Бесплатный фрагмент - Исполнитель желаний

Бэби-систер (от английского baby-sister — сестра для ребенка) — офицер, опекающий важного для спецслужб человека — важного свидетеля, секретоносителя и т. д. Бэби-систер

отвечает за безопасность подопечного и его моральное состояние.

Основы контрразведывательной деятельности

Закрытый курс лекций. Гл. 6, стр. 156.

Творец создал не Человека. Он создал Мир с Человеком. Нет Человека без Мира. Нет Мира отдельно от Человека. Есть единый Мирочеловек.

Фома Аквинский (1225—1274 гг. н.э.) —

христианский философ.

Сумма теологии

---

---

Читатель! Все о чем здесь рассказано, к сожалению, происходило на самом деле.

Эта книга не должна была появиться на свет.

Автор узнал обо всем по случайному стечению обстоятельств. А именно, благодаря тому, что однажды в соседнем доме появился и начал жить профессор пенсионного возраста.

Автор долго сомневался, стоит ли делать свое знание всеобщим достоянием. Дело решил случай. Автор имел неосторожность рассказать о сюжете еще ненаписанной повести в одной малознакомой компании. И очень скоро получил настоятельную рекомендацию от очень серьезного учреждения: не писать ее, даже, если книга будет носить художественный, а не документальный характер. При этом автору прямо заявили, в противном случае, его безопасность никто не гарантирует. И тогда я твердо решил написать эту книгу.

Люди должны знать правду. Какой бы страшной она ни была.

Автор

---

Пролог

— Ставки сделаны. Ставок больше нет. — привычно произнес крупье.

Белый шарик прыгал по вертящемуся кругу.

Он со щелканьем отскакивал от твердого полированного дерева.

Мимо него пролетали красно-черные ячейки, пронумерованные от 1 до 36, и загадочная зеленая ячейка с цифрой 0 — «зеро». Сидящие за большим рулеточным столом, не отрываясь, следили за скачущим шариком. А он никак не мог решить: в какой же ячейке остановиться?

«Ну, выбери мою! Ну, что тебе стоит?» — беззвучно молили люди капризного попрыгунчика.

Возможно, шарик слышал обращенные к нему просьбы, но, разумеется, и не думал их выполнять. Все люди были для него одинаково безразличны.

Равнодушный колобок прыгнул последний раз. Утрачивая энергию, пробежал по конусообразной поверхности колеса и вкатился в одну из ячеек.

Кто-то выиграл.

Если бы костяной шарик знал, к каким последствиям приведет его случайный выбор, он, несмотря на свое безразличие, скорее всего, выбрал бы другую ячейку.

Любую другую. Но не эту.

1. Происшествие в казино «Континенталь»

В дверь аккуратно постучали.

На пороге кабинета появился мужчина с широкими плечами и укатанным лицом боксера. Он был одет в плотный двубортный костюм, белую рубашку и шелковый черный галстук.

— Валерий Михайлович, можно к вам? — спросил он, застыв на пороге.

Хозяин кабинета несколько секунд молчал, смотрел сквозь очки на своего ближайшего сотрудника, потом вяло кивнул.

Вошедший приблизился к столу.

Верхний свет не горел. Комнату освещала только настольная лампа с зеленым сферическим абажуром.

Над полированным простором письменного стола виднелась большая тщательно вылепленная голова с большим лбом. На голове блестели стеклами большие очки в тонкой оправе. Под головой находилась узкие плечи, будто предназначенные для другого человека.

Сидящий за столом являлся известным в городе человеком. Это был владелец казино «Континенталь» Валерий Михайлович Извольцев.

В кабинет к нему вошел начальник службы безопасности казино Олег Полубонцев.

Извольцев спросил вялым голосом:

— Что случилось?

Крутые плечи Полубонцева съежились, словно под дорогим пиджаком были не плотные мышцы, а наполненные воздухом резиновые камеры.

— Небольшое недоразумение, Валерий Михайлович…

— Да? — хозяин кабинета посмотрел на него поверх оправы.

От этого взгляда у начальника службы безопасности, человека совсем не слабого и не трусливого, побежали по спине злые мураши. Но он справился и ответил ровным, даже вяловатым голосом:

— Понимаете, Валерий Михайлович, там один бобик на «зеро» поставил… И выиграл.

— Сколько? — негромко спросил хозяин.

— Десять тысяч штатовских.

— Везет же некоторым… — чуть приподнял негустые бровки Валерий Михайлович. — Кто такой? Из серьезных людей?

— Да нет, вроде дворняга какой-то… Из Академического поселка… То ли кочегар, то ли безработный. Его Василич, наш швейцар знает. Крупье говорит, он сначала на «вуазан» двадцатку поставил, выиграл, потом на «орфелен»… Еще на «тиер». Там выигрыш-то пустяковый… Никто и внимания не обратил… После всего у него фишек на триста зеленых набралось. Тогда он на «зеро» и поставил. Ну, и выкатилось ему.

Начальник службы безопасности замолчал.

— Ну, а чего пришел-то? В чем проблема? — начал рыться в ящике стола хозяин кабинета. — Везунчик сильно возмутился, что выигрыш не дали? Помяли вы его сильно, что ли? Или… — он прекратил свои поиски и внимательно взглянул на визитера. — Вы его… не кончили ненароком, а? А? Что молчишь? Говори, раз уж натворили!

— Нет, Валерий Михайлович! В этом смысле все в порядке! — энергично возразил Олег, но тут же неожиданно понизил голос: — Только вот, понимаете… Этот бобик получил выигрыш и… ушел… — тихо закончил он.

— Что? — удивленно произнес Валерий Михайлович. — Я не понял… Ты сказал: получил деньги и… — он запнулся. — Ушел? Так? Я не ослышался?

— Да, тут так получилось, Валерий Михайлович, — переминаясь с ноги на ногу, начал объяснять Олег, — кассирша заболела, и мы новенькую девчонку из бухгалтерии на кассу посадили. Ну, не было никого больше под рукой… Она первый раз, порядка ж не знает… И, как назло, у нее в кассе на тот момент десять тысяч зеленых лежало… Бобик этот фишки ей предъявил, она посчитала — все правильно…

Начальник службы вздохнул и, смотря в темный угол, закончил:

— Она бабульки и отдала…

Полубонцев стал как будто уже в плечах и меньше ростом.

Хозяин кабинета долго молчал.

— Ты чего мне девчонку подставляешь, а? — наконец, тяжело произнес он. — За выигрыши, кто отвечает — ты или кассирша? Ну, ладно, этот барбос ей фишки подал, и она, дура, деньги ему вывалила, а ты-то где был? Твои-то бойцы что делали?

Олег собрался что-то сказать, но хозяин его опередил:

— Как только барбос такие бабаньки выиграл, — блеснув очками, прошипел Извольцев, — вы должны были от него не отходить и сразу объяснить, что никто такие деньги никогда не получает! За такие деньги жадным придуркам головенки откручивают! А, если уж, он десять тонн бабанек все-таки по ошибке получил, то потом-то с деньгами, как это он мог дальше, чем на пятнадцать метров от казино отойти? Что там вокруг кустов мало? Или вы общественности испугались? А?

Полубонцев, казалось, перестал дышать.

— Валерий Михайлович, — сиплым голосом начал он. — Как раз, когда этот барбос «зеро» взял и деньги получать пошел, во втором игровом зале непорядок образовался… Седельников перебрал и с крупье начал спорить, чтобы тот его фишки с черного на красное поле сдвинул. — от волнения Олег начал помогать себе жестами, хотя все и без них было понятно. — А ставки уже были закрыты…

— Ну, и что? — сквозь губу проронил Извольцев.

— Так, скандал мог быть, Валерий Михайлович! За столом серьезные люди сидели. Красков и сам Варыгин… Я, как шум услышал, сразу туда пошел, и все ребята там у стола собрались. Пока мы Седельникова успокаивали, этот шакал и слинял… Валерий Михайлович, мы же не могли не вмешаться!… — Полубонцев взмахнул рукой. — Там же заварушка чуть не началась! Как мы могли не вмешаться?… Наша репутации бы пострадала!

— Чего? — тихо, почти шепча, произнес Извольцев. Он, не вставая с кресла, придвинул к лицу подчиненного свою большую голову, словно она была укреплена не на обычной шее, а на раздвигающейся телескопической штанге.

— Репутация… — кашлянул бывший боксер.

— Репутация? — с нотками изумления в голосе повторил хозяин «Континетналя». — Где ты таких слов нахватался! Профессор прямо! — Извольцев изобразил голосом восхищение, но тут же сломал голос и зло зашипел: — О репутации он заботится! А то, что из казино десять тысяч уплыли, это для него — чепуха! Мелочь! Ерунда! Шелуха от семечек!

Он рассматривал начальника службы безопасности с таким удивлением, будто увидел оживший стул.

— Да, нет, Валерий Михайлович, я все понимаю… Ну, так получилось… — забормотал начальник службы безопасности. — Ну, кто ж знал, что пока мы с Седельниковым разбирались, этот барбос ускользнет…

Извольцев притянул назад к маленькому туловищу большую голову и откинулся на спинку кресла.

После минутного молчания он поставил локти на стол и тихо произнес:

— Деньги вернуть! Олег, ты понял меня? Деньги вернуть!

— Понял. — энергично кивнул Полубонцев. — Вернем! Не сомневайтесь, Валерий Михайлович!

Хозяин сощурился.

— Только чтоб тихо… — бесшумно опустил он ладонь на стол. — Никакой милиции! Поучить, конечно, барбоса надо!… Чтоб навсегда запомнил, что наши деньги — не для него… Только аккуратно. Нам лишних проблем не нужно!

— Да, не беспокойтесь, Валерий Михайлович, все сделаем! И деньги вернем! И щенку дворовому объясним, как в нашем казино себя вести…

Полубонцев переступил с ноги на ногу.

— Валерий Михайлович, только поселок — это же территория Пахома… — просительным тоном произнес он. — Вы не могли бы ему звоночек сделать, предупредить его, что мы там появимся… Ну, что бы Пахом чего зря не подумал.

Маленькие бровки Извольцева медленно полезли вверх.

— Как? — изумленно прошелестел он. — Что бы я еще у всякого уголовника разрешения спрашивал? Меня, дескать, тут один барбосик обул, разрешите, ваше благородие, мне его навестить? Можно, ваше превосходительство, мне с ним разобраться? Так, да? Ну, Олег, ты молодец! — протянул он. — Герой! Настоящая крутизна!

— Да, нет, Валерий Михайлович, вы меня не так поняли… — начал объяснять Полубонцев. — Я же о деле думаю!… Что бы из-за какого-то барбоса большой каши не заварилось… Я же что говорю? Я говорю: просто предупредить Пахома и все! Сказать ему, придет к вам мой человек, он по нашим делам, они к вам никакого отношения не имеют! Мы договор помним, мир соблюдаем! Я же о вас, Валерий Михайлович, беспокоюсь!

Извольцев даже засопел от сдерживаемой ярости:

— Олег! Ты обо мне не беспокойся! Ты о себе беспокойся! О себе! Ясно? Считай, что я твои слова не слышал! Мне! — он ткнул себе в лацкан пиджака большим пальцем. — У уголовника разрешения просить? Да, он в поселке только до весны! Весной я его выкину из Академического, как паршивого котенка! Вместе со всеми его корешами, кентами и шестерками! На просторы родной страны! Географию изучать!

Валерий Михайлович смотрел на Полубонцева так, словно пытался взглядом свалить его на ковер. И, казалось, продлись этот взгляд еще секунд десять, так и случится.

Но хозяин кабинета, видимо, решил пока пощадить своего сотрудника. Он нагнул большую голову и уставился в стол. Посидел так с минуту. Когда поднял лицо, его взгляд был уже спокойным и даже, немного сонным.

— Это у тебя уже третья ошибка, Олежек… — негромко и задумчиво протянул Извольцев.

— Да, Валерий Михайлович, что о тех делах вспоминать! — неохотно пробормотал Полубонцев.

— Я и не хочу вспоминать… — совсем тихо, угасающим голосом произнес хозяин кабинета. — Само вспоминается. Ну, ладно, действуй… Завтра деньги должны лежать на этом столе. — Извольцев показал пальцем на полированное дерево перед собой.

Подчиненные, друзья и соперники по бизнесу знали: хуже всего, когда Валерий Михайлович говорит негромко, так, что приходится напрягать слух. Это означало, что владелец «Континенталя» разъярен до последней степени. Конечно, знал об этом и начальник его службы безопасности Олег Полубонцев.

Когда дверь за ним закрылась, Извольцев дернул большой головой, снял очки и зло произнес:

— Ба-ба-ба! С кем приходиться работать!

