Бесплатный фрагмент - Империя дракона — 3

Ночные визиты

Пожертвовать всем ради мгновения. На это может решиться только глупец, но я всегда отличался удивительным безрассудством. Поэты тоже жертвуют жизнью, ожидая миг вдохновения. В отличии от них я еще вдобавок любил рисковать. Кидаясь в самые опасные приключения, я обычно хотел доказать свою смелость, но на этот раз меня привлекала возможность досадить Одиль. Побывать у нее в гостях на положении призрака и выйти из этого осиного гнезда, которое она называет замком, невредимым.

Пожалуй, ее королевская резиденция была единственной на свете, в которую без позволения не могут проникнуть невидимые гости. Мои подданные могли проникнуть без разрешения куда угодно, но только не сюда. Все остальные окна и двери были для них доступны, несмотря на бдительных часовых и привратников. Мои эльфы могли пройти невидимыми мимо любых охранников, пролететь через чердачные оконца, протиснуться легким дымом в самые узкие щели или даже просочиться сквозь стены, но в случае с Одиль ни один из этих фокусов не срабатывал. Ее пряхи несли свой дозор получше любых часовых, а в случае необходимости на месте вершили правосудие. Ни разбойнику, ни заговорщику, ни злому духу не было хода в замок королевы.

Мне удалось усыпить бдительность прях. Я смог преодолеть ограждавшие замок чары и подлететь к окну тронного зала. Я равнодушно скользнул взглядом по элегантным гостям, наряженным для бала. Великолепный трон, стоявший на возвышении под пурпурным балдахином показался мне убогим в сравнении с тем, который ждал меня в моем замке. Канделябры искусной ковки, развешанные над зеркалами, тоже выглядели слишком грубыми, если сравнить с теми, которые долго выковывали цверги специально для моих бальных залов. Я оставался хладнокровным до тех пор, пока какая-то стройная девушка не высвободилась из тесного круга кавалеров. За спинами бойких почитателей даже мне было сложно ее рассмотреть, но как только она отделилась от толпы свет всех свечей сосредоточился на ее фигуре. Платье из розового газа с завышенной талией очень шло ей. Атласная лента охватывала грудь и собиралась в бант на спине. Королева заставила Розу довольствоваться самыми простенькими украшениями, но даже не будь Роза принцессой мало, кто был бы в силах отвести от нее взгляд.

Свободно она чувствовала себя недолго, лишь до тех пор, пока ряды гостей не поредели. Только в зале стало посвободнее, как до Розы добрались-таки назойливые соглядатаи. С одной стороны одетый во все черное пожилой учитель музыки начал читать ей наставления, с другой подскочила суровой внешности гувернантка. Мне даже показалось, что сейчас злобная парочка доведет это красивое дитя до слез, но Роза проявила недетскую рассудительность. В ответ на довольно бесцеремонные нотации, она очень мило улыбнулась, сказала что-то колкое и свободной походкой двинулась прочь из-за зала, оставив своих наставников ахать от возмущения.

Наверное, кроме меня никто не заметил, что ей на глаза навернулись слезы. Я почти чувствовал ее отчаяние, когда она быстро шла, почти бежала по темной галерее, направляясь в свои апартаменты. Даже не будучи чародеем можно было понять, что даже мрачный миазм нависший над Рошеном был бы для нее предпочтительнее общества завистников.

Мне захотелось утешить девочку, только как это сделать. Пробуждая дракона, князь рассчитывал на то, что тот будет пугать людей, а не сочувствовать им. Как бы то ни было, я проник в покои принцессы, невидимый для глаз и неприкосновенный для чар.

Даже лучи единственной горевшей в спальне лампады не могли высветить из тьмы мой силуэт. Как я и догадывался, Роза сидела на постели и плакала. Я бесшумно двинулся к ней и слегка погладил ее по волосам. Меня она не видела, но прикосновение ощутила и отпрянула, как от огня. Я случайно задел узелок ленты и та выпала из ее волос, такая же тонкая, как дорожка от слезы на щеке принцессы.

— Не плачь, дитя! — произнес я, стараясь придать своему голосу приятное звучание и звуки прокатились по спальне, как волшебная музыка. Роза встрепенулась, на мгновение мне даже показалось, что она меня видит.

— Кто ты? — настойчиво спросила она, явно все еще ощущая рядом мое присутствие.

— Я — твой друг, хотя другие люди считают меня своим заклятым врагом.

— Где ты? — Роза, сощурившись, смотрела в правильном направлении, но никого не видела. — Покажись мне, прошу тебя, — шепнула она, и вряд ли кто-то оказавшийся на моем месте мог отказать в просьбе такому очаровательному созданию.

— Еще не время, — предосторожности ради, я отступил подальше от света лампады, по крайней мере, мне удалось заинтересовать девушку своим необычным вторжением и она больше не плакала. — Хочешь, я принесу тебе несколько украшений или любую вещь, о которой ты мечтаешь, — без особой надежды предложил я, вряд ли она захочет принимать подарки от призрака. — За ночь я мог бы облететь всю землю и принести для тебя диковинки из самых дальних стран.

— Значит ты ангел? — ее вопрос поставил меня в тупик.

— Иначе, как ты можешь облететь всю землю за одну ночь? — рассудительно продолжала Роза.

— Так же, как я прилетел сюда. Я живу в дальней стране, в том государстве, которое ты не сможешь найти ни на одной карте.

— Так красиво? — уже более радостным тоном осведомилась она. Роза вела свой допрос с поистине детским азартом.

— Да, — согласился я. — И там еще очень опасно.

— И ты не боишься там жить?

— Нет, — на столь наивный вопрос я ответил вполне серьезно, даже не засмеявшись. — Для меня местный правитель не представляет никакой угрозы.

— Почему?

— Потому, что это я сам!

На миг Роза даже замолчала от изумления. Мне показалось, что она сейчас испугается и начнет звать на помощь, но она по-прежнему заинтересованно смотрела в пустоту, как раз в то место, где стоял я.

Убедившись, что она не различает мой силуэт, а смотрит лишь в том направлении, откуда звучит голос, я приблизился к ней и снова коснулся ее волос.

— Ты еще красивее, чем на сцене! — восхищенно заметил я, и ощутил, как ее тонкие плечи вздрогнули от изумления.

— Да, я был там, чтобы наблюдать за тобой, — ответил я на невысказанный вопрос. — Кстати, глупо было говорить, что в театральной ложе ты видела ангела.

— Но я правда видела, — Роза потянулась за свечой, но я даже не прикоснувшись к канделябру стоявшему на столике одним мысленным усилием отодвинул его в сторону, так, что ее пальцы чуть-чуть не достали до медной ручки. Лампада тоже стала светить чуть слабее, я не стал тушить ее полностью, ведь в отличие от меня Роза не могла различать краски в темноте.

— Ты поведала об ангеле всему двору?

— Всего нескольким людям, но они слишком уж насторожились и даже не сумели, как следует изобразить недоверие, — с презрением объяснила Роза. Развитие проницательности в ней опередило годы. Живя при дворе, в кругу сплетников и интриганов волей-неволей начнешь изобличать ложь и лукавить не менее умело, чем окружающие.

— Может, все-таки покажешься мне? — Роза встала с постели, сделала несколько неверных шагов по ковру. Она вытянула руки вперед, как лунатик, пытаясь нащупать кого-то в пустом пространстве.

— Мой вид введет тебя в заблуждение, — терпеливо пояснил я. — Запомни, принцесса, случайно брошенный на незнакомца взгляд может проложить тебе самую прямую дорогу к вратам ада.

Я давал ей тонкий намек, немного перефразировав то, о чем уже однажды говорил. Узнает ли она мой голос? Или просто догадается? Обычно ей хватало полуслова, чтобы додуматься до истины.

— Значит твоя внешность обманчива, если у невидимки вообще может быть какая-то внешность, — Роза опустилась на кушетку и тихо засмеялась. — Не все то золото, что блестит. Верно?

— Да, — более точно выразиться никто не мог. Я встал на одно колено перед кушеткой, где сидела Роза и погладил ее по плечу. — В твоем живом и уязвимом мире я всего лишь …тень. Тень прошедших времен. Ты согласна назвать меня своим другом.

— Да, — не задумываясь ответила она и как бы желая объяснить такое безрассудство поспешно добавила. — Кроме тебя у меня никого нет.

Такое искреннее признание не оставило бы равнодушным даже Винсента. Роза ясно дала понять, что кроме меня никто еще не разговаривал с ней на равных. А может она имела в виду, что никто в этом огромном замке не хотел понять ее, заглянуть ей в душу и обнаружить там удивительную одаренность. Прочесть ее мысли я просто не мог, они были мне недоступны. Читать мысли других людей я мог, как по раскрытой книге, но в случае с Розой эта книга была окована железным окладом и закрыта на замок.

Во всяком случае, теперь я чувствовал себя обязанным встать на защиту обиженного ребенка. Иногда Роза напоминала мне очень красивую куклу, которая по случайности попала в плохие руки. Я не мог оставить ее без утешения и поэтому несмотря на риск каждую ночь возвращался к ней, влетал через окно, и только если она спала принимал видимый человеческий облик. Выглядеть, как в ранней юности было для меня привычней чем прятаться в пустоте или летать над миром на золотых крыльях. Оставалось только надеяться, что никто не заглянет в спальню Розы и не увидит, как ангел молиться у ее постели. На самом деле я не молился, я просто не помнил никаких молитв, к тому же считал, что чародею грешно произносить их. Я вставал на колени у кровати Розы лишь для того, чтобы прочесть над ней свои заклинания. Моя черная магия постепенно связывала нас прочной нитью.

Чаще всего я приносил Розе подарки — маленькие, но изящные вещицы, которых с избытком хватало в моей сокровищнице. Не имея возможности уловить ее мысли и таким образом узнать, что бы она предпочла, я выбирал, полагаясь на собственный вкус. Помню, Флориан учил меня, если хочешь понравиться девушке, почаще делай ей подарки и будь как можно более учтив, красавица не станет даже от принца терпеть грубого обхождения. Следуя этому совету, я каждый раз захватывал с собой камею, ожерелье, диадему или просто нитки крупного жемчуга, но Роза была не из тех кого можно прельстить подарками. Она хотела увидеть меня. Сразу было ясно, что долго терпеть отговорки Роза не собирается.

Для меня само присутствие в замке было довольно неудобным. Я всеми порами кожи ощущал давление чужой и весьма сильной магии. Иногда мне даже казалось, что пора оставить на подушке у Розы последний подарок — черную бархатную маску и улететь навсегда, но тем не менее я каждый раз возвращался, заранее готовясь к ощущению дискомфорта, которое непременно будет преследовать меня в замке Одиль.

Пора было кончать с ночными визитами и всей этой мрачной романтикой. Если продолжить такое времяпровождение, то будут запущены и дела империи, и контроль над Ларами и расшифровка свитков. Другой бы поклонник довольствовался на моем месте тем, что подобрал ленту, выпавшую из волос Розы, но мне этого было мало. Я все больше убеждался в том, что Розе не место среди людей. Ее так же сильно влечет к потустороннему миру, как когда влекло меня самого.

Один раз мне пришлось срочно улетать, поскольку к Розе постучалась горничная. Случайно я захватил с собой какой-то предмет. Это была книжечка в мягком кожаном переплете. Первой моей мыслью было, что ее надо вернуть обратно, но постепенно благие намерения улетучились и я раскрыл книгу, наверное потому, что заранее знал — это дневник принцессы.

Что она пишет?

Шестое июля: В замке появился новый менестрель. Бесполезно спрашивать сенешаля о том, кто принял его на работу, кто вообще впустил ее в замковые ворота, юноша, как будто возник из пустоты и теперь играет на каждом пиру. Он некрасив, возможно, из-за слишком сильно загара, но звуки его виолы очаровывают зверей. Когда он играет канарейки в клетке ведут себя так, словно готовы выполнить любой его приказ, а охотничьи псы боязливо жмутся к стенам, когда менестрель проходит мимо них. Часто я ловлю на себе его взгляд. Он смотрит так, будто знает о чем я думаю. Так пристально только маги присматриваются к тем, на ком лежит печать зла. Я начинаю задумываться, а вдруг этот менестрель знает о том, что по ночам меня посещает …некто, безымянный, невидимый и таинственный.

Дальше становилось интереснее. Я знал, что не имею права это читать, но удержаться не мог.

Седьмое июля: Я снова слышала его голос, доносящийся из пустоты. Я почти чувствую его прикосновения. Я больше не спрашиваю его «кто ты», потому что заранее знаю ответ. Сон? Иллюзия? Самообман? Я не стала жертвой ни одного из этих трех предположений. Теперь я точно знаю, у меня есть невидимый друг.

Восьмое июля: Шантель поймала меня за руку в темном коридоре, где не было никого кроме нас двоих, и я испугалась. Из всех королевских прях Шантель самая странная. Ее кошачьи глаза, как будто заглядывают в душу и смеются над тем, что видят там. Она не угрожала мне, не пыталась поцарапать своими острыми ногтями, но мне все равно было страшно. Шантель чем-то напоминает хищника, ухоженную избалованную пантеру, которая охотиться не потому, что голодна, а просто из прихоти. Она долго смотрела на меня, а потом назвала бедняжкой, сочувственно покачала головой и добавила, что я наверное даже не подозреваю о том, что меня посещает демон. В ней все — сплошь притворство. Ни одному слову Шантель верить нельзя, но на этот раз сложно было не поверить. Что ж, если она права, то это значит, что я… влюблена в демона.

Девятое июля: Снова жду, что он явится ко мне. Шантель посоветовала мне запирать покрепче на ночь все окна. Боюсь, как бы она не попробовала препятствовать его приходу, ведь тогда она сделает меня вдвойне несчастной. Если бы только назойливые придворные так настойчиво не лезли в чужое дело, тогда жить бы было намного легче.

Десятое июля: Прошлой ночью случилось невероятное. Я увидела его и узнала. Я проснулась где-то в полночь, посмотрела на ночное звездное небо и в проеме арочного окна возник силуэт прекрасного златокудрого юноши. Таких, как он нет ни в столице, ни при дворе. Он будто пришел из другого мира — того мира где есть эльфы с бледной мерцающей кожей и другие неизвестные нам существа. Первой моей мыслью было то, что окно находится на самом верхнем этаже замка, до него нельзя добраться просто так, да даже если б моя спальня располагалась в самом низу надо еще преодолеть ров. Ночной гость парил над землей, и его плащ развевался на ветру, как живой лоскут огня, красный на фоне темного неба. Не помню взобралась я на подоконник до того, как он протянул мне руку или после, помню только бешеный полет над спящей столицей, круговорот красок, звуков, ночных огней. Весь город лежал внизу под нами, как в каком-то сказочном сне, чердачные трубы, шпиль ратуши, купола собора, дороги, лентой извивавшиеся мимо домов, и даже обтянутая кожей крыша какого-то экипажа. Я цеплялась за камзол того, кто нес меня над землей, даже не сразу поняв, что для человека лететь не естественно, а противоестественно. Он легко спустился вниз, в город, мы упали на крышу экипажа и быстрый ветер, преследующий ездоков, ударил нам в лицо. Смех моего спутника напоминал серебристый перезвон. Мы оба смеялись, потому что нам было весело мчаться по спящему городу на плоской крыше кареты, за спиной ничего не подозревавшего, подвыпившего возницы. Лошади тревожно ржали, почуяв присутствие чужих. Чтобы не упасть, я старалась все время держаться за моего таинственного знакомого, а когда наутро проснулась, то поверила бы, что все это был сон, если б в моей руке не осталась отполированная золотая пуговица, вырванная с кусочком бледно-синей парчи.

Теперь у меня есть доказательство того, что все это мне не приснилось. Значит, голос звучащий из пустоты не был самообманом и не во сне я видела, как костяной гребень сам по себе взмывает в воздух, чтобы расчесать мне волосы. Его держала рука невидимого гостя. Я надеюсь, что этот гость еще придет…

Я закончил читать, сунул дневник в карман и решил, что во что бы то ни стало должен его вернуть. Наверное, я совершил просчет, взяв Розу с собой всего на один полет, но разве можно было удержаться. Порывшись в гардеробе, я нашел тот камзол, который одевал вчера и убедился в том, что одной пуговицы не хватает. У Розы, действительно, есть доказательство того, что ее посетило создание из другого мира, но она достаточно умна, чтобы быть скрытной и не рассказывать никому о своих секретах. Если б она рассказала, в замке на следующую ночь меня бы ждала ловушка. Поскольку мне удалось свободно проникнуть внутрь, не встретив ни капкана, ни расставленных сетей, то можно было полагать, что Роза промолчала. Оставаясь невидимым, я обошел большую часть замка, и случайно заглянул в комнату, где работала портниха. Она подкалывала булавками шлейф подвенечного платья, а рядом стояла и давала указания сама королева. Мне не хотелось, чтобы Одиль почувствовала мое присутствие, и не хотелось также уходить, не узнав, зачем здесь свадебный наряд. А слова «завтра примеришь его на принцессу», в конец разозлили меня. Значит, таким испытанным путем Одиль решила приобрести союзника в войне, и сейчас этот претендент на руку принцессы въезжает в столицу, тайно, под прикрытием ночи, чтобы планы не сорвались.

Я дождался, пока в комнатке никого не останется, а потом взломал дверь, подошел к манекену и разорвал наряд отросшими в миг на руке золотистыми когтями. Они появлялись лишь тогда, когда дракону остро требовалась жертва. Клочья разодранной фаты и искромсанные лохмотья не могли удовлетворить потребность в крови. Мелкий жемчуг, содранный с платья, хрустел под ногами, когда я уходил прочь. В эту ночь я не посетил Розу, у меня появилось дело поважнее. Я спешил на другую не менее важную встречу.

Я был зол, как никогда. Даже Перси, любезно встретившей меня у ворот столицы и предложившей мне коня, чтобы не обыскивать город пешком, на всякий случай отошел в сторону, едва успев передать мне поводья. Хорошо, что он учел мое желание, до того, как я взломал первую попавшуюся конюшню. В таком настроение, как сейчас, я был способен на все. Когтистую руку я прятал в складках плаща, но конь, хоть это был наказанный эльф, испуганно храпел подо мной. Такой седок обрадует не каждого, ведь если я не найду своего конкурента, то, чтобы выпустить гнев раздеру горло любому подвернувшемуся животному.

Я догнал того, кого искал на пустынной и темной улочке. Черный плащ развевался у меня за спиной, когти на руке накались и обжигали. Светила луна. Мой соперник, как раз расседлал и стреножил коня, оставил его в платной конюшне и теперь искал незакрытую таверну. Из кабака, куда он до этого успел заглянуть, его выманила одна из моих фей — красивая, крылатая, ловкая интриганка, решившая, что во всем надо помогать императору. В замок он собирался ехать днем. Интересно, что он подумал, увидев перед собой всадника с ослепительно-белой кожей — олицетворение ангела смерти. Читать его мысли у меня не было времени. Ярость отнимала много сил, в том числе и магических.

— Кто вы? — прошептал он и чуть попятился с дороги. В голосе явно различался испуг, некий благоговейный трепет перед высшим знамением.

— Знаешь старую пословицу «в полночь по городским улицам скачет смерть»? — надменным тоном поинтересовался я и вынул из-под плаща руку, ставшую золотистой клешней. Он даже не успел вскрикнуть. Острые когти впились в ни чем незащищенное горло. Кровь заструилась по вышитому воротнику, и моя ярость начала остывать. Я оставил труп прямо на мостовой. Точно так же я когда-то оставлял свои кровавые послания к Одиль на дорожках королевского леса. Только на этот раз послание предназначалось не только ей. Разорвав на мертвом теле кафтан и рубашку, я орудуя острым когтем, как ножом или стилем, нацарапал на груди убитого свою записку. В отличие от бумаги, кожа рвалась и кровоточила, но выцарапанные буквы оказались более-менее ровными. Оставленное клеймо, всего несколько слов «тот, кого ты помнишь», должны были о многом сказать не только Одиль, но и Розе.

Где-то в отдаление раздался бой башенных курантов. Этот звук должен был стать последним, что жертва услышит перед смертью, но часы запоздали или просто я слишком поспешил. Вспомнив о том, что конь убитого остался в конюшне, я направился туда. Перси, спрятавшийся за углом вместе с очаровательной крылатой патриоткой, даже не попытался задержать меня. Мне вспомнилось, как химера жадно загрызла лошадь Франчески, точно также я в эту ночь расцарапал горло чужому коню и тем, кто были достаточно глупы, чтобы не вовремя заржать. Спокойно стоять в стойлах остались только те, кто признал во мне наиболее сильного, чем все, кто до сих пор отдавал приказы.

Я ушел, оставив за собой кровавый след. Рука, принявшая нормальный вид, была намного приятнее, чем тяжелая клешня, но даже на ровной коже осталась размазанная кровь. На утро в городе поднялся сильный шум. Перси, который остался, чтобы последить за событиями, потом обо всем мне доложил. Его всегда интересовали скандальные новости, особенно, когда он сам знал, кто стал причиной переполоха, а люди вокруг только сплетничали и строили предположения. Одиль тоже узнала, кто виновник шумихи, вернее догадалась, прочтя кровавую строку. А Роза даже если ей не разрешили приблизиться к месту преступления, наверняка, услышала новости от придворных. Я был уверен, что у нее хватит сообразительности, чтобы соединить детали головоломки. Она сопоставит факты и догадается, что это ее таинственный друг оказал ей очередную услугу.

Сомневаюсь, что Розе хотелось раскланиваться перед тем, кого ей выберут родители. При таком своеволии как у нее предпочтительнее было бы сделать выбор самой, и она его сделала. Она выбрала худшее из всех зол.

Пренебрегая доводами рассудка, как только стемнело, я снова отправился к уже знакомому окну. Оно находилось очень высоко надо рвом, и было недоступно для того, кто не умеет летать, как уже заметила в своем дневнике сама Роза. Обычно створки окна были гостеприимно распахнуты, но на этот раз кто-то закрыл их на задвижку, а перед стеклом запер свинцовый переплет. Шантель слишком быстро строила догадки, даже Винсент не подозревал, где я провожу ночи напролет, а она уже что-то заподозрила. Полетав немного перед окном, я решил притаиться под карнизом, чтобы никому из караульных не бросился в глаза золотистый крылатый змей. Для часового, который не верит в сверхъестественное, такое зрелище оказалось бы довольно подозрительным.

Как только Роза вошла в спальню, я ощутил ее приход по легким шагам. Она тут же открыла окно и отодвинула переплет. Она ждала меня, но увидела на подоконнике только то, что ей было давно обещано — мою театральную маску. Я успел легко подбросить ее наверх краем крыла, так, что Розе, наверное, показалось, что предмет материализовался из воздуха. Я знал, что сейчас Роза вертит маску в руках и хочет задать какой-то вопрос в пустоту. Мне очень захотелось взглянуть на нее, ведь этот визит может стать последним. Легко оторвавшись от стены, к которой прижимался и взмыв наверх на уровень окна, я ошеломил ее. Роза приоткрыла рот от удивления, но слова замерли у нее на губах. Она видела перед собой очень красивое, свившееся кольцами и похожее на золотистого морского конька существо. Только вот драконы не бывают так безобидны, как морские коньки. Другая бы девушка на месте Розы удостоилась такого зрелища лишь в том случае, если бы она была выбрана моей следующей жертвой. Но Роза, как я уже заметил, была особенная. Слишком смелая для того, чтобы позвать на помощь, она крепко прижимала к себе маску и молча, но с интересом взирала на столь необычное явление.

Существо из другого мира взмахнуло крыльями и исчезло, а Роза все не отходила от окна.

Я спустился во внутренний двор замка с определенной целью. Часовые, посмотревшие с бастионов вниз, увидели бы перед собой всего лишь вельможу, который вполне может гостить в замке или состоять в свите короля. Глубокий колодец, наполненный водой, помог бы крылатому змею мигом исчезнуть, нырнув вглубь и вынырнув уже в ближайшей реке, вода из которой по прорытому в слоях грунта тоннелю поступала в замок. Только пока исчезать было не от кого. Во дворе остался только один худой и довольно странный на вид паренек. Тот, кого я искал. Менестрель с обгоревшей кожей. Он ловко приписывал свое несчастье тому, что загорел во время путешествия по пустыне, но даже при такой ловкости, как у него, он не мог справиться с завистливыми конкурентами. Музыканты, давно освоившиеся при дворе, не хотели терпеть новичка. Теперь, когда дело приняло самый серьезный оборот, Генри потихоньку убежал из пиршественного зала и в одиночестве размышлял над своими неудачами. Точнее он думал о том, куда ему податься теперь.

