Бесплатный фрагмент - Институт равновесия

Зак

…Бенедикт закинул Стель на плечо, обнажил свой почти бесполезный здесь двуручник, вцепился в верёвку и заковылял в обратном направлении. Зак встал спиной к ним и навстречу наступающему хренову полчищу деревьев-уродов, размахивая ятаганами как бешеная мельница. Он не был уверен в том, что победит. Но был уверен в одном — надо спасать друга и девчонку. Адреналин уже заполнил его вены, и он начал орать. Психологическая атака на деревья не действовала, зато самому Заку стало как-то легче. Что смущало, так это то, что ветки вскользь пропуская Зака тянулись именно к Стель. Она уже едва слышно хрипела. Зак вытащил зажигалку, разбрызгал мизерное количество газа и тут же поджёг. Костерок вышел настолько мелким, что он вернулся к ятаганам. Казалось, деревья игнорируют что его самого, что Бенедикта. И все их рывки и усилия были направлены на Стель и только на неё. Лихорадочно соображая, что же ещё сделать, он придвинулся вплотную к Бенедикту и заорал:

— Зажимай её между нами! Нас не трогают! Это шанс выбраться!

— Она почти не дышит! — крикнул в ответ Бенедикт. — Она умрёт!

— Стоим! — заревел Зак. — Делай искусственное дыхание!

— Я мёртв! — в истерике прокричал в ответ Бенедикт, — У меня нет дыхания!

— Чёрт! Тогда меняемся!

Зак в спешке засунул ятаганы за пояс и подхватил тело Стель. Он вдохнул скудный воздух купола и тут же выдохнул его в рот эльфийки. Послышался хрип. Всё лучше, чем отсутствие звуков вообще. Он повторил упражнение ещё пару раз, закинул тело на плечо и отчаянно рванул вперёд, перебирая в руках верёвку. Он уже не оглядывался на Бенедикта. Только надеялся, что мёртвый друг хоть как-то успевает двигаться следом.

Резко вывалившись за границу купола, Зак положил Стель на траву и потянул верёвку, надеясь, что Бенедикт держит её хотя бы одной рукой. Верёвка натянулась. Зак дёрнул её чуточку сильнее, давая сигнал, что будет тащить. А потом стал тянуть как прокажённый. С лёгким хлопком Бенедикт тоже покинул купол. Он неловко завалился на траву. Зак расхохотался. Но, как оказалось, рано.

Господин Лирзак с армией стояли в небольшом отдалении от лагеря. Зак смачно сглотнул вмиг натёкшей железной слюны во рту. Потянулся к Бенедикту и потряс его за ногу. Стель сворачивало в пружину. Она блевала прямо на траву. Но, по крайней мере, дышала.

— Ребята, — тихо пропел Зак, — у нас проблемы. Советую всем очень быстро прийти в себя. Он медленно поднялся и обратился к местным жителям: — Господин Лирзак! Добрый день! Чем обязаны вашему визиту? — в ответ послышался дружный рёвущий рокот и в них полетели камни, палки и прочий хлам. Довольно увесистый хлам. — Стойте!!! — заорал во всё горло Зак. — Мы же за вас!

Деревянно-каменные ребята, похоже, так не считали. Удары камней стали более прицельными. И Зак словил пару штук в грудь и в ноги. Похоже, они примерялись, не совсем понимая, чего ждать от контратаки. И тут Зак понял. Они думают, что он и сотоварищи перешли на сторону зла. И если причинить им вред, то они станут или больше, или сильнее, или непобедимее. Но как только они поймут, что отрицательных эффектов нет, им всем хана. В отличие от купола, они совершенно безобидны. По крайней мере, против очевидного большинства. И тут один из камней ударил прямо в висок Стель. Брызнула кровь. Начавшая дышать девушка вмиг потеряла сознание. Бенедикт подпрыгнул и встал рядом. Теперь за спиной было тело Стель, а впереди армия тупых идиотов. Зак заорал. Ятаганы всяко были бесполезны против этих чудиков. А что делать, в голову не приходило совершенно. И тут выступил Бенедикт.

— Вы сейчас хотите уйти, — убеждённо сказал он в полный голос. Зак вдруг почувствовал, что ему нужно срочно собраться и покинуть это место. Это было единственным желанием в его голове. Вообще единственной мыслью. И он пошёл собирать вещи. — Вы не хотите причинять нам вред. Вы любите каждого из нас как самого близкого друга. — Зак оглянулся сначала на Бенедикта, а потом на Стель и по щеке побежала слеза. Острое чувство безумной и всеобъемлющей любви пронзило его всего. Ему казалось, что вся его жизнь сейчас зависит от того, насколько хорошо будут чувствовать себя эти двое. Он всхлипнул и присел рядом с телом эльфийки. Аккуратно убрал волосы с виска, где рваные края раны уже запекались сохнущей кровью. — Идите! — прозвучал голос Бенедикта. Зак встал и пошёл. Рука Бенедикта легла ему на плечо: — Ты останься, — и Зак встал как вкопанный. Он смотрел на Бенедикта во все глаза и не понимал, как он мог раньше жить без этого человека. Как он мог транжирить время на пустяки, не находясь рядом с этим существом. Ведь это главное! Это смысл всего! Быть рядом! Каждую минуту смотреть в его лицо. Видеть все эти мелкие детали. Абсолютно гладкую и белую кожу. Шрам в виде креста удивительного розового цвета. Странные чёрные глаза без зрачков. С отливом красного… Пятерня Бенедикта смачно приложилась к его щеке. Зак заморгал и инстинктивно потёр место удара. — Очнулся? — прошептал вампир.

— Вроде да, — Зак оглянулся и с удивлением увидел, что Лирзак сотоварищи медленно бредут прочь. — Ну, ты даёшь! Да ты вообще!

— Извини, что применил голос к тебе, — прошептал Бенедикт. — Но мне казалось, это может сработать. Они ведь живые, несмотря на свой… состав.

— Это что, на всё живое вот так действует?! — спросил Зак.

— Да, — просто ответил Бенедикт.

— Мать твою! — с чувством произнёс Зак. — Ещё чуть-чуть и я бы тебя трахнул от большой любви!

— Зак, я бы попросил не упоминать мою матушку. И ещё раз приношу извинения…

— Прости, брат! — Заку стало стыдно, — Прости. Чёрт! Стель!

— Надо обработать рану, — прошептал Бенедикт. — И убираться. Когда господин Лирзак отойдёт достаточно далеко, чары развеются. И они очень сильно захотят вернуться, я полагаю.

— Валим отсюда, — констатировал Зак. — И пора поговорить с Саганом.

— Можешь начинать, — прозвучал вкрадчивый баритон. Зак резко обернулся и узрел фавна, стоящего у самого купола.

— Я бы сейчас выпил, — подумал вслух Зак. — Как-то это всё слишком.

— Собирайте вещи, убираемся отсюда, — в голосе Сагана прозвучали металлические нотки.

— А как же задание? — прошептал Бенедикт.

— Расширение зла вашими силами воспринимается Оракулом как положительное действие.

— Этого не может быть! — прошептала Стель. Все разом обернулись к ней.

— Может, — ответил Саган. — Я виделся с Иуаррофракксом. Большая игра началась.

— И что это значит? — спросил Зак, уставший от загадок.

— А вот это ещё предстоит узнать, — ответил Саган. И повторил: — Уходим отсюда!

Стель

Стель попросила перенести медицинскую капсулу в свои покои. Тут уже вовсю трудились служащие, изменяя пространство. Эти дурацкие пруд, замок и беседки уже исчезли. Лежа внутри прозрачного купола, она наблюдала, как достижения эльфийской архитектуры исчезают, а вместо них формируется лесное пространство и её маленький охотничий домик. Что-то изменилось в ней. Что-то, чего сама она ещё не понимала. Но это что-то очень хотело изменений. Как внутри, так и снаружи. Она с теплотой вспоминала Зака и Бенедикта. Этих странных животных, которые оказались верными. И это было необычным чувством. А вот про Сагана думать совершенно не хотелось. Жгучий стыд накрывал её всякий раз, когда она вспоминала ту ночь. Ещё противнее было думать о том, что вина её и только её. Вздохнув, она расслабилась и постаралась уснуть.

— О, какие интересные изменения! Мне определённо нравится это место! — зазвучал голос Сагана, и Стель открыла глаза. Магистр в сопровождении человека и вампира вошёл в покои.

— Добрый день! — прошептал вампир. Человек же просто кивнул головой.

— Чем обязана? — спросила Стель, приподнимаясь и собираясь откинуть купол капсулы.

— Лежи спокойно, — сказал Саган, усаживаясь прямо на пол. Остальные последовали его примеру. — У меня новости, которые не могут ждать. Вот я и привёл всех к тебе в гости, — он тепло улыбнулся.

— Я всё думаю, — протянула Стель, натягивая одеяло до подбородка. — Почему, когда мы крушили эти странные деревья, они на нас не нападали, а когда я пела для них — они постарались меня уничтожить?

— Это просто, — ответил Саган. — Пока вы уничтожали, вы совершали зло. Для сущности, чья цель зло, вы делали всё правильно, и она вас не трогала. Именно поэтому гниль и разрослась. А когда ты пела, ты творила добро. Это то, чего сущность не выносит. И она стала защищаться.

— Действительно, просто, — прошептал Бенедикт.

— Значит, чтобы выполнить задание, нужно сделать много добра? Тогда эта гадость исчезнет? — спросила Стель.

— Нет, — ответил Саган. — Чтобы уничтожить эту гадость, нужно сделать много разумного зла.

— Что?! — одновременно спросили все, уставившись на Сагана как на сумасшедшего.

— Я уже говорил, что встречался с Иуаррофракксом. Мы недурно поговорили. Правда, сам разговор не дал мне фактов. Но дал чёткое понимание, что заклятый друг подготовил свой план. Как вы понимаете, враг всего живого ничего хорошего придумать не может. Поэтому я стал исследовать вопрос. И вот что выяснилось. Мой брат изменил ментальные связи нескольких миров. Причинно-следственные связи выстроены так, что как только в одном мире произойдёт задуманное событие, в связанных с ним мирах начнётся реакция. Реакция уничтожения. Мы потеряем вселенную. Или даже несколько вселенных. Иуаррофракксу нужна пустота, чтобы из неё создать свою личную извращённую реальность. Это понятно?

— Нет, — ответил Зак. — Можно как-то попроще объяснить? На пальцах?

— На пальцах? Можно! — усмехнулся Магистр. — Мир, в котором существует гниль, переполнен злом. Но Оракул не воспринимает это как катастрофу. Потому что с этой планетой связаны в единое целое ещё три. А на них катастрофически преобладает добро. Равновесие соблюдается, — Саган снова усмехнулся, — Но криво. По законам моего заклятого друга. Ни один мир не может быть абсолютно добрым или абсолютно злым. Иначе система несовершенна. Например, в одно мгновение, уничтожив большую часть добра, мы нарушим равновесие. И запустится цепная реакция, которая не зависит от наших действий. Следующим погибнет «злой» мир, за ним снова «добрый». Равновесие будет искать себя, пока не канет в пустоту.

— Это невозможно, — прошептал Бенедикт.

— Это уже происходит, — сказал Саган. — Равновесие должно быть внутри каждого мира. Своё собственное добро и зло. Иуаррофраккс нарушил этот принцип. Ему удалось обмануть Оракул.

— То бишь в чистом виде добро и зло во вселенной равны друг другу, поэтому Оракул и не выдаёт сигнал опасности? — переспросил Зак. — Но это добро и зло странно распределены в частном порядке?

— Именно так.

— Получается, что если мы хотим уничтожить гниль в том мире, мы должны что-то предпринять в другом? — спросила Стель, всё же откинув купол капсулы.

— Так точно, — ответил Магистр, — Но не в одном мире, а сразу в трёх.

— Быстренько решить подряд три проблемки? — спросил Зак. — А что там?

— Нет, не подряд, — покачал головой Саган, — Одновременно. Это условие равновесия.

— Нам придётся разделиться? — прошептал Бенедикт.

— Да, — вздохнул Саган. — Поверьте, мне самому не нравится эта идея. Но другим способом мы не сможем решить проблему.

— Мне совсем не нравится эта идея, — сказал человек. — Я не уверен, что справлюсь.

— Каждый из вас вправе уйти прямо сейчас, — жёстко сказал Магистр, отвернувшись и устремив взгляд вдаль.

— Не надо переиначивать мои слова, — также жёстко произнёс человек, — Я всего лишь сомневаюсь в своих силах. Точнее, я уверен, что не справлюсь в одиночку.

— Выхода нет, — просто сказал Саган. Но прозвучало это как приговор. Как будто что-то сейчас закончилось и что-то началось. Как граница, которая говорит, что ничто не будет так, как прежде.

— Да я же просто человек! — закричал Зак. — Что я могу? У Бенедикта голос, у Стель магия. А я что могу? Я просто человек!

— Именно поэтому я и жива до сих пор, — тихо прошептала Стель. — Потому что ты человек. Потому что ты спас меня. Без всякой магии и голоса.

— Если бы не Бенедикт, мы бы уже четыре раза сдохли под ударами этих каменно-деревянных придурков! — прокричал Зак.

— Если бы ты не вытащил меня из купола, я бы не смог нам помочь, — прошептал Бенедикт.

— Всё это очень трогательно, — вмешался Саган. — Но сейчас я слышу разговор подростков, а не взрослых. В эту самую минуту может произойти непоправимое — исчезнуть целая вселенная. А мы утираем сопли одному отдельно взятому человеку. Мне тоже нужно сказать, что ты незаменим и полезен?

