Бесплатный фрагмент - Искушение Ксилары. Книга пятая

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ
КНИГА ПЯТАЯ

Глава 1. Сквозь Пелену Огня

Боль всегда была для Ксилары не абстрактным понятием, а самым верным и неизменным спутником. Она приходила в разных обличьях. Но та боль, что пронзила ее сейчас, не имела ничего общего с прежними агониями. Та была почти что изысканной, облагороженной смыслом или хотя бы сильным чувством. Эта же оказалась грубой, примитивной и всесокрушающей. Ее выворачивало наизнанку.

Гномы, при всей их практической гениальности, явно не считали комфорт приоритетом в портальной магии. Или, что более вероятно, их собственные, выкованные из гранита и стали тела, просто не могли воспринять ту тонкую разницу между «перемещением» и «актом телепортации», которая для человеческой плоти оказывалась пропастью между легким головокружением и ощущением, будто тебя пропускают через мясорубку миров.

Камень, в который был вписан рунический круг в подземном зале Кхазад-Дума, дрожал, гудел низким, утробным гулом, который отзывался не в ушах, а в самых костях. Воздух загустел, наполнился запахом озона, раскаленного металла и пыли веков. Свет от рун стал не просто ярким — он стал плотным, жидким, обволакивающим. Он тек по ее коже, как расплавленный янтарь, прилипал, впитывался, жег. Ксилара вскрикнула, но звук был поглощен нарастающим гулом. Она попыталась отступить от эпицентра, но ноги оказались скованы этим светом, словно корнями вросли в каменный пол.

Старый гном Борир, чья борода, украшенная рубиновыми застежками, казалась единственным стабильным объектом в клубящемся мареве, что-то кричал ей, его лицо, испещренное морщинами, было искажено не то предостережением, не то одобрением. Она не различала слов. Вибрация проходила через ступни в позвоночник, заставляя зубы выбивать бешеную дробь. Воздух в центре круга начал трескаться, как тонкое стекло, а из трещин сочилась ослепительная, невыносимая для зрения белизна.

И вот эта белизма рванулась к ней.

Это не было приглашением. Это был захват. Невидимые руки ухватили ее за плечи, за талию, за волосы и потащили вперед, в самый эпицентр разрыва. Не ее тело шагнуло в портал. Портал втянул его в себя, как воронка.

Последнее, что она успела заметить, — широко раскрытые, полные ужаса глаза гнома-стражника у входа, прежде чем мир взорвался.

Не было ни темноты, ни света. Был хаос. Ощущение падения длилось вечность и мгновение одновременно. Ее бросало, крутило, растягивало в немыслимых направлениях. Давление сжимало грудную клетку, выталкивая последний глоток воздуха из легких. В висках стучала кровь, яростно, отчаянно, словно пытаясь вырваться наружу. Она не видела, не слышала, не чувствовала ничего, кроме этой всепоглощающей, бесформенной пытки. Ее разум, отчаянно цепляясь за реальность, пытался найти точку опоры, но ее не было. Только падение. Только разрыв.

Мысли спутывались, обрывки воспоминаний проносились вихрем. Холодные глаза Элриндора, склонившегося над ней в свете светящегося мха. Искаженная гримасой наслаждения-агонии маска лица Малекара. Грубая, пропахшая потом и кожей близость с Мурфом. Властные, уверенные прикосновения Кэлана, заставлявшие ее тело предавать ее с маниакальным упорством. И сквозь все это — тихий, спокойный голос ее самой, Маши, той, что была когда-то: «Я просто хочу домой. В свою уютную квартиру. К своему скучному офису. К своей нормальной, предсказуемой жизни».

Но той жизни не существовало. Была только эта — бесконечное падение в небытии.

И вдруг — тишина.

Абсолютная, оглушительная. Давление исчезло. Падение прекратилось. На смену ему пришло ощущение полета, стремительного, неудержимого, но уже лишенного хаотичной ярости. Она летела по прямой, как стрела, выпущенная из гигантского лука. И этот полет длился ровно столько, сколько нужно было, чтобы понять: сейчас будет удар.

Он пришел — резкий, жесткий, вышибающий остатки воздуха.

Ксилара рухнула на что-то твердое, холодное и неровное. Удар пришелся на плечо и бедро, отдаваясь во всем теле тупой, разлитой болью. Она лежала, не в силах пошевелиться, вслепую, пытаясь лишь вдохнуть, судорожно, рывками, как выброшенная на берег рыба. Легкие отказывались работать, спазмированные, пустые. В глазах плавали черные и багровые пятна.

Постепенно сознание начало возвращаться, принося с собой новые, более четкие сигналы. Холод. Пронизывающий, влажный холод камня, к которому она прижалась щекой. Ветер. Он свистел где-то совсем рядом, злой, непрерывный, порывистый. И высота. Ее она ощутила даже раньше, чем открыла глаза, — тем инстинктивным, животным ужасом, что сковал живот и заставил рефлекторно вжаться в поверхность, боясь шелохнуться.

Она заставила себя приоткрыть веки.

Сначала мир был затянут белесой, непрозрачной пеленой. Туман. Густой, влажный, он обволакивал все вокруг, скрадывая формы и расстояния. Она лежала на узком, длинном уступе, вросшем в вертикальную стену из темного, почти черного камня. Справа и слева от нее утес уходил вниз, теряясь в молочно-белой мгле. Сзади — такая же каменная стена, шершавая и холодная. Впереди… Впереди была пустота. Та самая, что вызывала этот первобытный страх. Она не видела дна, не видела противоположной стороны. Только бесконечность, затянутая туманом.

Сердце ее бешено заколотилось, отказываясь верить в реальность происходящего. Она была не просто высоко. Она была на головокружительной, немыслимой высоте. Где-то в мире существовали уютные гномьи залы с золотыми водопадами, ажурные эльфийские города в кронах деревьев, даже мрачное, но обжитое подземелье дроу. Здесь же не было ничего, кроме камня, ветра и бездны.

Она попыталась приподняться на локтях, но резкое головокружение заставило ее снова рухнуть на камень. Тошнота подкатила к горлу кислой волной. Она зажмурилась, пытаясь унять панику, сосредоточившись на дыхании. Вдох. Выдох. Воздух был холодным, разреженным, с непривычным привкусом — горьковатым, с оттенком серы и чего-то еще, дикого и древнего, чего она не могла определить.

Именно в этот момент, сквозь нарастающий шум в собственных ушах, она уловила иной звук. Не свист ветра, не биение своего сердца. Это было дыхание. Медленное, глубокое, размеренное. Оно было настолько громким и мощным, что казалось, дышит сам камень, сама гора, на которой она лежала.

Ксилара медленно, преодолевая страх, повернула голову.

Из тумана, прямо перед краем уступа, возникли два золотистых огня. Они не просто светились — они пылали. Это были глаза. Огромные, миндалевидные, с вертикальными зрачками, похожими на щели в расплавленном золоте. Они были лишены всякого человеческого выражения. В них не было ни злобы, ни любопытства, ни дружелюбия. Была лишь абсолютная, первозданная внимательность. Так смотрит хищник на неизвестное существо, случайно забредшее на его территорию. Оценивающе. Без суеты. С холодным, бездонным спокойствием силы, которая не знает себе равных.

Они парили в белой пелене, не мигая, не отводя взгляда. Свет, исходивший от них, был теплым, почти живым, но он не согревал. Он пронизывал ее насквозь, и Ксилара почувствовала себя абсолютно голой, маленькой и беззащитной. Не женщиной, не магом, не хранительницей какого-то там дара. Просто кусочком плоти, затерявшимся на краю мира.

Она не знала, дракон ли это, или дух гор, или же галлюцинация, порожденная травмой от телепортации и страхом высоты. Но ее дар, ее проклятый «Чароцвет», всегда чуткий к сильным вибрациям, дрогнул где-то глубоко внутри, почуяв нечто невероятно мощное, дикое и… одинокое. Это одиночество было таким же бескрайним, как и пропасть у ее ног.

Она лежала на камне, вся в синяках, едва дыша, а на нее смотрели два золотых солнца, воплощавших в себе всю неукротимую, древнюю силу этого нового мира. И тишина между ними была громче любого крика. Начиналось новое испытание. И Ксилара понимала — на этот раз все будет иначе. С драконами нельзя было договориться, как с эльфами, или перехитрить, как с дроу. С ними можно было только быть сильной. Или быть сломленной.

Глава 2. Принц на Грани

Время застыло в промежутке между ударами ее сердца. Два золотых солнца, пылавших в тумане, были не просто глазами — они были вратами в иной мир, где правила сила, а не изящные придворные интриги. Ксилара лежала, не смея пошевелиться, чувствуя, как леденящий камень впитывает остатки ее тепла, а ветер, словно насмехаясь, треплет пряди ее черных волос, разметавшихся по серой поверхности уступа. Ее разум, еще несколько мгновений назад затуманенный болью и паникой, пронзила единственная, кристально ясная мысль: любое неверное движение сейчас могло стать последним. Даже ее дар, этот клубок змей, свернувшийся глубоко внутри, замер, чувствуя не эмоцию, а чистую, неразбавленную мощь.

