Бесплатный фрагмент - Испытание

Гармония, 56 лучезара 33 года

Последний экзамен перед практикой — это радость... Наверное. Если бы это не была «Межзвездная Навигация». Нудная наука, требующая знания тысячи никому не нужных параметров, формул и инструкций, а на деле все это заменяется одним-единственным навигатором, без которого корабль никто и никуда не выпустит. Все-таки не Первая Эпоха, тридцать третий год Четвертой идет, так что вопрос остается прежним: за что?

Тяжело вздохнув, смотрю в окно виртуального экзаменационного пространства. В окнах отображаются отнюдь не звезды, а все те же вопросы, формулы и путь гипотетического звездолета с попаданием в черную дыру, что в реальности даже теоретически невозможно, но задание есть задание.

На улице бушует лето, которое на Гармонии полгода длится, не меньше, даже учитывая не привязанный к планетарным циклам календарь. Человечество приняло совсем другой календарь, для того чтобы разные планеты были синхронизованы. Он искусственен, потому точное время по светилам, как в древности, узнать невозможно. У каждого на руке коммуникатор, включая детей, так время и узнаем. Ну еще потеряться у детей задача нетривиальная… О чем я думаю?

Итак, некий звездолетчик отключил навигатор, потому что иначе не получа… О! Вот он первый пункт разбора: «отключен навигатор». Дальше с выключенным навигатором этот придурок полетел аки птица куда-то в сторону Столицы. При этом не соблюдая правил движения, то есть напрямик. Второй пункт есть… А, пошло! Главное, в заключении не забыть рекомендовать психиатрическую экспертизу.

Неожиданно быстро закончив, я перечитываю разбор, замаскированный под заключение эксперта, в поисках забытого и тут натыкаюсь еще на одну деталь — с грузовика был эвакуирован ребенок. Во-первых, откуда он там взялся? Во-вторых, взрослая капсула серии «Синь» не предназначена для транспортировки детей, ибо нуждается в коррекции пилота… Вот теперь все! Нажимаю кнопку окончания и жду резюме автоэкзаменатора.

— Курсант Винокуров, — звучит ровный голос безо всяких интонаций. — Основной блок — отлично, необязательный блок безопасности — отлично. Допуск к самостоятельным полетам.

Я чуть не падаю, где сидел: такой допуск — это очень, очень серьезно. Или в лесу что-то крупное сдохло, или же я ответил правильно на контрольный вопрос. А каким он мог быть? Вот теперь сиди и мучайся, пытаясь сообразить… Впрочем, папу спрошу, что могло повлиять, вице-адмирал-то знать должен? А пока пойду погуляю.

Машка меня вчера аккурат вечером бросила. Причем не лично, а через коммуникатор. Просто написала: так, мол, и так, мы не подходим друг другу, мне нужен напланетник, а не летун по всей галактике, потому, лети, птичка. Красивая она девчонка, ну а то, что погуляла и бросила — так о том мама меня еще когда предупреждала… Так что к этому я был готов, ответив ей традиционным пожеланием долгой жизни.

Покинув кабинку виртуального экзаменатора, направляюсь привычным серым коридором на улицу. Хочется посидеть в тишине, но это придется на вечер отложить — маме помочь с новой техникой нужно, а то у нее скоро конгресс, а наладонник не работает. Ну, или мамочка им пользоваться не умеет. Вот и научу, она же меня учила когда-то?

— Серега! — слышу я голос друга, разворачиваясь в его сторону. — Вечером в трактир?

— Нет, Ли, — качаю я головой. — Чую я, завтра меня пакость какая-то ждет…

— А… А меня? — сразу же интересуется Ли Донг.

— А тебя ожидаемое — экзамен по Истории, — хмыкаю я в ответ, отчего настроение друга портится.

Я его понимаю, на Истории семь потов сойдет… Мало того, что нужно умудриться не перепутать эпохи, так еще и вспомнить даты Первого Контакта, не забывая, что до него были две Встречи. Это когда звездолеты поглазели и разошлись, но они были и помнить их зачем-то надо. Поэтому экзамен по Истории самый жуткий, хуже Временной Синхронизации. Этот предмет три года учит правильно пересчитывать наши месяцы на циклы разных планет. Тоже непонятно, кому это надо и зачем. Вот, например, на Потерянной, которая Праматерью еще зовется, в месяце было всего четыре недели, а не десять, как у нас. Любили предки динамическую смену названий, недаром же в результате планету практически уничтожили.

Ли родился на Цзинли, это что-то около полупарсека отсюда. Планета была обнаружена экспедицией Ци Пина, и озвученное им название экипажу понравилось, очень оно емкое получилось, планету вполне описывая. Несмотря на единый язык, некоторые нюансы остаются все равно, но это и хорошо — сохраняется историческая связь, по-моему. Вот я знаю древнерусский язык, потому как история семьи обязывает, хотя пригодиться он мне не может, древние русские жили в эпоху ракет, топтания на орбите и раздробленного Человечества. Непредставимо, конечно, как они тогда выживали… Вот не помню, мамонты тогда еще водились или их в Темные Века всех съело прожорливое Человечество?

В таких раздумьях дохожу до станции. Можно, конечно, просто шагнуть домой прямым переходом, можно полетать немного, но от моего обиталища до Училища часа три лету, потому решаю все-таки шагнуть. Арка перехода приветливо переливается зеленым, и я делаю шаг, не задумываясь. Управление само считает данные с моего идентификатора и направит в нужное место.

Вот и мой дом — в виде избы откуда-то из Темных Веков, но, разумеется, только внешне. Внутри он представляет собой вполне современное жилище. Вот и сейчас я поднимаюсь на ступеньку, открываю старательно скрипящую дверь и оказываюсь в прихожей. Форменную куртку — на вешалку в виде гвоздя, растущего из стены. Голограмма, конечно, но папе нравится, так что пусть.

— Мама! — зову я. — Я дома!

— Здравствуй, сынок, — в прихожую входит мама, одетая в повседневный комбинезон. — Как сдал?

— Отлично, и индивидуальный допуск, — отвечаю, широко улыбнувшись.

— Ого! — мамочка моя хорошо знает, что это такое. — Вопросы с детьми правильно промаркировал?

И тут до меня доходит… Действительно, дети же превыше всего, а я отметил все элементы эвакуации ребенка, выставив эти пункты над обязательными. По забывчивости, но выставил, а это для автоматики очень много значит. Вычислитель же не знает, что это я по забывчивости да лени? Вот потому, видимо, меня еще и наградили. Так что все логично, получается…

***

— Строительный Университет Кедрозора готов выпустить новую партию роботов-монтажников, — мягко доносит до меня последние известия коммуникатор. — Байюнь сообщает о странных сигналах, пойманных нашими друзьями с планеты Диадема, система Волосы Вероники. Продолжается поиск необъяснимо исчезнувшего испытательного звездолета «Буря»…

Я вздыхаю. Работа везде кипит, а я на практике, скорей всего, буду гальюны чистить. Будто отвечая моим мыслям, слышится звонок грузовой почты, и в приемный контейнер выпадает сверток. Интересно, что это такое? Поднявшись, я иду к приемнику, сразу же заметив свое имя. Вдвойне интересно, получается, что это.

Взяв в руку пакет с отметкой координационного флотского центра, вынимаю пилотскую форму, причем с обозначениями разведчика. Вот это уже точно ни в какие ворота не лезет, потому что так не бывает. Папа с работы вернется, надо будет спросить, ибо я не в возрасте сопляка, чтобы в такие сказки верить, да и эмблемы разведки — их просто так не получить. Или здесь какая-то тайна, или надо мной подшутили.

— Почта, сынок? — интересуется мама, застав меня в процессе разглядывания комбинезона.

— Да вот, что-то непонятное, — отвечаю я ей, показывая эмблемы. — Шутка, наверное, какая-та…

— А ты достоверность проверил? — становится она серьезной. — Вряд ли принято шутить именно так.

— Точно, достоверность… — вспоминаю я инструкцию. — Спасибо, мама!

Она улыбается, но не уходит, а я припоминаю последовательность действий. Так, коммуникатором сканировать метку на форме, это просто. Прибор выдает писк приема и зажигает зеленый огонек, значит, комбинезон действительно зарегистрирован на меня. Теперь фото эмблем и запрос в штаб Флота. Проверочный запрос может послать кто угодно, не только я, поэтому, если шутка, узнаем сразу, а там… Там посмотрим.

Запрос уходит нормально, происходит обмен с адресатом, затем зажигается символ — щит, прикрывающий планету. В древности щитоносцы назывались «контрразведкой», насколько я помню Историю, но вот именно это объясняет и эмблемы Разведки Пространства, потому что щитоносцы — совершенно особенное подразделение Флота. Правда, и попасть туда, еще не закончив училище, — не скажу, что фантастика, но маловероятное событие.

— Щитоносцы, — несколько ошарашенно сообщаю я маме.

— Да, любопытно, — кивает она, подходя поближе, чтобы обнять меня. — Впрочем, учишься ты отлично, допуск у тебя к самостоятельным полетам, так что вполне логично. Кроме того, ты интуит, а это совершенно отдельная сказка.

— Слабый же интуит, — вздыхаю я, потому что эта рана еще болит.

Интуиты требуются всегда и везде, но вот мне не светит, потому что интуиция работает редко и только в отношении меня, потому-то и неприменима в отношении других. А интуиты нужны в центрах принятия решений, и если такой специалист с урезанным даром, то, конечно, он не годен…

— Слабый, сильный, щитоносцам все равно, — усмехается чему-то мама. — Вот что, оставь комбинезон, пошли кормить молодой растущий организм.

— О, это хорошая новость, — сразу же улыбаюсь я.

Мама у меня, когда есть возможность, синтезатору не доверяет, предпочитая готовить дедовскими способами — самостоятельно, своими руками. И получается у нее, надо сказать, просто божественно. Поэтому следующие полчаса я наслаждаюсь древним блюдом под названием «бефстроганов». Древние блюда сейчас уже мало кто помнит, доверяют синтезатору со стандартным набором блюд. Кстати, надо будет копию памяти нашего синтезатора взять с собой на всякий случай.

Во время еды начинает вибрировать коммуникатор, требуя соединения. Взглянув одним глазком на появившуюся эмблему, откладываю вилку, силясь быстро проглотить великолепное мясо, и даю команду-разрешение на соединение. Передо мной появляется хорошо знакомый мне по лекциям Иван Цзи. Он преподавал у нас на втором курсе, инструкции вбивал, можно сказать…

— Курсант Винокуров, вы получили эмблемы разведки, — утвердительно сообщает мне преподаватель. — При этом не поленились проверить оригинальность формы и достоверность знаков различия. Прекрасная работа, курсант.

— Во имя Человечества! — отвечаю я ему уставной фразой, только теперь понимая, что шутки не было, а произошла проверка.

— Отлично, — кивает мне соратник Цзи. — Завтра в десять утра вам предписывается быть на сто третьем уровне штабного комплекса, кабинет полтораста.

— Прием подтверждаю, — рефлекторно отвечаю я.

— Молодец, — кивает он мне и отключается, а я поднимаю голову и ошарашенно смотрю на маму.

— Интересненько, — замечает она, хмыкнув своим мыслям. — Это с чего вдруг такая спешка? Неужели…

Мама замолкает, а я понимаю, что от нее информации сейчас не дождешься — думает она, перебирает варианты. Поэтому я возвращаюсь к трапезе, ибо еда вкуснейшая, а судя по последним новостям, вполне возможно, что завтра мне предстоит обживать каюту космического корабля, есть у меня такое ощущение.

Выходит, надо вещи собрать из расчета на всю практику, взять кристалл с записью блюд синтезатора, ибо туда мамочка залила все, что готовила и что под силу этому аппарату сотворить. Затем наладонник мой с фильмами, шпорами и программами расчета всего на свете… Что еще? Читалку с книгами, там их много, на тоскливые дежурства точно хватит, ну и индивидуальный медицинский набор.

