Бесплатный фрагмент - Hannibal ad Portas — 6 — На слишком близких берегах

Ганнибал у ворот — 6 — На слишком близких берегах

Мы и так вечны, важно лишь понять, кто мы.

Только дайте, мои дорохгие-хорошие, от премии-то отказаться! — больше ничего во всей своей жизни не хачу-у!

Мы верим только тем памятникам, которые живы.

Мы люди большого полета.

Человек нового времени — после Потопа, как минимум — это человек с рассказом о прошлом в голове — априори.

— Я дома?

— Ты, как обычно после пьянки, опять ничего не помнишь?

— Я пью?

— И не только.

— Не знал.

— Честно?

— Я никогда не вру.

— Тоже честно?

— Ась?

— Без ась, без хер-ась, пожалуйста.

Я приподнялся на локте и сказал:

— Вы не понимаете, дуры, я посланник Джона Ди.

— Он никак не помрет, попросил тебя, чтобы прислал нас для этого дела.

— Какого дела?

— Вы не знаете, мистер, чем мы здесь занимаемся?

— Да вы, что? Конечно, нет!

— А надо было.

— То, что было, дети мои, так и не сплыло.

— Я пока посижу тут, а вы поищете спуск.

— Куда? — Ол.

— Я знаю, куда, пойдем, — ответила Ла. Хотя откуда она может знать, где я бывал до нее, если только уже задним числом сама там не побывала.

Едва я прикоснулся к ручке входной двери бара, как она исчезла, потом и сам бар.

— Что? — спросил кто-то во мне, что было так страшно, что ясно — это не я.

— Боишься? — опять начал он свою серенаду.

— Если только ты Ким Филби.

— Я не интересуюсь покойниками.

— Он уже умер?

— Как и ты.

— Все умерли в результате катастрофы?

— Для вас, да.

— Вы — Другие?

— Есс!

— И можете жить без пива и креветок?

— Вот из ит?

— Теперь ясно, что вы точно — не-мы. Но вот зачем мы соединились — непонятно.

— У меня было открытие, — вспомнил я, присев на ступеньки, неизвестно для чего оставляемые после разрушения древних крепостей, — надо его вспомнить.

— Скажи какое — мы подумаем.

— О чем?

— Как его применить.

— Нет, не могу.

— Тогда, может быть, кого-нибудь ограбить? — спросила одна из них, но не стал даже допытываться, кто из них был первой, а кто:

— Точно также ничего не знал.

Тут появилась Ал-2 с бутылкой ближне импортного сухого и не очень большой индейкой в соответствующей лапе.

— Нам этого вина не хватит на такую большую курицу.

— Что такое ку-ри-ца? — спросил я.

— Ты не знаешь? — удивилась Ол, нежно касаясь зубками ее пышногрудого мяса.

— Я, наверное, не буду, — сказала Ла.

— Ибо?

— Она боится располнеть, — ответила за всех Алла Два.

— Это оскорбление? — спросила Ла, ибо такой склонности никогда не имела.

— Именно поэтому, милая, тебе не на что обижаться, — сказал я, и добавил, что теперь только понял, что по ошибке не выбрал литературу, а выбрал физику, химию, математику и биологию, — что.

— Да? — спросила Ал-2.

— Я занимался ей — не можете не поверить.

— Миллион лет до нашей эры? — спросила Ол.

— Миллион лет до нашей эры, — ответила Ла.

— Да, — согласился я. — Поэтому мне не надо ничему учиться. Кроме, как физике, математике, химии и биологии.

— С помощью литературы можно найти выход к морю? — спросила Алла Два, на которую не смотрели, как на прислужницу только потому, что пока решили:

— Раньше работала мамочкой в публичном доме, — а

— Они здесь были? — не знал даже я.

Поэтому не стал вмешиваться в их еще не очень далеко распространившуюся логику.

— Что?

— Боюсь ошибиться, но я ничего-о не-понима-ю-ю!

— Если ты действительно занимался литературой, — сказала Ол так, что на нее обиделся:

— Неужели ты не помнишь, как влюбилась в меня после всего?!

— После всего? Нет, не помню. Помню, что ты хотел стать президентом США, но тебе предложили руководить только лабораторией его анализов.

— Хотелось узнать: кого его, — но не стал.

— Он работал под прикрытием профессора биологии, — сказала Алла Два, влюбив меня в себе в еще более близком будущем, — пока?

— Не мог.

Все замолчали, но я сказал:

— Идем туда, — и махнул лапой в сторону Кусковского парка.

Мало кто промолчал — основная масса:

— Усмехнулась.

Ол сказала, что ей уже начинает нравится на Новых Берегах.

— Почему? — спросила Ла.

— Трудно поверить просто так, что через несколько миль нас встретит Кусковский Парк — даже, как Парк Юрского Периода, — но я надеюсь!

— Да, я тоже, — согласилась Ла.

— Можно я тоже буду участвовать в конкурсе? — поинтересовалась Алла Два, которую я раньше путал с Малышкой на Миллион, может быть, часто, авось даже иногда.

И только сейчас понял, что не знаю, кто это такая.

В принципе ничего особенного, что известно не всё, а только часть, и даже более того:

— Только часть половины.

Уже у поворота мы обернулись, и увидели, что бар опять стоит на месте. Прения возникли только по поводу того:

— Был ли он на самом деле? — голоса разделились поровну. Но тут вышел из-за угла шотландский кот шоколадного цвета, подошел поближе и поднял лапу, присев около iмоей ноги.

Мы вошли, но швейцар на входе, да, был, но уже убитый.

— Можно подумать, что его убили, когда мы ушли, — сказала Лар.

— Я думаю, раньше, когда бар исчез, — сказала Оль.

— Я тоже, — сказала Алла.

— Что? — не понял я.

— Пока еще не приняла решения.

— Может быть сделаем ставку, что сейчас заиграет музыка? — спросил, но не я.

Кто? Все обернулись, но было уже поздно.

На этот раз я точно по, — нет всё-таки не почувствовал надо сказать, — пусть будет:

— Понял частью души, — что мы:

— Пришельцы.

— Мы не неместные, — подтвердила и одна них.

— Это больше или меньше, чем сказал Сэр, — поинтересовалась другая.

— Здесь может каждый сам выбрать, какую ему лучше принимать позу после обеда, а какую после кабака в Ялте, — отрезюмировала Алла Д.

Действительно, опять повеяло ветром, но не видимым даже кожей, что мы находимся:

— В стороне от всех.

— Что значит, — сообщил всем, — не можем выполнить ни одного своего желания.

Продолжение из сна

— Ухожу от погони. От тех, кто считал меня своим. Я? По-моему, нет.

Я увидел в окружающем пространстве, угрожающую именно мне опасность. И побежал.

— Ты куда, Оди-с-Сэй?!

И так это, совершенно без шуток, у всех оказались такие окрысившиеся сморщившиеся злобой лица, что не только сомневаться уже не приходилось, но и вообще:

— Даже изумляться.

Удивительный поворот событий, как в страшном сне, если бывают другие.

Откуда эти ужасные объятья.

Я побежал и спрятался в одной из беседок Кузьминского Парка. Их не было, но какие-то другие люди, в лунном свете у озера решили зарыть контейнеры. И было до ужаса ясно:

— Далеко не с золотом.

Ночью вода начала прибывать, и я поверил, что это возможно. И возник не кстати вопрос:

— Дурак и пришелец — это одно и то же?

И понял только:

— Ай эм.

На восходе увидел, что Москва если и есть, то так далеко, что невооруженным глазом уже не видно. И не подверг безумному сомнению, что Москва — это город не только на море, — но и:

— Среди моря.

Точнее, сомнение было, но не до такой степени неприличное, что:

— Половина-на половину — это самая близкая от нас правда.

И да, я не стал делать плот, как Робинзон Крузо, — а:

— Взял готовый. — Их не было несколько, чтобы имелась возможность выбрать — один. — Но и:

— Один в поле воин.

Мысли:

— Куда плыть не было, ибо до такой степени еще не привык к однообразности, что в любом направлении привычно.

Через три дня увидел впереди сооружение, как из другого мира:

— Слишком много в нем было ненужного железа.

— Откройте!

— Пароль?

— Я не знаю.

— Правильно! — закричали они и засмеялись, — и неясно: ответ был, или привета не было.

На стену вышел их начальник и почти радостно пропел:

— Считаю до трех, если не уберетесь отсюда — стреляю?

— Я не уверен, что у вас есть патроны именно к этим ружьям.

— Именно к этим? — начальник крепости посмотрел на замок ружья, повернув его поближе к морде. Но тут же опомнился и сказал, что здесь: — Довольно-таки давно никто не ждет писем!

— Не понимаю, почему вы кричите на меня? — спросил Леха.

— Алексей? — но это и был тот последний вопрос, который я успел поймать на лету, как навсегда уходящую натуру, — или:

— Наоборот: мы только что вернулись к истине.

И в ответ на повторный прицел Алексей показал портрет Ван Гога, но без притворства, что сам только в первый раз его видит.

Не поверили, этот тип на стене пролепетал:

— Не надейся нас обмануть, ты, да, научился-таки рисовать, но ненамного лучше, чем май сан, только что поступивший во второй класс.

— Рипит ит, плииз, мистер — если вы мистер — а если товарищ, то не прикидывайтесь хоть знатоком Ван Гога, который с вами не был абсолютно знаком.

— Говорить по-английски?

— Да, можете, так как всё равно никто ничего не поймет.

На стене решили, что Леха говорит всё-таки правду о еще быстро текущей на той стороне Земли жизни, так как они не знали и этого. Чего именно, пока так и не осознали, но:

— Был, было что-то новое почти радостно раскукарекались два охранника, которые еще до прихода командира крепости очень скучали на стене, так как и не могли понять до сих пор, от кого, собственно, надо защищаться, если здесь всё контролирует только одна банда, а ей и так оплачивают все услуги, вплоть до секса за собственные женские ресурсы.

И прочитал им первую заповедь, которую нашел выгравированную ножом на спинке одного из кресел рулевого:

— Старайтесь не упустить своего уплывающего счастья.

— Ладно, — согласился их начальник, — читай вторую, авось пару минут добавим тебе на раздумье.

— Вторую? Я пока нашел только одну.

— Он не почтальон, а он украл этот корабль.

— Я не сказал, что я почтальон, я сказал, может быть, на ваше счастье, я почтальон.

— Он врет.

— Пошел на принцип.

— Не будем ему мешать.

— У меня письмо к начальнику местной милиции.

— Полиции?

— Мэй би.

— Теперь ты прав, ибо милиция — это только.

— Ми — мне, — пояснил второй.

— Поли, — обрадовался второй на стене, что ему опять дали слово, — для всех доступная работа.

— Не нет, — поправил его другой, — а: защищаю любую справедливость.

— Любого, — опять вмешался то ли первый, то ли второй, ибо считать уже можно.

— Да, с любой стороны, — сказал поднявшийся на стену начальник крепости.

Он добавил:

— Ты можешь пройти внутрь крепости только по двум причинам.

— Огласите, пожалуйста, первую, — сказал Алексей.

— Она же, скорее всего, будет и вторая, ты должен быть, назначенным сюда новым капитаном по делам своего оперуполномоченного ведомства.

— Как вас понимать? — хотел спросить Алексей, — но передумал и согласился.

— Ваши условия? — спросил начальник города-крепости.

— Царицу Савскую хачу.

— Будет!

— Я пошутил, — хотел добавить Алексей, но решил, что тогда вообще уже ничему не поверят.

Многие подходили к нему, чтобы пригласить потанцевать, во время и даже после ужина. Но вынужден был констатировать, что никто не понял даже в шутку:

— Приму всех, но, — добавил, — не всех сразу.

— Не так быстро, ковбой, — сказал ему шериф ночью по время прогулки по ночному городу среди лесосеки.

— Да, я вас слушаю.

— Ты должен создать.

— Приходы по всему лесу? — хотел опередить его Алексей.

— Не так быстро, создай хоть один, но свой.

— Я составлю список, кого возьму с собой.

— Кроме тех, кого уже успел оприходовать?

Тем не менее, удержать напор времени не удалось. А одна из девиц, пригласившая его на рандеву для деланья ребенка, прямо так и спросила:

— Надеюсь, полковник, у тебя сейчас большая зарплата?

— А что? — как обычно сразу не понял Алексей.

— На случай алиментов спрашиваю.

— Ах! это, — успокоил он ее, — я всё еще капитан.

— Почему?

— Нет протеже.

— Насчет папы как?

— Он не умел раскрывать подставные кражи.

— Чё так?

— Никак не мог понять — зачем?!

— Действительно, я тоже так думаю: пусть будут.

— Да? Это почти гениально, но у меня врать редко получается.

— Не можешь соврать даже, что не занимался онанизмом в детстве?

— Простите, вот даже тут я не сразу понял, в какую сторону надо врать.

— Да-а, это, как минимум, не очень гут так. Ты не понимаешь одной вещи, Алексей.

— А именно, мэм, чуть не забыл, как вас тетерь называть?

— Ты что?

— А что?

— У тебя астигматизм даже на лица?

— Да, не всегда полностью различаю.

— Ты точно должен стать полковником, иначе на всех внебрачных детей у тебя не хватит денег.

Тем не менее, понял, что пришла вторая. Как? Сейчас объясню. Впрочем, нет, лучше позже — как Оноре де Бальзак:

— Ей самой.

И получил по мордасам за то, что не узнал ту, которую любил больше, чем преждевременную.

Наконец, ему удалось опять впихнуться в тоже, что и было:

— Пост-средневековое время, и уйти подобру-поздорову в свой кабинет, предупредив дежурного, чтобы больше сегодня никто не обращался.

— Конечно, наврали, — сказал он самому себе, что каждый более-менее приличный человек — что значит, в звании капитана и до подполковника, должен трахать всех, кто попросил все первые три дня, или, как минимум до понедельника. Но лучше сделать, как просят, чем потом считать недостачу.

В принципе, это, действительно легче, чем того, кто украл у соседа мотоцикл, — ибо:

— Все могут.

Почему нет — непонятно.

Наконец, всё-таки выгнали за ворота крепости и даже дали лошадь, что пришлось вспомнить дедушку, который хотя и был не абсолютно родным, но любил. Из чего следует, что люди настолько обездолены на Земле, что вынуждены вспомнить всё, — а именно:

— Где-то за пределами уже закончившегося предложения, — а всё равно жизнь намеревается возродиться.

— Мне.

— Вот из ит?

— Вы что-то хотели спросить? — вторая.

И не понял еще, что сделал открытие — если сказать кому-то не тому:

— Даже не засмеют — скажут по соответствию мемуаров Владимира Высоцкого:

— Никогда, капитан, ты не станешь майором.

И ответ, уже готовый с детства:

— Я, как папа, хочу дослужиться до подполковника.

Почему не полковника — непонятно?

— Нет, есть объяснение: он ничего не делает, а только слушает, что говорят другие.

— Зато снимает сливки.

— Я боюсь ожирения, хочу быть высоким и достаточно стройным.

— С такими замашками надо только одного опасаться.

— А именно?

— Чтобы не посчитали не очень умным.

— Не переживайте — это моя обычная маскировка.

— Кстати? — спросила одна, — вы не серийника ищете?

— Не слушайте ее, — как обычно сдала подругу Галя, — это ее коронный способ, рассказать вам то, чем не знаете, но оно вам нужно?

— Про серийника, да, — ответил Алексей, — ибо я должен написать о нем.

— Кандидатскую?

— Докторскую-ю, — впервые в жизни — кажется — решил пошутить Леха, но хотел тут же поправиться и извиниться за тактность только в одну, свою сторону — не успел.

— Если вы капитан, то доктором и даже кандидатом не можете быть априори, — сказала Даша.

— Почему?

— Им отрезают, — сказала Галя — барменша.

— Член?

— Пока что только умственные способности, но член, если он слишком длинный. У вас, кстати, какой, вы измеряли?

— Вижу, — спокойно — и кажется — уже давно покраснел капитан — договориться по-хорошему нам не удастся, придется заковать кого-нибудь в наручники.

— Закови — или как это будет — себя, кэп, а мы всё скажем, — сказала Даша, которая заканчивала пятый курс в этом году, хотя не всего помнила, какого именно инститтута.

И это неудивительно, так как и я не могу запомнить ни одного учебного заведения, где не учился, — так только:

— Санитарно-гигиенический, или:

— Скрупулезно-политический, — сантехнический?

— Не бывает.

— Согласен.

— Разрешите прикурить?

— Извините.

— И правильно, капитан, у нас чужие не курят.

— А свои? — спросила Даша, — в рот не берут, что ли? — добавила.

— Это верно, — ответила Галя, — зачем тогда и жить, если ничего не делать.

— Я, — понимаете, — я прибыл издалека, сделайте мне что-нибудь.

И они сразу обе, но не до конца, а только немного:

— Разделись, — дальше?

— Плати-и!

— Я — простите — сказал не кого его, а что-нибудь хорошее подайте, — объяснил им как можно популярнее.

— Мы давно неодушевленные, — одна. Другая:

— Хотите проверить.

— Просто так?

— За жареную картошку с Киевской.

— Плюс сложный гарнир.

— Насколько сложный?

— Как обычно.

— Ей хозяин запретил подавать больше, чем из четырех бывших живых существ.

— Чего вы от меня хотите, милые леди? — Алексей наконец откинулся на спинку кресла, которым здесь был стул, хотя и немного резной, и зеленый в светлую сторону.

— Мы не понимаем, кто вы такой.

— Я — детектив.

— Приехал Из-За?

— Да, здесь все простые менты, а детективы — это те, кого мы давно ждали, — добавила уже вторая.

— На трахтенберг мы, разумеется, не напрашиваемся.

— Почему?

— Нам запрещено с иностранцами.

— Почему?

— Обидят.

Вторая:

— Пообещают, а потом так и не трахнут.

— Неужели это — так обязательно?

— Желательно.

— Нет, нет, именно обязательно, сэр, — объявила Даша.

— Она права, я только не хочу торопить события. Сегодня только она отведет вас в банкетный зал — я, как в песне:

— Ми подождем.

Пока куковали Киевскую в кипящем масле, повариха чуть не сошла с ума, но, к счастью, оказалось:

— От счастья, — как она выразилась: такое и, оказывается, бывает.

Хотя упали только розовые жалюзи, которые — тем более — еще не были даже закреплены на самом окне, а так и валялись пока в углу, так как всё остальное место было занято фигурантами этого дела:

— Вином, пивом, соками, минералками.

Хотя у Алексея появилось устойчивое мнение, что видел эти жалюзи висящими на окне.

— Уже? — удивилась Даша, пока не одеваясь полностью, так как надежда на повтор еще не так быстро таяла, чтобы надежда полностью уступила ей место поля боя среди развалин этого Парфенона бутылок, пакетов и лишних стульев.

Вечером они уже обнявшись пели:

— Поезд уходит в далека

Скажем друг другу прощай!

Если не встретимся — вспомни!

Если приеду — встречай-й.

И Алексей, как ни тряс головой для виду, что отгоняет кошмары будущего с этими ледями — не мог понять:

— Что я здесь делаю, ибо — ясно — шел куда-то, — а:

— Оказался почему-то здесь.

Но для — нет, не успеха своего предприятия, а для:

— Смеха, — предложил им прокатиться куда подальше.

