Бесплатный фрагмент - И потекла река времени вспять…

Каждое событие книги и каждый ее персонаж реальны настолько, насколько реален мир в вашей голове. Не ищите совпадений, ищите смысл.

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

---

Книги меняют жизни людей,

которые их читают.

Лев Николаевич Толстой

НЕ БУДИ ЛИХО

Белобрысый мальчуган лет пяти сидел на пеньке, оставшемся от аккуратно спиленного обрубка толстой старой березы, сломанной прошлогодней бурей, и минут пять, не отрывая глаз, смотрел на цветок желтого мака, беззвучно шевеля губами, словно разговаривал с цветком. Потом его внимание переместилось на кружащуюся около цветка маленькую золотистую жужелицу:

— Вася, Вася, — позвал он, и жужелица покорно села на подставленный палец. Мальчуган и ей что-то сказал.

Наконец-то в эти края пришло долгожданное тепло. Враз зацвели полевые цветы, повеселели птицы, картошка проклюнулась и начала уверенный рост, зазеленив деревенские огороды. Деревья густо покрылись молодой, источавшей горький запах, листвой. Пахло свежей зеленью, хвоей — это был тот бодрящий запах пробужденной от долгого зимнего сна земли, что заставляет сердца биться чаще и молодежь замирать в томлении чего-то смутного, открывающегося новой жизнью и зовущего в неизведанные дали.

Мальчугана звали Иваном, он был сыном учителей деревенской школы, Лоншаковых: историка Вольги Всеволодовича и учителя литературы и русского языка Ольги Ларионовны. Жили они в деревне, где испокон веков проживали староверы. После войны село вынужденно перекочевало под Красноярск, а не так давно, лет пять тому назад, люди вернулись в свои исконные края вместе с избами, хозяйством и привычным укладом.

Ивану здесь нравилось. Правда, местные ребятишки с ним не водились, поскольку у него была репутация «особенного». В чем это выражалось? Он называл природу живой и мог разговаривать с насекомыми, птицами и животными. Дети считали его выдумщиком и притворщиком. Его сторонились, но не задирали, опасаясь, видимо, репутации отца. В деревне говорили, что он Волхв. Как-то глухо, полунамеками, под угрозой нарушения табу, поговаривали о некой «последней битве», которая, якобы, случилась в этих местах.

Ребятишки приставали к старшим подросткам и взрослым с расспросами, но у тех словно печать молчания была на губах. Переглянутся только между собой значительно и уйдут от ответа или замолчат. За всем этим скрывалась какая-то тайна, которую тщательно хранили от любопытной малышни, и Иван, хоть и был возраста пацанов, но каким-то боком был, по их мнению, к этой тайне причастен. А из него что-то выпытывать — труд напрасный. Уставится своими синими, ярче цвета неба, глазами, и молчит, только губами шевелит, а у тебя от этого волосы на затылке начинают шевелиться. Нет, всё-таки странный этот Иван. Ну его, пусть будет сам по себе.

Иван вытянул руку, пошевелил пальцами, сжал ладошку в кулак, потом медленно разжал пальцы. На ладошке лежал какой-то причудливый предмет. Небольшой, овальной формы, металлический, с какими-то знаками. Он покрутил его в разные стороны, разглядывая. Не разобравшись с предметом, он встряхнул пальцами, словно сбрасывая с них брызги, предмет исчез. Он опять сжал кулак, зажмурился и разжал ладонь. Теперь на ладони лежала теплая радужная пластинка круглой формы. Что это был за предмет, и каково его предназначение, он не знал. Разглядывание не помогло. Третья попытка была более успешной. В руке появился красный прозрачный обработанный кристалл с нанесенными на гранях непонятными иероглифами. Камень ему понравился и он, полюбовавшись на кристалл и посмотрев через него на солнце, положил его в карман штанов. Таких камней разных цветов у него набралось целая дюжина.

Он не задумывался, откуда у него в руке появляются разные чудные вещи, он считал, что мир так устроен и так могут все. Однажды к ним пришла соседская девочка позаниматься с матерью чистописанием. Она была старше Ивана года на три, и Иван её очень стеснялся, считая её красивой и взрослой. Когда мать вышла по делам, оставив ей задание сделать несколько прописей, Иван, преодолев робость, вошел в комнату. Причина этому была: глядя на неё в приоткрытую дверь из другой комнаты, он обнаружил в своей руке красивые коралловые бусы — ярко-красные большие бусины на тонком шелковом шнурке. Он подошел к девочке и протянул ей бусы.

— Откуда ты взял их?

— Ниоткуда.

— Это не правда, — девочка зарделась от возмущения, — вещи ниоткуда не берутся. Положи их на место, где ты их взял.

— Они твои, — Ивану сложно было объяснить, откуда он взял эти бусы, — это мой подарок тебе. Возьми.

Он положил бусы на стол и пунцовый убежал из комнаты. Девочка после занятий взяла бусы себе. У неё и мысли не было, что ребенок их мог где-то взять без спроса или украсть. У староверов не было случаев воровства. Дома никогда не запирались, люди не знали, что такое замки. Никому и в голову не могло бы прийти взять себе чужое. Это считалось большим грехом. Правда, она на всякий случай рассказала об этом Ольге Ларионовне, спросив её, когда та вернулась в дом:

— Это не ваши бусы? Мне их Иван подарил.

— Нет. Не мои. Носи на здоровье, раз подарил, — Ольга Ларионовна улыбнулась и накинула нитку бус на шею ученице.

— Вот зеркало, посмотрись. По-моему, очень хорошо.

Вечером этого дня, дождавшись мужа, Ольга Ларионовна начала разговор:

— Вольга, сегодня Иван подарил бусы моей ученице. Старинные, коралловые. Я такие видела на Серафиме Петровне с Заречной. Я на всякий случай к ней вечером сходила, её бусы на ней. Это уже не первый случай. Помнишь самоцветы в его коробке? Я даже боюсь думать, что они настоящие. Где он их берет?

Лицо мужа приняло озабоченное выражение. Он прикрыл глаза, задумался на мгновение и улыбнулся жене:

— Если моя догадка подтвердится, то это будет хорошая новость для нас всех.

— Какая догадка, милый? Ты меня не пугай еще больше. Я и так извелась с этими камнями, а тут еще эти бусы. Всё передумала, пока к Серафиме Петровне шла. А теперь еще больше боюсь.

— Где там моя коробка со всякими амулетами? Достань, дорогая.

Ольга Ларионовна принесла из кладовки небольшой ящик от посылки, в котором Вольга Всеволодович хранил всякие затейливые вещицы, которые накопились с разных поездок, амулеты и сувениры. Он вынул из ящика несколько предметов: там были изящная резная фигурка из черного дерева, подаренная ему в Африке, старый компас, доставшийся ему от отца, командирские часы, память службы — о, как давно это было. Найдя старый мундштук от трубки, Вольга отложил его в сторону, озадаченно крякнув, и, поискав еще среди предметов, он вынул старый перочинный ножик с красными отливающими перламутром щечками и небольшой камчатский оберег на ниточке в виде головы аборигена. Подержав их в руке, словно взвешивая, Вольга Всеволодович положил их на стол и высыпал сверху оставшиеся в коробке диковины, каждая из которых представляла немалую ценность для мальчишки.

Ольга Ларионовна с нескрываемым интересом следила за действиями мужа.

— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — спросила она с ноткой подозрения в голосе.

— Погоди. Зови Ивана. После тебе всё объясню.

В комнату зашел Иван и вопросительно посмотрел на родителей.

— Сынок, подойди сюда. Видишь, на столе мои раритеты. Я тебе разрешаю взять из всего, что здесь лежит, только три вещи. Я их тебе отдам.

Мальчишка подошел к столу. Глаза его загорелись. Еще бы! Чего здесь только не было и всё нужное, всё бы пригодилось в мальчишеской жизни. Посмотрев минуты две на стол, он чем-то заинтересовался и, покопавшись в куче, вытянул первым перочинный нож, затем амулет и в конце, перебрав все предметы, достал старый обкусанный мундштук.

— Я бы взял эти три вещи, — он посмотрел на отца с надеждой.

— Бери, они твои. Ну, иди, играй.

Когда мальчишка вышел на улицу, Ольга Ларионовна повернула вопросительное лицо на мужа, ожидая объяснений.

— Поздравляю тебя, дорогая. В нашей семье подрастает будущий Волхв Драгомысл. Иван из всех предметов выбрал только те, что лично принадлежали Волхву.

— Ой, объясни подробнее. Волхв Драгомысл? Владыка? У меня голова кругом, ничего не соображаю. Причем тут он и эти три вещицы?

— На Тибете существует обычай поиска реинкарнированного далай-ламы с помощью личных предметов или игрушек, оставшихся от него. Они вычисляют примерное место и время рождения будущего далай-ламы, приезжают в то место и показывают всем детишкам, народившимся в рассчитанное время, среди прочих разных предметов, личные вещи и игрушки умершего далай-ламы. И тот, кто выберет эти предметы, объявляется реинкарнацией далай-ламы. Иван выбрал личные вещи Драгомысла.

— Час от часу не легче. Но он же сейчас не понимает, что он Драгомысл?

— До совершеннолетия он будет расти нашим сыном, а после надо будет собирать сход для инициации, да ты же помнишь, как это происходило с Вундеркиндом.

Лицо Ольги жалобно сморщилось, из глаз потекли слезы. Она закрыла лицо руками, сдерживая рыдания.

— Да ты что, дорогая. Это радость великая, что Владыка вернулся. А ты плачешь, — он обнял жену, утешая.

— Да, я хорошо помню, как преобразился этот мальчик Вундеркинд, когда вы инициировали его. Между ним и Междамиром пропасть. Он даже забыл, что когда-то был Вундеркиндом. И здесь тоже, забудет мать родную, — Ольга заплакала пуще прежнего.

— Ну что ты, впрямь, словно его хоронишь. Уверяю тебя, здесь другой случай. Вундеркинд потерял своих родителей и очень страдал. Он подправил свою нейрограмму, поскольку боль потери была сильна. Здесь же другой случай. Я же помню своих родителей и родственников. И Иван будет тебя звать мамой, хотя и станет Волхвом.

Ольга слегка успокоилась, подняла на мужа заплаканные глаза и улыбнулась.

— Вот так новость, — Вольга Всеволодович радостно потер ладони, — да и ответственность свалилась немалая. Нужен наставник и не один. Не думал я, не гадал. Как говорится, не буди лихо. Вот откуда эти кристаллы появляются. Для него нет барьера между реальностями. Он может творить миры. Как бы чего не натворил в неведении. Надо звать Междамира, да и Игоршу, хватит ему в столицах штаны просиживать.

— Как же, бросит он свой фехтовальный клуб, — Ольга Ларионовна покачала головой.

— Здесь откроет. Для деревенских ребятишек. Позвоню, пусть перебирается в деревню на постоянное житье. Надо старосте сказать, что дом новый строить пора.

Вечером Вольга Всеволодович сделал два звонка. Старому соратнику Юрию Николаевичу и своему брату Игорше. Он был краток, на другом конце его слова были приняты с должным вниманием и без объяснений.

— Юрий Николаевич, Иван выбрал личные вещи Владыки Драгомысла.

— Вот так новость! Понял тебя, буду завтра, — в трубке раздался веселый голос Юрия Николаевича.

— Игорша, собирайтесь с семьей к нам в деревню на житьё. Иван выбрал личные вещи Владыки Драгомысла. Ты и Междамир будете ему наставниками. Юрия Николаевича я предупредил.

— Отличная новость, братишка. Пойду, обрадую супругу. Мы только недавно об этом с ней говорили, что хорошо было бы к вам в деревню насовсем перебраться. За две недели здесь дела завершу и жди. Как у вас там с жильем?

— Первое время поживешь у нас, а к осени отдельный дом справим.

— Добро.

Вольга Всеволодович выглянул в распахнутое окно. Во дворе дома стоял Иван и смотрел на сидящую на ветке разросшейся рябины большую черную ворону, и сторонний человек мог бы подумать, что они между собой переговариваются. Ворона косила глазом и раскрывала клюв, мальчишка, рассказывал ей что-то, каркая и отчаянно жестикулируя. Он здорово имитировал голоса птиц, отличить было невозможно. Ну что же, вон оно как повернулось. Значит, пришла пора сказывать сыну заповедные сказки, те, что он слышал от своих отца с матерью в ипостаси будущего Волхва Вольги. Вольга Всеволодович вышел на крыльцо и сел на ступеньку:

— Сынок, поди-ка сюда. Хочешь, я тебе сказку расскажу?

— Хочу, — мальчишка повеселел от удовольствия и отвернулся от вороны, которая, каркнув что-то на им обоим понятном языке, взмахнула тяжело крыльями, сорвалась с ветки и улетела.

— Присаживайся рядом и слушай.

Иван подошел, подсел рядом на ступеньку крыльца и прижался к руке отца, приготовившись слушать.

— Давно это было. Когда наши деды еще индриков пасли.

— А кто такие индрики?

— А это вроде слонов, только лохматые и большие. Большие телеги в них запрягали. Родились в одной семье два брата. Один черноголовый, а у другого волосики были белые, словно пух. Чёренький, едва подрос, за лук да седло ухватился, и не надо было ему других игрушек. Вечно отец его на прилуке седла с собой возил да из маленького лука стрелять учил. А другой полюбился Волхву храмовому. Тот с ним о чем-то разговаривал да чертил какие-то непонятные знаки на земле, а малой-то кивал в ответ, будто понимал. Матери не до них было. Семья была большая: всех накорми, напои да одежду сделай. Долго ли, скоро ли, да минуло им осьмнадцать годков… Ты глазки-то закрой и смотри сказку, словно картинку.

Посвежело, с реки поднимался туман. Где-то вдалеке послышался свист и щелчок кнута пастуха, гнавшего деревенское стадо домой.

Давно закончилась сказка, сын убежал на речку, а Вольга Всеволодович всё сидел на еще теплых досках крылечка дома, погрузившись глубоко внутрь своей памяти, пересматривая всё пережитое не только в этой жизни, но и в других. Не стало барьера между рождением и смертью, словно протянулась в сознании одна большая цепочка жизни, на которой рождения и смерти были лишь большими бусинами на четках, разделяющими глубокий опыт, что непомерной тяжестью знания давил на плечи Вольги Всеволодовича. С чего же это всё началось?

СЛУЧАЙ В ПРИЕМНОЙ

День близился к вечеру, на улице сильно потемнело, и зажглись фонари. В обшарпанной приемной муниципального учреждения стояло четыре сильно потрепанных временем стола, за которыми сидели четыре сотрудника: две девушки, одна пожилая женщина и одна дама среднего возраста, молодящаяся, её можно было бы назвать красивой, если бы не явная печать неудовольствия жизнью на лице, видимо, вызванная нелюбимой работой и неурядицами в семье.

Посетителей было всего ничего: я, средних лет мужчина и решительного вида бабушка лет семидесяти, сухонькая, невысокого роста, в грязно-желтом костюме. Девушка занималась моими бумагами, и я краем уха слышала нарастающие нотки скандала за соседним столом, где недовольная жизнью сотрудница ввязалась в перепалку с бабушкой. Бабушка тыкала ей в нос какие-то свои бумажки, та от неё отмахивалась и визгливым недовольным голосом требовала принести другой документ. Поначалу мне показалось, что в этой «битве титанов» победит «недовольная» сотрудница, поскольку в тоне её голоса появились железные нотки, а гримаса неудовольствия, я бы даже сказала, брезгливости, стала еще явственней, и во всем её облике проявилось осознание собственной правоты и значительности.

Но не тут-то было. Бабушка, до сих пор говорящая слабым надтреснутым старческим голосом, вдруг как-то вся встрепенулась, широко расставила ноги, сгорбилась, раскинула руки, приподняв их над головой, и издала зычный и какой-то нечеловеческий по тембру вой. Это было так неожиданно, что я вздрогнула и покрылась мурашками. Что-то страшное, ведьминское проступило во всём её облике, голос изменился, стал невыносимо громким и грубым. Я почувствовала, как волосы на моей голове зашевелились, голова решительно отказывалась верить в реальность происходящего. От страха подкосились ноги и закружилась голова.

Старуха, нависнув над испуганной сотрудницей, возопила:

— Сейчас ты у меня всё получишь. Я сделаю так, что ты скоро умрешь. Ты уже начинаешь разлагаться. Чувствуешь, какая от тебя идет смрадная вонь?

— Я ничего не чувствую! У меня нос не работает? — это всё, что нашлась сказать испуганная сотрудница в слабой попытке парировать. Её лицо приобрело пепельный оттенок, губы тряслись, видно было, что она напугана до крайности разительной метаморфозой в облике старушки.

