Бесплатный фрагмент - Игра в огненные бусы

Играя в бисер

…И пусть люди легкодумные полагают, будто несуществующее в некотором роде легче и безответственней облечь в слова, нежели существующее, однако для благоговейного и совестливого историка все обстоит как раз наоборот: ничто так не ускользает от изображения в слове и в то же время ничто так настоятельно не требует передачи на суд людей, как некоторые вещи, существование которых недоказуемо, да и маловероятно, но которые именно благодаря тому, что люди благоговейные и совестливые видят их как бы существующими, хотя бы на один шаг приближаются к бытию своему, к самой возможности рождения своего.

«Игра в бисер»

Предисловие к статье

Пожалуй ни один ученый — будь то историк, философ или психолог — не станет отрицать важность влияния на человека инстинктов, доставшихся современному человеку от самых древних своих предков. Это влияние ощущается буквально во всем — будь то быт, культурная жизнь или просто мыслительные процессы, сопровождающие человека на протяжении всей жизни. Говоря о более узкой теме, до сих пор можно наблюдать весьма яркие проявления языческой сущности человечества прежде всего в культурном смысле. Об этом мы и хотим поразмышлять в данной работе. Впрочем, наши рассуждения будут привязаны к частности — текстам группы Rammstein. К группе можно относиться по-разному, но нельзя не признать — при всей спорности невозможно просто сделать вид, что группа не оказала влияния в сфере музыки, поэзии, даже философии. Действительно, является в некотором роде символичным сквозящая «немецкость» в творчестве — ведь именно немецкая философия славилась своими традициями и даже в нынешнее время появился отголосок этой традиции. Можно по праву заявить: «Немецкий поэт Тилль Линдеманн является в полном смысле немецким романтиком, истинным учеником таких великих немцев как Гёте, Шиллер и других». Стоит только делать поправку на современную ситуацию в культуре, тем не менее — и это мы заметим при разборе текстов — в текстах Линдеманна то и дело появляются яркие отголоски древнего (не только древнегерманского, просто древнего) сознания.

Конечно не все согласятся и даже просто воспримут всерьез данную работу — ведь никогда члены группы не говорили: «Мы язычники». Они вообще не религиозные люди. Никогда Тилль Линдеманн не распространялся о глубинных корнях своего творчества, разве что внимательный поклонник пару раз уловит фразу «сказки из детства». Но именно в этих «сказках из детства» и кроется тот бессознательно-религиозный подтекст. Будучи свободным от воспитания на базе официальной религии, сознание будущего поэта обратилось к сказочному восприятию мира, языческому «детству человечества». Понятное дело, что подобные вещи, будучи усвоенными не то что с раннего детства, а если угодно, с генной памятью, не обрабатываются четко продуманными символами в процессе творческих мук. Иначе, говоря словами Карла Густава Юнга, «ни один гений не садился с пером или кистью в руке, приговаривая: „Вот сейчас я изобрету символ“. Невозможно рационализировать мысль, достигая ее логически или намеренно, и лишь затем придавать ей „символическую“ форму». А то иной раз складывается ощущение, что некоторые критики и искусствоведы так себе и представляют творческий процесс. Право, смешно воображать себе господина Линдеманна, сидящим, скажем, за созданием текста «Mutter» и приговаривающим: «Вот в этой песне я намекну на архетипический образ младенца-сироты, покинутым Матерью-землей». Но при элементарном применении психоанализа по Юнгу становится очевидным пребывание данных образов в творчестве поэта. А от читателя, воспитанного в духе фельетонистической эпохи, кроме реакции «я тоже хочу такой травы» автор ничего и не ожидает.

Классификация

Творчество группы — точнее, будем говорить уже «Тилля Линдеманна», так как в работе в основном используется анализ его текстов — насыщено языческими, даже чисто архетипическими образами, эффектно подчеркнутыми скрытыми (или даже не очень) цитатами и аллюзиями великих предшественников. Мы попытаемся разобрать это культурное ожерелье по бусинкам.

На заре

Разумеется «бусинками» в нашем случае являются образы в песнях. Конечно мы не будем разбирать абсолютно все песни и пытаться напичкать архетипическими образами, к примеру, песню «Amerika» — чисто политическую — но стоит выделить основные темы, под которые подпадают большинство песен (сразу стоит отметить, что обычно эти темы переплетены так тесно, что разделить их вообще невозможно и схема здесь приводится лишь для того чтобы не запутаться):

1. Любовь в различных проявлениях — от влюбленности и невинного вуайеризма до поедания останков любимого;

2. Смерть;

3. Силы стихии;

4. Осовременивание сказочных мотивов — как древних народных, так и средневековых, и классики XIX века.