Если бы он мог предвидеть, к каким последствиям приведет только что закончившийся разговор, Валерий Михайлович плюнул бы на эти десять тысяч долларов и никогда больше о них не вспоминал. В конце концов, и для казино и для него лично это была не такая уж значительная сумма.

Однако, Валерий Михайлович не обладал даром прозревать будущее. И он не остановил, не окликнул, не догнал осторожно закрывшего за собой дверь начальника службы безопасности казино «Континенталь» Олега Полубонцева.

Зря.

2. Майор получает задание

В кабинете пахло влажной степью.

С утра в городе стригли газоны. Тяжелый глицериновый аромат свежескошенной травы стлался над улицами и сквозь зазоры рам проникал даже в закрытые окна.

Майор Мимикьянов сидел в кабинете начальника отдела по охране особых объектов промышленности и науки областного управления службы безопасности подполковника Пигота.

— Ефим, ты давно своего подопечного навещал? — спросил подполковник.

— Еще до командировки. Недели две назад. Случилось что-нибудь? — насторожился майор Мимикьянов.

— Случилось, — тоном, обещавшим неприятности, произнес начальник.

Майор замер, как зверь в засаде.

Мимикьянов вообще был похож на волка.

Редко мигающими глазами сизого цвета. Остроконечными ушами прижатыми к черепу. Широкими кистями рук, покрытыми густой шерстью. Майор благоухал хорошим одеколоном, имел острую стрелку на брюках. И все равно вызывал ассоциацию с диким степным зверем.

— Вчера ночью, — Гоша Пигот придвинул к себе лежащую на столе папку, — в дом профессора Вулканова проникли неизвестные. Они вынесли из его дома сейф.

Ефим Мимикьянов вздернул густые звериные брови.

— Вот так-то, уважаемый бэби-систер! Я тебе о таких вещах должен сообщать или, наоборот, ты — мне? — начальственно поджал губы Пигот.

— Георгий, что ты воспитательную работу на ровном месте проводишь? — отозвался Ефим. — Ты ж меня сам в командировку в Татарск заслал! Я месяц в Академическом поселке не был.

От своего рыжего медвежковатого руководителя майор Мимикьянов был не в восторге.

Гоша очень сильно любил себя в должности начальника отдела. Круг его внеслужебных интересов ограничивался футболом, охотой и постоянной заботой о совершенствовании собственной дачи. Подполковник постоянно занимался покупкой и транспортировкой туда строительных материалов и саженцев из плодопитомника.

Любые попытки завести беседу на отвлеченные темы, например, о перспективах развития оборонных отраслей науки или, тем более, смысле человеческой жизни, вызывали у него откровенную скуку или даже испуг. После окончания средней школы Гоша вообще вряд ли прочел хоть одну художественную книгу.

Ефим знал всех любовниц подполковника. То есть — двух. И никак не мог понять, зачем они ему нужны? Свою супругу, Гоша, похоже, искренне любил. По-крайней мере, по десять раз на день звонил своей Людмиле по телефону. Узнавал, как у нее дела, и с удовольствием докладывал об очередных успехах в покупке стройматериалов для дачи.

Особого сексуального темперамента у сорокапятилетнего Гоши не было. Мимикьянов видел, как он изворачивается и придумывает всякие сказки, для того, чтобы уклониться от встреч со своими женщинами наедине. Но при этом Пигот постоянно занимался решением их личных проблем — покупал обои для ремонта, устраивал на обследование в диагностический центр и профессионально угрожал работникам коммунальных служб, не желающим промывать его любовницам отопительные батареи.

Майор Мимикьянов был не в восторге от подполковника Пигота. Но не хотел бы работать с другим начальником. При всех своих недостатках Гоша обладал одним большим достоинством.

И оно перевешивало все.

У Гоши была настоящая оперативная интуиция. Таинственное качество интеллекта, позволяющее чувствовать нарушение естественного порядка вещей там, где внешне все обстоит благополучно. В работе спецслужб ценность оперативной интуиции не сравнима ни с чем. Но встречается она не часто.

Подполковник вытащил из папки лист бумаги и начал говорить, время от времени, опуская глаза в текст:

— Утром профессор обнаружил открытым окно своего кабинета. Из кабинета исчез сейф, а, точнее, металлический ящик с приваренным к внутренней поверхности дверцы накладным замком. Больше из комнаты и вообще из дома ничего не пропало. Профессор сразу же по телефону связался с участковым уполномоченным по поселку» Академический» капитаном Кудакаевым. Последний сообщил о происшедшем в районное управление. Через сорок минут розыскная бригада прибыла в поселок. К розыску был привлечен кинолог с собакой. Собака взяла след, который привел к лесополосе у железной дороги. Там был найден вскрытый сейф. Пустой.

Подполковник поднял глаза и упрекающе посмотрел на майора Мимикьянова.

Майор виновато пожал плечами.

— Правда, по утверждению самого профессора Вулканова, — продолжил Гоша, — в этом сейфе ничего важного или ценного не хранилось. Только авторские экземпляры научных статей, а так же двести долларов в сотенных купюрах. Научные статьи — не секретного характера, в свое время публиковались в открытой печати.

Подполковник замолчал.

— По преступникам — ничего? — спросил майор.

— Нет, — закрыл папку Пигот. — Из лесополосы служебная собака привела к пригородной железнодорожной платформе. Там след потеряла. Вот, собственно, по милицейской линии и все.

Георгий Иванович начал постукивать согнутым большим пальцем по подлокотнику кресла. Глаза начальника уткнулись в прикрепленный к стене старый, едва ли не послевоенный, плакат: матрос в бескозырке строго грозит пальцем легкомысленной дамочке с тонкой талией и обнаженными плечами.

Плечи были обнажены, а вот грудь, по строгим нормам того времени почти совсем прикрыта — сверху только крохотная ложбинка-черточка. «Не болтай!» — шла внизу надпись устрашающими черными буквами.

Гоша нашел его в спецбиблиотеке управления. Плакат использовался там, как подстилка на полке. Гоша сказал, что выпросил его у начальника библиотеки старшего лейтенанта Лиды Майстренко. Но Мимикьянов подозревал, что подполковник его просто стащил, когда Лида отвлеклась. Плакат Гоше очень нравился. Он считал, что изображение и подпись под ним тактично указывают подчиненным, во-первых, на необходимость краткости в их докладах, а, во-вторых, на молчание во время служебных разносов.

— Может быть, конечно, это и обычные уголовники на сейф позарились… — медленно произнес Гоша. — Решили, раз стоит у профессора сейф, то уж в нем обязательно большие деньги лежат…

Подполковник прекратил стучать пальцем по подлокотнику.

— А, может быть, и нет… — сжал он губы в твердую линию. — Когда у секретоносителя особой категории воруют сейф, тут надо разбираться внимательно… Тут надо все обстоятельства проверить до донышка… Чует моя душа, что-то здесь не так…

Пигот поднялся из-за стола, подошел к раскрытому окну.

На тихой улочке, куда выходило окно кабинета, дворник поливал газон. Вода лилась тоненькой вялой струйкой. На расчерченном мелом асфальте две девчушки дошкольного возраста играли в классики. В отличие от городского водопровода, их-то энергия переполняла: они ни секунды не стояли на месте.

Гоша несколько раз втянул в себя бальзамический степной воздух и повернулся внутрь кабинета.

— Короче говоря, — озабоченным тоном обратился он к Ефиму, — сегодня же повстречайся с профессором! Поговори. Может быть, у него свои соображения по поводу случившегося есть… Все ли так уж чисто с содержимым сейфа, как он заявил в милиции? Не могло ли там быть что-то посерьезнее, чем экземпляры старых статей и двести долларов? Окружение вокруг него пощупай… Не появился ли в последние дни рядом с профессором кто-нибудь интересующийся его прошлым?

— Ясно, — ответил майор.

— Ефим, ты не хуже меня понимаешь, что по любому происшествию с секретоносителем списка «А» мы должны проводить собственную оперативную проверку с последующим сообщением о ее результатах в главное управление… Так что…

— Я все понимаю… — заверил майор.

— Через два дня, — внушительно произнес Гоша, — в среду утром ты должен представить мне итоги проверки, которые я буду сообщать в Москву!

— Разрешите выполнять? — дисциплинированно произнес Ефим.

— Действуй! И чтоб оно все! — невнятно, но исчерпывающе напутствовал его подполковник.

Мимикьянов кивнул, поднялся со стула, и покинул начальственный кабинет.

Если бы майор мог прозревать будущее, оправляясь в Академический поселок, он непременно открыл бы свой сейф, вынул из него и положил в карман летней куртки табельный «Макаров». Но, так же, как и владелец казино «Континенталь» Валерий Михайлович Извольцев, майор не обладал этим полезным качеством. Поэтому, оружия он с собой не взял. В самом деле, зачем во время бесед со старым профессором и его тихими соседями нужен пистолет?

Как Ефим Алексеевич ошибался!

Если б можно было прозревать будущее…

3. Академический поселок

Поселок Академический возник в далекие послевоенные годы.

Как поселок дачный.

Сначала здесь строили летние дома ученые местного отделения Сибирской сельскохозяйственной Академии. Затем к ним разрешили присоединиться профессорскому составу местных высших учебных заведений. Потом — солистам местного музыкального театра. А со временем — и наиболее известным членам творческих союзов — литераторам и художникам.

Когда поселок только возникал, считалось, что он расположен от города на вполне приличном расстоянии, позволяющим дышать чистым природным воздухом. Но с годами, как-то незаметно Академический оказался под самым боком у расползающегося по степи областного центра. Теперь от его серых высоток поселок отделяло только заросшее кустарником поле, шириной, хорошо, если километра в полтора.

И поселок теперь совсем не был дачным. Большая часть его обитателей проживала здесь постоянно, как и в обычных городских районах.

Постепенно менялся и состав поселкового населения. К постаревшей интеллектуальной элите прошлых лет присоединялись разные люди. Жизнь не любит постоянства: люди рождались и умирали, дома покупались и продавались. А в последние годы на узких улицах Академического начали появляться и новые краснокирпичные особняки. Они принадлежали удачливым предпринимателям и чиновникам областного уровня.

И все-таки что-то в атмосфере поселка от прошлых времен оставалось. Загадочное и притягивающее. Во всяком случае, в местном магазине не редко можно было услышать уже забытое: «Вы не будете так добры…». Из затененных ветками окон слышались живые звуки фортепиано, рожденные не электронными усилителями, но живыми человеческими пальцами. А играющие в шахматы старики могли часами спорить о таких бесполезных вещах, как смысл жизни или устройство мироздания. Название «Академический» закрепилось за поселком не только в муниципальных бумагах, но и в сознании горожан.

Майорская «десятка» стояла в гараже, разобранная еще накануне командировки в Татарск.

Около шести часов Мимикьянов сел в оперативную машину. На серой «Волге» ребята из отдела наружного наблюдения ехали в попутном направлении. Майор вышел в конце улицы Строителей. Дальше находилось заросшее высоким кустарником поле. За ним и лежал Академический поселок.

Между зарослями ивы и краснотала петляла нахоженная дорожка, связывающая единый городской массив с бывшим дачным поселком.

Ефим неоднократно ходил по ней, навещая своего подопечного — профессора Вулканова. Два года назад, выйдя на пенсию, тот приобрел там половину рубленого одноэтажного дома с просторной верандой.

Идти было недолго — минут пятнадцать неторопливым шагом.

Разумеется, в поселок можно было попасть и на автомобиле по асфальту: по свертку с окружной дороги, или чуть дальше — с федеральной трассы. Но так, через поле, было быстрее. Да и приятнее. Майор любил ходить пешком. Во время ходьбы ему думалось лучше всего.

Сделав несколько шагов по черной тропке, майор оглянулся. За его спиной высились светло-серые плиты многоэтажных домов. Медленно опускающееся, но еще высокое солнце било в них своими лучами, и ровные шеренги окон на верхних этажах сияли так, словно за бетонными стенами домов бурлила сталеплавильная печь.

Мимикьянов неторопливо двинулся в коридоре между высокими — в рост человека — кустами.

От расположенного за ними небольшого болотца веяло сыростью и сладким ароматом тины.

Майор шел и думал. Было о чем.

После окончания Новосибирской спецшколы Ефим начинал свою деятельность в кадрах главного управления по охране стратегически важных объектов промышленности и науки, на закрытом Объекте «17—17». Здесь трудился и доктор физико-математических наук Леонид Иванович Вулканов.

На Объекте шла работа над проектом, имевшем условное наименование «Атомос». Этот проект являлся одним из самых, а, возможно, и самым секретным оборонным проектом в стране.

Лейтенант Мимикьянов входил в группу офицеров, обеспечивающих защиту Объекта от проникновения иностранных спецслужб, а так же международных террористических и иных преступных сообществ. Однако, это совсем не означало, что он знал, чем занимались ученые, работавшие над проектом «Атомос».