Он даже потушил фонарь, чтобы никто его не побеспокоил. Ведь кто-то из словоохотливой челяди, завидев огонек, может прийти посплетничать, а Генри в его нынешнем положении предпочитал гордое уединение. Неудобно было лезть к человеку, когда он хочет побыть один, но, возможно, я был именно тем, кого Генри давно ожидал.

Он ощутил, как кто-то прикоснулся к его плечу, но когда обернулся, я стоял уже далеко от него. По его радостно загоревшимся глазам сразу можно было понять, что встреча с неземным существом это то чудо, о котором он мечтал много лет.

— Монсеньор… Ваше величество, — Генри запутался, явно не зная, как ко мне обратиться.

— Достаточно одного монсеньора, — милостиво разрешил я. — «Ваше величество» — по моему мнению звучит слишком напыщенно, к тому же в стране, где уже есть один король.

— К тому же, королей слишком много, но вашего могущества у них у всех вместе взятых нет, — подхватил Генри. Он явно многое знал или успел выспросить.

— Кто рассказал тебе обо мне? — спросил я, хотя уже заранее знал ответ.

— Они, — Генри покосился на освещенное окошечко за ажурным железным переплетом. Там находилась мастерская шести прях.

— В трудное положение ты попал, Генри. В общем, как и любой менестрель. Вроде бы и не слуга, и не ровня придворным. Так что-то среднее между представителем искусства и искателем временной работы.

— Если б нашелся господин вроде вас, которому я мог бы служить постоянно, — ловко ввернул Генри. Малый сам набивается на службу, так почему бы его не пригласить.

— Вот только на что ты пригоден? Есть у тебя какой-нибудь особый талант, который был бы небесполезен для хозяина вроде меня.

— Например?

Я щелкнул пальцами, высекая искры огня, из которых сложился в воздухе крошечный силуэт парящей птицы. Демонстрация чар произвела на Генри сильное впечатление.

— Например, магический талант, — пояснил я.

— Любая птица, — Генри указал пальцем на тающий в воздухе силуэт, — и любое животное не смогут устоять против звуков моей виолы.

— Ты очаровываешь только зверей?

— Людей, к сожалению, не могу. Иначе мое нынешнее положение не было бы столь плачевным, — с искренней горечью заявил он, явно набиваясь на сочувствие.

— Ладно. Завтра ближе к ночи выходи из замка и иди по направлению к пустоши. Дойдешь до распутья дорог, постарайся встать подальше от креста и жди. Ровно в полночь я пришлю за тобой кого-нибудь. Моих подданных ты сразу узнаешь. Ничего не бойся, иди за проводником, даже если это будет гном или эльфийский острослов, или крылатая капризная леди. Их вид не должен смущать тебя, как и их манеры, иначе ты не сможешь прижиться среди нас.

Глаза Генри вспыхнули благодарностью, но я сделал ему знак молчать.

— И так уже сказано слишком много, а здесь чужая территория и чужие шпионы.

— А почему вы не хотите этим всем завладеть? — искренне изумился Генри.

— Потому, что здесь нет ничего такого, на что я мог бы позавидовать, — резко бросил я перед тем, как оставить Генри в прежнем одиночестве. Хотя теперь у него появилась крошечная надежда.

Я решил, что поручу Генри следить за живностью в подвалах одного театра. Для человека такая работа, конечно, совсем не сахар, но если менестрель сможет очаровать своей игрой крыс, то никому от этого вреда не будет. Главный театр в своей империи я назвал «Театром Теней», в память о том зловещем представлении, которое я видел в долине. Крысы водились в подвалах не потому, что я не мог их истребить, а потому, что приберегал такую жуткую армию на случай любой войны. Натравив крысиные полка на любой из довольно привлекательных городов Анри или Одиль можно навсегда отбить у них охоту связываться со мной. Вот только в мое отсутствие будущие военные силы не хотели вести себя смирно. Никому кроме меня они не подчинялись, да ни у кого и не возникало желания с ними возиться. Зато Генри своей музыкой сможет заманивать их назад в подвалы каждый раз, когда им захочется поискать пищу в костюмерной или зрительном зале.

Поблуждав в лесу, я заметил группу лесорубов, в обязанности которых входило обеспечивать топливом королевский замок. Довольно привлекательный юный паж, который отлично разбирался в лесной жизни, отговаривал их рубить молоденькие деревья и указывал на засохшие стволы, как раз пригодные для растопки. Он и сам взял топорик, чтобы помогать дровосекам. Смышленый мальчишка оказался настолько красивым, что я сам позавидовал ему. Я попытался узнать, как его зовут, но в его довольно спутанных мыслях прочел только женское имя. К тому же сами мысли были почти недоступны. Мне показалось довольно странным, что он затвердил в памяти имя принцессы. Может заманить его в чащу и расправиться с еще одной жертвой. Я попытался мысленно подозвать его к себе, но ничего не добился. Только с третьей попытки я достиг успеха. Паж обернулся, очевидно, заметил мой силуэт среди деревьев и послушно пошел за мной вглубь леса.

— Подожди! — меня окликнул женский голос. Паж снял с головы берет, и ему на спину упала волна длинных локонов.

— Роза! — на этот раз я был, правда, ошеломлен. Я, конечно, знал, что у нее вошло в привычку разгуливать по улицам в наряде пажа, но не думал, что однажды этот маскарад даже на меня произведет подобное впечатление.

За моей спиной глухо заухала сова. Звук показался мне зловещим. Взгляд Розы устремился куда-то за мое плечо, и зрачки расширились от ужаса.

— Я знала, что это дерево проклято, — произнесла она, указывая рукой вперед.

Там находился как раз тот раскидистый вяз, под которым я оставлял разодранные туши животных, чтобы о них доложили Одиль, но теперь я не ощущал запаха крови. Вся пролитая здесь кровь давно впиталась в землю, и к страшным воспоминаниям вдруг примешался еще один пугающий звук, скрип сухой ветки и трение веревки, будто что-то тяжелое раскачивается над землей. Повешенный! Я понял это еще до того, как обернулся и подвешенный на суке покойник напомнил мне большую тряпичную куклу. Вернее это была повешенная. Женщина в красном платье с посиневшей кожей.

— Это Дженет — моя служанка, — вдруг сказала Роза. — Та самая, у которой не было вредной привычки проверять, что делает госпожа по ночам при зажженных свечах.

Сова села на ту самую ветку, к которой крепилась веревка.

— Ненавижу этот старый вяз, — проговорила Роза.

— Я тоже, — я вспомнил, как именно в этом месте разделался с егерем, служившим Одиль. Это было жестоко, но тогда мне казалось, что таким способом я смогу напомнить ей о том, что хищник бродит рядом и его надо остерегаться.

Роза высоко занесла топорик, прицелилась и хотела метнуть его в птицу, нагло разглядывающую нас со своего необычного насеста.

— Зачем? — поинтересовался я.

— У этой совы слишком пронзительный взгляд, — Роза нехотя опустила топор, но все еще крепко держалась за древко. — Никогда не видела сову с красными глазами.

— А летучих мышей ты видела?

— Тех, которые летели за моей каретой из самых Лар? Они до сих пор всюду меня сопровождают, прячутся в стенных нишах, гнездятся на крыше, прячутся по пыльным чердакам. Мерзкие твари, но смышленые.

— Не обижай их, — шутливо предостерег я. — Сами они на вид довольно невзрачны, но зато ценят красоту. Раз ты им так сильно понравилась, значит, они не дадут тебя в обиду.

— Хочется в это верить, — Роза тяжело вздохнула, отошла от меня на несколько шагов и присела на пень. За ее спиной на ветках раскидистой липы расселись то ли светлячки, то ли бродячие огоньки. Тяжелый сладкий аромат липового цвета смягчал запах разложения. Я знал, что Одиль довольно жестока, но то, что она казнит служанку за такую малую провинность, как не интерес к подслушиванию даже для меня оказалось неприятным сюрпризом.

— Завтра меня отошлют из замка. Я подслушала один разговор, — Роза обиженно надула губки. — Я не хочу уезжать.

Она разговаривала со мной, как со старым знакомым или просто принимала все происходящее за сон. Я прислонился спиной к стволу ясеня, скрестил руки на груди и лихорадочно размышлял, а может пригласить ее с собой в мою мрачноватую страну. Тогда жизнь там, наверное, станет несколько светлее.

Год, который я дал ей на раздумья еще не прошел. За год она могла и передумать. Я вынул из замерзших рук розы древко топора, подошел к зловещему дубу с висельником, размахнулся и сделал на толстом стволе небольшую зарубку.

— В память о том, что мы встретились здесь, — пояснил я вздрогнувшей Розе. Заточенной лезвие рассекло шероховатую кору, глубоко вонзилось в древесину, и из свежей раны засочился липкий сок. Как жаль, что топор не достал до сердцевины, вдруг ни с того ни с сего подумал я, и дерево отозвался мне глухим утробным стоном. Такое ведь невозможно, но я четко различил в ночи этот стон и даже бросил быстрый взгляд вверх, чтобы убедиться, что повешенная не воскресла.

— Ночью в лесу все звуки кажутся зловещими, — я попытался улыбнуться, подошел к Розе и взял ее руку, чтобы поцеловать, но в этот миг откуда-то метнулся пушистый серый комок. Острые когти полоснули меня по щеке, и нетопырь понесся прочь. Не тот нетопырь, которого послал я.

— Все в порядке, ты можешь идти, — я прижал ладонь к щеке, чтобы Роза не видела, как кровоточащая рана сама собой исцеляется.

— А ты? — Роза обернулась на ходу.

— Я хищник и хочу свернуть голову этому зверьку.

Дождавшись, когда она ушла, я стал прислушиваться, не раздастся ли из глубин еще один стон или мерное хлопанье крыльев. Вместо этого я услышал только тихое постукивание и бряцанье, исходящее из-под земли. Где-то здесь находилась лестница, ведущая под землю, но я не собирался прикладываться ухом к сырой, кишащей червями почве, чтобы установить точное направление. Мои гномы не стали бы работать здесь, значит это кто-то другой. Словно в ответ на мои мысли из-за вяза вынырнула угловатая, лишь немного прибавившая в весе фигура Анри. Он словно материализовался из пустоты, подскочил к пню и стал придирчиво оглядывать землю вокруг него.

— Хоть бы платок обронила, — с легким укором произнес он. — Никогда не встречал таких осторожных девушек. Обычно у любой можно стащить хотя бы сережку, но только не у этой.

— Что еще ты затеял? — я только сейчас вспомнил, что все еще держу в руке топор, и занес его повыше, метя в ничем не защищенную голову Анри. На нем не было шлема, хотя все остальное тело прикрывали тронутые ржавчиной латы, поэтому мне и показалось, что он пополнел. До этого он был не толще скелета.

— Нравиться? — усмехнулся он. — Я решил, что в этих латах выгляжу более впечатляюще.

— Разве? — мне, честно говоря, было все равно. На мой взгляд хоть в доспехах, хоть в плаще, хоть в костюме арлекина Анри оставался все тем же неугомонным борцом за свои права.

— Ты подался еще и в разведку?

— Разведка никогда не помешает, — с видом философа кивнул Анри. — К тому же я решил прибавить к своим владениям заброшенную сторожевую башню у самых границ и, представляешь, никто не попытался мне помешать. Самые выносливые члены моего ордена работают под землей кирками и лопатами, прорывая тоннель, и на это тоже всем наплевать. Люди привыкли жить на земле, а не под ней, так что моя задумка вряд ли представляет для кого-то интерес.

— Какая задумка?

— Подземный город, — победоносно сообщил Анри. — После полнолуния в твоей империи я стал чувствовать себя значительно лучше и у меня появились светлые идеи. Дневной свет слишком губителен для таких созданий, как мы, не легче ли было бы иметь запасное убежище в слоях почвы — город со множеством тоннелей и лабиринтов. Лично мне эта идея нравиться.

— Глупая идея, — вместо ожидаемой похвалы я как обычно честно высказал то, что думаю. — Если предпочитаешь образ жизни, как у крота, то это твое личное дело. Кстати, что у тебя с рукой.

Я заметил, что одной латной рукавицы не достает и на обнаженной запястье видна глубокая свежая рана. Крови, конечно же, не было, только капли какой-то жижи, отдаленно напоминающие кровь.

— Так, поранился о корень дерева, — Анри попытался притвориться, что рана пустяковая. — У этого дуба очень длинные корявые корни.

Он сквозь зубы процедил ругательства в сторону раскидистого вяза.

— Есть успехи на поле брани? — с легкой иронией спросил у него я.

— А разве они могут быть, — огрызнулся Анри. — Ты же нам не помогаешь.

Он опять разозлился. Стоило только над ним подшутить, как за этим следовала яростная вспышка гнева.

— До встречи, — сердито буркнул он. — Я и без тебя одержу победу.

— Как хочешь, — дипломатично заметил я и крикнул ему вдогонку. — А зачем тебе понадобилась вещь принцессы?

Он не хотел отвечать, но не без помощи моих чар споткнулся о выпирающий из земли корень и распластался на земле.

— Вот дрянь, — выругался он, поднявшись и изо всех сил пнул крепкий дубовый ствол ногой. Лучше от этого никому не стало, только Анри поморщился от боли. Он, очевидно, забыл, что закован в доспехи.

— В этих железяках так трудно двигаться, — пожаловался он. — Ты, кажется спросил зачем мне нужна ее вещь? Хочу опробовать одно приворотное заклятие, которыми торгует старик — предсказатель судьбы. Знаешь, самое удивительное, что он сумел предсказать эпидемию чумы в Ларах. Он рассказал о ней еще до того, как она началась, но естественно ему мало кто поверил. А теперь он говорит, что существо, которое очень любило играть на скрипке, скоро вырвется на свободу.

Анри стряхнул сухие листья, прилипшие к нагрудной пластине, при этом раздался противный скрежет металла о металл. Когда Анри разжимал пальцы, залязгала латная рукавица. Звук был еще более неприятным, чем уханье отлетевшей совы.

— Ты хочешь узнать свою судьбу, так приходи в Виньену. Провидец вернулся, и он помнит тебя, — Анри глухо издевательски засмеялся. — Юноша с ангельской внешностью, внутри которого сидит зверь, кто это может быть кроме тебя? А существо, любившее играть на скрипке? О нем я ничего не знаю.

Он быстро скрылся за толстым стволом вяза и лязг металла, раздававшийся при его неловких движениях, тут же стих. В латах Анри был довольно неуклюж или просто пытался сделать вид, что они сковывают его ловкость. Разве можно понять, что твориться в голове у этого мошенника?

Во всяком случае, он исчез с поверхности земли, а я вспомнил о своем желании свернуть голову гадкому зверьку. Ни одна летучая мышь не решилась бы на меня напасть, если б не влияние другого сильного чародея. Для того, чтобы выяснить что к чему мне надо было всего лишь повернуть кольцо с печаткой, вернуться в Лары, и основательно встряхнуть Винсента, если он еще не успел сбежать из дома. Как ни странно он уже ждал меня на пороге и первый накинулся с упреками.

— Ты же сам сказал, что ни один из нас не должен приближаться к этой девушке? — Винсент редко терял контроль над собой, чтобы разозлить его, надо было задеть за живое.

— Где ты раздобыл такую послушную летучую мышь? — вместо ответа поинтересовался я.

— Даже от службы тебе некоторые умудряются уклониться. На колокольне осталось с десяток этих мерзких тварей. Выглядят они не лучшим образом, но зато когти у них острые.

— Кажется, ты завидуешь тому, что моя кожа не изуродована шрамами, как твое горло.

— На тебе все заживает, как на собаке, — Винсент фыркнул и виновато опустил голову. С ходом времени и приобретением большего опыта в чародействе он сам менялся. Каштановые волосы стали еще более шелковистыми. Даже мельчайшие мимические морщинки под глазами и те разгладились, а сами глаза вместо темно-карего приобрели теплый ореховый оттенок. Смотрись Винсент хоть иногда в зеркало, он бы никому не завидовал. Правда шрамы на шее так и не зарубцевались, но ведь их всегда можно прикрыть шейным платком или жабо. В любом случае того преобразившегося Винсента, который стоял передо мной сейчас они несколько не уродовали, напротив добавляли его личности некоторую таинственность.

Винсент не попытался застегнуть распахнувшейся воротник камзола, понимал, что я все равно знаю о его самой крупной неудаче.

— Ну, что спалишь меня вместе с домом или пустишь в ход когти? — устало поинтересовался он.

— Я бы с радостью, но не хочется наводить беспорядок в собственном жилище, — мрачный юмор и на этот раз меня не подвел.

Винсент расценил это, как шутку и лучезарно улыбнулся.

— Значит, я прощен, — заключил он.

— В последний раз.

С улицы донесся какой-то шум и Винсент пугливо оглянулся в сторону окна.

— Почему-то у меня такое чувство, что вот-вот прилетит кто-то, готовый раскроить мне горло, — признался он. — Наверное, сказались несколько дней плохой погоды и то, что по площади по ночам шаркает горбун в мантии и короне. Мне кажется, он ищет тебя точно так же, как пес идет по следу.

— С ним Камиль?

— Камиль регулярно посещает «Марионетту», но после того, как Роза сошла со сцены, пьеса больше не пользуется таким успехом. Он хочет написать что-то новое и найти способную актрису, но пока у него не вышло ни того, ни другого.

— Театр всего лишь прикрытие для его грязных планов, — мне захотелось метнуть в сторону площади струю огня, чтобы испепелить князя и его ищейку. Камиль ищет меня и, наверное, уже жалеет о том, что так легко впустил из рук картину. Возможно, со временем портрет приобрел бы ту же силу, что и аметист. Кстати, что касается аметиста, то я уже на протяжение довольно длительного срока не ощущал рокового притяжения.

— Тебе надо было бы строить планы на будущее, а вместо этого ты бегаешь за девчонкой, сам не зная для чего, — снова зазвучал голос Винсент, тихий, как шелест орешника. За все время пребывания в огражденном чарами доме я слышал только этот голос, сладкий, тягучий, полный яда. Винсенту надо было бы выступать с речами в королевском совете, а не сидеть добровольно взаперти. Если он не терял рассудок от злобы, то умел убеждать слушателей в своей правоте, точно так же, как убедил крестьян из моей деревни в том, что их хозяин дракон.

— Тольке не рассказывай мне длинную душещипательную историю о том, что хочешь обвенчаться, — съязвил Винсент. — Ты никого не любил и тебя ничем не проймешь. Ты как будто сделан из камня.

— Никого не любил? А как же моя семья…

— Если бы ты испытывал к так называемой семье хоть какие-то теплые чувства, то давно бы уже расправился с князем.

— Легче сказать, чем сделать. Он все еще силен. Не забывай, что это он учил меня, а не я его. И кто дал тебе право так неуважительно говорить о моих родственниках.

— Почивших родственников, — угрюмо поправил Винсент. — Ты выглядел среди них явно лишним, как один-единственный эльф в замке полном людей. Твои родные боялись тебя, потому что знали о том, кем ты станешь.

— И скрывали это от меня, — подумал я вслух.

— Зато я с самого начала во всем признался тебе честно, — тут же ввернул Винсент, забыв упомянуть о том, что это случилось после двух неудачных попыток лишить меня жизни.

— Да, конечно это метод шакала переметнуться на сторону сильного, — рассмеялся он, угадав мои мысли. — Но, запомни, даже крысы бегут с тонущего корабля, а я остался следить за Ларами. Это значит, что твои шансы на успех все еще больше чем у кого бы то ни было. Если победишь всех своих врагов, то, хоть для меня это и утрата, но принцесса достанется тебе.

— Утрата? — переспросил я.

— Ну мне конечно не хочется, чтобы она связывалась с тобой, — ушел от прямого ответа Винсент. — Ты ведь даже не человек, ты оборотень, животное, но ей кажется все равно. Каждый сам делает свой выбор.

Кто я для нее? Тень при свечах, голос в пустоте, незримый и опасный гость. Хорошо еще если ее дуэньи до сих пор не позвали священников, чтобы меня изгнать. У меня осталась только ее лента, но повертев в руках этот розовый кусочек атласа я, может, смог бы узнать о чем она думает.

Ленту я изрядно потрепал, но узнать ничего не смог. Винсент убеждал меня заняться политикой, уладить дела с отцом Анри, он так и не оставлял надежды на то, что король передаст трон мне. А сам Винсент наймется к Розе прислугой, чтобы помогать ей. Конечно же, пуститься на такую крайность я ему не разрешил, да и кто возьмет в слуги такого странного субъекта, за которым водится дурная привычка все время носить траур.

Месяц высоко в темном небе засиял ярче, и мне показалось, что к серебристому оттенку гало примешался красноватый. Меня тянуло в небо, ближе к месяцу, потому что на чьей-то руке раскалился злосчастный аметист. Я схватился за подоконник и выругался в адрес князя. Как не вовремя. Кожа горела, и самое главное я догадывался, кому на этот раз выпал страшный жребий. Винсент благоразумно подхватил со стола пару книг и побежал прятаться на чердак. Наверху щелкнула, закрываясь, щеколда, вспыхнула свеча. Весь дом был предоставлен мне, как и весь город, но на этот раз оказалось бы мало даже спалить Лары. Ни одно злодейство не уняло бы огонь в крови, но я решил испытать судьбу. Первой моей жертвой стала повозка, одиноко тащившаяся по проселочной дороге. Она тут же оказалась в драконьих когтях, бочки с пивом откатились с нее в разные стороны. Остальные превратились в щепки, как и вся телега с тентом, упряжкой, с ободьями колес. Но пара мулов и извозчик не могли заменить ту, которая была избрана для меня на эту ночь. Обрученная со смертью. Я должен облететь весь мир, но найти ее. Однако искать долго не придется, видимая мне одному фиолетовая нить тянулась напрямик, а место нахождения кольца магнитов тянувшего к себе я всегда мог безошибочно определить.

Вперед по млечному пути, туда, где кто-то осужден на смерть. Вместо девушки я бы мог принести в жертву карету, спокойно катившую к городским воротам, но уже знал, что это будет напрасная жертва.

Освобожусь я лишь тогда, когда жертвой станет сам князь. Пора избавиться от того впечатления, которое произвел на меня когда-то злой гений, и найти оружие против него. Оружие, которое, я не сомневался, скрыто в манускриптах. Магия против магии. Зло против зла. Коварство определит сильнейшего.

Я увидел свою жертву сквозь огромные окна, окружающие то ли какое-то помещение для заседаний совета, то ли бальный зал. Оно могло быть и тем и другим. Присматриваться не осталось времени. Меня влек золотой цвет, одно-единственное яркое пятно во всем темном пространстве. Разбив когтями стекло и даже не ощущая боли от острых осколков, цепко впившихся в драконью шкуру, я проник внутрь. Подавляющих размеров зала была достаточно вместительна даже для меня. Пустоту в желудке заполнил надоедливый грызущий голод. Вслед за ним возросло чувство злобы ко всему живому. Это чувство было не моим. Яркая золотая точка, как будто манила. Я сам не понял, как в когтях очутилось что-то продрогшее и хрупкое, похожее на маленького зверька. Так замирает от страха в когтях хищника белка или куница. И все-таки когтями я ощущал не мех, а более шероховатую материю. Парча! С первой попытки определил я. Золотая парча. В памяти всплыло, как острый осколок стекла, имя. Франческа! Мне ведь не хочется, чтобы с красивым существом, которое я сейчас тащу на заклание случилось то же, что и с Франческой. Лучше принести в жертву кого-то другого. Или множество жертв, чтобы голод точно утих. Одного возницы с повозкой было недостаточно, значит нужно выбрать десяток, сотню крестьян. По счастью вблизи ощущался запах дыма, мяса, дров, вспаханных полей. Там деревня. Я ринулся вперед, даже не задумываясь о том, какой собираюсь причинить вред. Деревня, действительно, была рядом, и огонь не миновал ее.

Что главное в бою

Ветки кипарисов цеплялись за одежду, царапали лицо, когда я продирался мимо них в чащу. Колючки терновника и низкие сучья дубов тоже делали свое дело. В темноте все деревья одинаковы. У всех цепкие длинные ветки, которые вместо того, чтобы пропустить хозяина леса, пытались вцепиться в кожу, как живые тонкие пальцы.

На царапины я старался не обращать внимания, все равно они скоро заживут. Вся лесная живность и птицы и звери поняли, что меня лучше не беспокоить. Даже голодные волки пристыжено притихли, потому что поняли: появился более грозный хищник еще голоднее чем они. Волки сами могут в одночасье стать для него пищей.

