Бесплатный фрагмент - Игра в Крокодильчика

Сергей Полторак

Игра в крододильчика

Эта приключенческая трилогия — история дружбы четырех отставных офицеров мастеров спорта, учившихся в юности в одной спортроте военного училища. Очень разные по характерам и судьбам люди (ученый-бизнесмен, сотрудник ГРУ, ставший киллером, а также капитан ГИБДД и православный батюшка) имеют одно общее: они всегда готовы прийти друг другу на помощь.

Санкт-Петербург

2023

Содержание

Как правильно таранить «Бентли» (повесть)

За грибами в Андорру (повесть)

Ангел бабла (повесть)

Как правильно таранить «Бентли»

Первая глава

Со свиданьицем!

У нас такие тайны — обхохочешься.

Евгений Шварц

6 сентября, в полдень, на углу Гражданского и Непокоренных «Ока» въехала в «Бентли Мульсан».

Водители и прохожие убедились, что сама жизнь рождает анекдоты и в радостном предвкушении ждали развития сюжета. Сюжет не замедлил развиться секунд через пять. Ровно столько времени понадобилось, вероятно, на то, чтобы у бентлианина прошло изумление от наглости посягнувшего и на то, чтобы водитель «Оки» ощутил себя камикадзе, уже практически выполнившим свою печальную роль. Как в замедленном кино левые дверцы авто открылись и из салонов удивительно синхронно, как паста из двух тюбиков, стали плавно выдавливаться две очень разные, но чем-то удивительно схожие фигуры. Их похожесть была в неторопливости и мягкости движений. Казалось, удав и гадюка выползают из своих укромных засад, чтобы зачем-то взглянуть друг на друга.

Водитель «Бентли» своим колоритом превзошел все ожидания очевидцев аварии. Это был гигантского роста, за два метра, бородач в черной рясе с массивным крестом на цепи, которую, казалось, он позаимствовал у якоря с корабля средних размеров. Удивительно волосатые кулаки казались головами двух пятилетних детей, прижавшихся к своему любимому папаше. Он смотрел перед собой удивленно, словно никогда в жизни не видел еще живого камикадзе.

Водила «горбатого» был совершенно невыразительным человеком маленького роста — от силы метр шестьдесят — худосочный, неопределенного возраста. Удивляло в нем то, что совершенно ничего не удивляло. Это был человек фантастически не запоминающейся внешности. Он был похож на всех сразу — эдакий собирательный образ всех времен и народов, «Калевала» и «Садко» в одном флаконе…

Батюшка и Невзрачный начали сходиться. Сходились молча, без привычных для такого случая взаимных оскорблений и угроз. Шага за четыре они замерли и, оцепенев, смотрели друг другу в глаза. Казалось, что еще чуть-чуть и мне, как автору повествования, можно будет написать: «Смеркалось». Но вдруг произошло неожиданное. Противники в едином порыве бросились друг на друга, при этом Невзрачный взлетел вверх, обхватив ногами великана под мышками, одной рукой обхватив его за шею, а другой размахивая, словно флагом. Батюшка бешено завращался вокруг собственной оси, опуская руки-кувалды на спину своему жокею. Его львиный протяжный и, казалось, восторженный рык слился с вполне человеческим воплем хозяина «Оки».

Со всех ног к месту разборки бежал гаишный капитан. Надо признать, его крейсерская скорость вызывала восхищение и развеивала легенду о том, что ГАИ появляется на месте происшествия всегда слишком поздно.

Поравнявшись с вопящими психопатами, капитан без раздумий врезал своим тельняшечьим жезлом сначала наезднику, а потом перекрестил им и святого отца. Над перекрестком нависла гнетущая тишина — эдакий штиль перед цунами. Драчуны, не отпуская друг друга из объятий, с интересом уставились на сотрудника инспекции. Было похоже, что процесс насильственного единения душ, вызванный ударами жезла, сейчас выльется в совместное избиение капитана. Вот батюшка со своей ношей замер, глядя на капитана, рванулся к нему и тут… Служитель порядка резко наскочил на попа и повис на его шее, обхватив цепкими руками обоих участников аварии. Батюшка с удвоенной энергией стал скакать вокруг себя и теперь уже адское трехголосье покрывало перекресток диким ревом. В результате еще три машины шлепнулись друг о друга, как пасхальные яйца, а троица ненормальных продолжала кружить на одном месте.

Похоже, клиника на Пряжке в ближайший час должна была заметно пополниться…

Вторая глава

Товарищи бывшие офицеры

Лучше водки — хуже нет.

Всем известный политик

Примерно через тридцать минут в пивную «Милитари» на Лесном проспекте вошла странная компания — капитан ГАИ, невзрачный щупловатый мужичок и гигантского роста батюшка. Гаишник кивнул девушке за стойкой. Та гостеприимно улыбнулась:

— Михаил Петрович, вам как всегда?

— Да, только в три раза больше и в четыре быстрее. Ну и моим друзьям без майонеза, естественно…

Поп и невзрачный переглянулись и фыркнули.

— Не стареют душой ветераны, — приятным баритоном пропел батюшка.

— Придурки солдафонские, — флегматично отреагировал капитан, и троица проследовала к свободному массивному столу.

Они сидели втроем и смачно, с каким-то восторженным интересом рассматривали друг друга. Они, выпускники спортроты военного училища 1976 года, не виделись со дня выпуска. Они еще не знали, что каждый шестой их однокашник уже лежит в земле, а еще пятеро — неизвестно где: может, в горах, а может, на дне морском.

После второй кружки пива душевная благодать растеклась по телу.

— Слышь, Мишка, — прищурился, глядя на гаишника, батюшка. — Как можно вбухивать в пиво майонез, объясни? Никогда я в этом тебя не понимал. Слышишь, никогда!

Мишка Корнеев был в курсантские годы любимцем всей роты. Любили его за беззлобность, за смешное сочетание детской доверчивости, наивности и удивительной крестьянской основательности. Был он слегка тугодумом, но это, как говорится, его не портило. Он был чемпионом училища по кроссу на пятнадцать километров в полной выкладке, то есть в сапожищах, с автоматом, противогазом, шинелью в скатку, огромным прорезиненным химкомплектом и пристегнутой к ремню саперной лопаткой, которая безжалостно хлестала бегуна по «насиженному» месту. Однажды в самоволке он убежал от начальника патруля майора Лапина, в курсантской среде — Леши Лисапета, а тот, между прочим, был мастером спорта по бегу. Правда, в спортроте у них мастера были через одного. Вот Олег Лосев — ныне батюшка, был мастером спорта по штанге, третьим призером Союза в тяжелом весе уже в девятнадцать лет! А сидящий сейчас напротив Женька Фролов — неприметная серая мышка — дважды мастер спорта — по стрельбе и по плаванию, чемпион Вооруженных Сил СССР по офицерскому многоборью. В прошлом, конечно, чемпион, но сейчас, кое-что, наверное, осталось.

— Ну что, мужики, вздрогнем еще по единой, — командовал по-хозяйски Мишка, поднимая свою кружку. Родом он был откуда-то из-под Брянска и когда-то всех уверял, что лучше брянского пива напитка нет. Как-то в минуту откровения он рассказал друзьям о том, что давно еще, в детстве, приехали к ним в деревню дачники — бабка с внуком. Внук — ничего себе паренек — сошелся с деревенскими, играл с ними на улице весь день. В обед его бабка высовывалась из окна и на всю деревню кричала: — Яшенька, бегом домой коклеты с майонезом кушать!

О котлетах у пацанов было смутное представление. Но майонез был тайной за семью печатями. Смешно сказать, но из-за этого чертова майонеза и поперся Мишка в военное училище. Думал: «Приеду в город — увижу это кушанье, а стану офицером — каждый день лопать буду». Сбылось!! Пристрастился употреблять его с пивом, как наркотик какой-то. Тем более что пива теперь и майонеза любого — завались. Помнился и казус. На первом курсе, как-то курсантов всей ротой повели в Дом офицеров на танцы. Познакомился Мишка там с одной податливой девчонкой. Та и отдалась ему там же, в Доме офицеров под лестницей. В последний момент, когда у Мишки вся сладость чуть ли не к горлу стала подступать, вырвалась и убежала. А у него все его богатство, накопленное за долгие месяцы воздержания, вылилось ему же на брюки. В «горячке боя» Мишка этого не заметил, а когда курсантов стали строить, чтобы отвести в училище, комроты заметил:

— Что это у вас за грязь, курсант Корнеев? — Мишка замялся.

— А это у него майонез выходит, товарищ капитан, — под общий гогот доложил Олег Лосев. С тех пор и стал он Мишкой Майонезом.

Но вообще-то Мишка был мужиком совестливым. За все дела в роте, как говорится, душой болел. Например, ему было стыдно, что на комсомольских собраниях роты никто выступать не хотел. Комсомольский вожак Олег Лосев напрасно пыжился:

— Кто еще хочет выступить, товарищи комсомольцы? — Никто не хотел. Народ сидел понуро и думал: «Когда же эта дребедень закончится?». И тогда Мишка Майонез поднимал вверх руку. Сказать ему в общем-то было нечего, но какой-то непонятный внутренний долг, какой-то зуд изнутри требовал разрядить напряженность. Он выходил к трибуне, окидывал собравшихся смущенным взглядом, и, не находя актуальной темы для выступления, говорил:

— Немножечко о спорте.

— Это его «немножечко о спорте» было поводом для шуток на протяжении всех лет учебы в училище. Но Мишка был верен себе. И ему было стыдно, что на комсомольских собраниях все отмалчиваются. Он был похож на чукчу, который действовал по принципу: «что вижу, о том и пою». Сослуживцев это забавляло, смущало и даже умиляло: Мишка казался всем идеалистом, резко отличавшимся от всех циников, которых в роте было подавляющее большинство.

«Вздрогнули» еще по единой кружке. Олежек Лосев вздохнул:

— Не по-божески как-то пьем, товарищи бывшие офицеры, не помолясь.

— А ты, слуга божий, — вкрадчиво начал Женька Фролов, — давно ль святым стал? Ты ж в курсантские годы половину девчат в Питере… гм, своими «прихожанками» сделал. Тогда не крестился, не молился?!

— Понимаешь, Фрол, — накрывая кружку ладонью, похожей на лохань, задумчиво протянул отец Олег, — тогда кротости у меня в душе не было. Кураж был, а кротости — нет. Куража много было. Я ведь когда-то с куража рапорт написал — и в спецкомандировку. А в кадрах, видать, тоже куражистый кто-то был, назначил меня командиром взвода спецназа в бригаду доктора Душева.

— Доктора?

— Ну, это кликуха у комбрига была. Он, если ему не нравился какой офицер, ну, выпивал там или бойцов не берег, на кадровые перестановки времени не терял. Приезжал, допустим, в роту и после проверки говорил ротному: «Ты, капитан, болен, пора тебе в госпиталь». «Никак нет, — возражал капитан, — я здоров!». «Ты ранен, — говорил комбриг и стрелял ему из своего макарыча в ногу, а то и в задницу». Бедолагу — в госпиталь. Боялись комбриговских диагнозов.

— И что, никто его не спалил?

— Нет, никто. Вояка он был правильный. Да и погиб он в восемьдесят четвертом.

— Что ж, он столько лет там воевал?

— Нет, конечно. Два года повоюет — в Союз на повышение. А через год назад. Не мог уже без войны.

— А ты?