И тогда туман шевельнулся.

Он не рассеялся, а как бы уплотнился вокруг той формы, что скрывалась за сияющими очами. Гигантские очертания, смутные и нереальные, начали смещаться, уменьшаться, сжиматься. Это не было превращением в человеческом понимании — с хрустом костей и разрывом плоти. Скорее, это напоминало сдувающийся воздушный шар, но с обратным эффектом концентрации энергии. Колоссальная сила, распыленная в объеме огромного существа, теперь фокусировалась в чем-то гораздо более компактном, отчего исходящее от нее давление лишь возрастало, становясь точечным, сконцентрированным.

Из белой пелены на край уступа ступила нога. Человеческая. Вернее, обладающая человеческой формой, но не человеческой сутью. Она была босой, с высоким подъемом и сильными, гибкими пальцами, впившимися в камень с цепкостью, не уступавшей когтям. За ней последовала вторая. И вот, из тумана возникла вся фигура.

Мужчина. Высокий, на голову выше ее, с плечами, которым позавидовал бы любой гномий кузнец. Его тело было соткано из мышц и сухожилий, гибкое и мощное, как у крупного хищника. Он не был грубым или неуклюжим; каждая линия его торса, бедер, икр говорила о взрывной силе, сдержанной пока в узде спокойствия. Кожа имела легкий золотистый оттенок, словно впитавшая в себя отсветы бесчисленных сокровищниц. Он был одет в простые, практичные штаны из плотной, темной кожи и нечто вроде безрукавки, оставлявшей руки и большую часть торса открытыми. На его груди, на предплечьях, виднелись шрамы — тонкие, белесые линии, рассказывающие без слов истории о схватках, падениях и победах.

Но главным были его глаза. Те самые золотые, с вертикальными зрачками. В уменьшенной, человеческой форме они казались еще более пронзительными. В них не было ни капли человеческого тепла, лишь бездонная, древняя мудрость, смешанная с дикой, неукрощенной энергией. Его черты были резкими, аристократичными — высокие скулы, прямой нос, упрямый подбородок с едва заметной ямкой. Темные волосы, отливающие медью, были коротко стрижены, словно чтобы не мешать в бою.

Он стоял, слегка расставив ноги, погружаясь в камень всей тяжестью своего существа, и смотрел на нее. Молча. Его взгляд скользнул по ее телу, задержался на темном, извивающемся шраме на бедре, оставленном рунами Малекара, на синяках, проступавших на ее бледной коже сквозь разорванную в нескольких местах одежду. Он изучал ее, как изучают диковинное насекомое, и Ксилара почувствовала прилив унижения, жгучего и острого.

— Ну что, птенчик, — раздался его голос. Он был низким, бархатным, но с хриплой ноткой, словно в нем навсегда застрял отголосок драконьего рыка. — Понравился полет? Наши порталы куда менее… гостеприимны, чем гномьи игрушки.

Он не улыбался. Его губы, тонкие и выразительные, лишь слегка изогнулись в одном уголку. Это не была улыбка. Это была усмешка. Насмешка хищника, нашедшего добычу слишком хрупкой, чтобы сразу пускать в ход когти.

Ксилара попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь хриплый, сдавленный звук. Она сглотнула, пытаясь вернуть влагу пересохшему рту.

— Я… — начала она, и ее собственный голос показался ей до смешного слабым и жалким после его могучего баса. — Меня прислал Борир, старейшина Кхазад-Дума. Я ищу…

— Я знаю, кого ты ищешь, — прервал он ее, сделав шаг вперед. Он двигался бесшумно, с грацией большого кота. Его обнаженные ступни, казалось, не касались камня, а липли к нему. — Ты ищешь нас. Все ищут нас. Одни — мудрости, другие — силы, третьи — смерти. Так кем же пришла ты, маленькая трещотка с глазами, полными страха?

Он остановился в двух шагах от нее, и Ксилару накрыла волна исходящего от него тепла. Оно было плотным, почти осязаемым, пахло дымом, раскаленным камнем и чем-то неуловимо диким, словно грозой в горах. Ее дар, до этого затаившийся, дрогнул, почувствовав не эмоцию, а чистую, концентрированную жизненную силу. Это было сродни тому, как если бы она стояла рядом с солнцем.

— Я пришла за знанием, — выдохнула она, с трудом поднимаясь на локти. Головокружение отступило, сменившись настороженностью. — Мне нужен компонент для эликсира.

— Эликсир, — он протянул слово, растягивая его, как будто пробуя на вкус. — Всегда эликсиры, зелья, заклинания. Вы, малые народцы, вечно пытаетесь что-то варить, колдовать, изменять. Неужели не устали бегать от самих себя?

Его шутка, если это была шутка, грубая и прямолинейная, обожгла ее сильнее, чем портальная энергия. В ней не было злобы, но было обесценивание. Обесценивание ее целей, ее борьбы, ее самого существования.

— Иногда от себя не убежишь, — парировала она, и в ее голосе впервые прозвучали стальные нотки. — Иногда приходится становиться сильнее, чтобы выжить.

Золотые глаза сверкнули с нескрываемым интересом. Он наклонился, его лицо оказалось совсем близко от ее. Его дыхание было горячим, пахло все тем же дымом и сладковатой гарью.

— Вот это уже интереснее, — прошептал он. Его палец, длинный, с идеально очерченным ногтем, коснулся ее подбородка. Прикосновение было мимолетным, случайным, но оно обожгло ее, как раскаленная игла. По коже побежали мурашки. — Выживание. Это единственная причина, по которой я сейчас не сбросил тебя с этого уступа. Жалкие и слабые так не могут. Они лишь стонут и ползают.

Его палец скользнул вниз, по ее шее, едва касаясь кожи. Это было не ласка. Это был осмотр. Оценка качества материала. Ксилара застыла, затаив дыхание. Ее собственное тело, предательски, отозвалось на это обжигающее прикосновение. Не страстью, нет. Дар молчал, не находя привычных эмоциональных крючков. Это было что-то иное — животный, первобытный отклик на близость столь мощного существа. Смесь страха и острого, запретного любопытства.

— Встань, — скомандовал он, и в его голосе не было места для возражений.

Он выпрямился и протянул ей руку. Его ладонь была широкой, с твердыми мозолистыми участками. Ксилара колебалась долю секунды. Принять его помощь — значит признать свою слабость, свою зависимость от него в этом мгновении. Оттолкнуть — значит проявить глупую, ничем не подкрепленную гордость, которая могла стоить ей жизни.

Она медленно подняла свою руку и вложила ее в его.

Мгновение, когда их кожи коснулись, было похоже на удар током. Но не электрическим, а жизненным. От его ладони в ее руку, в плечо, во все тело хлынула волна сокрушительного, неукротимого тепла. Оно было не просто физическим; оно было магическим. Оно жгло, но не причиняло боли, а, напротив, разгоняло остатки оцепенения, наполняя мышцы силой, которой не было мгновение назад. Она почувствовала, как по ее венам бегут крошечные золотые искры, сжигая страх и неуверенность.

Он потянул ее на себя легко, почти не прилагая усилий. Она встала на ноги, но колени подкосились, не привыкшие к твердой опоре после долгого падения. Она качнулась вперед и инстинктивно ухватилась второй рукой за его предплечье. Мышцы под ее пальцами были твердыми, как сталь, обтянутой шелком кожи. Он не отстранился, позволив ей держаться.

Так они и стояли несколько секунд — она, цепляясь за него, как утопающий за соломинку, он — непоколебимая скала, позволяющая это. Его золотые глаза пристально изучали ее лицо, следили за сменой выражений, за тем, как она пытается обуздать дрожь в ногах, как глотает воздух, как пытается отыскать в себе крупицу достоинства.

— Я — Игнис, — сказал он наконец, и в его имени слышалось шипение пламени. — Сын Игниума, принц Пиков Раздора. А ты — та самая Ксилара, чья слава, хоть и недобрая, уже долетела до наших вершин. Трещотка, что вскружила голову эльфу, пленила архитектора дроу и заставила гномов открыть свои потаенные порталы. Добро пожаловать в мое небо, соблазнительница.

В его словах не было ни лести, ни восхищения. Была констатация факта и откровенная, жесткая проверка. Он называл ее «соблазнительницей», бросая это слово как обвинение и как вызов одновременно. Флирт здесь, среди драконов, не был игрой в кошки-мышки, как при дворе Лузариса, или изощренным ментальным поединком, как с Малекаром. Это была борьба. Борьба за положение, за уважение, за право стоять рядом, не будучи раздавленной.

Ксилара выпрямилась, насколько могла, отпустив его руку. Ее ноги все еще дрожали, но она заставила их держать себя. Она посмотрела прямо в его золотые, горящие глаза, чувствуя, как где-то глубоко внутри загорается ответная искра. Не дара, нет. Ее собственной, человеческой, упрямой воли.

— Слава, как и слухи, часто преувеличивают, принц Игнис, — сказала она, и ее голос набрал силу, окрасившись знакомой ей иронией. — Но в одном они правы. Я не из тех, кого легко сбросить с уступа.

