богу. Получи, Ульян, что просила.

Ульяна взяла бутылку, вытащила пробку, перекрестилась и приготовилась отпить глоток,

— Фу, водкой пахнить. Не догадался чистую посудину найти или эту, хотя б сполоснул.

— Сполоснул… Ты что говоришь? Где мне в церкви споласкивать? Святой водой что ли, шоб поп крестом огрел.

После этих слов Петра дети расхохотались, не в силах удержаться.

— Циц! — пригрозила Ульяна. — Не поп, а батюшка. Безбожник.

Она заставила детей отпить из бутылки по глотку и предварительно трижды перекреститься.

— Почему безбожник? Можить я самый верущий и есь. Можить боле попа твово верую, — Пётр повернулся в сторону иконы Казанской божьей матери и перекрестился, — Батюшка у меня один, отец мой родный Сергей Парамонович, царствие ему небесное.

Огонёк на лампадке заколебался, придавая образу обманчивые признаки живого человеческого лица.

— А в школе учут, что бога нет, — встряла в разговор Дуня.

— Состарисся, помрёшь, в ад попадёшь и узнаешь тогда, есть бог или нет, — Ульяна, наливая воду на ладонь, побрызгала во все углы горницы и протянула бутылку Петру, — Испей тож глоток.

«Я уже сегодня пил», — хотел было отказаться Пётр, но, внемля просьбе Ульяны, всё ж выпил, — Прости господи, — и он трижды перекрестился.

Все уселись за столом, предвкушая праздничный обед.

— Ну, ты мамка и жадна.

— Я, Греня, не жадна. Ко всему надо относитца беряжливо и в еде умеренность знать, а иначе по миру пойдёшь милостыню просить. Вот так-то, сынок. Ты весь в батьку, всё готов растранжирить или в карты проиграть, не то што Захарка — он в меня.

— Почему проиграть? Держи, — и Пётр достал из-за пазухи перевязанную верёвочкой внушительную пачку денег, — Это называется проиграть? Бери, спрячь, у тебя точно целее будут.

Ульяна, взяв деньги, быстро вышла за дверь.

— Какова баба, даже нам не доверяить. Ежели прикинуть, можить и правильно. Чёрные денёчки могут наступить, когда их совсем не ждёшь. И они наступят. Скоро наступят. Верно говорю.

Глава седьмая.
Первое свидание

Репетиция драмкружка срывалась, всех комсомольцев направили на агитацию вступления в колхозы и на участие в выселении семей кулаков. Те, что пришли, скучали и лузгали семечки. Вошёл немного запоздавший Захар с гармонью под мышкой. Молодёжь оживилась.

— Давайте устроим вечер танцев!

— Я, Маша, танцев мало знаю. «Завидовку», «Семёновну», «Барыню», а другое всё не танцы — частушки да песни.

— С нас хватить и этага.

Русская гармонь звучала весело и задорно, и это настроение передавалось танцующим. Мелкие ошибки гармониста просто не замечались. Натанцевавшись, из «Некрасова» все шли довольные проведённым вечером.

— Почаще бы так, — и Полина Белова запела частушку, — Захар, подыграй.

— Не, я на ходу не могу, собьюсь. И темно уже, споткнусь ещё.

На развилке Лена попрощалась и пошла одна в сторону «Пантелеева». Сегодня её провожать было некому.

«Если не сейчас, то когда? Будет ли ещё такой случай», — Захар догнал её,

— Лена!

Она обернулась, вглядываясь в темноту.

— Лена, можно я тебя провожу? Ночь, одной по перелеску идти опасно, вдруг звери какие.

— Как же ты думаешь спасать меня от зверей? Заставишь их танцы танцевать, — Лена рассмеялась. Настроение её улучшилось, она действительно очень боялась возвращаться домой одна.

— Тебе ж не по пути. Это три версты лишних топать.

— Ничего, как говоритца, голодному волку и семь вёрст не крюк.

— Бешеному.

— Что бешеному?

— Бешеному волку.

— Да, да, ты права, бешеному.

С каждой минутой темнело, и они ускорили шаг, взявшись из осторожности за руки.

Захар проводил Елену до самых ворот её усадьбы и, перед тем как уйти, достал из кармана шоколадку,

— Это тебе.

— Ой, надо же, спасибо. И вовремя, у меня сегодня день рождения.

— Не знал. Поздравляю.

— Приятное совпадение. Спасибо за подарок.

— Лена, я приглашаю тебя на синематограф в клуб, в «Холм». Показывают «Броненосец Потёмкин». Пойдём?

— О, бесполезно. Билетов не достать. Мы с девчонками пытались попасть, так и не попали.

— Я билеты достану. Моя тётка, которая живёт в «Холме» работает в клубе заведующей читальней.

— Заеду за тобой в субботу?

— Ладно, заезжай.

Завязался разговор, и они проболтали о том, о сём почти до самого рассвета.

Когда Захар вошёл в избу, мать уже возилась у печи, укладывая с помощью ухвата внутрь дрова.

— Явилси полуношник. Идешь ты пропадал стольки? — она оперлась на ухват и приготовилась слушать.

— На репетиции в драмкружке допозна задержался, а потом Ленку Щербакову до хутора провожал. Она боялась одна идти ночью через лес.

— Гляди-ка, провожал, — удивилась Ульяна, — Совсем уж вырос. Ложись, поспи. Отцу скажу, шоб рано не будил.

В избе было прохладно. Захар с головой укутался пуховым одеялом из лоскутов, но, сколько ни пытался, не мог уснуть. Услышав приглушённые разговоры, поднялся с постели и сел завтракать вместе со всеми.

Ульяна поставила на стол большую сковороду яичницы с салом и крынку молока, предварительно размешав его, переливая несколько раз из крынки в кружку и наоборот.

— Какую работу, батя, ты наметил на сегодня? — задал вопрос Григорий, одновременно пытаясь выудить из сковороды деревянной ложкой кусочек жареного сала.

— Хватить болтать, кода жуёшь! — Ульяна стукнула по столу ложкой, — Подависься!

— Работа, Греня самая простая, но грязная. Будем навоз разбрасывать, что осенью в поле вывезли и не успели до снега весь раскидать. Эта работа очень важна хоть и плохо пахнить, без неё…

— Нашёл о чём за едой говорить, — прервала мужа Ульяна, — Ешьтя побыстрея да сбирайтесь, тольки оденьтя шо похужей.

На следующий день распахивали поле за огородом. Захар управлял двумя меринами, запряжёнными в двухлемеховый плуг, а Пётр управлял им, делая короткие остановки для перекура. Григорий ездил по пашне верхом на Ночке, которая таскала за собой две бороны.

Откуда-то прилетевшие чёрные как смоль грачи с жёлтыми носами деловито ходили по распаханному полю вслед за боронами, вытаскивая из земли червячков, жучков, паучков и проросшие зёрнышки, утерянные при уборке прошлогоднего урожая.

В субботу к дому Александры Щербаковой, как раз после обеда, подкатила лёгкая двухместная пролётка, запряжённая рысаком.

Денёк выдался погожий и тёплый, не смотря на апрель, по-настоящему летний.

Увидев в окно упряжку, Лена с гордым видом вышла на крыльцо, надеясь, что соседи видят, какой за ней приехал кавалер. Одетая в нарядное платье, с голубой лентой, завязанной искусно в бант, с бусами из мелких разноцветных стеклянных шариков, она показалась Захару красавицей.

Он тоже не ударил в грязь лицом. Приехал на свидание в новом костюме — тройке, а на ногах сверкали до блеска начищенные сапоги.

Когда Лена уселась рядом с Захаром, он достал из кармана билеты,

— Вот, достал. С раннего утра в Холм смотался и купил, даже тётку не просил.

— Если бы даже и не достал. На такой лошадке прокатится одно удовольствие.

Подбежал брат Лены Миша,

— Возьми, — и передал ей аккуратно свёрнутое пальто, — Мамка велела.