— Поедем на реку! — крикнула Даша.

— Что такое — Рэ-Ка? — переспросил Леха.

— Ты не знаешь, что такое Ре-Ка? — заржала Даша так, что он подумал: лошадь.

И даже:

— Стоило ли удивляться после всего, как сама, без какой-либо подсказки с его стороны, вставала в стойло к неведомому пространству лицом, а нему — кажется — задом.

— Хочешь узнать, что я видела? — неожиданно спросила она сама, а он только колебался: стоит ли раньше времени обострять отношения.

— Совершенно ясно, — сказал Алексей, — что раньше я бывал здесь, но когда — не могу пока понять.

— Что? — спросила Даша.

— Что, что вы ляпнули, сэр? — крикнула ему чуть ли не в ухо вторая:

— Наташа? — вы не ошиблись, сэр.

— Это не похоже на пляску на Лысой Горе? — спросила, заглянув ему в глаза, эта — как её — Даша.

— Прости, милый, но здесь уже давно не живут обычные люди, — прошептала на ухо Да.

— Ты?

— Я притворяюсь.

— Притворяешься быть, или не быть?

— Повтори, пожалуйста, еще раз — пока не поняла до конца, чего ты хочешь.

— Не притворяйся.

— Не могу, привыкла.

И всё же одна шепнула почти на ухо в темноте:

— Ты ищешь серийника?

— Ищу.

— Что?

— Кого?

— Кто прекращает нашу жизнь преждевременно, — сказал, как уже привык: правду и только правду, Алексей.

— Ты Акилла!

— Да, А-Килл.

— Но не Билл, — надеюсь.

— Это хороший псевдоним для того, кого все знают, — ответил Алексей.

— Если ты сыщик, то не местный, наверное?

— Информация о моем прошлом уходит из меня, как время отсчитывает свой конец на Земле.

— Ты теряешь связь с космическим кораблем, на котором прибыл, — сказала одна, вторая:

— Это обычное дело для всех, кто прибывает сюда, не подумавши предварительно.

— О чем? — не совсем понял Алексей.

— О том, что естественно, хотя и позорно, — сказала На.

А Даша подтвердила:

— Что назад уже никогда не вернешься.

— У меня есть надежда.

— Какая?

— Что время Там, где жил счастливо, течет в обратном направлении, и надеюсь, поэтому, что к тому времени, когда сделаю здесь всё, что можно для вашего спасения, оно наполнится настолько, что можно будет вернуться.

— В вечность?

— Мы и так вечны, важно лишь понять, кто мы.

— К сожалению, теперь уже ясно, что вы сэр, мы не можем измениться! — так рявкнула Даша, что было ясно:

— Не только давала почти всем, кто просил, но и сама была весьма назойлива в этом деле.

Леха так и сказал:

— Скорее всего, вы думали, мэм, что таким образом можно спастись от смерти.

— Нет.

Глава 2

— Я имею в виду, подсознательно.

— Никогда не думала.

— И знаете почему? Вы уже шпроты в банке.

— Мы привыкли. И да, не повышай-те на меня голос, так как если между нами и было что-то общее, то запомни:

— Ты этого не помнишь, да, да, да.

— Я вынужден был пойти на это, чтобы выяснить, не является ли сексодром тем способом, который и направляет человека по пути к совершенству.

Ибо и понять надо, что.

— Человек не один, — да.

— Втроем, по-вашему, тоже можно? — спросила Нат.

— Думаю, это будет слишком большая нагрузка на мою нервную систэм.

— Хорошо, мы кинем жребий, кто начинает и будем дежурить у твоей постели, — одна.

Вторая:

— Скажи с кого начинать?

— Я буду делать это интуитивно.

— Ну, значит, опять всё Дашке достанется!

— У тебя была хоть какая-то наводка? — спросила Да, когда они вышли из реки, заплатив предварительно ночному сторону, чтобы плавать не просто так, а в бассейне.

В той же реке с течением, но огражденной плавучими дорожками со всех четырех сторон.

Утром, после открытия кафе начался спор между некоторыми, решившими, бассейна не было и другими в лице одной из них против другой, так как Алексея еще не было.

— Я помню, как прыгала в воду со стороны реки, — сказала Даша.

— Этого не может быть, — сказала Наташа.

— Почему?

— Этого, — как говорит Алексей, — не может быть никогда, потому что.

— Я даже сейчас вижу перед собой здание лодочной станции на горе.

Они поехали туда, но здания на том же самом месте не было.

— Невероятно, — ахнула даже Нат.

— Почему? — Да.

— Я его видела.

— Как я?

— Думаю, с другой стороны.

Они так запутались, что выпили всю большую бутылку итальянского вермута, и теперь выбирали вариант, как об этом сообщить Алексею, чтобы этот инопланетянин:

— Заплатил! — так хлопнула ладонью, что другая не выдержала и повторила тот же грохот, только упал на этот раз не стул, а стол, ибо сломалась одна его самодельная лапа.

Человек, заказывающий эту мебель ошибся — надо было купить заводскую. Но сообщили о имеющейся яркой с красным цветом расцветке — поздно:

— Он уже заплатил аванс мебельной фабрике.

Дурацкие ошибки, — даже так нельзя сказать, ибо у любого человека на Земле должна быть выдержка, как у летчика-испытателя:

— Только перед самой Землей выходить из пике.

Алексей сразу попросил стакан минералки.

— Ты чё запыхался?

— Кого убили?

— Пока? — одна, но она и была сегодня одна, Нат.

— По моим сведениям одного уже грохнули.

— И он здесь?

— Да.

— Она, или он?

Алексей задумался:

— Пожалуй, она.

— Значит, это Дашка, она до сих пор спит в банкетном после вчерашней пьянки.

— Это шутка?

— Давай проверим, — и пошла через кухню направо в банкетный зайчик, из-за его надменно малой величины.

Да и потому, что бывал банкетным только на Новый Год, — а так: не более, чем склад. Хотя иногда в него прятались невесты, чтобы их подольше не мог найти жених со свадьбы.

Одну так и не нашел, но она и отвалила прямо на автостоянку таксистов, и, несмотря на то, что была баба здоровенная и русская до Бред-Питовости, — немец с черными волосами обходивший ее до этой замужественности, — не беспокоился:

— Родит и немцев, больше похожих на немцев, чем он сам на русских.

Удивляет только:

— Зачем ей, дуре, надо прощаться с таксистами, среди которых больше дураков, чем их нет.

Ответ пока неизвестен. Деньги уже не нужны, если они всегда уже будут, а вот капитальный трахтенберг — возможен, — но для этого еще надо его хотеть. Им, имеется в виду.

Значит, эта корова, действительно, расслабляла русских настолько, что немцы решили не мечтать больше, — а:

— Тоже испытать это счастье: чтобы:

— Все!

Леха тоже загорелся, чтобы попробовать, если дают, но испугался видеть ее даже по описанию:

— Чё-то ее то?

— А именно, мистер, или тебе нравятся только такие, как я Малышки на миллион? — зевнула Дашка, как назвала ее чуть ли не:

— Какашка, — Нат, по восприятию самой Да.

— Мой папа, — продолжила она, — скоро скупит за дешевый бесценок всё местное санитарное ведомство.

— Что будет? — как обычно невесело спросила Нат.

— Тогда посмотрим, что будет.

— Что?

— Мы будем командовать всеми ресторанами.

— Твой папа командовать, а мы?

— Разводить крыс, чтобы получать жалованье за их сохранность, но и нашу необращаемость на сие миро-приятие, так как они?

— Да?

— Свои, дура!

— Я боюсь крыс, — Леха.

— Ты, бой, будешь только добивать тех, кого они не доели.

— Крысы?!

— По-твоему, они не могут обожраться?

— До какой невозможности?

— Ты меня спросил?

— Да.

— Разрешение?

— Вчера ты мне не предлагала этого, а всё больше.

— Она это любит, — Нат, — чтобы нет было, как да.

— Неправда, я люблю наоборот.

— А именно?

— Да, да, да, — и даже еще одно, — Да?

— Зачем лишнее?

— Чтобы проверить его сверх возможности.

— У вас здесь есть баклуша?

— Да, — Да.

— Какая? — Нат.

— Глубокая.

— Да, — Да, и да: нам одеваться?

— Нет, — ответил Алексей, имея в виду, что купальники надо надеть сразу, так как может оказаться, потом негде.

И когда они разделись — оказалось:

— Голые.

Народ? Подъезжал и подъезжал.

— Одеться? — не спросил Алексей.

— Не-а!

— Почему?

— Они нас видят, — одна. Другая:

— Они нас не видят.

Нужно, конечно, спросить, почему? Спрошу.

— Когда?

— Когда будет время.

— Сейчас?

— Нет.

Они пытались раздеть и его — бежать:

— Некуда, — Леха сорвался, и покатился с крутого берега без задержки в реку.

— Холодная?

— Нет, наверху теплая. Прыгайте!

— Не-а.

— Там водятся акулы!

— С другого берега ты не вернешься!

— Спасибо за напоминание.

— Принеси нам подарки, если что, — прошептала Да, но На спросила:

— Ты очень неуверенно предлагаешь ему своё внимание — он может сорваться с крючка.

— У меня?

— У тебя, меня он не любит, так как тебя.

— У меня не сорвется. И да: я думаю, мы снимаем учения.

— Да, мне тоже кажется, что будет намного страшней, — Нат.

— Ты серьезно — именно это чувствуешь?!

— Да, начинаю, правда, только.

— Я — нет, хотя и понимаю: чё-то будет не совсем однозначно хорошее.

— Смотри, он прыгает уже с другого берега.

— Это не он. Почему ты думаешь, что это он?

— Потому что там больше некому быть.

— Он идет на наш плавучий крейсер, как торпедоносец.

— Скорее, как сама торпеда.

— Как думаешь, такие люди бывают?

— Судя по тому, что вчера мы побывали в прошлом — не знаю.

— Думаю, это он.

— Кто, этот, как его?

— Да, явился — не запылился.

— Акула! — неожиданно закричали на берегу справа, и некоторые тут же побежали к лесу.

— Можно подумать, они готовились заранее, — сказала Даша.

— Кино, наверное, снимают, — сказала Наташа.

Катер, на котором быстро, как акула ехал Леха врезался в берег с такой силой, что и не показавшись было абсолютно ясно:

— Это он сам и плыл, — но кто в это поверит с первого раза? — вопрос есть, потому что я верю.

Мы спустились вниз и приобрели себе забесплатно шашлыки, которые все бросили, потому что боялись умереть от ужаса с полными животами, как сказала одна девочка сразу двум мальчикам:

— Никогда не спешите становится первыми в очередь.

— Почему? — первый.

— Потому что нас много, а ты одна.

— Нет, потому что нас много, а вы у меня одни единственные.

И оказалось, что этот разговор вели не другие трое, а эти же самые, Нат, Да и Алексей, — но он был девушкой в длинном платье с цветами и похож при этом на:

— Рыбу-Кит, — они в приличного вида джинсах — одна Вранглер, другая Монтана, — и ничего уживались, хотя — можно подумать со стороны — не узнавали друг друга, или узнавали, но:

— С трудом, с трудом.

Скорее всего, как Танька из моего детства, не понимали, что такое пол, но понимали, что разница есть, как она описана в Библии:

— Писающие стоя и нет.

Замешательство было недолгим, Леха засмеялся, как обычно:

— Своим дурацким смехом, — и стряхнул наваждение, как листья в сентябре: легким движением бедер и лап — разноцветные ракушки, которыми он уже зарос, — попадали, как елочные игрушки с только что закончившегося Нового Года в виде его многочисленных праздничных палок.

— Вот из ит, палок-к?

— Что ты там искал?

— Где?

— На том берегу.

— Мне поручено расследования киллеризма, получившего большое распространение в этом городе.

— В этом районе города?

— Почему именно?

— Ну-у, если везде, зачем так далеко ездить.

— Кстати, ты на чем прилетел? — Да.

— На метле? — На.

— Приехал на автобусе.

— Вот из ит — авто-бус.

— Не думаю, что ты можешь ни на чем не ездить, а так.

— Как так? — не совсем понял Алексей.

— Решил прибыть сегодня в наше расположение, а нате-с вам-с — уже здесь, — Нат.

— Все так, — почти не смущаясь ответил Алексей.

И добавил:

— Возможно, конечно, вы еще не переросли свои предрассудки, и думаете, что лучше заплатить за автобус, чем.

— Чем?

— Что, что?

— Чем рисковать тем, что может не сбыться.

— Ты считаешь, мы платим за автобус, — Нат, — так как.

— Да, боитесь заблудиться.

— Это простая, но далекая дорога, — сказала Даша, — километров десять будет, поэтому.

— Меньше, — сказала Даша.

— Нет, милые леди, не поэтому, вы интуитивно боитесь заблудиться во времени.

— Пожалуй, он прав, — кивнула одна другой, — мы не знаем точно, сколько до сюда ехать.

Алексей сделал им серьезное замечание, что обращаться к нему в третьем лице можно, но только, когда не будет находиться в присутствии.

— Вы думаете, из-за этой ошибки, мы не сможем добраться отсюда до дома? — одна.

Вторая:

— Может быть, только одна из нас не сможет?

— Точно! — обрадовался Алексей, что можно подумать, именно потому, что не пришлось лишний раз думать.

— Ты кто вообще? — спросила одна из них уже в баре, вся мокрая от дождя, так как вторая.

— Где?

— Пропала!

— Мы можем насладиться успехами, пока ее нет, — невозмутимо ответил он.

— Как? Ты купил мне новое платье, чтобы я могла обсохнуть?

— Есс!

— Темно-зеленое?

— Болото с тиной.

— Я хочу дымчато-салатовое.

— Надо говорить в таких случаях чуть раньше.

— Как я могу исправиться?

— Невозможно.

— А всё-таки?

— Надо подумать. Ты вообще понимаешь, что всё хорошее, нужное людям, можно достать только у Бабы-Яги?

— Так-то, нет, но догадываюсь, что согласна.

Она принесла бутылку Брют, спрятанную у нее где-то на кухне, что можно думать в отсутствие директора поймала на чем-то поваров, и теперь эксплуатировала их обратную сторону Луны:

— Честность, — в угоду своим сверхприбылям в виде завтрака, обеда и ужина только красной рыбкой высоко плывущего поплавка.

— Ты всерьез думаешь, что семга плавает выше горбушки и кеты?

— Я имею в виду умственно.

— Они думают, ты думаешь?

— Я давно не думаю.

— Почему?

— Ты как с Луны свалился — здесь — ибо здесь никто не работает официантами и барменами, раньше не пройдя практику проституции.

— Почему?

— Опять? Ну, хорошо, объясню: барменов мало, официанты зарабатывают мало, а необъезженные еще проститутки получают.

— Много?

— Больше, чем обычно.

— Я обязан сделать вывод — ты только среагируй.

— Можешь ли ты быть прав — ну-у — не вообще, а хотя иногда, как в частности?

— Тогда скажу, — значит:

— Да, — продолжила она, — все здесь проститутки. Были, а многие даже сейчас еще продолжают — хотя и мало уже — получать за это деньги.

— Тогда скажу второй мой вывод: люди настолько полюбили проституцию — из-за долгого внедрения Каю Маю и Фидю Эю здесь, что почли за приветствие иных миров все — как один — пройти ее тренировку.

— Не так тренировку, как просто обычное счастье обычного человека, получившего, наконец, взамен какое-то наслаждение в виде этой простой и естественной его радости.

— Про парно-копытность забыли совсем?

— Нет, думаю, нет, ибо это, как топливо для того космического корабля, на котором ты сюда — не знаю, как правильно молвить русским языком:

— Прискакал, — нет?

— Скорее всего, именно это правильно, потому что дорога эта далеко-далеко не однообразна.

— Я не верю, что ты инопланетянин, — сказала, входя Даша.

— Я сам не всегда в это верю, но по логике иначе не может быть.

— По логике?! — ужаснулись они.

А одна даже восхитилась:

— Мы думали, что не будешь настолько глуп, чтобы разочаровать нас на таком простом ответе, и даже без вопроса.

И одна из них даже посоветовала сама себе:

— Не могу простить себе, что дала тебе, как обычному дураку за бесплатно.

— Могу тебя успокоить: я ничего такого, особливого, не почувствовал.

— Мы не обязаны летать вокруг тебя, как бабочки Владимира Набокова, — согласилась с подругой и Даша. — И вот даже нельзя сказать точно: не она ли саму себя и продолжила?

— Я пойду, — сказал Алексей, — пока дисбаланс между нами не нарушился полностью.

— Не думаю, что ты сможешь по-прежнему жить на два дома, — сказала Даша.

— Я думаю, у него еще нет здесь дома.

— Я тоже его не вижу, но, думаю, что уже есть.

— Откуда?

— Ему приготовили заранее.

— Пути отхода?

— Почему отхода, думаю, наоборот, прихода сюда и, более того, без возврата.

— Я такой беспрецедентности не понимаю, — сказал Алексей. — Навсегда, завсегда, ибо и сказано:

— Время не имеет значения, — сказали они хорошо, как заранее отрепетированную программу.

Но мысль, что и они За-летные — сегодня не зашла даже в гости.

Но я подумал — на пути представления полковнику милиции, как его капитан — что всё-таки было на Земле:

— До того? — получил тут же подачу вопросом:

— У тебя на сколько реакций делится каждая?

— Вот ду ю сэй, мистер, э-э, Яблок-офф, — если не ошибаюсь, Сер-Сер, — или, как это у фас будет?

— В фас?

— В профиль-ь.

— У тебя, вообще, как с логикой, нормально?

— В порядке.

— Ответь, пожалуйста, на вопрос.

— Сначала на первый, потом на второй, или наоборот?

— Почему подполковник не может никак не случится полковником?

— Мы могли и не встретиться.

— Посмотрим, достанешь ли ты мне, капитан-капитан улыбнитесь, золотую рипку со дна морского.

— Она должна утонуть?

— Уже оприходовалась.

— Пропала девушка, господин полковник, и никто до сих пор не может понять, в каком месте морского дна она живет?

— Господином ты меня называть не можешь.

— Даже тет-а-тет?

— Обязательно подслушают. Проше, проще надо быть, Алексей, и называй меня лучше подполковником.

— Подслушают?

— Нет, все уже и так знают, что моё заявление на прямую претензию иметь эту должность давно лежит, где надо.

— Под сукном?

— Нет, к сожалению, под бархатом. Не хотят давать ходу на самом почти что высоком уровне.

— Скорей всего, это будет продолжаться целую вечность, — Алексей. — Но я могу вам помочь. Буду называть один на один, как вы просите: герр полковник.

— Ты думаешь, я шпион?

— Все шпионы, так-то.

— Лучше не надо, ибо: не подслушают — так ты сдашь.

— Никогда.

— Под пытками?

— Бывают?

— С кого-то всегда надо начинать.

— Хорошо, давайте наоборот, я буду называть вас капитан.

— Зачем?

— Так будет дружнее: два капитана.

— Да, нет, Алексей — это тоже глупость.

— Ну, как хочешь, друг! — и так хлопнул подпола по плечику, что Сер-Сер едва не сел в кресло подчиненного без приглашения.

— Ну, уж нет, так просто я своего места не отдам, — и провел Лехе Мельницу.

В результате Леха сам занял место подполковника, но не стул, а сразу стол, переломив его пополам.

