Бесплатный фрагмент - Исправительная колония Земля. Российский филиал

Но, видно, так уж повелось на свете: когда мы действительно что-то начнём понимать, мы уже слишком стары, чтобы приложить это к жизни, так оно и идёт — волна за волной, поколение за поколением, и ни одно не в состоянии хоть чему-нибудь научиться у другого.

Эрих Мария Ремарк «Черный обелиск»

Пролог

Уважаемый Высший Суд!

С точки зрения простого человека, всё, конечно же, выглядит иначе, чем с высоты моего истинного положения. Именно поэтому я решил, пока помню, описать всё, что я пережил в последние месяцы своей жизни на Земле, в этой книге. Прошу Высший Суд учесть запись этих воспоминаний и приложить их к моим основным показаниям по делу об инспектировании колонии Земля с целью определения эффективности её функционирования. Я нисколько не претендую на сколько-нибудь художественный или литературный уровень этого повествования, ибо такая задача не стояла. Главной целью описания жизни на Земле с позиции обычного человека является возможность донести до уважаемого Высшего Суда альтернативную, но заслуживающую внимания, позицию в отношении содержания заключённых в этой колонии. Особое Ваше внимание прошу уделить мотивации поступков людей, так или иначе помогавших нам в поисках сатаны, а также помогавших лично мне в моём стремлении познать истину…

Отец Тимофей

Последняя электричка должна была доставить меня до садоводческого товарищества, где у меня когда-то был дачный домик, минут за сорок. О чём отвлечённом можно подумать в эти сорок минут, когда ты в федеральном розыске и по твоему следу идут не простые полицейские, а профессионалы из ФСБ? В принципе, ни о чём. Ни о чём таком, что действительно могло бы отвлечь. Поэтому я просто стал вспоминать, пусть и не последовательно, события этих последних дней, заставивших меня бросить всё и «пуститься в бега». Мелькающие тени за окном и равномерное постукивание колёс настроили на нужный лад, и воспоминания сами заполнили мою голову…

Отец Тимофей оказался первым служителем церкви, внешний вид которого меня не оттолкнул. Иметь такого священника в духовниках — не так уж и плохо. Его основное достоинство, покорившее меня, это вера. Настоящая искренняя вера, не показушная, не надуманная. Именно такая вера помогает ему быть услышанным Богом. И он догадывается, что Бог его слышит. Оттого и вера его всё крепче с каждым днем. Но однажды в его жизни вдруг «нарисовался» я со своими запретными в среде духовенства фразами… Теперь его задача — понять, где правда и что делать со всеми этими шпионскими играми высших церковных чинов. А дело было так…

Решился я попробовать тему с «адвокатом небесной канцелярии», и начал посещать службы в разных церквях. Я догадывался, что найти своего духовника мне будет ой как не просто — мне, дожившему почти до сорока лет и ни разу не побывавшему в церкви по собственному желанию. Но теперь, когда мне открылась вся иерархия сущего, я прекрасно понимал, что без проводника в виде священника с сильной верой, мне до Бога не достучаться.

На исповедь к отцу Тимофею я в очереди был последним. Я специально так подгадал. Почему, спросите? Ну, представьте: я первый раз на исповеди, мало что знаю, в основном из описаний в интернете, с памятью на молитвы совсем плохо, настроя никакого… Но всё прошло гладко, легко, без неловких моментов и недопонимания. Всё потому, что отец Тимофей ставил во главу исповеди не строгое каноническое соблюдение обряда, а её суть и конечный результат. Во время исповеди он направлял меня, задавая соответствующие вопросы. Очень понравился и запомнился один из них: «С тем ли, сын мой, ты пришел на исповедь, чтобы действительно очиститься от своих грехов, или с тем, чтобы только соблюсти установленный порядок?». При соответствующем настрое солгать при ответе на этот вопрос не получится — отец Тимофей уловит интонацию и всё поймёт… Если точно не мог вспомнить нужные слова, обязательные для обряда, он подсказывал, или просто говорил «повторяй за мной». А когда он меня спросил, все ли грехи я ему поведал, не утаил ли, не забыл ли чего, я возьми и ляпни: «Про земные грехи всё рассказал, а про небесные грехи свои рассказать не могу, не помню…».

Неожиданно для меня отец Тимофей быстро отошёл к окну, пробормотал себе под нос какую-то молитву, перекрестился и непонятно откуда достал цилиндрический пенал с запечатанной сургучом и ниткой верхней крышкой. Он вскрыл печать, открыл пенал и достал из него свернутый в трубочку лист бумаги с какими-то записями. Прочитав его раза два, как мне показалось, отец Тимофей посмотрел на меня оценивающим взглядом — как будто он пытался разглядеть во мне то, что ранее упустил.

— Что помнишь, а что не помнишь — об этом я бы хотел поговорить с тобой отдельно, в другой день и не в стенах храма, — произнёс отец Тимофей, вкладывая лист бумаги обратно в пенал. — Как зовут тебя в миру, как твоё полное имя? И как найти мне тебя?

Я улыбнулся, предвкушая возможную реакцию на мой ответ, и тихо, но внятно произнёс:

— Заключённый Волков Николай Викторович, исправительно-трудовая колония Земля, российский филиал. Личный номер — восемь, девятьсот десять, триста восе…

— Погоди, — прервал меня отец Тимофей, нисколько не удивившись такому моему представлению. — На вот, запиши — позвоню, когда время придёт.

Он протянул мне маленький клочок бумаги и такой же маленький, короткий, карандаш. Я записал номер телефона, мы попрощались, и я побрёл «куда глаза глядят». Это был лучший способ обдумать произошедшее и наметить план действий.

Перво-наперво в «осознанке», а именно так я назвал то состояние, в котором я имею доступ к своему подсознанию, следовало выяснить всё про этот странный запечатанный пенал. Не зная его содержимого, поведение отца Тимофея немного не вписывалось в моё понимание. Для получения любой информации мне достаточно вызвать в «осознанке» именно того человека, который, по моему мнению, может иметь интересующие меня знания. После этого нужно просто спросить его о том, что хочешь узнать, и он даст ответ. Вот только правдивый это будет ответ или нет, зависит от моег безразличия, от моей нейтральности к сказанному им. В противном случае, вместо правды приглашённый «эксперт» даст мне именно тот ответ, который я подсознательно ожидал услышать. Тренировать свой разум на беспристрастность я отказался уже давно. Вместо этого я придумал нечто другое. Так как в этом состоянии я могу материализовать любой предмет, даже не существующий в реальности, то свои расспросы источников информации я вёл с применением придуманного мной Фильтратора лжи. Этот прибор имел на входе микрофон, в который говорил «эксперт». А я слушал ответ через наушники, подключенные к выходу этого прибора. Его замечательная функция заключалась в том, что он фильтровал ложь и выводил на динамики наушников только истинную правду. Вот такую «мечту спецслужб» придумал я в одном из своих погружений в «осознанку».

Только узнавать собственными силами про загадочный пенал мне возможности не представилось — отец Тимофей позвонил мне ещё до того, как я успел дойти до дома. Он назначил мне предварительную встречу.

Я шёл на эту встречу с пустой головой — я не мог и не хотел ни о чём думать. Почему-то всё, что было так или иначе связано с отцом Тимофеем, я с самой первой минуты стал воспринимать как должное, и он сразу стал моим «адвокатом небесной канцелярии». По крайней мере, я так хотел. Я хотел, чтобы именно он представлял мои интересы в суде перед Богом. Мне его не назначили. Я сам его выбрал. И посему — он не «бесплатный» адвокат, а защитник, услуги которого я должен буду оплатить. Я пока не знал, какова будет плата. Но я был готов…

Первый раз вне стен храма мы встретились на набережной, у парковой арки. Отец Тимофей раскрыл принесённый с собой фольгированный термопакет для заморозки, положил туда свой сотовый и протянул открытый пакет мне, предлагая сделать то же самое. «Похоже, у него за плечами боевое прошлое…», — отметил я и положил свой телефон туда же.

— Вот что, Николай, — начал разговор отец Тимофей. — Не буду ходить вокруг да около… После твоих слов в храме, все данные о тебе я в двухдневный срок обязан сообщить в Московский Патриархат. А пока у меня есть эти два дня, я для себя хочу понять, откуда у этой, на мой взгляд, ереси, растут ноги. И я попрошу тебя помочь мне в этом разобраться.

