Бесплатный фрагмент - Имбирный пряник в варежке
Посвящается П. Л.
Ты — моя самая большая любовь на всю жизнь.
Счастье можно найти даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету. Дж. К. Роулинг «Гарри Поттер и узник Азкабана».
От автора
Зима — волшебное время года. И вовсе не потому, что исполняются самые заветные желания. Волшебство — в простоте. Мы становимся ближе к семье — тянемся к теплу и уюту семейного очага. Пока за окном метели и вьюги, снегопад и мороз — дома вовсю творит своё волшебство зимняя магия: сближает нас у новогодней ели, на кухне за приготовлением любимых семейных блюд, за неспешными разговорами с близкими. Мы хотим их радовать, заботиться о них: крепче обнимаем детей, греем их красные носы и замёрзшие пальчики после долгой прогулки, украшаем дом, достаём из закромов самое тёплое, самое ценное. Зимой мама достанет из кладовой банку малинового варенья — в это время года ягодная магия как никогда нам необходима. Бабушка вяжет пёстрые носки в полоску, чтобы ногам было теплее. Папа достаёт резные сани, чтобы прокатить малыша с горки.
Вы спросите: «О чем эта книга? Для кого она?». Я скажу так — эта книга — сундучок с сокровищами, которыми нельзя громко похвастаться. Это семейные душевные истории, которые так необходимы зимой. Как малиновый морс или тёплые носки. Как объятия бабушки. Как деревенская печь, на которой сушатся мокрые после гуляния валенки. Сказки для детей и взрослых. Для тех, кто молод душой. Для любимых бабушек и для малышей, верящих в чудо. Для родителей, которые не знают, что почитать, чтобы успокоить тревожное сердце после рабочего дня. Для тех, кто устал листать идеальную ленту в поисках частички тепла.
И пусть сейчас модно совсем другое — яркие фотосессии у камина и у идеальной рождественской ели, зимовать на Бали и зарабатывать миллионы на запусках, в этой книжке — маленькой и доброй — есть частичка тепла из детства, где все просто, как снежинка на ладони. Хоп — и она уже растаяла, но на душе — так тепло.
Времена, когда вокруг нас происходят самые страшные события, когда на душе тоскливо и кажется, будто трудности никогда не кончатся, несомненно, заканчиваются. Главное — всегда верить в себя и в то, что всё будет хорошо.
Санки
рассказ
Раннее утро. Первый снег. Хлопья падают с темного неба и ложатся мягким пуховым одеялом. Уральский городок заснул холодной, промозглой и серой осенью, а проснулся зимой — настоящей, волшебной. Искристой первым снежным покровом, который не растает после обеда, когда школьники после уроков начнут лепить первых кривеньких снеговиков. Снег останется лежать до самой весны — до первой апрельской капели.
Кот Фрэнсис, как обычно, всю ночь спал с Ванюшей, свернувшись клубком у его маленьких босых ног. Но в эту ночь он прикрывал чёрный нос лапкой, а значит — начинается холодное время. Время уюта и волшебства.
Аня разбудила тихонько сына, сказав вместо привычного: «Просыпайся, котёнок», нечто совершенно необычное:
— Ваня, Ванечка, просыпайся. Посмотри, за окном настоящее волшебство, — тихо сказала мама.
Ну, кто же станет спать, когда за окном произошло нечто волшебное?
— Волшебствоо? Какое такое волшебство? — мальчик поднялся, потирая по очереди то правый, то левый глаз.
— Пойдём, покажу.
Аня надела мягкие тапки и пошла на кухню, где уже успела налить две чашки ароматного чая.
— Ну, где волшебство-то? — нетерпеливо заявил соня. — Это же просто чай!
Аня подвинула к подоконнику стул и поставила на него сонного Ваню — особенно тёплого после долгого сна под шерстяным одеялом.
И тут он обомлел. За стеклом, холодным, как пломбир на палочке, крупными хлопьями с неба летели снежинки. Весь двор завалило снегом. Да так, что от его идеальной белизны слепило сонные глаза.
— Это снег! — воскликнул мальчик и открыл рот от изумления. Он смотрел на всё это великолепие, не зная, что сказать. На его лице изобразилось удивление и бесконечное счастье. Первый снег — самый волшебный, самый что ни на есть настоящий.
— Значит сегодня можно надеть валенки?