Игнис снова изогнул уголок губ. На этот раз в его взгляде промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее уважение. Скудное, едва заметное, но настоящее.

— Это мы еще посмотрим, — произнес он тихо. — Это мы еще обязательно посмотрим. А теперь иди за мной, птенчик. Покажу, куда тебя занесло. Только смотри под ноги. Высота здесь… бывает обманчива.

Он развернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль узкого уступа. Он двигался с абсолютной уверенностью существа, рожденного в этих безднах. Ксилара, сделав глубокий вдох, последовала за ним, чувствуя, как каждое ее движение отслеживается его золотым, всевидящим взором. Она шла по краю мира, и ветер, свистящий в ушах, казалось, шептал ей лишь одно: борьба только началась.

Глава 3. Аэрдис: Гнездо на Краю Бездны

Путь по узкому уступу стал для Ксилары испытанием на прочность не только физической, но и душевной. Каждый шаг приходилось ставить с величайшей осторожностью; камень под ногами был шершавым, но местами покрытым тонкой пленкой влаги, выпавшей из тумана, что делало его коварно скользким. Ветер, этот вечный насмешник, гулял по пропасти, то затихая, то налетая с новой силой, пытаясь сорвать ее в бездну. Она шла, прижавшись спиной к холодной, вертикальной стене скалы, и не решалась смотреть вниз, туда, где клубилась молочно-белая пустота. Вместо этого она смотрела на спину Игниса, идущего в двух шагах впереди.

Он двигался с невозмутимой уверенностью, его босые ступни словно прилипали к камню, каждое движение было выверенным и полным небрежной грации. Он не оборачивался, не предлагал помощи снова, словно проверяя, действительно ли она обладает той силой, о которой заявила. Это был безмолвный вызов, и Ксилара приняла его, стиснув зубы и заставляя свои дрожащие ноги подчиняться.

Ее разум, однако, был свободен и лихорадочно работал, анализируя все, что она видела и чувствовала. Воздух. Он был особенным. Разреженным, холодным, но с каждым вдохом в легкие входила не просто смесь газов, а нечто большее. Она чувствовала вкус магии, но не той, к которой привыкла в Лузарисе или у эльфов — утонченной, подчиненной воле и заклинаниям. Эта магия была дикой, первозданной, как сама стихия. Она была вкраплена в сам воздух, в камень, в туман. Она вибрировала на частоте, недоступной для человеческих чародеев, и отзывалась глубоким гулом где-то в подкорке сознания, будто пытаясь разбудить забытый инстинкт.

Игнис свернул за выступ скалы, и Ксилара, сделав последний осторожный шаг, замерла на месте, глазам своим не веря.

Уступ, на котором они стояли, плавно переходил в гигантскую, естественную пещеру, устье которой было обрамлено острыми, как клыки, скальными образованиями. Но это была лишь прихожая. За ней открывался вид на Аэрдис.

Это был не город в человеческом понимании. Здесь не было ни улиц, ни площадей, ни зданий, выстроенных по плану архитектора. Это был грандиозный, колоссальный улей, сотканный самой природой и слегка подправленный разумными существами. Гигантская, почти вертикальная скальная стена, уходившая ввысь и вниз, теряясь в тумане, была испещрена бесчисленными пещерами. Одни были маленькими, не больше альковов, другие представляли собой громадные гроты, способные вместить существо размером с дом. Эти пещеры, естественные ниши в теле горы, были расширены, сглажены, а их края украшены резьбой. Но это была не утонченная эльфийская вязь — узоры напоминали когтистые следы, стилизованные изображения крыльев, языки пламени, высеченные в самом камне. Вместо окон в некоторых пещерах были вырублены огромные арки, открывающиеся прямо в небо, и оттуда доносились звуки — глухое бормотание, низкое рычание, изредка — звук, похожий на удар меча о меч.

И повсюду были драконы.

Они были в обеих формах, перемешиваясь в причудливом, захватывающем дух танце жизни. Вот по узкому карнизу, нависающему над бездной, прошел дракон в человеческом облике — воин с таким же золотистым отливом кожи, как у Игниса, но с серебряными волосами, заплетенными в сложные косы. Он кивнул Игнису, и его взгляд, желтый и пронзительный, на мгновение задержался на Ксиларе, полный холодного любопытства. А вот из одной из огромных арок выпорхнуло нечто, заставившее ее сердце едва не остановиться. Небольшой дракон, размером с лошадь, с чешуей цвета вороненой стали и перепончатыми крыльями, рассекающими воздух с шелестящим звуком. Он пролетел так близко, что Ксилара почувствовала порыв ветра от его крыльев и уловила запах — озон и горячий металл. Существо испустило короткий, высокий крик и устремилось вниз, в пропасть, куда она боялась смотреть.

Драконы в человеческой форме занимались повседневными делами. Она видела, как у входа в одну из пещер-кузниц двое с сияющей, как у гномов, кожей работали над чем-то, от чего летели снопы искр. В другой нише, похожей на открытую террасу, несколько драконьих женщин в струящихся одеждах, сотканных, казалось, из самого тумана и света, вели неторопливую беседу, и их смех, низкий и мелодичный, долетал до Ксилары, словно звон хрустальных колокольчиков. Но даже в их изяществе сквозила та же дикая мощь, что и у Игниса. Их движения были слишком плавными, слишком экономичными, а в глазах, самых разных оттенков — от изумрудного до багрового — горел тот же огонь первозданной силы.

Игнис шел вперед, не замедляя шага, и драконы расступались перед ним. Одни — те, что выглядели старше, чьи лица были испещрены шрамами мудрости, а не только битв, — отдавали ему почтительный, но не рабский кивок. Другие, молодые и дерзкие, с пламенем амбиций в глазах, пропускали его с насмешливыми, подчеркнуто театральными поклонами. Их взгляды, полные вызова и оценки, скользили по Игнису, а затем прилипали к Ксиларе. В этих взглядах не было вожделения, которое она привыкла видеть у людей, или холодного интеллектуального интереса, как у эльфов. Здесь была иная смесь: любопытство к диковинке, настороженность перед чужаком и… аппетит. Да, именно аппетит. Словно они смотрели на нечто, что можно либо приручить, либо сломать, либо съесть, в зависимости от обстоятельств.

— Не обращай внимания на щенков, — бросил через плечо Игнис, не оборачиваясь. — Они еще не обросли чешуей как следует и пытаются казаться опаснее, чем есть на самом деле. Свои когти они точат на всем, что кажется им слабым.

— А я кажусь слабой? — спросила Ксилара, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул.

Он на секунду остановился и оглянулся на нее, золотые глаза сузились.

— Ты кажешься… другой. А у нас все, что отличается от нормы, автоматически считается либо угрозой, либо добычей. Пока не докажешь обратного.

Они углубились в лабиринт пещер и переходов. Теперь они шли не по внешнему уступу, а внутри самой горы. Туннели были такими же естественными, лишь слегка обработанными. Стены местами были гладкими, как стекло, словно их оплавили гигантским жаром, а с потолка свисали сталактиты, некоторые из которых светились мягким, фосфоресцирующим светом, заменяя факелы и свечи. Воздух здесь был теплее, гуще. Он был насыщен тем самым первобытным запахом, который она уловила еще на уступе, но теперь к нему добавились и другие — ароматы незнакомых трав, жареного мяса, древесной смолы и все того же, неизменного дыма.

Они вышли на широкий, открытый карниз, который служил, судя по всему, чем-то вроде главной площади. Отсюда открывался головокружительный вид на другие уровни Аэрдиса. Пещеры громоздились друг над другом, соединенные висячими мостами, сотканными из каких-то прочных, упругих волокон, или же просто отделенные друг от друга пустотой, которую драконы преодолевали одним прыжком, переходя в свою истинную форму. В центре этого карниза бил источник. Но это была не вода. Из расщелины в камне с шипением и клокотанием вырывался поток расплавленного золота или иного, похожего на него металла. Он стекал в чашу, выдолбленную в скале, и там остывал, образуя причудливые наплывы. Несколько драконов в человеческом облике сидели вокруг этого источника, погрузив руки в густую, сияющую субстанцию, словно черпая из него силу.

Игнис подвел ее к краю карниза.

— Смотри, — сказал он просто.

И Ксилара увидела. Пики Раздора. Десятки, сотни острых, как иглы, вершин, пронзающих облака. Некоторые были увенчаны снежными шапками, другие дымились, испуская в багровое небо столпы пепла и огня. Между ними парили драконы. Десятки, сотни драконов. Большие и маленькие, с чешуей всех цветов радуги — от иссиня-черного до ослепительно-белого, от изумрудно-зеленого до кроваво-красного. Они кружили в сложном, подчиненном неведомым ей законам танце, их крылья рассекали воздух с гулом, напоминающим гром. Это было зрелище невероятной, сокрушительной мощи и красоты. Здесь, в этом месте, сила была не просто желанна — она была языком, религией, самой сутью бытия.

Ксилара почувствовала головокружение, но на этот раз не от высоты. От осознания. Она, со своим маленьким человеческим даром, со своей сложной, болезненной историей, была здесь ничем. Пылинкой. Она стояла на краю мира, где правили существа, чья жизнь исчислялась веками, а сила могла сравниться со стихийными бедствиями.