— Да и я не мог. Тянуло, как на работу в день получки. Я ведь в восемьдесят шестом уже батальоном спецназа командовал. К полку примерялся. А потом как просветление нашло. Как-то враз от крови устал — от чужой и своей. Партбилет и рапорт об увольнении — на стол и вперед. Уволили с треском, без права ношения формы одежды. Правда, майорскую звезду не сняли и ордена не отобрали. Плюс три ранения… Так их тем более не отберешь. А прослышал, что на Чудском озере, на острове, живет отшельник — монах отец Серафим. Добрался до него, рассказал об озарении. Он выслушал и благословил.

— А как же семинария или Духовная академия?

— А никак. Я службу и молитвы быстро освоил. Главное, что в сердце, а не в дипломе. Диплом ума не дает. Да и приход у меня — дальний, непрестижный, аж на Алтае.

— Так это ты там с Божьей помощью на «Бентли Мульсан» заработал? — вежливо поинтересовался Мишка Майонез.

— Не богохульствуй. Это моя бывшая жена так грехи замаливает. Пока я воевал, она сына моей маме спихнула и в Штаты сбежала с одним бандюганом. Он там миллионером работает. Вот она мне «Бентли» и навязала. Приехала в прошлом году в Питер, и я как раз тут был, мы с сыном мою маму навещали. Бывшая моя разрыдалась. Видите ли, стыдно стало, что мы с сыном вдвоем живем на Алтае и маму мою время от времени проведываем. «Прости, — говорит, — за все». — И железяку эту, значит, в знак компенсации… А мне с ней головная боль. Не на Алтай же ехать. Стоит у мамы на даче под Сиверской в сарае. Иногда в город приезжаю, да всякие придурки норовят в зад стукнуть.

— Ну, насчет придурка ты погорячился, — вяло возразил Фрол. — Сам виноват. Нечего подрезать и резко тормозить. Здесь тебе не алтайские просторы. Спасибо, ГАИ у нас службу знает, скажи, Мишка?

Мишка Майонез довольно заулыбался:

— Знаете, ребята, я ведь в ГАИ случайно попал. У меня служба тихая была. Стыдно сказать, за всю службу в удостоверении личности только одна запись была — командир взвода. Двадцать лет старлеем проходил. Когда увольнялся, присвоили капитана. Так сказать, дембельский подарок от главкома. Помню, приехал даже генерал, комкор, меня в запас провожать. Нет, не специально, конечно, провожать приехал, а так совпало. Он к нам на остров поохотиться прилетал. Ну заодно проверил и взвод, всем пистонов навставлял, нового взводного солдатам представил. Помню, построился личный состав, не занятый по службе, а он вызвал меня из строя и говорит: «Товарищи солдаты и сержанты. Перед вами старый офицер, теперь молодой капитан запаса Михаил Петрович Корнеев. За долгие годы своей офицерской службы он прошел славный путь от командира взвода до… командира отличного взвода». Вот так и попрощались… Служил я в месте особенном. Называется оно остров Гогланд. Это в Финском заливе, в шести километрах от финской морской границы. Красота на острове сказочная — сосны, валуны. Грибов, ягод — немерено. А дичи! Утки, гуси… Стояла там только радиотехническая рота на бугре и мой взвод в отдалении — взвод охраны складов боеприпасов НЗ. Был на острове еще маяк. Его обслуживали муж с женой и их дочка. Дочка родилась на острове и жила там лет двадцать безвылазно. Читать-писать кое-как умела, но ум, как у десятилетнего ребенка. Ее отец дубиной всех ухажеров отваживал. Повез ее как-то в Питер, благо вертолет раз в месяц прилетал, так она в городе чуть с ума не сошла. В больницу положили от нервного потрясения. Такая вот Маугли получилась.

— Ты хотел сказать Пятница, — осторожно поправил Олег.

— Я хотел сказать, что нельзя так издеваться над молодыми девками. Да и над голодными мужиками, — добавил, подумав, Мишка.

— И что же дальше? — поинтересовался Фрол.

— Дальше? Замуж я ее взял. Вот и все дальше. Но теперь она живет там. Одна управляется на маяке — отец с матерью померли. А я зарабатываю «капусту» на таких, как вы, потому что с продуктами там — караул. Бойцов на острове уже нет, сократили и мой бывший взвод и локаторщиков. А маяк не сократишь. Раз в месяц летаю к своей Ленке. На сутки туда и обратно. Все бы ничего, да нашей дочке уже семь лет. В школу ей надо, а она цивилизацию только по телеку видела, да и то в основном финскую. Как подумаю, что дикаркой растет, страшно делается на душе. Я когда в запас ушел, в Питер перебрался — думал, деньжат по-быстрому срублю и назад. Один мой бывший солдат теперь всякими темными делишками промышляет, каким-то черным тотализатором заведует.

— Это каким еще? — буркнул Олег.

— Ну, который бои без правил обслуживает. Деньги там бешеные крутятся. Вот я и пошел выступать на этих боях, благо сил, сами знаете…

— Что-то я тебя не видал по телеку. А там часто показывают бои без правил, — возразил Фрол.

— Это не то. Понимаешь, я участвовал в боях совсем без правил. Это не то, что в телеке. Это дело криминальное. Но платят хорошо. За один бой, даже если проиграл, но выжил, до трех тысяч баксов можно заработать. А если выиграл, то и больше гораздо. Есть места в городе и в пригороде, где проводятся такие представления для избранных. Но долго я не потянул. За три месяца — шесть боев. Соперники — хлопцы разные. Чаще бывшие спецназовцы и вэдэвэшники, реже — борцы и боксеры. Бой ведется до полной отключки или сдачи. Четыре раза я побеждал, два проиграл — старый уже. В последний раз потерял сознание от болевого шока — открытый перелом ноги и рука из суставной сумки выскочила. Спасибо, не убили. Бывает и такое. Тот же бывший мой солдатик пристроил в ГАИ. Все на ту же должность — командир взвода. Денег, конечно, меньше, но куда спокойнее.

— Да, — протянул Фрол. — Хреново служить Робинзоном. Особенно, если после этого тебе еще и в морду. Уж лучше жезлом дирижировать на перекрестке.

— А что ты знаешь про это дирижирование?! Думаешь, «бабки» как манна небесная с неба валятся? А ты постой на морозе да на жаре, да с балбесами вроде тебя пообщайся на трассе. Они ведь никогда не виноваты! Только за руль чуть живые садятся. Вот я тут одного хотел тормознуть. Показываю ему жезлом, мол, прижмись к обочине и встань. Он четко отреагировал: куда я палкой махнул, туда и поехал. Прямо в кювет слетел. Вылез из машины, пьяный — в усмерть! И обиженно так мне: «Командир, ты куда мне палкой показал? Там же нет дороги!». Еле отбился от него. Правда, потом, когда протрезвел да машину вытащил (я ему подсобил), познакомились. Хороший мужик оказался! Рыбак первоклассный… А ты, Фрол, что молчишь? Ты-то где и как?

— А что говорить? — Фрол протяжно отпил из кружки, словно певец брал трудную ноту. — Я не святой отец, не гаишник и не рыбак. Я скорее… охотник.

— Что в охотхозяйстве где-то? — поинтересовался батюшка.

— Да, вроде того.

— Что-то ты, Фролик, темнишь, — прогрохотал Олег.

— А я не на исповеди, хоть ты и батюшка. И не на допросе, хоть ты, Майонез, и мент.

— Может, и Скрунды в нашей жизни не было? — полюбопытствовал Олег.

— Скрунда была, — тихо сказал Фрол. — Простите, мужики.

* * *

А дело тогда в том далеком семьдесят шестом было так. За месяц до начала выпускных экзаменов отправили их курсантский взвод на войсковую стажировку в Латвию, в симпатичный городок Скрунду. В то время, как известно, Прибалтика была эдакой советской заграницей. Кругом чистота, порядок, даже голуби, казалось, особенные — не гадят! Всеобщий уют и поголовная культура. Удивили, правда, два обстоятельства: на улицах не встречалось пьяных и не было красивых девчонок. Стройненьких и со вкусом одетых — пруд пруди, а в лицо глянешь — хоть плачь. Как говорил тогда Олег Лосев: «Что ж ты, личико, такие ножки испортило?!» Вскоре после приезда в Скрунду Олег вынул из кармана двадцатипятирублевку, поднял почти до потолка казармы, где разместили взвод: «Отдам четвертной тому, кто надыбает хоть одну красивую девицу в этих палестинах», — заявил он. Двадцать пять рублей по тем временам — это были деньги приличные. По современным меркам без малого долларов пятьдесят. Правда, тогда на них не пересчитывали. Народ кинулся на поиски, но тщетно. Искали неделю, а потом энтузиазм пропал. И вдруг… Как-то вечером в казарму влетел обычно флегматичный Фрол.

— Олег, Сохатый, черт тебя побери! Ты еще не пропил свой четвертной?

— Нет, а что? — удивился Олег.

— В местной «стекляшке» только что видел девушку из сказки. С ней, правда, принц датский, но это и понятно.

Дальнейшие события развивались стремительно. Олег Лосев, Женька Фролов и в качестве свидетеля Генка Смирнов бросились в кафе-стекляшку. Фрол оказался прав — девушка была красавицей: стройная, голубоглазая, с модной прической светлых волос «а ля стожок сена». На этом бы история и закончилась, но будущий служитель культа поддался соблазну и начал бессовестно «снимать» красавицу. Та не могла не заметить достоинств аполлонообразного Сохатого и ободрила его двумя-тремя долгими улыбчивыми взглядами, которые Лось воспринял как сигнал к активным действиям. Надо признаться, что кавалер красотки держался достойно. Он, это было видно по всему, не трусил перед стадесятьюкилограммовой глыбой Лося, но был сдержан и корректен до предела:

— Молотой тчелофек, бутте люпесны, уйдите и не мешайте мне и моей дефушке! — твердо и спокойно повторял он распустившему слюни Лосю. Не помогло. Дело закончилось дракой. Против Олега и шустрого Фрола (Генка Смирнов был не в счет) медленно и печально рубились все немногочисленные аборигены — посетители «стекляшки». Больше всех досталось наряду милиции, приехавшему разнимать драку — их били сообща и с большим вдохновением.

В итоге у Олега весь живот был в синяках (выше никто не достал, а ниже он не позволил). Шустрый Фрол отделался вывихом пальца на левой руке (зацепил неудачно челюсть спутника красавицы).

Кеша Смирнов участия в драке не принимал. Он и драться-то не умел. Он хотя и был мастером спорта, но мастером-то — по шахматам, а это, как известно, больше искусство, чем спорт. Но зато он очень четко и грамотно организовал госпитализацию отряда милиции и еще четверых сильно пострадавших; возглавил уборку помещения кафе и одновременно переговоры с его хозяином (частный бизнес в Прибалтике был и тогда). Главное — Генке удалось замять скандал. Он пообещал хозяину, что их взвод отработает в полном составе три дня на его приусадебном участке.