Я почувствовала, как всю комнату заполонил невыносимый смрад, освещение вдруг стало тусклым, мигающим, очертания предметов зыбкими; на меня накатила тошнота.

А старуха продолжала бесчинствовать. Размахивая руками, как крылами большой хищной птицы, она грубым, невыносимо громким голосом, будто в мегафон, выкрикивала проклятия:

— Гадина. Проклинаю! Каждая клетка твоего тела теперь поражена раком, он съедает тебя изнутри, тебе жить осталось…

И то, что случилось дальше, было вообще что-то из ряда вон выходящее. Это всё напоминало дурной спектакль или фильм-триллер, жуткий и до крайности неприятный или страшный сон: хочется проснуться, а не получается.

Мужчина, который до этого безучастно стоял в сторонке, наблюдая за развитием событий, вдруг стремительно подошел сзади к бабуле и попытался дать ей затрещину по затылку. Первый раз рука его соскользнула, но вторая затрещина получилась более успешной. Старушка как-то поперхнулась, у неё подкосились ноги, и она присела на край стула. Во внезапно наступившей тишине мужчина, не мешкая, одну руку положил ей на голову, другой ухватил за шею и, наклонившись к её затылку, стал даже не говорить, а как-то странно вибрировать словами:

— Ты больше никогда не будешь заниматься негативным гипнозом, порчей. Если когда-либо ты еще раз примешься за это дело, ты умрешь, рак съест твой организм за одну неделю, и ты превратишься в прах.

Мужчина всё это говорил разными интонациями, его голос вибрировал, менялся от шипящего шепота до высоких громких нот. Особенно громко он выкрикнул слова: «ты умрешь!» Закончив говорить, он отпустил бабулю и отошел в сторону с таким видом, будто это всё его не касалось. Старушка как-то сразу вся сникла, став старенькой и жалкой, удивленно и вместе с тем испуганно взглянув на мужчину, она быстро засеменила к выходу.

Все это произошло в течение двух-трех минут, а мне казалось, что минула вечность. Все присутствующие были в оцепенении, лицо несчастной женщины стало покрываться пятнами, её всю трясло, казалось, что она сейчас упадет в обморок. Честно говоря, я себя тоже чувствовала не лучшим образом. Мужчина кашлянул и негромким, но бодрым голосом сказал:

— Ну что, девушки, садитесь-ка вы все в рядок, буду вас чистить, порчу снимать.

Мы все, как загипнотизированные, быстро со своими стульями сели в ряд и послушно уставились на мужчину, как на своего спасителя. Его голос зазвучал негромко и убедительно, в нем было что-то успокаивающее:

— Сядьте на краешек стула. Вздохните и прикройте глаза. Почувствуйте, как ваши руки сами поднимаются, а затем расходятся в стороны и сходятся. Мой голос звучит у вас в голове, вы слышите его отчетливо. Как только ваши руки сомкнутся, мой голос проникнет в каждую клетку вашего организма и очистит её от порчи. Отныне мой голос станет вашей бронезащитой от всех негативных воздействий в вашу сторону. С каждой секундой, с каждой минутой, часом ваше тело будет восстанавливаться, выздоравливать и наливаться силой, здоровьем. Когда я вам скажу проснуться, вы почувствуете себя бодрыми и веселыми, и в скором времени забудете это происшествие, как дурной сон, оно постепенно выветрится из вашей головы. А теперь просыпайтесь и почувствуйте себя счастливыми.

Я словно провалилась в своего рода беспамятство, а когда открыла глаза, мужчины уже не было, я услышала только хлопок входной двери. Часа два отойти не могла. Потом как-то сразу полегчало. Что это был за ужас?

ДЕВУШКА, ТАНЦУЮЩАЯ САЛЬСУ

Приступами забывчивости я никогда не страдала. Я хорошо помнила всё, что со мной когда-либо приключалось. По крайней мере, я могла, постаравшись, восстановить картину прошлого.

Эта странность, иначе я это никак не могу назвать, приключилась со мной неожиданно.

Я нашла свой блокнот, где моим почерком было написано: «Во что бы то ни стало найти этого человека, расспросить о старухе-колдунье. Urgent!!! Он сказал: Всё забудешь через несколько дней».

Но хоть убей меня, я совершенно не помнила, когда я это написала и что это был за человек, которого мне надо было во что бы то ни стало найти. И кто такая эта старуха-колдунья? Да еще эта непонятная приписка: срочно! Чего срочно? Почему я это должна была забыть? Эта запись в блокноте, сделанная, что самое интересное, моим почерком, скрывала какую-то тайну, которую следовало бы раскрыть, думала я.

Но с чего же мне начать? Я понятия не имела, о чем шла речь. Хотя, судя по свежести записи, это случилось не так давно — дней пять назад, не больше. Поскольку незадолго до этого на предыдущей страничке был моей же рукой нацарапан рецепт шарлотки, который я записала сама, услышав его в субботней передаче «Готовим дома» на прошлой неделе.

Итак, с того времени прошло семь дней. Подделка почерка исключена, это мой почерк. И эта дурацкая привычка делать пометку «Срочно», если тема мне казалась интересной и я хотела знать чуть больше, тоже указывала на то, что записка оставлена мною лично и никем более.

Так с блокнотом в руке и погруженную в тщетное сканирование своей памяти меня застала соседка по квартире. Хмыкнув и пожав плечами, она меня спросила:

— Чего так лоб хмуришь, будто решаешь вселенскую задачу? Дебет с кредитом не сходится?

— Знаешь, какая странность: сделала запись сама в блокноте о каком-то человеке и колдунье, и память напрочь отшибло. О чем это я написала?

— Ну и странная же ты. Действительно, память отшибло. Ты же мне сама на днях рассказывала о случае, где вас какой-то дядька спас от какой-то там сумасшедшей старухи-колдуньи. Не помнишь? Ты еще рассказывала, что он вас как-то там разгипнотизировал. Я еще тебя тогда фантазеркой назвала.

Подруга смотрела на меня с таким выражением, как обычно смотрит учительница на нерадивого ученика, напрочь забывшего, что она рассказывала на прошлом уроке.

И тут я испытала странное чувство, будто лопнула тенета паутины перед моими глазами, и я сначала увидела черно-белые пятна, которые постепенно набирали цвет и оживали под моим взглядом.

В моём мозгу словно кто-то навел резкость. Как же я могла такое забыть? Всё событие целиком, будто лента фильма, прокрутилось у меня перед глазами, и я опять ощутила это противное сосущее чувство страха под ложечкой, вызванное воплем старухи.

Я взглянула на блокнот и вспомнила, зачем и когда я сделала эту запись.

Возвращаясь домой, я твердила себе, что надо во что бы то ни стало найти этого человека, расспросить его подробнее о происшедшем. Он явно знал и умел что-то большее. И в этой вечной скуке серых дней, где кроме работы и дома ничего не происходило, хотелось прорыва в новый мир, как глотка свежего воздуха, хотелось что-то изменить в своей жизни, которая, как болото засасывала меня в череду повторяющихся безрадостных однообразных дней, бедных на события, интересных людей и впечатлений.

Я вспомнила, что одна из работниц конторы обмолвилась, что она несколько раз видела этого человека, он приходил оформлять какой-то документ.

На следующий день, выйдя пораньше с работы, я зашла в контору и спросила ту девушку, что упоминала об этом человеке, не знает ли она его адреса и имени с фамилией. Та посмотрела на меня непонимающе. Я попыталась ей рассказать о событии, она только отмахнулась от меня и пошла в другой кабинет, что-то бурча по дороге. «Полно сумасшедших…», — только и расслышала я. Поняв, что здесь мне ничего узнать не удастся, я решила обойти все дома района и порасспрашивать местных жителей об этом человеке. Благо, впереди два выходных дня. В случае чего прикинусь журналистом — думала я.

Суббота не принесла мне успеха. Все, кого я расспрашивала об этом человеке, пожимали плечами, мол, что не встречали такого и здесь он не живет. Воскресенье тоже не задалось, хотя я добросовестно обходила дом за домом и, казалось, что обошла почти все. День уже близился к закату, когда вдруг меня кто-то окликнул.

— Добрый вечер, девушка. Мне сказали, что вы меня разыскиваете. По какому, позвольте у вас осведомиться, поводу я вам понадобился?

Да, это был он. Я его сразу узнала. Передо мной стоял чуть выше среднего роста мужчина неопределенного возраста с короткой стрижкой. В элегантном костюме, подтянутый, с небольшой бородкой и усиками. На вид ему можно было дать с равным успехом и сорок и шестьдесят лет. Он внимательно смотрел на меня, видимо, не узнавая.

— Я журналист, меня зовут Ксения, — зачем-то соврала я, — мне бы хотелось поподробнее вас расспросить о том происшествии в конторе с бабушкой-колдуньей. Это необычный случай, хотелось бы мне в нем разобраться.

— Хорошо. Позвольте и мне вам отрекомендоваться. Юрий Николаевич. Давайте присядем на скамеечку, и я постараюсь ответить на ваши вопросы. Откуда вы знаете об этом?

— Ведь я тоже там была, но у меня такое ощущение, что я была будто в каком-то сне. Вы не могли бы рассказать о своем впечатлении от этого события, и где вы научились так реагировать? Ведь если бы не вы, я не знаю, что с нами со всеми могло бы произойти. Вы профессиональный гипнотизер?

— Что я могу сказать нового? Ведь вы же сами очевидец.

— Мне бы очень хотелось послушать ваш рассказ. Ну пожалуйста! — я с мольбой смотрела на него.

— В такой искренней просьбе нельзя отказать. Так, с чего же начать? Да, я профессионал. Но не совсем гипнотизер. Я бывший военный и по специфике своей работы мне приходилось сталкиваться с подобными феноменами, наработать навыки противодействия психической атаке, так сказать, иметь в своем арсенале противоядие. Но это все в прошлом. Сейчас я вольный стрелок и консультирую других, кому приходится сталкиваться по роду службы или работы с подобным.

— А что, такое часто случается? Я думала, что это из области фантастики или фильмов про Джеймса Бонда.

— То, с чем вам, да и мне, признаться, пришлось столкнуться, называется боевым наведением транса. Я стоял к бабуле спиной, когда услышал боевой клич. Это наработанный прием. Такому кличу специально обучают, он затрагивает нервные центры человека и парализует его волю на несколько секунд, в течение которых происходит наведение морока. Я не знаю, где бабуля приобрела этот навык, но, поверьте мне как профессионалу, в том, как и что она делала, присутствовал навык, хотя, может, и не осознанный. Может, она научилась у цыган. Слышали, может, про цыганский гипноз? В принципе, похоже, а, может, где-то еще. И кличу и наведению морока надо специально учиться у профессионалов. Иногда на оттачивание требуются месяцы, а то и годы тренировок. Но это стоит того. Поскольку клич прозвучал неожиданно, и я менее всего был готов услышать его в заштатной конторе от дряхлой старушки, он пробил и меня. Я буквально на доли секунды потерял контроль над ситуацией. Но нас учили, и вы запоминайте, может, еще когда пригодится, что в любой непонятной, пугающей, неожиданной ситуации надо посмотреть на себя со стороны. Кто-то называет это «раздвоиться с собой», кто-то рекомендует посмотреть на себя сверху или сбоку — здесь определения состояния и места, с которого вы на себя смотрите, не столь важны. Важно абстрагироваться от себя. Есть ситуация, есть ваше тело, и есть кто-то в вас, кто контролирует ситуацию, пребывая одновременно в ситуации, в наблюдателе и в наблюдаемом. Это нарабатывается. Может, не так быстро, как хотелось бы, но для этого подойдет любая другая ситуация. Достаточно в любом месте, в любое время, разъединить свое сознание на три составляющих, и вы сами поймете, как это делать. Важно попытаться, сделать первый шаг. Потом навык нарабатывается автоматически и станет вашей второй натурой. Этот навык помог сохранить жизнь многим профессионалам в их нелегкой и полной неожиданностей работе. Когда я развернулся, я уже увидел, что начались метаморфозы пространства и времени. Я попытался сбросить морок и сделал шаг к старухе. В глазах двоилось: она то превращалась в старуху, то в большую оперенную птицу с длинным клювом. «Теряю навык», — подумал я, понимая, что это воздействие морока, раз я вижу новую личину старухи. Поэтому у меня не получилось остановить её с первого раза. Рука скользнула по воздуху. Птица была больше ростом, и её голова располагалась выше. Я промахнулся, целя в птицу, а старуха тем временем от крика перешла к наведению: выход энергии был огромным, очертания предметов стали зыбкими, накатила тьма, стала распространяться вонь, ваши лица покрылись темными пятнами. В моих глазах старуха проходила множественные метаморфозы от человека к птице. Только поймав на секунду её превращение в человека, мне удалось нанести удар по затылку. Здесь находится особая зона внушения: мягкие поглаживания и сжимания позволяют успокоить, убаюкать человека, а резкий хлопок — напротив, выбить человека из определенной поведенческой колеи, в которой он себя переживает. Вместе с ударом, исчез и морок. В моем распоряжении было 12 секунд, я не стал разбираться, что за профессионал передо мной, я ухватил старушку за шею, за то самое место, и провел ей свое контрнаведение, навсегда перекрыв доступ к этой технике; раз уж она не может контролировать себя, то нечего и пытаться. Когда со старухой разобрался, наступила и ваша очередь. Человеку, пережившему наведение боевого транса с мороком, нелегко будет забыть это, да и последствия морока трудно было предугадать. Пока я мешкался, бабушка смогла далеко зайти. Еще несколько секунд и морок стал бы необратим. Вы и так все уже были в глубокой стадии транса, судя по вашим лицам и позам. Поэтому я провел вам сеанс снятия порчи — морока, и добавил установку всё забыть. Думаю, что это не самое приятное воспоминание, которое хотелось бы оставить в своей копилке памяти.

Я теперь поняла, почему из моей памяти исчезло это событие, будто не было.

— Юрий Николаевич, а почему ваши слова оказались такими весомыми для нас? Вы оказались сильнее бабушки? И, наверное, сами можете делать нечто подобное?

— Смешные вопросы вы задаете, Ксения. Я же профессионал. У меня выработана определенная этика. Я учился защите и противодействию, а не нападению. Хотя, вы в чем-то правы: я знаю принцип действия и, может быть, потренировавшись, я бы смог что-то подобное изобразить. Но мне этого совсем не надо. Это боевой клич бойца. Манипурные сражения. Раджас. Мне это сейчас совсем неинтересно. Я шагнул чуть дальше в понимании мироустройства и ясно вижу, что гораздо большим весом обладает путь гармонизации или, если хотите, лада. Он более действенен. А что касается слов, то их весомость зависит от вас. Если вы чувствуете весомость своих слов и умеете произносить их значимо, тогда они имеют значение и для окружающих, да и для мира в целом.

— А как почувствовать весомость своих слов? Я бы хотела таким кличем владеть. Всех негодяев, спекулянтов, воров ставить на место.

Я изобразила нечто вроде магических пассов, вместо клича, издав тоненький писк. Во дворе дома было многолюдно, играли дети, ходили важные мамаши с колясками, и громко кричать было неудобно.

Юрий Николаевич с улыбкой принял мою решительную эскападу.

— Подобное притягивает подобное. Будете владеть кличем, притянете ситуации, где он понадобится. И это будут не самые приятные мгновения вашей жизни. А лад, гармония, благодать притягивают в вашу жизнь уравновешенность и то, что китайцы называют «срединный путь», а древние славяне — лад, способность совершать правильное действие в правильном месте и в правильное время, и всегда быть в гармонии с самим собой. И это гораздо приятнее, поверьте мне, чем война, разборки и кровь.

По его виду читалось, что он хорошо знал, о чем говорил.

— А что касается слов, они и есть в нашей жизни тот самый рычаг, о котором говорил Архимед: «Дайте мне подходящий рычаг и точку опоры, и я сдвину мир». Только слова нужны особые. Такие, значения которых вы знаете и хорошо представляете. Каждое слово должно иметь свое изображение, полноту, выпуклость, значение. Это слово должно быть для вас актуальным и связываться с другими такими же словами в значимые предложения. Помните притчу про спартанцев? Когда Филипп Македонский, отец Александра, подошел к стенам Спарты, он направил спартанцам послание, в котором говорилось: «Я покорил всю Грецию, у меня самое лучшее в мире войско. Сдавайтесь, потому что если я захвачу Спарту силой, если я сломаю ворота, или если я пробью таранами её стены, то беспощадно уничтожу всё население от мала до велика и сравняю город с землей!» На что спартанцы отправили свой ответ: «Если». Вот это «если» и есть значимое слово, которое изменило действительность. Когда вы начинаете говорить такими словами, вы не просто говорите, не просто произносите слова, а вы сразу создаете новые миры: они возникают, а могут и разрушаться вослед вашим словам. Вы, как демиург, начинаете творить свой мир: внутренний и внешний, творить вязью значимых слов.