Для меня самого трудности были привычны. Сложнее всего было оберегать от случайных ранений свою ношу. Облако золотой парчи, так похожей на саван Франчески, жгло мне пальцы. Надо было быть осторожным, ведь если какая-то сухая ветка расцарапает кожу девушки, которую я нес на руках через весь лес, то мне же самому придется ее лечить. Где-то поблизости должна была находиться избушка егеря, но дойти до нее по сугробам оказалось не просто. Я пешком дошел до самой черты своей империи, а здесь всегда зверствовал лютый мороз. Колкий снегопад раздражал заживающую после царапин кожу. Груз, который почти ничего не весил, начал оттягивать руки.

Вот и избушка. Я почти с радостью устремился туда, вышиб ногой дверь и не сразу почувствовал, что чей-то пристальный взгляд буравит мне спину. Я обернулся. Никого. Позади только снежная мгла. Ни один волк, привлеченный запахом крови, не рискнул бы подобраться ко мне ближе, чем на несколько метров.

— Если ты не в силах свершить правосудие, то это сделаю я, — прохрипел у моего плеча знакомый голос. — Давай сюда девчонку.

Я отшатнулся, прежде чем узловатые пальцы успели вцепиться мне в плащ. Омерзительный горбатый силуэт впервые вызвал у меня настолько сильное отвращение, что я захотел убежать от него. Блеск короны, как будто в насмешку надвинутой на морщинистый лоб все еще напоминал о прежнем величии.

— Уходи, — почти зашипел я на Ротберта. — Здесь проходит черта моих владений, ты не переступишь ее при всем желании. Твое правосудие глухо и слепо, но даже если б было иначе, добыча принадлежит только мне.

— Так значит война? Ты хочешь сражаться? — бессильная ярость заставила князя повысить голос.

— Как только вам будет угодно, — с холодной любезностью пояснил я. Мне даже не доставило удовольствие то, что он топчется у самых границ и не в силах пересечь их. Я оставил его за порогом, а сам чуть наклонил голову, чтобы не стукнуться о притолоку и скрылся в дверном проеме. Дверь сама собой с шумом захлопнулась, как будто разгораживая два мира.

Избушка егеря давно уже пустовала. На стенах слоя пыли и паутины. В очаге холодная зола. На полу полчища вредоносных насекомых. Смогу ли я привести в порядок такую халупу. Даже для меня это бы оказалось утомительной работой, но выбора не оставалось. Тараканы и клопы сами разбежались, безошибочно почуяв опасность, исходящую от меня. Они уползли очень быстро и на до этого залепленном крошечными тельцами полу четко проступили глубокие борозды от когтей. Волк не может так сильно расцарапать доски пола, да и не один другой зверь не смог бы. Царапины были нанесены с небывалой яростью.

Локтем я задел и опрокинул чащу, стоявшую на грубо сколоченном столе. Из нее выкатилась мерзкая липкая масса и разделилась на мелкую капель. Пиявки. Кто притащил их сюда? Кто мог принести саму чащу? Домик больше не пустует, это ясно, но кому понравиться жить в холоде и грязи? Липкий ком пиявок растекся по полу. От моих ног они предпочли убраться подальше, видимо, сработал инстинкт самосохранения. Одна капля моей крови и эти склизкие ползущие тельца воспламенились бы.

Одна чистая койка и попона тут же стали кроватью для Розы. Навязчивая мысль о том, что ее гладкий лоб мог бы быть уже залит кровью, а тело выпотрошено, никак не исчезала. От этой мысли меня прошиб холодный пот.

Какое-то существо снаружи пихнуло дверь. Та скрипнула и приоткрылось. Кто-то принюхался к воздуху и, видимо, почуяв меня, понесся прочь сломя голову. Значит, новый жилец не станет нас беспокоить. Что ж, это даже хорошо.

Роза успела сильно замерзнуть, но я знал, что может ее спасти. Самовозгорающаяся кровь, которая убила бы пиявок, может вернуть ей жизненное тепло. Я огляделся по сторонам в поисках ножа и не найдя его, без церемоний перегрыз вены у себя на запястье и приложил кровоточащую кисть к ее посиневшим губам.

— Только не умирай, — мысленно попросил я. — Кто, кроме тебя, сможет разделить со мной мои темные пристрастия к древней магии. Может быть, если ты будешь рядом, мне станут понятны все до единого древние письмена.

В хижине было еще холоднее, чем в лесу. Казалось, ледяной ветер сочится во все щели. Я мог бы разжечь огонь в очаге одним вздохом, одним мановением руки, но вместо этого зачем–то стал искать поленья, трут и кочергу. Пустая поленница не подавала надежд. Ни огнива, ни трута найти не удалось. На топливо я разломал пару ненужных стульев, быстро щелкнул пальцами, высекая несколько искр, и поспешно обернулся на Розу, надеясь, что она еще не очнулась. А если б очнулась, странное бы перед ней предстало зрелище — чародей высекает пламя из ничего и ломает зазубренные доски с такой легкостью, будто это тонкие прутики. Гвозди из разломанной мебели посыпались на пол. Их перезвон мог бы разбудить и мертвого, но Роза не просыпалась еще очень долго.

Я присел на корточки и начал ощупывать царапины на полу. К пальцам цеплялись мелкие занозы, доски пола поскрипывали, но я с удивительной упорностью продолжал водить ногтями по полу, будто таким образом мог понять, что за животное оставило эти следы. Интересно, если б меня самого заперли за стальную дверь смог бы я точно так же исцарапать ее когтями?

Сильвия тоже когда-то скреблась в дверь моего лесного домика, но добилась только кровотечения из-под ногтей, а глубоких следов не оставила. Какой бы зверь не царапал пол избушки, но он был взбешен и он искал кого-то. Точнее, не кого-то, а меня.

— Кто ты? — голос Розы вывел меня из оцепенения.

— А ты разве не помнишь?

Она только смотрела на меня красивыми, пустыми глазами. Глазами, в которых не осталось никаких воспоминаний.

— Где дракон?

— Дракон? — я чуть было не расхохотался, глупо, глухо, потерянно, но вместо этого лишь пожал плечами и солгал. — Я не знаю.

И это вместо того, чтобы честно признаться «он перед тобой».

Я прислушивался к нечеловеческому шепоту моих подданных в воздушной высоте, к тихим осторожным шагам волков по снегу, к возне пауков в щелях и думал, что из этих звуков Роза может уловить, а что нет. Возможно, она тоже слышит, как отголоски беседы эльфов врываются в вой снежной бури, как какой-то дух зловеще смеется, заглянув в трубу, и этот смех эхом отдается в дымоходе. Присматривается ли она ко мне в поисках ангельского нимба над головой или пытается рассмотреть черного двукрылого спутника, который, вспомнив о прошлом, вырвался из оков человеческого тела и вновь, как тень, стоит у меня за плечами.

— Ты тоже стал его жертвой? — Роза приподнялась и с сожалением смотрела на меня.

— Да, — хоть раз я ответил правду. Когда-то давно моя жизнь была принесена на жертвенный алтарь, чтобы мой теневой спутник — дракон обрел наивысшую силу. Теперь он неотъемлемая, темная часть меня. Он больше не обособленное чудовище, а всего лишь черная душа в прекрасном теле. Он был повелителем, а я слугой, до тех пор, пока не смог приручить его. Он тьма, а я его светлое отражение, его оболочка, его маска.

Вспомни ту маску, которую я оставил у тебя на подоконнике и ты поймешь в чем моя сущность, попытался сказать я Розе одним взглядом, но она либо не поняла, либо истолковала все по-своему. Да и помнит ли она о какой-то маске? Помнит ли она что-то вообще?

— Роза? — осторожно позвал я. Мне показалось, что хоть она и здесь, но ее душа где-то далеко, возможно все еще в когтях дракона.

— Ты знаешь мое имя? — она насторожилась.

Отлично, она хотя бы не забыла, как ее зовут. Она забыла только меня и, очевидно, все что связано со мной.

— Помнишь вечер в «Марионетте» и страшную пьесу автора по имени Камиль?

— Что-то помню, — она озадаченно покачала головой. — Мотивом послужило убийство маркизы в Виньене. Теперь я знаю, кто ее погубил, но автор-то откуда мог знать, что ее убил дракон?

— Может быть, он сам видел, — неуверенно пробормотал я.

— А может быть, он сам ее убил, а за перо взялся, чтобы свалить вину на дракона, — Роза устало уткнулась подбородком в колени и произнесла. — Если бы он это видел, он бы не стал об этом писать.

— Да-да, наверное, — поспешно подтвердил я. — Если б я был в своем уме, я бы тоже никогда не стал писать о существе, которое на протяжение многих веков было причиной людского страха.

Мне нужно было о чем-то говорить. Страх перед тем, что на смену какофонии шепотов и звуков вдруг наступит гнетущая тишина, заставлял меня болтать о чем угодно. Даже без тишины, среди паутины нот и созвучий Роза выглядела неживой. Она застыла в одной позе, как манекен и в зрачках ее глаз отражались языки пламени.

Огонь резво плясал в печи, но не поедал скудные остатки топлива. Роза, кажется, даже не заметила этой странности. На всякий случай я взял кочергу и сделал вид, что ворошу содержимое очага.

Впервые мне пришлось подстрелить оленя, не чтобы отомстить Одиль, а чтобы обеспечить принцессу ужином. Готовить еду и горячие напитки я никогда не умел, поэтому полагаться пришлось исключительно на колдовство. Мои охотничьи навыки и при жизни-то сводились к тому, что дичь зажаривали оруженосцы. Оставалось надеяться, что Роза не станет задумываться о том, откуда вдруг на пустом столе появился мех с вином и бокалы.

— Скажи, ведь он может вернуться за своей жертвой? Его ничто не остановит? — Роза теребила пальцами попону и не отрывала глаз от огня. Я догадался, что она имеет в виду дракона, но не хочет больше произносить само слово «дракон». Не хочет поминать вслух злую силу.

— Если он захочет тебя найти, то замки для него не преграда. Ни эта дверь, ни даже эта стена, — я с такой силой ударил кулаком по стенке, что, кажется, сам домик пошатнулся. Отлетела крошевом штукатурка, и посыпались мелкие щепки. В ровной кладке осталась вмятина, а я даже не ощутил боли. Пальцы лишь чуть-чуть онемели.

— Тебя могут запереть за стальными дверями, в темнице, в подземелье, в высохшем колодце на краю света и все равно он отыщет тебя. Прилетит на запах твоей крови, потому что…

Меня начало тошнить от аромата зажаренного мяса. Мне стало бы плохо от запаха любой еды, потому что я был голоден, но есть не мог. Мой голод не имел ничего общего с человеческой пищей, он требовал жертв.

— Поэтому тебе надо скорее бежать отсюда, — я закончил фразу совсем не так, как хотел и поспешно положил на стол кошель золота. — Наймешь экипаж на дороге. Если дела пойдут совсем плохо, пережди в любой церкви.

По крайней мере, там тебя не смогут тронуть ни мои подданные, ни князя, чуть было не добавил я.

Как только она заснула, я вышел в морозную ночь, бродить по чащобе. Лучше задрать оленя, чем принцессу. В ту ночь я выискивал любого мелкого зверька, чтобы его кровью купить ее жизнь. Даже волки оказались достаточно хитры, чтобы попрятаться от меня. А вот встреться мне на лесной дорожке человек, он бы даже не заподозрил опасности. Любой встречный, окажись он здесь, предложил бы мне свою компанию и был бы беспечен до тех пор, пока не заметил в моих глазах одержимый блеск и не понял, что идет рядом с собственной смертью.

Одна лань все-таки попалась мне в когти. До тех пор, пока ярость во мне не утихла после удачной охоты, я даже не замечал, что по чаще за мной крадется какой-то странный зверь. Когда оставлял тушу на снегу, я слышал, как кто-то когтями раздвигает кустарник и с жадностью следит за каждым моим движением. Цепочки следов на снегу не было, но сам преследователь был. Можно было поклясться в том, что этот некто, вопреки всем законам природы, вообразил себя хищником, а меня жертвой. Для него игра была полна острых ощущений. К тому же, я так отчаялся, что даже не замечал его. Пусть ползает или летает по лесу, все равно любой хищник бессилен в сравнении со мной.

Отпустить Розу на волю мне не удалось. Утром, через час после ее ухода, я понял, что опасность крадется за ней по следу точно так же, как крадется за мной самим безликий когтистый преследователь. Кроме солдат Анри, заметивших Розу в небольшой придорожной таверне, за ней еще гнались и другие, невидимые враги. Мне осталось только запастись терпением, приготовить сани и ждать на одной из лестных дорог. Когда Роза заблудилась и потеряла надежду уйти от преследователей я снова любезно предложил ей свою помощь. Она взяла предложенную ей руку и забралась в сани, как многие до нее. Сколько девушек уже проделало со мной один и тот же путь в санях до замка и все они остались там в безмолвной мраморной галерее.

Во время поездки я долго гадал, у какого старьевщика Роза успела приобрести поношенного вида камзол, бриджи и высокие сапоги. Одежда было явно ей чуть-чуть велика и не предназначена для холодной погоды. Вокруг воротника тянулась всего одна полоска бурого меха, слишком жесткая для нежной кожи шеи и щек. Роза, кажется, чувствовала себя во всем этом вполне удобно и что самое удивительное выглядела даже красивее чем раньше. Возможно, мальчишеский наряд подчеркивал ее хрупкость. Во всяком случае, красавице снова удалось меня растрогать и для этого ей не нужно было плакать или жаловаться. Она даже не произнесла ни слова, просто подняла на меня красивые, усталые глаза и я тут же принялся ее жалеть. Даже отдал ей плащ, чтобы она не замерзла.

— Надвигается буря, — я первым нарушил молчание. — Переждешь непогоду в замке.

— В замке? В этой глуши есть замок? — в очаровательном голосе послышалось пренебрежение.

— Что за империя без замка? — усмехнулся я, подумав, что без собственной крепости не производил бы должного впечатления на подданных. Роза на это ничего не сказала, но посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Она до сих пор видела одни чащобы и убогую избушку, а я вдруг заговорил о государстве.

— Как тебя зовут? — после паузы поинтересовалась она.

Что ответить? Я уже привык, что моего имени никто не спрашивает, что мне вслед летят оскорбительные выкрики «дракон», «демон», «злой дух». Крестьянам, которые шли на меня с вилами и ножами, было все равно: есть у меня имя или нет. Имя дается при крещении. Так откуда же оно может быть у дракона?

— Эдвин, — нехотя назвался я и тут же с насмешкой подумал, несчастный смазливый Эдвин, лучше бы королевские советники отрубили ему голову до того, как нагрянул князь со своим пожаром, своими требованиями, своим темным легионом.

— А как дальше? Титул? Родовое имя? — Роза с трудом могла меня понять, но я лишь холодно улыбнулся и великодушно разрешил.

— Просто Эдвин.

Знала бы она, что называть императора по имени это в любой стране редкая честь, не только в империи теней, духов, эльфов, словом, проклятых и необычных существ.

— Взгляни, мы почти у цели, — я указал на узорчатые зубцы башен, вздымавшиеся над лесом на фоне удивительно-яркого синего неба. До этого Роза увлеченно наблюдала за тем, как надоедливые птицы кружат около меня, ожидая поручений, а в существование замка упорно не верила. Увидеть — значит поверить. А башни, ворота и бастионы были вполне осязаемы. Правда, не было ни часовых, ни привратников. Все двери в моем замке открывались и закрывались сами, но только получив разрешение от одного-единственного хозяина. Колдовство самый надежный сторож, самый сложный замок без ключа. Роза даже не подозревала, в какую крепость она вступает.

Она почувствовала себя неуютно лишь, когда заметила во внутреннем дворе полукруг кольев, воткнутых в землю. Не то, чтобы частокол зрелище необычное, просто на верхушке каждого из кольев красовалось по отрубленной голове. В пропитанном факельной смолой воздухе не ощущалось запаха гниения. Головы моих врагов, предателей или нежеланных гостей, случайно вторгшихся на территорию империи, были давно отделены от трупов, но, казалось, все еще жили. Казалось, вот-вот веки какой-нибудь головы откроются, а мертвые уста поведают о своих мучениях. Человеческие лица со временем разлагались и превращались в черепа, а лица нечеловеческих существ вечно оставались неизменными, страдающими и немного удивленными. Они словно не хотели верить в то, что конец все-таки наступил. Я надеялся, что следующий кол украсит голова князя.

Двери замка распахнулись, но Роза не решалась войти. Кони в упряжке саней били о землю копытами с такой яростью, будто желали затоптать и девушку, и кучера и всех, кто попадется им на пути.

— В чем дело? — без слов поинтересовался я. Наказанные эльфы отлично меня понимали. У одного коня из ноздрей вырывался пар, почти пламя. Мне пришлось встать между ним и Розой.

— Твоя смерть у тебя за спиной, — в коротком ржание можно было различить и горечь, и смех. Я сам готов был засмеяться, потому что за спиной у меня стояла всего лишь Роза.

— Она тебя погубит, — опять короткий смешок.

Я обернулся на Розу и тут же пожурил себя за это. Конечно же, она ничего не поняла. Она просто не могла понять того, что звучало простым лошадиным ржанием для человеческих ушей.

Для Розы давно уже были приготовлены апартаменты, необходимые вещи и лучшие наряды, какие только удалось найти. Я не надеялся, что когда-нибудь мне удастся заманить ее в замок, но все-таки притащил со всех сторон света все то, что как мне казалось ей понравиться. У меня даже в голове помутилось от радости, что Роза останется в замке. Зачем мне теперь ее скульптурная копия, раз есть она сама. Хотелось смеяться в лицо каждой статуе встречающейся на пути, в лицо собственному отражению в бесчисленных настенных зеркалах, но мой смех в пустом замке был бы неуместен.

Надо было разогнать тварей, гнездившихся в подземельях, строго-настрого приказать каждой гарпии и химере, чтоб не смели подбираться близко к моей гостье. И еще мне очень захотелось навестить Винсента. Не для того, чтобы похвастаться перед ним, а чтобы проверить: не стряслось ли в Ларах еще чего необычно. Город ведь все-таки я уже привык считать своим.

Винсент побледневший и чем-то напуганный ждал появления кого-то другого, но только не меня. Я даже подумал не вызывает ли он тайком духов в моем доме. В комнатах на втором этаже все было перевернуто, мебель опрокинута, рамы картин разбиты, а на дорогом узорчатом ковре остались рваные полосы, будто кто-то подрал его когтями.

— Забери это отсюда, — Винсент вместо приветствия указал на единственный не опрокинутый круглый столик в помещении так, будто на нем лежал источник всех его бед.

— Не спрашивай меня ни о чем, — Винсент сам с сожаление смотрел на порванные полотна, разбитые вазы, разодранные на клочки книги. — Я все здесь приведу в порядок, как только убежусь, что нахожусь в безопасности.

— Какая может быть опасность, — я постарался успокоить его, как ребенка, но Винсент еще больше вспылил.

— Ты, что считаешь, что я сам исцарапал стены, сорвал картины и порвал собственные книги?

— Ну, если ты перед этим по привычке зашел в кабак…

— Я из дома не выходил уже пару дней, — Винсент то ли оправдывался, то ли обвинял. — Как долго ты не шел. Я уж подумал, что мне всю жизнь придется сторожить эту проклятую штуковину. Клянусь, больше ни одной ночи не проведу наедине с твоей скрипкой.

Он снова выразительно указал в сторону стола. Теперь я тоже разглядел, что на столешнице лежит сверток, который я уже когда-то держал в руках и сам принес домой. Только пятна крови на тафте выглядели более свежими и густыми, чем в ту ночь. Не надо было разворачивать ткань, чтобы догадаться, что в нее завернута скрипка.

С улицы донесся какой-то звук. Винсент выругался, подскочил к окну и плотно закрыл створки. Щелкнул под тонкими проворными пальцами висячий замочек. С каких это пор Винсент решил запирать окна на замки.

— И что мне делать с этой скрипкой? — я подхватил сверток и ощутил, как прочные струны даже сквозь ткань трутся о кожу так, словно хотят порезать пальцы.

— Выброси ее! Закопай где-нибудь в лесу, на кладбище, в пустыне, в общем подальше от людских поселений, там, где она никому не сможет причинить вред.

Я так и не понял, кого Винсент имел в виду сказав «она», скрипку или кого-то одушевленного. Он говорил об этом потрескавшемся инструменте так, будто тот был живым. Мне самому вспомнились кровавые слезы, сочившиеся из трещин, и я тут же ощутил под пальцами влагу. Мне стало как-то не по себе. От увещеваний Винсента атмосфера вокруг стала угнетающей, будто в помещение прокрался страх.

— Ладно, я сожгу ее или зарою в лесу, можешь не волноваться, — пообещал я и тут же забыл о своем обещании.

— Кстати ты не видел больше горбуна у себя под окнами?

Винсент устало, отрицательно покачал головой.

— Даже если он здесь был, я не обратил внимания?

— А Анри не беспокоил тебя?

— У него полно своих проблем. Говорят, он хочет вырыть целый город под землей.

— И как ты к этому относишься?

Выразительные, лучистые глаза Винсента озорно блеснули.

— Одно могу сказать точно, королем ему не быть, — предрек он и самодовольно усмехнулся, будто всегда готов приложить руку к свержению с трона болезненного и недалекого наследника.

— Шрамы так и не зарубцевались, — я с сожалением взглянул на горло Винсента. — Если бы я мог их излечить…

— Вряд ли. Она еще слишком сильна, — Винсент поднес руку к вороту, будто хотел застегнуть его, но передумал и безвольно опустил пальцы. — Не беспокойся, я уже привык к тому, что я меченый.

Он привык. А я не мог привыкнуть к глубоким, на несколько миллиметров, полоскам с рваными краями, которые рассекали его идеально белую, нежную кожу. Казалось, что некая темная сила, с которой он заключил договор, взмахнула когтями и оставила на нем свою печать. А ведь это было нечестно, я тоже, очертя голову, пустился в изучение темных наук, как и он, но клеймо на себе носил один Винсент. Я же, как и при жизни оставался безупречным до первого взрыва ярости, до первого пробуждения злобы. Как только кому-то удавалось возбудить во мне злость, дракон вырывался наружу.

— Шорох, шелест, скрежетание… Мне до сих пор кажется, что кто-то скребется в окно, что шуршат в ночи чьи-то крылья, — Винсент попытался рассмеяться, чтобы прогнать от себя страх, но смех вышел горьким и слабым.

— Я победил его, Винсент, — мне вдруг безумно захотелось поделиться с ним своей радостью, мигом своего триумфа. — Ты даже представить себе не сможешь. Мне это тоже казалось невозможным, но я победил, я спас девушку, предназначенную для казни.

Винсент недоверчиво сощурился. Из его груди вырвался то ли вздох, то ли тихий истеричный смешок.

— Эдвин, ты… Неужели ты решил подставить свою красивую бессмертную голову под топор из-за какой-то девчонки. Я понимаю, для меня не было зла в шутках со смертью, я мог десять раз взойти на эшафот и сбежать, моя жизнь ровным счетом ничего не стоила. А ты добился почти всего и теперь играешь с огнем.

Опять наставления. Винсент стал напоминать мне озабоченного, очаровательного Флориана, который вместо того, чтобы заниматься делами государственной важности наказывает мне покрепче запирать ставни. У него ведь даже не хватило духу объяснить, что окно я должен закрывать не от хищных птиц, вражьих стрел, лазутчиков или какой другой напасти, а от Деборы. Полупрозрачной, сияющей Деборы, у которой за спиной трепетали крылья.

— Я не играю с огнем, Винсент, — строго пояснил я. — Я сам создаю пламя и князю надо молиться, чтобы однажды оно не обрушилось на его голову. Я и так слишком долго медлил.

— Ты считаешь, что став избавителем одной жертвы, ты разом перечеркнешь весь черный список князя. Будь уверен, он еще пополнится.

— Невозможно! Перстень остался у Розы и при первой же возможности я уничтожу его. Нет кольца — нет оков.

— У Розы? Она ведь сейчас в гостях у кузины. Я точно знаю, выспросил у надежных людей.

Винсент не мог поверить в то, что впервые надежные информаторы его подвели.

— Я был уверен, — он сокрушенно покачал головой и непокорные каштановые кудри упали ему на лоб. За прошедшее время они стали чуть длиннее и при малейшем движении лезли в глаза, так что Винсенту постоянно приходилось заправлять их за уши.

— Никому нельзя верить, особенно мне, — я решил чуть подтрунить над Винсентом, но сказал чистую правду. Несчастен тот, кто доверится такому опасному созданию, как я. Роза правильно делала, что относилась ко мне с подозрением.

Винсент облегченно вздохнул, поняв, что я намереваюсь унести скрипку с собой. Я уже спрятал ее под полой плаща, стараясь не обращать внимания на алые, сочащиеся из трещин слезы, оставлявшие пятна на и без того заляпанной кровью тафте.

