Бесплатный фрагмент - Игра знамёнами

Глава 1 
«Со своим уставом на чужое капище»

Середина осени. Полуночный рубеж Черноградских земель

Что боги не сотворят — всё лепо! Куда взгляд не бросишь — хоть леса, хоть реки, хоть холмы, даже болота — всё удивления достойно, и глаз радует. А эти дикари вятичи, за что не возьмутся — только изгадят. Ну что за обычай у них такой — в землянках жить? Ну ладно бы в голой степи, где деревьев — хоть заищись, но посреди густых боров, где из-за крон небесного купола порой не разглядеть? Зимой в таком жилье холодно. По весне же, стоит только залить дождям — всё в воде стоит. А как подсушит, небось — от мышей и прочей мелкой лесной гадости не продохнуть. Ну, какой уют может быть в таком доме? Одно слово — глупые лесовики.

А откуда такая манера одеваться? Ладно, ещё куда ни шло — одёжа из цельных волчьих и медвежьих шкур, имитирующая этих самых животных, — может для каких-то там дикарских обрядов это очень даже способно. Или, например, плащи-накидки из берёзовой коры — наверняка хорошо защищают от дождя. Но обматываться вместо доспеха просмоленной верёвкой — что-то глупее себе и представить трудно! Как его, например, каждый раз снимать и надевать? И отчего он может защитить, кроме стрел с костяными наконечниками? И ведь наверняка всё платье под такой верёвкой пропитывается смолой — потом не отстираешь.

А питаются как? Сплошь рыбой, ягодами да мёдом! Мяса же, молока и хлеба почти не едят. Зато, ходят слухи — с охотой употребляют в пищу грибы!

А уж о нравах-то и говорить срамно. Поговаривают, покуда вятские отроки не надумают ожениться, все естественные надобности удовлетворяют с собственными матерями! А отроковицы, соответственно — с отцами! А после свадьбы не жена переходит в дом мужа, а наоборот! Тьфу… даже подумать о таком срамно!

Впрочем, что взять с этих вятичей, если они деревьям кланяются?

Правда, справедливости ради, собственными глазами Олег ничего из подобного не видел. Однако поведал ему обо всём этом человек, слову которого он доверял, почти как своему. Увидев тогда княжича в Дебрянске, Остей от удивления едва не утратил дар речи. Купец поначалу решил даже, что Олег явился в этот глухой угол, чтобы припомнить ему давешнюю встречу у пристани на Десновой. И такое подозрение только укрепилось, когда тот увидел, кто приехал к нему вместе с Соколовичем.

Но княжич поспешил рассеять его сомнения. Конечно, расстались они тогда не лучшим образом, но ссорой или тем более оскорблением это назвать было сложно. Так — лёгкая размолвка.

Сообразив, что этот нежданный визит ничем плохим ему не грозит, Остей тут же преобразился в гостеприимного хозяина. Для Олега и его спутников тут же организовали роскошное угощение, почти не уступавшее почестным пирам ни в Чернограде, ни даже в самой Столице. А потом натопили отличную баню. Пусть и не такую жаркую, как на княжьем дворе, но после двух седмиц пути — самое то. Кроме того, к услугам путников была практически любая местная девка. Чем большинство из них с удовольствием и воспользовались.

Однако когда после всего этого Олег поделился с купцом своими планами о дальнейшем своём пути, тот даже замахал на него руками.

— Что ты, княжич — и думать о таком забудь!

Тут-то Остей и поведал ему, какие эти вятичи дикари и беззаконный народ. Если верить преданиям, в правдивых землях они появились позднее всех остальных племён. И не смогли угнездиться нигде, кроме как в дикой чаще, населённой совсем уж дремучими лесовиками, в чьи владения испокон веков не совался ни один завоеватель. Потому что нечего было брать. Настолько нечего, что они в голодные годы питались собственными вшами и даже друг другом! А уж поклонялись едва ли не жабам! В общем, вятичи перебили всех мужей, а жён разобрали в наложницы. Сами они пришли они с заката — из варварских княжеств, и никакой высокой культуры с собой, естественно не принесли. Набраться же её здесь тоже не вышло. А получилось только перенять отвратительные обычаи от своих предшественников. Точнее, после смены нескольких поколений, одна дикость слилась с другой.

В ответ же на вполне резонный вопрос, отчего он ведёт торг с таким вот непотребным народом, Остей усмехнулся и пробурчал что-то вроде «на пенязях не написано — с кого взяты». Впрочем, это было понятно и без объяснений. Из всех купцов Руси, вятичи отчего-то жаловали и пускали к себе одного только Остея. Отчего же ему не торговать — коли нет конкурентов?

Кроме слов купца резоном против такой поездки была и недавняя война. Пусть старший брат Олега Роман завершил её быстро и без большой крови. Зато, как рассказывали, ему ради победы пришлось пойти на святотатство. И вот это вятичи вряд ли способны были скоро забыть. Храбр, которого Роман оставил управлять усмирёнными территориями, увёл основные силы на полуночь, где, по слухам, снова объявилась недобитая банда Вука. И теперь почти по всему верхнему и среднему течению Окоёмной под властью Чернограда фактически находились всего лишь с полдюжины небольших городков. Причём с гарнизонами не из опытных бойцов, а мальчишек, набранных Святославом из числа вчерашних дворовых отроков.

Вот потому-то поездка по тем землям была не самой лучшей идеей. Появись они там — и недовольные вятичи могли вспыхнуть, подобно куче сухого хвороста. Конечно, случись новое восстание, отец снова отправит сюда большие силы, которые, в конце-концов, наведут порядок. Но сколько до этого пройдёт времени? А им нужно было на полудень прямо сейчас.

Да — пора уже было Олегу приучаться мыслить по государственному. И заботиться не о своих сиюминутных потребностях, а в первую очередь о спокойствии и стабильности на подвластных землях.

Ведь взять того же Остея. Насчёт своего большого торгового похода, к которому он как раз готовился к моменту прибытия гостей, договаривался с дикарскими старейшинами заранее — едва ли не за три луны. Ездил на их капища и даже давал священную клятву на волчьих кишках, что ни одного мужа сверх оговоренного числа в его отряде не будет. И что ни у кого из них не будет никакого оружия, кроме охотничьего.

А планы меж тем у него были грандиозные. Для того чтобы перегнать ладьи из Десновой в Окоёмную, надо было наладить протяжённый волок между. И поставить для его охраны несколько острожков. И всё — в окружении диких лесов. Населённых не менее дикими жителями.

Потому, после недолгих размышлений, Олегу пришлось согласиться с доводами купца. В землях вятичей делать действительно было нечего. Лучше объехать.

Чем они сейчас и занимались.

После Дебрянска Десновая теряла свою полноводность, разделяясь на несколько куда менее мощных потоков. И маленький отряд перебрался с ладей на насады — вместительные плоскодонки с дощатыми бортами. Они донесли Олега со спутниками до самых полуденных отрогов Большого водораздела. До того места, где Десновая настолько уже мельчала, что не могла нести и эти суда. Взяв обещание с жителей крохотного городка перегнать их обратно в Дебрянск, вои двинулись дальше уже конно. Теперь их путь лежал почти строго на восход полудня — вдоль подножия всё того же Большого водораздела.

Его холмы, кстати, служили прекрасным ориентиром — в отличие от прочих примет, их всегда было видно — не заплутаешь. Да и любоваться ими было одно удовольствие — осенняя листва на склонах отливала на солнце едва ли не всеми цветами, какие только придумали боги! Тут тебе и охра, и смарагд, и ярь, и багрец, и руда. Только лазури нет! Впрочем последней, даже с избытком, хватало на небесном куполе.

Ещё год назад, когда Олег не был опоясанным витязем, он при виде всего этого великолепия наверняка пустился бы в романтические рассуждения. Мол, вот он — рубеж доброй и знакомой отчины, и — таинственной суровой Полуночи, откуда на Полудень когда-то пришли его могучие предки. Один шаг — и можно оказаться там — в мире бескрайних лесов, необоримых витязей, прекрасных, но холодных дев, злых колдунов и загадочных древних знаний, хранимых в дебрях мудрыми жрецами. Ну и всякой жуткой нечисти тоже.

Однако с тех пор княжич повидал достаточно, чтобы не вести себя, как наивный юноша. Побывал уже за этими холмами, и даже дрался самими жителями полуночи. Поэтому теперь он рассуждал о водоразделе лишь с сугубо с практической стороны. Что, мол, держать его в поле зрения очень даже удобно — едь себе и едь, да видами любуйся, пока холмы не закончатся. А закончатся — поворачивай прямо на полуночь! Во всяком случае, так эту дорогу расписал Остей.

И пока всё выходило по сказанному.

Отряд пересекал долину невеликой речки Угры, нёсшей свои воды всё в ту же Окоёмную. Она то и дело петляла, огибая возвышенные места, протягивая к холмам Большого водораздела голубые языки своих притоков. Отряд старался к ней не приближаться, чтобы не пришлось лишний раз искать переправу, ни через саму реку, ни через её дочек. Держась возвышенности, почти всякую водную преграду можно было пересечь, не замочив при этом даже брюха коню.

Сама Угра могла, конечно, стать для них куда более удобной дорогой. Но только если бы по ней пролегал хоть сколько-нибудь оживлённый торговый путь с городками и причалами, где можно было бы достать новые насады. Вот только ничего подобного здесь и близко не наблюдалось.

Всему виной, как поведал им всё тот же Остей, было небольшое племя голядь, обитавшее чуть дальше к полуночи. Пришлое, как и вятичи. И так же не очень-то жалующее чужаков. Известно о нём было крайне мало, поскольку голядь выбрала себе для проживания совсем уж глухой угол. Долгие годы, даже столетия, никто не думал покушаться на её независимость. Тем более что народ этот якобы взял себе в покровители каких-то тёмных духов — то ли навьих, то ли нечисть, то ли ещё кого. Но так было только до поры до времени — пока за голядь не взялся отец Олега. Это произошло ещё до рождения княжича. Он пришёл в эти земли с дружиной, разбил местную рать и захватил несколько городков. Большего не потребовалось — голядь признала власть Соколовичей, законы правдивых земель, и обязалась платить дань. И никакие навьи не помогли. Однако отвратительный нрав этого народа за те полтора десятка лет, что прошли с той поры, поменяться не успел. Чужаков голядь не любила по-прежнему, и купцов через свои земли если и пропускала, то с большой неохотой. Да и предложить торговым людям этим лесным дикарями тоже было особо нечего. Разве что мёд да шкуры. Но такого добра и у других племён было навалом.

Олег на мгновение отвлёкся от своих мыслей и прислушался, о чём болтают его дружинники. И ухмыльнулся. Ну конечно — снова два главных спорщика до хрипоты судачат о словоплетении. А конкретно — о новой песни Баяна, которую тот посвятил, само собой разумеется — Полочанскому князю Всеславу, сбежавшему от своего же войска накануне встречи с великим князем, и благополучно вернувшемуся в родные земли. И развязавшему новую войну против Соколовичей. Причём довольно успешную. Поговаривали, что он уже вернул себе едва ли не всё, что потерял по весне.

— Лесному волку — нет преград!

Его деревья упредят

Коль скоро будет близок враг.

Вперёд известен каждый шаг

Тому, кто раз за кромкой был

И после смерти не остыл —

Коль снова на хребет падёт

Уже клыки не разомкнёт!

Огура закончил декламировать и откинулся в седле.

— Ну что скажешь? — повернулся он к полянице — Неужели ты и сейчас ответишь, что хоть кто-то сейчас может паровать края строк лучше этого барда?!

Рада пренебрежительно фыркнула.

— Можешь болтать всё что угодно! Но этот виршеплёт — только в начале своего пути. И ещё даже отдалённо не приблизился к свершениям великого Пенязича! Что ты мне этим рыжим волком в нос тычешь?! Где «Поляница»? Где «Крамола земная»? Где хотя бы «Родник в лесу»?

Огура едва не захлебнулся слюной от такого ответа.

Прочие гридни при виде его реакции весело расхохотались.

— Вот уж Радка щербатого то уела! — схватился за живот Полкабана — Того и гляди — подавиться!

В долгу у него вой оставался не дольше того времени, чем требуется куску сухой бересты, упавшей в костёр, чтобы вспыхнуть и расточиться в пламени.

— Это что там за подсвинок захрюкал? Великий знаток плетёного слова?! Для которого нет ничего слаще урчания собственного сытого брюха! Или ветров из зада!

Эти слова сопроводил новый поток хохота. Заставивший перепугаться птиц на ближайших деревьях.

— А ты, воительница, не желаешь медов стоялых испить? — обратился он уже к Раде — В которых хорёк сдох! Зим эдак двадцать назад!

В ответ на её уничижительный взгляд он пафосно воздел руки к небесам.

— Ты думаешь, зачем я это тебе предложил? А затем что твой Пенязич давно то же самое всем в уши вливает! Его слушать — всё одно, что брагу прогорклую пить! Иное дело Баян — его вирши после песней этого старика — как глоток свежего кваса с похмелья!

Где-то такой довод княжичу уже доводилось слышать. Причём от этого же мужа. И в ответ на похожий вопрос.

Олег встретился взглядами с ехавшим рядом Кремнем. «Эта песнь не закончиться никогда» — читалось в его глазах. Юноша мысленно с ним согласился и снова погрузился в свои думы, не выслушав даже ответа поляницы. Та ведь наверняка сейчас приведёт в качестве примера последнюю песнь Пенязича, посвящённую возвращению на престол великого князя.

Рада в сознании княжича давно уже заняла место погибшего Гундяя. Как, впрочем, наверное, и для всей его малой дружины. Во всяком случае, споры они вели одинаковые. Причём эти двое, похоже, совершенно забыли, что ещё какое-то время назад их разделяла едва ли не смертельная вражда. Теперь она осталась только во взгляде на словоплетение. В остальном же те стали — едва ли не лучшие друзья. Какое-то время назад это вызвало даже новую волну шуток насчёт их «особых» отношений. Но поскольку никакой ответной реакции она не вызвала, то соответственно, очень скоро сошла на нет.

Небольшой отряд выехал на перекрёсток двух лесных дорог. Едва не сплетавшие до того свои густые кроны над головами путников буки, грабы и яворы расступились, открыв небольшую — примерно в пол чети, росчисть, посредине которой стояло маленькое захудалое подворье.

Постройка выглядела совсем ветхой и необжитой. Между бревнами зияли громадные щели, в которых свободно гулял ветер — либо дерево рассохлось и его повело, либо оттуда повыдёргивали мох вездесущие сороки. Зато последнего с преизбытком хватало на двускатной крыше, которую он покрывал буквально сплошным ковром. Причём кое-где пустил корни настолько глубоко, что проел в досках немалые дыры. В общем, всё указывало на то, что это здание возвели чуть ли не во время отцовского похода — зим эдак пятнадцать назад. И с тех пор подворье либо вообще не использовалась, либо люди появлялись тут крайне редко.

А ещё по всему выходило, что попали путники сюда именно в такой час. Более того, учитывая привычное для этих мест малолюдство, можно было сказать, что сейчас на этот перекрёсток буквально кипел жизнью! Это происходило вокруг пристроенного к подворью помоста. Он-то как раз выглядел так, словно им регулярно пользовались и периодически подновляли. Сейчас на его свежеструганных досках толпились примерно три дюжины совсем юных и при этом совершенно голых отроковиц. Поголовно худеньких, что твои птички, и светлоголовых. Самой старшей из них вряд ли было больше дюжины зим. Об этом можно было догадаться по практическому полному отсутствию у всех у них выпуклостей в нужных местах и растительности между ног. Да и сами удёнки у большинства юниц ещё не успели потемнеть и оставались по-детски розовыми. Между ними сновали несколько жён постарше. Причём намного — зим так на двадцать-тридцать. И в одежде. Бесформенной и похожей на балахоны из дерюги. Они заставляли отроковиц вертеться и изгибаться, демонстрируя свои недозрелые «прелести». Хотя, какие у них там, к лешему, «прелести»? Поди, ни одна из них ещё первую кровь даже не уронила!

За этой картиной наблюдали с два десятка мужей, столпившихся вокруг нескольких довольно вместительных возов, запряжённых двойками низкорослых крепеньких лошадок. Вождём этого отряда, скорее всего, был важный муж с обширным брюхом и реденькой бородкой, разодетый в меха и адамашки, восседавший, а точнее возлежавший, на груде мягких тюков в голове одной из телег.

И не было похоже, что кто-то из выставленных на помосте юных созданий испытывал хоть малейшее смущение от происходящего. Они не сбились стайкой, и не жались друг к другу, как наверняка сделали бы на их месте ровесницы откуда-нибудь из под Чернограда. Наоборот, весело щебетали и сами с удовольствием оттопыривали задки.

Всё это очень походило на то… Что дела здесь творились совсем уж беззаконные!

Олег ударил рыжего конька пятками по бокам, заставив того обогнать ехавших впереди дружинников.

— Эй! Что здесь происходит?!

Выкрикнуть эти слова солидным мужским басом не получилось. Ломающийся голос княжича подвёл своего хозяина и едва не сорвался на визг. Оставалось надеяться, что полтора десятка суровых гридней за его спиной заставят мужей на повозках отнестись к его словам серьёзно.

Действительно заставили. Те из них, которые походили на воев, подобрались, и, на всякий случай, потянулись к оружию.

Но только не предводитель. Тот даже с места не сдвинулся. Разве что голову в их сторону повернул. И то нехотя.

— А вы кто такие, чтобы я вам отвечал?! — высокомерно процедил он через губу.

Хм. Этот муж, похоже, или очень плохо видит, или бесстрашен до безумия! Как ещё объяснить то, что его не впечатлил ни грозный облик его малой, но весьма солидной на вид дружины, ни даже целых два стяга: малый пурпурно-жёлтый прапорец Шебарши с атакующей пустельгой, и собственный олегов однохвостый с пардусом. Может быть, он не разбирается в геральдике?

Или чувствует за собой силу?

Княжич даже заозирался по сторонам. Но ничего подозрительного ни на самой росчисти, ни среди окружавшего её леса не разглядел.

— Ты что ослеп, купец?! — выехал вперёд его воевода — Разучился гербы читать?! Вежество забыл?! Не видишь, что перед тобой княжич Черноградский Олег?!

Но тот не испугался и грозного витязя.

— Я не купец! — чванливо протянул тот в ответ — И не тебе учить меня вежеству, вой!

Ах, он! Да за такие речи его…

Рука Олега непроизвольно поползла к рукояти клевца.

— Да будет тебе известно! — продолжал бросать дрова в свой погребальный костёр разодетый наглец — Что здесь уже не владения Чернограда, а Смолянская земля! А я Шишко! — доверенный муж самого набольшего боярина Мутилы!

Произнося это имя, тот видимо, ожидал, что при его упоминании все новоприбывшие тут же упадут ниц и немедленно попросят прощения за свои слова.

Да не на тех напал! Про Мутилу княжичу, конечно, слышать доводилось — из речей старших товарищей. Но не более того. И, кстати, в не очень положительном свете. Говорили, что он и при прежнем князе, Вячко, который правил Смолянской землёй до минувшей весны, забрал себе чересчур много власти. А уж когда тому на смену пришёл куда менее волевой Игорь — вовсе обнаглел, и принялся распоряжаться княжеством как собственной вотчиной. И людей набрал в услужение — себе под стать.

Так это что выходит — они уже пересекли рубеж Смолянских земель? Как-то это незаметно прошло. Хотя, впрочем, чего он ожидал — что на каждой лесной стёжке, уводящей из одного княжества в другое, будет стоять высокий столб с резами, оповещающими, что здесь пролегает граница? Смешно ведь!

А вот речи, которые вёл разодетый муж, улыбки отнюдь не вызывали. Произнёсшего такие слова требовалось если и не наказать, то, по крайней мере, вразумить.

— И что теперь, Шишко? — немедленно взялся за эту задачу Шебарша — Если земля Смолянская — вежество блюсти уже не надобно?! Это тебя Мутила научил — каждому встречному грубить, гербов не разбирая, да морду на сторону воротить?!

Свои слова витязь подкрепил не менее эффектным действием.

Его каурка в мгновение ока донёс хозяина до телеги, на которой возлежал «собеседник». В руки витязя прыгнула плеть.

Один удар — и на землю летит оглушённый вой, пытавшийся заступить дорогу.

Второй — и запряжённые в повозку лошадки рвут с места в намёт, едва не вставая при этом на дыбы.

Уже через несколько десятков шагов сидевший на облучке возница пришёл в себя и замедлил их бег. Зато от резкого движения Шишко сверзился с тюков на землю, «удачно» угодив прямиком в лужу со свежей грязью.

Тут же заволновались и остальные кони. А люди похватали оружие, ощетинившись в сторону пришельцев двумя десятками рогатин, копий и дротиков.

Сопровождавшие княжича дружинники тоже мгновенно сменили строй, сбившись в боевую линию. Отроки привычно подались назад, чтобы не мешаться.

Ну вот — теперь хоть поговорить можно по серьёзному!

— Ещё кто-нибудь желает?! — Пустельга поднял над головой плеть.

Ответом ему было дружное молчание.

— То-то же!

То, что сейчас у всех на глазах проделал Шебарша, княжич, наверное, должен был совершить сам. Ну да ладно. Во-первых — подобное ему как-то даже невместно. А во-вторых — он просто опешил от наглости.

— Вы чего тут учиняете?! — тем временем возопил измазанный в грязи Шишко, которому помог подняться подскочивший холуй. — Да я вас!

Видимо, создавая некоторых людей, боги настолько обделили их разумом, что им для понимания одной простой истины, требуется, как минимум сломать шею.

— Да угомонись ты уже! — рявкнул Пустельга.

Его боевая плеть снова взвилась над головой.

В этот раз её конец обхватил рожон копья, которым своего хозяина пытался прикрыть один из воев.

Рывок — и оно с размаху ударило Шишко прямо в лоб.

Сурово! Доверенный Мутилы ошалело затряс головой. Что — искры посыпались?

Витязь же преспокойно отъехал назад, игнорируя направленные на него острия. Окружавшие Шишко люди заметно присмирели. Их оружие, словно стыдясь своих хозяев, само по себе пригнулось к земле. И вправду, к чему нарываться, когда тебе так явно демонстрируют своё превосходство?

— Ну что, хватит с тебя?

Ответа не последовало. Впрочем, это молчание было красноречивее слов.

Олег снова выехал вперёд.

— Теперь скажешь, что здесь происходит?!

Шишко посмотрел на княжича исподлобья налитыми кровью глазами, словно бык, которого готовят к оскоплению. Но потом всё-таки соизволил разлепить толстые губы.

— Да вот… девок тут для боярина Мутилы выбираем!

У юноши едва не перехватило дыхание от возмущения. Вот оно значит что! Впрочем, об этом с самого начала можно было догадаться.

— А твой хозяин разве не знает, что в правдивых землях запрещено торговать людьми?! — гневно спросил он — И продавать, и покупать! Ещё дед мой, Ярослав запретил! Не слыхал?!

Шишко в ответ только яростно засопел, ещё больше усилив своё сходство с быком.

— В поруб тебя сейчас за такие дела! А потом и боярина твоего!

Тут неожиданно, словно уд из портов скомороха, на первый план выскочил совсем другой муж, до того державшийся в тени. На вид он был довольно боек и одет совсем не как вой. Но и не возница тоже. Скорее всего, приказчик. А вот возраст определить было трудно — то ли молодой муж, то ли середович — сразу и не поймёшь.

— Да простит меня и юный княжич, и могучий воевода, и прочие славные мужи! — зачастил он на удивление звучным и приятным голосом — Уважаемый Шишко просто не достаточно ясно выразился! Речь совершенно не идёт о какой-либо купле или продаже! Тут сейчас происходит нечто другое! Всё по правде!

Во время свой речи он ловко подобрался чуть ли не вплотную к Олегу, заглядывая ему прямо в глаза.

— Стой! Подожди! — осадил его Пустельга — А ты-то сам-то — кто таков будешь?!

Муж тут же склонился в поясном поклоне. Но смотрел по-прежнему только на юношу.

— Бажен меня кличут! — представился он.

— Приказчик?

— Не-е-ет, что ты, княжич, толмач я!

Олег даже опешил.

Толмач? Неужто здесь — в самом центре правдивых земель — кто-то может говорить на непонятном наречии?

В ответ на резонный вопрос Бажен лишь пожал плечами.

— Да вон, эти! — он махнул рукой в сторону столпившихся на помосте голых юниц и одетых баб. — Ни слова по-человечьи не понимают!

Юноша принудил рыжего подвести себя ближе к помосту. Вои Шишко послушно перед ним расступились. Уступил дорогу и сам присмиревший ближник Мутилы.

— Эй, вы! — обратился Олег к стоявшим на возвышении — Кто из вас здесь старший?!

Он выжидательно посмотрел на одетых жён.

Те глядели на него с недоумением, явно не понимая, о чём он их спрашивает. Когда же одна из них — на вид самая старая, наконец, открыла рот, то в ответ…

Защебетала! Не хуже чем твоя синица или коноплянка!

Тут у княжича словно спала с глаз пелена. Теперь только он обратил внимание, что все как одна жёны и девки на помосте чересчур уж, даже словно не по-человечьи тонки в кости, а тела у них были… какие-то искривлённые. И болезненно худы. Лица же — сплошь плоские и некрасивые. А глаза узкие, что твои щёлки.

А уши-то, уши… острые! И зубы тоже!!!

Боги! Да люди ли это вообще?!

Навьи?!

Ой, сурово-то как! Какой-то небольшой уголок сознания, подспудно хранящий в себе лютый страх перед всем неизведанным и потусторонним, мгновенно разросся, едва не заполонив его собой целиком. Нутро резануло острым, как нож, приступом паники.

К счастью, княжич смог его вовремя обуздать, вспомнив, что вокруг него сейчас стоит немало людей, которые видят то же самое, что и он, но при этом совершенно ничего не боятся и ничему не удивляются.

— Это же угра дикая, княжич! — принялся объяснять Бажен — Живут тут леший знает с каких времён! И ни с кем не смешиваются! И знаться даже не хотят!

В общем, с его слов выходило, что народу этому чуть ли не тысяча с лишним лет. И сидел он в этих лесах со времён самих легендарных скифов. Когда-то племя было сильным и могучим. Пока с полуночи не пришли свирепые готы. Которыми угра была многократно жестоко бита. И начала откатываться на восход — из лесов в степи. На месте остались только несколько небольших родов, которых завоеватели почему-то не тронули. Возможно, потому что забились те слишком уж глубоко в чащобы, а выковыривать их оттуда готам было недосуг. Да и незачем — угры сидели в своих дебрях и носа оттуда не показывали. А потом готы сгинули, а эти люди настолько привыкли прятаться в лесу, что так там навсегда в нём и остались. И за столетия изоляции совершенно выродились. От постоянного кровосмешения и плохой пищи стали сплошь тощими, мелкорослыми и больными. Да ещё и сохранили целый ворох замшелых обычаев, вроде подрезания ушей младенцам и подпиливания зубов в более позднем возрасте. В их понимании подобное выглядело жутко красиво.

А в роду, представительницы которого стояли сейчас на помосте, последние полвека начали происходить странные события — почти перестали рождаться мальчики. Каждый раз, когда это происходило, для племени был настоящий праздник. Вот только с каждым годом подобное случалось всё реже и реже. Теперь там имелось от силы с полдесятка мужей, занятых исключительно воспроизводством рода. Вся остальная работа лежала на плечах жён. А поскольку плечи эти были совсем не крепкими, произвести они могли не так уж и много. Оттого и яди на всех не хватало — род периодически голодал. Торговать же ему запрещали обычаи. Да и делать это было особо нечем. Потому они были вынуждены время от времени избавляться от лишних ртов. И если раньше, когда в очередной раз подступал голод, таких вот юниц попросту выгоняли в лес — умирать от бескормицы, то теперь некоторых из них соглашался приютить на своём подворье многоуважаемый Мутила. Он же преподносил в ответный дар роду необходимые ему вещи и еду. И шли на это всё отроковицы исключительно добровольно, да ещё и с превеликой радостью. Всё лучше — чем с голоду пухнуть, или достаться на обед волку!

Тут в памяти юноши всплыло событие трёхдневной давности. Когда его отряд только-только вступил в долину Угры. Это был примерно такой же перекрёсток двух лесных троп. Может быть чуть пошире. И примерно такое же подворье. Только чуть более обжитое и людное. Было самое утро — рано было останавливаться даже на дневку, поэтому княжич со спутниками собирались просто проехать мимо. Но заинтересовались разворачивающимся там действом и остановились посмотреть.

Состязались юноши. Примерно в таких же годах, что и эти худые отроковицы. И таки же плосколицые и узкоглазые. Правда, одетые. Стреляли из лука, метали сулицы, бегали взапуски, боролись на поясах и что-то там ещё. В общем, зрелище оказалось так себе, соревновались то отнюдь не опытные вои. Хотя силы они явно отдавали все. Посмотрев немного, Олег совсем было собрался уже продолжить путь. И, так, между делом, поинтересовался у одного из зрителей — ради какого интереса так стараются эти отроки. А тот и ответил, что у них в роду — очень мало жён. Каждая из них, якобы, имеет по несколько мужей, но всё равно рожают почти исключительно мальчиков. Поэтому по обычаю в племени оставляют только самых сильных и ловких. Для чего и проводят такие вот состязания. Их победитель становиться младшим мужем у одной из большух. А остальные отправляются в изгнание. Ну, или остаются, если соглашаются на оскопление.

Подивившись тогда дикости людских обычаев, княжич поехал вместе со своим отрядом дальше. Спустя же небольшое время и вовсе забыл об этом происшествии. А теперь вот, вспомнил.

— Ты это — переведи им! — княжич повернулся к Бажену — В трёх поприщах отсюда по той дороге — он махнул рукой в нужном направлении — Тоже род живёт. Как они. Тоже угра, вроде. И там — почти только одни мужи! Жён мало очень! Им бы с ними это… объединиться. Глядишь — и голодать тогда перестанут! И вырождаться тоже!

Толмач внимательно выслушал Олега, и, хотя в его глазах зажглась искра сомнения, он послушно повернулся к помосту и… принялся издавать точно такие же птичьи звуки.

Надо же — клекочет что твой сизарь! И как только человеческое горло может воспроизвести подобное?! Ну ладно там — подражать крику какой-нибудь птицы. Но построить на этом целый язык?!

Однако не успел Бажен докурлыкать всё до конца, как его воркование прервал гневный щебет одновременно всех одетых угринок. А потом и не одетых. Причём по их ощерившимся лицам и обнажившимся острым зубкам было видно, что за предложения, которые им озвучил Бажен, они готовы были прямо сейчас на месте изорвать его в куски.

Толмач тут же замолчал, примирительно поднял руки над головой и отступил за спину Олегу.

— Как я и думал княжич! — сказал он — На такое они не пойдут. Они же только себя людьми считают. Потому что древние обычаи блюдут. А всех остальных — непонятно кем. И девок своих Мутиле отдают — всё равно, что на смерть. Даже вон бабы их — он мотнул головой в сторону «одетых» жён — Потом специальное очищение проходят, потому что с «нечистыми» общаются. С нами то есть. А паче всех они своих бывших соплеменников ненавидят. Тех, про которых ты рассказал. Если мы для них — не люди, то те — вообще — мерзее самых мерзких тварей. Что-то вроде подменышей. И они скорее все от голода умрут, чем будут с ними дело иметь!

— А как же те, кого Шишко твой не выберет? — спросил подъехавший к княжичу Огура.

А действительно? Что с ними-то?

— А те никуда — враз помрачнел Бажен — В лес — сами себя кормить! Или собой. Волков…

Олег от всего услышанного впал в глубокое раздумье.

Надо же — в одном лесу — пусть и большом — сразу столько племён! И у каждого — своя история, пусть даже совсем не славная! И обычаи — один другого мерзопакостнее!

Неужели многие люди на земле появляются только для того, чтобы божественные замыслы изгадить? И ведь ничего с такими не поделаешь! Княжич прекрасно помнил главный принцип, на котором зиждилась Правда — никогда не лезть в чужие обычаи.

Олегу захотелось как можно быстрее уехать отсюда, чтобы забыть обо всём, что он только что видел. А ещё — как следует отпариться в бане.

Похоже, зря они унизили сейчас этого Шишко. Он-то ведь для угры — всё равно, что благодетель!

Хотя нет — не зря — сам заслужил!

— А ты откуда их язык то узнал, Бажен? — поинтересовалась подъехавшая Рада — Коль они такие скрытные, как допустили?

И вправду! И почему самого Олега сразу не посетила такая мысль?

Толмач развёл руками.

— Да сам не знаю, добрая поляница! Само как-то вышло! С рождения у меня к чужим наречиям способность! Как какое где не услышу — через час-другой понимать начинаю! Мальцом был — язык зверей понимал, как подрос — людей понимать начал!

Юноша в очередной раз подивился сначала разнообразию божьих замыслов, а потом — глупости людей, которым достаются их дары. Это ж надо так бездарно использовать столь необычные способности! Да ему бы делами великими воротить! А он…

Тьфу!

Тут Олегу пришла в голову, как ему показалось, удачная мысль. Он отъехал в сторону, давая тем самым понять Шишко и его людям, что больше им не препятствует, и подозвал к себе Бажена.

— Не хочешь поменять хозяина? — спросил он без обиняков — Зачем тебе эти Шишко с Мутилой? Переходи ко мне. Мне такой справный муж пригодиться.

А что — разве такие самородки на дороге валяются?

Бажен даже остолбенел от неожиданности. И запустил пятерню в волосы на макушке. Задумался, стало быть.

— Что — хорошо платят? Небось, немалые пенязи? Больше чем Мутила, обещать пока не могу, но честь княжья тебе точно будет!

Ну а что? — не век же ему в княжичах ходить! Вон и Роману отец стол дал! И Глебу хотел, да тот сам не пожелал. Достанет и ему городов на Руси!

А будет стол — будет и честь!

— А путь мы сейчас на полудень держим, в Залесье, в Гостов-град.

Толмач молчал.

Олегу показалось, или у того в глазах зажглись огоньки согласия?

— Так ты с нами?!

Бажен очнулся, наконец, от своих дум. И решительно рубанул ладонью воздух.

— Прости, княжич! В другой раз — не думая с тобой бы пошёл! Но сейчас — не могу! Дело у меня! Важное! Неотложное!

Ну — на нет и суда нет.

Не позволяя затопить своё сознание горькому разочарованию, Олег холодно кивнул.

Княжич окинул взором свой небольшой отряд — вроде все на месте. И отдал короткую команду.

Дружинники тронулись с места.

По-хорошему, сейчас стоило принести извинения этому, как его… Шишко. Всё-таки, его облыжно обвинили едва ли не в работорговле.

Нет. Не стоило.

Все что с ним проделали, он заслужил. Может, это будет ему уроком на будущее.

Когда Олег почти доехал до конца росчисти, его неожиданно догнал Бажен.

Передумал?

— Княжич… — толмач избегал смотреть ему в глаза — Там… дальше по дороге… говорят, большая банда бойников орудует. Лютые! Творят всякое. Вы это… на стороже будьте!

Олег даже хмыкнул.

Да уж, довесочек! Ну и земли здесь — там вятичи, там голядь, здесь угра дикая. Так ещё и бойники до кучи!

И почему они должны их бояться? Тут промеж обычных людей нравы такие — куда там татям!

Тем не менее, он кивнул головой.

— Спасибо за предупреждение, Бажен. Будем настороже.

Юноша снова пришпорил жеребца.

Перекрёсток остался позади, вместе с толмачом, Шишко, его людьми и дикой угрой. Части которой предстояло умереть для прежней жизни и возродиться для новой, а части — вернуться к старой, только с целой кучей даров. Которые, быть может, помогут дотянуть до следующего обоза набольшего боярина Мутилы.

Впереди снова замелькали бесконечные буки, грабы и яворы. На горизонте по левую руку всё так же возвышались разноцветные холмы большого водораздела. Словно ничего и не происходило за поворотом. Как будто перед глазами путников не промелькнула только что отвратительная картина, которую хотелось как можно скорее забыть.

Юноше однажды уже доводилось испытывать подобные чувства. Причём в собственном доме. Случилось это несколько зим назад, когда он, срезая путь, забрёл невзначай в покои одного из отцовых бояр. Пука. И обнаружил там их хозяина, голого, с отвислым волосатым брюхом, яро сношающим пухлый зад одного из своих слуг, стоявшего на караках прямо посреди светлицы.

Да уж — как вспомнишь — до сих пор передёргивает.

Олег снова погрузился в свои мысли.

Вот ведь странные выверты происходят порой в головах у людей! Это до какой же степени надо ненавидеть своих прежних соплеменников, можно сказать — былых товарищей по несчастью, чтобы предпочесть общению с ними лютую голодную смерть?! И как понимать то, что с другими людьми из внешнего мира, ни общаться, ни хоть как-то торговать они никак не хотят, и в то же время не брезгуют принимать от них дары за собственных дочерей?! Какие боги заставили их так видеть мир?!

Да и боги ли это?!

Из задумчивости Олега снова вывели голоса его воев.

Двое из них кажется, рассуждали о тех самых отроковицах на помосте.

— А я взял бы, себе, пожалуй, одну из тех девок — мечтательно протянул дружинник по имени Жадоок. — Они такие… — он пожамкал воздух длинными пальцами — Прям как птички. Сла-а-аденькие.

С ним совершенно не был согласен другой вой, Клоп.

— Да что ты несёшь такое! — возмущался он — Во-первых — кто их знает — люди ли они вообще — или нечисть лесная!

Олег мысленно с ним согласился.

— А во вторых — ну какой прок такую ять? Ни ухватить её не за что, да и в придачу — не умеет толком ничего!

И на это возразить было нечего.

— Э-э-э — не скажи — не согласился его оппонент — Такую помять — наоборот — самая сладость! Ух-х…

Бр-р-р! Княжич невольно попытался представить в своих объятиях одну из тех юниц, и его даже передёрнуло.

— А у вас, смотрю — только одно на уме! — осадила спорщиков Рада — Кроме пиха и поговорить то не о чем! Всё к нему сводиться!

Ответом на её отповедь были смешки дружинников.

— Тебе легко судить, поляница! — не упустил возможности позубоскалить Полкабана — Захотела покувыркаться — ушла со своим Огурынькой в кусты! А у молодцев считай, от Ёльни пиха не было! А у кого — и от самого Дебрянска!

Дружный гогот, разлетевшийся окрест после этих слов, перепугал птиц на доброе стрелище вокруг.

Воительница в долгу оставаться не пожелала.

— А чего ты о других печёшься?! — отпарировала она, перекрыв своим пронзительным дискантом испуганные крики пернатых — За себя переживай! Небось, с самого Чернограда ни с кем не кувыркался! Да и там, последний раз — луны три назад!

Птицы, не успевшие ещё успокоиться после первого раза, теперь вовсе разлетелись кто куда, побросав свои гнёзда вместе с птенцами. И к ним присоединились их товарки на два стрелища окрест.

Княжич, наконец, улыбнулся.

За весёлыми прибаутками и разговорами день начал клониться к закату. А вместе с солнцем стали уходить и дурные воспоминания о виденном на перекрёстке.

На дневку по обоюдному решению останавливаться не стали. Двигались и так неспешно — куда ещё отдыхать? А перехватить кус вяленого мяса с сухой лепёшкой да запить то и другое мёдом из фляги можно и на ходу.

Не требовалось остановок и по нужде. По малому вои ходили, не покидая сёдел. А по большому можно и потерпеть до вечера.

Дважды по дороге путники пересекали небольшие речки. Ещё несколько раз — совсем уж мелководные ручьи. Всякий раз через них удавалось перебраться сходу — не выискивая брода.

Если в самом начале пути, в широколиственном лесу, через который ехал отряд, островки хвойных деревьев попадались лишь изредка, то теперь это происходило всё чаще и чаще. Взор то и дело натыкался на раскидистые лиственницы, сосны и пихты. И, похоже, недалёк был тот час, когда они должны были полностью вытеснить уже примелькавшиеся грабы с яворами. Кроме того, среди деревьев начал появляться подлесок. Периодически на глаза попадались разбросанные там и тут заросли лещины, ольхи или вереса.

Кто-то из воев тут же принялся рассуждать, мол, хорошо бы, если им по дороге попался малинник. Там, мол, в эту пору легко можно наткнуться на бера. Который как раз сейчас не должен быть злым. А вот жирка наверняка уже успел нагулять.

Олег мысленно с ним согласился — добрый ломоть сочной медвежатины с наваристой мозговой косточкой в котле на ужин им бы не помешал.

И на малинник они вскоре действительно наткнулись. Причём довольно обширный — он протянулся вдоль лесной стёжки едва ли не на половину стрелища. Правда, ни одного бера там не было. Да и ягода большей частью либо осыпалась, либо её склевали птицы.

Тем не менее, полакомиться путникам тоже осталось. Не обращая внимания на шипы, вои хватались за колючие ветки, свисавшие едва ли не до центра тропы, жадно срывали и тут же поглощали аппетитные волосистые костянки. Олег тоже не удержался и бросил в рот несколько сладких комочков, оставивших на ладони липкие пятна.

Отроки же, ехавшие позади старших товарищей, так и вовсе облепили малинник — не хуже твоих медведей. И, похоже, никуда не собирались уезжать, пока не обдерут его до основания.

— Бера… бера смотрите… — подзуживал остальных Жадоок. — Я не я буду, если сегодня медвежатинки не отведаю!

По имени лесного хозяина он, скорее всего, называл преднамеренно. Известно ведь — покличешь его вот так вот — возьмёт да и явиться. Но им-то — только того и надо!

Когда малинник остался позади лесные стены внезапно разошлись в стороны. И на сей раз это была не росчисть, подобная той, где стояло приснопамятное подворье. Теперь впереди лежала огромная поляна, край которой виднелся только где-то в четырёх-пяти стрелищах впереди.

А посреди неё на небольшом возвышении стояло городище. Оно было настолько маленьким, что его можно было даже назвать весью, если бы не довольно высокая для столь незначительного поселения стена. Да ещё и сразу с двумя сторожевыми вежами. Впрочем, всё это было неудивительно, учитывая, в каком окружении приходилось жить его обитателям. Здесь дикая угра, там голядь…

Городище, в отличие от того подворья, выглядело вполне обжитым. Видно было, что подгнившие брёвна в стенах регулярно меняли, а насыпь подновляли. Тем удивительнее, что ни на стенах, ни вокруг поселения не наблюдалось ни одного человека. Ни защитника, ни даже дозорного. Более того, когда маленький отряд бесстрашно подъехал поближе, выяснилось, что ворота стоят гостеприимно распахнутыми!

Что там такого могло произойти? Мор? Нападение?

Но тогда где следы? И в том и в другом случае, остались бы мёртвые тела. А во втором ещё и — почти наверняка — следы пожара.

Тогда… навьи?

Бр-р-р!

— Как бы ловушки не было, княжич! — озвучил и без того очевидную мысль ехавший рядом Огура.

Тут как тут оказался Полкабана.

— Что, Огурынька, испугался? Ой, гляди — набегут сейчас, да за щулята ка-ак схватят! Порточки то не обмочил?

Вот ведь неугомонный!

— Откуда это дерьмом пахнуло? — тут же отпарировал Огура. — Не иначе в малиннике обделался, кабанчик, когда про бера услыхал?!

Он прихлопнул на щеке неизвестно откуда прилетевшую зелёную муху и продемонстрировал её окружающим.

Привычного гогота после его отповеди в этот раз не последовало. Так — два-три смешка. Вот уж действительно — случай не самый подходящий.

— Угомонились бы вы уже, вои! — выразил общую мысль Шебарша.

Подавая пример бесстрашия, воевода пришпорил каурого, понуждая нести себя к ближней из дозорных веж — прямиком в ворота.

Его примеру последовали и остальные гридни.

Олегу ничего не оставалось, как поддаться общему порыву.

По мере приближения к распахнутым створкам впереди нарастал какой-то странный гул. И усиливался мерзкий запах.

Вскоре вся кавалькада оказалась за стенами.

А за ними были… другие стены! Смотрящие в центр укрепления! Как будто те люди, которым выпало бы их защищать, одновременно должны были отбиваться от нападения и снаружи, и изнутри.

Очень странное городище!

Пространство между стенами было забито землёй и бутовым камнем, преодолеть которое можно было только через узкий ломаный коридор. Он вывел дружинников к самому центру. И не будь они бывалыми воями, успевшими немало повидать на своём веку, открывшаяся картина наверняка заставила бы их содрогнуться.

Небольшая площадь, занимавшая всё свободное пространство внутри городища, напоминала поле боя. Начавшегося по меньшей мере несколько лун назад. Да так и не закончившегося. Вся земля была усеяна окровавленными кусками человеческих тел: оторванными или отгрызенными руками и ногами, головами, обглоданными рёбрами, хребтами, просто костями да грудами требухи. Часть останков была ещё «свежей». Другие уже тронул тлен. Третьи вовсе успели сгнить. Между ними там и сям были разбросаны большие кучи дерьма. Которые точно так же можно было разделись по времени их «появления на свет». От уже окаменевших, до ещё истекающих «соками».

И этот почти сплошной покров из кусков людских тел казался живым из-за нескольких сотен расхаживающих по нему ворон. Понятно стало, почему никто из этих пернатых падальщиц не кружился по своему обычаю над этим местом в небесах. С такими-то раздувшимися брюхами — поди, полетай! Но птицы упорно продолжали клевать, надеясь видимо, наестся вперёд на всю оставшуюся жизнь.

И над всем этим вились огромные рои противно жужжащих зелёных мух. Производивших тот самый несмолкаемый гул, от которого у княжича уже начала болеть голова.

«Ароматы» здесь витали соответствующие. Олегу стоило огромного усилия удержать в желудке недавно съеденные лепёшку и горсть малины.

Однако всё названное служило лишь фоном для основной части картины. Напоминавшей описания загробного мира, куда попадали люди, совершившие при жизни страшное преступление. Вроде предательства или отцеубийства. Вдоль стен, на равном расстоянии друг от друга, площадь «украшали» полтора десятка деревянных столбов. К каждому из которых было привязано по голому человеку. Или по части человека.

Муж средних лет. Старуха с дряблой кожей и отвисшими до пупа сиськами. Отрок. Симпатичная молодка. Опознать остальных не представлялось возможным. У кого было отгрызено пол лица. У кого вся верхняя половина туловища. А кто уже успел превратиться в полусгнивший труп.

Полноценными хозяевами этого места были три здоровущих бера, вальяжно расхаживавшие по площади. Огромные. Косматые. Со свалявшейся шерстью, которой, впрочем, почти не было видно из-за сплошного покрывала из мух. И жёлтыми трёхвершковыми клыками.

Точнее расхаживали двое из них — то ли просто прогуливались, то ли искали место «почище». Третий же явно собирался «поужинать».

Вот и накликали бера!

Кто там сильно хотел его увидеть? Жадоок?

Повезло ему!

Вот только есть такую медвежатину Олег точно не будет.

Княжич мысленно согласился ещё раз побывать на том злосчастном подворье с выставленными в дар отроковицами, и даже попросить прощения у Шишко — лишь бы не видеть того, что открылось его взору.

И снова первым, опередив остальных, начал действовать Шебарша. Сначала пронзительно свистнул, до смерти перепугав отожравшихся ворон, часть из которых даже попыталась улететь, безуспешно замахав крыльями, а потом бесстрашно погнал своего каурку к самому центру площади, врезавшись в плотное облако мух. Подкованные копыта буквально в кашу размололи нескольких не успевших убраться с дороги пернатых падальщиц. Витязь привстал в седле и метнул сулицу точно в морду беру, обнюхивавшему голый живот привязанного отрока. Тот одёрнул её и обиженно заревел. И в раззявленную пасть ударила стрела, выпущенная из лука Рады. А потом ещё одна. А потом на площадь ворвались и другие всадники.

Только олегов рыжий заупрямился, не желая нести хозяина к столь свирепым хищникам.

Эх-х-х! Заводно-о-ой! Жаль, воронка гнали где-то сзади нерадивые отроки.

Впрочем, помощь княжича не потребовалась. Всех трёх медведей, оказавшихся на диво нерасторопными, в мгновение ока буквально изрешетили дротиками.

А нет — двух. Один из зверей умудрился каким-то образом избежать смертельных ударов. Он сделал несколько грузных, но проворных скачков в сторону стены, безжалостно при этом раздавив с полдюжины ворон. И попутно опрокинув могучим ударом когтистой лапы вставшего у него на пути всадника. И ускользнуть в нору, тёмный зев которой зиял недалеко от подножия второй дозорной вежи. В спину и огромный зад зверя тут же полетели оставшиеся сулицы и стрелы. Однако, ставший в один миг похожим на гигантского ежа, бер всё-таки скрылся внутри. Лезть же за ним следом никто желания не изъявил.

И так издохнет.

Пострадавшим от медвежьих лап гриднем оказался Жадоок. Да уж — позвал бера на свою голову! К счастью, он отделался лишь несколькими неглубокими царапинами. А вот его конь хлебнул полной мерой. По земле волочился сизый пучок кишок, вылезших из распоротого брюха.

Жеребца, в отличие от его седока, было жаль. Средство от такой раны было только одно — шило в ухо, чтобы тот ушёл в свой лошадиный ирий быстро и без мучений. Нелёгкую миссию взял на себя Пустельга.

Примерно такую же «помощь» пришлось оказать и почти всем спасённым. Отрока, которым беру помешал закусить Шебарша, зверь всё-таки успел полоснуть когтями по бедру. И перехватил главную жилу. Во всяком случае, кровь хлестала у него из ноги бурным неостановимым потоком. Витязь и его отправил за кромку милосердным ударом.

Перехватить глотку пришлось также мужу, стоявшему у соседнего столба. Глубоких ран на его теле не было, зато несколько неглубоких, полученных ранее, успели основательно загноиться, и его не ждало ничего, кроме мучительной агонии. Впрочем, он и так прибывал без сознания, поэтому вряд ли что-нибудь почувствовал.

Голая старуха с отвислыми грудями оказалась уже мертва. На весу её удерживали только сыромятные ремни. Открытые глаза вороны ей не выклевали лишь потому, что и так чересчур пережрали и не имели сил даже взлететь.

Последняя из уцелевших — красивая молодая девка, оказалась жива, и даже, каким-то чудом — почти не поранена. И даже вроде как в сознании. Которого она, правда, сразу же лишилась, когда спешившийся Огура перехватил удерживающие её ремни. Не удивительно! — княжич сам был готов хлопнуться в обморок хоть сейчас. Гридень подхватил её на руки, не давая свалиться в кишащую мухами гниющую массу, и бросил обмякшее тело поперёк седла.

А у Полкабана хватило, наконец, ума промолчать, воздержавшись от очередной чуточки.

Олег переглянулся с Шебаршей. Оба подумали об одном и том же — у этой жены, после того, как она придёт в себя, можно будет выспросить — чьих рук это дело.

Повинуясь сигналу княжича, вои двинулись ко второму выходу — под дозорной вежей. Страшную площадь хотелось покинуть как можно быстрее, выезжать же прежним путём означало неминуемо застрять перед проходом, который, судя по весёлым крикам, заполнили только что подтянувшиеся отроки. Когда те втянулись, наконец, внутрь укрепления, их сменили сначала возгласы удивления. А потом — звуки неудержимо стремящейся наружу рвоты.

Не на пользу, значит, пошла малинка то!

Миновав коридор, словно брат-близнец похожий на тот, который привёл их внутрь, Олег с облегчением выдохнул.

Уф-ф-ф! Как, оказывается, хорошо — просто дышать чистым воздухом, не отравленным миазмами разлагающихся тел!

Однако наслаждаться этим княжичу довелось лишь несколько мгновений.

Пока до сознания не дошло, что его глаза видят сейчас впереди отряд вооружённых всадников. На глаз примерно — дюжины три легкооружных верховых.

Ого! — на кожаной основе их доспехов — даже не коровьи копыта — а деревянные дощечки! Вот это старье!

Никакой команды давать не потребовалось. Пусть его гридни ехали совсем без доспехов, даже походных, обучены своему делу они были на совесть — мгновенно рассыпались широким строем, охватив отряд неизвестных воев полумесяцем. В руках дружинников грозно сверкали копья и сулицы. Один миг — и они улетят точно в цель, не оставив от противников и половины.

---

Вообще-то, в мирное время так поступать не стоило. Согласно вежеству сначала требовалось выяснить, кто они такие. Однако место тут было такое… лучше уж перестраховаться.

— Стойте! Стойте!

Вперёд выехал предводитель отряда. Это был солидных уже лет муж. Весьма благородный на вид и довольно богато одетый — особенно для этих мест. Не в меха и адамашки, как пресловутый Шишко, но его доспех явно выделялся на фоне остальных. И не только тем, что был изготовлен из металла — в изгибах кольчужного плетения чувствовалась опытная рука мастера. А такие латы дёшево не стоят.

Ага — и стяг над ним вроде какой-то трепыхался. Олег в горячке его попросту я не разглядел. Хм — совсем не знакомый рисунок! Бежево-алое поле с приготовившейся к атаке медведицей.

Сзади за своим вождём на двух здоровенных битюгах выехали два не менее здоровенных воя. Статью — истинные быки. Пожалуй, оба покрупнее Кремня будут!

— Я князь славного народа голядь! Можай моё имя! А это мои ближники Десница и Шуйца!

Предводитель кивнул головой сначала направо, а потом налево.

— Мы выслеживаем банду бойников, которая бесчинствует в этих местах! Может быть, вы что-то о них слышали? Или видели?

Большой водораздел. Окрестности города Гжатеск

Столь велики боги в своём высокоумии, и порой столь извилисты пути, которые они выбирают для достижения своих неведомых целей, что простым смертным иногда очень трудно понять, зачем те творят то или иное. Ну, вот для какого такого лешего они создали эту нелепую и беззаконную дикую угру? Она ведь даже хуже вятичей! Всякому известно — преодолеть большую опасность куда легче, объединившись с соплеменниками. Ну, или с народом, который ближе всего по крови. Вместе способнее и отпор находникам дать, и пережить трудные времена. Эти же — наоборот — ухитрились, обитая в одном лесу, разделиться на враждующие друг с другом роды, каждый из которых обрёл свои собственные поконы, различные по сути, но одинаковые по мерзости! Одни вьюношей оскопляют, другие отроковиц на товар меняют, а третьи и вовсе — людей в жертву берам приносят, считая их своими богами! Или детьми богов. Или кем-то там ещё… Кто в них до конца разберётся, в этих дикарских верованиях?

Хотя, в одном они, пожалуй, все сходились — в нелюбви к чужакам. Отличались только степенью этой неприязни. Кто-то просто избегал общения с ними, а кто-то… скармливал берам.

Совсем иное дело благородная голядь! Этот народ можно было считать настоящим примером того, как, обитая сотни лет в окружении дикарей, можно сохранить в неприкосновенности высокую культуру, доставшуюся в наследство от великих предков. Её этот народ принёс с берегов Варяжского моря, где жил со времён седой древности. И не просто жил, а верховодил всеми окрестными племенами.

Так было, пока на горизонте не показались бесчисленные паруса вражеского флота. Это было первое появление в этой части обитаемого мира великих и непобедимых готов. И первыми, кто рискнул дать им отпор, были именно сына народа голядь. Битвы кипели, не утихая, несколько лун. И никто не мог одолеть. Пока князь готов не подкупил вождей племён-союзников. Те в решающий миг перешли на сторону врага, и голядь оказалась разгромлена. Перед народом встал выбор: либо полностью покориться находникам, либо уходить с родных земель. Гордые мужи и жёны этого народа выбрали второе.

Бросить буквально всё — города, земли и почти всё имущество. Зато они смогли сохранить главное богатство — собственную свободу. Уходить на восход тоже пришлось с боями. Сначала на плечах у отступающих висели готы, потом — дикари, на земли которых они пришли. Так продолжалось, пока беглецы не пересекли Большой водораздел. Дикие угры тоже не были рады гостям, но в боевом мастерстве пришельцам явно уступали. Да и, к тому же, здесь почти сразу обнаружилось обширное пустое пространство, не занятое ничьими городами и весями. Тут голядь и осела. Однако спокойной жизни не обрела. Оказалось, что это самое незанятое место — священное для здешних обитателей. И вскоре жизнь в этом лесу превратилась для беглецов в непрекращающуюся войну со всеми соседями. Впрочем, им было не привыкать. Да и соперником угра была слабым.

Их соседство даже выработало среди голяди несколько воинственных обычаев. Например, отрок мог считаться мужчиной, только когда приносил домой пару-другую отрезанных острых ушей. Предложить же девушке пойти к нему в жёны он мог, только насобирав их целую связку. Так гордый народ и жил здесь, никому не подчиняясь, исключительно своим обычаем, до тех пор, пока в этих местах не появился Святослав Черноградский.

Можаю, который и поведал княжичу эту историю, тогда было столько же зим, сколько Олегу сейчас. На переговорах, в которых тот участвовал на правах младшего брата тогдашнего князя, Соколович предложит добровольно пойти под его руку, пообещав мягкие законы и низкие подати. Однако можаев старшук не захотел его слушать. За что и поплатился — выставленное им войско было сметено первым же ударом. А затем, один за другим, пали почти все города. Впав в отчаяние, тогдашний вождь голяди бросил Святославу вызов на поединок. Мол, кто одолеет, того и правда. Значит, тому и достанется вся земля вместе с жителями. И тот его неожиданно принял.

Можаев брат был необычайно рослым, сильным и ловким, поэтому считал, что легко одолеет пришельца. Но не тут-то было. Святослав превосходил соперника буквально во всём. Несколько раз мог нанести смертельный удар, но не делал этого. Однако распалённый яростью противник, не желал признать очевидного, и, в конце концов, сам напоролся на меч.

После этого Можай, как старший в роду, признал победу черноградца, и объявил о вхождении голяди в состав правдивых земель. И за полтора десятка лет, что прошли с тех пор, ничуть об этом не пожалел. Соколович выполнил все до одного данные обещания, и не нарушил ни единого пункта договора.

Едва в голове всплыл образ отца, как мысли Олега сами собой перескочили с размышлений о судьбах местных народов, на последний разговор, который был между ними в княжьем тереме. Это случилось вскоре после того как Олег вернулся в город.

И незадолго до отъезда на Полуночь.

Когда схлынула первая радость от нежданного воскрешения княжича, которого все почитали мёртвым, выяснилось, что многие старые знакомые не так уж и рады его видеть. Особенно удивила Даянка, которая сначала буквально повисла у юноши на шее, а потом, по непонятной причине, отказалась оставаться на ночь в его покоях. Чуть ли не единственные, кто искренне обрадовались его возвращению, были старый Колюта и Виринея. Кормилица, в отличие от Даянки, в близости юноше не отказала. В перерывах же между соитиями, вдоволь излившись желчью в сторону бывшей олеговой наложницы, поведала ему, отчего так происходит. По её словам, многие опасались, что юный Соколович был возвращён из-за кромки не лечением, а тёмной ворожбой. А то и вовсе — что в Черноград явился не он сам, а подменыш. Княжичу оставалось только подивиться глупости таких людей. Это он то — мертвяк ходячий?!