— Давайте прекратим всё это, — с отвращением сказал Зак. — Я готов. Что надо делать?

— Ты отправляешься в MG712P2T9987 (м.и.) Магическая галактика 712 Планета 2, Время 9987 год местного исчисления. Её населяют люди и гномы. Избыток добра заключается в том, что люди добровольно являются рабами гномов. То есть они обеспечивают гномье царство всем — продуктами, одеждой и сырьём. Гномы же в свою очередь занимаются тем, что является смыслом их жизни — добывают сокровища из недр планеты. Задача проста — нужно наладить товарно-денежные отношения между расами. Это вернёт положенную степень зла в мир. Равновесие снова будет достигнуто внутри мира.

— Гномы? — Зак почесал свою лохматую шевелюру.

— Гномы, — подтвердил Магистр. — Бенедикту достаётся RG350P58T2067 (м.и.) Реальная галактика 350 Планета 58, Время 2067 год местного исчисления. Магии нет. Зато есть люди, реализовавшие утопию. Мы с аналитиками сошлись во мнении, что достаточной толикой зла будет население мира вампирами. Простите, герцог, носферату, конечно же.

— Я должен кого-то инициировать? — с ужасом прошептал Бенедикт.

— Не просто инициировать, — ответил Саган. — Прямо-таки населить мир расой вампиров. Это вынужденное зло. И оно нужно равновесию.

— А мне что? — спросила Стель.

— А тебе MG29P2T121 (м.и.) Магическая галактика 29 Планета 2, Время 121 год местного исчисления. Магия там в стадии исследования. Но она есть. Там тоже люди. Клановое правление. Нужно во что бы то ни стало сохранить жизнь правителя всех кланов. Его хотят убить его же отпрыски. Сын и дочь. Смерть правителя положит начало войне, которая уничтожит мир. Это триггер. Этот мир должен положить начало разрушительному плану Иуаррофраккса.

— Маловато подробностей, — упрямо сказал человек.

— Времени маловато, — ответил Саган. — Нужно будет быстро разбираться на месте.

— Когда приступать? — прошептал Бенедикт.

— Сейчас, — ответил Саган.

— Но Стель! Она же ещё не поправилась! — воскликнул человек.

— Я в порядке, — сказала Стель, аккуратно дотрагиваясь до плеча человека. — Я, правда, в порядке. Не волнуйтесь.

Зак

«Товарно-денежные отношения», — думал Зак. Вот это номер! Чтобы люди не хотели товарно-денежных отношений? Это как минимум странно. Может они и не люди вовсе?

— Филь, а они там точно люди? — спросил он, поудобнее устраиваясь в седле. Дорога была длинная и петляющая. Прямо как его мысли. В голове у Зака не укладывалось, что люди могут быть не алчными или даже не прагматичными. И что в мире не может быть денег.

— Да, представители человеческой расы, — послушно ответил элементаль.

— И денег у них нет? — уточнил Зак.

— Нет, — подтвердил Филя.

— Странно, — задумчиво протянул Зак. — Может, им продавать нечего? Вот и нет денег, — предположил Зак.

— Люди довольно успешно ведут три крупнейших отрасли сельского хозяйства: мясомолочную продукцию, зерновую и текстильную, — доложил элементаль. — Продукты производства отдают цвергам. То есть гномам, но они себя называют цвергами.

— А можно всё то же самое и по-русски? — попросил Зак.

— Так я же по-русски, — растерялся Филя.

— В смысле попроще расскажи, а? — поправился Зак.

— Они выращивают овец и коров, которые дают молоко и мясо. Выращивают пшеницу, из которой делают муку и пекут хлеб. Овощи всякие выращивают. Ягоды и фрукты. Ну и лён ещё, из него и овечьей шерсти делают ткани. И всё это отдают цвергам. Которые гномы. Теперь понятно? — осведомился Филимон.

— Теперь понятно, — сказал Зак. — Ну как, понятно… Что производят, понятно. А вот зачем отдают просто так цвергам — не понятно. Может им просто в голову не приходило, что за это можно брать деньги?

— У них нет денег, — напомнил Филя.

— А у цвергов что есть? Какие они там отрасли у себя развивают? — снова спросил Зак, переключив мысли на вторую сторону проблемы.

— По-русски? — уточнил элементаль.

— По-русски, — кивнул Зак. — По-русски.

— Драгоценные камни они добывают. У них город подземный в огромной горе.

— Которая вон та, что ли? — уточнил Зак, глядя на семь пиков скалистых гор, взмывающих вверх на горизонте.

— Ага, — прошелестел Филя, — Каэрсоверан называется. На древнем языке цвергов — город семиглавой горы.

— Круто, — констатировал Зак. — И куда они девают свои камни?

— Копят, — охотно пояснил Филя.

— А зачем? — удивился Зак.

— Ради эстетического удовольствия, — пояснил Филя. — Это когда…

— Это я и так знаю, можешь не рассказывать, — остановил друга Зак. — Между прочим, кафедру искусствоведения заканчивал в МГУ.

— А что это? — спросил элементаль.

— Поройся там в своих архивах. Ты же у нас всезнайка! — Зак расплылся в гордой улыбке.

— Ведущий российский ВУЗ, основан в…

— Филь, ты это для себя. Мне-то зачем? Я и так знаю. Учился и закончил даже, — снова усмехнулся Зак.

— Понял, — сказал элементаль.

— Слушай, дружище, долго нам ещё тащиться? — спросил Зак. — У меня пятая точка сквадратилась уже.

— Ещё тридцать километров по дороге. Если по прямой, то можно сократить. Всего километров пятнадцать.

— А что мы как мудаки по дороге тащимся? — спросил Зак. — Давай, веди лошадку по прямой, — конь тут же дёрнул мордой, заржал и припустил вскачь, сворачивая с дороги. Зак застонал, почувствовав как копчик самостоятельно и без спроса переходит в мир иной.

Зак приструнил коня, когда тот влетел на полном ходу в красивое лоскутное одеяло наделов. Огляделся и восхитился. Рядочки ровные, грядочка к грядочке. Свекла, морковь, кукуруза, картофель, лук и чеснок уходили в разные стороны, упираясь там и здесь в садовые наделы с яблонями, смородиной и сливовыми деревьями. Ван Гога на них нет! Приглядевшись, Зак увидел двоих маленьких детей под деревом, они ползали радостно в траве и игрались погремушками. А рядом с ними две крестьянки собирали урожай морковки.

— Здравствуйте, девушки! — бодро продекламировал Зак.

— И тебе здравствовать, добрый человек! — сказали они почти хором, разгибая спины и прикрывая ладонями глаза от солнца, чтобы разглядеть гостя.

— А в какой стороне село ваше? — спросил Зак. «Хутор» — прозвучала в ушах подсказка Филимона. — Хутор ваш где? — исправился Зак.

— Хутор-то? — переспросила одна. — Да вон там, — она махнула рукой в сторону сливовых деревьев.

— А старосту вашего как зовут? — снова спросил Зак.

— Старосту-то? — снова поддержала разговор женщина и умолкла, явно не зная ответа на вопрос. «У них нет понятия старосты» — прошелестел Филимон.

— Старший, говорю, кто у вас? — исправился Зак.

— Старший-то? — традиционно продолжила первая. — Пожалуй, дед Карел.

— Да неееет, — протянула вторая, — дед Михал.

— Да как же дед Михал-то? — не согласилась первая. — Михалу-то лет девяносто всего. А деду Карелу точно за сотню будет!

— Да как же за сотню? — не согласилась с ней вторая. — Михал ещё сливы вон те сажал, а Карел только яблоки. А известно, что яблоки-то позже посадили!

— Да как же яблоки-то позже? — возмутилась первая. — Известно, что сначала яблоки были, а потом уж и сливы сажали. А потом и груши.

— Да, груши-то потом. Только раньше сливы были, а потом уж яблоки.

— А вот я у деда Михала-то и спрошу, — подбоченилась первая.

— А я у деда Карела спрошу-то! — подбоченилась вторая.

— И спроси! — ответствовала первая.

— И спрошу! — поддержала разговор вторая. Заку стало ясно, что ответа не дождаться, поэтому он тихонько дёрнул поводья и двинулся прочь в сторону сливового сада.

Хутор был длинным. То есть вытянутым вдоль дороги. Зато все дома выходили на центральную улицу. И дома были замечательными. Маленькими, но живописными. А дворы — просторными, засаженными цветами. И собаки важно ходили по ним, не обременённые не то что цепями и будками, но и ошейниками. Прямо пасторальная картинка. Зак остановился в центре хутора и снова обвёл взглядом сие великолепие. Великолепие было настолько великолепным, что ни одного живого существа не наблюдалось. Зак задумчиво почесал голову. И где тут люди?

— Ауууу, — проорал он. — Как тут у вас на хуторе гостей встречают? — тишину нарушил звук открываемой двери. На пороге одного из чудесных домиков показался старый опрятный дедушка. Весь из себя маленький, аккуратный, прямо как нарисованный. — Дед Михал? — спросил наобум Зак.

— Ну, я, — откликнулся дедушка. И тут же открылась дверь домика напротив, на пороге появился второй дед. Такой же белый, опрятный и лубочный. — Карел! — крикнул Михал.

— Михал! — расплылся в беззубой улыбке второй дед.

— Как мы гостей встречаем? — спросил дед Михал.

— Аделька, сбегай до мамки, пусть идёт в дом. Гости у нас, — сказал дед Карел остроносой и веснушчатой девчонке, которая сразу сорвалась с места, вылетела в калитку и понеслась в сторону садов и огородов.

— А когда ж у нас последний гость-то был? — спросил дед Михал.

— Когда Петра Жданека рожала. Так помню, — ответил дед Карел.

— Хороший Жданек вышел, — сказал дед Михал весомо, оглаживая бороду. — Трое детишек уже. И работает хорошо.

— Какой трое-то? — откликнулся дед Карел. — А Матеш?

— Ох, и правда твоя! Про Матеша-то забыл! — и они рассмеялись, тряся головами.

— Добрые люди, а воды для гостя не найдётся ли? — спросил Зак, чтобы хоть как-то вмешаться в разговор.

— Кто ж гостю воды-то наливает, а, Михал? — спросил дед Карел.

— Нет, гостю воды нельзя. Гостю надо наливочки нашей сливовой, — согласно кивнул дед Михал.

— Да какой же это сливовой? Смородиновая-то лучше! А известно, что гостям надо лучшее предлагать, — возразил дед Карел.

— Если уж лучшую, то на бруснике, — предложил дед Михал.

— И то правда, бруснику-то не каждый год собираем. В позапрошлом году росы какие были по осени! И брусника удалась! А вот в прошлом и росы толком не было.

— Не говори. Совсем рос не было. Мох сухой весь был. Откуда бруснике браться. Ну, так ведь и наливки сделали много. А значит, хуже она получилась-то!

— Дык у меня позапрошлогодняя осталась ещё!

— Ах ты, старый хрен! А ну неси бутыль!

— Я мигом! А ты давай хлебушка свежего для закуски. Ох, и люблю я хлеб твоей Агнешки!

Зак ошалел. Такого он совсем не ожидал. Настолько вежливое игнорирование он видел впервые. Какие-то они странные. Когда дедки тихо миновав его с бутылём наливки, краюхой хлеба и двумя глиняными кружками прошествовали под сень раскидистой ветлы, Зак ошалел ещё больше. А дедки тем временем устроились за небольшим столиком, наполнили кружки, принюхались, заулыбались, выпили и смачно крякнули в один голос. Помолчали несколько мгновений и начали перечислять все достоинства брусничной наливки, будто Зака и в природе не существовало.

— Филя, они полоумные какие-то, — констатировал Зак.

— Уклад такой, — прошептал элементаль.

— Добрые люди, а мне наливки хватит? — громко вопросил Зак.

— Хороша ли? — осведомился дед Михал у деда Карела.

— Хороша, — подтвердил Карел.

— Надо бы налить доброму гостю, — предложил Михал.

— Надо бы, — согласился дед Карел. — Только закуска уж больно проста. Что ж это за дело — гостя хлебом потчевать? Надо бы окорок раздобыть.

— У Якуба знатные окорока. На вишнёвых ветках коптит.

— Дедушки, — взмолился Зак, — не надо мне окороков. Давайте вашу наливку и хлеба. Рад буду, больше некуда.

— Надо бы налить, а то нехорошо как-то получается, — рассудил дед Михал.

— Дык кружку надо принести, — согласился дед Карел, — а у меня что-то ноги отнялись.

— Вы просто скажите, где кружку взять, я сам принесу, — предложил Зак.

— Добрый гость, — констатировал Михал.

— Добрый, — согласился Карел, — иди у меня в избе возьми.

Пока Зак ходил за кружкой, деды явно приняли ещё по одной. И, видимо, по полной. Потому что вернувшись, он обнаружил их дремлющими прямо за столом. Изумлённо пожав плечами, он всё-таки налил себе полную кружку брусниковки, отломил кусок от нежнейшей воздушной краюхи хлеба. И уже приготовился пить. Но не тут-то было! В конце улицы показалась толпа хуторян, довольно быстро приближающаяся к нему. Надо думать, Аделька не просто выполнила свою задачу позвать матушку, а перевыполнила, сообщив всем о госте. И теперь Зак гадал, если его застанут на частной территории, не примут ли за невежливого гостя? Деды-то спали! И кто их знает, этих странных людей? Поэтому он быстро ретировался за калитку и на всякий случай попросил Филю отвести конягу подальше.