И в этот момент ее дар, все это время молчавший, словно придавленный величием окружающего, шевельнулся. Но не так, как обычно. Он не потянулся к чьим-то эмоциям, не попытался найти слабость или желание. Вместо этого он… растворился. Растворился в этом общем море мощи. Он не пытался его поглотить или подчинить — это было бы безумием. Он просто стал его частью, крошечной каплей в этом океане первозданной энергии. И в ответ она почувствовала нечто новое. Не страх, не вожделение, не любопытство. Она почувствовала… тоску. Глубокую, древнюю, вселенскую тоску по чему-то утраченному. По просторе. По свободе. По тому времени, когда мир был моложе, а небо принадлежало только им.

Это чувство было настолько огромным и безличным, что у нее перехватило дыхание. Она не понимала, чьи это эмоции — Игниса, драконов, парящих в небе, или самого Аэрдиса, этой каменной глыбы, хранящей память веков.

— Что ты чувствуешь? — спросил Игнис. Его голос прозвучал совсем рядом, нарушая ее трансовое состояние.

Ксилара медленно перевела на него взгляд. Она видела его по-новому. Не просто как дикого, насмешливого принца. А как часть этого огромного, живого, страдающего организма.

— Я чувствую… что все вы здесь — в золотой клетке, — прошептала она, сама удивляясь своим словам. — Самой большой и великолепной в мире, но… клетке.

Золотые глаза Игниса расширились. В них на мгновение мелькнуло что-то неуловимое — удивление? Боль? Затем его веки прикрыли их, и когда он снова посмотрел на нее, в них был лишь привычный, холодный огонь.

— Мудро не по годам, для трещотки, — произнес он, но в его голосе не было насмешки. Была констатация. — Возможно, в тебе есть нечто большее, чем я предполагал. Но одного чувства недостаточно. Чтобы выжить здесь, его нужно подкрепить силой. А с этим, как я вижу, у тебя проблемы.

Он повернулся и пошел прочь от края. Ксилара, все еще находясь под впечатлением от открывшегося ей ощущения, последовала за ним. Она шла по городу-гнезду, по этому улью из камня и мощи, и понимала, что ее прежние битвы — за расположение магов, за выживание среди дроу, за понимание эльфов — были лишь детскими играми. Здесь начиналась настоящая война. Война за право дышать одним воздухом с богами.

Глава 4. Золотые Правила

Пещера, которую Игнис назвал ее «временным пристанищем», оказалась куда более комфортабельной, чем Ксилара могла предположить, глядя на аскетичные внешние фасады Аэрдиса. Это был просторный грот, скрытый в глубине каменной толщи, куда не долетал пронизывающий ветер с пропасти. Стены здесь были гладко отполированы, а в центре, в неглубоком углублении, пылал огонь — не обычный, а магический, питаемый какой-то сияющей рудой, которая давала ровное, теплое пламя без дыма и чада. Воздух был сухим и наполненным ароматом горных трав, разбросанных по каменным полкам, служившим вместо мебели. В дальнем конце зиял проем, ведущий в небольшую боковую нишу, где из расщелины сочилась чистейшая ледяная вода, собираясь в каменную чашу. Было тихо, безопасно и… уединенно.

Игнис стоял у входа, спиной к пылающему очагу, его фигура отбрасывала на стену длинную, колеблющуюся тень. Он смотрел на Ксилару, которая медленно, все еще ощущая в ногах дрожь от перенесенного пути и головокружения от увиденного, осматривала свое новое жилище.

— Нравится? — спросил он, и в его голосе снова зазвучали знакомые нотки насмешки. — Для гостя из мира малых народцев — это высшая степень гостеприимства. Обычно чужаков селят во внешних пещерах, где по ночам ветер выворачивает душу наизнанку.

— Очень любезно с вашей стороны, — парировала Ксилара, поворачиваясь к нему. Она чувствовала себя немного увереннее на твердом, неподвижном полу, под надежными сводами. — Я тронута.

— Не стоит, — отрезал он, сделав несколько шагов внутрь. Его золотые глаза, казалось, впитывали свет от огня, чтобы затем извергнуть его с удвоенной силой. — Это не любезность. Это расчет. Ты — диковинка. Возможно, полезная. Возможно, опасная. Пока это не выяснится, тебя будут держать на расстоянии, но под присмотром. И чтобы ты не совершила глупостей, пытаясь это расстояние сократить, тебе нужно понять правила, по которым мы живем.

Он остановился прямо перед ней, и Ксилару снова накрыла волна его тепла, его дикой, неукротимой энергии. Она заставила себя не отступать, встретив его взгляд.

— Правила? — повторила она. — Я думала, у драконов только одно правило: сильный всегда прав.

Игнис усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. Была холодная, беспощадная ясность.

— Это не правило. Это констатация факта, как то, что вода мокрая, а огонь жжется. Но даже у огня есть свои законы горения. Так и у нас. Ты уже видела наш город. Мы не строим стены, не копаем рвы. Наша крепость — это небо, а наша стража — наши крылья и зоркость. И все, что у нас есть, держится на Силе. Запомни это слово, трещотка. Запомни его и впитай в себя, если хочешь выжить здесь дольше одного дня.

Он начал медленно обходить ее, и его взгляд скользил по ней, аналитический и безжалостный.

— Но Сила — это не только мускулы, способные разорвать врага, или чешуя, отражающая мечи. Это — гораздо больше. Сила Воли — способность держать свой разум ясным, когда все вокруг кричит о панике. Сила Магии — но не вашей, жалкой, вымученной из заклинаний и жестов, а нашей, врожденной, стихийной, что течет в крови и дышит в пламени. Сила Харизмы — умение вести за собой, внушать страх или преданность, заставлять других драконов слушать твой голос. И Сила Духа — та, что позволяет выстоять, когда все остальные виды силы иссякли.

Он замолк, дав ей прочувствовать вес своих слов. Ксилара слушала, и каждая его фраза отзывалась в ней глухим, тревожным эхом. Она вспоминала Кэлана, чья сила заключалась во власти и влиянии. Элриндора — в бездонном колодце знаний и самообладания. Малекара — в изощренном, больном интеллекте. Но все это были частные, почти «кабинетные» проявления мощи. Здесь же сила была тотальной. Она была воздухом, которым дышали.

— Положение каждого в Аэрдисе, — продолжал Игнис, снова оказываясь перед ней, — определяется тем, каким видом Силы он обладает и в какой мере. Старейшины — не самые старые, а самые сильные духом и волей. Лучшие воины — не обязательно самые крупные, но те, чья магия слита с телом в идеальном симбиозе. Даже тот, кто чинит наши «игрушки», — он кивком головы указал в сторону, где, как она помнила, была кузница, — обладает Силой Ремесла, что тоже почитается. Но есть те, кто не обладает ничем. Они — на дне. Они выполняют самую черную работу. Их голос не значит ничего. Их жизнь… — он пожал плечами, — имеет ценность лишь постольку, поскольку они могут послужить сильным.

Его слова были леденящими по своей откровенности. Это был мир социального дарвинизма в его чистейшем, не замаскированном условностями виде.

— А где в этой иерархии место для меня? — спросила Ксилара, и ее собственный голос прозвучал чуть хрипло.

Игнис наклонился ближе, его лицо снова оказалось в сантиметрах от ее.

— А вот это, милая трещотка, самый интересный вопрос. С точки зрения физической силы… — его взгляд скользнул по ее хрупким, по драконьим меркам, плечам, и он презрительно хмыкнул, — ты — ничто. Пылинка. Любой из наших «щенков» мог бы раздавить тебя мизинцем. Сила воли? Ты выдержала портал и не сломалась, увидев Аэрдис. Это кое-что значит, но пока — мало. Магия? Твоя человеческая магия здесь — как детский лепет на пиру мудрецов. Она смешна и неэффективна.

Каждое его слово било по ее самолюбию, как молот по наковальне. Она чувствовала, как внутри закипает знакомая, яростная обида. Она была не просто «другой». Она была никем.

— Но, — произнес Игнис, и в его глазах вспыхнул тот самый опасный, хищный огонек, который она уже видела раньше, — у тебя есть нечто. Твой дар. Этот самый «Чароцвет».

Ксилара внутренне сжалась. Вот он, момент истины. То, что было ее проклятием, здесь, в этом мире грубой силы, рассматривалось как актив.

— Что о нем известно вам? — осторожно спросила она.

— Известно, что ты способна вскружить голову эльфу, известному своим холодным разумом. Что ты пленила архитектора дроу, для которого страсть — лишь глина для лепки. Известно, что твое прикосновение зажигает в других неконтролируемый огонь. — Он помолчал, изучая ее реакцию. — И это… интересно. Потому что страсть, вожделение, одержимость — это тоже Сила. Очень древняя, очень мощная и очень опасная. Та, что может ослепить разум, заставить забыть о долге, чести, осторожности. Та, что может превратить сильного воина в раба. Ты, по сути, ходишь с оружием, против которого у многих здесь может не оказаться защиты.