Эта встреча изменила мой мир до неузнаваемости. Мы не раз встречались с Юрием Николаевичем, иногда в кафе, но чаще в парке, на скамейке у пруда. Он мне рассказывал разные истории, поверить в которые иногда было очень трудно. Но на фантазера он мало смахивал, да и рассказы были полны таких подробностей, которые сложно выдумать.

Только после встречи с ним я осознала, что, как же на самом деле я ненавидела свою работу с её пафосным офисом, полным кривляющихся людей, безостановочно перетирающих истории, кто как развязнее отдохнул на выходных, про их бесконечный флирт, машины и футбол, высокие каблуки и узкие юбки.

Душа просила море, широкую юбку, сальсу и переборы гитар. Хотелось сделать себе татуировку в виде змея, кусающего себя за хвост, погрузиться в психологию, боевые искусства, прожить жизнь яркую, много знать и еще больше уметь, и стать хоть чуточку похожей на Юрия Николаевича. Хотелось смотреть на мир его глазами, реагировать на происходящее так же, как он, — с юмором, ни к чему не привязываясь. Он стал моим первым учителем, а в последствии и мужем!

Я бросила работу, поменяла квартиру, получила второе высшее, прошла огни и воды и… стала психологом!

Да, все мои мечты о море, широкой юбке, сальсе и переборе гитарных струн сбылись и не раз. И не только это, а и многое другое. Я научилась плести причудливую вязь весомых слов, превращая их в значимые для меня события, наполняя ими свою жизнь, расцвечивая её яркими красками.

КРИК ПТИЦЫ

Сгущались сумерки. В маленьком помещении Сбербанка, занимавшего цокольный этаж старенькой пятиэтажки на окраине города, плавно перетакавшего в ряд одноэтажных деревянных и кирпичных домов, от силы можно было насчитать пять-шесть человек. Время близилось к закрытию, и обычно редко кто из посетителей заглядывал в банк в это время. Уборщица тетя Дуся привычно отключала лишний, как ей казалось, свет, чем поторапливала запоздалых клиентов.

— Запирай уже дверь, — крикнула она Варе, молоденькой сотруднице, поступившей на работу в прошлом месяце, когда дверь за последним посетителем захлопнулась.

— Еще четверть часа до закрытия, — ответила Варя.

— Всё равно никто не придет, чё зря сидеть.

Варя, поддавшись напору тети Дуси, которая, надо отдать ей должное, умела настоять на своем, подошла к двери. За стеклом двери она разглядела женский силуэт: это была тщедушная старушка. Она заглядывала через стекло в помещение банка. Варя осторожно открыла дверь, чтобы случайно её не толкнуть, и спросила:

— Вы в банк, бабушка? Заходите, хотя мы скоро закрываемся.

Старушка, шаркая ногами, вошла в дверь. Лицо её было пепельного цвета, руки дрожали, одета она была старомодно, как все старые люди, но вполне добротно.

— Бабушка, вам плохо? Присядьте на стул, передохните. Я к вам через три минуты подойду.

Варя убежала за стойку, чтобы закрыть кассу. Все документы она уже до этого собрала и отчетность за день работы подготовила.

Старушка присела на стул, всё её тело ныло, сердце кололо, а рот пересох от жажды. Она никак не могла решиться на последний шаг, понимая, что не всё продумано, не понятен исход. Сегодняшний день доконал её окончательно. Гнев вызвал неожиданный выплеск силы. Но не это мучило её: этот выплеск открыл темную кладовую памяти. Как она это могла забыть? Ведь приходили же сны: повторяющиеся, реальные, яркие, как наяву. Почему она не могла догадаться, что это ей память сигнализирует о прошлом? А теперь она вспомнила всё и поняла свою ошибку: она заранее не подготовилась, не предусмотрела отхода. Вот откуда взялся этот чертов мужик? Как он её зацепил! Наверное, на голове шишка, даже потрогать больно. Может, он за ней следил? Хотя, если бы её нашли, то она давно бы уже была не здесь, а отвечала бы на вопросы. Что делать? Решение зайти в банк возникло спонтанно и было продиктовано страхом. Она боялась идти домой, думая, что там её уже ждут. «Выследили», — вертелась назойливая мысль.

В помещении было тепло и спокойно, голос девушки был приятным и доносился до слуха, как будто издалека. Старушка вытянула гудящие ноги, прикрыла глаза и провалилась в забытьё.

И вновь она видит один и тот же сон. Больше похожий на воспоминание, чем на сон. Но, проснувшись, она не находит в памяти этого воспоминания и сожалеет, что это всего лишь причуды сна.

***

Голодное время. Война. Всех мужчин забрали на фронт. Остались только калеки да Ганя с Вовой Букой — два деревенских дурачка. Лето. Она видит себя со старой корзиной в руках, бредущей по лесу в поисках грибов. Грибов совсем мало. Лето стоит засушливое и какое-то неприветливое: не лето и не осень. Устала, находилась с раннего утра. Да всё без толку. В корзине сиротливо жались друг к другу два полузасохших подосиновика. Она присела на корягу отдохнуть и заодно прикинуть, куда идти дальше. Зайти бы в Стрешний бор. Хотя его почему-то обходят стороной. Может быть, из-за завалов, образовавшихся после поза-поза-прошлогодней бури? В деревне говорят, что там чудится. Бабы однажды пошли, так такого страху натерпелись, еле ноги унесли.

И тут она заметила в зарослях жухлой травы бурую головку гриба. Белый? Да, крепенький, с толстой ножкой. Оглянувшись вокруг, она заметила еще один, а дальше еще. Срывая гриб за грибом, она не заметила, как очутилась в бору. Грибы словно вели её через завалы: ни разу не пришлось перелазить через бурелом, корзина вскоре наполнилась. «Ничего, выберусь. Места знакомые. Вон приметная гора с мачтовой сосной на вершине. Днем не так страшно», — подумала она, наклоняясь за очередным грибом, и тут что-то привлекло её внимание. Она выпрямилась во весь рост и попыталась внимательно присмотреться. В десяти шагах от неё виднелась крытая древесной корой крыша землянки. Кора была старая, вся покрыта мхом. Она осторожно, стараясь ступать как можно тише, подошла ближе и увидела маленькую скособоченную дверь. Дверь была приоткрыта.

— Есть кто-нибудь? — окликнула она на всякий случай, поставив корзину на землю и приготовившись бежать при первых признаках опасности.

— Есть, — из землянки послышался слабый надтреснутый мужской голос.

— Не бойся меня, девочка, я тебе зла не причиню. Занемог я, хворь со мной приключилась. Ходить не могу, ногу поранил. Ты бы не могла мне водицы принести испить? Там за корягой бочага, там и чумашик берестяной есть.

Просьба о помощи отогнала остатки страха. Да и любой человек, что стар, что мал, живущий в затерянной в тайге деревне, где люди бескорыстно помогали нуждающемуся, всегда был готов откликнуться на зов помощи.

Она набрала полный чумашик чистой родниковой воды и понесла её в землянку. Та оказалась довольно просторной, в углу даже было некое подобие глинобитной печи. Нары, стол, широкая скамейка у оконца, маленькая приставная скамейка. По стенам развешены травы, коренья. На печке закопченный чайник, кастрюлька. В землянке было сыро, видно, давно была не топлена. На нарах на сене лежал человек — совсем старый, даже дряхлый, как ей вначале показалось. Белый, как лунь, с большой бородой. Одна нога была перетянута чем-то вроде когда-то белых обмоток.

Старик с трудом сел. Он был совсем слабым.

— Кто-то капкан поставил на тропинке, да так замаскировал, что я и не приметил. На волка. Хотя какие волки в лесу, лет десять как последних повыбили. Ногу перешибло. Еле дополз до землянки. Думал, помру. Но ничего, вчера слегка оклемался, а сегодня с утра вроде чуть получше стало.

— Вам бы доктора, дедушка.

— Да кто ко мне в лес пойдет? Да и мне не дойти. Далеко. Ничего, уже чуть получше. Мне бы трав заварить.

— Сейчас я печку истоплю да чай сделаю, и суп из грибов сварю.

Варя, как всякая деревенская девочка, с раннего детства была полноправной помощницей по хозяйству. Она могла и дрова нарубить, и печь истопить. А что до еды, так эта обязанность на ней была с семи лет: мать с отцом в тайге, на ней младшие, их накормить, напоить, обстирать да в доме тепло поддерживать. Скотину они не держали. Обходились таежным промыслом. Она горько вздохнула. Где там отец сейчас? Забрали всех подчистую на фронт.

Вскоре в землянке стало тепло от печи, забулькал чайник, грибным духом повеяло от кастрюльки. Дед повеселел.

— Ну, теперь не помру. Вот эти травки кинь в чайник, со мной попьешь, крепче станешь. Усталость как рукой снимет. Сколько же тебе лет минуло, дитятко? Так ловко со всем управляешься.

— На Ильин день тринадцать минуло. Большая уже. А вы что, в лесу живете?

— Летом только. Пока морозы не придут. Потом либо в деревню, либо в город перебираюсь. Своего-то жилья нет, да и родственников порастерял. Собрался было уже в этот раз в город, припасов чуток прикупить, да тут капкан этот. Не пустила судьба, видимо, пришла пора что-то изменить. Вот лежал да всё гадал.

— Если бы не грибы, я бы сюда ни в жисть не зашла. Люди обходят стороной этот лес — тут, говорят, чудится. Я уже было домой собралась, а тут грибы пошли, как будто кто тропинку выстелил.

Дед усмехнулся в бороду, поглядел на неё внимательнее.

— Смотрю, ты бойкая, смышленая. Страху нет совсем. Другие, вон, сторонятся чужаков.

— Вам помощь нужна. Без меня пропадете. Пока грибы есть, буду в лес ходить, вас проведывать, пока не поправитесь. А поправитесь, сами себе хозяин будете.

— Вот хорошо. А я тоже в долгу не останусь. Может, сгожусь чем. Хочешь, я тебе сказку расскажу? Небольшую, но поучительную. Поймешь смысл, станет сказка твоя, другой мир тебе откроет. Не уразумеешь, просто потешишься.

Старик подбил сено, уложил ногу поудобнее, достал костяной гребень и расчесал бороду. Большая белая борода и добрые в лучиках мелких морщин выцветшие светлые глаза делали его похожим на доброго старичка-лесовичка. С ним было совсем не страшно, скорее, наоборот. Рядом с ним было спокойно и беззаботно.

Девочка прижалась к теплому боку печки и приготовилась слушать.

— Давно это было. Когда наши деды еще индриков пасли.

— А кто такие индрики?

— А это вроде слонов, только лохматые и большие. Большие телеги в них запрягали. Родились в одной семье два брата. Один черноголовый, а у другого волосики были белые, словно пух. Чёренький, едва подрос, за лук да седло ухватился, и не надо было ему других игрушек. Вечно отец его на прилуке седла с собой возил да из маленького лука стрелять учил. А другой полюбился Волхву храмовому. Тот с ним о чем-то разговаривал да чертил какие-то непонятные знаки на земле, а малой-то кивал в ответ, будто понимал. Матери не до них было. Семья была большая: всех накорми, напои да одежду сделай. Долго ли, скоро ли, да минуло им осьмнадцать годков…

Речь деда была плавной, спокойной. Будто полноводный ручей звучал в теснине, убаюкивал, завораживал.

— Ты глаза-то прикрой и то, что тебе сказываю, как картинку смотри. Будто ты сама там, в сказке.

И открылась перед глазами большая равнина, нарядные дома, все в узорочье резном, на лошадях стройная шеренга воинов, закованных в блестящее железо, с длинными пиками. Огромные лохматые чудища, странно трубя поднятыми вверх хоботами, тянули повозки на огромных колесах. А вокруг бескрайние поля пшеницы, женщины в цветастых нарядах поют протяжные песни, вяжут снопы. И вот юноша: по плечам белые длинные локоны, стянутые на голове искусно сплетенной тесьмой, в белой длинной рубахе с вышитым воротом, рядом высокий седой старик. В руке деревянный посох. Оба стоят на крутой излучине реки.

— И крикнул Вольга вороном раз и два, пока не вышел клекот вороний, да столь искусный, что и простому ворону невмочь, и прошла дрожь по округе, по лугам и лесам. И зыбкими стали очертания мира, и текучими стали камни, и деревья поменяли облик. Время вздыбилось и потекло вспять».

Голос старика иногда прорывался сквозь дремоту, иногда исчезал, и тогда девочка слышала шум воды, крики чаек, парящих над излучиной большой реки. Чувствовала дурманящий запах свежескошенного сена. Малины и земляники. Сон был необычайно ярким, приятным.

И вдруг сквозь сон она услышала:

— Очнись. Ты отдохнула. Пора в путь.

Она открыла глаза.

— Ой, дедушка, я и вправду задремала.

Солнце зашло на вторую половину дня.

— Пока дойдешь, грибов корзину опять дособираешь. По грибам и выйдешь, они тебе тропинку быструю до дому покажут. По ней и приходи вдругорядь, пока совсем не оклемаюсь. А от меня тебе будут сказки, а от леса припасы.

Мать только руками взмахнула, увидев столько грибов. И сами наелись, и мальцов накормили досыта, даже часть сушить повесили. Так и кормила целый месяц свою семью, иногда даже соседям перепадало. И приносила не только грибы, но однажды белка показала огромное дупло, полное кедровых орехов. Около родника были заросли моховки, а когда она поспела, еле полную корзину ягод до дома донесла.

Каждый день она навещала деда, ухаживала за ним, как могла, и вскоре дела его пошли на поправку. Он вырезал себе костыль и стал прихрамывая выходить из землянки, греться на солнышке. А она с нетерпением ждала сказок. Правда, они совсем не походили на те, что ей доводилось читать в старой затрепанной книжке без обложки, которую откуда-то принес отец.

И каждый день дед ей рассказывал по одной сказке, в которой обязательно говорилось о сильных людях, покоривших стихии воздуха, воды, земли и времени. В момент рассказа она закрывала глаза и обычно засыпала, и во сне становилась героем сказки: то воином, то Волхвом, то воительницей в блестящей кольчуге, то ведуньей трав и зелий. Воплощения были настолько реальными, что, проснувшись, ей казалось, что она всё еще сохраняет облик того, в чем обличье была во сне. Сказки менялись, менялось время, эпоха, каждая новая сказка была все ближе и ближе к нашему времени. Хорошо помнится последняя сказка, хотя сказкой её уже было трудно назвать, это была уже правда жизни.

«Жила большая семья на краю деревни. Отец да мать, дед да бабка, пара смышленых пареньков, две девицы на выданье да одно дитё, малое еще, не разумное. И хозяйство своё было, и покос, и земли пахотные. Жили на хуторе, на отшибе деревни. Слыли знахарями. И животных лечили, да и людей ведали. Знали, когда какое семя сажать надо, когда урожай собирать. Погоду могли предсказать, а иногда в засуху и дождь вызвать. Три деревни к ним за помощью обращались. Да случился однажды в одной из деревень мор страшный. Какой-то бродяга, холера ему в бок, черную холеру откуда-то притащил. Докторов-то для всех деревень не было. И понеслось. Не щадило ни малых, ни старых. Почитай, полдеревни одной да четверть другой, да и третью слегка зацепило. Пока люди не очухались да в леса не кинулись. Но, прежде чем в леса то уйти, пронеслось молвой, что, мол, это они мор-то навели. Ведьмаки. Надо их сжечь и зараза пройдет. И вот однажды ночью проснулись они от гари. Кинулись к дверям — заперто снаружи. Кинулись к окнам — а оттуда голоса: выйдете, посекём на смерть, гореть вам заживо. И вот собрал дед всех в молельне, дым-то еще туда не дошел. Хотя треск раздавался уже страшный. Встали за ним все по старшинству: отец, два сына, за ними бабка с матерью да две девицы. Мальца на руки подхватили. И крикнул дед вороном, подхватил отец кречетом, сыновья откликнулись беркутами, горлицами заклокотали девицы, бабка с матерью закурлыкали птицами перелетными, закуковал малец кукушкой весенней, даром что несмышлёныш. И потекла река времени вспять, и зыбким стало всё, что было твердым на ощупь, в огромную воронку всосало небо и звезды, и не стало деревни вместе с хутором, как будто и не было никогда, и людей. Теперь там пустырь. Не селятся люди. Исчезла холера, ушла, как и пришла. Разом. Разнесло семью по времени и пространству. Забыли, кто они есть, кем были. Новая жизнь, новое место, новая память».

Странная это была сказка, последняя. Печальная очень.

— Дедушка, а куда их всех разнесло? Они потом нашли друг друга?