— Сделать сможешь?

— Как было?

— Нет, как было уже поздно — он сломался совсем, а сделай так.

— Как?

— Купи новый.

— Под залог чего?

— Я должен выдать тебе подъемные для поиска Сэр-Ика, — потратишь на новую мебель для кабинета.

— Не могу.

— Почему?

— Приучен обновлять только свой кабинет.

— Он и будет твоей, — сказал начальник.

— Так вы всё-таки уходите в министерство?!

— Министерство — это рай.

— Туда не всех пускают?

— Разумеется.

— Почему?

— Мы здесь наживаем, а они — там — тратят.

— Тратить тоже: надо уметь.

— Я — по-твоему — не смогу?

Алексей поехал в военный городок — ВГ — договариваться о снятии за бесплатно в аренду спортзала под тренировки боксеров. Оказали серьезное сопротивление. Но пришла одна культ-турист-ка в одном месте, чуть пониже тонкой талии — хотя и не совсем — и предложила не только быть, но и:

— Стать? — уточнил Алексей.

— Да.

— Тогда, да.

Когда узнал, что референт-шей, — отказал. Когда узнал, что свою зарплату референт-ши она будет отдавать в фонд накопления для оплаты за спортзал в виде фойе кинотеатра:

— Вынужден согласиться.

— Почему такой скромный ответ?

— Бьюсь, на всё вместе у меня может не хватить сил.

— Можно платить в душе, после тренировки.

— Если я правильно понял — это то, о чем я думал?

— Да.

— Почему вы так уверены?

— Здесь больше вообще ни о чем не думают.

— Всё остальное идет автоматически?

— Нет, не совсем там, ибо всё остальное уже стоит на месте, так как специально для этого дела и остановлено.

— Так быстро?!

— Такой приказ.

— Кто дал, Сер-Сер, ибо я его здесь и замещаю, а он не давал.

— Вы обращаетесь в себе на Вы?

— Только не часто.

— Редко.

— Очень редко. Когда сам понимаю: я и есть.

— Ник Сер?

— Пока у меня не было побед, поэтому именно Сер-Сер.

Узнав, что она дочка командира дивизии — передумал, сдал ей за деньги фойе, а она его получила за бесплатно, из-за чего вышел реверанс в сторону перевеса денег над разумом.

Одно было не совсем ясно: откуда всё-таки взялись деньги вообще? И ответ, — ее, имеется в виду:

— Были еще до нас.

Алексей повторил:

— До наз, — но всё равно до конца не всё узнал.

— Вся суть победы, — пояснил он Ире, — чтобы не проиграть слишком много до того, когда понадобиться уже выигрывать.

— Так можно?

— Почему нельзя?

— Ну-у, я думаю, это жульничество.

— У тебя серьезная проблема с распознаванием реализма.

— И его релятивизма? — такую книгу сейчас читает папа.

— Какой год?

— Не так давно, ибо раньше он сам преподавал Канта.

— Что это значит?

— Что-то значит, относительно того, что можно укрыться не только за горами и долами.

— Во время войны.

— Да, лучше, ибо разглашать тайну этого открытия не имеет смысла во время учений.

— Да.

— За Посылкой.

— С колбасой?

— Можно и так сказать. Но относительно пространства существует еще пространство и оно:

— Невидимое, — согласился Алексей.

— Ты знаешь?!

— Это и есть я.

— Ты?!

— Если ты не врешь, — обрадовалась она через некоторое время, и имеешь одновременно сексуальные способности хоть на:

— Йоту? — почти улыбнулся герой.

— Роту, — поняла она правильно, но согласилась пока что на взвод.

— Ибо, — как она пояснила, — они же ж когда-то и отдыхать должны.

— Будут работать в четыре смены, — автоматически ответил Алексей, не совсем еще соображая над чем и над кем будет происходить это самое:

— Раб-от-ать-ь!

— Ать?

— Есс.

— Нет, не есс, не мерседес, и не ать, а ать-два, три, четыре, пять, — чтобы, как на конвейере.

— Неужели ты такой же робот, как Чарли Чаплин?

— Могу — если что — ударить и ногой по жопе, если будет хандрить или халтурить.

Несмотря на совершенно противоположные способности валила мужиков-парней — претендентов поступить в этот кружок умелые руки — через одного и даже чаще.

— Бьет, как молотом, — только и восхищались не все, ибо остальные, пока лежали в нокауте — забывали, о чем шла речь в предыдущей группировке.

Тем не менее, Алексей объяснил ей, что вхождение в одну и ту же реку дважды отличается от обычной:

— Непроворотицы.

— Чем?

— Это пространство победы надо каждый раз искать заново.

— Я умею, честно! — и хотела тут же показать это на деле, но он думал уже, как завороженный, что это будет необыкновенный секс — оказалось:

— Удар, — намного ниже головы, хотя и выше колен.

— Успел? — только и спросила она, когда он сел на задницу без шпагата, так как забыл, что его надо уметь делать, — но встать всё равно.

— Пока не получается? — и протянула ему лапку.

И он уже готов был затащить ее постель, — как ему уже причитается по ее расчетам, но не мог пока решиться.

— Чё?

— Что?

— Боюсь, что мы вместе будем представлять ту Медузу Горгону, которая незапланированно раздвоилась на голову и хвост, который ей отрубили.

Глава 3

— Хорошо, но сначала ответь мне: ты хочешь умереть?

— Да.

— Да, да, — или: да, придется?

— Первое.

— Точно?

— Сейчас поверил окончательно.

— Ты думаешь, Данте после смерти написал своё открытие Ада и последующих за ним модификаций?

— Пока еще не могу принять окончательного решения, как он это сделал.

— Но ты думаешь: всё конец, или пока всё-таки:

— Прощай Солнечная Система?

— Скорей всего — это и есть моё задание, как местного робота: узнать: уже всё или еще дожидаться придется?

— Что это значит?

— Агрессия, существующая на Земле — продолжается ли в Космосе, или постепенно уменьшается, по мере от нее удаления?

— Если нет?

— Значит, будет применен вариант Омега.

— Что это значит? Кирдык для всех бесповоротный?

— Если, да, значит, придется умереть еще раз.

— Так ты уже, что ли?!

— Ну-у, не в Земной же ж оболочке я сюда прорвался.

— Уже не вопрос?

— Для людей нормалис — обычных — это преобразование пока еще невозможно. А так-то, да, мир намного больше, чем людьми наблюдается.

— Это давно известно, но пока еще никто не смог доказать обратного.

— Какого обратного?

— Имеется доказательство, — ответила она уже с тарелкой бутербродов — два с сыром и три с колбасой — существует реакция под названием Происхождение Жизни, что и человек может в живых покинуть Землю, но она четырехступенчатая, и пока никто не понимает, что это значит.

— И ты знаешь такого человека? — спросил Алексей.

— Да, одного знаю.

— Кто это?

— Не знаю.

— А?

— Вот в том-то и дело, милый, что ты его знаешь!

— Не может быть! Я только прибыл, и можно на двух пальцах сосчитать всех, кого я знаю, но кого здесь нет.

— Значит.

— Да, продолжайте, пожалуйста, так как я всё равно уже мало что понимаю.

— Ты уже был здесь!

— Да ты что?!

— А что?

— Я этого не помню.

— Вот это-то как раз и хорошо, ибо из-за хорошей памяти люди привыкли жить только прошлым. Ты сможешь!

— Будущим?

— Нет, тоже прошлым, но без примеси настоящего, мешающего взглянуть правде прямо в глаза.

— В любом случае, я не смогу раздвоиться.

— Да, я знаю, надо найти того человека, который и сейчас.

— Думает?

— Да.

— Вы думаете, такие Хомы еще встречаются?

— Да, одного я знаю.

— Ты с ним?

— Нет, пока боится, но я добьюсь, что трахнет.

— Почему до сих пор?

— Боится, что привяжусь к нему, а мой отец использует его открытие для производства ракет малой дальности, как.

— Как большой, — сказал Алексей и добавил: — Думаю, это только прикрытие.

— Насчет ракет?

— Да, им, как и всем остальным надо знать только одно: как люди могут покинуть Землю без потери памяти о прошлом.

— Неужели это так обязательно?! Я, например, всегда могу найти новых лейтенантов для удовлетворения их потребностей, как своих.

И, да: его уже ищут два дня и пока не могут найти.

— Так бывает?

— Нет.

— Тогда почему?

— Не знаю, остался только один вариант, но он настолько маловероятен, что никто не хочет его проверять.

— И это?

— Тюрьма.

— Это очень логично, почему, — нет?

— Ему пятнадцать лет, — и с организованной преступностью не связан.

— Уверена?

— Потому что ее здесь нет.

Алексей узнал, что ученому пятнадцать лет, и отменил свой план попасть на Зону, в качестве невинно осужденного, чтобы найти его, ибо по показаниям его памяти, оставшейся — как в прошлом — на комете, которая периодически фигурировала в районе видимости с Земли — конечно, вооруженным американским — с украденной в России:

— Кстати, вместе с ученым, технологией, — телескопом, — глазом.

Как зашифровано — так я прямо и записал, чтобы — в случае чего — не поняли недостаточно посвященные. К тому же:

— Мне всё ясно, — как ночью божий день.

И Алексей пробрался к нему, когда этот ученый, открывший позитронный переход на планету прошлого, которая фигурировала с незапамятных времен рядом с Землей, и так близко, что можно было смотреть на нее перед сном, — и:

— Молиться, — работал учеником в лекальном.

И.

Специально провалил экзамен в школу милиции, испугавшись в темноте своего же выстрела. И вот так:

— Отгадать, что это: внедренная в земное время информация, которой всегда найдется место с тончайшим инопланетным оборудованием, или Алексей на самом деле всё забыл, уверенный:

— Надо?

— Напомнят!

Но только вышел из этой купели, как человек, уже знающий, кого надо искать.

— Но где? — вот в чем вопрос, как ужаснулся Гамлет, когда понял, что только он один и может узнать ответ на него.

И уже готов был принять неотвязное предложение Сер-Сера, что надо внедриться в банду, чтобы попасть на Зону, — и там, следовательно:

— Всё уже будет.

— Что, собственно? — он даже остановился, как вкопанный перед мостиком, куда забрел неизвестно зачем.

Ну, не может же быть, что он вот-вот перейдет в двенадцатый цех?

И сделал облегченный вывод:

— Просто в закрытый, — а это девятый.

Скорее всего, на сборку, чтобы быть, как — далеко не все — но, как все белые люди в белом халате!

Не рассчитал, что не только он сам обладает такой стеснительностью, что не сможет за просто так принять подарок судьбы, но и сам герой поиска.

Тем не менее, Леху сразу направили на сборку в девятом — он, нечаянно, по дороге к выходным кабинам узнал, что там намедни — что значит:

— Лет через сорок, — умер уже один человек, пришедший из армии, и обрадованный тем, что будет в белом халате работать, однако:

— Паяльником, — а то, что от этого паяльника идет вредный, как яд, дым — не понял, так как и не было принято верить таким вещам, что на вредную работу могут поставить без намордника. — Но вот то, что человек сам его снимет за невидимостью опасности — забыл подумать.

Передумал, отказался от блатного бело-халатного места, что значит:

— Не зря, ох, не зря не взяли в сыщики, хотя и только из-за того, что испугался в темноте пистолетного выстрела.

И то этот испуг удалось уловить только хронометром, а так-то чуть не грохнул стрелявшего, из чего, впрочем, тот и определил главным образом:

— Испугался!

Что — в общем-то — правильно, но это и значит, что надо сначала хорошенько разозлиться, чтобы:

— Победить.

Из-за всех этих так близко к цели лежащих расстройств Алексей опять зашел в бар, но с намерением:

— Только попрощаться.

И.

И увидел его. Но и здесь сработала странная привычка людей — после долго отсутствия:

— Не узнавать друг друга.

— Почему ты думаешь, что прав? — спросил Леха.

— Дак, именно поэтому.

— А именно?

— Ты понял, что я тебе объяснил?

— Нет.

— Ну вот, и все — нет.

— Значит, ты прав?

— Да.

— И такова вся твоя логика?

— Да, сэр, если вы сэр, а если нет, то не очень ясно, зачем и спрашива-ете-шь.

Чтобы понять меня — вы должны понять, что здесь идет сознательная фильтрация истины.

— Ничего не может просочиться даже? — Алексей.

— Да.

— А ты, как тогда проперся.

— Я не проперся — как ты мелешь — ибо это и вообще невозможно.

— А?

— Да, именно Б — я там уже родился!

— Человек — так сказать — с Бульвара — этих, как их?

— Это пространство и время нельзя обозначить видимым спектром.

— И Земля — значит — по-твоему.

— Да, захвачена.

— Кем, захватчиками? — Алексей.

— Да, но этими, которые позиционируют ее, как.

— Как?

— Как всегда такой и бывшею!

— Ты возмущен, что это не так?

— Возмущен, что никто этого не понимает, что Земля — Другая-я!

— Вот так даже, как Атлантида, что ли?

— Нет, это и есть именно Атлантида.

— Какое главное отличие? — Алексей вынул блокнот, чтобы записать этот важный ответ.

— Бессмертие.

— Но Атлантида умерла.

— Да, так можно думать, ибо очень уж велика глубина ее падения.

— Будем искать?

— Ищете, я уже разочаровался.

— Но ты знаешь, что у тебя нет другого пути?

— Так-то, да, но видимо, подождать придется.

— Где по-твоему надо искать вход в истину?

— Рядом. Между:

— Небом, Землей, дорогой, деревьями, ветром и затишьем.

— Если твои разработки находятся на всё еще этой стадии, э-э, разработки, то уже ничего не успеем сделать.

— У вас есть сведения о совсем уже близком Конце Света?

— Нет, но как вынужденная мера — будет.

— Что ж — это близко к истине, но далеко от понимания ее человеком, — как и:

— Было?

— Не думаю, что всегда.

Алексей пошел к начальнику колонии, что, мол, так и так:

— Надо отпустить одного зачем-то осужденного.

— Не больше, чем на два дня, — ответил хромой уже Ник-Ник, бывший раньше — хотя и считалось тогда:

— Уже, — хромым, и как сообщали любознательным: в какую-то одну из войн.

— Что будет через два дня? — Алексей.

— Проверять приедут, все ли ста еще здесь.

— Я могу побыть за него, если что.

— Да?

— Да.

— Ты умеешь делать такие же фокусы, как он?

— А именно?

— Ты должен сам знать, что именно им надо.

— Даже так.

— Да, ибо этот парень уже доказал, что человек сам.

— Да, я согласен с ним — сам точно не знает, чего ему больше хочется: иметь ту, которую уже имел, или, наоборот.

— Следующую?

— Следующих уже скоро не будет — только предыдущую.

— У меня не было предыдущих, — ответил учитель физики на гражданке, а здесь фильтровальщик человеческого материала на пригодный к дальнейшей разработке, или уже можно с уверенность записать:

— Пусть останется здесь, на Земле, как на Зоне, и мечтать дальше, чтобы назначили банщиком, чтобы без зазора трахать голубых, вынужденных здесь быть серыми, — а нет:

— Ясно, — ответил Алексей, — второго суда уже не будет.

— Да, банщик или повар — это предел его полетов не только во сне, но и.

— Да, и на Марсе — также, как Луне апостолу Павлу.

— Ась?

— Что?

— У нас — в наз — в физике такого закона по названию нет.

— Это не у вас.

— Он тебе сказал?

— Данте.

— Врешь!

— Нет, просто еще не всё забыл, поэтому кое-то спутал — это был всё-таки Павел.

— Смысла не вижу в этих рассуждениях, — сказал Николай Николаевич, — ибо пусть они и правдивые даже, но нам все равно же — даже без запрета партией и правительством — не понятные.

— Мне тоже сказали, да, но добавили, что не абсолютно.

— Он?

— Есс.

— Ох! я встречу того духа-а!

— Значит, он здесь всё-таки?

— В Шизо. Нет, нет — это шутка.

Леха вышел с зоны и по задумчивости зашел в соседний магазин для приезжих к осужденным, если кто забыл купить колбаски побольше, чтобы осталось и вечным — даже после пенсии — зекам:

— Охранникам, — шмонающим недостачу.

И продавщица, чем-то ему знакомая, но уже прилично потасканного вида, подмигнула незаметно даже вооруженным видеокамерой подсмотрелкой, — как:

— Стрелкой на часах, — что значит, скоро обед, выйду, подожди, авось и трахнешь:

— Опять? — даже возразил он сам подсознательно.

И оглянулся, куда можно спрятать, но она рассмеялась:

— Не надо усложнять то, что и так уже находится за пределом нашего обычного представления.

Он вышел, сел на скамейку нарочно спиной к выходу из магазина, так как уже с:

— Не-поступления с первого раза в школу милиции, — тренировал волю, делая то, что очень не хочется и даже боязно.

Неужели здесь люди сидят по случайно открытому каким-то дикобразом открытию:

— Двадцать лет спустя, — как сегодня?!

— Точнее, наоборот, — угадала его поиски истины в уме подходящая красавица.

— Ты накрасилась? — только и смог почти равнодушно ахнуть Алексей.

— Это не я.

— Брось, брось, вижу, что ты.

— Ну, хорошо, кто я? — спросила она и тоже села — так сказать — рядом, ибо прямо ему на колени.

— Э-э, Галя!

— Может, Валя?

— Нет, нет, точно, ты Даша.

— Неужели я была такой некрасивой?

— Я тебе куплю сарафан Монтана, как заработаю побольше денег — будэшь!

— Проституткой, что ли? Нет, это не по мне, я сама привыкла трахать всех, кто еще не понял, чего, собственно хочет.

— Не могу понять, как ты сюда попала.

— Но понимаешь, как отсюда выйти?

— Да, дойду — здесь недалеко — стоит танковое отделение.

— Довезут на танке?

— Да, я недавно отмазал ихнего майора.

— От чего?

— От побывки на пенсии раньше времени.

— Ты думаешь, вернешься туда опять, откуда пришел?

— Мне больше некуда.

— Это хорошо сказано, но всё равно вряд ли получится.

— Еще никто не возвращался туда, откуда пришел?

— Да. И знаешь почему?

— Не знаю.

— Время — вишь ты — тоже: движется!

— Ми нэ зналы, — пошутил Алексей, как умел. Но всё равно ужаснулся, почувствовав, что попал в сети, из которых может выбраться только полный дурак, а ему до него еще пахать и пахать, — как:

— До пенсии, — угадала-пояснила ему ситуацию Галя-Даша.

Он только мяукнул:

— Неужели для этого я должен вас обеих трахнуть, как одну?

— Можешь наоборот.

Алексей подумал и сообщил:

— Я ничему этому не верю.

— Если всё уже сделано — это и не обязательно проравнодушила она.

Он сходил в расположение танковой части, но ему сообщили, что да, есть, но была:

— Двадцать пять лет назад.

Не в состоянии ничего ответить вернулся назад.

— Ты где был? — спросила Даша.

— Так. А ты?

— Ходила за сигаретами.

— В свой магазин, он еще не ушел в будущее, пока тебя не было?

— Ты шутишь, или просто так — так и остался дураком?

— Я не понимаю, почему этого не могло случиться.

— Время связано с человеком. Я здесь — оно тоже никуда не торопится.