Старый пестун рассказал иное. Это потому, что все уже привыкли жить без тебя — объяснил он. А такое вот появление, да ещё и вместе с дерзкой поляницей, кроме того — с опальным Шебаршей, на которого многие точили зуб, лишь добавляло лишних нитей в клубок противоречий, который и без того туго закручивался при Черноградском дворе.

Отец же никаких версий излагать не стал. Да и вообще — его история воскрешения младшего сына волновала, как выяснилось, меньше всего.

— Ты доподлинно знаешь, что Некраса непраздна не от тебя? — был его первый вопрос.

Олег вздохнул и в очередной раз принялся описывать то, что произошло в гостиной палате тем приснопамятным днём. Мол, удами то они с дубовой девой тёрлись — что было, то было — но семени своего он в воеводу не бросал. А понести та могла от кого угодно! Известно ведь — собственным телом тётка награждала всех отличившихся воев своей дружины.

Эту историю он рассказывал уже неоднократно. Но, почему-то, выслушивая её, люди всякий раз как-то странно отводили глаза.

Не верили, что ли? Но почему? — Зачем ему врать?

Жаль, что правоту юноши не могла подтвердить сама тётка, поскольку уехала в свою вотчину по каким-то неотложным делам.

— Ты вот что! — прервал его отец, сурово нахмурившись — Никому этого больше не рассказывай! Пусть пока все думают, что так оно и есть. А будут спрашивать — молчи!

Наткнувшись на суровый взгляд отца, юноша осёкся.

«Ну не могу я, земляной змей, тебе сейчас это объяснить!» — читалось в его глазах. — «Просто делай, как я сказал!»

Олегу оставалось только послушно кивнуть.

А потом отец принялся рассуждать о политической обстановке. Поведал, что в благодатной степи твориться неладное — мол, Светлый князь неожиданно серьёзно захворал, и вожди кланов тут же сцепились друг с другом. Рассказал, что плохо дело и в Столице. Народ недоволен жестокой расправой над зачинщиками недавнего бунта и долгим засильем наёмников, которых только недавно удалось выпроводить обратно. А тут ещё и вспыхнула новая война с рыжим волком, вести которую великий князь отправил своего первака Ярополка. Воевода тот, конечно, справный, но не политик.

Олег удивлялся всё больше и больше. Раньше таких разговоров с ним отец не заводил. То ли почитал ещё несмышлёнышем, то ли опасался, что тот, по юношеской горделивости возьмёт да и разболтает кому не надо какие-нибудь секретные вести.

Может, решил, что его последыш достаточно повзрослел?

— Самое тревожное, сын — продолжал Святослав — Не понятно, что происходит за Десновой — в Переславских землях. — Всеволод никакой вести о себе не подаёт. Всеми делами, похоже, заправляет его жена — дочь светлого князя. А дела эти — очень и очень худые!

Затем он поделился своими мыслями о делах в Залесье — территории, располагавшейся на восходной окраине большого водораздела — в стороне и от Полудня, и от полуночи правдивых земель. В то же время она была крайне важной, даже можно сказать стратегической, поскольку там переплетались сразу несколько оживлённых торговых путей. Принадлежали же эти земли как раз переславскому столу — ими надлежало управлять его наследнику. И сейчас там сидел Владимир — старший сын Всеволода. И со своими обязанностями управлялся он вроде бы неплохо. Но в последнее время из Залесья всё чаще и чаще доходят тревожные слухи. Мол, народ там волнуется, поднимается на бунты, нападает на купцов и княжьих людей. А по городам и весям бродят странные люди, распускают тёмные слухи, что, мол, скоро грядут великие события, которые принесут с собой не менее великие потрясения, и очень, очень большую кровь.

Между тем не за горами была нешуточная схватка за Полуночь с Полочанским князем. И Святослав опасался, что в решающий момент Залесье могло попросту отпасть от их дома. А в худшем случае ещё и достаться рыжему волку. А если это произойдёт, следующая на очереди — Славия с Новоградом. И тогда вся держава, созданная трудами великих предков, рассыплется, словно соломенный домик.

Далее отец без обиняков предложил сыну собрать небольшой отряд и отправиться с ним в это самое Залесье. Пособить братаничу. Если не мечом, то советом. Известно ведь — один ум хорошо, а два — лучше! А если Олег покажет себя хорошо, через год-два можно будет подумать и о собственном столе.

Юноша согласился не раздумывая. Мало того что дело, которое ему предложили, было крайне увлекательным, так ещё и самостоятельным! Пусть даже таким образом отец хотел всего лишь на какое-то время убрать его подальше от Чернограда. В конце концов — на то он и политик, чтобы уметь разрешить одновременно целый клубок проблем, всех при этом оставив довольными.

Когда юноша бросил клич среди дружины, первым, вполне ожидаемо откликнулся Шебарша, лишившийся на Снови всех своих воев, и теперь явно пришедшийся в Чернограде не ко двору. Его Олег сразу назначил воеводой.

Следом, после некоторых колебаний, согласилась Рада. Затем — полюбившиеся княжичу Кремень с Огурой. И ещё несколько человек. Так и набралось полтора десятка. Святослав, не торгуясь, отпустил с сыном воев лучшей дружины, пообещав даже, в случае удачного возвращения, каждому из них пояс витязя и личный герб. Да еще, в очередной раз продемонстрировав дальновидность, присовокупил к ним с дюжину отроков, дабы те набирались опыта рядом со старшими товарищами.

И вот сейчас весь этот небольшой отряд выходил на подступы к малому городку Гжатеску.

Малому, но очень, очень злому…

Это его жители творили непотребство в окрестных лесах. И приносили в жертву берам — древним богам диких угров, пойманных путников, которым не посчастливилось проходить через их владения. Именно им и принадлежало то злосчастное капище.

Об этом княжичу тоже поведал Можай. Пообещавший что его люди обязательно очистят то место от поселившейся там скверны.

Тогда, на дороге, он очень обрадовался появлению в своих владениях группы столь опытных бойцов. И особенно тому, что верховодил ей сын самого Святослава Черноградского. По словам годяского князя, он уже не один год выслеживал банду бойников, похищавших путников на лесных тропах, но всякий раз ей удавалось от него ускользнуть, укрываясь за стенами этого самого злосчастного Гжатеска.

Этот городок был для него всё равно, что тонкая рыбья кость в горле — казалось бы, пустяк, но никак её не выплюнуть и не проглотить. А собственных сил маловато — тот неплохо укреплён, да и защитники знают с какого конца браться за топор. Договориться же с ними по-доброму не получалось — со всеми доводами жители вроде бы соглашались, но никакие договорённости соблюдать не желали. С помощью же Олега и его дружинников он надеялся, наконец, вытащить эту занозу.

Княжич подумал тогда, что сначала хорошо было бы всё-таки поговорить с теми, кто верховодил в этом самом Гжатеске. Но потом согласился с доводами Можая — что такие вот переговоры лучше внести не снаружи, а внутри стен. Да и картина, представшая на том капище, была ещё очень свежа в памяти.

Тем не менее, вежества ради сначала спросил совета у своего воеводы.

— А давай, Соколович, накажем безобразников! — беспечно махнул рукой тот — Да и скучно что-то — уж сколько дней никого не убивали!

Чуть позже, за ужином, уже разбив стан, обсудили план предстоящего боя. Точнее, выслушали предложение всё того же Пустельги. Он сначала внимательно рассмотрел очертания крепости, которые изобразил на мягкой земле Можай, после чего растёр их сапогом и изложил свои соображения.

Голядский князь восхищённо присвистнул.

— А не боишься, витязь? — спросил он.

Шебарша весело ощерился, ничуть не обидевшись на вопрос.

— Мне гадалка предсказала, что от горла помру — ответил он — По всему выходит — на почестном пиру медами упьюсь! Но точно — не сегодня! Да и уж больно с бойниками теми за учинённое поквитаться охота!

Показалось тогда княжичу, или после этих слов на лицо Можая пала тень? Или просто прихотливо отразились блики от танцующих языков пламени?

Как бы то ни было, теперь, по прошествии двух суток, которые ушли на дорогу, воевода в одиночку отправился выполнять задание. Им же самим на себя и возложенное.

Олег крепко подозревал, что на никогда не унывающего Пустельгу сильно повлияла гибель дружины в недавней битве на Снови. Пусть даже благодаря этому и была достигнута победа. Вряд ли воевода пытался сейчас доказать всем, что он не трус — это и так все знали. Скорее — больше никого не желал посылать на смерть. А может — просто хотел забыться в бою.

Размышления Олега, которым тот предавался, шагая через лес, прервали громкие голоса. Ага — всё те же Рада с Огурой! И снова спорят о набивших всем окружающим оскомину виршах! Не потому ли они в стороне от общего стана? Хотя нет — не потому.

А это кто с ними? Можай?!

— Я думаю, вам обоим, и тебе — досточтимая Радислава, и тебе — храбрый Огура — изливался голядский князь — Следует признать, наконец, несомненные достоинства и Пенязича, и Баяна! Ведь согласитесь — и тот, и другой — немало обогатили искусство словоплетения! И его уже трудно представить и без эпических песен столичного барда, и без острых парований полуночного соловья!

Да — это было ещё одним несомненным достоинством Можая. Он оказался не только изрядным краснобаем, но и удивительным знатоком всего, что касалось песенного слова. И единственным, кто смог если не примирить вечных спорщиков, то, по крайней мере, заставить их допустить возможность существования мнения, противоположного собственному. В итоге он, похоже, влюбил в себя и витязя и поляницу.

Но не заставил княжича иначе относиться к предмету их вечного спора.

Он потряс головой. Вот леший! — из-за своих размышлений едва не забыл — зачем их искал!

— Ну, как там Безымянка? — прервал он разговор, продравшись через заросли вереса на полянку — Так и не в себе?

Такое прозвание дружинники, не сговариваясь, дали спасённой на жутком капище девке. Сколь либо серьёзных повреждений на её теле ни тогда, ни позже не обнаружили, только сознание бывшей полонянки явно пребывало где-то в горних мирах. Даже когда её глаза были открыты, в них не проблескивало ничего, кроме какого-то утробного звериного страха.

Само собой, ничего интересного она поведать не могла.

Можай говорил, бывает такое — иногда от большого испуга разум человека забьётся куда-нибудь — в самый дальний уголок сознания, и не хочет оттуда выходить.

Взгляд, брошенный на княжича Радой, был красноречивее всякого ответа. «А то сам не видишь» — читалось в нём.

И ещё кое-что.

То самое, чему Олег никак не мог дать оценку с того приснопамятного дня на поляне. Когда они были близки. То ли затаённая грусть по оставленной родине, то ли недовольство недостаточной ретивостью княжича, то ли… Поди вот угадай — что у неё в душе твориться!

— Как видишь, княжич! — ответил вместо поляницы Огура — Всё где-то за кромкой скитается!

Впрочем, это было ясно и так. Освобождённая полонянка лежала на потнике, накрытая сверху попоной, всё в той же позе — на спине, бессмысленно таращась в небеса.

— Тут такое дело! — юноша смущённо кашлянул — Не могла бы ты… — обратился он к полянице — Не ходить со всеми в бой, а остаться с Безымянкой?

Опасаясь немедленной гневной отповеди, он поспешил тут же объяснить свою просьбу. Только что, в последний раз перед атакой объехав позиции своего небольшого воинства, он оставил коня отрокам. И случайно, краем ухом услыхал их разговор. Который непосредственно касался спасённой девки.

— Обсуждают стервецы, как её по очереди пользовать будут, когда все большаки на стены полезут!

С одной стороны ребят конечно можно было понять — возраст у них сейчас — самый такой, когда хочется испытывать все взрослые удовольствия, а вот возможностей для этого — не очень много. В такой ситуации Безымянка для них — просто подарок судьбы. Красная, телястая, да ещё и не расскажет никому!

Вот только непотребства в своей дружине Олег допускать не собирался. Конечно, он мог бы просто приказать им не касаться бывшей полонянки. И те, наверняка, на голубом глазу поклялись бы этого не делать. Но цена таким обещаниям… Ну кто бы помешал отрокам после этого исполнить своё намерение, а потом заверять старших товарищей, что всё время были с лошадьми? С Безымянки то потом ничего не спросишь. Потому оставить с ней Раду представлялось просто идеальным вариантом. Во-первых, поляница и так присматривала за ней, а во-вторых — отроки явно её побаивались. На стенах же гридни и без неё сдюжат.

Поразмыслив немного, воительница согласилась с доводами.

— Я им руки-ноги повыдёргиваю, если сунуться! — пообещала она. — И всё остальное тоже!

Можай тут же рассыпался в цветастых комплиментах, одновременно восхищаясь неземной красотой поляницы, ей самоотверженностью и воинскими навыками.

Ого! — Олегу показалось, или на щеках Рады появился румянец смущения? Да этот князь — страшный человек!

Впрочем, через несколько мгновений зардеться пришлось самому княжичу. Когда похвалы и благодарности водопадом обрушились уже на него. Первые — за далеко не юношеские прозорливость и умение решать непростые вопросы, вторые — в очередной раз, за согласие помочь.

— Достойный сын достойного отца! — жаворонком заливался Можай — Святослав помог голяди на равных войти в семью народов, чтящих Правду, Святославич же поможет навести порядок в её владениях!

И поток этот не иссякал до тех пор, пока они не добрались, наконец, до стана, где ожидали своего часа остальные дружинники. Там Можай откланялся, вспомнив, что ему тоже надо к своим людям.

— Ну что, накувыркался со своей зазнобой? — не преминул сострить при виде Огуры Полкабана.

Однако хохма эта была настолько уже заезженной, что не вызвала даже тени улыбки ни на одном из лиц.

— Угомонился бы ты уже! — осадил воя Олег — Не смешно ведь!

Тот обиженно насупился.

Княжич зашагал вверх по склону — ещё раз, пока не зашло солнце, бросить взгляд на город, который им сегодня предстояло брать.

Неприступной крепостью назвать его было нельзя. Хотя и взять Гжатеск было не такой уж простой задачей. Располагался он на дне протяжённой теснины — меж двух холмовых гряд. И был похоже на чирей, созревший на спине гигантского ящера. Узина эта представляла собой единственный на две дюжины поприщ проход через самое сердце Большого водораздела. Так что этот «прыщ» вырос в очень даже стратегическом месте. Захочет, например, тот кто в нём сидит, не пропустить войско, идущее скажем, из Черноградского княжества в Смолянское, и ведь не пропустит же! И придётся топать в обход, теряя две, а то и три седмицы! Да уж — трудно было представить, что подобное возможно в самом сердце могучей державы. Банда бойников, обосновавшаяся в таком вот укреплении.

И, тем не менее — вот оно — извольте созерцать.

Ну, ничего — у отца руки не дошли — у сына дойдут!

Хотя, орех, откровенно говоря — не из слабых. Лучи заходящего дневного светила играли розовыми бликами на заостренных концах брёвен, венчавших собой полуторасаженные стены. Заборол на них не было, но хватало и боевых мостков, откуда спокойно, как на стрельбище, можно выцеливать атакующих. А ещё лучше — с двух сторожевых веж, стоявших в противоположных концах крепости.

Что-то это Олегу напоминало. Ах да! — укрепления того самого капища, где бойники скармливали людей берам.

В дополнение к перечисленному, с одной из сторон — как раз, откуда смотрел княжич, Гжатеск прикрывало русло ручья. Не очень широкого, но быстрого, и с крутыми берегами. С другой — два ряда частокола.

Дайте боги, чтобы Шебарше удалось задуманное! Взять эдакое будет очень трудно. Но зато — какая слава ждёт их в случае успеха!

Олег даже зажмурился, предвкушая похвалы, сыплющиеся из уст гостей на почестном пиру, который в его честь непременно закатит отец. Ещё бы — не успел даже доехать до места назначения, а вон уже как пособил державе — взял да и захватил целый бойничий город!

— Как думаешь, княже, сдюжит Шебарша?

Юноша дажё вздрогнул от неожиданности. Вот ведь замечтался!

Это кто к нему подполз? Жадоок?

В дружине этот гридень был довольно давно, и наверняка не по наслышке знал о воинских навыках воеводы первой черноградской дружины. Поэтому вряд ли он решился нарушить уединение Олега для того, чтобы обсудить его способности.

— Говори, что хотел — без обиняков бросил ему княжич.

Тот хмыкнул.

— Тут это… — замялся он, видимо не зная, как начать — А отчего вы не условились с Можаем, как добычу делить будем? Поровну — или наша доля больше?

Надо же — Олег об этом совсем не подумал!

Да и стоило ли?

— Мы здесь не за тем! — ответил юноша твёрдо — Мы порядок пришли навести! И неправду искоренить! Бойников осадить, а не самими бойничать! Какая уж тут добыча?

— Ой, зря, княже! — тут же жарко задышал ему в ухо гридень — Известно же — что с бою взято — свято! А ещё, что князь, который своим людям поживиться не даёт — в скорости совсем без людей остаться может! Вспомни хотя бы пращура своего, Игоря! Или тёзку — Олега Деревлянского, который с прадедом твоим воевал!

Ишь, как загнул! Какую давнюю историю вспомнил!

Интересно, он сейчас говорит только за себя, или от лица всей дружины?

Последнее было сомнительным — вряд ли для переговоров в столь щепетильном вопросе вои выбрали именно Жадоока.

— Я в дружине своей никого не неволю! — был непреклонен Олег — Коли не любо — не держу!

Гридень досадливо крякнул.

Но не сдался.

— Ну, посуди сам, княже — продолжал он — Вот захватим мы сейчас этот… Гжатеск. Там же наверняка уйма добра награбленного! Бойники ведь! Неужто всё за здорово живёшь лесовикам диким отдать? Которые сами бы — ни в жизнь город не взяли!

Резон в его словах, безо всякого сомнения, был. Вот только…

— Да ты возьми сначала город этот! — вспылил княжич — Тогда и рядиться будем! А то невелика наука — других хаять, самому в кустах сидючи! И шкуру волка не убитого делить!

Жадоок пристыжено замолчал.

Надолго ли?

Закатное солнце скрылось, наконец, за горизонтом, забрызгав на прощание прилегающую к нему полоску небес разными оттенками багрянца. Вместо него источником света, пока ещё не успели зажечься звёзды, неожиданно стал сам Гжатеск. Над стенами городка появилось отчётливо различимо марево, создаваемое то ли пламенем костров, то ли жаром печей. А скорее всего — и тем и другим.

Урочный час был близок.

— Скажи гридням, чтобы готовились — бросил Олег Жадооку.

Однако делать тому ничего не пришлось. Вои и сами прекрасно знали, когда надо выдвигаться на позиции для атаки.

— Да мы здесь уже — донёсся из-за спины голос Огуры. — Готовы давно!

Княжич даже вздрогнул от неожиданности. Вот ведь байбаки! Специально, небось, тихо подползли, чтобы над ним подшутить.

Но оборачиваться не стал.

Небо вскоре совсем почернело, и на нём одна за другой начали вспыхивать звёзды. Ночное светило, как и полагается в безлунную ночь, даже и не думало появляться.

— Вот он — на стену полез! — громко зашептал за спиной кто-то из гридней. — Из ручья выскочил!

— Тиш-ш-ше… — тут же шикнул на него Огура.

Олег изо всех сил вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть фигуру своего воеводы.

Тщетно.

Где же этот вой его увидел?

Видимо, некоторые воинские навыки ему ещё постигать и постигать.

Хотя, судя по голосу, Шебаршу углядел Стрелобой, а этому вою боги, как известно, то ли шутки ради, то ли ещё зачем, вместо обычных человеческих очей подарили глаза кречета. Где уж с таким тягаться?

Что это? Княжичу показалось, или со стороны Гжатеска долетел условленный сигнал — переливчатый стрёкот, который издаёт пустельга, когда атакует добычу?

Ага — вот ещё раз!

Эти крики можно было перепутать разве что с трелями канюка, который, в отличие от птицы, давшей прозвище могучему витязю, в этих местах водился, вот только отправлялся на охоту исключительно днём.

— Вперёд! — отрывисто скомандовал Олег.

И подхватил брошенный на землю клевец. Другое оружие — короткий меч-ската свободно болтался на поясе и совершенно не стеснял движений. По этой же причине ни на нём, ни на его воях не было боевых доспехов. Кожа с набитыми на неё коровьими копытами — не в счёт. Ещё два швырковых ножа ждали своей очереди за голенищами сапог.

Весь его небольшой отряд одновременно и совершенно бесшумно сорвался с места. Одним махом перескочив через гребень, гридни заскользили вниз по склону.

---

Сердце юноши гулко бухало, качая кровь в привычном ритме. Погружаться в боевое опьянение было ещё рано, чтобы раньше времени не перегореть.

Ноги словно сами по себе ловко перебирали по земле, избегая столкновения с крупными камнями или кочками. Не зря старый Колюта часами гонял своего воспитанника в темноте по ристалищу, усыпанному всяким хламом — он теперь словно кожей ощущал все попадающиеся на пути препятствия.

Вот и ручей. Берег у него — и вправду крут. Но для воев с выучкой гридней из лучшей черноградской дружины — не препятствие. Два прыжка — и Олег без единого всплеска вспарывает водную гладь.

Ух-х-х! Леденючая!!!

Переплыв ручей в несколько могучих гребков, княжич так же бесшумно выбрался на противоположный берег.

Одёжа и доспех на нём почти не намокли. Только в сапоги начерпал.

Ещё несколько десятков шагов и вот оно — подножие стены.

Высо-окая! Сажени, пожалуй — даже не полторы, а все две!

И как только на такую взобраться?

Ответ тут же появился сам собой. Точнее, об этом позаботился Шебарша. Оставивший свисать с верхнего края стены тонкую льняную верёвку с узелками, завязанными через каждый аршин.

Гридни, добежавшие до стены почти одновременно с княжичем, начали переглядываться между собой, решая, кто полезет первым.

Да нечего тут думать! Олег запихнул рукоять клевца за пояс и решительно ухватился за бечеву.

Вот леший — режется! Ладно, сдюжим. Стиснув зубы, юноша принялся перебирать руками по узелкам, упираясь ногами в неошкуренные стволы брёвен.

Ого! Пустельга для их удобства ещё и ножи в стене оставил! Наступая на них, княжич птицей взлетел наверх, замешкавшись только на самом верху. Верёвка там плотно вошла в щель между брёвнами, нескольких пядей не доставая до гребня стены. Тем не менее, надо было каким-то образом умудриться через него перебраться.

И снова за Олега всё придумал Шебарша. Высунувшись наружу, он ухватил княжича за запястье и втащил на мостки.

А пока юноша приходил в себя и осматривался, успел проделать то же самое и с остальными гриднями.

Изнутри Гжатеск был похож на десятки других подобных городков. Сразу за голой полосой земли, шириной примерно в сажень, которая отделяла стены от жилой части, начинались дома. Они все были выстроены в два поверха и плотно лепились друг к дружке, образуя две улицы. Между которыми, в самом центре, лежала центральная площадь.

Сотен шесть человек тут жить могло. А если откинуть баб, стариков и детей, и считать бойниками — как говорил Можай — всё взрослое мужское население, то их банда могла насчитывать до полутора сотен копий.

Прилично! Особенно учитывая, что они — у себя дома.

— Олег и Огура на дальние, вон туда! — уже начал распоряжаться Шебарша — Я с остальными на ближние, сюда!

Это действие было оговорено заранее. Воевода с половиной воев должен был обезвредить дозорных и открыть восходные ворота городка, чтобы впустить туда голядь. Княжичу с остальными гриднями предстояло захватить ворота закатные. Но только открывать ни в коем случае не следовало, наоборот — их требовалось держать на засове, чтобы никому не дать ускользнуть от законного возмездия. Всё в полном соответствии с заветами Атиллы и Боромира — атаковать более многочисленного противника в наиболее уязвимых местах.

— Пошли! — Пустельга рубанул ладонью воздух.

Его часть отряда бесшумно устремилась следом за воеводой.

Олег дал отмашку своим. Их путь лежал в противоположную сторону — по примыкающим к стене мосткам.

Слажены они оказались на совесть. Во всяком случае, доски даже не думали гулять под ногами. Немудрено, ведь они должны были выдерживать тяжесть не только защитников, но и запаса снарядов.

О том, чтобы его подготовить, тут позаботились заранее — вдоль стены ровными рядами были сложены разноразмерные валуны. Те что покрупнее, годились чтобы забрасывать ими врага, вышедшего на подступы к стенам. Меньшими из пращей можно было обстреливать даже гребень того самого холма, с которого Олег смотрел на город.

Ого! Ещё и здоровенные куски смолы приготовили — чтобы топить их на огне и заливать тех, кто подступит к самому подножию. Какие предусмотрительные жители этого Гжатеска!

Вот только появление воев, лихостью подобных тем, что бежали сейчас по мосткам, они не предвидели. Тем хуже для них!

Впереди показалась человеческая фигура. В кожаном доспехе и высоком сарматском шеломе.

Дозорный. Стоит, прислонившись к брёвнам, и смотрит куда-то за стену.

Ах, нет — это всего лишь одна из милых шуточек Шебарши! Стоило Олегу приблизиться к этому «стражу», стало видно, что его горло перехвачено буквально от уха до уха. Когда же один из пробегавших мимо гридней случайно задел того плечом, мёртвец с готовностью съехал вниз по стене.

Дальше, до самой вежи, подобных «обманок» больше не попадалось.

На самой вышке нашлись ещё два ратника, сидевших во вполне естественных позах, но явно пребывавших где-то за кромкой. Сурово тут Пустельга похозяйничал — словно сама Марана пролетела!

А ещё там обнаружился изрядный запас стрел и дротиков. Первые были слажены кое-как, и стрелять ими можно было только из таких же кривых лесных луков, а вот сулицы вполне можно было использовать. Тем более что с собой олеговы гридни такой снасти не брали. Княжич, а следом за ним и вои расхватали со стойки сразу по нескольку.

Узкая лестница, закрученная винтом вокруг одного из опорных столбов вежи, вывела прямиком к воротам. Те выглядели, как и полагается — могучие петли, крепкие дубовые доски, усиленные полосками железа, и, конечно, здоровенный поперечный брус. Не черноградские врата конечно, но тоже солидно.

Задача их обороны изнутри крепости заметно облегчалась тем, что располагались ворота в нижнем поверхе дозорной башни, которая являла собой прекрасное укрытие. Кроме того, подступы к ней прикрывала притулившаяся рядом избушка. Видимо сторожка.

Туда предстояло наведаться в первую очередь. Это тут же сообразили и гридни. Первым у входа оказался Жадоок. Он осторожно подёргал дверь. Убедившись, что она открывается наружу, рванул её и скользнул внутрь.

Остальные остались снаружи ждать от него сигнала.

Но такового не последовало.

А вскоре гридень вылез обратно, разводя руками. Мол, никого нет.

Проверять не стали. Тем более что в городке кто-то уже поднял тревогу. Захлопали двери, загрохотали сапоги, завизжали бабы. А потом раздался и звон металла. Затем, перекрывая гам, над Гжатеском разнёсся заливистый боевой клич.

— Ну вот! — выдохнул рядом Клоп — Хоть развлечёмся! А то скучно!

Олег скептически смерил взглядом малорослого гридня. Это он что — Шебаршу из себя строит? Зря! — совсем не похоже.

Вскоре в промежутке между двух домов, откуда брала начало городская улица, показался первый противник.

Бездоспешный и безоружный.

Бежит и орёт во всю глотку.

— Эй, вы там, Вяз! Ракита! Уснули что ли?! Враг в городе! Голядь проклятая!

Повинуясь сигналу Олега, вои затаились, дав тому добежать до подножия лестницы. После чего аккуратно попотчевали по голове. Пусть пока отдохнёт.

Почти сразу следом показались ещё трое ратников. На вид таких же байбаков, как и первый. И тоже безоружных. И тоже орали, окликая стражников. Их также удалось успокоить без особого шума.

А вот дальше без него обойтись уже не могло. Из уличного устья показался целый отряд — два десятка мужей. Оружных. Причём появились они там в аккурат после того, как в проём башни шагнули те трое. Поэтому мгновенно изготовились к бою.

— Эй, Клён! Орех! Верес! Вы где?! — крикнул, видимо, их предводитель.

У них что — все имена такие… древесные? Хотя чему тут удивляться — в лесу живут.

Не получив ответа на свой вопрос, вожак бойников отдал отрывистую команду. В нижний проём вежи ударил залп из десятка луков.

Большая часть снарядов с громким чоканьем вошла в крепь воротных створок. Меньшая — в землю у их подножия.

Одна же из стрел просвистела перед самым лицом княжича, едва не чиркнув его по носу.

Уф-ф-ф…

Сурово! От груди вниз живота прошла холодная волна.

Гридни сидели не шелохнувшись. Никто, вроде, не пострадал.

А ну! Дождавшись, когда противники приблизятся, вои разом рванулись со своих мест.

Опередив своих хозяев, вперёд упорхнули полдюжины дротиков. А потом ещё столько же. Отряд бойников одним махом поредел наполовину.

Хозяева Гжатеска боя не приняли. Сообразив, что ничего хорошего в этой схватке их не ждёт, бойники задали русака. Только пятки засверкали.

Увлечённые порывом, гридни рванули следом. Поддался ему и Олег. Брошенная им сулица уже напилась крови. Теперь этого жаждали клевец и короткий меч.

Вот только угнаться за своими гриднями оказалось не так-то просто. Те летели вперёд, что твои лоси во время гона. И только практически вбежав в неширокое пространство меж двух крайних домов, Олег начала соображать.

И остановился. Во-первых, впереди могла ждать засада. И боги с тем, что его вои наголову превосходили местных — он не хотел терять ни одного из них, даже раненным. А во-вторых — их задачей было держать ворота, чтобы не дать уйти из города никому из местных жителей. Между тем сейчас внутри вежи лежали целых четыре таких мужа. Пусть и «приголубленные» по затылкам. Кто их знает — насколько крепкие у них головы?

— Назад! Осади назад!!! — заорал княжич что есть мочи.

Эх — не слышат!

Ещё бы — в таком то гаме. Бегут как оглашенные и секут всех встречных.

А нет! Один обернулся и замахал руками остальным.

Успокоенный Олег затрусил обратно.

Что это? Глаза подводят в полумраке, или действительно сейчас по лестнице на вежу взбирался человек?

Причём какой-то странный… На вид — как взрослый муж, но ростом — с семилетнего ребёнка.

Кто это и откуда взялся?! Из города то он точно прибежать не мог!

Олег зажмурил глаза, прогоняя морок.

— Что там, княже?! — дыхнул ему в ухо подбежавший Жадоок.

Юноша обернулся, ожидая увидеть и остальных воев.

Больше никого?!

А нет — вроде бегут обратно.

— Видел на веже? — спросил он гридня осторожно, словно сам опасаясь собственных слов. — Карлик поднимался!

Ну лице у того появилось искреннее удивление.

— Ты что княжич?! Какой ещё карлик? Откуда ему здесь взяться? Померещилось — как пить дать!

Может и вправду привиделось?

Да и зачем тому странному мужу — откуда бы он ни взялся — лезть на вежу? Вниз что ли с неё сигануть? Или, может, он какой-нибудь колдун, которому надо забраться повыше, чтобы поразить пришельцев злыми чарами? Юноша попытался вспомнить известных из песен колдунов-карликов.

И тут в голове княжича, словно молния, мелькнуло озарение.

Верёвка!

Её ведь так и оставили привязанной к крайней доске мостка — свисать со стены! Никто не догадался ни обрезать её, ни смотать.

— Пригляди за воротами! — бросил Олег Жадооку.

А сам метнулся обратно к веже.

Пристукнув древком клевца по темечку одного из бойников, который уже начал было шевелиться, княжич соколом взлетел на второй поверх вежи. А потом с него — сразу на мостки.

Вроде никого. Но проверить не мешает. Мало ли кто захочет воспользоваться злосчастной верёвкой!

Подкованные сапоги загрохотали по доскам. Теперь можно было шуметь не опасаясь поднять тревогу. Гжатеск и так уже стоял на голове. С улиц города доносились крики — вперемежку испуганные, яростные и предсмертные, звенело железо. А кое-где уже полыхали пожары.

Похоже, кому-то приспел час отвечать за старые грехи! Ничего — будут знать, проклятые бойники, как скармливать путников берам!

Пробегая мимо мёртвого дозорного, Олег подмигнул ему, как старому знакомому. Тот приветствие проигнорировал, безучастно взирая пустыми зрачками на творящееся внизу.

А вот и то самое место, где они оставили верёвку.

Вроде никого.

В этот миг город озарила яркая вспышка.

Должно быть, огонь добрался до запасов масла или смолы. Во всяком случае, столб пламени поднялся вверх на несколько саженей.

В его свете Олег разглядел чью-то фигуру, карабкающуюся через гребень стены. Как раз в том месте, где была переброшена верёвка.

— А ну стой!

Княжич в два прыжка настиг беглеца и ухватил его за ворот. Другая рука занесла для удара клевец.

— Куда?!

И тут в ярком свете пожара он разглядел лицо пойманного.

И узнал его.

Шуйца разжалась, словно сама собой. Десница опустила оружие.

— Бажен?! Ты как тут?!

Это действительно был тот самый толмач, знающий все на свете языки, встреченный на подворье диких угров в трёх дневных переходах отсюда.

И если его нахождение там не вызвало особых вопросов, то появление здесь поддавалось только одному объяснению.

Так вот, значит, какое у него было важное дело!

— Княжич, не бери ещё один грех на душу! — поспешно заговорил тот — Зачем тебе моя жизнь сдалась?!

Олег едва не поперхнулся от удивления.

— Какой это ещё один?! Что ты такое несёшь?! Ты что в этом городе делал, толмач?! Бойникам пособничал?!

Теперь уже в глазах Бажена мелькнуло непонимание.

— Бойникам, княжич?! Откуда такие вести?! А грех — ясное дело какой! — это ведь твои люди вместе с голядью беззаконной город зорят?! Или, по-твоему — это благо великое — посреди правдивых земель такое учинять?!

У юноши в голове всё перемешалось.

Голядь — беззаконная? А жители Гжатеска тогда, выходит, кто — честные мужи?

Что он — леший его раздери — такое несёт?!

— Если ты готов ответить за свои слова, толмач — лезь обратно! — сурово сказал юноша — И на суде, который я учиню, ты сможешь открыто сказать всё это!

Теперь на лице Бажена появилось сомнение. Которое почти сразу сменилось решимостью.

— Прости, княжич — не в этот раз! Твоему суду я пока не верю!

Его руки ухватились за верёвку, а тело, которое он во время разговора успел незаметно переместить по ту сторону стены, скользнуло вниз.

Ах ты! И ведь там его уже не достать!

Всё равно суд будет! Распалённый яростью, Олег отбросил клевец и выхватил из ножен скату.

Как раз верёвка натянута, что твоя струна на гуслях!

Резко выдохнув, княжич что есть мочи ударил клинком, зараз перерубив все льняные волокна.

Обрывок бечевы рванулся вверх.

А потом снизу раздался едва различимый в общем гвалте грохот упавшего тела.

Циталель Можая

Суда не получилось.

Точнее судить оказалось попросту некого…

Не предъявлять же обвинения полудюжине до смерти перепуганных девок и нескольким десяткам враз осиротевших ребятишек!

Резни, к сожалению, избежать не удалось, не смотря на все старания княжича и Можая. Населявшая Гжатеск дикая угра, в том числе жёны со стариками, во время ночного нападения все до одного впали в какое-то боевое неистовство. Даже когда ситуация стала для них совсем уж безнадёжной, сдаться никто не пожелал. Так что драться с ними пришлось всерьёз.

Хорошо хоть никто из отряда княжича не только не погиб, но даже серьёзно не пострадал. Ссадины, синяки и царапины в счёт не шли.

А вот люди Можая понесли серьёзные потери — к предкам отправилось не меньше половины его воев.

Но это не шло ни в какое сравнение с уроном, который притерпели сами спровоцировавшие эту резню горожане. Первые лучи солнца, вывалившегося наутро из-за края стены, осветили груды мёртвых тел, устилавших незамощёные улицы.

Разверзнутые рты… остекленевшие глаза… застывшие руки…

Мужей… жён… стариков… детей…

И целый ручей крови, неспешно текущий из-под мертвецов.

И полчища с готовностью налетевших мух.

Эта картина потом ещё долго стояла перед глазами Олега, даже на какое-то время затмив виденное на капище. Однако то, что произошло там — сотворили чужие руки. Гжетеск же — целиком и полностью был на совести Олега.

Достойное ли это воздаяние бойникам? Даже столь жестоким?

Согласно законам правдивых земель ничего предосудительного не произошло — княжич со своей дружиной делали то, что должны были. Просто горожане слишком уж рьяно сопротивлялись. Судить себя, казалось, не за что. Однако Олег, когда его сознание в очередной раз начинало проясняться, продолжал делать это снова и снова.

Всё-таки прав он был, или нет? И почему с ним так категорично говорил Бажен? Его тело, кстати, под стенами города не нашли.

Ох — если бы знать!

Прогоняя очередной приступ вины, княжич сделал несколько добрых глотков ставленого мёда. Он здесь был какой-то особенный, с непонятными добавками. Терпкий и вяжущий язык. Зато отменно крепкий, помогающий на время прогнать прочь дурные мысли.

Олег поднялся на несколько ступенек по всходу, едва не наступив на полосатую кошку, которая, жалобно мявкнув, спаслась от него под кровать, вышел на галерею и с облегчением опёрся локтями о перила.

Уф-ф-ф — задышалось то как свободнее!

Внизу княжила суета, по двору туда-сюда лавируя между лужами помоев сновала челядь, готовившая очередной пир. Его Можай в этот раз обещал сделать особенным.

Юношу это, честно говоря, мало интересовало — за последние несколько дней пиры ему уже изрядно поднадоели. Как почти не волновало его и происходящее внизу. Взор Олега устремился вдаль — через забороло ближней стены. Благо она была не очень высокой.

Хотя в целом цитадель вождя голяди была укреплена довольно хорошо. Тому кто пожелал её захватить, пришлось бы преодолеть сначала глубокий ров, потом взобраться на трёхсаженную высоту, где его ждал перекрёстный огонь с заборол и высоких сторожевых веж. И если он родился под счастливым солнцем и смог каким-то образом преодолеть стены, то его ждала неожиданность в виде ещё одного рва, утыканного острыми кольями.

Но вряд ли какому-нибудь безумцу пришло в голову атаковать город с этой стороны. Проще было три раза сломать себе шею, пытаясь взобраться на склон.

А ещё отсюда открывался роскошный вид на берег речки Протвы, делавшей в этом месте широкую петлю. Крутой яр покрывали густые заросли ивы, чьи пожелтевшие кроны, вкупе с красными резными листьями клёнов и зелёными лапами елей, тут и там торчавшими в ветляке, создавали просто роскошную картину. Которую прекрасно дополняли неспешные воды реки и закатные небеса.

Закатные? Это что — уже вечер? Быстро же день пролетел!

А что он сделал за это время?

В том-то и дело — что ничего. Только пил…

И снова вспоминал Гжа…

Тьфу! Княжич потряс головой.

Он поднял чашу, которую уже по привычке взял с собой, и всмотрелся в янтарные глубины напитка.

А они, оказывается, умеют затягивать не хуже болотной трясины! Сколько они дней здесь уже провели, а так и не приступили даже к сборам в дальнейший путь!

Ох-х-х… боком выходит это можаево гостеприимство!

Хотя — хозяин-то тут причём? Он ведь всего лишь, как может — благодарит их за помощь — и никому насильно не вливает. Сами от ковша оторваться не могут!

Пожалуй — пора прекращать!

Олег решительно поставил чашу на перила.

Та тут же сорвалась вниз с покатой деревяшки, со звоном хрястнувшись о доски мостовой. И обдала остаткам мёда порты не вовремя проходившего мимо челядинца.

Тот злобно посмотрел наверх.

Юноша тут же зажмурился и потряс головой.

Этот злосчастный городок, наверное, теперь никогда его не отпустит! На миг ему показалось, что этот челядинец — тот самый карлик, которого он видел там — на лестнице сторожевой вежи. На вид — как взрослый муж, но ростом — с семилетнего ребёнка. И неимоверно шустрый.

Стоило же княжичу разлепить веки, как морок пропал. Низкорослого мужа словно пролетавшая мимо сорока склевала.

Так показалось или нет?!

У Олега мелькнуло желание спросить про карлика у кого-нибудь из носившихся внизу челядинцев. Но он тут же его подавил.

Не хватало ещё перед местными опозориться!

Бросив последний взор на пейзаж за стеной, юноша вернулся в обширную светлицу, которую Можай выделил ему для жилья.

Уф-ф-ф! — надо бы тут проветрить! По сравнению со стоявшим здесь тяжёлым хмельным духом даже кислая вонь заднего двора казалась целительным глотком свежего воздуха.

И если бы только от разлитого и недопитого! Поверх скомканных покрывал, на здоровенном топчане, занимавшем едва ли не третью часть горницы, развалилась телястая девка, и распространявшая большую часть запахов. От неё одновременно несло и ядрёным потом, и перегаром, и ещё какой-то тухлятиной.

И почему она раньше не казалась ему такой вонючей?

Как там её зовут? Совсем забыл.

— Эй ты! Пошла отсюда!

Олег махнул рукой в сторону двери.

Девка была вдрызг пьяна. Уставилась на юношу осоловелыми глазами и перевернулась на бок, подставляя ему необъятную задницу.

Вот ведь… говяда.

— Да нет! Не хочу больше! Уходи!

Он с оттягом припечатал её по жирной ляжке.

Похоже, поняла. С трудом сползла с топчана, едва не грохнувшись на пол, и, прямо как была — голая, зашагала в сторону двери, мотыляя отвислым задом и огромными сиськами.

Ноги-то заплетаются — ещё сверзиться вниз головой на какой-нибудь лестнице!

---

Опасения княжича она оправдала, едва дойдя до двери. Та распахнулась, слегка зацепив девку за плечо. Чего ей оказалось достаточно, чтобы потерять равновесие и с грохотом распластать свои телеса прямо перед входом. В проёме показался Жадоок.

Опять?!! Да сколько можно?! Житья от него нет!

Понятно, почему о его появлении не упредил отрок — поди — не пусти старшего дружинника.

— Ну чего тебе опять?

Олегу даже не пришлось стараться, чтобы добавить в голос раздражения. Оно при виде этого гридня в последние дни появлялось само по себе. Но того, похоже, это нимало не смущало.

— Вот ты, княжич, и сегодня с Можаем разговор о добыче не завёл! — «запел» он с места в намёт свою привычную песню. — А меж тем голядь себе уже всё определила! И добро, и полонянниц!

Вот ведь репей!

— А ты мало тут пожрал-выпил?! — взъярился Олег — Вон как местные тебя принимают и угощают! Дались тебе эти полдюжины девок! Убудет от тебя без них что ли? Или может, ты детей за собой в лес тащить собрался? Дикарям лесным на продажу?

Выпалив сгоряча поносные слова, княжич тут же пожалел о них. Даже такое вот — брошенное по запальчивости обвинение в причастности к работорговле было серьёзным оскорблением. А уж кидаться подобными словами в собственного дружинника и вовсе было не по вежеству.

Однако Жадоок этого, похоже, и не заметил.

— Да что ты, Святославич — какие полдюжины! — возмутился он — Тут их в подвале — добрых три десятка!

В ответ на изумлённый взгляд княжича гридень поспешил пояснить.

— Так эти — полонянки освобождённые — с того подворья, где их люди этого… Мудилы выбирали! Мелкие такие девки, скуластенькие, с ушами острыми! По-птичьи щебечут. Их, видать, бойники захватили, да в этот самый Гжатеск и доставили! А мы, это… стало быть — отбили!

В и без того далеко не светлой сейчас голове княжича теперь и вовсе всё смешалось.

Угринки? Как? Откуда? Ведь в освобождённом городе их не было!

Или были, но ему и его дружинникам их просто не показали?

И не потому ли в Гжатеске оказался и Бажен?

Возможно… этих девок и вправду захватили бойники, а толмач пришёл туда на разведку? Прикинуть — как половчее их освободить?

Хорошая версия.

Но… если так всё и было, почему Можай ничего ему не рассказал?

— Ты ничего не перепутал, вой?! Это точно те самые девки?

В глазах Жадоока мелькнуло нечто, похожее на возмущение.

— Да ты что княжич — руку на отсечение даю! Я их тогда хорошо разглядел! И всех запомнил!

Ну да — то-то он тогда так жадно обсуждал их «прелести» с Клопом!

— Постой-постой… — у юноши закралось сомнение — А ты сам-то чего здесь в подвале искал? Проверял, что в закромах храниться?

— Да боги с тобой, княжич! — отмахнулся гридень — За бабой одной гнался, да забрёл случайно!

Он, было, замолчал, но сообразив, что последняя фраза требует объяснения, продолжил.

— Ну, это… играли мы с ней… Она убегала, а я, значит — догонял. Ну, я это… заглянул в одну дверь — там они сидят! Ну, и подумал — укрывает Можай добычу! Разве ладно это?! Ну и к тебе…

Княжич хмыкнул.

Как-то подозрительно всё это.

— И что они там — без охраны?

Жадоок закивал.

— Одни — одинёшеньки. Сидят — друг к дружке жмутся.

— Ну ладно — пошли, проводишь.

Но тут гридень неожиданно пошёл на попятную.

— Да чего там провожать-то — заюлил он — Тут идти то всего — три лестницы, да два перехода! Я сейчас всё обскажу!

И зачем-то пустился в пространные запутанные объяснения.

Боится… — понял княжич. Вот только чего? Ну ладно — схожу без него. Небось не убудет.

Вот только когда они вернуться в Черноград, в его дружине этого воя больше не будет. А может и раньше.

Олег переступил через девку, так и лежавшую возле двери, и махнул рукой, призывая гридня посторониться. Что тот с готовностью и сделал.

— Тут это… — снова забормотал Жадоок — Тебе же не надо сейчас? — он указал глазами на бесчувственное тело на полу — Я попользую малость?

Ах вот оно что!

Ну да — с этой нет нужды играть в догонялки.

— Да пользуй на здоровье — мне не жалко! — отмахнулся Олег.

Значит, сначала налево, потом прямо до лестницы, потом вниз на два поверха, потом направо.

В эту часть терема ему ещё забредать не приходилось. Да и много ли он тут ходил? В основном только из светлицы в пиршественный зал. Да ещё до задка.

Спустя небольшое время Олег понял, что всё-таки заблудился. Он оказался в самом низу длинного всхода, уводившего в тёмные недра терема. Вот только никаким подвалом тут и не пахло. А пахло, судя по кислому запаху онучей, людской, в которой ночевали дворовые.

И спросить было не у кого — как назло, челядинцы, ещё несколько мгновений назад сновавшие вокруг, что твои муравьи, все куда-то попроваливались.

Хотя спрашивать у них было бы глупо. Эй, подскажи, где у вас тут подвал, в котором вы втайне от нас полонянниц держите! Так что ли?

Ладно — попробуем тут. Княжич наудачу толкнул дверь в людскую.

К его удивлению, она распахнулась совершенно бесшумно. Словно кто-то специально заранее смазал петли.

Внутри было темно. Свет в помещение попадал только через два узеньких оконца, прорезанных почти у самого потолка. Вдоль стен стояли два ряда топчанов. В углу — лохань для отправления естественных надобностей. В самом же центре комнаты высилась немалая груда скрученных в мотки верёвок.

Это, интересно, зачем?

Или — для кого?

В противоположной стене неожиданно открылась ещё одна дверь. Через которую в людскую ввалились два мужа.

Олег инстинктивно отступил назад, не желая попадаться им на глаза.

И не пожалел. Диалог они вели оч-чень интересный.

— Снова тут этот Ноготь ошивается — сказал один — Всё что-то вынюхивает. Ух-х-х — мерзкая рожа — так и хочется раздавить, как червя!

Ноготь? Княжич навострил уши.

— Держи себя в руках — ответил ему второй — Пока его хозяин ещё нужен нашему. Вот выгорит всё…

Он не договорил. Судя по последовавшим звукам, он запнулся о кучу верёвок и с грохотом растянулся на полу.

Однако ожидаемой порции проклятий не последовало.

— О! Приготовили уже? Славно! На всех хватит!

Значит, всё-таки для кого-то!

Но кого? Девок — угринок?

Однако больше подслушать ничего не удалось.

— Эй, а почему дверь открыта?! Там кто-то есть?!

Из головы мгновенно выветрились последние остатки хмеля. Сам не понимая, почему он так поступает — ведь гораздо правильнее было бы остаться, да порасспросить этих двоих как следует, Олег пардусом взлетел вверх по всходу.

Фу-у-у! Вроде не заметили.

Ну, Жадоок! Ну, втравил!

По хорошему, княжичу следовало сейчас пойти к Можаю и поговорить с ним обо всём виденном и слышанном. Что, мол, всё это означает?

Но, с другой стороны — в чём его можно обвинить? Точнее — на что сослаться? Мол, мой гридень гонялся по твоему терему за девкой, да случайно забрёл в подвал, где разглядел угринок? Которых, сам княжич, кстати, так и не увидел. Или — шёл я в твои подвалы — проверять, правду ли мой дружинник сказал, да подслушал разговор двух челядинцев?

Даже и подумать такое смешно!

И вообще — с чего он решил, что Можай злоумышляет?

Жадооку поверил? Нашёл кому!

Тьфу! Ноги его в дружине не будет!

Хорошо бы Шебаршу отыскать, да посоветоваться. Только с того дня как началась эта нескончаемая череда пиров, того было не найти — всё где-то колобродил. Словно витязь решил сам исполнить пророчество гадалки, которое касалось его смерти.

Занятый своими мыслями, Олег сам не заметил, как оказался на знакомом поверхе. Где он уже точно не мог заблудиться.

Ага — похоже, он знает, куда пойдёт.

— Ну как там Безымянка? — задал юноша уже традиционный вопрос, войдя в светлицу. — Не очнулась?

Застать воительницу в непотребном виде он не боялся. И так уже всякого навидался. Да та по этому поводу никогда и не переживала.

Однако сейчас момент оказался всё-таки неподходящим. Судя по резкому запаху, подопечная поляницы буквально только что справила большую нужду. А Рада за ней прибирала.

Могла бы и служанку позвать!

Ответом на вопрос в очередной раз послужил столь же привычный выразительный взгляд.

«А то сам не видишь!» — читалось в нём.

Взор княжича сам по себе скользнул по изгибам распростёртого на топчане обнажённого тела.

Да уж — он-то думал, что после той бабищи вряд ли так скоро найдётся кто-то, кто сможет заставить снова прийти в себя его мужское начало.

С такими-то грудью, ляжками и бёдрами — и запах не помеха!

Ух, ты — а у неё, оказывается, острые уши — как и у тех угринок! И как он сразу не обратил внимания?

Вид этих ушей напомнил Олегу о главной цели его прихода сюда.

— Там это… — начал он.

И вкратце рассказал полянице о последних событиях, поделившись заодно своими сомнениями по этому поводу.

Почему он выбрал для этого именно Раду?

В первую очередь, потому что она была сейчас единственной трезвой во всей его дружине.

А во вторую… он не терял надежды снова с ней сблизиться.

А как это ещё можно сделать, если не с помощью доверительных разговоров?

Юношу воительница выслушала, не прерывая своего занятия.

Прежде чем ответить, пожевала губами.

— Что тут скажешь? К Можаю надо идти! Хотя веры этому Жадооку…

Да уж, посоветовала. А то он сам не знает!

Разговор прервало появление нового гостя.

Хлопнула дверь и в проходе возник Огура.

Ну, хоть не Жадоок.

— Эй, Рада! — жизнерадостно заорал вой — Хорош киснуть! Там Можай на почестен пир опять зовёт!

Гридень ввалился в светлицу, наполнив её ароматом ядрёного перегара.

— О-о, и княжич тут! — обрадовался он — Скажи ей — пусть тоже идёт! Ничего с Безымянкой за это время не случиться!

— Опять пир? — сварливо проворчала в ответ поляница — Да сколько можно уже? Что ни день — то пир! Когда вдоволь нахлебаетесь? Кому-то, кажется, надо было в Гостов-град ехать?

Это уже камень в мою ограду — догадался Олег.

— Да ты что?! — возмутился Огура — Сегодня пропускать никак нельзя! Можай расстарался — достал два бочонка настоящего малинового мёда! Того самого! Вятского! Говорят, ради нас их у лесовиков за бешеные пенязи сторговал! Но ведь и дело большое сделали — как не отпраздновать?!

Рада состроила недовольную гримасу.

Однако когда она отошла, чтобы сполоснуть руки в большой бадье с водой, на её лице стало заметно раздумье.

Следовало её подтолкнуть.

Хотя, стоит ли? Он ведь и сам уже устал от всего этого! И, вроде бы даже решил сам для себя пока закончить с возлияниями!

Но малиновый мёд… Юноша о нём столько слышал. А вот попробовать пока не доводилось. Брат Роман привозил в Черноград несколько бочонков, взятых в качестве трофеев, но до возвращения младшего Святославича ни один из них, естественно, не дожил. Всё выхлебали.

— Это будет последний пир! — решительно заявил княжич. — Но пусть он уж будет! А завтра начнём собираться в путь!

Поляница вытерла руки вышитой ширинкой.

Кажется, в её глазах мелькнуло согласие. Вот и славно!

А на пиру можно и с Можаем поговорить. Если и вправду в чём-то виноват — призвать к ответу! — закончил Олег собственную мысль.

Но уже исключительно для себя.

Дикий лес

Лунный свет разлился ярким серебром по иглам елей, растопыривших свои лапы вокруг. Причём разлился настолько обильно, что юноша даже прикрыл глаза рукой, не в силах вынести его блеска. Отчего замешкался и едва не упустил из виду спину своего проводника. Поляна открылась неожиданно. До этого путь лежал по едва заметной стёжке, петлявшей между неохватных стволов, росших так часто, что между ними вряд ли смог бы протиснуться взрослый муж. Разве что отрок.

Олег почему-то знал — сходить с тропы ни в коем случае не следовало — закончиться это могло чем-то страшным. Да не больно то и хотелось. От деревьев веяло такой жутью, что гадать не надо было — без навьих, или ещё какой нечисти — точно не обошлось. Оттого юноша и цеплялся изо всех сил глазами за спину своего проводника — невысокого мужа средних лет, шагавшего по тропе, казалось бы, размеренным шагом, но так быстро, что княжич едва за ним поспевал. При этом приходилось ещё и внимательно смотреть под ноги, не дайте боги запнуться — упадешь и поминай, как звали — растащат лесные упыри по оврагам молодые косточки.

Как он оказался в этом месте, и что он здесь делал, княжич не брался вспомнить. С тех пор, как его сознание вынырнуло из глубин забвения, он так и брёл через этот странный бор, напоминавший спину гигантского ежа, с деревьями вместо игл.

Тем удивительнее было созерцать картину, открывшуюся посреди столь дремучих дебрей. В центре поляны возвышались немалой высоты стены городища, сложенные из добротных дубовых брёвен. Последнее было очень странным. Вокруг-то рос исключительно ельник, и выходило, что для лес для строительства сюда притащили специально.

Впрочем, размышлять об этом было особо некогда. Олег едва успел разглядеть как фигура проводника нырнула в приоткрытые ворота, зияющие в стене подобно огромному рту. Значит — ему тоже туда.

Хм. А створки то могли и пошире раздвинуть! Те, похоже, намертво вросли в землю. Едва протиснувшись в узкую щель между половинками ворот, юноша оказался в кривом и очень тесном коридоре, уводящем куда-то в сторону. И поймал себя на странном ощущении, словно всё это что-то смутно ему напоминает.

Кое-как миновав проход, княжич оказался в самом центре городища, и вспомнил, что именно. То самое жуткое капище дикой угры, встреченное давеча по дороге. Такая же пустая площадь примерно в пол чети. И такие же столбы, врытые на равном расстоянии друг от друга.

Только привязаны к ним были не люди. Точнее, не совсем люди. Тела то у них были, как у мужей. А вот головы…

Как у беров!

Оборотни? Навьи? Нечисть?

Что, леший задери, здесь происходит?

Проводник меж тем бестрепетно вошёл в самый центр образованного столбами круга. Юноша вдруг понял, кто это.

Бажен!

Олег попытался выкрикнуть имя мужа, знавшего все на свете языки, но его горло по непонятной причине не смогло издать ни звука.

А толмач подошёл к одному из пленников и…

Перерезал удерживавшие его ремни!

Освобождённый беролюд отвалился от столба и с облегчением поднял вверх затёкшие руки.

Или лапы?

Бажен двинулся дальше — к следующему столбу.

Потом к следующему. И к следующему.

Зачем его сюда завели?

Какая ему отведена роль в предстоящем действе?

А кто ему этот человек — друг или враг?

Силясь решить задачу подобно тому, как это делал легендарный древний герой — князь Ратимир Македонский — покоритель огромной Ындейской державы, Олег двинулся внутрь круга. Старый Колюта рассказывал, что тому однажды показали удивительный узел, который никому было не под силу развязать. А великий воитель попросту разрубил его мечом.

Авось и сейчас подобная тактика сработает!

Сработало. Только наоборот. Заслышав звук шагов, проводник обернулся.

Это был не Бажен.

Это был…

— Никто не смеет вс-ставать на пути с-стихии… Она с-сметет… — прошипели искривившиеся в злобной усмешке губы.

Где-то Олег уже слышал эти слова!

Можай — а это был именно он — поднял руку, указывая на княжича.

Это был призыв к беролюдам. Повинуясь приказу, освобождённые чудища набросились на юношу и в считанные мгновения скрутили его.

Олег пытался было сопротивляться, но члены, как и горло, почему-то отказались ему повиноваться.

Вскоре он оказался привязан к одному из столбов. Окружившие его медвежьи морды расступились, пропуская вперёд вождя голяди.

Перекошенное лицо Можая приблизилось вплотную.

И куда подевалось былое благородное выражение утончённого ценителя виршей? Только какая-то утробная злоба.

Из его рта на юношу дохнуло потусторонним холодом.

— Твоя смерть предреш-ш-шена, княжич-ш-ш… Один раз-с-с ты её обманул, но второй — не получитс-с-са…

Сознание Олега помутилось, словно он с головой погрузился в глубокий омут, а из его лёгких разом вышел весь воздух. Перед глазами поплыла какая-то серая муть. Её струйки заплясали, свиваясь в самые причудливые сочетания. Становясь похоже то на чьё-то лицо, то — на какого-нибудь зверя.

Но ведь так бывает только…

Это всего лишь сон! — понял юноша с облегчением.

Так вот, где он слышал раньше слова про стихию, которая сметёт! В других своих снах. Один — в Буковых холмах, когда самовольно покинул Менск, другой — на берегу Десновой, перед тем как они с Пустельгой захватили в полон Яруна.