Подобный порядок принят в любом государстве. Он вполне оправдан: каждый сотрудник спецслужбы должен знать только то, что ему необходимо для успешного выполнения служебных функций. Не больше. Этот железный принцип надежной плотиной преграждает расползание секретной информации.

Но все-таки кое-что им сообщали. А кое-что Ефим, как человек молодой и любопытный, узнал сам.

По своим служебным обязанностям он контактировал с работающими на Объекте учеными, а также на время пребывающими туда людьми. Со многими из них, и, прежде всего, ведущим специалистом проекта профессором Вулкановым, он даже подружился. Сопоставив в своей голове набранную им из разных источников информацию, он постепенно — далеко не сразу — стал понимать, что собой представляет сверхсекретный проект «Атомос».

Он возник сразу после войны. Вместе с проектом №1 — Атомное оружие, и проектом №2 — Ракетоносители для атомного оружия. «Атомос» являлся Проектом №3. О первых двух теперь уже хорошо известно. О проекте №3 до сих пор не знает практически никто.

И это не случайно. Проект «Атомос» должен был привести к созданию принципиально нового оружия. В сравнении с ним, ядерная бомба и межконтинентальная ракета являлись, в сущности, бесполезными игрушками. Их применение в массовом порядке означало гибель всего человечества. Неизбежно наступила бы ядерная зима. Она гарантированно несла гибель, не только стране, получившей ракетный удар, но и самому агрессору.

Оружие же, над которым работали ученые по проекту «Атомос» на строго охраняемом Объекте «17—17» гарантировало нападающей стороне полную безопасность и безнаказанность.

По названию, присвоенному проекту, можно было подумать, что это оружие имело какое-то отношение к возможностям атома.

Поговаривали, что условное название исследований вписал в текст секретного Постановления Правительства сам Хозяин. Бывший учащийся семинарии хорошо знал, что греческое слово «атомос», означающее «неделимый», применялось древними греками не только к тем мельчайшим частицам, из которых состоят все предметы. Древние натурфилософы прежде всего употребляли его в отношении самого большого существующего образования — Космоса. Космос Неделимый — говорили греки.

К тайнам атомного ядра, проект «Атомос» не имел никакого отношения. Он исследовал тайны куда более страшные.

В соответствии с межправительственным соглашением между пятью ведущими мировыми державами, проект был закрыт, а все материалы исследований уничтожены под наблюдением совместных комиссий.

Точнее, должны были быть уничтожены.

В отличие от своего начальника Гоши Пигота, майор Мимикьянов представлял себе, над чем в свое время трудился в рамках проекта «Атомос» профессор Вулканов. И, узнав о хищении сейфа из дома профессора, он испытал не просто беспокойство. Тревогу. И молил судьбу, чтобы эта тревога оказалась ложной.

Из размышлений майора вывел плеск воды в болотце. Показалось, будто в него упало что-то тяжелое. Вслед за этим наперебой, будто соревнуясь, разом заквакали лягушки. И вдруг также одновременно смолкли.

— Чи-ив! Чилив! — требовательно крикнула впереди какая-то птица.

Майор ощутил в сознании словно бы укол непонятного предупреждения.

Предчувствие не умеет обманывать человека. Это человек не умеет понимать его невнятный детский лепет.

За ближайшим поворотом на тропинке лицом к нему стояли двое.

Стояли, демонстративно перекрывая путь. Мимо не пройти.

Майор остановился шагах в пяти.

Преградившие путь молчали, исподлобья рассматривали майора.

Ничего не говорил и Мимикьянов. Смотрел, прикидывал.

Оба мужика — худощавые, загорелые. Одежда — измученная, в такой — спят. Ни высшего, ни среднего образования на лицах не читалось. А вот пребывание в местах заключения читалось ясно. В выражении их лиц одновременно присутствовало два взаимоисключающих выражения — хищника и жертвы одновременно. В настоящее время преобладало первое. Второе затерялось среди извилистых морщин. Но, все равно, оно присутствовало.

«Стоят не профессионально, — отметил Ефим, — боевые роли не распределены: друг друга не прикрывают. Если резко рвануться, можно пройти справа, мимо младшего и вывести его из строя… Старший и помочь-то не сможет, своим же напарником закрыт будет. А потом, используя фактор внезапности, заходом с тыла свалить и старшего… Однако, спешить не будем, — решил майор, — посмотрим, что же им надо? Грабить, что ли, собрались?..»

— Слушай, дядя, Пахом сказал, чтоб ты в поселке не появлялся. — рассматривая майора, медленно, сквозь губу произнес мужик с раздавленной переносицей. — А то больше ходить не сможешь! С поломанными-то ногами.

Кто такой Пахом, Мимикьянов, разумеется, знал.

— А что еще сказал Пахом? — спросил майор.

Пахом, конечно, ничем не напоминал хорошо воспитанного филолога, но, все-таки, отпустить такое в адрес Ефима вряд ли мог.

Уголовник прищурился:

— Пахом велел тебе, козлу, передать, что ему твоя рожа не нравится! И видеть он ее в поселке не хочет! Так своему начальнику и сообщи! Понял, козел коцаный?

— А что это я Пахому перестал нравиться? Вроде, денег я у него не брал, он у меня тоже… Чего он обиделся-то? — без вражды в голосе поинтересовался Ефим.

— Че-го? — прищурился бывалый собеседник. — Да, кто ты есть, тряпка половая, чтоб на тебя еще обижаться? Холуй, и все! Обижаться кто-то на него будет! Если бы Пахом на тебя обиделся, ты бы, ухокрут недорезанный, уже давно лягух вон в том болоте круглосуточно наблюдал. На дне. Понял меня?

— Нет, — пожал плечами майор. — Понял, что грубишь. Обидеть хочешь. А почему, не знаю! Говори толком!

— А, ладно! — покладисто согласился мужик. — Сейчас понятно объясню!

Он поднял руку.

В руке оказался небольшой нож с узким лезвием.

«Вот тебе бабушка и скальпель к ужину!» — сказал себе майор.

Уголовник сделал шаг вперед.

Еще один.

Теперь между ними было метра два. На выпаде мужик его уже доставал.

Ефим приготовился к броску, чтобы, уходя от ножа, сбить противника ударом слева.

Но в этот момент сзади из-за кустов донеслись звуки мужских голосов. Со стороны города, похоже, приближалась целая группа.

Нападающий замер. Нож из его руки испарился, будто его и не было.

— Ладно, карась, живи пока! — махнул он рукой. — Смотри, чтобы еще раз увидеться не пришлось.

Оба противника разом повернулись и сделали несколько шагов по тропинке. Затем они нырнули в зелень и исчезли без следа — даже шороха в зарослях не слышалось.

Ефим стоял среди высоких кустов один. Почему-то затихли и голоса за спиной. Ему даже пришло в голову, будто происшедшее на тропинке ему пригрезилось.

«Что бы это значило? — задал он себе вопрос. — Похоже, попутали меня пахомовцы с кем-то… С кем это, интересно?»

Майор покрутил головой, сбрасывая напряжение, и двинулся дальше по зажатой меж зелеными стенами дорожке.

Непонятное кружение событий вокруг тихого поселка «Академический» заставляло его тревожиться все сильнее.

4. Поселковый участковый

Поселок встретил Ефима деревенской тишиной и покоем.

Не верилось, что в пятнадцати минутах ходьбы отсюда рокочет тысячами моторов огромный город.

В его синем сельском небе над вознесенными ввысь огромными, как целые чащи, древесными кронами вилась, падая и кувыркаясь, голубиная стая. Это летали турмана, сизари и астраханцы бывшего штурмана речфлота Александра Павловича Девлеткильдеева. Ох, любил этих птиц речник-пенсионер! Но майор Мимикьянов, может быть, любил их не меньше. Только ни кому не говорил. Потому, что в его нынешнем мире никто об этом и не спрашивал.

Когда Ефим смотрел на взмывающих в небо упругих птиц, он вспоминал голубей своего детства. На старой улице, где он вырос, их держали многие. Вечерами, из решетчатых домиков, сооруженных на крышах, вырывались на свободу маленькие мастера воздушной эквилибристики. И, едва ли не вся улица поднимала лица к небу. Не только сами голубятники и местные мальчишки. Даже вечно занятые домохозяйки среднего возраста и древние бабки на лавочках. Разглаживались морщины. Добрели лица. И не только у горожан. Добрело синее сибирское небо. Оно превращалось из грозного пятого океана в хорошо знакомый кусок родного уличного пейзажа. Такой же, как соседний забор или старый тополь. Разве, чуть больше в размерах.

Теперь на той улице никто уже не разводил голубей. И только здесь в поселке он мог снова наблюдать это доброе домашнее небо.

Ефим Мимикьянов посмотрел на голубей. Покачал головой, одобрительно причмокнул и направился к нужному дому.

Крепкий лиственничный сруб стоял в самом начале главной поселковой улицы. В нем жил участковый уполномоченный райуправления милиции капитан Кудакаев.

Коля Кудакаев поливал огород.

Для этого дела участковый надел старые милицейские штаны с красным кантом и выцветшую синюю майку. В руках поселкового стража порядка полузадушенной змеей висел черный резиновый шланг.

Капитан стоял среди высоких помидорных кустов и направлял в разные стороны стеклянный водяной веер.

— Когда на помидоры пригласишь, хозяин? — окликнул его с улицы Ефим.

Кудакаев обернулся, прикрылся ладонью от бьющего в глаза солнца, узнал Мимикьянова и обрадовано махнул рукой:

— Ефим Алексеевич! А я не пойму, кто это стоит? Ну, заходи на двор!

Майор открыл решетчатую калитку и по тропинке между помидорных кустов направился к участковому уполномоченному.

Коля спрятал конец шланга в помидорных зарослях.

— Таня! Татьяна Иванна! — крикнул он в сторону застекленной веранды. — Смотри, кто к нам пришел!

С веранды выглянула круглолицая и дородная Колина супруга.

— Ефим Алексеевич! Давненько вас не было! — заулыбалась она.

— Тань, организуй нам что-нибудь! — Коля протянул руку в ее сторону.

— Вы в беседке сядете или в дом зайдете? — деловито спросила женщина.

Капитан вопросительно взглянул на Мимикьянова:

— Да, наверное, на свежем воздухе посидим. Так, Ефим Алексеевич?

У Коли Кудакаева было худощавое загорелое лицо. Две глубокие вертикальные морщинами падали вниз от крыльев носа к подбородку. В светлых глазах маскировались зрачки-точки. Обычно Колины глаза производили впечатление сонных, но иногда они становились такими колючими, что, казалось, у его собеседника на коже могли образоваться красные точки, какие бывают от укола иглой.

— Да, конечно, лучше в беседке. — ответил Мимикьянов. — Воздух-то у вас какой! Десять минут пешком от города, а как в другой мир попал!

— Это — да! Что есть, то есть! Воздух у нас — как в деревне, — с удовольствием поддержал хозяин похвалу Академическому поселку.

Обойдя облепиховые кусты, они сели за столик под деревянным навесом.

Через минуту Колина жена принесла тарелочку с тонкими бежевыми ломтиками своего фирменного сала.

Перед тем, как засолить, она в течение двадцати минут отваривала свежее сало с луковой шелухой, горошками черного перца и лавровым листом.

На чистую деревянную столешницу Татьяна поставила блюдо с нарезанным черным хлебом и солонкой. И, наконец, достала из-под полотенца графинчик с розоватой жидкостью — вишневой самогонкой.

Коля разлил вишневку в стопочки. Разговор не начинал. Ждал.

— Ну, Николай, — поднеся к носу домашнюю водку, произнес майор, — как же ты допускаешь, что на твоей территории к моему профессору в дом залезают?

Капитан Кудакаев обвел светлыми глазами безоблачный горизонт, вздохнул, поморщился и сказал:

— Сам не пойму… Да ведь, не пропало же ничего.

— С чего ты взял, что не пропало? — вдохнул горьковатый вишневый аромат Мимикьянов.

— Ну, как с чего? — зажал свою стопку в большом кулаке Кудакаев. — Профессор сам сказал: ничего ценного не пропало… Старые бумаги и все! Ну, правда, двести долларов еще… Но про них он в заявлении не писал!

— Эх, Николай! Леонид Иванович по-другому и не мог тебе ответить… Но, если бы ты знал, что в этих бумагах! — на всякий случай решил утяжелить ситуацию майор.

— А что? — спросил Николай.

— Если бы я мог сказать… Только не могу! — нагнетал атмосферу разговора Ефим. — Права не имею! Секретные это дела. Государственные! Уж ты-то, Николай, погоны носишь, понимать должен.

— Я понимаю. — понуро кивнул головой участковый. — Но не знаю, кто это мог сделать…

— Ну, а предположения какие-нибудь у тебя есть?

— Нет, — вздохнул Кудакаев.