Когда подъехали к клубу, до начала сеанса оставалось часа два. Захар привязал Ночку к привязи, специально для этого устроенной рядом с клубом. Лена нарвала на лужайке пучок только -5 только появившейся травы и стала кормить лошадь, гладя её по шее и приговаривая,

— Хорошая лошадка, умница.

Захар смотрел на них и не мог наглядеться.

— Что Ленка в батраки к подкулачнику нанялась? — Кадашовы, три брата, подошли к ним явно с целью устроить скандал или драку.

Братья погодки, из которых, старшему, исполнилось девятнадцать лет, росли задиристыми и скандальными. Редко какое мероприятие при их присутствии обходилось без драк.

Старший продолжил,

— Што молчишь, аль в невесты записалась?

— К вам, што ль, наниматца, к голи перекатной, за воду с луком работать? И гдей-то ты видишь подкулачников? Пётр Сергеевич настоящий хозяин и к тому же умеет деньги зарабатывать, а ваш батька только и знает, что водку лакать на даромовщинку в своём совете бедноты, да стянуть, што плохо лежить. Забыли, как вам накостыляли нестеровские ребята, ещё хотите получить на пряники. Идите куда шли, кадушки из-под говна.

— Ну, ты, поговори ешшо, схлопочешь быстро по роже-то.

— Что ты сказал? — Захар подошёл к старшему из братьев, — Повтори, что ты сказал, полудурок необразованный!

Захар приблизился вплотную к Кадашову.

— И повторю! — и тот размахнулся, чтобы ударить Захара, но Захар опередил его ударом меж глаз и ловкой подножкой уложил на землю. Через мгновение братья все вместе набросились на него, пытаясь повалить. Захар отбивался, как мог, но силы были не равные. Помогла Лена, она обхватила сзади за шею одного из братьев и оттащила от Захара.

Неизвестно чем бы всё закончилось, если бы ни заведующая клубом, которая пришла открывать входную дверь,

— Прекратите! Ишь, что устроили в культурном месте! Марш отсюдова, а то милицию вызову, — и она влепила увесистый подзатыльник одному из Кадашовых.

Драка сразу прекратилась. Братья отошли в сторону, продолжая на расстоянии угрожать,

— Мы с тобой Захар ещё встретимся на узенькой дорожке.

— Идите, идите! Ишь, ещё угрожают. Что я сказала! Чтоб духу вашего не было! По милиции соскучились!? — и заведующая продолжила уже спокойно, — Я их знаю, то ещё хулиганьё, управы на них нет или ремня хорошего. Вы-то, что в драку кинулись?

— Так они начали. Что было делать? — Захар поднял оторванную пуговицу.

Кадашовы пошли вдоль привязи в сторону продмага. Проходя мимо упряжки, один из братьев размахнулся, чтобы ударить Ночку по морде, но она резко подняла голову и он промахнулся. Удивительное произошло дальше. Ночка ухватила зубами его плечо, и он долго не мог вырваться. Отойдя подальше и держась за больное место, продолжил угрозы,

— Не жить тябе, Захар, на белом свете, а кобылу твою пристрелим!

— Поговорите, поговорите. Я братьям пожалуюсь, вложат вам ума, — Лена пригрозила Кадашовым кулаком.

Заведующая открыла дверь и прежде чем скрыться за ней предложила,

— Заходите, внутри подождите начала фильма. Они могут вернуться да ещё подмогу приведут.

— Мы здесь побудем, — Захар снял пиджак и стал с сожалением рассматривать наполовину оторванный рукав.

— Воздухом подышим, — Добавила Лена.

— Как знаете.

— Может не пойдём в кино, а то правда придут ещё лошадь угонят или сделают с ней что, или с коляской? — предложила Лена.

— Вообще — то я смотрел…

— Тем более. «Броненосец Потёмкин» — это наверно про войну.

— Нет, про восстание моряков.

— Один хрен. Я про войну даже книги не люблю читать.

Обратно ехали медленно. Захар отпустил вожжи, предоставив Ночке полную свободу. Она быстро поняла, что хозяин не спешит и пользуясь случаем часто останавливалась, чтобы похрустеть молодой травой у края дороги.

— Лен, ты не забыла, что родители сговаривались насчёт нас в прошлом годе, летом?

— Припоминаю что–то такое.

— И как ты на это смотришь?

— А, ты хочешь меня взять в жёны?

— Если честно, хочу. Ты мне нравишься… очень. Ты не ответила.

— В шестнадцать лет не очень-то охота выскакивать замуж. Но я не могу ослушаться и не выполнить волю покойного батюшки. И, если мамка не передумала.

— Сама — то ты как? Я тебе нравлюсь хоть чуток?

— Ты интересный, скромный, и я вижу смелый, в общем, хороший человек. Хозяйство у вас крепкое. Лошадка у тебя какая!.. Просто загляденье. Чем ни жених. Как мамка скажет, так и будет… Загрустил, вижу. Не переживай. Нравишься ты мне, — Лена вспомнила Павла, — Может только не так как надо? Не знаю, что и сказать.

— Рукав оторвали и вторую пуговку не нашёл. Взгреют меня дома за новый-то пиджак.

Лена осмотрела порванное место,

— Ничего страшного, по шву порвалось. Зашить можно, и не заметят. Мы с мамкой зашьём и пуговки подберём. Придётся к нам зайти. Привыкай к будущей родне, — и она рассмеялась, — Зайдёшь?

— Неудобно как-то, ни с того ни с сего приду.

— Неудобно, знаешь что, штаны через голову надевать.

Некоторое время ехали молча, думая каждый о своём.

— Лена, что мне надо делать, чтобы тебе больше понравитца?

— Ничего не надо делать. Просто мне надо поближе тебя узнать. Вообще-то,… — Лена улыбнулась, показав красивые ровные зубы, — Уж больно ты стеснительный. Девчата рассказывают, после танцев провожаешь кого, так ни то что поцеловать даже обнять не решаешься.

— Чо целовать, если не нравятся. Лишь бы как, я не могу, — Захар неожиданно обнял Лену одной рукой, прижал к себе и поцеловал в щёку.

«Везёт мне на женихов: один комсомолом завлёкся, всё какую-то пятилетку строит и мировую революцию, другой дитя — дитём. А, я, что, не дитё? Куда уж мне замуж. Скажу мамке, пока не будет восемнадцать, пусь не выдаёт», — с лукавой улыбкой Лена посмотрела в глаза Захару, — Это значит, что я напросилась или взаправду нравлюсь?

Захар не убрал руку, и они ехали так молча, чувствуя тепло друг — друга.

Упряжка остановилась у больших тесовых ворот.

— Неудобно всё-таки, Лен, может, поеду я?

— Опять за своё. Ты к своей будущей жене в гости идёшь, можно сказать будущим хозяином в дом заходишь, — и Лена от души расхохоталась, — Пойдём, уж, жених.

Войдя в горницу, Захар остановился поражённый убранством и чистотой в доме.

Дневной свет, струившийся из трёх больших окон, отражался в большом зеркале и в стёклах шкафов из ореха на высоких изогнутых ножках. Стол также был из ореха. Особенно богато выглядели стулья с мягкими сиденьями и спинками. На одной из стен висел гобелен с изображением озера и красивой деревни. На стене между шкафов висела большая керосиновая лампа.

За маленьким столиком у окна сидел брат Лены, склонившись над листком бумаги, что-то рисуя. У другого окна сидела в кресле Александра и вязала крючком кружева.

Заметив, как от усердия младший брат высунул на бок кончик языка, Лена подошла к нему,

— Смотри, откусишь, — и легонько хлопнула его по губам.

— Не мешай, — отмахнулся от неё Миша.

— Мам, сможем зашить, что б незаметно было? Захар подойди поближе.

— Почему не сможем? Снимай. Это как же ты так, Захар? Жалко. Такой дорогой пиджак. Беречь надо вещи.