Он выпрямился, и его лицо вновь стало маской невозмутимости.

— И поэтому ты — угроза. Потенциальная, но угроза. Старейшины смотрят на тебя и видят риск для стабильности нашего общества. Молодые воины, те самые «щенки», видят в тебе вызов. Соблазнить тебя — значит доказать, что они сильнее твоего дара. Подчинить тебя — значит заполучить оружие. Убить тебя… — он многозначительно посмотрел на нее, — значит устранить проблему до того, как она возникнет.

Ксилара почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она поняла, что ее положение здесь куда более шаткое, чем она предполагала. Она была не просто гостьей. Она была мишенью. И приманкой одновременно.

— А ты? — рискнула она спросить, глядя прямо на него. — Что видишь во мне ты, принц Игнис?

Его золотые глаза сузились. Он медленно, словно давая себе время обдумать ответ, провел пальцем по ее щеке. Прикосновение было таким же обжигающе-мимолетным, как и в первый раз, но теперь в нем чувствовалась не просто оценка. В нем была доля… любопытства.

— Я вижу загадку, — тихо произнес он. — Я вижу существо, которое, будучи столь слабым, способно влиять на столь сильных. В этом есть некий извращенный баланс, который мне… интересен. Ты — диковинка, да. Но диковинка, которая может оказаться ключом. Или отмычкой.

Он отступил на шаг, разрывая напряженность, висевшую между ними.

— Так что запомни главное правило, которое перевешивает все остальные: твой дар — это и твой щит, и твой меч, и твоя виселица. Пользуйся им с умом. Если ты будешь метаться им, как дубинкой, вызывая слепую страсть у каждого встречного, тебя сожрут. Первым кандидатом на эту роль буду я. Если же ты сумеешь обратить его в тонкий инструмент, если сможешь доказать, что твоя воля управляет им, а не он тобой… тогда, возможно, ты найдешь здесь свое место. Не высокое. Но свое.

Ксилара стояла, переваривая его слова. Давление было колоссальным. От нее требовалось не просто выживать, как в Лузарисе, или приспосабливаться, как в Имордисе. От нее требовалось эволюционировать. Превратить свое проклятие из грубого, неконтролируемого выброса эмоций в оружие точечного действия. И все это — в обществе, где малейшая слабость, малейшая ошибка могли стать смертным приговором.

— Я понимаю, — сказала она наконец, и в ее голосе прозвучала твердость, которой она сама от себя не ожидала.

Игнис снова усмехнулся, на этот раз с легким, едва уловимым одобрением.

— Посмотрим. Теория — это одно. Практика… — он повернулся и направился к выходу из пещеры, — начинается завтра. Спи, трещотка. Набирайся сил. Завтра тебе понадобится вся твоя воля. И весь твой пресловутый дар.

Он скрылся в туннеле, оставив ее одну в теплом, освещенном сияющим очагом гроте. Ксилара медленно опустилась на каменное ложе, покрытое мягкими шкурами неизвестных ей животных. Она смотрела на пляшущее пламя, но видела не его. Она видела золотые глаза Игниса, слышала его голос, произносящий слово «Сила». Она чувствовала, как внутри нее что-то меняется. Старая, измученная страхом и стыдом часть ее цеплялась за прошлое, за воспоминания о Маше, об офисе, о нормальной жизни. Но новая часть, та, что прошла через огонь и лед чужих миров, слушала эти драконьи правила и… принимала их. Они были жестокими, беспощадными, но в них была ужасающая честность. Здесь не было места лицемерию. Только сила.

И ее дар, ее «Чароцвет», отозвался на эти мысли тихим, змеиным шепотом где-то в глубине. Он чувствовал себя здесь, в этом котле первобытных энергий, не как проклятие, а как нечто… естественное. Как часть этого нового, сурового порядка вещей. И впервые за долгое время Ксилара не испугалась этого шепота. Она прислушалась к нему. Потому что завтра ей предстояло играть по золотым правилам. И проигрыш в этой игре не сулил ничего, кроме небытия.

Глава 5. Первый Вызов

Следующее утро началось не с лучей солнца, а с оглушительного рева, который, казалось, исходил от самой горы. Это был не просто звук — это была вибрация, входящая в резонанс с костями, заставляющая содрогаться каменные стены ее пещеры. Ксилара проснулась с одним этим гулом в ушах и сжавшимся от тревоги сердцем. Она провела ночь в тревожных, обрывистых снах, где золотые глаза Игниса смешивались с холодными узорами на ее бедре, оставленными Малекаром, а свист ветра за окном ее старого офиса превращался в шелест драконьих крыльев.

Она заставила себя подняться, умылась ледяной водой из каменной чаши, смывая остатки сна и страха. Сегодня начиналась «практика». Сегодня ей предстояло столкнуться с обществом драконов лицом к лицу, без защищающих стен пещеры. Она надела свою поношенную, но прочную одежду, чувствуя, как ее простая ткань кажется здесь, среди сияющих чешуйчатых доспехов и туник из тончайшей кожи, верхом неприличия. Но менять было нечего.

Выйдя из пещеры, она обнаружила, что Аэрдис уже бодрствует и кипит жизнью, куда более активной и шумной, чем накануне. Драконы в обеих формах сновали по карнизам и переходам, их голоса, низкие и гортанные, сливались в непрерывный гул. В воздухе витал запах жареного мяса и дыма, смешанный с острым, возбуждающим ароматом магии. Она заметила, как многие взгляды, скользнув по ней, задерживались дольше, чем вчера. Новость о ее прибытии распространилась. Теперь ее изучали, оценивали, вычисляли ее место в их иерархии Силы.

Игнис ждал ее у того самого плавильного источника на центральном карнизе. Он стоял, прислонившись плечом к каменной колонне, и смотрел, как сияющая жидкость стекает в чашу. Он был одет так же просто, как и вчера, но сегодня на его перевязи висел короткий, изогнутый меч с рукоятью, выточенной из гигантского когтя. Увидев ее, он кивком подозвал к себе.

— Выспалась, трещотка? — спросил он, и в его голосе не было и тени утренней доброжелательности.

— Насколько это возможно, когда гора ревет тебе в ухо, — ответила Ксилара, стараясь говорить так же спокойно.

— Это не гора. Это Зурган, наш главный кузнец. Он будит пламя в своих горнах. Для нас это — бодрая утренняя музыка.

Он отвел ее к краю карниза, откуда открывался вид на тренировочные площадки. Это были огромные, плоские уступы на соседних пиках, соединенные с главным массивом хрупкими на вид мостами. На одних драконы в человеческой форме сражались на копьях и мечах, их движения были столь быстрыми и мощными, что сливались в размытые пятна. На других драконы в своей истинной форме упражнялись в полете, проносясь между острыми скалами на немыслимой скорости, извергая короткие струи пламени, которые на мгновение окрашивали небо в ослепительный белый цвет.

— Смотри и учись, — сказал Игнис. — Это — Сила в ее чистом, прикладном виде. Каждое движение здесь отточено не для красоты, а для убийства. Запомни это.

Именно в этот момент к ним приблизилась группа молодых драконов. Их было пятеро, и они двигались с той развязной, показной уверенностью, которую Игнис накануне назвал бравадой «щенков». Но один из них, шедший впереди, явно выделялся.

Он был чуть выше Игниса, с плечами, которые казались еще шире из-за наплечников, стилизованных под драконьи головы. Его кожа имела медный отлив, а волосы, заплетенные в дюжину сложных косичек, были цвета вороненой стали. Его глаза, ярко-оранжевые, как раскаленные угли, с вертикальными зрачками, сразу же устремились на Ксилару, и в них горел неприкрытый, агрессивный интерес. На его лице играла насмешливая, высокомерная улыбка.

— Игнис! — произнес он, и его голос был громким, рассчитанным на то, чтобы привлечь внимание окружающих. — Я слышал, ты подобрал на уступе какую-то пичугу. Неужто твои вкусы так низко пали?

Его спутники тихо захихикали. Игнис не шевельнулся, лишь его золотые глаза медленно повернулись к говорящему.

— Варрок. Твое присутствие, как всегда, освежает воздух, как трупная вонь. Что тебе нужно?

Варрок усмехнулся, широко и демонстративно, показывая идеально белые, чуть слишком острые зубы.

— Просто проявляю гостеприимство. Мы все здесь… заинтригованы твоей находкой. — Его оранжевый взгляд снова скользнул по Ксиларе, медленный, унизительный. — Говорят, у нее есть некий «дар». Что она может заставить любого захотеть ее. Это правда, пичужка?

Ксилара почувствовала, как по спине бегут мурашки. Она вспомнила слова Игниса: «Они видят в тебе вызов». Этот Варрок был живым воплощением этой истины. Она молчала, понимая, что любой ответ будет использован против нее.

— Она не говорит на языке шавок, Варрок, — холодно парировал Игнис. — Иди и лай на своих щенков.

— О, я не для болтовни пришел, — Варрок сделал шаг вперед, и его свита замолчала, чувствуя нарастание напряжения. — Я пришел предложить развлечение. Мы все хотим посмотреть, на что способна твоя пичуга. Услышать о даре — это одно. Увидеть его в деле — совсем другое.