Приусадебный участок оказался огромным полем, в центре которого, как остров в океане, стоял аккуратный хутор самого владельца кафешки. Весь урожай с поля шел в его заведение и приносил, вероятно, хороший доход. Двадцать пять здоровенных курсантов вкалывали три дня, а это, между прочим, как утверждают производственники, ни много ни мало — семьсот человекочасов. Все убытки были отработаны сполна. Работа была нехитрая: по полю шли три трактора с прицепами, а за ними курсанты, как пехота за танками, и подбирали булыжники, которых в земле было без счета. Булыжники бросали в прицепы. Казалось, это будет бесконечно: все новые и новые камни лезли из почвы, как прыщи на лицо подростка. И не было им конца. К вечеру третьего дня Генка Смирнов схватил очередной камень и застыл с ним в руках не хуже рабочего из скульптуры «Оружие пролетариата». В руках у него оказался не камень, а не разорвавшаяся еще со времен войны мина. Она была вся ржавая, в комьях земли и ее, если бы не характерный «хвост», можно было принять за продолговатый камень. Народ застыл и, казалось, стоять так готов был вечно. Первым очнулся Мишка Майонез:

— Кеша, спокойно. Разожми пальчики. Опусти копыта, кому говорят! — зловеще шептал он словно завороженному Генке. — Вот так, хорошо. Давай ее сюда. Руки у Генки дрогнули, и мина упала в рыхлую землю. Никто и сообразить не успел, как Женька Фролов плюхнулся на нее своим красивым накаченным телом. Тишина резала уши… Олег Лосев склонился над Фролом:

— Дай сюда железяку, Фролик, — внятно сказал он. Ответа не последовало. Женька плотно прижимал руками мину к животу, словно вратарь футбольный мяч после успешного взятия пенальти.

— Не отпустишь? — поинтересовался Олег, и не получив ответа, сгреб Фрола с миной в охапку, аккуратно перевернул на сто восемьдесят градусов и понес, как любимую девушку, в сторону оврага на краю поля. До оврага было метров сто пятьдесят. Олег шел легко и размеренно — ни то спортивным, ни то походным шагом. Ему казалось, что он идет целую жизнь. Дойдя до оврага, Лосев тихо сказал:

— Пришли, Жека, бросай.

Фрол оттолкнул негнущимися руками от себя мину, и она полетела на дно оврага. Олег проворно упал, накрывая своей огромной тушей крохотного Фрола. Взрыв грянул не сразу, а с небольшим интервалом. Сверху посыпались ветки и веточки берез, стоявших у края оврага — их срезало осколками.

— О чем думаешь, Фрол? — через какое-то время сдавленным шепотом спросил Олег.

— О том, что как порядочный человек ты теперь должен на мне жениться, — пробурчал Женька, сталкивая с себя Олега. — Да убери ты свои лапищи, гомик самодеятельный!

— Сам такое слово! — фыркнул Олег, плавно вставая на ноги. — А ты, Фролик, как говорится, береги честь смолоду. А то разлегся — «я вся ваша»…

К ним со всех ног бежали курсанты взвода. Впереди всех (вот это да!) летел шахматист Генка Смирнов по прозвищу Цубербиллер:

— Парни, вы живы?!

— Нет, померли, тебя увидев, — прорычал Олег.

* * *

Любезная официантка принесла еще по две кружки пива.

— Я не знаю, что про себя рассказывать. Боюсь, тоскливо вам будет от моей правды, — с напряжением выдавил из себя Женька.

— А ты за нас не бойся, — успокоил Майонез.

— Ну, тогда слушайте. Только знайте: одно ваше слово, и меня в порошок сотрут. Желающие найдутся. Сразу после училища я попал служить в спецназ ГРУ.

— Вместе с Витькой Савельевым и Шуриком Тимохиным? — уточнил Олег.

— Да. Только их уже лет пятнадцать как нет. Витька погиб в Сирии, Шурик в Ираке. Оба, кстати, на моих глазах.

— Давайте помянем ребят, — предложил Мишка.

— И других тоже, — добавил Олег.

Молча выпили, и Фрол продолжил.

— Я немного засиделся в капитанах. Да и постоянные командировки «старшим, куда пошлют» надоели. Отсиживался как-то в части после очередной поездки в горячую точку, с женой (Ольгу помните?) ругался, а тут приехал кадровик из Москвы. Набирал кандидатов на поступление в Академию Советской армии.

— Да, — поддержал Олег, — я об этой академии слышал. Правда, что в ней разведчиков готовят?

— Готовили, — поправил Фрол. Что с ней стало после развала Союза, не знаю и знать не хочу. Так вот. Пригласил меня этот кадровик на беседу. Личное дело мое изучил до мелочей. Думаю, знал даже кем была моя прабабушка до семнадцатого года. Беседы вел дурацкие: то о живописи рассуждал, то об армейских уставах. В общем, бред какой-то нес. А потом сказал, что в принципе я ему симпатичен, что отзывы обо мне хорошие и есть смысл подумать о поступлении в академию. Экзамены, говорит, сдавать не надо. Только собеседования пройти. Меня это устраивало. Да и обстановку хотелось сменить.

В академии все было как-то странно. Помню свое первое «собеседование». В обычном кабинете сидел простоватый мужик лет пятидесяти. Я вошел и доложил ему, не зная звания: «Капитан Фролов на собеседование прибыл». Он покрутил по сторонам головой, словно искал кого-то, а потом вдруг сказал:

— Слушай, капитан, у меня ботинки грязные. Почисти, будь другом. — Хотел я ему врезать за это, но сдержался. Говорю:

— Обязательно, но не сегодня. На сегодня у меня другие планы.

— Какие планы? — удивился мужик.

— Да вот думаю в вашу академию поступить.

— А зачем тебе? — поинтересовался он.

— Зарплата хорошая, да и интересно, наверное.

— Откуда знаешь про зарплату?

— Интуиция подсказывает.

— А что еще она тебе подсказывает?

— Она мне подсказывает не все сразу, а по мере накопления вопросов, — еле сдерживаясь, сказал я.

— Вот это очень хорошо, — одобрил мужик.

Было еще несколько собеседований. На одном спросили:

— Что бы вы хотели сдавать, если бы у нас в академии были вступительные экзамены?

— Рукопашный бой, стрельбу, английский язык, — брякнул я, не думая…

В тот же день, когда я гулял по Москве, со мной заговорила симпатичная американка. Язык я еще с Суворовского училища любил. А когда по спецкомандировкам болтался, то с местными ребятами мы только на нем и спикали. Она, эта американка, была веселая и глупая. Мы посидели в кафе, пообнимались немножко. Потом я пошел ее провожать. Она жила где-то в районе Сивцева Вражка. Там к нам прицепились четверо великовозрастных балбесов, и я с удовольствием повыпендривался перед леди своей рукопашкой. В награду она впустила меня переночевать в свою шикарную квартиру в Денежном переулке, которую для нее снимала ее фирма.

Утром я опять был в академии. Флегматичный куратор сказал:

— Вам осталось сдать зачет по стрельбе. Но эта дисциплина для нашего дела не особо важна. Мы ее заменили на «связи с общественностью», которую вы, кстати, вчера тоже сдали. Приемную комиссию порадовало то, что даже на пике любви вы свой восторг выражали по-английски.

Так я стал слушателем Академии Советской армии. Учили меня три года. Особое внимание — иностранным языкам и психологической устойчивости. Вместо дипломной работы — «вхождение в легенду» и две стажировки в стране будущего пребывания. Помню, английский язык преподавала одна дама, хохотушка-подполковник. Она рассказывала, что муж у нее майор, и от обиды, что жена старше по званию, здорово пил. После занятий с ней, я мог разговаривать на трех «выговорах» английского, но особое внимание уделялось нью-йоркскому.

После окончания академии я больше года проболтался в ЮАР. Туда приехал «словацким бизнесменом», а оттуда прыжками через три европейские страны за море-океан независимым экспертом по вооружению международной общественной организации, имевшей все, включая свою штаб-квартиру в Швейцарии. Не без помощи нашей службы стал делать приличную карьеру. Женился на американке с тремя детьми (так посоветовал Центр), но остался подданным скромного, но уважаемого европейского государства. За годы, проведенные ТАМ, почти забыл, кто я есть на самом деле. Моя работа была жуткой поденщиной: непрерывная аналитическая работа на своих и псевдоаналитическая на ЦРУ, которое меня вербануло через год после приезда в Штаты. Правда, вербовка эта была «основной главой» моей «дипломной работы» еще в академии. Расчеты моих учителей превзошли их же ожидания. Я как-то очень плавно вписался в развитие проекта ВВС США «Тимбервинд», предусматривавшего создание ракеты с ядерной двигательной установкой. Идея красивая, заманчивая, сулившая фантастический прорыв в военном деле и в новых технологиях в целом. Наши эксперты раньше американских сообразили, что идея эта совершенно дебильная, что перспектив ее реализации нет. Мне же как «независимому эксперту» и агенту ЦРУ нужно было с умным видом нахваливать проект и делать под эти похвалы свои «независимые» расчеты. Я и делал. А когда американцам стало ясно, что на ветер брошено несколько миллиардов долларов и упущены годы для развития по-настоящему толковых проектов, я уже сидел в Москве и готовился к экскурсии в Кремль для получения звезды Героя России.

— Ну, и как, дали? — восторженно заулыбался Мишка Майонез.

— Под задницу коленом дали. У нас в верхах в то время начался очередной роман с «другом Биллом» и в интересах высокой дипломатии меня срочно отправили на пенсию в пять тысяч рублей, но с сертификатом в зубах на получение однокомнатной квартиры в Питере.

— Ни хрена себе щедроты! — пробурчал Олег. — Ты, значит, им миллиарды «зеленых» сэкономил, а они тебе — в харю, прости, Господи, — пять тысяч деревянных в месяц и холупу в Купчине?!

— Ну, почему же в Купчине? В Шушарах, брат, в Шушарах!

— Ребята, — выдохнул Майонез, — так это же получается, что Родина нас не любит! А ведь мы за нее — все что могли.

— Увянь, Мишка. Нам пенсии не родина, а уродины дают. Те, что у кормушки сидят, — возразил Фрол. — Мы служили, потому что с детства эту работу выбрали. И нравилось, и не нравилось. За родину служили, конечно, но ведь мы и делать-то больше ничего не умеем…

Мишка Майонез кивнул девушке за стойкой, и через минуту новая партия полных пивных кружек кучевыми облаками поплыла по широкому столу. Отец Олег приосанился, перекрестился и парой добрых глотков отпил из кружки больше половины. Помолчав, сказал:

Теперь забавно, а тогда в боевой обстановке было обидно. Меня ведь тоже к Герою, правда, еще Союза, представляли, но не подошел. По разнарядке нужен был майор, а я тогда еще был капитаном. Нужен был комбат, а я служил лишь ротным. Нужно было, что б имел два ордена, а у меня — перебор — было три.

— А группа крови и цвет глаз их не интересовали? — поучаствовал в разговоре Фрол.

— Не смешно. У кадровиков и прочих начальников были свои критерии. Да и сейчас, наверное, ничего не изменилось.

— Ну, вы, мужики, даете! — завозмущался Майонез. — Орденов, как грязи на сандалях, а еще фыркаете. А меня вот, году в восьмидесятом, к какому-то значку комсомольскому представили. Был какой-то почетный знак ЦК ВЛКСМ. Я, гордый такой, уже дырку на кителе просверлил, а знак этот — фигаг и какому-то мелкому кадровику отдали. Сказали, он достойней — с людьми работает, а у тебя, говорят, не люди, а склад «чугунных болванок». Вот если бы мои «нелюди» — бойцы моего взвода по пьянке или по халатности тот склад подпалили, — хоть в Питере, хоть в какой-нибудь Лаперанте — без спичек прикуривать можно было бы.

— Да ладно, Мишаня, не заводись! — улыбнулся Олег. — Мы с Фролычем дадим тебе своих железок поносить. Все девки будут твои. Кстати, о них. Ты что же, Фрол, получается двоеженец? Ольга — тут. Та многодетная мадам — в Штатах.