Именно четвертый номер и дает основную пищу для размышлений. Впрочем, он нередко вбирает в себя остальные три. Необходимо отметить, что тексты разделены на четыре категории чисто условно, для удобства исследования, так как почти всегда все они тесно переплетаются, но часто один из обозначенных пунктов выступает на первый план в зависимости от песни. К примеру, «Rosenrot» — о любви и смерти с аллюзией на сказочных персонажей (ассоциации могут быть любыми — «Белоснежка и Краснозорька», «мальчик розу увидал», «Соловей и роза» и т.п.). Кстати, подобные тексты представляют собой интерес и для академического искусствоведения, так как здесь встречаются почти неприкрытые цитаты из классиков немецкой литературы — в случае с «Rosenrot» это «Кубок» Шиллера. «Reise, Reise» — здесь Тилль Линдеманн явно сострил, кивнув в сторону «Моби Дика», на охоту за которым положил жизнь капитан Ахав.

Сравните:

Финал «Моби Дика»: Просвистел в воздухе гарпун; подбитый кит рванулся; линь побежал в желобе с воспламеняющей скоростью — и зацепился. Ахав наклонился, чтобы освободить его; он его освободил; но скользящая петля успела обвить его вокруг шеи; и беззвучно, как удавливают тетивой свою жертву турки в серале, его унесло из вельбота, прежде чем команда успела хватиться своего капитана. А мгновение спустя толстый огон на свободном конце линя вылетел из опустевшей кадки, сбил с ног одного гребца и, хлестнув по воде, исчез в бездонной пучине… …Птицы с криком закружились над зияющим жерлом водоворота; угрюмый белый бурун ударил в его крутые стены; потом воронка сгладилась; и вот уже бесконечный саван моря снова колыхался кругом, как и пять тысяч лет тому назад.

«Reise, Reise»:

Auf den Wellen wird gefochten

Wo Fisch und Fleisch zur See geflochten

Der eine sticht die Lanz’ im Heer

Der andere wirft sie in das Meer.

На форуме, посвященном творчеству группы, в «Reise, Reise» также усматривали критику церкви. Версия имеет под собой существенное рациональное зерно. Вряд ли речь идет именно о критике, но песня, как и роман Мелвилла, насыщена библейскими и просто древними символами — огромное, безжалостное море, погоня, поражающая своей бесцельностью, жуткий герой с библейским именем, сходство предчувствия беды перед битвой с Китом и атмосфера перед Великим Потопом (!). Позже этот мотив безжалостной стихии будет использован в песне «Donaukinder» (чем далее).

Песени о воде составляют в группе достаточно интересный пласт — во всех них есть повторяющая тема о неограниченной силе стихии, об отношении с ней людей. Чаще всего тема эта трагична. Но есть одна песня, несколько выбивающася из этой тенденции, хотя и наиболее полно раскрывает тему власти и взаимоотношения стихий. Речь идет о «Feuer und Wasser»:

Feuer und Wasser kommen nicht zusammen

Kann man nicht binden sind nicht verwandt

In Funken versunken steh ich in Flammen

und bin im Wasser verbrannt

Im Wasser verbrannt.

На первый взгляд ситуация совершенно однозначно трагична: «Он» — огонь, «Она» — вода и вместе им не сойтись. Но как же тогда герой песни оказался в воде? Как может наблюдать за «Ней» и тем более хотеть ее? Все очень просто. «Он» — саламандр, «Она» — ундина, которая заманивает его. Неизвестно хорошо или плохо это кончится. К тому же существует старый миф о браке огня и воды. Русскоязычному читателю она известна прежде всего по сказке Е. Пермяка «Как огонь воду замуж взял», но это лишь литературная обработка. Миф же сам по себе интернационален: всегда при браке огня и воды получается пар. Подспудно этот брак может ассоциироваться и с гибелью обоих партнеров, которая тем не менее знаменует зарождение новой жизни. Впрочем не всегда соединения огня и воды означает гибель обоих — дождь и молния не только не убивают, но и дополняют друг друга.

Жемчужины наши выстраиваются порой в самом причудливом порядке, являя собой ту самую игру ума, «игру в бисер» или, подобному Юнговскому сну, обнажают древнюю глубину человеческого ума и сознания, возникшую на заре человечества, на которую затем наслоились залы, кабинеты и особняки.

Сколько сказок у тебя?