— Эдвин, — Винсент окликнул меня, когда я уже собрался уйти. Он стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и всматривался в меня долго и внимательно, будто пытаясь определить, отнесусь ли я серьезно к тому, что он хочет сказать. — У тебя не одно убежище, но где бы ты ни был, не впускай к себе никого незнакомого.

Я усмехнулся, сочтя Винсента весьма наивным. Неужели после всего пережитого он не понимает, что несчастен тот, кто постучится ко мне в дверь. Будь у такого гостя добрые или злые намерения, демону все равно. Если вдруг ко мне заберется полуночный убийца, рассчитывая найти жертву, то для него будет неприятным сюрпризом нежданно-негаданно очутиться в когтях дракона. Так было со всеми, кто нападал на меня. Я оборачивался лицом к злоумышленнику и, встретившись со мной взглядом, тот отступал в неописуемом ужасе, понимая, что бежать уже поздно, ведь все его страхи стоят перед ним, воплотившись в одном наполовину аристократичном, наполовину демоническом существе.

Выйдя из дома, я обернулся и заметил, что оконные рамы, действительно, исцарапаны. Штукатурка слетела, и неровные углубления притягивали лунный свет, будто, специально, чтобы выделить каждую шероховатость, каждую стружку, зацепившуюся за карниз. Возможно, такие же мелкие, неразличимые для простого прохожего царапинки остались и на каркасе крыши, и на поверхности дымоходной трубы, и даже на мостовой у крыльца. Недавно я видел точно такие же следы от когтей, только не в Ларах, а очень далеко отсюда, на дощатом полу избушки, затерянной в дремучем лесу. Хотя вряд ли и те, и другие царапины нанесло одно и то же существо. Никому больше не под силу за такой короткий срок преодолеть огромное расстояние, как это делал я. Разве только немногим избранным, таким, как Перси, плутоватый Камиль, мой возница и самые талантливые подданные. Им всем незачем было царапаться в мои окна или зябнуть от холода в продуваемой снежными ветрами избе.

Сжимая скрипку под мышкой, я шагал по темному городу легко и непринужденно, будто студент музыкального факультета, только что отпущенный на каникулы. По внешнему виду про нас с Винсентом можно было сказать, что мы как раз в том возрасте, в котором предписана интенсивная учеба. Однако, бодрая походка молоденького труженика наук ни чуть не совпадала с моим настроением. Внутри все было напряжено, как струна. Я вслушивался в каждый звук, каждую вибрацию чьих-то слишком вольных мыслей, но не улавливал того, чего опасался. Никто в городе не помышлял о восстании. Иначе я бы тут же ощутил это, проходя мимо какого-нибудь темного окна, за которым в данную минуту, или даже пару дней назад шептались заговорщики. Дракон был суров, но больше не устраивал казней, не лишал титула именитых особ, не отбирал львиную долю городских сокровищ, а лишь малую, почти символическую ежегодную дань. Так не все ли равно стало жителям, кому платить налоги дракону или королю. К тому же дракон редко жаловал местное общество своим появлением. Так, что люди могли шептаться о том, будто они во власти дракона, но не разу золотая когтистая лапа не стучала к ним в окно посреди ночи. Страх не угасал, но и не воспламенялся. Ко мне в Ларах уже успели привыкнуть, к моим быстрым неслышным шагам по ночной мостовой, к исчезнувшему из поля зрения дому, к золотому размаху крыльев и музыкальному свисту в заоблачной высоте.

Скрипка Деборы весила не тяжелее стопки книг, но вдруг начала оттягивать руку. Под боком раздалось неприятное «дзинь — дзинь», будто я ненароком задел струны. Вряд ли это было возможно в том положении, в котором я нес свой груз, но звук раздался точно, резкий, певучий и пронзительный, он рассек тишину. От этого возникло ощущение, будто произошло что-то необратимое, например, лопнула редкостная струна, которую уже нельзя заменить или вырвалась на волю некая дремавшая до сих пор сила.

На лбу бисером выступил холодный пот, как если бы что-то меня напугало. Но, что могло испугать меня? Сама такая мысль абсурдна. Что может вызвать у меня страх? Пустые улицы, темные окна, эхо собственных шагов или тихое надоедливое шуршание крыльев где-то позади, в переулке или на соседней улицы. Шелест то приближался, то отдалялся, будто где-то за моей спиной парил проказливый неугомонный дух.

Я нес скрипку небрежно на сгибе локтя, как учебник и, честно признаться, хотел выкинуть ее в первую же придорожную канаву, чтобы не слышать больше этих навязчивых тренькающих или шуршащих звуков. От такого поступка меня останавливала лишь предосторожность. А вдруг какой-то бродяга захочет поднять скрипку и сам того не сознавая, пробудит зло, дремлющее где-то далеко в обожженной солнцем и огнем пустыне.

На улице ведь никого нет, впереди лишь дорога и площадь, а над ней куб беззвездного неба. В высоте ни духов, ни фей, ни ангелов. Я во всем городе единственное сверхъестественное существо, не считая Винсента. Наверное, он был прав, все зло в скрипке. Впервые у меня возникло чувство, будто кто-то летит за мной, прячется и выжидает. Так и не поймав с поличным никакого преследователя, я вернулся в замок и вместо того, чтобы надежно спрятать скрипку в музыкальной комнате положил ее на самом видном месте.

Раньше я жил один и мне не надо было ничего прятать. Надо было понять, что Роза окажется куда более любопытной, чем ее скульптурная копия в нише. Среди целой коллекции музыкальных инструментов скрипка была бы не так заметна, но на столе, попорченная и обернутая окровавленной тряпкой она выглядела более чем вызывающе.

— Я никого не убил, — предупредил я вошедшую Розу. Я ощутил, как она похолодела, заметив кровавые пятна и раздробленный инструмент, не хочется ведь оказаться в затерянной в глуши крепости наедине с маньяком.

В новом платье на кринолине Роза выглядела восхитительно и как-то неестественно. Слишком красивая для того, чтобы оказаться живой она словно и вправду выступила из темной ниши. Просто на свету появились детали, которых я не замечал: очень длинные ресницы, нитка жемчуга на шее, и венок из роз в волосах.

Недоступная Роза здесь в замке, хотя раньше это казалось невозможным. Про себя я поклялся, что никогда не расстанусь с ней, как бы не злилась против нас судьба.

— Ты поранился? — она шагнула ближе, пытаясь рассмотреть такие же кровавые пятна, как на тафте и на моей одежде.

— Нет, — я был даже шокирован, за мое здоровье до сих пор никто не волновался. — Кровь не моя.

— А чья?

— Чья-то, — я неопределенно повел плечами. — Разве теперь можно определить чья? Это просто находка, подарок судьбы, можно даже сказать военный трофей. Жалко ее выкидывать, вот и ношу с собой.

— А играть умеешь? — Роза хотела прикоснуться к струнам, но передумала.

— Сумею если захочу, — под этим подразумевалось, что магия позволит мне все, что я пожелаю. — Только пока мне не хочется, увлечение музыкой осталось в далеком прошлом.

— В далеком? — с подозрением переспросила Роза. Она пристально всматривалась в мое лицо, пытаясь выискать хоть одну морщинку, но это были тщетные поиски. Она так и не решилась задать такой обычный для людей вопрос «сколько тебе лет», потому что боялась услышать правду. Я и сам сбился со счета, слишком много всего произошло с тех пор, как я освободился из своеобразного учебного класса князя. Я помнил лишь дату своего рождения и то, что моя жизнь оборвалась в двадцать с небольшим лет, но это было так давно. Так многое с тех пор изменилось, а я остался прежним. Возможно, Розу ожидает то же самое, остаться такой как сейчас и не измениться никогда. Об этом она узнает, когда осмелеет, когда сможет понять без страха, что из этой крепости невредимым выйти на свободу может только полноправный чародей.

— Кто-то сильно ненавидел эту вещь, — Роза указала на царапины, пересекающие корпус скрипки.

Я усмехнулся, вспомнив, что у Винсента для подобной ненависти были все основания. Он ненавидел Дебору, и не скрывал этого. Он испытывал неприязнь ко всем вещам, которые напоминали ему о ней. Как появились на инструменте эти изъяны? Скорее всего Винсенту хотелось уничтожить предмет, который был так ей дорог. Только вот скрипку исполосовать когтями гораздо легче, чем залечить уже нанесенные шрамы на коже. Изучив Винсента, я мог сказать, что даже мелкая месть для него предпочтительнее бездействия, но почему-то захотел проверить, как все было на самом деле. Я вложил ногти в полосы самых глубоких царапин и провел из сторону в сторону, будто заново соскабливая полировку. А затем быстрая ослепительная вспышка в мозгу. Я прикрыл веки, чтобы сосредоточиться. Назад. В прошлое. Что можно там найти? Ночь. Лес. Пронзительный волчий вой. Холод, пробирающий до костей. Хрустящий снег под ногами. Я сижу в охотничьем домике и беседую с королем, которого утром спас, смотрю на его перебинтованную руку. Укус волка оказался весьма болезненным, бинты пропитались кровью. Стоит ли задуматься о том, сколько людей загрызли эти серые хищники? Тогда я не стал об этом думать, а Винсенту пришлось. В это самое время он спиной прижимался к стволу дерева и пытался одним-единственным догорающим факелом отогнать от себя крупного разъяренного волка. Такая борьба больше напоминала заигрывание. Пытаясь защититься, Винсент только дразнил нападающего. Факел погас, а меч Винсент носил при себе крайне редко, очевидно, считая такую ношу слишком тяжелой. Как бы то ни было, в руках у него осталась только скрипка, которую он охотно подставил под когти зверя. Когда покалеченный инструмент уже валялся в снегу, Винсент конечно вспомнил с помощью каких чар можно усмирить зверя. Нанесенного вреда уже было не исправить. Подобные ситуации, наверное, повторялись не раз до той самой ночи, когда расстроенный, впервые испытавший ревность Винсент без сожаления отдал мне свой трофей.

Я уже решил было, что это забавный эпизод, конечно не для потерпевшего, а для наблюдателя, но вдруг увидел еще что-то расплывчатое и неясное, будто смотрел сквозь мутное стекло. Размытые краски сливались в причудливое сочетание черноты с белыми пятнами. Странная картинка, озвученная глухим мерным хлопаньем, будто стая голубей разом сорвалась с места и устремилась в полет. Почему-то я подумал, что если попытаюсь заглянуть глубже, то увижу что-то страшное или по крайней мере неприятное, поэтому поспешно убрал пальцы с когда-то ровной поверхности.

— Ты ведь не хочет уходить отсюда, из этого замка? — обратился я к Розе. — Вокруг много странностей, но я успел убедиться, что ты отважная. Скажи, ведь одна окровавленная тряпка не может тебя напугать? Кроме пугающего, здесь должно найтись хоть что-то, что тебе нравится. Правда?

— Ну… Мне нравишься ты, — Роза спрятала руки за спиной, будто чувствовала, что перстень мешает нам говорить на равных. Никому, кроме нее, не удавалось так часто ставить меня в тупик. Вот и на этот раз я застыл от изумления. Разве можно произвести в ранг кумира того, кого молва признала отверженным, напастью, злодеем. Наверное, можно раз Роза так решила. Ей удалось увидеть прекрасное возвышенное создание там где другие видели жестокого и неумолимого, извергающего пламя врага.

Возможно, я бы счел красавицу безумной или притворщицей, если бы она говорила это, зная, что я дракон, но она не знала, и я надеялся, что не узнает как можно дольше. Мне было наплевать на мнение Ротберта, считавшего меня бесшабашным и неблагодарным повесой, как и на мнение людей, прозвавших дракона худшим из зол, но презрение Розы могло бы обжечь меня куда сильнее, чем я сам обжигал своих жертв. Как так вышло, я сам не знал. До сих пор никому не удавалось пленить меня. А ей удалось.

В последнее время я только и делал, что ругал себя на чем свет стоит и восхищенно наблюдал за Розой, а дело с манускриптами так и не сдвигалось с мертвой точки. Кому-то, наверняка, стало бы интересно, зачем мне еще большая сила и новые заклятия, раз я и так уже способен покорить подавляющую часть мира, но я всегда стремился к большему, даже если это стремление могло сжечь меня самого.

Любой бы остановился на достигнутом, окажись он в замке, где подвалы забиты сокровищами, где неодолимая сила, витающая в вышине, выполняет все его приказы. На полках выстроились в ряд книги, которым бы позавидовала сама Одиль. Роза называла их «черными книгами» и держалась от них подальше. Я был уверен, она уже успела услышать обольстительный призывный шепот, доносящийся с резных из розового дерева стеллажей, притулившихся в самом дальнем углу библиотеки, тот самый шепот, который не раз тревожил меня на первой стадии моего обучения. Я привык к бесплотным собеседникам, а затем научился использовать их в своих целях. Беседы с ними для новичка были познавательны. Но, странно, наверное, оказаться одной в библиотеке, где в глазах рябит от бесчисленных пестрых корешков и вдруг услышать, как чей-то бестелесный голос пытается втянуть тебя в беседу, смеется, шутит, уговаривает, дразнит на все лады или пристает с подозрительными предложениями. Роза сразу должна была понять, что звуки исходят не от живого существа, притаившегося за шкафами, не от клетки с канарейками и уж тем более не от тихо тикающих часов в ореховом корпусе. Даже человеку с очень хорошим слухом сложно поверить, что книги вдруг обрели голоса, но Роза поверила. Поэтому рядом с чередой уставленных увесистыми томами полок больше ни разу не прошелестел ее длинный ажурный шлейф.

Лично я без страха прикасался к любой из книг. Излишняя неестественная разговорчивость меня ни чуть не смущала. Иногда даже не нужно было заходить в библиотеку, стоило только пожелать, и нужный том сам оказывался передо мной на столе и раскрывался на требуемой странице. Вот и сейчас я без особого интереса просматривал один из томов. Страницы переворачивались сами по себе. Стороннему наблюдателю могло показаться, что их перелистывает ветер.

Роза постепенно начинала привыкать к тому, что самые обыденные проблемы здесь решаются каким-то непостижимым образом. Все, начиная от приготовления пищи и кончая уборкой и обогревом помещения, происходило само собой. Роза не разу не видела, как я растапливаю камин или зажигаю свечи, но, тем не менее, в замке было тепло, а освещение никогда не было ни чрезмерным, ни слишком слабым.

Цветные иллюстрации мелькали необычно ярким калейдоскопом. Причудливые зловещие символы чередовались с простыми буквами, и те и другие были для меня одинаково легко понятны. Стоило усвоить какой-то язык, будь то древние наречие или диалект соседней страны и он становился для меня, как родной. Поэтому, наверное, я и чувствовал себя всюду, как дома. Мне не стоило труда изъясняться на том или ином языке, наоборот, звучание иноязычных слов было странно приятно. Хоть какое-то разнообразие.

Роза, насколько я понял, ненавидела две вещи: вышивание и изучение чужих языков, потому что и тому и другому ее обучали насильно. Первому, потому что каждая барышня волей-неволей должна знать толк в рукоделье, второму, чтобы понимать комплементы послов. Это ущемляло ее гордость. Стремиться к знаниям лучше всего добровольно, а не из-под палки. Я разделял ее мнение о том, что плохие учителя могут внушить ненависть к самому интересному предмету. Князь, благослови господь его нерадивость, редко лез мне что-то объяснять, поэтому и не успел отбить самостоятельного ученика от любознательности. Я до сих пор не пытался стать ничьим наставником, но был уверен, что если стану, то сумею вдохнуть в ученика любовь к своему темному искусству.

Другой барышне можно было всучить в подарок корзинку с вязанием, набор иголок, ниток или в крайнем случае ожерелье и считать, что сполна рассчитался с ней за все услуги. Но если б я попытался навязать Розе в подарок канву для вышивания, то она бы по крайней мере обиделась. Ей нужно было совсем другое. Поэтому я подобрал для нее в арсенале самый изящный и легкий мушкет, шпагу с гардой, усыпанной мелкими бриллиантами. А еще я опрометчиво пообещал научить ее фехтовать, будто не знал, что приобретенное мастерство она всегда успеет применить против меня же. Конечно, оружием владеть она и так умела, успела взять тайком несколько уроков фехтования у отца и редких сговорчивых учителей. Но она, как и я, всегда стремилась к большему. Когда-то я был одним из лучших рыцарей, предпочитал шпагу перу, меткость лучника была для меня привычней, чем точность и аккуратность прописей, стрелы безошибочно попадали в цель, а вязь букв, испещрявшая бумагу оставалась непонятной, но в одночасье все изменилось. Рука, привыкшая к мечу, к перу приспособиться не может, но во время пленения я был так молод и безрассуден, что, очевидно, привык бы не только к чистописанию, но даже к серпу или мотыге, если б князь стал настойчиво объяснять, что в том мое великое предназначение. Поэтому я и ненавидел его, он сумел лишить меня свободы выбора, но гордости лишить не смог.

— У тебя красивое кольцо, — как бы между прочим заметил я, при этом стараясь не отрывать глаз от книги, чтобы не выказать излишнего любопытства.

— Оно довольно тяжеловато, — Роза болезненно поморщилась, но руку продолжала держать за спиной, хотя пальцы затекли.

— Почему же ты его не снимешь?

— Не могу, — лаконичный ответ, а за ним короткий обрывок мысли «наверняка, останется шрам». Неужели мне удалось уловить ее мысль. Отбросив в сторону все фокусы, я самостоятельно перевернул страницу и сделал вид, что читаю, а сам из-под полуопущенных век наблюдал за ней.

— Я попробовала воспользоваться мылом, но, увы, — Роза сделала театральный вздох. — Стоит прибегнуть к крайнему методу, взять что-то острое, скажем, бритву, но здесь ни одной бритвы нет.

— Она здесь попросту никому не нужна.

— И ни одних ножниц здесь тоже нет. Разве ты никогда не стриг ногти.

— Вообще-то… — я чуть было не ляпнул «нет», но вовремя сдержался и как по приказу перевел взгляд на свои ровные чуть удлиненные, но с виду ухоженные ногти. Они вырастали только в тех жутких случаях, за которыми Розе лучше было не наблюдать, а в остальное время не росли совсем, как впрочем и волосы. Для меня это было вполне обычно, но у людей непременно возникли бы вопросы: а почему это он не такой, как мы, здесь что-то не так.

— Если тебе нужны ножницы, я где-нибудь найду, — под «где-нибудь» имелось в виду в первом попавшемся доме, где отсутствуют хозяева или в неистощимых запасах Перси, который уже не раз успел обойти чужие жилища до меня.

— Я не говорила, что мне нужно что-то определенное, я просто искала что-нибудь острое. Шпага слишком велика, к тому же никто даже не потрудился ее заточить.

— Разве? — я как-то не очень об этом задумывался, привык к тому, что в замке сталь не ржавеет, проверить на деле остроту клинка как-то не приходилось, давно не представлялось случая схлопотать вызов на дуэль. В последнее время я по большей части обходился любыми другими навыками, но только не военными.

— Это подойдет, — Роза протянула тонкую руку и с удивительной легкостью вытащила у меня из-за пояса тесак.

— Смотри не порежься!

Роза, наверное, считала, что лучше потерять палец, чем жизнь, но я ее мнения не разделял, поэтому рукоятка тесака неуловимо выскользнула и ударилась о стол.

— Я вполне изобретателен, чтобы придумать менее болезненный способ, — пояснил я, бесцельно перевернул следующую страницу и заметил незнакомую иллюстрацию. То есть я не помнил, чтобы она раньше встречалась в этой книге, но то, что было изображено внутри причудливого переплетения виньеток было уже где-то видено раньше. Дерево — могучий вековой дуб, узловатые корни, шапка листвы и сук с телом повешенного. Я вспомнил все почти сразу, припомнил даже, что сделал зарубку точно в том самом месте, где она нарисована на картинке. «На память о нашей встрече», так я тогда сказал, размахнулся топором, рубанул по стволу, и дерево отозвалось долгим глухим стоном. На картинке все, что я видел было повторено до мельчайших деталей и даже то, чего я не заметил, когда стоял под вязом. Тогда я только ощутил присутствие какой-то скрытой силы, но не догадался в чем ее источник. Под корнями в рыхлой пористой почве поблескивал какой-то металл. Давно под деревом среди таких же цепко сплетенных сетью корней мне удалось найти клад, но на этот раз ничто не указывало на зарытые в лесу сокровища. В земле покоилось что-то совсем не похожее на скопище монет, не по блеску, ни по очертаниям. В корнях запутался меч с длинным широким даже слегка не заржавевшим лезвием.

Анри ведь тогда поранился. До сих пор было неясно зачем ему понадобилось вертеться рядом с вязом и зачем Одиль казнила провинившуюся служанку именно там. Я бы так и не догадался, но как обычно книга дала ответы на все. У кого еще мог я спросить совета, как не у этих ветхих страниц? Я любовно погладил переплет.

— Ты знаешь, что сейчас происходит у тебя на родине?

— Догадываюсь, — невесело протянула Роза. — Стрельба, смерть, баталии. Война может нанести ущерб ни чуть не меньший, чем от его налета.

Она опять заменила слово «дракон» местоимением. Может, она просто не хотела называть зло по имени и скорее всего мне просто показалось, что вместо «его» она хотела сказать «твоего».

— Если бы ты смогла положить конец войне, ты бы это сделала?

— Да, наверное, — она неопределенно пожала тонкими плечами. — Но я не могу.

— За то я могу, — я с треском захлопнул ссохшийся переплет. — По крайней мере мне кажется, что могу.

— Тебе это выгодно?

— По твоему я могу оказать кому-то помощь только из выгоды?

— Я не знаю, — со вздохом прошептала Роза, и наши глаза встретились. Она заметила размах черных крыльев в голубой дужке глаз, я готов был в этом поклясться — заметила и отвернулась.

Не знаю, к какой очередной темной бездне завели бы меня мои мысли, если б я не уловил звуков чьего-то нежданного присутствия внизу на первом этаже в просторном холле замка. Отправившись туда с твердым намерение изничтожить незваного пришельца я схватил за шиворот всего лишь Винсента. Он и до этого был перепуган и принялся просить меня о позволении остаться в замке на ночь с настойчивостью чуть ли не брошенной любовницы.

— Всего одна ночь, а завтра я соберусь с силами и смогу дать отпор кому угодно, — Винсент то говорил на повышенных тонах, то неразборчиво лепетал. Понять его было совершенно невозможно.

— Ты напуган, — я схватил Винсента за локоть и потащил за собой по лестнице в более теплые и уютные помещения. Он не сопротивлялся.

— От страха твоя кожа становится белее мела, а сам ты походишь на покойника. Лучше согрейся и выпей чего-нибудь покрепче, чтобы прийти в себя. Для оригинальности интерьера мне вполне хватает тех голов на кольях во дворе, еще один труп в замке ни к чему.

Я насильно усадил Винсента на софу, сунул ему в руку бокал, а сам стоя наблюдал за ним свысока и с презрением.

— Если не скрипка, то тогда что же произвело на тебя подобный эффект в этот раз? Арфа, лютня, виолончель, целый призрачный оркестр? Говори, не стесняйся. Раз уж пришел на ночь, то должен развлечь меня рассказом.

— Я просто не хотел сегодня ночью сидеть в одиночестве. Лучше завтра. До завтра я успею обдумать способы самозащиты.

— Кто-то снова ломился в окна или двери?

— Не ломился, скорее царапался, — Винсент сдавил бокал так, что хрусталь чуть не треснул. — Она умоляла меня впустить ее.

— Кто именно? — Роза появилась внезапно. Она уже приспособилась к тишине все время царившей в пустом замке и сама научилась двигаться бесшумно.

— Ваше высочество! — Винсент поспешно вскочил на ноги и раскланялся настолько изящно, насколько мог. Я и не подозревал, что он с кем-то может быть так учтив.

— А вы тоже были на поле боя?

— Простите, — не понял Винсент.

— Откуда у вас эти шрамы? — Роза коснулась собственного горла, словно чтобы уточнить, что она имеет в виду.

— А эти, — впервые Винсент покраснел. — Не успел вовремя увернуться. Теперь проклинаю себя за собственную неловкость, моя госпожа.

Он опустил лицо, но щеки у него все еще горели. Я не рассчитывал, что даже одно из моих чудес способно вернуть румянец на его щеки. До сих пор мне казалось, что Винсент окаменел. В нем больше нет ни слез, ни восприимчивости к загару, ни краски смущения. Оказалось, что я ошибался. На самом деле он не только выглядел как школьник, но и чувствовал себя точно так же в тех редких случаях, когда над ним не нависала опасность и не на кого было ощетиниться всеми ежовыми иголками.