— Чем же я могу помочь? — спросил я, пытаясь остановиться.

Но отец Тимофей и не думал останавливаться — он шёл по набережной уверенным, неспешным шагом, постоянно кидая взгляд по сторонам, не поворачивая головы.

— Отцом Тимофеем я стал волею судьбы, и как того пожелал господь. И не было никогда для меня другого святого писания, кроме Библии. Ничего другого не знал и не признавал… И потому не было предела удивлению моему, когда после хиротонии поведали мне о так называемых «секретных заповедях», предназначенных лишь духовенству. Одна из этих заповедей гласит: «Не допускай разговоров пустых о грешных деяниях, совершённых на небесах. А коли кто упомянет о них, как о своих, — отвори печать на „Устах Божьих“ и прочти, что повелевает сделать Господь». Никогда я не думал, что настанет тот день, когда я вскрою эту печать, но ты на исповеди упомянул про свои небесные грехи… Хочешь узнать, что поведали мне «Уста Божьи»? Знаешь, что, оказывается, хочет от меня Господь?

Я вопросительно посмотрел на своего собеседника, но он даже не повернул головы в мою сторону.

— А должен я аккуратно, чтобы ты не испугался, выведать у тебя полное твоё имя, адрес, номер телефона, и в двухдневный срок всё это сообщить в Патриархат. Только не для того я стал священником, чтобы играть в эти шпионские игры! Ничего такого, я думаю, ты против церковного уклада не имеешь, а про грехи небесные ляпнул, потому как не до конца ещё разобрался, где человек может согрешить, а где о грехах как таковых и смысла нет говорить.

Отец Тимофей, наверное, рассчитывал, что я соглашусь с его мнением, или хотя бы просто промолчу. Но я в этой непонятной для меня ситуации всё же возразил:

— Про грехи небесные ляпнул, потому что как раз сейчас и начал разбираться. Только вот самостоятельно память вернуть не получается пока. Потому и пришёл в церковь, чтобы через Вас меня Бог услышал и указал мне на грех мой, за который я сейчас на Земле.

Вот теперь отец Тимофей остановился. Я не ожидал, не сразу среагировал и ещё пару шагов прошёл один.

— Сегодня вечером нам нужно будет встретиться ещё раз, — задумчиво произнёс отец Тимофей и протянул мне записку с адресом. — Это квартира моего знакомого, он сейчас там не живёт. Часам к семи подходи — поговорим.

И мы поговорили…

Я прекрасно понимал, что после этого разговора отец Тимофей передаст мои данные в патриархат в любом случае, и что мне нужно, скорее всего, временно где-то перекантоваться. Три года назад я продал дачу, но новые хозяева стали использовать её не по назначению. Они забросили сад-огород и приезжали туда два-три раза в месяц «на шашлыки». Замки они не меняли, один ключ у меня случайно остался. Я решил немного пожить там, тем более, что с соседями отношения всегда были хорошие. Скажу, что договорился с новыми хозяевами пожить недельку, авось прокатит…

Вынув аккумулятор из своего кнопочного мобильника, я положил его в пакет и плотно завязал. Теперь нужно было прикопать его недалеко от вокзала. Место я нашёл быстро, всё сделал минут за пять. Затем в банкомате снял с карты все деньги, купил билет и дождался электричку. Она отвезла меня в сторону дачного домика, в котором я ещё лет десять назад планировал провести свою пенсионную старость, наслаждаясь свежим воздухом и экологически чистыми фруктами и овощами из собственного огорода. Да, лет десять назад эти планы казались вполне нормальными. Но теперь планы на жизнь поменялись…

Неделя на даче прошла вполне спокойно. Впереди была суббота, и я опасался, что новые хозяева шумной толпой заявятся на очередные шашлыки. Поэтому я аккуратно скрыл все следы своего пребывания в доме, запер дверь и поехал в город «на разведку».

Первым делом я откопал мобильник, вставил аккумулятор и равнодушно стал наблюдать, как загружаются из сети на телефон сообщения о пропущенных звонках. Среди этих СМС были и нормальные, с реальных, но неизвестных мне, номеров. Одно из этих сообщений было от отца Тимофея: «Надо встретиться. Перезвони. Отец Тимофей». Сначала я обрадовался этому сообщению, но потом вдруг осознал, что, если он мне написал, значит что-то действительно случилось. И вряд ли нам удастся встретиться незамеченными. Но я всё равно позвонил.

Отец Тимофей назначил встречу в храме. Я снова закопал телефон и пошёл на остановку. Трамвай подошёл быстро. На всякий случай я доехал не до ближайшей к церкви остановки, а вышел на одну остановку раньше и пошёл пешком. Чтобы лишний раз не «светиться», я пошёл не по дороге, а прямиком через территорию бывшей налоговой, здание которой ремонтировалось перед заездом новых хозяев. Завернув за угол этого архитектурного выкидыша, а по-другому это нелепое авангардистское сооружение и не назовёшь, я ощутил тяжёлую руку на своем плече и молниеносный рывок в сторону стены. Это был отец Тимофей.

— Телефон с тобой? — спросил он.

— Нет, закопал у вокзала, — с чувством гордости за свою смекалку ответил я.

— Молодец. Иди за мной.

Мы зашли в здание. Внутри полным ходом шёл ремонт. Человек пять гастарбайтеров суетились в разных комнатах и не обращали на нас никакого внимания.

— Ты ведь дома сейчас не собираешься появляться? — начал отец Тимофей свой «допрос».

— Не собирался, вроде бы, — ответил я, судорожно прокручивая в голове варианты, а действительно ли мне не требуется туда, не оставил ли я там что-то важное. Но, не найдя повода для возвращения, сразу же успокоился. — Нет, точно не собирался!

— Пересиди где-нибудь. Если негде, то я найду, — предложил отец Тимофей.

— Спасибо, не надо искать. Место есть. А как вы меня тут перехватили? Откуда знали, что я тут пойду?

— Дома тебя нет, в городе тебя не отследили, а вокзал и автостанция у нас через дорогу друг от друга. Оттуда до церкви один маршрут. Вот только остановка аккурат напротив храма — выходить на ней побоишься, выйдешь на остановку раньше. А идти прямо по тротуару вдоль дороги, на виду у городских камер наблюдения — эту глупость, я подумал, ты не сделаешь. Как видишь, я оказался прав.

Кем же он был до этого? Спецназ? Разведка? Одни догадки… Но его уверенность явно действовала на меня успокаивающе.

— Раз уж мне нужно было быть по делам в Москве, — продолжил отец Тимофей, — я не стал звонить, а решил лично посетить канцелярию Московской Патриархии и передать данные о тебе. Но уехать вовремя из Москвы мне не дали. Со мной захотел переговорить лично сам Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Вот из его-то уст я и узнал, какая ты важная «шишка» и какую опасность несёшь в себе для церкви, православия и мира в целом…

— Вот бы и мне узнать, чем же я так опасен, — съязвил я.

— Если так дальше дело пойдёт, то узнаешь скорее, чем хотелось бы. Я впервые вижу, чтобы спецслужбы с таким рвением помогали церкви.

Услышав это, я немного «напрягся». Такого поворота событий я не ожидал.

— Какие спецслужбы? При чём тут они? — спросил я.

— Федералы подключились к твоему поиску. Так что теперь это просто вопрос времени. Рано или поздно они на тебя выйдут, а вот дальше…

— Что будет дальше?

— Я не успел узнать. Мне нужно ещё немного времени, чтобы пробить старые связи. Ты давай опять заляг туда, откуда приехал, а я посуечусь пока. Встретимся тут во вторник, сразу после обеда. К телефону больше не подходи, забудь про него. Всё, иди! — скомандовал отец Тимофей и подтолкнул меня к выходу.

На дачу я приехал последней электричкой, чтобы, если новые хозяева действительно там, сразу был повод пойти к соседу Михалычу и напроситься к нему на ночёвку. Но дом, к счастью, был пуст, и Михалыча тревожить не понадобилось. Спать пришлось ложиться голодным, так как я забыл в городе купить продуктов. Это означало, что завтра надо будет переться в соседнюю деревню в сельмаг за двухдневным запасом провианта.

