Бесплатный фрагмент - И не было никогда

Долго молчат они оба, — и в нём, как сам он говорит, растаяло сердце, и вот Ромео говорит своей Джульетте… и что же он говорит ей?

Н. Г. Чернышевский

Хурминка

1

Утром пришло сообщение ВКонтакте. Костя, разбуженный сигналом телефона, увидел неизвестное имя отправителя и такие слова:

«Костян дароф! Узнал? Как жывеца могеца? Че забыл нас савсем??»

Кто это? Не Серёга ли скрывается под ником Rock Govnopock и картинкой железного дровосека? Больно уж стиль похож. Одноклассник из Хурминки? Можно сказать, бывший, но ведь бывших одноклассников не бывает, они навсегда.

Костя сел на кровати, протёр глаза и, чтобы всё прояснить, напечатал:

«Здорово, Серый! Узнал, конечно, очень рад! Не забыл, просто дел было выше чердака».

Ответ прилетел немедленно:

«А щас то лето. От наших тебе с кисточкой кто здесь. Давай сюда хоть на пару недель! Посидим закусим. На тракторе погоняем. А то жызнь проходит. Я правильно пишу слово жызнь?»

«Не совсем. Правильно будет „жызднь“».

«Ну ты как всегда».

Это и вправду был Серёга Кондин. В некотором смысле братец Онегина, Печорина и компании: Конда — есть такая река. Главный комик в их классе. «Серый, подойди к окну», — просит кто-нибудь. «Какну? — спрашивает Серый, почёсывая затылок. — Н-ну давай какну!» Его каламбуры, этот и сотни других, звучали уморительно; даже сейчас, припомнив, Костя ощутил на лице ухмылку.

И отправил деловой вопрос:

«У вас есть гостиница? Кажется, при мне была».

В ответе уловил негодование:

«Какая гостиница мостиница! Брателу моего Романыча помнишь?»

Романыча Костя помнил. Старше на десять лет, десантная тельняшка, гитара «Фендер», мотоцикл «Урал», тридцать подтягиваний за подход — как такого забыть? Притом он был женат, сын Никита пошёл в первый класс той же осенью или годом позже, что дядя Серёжа с друзьями в выпускной.

«Помню. Привет ему!»

«Большой чел теперь. Строительный магнат. Дом построил столько комнат можно заблудится. Приежай найдем уголок».

«Хорошо, спасибо. Возьму с собой компас».

«Лады. Напиши как соберешься».

Костя пообещал написать, вкратце расспросил Серёгу обо всём интересном и отправился на кухню жарить себе яичницу.

Ехать? Не ехать? А впрочем, он уже почти определился.

2

Никогда не ходи на встречи выпускников, говорят умные люди. Не возвращайся туда, где был счастлив, добавляют другие, не менее умные. Но где они — и где мы? И как понять, был ты счастлив или нет, если уехал давно и забыл не всё, но очень многое? Только вернуться и проверить.

Что принесёт возвращение?

Вот уж не предполагал, живя вдалеке от Хурминки девятый, десятый, одиннадцатый год, что когда-нибудь захочет ответить на этот вопрос. Укатил в Петербург едва ли не назавтра после школьного выпускного вечера. Связь с одноклассниками постепенно утратил, это в наше-то время, полное гаджетов и социальных сетей. Значит, не слишком она была нужна. Впечатления о школе, о селе в предгорьях Крыма сохранились добрые — просто перевернул страницу, двинулся в новую жизнь.

Там стало вовсе не до прошлого. В новой жизни был экономический факультет, затем работа, настолько унылая, бестолковая, что хотелось посмотреть наверх и сказать: мы так не договаривались! Молча позлившись и погрустив, Костя решил, что это ложный путь. Стал искать настоящий и, кажется, нашёл. Помогла всего одна выдающаяся способность — невероятная грамотность. Шутка ли, за все годы учёбы ни единой четвёрки по русскому, перепутанной орфограммы, лишней или недостающей запятой. Получалось само, без капли усилий. Долго не придавал таланту значения, некоторое время стеснялся его, хотел нарочно ошибиться в диктанте раз-другой, но так и не смог себя заставить. Кому-то достаётся абсолютный музыкальный слух, кому-то иной — бесполезный, думал Костя до поры…

Теперь у него было много учеников, но экзамены прошли, большинство ребят в июне отдыхают, с остальными можно договориться об удалённых занятиях. Со связью, заверил Сергей, в Хурминке всё пучком.

Будут ли ещё соображения против? Может быть, рассказы умных людей? Костя не раз и читал, и слышал о том, как некто увидел школьных товарищей и ужаснулся: все какие-то старые, линялые, пыльные, неужели я такой же?!

Но разве он изменился за одиннадцать лет? Кажется, не слишком. В зеркале, бреясь, по-прежнему видел юнца — чуть выше давнего подростка, шире в плечах, без следов от прыщей, с более крепкой шеей, маленькими залысинами по краям лба, но в целом очень похожего.

3

Дожидаясь, пока закипит чайник, Костя принёс на кухню ноутбук, открыл железнодорожный сайт. Нашёл свободные билеты на боковые плацкартные места — ближайший севастопольский поезд через две недели. Пока не разобрали, надо пригласить с собой Наташу. В качестве кого? Вероятно, своей девушки, хоть в этом он не был уверен и сейчас. Будешь тут уверенным, когда всё время знакомства, без малого два с половиной года, отношения летят на качелях то вверх, то вниз.

Лучше даже сравнить их с бесконечным штурмом крепости. Вот, кажется, она готовит белый флаг, осталось чуть-чуть, один рывок, последнее усилие… и тем обиднее срываться, шлёпаться в ров с холодной водой! Сколько раз такое повторялось, не сосчитать. Выбирался, отряхивался, карабкался заново…

Может быть, там — в краю, для неё экзотическом, — будет легче увидеть заветный флаг?

Был и другой резон. Серёга рассказал об одноклассниках: у Димыча Тарасова семья, у Лены Коваль семья, она уж не Коваль, а Каретникова. Вадим и Алла, вечные соседи по парте, поженились, и Миша с Таней, он её чуть ли не с дошкольных лет на мотороллере катал. Почти у всех дети. У Серого на странице, когда подтвердили дружбу, проявилась фотография милой крашеной блондинки с пятилетними двойняшками: девочкой и мальчиком. В такую компанию заявиться одному? Всё равно что с пустым карманом в государственную думу.

Он позвонил Наташе. Она отказалась без промедления:

— Извини, скоро улетаем с мамой в Архангельск, на её родину. Потом в Турцию, не скучай.

«Почему же раньше молчала?» — едва не спросил Костя, но удержался. Знаешь причину или нет, разницы никакой. А не напомни он о себе, неужели так и унеслась бы с порывом юго-западного ветра?

Значит, придётся-таки ехать одному. Это и к лучшему, с другой стороны: о личном что-нибудь сочиним и будем гонять на тракторе без оглядки.