— Представляешь, мам, ко мне у клуба братья Кадашовы прицепились и начали доводить, а Захар не побоялся и заступился за меня, хотя их было трое.

— По этим Кадашатам давно тюрьма плачет. Зашьём так, что твои и не заметят, — Александра выдвинула один из ящиков, стоящего рядом шкафа, достала лубяной коробочек с нитками и принялась за работу, предварительно отпоров часть подкладки.

Захар возвращался домой довольный сегодняшним днём, мечтая о свадьбе и о будущей семейной жизни, так, как он её себе представлял при полном отсутствии опыта.

Глава восьмая.
Колхоз или Сибирь

Семейство Петра Сергеевича Сергеева готовилось ко сну, когда перед их домом остановился, грохоча и пуская клубы дыма, легковой автомобиль с открытым верхом. Мужчина в штатском и милиционер направились к крыльцу.

— Ульяна, Греня, кто-нибудь, откройте непрошеным гостям, — Пётр одел пиджак и встав приготовился поприветствовать приехавших.

Мужчина в штатском вошёл с видом хозяина и попросил всех кроме хозяина выйти из комнаты. Кода все ушли, милиционер встал у двери, а мужчина сел, вытащив из-за пояса револьвер, положил его на стол перед собой.

— Садись, Пётр Сергеевич, разговор предстоит серьёзный и от него зависит во многом твоя дальнейшая жизнь и жизнь твоих близких.

Ещё не садясь за стол напротив гостя, Пётр уже догадывался, о чём будет речь.

— Ко мне, как уполномоченному райкома по делам коллективизации и колхозного строительства, поступила бумага от Филипповского Сельского Совета об отнесении вас к подкулачникам. Кроме этого мне передано решение о конфискации вашего хозяйства и выселении всей семьи на неосвоенные земли Сибири.

— Я не знаю, что там удумал Совет, но к подкулачникам и тем более к кулакам меня относить не справедливо и глупо. Какой я подкулачник? Хозяйство справное, но небольшое. А что богаче других живу верно. Позволяю себе жить так, потому, что я по полгода работаю в городе и хорошо зарабатываю. Завидуют, вот, и принимают такие решения, что б моё нажитое прибрать к рукам.

— Откуда ваше богатство я не собираюсь выяснять.

— Это совсем не трудно, — Пётр достал из сундука коробку папирос «Герцеговина флор», — Подарок Иосифа Виссарионовича Сталина, — произнёс он, как бы невзначай, — Берегу, как память. А эта бумажка — справка с благодарностью, за подписью начальника хозяйственной части Кремля и коменданта Кремля.

«Хорошо, что не успел пустить на самокрутки», — подумал Пётр, разворачивая многократно сложенный листок.

Уполномоченный несколько раз прочитал справку,

— Представляешь, товарищ Кротов, — обратился он к милиционеру, — Не проверив, человека подвести под раскулачивание. Выслужиться перед районом хотят. В передовики рвутся. И что теперь с этим можно поделать? Пётр Сергеевич, — изменил тон разговора уполномоченный, — Я надеюсь, что смогу убедить сельский совет принять другое решение. Но Вы тоже должны подумать. Страна развивается огромными темпами. За колхозами будущее. Как бы Вы ни противились, никуда Вам не деться кроме колхоза. Рано или поздно придётся вступить. Бумажку эту храните, она Вас ещё не раз защитить сможет, да и меня от необоснованных кляуз. Пётр Сергеевич, в связи с вскрывшимися обстоятельствами я вполне официально ещё раз обещаю защитить Вас от нападок Сельсовета. Но прислушайтесь ко мне, пройдёт время и ни какая бумага Вас не защитит, придётся выбирать или колхоз или гонение на вашу семью. Предлагаю следующее: В этот четверг я в очередной раз собираю сход. Было бы очень хорошо, чтобы Вы первый высказались за вступление в колхоз и других бы сагитировали. Я знаю, что Ваше мнение, Пётр Сергеевич, крестьяне определённо уважают и прислушаются к нему. Подумайте, время есть, почти неделя. Сход назначен на девятнадцать часов, и проходить будет в избе-читальне в Глушково. Райком планирует создать колхоз из четырёх деревень. Туда войдут крестьянские хозяйства из Филиппово, Глушково, Гришково и Федуркино. Деревни расположены компактно, легко будут управляться. В правление колхоза я лично порекомендую включить Вас Пётр Сергеевич. Подумайте. Это Ваш шанс выйти победителем из этой ситуации. Надеюсь увидеться второго мая на сходе, очень надеюсь. До свидания. Думайте.

Вся семья обступила Петра сразу после ухода уполномоченного.

— К раскулачиванию нас подписали. Во как! Ну и сельсовет, сволочи завистливые! Притеснять не будут, если вступлю в колхоз и других за собой поведу. Такие дела. Что посоветуете?

— Ну и вступай, батя, меня тогда в комсомол примут и учиться пошлют в город на рабфак.

— Сомневаюсь я конечно, Греня, но придётся согласиться.

— Я за колхоз, я пионерка, — набралась смелости высказаться Дуня.

— Это что ж, батя, с Кадашатами в одном колхозе будем, да ещё командовать нами будет старший Кадашов?

— Нет, Захар, Облицы не планируют присоединять.

— Хотя, если бы и присоединили, не очень-то они раскомандовались бы, быстро бы по носопырке-то получили, — Захар вспомнил последнюю стычку с «кадашатами», — Конечно хорошо, что не присоединяют.

— Ты хозяйка, что молчишь? Ульяна?

— Что я? Ты, Петь, решай, моё дело подчинённое.

— Может лучше будет в колхозе? — Дуня выжидающе посмотрела на отца, — Вместе веселее.

— Раз дело подчинённое, слушайте и подчиняйтеся. Колхоз образуется и обустроится не раньше зимы. Поэтому надо поспешить с исполнением задуманного мной дела. Завтра к вечеру едем в гости к Щербаковой Александре, дочку сватать. Слышь, Захар, на твоей Ночке поедем. Приоденьтесь все. Вопрос серьёзный. Если поладим, осенью свадебку справим. После свадьбы хозяйство с тобой, Захар, разделю. Мало чего у нас останется забирать. Коней конечно заберут. Коней больше всего жаль. Твою Ночку я в райисполком пристрою, давно председатель на неё глаз положил, пусть районное начальство катается. Всё лучше ей, чем за плугом мучиться. А тебе, Захар, если не захочешь с Ночкой расставаться, придётся кучером наниматься. Вот такое веселье, Дуня, хоть пляшы. Не дают спокойно жить революцанеры, что б им пусто было, мать их за ногу…

— Всё от безверия, — Ульяна перекрестилась на образа, — Нет веры в людях, нет, вот и пришло наказание. А, Щербачиха баба умная хоть и безграмотна. Верует и богоугодные дела справляет. Детей своих такими ж взрастила. Ленку не видала, ни чого ни могу сказать о нёй. Захар, хорошо знаешь её? Пойдёть за тебя?

— Еже ли мать скажить пойдёть.

— Я на их концерте был, в школе, видел её, красивая, поёть, танцуеть. Смотри, Захар, не упусти свово счастья, — Григорий встал выпрямившись во весь рост, — А, то я подрасту и увяду её у тебя.

— Не я решаю, — засомневался Захар, — А, для тебя, Гриш, там племянница Ленкина имеется. Правда постарше тебя, ну так будет уму разуму учить вместо батьки с мамкой.

Глава девятая.
Женитьба

Нежданные гости устроили настоящий переполох в доме Александры, объявив о цели приезда.

Пётр попросил молодёжь пойти прогуляться по деревне и не мешать обсуждению такого важного вопроса. Он объяснил Александре причину спешки, но больше всего напирал на то, что её покойный муж хотел соединить Елену и Захара брачными узами. Александра обещала уговорить дочь.

Ульяна настояла, что бы свадьбу сыграли в Филиппове и поскромнее, только для близких и родных, не то время.