— Я мог бы вылечить его, но он сам отказался от моих услуг, — как ни смешно, а я сказал это, желая проявить себя благородным.

— Ты целитель? — удивленно переспросила Роза, и я тут же понял, что допустил промах.

— Я изучал много наук, — не очень уверенно стал объяснять я. — Не знаю можно ли назвать медициной тот способ исцеление, который применяю я, но действует он безотказно.

— К сожалению, многие настолько щепетильны, что не в силах уплатить назначенную цену за такое исцеление, — очень некстати решил поддержать беседу Винсент.

— И какова же цена? — голос Розы звучал в проклятом замке, как эхо церковных колоколов и точно так же, как когда-то они резал мне слух.

— Цена не для всех приемлема. Точнее для многих она слишком высокая.

— Какая же? Назови ее!

— Душа исцеляемого, — помявшись немного, ответил Винсент, заранее отводя глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом. Сейчас он выглядел точь-в-точь, как нашкодивший ученик и уже боялся наказания.

— Винсент просто шутит, — прокомментировал я. — Он считает, что будучи обладателем незаурядного черного юмора, он может стать незаменим в любом обществе.

На этот раз Винсент, действительно, засмущался, но ответить дерзостью не посмел.

— Я счастлив, что оказался в вашем обществе, примадонна, — Винсент наклонился, чтобы поцеловать бледную узкую ладонь Розы, но она чересчур поспешно спрятала руку за спиной.

Опять промах, констатировал я про себя. Винсент назвал ее примадонной, пытаясь этим сказать, что уже однажды видел ее в театре, но Роза-то про театр не помнила. Естественно такое вульгарное обращение к королевской особе, к тому же из уст до сих пор вежливого молодого человека показалось ей довольно подозрительным. Она с надеждой посмотрела на меня, будто спрашивая «зачем ты пригласил этого сумасшедшего, разве мало нам общества бесплотных голосов в библиотеке?»

Я мог только виновато улыбнуться и объяснить, что Винсент слишком устал с дороги и теперь хочет отдохнуть, против чего сам «уставший» начал яро возражать. Он вертелся рядом с Розой, как черный, проворный и озорной злой дух. Она прятала обе руки за спиной, наверное боялась, что если этот странный, тощий, бледный незнакомец коснется губами ее кожи, то она умрет. Мы с Винсентом отмечены злом, мы безошибочно можем понять, что многие смертные с первого взгляда влюбляются в нас, но горе тому, кого мы полюбим в ответ.

Я терпел приставания Винсента лишь до тех пор, пока он не начал навязывать Розе те же самые стихи, которые когда-то предлагал Франческе — высохшие ветхие бумаги, на этот раз перевязанные новой атласной лентой. Неужели он не понимает, что это плохое предзнаменование дарить живой то, что принадлежало покойнице. В один миг я пересек комнату и ударил Винсента ребром ладони по запястью. Страницы с сухим шелестом разлетелись по комнате. Мне удалось вышибить их из его рук, прежде чем их коснулась Роза.

— Что ты… — Винсент схватился за рукоять палаша, который так некстати оказался при нем. Раньше он часто пренебрегал оружием, но теперь носил его в целях самозащиты. Он забывал о чарах и хватался за сталь только в том случае, когда опасность почти настигала его.

— Уже слишком поздно для долгих бесед.

Винсент чуть попятился, заметив в моих глазах тот хищный блеск, который появлялся лишь перед предстоящей схваткой. Сражение для меня тот же азарт, что для игрока карты. Никому даже имея при себя палаш не хотелось играть с драконом в кошки-мышки.

Мне хотелось запереть Винсента на ночлег в какой-нибудь башне с летучими мышами, или в подвале с крысами, но надо было проявить чуть большее гостеприимство к тому, кто взял на себя смелость называться моим приятелем. Убедить двух моих прехорошеньких гостей разойтись по своим комнатам оказалось не сложно. После такого взрыва ярости, они оба ощутили себя жертвами запертыми в крепости наедине с хищником. Они одновременно покинули комнату, Роза, шурша юбками и Винсент, бормоча оберегающее заклинание, оба невыразимо прекрасные и оба беззащитные перед самой слабой вспышкой моего гнева. Мне даже захотелось извиниться перед ними при первой же возможности, но только после того, как я исполню, что задумал. По одиночке они еще влияли на меня не так сильно, но вдвоем у них был шанс даже из демона сделать праведника.

По дороге к вязу мне ничего не стоило убить и освежевать кабана. Мне нужна было плотная, толстая шкура животного, которую трудно разорвать. Все мелкие лесные звери и птицы с хлопаньем, гомоном и поскуливанием унеслись от хищника с золотой клешней вместо левой руки. Хищника в обличье человека, который легко спрыгивает с ветки самого высокого дерева, настигает жертву и безжалостно раздирает тушу сверкающими когтями.

Меч, зарытый под корнями вяза, голыми руками доставать было нельзя. Мне нужен был именно этот клинок, почти живой и удивительно кровожадный. Меч, который сам рвется в бой, и достать его можно лишь при трех условиях. Первое из них — висельник, второе зарубка сделанная точно посередине причудливого рисунка под корой. Я сделал ее сам еще тогда, не подозревая зачем. И третье условие — постараться остаться в живых, если уж меч оказался в твоих руках.

Изрядно попотев, человеку удалось бы разрезать несколько выпиравших из земли корней. Мне удалось разорвать их руками. Если б кто-то наблюдал за мной, он бы не поверил в происходящее. Я вытащил меч так легко, словно он лежал на дне уже разрытой ямы, а не под пластами почвы, которую приходилось разгребать ногтями, а спутанные жирные корни разрывать. Я заметил, что скользкие упитанные тельца земляных червей, которые обычно кишели, ползали и извивались в комьях земли здесь лежат неподвижно. Все черви уже не были ни пронырливыми, ни продолговатыми, они были рассечены чем-то острым на мелкие кусочки. Задумавшись, я не заметил, как что-то под уцелевшими корнями зашевелилось. Толстые корни были разрублены в мгновение ока, хотя я не прикасался к ним. Я вытянул вперед руку, чтобы нащупать выступающую из земли рукоять. Она уже почти легла мне в пальцы и вдруг что-то острое, скользкое и холодное рассекло мне ладонь. Жгучая боль ужалила одну руку, но второй я успел схватить все еще влажную от крови шкуру и намотать ее на стальное лезвие. Моя кровь оросила землю, но рана быстро затягивалась. Я закатал меч в рулон из плотной кабаньей кожи и крепко обвязал заранее приготовленной для этой цели бечевкой. Прочные узлы вряд ли можно было разрезать одним махом. Надо было бы найти еще несколько пеньковых веревок, так на всякий случай. Однако, если вблизи меча прольется человеческая кровь, то мало будет даже парусного каната, чтобы сдержать очередной отчаянный порыв. Вот то оружие, которого не хватает до полной победы отцу Анри. Я взял на себя миссию наследника престола, определил, что может быть главным в неравном бою. Теперь я мог принести на поле бое это главное и единственное средство победы.

Я отошел от разрытой ямы, обернулся, и разрыхленная земля мгновенно сомкнулась плотным пластом, погребая под собой остатки корней, червяков и комочки чернозема, пропитавшегося нечеловеческой кровью. Сук повешенного пустовал, а зарубка на стволе срослась, будто ее и не было. Теперь это просто вяз, и никакого опасного клада под толщей земли, и корней. Клад я уносил с собой в руках, прикрыв его от любопытных глаз полой плаща.

Нерушимые клятвы

Цепочки следов на снегу не было, но я ощущал, как кто-то крадется за мной, теща себя надеждой, что я слишком беспечен, чтобы заметить преследователя. На нейтральной территории присутствие соглядатая было еще не так ощутимо, но здесь в моем собственном лесу присутствие второй тени являлось, по крайней мере, наглостью. Кто-то выл и бормотал у меня за спиной, но я старался не обращать на это внимания. Рано или поздно шпион допустит ошибку и сам выдаст себя.

Роза плотно прикрыла окна, как когда-то это делал Винсент и не потому, что в помещение было холодно. Наоборот, растопленный камин создавал атмосферу удушающей жары, но голубое, цвета льда платье Розы будто источало холод. Холод исходил и от скрипки, на которую принцесса изредка косилась с подозрением и тут же отводила взгляд.

— Я видела ее по другую сторону окна, — без предисловий сказала Роза. — Эдвин, это невероятно, но она парила там над крутизной.

— Кто? — я снял плащ и неловко поправил мокрые от снежинок волосы, они все время падали на лоб, как жидкое золото и мешали сосредоточиться.

— К стеклу прижалось лицо девушки, белое, белее мела. Сначала я даже подумала, что это раскрашенная маска, какие носят актеры.

— Какая она была, эта девушка? — где-то внутри подобно червям закопошилось неприятное подозрение.

— Странная, — Роза хотела объяснить все одним словом, но не смогла. — Замерзшая, злая и очень красивая. По щекам у нее текли слезы. Кровавые слезы, точно такого же цвета, как те густые пятна на тафте.

Я рывком распахнул окно и высунулся из него насколько смог, чтобы осмотреть карниз, но ни веревочной лестницы, ни выступающих фронтонов здесь не было, только ровная, высокая, неприступная стена — гладкая каменная кладка без малейших зацепок над головокружительной вышиной.

— Зачем только я… — мне не хотелось договаривать до конца «зачем я связался с нечестью, дьяволицей, скрипачкой». Ведь проще было сказать ей убирайся прочь со всеми своими манускриптами и не смей переступать порог, но уже было поздно.

Я, наверное, был так ошеломлен, что не среагировал на какой-то вопрос, так что Роза истолковала все по-своему.

— Если я мешаю… — она прикусила губу. — Мне осталось только собрать вещи и уйти, если я лишняя.

— Стой!

Она отвернулась от меня, и вскрикнула потому, что я уже стоял перед ней и загораживал дверной пролет. Роза удивленно обернулась к окну, где я секунду назад стоял, ища там двойника, но его не было, только метель врывалась в распахнутые ставни. Непостижимо, чтобы кто-то мог так быстро переноситься из одного места в другое.

— Никуда ты не пойдешь. То есть, я хочу сказать, что буду рад, если ты останешься. Очень немногие могут прожить в этой цитадели больше дня, так, что я не хочу остаться без компании.

Роза только пожала плечами, вернулась к окну, чтобы закрыть ставни, прекращая поток сыпавшихся на ковер снежных хлопьев. Щелкнула маленькая задвижка. Увы, она не преграда для острых когтей той, которая умеет летать. Даже стальная дверь для таких существ не помеха, кому, как ни мне об этом знать.

В коридоре раздались шаги проснувшегося, как обычно, ближе к вечеру Винсента. Всего за день он успел изменить своим привычкам. Строгий, достойный гувернера в почтенных летах наряд немного оживили пышные длинной почти до ногтей манжеты, жемчужные запонки и белый кружевной воротник, полностью закрывавший покалеченные участки кожи. Хоть немного разнообразия. Мне уже порядком надоело терпеть тащившегося за мной по пятам подростка в черном, олицетворявшего смерть. Конечно, черный цвет скрадывал отсутствие тени, но здесь в замке не перед кем было деликатничать. Мы все отлично понимали друг друга. Кажется, даже Роза начала догадываться, что имеет дело с существами сверхъестественными, хотя они и пытаются притвориться перед ней простыми людьми.

Винсента можно было понять. Я сам предпочитал простую, удобную одежду, но ради гостьи решил принарядиться и даже заглядывал в зеркало чаще, чем обычно, просто, чтобы удостовериться в том, что на моем лице не отражается внутренняя жгучая злоба, что оно так же неизменно, красиво и бесстрастно, как всегда и черные порывы души не могут отразиться на нем.

Стоило Винсенту заметить меч и он все понял без лишних объяснений.

— Давно пора, — почти промурлыкал он, явно удовлетворенный перспективой нашей победы.

— Кстати, Анри сбежал с поля боя.

— Кто такой Анри? — насторожилась Роза.

— Наш бывший подопечный, — пояснил я.

— И при том очень неблагодарный малый, — тут же вставил Винсент. — Мы защищали его как могли, предоставили кров, нетрудную работу, а он…

— Он не из войск моего отца? — по тону Розы стало ясно, что этим она и взволнованна.

В ответ я отрицательно покачал головой, чтобы как-то ее успокоить. Роза тоже обладала даром понимать меня без слов. К тому же, Винсент поспешно добавил свое неоспоримое «нет», прежде чем продолжить.

— Так вот, Анри безвылазно сидит в полуразрушенной сторожевой башне, той что на стыке двух границ рядом с кладбищем. Он заперся там и надумал писать депешу ко двору ее величества с предложением перемирия.

— Перемирия? — мне это показалось странным. — Зачем?

— Чтобы объединиться против общего врага. Против дракона.

Я попытался рассмеяться и весьма остроумно заметил:

— Им ли тягаться с ним? Спроси у ее высочества, и она подтвердит, что им всем вместе взятым не одолеть это адское животное.

Винсент ошеломленно воззрился на меня, потом перевел взгляд на молчаливо наблюдавшую за нами Розу.

— Разве она…, — только и смог пробормотать он, поднося руку ко лбу. — Так ты ей ничего не сказал?

Он явно не посмел досказать вслух «Эдвин, ты последний негодяй», но подумал именно об этом.

«Надоевшие мне вещи свалены в чулане, и ты можешь взять их себе. Это меняет дело?», мысленно обратился я к Винсенту, пробуя избитый способ — подкуп, чтобы он ненароком не проболтался Розе.

На лице Винсента промелькнуло удивленное выражение. Он явно взвешивал заманчивое предложение, но и внезапно проснувшейся честности изменять не хотел. В результате перспектива получить обновки усыпила совесть. К тому же, я успел напомнить ему, что просился в замок он лишь на одну ночь, а задержался здесь несколько дольше и уходить явно не очень хотел. Кому захочется после тепла, уюта и защиты монолитных стен возвращаться назад в заснеженные, продуваемые ветрами леса.

«И все-таки ты должен быть честнее», так же мысленно ответил Винсент, прежде чем принять столь прельстившее его предложение.

Решающая битва. На стороне Одиль полководцы долго спорили, не стоит ли дождаться наступления темноты, ведь стрелы лучников все равно не достигают цели, в то время, как меткость противника наносит сильный ущерб. Сам враг, будто заговорен от стрел. В сумерках можно будет одолеть недруга численностью. Именно численность войск Одиль я как раз и собирался сократить, будь то при свете дня или в обжигаемой факельным дымом тьме.

Бой все-таки дали на рассвете. Я не стал предупреждать его величество о своем приходе, пусть мое появление станет внезапностью и для своих, и для недругов. Мысленно я поздравил отца Анри, его войска уже продвинулись на другое поле, вглубь владений Одиль. Вторжение вражеских войск ей помогало сдержать только количество ее рыцарей и наемников, почти вдвое превышающее противников. И все же передвинуться так далеко — это существенный прорыв, ясно, почему Лары ненадолго оставлены в покое. Позади войск остались выжженные пахотные поля, вытоптанные луговины, загрязненные ручьи и сломанные подлески. Широкое поле, освещаемое восходом, стало новой ареной для кровавой битвы. Все, как обычно, истасканные по всем страницам истории причины для войны, стратегии и баталии. Избитый способ выяснения отношений между странами и присущий военным действиям хаос, разорения, переполох. Никто не ожидал, что на этот раз в дело брани вмешается могущественное, нечеловеческое существо. Не в облике дракона, такую наглость я себе позволить на этот раз не смог, иначе все присутствующие стали бы для меня всего лишь пешками на зеленой доске орошенного кровью поля. Я бы дохнул на них огнем, и этим решил все дело. Придя сюда в уязвимом облике, я испытывал всю остроту ощущений.

Стоило мне появиться посереди арены бойни, как я одним быстрым ловким движение содрал защитный покров со своего меча. Сталь и до этого рвалась в бой. Меч учуял запах свежепролитой крови. Стоило ему оказаться рядом с мельчайшей царапиной, как он рвался рубить и резать все, что может истечь кровью. Так было и на этот раз. Я специально одел темно-бардовый плащ, чтобы кровь не была слишком заметна на нем. Крепко сжимая рукоять, я направлял оружие только против врагов, хотя сверхъестественная сталь вначале протестовала против такого произвола, ей хотелось резать всех подряд, а не только тех, на кого укажет хозяин. Меч до сих пор не хотел признавать кого-то своим хозяином. Я добился некоторой власти над ним, но эта власть могла оказаться временной.

Однажды я ощутил, как кто-то наблюдает за мной в подзорную трубу. Наверное, на меня смотрели, как на чудо. Кто этот безумец, который рвется в гущу сражения без шлема, без лат, даже без легкой кирасы, в одном легком плаще, празднично расшитом жемчугом камзоле, с всего одним мечом, не прихватив с собой ни лука, ни аркебузы. Неуязвимый для пуль или стрел, до сих пор не тронутый взрывом пушечного ядра, он, действительно, представляет собой нечто уникальное, нечто, что не входит ни в какие рамки правил жизни и законов природы.

Самым удивительным оказалось то, что мне удалось добиться своего. Остатки войск Одиль предпочли отступить, еще до того, как солнце достигло зенита. Может быть, ближе к полудню мне только показалось, что на солнце легла мрачная тень. Я устал, а меч все еще требовал крови. В ушах все еще звучало эхо разрывающихся снарядов, звенящей картечи, криков, команд и стенаний. Я поспешно отправился к кромке леса, окаймлявшего поле, вонзил меч в землю по самую рукоять, а сам обернулся к небу. Да, действительно, диск солнца заволокли темные тучи с проблесками алого отлива. Казалось, что в высоте носится хоровод погибших душ и раздается эхо их голосов, проклинающих, пугающих, обвиняющих меня в неописуемом злодействе.

— Ну и проклинайте, — огрызнулся я в небесную высоту, а потом с присущим мне одному черным юмором добавил. — Все равно, я уже проклят.

В этот миг кто-то чересчур проворно вытащил меч из земли. Я не успел ничего сделать, не успел даже обернуться. Тяжелая кованая рукоять больно ударила меня по спине. Удар такой силы, что у нормального человека, скорее всего треснули бы позвонки, мой позвоночник, однако уцелел. Я всего лишь ничком упал на землю. В ладони впились острые камешки и комочки жесткой земли. Настолько быстро, насколько мог я обернулся лицом к противнику, полагая, что это какой-нибудь дезертир, решивший ограбить богато одетого вельможу. Ошибка, какую допускали многие до него. Однако, увидев нападающего, я поспешно отполз как можно дальше. Занесенный над моей головой меч не предвещал ничего хорошего.

— Какого дьявола вы… — выругался я на князя, попытался подняться, но ноги будто окаменели. — Вы, наверное, окончательно сошли с ума.

— Как тот сумасшедший доктор, который чуть не прикончил тебя, ради того, чтобы выпотрошить тушу на лекарства. Интересно, а были бы они чудодейственными, как он и полагал.

— Отдайте меч, — я пришел в себя, стряхнув боль, как наваждение и приподнялся на локтях. — Что вы себе позволяете?

— Я решил, что ты предпочтешь умереть в этом своем первоначальном и любимейшем облике, а не в шкуре зверя.

Лезвие рассекло воздух над моей головой, словно играя, и двинулось к груди, разорвало ворот рубашки, царапнуло по шее. Я зачарованно наблюдал за чуть окровавленной сталью, как кобра за заговорщиком змей.

— Вы решили, что переманить меня на свою сторону не представляет для вас никакой выгоды или подумали, что я не сумею защитить себя.

Меч рвался вперед, к сонной артерии, чтобы отомстить мне за свое временное порабощение, чтобы осуществить реванш и перерезать яремную вену. Как-то не хотелось, чтобы попутно он выколол мне глаз, поэтому я лежал смирно, опираясь на локти и пытаясь одним мысленным усилием заставить князя остановиться.

— Отведите руку назад, — приказал я. — Не тешьте себя надеждой, что застали меня врасплох.

— Если тебя это утешит, Эдвин, то я могу рассказать будущим поколениям чародеев, что в миг своей смерти ты был необычайно красив. Ты, наверное, хочешь попросить меня о том, чтобы я прислал ей твою прекрасную, нетленную голову, — князь рассмеялся, глухо, мстительно, удовлетворенно. — Обещаю, что сделаю это, заверну ее в окровавленное полотно, как ты завернул скрипку, и отдам твоему чудесному ангелу для прощального поцелуя.

Роза целует мертвые уста отсеченной головы, видение мелькнуло в мозгу, как вспышка. Она бы это сделала, если б была влюблена.

— Назад! — приказал я Ротберту, сосредоточив все свои силы. Он отступил лишь на шаг, не в силах сопротивляться моему взгляду, но и не желая полностью подчиниться. Как же он упорен и как кровожаден, как сильно хочет изничтожить свое же собственное творение. Я хотел бы сейчас обернуться зверем, но почему-то не мог.

Внезапно что-то звякнуло. Это меч ринулся вниз. Я едва успел откатиться в сторону и сталь, пронзив землю, ушла в почву по самую рукоять. Эту рукоять никто не держал. Меч выпал из рук князя. Я изумленно поднял голову, но увидел только конец пугающей пантомимы. Сгорбленная фигура в мантии согнулась и пятилась от креста, точнее крестообразного кинжала. Потом черный дым и одиночество, я остался наедине с тем, кто не погнушался прийти на помощь такому созданию, как я.

— Кинжал был освящен? — только и смог спросить я у короля, устало прислонившись к покрытому шероховатой корой стволу осины. — Не отвечайте, я и так понял. Иначе он бы …Да, кстати, а как вы нашли меня в такой нужный момент?

Он наклонился надо мной. Живая теплая рука тронула мое плечо, словно проверяя смогу я сам встать или нуждаюсь в дружеской поддержке.

— Нет, не надо, не прикасайтесь ко мне, — начал слабо сопротивляться я. — Сейчас может последовать вспышка ярости и …я неузнаваемо изменюсь. Вам опасно находиться рядом со мной.

Я бы мог просто оттолкнуть от себя руку помощи, но боялся, что даже мое легкое прикосновение может причинить человеку боль. Когда его величество снял с себя пушистую мантию из горностая и попытался накинуть мне на плечи, я даже ощутил неловкость.

— Все в порядке. Я почти никогда не ощущаю холода. Он, — я указал в сторону, где исчез черный дым. — Он застал меня в момент слабости, иначе сам был бы уже мертв.

— Твоя помощь неоценима. Никто до сих пор не проявлял такой отваги, — звучал где-то высоко надо мной знакомый размеренный спокойный голос, каким может обладать только мудрый человек. — Клянешься ли ты принять свое наследство, когда придет срок.

— Я уже клялся когда-то… — мне вспомнились двери, окованные цепями, неземные шепчущие голоса и цепкие жестокие пальцы провожатого на моем запястье. — Я дал клятву …барону Раулю, и он вверг меня в ад. Он заставил поклясться, что я вернусь туда, под землю, к его безжалостным, созданным темной наукой записям. С тех пор началось безумие. Я утратил свободу, стал рабом своих нечеловеческих пристрастий. Вы не поймете. Барон Рауль… вы его не знали. Он… его глаза так ярко горели во тьме, а кожа обтягивала лицо, как череп, он нес факел и говорил о том, что я особенный, что я его наследник, а голоса за запертыми дверями заливисто смеялись и что-то обещали, они пели, что я тот, кто должен вернуться к ним.

Мои бессвязные бормотание едва понятные мне самому никого не запугали, а напротив вызвали у короля сочувственное восклицание:

— Бедный мальчик!

— Я не мальчик, — я почти грубо стряхнул его ладонь со своего плеча. — Я намного старше вас. Даже, когда ваши предки возводили свой первый замок, я уже был …не «стар», это слово вряд ли может охарактеризовать человека, который принадлежал к людям всего двадцать два года. Скорее можно сказать «вечен».

— Вы предлагаете мне престол, — я выдавил короткий, хриплый смешок. — Мой отец тоже был королем. Он погиб, пытаясь отстоять меня у заинтересованных моими талантами чародеев. Теперь я сам обрекаю людей на гибель. Вы живы до сих пор не потому, что вы монарх, просто вы первый, кто едва зная меня смог заглянуть мне в душу. Я имею в виду не в душу дракона, а в мою настоящую почти утраченную человеческую душу.

И вместо того, чтобы оттолкнуть того, кто только что сознательно совершил грех — спас дьявола, я прислонился к его плечу.

— Мы квиты, — произнес я, вспомнив зимний лес, холод и волков. — Вы только, что расплатились и больше ничем не обязаны демону.

Жизнь за жизнь. Король вернул мне долг. Только вряд ли здесь имел место жесткий расчет.