— У тебя? И нет предположений? Ну, Николай, вот уж в это никогда не поверю! — упрекнул, но в то же время польстил участковому Ефим.

Польстил справедливо. Капитан Кудакаев, действительно, знал об Академическом поселке и его жителях все. Он был «действительный академик», как здесь говорили о тех, кто родился в поселке. Его мать в течение многих лет была продавщицей в местном продуктовом магазине. Отслужив армию, Коля вернулся в родительский дом и скоро женился на местной девушке — дочери кассирши железнодорожной станции «Академическая».

После армии Николай пошел работать в милицию. Поступил на заочный факультет Юридического Института МВД. Находясь еще на втором курсе, был направлен работать участковым уполномоченным в родной поселок. С тех пор в течение пятнадцати лет Коля обеспечивал в Академическом соблюдение правопорядка и спокойствие его жителей. Для него они все были почти родными. Многие помнили его еще мальчишкой. А за годы работы участковым он и сам хорошо узнал явную и скрытую жизнь каждого поселкового дома.

Во многом благодаря Коле Кудакаеву разгул преступности обошел Академический стороной. Было время, когда криминальные властители киосков и автостоянок на улице Строителей попытались обложить данью поселковый продуктовый магазин и расположенный рядом маленький рынок, где торговали два десятка местных женщин.

Николай вместе с несколькими своими товарищами по армии, пошедших служить в ОМОН, и парой местных парней подстерег самоуверенных рэкетиров на заросшем кустами поле. Под командованием Коли они так отделали визитеров, что в криминальной среде родился леденящий душу миф об отморозках, живущих в Академическом. Связываться с ними — все равно, что лупить самого себя молотком по пальцам.

Большие опасения в свое время вызвал у Николая факт появления в поселке старого рецидивиста Пахома Панкрашина. Выйдя на свободу после четвертой отсидки, Пахом купил дом на окраине поселка. И сразу его жилище превратилось в центр притяжения для вышедших на свободу уголовников. Они начали активно пошаливать в поселке.

Но старый рецидивист, как это ни странно, в вопросах охраны правопорядка в поселке сразу стал на сторону участкового милиционера. С шалостями в Академическом он начал бороться не менее решительно, чем сам участковый. За нарушение карал жестоко, вплоть до покупки плацкартного билета в последний путь. И случаи ночных нападений на обывателей с целью изъятия носимых на себе материальных ценностей или воровства банок с солениями из погребов быстро прекратились. Как отрезало.

И снова тихо и спокойно потекла поселковая жизнь.

Давно уж не случалось здесь ничего серьезного. Преступность ограничивалась парой бытовых скандалов в квартал. И кража сейфа из дома профессора Вулканова являлась для Академического поселка событием не рядовым.

Самолюбие капитана Кудакаева было задето.

— Не поверю, что у тебя, Николай, никаких соображений нет. Не может этого быть, — жал на участкового майор Мимикьянов.

— Ну, вообще-то кое-что, конечно, есть… — помявшись, произнес Коля, — но это — не информация, а… мысли вслух… Слушай, Ефим Алексеевич, давай хоть выпьем за встречу, а то мы, за разговорами и выпить забыли! — прервал сам себя милиционер и поднял розоватую стопку с вишневой самогонкой.

— Давай, — согласился майор.

Но выпили оба понемногу, чуть отхлебнули. И не потому, что вишневка была плохая. Нет — в ее изготовлении супруга участкового являлась мастером непревзойденным: она пахла горьковатой садовой свежестью и зажигала внутри теплый, но не обжигающий огонь. Просто, ни тот, ни другой не были рабами зеленого змия, а у обоих на вечер еще имелись дела. У капитана — ремонт летней кухни, а у майора — визит к профессору. Для этих дел нужна была бодрость в теле и свежая голова.

А вот кусочек кремового сала Ефим съел с удовольствием. Его даже и жевать не надо было. Оно само таяло во рту, оставляя после себя на языке острый чесночно-перечный след.

— Так что у тебя за соображения… — поднял взгляд на участкового майор. — Говори, Николай! Не утаивай!

— Только это так… Колебания воздуха… Никаких доказательств-то у меня нет. Где-то за неделю до кражи замелькал в поселке черный «джип-чероки»… Конечно, как здесь новые дома начали строить, машин по поселку больше ездить стало… И сами хозяева себя туда-сюда возят, и друзья в гости наведываются… Но я уж всех приметил. А это новый какой-то… И главное, ни у одного дома не останавливается… Ездит, вроде как высматривает чего-то… Я номера зафиксировал и пробил через госинспекцию…

Участковый замолчал.

— Ну, и что оказалось? — не вытерпел майор.

— Внедорожник по документам принадлежит охранной фирме «Сибирский щит». Фирма солидная… Наш нефтезавод охраняет… Понятно, под кем фирма живет… Для них и губернатор — не чужой… Ну, ты не хуже меня знаешь… Такую организацию голыми руками не возьмешь! Да, ведь и брать не за что. Ну, ездят себе и ездят… Поселок — не военная база. Катайся, хоть с утра до вечера, если время есть.

— Да, интересно… — задумался Мимикьянов.

— Так он с неделю поездил… А потом вдруг перестал. А через пару дней сейф у профессора и вынесли. Ну, дальше ты, наверное, сам знаешь. Собака привела в лесополосу. Сейф там уже вскрытый. Похитителей не обнаружили. Леонид Иванович претензий не предъявил.

Ефим взял кусочек черного хлеба, положил сверху пластик кремового сала, посолил. Перед тем, как откусить, спросил:

— Слушай, Николай, а Пахом не мог дать команду сейф ломануть, а? По старой памяти?

— Пахом? — глаза участкового полностью утратили сонливость, и зрачки в них стали крохотными и колючими. — Не думаю… Пахом ни своим, ни чужим в поселке шалить не разрешает… Зачем ему пачкать там, где живет? Уж я-то его знаю! Пахом, конечно, тип еще тот, клейма некуда ставить, но понимает, чем баловство в поселке для него может закончиться… Вышибем с железнодорожной территории и все! Куда он тогда со своим табором пойдет? Опять на нары? Так, по-моему, такое желание, у него давно пропало… Вообщем, нет, не думаю, что это Пахом организовал! — решительно закончил капитан.

— А. может, это кто-то из его шестерок, без ведома пахана решил на охоту сходить, а? — прожевав кусок бутерброда, спросил Ефим.

Участковый помолчал

— Думал я об этом… Но вряд ли… У Пахома дисциплина получше, чем у нас в милиции… Про своих он все знает, у него везде глаза и уши… Побоялись бы. Знают: Пахому все равно донесут, а он так накажет, до смерти помнить будешь, если, конечно, эта смерть сразу не случится… Считаю, вряд ли, кто-то из пахомовцев самовольно на такое пошел бы.

Они сидели за деревянным столом позади застекленной веранды.

Улица отсюда была не видна.

Вокруг, куда ни глянь, — только налитая хлорофиллом листва. Со всех сторон беседку окружали поселковые сады и огороды. Они уходили вдаль, казалось, до самого горизонта. Мирно пахло укропом и помидорными кустами.

Гигантская синяя линза сибирского неба истекала теплом и светом.

Сознание отказывалось верить, что где-то рядом существуют многоэтажные бетонные коробки, людные улицы и круглосуточно гудящая моторами федеральная трасса. Конечно, нет. Все это — лишь сон. А реальность — бескрайний зеленый мир. Солнце, золотящее своими предвечерними лучами чисто выскобленную столешницу. Белая тарелка с кремовыми пластиками сала и черным хлебом.

В этом теплом мире никто не крадет по ночам сейф из дома профессора-пенсионера. Не существует темной охранной фирмы «Сибирский щит». И нет старых рецидивистов, от которых не знаешь, чего и ожидать.

Но — увы! — сознание обманывало. Все это имелось на свете.

Майор Мимикьянов внутренне погрозил своему сознанию и поднялся из-за стола. Он поблагодарил хозяев за угощение и отправился дальше, вглубь поселка.

5. Странная вещица

Постепенно приближалось время ужина.

Из окон и дворов доносились аппетитные запахи жареного лука и картошки.

По мере того, как майор продвигался к дальнему концу поселка, дома становились ниже, а окружающие их деревья — выше. Под могучими кронами прятались покатые железные крыши и слуховые окна чердаков. Новые коттеджи остались за спиной. Тут располагалась старая, возведенная полвека назад часть поселка. В ней и жил профессор Вулканов.

Здесь находилось и длинное деревянное здание с двумя парадными входами. Один из них вел в продуктовый магазин, а второй — в местное кафе «Наука». Когда-то среди жителей областного центра его посещение считалось чрезвычайно престижным.

Ну, где еще можно было оказаться за соседним столиком с настоящим академиком или театральной примой? А потом в разговоре ненароком упомянуть: «Сидели мы как-то с академиком Федоровским в «Науке», я ему и говорю: «Ничего-то современная наука не знает, а он только сидит, головой кивает. Понятно, возразить-то ему нечего!…». Или: «Был как-то по делам в «Академическом», в кафе пристала ко мне артистка Аршавская, та, что из театра оперетты, ну, ты знаешь! К себе кофе пить тащила, еле отвязался…»

Но эти наивные дни давно остались в прошлом.

Кафе имело открытую веранду, обнесенную решетчатой оградой в ромбик. Летом на ней работал пивной бар. На дощатом настиле стояло несколько столиков и высокая стойка с круглой столешницей под мрамор.

С точки зрения Ефима, большим достоинством бара являлось пиво, разливаемое не в пластмассовые стаканы, где благородный напиток кажется неприятно мутным и приобретает химический привкус, а в литые стеклянные кружки. Пиво в них играло натуральным желтым цветом, влажно блестело на толстом закругленном краю и завораживающе пахло хмелем.

— Лексеич! — окликнули Ефима с веранды.

Майор оглянулся.

За стойкой с кружкой пива в руках стоял небольшой человечек. Он призывно махал ему рукой. Мимикьянов его знал. Это был представитель нижнего слоя местной поселковой фауны — Толя Кукарцев.

Внешность Анатолий имел самую академическую — умные прозрачно-голубые глаза, бородка с рыжинкой и украшенный глубокими морщинами лоб, предполагающий привычку к интеллектуальному труду.

Внешность часто бывает обманчива: единственным местом, где Кукарцев когда-либо в жизни работал, была поселковая котельная. Туда он поступил сразу после армии. Сначала — кочегаром, а когда котельную перевели на голубое топливо, получил звучную должность — сменный оператор газогенераторной установки.

Но неумеренное употребление алкоголя привело его к тому, что два года назад он перекочевал в разряд лиц, не имеющих постоянного места работы.

В настоящее время Толя зарабатывал себе на жизнь ремонтом бытовой техники — утюгов, электропроводки и кухонных кранов. Такой род занятий позволял ему быть вхожим во многие дома поселка. А, с точки зрения майора Мимикьянова, делал хорошим источником информации о той среде, где вращался порученный его опеке секретоноситель особой категории Леонид Иванович Вулканов.

Поднявшись на террасу, Ефим сделал в сторону Кукарцева жест ладонью: дескать, подожди немного! К Анатолию он подошел с двумя полными кружками в одной руке и тарелочкой с золотистой копченой скумбрией — в другой.

— О! Правильный заход! — обрадовался Коля. — Чего давно не появлялся, Лексеич?

— В командировке был, — дисциплинированно доложился майор.

— Понимаю. — солидно кивнул Кукарцев. — Служба есть служба!

Толя допил свою кружку и тут же пригубил одну из принесенных, чтоб уж не оставалось сомнений, кто ее будет пить.

— А у нас тут намедни профессора обнесли! — важно сообщил он.

— Ну! — удивился майор. — И что взяли?

— Сейф утащили.

— Да ты что? — покачал головой майор.

— Точно. Хотя какой там сейф! — пренебрежительно махнул рукой знаток бытовой техники. — Так, железная коробка. Гвоздем открыть можно! Только там все равно ничего не было. Обмишурились ребята! Не повезло им!

Майор сделал небольшой глоток. Пиво понравилось. Он взял лоснящийся жиром кусочек скумбрии. Рыбка оказалась нежной и вкусной.

На пятнистых от солнца досках полосатый сибирский кот, толстый вообще, а летом, в особенности, неторопливо лакал молоко. Время от времени он отвлекался от своего занятия и с упрекающим видом обывателя, ведущего трезвый образ жизни, посматривал на посетителей, пьющих пиво. Правда, возможно, как часто бывает, его благонамеренный вид был обманчив. Еще неизвестно, отказался бы он от валерьянки, если бы этот напиток ему предложили.

— Ну, а кто мог к профессору залезть? Как думаешь? — поднял взгляд на Кукарцева майор.

Толя сосредоточенно глядел в кружку.

Майору показалось, что его собеседник колеблется.