— Нет, — мотнул головой Женька. — Из Москвы мне сообщили еще в ЮАР, что Ольга живет с новым мужем и даже ребенка ждет. А общих у нас не было — не хотела она. Но в заграницах жена для фасада нужна была. Мне ее ЦРУ навязало. Не столько даже для ширмы, а чтобы приглядывала за мной.

— Ну, это ладно. А теперь-то ты где? — засуетился Майонез. Если надо, давай я тебя взводным к нам в ГАИ пристрою. Ты по званию до кого дослужился?

— До полковника, Миша, до полковника. ГАИ — организация авторитетная. Боюсь, что после ГРУ и ЦРУ у меня квалификации не хватит. Если же серьезно, то я уже работаю по другой специальности. По своей первой…

— Где-то в тире тренером? — уточнил Мишка.

— Майонезом ты был, Майонезом и останешься, — вдруг разозлился Фрол. Ну, какой на хрен я тренер?! Мое дело — стрелять!!

— В того, кого закажут, да, Фролик? — почти шепотом спросил Олег.

— Да, батюшка, каюсь, в того самого…

Какое-то время друзья сидели молча. Зал потихоньку наполнялся страждущими. Под потолком висел сигаретный дым, перемешанный с монотонным гулом нетрезвых разговоров. Но он не мешал общению друзей, а наоборот, словно обволакивал их какой-то защитной пленкой.

— Ну и почем нынче грохнуть? — со спокойным любопытством поинтересовался Олег.

— Разброс цен значителен, — тоном преподавателя торгового техникума заговорил Женька. — За плохонького и слабенького типа тебя — от трехсот баксов до штуки, за лоха типа Мишки — до трех тысяч, а с учетом его гаишной принадлежности могут и пятачок предложить. Для банкиров, братанов, воров в законе, бизнесменов разного калибра диапазон тоже довольно широкий от тысячи до сотни тысяч.

— От тысячи чего? — напрягся Майонез.

— Тугриков зеленых, морда твоя брянская, — вспыхнул Фрол. — Но в основном для специалиста моей квалификации заказы идут с «зарплаты» от двадцати до сорока тысяч.

— Слушай, — вдруг развеселился отец Олег, — а твоя «Ока» часом не из золота сделана? Или простой в работе приключился?

— Нет, промахивается часто, — подгыгыкнул Майонез.

— «Ока» обычная, но с форсированным движком, — невозмутимо произнес Фрол. — Если интересно, то у меня есть еще несколько машин — от нового БМВ, до «лохматки» четыреста седьмого москвича с передним приводом.

— А что, бывает и такой? — профессионально изумился Мишка.

— За деньги, Мишаня, и не такое бывает, — авторитетно изрек отец Олег.

— Так все же, как ты дошел до жизни такой?

Фрол немного помолчал, не зная, что сказать в ответ. Вернее, ответ был, но куда труднее удавалось подобрать правильные слова:

— В чем-то от безденежья, больше — от обиды, наверное. За границей я, конечно, жил другими мерками. Не в деньгах даже дело. Там все другое: быт другой, мотивация поступков другая, другая система ценностных координат. Знаете, как в жизни: пока палец не порезал, вроде он тебе и не нужен, а чуть поцарапал — оказалось, что все на нем и держится. Так и тут. Я больше маялся от унижения «ненужностью». Как же, еще несколько месяцев назад для нашей страны миллиарды отворовывал, а теперь на сто пятьдесят баксов живи и не горюй. Боялся сойти с ума от безделья. Куда мне девать свою квалификацию? Я ведь, простите, мужики, за нескромность, разведчик мирового класса. А меня на пенсию. Это ведь все равно что академика направить учиться в первый класс в школу для умственно отсталых. Сначала это развлекало и забавляло. На выходное пособие купил себе в комиссионке ружьишко зауэр, завел собаку и стал по лесам шастать, душу отводить.

— Ну да, то грибничок одинокий, то бабулька какая по ягоды пойдет, — в тон ему продолжал отец Олег.

— Заткнись, богохульник! — серьезно сказал Женька Фролов. — Худо мне было. Откисал я в лесу. Пострелял, конечно. Форму набрал. Собаку воспитал по-своему. Она ведь у меня не охотничья, она, точнее, он — бульмастиф. В Англии ее специально выводили для борьбы с браконьерами. Там эту породу до сих пор называют «собака лесника». Психика — потрясающая. Собака спокойная, как слон после ведра снотворного. Но если доходит до дела, реакция, как у ракеты.

— У той, что ты американским ВВС втюхивал? — вежливо поинтересовался Олег.

— Ну и придурок же ты, Лось, хотя и батюшка, — сердечно сказал Фролов.

— Ну а потом-то что было? — голосом завороженного школьника спросил Мишка Майонез.

— А что дальше… Дальше меня нашел тот самый кадровик, что в академию сосватал. Столкнулись мы с ним нос к носу на Витебском вокзале, когда я к себе в Шушары ехать собирался. В случайные встречи я уже много лет не верю.

— А сегодняшняя наша встреча — это тоже чьи-то происки? — возмутился Мишка.

— Исключение, как известно, лишь подтверждает правило. На это — воля Божья, — отец Олег высоко поднял перст, похожий на огурец средних размеров.

— Пусть будет так, — согласился Фрол. — Но та встреча была не случайной. Кадровик пригласил меня в кафе, что возле вокзала, в подвальчике на Загородном. Мы потолковали и пришли, как говорится, к консенсусу. Условия сотрудничества очень демократичные. Мне передается информация о потенциальном клиенте, но информация — усеченная: род занятий, возраст, привычки и обязательно сведения о том, в чем провинился перед заказчиком. Ну и размеры гонорара, конечно.

— Так этот твой кадровик и есть заказчик? — поинтересовался Мишка.

— Не думаю, — не очень уверенно сказал Фролов. — Хотя, возможно, один из руководителей «проекта». Я всю картинку представляю себе так. Жил себе грушный кадровик. Ездил по частям. Подбирал кандидатов в агентурную разведку. Кое-что, а может и все, брал на заметку. Память тренированная, записи вести не надо. Настала пора — уволился в запас, а тут и вольные постсоветские хлеба подоспели. Открыть свой бизнес? Нет проблем. Начальный капитал? Так вот он, в головушке. Собери с пяток профессионалов, давай задания и делись доходами. Вот тебе и ООО и ЗАО в одном флаконе. Конечно, не все так просто, но схема в принципе верная. Судя по всему, его фирма контролирует как минимум весь Северо-Запад России… Да, так вот. Я знакомлюсь с этой информацией и оперативно даю ответ: согласен или нет. Если нет, то вопрос снимается без всяких объяснений и последствий для меня. Это нормально, ведь я не знаю конкретного фигуранта. Так у нас уже несколько раз было и, как говорится, без взаимных претензий.

— И по каким же ты причинам отказывал? — с любопытством спросил Олег.

— По разным. Чаще по техническим. Либо задание очень уж примитивное, либо на охоту в лес собираюсь или с женщиной хорошей познакомлюсь — не хочется душу теребить. Отказываюсь, когда заказывают бывших или действующих вояк. Среди них, конечно, тоже дерьма хватает, но все-таки свой брат, военный. Волк волку глотку грызть не должен. Кадровик мои причуды знает и такую работу мне уже давно не предлагает.

— А женщины бывали? — с напряжением в голосе спросил Мишка.

— Да, два раза. Только трудно было их считать женщинами. Одна до этого «заказала» мужа и дочь — бизнес с ними не поделила, а другая разорила и отправила в «дурку» старшую сестру, которая, кстати, воспитывала ее лет пятнадцать после смерти родителей.

— А вдруг тебе кадровик «дезу» подсовывал, — съехидничал Олег.

— Исключено. Во-первых, это не профессионально, во-вторых, после дачи согласия я всегда брал клиентов в разработку и копал на них информацию по своему усмотрению.

— Да ты, Фрол, прямо ангел, — вдруг съязвил невозмутимый Майонез. — Ты как тот мужик с луком, который из того же леса, что и твоя английская собака.

— Нет, Мишка, я не Робин Гуд, а если и ангел, то падший. Да и, знаешь, все относительно. У ангелов — свои черти есть, а у чертей, возможно, свои ангелы… Приличных людей среди моей клиентуры не было. Но это были люди. Утешает лишь то, что все они сами акулы разной величины. Так получилось, Мишка. Ничего другого делать я не умею, да и не хочу.

— Но ведь ты же умел дурить головы умникам из ЦРУ, — удивился капитан.

— Это в бывшей жизни. А теперь я наемный убийца и не более того. Я бы поверил даже в то, что в силу своей подготовки не уязвим. Но на то я и профи, чтобы понимать: каждый из нас — смертник. Вопрос только один: когда?!

…Пиво опять закончилось. И снова миловидная официантка любезно поставила на стол новые кружки, полные до краев по-прежнему желанной влагой.

— А теперь, товарищи бывшие офицеры, о главном, — тоном опытного конферансье произнес Фрол. — Неделю назад я получил очередной заказ. Очередной, да необычный. Во-первых, за клиента была предложена небывалая сумма — полмиллиона долларов. Такого у меня еще не бывало. Во-вторых, он из военных, хотя из армии уволился еще курсантом, а это почти что чужой. Я подумал-подумал и сказал «да». И вот сегодня я получил информацию второго уровня, то есть с указанием конкретных сведений. Короче, ребята, это наш Цубербиллер.

…Цубербиллером Генку Смирнова прозвал еще на первом курсе военного училища язвительный Олег Лосев. Это произошло вскоре после начала их первого учебного года.

Их курсантская спортрота в училище была подразделением привилегированным. В 1972 году, в год очередного набора курсантов, начальник училища генерал Корабейников задумал собрать в одном подразделении всех хороших спортсменов, чтобы раз и навсегда покончить с критикой в свой адрес со стороны командующего войсками Ленинградского военного округа. Так получилось, что в целом хорошее военное училище, готовившее не «ванек-взводных», а инженеров-электронщиков, на разных окружных соревнованиях занимало последние места. Если по самоволкам и пьянству показатели училища не выбивались из общего ряда, то спорт был своеобразной ахиллесовой пятой. Генерал Корабейников два раза в год на традиционных совещаниях, проводимых командующим с руководством военных заведений, по его собственному образному выражению становился «в позу рака» и только успевал говорить «есть, товарищ командующий», когда тот прилюдно клеймил его позором. Спортивная немощь курсантов училища порождала, по мнению командующего, и другие недостатки, особенно сказываясь на их внешнем виде. «Развели богадельню, — проникновенно говорил он. — Электронщики у них — головастики ушастые, соплей перешибешь! А где будущие командиры?! Курсанты позарастали все, как Карл Маркс — на бандитов стали похожи! А еще комсомольцы! Гнать их из этого гребаного комсомола!!»

От такой тирады сидевший с командующим рядом начальник политуправления бледнел и доходил почти до обморочного состояния. Однажды после такого выступления командующего в перерыве начальник политуправления подозвал к себе генерала Коробейникова:

— Иван Филимоныч, надо срочно что-то делать!