И как это часто бывает перед пробуждением, юноша тут же начал вспоминать последнее, что сохранилось в его памяти.

Они пришли к Можаю на почестен пир…

Олег много пить не собирался, твёрдо решив сохранить трезвый рассудок и здравую память для серьёзного разговора с хозяином терема.

Но когда его телохранители — Десница с Шуйцей, вкатили в светлицу два бочонка со знаменитыми клеймами — малиновой ягодой и медвежьей лапой, а потом вышибли у них днища и всю залу заполнил волшебный духмяный аромат. Обоняние юноши различило тогда гвоздику, коляндру, анис. Причём каждую из приправ явно сыпанули щедрой жменей.

Но ярче всего пахла душица.

И откуда, интересно, у лесных дикарей подобные богатства? — мелькнула тогда мысль. — В их то чащобах, небось, эдакое не растёт?

Но она тут же улетучилась, стоило Можаю зачерпнуть ковшом золотистого напитка и протянуть его княжичу.

Сглотнув мгновенно набежавшую слюну, Олег принял сосуд и в осушил его в несколько жадных глотков.

Последнее, что он помнил, это как ковш передавали дальше по кругу его дружинникам, и они, следом за своим предводителем, с удовольствием к нему прикладывались.

Вот, вроде бы и всё.

Ну, потом кажется его ещё раздевали какие-то руки.

Это что выходит — он уснул во время пира?

Вот ведь позорище!

Сознание княжича начало постепенно светлеть. По всему выходило — он вот-вот должен был проснуться.

Вот сейчас… сейчас…

Олег с облегчением разлепил веки.

И тут же снова их зажмурил.

Ему показалось, что он увидел продолжение всё того же сна, на жутком капище с беролюдами.

Княжич потянулся было протереть глаза руками, но оказалось, что он всё ещё не может ими пошевелить.

А потом, снова разлепив вежды, понял, что не ошибся.

Сурово! Очень сурово!

Сон оказался пророческим. Юноша и вправду был привязан к столбу посреди всё того же до боли знакомого капища.

Правда, с прошлого раза здесь прибрались — на земле не было видно ни кусков человеческих тел, ни куч окаменевшего дерьма, ни мух, ни стаи обожравшихся ворон. Даже запах, к великому облегчению, успел выветриться. Только убитый грунт и столбы.

Последние, как и во сне, не пустовали. Правда, привязаны к ним были не беролюды, а его собственные дружинники. И Шебарша, и Рада, и Кремень с Огурой, и Жадоок, и все прочие! Даже Безымянка здесь! Все как один голые. Как раз столбов хватило — словно для них готовили!

Только отроков нет.

Рассветное светило играло на их коже розовыми бликами. Все они сейчас, похоже, пребывали в таком же полусонном состоянии, что и княжич.

В голове юноши подобно молнии сверкнуло озарение.

Душица! Мёд ведь пах душицей! Их опоили!!!

Вот теперь всё окончательно встало на свои места. И, похоже, пришло время расплачиваться за собственные ошибки и недальновидность.

Это что же выходит — их сейчас собрались принести в жертву? Только кому? — беров то они в прошлый раз вроде как всех перебили.

Когда со стены долетел знакомый голос, Олег уже был к этому готов и ничуть не удивился.

— Ну что, глупый отрок, понял, что не стоит поднимать руку на чужих богов?! Теперь-то ты, надеюсь, догадался, ЧЬЁ это капище?!

Юноша завертел головой, пытаясь разглядеть говорящего.

Ага, вот он — стоит чуть в стороне — едва различимый в набирающем яркость свете утреннего светила. Как всегда, подпираемый с двух сторон своими неизменными ближниками — Десницей и Шуйцей.

Интересно — спать он тоже с ними вместе ложиться?

— Кара постигнет всех, кто рискнёт замахнуться на святое! — продолжал вещать Можай — Ибо гласит древняя мудрость — какой мерой судите, такой же сами судимы будете!

Олег ещё довольно плохо соображал, но даже сейчас ему была очевидна однобокость такого суждения.

Но вступать в спор было не место и не время. Надо было срочно заставить его передумать. Умирать так глупо — не успев совершить ещё и десятой части задуманного, очень не хотелось.

Пообещать что-нибудь? Но что?

И тут горло, до этого как будто сжатое невидимыми тисками, наконец раскрылось.

— А ты не боишься, князь, что сюда придёт мой отец с войском, и от твоего народа останется только воспоминание?!

Да — припугнуть, это, пожалуй, лучше всего! Чтобы не творилось сейчас в голове этого мужа, он ведь, прежде всего — правитель, а значит, должен думать о будущем своего племени.

Но смутить того оказалось не так-то просто. Можай даже злобно расхохотался.

— Твой отец ничего не узнает, Святославич! — крикнул он. — Твой отряд просто пропал в лесу! Утонул в болоте! Лешие с навьими загрызли! Все, кого он спросит, подтвердят!

В его речах сквозило неприкрытое торжество.

— Да и не до тебя ему будет. Я знаю, что твориться сейчас в правдивых землях. Грядёт большая война. Так что князю Черноградскому будет чем заняться. Зато ты, княжич — с преизлихом отплатишь все за грехи. И свои собственные, и твоего отца! Зато смерть твоя положит начало новому рассвету великой голяди!

Какой ещё рассвет? О чём это он? Мечтает снова возродить ту древнюю державу, о которой так много ему рассказывал?

Может быть, стоит попробовать ему что-нибудь пообещать?

— А что если отец отдаст тебе в вотчину земли между Шаней и Лужей?! И тогда у твоей великой голяди будет куда больше земли!

Перед мысленным взором юноши всплыло начертание этих мест, виденное им в Дебрянске, у Остея. Названные реки вроде бы текли как раз по границам владений голяди.

Но этот посул вызвал только новый взрыв мерзкого хохота.

— Твой отец мне скоро будет не указ! — насмешливо ответил Можай — Он он мне уже не указ! И держава моя будет куда больше, чем ты даже можешь себе представить! Может быть, в неё войдёт и твой Черноград!

Эк его занесло! Интересно, на что он рассчитывает? На то, что все святославовы дружинники вдруг возьмут, да одновременно умрут? Например, от смеха, когда узнают про планы этого князька?

Уж не собирается ли он половить рыбку в мутной воде, когда грянет новая схватка за Полуночь? Вполне на то похоже.

— А что если… — снова начал было Олег.

— Не унижайся перед ним, княжич! — неожиданно подал голос Шебарша. — Нет смысла! Нас он всё одно не помилует! И правильно! А то бы я сразу добрался о его горла!

Вот ведь неунывака! Не успел в себя прийти, а уж задирается.

— Своё горло побереги, воевода! — тут же отпарировал Можай. — Оно тебе ещё пригодиться — кровавые меды хлебать! На своём последнем пиру!

Удар был точно в цель. Пустельга даже не стал отшучиваться.

— Безымянку то за что? — спросил вместо этого витязь — Она тут при чём?

— Не догадываетесь? — злорадствовал Можай — Она была назначена в жертву вместе с другими! Но все остальные умерли, а она осталась жива! А боги очень не любят, когда у них отнимают жертвы! Умилостивить их можно только новыми! В придачу к старым!

Ну да — можно было сообразить.

Хотя, после тех малиновых медов думалось всё ещё довольно туго.

— Ладно, гости дорогие! — долетела со стены новая издёвка — Теперь я вас покину! Очень жаль, ведь я успел к вам привязаться! Как, наверное, и вы ко мне! Но я слышу, как просыпаются слуги богов, а простым смертным запрещено смотреть на то, как они принимают жертву!

Голос стал удаляться.

— Прощай княжич! Хорошего тебе места в ирии! И ты прощай, воевода! Это последний пир, в котором ты участвуешь! Вот только сегодня ты — угощение! И вы прощайте — ценители словоплетения! Скучно же вам будет на за кромкой без новых песней Баяна! И ты — жадный глупец, прощай! Ты мог упредить своего князя, но предпочёл на этом нажиться, поэтому — стынуть тебе на вечном морозе! И все остальные тоже — прощайте!

Судя по зловещей тишине, наступившей сразу после того как прозвучало последнее слово, Можай ушёл, оставив их на этом жутком капище одних.

Голых и связанных.

Интересно — а кого он имел в виду под жадным глупцом?

— Эх-х-х… — протянул Шебарша — Могли ведь с самого начала его вместе со всеми его воями посечь. Сразу ведь руки чесались.

— Ну да — поддержал его Огура — И как это мы сразу не догадались — За бойниками он охотиться, а на капище у него под носом людей уж сколько времени в жертву приносят!

— И на стяге у него — бер изображён! — поддакнул кто-то из воев.

Да уж известно — задним умом все сильны!

— Это оттого что вам, мужам — лесть да хмель глаза застят! — сварливо подала голос Рада — Стоит какому-нибудь дикарю лесному перед лицом бисер пометать или мёдом угостить — и очевидного в упор рассмотреть не можете!

И в её словах была изрядная доля горькой правды.

— Можно подумать — ты сразу всё поняла! — отпарировал Огура. — Если знала — отчего тогда молчала?!

Этот вопрос ответа не требовал. И так все помнили, как эти двое заглядывали в рот Можаю, когда тот начинал рассуждать о словоплетении.

— Ждала, когда вы сообразите! — зло бросила в ответ поляница — Угораздила меня Богиня с вами связаться! Недаром у нас в степи говорят — свяжись с лесовиком — убытка много будет, а всей прибыли — шишки да синяки!

В её голосе прорезались нотки отчаяния.

Княжич тоже был к нему близок.

— А сиськи то у тебя и вправду — махонькие! — нежданно влез в разговор Полкабана — Не соврал Рагдай!

Эта совершенно неуместная шутка, которая в другое время вызвала бы только недоумённое фырканье, вдруг породила среди дружинников приступ дикого хохота.

Он в считанные мгновения заразил всех до единого воев, кроме Безымянки, и, в конце концов, заставил улыбнуться и саму Раду.

Надо же — веселятся так, как будто и нет сейчас никакой опасности!

Впрочем, может так и надо?

— Да будет тебе известно, гридень — отпарировала поляница, когда смех немного поутих — Что большая грудь нужна только простолюдинкам — детей кормить! А благородным воительницам народа, славящего Богиню, она — только в бою помеха!

Достойный ответ ещё больше усилил неуместное веселье.

Правда, ненадолго. Утробное звериное урчание возвестило, что на капище появились его хозяева.

Смех сразу утих. Полтора десятка пар глаз вперились на тех, кому их преподнесли в жертву.

— Да это же совсем медведята! — протянул кто-то.

Кажется, Клоп.

Можно подумать, сам великан!

Хотя звери и вправду оказались мелковаты. В холке, в лучшем случае — по пояс взрослому мужу. Клыки и когти — совсем не длинные и почти не опасные. Да и на вид — не страшные, а скорее забавные.

Были бы, если б Олег с дружинниками могли пошевелить хоть одним членом.

И если эти медведята хотя бы раз уже отведали человечьей плоти… А судя по их плотоядному сопению это наверняка было так — дела обстояли худо. Такие будут убивать неумело и долго.

И о-очень мучительно.

Один, два, три, четыре.

Да уж — трудно представить себе более нелепую смерть — быть загрызенным такими вот.

Интересно — откуда они взялись? Их где-то до этого специально выращивали, откармливая человечиной, или просто подобрали в лесу?

— Я плохой воевода! — вдруг разнёсся над площадью голос Шебарши — И я снова завёл свою дружину в ловушку! Но я скорее сам себя лишу посмертия, если позволю такой вот мелюзге погрызть моих воев!

Заявление прозвучало настолько весомо и пафосно, что все остальные люди у столбов поневоле замерли, ожидая чего-нибудь великого.

Вроде того что Пустельга сейчас могучим движением мышц разорвёт удерживающие его сыромятные ремни и прогонит зверьё.

Но тот вместо этого неожиданно засвистел. Вроде бы как не очень громко, но настолько пронзительно, что у Олега заложило уши и засвербело под ложечкой.

Ему вспомнилось, как несколько седмиц назад, когда они с Радой спасались от бойников на Десновой, поляница подобным образом напугала коней. Уж не хочет ли витязь сейчас так же сделать с берами?

Получиться ли? Одно дело — лошади, и совсем другое — эти.

Ох! Кажется, получилось. На медведят свист произвёл просто удивительный эффект.

Они вдруг синхронно развернулись, и, поджав уши, испуганно потрусили обратно — к своему убежищу в стене.

Их позорное бегство сопроводил дружный свист и улюлюканье — поняв, что расправа, как минимум, откладывается, дружинники тут же весело загомонили.

— Ату их! — орали вои — Гони! Гони!

Княжич общую радость разделил лишь частично. Ну, убежали звери. Дальше-то что делать? Ждать, пока на капище заедут какие-нибудь залётные путники — вроде как они в прошлый раз? Но дорога то здесь — не очень то и многолюдная! Вернее — совсем не. Пока кто-нибудь появиться, можно и от голода умереть! А если заедет кто-нибудь недобрый? Такой, что не захочет их освобождать? Так что решение проблемы только откладывалось.

Впрочем, тут же выяснилось, что долго ждать и не придётся. Радостный гомон дружинников подавленно затих, когда в центр круга вошёл ещё один бер.

Огромный. Косматый. Со свалявшейся шерстью. И жёлтыми трёхвершковыми клыками.

Олег сразу узнал его. Это был тот самый, не добитый воями третий медведь, который сбежал от них тогда в берлогу под стеной.

Значит, всё-таки выжил.

И похоже его свист Шебарши нисколечко не напугал. Во всяком случае, несколько новых попыток воеводы не возымели никакого успеха.

Косолапо переваливаясь с бока на бок, зверь поковылял к ближайшему из привязанных пленников.

К Безымянке.

Случайность? Или просто учуял привычный запах?

Бер принялся неторопливо её обнюхивать. Чёрный нос несколько раз коснулся бёдер и живота девки. И до этого мига совершенно безучастная ко всему она вдруг выпучила глаза и дико заорала.

Да так надсадно, что уши у всех заложило почище, чем от шебаршиного свиста.

Даже бер отдёрнул морду и отковылял на несколько шагов в сторону от слишком шумной жертвы.

Но тут же наметил себе следующую.

Жадоока.

И в этот раз не мешкал. Трёхвершковые клыки в мгновение ока сомкнулись на стёгне воя.

— Простите меня, люди добрые! — тут же заорал тот, спеша выговориться, пока ещё мог терпеть ужасную боль — За всё простите! И ты, княжич, прости! Ведь это я тогда в Гжатеске карлика отпустил! За кошель пенязей! А в Можаевом доме… А-а-а-а-а!!!

Последующие признания потонули в страшных криках.

Ещё бы — попробуй терпеть, когда твою плоть разрывают заживо.

Олег отвёл глаза, не в силах наблюдать эту картину. Такой смерти не заслуживал даже предатель.

Остальные гридни смотрели на происходящее, не отводя суровых взоров. Подобное ждало и всех остальных, а истый вой всегда должен прямо смотреть в лицо смерти.

Крики Жадоока какое-то время ещё терзали их уши пока, наконец, его душа не отправилась за кромку.

Утолив голод, зверь отвалился от того, что ещё несколько мгновений назад было человеком.

Но не ушёл.

А, вальяжно переваливаясь с боку на бок, двинулся…

— Держись, Святославич — крикнул Шебарша — Помни, какого ты рода!

— Я всегда буду помнить тебя, Вольга! — подала голос Рада — Пока сама не уйду в ирий!

Сердце княжича застучало с такой силой, что казалось, сейчас выпрыгнет из горла.

Неужели это всё?

Нет! Нет!! Нет!!!

Словно завороженный, юноша смотрел в жёлтые глаза бера.

Пустые, холодные и безжалостные.

Настоящие очи зверя.

Надежда была слишком слабой, но Олег всё-таки рискнул — он где-то слышал, что дикие животные не любят играть в гляделки с людьми, и всегда им уступают. Только, занимаясь этим, ни в коем случае нельзя сморгнуть или отвести взор.

Представив себе, что от его действий сейчас зависит судьба всех людей в правдивых землях, и на кону ни много не мало — спасение мира, юноша заставил себя закаменеть.

---

Я не боюсь тебе тварь! — мысленно крикнул он. — Ты можешь съесть мою плоть, но тебе никогда не сломить мой дух! Я приду даже из-за кромки и разорю твою поганую берлогу!

О чудо! — бер опустил зеницы! Но, как тут же понял княжич — отнюдь не из-за его смелого взгляда. Где то неподалёку был ещё один медведь. Судя по всему — куда более сильный, чем этот. Во всяком случае, такое ощущение создал разнёсшийся по капищу рык.

Зверь развернулся и потрусил обратно к своему логову.

Фу-у-у-у-у…

Олег хотел выдохнуть, но не мог — ему перехватило горло. Смерть, опять подошедшая к нему вплотную, снова лишь задела его полой своего плаща.

— Ну что, Святославич — вот мы и снова встретились! — долетел со стены до боли знакомый голос — И я думаю, в этот раз обойдёмся без твоего суда!

А в следующий миг из ворот на площадь вынесся всадник. В боевом доспехе и на могучем сером жеребце.

Юноше показалось, что он уже где-то его видел.

А потом он вспомнил где — в воинском лагере на Орже, где они вели переговоры с Всеславом Полочанским. Это был сын стрыя Вячко, погибшего там по нелепой случайности. Его, Олега, двоюродный брат.

Так вот, значит, к кому бежал из Гжатеска Бажен! Как всё-таки хорошо, что он остался жив после падения со стены!

Не говоря ни слова, витязь выхватил из чехла у конской шеи сулицу, привстал в седле и метнул её в спину улепётывающего бера. Правда, попал или нет, юноша не разглядел.

В проходе появился ещё один конный вой.

А потом ещё и ещё…

Дальнейшего княжич уже не увидел — милосердное сознание, наконец, покинуло его, и он провалился в чёрное небытие.

Берег реки Протвы

Сколь велики боги в своём высокоумии, столь же извилисты, иногда, бывают пути, которые они выбирают для достижения своих, им одних ведомых целей. И маскируют они их порой так замысловато, что подчас разглядеть великий замысел можно далеко не с первого раза. А вдругоядь и вовсе — так и ничего и не понять. Так как это вышло у Олега с дикой угрой. Изначально увидев лишь крохотные эпизоды из жизни малых осколков некогда великого народа, юноша упустил из виду общую картину. Отчего составил о нём не самое лучшее мнение.

А зря. Этих людей было за что уважать. Например, за обычай строго следовать заветам предков. Он был настолько непреложным, что иногда мог привести к печальным последствиям. Как это случилось с теми двумя родами, в одном из которых перестали рождаться мужи, а в другом — жёны. Произошло это из-за ссоры двух братьев, не поделивших девку, и поклявшихся после этого, что их потомки никогда между собой не породнятся. И те строго исполняли этот зарок, даже когда кроме как друг с другом родниться было попросту не с кем. В итоге оба рода измельчали и выродились.

Но это было скорее исключением из правил. В основном же такое поведение приносило только пользу. Как это было, например, с жителями Гжатеска, давшими в своё время обет не пропускать через свои земли купцов с товаром — либо продавай тут, либо вези всё обратно! Случилось это после того, как одного их далёкого предка обманул проезжий торговец. Казалось бы — глупый обычай, от такого — один убыток! Ан, нет — место там оказалось больно уж удобным да бойким — пенязей хватало и на безбедную жизнь, и защиту от завистников.

Правда, только до тех пор, пока в заведенный распорядок не вмешался Олег со своим отрядом.

Или взять другой род, к которому принадлежала Безымянка. Его представители на протяжении век занимались исключительно тем, что служили древним богам. И охраняли их капища. Причём настолько ревностно, что не пускали к ним угру из других родов. Так что когда их земли захватила беззаконная голядь, ни одно из родственных племён не пожелало помочь. Единственные, кто оказывал им поддержку, это жители Гжатеска. Угра терпела поражения, но не сдавалась. И служить своим старым богам эти люди не прекращали. Прятались от голяди по лесам, жили в сырых землянках, голодали. Люди гибли и гибли. Но на губах у их кумиров никогда не высыхали жертвенные кровь и жир.

Эта красивая история тоже закончилась совсем недавно. Когда Можай переловил последних представителей гордого рода, и преподнёс их в дар своим богам. Уцелела одна Безымянка.

После того как её во второй раз едва не сожрал бер, девка наконец-то пришла в себя. У неё, конечно, было и другое имя, но узнав, что в подсолнечном мире больше не осталось людей, которые знали её под ним, предпочла называться прозвищем, придуманным спасителями.

Она и поведала Олегу все эти истории.

И много ещё интересного.

Например, то, что её народ жил на этих землях с незапамятных времён — с самого великого потопа, накрывшего всю землю огромной толщей воды. Тогда одно могучее древнее племя, спасаясь от неминуемой лютой погибели, уходило на полуночь. Но далеко убежать не смогло — людей догнала гигантская волна. Погибли все. Уцелела только одна женщина со своим маленьким сыном, вцепившаяся в стол проплывавшего мимо дерева. Их долго мотало по волнам, пока не выбросило, наконец, на одинокий островок, которым стала самая высокая вершина большого водораздела. Там они прожили несколько зим, спасаясь от холода в землянке, питаясь травой, рыбой и моллюсками. Потом, когда вода схлынула, им во владение досталась вся эта земля. Женщина вышла замуж за сына и вместе они положили начало угорскому племени. С тех пор связь матери с сыном у них почиталась священной.

Всё это княжич вспоминал, пока его тело, почти без помощи разума, взбиралось на высокий и довольно крутой склон.

Об этой тропе им тоже поведала Безымянка. В прежние времена ей не раз доводилось здесь бывать — она с соплеменниками пыталась навести порчу на это место.

Не помогло.

Последний же такой случай закончился тем, что она впервые оказалась на том самом капище. И впала во временное помешательство. Поэтому сейчас с воями не пошла, указав им только начало тропы. Больно уж плохие воспоминания были связаны у неё с этим местом.

Склон становился всё круче и круче. Привычные движения, которые на ровной местности не вызвали бы ни малейшего затруднения, теперь давались всё с большим трудом.

Хорошо ещё, что растянувшихся цепочкой воев не могли разглядеть с заборол — тропка всё время хитро петляла, то таясь за грудами валунов, то ныряя в небольшие промоины, либо в заросли ивняка.

Но и она, в конце концов, закончилась. Оборвавшись на каменной россыпи — буквально в нескольких саженях от подножия стены.

Казалось вот она — только протяни руку. Только место дальше было совершенно голым, да и склон — почти совсем уже отвесный. И если на заборолах или ближайшей веже был дозорный — сунуться туда означало загубить всё дело.

Дружинники сгрудились за ближайшим укрытием — нешироким каменным карнизом, заросшим таловым ёрником — провести совет. Особого плана действий у них и не было. Изначально все сошлись на том, что главное — добраться до стены, а там, мол, как-нибудь само всё разрешиться.

— Ночи надо дождаться — предложил Шебарша первое, и, видимо, единственное решение, к какому только можно было прийти в такой ситуации. — Сейчас опасно! Заметят, тревогу поднимут, считай — пропало!

И с ним трудно было не согласиться. В темноте взобраться на стену было куда проще. Тем более, что удара отсюда почти наверняка не ждали.

Кивками отметив своё согласие со словами воеводы, гридни расползлись вдоль карниза — выжидать своего часа в укрытии, ведь до захода солнца было ещё изрядно времени. Сразу выходить затемно отряду не было резона — в темноте в этих местах ничего не стоило заплутать.

Олег отполз чуть подальше остальных — подумать в тишине. Ну, и заодно видами полюбоваться — картина отсюда открывалась ничуть не менее живописная, чем из галереи у его бывшего покоя, откуда он созерцал их в прошлый раз. Крутой яр, ивняк, красивый изгиб реки.

Наметив ложбинку поудобнее, юноша приготовился блаженно растянуться во весь рост.

Но вдруг с удивлением обнаружил, что у него есть сосед. Маленький, тёплый и мягкий. Но при этом когтистый.

Недовольно мявкнув и чувствительно оцарапав княжичу руку, зверёк вырвался из под его тела и метнулся куда-то в сторону.

Кошка! Полосатая!

Юношу посетило непроизвольное желание догнать её и попотчевать добрым пинком. Но он сдержался.

Хвостатая мурлыка показалась ему очень знакомой.

Олег проследил взором за её перемещениями. И, спустя несколько мгновений, с трудом удержался от нового желания.

Протереть глаза.

Кошка пропала! Да-да — только что бежала по траве и вдруг, как сквозь землю провалилась!

Отбросив предположения о проделках леших или навьих, поскольку кошек, как известно, бояться и те и другие, княжич осторожно подполз к тому месту, где видел её последний раз.

Поймав удивлённый взгляд Рады, он успокаивающе махнул рукой — всё, мол, нормально.

В лицо пахнуло спёртым вонючим воздухом. А рука вдруг неожиданно провалилась в пустоту. Приложившись подбородком обо что-то твёрдое, Олег с трудом сдержал готовое сорваться с губ грязное слово.

Уф-ф-ф… сурово-то как!

Но юноша тут же забыл о боли. Воля случая привела его в оч-чень интересное место. Это была небольшая впадина, одной из стенок которой служила не вездесущая каменистая почва, а какой-то удивительно ровный гранитный валун. Причём сбоку от него был прокопан узкий лаз. Как раз руку просунуть! И кошке пролезть.

Оттуда и долетали порывы воздуха.

— Что это ты нашёл, Святославич? — прошептал кто-то над ухом.

Олег обернулся. Огура с Кремнем тут как тут! — подползли незаметно, пока он осматривался. Что за манера у них такая!

И оба сразу сообразили, что к чему.

— А ну, пусти-ка! — отодвинул юношу в сторону Кремень.

Гридень сполз в углубление, заполнив его собой едва ли не целиком, и принялся обшаривать поверхность валуна.

Делать это ему пришлось довольно долго.

А тем временем к яме сползлись и остальные вои. Княжич ощутил за плечом горячее дыхание Рады.

Усилия Кремня увенчались, наконец, успехом — гранитный камень отъехал куда-то в сторону, обнажив немалый зев прохода, уводящего вглубь холма. В аккурат — хватит свободно пролезть взрослому мужу!

Не иначе — проход в крепость!

Кто-то восхищённо присвистнул.

— Похоже, сами боги, княже, привели тебя в это место! — подал голос Шебарша. — Велика же твоя удача!

Юноша скромно промолчал.

Первым внутрь нырнул Кремень. Следом Огура.

Опасаясь оказаться в числе последних, Олег поспешил пристроиться у того за спиной.

И только после этого вспомнил, что настоящие полководцы, вроде Атиллы или Боромира, никогда не ходили в бой в первых рядах, а всегда следили за происходящим откуда-нибудь со стороны.

Но было уже поздно — проход загородил своей тушей сунувшийся следом Полкабана.

Лаз был довольно удобным. Не смотря на то, что выкопали его, видимо, давно, стены регулярно подновляли. О чём свидетельствовали и свежие подпорки, и отсутствие осыпавшегося грунта на полу.

Свет, правда, вскоре совсем пропал. К счастью, с нужного направления сбиться в тоннеле было невозможно.

По прошествии небольшого времени Олег врезался головой в жилистый зад Огуры.

— Ты чего встал? — недовольно спросил княжич.

— Тут это… проход закрыт…

Мда-а… сразу надо было сообразить, что у тоннеля могут быть две двери! И чего это они все вместе сюда сунулись-то? Сначала стоило отправить на разведку кого-то одного!

Хороший же из него командир.

Юношу толкнули сзади. Это Полкабана сослепу заехал ему своей чугунной черепушкой по стёгнам.

— Куда прёш-шь? — яростно прошипел Олег.

Гридень забормотал в ответ какие-то оправдания.

Сзади одна за другой вспыхнули и погасли ещё несколько подобных перепалок.

А спереди вдруг долетел какой-то громогласный звук, мгновенно заполнивший всё пространство тоннеля.

А потом ещё и ещё один.

Последний же сопроводился оглушительным лязгом и треском ломающегося дерева.

И сразу стало немного светлей.

Огура прополз вперёд, освободив проход Олегу.

Препятствия, похоже, больше не было.

Всё-таки хорошо, что первым сюда полез Кремень!

Следом за своими гриднями, через выломанную дверцу с напрочь свороченным косяком, княжич вывалился в какое-то помещение, освещаемое двумя узкими щелями в потолке. В другой раз такой свет показался бы тусклым, но после тёмного лаза он даже ударил по глазам.

Уняв мелькание ярких пятен, княжич огляделся по сторонам. И понял — боги всё ещё на их стороне! Волею случая, а точнее — мужа, по чьему приказу проложили этот проход, они оказались в комнате, где хозяин цитадели хранил награбленные богатства. Солнечные блики скользили по бокам кожаных тюков, туго набитых монетой, гривнами, стеклянными глазками и серебряной посудой.

Но это было не главным. Здесь были их оружие и доспехи! Лежат себе, сваленные кучей в углу, ожидая своего часа. Видимо, Можай не рискнул раздать их собственным людям или продавать, вещи то — довольно приметные, поэтому попросту припрятал их до поры до времени.

Тем лучше для них! И хуже для него!

— Ого, Святославич! Да тебе, наверное, сам Велес ворожит! — обрадовано протянул вывалившийся следом за Олегом Полкабана.

— Не мели ерунды! — не преминул осадить извечного оппонента Огура — Какой ещё Велес?! Он же вой, а не купец! Только Перун!

Княжич же, не теряя времени даром, принялся ворошить кучу, отыскивая свои вещи.

Ох, как приятно было после многодневного хождения в случайном тряпье снова надеть своё!

Мягкие вязаные подследники. Червлёные сафьяновые сапоги. Удобные шерстяные порты. Адамашковую срачицу. Короткую ферязь из паволоки. Походный доспех с набитыми на кожу коровьими копытами. Хотя нет — пожалуй, тут больше подойдёт кольчуга. И сверху — алый плащ-мятель с готовым к прыжку пардусом на застёжке. Ну и, конечно — короткий меч на пояс и клевец в десницу.

Наконец-то они снова станут похожи на гридней, а не на случайную банду бойников, пережившую ограбление своих более удачливых товарищей! Интересно, а их кони тоже — так и стоят в конюшне?

— Вот это чудеса-а! — никак не мог нарадоваться увиденному Полкабана — Это, какие же богатства здесь?! Эх-х-х Жадоок не видит!

Да уж — можно было себе представить.

Впрочем, даже выживи тот после беровых клыков, вряд ли бы он тут оказался — его проступок заслуживал суровой кары. Так что тот зверь, можно сказать, послужил орудием божьего промысла.

Дверь из кладовой выглядела куда внушительнее, чем та, которую своротил Кремень. Но и она под совместным натиском продержалась только считанные мгновения, вылетев наружу с громким треском.

За ней открылся широкий коридор с несколькими дверями по обеим сторонам.

Никакой команды не требовалось — вои и так прекрасно знали, что им делать — быстро, но в то же время сторожко, двинулись вперёд, заглядывая в каждую.

И за двумя из них гридней поджидали неожиданности.

К счастью, не опасные. В одном из помещений оказались заперты те самые три десятка угринок, выставленных на торг на лесном подворье. Они сидели в углу, тесно сгрудившись и как-то по-птичьи нахохлившись. Видимо, настолько уже пали духом, что даже не переговаривались между собой. Возможно поэтому и нпочти е обратили на своих спасителей внимания. Их пока оставили как есть — всё равно не сбегут, а потом Борис разберётся.

Вячеславич настаивал на том, что они отправятся с ним в Смолянск, на княжий суд, к которому олегов братанич собирался привлечь набольшего боярина Мутилу. За работорговлю и пособничество убийствам — его подручный Шишко, как выяснилось, задёшево покупал девок у родителей, и задорого перепродавал Можаю. Который, в свою очередь, приносил их в жертву своим богам. Свидетелем на том суде должен был стать Бажен, который, чтобы вывести его на чистую воду, специально нанялся к людям Мутилы толмачом. Именно по этой причине знаток всех языков мира во второй раз отклонил предложение Олега пойти к нему на службу. И в этот раз княжич даже не подумал на него обижаться.

За другой дверью нашлись их отроки. О судьбе которых княжич со спутниками гадали с самого капища. Эти вели себя побойчее девок. Сразу не разглядев, кто к ним пришёл, попытались даже напасть. В себя их привела трёхэтажная тирада, которую выдал Шебарша.

— А ну, байбаки, взяли оружие, какое есть! — закончил воевода свою мысль — И все за нами — в бою свой позор искупать! А то ишь — сдались в полон, аки девки, и сидят тут, что твои сычи — знай себе, в корыто гадят!

Последнее он подметил верно. Поганая лохань в углу, отведённая им под отхожее место, неимоверно воняла, и, похоже, наполнявшая её жижа должна было вот-вот перелиться через край.

И чем только их тут кормили?

Отроки поспешили исполнить приказ. Вот только оружия им никакого не достало. Ну, ничего — в бою добудут.

Закончился коридор, упёршись ещё в одну дверь.

К счастью, открытую.

За ней было полутёмное помещение, в котором княжич мгновенно узнал людскую, виденную им, когда он, по наущению Жадоока, искал подвал с пленными девками.

В этот раз здесь было куда более людно, и пахло квасными парами. Вот только груды верёвок на полу больше не было. Теперь-то понятно, для кого они были нужны.

Находившиеся там дворовые были вдрызг пьяны, и по очереди приходовали какую-то толстую бабищу, стоявшую на карачках на одном из топчанов. Вот почему они не услышали шума.

Памятуя, как здесь с ними обошлись в прошлый раз, вои в мгновение ока прикончили всех стоявших вертикально. Уцелела только баба да последний из её пихарей, который так увлёкшийся соитием, что даже не заметил гибели своих товарищей. В себя его привёл только приставленный к горлу клинок.

Бабу же попотчевали сапогом по необъятной заднице. После чего та неловко хрястнулась с топчана на пол. Но, то ли привыкшая к такому обращению, то ли быстро сообразившая, что её жизнь сейчас висит на волоске, даже не попыталась поднять шум.

Ого! Да это, похоже, та самая баба, с которой Олег развлекался последнюю ночь перед пиром.

— Эй, ты… — юноша напряг память, пытаясь вспомнить, как её зовут. Но не смог. — Отведёшь нас в покои своего князя! Самым коротким путём! Приведёшь — пощадим! Пикнешь — убьём на месте! Поняла?

Та кивнула.

Вот и славно.

— А ты — Шебарша пнул коленом под зад дворовому, которому сам же приставил клинок к вые — Проведёшь нас к воротам! Да так — чтобы никто не заметил! Уразумел?

Тот послушно закивал. Когда же его отпустили, поспешно натянул на обмякший уд порты и засеменил к выходу, испуганно оглядываясь на своих пленителей.

Пустельга со своей половиной отряда последовал за ним.

Олег повелительно глянул на бабу.

Та одеваться не стала. Как была, голая, так их и повела.

Их с Шебаршей пути сразу разминулись — воеводу проводник увёл вверх по всходу, толстуха же пошлёпала какими-то тёмными переходами.

Людей на пути почти не попадалось. Тех же, кому не повезло это сделать, вои безжалостно приканчивали.

Сначала это была молодая служанка. Потом пожилой челядинец. Да ещё один отрок зим десяти. На кону сейчас стояло многое, и было не до сантиментов. К тому же Олег искренне считал, что беззаконная голядь заслужила за свои деяния самую суровую кару.

Тем не менее, шум всё-таки поднялся. Возможно, его не удалось избежать отряду Шебарши, а может просто кто-то из челядинцев наткнулся на мёртвые тела. В тереме захлопали двери, заголосили бабы, туда-сюда забегали люди.

Но это ничего не отменяло. Им по-прежнему нужно было захватить Можая. Чтобы предать того справедливому суду. Идеальным вариантом было отправить того в Черноград — своему отцу в этом плане юноша доверял больше всего. Но для этого нужно было выделять беззаконному князьку немалое сопровождение. Да и путь туда далек. Поэтому Олег с Борисом заранее условились, что Можай отправиться в Смолянск, где его будет судить стрый Игорь. Этот город лежал куда ближе, да к тому же, значительную часть своих преступлений злодей совершил на территории соседнего княжества.

Ой, что то он рано об этом задумался!

— Давай, веди быстрее! — подогнал Олег бабу.

Та изо всех сил старалась быстрее переставлять ноги, но от этого её передвижение ускорилось мало. Мешали и обильные пласты жира, и, судя по всему, страх. Ещё бы ей их не бояться, когда за последние полчаса эти страшные пришельцы на её глазах сотворили больше мертвецов, чем она, возможно, видела за всю свою жизнь.

— Где там покои твоего князя?! — не выдержал, наконец, княжич — Скажи нам, как туда пройти, и мы тебя отпустим!

В глазах «проводницы» мелькнул страх. И недоверие.

— Да не будем мы тебя убивать! — заверила её Рада — Смысла нет! И так шум поднялся уже!

— Да тама! — замахала руками баба, обретя, наконец, дар речи — Два пролёта наверьх ишшо! Потома проход налева, да пряма!

Уф-ф-ф… ну и речь у неё!

Вои соколами взлетели вверх по указанному ей всходу. И успели буквально в последнее мгновение. Олег только краем глаза разглядел промельк алого плаща Можая в конце одного из коридоров.

Ошибиться княжич не мог — эту двухцветную оторочку он запомнил наверняка.

— За ним! — юноша жестом великого полководца указал воям направление.

Эхо их громоподобного топота мгновенно заполнило собой всё пространство прохода.

Кровь в жилах вскипела, заставляя мышцы работать в несколько раз быстрее. Точно так же обострилось и зрение — глаза юноши ловили малейшее шевеление, которое могло бы указать на цель преследования. Вокруг со страшной быстротой замелькали коридоры, проходы, светлицы, всходы, поверхи.

Вниз, вниз, влево, вперёд, направо, вверх. Можай удирал от преследователей со скоростью бешеного русака. Однако погоня медленно, но верно его настигала.

— Держи его! Держи! — надсадно орал кто-то над ухом.

В одном из переходов навстречу бегущим снова попалась их недавняя «проводница». Преследует их что ли?

— Прочь с дороги, Квашня! — гаркнул Клоп, опередивший в беге остальных.

Не желая сбавлять скорости, гридень оттолкнул бабу плечом.

Так вот как её зовут! — отметил про себя Олег.

Впрочем, об этом сразу же можно было забыть. Сбитая с ног дружинником баба отлетела к стене. А потом сползла по неё вниз, что твоё тесто, оставив на дереве сочное бурое пятно.

И почти сразу погоня закончилась.

Но не потому что гридням удалось загнать Можая в тупик. Они влетели в обширное помещение, оказавшееся едва ли не под завязку забитым вооружёнными воями.

Это снова был тот случай, когда дружинникам не нужно было ничего объяснять. Они мгновенно врезались в ряды вражьих воев, сея смерть направо и налево. Олег перехватил клевец в шуйцу — в толкотне ближнего боя им было особо не поразмахивать, а десницей вырвал из ножен скату.

Первую кровь он взял довольно легко. Попавшийся ему навстречу вой бесхитростно попытался проткнуть его коротким копьём. Юноша увернулся от рожна, сошёлся с противником вплотную и вспорол тому живот.

Примерно в такой же манере он разделался ещё с двумя соперниками. А потом пришёл на помощь Раде, на которую навалились сразу четверо.

Стальной клюв проломил затылок одного из них. Хотя удар с левой был далеко не самым сильным местом княжича, в этот раз всё получилось как надо. Ската уколола точно в яремную вену на шее другого врага.

Поляница отблагодарила за эту услугу коротким кивком.

Спасибо мол — дальше сама управлюсь.

И справилась, надо отметить, быстро, потратив на каждого противника только по одному удару.

Княжич запнулся о топчан.

А ведь эта комната — та самая людская! — вдруг сообразил Олег — где он в первый раз видел груды верёвок, а во второй — захватил Квашню.

Неужто Можай к тоннелю уходит?

Тут «лёгкая жизнь» для олеговых гридней закончилась. На их пути выросли две могучие фигуры, облачённые в крепкие кольчуги и вооружённые короткими, но увесистыми ослопами. Орудовали которыми те, надо сказать, с немалой ловкостью. Десница и Шуйца! — вспомнил Олег — телохранители Можая! Их силу почувствовал даже сунувшийся туда было Кремень. Шипя от боли, он отпрянул, зажимая ушибленное плечо. Клоп же и вовсе отлетел, словно горошина от стенки. Правда, тут же ловко вскочил на ноги.

Тем временем остальные вои противника стали сплачиваться за спинами двух богатырей. На глаз их было ещё десятка два — вдвое меньше, чем уже успели «накрошить» дружинники. Однако времени они сейчас могли отнять изрядно. Терять которое как раз было нельзя.

Эх-х-х, будь их сейчас хоть немного побольше!

Не успел Олег об этом подумать, как боги поспешили прийти ему на помощь. В набитую живыми и мёртвыми телами людскую ввалилось ещё полторы дюжины воев. Да не абы каких, а ближних дружинников княжича Бориса Вячеславича!

Причём, с ним самим во главе!

Ох, как вовремя…

— Борис, тесни их туда! — Олег махнул рукой в нужном направлении — Они прикрывают Можая! Он может уйти! Там — подземный ход!

Братанич сориентировался мгновенно. Его гридни тут же сбили плотный строй, прикрывшись щитами и ощетинившись копьями.

Под натиском их «ежа» даже Шуйца с Десницей были вынуждены податься назад.

Дверь, к которой надо было прорваться, оказалась открыта. Княжич, не мига не медля, устремился туда. Он не оглядывался — знал, что его гридни последуют за ним.

Уже знакомый коридор юноша преодолел буквально в два прыжка.

В проём выбитой двери он заскочил сторожко, ожидая встретить там любую опасность.

А там его ждала…

Полосатая кошка. Та самая, которая постоянно отиралась в его светлице, когда он был здесь гостем. А потом показала дорогу сюда.

При виде знакомого человека она раскрыла пасть и издевательски мявкнула.

Похоже, поздно.

Если Можай уже снаружи, где его искать?

Эх-х, и почему он не догадался оставить здесь охрану?

Олег нырнул в знакомый лаз. В этот раз ползти через него было куда способнее — никто не мешал ни спереди, ни сзади.

И вот он снова на склоне холма, откуда начался их путь в крепость.

Чисто. Никого.

Значит, всё-таки ушёл.

Эх-х-х!!!

Собираясь с досады выкинуть что-нибудь эдакое, княжич поднялся в полный рост и сделал несколько шагов.

Его нога неожиданно зацепилась за что-то увесистое.

Он посмотрел вниз.

Кошель?!

Уж не Можай ли его обронил?

Взгляд юноши скользнул дальше, в траву. И зацепился за торчащую из её зарослей подошву сапога. А потом он разглядел и всё тело.

Оно лежало на животе. В том самом алом плаще с двуцветной оторочкой.

Из шеи у него торчало древко короткого тонкого дротика.

Ещё дальше — в зарослях пожухлого кустарника сидела жена.

Нет, девка.

Её лица не было видно, поскольку то покоилось на коленях, прикрытых распущенным тёмным волосом.

Спина же содрогалась в рыданиях.

Безымянка всё-таки пошла за ними следом.

Только со своей целью.

Которой, похоже, и добилась.

Тому, кто лежал сейчас у её ног, ни на какой суд, ни Смолянского, ни Черноградского князей, попасть было не суждено. Свой приговор утончённому ценителю виршей, одежды и напитков, сочетавшего всё это с натурой лютого бойника, вынесла последняя представительница истреблённого им рода.

И тот обжалованию не подлежал.

Глава 2 
«Как волки ходят»

Середина осени. Полуночный рубеж вятских земель

Погост был не то чтобы очень бойким, но и глухим углом его назвать было нельзя. Дом тиуна на пригорке, непременное капище Волоса на соседнем, да улица между ними. Одну сторону которой составляли пара постоялых дворов, кузня, да несколько торговых подворий с дюжиной лавчонок. Вторую — три десятка обнесённых заборами дворов, казавшихся красными из-за обсыпанных спелой ягодой рябиновых кустов. Чуть в стороне, через небольшой пустырь, высились макушки приземистых курганов, напоминавшие издалека бородавки на жабьей спине. Было их никак не меньше полутора дюжин. То ли раньше это место было городищем, с собственной княжьей династией, то ли здесь так было принято хоронить уважаемых мужей. Например, жрецов. Или тех же тиунов. Всё это окружал невысокий частокол с единственными покосившимися воротами, безо всякого намёка на дозорную вежу. Причём брёвна в нём обновляли, похоже, только со стороны дороги. Во всех прочих местах они кренились в разные стороны, напоминая зубы во рту дряхлого сорокалетнего старика.

А ещё поселение с одного бока обнимала неширокая речка.

В общем — то, что нужно. Настоящий волк никогда без крайней нужды не полезет в место, из которого нет, по крайней мере, двух выходов. Этому принципу путник, наблюдавший сейчас за погостом, никогда не изменял. Ни в этой, ни в прошлой жизни. В последний раз он помог ему избежать верной смерти. Ведь в полон тем воям он ни за что бы не сдался.

Воспоминание о роковом дне до сих пор лежало на душе тяжкой незаживающей раной, которая вряд ли когда-нибудь могла до конца зарубцеваться.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи. Суждено ли нам ещё когда-нибудь помять вместе старые тропы?

То дюжину дюжин раз проклятое урочище они посчитали прекрасным укрытием. Мало им показалось прежнего печального опыта. Их стоянку с двух сторон прикрывали лесистые взгорки, с вершин которых прекрасно обозревались окрестности. Тем более что вокруг лежал далеко не густой непролазный лес, а практически открытая местность. Их же преследователи, до того не дававшие житья несколько седмиц, как раз немного успокоились, на какое-то время оставив беглецов в покое.

Ну чем не повод немного расслабиться? Отлежаться в тишине, дать роздых усталым мышцам, залечить раны, да отъесться впрок набитой дичиной. Хотя бдительности они, конечно, не теряли — не смотря ни на что, на плече самого высокого из пригорков всегда сидел дозорный.

Последним туда отправился Желудяк. Именно поэтому о его судьбе никаких сомнений не было.

Какие тут могут быть сомнения, если путник своими глазами видел, как его тело рухнуло прямиком в устроенное посреди маленького стана кострище?

Можно было предположить что вой, например, втайне от товарищей наелся найденных в лесу грибов-веселушек, к которым имел давнюю расположенность, и, наказанный за это духами, попросту свалился со склона. Вот только человечий разум в тот миг, как и почти всегда в подобных ситуациях, словно канул куда-то, дав полную волю волчьим инстинктам. Которые всегда выбирали худший из возможных вариантов. Они же приказали ему забыть о спутниках, как и обо всех вещах, оставленных в лагере, и со всех ног бежать прочь от того места. Причём не кратчайшим путём, где его наверняка бы перехватили, а самым неудобным, о котором их преследователи вряд ли успели проведать. Сначала в узкий распадок у подножия яра. Затем почти вертикально вверх по склону. Потом — через едва заметную седловину.

Уже на ней, перед тем как со всей силы припустить вниз, он не удержался, и бросил прощальный взгляд на ложбину, ставшую для его ватаги последним прибежищем. И успел мельком разглядеть три могучие фигуры — Звенибора и братьев Кудряшей, да наползающую на его друзей серую массу преследователей.

По небу тогда плыли рваные кучевые облака. В обычное время он любил представлять, в какой рисунок их можно было сложить. И почти всегда выходило довольно забавно. В тот же раз никакой цельной картины из них не собиралось. Только какая-то бело-серая муть. Впрочем, сейчас он точно знал, что тогда хотели изобразить на небе боги.

Отчаяние.

Путник мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания, и решительно зашагал в сторону погоста.

Поршни с чавканьем месили жирную грязь. Левая нога слушалась его почти так же, как до ранения. Если бы он её специально не берёг, то, наверное, не почувствовал уже никакого отличия от правой.

Тот последний взгляд на ложбину обошёлся очень дорого. Кто-то из лучников, не исключено — тот же самый, что отправил Желудяка на свидание со щурами, успел напоследок зацепить и его. Благо ещё это оказался не срезень, как тогда — на Киржачи, а бронебойная стрела, предназначенная для поражения доспешного воя. Никакой важной жилы в стёгне она не перебила, но в мясо вошла довольно глубоко. Её древко он тут же сломал, чтобы не мешало бежать, а вот оголовье осталось внутри.

Наверное, одни боги уберегли его тогда. Он не упал со склона, не запнулся о древесный корень, не поскользнулся — ни на мокрой траве, ни на гладких камнях в ручье, и не сверзился в какой-нибудь овраг. Ноги словно сами по себе несли его вперёд, избегая любой опасности.

Впрочем, по-другому волки по лесу и не ходят.

Даже раненые.

Точно так же, как лесной хищник поступает в подобных случаях, он сначала направил погоню по ложному следу, доведя цепочку следов до быстрого лесного ручья, а потом забрался в глухую марь, окружённую топкими трясинами, куда в другой ситуации ни за что не сунулся, побоявшись тревожить болотного духа.

Зато и враги там его не нашли. Да и не могли.

Чувствуя, что теряет сознание, беглец скороговоркой выкрикнул все нужные слова, развязал висевший на поясе кошель и щедрой горстью рассыпал вокруг себя стеклянные глазки — в дар болотнику. После чего в изнеможении упал под куст жимолости.

И только после этого его настигла лютая боль, от которой захотелось, подобно лесному собрату, поднять голову к небесам и завыть. Да так, чтобы всем богам показалось тошно.

К счастью, усталость оказалась сильнее. Он почти сразу провалился в тёмный, как колодец Чернобога, сон без сновидений.

В той мари он провёл следующие полторы луны, сначала выжидая, когда гной сам вытолкнет наружу оголовье стрелы, затем — когда затянется рана, а потом — когда снова сможет ступить на левую ногу.

Болотные травы и мох, вкупе со слюной и волчьим здоровьем, помогли излечить рану. Синие же ягоды, обильно усыпавшие ветки маленького деревца, дали сил продержаться первые несколько дней.

А потом он наткнулся на гнездо полёвок, мясо которых начало возвращать его к жизни. Лесной хищник такое мясо не любил. Но, за неимением лучшего, мог довольствовался и этим.

К исходу излечения та марь стала для него почти родной. Хотя там и приходилось спать под открытым небом, позволяя мочить себя осенним дождям. Но разве могла могучему, хотя и раненому зверю, чем-то повредить обычная, падающая с небес вода?

Тем не менее, гневить болотного духа, оставаясь в его владениях дольше необходимого, он не стал. Как только понял, что нога снова слушается, отблагодарил хозяина ещё одной горстью глазков, и раскланялся на все двенадцать сторон света.

Прежде чем снова идти к людям и узнавать о судьбе брошенных товарищей, надо было придумать про себя складную историю. За охотника-промысловика он вряд ли бы сошёл. Никакой подходящей снасти у него с собой не имелось, да и сезон сейчас для этого был — не самый лучший. По сходным причинам он не мог притвориться бортником, или, например, купцом. Хотя последние часто бродили по лесам в поисках нового места для сбыта или покупки товара. Но для этого нужно было владеть некоторыми специфическими навыками, которые к достоинствам волка не относились.

Оставалось выдать себя за травника, собирающего в лесу редкие растения. Осень для этого — практически идеальное время. Да и знаний доставало. Если только не сталкиваться с «собратом» по этому ремеслу. Так что дело вышло за малым — найти нечто напоминающее котомку и наполнить её разными травами. Для этой цели сгодился убитый по дороге русак. Точнее его выскобленная и высушенная шкура. Она сейчас болталась на палке у него за спиной, набитая борецом, бородавником, копытнем и ещё тремя десятками видов встреченных по дороге целебных растений. Если он, конечно, правильно помнил их названия.

Воротная створка отъехала назад с ужасающим скрипом, перебудив, наверное, всех, кто ещё не успел проснуться на погосте в этот ранний час.

Ого! Здесь что — нет стража? Тут настолько безопасно, что местным жителям некого опасаться? Тем лучше. Путник уверенно зашлёпал по широкой полосе грязи, заменявшей здесь дорогу.

— Эй, парень! — окликнул его из-за спины скрипучий голос. — Ты кто такой и откуда?!

Он обернулся. Неприятный дискант принадлежал тощему старикашке, чья морщинистая голова, покрытая редкими седыми патлами, торчала из узкого окна крохотной клетушки, притулившейся сразу за воротами. Видимо это был местный мытарь.

И здороваться здесь, наверное, не было принято.

Ну, вот и первое испытание.

— Волченя меня кличут! Травник я! А откуда… — он помялся — Да можно сказать, что ниоткуда… Из леса.

Старик в окошке насторожился.

— Как это неоткуда?! А роду-племени какого?! Без роду и без племени одни бойники ходют! Да изгои ещё! Ты из них что ли? Это погост боярина Глузда! Нам здесь такие не нужны!

Ого! Самого Глузда!

А вот теперь нужно было быть крайне осторожным. Этот мытарь, конечно, ляпнул первое, что ему пришло в голову, но попал не пальцем в небо, а как заправский лучник — точно белке в глаз.

— Да нет, ты что, отец! Я не из таких! — поспешил опровергнуть его домыслы Волченя — Родом из вятичей… Отец из вятичей! — тут же поправился он. — А мать из кривичей. Ни те, ни те принять не захотели. Вот они в лес от них и ушли. Там я и родился. А потом померли в один год от поветрия морового. Я один остался… Вот, травничаю.

Он потряс палкой с привязанной к ней котомкой.

Да — если хочешь кого-нибудь обмануть, нужно говорить как можно больше правды! Тогда не так заметна будет вплетённая в неё ложь.

Недоверия на лице старика стало поменьше. Правда, ненамного.

— А травы разбирать где выучился?

Вот въедливый! Точно клещ лесной.

— Дык от матери! Знахарка она была… И меня всему обучила.

Поверил? По этим холодным глазам-колючкам ничего толком не разберёшь.

Обычно такие знания передают от матери к дочери. К сыну же они попадают только в исключительных случаях.

— А идёшь-то ты куда, мил-человек! Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

— Так это… — путник развёл руками в стороны — Особо никуда не иду! Посмотреть, может, где товар мой сгодиться! Не глянется никому, так дальше пойду тропы мять! Муж я смирный, не буйный — никакой неправды чинить не собираюсь!

Подумав немного, старик махнул рукой. Иди уж, мол.

Никакого мыта у него он не потребовал.

Видимо, его полагалось платить только с повозок. Ну, или с лошадей.

— Послушай, отец… — вдруг спросил Волченя. — А что, сам боярин Глузд — здесь нынче?

Тот смерил его скептическим взглядом. В котором явственно читалась что-то вроде — «а ты на диво глуп, паря!»

Ну да — можно было самому догадаться. Был бы здесь боярин — над домом тиуна наверняка реял бы его стяг.

Да и стража на воротах стояла бы.

Ноги вынесли путника на единственную улицу погоста. Чуть ли не по щиколотку заплёванную рябиновыми косточками. По утреннему времени она была ещё совсем безлюдной. Гостя поприветствовал только мелкий и весьма дружелюбный на вид пёс, весь в колтунах из свалявшейся шерсти. Он радостно завилял хвостом, собираясь, видимо, подбежать к путнику. Но учуяв запах зверя, тут же передумал и в страхе метнулся под ближайшую калитку, откуда вскоре раздался заливистый лай.

Волк не обратил на это ни малейшего внимания.

Ноги сами понесли его на постоялый двор. Тот, который поближе. Выбирать лучший из двух не было никакого смысла. Они, скорее всего, ничем друг от друга не отличались. И там и там путников ждало вначале обширное дворище с конюшней, а потом гостиный дом и корчма, где можно было отдохнуть и поесть с дороги.

Последнее путнику требовалось сейчас больше всего остального.

В обширном полутёмном помещении харчевни, заставленном двумя десятками столов, было совсем немного народу — от силы с полдюжины мужей. То ли купцы, то ли их слуги, то ли местные — из числа тех, кому дома некому было приготовить снеди. А скорее всего — и те, и другие вперемежку.

Во всяком случае, никто из них не обратил на новоприбывшего ни малейшего внимания. Ну а что — место бойкое — мало ли тут какого народа бывает!

За длинным столом у стены, отгораживавшим людскую часть от кухни, клевал носом долговязый корчмарь.

— Чем могу помочь, уважаемый? — мгновенно встрепенулся он при виде нового гостя.

Действительно, здороваться не принято. И имя своё называть тоже.

Ну и люди. Неужто бояться, что язык отсохнет?

Волченя бросил палку с котомкой на ближайшую из скамей.

— Что у вас есть из яди?

Тот смущённо потупился.

— Уж прости, уважаемый — с утра разносолами небогато! Чуть попозже бы подошёл, мы бы тебя и свежей убоинкой попотчевали, и рыбкой, и пирогами с морквой да визигой. А сейчас только просол есть. А из свежего — мелены.

Путник задумался. Солёная рыба — это было совсем не то, чего ему сейчас хотелось. А к меленам он относился несколько иначе, чем местные жители. Но брюхо уже какой день так и подводило от голода.

Волк, конечно, зверь выносливый, но и ему надо питаться.

— Неси свой просол! — махнул он рукой — И мелены тоже!

Корчмарь тут же проорал слова заказа куда-то себе за спину.

— Чем-то ещё могу помочь, уважаемый? — снова повернулся он лицом к гостю.

— В вашем гостином доме горницы свободные есть? Мне на пару дней.

Тот хмыкнул.

— Как не быть! Вот только…

Он выразительно пошевелил в воздухе пальцами.

Волченя намёк понял. Запустив ладонь в калиту на поясе, он, один за другим, выложил на столешницу три стеклянных глазка.

Такого добра у него осталось ещё полкошеля. Вполне достаточно чтобы какое-то время ни в чём себе не отказывать.

— Здесь за две ночи, и за угощение!

Судя по одобрительному взору корчмаря, пенязей с преизлихом должно было хватить и на то, и на другое. Он шлёпнул ладонью по столу, после чего с него разом исчезли все глазки. Зато вместо них там появилась маленькая, причудливо оструганная дощечка в виде рыбки.

— От главного входа по всходу на второй поверх, и там прямо по коридору вторая дверь ошую.

Путник кивнул и забрал «рыбку».

Он хотел уже было плюхнуться на скамью — ожидать, когда ему принесут обещанное угощение. Но вдруг подумал, что — раз уж начал выдавать себя за травника — надо соответствовать этому образу.

— А скажи мне… м-м-м… уважаемый! — нет ли на вашем погосте такого мужа, которого бы заинтересовали целебные травы? Самые лучшие — с лешачьих полян и кикиморовых болот!

Волченя похлопал ладонью по туго набитому боку своей котомки.

Корчмарь в ответ задумчиво уставил глаза в закопченный потолок и пожевал губами.

— Медовару нашему ты, мил-человек, вряд ли пригодишься — наконец промолвил он. — Он сам для себя всегда травы собирает. Может быть, твоим товаром знахарь заинтересуется? Толочко кличут. Его на капище можно найти — он там волхву помогает.