Вокруг начала собираться толпа. Драконы, занимавшиеся на площадках, прервали тренировки, подходя ближе. С верхних карнизов спускались другие, их глаза горели ожиданием зрелища. Ксилара почувствовала себя зверем в клетке, которого вот-вот выпустят на арену.

— Что ты предлагаешь? — спросил Игнис, и в его голосе не было ни удивления, ни протеста. Он, казалось, ожидал чего-то подобного.

— Испытание, — провозгласил Варрок, обводя взглядом собравшихся. — Простое и наглядное. В Нижних Расселинах вчера появился дикий вивернобор. Злобная тварь, сбежавшая, должно быть, с окраин. Он разоряет наши охотничьи угодья. Пусть твоя пичуга докажет свою «Силу»… и укротит его.

По толпе прошел одобрительный гул. Игнис нахмурился. Ксилара не знала, что такое вивернобор, но по реакции окружающих поняла, что ничего хорошего это не сулило.

— Вивернобор не поддается укрощению, — холодно заметил Игнис. — Он слеп от ярости и признает только силу. Это не испытание, Варрок. Это смертный приговор.

— Разве не в Силе вся суть? — парировал Варрок, разводя руками. — Если у нее такой могущественный дар, разве не сможет она усмирить зверя? Или ее чары действуют только на разумных? А может, ее дар — всего лишь сказка, которую придумали испуганные эльфы? — Он снова посмотрел на Ксилару. — Что скажешь, пичужка? Готова доказать, что ты не просто бесполезная ноша, которую Игнис по какой-то прихоти таскает за собой?

Все взгляды устремились на нее. Давление было невыносимым. Она видела в глазах драконов азарт, скепсис, голодное ожидание крови. Отказ сейчас будет равносилен признанию в собственной слабости и никчемности. Ее тут же низведут до положения слуги, а то и просто избавятся от нее как от ненужного хлама. Но согласие… Согласие вело прямиком в пасть к чудовищу.

Она посмотрела на Игниса, ища в его глазах подсказку. Но его лицо было каменной маской. Он предоставлял ей выбор. Это была ее первая настоящая проверка в их мире. Проверка не дара, а воли.

Ее собственный внутренний голос, голос Маши, кричал от ужаса: «Нет! Это безумие! Ты погибнешь!». Но другой голос, голос Ксилары, той, что прошла через зеркальную пещеру эльфов и кошмары дроу, говорил тише, но тверже: «Если отступишь сейчас, ты погибнешь в любом случае. Только морально. Медленно и мучительно».

Она сделала шаг вперед, отделяясь от Игниса. Ее ноги дрожали, но голос, когда она заговорила, прозвучал на удивление ровно и громко, разносясь по воцарившейся тишине.

— Я приму твой вызов, Варрок.

Толпа взорвалась гулом обсуждений, смешками, удивленными возгласами. Варрок ухмыльнулся, добившись своего. В его оранжевых глазах вспыхнуло торжество хищника, загоняющего добычу в ловушку.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Тогда спустимся в Расселины! Зрелище обещает быть захватывающим!

Игнис, наконец, повернулся к ней. В его золотых глазах она прочитала не одобрение и не осуждение. Она прочитала… интерес. Глубокий, испытующий интерес.

— Ты уверена в этом, трещотка? — тихо спросил он, так, чтобы слышала только она. — Вивернобор — не эльф и не дроу. Его разум примитивен. В нем нет ничего, кроме голода, ярости и инстинкта территории.

— Я поняла это из твоего тона, — так же тихо ответила Ксилара, не отводя взгляда. — Но у меня нет выбора. Вернее, есть. Умереть, пытаясь, или умереть, отказавшись. Я выбираю первое.

Уголок губ Игниса дрогнул.

— Тогда идем. И помни: твой дар — твое единственное оружие. Но используй его не так, как раньше.

Он повернулся и вслед за Варроком и его свитой направился к одному из висячих мостов, ведущих вниз, в ту часть Пиков, что была скрыта в глубоких тенях. Толпа драконов хлынула за ними, как поток лавы. Ксилара шла среди них, чувствуя, как ее сердце колотится где-то в горле. Она не знала, что такое вивернобор, но знала одно: это была ловушка, рассчитанная на ее смерть. И ей предстояло пройти через нее, полагаясь лишь на свое проклятие и на ту Силу Воли, о которой так много говорил Игнис. Ей нужно было найти новый способ применить «Чароцвет». Или умереть.

Глава 6. Танец с Вивернобором

Путь в Нижние Расселины был похож на нисхождение в преисподнюю. Воздух, чем ниже они спускались, становился тяжелее, насыщенный влагой и едким запахом серы, исходящим из многочисленных фумарол. Яркий дневной свет, царивший на вершинах, сюда почти не проникал, его сменяло мрачное, зеленоватое свечение люминесцентных лишайников и грибов, прилепившихся к стенам глубокого каньона. Мосты здесь были уже не плетеными, а высеченными из цельного камня, узкими и скользкими от конденсата. Гул голосов драконьей толпы, следовавшей за ними, отражался от стен, создавая гнетущий, многоголосый аккомпанемент.

Ксилара шла, цепляясь взглядом за спину Игниса, пытаясь унять дрожь в коленях. Каждый шаг отдавался в ее висках учащенным пульсом. Она пыталась представить себе вивернобора, опираясь на скудные подсказки. «Злобная тварь». «Слеп от ярости». «Признает только силу». В ее воображении возникало нечто среднее между гигантским скорпионом и крылатым волком, с клыками, способными перекусить сталь, и когтями, рвущими камень.

Варрок и его свита шли впереди, их смех и громкие реплики эхом разносились по каньону, словно они направлялись на праздник, а не на кровавое зрелище.

— Недалеко, — обернулся Игнис, его голос, приглушенный влажным воздухом, прозвучал совсем рядом. — Готовься. Помни, что я сказал. Его разум — не поле для изысканных соблазнов. Это болото древних инстинктов.

— Что ему нужно? — тихо спросила Ксилара, чувствуя, как ее собственные инстинкты кричат о бегстве. — Что движет им, кроме ярости?

— Территория. Еда. Доминирование. Базальные потребности, на которых держится вся жизнь. Твой дар… он всегда работал на сложных эмоциях. На желании обладать, любить, поклоняться. Здесь тебе придется копать глубже. Найти то, что скрыто под ними.

Они вышли на обширную, усыпанную щебнем площадку на дне каньона. С одной стороны возвышалась отвесная стена, с другой — зияла черная пропасть, откуда доносился глухой, непрерывный рык подземной реки. Воздух здесь был неподвижным и спертым. Толпа драконов рассредоточилась по узким уступам над площадкой, образовав естественный амфитеатр. Их глаза, светящиеся в полумраке всеми цветами радуги, были прикованы к центру площадки.

И там, в луже зловонной грязи, лежало оно.

Вивернобор.

Он был меньше, чем она представляла, размером с крупного быка, но от этого ничуть не менее ужасающим. Его тело, покрытое бугристой, землисто-серой кожей, напоминало шкуру ящерицы, испещренную шрамами и наростами. Короткие, мощные лапы были оснащены когтями, похожими на обсидиановые кинжалы. Хвост, длинный и гибкий, заканчивался костяным набалдашником, усеянным шипами. Но самое жуткое — его голова. Лишенная глаз, с огромной, постоянно раскрытой пастью, усеянной рядами игловидных зубов. Из пасти капала ядовитая слюна, шипящая при попадании на камни. Он дышал тяжело, с хрипом, и от его тела исходил волнами запах разложения и чистой, неразбавленной агрессии.

Увидев приближающихся, вивернобор поднялся. Его движение было резким, ящеричным, полным скрытой мощи. Он издал звук — не рев, а низкое, вибрирующее шипение, от которого по коже Ксилары побежали мурашки. Его слепая голова повернулась в их сторону, он чувствовал их присутствие, улавливал вибрации почвы, запахи.

— Ну что, пичужка! — прокричал Варрок, перекрывая шипение чудовища. — Сцена ждет! Покажи нам свою Силу!

Толпа заглушающе загудела. Ксилара почувствовала, как ее ноги стали ватными. Она посмотрела на Игнис. Он стоял в стороне, скрестив руки на груди, его лицо было бесстрастным, но золотые глаза горели интенсивным, сфокусированным вниманием. Он не собирался вмешиваться. Это был ее бой.

Сделав глубокий, дрожащий вдох, Ксилара шагнула вперед, на щебенистую площадку. Камень хрустнул под ее ногами. Вивернобор мгновенно среагировал, развернувшись к ней всем телом. Его шипение стало громче, угрожающее. Он припал к земле, готовясь к прыжку.

Сердце колотилось как бешеное. Мысли путались. Как? Как достучаться до этого сгустка слепой ярости? Она вспомнила тролля Грокара. Тогда ее дар сработал иначе, пробудив не страсть, а память, связь. Но здесь не было разума, способного на воспоминания. Здесь был только инстинкт.