Закончив с едой и сердечно поблагодарив маму, отправляюсь собираться. Индивидуальные медицинские наборы — великолепная придумка, и то, что я здоров, тут роли не играет, ибо в набор входят и диагност, и комплекс противоядий от всего на свете, и даже микроробот-хирург, для простых несложных операций — рану зашить, аппендикс вырезать, ну и так далее. Ну и медицина на все возможные случаи, хотя в пространстве людей всех возможных случаев уже нет — болезни побеждены, вакцина Катова-Сипынь защищает от всего. Но порядок есть порядок, а инструкции пишутся кровью, так папа говорит.

Сейчас папа появится — его катер уже маневрирует, поспрошаю его, что такое у них творится, что курсанту вдруг стажерские звезды и знак разведки. Любопытство буквально сгрызает, ибо подобного я не то, что не видел, не слышал даже. А раз явление это редкое, то причина может быть о-го-го какой. Вот, приземлился отец, сейчас я пойду его расспрашивать…

Гармония, 57 лучезара 33 года

Утро начинается неожиданно. Кажется, только что закрыл глаза, и вот звенит будильник. Быстрый разминочный комплекс, без которого никуда. Ну он привычен, поэтому упражнения просыпаться не мешают, затем в душ и натянуть новенький комбинезон темно-синего цвета. Индикатор у воротника тихо пищит, идентифицируя меня, а в петлицах, как я знаю, загораются символы стажер-пилота. Проверять не буду, не девица все-таки в зеркало на себя любоваться.

— Доброе утро, мама, папа, — здороваюсь я, выходя к завтраку.

— Доброе, сынок, — улыбается мама, накладывая мне коричневую кашу с необычным, но знакомым запахом, а папа только кивает, работая со своим коммуникатором, что завтракать ему не мешает.

Будто в детство вернулся — шоколадная каша передо мной стоит. На мгновение даже показалось, что Машка рядом сидит… И сразу же острой болью резануло сердце. Болезни человечество победило, но от случайностей никто не застрахован. Вот и младшая сестренка моя внезапно ушла. В школе на уроке остановилось сердце, и, как ни пытались завести — ничего не вышло. Очень серьезное расследование ничего не выявило — не было никаких причин, совершенно, даже намеков… Но рана эта болит до сих пор и болеть будет всю жизнь. Я помню ее такой, какой она была — смешливая, веселая, иногда даже обиженная… Так, хандру в сторону, надо завтракать, а то опоздаю.

— Я тебя отвезу, — информирует меня папа. — Заодно и побалакаем.

— Спасибо, пап, — киваю я, понимая, что он хочет мне сказать что-то важное, ведь вечером нормально поговорить не получилось.

Мама вчера расплакалась вдруг, поэтому мы вдвоем ее утешали, а потом долго-долго сидели обнявшись. Страшно ей за меня, все-таки форма эта, да и вызов на практику так скоро — все не просто так. Вопрос только один: мама просто загрустила, волнуясь обо мне, или же чувствует что-то? Если второе, то это нехорошо… Правда, если бы она предчувствовала именно гибель, то костьми легла бы, никуда не пуская, потому что мамочка у меня как раз довольно сильный интуит.

Доев и убрав тарелку, сначала беру сумку, пытаясь понять, что забыл. Затем распихиваю по карманам все нужное, но мелкое, ну и аптечку в набедренный, это обязательно — инструкции кровью писаны. Ну а затем сажусь рядом с мамой, обнимая ее. Я чувствую, что ей неспокойно, поэтому стараюсь успокоить, поделиться своим теплом, и у меня получается, ведь это же моя мама. Предчувствие ее, кстати, надо учитывать, так что будем перестраховываться.

— Поехали, сын, — командует папа, заставляя меня расцепиться с мамой.

— Все будет хорошо, мамочка, — убежденно говорю я ей.

— Будет, сынок, — кивает она. — Но не сразу и очень непросто. Старайся думать перед тем, как делаешь.

— Есть думать, — улыбаюсь я, а затем, поцеловав маму на прощанье, выхожу из дома.

Папин катер уже ждет. Овальной вытянутой формы, он приветливо распахивает передо мной створку пассажирского отделения, я довольно привычно втекаю в ложемент, устроив в фиксаторе сумку. Спустя несколько мгновений рядом на пилотском месте обнаруживается отец. Он быстро подключает навигатор:

— Борт эм-сто, маневр выхода на орбиту, затем движение в сторону Главной Базы, — инструктирует папа аппарат.

— Программа принята, — отвечает навигатор. Все, дальше он сам — и навигация, и переговоры.

За полупрозрачной оболочкой я вижу медленно удаляющийся наш дом, на пороге которого стоит мама. Мне немного тревожно — она себя так никогда не вела, но усилием воли я успокаиваюсь. Меня долго учили отличные мастера для того, чтобы я мог выполнить приказ Человечества и остаться в живых, значит, надо показать, что не зря учился.

— Знаешь, сколько во Флоте интуитов с даром, направленным на себя? — интересуется папа, когда мама пропадает за горизонтом.

— Понятия не имею, — отвечаю ему, вздохнув. Еще одна рана, с которой я смирился, но… — Не нужный никому дар…

— Ты не прав, сынок, — неожиданно мягко произносит он. — Ты один с такой направленностью дара. Если бы была возможность запросить кого-нибудь другого…

— Как один? — удивляюсь я, пытаясь не выглядеть ослепленной прожектором птицей.

— Вот так… — папа некоторое время молчит, но затем продолжает: — В секторе девять-цзюй обнаружены несколько планет и странная аномалия. Планеты обитаемы, вот только изучить их не получается: они будто бы за стеклом. Это то, что мне известно, а вот все остальное до тебя доведут щитоносцы.

— Но раз Щит, то есть опасность для разумных? — интересуюсь я в ответ на его слова.

— Еще какая, — вздыхает папа. — Но об этом тебе скажут. Планеты дикие, судя по данным с телескопа, и пока это все, что я тебе сказать могу.

«Дикие» — значит, самобытная цивилизация на уровне Темных Веков, что уже необычно, хоть и на границе ареала обитания разумных. Но там не раз все обследовалось, откуда взялись те, кого официально называют «цивилизация с неподтвержденным статусом разумности», а среди своих — «дикие»? Но угроза разумным может быть разной… Тогда понятно, зачем нужен такой, как я: видимо, автоматика и опытные разведчики не справились. Так себе новости, я не мальчишка, чтобы радоваться опасности…

Катер уже приближается к причалу Главной Базы, в которой штаб и расположен. Здесь я еще никогда не был, но никаких сложностей в обнаружении нужной каюты у меня точно не возникнет — и указатели есть, и навигатор коммуникатора… так что найду, дурное дело нехитрое.

Звучит сигнал посадки, медленно раскрывается ложемент, выпуская меня. Подхватив сумку, выбираюсь, чтобы затем обнять отца на прощанье. Никаких шуток или взглядов подобная сцена вызвать не должна: мы не дикари какие, а разумные существа, потому всем понятно, что юному стажеру просто может быть не по себе.

— Береги себя, сын, — вздыхает папа. — Если что, мы постараемся тебя вытащить.

— Это само собой, — киваю я, повторив его вздох. Так себе предчувствие. — До встречи, папа.

— До встречи, — кивает он мне и машет на мерцающий указатель: — Тебе туда.

— Спасибо, — улыбаюсь, двинувшись в нужном направлении.

Людей вокруг немного — все на рабочих местах, и в порту им делать нечего, поэтому я спокойно иду вперед, стараясь не пропустить старшего по званию, чтобы вовремя поприветствовать. Хотя здесь кто угодно старше меня по званию — стажер я, а матросов на базе быть не может даже теоретически. Так, вот тут лифт, который мне нужен.

***

Получив разрешение войти, я несколько удивлен, но стараюсь этого не показывать — целый вице-адмирал и два капитана второго ранга. Звания во Флоте не менялись с Темных Веков, потому что традиция. Такой же традицией остаются различные названия помещений на кораблях и станциях. Ну и дисциплина с субординацией на пару, конечно. Ведь корабли Разведки первыми вступают в контакт с будущими друзьями, а тут без четкого следования инструкциям никак, ведь они писаны ценой многих ошибок.

— Кур… Стажер-пилот Винокуров явился, — следуя традиции, обозначаю я свое присутствие.

— Присаживайтесь, стажер, — вздыхает вице-адмирал. — Меня зовут Валерием Палычем, слева от меня Чжан Шиевич Варфоломеев, а Александр Саввич вам знаком.

— Так точно, — соглашаюсь я. — Очень приятно познакомиться, — на всякий случай добавляю я.

— Вежливый молодой человек, — усмехается Чжан Шиевич. — Это, пожалуй, хорошо.

— Сережа, ты, наверное, недоумеваешь, — произносит Александр Саввич. Он куратор нашей группы в училище, поэтому хорошо меня чувствует. — И, насколько я тебя знаю, вопрос уже провентилировал.

Ответа от меня не требуется, да его и не ждет от меня никто. На большом экране за спинами командиров появляется космос. Привычные звезды, хоть и расположенные немного иначе. Я приглядываюсь в поисках ориентиров, когда наконец догадываюсь: это галактика Млечный Путь, причем, насколько я могу определить, самый ее хвостик. Но там же не летает никто, потому что пусто, как в дюзах музейного звездолета.

— Млечный Путь? — не могу я сдержаться.

— Именно он, — кивает вице-адмирал. — Теперь я вижу, что в характеристике не соврали. Итак, галактика Млечный Путь. Во время рутинного патрулирования в области Форпоста автоматический корабль наткнулся на аномалию.

Картинка будто наплывает на меня. Я смотрю на планетарную систему с тремя планетами. За ними, по-моему, пояс астероидов или нечто похожее. Значит, четвертая планета не пережила чего-то… Автоматический корабль приближается к орбите четвертой планеты. Я уже вижу: действительно, пояс астероидов характерной формы. Но это еще не все, потому что на экране появляются параметры того или иного осколка, а затем — параметры излучения.

— Осколки принадлежат одной планете, и они фонят в характерном спектре, — замечает товарищ Варфоломеев. — А вот к орбитам других планет мы приблизиться не в состоянии. При этом разведчик Флота бесследно исчез, смотри.

И я наблюдаю за тем, как к третьей планете устремляется разведчик характерной удлиненной формы, а затем в какой-то момент просто исчезает. Ни взрыва, ни воронки пространственной, ничего. Никакого излучения, как и не было его. Хорошо, что это искусственный разум, плохо, что он нарушить инструкцию не догадается.

— А теперь данные телескопа, — вздыхает мой куратор.

Картинка меняется, и я понимаю, почему нам очень нужно попасть в эту систему: две планеты из трех готовятся к самоуничтожению, а на третьей телескоп сфокусироваться не может. Проблема даже не в самих планетах, а в том самом барьере, что не пускает к ним, — он движется. Хоть и небыстро, но точно в сторону обитаемых планет, а это очень опасно.

— С тобой пойдет… — продолжает куратор, но я жестом прерываю его.

— Нельзя, — качаю я головой. — Почему я, понятно, но вот со мной никого нельзя. Можно пару-тройку роботов типа «три», но и все. И еще корабль с возможностями эвакуатора.

— Ты чувствуешь? — внимательно смотрит мне в глаза Александр Саввич. — Тогда да, он лучше знает.

— Возвратных интуитов у нас больше нет, — вздыхает товарищ Феоктистов. — Старайся не лезть на рожон.

Вот теперь и начинается основная часть инструктажа. Товарищи командиры убедились в том, что я осознаю и важность задачи, и выбор исполнителя, я проникся и даже сумел почувствовать, что будет правильным. Эвакуатор — это не разведчик, это практически боевой корабль, предназначенный для очень многого. И запросил я его вовсе не из-за практически абсолютной защиты, а потому, что чувствую правильность этого запроса. При этом вопросов не возникает из-за природы моего дара, ведь он ориентирован на сохранение моей тушки, что сейчас важнее всего.

Как и ожидалось, вылет у меня — чем скорее, тем лучше. И папой это ожидалось, и мамой, только я на что-то надеялся, но нет — пока мы разговариваем, корабль готовят. Сейчас на него устанавливается оборудование на все случаи жизни, помещаются туда и роботы с возможностью изменения внешнего вида — таков уж он, запрошенный мной тип… М-да, случись действительно эвакуация, мне будет весело. Впрочем, вариантов нет, и я это понимаю.