— Если только, конечно, вы сделали это в силу долга, — уже без обвинения в тоне добавил я, заранее зная, что долг здесь ни при чем.

Он ничего не возражал мне, наверное, знал, что я должен выговориться, чтобы облегчить душу. О таком собеседнике можно только мечтать. Все с кем я волей и неволей общался до этого любили поговорить сами, но не умели слушать.

— Вы хотите спросить меня о том, что побудило демона спасти короля? — я не прочел его мысли, а просто догадался. — Такой поступок трудно объяснить. Иногда даже у меня возникает внезапное побуждение сделать что-то доброе. Я не верю в судьбу, но именно она в то утро привела меня к вам, возможно, для того, чтобы вы доказали мне, что я не так низко пал, как думал.

По коже пробежала дрожь при мысли о том, что все было предначертано. До сих пор я видел мрачные подземелья, широкую спину барона Рауля впереди себя, его седую шевелюру, дымный факел в старческих узловатых пальцах. Я иду за ним, сам не зная для чего, хочу остановиться, но вдруг проводник оборачивается ко мне и вместо знакомого морщинистого чела я вижу оскал черепа, замечаю, что бархатный кафтан давно изъеден молью и червями, а на костяшках пальцев, вцепившихся мне в запястье, совсем не осталось плоти. Картинка была четкой, как воспоминание, хотя в жизни такого фрагмента не было. Я пал в тот миг, когда пообещал барону, что вернусь за обещанным мне, проклятым наследством.

— В любом случае мои беды вас не касаются, — этими словами я будто пытался освободить и его, и себя от груза всех невзгод. Я вспомнил, как сражался сегодня, как наносил удары, жестоко, расчетливо и в полном молчании. Это больше всего пугало соперников — мое безмолвие, отсутствие боевых кличей, натужных вздохов, победоносных восклицаний. Я наносил удары с плотно сомкнутыми устами, кричали мои жертвы, а я молчал. Ни стонов, ни радости, ни молитвы за усопших. На время я стал бесчувственным во имя великой цели — победного конца войны.

— Вы победили, — улыбнулся я.

— Это твоя победа, — вполне обосновано возразил король, и у меня не нашлось слов для возражения.

— Как бы тебе не было трудно, ты должен унаследовать то, что отвоевал. Ты не найдешь здесь никаких черных книг и никаких призраков, ничего, кроме венца. Ни в одном из подземелий Виньены не заточены злые духи.

— Вы заблуждаетесь, — слишком дерзко возразил я. — В любом государстве можно встретить существо подобное мне. Я побывал почти во всех странах мира и всюду безошибочно узнавал в толпе хотя бы одного своего собрата.

Я едва удержался от того, чтобы прямо заявить «Анри сбежал и вам срочно нужна замена, поэтому даже злой дух вам подойдет, лишь бы только он поклялся не ускользнуть». На самом деле такое заявление было бы полным лицемерием, я отлично понимал, что на пустующий престол самого захудалого княжества найдется не один претендент, возникнут споры, конклавы, выборы лучшего и как бы еще кандидаты не перерезали друг друга. Из милосердия никто не станет дарить корону.

— Никто бы на моем месте не отклонил столь великодушного предложения.

— Так ты даешь клятву вернуться за своим наследством?

Последний вопрос, как звон набата, других предложений уже не будет. «Даешь ли ты клятву?» Я посмотрел на луч солнца, пробившейся сквозь дымку туч и сказал:

— Даю!

А за этим будь что будет.

Винсент бы не простил мне отречение от такого дара, этой мыслью я утешал себя по дороге домой. Получить в добавок к Ларам еще и Виньену, наверняка, было пределом его мечтаний. Как немного ему надо для того, чтобы стать счастливым в отличие от меня. Он был рад всему, любой мелочи, даже просто хорошей погоде, а я, добившись столь многого, по-прежнему пребывал в меланхолии. Винсент когда-то честно признался, что был бы счастлив оказаться на моем месте, но вряд ли он с его взбалмошным поведением и склонностью к мелких махинациям смог бы удержать власть. Он не был прирожденным властелином ни для обычной страны, ни уж тем более для моих вспыльчивых, коварных подданных, к тому же из-за своего легкомыслия постоянно был вынужден ходить по острию ножа.

У Розы отсутствие физических или тайных сил заменяла небесная красота. Стоило задуматься о том, насколько она была необыкновенной, раз все остальные прекраснейшие мира сего были либо казнены, либо обращены в мрамор, а она одна осталась в живых. Избранная и неотразимая, она даже у Винсента вызвала побуждение поделиться с ней своими тайными знаниями. Мне даже не хотелось думать о том, что станет с этими двоими, если что-нибудь случится со мной. Случай на поле боя доказал, что меня самого можно было бы лишить жизни. А если я погибну, кто же тогда защитит их? Уже через час после моей смерти все проклятое общество с ликование накинется на моих гостей, так, что потом будет не собрать даже останков. То есть, Розу они попытаются разорвать на клочки в первую очередь только потому, что она очень красива, а Винсент еще может попробовать убедить кого-нибудь, что он незаменимый компаньон.

Честно говоря, о Винсенте можно было особо не беспокоиться. Он всегда находил способ выпутаться из опасного положения, ведь не зря же он просидел хоть и не полный срок обучения, но все-таки в школе чернокнижия. Роза черных книг сторонилась, оружием владела чуть лучше, чем посредственно, но все-таки недостаточно хорошо, чтобы выжить среди многочисленных недоброжелателей. Вернуться обратно домой? Она бы предпочла смертную казнь. Единственное, что она могла бы сделать это вернуться назад в «Марионетту» и надеяться, что никто не отыщет ее среди множества других актрис.

Моя крепость неприступна, но я не могу отсиживаться в ней вечно, империя обширна, как целый мир, но иногда меня тянет к людям, к всплескам жизни на узких улочках незнакомых городов, к маскарадам в Ларах, к толпе человеческих созданий, не подозревающих о том, что между ними затесалась смерть и принимающих меня за равного. Рано или поздно тяга к приключениям заставит меня покинуть любое убежище и тогда в одном из темных уголков человеческого мира возликует и заточит когти поджидающая опасность. За себя я никогда не боялся, просто знал, что заведя подопечных, не имею права оставить их без защиты, а это уже дополнительный повод, чтобы с удвоенными силами стремиться к победе. Манускрипты! Только я вспомнил о них, о запертых дверях лаборатории, о притягательной власти заклинаний и уже было направился к подвалам, как где-то в снежном мраке за свинцовым переплетом окна замаячил лучистый оранжевый огонек. Он не сверкал на одном месте, а быстро двигался сквозь метель, словно кто-то быстро бегущий вперед нес в руках фонарь. Кто-то решил навестить меня темной ночью, в пургу. Кто бы мог быть этот смельчак. По собственному желанию никто не захотел бы долго продираться сквозь заснеженный дремучий лес с одной –единственной целью — погостить у меня в темницах.

Скрипнули цепи вращающейся лебедки. Это я приказал подняться решеткам. Ворота отворились неслышно, будто петли были заботливо смазаны маслом, потому что мне захотелось услышать шаги вошедшего, и определить по вибрациям звука кто пришел, но шагов не было слышно. Только гнетущая, подавляющая тишина и мириады огоньков на вспыхнувших без тресках свечах в просторном холле. Я слишком быстро спустился туда и про себя отметил, да, свечей, действительно слишком много. Их жар мог бы быть болезненным для того, кто привык прятаться от солнца. Благо, что рожденное из ничего пламя жара не источало. Множество оранжево-красных язычков трепетало на фитилях, но тепла не было. Под высоким, расписанным великолепными фресками куполом потолка не было никого, кроме двух необычайных созданий, которым тепло ни к чему. Кровь в моих венах нагрелась так, будто я готов был дохнуть огнем, если бы сейчас я прикоснулся к Анри, то одно легкое касание руки обожгло бы его не милосерднее крапивы.

Я уже хотел было спросить его зачем этот ночной визит, ведь до полнолуния еще далеко, в небе еще только нарастает серп месяца, чуть более плотный, чем несколько суток назад, да и зачем ему было показываться мне раз уж он пришел, ведь выглядел Анри красиво, даже более — одухотворенно, только его глаза застила пелена алого сияния.

— Зачем… — только и сорвалось с моих губ, но Анри уже бросился ко мне, вцепился длинными тонкими пальцами в воротник моего камзола. Я заметил, что хоть кожа и выглядит снова молодой, но сквозь нее просвечивают косточки и тонкая сеточка синих вен.

— Что ты хочешь? Это какой-нибудь очередной трюк? — я был смущен и разгневан. Кровь бурлила и закипала внутри, но Анри было все равно, что прикосновение к моей коже обжигает его и без того нездоровую плоть.

— Эдвин, ты ведь всегда был милосердным, правда? — горячо зашептал он. — Не отвечай. Я знаю, ты солжешь только, чтобы укрепить свою репутацию злодея, но если бы ты не был снисходителен, ты бы давно убил и этого лжеца в черном, и красотку. Если бы в тебе умерло все человеческое, ты бы не стал терпеливо выслушивать жалобы моего отца, ты бы бросил меня самого в темном лабиринте призрачного города.

— Я не хотел, чтобы ты стал очередным шпионом князя, вот и все. Милосердие здесь не причем, — конечно же, я лгал. Мне просто стало жаль несчастное, очаровательное создание, плачущее на ступенях чужого крыльца и я решил спасти его. Я же тогда не знал, что Анри доставит нам столько хлопот, а даже если б и знал, то не смог бы поступить иначе. Я всего лишь сделал для него то, что сделал бы для одного из своих братьев, если б застал их рыдающими на улице под открытым небом. Внезапно ко мне пришло озарение. Даже сейчас смотря на светлую, отливающую серебром шевелюру Анри я видел юного Флориана. Мой брат точно так же стриг волосы, и они обрамляли голову короткой шапкой кудрей, был точно так же наивен в военных делах и вообще в политике, но в отличие от Анри он бы ни за что не позволил себе выказать такую бурю эмоций.

— Ты забываешься, — я отстранил от себя Анри, как можно более мягко. — Ты не имеешь права спорить со мной или заставлять выслушивать твое мнение. Я здесь повелитель, а не твой наперсник.

— Да-да, — невразумительно забормотал Анри. Тонкие, цепкие пальцы вновь поймали краешек моего камзола и намертво вцепились в парчу. — Если бы ты мог стать кому-то товарищем, ты бы не стал отнимать чужое наследство.

— Ничего я не отнимал, всего лишь принял то, что мне навязывали…

— По истине щедрая подачка!

— Если бы ты не сбежал?! А если бы вернулся, то смог бы еще разжалобить отца.

— Вернуться? — Анри горько усмехнулся. — Вернуться и снова потерять всю свою красоту. Нет, Эдвин, пусти меня назад!

— Что? — я немного опешил. — Опять шутки? Или козни?

— Нет, я, правда, хочу назад. Покрашу волосы хоть дегтем, полностью изменю свой облик, войду сюда, как новый безызвестный эльф. Мы придумаем мне новое имя и другую историю, но зато я навеки останусь молодым и не почувствую больше могильной, земляной сырости.

Он поморщился, как от боли.

— Это пребывание под землей так изменило тебя.

— Подземелья и драгоценные руды, это все, что осталось от начала мироздания, поэтому древние драконы так любят и то, и другое. Под землей я чувствую себя лучше, но не могу отделаться от ощущения, что в этой самой земле лежат пласты грунта, ползают черви и гниют покойники. Там тишина и духота, а я …когда я там мне вспоминается божественная музыка резиденции фей и …не те солнечные лучи, что в небе, а те, что в твоих волосах. Глупо было думать, что кто-то кроме тебя способен возглавить этот сверхъестественный мир.

Анри наконец ослабил хватку, отстранился от меня и поднял на меня лицо, так, что я смог увидеть две алые тонкие полосы, пересекающие его щеки. Что это? Слезы? Я не мог в такое поверить. Кровавые слезы. Значит ли это, что по мертвым венам Анри вновь струится живая кровь. Багряные капли скатывались с ресниц, очерчивали веки, текли по скулам. Я коснулся их кончиками пальцев и ощутил липкую, тягучую жижу. Может, это всего лишь пурпурная краска — один из новых фокусов Анри. Чтобы убедиться я слизнул слезу и ощутил на языке привкус крови, железа и огня. Я даже не заметил, что от едва ощутимого прикосновения моего языка, Анри вздрогнул, будто его щеку обожгли горячим углем. Таково уж касание драконьего жала. На чистом лице Анри осталась чуть заметная жженная печать, словно кто-то быстро прижал печатку к капле жидкого воска.

— Так ты пустишь меня назад?

— Нет… Я не могу.

— Почему? — Анри вскрикнул так, что дрогнул расписной плафон потолка. Эхо устремилось ввысь к бельведеру купола.

— Я не могу доверять тебе, — простой ответ на сложный вопрос.

— А им ты можешь доверять? — заорал Анри, указывая рукой куда-то в направлении блистательной резиденции, где он провел не так уж много времени.

— Если кто-то из них переходит границы дозволенного, то его голова оказывается на шесте под моими окнами, а твоя голова все еще у тебя на плечах, радуйся этому.

— Ты не можешь выгнать меня, как бездомного щенка.

— Я и не выгоняю. Приходи каждую ночь в конце месяца, пей, веселись и гуляй на свободе до следующей полной луны. Другие не могут позволить себя такой вольной жизни.

— Пустые отговорки. Ты просто не хочешь сделать кого-то счастливым. Таков твой закон, которого придерживается все неотразимое общество.

— Я все уже сказал. Ты не глух и не нуждаешься в повторении, — я резко развернулся, хлестнув его плащом.

— Ты считаешь, что будешь вечно блистать, как солнце. А та, черная тень, что следует за тобой. Либо она со временем поглотит тебя, либо жители Виньены поймут, насколько черна твоя душа.

Анри выкрикивал это, как будто специально для Розы, неподвижно застывшей на верхнем лестничном пролете.

— Когда я подобрал тебя, я не знал, что ты способен на такую сильную ненависть, — я обернулся к нему с прощальной, притворно-любезной улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.

— Я бы выцарапал тебе глаза, если б смог, отсек бы твою голову, — Анри в бессильной ярости ударил по ближайшему к нему резному комоду, так что зазвенела золоченая утварь: подсвечники, вазы, бокалы. Тот самый комод на котором я оставил свой меч, мелькнуло в голове, еще до того, как раздался хруст рассекаемой чем-то острым кабаньей шкуры и свист предмета, пролетевшего в воздухе. Точно, я вернулся домой, завернул меч и небрежно бросил его возле зеркала на комоде.

Что-то острое, стальное вонзилось бы в меня, но я вовремя выставил вперед левую руку. Боль обожгла. Жгучий укус каленого железа. Я успел перехватить рукоять правой рукой и теперь крепко держал ее, но левое запястье сильно кровоточило. Теплый алый фонтан дымился и вспыхивал искрами огня, соприкоснувшись с плитами пола. Отсеченная кисть все еще дергалась в последних судорогах. Пальцы сжимались и разжимались. Изящные, красивые пальцы, на одном из которых сияло кольцо с печаткой. Впервые я смотрел на собственную узкую ладонь, как на нечто чужеродное и испытывал легкое сожаление. Потом я вонзил меч между плитами пола, так, чтобы он не смог вырваться, поднял отсеченную кисть и приставил ее к обрубку запястья. Всего миг и вены начали соединяться с обрывками вен, срослись сухожилия, с легким треском восстановились расщепленные кости. Я чуть пошевелил пальцами, восстанавливая кровообращение, и где-то на верхней ступени лестницы раздался изумленный вздох, спрятавшейся за перилами Розы. Она прижалась к медной гарпии украшавшей верх лестницы и со страхом смотрела вниз.

— Настоящий демон! — в восклицании Анри тоже прозвучало доля страха.

— Пошел вон! — здоровой рукой я отшвырнул его к распахнувшимся дверям. Ветер, ворвавшийся в холл, затушил часть свечей.

— Кто захочет остаться с драконом, — Анри глянул на язычки пламени, плясавшие в луже, вытекшей из моего запястья крови. Над лужицей все еще клубился черный дымок.

Анри отполз от порога, поднялся на ноги, но споткнулся о ступени и скатился во дворик, в самый центр частокола.

— Я не хотел, — зашептал он, будто еще на что-то надеялся, но в ответ услышал неизменное «убирайся» и предпочел последовать этому совету. На этот раз я спеленал слишком бойкое лезвие еще крепче, оставил его в подвале, а сам запер двери и поднялся наверх. В левой руке еще ощущалась слабость, но на запястье не осталось даже шрама. Кожа была безупречно гладкой и чистой, как всегда. Я уселся на перила самого высокого балкона, перекинул ноги через балюстраду и пытался разглядеть в снежном вихре удаляющийся от замка огонек. Я решил, что никогда больше не впущу Анри в свой замок. Холодный промозглый ветер дул в лицо, трепал упавшие на лоб локоны, снежинки кололи щеки. Я ощущал какое-то странное удовольствие от того, что сижу на морозе, а ветер яростно развевает плащ у меня за спиной.

— Ты отпустил его из жалости? — Роза тоже вышла на балкон, ничуть не боясь продрогнуть. В бальном платье абрикосового цвета, как паутиной, покрытом воздушным газом, она выглядела воплощением совершенства. Бриллианты сверкали в браслетах на ее запястьях, в ожерелье на шее, в тонком венчике на голове и от их блеска ее кожа казалось такой же бледной, как снежный вихрь над долиной.

— Я сомневаюсь, что демон может обладать такой добродетелью, как жалость или сострадание, — я попытался угадать, что из слов Анри она слышала и восприняла всерьез, а что нет.

— Зачем ты себя так называешь?

— Я так привык, — я подтянул колени к подбородку и обхватил их руками. Сидя на балюстраде, я наверное выглядел ожившей статуей, безмолвным стражем, наблюдающим за событиями внизу. Стоит только прыгнуть вниз, и я обращусь в дракона или разобьюсь об острые валуны в замерзшем рве?

— Ангелы бессмертны, — тихо молвила Роза за моей спиной.

— Я знаю.

— И тебя тоже нельзя убить.

Она коснулась моего запястья, пытаясь отыскать шрам, но шрама не было, только тонкий обруч золотого кольца. Мне показалось, что Роза пытается определить: обручальное оно или нет, и чья это печатка. Я не знал слезы ли это у нее на щеках, или просто снежинки тают, коснувшись ее кожи, знал только, что никогда раньше не видел такого прекрасного и возвышенного создания. А потом поцелуй, как во сне в доме аптекаря, как в предсказании князя. Только моя голова до сих пор была на плечах, тонкая алая полоса не отделяла шею от туловища, а я уже ощутил холодное прикосновение губ музы к моим губам.

Я открыл глаза, на ресницах остались капли от талых снежинок, но тень, мелькнувшая в зрачках, была слишком четко видна. Роза ее увидела и …узнала меня. Всего лишь на миг в ее глазах промелькнуло узнавание, она отошла на шаг, не в силах произнести или прошептать роковое слово «дракон».

— Ты убила бы меня, если б могла? — прямо спросил я.

Она только отрицательно покачала головой. В затянувшейся паузе раздалось едва слышное, но решительное «нет» и я улыбнулся уголками губ, радостно, почти удовлетворенно.

— А ты бы сжег меня в одном из своих массовых аутодафе, если б захотел?

— Нет… никогда, — я тоже резко мотнул головой, словно отрицая даже возможность подобной своей причуды. — Только не тебя.

— Почему?

— Потому что ты это самое лучшее, что было у меня в жизни, — я сказал не задумываясь, но это была неопровержимая истина. Даже в тот вечер, когда направила на меня мушкет Роза все равно оставалась единственным светлым пятном в моей жизни. Я пытался понять, не уловила ли она легкую странность или архаичность моей речи, а может необычную изящность жестов, присущую прошлому столетию, не насторожило ли это ее. Вряд ли. Роза сразу поняла, что я существо из другого века и это ее не пугало, а напротив восхищало.

Где-то в гуще метели метнулось такое же белое, как и снег существо. Только благодаря особенной остроте зрения мне удалось рассмотреть его. Роза моей зоркостью не обладала, но насторожилась, услышав знакомый шелест. Я все же пытался отыскать взглядом очертание огромных, нежных, как у голубя крыл, но их уже не было, осталось только непривычное ощущение дискомфорта, будто кто-то посторонний пытается вторгнуться в мои владения.

Предусмотрительности ради я вывел Розу с балкона и крепко закрыл стеклянные двери. Стекло — хрупкая преграда, но все-таки лучше, чем открытая щель для неизвестного лазутчика.

— Она что-то хочет от тебя, иначе зачем возвращается снова и снова, — Роза, нервно сжав кулачки, прошлась по комнате, остановилась перед столиком и удивленно воззрилась на все еще не спрятанный окровавленный кусок тафты. Он остался, а скрипки не было. Кто-то унес ее с собой. Первой мыслью было, Винсент! Но рассудительность взяла свое. Зачем Винсенту снова воровать предмет, с которым связаны переживания не только далекого прошлого, но и последних дней. Поразительно, как ему вообще захотелось поднимать скрипку, после того случая в лесу с волком. Другой бы так и оставил ее в снегу.

— Эдвин, у меня нет ни огненного дыхания, ни крыльев, ни когтей, чтобы себя защитить, — в голосе Розы послышались то ли капризные, то ли обиженные нотки. — Стрелять я умею, конечно, но не слишком метко.

— Если у дракона есть подопечная, то никто не посмеет причинить ей вред, — самоуверенно заявил я.

Даже если Розу мои слова отчасти и убедили, мушкет она все равно собиралась все время держать под рукой. Я никогда не спал с оружием под подушкой, но решил, что Роза может делать, как угодно, лишь бы только у нее не возникло желания сбежать из замка.

— Если б я умела колдовать, — произнесла Роза. Может мне только показалось, что бриллиантовые капли от венчика засияли у нее на лбу чуть ярче, чем вообще способны сверкать драгоценности.

— Что? — я был крайне удивлен. — Повтори!

Меня самого насильно заставили штудировать азбуку чернокнижников, заперли под землей, чтобы я не отрекся от тайного занятия, поэтому я не мог поверить в то, что кто-то без принуждения готов просидеть хоть час над моими дьявольскими книгами.

— Неужели ты, правда, на это готова, Роза? — это многим облегчало мне задачу, ведь с самого начала я выбрал ее, как ученицу, ту, что унаследует мои навыки, но долгое время не знал, как подойти к делу. — Ты подумала о последствиях, когда сделала такой вывод?

— А ты о них подумал, когда взялся за изучение черных книг?

— У меня не было выбора.

— А у меня был? Как только я увидела тебя в толпе на балу в Ларах, то поняла, что ты пришел за мной.

— Точно так же я приходил за многими, за всеми, кого собирался убить и они тоже внезапно понимали, что я их судьба, которой не миновать, — в памяти пронеслась долгая череда красочных, страшных фрагментов. — С тобой все было иначе. Я взлетел на балкон того дома, чтобы причинить боль кому-нибудь из тех, кого там найду, а поранился сам.

— Я еще долго ждала, что где-нибудь на рынках, площадях или ассамблеях в толпе промелькнет твой плащ, тот самый алый шитый звездами. Если внимательнее присмотреться к златотканому узору вокруг этих звезд, то можно увидеть несколько символов, которые никак нельзя отнести к безобидным наукам.

Я наклонил голову, признавая ее догадливость.

— Когда я впервые увидела крылатую девушку за окном, мне показалось, что у нее изранены и окровавлены пальцы, ведь вполне возможно, что она скреблась об оконную раму, требуя, чтоб ее впустили. Но потом… можно было, наверное, сразу рассмотреть, что у нее вместо ногтей очень острые когти.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Она такое же создание, как ты, а я — нет, — Роза тряхнула длинными круто завитыми локонами, так, что они заструились по плечам и по корсету. — Пока нет, — чуть изменив интонацию, добавила она.

— Я совсем не хочу, чтобы ты стала таким же проклятым, потерянным существом, как изгои нашего общества, — попытался возразить я.

— Они не ущербные и не потерянные, они прекрасны, — настойчиво возразила Роза.