Путник поблагодарил за сведения кивком головы.

Нет уж — местное капище было последним местом, куда бы он хотел наведаться.

Тут принесли его снедь. На широкой плоской доске, которую притащил какой-то шустрый отрок, высилась горка толстых меленов. Рядом лежал и здоровенный кусок рыбы. Кроме того, там стояла высокая кружка, полная питного мёда.

Последний, видимо, полагался бесплатно, в довесок, просто за то, что сделал заказ.

Волченя принял доску, с наслаждением вдохнув почти уже позабытые ароматы.

— Хотя, знаешь что, уважаемый — ухватил его за плечо корчмарь — Попробуй-ка ты зайди в лавку к Скавроне! Там вроде серой приторговывают. Авось твои травы и сгодятся!

Снова благодарно кивнув, тот взглотнул слюну. Однако причиной её появления во рту был уже не голод, а слово «сера», вылетевшее из уст собеседника. Её он не жевал уже о-очень давно. С тех самых пор как вместе со своими товарищами вступил на великое капище, и принёс ту клятву… После которой потерял право общаться со щурами.

Интересно, а если «серу» приготовили не в его роду, а на таком вот погосте, и не для правых целей, а просто так — пожевать — он имеет право её попробовать?

Вопрос был не из самых лёгких.

Не очень простая предстояла и трапеза. Мелены среди его народа почитались исключительно поминальным блюдом, которое надлежало вкушать только на тризнах.

Но ведь и он теперь — уже не часть своего племени.

Да и брюхо уже так сводило от голода, что терпеть не было никаких сил. Даже у лесного хищника.

А что если он будет снедать, и вспоминать при этом усопших? Это ведь тоже можно посчитать чем-то вроде тризны?

А-а-а — гори оно всё!

Волченя ухватил с горки верхнюю из плоских лепёшек и жадно отправил её в рот.

М-м-м… вкусно!

Зубы волка заработали, словно жернова мельницы, давшей название этому блюду. Только та его производила, а они наоборот — уничтожали. Желудок постепенно начал наполняться, разливая по телу приятную сытость и истому. А в сознании, словно сами по себе начали всплывать до боли знакомые лица.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи.

Да уж — точно тризна получилась.

Хотя, может быть, некоторые из них всё ещё на этом свете? Говорят ведь, поминать живых — большой грех.

А ещё говорят — если кого-то поминали при жизни, значит сроку тому отмерено — в два раза больше положенного!

И мёд тоже оказался на диво вкусен. Тот кто его варил, явно не пожалел приправ. Такому и вправду ни к чему товар захожего травника.

Волченя прикончил мелены и отвалился от стола.

Уф-ф-ф! Просол, пожалуй, уже не влезет.

Ну да ничего — и на потом сгодиться.

Кусок рыбы перекочевал в котомку.

Тут его сознание, пребывавшее всё это время словно под каким-то спудом, вынырнуло, наконец, из глубин, и он обратил внимание на то, что происходит вокруг. Точнее за соседними столами.

А там велись очень даже интересные беседы. Так, например, солидно одетый середович рассказывал своему собеседнику — куда более молодому и скромнее облаченному мужу, о некоем странном проповеднике, который ходит от веси к веси, от городища к городищу, и пугает всех гневом высших сил. Заверяет, что совсем скоро грядёт великая битва, именуемся гневом богов, после которой придёт неизбежный конец света, и требует от людей сделать выбор — за какие силы они будут стоять в свой последний час — старые, которым молились их предков, или новые — пришедшие сюда вместе с завоевателями. От этого, мол, зависит — попадут они после смерти в ирий или будут стынуть на вечном морозе.

— Лютые чудеса творит! — вещал середович, активно — видимо для пущего эффекта, размахивая руками — Какая баба-большуха ему наперекор говорить учнёт — зачем, мол, тут воду мутишь? — так он на неё посохом укажет — Злой дух, говорит, в тебе живёт! Потом сделает у неё малый надрез на плече, или ещё где, а оттуда глядь — ящерка или змея выползет!

Волченя навострил уши, желая услышать новые подробности. Эта история показалась ему очень знакомой. Ведь нечто подобное происходило и на землях его прежнего народа, перед тем как началась та роковая война.

Но буквально тут же потерял всякий интерес к разговору, сообразив, что этот муж говорит о делах, происходящих далеко отсюда — в Залесье. Те места его сейчас совсем не интересовали.

Куда больший интерес у него вызывала его горница в гостином доме.

Ладно, разговоры можно и потом послушать. Без сожаления покинув корчму, путник пошёл вселяться в отведённое ему помещение.

— Кого это ещё лешие принесли?! — долетел из-за массивной двери в ответ на стук в неё же чей-то недовольный голос.

Причём странно знакомый.

— Отворяй, давай! — жилец пришёл!

Из-за двери недоверчиво хмыкнули.

— А откуда мне знать, жилец ты, или не жилец?! Ты знак покажи.

Ах, вот оно что!

Волченя поднёс к прорубленному в досочной крепи треугольному «глазку» выданную корчмарём «рыбку».

— Оно?!

Ответа не последовало.

Вместо этого дверь отворилась.

Так вот почему голос похожий! Буравя гостя недоверчивым взглядом, его впустил внутрь брат-близнец, как ему показалось, того самого мытаря, что встретил его за воротами погоста. Ну, или тот сам успел сюда доковылять.

Комнатка оказалась не очень просторной. Скорее тесной. Узкий топчан в углу. Пустой ларь в другом. Да ещё неширокое окошко, затянутое бычьим пузырём. Вот и всё.

Впрочем, большего и не надо. Он ведь и не собирается задерживаться здесь надолго. Да и ему ли придираться — мужу, проведшему больше полутора лун под кустом жимолости?

Закрыв дверь на засов, Волченя закинув котомку в сундук и, не раздеваясь, даже не сняв поршней, растянулся на ложе, в тот же миг погрузившись в глубокий спокойный сон.

Пусть это было и не самым мудрым поступком, уснуть вот так — посреди — вполне вероятно — вражьего поселения, совсем не зная, что его ждёт впереди. Но ведь и волкам иногда требуется отдых.

Зато через несколько часов он поднялся с топчана свежим, отдохнувшим и полным сил. Словно и не было всех этих седмиц блужданий по лесу.

Теперь горница была освещена куда лучше. Значит, дневное светило уже проделало по небосводу значительную часть своего пути.

Ух-х-х! Ядрёна сиська!

Хорошенько потянувшись, путник почувствовал себя словно только что натянутый боевой лук.

Хотя нет — как набравшийся сил лесной хищник.

Но если тому по его природе надлежало действовать под покровом ночи, то его далёкому потомку это следовало делать прямо сейчас.

Первым местом, которое стоило посетить, был, конечно, местный торг. Ведь туда, как известно, стекались не только товары, но и последние известия с окрестных земель. А именно они были сейчас для Волчени ценнее всего остального.

В отличие от утреннего часа, теперь единственная уличка погоста была довольно многолюдной. На глаз можно было насчитать десятка три человек. Чьи-то челядинцы в двухцветных одеждах. Насквозь пропахшие рыбой промысловики. Подмастерья в кожаных фартуках. Хмурый купчина в плаще с меховым подбоем. Стреляющая глазками по сторонам разбитная молодка в ярком дубасе. Странник в отрепьях. Стайка шустрых отроков, с хохотом гоняющая по улице гогочущих гусей, которые при этом успевали клевать густо усеивавшие землю косточки рябины.

Вряд ли всё это были местные жители. Тем лучше — в такой толпе куда легче затеряться, чем в какой-нибудь веси, где все друг друга знают. Ну или, по крайней мере — новое лицо не вызовет много вопросов.

Народ активно сновал между двумя постоялыми дворами, полудюжиной лавок и кузней, коптившей небо столпом едкого чёрного дыма.

В последнюю путник и направился.

Вот ещё одна вещь, к которой очень трудно привыкнуть.

Среди его бывшего народа работа с металлом давно не почиталась сакральной, и ковалей уж несколько веков как перестали считать ведунами. Тем не менее, непосвящённым видеть её по-прежнему запрещалось. Поэтому и в городах и в весях такие мастерские ставили на отшибе — подальше от сторонних взоров.

Здесь же — у кривичей, их свободно возводили прямо посреди поселений, ничуть не опасаясь ни сглаза, ни других подобных вещей.

Это что — прямо с горна — на продажу? Не дав отлежаться и не наложив никаких заговоров?! Ну и народ!

Впрочем, и пусть им — чужое капище — свой устав! Главное сейчас было — ничему не удивляться и делать вид, что всё происходящее вокруг — обыденность.

Впрочем, до конца правду местные не утратили. Вместо кузни с печью и наковальней за дверью оказалась довольно просторное помещение с прилавком, прямо на котором был выложен предлагаемый товар.

— А ещё бают — какой муж супротив него слово молвит, глянет на него своим престрашным зраком — тот и замрёт столпом, и простоит так хоть день, хоть два, пока чары с него не спадут! — долетел до его ушей обрывок разговора.

А потом голос говорившего заглушил звонкий перестук молотков.

И здесь тоже обсуждают того проповедника?! Неужто нет никаких других вестей?!

Ага! — речь-то вёл всё тот же встреченный им в корчме середович, разряженный в непривычную для здешних мест крытую аксамитом свитку, высокую шапку из паволоки и остроносые сафьяновые сапоги.

Тут новоприбывшего заметил хозяин — высокий кряжистый муж с расчесанной надвое бородой, стоявший за прилавком и ведший беседу с тем самым человеком. Которая, правда, тут же прервалась.

Стих и грохот металла за стеной.

— Я что-то могу предложить… уважаемому?! — спросил у Волчени то ли лавочник, то ли коваль, безуспешно пытаясь придать подобострастия своему громоподобному голосу, явно привыкшему перекрикивать оглушительный гвалт кузни. — Есть отличные оголовья для стрел. Крючки на рыбу. Рожна на остроги. Кольца. Цепи. Ножи. Топоры. Иглы. Сошники. Вилы. Рогатины. Коли нужно — можем коня подковать!

Ага — значит, с первого взгляда он не смог определить род его занятий. Вот и перечисляет ему весь товар. Странно — неужели по его виду можно предположить, что он входит в число тех, кто ради пропитания ковыряется в земле? Этот муж что — ничего в жизни не видел, кроме своей кузни? Ни одна из перечисленных им вещей Волченю не интересовала. Взор лесного хищника сразу ухватился за предмет, которым тот с удовольствием украсил бы свой пояс — широкий аршинный кинжал с вытравленным на лезвии рисунком в виде пикирующего коршуна, «вороньим глазом» на крестовине и ухватистой рукоятью из оленьего рога.

До недавнего времени на боку у Волчени висела ничем не худшая снасть. Правда, с другим хищником — не небесным, а земным. Жаль только она в числе прочих осталась на том самом урочище. Он долгое время вынуждено пользоваться засапожником, предназначенным, как известно, совсем для других целей. Неудивительно, что за несколько седмиц клинок сточился, превратившись в жалкий огрызок, годный разве что для того, чтобы чесать им спину.

Однако пенязей, которые таились сейчас на дне кошеля, хватило бы, в лучшем случае, на оплату одной только рукояти вожделенного кинжала.

Может быть, не стоило так щедро одаривать болотника? Нет — лесной волк никогда не жалеет о содеянном!

Так что его уделом был, судя по всему, куда более скромный клинок, лежавший на прилавке чуть ниже — тоже довольно крепкий, только поуже и покороче, безо всякого рисунка, «вороньего глаза», и даже без крестовины, с простым черешком из падуба, усиленным двумя металлическими кольцами.

В него путник уверенно и ткнул перстом.

— Это беру! Сколько просишь?

Хозяин лавки смерил гостя оценивающим взглядом.

— А чем уважаемый будет расплачиваться? Мехами? Серебром? Солью?

Волченя отрицательно помотал головой и тряхнул калитой на поясе.

— Стекло!

Торговец ненадолго задумался.

— Полтора десятка глазков!

Ляпнув такое, он, видимо, ожидал, что новоявленный покупатель тут же начнёт с ним торговаться, пытаясь сбить заломленную цену, и приготовился перечислять достоинства товара, даже открыв для этого рот.

Вот только гость ему такого удовольствия не доставил.

Волки не торгуются.

Но если их обманывают, потом возвращаются и мстят.

Запустив руку в кошель, Волченя выложил перед собой на стол горсть переливающихся кругляшей.

Даже больше чем нужно.

— То, что сверху — на ножны!

С трудом втянув обратно в глазницы готовые уже вылезти наружу очи, хозяин быстро, пока тот не передумал, выложил перед покупателем обе требуемые им вещи, бормоча при этом что-то вроде, «мол, отличный нож, отличные ножны, и тому и другом — сносу не будет». А если возникнет на то желание, уважаемый сам может в этом убедиться, испробовав клинок на прочность. Ну, или ножны на разрыв.

Ни того, ни другого путник делать не стал. Его намётанному взору и так ведь всё видно — по рисунку и цвету — так зачем ерундой заниматься?

Прицепив новое приобретение к поясу, Волченя покинул лавку.

Её хозяин с предыдущим гостем тут же продолжили прерванный разговор. И словно по сговору, за стеной тут же снова загрохотали молотки.

Ну вот — теперь лесной зверь снова стал опасен. Правда не настолько же, когда был облачён в доспех и сжимал в руке копьё. Но всё равно, тот, кто вздумает к нему сунуться, немало об этом пожалеет.

Вот только мошну свою он изрядно растряс. Оставшихся глазков могло хватить теперь только разве что на небольшой запас провизии. Впрочем, большего ему в подлунном мире уже и не было нужно.

Народа на улице теперь стало куда меньше. Люди почему-то переместились ближе к дому тиуна.

Ага — пошли поглазеть на приезд какого-то видного мужа. У ворот городища стояли «встречальщики» — с полдюжины человек важного вида. Среди них — дородная молодка с большим блюдом в руках, на котором стояли кувшин с чашей и ещё какая-то заедка.

Может и волку стоит посмотреть на это? Только осторожно, из-за какого-нибудь укрытия. Например, из-за во-он той коновязи.

За последнее решение Волченя тут же сам себя восхвалил. Когда в покосившиеся ворота въехал малый конный отряд — десятка в два человек, и стало возможным различить рисунок на прапорце, который развивался над головой передового всадника. Грызущий дерево бобёр на цианово-синем поле.

Да уж — такое невезение можно было заслужить только полным небрежением богам! Ему то за что?

Прибывший витязь, не уступающий габаритами доброй копне сена, принял из рук молодки кубок и опростал его в несколько глотков. В небеса уткнулась его острая козлиная бородка.

Это был Лутоня — один из ближников боярина Глузда — полновластного хозяина здешних мест.

И с первым, и со вторым Волченя успел познакомиться достаточно близко. На ратном поле. Более того, их люди составляли значительную часть тех, кто устроил на его отряд ту самую, последнюю облаву. Так что этот «бобр» повалил немало добрых вятских дубов. Хотя и сам, надо признать, обломал об их кору не один зуб.

А вот настоящего лица волка тот не должен был знать. Когда они сошлись в бою, того мудрено было отличить от истинного лесного зверя. Однако рисковать не стоило. Лутоня сейчас наверняка проследует в дом тиуна. Ну — или на один из постоялых дворов. И лучше было не попадаться ему на глаза. И, по возможности, как можно скорее покинуть это место.

Он ему обязательно отомстит. Но не в этот раз.

Бочком-бочком путник отошёл на несколько саженей назад. Один из его шагов внезапно сопроводил оглушительный визг. Из-под ног, заливаясь жалобным лаем, метнулась та самая псина, которую путник видел на этой самой улице утром.

Да будь ты неладна! Не дайте боги, если его сейчас заметят!

Толкнув первую попавшуюся дверь, Волченя поспешно заскочил внутрь. Это была одна из местных лавчонок.

Он оказался в полутьме. А в нос вдруг шибануло таким знакомым запахом…

Не та ли это самая лавка Скаврони, о которой говорил корчмарь?

Вставшая дыбом на спине хищника шерсть сама собой разгладилась. В голову же хлынули воспоминания. Родом совсем уж из давних времён. Когда он не был не только волком, но даже ещё и волчонком. И мать готовила его любимое лакомство.

— И окружили их посреди дремучих лесов да топких болот. На высоком холме. И бились они двенадцать дней и двенадцать ночей. И побили бессчетно врага. И сами полегли все до одного. И погиб Вук, ушёл в ирий заступник наш. Навеки закрыл свои ясные очи. И остались мы теперь одни — сироты в подлунном мире.

Ого! Знакомый запах тут же был забыт. Это звучало куда интереснее, чем рассказы о безвестном проповеднике, пугающих людей концом света!

Разговор меж собой вели две бабы. Одна — та самая разбитная молодка в ярком дубасе, которую Волченя приметил на улице. Другая, стоявшая за прилавком — чуть постарше, да и одета поскромнее — видимо жена Скаврони. Или перезрелая дочь, по каким-то причинам не отданная замуж. Ну, или, может, вдова сына, поставленная сюда за ненужностью. Происходи дело в вятской деревне, это можно было бы определить по головному убору. Или его отсутствию. Здесь же — поди разбери, что её повойник означает.

Кстати, этим-то откуда про Вука знать? Земля настолько уже слухами полниться?

Хотя, судя по узорам на одёже, украшениям и тонким скуластым лицам, обе жены были вятчанками. По крайне мере на какую-то часть. Стало быть — бывшими соплеменницами путника.

— Правда, говорят, кое-кто из них всё-таки уцелел.

Та-а-ак… Волченя ещё больше навострил уши.

Но тут обе собеседницы заметили, что у них появился незваный слушатель, и тут же торопливо закончили разговор.

— Ой, что-то совсем я заболталась с тобой кума! — зачастила молодка, и ведшая до этого рассказ — Меня ж дома муж совсем заждался! Пойду я, пожалуй! Храни тя боги!

И была такова. Покинула лавку, низко склонив голову, едва не толкнув путника плечом.

— Храни тя боги! — эхом отозвалась ей в спину товарка.

И тут же повернулась к новому посетителю.

— Поздорову тебе, добрый молодец! Чего надобно?!

Ого! Надо же! Здравствовать пожелали! Что-то не похоже на местных!

Точно вятчанка!

Что ж — надо на вежество вежеством отвечать. Волченя склонился в полупоясном поклоне.

— И тебе здравствовать, красавица! Мне сказали, что в лавке Скаврони серой торгуют, а теперь я это ещё и носом услышал!

Та удивилась.

— Ты из наших что ли? Из вятичей? Местные то от неё только нос на сторону воротят.

Потом, видимо сообразив, что негоже лезть к покупателю с такими-то вопросами, тут же сменила тему.

— Да полно у меня этой серы! Есть с купырём, с дягилем, с душицей, с анисом — выбирай любую!

Путник даже сглотнул набежавшую слюну.

— С мятой давай. Три щепоти.

Покопавшись в кошеле, он выложил на прилавок один глазок. Этого должно было хватить с избытком.

— Сдачи не надо! — великодушно махнул он рукой.

Торговка хмыкнула, и достала откуда-то из под прилавка требуемый товар.

Волченя сгрёб в горсть аппетитные кусочки смолы, с трудом удержавшись от того чтобы закинуть один из них в рот. Вместо этого он завернул их в лист лопуха и сунул за пазуху.

В лавке лучше было задержаться подольше — а то мало ли, сколько времени Лутоня решит провести на улице? Да и кое-какие сведения у этой жены можно было повыпытывать.

Но для этого требовался повод.

Выдавать себя за травника в этом месте было чревато — тут бы его наверняка раскусили.

— А скажи мне… красавица — Волченя помедлил, подбирая подходящие слова — А эта твоя… кума… Она не из тех ли жён, что не против провести время с прохожими мужами?

Ну а что — волк ведь тоже самец, и долго рыскать по лесам без волчицы так тоскливо.

Нарваться на гневную отповедь он не опасался. Больно уж кричаще была одета та молодка. Явно на продажу.

Но реакция торговки всё равно оказалась бурной.

— Да что ж вы все на эту Капустку сразу вешаетесь?! — возмутилась та — Других жён на погосте нет что ли?! Вот я, например!

Она отступила от прилавка и провела ладонями по изгибам своего дородного тела. Надо признать — довольно аппетитного.

— Разве я хуже? И возьму меньше — два глазка всего.

Её карие глаза упёрлись прямо в лицо Волчени.

И от этого взгляда остолбеневший от удивления путник ощутил приятное оживление в районе мотни.

— А как же Скавроня? — решил он прояснить ситуацию — Дозволяет тебе такое?

Теперь уже торговка воззрилась на него в немом изумлении.

Какое-то время они оба стояли, переглядываясь, как два столпа.

Но наконец, на её лице мелькнуло понимание.

— Вот глупень! — расхохоталась она — Небось, слышал гром, да не понял, откуда он?! Я и есть Скавроня! Честная вдовица! Меня весь погост знает!

Ах, вот оно что!

Как всё-таки место влияет на человека — повстречай он её в каком-нибудь вятском селении, статус можно было определить с одного полувзгляда. Здесь же все одеваются, как хотят!

Тем не менее — это совсем меняет дело!

На столешнице перед хозяйкой лавки тут же появились ещё два глазка.

— А ну-ка, молодец, прикрой-ка дверь на засов — тут же деловито распорядилась она — Да ступай за мной!

Она провела Волченю в узенький чуланчик, пристроенный где-то сбоку. Из всего убранства там был только широкий топчан, устланный сверху накидкой из заячьих шкурок.

Не говоря ни слова, Скавроня скинула через голову запону, обнажив две большие отвислые груди с широкими бурыми сосками, и дёрнула завязки на юбке. Та упала к её ногам.

Оставшись в одном повойнике и вязаных подследниках, вдовица вольготно разлеглась на постели, широко разведя ноги в стороны. Между которыми курчавился здоровенный тёмный куст.

— Ну что же ты? Давай, молодец! — она похлопала себя по причинному месту.

Ух-х, как от неё пахло!

Как от течной волчицы!

Волченя рванул завязки на мотне, выпуская наружу рвущийся на свободу уд.

В следующее мгновение тот оказался уже внутри Скаврони, яростно охаживая «куст» торговки.

Закончилось всё очень быстро. Буквально после двух дюжин ударов Волченя почувствовал, как из него неудержимо рвётся наружу семя.

О-о-о-о-ох-х-х! Ядрёна сиська-а-а…

Путник в приятном изнеможении распластался на дородных телесах вдовы.

Надо было… немного… передохнуть…

Видимо решив, что её «покупатель» уже закончил дело, Скавроня тут же попыталась из под него выкарабкаться.

Ну, уж нет! Хищник ещё не насытился!

Его ладони сомкнулись на упругих грудях вдовицы.

Уд тут же снова начал наливаться силой.

— Один раз уж был — тут же зачастила та — Второй раз ещё два глазка!

Уж не за это ли мужи прохожие ей Капустку предпочитают?

Не слушая, что он там болтает, Волченя развернул бабу к себе мясистым задом.

В этот раз всё длилось гораздо дольше. И, похоже, теперь приносило усладу не только мужу. Во всяком случае, спустя небольшое время пытавшаяся возмущаться Скавроня перестала это делать, громко заохала и принялась ему «подмахивать». Сиськи ритмично шлёпали её по животу, трясясь в такт с остальными телесами.

Когда же приспело время ещё раз излиться, и путник начал ускорять движения, они и вовсе задрыгались, словно в какой-то безумной пляске.

Уф-ф-ф…

Уф-ф-ф-ф-ф-ф…

А-а-а-а-ах-х-х! Хорошо…

Ещё, пожалуй, помнём тропы, лесной зверёныш! Волченя откинулся назад, растянувшись на топчане в блаженной истоме.

Спустя небольшое время, которое потребовалось ей, чтобы прийти в себя, вдовица сама прильнула ему под бок.

— Соко-о-о-оли-ик сла-адкий! — проворковала она — И откуда ты взялся такой на нашем погосте? Как тебя хоть люди кличут?

Говорить сейчас совсем не хотелось. А хотелось просто лежать пластом, как снулая рыба, и ни о чём не думать.

— Волченя я. Из леса вышел — лениво буркнул он в ответ.

Для того только, чтобы Скавроня не обиделась.

— Волче-еня-я. Из ле-е-еса — протянула та с какой-то еле уловимой иронией в голосе. — Бывали здесь мужи из леса. С луну назад. На тебя похожие. Все побитые да связанные. Не твои друзья часом?

Её рука меж тем скользнула к его мужскому началу. Которое она попыталась снова привести в вертикальное состояние.

Понравилось, стало быть.

Но у лесного хищника вместо этого встопорщилась шерсть на холке.

Вот оно! Неужто он напал на след?

Хотя… очень странно всё получалось. Только что эта жена обсуждала со своей товаркой слухи о разгроме его отряда, а теперь сообщает ему эдакое. Может, она просто не поняла, кто они такие?

— И сколько их было? — осторожно спросил он, попытавшись придать своему голосу как можно больше безразличия.

Ладонь вдовицы двигалась всё быстрее.

— Трое кажись — ответила она, не прерывая своего занятия — Грязные все и косматые, что твои лешаки.

Значит трое.

Кто же из них?

Глум? Звенибор? Кудряши?

— Лутоня их привёл — продолжала Скавроня — Побыли здесь два дня, а потом дальше пошли. Сказывали — к Глузду на суд. Видать натворили чего. Ох-х-х ты мой сла-адкий!

Добившись, наконец, необходимой твёрдости, вдовица тут же «оседлала» Волченю, направила уд в нужное место и ловко на нём запрыгала, уже не думая заикаться о доплате. Отвислые груди снова зашлёпали её по животу.

Вот ведь ненасытная!

— А как они выглядели то? — спросил он, пытаясь вернуть разговор в правильное русло.

Тщетно. Речь торговки тут же утратила всю связность, обратившись в сплошные хрипы и стоны.

Волчене же третье подряд соитие никакого удовольствия уже не доставляло. Только неудобство и надсадную боль в натруженном уде. Однако надо было дотерпеть до конца, чтобы продолжить разговор.

Вот только конца не получилось. Совокупление прервал громкий стук во входную дверь.

Поначалу, из-за охов и стонов вдовицы они его не расслышали. Видимо, поэтому, когда он, наконец, прорвался в их уши, его сопровождала чья-то громогласная ругань. А также угрозы сжечь к навьим эту лавку вместе с её хозяйкой.

Поминая через слово лешачью мать и всех её отпрысков, Скавроня слезла с Волчени и принялась торопливо облачаться.

Тот с облегчением спрятал своего «страдальца» обратно в порты.

— Уходи-ка ты, наверное, отсюда, Волченя из леса! — неожиданно повернулась к нему торговка — А то вдруг это тебя ищут! Мало ли — может не я одна тех лесных людей, на тебя похожих, запомнила!

Путник взглотнул.

Отрицать очевидное было глупо.

Всё-таки не такая уж эта вдовица и простушка, как он поначалу подумал.

— А как же я уйду? Есть вторая дверь?

— Как не быть! Вон там она! — Скавроня махнула рукой, указывая направление. — Да поторопись, а то мало ли что.

Она закончила облачаться, оглядела себя — всё ли в порядке, и покинула чуланчик, попрощавшись со случайным полюбовником кивком головы.

Ну, пора и честь знать!

Другой выход оказался там, где ему и следовало быть — за кладовницей, в которой хозяйка хранила товар, не уместившийся на прилавке.

Ух-х-х… пока дошёл до двери — стольких ароматов нанюхался! Словно вернулся в детство, когда он заходил в светлицу к матери, а та растирала в ступке сразу несколько душистых трав.

Хорошо смазанный засов бесшумно скользнул из паза в косяке. Крепкие кожаные петли упруго растянулись, выпуская путника наружу. Дверь захлопнулась за спиной.

Он оказался на заднем дворе, выходившем на тот самый пустырь, который он приметил ещё на опушке леса. Буквально на краю зловонной канавы, куда местные хозяйки сливали помои.

Да уж — контраст запахов получился — тот ещё. Как и света — Волченя прищурился, давая глазам, привыкшим к полумраку, время приноровиться к яркому солнцу.

Так, сейчас — первым делом на постоялый двор.

Хотя, пожалуй, нет — там ему делать больше нечего. Не мешок же с травой забирать! Лучше, наверное, прямо сейчас покинуть этот погост.

Эх-х-х, а так хочется где-нибудь ненадолго прилечь да пожевать вдоволь серы. Раньше, после соитий, Волченя всегда так делал.

Но сейчас — не раньше! Поэтому…

— Попался, соколик! — рявкнул кто-то прямо у него над ухом.

На плечо опустилась тяжёлая рука. А затылка коснулось холодное железо.

Да уж — молодец, что твой удец — красен да вонюч! Так расслабился, что врага проглядел!

Дикий лесной зверь застыл на месте, до предела напружинив мышцы, готовый, в случае необходимости, к мгновенному броску.

— А то я Скавроню не знаю! — теперь всё в том же голосе сквозило самодовольство — Она всех своих пихарей задним двором спроваживает! Да и пустолай тот не зря брехал!

Путник раскрыл глаза. Его окружили три крепких мужа. На вид явно вои — все в крепких кожаных доспехах, со шрамами на лицах. И при оружии. У одного ослоп в руке, у второго — секира за поясом, у третьего, который стоял за спиной, видимо — короткий меч. Причём, судя по саднящей царапине на шее — хорошо заточенный. Да уж — волку с одним клыком, то есть коротким ножом, да ещё и только что купленным и не проверенным в бою, в столь неравную схватку вступать не стоило.

А вот поговорить можно было. Ведь даже звери, перед тем как затеять драку, сначала «прощупывают» друг друга голосом.

— По какому такому праву, свободного человека хватают посреди правдивых земель, не предъявив ему прежде никакого обвинения?! — возопил он — Или в этом месте что — законы не писаны?!

От таких слов, да ещё и произнесённых предельно наглым тоном, вои опешили. Правда, ненадолго.

— А ты откуда тут такой зубатый взялся?! — ощерился один из них.

Тот, что с ослопом. Видимо старший.

— Не из леса часом? А то бы знал, что этот погост — вотчина боярина Глузда! А мы — его люди! И что боярин о-о-очень не любит бунтовщиков! На одного из которых ты о-о-очень похож!

Интересно, в чём заключается эта похожесть? Одёжа? Лицо с тонкими вятскими скулами? Не на лбу же у него это, в конце концов, вырезано?!

— Каких ещё бунтовщиков?! — возмутился путник — Знать про них ничего не знаю! Ведать не ведаю!

На лицах воев появились улыбки.

— Да ты, парень, видно и вправду — из леса! — осклабился «старшой». — Мы с боярином Глуздом уж полгода как банду Вука по эти местам гоняем! Вся округа на голове стоит! Надо оч-чень издалека прийти, чтобы ничего об этом не слышать! А ты, по виду — вроде из местных! Поэтому сдаётся мне, что ты, мил-человек — брешешь!

К груди заклокотала подступившая ярость.

— А чем ты это докажешь, вой! — едва не выплюнул он в лицо своему «собеседнику».

Тот обтёр щёку.

Значит, не «едва».

— А вот доказывать, соколик, как раз тебе сейчас и придётся!

Кровь побежала по жилам волка с удвоенной скоростью, готовя их к возможному прыжку.

— Кому доказывать, вой — тебе?! А кто ты такой, чтобы я тебе что-то доказывал?! Вот пусть Глузд твой приходит — с ним и поговорим!

Однако весь запал пропал втуне.

— Так сам боярин и явился ради тебя! — раздался вдруг знакомый голос. — Я тут его представляю! И голос его и уши! Даже, пожалуй, поглавнее тиуна местного буду! Сойдёт для тебя?!

На заднем дворе скаврониной лавки появился ещё один муж. Точнее, не один — а в сопровождении нескольких воев. Но на фоне остальных выглядевший именно что «одним». Здоровенный, что твой бер, мордатый.

Лутоня!

Лесному зверю при виде своего кровного врага стоило больших усилий сохранить на морде каменное выражение. И не совершить роковой ошибки. Волк, даже матёрый, против бера хорош только в стае. Или если нападёт из засады. Ну или, на крайний случай — один на один.

Хотя обычно предпочитает не связываться.

— Так кто ты таков, мил-человек, и как тебя люди зовут?

Нет — в лицо, кажется, не узнал.

Интересно — узнает ли по голосу?

— Волченя я! — последовал ответ — Травник. Человек мирный. Никого не обижаю — иду себе мимо.

Не один мускул на лице витязя не дрогнул.

Значит и голос ему тоже не знаком.

Ну, или нервы у него просто из железа.

— Волчата говоришь? — Лутоня усмехнулся. — А может Вук?! А?!

— Не понимаю о ком ты.

Путник спокойно выдержал пристальный взгляд витязя.

Пустой, как и полагается у воя.

Только на самом дне глазниц плясало потаённое пламя. Готовое в любой миг вырваться и поглотить того, кто его вызвал.

— Травник, значит? А ну-ка посмотрим, что там в твоём мешке.

Он мотнул головой одному из своих людей.

Тот вынес на всеобщее обозрение… Котомку, оставленную Волченей на постоялом дворе.

Да уж — похоже эти люди здесь действительно полновластные хозяева. И мытарь им, видать, всё про него рассказал, и его брат-близнец — привратник с постоялого двора, и в его горницу их пустили.

— Давно в лесу, говоришь?! — снова подал голос вой, который вёл разговор до появления Лутони.

Видимо, имевший в этой дружине довольно высокий статус.

— А шкура-то русачья у сумы твоей — свежая! Ты её, часом, не третьего дня заполевал?!

Да уж — вот и первая дыра в его плане!

Хотя нет — пожалуй, вторая, учитывая, как легко лесного хищника опознали по его облику.

— Дык, старая прохудилась, вот новую и взял! — тем не менее, не растерялся Волченя. — Мало ли их по лесу бегает!

Судя по лицам окруживших его мужей, довод был весомый. Тем не менее, недоверия к его фигуре на них ничуть не убавилось.

— А ну-ка, Хлыст — покажи, что там! — бросил Лутоня своему подручному.

Названный послушно вывернул котомку путника наизнанку.

В подсохшую на солнце осеннюю грязь вывалился ворох сухой травы.

Загоревшиеся было торжеством глаза воев потухли.

Но потом снова вспыхнули, когда поверх всего этого из мешка шлёпнулся кусок свежепосоленной рыбы.

— А это что? — витязь торжествующе указал на него пальцем.

Волченя хмыкнул.

— Просол. Не видишь разве?

Лутоня встал руки в боки.

— Вот ты и попался, бойник! Я знаю не так уж и много травников, парень — усмехнулся он — Но те, с кем я знаком, никогда бы не засунули в один мешок своё сено с чем-нибудь таким! Соль всю целебную силу у травы отбирает!

Волк снова напрягся, готовясь к прыжку.

Человек же с деланным спокойствием развёл руками.

— Не знаю, витязь, с какими травниками ты имел дело — а меня этой премудрости мать обучила! Такая вот рыба влагу из растений хорошо вытягивает. Только самая польза остаётся!

Лутоня и «старшой» незаметно переглянулись. Точнее они думали, что незаметно. Последний скривил недоумённую гримасу. Мол — знать не знаю, как там эти травнки делают.

Тут витязя, похоже, озарила идея.

— А ну пошли ка, мил-человек к Толочко! — заявил он — Травнику местному! Он муж знающий — нас и рассудит! Тем более ты к нему вроде как и сам собирался!

Это что — они и корчмаря расспросить успели? Шустрые ребята!

Ни к какому Толочко волк идти не хотел. Но другого выхода, похоже, не оставалось.

В этот раз людей на единственной улице посёлка было куда меньше. Да чего там — кроме нескольких воев всё того же Лутони, чесавших языки неподалёку, больше никого и не было. Один из них держал за шиворот странника в отрепьях, виденного Волченей ранее на улице. С этим тоже разбираются? Всех подозрительных хватают что ли? Тогда, быть может, получиться отбрехаться?

Над плетнями, ограждавшими дворы вокруг жилых домов, составлявших противоположную часть улицы, торчали десятки любопытных глаз. А гроздья рябины, обильно усеивавшие кусты над ними, создавали ощущение, что их — едва ли не сотни.

— Глянь… глянь… повели… — прошелестел шепоток.

Куда его сейчас — на капище? Вон оно — по правую руку — на вершине пригорка, в половине стрелища отсюда.

Но идти туда не пришлось.

— Постой-постой! — неожиданно вскинулся один из воев, стоявших у входа в лавку. — Что-то мне лицо твоё знакомо парень! — обратился он к путнику — Уж не тебя ли я подстрелил в Глухой топи?! А ну — покажи-ка мне своё левое стёгно!

Значит, не получиться… Время послушно замедлило свой ход, давая лесному зверю возможность вырваться наружу.

Всё-таки пока он говорил с воями, даже не пытаясь оказать им сопротивления, они немного расслабились. И теперь упустили его буквально на несколько мгновений.

Которых ему хватило с преизлихом. Он сорвался с места, уходя от оружия, которое уже были готовы обрушить на него люди Лутони. В лапе… то есть в руке сверкнул только что купленный клык… То есть нож.

Он ударил в бок того самого «старшого». Вой раззявил рот в беззвучном крике, начав заваливаться на бок.

Хищник сделал несколько могучих прыжков в сторону реки. Раненая лапа… нога… слушалась идеально.

— Луки! Бей его из луков! — долетел до его уха рёв разъярённого медведя.

Быстрей! Быстрей!

Вот он — частокол. Весь подгнивший и обветшалый, как он углядел ещё с лесной опушки.

Ещё один прыжок, и вот он уже верхом на шатающемся бревне.

Что? — помнём лесные тропы?

Мимо, словно гигантский шершень, просвистела стрела.

Вторая… Третья…

Вот леший! — Кажется, его снова зацепили!

Или нет?

Стрела всего лишь чиркнула его по стёгну, распоров кожу калиты. По брёвнам частокола запрыгали рассыпавшиеся стеклянные глазки. Его последние пенязи.

А-а-а — в жертву водянику. Пусть выносит!

Он прыгнул. Вода сомкнулась над головой, приняв волка в свои спасительные объятья.

---

Излучина реки Клязма

В отличие от спасшей ему жизнь мелкой речушки Пехорки, вставшая на пути волка большая река, похоже, решила её отнять. Недаром среди его бывших соплеменников она всегда пользовалась дурной славой — на её берегах безвестно сгинули герои сразу нескольких древних былин. А старики даже заповедовали юношам ходить в эту сторону.

Равнять себя с героями у Волчени и в мыслях не было. Но и повторить их судьбу — ох как не хотелось.

Даже название этой реки созвучно с именем коварной богини Козны, всегда готовой навредить людям. Видимо и характер у них был сходным. Ну а как ещё объяснить промах матёрого лесного хищника, давно уже определявшего, что его ждёт впереди, с одного только полувзгляда на местность, а теперь попавшегося в ловушку, приготовленную ему даже не людьми, а рекой?!

Преследователи действовали как опытные загонщики, явно не одну дюжину раз выводившие зверя прямиком к засаде. Но то, что он сейчас оказался здесь, была исключительно его вина. Лутоня пытался взять его обычным «частым бреднем» со сходящимися концами, который путник и сам не раз ставил в своей прошлой жизни. Он был хорош для охоты на обычную лесную живность. Какого-нибудь лося, оленя или косулю. Вот только для облавы на волка не очень подходил. Точнее — совсем не.

Умный хищник никогда не станет вести себя, как глупое копытное. Во всяком случае, наверняка успеет выскочить из горловины «мешка». А ещё, при достаточной ловкости и некотором везении, сможет изрядно «покусать» самих загонщиков.

И он показал им, как волки по лесу ходят!

Для того чтобы организовать большую облаву, Лутоне конечно было мало тех воев, которые приехали с ним на погост, поэтому он позвал с собой охочих людей. Вместе с ними набралось примерно с полсотни мужей. Которые и составили тот самый «частый бредень», пытавшийся опутать зверя последние три дня и две ночи.

Вот только были в нём и слабые ячеи. Большинство загонщиков не имело опыта настоящей лесной войны. Кроме того, за время погони они изрядно устали и утратили бдительность. Оттого и не углядели затаившегося в кустах волка.

Он прыгнул на спину одному из неудачливых охотников и разорвал ему горло. Второй успел развернуться навстречу. Но это ему не помогло.

А третий оказался…

Волченя мысленно возблагодарил богов за удачу. Это был тот самый лучник, который опознал его на погосте. И, видимо, подстрелил двумя лунами раньше.

В отличие от своих спутников, он успел изготовиться к схватке. Правда, это не помешало зверю вонзить ему в грудь клыки. Точнее клык. Купленный три дня назад в кузне.

Расхваленный ковалём клинок легко вошёл между рёбер меткого стрелка. А вот обратно выйти не смог, переломившись с сухим треском у самой рукояти.

Вот тебе и полтора десятка глазков!

Ух-х-х — попадись ему этот торговец! небось крицу рыхлую взял! Или не дал металлу как следует отлежаться после ковки, рукосуй!

О-о-о!!! А это что?! Ух — ядрёна сиська! Вот так удача! Боги точно на его стороне! На боку у «загрызенного» воя обнаружились ножны его собственного кинжала, который Волченя и не чаял ещё когда-нибудь увидеть! Добрый клинок он оставил в том самом лагере, вместе с остальными своими товарищами.

В доли мгновения оружие вернулось к старому хозяину. После чего нового владельца обрели лук убитого воя и тул со стрелами.

Ага — «загонщики» услышали шум схватки и решили, что он захотел прорвать их «бредень», поэтому дружно подались назад, собираясь его перехватить.

Тем хуже для них! Волк опять припустил вперёд — в ту же сторону, куда и бежал.

А когда преследователи разобрались что к чему, он уже снова был далеко.

Но к исходу третьих суток везение закончилось.

Вместе с благосклонностью богов.

Может быть, перед тем как начинать этот поход, стоило принести жертву Козне? Хотя сколько этих богов?! — Что деревьев в лесу! — поди ещё угадай, кому из них надо потрафить!

И как это волк не почуял, когда выбрал путь между урезом Клязьмы и крутым яром, поросшим невысоким ивняком, что сразу за его гребнем, буквально в сотне шагов, лежит другой берег этой же реки, выдававшей чуть дальше крутую петлю?

Не иначе — лешак закрутил!

В общем, спустя короткое время выяснилось, что он идёт по длинной широкой косе, сужающейся к концу. На самом «кончике» которой, словно кисточка на ухе рыси, торчала непонятно как угнездившаяся там ольховая рощица. От зарослей ивняка её отделяло пустое покрытое галькой пространство, шириной примерно с полдесятка саженей.

Возвращаться обратно было поздно — зверь уже чуял за спиной тяжёлое дыхание «загонщиков». Повторить же уловку, которая спасла его на погосте, мешал слишком крутой берег. Да и река в этом месте разливалась широким плёсом — течением не снесёт, но пока волк доплывёт до противоположной стороны, его шкура превратиться в ежовую. Только вместо иголок будут стрелы. Лук то с собой чай не один этот неудачливый стрелок прихватил! Так что ольховому гаю, вполне вероятно, предстояло стать местом его последнего боя.

А заодно и упокоения.

Ну да ничего — просто так — не прихватив с собой десятка врагов, он в ирий не уйдёт. А значит — достойное посмертие ему будет обеспечено!

Лесной зверь стремительной тенью метнулся вперёд, преодолевая пустое пространство между ивняком и ольшаником.

Хорошо, что здесь галька, а не песок, и лапы не вязнут!

Уф-ф-ф — кажется, успел.

Муж скороговоркой пробормотал уважительную просьбу к хозяину, точнее хозяйке — в подобных гайках обычно властвовали не лешие, а лесавки, и рассыпал вокруг себя горсть набранной по дороге лещины. Последнего стекла он лишился ещё на погосте, а чем-то ублажить местного духа было необходимо.

Никакого ответа не последовало.

Значит, дар принят.

Лесавки они такие — дашь им чего съестного, они и довольны, и козней гостю не строят.

Ну, теперь посмотрим — кто кого!

Волченя сдёрнул с плеча трофейную снасть.

Тогда — в горячке схватки, разглядывать её не хватило времени. Сейчас же можно было позволить себе роскошь — потратить на это несколько мгновений.

Вот это да-а-а… Теперь понятно, как это муж снял тогда Желудяка с самой макушки холма, и как всадил стрелу в лягу ему самому. Хотя ему, чтобы отстоять эдакое сокровище, кроме умения стрелять, следовало овладеть заодно и навыками ближнего боя.

Лук явно был родом не из этого леса. А из земель, лежащих гораздо дальше к полудню — вероятнее всего, Благодатной степи. Только там, насколько это было известно путнику, могли изготавливать такие вот чудеса.

Ясеневая основа. Роговая вставка на «животе». Турьи жилы на концах. Тут даже целиться не надо! Этот лук сам всё сделает!

Тетива на нём была натянута боевая, причём явно уже успела немного ослабеть — бывший хозяин держал её всё время наготове, готовясь продырявить шкуру волку. А теперь в стране предков латает дыры в собственной.

Ну да ничего, с такого расстояния — это не помеха.

Стрел в туле — полторы дюжины. Всё — сплошь бронебойные — с узкими гранёными наконечниками. Одну такую две луны назад Волченя извлёк из собственного стёгна.

Всех «загонщиков», конечно, не перестрелять, но для того чтобы изрядно проредить «частый бредень» — вполне достаточно.

А вот и первая жертва — какой-то торопливый неосмотрительный муж из охочих. Ни тебе доспеха, ни даже хоть сколько-нибудь серьёзного оружия. Так — короткая рогатина с бычьими рогами вместо нормального рожна.

Даже жалко на такого стрелу тратить!

Ну да ладно.

Оголовье легло желобком на тетиву. Та, в свою очередь, оттянулась к уху. Зоркий волчий глаз выцелил нужное место. Щелчок… и стрела упорхнула точно в выбранную точку.

Поражённый в бедро противник истошно заорал и повалился на гальку в нескольких шагах от того места, где кончался ивняк.

Поделом! Нечего, не разобравшись — против кого облава, по первому зову идти за всякими…

Лесной волк от шавок не бегает!

Ага — на его скулёж тут же прибежала вторая жертва — точно такой же охочий с погоста. С такой же бессмысленной снастью вместо оружия. И явным отсутствием боевого опыта. Этому Волчата, не удержавшись, всадил снаряд точно в мужские причиндалы. Уж больно хорошая была цель. Заметная.

Тот упал рядом со своим товарищем и забился в конвульсиях. Быстро умрёт — такую боль тело долго не выдержит.

Ну — кто там следующий?!

Следом, с топотом, способным разбудить даже мёртвого волка, неслась вся остальная ватага — вои вперемежку с охочими. Вот только за кромку больше никого отправить не удалось. Громкая команда, выкрикнутая то ли самим Лутоней, то ли кем-то из старших бойцов, заставила и тех и других тут же осадить укрыться от глаз меткого лучника в гуще ивняка.

Туда можно было стрелять лишь наугад. Но у путника было не так много снарядов, чтобы он мог ими разбрасываться. Ещё пригодятся.

Дальнейший расклад был ясен. Его преследователи могли дружно броситься к роще и задавить волка числом. Но это означало на какое-то время подставиться под его меткие выстрелы. А в том, что он неплохой стрелок, они уже успели убедиться. Две жертвы его снарядов, одна из которых продолжала издавать истошные вопли, выглядели более чем наглядно. Разменивать же ещё как минимум с полдюжины жизней за одну им вряд ли хотелось.

На помощь им могла прийти темнота, которой оставалось ждать ещё примерно полдня. Но точно так же она была на руку и лесному хищнику. Ведь ночное светило, в отличие от дневного, позволяло ему спокойно перебраться через реку. То есть ситуация была — как при игре в лодыги, когда перед решающим броском зерни фигурки у обоих соперников находятся примерно в равных позициях.

Правда, был ещё один вариант. Который преследуемому ничего хорошего не сулил. И если они догадаются…

— Э-эй, ты-ы! Как там тебя?! Волченя! — долетел вскоре из зарослей голос Лутони — Поговорить надо!

Ага — похоже, те же самые мысли, что одолевали беглеца, одновременно пришли и в голову витязю.

Только все ли?

— О чём нам с тобой говорить?! — крикнул он в ответ, осторожно перемещаясь вдоль кромки деревьев, чтобы не выдать своё местоположение голосом и не подставиться под стрелу.

И одновременно высматривая место, откуда будет кричать его оппонент, чтобы в случае чего, попотчевать того первым.

— Ты очень странный травник, Волченя! — долетело в ответ. — Сдаётся мне — не травник ты вовсе, а бойник! Причём не из последних!

Да уж — словно и не было всей этой трёхдневной погони, и всё ещё продолжался разговор на заднем дворе скаврониной лавки.

Беглец даже не стал ничего отвечать на это обвинение. Зачем? — Один раз он его уже слышал, и всё сказал!

— Что — так и будешь молчать?! Подтверждаешь, что ты бойник?!

Ага — голос то движется. Похоже, Лутоня тоже перемещался между деревьями, чтобы не подставиться под выстрел.

— Я всё сказал тебе ещё на погосте! — прорычал в ответ волк. — От того что на небе два раза взошло и село солнце, ничего не поменялось, витязь! Хотя, может быть, ты и не витязь вовсе, а бойник, как меня величаешь?! Честных людей просто так, я слыхал, только они хватают?!

Тон своих речей Волченя пытался сделать максимально издевательским. Вероятность, конечно, была не очень велика — ну а вдруг Лутоня взбеситься и сделает какой-нибудь опрометчивый шаг.

Например — высунется из-за укрытия.

Нет, не сделал.

— Ты такой же честный человек, как и я — травник! — крикнул он, проигнорировав ответное обвинение — Честные люди добрых мужей кучками не укладывают!

Чего он добивается? Время тянет?

— И ты гнался за мной, только для того, чтобы сказать всё это?!

Над галечной косой повисла пауза.

Лесной зверь насторожился.

Вот сейчас они могут…

— Нет! — наконец отозвался Лутоня. — Не за этим!

Он снова немного помолчал.

— Я хочу предложить тебе… — заговорил он, спустя короткое время — Честный суд! Если ты сейчас сложишь оружие и сдашься моим людям, я поклянусь тебе, что ни один волосок не упадёт с твоей головы, пока ты не предстанешь перед боярином Глуздом! Если ты честный муж — травник, как ты говоришь — он тебя отпустит, обещаю!

Волченя усмехнулся.

Совсем его за несмышлёныша, что ли держит?

— И забудет про пятерых мертвецов?! — насмешливо крикнул он. — И даже головное платить не заставит?! Вот насмешил-то!

Ответа не последовало.

Не настолько, видимо, Лутоня глуп, чтобы отрицать очевидное.

— Я могу предложить другое! — снова подал голос Волченя — Отправь всех своих людей подальше с этой косы! И мы сойдёмся с тобой в честном поединке! Победишь ты, значит — правда за тобой! Если я одолею — свободно ухожу на все девять сторон! Как тебе такое?!

Витязь какое-то время молчал, обдумывая предложение.

Думай-думай! Пусть только его люди отойдут подальше, а там никто уж не помешает волку прыгнуть в реку даже с такого вот крутого яра.

А там — ловите комара в лесу!

Хотя… с этим мужем он не против и поквитаться.

— Я соглашусь! — наконец отозвался предводитель преследователей — Если ты поклянёшься своими богами, что не будешь стрелять в меня, когда я выйду на косу, и не попытаешься сбежать, когда мои люди отойдут! И тогда мы сойдёмся с тобой на том оружии, которое пожелаешь! Кроме лука!

Всё-таки клюнул?

Или заманивает?

— Какими богами мне надо поклясться?!

— Клянись Древой, Скревой и Полевой! — немедленно отозвался Лутоня. — И Макошью ещё!

Ты смотри-и — разбирается! Вятич, призвавший в свидетели этих трёх богинь, прядущих нити жизни всех людей на свете, мог нарушить данное слово только ценой лишения себя всякого посмертия.

С Макошью же — создательницей всего сущего, и так всё было ясно. Обманувший её рисковал тут же расточиться слизью.

Вот только витязь упустил из вида одно важное обстоятельство. Загнанный ими в угол человек вятичем не был. Уже почти полгода как. После похода на то самое капище, со священным бел-горюч камнем.

— Хорошо! — отозвался он — Я поклянусь!

По-прежнему стараясь не оставаться долго на одном месте, Волченя отчётливо прокричал слова обета.

— А теперь ты клянись, Лутоня! — гаркнул беглец — Перуном своим, Волосом и Свентовитом! Что твои люди отойдут с этой косы, и не будут помогать тебе в бою! И дадут мне с миром отсюда уйти, если победа останется за мной!

Помедлив немного, витязь в свою очередь призвал в свидетели названых богов. Нарочно подобранных так, чтобы воевода не смог найти ни одной лазейки. Перуна он должен был чтить как вой, Волоса — как кривич, а Свентовита — как представитель власти и правды.

— Я выбираю секиру! — крикнул Волченя, дождавшись пока тот договорит. — Только у меня её нет!

Это оружие он назвал не случайно. Волк прекрасно помнил, как Лутоня орудовал им в последней сече, когда они сошлись лицом к лицу. Наверняка тот считал себя мастаком в игре боевыми топорами. И это будет лишним аргументом для него — соблюсти только что данную клятву.

— Согласен! — поспешно выкрикнул витязь. — Бросай лук и выходи на косу! Я дам тебе секиру!

Ага! Значит, выстрел попал в цель.

— Э-э-э, нет! — отозвался беглец — Сначала выходи ты с секирами! Это будет для меня гарантией того, что твои люди уйдут из ивняка!

Над рощицей снова воскняжило молчание.

Которое, спустя малое время, нарушил скрип сапог по гальке.

Вышел.

Здоровый что твой бер. Морда-атый.

Глаза пустые, как и положено у воя. И по лицу ничего не прочитаешь. В каждой руке — по боевому топору на длинной рукояти. На теле — кожаный походный доспех, покрытый пластинами из коровьих копыт. На голове — кожаный же шлем. Против стрелы из лука, который был сейчас в руках у Волчени — считай что ничего.

Широким, но неторопливым шагом дошёл точно до середины косы, после чего остановился и ловко швырнул вторую секиру к самой кромке ольхового гая.

Выходи, мол.

Судя же по шуму, раздающемуся из ивняка, его люди действительно сейчас покидали рощу.

Ну что — пришло время?

Путник приготовился вскинуть лук. И навсегда погасить эти наглые буркала. А потом со всех ног припустить к берегу, уходя от неминуемой погони.

Или…

Ох, как заманчиво сейчас повергнуть этого самоуверенного наглеца с помощью его же излюбленного оружия.

Ух — как исказиться его лицо, когда он поймёт, что соперник владеет им ничуть не хуже!

Ах — как красиво было бы сделать всё именно так! Тогда и его товарищи были бы частично отомщены.

Эх! — была, не была!

Волк аккуратно положил под дерево трофейное орудие убийства.

Рядом с ним на жухлую траву лёг тул со стрелами.

Зверь выпрыгнул из-за ствола, подхватил с земли секиру и в два прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от врага.

Вот сейчас — одно движение и этот муж отправиться на свидание со своими предками по частям — отдельно голова, отдельно остальное.

Нет — увернулся.

И, в свою очередь, рубанул так, что хищнику пришлось задействовать всю звериную ловкость, чтобы уйти из-под удара.

А ну-ка так!

Лезвие топора прорезало воздух с такой скоростью, что на миг показалось одной длинной сверкающей полосой.

Но лишь только рассекло край доспеха на плече Лутони, сорвав с него пару бляшек.

А потом уже Волчата вынужден был изворачиваться, чтобы не дать сопернику попортить себе шкуру.

Дикая пляска продолжалась несколько дюжин мгновений, показавшихся двум соперникам едва ли не часами.

А потом зверь понял, что его всё-таки обманули. Когда чутьё подсказало, что со стороны ольховой рощицы на него вышли два воя.

Один с палицей, другой — с коротким копьём.

— Попался, Соколик! — радостно осклабился один из них. — А ну стой, не шевелись!

Голос был тот же самый, что и на заднем дворе скаврониной лавки. А ещё говорят — волки два раза в один и тот же капкан не попадают.

И, похоже, из этого ему уже не вырваться. Наверняка ведь и лучники где-то за деревьями есть.

Да уж — молодец, что твой удец — красен да вонюч!

Эх, жаль — со всей этой погони он так и не разжевал даже малой горсточки серы. Видимо, придётся идти на свидание с предками, не упредив.

— Я ж тебя мог, как утку подстрелить! — едва не плюнул он в лицо Лутоне — Да пожалел! А ты-ы-ы…

Но того подобным было не смутить.

— Ишь ты — пожале-е-ел! — ощерился витязь — У боярина Глузда таких жалельщиков — полон поруб! Правда, жалеют они о другом — что на свет родились! Бросай топор, покуда цел!

— А посмертие потерять не боишься? — попытался воззвать он к совести противника. — Боги то клятвопреступников не прощают!

Хоть бы один мускул на лице дрогнул!

— Отмолюсь! — отмахнулся Лутоня — Лишний раз дар жрецам преподнесу, те Сварога за меня и попросят! Ему-то я не клялся! А на твоём месте я бы сейчас о своей душе подумал, бойник! Как там тебя, Волченя?! Или всё-таки Вук?!

Ответить на эти слова путник не успел.

Их разговор прервался самым неожиданным образом.

— Кто вы такие, и что здесь, бер вас всех задери, происходит?! — погремел со стороны ивняка молодой, но довольно уверенный голос.

А потом на галечной косе появились сразу несколько новых действующих лиц. Точнее въехали на неё верхом.

Один из них, крепкий, и при этом довольно миловидный юноша, восседавший на вороном жеребчике, поначалу показался беглецу тем самым человеком, из-за которого в его жизни последние луны происходили все эти изменения — больно уж похож.

Но почти сразу осознал свою ошибку. Тот был одет как княжич и, видимо, командовал этим небольшим отрядом. Следом ехало десятка полтора воев, одоспешенных куда лучше «загонщиков», да и на вид — значительно более грозных. Среди них особенно выделялись двое: здоровенный муж, превосходящий объёмом бероподобного Лутоню едва ли не вдвое, и суровая на вид жена в серой волчовке, значительно уступающая статями всем остальным, но явно занимающая в этой группе не последнее место.

— Мне кажется, или здесь твориться неправый суд?! — снова подал голос юноша. — А ну — опустите оружие! — рявкнул он на воев.

Те поспешили исполнить приказание.

И тут Волченя разглядел небольшой стяг за его спиной. Рисунок — приготовившийся к прыжку пардус, ему знаком не был. Но вот цвета — пурпурный и жёлтый, вкупе с тризубом в верхнему углу…

Боги всё ещё на его стороне! Этот парень явно из дома Черноградских владык, а значит, властью облачён куда большей, чем люди Глузда.

Но, похоже — не особо разбирается в местных делах.