Я долго не мог заснуть, и решил ещё раз «прогнать» в голове мой разговор с отцом Тимофеем, когда на квартире его друга я рассказал ему про колонию Земля. Мне хотелось понять, в какой момент я что-то сказал не так, что отец Тимофей даже потерял ко мне интерес как к причине, по которой он был вынужден распечатать «Божьи Уста». Я лёг поудобнее и стал вспоминать тот вечер в мельчайших подробностях…

Дело было так…

Осознанка

Отец Тимофей медленно поставил перед собой на стол гранёный двухсотграммовый стакан. Слева от него на стол лёг плавленый сырок. Затем он уверенным и привычным, как мне показалось, движением вскрыл бутылку вина и наполнил стакан почти до краёв.

— С чего начать? — спросил я.

— С самого начала, что первое помнишь, — промямлил отец Тимофей и залпом опрокинул в себя содержимое стакана.

— Первое воспоминание… Я на руках у матери, она меня кормит. Комната залита солнечным светом. Мне тепло и спокойно. Ничего не хочется.

— Думаешь, именно тогда память ушла? — уточнил отец Тимофей.

— Скорее всего, да. Ведь следующее воспоминание уже спустя несколько лет: вечер перед первым моим походом в детский сад. Я не хотел ложиться спать, волновался за следующий день.

— Тебе налить? — спросил отец Тимофей, поднимая бутылку вина.

— Нет, — отказался я. — Не трезвым гораздо тяжелее попадать в «осознанку».

«Осознанка»… Термин этот придумал я сам. До этого их и так существовало предостаточно: осознанные сновидения, вне телесные переживания, фаза и прочие вариации. Однако моя «осознанка» — это не просто еще одна формулировка. Название это родилось потому, что именно в этом состоянии у меня получилось осознать суть всего происходящего со мной и с этим миром в целом. Состояние это очень напоминает «просоночное», когда ты уже не спишь, но глаза по-прежнему способны получать зрительные образы из мозга. При этом ты абсолютно чётко себя осознаёшь и можешь контролировать.

— Я шёл к этому долго. Очень долго… — продолжил я, помолчав. — Сейчас мне «сороковник», а первые мысли, что в этом мире что-то не так, посетили меня ещё в детсадовском возрасте.

— Именно тогда ты первый раз попал в «осознанку»? — уточнил для себя отец Тимофей.

— Нет. Сначала у меня стали случаться сны, в которых я точно знал, что сплю, и мог управлять там всем по своему желанию.

— Расскажи, как это случилось в самый первый раз.

— С определённого момента времени я не мог засыпать в полной темноте. Этот страх пришёл неожиданно, одним очень тёмным зимним вечером. Уличный фонарь, обычно освещавший мой потолок через не до конца прикрытые шторы, по какой-то причине потух. Быстро уснуть у меня никогда не получалось. Поэтому я, что называется «от скуки», вглядывался в темноту. Чем дольше я это делал, тем больше деталей мог увидеть. Это невинное развлечение перед сном в один момент превратилось в кошмар. Мои глаза уловили какие-то красные и жёлтые пятна. Сначала слабые, потом всё ярче и ярче. За несколько секунд они слились в некий расплывчатый образ, и этот образ стал приобретать четкие границы….

Это была голова лысого толстощёкого мужика, похожего на гномика из мультфильма, с носом очень неправильной формы. Он улыбался — именно поэтому я не сразу испугался. Куда бы я не повернул свой взгляд, этот образ перемещался за ним, как привязанный. Как будто эту лысую морду я сам своим взглядом проецировал в темноту. Испугало меня именно то, что я никак не мог отделаться от этой головы! Куда бы я не посмотрел, голова была перед моими глазами. Я хотел отвернуться или совсем убежать из комнаты, но вдруг понял, что не могу этого сделать — какая-то неведомая сила заставляла меня продолжать лежать и смотреть на этого «уродца».

Мне тогда показалось, что это продолжается целую вечность! Во рту пересохло, стало тяжелее дышать. Но вдруг фонарь на улице вновь засветился. Я быстро перевёл свой взгляд на светлую полосу от фонаря на потолке. Очень медленно, как будто сопротивляясь, голова полностью растворилась в этом свете. А я продолжал неподвижно лежать, боясь отвести взгляд от спасительной светлой полосы.

Отец Тимофей ослабил воротник. Его реакция на мой рассказ была мне не понятна, но я продолжил:

— Я не знаю, как долго я так пролежал, но в конечном итоге я стал проваливаться в сон. И даже засыпая, я смотрел на светлую полосу и не отводил взгляд. Я помню, что вначале мне снилось именно это: я лежу у себя в кровати и смотрю на свет на потолке. Это уже точно был сон, хотя я понял это позднее. Я продолжал лежать во сне, думая, что не сплю. И вот наступил переломный момент: я захотел в туалет. Но как мне туда попасть? Ведь я не могу встать! Я не могу туда пойти! Что делать? Мне пришло в голову самое простое решение, которое может придумать только ребёнок — не могу пойти, значит надо туда полететь!

Я медленно взлетел и завис над кроватью. Раньше мне уже приходилось летать во сне, и ощущения были вполне знакомыми и даже привычными. Поэтому про себя я машинально отметил это: «Здорово! Как во сне!». И вот тут-то я и понял, что сплю! В туалет лететь мне уже не хотелось, мне хотелось полетать над городом. Что я, собственно, в том сне и сделал…

С того дня в своих снах я периодически осознавал, что сплю. В таких случаях я пытался получить от сна всё, что мне хотелось на тот момент. И практически всё в таких снах мне удавалось.

Отец Тимофей налил себе ещё полстакана, но пить не торопился. Взгляд его очень выразительных карих глаз растворился в налитой жидкости, и мысли, по всей видимости, тоже куда-то утекли вслед за взглядом. Из-за густой растительности на его лице трудно было сделать предположение о его возрасте. Да и ряса немного вводила в заблуждение, добавляя ему солидности. «Полтинник» я бы ему точно дал, но не больше. Плотное телосложение, ни капли не похожее на устоявшийся образ священнослужителя, выдавало в нём может быть спортивное, а может и боевое прошлое.

— А что стало с «цветными монстрами»? — как будто очнувшись от чего-то, спросил отец Тимофей.

— Эти монстры, — продолжил я свой рассказ, — почему-то не казались мне злыми, хоть и выглядели уродливо. Очень часто они даже улыбались мне… После этого я их видел каждую ночь. Разных. Они то сменяли друг друга, то появлялись парами или тройками. Но каждый раз это были только головы. Они не пугали меня, так как я знал, что стоит мне перевести взгляд на светлую полосу на потолке, как они сразу растворятся в свете. Чувство, что я могу их контролировать, меня успокаивало.

Отец Тимофей усмехнулся и первый раз за всё время потянулся за сырком. А я тем временем продолжил:

— Однажды мама перед сном попыталась задёрнуть до конца шторы — в комнате сделали перестановку, и свет с улицы мешал ей засыпать. Я, конечно же, попросил её не делать этого. Но она всё равно задёрнула. Когда мы легли и выключили свет, то я не выдержал и минуты: я вскочил и вернул штору в первоначальное положение. После этого случился откровенный разговор с мамой. Я признался, зачем мне нужно, чтобы на потолке была полоска света. Я очень благодарен ей, что она ничего не рассказала папе и в конечном итоге не повела меня ни к психологу, ни к психиатру. Мы просто с ней договорились, что каждый день она будет по чуть-чуть прикрывать штору, и когда щёлки не будет хватать, чтобы растворить в этом свете монстров, то она снова немного шторы раздвинет.

— Это было мудро с её стороны… — похвалил отец Тимофей решение моей мамы.