— Если присмотреться то в каждом из них ты найдешь хоть какое-нибудь маленькое уродство, просто они очень умело прячут свои недостатки под роскошным одеянием, — как я мог объяснить ей, что такие дефекты, как, например заостренные уши у эльфов, непременно существуют для того, что указать на их неземное происхождение. У кого-то из фей глаза были разного цвета, кто-то прятал под расшитыми бисером перчатками шестой палец или наоборот пытался скрыть недостаток одного из пяти. Слишком длинные тонкие пальцы, будто паучьи лапки, и заостренные ногти, да еще и крылья за спиной у очаровательных дам, разве все это не доказательство того, что в каждом члене блистательного общества есть какой-то недостаток, что каждый из них будто бы помечен высшей силой, чтобы люди смогли сразу угадать в своей толпе присутствие чужеродных существ, то есть тех, кого они прозвали проклятыми. Благо, что цивилизация с давних времен пошла вперед, крылья можно скрыть под просторной накидкой, а заостренные ушки под модной шляпкой и все это не вызывая никаких подозрений, естественно при соответствующей погоде, а не в жару. Знойным летом Винсент в своем наглухо застегнутом воротнике выглядел более, чем подозрительно. Из всего собрания я был пожалуй единственным, кого сверхъестественная природа не отметила никаким внешним уродством, кроме тени в зрачках, разумеется, и кроме зверя, притаившегося глубоко внутри меня. А людей, как известно, особенно придворных, внешность интересует гораздо больше, чем состояние души. Немногим смертным дано заглянуть вглубь, в самые прорези прекрасной маски, копирующей человеческое лицо, и заметить там нечто необъяснимое.

— Ты обвинишь меня в излишним цинизме, но я склонен думать, что весь блеск и роскошь, вечная феерия, царящая в кругу фей — это всего лишь внешнее прикрытие для внутренней пустоты, — попытался объяснить я Розе. –Царство, где нет других чувств, кроме желания повеселиться и исподтишка поиздеваться над смертными, обречено было бы на медленное увядание. Все блистательное собрание перессорилось бы и разбрелось по разным сторонам, если б не было того, кого принято называть душой общества, того, кто, собрав вокруг себя существ с разными интересами, смог бы объединить их, поэтому однажды …довольно давно человек, которого я назову князем, начал настоящую охоту за ребенком, отмеченным десницей судьбы.

— Чтобы отдать этого ребенка в когти фей?

— Чтобы сделать из него своего ученика… Независимо от желания самого обучаемого, просто потому, что ему суждено было стать некоторого рода смесью, наполовину таким же проклятым, как они, — я кивнул в сторону юга и резиденции фей, — наполовину человеком, чтобы свободно разгуливать и в том и в другом мире, вне подозрений людей и вне опасности возле убийц.

— Этого я как раз и хочу, стать настолько опасной, что эти существа не посмеют меня тронуть, а внешне остаться самой собой, чтобы ни у кого не возникло подозрений, — Роза чуть не захлопала в ладоши от восторга по поводу того, как точно я выразил ее мысль.

— Ты видела горло Винсента?

Такой прямой вопрос несколько ее обескуражил. Уже без радостной улыбки Роза сдержано кивнула.

— Его шрамы это предупреждение тебе и всем, кто пойдет по моему пути. Занимайся тайными науками, сколько пожелаешь, принцесса, но помни, один неверный шаг и точно такая же печать может остаться на тебе.

Ну, вот, я уже начал ее напутствовать, а ведь сам за миг до этого лицемерно пытался предостеречь от неправильного пути. Конечно же, я должен был сразу заметить, что постоянно таскаясь туда сюда с колдовскими книгами, манускриптами и разными трюками, я оказывал на Розу дурное влияние. Кумиру хочется подражать, а я вместо того, чтобы показать пример достойный подражания, отпускал двусмысленные замечания, намекал на некую тайную силу, входил и выходил из замка, при этом не открывая дверей, будто просачиваясь сквозь стены. Никогда не пользовался ни кресалом, ни трутом, ни огнивом, чтобы высечь искры для разведения огня, никогда не пытался объяснить, что мы не замечаем поваров, лакеев и прочих слуг в замке, потому что они настолько вышколены и деликатны, что не смеют показываться гостям на глаза. В общем, перечень недостатков можно было бы перечислять до бесконечности, но Роза, очевидно, сочла все эти мелкие фокусы грандиозными возможностями.

— Ты ведь пообещал, что не станешь меня убивать, правда? — с трогательным выражением лица переспросила Роза.

— Я пообещал? Нет, скорее поклялся. А если я кому-то даю клятву, то она нерушима.

— И ты научишь меня тайным искусствам? За мою душу?

Я отрицательно покачал головой, не желая назначать столь высокую цену.

— Только за то, что ты красивая.

Не сдержав радости, Роза захлопала в ладоши и рассмеялась, чудесный, заливистый смех, а в его нотах, как будто, звенит эхо церковных колоколов. Только после того, как она замолчала, я расслышал, что чьи-то острые коготки скребут подоконник.

— Наверное, просто птица, — без особой уверенности предположил я.

— Нет, не птица, — Роза тут же насторожилась, но звуков больше не было.

— Не бойся, какой-нибудь голубь клюнул стекло и всего-то… — я не успел договорить, а где-то под дверью ближайшей гостиной уже скреблись о пол чьи-то когти. Я очень надеялся, что это просто одна из химер решила выбраться из цокольного этажа, хотя понимал, что вряд ли кто-то посмел бы нарушить мой приказ и открыто бродить по замку.

— Подожди здесь, — велел я Розе и пошел в направление шума. Царапины на полу под дверьми остались, но никакого животного рядом не было, только чей-то темный силуэт маячил возле картинной галереи.

— Я всего лишь хочу выразить вам свое почтение… после стольких лет, — раздался заунывный чуть с хрипотцой голос и длинная рука в плотной охотничьей перчатке потянулась ко мне. Движение слишком стремительное для простого приветствия.

Я отшатнулся в сторону раньше, чем некто успел коснуться меня. Персон, вынужденная прятаться в тени, естественно, доверия не внушает. Словно ощутив мое сомнение неизвестный шагнул вперед, так чтобы ступить в круг отсветов от далеких бра. Что-то знакомое проскользнуло в этих осторожных, чуть ли не робких движениях, которые в любой миг могут приобрести молниеносную и опасную быстроту. Тонкая полоса света легла на руку в перчатке. Такие толстые из прочной кожи рукавицы надевают только для соколиной охоты, чтобы когти сокола не поранили ладонь, но сейчас перчатка служила скорее маскировкой для формы руки, чем защитой для кожи. Вторую, не прикрытую ни чем руку пришелец прятал за спиной.

Посчитав излишними долгие ожидания и приветствия, я схватил его за рукав и потянул на свет. Даже слабых бликов от далеких свечей мне вполне хватило, чтобы рассмотреть …пажа Деборы. Я быстро оттолкнул его и он упал. Рука, которую он до этого прятал за спиной вцепилась в ковровую дорожку на полу и плотная пушистая ткань хрустнула так, будто ее рассекли острые когти.

Где-то щелкнула раскрываясь оконная рама и я рванулся назад, искать Розу. Я не ожидал увидеть, как белая крылатая фигура стремительно и угрожающе надвигается на мою гостью. Роза отступила к стене, невольно опустилась в кресло, подвернувшиеся на пути к отступлению. Прежде, чем я успел что либо сделать, когтистая рука Деборы рванула кружево на корсаже. Когти бы несомненно полоснули по шее, если бы вдруг под ожерельем не блеснуло что-то тонкое, ослепительно-золотое, маленькое распятие, которое Роза всегда носила на цепочке.

Короткое, мерзкое шипение и белый силуэт исчез, будто свечу задули, а ветер все еще хлопал створками распахнутого окна.

Заметив меня в пролете дверей Роза уже хотела спрятать крест, но я отрицательно покачал головой.

— Мне он больше не причиняет боли.

— Почему? — я скорее угадал вопрос по ее округлившемся губам, чем услышал.

— Наверное, потому, что во мне проснулась любовь к ближнему, — я конечно не имел в виду все «ближних» подряд, а только ее одну.

На плече возле порванных кружев остались царапины. Роза обиженно надула губки, заметив три тоненькие алые полоски, ну, точь-в-точь, как избалованное дитя. Она стала искать шаль, или хотя бы мантилью, чтобы прикрыть кровавую метку, но ничего рядом не обнаружив, попыталась просто подтянуть оборванные кружева.

Хоть в чем-то я мог оказать ей помощь. Одно легкое прикосновение моих ногтей к ее царапинам и они затянулись, будто их не было совсем. Ну разве кто-то кроме меня может так ловко услужить даме. На лице Розы промелькнуло уважение. Ее явно заинтересовало, каким способом можно добиться такого мастерства. Вместо того, чтобы раскрыть исцеляемым свои тайны, я как всегда, молча улыбался.

— Я принесу тебе голову этой ведьмы, — пообещал я.

— Нет, это сделаю я! — в дверном проеме застыл обманчиво-хрупкий затененный силуэт. Винсент! Он сделал шаг к свету и робко улыбнулся. — Я только зашел попросить разрешения взять твой новый меч. То самое недавнее приобретение.

— Ты стал гораздо смелее.

— Мне надоело жить в страхе… К тому же я знаю, где она спит днем.

Внезапная храбрость Винсента удивляла. Ненадолго он утратил прежнюю беспечность. Даже когда правильный овал его лица из-за колебания свечей на расстоянии сливался в одно белое пятно, можно было догадаться, что на этом лице написана решимость. Никогда прежде мне не доводилось видеть его сосредоточенным и серьезным. Раньше он либо подшучивал, либо злился, а теперь вдруг начал выказывать силу воли.

— Почему вместо меня это хочешь сделать ты?

Винсент молча поднес руку к застегнутым краям воротника. Других объяснений не потребовалось. И я, и Роза уже давно успели заметить, что он стесняется того, что стал меченным.

— Я боюсь ее когтей, а она боится огня. Если бы ты пошел со мной шансы были равными, но придется ограничиться обычным факелом, — Винсент подчеркнул «если», потому что был уверен, в решающий миг моя рука дрогнет и я не смогу убить создание, некогда вызывавшее у меня восхищение.

— Ты бы мог просто одолжить мне твой экипаж и твоего кучера, чтобы он подождал меня у ворот города? — попросил Винсент.

— Какого города? — Роза заинтересовалась. — И зачем тебе связываться с этим сомнительного вида кучером? Я сама умею править лошадьми и смогу дождаться тебя, а если Эдвин захочет последовать за нами, то ему карета ни к чему.

Я был далеко не в восторге от того, что Роза ночью будет разъезжать по городам и весям в сопровождении не менее сомнительного, чем мой кучер Винсента. Надо было предложить ей сходить в «театр теней», в резиденцию фей, к озеру, где плавают лебеди, куда угодно, лишь бы только это место находилось в пределах империи, а не во внешнем мире, откуда я забрал ее с таким трудом. Но Розе хотелось приключений, поэтому я кивнул в знак согласия. Мое согласие в данном случае означало, что Винсент может взять меч, а Роза любой понравившейся ей экипаж и норовистых, бешеных коней.

— Ни в коем случае не снимай с них узду, — предупредил я, когда Роза осматривалась скакунов в стойлах.

В ее взгляде промелькнуло подозрение, но она не стала ни о чем спрашивать, а лишь согласно кивнула. Блузка из белого батиста, вышитый вельветовый жилет и бархатные бриджи, одетые на ней, явно были без спросу позаимствованы из моего гардероба, но я предпочел не обратить на это внимания. Роскошная хоть и не по размеру одежда на Розе смотрелась несколько лучше, чем на мне. Такого красивого кучера у меня еще никогда не было. Роза заткнула за пояс мушкет, одела высокие кожаные сапоги до колен, перевязала волосы атласной лентой. Ей не хватало только шпаги, но я подозревал, что вместо шпаги в сапоге спрятан кинжал.

Я очень надеялся, что Розе не захочется ни стреноживать, ни гладить, ни вычищать скребницей шкуру лошадей. Я сам запряг их в легкую, без украшений и гербовых знаков черную карету.

— С этой четверкой коней ты за час преодолеешь такое расстояние, которое с другими не одолеть и за день, — я потрепал каштановую гриву одного из скакунов, чего раньше себе никогда не позволял. Они не нуждались в ласке, они рвались на свободу и были, пожалуй, чересчур яростны в своем стремлении вырваться.

— Помни одно, крепко держи поводья, выпустишь их кони умчаться назад в мои конюшни и вы с Винсентом останетесь без кареты.

— Ну ведь ты выручишь нас… всегда? — Роза едва улыбнулась уголками губ, очевидно, уверенная в моих силах.

Я любил называть ее своей подопечной, но в этот момент подумал, что если б родители Розы, что мало вероятно, добровольно доверили ее под мою опеку, то мне бы головой пришлось отвечать за такую долгую ночную прогулку воспитанницы.

Роза легко вскочила на козлы. Как это было не удивительно, а кони не попытались проявить норов, брыкаться, храпеть и быть копытами до тех пор, пока поводья не выскользнут у нее из рук. Должно быть, они тоже ощущали, что Роза прижилась в этом мире и начала постепенно утрачивать свои человеческие страхи и привычки.

Я выбрал белоснежного с русой гривой коня и последовал за ними. Алые, словно налитые кровью и огнем, глаза моего скакуна составляли неприятный контраст с его кипенно-белой, молочного цвета шкурой. То, что на нем не было ни единого пятнышка или неровности цвета уже говорило о том, что конь неземного происхождения. Русая грива спуталась, несмотря на старания моих невидимых конюших, разве можно расчесать эти непослушные солнечные ниточки. Дробный стук конских копыт по мощеным дорогам и тропинкам не привлекал ничьего внимания. Мы ехали в том направлении, в котором не поедет ни один человек, сохранивший хоть частицу здравого рассудка. Винсент указывал путь к зачумленному Рошену. Конечно, чума уже не так там зверствовала после того, как я забрал свитки. Пляска смерти замедлила свой ритм, но я все еще предполагал, что на опустевших улицах можно увидеть пляшущую процессию демонов с литаврами, тамбуринами и бубенцами, звон которых возвещает о триумфе заразной болезни. Возможно, где-то еще звучат трубы и рожки, а духи подлетают к окну, чтобы оставить на стекле все еще обитаемого дома дыхание заразной болезни. Как хорошо, что Роза ограждена моими чарами и не подвержена никаким заболеваниям, как я сам. С тех пор, как капля самовозгорающейся драконьей крови обожгла ей небо и язык, по ее венам разлилось пламя, которое вечно будет оберегать ее от чумы, от старости, от смерти. Крошечная доза моего огня в крови — защита от всех болезней, но вряд ли старик-аптекарь смог бы использовать его, отняв от жизни и смешав с в большинстве случаев бесполезными медицинскими порошками.

Роза умело правила лошадьми. Черная карета въехала в распахнутые ворота города, с грохотом прокатилась по главной площади, свернула в переулок, а оттуда легко понеслась к месту, выбранному мною для убежища. Я скакал прямо за экипажем, там, что меня можно было заметить в заднее окошечко. Винсент знал, где находиться склеп. Он застал меня там во время сна и успел много приметить. Мы приблизились к полосе тумана.

Роза натянула вожжи. Карета остановилась, медные спицы колес мерцали в свете месяца, выглянувшего из-за облаков. Кони недовольно били копытами о брусчатую мостовую. Плотные сизые клубы тумана расступились лишь при моем приближении.

Винсент взял с собой меч, горящую лампу, наполненную маслом, с сужающимся к верху стеклянным колпаком, который можно легко разбить, выпустив огонь наружу.

Дебора боится огня, вспомнились мне его слова. Огня и железа.

Она, наверное, следила за мной, когда я перетаскивал принесенные ею свитки из убогой лесной лачуги в великолепный и знаменитый в те дни Рошен. Теперь город был печально знаменит, но болезнь уже погасла, унеся с собой все жертвы, какие могла. Удивительно, но за пределами Рошена чума не распространилась. Заразу переносили не крысы и не заболевшие, виной всему — моя беспечность. Я должен был сразу понять, что у манускриптов, переданных мне, есть целый сонм хранителей. Вот так мне удалось уничтожить город, который мне так нравился без огня, всего лишь на время оставив здесь свое проклятое наследство.

Раскаяние захлестнуло меня внезапно и так же быстро прошло. Чьи это крылья так соблазнительно шелестели над городом ночи напролет? Дебора! Спит ли она сейчас на одном из саркофагов, накрывшись собственными крыльями, как плащаницей, с руками сложенными на груди, как у покойницы и с венком увядших жасминов в волосах. А сломанная скрипка кровоточит где-нибудь на ступенях, возле мраморных херувимов.

Одной рукой придерживая поводья, Роза достала мушкет, всегда готовая выстрелить во тьму, раздираемую внезапным воплем или шелестом крыльев. Винсент вышел из кареты, спрятав меч под плащом. Зачем–то он еще взял с собой кирку и лопату, будто готовился рыть могилу. Он быстро направился к склепу, и его шаги отдавались гулким эхом в зажатом между каменными зданиями пространстве. Вот, как можно было определить местонахождение склепа, по звуку эха. Если бы в квадрате зданий отсутствовала стена склепа, эху было бы не от чего отражаться в том направление. Поразительно, но за все эти годы никто не догадался ступить в полосу тумана и прислушиваться к эху собственных шагов.

Я оставил скакуна у коновязи и поспешил за Винсентом, сам не зная для чего. Заходить в склеп я не собирался, просто хотел посмотреть.

Двери склепа легко поддались. Я заметил знакомые статуи херувимов на ступенях лестницы с распростертыми крыльями и молитвенно сложенными ладонями. Такие прекрасные и одухотворенные. Один ангел простер руку вперед, будто благословляя, но он не мог дать благословения на то, что собирался сделать Винсент. На одной мраморной ступени что-то блеснуло. Скрипка. Рядом лежал смычок. Дебора оставила ее прямо на ступенях, как ненужную вещь или как приманку.

Тонкие пальцы Винсента начали возиться с узлами, чтобы освободить меч от пут. Веревки поддавались с трудом, и с уст Винсента уже было слетели ругательства, но то ли он не посмел богохульствовать в склепе, то ли решил, что любой самый слабый звук может спугнуть его жертву. Сам он двигался бесшумно, как тень и дыхание его почти не было слышно, вот только острый и несдержанный язык часто становился врагом своего хозяина.

— Ведьма! — тихо, но злобно прошипел он и где-то во тьме шевельнулись крылья.

Я не хотел спускаться вниз. Вдвоем с Винсентом на узкой лестнице нам было не разойтись. Один из нас непременно наступил бы на скрипку, а это создало бы некоторый шум, не говоря уже об окончательной поломке чудесной реликвии.

— Почему ты так уверен, что она здесь, — мысленно спросил я у Винсента и словно в ответ мне в глубине склепа, в черном глубоком провале под лестницей вновь кто-то шелохнулся. Какой знакомый шорох, будто шелестит, как осенняя листва, платье дамы, медленно пересекающей зал.

На гладкой поверхности мраморных ступенек появилась шероховатость, которой раньше не было. Все те же самых следы от когтей, настолько острых и крепких, что могли расцарапать даже камень.

Винсент обнажил меч и начал спускаться вниз, в темное неописуемое урочище.

— Позволь мне всего лишь раз дохнуть огнем, и все будет кончено! — все так же мысленно попросил я Винсента, но он отрицательно тряхнул головой. Кажется, шанс совершить подвиг мутил ему кровь. Его рука сжимала меч не менее уверенно, чем моя. Как вообще такие тонкие пальцы способны поднять тяжелую кованую рукоять с длинным лезвием? Перед третьей ступенью Винсент задержался и нагнулся, чтобы поднять скрипку. Пальцы его левой руки уже сомкнулись на грифе, и вдруг из мрака вынырнули другие когтистые тонкие руки и обхватили запястье Винсента. Когти безжалостно вонзились в плоть повыше рукава, оставляя кровавый след. Винсент, ругаясь и плюясь в соперника, пытался высвободиться. С высоты из-под самого затянутого слоями паутины купола на Винсента набросилась вторая противница. Бледная фигура с огромными крыльями кинулась на него с быстротой птицы и вцепилась в его плечо, вынуждая выронить меч. Один против двух. Силы неравны. Молниеносным движением я схватил за шиворот пажа Деборы и выволок его из склепа. Он пытался сопротивляться, шипел, кусался, царапался, но с таким же успехом он мог царапать несгибаемую сталь. Из дверного пролета до меня все еще доносились звуки борьбы, зловещие шипение, стон, случайно тронутых струн скрипки, слабый запах лампадного масла, крови и жасминов. Дебора хотела расцарапать Винсенту лицо и он полоснул ее лезвием по запястью, по той самой руке, которая недавно безжалостно разорвала корсет и кожу принцессы.

Я услышал хлюпающий звук и нехотя представил, как отрубленная конечность падает на ступень в лужу крови, и мне стало почти дурно. Дебора ведь так чудесно играла на скрипке. Если бы эта скрипка не таила в себе зла.

Держа за шиворот своего пленника, я утаскивал его подальше от склепа, в круг оранжевого света от каретного фонаря.

— Это ведь ты крался за мной по этим самым улицам, следил из-за угла, царапал мостовую когтями, как сорвавшаяся с цепи собака, — на ходу приговаривал я, не ожидая от жертвы никакого ответа. — Больше не ты, ни твоя госпожа не сможете летать во тьме и наводить страх на случайных путников.

— Ваше высочество, вы ведь не позволите ему убить меня, — запричитал он, заметив Розу, ждавшую на облучке кареты. Кони взволнованно заржали и забили копытами, словно хотели затоптать мою жертву. Роза натянула поводья, чтобы сдержать их.

— Смотри, как я поступаю с предателями, — я смотрел на пленного, но слова были обращены к Розе. Высвободив из–под плаща руку, уже успевшую покрыться золотистыми чешуйками и когтями, я занес ее над горлом приговоренного. Со мной такая сцена происходила не однажды, но Роза наблюдала такое представление впервые. Она даже чуть подстегнула коней и карета подъехала поближе, так, что рассеченное тело, оказалось в пятне света от подвешенного на крючке фонарика, освещавшего путь лошадям. Я спокойно наблюдал за тем, как моя рука приняла прежние очертания, а Роза с интересом медика рассмотрела порезы и будто передразнивая, оставленное когда-то послание произнесла:

— Тот, кого я помню.

Попов под лучистый свет изрезанное тело стало сморщиваться, кожа почернела, кости начались крошиться в прах.

— И никаких следов, — Роза перевела взгляд на мою уже совершенно нормальную, даже не испачканную руку. — В своей области ты достиг гениальности.

— Надеюсь, что не только в столь плачевной области? — я указал на обуглившиеся останки.

— О, — иронически протянула Роза. — Вокруг тебя ореол страшной славы, но я имела в виду, что никто еще не умел так запутать след. Ночью ты мог опалить целое поселение, а наутро разгуливать по соседнему городу и с абсолютно невинным выражением лица делать вид, что, как и все, изумлен новостями о пожаре. Точно так же ты поступал и с теми, другими девушками?

— Да, случалось, — неопределенно кивнул я, хотя сразу понял кого она имела в виду. Знала ли она по именам всю бесконечную череду исчезнувших или убитых женщин, или была наслышана только о случае с маркизой?

Из склепа донесся душераздирающий крик. Розе снова пришлось успокаивать коней. Винсент вышел из склепа мрачный и бледный, будто оставил там полдуши. Плащ он снял, чтобы завернуть в него свой ужасающий трофей. Он запрыгнул в карету легко, даже не воспользовавшись подножкой и буркнул что-то насчет того, что коней надо гнать к ближайшему кладбищу или лесу.

Роза вопросительно взглянула на меня, прежде чем стегнуть лошадей. Карета тронулась дальше в путь, только после того, как я согласно кивнул. Наш ночной вояж вряд ли бы замечен кем-то, кроме призраков. Цокот копыт по безлюдным улочкам и площадям сам по себе напоминал о таинственных историях про привидения. Роза задержала карету только у здания городской библиотеки.

— Столько книг пропадают зря, — с унынием протянула она, не упомянув уже про ювелирную лавку, где в витрине поблескивали украшения и с разбитыми стеклами мастерскую портного.

— Не вздумай брать ничего из здешних вещей, — предостерег я. — Ты же понимаешь, что все это принадлежит трупам, сгнившим от чумы.

Роза молча подстегнула коней. Они уже готовы были слушаться ее без всяких понуканий. Мы проезжали мимо пустующих особняков, площадей, палаццо и шато, книжных лавок, кузен, башмачных мастерских. Вымерший город. Мимо мелькали колодцы с высокими коньками черепичных крышец и призывно стоящими на краю ведрами и ковшами. Как бы не блестела в свете месяца отравленная болезнью вода, она все равно оставалась ядом.

Мимо засохших персиковых садов, каштанов и виноградников, стелилась полоса заросшей, нехоженой дороги. Винсент потребовал остановить карету у леса. Он взял с собой только сверток, кирку с лопатой и отправился в чащу, послав мне вместо объяснения зловещую, торжествующую улыбку и воздушный поцелуй Розе.