Он купил билет на верхнее боковое место, сразу взял и обратный с таким расчётом, чтобы провести на юге двенадцать полных дней. Переговорил с родителями учеников и вечером объявил о поездке своим родителям.

Папа воспринял известие спокойно; он уже давно считал, что Костя вырос и сам понимает, что ему надо. Мама возмутилась: «Работу бы искал, чем кататься без дела! Это репетиторство не доведёт до добра!» — но, кажется, больше по инерции, по привычке. До сих пор не поняла его выбор, через силу пыталась уважать, спасибо и на том.

Вдобавок её вот что встревожило: «Съездишь, потом они сюда захотят всей компанией, а где будут жить? У нас не постоялый двор». От этих разговоров Костя отмахнулся. Встанет вопрос — решим. Какой смысл устраивать панику раньше времени?

4

Время притормозило, один час теперь был равен двум, если не трём обыкновенным. Ускорила его Наташа: вдруг объявилась, предложила сгонять куда-нибудь не очень далеко, пока не разбежались в разные стороны. Костя решился на авантюру и купил экскурсию в Пушкинские Горы, с ночёвкой и возвращением за сутки до крымского поезда. Случись задержаться в пути по какой-либо причине, будет головная боль…

Накануне вечером Наташа приехала к нему. В ранний час на такси долетели пустыми улицами до площади Восстания, нашли на стоянке серебристый микроавтобус. Попутчики оказались интеллигентные, околопенсионных лет, плюс две старшеклассницы, внучки одной из женщин. Наташа села возле окна, Костя рядом. Тронулись, экскурсовод завёл рассказ о Лицее, Куницыне, Кюхельбекере, а день за окнами разгорался солнечный, с живописно раскиданными над горизонтом кучевыми облаками. Для фотографа лучше не придумаешь, и Костя вволю нащёлкался в Михайловском и на Савкиной горке.

Наташа мигом сдружилась с девочками, хоть и была постарше: смеялись втроём, секретничали под умилённым взглядом бабушки. На пасеку, что завершала первый день экскурсии, они идти не захотели. «Нет, нет!» — взмахивали руками Лена и Рита, как бы отгоняя воображаемых пчёл. Наташа не взмахивала, не делала испуганных глаз. Костя предполагал, что она отказывается только за компанию, — и, как понял вскоре, напрасно.

— Уже поздно, пчёлки ложатся спать, — сказала хозяйка пасеки Аня таким тоном, будто речь шла о детях, и к ульям гостей не повела.

Вместо ульев дружески побеседовали за чаем, попробовали на вкус лесные и луговые дары. Костя купил в магазинчике мёда Наташе и себе. Зацепился взглядом за бутыль медовухи, такую прохладную даже на вид, что рука сама потянулась. Вообще-то не собирался… Или как? Подумал немного и не устоял.

Привёз гостинцы на туристическую базу, поставил в двухместном номере на стол.

— Представляешь, медведям нужен не мёд, когда они ломают ульи, — сказал Костя.

— А что? — спросила Наташа, отложив книгу, которую читала при свете бра.

— Личинки. Это для них источник белка.

— Никогда не слышала такого.

— Я тоже до сих пор.

— Мой мир не будет прежним. Значит, Винни-Пух на самом деле хотел…

— Может, вот этого? — указал Костя взглядом на бутыль. — Пробовала?

Наташа выбралась из-под одеяла, щёлкнула по ней, прикинула на вес и покачала светло-русой головой:

— Не-ет… Тут есть градусы?

— Около шести. Рискнёшь?

— Ладно, — помедлив, кивнула она. — Под твою ответственность.

Костя свинтил крышку, наполнил два стакана. Рискнули раз, другой и не заметили, как приговорили всё. Напиток оказался чудодейственным: хмеля ни в одном глазу и небывалые силы. Очень долго потом Наташа прикусывала то край одеяла, то ещё что-нибудь, чтобы не потревожить никого в соседних номерах неосторожными вздохами…

Уснули только под утро, часа на полтора, и вышли к автобусу бодрее некуда. Второй день экскурсии провели в компании Лауры, научной сотрудницы музея-заповедника. С первого же взгляда Лаура очаровала всех; прощались с ней, когда настала минута, и вовсе как с родной.

5

Когда двинулись в обратный путь, первое время все молчали. Даже сёстры позади Наташи с Костей не спорили, кому сидеть возле окна. Чуть позже та из них, которой досталось это место, просунула маленькую руку между стеклом и Наташей, стала водить по её шее сухим стебельком. Наташа ёжилась, хихикала, затем взмолилась шёпотом: «Перестань…» — но, кажется, не имела сил даже отмахнуться. Действие волшебного напитка закончилось только сейчас.

Костя одновременно проживал в воображении историю Ганнибалов, просматривал фотографии на экранчике камеры и, чувствуя прикосновение Наташиного плеча, думал: жаль, что не захотела ехать с ним и что теперь ничего не изменишь, билетов на завтра нет…

Потом он выключил фотоаппарат, убрал в рюкзак, положил на багажную полку. Две женщины впереди разговорились о сыновьях, не желающих работать. Наташа задремала, привалившись к Костиному плечу. За окном необыкновенно быстро чередовались полосы дождя и ослепительного солнца.

Из-за ворота Наташиной футболки так и торчал забытый стебелёк. Костя осторожно вынул его, дотянувшись дальней рукой, и решил не выбрасывать.

Проехали село Рождествено, мелькнула бело-голубая набоковская усадьба на холме. Костя зевнул, веки мгновенно слиплись; всё вокруг исчезло, лишь издалека, будто сквозь толщу воды, звучала песня про зайцев: на мониторе под потолком крутили старые комедии. «А нам всё равно, а нам всё равно, твёрдо верим мы…»

На границе города, как по сигналу, очнулись. Вышли у метро «Московская», поцеловались на прощание. Наташа уехала домой на такси. Костя, не великий барин, добрался к себе на маршрутке.

Теперь-то ключ от крепости в кармане? Можно быть уверенным? Эх, если бы не этот отказ… Но всё-таки, чувствовал Костя, он должен, просто обязан закрепиться на высоте, не шмякнутьтся обратно в ледяную воду!

6

В надеждах он провёл остаток времени до поезда и первый вечер под ускоряющийся стук колёс. А наутро будто переключился, стал глядеть вперёд. Помог в этом сосед с нижней полки, моложавый крепыш лет пятидесяти. Не лежебока: проснувшись, мигом свернул и закинул на багажный верх постель, следующим движением превратил своё спальное место в стол и два сиденья.

За этим столом они с Костей сыграли в шахматы на походной доске — удивительным образом каждый по два раза выиграл чёрными. Нашли о чём поговорить: сосед, Георгий, был подполковник запаса, отец Константина — капитан второго ранга, морской офицер.

— Что же сам не продолжил династию? — поинтересовался Георгий.

Костя помедлил. Было время, спрашивал себя о том же и почти жалел.