Пётр, зная скупость Ульяны и бесполезность переубеждения её в делах, где предстоят расходы, не стал перечить.

Александра оставшись с тремя детьми без мужа, тоже не очень-то могла себе позволить большие расходы на свадьбу, но пообещала обеспечить молодых хорошим приданым: перинами, одеялами, подушками, одеждой для невесты и посудой.

На том и расстались, назначив день свадьбы.

За невестой приехали в назначенный день рано утром на двух колясках. Захар управлял Ночкой, а брат Григорий парой коней. В коляске Григория сидели, как и полагается, «дружки» с расшитыми полотенцами через плечо.

Когда Захар в сопровождении «дружков» вошёл в просторную горницу, его уже ожидала группа подруг Елены и брат Михаил.

— Скажите дорогие гости, зачем пожаловали? — выступила вперёд самая боевая из девчат, — Какая нужда привела вас в этот дом?

— У вас товар — у нас купец. За товаром приехали.

— Товар просто так не взять, за него платить надо.

Один из парней поспешил к коляске и вернулся с корзиной пирогов, из которой виднелось горлышко бутылки. Девчата приняли подарок и хором затянули песню, предназначенную именно для такого случая.

Лена вышла к ним в сопровождении матери в новом, недавно сшитом платье подпоясанном ремешком. Голову слегка прикрывала шёлковая косынка, из-под которой спускалась на грудь толстая русая коса, с заплетённой в неё голубой лентой. На ногах были одеты белые туфли на невысоком каблучке и белые носочки, еле прикрывающие щиколотку.

Александра держала в руках икону,

— Захар и Лена, подойдите ко мне.

— Молодые опустились на колени, взяв друг друга за руки, и покорно склонили головы.

Александра, держа над ними икону, говорила строгим голосом, словно батюшка в церкви, — Благословляю вас, тебя Захар и тебя Елена, на дальнейшую совместную жизнь. Живите в согласии и в любови, уважайте и заботьтесь друг о друге, растите детей чесными и работящими. Да поможить вам Бог. Цалуйте образ.

После того, как молодые приложились к иконе, Александра пожелала им счастья и незаметно вытерла фартуком увлажнившиеся глаза.

К дому жениха ехали в установленном порядке: в первой коляске Елена с Захаром, Александра вместе с «дружками» во второй, за ними телега, загруженная приданным, где лошадью управлял довольный порученным ему делом, Михаил. В телеге стоял сундук, и лежали большие узлы.

До Филиппова нужно было проехать через две деревни и в каждой их встречали жители, перегородив верёвкой дорогу требуя плату. «Дружки» доставали заранее приготовленную бутылку с водкой и солёные огурцы и угощали всех желающих выпить. Детям раздавали баранки, а женщинам, которые не выпивали — по монетке.

Свадьба продолжалась до поздней ночи. С уменьшением яств на столах уменьшалось и количество гостей.

Стоящие у тына и глазеющие в окна жители Филиппова, так и не дождались угощения,

Ульяна, не смотря на просьбы Петра, не позволила выносить выпивку и закуску,

— Обойдутся. Всё — денег стоит.

Только Григорий незаметно вынес бутылку самогона и на заднем дворе отметил с деревенской молодёжью «кончину» брата, закусывая солёными огурцами и ржаным хлебом.

С самого первого момента, как только Елена вошла в дом Петра Сергеева, поняла, что ей будет нелегко здесь прижиться. Первое, что ей бросилось в глаза, это замки: на сундуках, на шкафу, на буфете. Ещё более подтвердил это предположение недоброжелательный взгляд свекрови.

— Штой — то так разрядилась? Не праздник чай. Иль ты считаешь за мужем можно сидеть, ничего не делая?

— Почему разоделась? Совсем это не праздничное. Праздничных у меня есть два платья, а это обычное.

— Ну, мы не богатеи, как вы, хорошие вещи бережём. Отвыкай от роскоши.

— Почему не одеться, если есть во что?

— Ты, Ленка, как со мной разговариваешь! Видно мать тебя не научила уважению к старшим.

— Почему? Я просто высказала своё мнение.

---

— Мам, ну, что ты на неё напала, — заступился за Елену Захар, — Конечно, переоденется, если не во што купим, что попроще, и не дорогое.

— Вот, вот, опять расходы. Ладно сядне свободны, а завтра што б на рассвете, как штык к столу, позавтракаем и за работу. Лето. По своей усадьбе работ не счесть, да у колхозе надо трудодни зарабатывать. К ужину штоб не опаздывать, иначе голодными останетесь. Слуг нет, чтоб по нескольку раз на стол собирать.

Молодые отправились на берег Днепра. Захар прихватил удочки и горшочек с дождевыми червями. Искупавшись, они уселись на берегу, неподалёку друг от друга, и занялись ловлей рыбы. Елене эта забава была малознакома и она то и дело обращалась за помощью к Захару. Но в основном они были заняты всякими пустяшными разговорами. Пересказывали всякие смешные случаи из своей жизни и смеялись друг над другом, совершенно не обижаясь.

Шёл час за часом. Елена почувствовала, что голодна,

— Мы пойдём на ужин? Чтой-то мне захотелось поесть.

— С ужином у нас так, как солнце к закату, так и ужин.

— Так долго ждать? А, раньше нельзя перекусить?

— Не, мать строго соблюдает порядок.

— Так и помереть можно с голоду.

— Знаешь что, — выбросив в воду двух пойманных ёршиков, Захар начал сматывать удочки,

— Ты иди в сторону Глушково, а я побегу, занесу домой удочки и догоню тебя. Зайдём в сельмаг и что-нибудь купим из съестного, деньги у меня имеются.

За ужином Елена ещё раз убедилась, что ужиться в этой семье ей будет очень не просто. Если дома каждый ел из своей тарелки, то здесь все ели из общей глубокой глиняной тарелки, по очереди забирая еду деревянными ложками. Дома её не ограничивали в еде, если она просила добавки, то не было отказа, здесь же на это даже намёка не было.

Когда молодые легли в постель, Елена тяжело вздохнула и прошептала на ухо Захару,

— Ну, вы и жмоты, неужто, всегда так мало едите? Так есть хочется.

— Не, в праздники по12

боле. Потерпи, утром поговорю с мамкой. Но я почему-то сыт.

Захар совсем не понимал, что шестнадцатилетней девушке такого крупного телосложения просто необходимо хорошее питание для роста и полноценного развития молодого женского организма. Но тем ни менее старался по возможности подкормить её. Работая в поле, отдавал свою долю из приготовленного Ульяной обеда. Часто покупал в сельмаге гостинцы.

Глава десятая.
Почётная обязанность

Не прошло и года, только молодая семья стала обживаться, Захару пришла повестка явиться в райвоенкомат для призыва на срочную воинскую службу.

На призывной пункт провожали сразу нескольких парней из ближайших деревень. Толпа из родственников и друзей призывников медленно под звуки гармошек продвигалась к призывному пункту в Холм-Жирковском. Мужики попутно с выпивкой наставляли молодёжь по поводу воинской службы, хотя большинство совершенно не представляло, что это такое Красная Армия. Женщины попытались причитать, но были остановлены мужьями,

— Что завыли, дуры. Не на войну уходють.

На призывном пункте военком произнёс краткую речь о великой чести служить в Красной Армии и о долге перед Родиной. Разрешил родителям попрощаться с сыновьями и скомандовал погрузку в машины.

Перед тем, как Захар влез в кузов грузовика, Лена подбежала к нему, обняла и прошептала на ухо,

— У нас будет ребёночек, — и оттолкнув добавила, — Ну иди. Береги себя.

Родственники ещё долго стояли, провожая взглядами грузовики, которые были еле-еле видны из — за тучи пыли, поднятой колёсами.

Трясясь в кузове Захар долго не мог опомниться от сказанного Еленой, «Я буду отцом. Смешно и странно».