— Я относился к этим светящимся головам, как к гостям, приходящим ко мне перед сном. Ведь они ничего плохого не делали, напугать меня не пытались — они просто были мне видны, до тех пор, пока я не переводил взгляд на свет на потолке. Ну и пусть, думал я, раз им так хочется. Так я думал некоторое время, пока случайно не оказался в полной темноте…

Как я и сказал, мама про наш секрет ничего не сказала папе. А он иногда смотрел поздние вечерние фильмы по телевизору, который тоже стоял у нас в комнате. Я заснул под монотонное гудение лампового теле-ящика (у папы были наушники, поэтому звука фильма я не слышал). Вероятно, свет из окна мешал ему смотреть фильм, и он, когда я уже спал, задёрнул шторы наглухо…

Я проснулся ночью и сразу понял, что что-то не так. Я стал присматриваться, чтобы понять, в чём же дело. Появились привычные уже мне головы, всё как обычно, но… Где же свет на потолке? Его нет! И опять непонятная сила, не дающая пошевелиться! Монстры уходили и приходили, сменяя друг друга и ни на миг не останавливались. От этой жуткой «карусели» стала болеть голова. Я не знал, как мне избавиться от этих голов. И тут я подумал, а что если я просто закрою глаза? Почему эта мысль никогда раньше не приходила мне на ум? Я обрадовался найденному решению и закрыл глаза…

Но — ничего! Ничего не изменилось! Вот почему при любом изменении направления взгляда я всё равно видел этих монстров — они были не снаружи, они были внутри меня! Свет, попадая через глаза, растворял их, делал их невидимыми. А теперь, находясь в полной темноте, я не мог от них избавиться. Они как будто почувствовали это — с каждой минутой их становилось всё больше и больше. Теперь они не уходили совсем, а только приходили и приходили новые…

В какой-то момент я смирился с их присутствием и стал просто наблюдать за нескончаемым потоком появляющихся голов. Света от них стало так много, что чёрных участков не осталось вовсе. Свечение, в котором преобладали красно-жёлтые тона, стало настолько ярким и неестественным, что меня стало подташнивать. Одновременно с этим головы, как будто не выдерживая собственного свечения, стали в нём растворяться и исчезать. Они растворялись, растекались, теряли форму и разлагались на отдельные цвета. За короткий срок они исчезли все.

Отец Тимофей выглядел немного расстроенным. Казалось, он ожидал какого-то другого завершения темы с монстрами.

— Ну ладно, допустим… — пробормотал он. — Но как же ты в итоге, практически в одиночку, дошёл до своей «осознанки»?

— С трудом дошёл, с большим трудом…

Когда я вырос, закончил школу, поступил в институт, у меня появились дела и заботы, которые почти полностью заполнили моё свободное время и личное пространство. Началась обычная взрослая жизнь. На это и сделан расчёт: львиную долю времени мы тратим на зарабатывание средств к существованию, оставшуюся — на соответствие различным нормам и правилам, навязанным нам. Будь то какие-то обычаи, моральные или правовые нормы, институт семьи… Религиозные нормы, в конце концов. Всё это обязано заполнять нашу жизнь и не давать нам и шанса остановиться. Чтобы не появилось и минуты свободного времени — времени на осмысление происходящего и на размышления на тему смысла жизни и существования этого мира в целом.

— Неувязочка, — перебил меня отец Тимофей. — А как быть с теми, кто не тратит много времени на зарабатывание денег? Теми, у кого их и так предостаточно?

— «Свято место пусто не бывает». У них появляются нематериальные проблемы, много проблем. И на их решение уходит гораздо больше времени, чем ушло бы на зарабатывание денег.

— Типа «богатые тоже плачут»?

— Что-то вроде того…

Я подождал, пока отец Тимофей доест плавленый сырок, и продолжил:

— Всё организовано и продумано до мелочей, чтобы мы как можно реже, а в идеале, никогда, не задавали себе вопрос о смысле бытия.

— А что плохого в том, чтобы люди задавали себе такой вопрос? Может так намного больше душ, ещё не до конца потерянных, пришли бы к Богу, — не сдавался отец Тимофей.

— А плохо это тем, — возразил я, — что процент людей, не увидевших в этой жизни смысла, был бы достаточно велик. И этот процент начал бы новые поиски этого смысла. Поиски в новых местах, предположив, что просто раньше не там искал. И вот тогда бы хорошо отлаженная система «поплыла» и дала сбой. А это в планы её создателя пока не входит.

— Ну, если у тебя всё так завертелось, так же, как и у других, то с чего вдруг ты всё же задался этим запретным вопросом?

— Толчком к тому послужил Голливуд. Вернее, некоторые его «шедевры». Фильмы, где наш мир сравнивается с симуляторами виртуальной реальности или крайний вариант — с хищной матрицей.

Получая сигналы в виде нервных импульсов, мы никогда не сможем определить, действительно ли этот импульс пришёл от рецептора извне, или он смоделирован кем-то. Как пример: во время сна наши глаза не передают информацию, но наш мозг сам генерирует зрительные образы и посылает их «куда надо», чтобы мы видели сновидения. И мы не замечаем подвоха, принимая всё это за реальность, пока не проснёмся. Если сравнить наш мир с компьютерной игрой, то у неё обязательно должны быть правила и ограничения — всё это мы имеем в виде физических, химических и других законов. А все действия персонажей компьютерной игры нужно заранее запрограммировать. Различные обычаи, нормы морали или права — это всё внешнее, видимое программирование. Но есть ещё и внутреннее — устройство нашего организма, физиологические и психические процессы.

— Ну, если голливудские страшилки не принимать во внимание, то ничего тут удивительного нет, — подключился к рассуждениям отец Тимофей. — Бог наш — ещё тот программист!

— Да, согласен. Бог, как создатель этого мира, действительно программист великий… Но есть к нему вопрос: зачем всё это, в чём смысл жизни? Ведь человечество из века в век лучше не становится. В древние времена камнем по голове били, а сейчас атомные бомбы друг на дружку скидываем. Родился, женился, нарожал себе подобных, состарился, умер… А зачем жил? Только лишь для продолжения этого вида на планете?

Отец Тимофей хотел было возразить, но я опередил его мысль:

— Христианская религия, как и большинство других, не даёт прямого ответа на этот вопрос. Скорее это не ответ, а просто инструкция к жизни. Инструкция, как гарантированно попасть в рай: делай так, и не делай вот так вот, думай об этом, и не помышляй вот об этом… И тогда душа твоя будет спасена. То есть христианство и не скрывает, что мы тут временно, как в тюрьме, отбываем наказание. И если будем нарушать тюремный распорядок, то не видать нам прощения грехов и спасения. А что же будет, если после смерти мы окажемся недостойны спасения? А вот тут «проговорились» буддисты, принеся в этот мир знания о перерождении. Провинился — давай с небес назад, но уже в новом обличье. И так — бесконечно…

— Да уж, — среагировал отец Тимофей, — мрачноватненько как-то… А у тебя что, есть варианты получше? Твой замысел поинтереснее замысла Божьего будет?

— Нет, я не собираюсь с ним соревноваться. Я всего лишь хотел понять, зачем всё это? Я нутром чуял, что моя догадка про получение мозгом во сне сигналов в обход основных схем и есть основа для объяснения всей нелепости нашего образа жизни на этой планете.

Для начала я попытался усилить все чувства в осознанном сновидении, но ничего не получалось. Я не сдавался. Я зависал в интернете на сайтах с соответствующей тематикой в поисках ответов на свои вопросы. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что за те годы, что я жил обычной жизнью рядового гражданина, появилось множество людей, занимающихся примерно тем же самым. Было написано множество книг, среди которых я нашел даже практическое руководство по погружению в состояние, в которое я сам попал случайно. Оказалось, что возможности в этом состоянии обратно пропорциональны глубине этого состояния. Чем больше ты в нём чувствуешь — лучше видишь, слышишь, ощущаешь предметы при прикосновении — тем труднее тебе что-либо изменить в нём по собственному желанию. Как будто начинают действовать обычные физические законы земного мира. Для изменения чего-либо там нужно пользоваться методом неопределённости. Суть метода заключается в том, что ты предполагаешь, что то, что тебе нужно, находится именно там, где ты пока не видишь, не слышишь, не ощущаешь. Например, коробок спичек не может просто так материализоваться на столе, на который ты смотришь. Но если предположить, что коробок лежит в ящике этого стола, содержимое которого ты сейчас не видишь, то, открыв ящик, ты обнаружишь там желанный коробок…

— Ну, с коробком понятно, — согласился отец Тимофей, — а с людьми, к примеру, как? Человека тоже из ящика доставать надо?