Поступая на экономический, он, конечно, не думал, что сразу после выпуска начнёт вершить судьбы мировых корпораций и рынков. Но свою-то судьбу — должен был вершить? Если бы на это не рассчитывал, то и пошёл бы путём отца: после школы в высшее военное училище. Там всё по команде, самовольно нельзя и вздохнуть, но это твой осознанный выбор. Знал, чем жертвуешь и ради чего. Вот он, Константин, за два года после выпуска мог бы дорасти до старшего лейтенанта — едва заметного, но всё же командира с большими перспективами, с видом на хорошую пенсию лет через тридцать.

А что получил? Два года на должности офисного подай-поднеси в убогой конторе. Ни малейшего движения, ни просвета впереди. Жалованье такое, что зря хозяева считали себя благодетелями. И чувство, что даже на эти грошики не наработал. Захотел сменить место — не факт, что на лучшее — изволь повертеться на брюхе перед такими хмырями, как тот из отдела персонала…

Но сейчас-то всё по-другому. И жалеть больше не о чём.

— Раздолбай и анархист, — сказал наконец Костя. — Непригоден к дисциплине. Попался бы вам такой солдат…

— Всякие бывали, но это дело прошлое, — добродушно махнул рукой подполковник.

7

Оба ехали в Севастополь, Георгий там оставался, Косте надо было двигаться дальше — до Хурминки. Оказалось, попутчик знает её, даже навещал по служебным делам.

В этом не было ничего удивительного. Только несведущему гостю Хурминка покажется обыкновенным селом. К северу от Севастополя и горных цепей, вокруг Симферополя и Бахчисарая есть немало похожих сёл, и названия можно встретить не менее забавные: Дракошино, Пятихатка, Приятное Свидание…

Жителей в Хурминке чуть меньше трёх тысяч. Обойти её кругом не хватит часа. Много холмов придётся одолеть, от этого путь длиннее, чем можно подумать, глядя на карту. Улицы изогнутые, замысловато переплетённые. Яблони, сливы, абрикосы глядят через низкие заборы; весной цветы, летом и осенью фрукты — от центра до самой дальней окраины. Вокруг села раскинулись виноградники, фермы, сады. Вроде бы всё как везде, но есть один секрет.

За северной окраиной Хурминки высится поросшая сосной и колючим можжевельником двухсотметровая гора Кыр-Мангай, по-русски Дикий Лоб. В толще горы скрывается даже не нора — целый подземный лабиринт. Главный пункт связи Черноморского флота. На поверхность он выглядывает несколькими зданиями: казармой и матросским клубом, похожими на гаражи, подобием штаба, напоминающим сельский кинотеатр. Рядом, на плоской вершине, стоит пятиэтажный дом для офицеров и их семей.

Костя жил в этом доме три последних школьных года. Его папа командовал связистами, мама сутки через трое дежурила под землёй. Ровесников у Константина в доме не было, все дети значительно младше. Он проводил свободные часы иногда с матросами — не без пользы, научился играть в настольный теннис и бильярд, — но гораздо больше с одноклассниками. С теми, кого впоследствии так надолго и несправедливо забыл.

А ребята замечательные! Он вспоминал, сравнивал с сегодняшним днём. Сколько идёт разговоров о травле, буллинге, как модно стало называть. Теперь, когда Костя работал с учениками, он слышал рассказы из первых уст, временами советовал, как поступить в том или ином случае, пусть и не верил в советы, предпочёл бы меры жёсткие. Но кое-что уяснил. Достаточно быть в какой-то мелочи непохожим на других, чтобы стать мишенью. Он ведь был непохож — хотя бы тем, что Хурминку рассматривал как временное место, не думал связывать с нею жизнь. Настолько не думал, что даже не влюбился по-настоящему ни в одну из девочек.

Разумеется, не все там остались. Илья Семагин поступил в Ростовский мединститут, уже выучился, работал на тихом Дону. Максим Павленко жил сейчас в Москве, Рузанна Арустамян добралась до Барселоны… Но им пришлось бороться, молотить лапками, как той лягушке в молочном кувшине. Они заранее знали, что так будет, а Костя знал, что приедет в Питер на всё готовое. Родители оттуда, там бабушки, дедушки, найдётся где жить и кому о нём позаботиться. Разве не достаточно для того, чтобы тебя считали чужаком?

Он же всегда был своим — чужим сделался сам. Но всё поправимо.

8

В вагоне работали кондиционеры, а на остановках, спускаясь на платформу погулять, купить в ларьке мороженое, Костя погружался в сухой раскалённый воздух и чувствовал: скоро! Осталось чуть-чуть, каждая минута приближает, даже когда стоим… И волновался отчего-то, немного иначе и сильнее, чем бывает перед встречей с новым учеником.

Вновь ритмично выстукивали колёса. Лес за окном давно сменился полями. Холмистые, открытые взгляду просторы — таким же распахнутым и залитым светом одиннадцать лет назад представлялся целый мир.

Только на станциях пробуждались интернет, телефонная связь. Огромные расстояния обходились без того и другого. Казалось бы, замечательный случай вспомнить не столь далёкое прошлое, разговориться лицом к лицу. Но чем ближе была конечная станция, тем глубже хотелось уйти в себя, и не только ему — даже общительный подполковник вот уже час сидел молча, не отрываясь от окна.

Костя пообедал в вагоне-ресторане, почти пустом, лишь два столика занимали пары, очевидно семейные, и рядом он, один как перст. Вернулся, в туалете обтёрся мокрым полотенцем, переменил бельё. Соседи напротив бокового места были уже не те, что садились на Московском вокзале. Добрую половину вагона заняла компания молодёжи с мягкой, но очень громкой речью и диким избытком энергии. Настоящие казаки! Они без устали носились по проходам, запрыгивали на верхние полки, на нижних кто-то кого-то мял, как глину, вызывая смех и жизнерадостный визг. Две тётеньки учительского вида безуспешно пытались угомонить безобразие.

Костя уловил из разговоров, что это школа едет на экскурсию по Южному Берегу, и задумался, откуда берутся взрослые женщины с маленькой грудью. Логично предположить, что вырастают из девушек с маленькой грудью. А такие вообще существуют? Загадка природы. В этой компании у всех девчонок, даже худеньких, майки и топики распирало изумительное раскатистое богатство.

Если вспомнить, чем были богаты одноклассницы? Он попробовал и не сумел. Не то чтобы не замечал их в своё время — просто, следуя за нашим солнцем, приглядывался к ногам.

Однажды майским воскресеньем поехали всем классом в Любимовку на пляж, искупались, стали загорать. Перед ним на одном покрывале улеглись подруги: Алла Марченко с желтоватыми подошвами и Рузанна с девственно-розовыми, с виду нежными, как зефир. Увидел их — и долго потом стеснялся вставать…

Что ещё сохранилось? Многое, как ни странно, хватит окунуться с головой. У Кати Подойницыной, самой высокой девочки, туфельки были меньше, чем у Нины Пиндус, чья макушка пряталась за Катиным плечом. У Нади Артюх — такие прекрасные, сильные икры, что её принимали за балерину.