— В принципе, всё как обычно, — согласился Алексей.

Она:

— Да, мы тута и оно здесь.

— Я вот только не чувствую себя Пуаро на пенсии.

— Я тоже не Агата Кристи.

— Ты думаешь, время не будет без нас меняться?

— Не наоборот?

— Надо попробовать.

— Что, сесть в тюрьму, чтобы найти его.

— Да ты что на самом деле вообще думать разучился?!

— Скорее всего, и не умел, мэм.

— Хочешь его увидеть — посмотри в карманах.

— Там ничего нет.

— Денег нет на такси?

— Нет, но смогу отдать на месте. Возьму в счет аванса у Сер-Сера.

— Не знаю, получится ли это у тебя, так как аванс — это уже идет в счет. Но всё равно, — она посмотрел на часы, — попробуем успеть до окончания обеда.

И.

И она сама села за руль майорского Уазика, который здесь испекался на солнце, и:

— Поехали-и!

— Хорошо, что, — сказал Леха.

— Да? Что я умею ездить?

— Нет, что он едет, — не улыбнулся даже он, хотя это и было его обычным делом: только смущаться.

— Ой! — крикнула она, повернув направо.

— Вот ду ю сэй?

— Чуть не проскочили!

— Кого его?

— То болото, где тебе надо забрать свои дела. — И не обращая внимания на идущий справа сухогруз тонн под сорок, начала свой неумелый разворот.

И Леха ужаснулся:

— Украла Уазик у хозяина специально для побега, поводом к которому послужил он!

Хотя надо было ужасаться, как минимум и быстро приближающимся немецким сорока тонным мер-сик-ом.

— Это ты так назвал его с высоты птичьего полета?

— А мы где? — пошутил Алексей не своим голосом, что даже ее испугал.

— Ты, чё?

— А чё?

— Боишься?

— Ты — нет?

— Нет, конечно, ибо нас — нас, — повторила она, — догнать нельзя.

— Разные континуумы? — ничтоже сумняшеся спросил Леха.

И она даже затормозила, — а:

— Мерседес, действительно, не приблизился.

— Мы находимся в своем времени, а он.

— В другом? — решил согласиться Алексей, чтобы больше не рисковать неожиданным торможением.

Но всё же не вытерпел:

— Я слышал, что, да, так бывает, но увидеть эту разницу никогда нельзя.

— Ты видел?

— Да, я видел не-приближающийся сорока-тонник. Ты?

— Нет.

— Не может быть!

— Почему? Я не ты. Или ты уже и меня запеленговал, как свою прошлую собственность.

— Ты не поставила знак вопроса.

— Да, потому что верю: мы были — пусть и через одного — но все равно вместе.

Иначе.

— Ты со мной дальше не поедешь?

— Да, я выйду на ходу, а ты чапай на скорости.

— Ладно, ладно, я не шутил, но и сознаваться в не-содеянном пока не буду.

Он подъехал к котловану водохранилища и так затормозил, что она даже не успела спросить, когда уступила ему место за рулем, — а:

— 40-тонный грузовик — не проканав мимо — уже ехал впереди, приближаясь к дальнему повороту.

— Просто я вижу кадров больше, чем обычно, — решил Леха надолго не заморачиваться.

Алексей проснулся утром от холода, и увидел над озером только стелющийся туман. Он не узнал местность, но решил, что это не может быть далеко от города — если здесь есть города — так как увидел на самом краешке обрыва резиновый детский мяч с тремя полосами, как брошенную в связи с неожиданным отъездом:

— Радугу.

Он медленно поднялся, подошел к дороге и поднял руку, не подумав даже, сколько так придется стоять — с протянутой рукой.

Но простоял долго, не меньше пятнадцати минут, прежде чем опустил, наконец, руку, понял, что многие еще спят, а некоторые даже не удосужились выехать из города, чтобы потом иметь смелость в него вернуться.

Почему надо иметь смелость вернуться в город — понять пока не удосужился решиться.

В случайности? Уже не верил.

И так и не появилось ни одной машины за все десять километров. Может быть больше. Мысль, что дорога перекрыта — не синтезировалась, как логичная.

— Вас долго не было, полковник, что-нибудь случилось? — встретила его весьма сексуального вида, кажется, э-э:

— Секретарша?

— Вот ду ю сэй?

— Я грю, — он не успел сообразить, за что, как чуть раньше этого получил пощечину.

— За что?!

— Я бросила всех потенциальных выдвиженцев в зам министры, не уехала — как все — в Австралию, где выдают всем вновь приплывшим по несколько кило чистого золота, — а:

— Ты, — ответил он сам за нее, но только по смыслу — содержания:

— Так и не осознал.

— Скорее всего, — решил Алексей, когда сел в черно-темно-зеленое кресло с вертящимся воротничком и всем остальным стулом независимо, — назначили полковником случайно, по ошибке.

Или, — бросил себе спасательный круг, — больше никого не было в нужный момент, чтобы его отблагодарить, как следует.

Надо узнать раньше, чем поймут, что ничего не делал такого полезного для раскрытия преступления последней пятилетки, но решили:

— Больше некому здесь прославиться.

Да и отец у него раньше был, кем-то высокого звания. Какого? Вот это надо прямо сейчас узнать. Он нажал кнопку вызова досрочницы — что значит, прежде чем зайдет адъютант или первый помощник — ситуацию разъясняет эта помощника:

— Авось это только обычный стресс, который только и требует, что немного времени — до получаса — не больше.

И Досрочницей оказалась она, которая только что плакалась на его плече, что взял ее обманом. А в каком смысле — непонятно же ж почти, — если только:

— Ты надеялась, что я уже скоро буду генералом?

— Разумеется, мне обещали.

— Так быстро даже в кино не бывает.

— Быстро?! Ты знаешь, мне сколько лет?

— Ну-у, конечно, постарела, года двадцать четыре, я думаю.

— Почти угадал: сто двадцать четыре.

— Неужели здесь живут так долго?

— Напрасно ты радуешься, в этом нет ничего хорошего.

— Почему? Мало платят?

— Вот из ит платят?

— Всё бесплатно?

— Да, всё, но именно, всё, что есть!

— Здесь нет даже приличных больших грейпфрутов?

— Думаю, что нет, хотя такие мелочи я не искала.

— Тогда, чего нет такого хорошего, чего тебе так не хватает?

— Нет ничего, я тебе говорю, потому что нет уважения к человеку! Так, думают, что только скотина, хотя и пахнет говном чуть меньше, чем их висящие на деревьях разноцветные, как новогодние игрушки:

— Фрукты?

— Ты знаешь?

— Просто применил логическое мышление. И, да, прости, ты дочь генерала, а я никогда не знал ни одного генерала.

— Я так и знала, что ты не захочешь узнать меня!

— Ты не права, ибо я готов хоть сейчас познакомиться.

— Ни-за-что.

— Я полковник.

— Мне нужен генерал-полковник. И да: зря ты думаешь, что он умнее тебя.

— Меньше?

— Конечно!

— Я не хочу быть дураком.

— Ты и так дурак.

— Почему?

— Потому что не полковник, а генерал-полковник запускает хомов в счастливые Австралии, где уже не бывает пахнущих говном фруктов.

— Неужели цивилизация зашла так далеко?!

— Да, мой бывший полковник, Земля — это уже только пусковая площадка в места со счастливыми случаями.

— Хочу — э-э — в.

— Кость попала? — она.

Он:

— Да, я люблю только семгу и осетрину.

— Они без костей?

— Конечно.

— На меня не рассчитывай.

— Да, думаю, не буду претендовать.

— Придется, придется. Дело в том, что через час у нас будут гости, и я должна показать тебя во всей красе.

— Мы будем трахаться при всех, а они смотреть в зеркало?

— Ты знал?

— Интуитивно просмотрел все возможные варианты и остановился на этом.

— В этот раз ты ошибся, Джек Потрошитель.

— Я должен найти преступника, чтобы подтвердить свою квалификацию?!

— Есть какие-нибудь неувязки, проблемусы?

— Я просто не успею!

— Почему?

— Он еще ничего не сделал.

— Напрасно ты во мне сомневаешься.

Глава 4

И сообщили по видеосвязи, что только что — пять-семь — минут назад был ограблен банк в виде сберкассы, но деньги унесли именно:

— Еще не обесцененные?

— Ты знаешь, какой сейчас год?

— Начало какой-нибудь новой эры?

— Ты угадал.

— Значит, осталось немного, — как обычно, только чуть-чуть улыбнулся Алексей.

— Нет, нет, ты пришел слишком поздно, чтобы успеть! — и было видно, что леди обрадовалась.

Тем не менее, она была в чём-то права — провести ее полную идентификацию — оказался, да, скорее всего, и был:

— Не в состоянии. — Что-то знакомое, даже суперсексуальное, но доставшееся не ему, а другому, но дураку — по крайней мере — не меньшему.

Алексей приказал привести к нему — почти через дорогу, но только на этой же стороне улицы — заведующую вкладами, и чтобы постаралась заранее подумать, как будет выкручиваться из создавшейся противоречивой ситуации.

Она — не успела войти, а уже почти из-за двери квакнула:

— Я не понимаю, в чем противоречие, если вы вовремя не выкупили свой 41-й Москвич.

— Во-первых, никогда — или очень редко, когда — не интересовался Москвичами:

— Москвичками?

— Хорошо, — ответил Алексей, — вы свой спрос сделали, но больше этого не повторится, не так ли?

— Ах, ты китаец Ли! тогда заходи запросто — около десятки старыми получишь.

— Только в валюте.

— Я не могу возражать?

— Уже сказал, но повторю — нет.

— Ладно, возьми, вот я принесла с собой десять тысяч долларов — считай твои.

— Этого мало на развитие бизнеса в новой создавшейся ситуации.

— Так и надо было сказать, что хочешь на мне жениться.

— Ты согласна?

— При условии, что завтра же уезжаем в Австралию, да.

— Хорошо, мне здесь тоже никогда не дадут генерала.

— Если дадут до полночи?

— Подумаю, не больше. Хотя генералом, да, хотел быть с детства, но никому не говорил, чтобы больше веры осталось на стороне моего искреннего желания.

Вошла первая, похожая на симпатичную учительницу с плоским лицом ограниченности своих потребностей — но только в принципе, ибо так-то:

— Они были безграничными, — что можно думать еще в детстве ей обещали папу губернатора Питербурха, а вышло, что, да, он был, но только в прошлом, или:

— Будет в только в будущем?

— Верно.

— Сейчас?

— Вам ничего не положено.

— Могу так и оставаться школьной учительницей?

— Разумеется.

— Я не хочу.

— Поздно.

— Ничего не поздно.

— Ты размножилась?

— Можете считать и так.

И ее взяли в милицию. Кем? Пока так и не понял. Если судить по фильмам эпохи whs:

— Дело уже было, — но не исключено, что это только моё воспоминание.

— Ты должен вспомнить всё.

И этим она привлекла моё внимание еще больше. Согласилась, чтобы трахнул ее прямо на столе с его загибом на нее, — или наоборот?

Оказалось, не так страшно, как это дело малюют.

— Ты не знал?

— Нет.

— Правда? Ты, что?

— А что?

— С — ну, пусть не с Луны, — но, может быть, с Марса свалился?

— А ты? — не решился искать нового междометия. Впрочем, можешь не отвечать, ты и так ошиблась.

И вышел в коридор, где дожидалась банкирша.

— Вы кого ждете?

— Дак, тебя.

— Что значит:

— Дак? Потому что мы знакомы.

— Допустим, есть что-то в тебе — вас — от прошлого, а я оттуда.

— Ошибаешься. Ты из будущего.

Пошел обедать в ресторан, который был в гостинице и вспомнил, что были у меня в этом городе две дур-донки, — кто теперь уж не знаю, но вот можно ли думать, что это и есть эти две?

Так-то:

— Абсолютно не похожи! — интуитивно?

Надо подумать. Нет, всё-таки, не могу свести на нет полную трезвость этих с готовностью к профанации неправды — тех.

Алексей тяжело вздохнул — как над безнадежностью — и пошел искать тот кабак, где он был — теперь уже можно не сомневаться — счастлив. Так как этот мир не только мало понимал, но и сомневался, что дальше будет легче, — лучше? Даже думать не надо, что здесь бывает.

Но надпись:

— Бренд, — дала возможность не сомневаться, что вторая часть этого — немного переделанного слова — тоже была когда-то на месте.

И зашел, ответили даже празднично:

— Они уехали к тебе.

И поверил, поехал, но от ужаса полученного ответа, забыл даже спросить, как туда:

— Попасть?

Хорошо, что по дороге встретился подполковник Сер-Сер, и предложил место в своей Волге:

— Кидайся!

Чуть, действительно, не кинулся, но всё-таки удалось сесть.

— Вы куда повернули?

— Не будем терять время, я сам отвезу тебя на зону, — и зачитал приказ о моем внедрении в преступную среду, как человека, получившего трешку за правду.

— Да вы что?!

— А что?

— Я не из преступного теста сделан, я боюсь!

— Небось, небось, — как сказал Емельян Пугачев Петру Гриневу, — эта веревка не для тебя намылена, но.

— Но?

— Попробовать надо.

— Не могу, честно!

— Перестань креститься, как бабушка перед насестом, где одни куры и абсолютно нет петухов.

— Не надейтесь, что я буду первым! У меня второй разряд, я тренировал чемпионок.

— По боксу?

— Дак, естественно.

— Это значит только одно.

— А именно?

— Я в тебе не ошибся.

Привезли на Зону, а полковник — скорее всего — так и был подполковником — не проводил даже до спортзала, где можно и жить заодно. Оказалось:

— Здесь и будете жить, — сказал прапор, в роли сегодняшнего старшего дневального с кружкой чая, который, впрочем, тоже предложил:

— С Мишкой на Севере — будешь?

— Естественно.

— Я думал, откажешься, — пошутил он.

Спросил:

— Этапы часто бывают?

— Пока больше не предвидится, — ст. прапор.

— Почему?

— У нас здесь будет проходить чемпионат мира по боксу.

— Мира, — точно?

— Да.

— Может быть, Европы?

— Она больше?

— Не думаю.

— Вот и я не думаю.

Я понял задание так, что бокс на женской зоне — это только прикрытие, а так-то, конечно, надо разобраться с местной коррупцией. На совет:

— Это смешанная зона, — только отмахнулся.

— Ты чё? — спросил ее бывший уже начальник, сдавая мне дела, и — я так понял — только на время этих учений.

— Учений? — переспросил он. — Нет, мой друг — это будут первые в мире настоящие соревнования по боксу, как.

— Как?

— Что, как?

— Я имею в виду, как честные, — вы имели в предисловии этой посылки.

Алексей ожидал чего-то подобного, но не такого, что мужчины будут драться с женщинами за приз:

— Новый, только что построенный большой двухэтажный теплый туалет.

Думали: иностранные коррупционеры отмывают свои незаконно заработанные деньги, — нет, это был одобренный партией и правительством постулат:

— За счет премий улучшать условия жизни не только обычных людей, но и зеков — тоже.

Алексей это прочитал, и спросил еще не успевшего смыться начальника:

— Так это?

— Что?

— Зеки не совсем люди, что ли?

— Ты не удивлен?

— Почему, наоборот, даже непонятно, зачем это делается.

— Так не удивляются, — ответил этот уже бывший подполковник, а теперь только в запасе. Как выяснилось, сам подал в отставку, чтобы хоть когда-нибудь получить заветного полковника, — а:

— Работать на шестерочной должности в управлении — не буду.

— Не хотите? — немного поправил его Алексей.

— Да, — просто согласился бывший начальник.

Алексей хотел узнать, что здесь случилось такого необычного, что бегут многие, но не все.

Многие, как он понял, это бывший начальник и он сам:

— Хочу чё уже хочется.

Но не думаю, что повод — это разборки между живущими вместе мужчинами и женщинами, да и проверить надо:

— Правда ли это?

— Вот ду ю сэй? — спросил только что вошедший прапор Фёдор, — чтобы не забыть так и было написано у него на груди.

— Вместо номера?

— Что-с, э-э, сэр, я думаю, теперь вас называть?

— Я ни-че-го! не понял, — сказал Алексей.

— Я грю, примерять новый костюм будете?

— Я?

— Ну-у, есс, есс.

— Я тебя спросил первый, почему надпись на груди.

— На моей, по-английски, вы заметили? Так чемпионат международный.

— Не со всем светом, надеюсь.

— Вы имеете в виду, как был у Жана-Клода Ван Дамма, когда он сначала работал под-прикрытием?

— Хорошо, просто прочтите мне, что у вас написано на груди?

— Американский аналог.

— Озвучьте.

— Фрэди.

— Так я и знал! — так рявкнул Алексей, что и сам испугался, что даже добавил: — не Крю, надеюсь.

— Гэр, — если только, — ответил прапор и ушел, оставив на вешалке форму для Алексея в зеленом, как маскхалат чехле.

Он посмотрел под кровать, потом открыл щелку маскхалата своей формы, хотелось, конечно, чего-то больше — мэй би — даже форму НАТО, чтобы уж чинно и благородно больше никто не считал дураком, — и:

— Даже ахнул то ли от сожаления, то ли от счастья — их было две на выбор.

Одна новая почти красивая с пушком ценного зверя, генерала каких-то непонятных войск — другая:

— Полковника, — и, как закралась мысль — если не ношенная, то надевали хоть раз — точно.

Открыл книгу форм:

— Так и знал На-То, — а, собственно, на что? Она, так сказать, нужна ему?

Генерал русский хорошо, но как-то уж очень нахраписто — здесь могут не понять, ибо не зеков же на самом деле в ней гонять.

Полковник заграничной службы в мало поношенном — так сказать — смокинге — тоже могут подумать:

— Скорее всего, в прошлом штурмовал вместе с Наполеоном пирамиды Хеопса, — а если одну, то и это немало.

— Буду говорить — в случае чего — что принимал в этой форме всего один раз капитуляцию Японии.

— Потому и потерлась, сэр?

— Дак, обнимать пришлось всех по очереди и даже некоторые дамы лезли.

— Без.

— Что значит, без?

— Без очереди, я имею в виду? — спросил какой-то зэк, уже затесавшийся в его комнату, как здесь и жил всегда.

— Ты что здесь делаешь, сукин сын?

— Дак, вы звонили, я и появился.

— Вот из ит — поя-вился? Как этот, как его, из пивной бутылки.

— Пиво, да, есть в холодильнике, и в витых бутылках вашей молодости, как заказывали.

Алексей открыл холодильник — да, всё без видимого обмана.

— Ты почему не в форме, — кстати?

— Я.

— Мол-Чать. Одеться и ко мне, быстро:

— Вымыть ноги и к вам в опочивальню, сэр, я правильно поняла?

— Ты Даша? — удивился Алексей, и даже не оглянулся по сторонам, как человек, уже давно привыкший командовать.

— Я буду участвовать в турнире, и вот сразу поселилась здесь, пока тебя еще не было.

— Как ты могла узнать, что это буду я.

— Именно ты?

— Да.

— Так больше некому.

— Что это значит? Что значит, больше некому.

— Только у тебя — еще тогда-могда я видела наследственный мандат, который тебе передал Вова.

Хотелось, конечно, спросить, что значит, и кто он, — но: передумал.