Начальник училища понял, что ни главный окружной политработник, ни он сам еще одного такого выступления не переживут. Так родилась идея создания в училище спортроты. Тогда у нас еще не знали слова «менеджер», но все офицеры кафедры физподготовки и другие офицеры училища рыскали по городским и областным школам, по воинским частям и техникумам, выискивая спортивные таланты. Агитация велась индивидуально — со спортсменами, массово — с коллективами, в которые спортсмены могли потенциально затереться. Больше всех старался преподаватель кафедры физподготовки майор Лапин (за глаза — Леша Лисапет). Однажды он добрался до физико-математической школы при университете. В нее собирали вундеркиндов со всего Советского Союза. Найти с ними общее можно было только языком формул, но Леша Лисапет потряс всех старшеклассников косноязычием. Грозно оглядев аудиторию из 20— 30 юных гениев, он начал свое выступление:

— Вот вы тут водку пьянствуете и дисциплину хулиганите, а люди в полеты летают! Вам бы все формулы лоботрясничать, а на амбразуры пусть Павка Корчагин бросается? На хрен сдалась ему эта амбразура?!

После такой убедительной речи к нему подошли сразу три вундеркинда, готовые хоть сей момент надеть курсантские погоны и лечь на амбразуру вместо бедного Павки.

Сурово глянув на гениев, Леша Лисапет отчеканил:

— Беру только спортсменов!

— Я спортсмен, — прошептал очкастенький мальчик, большая голова которого, как на ниточке, едва держалась на хилых плечиках. — Я мастер спорта по…

— Не важно по чему, — веско изрек Лисапет. — Нам нужны разные спортсмены. А мастера спорта — тем более. Считай, что ты уже зачислен!

Так вологодский гений Генка Смирнов — мастер спорта по шахматам и второй призер всесоюзной физико-математической олимпиады школьников начал свою военную карьеру.

Вступительные экзамены он сдал на «ура» и сразу же был зачислен в спортроту. Всегда улыбающийся улыбкой ангела, тихий, но фантастически коммуникабельный, он в считанные дни сроднился с коллективом, а коллектив сроднился с ним.

Конфуз произошел на первом занятии по физподготовке. Генка не мог допрыгнуть до перекладины. Когда же ему помогли, он тут же брякнулся вниз: тонкие пальчики не удержали в воздухе его цыплячью тушку.

— Хилое дитя каменных джунглей, — тут же отмежевался от своей находки майор Лапин.

Вид распластанного под перекладиной Генки и вдохновил его на очередной экспромт. Глядя в глаза спортсменов, в которых в общем-то не угадывались будущие светила радиоэлектроники, он изрек:

— Для вас, товарищи спортсмены, училище радиоэлектроники — это деревообрабатывающий комбинат: принимаем дубов, выпускаем — липу. Вас, курсант Смирнов, это не касается…

Курсанты спортроты учились, если брать формальную сторону учебы, по общей программе со всеми курсантами училища. Но реально большую часть занятий занимали кроссы, гимнастика и полоса препятствий, также специализация в соответствии с «родным» видом спорта. Генке «родным» из вредности назначили гимнастику. До этого его дважды пытались перевести в «нормальную» роту, но спортсмены затеяли скандал. Олег Лосев в поисках аргументов против перевода Генку в другую роту зачем-то сорвал в казарме «с корнем» чугунную батарею парового отопления и грозился прибить любого, кто посмеет перевести Смирнова в другую роту.

Командир роты капитан Алексеенко при виде этого буянства покрутил у виска и заявил:

— Что ж. Не хотите жить по-людски, будете жить, как положено!

Трудно сказать, что имел в виду ротный, но Олег получил пять суток ареста, а от Генки отстали, взяв с него обязательство, что к концу второго года учебы он станет второразрядником по гимнастике. Чудес на свете не бывает, но через девять месяцев Смирнов выполнял на перекладине, на кольцах и на брусьях программные упражнения кандидата в мастера. А по упражнениям на коне стал чемпионом училища и округа.

— Я сразу разглядел этого джигита! — удовлетворенно констатировал майор Лапин.

…В конце первой учебной недели состоялась первая контрольная по математике. Преподаватель майор Френкель подбадривал:

— К вам, спортсменам, требования специальные. Кто запомнит, как изображается интеграл — троечка обеспечена; кто вразумительно объяснит, что такое факториал, получит хорошую оценку. А уж кто выговорит с первого раза фамилию автора учебника по высшей математике, получит оценку «пять».

— Я никогда не стану отличником, — тоскливо ворчал Мишка Корнеев. Фамилия автора учебника была Цубербиллер.

Преподаватель соврал: за контрольную по математике все в роте получили двойки. Генка Смирнов получил «пять» с плюсом и восклицательный знак (как выяснилось позже обозначающий в математике тот самый факториал).

— Ну, ты и Цубербиллер, — восхищенно глядя на него, тщательно выговаривал Олег Лосев. Но обещанную математиком пятерку так и не получил. Зато получил, как уже было сказано, «пять» — пять суток за размахивание батареей.

Генка Цубербиллер стал в роте и даже в училище звездой первой величины — круглый отличник, прекрасный гимнаст, он был любимчиком генерала Коробейникова. Иногда тот «срочно» вызывал с занятий курсанта Смирнова к себе в кабинет, закрывал дверь изнутри и с одержимостью фанатика «рубился» с ним в шахматы. Но не выиграл ни одного раза. Генка — прекрасный дипломат — не снисходил даже до ничьей. Адъютант генерала татарин прапорщик Рашид Гараев с улыбкой мудреца резюмировал:

— В шахматы-картишки не может быть братишки!

Но перед началом госэкзаменов — за месяц до долгожданного выпуска — джигиту Цубербиллеру словно шлея под хвост попала. Он правдами и неправдами решил отчислиться из училища. Сделать это было сложно, поскольку был пройден курс дисциплин с грифом «секретно» и «сов. секретно». Выход был один — «косить под дурака». Генка начал за обедом в курсантской столовой прилежно выливать себе на голову компот, прилюдно выпивал пару раз чернила из пузырьков для авторучек. Чашу терпения переполнила его новая прическа: он сам очень тщательно выбрил голову, оставив чуть-чуть волос над ушами и на затылке.

— Я — папа Коробейников, — объяснял он степенно очумевшим от выходки офицерам училища. Вместо госэкзаменов он сдавал анализы в клинике на Пряжке.

С тех пор следы его затерялись. Кто-то рассказывал, что он окончил университет, работал завклубом, а через какое-то время ни много ни мало — директором Института генетики в Челябинске. И вот тебе — здрасте. Цубербиллер в Питере. Он — крупный теневик, корни дел которого уходят ни то в высшие эшелоны власти, ни то в преисподнюю, что в принципе одно и то же…

Олег Лосев по прозвищу Сохатый, Михаил Корнеев — он же Мишка Майонез, Женька Фролов, или просто Фрол, — тертые жизнью мужики, офицеры по духу и долгой своей работе, сидели в питейном заведении на Лесном проспекте и ломали мозги над сюрпризом судьбы: думали о своих перекореженных судьбах, о неожиданной, но такой счастливой встрече, о друге Цубербиллере, который — будь он трижды сволочь — родной им человек.

— Думать нечего, славяне, поехали к Цубербиллеру на хату, там и разберемся, — горячился Олег, — благо адресок у Фролыча есть. Кстати, Фрол, а чего это ты в мой «Бентли» въехал?

— A y тебя там на заднем стекле картинка прикольная и надпись мелкими буквами написана. Я хотел поближе подъехать — прочитать, да не рассчитал малость. Кстати, что там у тебя написано?

— Там написано: «Соблюдай дистанцию», торпедоносец ты хренов!

Третья глава

Господин Смирнов, или товарищ Цубербиллер

Богачи совсем другие, нежели мы. Они богаче.

Э. Хемингуэй

Поскольку «Бентли Мульсан» отца Олега и «Ока» Женьки Фролова стараниями капитана ГАИ Корнеева были оставлены «у своего человечка» на ближайшей от места происшествия автостоянке, друзья добирались к дому Генки Смирнова на такси. Жил Генка на Выборгском шоссе — ни то еще в городе, ни то уже в пригороде.

Частник вел машину, искоса поглядывая то на пропитанного пивом гаишника, то на не менее благоухавшего «шампанским для бедных» батюшку. На невзрачного Фрола он внимания не обращал — не интересно.

— Вся наша жизнь, — вслух рассуждал Олег, — это бесконечное множество причинно-следственных связей…

— Этому тебя в твоей богадельне научили? — уважительно спросил Майонез.

— В какой такой богадельне? — напрягся Лосев.

— Ну, в которой батюшек делают, ну, в смысле… учат, как в военном училище…

— Да, Мишаня, — расслабился отец Олег. — За что я тебя всегда любил, так это за девственное умище.

— За что? — не понял Майонез.

— За твой интеллект, короче, — пояснил Сохатый.

— Да ладно тебе, — засмущался Мишка. — Я, как Чапаев, академий не заканчивал…

— А тебя это не портит, — вступил в разговор Фрол. — Ты разве забыл, что Олег — батюшка-самоучка, по призванию, так сказать?

— Да, нет, помню. Но я думал, может у них там курсы повышения квалификации есть, — начал оправдываться он.

— Если Бог в душе, зачем еще какие-то курсы? — поучительно изрек Олег. — Мы сами для прихожан пастыри Божие.

— Ага, — подтвердил Фрол. — Я про это даже анекдот прикольный знаю.

— Какой еще? — насторожился батюшка.

Женька Фролов, старательно выговаривая слова, играя интонацией, как абитуриент театрального института, начал:

— Жила в одном захолустном местечке еврейская семья — Абрам с Сарой и куча детей. Все — девочки. И вдруг Сара родила сына Изю. Счастливый отец решил дать своему наследнику приличное образование, и когда тот подрос, отвез его в соседнее местечко на учебу к православному священнику. Пусть, думает, отец Филимон даст ему нужные знания и, главное, избавит от еврейского прононса, который так мешает карьере в России. Проходит год. Решил Абрам проведать сыночка. Набрал гостинцев всяких, бутылек самогона батюшке в благодарность. Приезжает. Стучит в дверь поповского дома. Ему поп из-за двери: «Кто там?». «Святой отец, мне бы Изю увидеть», — просит Абрам. «А и кто это таки его спгашивает», — интересуется отец Филимон…

У водителя чуть руль из рук не выпал от смеха.

— Следи за дорогой, ездюк, — укоризненно пробасил отец Олег. — Я этот анекдот знал, когда еще в спецназе духам бошки отвинчивал…

Притихший водитель с почтительным страхом посмотрел на батюшку. Мишка Майонез сидел сосредоточенный до предела.

— Мужики, — наконец выдавил он. Я что-то ничего не понял…

— Специально для тебя рассказываю еще раз, — радостным голосом сообщил Фрол.

Но и со второй попытки «вес» взят не был. Даже сто лет знавший Майонеза Сохатый начал сдержанно пофыркивать. Женька Фролов сохранял выдержку учителя младших классов интерната для слаборазвитых:

— Миша, дорогой, не волнуйся. Рассказываю в два раза медленнее, делая акценты на главном… Отец Филимон, понимаешь, Миша, отвечал Абраму с классическим еврейским выговором!!

…Напряжение с лица капитана ГАИ спало, как трусы с талии при лопнувшей резинке. Мишка Майонез затрясся, захрипел, стал судорожно хватать ртом воздух и начал от хохота медленно сползать с сидения такси. Слезы счастья и радости текли у него из глаз.

— Понял, я все понял! — радостно орал он. — Отец Филимон тоже был евреем!!

Водитель такси от изумления влетел в задний бампер притормозивших «жигулей». Это было последнее ДТП, совершенное на глазах капитана Коренева в тот день.