В Надю-то он, пожалуй, влюбился бы, не будь так устремлён всеми мыслями на север. Мог увести с собой, хотя бы позвать, намекнуть, а там кто знает…

Надя была единственной в классе, о чьей жизни после выпускного не ведал Серёга Кондин. Исчезла решительнее некоторых, даже следов её в мировой паутине было не отыскать. Жаль, был бы очень рад увидеться.

За этими мыслями он и доехал.

9

— Забурел, в натуре забурел! — было первое, что услышал Костя на вокзале Севастополя. Когда утихли рукопожатия и хлопки по плечу, он понял, что Серый изменился. Это было не так заметно по фотографиям и с первого взгляда наяву. То же худое широкоскулое лицо, крупные зубы, светлые глаза, от смеха принимающие форму месяца рожками вниз. Средний рост, джинсы, рубашка навыпуск, бейсболка с длинным козырьком. И хрипловатый, чуть ломкий голос… Всё будто бы то же — да не совсем.

Школьный приятель, как ни странно было это осознать, возмужал. Чувствовалось по его взгляду, интонациям речи, по всей манере держаться, что есть на свете люди, для которых он папа, для которых он взрослый.

В стороне, возле запылённого «пассата», их встретила симпатичная темноглазая блондинка в пёстром сарафане и босоножках на каблучке.

— Алёна, — улыбнулась она.

Костя бережно пожал её тонкую ладонь и представился. Очень приятно.

— Когда у тебя, говоришь, занятие по скайпу? — спросил Сергей.

Это было удивительно: обмолвился перед выездом один раз, а он помнит! До занятия оставалось три часа, и Серый предложил, пока есть время, развеяться на Приморском бульваре.

— Мы всё ждём, когда ты станешь великим писателем, — сказал он, сворачивая на проспект Нахимова.

— Это разные вещи, грамотность и творчество. Не всегда гуляют вместе. Да и великие писатели вымерли. Я по роду занятий читаю современных, а другие… Спрошу иногда ученика: знаешь такого-то? А того? Этого? — Костя назвал несколько весьма знаменитых в издательском кругу имён. — Никто не знает. Получается, их как будто и нет.

— Я тоже не знаю, — не отрываясь от руля, пожал плечами Серёга.

— Последнюю фамилию где-то слышала, — отозвалась Алёна.

— Значит, он скрипит не зря. А остальные… увы.

— Ты стань не современным, а вымершим, как Лев Толстов, — сказал Сергей. — Всё, паркуюсь. Оперделился с местом.

— Ну тебя! — Алёна, широким взмахом обозначив затрещину, едва коснулась пальчиками его головы.

Костя расстегнул свой рюкзак, вытащил фотосумку. Готов Толстов.

10

На бульваре было многолюдно, ветрено, пахло морем и свободой. Первый же порыв раздул сарафан Алёны огромным цветком, показал её белые в красный горошек трусики, заставил схватиться за ноги и захохотать.

— Не холодно? — спросил Сергей, поправив ей на плече бретельку.

Алёна покачала головой. Ветер и вправду был тёплый, почти жаркий.

Они радовались совсем ребячески. Чему: какому-то воспоминанию? Или выходному среди недели? Когда ещё смогут беззаботно погулять…

Ай, не всё ли тебе равно!

Костя отошёл и, став на колено, прицелился в парочку из фотоаппарата.

Невдалеке, в тени акаций, пожилой аккордеонист играл камаринского. Тёмные пальцы мелькали по клавишам, переливались меха. Те самые звуки: концерт самодеятельности классе в девятом… десятом? Репетиции по вечерам, Надя Артюх — звезда, такие фокусы выделывала дивными ногами… Давно, слишком давно.

Всё-таки Костя огляделся: вдруг? Но ясное дело, не увидел никого, хотя бы отдалённо похожего.

Музыкант имел признание — оно трепетало бумажными крыльями в фанерном ящике у ног. Довольно-таки весомое: дно было закрыто не в один слой. Дождавшись конца мелодии, Костя посадил в ящик сторублёвую бабочку от себя и, чтобы не упорхнула на ветру, придавил монетами.

— Благодарю вас, — сказал аккордеонист, сыграл знакомое вступление и запел молодым, звонким баритоном:

Тихо плещет волна, ярко светит луна,

Мы вдоль берега моря идём, и поём, и поём…

Под звуки вальса спустились к бухте, пошли в сторону памятника затопленным кораблям. Волны были на заглядение: летели к набережной, кипя и сверкая, каждая как праздничный салют. Ближняя разбилась с пушечным громом, пеной взбежала по уходящим в воду ступеням, взорвалась фонтанами. Дети, толпившиеся у края, с криками бросились врассыпную, и вместе с ними несколько мокрых счастливых собак. Вновь осторожно подошли, заглянули вниз, чуть ли под гранитные плиты, словно пиратский клад мечтая найти, — до следующей волны. Удар! Вовремя щёлкнул затвор, безотказная матрица поймала восторженно распахнутые глаза, растопыренные руки, даже радугу за спинами, в туче брызг, слишком мимолётную, чтобы уловить её простым взглядом.

Увеличив последний снимок на экране камеры, Костя различил на противоположном берегу Артиллерийской бухты двойника — такого же коренастого, в светлой футболке, с фотоаппаратом, направленным на бульвар.

Двинулись дальше, миновали художника, крепившего к раздвижному стенду глянцевые виды Херсонеса, Малахова кургана и почему-то Спаса на Крови.

— Я говорю знакомым, что Артбухта значит Бухта Искусств, — вспомнил Костя.

— Верят? — спросила Алёна.

— Куда им деваться.

— Зайдём, хорошее место, — позвал Сергей, указывая взглядом на большое кафе.

— Откуда знаешь? — обернулась она.

— Рыбка под хвостом принесла.

— Идём! — немедленно скомандовала Алёна.

В кафе, изнутри обставленном в корабельном стиле: морские пейзажи на стенах, спасательные круги, макеты парусников, — нашёлся стол возле окна. Семейные люди сели рядом, Костя — напротив и отвёл взгляд, когда Алёна склонилась над меню. Выбрали черноморское ассорти: тушёные креветки, мидии, барабульки в горшках, — к нему овощной салат и чай. Алёна придвинула к Косте барную карту, в ответ на его вопросительный взгляд покачала головой и с улыбкой поведала, что неделю назад узнала о будущем малыше. Костя чуть поколебался и решил не праздновать в одиночку.

11

Да ещё предстояло удалённое занятие. До него оставалось чуть больше часа, когда тронулись в путь. Как ни странно, он не забыл дорогу, несмотря на то что чаще видел другую — от площади генерала Захарова на Северной стороне. Эта, в объезд Севастопольской бухты, была длиннее, извилистей. Придерживая на поворотах рюкзак, Костя с неясным холодком в груди узнавал: сейчас влево, теперь будет балка, дальше вверх, вверх, на взлёт…

Разница была лишь в том, что горы сильно позеленели. Чем ближе подъезжали к Хурминке, тем гуще становились деревья — а сосны, которые сам вместе с друзьями высаживал на террасах, наверное уже выросли, сомкнули кроны. И тропа, ведущая на Кыр-Мангай, где стоит его дом, теперь лесная. Надо будет пройтись…

Часовню недалеко от въезда в Хурминку, перестроенную из жилой мазанки, сменила небольшая церковь в византийском стиле. Чуть дальше, когда неспешно ехали Балаклавской улицей мимо Дома культуры, с одной точки открылся вид на летнюю танцплощадку, но площадки не было — только кучи земли, среди которых кто-то вперевалку ходил.