— Да, теперь точно можно, — ответила Аня.
— Ураа! — пропел довольный Ваня и побежал одеваться, так и не прикоснувшись к чаю и шоколадным печеньям, а было совсем на него не похоже.
В этот день он собирался в детский сад быстрее обычного. Сам, без подсказок, надел тёплые штаны, которые предательски шуршали при ходьбе «шть-шть-шть», и вязаный свитер. С особым удовольствием Ванюша влез в новенькие валенки, уже стоящие у дверей. Аня купила их на рынке, где пожилая татарочка продавала широкие верблюжьи шали и шапки из кроличьего пуха. На каждом валенке сбоку буквы — В и Л., чтобы не перепутать свои с чужими, когда возвращаешься с утренней прогулки.
На улице ещё темно, снег скрипел под ногами с каждым шагом «хр-хр-хр».
На ванюшину шапку с помпоном ложились крупные бархатистые снежинки. Он подставлял синюю варежку и разглядывал на ходу рисунок каждой снежинки. Прохожие мамы с ребятами тоже спешили. Вот впереди, на розовом пластиковом снегокате сидит девочка лет пяти. Мама, в черной блестящей шубе тянет самокат, придерживая на плече сумочку.
— Мама, смотри какой крутой самокат! Я тоже такой хочу, — проговорил Ваня, глядя на маму большими голубыми глазами, а потом добавил, — Только не девчачий, — он говорил это очень серьезно. Потому что дело было и впрямь довольно серьезным. — Не девчачий только. Синий или красный.
Аня улыбнулась, а мороз, сковавший щеки, не дал широко растянуться доброй улыбке.
— Ванюша, у тебя уже есть сани, настоящие, — загадочно проговорила она.
— Сани? Какие сани?
— Большие и очень красивые. Когда я была маленькой, твой дедушка меня катал в них каждую зиму, — Аня погрузилась в воспоминания.
Снег за ночь нападал в целые сугробы. Папа, одевшись в темно-коричневую папаху и дубленку, принёс из гаража, пахнущего морозной сыростью, сделанные некогда руками опытного сварщика, алюминиевые сани. Теперь они стояли в коридоре, а снег, тая, каплями стекал с их металлических прутьев. Маленькая Аня, выглядывая из комнаты, наблюдала, как липкий первый настоящий снег превращается под ними в лужицу. По бокам саней серебрились крупные и мелкие вензеля.
«В таких же санях Дед Мороз везёт подарки хорошим ребятам», — думала Аня, когда папа вёз ее, одетую в шубу на рыбьем меху «под далматинца», в волшебных санях на ледяные горки. Она вытаскивала руку в толстой двойной варежке на снег и чертила длинную снежную линию. На коленях у неё лежала деревянная ледянка, которая, наверняка, опять сломается на кочке на две половинки. Впереди мама и папа о чем-то увлечённо говорили. С замершим, в ожидании огней сердцем, Аня всматривалась к серые рёбра домов. Где-то здесь, уже совсем близко, стояла огромная ёлка с круглыми разноцветными гирляндами. И дом Деда Мороза, и высокие ледяные горки, с которых катались большие ребята.
— Аня! Руку положи в санки, а то пешком пойдёшь! — серьезно сказал папа.
Холодная варежка поддалась строгому голосу, и в ту же секунду предновогодние огни отразились в Аниных больших голубых глазах. Красота!
— А теперь в них будешь кататься ты, — проговорила Аня, возвратясь из глубин воспоминаний детства. Они зашли с Ваней в садик.
— Я? Ну ничего себе! Ура, — он даже подпрыгнул от радости.
Ванюша чмокнул маму в морозную румяную щеку, когда она стояла в дверях садика в заснеженной шапке, и сказал:
— До вечера, мама, — а напоследок добавил, — А вечером мы будем в новых санках кататься?
— Конечно, Ванюша, обязательно, — Аня улыбнулась и остановилась на пару секунд, хоть и спешила к первому уроку. Ребята в группе играли и бегали, как маленькие снежинки. Они были увлечены своими занятиями.
Аня вышла на мороз из тёплого, пахнущего молочной кашей садика. Надела варежки, поправила на плече тяжелую сумку и пошла к школе. Снег скрипел под ее высокими сапогами. Анна Андреевна торопилась к первому уроку. Открыла кабинет, включила свет, и темная учебная комната осветилась желтоватым светом. Первый урок — литература в 6 классе, и Пушкин, с его лихими лицейскими годами.