— Здравствуйте, добрые люди! — Зак поклонился. Балаган — так балаган. В лучших традициях! — Примите ли гостя?

— Здравствуй, добрый человек! — прозвучало сразу несколько голосов.

— Дед Карел! Поди ж ты, зараза! Нализался! — плотная румяная женщина кинулась в калитку к деду, за ней хвостиком увязалась Аделька. Они начали отдирать безвольное тело от стула и потащили в дом.

— Дед Михал, ну а ты-то что! — воскликнул дюжий парень, взвалил старика на плечо и понёс через дорогу к домику.

— Можно ли водички гостю испить? — снова рискнул нарваться на гостеприимство Зак. Одновременно около двенадцати женщин разбежались по домикам и начали понемногу собираться возле Зака. В руках у каждой был кувшин и кружка. Зак с удовольствием принял кружку у первой и с наслаждением выпил до дна. Тут же подошла вторая, протягивая ему свою кружку.

— Спасибо, добрая женщина! — сказал Зак, улыбаясь ей самой открытой улыбкой, — я уже напился. Больше не хочу.

— Что он сказал, Хана? — спросила вторая у первой.

— Что-что, — довольно улыбаясь, ответила ей первая, — Моя вода ему больше понравилась. Твою он пить не будет.

— Как не будет? — удивлённо подняла брови вторая. — А зачем я несла? Пей, добрый человек! — она настойчиво протянула ему кружку. А Зак с ужасом начал понимать, что к нему приближаются и другие крестьянки со своими кувшинами.

— А накормить гостя можно? — крикнул он, чтобы проверить, как сработает следующая просьба. Теоретически, можно было ожидать, что отряд с кувшинами отправится за едой. Но это чисто теоретически. А практически женщины с кувшинами продолжили свой путь, а из толпы в сторону домиков отправились ещё несколько человек. Мда. — Спасибо, добрые люди! Однако я тороплюсь! До свидания! Вернусь к вам позже! — Зак уже запрыгивал в седло и хватал поводья. Пора выбираться из этого дурдома. Люди оказались с лёгким оттенком идиотии. Попробуем пообщаться с гномами.

Стель

Стель засела в своей медицинской капсуле на сутки, совмещая полезное с приятным. Она восстанавливала здоровье и готовила сценарий для своего появление и миссии. По её мнению, самое главное — это появление. То, как её воспримут в новом мире, было основным. Если всё пройдёт удачно, можно считать, что половина миссии за плечами. Если же нет, то придётся действовать долго, а значит, упустить много драгоценного времени.

Весь мир состоял из двух материков. Но они настолько отстояли друг от друга, что судя по уровню технического прогресса, встретиться им предстояло не скоро. Нужный Стель материк был весь изрезан фьордами. Изрезан настолько, что шесть его частей можно было принять за острова. Хотя географически это были полуострова. Они связаны между собой полосками суши, где проходили дороги. Но они не были главными артериями мира. Главные артерии — сами фьорды. Мир был пристанищем мореходов. Конечно, местным изогнутым небольшим кораблям-драккарам не хватало изящества, но они были вполне красивы. Это можно было признать.

Шесть островов-полуостровов носили романтические названия: Стейнран или Скалистый остров, Селран или Тюлений остров, Такеран или Туманный остров, Ваннран или Водный остров, Грессран или Травяной остров и, наконец, Мёдран или Медовый. На последнем располагалась вотчина местного короля — конунга Вагни, где он жил со своей многочисленной семьёй. На каждом острове от его имени правил ярл, а под ними были ещё несколько гард — деревень, которые обеспечивали всех едой и материалами, необходимыми для жизни. У них был сложный пантеон богов: кто-то кого-то от кого-то бесконечно рожал, а вели себя боги как обычные люди. Так и норовили ввязаться в драку или настроить друг другу козней. Это совершенно не было похоже на поведение богов. Но раз им так хочется, кто же станет возражать?

Стель решила не пользоваться фантомом. У неё было желание, чтобы её приняли за одну из многочисленных богинь. А богиням позволялось внешне отличаться от людей. Но фантом она настроила на защиту. Пусть будет. В конце концов, снова получить камнем в висок совсем не хотелось. Окончательно собравшись в путь, она упросила Сагана устроить грандиозную грозу в Мёдране для более эффектного своего появления. И он пошёл на это, слава Великому Древу! Итак, Стель готова была выйти на сцену!

Под раскаты грома и сверкание молний, она приземлилась у центрального входа в длинный дом, в котором укрылось всё семейство конунга. Внешность она не меняла, но вот с причёской и одеждой пришлось повозиться. По бокам она заплела сложные косы, убирающие волосы с лица, и переплела их на затылке в замысловатый узор, красив разноцветными нитками и перьями. Надела штаны мягкой кожи, длинную до колен облегающую льняную рубаху с разрезами по бокам до самой талии, чтобы не мешала двигаться. Сверху — кожаную безрукавку, детали которой переплетались шнурами и содержали массу петель и карманов для хранения всяких предметов. На пояс надела расшитый рыбьей чешуёй широкий ремень с петлёй для удлинённого топора с широким лезвием. Это было излюбленным оружием вендов — людей нового мира. Накинула грубый валяный из козьей шерсти плащ с нашивками из ракушек. А на спину закинула старинный щит с металлическими клёпками. И, конечно, не забыла про любимые метательные ножи всё в тех же любимых высоких и мягких сапожках. А ещё она сделала посох. Внешне он был похож на причудливое переплетение нескольких лиан, а внутри имел стальной стержень, так что вполне мог служить и боевым. И вот, во всём этом великолепии, она стояла у центральной двери длинного дома конунга, готовясь войти внутрь.

Дождавшись наиболее громогласного раската грома, она толкнула дверь внутрь для пущего театрального эффекта. Но дверь оказалась заперта изнутри на довольно большой деревянный брус. Этого следовало ожидать. Скривив губы в недовольной гримаске, она снова дождалась раската, подняла задвижку с той стороны, толкнула дверь и ступила в центр горницы. Воспользовавшись установившейся вдруг всеобщей тишиной, она легко закрыла массивные деревянные двери, подняла одной рукой огромный засов и положила на место в специальные уголки. Развернулась и пошла к огню в очаге посередине горницы, опираясь на свой посох. В самом центре дома был огороженный каменной кладкой бассейн метра три в длину и метр в ширину, где пылали большие куски деревьев. Над этим огромным костром располагалась толстая балка с металлическими крюками. На одном из крюков висел котёл, в котором бурлило варево, ароматно пахнувшее горохом и козлятиной. Откинув капюшон, она зажала посох подмышкой, вытянула руки и немного согрела их над костром. Затем медленно подняла глаза и обвела присутствующих взглядом. На возвышении в широком деревянном кресле, покрытом шкурами, сидел могучий, но огрузневший мужчина. Его волосы были заплетены в три косы и связаны воедино на затылке широкой полоской ткани. Длинные и жёсткие усы, также заплетённые в косы, огибали дугами большой рот с вздёрнутой верхней губой, и вплетались в бороду. На шее его висела громадная гривна с узорами по металлу. Мягкая безрукавка из выскобленной кожи, шерстяные штаны и сапоги на тяжёлой многослойной подошве завершали его облик. Это и был конунг Вагни. В большом зале либо на скамьях вдоль стен, либо прямо на полу на копне тростника сидело порядка ста тридцати человек. Стель не стала их особо разглядывать, ещё не время. Она оторвала руки от костра, нарочито опёрлась на свой посох и сказала:

— В этом доме соблюдают законы богов? Может ли путница рассчитывать на законы гостеприимства? — она снова обвела взглядом всех присутствующих.

— Во имя Одина и всех богов! — опомнился Вагни, — Назови своё имя, оставь оружие при входе, и мы примем тебя как самую близкую родню!

— Имя мне Стель, — сказала Стель, вытащила топор из петли и по безопасной траектории для сидящих кинула в столб, на котором держались двери. Топор вошёл ровно и глубоко, топорищем вверх. Подойдя к нему, она сняла со спины щит и повесила на топорище как на крюк. Тут же скинула и плащ, повесив его поверх щита.

— Еды и браги для Стель! — проревел Вагни. И разговоры тут же возобновились. Она прошла вдоль очага и присела у подножия возвышения конунга.

— Благодарю тебя, конунг Вагни, — ответила Стель, принимая из рук служанок большую и плоскую металлическую тарелку с кусками мяса, хлеба, дурно пахнущего сыра и парой варёных морковин.

— Утоли свой голод, гостья! — провозгласил Вагни. — И выпей с нами за милость Одина! — вторая служанка принесла для Стель большой рог, наполненный брагой. Пахло недобродившим пророщенным зерном вперемешку с травами и небольшим количеством мёда.

— Во имя Одина и гостеприимства хозяев! — крикнула Стель и приложилась к рогу. Фантом позволил ей нейтрализовать алкоголь, поэтому она осушила рог до дна, перевернула, чтобы показать, что она это сделала. Затем аккуратно положила рядом и вцепилась зубами в кусок мяса.

— Клянусь Велундом, она из металла! — воскликнул сидящий рядом мужчина с обритой наполовину головой, — Тор поёт песни грома и мечет Мъёлльнир на землю для забавы, а она приходит в этот дом, пьёт целый рог браги и ест мясо. Она из вендов! Это точно! — по залу прошёл одобрительный рёв.

— Уж не сам ли Велунд и выковал её топор? — спросил второй, голый по пояс, с косматыми волосами, сваляными в один большой колтун вдоль головы, и свисающий с затылка. — Он так вошёл в дерево, что расщепил его ровно вдоль нитей жизни. Дерево радуется и плачет, что есть такое оружие, способное убить человека и не убить дерево! — по залу снова прокатился рёв. А потом настала тишина. Стель продолжала жевать мясо и вонючий сыр.

— Разве тебе не по душе слова, которыми мы чествуем тебя, Стель? — озабоченно спросил Вагни.

— Как мёд льются они мне на душу, — невнятно проговорила Стель, стараясь избавиться от пищи во рту. Но она никак не хотела глотаться. — Вот только в горле пересохло. Не могу выразить моё почтение добрым вендам, — закончила она.

— Браги для Стель! — завопил весь дом. Служанка принесла мех, подняла рог и снова наполнила его до краёв.

— За забавы Тора! — крикнула Стель, — И чтобы мы не забывали, что забавы часть нашей жизни! — она лукаво подмигнула своим лиловым глазом всем, кто смотрел на неё в замешательстве. Снова лихо опрокинула рог, перевернула, дождалась, когда последняя капля повиснет на краю, и слизала её под общий хохот и улюлюканье. Потом напряглась, громко рыгнула, и снова впилась зубами в кусок мяса. Первая часть плана, похоже, удавалась.

Тосты становились всё цветистее и запутаннее. Комплименты всё более витиеватыми, в них вплетался уже весь пантеон местных богов. Стель жевала мясо, пила брагу и хохотала, поддерживая то одного, то другого венда. Вагни был доволен и хохотал вместе со всеми. За стенами продолжала грохотать гроза. А внутри горницы люди становились всё пьянее и пьянее.

— Клянусь Ньёрдом, когда Рунгерд рожала Эгиля, Хьярти кричал громче, чем она в родовой горячке! — вдруг невпопад выкрикнул большой стройный и мускулистый венд с длинными волосами с правой стороны заплетёнными в косы, а с левой свисающими свободными прядями на грудь.

— Эйлейв, ты напился, — сказал ему сидящий по правую руку Вагни –худощавый, но очень мускулистый воин с обритой головой и длинными усами, свитыми в полоски и с вплетёнными в них монетками и цветными шнурками.

— Сигват! — протянул названный Эйлейвом, — Тебе бы тоже задуматься. Может, это Локи затмил всем глаза, что вы взяли в мужья сестре такого мужчину?

— Эйлейв, ты бы заткнулся, — сказала белокурая женщина с богатой гривной и выбритыми висками. На ней были кожаные штаны, а верхнее платье имело разрезы до пояса, что совершенно не стесняло её движений. — А то я набью навозом твой рот.

— Торгрим, успокой свою жену, брат. Или ты стелешься под её ногами, как трава под моими? — он пьяно расхохотался, но его никто не поддержал.

— Эйлейв, не трогай Уну, — сказал гороподобный великан с мягкими чертами лица, и схватил в объятия белокурую заступницу. — Никого не трогай, — добавил он. Присмотревшись, Стель поняла, что они родные братья. Как две капли воды на лицо, но Торгрим явно крупнее Эйлейва.

— А что же сам Хьярти молчит? — всё никак не мог успокоиться Эйлейв, — Может, он уже после второго рога упал под лавку и не слышит моих слов? — он снова пьяно расхохотался, раскачиваясь всем телом взад и вперёд. Низкий худой мужчина с большими залысинами в редких волосах встал с лавки, на его руке повисла худая и измождённая женщина с волосами цвета утренней звезды. Лицо её было болезненно-бледным. Она умоляюще заглядывала в глаза своего мужчины, который против Эйлейва смотрелся просто заморышем. Стель поняла, что это и есть Хьярти с Рунгерд. Двое их детей — сын и дочь — поспешно отодвинулись за спину матери. Пахло скандалом, и Стель решила вмешаться:

— Эй, Эйлейв! А давай-ка сыграем в «Веретено»? Если выстоишь против меня, так и надерёшь задницу кому захочешь, а? — она хитро посмотрела на пьяного здоровяка.

— «Веретено»? А что это за игра? — спросили сразу несколько человек.

— А это испытание! — улыбнулась Стель. — Для настоящих воинов!