В общем-то, его одолевало двоякое чувство. С одной стороны, ему было жаль расставаться с любимой женой, особенно после такой новости. С другой стороны, перед ним открывалась возможность посмотреть Мир. До сегодняшнего дня он и бывал-то только в Дорогобуже да в Вязьме.

Призывников привезли на станцию Канютино и с пересадкой повезли на сборный пункт в Смоленск.

Пересадка была на станции Сафоново. До поезда на Смоленск оставалось больше трёх часов.

— Слушайте внимательно, — сопровождавший призывников лейтенант оглядел помещение вокзала и повысив голос продолжил, — Всем подойти ко мне. Слушайте и выполняйте, это приказ. До отхода поезда три часа. Дорога к месту дислокации… Чтобы вы поняли, разъясняю: дислокация это место постоянной службы. Дорога предстоит дальняя, поэтому тем, кто не запасся продуктами, приказываю: пока есть время сходить в продмаг и закупить продукты, столько, чтобы хватило на две недели.

— А, если нет денег, — спросил из толпы ребят рыжеволосый парень, — У меня, например, ни копейки. Думал, нас государство обеспечит.

— Государство, конечно, обеспечит, если сможет это сделать в пути. Деньги займите у товарищей или на крайний случай у меня. Из солдатского пособия отдадите, когда будите получать.

Несколько человек, шумно обсуждая, что из продуктов лучше купить, покинули вокзал.

Захар развязал небольшой мешок, собранный заботливой рукой Лены. Каравай ржаного хлеба, большая пластина солёного сала, около трёх десятков яиц, ржаные лепёшки, несколько свежих огурцов, пучок зелёного лука, горсти две стручков гороха и завёрнутая в газету соль составляли всё содержимое мешка. Он с удовольствием понюхал сало, «Наверняка взято в тайне от мамки. Такой кусище». Он несколько раз поочерёдно понюхал то сало то хлеб. Нащупал в кармане перочинный нож, который передал ему Григорий, «Интересно, могу ли я перекусить? Нет наверно без команды нельзя». Покопался в мешке и в уголке обнаружил завёрнутые в тряпочку деньги, «Верно батя втайне от мамки положил».

— Можно чем-нибудь поживиться? — склонился над ним один из парней.

Захар, молча, дал ему одно яйцо и отломил половину лепёшки.

— Своё надо иметь, — он тоже откусил от лепёшки кусочек, «Тёщина работа. Только она может печь такие вкусные. Когда это Ленка успела сбегать в Бетягово?» — вспомнил, что приходил брат Лены Мишка, — «Он и принёс».

В свёртке из газеты, который был среди продуктов, лежала опасная бритва, помазок, маленький латунный стаканчик и небольшое полотенце, «Батя позаботился». Он развернул полотенце. На уголке было вышито: «Береги себя и возвращайся домой». Захар аккуратно сложил всё обратно в газету и затосковал о доме и о родных ему людях, поняв вдруг, насколько они ему дороги.

По вокзалу объявили о скором прибытии поезда Москва — Смоленск. Пассажиры похватали свои вещи и поспешили на перрон, шурша шелухой от семечек, покрывающей пол.

К вечеру призывники прибыли на сборный пункт. Не теряя времени, всех наголо постригли ручной машинкой и направили на санобработку в баню. После бани выдали пару нижнего белья из белой бязи, состоящую из кальсон и рубахи. Пришёл сержант с грудой обмундирования. Каждому были выданы: заплечный брезентовый мешок защитного цвета, гимнастёрка, брюки «галифе», две портянки, яловые сапоги с брезентовым верхом, пилотка, большое хлопчатобумажное полотенце и фляжка, покрытая тканью защитного цвета.

Призывники долго копались, подбирая одежду по размеру.

Одевшись в военное, Захар стал аккуратно сворачивать свою одежду, чтобы убрать в мешок, но это занятие прервала команда сержанта,

— Гражданскую одежду оставить здесь, она вам не понадобится. Возвращаться домой будете в военной форме. Всем выйти и построиться!

На ночлег разместили в казарме сборного пункта. Набралось не менее роты призывников, прибывших из разных мест Смоленской области.

В семь часов утра раздался зычный голос сержанта,

— Подъём! Одеться и с вещами построиться перед казармой!

Там призывников ждал лейтенант и ещё незнакомый им капитан. Капитан обратился к ним, громко и чётко произнося слова,

— Для службы в моей части мне нужны призывники, обладающие хотя бы небольшими навыками плотницких или столярных работ! Обещаю службу в тёплом краю у моря! Названым мной «умельцам» выйти из строя!

Вперёд выступила добрая половина призывников.

— Смотри, лейтенант, и любуйся, какая у нас одарённая молодёжь. Умельцы! Молоко на губах не обсохло, а они уже и плотники и столяры. Если бы я ещё спросил, кто умеет варить кашу, так все бы вышли. Есть такие, кто обманывает? Лучше сразу вернитесь в строй, иначе проверю — накажу.

Капитан подошёл к вышедшим из строя, и остановился перед рыжеволосым,

— Скажи мне, какие бывают лесоматериалы!

Парень замялся,

— Ну, это, брёвна, дрова, доски разные.

— Допустим. Какие плотницкие работы ты выполнял?

— Лес валил с батькой, дрова пилил.

— И колол, конечно?

— Да, да колол.

— Всё?

— Всё.

— Стать в строй! Останешься без моря. У кого ещё такие же навыки, как и у него? Лучше сразу вернитесь в строй, чтобы мне меньше времени тратить на проверку.

Большая группа призывников заняла место в строю вслед за рыжеволосым парнем.

— Вот это правильно, солдат должен быть честным, исполнительным и ответственным за свои слова и действия, — капитан подошёл к стоящему рядом с Захаром парню, — Ответь мне на тот же вопрос.

Парень бодро и громко стал перечислять,

— Тёс, доска, горбыль, брус, рейка.

— Что умеешь делать?

— Умею строгать, пилить, распускать брёвна на доски, молотком и стамеской могу работать, топором тесать могу.

— Хорошо. А, ты можешь что-то из того, что назвал он? — капитан ткнул Захара в грудь.

— Могу. Что за невидаль? Могу сруб срубить, брёвна под чашу затёсывать могу, шипы нарезать и рамы вязать могу.

— Если и остальные умеют хотя бы часть того, что назвали они, это очень хорошо. Всем, кроме отобранных мной, разойтись! Умельцы, в две шеренги становись! Направо! За мной шагом… марш!

Отобранных оказалось девятнадцать человек. От вокзала они прошли вслед за капитаном по путям к стоянке железнодорожных составов и подошли к паровозу с двумя, прицепленными к нему вагонами. Один вагон был пассажирским, второй — товарным. В товарном вагоне, именуемом «теплушкой», освещённом керосиновыми лампами, были сооружены деревянные нары, стояла чугунная печурка и большой деревянный ящик с углём. Вокруг печурки, видимо вместо стола и стульев, стояли перевёрнутые деревянные ящики из под мыла. В эту «теплушку» и загрузились новобранцы.

Через два часа паровоз подтащил вагоны к пассажирскому составу маршрута «Смоленск — Москва», к которому их и прицепили.

Ехали в сопровождении сержанта — сверхсрочника,

— Скучать не дам, будете изучать устав и матчасть, то есть виды и устройство стрелкового оружия и гранат. Также, за время поездки вы обязаны выучить наизусть устав и присягу, тексты у меня имеются. В дополнение поделюсь своими знаниями воинской службы. Кто выразит недовольство или неподчинение моим приказам получит наряд вне очереди и будет бегать за углём, водой и кипятком на каждой остановке, вместо того, чтобы пойти в буфет на вокзал. Злостные нарушители будут направлены на гауптвахту по прибытии в часть. В общем-то я добрый, не пугайтесь.

Окон в «теплушке» не было. Когда позволяла погода, раздвигали двери, и молодёжь с интересом смотрела на проплывающие мимо деревни, посёлки, городишки, станции и полустанки.