— Кто залез, не знаю… — наконец произнес он, поднимая на Ефима прозрачные глаза матерого любителя алкоголя. — А вот зачем, знаю… Только в Вулкановском сейфе этого не было.

Майор навострил волчьи уши.

— Чего не было?

— Штуки одной. — Толя снова опустил промытые спиртом глаза.

— Какой такой штуки? — поставил кружку майор.

Кукарцев молчал, мялся, но, наконец, ответил:

— Очень дорогой.

— Отчего же это она такая дорогая? — скептическим голосом спросил Ефим.

Анатолий наклонившись над мраморным кругом и приблизил свою голову к майору.

— Только тебе, Лексеич, скажу! По секрету. — тихо произнес он. — Эта штука цифру показывает.

— Какую цифру? — тоже двинул свою голову вперед Ефим. — Толя, говори толком!

— На какую в рулетку выигрыш выпадает! Понял? — прозрачным Толиным глазам как будто стало тесно между век, и они устремились наружу.

Майор сдвинул брови:

— Как же она это показывает?

— Шариком, — шепотом ответил собеседник.

Мимикьянов отхлебнул пиво и, не мигая, по-волчьи посмотрел на своего собеседника.

Толя отодвинулся от него и делал вид, что его ничего кроме пива не интересует. Но майорского взгляда все-таки не выдержал.

— Посмотреть хочешь? — шепотом спросил он.

— Хочу! — так же шепотом ответил майор.

Толя засунул руку в карман брюк, что-то нащупал там и положил сжатый кулак на мраморную столешницу.

— Вот она! — разжал бывший кочегар широкую ладонь.

На ней лежала крохотная модель рулеточного колеса. Судя по цвету металла на обкладке, она была сделана из меди. Как на настоящем рулеточном колесе, по ее внешнему ободу были расположены черные и красные ячейки с цифрами от 1 до 36 — в разброс. А также зеленая ячейка с нулем, именуемая «зеро».

— Смотри! — Коля крутнул крохотную блестящую ручку колеса и бросил стеклянную бусинку на вращающийся плоский конус. Бусина попрыгала на его поверхности, совсем так же, как настоящий игровой шарик, и успокоилась в одной из крохотных ячеек.

— Интересная вещь, — одобрил майор.

— Еще какая интересная! — со значением произнес Толя. — Перед тем, как делать ставку в казино, крутишь эту штучку. Смотришь, какая ячейка выиграла. Потом делаешь ставку на настоящей рулетке и, — будь уверен! — шарик на ней попадет в ячейку с той же цифрой!

— Ну, да! — не поверил Ефим.

— Точно! — с блеском в глазах произнес Коля. — Такая вещь бешеных денег стоит! Вот за ней они и охотились! Я тебе говорю! Они думали, профессор ее в сейфе хранит. А он, — не будь дурак! — на чердаке ее спрятал!

— А к тебе-то она как попала? — мягко поинтересовался майор.

— Ну, так я ее там, на чердаке, и нашел! В старом сундуке… — Коля запнулся. — Я там электропроводку чинил… Там вообще столько всего навалено, и книги какие-то старые и велосипед… Я ж тогда не знал, что эта штука Леониду Ивановичу принадлежит… Я думал, так просто валяется, от старых жильцов осталась! Вулканов-то в этот дом всего два года назад въехал, а раньше там разные люди жили… Это я потом уже допер, когда про кражу сейфа узнал, что за вещицу профессор на чердаке спрятал! Посидел, подумал и понял!

Майор взял кружку и сделал большой глоток. То ли пиво согрелось, то ли желание пропало, но никакого удовольствия на этот раз он не получил.

— Слушай, Коля, а ты сам-то работу этой штуки проверял? — спросил Ефим.

— Нет, — ответил Коля.

— Отчего так?

Коля помялся.

— А! Времени пока не было… Да, и не пускают меня в казино… Я в «Континенталь» пробовал зайти, но там на воротах такие гады стоят! Не пустили, сволочи! Вид им мой не понравился! Галстуки им всякие нужны. Пиджаки. Ну, нагнали, короче, вдоль по хребту… А чужому дяде такую вещь ведь даже на время не доверишь… Слушай, Лексеич! — неожиданно встрепенулся Коля: видимо, ему в голову пришла важная мысль. — А купи ее у меня, а? Миллионером станешь! Но сразу предупреждаю: дорого! Дешево не отдам!

Мимикьянов молчал.

— Нет, ну сам посуди, Лексеич, ну, вещь же дорогая! — убедительным тоном пропел Коля.

— Дай! — протянул руку майор.

— Лексеич!

— Вещь Вулканова? — спросил Ефим.

— Ну, а чья же еще? — удивленно приподнял плечи Коля.

— А чего ты тогда чужую вещь продаешь? Отдать ее надо профессору и все!

— Нет, ну, Лексеич, ну вещь-то какая! — удрученно промямлил Кукарцев. — Профессор-то и без нее хорошо живет! Ему деньги-то и не нужны!

— Все, Толя! Прекращаем эту тему! — твердо заявил Мимикьянов.

Кукарцев пожал плечами, вздохнул и положил крохотную рулетку в раскрытую ладонь майора.

— Игрушку я сам Вулканову отдам! — пообещал Ефим. — Ты мне лучше вот что скажи: у вас в поселке последнее время никаких мутных людей не крутилось? Таких, кто мог профессора обнести?

— Да, вроде, нет. — не глядя на майора, ответил Кукарцев.

Вид у него был обиженный.

— А, если подумать? — слегка нажал Ефим.

— Да, ну нет! Разве я не сказал, если б знал? — пробурчал Толя.

— Жаль! — вздохнул майор. — А я как раз хотел тебе премию за квартал отдать… С собой прихватил… Но теперь уж, какая премия! У профессора сейф из дома вынесли! А Толя Кукарцев ни сном, ни духом! Меня начальство не поймет!

Толя помолчал, подумал и сказал:

— Вообще-то был тут один хмырь… Заезжий. Вот тут, как раз, мы с ним и стояли. Пиво пили. Ну, разговаривали о том, о сем… Сказал, к родственникам сюда прибыл. Я его спрашиваю: а к кому? Я тут всех знаю! Он замялся, а потом каких-то Петровых на Театральной улице назвал. А там и нет никаких Петровых. Точно! Так вот, этот плешак и спрашивал про Леонида Ивановича. Но так, мимоходом. Дескать, а чего у профессора такой дом не видный? Я ему и говорю: а, чего? Нормальный дом! Он же бобыль, зачем ему большой дом? С уборкой замучаешься!

— Что, и все?

— Вроде, все… — подумав, подтвердил Толя.

— А как выглядел? Описать можешь?

— Да, какой-то он никакой… Незаметный такой… Серенький… Ростом, чуть повыше меня… Одет, так себе… Джинсы, майка… Лысина на голове круглая такая… Он в кепке был. Спортивная, знаешь, с длинным козырьком и дырками сзади… Но жарко было, он ее снимал, я лысину и увидел. Правда, вот часы у него были хорошие!

— Да?

— Точно. Я в часах понимаю. Мне доктор Боксан Эдуард Федорович такие показывал, когда я у него антенну ремонтировал… «Ситизен» в золотом корпусе…

— Ну?

— Точно. Уж я-то в часах понимаю! — заверил бывший кочегар.

В последнем утверждении Кукарцева майор сомневался. Но все-таки это была хоть какая-то конкретная информация.

Майор вынул бумажник, достал из него две сотенных бумажки и протянул своему внештатному осведомителю. Толя, взял деньги и быстро засунул в нагрудный карман.

— Вот. Другое дело! — повеселел он. — Ты знаешь, Лексеич, я — всегда! Если что, я — сразу! Мы ж понимаем! Мы нашим органам — не враги! Мы нашим органам — друзья! Мы в армии тоже с особым отделом, знаешь, не разлей вода, были! — Толя почему-то начал говорить о себе во множественном числе.

Ефим кивнул своему собеседнику и направился к ступеням, ведущим на улицу.

Он тревожился все больше.

6. Плохая новость

Улица была затоплена заходящим солнцем.

Сойдя с веранды, майор двинулся дальше вглубь поселка. Но ушел недалеко.

— Ефим! — окликнули его от магазинной двери.

Майор оглянулся.

По ступеням спускалась полненькая дама в легком цветастом платье. Ее светлая гривка волос была небрежно собрана в пучок на затылке, а бесцветные глаза на круглом, покрасневшем от загара лице совсем потерялись. Мало кто мог бы узнать в этой немолодой домохозяйке ведущую актрису музыкального театра Анну Аршавскую.

Любимый театром возраст невесты на выданье давно остался у нее в прошлом. И, если честно, не так уж долго оставалось и до окончания возраста мамы невесты. Но, когда она с приклеенными вениками ресниц и до отчаяния затянутой талией выходила на сцену в ролях незамужних девушек и юных вдов, у сидящих в зале мужчин мелькала в голове одна мысль: «Да, везет же кое-кому! Вот бы…».

Мечтатель взглядывал на сидящую рядом жену или подругу, неслышно вздыхал и клал руку на знакомую женскую ладонь. Не отрывая взгляда от сцены, женщины одновременно ясно видели и то, что творилось в мужском сознании. Те дамы, что поглупее, с сердцем отдергивали свою ладонь. Те, что поумнее, — имитировали шлепок по виноватой мужской руке. Самые умные — ласково поглаживали ее с таким видом, будто ничего плохого в соседней голове не увидели, потому что ничего такого там и не могло быть.

— Фи-и-има! — сказала Анна, подойдя к Мимикьянову. — Я как раз о тебе сегодня думала, а тут вдруг вижу — ты идешь! Чего давно не появлялся?

На сцене Аршавская смотрелась высокой крупной женщиной. На самом же деле, она была совсем небольшого роста, едва доставала майору до груди. Разговаривая с ним, она смотрела снизу вверх.

— В командировке был. Как вернулся — сразу к вам, — ответил майор.

— Ой, Ефим! — округлила глаза актриса. — А я, что о тебе думала-то? У нас ведь тут Леонида Ивановича обокрали! Сейф вынесли! Двести долларов оттуда взяли, а сейф в лесополосе бросили! Представляешь? Да, ты, знаешь, наверное?

Майор кивнул.

— Я, теперь прямо сама не своя! Знаешь, Ефим, — женщина тронула майора за руку и понизила голос, — эти бандиты ко мне залезть хотели, да комнаты перепутали…

— Почему ты так думаешь? — удивился Мимикьянов.

— Ну, как почему? — вплотную придвинулась к нему театральная прима. — Что у Вулканова воровать? У него и нет ничего! Только книги. Да и то такие, что нормальный человек читать не будет, сразу умом тронется! А у меня — драгоценности! И даже одно колечко с бриллиантом. Правда, он маленький, меньше карата, но все равно. Я теперь каждую ночь не сплю, жду — вдруг ко мне полезут!

«А вообще-то интересная версия!» — подумал майор.

Актриса Аршавская и профессор Вулканов жили в одном доме. Он был разделен на две части, каждая со своим отдельным входом. Профессор приобрел свою половину у прежних хозяев — преподавателей аграрного университета, уехавших в Германию, два года назад. Аршавская жила в своей половине второй десяток лет.

«Может быть, я зря беспокоюсь? — спросил себя майор. — Действительно, хотели залезть к Аршавской? Только ошиблись и попали в другую часть дома? К Аршавской домушники вполне могли полезть. Подумали: уж, если заслуженная артистка, то, наверняка, горы золотых украшений с бриллиантами. Они ж не могли знать, что там всех бриллиантов на пол карата не наберется!..»

— Ну, Аня, не бойся! — подбодрил ее майор. — Милиция теперь ваш дом на сигнализацию поставит. На каждое окно датчик прилепят, лучи вдоль стен пустят! Как только кто полезет, сразу — сигнал на пульт вневедомственной охраны, и наряд с автоматами тут как тут!

— Пока они приедут, бандиты меня убьют! — округлила глаза Аршавская.

— Да ты что? Милиция сейчас знаешь, как работает! Трех минут не пройдет, а она уже на месте! — уверенным тоном произнес майор, хотя, конечно, понимал, что его слова являются сильным преувеличением.

— Убьют-убьют! — продолжала настаивать Анна, актерским чутьем уловившая фальшь в майорском голосе. — Или изнасилуют! — с безнадежностью предположила она.

— Ну, ты уж тоже скажешь!… — не подумав, возразил Ефим.

— А что, ты считаешь, меня уже и изнасиловать не могут? — секунду помедлив, обиделась Анна. — Неужели, я такая старая?

— Да, нет, что ты, Аня! — принялся утешать актрису Мимикьянов. — Какая ж ты старая! Против тебя девки из кордебалета — так, серенькие мышки!