Я догадывался, что он собирается зарыть скрипку под корнями какого-нибудь дерева. Там откуда ее никто не сможет выкопать. Да, и кому кроме меня пришло бы в голову выкапывать яму в дремучем лесу в поисках, зарытых там сокровищ. Интересно, собирался ли Винсент зарыть вместе со скрипкой отсеченные голову и кисть Деборы. Чего стоила ему борьба с ней? Мне хотелось бы еще раз взглянуть на отрубленную голову, которая наверняка окажется нетленной, но чтобы она украсила один из кольев во дворе замка. Это было бы уже кощунством и лишним напоминанием о тех временах, когда Дебора в сопровождении пажа обходила города и деревни, с одной только целью, заиграть ночью на своей скрипке и выманить из дома растрогавшуюся жертву. Для того, чтобы пошалить не стыдно было даже изобразить ангела рыдающего под чьей-то дверью или молящегося перед распахнутым окном башни так называемого избранника. Как все переменилось, а силуэт феи с молитвенно скрещенными руками за моим окном остался в памяти навсегда. Тогда это была просто безымянная, безликая, таинственная фея, а теперь ее мертвая голова весь наш путь лежала на коленях Винсента, бережно обернутая в плащ.

— Как долго, — Роза начала нервничать, коням тоже не хотелось долго ждать. — Неужели, чтобы вырыть яму требуется столько времени?

— Он должен закопать все это, как можно глубже, — без особой уверенности попытался объяснить я. Образ Винсента орудовавшего лопатой как-то не ассоциировался с ветреным беспечным повесой, который только и ищет повод отдохнуть за стаканом вина. В отличие от меня ему наверное впервые приходилось усердно применять физический труд. Несмотря на расстояние и звуки ночного леса, я слышал, как стучит лопата о твердую почву, задевает корни, звенит наткнувшись на камни. Где-то далеко протяжно запели струну арфы и немного заостренные уши лошадей зашевелились, внимая мелодии. Мой конь тоже прислушался, но я вонзил ему шпоры в бока раньше, чем он успел рвануться с места. А вот карета медленно покатилась вперед, хотя Роза не погоняла коней.

— Эдвин, что мне делать? — она пыталась посильнее натянуть поводья, но лошади упрямо тащились вперед.

— Прыгай с облучка, я тебя подхвачу, — я узнал арфу Камиля и решил, пусть кони несутся в болото или туда, куда он их зазывает. Если им так хочется освободить стойла для новых провинившихся то пусть, хотя вряд ли уздечки отпустят их далеко.

— Ты же сам велел не выпускать вожжи ни при каких обстоятельствах, — Роза изумленно обернулась на меня. Карета отъехала уже на десяток другой метров, и мне пришлось нагнать ее. Хорошие рессоры смягчали тряску. Хотя карета и подпрыгивала на ухабистой дороге, Розе удалось не свалиться с облучка. Плач арфы был таким сладкозвучным и таким зловещим. Будь я простым смертным, сам бы свернул с дороги и стал бы продираться сквозь валежник и купы кустов, к тому омуту, где расположился призрачный арфист, но я уже успел наслушаться во время заключения и личных опусов Камиля, и его тирад. Для меня его игра со временем стала не слаще завывания волынки или волчьего воя в лесу.

С шага кони перешли на бег. Быстрый аллюр вскоре сменился галопом. И вот уже бешеная скачка без препятствий по безлюдной неухоженной дороге. Одно препятствие все же появилось. Какой-то всадник ехал нам на встречу. Конь под ним бежал резвой трусцой, пока не почуял приближения злых духов и не вздыбился. Карете и одинокому наезднику на узкой дорожке не разминуться.

— Стойте! — велел я коням и одним мысленным усилием без движений рванул поводья так, что коням пришлось остановиться.

— Повелитель волков! — услышал я восторженный возглас путника.

Какими судьбами? Неужели Селвин? Прежде чем я успел что-то сообразить, он уже спрыгнул с лошади и повел упирающегося коня за собой в поводу, чтобы приблизиться к нам. Его конь упорно не хотел поравняться с моей каретой.

— Простите, теперь я должен обращаться к вам «ваше высочество», — поспешно извинился он.

«Ваше высочество», эти слова мигом перенесли меня на сотни лет назад к пышному двору, козням, интригам, почти вынесенному мне смертному приговору, обратно в столицу, осаждаемую нечистой силой.

Роза тоже воззрилась на меня в крайнем изумлении. Наверное пыталась определить то ли встречный повредился умом, то ли я лгун. Одно из двух. Я только виновато пожал плечами и нехотя вынул ногу из стремени, чтобы тоже спрыгнуть на землю. Неудобно разговаривать со знакомым сидя в седле.

— Миледи, я восхищен, вам уже дважды удалось остановить взбесившихся коней, — он снял шляпу перед Розой, которая хотела было сказать «это не мне удалось, разве вы не поняли, что за вожжи дернула не я», но разумнее было промолчать.

— Дважды! А когда же был первый раз? — заинтересовался я.

— Года полтора назад, — хоть и с трудом, но Селвин постарался припомнить точную дату. — Тогда миледи тоже удалось остановить карету. Если бы не она, то любимая шестерка королевских коней могла бы переломать копыта или затоптать тех, кто встретиться по пути.

Селвин едва удерживался от того, чтобы не назвать миледи амазонкой. Очевидно, во время упомянутых событий прекрасная леди по привычке щеголяла в кафтане пажа.

— Вас тогда так и не смогли найти, чтобы выразить благодарность, — снова обратился Селвин к Розе.

— И не удивительно, — вздохнула Роза. — Я очень спешила пересечь границу. Мне показалось, что в Виньене не совсем безопасно …для приезжих.

Селвин, конечно, понял не все, но из вежливости постарался хотя бы кивнуть.

— И это называется друзья! — за спиной я услышал быстрые решительные шаги Винсента. С чуть забрызганной кровью лопатой с уже поломанным черенком, киркой и ручным фонариком, он вырос на дороге внезапно, как привидение.

— А ведь обещали подождать. Что за лицемерие.

— Я ничего не обещала, — шутя, пропела Роза и поудобнее расположилась на козлах.

— Вам удалось обмануть самого лукавого лгуна, — прошептал Винсент, так, что расслышали только я и Роза. Человеческий слух Селвина не был приспособлен для того, чтобы улавливать едва слышный шепоток.

Его конь брыкался, пытаясь пятиться от нашей компании. Селвин из последних сил удерживал его под уздцы.

— Что за срочное поручение привело вас в лес в столь поздний час? — из вежливости поинтересовался я, хотя уже прочел в всегда доступных мыслях Селвина, что он отстал от сопровождающих и заблудился. А зловещая песня арфы окончательно сбила его с пути. Весьма способному в прочтение чужих мыслей Винсенту тоже было скучно слушать объяснения, зато Роза ловила каждое слово. Для нее в новинку было и прозвище «повелитель волков», и то, что вельможа из враждебного ее отцу лагеря вдруг оказался моим приятелем. Упоминание о каком-то поместье, где Селвин регулярно выставляет охрану и часовых, навело Розу на неприятное подозрение о том, что ее новые друзья слова произнести не могут, не соврав.

Винсент с невозмутимым видом спрятал в карету все свои принадлежности рудокопа, а воспитанный при дворе Селвин предпочел не спрашивать о том, что нам понадобилось закапывать в чащобе в глухую полночь.

— Может быть монсеньер, то есть его высочество позволит нам заночевать в своем поместье? — чинно спросила Роза, с мастерством истинной актрисы пытаясь придать своему голосу жалостливые нотки.

Винсент нервно закусил губу, вспомнив о том, как я чуть было не выгнал его из этого самого поместья, только за то, что он пробрался туда украдкой.

Перед Селвином я бы выглядел самым жестокосердным злодеем, если бы отказал в приюте двум таким обворожительным детям. Если Роза вдруг обнаруживала, что ей лгут, то начинала вести себя, как капризный ребенок, которого невозможно не пожалеть. Так что слова «как-нибудь в другой раз» застыли у меня на языке.

— Если моим друзьям так угодно, — без особой радости, но вежливо отозвался я. Селвин был рад, что не придется самому блуждать в поисках дороги. Даже заблудиться вместе с такой веселой компанией менее страшно, чем одному. Если бы он догадался, что за адская компания впряжена в нашу карету, но догадался не он, а его конь, которого мне удалось усмирить одним лишь приказом.

Вынужденно приглашая их на ночлег, я старался не думать о том, что если вдруг живущие вблизи крестьяне вновь возьмутся за свои вилы и факелы, то смертным гостям, окажись такие в поместье во время моей отлучки, обеспечен вечный ночлег на кладбище. Опять все зависело от моей своевременной защиты. Винсент и Роза, кажется, уже привыкли к тому, что я ношусь с ними, как с подопечными и ни чуть этим не смущались.

Когда вдали показался фасад дворца, ослепительно-белый, как венцом, украшенный рядом кариатид, Роза подумала о том, что это место ее мечты. Я совершенно четко уловил ее мысль. Ее интересовала каждая деталь: портики, фронтоны, мраморные ступени перед входом и даже заброшенный фонтан. Часовые добросовестно несли свою службу, а где-то у пограничной черты моих владений, наверняка, во избежание новых неприятностей был выставлен караул. Уже смекнувший о моем новом положении Винсент ликовал. Он был бы счастлив пожать руку Селвину за счастливое известие, но опасался, что от легкого прикосновения чародея не только хрустнут человеческие кости, но и неуловимо пристанут некие флюиды зла, для людей чреватые неудачами и бедами.

«Скоро все это будет твоим», про себя напевал Винсент, припоминания пышные праздники и особняки Виньены. Только я слышал, как беспечный радостный смех Винсента серебристым звоном рассыпается в тишине. Он уже представлял себя в мечтах первым министром, и это были довольно смелые мечты.

Я старался не думать о том, что в нескольких милях отсюда из опустевшего замка Франчески разъехались все родственники. Крепость опустела, а специально нанятые для этой цели рабочие и плотники, заколачивают все окна и двери, под предлогом того, что …Нет, о таких предлогах открыто не говорят, потому что бояться. Только отъехав на многие мили от злачного места, самые смелые тайком шепчутся о том, что крепость стала пристанищем призраков, что через нее каждую ночь отворяются ворота в иные миры.

Теперь кузнецы отливают решетки, чтобы припаять их к окнам, столяры готовят плотные доски, которыми забьют двери крест накрест и …вся крепость будет в полном распоряжении тех, кого только я знаю по именам.

Безрадостная перспектива жить по соседству с обществом, от которого я едва сбежал, лишь на миг омрачила мое существование. Я твердо решил, что шести рыжеволосым дамам с их проклятьями и веретенами в замке не место. Надо разрешить белокурой, крылатой Анжелетт смело бродить по опустевшим коридорам замка и охранять его от всех: от духов, от грабителей, от родственников, которые вполне могут надумать вернуться, если страшная репутация их наследства хоть на миг будет утрачена. Кроме Анжелетт в подвалах смогут поместиться несколько цвергов, а на чердаках было бы неплохо расположиться неунывающему обществу еще нескольких необычных существ. Анжелетт с ее крыльями, бледным ликом и коварным взглядом, и Перси с его острыми ушами — вполне достаточно, чтобы спугнуть кого угодно.

Кое-что Розе уже удавалось. Самые простые фокусы, но Винсент был восхищен. Теперь он восторженно называл ее инфантой теней, слово «принцесса» по его мнению было слишком избитым и простонародным. Пока что все мастерство инфанты ограничивалось лишь тем, чтобы нарисовать в воздухе причудливые виньетки или передвигать на расстояние легкие бьющиеся предметы, при этом часто нанося ущерб. Над другим новичком так неумело начинающем практиковаться в тайных искусствах я бы просто посмеялся, но для Розы это было достижение. Я знал, что с ее упорством и стремлением к самосовершенствованию она добьется многого. Возможно даже большего, чем я, ведь ее талант не сдерживает неограниченная власть темного спутника, стоящего за спиной и никакой князь не собирается использовать ее дар в своих махинациях.

Во всяком случае, Роза первой узнала о назревающим бунте. Демонический хозяин вернувшийся в поместье не мог не вызвать толков и пересудов у черни. Многострадальный господский дом, которому вначале приписывалось присутствие призраков, а потом власть вельможи — демона не мог снова не стать объектом всеобщего интереса. Как только в ряду высоких прямоугольных окон зажегся свет, как в маленьком амбаре на краю деревушке собралась группа смельчаков, решивших покончить со злом. Отчаянные дураки, рвущиеся навстречу собственной смерти, находились всегда, но на этот раз прознал про их замысел ни Винсент и ни я, а Роза. Она тут же бегом бросилась к деревне. Пурпурные юбки вихрем обвивали ее лодыжки и издалека создавалось впечатление, что она не бежит, а летит, обгоняя ветер. Накидка из лилового дамаста парусом развевалась у нее за спиной. Я последовал за ней. Яркая преимущественно алых тонов одежда, как знамя манила вперед, к деревне. Приход знатной дамы к простеньким, деревянным домам мог удивить кого угодно, к тому же если эта дама бледна, невесть чем взволнованна и даже не пытается поправить накидку на обнаженных плечах, потому что какие-то неуловимые флюиды, разнесшиеся по воздуху интересуют ее куда больше, чем собственный внешний вид и все окружающие. Роза оттолкнула рукой подвернувшуюся на пути крестьянку и пошла дальше, по посыпанной гравием дорожке на не для кого, кроме нее, неуловимый запах предательства. Розу гораздо больше интересовало то, что может видеть она одна, чем то, что доступно всем. Она бесцеремонно отталкивала со своей пути, как взрослых прохожих, так и детей. Маленькая, пятилетняя девочка восторженно уставившаяся на прекрасную леди предпочла отойти в сторону, уступая ей путь и спрятаться за стеной избы. Другие дети тоже прятались за срубом колодца или углом сарая, чтобы наблюдать за Розой с безопасного расстояния. Они восхищались ею издалека, но приблизиться опасались. Очевидно, чувствовали, что в красавице появилось нечто загадочное, недоступное их пониманию. Заметив глинобитные стены амбара с соломенной крышей, Роза остановилась. Звуки, которые она уловила на расстояние здесь еще больше усилились. Звяканье серпов, неприятная возня точила по лезвию ножа, запах просмоленных факелов, завалявшийся где-то цеп, оглобли, лемех отвинченный от плуга — все, что может стать оружием в неравной и опасной борьбе само собой задвигалось и зазвенело при приближении Розы. Все острое и пригодное для боя, давно собранное и спрятанное в амбаре в ожидании моего возвращения само собой пустилось в пляс по велению принцессы, тем самым до смерти напугав пятнадцать смельчаков, до этого храбро обсуждавших ночное нападение. Даже грабли и вилы могут стать непобедимым оружием, если их касается колдовство.

Первые испуганные крики, донесшиеся из закрытого квадратного здания, произвели на Розу неизгладимое впечатление. Она, как зачарованная, неподвижно стояла на одном месте, еще не в силах осознать, что страх поселившейся рядом это ее рук дело. Для нее все начиная от запаха сена и зерна, и кончая лязганьем ножей слилось воедино и зазвенело в голове одним словом — предательство!

Тем, кто находился внутри амбара, теперь и хотелось бы опрометью выбежать оттуда, но щеколда на двери не поддавалась. Роза обняла себя руками за плечи и посмотрела на небо, на проплывающие мимо бежевые и сизые облака. Ничто не предвещало грозы. Никто из наблюдателей не смог бы сказать, откуда вдруг возникла ослепительно блеснувшая кривая молния, и почему она ударила не в какое-нибудь дерево, а коснулась соломенной крыши амбара. Пламя вспыхнуло мгновенно. Я успел добежать вовремя, чтобы обхватить Розу за талию и оттащить ее подальше от посыпавшихся во все стороны снопов искр. Ворох шелковистых локонов хлестнул меня по щеке, когда Роза обернулась, чтобы посмотреть на амбар, превратившийся в один большой пылающий факел. К моему удивлению, пламя не перекинулось на другие дома. Огонь пожрал стены только одного здания и рассыпался пеплом по обугленному пяточку земли.

Уходя из деревни, я ощущал направленные мне в спину враждебные взгляды. На Розу, бледную и обессилевшую, никто не смотрел с ненавистью. Винили во всем только меня. Никто не решался произнести обвинения вслух, но удушливая атмосфера враждебности и страха еще никогда так сильно не давила на меня. Розу скорее всего тоже успели причислить к моим жертвам, и только Винсент, встретивший нас у самого порога, начал восторженно расхваливать достоинства инфанты теней.

— Какой фейерверк вы устроили, — приговаривал он, следуя за Розой по пятам. — И какое точное попадание в цель, ни одного промаха.

Он бы все еще продолжал превозносить умение Розы, если бы она не захлопнула дверь будуара прямо у него под носом. От меня двери закрывать было бесполезно. Не успела Роза подойти к трюмо, как я уже стоял там, весьма бесцеремонно загораживая ей вид на собственное отражение.

— Никогда не думала, что причиню кому-то столько же зла, сколько причинял ты, — изящный бантик розовых губ сложился в обиженную тонкую линию.

— Эти люди хотели причинить зло нам, — весьма резонно возразил я. То, что Роза пыталась защитить меня, уже было весьма трогательно, и я не знал, как выразить словами свою признательность и восхищение.

— Только не рискуй больше так. Обещаешь? — почти просительно начал настаивать я. — Сложись все немного иначе, и ты бы могла пострадать.

— То есть попасть под нож бунтовщиков, — весьма точно прокомментировала она. — Это никогда не поздно. К тому же, я была в опасности уже много раз. Жизнь при дворе, где я выросла, сама по себе была непредсказуема и опасна, и где же тогда был прекрасный монсеньер. Почему не попытался защитить меня от зависти, козней и злых языков.

— Роза…

— Ты считаешь, что я должна блуждать по темным коридорам замка, без новых впечатлений, без известности, без славы. В то время, как о тебе знают все.

— Думаю, ты уже испытала миг своей славы в маленьком театре «Марионетта», вечером, третьего июня, в прошлом году. Публика рукоплещет своим идолам, пока они молоды и хороши собой, не правда ли?

— Да, я что-то помню, — Роза поднесла ладонь ко лбу, меж изящными дугами бровей залегла настороженная морщинка. — Шум, аплодисменты, целый гром восторженных криков, огни рампы и таинственный, ангелоподобный зритель в ложе над сценой. А потом букет цветов от тайного почитателя. У меня их было двое, ангел и демон. Первый исчез из ложи, даже не досмотрев спектакля, а второй внимал каждому слову до самого конца, сидя по центру, весь в черном, и под его воротником были видны шрамы от когтей скрипачки.

— Я был одним из твоих немногих титулованных поклонников, — подтвердил я.

— Заиметь такого поклонника для девушки значило оказаться в первом попавшемся колодце с разодранным горлом, — невесело пошутила Роза. — Думаю, обычно подобные ухаживания плачевно кончались для предмета поклонения.

— Я ни за кем никогда не ухаживал, — резко возразил я. — И никому не поклонялся, но в тот вечер что-то перевернулось внутри меня. Сцена видела одну из лучших своих примадонн, а я решил, что такая актриса слишком хороша для смертных.

Роза задумчиво постукивала пальцами по гнутой спинке дивана. Выдержанный в алых тонах будуар сам по себе напоминал ей зрительный зал «Марионетты».

— А ведь в тот вечер я сразу поняла, что за мной следит сверхъестественное создание. Это так печально и притягательно — поддаться соблазну и влюбиться в ангела, — Роза устало опустилась на софу, приятно зашуршали пышные юбки. Она выглядела точь-в-точь, как красивая фарфоровая кукла, никакого намека на то, что мгновение назад она приобщилась к запретным искусствам. На ее чистом лбу даже темное колдовство не могло оставить своего отпечатка.

— Подумать только, ангел и демон одновременно в зрительном зале, и оба оказались одинаково порочными, — вздохнула Роза.

В последнее время она переняла от меня привычку постоянно на что-нибудь сетовать. Сравнение с Винсентом меня раздражало. Вряд ли меня можно было считать таким же трусливым и жуликоватым, как его. Конечно, грехи за мной водились ничуть не меньшие, чем за ним. Иногда Розе было неприятно и страшно осознавать, что внутри ее кавалера сидит зверь.

— Ты хочешь меня обезглавить? — я не колеблясь протянул ей свою шпагу рукоятью вперед. Она уже успела получить от меня несколько уроков, так что я имел возможность убедиться — фехтовать она научилась мастерски.

Роза с подозрением посмотрела на эфес, покрытый гравировкой, на изящные переплетения гарды, словно подозревала, что стоит протянуть руку, как железо расплавится и обожжет ей пальцы.

— Тебе ни в чем нельзя доверять.

— Многим людям тоже. Сколько раз при дворе тебя пытались втянуть в интриги или обмануть, — тут же парировал я и попал в цель. Губки Розы обиженно надулись. Правду можно отрицать, но изменить нельзя. Она могла бы сказать в ответ любую колкость, но назад ко двору ей возвращаться никак не хотелось.

— Да, доверять мне нельзя ни на грош, — подтвердил я. — Многие совершали ошибку, поверив мне, и что с ними со всеми стало? То же, что и со скрипачкой. Я сам долгое время плел интриги, наводил страх на окружающих, цеплялся за совершенно пустую до появления музы жизнь. Я был неуязвим до нашей встречи, но если ты вдруг захочешь нанести мне роковой удар, — я метко и с яростью швырнул шпагу к ее ногам. — То я даже не стану сопротивляться.

— Неужели я такое наказание? — робко поинтересовалась Роза.

— Ты мой крест, но …за это я люблю тебя лишь сильнее, — я скрестил руки на груди и отвернулся к зеркалу, сам стесняясь того, что так глупо открыл свои чувства.

— А почему же ты не сказал об этом еще тогда, когда без приглашения явился на бал?

— Я не хотел к тебе приставать, — заявление достойное смеха, я еще тогда мог одним прикосновением переломать ее хрупкие косточки, а вместо этого кланялся, юлил и извинялся. — Честное слово, мне не хотелось так нагло кому-то навязываться. К тому же, что я мог предложить…

— Что? Весь город к тому времени уже принадлежал тебе, — Розу возмутила такая показная скромность. Она даже подняла шпагу с пола и теперь нервно вертела в руках эфес, очевидно, считая, что лучше вонзить ногти в него, чем в кожу собеседника.

Роза, словно проверяя, насколько честны мои слова, приставила кончик шпаги к моему горлу, но, не встретив никакого сопротивления, отвела ее в сторону. Я не собирался ни дергаться, ни защищаться, даже если б она решила полоснуть по коже лезвием. Хотел иметь красивого домашнего котенка, так теперь не жалуйся на царапины. Более точного сравнения я сейчас подобрать не смог. От иных женщин не знаешь, как отделаться, но пустить к себе Розу, все равно, что приютить бездомного котенка, за день к нему привыкаешь, а через неделю уже не можешь без него жить.

— Давай не будем ссориться, — со своей обычной холодной любезностью предложил я. Впервые мне доводилось идти на мировую.

Тем же вечером я отправился в Виньену. Теперь я знал, что если не Винсент, то Роза сможет подавить любое восстание, даже не притронувшись к оружию, и не прибегая к долгим ораторским выступлениям, чтобы усмирить толпу, как это когда-то делал я. После ее сегодняшнего выпада вряд ли у кого-то в ближайшее время могло возникнуть бесстрашное желание вновь ринуться на поместье. Хотя храбрецы всегда могут найтись. Безрассудных хватает. А еще больше находится заблуждающихся, тех, кто взглянув на чародея, видит лишь беззащитную невинность и не может предположить о существование внутренней несокрушимой силы.

Селвин рассказал мне о том, где на этот раз расположились шатры предсказателей. Легкой неслышной поступью я двигался через опустевшие к вечеру кварталы и небольшие площади, к самым окраинам города. Даже моя обычная неторопливая походка по скорости напоминала бег. Я спешил, но боялся ускорить шаг. Пытался оттянуть немного время встречи и собраться с мыслями. О чем я хочу расспросить старика? Неужели на этот раз я решил дать выход затаившейся ярости? Такое взволнованное настроение уже не предвещало ничего хорошо. Я ощупал левую руку под плащом. Гладкая кожа, никаких когтей и чешуек, но мне почему-то казалось, что ногти начали опасно заостряться, а ледяная кожа разгорячилась и пылала, как в лихорадке.

По пути мне не встречалось прохожих, и я был этому рад. Подошвы сапог уже не касались брусчатой мостовой, я несся в нескольких сантиметрах над неровной почвой, и земля не тянула меня. Такую легкость и свободу в полете ощущает только ветер.

Мимо мелькали фасады, балконы, слабый свет в чьих-то окнах. Мне нравилось парить над землей и ощущать себя властелином всех этих опустевших, безлюдных улочек.