— Археологи, — ответила Алёна на Костин вопрос. — Ищут скифские следы, уже нашли кое-что.

— Ночной горшок вождя, — добавил Серый. — По анализам у него был диабет и просто Тит.

Следующей меткой памяти был поворот на улицу матроса Кошки: она не кончается за пределами села и, петляя серпантином по склонам Дикого Лба, приводит к пятиэтажному воинскому дому. Когда не свернули, проскочили мимо, Костя удивился в первый миг, а потом сообразил: дело-то прошлое.

12

Сергей завёз его в дальний край, где Костя почти не бывал и сейчас видел эти улицы впервые.

— Здесь теперь живём, на Подгорной. В этом доме наш детсад, в этом предки и Ромыч с семьёй.

Дом его брата был и вправду хорош: двухэтажный, с плоской крышей, большими окнами. Модный в последнее годы хай-тек с черепичными вкраплениями Средиземноморья.

Басом залаяли две собаки: громадная кавказская овчарка в углу двора и невидимая где-то за домом. Отозвались соседские, лай покатился по улице волной.

— Тихо! Свой! — гаркнули в три голоса Сергей и двое вышедших на крыльцо мужчин.

Один из них — без сомнения, Рома. Он чуть оплыл, ссутулился, стал как будто пониже. Тельняшка со светлыми полосками натянулась, поредевшие волосы казались мокрыми, липнущими ко лбу. Появились короткие рыжеватые усы. Прежним остался только взгляд и мощные, жилистые руки.

— Что, постарел? — без обиняков спросил он, здороваясь. Голос тоже был прежним.

— Главное не меняется, — ответил Костя. — Если пойдёшь в разведку с человеком, то всегда пойдёшь.

— Шаришь. Учись, молодой, как надо отвечать, — обернулся Рома к долговязому лохматому юноше.

Если бы не виденные мельком фотографии, в нём невозможно было бы угадать Никиту — того самого, кто некогда цеплялся обеими пятернями за мизинец и, смеясь, болтал ногами, пока Костя поднимал его, как живую гирю пуда на полтора.

Никита тоже что-то припоминал, но смутно, судя по выражению лица. Лишь услышав от гостя о весёлой гимнастике, признал его окончательно, заулыбался. Мизинцы, кстати, не остались без дела: из дома выбежали Серёгины двойняшки, мигом подружились с дяденькой, повисли — Оля на левом, Саня на правом, — заболтали босыми ногами, взлетая над двором. Появилась Алёна, переодевшаяся в майку и шорты, следом Ромина жена Олеся и мама братьев Валентина Георгиевна. Вот уж кто ничуть не изменился! Как, несомненно, и её пироги; при одной мысли о них в желудке буркнуло, точно месяц не обедал. Какое там кафе? Где, когда…

13

Но сначала — работа. В комнате на втором этаже, выделенной гостю, он подключил к сети ноутбук. Настя Емельянова дожидалась на линии.

Летом из учеников остались только отличники и закоренелые двоечники, кому грозила пересдача. Настя была отличницей. Она перешла в одиннадцатый класс. Занятия с ней напоминали доводку ножа на кожаном ремне: лучше, казалось бы, некуда, рубит волос на лету, но всякий раз найдётся что подправить.

«Незваный гость» пиши с одной «н», «нежданный» — с двумя. Подлежащее «кто» требует сказуемого только в единственном числе и мужском роде, когда есть род. «Имейте в виду» — раздельно, «опоздал ввиду пожара» — слитно… В эти и многие другие нехитрые тайны Настя проникла давно. Проблему и позицию автора для сочинений она вылавливала из текстов едва ли хуже учителя. Весной у неё появился новый интерес.

«Откуда есть пошла русская земля?» — прочитала Настя, задумалась над неуместным, казалось бы, глаголом в настоящем времени и сама догадалась, что это какая-то старая форма, похожая на present perfect. Костя подтвердил догадку, ответил на вопрос, другой. И пошло-поехало: аористы, имперфекты, древнерусское двойственное число, орфография до 1918 года… Никаких открытий он не делал — а хотел бы сделать когда-нибудь! — просто излагал ей то, что почерпнул в научных трудах, по капле собранных в сети. Настя занималась увлечённо, уже твёрдо решила поступать через год на филолога.

Когда закончились полтора часа урока, поговорили просто так. Настя пожелала хорошо отдохнуть и рассказала о новых книгах. Она любила читать. И вообще современные школьницы читали, только не русскую литературу — романы заморские, любовные; некоторые имена и названия Костя впервые слышал от учениц. Когда заглядывал сам в эти книжки, то и дело морщился от переводов. «Приедущий завтра поезд», «появляемый вдали», «по аллее шли двое девиц»… Расстрелять!

Настя была согласна, но она достаточно владела английским, чтобы знакомиться с оригиналами. Короче говоря, со времён Татьяны Лариной мало что изменилось. Серёга был не очень-то прав, советуя стать вымершим писателем. Гораздо заманчивее — стать иностранным.

14

После занятия Костя спустился во двор, где встретил Сергея, Рому, их отца Андрея Никитича и Никиту.

— Вот и он. Тяни жребий, куда пойдём? — сказал Андрей Никитич, выставив два кулака.

Костя без раздумий указал на левый относительно себя, а для Андрея Никитича правый. Кулак разжался, Костя взял с ладони сложенный тетрадный лист и, развернув, прочитал:

— Демерджи.

— Замечательно. А выбор был такой. — Андрей Никитич разжал другой кулак, Костя развернул новый лист и под общий смех прочитал:

— Демирджи.

— Кстати, как правильно? — спросил Сергей.

— Кто ж его знает. А что, Чатырдаг утратил высокое доверие?

— Оттуда вид на море беднее, — объяснил Рома. — Но мы знаешь когда пойдём? Вот послезавтра этому гаврику восемнадцать лет. Отметим слегка, чтобы остаться в живых, а на следующий день двинем.

— Время летит, — вздохнул Костя. — Гаврик уже окончил школу.

— Да, сходит в армию для начала. Водилой берут. Потом захочет — будет учиться дальше, не захочет — так не пропадёт. Голова светлая, руки золотые.

— Ладно тебе… — отозвался гаврик, зарумянился и быстро ушёл.