— Рассказывай! — полетело со всех сторон.

— Надо взять короткую верёвку, сделать из неё петлю и накинуть на балку, — Стель показала под потолок. — Затем длинную, и обмотать человека, будто он веретено, а верёвка нить, но руки не трогать. А потом человек будет держаться за короткую и висеть, а остальные его раскручивать. Если после «веретена» человек встанет на ноги, пройдёт прямо по горнице и выпьет рог браги — он выиграл. А кто не сможет — проиграл.

— Хорошая забава! — крикнуло несколько человек.

— Веретено! Веретено! — закричали остальные.

— Давайте верёвки! — крикнула Стель, — Я первая!

Стель подняла руки вверх, а несколько человек стали заматывать её в верёвку как в кокон. Когда в их руках остался только короткий конец, она легко подпрыгнула, уцепившись, руками за верёвку, перекинутую через балку. И задорно крикнула: «Веретено!» Мужчины ухватились за конец и начали тянуть. Стель закрутилась вокруг себя, мысленно переключая фантом на защиту от перегрузок вестибулярного аппарата. Когда длинная верёвка закончилась, а верхняя короткая уже была закручена настолько, что её сложно было удержать в руках, Стель вытянулась и сгруппировалась. Верёвка и её тело начали раскручиваться в обратном направлении. Она задорно визгнула. Затем отпустила верёвку, и прошла вдоль горницы. Под общее улюлюканье, ей протянули полный рог браги, она выпила его до дна. Опрокинула, чтобы показать, что всё честно. Затем упёрла руки в бока и прокричала:

— Ну, кто следующий?

— Эйлейв! Эйлейв! — скандировала толпа.

— А может, Хьярти? — спросила Стель, ободряюще глядя на низкого мужчину. И он, улыбнувшись одними глазами, вышел на середину горницы и поднял руки вверх.

Хьярти выдержал испытание достойно. Его только немного повело, когда он шёл вдоль горницы. Дальше уже никто не спрашивал, кто следующий. Все схватили Эйлейва, задрали ему руки и начали заматывать. Отпустив верёвку на середине процесса, Эйлейв упал на колени и заблевал пол. После этого грохнулся на пол и затих. Его тут же оттащили на дальнюю лавку, полы быстро убрали. Хьярти все похлопывали по спине, заявляя, что он силён. А Стель продолжила жевать и пить. На неё посматривали с хитрецой и явным уважением во взгляде. Она подняла очередной рог, привлекая к себе внимание. Постепенно установилась тишина, и она сказала:

— По законам гостеприимства я должна отдать вам долг. Вы хорошо приняли меня. Накормили, напоили, я развлеклась. Теперь моя очередь.

— Мы не торопим тебя, Стель, — сказал Вагни, — По законам гостеприимства, ты должна познать ночлег нашего дома, а уж потом…

— Великий конунг! Это ведь право гостя, решать, когда он отплатит за радушие хозяев.

— Клянусь Одином, это так, — сказал Вагни.

— Снаружи развлекается Тор, так почему бы нам не развлечься здесь? — Стель подошла к своему плащу и достала флейту. Все притихли. — Я сыграю вам музыку огня, — сказала она, присаживаясь напротив очага.

Огонь в очаге уже не горел. Ярко-красные поленья лишь тлели, распространяя тепло и небольшой свет по горнице. Стель заиграла. Сначала протяжно, а потом всё быстрее и быстрее. Огонь вспыхнул, поднимаясь над краями каменной кладки. Он разгорался и разгорался. Когда пламя плясало уже на метровой высоте, Стель сменила мелодию. Она была романтической, как песня леса. И вот в огне прямо из пламени стал появляться силуэт. Стель сочиняла на ходу, одновременно управляя всполохами огня с помощью магии. Вот возникла красивая девушка с длинными волосами, трепещущими на ветру. Она танцевала, кружась. Платье и волосы развевались. Мелодия была весёлая, но с лёгкой грустинкой, как бы предвещая печаль. И вот появился воин. Могучий и сильный. Мелодия перешла в боевой марш. Он подошёл к девушке и властно протянул к ней руки. Она вырвалась. Флейта выдала несколько всхлипов, как будто плакало сердце. Воин разозлился и начала преследовать её. Она укрылась за деревом. Воин растерялся и ушёл. И появился второй мужчина. Он не был воином. Он был мужчиной. Флейта запела третью мелодию. Уверенного счастья. Он собрал цветы и сплёл венок. Протянул его девушке, и она взяла. Тогда он вырвал из груди сердце и тоже отдал ей. Она взяла. И тут появился свирепый воин. Мелодия начала выдавать фальцеты и верхние ноты. Как будто душа металась в смятении. Он выхватил топор и отрубил голову мужчине, бросив её к ногам девушки. Девушка опечалилась. Флейта рыдала. Она упала на колени, простилась с любимым. А потом встала на ноги, взяла меч и вырезала сердце из груди воина. Положила рядом с головой любимого. Легла рядом и огонь поглотил их. Мелодия стала простой и сложной одновременно. С повторениями то в мажоре, то в миноре. И, постепенно затихая, умолкла вместе с погасшим огнём. Поленья вновь были ярко-красными, но огня уже не было.

— Она из Ваннахейма, — прошёл шелест по рядам застывших людей. Стель молчала, глядя на флейту.

— Пришла ли ты искать убежища, или пришла, чтобы искать развлечений, — произнёс Вагни, — оставайся с нами столько, сколько захочешь, Стель. Мы рады тебе!

— Я останусь, великий конунг, — ответила Стель, ликуя в душе. Задача номер один была выполнена.

Бенедикт

Прежде чем отправиться в новый мир, Бенедикт решил изучить информацию и наметить план. Рейнборд был гигантским мегаполисом, располагавшимся на таком же гигантском острове посреди океана. Самое интересное заключалось в том, что остров был единственной сушей на планете. И город был единственным городом на планете. Жили здесь люди. Правили тоже люди. А точнее две корпорации: синяя и красная. Синяя отвечала за технический прогресс, который должен был сделать людей счастливыми. Красная — за социальную часть счастья. Возглавляли их отцы-основатели, которых здесь называли аконы и акониссы. Это местная разновидность элиты. В аконат попадали только те граждане, которые особо отличились в заботе об остальных. Сделали какой-либо подвиг для счастья людей. Это и была цель существования и пример правильного поведения по жизни.

Кстати, имена люди получали, только попав в аконат. Так они идентифицировались только по сектору, в котором жили, и по номеру квартиры. Сейчас в Аконате было шесть граждан. Господин председатель Дэннис, госпожи Мара и Рулимия, а также господа Тим, Дуайн и Тодд. Начинать инициацию имело смысл с кого-то из них.

Председатель Дэннис был уже стариком восьмидесяти двух лет и руководил общими вопросами. Его мнение было решающим на советах аконата. Он был одним из адептов старой школы. И сам являлся примером для подражания для всех граждан. Он часто напоминал, что до того, как стать Дэннисом, был жёлтым К номер 34. Именно он несколько раз усовершенствовал протеиновую массу питания — делию. Сначала добавив в неё комплекс витаминных добавок, чтобы снизить заболеваемость жителей Рейнборда. А затем селекционировав богатый протеином однолетник, названный в честь предыдущего председателя Атомом. Теперь Атом был основой сельского хозяйства Рейнборда и львиной долей рациона граждан. Сам Дэннис питался только делией, хотя как акон мог позволить себе и другую пищу. С точки зрения такой приверженности одному виду еды и соблюдения общепринятых законов, он был идеальным выбором для инициации.

Тодд возглавлял синюю корпорацию, занимаясь сельским хозяйством и производством делии. Его методы конвейерных работ, суточных порций и контроля за качеством проложили ему дорогу в аконат. Правда, в аконат он стремился не за признанием общества. Скорее за разнообразием благ — он предпочитал натуральную растительную пищу и даже баловался алкоголем. Технический персонал его жилища составляли молодые девушки, с радостью оказывающие акону сексуальные услуги. В коричневом секторе он оставил жену и сына, подтвердив свою полезность для общества. «Заслуги одного члена семьи не являются заслугами семьи в целом. И каждому из них ещё предстоит доказать своё стремление к всеобщему благу» — звучало в его благодарственной речи. Такое «вынужденное» одиночество Тодда совершенно не тяготило. В свои пятьдесят два года он уже выглядел несколько потрёпанным, но всё же привлекательным мужчиной.

Красную корпорацию возглавляла Мара. Основной деятельностью корпорации были два направления: здоровье населения и моральные устои. Ежедневные медосмотры давали чёткую статистику о состоянии здоровья нации. Можно сказать, Мара лично следила за весом, кариесом и артериальным давлением каждого гражданина. От неё зависело, чем будет питаться человек. Станет ли он отцом или матерью будущего потомства. Или состояние его настолько критично, что ломает представление о гармонии. Тогда человека быстро избавляли от мучений. В первую очередь, от чувства стыда, что он является тормозом всеобщего прогресса и счастья. На фотографии Мара выглядела блондинкой без возраста. Её бы даже можно было назвать привлекательной, если бы не прозрачные жёсткие голубоватые глаза. В своей предвыборной речи она рассказала о том, как добилась успеха и стала акониссой: «Моральные устои общества тоже нуждаются в производстве и воспроизводстве как любой продукт, необходимый для жизнедеятельности и счастливого существования нации. Мы должны не только производить медикаменты, но и ментальную продукцию, которая формирует пример здорового и счастливого гражданина нации». Мара железной рукой сглаживала все кризисы мира. Как только произошёл первый неурожай атома и было чётко рассчитано, что синие не смогут произвести достаточное количество делии, в моду вошла худоба. Граждане, стремящиеся показывать пример, отказывались от половины суточного рациона, заменяя его на биодобавки, бывшие под рукой. Когда же эти моральные устои привели к вспышке цинги, в моду вошли цитрусовые. И поданы были как одно из величайших достижений нации. Теперь каждому гражданину доступны элитные фрукты. Личная жизнь и мотивы её были неизвестны. Она держала их в строгом секрете. Памятуя о её неоценимой помощи в ряде кризисов, аконат не лез в это.

Худой Дуайн был прямым продолжением Мары, её правой рукой. Он правил департаментом искусства и культуры. Его редкие тонкие и длинные волосы на лысеющей голове на взгляд Бенедикта совершенно не отвечали нормам красоты. Но Дуайн был силён в другом. Его знаменитая фраза и доказательство было высечено золотыми буквами на фасаде здания департамента культуры и искусства: «Истинная красота в единении. Если миллион человек выбирает что-то одно, значит, оно поистине прекрасно. Миллион граждан не может ошибаться!» Из-под рук акона Дуайна выходили одежда и предметы интерьера. А также бесконечные экспонаты в галерею нации. Все как один они иллюстрировали новые идеи моральных устоев Мары. И были для граждан эталоном подражания. В отчёте содержались неподтверждённые сведения о его гомосексуальности. Но Дуайн очень тщательно следил за конфиденциальностью этой стороны своей жизни.

Атлетический и высокий Тим возглавлял Департамент развития нации. На самом деле львиную долю его проектов составлял поиск благ для избранного круга представителей нации — аконата. Он доставал или производил дефицитные товары, предметы роскоши и экзотику для внутреннего пользования. Однако аконом он стал совершенно за другой проект. «Жемчужина океана». Устройство отдалённой курортной зоны прямо в океане и программу накопления часов счастья для населения. За сверх переработки и тяжёлый труд граждане могли накопить достаточное количество часов счастья, чтобы посетить курорт. Эти «Хаппинсы» или «Хэпэшки» в просторечье являлись единственной ликвидной валютой в Рейнборде. И как и в любой системе именно они являлись основой чёрного рынка, которым умело регулировал Тим. Но внешне картинка выглядела совершенно по-иному — акон Тим дал нации ещё одну формацию счастья. Также Тим следил за строительными проектами. Проблемы с перенаселением в условиях жёсткого контроля демографии Рейнборду не грозили. Так что и строительства было мало. В основном, поддерживающее техническое обеспечение. В силу своей привлекательной внешности Тим также являлся негласной иконой стиля Рейнборда. Все мужчины хотели быть Тимом, а все женщины мечтали быть с ним. Его эта ситуация устраивала, он пользовался публичной любовью. И, похоже, это и был его личный мотив.

Аконисса Рулимия внешне напоминала ведьму: седые длинные волосы, крупный крючковатый нос, тонкие жёсткие губы и пронзительные глаза. Идеальный образ для руководителя департамента порядка. Она слыла железной, но справедливой. Если ваша вина против нации будет доказана, она разгромит вас и уничтожит. Если же вы честны и соблюдаете положенные порядок и закон, Рулимия вами не заинтересуется. В отчёте были сведения, что некоторые заключённые просто пропадали в департаменте порядка. Тем не менее репутация «коричневых мундиров», как называли служащих департамента в народе, была на высоте. Эти парни и девушки берегли нацию от потрясений. А Рулимия была собирательным образом матери — любящая и справедливая. Может похвалить за доброе дело или пожурить за плохое. Именно она стояла за последней сменой аконата. Дэннис и она сама — только двое — перешли в новый состав. Остальные аконы были уличены в преступном заговоре против нации. И, конечно, ликвидированы. Можно было не сомневаться, что дело шито белыми нитками, но, по всей видимости, это было необходимо для того периода. Новые аконы и акониссы выбирались голосованием всей нации, что также стало прецедентом. Неким новым веянием, которое дало гражданам ощущение собственной значимости, и, возможно, отодвинули на второй план более существенные проблемы. С Рулимией надо быть осторожным.