К вечеру поезд прибыл в Москву. Выходить из теплушки запретили. Воинские вагоны, вагон, где ехали офицеры и «теплушку», отцепили и долго перегоняли с места на место, в конце — концов, прицепив их к поезду, следовавшему в Омск.

В Омске формировали воинский эшелон, в состав которого и вошли смоленские вагоны.

Рано утром следующего дня призывников построили и привели в военный гарнизон, где объявили торжественное построение. Всех привели к присяге, при этом каждый наизусть произносил её слова. Всё же политрук на всякий случай стоял рядом, держа брошюрку с её текстом.

Особым сюрпризом для присягнувших было то, что всем выдали под расписку оружие: винтовки и по две обоймы патронов.

Оружием новобранцы владели недолго, по возвращении к поезду приказано было сдать его на хранение в офицерский вагон под постоянную охрану часовых.

После очередного приёма пищи новобранцев направили на погрузку товарных вагонов, которые были в составе воинского эшелона. Загружая вагоны, они удивлялись, — «Для чего воинской части столько лопат, топоров, пил, носилок, столярного инструмента и такое количество, гвоздей, скоб и стекла?»

Перед отправлением эшелона капитан построил новобранцев перед вагоном,

— Вы сейчас получите сухой паёк. Отнеситесь к нему экономно, неизвестно какое время мы будем в пути.

Захар складывал полученные продукты в заплечный мешок, когда раздался голос командира,

— Сергеев! С вещами ко мне.

Захар выпрыгнул из вагона и вытянулся перед капитаном в ожидании,

— Я слышал, у тебя был свой выездной рысак, поэтому думаю, в лошадях знаешь толк. Я прав?

— Да. С конями я в дружбе. Мой батя служил в кавалерии. Про коней много чего мне рассказывал. Я и верхом могу хорошо ездить.

— В седле не придётся ездить, а вот в одном вагоне с конями это да. К поезду прицепили вагон с лошадьми, перебирайся туда и следи за ними, корми, пои. Всё необходимое там имеется. Отвечаешь головой за каждого.

Захар обрадовался такому повороту дел и такому ответственному заданию. Он залез внутрь вагона и сразу почувствовал знакомый запах конюшни. Два вороных мерина, отгороженные жердью, находились в одном конце вагона, в другом было до потолка навалено сено. Кроме этого в вагоне стояли два мешка с овсом, четыре ведра и валялось несколько пустых ящиков.

Лучшего нельзя было и ожидать. Захар соорудил из ящиков и сена постель рядом со стенкой вагона, чтобы через выпавший из доски сучок можно было любоваться проплывающими мимо пейзажами.

При длительных остановках, когда заправляли водой и углём паровоз или меняли его на другой, он заполнял водой вёдра, таская поочерёдно по паре в вагон.

Работа была знакомой и не сложной, покормить коней раз в день овсом, вовремя попоить и подбрасывать по необходимости сено в ящики перед конями.

В основном Захар вдоволь отсыпался, завалившись на сене, что редко удавалось при жизни в деревне. Особенно не до сна было летом, когда приходилось трудиться с восхода до заката.

В Чите вагон с новобранцами и товарные вагоны с грузом и конями отцепили от воинского эшелона и неожиданно подцепили к пассажирскому поезду, идущему во Владивосток.

Во Владивостоке, долго не мешкая, новобранцев построили и с вещами направили пешим ходом в порт, где их ожидал сухогруз «Видный». После небольшого отдыха и приёма пищи их поставили под погрузку судна строительными материалами, то и дело подвозимых на подводах и грузовиках.

Когда транспорт причалил к пристани в «Находке», и новобранцы вышли на палубу, им открылся прекрасный приморский пейзаж. Сопки в цветущих деревьях и кустарниках, спокойное лазурное море и песчаные пляжи вдоль берега — сказка, да и только. Особенно удивительным им показалось море. Им, для которых Днепр в двадцать метров шириной был единственным из знакомых водоёмов. Бескрайний водяной простор, уходящий чуть ли ни в небо, воспринимался чем-то нереальным.

После недолгого завтрака начался аврал по разгрузке транспорта. Капитан приказал Захару вместе с парой солдат, спуститься с конями на берег и раздобыть телегу и сбрую, написав на всякий случай записку для начальника порта.

Выполнение задания не доставило Захару больших хлопот. Не прошли они сотни метров, как их остановил комендантский патруль. Офицер долго и внимательно проверял документы, прочитал записку и очень обрадовал Захара, указав на военные склады,

— Обратитесь туда, там помогут вашему делу.

Кладовщик, прочитав записку, не стал возражать и разрешил запрячь меринов в выбранную Захаром телегу.

Несколько дней занимались перевозкой грузов к месту строительства казарм в бывшем военном гарнизоне.

Старые здания без присмотра и от времени разрушились, поэтому жить пришлось в больших военных палатках на двадцать мест.

Первые дни устраивали быт, как могли в полевых условиях, а затем приступили к строительству. Всеми работами руководил военный инженер Зуев. В помощь из Владивостока прислали в сопровождении политрука взвод солдат. Кроме новобранцев в его составе были рядовые и младшие командиры, отслужившие ни один год. Стройка закипела. Тут-то и пригодились плотницкие навыки новобранцев, валили лес, тесали брёвна, ставили срубы, расчищали площадки для будущих зданий.

Глава одиннадцатая.
Невестка

Прошёл месяц, как Захара забрали на службу. Без него Елене всё труднее становилось переносить упрёки свекрови.

Если смотреть поверхностно, отношение к ней в новой семье было в общем то добрым, особенно со стороны Григория. Однажды он подошёл к ней и показал связку ключей,

— Иди за мной.

Он подвёл её к кладовой и открыл замок,

— Батька с мамкой в Холм отправились за семенами, пробудут там долго.

Зайдя в кладовую, Григорий приподнял деревянную крышку одной из бочек с салом,

— Прошлогоднее, это нам не годится, —

заглянул в другую бочку, — Вот это то, что надо.

Григорий достал из-за пазухи краюху хлеба,

— Держи.

Вынул из кармана складной нож и отрезал от пластины сала большой кусок,

— Захар просил тебя подкармливать. Ешь и с собой ещё возьмёшь.

— А, как узнают?

— Да не узнают. Тут его вона сколько, и не заметят даже.

— А, Дуська скажет. Она видела, как мы сюда пошли.

— Дуська? Только пусть попробует.

Елена долго мучилась, не решаясь обратиться к Григорию с просьбой,

— Гриш, я ухожу от вас домой к мамке, не могу я здесь боле. Понимаешь? Ну не могу, как в тюрьме живу. Понимаешь? Живу, света белого не вижу: огород, поле, хлев, огород, поле, хлев, а я ведь в театральный кружок ходила и в хоре пела. Не хочу постоянно ходить голодной, я что, не тружусь в полную силу? В последний раз больше батьки накосила. Если бы ни ты, давно бы ноги не держали. Ухожу. Поможешь? Мне б тачку какую, вещи перевезти.

— Понял. Помогу, конечно. Только жаль, что уходишь. Ты мне сразу понравилась. Вполне нормальная девка.

Так и сделали.

Александра долго отчитывала Елену за неблагоразумный поступок, потому, что «нехорошо уходить от законного, данного богом мужа», но, видя решимость и упорство дочери, смирилась с этим,

— Живи уж, но придёт Захар со службы, что б вернулась к няму.

Пётр очень расстроился, узнав, что Елена вернулась к своим,

— Нехорошо получается. Довели девку. Всё ты, Улька, со своими упрёками да поучениями.

Он с досады замахнулся на Ульяну.

— Я не причём. Я знала, что она не приживётся, избалованная. Только знает, что толстеть, ест словно мужик.

— Так она и работает в полну силу. Не всякий мужик за ней угонится. Довели. Схожу, как ни то, попрошу вернуться.

— Захару не вздумайте отписать, — обратился он уже ко всем.