Уж не брат ли он того самого…

— Беззаконие, княжич! — поспешно выкрикнул он, не дав раскрыть рта опешившему Лутоне — Эти люди обвиняют меня в том, чего я не совершал! Убить покушаются, да ещё и клятвы нарушают!

Лицо юноши посуровело.

Он повернулся к витязю.

— Правда это?!

Тот от неожиданности поперхнулся и отчаянно затряс головой.

— Что ты, княжич — кривда всё! Бойник это! — только и смог выдавить он из себя сквозь рвущийся наружу кашель.

Надо же — даже слёзы на глазах выступили.

— Что ж, я готов выслушать обе стороны! — провозгласил юноша.

---

Полуденый рубеж Ополья

— Да как же в землянке может быть холодно да сыро? Там же и шкуры на стенах да на полу, и брёвна проконопаченные, и глины слой, и корой дубовой сверху всё укрыто! Если правильно всё утроено — ни дождинки туда не просочиться! А зимой — даже огня разводить не надо — одним телесным теплом всё греется! И мышей там в помине нет!

— Ну отчего же нормальные дома строить нельзя? Просторные, светлые. Зачем в земле ютиться?

— Э-э-э, княжич — здесь не так всё просто! Так предками завещано! Давным-давно, когда вятичи ушли на восход от злых обров, строить такое жильё их научили боги. И дали завет — пока стоят землянки — будет жить и народ. Когда пришли в эти места — на Окоёмную, поначалу строго ему следовали. Но потом жизнь стала легче, и многие решили — зачем себя стеснять — можно же возводить большие дома, как ты сказал. И стали строить. Но боги разгневались, и налетели из благодатной степи злые хазары — дальние родичи тех самых обров, и снова пришёл на их земли разор и глад! И длилось всё это, пока люди не опомнились, и не начали опять начали жить в землянках. И тогда враг отступил.

— Ну, хорошо, ладно — предки так завещали! Врага помогает одолеть! Боги с таким жильём. Но одёжу такую зачем носить? Шкуры волчьи да медвежьи, кору древесную, верёвками обматываться?

— Ну-у-у — если так рассуждать, то выходит — всяк кто портов с и рубахой не носит — дикарь! Священные шкуры помогают в соприкосновение с предками войти. Потому их положено только вождям надевать! И то — в крайнем случае! Они и силы дают, и если погибнешь — сразу в ирий — безо всяких проволочек! Я и сам…

Говоривший осёкся.

— Я и сам видел, как в таких шкурах в бой идут. Когда отроком ещё был.

Разговор тёк плавно, так же как и воды реки, вдоль берега которой двигался небольшой отряд.

— Кору и вправду носить неудобно — спорить не буду. Да только надевают её только в особых случаях — злых духов да нечисть отвадить, когда они угрожать могут! Чуров ведь тоже из дерева вырезают! А кора — то же дерево! Какой дух сунется, когда такая защита?! Да и от дождя хорошо укрывает — свернул такой плащ шалашиком — да и спи себе под ним!

— А верёвки что? Тоже с предками сближают?

— Нет, конечно! Это скорее от бедности! Когда доспеха никакого нет, и не сладить, и купить не на что, хорошо просмоленная верёвка — самое то! Непрямой удар, хоть стрелы, хоть копья — в ней увязнет, а прямой — и самая крепкая кольчуга не отразит! Да и на охоте зверь не прокусит!

Собеседник какое-то время молчал. Видимо, подбирая слова.

— А ещё я слышал… — заговорил он осторожно, явно опасаясь оскорбить — Что, мол, вятичи вшей едят, да трупы людские. А ещё… что с матерями своими ложе делят.

— Ну, ты вспо-о-омнил! Этим обычаям — вечером век стукнет! А то и два! Это ж всё с древних времён идёт, когда люди совсем всуеверные были! Да и то, только когда в походы ходили! Боялись, что если какая часть тела к недругу попадёт, он порчу сможет навести! Даже по большой нужде на реку ходили — а то, не дайте боги, враг на кал злые чары наложат! Оттого и вшей ловили, крови напившихся и раскусывали, чтобы те её не унесли. Оттого и убитых ели, чтобы их ведуны не оживили и подменышей из них не сделали. Да и то не целиком, а только самые важные части — сердце, печень, мозги да мясо со стёгн, чтобы ходить не могли. Но и так уж давным-давно не делают. А то, что с матерями…

Глаза невольных слушателей, ехавших рядом, тут же сластолюбиво замаслились.

Зря! Ничего такого он им не расскажет.

— Обычай раньше был такой — если умирал или погибал какой муж, на тризне все мужчины племени его вдов яли — богам показать, что их под свою опеку берут. Ну, иногда и выходило, что сыновья — матерей… А сейчас если смотреть… По весне, перед началом сева, вождь каждого рода проводит священный обряд соития с главной жрицей Макоши, на добрый урожай. И часто так оказывается, что это — сын и мать. Но в том греха нет! Ритуал, без которого всходов не будет! Вот и всё! А у вас разве не так?!

Последовавший расплывчатый ответ оставлял много простора для фантазии. То ли есть такие обычаи на Черноградских землях, то ли нет.

Такие вот разговоры — о нравах и обычаях разных народов, занимали у Волчени и княжича в дороге большую часть времени.

Вот уже пятый день.

Иногда, как сейчас, они вызывали немалый интерес у всех остальных членов отряда. Но большей частью те ехали чуть позади — слушая двух других спорщиков — суровую воительницу Раду и щербатого гридня по имени Огура, постоянно обсуждавших плетение виршей. И тогда с ними оставался один только воевода.

Его звали Шебарша. Кроме того прозывали Пустельгой. И, как путник уже успел понять — тот был едва ли не лучшим бойцом среди всех, кого ему доводилось встречать в своей жизни. Для этого вовсе не обязательно было видеть его в сече. Достаточно просто понаблюдать, как он двигается. Например, когда садиться верхом.

Вот только витязю вряд ли были интересны их разговоры. Счастливая встреча с этими людьми на излучине Клязьмы пять дней назад закончилась судилищем. Точнее его подобием. На полноценную тяжбу то, что там произошло, вряд ли тянуло. Не было ни положенных для такого дела свидетелей, ни честных мужей, ни капища поблизости. Зато на стороне проезжих людей была сила.

Впрочем, Волченю всё это вполне устроило. Не давая времени опешившему от резкой смены обстановки Лутоне прийти в себя, он обрушил на того целый водопад обвинений. А тот смог лишь промямлить в ответ нечто невразумительное, снова голословно обозвав беглеца бойником, который лишь выдаёт себя за травника. А на деле людей режет куда легче, чем траву. Для наглядности тот даже указал на два мёртвых тела, лежащих на гальке. Впрочем, особого впечатления это не произвело. Да и убийство при защите жизни и свободы княжич доводом против обвиняемого не посчитал.

А вот прозвучавшее слово «травник» вызвало среди его людей странное оживление. Как тут же выяснилось, та самая суровая воительница была у них кем-то вроде лекарки, и неплохо разбиралась в растениях. Ей предложили проверить состоятельность Волчени в этом деле.

Поляница выехала вперёд, по одной извлекла из своей перемётной сумы три разных былины и сунула их под нос путнику.

— Назови! — произнесла она безучастным тоном.

Ох, как он не понравился зверю! Шерсть на его загривке встопорщилась, выдавая возбуждение и страх.

А вдруг не осилит? Ведь науку эту он проходил ой как давно! А трава эта — мало ему знакомая.

И где она её только набрала?

— Осока, Щирица и Дудник — почти наугад ляпнул он.

Жена молча кивнула — правильно мол, и тут же снова заняла своё место — чуть позади княжича.

Однако эта проверка Лутоню совсем не впечатлила. Он потребовал, чтобы Волченю отправили на суд к хозяину здешних мест — боярину Глузду. Он, мол, всяко знает обстановку лучше проезжего княжича — чай разберётся. Да и травники у него свои есть.

Лесной хищник такой грубой промашкой врага немедленно воспользовался. Юношу подобное недоверие к нему, похоже, изрядно задело. Как и его ближников. И Волченя тут же громогласно возопил, что этот боярин давно известен своим неправым судом на все окрестные земли, и он предпочтёт ему честную смерть в бою.

В ответ на доводы обоих княжич заявил, что настоящий хозяин этих земель — наместник переславского князя Всеволода, его старший сын Владимир. Который вряд ли знает ситуацию хуже, чем какой-то там боярин. И что он — братанич названного, готов сопроводить обвиняемого на его суд, в город Гостов. Куда, кстати, с ним могут последовать и обвинители.

Однако Лутоня от такой чести сразу же отказался, сославшись на неимоверную занятость. Тем не менее, выразил сомнение в благонадёжности Волчени — сбежит мол, при первой же возможности.

— Не сбежит! — уверенно ответил на это воевода, имени которого зверь тогда ещё не знал — Я лично прослежу!

И ни у кого в тот миг не возникло ни малейшего сомнения в этих словах. Достаточно было окинуть взором его ладную фигуру. Выглядевшую куда опаснее другого воя рядом с ним — того самого, превышающего Лутоню по объёму почти в два раза. Которого, как позже выяснил Волченя, звали Кремень.

И теперь Шебарша следовал за ним всюду буквально по пятам. Вроде бы с безмятежным видом. Но это только на первый взгляд.

— «Даже не пытайся сбежать. Я слежу за тобой, парень» — говорили его холодные глаза.

И лесной хищник точно знал — от этого не сбежишь.

Ну да ничего — в Гостов так в Гостов. Путь туда не близкий — мало ли что в дороге случиться может.

А пока можно и разговоры поразговаривать.

— А вот у мери беззаконной обычаи совсем уж дикие! Говорят, они каким-то камням поклоняются! Которые цвет свой менять умеют! Больше чем предков их почитают! Священные обряды возле них проводят, жертвы приносят — полоняников на них режут, да отроковиц девства лишают!

Последние слова были встречены недоверчивым ропотом со стороны новоявленных спутников.

Ты, парень, врать ври, да не завирайся! — читалось в глаза у многих. Всякое, мол, на свете видывали, но чтобы камень цвет мог менять!

Волченя тут же поднял вверх пустые ладони, выпустив повод выделенного ему на время дороги пегого жеребца.

— Я почём купил, потом и продаю, мужи черноградские! Сам ничего не придумывал, всё люди добрые рассказывали!

Доверия в их глазах, тем не менее, не прибавилось.

— А что за народ такой, меря? — неожиданно влезла в разговор подъехавшая сзади воительница Рада. — Что-то я о нём раньше ничего не слыхала.

Вот тебе и раз…

— Как же так — дева-вой?! — изумился Волченя — Кто ж мерю не знает?! Народ то не маленький! Они и по Нерли живут, и по Дубне, и по Которосли!

— Не называй меня так! — оборвала его поляница — Никакая я не дева! А названия эти мне ни о чём не говорят! Ты лучше скажи, в каких войнах эта меря твоя участвовала!

— Да какая она моя — боги с тобой, красавица… — попытался было отшутиться путник.

Но сразу осёкся, поняв по взгляду собеседницы, что это слово тоже — не самое подходящее.

— Войны, говоришь? — он почесал затылок — Ну-у-у, с вятичами века полтора назад они сильно ратились. Отчего, говорят и ушли с Окоёмной.

Нет. Не знает.

— Против хазар они ещё воевали вместе с Соколом. Твоим предком, княжич! — зверь мотнул головой в сторону Олега. — Ну и помогали потом его потомкам полудень правдивых земель завоевывать! Со Столицей вместе!

Снова мимо?

Рада пожала плечами.

— Ну а хоть воюют то они как? В чём сильны?

Вот ведь… неугомонная.

— Доспехов у них особо нет — земля то бедная, лесная. Поэтому в лоб почти не атакуют. Только если совсем уж край. Ну, или кто богов их обидит. Тогда они, говорят, прямо в ярость впадают и себя беречь перестают. Больше любят издалека из-за деревьев стрелами осыпать. Правда стреляют так себе — недалеко и не метко. Оттого перед боем, говорят, стрелы часто рыбьим ядом смазывают! Да ещё ловушки в лесу хорошо ставят.

Тут в разговор влез щербатый Огура, подъехавший следом за своей, то ли подругой, то ли оппоненткой.

— Ты сейчас, парень, часом не про чудь рассказываешь? Уж больно похоже!

Рада встрепенулась.

— Чудь?! Чудь то я знаю — известное племя! И стрелы, как и половцы из клана змеи они травят! Только стреляют хорошо. А почему меря тогда?!

Волченя едва не всплеснул руками.

— Да как же можно так говорить?! Чудь мере — народ родственный, но другой совсем! И живёт дальше к закату! Да и обычаи у неё другие совсем! Эдак если рассуждать, то с чудью одним гребнем можно и мурому, и мещеру, и мокшу сгрести!

— Ой, зачастил — зачастил! — отмахнулась Рада — Всех названий-то и не запомнить сразу!

— Вот ещё не хватало — сорта чуди разбирать! — ощерился щербатым ртом Огура. — У нас на Руси так все народы зовут этого корня, которые к полуночи от большого водораздела обитают.

Тут в разговор снова влез на время примолкший Олег.

— Странные вы! — едва не выкрикнул он, заставив своего отставшего было воронка вклиниться между одрами спорщиков. — Ежели так судить, Радислава, как ты судишь, так значит и твой народ, славящий богиню — всего лишь один из половецких родов!

Ой, зря он это сказал.

Молнии, которые метнули в княжича глаза поляницы, способны бы испепелить средней величины весь.

— Не смей ставить рядом два эти имени — с трудом выговорила она, едва не задохнувшись от обуявшего её гнева — Это произойдёт только когда в моём племени не останется ни одной жены, способной держать оружие!

Юноша тут же поднял руки.

— Я не хотел тебя обидеть, Рада — примирительно сказал он — Я просто хотел показать тебе, как можно ошибиться, если опрометчиво судить о незнакомом народе! Сам не раз обжигался!

Нет. Не убедил.

— Больше так никогда не делай, Олег! — был дан ответ — И никто пусть не смеет так делать! Для меня нет худшего оскорбления!

Поляница обвела взором всех вокруг.

Надо же — с чего начинали, и к чему пришли! Что не так с этой воительницей? Из-за одного слова едва на людей не бросается!

Доброго пихаря у неё давно не было — не иначе.

Ну, или дни у неё наступили особые, женские.

— Ладно спорщики, хорош лаяться! — вдруг гаркнул Шебарша, пресекая все возможные продолжения свернувшего не туда разговора — Приехали уже! Привал!

Все разговоры тут же стихли.

Путники так увлеклись досужей болтовнёй, что даже не заметили, как дневное светило коснулось краем горизонта, сменив свой дневной ослепительно-золотистый наряд на вечерний — червлёный. Обильно поделившись этим цветом с макушками деревьев, покрывавших гребень воздымавшегося по левую руку невысокого, но крутого яра.

Речка, вдоль берега которой ехал небольшой отряд, делала в этом месте неширокую петлю, огибая пологий холм. Его края, подобно зубьям на княжьем венце, украшали острые скалы-останцы. А в нескольких стрелищах к полуночи он близко сходился с яром, образуя узину, по дну которой и текла речка.

Волчата знал, как она называется.

Киржач.

Ему уже доводилось бывать на её берегах.

Что и говорить — воевода выбрал идеальное место для привала и ночёвки. Всё пространство от того места, где они остановились, до той самой узины просматривалось — словно линии на открытой ладони. Поэтому возможный враг не мог подобраться незамеченным. Кроме того, холм с яром прекрасно защищали от ветров, обычно дующих в этих местах. Ну и венцом всему — рядом было сколько угодно свежей воды. Что ещё нужно для доброго стана?

Он тоже так думал… последний раз, когда был здесь.

Сказать?

Но это означало выдать себя с потрохами!

Пока лесной хищник пребывал в раздумии, все его новые спутники спешились и принялись хлопотать над обустройством лагеря. Причём делали всё настолько споро, что тот вырос едва ли не за считанные мгновения — три шатра: два больших — для воев, и один малый — для отроков, да небольшой загон для лошадей. Чуть в стороне, на расчищенном участке земли, люди княжича свалили в кучу хворост, собранный по дороге младшими дружинниками, и разожгли кострище. От которого вскоре вкусно запахло жареным мясом.

За общим ужином волка угощением, конечно, не обделили бы, вот только напрашиваться было не в его обычаях. Да и кто знает — сегодня сядешь с этими людьми за один стол, а завтра глядишь — и ратиться с ними придётся. По правде ли это? Так что ничего — обойдётся — не впервой.

Путник спешился и бросил поводья дарёного жеребца вихрастому отроку, стоявшему у входа в загон. Тот раскрыл было рот, собираясь возмутиться, чего это им распоряжается не пойми кто, но, наткнувшись на его взгляд, прикусил язык.

Конечно — Волчене было бы несложно самому разобраться с конём. Вот только зачем показывать остальным, что он умеет это делать? Ведь он — всего лишь травник.

А во-вторых, как-то не хотелось ронять лицо перед новообретёнными спутниками. Они-то спихнули все заботы о лошадях на своих отроков безо всякого зазрения совести. Не хватало ещё самому унижаться, и нарываться на их насмешки. А то, что с этих мужей станется, и за словом в суму никто из них не полезет, лесной зверь ни мига не сомневался.

Теперь стоит, наверное, сходить прогуляться перед сном.

Если ему не изменяла память, на противоположном склоне этого яра обильно росла лещина. За прошедшие луны её плоды как раз должны были поспеть. И хотя лесной хищник предпочитал мясо — чтобы утолить голод, орехи тоже вполне годились.

Постаравшись придать своему лицу как можно более уверенное выражение, Волчата, не глядя по сторонам, размеренным шагом двинулся вверх по склону.

Если кому-то надо, пускай следят.

Однако достигнув гребня, всё-таки не выдержал и оглянулся.

Стан жил своей жизнью. Отроки носились туда-сюда, словно угорелые, выполняя какую-то важную работу. Несколько воев колдовали вокруг костра. Некоторые привычно осматривали и тут же правили сброю. Княжич зачем-то пошёл к реке. Воды что ли набрать?

А вот фигуры воеводы нигде не было видно.

Волчата развернулся и едва нос к носу не столкнулся с одним из гридней.

Шерсть на загривке зверя мгновенно встопорщилась.

Фу-у-у… вот что бывает, когда немного расслабляешься, и перестаёшь ждать опасности из-за каждого куста!

— Ну что, не передумал?! — спросил вой.

Путник в ответ лишь покачал головой. Волки не меняют своё решение из-за того, что на небе несколько раз взойдёт и сядет солнце.

Гридня звали Стрелобой. И он почитал себя, как успел узнать Волченя — едва ли не лучшим мастером лука — если не всего полудня правдивых земель, то Руси уж точно. И когда тот увидел, какую снасть захватил в качестве трофея новый член отряда, потерял покой. Он подходил к нему на каждом привале с одним и тем же вопросом — не продаст ли тот ему чудо-лук.

И каждый раз, сталкиваясь с отказом, повышал цену.

— Две золотые гривны! — не стал Стрелобой изменять своему обычаю и сейчас — Подумай! Больше тебе всё равно никто не предложит! Ну, или хочешь — на мою снасть сменяй! Мой лук снаряды мечет — что иная вышивальщица узор на ткань кладёт! Залюбуешься!

Вот ещё — что с бою взято — свято! Да и зачем ему меняться, если хозяин сам уступает столь хорошую вещь? Так ли она хороша?

— Я подумаю — ответил путник, давая понять, что разговор окончен, и двинулся дальше — в обход не желавшего уходить с дороги гридня.

И — вниз по склону — туда, где кончалась полоса деревьев, уступая место подлеску.

Стрелобой, в отличие от прошлого раза, за ним не последовал. Ну и хвала богам! Может, наконец, отстанет?

Не дойдя до кустов нескольких шагов, Волченя понял, что лещины ему сегодня не отведать. Её кусты успели облюбовать для своих развлечений «поклонники» Безымянки.

Эта жена с самого вызвала у хищника ряд вопросов. Она постоянно ехала в хвосте отряда, причём всегда — с совершенно пустым взором. Видимо, настолько погружённая в свои мысли, что её не интересовало ничего из происходящего вокруг. На привалах же её почти всегда отводили в сторону два-три охочих мужа. Перед которыми она с готовностью раздвигала ноги. Всё с той же безучастной гримасой. Словно делала постылую, давно уже ставшую привычной, но при этом необходимую, работу. Потом, не меняя выражения на лице, поглощала пищу, которую ей приносила Рада, и погружалась в сон. И каждый день всё повторялось с ужасающим однообразием. Менялись только вои, желающие поближе познакомить свои уды с её лоном.

Кто она такая? Прибившаяся по дороге бродяжка? Что с ней могло произойти такого? Даже имени нормального у неё нет!

— Что, тоже желаешь?! Тогда жди своей очереди!

Это Волченю окликнул гридень, носящий странное прозвище Полкабана.

Он стоял на самом краю зарослей, с вожделением наблюдая за действиями своего приятеля по имени Клоп, значительно уступавшего ему в размерах, но видимо, превосходящего в шустрости. Тот, шумно сопя, приходовал сзади стоявшую на караках Безымянку. В этой позе оч-чень даже соблазнительную.

В другой ситуации зверь бы тоже от неё не отказался. А сейчас что прикажете — собирать лещину в их присутствии?

Она, кстати, народилась что надо — крупная, ядрёная.

Ну, уж нет!

Меж тем живот зверю начало нешуточно подводить.

Немудрено — ведь в нём ничего не было со вчерашнего вечера, когда хозяин отправил в него запеченного на углях перепела.

Волченя развернулся и зашагал по дну лощины в противоположную от зарослей сторону. Орехов можно было набрать и чуть позже, когда эти натешатся, или… кажется, чуть дальше к полуночи отсюда рос шиповник?

Балка плавно уходила вправо, огибая поросший лесом склон яра.

Тоненькие берёзки торчали из его гребня, словно щетина из спины гигантского лесного зверя, прилёгшего отдохнуть на берегу реки.

Воеводы, кстати, нигде не было видно.

Неужто не следит?

Вскоре путник добрался до устья лощины — того места, где она сливалась со сплошной стеной леса, вплотную подступавшей к склону яра. Его действительно покрывали густые заросли шиповника. Вот только ягод на них почти уже не было.

И не потому что осыпались, или их склевали птицы.

Они все перекочевали в суму к воительнице Раде. Та стояла сейчас примерно в той же позе, что и Безымянка на противоположном конце лощины — тылом к путнику. И, надо сказать, штаны облегали этот самый тыл настолько туго, что Волченя, при взгляде на него начал испытывать некоторые приятные ощущения в районе мотни.

Вот уж не думал, что эта бешеная сможет вызвать в нём подобное. Но это не отменяло того факта, что ягод, в отличие от ягодиц, ему не увидеть.

Что ж за невезение такое!

Сговорились что ли?

— Ну и как тебе мой зад? Нравиться? — поинтересовалась поляница, не меняя позы.

Не иначе почуяла его присутствие особой чуйкой, свойственной бывалым воям.

Ага — задом!

— Да, дева-вой, нравиться — с досадой ответил он, подходя ближе — Только смотрю я совсем не на неё, а на то, как ты заграбастала себе весь мой ужин!

Та хмыкнула.

— Не понимаю, что тебе мешает поснедать вместе со всеми! Боги что ли запрещают? А ягоду эту можно куда с большим толком использовать, чем в твоё брюхо запихать! Например, отвар сделать — отроков от свистухи лечить. А то вечно нажрутся какой-нибудь дряни.

Когда он подошёл вплотную, Рада встала и повернулась к нему лицом.

— А если ты ещё раз назовёшь меня дева-вой — сказала она твёрдо, глядя ему прямо в глаза — Я расскажу Вольге, какой ты на самом деле травник!

Вот тебе и раз.

Зверь на несколько мгновений оторопел.

— Осоку и щирицу ты правильно тогда назвал — продолжила воительница — Но их и трудно с чем-то другим перепутать. А вот про дудник ты наобум ляпнул. Это борщ был. Его с дудником ни один травник не спутает. Только самозваный. Вроде тебя.

Первым порывом волка было схватить эту жену за горло и душить, пока та не отправиться к своим богам.

А потом со всех ног бежать в лес.

Но его остановил всё тот же стальной взгляд.

Даже и не думай! — сказали её глаза. — У тебя всё равно ничего не выйдет!

— И почему ты меня не выдала? — угрюмо пробурчал он.

Поляница усмехнулась.

— А пожалела! Терпеть не могу, когда толпой на одного набрасываются! Прямо с души воротит!

Её взгляд, казалось, пробуравит дыру в его шкуре.

— Но если ты вздумаешь дальше меня подначивать, я могу и перестать тебя жалеть. К тому витязю тебя конечно обратно не повезут, но руки-ноги связать — вполне! Чтобы не утёк…

Тоже — жалельщица нашлась.

Вот счастье то — зависеть от доброй воли этой бешеной!

— Я понял — коротко ответил Волченя — Молчу.

И побыстрее покинул это место.

Пусть подавиться своим шиповником. В конце концов, один раз волк может и не поужинать. Не впервой.

Ноги сами вынесли лесного зверя к тому самому месту. Сначала снова вверх — на гребень яра, а затем вниз — к узине.

Вот она — едва заметная тропка, ведущая к карнизу, откуда их тогда… А вот — начало узенькой балки, по которой туда прокрались враги.

Это стало началом конца его стаи. Именно после того случая он вместе со своими спутниками превратились из охотников в добычу.

Да уж — если не знаешь, что оно тут есть, просто так вряд ли найдёшь. Разве что случайно наткнёшься.

Устье лощинки чернело среди белых стволов берёз, маня путника, словно уда распутной бабёнки. Той же Скаврони, например. Или Безымянки.

А может быть ему сейчас…

— Заблудился, добрый молодец?! — раздался за спиной знакомый голос. — Али по нужде отошёл?!

От неожиданности зверь едва не сорвался с места, уходя от возможной атаки.

Но человек его задержал. Во-первых, от этого мужа точно не убежишь. А во-вторых…

Значит, всё-таки следит.

— Гадить здесь не советую! — самодовольно продолжал вещать Шебарша — Запах нас выдать может в случае чего! Да и отроки уже отхожую яму за станом вырыли — туда и ходи.

Вот ещё! Волк — зверь вольный — где хочет — там и гадит!

— Да не затем я здесь! — огрызнулся Волченя. — Место знакомое просто.

Витязь вышел, наконец, из-за его спины.

— Знакомое, значит? Бывал здесь уже? И, наверное, тут произошло что-то интересное, раз решил сюда вернуться?

«Меня не обманешь, парень» — сказали его глаза.

— Дело не в том, воевода! — поспешно перебил Волченя грозного воителя — Просто место тут — больно уж удобное для засады!

Он указал Шебарше сначала на устье балки, а потом на начало тропы, и вкратце поведал ему, куда они ведут.

— Я просто подумал, что Лутоня, возможно, захочет отомстить — подытожил он свою речь — Если не княжичу, то мне — точно! А здесь — последнее место, где это возможно.

— Почему последнее? — удивился витязь.

Путник широко развёл руки в стороны.

— Потому что мы на самом рубеже большого Ополья, воевода! Эту вот узину преодолеем — он ткнул пальцем в сторону прохода между рекой и яром — И окажемся на здоровенном лугу — три дня пути в любую сторону! Там деревья если и есть, то только мелкие гайки — укрыться негде!

Шебарша призадумался.

Ненадолго.

— Я тебя услышал, Волченя — наконец ответил он. — Возвращайся в лагерь. Я прослежу, чтобы на тебя никто не покусился.

В его голосе сквозила насмешка.

Но обижаться на этого мужа было бесполезно. Тем более что на обиженных, как известно — хворост возят.

В стане за время его отсутствия почти ничего не изменилось. За исключением того, что мясо, судя по одуряющему запаху, было уже почти готово. Желудок зверя сжался, буквально заурчав от боли, а рот, помимо воли хозяина, наполнился слюной.

А ну её — эту волчью гордость!

Путник подошёл к костру, едва не растолкав обступивших его отроков, извлёк из ножен недавно вернувшийся к нему клинок и откромсал изрядный кус от задней ноги косули.

А потом с жадностью вонзил в него зубы.

М-м-м, скусна-а-а!

Не дававшее покоя брюхо снова заурчало.

На этот раз от удовольствия.

Солнце тем временем скрылось за кромкой леса, окрасив её на прощание багряными тонами.

А-а-а — будь что будет!

Махнув рукой на все подозрения и переживания, Волченя выбрал себе уголок поудобнее, где трава была помягче, подстелил под голову седло, снятое отроками с его жеребца, завернулся в попону и мгновенно погрузился в глубокий сон безо всяких сновидений.

Благо, его-то в дозор уж точно не поставят.

Ночь, на удивление, прошла спокойно. Во всяком случае, чувствительный ко всякого рода подозрительным шумам, лесной зверь ни разу даже не пошевелился.

Поднявшись же с первыми утренними лучами, Волченя чувствовал себя на диво свежим и отдохнувшим.

Сладко потянувшись, он разогнулся словно хорошо натянутый боевой лук.

Ух-х-х, ядрёна сиська!

Одновременно с хищником пробудился и весь лагерь.

Сборы в дорогу у маленького отряда много времени не заняли. Меньше чем за полчаса стан был собран, и кавалькада тронулась в путь.

Путник уже привычно занял место в её голове — рядом с княжичем. Тот хмуро молчал, покусывая губу, всем своим видом давая понять, что не расположен к разговорам.

Ничего — день в дороге длинный — сам речь заведёт, как пить дать.

Группа всадников неспешно проследовала через узину, вдоль обрывистого яра, настолько близко подступавшего к урезу воды, так что проехать через неё можно было только цепочкой по одному.

Самое удобное место для засады!

Повинуясь звериному чувству опасности, Волченя вскинул голову вверх. К той нише, откуда на них напали в прошлый раз, сразу побив стрелами и сулицами половину отряда.

Ему самому на память о том дне остался рваный шрам на плече — след от прошедшего вскользь срезня.

И сейчас на той нише были люди.

Целых полдюжины.

Вот только уже не живые, а мёртвые.

Причём смерть пришла к ним в каком-то странном виде. Все шестеро были насажены на копья, только каждый из них — разной частью тела. Один животом, другой грудью, третий выей, четвёртый и вовсе — гузном. Словно тот, кто их умертвил, обладал каким-то странноватым чувством юмора.

Но при этом и недюжинной воинской сноровкой.

Так что вариантов было не так уж много.

Волченя пристально посмотрел в лицо воеводы.

Оно было невозмутимо. Только уголок губ предательски кривился в усмешке.

«Я всё равно слежу за тобой, парень» — сказали его глаза.

Окрестности большого озера

Обнажённые тела подпрыгивали в танце, припадая то на левую, то на правую ногу, придерживаясь странного, им одного ведомого ритма. Высокие и низкие, стройные, и со складками кожи на боках и животе. В воздух взвивались длинные распущенные волосы — кудрявые и прямые, струящиеся по ветру и подобные комкам пакли. Большей частью они имели светлые оттенки — от золотистого до пепельно-седого. Лишь в двух-трёх местах они были темнее или отдавали рыжиной.

Вместе с хозяйками скакали и их груди. Огромное количество. Никак не меньше сотни. Большие и маленькие. Крепкие, и отвисшие едва ли не до пупа. С едва заметными розовыми сосками у девок, и с огромными бурыми — едва не в половину сиськи — у жён постарше.

Ни разу в жизни не видевший больше одной пары грудей зараз, сейчас лесной зверь буквально не мог оторвать глаз от такого зрелища. В районе развилки ощущалось приятное шевеление.

Жаль только, лица этих прелестниц нельзя было толком разглядеть — они скрывались под толстыми слоями краски. Девки и юницы были размалёваны алой мареной, молодки — охряным шафраном, жёны постарше — лазурной вайдой. Последние скакали на месте, составляя почти недвижный круг в центре пляски. Первые и вторые, также беспрерывно подпрыгивая, вели вокруг них два хоровода — один поменьше, другой побольше. Причём внутренний двигался посолонь, а внешний — против.

Всё это создавало несколько жутковатое ощущение. Чего уж там — когда он только увидел всё происходящее, первым порывом было бежать отсюда со всех ног! Уж больно похоже было то, что здесь творилось, на один зловещий обряд, о котором ещё молодому волку когда-то рассказывала его мать.

В старые времена, когда люди поклонялись совсем другим богам, тёмным и мрачным, которые ничуть не облегчали их жизнь, а наоборот — делали её невыносимой, существовал такой обычай: если приходило в какую весь или городище моровое поветрие, уносившие скотину, или детей, все жёны, из тех, кто уже мог родить, уходили из поселения. Потом, собравшись в только им одним ведомом потаённом месте, они раздевались донага, мазали лица краской и вгоняли себя в транс ритуальным танцем. После чего толпой впрягались в один большой плуг. Им они опахивали по кругу свою весь, преграждая дорогу мору.

Причём зрелище это предназначалось исключительно для женских глаз. Стоило им по пути, случайно или нарочно, попасться какому-нибудь мужу, разъярённые жёны набрасывались на него и разрывали на куски. Подобное получалось у них без труда, ведь силы им придали тёмные боги.

Сходство с тем, что происходило здесь, было очевидным. Вот только никакого плуга тут и близко не было. Так что это, скорее всего, был какой-то другой обряд. Да и жёны скакали уже не меньше получаса, даже не думая прекращать танец.

Но, надо сказать, никакого недовольства от этого Волченя не испытывал. Даже на какое-то время забыл, зачем он здесь. И возблагодарил местного лесовика, выведшего их к этой поляне.

Вспомнить помогли неожиданно появившиеся новые действующие лица. Слева и справа к женскому хороводу вдруг присоединились два ряда мужей, вынырнувших на поляну из-за кромки леса. Они, как и жёны, были полностью обнажены и простоволосы, а их лица тоже покрыты слоями краски — мареной и шафраном.

Отличие было только одно — у каждого в руках было оружие. Весь левый ряд, который составляли юноши, сжимал сулицы, правый — из более крепких мужей — короткие копья. Ряды эти, также ритмично подпрыгивая, двинулись навстречу друг другу, по дороге замысловатым образом переплетясь с женским хороводом.

После нескольких сложных перестроений две мужские шеренги поменялись местами. Кроме того, напротив каждой из них выстроилась женская. Причём цвета красок на лицах у этих рядов совпадали. Только внутренний круг жён — с синими лицами, остался на месте.

А дальше началось такое…

Мужи и юноши, свободными от оружия руками принялись активно приводить свои уды в «боевое» состояние. Девки же и молодки своими движениями — всячески их «подбадривать».

Потом, когда с обеих сторон топорщились уже два ряда «частокола», эти шеренги жадно набросились друг на друга, предавшись бурному соитию.

Зрелище было настолько… возбуждающим… что зверю захотелось сбросить с себя все одежды и немедленно присоединиться к этим людям. А там — будь что будет!

Сдержать себя помогла одна только мысль — ни к чему хорошему такая попытка не приведёт.

Тем временем сдвинулся с места круг и из «синелицых» жён. Тех, что постарше — с отвислыми ягодицами, грудями и животами. Они разомкнули руки и расступились в стороны, показав, что всё это время скрывалось за их спинами.

А это был…

Большой и плоский, почти полностью ушедших в землю валун серо-зеленоватого цвета. Впрочем, стоило на него упасть солнечному лучу, как тот тут же сменился, заиграв различными оттенками синего.

В голову Волчени закралась страшная догадка.

Переменный камень!

Уж больно он был похож на другой, куда более значимый, лично для него, и его бывшего народа. Тот самый, на капище перед которым он перестал быть вятичем.

В общем, из этого места нужно уходить. Как можно быстрее. Волк прекрасно помнил, как его бывшие соплеменники поступили однажды с тем, кто посмел бросить дерзновенный взор на их святыню. Надо было полагать, что меряне тоже вряд ли одобрили бы такое святотатство.

Эту мысль он в двух словах изложил своим спутникам.

На лицах у тех появилась крайняя степень неудовольствия.

Ещё бы — отрываться от такого зрелища!

Но когда он вкратце живописал им, ЧТО могло ждать их в случае обнаружения и поимки, мнение воев тут же поменялось.

Предающимся соитию дикарям сейчас было не до того, чтобы прислушиваться к каждому шороху, доносящемуся из леса. Тем не менее, ретировались они крайне осторожно, стараясь без нужды не шуметь.

Но совсем тихо не получилось.

Точнее, вышло очень даже громко. Когда они отошли от поляны примерно на две сотни шагов, Стрелобой, шедший чуть правее, неожиданно провалился по пояс в какую-то яму, и, не сдержавшись, издал болезненный вопль.

Вот… молодец — что твой удец! Красен да вонюч!

Оба спутника тотчас подбежали к неудачливому товарищу.

Дело было плохо. Можно сказать — хуже некуда. Гридень угодил ногой в ловушку, поставленную то ли на оленя, то ли на лося. Это была узкая, но глубокая яма, похожая на воронку, в стены которой меряне вмуровали два нешироких свободно вращающихся в невидимых пазах бревна, утыканных острыми деревянными шипами. Один из которых глубоко пропорол мужу голень. Чему не помешал даже добротный кожаный сапог.

Хорошо ещё, что тот не был оленем или лосем, иначе под собственной тяжестью провалился бы куда глубже, и эти шипы наверняка выпустили ему кишки!

Не повышая голоса, Шебарша выдал такое длинное изощрённое ругательство, что Волченя даже мысленно восхищённо присвистнул.

А буквально через считанные мгновения со стороны полянки донёсся громогласный топот полусотни босых ног.

Вряд ли меряне бежали сюда для того чтобы предъявить троим воям официально обвинение в святотатстве и потребовать уплатить виру. Эту догадку подтвердил пронзительный крик, от которого у менее тёртого мужа могли бы и мурашки по спине поползти.

— Уби-и-и-ить и-и-и-их-х!!! — проорал чей-то невыносимо мерзкий голос, похожий на вопль болотной выпи. — Порва-ать на куски-и-и!!!

А потом по округе разлетелся боевой клич, подхваченный несколькими десятками глоток.

— Держи его за руки! — приказал воевода волку.

А сам сунулся в яму.

Там он мгновенно распорол пронзённый шипом сапог и помог своему гридню высвободить ногу.

Когда того совместными усилиями извлекли наружу, он попробовал было самостоятельно сделать несколько шагов, но упал с болезненной гримасой на лице после первого же из них.

Ближайшие седмицы две — точно не ходок!

Это что теперь его — на себе тащить?

Или?

— Берём его! — последовала следующая команда.

У витязя, похоже, подобных вопросов не возникло.

Ухватив Стрелобоя один за ноги, другой за подмышки, они что есть силы рванули через лес, уже не особо стараясь скрываться.

Мда-а-а, ядрёна сиська — снова погоня… И опять волк никого не преследует, а наоборот — сам должен от кого-то уносить ноги! За что же боги так к нему не благосклонны?

Да тут ещё и запнулся о какой-то корень и едва не упал!

— Смотри под ноги, волчище! — рявкнул на него Шебарша — а не то мне на себе вас двоих тащить придётся!

Что-то воевода в последнее время стал путать его со своими гриднями.

Осадить бы его, да как? У этого зверя клыки да когти, пожалуй, поострей будут. Да и лапы покрепче.

Разведать эту дорогу Волченя вызвался, когда окончательно стало ясно, что их отряд сбился с пути, и никто не знает, куда им надо ехать.

Произошло это, когда они пересекали большое Ополье.

Сразу после того случая — в теснине на Киржачи, они, на всякий случай, решили двигаться и по ночам. Мало ли — вдруг Лутоня нажалуется Глузду, а тот озлиться да отправит за ними в погоню всё свои силы.

Одна из ночей выдалась на диво тёмной — не только безлунной, но даже беззвездной. Глас осторожности в лице Волчени и неожиданно присоединившейся к нему воительницы Рады, взывал к княжичу и воеводе — предлагая не двигаться с места. Но те не вняли. Итог оказался закономерным — после очередного ночного перехода они потеряли направление.

Причём спросить дорогу было совершенно не у кого — эти места почитались глухоманью даже по меркам вятичей, чьи земли были известны своим малолюдством. Мерянские веси им по пути, конечно, попадались, вот только все до одной оказывались пустыми. Словно их обитатели, едва завидев на виднокрае вооружённых всадников, немедленно бросали свои жилища и куда-то прятались вместе с домочадцами и живностью.

Тогда-то, кстати, у Волчени впервые и закралась мысль о моровом поветрии…

О Гостове — городе, в который нужно было попасть отряду, его предводитель знал только, что он стоит на берегу большого озера, называемого Неро. И что располагается оно примерно в седмице пути через лес, после того как закончится то самое большое Ополье.

Но ещё Олег помнил, что перед тем как достичь того самого озера, нужно было пересечь полноводную речку Нерль. Когда же их отряд достиг лесного рубежа и двинулся на полуночь, никакой реки, тем более полноводной, им по дороге не встретилось. Каково же было общее удивление, когда спустя всего два дня пути, дорогу им преградили воды обширного озера. В общем, ясно стало, что забрели они куда-то не туда.

Тогда княжич решил принять, наконец, взвешенное решение. Приказал разбить лагерь и отправить два малых отряда — разведать оба берега озера. Мало ли — может это всё-таки Неро! Ну, или, на худой конец, попытаться всё-таки выведать правильную дорогу у местных жителей.

В один из таких отрядов тут же без промедления вызвался Волченя. Однообразная дорога и разговоры успели ему уже изрядно надоесть. А тут — хоть какое-то развлечение.

Его кандидатуру поначалу не хотели даже рассматривать, но волка неожиданно поддержал сам Шебарша. Как всегда ухмыляясь, он заявил, что травник наверняка — хороший разведчик. Кроме того, предложил себя к нему в напарники.

«Я слежу за тобой парень» — снова сказали его глаза.

Ну а третьим в их отряд попросился Стрелобой.

Лесному хищнику этот гридень успел надоесть хуже постоянно цепляющегося к штанам репейника, и он такому спутнику решительно воспротивился. Однако княжич не нашёл в подобном решении изъяна и, ничтоже сумняшеся, назвал воя третьим.

Так они и оказались на той самой заповедной поляне.

Где, наконец, стало ясно — куда пропали все меряне.

А заодно нашлось очередное приключение.

Пока все эти воспоминания проносились в голове беглеца, они с воеводой и раненым Стрелобоем на руках отмахали по лесу несколько десятков стрелищ. Да так быстро, что топот мерян, вместе с их боевыми кличами вскоре стихли позади.

Показали лесовикам — как настоящие волки ходят!

И пустельги летают.

И что теперь — мелькнула мысль — так его до самого лагеря тащить?

Эта идея была неосуществима — они и суда-то — налегке шли почти два дня. Обратно же с такой ношей, да ещё и преследуемые по пятам ордой размалеванных дикарей… Задача из разряда невыполнимых.

Наверняка такая мысль пришла в голову и Шебарше. Недаром он, не снижая скорости бега, принялся озираться по сторонам. Не иначе — в поисках убежища.

— Стой! — наконец крикнул он, подтверждая догадку Волчени — Туда полезем! — Он мотнул головой в сторону высившегося впереди гигантского дуба. Казавшегося среди прочих деревьев великаном в толпе карл.

Зверю сначала показалось, что витязь пошутил. А что, с того станется — всю дорогу, что ни слово, то очередная хохма!

Но сейчас тот был совершенно серьёзен. И действительно остановился у самого подножия дуба. Ну и громадина — чтобы его охватить, потребуется, по крайней мере, четверо таких как Шебарша!

Он и в самом деле собрался здесь прятаться?

— Вон дупло! — снова мотнул головой тот, на этот раз наверх — Оно большое — места всем должно хватить! В нём и схоронимся!

Боги! Он что — опустоумел?

Волк задрал голову в небеса, выискивая место, где, по мнению этого странного мужа, можно было укрыться.

— Да не боись! — воевода словно прочитал его мысли — Известно ведь — хочешь что-то спрятать — прячь у всех на виду! Нас здесь точно никто искать не подумает!

Мысль эта показалась Волчене сколь интересной, столь же и сомнительной.

— Лезь за мной! — снова скомандовал ему витязь.

Он заставил Стрелобоя, ненадолго потерявшего сознание во время их забега, а теперь снова пришедшего в себя, обнять его за шею, и связал поясным ремнём его кисти. После чего, словно не замечая груза за спиной, легко начал взбираться вверх по стволу.

Всё выше и выше.

Надо было его догонять.

Сейчас он покажет воеводе, как волки… по деревьям лазают.

Хотя, откровенно говоря, это искусство было не самым сильным качеством лесного хищника.

Дубовая кора под пальцами предательски крошилась, то и дело норовя отправить его на свидание с землёй. Но тот изо всех сил цеплялся лапами… то есть перстами, за малейшие неровности, стараясь не упустить из виду Шебаршу со Стрелобоем.

Губы меж тем едва слышно бормотали слова, призванные упросить духа этого дерева не сбрасывать его вниз. У такого могучего старого дуба его просто не могло не быть.

И наверняка это какой-нибудь вредный лесовик, который терпеть не может чужих.

Ещё и одаривать его чем-нибудь придётся!

Только вот чем?

Позади меж тем осталась первая сажень. Вторая. Третья.

Какой же высокий этот дуб!

Успел он удивительно вовремя. Едва зверь ухватился, наконец, за край дупла, подтянулся и перевалился внутрь, как снизу послышался нарастающий топот ног и донёсся уже знакомый протяжный боевой клич.

Да уж — облаву они вести совсем не умеют. Даже «частый бредень» сплести не смогли! Бегут как попало да ещё и шумят почём зря!

Места внутри оказалось более чем достаточно для того чтобы разместиться всем троим. Видимо, над дуплом трудилось не одно поколение дятлов.

Кроме того кто-то, возможно белки, натащил туда целый ворох мягкой подстилки. Правда, было это прошлым или даже позапрошлым летом, поэтому составлявшие её кора и листья сопрели и распространяли далеко не самый приятный запах.

Ну, ничего — можно и потерпеть — вонь нюхать, это не на колу голым задом елозить.

Тем временем, пока Волченя, раскрыв рот и, едва не вывалив язык, восстанавливал дыхание после забега и лазания, Шебарша успел осмотреть рану своего гридня, да ещё и перевязать непонятно откуда добытой чистой тряпицей.

Не иначе от нижних портов оторвал.

— Ходить будешь! — вынес он решение спустя короткое время. — Жилы и сухожилия все целы. Только в мясе дырка. Единственное что…

Воевода откинулся назад, поудобнее утраиваясь на вонючей подстилке.

— Дерево есть дерево. В рану занозы могли попасть. А там — день-два и гноиться начнут. Если не промыть вовремя — ногу потом отнимать придётся.

Стрелобой, к немало удивлению волка, выслушал слова витязя с таким будничным выражением на лице, словно тот пересказывал ему, что ел утром на завтрак.

Странные они, эти черноградцы.

— Так что нам делать сейчас? — спросил он Шебаршу. — Сидеть тут и ждать пока этот гридень начнёт гнить? Или обратно полезем?

Но тот не ответил.

Волченя озлился, и собрался повторить вопрос, только уже в более грубой форме, но с изумлением понял, что воевода… спит!

Вот это да! Уснуть в такой момент!

Это… это…

Это ж надо быть настолько уверенным в себе!

Лесному зверю до подобного было далеко. Его сознание ещё не успело отойти от виденного за последние часы. Его будоражили образы, которые рисовала перед мысленным взором бурная фантазия.

Например, раскрашенные рожи мерян, возникающие в отверстии дупла. Впивающиеся в тела спутников стрелы, пропитанные рыбьим ядом, вызывающим мгновенный паралич. И острые колья, на которых сажают их недвижные тела.

Жуть!

Однако мгновение сменялось мгновением, час — часом, и ничего подобного не происходило.

Единственное что изменилось — спустя какое-то время Стрелобой следом за воеводой смежил веки и погрузился в глубокий сон.

Хотя, может, он просто снова потерял сознание.

Успокоился, наконец, и волк.

А после того как он просидел несколько часов в одной позе, созерцая недвижные тела своих невольных товарищей, ему в голову полезли мысли уже совсем другого рода.

Если эти двое уснули достаточно крепко… хотя Стрелобоя в расчёт можно было и не брать — уж не попытаться ли ему…

Сделать, наконец, то, ради чего он и напросился в этот поход?

Уж от мери то дикой он в одиночку-то всяко уйдёт. А там — ищи комара в лесу!

И чем больше времени проходило с того момента, как они забрались в это дупло, тем крепче он убеждался в том, что именно так ему и следует поступить.

Людям, вырвавшим его из лап Лутони и его подручных, он был очень благодарен. Особенно княжичу. Но не до такой степени, чтобы и в самом деле ехать с ними до самого Гостова. Да ещё и предстать там перед судом какого-то неведомого ему мужа. То ли князя, то ли наместника.

Окончательно решимость волка окрепла, когда над землёй начали сгущаться сумерки.

Сейчас или никогда!

Хищник бесшумно поднялся, стараясь не потревожить своих спутников.

В лицо дохнуло ночной свежестью.

Успевшие за несколько часов привыкнуть с прелой вонище лёгкие едва не захлебнулись от восторга, вдохнув, наконец, чистого воздуха. Да ещё и пропитанного целебным ароматом дубовой смолы.

Внизу было уже почти ничего не разглядеть.

Как бы отсюда не сковырнуться! Он ведь лешаку так ничего и не подарил!

Волченя в нерешительности замер над краем дупла.

— Да! Нечего тебе там делать! — неожиданно подал голос Шебарша. — Сверзишься ещё вниз — собирай потом твои кости по округе!

Так же внезапно он сменил свою «сонную» позу на бодрствующую.

— Так что вниз я пойду! А ты — сиди с раненым, да меня жди! Сказки свои рассказывай, чтобы не заскучал. Вон — лук ему свой пообещай продать, тогда точно не помрёт!

Сам же громко засмеявшись над своей шуткой, воевода легко поднялся и оттеснил Волченю от «выхода» из их убежища.

Не сказав больше ни слова, он легко перемахнул через край и скрылся из глаз.

Подавленный зверь послушно вернулся на своё место, снова усевшись на смердящую подстилку.

Даже и мысли не возникло подождать ещё какое-то время и снова повторить попытку бегства.

Да уж — осталось только хвост между ног зажать.

Никогда ещё не встречал человека, который настолько бы его превосходил.

Да и человек ли он?

Поражённый этой внезапной мыслью, волк сам не заметил, как погрузился в глубокий спокойный сон.

Которым боги в последнее время награждали своего непутёвого сына всё чаще и чаще.

Даже прыгающие голые тела мерянок с раскрашенными лицами, неизменно всплывавшие последние часы перед его мысленным взором, стоило ему только на время забыть о всех напастях, наконец-то расточились в небытии.

Когда он снова пришёл в себя, в дупле опять было светло.

Значит — проспал всю ночь.

За исключением освещения, в их убежище ничего не изменилось. Шебарши всё ещё не было, а Стрелобой, похоже, впал в бессознательное состояние. Дышал он тяжело, с придыханием, с большим трудом выталкивая воздух из лёгких.

Волченя потрогал его лоб.

Сухой и горячий, что твоя печь.

И даже напиться дать ему нечего. Кожаная фляга опустела ещё накануне, а наполнить её во время бегства было некогда.

Да и самому пить уже очень хотелось.

И есть тоже.

Ну, воевода хоро-о-ош! — не сказал, ни куда уходит, ни насколько — просто исчез и всё! И что ему — до скончания века тут сидеть — этого гридня караулить? Да подстилку вонючую жевать?

Ну, уж нет! Не для того волк матерел, как угорелый гоняясь по лесам, сбивая лапы о корни и камни, да зарабатывал дырки в шкуре, чтобы вот так вот бесславно окочуриться в дупле!

Муж снова решительно поднялся, на этот раз, правда, с трудом разогнув затёкшие за ночь мышцы и сухожилия.

«Не знаю, свидимся ли ещё, но, на всякий случай, прощай — любитель чужих луков! Если выживешь, заберёшь мой трофей из седельного мешка на пегом жеребце».

Так подумал он, глядя на недвижного гридня.

Но вслух ничего не сказал.

— Прости меня, хозяин дуба! — прошептал он чуть слышно. — Мне совсем нечем тебя одарить. Позволь мне уйти без помех, ведь я не причинил тебе вреда!

Но дух дерева, видимо, не внял — спускаться вниз по стволу зверю оказалось куда трудней, чем забираться наверх. Тогда все ветки, сучки и наросты на коре были в подмогу. Сейчас же они словно сговорились сбросить зверя вниз.

Хотя анадысь его, наверное, подгонял… нет, не страх — его волки не испытывают — скорее, вполне простительное опасение за целостность собственной шкуры. И без того изрядно потрёпанной.

Последние сажени он преодолел едва ли не кубарем, чуть не грохнувшись вниз с высоты собственного роста.

Но не упал.

Хвала всем богам — наконец-то земля. Никогда больше он не полезет на дерево без крайней нужды!

Муж с наслаждением потопал сапогами по жухлой траве.

Ну что, волчонок — ещё помнём лесные тропы?

Ответ на этот вопрос давать не требовалось. Зверь и так прекрасно знал, что этих троп сейчас перед ним открываться — видимо-невидимо.

Но самая первая должна была привести к роднику.

Учуять воду оказалось делом не сложным. Судя по едва уловимым свежим дуновениям, она журчала где-то неподалёку.

Чтобы достичь вожделенного источника, волку потребовалось всего несколько сотен прыжков.

Вот он — на дне неглубокой ложбинки, поросшей по краям кустами боярышника.

Волченя плюхнулся ничком и принялся жадно лакать.

Уф-ф, ядрёна сиська — скусна то как!

Вода была на диво свежей, без малейшей гнилинки или запаха прели. Даже какая-то сладковатая.

Напившись вдоволь, он отвалился от родника и растянулся на земле.

Хорошо-о-о…

Лежал бы себе и лежал.

Если бы только не воспоминание о полусотне голых, но от этого не менее опасных мерян, желающих проделать в его теле на одну, а лучше на несколько дыр больше, чем это предусмотрели боги.

Да ещё о чересчур лихом воеводе, который, вполне возможно, тоже рыскал где-то неподалёку.

Поэтому лучше было побыстрее покинуть это место.

Но сначала наполнить флягу. А то мало ли что ещё может произойти.

Однако стоило волку присмотреться к роднику повнимательнее, он понял, что воду из него больше ни за что пить не будет.

Так вот почему она сладковатая!

Расстояние, отделявшее его от кустов боярышника, Волченя преодолел одним прыжком.

Так и есть! Сразу три тела!

Лежат в позах, каких их застала смерть.

Шебаршина работа! — больше некому.

Так — тела не то чтобы свежие — несколько часов пролежать успели.

Интересно, в какую сторону надо бежать, чтобы не столкнуться с воеводой?

Оставалось надеяться на чутьё зверя.

Но оно молчало.

Пришлось положиться на удачу.

Но и она подвела.

Пройдя примерно с полсотни шагов в выбранном направлении, Волченя наткнулся ещё на два трупа. После того как он его сменил — ещё на один. А затем, спустя небольшое время — на целую «лёжку» из полудюжины мерян.

Этих воевода, похоже, прикончил спящими, поскольку лежали они в характерных для этого занятия позах. Если бы не натёкшие под ними лужи крови, можно было подумать, что они всё ещё спят.

Интересно, они не замёрзли ночью? — вдруг влезла в голову неуместная мысль — Ведь уже осень, а они — голые.

Всего за полчаса метаний зверь обнаружил четыре десятка тел.

Лес, только что казавшийся светлым и даже каким-то радостным, всё больше напоминал мрачную страну смерти, в которую не раз попадали герои вятских преданий и былин.

Кстати, располагалась она примерно в этих же местах.

Даже жутко было представить, что тут творилось ночью. Воображение тут же нарисовало мечущуюся и разбегающуюся в испуге в разные стороны толпу мерян, для которых родная земля в один миг превратился в чужое и страшное место. И бесшумную тень, которая подобно безносой старухе Маране носиться между ним, сея смерть каждым своим прикосновением.

От осознания того что этот… то ли человек то ли демон… накрошивший бесову кучу народу, бродит где-то неподалёку, мужское отличие волка пришло в движение. Правда, совсем не так как давеча на поляне — теперь оно норовило наоборот — поглубже втянуться в муди.

А может быть, он видел сейчас и все его метания по этому лесу? Сидит где-нибудь за кустом, и скалиться, предвкушая очередную свою шуточку?

От таких мыслей Волченю и вовсе мороз продрал по коже.

А в следующий миг его предположение подтвердилось. Витязь и вправду всё это время был неподалёку.

Вот только следить за своим «подопечным» он никак не мог.

А как тут уследишь, если находишься без сознания?

Мало того — висишь вниз головой, подцепленный за ногу ременной петлёй?

Лапа зверя легла на оголовье кинжала.

Похоже было на то, что этой ночью лихой витязь, в полном соответствии с одной из самых излюбленных своих прибауток, всё-таки нашебаршил себе полон рот приключений.

Возможно даже в последний раз.

Конец осени. Залесье. Окрестности города Гостов

Протяжные звуки бубна разносились далеко окрест. Повинуясь их ритму, трое жрецов, облачённых в шкуры священных животных — бера, лося и кабана, обвешанных огромным числом бубенчиков и брекотушек, беспрерывно вертелись и скакали вокруг гигантского идола, вырезанного из цельного ствола огромного дуба. Изображал тот могучего мужа с суровым лицом, всклокоченной бородой, длинными волосами, простёртой вперёд десницей и встопорщенным удом.

К его подножию были привязано несколько голых пленников — вперемежку мужей и жён.

Не будь капище мерянским, можно было предположить, что волхвы готовятся принести жертву Волосу — хозяину всех лесов и повелителю всех зверей. Но кто знает этих дикарей, — каких богов они славят, помимо своих камней?

Святилище располагалось на вершине невысокого, но крутого пригорка, являвшего собой центр обширного городища. Включавшего, по меньшей мере, нескольких сотен домов с дворами, раскинувшихся вокруг капища замысловатой сетью улиц и переулков.

Городище было не только большое, но и хорошо укреплённое. Кроме двух рядов высокого частокола, за которым присматривали явно лучше, чем на том приснопамятном погосте, с двух сторон его прикрывали две узенькие, но топкие речушки. С третьей — немалых размеров озеро.

А с четвёртой стороны лежал широкий пустырь — стрелища в полтора-два, отделявший городища от другого поселения — куда менее обширного, но значительно лучше защищённого.

Точнее даже крепости. Она стояла на высоком холме с обрывистыми склонами, и была обнесена саженными бревенчатыми стенами с полудюжиной боевых веж.

Это и был тот самый Гостов, куда так хотели попасть княжич со спутниками.

Вот и попали.

Как бер в шкуродёр.

Здесь Волчене предстояло предстать перед судом наместника.

Вот только тому в ближайшее время явно будет не до этого. Ведь и самому Олегову сродственнику вскоре, по всей видимости, предстояло испытать на себе нечто подобное.