К вечеру Юра, ворча, привез из гаража сани. Алюминиевые завитки на чуть поблекли, но все еще выглядели так, будто из волшебной истории про Дедушку Мороза.
— Зачем нам это старьё? — хмурился Юра. Подарок из прошлого занял половину салона в машине. — Они тяжелые, в магазин не зайдёшь с ними, места много занимают. Современные снегокаты намного удобнее. А ещё лучше — электромотоцикл или квадрик.
— Ну, как зачем? Это же раритет! Память о прошлом, — уверенно спорила Аня. — Ни у кого таких нет. Ты только посмотри, какие они.. настоящие. Кругом один пластик, всё какое-то ненадежное, недолговечное. Ширпотреб, одним словом. А это — история.
— Ну, вот сама и будешь таскать тогда свою историю, — хмурился, но нёс санки Юра.
Вечером Анна Андреевна с чувством детской радости пошла забирать Ванюшку домой. Уже стемнело, один за другим зажигались фонари. Ребята гуляли на площадке — лепили снеговика и кидались снежками, пока одна воспитательница разговаривала с другой.
— Ваня, мама пришла, — крикнула она мальчику.
— Мама, смотри какая у снеговика шапля! — кричал довольный Ваня, надевая на голову снеговику ведерко.
Аня посмеялась и обняла заснеженного Ванюшку. Шапка у него съехала, нос и щеки покраснели, а улыбка расползлась по лицу. Когда Ваня увидел за спиной у мамы сани, он подпрыгнул и проговорил:
— Санки! Я в них поеду домой?
— Да, конечно. Залезай на борт, — ответила сквозь улыбку Аня.
— Ванюша, какие у тебя красивые сани, — воскликнула воспитательница, — Сейчас смотришь, один пластик вокруг, а тут такая красота, — обратилась она к Анне Андреевне.
— Это ещё из моего детства, — ее наполняла гордость.
Ваня удобно уселся в сани и они отправились домой. Вновь пошёл снег. В этот раз мелкий, как крупа. В отблеске фонарей — начинающаяся метель. Аня тянула сани с Ванюшей за собой, и они плавно скользили по свежему снегу. Он смотрел по сторонам на зажигающиеся желтоватые огни в пятиэтажных хрущевках, на старушку, которая выгуливала собаку, похожую на булку свежеиспеченного хлеба, на людей, спешащих по домам с пакетами из местных супермаркетов. Он вытащил руку в синей варежке из санок и начертил полосу по кромке снега. Снежинки налипли на неё, пробороздив успевшие налететь за декабрь сугробы.
— Ваня! Верни руку обратно, — проговорила строго мама, обернувшись к сыну. Он смотрел на неё и улыбался.
Мистер Заяц
рождественский рассказ
В доме Даунингов по случаю сочельника был большой праздник. Гости в нарядных костюмах сидели за длинным праздничным столом, покрытом красной скатертью. Свечи мягко освещали семейный голубой фарфор и блестящие серебряные приборы. Запечённая индейка в середине стола блестела жирной румяной корочкой. Тарелки с рыбой, овощами и закусками заполнили все пространство стола. Гости чокались бокалами, ели и много смеялись. За окном уже давно стемнело, а на улочках зажгли фонари. Шумный праздник и не собирался заканчиваться.
Генри Даунинг — мальчик пяти лет, которого нарядили в костюм гусара, с недоверием относился к праздничным сборищам. С саблей наголо он скакал в пустом зале вокруг рождественской ели в сопровождении славного деревянного коня по кличке Дефорж и длинного мягкого Мистера Зайца.
Ель сверкала золотыми огнями. С мамой и тетушкой Люси они накануне украсили ее пушистые ветви пряниками в виде звёзд и человечков, сахарными тросточками, орехами и печёными апельсиновыми дольками. Нарядная, она была центром праздника и казалась поистине волшебной. Генри не отходил на неё ни на шаг, боясь пропустить то, что взрослые называли «рождественским чудом».