15

Большую часть времени до дня рождения Костя был предоставлен себе. Некому развлекать. Сергей работал механиком на тракторном стане, Алёна — старшим бухгалтером в правлении акционерного общества «Садовод». Рома и Олеся занимались своим бизнесом, Никита помогал. Андрей Никитич на пенсии возделывал частный сад, смотрел за живностью. Валентина Георгиевна вела хозяйство и растила внучат. Все при делах, даже Оля и Саня во дворе увлечённо красили забор, только затем и поставленный.

Костя поднялся по тропе к пятиэтажному офицерскому дому, взглянул на двор, как прежде, от своего крыльца. Многое не изменилось: на скамейках сидели, разговаривая, несколько молодых женщин с колясками, слева от них ещё одна женщина цепляла к верёвке бельё, отыскав несколько метров, не занятых наволочками и простынями. Кое-что новенькое выросло справа — подобие крепости из огромных покрышек, и группа детей, отчаянно шумя, вела за неё рукопашное сражение.

Одна из девочек, скорее уже девушка, в розовой футболке и синей юбке до колен, была заметно старше остальных. Может быть, дочь командира, как и Костя был сыном командира? И живёт теперь в его бывшей комнате: квартира сорок девять, окно на втором этаже?

Костя шагнул вперёд, обернулся. Та же приоткрытая форточка, тюль за стеклом…

Почти все женщины во дворе разошлись, осталась одна, в полосатой майке, с африканскими косичками. Костя подошёл, не дожидаясь, пока исчезнет и она.

— Мы рядом с вами, — сказала женщина, выслушав его. — Сорок восьмая, а где были вы, сейчас новые люди, въехали на днях.

Девушка в розовой футболке оставила поле боя и направилась в их сторону, с каждым шагом быстрее, последние метры почти бегом. С ходу приземлилась на скамью напротив и сверкнула глазами.

— Что, устала? — спросила её женщина.

— Надоело, — ответила девушка и несколько раз оттянула ворот.

Посидела немного, вроде бы хотела встать, но передумала в начале движения и легла на скамью. Ещё мгновение — нога об ногу сбросила кеды и, грациозно выгнувшись, подвернула футболку на манер коротенького топа. Смуглянка. Две точки проступили сквозь ткань, и живот от частого дыхания то плоский, то впалый…

Костю она будто не заметила. А может, и не будто.

— Мы ещё не знакомы? — обратился он к женщине и назвал себя.

— Очень приятно, Маша.

— Давно здесь живёте?

— Почти два года. Вот этот господин, — кивнула Маша на коляску, — Андрей Васильевич, в местном роддоме увидел свет… Так, кыш отсюда! — резко обернулась она к белобрысым, очень похожим друг на друга девчонке и пацану, которые подкрадывались к девушке с явным намерением сделать какую-нибудь вредность.

Их как ветром унесло.

— Это Кравцовы, местные знаменитости, — сказала Маша. — Ещё подрастут, и буду сама их опасаться. Шутка, конечно, но в каждой шутке…

— Кравцовы? — спросил Костя.

— Да, а что? Слава дошла до Питера?

— Когда я учился в десятом классе, Юля Мосалюк, библиотекарь из матросского клуба, вышла замуж за матроса Витю Кравцова. По залёту, само собой. Все удивлялись, он младше лет на восемь. Я ещё застал её с коляской, вот тут же сидела.

— Витя мичман. Служит в Севастополе, здесь бывает. Юля сейчас заведующая клубом. Разошлись, но память оставили. Добрую или нет, для кого как…

Со стороны крепости раздался особенно свирепый, взрывоподобный гвалт. Без девушки ребятня потеряла к игре интерес и постепенно расходилась, но Кравцовы были против и где криком, где силой заставляли других продолжать.

— Да уж, на севере отвык от таких темпераментов, — только и сказал Костя.

16

Сойдя с горы, он заглянул на работу к Серёге. «На тракторе погоняем» — это было сильно обещано. Первый и последний раз Костя сел за руль на трудовой практике после десятого класса. Включил передачу, тронулся — как-то кривовато. Крутанул, чтобы выправить курс, вроде бы чуть-чуть, но поехал ещё более косо в другую сторону. Вновь крутанул, и опять…

Счастье, что место было полузаброшенное! Трактор выписывал синусоиду, всё размашистее, пока не ринулся от исходного направления под прямым углом. Перед глазами стремительно вырастали миндальные кусты, блестящие продолговатые листья, завязавшиеся орехи… Костя изо всех сил нажал на педаль тормоза, забыв о сцеплении, двигатель вмиг заглох, и завести его удалось не сразу: аккумулятор оказался чуть живой.

Шутки шутками, но в тот день Костя решил, что вождение не для него. Анти-Шумахер, понимаете. До сих пор обходился общественным транспортом, купить машину не помышлял; и теперь залезал в рычащую «Беларусь» с опаской, хотя Серёга, уже сидевший в кабине, обещал «надёжный подстрахуй».

Ладно, была не была. Костя взялся за руль и поехал. Вдруг поехал — свободно, легко. Не петлял, не путался, чувствовал дорогу. Под конец разогнал послушный агрегат до сорока пяти километров в час и нормально повернул в одну и другую сторону. Чёрт побери, не прошло и пятнадцати лет!

17

— Вот этого, — кивнул Серёга, когда, возвращаясь домой, прошли мимо загона с несколькими баранами.

Костя воспринял известие бестрепетно: что делать, шашлык из космоса не прилетит, сам себя не приготовит.

Помнится, Серёга Кондин держал на дворе барашка по кличке Миха, а Миша Василенко — барашка по кличке Серый. Потом всем классом съели сначала Миху, затем Серого. Или наоборот.

— Родители думают купить двух поросят на пробу, — сказал Сергей. — У нас ещё не было до сих пор. Я только в армии ходил в наряд по подсобному хозяйству. То есть, короче, по свинарнику. Работа чёрная: накормить, убрать говно. Но мы говна не боимся. Зато тепло и самих нормально кормят.

— Теми же свинтусами? — спросил Костя.

Серёга кивнул:

— В том числе. Но я их не колол. Роды принимал, это было. Всё хорошо, один минус. Вернулся в казарму, только вошёл на первый этаж, на третьем уже делают носом так: «Ага, подсобное хозяйство». А сам не чувствуешь, привык.

— Минус… Ностальгия. У нас военную подготовку преподавал майор запаса Иван Алексеевич Плыс. Мы его звали между собой: Минус. Классный дядька на самом деле, прямой. Что думал, то и говорил в лицо, хоть самому ректору. Не все любили его, но все уважали.

— Потому, наверное, и майор, даже не подпол.

По улице вновь покатился разноголосый лай. Костя уже узнавал некоторых солистов, и в целом этот хор звучал для него, как шёпот радио, которое можно в любую минуту выключить. Привык.

И Буран, здоровущий Ромин волкодав, привыкал к новому человеку. Конечно, он никогда не станет опрокидываться кверху лапами, выпрашивать подачку. Его отношение сейчас напоминало нейтралитет: ты на меня не смотришь — я на тебя, так и быть, не рычу.

18

Утром Костя ходил смотреть мясо, восхищался качеством, очевидным даже на взгляд. А Рома потирал руки с видом человека, отлично сделавшего работу.