— Нет, не суждено им потом было найти друг друга. Не договорились заранее. Не создали один путь, единую судьбу. Времени было в обрез. Каждый попал в свою линию жизни, даже если и где-то пересеклись бы, не узнали бы друг друга. Это как заново родиться, с новым именем и в новом месте. Память прорывается только во снах, а проснешься — не знаешь, правда то или нет. Помнишь только сказку.

— Дедушка, а это ты про себя рассказывал? Эти сказки?

— Эти сказки в моей голове. И последняя не совсем сказка. Вижу её во снах постоянно. Там же подсказки слышу. Когда худо стало, про грибы во сне увидел, вроде как мой дед мне сказал, как ими позвать человека. Попробовал, не знал, что получится. А потом почувствовал, что кто-то идет по грибы. Вот ты и пришла. Совсем стар я стал, видно, помру скоро. Пришло время дар передать. Нельзя с ним уходить в мир иной. Передача сказки прекратиться, завет предков не будет исполнен. Некому мне передать было, а ты пришла, вижу, душа чистая, светлая, сразу почувствовал, что сможешь принять дар, сможешь вместить. Теперь сказка в тебе живет. В нужное время вспомнишь каждое слово. Осталось научить тебя кличу да и предостеречь. За этим даром охотятся. Когда клич крикнешь, пространство меняться начнет, время вспять потечет, увидишь это воочию, как реку стеклянную. Если заранее проторишь в уме дорожку, по ней пойдешь. Если клич будет внезапным, куда занесет и кем будешь, того не будешь знать и себя прежнюю помнить. Если клич не получится, то станешь заметной из-за выплеска силы. Начнут искать. Клич нельзя раскрывать чужим. Сила в нем страшная. Если достанется недобрым людям, то весь род людской погубить могут, или поработить. А время придет, как у меня, сила сама тебе подскажет, кому дар передать, сама притянет к тебе правильного человека, поймешь безошибочно, что это он.

— Ну что, готова? Пойдем, покличем? Чей клич выберешь, той силой и будешь работать. Я знаю несколько, тебе под силу будет один. Выбирай.

Старик вышел из землянки и встал посередине ровной круглой площадки. Он раскрыл руки и заклекотал вороном. Клекот зычно разнесся по округе. Ей показалось, что день сменился сумерками, потемнело в глазах, верхушки деревьев в отдалении стали раскачиваться и гнуться, словно от сильного ветра. По земле пошла дрожь. Все предметы вокруг потеряли твердость очертаний, стали зыбиться, небо превратилось в стеклянную реку и стало медленно втягиваться в огромную воронку, в центре которой стояло то, что уже не было стариком: это был громадный черный ворон. Она опустила взгляд на свои ноги и увидела, что вместо её босых ног в землю упираются крупные птичьи ноги в перьях. Более подробно всё разглядеть ей мешал массивный клюв. И тут её ноги подкосились, и она потеряла сознание и разум.

Когда очнулась, все вокруг было прежним.

«Второй раз я не выдержу. Я либо умру, либо сойду с ума», — сказала она себе.

— Что ты видела?

— Я видела себя вороном. Я была вороном, у меня был клюв.

— Ну что ж, сила выбрала за тебя. Ворон так ворон. Смотри на меня. Вытяни шею, представь, что ты ворон. У тебя перья, птичьи ноги, клюв. Клекотни. У тебя нет зубов, только язык и клюв. Повторяй всё за мной.

И опять перед ней стоял огромных размеров ворон, он разевал клюв, она видела извивающийся черный язычок, ворон косил на неё круглым глазом и не каркал, а страшно клекотал. Она вытянула шею и попыталась пошевелить языком: «кар, кар», — нет, не получалось. Тут ворон издал громкий клекот прямо ей в лицо, и она почувствовала, как у неё вырос клюв. Она попробовала еще раз и издала клекот. Он получился гортанный: «каааар». Она набрала больше воздуху и выпятила грудь: «каааар», — и услышала, как какое-то крупное животное в страхе ломанулось через чащу подальше от этого места. «Кааааар», — и стали стираться грани и небо закручиваться в большую стеклянную спираль.

— На сегодня хватит, — сказал старик, опять приняв своё обличье.

Войти в свой прежний облик оказалось не так-то просто. Первым у неё пропал клюв, хотя ощущение отсутствия зубов её преследовало несколько часов, но вот перья, а особенно птичьи ноги, ну никак не хотели уходить.

— На, съешь шоколадку, полегчает, — старик протянул ей коричневый квадратик чего-то на первый взгляд несъедобного. Она до этого из сладкого пробовала только сахар.

— Что это такое, дедушка?

— Шоколад, сладкий и горький одновременно. У парашютиста нашел в сумке. Разбился не так давно, рядышком. Ночью на сук на дереве налетел. В форме странной, не нашей. Похоронил по-христиански. Припасы с ним были, оставил себе. Мертвому, поди, не понадобятся.

Приближались морозы. Лес становился прозрачнее, листва опадала. Полетели гуси на юг. По утрам всё покрывалось толстым слоем инея. Редко выпадали теплые денечки. Сказки закончились. Ей легко стало даваться превращение в ворона: стоило только вытянуть шею, представить, как у неё отрастает клюв, как она тут же превращалась в ворона. Была, правда, одна штука, что ей помогала. Она делала круглыми глаза, таращила какое-то время, вращая ими по часовой стрелке, и сразу начинал отрастать клюв.

Старик её предупредил, что клич надо готовить заранее. Продумать будущность, куда её перенесет воронка времени, в какой возраст, в какое время и кем она хотела бы быть. Чем подробнее, тем лучше, а то могут быть неожиданности. Особенно осторожной надо быть с людьми. Они тоже попадают под воздействие. Вернее, клич стягивает энергию присутствующих в один котел. За счет этой энергии и происходит метаморфоза энергии времени в воронку. Чем больше людей, тем сильнее воронка. При вовлечении большого скопления людей даже страшно подумать о последствиях.

— Но может быть и такое, что ты сможешь обнаружить, что не все люди попадают под воздействие клича. Есть исключения, есть такие люди, которые стоят, не меняясь. В виде светового столба. Если вдруг такое случится, если увидишь такое, то надо немедленно прервать клич и бежать со всех сил, скрываться и тут же искать возможности сделать новый клич. Уйти в другое место, стать другой, тогда не найдут. Кто эти люди, почему клич на них не действует, неизвестно. Они другой природы. Они опасны. Они нас ищут. Лучше нам их избегать.

Старик не знал ответа. Тот малец из последней печальной сказки и был он. Когда память ему вернулась, он обнаружил себя стариком с кожей, изрытой глубокими шрамами от ожогов, проработавшим более двадцати лет в глухом сибирском городке бухгалтером конторы. Остатки памяти тела бухгалтера быстро исчезали под напором новой памяти. Он увидел во сне, как дед рассказывает ему сказку. Он вспомнил все. Все сказки. Поскольку он совершил внезапный переход еще маленьким, то многого он не знал. А спросить было не у кого. Он не представлял, где искать свою семью, полагая, что их также разнесло по весям, всех в новом обличье и с новой памятью.

Осень закончилась внезапно, как и началась. Задули холодные ветра, выпал первый снег. Она простыла. Неделю провалялась на печи с температурой. Когда выздоровела, опять собралась в лес по первому снежку.

— Ты куда? — накинулась на неё мать.

— Пойду, валежника наберу, дров мало.

Тропинку замело снегом, но дорогу она хорошо знала и быстро помчалась к землянке. Прибежав на место, она обнаружила землянку пустой и холодной. Старик исчез, будто и не жил там вовсе.

Мама через полгода умерла от простуды и от навалившегося горя: на отца пришла похоронка прямо на лесную делянку. Мать в горе, возвращаясь из леса, попыталась перейти замерзшую речку и провалилась в полынью, которую так занесло снегом, что и не догадаться. Пока выбралась, пока мокрая дошла до дома, простудилась. Сгорела за две недели. Младших забрали в детдом. Такая же участь грозила и ей. Она не хотела никуда ехать, разлука с младшими и потеря родителей опустошили её жизнь. Она решила сделать клич: продумала, чего хочет, как учил её дед, пришла вечером в сельсовет, где был председатель да пара односельчан, и превратилась в ворона. Очнулась она в районном городке. Ей восемнадцать лет и она работает посудомойкой в привокзальной столовой. Поскольку это был её первый перенос, опыта вообразить себя другой не было, и она перенеслась в своем прежнем обличье, только чуть старше возрастом на пару лет. Однажды она увидела председателя своей деревни: тот сидел за столом, разгоряченный от стакана водки, и никуда не торопился. Она чуть было не наткнулась на него и спряталась в подсобке, выглядывая в щель, — боялась, что он её узнает, если увидит, ждала, когда уйдет, надо было убирать посуду в зале.

Боясь разоблачения, она решилась на второй клич. Тут она уже продумывала и внешность, и возраст, и место работы. Ей больше не хотелось работать в столовой. За полгода она насмотрелась на чистеньких секретарш, продавщиц и учительниц, иногда забегавших перекусить в столовой. Ей тоже захотелось чистой работы, ухоженных рук и прически. Клич она сделала прямо в столовой, вечером, когда остались заведующая, бухгалтер и пара командировочных, обсуждавших что-то друг с другом за бутылкой водки.

Она издала клич и обнаружила себя едущей в поезде в купе с новеньким паспортом на руках, с новой фамилией и именем. В сумочке у неё нашлось командировочное удостоверение экспедитора областного промторга. Она была при прическе, в строгом синем костюме и в китайском пальто. Через полгода она вышла замуж за старшего экспедитора. Человек он был по всем статьям положительный. Не пил, не курил. Врачи запретили. Прошел войну. Был изранен, имел инвалидность. При этом человеком был очень обходительным и трогательно за ней ухаживал. Дарил букетики ландышей и коробки с монпасье. Она не помнила о том, что у неё недавно было другое прошлое. И не подозревала о том, что знает о кличе. Спустя пять лет, мужу дали повышение и они переехали в Москву, жили сначала в большой коммуналке, пока муж не присмотрел домик в Подмосковье. У него была служебная машина, до работы было добираться быстро. А она не работала и вела домашнее хозяйство. Детей у них не было. Так они и прожили в мире и согласии двадцать лет. Через месяц после выхода на пенсию, не успели отметить его юбилей, у мужа зашевелился осколок возле сердца, который хоть иногда его и беспокоил, но как-то обходилось. Врачи уговорили его на операцию. После уже ей сказали, что сердце не выдержало. Так она осталась одна. Друзья и подруги постепенно кто умер, кто уехал, кто просто пропал. Началась перестройка. Денег едва хватало на оплату коммунальных, дом стоял на учете городского ЖКХ, на еду уже не оставалось. Добрые люди ей подсказали, что можно выхлопотать себе пенсию мужа, инвалида войны. И так начались её мытарства по сбору документов. Столкнулась она и с черствостью, и с насмешкой, и с пренебрежением. И вот сегодня этот спонтанный неподготовленный выход клича, да еще в самом ужасном, растрёпанном состоянии, поднявшим всю муть из глубин подсознания. Хорошо, хоть этот мужик попался, остановил, не дал довести до греха. И сразу вспомнилось всё: и детство, и старик, и переходы, и сказки — слово в слово. Живая картинка перед глазами, живое переживание, — бери да сказывай. Да только теперь она поняла, что в канве той сказки дар передается. С ним нельзя уйти, надо передать новому избраннику. Да некому вот передать, а груз всё тяжелее и тяжелее. Старость пришла, не может она больше клич контролировать. Раз так вышел спонтанно, видимо, дар старика просится на свободу. Сейчас немного успокоилась, вот и страх, что будут искать, прошел.

***

— Бабушка, бабушка, очнитесь. Вы задремали. Я вам чайку горячего заварила с ватрушкой.

На неё смотрели светло-серые глаза ангела, белокурой девушки, работницы сбербанка. Это она её встретила у двери. Глаза у девушки были участливыми, голос ласковый.

— Вы совсем выбились из сил. Попейте чайку. Не торопитесь. Отдохните. Вы где живете? Я вас провожу до дома.

Сразу вспомнились слова деда: «Для передачи дара человек сам появится, его притянет сила, не ошибешься».

«Да, это она», — старуха разглядывала девушку, которая весело хлопотала возле нее и все пыталась скормить ей ватрушку.

— И правда, что-то я совсем сегодня измоталась, ноги совсем не держут. Расклеилась, как старая калоша. Что поделаешь, старость — не радость. Я тут неподалеку живу. Я не откажусь от помощи, доченька, боюсь, сама не дойду. А я тебя отблагодарю, чайком со смородиной напою, да сказку расскажу. Хочешь послушать сказку?

АНТИПОДЫ

С севера надвигалась грозовая туча, сгущаясь и на глазах чернея, она несла с собой зловещее предзнаменование беды. Узкие кривые улочки когда-то шумного городка Монсегюр были пустынны. Все, кто мог двигаться, покинули свои дома и подались в дальние края поближе к границе, пытаясь сохранить свои жалкие пожитки и жизнь, за которую в наступившие времена не давали и ломаного гроша. В открытые ворота замка медленно, преодолевая крутизну подъема, втягивалась большая колонна людей, в основном, женщин, стариков и детей. Впереди колонны на крупных лошадях ехала дюжина закованных в латы рыцарей. Все в черных доспехах, в полном вооружении. Позади колонны, замыкая её, шел отряд пеших воинов в кольчугах и броне. Как только отряд вошел в ворота замка, впервые за последние пятьдесят лет ворота закрылись. Наглухо были заколочены тяжелые засовы, снаружи ворота ощетинились коваными пиками, вставленными в специальные отверстия. Замок приготовился к осаде.

На небольшой площади замка рыцари спешились. Только один, на крупном дестриэ вороной масти, слегка задержался, сопровождая взглядом распавшуюся на ручейки, колонну людей, заполняющих внутренние помещения замка. Что-то зловещее было в его фигуре, смахивающей на огромного черного ворона благодаря черным доспехам с накинутым на плечи черным плащом и забралу, искусно выкованному толедским мастером в виде клюва ворона. Наконец, и он, опершись о пику, грузно соскочил с коня, бросив поводья оруженосцу, и снял шлем. Черные густые волосы рассыпались по плечам. По тому, как другие рыцари с почтением ожидали его дальнейших распоряжений, было видно, что он среди них главный. Высокий, жилистый, черные с легкой проседью волосы до плеч, прямой нос, небольшая остроконечная бородка и под густыми сросшимися на переносице бровями внимательные темно-серые глаза.

Рыцари вошли в небольшой зал, освещаемый коптящими факелами, и встали вокруг большого круглого стола, занимавшего половину зала. Здесь за круглым столом каждый имел равное право голоса.

— Мессир, не слишком ли опрометчиво мы запираемся в этом замке? Враг возьмет нас измором, как лисиц. Не лучше ли было бы нам пройтись по окраине Руссильона, собрать из остатков гарнизонов кулак и вновь дать бой, пусть даже нам не удастся одержать победу? Лучше отдать жизнь в бою и достойно уйти в Светлый мир к предкам, чем прятаться тут, — чеканя каждое слово, сказал русоволосый рыцарь с глубоким шрамом на правой щеке. Было видно, что слова эти дались ему с трудом, но держать их в себе он уже не мог, высказывая общую позицию других рыцарей.

— Пока мы в замке, врагу нас не взять. Из замка один выход, но и вход один. Врагу здесь не развернуться. Мы должны сохранить Книгу, в ней Истина, в ней Свет Веры грядущим потомкам, над ней не должны надругаться те, кто отошли от веры в Истинный Свет. Враг слишком многочисленен, наши гарнизоны пали. Я еще три месяца назад отослал письмо Базилевсу с просьбой о помощи и вчера я получил ответ, что к нам будет направлен отряд тяжелых ратников с летучей конницей и с ними Волхв, меняющий предначертанное. Нам надо продержаться до их прихода месяц, может быть, два, — он оглядел рыцарей, понимая, что сейчас он в меньшинстве, и даже самому это решение не по нраву и дается с большим трудом.

Еще полгода назад казалось, что они смогут переломить ситуацию, подавить бунт, если вовремя подоспеет подмога. Гарнизоны, расставленные по всему Руссильону, давно уже не получали ни денег, ни подкрепления. Он вспоминал, как это было раньше: каждый год из центра приходил новый отряд рослых, подготовленных воинов, закованных в булат и сталь, неутомимых как в пешем, так и в конном строю. А старые воины получали отставку и те, кто получил увечье, тот брал монашеский постриг, а кто был еще в силе, просто шел на вольные хлеба, с отрядом уходили домой, грезя заливными лугами, покосами да пахотой, раскидистыми дубовыми да березовыми рощами, квасом да щами.