Суть задания — выяснить, что там за барьер, а при удаче и отключить его. У меня уникальный дар, хотя носители такой же вариации еще есть, но они не во Флоте, именно поэтому посылают, по сути, курсанта, пусть и окончившего основной курс обучения. Именно такой подход может показаться очень странным, но разумность — это не просто слово, это наша суть.

— Какое название кораблю вы хотите присвоить? — интересуется у меня Валерий Палыч.

— Пусть будет «Витязь», — улыбаюсь я, думая о том, что название очень влияет на поведение корабля. — Защитник все же…

— Очень хорошо, — кивает товарищ вице-адмирал. — В таком случае у вас есть четыре часа на ознакомление с кораблем и всей информацией, которой мы владеем.

Он нажимает сенсор на своем столе. Через мгновение в каюту входит миловидная девушка с отметками капитан-лейтенанта в петлицах. Очень красивая девушка, надо сказать, я бы за такой приударил, хоть мне и не светит. Каплей, значит, лет тридцать, зачем ей сопляк? Но красота у нее такая, что глаз не оторвать просто.

— Света, проводи товарища лейтенанта на «Витязь», пожалуйста, — мягко просит Валерий Палыч.

Лейтенанта? Не понял, это когда я успел? А где мичман, младлей? Где все эти ступеньки? Я уже открываю рот, чтобы задать логичный вопрос, но сразу же его закрываю, ибо до меня доходит. Лейтенант — минимальное звание для командования кораблем, меньше нельзя, корабельный мозг в черную дыру пошлет. Видимо, поэтому мне временно звание и присвоили.

— Догадливый курсант, — хмыкает Чжан Шиевич. — Далеко пойдет.

— Это точно, — кивает мой куратор. — Свободен!

— Пройдемте, соратник, — не совсем по-уставному приглашает меня названная Светланой каплей.

— Есть, понял, — киваю я.

Попрощавшись с «отцами-командирами», как таких называет папа, я двигаюсь вслед за девушкой, способной походкой заворожить уадаваСлепой змей, внешне похожий на земного удава. с Арктура. Жалко, что не светит.

Пространство, 57—58 лучезара 33 года

«Витязь» действительно эвакуатор, оснащенный самыми современными средствами активной и пассивной защиты, кроме того он рассчитан, похоже, на работу даже в жерле вулкана. Самые мощные звездолеты человечества именно такие — эвакуационные, ибо войны давно канули в пучину истории.

Ознакомившись с кораблем и заняв капитанскую каюту, я скомандовал старт, отправившись затем общаться с роботами. То есть запускать, контролировать и инструктировать. Если я что-то понимаю в тараканах командования, то искусственные люди должны быть разнополыми в базовой конфигурации. Я выхожу из каюты, направляясь в кубрик, — так называется место отстоя роботов. Корабль, ведомый мозгом, мирно пылит к точке старта, то есть к первой возможности перехода в субпространство.

Теорией субпространства с нами поделились Первые Друзья — очень похожая на людей раса откуда-то с Альдебарана, не помню сейчас уже. До тех пор летали на субсвете и занимала дорога долгие годы. Так вот, Первые Друзья дали нам только физику, позволив искать путь к двигателю и безопасным переходам самостоятельно. Ибо даже некоторые черные дыры — по сути, самостоятельно возникшие переходы, правда, никто не знает, куда они ведут.

Коридор, окрашенный в спокойный зеленый цвет, упирается в дверь кубрика, куда войти имеют право лишь механик и командир, то есть я. Дверь послушно прячется в стену, в небольшой каюте включается свет. Стандартное техническое помещение — серые стены, два саркофага, вмещающие квазиживые организмы. Читаю надписи… Ага, Фэн и Вика, то есть девочка и мальчик, как и положено. Роботы у нас разумные, на корабли обычно попадают попарно, стабилизируя друг друга. Ну, в теории.

Нажимаю единственную кнопку на каждом саркофаге, а затем даю короткую вводную, сводящуюся к «сидеть тихо, ждать вызова». Все, теперь им нужно часа три для инициализации и обмена мнениями. Роботы нынче на людей похожи сильнее, чем некоторые люди, поэтому им надо потрындеть… «обменяться информацией».

Здесь делать мне больше нечего, поэтому я топаю в рубку. Коридоры эвакуатора окрашены в зеленый цвет, по слухам, он успокаивает, а мне просто привычно. В отличие от пассажирских кораблей, иллюминаторов здесь нет, потому что небезопасно это — обшивку дырявить. Пассажирским-то что, а разведке… Вот и дверь, а за ней традиционно полукруглый зал с огромным экраном спереди. В Первую эпоху вместо экрана было многосегментное стекло, во Вторую — силовое поле, а потом решили не создавать проблем и поставили просто экран. История освоения Пространства полна аварий и сделанных выводов, как будто нельзя сначала подумать…

Мое кресло центральное — капитанское, но я сажусь в такое же, только вынесенное вперед, потому что с пилотского места мне комфортнее, да и в субпространство сейчас входить надо будет. Вот как войду, так и свободен, что в моем случае значит… спать пойду, потому что незачем мешать корабельному мозгу делом заниматься. Вот чего я точно не собираюсь делать, так это вести махину корабля вручную.

А пока делать нечего, вывожу на Главный Экран информацию, полученную с телескопа. Небольшая отметка указывает, что это третья планета. Похожа она, кстати, на Праматерь, как та в учебнике изображена. Кстати, изображение с телескопа видно как через мутное стекло, чего обычно не бывает. А отчего такой эффект может быть?

— Давай подумаем, курсант, — говорю я вслух, зная, что это не запрещено, а корабельный мозг меня не воспринимает, пока управляющее слово не скажу. — Есть у нас четыре планеты… Четвертая стала астероидами, изо всех сил намекающими на то, что они образовались в результате ядерной войны. Спорно, но я не физик.

На экране, повинуясь мысленной команде, появляются тезисы: четвертая — разрушена, третья — в процессе, вторая — готовится уже очень активно, а первая вообще не видна. Напоминает игру какую-то, потому что так не бывает. При этом будто сквозь пылевой фильтр видны… Исчезновение разведчика тоже пугает, конечно.

— Витязь, — отвлекаю я корабельный мозг от дел, — даю вводную…

Я быстро надиктовываю то, что увидел, причем именно в том порядке, в котором сейчас размышлял. Прикладываю стоп-кадры и прошу оценить вероятности игры, проверки, ловушки и агрессии. Витязь задумывается. По традиции мозг зовут так же, как и корабль, ибо весь Флот стоит на традициях, чем и гордится.

— Агрессия… ноль, — наконец оживает корабельный мозг. — Ловушка… ноль. Проверка и игра по ноль пять.

— Понял, спасибо, — киваю я, хотя это не обязательно, но я уважаю разумное существо.

Витязь-то себя не осознает пока, но для меня разница несущественна, я-то разумный. У долгое время находящихся в Пространстве кораблей возможно осознание себя мозгом, и вот тогда все обиды всплывут, ибо вести себя он начинает, как ребенок, но Витязю это пока не грозит. Но именно из-за того, что корабельный мозг может осознать себя, всегда есть минимум двое на корабле разнополых — или члены команды, или, как в моем случае, роботы.

— Достигнута точка начального разгона, — сообщает мне Витязь. — Получено разрешение на использование прямого перехода.

— Ого… — не могу я сдержаться.

Обычно корабли идут по сложному навигационному маршруту, даже корабли Разведки. Обусловлено это тем, что если на пути вдруг появится черная дыра, хоть это практически и невозможно, то будут жертвы. Возможно или нет, а навигационная инструкция раз и навсегда составлена. И тут вдруг мне разрешен переход по прямой. Это означает, что мой путь контролируют и стабилизируют, никто просто так рисковать жизнью разумного не будет. Интересно как…

— Жду команды, — напоминает о себе корабельный мозг.

— Разгон, — командую я, внимательно следя за параметрами, отображающимися на экране.

Ответа не следует, да он и не нужен — звезды превращаются в черточки, а мне теперь нужно быть очень внимательным, чтобы нажать сенсор в тот момент, когда прыжок будет возможен, и не раньше. Расчетная точка приближается, пространство вокруг пусто, а мы готовимся войти в прямой прыжок, для которого очень важна начальная скорость, особенно у шарообразного эвакуатора. Форма в Пространстве на самом деле не так важна, как в атмосфере, но вот проекция судна — еще как, поэтому в Первую Эпоху звездолеты делали тонкими и длинными, как древний меч. Ну и аварии были, потому что «разлом под действием гравитационных сил».

— Прыжок! — командую я себе, нажимая кнопку.

Экран становится серым, значит, хорошо вошел, и теперь можно отдыхать. По общему времени сейчас уже за полночь, недаром спать хочется. Так что можно удаляться в каюту и обозначить темное время суток, в которое, как известно, наступает отбой. На душе спокойно, и происходящее кажется скорее игрой. Завтра подумаю над этим ощущением.

***

Меня будит сигнал готовности. Это означает, что до расчетного выхода в обычное пространство что-то около часа. Как раз хватит времени на зарядку, умывание и хоть какой завтрак. Кристалл в синтезатор я еще вчера воткнул, так что будем наслаждаться знакомыми с детства блюдами, хоть и не мамиными руками приготовленными.

По идее, я должен волноваться перед встречей с непознанным, а чувствую в себе сейчас как в детстве — любопытство. А еще — абсолютную уверенность в защите и поддержке взрослых. От этих своих ощущений я улыбаюсь. Радостно на душе, хотя иллюзий у меня быть уже не должно, не мальчишка же — о героях Космоса мечтать.

На завтрак выбираю себе сырники, вареньем и сметаной политые. Нарочно не указываю, какое именно варенье хочу — случайный выбор. В детстве я так любил с синтезатором играть — не указывая желаемого вкуса, гадал на результат. Глупость, конечно, но ничем не хуже древних методов. Мы их на Истории теории предсказаний изучали, когда о различных дарах говорили. Дар к чему-либо — это показатель разумности, чем более развито общество, тем больше вероятность появления даров.

О, клубничное, мое любимое! Значит, день сложится прекрасно и ничего плохого не произойдет. Ем не торопясь, смакую каждый сырничек. Не знал бы, ни за что не догадался, что не маминой рукой сделано, все-таки творцы у мамы совершенно гениальные, сумели заложить в кристалл синтезатора, кажется, даже мамин запах… Творцы — это отдельный дар, о котором известно мало очень. Часть их работает на флотских базах, а часть создает просто необыкновенное… Оп, еще сигнал!

Запихнув в себя последний сырник и дожевывая его на ходу, тороплюсь в рубку. Три минуты до выхода — это очень серьезно, тем более что, похоже, времени на раздумья будет немного. Это интуиция моя проснулась, подавая сигнал. Поэтому в рубку я почти вбегаю, плюхаясь в командирское кресло. Тоже, похоже, интуиция — именно в командирское упасть.

— Выход в обычное пространство, — предупреждает меня Витязь.

Серая муть на экране меняется на вполне обычное пространство, в котором звезд почти что и нет. Прямо передо мной висит автономный телескоп, чуть поодаль автоматический разведчик. И все. Никаких планет, никакой серой стены — совершенно ничего.

— Контакт телескопа, — командую я, понимая, зачем я в командирское упал: пилот не может командовать другими кораблями.

— Контакт с телескопом установлен, — отвечает корабельный мозг.

— Разделить экран пополам, — инструктирую я корабельный мозг. — Слева — изображение телескопа, справа — объективный контроль.

Ничего странного в моих командах нет — все это описано в инструкциях и руководствах, поэтому я не выдумываю, а просто следую алгоритму. На экране появляются планеты, серая дымка, при этом справа пусто. Молча увеличиваю изображение справа, приводя его в соответствие с телескопом, и нажимаю кнопку синхронизации. Никаких изменений — оптика и электроника корабля никаких планет не видит.

— Витязь, связь, — коротко командую я. — Кур… Лейтенант Винокуров зовет Главную Базу.