Возвратившись в родной дом, Елена, словно в машине времени, вернулась в ту беззаботную интересную жизнь, в которой жила раньше. Она вновь стала посещать театральный кружок. Участвовала в спектаклях, выступала в девичьем хоре и ездила вместе со всеми в агитационные поездки по району, словно не было свадьбы, мужа, свекрови. Захару не писала, не хотела расстраивать, а соврать не смогла бы.

Иногда после репетиция или спектакля её провожал Павел Аносов. В один из таких вечеров, прощаясь у калитки, он сказал, что передумал своё отношение к семье и предложил Елене развестись и выйти за него.

Елене он нравился, — «Умный, внимательный, культурный, интересно о многом рассказывает, симпатичный, стройный, высокого роста, не то что Захар, который больше молчит, чем говорит, и ростом ниже». Она вспомнила неуклюжие ласки Захара,

— И где же мы будем жить, если я соглашусь? У вас полна горница людей, да и нет у вас в вашей избушке горницы. На сундуке спать будем? Но мне кажется, даже сундук уже занят.

— Свой дом построим, а пока можно и у тебя. Думаю, найдётся угол.

— Угол-то найдётся, но что скажет мамка? Она меня убьёт, если я только заикнусь о разводе, а уж о свадьбе лучше вообще не думать. Узнает, что за тебя выхожу, выгонит из дому. Не очень-то хорошего мнения она о тебе, несерьёзный ты, богохульник и живёшь не по-крестьянски, без усадьбы, без хозяйства.

Однажды, сгребая и укладывая в копны сено, на поляне в конце усадьбы, Елена, вроде как невзначай, с напускным безразличием, решила проверить реакцию матери на предложение Павла,

— Мам, ты представляешь, секретарь наш комсомольский предложил мне развестись с Захаром и выйти за него.

— Безбожник, что от него ещё можно ожидать.

— Вообще-то он мне нравится больше, чем Захар… Может развестись… Не знаю, что и делать.

Александра прекратила грести,

— Ты что говоришь! Мужа несколько лет не можешь подождать! Ребёнка без отца оставить хочешь. Ишь, что удумала! Даже заикаться не смей! Смотри, Ленка, прокляну. Что б больше ни ногой туда, хватит с девками хороводы водить. Брюхо уж торчит, а она туда же, в артистки. Всё запрещаю! И запомни, ты мужняя жена. Забудь туда дорогу. Захару-то отписала, как ко мне вернулась?

Елена покачала головой.

— Отпиши. Была б я грамотная, то б Митеньке свому каждый день письма на фронт отправляла б, што б завтра же письмо было. Хороший человек страдает, а ты здесь хвостом крутишь. Откель у тебя только мысли-то такие? И девки твои, подружки, артистки, что б в мой дом ни ногой. Видно нельзя с тобой без строгости. Был бы отец жив, всё было бы по-другому.

Елена не посмела ослушаться мать, и время до родов прошло в заботах по дому и по хозяйству. В колхозе она не работала, так как Александра Щербакова отказалась туда вступать.

Когда начались схватки, Александра сама запрягла коня и отвезла Елену в Холм, в больницу. Роды прошли легко, и уже через два дня она с новорождённым, крупным мальчиком, была дома. Материнского молока было вдоволь, и ребёнок рос крепким и здоровым.

В своём письме Захар попросил назвать сына Анатолием, Елене это имя понравилось.

В ожидании мужа со службы Елена вся окунулась в заботы о первенце.

Павел Аносов искал встреч, но она его всячески избегала.

Глава двенадцатая.
Солдатские будни

Строительные работы чередовались со строевой подготовкой, стрельбами и политзанятиями. Политрук показался Захару самым вредным из офицеров, который совершенно не терпел, когда ему перечили или задавали провокационные вопросы. За малейшие ошибки в понимании современной обстановки в мире или внутренней политики партии и правительства он направо и налево раздавал наряды вне очереди.

Захару и ещё нескольким новобранцам поручили выкопать траншеи под фундамент казармы. В этой группе особо выделялся среди других рядовой Тарас Малышко. Все предполагали, что это прозвище, оказалось — фамилия, которая совершенно не вязалось с внешностью. Его природные данные (рост более двух метров, вес под сто сорок килограммов, широкая кость и полное отсутствие жира, сплошные мышцы) первое время заставляли относиться к нему с опаской. Совсем по-другому его воспринимали, узнав поближе. Малышко оказался безобидным, безграничной доброты человеком. Когда его спрашивали, откуда ты такой здоровый появился, он смущался и виновато, будто оправдываясь, каждый раз говорил: — «Из Одессы. В отца я, он грузчик в порту. Сила у меня от работы. Помогал корабли загружать, вот и набрался силушки. Но с отцом не сравнюсь, куда там, он что Поддубный, а может и здоровее его будет».

Поэтому из-за его мягкотелости и неумения командовать взводный назначил Захара, чему Малышко был очень рад.

Работа спорилась. Когда попадались участки с примесью камней, то их передавали Тарасу. Взяв двадцатикилограммовый лом он играючи разбивал твёрдую землю и, усевшись на край траншеи, отдыхал, ожидая работу потяжелее. Если кто-то укорял его в безделье, отвечал: — «Что я баба что ли лопатой землю копать словно в огороде». На него не обижались. Всех устраивал такой порядок вещей.

Разбив очередной попавшийся камень и выбросив осколки из траншеи, Тарас попросил разрешения у Захара и пошёл к ручью попить воды. Напившись, прилёг на травку и заснул.

Работы приостановились, когда под лопатами раздался металлический звон. Солдаты обкопали вокруг, и их взгляду предстал якорь весом не менее полтонны. Расширив траншею, они вчетвером опустились в неё и, ухватившись за якорь, попытались приподнять, но не смогли даже пошевелить. Якорь словно прирос к земле. К удаче не привела ни одна из попыток, то ли из-за слабости бойцов, то ли из-за неудобства.

— Подождём Малышко, что зря мучиться. Покурите пока, — Захар стал ножом очищать от нароста грязи место на якоре, где виднелось что то похожее на надпись. Он не ошибся, выпуклыми старославянскими буквами было написано: «Св. Пётр».

Выкурили по нескольку самокруток махорки, но Тарас всё не шёл. Несколько раз приступали они к работе, но безуспешно. В конец измучившись, просушив на солнце пропитанные потом гимнастёрки и нательные рубахи, так и не дождавшись товарища, ругая его, пошли на ужин.

— Если придём, а он уже кашу трескает, доложу взводному.

— Правильно, Захар, ежели подвёл нас — отвечай, — поддержал один из солдат.

Тарас объявился только к отбою,

— Простите, мужики, задремал я, пригрелся на солнце.

Не произнеся больше ни слова, он завалился на кровать и засопел.

Когда утром пришли на строительную площадку, якорь уже лежал рядом с траншеей.

— Считайте, что сегодняшнюю норму я уже выполнил, но с вас с каждого по недельному сухому пайку.

Солдаты оторопели, не зная, что ответить Тарасу.

— Пошутил я, — и добродушная улыбка расцвела на его лице.

Взводный оценил работу Малышко,

— Ну, ты, и Богатырь. Прямо Илья Муромец. Награждаю тебя недельным сухим пайком и прикажу повару до конца месяца накладывать тебе двойную порцию. Объявляю тебе благодарность.

Тарас вытянулся по струнке,

— Служу Красной Армии и Трудовому Народу.

После команды «Вольно» продолжил,

— Товарищ лейтенант, Вы сказали до конца месяца. Сегодня же тридцать первое августа, последний день.

— Правильно.

Все засмеялись.

— Смеётесь. Я может здесь ни разу не наедался досыта. Вы хиляки, а меня с собой равняете.