Последний отряд стариков покинул гарнизон три года назад, а замена ему так и не пришла. Что-то непонятное стало твориться в столице. Смутные нехорошие слухи поползли, впрыснули в душу отраву о случившейся измене, о тяжелой болезни Базилевса, мол, немощным стал, не способным править, а наследник, мол, мал еще. Вот и ответ пришел не за его подписью. Ну да наше дело ратное — службу нести по охране рубежей. Да только непробиваемая стена отчуждения между насельниками и служивыми образовалась. Все дело в вере. Извратили они веру, исковеркали язык, дали волю папскому престолу. Те вроде и говорят всё правильно, да только истинный смысл искажается. У нас каждому мальцу это понятно, а ведь им не объяснишь. Замкнулись в себе, нашу исконную веру ересью объявили, инквизицию придумали, на кострах жгут тех, кто в истинной вере тверд.

Уже три года как связь с центром разладилась. Кто-то стал перехватывать нарочных. Мыслимое ли дело воспрепятствовать исполнению военного приказа. За это полагается смерть. Только концов теперь не найти. Глухой ропот недовольства разъедает лояльность местной знати, крестьян, ремесленников. И кто-то стоит за всем этим: за ропотом, за назревающим бунтом, кто-то властный, обретший силу. Собрали было отряд, и каждый гарнизон выделил почти половину своих ратников, выступили, хотели показным маршем продефилировать по самым неспокойным провинциям, и если бы не предательство и убийство из-под полы герцога Руссильона, вставшего во главе отряда, смогли бы усмирить недовольных.

Вот такие невеселые мысли. Да разве выскажешь это всё?

Рыцари стояли в хмуром молчании, опустив головы. Старые, закаленные в боях, на каждого можно положиться. Ждали решения, верили в него. Жила еще в них надежда на лучшее.

«Нас слишком мало. Двенадцать рыцарей да полсотни пеших ратников, а против нас целая армия, собранная сюзеренами обманным путем», — не сказал, про себя подумал, а вслух вместо этого произнес:

— Готовьтесь к осаде. Определите караулы на стены и к воротам. Всех, кто может держать оружие, снабдить и передать под опеку воинов. Остальным определить род занятий, кто чем может быть полезен. Провианта нам хватит на несколько месяцев, чистая вода есть во внутреннем источнике, будем ждать подмоги. С нами Истина и Свет.

Сказал, как отрезал. Теперь для них пути обратного нет. Остается надеяться на лучшее и ждать подмоги.

Черный ворон — так его звали на рыцарских турнирах. Слава о его доблести далеко разнеслась за пределы Руссильона. Не было желающих вступить с ним в прямое противоборство. Воин. Искусный фехтовальщик, не проигравший ни одного рыцарского турнира. Непобедимый. Вот уже пятнадцать лет на чужбине. Иногда сердце будто сжимается — все из-за тоски по Родине. Он гнал от себя такие мысли, они делали его слабым. И лишь во сне тоска прорывалась сквозь завесу воли, и видел он себя не воином, а маленьким мальчиком, беззаботно бредущим по амарантовым полям родного края. Вон там вдалеке их дом, там родители и слышится голос матери: «Игорек, малыш мой, где ты?»

Подмога не пришла ни через месяц, ни через два, ни через полгода. Все почтовые голуби закончились. С донесением на высочайшее имя самого Базилевса были отправлены срочные депеши с двумя посыльными, ловкими, прошедшими огонь и воду. Тайно ночью спустились по веревкам вниз, и ничего. Тишина. Как в воду канули.

Разношерстное войско, взявшее замок в плотное кольцо, пыталось несколько раз идти на штурм замка и каждый раз откатывалось назад, оставляя раненных и убитых. Со всех сторон замок был неприступен, единственный путь в замок шел через ворота. Защитники замка, профессиональные воины, с пятидесяти метров попадали из арбалета в щель забрала, не оставляя шансов приблизиться к замку.

Осунулись лица защитников крепости. Приходилось экономить еду, заканчивались припасы, а вместе с ними таяла надежда на помощь.

Черный Ворон в тяжелом раздумье сидел в своей келье, когда в дверь тихонько постучали. Зашел старец Авмросий, епископ Руссильона, с виду еще крепкий старик с белой бородой до пояса в длинной черной сутане чернеца-инока.

— Игорша, чую, однако, последние дни мы здесь остаемся. Знамение мне было давече: голубь белый в окно влетел, а над двором черный коршун парил, всё высматривал. Настала пора и нам в свой мир, светлый, идти. Не отпустят нас с миром вороги, озлобились на нас, на Веру истинную. Никого не пожалеют: ни мальцов, ни жен, ни стариков. Надо решить, как нам Светлую Книгу сберечь. Не зря рать немыслимая собралась под стенами замка, окружили весмь, мышь не проскочит. Ищут Книгу, не даёт она им покоя. Не можем мы допустить, чтобы попала она в нечистые руки, чтобы извратилось Знание Истины, чтобы надругались над ним. Это Святыня Руссильона, сгинет она, сгинет и дух россов в этих местах.

Печально и строго смотрели на Черного Ворона глаза «совершенного», истинного радетеля Веры, хранителя Книги, сокровища всех россов, переданной в дар Старейшиной Собора Волхвов для сохранения Света Истины в душах воинов, несущих службу на окраинах великой Империи.

Вызвал Черный Ворон трех ратников, испытанных в бою не раз, надежных, как скалы, самых опытных, что пройдут через игольное ушко и останутся незамеченными, и изрек им такой наказ:

— Ценой собственной жизни донесите Книгу Света Истины до родных краев и передайте её первому встреченному вами Волхву, он распорядится о дальнейшем. Кто дойдет, пусть расскажет, что долг свой мы выполнили до конца, а утром последующего дня лежит нам дорога в Светлый мир предков, в Святую Рось.

Утром следующего дня все жители замка собрались на соборной площади. Черный Ворон в плаще, без лат, поднялся на помост и поднял руку, призывая общее внимание:

— Братья и сестры по вере, во славу Всевышнего, прославляющего Свет Истины, услышьте слова моей благодарности все, кто разделял со мной ратные тяготы. Я обращаюсь равно и к братьям-рыцарям и к доблестным ратникам, равно к зрелым мужам, сестрам, отрокам и отроковицам. Завтра наступает час, когда мы покинем стены замка и примем последний бой во славу Света Истины, во славу Святой Роси. С собой зову только тех, кто силен духом. Кто слаб, оставайтесь здесь на милость победителя. Кто решает остаться, пусть прямо сейчас покинет площадь, кто пойдет со мной до конца, возьмите в руки оружие по силам и доспехи. Мы — россы, пусть знают все, весь мир, что в наших душах горит и никогда не померкнет Свет Истины.

Ни один человек не покинул площадь. Все стояли со спокойными лицами. Ни колебания, ни страха не промелькнуло ни в чьих глазах. Черный Ворон медленно обвел взглядом каждого: глаза воинов, женщин, детей, стариков. Все смотрели на него прямо, не пряча глаз. В этих взглядах была сила, непокоренный дух свободных людей, познавших Истину и готовых за неё отдать свою жизнь.

Все в молчании разошлись по своим кельям, готовясь к завтрашнему дню. Доставали чистые одежды, мужчины брились, женщины туго затягивали косы, забирали в платки, чтобы не мешали. Дети, охваченные настроением взрослых, оставили свои детские игры и с любопытством толпились у оружейного склада.

Ворота оружейного склада были распахнуты, люди приходили по очереди и подбирали оружие и доспехи под себя, даже женщины и дети вооружались ножами, арбалетами, кистенями и волкобоями. Только «совершенные», несколько седых старцев, молитвенников гарнизона, не брали в руки оружие, их время битв прошло.

И вот наступил этот день. После общей молитвы был дан сигнал сбора. Перед воротами выстроилась колонна вооруженных людей. Впереди рыцари, возглавляемые Черным Вороном, по краю колонны и в замыкающих опытные воины, внутри старики, женщины и дети в больших не по росту доспехах. У кого в руках нож, у кого арбалет, а кто и просто с топором. Лица у всех суровые, сосредоточенные.

Черный Ворон опустил забрало и взмахнул рукой, подавая знак открыть ворота. Затрубили рога, рыцари опустили копья и пустили коней быстрым шагом. За ними вниз по дороге с нарастающим криком, размахивая оружием, бежали люди, нарушая строй, закипая яростью и бесстрашием.

Внизу, насколько хватало глаз, стояло большое войско, выстроенное в боевой порядок. Сметя небольшой арьергард, рыцари, не теряя строя, пустили коней вскачь навстречу войску. Черный Ворон, бросив копье с нанизанными на него двумя вражескими ратниками, достал меч и поднял его над головой. Невиданная доселе ярость и жажда последней битвы обуяла его. Из его груди вырвался боевой клич, больше похожий на гортанный клекот. Он уже не видел, как остановилась, остекленела и потекла вспять река времени, вспучивая пространство и закручиваясь в огромную воронку, закружившуюся в бешеном вихре смертоносного танца, круша и ломая всё, что попадало в её разверстую ненасытную пасть.

Войско вздрогнуло и в ужасе кинулось бежать кто куда, да только это было напрасно. Рухнули вековые стены замка, рассыпались в пыль, как будто и не были сделаны из того же камня, крепкие дома городка. Долог и беспощаден был танец Смерти — тут уж она всласть повеселилась — канули в небытие защитники крепости, бесследно исчезло войско, будто и не стояла здесь в чистом поле мгновение назад многочисленная рать, остался лишь изуродованный до неузнаваемости ландшафт, искромсанные искореженные деревья да кустарники, перегороженные желтые реки, иссушенные ручьи.

***

Андрей с большим усилием вынырнул из небытия. Сердце в груди бешено колотилось, в руке остывало, уходило ощущение твердой рукояти меча, рот свела судорога от крика. Он сидел на стуле посреди небольшой комнаты с большим панорамным зеркалом напротив. Сбоку стоял маленький стол, на котором лежали небольшая коробка со шприцем и пустой ампулой да диктофон.

— Мы больше не можем увеличивать дозу. Он дошел до предела воспоминания. Вряд ли нам удастся выудить из него что-то большее. Он уже начал повторяться.

Зрение, наконец, сфокусировалось, и Андрей увидел того, кто сказал эти слова. Это был Евгений Петрович, их гипнолог и психиатр в одном лице. Его слова предназначались майору Стаценко, их старшему по группе.

Майор достал из тумбочки стакан с водой, пододвинул Андрею.

— Попей. Мы крутимся вокруг этого уже месяц и не сдвинулись с точки. Ты сможешь передать, как ты там сделал клич? Можешь вспомнить, где ты ему научился? И я же просил тебя направить трип на встречу с Волхвом. Мне нужен Волхв. Он знает все про клич, и знают те, кто этому обучает или обучался. Раз ты творил клич, кто-то тебя этому научил. Значит, в твоем подсознании эта информация скрыта. Да что я тебе рассказываю, ты сам все знаешь. И что это за книга? Ты второй раз о ней упоминаешь.

— Насколько я это чувствую, мой персонаж, Черный Ворон, не был этому специально обучен. Клич у него появился спонтанно. Скорее всего, сработала генетическая память, как говорит Евгений Петрович. Но для меня она сокрыта. Книга — это, видимо, что-то вроде их библии.

— Ладно, отдыхать. Составишь полный отчет и чтобы завтра с утра он был у меня на столе.

Майор с недовольным видом скрылся за дверью.

— Сам дойдешь до кубрика? — спросил Андрея Евгений Петрович, — на сегодня все занятия отменяются. Отдыхай и займись отчетом. Что-то не нравится майору, никак не удовлетворится. Ну, пока.

Андрей вышел на улицу. Стояла золотая осень. Целое лето провел он в лагере разведшколы, куда был отобран как перспективный кандидат после окончания учебки. Он вспомнил тот день, когда впервые познакомился с майором Стаценко. Андрея вызвали в кабинет начальника роты, где за столом сидел майор и листал какую-то папку.

— Ты из староверов? — первое, что спросил он.

— Да.

— Я слышал, ты рассказывал всякие истории про чудеса у вас в деревне. Можешь вспомнить про что-нибудь странное, что не вписывается в общий порядок? Никто там у вас с животными не знался, с птицами там?

Майор выжидательно смотрел на Андрея.

— Да таких сказок у нас в деревне полно, особенно когда ночью у кого-нибудь на сеновале соберемся.

— А в вашей семье, там отец или мать, бабушки, дедушки, а, может, и ты сам какими-то необычными свойствами владели? Ну, там привораживали, колдовали, заговаривали болезни, животных приманивали?

— Дедушка был знахарь знатный на всю округу. Его лошади боялись, да что там лошади, даже волки. Бабушка умела голову править, да у нас все этим владеют. Там кровь заговорить, змей отогнать, от укуса змеи, от зубной боли заговорить. Всех с детства учат.

— А не было ли у вас предания о превращении в животных или птиц?

— Отец рассказывал, как он с волками однажды встретился и почувствовал, что сам превратился в волка. Они на него не напали, хотя голодные были. Дед говорил, что это возможно, когда стать зверя в себе почуешь, но для этого надо дух человека из себя вывести. Мол, у отца это получилось.

— Ну, хорошо. Ты нам подходишь. Забираю тебя в центр. Иди, скажи старшему по роте, чтобы собрал тебе вещмешок и выдал форму. Скажешь, что это я распорядился.

Вот уже три месяца тут. Разведшкола. Всё круто. С утра теория, после обеда практика. Повезло. Писать, правда, об этом никому нельзя. Подписал бумагу о неразглашении. Еще эта работа с Евгением Петровичем. Всё пытается в голову влезть, про чудеса выспрашивает, одних гипнозов уже штук пятнадцать было, потом стал какие-то уколы колоть, сразу вырубает и видения идут. Такие четкие, как будто это взаправду я. Заставляют их подробно записывать, будто что-то ищут в моей памяти.

В кармане зазвонил телефон. Майор Стаценко достал аппарат, взглянул на дисплей, где высветились цифры — три тройки.

— Алло, слушаю Вас.

— Ну что, майор, продвинулся? Что нового?

— Новости есть. Удалось найти носителя клича, правда, дальше память как будто блокируется. Не может сказать, как делать, у кого научился. Только сам факт клича. Дошли до предела, доктор говорит, что надо сделать перерыв, не выдержит. С другими пока пусто.

— Передашь мне копию отчета. Всё идет слишком медленно и мало конкретной информации. Выпотроши этого малого наизнанку, достань исток клича во чтобы то ни стало. Мне наплевать, выдержит он, не выдержит. Если был клич, значит, где-то там есть Волхв. Надо выйти на него. Мне нужен Волхв во что бы то ни стало. Средств не жалеть. Главное, найди. Да, и Книга. Надо выспросить подробнее про неё: как выглядела, о чем. Брал ли он её в руки. Надо за что-то зацепиться. Действуй.

Абонент отключился.

— Гаденыш, — сказал Стаценко, убедившись, что телефон отключен и сплюнул на землю сквозь зубы. Он не был лично знаком с обладателем этого номера телефона со странным ником «три тройки», но рекомендация была столь высока и настоятельна, что послать подальше бесцеремонного собеседника было невозможно. Как ему было сказано: чревато непредсказуемыми последствиями. А генерал, хоть и не его прямой начальник, сидит слишком высоко и слов на ветер не бросает. Ну что же, приходится терпеть такую наглость, а там посмотрим, что можно будет сделать.

Абонент с ником «три тройки», высокий черноволосый человек с узким бледным лицом в раздражении бросил телефон, золотой Верту, на стол. Хоть дело и сдвинулось с мертвой точки, но времени тянуть уже не было. На него давили со сроками. А этот майор, тупица, солдафон, раскачивался крайне медленно. Впервые за полгода получен результат. Предыдущий кандидат был очень перспективен, но быстро сломался, хотя почти подошли к Волхву. Как будто сработала заслонка внутри. Сердце остановилось. Доктор говорит, от передоза. Списали на инфаркт от перетренировки, чтобы как-то замести следы. Так еще эта книга всплыла. Скорее всего, вся загвоздка в ней. Уж больно они её защищают, как Каабу. Так, про книгу пока буду молчать. Пусть останется козырем, вынем в самый подходящий момент.

Раздался зум правительственной вертушки.

— Алло, — узколицый поднес трубку к уху.

— У тебя срок месяц. Если за это время не будет получен результат, твои услуги больше не понадобятся. Через месяц выборы. Мы не можем идти на них неприкрытыми. Я не хочу ждать подвоха, зная, что есть кто-то, кто умеет менять реальность. Надо всех раскопать немедленно, хоть из-под земли достать. Найти Волхва и через него всех носителей клича. Найти и нейтрализовать, если не удастся безопасно завербовать их на свою сторону. Месяц!

Узколицый долго смотрел на замолкшую вертушку, достал мобильный телефон и набрал номер:

— Евгений Петрович? Добрый вечер.