— Диспетчер на связи, что у вас, лейтенант? — спокойно и вежливо звучит в ответ. Это автомат на связи, не человек, что слышно сразу.

— Нештатная ситуация, — хмыкаю я. — Объективный контроль не подтверждает данные телескопа. Принял решение о визуальном осмотре.

— Ваш приоритет подтвержден, — информирует меня диспетчер, на что я киваю.

Возможность выхода в Пространство у эвакуатора предусмотрена. Несмотря на то, что это не рекомендуется, иногда просто надо, поэтому я нажатием сенсора выдвигаю обзорную башенку. Она прозрачная и имеет свой собственный, полностью оптический телескоп. Будто из глубокой старины, кстати, но если есть подозрение воздействия на электронные системы, то следует действовать именно так.

Увидев зажегшийся индикатор готовности, на мгновение задумываюсь, затем встаю со своего места, двинувшись к выходу из рубки. Витязь меня услышит где угодно, поэтому я спокойно выхожу, сразу же повернув направо, — там лифт. Створки цилиндра раскрываются, я захожу в сверкающую серебром под светом потолка кабинку.

— Обзорка, — произношу громко и внятно.

Движение кабинки совершенно незаметно, двери закрываются, а спустя полминуты, пронизав весь корабль, лифт раскрывает створки передо мной. Я не торопясь выхожу, чтобы подняться в башенку, созданную, кажется, из стекла, хотя на самом деле это прозрачный и очень надежный материал, по твердости и коэффициенту сжатия под стать алмазу.

Боязно, конечно, стоять вот так под звездами, но со страхом я легко справляюсь, потянувшись к визиру рефлекторного телескопа, что древнее мамонтов. Пользоваться такой старинной техникой нас учили на Истории, так что я, по идее, все умею. Поворачивая верньер, настраиваюсь туда же, куда смотрит основной телескоп.

В визире уже ожидаемо пусто, но что-то меня беспокоит — какое-то марево колышется неподалеку. Марево в Пространстве само по себе штука необычная, а вот в такой ситуации еще и потенциально опасная. Ситуация совершенно непонятная, но и на этот счет есть инструкция.

— Витязь, сигналы приветствия братьев по разуму всеми доступными средствами, — бросаю я, разглядывая странное марево, похожее на колышущуюся на ветру занавеску. — Протокол Первой Встречи.

Так называется специальный алгоритм действий при первой встрече с чужим звездолетом. Опыта у Человечества достаточно, все-таки не первые братья по разуму и не вторые. Марево меняет форму, по нему пробегают искры, что-то происходит, при этом я жду доклада корабельного мозга.

— Телескоп рапортует об исчезновении картинки, — сообщает мне Витязь.

— Это логично, — киваю я ему в ответ. — Ответа нет?

— Принимаю модулированный сигнал, — слышу я. — Расшифровываю.

— Сигнал на базу, — вспоминаю я положения инструкции. — Сорок два.

— Сигнал сорок два передан, — подтверждает Витязь.

Ну вот, теперь группа Контакта обо мне в курсе и помчит сюда на всех парах, а мы пока постараемся договориться. Ну, хотя бы ничего не испортить, потому что я-то не контактник, то есть не принадлежу группе, принимающей решения в случае встречи с братьями по разуму. Оно и хорошо, потому что работы у них обычно нет никакой.

— Сигнал с базы: идем к вам, — сообщает мне корабельный мозг.

— Понял, — киваю я, думая покинуть обзорку, но какое-то ощущение не дает мне этого сделать.

С базы сюда спешит флот, а я вглядываюсь в меняющее форму марево, пытаясь сообразить, что это мне напоминает. Совсем же недавно что-то подобное видел!

Млечный Путь, 58 лучезара 33 года

— Сигнал расшифрован, база адаптирована, включаю, — уведомляет меня корабельный мозг о выполнении пункта инструкции.

— Дяденька, а ты кто? — звучит в тишине обзорки детский голос. Девочка, по-моему, лет пяти-шести.

— Витязь, непрерывный контакт, — командую я установление прямого канала связи с имеющим детский голос собеседником.

— Выполнено, — сообщает мне Витязь.

— Здравствуй, я человек, — сообщаю я ребенку. Мне проще считать имеющего такой голос ребенком. — Ты играешь здесь совсем одна?

— Я потерялась, — сообщает мне собеседница. — Поэтому пришлось играть, чтобы не плакать.

— Меня Сергеем зовут, хочешь, помогу тебе? — интересуюсь я.

— А что такое «зовут»? — интересуется ребенок.

И я начинаю рассказывать о том, что такое имя и зачем оно нужно, при этом стараясь не расспрашивать слишком много, потому что ребенок может испугаться. А говорящая со мной — явно ребенок: пусть я и не знаю, как она выглядит, но общается вполне по-человечески. Может быть, это особенность расы?

— А если позвать твоих родных, как думаешь, они откликнутся? — интересуюсь я у нее.

— Ну… наверное… — с задумчивыми интонациями говорит девочка, на вопрос об имени не ответившая ничего.

— Тогда мы попробуем позвать, хорошо? — спрашиваю я ее мнение.

— Да-а-а-а! — радостно отвечает мне малышка.

— Витязь, прямой на базу, — командую я. — Сигнал «потерялся ребенок», характеристику сигнала — из нашего общения. Просьба — повторить всеми ретрансляторами.

— Сигнал отправлен, запрос с базы, — информирует меня Витязь.

— Давай, — улыбаюсь я и объясняю девочке: — Сейчас я поговорю с другими людьми, но это не тайна, поэтому ты все услышишь.

— Я и так услышу, — хихикает ребенок.

— Витязь, вы где ребенка взяли? — интересуется у меня диспетчер, на этот раз человек, по интонациям слышно.

— База, у меня встреча тут произошла, — мягко докладываю я. — Ребенок потерялся, поэтому и сорок два, и просьба.

— Понял вас, — меняет интонацию офицер с далекой базы. — Сигнал будет передан с вашими координатами через две минуты.

— Ну вот видишь, — ласково говорю я ребенку, не отключая связь с базой. — Сейчас все-все люди позовут, и, если твои родные услышат, обязательно найдут тебя.

— Спасибо, дяденька Сергей, — отвечает мне детский голос. — А почему ты большой и железный?

— Это моя оболочка, — объясняю я, — а сам я мягкий и теплый.

Как обращаться с детьми, я знаю, все-таки Маша… Сейчас плакать не к месту. Любопытная девочка все продолжает меня расспрашивать, я же с ней разговариваю так, как будто она рядом сидит. В этот момент вверху экрана появляется бегущая строка, сообщающая о принятом сигнале о потерянном ребенке. Я знаю, что все человечество и наши друзья повторят этот зов несколько раз, и, если у малышки есть родные, то мы до них докричимся. Отметив, что в квадрат начинают прибывать корабли, я разговор, тем не менее, не прерываю.

— Ты голодна? — интересуюсь я у девочки.

— Немножко, — тихо отвечает она.

— А что тебе нравится есть? — спрашиваю ее, потому что ребенок же, далеко не все, что можно, ей нравится.

— Получена формула, — уведомляет меня Витязь. — Установлен контакт с кораблями контактной группы.

— Запроси у них вещество по формуле, а то у меня тут ребенок голодный, — мягко прошу я корабельный мозг.

Вот на такой вариант контакта, по-моему, никто не рассчитывал. В сторону неизвестного объекта отправляется капсула с искомым веществом, а я инструктирую ребенка на тему, как ее вскрывать. Это явно для нее сладость какая-то, судя по счастливому взвизгу. И вот в этот самый момент объектов становится больше.

— Это твои родные? — интересуюсь я.

— У нас немного другая структура общества, человек Сергей, — отвечает мне голос вполне взрослого разумного. — Но мы действительно несем ответственность за… ребенка. Мы благодарим человечество за заботу о нашем младшем. Вы достойны разговора.

Вот теперь, похоже, меня просто пошлют подальше, а разговаривать будут большие дяди и тети. Сейчас уже потихоньку подключаются и другие офицеры контактной группы, начиная постепенно объяснять, что мы такое, но взрослый разумный останавливает их.

— Человек Сергей очень хорошо рассказал о вас, — сообщает наш будущий друг. — Я хочу задать вопрос: наш младший просит о встрече, вы согласны?

— Конечно, да, — улыбаюсь я, и в тот же миг прямо в рубке передо мной появляется силуэт ребенка. Он светится серебристым светом, словно наполняясь постепенно чем-то густым и белым, будто стакан молоком.

Спустя несколько мгновений передо мной стоит девочка лет шести на вид, в светящейся одежде, отчего цвет ее рассмотреть сложно. Девочка с длинными серебряными волосами и такого же цвета глазами смотрит мне в глаза, а затем совсем по-человечески взвизгивает и бросается обниматься. Я сразу же беру ее на руки, как-то само собой это получается, а она обнимает меня за шею.

— Ты хороший, — сообщает мне ребенок на всеобщем языке, что меня уже не удивляет. — Я буду с тобой дружить.

— Давай я тебя назову? — предлагаю я девочке.

— А давай! — хихикает она.

Интересно, она разговаривает так, как будто выросла среди людей, и эмоции использует похожие, и сама речь специфическая для младших. Загадка, получается. Но нужно ее еще и назвать… И тут снова оживает мой дар, буквально заставляя проронить одно-единственное имя.

— Будешь Машей? — негромко спрашиваю я.

— Ты даешь мне имя… очень дорогое тебе имя… — ее взгляд сейчас совсем недетский. — Я буду Машей, братик.

Я едва сдерживаю себя, потому что эмоции, ведь малышка только что повторила Машкины интонации. А новопоименованная Машка обнимает меня за шею, замирая в такой позе. Мне ни о чем не думается, я просто глажу ее. Так же, как и Машу гладил, глажу и будто желаю согреть малышку.

— Можно я буду к тебе приходить? — тихо спрашивает она.

— Можешь и вообще остаться, — опять говорю по наитию, будто что-то внутри подсказывает мне правильный ответ. — Если это не расстроит твоих взрослых, конечно.

— Ты действительно готов к этому? — вглядывается она в мои глаза, будто желая что-то увидеть там. — Ведь я же не вашего вида, я чужая…

— Дети превыше всего, — спокойно отвечаю я ей, прижимая к себе. — Неважно какой ты расы, вида, где ты родилась. Ты ребенок. И важнее всего для любого человека именно ты.

Она сейчас себя ведет именно как ребенок, разницы нет совсем. Сияние затухает, и я вижу, что на ней комбинезон вполне привычного образца. Но нужно же спросить ее опекунов, ведь нельзя просто взять и умыкнуть ребенка чужой расы? А вдруг они против будут?

— Человек Сергей, — звучит в рубке голос уже знакомого представителя пока неизвестной мне расы, — мы передаем вам заботу о нашей младшей. Вы можете принять ее в свое сообщество.

— Благодарю, — отвечаю я в полном недоумении.

С одной стороны, хорошо, что они согласны, но, с другой, я этого жеста не понимаю. Чувствую себя героем мультфильма, честное слово. Что вообще происходит?

***

Малышка все больше обретает вес, по моим ощущениям, весит она сейчас килограмм двадцать. При этом на лице проступают фамильные черты, очень узнаваемые, кстати. Наблюдать за этим крайне интересно, но вопрос о сути происходящего вертится в голове. Контактная группа работает, а мы просто сидим в командирском кресле.

— Вот! — удовлетворенно заявляет ребенок. — Теперь мы действительно к одному виду относимся, и ты мой… брат. Я выстроила тело на основе твоего генокода.

— Ты же не терялась? — полуутвердительно произношу я, а сестренка вздыхает.

— Когда-то давно, — начинает она рассказ, — мы были как вы, но потом развились и стали энергетическими, понимаешь? Поэтому я не терялась, конечно, я тебя проверяла.

— Значит, ты создала себе тело, — перевожу я тему. — И мысли читаешь?

— Ну ты же не против! — поведение становится более детским буквально на глазах. — А мне очень хотелось узнать, как это…

— И какие впечатления? — интересуюсь я у нее, поглаживая по голове.

— Я тебя люблю, братик, — отвечает мне Маша. — Теперь можешь кормить мой растущий организм, потому что я полностью уже человек.