— Какой у тебя уродливый заяц! — воскликнула Эмма — дочка мистера и миссис Браун. Генри вздрогнул. Девочка в алом бархатном платье и высоких белых гольфах зашла в пустующий зал к Генри. В руках ее тоже была плюшевая игрушка. Девочка скривила свой маленький круглый носик и дернула каштановыми кудряшками, перевязанными яркими лентами. Она добавила: — Настоящий плюшевый заяц должен быть мягким, с красивыми длинными ушками и голубыми глазками, как у моего, — вот, — она протянула Генри своего плюшевого зайца. Он выглядел точь-в-точь как с витрины лавки игрушек миссис Уинтер: мягкая белая шубка состояла из идеальных ворсинок. Уши пошиты с подкладкой из нежного шелка. А хвостик! Хвостик из настоящего меха делал его похожим и впрямь на настоящего зайца. Только взгляд выдавал в нем игрушку — стеклянный, холодный с голубым отливом. На шее зайца красовался розовый бант, которым обычно оборачивают праздничные коробки ко дню рождения.
— Это Бекки, зайка из семьи Кэррот, — декларировала Эмма. — Она из благороднейшей семьи. Ее отец — сэр Кэррот, служит королеве в большом прекрасном дворце, — глазки Эммы блестели, в них отражались золотистые огоньки, горящие на рождественской ели. Генри вдруг вспомнил Эллиота — мишку из Венеции. Однажды тетушка Люси привезла племяннику антикварного магазинчика плюшевого мишку в твидовом жакете с золоченными пуговицами.
— Это медведь Эллиот. Придворный короля Карла Восемнадцатого, — гордо заявила тогда тетушка Люси, выпучивая глаза из-под роговых очков.
Шёрстка мишки блестела на свету, а глазки-бусинки были похожи на спелые ягоды черники. Медведь стоил больших денег, и тетушка наказала беречь его «как зеницу ока». Генри поиграл с ним пару дней и поставил на полку, после того, как у него оторвалась пуговка на твидовом жакете.
Генри взглянул ещё раз на своего зайца: длинное худенькое тельце, как у него самого, и лапы, длиннее тела вдвое. Мятые уши с подкладками из тонкой ткани в горох свисали до самого хвостика. Глазки и носик были вышиты чёрными нитками — в них не отражалась ель, не блестели огоньки. На правой лапе слегка разошёлся шов, и оттуда выглядывал маленький кусочек белой набивки. Шёрстка зайца не была пушистой, как у Бекки, но мягкая тёплая ткань приятно лежала в руках. Сколько и хороших, и печальных дней пережил этот заяц. Генри не дал ему имени, он звал его просто Мистер Заяц. Он был ему настоящим верным товарищем. Генри играл с ним уже пятый год. Когда мальчик болел, все солдатики и машинки лежали в сундуке нетронутыми, а Мистер Заяц, с его нелепыми длинными лапами, всегда был рядом с Генри.
— Давай поиграем? — робко спросил Генри.
— Твой заяц не может дружить с Бекки, — заявила Эмма. — Она ведь леди — приближенная к королевскому дворцу, а твой заяц — обычный простак. Посмотри, у него даже имени нет, — она хмыкнула и отвернулась. Под елкой в большой зале стояли коробки, обёрнутые цветной праздничной бумагой. На ели мирно покачивались пряники, орехи, и даже гирлянда из воздушной кукурузы. Эмма подошла к ели, обнимая зайку Бекки, и, обернувшись на дверь, из-за которой доносился смех, музыка, звон бокалов и шелест вечерних нарядов, потянула с ветки румяного пряничного человечка.
— Эй, что ты делаешь! Мама не разрешает трогать украшения с елки до праздника, — воскликнул поражённый Генри. — Так нельзя! Мы так старались, наряжали эту елку.
Ветки подернулись, но пряник поддался и оказался в пухлых руках девочки.
— Никто и не узнает! — ответила она небрежно и откусила сразу половину пряничного человечка. — Это все ерунда. Я так хочу. Моя мама мне все разрешает! — гордо проговорила девочка. — Пойду лучше расскажу стишок, они будут в восторге! — Эмма дожевала пряник, отряхнула крошки с бархатного платья на пол и отправилась ко взрослым, где было шумно и весело.
Генри остался один в большом зале у рождественской ели. Она, красивая и наряженная, переливалась золотистым светом гирлянд. Печёная апельсиновая долька все ещё слегка покачивалась на пушистой ветви. Он приблизился к ней носом и вдохнул скрытый внутри цитрусовый аромат. Хвоя слегка уколола маленький любопытный нос, и Генри улыбнулся.