— Зачем же из ящика? Он может стоять за дверью, которую Вы хотите открыть, или просто у вас за спиной вне поля зрения. Вы откроете дверь или обернётесь, и тот, кто вам нужен, окажется у вас перед глазами. Так можно вызвать любого человека, который по вашему мнению, может знать ответ на интересующий вас вопрос. Расспросив его, вы получите некоторую информацию. И главная задача тут — определить, правда это, или это всего лишь проекция желаемого ответа. Ведь на самом деле эта система замкнутая, и мы общаемся со своим подсознанием. А люди, кого мы спрашиваем, — это просто привычный нам способ получения информации. Нам так проще.

— И кого же ты вызвал, чтобы получить ответ на свой «запретный вопрос»? — как-то осторожно, что ли, спросил отец Тимофей. — Что за человек такой, который может всё знать?

— Нет такого человека.

— Ну и? Не тяни…

— Ответить на мои вопросы я позвал Бога…

Отец Тимофей перекрестился и поинтересовался:

— И как же ты смог осмелиться? Действительно не побоялся?

— А чего бояться — система же замкнутая, поэтому на самом деле я разговаривал не с Богом, а с той частью своего подсознания, которая владеет примерно той же информацией, что и Бог. Образ Бога играл роль катализатора, чтобы активировать мои «чертоги разума», так сказать.

— То есть ты просто восстанавливал таким образом в своей памяти то, что и так знал до этого, просто по какой-то причине к этой памяти не было доступа? — подытожил для себя отец Тимофей.

— Да, — подтвердил я ход его мыслей. — В каждом из нас эти знания есть, но доступ к ним закрыт. Мне удалось взломать те двери, за которыми скрывалась правда.

— Правда?! — немного повысил голос отец Тимофей. Похоже, что вино всё же чуть-чуть на него подействовало. — А с чего вдруг ты решил, что именно это и есть правда? Ну привиделось тебе что-то там во сне… Почему ты принял всё это за чистую монету?

— Потому, что, во-первых, это уже не сон — я погружаюсь в это состояние уже после того, как проснусь. А во-вторых, все «эксперты», с кем я до этого разговаривал в «осознанке», дали мне стопроцентно верные ответы на все мои вопросы. Я специально спрашивал их о том, что я действительно смогу перепроверить. И они ни разу не ошиблись.

Отец Тимофей усмехнулся и протянул:

— Экспе-е-ерты…

Было заметно, что что-то в нашем разговоре его не устраивало, и я решил немного помолчать…

Вселенская колония

Вскоре отец Тимофей прервал молчание:

— Прежде чем поведать мне о том, что ты в итоге узнал, ответь мне, а зачем ты сегодня приходил в церковь?

Я боялся спугнуть его настрой, и потому ответил максимально сдержанно:

— В отличии от меня, Вы, отец Тимофей, действительно говорите с Богом, а не со своим подсознанием. И Бог Вас слышит… Думаю, исповедь моя не осталась в стенах храма, а всё же дошла до небес. Для меня это сейчас очень важно… — Бог представился мне в виде яркого белого света, — начал я основную часть своего рассказа. — Этот свет заполнил всё пространство. Я протянул руку в его сторону, и моя рука плавно исчезла в этом свете, как в тумане. Мой Фильтратор лжи монотонно загудел, я надел наушники и… и я…

— Да говори, как есть, как привык. Не подбирай слова — представь, что я не священник, а обычный человек.

— Хорошо, — согласился я. — Так действительно будет проще…

Представьте, что разум во Вселенной существует сам по себе. И потому неправильно говорить, что вот это существо разумно, а вот это разумом не наделено. Говоря так, мы лишь оцениваем поведение существа с позиции разумности. Не более того. Природа разума к материальному никакого отношения не имеет. С другой стороны, именно разум является основным созидателем во Вселенной. Ему подвластны и материя, и время, и абсолютно всё в этом мире. Невозможного для него нет.

Сначала разум был единым, всеобъемлющим. Но Вселенная постоянно расширялась, и многозадачность созидания и управления расширялась вместе с ней. В какой-то момент разум стал делиться. Множество его частичек разбрелось по Вселенной. И у каждой была своя конкретная задача по созиданию. У каждой — своя задача, и у каждой — своё видение по реализации этой задачи. Иногда это видение шло вразрез с общим принципом созидания. Если добро — это созидание, то зло — это разрушение. Самое основное свойство зла — это его заразность. Оно стремится заразить своими принципами как можно больше сил добра. Ведь если не будет что-то создано, то и разрушать будет нечего. Получается, что без добра не было бы и зла. Вот и стремится зло иметь у себя «на коротком поводке» как можно больше сил добра, чтобы они созидали для него то, что можно было бы беспрепятственно и безнаказанно разрушать.

Самостоятельные частички разума, заразившиеся и принявшие сторону зла, являлись очень опасными сущностями. Обладая безграничными возможностями, они эти возможности направляли на служение злу, подпитывая его и увеличивая его силу. Баланс сил добра и зла стал нарушаться.

Конечно же разум знал, какие именно его части перешли на сторону зла. Но что он мог с ними сделать? Уничтожить их он не мог, это противоречит функции созидания, сделать их вновь единым целым — тоже не мог, так как заразность зла велика, и пустить её в себя было бы равносильно саморазрушению.

Тогда разум принял единственно приемлемое для себя решение — изолировать злые частички разума и попробовать их от этого зла избавить…

— Видимо зря я сказал, чтобы ты слова не подбирал, — посетовал отец Тимофей, тяжело вздохнув. — Зло — добро, разум — частички разума… Утомил ты меня. Давай всё же изъясняйся языком, который мне ближе. Ну, если можешь, конечно…

— Да, пожалуй, могу… — согласился я. — Изолировать заблудшие частички разума, или, другими словами, заблудшие души, само по себе не просто, так как они обладают практически такими же безграничными возможностями, как и их создатель — Бог. А ещё нужно было быть готовым к тому, что со стороны зла обязательно будут предприняты попытки к освобождению этих узников. Но Бог придумал идеальную тюремную камеру — человеческий мозг. Эта ловушка для души полностью изолировала её от внешнего мира. Все данные о том, кто ты, где ты и что там снаружи происходит, душа получает посредством передачи нервных импульсов от органов чувств физического тела. При этом в активном состоянии постоянно находится лишь мизерная часть души, ответственная за восприятие течения времени и за осознание своих поступков. Всё остальное у души спит, как в анабиозе. Её возможности ограничены законами материального мира, и осознания себя, как души, у неё тоже нет…

Ну а что было дальше — все примерно знают из Библии. Сначала Бог создал Землю. В качестве пробного узника выступила душа, помещённая в мозг Адама. На нём проходило первое тестирование будущей исправительной колонии под названием «Земля».

Осмыслить, сколько прошло времени после создания Земли, не представляется возможным. И не счесть того количества вариантов, которые претерпела организационная структура колонии за всё время. Я попытаюсь описать её структуру с применением тех понятий, которые нам сейчас близки.

На данный момент Вселенская исправительная колония Земля включает в себя множество обособленных подразделений-филиалов, которые мы называем странами. В каждом филиале множество отдельных тюрем — это города и другие населённые пункты. В тюрьмах есть бараки — это наши дома, частные и многоквартирные.

— Эх, как закрутил! — не выдержал отец Тимофей, но больше ничего не сказал и стал слушать дальше.

— Колония функционирует в автономном режиме. Бог редко вмешивается в текущие процессы. Он принимает непосредственное участие лишь при каких-то «ЧП» и при глобальных переменах, связанных с функционированием колонии в целом. В рабочем же режиме каждым филиалом управляет его руководитель — президент, монарх и так далее. В каждой тюрьме тоже есть свой начальник — это мэры и главы городов. Ну, про надзирателей вы уже, наверное, догадались — это все наши силовые ведомства. У каждого более-менее опасного заключённого есть свой личный номер. Ещё совсем недавно приходилось постоянно обновлять базу, но когда приняли закон по переходу к другим сотовым операторам со своим номером и подтверждением паспортных данных, то стало легче — смена номеров практически прекратилась.

— А как быть, если у человека несколько симок с разными номерами? — вновь «проснулся» отец Тимофей.

— Да хоть десяток — основной номер всё равно один.

— Ну, хорошо. Продолжай.