Но Анна Сергеевна уже вошла в роль страдающей женщины:

— Ой, да не надо меня утешать! — горестно пропела она. — А то я сама не знаю, в кого превратилась! Я недавно в поселке одного своего старого знакомого встретила, так, представляешь, он меня не узнал! Я мимо него нарочно два раза прошла, а он — хоть бы что! Ноль внимания! Это как? А ты говоришь, не старая!

— А, что за знакомый такой близорукий? — спросил Ефим только для того, чтобы что-то спросить. Но, как оказалось через короткое время, очень правильно сделал, что спросил.

Анна взяла майора под руку.

— Пойдем, я тебе по дороге все расскажу. Я сегодня котлеты собралась жарить, и Леонида Ивановича на ужин пригласила. Фарш разморозила, а яиц в холодильнике не оказалось, вот я в магазин и побежала. И тебя встретила… Ты же к профессору идешь?

Майор кивнул, и они двинулись мимо старых тополей, медленно шевелящих большими кожистыми листьями. Не частые прохожие здоровались или просто кивали им головами. Аршавская была здесь давней обитательницей. Мимикьянов за два года тоже успел примелькаться в Академическом.

— Я его год назад в Будапеште встретила. У нас там гастроли были… А он туда по каким-то своим коммерческим делам приезжал… Цветы мне дарил… На Болотон возил… Мы с ним в Австрийское посольство на прием ходили… Так аристократично было!

— Это как? — поинтересовался Ефим.

— Он меня с одним настоящим венгерским графом познакомил… — мечтательно произнесла женщина.

— Что, видный мужчина?

— Да, нет, не так чтобы… Небольшой такой, рыженький… Зато граф! — сладко произнесла Анна.

— Если бы ты знала, откуда все графы берутся, то бы так не облизывалась! — с ноткой ревности заметил майор.

— Ой, а то я не знаю! — отмахнулась актриса. — Вы, мужчины, насчет этого все знаете! Зато — гены! — тоном учительницы добавила она.

— Если бы гены все решали, — заметил Ефим, — давно бы человечество распалось на две половины — гении и простаки. Только в семьях гениев новые гении почему-то не рождаются. Наоборот, все настоящие гении — из простаков.

— Правда? — искренне удивилась Анна.

— Конечно, правда! — заверил майор.

— Странно… — сказала Аршавская и, немного подумав, удивленно произнесла: — Действительно…

— А чего этот твой знакомый в нашем поселке делал? — выражая неожиданно мелькнувшее внутри подозрение, спросил Ефим.

— Не знаю. — пожала плечами Анна. — Стоял у своей машины, как раз недалеко от нашего дома. Разговаривал с каким-то мужчиной. После того, как я два раза мимо прошла, а он меня не узнал, я хотела сама к Артуру подойти, да не подошла… Думаю, зачем о себе напоминать, если он меня даже не узнает! Конечно, какая я там была! А какая здесь! — Анна вздохнула. — Смотреть не на что…

— Да брось ты, Аня, на себя наговаривать! — сказал опытный знаток женского сердца Мимикьянов. — На тебя в любом виде посмотреть приятно!

— Правда? — искоса взглянула на него актриса.

— Ты же знаешь, я никогда не вру! — искренним тоном произнес майор. На самом деле, врал он постоянно. Правда, в основном, по служебной надобности.

— Ой, Фима! — погрозила ему пальцем актриса. — Знаю, что врешь, а все равно приятно!

— Аня, а ты случайно не помнишь, как зовут твоего старого знакомого? –спросил майор. Невзначай брошенное Анной имя Артур являлось хоть и не совсем редким, но и не слишком уж распространенным. Одного Артура, тоже бизнесмена, он хорошо знал

— Почему же не помню? Помню, конечно! А тебе зачем? — искоса взглянула на него Анна.

— Ну, как зачем? — немного растерялся майор. — Ну, интересно же! Мне все про тебя знать интересно.

— Да? — бросила на Ефима интригующий взгляд актриса. — Не скажу.

— Почему, Аня?

— Могут быть, в конце концов, у женщины свои маленькие тайны! –нежно коснулась своих волос Аршавская.

Никакая правдоподобная причина для обоснования своего любопытства в голову Ефиму не приходила. Тогда он просто стал канючить, как ребенок:

— Ну, Аня, скажи! Интересно…

— Ладно. Скажу, — величаво, по-королевски, кивнула головой Анна Сергеевна. Как всякая женщина, за интерес к себе и эпизодам из своей жизни, она готова была выдать и не такие тайны.

— Акраконов Артур Валентинович — вот как его зовут, — важно произнесла она.

И майор понял, что интуиция не зря заставляла его приставать к Аршавской с расспросами о старом приятеле.

Майор Мимикьянов знал названного человека.

Это был человек из прошлого. Из их общего с профессором Вулкановым прошлого.

И это было самой плохой новостью за этот день.

7. Ужин у профессора Вулканова

Дом, где жили профессор Вулканов и актриса Аршавская, был разделен на две половины.

Но открытая веранда была общая: на нее выходили стеклянные двери из обеих частей.

В открытую дверь профессорской половины виднелись деревянные полки с книгами. За отодвинутой занавеской Аниной квартиры — развешанные по стенам театральные афиши, китайские ширмы и зеркала.

На веранде Аршавская и накрыла стол к ужину.

Толстые котлеты, разложенные по белым тарелкам, казалось, еще шипели, истекая мясным ароматом. Рядом с ними топорщились желто-коричневые ломтики жареного картофеля.

Центр стола занимала большая глубокая салатница с овощами, политыми растительным маслом. На все это надменно смотрела с высоты своей пробки бутылка красного Алазани.

Совместные ужины нередко случались в этом доме. И майор Мимикьянов радовался, когда его визиты с таким добрым делом совпадали.

Во время ужинов на веранде у него рождалось странное ощущение, будто время здесь становилось другим. Оно не мчалось со скоростью света, как во всей остальной Вселенной, но текло, плавно и неторопливо. А, может быть, и вовсе не текло, а раскачивалось на месте, лишь имитируя движение. Только для того, чтобы обитатели веранды, не превратились в застывшие статуи.

Хорошо на веранде сиделось и в этот вечер. Но, все же не так, как обычно. Покою мешали события, рожденные окружающим миром.

Когда Анна в очередной раз отлучилась на свою кухню, Ефим спросил занятого котлетой профессора:

— Леонид Иванович, а в сейфе на самом деле ничего такого… особого… ну, вы понимаете, имевшего отношения к вашей работе, не находилось?

Профессор был похож на старого седого лиса. Умного, изящного зверя, много чего повидавшего на своем веку. Коричневые глаза его смотрели внимательно и, несмотря на пенсионный возраст, живости не утратили.

— Ничего особого там не находилось… — пожал плечами профессор. — Ну, о двухстах долларов я не говорю… И зачем в банк не положил, старый дуралей? Кроме этих денег, только авторские экземпляры нескольких статей. Причем, все опубликованные в открытой печати. Ничего секретного! Абсолютно!

Майор задумался. Потом спросил:

— Профессор, насколько я помню, у вас видеоплейер на сейфе лежал? — спросил он.

— Да, на сейфе.

— И в ночь кражи тоже?

— Ну, да.

— И что, не взяли?

— Нет. Рядом положили. Аккуратно так.

«Странные воры. — сказал себе майор. — Новенький плейер им не нужен… А, ведь вещь дорогая, компактная, нести не тяжело… Почему-то не взяли… Видимо, все-таки, не к Анне Аршавской эти воры лезли… Не по ошибке они к профессору попали. Куда нужно, туда и попали. Сейф им был нужен. Сейф.»

Майор наморщил лоб:

— Леонид Иванович, а в компьютер воры не лазили случайно? Не заметили?

— Вроде, нет. Да, у меня в нем никакой секретной информации и не хранилось.

— Ну, да, — почесал кончик носа майор, — действительно, у вас же компьютер к интернету подключен… Все, что там есть, они и так могли посмотреть…

— Кто они? — с любопытством спросил Вулканов.

— Если б я знал, кто… — ответил Ефим, наливая в бокалы красное, пахнущее отпуском Алазани.

Он поднес вино к своему волчьему носу, понюхал, но пить не стал.

Анна вернулась на веранду не одна.

С ней вошел высокий и широкий мужчина. На вид ему хотелось дать не менее тридцати лет. На самом деле, Ефим знал, до тридцати ему оставалось жить еще пять лет. Годы невольно добавлялись из-за его солидных габаритов.

Соломенные волосы вошедшего копной дыбились над веселыми ярко-синими глазами.

На мужчине колыхались широченные, как паруса, белые штаны. Могучий торс обтягивала оливковая майка военного образца с вырезом под горло. Ее короткие рукава с трудом вмещали бицепсы гиревика. Косолапые ноги ступали по доскам веранды, мягко, пружинисто и осторожно. Видимо, так ходит по тайге уссурийский тигр. Тигра в тайге мало кто видел. Разве, в кино. Но точно так же крадется, увидев сидящего на земле воробья, обычный дворовый кот. Его-то видели все.

Звали человека, вошедшего на веранду, Евгений Ювеналов.

Он приходился Анне Сергеевне родным племянником. И, как она говорила, представлял собой ее главную душевную боль.

Старшая сестра Анны — Каролина, бывшая замужем за военным инженером, умерла, когда мальчик еще не ходил в школу. Отец больше не женился, а пять лет спустя погиб при взрыве на испытаниях ракетного двигателя. Крепкую, работящую семью, как ветром сдуло с поверхности земного шара.

Мальчик оказался в Кадетском корпусе. После его окончания по собственному желанию пошел служить в морскую пехоту. В составе отдельного штурмового батальона Черноморского флота дважды побывал в спецкомандировках на Северном Кавказе.

Вернувшись из армии, Евгений поступил в местный университет на теологическое отделение философского факультета. Проучился два года и взял академический отпуск. Через год он в университете не восстановился. Жил случайными заработками — на летний сезон нанимался укладывать рельсы, зиму работал в местной котельной на месте уволенного Толи Кукарцева. Круглогодично разгружал вагоны на станции. От безденежья как будто не страдал. И даже похаживал в близлежащее казино «Континенталь».

Племянник жил в небольшом флигельке в глубине двора.

В свое время Ефим был обеспокоен присутствием в окружении секретоносителя Вулканова подобной личности. Он организовал спецпроверку. И хотя ничего компрометирующего не обнаружил, но и полной ясности не получил. Поэтому майор относился к племяннику Анны Аршавской с долей настороженности.

— Привет труженикам науки! — поднял тот в приветственном жесте широкую ладонь.

Голос у Аниного племянника был тяжел, как железнодорожная шпала.

Для него Ефим был научным работником, товарищем профессора по бывшей работе.

— Опаздываешь, Евгений! — сказал профессор. — Еще немного, и котлеток бы не застал!

— Тебе одну котлету или две? — спросила Анна.

— Половину котлетки, тетечка! — сказал Ювеналов, стараясь, чтобы его устрашающий голос прозвучал как можно жалобнее.

Он сел за стол. Стул под ним жалобно скрипнул, и его ножки страдальчески подогнулись под стодвадцатикилограммовым весом.

Анна выложила на тарелку, стоящую перед племянником, две котлеты, помедлила и добавила еще одну.

— Господи, Евгений, и когда ты за ум возьмешься? — сказала она, сев на свой стул и подперев щеку рукой. — Ты на факультет по поводу восстановления ходил? Тебе ведь скоро двадцать шесть! А ты живешь, как босяк! Да! Натуральный босяк! Скоро будешь пиво выпрашивать, как Кукарцев! Ты этого хочешь, да?

— Ну, почему выпрашивать? Я ж зарабатываю! — Женя нанизал на вилку котлету и разом откусил от нее три четверти.

— Ни семьи, ни детей! А как я хочу внуков понянчить! — со слезой в голосе произнесла актриса.

— Тетя! Но ведь тебя будут называть бабушкой! Тогда прощайте роли девушек! До свиданья, юная Марица! Разве не ужас?

Аршавская горестно вздохнула.

— Хоть вы ему скажите, Леонид Иванович! — обратилась она за помощью к профессору. — Человек должен иметь настоящую профессию, а не шпалы таскать!

Лис склонил изящно вылепленную голову, отхлебнул «Алазани», и собрался что-то произнести. Вздохнул. Но так ничего и не произнес.

— Вот-вот! Все вы, мужчины, так! Молчите и все! А он в это время катится под гору! — кивнула Аршавская в сторону племянника. — А, ты, Ефим, почему молчишь? Скажи!

— Конечно, надо учиться! — поддержал Аршавскую майор. — Хорошая профессия всегда хоть как-то накормит. Да и жить интереснее. Больше знаешь, больше и видишь.

Женя внимательно посмотрел фиолетовое колечко сладкого ялтинского лука и важно произнес:

— Я звонил в деканат! Декан назначил мне на понедельник.

Он отправил сладкий лук в рот и глубокомысленно причмокнул.