К вечеру на запах шашлыка потянулись гости. Их собралось не меньше, чем Костя предполагал, но состав был несколько иным. Как он понял, почти все Никитины друзья дожидались своей, чисто молодёжной гулянки. Сюда добрались только двое самых близких и невеста Оксана — младшая сестра одной из Костиных одноклассниц.

Зато пришли Миша Василенко с женой Таней, бывшей Игольниковой, и несколько других школьных приятелей. Произносили тосты, пили чай и домашнее вино. Угощались пирогами Валентины Георгиевны, хрустели изумительно вкусным печеньем с корицей и ещё какими-то неопознанными пряностями. Костя такого и не пробовал никогда. Потом Андрей Никитич отозвал мужчин, кроме самых молодых, на задний двор и разлил по стаканам нечто покрепче. Обнёс только себя, объяснив, что уже не по возрасту, и младший сын отказался, чтобы кое-кому не было обидно.

Когда вернулись, у Ромы в руках появился «Фендер». Рома взял несколько аккордов и поморщился:

— Всё забыл. Держи.

И отдал гитару Мише. Тот, может быть, что-то и забыл, но не «Товарища», которого горланили всем классом на выпускном, в сказочном краю, где луна словно репа, а звёзды — фасоль:

Чтоб дружбу товарищ пронёс по волнам,

Мы хлеба горбушку — и ту пополам.

Коль ветер лавиной и песня лавиной,

Тебе половина и мне половина!

Пели в унисон, и сейчас выходило куда более слаженно, сдержанно и благородно. Никто не стал музыкантом — жизнь научила прислушиваться друг к другу.

Солнце клонилось к закату, но было ещё светло. По отдельным долетавшим словам, по вниманию, обращённому на калитку, Костя догадывался, что собрались пока не все. Рома подтвердил:

— Три грации обещали быть. Без них праздник не праздник.

Глаза его щурились плутовски, слова звучали загадочно. Что за грации? Костя и сам начал посматривать на калитку, подозревая, что они задерживаются нарочно, чтобы всех подразнить.

19

Явились наконец. И оказались даже лучше, чем ожидал. Две рослые, стройные красотки: пышные тёмно-каштановые волосы и светло-рыжие, прямые, с чёлкой до бровей. Третья пониже, с русой косой, не столь яркая, но прелестная. Нарядные платья, приветливые улыбки — теперь понятно, каким бывает праздник!

Девушки чувствовали себя в обществе как свои, только на одного незнакомца взглянули с любопытством.

— Арина, наша с Сергеем двоюродная племяшка, — представил Рома тёмненькую, отечески приобняв за плечи. — Константин, одноклассник моего брата-акробата и сам не меньший артист.

— Очень приятно. — Костя прикоснулся к её горячим пальцам.

Арина кивнула и слегка пожала его руку в ответ.

— Раньше видеться не могли, — продолжал Рома. — Ариша приехала лет через пять, как вы отучились. Это её одноклассницы: Марина и Марина. Может, вспомнишь, обе здешние.

Знакомясь с Маринами, Костя второпях ворошил и колошматил память: рыженькую-то девочку мог заметить, хотя бы мельком, в школьной столовой или вестибюле, не так много рыжих на Земле… Но увы.

Он виновато развёл руками:

— Нет, извините… Рад бы узнать, да…

— Не страшно, я вас тоже не помню, — весело отозвалась рыжая. — А ты, Марин?

Русая покачала головой и потупила взгляд.

— Вот если знаете Иру Матвееву? — сказал Костя. — Может, в вашем классе училась?

— Как же, — ответила рыжеволосая Марина, — за соседними партами сидели несколько лет.

— Её помню. В нашем доме жила, на горе, — кивнул он приблизительно в сторону воинской части. — Как увидит меня, сразу бегом: «Покружи! Пожалуйста!» Беру за руки, вращаюсь. Она летает, довольная. Живой аттракцион. И сестра за ней, Даша, та ещё в школу не ходила.

Марины засмеялись.

— Ира уехала в девятом классе, — произнесла Арина негромко, но звучно. Тембр её голоса напоминал виолончель. — В девятом, точно? — обратилась она к Маринам. Те переглянулись, что-то припомнили, сосчитали в уме и подтвердили. — Папа военный, — продолжала Арина, — перевели в Севастополь, потом куда-то ещё. И след простыл.

— Знакомо, я так же ездил. Учился в четырёх школах, здесь последняя.

— Повезло! — сказала рыженькая, и рассмеялись все.

20

Пока не стемнело — а здесь это быстро: только сияло солнце, моргнул, и уже ночь! — пока не стемнело и после, когда Андрей Никитич включил иллюминацию, Костя не переставал изумляться. Настолько разные при всей красоте!

Глаза у Арины тёмно-карие, серьёзные, внимательные. Вряд ли кто-нибудь сумеет обыграть её в гляделки, за себя бы он точно не поручился. Черты лица правильные, чёткие: видимо, капля греческой крови, да и не одна. И гордая, истинно королевская посадка головы.

У рыжей Марины глаза небесно-синие, личико круглое, ямка на подбородке, чуть неровные белые зубы, коротковатый, слегка вздёрнутый нос.

Марина русая, сероглазая как будто попроще. Мягкая, уютная по-домашнему; но Костя уже знал на опыте, что в таких-то скромницах и живут наиболее хулиганистые чертенята. Судя по тому, что и как угадывалось под платьем, она умела себя преподнести. Вроде бы случайно повернулась, замерла, а ракурс неизменно выгодный, и с каждым разом заметнее, что подругам такие формы и не снились.

Ещё он отметил, что юность Хурминки предпочитает естественный вид. Одноклассницы Кости, если вспомнить, подходили к макияжу основательно, для вечеринок вне школьных стен рисовали на лицах настоящие художественные полотна со стрелками, тенями, плавно переходящими от коричневых тонов к синеватым и угольным, подбирали вампирские оттенки помады. Однокурсницам в универе, замученным сессиями и подработкой, было не до блеска. «Голова не чешется, и сойдёт», — сказала одна из них в минуту откровенности. Нынешние питерские знакомые в одну мерку не укладывались: разброс от полного боди, так сказать, позитива до чуть ли не генетических вторжений в природу.

Грации держались золотой середины. Ухоженные, но неброско, ненавязчиво. Натуральные брови. Ни колец на пальцах, ни накладных ногтей. У обеих Марин подкрашены ресницы, Арине даже того не надо: свои на заглядение тёмные, густые.

21

Наутро, когда рассаживались по машинам, чтобы доехать до перевала и оттуда пешим ходом выдвинуться на Демерджи, Костя спросил Романа, присоединятся ли к ним три подруги.

— Раскатал губу, — ответил тот. — Что им здесь, у них свои дела, молодые. — И, помолчав, добавил: — Хотя однажды ходили, прошлым летом.

— И как?

— Арина и Марина длинноногие, скачут аки две козы, только догоняй.

— А другая Марина?