— Среди всех заключённых колонии, и среди руководства, и среди надзирателей, встречаются души, которые по-прежнему активно сотрудничают со злом. Определить их легко по основной функции зла — они предпочитают больше разрушать, нежели созидать. Все войны, все конфликты, вся боль и страдания на Земле — это результат их сотрудничества с силами зла. Всё на поверхности, всё различимо и понятно, но Бог не прекращает этот процесс. Он держит его на контроле в определённых рамках. Оказалось, что без войн, без боли и страдания, без каких-либо потрясений, процент душ, избавившихся от влияния зла, ничтожно мал. Это стало понятно ещё в самом начале, когда в эдемском саду, можно сказать в «тепличных» условиях существования, случился первородный грех. Казалось бы, ну чего им не хватало? Ан нет — именно потрясений и не хватало!

Ну, про руководство колонией и надзирателей я упомянул… Теперь хотелось бы рассказать про узников колонии с особым статусом — духовенство. Вас можно было бы назвать «адвокатами небесной канцелярии». Вы являетесь единственными обитателями этой колонии, чьи прошения так или иначе доходят до Бога. Все храмы являются что-то вроде усилителей мысленного сигнала, для передачи просьб-молитв в информационное хранилище, которым является Луна. Периодически Бог считывает информацию с Луны, а дальше — кому как повезёт. Чьи-то просьбы будут удовлетворены, а чьи-то…

— Получается, что вне стен храма и молиться бесполезно? — как бы спросил сам у себя отец Тимофей. — Но я помню, что не раз молитва мне помогала, хоть и не в храме я был тогда…

— А крест нательный в те моменты был с вами?

— Всегда с крестом!

— Что крест на куполах храма, что крест на теле — суть одна. Именно он помогает нам держать связь с Богом. Ну, как антенна, если хотите. На храме крест больше — вот и связь лучше.

Я улыбнулся отцу Тимофею и сказал то, что давно хотел ему сказать:

— Чем сильнее вера, тем громче кричит душа. И тут уже размер креста не важен. Ваша вера настолько сильна, что и с простым нательным крестом Бог Вас слышит. Потому я пришёл именно к Вам на исповедь. Я очень надеюсь, что Вы поможете мне узнать, чем именно провинился я перед Богом, что попал на Землю. Ну и что мне нужно сделать, как искупить свой грех, чтобы после смерти сюда больше не попадать.

Отец Тимофей вылил в стакан остатки вина и медленно его опустошил.

— Ох, Николай, Николай… — начал он. — Впустую, видимо, весь разговор наш был…. Вот ты говоришь, что вера моя сильна. Это так. И ересь твоя в моих взглядах и в вере моей меня не пошатнула. Ты, конечно, со своим взглядом на веру в Бога не опасен для церкви, но я обязан сообщить о тебе в Московский Патриархат. Хоть я так и не понял, зачем им это надо. Вот если бы ты начал проповедовать, что люди о Боге заговорили, потому что когда-то инопланетяне прилетали на Землю и представились им таковыми, вот тогда бы ты был хоть немного опасен. А так…

Он махнул рукой, потеряв ко мне интерес. Но вдруг оживился и спросил:

— А про инопланетян-то что скажешь? Как они в твою теорию вписываются? Почему до сих пор не прилетели, раз столько звёзд на небе?

— Так некому прилетать к нам, — ответил я, тяжело вздохнув. — Мы же ждём разумных существ с других планет, а планеты населены различными видами жизни, которые с разумом никак не связаны. Во Вселенной разум один — это Бог. И к материальному миру он имеет лишь одно отношение — он его создал.

— Ишь ты, как закрутил… Ну прям философ! — усмехнулся отец Тимофей.

— Вы хотели, чтобы я Вам помог разобраться, зачем я патриархату и откуда взялись «Божьи Уста», — не сдавался я. — Так вот: я могу, погрузившись в «осознанку», это узнать.

— Да не верю я в это! Я думаю, к врачу тебе неплохо было бы сходить. А я помолюсь за тебя.

Отец Тимофей встал, чтобы уже уходить. Задерживать его я не пытался, хотя желание такое было.

— Соберёшься уходить — захлопни за собой дверь, — попросил он. Мне казалось, что я что-то не договорил, или что-то сказал не так. Но результат был отрицательным — он мне не поверил и явно был разочарован. Уже в дверях отец Тимофей обернулся и сказал «на прощание»:

— Может быть ты и в тюрьме. А я свободен, хоть и посвятил свою жизнь служению Богу, и готов принять от него любые испытания и судьбу любую.

Перекрестился сам, перекрестил меня и ушёл.

Матрица

И вот тут, на бывшей своей даче, прокрутив в голове весь этот наш с ним разговор, я вновь попытался уснуть.

Уснуть получилось, но спал я плохо, поэтому встал рано и сразу же засобирался в магазин — есть очень хотелось. Дорога до магазина мне показалось быстрой, а вот из магазина с тяжёлыми сумками возвращение растянулось по времени почти вдвое. Всю дорогу я думал только о еде, поэтому, войдя в калитку, я не обратил внимания, что закрывал её немного иначе, когда уходил.

Поставив сумки на пол у стола, я ощутил чужой взгляд на своей спине. Обернуться я не успел.

— Доброе утро, Николай Викторович! Я — Павел. Меня к вам Тим отправил, то есть отец Тимофей.

— Тим?… Забавно, — ухмыльнулся я. — Здравствуйте. Что-то случилось? Мы же с ним во вторник договорились встретиться.

— До вторника вас здесь найдут. Завтра утром придётся поменять дислокацию, — доложил Павел. — А вы мне верите, ну, то что я от отца Тимофея?

Я не сразу понял, что именно имел ввиду Павел, так как в тот момент невольно сравнил его с отцом Тимофеем. Я с легкостью представил их вместе, но почему-то в военной форме и с замазанными, как у коммандос, лицами. Представить это было легко, так как Павел был такого же крепкого телосложения, имел такую же солдатскую, что ли, манеру общения и такой же, как у отца Тимофея, пронзительный взгляд.

— А куда мне деваться? — наконец ответил я. — Вы беспрепятственно вошли внутрь, но я всё же пока свободно ножками-ручками шевелю. Отца Тимофея вы по привычке, видимо, назвали Тимом — значит знакомы были до того, как он стал священником. Вероятно, служили вместе. Или не служили. Но знакомы, скорее всего, давно.

— Это так, — подтвердил мою догадку Павел. — Не через одно задание довелось пройти вместе. И жизни друг-дружке спасать доводилось, потому и доверяю я ему, как самому себе. И раз он считает, что федералам вас отдавать нельзя, значит действительно так нужно. Вот только… Если бы я служил в ФСБ и приехал вас задерживать, то, поверьте, я сказал бы всё то же самое. Вы так же бы мне поверили, и поехали бы со мной «без пыли и шума» туда, куда мне надо. Поэтому, чтобы не подрывать ваше ко мне доверие, придумайте, что мне спросить у отца Тимофея, что может про вас знать только он. Уезжать нам нужно будет завтра утром. Сегодня я встречусь с отцом Тимофеем, узнаю ответ на ваш вопрос, и завтра перед отъездом дам ответ, чтобы вы во мне не сомневались. Хорошо?

Так как выбора у меня всё равно не было, я равнодушно согласился.

День прошёл в режиме повышенной нервозности. Поначалу я пытался в деталях вспомнить визит Павла и всё, что он говорил. Я искал в его поведении и словах какое-нибудь несоответствие, так как после его отъезда я всерьёз задумался, а от отца Тимофея ли он ко мне приехал? Может быть он действительно из ФСБ? Но почему тогда он уехал, а не сразу забрал меня с собой? Ведь я на тот момент, в принципе, был готов с ним поехать. И не поехал только потому, что Павел сам назначил отъезд на завтра.

После отъезда Павла я так и не позавтракал, а обед и ужин ну никак не мог в себя запихнуть — волнение передалось и на желудок. Но чувства голода не было. Видимо, тревожные мысли подавили рефлексы. Несколько раз за день мне мерещился звук подъезжающей к даче машины. Я осторожно выглядывал в окно, но на улице было пустынно, как и всегда. Наступил вечер. Освещение я решил не включать — пусть Михалыч думает, что меня нет дома. Это на тот случай, если незваные гости сперва придут к нему и поинтересуются, есть ли кто в доме его соседей. Наступила полночь, и я решил лечь спать. Я думал, что после такого дня быстро заснуть не получится, но одна из техник силового засыпания безотказно помогла мне очутиться в царстве Морфея.