Тот самый пустырь, который в мирное время, скорее всего, использовался в качестве торжища, и, вполне вероятно — всё невидимое отсюда пространство вокруг холма, заполонили несметные толпы мерян. На глаз никак не меньше нескольких сотен. И они явно готовились к бою — яростно потрясали самым разнообразным оружием, и воинственно пританцовывали под звуки всё того же бубна, примитивно копируя движения жрецов на капище. Те же своими танцами, видимо, пытались снискать благоволения у богов. Дабы те даровали удачу в предстоящей атаке на город.

Волченя, как искушённый в воинском деле муж, мог предсказать её исход и так — без помощи высших сил. У дикарей не было с собой никаких приспособлений для того чтобы взбираться на стены. Разве что они будут делать это по вонзённым в брёвна копьям или топорам. Что при их «сноровке» вряд ли было возможно. Не смогут они и поджечь укрепления. Поэтому им, скорее всего — предстояло понести огромные потери и бесславно отступить.

Но знал он и другое — стены ведь тоже защищают люди. А если их боевой опыт ограничивается парой-тройкой стычек с такими же вот… мерянами, они вполне могут струхнуть, и показать атакующим спину. И тогда никакие крутые склоны и стены с вежами Гостов не спасут.

Но подобного никак нельзя было допустить. Хотя бы для того чтобы частично загладить собственную вину.

Для того чтобы выяснять что здесь происходит, их отряду потребовалось два полных дня. Гридням пришлось несколько раз пробираться в лагерь осаждающих, в надежде добыть хоть сколько-нибудь осведомлённого языка. Дважды приведённые полоняники оказывались пустышками, и ничего толком не могли рассказать. Кроме того что, мол, совсем скоро все святотатцы будут жестоко наказаны. И только третий, по всей видимости, какой-то вождь, поведал, наконец, отчего это мирная последние полвека меря вдруг разбуянилась и, поправ все законы, пошла войной на соседей.

По его словам, началось всё несколько лун назад. Когда по этим местам начал бродить какой-то странный проповедник. Он славил старых богов, и пугал всех гневом высших сил. Одевался при этом как жрец Волоса, вот только выглядел совсем не по-здешнему — ликом тёмен, волосом — черен, носом — горбат, взором же — яростен. Он стращал, что совсем скоро грядёт великая битва, за которой придёт неизбежный конец света. И требовал от людей сделать выбор — за каких богов они будут стоять в свой последний час — за старых, доставшихся от предков, или за новых — принесённых завоевателями. От этого, мол, зависит — попадут они после смерти в ирий или будут стынуть на вечном морозе.

При этом он творил лютые чудеса. Бывало, встанет против него с супротивным словом какая баба-большуха, так он из неё духа злого прилюдно изгонит. В виде ящерицы или змеи. Вынутой из малого разреза на шее. Или из уды. А скажет что поперёк муж добрый — заставит того окаменеть и целый день столпом стоять. Пока не смилуется.

И всё подстрекал он людей собраться с силами, да напасть на детинец наместника в Гостове. Мол, в нём весь корень зла.

— Да ещё и где угнездился? — вещал тот — В самом святом месте мерянской земли! Возле древнего капища отца-создателя!

Вон оно кстати — на небольшом островке посреди того самого обширного озера. Стоит себе камень-истукан, которому, то ли боги, то ли руки резчика придали черты, отдалённо напоминающие человеческие.

Кстати, судя по всему, деревянное изображение, вокруг которого сейчас скакали жрецы, явно копировали с него.

В общем, проповедник призывал народ напасть на крепость и вырезать подчистую всех её обитателей.

— Помяните моё слово люди! — надрывал он горло — Не сделаете этого сегодня — завтра они осквернят ваши святыни!

За короткий срок он успел набрать среди простого люда такой вес, что заставил обеспокоиться «лучших» — вождей, старейшин и жрецов. Они почуяли — ещё чуть-чуть, и власть может попросту ускользнуть из их рук. Существующее положение дел было для тех сродни небесной благодати. Позволяло и обзавестись весьма выгодными торговыми связями с соседними народами, и поднакопить немало добра. Терять которое, да ещё и по прихоти неизвестно откуда взявшегося святоши никому не хотелось. В общем «лучшие» заручились поддержкой богов, собрали отряд верных воев, и, улучшив миг, когда проповедник в гордом одиночестве держал путь из одной веси в другую, окружили его, потребовав немедленно покинуть мерянские земли. Более того — никогда в них больше не появляться. Под страхом лютой смерти.

И в этот раз никакие «чудеса» смутьяну не помогли — над воями жрецы провели особый обряд, и его чары на них не подействовали. Проповедника «проводили» до границ Залесья, и даже чуть дальше.

На этом вроде бы всё успокоилось.

Простой люд конечно, немного повозмущался, но не особо сильно. Но только до тех пор, пока — спустя буквально две седмицы, в одном из священнейших мест мерянской земли — капище на Клещином озере, не случилось нечто страшное. Причём произошло это прямо во время крайне важного обряда осеннего благодарения матери-земли, который ни в коем случае не предназначался для глаз иноплеменников. Последнее грозило потерей благосклонности великой богини. А разгневавшись, та могла наказать своих непутёвых детей неурожаем и мором скотины. После того же, что произошло там, даже трудно было представить, какое она придумает наказание. Чужаки не только увидели сам ритуал и посмели бросить дерзновенный взгляд на священный камень — когда разъярённые мужи бросились за ними в погоню, те учинили настоящую бойню, подло, под покровом ночи, перебив несколько десятков мерян! Таким образом, вместо священной крови дев, они заставили великую мать напиться руды собственных сыновей!

Тут-то народ, ещё не позабывший речей проповедника, по-настоящему взбурлил, и едва не истребив в одночасье собственную верхушку — тех самых вождей, жрецов и старост. Люди потребовали найти и вернуть изгнанника. А во вторую очередь — исполнить его завет — уничтожить Гостов — проклятую крепость находников, вместе с нечистым капищем принесённых ими в Залесье новых богов. Ведь святотатство наверняка произошло при их пособничестве. Так кричали три главных зачинщика восстания — три родных брата из богатого, но мало влиятельного доселе рода — Ёрш, Щука и Карась.

Это по их словам, было очевидно. Ведь нигде в другом месте по всей округе не было больше воев, способных на подобное.

Лучшим людям ничего другого не оставалось, как только перейти на сторону большинства. К крепости сначала подступили жители окрестных весей и городищ. Они перекрыли все дороги, по которым туда могла прийти помощь. Затем подошли люди из более отдалённых мест. Причём произошло всё настолько быстро, что наместник попросту не успел никого оповестить. Или не смог. А если и пытался — гонцов наверняка перехватили.

Вот поэтому-то маленький отряд, при других обстоятельствах преодолевший бы расстояние от Клещина озера до Ростова за считанные дни, и оказался отрезан от города едва ли не тысячей разъярённых мерян.

Тогда вторая группа доглядчиков, отправленная княжичем разведать другой берег водоёма, вернулась почти сразу. Ей повезло наткнуться на говорливого старичка-бортника, который подробно описал гридням, где они оказались, и как им добраться до нужного места.

Главная проблема оказалась связана с отрядом Волчени. После того как он вернулся в лагерь, княжичу со спутниками пришлось сначала добираться до того самого места. А потом ещё немало времени ушло на то, чтобы выходить раненного Стрелобоя. Теперь вот отряд был вынужден таиться за гребнем невысокого лесистого пригорка, в нескольких стрелищах к полуночи от города, и бессильно наблюдать оттуда за происходящим.

Причём почти в полной тишине. Лошадям, дабы те не ржали, замотали морды тряпками. Молчали даже вечно неугомонные отроки. Даже Рада с Огурой больше не обсуждали своё нудное виршеплетение. Сидят вон мрачные, и даже не смотрят друг на друга.

Теперь-то они, небось, навсегда запомнят, что за народ такой — меря! И не будут высокомерно цедить через губу: мол, в сортах чуди не разбираемся.

Сейчас этой самой мери здесь было столько.

Сколь бы не было велико воинское мастерство гридней княжича. Устоять против такого числа вооружённых мужей не смогли бы и легендарные богатыри народа, к которому некогда принадлежал волк. И тех и других попросту погребло бы под потоком стрел, копий и дротиков.

Даже камней.

Поэтому сейчас им оставалось только ждать.

И смотреть на жрецов, беснующихся у подножия гигантского идола.

Каждый из священников имитировал движения зверя, в шкуры которого был одет. Один переваливался с боку на бок и косолапил, изображая бера. Другой — скакал и мотал увенчанной рогами головой, что твой лось. Третий — водил у земли маской в виде кабаньего рыла, делая вид, что ищет жёлуди.

Учитывая, что кумир Волоса — ну, или какого-то другого бога, являл собой, по сути, ствол дуба, последнее смотрелось весьма двусмысленно.

Танец всё ускорялся, вместе со звуками бубна. Прыжки становились всё выше, движения — порывистее. Скоро должна была наступить развязка. Ведь долго в таком темпе ни один человек продержаться не мог. Даже под действием весёлых грибов, которых явно наелись эти жрецы.

Как они влияют на тело и сознание, Волченя знал не понаслышке. Когда он ещё принадлежал народу вятичей, его, как младшего сына, начали готовить в жрецы. Правда недолго — только до того времени, как на охоте погиб его старший брат. Тогда-то он и познакомился с этими растениями. Не иначе как сотворенными богами специально для таких вот обрядов.

Волк прекрасно помнил, как после одного — много двух таких вот грибков все мышцы наливались прямо какой-то неуёмной силой. Можно было беспрерывно прыгать и скакать на протяжении нескольких часов. Правда, движения при этом становились какими-то неестественными. Как у этих волхвов сейчас. Кроме того, куда ближе делался невидимый обычному глазу окружавший людей мир духов.

Последние там попросту кишели, как белые черви в лежалом стерве. В виде разных мелких животных они прыгали, скакали, летали. Едва не садились на голову. Причём каждый из этих «зверьков» имел свою особенность — совершенно невероятный цвет, да ещё какой-нибудь изъян, которого нет у настоящего зверя. Например, там запросто можно было увидеть синего труса с лисьим хвостом. Или жёлтого барсука с крыльями как у совы. Также там ничего не стоило встретить вечно скрытных лешака или кикимору. Волченя их тоже прекрасно помнил. Хозяин леса всем своим видом походил на оживший вековой пень, покрытый многолетним мхом и корявыми сучьями. Болотница была куда симпатичнее — хотя зелёная и вся в слизи да водорослях, однако с очень даже соблазнительным женским телом, со всеми неотъемлемыми в таких случаях частями.

Правда, завидев человека, они, в повседневной жизни почти не опасные, могли заманить его в какую-нибудь непролазную чащобу или гиблую трясину. Но это ещё было не самым страшным. Хуже было повстречать какого-нибудь злыдня или хмыря. А то и вовсе — навьего. Особенно под покровом ночи. Тогда найти спасение можно было только в немедленном бегстве.

Однако, не смотря на все опасности, побывав однажды в мире духов, вернуться туда хотелось вновь и вновь. Только часто гостить там не стоило. Каждое путешествие заканчивалось тяжёлым похмельем и упадком сил, преодолеть которое помогал уход опытного врачевателя и особый настой из трав. Поэтому совершать его молодым жрецам следовало только под присмотром старших товарищей.

Была и ещё одна особенность. Старые жрецы рассказывали — если постоянно есть эти грибы, боги гневаются, и те не оказывают такого же действия, что и раньше. И тогда, чтобы снова попасть в мир духов, придётся глотать больше веселушек. Чего делать категорически нельзя — если их перебрать, например, съесть зараз пять шляпок — можно уже никогда не вернуться. Душа уходит обитать в горний мир, а тело остаётся на земле. Оно дышит и даже совершает конвульсивные движения. Например, дрыгается, если ткнуть в него палкой. Но больше никак себя не проявляет. Отказывается принимать пищу и воду, и, вскорости, из-за жажды и истощения, следом за душой отправляется за кромку.

Один подобный случай Волченя наблюдал самолично.

Именно поэтому испокон веков такие грибы были под запретом для обычных людей. В том числе для воев. Наказание богов за подобное, как правило, следовало незамедлительно. Вкушать их могли исключительно опытные волхвы. И то лишь с какой-нибудь важной целью. Например — испросить благоволения богов на атаку Гостова.

Как поведал воям отряда всё тот же словоохотливый «язык», одобряют они её, или осуждают, должно было проясниться совсем скоро. Болтал тот много и с желанием, явно надеясь тем самым купить себе жизнь. Её мерянину, конечно, никто даровать не подумал — не те были обстоятельства. Но лёгкую смерть тот себе заработал.

Танец жрецов меж тем подошёл к концу. Бубен замер. Вместе с ним — все трое окруживших идол священников.

Толпа беснующихся мерян, собравшаяся для атаки на город, тоже подзатихла. Почти все взоры обратились на капище.

— Всем изготовиться! — разнеслась под деревьями чуть слышная команда Огуры, заменившего на воеводстве Шебаршу.

Гридни и отроки послушно зашевелились, давая крови прилить к отсиженным задам, и прочим частям тела, чтобы те не подвели в решающий миг.

Волченя взял под узцы пегого жеребчика.

Тот недовольно фыркнул.

К каждому из жрецов подошли помощники. От них все трое получили по священному орудию.

«Бер» — двустороннюю секиру, «лось» — короткое копьё, а «кабан» — здоровенный деревянный ослоп, в навершие которого были вставлены острые осколки кремня.

Замолкший было бубен снова подал голос.

Правда, невидимый отсюда игрок ударил по нему только один раз.

Протяжный звук разлетелся по всей округе.

Видимо это было сигналом к началу жертвоприношения.

Все трое жрецов стронулись с места, подняв над головами священные орудия.

Топор, копьё и ослоп одновременно опустились, разрубив шею, проломив голову и пронзив горло трём жертвам, привязанным к подножию истукана.

Три тела задёргались в смертельной агонии, орошая своих убийц и землю вокруг потоками крови.

Интересно — а что это за люди? Вряд ли какие-нибудь случайные путники. Подобное было бы чересчур даже для таких дикарей. Скорее всего — кто-то из своих.

Либо те, на кого пал священный жребий, либо… Не разделявшие общих настроений и вражды к пришельцам.

Последнее, кстати, выглядело очень даже логичным.

Дело-то мере предстояло куда как серьёзное. Видимо поэтому её верхушка и решила вспомнить древний обычай — приносить богам кровавый дар в обмен на военную помощь. А кого ещё отдать в жертву высшим силам, если не того, кто выступает против этой самой затеи?!

Бубен пропел ещё раз.

Орудия снова поднялись и опустились, оборвав ещё три жизни.

А спустя короткое время ещё раз.

Всё — живые пленники закончились.

Девять жертв. Счастливое число.

Вот только поможет ли?

После того как дар был принесён, все взоры обратились на озеро. Точнее на маленький каменистый островок в двух стрелищах от берега, на котором возвышался каменный истукан.

Перед тем как отправиться к праотцам, всё тот же полоняник успел примерно описать, что сейчас должно было произойти.

В случае если боги готовы были выполнить просьбу мерян, голова идола должна была засветиться огненным светом.

Явленное чудо означало бы, что атака будет успешной.

Насчёт рассказанного Волченя сразу крепко заподозрил, что никакое это не чудо. И если оно время от времени и происходит, то отнюдь не по воле высших сил. Это подсказывал ему всё тот же опыт обучения жреческой премудрости. Наставники не уставали повторять — лучшее чудо богов — тщательно подготовленное деяние рук человека.

Они там — в горних мирах, заняты своими делами, недоступными разуму смертных. И им зачастую бывает не до своих неразумных творений, которые копошатся где-то внизу, да вечно что-то выпрашивают. Так что если простенькое чудо можно организовать своими силами, нет никакой необходимости лишний раз беспокоить небесных владык. К тому же простому люду зачастую достаточно бывает простой уверенности — боги с ними. И нет никакой разницы — потекли смоляные слёзы у идолов по их воле, или этому малость подсобили земные слуги. Так что, вряд ли голова этого истукана сверкала огнём оттого, что её, например, изготовили из частицы одного из тех священных камней, которые могут менять цвет. Ведь их же нельзя было видеть иноплеменникам и иноверцам.

Скорее всего, дело было в другом. Для свершения такого чуда вполне достаточно было какого-нибудь волховёнка-сподручника, заранее укрывшегося на островке, и в нужный миг подпалившего трут, пропитанного измельчённым горючим сланцем.

Меж тем время шло, но на куске камня, торчащего из воды, ровным счётом ничего не происходило.

План сработал?

Подтверждая предположение, на островке вдруг откуда-то появилась маленькая, но отчётливо различимая на лазурной глади озера обнажённая фигурка.

Лёгкая, сухая и стремительная. Но в то же время вся преисполненная какой-то внутренней дикой силой, льющейся наружу, словно пена из меха с забродившей медовухой.

Словно дикий олень.

Нет — в этой фигуре не было ничего от травоядного.

Только хищник.

Пустельга!

Вышел из воды, что твой бог войны. Тот самый Перун, которого почитают все гридни.

Тогда, в лесу, он отправил на свидание с предками неполных четыре десятка мерян. Но когда уложил последнего, на краткий миг утратил бдительность и ненароком наступил в ременную петлю капкана, поставленную неизвестно кем и на кого. Вполне возможно, теми же лесовиками на случайного зверя.

Выбраться из неё для матёрого хищника в другое время не составило бы труда. Для чего нужно было всего лишь как следует раскачаться в тенёте и ухватиться за неё рукой. И Шебарша, безо всякого сомнения, справился бы с этой задачей. Если бы в темноте сослепу не налетел виском на толстый сук, надолго лишивший его сознания.

Так он провисел несколько часов. Ещё бы чуть-чуть и вряд ли смог очнуться.

Но, к счастью, на помощь к нему вовремя подоспел Волченя. Он перерезал ремень, на котором висел воевода, и помог тому прийти в себя.

И теперь вот он снова — здоровее всех здоровых — вызвался собственноручно выполнить опаснейшее задание, которое было по плечу только самому удалому вою.

Кроме того — он сам и придумал этот рискованный план.

Ничуть не смущаясь устремлённых на него сотен взглядов, Пустельга неспешно дошагал до подножия каменного идола.

Тот оказался ровно в три раза выше него.

Но витязя это не впечатлило. Он демонстративно развернулся к кумиру боком, взялся обеими руками за свой уд, и…

На каменные ступни их бога брызнула жёлтая струя.

Толпа ахнула.

Потрясённые жрецы возле деревянного идола упали на колени и простёрлись ниц, призывая богов наслать на их хулителя немедленную жестокую кару.

Которой не последовало.

Воздух сотряс неистовый яростный вопль.

Толпа готовившейся к штурму города мери немедленно пришла в движение. Только в другую сторону.

К озеру.

Это было похоже на прорыв бобровой плотины, который Волчене однажды довелось наблюдать. Когда ещё миг назад спокойная гладь реки нежданно взбурлила и обратилась в ревущий и сметающий всё на своём пути поток.

Эта же «стихия» немедленно начала поглощать саму себя. Меряне бежали совсем не так, как это сделали бы более или менее опытные вои. Те вряд ли бы потеряли голову в такой ситуации и двигались бы ходкой рысью. Что позволило бы сохранить силы для решающего рывка, кроме того — соблюсти необходимую дистанцию и не толкаться друг с другом. Дикарям же не хватило для этого ни разумения, ни сноровки. Каждый из них, впав в ярость, немедленно помчался к озеру с такой скоростью, с какой дозволяла сила ног. Само собой, она не могла быть у всех одинаковой. Эти мужи тут же начали сталкиваться, спотыкаться, падать и топтать друг друга. Но не прекращать бега. Крики боли, которые они издавали, долетели даже до леса, в котором укрылся отряд княжича.

После того, как самые быстрые из бегунов достигли кромки озера ситуация только усугубилась. Мастаков плавать среди мерян оказалось ещё меньше, чем умельцев правильно бегать. Поэтому столкновения продолжились и там. К тому же большинство из них полезло в озеро с оружием. И многие из них сразу пошли камнем на дно.

А толпа всё пребывала. И напирала. И продолжала со странным неистовством сама себя топить и топтать. В общем, то, что творило сейчас это несуразное воинство, было больше похоже не на стремление жестоко покарать богохульника, а на попытку бессмысленного самоистребления.

Волчене приходилось слышать от стариков, что подобное иногда происходит на далёкой Полуночи. Правда, не среди людей, а у тамошних мохнатых крыс. Когда их становиться слишком много, они собираются группами и дружно сбрасываются со скалы.

Возможно, так же, как на этих крыс, на бегущих и плывущих к нему мерян, смотрел с островка Шебарша. Во всяком случае, ни капли страха или неуверенности в его фигуре не чувствовалось.

Лица его отсюда было не разглядеть, но Волченя мог прозакладывать всё что угодно, что сейчас на нём присутствовала самодовольная усмешка.

Да уж, молодец — что твой удец — красен да вонюч! Какую кашу заварил!

Меж тем, задача, стоявшая перед отрядом, похоже, всё ближе была к благополучному решению. Пустырь под стенами Гостовского детинца всё быстрее безлюдел.

Вскоре там и вовсе не осталось мерян.

Если, конечно, не считать оставшихся лежать на земле нескольких десятков затоптанных насмерть и покалеченных.

Ну что — пора?

— Пошли! — отрывисто скомандовал Огура, словно услышав мысли Волчени.

До этого почти безмолвная, роща вокруг разом ожила и пришла в движение.

Волку ничего другого не оставалось, как присоединиться к общему порыву.

Перевалив через гребень, за которым до этого укрывался, отряд двинулся вниз по склону. Коней вели в поводу. Шли вперемежку — вои и отроки. Берёгшего ногу Стрелобоя вели под руки сразу два вьюноша. Быстро добравшись до кромки леса, дружно попрыгали в сёдла. Раненому гридню это помог сделать могучий Кремень. Не очень умелой Безымянке — воительница Рада.

Помедлив немного, Волченя тоже взгромоздился на своего пегого.

Но погонять его не спешил.

— Шибче! Шибче! — надрывался Огура.

Кавалькада послушно пришпорила лошадей.

Верхом дело пошло куда быстрей. Массив мерянского поселения, вильнув, остался сначала справа, а потом — позади. Стены же Гостовского детинца вырастали впереди буквально на глазах.

Да-а-а — хорошая крепость! Крутой склон. Довольно глубокий, хотя совершенно сухой и заросший ров. Саженные стены с заборолами. Крепкие вежи в два и три поверха. И не одной мёртвой зоны, которую нельзя было бы обстрелять сверху!

Да уж — вряд ли бы меряне смогли взять её с наскока. Разве только если б защитников было совсем мало, или они пали духом и оставили город без боя.

Ну, если сейчас отряд попадёт туда — точно не оставят!

Интересно, те, кто внутри, получили их послание? Его написали накануне на куске бересты и привязали к крепкой двухаршинной стреле.

Задачу же забросить его в город возложили на Стрелобоя. Она была очень непростой — гребень, за которым они притаились, отделяли от стены по крайне мере, три стрелища. Тот, тем не менее, согласился. Но потребовал, чтобы ему дали для этого трофейный лук Волчени.

Делать этого совсем не хотелось. Однако отказать просительному взгляду княжича он не смог.

Заполучив, наконец, в руки долгожданную снасть, гридень был вне себя от радости. Ласкал её руками нежнее, чем иной муж — жену.

Повозившись так какое-то время, вдруг взял, да и грубо обругал хозяина лука за неправильное с ним обращение. Тем не менее — возложенное на него дело выполнил. Дождавшись сумерек, когда на фоне хмурого неба летящая стрела была не так заметна, он лёг навзничь на самый гребень, и упёрся в дол лука здоровой ногой. Тетиву же, которую подобрал уже из собственных запасов, оттянул обеим руками к самому подбородку. Потратив ещё несколько мгновений на прицеливание, наконец выстрелил.

Добрая тетива из конского волоса не выдержала и лопнула, едва снова не покалечив стрелка. Зато снаряд унёсся высоко в небеса и проделал там длиннющую пологую дугу, которая завершилась точно над куполом самой высокой из веж.

Кстати к ней отряд сейчас и держал путь. Именно там — на нижнем поверхе, располагались единственные ведущие в город ворота.

Только откроют ли их? Вдруг никто из защитников этих стен так и не увидел прилетевшую к ним стрелу?

По мере того, как стены Гостова становились ближе, под ногами всё чаще стали попадаться растоптанные тела дикарей.

Не навидайся Волченя за свою жизнь всякого, его от такого зрелища, пожалуй, могло бы и стошнить. У кого-то из мерян были проломлены рёбра, у кого — сломан позвоночник, у третьих — шея. Один так и вовсе волочил по земле пучок сизых кишок — видимо напоролся брюхом на чьё-то копьё.

При виде едущих на него всадников он поднял вверх руку и попытался заорать. Только вместо крика из его горла вырвался жалкий сип.

Который сразу заглох, когда по его лицу проехались копыта передового коня.

Его пока ещё живые собраться не обращали на кавалькаду никакого внимания, полностью занятые другим делом.

Когда до вежи оставались считанные сажени, там, наконец, началось шевеление. А именно пришёл в движение механизм, удерживающий невысокий подъёмный мост. Причём происходило это без привычного в таких случаях мерзкого скрипа. Не иначе — его как следует смазали накануне.

Значит, всё-таки получили.

Вои и отроки, не сговариваясь, принялись нашпоривать лошадей.

Все, кроме Волчени.

Когда брёвна моста коснулись земли, открыв дорогу через ров, в нижнем поверхе башни начали неспешно раскрываться створки ворот. Куда уже, спустя несколько мгновений, грохоча копытами, начала втягиваться голова отряда.

Вот внутри скрылись Огура со своим неразлучным другом Кремнем.

Потом полудюжина отроков.

Затем ещё два гридня.

Княжич.

Волк тут же мысленно представил себе картину, как Олег въезжает внутрь, спешивается, и его тут же заключает в объятия сродственник, к которому он так стремился попасть.

Тот самый наместник, который должен его…

Почему-то он представил его себе низкорослым, коренастым, и с огромными усищами, что у твоего кота.

Пегий, которого он перестал понукать, сначала засбоил, а потом вовсе перешёл на шаг.

Однако когда немилый ему седок сначала покинул седло, а затем как следует наподдал ему под зад, он припустил так, что только подковы засверкали.

Волченя молча стоял, глядя ему вслед.

Ладно, добрые мужи и жёны. С вами — хорошо, но волк как-нибудь и без вас перебьётся.

Прощай, славный княжич Олег! Мне будет не хватать бесед с тобою. Кто знает — может быть, ещё когда-нибудь свидимся?

Прощай, суровый Кремень, и ты — любитель виршей Огура. Желаю тебе когда-нибудь сплести собственную песнь!

Прощай и ты — любитель чужого оружия. В седельной суме у пегого ты найдёшь для себя подарок, которому наверняка обрадуешься. Тем более там, куда собрался волк, тот вряд ли ему пригодиться. По этому луку там его запросто смогут опознать.

Прощайте прочие гридни и отроки.

Прощай, воительница Рада. Спасибо тебе за твою доброту.

Как будто услышав его, поляница, ехавшая в хвосте отряда — чуть позади Безымянки, вдруг остановилась на самом мосту и развернулась в его сторону.

В её взгляде он прочёл немой вопрос.

Отвечать на который, впрочем, не требовалось.

Ничего не сказав, она махнула ему рукой, развернулась, и ударила пятками по бокам свою игреневую кобылу.

Та в считанные мгновения унесла хозяйку под своды вежи.

Прощай и ты — воевода.

Взор волка переместился на каменистый островок с идолом.

На него уже начали выбираться первые доплывшие меряне.

Как и следовало ожидать, те потратили все силы сначала на бег, а потом на преодоление водной преграды. Поэтому стоявший всё это время всё в той же горделивой позе витязь легко расшвырял нескольких из них. После чего развернулся, неспешно проследовал к противоположному краю островка и нырнул в воду, что твоя рыба.

Многих тебе побед — славный витязь!

Волченя тоже развернулся и поспешно зашагал в противоположном направлении.

Стрелы в спину со стены ждать вряд ли стоило, но всё-таки…

Да! Всё к лешему!

Пора возвращаться к тому, с чего всё началось.

И наконец-то можно спокойно сделать то, о чём он мечтал последние дни.

Рука сама потянулась за пазуху и извлекла наружу свернутый лист лопуха.

Один из слипшихся комочков серы тут же отправился в рот.

М-м-м-м… скусна-а-а…

Вот теперь — совсем хорошо. В пасти у волка — лучшее в мире лакомство, на боку — верный клык, а в кошеле — снова полно стеклянных глазков. А от всех членов исходит такая сила, что он, казалось, способен был без остановки бежать отсюда до самых рубежей земли своего бывшего народа.

Ну, или до того места, где держали его последних товарищей.

Глум…

Желудяк… нет — он точно мёртв.

Отважные братья Кудряши…

Могучий Звенибор…

Я не забыл про вас! Я обязательно приду за вами!

Зверь припустил вверх по склону пригорка, по которому только что спускался.

Уж он покажет недругам, как волки ходят!

И как они умеют мстить.

Глава 3 
«Капкан для охотника»

Середина осени. Варяжское Поморье

Эх, хороши девки ливонские — кожей светлы, дебелы, в нужных местах упруги, задами широки да волосами долги. Нравом же смирны да покладисты — бери любую за косу, что твою кобылу за узду, веди куда хочешь, да пользуй сколь душе угодно. Куда уж лучше чуть более стройных да смазливых, но вредных и ужасно заносчивых лютовок.

Ох, и намаялся он с ними, когда проезжал со своим отрядом владения Медоуса! Пока уболтаешь даже какую-нибудь весянку или челядинку — девять потов сойдёт! Не говоря уже о жёнах познатней. Так они ещё и на ложе всё по-своему делать норовят! И то ей не так, и это — не эдак! В общем, вместо услады — одна маета. И так — почти две седмицы разъездов по разным городам да весям.

Правда, лютовского князя найти так не удалось — тот зачем-то скрывал место своего нахождения не только от союзников, но и собственных подданных. Лишь только когда повезло наткнуться на отряд воев в рогатых шеломах и с ромбовидными щитами, во главе с каким-то мелким князьком, тот рассказал, где того искать.

Медоус оказался на левом берегу Закатной Двины, где с превеликим удовольствием потрошил поселения ни в чём не повинного мирного племени ливонцев. Настолько неповинного, что они даже не были союзниками рыжего волка. Даже не платили ему дань. Ну конечно — на правом то берегу — судя по пейзажам, которые там преобладали — грабить-то было уже нечего!

Княжичу на его веку довелось навидаться всякого. Но то, что оставляла после себя в полочанских весях дикая лютва заставило бы содрогнуться, наверное, даже самого чёрствого наёмника из варварских земель.

Сплошь чёрные выжженные остовы домов с обугленными печами. Отравленные колодцы с плавающими в них полуразложившимися трупами. Обильный урожай обжигающего конские копыта пепла на лугах и полях. И бесконечные колья с насаженными на них телами. Мужей. Жён. Детей. Стариков. Даже домашней скотины.

Целые, и разрубленные на куски. Из некоторых, видимо особо стойко сопротивлявшихся, лютовцы, скорее всего по примеру варягов, пытались делать «орлов» — спускали им полосы кожи на руках, груди и спине, которые трепетали на ветру подобно птичьим крыльям.

И конечно — бесконечные стаи отожравшихся ворон.

Когда отряд перебрался через Закатную Двину, картина почти не поменялась. Разве что среди чёрных проплешин сожженных весей время от времени стали попадаться ещё не разграбленные.

В одной из таких они и обнаружили Медоуса.

Его люди орудовали там вовсю — тащили добро, гнали скотину, пытали мужей, ну и, конечно, насиловали жён. И при этом почти беспрерывно пировали.

Лютовский князь, как принимающая сторона, пригласил гостей присоединиться. Княжич согласился. И отдохнуть с дороги не мешало, да и для переговоров с союзником полезно.

И не пожалел. Пир был далеко не роскошным — кроме мяса, рыбы, да мёда разжиться у ливонцев было особо нечем. Зато девки местные оказались — диво как хороши! Кожей светлы, дебелы, в нужных местах упруги…

А ну хватит — гамаюн р-раздери!

Поймав сам себя на том, что снова мысленно оседлал своего излюбленного «конька», Ярополк отвесил себе невидимый подзатыльник и приказал думать о деле. В конце-концов сейчас он не простой воевода, а полководец, на которого возложена задача завершить, наконец, эту войну. Первую в жизни княжича по настоящему большую, которую ему доверили вести самостоятельно.

Вот только её окончания в ближайшей перспективе пока не предвиделось. Поначалу, когда он только вернулся с рубежа благодатной степи, куда провожал освобождённого Еруслана, и получил от отца это поручение, оно вызвало у него прилив неподдельного энтузиазма. Забыта была даже шемаханская наложница, с которой он так хотел свести близкое знакомство. Ведь за его выполнение великий князь посулил дать, наконец, своему перваку собственный стол. Причём не абы какой, а саму столицу Полочанского княжества. Вместе с ним самим.

Вот только для этого он выделил сыну, помимо его собственной дружины, лишь две сотни гридней. Кроме того, отец разрешил взять с собой сколько угодно столичных охотников. Но княжич от такой чести открестился. Чего ополченцы стоят в бою, он прекрасно помнил по недавней сече на Уборти. По сравнению с всеславовыми гриднями — всего лишь смазка для клинков — горазды только хватать, что плохо лежит. А на Полочанских землях, после минувшей зимы, грабить было, пожалуй, уже нечего. А тратить выделенную Пленко казну на недовоев ой как не хотелось. Она и без того уже почти иссякла.

Правда, когда Ярополк ещё был в Столице, оказать ему помощь в войне клятвенно обещал набольший боярин. Вышата бил себя кулаком в грудь и кричал, что самолично отправиться в Новоград, где соберёт дружину, по крайней мере, в две сотни копий. И сразу выделит им годовое содержание. Да ещё и сам приведёт рыжего волка на поводке. Однако всё ограничилось одним только сотрясением воздуха. Единственное, что сделал старший Малевич — отправил на войну своего бастарда Дубыню. Вместе с несколькими сотнями деревлян. По своим боевым качествам они, конечно, наголову превосходили жителей Столицы. Но ровно настолько же уступали гридням Всеслава.

Да, к тому же, могучий витязь и не подумал присоединяться к войску Жеребца. Вместе со своими людьми он отправился на восход Полочанских земель — перекрыл торговый путь из Закатной Двины на Славутич. Объяснив это тем, что, мол, во время прошлой войны, рыжего волка заставила пойти на попятный только подобная блокада. Княжич же крепко подозревал — богатырь выбрал те земли только потому, что там было ещё что грабить.

Ну, хоть отвлёк на себя часть вражьих сил.

Другой союзник — лютва, плотно перекрыла Всеславу его закатные рубежи. А если учесть что с полудня лежали владения великого князя, а с полуночи — совсем не лояльная к рыжему волку Славия, нетрудно было догадаться что вопрос его поражения оставался делом времени.

Которого, правда, у Жеребца почти не было. Как и пенязей.

Когда он привёл своё войско в Менск, его гарнизон тут же потребовал полной оплаты своей службы. Она этим воям и вправду выпала нелёгкая — за несколько лун полочане пытались овладеть городом дважды. А всё остальное время Волх со своей дружиной буквально не давали полуденцам высунуть носа наружу. И, тем не менее, Менск остался в руках великого князя. Так что на вознаграждение гарнизону ушла добрая половина казны. Но, Ярополк считал — оно того стоило — если бы не стойкость этих мужей, начинать войну пришлось бы с того же места, что и в прошлый раз. А именно с Буковых холмов.

Однако и со второй стадии делать это оказалось ничуть не легче. Подступы к Полочанской столице, как и прежде, прикрывали лесные крепости, взять которые наличными силами было почти невозможно. Тем более, нельзя было решить дело одним лихим ударом, которые прославили Большого меча на все правдивые земли.

Ожидание же, пока на Всеслава и его подданных подействует торговая блокада, было что твой меч о двух лезвиях, который ты скрестил с вражьим, и вы оба давите друг на друга, пытаясь пересилить — может одолеешь, а может — сам головы лишишься. В общем — то ли рыжий волк первым взвоет о пощаде, то ли Жеребец, поджав хвост, прискачет обратно в Столицу.

Одно время Ярополку начало казаться, что он нашёл выход. Для этого-то он и отправился на закат — сначала во владения лютвы, потом сюда — в Варяжское Поморье. Однако результаты переговоров с Медоусом, в отличие от пира, у княжича восторга не вызвали. Старый интриган даже не пожелал выслушивать все его доводы.

— Ты пойми, Большой меч — снисходительно цедил он, удерживая одной рукой чашу с мёдом, другой лаская груди сидящей у него на коленях ливонки — Стоит только оставить в покое эту крепость, и проклятый Колыван вцепиться нам в загривок, что твоя рысь! И тогда конец всему — и блокаде, и войне!

При этом на лице дикаря было написано совсем другое.

«Ты можешь болтать и думать, всё, что тебе угодно, княжонок» — читалось в его наглых буркалах — «Но пока на этом берегу Двины осталось хотя бы одна неразорённая весь, я шагу отсюда не сделаю!»

И никакие аргументы о важности общего дела на него не действовали.

Г-гамаюн! Вот уж действительно, кому война — смерть и разор, а кому — добра полон двор! Дали боги союзничка! С таким и врагов не надо!

Впрочем, утешать себя старыми прибаутками можно было сколько угодно. Суть произошедшего от этого не менялась — добровольно взятая на себя миссия закончилась полным провалом. Да ещё и почти три седмицы были потрачены впустую.

И ведь вряд ли рыжий волк со своими волчатами всё это время сидели, сложа лапы. И, поди ещё разгадай, что они там удумали в своём логове!

Да уж — одно дело нестись в сечу во главе лихой дружины, чтобы одержать победу в одном-единственном бою, и совсем другое — ломать голову как переиграть противника в целой войне.

Может быть, так и выковываются настоящие владыки? Такие, например, как стрый Святослав. Или дед Ярослав.

Ну, или…

Нет — отец в качестве подобного примера не годился.

Дорога тем временем снова пошла в гору. Убитый грунт сменился каменной россыпью. На которой буланый сначала засбоил, а потом несколько раз громко фыркнул, давая понять седоку, что пора бы слезть у него со спины. Мол, врага поблизости не видно, боя не намечается — зачем же мне, боевому жеребцу, копыта зря бить?

Но княжич лёгким нажимом коленей погасил его порыв. Он то, в отличие от коня, знал, что конец пути близко. И как себя ведёт верный скакун, когда устаёт на самом деле.

Отряд вынесся на гребень невысокого холма, служившего водоразделом между малоизвестной речкой, и самой большой рекой всего Варяжского Поморья. Закатной Двиной.

Вот она — внизу — пролегла широкой лазурной лентой, плавно несущей свои могучие воды с восхода на закат. С Большого водораздела — прямиком в море. Ровная — что твоя стрела. И манящая, словно лоно телястой молодицы.

Эх — сесть бы в быстрый чёлн, лечь на его днище, уставив глаза в небеса, да плыть себе и плыть, забыв обо всех земных заботах!

Г-гамаюн — что с ним сегодня такое?!

Ярополк тряхнул головой, прогоняя прочь неуместные мысли, снова каким-то образом пролезшие в голову.

Тем более что открывающаяся внизу картина наводила не только на романтические, но и вполне серьёзные размышления.

На крутом берегу могучей реки стояла крепость.

Нет, скорее КРЕПОСТЬ.

Она была не красива. Ей было куда как далеко и до ажурного изящества столичного Нового города, и даже до суровой простоты Старой крепости. Да чего уж там — она во многом уступала даже мелким лесным и степным острожкам, которых Ярополку довелось изрядно навидаться на своём веку. Но, не смотря на всё это, в каждом её обводе — и в выпирающем из земли на добрых две сажени гранитном фундаменте, и в высоченных четырёхугольных вежах, и в широких пряслах, и огромных зубцах, за каждым из которых не сгибаясь мог укрыться лучник, чувствовалась такая необоримая мощь, такая нечеловеческая сила…

Рядом с которой любой муж был всё равно что жалкая козявка.

А бросать ей вызов и вовсе — казалось сродни безумию.

Кукейнос.

Сложенный из дикого камня, он выглядел словно осколок старого мира. Того самого, в котором вершили подвиги знаменитые герои, а по соседству с ними жили крылатые змеи и великаны.

Или гигантский булыжник, заброшенный сюда рукой бога из самого ирия. Не того, куда попадают после смерти все праведники. Другого — старого, где место находилось только могучим воям, павшим в сече с оружием в руках.

Впрочем, эта крепость и была, по сути, осколком. Некогда могучего народа, едва не потрясшего основы мироздания. Достававшего копытами своих коней до самых дальних рубежей обитаемого мира. И заставившего платить себе выход едва ли не все известные племена.

Готы. Это имя внушало страх всем окрестным народам на протяжении нескольких веков. Они пришли с полуночи, перебравшись через Варяжское море. Против их могучих дружин не мог устоять никто. После их походов в прах рушились города и целые государства. А сердца людей трепетали от страха только при одном упоминании этого имени. Созданная же ими держава намного превосходила размерами правдивые земли. И все другие державы.

Но так продолжалось только до тех пор, пока в благодатной степи не появились гунны. В отличие от полуночных завоевателей, они умели не только сражаться, но и дружить. Поэтому смогли в считанные годы собрать немало союзников, готовых воевать с ними в одном строю. И в считанные десятилетия разнести державу готов.

Это деяние выпало на долю одного из величайших полководцев всех времён — князя Боромира. И успехом оно завершилось во многом, потому что против жестоких завоевателей одновременно взбунтовались буквально все подвластные народы. И противостоять этой стихии они оказались неспособны.

Бежать бывшим владыкам половины мира пришлось тогда очень далеко. В варварские земли. Точнее, вскоре после их появления они и стали варварскими. А до этого там существовала одна из величайших цивилизаций, когда-нибудь появлявшихся в подсолнечном мире. Одна из немногих, кого можно сравнить с правдивыми землями. Поток бегущих готов буквально смёл её, как весеннее половодье порой сносит возведённые на реках мосты. И только небольшая «струйка» от того самого потока «утекла» не на закат, а на полуночь. И добралась до этих самых мест. Здесь — среди диких племён, готы-беглецы создали подобие нового государства.

Правда, последний урок их, похоже, ничему не научил. И в этом месте они начали строить свою новую, в этот раз куда менее могучую державу, по тем же принципам, что и раньше. Полного пренебрежения к подданным и нещадного их обирания. А также поддержания собственной власти исключительно с помощью силы. Даже новое имя народ-беглец получил созвучное с этим словом — сёлы.

Презрение к покорённым у них достигло такого уровня, что запрещались даже смешанные браки. Последнее, кстати, сослужило им дурную службу. Покидая обжитые земли, изгнанники взяли с собой не так много жён. Поэтому на новом месте их численность долгое время не росла. А потом и вовсе начала сокращаться. Вот так и вышло, что спустя несколько веков, сёлы, из владык пусть небольшого, но государства, превратились в гарнизон одной единственной крепости. Этого самого Кукейноса.

Который последние лет эдак сто практически не всё время был осаждён. Под эти стены враги подступали, по меньшей мере, несколько десятков раз. Причём далеко не всегда это были скопища лесных дикарей. Зачастую сюда жаловали и варяжские дружины, и войска Славии, и Полочанские князья. Кого только тут не было. Ещё бы — ведь по Закатной Двине пролегал весьма оживлённый торговый путь! Но всякий раз осаждающие бесславно отступали, лишь обломав зубы о неприступные стены.

Так что их подножие было весьма обильно полито кровью, а земля вокруг — ещё обильнее удобрена мясом и костями.

Тот, кто знал всё это, мог только улыбнуться при виде осадного лагеря, раскинувшегося у подножия холма, на вершину которого заехала группа всадников. Или полудюжины жалких замётов, выставленных полукругом на подступах к крепости.

Организованно там всё было так, что не оставалось ни малейшего сомнения — эти люди смогут взять крепость, только если весь гарнизон неожиданно поразит моровое поветрие. А ворота сами упадут с петель от ветхости. А ров заилиться, да зарастёт кустарником до такой степени, что через него можно будет просто перейти пешком.

Над самым большим шатром становища колыхался трёххвостый бежево-синий стяг Медоуса, с гуслями посредине. Но это видимо, была лишь уловка, нужная лишь для того, чтобы отвадить от вылазок гарнизон — мол, осаду ведёт не кто-нибудь, а сам лютовский владыка. Так что в шатре, в лучшем случае, сидел какой-нибудь младший отпрыск, вполне возможно, предававшийся тем же самым занятиям, что и его родитель в двух поприщах к полуночи отсюда. Поэтому на него и времени тратить не стоило. Его и так было потеряно более чем достаточно. Повинуясь лёгкому нажатию колен, буланый зарысил вниз по склону. Следом за княжичем поскакали и его спутники.

Появление кавалькады на подступах к крепости вызвало в стане осаждающих лёгкий переполох. После сигнала тревоги, поданного невидимым для всадников дозорным, ратники засуетились и забегали между шатрами, хватая со стоек копья и щиты.

Когда же до лагеря оставались считанные сажени, навстречу отряду выдвинулась примерно полсотни пешцев. Хотя выстроенные ими стена из щитов и ёж из копий, вызывали скорее смех, чем опасение.

Ну, зато хоть какой-то порядок ещё поддерживают!

Свою ошибку ополченцы поняли почти сразу, видимо, опознав серебряно-красный стяг княжича. Стена щитов тут же рассыпалась, а рожна копий опустились долу.

Они, возможно, ожидали, что сейчас последуют какие-нибудь объяснения произошедшего, но Ярополк их разочаровал. Его жеребец обогнул их по пологой дуге и перешёл с рыси в намёт, торопясь вынести седока за пределы этого места.

Вокруг замелькали кострища, палатки, загоны. Из под копыт во все стороны летели расколотые глиняные чашки, деревянные плоски, обломки палок и прочий мусор.

Пронося княжича мимо входа в главный шатёр, буланый едва не стоптал выходившего оттуда то ли отрока, то ли мужа — толком разглядеть не получилось. По всей видимости — того самого отпрыска Медоуса, который замещал здесь своего отца. Спастись тому удалось, только стремглав метнувшись обратно.

Большой меч довольно фыркнул, услышав долетевшую ему в спину порцию проклятий и угроз. Этот самый то ли отрок, то ли муж стращал дерзкого наездника гневом своего родителя.

Ну что ж — пусть расскажет об этом эпизоде вождю лютвы — может быть, тогда в голову к этому упрямому старику закрадётся хотя бы малая толика сомнения — стоит ли так относиться к союзникам.

Кавалькада стремительно миновала лагерь осаждающих, выехав на подступы к крепости. Вблизи та выглядела ещё внушительнее. Если с вершины пригорка пространство скрадывало её истинные размеры, то в нескольких десятках саженей от подножия стало ясно — Кукейнос строили не иначе как великаны. В голове попросту не укладывалось, что люди способны на подобное. Ведь даже для того чтобы доставить сюда один-единственный камень, тот же зубец на стене, потребовалась бы уйма людей, времени, и хитрых строительных приспособлений. А тут ещё и надо было поднять его наверх!

На фоне всей этой величественной картины как-то не очень даже бросался в глаза реющий над ближайшей вежей большой трёххвостый бирюзово-синий стяг с изображением замкА посередине.

Значит хозяин дома.

Через широкий ров к крепости вёл длинный узкий каменный мост без перил, с подъёмным крайним пролётом. Который сейчас находился в вертикальном положении. У самого его начала стоял небольшой замёт с вежей, где несли стражу полтора десятка ратников.

При виде всадников они поначалу переполошились, схватились за оружие и принялись выкрикивать какие-то требования. Но почти сразу сообразив, что это не враг, успокоились.

Ярополк не обратил на них ни малейшего внимания. Ещё не хватало! Он бросил повелительный взгляд на Пежича. Сотник в свою очередь дал отмашку сигнальщику. Тот поднёс к губам здоровенный турий рог.

Уту-у-у-у!!!

Протяжный звук разнёсся далеко окрест, отразился от стен и вернулся обратно заметно приглушённым.

После чего повисла продолжительная пауза.

Вызов на переговоры прозвучал. Отряд замер в ожидании ответа.

Которого не было.

Уту-у-у-у-у-у!!!

По приказу княжича сигнальщик повторил вызов, протрубив его сильнее и протяжней. Его щёки раздулись как меха у волынки, а лоб покрылся испариной.

В этот раз звук рога затухал гораздо дольше, и эхо от него вернулось спустя большее время.

Но и оно, в конце концов, смолкло. Над округой снова повисла тишина.

Никакого ответа по-прежнему не было.

Меж тем чуть позади, на почтительно удалении от Ярополка и его спутников выстроились едва ли не все ратники осадного войска. Во главе со всё тем же то ли отроком, то ли мужем.

Ну и пусть их.

Сигнальщик снова набрал воздуха в грудь.

Уту-у-у-у-у-у-у-у-уу!!!!!

От рёва могучего рога, казалось, задрожали даже стены крепости. Лицо трубача стало красным как свёкла, а глаза выпучились, словно собираясь выскочить из своих орбит.

Такой сигнал не услышал бы только глухой. Да и того, наверное, обеспокоило бы столь мощное сотрясение воздуха.

И снова угасли последние отголоски эха, и над округой сгустилась плотная, почти осязаемая тишина.

Княжич решил уже было, что ответного сигнала они не дождутся. Как вдруг на главной городской башне медленно начал опускаться подъёмный мост.

Процесс сопровождался громким лязгом цепей и треском не смазанного поворотного механизма. Тяжёлые брёвна с глухим стуком ударились о камни. Следом с жутким скрипом пришли в движение крепостные ворота. Они открывались не наружу, а внутрь, поэтому не было видно людей, которые толкали их створки.

Под цокот копыт на мост выехали несколько всадников. Один из них поднёс ко рту рог и протрубил ответный сигнал вызова на переговоры.

Ярополк ударил буланого пятками по бокам.

Взглядом запретив Пежичу следовать за собой, он пронёсся по каменной арке моста. Точно к его середине.

Из под копыт вылетело несколько камешков. Звук падения которых в залитый водой ров донёсся только значительное время спустя. Да уж — не хотелось бы отсюда сверзиться!

А упасть отсюда — ничего не стоит — вон, даже перил никаких нет. Если кто вздумает из лука выстрелить — точно костей не соберёшь.

Впрочем, если стрела до него и долетела бы, то лишь на излёте, а от такого снаряда в случае чего, можно уклониться. Или нет? Мостик то узкий — едва ли два всадника разъедутся.

Может, стоило шелом на голову надеть? Впрочем, вряд ли здесь стоит об этом беспокоиться. От своих предков — готов, сёлы переняли не только презрение ко всем остальным народам, но и воинское благородство.

После того как княжич остановился, от выехавшей из ворот группы воев отделился один всадник. Когда он подъехал ближе, стало заметно, что его вороной жеребец примерно на пол аршина превосходит в холке буланого. А он сам настолько же выше княжича. И раза в полтора шире.

Колыван.

Могучий и суровый. Под стать крепости, которой владеет. Даже гладко выбритое лицо — словно вырублено из дикого камня. Спадающие до плеч волосы — черны, как крыло ворона. Глаза же — подобны двум морозно-синим самоцветам. Небольшие усы с бородкой — что твой лишайник на гранитном валуне.

Настоящий гот.

Не доехав до Ярополка буквально двух шагов, он заставил своего жеребца остановиться. Тот даже не отреагировал на попытку буланого его раззадорить, проигнорировав щелчок его зубов возле собственного уха.

— Здравствуй, Колыван! — воскликнул княжич, вскинув руку в воинском приветствии.

— И тебе поздорову, Соколович! — прогудел в ответ витязь. — Что привело доблестного Ярополка под эти стены?!

Надо же — в голосе абсолютно никакого выражения! Словно и не с врагом общается, а со случайно встреченным по дороге путником.

Княжич едва ли не с детства знал — люди, говорящие ТАК — намного опаснее прочих. Поскольку никогда нельзя угадать что они выкинут в следующий миг.

И ещё Ярополк прекрасно помнил, как этот муж отражал удары Дубыни в сече на Неспанке. Сам на такое он был не способен — пробовал уже.

Поэтому слова надо было подбирать крайне аккуратно.

— Скажи мне, славный витязь… — осторожно начал он — Не надоело ли тебе сидеть здесь в осаде, и света белого не видеть?

Ни один мускул на его лице даже не подумал дрогнуть.

— Надоело, Соколович! — последовал бесстрастный ответ — Но я буду сидеть здесь столько — сколько потребуется! А надо будет — и ещё больше!

Вот г-гамаюн — молвил так, что ни убавить, ни прибавить.

— А что ты скажешь… — княжич пожевал губами — Если всё это войско — он обвёл рукой людей и стан за своей спиной — Оставит твои владения в покое и уйдёт отсюда?! Навсегда!

Колыван скептически хмыкнул.

— Наверное, княжич, это будет не за просто так? Ты ведь за это хочешь что-то у меня попросить? Или даже потребовать?

— Ничего! — ответил Ярополк, постаравшись подпустить в голос побольше безразличия — Кроме только одного твоего слова…

Он ожидал, что следом за этой фразой последует вопрос.

Но то ли замковому витязю не было интересно его предложение, то ли он знал, что его собеседник сам не выдержит.

— Твоего слова, что ты ровно один год не будешь воевать за рыжего волка!

Богатырь какое-то время молчал. Видимо обдумывал.

— Знаешь, Святославич — наконец заговорил он — Эту крепость за моей спиной осаждали несчётное количество раз. Только на моём веку — дюжины полторы — не меньше. И однажды сюда подступило ТАКОЕ войско, что все думали — та осада — точно последняя! И не было во всём подлунном мире человека, который мог бы помочь несчастным сёлам. Кроме одного…

Колыван вздохнул.

— Тогда нам на помощь пришёл Полочанский князь Всеслав, которого ты называешь рыжим волком. Он разгромил то войско, и спас мой народ. Который, в противном случае, взял бы да исчез. Расточился в небытии.

Он посмотрел на княжича режущим насквозь взором.

— После этого я признал себя его вассалом. И дал богам страшную клятву. Никогда, ни при каких обстоятельствах — не предавать этого мужа! Как бы тяжело мне, или ему не приходилось, и каких бы выгод мне это не сулило!

В принципе сказанного было вполне достаточно. Ярополк и так прекрасно понял, какой ответ его ждёт.

Но богатырь всё продолжал говорить.

— А вот это вот — он махнул рукой за спину собеседнику — То, что ты назвал осадой — и для меня, и для моего народа и не осада вовсе! И если всё будет идти так же, как и последние две луны — мы ещё года два продержаться сможем! У нас и кожаных сапог ещё полно, и ремней! И даже до полоняников ещё не добрались!

Он криво усмехнулся.

На Ярополка из его рта словно дохнуло могильным холодом.

Интересно, богатырь пошутил насчёт полоняников? Или…

— Что-то ещё хочешь мне сказать, Большой меч?!

Однако у княжича после эдакой отповеди иссякло всякое желание ещё о чём-то говорить с этим мужем.

Он молча покачал головой, развернулся и пришпорил буланого.

К лешему всё! И Медоуса, и Варяжское Поморье, и Кукейнос.

И этого… истукана замшелого.

И рыжего волка, и всю эту войну.

Пока верный конь выносил седока сначала с моста, а потом за территорию осадного лагеря, снова минуя и ратников, и их предводителя, Ярополк изо всех сил старался ни о чём не думать. Особенно о причинах его уже второго подряд дипломатического поражения.

Но мысли упорно всё лезли и лезли.

Что же он снова сделал не так?

Может быть, замковому витязю нужно было что-то посулить?

Но что?

Чем, например, смог в тот раз привлечь Медоуса Святослав?

Эх — перед тем как ехать сюда, нужно было поговорить по душам со стрыем. И боги с тем, что тот сыновца не особо-то и долюбливал. Он ведь и не рыжуха, чтобы нравиться всем!

Борьба с самим собой настолько поглотила внимание княжича, что он не сразу заметил сигналы Пежича, которыми тот изо всех сил пытался привлечь к себе внимание предводителя.

— Княже, стой! — кричал верный сотник. — С полудня гонец прибыл к тебе — пока ты с Колываном на мосту переговоры вёл. Говорит — с вестью доброй. Ты бы послушал его!

Ох — что-то не очень в последнее время Жеребец верил в добрые вести.

Тем не менее, выслушать их надо было.

Новоприбывший гонец, который ехал рядом с Пежичем, выглядел крайне интересно. В целом-то конечно — вой как вой — ничего особенного. Рыжая кобыла, запыленный дорожный плащ, сарматский шелом с полумаской, да короткая бородка под отвислым носом. Если только не считать того, что кольчуга на нём была — особого волнистого плетения, которое на правдивых землях применяли только в одном месте.

В Переславском княжестве.

— Говори! — кивнул он гонцу.

Конец осени. Буковые холмы. Река Голотичь

Эх, хороши девки да жёны полочанские! Ликом красны, зубами белы, ланитами румяны, очами востры, губы на вкус — молоко с мёдом! Волосы же — что спелая рожь — крепки, гладки, да ухватисты! Груди и задки тверды да упруги — так сами в ладони и просятся! И пусть пышностью форм они и уступят своим ливонским, и даже лютовским товаркам, зато красой и добрым нравом — куда как превзойдут! Их и валять — одно удовольствие. Затащишь такую на гумно или в овин — она и сама соломки помягче подстелет, и одежонку скинет, и словно твоя говяда раскорячиться — мол, пользуй меня, добрый молодец!

М-м-м…

Наткнуться на неразорённую весь с такими вот жёнами Ярополку с его людьми повезло по дороге из Варяжского Поморья сюда — в Буковые холмы. Селение не имело никакого ограждения, кроме худого плетня, а из защитников было — с два десятка местных мужей, поэтому путники овладели им за считанные мгновения, разрубив для острастки парочку голов самым ярым из них. Большего не потребовалось.

Кроме удобных домов для ночлега и нескольких мовниц, в веси нашлось немало неугнанной домашней скотины, зерна, а также разной снеди и напитков. Ну чем не повод закатить пир? Он и последовал. Причём занял не как изначально предполагалось — один вечер, а растянулся на добрых три дня и три ночи. И к нему довольно скоро — и не сказать, что помимо собственной воли — присоединились местные жёны. Они свободно расселись у гридней на коленях, и с охотой принимали их ласки. А потом, эх-х-х…

Большой меч тогда славно потрудился!

Вновь и вновь восстанавливать перед мысленным взором происходившее в той безымянной веси было куда как приятно. Однако чем дальше, тем больше воспоминания о достоинствах недавно испробованных жён и девок затмевали не менее приятные предвкушения. И надежды. Например, на скорейшее окончание этой постылой войны.

Такие планы позволяла строить весть, принесённая гонцом во время недавних переговоров с Колываном под стенами Кукейноса. Он и сейчас ехал промеж его людей. Охотно вступал в разговоры, балагурил и смеялся по любому поводу, широко разевая при этом щербатый рот.