***

«Отмазав» бедолагу частника от претензий хозяина жигулей, благо ущерб ржавой «копейке» был нанесен минимальный, друзья дошли до дома Цубербиллера пешком. Это был симпатичный трехэтажный особняк, крытый красной черепицей, обнесенный трехметровым забором. Одной стороной участок выходил на шоссе, другой — на живописное озеро. Если не знать, что за спиной высятся родные питерские многоэтажки, можно было бы подумать, что это обычный уголок Швейцарии.

— Красота, — причмокнул губами Майонез. — Почти как у меня на острове.

— У тебя такая же вилла? — уточнил Фрол.

— У меня — двухкомнатный барак блошно-щелевого типа, — буркнул капитан. — Но природа!..

— За природу мы еще выпьем, а пока надо найти, где же здесь вход, — прагматично изрек отец Олег.

— Не романтик ты, Сохатый! Ох, не романтик, — огорчился гаишник.

— Тебе лишь бы выпить, — проворчал Фрол.

— Так мы ж православные. Выпить вера не запрещает. У нас даже политик один во всеуслышанье подтвердил: «Лучше водки — хуже нет!».

— Так это он похвалил или поругал? — уточнил Мишка.

— А Бог его знает…

За приятной беседой о насущном друзья подтянулись к воротам, слева от которых стояло сооруженьеце, похожее на армейское КПП. Дверь была закрыта на замок, но оптимизма прибавляло переговорное устройство.

Олег бережно нажал на кнопку, находившуюся на уровне тонкого кожаного ремешка, подпоясывавшего его талию.

— Вы к кому, — осведомился приятный баритон.

— К Геннадию Петровичу Смирнову, — сообщил батюшка.

— По какому вопросу?

— По личному, сын мой. По очень личному.

— Господин Смирнов, к сожалению, принять вас не сможет. Извините.

— Это почему же не сможет, позвольте полюбопытствовать? — зловещим тихим голосом спросил Фрол, ввинчиваясь в пространство между дверью и святым отцом.

— Я не уполномочен давать ответ, — спокойно проинформировал баритон.

— Может ты и органам власти ничего не уполномочен?! — прорычал капитанистый Мишка Майонез, протискиваясь к невидимому объективу на дверях и тыча в пространство свое милицейское удостоверение.

— У вас есть ордер на обыск или на арест? — бесстрастно полюбопытствовал все тот же голос.

— У меня есть ордер на дать тебе по сусалам, — весомо заметил отец Олег.

— Какой высокий слог! — восхитился Фрол.

— Ага, как у попа из анекдота, — добавил Мишка…

Баритон обиженно молчал. За дверью КПП нависла тишина.

Троица друзей отошла в сторону, ускользая из поля зрения камер, размещенных на двери и вдоль ограды.

— Ну, что, мужики, — на «раз-два-три»? — кивнул в сторону забора Женька. Чур, я — «торпеда»!

— Ты на своей «Оке» уже работал сегодня торпедой, — проворчал Олег.

— Только китель казенный мне не изгадь, — согласился Мишка.

Не сговариваясь, будто делали это каждый день, батюшка и гаишник подошли к забору и встали в позу, как будто изготовились для игры в чехарду. Фрол почти без разбега в два касания мягко перескочил через спины друзей и исчез по ту сторону забора.

Олег и Мишка не спеша вернулись к КПП. Входная дверь плавно открылась. В дверях навытяжку стоял Фрол:

— Докладывает полковник запаса Фролов. Пост №1, трехсменный.

Под охраной находится… а уже ничего не находится.

Олег и Мишка придирчиво осмотрели помещение. На полу в разных позах сидели и лежали трое охранников.

— Однако… — уважительно протянул Майонез.

— Нормально, — с легким оттенком ревности подтвердил Олег. — А где четвертый?

— Какой? — по инерции спросил Фрол.

— Ну, ты же сам сказал: «Пост трехсменный». Трое, понятно, патрулируют по очереди территорию, а еще один сидит у «телеков». У тебя тут «телевичок» и два патрульных — недостача.

— Виноват. Один, значит, на территории.

Фрол и Мишка, не сговариваясь, распихали по карманам магазины от автоматов, стоявших в пирамиде. Сами автоматы трогать не стали.

Женька Фролов посмотрел на друзей:

— Ну что, пошли потихоньку?

— Погоди, — попросил Олег. — Кто из них с нами через дверь разговоры разговаривал?

Фрол кивнул на парня, склонившего голову на стол, как не выспавшийся студент на лекции.

Олег поискал опытным взглядом аптечку, достал из нее нашатырь и щедрым движением сунул под нос парня. Тот отшатнулся, медленно приходя в себя:

— Вам чего?

— От тебя уже ничего, сын мой, — успокоил отец Олег. Свяжи нас с хозяином.

— Не уполномочен, — севшим голосом сказал охранник.

— Молодец, гуманоид! Уважаю службу, — сказал бывший спецназовец и коротким движением руки вновь отключил «телевичка».

Друзья походкой отдыхающих санатория направились по лужайке к дому. К ним навстречу спешил удивленный охранник с автоматом.

— Вы кто такие, — вытаращив глаза, крикнул он.

— Автоинспекция Святейшего синода, прости меня, Господи, — представился отец Олег, кивая на Мишкины погоны и одновременно отбирая у охранника автомат, как совочек в песочнице у годовалого карапуза.

— Вы к кому? — по инерции взвизгнул бывший часовой.

— Мы к товарищу Цубербиллеру, — важно заметил Майонез.

— Здесь такие не живут, — жалобно возразил охранник.

— Еще как живут! — послышался из-за его спины до боли знакомый голос. На пороге дома светилась счастьем очкастая рожа постаревшего гения Генки Смирнова. Он стоял, обнимая за талию ослепительной красоты молодую женщину. Стройная, черноволосая, но с пронзительными голубыми глазами, она, казалось, сошла с обложки модного журнала. Редкий случай: это была какая-то умная красота. Необычное сочетание красоты и ума привораживало.

Друзья обнялись.

— Знакомьтесь — это Людмила, моя жена. Почти жена. Свадьба через месяц, — уточнил Цубербиллер.

Неожиданно, расталкивая Людмилу и Генку ручонками, между ними протиснулась очаровательная большеглазая девчушка лет трех — четырех.

— Это наша Дашенька, — смущенно представил Цубер.

— Моя дочь, — с ударением на первое слово нарочито твердо добавила Людмила.

— Замечательный маленький приход, — подытожил отец Олег.

***

Если кто-то по наивности думает, что «маленькая» — это емкость объемом в двести пятьдесят граммов, то он может и ошибаться. Все зависит от соизмерения этой стеклянной тары с емкостями другого калибра. По твердому убеждению отца Олега, «маленькими» назывались посудины емкостью в 0,5 литра, потому что «нормальный грешник» причащается из литровых бутылок.

Так вот, когда на полу просторной Генкиной кухни скопился первый пяток этих самых «маленьких», вдруг выяснилось, что на этом запас спиртного в доме Цубербиллера исчерпан.

— Да не пью я, ребята, — оправдывался Генка. Вот держал на всякий случай для гостей…

— Для гостей? — клокотал отец Олег. — К тебе гости только с боями могут прорваться, сволочь ты засекреченная.

— Ну, ладно, не ругайся, — примирительно отвечал Цубер. — Сейчас пошлю кого-нибудь — привезут водки или другой какой текилы. Сколько покупать-то?

— Сколько ни купи, все равно потом еще два раза бежать, — обреченно изрек Мишка.

— А ты-то откуда знаешь, Робинзон Майонезыч? — удивился Фрол. — У тебя на твоем острове что, магазин есть?

— Магазина нет, врать не буду. Но запасец всегда имелся. Мы с тестем, пока тот был жив, да с командиром роты, что на острове стояла, после баньки в пятницу — святое дело!

— Ты свою пьянку святым делом не называй, — строго заметил отец Олег.

— А сам-то, сам, — обиделся Мишка. — Как насос авиационный!

— Грешен, — потупился батюшка. — Но мне это по работе необходимо. Бренд такой. Паблик релейшенс, так сказать.

— Какой паблик? — изумился Майонез.

— Ну, связи с общественностью, с паствой, стало быть, — уточнил Олег.

— Да-а, — протянул Цубербиллер. — Про связи с общественностью ты это сильно заметил, в самую точку угодил, так сказать. Я когда в «дурке» на Пряжке лежал, помните, когда из училища слинять-то хотел, — он покосился на Людмилу, — встретил там одну симпатичную медсестру. Стал я к ней клинья подбивать. Молол всякую чушь, про училище рассказывал, про друзей, а она мне вдруг: «А ты случайно Олежека Лосева не знаешь?». Сохатого? — говорю, — как не знать. А она вдруг как расплачется! Жизнь ты ей сломал.

— Никому я нечего не ломал. В смысле, жизни не ломал. Да, была у меня медсестричка с Пряжки. Так она там с вами общалась — сама мозгами заболела: «Замуж за тебя хочу, — говорит. — Нарожаю тебе сыновей двенадцать человек…»

— А что, как раз две хоккейные команды, — добросовестно подсчитал Михаил.

— Такой хоккей нам не нужен! — отрезал отец Олег. — А теперь поздно — старые мы уже.

— Что-то по Геночке я этого не заметила, — улыбнулась Людмила.

— А я, ребята, с пьянством покончил уже давно, — грустно сказал Цубер. — После «дурки» меня комиссовали, выдали «белый» билет. Поступил я в университет на биофак, а чтобы нескучно было учиться, еще и на физмат — туда и туда — на третий курс. Учиться было лень, так я, чтобы времени не терять, за полтора года их и окончил. А тут — перекомиссия в военкомате. Говорят, абсолютно здоров. Говорят, наука сыграла свою положительную роль. Порыпался я, порыпался, да и загремел в армию рядовым. Поехал служить под Иркутск. Места — сказочные! Командир полка пришел к нам в казарму знакомиться с молодежью. Спрашивает меня, какое, мол, образование. Я объяснил, что три образования, в том числе и военное. Он как встрепенется: «Вот ты-то мне и нужен. Биолог, математик, считай, офицер! Будешь у меня заимкой заведовать — лосей, кабанов по головам считать, прикармливать их, охотничий домик в порядке содержать». Я пытался возражать, а он как рявкнет: «Что я, сукин ты сын, сам что ли буду за тебя свою работу делать?!».

Так я стал нештатным полковым егерем. Где-то через пару месяцев мне и звание лейтенанта присвоили. Служба была хорошая, на природе. Кормушки там всякие для зверья сооружать, примечать, где лоси, где кабаны обитают. Ну, и в охотничьем домике все должно было блестеть, ведь начальство в любой момент могло приехать. У меня и штат свой был — два солдата и прапорщик. Этот прапор — нагловатый был мужичок, но проныра. Поначалу пытался меня, как молодого, на место поставить. Но когда как-то утром увидел, как я на самодельной перекладине «солнышко» кручу, — зауважал. Стали мы с ним, с Саньком этим, приятелями и собутыльниками.

Однажды приехал к нам в полк командующий армией генерал-лейтенант Патрикеев. Суровый мужик, резкий. Боялись его ужасно. Приехал, полк построил и орет: «Бездельники, дармоеды. Думаете, если находитесь у черта на рогах, так вас и воспитывать некому? Я бы мог вас всех на гауптвахту пересажать, но не вижу в этом острой необходимости — я вас перевоспитаю. А уж если я возьмусь за вас более актуально — вам будет неспроста!».