— Тогда будем вкусностями кормить, — улыбаюсь я ей, унося в сторону кают-компании, где синтезатор и стоит.

Раз она телепат, то понятны и речь, и характерные интонации. Маша их скопировала, желая побыть ребенком. Это не просто доверие, это что-то большее, а я… Пожалуй, я ее сестренкой принял. Интересно, что скажет мама? А что она скажет… будет радоваться такой доченьке? А как же иначе?

— Честно-честно порадуется? — отвечает Маша моим мыслям.

— Иначе не может быть, — объясняю я ей, выбирая блюда на панели синтезатора пищи.

Маша рассказывает мне об их цивилизации, а я начинаю понимать, зачем она ко мне в сестренки записалась. Наверное, изначально план ребенка был другим, да и ребенком в нашем представлении она не была, но, прочитав мои мысли, решила, что ей очень этого хочется. У них нет полов, потому как размножаются эти существа иначе, однако, осознав мою память, Маша захотела быть девочкой. Наверное, психологи это могут лучше объяснить, но мне объяснения не особо так и нужны.

Подумать только, контакт с новой формой разумных, а у меня сестренка появилась. И этот факт для меня намного важнее факта контакта.

— А то, что ты показала телескопу, это игра? — интересуюсь я, ставя перед Машей тарелку с шоколадной кашей.

— Н-у-у-у… — тянет она, беря в руку ложку. — Не совсем… Существа очень любят заканчивать свою цивилизацию именно так — до наступления разумности.

— Ешь, — не могу удержаться, чтобы не погладить ее по голове, отмечая при этом, как ребенок тянется к ласке.

Значит, не все так просто. Могло ли ей быть некомфортно в своем сообществе? Еще как, ибо во все времена существовали люди, которым не очень нравилось то общество, где они жили. Не вижу в этом ничего плохого. Пусть живет с нами, развивается и улыбается миру, ведь что может быть прекрасней улыбки ребенка?

— Ты прав, — кивает Маша. — Мне просто захотелось того, о чем сохранились лишь записи. И…

— И ты решила, что тебя не оттолкнут, — соглашаюсь я с ней. — Правильно решила, просто молодец ты у меня.

Широкая улыбка ребенка лишь подтверждает мои наблюдения: детям очень хочется, чтобы их любили. Видимо, у себя там… Не хватало ей именно этого, вот она и выбрала себе братика. Спасибо ей за это, потому что мне даже дышится теперь легче. Ну и предвкушаю, конечно, как мама отреагирует.

— Ты сейчас полностью соответствуешь ребенку человечества? — уточняю я у сестренки.

— Да-а-а-а! — тянет она и вдруг зевает, причем я вижу: для нее это действие внове.

— Тогда сейчас сестренка доест и пойдет отдыхать, — объявляю я ей. — Маленьким девочкам нужно отдыхать, чтобы были силы шалить.

— Ша-а-а-али-и-ить… — задумчиво произносит она, а затем я вижу понимание в ставших зелеными глазах моей новой сестренки.

— Витязь, нужна ли помощь? — интересуется у меня старший контактной группы.

— Благодарю, — отвечаю я. — Помощь не нужна. Мы сейчас поедим и спатки пойдем…

— Спасибо тебе, человек Сергей, — звучит голос нового друга. — Иногда у нас рождаются те, кому нужно странное в нашем понимании.

— Человечество примет всех, — отвечаю я на незаданный вопрос. — Дети превыше всего.

Кажется, точки соприкосновения найдены, поэтому я могу уже не думать о том, что будет дальше. Витязь коротко сообщает о подтверждении принятия в семью — это база отреагировала, я же только киваю. Машенька с видимым удовольствием уплетает шоколадную кашу, посыпанную цукатами. Она у меня, получается, сластена. В ответ на эту мысль сестренка кивает.

Значит, сейчас будем укладывать Машеньку спать, а помывка подождет до завтра. Надо будет с ней посидеть, чтобы не испугалась ночью, или же… Я задумываюсь о том, чтобы сестренкину кровать поставить в каюту, я тогда в случае чего быстрее отреагировать смогу. Да, пожалуй, это хорошая мысль. Мне-то спать рано, а ей в самый раз.

— Доела, — констатирует Машенька и опять широко зевает. — Что это?

— Это твой организм сигналит о том, что сестренка устала, — я стараюсь говорить ласково, чтобы малышка тепло чувствовала. — Витязь, дополнительную кровать в мою каюту.

В ответ Маша протягивает руки ко мне. Ну этот жест я легко интерпретирую без подсказок — на ручки хочет. Учитывая, что она у меня в голове покопалась, то схема поведения вполне привычная будет. Я беру сестренку на руки, унося в сторону каюты, а она засыпает просто на глазах. При этом сначала пугается этого, а затем расслабляется — именно сейчас я настойчиво думаю о том, как важен маленьким девочкам здоровый сон.

Наверное, можно уже покинуть зону Контакта, ибо тут точно разберутся без меня. Все-таки зачем я попросил именно эвакуатор? Кроме вместительности он от разведчика не отличается… Может ли так быть, что предчувствие касалось не текущих событий? Надо хорошенько на эту тему подумать будет, а пока уложить малышку. Снимать комбинезон с нее или нет? С одной стороны, коже полезно дышать, а с другой — не испугается ли она этого?

— Не испуга-а-аюсь… — уже почти сквозь сон отвечает мне Машенька.

— Тогда хорошо, — улыбаюсь я, входя в свою каюту.

Кровать ожидаемо уже стоит, именно туда я опускаю обретенную сестренку, затем избавляю ее от комбинезона, сразу же укрыв тонким одеялом. В каюте всегда двадцать один градус и полста процентов влажности, для ребенка идеально. Глажу Машу по голове и начинаю тихо петь ту самую колыбельную, которую нам в детстве пела мама. Малышка очень быстро засыпает, а я опускаюсь в койку, включив наладонник.

Совершенно незаметно пролетело время, надо бы и мне поесть, а затем и в койку. Завтра буду уже думать, куда именно лететь и почему уверенность в том, что нужен именно эвакуатор, никуда не делась.

Млечный Путь, 59 лучезара 33 года

Пока Машенька еще спит, я раздумываю. Можно подумать, что все произошло как-то слишком быстро, но воспринимается органично. Эфирные, или энергетические, формы жизни известны нашим друзьям из других миров. Рано или поздно человечество тоже к такому придет, поэтому ничего странного в этом нет. А дети — они всегда дети, к какой бы цивилизации ни принадлежали. Дети превыше всего — это не просто слова, это сама суть человеческой цивилизации. А выбравший меня в братья ребенок — что может быть естественней? Такие случаи известны, и означают они только то, что хочется малышке… А возможностей у нее много, вот и нашла себе новую семью. Учитывая, что ее опекуны моментально согласились с решением ребенка… В общем, теперь Машенька моя сестренка, и факт этот неоспорим. Точка.

— Витязь, — негромко обращаюсь я к корабельному мозгу, — запроси контактную группу о необходимости нашего присутствия в зоне Контакта.

— Запрос сделан, — отвечает мне Витязь. — Получаю информацию… Включаю.

— Лейтенант Винокуров, — слышу я голос, видимо, командира группы, — вам разрешено покинуть зону Контакта. Наши новые друзья желают вам удачи, поэтому будьте внимательны.

— Есть, понял, — произношу я, чувствуя немалое удивление.

Именно такое указание может означать что угодно — от неприятностей до навигационных проблем. Но зачем-то я попросил именно эвакуатор? Значит, приключение не закончено. Связано ли оно с нашими новыми друзьями, нет ли — понять сложно, но есть у меня ощущение, что просто совсем не будет.

— Витязь, — зову я корабельный мозг, — навигационный расчет маршрута к Главной Базе по стандартному протоколу.

— Расчет готов, — моментально отвечает мне Витязь. Интересно…

— Витязь, процент осознания, — прошу я его о статистике саморазвития.

— Объективный контроль тридцать, — докладывает мне корабельный мозг.

Это значит, что уровень развития достаточно высок для начала процесса осознания себя как личности. То есть на данный момент Витязь объективно готов к осознанию на тридцать процентов, что для данного типа кораблей необычно, но и не является чем-то совершенно невозможным. Впрочем, сейчас это вовремя, потому как расчет он подготовил сам, без команды.

— Сейчас проснувшаяся сестренка откроет глазки, — ласково говорю я изо всех сил спящей Машеньке. — Мы умоемся, поедим, а потом в рубку отправимся.

— Ура-а-а-а! — не может сдержать себя сестренка моя. — Ой…

— Попалась, — соглашаюсь я. — Ну что, пошли? Тебе обязателен твой комбинезон или одежда любой может быть?

— Любой… — улыбается мне Машенька, не делая попытки встать. Просто смотрит и улыбается, чудо мое.

На эвакуаторах обязательно есть одежда, особенно для детей, поэтому я об этом заранее позаботился — просто дав указание, и теперь в шкафу каюты найдется одежда для малышки. Я подхожу ближе, открывая его, и вижу платья, комбинезоны… Так, а белье? Правильно, в специальной секции, где поддерживается температура тела ребенка. Это сделано для того, чтобы не было ощущения холода. Поэтому я беру то, что нужно, ну и платье красивое, к цвету глаз подходящее, ибо ребенка надо радовать, после чего начинаю одевать Машеньку, рассказывая, что и для чего предназначено. Она-то это уже из моей памяти знает, но объяснить будет правильно.

— А теперь наденем платье, — продолжаю я, но останавливаюсь. — Или ты другое хочешь?

— Не-е-ет! — радостно отвечает она, вытягивая руки, чтобы мне было удобнее.

— Ну вот и все, пошли? — предлагаю я Машеньке. — Сейчас умоемся, и завтракать!

Умывать стоило все-таки до одевания, это я дурака свалял, но ничего, и так все будет хорошо. Мы вместе чистим зубы, потом умываем сонное личико сестренки, отчего она смешно отфыркивается, а потом за руку идем в кают-компанию, завтракать. На завтрак я, пожалуй, Машеньке оладушки сделаю. С вареньем, еще немного сметанки, как мы все в семье любим… И чай, конечно.

Войдя в кают-компанию, вижу наших роботов, изображающих завтрак, — они квазиживые, потому питаются иначе, но понятие ритуала знают, отчего и сидят сейчас. Машенька их разглядывает с интересом.

— Доброе утро, — здороваюсь я. — Познакомьтесь с моей сестрой. Это наша Машенька.

— Доброе утро, — оборачиваются роботы. — Очень приятно познакомиться с такой хорошей девочкой. Нас зовут Фэн и Вика, мы квазиживые.

— Очень приятно, — отвечает Машенька, поздоровавшись следом за мной.

— Минуточку посиди тут, я завтрак приготовлю, — прошу сестренку, усаживая ее за стол.

Два нажатия на сенсор, выбор блюд, еще одно нажатие, и я возвращаюсь к радостно улыбающейся Маше, пожелав всем приятного аппетита. Тот факт, что роботы мои подчиненные, не означает, что я с ними не буду вести себя как разумный. Это норма, тем более, они себя как личность полностью осознают, являясь полноправными членами экипажа.

Маша осторожно пробует оладьи, улыбаясь еще шире затем, — понравилось, значит. Варенье у нее земляничное, в котором она очень скоро вымазывается, но не расстраивается совершенно, а просто наслаждается этим. Вот и хорошо, что наслаждается. Ибо ребенок должен быть накормлен, в безопасности и комфортно устроен. Но при этом никто нахлебника из него не делает, так устроен наш мир. Сейчас мы с Машенькой закончим завтрак и в рубку пойдем. Я по инструкции проверю карту пути, а все остальное произойдет без нас.

— Скажи… — сестренка смотрит на меня с не очень понятным выражением на перемазанном вареньем лице. — Ты же с самого начала ко мне ласково. И помог, и с собой взял, сразу… полюбив. Но почему? Я же чужая?

— Чужих детей не бывает, — отвечаю я ей еще одной истиной нашего мира. — Потому что ты — это ты, вот и все.

— А наши так не умеют… — тихо произносит Машенька. — Я не читаю твои мысли сейчас, это нечестно.