Даже не стал спрашивать, действительно ли это будут соревнования по боксу, или, как Кевин Костнер и Курт Рассел пойдут грабить банк. К тому же это сомнительно, ибо в банках уже и пока что:

— Денег нет совсем.

Решил сам проверить, что здесь происходит, поэтому попросил ее провести меня к рингу — где он здесь находится — не пойму. Она:

— Только подняла палец вверх.

— Отличная мысль? — спросил я, чтобы не додуматься, он где-то здесь и находится, не уходя далеко от кассы. — Кстати, где она?

— Тебе меня мало?

— Я так не думаю.

— Тогда в чем дело?

— Где деньги — э-з — Зин?

— Ты хочешь звать меня Зенна — Королева Воинов? — изволь, но я это имя занесу в мою официальную презентацию.

— Я не умею произносить два НН сразу.

— Таскай их, как на удочку, по одной.

— Так вообще, может три получиться.

— Потренируй меня немного, пока завтрак в постелю припрут? — мяукнула знаком вопроса Даша.

— Я?

— Хорошо, назначь мне адъютанта, он будет приперать.

— Может быть, тебе не обязательно жить здесь?

— Почему?

— Мы не женаты.

— Сейчас это уже не принято, чувствует любезность ко мне — прись.

— Будет приз?

— Всегда!

— Хочу знать, какой?

— Как обычно, картофель фри, котлета по-Киевски, пиво, Итальянский вермут и французский коньяк.

— За французский коньяк, — дам.

И да, пиво, какое? Я люблю только хорошее, по стольнику за бутылку.

— Новыми?

— Уже появились?

— Я думал, ты знаешь.

— Что была революция денежных знаков?

— Да, теперь уже мало, что стоит того.

— Кого его? И да, тогда просто корми и пои меня сначала неделю, чем придется — останутся после всего этого силы — дам.

— Почему такая долгая проце-дура?

— Ты не Нато-вский полковник.

— Хорошо, я надену кого его форму.

И многие — в видеокамерах — здесь по умолчанию установленных — ахнули ужасом:

— Неужели и к нам пришла.

— Кто? — не поняла только вошедшая Наташа.

— На-То.

— Ась?

— На то тебе ум дан, чтобы догадаться.

— Как генерал, или, как натовский полковник?

— Как хочешь, — был негласный ответ.

Но Алексей понял, что что-то не то, так как они почти незаметно переглянулись. И решил хоть раз в жизни что-то угадать, но так, чтобы это было серьезно:

— Говорить никому не буду, что всё понял.

На Земле — скорее всего — произошла смена полюсов — и:

— Америка переместилась в Россия, а сия — наоборот — ушла туда, просто-таки своим ходом, оставаясь на месте.

Хорошо учителям, теперь начнут выгонять своих мужей дальнобойщиков, несмотря на то, что тоже гребут деньжата неплохие, если за какой-нибудь золотой мост платить много не надо, — ибо:

— Скока-скока?!

— В последний год преподавания перед пенсией пятнадцать тысяч долларов в месяц.

— На 93-й не сосчитать, на 98 — само уже не считается, сейчас?

— Надо подумать, впрочем, знаю: почти миллион.

Учитель, даже директор школы, каким был предшественник Ле, почти ничего не получал — как и сейчас, — хотя директора начали кое-что иметь, — а здесь, точнее, теперь у Наз:

— Только пенсия учителя 750 000 руб-чик-офф.

— Но, наверное, мил херц, теперь и правду знать надо?

— Для начала решили: только за предыдущий месяц, за который и получили эту, — точнее, — этот багажник еще не обменянного на новый мерседес или тойоту Москвича.

— Денег?!

— Да врет она! — мягко выразилась, встав с дивана Дама, — все бабло идет на чековые книжки.

— Я не верю, — ответил Алексей.

— Во что? — Нат.

— Что именно на чеки, ибо легко заставить подписать любого любой чек.

Но и ответ хороший:

— Врать не запретили, поэтому всегда можно подписаться.

— Как?

— Твоим, например, именем.

И все же люди были так рады, что родились людьми — нет, не обязательно очень богатыми, но теперь — о, мама мия! — деньги-то всегда будут-т.

— Не надо только заниматься бизнесом, — сказала Нат.

— Я — не занимаюсь, — сказал Алексей, но уже понял, что: втягивают, эти крали, за тем и приперлись в его новую резиденцию.

— Твой друг Вова занимается, припрется, наверное, после очередного банкротства и сюда.

— Велю не пускать.

— Пролезет под видом.

— Кого, боксера?

— Тренера.

— Понятненько! Вы уже его наняли, как меня уж и нет.

— Ну, ты уже натовский полковник, работающий на зоне под прикрытием русского генерала.

— Я эту генеральскую форму уже спрятал куда подальше.

— Зря, она будет нам нужна, — Да-Ша.

— Зачем, рэкетом заниматься? Не разрешаю.

— Почему?

— Он всегда мечтал жить по-честному, а уже теперь за деньги — ни за что от этого своего плана детства не откажется.

— Пойми, Алексей, — застонала Даша, — мы на этих ставках вслепую просадим всё твое годовое жалованье за месяц.

— Можно выигрывать без жульничества, — Алексей.

— Так-то, да, но только, как? — Нат.

— Будем только, а играть не будем совсем, — ответил Алексей.

— Только, — ты успел подумать, — ловить жуликов? — Даш.

— Да.

— Нам какие звания ты присвоишь, мне хватит пока майора.

— Мне тоже что-нибудь повыше, по крайней мере, прапора. Сразу отвечу тебе на вопрос, тобой приготовленный: не хочу побираться.

— Майор получает, как школьная учительница перед пенсией? — Нат.

— Надо узнать, — Даш. — Точнее, будем пока считать одинаково.

— Мне мало пятнадцати тысяч долларов в месяц, — сказала Нат, — ибо хотела взять подержанную жигулюшку за пару тысяч — теперь хочу большую машину:

— Как?

— Что, как? Ах, как! Как видел в Южном Порту Мицубиси за тридцать тысяч.

— Рублей?

— Теперь уже не знаю.

— Я думаю, — сказала Даш, — ты спутал себя с Вовой.

— Ху из ху, Во-Ва? — Алексей даже для убедительности потер себе лоб.

— Наш арт-директор.

— Это ее — меня он не трахал, — Нат.

— Я так уже начал понимать, что эту работу на приличной Нато-вской Зоне, начали понимать, как Роберт Де Ниро своё казино.

— Ты еще скажи, что это не Лас-Вегас.

— Хорошо, хорошо, — Алексей подошел к столу, — я так и написал уже в послании к президенту штата.

— Как?

— Это Лас Вегас.

— Мне нравится.

— Я хочу еще подумать, — Даша.

— Поздно, поздно пить дорогой коньяк, май диэ чайльд, ибо.

— Да?

— Теперь у тебя будет свой виноградник, ты, чё, не поняла, дура?! — выпендрила Нат.

— Здесь не бывает тепла, — холодно вымолвила Даша.

— Мы можем купить свой коллайдер, — сказал, входя какой-то парень.

— Вова! — ахнула Нат.

— Как никуда не уходил, — показала, что не удивилась Да. И добавила:

— Мы думали, ты работаешь таксистом.

— Я назначен сюда суперинтендантом.

— Что это значит? — Алексей.

— Материальное обеспечение Зоны.

— У нас всё есть.

— У меня только импорт натюрлих, и знаете почему? Женился на Мари Вла.

— Да ты что?!

— А что?

— Ей лет уже немеряно, — Нат.

— Теперь это не такая большая проблема, как раньше, — Вова.

— Люди будут жить вечно? — Ал.

— Не вечно, лет до ста, ста пятидесяти.

— Двести, — передразнила его Да, — будут.

— Когда-нибудь, — вмешался и Алексей. И добавил: — Так ты что привез сейчас.

— Кабак, естественно, будет открыт, — Да.

— Мы сами хотели, может быть, — На.

— У меня уже есть лицензия, но могу взять в долю.

— В качестве кого? — Ал.

— Поваром я буду сам, вы официантами, Алексей свой проверяющий.

— Такого расклада теперь уже не будет, — пообещал Алексей.

— Вы не понимаете, кабаки пока что разрешены — до особой проверки, что русские способны не всегда врать и жулить — только на общественных началах.

— Что это значит? — Алесей. — В свободное от основной работы время?

— Да.

— Но я генерал, пусть даже натовский полковник, — не могу быть на посылках.

— Будешь охранять и расследовать убийства.

— Да? Впрочем, я об этом только и мечтал в детстве, как о великолепной игре.

— В крестики и нолики? — Нат.

— Нет, в Артура Конан Дойла.

— Пока что, — продолжил Вова, — у меня здесь будет лаборатория.

— Здесь? — удивился Леха.

— Не буквально везде, но под вами, и над вами — да.

— Внизу коллайдер — вверху телескоп для связи с, э-э, Рашкой.

— Нет, вверху лаборатория для интуриста.

— Почему только для них? — Да.

— Это лаборатория, которую мне завещал перед смертью Полинг, чтобы я оживил его хоть когда-нибудь.

— Шекспир и Пушкин? — Да с улыбкой.

— Возможно, но это секрет. Неужели я разболтал его тебе по пьянке?

— Я думаю, вы, сэр, надеетесь отсюда связаться с Америкой, — сказал негромко Алексей. И добавил:

— Не получится.

— Почему? — спросила почему-то именно Да-Ша.

— Америка потому что здесь, а Россия на ее месте так дезориентирована в пространстве, что связь с ней установлена быть не может принципиально.

Это только называется Америка — точнее, Россия — а задать вопрос:

— Где она, — уже не получится.

Алексей из вежливости спросил:

— Федеральное правительство вам выделило деньги в чем — в золотых слитках, или в долларовой бумаге, как не любил Джек Лондон?

— На научную деятельность? — Вова. И ответил прямо: — На научную деятельность у меня установлен прямой контракт с этой Зоной.

— Сколько? — ахнули они почти хором, так как мысленно — нет, не поделили еще все доходы между собой, но:

— Только этим и занимались до сих пор.

Вова прервал этот прекрасный процесс деления своей Немножкой. Ибо так и выразился более, чем фигурально:

— Когда от много берут немножко — это не кража, и тем более, не ограбление — а:

— Делёжка?!

— Да, ты что?!

— У нас нет лишних денег, — заступился за подруг и Алексей.

— Мне ничего лично от вас не надо, — ответил Вова, — ибо я буду брать своё золото с неба.

— Концессия на Луне? — без восклицательного знака Нат.

Даша с сожалением:

— Ты уже установил связь с Луной?!

— Нет, пока только с Аляской, кто-то должен пойти туда, чтобы контролировать.

— Что? Ворованные убытки? — Да.

— Да, но не только, необходимо, контролировать, что посылка действительно ушла сюда, ибо когда я об этом узнаю, может быть уже поздно — назад ворованного будет уже не вернуть.

— Мы никуда не поедем, — был молчаливый, но согласный со всеми ответ.

Вова молча положил на дотянувшийся до него стол бумагу. Прочитали:

— Уже подписанный приказ о вечернем перелете.

— Ты пришел, чтобы, не отходя от кассы сделать нас несчастными? — Да.

— Мы никуда не пойдем и, тем более, не полетим, — Нат. — И знаешь почему?

— Да, — согласился Алексей, — Америка — ты сам сообщил: еще не отрыта.

— Америка-а, — проинтонировал Вова, — это мы.

— А! Так и надо было сказать, что, как сходить в соседнюю деревню за, — Да.

— Вот За Чем только? — Нат.

— Да, — Алесей, — носить золото на себе — не наносишься.

— Проложите сюда подземный тоннель, — Вова.

Глава 5

— Ты пришел, чтобы закабалить нас в каторгу! — почти заплакала Да, и добавила: — Я лучше в публичный дом пойду.

— У тя рост не тот, чтобы там распоряжаться.

— Публичный дом у нас будет, — сказал Вова, оставив для обозрения уже только одну голову в полу, спускаясь в коллайдер.

— Не из местных, что ли? — ахнули, догадавшись об обычных необычностях Вовы дамы.

Но Леха рассердился:

— Да мало ли, что ты гениальный — мы:

— Глупее его, — согласились и ми-лые леди.

Вова исчез в подземелье, а Алесей всё равно не повеселел.

— Ты чё? — Нат.

— Мне показалось, что он снял с меня тяжкую обузу.

— Быть генералом?

— Наоборот, забрал натовского полковника себе.

Даша:

— Не печалься, Алексей, ты сам — значит — понял, что две ноши тебе не по силам.

— Я никому этого не говорил, — так только думал, что лучше сосредоточиться на одном звании.

— Скорее всего, Вова полез не включать коллайдер, а наоборот, остановить его, чтобы снять предыдущую информацию.

— Как мог запустить его тогда?

— Значит, у него есть связь с Америкой! — Нат.

— С Россией, ты имеешь в виду? — Да.

— Нет, — Алексей, — если мы в Америке, то коллайдер там — здесь — уже был.

— Думаю, это не просто смена одного на другое.

— Это кто сказал? — всё повернулись по сторонам.

— А где Вова? — спросила Да.

— Ты кто?! — рявкнул на него Леха.

— Дак, этот, как его?

— Кого его?!

— Вы меня напугали, и забыл.

— Это прапорщик Фёдор, — сказала Одна из Них.

— Почему я не знаю? — Алексей.

— Этого нет у нас в контракте с тобой, чтобы.

— Чтобы?

— Чтобы докладываться.

И Фёдор сообщил, не заглядывая в будущее:

— Кто из вас сегодня вахтенный офицер?

— Что?

— Что-с?

— Ну, хорошо, хорошо, не будем пока размочаливать всю префектуру, но — между прочим — среди вас есть один главный, — Фёдор упер зрение в бумагу перед ним.

— Кто? — ахнули двое из них — одна даже не задумалась, что может быть единственным здесь концессионером.

— Меня никогда не назначат главной, — сказала Даша.

— Почему? — Фёдор. — Мала ростом.

— Не только поэтому. Я скоро буду адвокатом, а это всегда значит работать на кого-то другого, а не на себя.

— Не всегда, не всегда, мэм.

— Какие хорошие случаи вы знаете?

— Не знаю, но думаю, бывают.

— Всего два случая, — сказал Алексей, так как посчитал: сдавал уже когда-то на эту тему экзамен в школу милиции.

— Кто-то один из вас граф, или его бывший в делах поверенный, — сказал, входя сержант Валера.

— Если графиня, то это я, — влезла опять Даша.

— Мне ничего не достанется, — досадливо махнул рукой Алексей и даже сел к пюпитру управления, чтобы рассмотреть получше, что происходит на Зоне.

— Ты, как капитан корабля Наполеона Бонапарта, — сказал Валера, ибо пока так и не научился еще различать звания настолько, чтобы не ошибиться и потому говорил прямо, что думал.

И, действительно, можно было заплыть даже в женский туалет, — но Алексей уже прочитал, как пароль к входу в этот аналог наблюдения даже за дальним космосом:

— Предполагал отсутствие у реципиента лишней любознательности.

— Вы правы, сэр, — сказал Фёдор, указывая на сержанта Валеру, — у каждого из нас есть лодка для выхода на Зону.

— Надеюсь, не подводная?? — чуть не улыбнулась Даша.

— Это одно и тоже для вас.

— Что это значит?

— Ну-у, если вы обычные люди, то выйти в Зону без лодки или без скафандра не можете.

— Он шутит, или это правда? — не поверила Да.

Пока что все промолчали. Но появился Вова, как из подземелья и решили удивить его:

— Знает ли, куда попал?

Он ответил:

— Это и есть способ определить, кто здесь настоящий граф, а не по бумагам, как верительным грамотам.

— Ты можешь? — ахнул большим подозрением Алесей.

— Я не знаю, — ахнул, и неизвестно, большим подозрением Вова, или сам ничего не знает, — как добавила Даша. Ибо:

— Пока так и не могла вспомнить: был он на ней, или она на нем, — а, значит, было ли вообще хоть что-нибудь между ними, чтобы начинать искать эти верительные грамоты на его:

— Наше дворянство.

— Он меня боится, — сказала Да.

— Почему? — сержант Валера.

Удивились не все, но с подозрением на Валеру посмотрели:

— Неужели этот рыже-белобрысый балбес обладает членом ростом с самого себя? — знак вопроса есть — восклицания?

— Не проглядывается, — решила Нат, а Даша попросила показать.

— Чи-То? — спросил с расстановкой Валера, ибо не думал, что может хоть кого-то, хоть чем-то удивить на столько, чтобы заплатили побольше.

— Чистый фараон, — показал на него пальцем, но выгнать пока побоялся, ибо должен уйти сам, а нет — значит — действительно — если не кого-то, но что-то всё равно имеет.

Но Валера — потому и сержант — полез, как все решили — за своим членом, как за единственным достоинством, но вынул только тощую пачку пятирублевок, — как доказательство.

— Что это?! — ахнули многие.

— Он воровал, — вынулся из подвала Вова, но скрылся, не желая или не имея пока что такой возможности:

— Заняться мной вплотную.

— Ты размечталась, Дашка.

— Почему?

— Если он не стал тебя тогда с первого раза — надеяться на систематичность.

— Бессмысленно? — Алексей.

А Федор добавил:

— Надо попробовать.

— Чего? — Валера.

— Проверь деньги на детекторе лжи.

— Да вы что! Я беру только настоящие.

— Как узнаешь? — Нат.

— У меня глаз.

— Что это значит: глаз? — Нат.

— Как у тебя руки — ворует бес пристрастия, но автоматически обязательно.

— Это значит — никогда не обманывает? — Алексей.

— Естественно, а мне даже не позорно, мистер Икс.

— Я тебе не мистер Икс, — сукин сын.

— Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, но я приперся сюда, чтобы объявить.

— Я не верю своим ушам, — Ал.

— Чё ты испугался? — Да.

— Он пришел меня арестовать, сволочь, а вам только заговаривал зубы своим членом, что он у него есть, а на самом деле.

— А на самом деле?

— Он прав, — положил палец чуть ли не на русско-генеральский лоб Алексея Валера, — этот парень не тот, за кого себя выдает, но!

— Что?

— Сам того не знает, — подумали, что сказал опять Вова, поднявшись с глубин того котлована, который — как многие уверенно не только думали, но и думали, что знают точно:

— Готовит палаццо-дарм на золотых приисках Аляски.

Но пока что немного запутался, где она: там, или уже здесь.

Дамы хотели отбить Леху, но Фёдор уже вынул наган, и зашел сзади, прогрохотав, как гром — вот именно, что:

— На Аляске: все препятствующие аресту подозреваемого в краже золотоплатинового переходника отсюда хоть куда-нибудь:

— Тоже будут ликвидированы, — это уже плюнул многим в душу Валера.

— Учтите, Фёдор, — предупредила его Даша, — больше никогда не проси у меня тех остатков пищи, которую я готовлю только для богов.

— Таких, как он? — и даже чуть не толкнул в бок Алексея, как настолько подозреваемого, что с ним делать:

— Можно уже всё?! — возмутилась опять Даша.

— Практически, да, — сказал Федор — Валера был более сдержан, поэтому порекомендовал:

— Только не трахаться здесь при всех.

Многие — да нет, практически все посмотрели на ту яму, откуда, бывало, показывался Вова, моля его — тоже, практически:

— Обещанием сделать из него бога, — если спасет.