— Чуть менее резвая. Зато о ней можно позаботиться, понести рюкзак. А эти всё сами, сами… Тебе-то кто больше понравился?

— Все хороши, — ответил Костя.

Жаль, что не пойдут. Сам путь наверх и ночёвка на яйле, туман в Долине Привидений, серия кадров на закате и рассвете — всё было великолепно, а могло бы стать и получше.

22

Костин охотничий рюкзак пополнялся новыми, новыми исполненными планами. Один из них — съездить в Мирный, где учился в своей третьей школе. Учился недолго, чуть больше года, воспоминаний почти не увёз, но бесподобный местный пляж… Быть в Крыму и не искупаться в море — кто поверит, что было некогда? Так что потратил день, искупался, положил очередную тушку в мысленный рюкзак.

Он посетил музеи великих людей в Феодосии, Ялте, Гурзуфе. «Может быть, и мой когда-нибудь…» — мелькнула нескромная мысль, но Костя отогнал её и нацелился на Судак. Там хорошо сохранилась генуэзская крепость, но гораздо сильнее манило к себе фантастическое место недалеко от города. Длинный узкий мыс, заползающий в море змеёй, и невообразимый вид на берег со змеиной головы: слева — бирюзовая бухта и зубчатая скала-носорог, справа — тёмно-синяя бухта и две каменные горы, наложенные одна на другую на фоне светлеющего неба. Если даже от чужих фотографий захватывает дух, каким же всё окажется наяву!

23

Был ещё вопрос — иного порядка и всё более настойчивый день ото дня. Можно ли в прибрежном городе встретить приятную черноморочку, готовую доставить удовольствие благодарному гостю?

С каждой ночью труднее становилось уснуть. Стоило закрыть глаза, перед ними не мог надышаться подставленный ветру живот незнакомки из офицерского дома; обострившийся взгляд различал и капли пота на загорелой коже, и едва заметный пушок… Надя Артюх, как когда-то, бежала по любимовскому пляжу вдоль кромки воды, мелькали несравненные ноги. Летели светлые улицы: здесь прозрачное на солнце платье, там лёгкий фиалковый запах, и чей-то ласковый голос, и взмах руки. Улыбались три грации: Гордость, Радость и… пусть будет Намёк, хоть он и не подходящего рода. Кто, интересно, у них командир? На первый взгляд, однозначно Арина. Но и в русой Марине чувствовалось тайное влияние, как подводное течение, иной раз более могущественное, чем шторм наверху. А может быть, их главная сила — живость и смех Марины рыженькой?

И Алёна — вот кого не ждал, контрольный в голову. Приближалась в своём воздушном сарафане, клала руки на плечи, не сводя ореховых глаз. Нет, Алёна, ты ни при чём, это я выдумал, извини. Сейчас раздумаю обратно. Пусть будет кто-нибудь другой, пожалуйста! Веки смыкались, губы тянулись к губам… Алёна глядела с мольбой, прижимаясь к крепости из покрышек. Неугомонные Кравцовы надвигались на неё с обеих сторон. Жаркие ноги обхватывали, тело в объятиях было почти невесомо… Рванулась бежать, но будто увязла, а эти двое подходили, и Костя знал, что, как только доберутся до неё, произойдёт что-то непоправимое. И сам не мог двинуться, но до конца, даже отворачиваясь, чувствовал на себе умоляющий взгляд…

Ближайшим вечером, когда Сергей позвал его скоротать время за картами, Костя очень старался не выказывать, что чем-то смущён. Алёна же, как назло, беспрерывно смеялась, ни разу не осталась в дураках и однажды, наливая ему стакан кизилового морса, задела бедром.

24

А что же Наташа? Неужели померкла в сравнении с южной красотой?

Вовсе даже нет. Просто она не хотела встраиваться в крымскую повседневность. Так уж получилось, что в Костиных мыслях Наташа была накрепко связана с зимой, морозом, снежными искрами.

Теперь он вспоминал об этом с удивлением, но ведь когда-то работал в новогодние праздники. В алой шубе, расшитой серебряными узорами, отороченной белоснежным искусственным мехом, в такой же шапке и рукавицах, подпоясанный синим кушаком с кистями, в валенках, с кудрявой бородой, держащейся петельками за уши, с посохом и мешком для подарков, ездил по квартирам поздравлять детей.

Снегурочку и водителя с машиной ему подбирали в агентстве. Два года напарницей была девушка с актёрским образованием, в последний раз досталась студентка иняза. Тоненькая, светленькая, голубоглазая — без капли грима идеальная для роли и совершенно неопытная. Первые часы она дрожала от волнения, боялась забыть сценарий. Костя как умел подбадривал, на ходу разъяснял основные приёмы, которые можно украсить импровизацией.

Видимо, Наташа приняла его внимательность и дружеское участие за нечто иное.

— Я думаю, мы не будем встречаться, — сказала она посреди репетиции, подняв на Костю взгляд.

А разве он намекал? В дальнейшем мог бы об этом подумать, но не теперь, когда дело прежде всего. Костя пропустил мимо ушей её странную реплику и вернулся к прерванной теме.

Они постепенно сработались, у Наташи стало получаться даже лучше, чем у актрисы: живо, задорно, и голос чистый, не знавший сигарет. Ближе к полуночи обменялись телефонами, подружились ВКонтакте.

Через пару дней Наташа написала ему — без цели, просто поговорить. Это был хороший знак. Поговорили свободно и легко, на следующий день покатались в Павловске на лыжах. Через неделю Костя пригласил её на «Онегина» в Мариинский, проводил домой и напоследок поцеловал в щёку.

Потом она не отвечала на сообщения день, два, три, но в конце концов ответила, согласилась зайти к Косте и позволила ему больше, чем ожидал, но всё-таки не допустила до последней черты близости.

А в следующий раз дала понять, что ничего этого не было. Когда он пригласил её на медленный танец в ночном клубе, изобразила на лице одолжение, королевскую милость. И постоянно строила глазки какому-то модному хлыщу, который увивался вокруг.

Так Костя впервые слетел к подножию крепости и стал подниматься вновь. То шагом, то ползком… Забрался выше, чем в первый раз, провёл с Наташей ночь в гостиничном номере, но очень скоро опять покатился вниз.

С тех пор утекло два с половиной года. Наташа поступила в аспирантуру, по Костиному совету занялась частным преподаванием. И всё между ними оставалось без перемен.

25

Мечта о сговорчивой девушке не спешила в рюкзак. Гладко писано в бумаге: пришёл, увидел, предложил. На деле даже с первым словом были трудности. Куда идти, где искать такую? Вот стоит хорошенькая — возле экскурсионного стола под жёлтым козырьком. Без спутников, одна, лет двадцати на вид, но разве согласится? Может, и согласилась бы, но для этого надо сделать шаг. Чёртова нерешительность, отсутствие опыта лёгких встреч! Наверное, стоило потренироваться дома. Или ехать не в Судак, а в Коктебель, хотя и там непременно помешает что-нибудь…