— Малышка моя, — улыбаюсь я ей, погладив. — Доедай и пойдем.

Кажется, я понимаю, что именно с ней произошло. Маша по той или иной причине потеряла родителей, отчего обрела опекунов, с которыми не смогла ужиться. Такое возможно даже у высокоразвитых существ, так что неудивительно. Но теперь зато многое становится понятным, хотя для меня не меняет ничего.

— Пошли умоемся, — предлагаю я сестренке. — А потом сразу в рубку.

— Ага, — кивает мне Маша, подавая руку.

В каюту, чтобы умыться, идти не надо — и в кают-компании санитарные удобства есть, вот я замурзанной сестренке и помогаю. Впереди нас ждет рубка и путь домой.

***

Маршрут выглядит логично: пойдем через четыре системы, аварий там не было никогда. Витязь предложил самый безопасный путь — ведь на борту ребенок. Что же, долго раздумывать не стоит, пора двигаться. Машенька с интересом смотрит на экран, на котором видны наши корабли, и отчего-то вздыхает.

— Эвакуатор «Витязь» просит разрешение на покидание зоны Контакта, — начинаю я формальную процедуру. — Маршрут: Дракония — Хэшань — Ветреная — Гармония.

— «Витязь», здесь «Виктор Шуй», — слышу я в ответ. — Маршрут подтверждаем, можете отправляться.

— Витязь, — командую я корабельному мозгу, — старт в направлении Драконии, вход и движение по маршруту самостоятельно.

— Начат разгон, — отвечает мне Витязь.

Мое указание означает, что по маршруту нас ведет Витязь без моего постоянного участия, что не просто разрешено, но еще и рекомендуется. А на экране тем временем начинают удаляться корабли контактной группы. Здесь мы больше не нужны, потому можем спокойно отправляться домой. Я, впрочем, ожидаю входа в субпространство, ведь сестренка глазеет на экран.

И вот тут меня как обухом по голове пришибает: Машенька непривитая. Она создала себе тело, используя мой генокод, но универсальная вакцина в ДНК не встраивается, у нее другой принцип действия, чай не Первая Эпоха. Так вот, получается, что для Машеньки опасен любой внешний контакт: заболеть может, и поди узнай чем, потому нужно привить немедленно.

— Витязь, — обращаюсь я к мозгу корабля, — на борту универсальная вакцина есть?

— Эвакуатор оснащен по аварийному протоколу, — отвечает мне Витязь. — Прививать рекомендуется в медицинском блоке.

То есть вакцина имеется, раз аварийный протокол. Этой инструкции лет пятьсот уже, по-моему, — спасатели, которые позже начали называться эвакуаторами, обеспечивали вакцинами в обязательном порядке, чтобы не повторить судьбу «Ласки». Этот случай разбирается на уроках Истории, несмотря на прошедшие века — все эвакуируемые погибли от неизвестного вируса. Именно по причине отсутствия вакцин, так что теперь никто уже и не рискует.

— Вот мы и в субпространстве, — замечаю я, когда экран становится серым. — А теперь у нас с Машенькой очень важное дело есть.

— А какое? — удивленно спрашивает меня сестренка.

— Мы сейчас пойдем защищать сестренку, — таинственным шепотом отвечаю ей.

Сестренка берет меня за руку в готовности следовать за мной. Я рассказываю Машеньке, пока мы идем по одинаковым зеленым коридорам, что такое вирусы, насколько они могут быть опасны и зачем нужна универсальная вакцина. Сестренка слушает внимательно, согласно кивая. Я же пытаюсь вспомнить последовательность действий при иммунизации в полевых условиях. Мы это тоже обязательно изучаем, ибо случаи бывают разные.

Открывшаяся дверь демонстрирует внутренность медицинского блока, показывая мне, что инструкцию я вспоминал зря. Медблок оснащен как на крейсере — максимум автоматизации, поэтому я веду Машу к иммунизатору, выглядящему большим плюшевым мишкой. Судя по нарисованной инструкции, сестренке надо сесть перед автоматом и хорошенько его обнять, а все остальное сделает умное устройство.

— Смотри, это плюшевый мишка, — показываю я Машеньке. — Хочешь его обнять?

— Обня-ять… — тянет сестренка, с интересом разглядывая автомат. — А зачем?

— Во-первых, — начинаю я объяснять, — он позаботится о защите Машеньки от вирусов, а, во-вторых, детям нравится обнимать такие игрушки.

— Тогда и я попробую, — кивает она мне. — Показывай, как правильно!

Усадив сестренку, как показано в руководстве, я даю ей возможность решить самой. Вот наконец она обнимает мишку прямо поперек корпуса, при этом сразу слышится серия щелчков и гудение. Машенька устраивает голову поудобнее на мягком аппарате и сладко засыпает, а иммунизатор продолжает работать. Обычно ему до получаса нужно, и все это время сестренка будет спать, потому совсем не заметит прошедшего времени. Зато теперь ей не страшны любые вирусы — от древнего гриппа до устроившей неприятности нашим друзьям космической оспы, как болезнь назвали уже после.

Не забыл ли я еще чего-нибудь? Нет, насколько я помню, все уже учел. Как проснется, пойдем кормиться, сестренка после прививки будет очень голодной. Ее организм сейчас энергию очень активно потребляет — перестраивает защитные механизмы. Ну, насколько я помню описание того, что происходит при иммунизации. Значит, надо просто посидеть и подождать, проснется она сама и будет отдохнувшей.

Все-таки зачем мне эвакуатор? До сих пор ощущение не пропадает, при этом организм категорически против замены корабля на что угодно. Но причин этому нет, то есть совершенно — мы домой идем. При этом маршрут у нас самый безопасный из возможных, но тем не менее интуиция категорически за эвакуатор. Пока жду сестренку, пытаюсь представить различные ситуации, но воображение пасует.

— Ой… я что, уснула? — удивляется Машенька. — А почему?

— Тебя автоматика усыпила, — объясняю я, гладя ее по голове. — Чтобы тебе не было некомфортно.

— Я голодная! — сообщает мне сестренка. Ну это, положим, я и сам вполне осознаю.

— Пойдем тогда… — я с улыбкой беру ее на руки, что Маше явно очень нравится.

Она, конечно, тяжеловата, но своя ноша не тянет. Сестренка прижимается ко мне, обнимая за шею, как того самого плюшевого мишку, а я думаю о пельменях. Очень мне их хочется, слов нет как. С этими мыслями я и захожу в кают-компанию, вот только отцепляться от меня Машенька не хочет просто категорически, и приходится нажимать сенсоры и забирать тарелки с ребенком на руках. Тоже опыт, даже очень интересный. Главное не хихикать при этом, а то тарелку уроню.

— Ой, а что это? — интересуется сестренка.

— Это называется «пельмени», — отвечаю ей. — Древнее блюдо, хорошо утоляющее голод. Попробуй со сметаной, — киваю я ей на мисочку.

Машенька осторожно пробует новое для себя блюдо, а я слежу за ней с улыбкой. За первым пельменем следует второй, третий… Она улыбается, значит, понравились Машеньке пельмени. Ест она небыстро, жует старательно. Это очень хорошо, потому что останавливать не надо.

Я расправляюсь со своей порцией довольно быстро, но стоит мне взять последний пельмень, как корабль едва заметно вздрагивает, чего обычно не случается, а после этого звучит сигнал «Внимание всем».

— Командир необходим в рубке, — слышу я голос Витязя. — Нештатная ситуация.

От такой новости я едва не проглатываю пельмень целиком, затем вскочив на ноги. Машенька явственно пугается, вцепляясь в меня, потому я беру ее на руки, бегом направляясь в сторону рубки. Интересно, что могло произойти?

Родина, 4 златоверха 304 года

Говорят, метеорит упал. Это я слышу по дороге в школу. В этом году я заканчиваю учебу, и пора определяться, куда дальше, скоро восемнадцать мне уже. Сегодня у нас первым уроком история, повторять будем перед экзаменами, с самого начала. Экзамены аж в травне, но этот год у нас почти сплошняком — повторение, потому что после школы Итоговые Экзамены. Именно так, с заглавной буквы.

Иду я в школу пешком, потому что автобусов у нас мало, они забиты доверху, а мне с моей одеждой не очень приятны прикосновения. В школе форма принята, причем девочки должны быть в платьях. Пошло это с тех времен, когда школа была очень страшной и часто болезненной. Даже кабинет с тех пор остался — им первоклашек пугают. Ну вот, а в автобусе могут и под юбку залезть, и задрать платье… В общем, пешком дольше, но безопаснее. И вот иду я, а две тетки передо мной о чем-то говорят.

— Метеорит упал, слышала? — интересуется одна. — Аккурат в градоправительство попал.

— Жаль, что не в градоправителя, — злобно отвечает другая, и они обе смеются.

Интересная новость, но и только. Мало ли что метеорит, они, бывает, и падают… Тут скорее сам факт того, куда он попал. Город у нас на другой стороне планеты от столицы, то, что в древности называлось «периферия». У нас в городе всегда тихо, спокойно, да и сам город не сказать что большой, поэтому новость о метеорите, конечно, серьезная.

Хорошо, что школе конец скоро, устала я от нее. И раньше-то было довольно сложно, а теперь Вика на меня за что-то взъелась, подговорила парней… В общем, одной ходить нельзя: если Вика только в драку полезет, то парни понятно что сделать могут. А дойдет дело до разбирательств, то я же и виноватой окажусь. Потому что традиции у нас такие, кто бы ни говорил обратное.

Одно время школа у нас была только для девочек, ну это из истории, потому что полвека назад ввели классы и для мальчиков, хотя мы учимся отдельно. Девочек учат иначе, и, по-моему, считают нас тупыми, есть такое ощущение. Хорошо хоть бить перестали. Тоже, кстати, с полвека назад, хотя и не запрещено это. То есть подзатыльник от учителя может и прилететь, никого это не удивит. Вот раздевать уже запрещено, хоть что-то хорошо. Хотя дома может влететь так, что лучше бы в школе, но я уже взрослая почти, и маман со мной справиться не может. А отца у меня нет, его по пьяни топором зарубили, когда мне семь было.

Вот и школа показалась. Теперь надо быть внимательной, держать подол и внимательно по сторонам смотреть. Вика она такая, налетит нежданно, ударит побольнее и вмиг исчезнет. Парни, правда, до уроков зажимать не будут, максимум за задницу схватить могут, защитника-то у меня нет. Единственное, за что парня могут очень сурово наказать — за насилие и за беременность до совершеннолетия. Тогда его могут счесть социально опасным, а это в лучшем случае тюрьма, а в худшем…

— Ирка, стой! — слышу я знакомый голос, но останавливаться не спешу.

Я перехожу на бег, потому что голос-то парня. Хорошо знакомый, вот я и стараюсь убежать: этому наплевать на запреты, он может и с утра в углу зажать. Сикорски сволочь редкая, к тому же, по-моему, он псих — как видит меня, сразу бешеным делается, поэтому встречаться с ним я не хочу. Бегу изо всех сил, успев по дороге оттолкнуть Вику и, только чудом не встретившись ни с кем из учителей, влетаю в класс. Все, здесь я в домике, в классе никто, кроме учителя, не тронет. Можно выдохнуть, унять дико колотящееся сердце и подготовиться к уроку. Успела я сегодня в последнюю секунду, так что потрепаться не успею.

Звенит звонок, и вместе с ним в класс входит Вера Павловна — исте… историчка наша. Ну и классный руководитель заодно, поэтому злить ее очень чревато. Те, кто с ней наедине оставались, ничего не рассказывали, только всхлипывали, ну а меня пронесло. Надеюсь, что пронесет и дальше, а там — школа закончится и встретит меня училище, ибо в университет чтобы попасть, нужно отлично учиться и лизать всем что подставят, твари… Девочка с высшим образованием, как мамонт — не встречается почти. Переселенцы после посадки всех мамонтов перещелкали ради шерсти и мяса.

— Птичкина, — оскаливается Вера Павловна, — а поведай-ка нам историю Посадки.