— Евгений, ты не врешь? — подозрительно покосилась на него женщина.

— В Понедельник. В половине третьего. Слово! — отозвался племянник, и стал ложкой поливать рис соком овощей из миски с салатом.

Взгляд Аршавской выражал глубокое сомнение в правдивости услышанных слов.

— Ну, смотри у меня! — вздохнула она.

Случайно скользнув взглядом по решетчатому забору, майор заметил: за кустами акации находится гражданин Кукарцев. Он то ли искал что-то в кустах, то ли делал какие-то знаки.

Заметил его и Евгений Ювеналов.

— Прошу извинить! — могучим баритоном произнес он. — Большое спасибо за ужин! К сожалению, я должен идти! Дела! На станцию пришел вагон с сахарным песком. Надо разгружать! Каждому дают по пятисотке! Неплохо, а?

Женя поднялся и, прогибая ступени веранды, спустился во двор.

Сидящие за столом проводили его глыбистую фигуру внимательными взглядами.

За калиткой на Евгения встревоженным петухом налетел Кукарцев.

Они немного постояли за кустами. Толя помахал перед носом Ювеналова руками. Евгений степенно покивал головой. Затем, оба двинулись вдоль по улице и исчезли за деревьями.

— Ну, какие дела могут быть у него с этим алкоголиком а? Ну, какие? — запричитала Аршавская. — Боже, что я скажу сестре, когда встречусь с ней там?

Анна возвела свои выразительные актерские глаза к вершине старого тополя.

— Правду скажешь, Анечка! — сделав глотов вина, произнес профессор. — Чистую правду! Ты боролась за племянника, как могла. Но не все в человеческих силах.

Не желая выходить из роли безвинной страдалицы, столь любимой любой женщиной, Анна Сергеевна начала молча собирать использованные тарелки. Держа перед собой стопку посуды, она с горестным видом удалилась на кухню.

Вообще-то следовало ей помочь, но Ефиму необходимо было остаться с профессором наедине. И он остался за столом.

Сунув руку в карман, майор вытащил оттуда маленькую медную вещицу — модель рулеточного колеса, изъятую у Анатолия Кукарцева. Он дунул на нее, сбрасывая невидимые пылинки, и положил на скатерть.

— Леонид Иванович, эта вещь вам знакома, а? — спросил он.

— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался профессор.

Вулканов протянул руку, взял крошечную рулетку, повертел ее со всех сторон и оценивающе произнес:

— Хорошо сделано! Прямо, как настоящая рулетка! А уж я-то их повидал!

— Так она не ваша, Леонид Иванович?

— Моя? — удивился профессор. — Впервые вижу. Ефим, а почему ты решил, что она моя?

— Да, один человек сказал, что у вас на чердаке нашел. Я и подумал.

— У меня на чердаке? — удивился Вулканов. — А я там и был-то всего один раз. Да и то минут пять. Там от старых хозяев много чего осталось. Я все хочу полюбопытствовать, как следует, да руки не доходят, точнее, ноги. А, уж, если быть совсем точным, — лень матушка… А кто это у меня по чердакам лазит?

— Да, не беспокойтесь… Не воры. Местный один, мастер золотые руки, если с утра не выпил…

— Ты про Толю говоришь? Кукарцева?

Майор сделал жест головой, который можно было истолковать, как угодно: и «да», и «нет».

— А точно! — вспомнил профессор. — Он же у меня неделю назад проводку на чердаке чинил… Я сам его туда и пустил.

— А, как вы думаете, профессор, что это такое может быть?

— Ну, что? — пожал плечами профессор. — Игрушка, наверное…

— Странная игрушка… Чему она должна учить детей — играть в рулетку с юных лет? Дескать, знаешь, сынок, мы с мамой за жизнь скопили немного денег, не мог бы ты их побыстрее пустить их на ветер… А, чтобы это лучше у тебя получилось, мы с мамой для тренировки дарим тебе вот эту игрушку! Так, что ли?

Вулканов задумался.

— Разные игрушки бывают… Тем более, родители… Да, вспомнил! Может быть, это не детская игрушка, а сувенир! Сувенир! Точно! Я читал: после второй мировой войны крупные казино в Монте-Карло в течении нескольких лет дарили на память клиентам, выигравшим большие суммы, такие вот уменьшенные копии рулеточного колеса… В рекламных целях, естественно… Считалось, что они приносят счастье. Владелец такого сувенира якобы начинал выигрывать часто и по многу! Потом дарить перестали. Возможно, хозяева казино на самом деле испугались, что владельцы этих сувениров их разорят… Теперь, кстати, каждый такой сувенир на коллекционном рынке огромных денег стоит! Если не ошибаюсь, где-то под сто тысяч долларов…

— Да? — удивился майор.

— Точно. Правда, сам я такую вещицу никогда не встречал. Но читал. И сейчас в памяти всплыло! Вот видишь, Ефим, у человека в голове все хранится на случай! Как в компьютере. Или на складе у хорошего боцмана!

Вулканов замолчал, посмотрел в какие-то неведомые дали и сказал:

— Кстати, возможно, мифы о необыкновенном везении владельцев этих медных моделей, не такие уж и мифы. Не исключено, они имеют под собой серьезные основания…

— Что, значит, имеют серьезные основания? — нахмурил волчий лоб майор.

— А то и значит. Это маленькое колесико могло на самом деле предсказывать, в какую ячейку попадет шарик…

— Как это может быть?

— Возможно, между настоящей большой рулеткой, установленной в казино, и вот такой медной штучкой, действительно, может существовать какая-то связь… Не мистическая, а вполне реальная…

— Что это за связь такая?

— Ты, Ефим, слышал когда-нибудь об улиточном телеграфе?

— Нет, — признался Ефим.

— А это штука очень забавная. Работал этот улиточный телеграф в девятнадцатом веке. Двое французов брали улиток, разбивали на пары, и помещали их в ячейки с буквами родного им латинского алфавита. По одной паре — на каждую букву. Около недели они жили вместе. Потом сожительниц разлучали. Один полный алфавитный набор улиток оставался во Франции, а второй — отвозили в Новый Свет, в Америку. И вот, когда в Старом свете слегка кололи булавкой одну из улиток, по другую сторону океана судорога пробегала и по телу той улитки, что когда-то сидела с ней вместе под одной буквой. Таким способом можно было передавать через океан буквы, слова, предложения. Другими словами, передавать любые сообщения. Точно так же, как на обычном телеграфе. Улиточный телеграф — не миф, а реально существовавший факт.

— Да, интересно! — почесал подбородок Ефим. — Но как осуществлялась связь между этими улитками? Какими волнами? По какому каналу?

— А неизвестно! — ответил профессор. — До сих пор неизвестно! Но, видимо, в мире все связано и спутано гораздо большим количеством нитей, чем мы знаем сейчас.

Ефим подумал и спросил:

— Да, но там — улитки, живые существа… А тут — мертвые игровые устройства?

— Ну и что? — пожал плечами профессор. — Кто придумал, что между живой и неживой природой существует непреодолимая граница? — спросил он Ефима. — Мы, люди, и придумали! — сам ответил он на заданный вопрос. — А, так ли это на самом деле — не известно. Мне лично кажется, — нет этой границы!

8. Профессор играет в рулетку

Ефим долго не мог понять, а что ему вообще поручено охранять?

Все, что он видел на Объекте «17—17», представлялось ему очень странным. Это никак не походило на создание стратегического оружия.

В одном корпусе за игровыми столами люди с утра до ночи крутили рулеточное колесо. В другом — сидели в специальных устройствах, снимающих энцефалограмму мозга. В третьем — месяцами жили в специальных боксах, изолированных от внешнего мира материалами, экранирующими все известные виды полей и излучений.

И только с течением времени Мимикьянов начал кое о чем догадываться.

Как-то Ефим зашел в лабораторию с написанным от руки шутливым названием «Кабинет исполнения желаний». Руководителем отдела, куда входила эта лаборатория, являлся профессор Вулканов. Правда, контрразведчику нужен был отнюдь не профессор, а лаборантка Галочка. Но та, поговорить с ним не могла. Она с занятым видом сидела у стола и записывала что-то в журнале регистрации опытов.

Профессор же, как это ни удивительно, исполнял роль крупье. А в рулетку играл щуплый мужичонка с детской прической челочкой и маленьким невыразительным лицом.

— Черное! — сказал он.

Вулканов крутанул рулетку и бросил шарик.

Он попрыгал на колесе, ударяясь боками о твердое полированное дерево, посомневался, в какой ячейке остановиться и, неожиданно ослабев, вяло закатился в ячейку черного цвета.

— Черное! — снова сказал игрок.

Профессор снова крутанул рулетку и бросил шарик.

Через минуту тот снова закатился в ячейку черного цвета.

— Зеро! — сказал игрок.

— Нет-нет… — запротестовал было Вулканов, — мы же договорились, ставки только на цвета — красное или черное… — но тут же сам себя оборвал: — А, впрочем, хорошо!

Он замер над рулеткой, сильно пустил круг и бросил шарик.

Шарик прыгал по полировке звонко и долго. Уже совсем собрался вкатиться в ячейку с цифрой «36», но, помедлил и осторожно зашел в ячейку с цифрой «0» — «зеро».

— Все! — сказал профессор, потирая руки. — На сегодня хватит! Спасибо, Федор Степанович!

— А выигрыш, профессор, где получить? — игрок изобразил улыбку безгубым, нераскрывающимся ртом.

— В столовой! Мороженое будет!

— О! — потер маленькие темные ладошки игрок. — А икорки?

— Будет! Бутерброд с икрой на обед! — пообещал Вулканов.

— С черной!

— А и с черной! — расщедрился Леонид Иванович.

— Ну, начальник! Да у вас лучше играть, чем на воле! — подмигнул мужичок профессору.

— А вы как думали! У нас все лучше! — согласился профессор. — Отдыхайте пока, Федор Степанович.

Мужичок поднялся и, пройдя мимо майора, бесшумно закрыл за собой дверь. Ефим знал, что удачливым игроком был гражданин Тыртышный, только что отбывший срок вор-рецидивист. Он специализировался на кражах в элитных особняках Рублевского шоссе. Мимикьянов этому не удивился. Он уже привык: разных людей можно было встретить в лабораториях Объекта — и академиков и рецидивистов.

Профессор подошел к лаборантке, взял из ее рук журнал и внимательно всмотрелся в таблицу на развороте.

— Ну, вот, уже в третьей серии число угаданных ставок не опускается меньше шестидесяти четырех процентов! Теперь уж никаких сомнений не остается! Восьмой «передатчик» есть! — не известно кому сообщил он.

Вулканов вернул Галочке журнал и потер руки. Потом, словно только заметив стоящего Ефима, произнес:

— Вы еще не обедали, Ефим Алексеевич?

— Нет, Леонид Иванович, не успел!

— Как вы смотрите на то, чтобы вместе пообедать, а?

— Смотрю положительно! — сказал Ефим, хотя до этого собирался пообедать с сидящей за столом лаборанткой. Однако, Галочка со своими аппетитными ножками была отставлена в сторону. Очень уж ему хотелось поговорить с профессором о том, свидетелем чего он случайно оказался. Как это ни раз бывало в жизни Ефима Мимикьянова, любопытство победило жажду удовольствий. Хотя аскетом он совсем не являлся. Скорее, наоборот. И тем не менее.

— Ну, и отлично! — обрадовался Вулканов. — Сейчас машина будет, доедем до города. Там есть отличный ресторанчик. «У стряпухи Марьи» называется. Не бывали?

— Нет.

— Отличное место! Не пожалеете! — заверил профессор.

До города доехали за полчаса.

Ресторан «У стряпухи Марьи» представлял собой двухэтажный деревянный терем на тихой окраинной улочке.

Они поднялись по крепкой деревянной лестнице на второй этаж и устроились у окна, рядом с огромным белым сооружением, изображающим русскую печь. С ее верха внимательно смотрел круглыми зелеными глазами рыжий кот. Кот сидел неподвижно и не мигал. Но, присмотревшись, можно было понять, что кот — настоящий.

Фирменным блюдом трактира «У стряпухи Марьи» являлись котлеты по-домашнему. Они были в ладонь величиной и зажарены до хрустящей корочки. При этом оставались сочными внутри. Такие котлеты умели делать в свое время почти все бабушки и некоторые мамы. Потом выяснилось, стряпухой Марьей оказался уроженец Северного Кавказа пятидесятилетний Расул Курчаев. Но котлеты от этого не стали казаться хуже.

К котлетам Вулканов заказал красного грузинского «Напараули».

— У меня сегодня праздник. — пояснил профессор. — Есть Передатчик! Без всяких сомнений! Вы же, надеюсь, понимаете, настоящий Передатчик встречается не чаще, чем миллионный выигрыш в лотерею! И вот — есть! Удача! Восьмой за полвека существования Объекта! Да какой! По мощности таких еще и не было!