Бенедикт выключил экран информационной системы. Сама по себе идея инициации носферату в отдельно взятом мире его не вдохновляла. Но если уж предстояло это сделать, то нужно объяснить для себя концепцию. Обозначить рамки, за которые он, Бенедикт, не будет заходить ни при каких обстоятельствах. Ему казалось, что утопический мир, в котором предстояло работать, был идеальным для создания такой системы. Не сложно будет установить принципы необходимости. Ты можешь питаться только тогда, когда необходимо и ровно настолько, насколько необходимо. Инициировать нужно кого-то из аконата. Остальные так называемые «граждане» имеют слишком подавленную волю. Либо Бенедикт не сможет построить с ними принципиальную систему существования носферату, либо они поймут свою вседозволенность и новые возможности рано или поздно, и тогда мир превратиться в анархию и хаос. А Бенедикт хотел справиться со своей задачей как можно быстрее. Тогда у него будет возможность подстраховать Зака. Друг действительно волнуется, что может не справиться. Да и Белегестель ещё не здорова в полной мере. Ей тоже может понадобиться помощь. Лучшие кандидаты — это Дэннис и Рулимия. Именно они смогут стать прародителями новой нации. Они старейшины этого мира. И довольно справедливо было бы именно им предоставить шанс инициировать остальных. К тому же они уже являются управляющей верхушкой. Бессмертие и новые возможности не дадут сильного изменяющего их эффекта. План хороший, если не сказать отличный. Пора отправляться в Рейнборд.

Зак

Зак скакал что есть силы от хутора в сторону вырастающей всё выше и выше горной гряды. Сказать, что он был растерян, значит, ничего не сказать. Он, конечно, ожидал, что местное общество людей будет несколько отличаться от того, к которому он привык. Но чтобы настолько! Да они сумасшедшие какие-то! Вообще ни капли прагматизма и здравого смысла! Зато понятно, откуда тут избыток добра. Ладно, посмотрим на гномов. Или как их там? Цвергов.

Гора уже вздымалась, закрывая обзор неба. А дорога упиралась прямо в высокие и добротно сделанные ворота. Судя по всему, толщиной не менее полуметра. Прямо крепость какая-то. Зак спешился, подошёл к монументальному входу и постучал. Звука не последовало, потому что дубовые великаньи ворота просто поглощали все звуки. Зак принялся долбить кулаками и заодно орать: «Есть кто дома?!» Он так увлёкся, что не заметил, как сбоку открылась маленькая потайная дверца, и из неё вышел маленький плотный человечек с длинными пушистыми волосами до пояса и с густой длинной ухоженной бородой, за которой фактически не было видна лица. Ростом он был до середины бедра где-то. Человечек сложил руки на груди прямо на бороде и сказал звонким голоском:

— Ну, есть. А ты что хотел?

— Приветствую вас, уважаемый! — сказал Зак и слегка склонился.

— Что ты сказал?! — голосок превратился в визг.

— Эм, я хотел вежливо поздороваться, почтенный цверг, — сказал Зак, на всякий случай, отходя на шаг назад. Кто их местных знает. Может они вежливость по-другому понимают?

— Вежливо поздороваться?! — человечек топнул ногой. Видно, что окончательно обозлился.

— Вы бы не могли мне объяснить, что вас так злит? — аккуратно спросил Зак.

— Как это «что»?! — снова сорвался на визг человечек, — В какой это стране учат так вежливо обращаться к леди?!

— К леди?! — Зак почувствовал, как его глаза натурально выползают из глазниц прямо на лоб.

— Конечно, леди! Леди Алофа, между прочим! — подбоченилась бородатая мадам.

— Прошу прощения, леди Алофа! — Зак низко склонился, приложив руку к сердцу. — Это действительно было в высшей мере невоспитанно с моей стороны!

— Так-то лучше, — сказала леди Алофа, — А зачем пожаловал?

— Разрешите представиться, меня зовут Зак. Я попал сюда случайно и хотел бы познакомиться с хозяевами горы… То есть я хотел сказать с хозяевами Каэрсоверана, конечно.

— Уже познакомился, — констатировала Алофа, — Что дальше?

— Правильно ли я понимаю, что передо мной стоит прекрасная правительница Каэрсоверана? — осторожно поинтересовался Зак.

— «Прекрасная правительница»! Хех! — леди Алофа усмехнулась и повела головой, что явно означало удовольствие. — Каэрсовераном правит Гильдия! И это не один цверг, как ты можешь догадаться, — сказала она гордо.

— Гильдия искусных мастеров? — спросил Зак.

— Само собой, — ответила леди.

— А можно ли посмотреть на произведения искусства ваших мастеров, леди Алофа? — спросил Зак.

— Это ещё зачем? — спросила гномка.

— Восхититься, конечно же! — Зака стал утомлять такой ход беседы.

— И всё? — спросила гномка.

— Нет, не всё! — не выдержал Зак. — Ещё я хочу есть! И выпить бы не отказался. Я тут попытался у хуторян воды попросить — всё на свете проклял!

— Люди с хутора? — спросила гномка и засмеялась. — Ты, небось, воды просил, а у самого и кувшина с собой не было? Пить заставляли? Да ещё и обижались, что не у всех попробовал?

— Точно, — ответил Зак, потому что добавить было нечего.

— Бедолага, — сказала леди Алофа, — Ладно, пойдём, — она открыла маленькую дверцу и юркнула внутрь, — Голову пригни, а то ещё застрянешь!

— Спасибо! — проворчал Зак, протискиваясь в узкое отверстие, и тут же присвистнул с чувством. У цвергов явно была мания гигантизма. Потому что открывшееся пространство вовсе не соответствовало размерам двери. Пещера внутри была огромной. Всю её пересекали лестницы и площадки. И повсюду суетились цверги. Зак и за пару миллионов не взялся бы разгадывать кто из них какого пола, потому что выглядели они все примерно одинаково — волосатые и бородатые. Различались только цветом волос.

— Эй, ребята! — звучно крикнула леди Алофа, — Бросайте дела! У нас гость! И между прочим голодный!

— Веди его в столовую, Алофа! — крикнули сразу несколько цвергов, которые тут же стали стекаться по лестницам в сторону большого входа справа.

— Ну, пошли, Зак, — сказала Алофа и засеменила довольно резво в сторону двери.

— Филя, ты это видел? — прошептал Зак.

Пройдя сквозь высокую арку, Зак так и замер на пороге от открывшейся картины. В центре узкого и длинного помещения стоял большой и длинный сколоченный стол. По двум сторонам от него стояли такие же массивные лавки. Цверги подходили к ним, приставляли маленькие лестнички, забирались наверх и устраивались удобнее за массивной столешницей. Сверху над столом была натянута верёвка на двух колёсиках. Она крутилась, развешивая над столом еду: куски вяленого мяса, корзинки с хлебом и фруктами, овощи, головки сыра. Цверги ловко подхватывали их длинными палками и опускали на стол, быстро наполняя свои тарелки.

— Ну, чего встал? — спросила леди Алофа, пристраивая свою лесенку к лавке, — Садись, давай. У нас на таких верзил посуды, конечно, нету. Но ничего, просто почаще наполняй тарелку. — Зак попробовал помочь ей взобраться, но она фыркнула и оттолкнула его руку, — Я сама! Бомли? — крикнула она на другой конец стола, устраиваясь поудобнее и ловко срывая с верёвки кусок мяса, сыра и корзинку с овощами.

— Внимание! Джин! — крикнул басовитый голос, а Зак внезапно понял, как отличать женщин от мужчин. Цверги почти одновременно придвинули кружки в центр стола своими палками, выстроив из них идеально ровную прямую. Алофа, видя, как Зак неумело справляется со своим инструментом, подцепила и его кружку. А сверху на верёвке довольно быстро поехал перевёрнутый кувшин, разливая ароматный можжевеловый напиток по кружкам. Над последней кружкой он завис, все замолчали. А когда последняя капля сорвалась с горлышка и упала в кружку, дружно зааплодировали.

— Какой ты, оказывается, неловкий, — беззлобно сказала Алофа, цепляя своей палкой еду и перекидывая её в тарелку Зака, — Держи, а то так и останешься голодным!

— Благодарю вас, леди Алофа, — сказал Зак, отламывая хлеб и с удовольствием вгрызаясь в сочный окорок.

— Подожди есть-то! Надо же сначала выпить! — отозвалась гномка, придвигая к нему кружку с джином.

— За хорошую работу! — крикнули с того конца стола.

— И за хороших цвергов, делающих эту работу! — прокричали все дружно, припали к кружкам, выпили до дна и шумно со стуком опустили на стол. Напиток был чудесным. В меру терпким, в меру холодным, очень ароматным. Зак почувствовал, что в нём градусов пятьдесят, не меньше.

— Леди Алофа, — начал было Зак.

— Да хватит уже! — перебила его гномка, — Какая я тебе леди теперь? Мы же выпили вместе! Просто Алофа.

— Алофа, спасибо тебе! — сказал Зак, принимаясь за еду. А она здесь была что надо.

— Да, ладно! — снисходительно сказала Алофа. — Голодному мы всегда поможем. Тем более что еда и не наша даже.

— Как так не ваша? — спросил Зак.

— Нам её люди с хутора приносят, — охотно пояснила Алофа. — Предки наших предков попросили однажды у них что-нибудь поесть. Так вот с тех пор они и носят.

— А вы им что даёте за еду? — спросил Зак.

— Ничего не даём, — сказала Алофа и удивлённо посмотрела на Зака. — Они же ничего не просят! А зачем давать, если не просят?

— То есть, если бы они попросили, вы бы им что-то дали? — спросил Зак.

— Наверное, — пожала плечами Алофа.

— Внимание! Джин! — снова прозвучала команда. Алофа ловко поставила свою кружку в общий ряд. И скептически посмотрела на Зака. Тот отказался от своей палки и своей собственной рукой поставил свою кружку в ряд. Снова проехал кувшин, снова все молча ждали падения последней капли, а потом громко хлопали в ладоши.

— За наших мужчин! — прозвучал следующий тост женским голоском.

— И за наших женщин! Самых красивых и умелых в целом свете! — прозвучал хор мужских голосов. Все снова опустошили кружки и дружно стукнули ими о стол.

— А почему у вас всё такое большое, Алофа? — спросил Зак.

— Ну как же? Это же предки наших предков победили гримтурсов и заняли их город. С тех пор мы тут хозяева. Приходиться приспосабливаться. Зато удобно. Пока не достигнешь совершеннолетия, ни за что не сможешь пользоваться общим столом. Так что молодёжь очень уж стремится подрасти и стать мастерами.

— Кто такие гримтурсы? — спросил Зак.

— Это такие большие великаны изо льда и магии. Они очень злые. И очень нас не любят. Жили здесь. И даже говорят, что некоторые из них до сих пор заперты в сердце Каэрсоверана. В подземельях нижнего уровня. Мы туда не ходим. Это запрещено.

— Великаны из льда и магии? — переспросил Зак. — А вы что же, и воины ещё?

— Конечно, — ответила Алофа. — Тренируемся на всякий случай. Но война закончилась давно. Так что воевать по-настоящему нам не приходилось. Да и не придётся.

— Вон оно что, — протянул Зак задумчиво. — А какое оружие у тебя?

— Топор, конечно же. Какое ещё может быть оружие у цверга?

— А меч? — спросил Зак.

— Для меча твой рост нужен. А для топора и моего достаточно.

— Не сообразил как-то, — посетовал Зак, — Ты уж прости, Алофа.

— За что прощать-то? Люди высокие, мы низкие. Это же природа! Зато мы магией умеем пользоваться, а люди нет.

— Ух, ты! — искренне восхитился Зак. — Так вы своё мастерство с помощью магии оттачиваете?

— Это ещё зачем? — спросила Алофа. — У нас что — рук нет? Мастерим мы всё сами, руками, и без всякой магии. Хорошую вещь можно сделать только руками. Прожить с ней весь путь от рождения, до взросления. А магия тут ни при чём.

— Внимание! Джин! — снова прозвучала команда. И Зак с большим удовольствием подставил свою кружку.

— За наш Каэрсоверан!

— Самый чудесный город в целом свете!

— Алофа, а это нормально, что я тут ем и пью, а кроме тебя никого и не знаю? — спросил Зак, начиная чувствовать опьянение.

— Знакомиться будем после еды, — охотно пояснила гномка. — Настоящего мастера красит не имя, а его работа.

— Ага, — на всякий случай согласился Зак, так до конца и не поняв, что ему сейчас пытались объяснить. Но выспрашивать, видимо, не стоит. Да и не хочется уже. Сытый желудок и пьяный разум давали о себе знать.

Трапеза закончилась в одно мгновение. Трижды прозвучал колокольчик, и всё быстро засобирались, полезли по своим лесенкам вниз. Зак тоже встал. Алофа игриво подтолкнула его бедром в сторону следующего покоя. Такая же огромная арка, которая вела сюда, находилась и в конце этого зала. Зак двинулся вслед за цвергами. Там обнаружилось большое кресло. Алофа кивнула ему в сторону этого монументального сооружения — мол, устраивайся. Но Зак не был уверен, что справится с заданием. Кресло явно превышало человеческие размеры раза этак в три. Поэтому он сел у его подножья прямо на пол. Гномы-цверги куда-то разбежались на несколько минут, включая и Алофу. А потом собрались вместе и встали полукругом возле Зака. Один из цвергов расстелил на полу прямо перед Заком чёрную чистую холстину. Алофа тожественно вышла в центр и протянула в сторону Зака раскрытую маленькую ладошку, в которой оказался большой причудливой огранки бриллиант:

— Чистый углерод. Огранка «крыжовник». Моя лучшая работа, — гордо произнесла она. — Я Алофа. — После этого она положила камень на холстину и отошла назад.