ВУНДЕРКИНД

— Евгений Петрович? Добрый вечер.

— Добрый вечер. С кем имею честь говорить?

— Это Нефёдов. Вам должны были позвонить насчёт меня. Теперь я буду работать с вами вместо Джонсона.

— Аааа, да, да. Слушаю Вас. Чем могу быть полезен?

— Пришли анализы на Игнатьева? Что вы можете сказать? Этот человек нам подходит? Вы сверили материал с исходными данными?

— Да, сегодня утром. Я уже провел прикидочную сверку. Совпадение по ДНК и РНК на 85 процентов. Да. Он принадлежит к исходной галогруппе, но с уверенностью сказать, что это тот самый человек, я не могу. Я докладывал Джонсону, что, скорее всего, ген клича передается по наследству от дедушки к внуку. Так утверждает наука. С этим я ничего поделать не могу. Половина на половину. Будем пробовать методом тыка.

— Времени на отработку совсем нет. У нас один месяц и от нас ждут результата. Положите Андрея в больничный бокс. На неделю. Его надо изолировать от Стаценко. Пусть встретится с Вундеркиндом.

— Слушаюсь.

В середине двухтысячных небольшая группа археологов международной археологической экспедиции вылетела из Москвы в Красноярск, откуда они поездом добрались до Минусинска. В Минусинске на площади у железнодорожного вокзала их уже поджидал автобус пазик. Путь лежал в одну из заброшенных деревень, куда вела разбитая, захваченная в полон мелким кустарником, дорога, доставившая пазику и пассажирам немало хлопот. Целых два месяца экспедиция вела раскопки на давно заброшенном, заросшем бурьяном да лебедой деревенском кладбище. Впрочем, только по старой церковной книге удалось отыскать его местонахождение, поскольку на первый взгляд это был самый обыкновенный бугор над небольшой рекой.

К исходу второго месяца к месту раскопок подъехал джип, из него вылез высокий, худощавый человек с узким лицом в сером плаще. Вместе с сопровождающим его начальником экспедиции они осмотрели раскопанные остатки капища и прошли в палатку, где в аккуратных металлических ящиках лежали превратившиеся почти в прах останки человеческих скелетов. В двух больших ящиках лежало два мумифицированных тела, едва прикрытых одеждой.

— Чем похвастаетесь? — спросил узколицый, привыкая к темноте палатки.

— Вот взгляните. Большинство образцов — прах, и для генетического анализа не подходят. Но вот интересный феномен: мы нашли два полностью мумифицированных тела без признаков бальзамирования и с сохранными внутренними органами и мозгом. На капище. Оба мужчины. Судя по одежде, скорее всего, вожди. Каких-либо атрибутов или других артефактов в доминах не было. Домины дубовые, внутри в отличной сохранности, только снаружи слегка истлели. Создается ощущение, что хоронили не так давно. Радиоуглеродный анализ покажет.

— Мне нужен образец их ДНК и РНК. Можете выделить?

— Я не большой специалист в этом вопросе, но, судя по сохранности тканей, думаю, что да. Завтра вертолетом мы отправим образцы в Москву и оттуда — в Вену. Полагаю, что через месяц у вас будут нужные данные.

В начале сентября 2011 года у здания архива Красноярского края остановился джип. Высокий человек с узким лицом, сопровождаемый щуплым гражданином невнятной наружности и неопределенного возраста в мятом плаще, направились прямо к директору архива.

— Я вам звонил. Вы мне назначили на 12 часов.

— Да, да. Проходите. Какой у вас вопрос? Как к вам обращаться?

— Меня зовут Петр Христов, и являюсь представителем международного фонда Болгарского исторического общества, — узколицый протянул директору узкую черно-белую визитную карточку.

— Наши усилия направлены на изучение истории староверов — богомилов. Насколько нам стало известно, жители ряда старообрядческих сел, расположенных по Енисею, были последователями богомильского культа христианской веры, исповедываемой болгарскими богомилами. Часть из них предпринимала попытки найти другие места обетованные. Мы бы хотели проследить пути рассеяния богомилов в другие края. Это нам нужно для одного важного исторического исследования. Не были бы вы так любезны предоставить нашему специалисту доступ к вашим архивным данным по старообрядцам на основе, так сказать, взаимной выгоды? Наш фонд готов проплатить все ваши беспокойства в сумме, скажем, около десяти тысяч долларов. Без расписки.

Узколицый вынул пачку долларов из дипломата, и со значительным видом положил её на стол поверх служебных документов.

В результате архивных поисков невнятный гражданин выявил три пути миграции старообрядцев-богомилов из когда-то богатого старообрядческого села Инский бор: пять семей переехали в село Усть-Кокса в Горном Алтае в середине 19 века, десять семей — в село Красный Чикой в Забайкалье в начале 20 века, откуда пять семей проследовали в село Чалбучи в Забайкалье, одна семья осталась в Чалбучи, четыре других по Шилке и Амуру ушли в Приморье и осели там в верховьях реки Хор. Оставалось проследить цепочку родственных связей за сто лет.

Наше время.

— Что с Андреем Игнатьевым? Почему вы его поместили в больничный бокс? — Стаценко исподлобья смотрел на Евгения Петровича.

Врач с невозмутимым видом посмотрел на майора и сказал:

— Я же вам докладывал, что он переутомился. Нервная система может не выдержать таких нагрузок. Я его поместил в бокс на неделю. Через неделю выйдет и можно будет опять допустить к занятиям и тестированию.

— На стол мне направление с диагнозом за вашей подписью.

Стаценко проводил тяжелым взглядом Евгения Петровича и достал из потертого кожаного портфеля, с которым он никогда не расставался, потрепанную записную книжку.

— Где-то у меня был этот номер. Ага, вот он, — удовлетворенно хмыкнув, он набрал на своем кнопочном мобильном номер телефона из записной книжки.

— Товарищ полковник, Стаценко у аппарата! Хахаха. Юрий Николаевич, дорогой! Приветствую Вас, от души. Каюсь, не смог поздравить Вас с юбилеем. Командировка была. Позвольте поздравить с повышением. Слежу, так сказать, за профессиональным ростом, приятно было видеть по телевизору знакомые лица.

— Доброго здравия, Олег, — раздался в трубке знакомый голос старого командира группы сопровождения. Стаценко прикинул в уме, лет пятнадцать, нет, семнадцать прошло.

«Сколько воды утекло. Двоих из группы уже нет. Сашки и Егорыча. Я вот до майора дорос, а был салажонок совсем. Для меня Юрий Николаевич, тогда уже, подполковник, был недосягаемым примером профессионализма и воинской этики. Потом группа распалась. Юрий Николаевич уволился, я остался на службе, перешел в другой отдел. Какое-то время поддерживали связь, потом командировки, многозадачность, режим секретности. Два раза менялось руководство, там, на самом верху. Сейчас, ох, не сглазить бы, пришел свой мужик — из бывших оперов. Профи, каких мало теперь. Подмел чисто. Это он позвал Юрия Николаевича обратно на службу, курирует сейчас безопасность Большого Дома. Сейчас ему много видно, многое может. Не зря вчера вспомнил его».

— Юрий Николаевич, дело к вам на бутылку коньяка. Хотелось бы обсудить в тиши.

Юрий Николаевич сразу услышал основной посыл. Стаценко просто так звонить не будет, использовал слово шифра из старого кода: «коньяк» — дело, не терпящее отлагательств, «поговорить в тиши», значит, надо поговорить в месте, где нет ушей, и, вероятно, речь пойдет о службе. Где сейчас служил Стаценко, Юрий Николаевич знал. Заняв кресло главного безопасника БД (так они в шутку называли между собой Большой Дом), он поднял досье своих бывших подчиненных, с кем в свое время прошел огни и воды и решал далеко не тривиальные задачи, так сказать, миссии невыполнимые. Выпил коньяка за двух ребят: один сгинул в тайге — не нашли, другой погиб добровольцем на Донбассе — накрыло дозор миной.

— Олег, добро. Могу через час на Третьяковке, можно пойти в Шоколадницу, там есть тихое местечко.

Через час два штатских человека, один — крепыш с рыжими усами, другой весь седой, среднего роста — оба в серых плащах, улыбались друг другу, пожимали руки и обнимались. Со стороны посмотреть — два старых знакомых, давно не виделись, обрадовались друг другу. Но глаза обоих настороженно и профессионально просканировали пространство и, удовлетворившись, что все чисто, зашли в кафе.

Выбрав свободный столик в самом углу, оба заказали себе по чашечке кофе.

— Давай выкладывай, что там у тебя.

— Ну, вы знаете нашу контору. Я последнее время курирую направление паранормов, людей, у которых какие-то необычные способности. И вы знаете, в последнее время на меня вышел какой-то странный тип по рекомендации одного генерала из Вышки, новенького, из выскочек. Он к нам никаким боком не относится, и вот что странно, вдруг позвонил мне сам на мой личный мобильный, узнал где-то номер и, настоятельно так, со скрытой угрозой, попросил меня помочь некому Нефедову. А этот Нефедов оказался скользким типом, я попытался его пробить, так он весь зашифрованный. Телефон не пробивается. По имени и фамилии нигде не зарегистрирован. Бот. Сам я его не видел, только по телефону разговаривал несколько раз. С каждым разом он все наглее и наглее, начал вмешиваться в нашу работу. Нахрапистый. С нашим доктором, психиатром хреновым, у него какая-то связь образовалась. Тот под его дуду пляшет. Доложить по команде вверх стрёмно, генерал грозился карой. У меня лапы нет, в случае чего спишут без содержания в утиль. Уж больно мне весь расклад не нравится и тема, что сейчас работаю, такая, понимаете, на грани между мистикой и реальностью. Какие-то маги, Волхвы, древность. И такой интерес. Чую, не наша контора и генерал этот неспроста суетится. Вы бы не могли поизучать тему со своего места, у вас сейчас все возможности? Навести справки. Тут либо крот, либо иностранная разведка, либо олигархи из-за бугра запретную тему копают, что всё вместе одно и то же. Вот фамилия генерала и телефон, и имя протеже.

Стаценко положил на стол маленький листок, вырванный из записной книжки.

— Хорошо, Олег. Я понял тебя. Поизучаю. В экстренном случае звони на этот телефон.

Юрий Николаевич написал на этом же листке свой телефон, показал Олегу, потом тщательно свернул листок и положил во внутренний карман.

— Как разместился? — Евгений Петрович в белом халате заглянул в дверь одноместного медицинского бокса, куда полчаса назад привели Андрея.

— Отлично. А зачем меня сюда перевели? Вроде, хорошо себя чувствую.

— Так надо. Распоряжение сверху. Отдохни, выспись до утра. А завтра я тебя кое с кем познакомлю.

Утром следующего дня после завтрака, накрытого прямо в боксе, за Андреем зашел Евгений Петрович и повел его с собой через путанный лабиринт комнат и этажей. Пройдя длинный коридор без окон и дверей, они уперлись в закрытую металлическую дверь без ручки. Евгений Петрович нажал кнопку, дверь отворил щуплый подросток лет шестнадцати с дредами, весь в цветных татуировках, на ногах линялые рваные джинсы и кеды без шнурков, на груди растянутая футболка с большой надписью Heavy Metal.

— Познакомьтесь, — сказал Евгений Петрович.

— Это Андрей, твой новый подопечный. А это Вундеркинд. Оставляю вас наедине. Надеюсь, что сработаетесь. Как закончите, маякни мне, — кивнул он мальчишке.

— Новенький? — спросил мальчишка, с любопытством разглядывая Андрея.

— За что тебя вундеркиндом назвали? — спросил Андрей, с восхищением разглядывая большую комнату, куда привел его Евгений Петрович. Все стены комнаты были завешены разного формата цветными картинами, на которых расплывались, скручивались в восхитительные спирали, круги, разбивались на квадраты и треугольники затейливые цветные узоры, обладающие каким-то чудесным магнетизмом воздействия на психику. Их хотелось разглядывать, вглядываться в них, бродить взором по закрученным цветным лабиринтам. Андрей с трудом отвел от картин глаза и посмотрел на мальчугана.

— Прикалываются. Хотя я и вправду вундеркинд. Я специалист по нейросети и нейрографике. Нравится? — он мотнул головой в сторону картин, — Моя работа. Лабиринты Чистилища. Это я их так называю. Я тут главный. Док попросил меня поработать с тобой, раскрутить потенциал твоей нейросети, блоки памяти снять, потенциал прощупать. Короче, всякая херня. Да ты не парься, я типа у них мегаспециалист по этим вопросам, есть еще какой-то профессор, живет у амеров, да он уже старенький, Альцгеймер.

Мальчишка тараторил, совершая одновременно множество осмысленных дел: насыпал в аппарат кофе и поставил две чашки, скинул со стола ватман с начатым рисунком спирали с необыкновенным переходом цветов от фиолетового в сиреневый, от сине-голубого до оранжево-красного. Рисунок еще не был закончен, но спираль уже выглядела живой, дышала, закручивалась, засасывая в глубину внимание Андрея. Затем он пододвинул к столу два удобных кресла и бросил на стол стопку листов чистой бумаги и пачку цветных фломастеров.

— Я буду говорить, рисовать, а ты не старайся понять. Там любомудрия много, но я должен всё рассказать по порядку, как положено. Типа структуру заложить. Ум не поймет, зато подкорка всё как надо считает и по полочкам разложит. Мне из тебя за неделю надо мегакрутого спеца сделать.

— Да уж, — неуверенно протянул Андрей, присаживаясь к столу, — я, признаться, в этом ничего не смыслю.

— Не дрейфь. Прорвемся. Куришь? — мальчишка протянул Андрею пачку тонких индийских сигарилл.

— Нет.

Мальчишка с удовольствием затянулся, выпустил колечко, пустил в него струйку дыма и, удовлетворенный собой, засмеялся.

— А ты ничего, мне нравишься. Без занудства. Ну, хоккей, начнём. Представь, что ты видишь не меня, а на моем месте вот такую вот картину. Типа это я.

Мальчишка, не вставая с кресла, держа в одной руке сигариллу, в другой чашечку кофе, пододвинул ногой картину с цветным лабиринтом.

— Весь мир можно нарисовать таким образом. Если по-особому настроить зрение и сознание, то кроме вот этих лабиринтов, пересечений и кругов больше ничего нет. От слова вообще. Весь мир — это одна большая нейросеть, в которую вплетено наше сознание. Пока сознание спит, оно видит сны, где в комнате друг напротив друга сидят два человека и о чем-то разговаривают. А как проснется, то обнаружит, что это не два человека сидят в комнате, а два кластера нейросети, вступившие между собой в синаптическую связь.

— Ты употребляешь какие-то слова, которые мне не понятны. Я из этого теряю смысл разговора.

— Я же сказал, что тебе не надо понимать. Просто слушай. Ты попыткой понять то, что я тебе говорю, наоборот, закроешь саму возможность проникнуться идеей. Новое знание не надо понимать, это же не математика, его надо принять как факт случившегося. Тогда ты им сможешь воспользоваться. Поехали дальше. Если ты становишься в позицию, что ты не есть физическая тушка, а ты есть на самом деле нейросеть, имеющая идентификационный ник «Андрей», тогда есть ряд утверждений, которые тоже надо принять вместе с нейросетью: нейросеть не имеет времени и привычного тебе пространства. Она занимает объем, вернее сказать, кластер. Кластер нейросети существует вне законов времени и пространства. Он никогда и нигде, он везде и всегда.

Андрей делал над собой усилия, чтобы не уснуть. Кофе не помогал. Мальчуган говорил с ним, как на иностранном языке, но совершенно уверенным голосом и с видом, как будто Андрей хорошо знаком с темой и ему должно быть всё понятно. На попытки Андрея прервать монолог, он делал предостерегающий взмах рукой.

— То, что ограничено кластером, так сказать, некий объем, называется событием. Таким событием, например, является наша жизнь. Она не течет по реке времени от роддома до кладбища. Все проявления человеческой деятельности, все вместе и по отдельности вписаны в какой-нибудь кластер. Каждое событие — это объем. Давай возьмем самый простой пример: учеба в школе. Представил? Ты отбарабанил одиннадцать лет в школе, за это время вырос, много узнал. Есть пункт А — начало учебы, и пункт Б — конец учебы. Между ними пролегает временная нить — десять лет. Понятно? Ты можешь сказать, что прошло столько-то лет, за это время ты постарел. А с позиции нейронной сети ты просто очертил кластер нейронной сети, отвечающий за учебу, и заполнил его. Кластер заполняется нейронами. Они — заготовки переживаний. Делятся на два вида: быстрые и длинные. Быстрые могут называться короткими, или зеркальными. Длинные — просто длинными. Быстрые дают суррогат переживания в твоей голове: вроде как, ты переживаешь, но понарошку, придуриваешься. Они не могут создавать реальность, выстраивать синаптические цепочки, создающие в нашем сознании событие. У них нет для этого органов сцепления — дендритов и аксонов. Это их, так сказать, гениталии. Хахаха, ловко я тут закрутил. Длинные, как раз с этими гениталиями, способные выстраивать связи. Связи называют синаптическими. Длинные нейроны дают готовые переживания в реальности, а когда начинают связываться в цепочки, то цепочки таких переживаний формируют событие.