Павел приехал рано утром на ржавой отечественной «классике», заднее сидение которой было полностью заставлено рассадой.

— А это зачем? — недоумённо спросил я.

— Это рассада, отвлекающий манёвр, так сказать, — ответил Павел. Сегодня он был одет в спортивный костюм типа «Адидас», а на голове его красовалась бейсболка.

— Я спросил, кто боится полоску света на потолке, — сказал он. — Это «цветные монстры». Правильно?

— Да, верно, — улыбнулся я от ощущения, что действительно стало спокойнее от правильного ответа. — Уже едем?

— Да. И нам следует поторопиться. У меня не хорошее предчувствие, а «чуйка» меня ещё ни разу не подводила. В машине на сидении лежит панама — наденьте её на всякий случай.

Я сел в машину, и в голову тут же ударил пьянящий запах рассады. «Эх, помидорки вы мои… — подумал я с грустью, — Как же давно это было — как в прошлой жизни…». Я вздохнул, надел панаму, и мы поехали.

То, что Павел не ошибся, стало понятно уже при выезде из садоводческого товарищества: у ворот стоял чёрный пыльный внедорожник, в нём сидели двое коротко стриженых типа, и это были явно не дачники. Они проводили нас тяжёлыми оценивающими взглядами, но парень в бейсболке и придурок в панаме в машине, забитой рассадой, подозрения у них не вызвали. Хотя, было бы гораздо логичнее, если бы мы с рассадой ехали в сад, а не из сада. Но мы спокойно выехали через ворота и направились в сторону трассы.

Дорога заняла чуть больше часа. Конечной точкой маршрута оказалась другая дача, принадлежавшая, по всей видимости, кому-то из друзей Павла.

— Располагайся, — предложил Павел. В дороге мы перешли на «ты», и это сильно упростило общение. Мы с Павлом оказались почти ровесниками, да и «выкать» просто надоело — ситуация обязывала общаться быстро, эффективно и без лишнего этикета. Но в разговоре Павел всё равно держал дистанцию, поэтому я по-прежнему лишь мог догадываться, что это у них с отцом Тимофеем, с Тимом, была за служба такая со множеством опасных заданий, цена которым — жизнь.

— К вечеру приготовь что-нибудь на ужин, — сказал Павел перед уходом. — Отец Тимофей приедет, голодный, наверное, будет…

Приготовь… Легко сказать! Если бы я самому себе готовил, то конечно же знал, что и как делать. А тут… Да и не помню, пост кончился или нет, а без интернета мне сейчас и спросить не у кого. Ну да ладно — сначала посмотрю, что тут из продуктов есть, а потом решу.

А из продуктов ничего кроме мешка картошки, открытой бутылки подсолнечного масла и нескольких банок солений в погребе я не нашёл. Так что вопрос с выбором меню на ужин отпал сам собой. Я начистил и нарезал картошку, нашёл сковороду, налил в неё немного масла, но жарить не стал, так как хотел, чтобы ужин был свежеприготовленный, а не разогретый. Для картошки это особенно актуально.

В доме начало темнеть, а отец Тимофей так и не появился. В ожидании его я вдруг вспомнил, что совсем забыл про соль. Я начал её поиски с ящиков на кухне, что логично. Но нашёл только сахарный песок и перец. Не солёная картошка несомненно дискредитирует мои кулинарные таланты в глазах отца Тимофея. А я, прожив последние десять лет в разводе, несомненно добился определённых высот в приготовлении простых блюд. И я определённо не хотел, как самурай, «потерять лицо» из-за такого пустяка, как соль. Поэтому, поиски «белой смерти» я продолжил по всему дому, не забыв заглянуть и в погреб. Хорошо, что в погреб было проведено освещение, иначе смысла мне там что-то искать не было бы. На одной из полок за банками с соленьями я нашёл пачку соли, аккуратно завернутую в пакет, и искренне обрадовался этому. Облегченно вздохнув, я стал выбираться из погреба и на самом верху нос-к-носу столкнулся с Тимом. Именно Тимом он был в тот момент, а не отцом Тимофеем.

— Погаси свет! — скомандовал отец Тимофей и метнулся к окну.

Я послушно щёлкнул выключателем и выполз из погреба.

— Меня вели от самой церкви, — объяснил отец Тимофей. — От «хвоста» избавился, но я не уверен, что вычислил все группы. Если кого-то пропустил, то в ближайшие полчаса они себя проявят — пацанву ко мне приставили, «зелёные» ещё…

Я присел на стул, и следующие минут двадцать так и прошли: я — на стуле, отец Тимофей — у окна. Он пристально смотрел в какую-то одну точку, известную только ему. Я молчал, ни о чём больше не спрашивал. Безотрывно глядя на отца Тимофея, высматривающего следы слежки, в моей голове возник образ: Тим в камуфляже и с «калашом» наперевес. Даже с бородой ему этот образ вполне подошёл.

— Пойду гляну, — наконец сказал он и вышел на улицу.

Его не было минут десять. Я за это время много чего плохого успел передумать и уже начал волноваться. Но всё обошлось — отец Тимофей вернулся с совершенно другим, можно сказать, расслабленным, выражением лица и, вопросительно посмотрев на меня, намекнул:

— Наверное, не мешало бы поужинать. Ну и поговорить, заодно.

Я улыбнулся, взял соль и пошёл к сковороде…

Первые десять минут мы ели молча. Потом отец Тимофей похвалил мою готовку:

— Хороша картошечка, жаль без лука.

— Лук не нашел. Всё что в доме съестного было — вот, на столе.

— Да я знаю… Просто я в детстве не любил жаренный лук, особенно в картошке, а сейчас наоборот, без него не могу. Вот такая петрушка! Кстати, а петрушку я так и не полюбил — не понимаю я её вкус.

— Я тоже, — поддержал я непонимание вкуса этой травы. Отец Тимофей достал из банки огурец, откусил и продолжил:

— Вот что, Николай… Добытая по моей просьбе информация, не проясняет ситуацию, а только ещё больше запутывает. Из чего я делаю вывод, что ты мне чего-то не договариваешь. Ты ведь ещё что-то узнал от Бога в своей «осознанке»? Так ведь? Почему не хочешь рассказать?

— Потому, что этой информации нельзя доверять.

— С чего вдруг? Остальному же ты веришь?

— Я вам рассказал всё, что услышал через наушники Фильтратора лжи. Этой информации я верю. Остальное может быть искажено вмешательством моего сознания.

Отец Тимофей наклонился в мою сторону:

— Николай, я не смогу тебе помочь, если не буду знать абсолютно всё. Ты же хотел, чтобы я был твоим адвокатом в небесной канцелярии? А с адвокатом только так — всю правду. Всю.

— Хорошо, — согласился я. — Расскажу…

Слушая ответы Бога на свои вопросы, мне приходилось постоянно бороться за стабильность «осознанки». Я постоянно потирал руки друг о дружку, разглядывал линии на ладонях, ощупывал выключатель на Фильтраторе лжи — то есть делал всё для углубления состояния. Но ничего не получалось. Я был на грани выброса в реальный мир. Оставался последний способ — потирание мочек ушей и ощупывание ушных раковин. Я сдвинул наушники и начал растирать мочки. Бог в это время продолжал рассказ. Верить сказанному в тот момент или нет — для меня пока вопрос открытый, так как я это слушал без наушников Фильтратора лжи. Но тогда моё сознание целиком было занято проблемой нестабильности состояния, поэтому я могу сейчас говорить, что был беспристрастен к услышанному мною. Хотя, лучше бы это было не так…

— Почему «лучше»? — прервал меня отец Тимофей. — Как я понимаю, сейчас и начнётся самое интересное, что ты ещё не рассказал?