— Ты искусный мастер, Алофа, — сказал Зак, надеясь, что именно так и требуют приличия данного мира.

— Алюмосиликат Берилла. Огранка «синяя роза», — сказал следующий цверг, протягивая изумительной красоты изумруд на обозрение Зака. — Я Туин. — Камень лёг рядом с бриллиантом Алофы.

— Оксид алюминия. Корунд синий. Огранка «зелёный дым». Я Гильда.

— Алюмосиликат магния. Огранка «лунная ночь». Я Рули.

— Алюмосиликат бора. Огранка «водяной цветок». Я Кифур.

Россыпь драгоценных камней перед Заком росла. И это были бесценные сокровища. На Земле за один такой камешек могли бы и убить, а тут их были десятки. Церемония продолжалась уже почти час. И Зак ловил себя на мысли, что если это всё подарки, то очень жаль, что на Земле он мёртв. Было бы круто вернуться и выкупить Америку, например. Причём всё равно какую — южную или северную. Когда последний цверг представился, Алофа сказала:

— Ну вот, ты со всеми и познакомился, — и сразу после её слов цверги стали возвращаться обратной к холстине и безошибочно разбирать свои камни. Зак понял, что это не подарок. Ну и фиг с ним. — Теперь ты можешь идти.

— Идти? — переспросил Зак.

— Ну, да, — ответила Алофа, улыбаясь. — Ты хотел есть — мы тебя покормили. Ты хотел познакомиться — мы познакомились. Теперь нам пора работать, а тебе идти.

— А, — только и сказал Зак.

— Если у тебя будут к нам ещё какие-то просьбы, ты заходи, — сказал басовитый гном. Вроде Бомли.

— Хорошо, — ответил Зак. — Спасибо за еду и знакомство.

— Провожать не буду, — бросила Алофа. — дорогу сам найдёшь. И гномы стали деловито расходиться, чтобы приняться за свою работу. А Заку ничего не оставалось, как прошествовать наружу и, протиснувшись в маленькую дверь, выйти на улицу. К своему коню. И своим мыслям. Ситуация с гномами была более или менее понятней, чем с хуторянами. Но совершенно точно не давала ясности по вопросу выполнения миссии. Надо поспать. А то сил на впечатления как-то не осталось. На какие-то действия тем более.

Стель

Ложась спать в длинном доме, об удобстве не думали. Просто валились там, где сидели. Вагни и одна из его наложниц, кажется Исгерд, заперлись в его конунгской постели, которая внешне напоминала шкаф с дверцами, которые закрывались изнутри. Более трезвые венды предпочитали всё же доползти до боковых лавок вдоль стен, менее трезвые доползти до тёплого пола вокруг очага. Слуги уходили в дальний конец, там, где располагались хлева животных зимой. Летом же скотина была на выпасе на горных пастбищах и эти же самые хлева с подстилкой из сухого тростника служили им спальными местами. Стель это совершенно не нравилось, поэтому она выскользнула за дверь, скрип которой уже явно никого не беспокоил, и пошла в сторону леса. Пропев траве и кусту змеехвоста, она получила мягкую перину и полог над ней, легла и уснула.

Проснулась она с рассветом. Позавтракала росой и нектаром ранних цветов, поблагодарила лес и пошла назад в сторону поселения. Мужчины с явными признакам похмелья на лицах обливались холодной водой, фыркали и кричали непристойности. Женщины посмеивались, занимаясь своими делами. В горнице на очаге уже готовился завтрак, но гостей явно поубавилось. В большом котле булькала гороховая похлёбка, пахло мясом и вяленой рыбой. Две девушки в простых платьях подметали пол, а ещё одна разбрасывала свежесрезанный сухой тростник. Стель присела рядом с Хьярти, он кивнул ей, слегка улыбнувшись, и продолжил куском хлеба выгребать из глиняной миски похлёбку. Стель подали такую же миску и ломоть хлеба. Она принялась за еду.

Постепенно зал заполнялся. Стель дождалась, когда Хьярти покончит с похлёбкой и перейдёт на вяленую рыбу и пиво. Она коротко кивнула в сторону седого воина, украшенного длинной и толстой косой с одной стороны лица:

— Кто это? — спросила она.

— Это ярл Мёдрана Арн, — сказал Хьярти, — он командует дружиной конкунга.

— Знатный воин, — сказала Стель. Она вытерла миску последним кусочком хлеба, отправила его в рот. Поставила посуду на пол и пошла к Арну. Слегка поклонившись и прижав руку к сердцу, она приветствовала его: — Ярл Арн! Почему Эйлейв задирает Хьярти?

— Это давняя история, госпожа, — ответил седой воин, — Эйлейв брат Торгрима, мужа Уны, сестры конунга Вагни, поэтому часто бывает на Мёдране. Он влюблён в Рунгерд, вторую сестру конунга. Но она предпочла в своё время Хьярти. А Эйлейв никак не может простить ей этого.

— Как-то это не по-мужски, — рассудила вслух Стель.

— Хорошая битва выбьет из него дурь, — ответил Арн.

— А будет битва? — Стель посмотрела заинтересованно.

— Когда-нибудь будет по воле богов, — ответил ярл.

— А сегодня вы чем займётесь? — спросила Стель.

— Сейчас в море пойдём за рыбой, — ответил ярл, — да будет Ньёрд благосклонен к нам.

— Один пойдёте? — уточнила Стель.

— За рыбой-то?! — расхохотался Арн, — Нет. В три драккара пойдём. Я, Кнуд и Отрюгг.

— Кнуд — это сын конунга?

— Он самый.

— А Отрюгг?

— Муж Сигне, дочери Вагни.

— Можно и мне с вами? — спросила Стель, — Я помогу!

— Отчего ж нельзя? — благодушно сказала ярл.

— Я только флейту захвачу! — крикнула Стель, бегом срываясь с места.

Драккары были не такими уж и большими, но изящными. Они швартовались у длинного причала, вдающегося в море почти на километр. Венды сидели по обе стороны бортов, ловко управляясь с длинными вёслами. Величаво изогнув носы, драккары плавно продвигались между скалистыми отрогами фьёрда, кое где покрытыми островками зелени. Стель наслаждалась зрелищем. Краски были необычайно яркими — синяя вода, грифельно-серые скалы с белыми шапками туманов, изумрудная зелень и чистое голубое небо. Великое древо, как же красиво! Наверное, у неё было такое вдохновлённое лицо, что венды с лёгкими улыбками смотрели на неё и кивали, будто говоря: «Да-да! Вот в этой красоте мы и живём».

Драккары гордо вышли из узкого пролива, и впереди раскинулось открытое море. Ярл Арн повёл свой драккар прямо, а Кнуд и Отрюгг стали расходиться в стороны от него. Пройдя ещё около километра на вёслах, по свистку Арна драккар замер. Венды закрепили вёсла и взялись за клубок сетей на дне корабля. Они распутывали их и привязывали к краям камни-грузила и длинные верёвки. А затем сеть полетела за борт. Арн воздел руки к небу и закричал:

— О великий Ньёрд! Смилуйся к нам! Дай хорошего улова, чтобы мы могли накормить наших детей и женщин!

Спустя некоторое время мужчины начали слегка потравливать верёвки, державшие сети. Добыча поднималась наверх из синих глубин. С дружным гиканьем сети поднялись над водой и плюхнулись внутрь драккара. Но на лицах было сожаление. Когда ячейки распутали, на дне корабля, поблёскивая чешуёй, бились всего семь рыб. Причём, не самых больших. Сеть вновь начали готовить к погружению. Стель аккуратно пробралась на нос, вытащила флейту и заиграла. Мелодия поплыла над водой тихой и спокойной, прозрачной как вода. Постепенно ускоряясь, словно на поверхности моря образовались пенные буруны. А потом появились верхние ноты, и мелодия превратилась в темпераментный танец. Поверхность воды вдруг вспенилась, в воздухе начали поблёскивать серебристые всполохи. Рыба, выпрыгивая в воздух, начала бросаться прямо в драккар.

Венды застыли, поражённые чудом. А Стель продолжала играть. Дно корабля довольно быстро покрывалось блестящими боками. Когда уже невозможно было ступить, чтобы не наткнуться на серебристый рыбий бок, флейта замолчала. Стель вытерла капельки пота, выступившие на лбу, и убрала флейту в мешок за спину. Оглядела всех жизнерадостно и сказала:

— Теперь домой?

— Сеть вытащить! — рявкнул Арн, — а потом уж и домой, — он внимательным взглядом посмотрел на Стель, — Госпожа…

— Я играла для Ньёрда, — быстро пояснила Стель, — а он благодарил.

— Слава Ньёрду! — прокричал ярл.

— Слава Ньёрду! — подхватили остальные, берясь за вёсла. Медленно развернувшись, драккар поплыл в Мёдран.

На берегу Стель присоединилась к женщинам, которые потрошили рыбу, выбрасывая требуху прямо в море, а затем укладывали рыбу в бочки, посыпая смесью пепла и соли. Работа была дружной. Звучали песни и смех. Стель ощущала всеобщую эйфорию. Ей нравился этот мир. Простой и понятный. Прямой и красивый. Мужественный и женственный. Магия так и лилась в воздухе, эльфийка чувствовала её кожей. «Эльфы должны жить здесь!» — пришла в голову мысль. Но тут же пришло и осознание. Если эльфы поселятся здесь, то все эти люди станут рабами или вовсе исчезнут из этого мира. Также будет магия, также будет красота природы в десятки раз улучшенная умениями и технологиями эльфов. Но эти непосредственные, прямые и чудесные венды уже не будут такими. Или вообще не будут. Стель вдруг поняла, что устала. Устала настолько, что не хочет больше видеть и слышать. Она вымыла руки в прибое и пошла в сторону леса. Её догнал мальчик с коротко остриженными волосами:

— Госпожа! Госпожа! — он остановился на почтительном расстоянии, прижал руку к сердцу и наклонил голову, — Я Снорри сын Кнуда. Отец хотел бы поговорить с вами, госпожа. Я могу проводить вас.

— Проводи, Снорри сын Кнуда, — сказала она. Мальчик ей чем-то нравился. Может быть тем, что вёл себя почтительно и гордо одновременно. Сильный характер. — И где же Кнуд?

— Отец в лесу. Там есть хорошая поляна. Я покажу, — пояснил Снорри.

— А что бывают плохие поляны? — спросила Стель, чтобы поддержать разговор.

— Конечно, бывают, госпожа! — Снорри даже замер на несколько мгновений, — Разве вы не знаете? Сам лес может быть плохим. Есть места, где хорошо, хочется смеяться и обнимать деревья. А есть места, где плохо. Понимаете?

— Вот как! — Стель остановилась. Похоже мальчик очень чувствителен к магии. Есть места чистой энергии, а есть места её компенсации. Равновесие, будь оно неладно. А мальчик чистый проводник! Стель послала ментальный щуп в его сознание. Ого! Да он силён! — Слушай, Снорри сын Кнуда, умеешь на флейте играть?

— Не очень, — поморщился мальчик. — Мать заставляла, чтобы играть Лодину. Он спит хорошо от музыки.

— Лодин — это брат? — уточнила Стель, доставая из мешка флейту.

— Брат, — мрачно ответил подросток, — младший.

— Снорри, видишь вот этот куст? — вопрос был скорее риторическим, поэтому Стель не ждала ответа, — Сыграй ему на флейте. Так, будто просишь, чтобы он расцвёл. Как будто очень и очень этого хочешь.

— Это краснокаменка. Она перед временем зимних ночей цветёт. Сейчас не будет, — ответил Снорри.

— А ты сыграй ей так, чтобы она захотела, — сказала Стель, настойчиво протягивая мальчику флейту.

— Госпожа…

— Сыграй! — приказала Стель, уселась на землю, сложив ноги.

— Ладно, — неохотно согласился Снорри, взял флейту, примерил пальцы и поднёс инструмент ко рту. Сначала мелодия была неуверенной, с ошибками. Мальчик явно пытался быстро отделаться от задания. Но потом она зазвучала по-другому. Снорри закрыл глаза и растворился в мелодии. Стель не шевелилась. Она наблюдала, как звук флейты переплетается с магией и обволакивает растение. Как жизненные соки просыпаются и начинают быстрее бежать по клеткам. Как цветочные почки набухают и прорываются наружу. И вот первые сильные лепестки разворачиваются и гордо топорщатся в лунном свете. Цветок начинает благоухать. Пыльца на его маленьких тычинках набухает, становится тяжёлой. Снорри прервал мелодию и распахнул глаза. — Один всемогущий! Как же это?! — мальчик был потрясён.

— Ты молодец, Снорри, — мягко сказала Стель, — Видишь, у тебя отлично получилось!

— Госпожа, как же это? — окончательно растерялся Снорри, протягивая ей флейту.

— Оставь её себе, Снорри, — Стель решительно встала, — Только ты должен мне поклясться своей живой душой, что никогда не будешь использовать её во зло. Понимаешь?

— Я клянусь, госпожа! — твёрдо прошептал мальчик.

— Знай, Снорри, что если ты нарушишь клятву, флейта убьёт тебя.

— Да, госпожа. Спасибо!

— Ну, где там твой отец? Пора идти.