— Любопытно, — кивнул Ефим — А вы не преувеличиваете? — спросил он, совершенно не понимая о чем идет речь.

— Нет! Смотрите сами! Все цифры рулетки разбиты на равное количество черных и красных цветов — по восемнадцать каждого цвета. Есть еще зеленая ячейка — ноль — «зеро». При ставке на цвет — «черное» или «красное» при достаточно большом количестве игр выпадение любого из цветов должно быть близко к пятидесяти процентам. Близко, но не равно, чуть меньше, ведь возможно еще попадание шарика в нейтральную ячейку «зеро». А у Федора Степановича в последней серии из ста ставок на «черное» шестьдесят четыре попадания! Не сорок девять! Не пятьдесят! Даже не пятьдесят один! А шестьдесят четыре! С точки зрения теории вероятности, это невозможно! Я уж не говорю о финальном попадании на «зеро»! Нет, перед нами явно — передатчик! Да еще какой!

— Передатчик чего? — спросил Ефим.

— Передатчик желаний, разумеется… — пожал плечами профессор.

Мимикьянов попытался что-то понять, но не смог.

— А, кому он передает свои желания? — осторожно спросил он.

Профессор взглянул на него озадаченно: ему, видимо, не приходило в голову, что контрразведчик может не быть в курсе того, чем занимается его отдел.

— Как кому? — слегка приподнял он черные с серебряными искрами брови. — Большому Сознанию, естественно! Кому же еще?

Этот разговор происходил восемь лет назад. В первый год пребывания Ефима Мимикьянова на Объекте.

9. Хранитель государственных тайн

Пора было пить чай.

Профессор принес большой заварочный чайник и важно водрузил на стол.

Ефим с Анной занялись транспортировкой из профессорской кухни крутобоких синих чашек в белый горошек и большой вазы с конфетами.

Чай удался. Но едва они успели сделать по глотку, как их головы повернулись к решетчатому забору.

У калитки остановился белый внедорожник. Своим зализанным блестящим корпусом он походил на гигантский обмылок. Сочно чмокнули автомобильные двери, и на улице появились трое рослых мужчин в строгих костюмах и галстуках. Головы двух развернулись в противоположные стороны. Казалось, они прощупывают окружающее пространство, словно локаторы.

Третий пассажир открыл калитку и направился к веранде.

Шел он неторопливо, но уверенно. Ощущалось: знал, куда идет и зачем.

Приблизившись к веранде, гость весело произнес:

— Добрый вечер!

Ефим вгляделся: рост — средний, фигура — стандартная, черты лица — правильные. Что-то конкретное и не отметишь.

«Для оперативника — прямо идеальная внешность… — подумал он. — И словесный портрет-то не составишь… Даже возраст не понятен. То ли тридцать, то ли сорок, то ли уже и полтинник стукнуло…»

— А, вы к кому? — спросил профессор, держа на весу чашку с чаем.

— А, к вам! К вам, Леонид Иванович! — белозубо улыбнулся визитер.

— Да? Ну, что же, поднимайтесь, — радушным тоном произнес старый лис. — Какая нужда привела?

Мужчина встал напротив профессорского стула и тоном, сразу ставшим очень серьезным, произнес:

— Позвольте представиться. Полковник Тубальцев Борис Игоревич. Федеральная служба безопасности.

— О! — уважительно приподнял брови профессор.

Майор Мимикьянов мысленно удивился и решил обратиться к гостю с просьбой. Но старый лис и сам доверчивостью не отличался.

— Простите, ради бога! — извиняющимся тоном произнес он. — А можно на ваши документы взглянуть? Знаете, порядок, есть порядок…

Гость не выразил ни малейшего неудовольствия. Он с готовностью достал из внутреннего кармана красную книжечку и протянул ее Вулканову.

Профессор раскрыл удостоверение и долго изучал. Потом вернул гостю.

— Все в порядке. — склонив голову к плечу, произнес он.

Полковник Тубальцев усмехнулся и спрятал книжечку во внутренний карман.

— Прошу садиться, — кивнул профессор на свободный стул.

Но гость садиться не стал.

— Я, Леонид Иванович, к вам по поводу недавнего инцидента, — сказал он.

— Да? — вздернул Вулканов свои черные с серебряными искрами брови. — Так ведь инцидент закончился благополучно. Ничего серьезного не пропало. Все в порядке…

— Вот и хорошо, что в порядке, — уверенным голосом опытного доктора произнес гость. — Мое дело и состоит в том, чтобы в этом убедиться. И доложить руководству.

Не утерпев, решила обратить на себя внимание и актриса.

— Да, вы все-таки присядьте… — обратилась Аршавская к стоящему мужчине. — Чаю с нами выпейте!

— Я бы с радостью с вами посидел и чаю попил в такой тишине, — рука гостя описала окружность. — Да, некогда! Служба! Так что, уважаемый Леонид Иванович, прошу вас, оторваться от чая минуток на десять-пятнадцать. Мы пройдем к вам в кабинет и там обо все поговорим.

Профессор помолчал и взглянул в сторону Ефима. Майор едва заметно кивнул головой.

— А присутствующие нас простят… сказал Тубальцев. — Правда, ведь, простите нас? — перевел он внимательный взгляд с профессора на Аршавскую, а, затем, на Мимикьянова.

— Только, если недолго… — мелодичным голосом пропела Аршавская.

Ефим изобразил тупую гримасу полного равнодушия.

— Вот и ладно, — весело произнес Тубальцев. — Ну, что ж, идемте, Леонид Иванович. Слово офицера: пятнадцать минут. Не больше!

Гость улыбался, даже веерок добрых морщинок появился в уголках глаз.

Профессор поднялся и, сделал жест в направлении двери, ведущей в его половину дома:

— Ну, что же, раз никто не протестует, прошу в мои апартаменты!

Они вошли в дом, и гость плотно прикрыл за собой дверь.

Как только она закрылась, Ефим нарочито громко произнес:

— Аня, давай я помогу тебе посуду вымыть!

Анна Сергеевна удивленно посмотрела на него: они только приступили к чаепитью, куда спешить? Посуда в раковине никуда ведь не убежит. Но ее замешательство длилось лишь мгновение. Все-таки, Аршавская была профессиональная актриса и умела моментально реагировать на посыл товарища по сцене.

— Ой, Фима, какой ты молодец! А то я с такой горой посуды одна до самой ночи провожусь! — так же громко, как и Ефим, совершенно естественным тоном отозвалась она.

Анна спросила взглядом майора: «Правильно ответила? Попала в мизансцену?»

Майор также безмолвно послал глазами сигнал: «Именно то, что нужно.»

Анна встала и направилась в свою половину.

Через пол минуты поднялся и майор. Он бросил взгляд на улицу. Двое мужчин по-прежнему были на своих позициях. Похоже, обмен репликами между ним и актрисой они услышали.

Ефим демонстративно потянулся и отправился вслед за Аршавской за тюлевую занавеску.

Афиши у Анны Сергеевны висели даже в спальне.

Но афиши майору не мешали. Мешало скользкое шелковое покрывало на кровати. Он начинал съезжать вниз, как только прижимал ухо к оклеенной обоями стене за изголовьем кровати.

Стена отделяла спальню актрисы Аршавской от кабинета профессора Вулканова. Она была не капитальной, сделана из двух листов фанеры и в двух местах имела хорошую звукопроницаемость. Особенно, если плотно приложить к ней ухо.

Об этом знали и Анна и Леонид Иванович. Но, разумеется, не мог знать человек, назвавший себя Борисом Игоревичем Тубальцевым.

— Вот и хорошо, что в вашем сейфе не было ничего ценного! — услышал майор голос гостя за тонкой стеной. — Правильно! Главные ценности надо хранить в таком месте, где никто не подумает искать! А сейф, это — первое, что приходит в голову!

— Я не совсем понимаю вас… — ответил ему голос Вулканова. — О каких ценностях вы говорите?… Поверьте, никаких ценностей у меня нет, и не было.

Похоже, профессор представлял, где в данное время находится майор Мимикьянов: он определенно говорил громче, чем обычно.

— Леонид Иванович, но вы же государственный человек! — быстро ответил Тубальцев. — Вы же должны понимать, если мы задаем вопросы, значит, это не случайно! Значит, это согласовано со всеми, с кем положено! —

Его голос звучал серьезно и внушительно.

— Да, вы скажите толком, о каких ценностях вы говорите! — голос Вулканова слышался совсем отчетливо. Похоже, он подошел к стене вплотную.

— Как — о каких? Как — о каких? — за стеной зазвучало предельное удивление. — Конечно, о материалах к вашей разработке «Способ связи с Большим Сознанием»!

— Борис Игоревич, — убеждающим тоном проговорил профессор. — Поверьте, уходя на пенсию, я сдал все материалы! У меня ничего нет!

— Леонид Иванович, вы что, не понимаете, насколько все серьезно? — спросил Тубальцев проникновенно. — Только представьте, если, скажем, — не дай Бог конечно! — террористы завладеют этими материалами, а? Тогда все наши группы и отряды «Антитеррор» можно отправлять на свалку! Да и всех нас! Да, что нас? Тогда беззащитными окажутся даже люди на самом верху! Вы это понимаете, Леонид Иванович?

Голос Бориса Игоревича звучал так, будто он находился здесь же, в Аниной спальне.

— Я понимаю! — не менее громко слышались и слова, произносимые Вулкановым. — Но у меня нет никаких материалов по этой теме! Вы понимаете: нет! И уж тем, кому положено, это должны знать!

— Леонид Иванович!

— Ну, что мне поклясться, что ли? Страшной клятвой?

Артистка Аршавская присела за кроватью в углу, где по прихоти законов акустики находилось второе место повышенной звукопроницаемости. Такое поведение артистки было проявлением женского любопытства и нарушением всех правил приличия. Не говоря уж о правилах поведения внештатной агентуры. Ефим хотел сделать ей замечание. Но не рискнул: звукопроницаемость работает в обе стороны. Его слова могли услышать в профессорском кабинете.

Анна Сергеевна же была настолько увлечена своим занятием, что не замечала даже задравшийся подол своего домашнего халатика. Он не только не закрывал ее солидные бедра, но вообще находился на поясе.

— Леонид Иванович! Давайте, договоримся так! — голос Тубальцева, зазвучал слабее, должно быть, он отошел от стены. — Вы собираете вместе все, что хотя бы косвенно, — хотя бы косвенно! — имеет отношение к теме «Способ связи с Большим Сознанием». Вы поняли, меня?

— Да, дорогой мой, я же говорю вам…

— Подождите, профессор! Не перебивайте! — голос Тубальцева приобрел стальной оттенок. — Завтра в это же время я приезжаю к вам, и вы их мне показываете! Только показываете! А я уже решу, представляют они какую-либо ценность для террористов или нет. И сделайте так, чтобы никого из посторонних дома у вас не было! Никого! Кстати, что это за человек сидел с вами за столом? Вы его хорошо знаете?

Мимикьянов понял, что речь идет о его персоне.

— Ну, как же, знаю, конечно… Сосед по даче! — повысил голос Вулканов. — Ужасный надоеда, скажу я вам! Вечерами не знаю, как от него и отделаться!

— Найдите предлог! — приказал гость. — Скажем, сошлитесь на нездоровье.

— Да, верно! Так и скажу ему! Извините-с, милсдарь, не здоров! — послушно согласился Вулканов.

— Ну и правильно! — одобрил Тубальцев. — Дела-то у нас нешуточные! Государственные у нас с вами, Леонид Иванович, дела! Зачем нам лишние глаза?

— Незачем, — согласился профессор.

— Я уверен, вы — человек опытный, и о необходимости строго соблюдать режим секретности вас предупреждать не надо. Никто не должен знать о нашей завтрашней встрече! Понимаете меня? — строго спросил гость.

— Конечно, понимаю, — заверил Вулканов.

— Ну, и отлично! Пойдемте на веранду, Леонид Иванович! Я же обещал вас долго не задерживать, — на пределе слышимости произнес Тубальцев.

Майор Мимикьянов и заслуженная артистка Аршавская вылетели из спальни, словно пули из двустволки.

Они успели.

Когда профессор с гостем вышли на веранду, они уже сидели за столом.

— Возвращаю вам вашего соседа! — весело произнес Борис Игоревич. — В целости и сохранности.

Театральная примадонна сыграла одну из своих лучших улыбок.

— Так, может быть, все-таки чаю? — фруктовым голосом спросила она.

— Благодарю! С радостью бы посидел в такой приятной компании, но не могу! Дела! Прошу извинить! — развел руками гость.

— Ах, мужчины! Все у вас дела, дела! А нам женщинам, что делать? –пропела Аршавская.

— Виноват-виноват-виноват! Но пощадите! Сегодня — никак! — прижал руку к груди Борис Игоревич.