Было видно, что мальчишка явно скучал, рассказывая заученный текст в который уже раз, и он всячески пытался при этом сам себя развлекать, отстукивая ритм рукой и приплясывая.

— Мы сами формируем каждое событие. Это происходит в три этапа. Мы сначала обрисовываем границы: прикидываем возможность и варианты допустимого. Так создается граница кластера — будущего события. Потом фантазируем свои хотелки, делаем визуализацию: формируем в голове картинку происходящего. В результате рождается быстрый нейрон без гениталий, — мальчишка опять залился смехом. Как и всякого подростка эта тема, очевидно, его занимала, — если визуализация подпитывается энергией нашего внимания на регулярной основе, то быстрый нейрон начинает расти и отращивает гениталии: с одной стороны аксон, с другой — развитая сеть дендритов, позволяющая создавать множественные синапсы — связи. Так рождается реальность. Человек начинает соприкасаться с реальностью своими нервными окончаниями. Заполненный кластер переживается им как свершившееся событие. Уф, закончил. То, что я тебе говорю, будет иметь смысл, когда ты сам, воочию, на своем опыте увидишь, как рождается событие, как формируется кластер и рождаются нейроны. Увлекательное, я тебе скажу, зрелище.

Мальчишка посерьезнел, прекратил дергаться в такт ему одному слышимой музыке и сказал:

— Тебе надо максимально мне довериться. Мы сейчас пойдем в трип. Я буду рядом с тобой. Тебе делали уколы дури, чистили память?

— Да, Евгений Петрович мне что-то вкалывал, правда, не знаю, что. Я сразу вырубался, потом шли видения. Что такое трип?

— У нас будет по-другому. Никакой дури в вены, никакой чистки. Чистое творчество. Трипом называют психоделическое путешествие в глубины собственной психики. Мудрёно, но после трипа будет всё понятно. Ты войдешь в нейросеть. Станешь её частью. Не пугайся, я буду рядом. Со временем сам во всем разберешься. А я нарисую тебе потом твою нейрограмму, слепок твоей матрицы-реальности, подкорректирую все твои проблемки, — мальчишка лукаво подмигнул Андрею, — станешь спецом. Говорю тебе, так и будет. Трип у нас будет с химией. Дурь иностранная. Как расшифровывается, говорить не буду. Только мозги забивать. Официально под запретом, узнают, срок схлопотать можно. Но здесь разрешено, в рамках «эксперимента». Мозги вставляет на место будь здоров. Можешь побывать и в аду и в раю. Но мы туда не пойдем, это всё баловство, картинки для ума, тешить эго тех, кто подвинулся на эзотерике. Мы с тобой пойдем в нейросеть. В ней истина. Сам поймешь.

Мальчишка залез в ящик стола и достал конверт, откуда вынул две белых таблетки. Одну протянул Андрею.

— Положи под язык.

Андрей положил таблетку в рот. Несколько минут с ним ничего не происходило. Но вдруг, разом, как будто занавес открылся, пришло чувство расширения. Он стал больше, шире, вышел за границы тела и заполонил собою всё пространство комнаты. Ярко заиграли краски. Картины преобразовались, стали источать потоки живого цвета, краски ожили, рисунки зашевелились. Все предметы комнаты стали прозрачными. Андрей увидел, как через стол и скатерть стола ясно прорисовывался силуэт стула. Картины стали увеличиваться в размерах, а Андрей, наоборот, уменьшаться, встраиваться внутрь каждого рисунка. Все вокруг него жило, булькало, пело, крутилось. Низвергались водопады и дробились на благостные звуки. Краски пахли благовониями, издавали чистейшие мелодичные звуки, сливавшиеся в гармонию вихрей, спиралей, воронок. Линии то переплетались в причудливые узоры, то распрямлялись, подчиняясь геометрии рисунка. Так же плыло, низвергалось, пело и закручивалось в воронки сознание Андрея. Он поначалу цеплялся за своё сознание, пытаясь сохранить самоидентификацию, пока вконец не утомился и полностью не отдался прихоти полета по захватывающим переходам из одного живого состояния в другое. И тут его осенило: он видит зарождение жизни. Каждый предмет комнаты на самом деле был живой и жил свою, одному ему ведомую жизнь, проявляющуюся узорочьем смены состояний. Он жил не сам по себе, а входил в контакты, связи, сцепления с такими же живыми объектами, явлениями, событиями, создавая гармоничный многосложный восхитительный узор живой ткани бытия. Дух захватывало от восторга, хотелось танцевать, кружиться, восклицать, прославлять, петь гимны непрекращающемуся акту творения совершенной красоты в многообразии безупречной целесообразности. Всё происходящее было целесообразным, несло в себе ясные смыслы и обладало безупречными формами.

— Ну как тебе погружение? — услышал он из угла комнаты вопрос, не сразу сфокусировав в сознании реальность комнаты и мальчишки-вундеркинда.

— Я таких мультиков еще никогда не видел. И что, в этом можно разобраться? — Андрей разглядел, как мальчишка большими мазками накидывает на натянутый на мольберте большой ватман абрис будущего рисунка.

— Да, я тебе в этом помогу. Ты ещё не привык к такой информации. Во всем есть информация: в звуке, ощущении, вкусе, картинке. Для нас одна привычна, сознание научено её обрабатывать, другая нет. Я нарисую твою нейрограмму, как я её увидел, а потом нарисую другую, исправленную, на новой уже не будет блоков памяти и мышления. Ты сразу въедешь в процесс, конечно, с головной болью, но станешь способен сам считывать нейрограммы. Это будет тебе от меня дар.

Мальчишка сделал небольшой реверанс, не отвлекаясь от картины. Было видно, что процесс захватил его целиком. Он был, как в исступлении, яростно расчерчивая круги, спирали, квадраты, щедро поливая холст красками, и через полчаса на ватмане появилось изображение глубокой спирали, которую на выходе разрывало нечто, напоминающее алый рог, из которого «вытекала» разноцветная амеба, меняющая цвета от густо-черного до светло-голубого. Эта амеба была помещена в квадрат бордового цвета, который, в свою очередь, красовался на фоне бирюзового круга с неровными краями.

— Твоя нейрограмма.

Мальчишка явно гордился своим творением и надеялся на комплимент.

— Ну и как это понять? Что ты в ней видишь? Долго жить буду?

— Коротенько скажу, хотя док мне запрещает интерпретации, мол, это его дело, а не моё. Хотя сам поначалу всё у меня выспросит, отчётик напишет, а потом слово в слово повторит мои слова с умным видом, как свои. Обидно, понимашь, — сказал он голосом известного актера.

— Я уже сталкивался с подобной нейрограммой. Был у меня один чел, я ему корректировал нечто подобное, но потом он куда-то пропал. Док, как ту нейрограмму увидел, прямо затрясся весь. Думаю, здесь тоже порадуется. Короче, отвлекся. Давай быстренько расскажу, только доку ни-ни. А то он меня убьет. Смотри, вот эта спираль говорит о мощном родовом эгрегоре. Ну, сила у тебя природная прямо из тебя прет. Вернее, перла. Вот этот рог — какое-то событие в прошлом, вероятно, смерть, трагический случай, который этот поток прервал. Причем этот случай не простой, а ты столкнулся с некой враждебной силой, внезапно, неподготовленный, и она прервала течение энергии. То есть ты ласты склеил. То, что выходит из квадрата, — твоя теперешняя жизнь, нейронный кластер, отвечающий за текущие переживания. Квадрат означает, что память об этом событии у тебя заблокирована встроенной программой защиты, то есть ты пока не готов к получению всей информации. Бирюзовый круг, бирюза — цвет надежды, говорит, что ты на грани создания нового кластера, который даст тебе возможность вместить новое или старое знание. Я это же скажу доку. Что он скажет скорректировать, то я и перерисую. Ну и тебя в это посвящу, — мальчишка подмигнул Андрею.

— Ну и что, твой рисунок изменит то, что у меня в голове и всю реальность?

— Я же тебе говорил, что меня не зря здесь держат, я вундеркинд. Только я знаю, как рисунком поменять реальность. Док пытался у меня выведать, да он сам не рисует и тона не различает. Я на интуитивном уровне вижу, как надо менять, а объяснить этого не могу, тем более научить. Каждый раз всё по-новому. Нет общего алгоритма. А поменять рисунок нейрограммы я могу только по запросу. Пока запроса нет, я ничего не вижу, а сам придумать не могу. Когда рисунок будет готов, будет еще один трип. Химия откроет врата восприятия, опять красиво загнул, новая нейрограмма в тебя и зайдет, а затем и реальность изменится. Вот такие дела. Ну, на сегодня всё. Звоню доку, что ты свободен.

ВОЛЬГА

Самолет в Абакан улетал в полночь из Шереметьево. В Москве было по-осеннему дождливо и холодно, хотя синоптики обещали, что весь месяц будет сухим и теплым. Старший научный сотрудник Центральной Библиотеки Вольга Всеволодович направлялся в Абакан не один, а в сопровождении мнс-а Арсеньева Павла Егоровича, а попросту Пашки, старавшегося выглядеть солидно молодого человека в стареньком клетчатом пальто, в очках и с большим кожаным портфелем, перешедшем ему по наследству от дедушки, что в года давно минувшие был когда-то заведующим научной секции Библиотеки. Оба они направлялись в научную командировку от библиотеки и, поскольку суточные, выделенные бухгалтерией, были мизерными, то решено было остановиться в Абакане у одного знакомого Пашки. Таких знакомых у Пашки можно было найти в каждом городе и всё благодаря его растущей популярности блогера.

Рано утром в аэропорту Абакана их встречали двое: знакомый Пашки Костик и его отец, похожие друг на друга как два брата близнеца, только один постарше, другой помладше: оба невысокого роста, чернявые, бровастые, улыбчивые.

— Передохнёте у нас с дороги, почаевничаете, и можно будет по делам ехать. Вот отдаю вам в распоряжение мой джип, а Костик вас повозит. Только скажите, куда надо, — отец похлопал Костика по спине.

Машина была в порядке — старый, но еще крепкий джип Лэнд Крузер с правым рулем. Впрочем, большинство встречавшихся по дороге машин тоже были с правым рулем.

— Вот спасибо вам. Транспорт нам будет очень кстати, быстрее со всем управимся, — сказал Пашка, прямо сияя от удовольствия, искоса поглядывая в сторону Вольги Всеволодовича, вот, мол, какие у меня друзья.

Истинной целью поездки Вольги Всеволодовича в Абакан на самом деле было встретиться с автором скульптурной композиции, которую тот назвал «Изгнание царя Навуходоносора». По легенде царь Навуходоносор в конце своего царствования за грехи был превращен богами в безумное животное и изгнан из города, где он царствовал. Но не это было удивительное в этой композиции, хотя сама по себе тема довольно-таки редкая. На фотографии, сделанной со скульптуры, скорее, похожей на большой барельеф, Вольге Всеволодовичу удалось разглядеть свиток, на котором на древнем арамейском языке была нанесена надпись, прочтение первых строк которой заставило Вольгу Всеволодовича похолодеть: это же потерянная страница Тайной книги. Откуда автор знает о её существовании и где ему её удалось увидеть? С большим трудом удалось придумать и обосновать причину командировки в Абакан, убедив заведующего научной секции, что в Абакане в республиканской библиотеке есть материалы, необходимые для его научной работы. Ну а Пашку ему дали в помощь, хотя, скорее, в нагрузку, так сказать, пусть учится настоящей работе «на полях».

Встречу со скульптором взялась организовать знакомая Костика, студентка университета, которая знала автора лично. Вольга Всеволодович для вида посетил республиканскую библиотеку, где они с Пашкой провозились около трех часов с каталогами рукописной части библиотеки, отобрав всё, что они нашли для себя подходящим, и, пообедав в столовой библиотеки, позвонили Костику, и все вместе на машине выдвинулись к университету, где была запланирована встреча.

До встречи еще оставалось изрядно времени, Костик уже успел выяснить, что скульптор обещал подойти к семи вечера. Чтобы скоротать время, Вольга Всеволодович решил зайти в здание бассейна университета с большими освещенными окнами, а ребята пошли встречать знакомую Костика, у которой скоро должна была закончиться пара.

Бассейн приятно удивил: большой — на пятьдесят метров, современный, с высокими стойками для прыжков. На скамейках, нависающих амфитеатром над бассейном, было довольно многолюдно: причину Вольга Всеволодович понял не сразу. Такого вида водного спорта Вольга Всеволодович ранее не видел. Первое, что пришло ему в голову, была ассоциация с параглайдингом. С одного края бассейна были установлены разные по высоте стойки для прыжков, на которых стояли стройные фигуры юных пловцов в черных лайковых комбинезонах. Комбинезоны были специальные, видимо, приспособленные для этого вида спорта: впереди, прикрывая область груди и живота, шла толстая резиновая накладка бело-красного цвета. Ребята по команде поднимали вверх руки, которые соединялись с телом толстой эластичной мембраной, формирующей подобие крыльев. Затем они отталкивались от стойки и в прыжке расправляли руки-крылья, совершая удивительный затяжной полет по касательной к воде. Приводняясь, они продолжали стремительное скольжение в каскаде сверкающих брызг. Для тех, кто прыгал с более высоких стоек, размер бассейна был явно мал для разгона, и перед краем бассейна они делали изящный кувырок-нырок, гася скорость. Это было какое-то фантастически завораживающее зрелище. Как стремительные, ослепительно красивые птицы в своих бело-красно-черных блестящих костюмах, юные спортсмены с головокружительной легкостью парили над водой, скользили по её гладкой поверхности, как по льду, покоряя сразу две стихии: воздух и воду.

— Интересный спорт. Надо порасспросить кого-нибудь о нем поподробнее. Назову для себя: аэроглайдинг. Хотя, может быть, у них есть свое и более мудреное название, — подумал про себя Вольга Всеволодович.

Вдруг он почувствовал, что к его ноге прижалось что-то теплое, маленькое, а в руку легла маленькая ручонка. Наклонившись, он увидел малыша, лет двух с половиной, который, уснув, сполз со скамейки на пол и улегся к нему на колени. Вольга Всеволодович подхватил малыша и, хотел было посадить на скамейку, с которой он сполз, но тут заметил, что на скамейке что-то шевелится. Это был крупный ежик, видимо, питомец малыша, который выполз из коробки и принюхивался, с любопытством поглядывая вокруг бусинками глаз.

— Это ваше хозяйство? — спросил, улыбаясь, Вольга Всеволодович бабушку, которая, заглядевшись на летающих спортсменов, совсем забыла про внука.

— Да, всё наше, вот пришли, за старшенького болеем. Видите, вон тот, в центре, на самом высоком трамплине. Тоже мой внучок, спортсмен, — с гордостью сказала бабушка, перехватывая уснувшего внука, который, раскидав ручонки, безмятежно спал, пуская слюни.

В проходе показался Пашка и призывно помахал рукой Вольге Всеволодовичу, приглашая на выход.

Они вышли из здания и направились куда-то чуть в сторону от проходной. Там в заборе была проделана калитка, к которой вела хорошо утрамбованная тропинка.

— Сейчас Костик с девушкой подойдут, — сказал Пашка и принялся громоздить возле калитки из наваленных кучей старых метел, швабр и досок некое подобие шалаша.

— Что ты делаешь? — полюбопытствовал Вольга Всеволодович.

— Я их сейчас разыграю, обвенчаю шутовским обрядом, а то такая красивая пара, а всё никак не решатся.

— Вот ты молодец! А ты отдаешь себе отчет, что для нейронной сети разницы между настоящим обрядом и шутовским нет. Ты закручиваешь карму, а ответственность ляжет на тебя. Готов её брать?

Серьёзность, с какой сказал эти слова Вольга Всеволодович, заставила Пашку остановиться.

— Проехали, — только и сказал он, сразу потеряв интерес и к бутафорскому шалашу и к розыгрышу.

В это время в проеме калитки показались Костик и девушка. Высокая, в сером пальто с капюшоном, невероятно красивая, будто сошедшая с полотен Боттичелли.

Её красота выявила причину избыточной суеты влюбчивого от природы Пашки.

— Здравствуйте, — мелодичным голосом сказала она и представилась, — меня зовут Ольга. Пойдемте, здесь неподалеку. Скульптор обещался к семи. Я ему сказала, что вы к нам из Москвы приехали, интересуетесь его работой.