— Хороший слог у твоего командующего, — оценил Фрол. — Он, часом, романов не писал?

— Не писал. Он был больше корифеем разговорного жанра. Умудрялся из пяти слов восемь сказать матом.

— А это как? — прикидывая что-то на пальцах, задумчиво произнес Майонез.

— Виртуозно, вот как. Но больше всего на свете он любил охоту на кабанов. Мы заранее подготовились. Хрюшек этих как следует прикормили — ждем командующего. Тот приехал, пару стаканов водки принял, хорошо закусил и объявил начало охоты. После двух стаканов стрелять-то тяжело, да и стрелок он был так себе. Поэтому мы недалеко от него поставили «дублера», моего прапорщика Санька. Он не промахнется и престиж генеральский под­держит в случае чего.

Пошли мы с солдатами в загон, стали шуметь, чтоб кабанов вспугнуть и на генерала натравить. Слышим, стрельба. Значит, все получилось. Подхожу я к засаде и вижу, что Санек сидит ко мне спиной возле сосны на корточках и отправляет, как записано в уставе, «естественные надобности». Ружье рядом лежит. Ну, думаю, гад, я тут в загоне по бурелому парюсь, а он расселся как профессор на зачете! Снял тихонечко с плеча свой автомат, приставил к его голому кобчику и говорю ласково так, нечеловеческим голосом: «Хрю-хрю!!» Вы бы видели этого охотничка. Он в один прыжок со спущенными до колен штанами взлетел на вершину сосны. Тарзан по сравнению с ним — калека полиомиелитная. Сидит он на сосне и протяжно так воет. Смотрю, на вой этот из кустов Санек, прапор мой, выходит. Глянул я на сосну — ядрен батон — так это ж гененрал-лейтенант Патрикеев. На бушлате полевые звезды что у генерала, что у прапорщика не сильно отличаются, да и не приглядывался я, думал, генералы, как святые, по нужде не ходят.

— Не богохульствуй, сын мой, — поджал губы отец Олег. — От генерала до святого…

— Как от капитана ГАИ до генерала — мечтательно произнес Майонез.

— Еще дальше, — убежденно сказал Олег.

— Ну, а потом-то что было, Цубер? — полюбопытствовал Фрол.

— Дальше? Откомандировали меня в Иркутск, на гауптвахту. Вместо пяти суток отсидел почти два месяца — то ли забыли про меня, то ли оказии не было. Добираться до полка сложно — почти двести километров по тайге. Вертолет для арестанта — слишком шикарно, а машины в город редко ходили. Вернулся в полк, а там уже приказ — я разжалован в младшие лейтенанты. Заимку мне больше не доверяли. Околачивался в штабе — то начфину помогу зарплату сосчитать, то начхиму подсоблю в списании противогазов. Так до дембеля еще полтора года и кантовался. Но пить перестал совсем. С той охоты словно заговорил кто. А после увольнения в запас было все равно куда ехать. Бывший однокашник по биофаку написал письмо — пригласил на Урал, в Институт генетики. Сам не знаю как, но дорос от инженера до директора. Никого не подсиживал, за должностями не гнался. Просто кроме работы других занятий не было. Почему не женился и сам не знаю. Институт был закрытым, работали в основном на оборону. Когда вошел в моду хозрасчет, зарабатывать научился раньше многих. Может из-за этого в 92-м нас и прикрыли. Положила какая-то сволочь из министерства глаз на нашу контору. Подбивали меня на то, чтобы из НИИ сделать ЗАО. Увидел я московские рожи ненасытные и понял — сматываться надо. Скинул на флешку информашку по нескольким самым удачным проектам, а потом еще полгода сознательно вел их в тупик. Проекты официально закрыли как неперспективные, документацию уничтожили. НИИ закрыли и сделали из него то, что хотели. Теперь, слышал, это фирмочка специализируется на изготовлении питания и добавок разных к кормам для животных. Плюс к тому — открыла фабрику по производству соков из экзотических фруктов. По телеку каждый день их рекламу крутят.

— «Лучше сок, чем пирога кусок»? — быстро отреагировал Фрол.

— Да, это их рекламный слоган, — подтвердил Цубербиллер. — А как ты догадался?

— Об этом позже, — отмахнулся Фролов. — Потом-то что было?

— Да ничего особенного, — пожал плечами Генка Смирнов. — Вернулся я в Питер. Потянуло туда, где столько лет учился. Да и понял, что настоящая наука здесь. А что я еще умею? Если я доктор наук, биолог, то и надо заниматься биологией. Правда, я еще и доктор физико-математических наук, но это уже так, для баловства. Для души, точнее говоря.

— Ну, ты, Цубербиллер, даешь! Ну, ты гигант, — уважительно протянул Мишка.

— Кто-то «Гигант», а кто-то и «Козилей»…

Друзья заулыбались. Вспомнилось, как на втором или на третьем курсе училища Мишка Майонез пошел в увольнение и напился до краев своего мощного организма. В казарму он вошел не самой твердой походкой. Командир роты, контролировавший в тот вечер приход увольняемых, с ехидной улыбкой поинтересовался:

— Ну, и где же это вы, курсант Корнеев, так красиво отдыхали? Наверное, в театре были?

— Нет, — икнул ядреным перегаром Майонез. — В кино.

— И как же называется кинотеатр, где так гостеприимно встречают, — заинтересовался ротный.

— Ко-зи-лей, — четко выдохнул Мишка.

— В смысле «Колизей»? — уточнил Петрович.

— Не все ли равно! Вам-то, старому, зачем?! Вам в кино уже не надо, — взбрыкнул Корнеев. — Вам вечером надо в телек посмотреть, на горшок — и спать!..

— Ну, так вот, — продолжал Генка Смирнов, — приехал в Питер. Устроился в НИИ цитологии на Тихорецком проспекте, работал ведущим научным сотрудником. Флешку свою, что с Урала привез, держал до поры — примерялся, но так, не конкретно. Жил в общежитии, да и ладно. Но тут как-то праздновали день рождения одной примадонны из нашего отдела. После мероприятия пошел я ее провожать. По дороге купил три белые гвоздики. А она вдруг и говорит:

— Что, Геннадий Николаевич, на розы денежек нету? Что же это вы такой бедный, если вы такой умный?

Хотел я про моральные ценности порассуждать, а потом как-то противно стало.

— Богатого, — говорю, — меня всякий полюбит. А вот вы меня бедного полюбите, слабо?!

Она только презрительно плечами пожала.

На следующий день я уволился из НИИ цитологии. Порылся в мозгах и позвонил одному прохиндею. Предложил купить у меня часть информации, которая была в числе наработок одного из проектов. Мы ее разрабатывали еще на Урале.

Через неделю мы встретились, и он в обмен на информацию вручил мне двести тысяч долларов. Наличными.

— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросил Фрол.

— Да какие там подробности?! Это некто Чистяков, бездарный барыга от науки. За копейку маму родную продаст. Формально — доктор наук, реально — и на кандидата не тянет. Но всегда был при деньгах, потому что коммерсант от рожденья. У нас на биофаке был доцентом, руководил, если это можно было назвать руководством, моим дипломным проектом. Но на самом-то деле не он мне, а я ему помогал. Короче говоря, месяцев за шесть накидал я ему фактуру для его докторской. Он ее «причесал» и получился «диссер».

— А дальше? — спросил Олег.

— Да ничего дальше. Он защитил докторскую, я — дипломную работу. Он стал завкафедрой, а меня в армию призвали. Вот и все «дальше».

— Ладно, Цубер, — раздраженно сказал Фрол. Ты все крутишь, что-то недоговариваешь, будто мы тебе не друзья, а так, двоюродной кобыле троюродный хомут. Чтобы упростить ситуацию, покажу тебе один документ.

Включив ноутбук, Женька вставил в него вынутую из кармана флешку. На экране страница за страницей стало мелькать досье на Геннадия Николаевича Смирнова, владельца частной фирмы «Биотехноэкстрем». Генка молча «пролистал» досье.

— Что ж, все здесь правда. А откуда это у вас, мужики?

— А вот об этом, хлопцы, давайте поговорим без водки, — веско заметил Олег.

* * *

Разговор затянулся допоздна. Фрол объяснил еще раз, каким путем к нему и почему именно к нему попала флешка. Умный Цубербиллер поделился передовым опытом, как из стартового капитала в двести тысяч зеленых за три года можно сделать «честным путем» почти столько же, но уже миллионов.

— Ладно, давайте подведем первые итоги. Что мы имеем? Мы имеем хитро… хитроумного Цубера, который десять с лишним лет назад, пользуясь всеобщим бардаком в стране, спер у нее часть, и очень солидную часть, биоинженерных заготовок к развитию технологий двадцать первого века. И не надо, Кеша, кривить рожу. На правду не обижаются, тем более если тебе о ней говорят близкие друзья. Найти заказчика можно лишь в случае, если мы узнаем, в чем именно состоят твои успехи. Именно они, эти успехи, для кого-то, как зубная боль. Ты наворовал идей, преумножил и развил их, зарабатывая на этом большие деньги. Остается выяснить, кто об этом знает и кому это мешает.

— О том, что я зарабатываю, знают все, включая журналистов. В деталях разбирается несколько десятков специалистов в России…

— И за рубежом, Цубер, тоже, — продолжил Фрол. Вы, ребята, знаете обо мне то, что не должны знать. Но вы мне роднее братьев и надежней меня самого. Я вам говорил о специфике моей работы за океаном. Так вот, я ведь не случайно спросил тебя, Гена, о фирме, изготавливающей соки. Не сочтите, что я полнейший идиот, но вот уже несколько лет я смотрю по телевизору исключительно только рекламу…

— Только рекламу, Фрол? — оживился Майонез. — Да ты, гы-гы-гы, как моя дочка. Ей тоже рекламу вместо мультиков подавай. Но она пока не агентурный разведчик и не киллер.

— Если пошла в тебя, то и не станет, — успокоил Фрол. — Я, Миша, анализирую рекламу, сопоставляю ее с другими СМИ, с другими источниками информации, в том числе и зарубежными. Для этого я два раза в неделю работаю в БАНе.

— Ты — в бане? — опешил Мишка. Да что ж там анализировать? Хотя, если в женском отделении, то есть что, конечно.

— Придурок ты, Миша, — смиренно заметил Фрол. — БАН — это не баня, это Библиотека Академии наук. Слыхал про такую?

— Про библиотеку — слыхал, про Академию наук слыхал. А что б они — вместе, нет, — честно признался гаишник.

— Так вот, — продолжал Фролов, — туда поступают все или почти все газеты со всего мира. Анализ рекламной информации, размещенной в них, если этим заниматься годами, — дело ценнейшее для аналитика. Для киллера моего класса, увы, тоже. Сопоставив то, о чем ты, Цубер, сегодня нам рассказал, с моими аналитическими выкладками, я могу первоначально предположить, что твоя деятельность попала в поле зрения Минобороны США, точнее, в поле зрения Военно-морской научно-исследовательской лаборатории NRL. Контора солидная, действует с 1923 года, в штате порядка 3300 сотрудников. Она подчиняется непосредственно научно-исследовательскому управлению ВМС США — ONR. Сейчас эта лаборатория, как и Пентагон в целом, задыхается от нехватки новых идей, новых технологий. Среди приоритетных направлений работы лаборатории — биоинженерия и искусственный интеллект.