Она закрыла глаза на мгновение, отсекая давящие взгляды толпы, уродливый облик чудовища, страх, сковывающий горло. Она погрузилась внутрь себя, в ту темную, теплую точку, где жил ее дар. Обычно она направляла его наружу, как луч, ища сложные эмоциональные узоры — тщеславие, одиночество, жажду власти, неразделенную любовь. Теперь же она попыталась сделать обратное. Не проецировать, а… впустить. Впустить окружающую ее реальность. Впустить дикое, первобытное присутствие вивернобора.

Она ощутила его. Не как образ, а как первозданную, необработанную энергию. Голод. Постоянный, мучительный, пожирающий голод. Страх. Глубокий, парализующий страх перед всем миром, который был к нему враждебен. И одиночество. Всепоглощающее, абсолютное одиночество существа, которое никогда не знало прикосновения, не слышало ласкового звука, не чувствовало ничего, кроме боли и необходимости убивать, чтобы выжить.

Это не были эмоции в человеческом понимании. Это были базовые программы, на которых работало его существо. И ее дар, столкнувшись с этой примитивной матрицей, дрогнул. Он не нашел привычных крючков. Но он нашел щель. Не для страсти. Для чего-то более простого и более мощного.

Вивернобор с ревом бросился вперед. Его тело двигалось с устрашающей скоростью, когтистые лапы отшвыривали щебень.

Ксилара не отступила. Она вскрыла себя настежь и выпустила свой дар, но не как оружие соблазна, а как… приглашение. Она не пыталась вселить в него страсть к себе. Это было бы бессмысленно. Вместо этого она сфокусировалась на том самом одиночестве, что пожирало его изнутри, и предложила ему его противоположность. Не любовь. Не вожделение. А… связь. Простую, животную, лишенную смысла привязанность. Тепло другого живого существа. Ощущение, что ты не один в этом враждебном мире.

Она направила в него чистый, нефильтрованный импульс принятия и принадлежности. Тот импульс, который заставляет щенка прижиматься к матери, а котенка — мурлыкать на руках у хозяина. Она предлагала себя не как объект желания, а как… точку опоры. Как островок безопасности в море хаоса.

Эффект был мгновенным и ошеломляющим.

Вивернобор, уже находившийся в прыжке, вдруг замер в воздухе, словно наткнувшись на невидимую стену. Он грузно приземлился в паре метров от нее, издав непонимающий, хриплый звук. Его слепая голова задралась, ноздри, похожие на щели, судорожно втягивали воздух, пытаясь проанализировать исходящий от нее сигнал. Шипение прекратилось.

Ксилара, чувствуя, что нашла верную нить, усилила импульс. Она представляла себе тепло, исходящее от ее тела, как безопасный огонек в темноте. Она мысленно посылала ему ощущение покоя, прекращения бесконечной борьбы.

Чудовище сделало неуверенный шаг вперед. Затем еще один. Его угрожающая поза сменилась на неуклюжую, настороженную. Он приблизился к ней, и его огромная, уродливая голова на длинной шее потянулась к ней. Ксилара замерла, чувствуя, как по спине струится ледяной пот. Его пасть была так близко, что она чувствовала зловонное тепло его дыхания и слышала бульканье яда в его глотке.

И тогда вивернобор… ткнулся мордой в ее грудь.

Это не была атака. Это было грубое, неловкое тыканье, каким собака тычется носом в руку хозяина, требуя ласки. Он издал странный, булькающий звук, отдаленно напоминающий мурлыканье, и снова ткнулся в нее, уже сильнее, едва не сбив с ног.

По толпе драконов прошел шокированный ропот, который тут же сменился взрывом смеха. Зрелище и впрямь было комичным до абсурда: хрупкая женщина стояла перед слепым чудовищем, а оно, вместо того чтобы разорвать ее на куски, тыкалось в нее мордой, как гигантский, уродливый кот, требующий внимания.

— Что за чертовщина?! — прорычал Варрок, его лицо исказилось от ярости и разочарования. — Убей ее! Разорви!

Но вивернобор его не слушал. Он уже терся своим грубым, покрытым наростами боком о ее ноги, снова издавая это жуткое, булькающее мурлыканье. Его хвост, это грозное оружие, теперь безвольно волочился по земле. Он нашел то, чего был лишен всю свою жизнь, — ощущение связи, примитивной, но искренней. И его инстинкты, всегда диктовавшие ему только атаку, теперь получили новый, неведомый приказ — защищать этот источник тепла и покоя.

Ксилара, все еще находясь в шоке от того, что сработало, медленно, дрожащей рукой подняла ее и коснулась его морды. Кожа под ее пальцами была твердой, как старая кора, и горячей. Чудовище замерло, а затем с новым, довольным урчанием прижалось к ее ладони.

Она стояла посреди площадки, и гигантское, смертоносное существо ластилось к ней, как ручной питомец. Смех толпы постепенно стих, сменившись изумленным молчанием, а затем — низким гулким обсуждением. Они видели не магию соблазна. Они видели нечто иное. Укрощение. Но не силой, а чем-то неуловимым, что было за гранью их понимания.

Ксилара нашла в себе силы поднять голову и посмотреть на Игниса.

Он стоял все так же, скрестив руки, но его поза изменилась. Он больше не был просто наблюдателем. Он был скульптором, увидевшим в бесформенном камне нечто, что ускользало от взгляда других. Его золотые глаза горели уже не просто интересом, а глубоким, жгучим любопытством, смешанным с уважением. Он смотрел на нее, и в его взгляде было понимание. Понимание того, что она только что сделала нечто фундаментально новое. Не просто применила свой дар по-старому. Она его трансформировала. Она нашла способ говорить на языке инстинктов.

Он медленно кивнул ей, и этот кивок значил для нее больше, чем любые слова одобрения, которые она слышала прежде.

Варрок что-то просипел своим приспешникам и с ненавистью посмотрел на Ксилару, прежде чем развернуться и уйти, теряясь в толпе. Его ловушка сработала в обратную сторону. Вместо того чтобы унизить и убить ее, она возвысилась в глазах всех присутствующих. Она доказала, что ее «Сила» была реальной, пусть и совершенно чуждой им.

Ксилара стояла, все еще гладя урчащего вивернобора, и чувствовала не триумф, а глубочайшее изнеможение. Она заглянула в бездну инстинктов и не упала. Она нашла в себе способность говорить на языке, которого не знала. И когда ее взгляд встретился с горящими золотыми глазами Игниса, она поняла, что игра только началась. И правила ее стали еще сложнее.

Глава 7. Ночные Исповеди

Возвращение в свою пещеру после случившегося в Расселинах было сродни переходу через невидимую границу. Шум толпы, смех, изумленные возгласы и злобный шепот Варрока — все это осталось за пределами каменных стен, но поселилось прочным, тревожным гудением в самой голове Ксилары. Она прошла через грот, сбросила с себя пропахшую серой и страхом одежду и погрузилась в ледяные объятия водяной чаши. Дрожь, которую она сдерживала все это время, наконец вырвалась наружу, сотрясая ее с ног до головы, пока она стояла на коленях, смывая с кожи прилипшую грязь и пот.

Она сделала это. Она не просто выжила. Она превратила орудие собственного унижения в инструмент, в ключ, открывающий двери, которые, как ей казалось, были наглухо заперты. Но цена… Ценой стало полное истощение. Ее дар, всегда требовательный и ненасытный, словно выжег изнутри все ресурсы, оставив лишь пустую, звенящую оболочку. Она чувствовала себя вывернутой наизнанку, и эта внутренняя опустошенность была куда страшнее любой физической усталости.

Облачившись в простую, мягкую смену одежды, оставленную для нее кем-то из слуг — темный, легкий халат из ткани, напоминающей шелк, но более плотной и теплой, — она погасила магический очаг, оставив лишь несколько светящихся грибов, вкрапленных в стену. Их призрачное, синеватое сияние отбрасывало на стены колеблющиеся тени, превращая пещеру в подобие подводного грота. Она устроилась на каменном ложе, прижав колени к груди, и уставилась в полумрак, пытаясь осмыслить произошедшее.

Образ вивернобора, этого слепого, одинокого чудовища, тыкающегося в нее мордой в поисках утешения, преследовал ее. Это была не победа. Это было откровение. Ее дар был не просто проклятием, калечащим ее волю. Он был мостом. Мостом к самым потаенным, самым базовым нуждам любого живого существа. И если она сможет научиться выбирать, к какому берегу этот мост перекинуть… Что тогда? Мысль была одновременно пугающей и пьяняще соблазнительной.

Именно в этот момент, когда ее сознание начало наконец погружаться в беспокойную дрему, она услышала шаги. Тяжелые, уверенные, лишенные всякой спешки. Они приближались по туннелю, и ей не нужно было видеть, чтобы знать, чьи они. Ее тело отреагировало раньше разума — легкой дрожью ожидания, смесью страха и того самого острого любопытства, что он сам в ней пробудил.

Игнис появился в проеме, залитый мягким светом грибов. Он был без своего кинжала, без боевой перевязи. Одетый лишь в простые штаны, он казался более… доступным. И оттого еще более опасным. Его золотые глаза медленно обошли пещеру, прежде чем остановиться на ней.