Взводный нагнулся над якорем. Поводил пальцем по буквам,

— Столько лет пролежал в земле, а надпись сохранилась. Только представьте себе — якорь это послание нам из прошлого. Давным-давно к берегам штормом прибило и разбило корабль древних мореплавателей. Волны расшвыряли обломки корабля, и только якорь остался лежать на дне вблизи берега. Выжившие матросы похоронили погибших товарищей здесь наверху сопки и поставили на могиле вместо памятника якорь. А, может быть, всё было совсем не так. В любом случае это важная находка. Мы его очистим и поставим перед казармой. Это будет первый памятник на этой земле. Насчёт тебя рядовой Малышко я договорюсь с командованием об усилении твоего питания. Обрадую, завтра воскресенье, не работаем, всем увольнительная на весь день.

Когда взводный ушёл, Тарас задрал к верху нос,

— В такой знаменательный для меня день разрешаю перекур вне очереди.

За куреньем продолжили разговор о еде. Вспоминали о простой домашней пище, от которой сейчас не отказались бы. О пышных домашних блинах и пирогах, о топлёном молоке и яичнице с салом, о грушах и яблоках из своего сада.

— Я вам байку расскажу, — Тарас сел на якорь, — Пишет парубок письмо домой со службы: «Дорогая ненько, мамка значит, как же я скучаю по нашему дому, по селу и родным, а особенно по нашему саду. Закрою глаза и вижу: яблони сплошь в яблоках, а они такие крупные зрелые, золотистые, ароматные. Будешь собирать мне посылку пришли яблок. Задумался и приписал: знаешь, ненько, выкинь ты эти яблоки и положи лучше сало».

— Это письмо случайно не ты писал? — Захар положил руку на плечо Тарасу.

— А может и я.

— Раз такое дело, порадую тебя сегодня салом, домашним, с чесночком. И вам товарищи солдатики, отрежу уж по кусочку, я не жадный.

Воскресный день выдался солнечным и безветренным. Захар и его товарищи по работе решили провести день вместе и посвятить его обследованию окрестностей. Знакомой уже дорогой они направились к пристани. Порт и прилегающая территория были заняты всевозможными постройками, растянувшимися по берегу на несколько сот метров. Старые и вновь построенные здания стояли вперемешку без какой-либо организации и планировки. Выше по берегу стояли жилые бараки и избы. У причала шёл монтаж большого портового крана. Даже в выходной день вокруг кипела работа.

К причалу была пришвартована баржа с высокими бортами. Её размеры поразили новобранцев из Смоленщины, море и океанские корабли они видели впервые. Наблюдая восхищение товарищей, Тарас отметил,

— К нам в Одессу, бывает, огромней этого корабли приходят.

С баржи на пристань спускался широкий трап. Вдоль баржи выстроилась цепь солдат с винтовками. Некоторые держали на поводках собак, которые, не переставая, злобно лаяли и рвались в сторону заключённых, спускавшихся по трапу. Заключённых построили в колонну и повели вдоль берега вглубь бухты.

— На лесоповал. Теперь пойдёт работа, только успевай шевелиться, — прохожий в матросском бушлате измерил взглядом Тараса, — Вы, что не конвоиры?

— Какие ещё конвоиры, — произнёс Тарас, глядя сверху вниз на мужчину, — Мы солдаты Красной Армии.

— Где же ваша часть располагается, солдаты Красной Армии?

— А вот это уж не ваше дело. Военная тайна. Понятно. Мы выполняем важное государственное задание, — с серьёзным видом заявил Захар, показывая, что он старший среди солдат.

— Важное задание? Эх, ты, конспиратор. Я мог и не спрашивать. По вашей совсем новенькой форме понял, что вы из новобранцев, которых направили на строительство военного городка. А насчёт военной тайны вы правильно мыслите. Обстановка на Дальнем Востоке не простая. Японцы опять на нас зуб точат, но это им не при царе, получат своё, если сунутся.

— Вы нам ни подскажите, есть ли здесь магазин? — Захар прервал мужчину, чувствуя, если мужчину не остановить, то разговор будет продолжаться бесконечно.

— Есть и магазин, и медпункт, и почтовое отделение, и две столовые, — мужчина показал на, видневшуюся среди домов, чёрную крышу, — Это и есть магазин. А, вы значит, как я понимаю, в увольнении. Значит, справно исполняете службу. Прощайте. Лёгкой вам службы, — и мужчина пошёл по своим делам, продолжая говорить, но уже было не разобрать о чём.

Магазин оказался открытым, не смотря на выходной день. Над входом висела вывеска, «Продмаг», написанная неровными буквами. При этом буквы «П», «м» и «г» были печатные, а остальные прописные. В рамке у двери висело объявление, написанное таким же неровным почерком: «В тёмное время суток магазин не работает по причине отсутствия освещения и керосина».

Внутри оказалось полным полно покупателей. Очередь продвигалась очень медленно, поэтому предоставлялась возможность узнать новости из местной жизни: «Намечено строить рыбзавод и небольшую электростанцию. Назначен новый комендант порта — бывший комиссар полка. Скоро всех направят на заготовку рыбы и мяса к зиме».

Женщина, стоящая в очереди обратила внимание на вошедших солдат,

— Мужики, пропусти ли бы ребят. Им нельзя время в очереди тратить, командир не простит опоздания.

Очередь расступилась и пропустила солдат к прилавку. Продавщица полная краснощёкая женщина средних лет ловко сворачивала из нарезанной серой бумаги кульки, складывая туда то, что просили солдаты. Взвесив, она быстро гоняла туда-сюда косточки счёт, скорее для вида, чем для счёта. В основном всё прикидывалось или пересчитывалось в уме, — «Примерно правильно. Что ещё вам надо».

Цены на продукты были намного выше, чем в магазине в Глушково.

«Не разгуляешься. Надо экономить», — решил Захар. Купили в основном сладости. Захар купил карамель, подушечки с начинкой. Они были хотя и слипшиеся, но вкусные. Тарас купил пачку папирос «Прибой». Выйдя из магазина, он демонстративно достал папиросу, смял особым способом её бумажную гильзу, прикурил и стал, наслаждаясь, пускать кольца дыма,

— Это вам не махра.

Они шли вдоль берега, любуясь окружающей приморской природой. Для всех кроме Тараса всё было вновь: сопки, море, широченный пляж и стаи крупных кричащих чаек.

— У нас в Одессе море лучше и пляж красивее и чище, а чайки прямо из рук рыбу хватают, — Тарас опустил руку в воду, — У нас в это время вода намного теплее.

Пляж был усыпан выброшенными волнами корнями и ветвями деревьев, пучками морской травы и большим количеством ракушек. Особый интерес вызвали огромные разнообразной формы раковины, сверкающие внутри перламутром.

---

Один из парней поднял большую ракушку,

— Собрать да отправить в деревню. Какая красотища. Их даже вместо посуды можно пользовать. Смотрите, — и он поднял ещё одну похожую на тарелку.

— Возьму. Попрошу повара класть мне в неё кашу, во все позавидуют. Как думаешь, Захар, стоит взять?

— Не по уставу это. Не разрешат, — Захар тоже поднял ракушку и стал вертеть, разглядывая на ней, словно кем- то специально нарисованные узоры,

— Возьму. Уберу в тумбочку и буду в неё складывать нитки, иголки и прочую мелочь.

Идея пришлась по душе, и все медленно шли глядя под ноги, чтобы не пропустить раковину, какая красивее других. Найдя, поднимали, радостно восклицая, а потом выбрасывали, обнаружив ещё красивее.

За этим занятием они не заметили, как вышли на выступающую в море оконечность полуострова. Перед их глазами предстал во всём своём величии Тихий океан. Вернее часть его — Охотское море. Бескрайнее водное пространство словно уходило вверх, сливаясь с небом, и казалось, море вот-вот опрокинется и выплеснется всей своей мощью на берег. С севера дул прохладный ветерок, вызывая небольшие волны, которые катились вдоль берег шевеля своим краем разноцветную гальку.

— Что, если мы поднимемся вон на ту гору и посмотрим сверху, может быть, другой берег увидим?