— Искусственный интеллект — это что? — заинтересовался Майонез.

— Это, примерно, как у тебя в голове — ничего натурального, — съязвил Женька.

— Зачем ты так, мне же интересно, — обиделся Мишка.

— Ладно, Мишка, прости. Ты же знаешь, что я не со зла.

— Да-да, — в тон ему заметил отец Олег. — Ты, как райская птичка: ма-а-ленькая, а гадишь много… Ты, конечно, аналитик и все такое, но у меня идеи попроще, хотя тоже очень близкие к теме. Но сначала один уточняющий вопрос. Скажи, Цубер, биоинженерия и искусственный интеллект — это «твои» темы? Были на тех дисках, что ты привез с Урала, наработки в этих направлениях?

— Да, были, конечно. Это ведь сейчас, как говорится, передний край науки.

— Мог бы и у меня спросить, — добавил Фрол. — Я бы еще уточнил, если это интересно, что именно эта штатовская лаборатория и владеет фактически через подставных лиц бывшим Генкиным НИИ на Урале, в том числе и той фабрикой по производству соков.

— Ни хрена себе, янки дают, — восхитился Мишка. — Наука, разведка, бизнес — все в кучу.

— Нет, Миша. Это только у нас килограмм ягод плюс килограмм дерьма дает в сумме два килограмма дерьма, одну, как ты выражаешься, кучу. А у них чуть иначе. У них этот бизнес работает на их же агентурную разведку. Кстати, это не их ноу-хау. Это наша наработка. В начале Второй мировой войны был у СССР военный разведчик Кент. Он работал резидентом в Бельгии, потом во Франции. Так вот, он создал фирму, акционерное общество, и стал ее президентом. Главным заказчиком у фирмы был вермахт. Заработанные деньги — до последней марки и франка — шли на нужды нашей агентуры в этих странах.

— Здорово! Наверное, наградили этого умного разведчика потом?! — порадовался Мишка.

— А как же. Еще как наградили. Почти три года в гестапо отсидел, а потом около тринадцати лет в советских лагерях…

— Пути Господни!.. — обхватил голову ручищами отец Олег. — Умеют у нас ценить людей.

— Сейчас не об этом, — сухо сказал Фролов.

Олег внимательно смотрел на Генку, тщательно подбирая слова:

И главный вопрос, Николаич: был ли на тех дисках проект или элементы проекта, связанные — вполне конкретно связанные — с проблемой клонирования?

— Это про овечку Долли?! — догадался Мишка Майонез.

— Естественно, — с некоторой паузой ответил Цубер. — Этой проблеме вообще-то и моя докторская была посвящена. И еще. Вот, смотрите. — Он открыл в компьютере какой-то файл, и на экране монитора замелькали кадры вполне профессиональной документальной съемки: поросята, телята, а потом обезьяны. Пару раз в кадре был Цубербиллер.

— Так ты и животноводством немного занимаешься, — обрадовался Мишка. — У меня на Гогланде тоже корова есть. И теленок.

— А кто же корове теленочка сделал? — подозрительно спросил Фрол.

— Дурак ты, Фролик, — добродушно отмел подозрение Майонез. — Заявку по радио дали — ветеринар на вертолете прилетел со специальным шприцем и с этой штукой в баночке. Что ты, как маленький.

— Сам ты… штука в баночке, — отмахнулся Женька.

— И далеко твоя контора продвинулась в этом деле? — продолжал расспрашивать отец Олег.

— Далеко. Дальше всех. Эксперименты на уровне «Долли» я закончил на четыре года раньше англичан. Только не трубил об этом. Смысла нет: реклама мне не нужна, я и без нее зарабатываю выше крыши.

— А утечка информации могла быть?

— Вряд ли — протянул Цубер. — Но могла быть, скажем так, косвенная утечка. То есть мы обнародовали кое-какие свои достижения, которые говорили сами за себя. По ним специалисты могут понять, что для меня все эти «долли» — уже давно промежуточный результат…

— Так вот, — прокашлялся отец Олег. — На днях попал я почти случайно на нечто, похожее на странное совещание. Были там служители церкви, правда, я их не знаю почти, так, одного из них только. И были там другие какие-то странные люди — не то чиновники, не то пообтесавшиеся братки.

— Теперь это одно и то же, — пожал плечами Цубер.

— Говорили они, — продолжил Олег, — о том, что, дескать, надо приостановить работу ученых, которыми руководят силы дьявола. Я не вслушивался. Мое дело вообще было сторона. Просто я на ту встречу своего знакомого подвозил. Дождался его и отвез домой. Совещание проходило, что называется, за закрытыми дверями. Я на кухне с хозяйкой чай пил. Но когда она к ним чай вносила — выносила, кое-какие реплики слыхал. Думаю, эта ниточка куда как серьезней, чем твоя, Фрол. Ты не обижайся, но, боюсь, зациклился ты на делах вселенского масштаба. Проще надо быть. Сейчас и среди православных какие только экстремисты ни встречаются. Свои, так сказать, «правоверные». За Господа нашего кого угодно могут не по-божески покарать. Да и бизнес, если честно, с церковью, как и с государством, и с преступностью рука об руку идет…

— А вот насчет преступности, Олег, ты, пожалуй, особенно прав, — оживился Мишка Корнеев. — Все ваши теории — это теории. А на мой ум простая тема ложится: узнали братки, что Генка богатый и решили мочкануть. Вот и все!

…Друзья замолчали. Каждый верил в свою версию.

— Что ж, давайте еще раз подведем итог и наметим план действий. Только давайте быстро — у меня дома Герасим негуляный дожидается, — предложил Фрол.

— Герасим! — удивился Михаил. — За что же ты собачку так назвал. Он же, ну, тот Герасим, Муму свою утопил!

— Восхищен твоей начитанностью… Утопил. Ну, да… Свой брат — киллер. Он ведь не гавкает, как другие шавки, вообще. Молчун немой, одним словом. И не трогает никого просто так, без дела. Пока не получил команду.

— Итак, есть три версии, — вдруг включился в разговор Цубербиллер. — Фрол считает, что меня хотят убить заграничные конкуренты. Олег уверен в том, что это религиозные фанатики. Мишка верит в родную питерскую братву. А я, мужики, верю во всех вас. Мне неважно, кто хочет меня убить. Для меня куда важнее, чтобы этого не случилось. Надеюсь, и для вас тоже. Я не могу предложить вам какой-то один путь, но я знаю, что в науке к одной и той же цели идут часто разными путями…

Помните, как еще в военном училище на танцах в Доме офицеров мы играли в «крокодильчика»?

— Еще бы — осклабился Майонез. Ты был бессменным банкиром. Перед каждым танцем курсанты сбрасывались по двадцать копеек, сдавали тебе в «банк», а сами разбегались по залу — искали «крокодильчика» — самую некрасивую девчонку. Танцевали с ней, а ты потом выявлял победителя и отдавал ему весь банк.

— Да, молодость цинична и жестока, — немного смущаясь, прокомментировал Фрол. — Но, ребята, согласитесь, в этом был и, так сказать, элемент спонтанного гуманизма! Ну, кто бы приглашал этих прыщавых, кривоногих и косоглазых барышень, если б не эта игра? Кстати, Цубер, это ведь ты придумал игру в «крокодильчика», а сам, между прочим, никогда не играл.

— Кто на что учился, дорогой друг, — повеселел Цубер. — Нынешняя игра — куда опаснее. Я благодарен, что вы, как в былые годы, решились меня защитить. Нынешняя игра в «Крокодильчика» будет не юношеским развлечением. Но и в банке, господа, не рубль шестьдесят!! Если неизвестный оппонент назначил за мою башку полмиллиона зеленых денег, я готов удвоить банк. Итак, дружба дружбой, но в банке — миллион долларов. Деньги победитель получит наличными сразу, как только заказчик будет найден и опасность моей жизни не будет угрожать.

— НДСом этот миллион облагается? — по-деловому поинтересовался отец Олег.

— Еде ты таких слов-то понабрался, святой отец? — удивился Цубер.

— Так они ж теперь тоже типа как на хозрасчете, — авторитетно пояснил Мишка.

— Мне такой расклад нравится, — удовлетворенно хмыкнул батюшка. — Тем более что моя версия, похоже, самая реальная. Если выиграю, построю у себя на Алтае новый храм. Старый-то, деревянный, на Божьем слове только и держится. И еще — женюсь обязательно. Найду себе попадью из деревенских — не городскую вертихвостку.

— Ага, — обрадовался Мишка. — И родит она тебе попика. Такого же здоровенного и до прихожанок охочего… А я, если выиграю, то куплю себе — перекресток в центре Питера…

— Как это? — не врубился Олег, — он же государственный, да и зачем тебе?

— Э, голубчик, свой перекресток в Питере — большое дело. Стабильный доход, так сказать. Буду таких вот чайников как вы с Фролом, разводить, так никакой зарплаты не надо.

— А я, — процедил сквозь зубы Фрол, — завяжу со своей нынешней работой. Сделаю пластическую операцию и махнем мы с моим Герой в Африку.

— Ага, только не забудь и псу своему пластическую операцию сделать — под таксу там какую или болонку, — развеселился Мишка.

— Сам ты болонка кучерявая, — лениво возразил Женька.

…Друзья устали от навалившихся за день событий. Неожиданная встреча словно возвращала их в годы юности, дарила душевную легкость и радость воспоминаний. Опасность, грозившая Генке Смирнову, по-человечески беспокоила. Каждый из них понимал — впереди трудные испытания, возможно, последние в их заковыристой жизни. А жить по-прежнему охота, хотя давно не двадцать лет…

Четвертая глава

Не дразните Окулиста

Чтобы красиво подраться, надо двоих.

Английская мудрость

Фрол ехал в электричке Петербург — Новолисино к себе в Шушары. Он давно уже привык к этому питерскому пригороду. Живешь в сельской местности, в совхозе, а до ближайшей станции метро — пять минут езды на электричке. Поначалу, когда получил, как офицер, увольняемый в запас, сертификат на однокомнатную квартиру в только-только построенном доме в этом месте, разозлился. Ему, нелегалу экстракласса, полному ума, опыта, знаний и творческих устремлений, в родной Конторе дали от ворот поворот! Ладно бы, хоть выжали из него все — было бы обидно, но не так. А тут откровенная глупость и бестолковость в угоду сиюминутным дипломатическим интересам. У Фрола не было злости или обиды в привычном смысле. Была горечь профессионала от осознания великой глупости и подлости тех, кто стоял у руля. Желания мстить не было, но куда было девать невостребованные силы?

Фрол и сам не знал, жалеет ли он о той встрече с Кадровиком, которая определила его дальнейшую жизнь. У него было две профессии — профессия бойца и профессия аналитика. Трудно сказать, что нравилось ему больше. С годами эти два дела слились воедино: он был думающий воин и смелый мыслитель. Фрол не страдал манией величия. Скорее, у него были свои комплексы, с которыми, впрочем, он за свою жизнь успел притереться. Небольшой росточек, ничем не примечательное лицо, жиденькие волосы непонятного окраса когда-то очень огорчали его. Это вселяло в душу робость перед женщинами, особенно перед красавицами. Может, во многом потому-то он и дружил в курсантские годы с Олегом Лосевым: в нем с огромным запасом природа воплотила то, чего не хватало Женьке.

В ГРУ — сначала в спецназе, а потом в агентурной разведке — он не просто изжил свои комплексы, а научился использовать свои природные слабости в качестве сильных сторон.