— Не спишь, — констатировал он. Его голос, обычно громкий и насмешливый, теперь был низким, почти интимным, идеально подходящим для ночной тишины.

— После такого уснет разве что мертвый, — ответила Ксилара, не меняя позы. Ее голос прозвучал хрипло.

Он вошел внутрь, не спрашивая разрешения. Его присутствие заполнило собой все пространство скромного грота, сделало воздух гуще, тяжелее. Он подошел к очагу, посмотрел на потухшую руду, затем повернулся к ней, скрестив руки на груди. Мускулы на его торсе играли в синеватом свете.

— Ты сегодня сделала нечто, — начал он, и это не было вопросом. — Нечто, чего я не видел никогда. Ни у кого.

— Я просто не хотела умирать, — пожала она плечами, стараясь казаться невозмутимой.

— Не скромничай, трещотка. Это недостойно. Многие не хотели умирать. Но лишь единицы находят способ выжить, переписав правила игры на ходу. Варрок рассчитывал на зрелищную смерть. Он получил зрелище, но не то, на которое надеялся.

— Он твой соперник? — спросила Ксилара, переводя разговор в более безопасное, как ей казалось, русло.

Игнис усмехнулся, коротко и беззвучно.

— Соперник? В каком-то смысле. Он — сын одного из старейшин. Считает, что его кровь дает ему право на большее, чем он заслужил по Силе. Он и ему подобные… они — часть той проблемы, что гложет наш народ изнутри.

Он сделал паузу, и Ксилара почувствовала, что за этими словами скрывается нечто гораздо более глубокое, чем обычная борьба за власть.

— Какая проблема? — рискнула она спросить.

Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом, словно решая, стоит ли доверять. Затем медленно подошел и опустился на каменное сиденье напротив ее ложа. Расстояние между ними сократилось до пары метров. Она могла чувствовать исходящее от него тепло, слышать его ровное, глубокое дыхание.

— Мы застыли, — произнес он наконец, и в его голосе прозвучала непривычная горечь. — Как лава, превратившаяся в базальт. Великие, могучие, несокрушимые… и неподвижные. Мы чтим Силу, но понимаем ее слишком узко. Для таких, как Варрок, и для многих старейшин, Сила — это лишь то, что можно измерить ударом когтя или струей пламени. Они смотрят на другие миры, на людей, эльфов, гномов, и видят лишь слабость. Они не понимают, что их способность меняться, приспосабливаться, идти на риск — это тоже Сила. Сила, которой у нас нет.

Он говорил тихо, но каждое его слово было наполнено такой страстью и болью, что Ксилара слушала, затаив дыхание. Она видела перед собой не дикаря, не насмешливого принца, а мудрого, уставшего лидера, запертого в клетке собственного наследия.

— Ты говорил, что я стала ключом или отмычкой, — напомнила она. — К чему?

— К изменению, — его золотые глаза вспыхнули в полумраке. — Ты — аномалия. Существо, чья физическая слабость компенсируется иной, непонятной нам Силой. Ты заставила вивернобора, существо, движимое только голодом и гневом, проявить нечто, отдаленно напоминающее привязанность. Ты показала им, что есть иные пути. И это… это пугает их. И заставляет задуматься. Меня, по крайней мере, — добавил он с кривой улыбкой.

— А что ты хочешь? — спросила Ксилара, чувствуя, как нарастающее напряжение между ними начинает приобретать иной, более личный оттенок. Их разговор, начавшийся как фехтование словами, теперь превратился в нечто большее — в исповедь, в обнажение душ.

— Я хочу, чтобы мой народ выжил, — ответил он просто. — Не просто существовал, запершись на своих вершинах, наблюдая, как мир меняется без нашего участия. Я вижу тени на горизонте. Эта «Серая Сфера», о которой ты упоминала… они лишь симптом. Мир катится к большой войне, к переделу сил. И мы, драконы, можем либо возглавить эти изменения, либо стать их жертвами. Но чтобы возглавить, нужно измениться самим. Нужно научиться видеть Силу в том, что кажется слабостью. Нужно… — он запнулся, впервые подбирая слова, — нужно научиться доверять.

Последнее слово повисло в воздухе между ними, тяжелое и значимое. Доверять. Для расы, чьим кредо была личная мощь и независимость, это было равносильно ереси.

Ксилара медленно выпрямилась, опустив ноги на пол. Камень был холодным под ее босыми ступнями.

— А ты? Ты можешь доверять? — спросила она, глядя прямо на него.

Их взгляды встретились, и в этот миг все маски были сброшены. Он видел в ней не диковинку, не оружие, а женщину, прошедшую через огонь и нашедшую в себе силы остаться собой. Она видела в нем не принца, не хищника, а мужчину, несущего на своих плечах бремя, которое могло бы раздавить кого угодно.

— Я не знаю, — честно ответил он. Его голос стал тише, хриплее. — Доверие — это уязвимость. А уязвимость в нашем мире ведет к смерти. Но… — он медленно поднялся и сделал шаг к ней, — то, что я сделал сегодня, приведя тебя сюда, позволив тебе жить… это уже акт доверия. Опасный. Безрассудный.

Он остановился прямо перед ней. Она сидела, а он стоял, и его тень накрыла ее целиком. Она чувствовала исходящий от него жар, вдыхала его запах — дым, камень и что-то неуловимо пряное. Ее дар, до этого молчавший, словно истощенный, шевельнулся. Но на этот раз он не тянулся к нему с желанием подчинить или соблазнить. Он просто… регистрировал. Регистрировал сложную гамму его эмоций: усталость от одиночества, тяжесть ответственности, жгучую жажду перемен и… интерес. Чистый, нефильтрованный интерес к ней.

— Почему ты мне все это рассказываешь? — прошептала она, чувствуя, как учащается ее пульс.

— Потому что ты первая, кто смог увидеть это, — он наклонился, его лицо снова оказалось в сантиметрах от ее. Его дыхание опалило ее кожу. — Ты посмотрела на вивернобора и увидела не чудовище, а одиночество. Ты смотришь на меня и видишь не принца драконов, а… человека. Вернее, существо, которое тоже может уставать. И сомневаться.

— Это делает тебя сильнее, — выдохнула Ксилара. — Признавать свои сомнения. А не прятать их за маской бравады.

— По-твоему, да, — его губы дрогнули в подобии улыбки. — По нашим законам — это слабость.

— Может, пора менять законы? — рискнула она.

Он не ответил. Вместо этого его рука поднялась, и его пальцы, грубые и горячие, коснулись ее щеки. На этот раз прикосновение не было мимолетным или оценивающим. Оно было… исследующим. Нежным. Полным того самого доверия, о котором он только что говорил.

Ксилара замерла, захваченная внезапной серьезностью момента. Это не было проявлением страсти, рожденной ее даром. Это было нечто иное. Более глубокое. Более опасное.

— Ты опасна, Ксилара, — прошептал он, и ее имя в его устах прозвучало как заклинание. — Не своим даром. А тем, что ты заставляешь меня думать. Мечтать. О другом будущем. Для моего народа. И для себя.

Он не поцеловал ее. Его губы лишь слегка коснулись ее лба, в том месте, где сходились брови. Этот жест был одновременно и почтителен, и бесконечно интимен. В нем было больше страсти, чем в любом поцелуе, который она когда-либо знала.

Затем он выпрямился, и его рука упала.

— Спи. Завтра будет новый день. И новые вызовы.

Он развернулся и ушел так же тихо, как и пришел, оставив ее одну в синеватом полумраке с биением сердца, громким, как барабан, и с головой, полной новых, тревожных и прекрасных мыслей. Она осталась сидеть, прикасаясь пальцами к тому месту на лбу, которое все еще пылало от прикосновения его губ. Он был прав. Она была опасна для него. Но он, со своей ношей, своими страхами и своей одинокой мудростью, был так же опасен для нее. Потому что впервые за долгое время она почувствовала не просто влечение или необходимость. Она почувствовала понимание. И это было куда страшнее любого искушения.

Глава 8. Отголоски Сферы

Следующий день в Аэрдисе начался с того, что Ксилара назвала бы «напряженной нормальностью». Воздух, всегда заряженный магией и мощью, теперь, после ее ночного разговора с Игнисом, казался ей насыщенным еще и невысказанными ожиданиями и скрытыми угрозами. Тот интимный, уязвимый миг, когда он приоткрыл завесу над своими сомнениями, висел между ними незримой, но прочной нитью. Она ловила на себе его взгляды — более долгие, более вдумчивые, лишенные прежней насмешливой отстраненности. И в ответ ее собственное восприятие его и всего драконьего общества стало острее, более детализированным.

Игнис, верный своему слову о «новых вызовах», посвятил день ее знакомству с более тонкими аспектами жизни Аэрдиса. Они обходили не только тренировочные площадки, но и залы совета, где старейшины в своем вечном споре о будущем разбирали текущие дела; библиотеки, где свитки из кожи и пергамента хранили не знания заклинаний, а летописи сражений, генеалогические древа и трактаты о природе драконьей магии; и даже обсерватории, открытые всем ветрам, где драконы-звездочеты следили за движением светил, ища в них предзнаменования для своего народа.