Действительно, место, куда они все направились, было недалеко, метрах в пятистах. Вольга Всеволодович с интересом разглядывал довольно-таки монументальное сооружение, чем-то напоминающее триумфальную арку, в центре которой был расположен барельеф, скрытый натянутым серым полотнищем. Перед аркой, очевидно, для удобства созерцания, был установлен длинный стол с двумя широкими скамьями с двух сторон. Девушка откинула полотнище, и их взору открылся искусно исполненный барельеф, в нижней части которого был изображен Навуходоносор в виде фантастического зверя-человека, сросшегося с крокодилом, как сиамские близнецы, с пастью крокодила, кабаньим пятаком, клыками и хвостом крокодила. Туловище человека вырастало прямо из спины крокодила, сливаясь с ним в одно целое, вызывая тем самым крайне неприятное ощущение у зрителя. Лицо человека было гротескно искажено, один глаз выпучен, другой прищурен, вместо рта — огромная пасть, разверзнутая в крике то ли отчаяния, то ли боли. За Навуходоносором текла нескончаемая толпа таких же мерзких человекочудовищ, уменьшаясь до микроскопических размеров, делая барельеф чрезвычайно выпуклым, объёмным. Эта толпа вытекала из врат по виду средневекового города, окруженного высокими стенами и башнями. Над городом развевался стяг, на котором шла витиеватая вязь незнакомых букв.

Вольга Всеволодович замер, пытаясь прочитать надпись. Слегка искажена буква во втором слове, но прочитать можно.

«И.С.У. С. ИСТИНЫ СВЕТ УЗРЕВШИЙ СВЯТ. ПЛОДАМИ БЛАГОДАТИ ВЫМОЩЕНА ДОРОГА К ИСТИНЕ. ЕСЛИ СУМЕЕШЬ, НЕ ПОТЕРЯВ СЕБЯ, ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ ТРОЕ ВРАТ, ЧТО МАЛЫ, КАК ИГОЛЬНОЕ УШКО, В БЛАГОУХАЮЩИХ САДАХ ДУШИ СВОЕЙ УЗРИШЬ ДВЕРЬ В МОИ ЧЕРТОГИ. ТАМ ВСТРЕТИШЬ МЕНЯ»

— Это она, — обрадованно подумал Вольга Всеволодович, — результат его неустанных поисков: недостающая часть Тайной Книги — Иванова Евангелия, священной книги богомилов, её утраченная страница: ключ к шифру Книги. Неужели сейчас удастся узнать, где она хранится?

Вольга Всеволодович взглянул на часы: шел восьмой час. В сгустившихся сумерках к столу подошел человек со стопкой увесистых книг под мышкой. Тщательно выбритое лицо с тяжелым подбородком, на голове густой короткий ежик, голова вырастала прямо из массивных плеч без всякого намека на шею. Маленькие глазки под тяжелыми нависшими дугами бровей смотрели на всю компанию настороженно. Узнав девушку, мужчина положил на стол книги и поздоровался.

— А что вас подвигло изобразить именно этот сюжет? — спросил Вольга Всеволодович скульптора, улыбнувшись.

Тот от заданного вопроса пошел пятнами, весь ощетинился и с нескрываемым раздражением спросил:

— А вам, впрочем, какое дело до моей работы?

Вольга Всеволодович понял, что он затронул больную тему, и попытался быстро сгладить ситуацию:

— Извините меня, ради бога, я не хотел затронуть ваши чувства. На мой взгляд, барельеф сделан чудесно, это мастерская работа, великолепная трактовка сюжета. Но почему здесь? Скорее, такая работа больше просится в столичный музей, впрочем, думаю, что даже европейские музеи не отказались бы от такого. Я вижу, сколько не только мастерства, но и труда, времени, да и профессионализма потрачено на эту картину.

Скульптор вдруг как-то обмяк и заплакал, шаря руками по карманам в поисках носового платка.

— Вы, пожалуй, единственный, кто оценил мою работу. Остальные потешаются, смотри, мол, каких уродцев изобразил. Министерство культуры не заплатило мне ни гроша, отмахнувшись, что библейские темы сейчас малопонятны и никому не интересны. А что здесь непонятного? Тема тривиальна. Изгнание Тьмы Светом, победа добродетели над гнустностью, добра над злом. Метафора. Исключительно философская вещь уж куда как актуальна в нынешние дни, да, видимо, не на свой век пришлась. А я действительно потратил на нее почти два года, да и почти все средства.

— А что за интересную надпись вы изобразили на свитке? — осторожно, боясь погубить неосторожным словом слабый росток надежды, спросил Вольга Всеволодович.

— Признаюсь, надпись со свитка я скопировал с одного гобелена в Анжерском замке во Франции. Меня привлекло то, что по рассказу гида этот свиток был пронзен копьем как содержащий ересь. Но, что на нем написано, никто прочитать сейчас не может, язык утерян.

— Это древнеарамейский язык, одна буква третьего слова действительно написана неверно, это, видимо, и есть место проникновения копья.

— А вам это откуда известно? — слегка удивившись и прекратив утирать слезы, спросил скульптор.

— Я специалист по древне-арамейскому языку, — ответил Вольга Всеволодович.

— А что там написано? Можете прочитать? — своим нежным голосом спросила Ольга.

— Охотно. «ИСТИНЫ СВЕТ УЗРЕВШИЙ СВЯТ», — прочел первые слова свитка Вольга Всеволодович, и эти слова, произнесенные им вслух, изменили окружающее пространство и время. Раздался громкий хлопок, словно лопнул воздушный шарик, только огромных размеров, а затем послышался неприятно резанувший слух резкий звук разрываемой ткани, будто какой-то великан своими ручищами разорвал небо от края до края. Мир исчез.

***

Вольга крутил головой. Он был вожаком небольшой группы ребят. Неподалеку от матери, массивной со спиленными под корень бивнями, пасся двухнедельный маленький индрик. Он был ростом чуть больше собаки. Смешной, весь покрытый пухом, с тоненьким кожистым хоботком и большими ушами. Он был настоящим любимцем детворы: ласковый, игривый, как щенок.

— Пушистик, Пушистик! — кричали ребята наперебой, пытаясь подманить индрика и поиграть с ним. А тому этого только и надо.

— Опять родился малец! — перешептывались между собой старики, сидя на завалинке у крайней избы рядом с полем, на котором паслось стадо индриков.

Женских детородных особей в стаде почти не осталось. Старшая стада, Мудрая Индра, вышла из детородного возраста и, хотя по-прежнему верховодила, ожидать от нее потомства уже не приходилось. За последние десять лет было всего четыре помета, и то мальцы. Скоро рожать будет некому. Пытались было привозить южных индриков-самок, да те не выдерживали наших зим, хворали и не приносили потомства. Мамаша Пушистика — величавая, со смешной кучерявой челкой на лбу, за что получила имя Кудря, — единственная детородная самка стада, уже три приплода подряд приносила только самцов, и тоже уже сколько ей годков.

— Ехе-хе, — озабоченно кряхтели старики с неменьшим, чем дети, интересом наблюдая за игрой детеныша.

Ребята резвились с Пушистиком, он стал более самостоятельным и мог уже, заигравшись с ребятами, отбежать от матери на небольшое расстояние, та же не сводила с него настороженного взгляда, издавая призывные трубные звуки, стоило ему отдалиться от неё на полсотни шагов.

Ребята решили искупать малыша в небольшой речке, что текла по окраине поселка, огибая его и впадая в большое озеро. Они веселой гурьбой скатились к реке. Пушистик, смешно хлопая ушами, издавал хоботком хрюкающие звуки, подставляя бока под каскады брызг, которыми обдавали его со всех сторон весело гомонящие ребята. Ничего не предвещало беды. Полдень, жаркое солнце. На небе ни тучки.

— Ребята! Смотрите, волк! — вдруг раздался пронзительный крик.

Из зарослей камыша на берег вышел громадный волк, скаля зубы и взъерошив шерсть на затылке. Он медленно крался к ребятам, не сводя немигающих желтых глаз с детеныша индрика. Пушистик, почуяв опасность, задрожал всем телом, и попытался спрятаться за спинами ребят.

— Вольга, стой! — закричали ребята, когда наперерез волку бросился крепкий невысокого роста мальчуган лет шести-семи. Льняные волосы перетянуты на лбу бечевкой, дочерна загорелый, в выгоревших портках до колен. Он перегородил путь волку, весь напружинился и, как-то также по-волчьи оскалившись, издал глухой рык. Волк остановился. Наступила необычная тишина, даже сверчки умолкли, будто все пространство поместили под огромный звуконепроницаемый купол. Мальчик и волк стояли в пяти шагах друг от друга, холодный свет синих глаз мальчика перекрестился с ярким желтым цветом глаз волка, словно два остроконечных клинка схлестнулись в смертоносной схватке. Прошло несколько томительных мгновений. Волк вдруг нерешительно вильнул хвостом, до этого вытянутым, как палка, поджал его и отвел глаза. Потом сделал неожиданной скачок в бок и скрылся в камышах.

— Вольга отогнал волка, — закричали ребята и кинулись к нему наперегонки. Со стороны поля раздался призывный трубный звук — это обеспокоенная Кудря звала Пушистика к себе, и тот, приподняв хоботок, со всех ног кинулся к ней.

Это происшествие не осталось незамеченным. Неподалеку от капища, с центра которого на мир взирал суровый лик величественного изваяния Дажьбога, вырезанного умельцами из огромного ствола дуба, стоял, опираясь на сучковатый посох с набалдашником, высокий старик с длинной седой бородой и внимательно следил за ребятами.

— Вона как оно обернулось, — задумчиво протянул он, — знать, время пришло.

Вечером того же дня, когда за столом собралась вся семья Вольги: отец с матерью, два старших брата, вернувшиеся с сенокоса, Вольга и его брат Игорша, да младшенькая Ольга, любимица всей семьи, в дверь постучали.

— Кто там? Входи, добрым гостем будешь! — окликнул отец Вольги.

В проеме двери показалась высокая фигура старца.

— Выйди, Старшой, чуток переговорить мне с тобой надо по важному делу, — не заходя в дом, позвал отца старец.

— Слушаю тебя, Волхв, с чем это ты ко мне пожаловал на ночь глядя? — спросил отец, выйдя на улицу.

Они стояли друг напротив друга, высокие, чем-то неуловимо похожие друг на друга, только один был само олицетворение мудрости, другой — силы.

— Не обессудь, Старшой, твоего мальца, Вольгу, я беру себе в обучение. Дар у него. Сегодня сам видел, как он Седого отогнал, и сам было в волка чуть не превратился.

— Мал он еще, совсем несмышленыш. Погодил бы ты его брать к себе, я его к хозяйству хотел приспособить.

— Ты знаешь Закон, не можем мы противиться Силе, идти супротив предначертанного. На нем печать Силы, и если эту Силу не обуздать и не направить в правильное русло, в Свет, она может уйти во Тьму и много бед наделать. Нельзя медлить, раз сила проявилась. Завтра с утра приводи его к капищу. Прощевай.

Старец развернулся и, опираясь на посох, не спеша, величаво, стал спускаться по тропинке. Он походил на кряжистый высохший ствол дуба, когда-то буйно-зеленого, раскидистого, но по прошествии лет, засохшего, хотя еще и не утратившего былой стати и величественности.

Похолодало. Выпала первая пороша. По площади Кремля брел босоногий человек во власяном рубище на голое тело, простоволосый, опираясь на кривую палку, которую он приспособил вместо посоха. Длинные седые до плеч волосы развевались на ветру, глаза светились безумным огнем, он что-то бормотал, и едва можно было разобрать отдельные слова: «Дождем прольет Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер — их доля из чаши…»

Он брел сквозь толпу, как слепой, никого и ничего не узнавая, и люди с почтением расступались. Мужики скидывали оземь шапки, падали ниц, бабы, вставая на колени, плакали, подвывая, утирали слезы концами платков. «Базилевс» — сопровождал тихий ропот босоногого старца.

По широкой, хорошо утрамбованной дороге, на закат уходил небольшой отряд хорошо вооруженных людей. Пятьдесят всадников на крупных сытых лошадях в латах, кольчугах, с пиками на плечах, за спиной у каждого большой щит, на котором красовался белый сокол на красном фоне, на голове большие меховые шапки. Металлический шелом воин надевал перед боем. Ратники были все как на подбор: рослые, чубатые.

Вольга ехал крайним справа в первой шеренге конников, ничем из них не выделяясь ни статью, ни видом, ни обмундированием. Таков был наказ Волхва. Он ничем не должен был себя выдать до прибытия в Руссильон.

Накануне ночью перед отъездом Вольга встретился с Волхвом. Чело старца, изрезанное морщинами, казалось невозмутимым, но, когда он начал говорить, голос выдал его крайнюю озабоченность:

— Эх, Вольга, не до конца мы довели твое обучение, да времени ждать в обрез. До нас дошла депеша воеводы Руссильона — Игорши, твоего брательника, слезно он помощи просит. Поспеши к Игорше в Руссильон. Бунт повсеместный вспыхнул. Тайно напали, поодиночке, многие славные мужи погибли. Сил у него мало, пишет, что супротив него курфюрсты собрали огромное войско. Отряд, с которым ты пойдешь, малочисленен, это не то, что просил Игорша. Не хватит для усмирения бунта. Да и не за тем отряд туда послан с тобой. С болезнью Базилевса усилилась папская рука. Чую, хотят они всю власть захватить, смуту затеяли не только на окраинах — даже здесь, в центре, народ баламутят, надеются в мутной воде наловить себе рыбки. А опереться здесь сейчас не на кого. Дошла до нас плохая весть, что Папа благословил ревнителей новой веры на неповиновение центру. На тайном соборе назвал хранителей Истинной Веры еретиками и предал анафеме. Создали они в тайной канцелярии карательный орган — инквизицию. Огнем да пытками уничтожают ревнителей Истинной Веры. Всем католикам, доложившим на еретика или принявшим личное участие в казни еретика, не считаясь ни с женами, ни с детьми, дается индульгенция — пожизненное освобождение от всех грехов. Тяжкие времена настали. Боюсь, что надо будет вам прорываться с боем, ездовые сообщают, что все дороги перекрыты военными дозорами. И это не простое ополчение, — там рыцари с ландскнехтами. Даю тебе наказ: найти, уберечь и сохранить Книгу Истины. А если увидишь, что Тьма пересилила Свет, или почуешь, что наступил конец времен и Свет вот-вот погаснет, тогда я благословляю тебя изменить предначертанное.

Волхв коснулся посохом плеча Вольги — того будто огнем обожгло — и растворился во тьме.

МЕНЯЮЩИЙ ПРЕДНАЧЕРТАННОЕ

«Как только дружина покинула родные земли, воевода повелел всем ратникам облачиться в полный доспех, заменить меховые шапки шеломами, подбитыми барсучьим да волчьим мехом, пустил вперед легкий дозор из пяти человек. Дорога будто вымерла, словно специально кто расчищал им путь. Места отдыха выбирали сами, подальше от людных мест, запасаясь провизией да фуражом в придорожных трактирах. Осень стояла затяжная, теплая, без дождей. Низко летели большие стаи гусей и уток зимовать в теплые края. Деревья скинули листву, редкие птицы перелетали с дерева на дерево. Уже почти два месяца в пути, далеко ушли от родных, милых сердцу дубрав да полей, и близка цель, да всё сильнее сердце сжимается от недоброго предчувствия, будто где-то близко коварный тать притаился за углом с большим кривым ножом.

Засада была подготовлена по всем правилам охоты на человека. По границе леса шла небольшая речушка: один берег низкий, болотистый, весь зарос камышом да ряской; зато другой высокий — с раскидистыми соснами да зарослями ивы. Дорога перед речушкой суживалась, делала поворот и круто поднималась на косогор, за которым раскинулось огромное ржаное поле, усеянное закрученными снопами соломы сжатой ржи. Под каждым снопом скрывался арбалетчик. Пропустив дозор и дождавшись, когда хвост дружины покажется из леса, на отряд со всех сторон посыпался дождь из стрел. Метили только по лицам. Кони должны достаться тому, чья стрела будет найдена в поверженном еретике. За такую лошадь рыцарь мог отдать целое состояние.

Десяток стрел нашли свои цели, и путь дружине перегородил выстроенный в каре отряд числом не менее трех сотен разряженных ощетинившихся пиками ландскнехтов, своим видом больше похожих на кавалеров, собравшихся на бал: все в разноцветных камзолах, с надетыми поверх металлическими доспехами, шеломы украшены плюмажами с цветными перьями.

— К бою! — раздалась команда воеводы, и дружина, сомкнув строй и опустив длинные тяжелые пики, на всём скаку понеслась на ландскнехтов.