Колун — так его звали. Он был первым из двух счастливых вестников. Второй нашёл Ярополка в том самом селении. Только в отличие от переславца, он к войску не присоединился.

Конники преодолели, наконец, узину между двумя холмами, и, вывалившись на простор, свободно рассыпались из одной плотной колонны на несколько потоков.

Перед ними лежали пологий берег неширокой но быстрой речки.

Местные жители называли её Голотичь.

Над противоположным краем нависало белёсое марево тумана. Ну да ничего — не заблудятся — местность эта была Ярополку знакома довольно хорошо — год назад поездить здесь пришлось изрядно.

И это тоже были не самые худшие воспоминания. Тогда ему не было никакой нужды думать обо всём войске. Только знай — вынимай из ножен свой большой меч, и вперёд — гоняй рыжего волка с его щенками.

Голотичью эту реку прозвали за то, что стоявшие в иных местах плотным строем — что твои пешцы в длиннике — Буковые холмы, здесь расступались в стороны, образуя довольно обширную долину. Ну, и, кроме того — по неизвестным причинам — по её берегам не росли деревья и кусты. Голая тичь в общем.

Зато засаду тут не устроить! Ну, разве что, в этом самом тумане.

Хотя откуда врагу было знать об их походе?

Войско закончило вываливаться из узины, вольготно растёкшись по берегу реки. Княжич даже ненадолго им залюбовался.

Никогда ещё под его началом не было сразу столько воев! Если не считать отроков — почти две с половиной сотни! И каких! — отборнейших. Две трети из них — лучшая тяжелооружная гридь. И кмети тоже добрые. Кони под ними быстрые. Доспехи на них крепкие. Эх-х — повстречайся им сейчас рыжий волк — только клочки полетят!

Место для брода разведали заранее, поэтому никого высылать вперёд не было нужды. Да и чего тут высылать, река — вот она. Пусть противоположный берег и тонет в тумане. Перебраться через неё можно, даже не замочив сапог — берег-то пологий — едь себе да едь!

Сотни копыт почти одновременно вспенили водную гладь. И, судя по тут же разлетевшемуся по округе смачному хрусту — кое-где взломали первый тонкий ледок.

Уф-ф-ф! Гамаюн раздери! Не получилось — не замочив! Леденючая! Даже через сапог обожгла!

Ярополк задрал ноги повыше, больше не желая испытывать подобного.

Пегий же заводной жеребец под ним даже не подал вида, что ему холодно. И, хотя вода в самом глубоком месте несколько раз лизнула тому брюхо, даже не попытался ускорить шаг.

Хорош, конь, хорош!

Меж тем другие скакуны вокруг испуганно захрапели, и, не сговариваясь, наддали хода, торопясь поскорее выбраться из воды.

Княжич забеспокоился. Как бы свалку не устроили! Вои то со своими справятся, а отроки как? На каждом ведь, почитай, кроме того что под ним — ещё и чей-то боевой! А берег-то — весь в тумане! Тот, правда, расступился в стороны почти на сажень, стоило только выехать на невысокий яр.

К счастью обошлось. Дело ограничилось лишь несколькими понёсшими жеребцами, большинство из которых тут же переловили. И только один — поджарый каурка, видимо, сильно чем-то напуганный, сбросил наземь запрыгнувшего на него отрока и унёсся вперёд — в белое марево.

Его тут же помчался догонять какой-то кметь. Видимо — хозяин.

Отрок же, похоже, отъездился — так и остался недвижно лежать на земле, что твой куль с тряпьём.

Подъехавший к нему гридень только махнул рукой. Всё мол — с концами.

Примета была не самой доброй. Пусть это и не полноценный вой, но его потеря накануне большого дела сулила если не провал, то, по крайней мере — серьёзные потери.

Думать об этом не хотелось.

Войско полностью выбралось на берег. Все две с половиной сотни.

Повинуясь жесту княжича, сигнальщик протрубил едва слышный призыв — всем воеводам собраться под большим стягом.

В этом сейчас, правда, отсутствовала особая необходимость — первая их цель — небольшое городище, была достаточно хорошо видна даже в таком тумане. Однако Ярополк лишь осваивался в роли первого полководца. И считал, что лишний раз всё обговорить не помешает.

Пежичу времени подъезжать к княжичу не потребовалось — тот и так практически ни на шаг не от него отставал. Уяк же и Тур со своими воеводами подъехали с небольшой задержкой, зато почти одновременно.

Первый по виду был — чистой воды степняк-угрин — смуглый, остроскулый, с чуть раскосыми глазами. Второй — широколицый и светловолосый — типичный уроженец Волыни.

И в чёрных, и в серых очах застыл немой вопрос. Что, мол, случилось?

— Вон там город! — Ярополк мотнул головой в нужную сторону. — Кузня — дальше по дороге — на отшибе. Делаем, как и оговорено — сначала ты, Тур, со своими кметями идёшь вперёд в чело — подходы прикрывать. Я с Пежичем — к ковалю, а ты, Уяк, сзади — между кузней и городом. Через час я меняюсь с Туром. Затем он с Уяком. Потом тем же порядком движемся вперёд — как уговорено. Всё ясно?

Он обвёл взором присутствующих.

Оба витязя так же молча кивнули. А потом — как они думали, незаметно для предводителя — переглянулись меж собой. Во взглядах у обоих читалась одна и та же мысль — мол, зачем надо было собирать их, если и так уже косую дюжину раз всё обговорено? Не иначе — дурит воевода.

Надо же — оба терпеть друг друга не могут, а тут — словно сговорились. Ну и боги с ними — главное, чтобы дело своё исправляли. А что они при этом там себе думают — их дело.

Войско снова пришло в движение.

С каждым новым скоком туман отступал всё дальше, обнажая для взора всё новую территорию. Вот спереди вырос, а потом остался по левую руку тот самый городок. Был он ничем не примечателен и не отличался от сотен других, виденных княжичем в многочисленных походах. Невысокий частокол с воротами, и одной-единственной дозорной вежей, несколько дюжин домов, составлявших две кривые улицы, малый торг да небольшая площадь с капищем на пригорке в центре. Если бы не ограда — со спокойной совестью можно было бы назвать весью.

Исходя из логики, которой обычно руководствовались местные жители, давая названия своим населенным пунктам, он, скорее всего, именовался каким-нибудь Голотическом, в честь реки, которую они только что пересекли.

Впрочем, есть ли разница, как он называется? Ну — простоит он тут ещё сотню-другую лет. А потом сожжёт его проходящее мимо войско и тот канет в безвестность. И не оставит после себя даже малейшего следа в памяти потомков.

Из белёсого марева впереди показалась, наконец, долгожданная кузня.

Да уж — не знал бы изначально, что это такое — принял бы за какое-нибудь укрепление. Вроде замёта. Только не временного, а постоянного. Поставленного, как минимум, на пару веков. Куда там этому жалкому городишке! Две крепкие бревенчатые вежи, высокая ограда, больше напоминавшая стену с заборолами, мощные ворота. Только рва с подъёмным мостом не хватает! И другого рода защита есть! — на толстой доске над воротами яркой краской было намалёвано заключённое в треугольник око.

Это интересно от чего?

Вырвавшийся вперёд отряд кметей во главе с Туром прогарцевал перед самым входом в это… сооружение, и унесся вдаль — следить за подходами в долину.

Княжич остановился, не доехав до ворот половины стрелища. А то мало ли что.

Роль переговорщика на себя взял Пежич. Подъехав к самым стенам кузни, он со всей мочи замолотил рукоятью секиры по продолговатому куску железа, висевшего на кожаном ремне у входа.

— Эй, коваль, отворяй! — заорал он что есть мочи, когда услышал за воротами какое-то шевеление — Заказчик приехал!

Оттуда долетел какой-то ответ. Какой — Ярополк не расслышал.

Впрочем, в этом и не было нужды — сотник решил вопрос довольно быстро. Едва перебросившись с хозяином несколькими фразами, он буквально тут же погнал коня обратно, давая понять жестами — всё мол, в порядке.

Внутрь их, правда, не пустили. Да они бы и сами туда без крайней нужды не поехали. Ищи глупней — дуром лезть внутрь эдакого укрепления!

В мощных воротах отворилась небольшая калитка, из которой вереницей вышло полдюжины мужей. Груженых инструментами и мешками с подковами. Они тут же без суеты установили на земле три верстака.

— А ну, подъезжай, кому смена нужна! — гаркнул один из них ярмарочным голосом.

Видимо старший.

Повинуясь одобрительному взгляду предводителя, вои по одному потянулись к мастеровым. Те тут же принялись сноровисто осматривать копыта. И если с каким-то из них было что-то не так, лошадиную ногу тут же крепили на верстак.

Дзан-н-н! — полетела на землю первая сбитая подкова.

Потом вторая, третья.

Тут же зазвенели молотки, вколачивающие в копыта короткие гвозди.

В общем, дело заспорилось.

Ярополк снова мысленно похвалил себя за решение заранее отправить сюда гонца и сделать заказ. Возвращаться обратно в Менск, чтобы подготовиться к этому походу, было бы ошибкой — только время зря терять. Лучше так — на половине дороги.

Да и рыжего волка на несколько дней упредят!

Напомнив Пежичу, чтобы не забыли о его буланом, княжич подъехал прямиком к воротам. Из которых как раз соизволил выйти хозяин кузни — хорошо одетый для этих мест могучий сивобородый старец.

Ишь ты — не побоялся!

Высокого гостя он приветствовал поясным поклоном.

Правда сделал его с таким достоинством, что непонятно было, то ли почествовал, то ли сам честь оказал.

Княжич ответил едва заметным кивком.

— От кого оберег?! — ткнул он перстом в рисованное око над воротами — От ворога, или от сглаза?!

Тот поглядел на Соколовича с хитрым прищуром. Да ещё усмехнулся.

— От неудачи в торговом деле, княже! — ответил хозяин неожиданно чистым голосом, больше подходящим мужу в самом расцвете сил. — Чтобы тому, кто вздумает старика с пенязями обмануть — боги почечуеву болезнь наколдовали!

Надо же! Никогда о таком не слышал!

— Это какие же боги такими делами промышляют?! Какие-то ваши особенные, полочанские?! Или те, кто у вас, ковалей, душу в залог принимают?!

Шутка была злой и грубоватой. Поверью, что те, кто занимается кузнечным делом, водятся с нечистью и чёрными богами, была не одна сотня лет. И появилось оно во времена, когда самих ковалей ещё почитали колдунами. И поступали иногда с ними точно также.

Те времена, правда, давно уже миновали. Но такие вот хохмы были на диво живучи, и портили кровь не одному поколению мастеров.

— Моя душа при мне, княже! — безо всякой обиды ответил старик. — А боги это наши, кузнецкие. Они и горн разжечь помогают, и крицу от примеси очистить, и недоброго человека отвадить!

Ему показалось, или глаз у этого мужа блеснул как-то недобро?

Он что — и вправду решил, что его хотят обмануть с пенязями? С чего бы это? — задаток то ему сразу передали!

Впрочем — пусть его.

— А стены такие от кого отгрохал?! — княжич обвёл рукой сооружение, у подножия которого стоял — Видать, одного оберега от недобрых людей мало?!

Тот снова ни мало не смутился.

— Дык место больно уж бойкое, княже — последовал спокойный ответ — То вы пройдёте, то ещё кто. И всяк простого человека обидеть норовит. Словно и не в правдивых землях живём вовсе! Как тут без стен? Без стен нельзя-а-а!

Вот наглец. Говорит эдакое, а глаза простодушные-простодушные. Так бы и ожог плетью! Как будто не знает, из-за кого на эти земли война пришла.

Хотя… он же простолюдин, как сам сказал. Может и вправду не ведает?

Ему же гонцы никаких вестей не приносят.

А-а-а — ну его.

Ярополк сжал бока пегого, понуждая его вернуться к остальным.

А хозяин так и остался стоять у входа, спокойно взирая на происходящее из-под косматых бровей.

Дело с перековкой меж тем двигалось споро, но всё равно медленнее, чем ожидалось. Мастеровые успели «обработать» только полторы дюжины лошадей. Меж тем своей очереди ожидало в несколько раз больше всадников.

Впрочем, чему тут удивляться — путь его вои проделали неблизкий — вот подковы и посносились.

Оставалось надеяться, что с гриднями Уяка и кметями Тура дело пройдёт куда быстрее. Эти-то особо никуда не ездили и копыт не били.

Г-гамают, нет ничего хуже, чем ждать и бездействовать!

Может вперёд поехать? Проведать, что там у Тура, да заодно передать его людям, чтобы обождали с возвращением. Как раз, пока туда-сюда — мастера все дела и сладят. Хоть не так скучно будет.

Взглядом запретив Пежичу сопровождать себя, княжич пришпорил заводного. Тот легко помчал седока вперёд, быстро оставив позади его дружину.

Туман меж тем и не думал рассеиваться, несмотря на то, что время неуклонно двигалось к полудню. Так и лежал над землёй белым маревом, расступаясь в стороны только по приближению к нему.

Путь лежал вглубь длинного выступа долины, через который проходила дорога на полуночь. Та самая, на которой им предстояло…

Эх-х — только бы всё вышло, как задумано! Тогда — здравствуй долгожданный собственный стол! И прощайте бесконечные разъезды по долам и степям.

Кметей Ярополк нашёл по голосам. И по лошадиному ржанию, разносившемуся далеко окрест. Последнее было не очень хорошо — не дайте боги — где-нибудь поблизости рыскал враг.

Он хотел было подъехать да выговорить воям, но неожиданно даже сам для себя заслушался их беседы.

Речь держал всё тот же Колун. Точнее, отвечал на чей-то вопрос.

— Так помирились же братья — Сокол с Вороном! — чуть насмешливо вещал он — После той сечи на Псовой над книжником полную волю жена взяла! Та самая — которая дочь Светлого князя. А как тот сильно захворал, и вся благодатная степь забурлила — снова его время приспело! Честь по чести Всеволод посольство снарядил — всё и сладилось!

Ярополк навострил уши.

Светлый захворал?! Степь забурлила?! Отец со стрыем помирились?!! А почему он узнаёт об этом вот так — от случайного человека? Великий князь по-прежнему не считает нужным посвящать своего первака во многие вещи?

Пегий вынес его прямо на говоривших. Кроме Колуна там были сам Тур и несколько его кметей. Остальные «утонули» в тумане где-то неподалёку.

— А отчего Светлый занемог, тебе не известно? — вкрадчиво осведомился княжич.

Потратив некоторое время на то, чтобы удивлённо на него потаращиться, переславец, тем не менее, ответил.

— Дык, люди болтают — отравили его!

Г-гамаюн! Одна новость другой краше!

Но эта что-то больно сомнительна! Известно же, у Светлого — десятка два прислужников, которые все яства к нему на стол идущие — пробуют. И напитки тоже. Тот ведь с ромеями давно знается, и про все их хитрости с ядами ведает!

Да и ромеям это зачем?

А хотя — ромеям ли?

— А кто отравил — не известно?

Колун покачал головой.

— То неведомо! Знаю только — слёг он после пира, на котором Еруслана чествовал, из полона вернувшегося. Говорят — ни жив, ни мёртв!

Вот оно что!

В голову княжича начали закрадываться некоторые догадки.

Может быть, отраву владыке степи преподнесли совсем не в снеди? И не в напитке?

Отец же, в варварских землях не только искусством пыток да ремеслом ката интересовался. Недаром же столько времени с поляшским князем проводил.

Ярополку даже показалось, что он вспомнил, как тот в его присутствии хвастался, как убрал со своего пути одного из соперников. Преподнеся тому в подарок пиршественный кубок. Края которого были покрыты долго не высыхающим ядом.

А что, кстати, великий князь передал через Еруслана в дар Светлому? Тот был плотно окутан несколькими слоями ткани, и понять, что находилось под ними, было мудрено. Когда они ехали вместе до рубежа благодатной степи, Ярополка несколько раз подмывало посмотреть, что там. Но он так и не решился.

Знаменитому витязю же, похоже, было абсолютно всё равно. Весь путь до рубежей своей страны он проделал молча, ни разу даже не предприняв попытки завести разговора с невольным спутником.

— А отчего ты, вой, мне об этом сразу не сказывал? — только и нашёлся, что спросить он.

На что Колун лишь пожал плечами.

— Так ты не спрашивал, княже! Да и откуда мне знать было, что тебе про то не ведомо?!

Что ж — резонно.

— А отчего, говоришь, степь забурлила?

Гридень усмехнулся.

— Ну, ты прям чудной, Большой меч! А то сам не знаешь?! Если вдруг Светлый помрёт — кто престол займёт?! В том то и дело, что никто — наследника то у него нет! Младший брат не в счёт — ему никто повиноваться не хочет! Вот так и вышло, что кланы тут же власть делить начали! Правда, говорят, большой войны ещё нет — все ждут, когда Светлый за кромку уйдёт. Тогда о-о-ой что в степи начнётся! Богам на небесах мало не покажется!

Что-то он чересчур много знает для простого воя!

Хотя… он же переславец. А там — благодатная степь под боком. И то, что в ней происходит — едва ли не важнее новостей из Столицы.

Словоохотливый муж меж тем и дальше продолжал разглагольствовать. Только Ярополк его уже не слушал.

На его голову обрушился новый поток мыслей.

Что же это такое происходит?! Зачем отец скрывает от своего первака сразу столько вестей?! Почему — зная обо всём, что происходит в благодатной степи, он не шлёт ему собственных дружин, а обходится чужими?! Да ещё и во многом — случайными!

Также мысленно, княжич принялся тут же составлять текст гневного послания, которое он непременно отправит великому князю.

Нет — лучше выскажет всё лично. Как только закончит тут всё.

— А чего ты один тут, Большой меч? — вдруг спросил Тур.

Ах да — совсем забыл.

Ярополк встряхнул головой, прогоняя несвоевременные мысли, и открыл было рот. Но тут его внимание привлекло нечто, заставившее на время забыть о цели своей поездки.

Откуда-то с полуночи — со стороны выхода из долины долетело многократно усиленное эхом испуганное конское ржание.

И тут же, словно по мановению сварожьей ладони, туман, наконец, начал рассеиваться. Обнажив то самое устье — невысокий перевал между двух близко сошедшихся лесистых холмов.

Вниз по нему неслись два жеребца. Причём с такой скоростью, словно за ними по пятам летела сама лошадиная смерть. Какая-нибудь Марана верхом на конском остове.

Одного Ярополк узнал сразу — тот самый поджарый каурка, который сломал шею отроку и умчался куда-то вдаль.

Второго чуть позже — на этом чубаром крепыше догонять первого жеребца помчался его хозяин.

Видимо, не догнал…

По какому-то наитию княжич задрал голову вверх — к небесам.

Разглядывать там особо было нечего. Разве что — почти беспросветную серую хмарь, через которую всё никак не хотело проглядывать солнце.

Однако опытный взор полководца, привыкшего с полувзгляда вычленять главное, почти сразу зацепился за едва заметную тёмную точку, парившую у самой границы облаков.

Это был необычно крупный ворон, редкого аспидно-чёрного цвета.

Птица то скрывалась в облаках, то выныривала наружу, явно наблюдая за кем-то внизу.

В памяти княжича снова замелькали знакомые образы.

Где-то подобное он уже видел.

Только добром ли тогда дело закончилось?

Однако толком покопаться в воспоминаниях не удалось. Взгляд княжича скользнул обратно — на устье долины, и он обомлел…

Сначала Ярополку показалось, что с перевала снова спускается туман. Но когда по ушам резанул протяжный торжествующий волчий вой, он понял свою ошибку. Так громко и яростно кричать мог только человек.

С глаз словно спала пелена. Вниз с горы в долину несся настоящий поток.

Что это — чародейство?!

Княжич закрыл глаза и потряс головой.

Потом снова открыл.

Поток никуда не делся. Правда, существенно изменил облик.

Через перевал неслась масса совсем не воды, а… воев. Тяжело оружных и в полном снаряжении.

И это были определённо не то войско, встречи с которым он ждал. Ни у кого из них на кольчугах не было характерного волнистого узора, как у Колуна.

Все сомнения отпали, когда стало возможно различить рисунки на стягах, пляшущих над головами наступающих.

Пень с вонзённым в него ножом.

Двойная секира.

Ну, и в довесок — рыжий лесной волк, пытающийся в прыжке поймать сокола.

Г-гамаюн! А его силы сейчас как нарочно разбросаны по всей долине! Он сам об этом и позаботился!

Эти же — собраны в один кулак!

В голове, словно сами по себе, всплыли наставления в воинском деле, которые ему давал старый Дружина. Атакуй врага, когда твои силы собраны в одном месте, а его разбросаны. Когда твои вои снаряжены в боевой доспех, а чужие — в походный. Когда твои люди голодны и собраны, а вражьи — сыты и расслаблены. И пусть это не совсем по чести, выполни все эти условия, и победа считай — у тебя в кулаке.

Да уж — хороший из него ученик вышел. Прилежный.

Значит, не обманула примета.

А Колун? Обманул?

Да и тот ли он, за кого себя выдаёт?

Однако времени расспросить того уже не было.

— Вир-р-ра-а-а-ай-и-и-и!!! — прогремел боевой клич.

Закованная в броню полуночная конница обрушилась на полуденцев, словно сметающий всё на своём пути стремительный поток вешнего паводка. И те разлетелись в сторону, словно брызги из лопнувшего меха с мёдом. А потом большей частью сгинули под копытами.

Эх, жаль боевой доспех сейчас в чересседельной суме на спине грузовой лошади где-то в хвосте воинства. А походный способен защитить разве что от скользящего удара. Да и то на излёте. Ну да ничего — лучшая оборона — атака.

Ярополк собрался было выхватить из ножен свой знаменитый большой меч и вступить в бой, но ему неожиданно пришлось заниматься совсем другим, непривычным делом. Неприхотливый и выносливый в походе, при звуках боевого клича и виде летящей на него лавины, пегий вдруг испуганно заплясал на месте. Когда же наездник попытался смирить его, встал на дыбы и болезненно заржал. А после — сорвался с места и понёс. Обратно в туман — подальше от сечи.

Эх-х-х — заводно-о-о-ой…

Или это снова чары?

Пока Ярополк безуспешно пытался остановить обезумевшего коня, справа и слева мимо него проносились фигуры всадников. То ли бегущих кметей, то ли преследующих их полочан. То ли — и тех и других.

По ушам же снова и снова бил этот омерзительный боевой клич.

Кметей уже не спасти! — мелькнула мысль. — Но там же дальше гридни! Его гридни! Почти полторы сотни! Интересно — Пежич и Уяк догадаются, что происходит что-то не ладное? Хватит ли им ума собрать воев и отойти к реке? Ну, или хотя бы укрыться за стенами того городка?

В любом случае — даже если бы и догадались, эта мера всё равно была бы временной — до появления их полководца. То есть его.

А он тут — скачет неизвестно куда, сражаясь не с каким-нибудь вражьим витязем, а — стыдно о таком даже сказать — с заводным конём.

Так! Пора это прекращать!

А что — один точный удар в яремную вену на шее пегого — и всё.

Главное, чтобы потом не затоптали.

Но тут добавилась новая напасть. На княжича неожиданно налетел почти невидимый во вновь сгустившемся тумане всадник.

Причём он почему-то не пытался атаковать его с помощью оружия, а только теснил куда-то в сторону. А его конь яростно хрипел и всё норовил укусить пегого.

Что ни час — то новая напасть!

Как бы от него избавиться?

Ярополк изловчился и выхватил из-за голенища швырковый нож, приготовившись метнуть его в странного наездника, как только сквозь клубы тумана проявиться хотя бы его очертания.

Но их отчего-то всё не было и не было.

А потом перепуганный заводной жеребец вывез его, наконец, на возвышенное место и видимость чуть улучшилась. И всё сразу встало на свои места.

Это был не всадник, а один конь. Его собственный буланый.

Видимо почувствовал, что с его хозяином твориться неладное, и поспешил на помощь!

Не конь, а чистое стекло!

Интересно, а подковы он сам себе не сменил?

Смирённый яростью собрата, а точнее его зубами на собственной шее, пегий послушно замер на месте. Княжич высвободил ноги из стремян, привстал на седле и одним прыжком перемахнул на спину боевого жеребца. Тот даже не дрогнул. Зато княжича по хребту пребольно шлёпнули ножны большого меча.

Ага — чует, что приспело его время! Вот теперь-то повоюем!

И неважно, что на нём только походный доспех, а на его соперниках кольчуги с наручами и поножами. Зато на его стороне внезапность и несколько лишних пядей клинка.

Понукать буланого не потребовалось — едва услышав свист вынимаемого из ножен лезвия, тот сорвался с места и понёс хозяина прямиком в туман.

Но это, в отличие от прошлого раза, было не бегство, а самое что ни наесть нападение. И Ярополк сейчас не позавидовал бы тому, кто попадётся на пути двум свирепым Жеребцам.

А вот первый несчастливец! Впереди в белом мареве показалась спина какого-то кметя. Судя по цветам герба на щите — полочанина.

Большой меч описал несколько петель вокруг головы своего владельца. После чего взметнулся вверх и резко опустился. Во все стороны брызнули осколки коровьих копыт, бляшки из которых покрывали спину всадника. А он сам повалился куда-то в сторону.

Участь неудачливого кметя вскоре разделил какой-то гридень.

Потом ещё и ещё один.

Ну вот — хоть немного проредить этих наглецов.

Хода сражения это, конечно, не переломит, но зато и лёгкой победы полочанам не видать.

Мимо пронеслись стены той самой кузни.

Княжич даже загляделся на синий глаз в треугольнике.

Г-гамаюн раздери! Буланый только в последний миг успел перескочить через брошенный кожаный мешок с подковами.

Не доделали, значит, работу…

Эх-х, а попадись ему сейчас рыжий волк! Как это было бы славно — завершить войну одним поединком!

И тут судьба, до этого словно издевавшаяся над Жеребцом, неожиданно преподнесла ему подарок.

Буланый вынес его прямиком к стягу.

Нет, не Всеслава. Это было бы сродни чуду.

Цианово-синему прапору с двойной секирой. Это было знамя Военега — набольшего полочанского воеводы. И едва ли не лучшего полководца правдивых земель. Выигравшего практически все свои сечи.

Правда, один раз бивать его уже доводилось. Только вот заслуги Большого меча в том почти не было.

А теперь можно попробовать побить его и так. Напрямую.

Вон он — седобородый муж прямо под стягом. Сидит на караковом жеребце и задумчиво дёргает себя за сивый ус.

Он что-то видит в этом тумане?

Сколько с ним человек? Четверо? Эх — была, не была!

— А ну, обернись, воевода! — рявкнул княжич — Погляди в глаза своей смерти! Это я — Ярополк!

И пришпорил жеребца.

Большой меч закрутил в его руках неостановимую смертельную мельницу.

Обернуться на его голос Военег успел. А вот хоть что-нибудь предпринять — нет.

Зато успели его спутники. Дорогу Жеребцу по очереди попытались преградить ослоп и секира. Но оба орудия со звоном отлетели в стороны. А за ними и хозяева. Так себе из них телохранители! Больше похоже на вчерашних отроков, которые чуть ли не впервые отправились на войну.

Затем на пути Ярополка встал ещё один муж. Причём произошло это, скорее всего, случайно. Тот явно не был воем. Просторные белые одежды, обилие украшений и подбитые золотом гусли выдавали в нём барда.

Княжич повернул меч плашмя, чтобы шлёпнуть его лошадь по спине. Жрец же видимо решил, что этим оружием намерены поразить его. В глазах блеснул ужас, а дрожащие руки в попытке защититься выставили инструмент прямо перед собой.

А клинок уже было не остановить. Он врезался в гусли, заставив их издать ужасный звук и улететь куда-то в сторону.

Привязанный к гуслям добротным кожаным ремнём, бард покинул седло следом за инструментом.

А Военег тем временем выхватил своё оружие.

Тоже меч. Правда, заметно уступающий ярополкову и по длине, и по весу.

Ничего — переведаемся!

— Смерть пришла?! — фыркнул воевода — Возгри подбери, а то конь твой на них подскользнётся! Я, таких как ты — рядком укладывал, ещё когда твой родитель пешим под конём не нагибаясь пролазил!

Клинки со звоном столкнулись.

И разлетелись в разные стороны.

Да — рука у старого витязя была тверда.

Лет ещё эдак с дюжину назад.

А сейчас уже явно уступала молодой силе.

— Брось оружие старик! Не то хуже будет! Жеребец тебя сначала покусает, а потом копытами добьёт!

— Засунь свой большой меч себе под хвост, Жеребец! Легче будет убегать!

Дзан-н-н!

Дзан-н-н-н!!

Дзан-н-н-н-н!!!

Мечи столкнулись ещё несколько раз, оставляя друг на друге щербины.

Кони двух соперников тоже грызлись между собой, роняя на землю клочья пены.

Вот сейчас…

Сейчас…

Сначала заставить вражий клинок отлететь как можно дальше в сторону, потом развернуть свой, перехватив его двумя руками, и что есть мочи ударить сверху.

И голова этого старика лопнет, что твоя солёная дыня, которые в изобилии привозят на столичный торг купцы полуденных стран.

Г-г-гамаюн! А это что?!

Опытный взор Ярополка успел различить сбоку странный блеск, очень похожий на сверкание оголовья сулицы, летящей точно ему в горло.

И он в мгновение ока пригнулся, подставляя под дротик острую макушку сарматского шелома.

И тот не подвёл. Рожон лишь скользнул его по покатой поверхности и канул куда-то вниз.

А тем временем клинок большого меча довершил свою работу. Когда княжич снова вскинул голову, старый воевода уже падал замертво под копыта своего коня.

Тот, лишившись всадника, трусливо поджал хвост и дал по копытам.

Вот так-то! Жеребец зверь не злой! — пока его не тронешь — сам не нападёт! Но если его разозлить.

Кто там, кстати, швырнул в него сулицу? Что-то никого не видно.

Меж тем туман над долиной Голотичи поредел уже настолько, что взору была доступная уже почти вся картина происходящего.

А она оказалась далеко не радостной.

Сеча, похоже, всё-таки была проиграна.

Пежич и Уяк успели организовать воев. Но это помогло лишь избежать разгрома в самом начале. Вон они — два длинника — почти у самых стен того самого городка. Один — покороче и посветлее, всё время «шевелит крыльями», пытаясь отбиться. Другой — темнее и заметно массивнее — непрерывно наседает.

И меньший под его натиском неуклонно отступает.

Немудрено — полочан и больше, и доспехи на них — боевые.

Сейчас — ещё чуть-чуть, и Всеслав прижмёт его войско к стенам городка. И тогда об исходе войны можно будет уже не беспокоиться.

И о собственном столе позабыть.

Г-гамаюн! А это кто?

Впереди, примерно в половине стрелища, в сторону полочанского войска нёсся одинокий всадник, прижимавший к крупу своей кобылы какое-то длинное древко.

Уж не стяг ли?

А ну…

Чтобы настигнуть беглеца, буланому потребовалось лишь несколько десятков скачков.

Тот, видимо, успел расслышать цокот копыт. Оглянулся.

В глазах прапороносца мелькнул ужас. Но больше ничего сделать он не успел. Большой меч описал очередную смертельную дугу. И на мёрзлый грунт полетело ещё одно мёртвое тело. И вперёд умчалась новая лошадь с опустевшим седлом.

А цианово-синее однохвостое знамя с двойной секирой по центру перекочевало в руки к княжичу.

Вот он — тыл полочанского войска — в каких-нибудь двух сотнях конских скачков. Можно налететь на этот ряд лошадиных задов, людских спин и затылков, и рубить… рубить… рубить…

Как когда-то под Менском, поступил Дубыня.

Тогда он отправит за кромку ещё десяток-другой врагов. И стяжает громкую славу. Но его войско погибнет. Притом что сам княжич точно уцелеет. Вряд ли рыжий волк позволит своим людям убить столь ценного полонянника.

Вон, похоже, и он — под своим стягом — в окружении, по меньшей мере, дюжины гридней. Через которых точно не прорубиться.

Но можно сделать и иначе. Так, как поступил бы настоящий полководец.

— Мар-р-ра-а-а-а! — заорал он, надсаживая глотку, и начал яростно нашпоривать буланого.

Точно так же он кричал год назад, под стенами Менска. Когда вместе с дубовой девой летел в тыл полочанского войска.

Ух-х-х — какая славная тогда была победа!

Ага! Услышали! Начали оборачиваться! Тоже, небось, вспомнили!

— Эй ты, рыжий волк! Посмотри на меня!

Оглянулся?

— Это я, Ярополк! Который убил твоего набольшего воеводу! Вот его стяг!

В следующий миг прапорец полетел под копыта буланого.

— И теперь я вызываю тебя на бой! Одного! Без твоего чародейства!

Ну, Всеслав — чем ответишь? Стерпеть такое — да ещё и под взорами собственных воев — самое меньшее потерять лицо!

Ну… ну…

Они пришли в движение! Получилось!

Неуместное ликование сдавило грудь.

Рано! Рано! Ещё даже полдела не сделано.

Если волк сейчас согласиться на поединок…

Но почему гридни поскакали не к нему, а мимо него — к реке?

Ответ на безмолвный вопрос едва не оглушил Ярополка.

— Мар-р-р-ра-а-а-а!!!

Г-гамаюн! От грома боевого клича чуть не лопнули ушные перепонки.

Теперь туман окончательно рассеялся, полностью открыв для взора всю долину Голотичи.

Колун всё-таки не обманул. Вот они — переславцы. Все как на подбор. Добрая сотня гридней в боевых доспехах с характерным волнистым узором — летят прямо на врага, ощетинившись копейными жалами.

Именно об их подходе и доложил княжичу гонец, нашедший его под Кукейносом.

Тогда в голове у наследника великого князя и родился план, приведший его вместе с войском это место.

Правда, сейчас он оказался повёрнут с ног на голову. Предполагалось, что всё выйдет наоборот — рыжий волк прознает про появление в Буковых холмах нового «зверя» и попробует вцепиться ему в загривок. И тогда на него обрушиться Большой меч.

То есть войско Ярополка должно было стать «молотом», а переславцы — «наковальней», о которую «расплющатся» силы полочанского князя. Вышло же всё с точностью наоборот.

Да и то как-то косо. Не в том месте и не в то время.

Кроме того, рыжий волк «расплющиваться» не пожелал. Его вои действовали так, так и полагается в случаях, когда грозит окружение — часть сил бросили на то, чтобы осадить от преследования силы Пежича и Уяка, а остальные — на прорыв из готовой сомкнуться ловушки.

И было похоже на то, что полочанам это удастся — уж больно шустро они задали русака при виде нового противника.

Конечно, Ярополк мог попытаться в одиночку преградить им дорогу. Вот только сейчас уже большого желания закончить свой путь под копытами коней он не испытывал. Тем более — судьба только что преподнесла ему подарок в виде победы над одним из самых неуступчивых полководцев правдивых земель.

Да уж — вот боги изменчивы! Только что были на стороне Всеслава, но прошло буквально несколько мгновений, и они тут же одарили своей благосклонностью его соперника!

Может быть, это из-за его безрассудности? Ведь недаром говорят — Перун любит храбрецов! Особенно таких, что готовы броситься в одиночку на целое воинство.

Но всякое безумие должно иметь границы. Поэтому сейчас лучше было убраться с дороги.

Ярополк пришпорил буланого.

По ушам резанул оглушительный гул. Сокрушая подкованными копытами подмёрзлую землю, куски которой летели во все стороны, подобно выпущенным из камнемётов снарядам, мимо понёсся стальной поток полочан.

Гамаюн раздери! Один из таких «осколков» едва не поразил Ярополка в глаз.

Ещё не хватало окриветь из-за такой ерунды!

Тем временем наступавшие переславцы пустили лошадей в самый быстрый намёт.

Да что ж такое! Сейчас — не дайте боги — свои затопчут! Верному жеребцу пришлось ещё раз выносить хозяина из под копыт летящего на них стального потока.

Ну, хоть крайние осадили! А не то и в самом деле стоптали бы! Рядом промчался очень знакомый витязь, поднявший при виде княжича руку в воинском приветствии. Следом пролетел его красно-коричневый стяг с маленькой, но гордой птицей в центре.

Соловей! — вспомнил Ярополк. Тот самый муж, который ехал с ним минувшим летом на Псовую. Полонить Светлого. А после той несостоявшейся сечи умчался вместе с Вороном.

А сейчас, младший Соколович, стало быть, отправил его сюда. И получилось это, стоит признать, очень вовремя.

Волна переславцев, наконец, схлынула.

Сейчас им можно было только попробовать ухватить лесного хищника за «хвост» и содрать с него по возможности побольше «клочьев».

Однако тот из соловьиного «клюва», похоже, ускользал. Всеслав успел загнать своих людей в реку до того, как его настигли. Буквально сразу после этого ледяные воды Голотичи вспороли и копыта преследователей. Ряды и тех и других мгновенно смешались, и острый боевой клин за считанные мгновения превратился в нечто невразумительное.

То же самое получилось вместо неотразимого удара — схватка сразу же выродилась в невнятную свалку.

Всё — теперь рыжий волк наверняка ускользнёт. Ровно тем же способом, как делал это в других битвах. И тогда — на Неспанке, и позже — в Пустых холмах.

Тем не менее, это и так была славная победа.

Оставалось выяснить, какой ценой она досталась.

Большой меч вернулся в ножны на спине.

Княжич развернул буланого в сторону городка.

И едва с него не сверзился.

— Сла-ава-а! Сла-ава-а!!! — одновременно гаркнули его дружинники.

Они выстроились ровным рядком в полусотне шагов и сейчас одновременно отдавали воинское приветствие.

Г-гамаюн! Вот молодцы. Быстро оправились.

И почти все целы.

— Какие потери? — небрежно бросил Ярополк подъехавшему к нему Пежичу.

— В твоей дружине, княже, почти нет! — браво отрапортовал тот, привычно осадив своего коня за несколько шагов, чтобы не подставить того под зубы буланого. — Трое побитых да полдюжины тяжко пораненных!

— А у остальных?! Как Уяк?!

Про Тура спрашивать не стал. Сам видел.

— Пока неясно! — сотник развёл руками — Это считать надо! Среди уяковых побитых и пораненных много! Он и сам не уберёгся… На его дружину Волх налетел! Как отбились? — сам диву даюсь!

Уяк ранен? Ой, как плохо-то!

И с Туром неясно что…

— А полочан много посекли?

Пежич отвёл сразу поскучневшие глаза куда-то в сторону.

— Дык это… не меньше нашего полегло. Тоже считать надо.

В общем ясно. Видимо всё-таки меньше.

А хотя…

Ведь сейчас войско рыжего волка понесло ТАКУЮ невосполнимую потерю, по сравнению с которой всё остальное — ерунда!

— А ну-ка поехали со мной. Покажу кое-что.

Сотник послушно погнал жеребца следом за княжичем.

Благо ехать оказалось не особенно далеко.

Вот оно — то самое место! Вот двое побитых гридней. Один из них вроде как шевелиться. Вот лошадь с перебитым хребтом.

Интересно, кто это её так?

А вот тот самый бард в белом балахоне. Стоит на караках и мотает своей златокудрой головой. И стонет ещё.

В себя, что ли пытается прийти?

Г-г-гамаюн! А где Военег?! Он же где-то здесь упал!

Может, его конь уволок? А что — запутался рукой в поводу — тот его и утащил.

— Обыскать тут всё! — приказал Ярополк — Тут где-то рядом должен Военег лежать.

— Ого! — изумился Пежич — Сам Военег?! Слава тебе, княжич, великая! Только где его тут отыщешь?! — Всё поле — как на ладони!

Он обвёл рукой вокруг себя.

И вправду. После того, как сошёл туман, всю долину было прекрасно видно. Как и разбросанные тут и там мёртвые и ещё живые тела.

Но все они были далеко отсюда. И знаменитого полководца среди них, похоже, не было.

Ну не почудилось же ему!

Эх-х-х…

— Ладно — берите этого. — Ярополк небрежно ткнул мыском сапога в сторону стонущего песнопевца.

А что — лишним не будет.

— Княже — то ли сказал, то ли кашлянул в ответ Пежич — Это же невой! Как же?

А то он сам не видит!

— Может и невой — отпарировал Ярополк — А сулицу в сече в меня швырнул не хуже иного гридня! Чуть за кромку не отправил!

А ещё он может подтвердить, когда очнётся, что я ринул воеводу — подумал Ярополк. Но вслух ничего не сказал.

— Ты что князь! — испуганно возопил сразу пришедший в себя златовласый.

Ещё и на ноги подскочил!

— Я ведь и оружием не владею никаким. Кроме этого — он потряс своими расстроенными гуслями. — Я великий бард Баян! Меня все правдивые земли знают!

Ишь ты, какая птица Жеребцу попалась! Едва великого песнопевца в ирий не отправил!

— Берите-берите его! — отмахнулся княжич. — Мы же его не в полон, а так — в гости! Про рыжего волка песни плёл?! Вот теперь пускай про наши подвиги немного попоёт!

Больше не слушая ничьих жалоб, Ярополк снова развернул буланого в сторону реки.

Облака над Голотичью, до того висевшие плотной серой пеленой нежданно расступились, обнажив обширный участок небосклона.

Там мелькнула знакомая аспидно-чёрная точка. Ворон размеренно взмахивал могучими крыльями, явно стремясь покинуть это место.

Впрочем, много времени ему на это не потребовалось — облака снова сошлись, скрыв птицу в серой хмари.

Переславцы меж тем уже начали возвращаться обратно, на ставшее победным для них поле боя.

— На По-ло-теск! Но По-ло-теск! — кричали вои.

Видимо и вправду приспело время идти на столицу княжества. Особенно если девки там — не хуже тех, что Ярополк испробовал в той самой веси, по пути сюда.

Тем более что наследник великого князя приберёг для Всеслава ещё один «подарок», о котором тот наверняка ещё не знал.

— На По-ло-теск! Но По-ло-теск!

Начало зимы. Подступы к Полотеску

— Скорее Закатная Двина потечёт вспять, Полотеск провалиться под землю, а мёртвые вернутся в подлунный мир, чем я приму твои условия, Большой меч!

Голос Всеслава гремел подобно боевому рогу, едва не оглушая княжича и его спутников.

Да и вид у него был…

Окаменевшее лицо, с суровыми складками на лбу и у нижней губы. Пронзительный взор зелёных очей, готовый пробуравить дыру в оппонентах. И копна огненно-рыжих волос, подобная небесному пламени. А полный доспех с шеломом и вовсе придавали ему сходства с боевой вежей.

И картина за спиной князя открывалась соответствующая. Небеса неспешно заволакивала громадная чёрная туча, похожая на ненасытное чудовище из старой сказки, собравшееся поглотить всю землю.

Столицу Полочанского княжества она, кстати, уже «съела». Та лежала чуть впереди — буквально в половине поприща. И если ещё буквально полчаса назад большой город в излучине Двины с этого пригорка было видно как на ладони, то теперь он словно канул в чёрную бездну.

Впечатление довершал сильный встречный ветер, раздувавший полы синего плаща-мятеля на плечах рыжего волка, придавая им сходства с крыльями нетопыря. Или навьего.

А что? Ярополк ведь собственными глазами видел как того уносили внутрь капища какие-то странные мохнатые создания.

Не иначе — слуги Чернобога!

И как он потом вернулся из-за кромки? И по воле каких сил? Можно было только предполагать. Сам-то он вряд ли об этом расскажет.

В общем — будь переговорщики мужами чуть более робкой дюжины — могли бы и напугаться.

Но не на таких напал!

— Воду вспять нам не повернуть, рыжий волк! — дерзко бросил в ответ Соловей — Да и мёртвых вернуть мы не можем! И то, и другое под силу только богам! Но вот со вторым твоим условием…

Он осадил горячащегося под ним жеребца.

— Сравнять с землёй твою столицу, князь — думаю, нам по силам! И леший меня дери — если мы не попробуем! Прямо сейчас!!!

Казалось, Соловей наплюёт на вежество переговоров, и наброситься на Всеслава. И тогда они будут сорваны.

Впрочем, от них и так особой пользы пока не было. И вряд ли уже будет.

Этот витязь никогда к руководящей верхушке не принадлежал. Поскольку не отличался ни особой знатностью рода, ни великими заслугами. Разве что — имел какой-то вес в переславской дружине. Здесь же он по воле судьбы оказался едва ли не главнее самого Ярополка. Во всяком случае, иногда так себя вёл. Как, например, сейчас. Впрочем, последнее было и немудрено. Ведь Соловей был, без сомнения, главным героем недавней битвы на Голотичи.

Причём в нужном месте он оказался во многом вопреки придуманному княжичем плану. Поскольку изначально его путь лежал совсем в другое место. Направление он сменил после того, как повстречал в пути паломников, шедших на великом капище в Буковых холмах. И сумел их разговорить. Те и рассказали ему о полочанском войске, с которым он разминулся совсем чуть-чуть.

А после победы, обошедшейся Ярополку почти в полсотни побитых и столько же тяжко раненых, дружина Соловья оказалась едва ли не главной его ударной силой.

Кстати, разгадка, откуда чародей узнал о походе полуденного войска, оказалась проста. Своего князя об этом уведомил хозяин той самой кузни, где Большой меч разместил заказ на подковы.

Первым порывом тогда было тут же раскатать её по брёвнышку. Потом, немного поостыв, Ярополк понял, что ни к чему хорошему, кроме потери времени, это не приведёт. Укрепление было довольно серьёзным, а в войске полностью отсутствовала хоть какая-то снасть для штурма. Да и трогать лишний раз невоев было не след. Ну, донёс и донёс — что с него, торгаша, взять?

К тому же, в итоге, всё завершилось благополучно. Получив на Голотичи удар с неожиданного направления, рыжий волк был вынужден бежать не на полуночь, а на полудень, и практически открыл им проход к самому сердцу собственного княжества. Причём гораздо глубже, чем того можно было ожидать.

Это была вторая часть плана наследника великого князя. Появившаяся после прибытия того самого гонца в безвестную полочанскую весь. Пока Ярополк двигался во главе своих дружин одной дорогой, вои, составлявшие до того гарнизон Менска, вкупе с горожанами-добровольцами, которые испокон веков недолюбливали спесивых жителей полочанской столицы, а кроме того, хотели отомстить Волху за разграбленные окрестности, выдвинулись на заранее собранных подводах совсем в другое место.

Ярополк прекрасно помнил, как бесславно закончилась прошлая попытка прорваться к Полотеску. Когда на пути полуденного войска неодолимым препятствием встали две жалкие лесные крепостицы. И всё потому, что в его составе были одни только конные вои.

Теперь же по ним ударили пешцы. Благо на подводах они везли с собой всё необходимое для штурма. Впрочем, атака оказалась настолько неожиданной, что ничего из этого, кроме приставных лестниц, не потребовалось — там почти не осталось защитников — Всеслав, словно азартный игрок в лодыги, решивший поставить на кон последние пенязи, собрал для удара практически все наличные силы. В итоге обе ранее неприступных лесных крепости пали тогда в один день.

Сейчас в них оставались небольшие гарнизоны. И раненые на Голотичи вои, которые не могли продолжать путь. В их числе и Уяк с Туром. Вот кто, небось, сейчас жалеет, что не может оказаться здесь!

В общем, в стоявшем на подступах к Полотеску войске, кроме почти трёх сотен конных воев, было ещё примерно столько же пеших ратников. Ну и — с избытком осадных приспособлений.

В общем — один хороший удар — и всё. Здравствуй, собственный стол!

В победе сомневаться не приходилось — защищать город было почти некому. Успевший каким-то неимоверным способом вернуться сюда Всеслав привёл с собой от силы десяток-другой гридней. А горожан и стражу в расчёт можно было особо и не брать. Если рядом с ними не будет гридней — зададут такого русака, что только их и видели!

Кроме того — и сами столичные стены были не так высоки. В особенности — в полуденной её части, лежавшей на левом берегу Закатной Двины. К которой как раз и подступило войско. Полуночная представляла собой крепость на острове, мало уступающую по мощи стен Кукейносу. Но туда никто не собирался соваться. Да и зачем? Здесь же располагалось самое «вкусное»! Дома и усадьбы местных пенязевых мешков — бояр и богатых купцов, мало уступавших по богатству новоградским, подворья с товарами, капища, и много-много чего ещё. И всё это достанется его войску! Иди и бери!

Надо только чтобы с дороги убрался этот ненавистный рыжий зверь.

А может? Их с Пежичем и Соловьём трое, и Всеслав — с двумя телохранителями. Поединок будет практически равным. И если нападение будет неожиданным…

Хотя, впрочем, стоит ли так рисковать? Ведь победа то — вот она — почти в руках! Надо только спуститься с этого взлобка и взять город.

Ладно! Пусть убирается в своё логово!

Тем более что совсем скоро оно поменяет хозяина.

Никаких причин сомневаться в этом не было. Разве что действительно случиться нечто вроде того, о чём говорил этот муж. Например, небо упадёт на землю.

Хотя после Голотичи всеславого чародейства он уже не боялся.

Тот, меж тем уже начал заворачивать коня.

— Кстати, не хочешь вернуть своего словоплёта, рыжий волк?! — решил уколоть напоследок полочанского князя Ярополк. — Небось, скучаешь по его виршам?! Кто ещё, как он, сможет так красиво воспеть твои подвиги?!

Однако стрела ушла мимо цели. Полочанин даже не обернулся.

— Пусть он остаётся у тебя, Жеребец! — небрежно бросил он через плечо. — Мне его песни — не слаще сорочьего стрекотания! А тебе они скоро послужат утешением. После того, как с позором отступишь!

Мышастый жеребец понёс его вниз по склону — прочь от переговорщиков. Чуть ниже к нему присоединились оба телохранителя.

Ему показалось, или чародей бормотал что-то себе под нос? Уж не заклинания ли?

— До встречи в твоей столице, волк! — крикнул ему в спину Соловей.

Но тот не обратил на это внимания.

Спустя несколько мгновений все три фигуры достигли подножия возвышенности и поскакали в сторону Полотеска, почти уже невидимого в тени разрастающейся тучи.

Она, кстати, двигалась в их сторону.

Ничего — стихия им не помеха! Даже на руку.

Ладно, рыжий — сам напросился!

Жеребец, конечно, зверь не злой. Вот только ты его изрядно раззадорил.

— Давай сигнал! — скомандовал Ярополк Пежичу — Выдвигаемся к городу!

Тот послушно отъехал чуть назад и дал отмашку сигнальщику.

Воздух прорезал протяжный рёв боевого рога.

Вскоре сзади послышался слаженный топот. Воеводы раздались в стороны, пропуская воев.

Первой шла конная полусотня тяжелооружных гридней.

Переславцы.

— На По-ло-теск! На По-ло-теск! — кричали они.

Громко, слаженно — заслушаешься. Словно песнь поют.

Вои были в полном боевом доспехе. Тех самых кольчугах с волнистым узором. Им, в случае необходимости, предстояло прикрывать от неожиданного удара остальные силы.

Следом проехал отряд в несколько десятков кметей, уцелевших после сечи на Голотичи. Эти молчали.

Потом потянулись пешие ратники. Сначала с длинными пиками и широкими щитами, плетенными из ивовой лозы. Затем лучники, пращники и метатели дротиков. Разделяя их на два потока, шли мужи со штурмовыми лестницами.

— Вои вперё-о-од! Добыча нас ждё-о-от! — нестройно голосили пешцы.

Ну да, кому на войне — смерть и разор, а кому — добра полон двор.

Впрочем, чего ещё ожидать от ополченцев? Пусть те даже и называют себя воями. Не доблести же!

На их «доблесть» Ярополк насмотрелся ещё в прошлую зиму — под стенами того самого Менска.

Кстати, надо будет их осадить — чтобы не сильно разорили его будущую столицу.

Громадная туча меж тем наползала всё ближе. С неба начали падать первые редкие мохнатые снежинки.

Когда поток ратников схлынул, через взлобок снова потянулись конные.

Его собственные гридни.

— Сла-ава-а! Сла-ава-а! — одновременно гаркнули они при виде своего воеводы.

Ух-х-х — какие отборные молодцы! Любо-дорого посмотреть! У каждого второго на монисте шеляг, либо рыжуха! А то и по несколько сразу!

И на Голотичи славно отстояли — ни в чём не уступили ни волховым головорезам, ни выкормышам чародея. Может, они не хуже даже, чем витязи легендарного воинского братства Муравлянина, о котором так много рассказывал Соловей!

Хотя нет. Это он, пожалуй, лишку замахнулся.

Следом за гриднями тянулся обоз. Ему в предстоящей сече никакой роли не отводилось. Ярополк с Пежичем и Соловей поспешили занять место впереди него.

Войско впереди было похоже на гигантского змея, неспешно вползающего в грозовую хмару.

Княжич меж тем задумался о словах, произнесённых рыжим волком. Насчёт того виршеплёта. Не так уж он и не прав! Конечно, не в том, что касается его скорейшего позорного отступления — его-то, конечно, не будет — а вот про достойное прославление его подвигов…

Почему, действительно, все правдивые земли постоянно обсуждают свершения этого князька? Чуть ли не то даже, как он до задка сходил или девку повалял! А про великие дела, сотворённые самим наследником великого князя, посудачат-посудачат, да забудут! Всё потому что нет достойного мужа, который облёк бы их в красивую словесную форму!

Пенязич в счёт не шёл. Его достойные внимания творения за последние годы можно было пересчитать по пальцам. Одной руки.

А вот Баян…

Пожалуй, надо будет придержать его при себе.

Во всяком случае, пока он не закончит песнь о славном взятии доселе неприступного Полотеска. Ну, почти неприступного. Которая, безо всякого сомнения, затмит всё ранее им сотворенное!

Таем временем снегопад начал усиливаться. Вместо крупных одиноких снежинок с мягкими иглами, по лицу и доспехам заколотила мелкая ледяная крупа.

Да уж — видеть падающий с неба снег Жеребцу конечно доводилось. Но чтоб в таком количестве…

Всё так Полуночь — очень странное место. Недаром про него ходит столько жутких легенд. И про навьих, и про оборотней, и злых великанов, и про летающих крылатых змеев, про оживших мертвяков. Всего и не упомнить! В большинство из них Ярополк, конечно, не верил. Но когда с небесного купола тебе на голову валяться куски замёрзшей воды… как тут не уверовать, например, в ледяных полуночных демонов, которые пожирают тех, кто рискнул уснуть зимой не под крышей?

Ну, или во всеславово чародейство.

Княжич прекрасно помнил, как в прошлую войну рыжий волк два раза неимоверным образом выскальзывал из верных ловушек. Да и с лагеря на Уборти исчез так, словно сквозь землю провалился.

Но теперь-то ему точно не вырваться! Только если броситься бежать без оглядки, бросив на произвол судьбы собственную столицу!

И такой исход, откровенно признаться, был для княжича самым желанным. Боги с ним — очередным подвигом. Ну, какая радость штурмовать город в такую погоду? Кто в такой мгле разглядит его великое свершение?

Хотя к стенам в такую погоду подбираться — пожалуй, лучше и не придумаешь.

Г-гамаюн! Чем дальше вниз по дороге вёз буланый, тем гуще становилась падающая с неба ледяная крупа. И тем больнее секло кожу.

Когда спуск закончился, небо и земля вокруг слились в одну сплошную белую пелену.

Почти как тогда, на Голотичи.

Только тогда был простой и понятный туман.

А тут…

Неужто и вправду — небо падает на землю?

— Что происходит?! — крикнул Соловей — Я такого никогда не видел!

Ну да, откуда ему — небось, в жизни, кроме благодатной степи да полудня правдивых земель нигде и не бывал!

— Не боись! — успокоил его Ярополк — Это снег! Вода замёрзшая! Боги так на полуночи иногда шутят! Воду в небе морозят!

— А то я снега не знаю! — крикнул витязь в ответ — Отчего так много то?! Тут, похоже, уже не шутки! Не иначе — злятся боги-то!

— Позлятся и перестанут! — отмахнулся Ярополк — Такой снег долго идти не может! Не бездонные же у них закрома!

— Твоя правда… — согласился Соловей.

Однако снегопад не только не думал прекращаться.

Он даже усиливался.

Мелкая крупа начала расти в размерах и обзаводиться острыми режущими кромками.

Лицо, казалось, беспрерывно колют сотни маленьких иголок.

Г-гамаюн! Что происходит?

Впереди в белой круговерти выросла фигура какого-то мужа. Всадники увидели его буквально в последний миг и чуть не стоптали, едва успев осадить лошадей.

— Ты чего под копыта лезешь, Лукашко?! — заорал на него Пежич — Жить надоело?!

Надо же! Сотник не только запомнил, как зовут старшего ватажника менских ратников, да ещё и с полувзгляда распознал его в этом мельтешении!

По раменам чай? Вон, какие они у него здоровые!

А сейчас кажутся его больше из-за налипшего на них снега.

— Не серчайте, славные витязи! — подал голос ополченец. — Чего делать-то?! Куда идти-то?! В эдакой метели и разглядеть ничего нельзя! Люди ропщут! Я насилу на вас вышел!

Как он сказал? Ме-те-ли? Это он про снегопад? На мятель похож. Надо запомнить.

Ишь ты — ропщут! Быстро что-то! Не успели и двух стрелищ по дороге под снегопадом прошагать, как уж возроптали! А что дальше будет?

— Как куда идти?! Дороги, что ли под ногами не видно?! — возмутился Соловей.

Лукашко тряхнул головой, разом скинув со своей шапки добрую меру налипших ледышек.

— Не видно, витязь! Хоть очи вынимай! Всю как есть — замело!

Гамаюн раздери!

До последнего не веря в происходящее, Ярополк свесился с седла, пытаясь разглядеть в непроглядном мареве хоть что-нибудь.

И вправду нет дороги!

Не иначе — чародей наворожил!

— Так к городу идти надо! — снова подал голос Пежич — На Поло-оте-еск!

Он, видимо, ожидал, что его клич тут же подхватят едущие где-то впереди гридни. Но то ли те успели уехать далеко вперёд, то ли потеряли всякое желание надрывать глотки.

— Так, где город то?! — развёл руками Лукашко.

Вот ведь… А когда смотрели с горки, казалось — рукой подать.

— Там! — уверенно воскликнул Ярополк, тыкнув перстом вперёд.

Хотя…

— Или там — сказал он уже куда менее уверенно.

Или…

Вот ведь! Так и вправду недолго промахнуться!

Даже трудно представить, что может произойти в этом случае.

Например, они вместо города, выйдут прямиком к обрывистому берегу реки. И тут им в спину ударят гридни Всеслава.

Г-гамаюн!

Когда боги уже натешатся! И вправду — хоть очи вынимай!

И тут снегопад, который и так валил, что гуще уж некуда, замёл прямо таки с неистовой силой. Всё, что было до этого, можно было сравнить с тычками отроческого деревянного меча, против удара стальным клинком в руке опытного воя. Если до этого лицо только слегка покалывали ледяные иголки, то теперь они обратились в крошечные кинжалы и дротики, которые буквально раздирали кожу.