— Я бы назвал это не интересным, а нелепым, грустным и пугающим… Люди на Земле каждый раз развивались по одной и той же схеме. На финальной стадии каждого цикла техническим прогрессом и войнами они полностью нарушали экологию Земли, что приводило к массовой гибели растений и животных. Уровень зла зашкаливал. Для корректировки системы Бог производил перезагрузку, или «конец света», по-нашему. Иногда даже можно было обойтись и без конца света — люди умудрялись дойти до самоуничтожения путём глобальных войн. Так было до того момента, пока люди в своём прогрессе не дошли до освоения космоса. Земля специально была создана, чтобы терпеть выходки людей. Но «гадить» в космосе, в других мирах — этого допускать было нельзя. Чтобы исключить возможность физического воздействия людей вне Земного мира, Бог лишил их физического тела. Камера для души осталась прежней — это мозг. Но теперь мозг был лишён привычного ему туловища. Осталась только голова, выращиваемая в специальном биоинкубаторе. Поверхность Земли была покрыта единой корневой нервной системой, к которой Бог подключил все инкубаторы. Говоря нашим языком — огромный биокомпьютер Земля, к которому подключены посредством корневой нервной системы конечные пользователи — головы с мозгом. Каждый мозг, по-прежнему, — это камера, а в камере — душа. И теперь обитатели Земли — насекомые, животные, растения — все стали благополучно и непрерывно развиваться, без разрушающего воздействия человека и периодических концов света…

Я замолчал. Отец Тимофей тоже молчал — видимо переваривал информацию. По его лицу было видно, что услышать это он не ожидал. Примерно через минуту он произнёс:

— «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься»… Биоинкубаторы прямо на земле стоят?

— Да. Они подключены к корневой нервной системе, которая находится в земле.

— А ты не думал, что твои цветные монстры — это как раз вот эти головы без туловища, выращиваемые в земле?

— Нет… Но сейчас действительно задумался. Это указывает на то, что всё-таки моё сознание повлияло на восприятие информации. Теперь я склоняюсь к тому, что всё это не правда.

— Матрица… Хотел бы я сейчас пообщаться со сценаристом этого фильма… Понять, откуда ноги растут… — промычал отец Тимофей и закрыл глаза. Губы его беззвучно зашевелились — похоже, это была молитва.

Отец Тимофей открыл глаза и многозначительно изрёк:

— А теперь, сын мой, послушай, что я узнал на этот счёт…

«Божьи Уста» впервые были распечатаны три года назад в Церкви Владимира Равноапостольного в Сартаково, что под Нижним Новгородом. Причину, из-за которой была сорвана печать, ловили по всей Нижегородской области почти месяц. Поймали. Месяц продержали в психушке. В течение этого месяца в психушке этой успели побывать практически все высшие духовные чины. А по прошествии месяца, человечка этого из психушки «со всеми почестями» сопроводили в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере в Вологодской области. И теперь этот монастырь всё то же духовенство посещает с завидной регулярностью. И не похоже, что человек этот в монастыре представляет такую уж опасность, какую мне успели наговорить про тебя. Ты у нас, получается, по заверению патриарха, чуть ли не сам антихрист. Ну и если тебя поймают, то сценарий изначально будет такой же — перво-наперво отправят в психушку. Ну а дальше — это уж от тебя зависит, в монастырь ты попадёшь или куда подальше…

— Я не хочу в психушку.

— Я бы на твоём месте тоже не хотел. Поэтому есть предложение: мы с тобой поедем в Вологодскую область и поговорим в монастыре с этим человеком. Я думаю, ему есть что нам рассказать. По крайней мере тебе…

— Как же мы туда доберёмся, если меня везде ищут?

— Павел что-нибудь придумает.

И Павел придумал…

По пути в монастырь

Я испытывал здоровое чувство стыда, но мирился со своим положением, так как понимал, что схема действительно рабочая. На мне был парик с длинными волосами, а под платье в районе живота закреплена округлая подушка… Провезти меня через все посты блюстителей порядка под видом беременной жены священника, пожелавшей родить в святых местах, было, конечно же, идеей Павла. И всё бы ничего, но меня периодически разбирал безудержный смех от осознания того, как я в этом образе похож на Пьера Ришара во французской комедии «Беглецы». И потому главной моей задачей было не рассмеяться при остановке на очередном посту ДПС. Это бы точно провалило нашу гениальную операцию по моей транспортировке в монастырь, а я этого не хотел. А чего я точно хотел, так это поговорить с тем человеком в монастыре, чьё появление в Сартаковском храме заставило впервые в истории православной церкви распечатать «Божьи Уста».

Конечно же, всё происходящее со мной мне казалось каким-то нереальным. Я уже давно жил, как во сне. Как будто всё это происходило не со мной и не было моей настоящей жизнью. Чужой казалась жизнь, чужим казался окружавший меня мир, и даже я сам себе казался чужим. И не потому, что на мне был парик и я был одет в женское платье. Я и до этого время от времени ловил себя на мысли, что, глядя на себя в зеркало, я вижу кого-то другого, но точно не себя настоящего.

— Предлагаю сегодня уже не рваться дальше, а тормознуться на ночь в этом мотеле, — неожиданно предложил Павел и съехал с трассы в придорожный гостиничный комплекс.

— Как скажешь, — спокойно согласился отец Тимофей. — Твой план — тебе решать.

В мотеле лишних вопросов задавать не стали, а сразу же предоставили нам, как мы и просили, трёхместный номер. Видимо, у них таких странных посетителей, как мы, не раз уже принимали на ночлег. Либо, наоборот, мы оказались ещё более-менее «нормальными» гостями этого заведения, по сравнению с их завсегдатаями.

— Вы располагайтесь пока, а я сбегаю на стоянку, проверю регионы на номерах машин, — сказал Павел и быстро удалился.

— Это он на предмет засады беспокоится, ну и потенциальных информаторов для себя обозначить хочет, — попытался объяснить уход Павла отец Тимофей. Вот только понятней мне от этого объяснения не стало…

Пока Павла не было, отец Тимофей, видимо, решил воспользоваться случаем и завёл разговор про мою способность:

— Николай, скажи, в это состояние, которое ты называешь «осознанкой», действительно любой попасть может?

— В принципе, да. Если не с первого раза, то со второго или с третьего точно.

— Сможешь меня научить?

— Да, но для этого необходимы определённые условия. Их не всегда удаётся выполнить.

— Какие? — заинтересовался отец Тимофей.

— Для новичка в обязательном порядке требуется прервать сон после примерно шести часов. Нужно встать по будильнику, немного пободрствовать, попить водички там, или просто в туалет сходить. А потом нужно будет повторно заснуть с твердым намерением попасть в это состояние.

— И всё? Просто намерение?

— Нет, конечно. Существует много методик для этого. Но самая простая, не требующая предварительной подготовки, это методика воображаемых действий с одновременным их подсчетом.

— Что это значит?

— Самое главное, с чего всё начинается, это прерывание связи мозга с телом.

— То есть? — удивился отец Тимофей такой формулировке.

— При пробуждении наши органы чувств включаются в работу в определённой последовательности. Сначала зрительные нервы пытаются послать сигналы в мозг, потом мозг проверяет осязание и двигательные рефлексы, затем просыпается слух, и в конце — обоняние. Так вот: наша задача — прервать сигнал к нашим мышцам и ответный сигнал от них. Только так мы можем временно продержать открытым канал для подключения подсознания.

— И как же прервать этот сигнал к мышцам?

— Очень просто. При пробуждении нужно просто не двигаться. Как бы вам этого не хотелось. Волны посыла сигналов к мышцам успокоятся сами собой, и мозг на какое-то время перестанет осуществлять попытки связи с телом. Это своего рода «баг» нашей нервной системы. Мозг в этом случае будет думать, что вы до конца не проснулись и намерены опять заснуть. Вот этим и следует воспользоваться.

— Как этим воспользоваться? Что за методика? — не унимался отец Тимофей.

— Это не я придумал. Я прочёл это в одном из практических руководств по погружению в это состояние. Но я дополнил эту методику. Вернее, я её расширил. В оригинале следует представить в подробностях выход из комнаты, где вы спите, на улицу. Этот выход нужно разбить на логически понятные этапы. Вы должны представить, как вы из комнаты выходите на улицу, и на каждом этапе вы останавливаетесь, разглядываете и ощупываете предметы, находящиеся там, и одновременно их считаете. Этих предметов должно быть не менее трёх.

— И что в итоге?