Ибо было ясно, что уводят всех в никуда, как минимум, а, скорее всего, на синюю пирамиду жертвоприношения Мела Гибсона, как — даже мысленно — этих самых синих индейцев.

Вова не появился и его начали винить в плохой организации.

— Чего?

— Мероприятия.

Ибо все так и думали, что он выбрал себе самое главное место:

— Под Землей, — значит, сам себе и распределил его, как бывший когда-то ученым в Сили-Доли.

— Он нас спасет, — выдала одна из них, ибо от ужаса не могли отличить себя от:

— Друг друга?

— Да, сэр.

Действительно, когда люди готовятся выбрать между хорошим и отличным, а им ставят даже за поведение тройку, — можно:

— Не понять, не только, как жить дальше, — но и вообще жить.

Организм отключает орган своего управления, но не голову, как думают — бывает — а вот именно где-то в отдалении свою личную ячейку в коллайдере.

— На каждого коллайдер? Не думаю, не думаю.

Вова вылез, когда уже все ушли, и он только подумал:

— Правильно ли это, или, действительно, всех забрали Чу-Жие.

И все же понял, что не знает ответа на вопрос:

— Кто заказал это грязное дело: ликвидацию, — но:

— Именно его предприятия!

И.

Знали, или не знали, что я не только ректор, но и проректор этого заведения? Кстати, вот чё-то уже не помню, что больше, он или его прото-тип?

Неужели это были люди из племени обезьян?!

— Что, все?

— Вот ду ю сэй?!

— Что?

— Я говорю, кто здесь?

— Ай эм.

— Эм-ма?

— Ты не знаешь английского?

— Это не одно и то же, что американский?

***

Я вернулся на 4-й курс, и Сергей Владимирович направил меня сразу в институт к Алику. И буквально за два месяца — еще оставался почти месяц до начала учебного года, разгадал загадку — проблему, над которой Алик мучился — впрочем — недавно:

— Расшифровали последовательность ДНК, — а:

— Воссоздать по ней ничего не получалось.

И я сказал ему:

— Часть этой ДНК — может быть, половина, может быть, меньше.

— Да? — я ничего не понял, — добавил Алик. — Что, атрофирована, ты думаешь?

— Нет, но она несет совсем другую функцию.

— А именно?

— Это конвертатор.

— Как?

— Почему? Ну-у, может быть, комплиментатор.

— Делает комплимент? Хорошо, если ты уже знаешь, кому.

— Самой себе.

— Что это значит? Хвалит себя?

— Можно и так сказать. Второй компонент реакции не узнает ее, и вот этот хвост — комплиментатор, как рекламный агент, рассказывает ему.

— Что, что — это, извините, но это я?!

— Точно!

Алик:

— Но он точно такой же.

— Значит, не совсем. Скорее всего, у него есть какие-то свободные радикалы, которые могут контактировать со вторым компонентом реакции, а у левой их нет. Или сама последовательность остатков нуклеотидов имеет принципиально другой частотных характер.

И через неделю уже стало понятно то, чего не знал никто:

— Эта ДНК не прямая линия не просто буквально, но и в принципе, ибо это.

— Да, что? — Алик.

— Шпилька.

И. И О. взвыл таким милосердием, что сказал:

— Пусть вместо диплома, а точнее, заодно с ним защитит кандидатскую диссертацию.

Через пару дней — после разговора со мной — изменил свое мнение, и стало:

— Докторскую.

Открытие шокировало не только его — многих именно своей благородной формой природных обоснований. Слово природной было придумано взамен более точного, но совсем уже шокирующего аргумента, который О. выдал сразу после известия об этой Шпильке:

— Благородный.

***

Я остался один, и так как никто целый день не приходил — решил:

— Лавочка для этого времени в мой коллайдер закрылась, — и уже само напросилось:

— И если навсегда — значит, закрылась навсегда.

Решил изобрести способ подглядывания за Зоной, но пока не смог додуматься, — как?

Действительно, чувствую, что ходят, там за стеной, но как увидеть, пока непонятно. Но с другой стороны, решил насладиться тишиной, — однако:

— Здесь, наверху, а не в подземелье.

И привык, привык настолько жить, как обычные люди, что захотел в кабак. Значит — вывод — он для того и возникает. Мечтал, да, но пока ничего не получалось, кроме виртуальности. И дело дошло до того, что — мама мия! — забыл, что делал внизу.

Забыл в том смысле, что забыл:

— С кем или с чем имел дело внизу.

Невероятно! Что до такой степени:

— Может быть, я никуда и не ходил, а всегда жил только здесь, как крот?

Наконец, снизу постучали.

— Вот ду ю сэй?

Никого. Спуститься послушать получше? Не думаю. Если опять запустить коллайдер, можно жить и одному, а так:

— Не получится.

А с другой стороны, это еще неизвестно точно, авось он еще работает, а я издалека — разумеется — его не слышу. Полистал — на ноутбуке — чисельник, нашел подходящее число и попросил:

— Можно войти? — да, буду.

Утром просыпаюсь — думал по ошибке в кабинете начальника колонии, так как заснул в подвале, где пытался найти следы пребывания здесь людей до:

— Меня.

И что-то было уже заметно на похожее в виде мышиного писка, когда понял, что пора спать, а:

— Дверь-то — обычная, деревянная, из досок, только что без отчетливо видимых щелей, — но:

— Остался, — как:

— Дома.

Слышу в замок уже забрался ключ, но что-то, как заблудившийся путник никак не может понять:

— Это мой дом, — или я еще в Типперери?

Я не мог вспомнить, успел ли перейти сюда из подвала, или меня пере — так сказать — ложили, но заглянул на всякий случай в шкаф:

— Нет ли здесь секретной двери, чтобы можно, не только войти, но и выйти?

Ничего не было замечено. А:

— Дверь им поддалась и распахнулась.

Я остался внутри. И, когда еще было светло заметил новую, с этикеткой фирменного универмага, коричневую куртку, но не как было у Бельмондо, а темнее, темнее.

Подумал, что примут за манекен, и так и вышло, Леха открыл шкаф, как наследник всего генеральского здесь и даже отшатнулся от моего лица — оказалось, меня он не заметил, а принял за то, на что я даже не думал:

— За манекен, — и более того, не узнал, что он похож на меня.

Но рассказал, сволочь, всем про мою великолепную куртку — мечтал?

— Да.

И все захотели ее примерить, даже Фёдор и Валера, — как:

— Имеющие на это полное право.

Не понимаю пока, почему?

Они выставили на стол бутылки и не только вина, но и пива — любят, значит, если не лень было сюда тащить, как — я уверен — через границу, которая отделяла место, где что-то есть, а здесь:

— Ничего!

И хотел почесать затылок, чтобы лучше понять, где это бывает не только обычно, но и чаще всего. Но крючок, на котором висела вешалка с курткой не выдержал чего-то, и я ударился лбом о дверцу, которая чуть-чуть приоткрылась.

— Там кто-то есть, — пошутила Даша. Но она добавила: — И знаете, почему?

— Почему? — Нат.

— Я боюсь подходить.

— К шкафу? — Алексей.

— Я могу, — влез Валера, похоже, имел здесь права — пусть и на не очень большие — но свои личные дивиденды.

— Были?

— Есть!

Прапор Фёдор?

— Уверен, тем более, — просто так в кабинет, — я остановился и посмотрел в чуть разреженной темноте на медно-желтую табличку, — входа нет.

На табличке, наоборот, было написано:

— Вход. — Я потянулся, чтобы удостовериться: оглядываться даже не думай! — И:

— Вошел, — думал, опять в подвал провалился, где и ложился спать в вещевом складе.

— Это точно он? — спросил Леха, не оглядываясь, так как сидел спиной к шкафу.

— Кто? — зарежимил Валера, чтобы просто так не смеяться, а только самим собой придуманным шуткам, — как:

— Все.

Ибо смысл смеяться над чужими, может, и есть, — но:

— Его же ж искать надо! — поддержал, хотя и не конкурента, Фёдор.

Леха думал не очень долго, но и неожиданно для самого себя сказал:

— Пойду возьму куртку.

Одна из них:

— Это твоя?

— Вот даже думаю, что, да.

— Хотя раньше никогда даже не видел? — другая.

— Видел.

— Где?

— У генерала.

— Ты генерал — значит твоя.

— Пойду возьму.

— Крути педали.

— Возьми и мне, — Нат.

— Тебе она будет велика.

— Мы ушьем на двоих, — Даш.

— Я лучше дам вам звания, — додумался Алесей от них отвязаться.

— Мы уже капитаны, если только полковницами сделаешь.

— Если это действительно Зона — по крайней мере, я еще помню, когда ей была, — сказал Фёдор, — то здесь всем надо быть, по крайней мере, прапорами.

— Сержантами, — согласился Валера со своим личным мнением, которое — никто в этом и не сомневался, что имел, как всегда чай для продажи зекам. Ибо деньги — жена дома:

— Просит?

— Да, сэр.

— Напрасно ты называешь меня, сэр, сукин сын.

— Нет, нет, я не прошу платить мне новыми йена-нами, франками и американскими и английскими тугриками.

— Чем хочешь, рублями?

— Нет, пожалуйста, лучше их пятерками.

— Золотыми, что ли?

— Да, люблю золото, знаете ли.

— Очень.

— Естественно.

И Леха пригласил его на должность начальника вещевым складом.

— Склад где? — спросил Валера.

— Пока что принеси мне куртку из кожи цены необыкновенной.

— Мне надо погоны.

— Какие?

— Ну-у, старлея хотя бы.

— Бы здесь при чем?

— У вас с собой на самом деле они есть?

— Нет, конечно, ты что, обалдел, генерал не вещевик, чтобы таскать за собой целый склад погон и другого барахла в виде вот этих телок, — зачем-то хлопотнул Алексей, да еще подтвердил кивком своей прямоугольной башкенции.

Он взял куртку, забытую впопыхах Вовой, и в ней вышел.

— Ты, ты ч-что? — не смог даже закричать Алесей, что теперь уже не повышает Валеру до младшего лейтенанта, а наоборот, понижает до прапорщика, на что тут же обиделся Федор:

— Так мне майора, что ли, полагается?

— Всех понижаю на полтора звания, — сказал печально Леха, что его куртку, о которой он так долго мечтал, что не меньше точно, чем всю оставшуюся жизнь, — а:

— Уже какой-то осел надевал до него.

Даша сказала, что даст ему, не задумываясь хоть сейчас даже при всех, — только:

— Прекрати, пожалуйста, это дуркование, что Эма-Нация куртки так сильно на тебя действует!

Нат тоже не осталась в долгу:

— Я, между прочим, как-то взяла в залог у Бум-Бума точно такую же куртку.

— Что это значит? — спросил Алексей.

А Валера добавил:

— Отдаст ее тебе за недорого.

— Ну-у, не совсем за недорого, а пожить вместе придется, придется.

— Сколько? — спросил Алексей.

— Так навсегда, конечно, — мыркнула Даша, — ибо.

— Что?

— Так-то и я могу.

— Каждой по майору, если хоть одна из вас сможет доказать мне, что эту куртку никто не надевал до меня.

— Я моту, — ответил еще не опозорившийся Федор.

— Как?

— Надо позвать местную овчарку с разделительной полосы.

— Ты знаешь, как туда пройти?

— Вы нет, сэр?

— Я те говорил или нет — неважно, но пойди, ты, дурья башка!

— Да, — встряла На, — он выбрал генерала, а он оказался русским — или ты:

— Чё, — продолжила уже Даша, — не можешь въехал даже в это:

— Элементарное, — я догадался, — уже примерился — авось и только старшему лейтенанту Фёдор.

Валера притащил, наконец, куртку и все начали мерить ее по очереди, потом писать прямо на скатерти стола губной помадой:

— Плюс, — это хорошо, или плохо? — первой спросила Наташа.

— Да, можно думать, и так, и так, — посоветовала быть внимательными Даша.

— Минус — значит никто не надевал, а плюс — значит тоже немало, так как хорошая — и значит:

— Никто не надевал, — кто это разъяснил не стали даже записывать в протокол.

— Мне эта ерунда надоела, — наконец сказал Леха, — возьмите ее себе, кто хочет.

— А вас?

— Меня больше ни о чем не спрашивайте. — И сев в отдельное кресло, включил телевизор.

***

Следователь сказал:

— Поговорите между собой.

— Мне не о чем с ней говорить.

— Мне тоже.

— А, впрочем, отпустите меня тетенька и дяденька, я больше не буду. Честно, прямо сейчас соберу все вещи и уеду.

— Куда? — она.

— Откуда сюда приехал. Больше никогда не вернусь.

Университет — мечта всей моей жизни — мне там опять дадут общежитие.

— Ты там жил? — спросил следователь.

— Да, пять лет, почти.

Они не передумывают, решил я.

Следователь позвал конвойного и сказал:

— Выведи его пока.

Она сказала:

— Не надо, — и не глядя на меня, — продолжила: — Только, чтобы не сегодня, а прямо сейчас.

— Да, конечно, выпустите меня, пожалуйста, и сразу исчезну отсюда навсегда.

Следователь опять позвал конвойного и меня опять повели в камеру.

— Ну, что? — спросили там.

— Не знаю пока, бывшая жена приходила.

— Да, бесполезно, — сказал второй, который играл с первым, бежавшим с химии уже зеком в:

— Удары по коленкам друг к другу на прецедент, кто кого злее.

Остальные только ничего не делали.

Через час или два меня вызвали, и освободили, следователь сказал:

— Ты больше не возвращайся, иначе это уже никогда не простится.

— Никогда? — переспросил я.

— Да, — только и сказал он, — впрочем, добавил:

— Ты свободен.

— Спасибо, сэр.

Уже закрыв за собой дверь милиции, вспомнил, что он добавил:

— Учти, есть за что, — но не думаю, что он просил денег, ибо ясно — их уже нет у меня.

— И еще, лучше даже не заходи в квартиру, она вынесет твои вещи. Это совет.

— Это хороший совет, сэр, спасибо.

И вот так вышел с вещами, и:

— Куда?

Неужели на поезд?!

Я никого не предупредил даже, подумал.

Сдал сумки в две камеры хранения на Курском вокзале и там же провел целую ночь. Стал? Не всё время. Но утром поехал на факультет.

От остановки Метро Университет решил пройти пешком, чего никогда раньше не делал, а только и делал, что бегал за автобусами, которые уже отправлялись. И интересная мысль облегчила мне заход туда, куда надо:

— Докажи им сейчас реакцию происхождения жизни, — а:

— Она — удивительно — не перешибет того, что сказал Иисус Христос не только вообще, но и в частности, их же собственных глазах, как это было, что все восхитились приведением в человеческий вид расслабленного, — а:

— Поверить словам Иисуса Христа, что:

— Всё дело в Вере в Бога, — это уже слишком трудно! — так бывает-т?

Слова Бога — это стихи и проза жизни Пушкина — требуют участия самого человека для доказательства их правоты, а излечить человека от фундаментальной болезни:

— Доказывать не надо — это и так видно. — А:

— То, что это излечение было сделано с верой в бога — во внимание не принимается:

— Так, хороший лекарь помог.

Глава 6

Получается, что Пушкин выше доказанных экспериментов биологии. Ибо его Воображаемый Разговор с Александром 1 — не обладает видимым доказательством.

И настолько удивился, что даже проехал на автобусе до самого Мосфильма. Для меня вернуться назад непросто, могу — как часто бывало и бывает еще — заблудиться. Раз вышел из Букинистического напротив Детского мира, и решил вернуться назад, купить книгу, которую только что понял:

— Надо сейчас брать, а то не будет, — и не смог его найти!

Прошел по подземному переходу еще раз туда и назад — магазин исчез. Можно приехать завтра, но это невозможно, так как и сегодня не купил эту книгу — завтра — перебор.

Получается, что-то не совсем понятное:

— Мы, все гонятся за открытием, как результатом эксперимента, а оно вот, На Лицо! — И

— Никто его не видит!

Пушкин провел эксперимент — результат Воображаемый Разговор с Александром 1 — и никто не видит этой жизни вечной!

Все стараются улучшить геронтологию, а толку?! Если результат бессмертия не виден!

Выходит, люди отказались от мечты в бессмертие именно потому, что не в состоянии его увидеть, и согласились довольствоваться только небольшим увеличением ее продолжительности.

Тем не менее, самое главное здесь то, в литературе и в искусстве, в живописи импрессионистов — очевидно:

— Открытие требует человека. — Науку мы выбираем по обратному принципу:

— Открытие очевидно! — не обращая внимания на то, что многие из них так и остались, как литература, искусство и философия — только достоянием самого человека, как и сказал про этот принцип неопределенности Пушкин:

— Ты сам свой высший суд!

Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен — так пускай толпа его бранит

И плюет на алтарь, где твой огонь горит,

И в детской резвости колеблет твой треножник.

Никто — или почти — не верит, что Ферма доказал свою Великую теорему, — а:

— Она доказана! — Как мной уже доказаны и Воображаемый Разговор с Александром 1 и Когда Макферсон издал Стихотворения Оссиана, и:

— Не только.

Парадокс, что реальное открытие требует участие самого человека, им нельзя удовлетворится, что другие его признают — так сказать:

— Объективно!

Наука, как она со старта понимается:

— Дважды два — четыре — есть, эврика! — слаба по сравнению с поэзией Пушкина и Шекспира.

А именно эта Эврика и перехватывает дыхание. Хотя в детстве я уступил науке не по этому принципу, что очевидней в ней открытие, а только, что реальней. Пусть и сто писят лет только можно жить, но — авось — там и еще немного получится.

Собственно, пас делается — выходит — потому, что нет веры в реальное открытие, как нет веры в бессмертие по сравнению с долгожительством, которое представляется более-менее реальным.

Получается, что вместо веры в себя — что значит — в:

— Бога, — выбирается захватывающее душу событие кино:

— Верьте мне люди.

И даже остановился перед дверьми разочарованный. Выходит, и Риман, и Ферма, и Лобачевский как раз и сыграли в бессмертие. Также, как Шимура и Танияма. Доказать себе — значит, доказать Богу. И доказать всем — это не больше, а меньше, — и выходит, на:

— Много, намного.

Но искушение доказать ВСЕМ — велико. И, видимо, его и предлагали Иисусу Христу.

Как Бонди переделал Воображаемый Разговор А. С. Пушкина из открытия, видимого только человеку — Читателю — в текст понятный:

— Всем, — как объективный, научный и, самое главное:

— Независимый ни от чьих личных суждений. — Хотя в нём ничего уже и не осталось от мирового уровня.

Так только: жили у бабуси два веселых гуся.

На Зону кинули передачу, и Алексей приказал сходить.

— Я не пойду, — Даш.

— Я не пойду, — Нат.

— Почему?

— Кроме пары банок консервов там ничего не может быть.

— Дуры, — они могут быть набиты запрещенными веществами.

— Это кто сказал? — Да.

— Я не верю, что это Алексей, олух царя небесного, ляпнул, — Нат.

— Я ничего не говорил, прекратите паясничать! — мяукнул Алексей.

Оказалось, что это паясничал Валера.

— Ты чё? — буркнул на него Алексей.

— Я не знаю, само так получается.

— В этой куртке он, действительно, похож на попугая, — сказала Одна из Них.

— Иди, принеси вброс, — сказал Алексей Валере.