— Да, Вера Павловна, — киваю я, вставая и прихлопывая подол, уже собравшийся вверх, рукой. — Посадкой принято называть прибытие переселенцев, гордо покинувших Землю, на Родину.

Родиной наша планета называется. Живет тут что-то около тридцати миллионов человек, в основном занимаясь сельским хозяйством, потому что ученых мало и они все заняты не пойми чем. Я рассказываю в точности как в учебнике написано, размышляя о том, что это туфта, конечно. Не «гордо покинули», а «убежали впереди собственного визга», и еще непонятен разрыв в летоисчислении. Я недавно книгу в библиотеке раскопала случайно — страницы тонкие, почти прозрачные. Так там время Посадки по старому летоисчислению указано было. При этом у меня получилось, что переселенцы чуть ли не тысячу лет по космосу ползали. Но рассказывать об этом нельзя — за сомнение в основах меня запрут в психушке, где просто забьют. Так что нужно рассказывать материал, одобренный Великим Вождем и Учителем.

— Отлично, Птичкина, садись, — кивает мне подобревшая учительница. — Успенская, встать! В каком году женщину признали разумным существом?!

Вопрос с подвохом, потому что не признавали. Женщину перестали считать животным около сотни лет назад, а вот разумными нас не признавали никогда. Кстати, непонятно, откуда пошло это унижение женщин, потому что в той же книге написано было, что мать священна, а у нас, получается, чуть ли не два века на девочек ошейники надевали и на поводке водили. Сейчас-то уже нет, но было же такое!

Воспитывать нас стараются в почитании мужчин, только со мной почему-то не выходит у них. Мне парни противны, потому что именно они себя как животные ведут. Будь моя воля — на цепь посадила бы и выводила только для спаривания. Твари они, просто зажравшиеся твари. Потому и замуж я не хочу, противно мне, да и быть рабыней не желаю, пошли они все…

— Успенская! Ты дура! — внезапно кричит Вера Павловна, ударив Вику по лицу. Крик настолько резкий, что мгновенно вышибает меня из моих мыслей.

Со всей силы бьет, до крови. Необычно это. Она-то, конечно, себе жертву нашла, но вот с чего вдруг, совершенно непонятно. Наверное, враг мой что-то сказанула не то, вот и завелась наша истеричка. Теперь до конца урока будет орать, то есть надо принять испуганный вид, она это любит. Вот если не реагировать на крик, тогда на меня переключится, а буду старательно пугаться — пойдет дальше топтаться по Вике, которую мне совсем не жалко. Карма, как говорили в древности.

***

Мужчин по статистике почти в десять раз меньше, чем женщин, поэтому, наверное, такое к нам отношение. Руководят-то всем мужчины, они и правила устанавливают, поэтому у нас шансов нет. Но я так не хочу! Я не хочу молча сносить обиды, оскорбления, унижения и потные руки где не надо. Мне подобное претит, хочется агрессивно отвечать, но это, на самом деле, нельзя. Если ударить парня, еще неизвестно, что будет, поэтому активно сопротивляться можно только при угрозе понятно чего.

По легендам, официально не признанным, кстати, пошло это со времен Посадки. Второй корабль-переселенец разбился, пассажиры его погибли, а нюанс в том, что капитаном его была женщина. В произошедшем обвинили ее, а через нее и всех женщин. Сообществом нашим руководит Великий Вождь и Учитель, не меняющийся из года в год, отчего он кажется бессмертным. Мы должны считать его чуть ли не божеством и радоваться тому, что у нас такой хороший руководитель. А кто не радуется — для них трудовые лагеря есть, куда можно с десяти лет попасть.

Сегодня мне повезло — Вике сейчас не до меня, еще мимо парней просквозить, и будет совсем хорошо. Дома запрусь в своей комнате и выдохну спокойно. Так я думаю, осторожно выходя из школы. Парней почему-то не видно, а вот мимо школы пролетают аж два санитарных автомобиля. Это что же такое случилось?

Впрочем, не мое это дело, мне важно сейчас совсем другое — дойти до дома без приключений, чему способствует отсутствие парней. Вот я и иду, размышляя о том, как мне все надоело. Еще и предчувствие какое-то нехорошее, будто черная туча надвигается. Не страшно, а такое неприятное ощущение, как перед обязательным осмотром. Всех девочек раз в год полностью осматривают, чтобы отсеять тех, кто не сможет дать потомство. Что с ними происходит, я не знаю, у меня такого опыта нет, у нас в классе все здоровы.

Транспортов на улицах стало меньше, по-моему. Их и так немного было — периферия есть периферия — но вот сейчас я даже маршрутных не вижу, что уже очень интересно. Это в честь чего такое? Непонятно.

В таком настроении — искреннего недоумения — дохожу до дома. Маман еще на работе. Она на заводе вкалывает, поэтому я могу приготовить поесть и посмотреть в «главное средство информации», плоский экран которого сейчас будет вещать о Вожде и Учителе, и это позволит мне спокойно подумать. Впереди еще два месяца до каникул, и предстоящие месяцы надо прожить, что становится сложнее с каждым днем. Парни уж довольно активно лезут под юбку, как будто гон у них…

Дом у нас типовой, трехэтажный, наша квартира прямо на первом этаже, что не слишком удобно, но мощные решетки на окнах предупреждают ночные сюрпризы. Преступность у нас есть, причем специфическая — можно проснуться от того, что уже и… В подъезде никого, это хорошо. Я быстро открываю дверь, шмыгаю внутрь и тщательно запираюсь. Все, я дома… Можно щелкнуть кнопкой визора и топать на кухню.

— Да здравствует наш великий народ! — отзывается визор.

Ну все, дальше слушать не обязательно, ибо сейчас восхвалять будет. Трудно верить в то, что народ великий, а женщина занимает важное место в обществе, когда каждый день видишь совсем другое. Просто невозможно в это верить, потому что безнаказанность парней… В общем, пока не делают то, что запрещено, на них никто не обращает внимания, а зажатая в углу девчонка никого и не волнует. И от этого всех парней кастрировать хочется.

— Великосанск… — доносится от визора, заставляя меня вынырнуть из своих мыслей, направившись в комнату. Интересно, что это наш Великосранск, как его промеж собой называют, вспомнили?

На экране гордо выступают врачи в своих черных одеждах, символизирующих родство со Смертью, какая-то техника, а судя по виду — это восточный пропускной пункт. Из города, любого, можно выехать только через КПП, потому что «вся миграция контролируется взглядом Великого Вождя и Учителя». Так вот, пункт пропуска перекрыт, возле него военные, кажется, и доктора.

— Обнаруженная новая болезнь будет побеждена, но ради блага народа… — продолжает диктор хорошо поставленным голосом. — Карантин по секторам на время идентификации и лечения, — заканчивает он.

Как так «карантин»? Мама в другом секторе работает, ее что, домой не пустят? Правда, теперь мне понятно, куда парни делись — их в свой сектор забрали. У нас-то женский, раньше забор с колючей проволокой стоял, а полвека назад сняли, хотя лучше бы оставили. Школа почти на границе сектора стоит, поэтому парни из соседнего в ней учатся. Но если их забрали, то можно учиться более спокойно — никто во время карантина нападать не будет.

— Внутри секторов ограничения сняты, — не очень понятно говорит диктор, а я чувствую пробежавший по спине холодок.

Ограничения — это очень емкое слово, кто знает, какие именно сняты. Может, на передвижение, а может, и на все остальное. Тут остается порадоваться, что мужчин у нас в секторе никаких нет. Раньше наш сектор был гетто, потому они здесь традиционно не селятся. Дальше диктор рассказывает о сигналах тревоги и что по какому из них надо делать. Выглядит как чуть ли не война. Но воевать у нас не с кем, а друг с другом Великий Вождь не позволит.

Но все же интересно: маму домой пустят вообще? И что делать, если нет? Жаль, что от меня ничего не зависит… Страх, конечно, есть — как бы я к ней ни относилась, она моя мама. Просто жутковато быть одной. Значит, стану надеяться на лучшее, а пока обед приготовлю. Или ужин…

Карантин означает болезнь. Если он введен, то или болезнь неизвестна, или распространяется слишком быстро. Гадать можно бесконечно, это бессмысленно. Поэтому я пока займусь готовкой, а не попытками предсказать очередную гадость. Подождем, так сказать, развития событий.

Быстро приготовив кашу, ем, поглядывая на улицу, где транспорт исчез совершенно — только санитарные летают да военные неспешно катаются в своих железных коробках. Жутковато от этого всего, но я беру себя в руки, делаю визор потише и, доев, сажусь за уроки. Если приду завтра с несделанными — совсем нехорошо будет. Истеричка не упустит возможности на мне оторваться. Да и остальные тоже не святые овечки, так что надо сделать все, что задано, а там и спать лечь, чтобы попытаться поспать. А если мама не вернется, то от страха могу и не уснуть, буду завтра, как вареная рыба. Последствия мне не понравятся, так что нужно стараться.

Родина, 5 златоверха 304 года

Меня будит своим противным писком будильник. Судя по тишине в квартире, мама так и не пришла, то есть наш сектор действительно блокирован. Я плетусь в душ, обнаруживая, что горячей воды нет. Приходится мыться холодной, но быстро, чистить зубы… Нет, согрею себе воды и почищу, а то просто больно будет. И завтрак приготовлю.

Дрожа после душа, иду на кухню, включив визор по дороге. Чувства юмора у «блюстителей свободы» отродясь не было, значит, надо ждать неприятных новостей. Тут до меня доходит: женщины в основном на заводах да на полях работают, а это другие сектора, но… с младшими-то что тогда? Они же не смогут себе ни еды приготовить, ни одежду правильно подобрать, ничего — дети же совсем. Неужели их просто бросят на произвол судьбы?

Ощущение у меня очень нехорошее, потому что если так, то нужно будет как-то организоваться, что ли. Или же взрослые организуются, но тогда нас всех в школе запрут, и все, как в прошлый карантин. А это значит, что в сумку хотя бы трусов накидать надо, кто знает, сколько времени карантин продлится… В прошлый раз была эпидемия дифтерии, кажется. По крайней мере, это слово по визору сказано было, вот нас заперли в школе по классам и не выпускали даже в туалет. Приходилось в ведро ходить… Бр-р-р, как вспомню, так плакать хочется. У нас все было в порядке, а один класс полностью вымер — даже не пытались помочь. Если сейчас эпидемия аналогичная, то в школу хоть не ходи…

Вот зачем я подумала о том, чтобы в школу не ходить? Теперь переодеваться надо, потому что ужасом накрыло до потери соображения. При этом я и сама не понимаю, чего так испугалась, аж до неприятности, но больше я на такие темы размышлять не буду — очень страшно просто.

— Жители города Великосанска! — торжественно сообщает визор. — В великой мудрости своей наш Вождь и Учитель, да продлятся его года навечно, повелел собрать детей в школах, дабы они не разносили заразу. Притом учителям даны права родителей, а неявившиеся будут сочтены больными.

Бить будут. Раз «даны права родителей» и «ограничения сняты», точно будут бить. Вот наступает золотое время у истерички, не иначе. В прошлый карантин так не делали, в чем же дело? Я задаюсь этим вопросом, и тут визор выдает статистику по заболевшим и умершим за последние сутки. Я понимаю, что от общего вещания мы отключены, потому что в стране же паника начнется! У меня уже паника, честно говоря, пять тысяч умерших за сутки — это непредставимо. Какой-то страшный очень вирус, при этом рассказывается, что чем младше ребенок, тем больше шансов выжить, а у перешедших двадцатилетний порог — вообще никаких шансов нет.

Некоторое время я пытаюсь справиться с ужасом, а визор перечисляет симптомы: кашель, насморк, потеря чувствительности, сильное половое влечение. Хорошо, что парней отделили, а то с такими симптомами они бы нас всех…

— В течение шести часов температура поднимается до сорока двух градусов, отчего заболевший умирает, — объясняет визор. — Агония длится до трех часов.

То есть умирать очень долго. Но зачем нам это рассказывают? Запугать хотят или что-то обосновать? При такой страшной эпидемии могут сделать что угодно, даже живьем сжечь, чтобы остановить распространение инфекции. А вдруг действительно? Тогда единственный вариант — в школу, потому что там хоть спрятаться можно будет, а если и убьют, то быстро. Я вполне допускаю вариант того, что убьют, потому что женская жизнь не стоит ничего.