Они прошли ещё немного по лесу и вышли на маленькую поляну. Стель почувствовала здесь чистый источник магии. Мальчик был прав, это была хорошая поляна. Трава здесь была настолько густой, что напоминала ковёр с мягким ворсом. Деревья образовывали идеальные стены и купол потолка. Прямо посередине высился высокий камень, сплошь покрытый мхом. И на нём восседал Кнуд. Гибкий и сильный мужчина лет тридцати пяти или около того, волосы заплетены в несколько кос и собраны в хвост на затылке. Лицо было чисто выбрито, с острыми чертами и большим волевым подбородком. Глаза внимательные и неподвижные. Это было странным сочетанием.

— Снорри, я очень долго жду, — произнёс Кнуд сильным голосом с оттенками недовольства.

— Я… — начал было мальчик.

— Зачем винить сына, если причиной могла быть я? — спросила Стель, перебив. Она ещё раз оглядела поляну, нашла отличное место напротив камня и присела в траву.

— Снорри, можешь идти, — сказал отец, перевёл взгляд на Стель, чуть помолчал и заговорил снова, — Госпожа, вы из Ванахейма?

— Нет, — ответила Стель. Она понимала, что должна поддерживать разговор, втереться в доверие к этому мужчине, чтобы точно узнать планы. Но не могла себя пересилить. Он вызывал у неё смешанное чувство страха и омерзения одновременно.

— Тогда из Асгарда, — склонив голову, утвердил Кнуд.

— Тоже нет, — опровергла его слова Стель.

— Вы не из богов? — Кнуд удивлённо приподнял брови.

— Нет, — снова ответила Стель.

— Но ваши способности… — начал сын конунга.

— Я подарила Снорри свою флейту, — ответила Стель, — он многое может теперь.

— Госпожа! — воскликнул Кнуд, — это великий дар! Я видел, что вы делали с флейтой из огня! Я знаю, как Арн наловил целый драккар рыбы!

— Кнуд, — Стель внимательно посмотрела в его глаза, — Снорри и флейта будут делать только добрые дела. Иначе он умрёт.

— Это справедливо, — понурился мужчина.

— Вы хотели поговорить со мной, — напомнила Стель.

— Да будет Один свидетелем моих намерений, я не хотел вас оскорбить, госпожа! Я просто хотел узнать, из богов ли вы. Теперь я знаю.

— Кнуд, вы хотели узнать, смогу ли я помочь вам в одном вашем деле, — сказала жёстко Стель, — А теперь думаете, не сможет ли это же самое сделать Снорри с моей флейтой вместе. И вас нисколько не пугает, что мальчик может умереть от этого, поскольку вы считаете, что ваше дело доброе. И теперь я вам нисколько не интересна. Но это неправильно. Мальчик не сможет.

— Кто вы? — выдохнул растерянный Кнуд, несколько растерявший свою уверенность и пафос.

— Я — Белегестель, — ответила эльфийка. — Но вы можете звать меня просто Стель.

— Откуда вы знаете про моё желание?

— Я здесь, чтобы исполнить одно желание. И я выбираю, кому помочь с его исполнением, — объяснила Стель.

— Я хочу убить конунга Вагни, — решился Кнуд и прямо посмотрел в глаза Стель.

— Твоего отца, — добавила эльфийка.

— Конунга, — поправил, не мигая Кнуд. — Его правление не идёт нам на благо.

— Почему? — искренне спросила Стель.

— Мы — воины, — пояснил он, — Мы должны воевать, чтобы попасть в Вальхаллу. Но Вагни не хочет этого. Он идёт против богов.

— И с кем же вы будете воевать, конунг? — спросила Стель.

— Я знаю, что в нашем море есть ещё одна большая суша. Она должна быть покорена, — жёстко ответил Кнуд.

— Откуда вы это знаете?

— Мне сказали жрецы в ответ на мой вопрос, — ответил мужчина.

— Жрецы…, — задумчиво протянула Стель, — я должна с ними встретиться.

— Они уже в длинном доме, — сказал Кнуд, — они тоже хотели видеть вас, госпожа.

— Что ж, тогда пора возвращаться.

— А моё желание? — Кнуд жёстко заглянул ей в глаза.

— Ваше желание остаётся с вами, — ответила Стель, — Когда всё обдумаете, приходите. Я смогу вам помочь, — ответила она твёрдо и усмехнулась про себя: «но точно не буду».

Бенедикт

Председатель Дэннис занимал верхний этаж башни аконата в Рейнборде. Это было длинное высокое здание с залом ассамблеи на первом этаже, где нация более или менее в полном составе могла собираться для общения. «Коричневые мундиры» несли постоянную охрану на входе, обеспечивая аконат спокойствием. Бенедикт взмыл на верхний этаж, обернулся невидимкой и какое-то время наблюдал за Дэннисом. Организм старика был изношен. Подагра уже необратимо изменила его конечности. Сиплое дыхание говорило о проблемах с лёгкими. Глубокие морщины вокруг глаз были свидетельством постоянного напряжения. Любое движение давалось этому человеку нелегко. Сейчас, сидя в глубоком кресле с укрытыми чёрным пледом ногами, он потягивал горячий травяной отвар, глядя сквозь кружку. Мысли его были где-то далеко.

Бенедикт бесшумно проник в комнату, материализовался, подвинул одним движением кресло и сел напротив, внимательно глядя на старика.

— Вы пришли убить меня? — спокойно прозвучал старческий голос. — Что ж это ожидаемо. Я действительно слишком долго засиделся в живых. Что Рулимия придумала на этот раз? Дайте угадаю! — в его глазах вспыхнули отголоски азарта. — Председатель Дэннис перестал быть примером нации, он злоупотребляет благами, предназначенными для нации? Или что-то более извращённое? Скажем, я готовил диверсию, стараясь отравить делию, чтобы очистить нацию от лишних ртов? И я сам единолично решил, что у нации есть эти самые лишние рты, поправ принцип равенства? Она чудесным образом изобретает мотивы. Я в этом не силён. И знаете, граждане верят ей всякий раз! Просто поразительного таланта женщина!

— Я не преследую цели убить вас, — произнёс Бенедикт шёпотом.

— Я прошу вас сделать это безболезненно, — словно не слыша его, продолжал старик. — Видите ли, я уже довольно притерпелся к постоянным болям. Но они вымотали меня. Мне бы хотелось умереть со спокойным выражением лица. Нация ведь увидит меня в день погребения? Гражданам дадут со мной попрощаться и выразить свою любовь и благодарность?

— Я не буду вас убивать, — повторил Бенедикт.

— Вы знаете, она ведь не позволила нации попрощаться с Атомом, моим предшественником. Его тело тихо утилизировали. Единственным ритуалом, посвящённым его памяти, стала закладка яблочного дерева на его прахе…

— Похоже, наш разговор не складывается, — расстроился Бенедикт. Если у старика мания преследования, он явно не самый подходящий кандидат для инициации.

— Погодите, вы дважды сказали, что не будете меня убивать?

— Именно это я и сделал, — раздражённо отметил Бенедикт.

— Я подумал, что это уловка. Вы должны были успокоить меня, чтобы затем… — он вздохнул, потёр колени и продолжил: — Если вы не пришли меня убить, тогда зачем вы здесь? И кто вы?

— Меня можно называть Бенедиктом. Это действительно моё имя. А цель моего визита, предложить вам несколько полезных даров.

— Дары… Дары никогда не бывают безвозмездными, — он усмехнулся, но лицо тут же пронзила гримаса боли. Дэннис поднёс руку к закрытым глазам и помассировал их через закрытые веки. — И что же вы можете мне предложить? В конце концов, я акон и Председатель. Меня мало чем можно удивить.

— Я дам вам здоровье и бессмертие, — ответил Бенедикт, внимательно наблюдая за реакцией старика.

— Это бесценные дары, — ответил старик, став серьёзным. — Но, во-первых, я не верю в существование бессмертия. А во-вторых, ваша цена будет, скорее всего, непомерно высокой. Что вы хотите взамен? Чтобы я предал принципы и идеалы своей нации? Своего народа?

— Вы слишком быстро перешли от первого пункта своих рассуждений ко второму, — заметил Бенедикт, поднимаясь с кресла и расстёгивая рубашку. — Это позволяет мне сделать выводы, что вы всё же хотели бы верить в существование бессмертия. Мне не составит труда доказать вам этот аспект. — Бенедикт прошёл к письменному столу и взял изящный нож для писем. Выдохнув, он твёрдой рукой воткнул нож себе в грудь ровно там, где у человека располагается сердце. Глаза старика расширились, а дыхание замедлилось. Бенедикт вытащил нож. Вытер кровь с быстро заживающей раны. Застегнул рубашку и снова сел в кресло. — Так от каких принципов вы бы не хотели отказываться?

— Это невозможно, — тихо охнул Дэннис, инстинктивно потерев своё сердце через толстую ткань халата. — Как вы это сделали?

— Я бессмертен, — просто ответил Бенедикт. — Конечно, это условное понятие. Меня вполне можно убить. Но для этого придётся приложить чуть больше усилий, чем в случае с человеческой расой. Я ничем и никогда не болею. Сносно переношу длительное голодание и нанесение ран любым возможным способом. Более того, если отделить мою голову от тела, я довольно долго смогу поддерживать жизнь. И соединив их, вновь обрету… целостность.

— Кто вы? — старик упёрся колючим взглядом прямо в немигающие глаза Бенедикта.

— Я носферату.

— Вы не из нашего мира.

— Не из вашего мира, — подтвердил Бенедикт.

— Тогда самое время понять, что вами движет. Почему вы пришли сюда и предлагаете этот дар? Почему сейчас? Почему мне?

— Вы мне определённо нравитесь, Дэннис. — Бенедикт поправил волосы, прикоснулся к шраму на щеке, собираясь с мыслями. — Это хороший вопрос. Вы не спрашиваете «как»? Вы спрашиваете «зачем»? Это вселяет в меня надежду на понимание. Знаете ли, мне самому себе пришлось объяснять причины этого задания. Впрочем, я отвлёкся.

— Вы выглядите моложе меня, но обращаетесь ко мне так, словно я подросток. Меня смущает такая манера, потому что я привык к другому.

— О, простите, Дэннис. Вам сейчас восемьдесят два года. Мне биологически тридцать два. В хронологическом же порядке мне чуть меньше четырёхсот лет. К сожалению, мне сложно перестроиться и воспринимать вас как более старшего товарища. Тем более что это не так.

— В это нелегко поверить, — выдохнул старик, став чуть более уважительным. Теперь он изо всех сил напрягал зрение, чтобы найти хоть какие-то доказательства убийственно большого возраста Бенедикта. Бенедикт не мешал. Человеку сложно вот так сразу поверить в то, что это может быть. Но Дэннис реагировал вполне адекватно. Это подтверждало, что Бенедикт принял правильное решение по инициации именно его.

— Вам придётся поверить мне на слово, так как я совершенно точно не буду приводить вам доказательство моих слов, — продолжил Бенедикт. — Мне придётся подбирать слова, чтобы вам стала понятна общая концепция. Скажем так, у любой системы, как вы наверняка знаете, есть своя прочность и степень износа. Ваш мир очень статичен, поэтому подвергается износу гораздо быстрее. Скажем так, сейчас у него критичная прочность. Он начинает угрожать сам себе и ещё вселенной. Поэтому пора что-то изменить. Вы меня понимаете, Дэннис?

— У меня складывается впечатление, что вы пытаетесь объяснить, что существует сторонние силы, которые отслеживают износ миров? — Дэннис аккуратно усмехнулся.

— Такие сторонние силы есть, Дэннис, — мягко сказал Бенедикт. — Считайте, что я представитель таких сил.

— И судьба вашего мира каким-то образом зависит от судьбы моего?

— Именно так.

— То есть вы заинтересованы в изменениях точно так же, как должен и я? — лукаво усмехнулся старик.

— Вы очень точно поняли суть моего сообщения, — подтвердил Бенедикт.

— Тогда у вас нет никакого резона обманывать меня.

— Никакого резона, — эхом ответил Бенедикт.

— Я буду единственным? — спросил Дэннис, глаза его понемногу разгорались нешуточным любопытством.

— Вы будете одним из двух старших. Второй кандидат — аконисса Рулимия. Я собираюсь предложить ей всё то же самое после вас.

— Что означает «двух старших»? Будут и младшие?

— Будут. Их вы выберете по своему усмотрению. Вы сможете дать бессмертие любому человеку, если пожелаете. Вам всего лишь нужно будет чётко соблюдать принципы. Но ведь это нетрудно?

— Рулимия и я, — прошептал Дэннис. — Что ж, полагаю, вы выбрали нас именно потому, что мы старейшие жители нации и к тому же являемся представителями правящей структуры?

— Да, это основа моего плана.

— И в чём же основная концепция? — спросил Дэннис. — Тот принцип, о котором вы слишком часто говорите в беседе.

— Это равновесие, — просто ответил Бенедикт. — В вашем мире, в Рейнборде, будут жить две расы. Носферату и люди. К сожалению, есть некоторые ограничения. Носферату поддерживают свою жизнедеятельность кровью людей. Это вас шокирует?

— Нет, — ответил старик. — Еда есть еда. Суть не меняется в зависимости от состава. По крайней мере, для меня. И это оправдывает блага верхнего порядка. Блага, права на которые имеет вся нация. Нация может и должна рассчитывать на мудрое правительство, ведущее её к процветанию и благополучию. Сильная рука управляет процессами, поддерживая стабильность и саму жизнь. Некоторые компромиссы в угоду этим целям вполне имеют право на существование. Мы все взрослые люди и понимаем это, — он говорил так, будто уже стал носферату. Для себя он этот вопрос уже решил.