— Я? — и пошел, а вахтенный солдат на вышке решил выслужиться, чтобы получить внеплановый заезд, если не домой на неделю-две, то хоть на трое суток к местной бездельнице, работавшей здесь когда-то буфетчицей, но выгнанной зампорежем за тасканием из дома излишнего чая, который можно толкнуть за деньги, которых хватит, чтобы за квартал накопить на такую вот кожаную куртку, хотя и только самопального пошива, ибо:

— По фабричного производства курткам и узнаете их.

— Импортного?

— Это уже отбившиеся от стада козы, которых намедни всех пустим на кой-ба-су-у.

Алексей даже не поверил себе, что так не только думает, но и думать:

— Может. — А:

— Действительно, ничего такого не делал — так только один раз померил эту куртку.

И ахнул:

— Что будет с Валерой, ушедшим в этой куртке на запретку.

— Скорее всего, не вернется, — ответила Нат.

— Я тебя ни о чем не спрашивал, — сказал Алексей.

— Так и не надо, я так тебя понимаю.

— С полуслова?

— Без слов.

— Этого не может быть.

— Почему?

— Потому что не может быть никогда.

Они наблюдали через перископ — как принял решение Алексей — как из подводной лодки, что Валеру подстрелил снайпер, и он улегся, как пришлось выразиться Федору понимавшему, что он следующий на этот смертельный поход за Вбросом.

— Я не пойду, — сказал Федор.

— Почему?

— Боюсь.

— Чего? — Алексей.

— Думаю, он там на нейтральной полосе переваривается внутри этой куртки, как.

— Как?

— Да, я тоже так думаю, он переваривается внутри куртки, как внутри еще неизвестного нам Мон-С-Тра.

— Что это значит? — спросил Алексей, — его убить нельзя?

— Два знака вопроса нет смысла ставить в одном предложении.

— Почему?

— И с одним ясно, что ты ничего не знаешь, хотя и непонятно тогда, за что получил генерала.

— Да, — даже опечалился Алексей, — наверное, зря не взял предназначавшуюся мне куртку.

Нат ушла на передовую, прориторичив прапору, что будет долго за Это расплачиваться, и если жизнью, — то и:

— Ей придется.

Она подошла в Валере с опаской, посмотрела для подтверждения знака внимания на ближайшую вышку, что там точно тот, кто валялся у нее в ногах почти всю прошлую и позапрошлую ночь, но так почти ничего и не вышло.

Тот мигнул, и она, к своему ужасу, это заметила с расстояния в двести метров — пусть и сто пятьдесят только.

Одно только приближение к этой куртке, следовательно, стоило, стоило немало, а что будет дальше:

— Даже страшно надевать.

Валера лежал и лица его не было видно.

— Ну, ты, чудило, — просто по-простому сказала она, потрогав его ногой, — вставай, или ты на самом деле окочурился, — знак вопроса?

— Нэту.

И думала так, как это и вышло:

— То ли притворяется, то ли нет, а значит, умер или от неизвестного страха, или вообще: причину еще только придется искать.

Оглянувшись назад — не туда, где не сверкал прицел оптической винтовки, ее иногда трахающего сержанта из цепи охраны периметра, а где он именно:

— Был, — его и раскумекала, — но!

— Не Алексей же на самом деле решил ее убить? — И попыталась вспомнить: любил ли Алексей вообще стрелять? Нет, оказывается, нет, его за это именно не приняли с первого раза в милицию, что вот именно стрельбы и, как назло:

— Испугался не на шутку, — что даже присел, чуть не обкакавшись.

Тогда кто это может быть, и занимательно, что как раз на месте того огромного кабинета, где они остановились в своем передвижении по этой Зоне.

Тут Валера сзади приподнялся, но не на локте, а встав на все четвереньки, что даже — показалось, конечно — постучал копытом в заднюю землю разделительной полосы.

Испугавшись до такой степени, что даже не испугалась — если не считать распустившихся волос — попросила вежливо:

— Шляпу сними.

— Что-с?

— Отдай мне куртку.

— Ты хочешь снять с меня шкуру, Ми-Лая?

— Дак, есс, есс! — хотела тоже в ответ пошутить, но язык не повернулся в нужную сторону, ибо Валера стоял в позе американского коричневого поросенка.

Такого:

— Вежливого-вежливого.

И смогла только одно вспомнить, что еще можно молвить русским языком:

— Отдай куртку генерала, сукин сын! — думала — хотя и только в конце этого предложения — не выдержит напора ее положительной энергии.

И, да, не выдержал, но превратил ее в отрицательную:

— Так взами заместо.

— За место?

— Меня.

И снайпер на вышке растерялся: в честь чего стрелять, ибо имел запечатанный конверт на двести долларов с заданием:

— Грохнуть одного. — Попытался разглядеть, нет ли в скобках другого варианта — не смог.

Глаза слезились. Стрелять просто так — в молоко — побоялся привыкнуть. Они спокойно дошли до конуры входа в элитное здание администрации Зоны, где и:

— Канули, как в Лету.

Сержанта отпустили с сознанием:

— Ты овчарка, и будешь теперь — чтобы больше не мазать — кусать только то, что сам поймаешь.

Они вошли в большую, очень большую, большущую комнату той генеральной репетиции, откуда отправились, — как не меньше, чем через неделю, — и:

— Радостно всем сообщили: смотрите, смотрите!

Глядите, глядите!

— Вот ду ю сэй? — Алексей хотел сдуть сначала воображаемую пыль с нового погона, хотя и так, как и раньше, только:

— Генерал-майора, — но решил: потом, — и спросил, следовательно, сразу:

— Где моя куртка?

— Где моя куртка? — поправил Валеру генерал.

— Так я ей отдал! — ахнул сержант — или, кто он теперь, даже не знал точно.

— Что ты врешь? — изумились блондинистая, но уже давно известно: не красавица, не красавица.

— Я никогда не вру.

— Он никогда не врет, — повторил Леха.

— Может он и не врет, — возразила мадам, но не обязательно же ж всему, из чего лепят горбатого, верить.

— Хорошо, верните мне мою заветную темно-коричневую очень, очень кожаную по-настоящему куртку, — и.

— И?

— Можете отдыхать после этого приключения хоть неделю.

Кто сержант на вышке?

Сержант на вышке печально закурил, что:

— Опять убивать никого не надо, — а:

— Известно, что не убивать каждого сотого — это уже потеря реальной квалификации.

— Что это значит? — подползла к нему одна девица морального поведения, но не знала, что ее мысли уже курируются такой прохиндиадой, — что до:

— Профессиональной проститутки с огромной кистью винограда на плече, что очень похоже на икрометание такой Медузы Горгоны, — что только еще надо:

— Ума добавить процентов 99.

— Почему у тя виноград такой синий? — спросил для начала.

— Получила, как звание.

— Какое?

— По вашей — если — системе? Ну-у, щас, подумаю и ляпну.

— Ефрейтор?

— Майор.

— Хорошо, я так и буду тебя называть.

— Как? — спросила уже после двухчасового.

— Майор-Ша.

— Ладно, мне нравится. И да, я хочу, чтобы ты добил его.

— Кого его? — радостно подхватил зоновский снайпер.

— Э-э, как то бишь, тебя звать-то?

— Сколько раз можно повторять?

— Дак, скажи в последний.

— Чтобы забыть навсегда?

— Да, — автоматически пропедалировала она.

И.

Он на самом деле потерял память до такой степени, что попросил:

— Пришей и мне, как зеку на грудь.

— Вот ду ю сэй?

— Как тебя зовут.

— Меня или тебя?

— Меня, меня, конечно, тебя я знаю.

— Хорошо, — проверим.

— Как?

— Что значит, как — это я тебя спрашивают, — как?

— Дак это, кого его?

— Ты тоже забыла!

— Будем — следовательно — называть тебя, как меня.

— А меня, как кого?

— До этого легко додуматься самостоятельно.

— Не могу.

— Честно?

— Очень, очень, очень.

— Себя?

— Да, вспомнила, Медуза Гэ.

— Значит, я снайпер Дольф.

— В чем разница между нашими прежними именами? — спросила она.

— Одно знаю точно: получать будем больше.

— На сколько?

— От штуки.

— Баксов?

— Естественно, ибо мы где, если не здесь, в Америке.

— Да, подумай, пожалуйста, на сколько, а я поеду и дам объявление в газету.

— Зачем?

— Теперь мы должны жить не как раньше.

— А именно?

— Хорошо.

— Тогда так и обворожи их главного редактора: меньше сотки — не связываемся.

— Для начала, я думаю, хватит полтинника.

— Пятьдесят тысяч — эт-то, да, но, боюсь, мы можем сразу потерять реноме.

— Ты думаешь, противники даже на следующей неделе перебьют нашу сотку?

— Однозначно. А больше пока всё равно никто не даст. Авторитет надо зарабатывать.

— Как?

— Надо кого-нить грохнуть, чтобы все знали — это:

— Мы! — да, отлично придумано, но нужны детали.

— Я их разработаю.

— Уже?!

— Да, готово, ты пойдешь и для рекламы грохнешь местного генерала Леху-Малеху, а я — так как верю в тебя — дам сразу два объявления.

— Если ты всем расскажешь, что мы его грохнули — на нас начнут охоту, так скать:

— Тоже? — пусть, это будет для нас бесплатная тренировка побеждать противника не только нытьем и последующим закатыванием, но и беспрецедентным его опережением на расстоянии.

Алексей в Бункеромате тяжело вздохнул.

— Ты, чё, комбат! — ущипнула его чуть ли не за пупок Одна из Них.

— Не надо, не надо мне пророчить понижение в звании.

— Почему?

— И знаете почему? Уверенность была у меня со вчерашнего утра.

— Сегодня? — Даш.

— Только добавилась.

— Объясни, в чем и в чем? — Нат.

— Меня заказали.

— У нас своих снайперов нет, чтобы тебя защитить, — Да.

— Надо вызвать с Запретки.

— Оттуда, я думаю, и будут стрелять, — сказал Алексей, как обычно: задумчиво.

Пришел Фёдор и возразил:

— Я умею стрелять, но только по зекам. Почему? — спросил сам себя, а Нат ответила:

— Инструкции настолько те втемяшились в одно место, что забыл даже, как их менять, и так и пользуешься всю оставшуюся жизнь одной.

Валера:

— Сказал, что может, так как:

— Я учился, но выгнали раньше времени по глупости.

— Ты не сможешь противостоять профессионалам, — махнул лапой Алексей.

— Тогда надо звать Вову, — вздохнул кто-то. Внимания, — кто?

— Не обратили?

— Однозначно.

Но уже через пару минут Даша его спросила:

— Зайдем в банкетный зал? — и предупредила удушающе.

— Я не расслышал, — что?

— Ты похож на Вову, и тебя можно заставить принять участие в дуэли снайперов, которую предсказал Алексей.

— Не думаю, что он в предсказаниях Ку-Ка- Реку.

— Почему?

— Я не умею стрелять.

— Пойдем, я тебя научу.

— Поздно.

— Никогда не поздно то, что доказано еще существует.

— Послушай, Ни-Бум-Бум, — сказала Медуза Гэ, не глядя на него, — попробуй проявить себя, как человек неоднозначный.

— Я и так неординарный.

— Этого мало.

— Чего еще тебе надо, я сверху, а ты?

— Тоже.

— Я, конечно, могу подумать, когда ко мне в гости придут эти способности, но не думаю, что это будет для тебя удовлетворительный.

— Привет?

— Да, привет, а ты думал, ответ?

И всё-таки заставила его сделать так, чтобы ничего не понять. Он не давал согласия, но это вышло само собой, как:

— Соответствие, — а чему?

Не всегда же, действительно, обязательно понимать. Так, забыл и всё. Но не получилось. Дама, пока развлекался ничего-не-пониманием взяла его винтовку и выстрела по Лехе, ибо легких денег хотелось даже больше, чем обязательно трахаться. Он свалился со своего вертящегося во все стороны света креста темно-зеленого цвета, а Медуза обратилась к Бум-Буму:

— Теперь не я уже, а ты мой второй номер.

— Да брось ты!

— Почему?

— Ты не попала.

— Хорошо, давай будем думать глупо, а именно по-твоему, но тогда ответь на простой вопрос:

— Почему он упал? Ответ проще, чем ты думаешь, хотя и вычисляется математически только с помощью теории относительности: он упал раньше, чем ты выстрела.

— Там? А я здесь, как дура, обрадовалась: дело было здесь, как в этой, как кого-его деревне, где мы познакомились то ли в бане, то ли в сарае.

— Я тебе точно говорю, там другое время.

— Хорошо, я пойду и сама проверю.

— Тебя могут заманить в ловушку.

— Уже нет.

— Почему?

— Я приду уже, как заблудившаяся.

— Спросишь, можно ли здесь — там — обучиться на снайпера?

— Да.

— Хорошо, иди, и если тебя не грохнут — я добавлю.

— Что это значит — до-бавлю? — несколько раз скрестила она пальцы, и они попадали, как раз:

— Одной руки между другой руки, — а должно?

— Этот вопрос, — решила она, — дал-таки ей право, как и многим-многим другим: думать-ь.

И ее не убили, пока она долго шла по полю, но спросили как только шагнула на территорию самой — как утверждали здесь некоторые — плавучей базы:

— Пароль не надо — деньги давай!

И ответила уже, как человек не только, но и умный дополнительно, — нет, не:

— Ась? — а именно просто, по-человечески:

— Коричневая кожаная куртка.

— Мы тебе — нет, не камеру — но отдельный бокс уже приготовили.

— Не думали, что знаешь пароль.

— Я его просто угадала.

— Каким образом?

— Как умный человек.

— Так бывает? — допросили ее Нат и Даш.

Как только она вошла — сразу понравилась Лехе, что он попросил:

— Вы обе — Нат и Даш — перейдите в любое из помещений наверху или внизу.

Они ушли, а Медуза спокойно вынула глок сорок первого калибра и выстрелила в этого — как она думала — легендарного командарма. Потом сбросила вниз со второго этажа, вынула второй — 357-й с барабаном и хотела добавить сверху, как слышала бывают контрольные выстрелы, которые производятся не дураками-дилетантами, а настоящими профессионалами именно:

— Из другой позиции. — Но сзади ее окликнули.

Как человек умный обратила на это, кончено, внимание, но сделала вид, что мало что понимает в происходящем:

— Я пришла помочь вам наладить сферу обслуживания.

Вова, появившийся сзади, так обрадовался, что не обратил даже внимания на неординарность возникшей ситуации:

— Пришла поступать на работу официанткой, — а: стоит сзади. — Ибо:

— Если я сзади — она может ли быть впереди? Нет, конечно.

— Да-а, — только и мог молвить русским языком.

— Что, возить воду можно?

— Ты можешь заменить мне — если что — весь публичный дом. При условии.

— При условии?

— Что их не разрешат и другим.

Вова улыбнулся:

— Конечно, — вечером конфискацией.

— Вышибать свои деньги?

— Да, но так получишь еще больше.

— Еще больше — это немного.

— В два раза больше.

— Как настоящий киллер?

— Ну-у, да, в общем-то, — промычал Вова, еще не зная, кто кого здесь может заказать, но уже догадывался, что за ним пока не придут, так как и не знают толком, где искать, а вот Леху, как согласившегося добровольно быть генералом, — можно думать уже оприходовали.

На нее — тем не менее — не думал, как самостоятельного исполнителя, а так только:

— Слышала звон, что киллеры и некоторые проститутки зарабатывают больше, чем хорошо, а чтобы вот так с дуру решиться:

— Очень сомнительно.

И уже вечером даже не думал, что Леха уступил ему место в кабаке, как человек к этому делу устройства дзюдоистских поединков для зрителей кабака вместо подтанцулек:

— Весьма способному, — как еще не решил, но давно надеялся Вова, покинув своё подземелье под этим:

— Прикрытием, — что такой же дурак, как все, а не ученый, засланный сюда — уж, по крайней мере:

— Не отсюда, — точно.

Пока не знал в этом прикрытии только одного:

— Какое коронное блюдо запустить на вечерний сеанс, чтобы его вспомнили утром — по-трезвому — и опять:

— Пришли.

Шашлык — банально, да и угрей у него нет, — мартеновские печи, как известно, проводили все репетиции аппетита клиентуры только одним:

— Жареной картошкой с котлетами, — более того: вообще одной!

— Этого, разумеется, мало, — согласилась одна помощница — он думал:

— Потенциальная официантка.

Но и понимал:

— На роль чертей надо иметь в виду кого-то тоже сразу, — иначе — самого, может и не сожрут без остатка костей, но его людей — однозначно.

Так-то верить в этих чертей не мог по своему первому университетскому образованию, но вот по его не-окончанию:

— Должен.

Тем не менее, спросил ее про первую свою заботу:

— Ты что любишь больше всего? — и хотел даже добавить, — если не считать по-трахаться:

— Не смог, — постеснялся, а зря, так далеко в этом деле: всех сфер обслуживания вместе:

— Не упрыгаешь.

— Ась?

— Я говорю тебе, вам, что надо иметь в виду не только это, — сказала девушка на вид поумней, чем размашистая первая куртизанка, а что и она уже грохнула самого Леху с тех пор, как сюда прибыла:

— Пока не заморачивался.

Было в ней что-то знакомое, но сделал открытую им не очень давно посылку:

— Он ее — нет, — значит и она не может быть уверена однозначно.

И предложил:

— Назовешь любимое твое блюдо, а его оценю, как вазари — кукуй здесь беспрепятственно на любой из должностей, — добавив, само собой, — по крайней мере всю следующую неделю.

— А там?

— Видно будет.

— Я так могу.

— Как хочешь?

— Сразу победу, как минимум на два месяца.

— Хорошо, тогда говори смело, какое блюдо даст всем по рогам так, что все побоятся: не возьму сегодня — завтра так жалеть буду, что уж теперь точно придется обожраться, заказав сразу, — нет, не мне, себе и дочери, — но два сожру точно.

И она покрутила перед собой пальцы, так как молча, но кивком головы, как заядлый игрок в бильярд:

— Два борта в угол.

Дал одну подсказку:

— По-карски — лучше не трать зря и моё время и свою попытку — слишком долго и сложно готовить.

— Почему? — кивнула она незаметно, но и сама поняла: — Естественно, ибо баранина здесь дорогая, хотя специи, чтобы избавиться от ее самозабвенного запаха, найти, конечно, можно: этих — как их — уже понаехало, как не мы здесь живем, а они раньше.

— Ты знаешь? — задала она наводящий вопрос, — что волосы не всегда встают дыбом сразу, когда, а бывают сложные случаи.

— Когда только потом, — пояснил, чтобы лучше понять ее.

И она ответила, как поблагодарив за помощь:

— Котлета по-Киевски.

— Засчитываю, но только, как отсрочку от всё равно необходимого топ-блюда.

— Как второе будет?

— Киевская может быть только третьей-четвертой. Во-первых, необходимость прогрева в духовке, чтобы никогда не была сырая, — даже один раз в жизни, когда эту самую жизнь можно испортить не только сразу, но и распечатать сам конец.

— Мне три раза можно закрывать глаза, чтобы гадать? — спросила она, чтобы удостовериться в моей лояльности к ней, но я покачал головой:

— К сожалению, все хотят, но не многие очень просятся.