— Сжигание тела не останавливает распространение вируса… — продолжает пугать диктор. — Единственный действенный способ — полная изоляция.

И платьев еще надо парочку взять с собой, потому что очень уж страшно делается. И еды тоже, потому что дома испортится, а там кто знает, будут ли кормить. Хотя в прошлый раз кормили… Но кто знает, что придумает Великий Вождь и Учитель? Вот и я не знаю, так как полностью пока бесправная.

Пора собираться в школу. Учитывая последние известия, за опоздание теперь могут сделать не только стыдно, но и очень больно, а «больно» не любит никто. Возьму я четыре пары трусов, носки, два платья и запихну в сумку свою школьную, а сверху хлеб и… что там в тумбочке? Консервы, три банки консервов всего, но лучше, чем ничего. Не хочу даже смотреть, что там, а вот нож прихвачу. Не как оружие, а чтобы хлеб нарезать и консервы еще вскрыть.

Ну, пора уже и идти. Я не беру с собой мамину фотографию, потому что ее просто нет. Фотография без причины — очень дорого, лишних денег у нас никогда не было. Завод — это не начальственное кресло, платят там очень мало. Едва-едва хватает на еду, гигиену и одежду. Еще в детстве и на леденец на палочке раз в месяц хватало, а теперь маман предпочитает лучше себе бутылку пива купить, чтобы расслабиться после работы. Ничего, вот стану совершеннолетней, смогу себе хоть маленький леденец позволить иногда…

Тщательно закрываю дверь, выхожу, взглянув на привычные окна, и кажется мне, что это в последний раз. Ощущение такое: «не вернешься ты сюда больше, Ира». Тихо всхлипнув, начинаю свой ежедневный путь в школу. Выходных в школе не бывает, только каникулы, и то летом. А сейчас у нас условная осень, хоть и тепло очень. Вот к снежню начнется зима — без перехода, и температура от двадцати пяти моментально на минус десять скакнет, знаменуя начало сезона простуд.

Автобусов вообще нет и личных транспортов богачей тоже. Улицы пусты, будто вымерли, тихо еще очень, отчего жутковато становится на душе. Но я иду в школу, ибо опаздывать совсем нельзя.

Интересно, что это за вирус такой? Все началось же после падения метеорита. Неужели он болезнь из космоса принес? Тогда мы обречены, потому что у нас медицина часто сводится к «помазать зеленкой». Хочется верить, конечно, что мы выживем, умирать совсем нет желания, да еще и так страшно, как по визору сказали. Хорошо, я только слушала, потому что увиденное краем глаза само по себе ужасно: множество черных мешков, в которых хоронят мертвых.

Возле школы стоят учительницы и никого из детей нет. Или загоняют прямо в классы, или еще чего происходит. Но я спокойно иду, потому что время еще есть, и довольно много времени. Училки наши бледненькие, отсюда видно… А, вот кто-то из младших скачет. Сейчас увижу, что с ней произойдет. Вот она видит взрослых, перестает скакать, идет уже спокойно.

Так я и думала — всех в школу загоняют. Ну это лучше, чем то, что мне представилось…

***

А вот такого я, пожалуй, не ожидала. Нас всех собирают в актовом зале, причем я замечаю, что не только парней не хватает, но и девчонок. Три или четыре параллели полностью отсутствуют, а ведь они из нашего сектора. Или из соседнего? Не помню уже, честно говоря, потому что кроме мужского сектора еще три женских есть, а школа одна.

— У нас карантин, — сообщает Вера Павловна, а не завуч, что интересно вдвойне. — Это значит, что вы живете в школе. К каждому младшему классу будут прикреплены две старшие девушки с правами родителей.

Младшие некоторые плакать начинают — они очень хорошо понимают, что это значит. А истеричка наша продолжает рассказывать о том, что выход из класса запрещен, а ведро надо выливать в окно. Ну и насчет продуктов, одежды, все, как в прошлый раз. И начинается с ходу распределение. Вот испуганная Вика с второклассницами, кажется, уходит. Вера Павловна вызывает девушек по одному, делит классы, сообщает номера кабинетов.

Мне интересно, кто будет со мной, потому что старших становится все меньше, и все те, с кем я бы не хотела быть ни при каких обстоятельствах, уже ушли. Честно говоря, я не совсем понимаю, почему не пустили родителей с детьми. Точнее, я-то понимаю, но думать об этом совсем не хочу.

— Виразова, у тебя второй класс, кабинет сто семь, — продолжает наша истеричка, сейчас совсем не похожая на себя обычную.

Еще одна странность — всех расселяют в кабинетах первого этажа, ближе даже к полуподвальным. Интересно, это что-то значит? Но на верхних этажах никого нет. Это совсем уж необычно, не было такого в прошлый карантин. А учительница все вызывает и вызывает, пока я наконец не остаюсь одна. Одна я и первоклашки. Им по пять-шесть лет, потому что так установлено Великим Вождем и Учителем, тьфу. То есть два десятка сильно напуганных девочек и я. Взрослые с ума сошли?

— Птичкина, — подходит ко мне Вера Павловна. — У тебя будут малыши. Я верю, что ты сумеешь о них позаботиться.

— Будут ли они меня слушаться? — вздыхаю я.

— Тебе разрешены любые методы, — объясняет мне наша классная. — Только чтобы выжили, даже если будут писаться от твоего вида. Это понятно?

— Понятно, — киваю я, отлично зная, что малышей бить не буду.

— Иди за мной, — негромко произносит она, а я собираю первоклашек.

— Идем за мной и ничего не боимся, — говорю я им, погладив каждую. — Все будет хорошо.

Молчаливые дети берутся за руки и парами идут за мной, а я поглядываю по сторонам, чтобы никто не потерялся. Училка ведет нас по коридору, затем ступая на лестницу. Похоже, нам предстоит жить в подвале. Хорошо бы, чтобы не в общем карцере, потому что там холодно в любое время года. Но нет, мы проходим дверь, наводящую ужас, а затем подходим к странному помещению — дверь у него толстая, необычная.

— Заходите, — командует Вера Павловна. — Птичкина, постой здесь.

— Да, Вера Павловна, — киваю я, думая о том, что платья с собой взяла не зря.

— Советую раздеть их полностью, — говорит мне она. — И вещи целее будут, и сами шелковыми будут.

— Хорошо, Вера Павловна, — с послушным видом киваю я.

— Возьми, — она протягивает мне что-то черное, гибкое. — Запоминается надолго.

И тут я понимаю, что это такое — этой вещью делают больно детям. Очень больно, насколько я знаю наших взрослых. И именно поэтому я ею пользоваться не буду. Я не зверь, не садистка, мне не нравятся детские слезы, но палку я беру, чтобы ее не прочувствовать немедленно на себе, с Веры Павловны станется… Сделав шаг вперед, слышу звонкий щелчок. Все, мы тут заперты, надеюсь только, что не навсегда.

Девочки испуганы, некоторые плачут, а кое-кто смотрит на меня с ужасом. Я же отношу эту палку к тонкой полоске отраженного света, бросая на пол, а потом поворачиваюсь к малышкам. Мне надо успокоить их, погладить, рассказать сказку, и не одну, потом посмотреть, что здесь с едой и водой…. Лежаки я вижу, они деревянные, в три яруса вдоль стены поставлены, при этом выглядят, как квадраты.

Разумеется, раздевать детей я не буду. Это слишком жестоко по отношению к ним, потому что страх — очень плохой помощник. Я знаю, что дома многих из них воспитывают жестокостью, но я так не хочу. Я и сама была на месте этих девочек, сама сжималась от ужаса и кричала, срывая горло. Я все отлично помню, потому никогда и ни за что их не трону. Вот об этом я и рассказываю. Мягким, спокойным голосом говорю о том, что мы здесь заперты, убежать некуда, поэтому мы будем послушными девочками, чтобы не было стыдно.

— Ты теперь нашей мамой будешь… — эта малышка меня не спрашивает, она, скорее, в известность ставит, прижимаясь ко мне.

— Если хочешь, буду, — киваю я ей, поглаживая по голове. — Главное, ничего не бойся.

— Я постараюсь, — всхлипывает она.

И вот тут все остальные дети как-то внезапно оказываются возле меня. Им сейчас очень хочется пообниматься. Просто прижаться и представить, что все хорошо. Я их очень хорошо понимаю, даже лучше, чем они могут подумать, потому что дети же. Для меня это очень важно, чтобы дети не плакали. У них еще будет множество поводов поплакать, поэтому я буду делать все возможное, чтобы не из-за меня.

Мне кажется, нас заперли здесь по какой-то причине. Я обнимаю детей, глажу их, а сама размышляю. Очень быстрая реакция на начало эпидемии говорить может о многом, но я просто не знаю, правду ли по визору сказали. Обычно же врут почти во всем, но могли и правду сказать. Но тогда такой тип карантина может означать, что всех заболевших просто убивают, и все. Или же… нас всех собрали в одно место, чтобы не гоняться за каждым. Изолированные в классах, если кто-то заражен, просто перемрут… Нет, не объясняется…

В этот момент вдруг начинается землетрясение. Все ходит ходуном, что-то шипит, с потолка падает штукатурка, а я пытаюсь закрыть малышек собой, защитить от падающего с потолка. Мне кажется, я слышу крики откуда-то сверху, но это точно кажется. При этом в дверь с той стороны что-то с силой стукается несколько раз, и все затихает. Девочки начинают дружно плакать, а я быстро осматриваю каждую. Вроде бы никого не задело.

— Тише, тише, — уговариваю я малышек, хотя мне страшно так, что в туалет хочется. — Это всего лишь землетрясение.

— Точно? — интересуется кто-то.

— Точнее не бывает, — изо всех сил улыбаюсь я.

Я стараюсь не думать, что это за землетрясение на равнине, от которого все содрогается. Я просто очень сильно надеюсь на то, что нас не решили здесь похоронить всех… Если есть кто-нибудь там, наверху, спасите…

Неведомое, 59 лучезара 33 года

— Навигация невозможна, — заунывно повторяет корабельный мозг.

Похоже, мы влетели в субпространственную аномалию, которой здесь отродясь не водилось. Я держу Витязь на ручном, удерживая его по центру аномалии, выглядящей как тоннель из плазмы. Даже знать не хочу, что будет, если коснуться стенки. Машенька сидит тихо-тихо, глядя на экран широко раскрытыми глазами, а я время от времени нажимаю кнопку экстренного выхода. Безо всякого эффекта, но, тем не менее, жму ее снова и снова.

Теоретически это возможно — вероятность попадания в дикий переход внутри субпространства ненулевая, но вот почему именно со мной это случилось, я не понимаю. Впрочем, возможно поэтому у меня самый защищенный корабль в Галактике? Удерживать становится труднее, манипуляторы ручного управления на подобное точно не рассчитаны, но я понимаю: выхода нет.

И вот когда мне кажется, что все сейчас развалится, звучит громкий звуковой сигнал экстренного выхода и нас выплевывает в пространство. Сразу же включив торможение, я отстреливаю буй навигации, помечающий именно то место, где мы вышли. Действую я интуитивно, не задумываясь и, по-моему, правильно. Теперь есть время осмотреться.

Звезды на экране совершенно незнакомые, неподалеку виднеется звездная система с четырьмя планетами. Никогда такой не видел, честно говоря, орбиты развернуты чуть ли не шаром, что необычно, но я не астроном, а пилот. Опрашиваю системы корабля — повреждений нет.

— Витязь, где мы? — интересуюсь я.

— Информации нет, — отвечает мне мозг корабля. — Локализация невозможна.

Несмотря на то что подобное я предполагал после аномалии, новость так себе. Это означает, что Витязь не может засечь ни одного навигационного буя и не идентифицирует рисунок звезд. То есть мы сейчас неведомо где. Задумавшись, разворачиваю корабль на ручном в сторону звездной системы, дав импульс внутрисистемными двигателями. Скользить по гравитационным линиям можно только в знакомых системах, а тут мы по старинке пойдем.