— Дэннис, равновесие — это основа жизни. Люди по-прежнему должны получать свои блага. Носферату тоже должны встроиться в эту систему. Но блага одних не должны стать краеугольным камнем для других. Это понятно? — жарко проговорил Бенедикт. Ему очень хотелось, чтобы этот старый и мудрый человек понял его и сделал всё правильно.

— Что ж, тогда я сам стану гарантом равновесия, — гордо произнёс Дэннис. — Первыми моими прообразами станут Тодд и Дуайн. Понимаете, почему?

— Не прообразами, — тихо прошептал Бенедикт. — Вашими сыновьями. Носферату чувствуют семейные узы совершенно по-другому. Не так как люди. Мы как единая сущность. Ощущаем радость и боль других членов семьи. Даже на расстоянии. Они будут вашими сыновьями. А те, кого обратят они — станут для вас внуками.

— Для меня теперь судьба семьи станет выше, чем судьба нации? — распахнув глаза, спросил старик.

— Да, Дэннис. Кое-что изменится.

— Это и будет изменение мира? — спросил он.

— Думаю, да, — ответил Бенедикт. — Ваш мир станет чуточку хуже.

— Так вы не спросили меня, почему первыми будут Тодд и Дуайн, — снова лукаво прищурился старик.

— Потому что я и так знаю, — улыбнулся в ответ Бенедикт. — Вы продолжите с их помощью следить за тем, чтобы людям в этом мире жилось счастливо и благополучно. Тодд отвечает за производство делии. Дуайн непревзойдённый мастер пропаганды…

— Мастер чего? — растерянно переспросил старик.

— О! В вашем мире это понятие называется по-другому. Мастер вдохновляющего слова и дела. Назовём это так.

— Что ж, вы поняли мои намерения. Как по-вашему, я достойный кандидат в отцы? — с лёгкой долей торжественности спросил Дэннис.

— Думаю, я в вас не ошибся, — улыбнулся Бенедикт.

— Тогда покончим с процедурами. Что я должен делать? — старик скинул с подагрических ног плед и твёрдо встал на ноги.

— Я заберу у вас немного крови, Дэннис. А взамен дам свою. Вам придётся пережить смерть. Но вы станете бессмертным. Заранее прошу прощения за некоторые физические неудобства процедуры инициации.

— Пустяки! — сказал Дэннис. — Я к вашим услугам, Бенедикт. Или мне нужно называть вас отцом?

Зак

Удобно устроившись в равном удалении от грешного хутора и ворот в Каэрсоверан, Зак расположился на походном гамаке и задумчиво курил. В голове была полная каша, щедро приправленная недоумением. Зак отхлебнул из фляжки коньяка заботливо припасённого перед путешествием. Есть не хотелось, а напиться ещё как. Филя крутился рядом, создавая своими хаотичными движениями ветерок, обдувавший лицо и волосы Зака, но молчал. Просто в голове никак не укладывалась картина реальности этого мира. Ладно, гномы не похожи на людей — это ещё куда ни шло. Но чтобы люди не были похожи на людей — это уже перебор!

Зак задумался, что конкретно так его смущает в этих хуторянах. Не простота, конечно. Видел он простых людей и на Земле. Настолько простых, что этим и в подмётки не годились. Приятель по весёлой жизни, например, рассказывал, как нанял сиделку своему старому родителю с болезнью Альцгеймера. Самому возиться было недосуг, стиль жизни не позволял. А заботиться о папочке надо было как следует. Во-первых, потому что старик ходил под себя и забывал не то что лица родных людей, а как надо есть. То есть реально не помнил, как держать ложку, и зачем вообще она нужна. А во-вторых, заезжие и дальновидные родственники поставили папу на учёт в социальной службе. И если за ним не ухаживать, то государство быстро прибрало бы опеку к своим рукам, а потом и состояние папино заодно. А Марка (так его, кажется, звали) такое положение вещей совсем не устраивало. В общем, нанял он сиделку, которая должна была при папе находиться неотлучно двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И денег за это отвалил столько, что маленький хоспис можно содержать. Человек на двадцать — не меньше. А мадам как-то спустя пару недель позвонила Марку и попросила его купить специальный бандаж, который обездвиживает человека в подвешенном состоянии. На вопрос «зачем» мадам легко объяснила, что у неё есть сестра, живущая на другом конце Москвы, и она (мадам, то есть) собирается не меньше двух раз в неделю ездить в гости к родственнице. Тащить туда папу не самое благодарное дело. Поэтому она готова привязывать его и подвешивать всего часика на четыре, чтобы он в её отсутствие ничего не натворил. Очень простая мадам была. Мало того, что работодателю честно сообщила, что два раза в неделю по четыре часа будет отлынивать от своих высокооплачиваемых обязанностей, так ещё и над подопечным издеваться собирается со всей изощрённой фантазией садиста. Нет, дело было не в простоте.

В логике им тоже не откажешь. Попросил воды — принесли воды. Никто же не обращался к кому-то конкретному. Так что с этой историей тоже всё было в порядке. Если уж думать более глубоко…

— Филя, а ты не находишь, что в поступках этих самых хуторян отсутствует смысл? — спросил Зак.

— Нахожу, — восторженно прошелестел Филя. Всё-таки парень был болтуном и еле сдерживался, когда хранил молчание. Надо себе галку в мозгу поставить, что общаться с ним надо чаще. А то мало ли. Захиреет ещё.

— Смысл — вещь упрямая, — подумал вслух Зак. — Его можно и не видеть, но действовать в согласии с ним. Зато, когда его теряешь, точно ощущаешь пустоту. Как будто тебе руку или ногу отрезали.

— Больно? — сочувствующе поинтересовался Филя.

— Не, не больно, — поправился Зак. — Просто точно начинает чего-то не хватать. Вот вроде была рука. Ложку держала. Голову чесала или яйца. А тут раз вдруг — и нету. И сразу понимаешь, что что-то важное потерялось. И нужное. Понимаешь?

— Стараюсь, — бодро отрапортовал Филя. — Рук и ног у меня нет. Но аналогию понял.

— Так вот. Они что-то делают, а смысла-то в этом нет! Вот нафига они этим цвергам еду возят?

— Предки предков цвергов попросили предков предков людей. Я так понял, — ответствовал Филя.

— Это понятно. И по всей видимости, у предков предков и тех, и других смысл какой-то был. А у этих он уже давно отсутствует. Просто делают и всё. Потому что так надо. Понимаешь? Или заняться им нечем. Это ещё более тяжёлый случай — «подмена смысла» называется.

— Подмена смысла? — переспросил Филя.

— Ну, когда ты вместо истинного смысла поступков начинаешь его придумывать. Опять же потому, что свой истинный утратил.

— А ты как свой смысл утратил? — спросил элементаль.

— Филя, ты не представляешь, какое ты золото, — усмехнувшись, сказал Зак. — Ты либо великий психолог, либо великий логик. Не спрашивай значение — сам ищи в своих словарях.

— Я в чём-то прав? — робко поинтересовался ветряной дружок.

— Абсолютно. Я вот сказал про утрату смысла, а ты сразу решил, что я свой тоже утратил.

— Ой! Прости! — Филя заволновался, попутно завихряя волосы Зака в немыслимую, но локальную бурю.

— Не волнуйся, — сказала Зак. Если ты прав, я не могу тебя обидеть или обидеться на тебя. А ты прав. — Зак надолго замолчал. Хлебнул коньяка, выкурил ещё сигарету и, наконец, решился. — Понимаешь, история не быстрая. И не такая уж весёлая.

— Если не хочешь, не рассказывай! — преданно предупредил Филя. — Я и так готов тебе служить!

— Эх, Филя! Сколько раз тебе говорить! Не надо мне твоей службы. Я хочу, чтобы ты другом был. И ты есть мой друг. Понимаешь?

— Я стараюсь привыкнуть, — пояснил Филя. — Очень. Просто в природе элементалей…

— Нафиг эту твою природу, если она угнетает твою сущность! — зло проговорил Зак. — Хочешь быть другом — просто будь им! — Филя замолк, окончательно потерявшись в настроениях Зака. — Прости, дружище. Злюсь я на себя. А отыгрываюсь на тебе. Прости.

— Я не в обиде… друг, — выдохнул Филя, произнеся последнее слово с особым придыханием.

— Понимаешь, ты меня прямо за живое задел. Нету смысла в моей жизни сраной. Был, да кончился.

— Так может надо найти? — с надеждой предложил решение Филя.

— Может и надо, — ответил Зак, грустно улыбаясь. — Непременно надо!

— Ты только скажи! Я любой уголок обшарю, а найду, — преданно пообещал Филимон.

— Добрый ты у меня, — сказал Зак. — Наколдуй коньяка, а? И побольше. А я тебе расскажу про то, как потерял свой смысл. А потом глядишь, вместе его и поищем.

— Пожалуйста! — вся окрестная вода во всех сосудах тут же превратилась в коньяк. А Филя уютно устроился на плече, почти не дыша. Готов слушать, дружок.

— Я не знаю своих родителей, — пояснил Зак. — Так уж сложилось, что вырос я в детском доме. И не думай, что это приятное местечко. Вроде как специальный дом для одиноких деток, которым добрые няни заменяют родителей. И балуют их конфетами да вареньем с печеньем, чтобы те не чувствовали себя обделёнными. И добро и мудро ведут воспитание своих питомцев, чтобы те вышли в большую взрослую жизнь и не чувствовали себя ущербными. Это отдельная планета. Отдельная вселенная, сказал бы я, — Зак снова ненадолго задумался, потягивая большими глотками коньяк. — В принципе, как я понимаю, изначально так и задумывалось. Но реальность всегда гораздо более разнообразней любой концепции.

И были в этой вселенной свои добро и зло. Маленькое зло — Галина Алексеевна, директор детдома. Вечно ругалась, дармоедами нас называла и норовила прибрать к рукам всё, что плохо лежит. А что лежало хорошо, она сначала клала плохо, а потом уж прибирала к рукам. Помню, кто-то из спонсоров подарил телевизор. Большой такой, с антенной, много каналов ловил. В общем, телевизор этот спустя неделю перекочевал сначала в её кабинет, а потом и в её дом. А вместо него у нас появился старенький чёрно-белый. То есть телевизор есть для галки, и хорошо. Всё вроде правильно. А то, что спонсоры другой дарили — так кто же догадается? Сами спонсоры к нам в дом ни разу не приезжали. А маленькое добро — это Степаныч. Наш слесарь и сторож в одном лице. У него в каптёрке всегда можно было посидеть, попить чаю и покурить. Делился и чаем, и сигаретами. Детям курить, конечно, нельзя. Но кроме чая и сигарет у дядьки ничего и не было. Вот и делился, чем мог. — Зак надолго задумался, будто погрузившись в те старые времена.

— А большое зло и добро? — спросил нетерпеливый Филя.

— Большое зло и большое добро — это мы сами были, — ответил Зак, пригладив волосы и отхлебнув коньяка. — В детские дома дети попадали сплошь обиженные. И обида эта состояла из разочарования и злости. Всех нас предали когда-то самые близкие люди — родители. Вот мы и злились на них. А злоба — это страшное дело. Всё время хочет куда-нибудь вырваться. Поэтому старшие всегда отыгрывались на младших. Пока я салагой был, чего только не пережил! И били меня до крови, и в подвале запирали на сутки, и еду часто отнимали. Вот нехватка еды меня как-то раз и заставила залезть в кабинет к Галине Алексеевне. Мало ли у неё там что найти можно? Конфеты и шоколад точно. А так до кучи можно было ещё чего-нибудь ценного прихватить и попросить Степаныча в городе обменять на еду и заначку сделать. Но вместо этого я наткнулся на толстый отчёт в папке. Вели наши органы государственные статистику, как оказалось. Посмотрел я тогда на цифры и страшно мне стало. Почти треть наших выпускников на нарах чалилась. В основном за воровство и драки. Здесь-то злобу можно было выливать безнаказанно. Защитников не было. А в большом мире защитники были у всех. Милиция, например. А остальные были благополучными выпускниками ПТУ. Девочки в повара и буфетчицы шли. А пацаны сплошь и рядом в сварщики, столяры, сантехники и автомеханики. Жить, конечно, можно было, но плохо. Зарплата у таких важных профессий мизерная. Вот через годик другой люди и впадали в тоску. А тоску на моей бывшей родине только одним лечили — водкой. В общем, через пять годков после выпуска ребята спивались. Намертво, был человек, и нет человека. Мне такая перспектива очень не понравилась. И вот тогда я для себя смысл и нашёл. Надо бы поступить куда-то в приличный институт или даже университет, чем чёрт не шутит?! А для этого надо учиться хорошо. То есть качать мозг. А чтобы была возможность качать мозг, надо качать мышцы. Потому как заучек в этой вселенной под названием «детский дом» совершенно не любили. И били первыми, часто и помногу. Стал я рассуждать, чем могу занять мозг и выбрал довольно интересную цель. Математика мне давалась плохо. Да и вообще с точными науками еле дружил. Поэтому ушёл я с головой в искусство. Рисовал я неплохо. Перелопатил всю библиотеку. И начал в конкурсах разных и олимпиадах выступать, чтобы заметили юное дарование. А параллельно бегом занялся и турником. Где-то через полгодика впервые побил своих обидчиков — трёх ребят из выпускного класса. С тех пор меня и не трогали.

— А других трогали? — тихо прошелестел Филя.