Да ещё и ветер задул так, словно сам Стрибог растянул меха своей волынки. Так, будто решил порвать себе обе щеки.

Кроме того, на земле с необычайной скоростью начали расти…

Эти… как их?

Даже буланый, до этого не подводивший хозяина ни в одной сече, отвернул морду, жалобно заржал и попятился назад.

Если бы Ярополк носил на шее оберег, было самое время за него схватиться. Вот только Жеребец привык полагаться только на свой большой меч. Да ещё, пожалуй, на Перуна. Но тот не любит, когда ему молятся. Он любит, когда в его славу убивают врагов.

А здесь кого убивать? Снег?

— Ослабони, князь! — снова заорал Лукашко, безуспешно пытаясь перекричать завывания ветра — Мочи никакой нет! Уходить надо! Заметёт — хуже будет! Полочане нас всех как перепёлок перещёлкают!

Г-гамаюн!

— И вправду, Большой меч! — заорал в другое ухо Соловей — Похоже, чародей рыжий наворожил! Все тут ляжем! Отступать надо! А то край!

Г-гамаюн!!

— Княже! Они дело говорят! — поддержал их Пежич — Давай хоть за тем холмиком схоронимся! Его-то видно! Только самую вьюгу переждём! Буквально час-другой! И рыжий волк и Полотеск никуда не денутся!

Г-гамаюн!!!

Картина ближайшего будущего, которая сама собой возникла в голове, была далеко не весёлой.

Замёрзшие ратники, похожие на глыбы льда.

Бьющиеся в агонии лошади.

Глядящие пустыми глазами в серое полуночное небо мёртвые гридни,.

Проигранная война.

И чтобы всего этого не было, надо лишь отступить…

Это что получается — прощайте мечты о собственном столе?!

Снова ходить на побегушках у отца?

Не-е-ет! Не бывать этому! Он точно возьмёт Полотеск!

Но… чуть позже.

Всего только нужно, что переждать.

Совсем чуть-чуть.

— Ладно! — махнул рукой Ярополк — Отходим!

Местность к полуночи от Пустых холмов

— Да отстань ты от меня, словоплёт! Хватит виршей! Тошно уже!

— Ну, ты только послушай, князь!

Той стужи лютой холодней

Никто не помнит из людей!

Поток небесный режет плоть

Врага такого как бороть?

Не разрубить его мечом

И стрелы снегу нипочём!

Любой опустит руки тут

И навьи душу заберут.

Но не таков был храбрый князь!

Вирши и вправду были хороши. Ничуть не хуже лучших песен Пенязича. Тех времён, когда тот ещё был молод и не успел разменять свой дар на хмель и корысть. Хотя и заметно отличались стили словоплетения.

В общем, в другое время Ярополк бы их безо всякого сомнения, оценил по достоинству. Но не теперь.

Да и к тому же, они напоминали о далеко не самых приятных часах в жизни.

— Я княжич, а не князь! — только и ответил он Баяну, безжалостно прервав его словоизлияния, и снова пришпорил буланого.

Тот недовольно заржал.

«Зачем, мол, обижаешь, хозяин? И так тороплюсь, как могу!»

Златовласый бард, видимо, неверно истолковав поведение спутника, тоже наддал. И, настигнув Ярополка, тут же пустился в пространные рассуждения, что мол, вирши — это не простое описание событий, это — ещё и произведение искусства, призванное радовать богов красотой словесного плетения. И, в некоторых случаях, для того чтобы эти самые слова укладывались в нужные размеры, правду иногда можно принести в жертву красоте.

— Ведь ты же будешь князем, Соколович, рано или поздно! — втолковывал он Жеребцу — А эта песнь будет жить вечно! И значит — неправды в ней и нет никакой! Ты, главное, дальше послушай! Там у меня такое славное парование вышло! Никто ещё подобного не делал!

Баян в окружение княжича, к его немалому удивлению, влился очень легко, и даже с какой-то странной готовностью. Будто ждал этого случая долгий срок. Испуг, полученный им на Голотичи, быстро прошёл, едва виршеплёт понял, что Ярополк на самом деле совсем не жесток. Кроме того — умеет ценить хорошо сплетённое слово.

Возможно поэтому он почти сразу признал в нём нового хозяина. От чего барда не отвратило даже недавнее суровое испытание под стенами Полотеска. Хотя его самого оно считай, и не коснулось — всю ту жуткую метель он так и просидел на обозной телеге под медвежьей полостью.

Зато вирши про неё плёл — заслушаешься!

— Метали боги снег с небес

Найти про то нельзя словес

Что пережить тому пришлось

Кто воле их в тот день шёл врозь!

Но пережили! И вперёд

Их вновь стезя борьбы ведёт!

За Жеребцом идут полки

Богам небесным вопреки!

А вот это уже был явный перебор.

Богоборцем Ярополк себя никогда не считал. И даже в мыслях не мог представить, что хоть когда-нибудь воспротивится воле высших сил. Поэтому таких строк в песнях, посвящённых его подвигам, не должно было быть ни в коем случае.

— А скажи мне, словоплёт! — снова безжалостно перебил он Бояна — Ты всё ещё любишь своего прежнего благодетеля?!

Златовласый песнопевец смутился.

— Нет! — тем не менее, решительно ответил он. — А отчего ты спрашиваешь?!

— Отчего же ты тогда в своих виршах валишь всё на богов? А не говоришь прямо, что это тёмное всеславово чародейство?!

На лицо Баяна пала тень.

— У меня и вправду нет причин любить этого мужа! — сказал он спустя какое-то время. — Хотя он того заслуживает! Это и достойный правитель, и один из величайших полководцев нашего времени!

Надо же — голос прямо звенит от напряжения.

— Но я готов позакладовать эту диадему! — бард положил руку на золотой обруч с самоцветом у себя на челе — Что он не имеет никакого отношения к чёрному чародейству! Я ведь тоже жрец! Я чувствую подобные вещи!

Вот так новости!

— Тогда откуда он берёт силы для всех своих чудес, жрец?! Ты же не будешь отрицать, что он их творит?!

— Не буду, княжич! — тряхнул тот пшеничными кудрями — Творит! Только не чародейство то! И не колдовство! И не волшба!

— А что тогда? Божественный промысел?!

Г-гамаюн! А что если оно так и есть на самом деле?

Ведь если чародею, для того чтобы снова сотворить свои чары, требуется время для отдыха, то высшим силам в нём нет никакой необходимости! И тогда…

— Он самый! — Баян воздел руки к традиционно серым полуночным небесам — Я слышал от великих жрецов. Старые боги гневаются! Люди слишком мало стали приносить им даров! Когда-то они спасли этот мир от страшной погибели, когда им владели жуткие твари Чернобога, а Сварог ещё только ковал на небе своё могучее оружие. Хорс растопил вечные льды, Велес победил чудовищ, вырастил леса и наполнил их зверями, Стрибог создал ирий, а Марана — отделила живых от мёртвых! Люди долго помнили об этом, но в последние годы стали больше молиться другим богам, которые когда-то бросили их на произвол судьбы!

Историю эту Ярополку слышать уже доводилось. Правда, в несколько другой интерпретации. Мол, пытались-пытались старые боги на земле порядок навести. Так у них ничего и не вышло, пока за дело великая троица не взялась.

Впрочем — чего этих жрецов слушать! Они, чтобы у людей лишнее приношение выклянчить — любую байку сочинят. Или старую переиначат.

— А Всеслав, выходит, их орудие?! — с долей иронии в голосе подытожил Ярополк рассказ виршеплёта.

Но тот её, похоже, не заметил.

— Именно, князь! Откуда, по-твоему, взялась та метель?! Старые боги хотят снова послать на землю те же напасти, которые когда-то её терзали! И хлад и глад, и град! И возродить старых чудовищ! И тогда снова придёт в подлунный мир Чернобог, и уже никто не сможет его остановить! И тогда конец настанет всему!

Баян ненадолго остановился, чтобы перевести дыхание.

— Боги остановятся только в одном случае! — подытожил он — Если люди опомнятся, и вспомнят про них! И тогда мир будет спасён! Именно для этой цели и предназначен Всеслав! Вернуть старую веру! Сначала на всей Полуночи! А потом — и на Полудне!

Да уж — что ни культ, везде жрецы концом света пугают! Как будто других пугалок нет.

Хотя — а чем ещё простой люд пронять можно, кроме как смертью? Причём не только своей, но и разом — всей родни и потомства. Ну, и мира до кучи.

Интересно, а чем бы его смогли пронять? Ничего, кроме мужского бессилия, в голову не приходило. Вот уж действительно — лучше в сече лечь.

— Что-то я не слыхал, чтобы рыжий волк, когда сидел в Столице, пытался там культ Велеса насаждать! — поддел он виршеплёта. — Сидел там ниже травы, тише воды, да делал — что ему бояре велят! А случай представился — убёг сразу! Только хвост его рыжий и успели рассмотреть! Что-то не больно он был похож на божье орудие!

Однако Боян ничуть не смутился.

— Одно дело богов утверждать, когда в город победителем вступаешь — ответил он веско — Во главе могучих дружин! А другое — когда полонянником бесправным!

Это ещё вопрос, каким путём полочанин попал в Столицу!

Хотя интересно — откуда у Баяна именно такая версия?

— Если твой князь такой могущественный — спросил Ярополк — Ты не боишься, что кара богов в случае чего обрушиться и на тебя?! Ты же теперь со мной!

Однако златовласый снова нашел, чем возразить.

— Барды ни с кем! — высокопарно ответил он — Песнопевцы могут следовать за любым правителем! Но это не означает, что они встали на чью-то сторону! Они выше этого! Паруя вместе слова, они на равных разговаривают с богами!

Ишь, ты! Разговаривальщик…

На Голотичи, помниться, по-другому пел.

— Ладно, Боян, болтай потише! — осадил его Ярополк. — А то, как бы тебя простые смертные не услышали! Ещё стрельнут с перепугу, и будет у тебя одной дыркой в теле больше!

В глазах виршеплёта мелькнул страх. Он послушно замолчал.

Совсем скоро они должны были выехать к секрету менских ополченцев. Дозорным, правда, не полагалось стрелять в кого попало — им надлежало вовремя разглядеть приближающихся всадников и подать сигнал в главный лагерь. Но ратники есть ратники — кто знает, чего от них ждать?

В этой местности они оказались после того как войску пришлось спешно отступать от Полотеска. Переждать метель не получилось. Она не стихла ни за час, ни за день. Княжич тогда даже в очередной раз задумался, почему он не берёт с собой в походы волхва. Он бы и воев на битву благословлял, и, глядишь — всеславовы чары рассеивал.

Хотя — такое-то колдовство поди ещё рассей!

В общем, для того чтобы не завязнуть в снегах, полкам пришлось всё время идти. И ехать. И произошло то, чего, в такую погоду, пожалуй, и следовало ожидать — они сбились с дороги. И вместо того чтобы выйти к лесным крепостям, где их ждали тепло, защита и провиант, забрались какие-то дремучие дебри, где Ярополку раньше никогда бывать не доводилось.

Поэтому он решил идти дальше. До тех пор, пока местность не окажется знакомой. В итоге они и вышли к полуночному краю Пустых холмов.

Вот уж где княжич хотел оказаться в последнюю очередь. Из его памяти ещё не стёрлись события, которые произошли тут чуть меньше года назад. Да и в дальнейшем слухи об этом месте ползли оч-чень недобрые.

Впрочем, он туда идти и не собирался. Когда вьюга окончательно утихла, у него в голове созрел новый план. Был он достаточно прост, и заключался лишь в том, чтобы собрать в один кулак все силы, которые сражались в этой войне против рыжего волка.

Ну, почти все — на Медоуса и его лютву надежды по-прежнему не было никакой. Зато воля судьбы вынесла Ярополка с войском куда как близко к другому союзнику — сыну набольшего боярина Дубыне. Земли, на которых он вёл войну, лежали отсюда буквально в полудюжине поприщ.

Туда отправилась сотня переславцев во главе с Соловьём. Такие силы нужны были витязю на случай, если потребуется прорубаться через вражьи ряды.

Менским ратникам, сильно обморозившимся и выбившимся из сил во время той злосчастной метели и последующего изнурительного перехода, княжич решил дать отдых. Они разбили здесь лагерь и остались ждать возвращения остальных.

Близость холмов их отчего-то не смутила. То ли не верили слухам, то ли зимой, поселившееся там ослабевало и не представляло особой опасности.

Сам Ярополк во главе собственной дружины отправился на разведку. На закат. Куда с ним напросился и Баян.

Этот поход, в отличие от предыдущего, закончился блестяще. Во-первых — удалось точно установить, где теперь рыжий волк. Он занимался осадой тех самых двух лесных крепостей, захваченных его врагами после Голотичи. Во-вторых — Всеслава получилось убедить в том, что именно там сейчас находятся главные силы полуденцев. Специально для этого княжич приказал тайно переправить за стены собственный стяг. А также знамя Соловья.

Подобное мало согласовывалось с понятиями о воинском вежестве. Совсем. Вот только других способов одолеть столь бесчестного противника Ярополк больше не видел.

Как и не собирался больше, во всяком случае, в ближайшее время, снова сходиться с ним в открытом бою.

Вторая часть плана была не менее проста, чем первая. Всеми собранными силами надлежало снова обрушиться на полочанскую столицу. Захватить её — и пусть рыжий волк сколько ему угодно носиться по своим владениям и затевает новые каверзы.

А из стен Полотеска Жеребца даже старые боги не выгонят!

Теперь осталось лишь вернуться в лагерь и дождаться там возвращения переславцев. Если всё сладиться удачно, вместе с деревлянами и Дубыней.

То-то будет славная битва!

Двигающийся по березняку отряд должны были вот-вот обнаружить. И поднять шум. Но его что-то всё не поднимали и не поднимали.

Неужто ратники сделали всё как настоящие вои, и попросту подали весть о кавалькаде в лагерь? В подобное верилось с трудом.

Ну вот — ещё буквально два-три перелеска и деревья расступятся в стороны, уступая место почти голому предхолмью. Покрытому пожухлой травой и лишь кое-где прорезанному купами голого кустарника.

Там, в небольшом распадке, и устроили свой стан ополченцы.

Но отчего же их никто не встречает? Не настолько же они плохи в воинском деле! Вежество же нужно знать!

Ему кажется, или он слышит вороний грай?

— Эй, Пежич! — крикнул Ярополк — Отправь кого-нибудь — пусть поглядит, что там в лагере!

Ехавший чуть сзади воевода тут же отдал команду.

Но почти сразу стало ясно — разведка не потребуется.

Там действительно что-то случилось.

В противном случае на подмерзшей земле при выезде из перелеска не лежало бы мёртвое тело. Судя по одежде — холщовой рубахе с портами, остроносым кожаным поршням с подвязками и кожаной же стёганке, это был менский ратник.

Несостоявшийся разведчик подъехал к нему поближе и потыкал тупым концом копья.

Мертвец был довольно «свеж» — судя по ещё не до конца закоченевшим членам, пролежал здесь он не больше суток. И вороны до него ещё не добрались.

А когда кони провезли своих седоков чуть дальше, к одному трупу добавилось несколько «товарищей». И у каждого было в теле хотя бы одно лишнее отверстие. Одному даже раскроили голову. Да так, что его мозги разбрызгались на несколько аршинов вокруг.

Г-гамаюн раздери! На лагерь явно напали.

Но откуда они про него узнали? И чем всё закончилось?

Не отдавая никакой команды, Ярополк снова пришпорил буланого. Тот мгновенно перешёл с рыси в намёт.

Примеру княжича последовали остальные вои.

Только Баян сразу отстал.

В последнем перед лагерем перелеске тела попадались едва ли не на каждом шагу. Всё сплошь ополченцы. И почти на всех лицах застыл неописуемый ужас.

Что за страшный враг внушил им такой страх?

Уж не наведывались ли сюда гости с Пустых холмов?

Вот, наконец, и распадок. Кони вынесли всадников прямиком к ряду выстроенных широким кольцом телег. Точно так же, как и в тот день, когда княжич со своей дружиной покинули это место.

Но это оставалось, пожалуй, единственным совпадением. У всех палаток были порезаны стенки и удерживавшие их верёвки, и они свободно болтались на лёгком ветру, подобно крыльям гигантских птиц. Некоторым шатрам неизвестные враги так и вовсе срубили опорные столбики, и они лежали на земле мягкими уродливыми грудами. Та же участь постигла и кораль. Выгоняя из него лошадей, вои противника особо не церемонились и изрубили все жерди буквально в щепу.

Дополняли картину мертвые тела, щедрой горстью рассыпанные по всему стану и за его пределами.

И, конечно, огромная стая ворон с раздутыми брюхами, неспешно скачущих от трупа к трупу. Не прекращающие своего отвратительно пиршества даже при виде всадников. Хоть копытами их дави.

Понять, что здесь произошло, было не так уж и сложно. Ратников застали врасплох. Какой-то сильный, хитрый и хорошо умеющий таиться враг. Бесшумно вырезав все секреты, он внезапно навалился на лагерь, безжалостно убивая всех, кто попадался на пути. Причём ополченцы были так напуганы, что даже не пытались сопротивляться, а просто бежали в ужасе, куда ноги несут.

Примерно в таком же, какой мелькал сейчас в глазах Бояна, выехавшего следом за гриднями к мёртвому лагерю.

Интересно, какие вирши он об этом сложит? Хотя, до них ли ему сейчас? Небось, представляет себе, как ратники что есть сил сверкают пятками — прочь от этого места. А вои противника настигают их. И секут, секут, секут…

При беглом взгляде казалось, что они перебили всех. Все две сотни. А сами не потеряли не одного бойца. Кто же мог подобное сотворить? В голову снова начали закрадываться жуткие мысли насчёт того, что могло прийти с Пустых холмов. Ведь где находятся силы полочан, Ярополк знал буквально наперечёт.

Это был крах всему. Прекрасно продуманный план буквально в одночасье полетел коню под копыта.

А конец этой войны, который княжич, казалось, вот-вот должен был ухватить, словно хвост так любимой им птицы гамаюн, снова ускользнул куда-то в неизвестность.

Это походило на внезапное купание в ледяной воде. Такой случай произошёл с ним в детстве. На охоте. Он настигал оленя, которому пронзил дротиком бедро. Тот истекал кровью, и казалось, вот-вот должен был свалиться в изнеможении. Однако, будучи уже на последнем издыхании, он бросился в ручей. Туда же, ничтоже сумняшеся, погнал своего коня юный Ярополк. А скакун неожиданно взбрыкнул. И сбросил своего седока прямо в воду. Она оказалась неимоверно холодна. Как будто вобрала в себя весь холод другого мира. Того самого, где грешники стынут на вечном морозе. А когда юноша каким-то чудом всё-таки выбрался из потока, олень уже скрылся где-то за деревьями. А конь убежал. И он искал его потом по кустам косой час.

Это был не буланый.

Тот случай княжич тогда пережил. И этот надо было как-то превозмочь.

И жить дальше. И действовать.

Интересно, куда ушёл враг после всего сотворённого?

Вполне возможно — рыскал где-нибудь поблизости!

Пусть это была и равнина, но кое-где, почти во всех направлениях, торчали купы деревьев и кустарников. Под их сенью, пусть даже и лишённой уже лиственного покрова, вполне можно было укрыть десяток-другой всадников.

— Разослать людей туда, туда и туда! — Ярополк махнул рукой ошую, одесную и прямо перед собой. — Искать вражьих воев! А заодно — выяснить, где Соловей!

Пежич снова послушно принялся отдавать распоряжения.

Однако необходимость в разведке, как и там — у опушки, снова почти сразу отпала.

Как и нужда искать переславского витязя.

Сам нашёлся. Вместе со своими воями. Они словно вынырнули откуда-то из-за горизонта, единым махом оказавшись в двух-трёх стрелищах от ярополковых гридней.

О том, что они способны на подобные штуки, княжич помнил ещё со времён неудачного похода на Псовую. Тем не менее, когда лавина этих лихих мужей, в кольчугах с волнистым узором, словно по мановению руки чародея возникла едва ли не под носом… ему пришлось пережить несколько весьма неприятных мгновений.

— Что здесь произошло, Жеребец?! — первым делом проревел Соловей, подъехав ближе и подняв руку в традиционном воинском приветствии — Кто устроил это побоище, лешак меня задери?!

— А я-то думал — ты можешь хоть что-то знать! — криво усмехнулся княжич, взмахнув десницей в ответ. — Мы появились здесь только что, и увидели то же самое, что сейчас видишь ты! Похоже, всех наших союзников перебили.

На лице витязя не дрогнул ни один мускул.

Или он просто не понял ещё, что теперь всем их планам конец.

— Что-то ты рано вернулся, Соловей. Это означает, ты не нашёл Дубыню?

Тот отрицательно мотнул головой.

— Нет! Не смог пробиться! Роговолд перекрыл все дороги! На каждой поставил по несколько замётов! Я ударил в одном месте, но он связал меня обороной, а потом стянул силы с других участков. С одной стороны ударил Вепрь, а с другой — роговолдова мамаша!

Для красочности рассказа он несколько раз взмахнул руками, даже выпустив ради этого повод.

— Еле вырвались! Потеряли почти три десятка гридней! И гонец, которого я отправил к Дубыне — не вернулся!

Ого! Неужто Кожан научился воевать?! Никогда бы не подумал! Всю прошлую войну он наоборот — неизменно демонстрировал полную неспособность принять на поле боя, или вне него, правильное решение. Скорее Всеслав приставил, наконец, к сыну толкового воеводу. Вот только им от этого ничуть не легче.

Г-г-гамаюн раздери!

Тут только до сознания Ярополка до конца дошли все слова Соловья.

Роговолдова мамаша?!! Она же не принимала участия в войне с тех самых пор, как её отец — Медоус, перешёл на сторону полуденных князей!

Не означает ли это… Верить в подобное ой как не хотелось!

— Ты ничего не путаешь, витязь?! — уточнил он у предводителя переславской дружины — Это точно была Снежана?!

Тот бросил на него возмущённый взгляд.

— Да ты что, княже?! — возмутился он — Нешто ты думаешь, я стяг её не узнаю?! Бежево-синий, с крылатой колесницей! Да и щиты у её воев — такие же, как у остальной лютвы — точно ни с чем не спутаешь! И шлемы рогатые!

Это было очень плохим известием.

— И что мы теперь делать будем делать, славные мужи?! — развёл руками Ярополк — Атаковать Полотеск без пешцев?! Но так мы его не возьмём! Или что — возвращаемся в Менск?!

— Может быть — ударим на рыжего волка?! — подал голос подъехавший из-за спины Пежич. — Вряд ли он этого ждёт!

Княжич лишь покачал головой.

Он уже не верил, что этот муж может дастся в руки хоть кому-то, кроме богов. Сколько раз его не пытались заманить в ловушку, он всякий раз каким-то невероятным образом из неё ускользал!

Стоило ли снова искушать судьбу?

К тому же, совершенно неясным оставалось — кто разгромил лагерь менчан. Вдруг это и был Всеслав?

Тогда, он знает, что они здесь?

Тут внимание Ярополка привлёк один из спутников Соловья, лошадь которого вёл в поводу гридень.

Ещё бы такого не заметить! — руки связаны за спиной, а ноги перехвачены под конским брюхом кожаным ремнём. На голове же — кожаный мешок.

Кроме того он громко мычал, явно пытаясь привлечь к себе внимание.

— Это кто у тебя?! — спросил он переславского витязя.

Тот поначалу не понял, о ком идёт речь.

А потом отмахнулся

— Да-а — полочанин! Повстречался по дороге. Кричал, что ищет встречи с тобой! Мол, сведения у него важные! Врал, скорее всего. Хотели на месте порешить, да подумали — пригодиться.

Г-гамаюн! Что за человек?! Забыть о такой важной вещи!

— Освободите его! — приказал Ярополк.

Повинуясь жесту своего полководца, переславец, державший за узду коня полоняника, послушно подъехал и снял с его головы мешок.

А потом вынул изо рта тряпку.

Правда, тому потребовалось сначала какое-то время, чтобы отдышаться. Он принялся жадно хватать губами воздух.

И у княжича тоже перехватило дыхание.

Это был тот самый муж… Который нашёл наследника великого князя в безымянной полочанской веси.

Он тогда не назвал своего имени. Но зато передал ТАКИЕ сведения…

Без которых не было бы победы на Голотичи. И много чего ещё.

И вот теперь снова он.

— Что твой хозяин хотел мне передать? — спросил Ярополк, когда тот, наконец, отдышался.

Тот стрельнул глазами по сторонам.

— С глазу на глаз скажу, Соколович — негромко отозвался он — Дозволь на ухо!

Княжич вопросительно посмотрел на Соловья.

Тот пожал плечами и отдал негромкую команду своему гридню.

Вой подвёл за повод лошадь полоняника почти вплотную к Большому мечу. А сам отъехал подальше.

Да и остальные раздались чуть в стороны.

Ярополк послушно подставил ухо под его тонкогубый рот.

Муж заговорил.

И рассказал ТАКОЕ…

После чего им следовало немедленно разворачивать коней и покинуть это место.

И поехать в ещё более худшее.

Конечно, если всё сказанное было правдой.

И, откровенно говоря, верить в это категорически не хотелось.

Если бы Ярополк доподлинно не знал, что этот муж не будет врать.

И что именно так всегда действует его враг.

Оставалось только окончательно забыть о прекрасном плане.

А ещё он понял, отчего этот муж не захотел говорить при всех.

Соловей с его людьми тут же подняли бы такой галдёж!

— Ты с нами? — спросил княжич у полонянника, после того как он закончил говорить.

Тот отрицательно помотал головой.

— Не следует, чтобы меня видели среди твоих людей, Соколович. Я думаю, что ещё пригожусь тебе. Если боги помогут.

Спорить с этим было бы глупо.

— Лучше прикажи этим — он мотнул головой в сторону переславцев — Чтобы отпустили меня. Я должен успеть вернуться к своему господину. Моего отсутствия не должны заметить.

Что ж — и это резонно.

— Отпустите его! — приказал он людям Соловья.

Всё тот же гридень повернулся за одобрением к своему воеводе. После того как оно последовало, вынул из-за голенища засапожник и одним взмахом перехватил ремень за спиной вестника. Затем соскочил наземь, чтобы проделать то же самое с ногами. И хлопнуть по крупу его чалую кобылу. Езжай, мол.

Ни на кого не оглядываясь, теперь уже бывший полонянник быстро потрусил в сторону от разгромленного лагеря.

Его лошадь испуганно фыркала, объезжая труппы, и едва не стоптала отожравшуюся ворону. Которая подняла в ответ возмущённый грай. Тут же подхваченный её товарками.

— А теперь говори, Святославич, что он тебе там наплёл! — громогласно заявил Соловей, дождавшись, когда гонец скроется за деревьями.

Вот уж нет! Всего рассказывать этому витязю, пожалуй, не стоит до самого последнего мига.

— Я тебе всё скажу! — ответил, чуть помедлив, Ярополк — Но только когда мы отъедем во-он туда!

Он мотнул головой в сторону Пустых холмов.

Предводитель переславцев поглядел на него с удивлением, но, тем не менее, поднял руку, отдавая команду своим людям.

— Т-ты хочешь ехать Т-ТУДА, князь? — раздался за спиной знакомый голос.

Надо же — а он уже почти забыл о его присутствии.

Лицо словоплёта было перекошено неподдельным ужасом.

— А т-ты знаешь, что это з-за с-страшное м-место? Что рас-сказывают про него люди? — спросил он заикаясь.

Гамаюн! Не хватало ещё, чтобы он сейчас поднял шум!

В своих дружинниках он не сомневался ни на ноготь — они за ним — хоть в пламя, хоть в омут, хоть в ирий. А вот переславцы — кто их знает, как отреагируют? Мужи вроде не робкой дюжины, но, а вдруг они опасаются подобного?

— А что — это место нравиться тебе больше?!

Ярополк обвёл рукой живописную груду из полудюжины мёртвых тел, лежавших в самых причудливых позах буквально в нескольких шагах от оппонентов.

На лице одного из них сидела жирная ворона, лениво выклёвывавшая трупу глаза.

Бард содрогнулся.

То-то же!

— Не боись, Баян, я за тобой присмотрю! И никому в обиду не дам! — ободрил его княжич.

И пришпорил буланого.

Кавалькада, вытянувшись широкой колонной, ходкой рысью направилась прямиком к Пустым холмам. Напоминавшим издалека челюсть гигантского земляного ящера, которых люди в изобилии находили на речных берегах.

Что и говорить — не очень приятное место. Особенно после событий почти годичной давности, когда там похозяйничали набольший боярин Вышата со своим незаконнорождённым сыном Дубыней.

Отец Ярополка со стрыем Святославом придумали тогда хитрую засаду на рыжего волка, понадеявшись заманить того в западню с помощью захваченного в плен могучего витязя Дуная. Он тогда, не в первый, и далеко не в последний раз разрушил все их планы. Умудрившись и каким-то неимоверным образом ускользнуть из готовой захлопнуться ловушки, и спасти своего верного сподвижника.

Хотя теперь княжич уже знал, как.

Так что усилия, которые затратили набольший боярин и его отпрыск, оказались зряшными.

Но развернулись они тогда зна-атно!

Разорённые лютвой веси, виденные княжичем в Варяжском Поморье, по сравнению с тем, что они тогда натворили, выглядели всё равно, что детские сказки-страшилки рядом с жуткой песнью про Немала-мужа, написанной тёмным бардом несколько веков назад. Вал из мёртвых тел едва не превышал в высоту всадника, а груда отрубленных голов поднималась в центре поселения на добрую сажень. Ну и, конечно, множество других голов, насаженных на колья ограды. Это зрелище Ярополк вряд ли когда-нибудь сможет забыть.

Тогда полуденцы покинули долину почти сразу. С собой забрали только тела своих убитых. Трупы весян, само собой, никто прибирать не стал. Не озаботился этим и никто другой. Из местных жителей мало кто уцелел. А если кто-то каким-то образом и избежал страшной смерти, вряд ли испытывал желание вернуться в это страшное место. Так вот и вышло, что неприбранными остались лежать несколько сотен мёртвых тел.

А что обычно бывает в таких случаях?

Спустя несколько месяцев об этом месте поползли жуткие слухи. Мол, и костяные кусты там проросли. И костомахи — ходячие остовы там бродить начали. Говорят, даже ырку видели. Того и гляди — если дело так дальше пойдёт и место никто не очистит, через год-два в окрестностях и дикая охота завестись может. А там и навьи припожалуют, и страшный верлиока тут как тут.

Бр-р-р!

Впрочем, им ли бояться подобного? Их-то здесь — две добрые сотни, не считая отроков! Никакая нечисть не рискнёт встать на пути!

Тут от людей дайте боги спастись.

Неширокая щербина между «зубами» Пустых холмов, куда лежал сейчас их путь, была всё ближе и ближе.

Открывавшееся впереди зрелище было настолько зловещим, что на душе у Ярополка невольно заскребли мыши.

Г-г-гамаюн! Один в один — нижняя челюсть. Только от какого гигантского чудища?! Таких больших земляных ящеров ещё никто не находил.

Нечто подобное, похоже, чувствовали и остальные. Вои вокруг принялись хвататься за обереги. На Баяна же, ехавшего чуть сзади княжича, и вовсе было страшно смотреть. Лицо всё перекосилось, руки, держащие повод, ходили ходуном, а зубы выбивали громкую дробь.

Даже лошади, казалось, вели себя так, словно чувствовали впереди нечто такое, от чего им явно могло не поздоровиться.

А вот и он — вход в ту самую злосчастную долину.

Ему показалось, или оттуда повеяло каким-то потусторонним холодом?

Не доехав до узины десятка шагов, Соловей решительно развернул своего коня.

— Я не знаю, куда ты нас ведёшь, Большой меч! — громогласно заявил он — Только моему коню ясно, что это — совсем не доброе место! Говори как на духу — что ты задумал?! Пока не скажешь — с места не сдвинусь! И мои люди — тоже!

Мог бы и не надрываться так.

Уж теперь-то у Ярополка было, что ему ответить.

Точнее показать.

— А ты посмотри по сторонам, витязь! — ответил княжич — И всё увидишь сам!

Соловей недоумённо заозирался, но кроме тех же холмов и собственных гридней ничего нового не углядел.

— На горизонт глянь! — подсказал княжич. — Во-он туда!

Тот последовал совету. А вместе с ним и почти все вои.

И обомлели.

Гонец не соврал. Для них действительно подготовили ловушку.

С полуночи надвигалось нечто похожее на слитную живую массу. Вроде хлебной опары. Которая, при внимательном рассмотрении, оказалась войском. Несколькими сотнями тяжело и легко оружных всадников.

Над головами у них вились какие-то стяги, рисунка на которых отсюда было не разглядеть.

Впрочем, княжич и так прекрасно помнил, кто из местных властителей так хорошо умел наводить морок. И где он, интересно, успел набрать столько людей? Или это тоже обман?

А потом общее внимание привлекло движение со стороны восхода. Оттуда, уже безо всяких мороков, двигалось примерно такое же число всадников. И гербы на знамёнах их были вполне различимы. Летучая мышь. Крылатая колесница. Атакующий кабан.

Роговолд. Снежана. Вепрь.

Этого следовало ожидать!

Затем, словно сами по себе, все взоры повернулись на закат. Там из-за высокой стены леса неспешно выдвигалась другая стена. Ромбовидных щитов. И копий над ними. На глаз никак не меньше тысячи человек. Тут даже не надо было смотреть на прапорцы. И так всё было ясно.

Значит, догадка насчёт Медоуса оказалась верной. Старый интриган получил всё что хотел и переметнулся обратно.

Да-а-а — из такой ловушки уже было не выбраться. Их сил для этого точно не хватит. Даже если боевые доспехи были бы сейчас на них, а не в перемётных сумах на спинах заводных лошадей.

Разве что только…

Проход в Пустые холмы зиял, словно пасть неведомого чудища.

Или путь к спасению?

— Ну что, Соловей, теперь ты понял, почему мы здесь?!

По лицу видно — понял.

Но не согласился.

— И ты что считаешь — если мы сюда зайдём?! — он мотнул головой в сторону прохода — Там спасёмся?! Да ведь это — ещё худшая западня! Нас там точно всех перебьют! Или полонят!

Судя по одобрительному гулу, витязя поддержали и его гридни.

И, по затравленному взгляду — ещё и Баян.

— Тогда скажи, что ты предлагаешь?! На верную смерть пойти?! Или сразу в полон отдаться?!

В голосе Ярополка звенел металл.

Никакого ответа не последовало.

— Эти холмы, конечно, ловушка! — продолжил княжич — Только год назад мы загнали сюда рыжего волка, а он как-то ускользнул! Тогда мы все думали, что это чародейство! Но сейчас мне стало известно кое-что другое!

— Ты хочешь сказать, что…

— Пока ничего не хочу! Но, думаю — сейчас стоит попробовать!

Он дал шпоры буланому и, не оборачиваясь, погнал его прямо в проход.

— Эй, кто хочет жить! На свободе, а не в плену! За мно-о-о-ой!!!

Слитный топот копыт, ударивший сзади по ушам, дал понять — жить хотят все.

Крутые стены холмов сначала сомкнулись над головой, перекрыв доступ и без того тусклого света. Но почти сразу раздались в стороны.

Вот она — та самая долина. Небольшая — всего, примерно, в две дюжины четей. Вполне достаточно, чтобы затеять здесь сечу.

В самом центре — весь. Точнее то, что от неё осталось. Обугленные остовы нескольких десятков домов, полукругом разбросанных вокруг небольшого возвышения, на котором стояло капище с дюжиной идолов, да невысокий частокол. На некоторых из его заострённых кольев были надеты человеческие головы. Вернее черепа. Казалось бы — ничего необычного. Особенно для мужа, прошедшего не одну и не две войны. Но только если не знать о дурной славе этого места.

Меж тем в проход втянулись все две сотни воев.

На память Ярополку пришло прошлое своё появление в этом месте. Тогда точно так же, через эту узину в долину вошёл отряд полочан. И они тогда оказались победителями.

Добрый ли это был знак? Предстояло выяснить.

Войско подъехало к единственным воротам в ограде. От них остались только резные столбы с поперечиной, к которой был прибит большой лосиный череп. Выломанные год назад створки всё так же валялись на земле.

Ну что — один шаг, и он внутри.

Осталось сделать его.

Или не делать.

Нет. Это было бы глупо. Повести всех за собой, пообещав спасение, а потом пойти на попятный?

Тем не менее, заставить себя загнать буланого внутрь ограды было очень трудно. Всё равно, что решиться отрубить собственную ногу. В случае если её, к примеру, поразила гнилая язва. И надо это сделать, а — поди-ка! Вдруг там сразу за оградой на них костомахи набросятся?!

Хотя… — вдруг пришла ему в голову здравая мысль — Здесь ведь оставались остовы простых весян! А если они при жизни не умели толком воевать, откуда таким навыкам взяться после смерти? Ему ли — вою в одни боги знают каком поколении — их бояться?

Соловей, Баян и Пежич остановились позади, не решаясь спровоцировать Ярополка на какое-нибудь действие.

Ясно почему — сами боялись.

Бард меж тем полушёпотом пересказывал переславскому витязю последние слухи, связанные с этим местом. И про костяные кусты, и про ходячих мертвяков, и про ожившего мёртвого младенца — ырку.

Тот буквально на глазах менялся в лице.

Ой зря виршеплёт это делает!

— Полочане! Полочане! — вдруг пронеслось по рядам.

Над войском повис тяжёлый тревожный гул.

Враг был уже на подступах!

Это подстегнуло решимость княжича.

Верный конь внёс хозяина внутрь ограды.

И ничего не произошло.

Такая же мёрзлая земля, покрытая проплешинами пожухлой травы. Точно такие же, как и в других разорённых весях, развалины домов, с торчащими наружу похожими на гнилые зубы печами.

Только мертвецы вокруг не свежие. Одни только остовы. Да и те дикие звери по кускам порастащили. Там череп, здесь грудная клетка, там рука, здесь костяной зад. Где кусок ткани истлевшей остался, где ошмёток мяса недогрызенный.

И ни тебе костяных кустов, готовых при первом появлении вблизи них живой плоти вонзить в неё свои ветви, ни тебе хоть каких-нибудь признаков того, что здесь творилось что-то недоброе.

Врёт молва?

Хотя холодный ветерок вдоль спины всё-таки протягивал.

Путь войска лежал к тому самому капищу на возвышенности.

Обогнув очередную избу, чуть ли не единственную в веси, которая осталась несожжённой, передовые вои во главе с Ярополком едва не упёрлись в настоящий вал.

Баян трагически всхлипнул.

За год вал немного оплыл. Но в целом представлял собой довольно внушительное сооружение. Вид которого заставил бы содрогнуться не только чувствительного барда, но даже самого зачерствелого наёмника, с душой — чернее чем камень гагат. Он целиком состоял из мёртвых тел, почти полностью превратившихся в остовы. Но не до конца. Мужи, жёны, старики, дети…

Даже звери не смогли всех растащить.

Или им что-то помешало?

Тут наперерез княжичу бросилась какая-то тень.

Он успел разглядеть только скрюченное горбатое тело, косолапящие ноги и огромные глаза-плошки.

По ушам ударил дикий крик.

Ырка?!!

— Бе-е-е-ей!!!

Буланый взвился на дыбы и замолотил в воздухе копытами, не подпуская к хозяину это существо.

За кромку оживший мёртвый младенец взрослого мужа утащить был вряд ли способен. Однако если вдруг схватит за ногу — та вполне могла и отсохнуть. А он только что как раз думал о чём-то подобном. Рука сама собой ухватилась за рукоять меча, висевшего за спиной. Остановить нечисть могло только железо. Или огонь.

В себя княжича привёл окрик Пежича.

— Да ты что, Большой меч — это ж свой! Не секи его! Это Лукашко!

Тут словно пелена спала с глаз. Ноги и руки неведомого существа распрямились, горб куда-то исчез, а огромные очи уменьшились в размерах до глаз обычного человека.

Уф-ф-ф! Сразу отпустило.

Что это было? Снова морок?

Кста-а-ати, а как этот муж уцелел в той бойне?

И как оказался здесь?

Бросил своих людей и бежал?

— Лукашко! Гамаюн тебя раздери! Ты чего под копыта бросаешься?! И какого лешего ты делаешь в таком месте?!

Тот ответить ничего не успел, да и вряд ли бы смог. Менский ватажник явно был не в себе — топтался на месте, испуганно вращал глазами, хватался руками за повод буланого, и время от времени испуганно вскрикивал.

— Спасите! Помогите! С собой возьмите!

Видимо, все вопросы надо было отложить на потом — до более подходящего времени.

Тем временем куда более громкие крики донеслись из хвоста воинства.

— Полочане! Полочане!! Лютва!!!

Значит, враг уже настигал.

Ярополк переглянулся с Соловьём.

Всё было ясно без слов.

Прозвучали отрывистые команды, и от каждого из отрядов отделились и поскакали назад по две дюжины гридней.

Остающихся они приветствовали поднятыми вверх десницами.

Им ответили тем же.

Ясно было, что мужи идут на смерть. За други своя — прикрывать отход. И уж в последней почести отказать им было никак нельзя.

Отдав её, остальные двинулись дальше.

Лукашко позволили уцепиться за стремя одному из гридней и идти вместе со всеми.

Костяной вал остался позади. Кроме него больше никаких ужасов по дороге не встретилось.

Всё-таки — людская молва — что на ветру полова! Хотя, говорят же — не хвали лешака, пока из леса не выбрался.

Они выехали к подножию пригорка, на котором стояло капище. Оно представляло собой небольшую бревенчатую постройку без окон с двускатной крышей, увенчанной изображением солнечного креста.

Перед входом в неё стояли полукругом полтора десятка идолов. У самого большого из которых, стоявшего посредине, на голове тускло отсверкивала серебряная шапка.

Надо же — никто не позарился!

Хотя, конечно, понятно почему — какой полуумок сюда сунется?

— Теперь куда, Большой меч?! — поинтересовался Соловей.

А лицо-то, лицо!

До сих пор что ли, ему не верит? Зачем тогда поехал?

— Внутрь! — коротко бросил Ярополк.

И спешился.

После чего толкнул дверь и, сощурившись, шагнул в полумрак.

Г-гамаюн! Ну и запах здесь! Словно кто-то издох, но его не объели ни птицы, ни звери, а сам по себе разложился.

Ну да — вот и полуистлевший труп в углу. Судя по свободным одеяниям — жрец.

Если наверху все запахи свободно уносил ветер, то здесь…

Убранство маленькой светлицы было простым, как и полагается в молельне. Из утвари — только три деревянных лавки вдоль стен да маленький столец. Четвёртую часть комнаты занимал рассохшийся деревянный алтарь, украшенный резными изображениями божественных деяний.

Кажется Велеса. Уж больно много там разных животных.

Следом за княжичем в кумирню влез Соловей. И тут же зажал нос.

В дверях маячило испуганное лицо Баяна.

— И что мы здесь — молиться будем?! Или жертвы приносить?! В любом случае, надо сначала тут всё благовониями окурить! И падаль убрать!

Надо же — и тут успевает шутки шутить!

Но ответив, Ярополк подошёл вплотную к алтарю.

Как там говорил тот муж? Пошарить рукой под правым краем. Найти там что-то похожее на короткое древко. И что есть силы дёрнуть на себя.

Ярополк проделал всё в полном соответствии со сказанным.

Древко там и правду нашлось. Только железное. И чтобы повернуть его в нужном направлении, княжич едва не вырвал себе сустав из плеча.

Зато алтарь в буквальном смысле раскололся на две половины, разошедшиеся в стороны подобно створкам раковины у моллюска.

Под ним открылся довольно широкий ход. Куда-то вниз, в темноту.

В лицо ударило струёй спёртого воздуха.

Но всё лучше, чем застарелая трупная вонь.

Надо же! Здесь даже коня можно провести.

Только вот сделать первый шаг вниз было, пожалуй, ещё тяжелее, чем заехать в эту весь.

Там то — открытое небо, а тут… всё равно, что добровольно уйти во владения Чернобога.

А не его ли это колодец?!

— Так вот, Баян, каким чудом твой князь ускользает из всех ловушек! — излишне жизнерадостно прокомментировал увиденное Ярополк. — Хорош божественный промысел — ничего не скажешь!

Так и не решившийся зайти внутрь бард сконфузился.

Как будто он сам был виноват в проделках своего бывшего благодетеля.

— Это что нам — туда лезть?! — снова подал голос Соловей — А куда ведёт этот ход?! Может там индрик-зверь какой-нибудь! Своих не трогает, а чужих сожрёт и костей не выплюнет!

Как же ты такой робкий, да в братстве у Муравлянина оказался? — захотелось спросить у него Ярополку.

Но не успел.

Баян в дверях отлетел куда-то в сторону, и вместо него возникла перекошенная физиономия Пежича.

— Княжич! Полочане уже близко! С другой стороны зашли! И с ними сёлы! Стяг Колывана!

Гамаюн! Ну, всё. Времени на раздумье больше не было.

Это был либо конец всему, либо…

— Задержать его! — бросил Ярополк через плечо — А мне буланого сюда!

Сотник исчез, лишь коротко кивнув головой.

А потом весь проход заняла туша его верного товарища.

Жеребец недовольно фыркнул.

Но больше ничем своего неудовольствия не выказал.

Более того — спокойно позволил взять себя за повод и повести к проходу.

Золото, а не конь!

Так бы ещё себя и ТАМ вёл…

Впервые за многие годы Ярополк осенил себя солнечным крестом.

Ну… помогайте боги!

И шагнул в темноту.

Зима. Лукомль

Эх, хороши девки лукомльские! Задасты, сисясты, да ликом красны!

Точнее не так. Одна задаста. Другая сисяста. А третья — ликом красна. И все на ложе жарки да ласковы.

Жаль что их в этой крепости всего три.

Точнее семь. Только четвёртая — кривобокая вековуха, на которую не поднимется уд даже у самого невзыскательного наёмника. Даже после полугодичного воздержания, да меха доброго мёда. Кроме того, была здесь ещё едва не лопающаяся от жира стряпуха, тощая как вожжа старуха-ключница, да её правнучка — весьма далёкая ещё от созревания пигалица, которую надо бы не ять, а медовыми яблоками кормить.

Видимо, не очень-то был расположен к подобным забавам старый воевода! То ли от возраста, то ли ещё от чего. И окружение своё не очень баловал.

Скрипучие ступени спиральной лестницы уводили наверх — к светлому пятну над самым теменем. Что твой колодец! Только не вниз, а вверх.

Да-а-а — высокую он себе дозорную вежу выстроил! Не иначе — чтобы ближе к богам быть.

Преодолев последний виток и вывалившись на открытое пространство — небольшую, обдуваемую всеми ветрами, но при этом ничем не огороженную площадку, княжич понял — не только для этого.

Башня, конечно, уступала высотой знаменитой Курилке, стоявшей на подступах к Новому городу Столицы, однако все окрестности крепости с неё было видно ничуть не хуже. Если не лучше.

Гамаюн! Да тут и всё немаленьких размеров озеро, и его местами поросшие кустарником и деревьями берега, и лагерь осаждающих — всё как на ладони!

Знал покойный набольший, что делал.

Или… не покойный?

Что это такое? Взгляд, до того беспристрастно скользивший по неровным рядам палаток, неожиданно зацепился за стяг, развивавшийся у входа в один из шатров. Оч-чень знакомой цианово-синей расцветки с двойной секирой по центру.

Откуда?!! Или это снова дурной морок глаза застит?

Даже не успев отдышаться, и едва не поскользнувшись на обледеневших досках, Ярополк загрохотал сапогами обратно вниз по лестнице.

Что ни говори, а своё дело зодчие, строившие эту вежу, знали туго. Ей было никак не меньше полусотни лет. Но сладили её из дубовых и буковых кряжей так крепко, что за этот срок узкая и высокая башня ничуть не расшаталась. Даже наоборот — словно вросла в землю. Только ступени рассохлись.

Спустя короткое время они вывели княжича в кольцевой коридор, опоясывавший изнутри все стены Лукомля. Это явно была позднейшая пристройка, поскольку заметно отличалась от всего остального более светлым оттенком древесины.

Интересно — зачем это было нужно? Чтобы защитники стен могли перемещаться вдоль них, не высовывая носа наружу? А какая тут им может грозить опасность? Летящие навесом стрелы? Эту крепость что — когда-то осаждали? Да ещё и обстреливали, стоя у самого подножия стен? Тут же всего один-единственный проход! Да и то — если опустить подъёмный мост. А со всех остальных сторон — озёрная гладь! И ладно бы оно замерзало зимой так же, как и все остальные в этой части подлунного мира. Но ведь тут чуть ли не по всему дну бьют тёплые ключи! И озеро если и покрывается льдом, то лишь тонкой корочкой у самой поверхности.

Или может… опасность тут грозит вовсе не со стороны людей?

Бр-р-р! После пережитого в последние дни княжич готов был поверить уже во всё что угодно.

Отогнав неуместные мысли, Ярополк быстро зашагал к единственным воротам. Точнее к боевой веже, в нижнем поверхе которой они располагались.

А вот и тот самый неширокий пятак, застеленный дубовыми плахами.

Воспоминаний с этим местом, несмотря на кратковременность пребывания в Лукомле, у наследника великого князя было связано немало.

Ещё бы — схватка тут кипела такая! Они с Соловьём тогда еле выстояли! Когда три дня назад они выбрались из того подземного лаза и увидели эту крепость, торчащую посреди полузамёрзшего озера, словно кость из свежей раны, сперва не поверили собственным глазам.

А потом поняли, что для их очень поредевшего отряда, это — чуть ли не единственный шанс на спасение. Не воспользоваться которым было равносильно гибели. Или того хуже — признанием собственной полководческой несостоятельности.

Причём сделать это надо было как можно быстрее, поскольку Пежич, оставшийся в подземном коридоре прикрывать отход, не мог держаться там вечно.

— Уходи, Соколович! Я задержу их! — крикнул он тогда, и обернулся через плечо, бросив на Ярополка прощальный взгляд.

Тот до сих пор помнил спокойное мужество, сверкнувшее в тот миг в его суровых очах.

И как он только это разглядел в почти кромешной тьме?

Эх-х-х, жалко верного сотника. Мог бы ещё служить и служить.

Может… остался жив и попал в полон?

Нет, вряд ли.

Ну а, с другой стороны, после такой смерти — прямая дорога в ирий для лучших витязей.

Вот только чтобы его жертва не оказалась напрасной, необходимо было каким-то образом попасть внутрь крепости. И молить всех богов, чтобы у неё был не слишком большой гарнизон.

И высшие силы услышали их молитвы ещё до того, как они начались. По дороге, на которую вышли беглецы, делавшую вокруг этого самого озера косую петлю, катила телега, влекомая мохнатой лошадкой, доверху гружёная какими-то мешками. Сверху, удобно развалившись, ехали двое весян. Причём, судя по всему, ехали именно в крепость.

Убивать невоев, не несущих воям никакой опасности, было не по вежеству. Но какое тут, к навьим, вежество, когда речь идёт о том, чтобы сохранить собственные жизни! И не проиграть окончательно эту войну.

Наскоро расспросив возчиков, и выбросив их раздетые трупы в кусты, Ярополк и Соловей отдали воям плащи, и кое-как натянули поверх доспехов трофейную одёжу — долгополые сермяки с высокими воротниками, да подпоясались широкими поясами. Высокие же шапки нахлобучили прямо на шеломы. Сапоги на свой страх и риск переобувать не стали. Платье, если что, можно сбросить, а в обувке ещё предстояло биться. А ну как чужая не по ноге окажется?

Хуже оказалось то, что оба витязя были куда как тяжелее весян, места которых заняли, и слабосильная лошадёнка могла везти их только с огромным трудом, едва переставляя ноги. Что никак не могло не вызвать подозрения у стражи в крепости.

Пришлось облегчить телегу на добрую треть мешков, которые на ней везли.

Там было зерно — ячмень и овёс. И что-то подсказывало Ярополку — о брошенном добре им ещё предстояло пожалеть.

Тем не менее, скорость передвижения после этого заметно возросла. Лошадку даже не пришлось понукать. Похоже, эту дорогу она знала, как собственные копыта.

Остальные гридни сопровождали повозку, докуда это было возможно — то есть пока со стороны замка их прикрывали деревья. Потом отстали и затаились.

Телега заехала на мол, ведущий через озеро к крепости, и нарочито медленно, чтобы её наверняка заметили, покатилась по нему к подъёмному мосту.

Ярополк лелеял надежду, что дозорные узнают повозку, и одежду возниц, и опустят мост, не задавая лишних вопросов. Ведь голоса выдали бы их с Соловьём в то же мгновение.

К счастью, боги в тот день явно были на их стороне. Не успела колымага докатиться и до середины узкой насыпи, как подъёмный мост начал с жутким скрипом опускаться вниз. А когда его брёвна коснулись края мола, где плотно вошли в некое подобие большого паза, в движение пришли и створки ворот.

Повозка беспрепятственно миновала мост и заехала под свод вежи. Княжич тут же мысленно вознёс хвалы Перуну. И всем остальным богам сразу. Поворотный механизм для моста оказался устроен тут же — при входе! Правда, на этом везение кончилось.

— Эй, Зобко — что с тобой приключилось? — окликнул Соловья один из встречавших «гостей» гридень. — Ты как будто в плечах раздался? И вырос?! А отчего телега пустая почти?! Где зерно?!

Не дожидаясь, пока вой закончит цепочку рассуждений и придёт к очевидному выводу, Ярополк без замаха метнул ему в горло выдернутый из-за голенища швырковый нож.

Конечно, попал.

Тот захрипел и, обливаясь кровью, осел на дубовые плахи.

Соловей тут же обрушился на его товарища.

Если того удалось бы прикончить бесшумно, вои гарнизона не сразу бы сообразили, что под видом весян в крепость ворвался враг. И у них осталось бы в запасе ещё немного драгоценного времени.

У переславского витязя с собой швыркового ножа не оказалось. Поэтому он собрался попотчевать гридня могучим ударом секиры, ждавшей своего часа на облучке. Однако его движению помешал тот самый сермяк.

Поэтому вой довольно легко отвёл от себя тяжёлое лезвие.

После чего поднял тревогу пронзительным криком.

— Вир-р-рай-й-йи-и-и!!!

Этот боевой клич едва не стал для двух витязей похоронной песнью.

На него тут же, как будто ждали где-то неподалёку, сбежалась добрая дюжина гридней. Без доспехов. Зато со щитами и копьями.

Это очень сильно усложняло ситуацию. Но не отменяло поставленной задачи.

Соловей стегнул мохнатую лошадёнку, вынуждая расступиться перед ней всех новых противников. А сам соскочил с другой стороны повозки — поближе в воротам. Вложил два пальца в рот, что есть силы раздул грудь, и…

Выдал такой оглушительный свист.

Ярополк тогда подумал — у него лопнули ушные перепонки. Даже представить не мог, что его недавний знакомец, и ещё более недавний соратник, способен издавать подобные звуки. Так свистеть может, наверное, только легендарная птица Гамаюн!

Зато его наверняка услышали вои, притаившиеся вблизи крепости.

Краткое замешательство совсем не помешало перваку великого князя одним махом сбросить с себя сермяк, подхватить со дна телеги свой знаменитый большой меч, и соскочить на дубовые плахи.

Едва ли не в аршине от соперников.

Широкий замах! Второй! Третий!

Подобно птицам в стороны разлетелись три отрубленных копейных рожна.

Ярополк уже решил было, что в следующие мгновения к праотцам отправятся и владельцы ставших бесполезными древк, но его планы нарушили их товарищи, продемонстрировавшие вдруг недюжинную выучку. Сбили небольшую стену из щитов и попросту вытолкали Жеребца из своих рядов. Обратно к воротам.

Хорошо хоть Соловей успел их осадить своей секирой! А то — не дайте боги — недолго и снаружи было оказаться!

А потом к ним на помощь подоспели ещё два десятка товарищей.

И вот тут-то витязям стало по-настоящему туго. Им вдвоём пришлось одновременно прикрывать и ворота, и поворотный механизм. Точнее одному — ворота, а другому — поворотный механизм.

Хорошо хоть — пространства на этом пятаке не так уж и много!

Прекрасно понимая, чем им грозит, если в самое ближайшее время не подоспеет помощь, княжич начал нагонять на себя боевое опьянение. Смертоносное сначала для врагов, а спустя короткое время — для того, кто его вызвал. Правда, до такого, в довольно долгой уже жизни витязя, ещё ни разу не доходило — он всегда успевал вовремя остановиться.

Но ведь не зря же говорят же старые люди — всё когда-то происходит в первый раз!

Большой меч пел свою привычную боевую песню, описывая широкие петли, для которых еле-еле хватало пространства под сводами нижнего поверха вежи.

Вот только жизней в этот раз он почти не отнимал. То ли старый Военег подбирал себе в гарнизон только хороших бойцов, то ли он оставил лучших своих гридней дома, а в свой последний поход повёл молодняк. Не это ли и сгубило его на Голотичи? А княжича это могло погубить прямо сейчас.

Он срубил ещё несколько копейных наверший. Просёк ногу одному из соперников. Другому — отрубил кисть руки.

Ну и всё. Остальные лишь плотнее сбивали щиты и синхронно пытались уязвить его из-за них.

А на княжиче был всего лишь походный доспех. Осколки бляшек из которого после особо «удачных» ударов разлетались во все стороны. Два раза рожна даже погружались в его тело, но витязь из-за боевого опьянения почти не чувствовал боли.

Она придёт потом.

Когда по брёвнам подъёмного моста, наконец, загрохотали сапоги, крайнему из гридней до поворотного механизма оставался буквально аршин.

А сил — едва на донышке.

Первым в открытые ворота, едва не стоптав Соловья, ворвался…

Буланый.

Верный жеребец был единственным из четвероногих, кто не отказался следовать за людьми в тёмный и страшный подземный ход. Всех остальных лошадей пришлось бросить. По сути — отдать в руки врага. Не убивать же!

Внутри конь вёл себя крайне смирно. Разве что время от времени испуганно всхрапывал. Но теперь он был подобен разъярённому навьему. Издав дикое ржание, жеребец, словно гигантское копьё, брошенное рукой великана, влетел в ряды защитников, в считанные мгновения сломав стену из щитов.

А заодно хватанул зубами за лицо воя, которому не повезло попасться ему на пути, едва не откусив тому пол головы.

А потом в вежу ворвались гридни.

Передовые тут же ринулись в бой, дав, наконец, княжичу возможность перевести дух.

Задние бросились закрывать ворота. Дружно навалились на могучие створки, и, надувая жилы на лбу, принялись что есть мочи толкать их навстречу друг другу.

И те захлопнулись едва ли не перед самым носом Баяна, которых вбежал в крепость последним.

Но гусли не потерял!