Глава 7

Действительно, хочется сказать почти неубиенный трафарет:

— Отбивная! — и, да, но если быть, то надо знать, что энергетику у отбивной уже сожрали не только целиком, но и однозначно:

— Полностью? — и испугался до тех пор, пока не понял, что это, да, кто-то сказал, но лучше признать, что я сам, а — значит — вполне можно засчитать:

— Только про себя.

И сказала так, что у меня едва волосы не встали дыбом от сожаления попробовать ее трахнуть, чтобы — ясно:

— Очень понравилось, — и не на долго ли, коротко ли, а прилично, прилично, если не насовсем.

На пару лет, — специально оговорился, чтобы не утруждать себя разочарованиями, тем более, и так-то лишними.

— Бастурма, — ответ:

— Дура, — но только автоматический, так как говяжья вырезка натюрлих, как внутренняя часть была — мясокомбинат не имел правда продавать направо и налево только наружность.

Тем не менее, уведомил, что поставил только четверку, хотя и твердую, что будешь пока здесь ошиваться.

— Почему так мало за правильный ответ? — спросила она, не постеснявшись.

Дал ей подсказу, но с условием, что посидит пока в банкетном зале на соке.

— Почему такие жестокие ограничения? — спросила она.

— Боюсь, будешь мигать, как выпьешь остальным подсказками.

— Почему вы так думаете, если мне это невыгодно?

— Тщеславие даже не всезнания, а просто знания — нельзя остановить логикой разума, ибо.

— Да, — согласилась она, — ибо логика славы сильнее даже проигрыша в партере, не говоря уже о броске из стойки.

И рассказал ей за пять минут свою теорию личного заговора, что не только пора, но и намедни это уже сделано:

— Котлеты должны быть вегетарианскими! — так рявкнула она, что ясно: в душе приветствует, но пока что настаивается на своём, ибо некоторые под-танцоры Эль-Цина с этого тоже начинали, а потом просто-таки на-просто:

— Спились, да, знаю.

— Мы не будем?

— Не то, что не будем — сам уже не могу.

— Я — она приложила кулачок к своей груди — еще буду иметь с этим дело.

— Вот, кто скажет из чего, и будет победителем этого турнира ясновидения, — сказал я.

— Какой вы добрый, а мне даже намекали, что набираете практически киллеров.

— Да вы что?!

— А что?

— Я просто и только спрашиваю, — кто?

— Не скажу.

— Почему?

— Потому что скажу за недорого, но не за бесплатно же, на самом деле.

— Ну, гут, тогда и коктейль тебе бесплатный — хотя ты и сдала экзамен на четверку — будет иметь место только один.

— Я сама еще возьму.

— Не думаю, что твои тугрики здесь будут приняты за настоящие деньги.

— У меня есть.

— Да, да, что именно?

— Есть, но пока не скажу, что.

— Хорошо, иди в банкетный, или сядь за последний столик у телевизора.

Далее, кто следующий сдает этот экзамен?

***

С двумя огромными сумками, наконец — хотя и как обычно — дошел до проходной зоны Д. Придумал, что еду из командировки, но откуда, так и не смог решить до конца.

— Пропуск там забыл? — спросил вахтер.

— Нет! Наоборот, здесь, — успел придумать эту вводную прямо перед дверью, как подходящую — пропустили, что:

— На обратном пути обязательно покажи.

И не выпустили, когда понадеялся. Сумки остались стоять около вахты, так как оказалось, что это Зона В, а не Д, — а я:

— Забыл! — что ли? — посмеялись, но всё равно посоветовали сходить сначала в администрацию факультета.

— Сумки свои возьми! — опомнились, когда я уже почти спустился вниз.

— Поставьте пока под стол, я сейчас приду.

— Нет, нет, нет!

На факультет тоже не пропустили, но потом дали зеленый свет, хотя и не как добро пожаловать, но всё равно:

— Спасибо.

Сергей Владимирович был не один, и я сказал, что подожду.

— Да, садись, садись, — сказал второй.

Хотел сразу сказать, что готов работать в институте под Москвой, но с какой стати, пока не знал, как начать. Выяснилось, что он здесь на стажировке, и могу ему пригодится на какое-то время. И он ушел.

— Будешь работать с ним.

— Где?

— Здесь.

Начало было хорошее, но я всё же предупредил:

— Мне стало негде жить.

— Что-нибудь придумаем, — ответил он. Но уже через минуту воспользовался случаем удивиться:

— Уже сейчас?

— Где вещи?

— Уже за дверью.

— Нет, нет, там внизу.

— Дела-а. Посиди здесь, я попытаюсь узнать.

— Можно пока пожить там, где ты жил в ГЗ.

— Да, конечно.

— Потом — возможно — удастся что-то придумать. Да, нет, потом придумаем точно, — серьезно сказал он. И мне было видно невидимое:

— Немного усмехнулся, — что, да, так бывает, а не только со мной лично.

Или даже:

— Мной только и придумано.

Я запомнил нарисованную на доске реакцию, и уже собрался идти, когда ему позвонили, он после этого разговора посоветовал:

— Есть комната в аспирантском общежитии, пока в ней никого нет.

Пока живи в ней, может потом это место за тобой и останется.

И уже через несколько дней — здесь же — в перерыве между подготовкой реакции и временем, когда она сама совершает свои круговерти в центрифуге, объяснил в завязавшемся разговоре, что:

— Возможно не те компоненты участвуют в этой реакции, которая так и было — удивительно — до сих пор расписана на доске — как, видимо, проблема, которую они сейчас и решали.

Они рассмеялись. Ибо, как выразился руководитель второй группы:

— Может быть у этих компонентов и есть промежуточная стадия, но до сих пор ее никто не замечал.

— Но они могут — в принципе делиться на две части?

— Каждая? — Сер. Влад.

— Что ты имеешь в виду, — спросил Вадим, второй местный экспериментатор.

— Если компоненты вступают в реакцию — значит это один компонент? — спросил Сер Вл.- Я правильно понял?

— Такой этап никак не фиксируется, — сказал Вадим.

Они посмеялись и посоветовали — точнее, именно по-доброму:

— Пожелали удачи поймать его сначала, прежде чем предъявлять на продажу, как окуня.

— Ибо лещ — это вещь, — сказал Сергей Владимирович, — но только речная. В море других его нельзя даже увидеть.

— И даже, если они есть — в чем разница — если результат один? — Вадим повторил то, что уже было пропедалировано Сергеем, — или — я ужаснулся — он еще ничего такого не говорил?!

Будем считать, хотел сказать, что может сказать.

Но всё же ответил, когда Вадим ушел:

— Это место деления нельзя найти методом тыка.

— Как можно? — спросил Сер Вер, — почему-то проинтонировал я про себя.

Но предположил:

— Эту симметрию нельзя найти, потому что и нет такого деления целого.

— Тогда почему, ты выдал такое предположение?

— Сам мир, сама окружающая их среда делится.

***

Двое парней так напоили Медузу, знавшую более, чем прекрасно, что у нее самой никогда не бывает денег, что не отказывалась, и даже тогда, когда сам Бум-Бум пробрался в Зону, чтобы понять, почему его связная не выходит на связь. — не только не мог ее остановить, но вообще сказала ему:

— Отвали, я тебя не знаю.

Он чуть-чуть свалился со стула. Но это еще ничего, но так как денег с собой тоже не было, и платить за него — нечем, — решил опять уйти незаметно, — но:

— Не без нее же!

— Валите, — сказал он, как обычно.

— Просто?

— Что?

— Просто так, что ли? — опять тот же.

Второй встал и провел Бум-Буму правый боковой. Бум-Бум упал, но тут же встал и хотел ответить, но второй подставил ему ногу, и в этот раз он оказался под столом.

И удивительно, что ногами вперед.

Вошел предводитель местных дворян голодно-блатной породы и пообещал:

— Валите отсюда.

Его водитель-охранник тоже согласился:

— Деньги есть?

— Да.

— Ка-Тэ.

— Вот из ит?

Второй согласился:

— Сейчас, аль после?

— Чё ты сказал?

Второй неожиданно в падении ударил, но не его, а Мур-Мура, которого так назвали когда-то за то, что пьяный обнимал телку в его местном Пятом Доме, а:

— Я думал — это кошка.

— Так ты, чё, Хромой — его тогдашняя кликуха — кошек больше любишь, чем Марух? — спросил один, но тут же убежал, когда Хромой приподнялся на локте, ибо:

— Эту кличку получил от другого такого же местного землевладельца 12-ти метровой комнаты здесь, за то, что именно его и грохнул за почти такое же невинное — даже не оскорбление — но за неуважение:

— По крайней мере принять можно.

Охранник понял, что произошло, но поздно, поздно, поздно:

— Второй проехал у него между ног, и невероятным образом залез ему на шею, как обезьяна, — но и то это только так рассказывали, а сейчас:

— Даже не заметили, что это путешествие было, было, было.

И сказали, один:

— Давай, быстрее, бежим с нами!

Она сидела уже за другим столом, а они — что удивительно — обращались всё к тому же столу, где она, по их мнению, должна если не лежать, то по крайней мере:

— Только еще подниматься.

Барменша Нат и то удивилась, что спела, хотя и не спеша:

— Ты разуй глаза, куда наводишь прицел.

И он не постеснялся спросить:

— Сколько стоит правильный совет?

— С вас? — она посмотрела в их счет, который, оказывается, уже был у нее, и мяукнула: плюс стоп пятьдесят итальянского вермута: семьдесят пять рублей, с колбаской:

— Восемьдесят два, — сказал Один из Них.

— Почему именно? — она.

— В сумме будет завершенное число десять.

И, через полчаса закончила она свой рассказ прибывшему следователю местного, но для местных, тем не менее, значимого архипелага по имени Алексей:

— Ушли? — переспросил он.

— Не понимаю, что здесь удивительного.

— Неужели никто не попытался их задержать?

— Вы чем слушали, — негромко прориторичила она.

— Мы с ваши знакомы? — парень покраснел.

— Конечно, — конечно, соврала она.

— Я вам не верю, — ответил, как обычно откровенно.

— Если даже ты, капитан, запишешь меня в свидетели, скажу правду.

— Говори-те.

— Я вам тоже не верю. Ибо вчера еще ты выбирал, на ком из нас, на мне или на Дашке жениться, а сейчас — не понимаю почему?

— Я вас не не возненавидел, но вы, мэм, обманываете меня на виду у всех.

— Я не говорила, что мы с вами знакомы до такой степени, что вы при каждой встрече заказываете мне черную игру и благородную красную рыбу.

— Благородную, именно? Потому что я не понимаю, чем она отличается от остальной.

— Это не кета и тем более, не горбуша, а семга.

— Она здесь бывает?

— Для тебя — чтобы ты заказал для меня — найдется.

— Серьезно?

— Шучу — она есть в меню, но хозяин этого Бардальеро Вова запрещается снимать с нее.

— Что, платье?

— Это натуральная семга, поэтому снять с нее можно только шкуру.

— С тебя?

— Что?!

— Ты в какой школе милиции учился, чтобы вот так с первой встречи наглеть?

— Ну-у, может быть, я ошибся, и это была не ты, а прохиндейка Даша, но сейчас — честно — так хочу, что мне всё равно.

— Я вас в первый раз вижу.

— Дока-жи, — очень удивился он.

— Я не возьму с вас чаевые.

Ответил:

— Я должен подумать, является ли сие преимущество доказательством.

И дал ей протокол на подпись.

— Я ничего подписывать не буду.

— Придется.

— Я за нее подпишу, офицер.

— Хорошо, — ответил капитан, не глядя на Дашу, которая только что подошла.

***

Он решил, что может быть только один выход из безвыходного положения имени — так сказать — апостола Петра — это:

— Подставить вторую щеку, — ПОТОМ.

Невероятно, и как это интерпретировать в биохимии?

Вообще, отвечать на такие, и даже на более простые вопросы, было трудно потому, что ему не разрешили принять душ, переодеться, где находятся Сандуновские бани знал, что в Москве, но забыл, так как видел только случайно из окна автобуса.

Просить, чтобы самому собрать свои вещи — тоже не решился, если сразу сказали нет, то — значит — можно опять нарваться на провокацию. И, следовательно, первый раз он собрал их сам:

— Только в мечте.

Все Апостолы ошибались, что не понимали, например, что уже видели:

— Отца Его! — это не значит, опять встретят и увидят, а именно:

— Вспомнят во второй раз уже Всё!

И всё же переночевать пришлось на вокзале, а паспорта еще не было, был отдан на выписку из квартиры. Но следователь отдал зачетку и пропуск.

Приснилось на этом вокзале, пока не разбудил милиционер, что повезло. Так бывает-т? Что это значит, как повезло Данте при спуске в Ад? Или ему повезло раньше, что встретился с Вергилием? Где мой Вергилий?

— Ась?

— Паспорт есть?

— Нет.

— Вы собирались ехать на поезде?

— На электричке, может быть.

— Сейчас нет электричек.

— Жду-с.

— Что это значит? — он повертел в руках мой пропуск.

— Это не в Ад, — простите, пошутил спросонья.

— Как знать, как знать, — сказал он и добавил: — В шесть утра тебе надо уйти или уехать.

Я проспал до восьми и обрадовался такой счастливой и для меня случайности. Что:

— Помылся прямо в туалете, где никого не было, и даже если будут, обрадовался, что хватит сил объяснить.

— Что?

— Так надо.

И если приняли в таком виде, хотел объяснить и самому себе тоже, что:

— Не зря.

И:

— Кому нужна помощь?!

И:

— Когда у них начало что-то получаться с реакцией, которую я сразу увидел на доске в ее начальном, но так и не законченном виде, и никто не позвал меня, чтобы тоже — так сказать — присоединиться:

— Обрадовался, что за первую часть программы удалось расплатиться, и именно не как-нибудь, а как следует.

Ибо верил: всё, что не подумавши, как следует ляпнул:

— Мне давно известно, как правда.

Дальше у них не пошло и попросили вежливо, чтобы я шлялся тут по кафедре биофака, где и за пять лет так и не приелись его книги на прилавках первого этажа, ни бутерброды — или что у них есть еще там — ни аудитории, ни даже коридоры с деревянными коричневыми стенами, как в — я думаю — не только в ложах правительства, но и его партии во главе — с кем сейчас?

— К счастью — вот не поверите — не знаю!

И знаете почему? Ибо, как в этой реакции — невидимой трансформации — видим мы одно, а происходит-то совсем другое!

Я даже не помню, говорил ли тогда — когда приняли меня с распростертыми объятиями, хотя и независимо от своих личных желаний, да и то только некоторые, — что:

— Изначальные соединения должны быть загружены друг другом, как обратными полюсами, — или всё равно никто ничего не понял?

И решил, что и сейчас бить по пустому месту — это чистая самодеятельность:

— Могут даже отругать.

Но, видя, что одна весьма упитанная прохиндиада в виде то ли ученого, то ли его секретаря смотрит на меня не так скрыто-презрительно, как раньше, когда еще только вешала этих Розен-Блюм-офф в виде перевернутых в воду апокалипсисов Чюрлёниса:

— Рассказал ей за чаем, то ли кофием, — сейчас уже не так часто запоминаю, что это было:

— То ли могу, то не понимаю — различить не получается.

— Вот ду ю сэй? — прорычала она пока только мысленно, а на вид, как сам Чюрлёнис:

— Уже нырнув вниз головой, — а:

— Вылазит опять-таки — также!

Ответил, сам не зная еще на что:

— Это норма, или наоборот, только ее эквивалент?

— Ась? — тоже чуть-чуть растерялась она.

Тем не менее, доверился:

— Если я скажу, как правильно — меня возьмут в долю?

— Нет, скорее всего, — почему воспылала она ко мне благодарностью. Думать:

— За что? — пока не собирался.

И вот в этот момент сам растерялся. Если спросит подробности — могу запутаться. И этого не надо стесняться, так как этот рассказ и состоит не из разниц, а из полу:

— Тактов. — Отличие их между собой только сам человек и может уловить.

И не дай боже, подумают, что пошел за Кантом, за Гегелем — еще туда-сюда. Не зря больше всего — всех — меня любила философичка по диамату и лезли глаза на лоб у математички:

— Не посещая ее занятий один на всю группу знал то, что она здесь долбила.

Но. Не ошибусь при разборе конкретной ситуации. Здесь моделирование может быть применено только, как шифрованная или краткая запись. Смысл — они не уловят. Попросту говоря:

— Человек сам себя не принимает в расчет.

— Вы?

— И я тоже.

Но добавила:

— Они встали в тупик.

Я промолчал.

— Попросить, чтобы вас пригласили.

К счастью, здесь не было тех, кто занял моё место в аспирантуре два года назад, хотел даже узнать для смеха:

— Их съели? — но решил, что и я хочу за-границу, ибо их уже туда и отправили.

И вот, кто возит саночки в науке, а кто в них катается?

— Вы спросил без Только? — она.

И я понял, она о чем-то догадывается. Но не боялся, ибо меня колоть бесполезно, так как:

— Я и сам не знаю того, что знаю.

И всё же — по-старому — в перекуре на лестнице, хотя и не курил уже двадцать один день, как написано надо, чтобы перейти Рубикон, сказал Сер Веру:

— Надо разбить реакцию на две.

— Зачем? — только и успел спросить он, но прозвенел звонок — вымышленный или нет — так и не могу понять.

Объяснить просто не получится, поэтому только и предложил, как Один из Них:

— Надо остановить мгновение.

***

Мы долго разбирались, кто эти двое, что и такой степени никто не знал, что выпили весь открытый Итальянский Вермут, который был, тем более, красивого красного или розового цвета.

Точнее, выпила одна Нат, ибо Даш пила, как всегда:

— На халяву я пью только коньяк, — я, как Георгий Вицин уже:

— Не пью. — И вот это — Допью Только Это — не копится больше даже в резерве.

Несколько телок профессионального уровня даже обиделись, когда после малой дозы выпитого в другом кабаке под названием Клуб Находчивых — выпил немного и так устал, что и ее лошадь скаковую — перестал соображать, что надо, как-то отблагодарить за приход, расход и чуть не разбила дверь машины, которая привезла нас к ее девятиэтажке:

— За всё хорошее, — но:

— Без Этого.

— Скорее всего, икру должна была метать уже завтрева, — ответил на это ее противодействие водитель, но ничего.

— Что ничего? — не понял я.

— Лягушата могут родиться и намедни, — а.

— А?

— Всем почему-то приспичило завтрева.

Было в этом что-то знакомое, но всё равно я не мог поверить, что попал не туда, куда надо, а в место намного более:

— Противоположное, противоположное.

— Например?

— Раньше, например, можно было удивиться, что кто-то знает, где можно найти проститутку.

— Сейчас?

— Получается, именно здесь их заповедник. И докончил:

— Кто-то специально занимается здесь разведением.

— Кроликов?

— Да, кроликов, как проблем. Или наоборот.

И знал, как решается эта проблема, но ему говорить не стал, так как раньше этот парень знал не только меня, но и Бум-Бума намного позже, что даже нанял его для продажи осетра, который не вмещался в багажник легковой машины. И что еще хуже:

— Помнил об этом до сих пор.

Главное в этом открытии:

— Прошлое не командует настоящим и тем более будущим!

Нет необходимости ему соответствовать. Почему Хлестаков и не обману никого, а только и просто сказал:

— Я — есмь.

Точно так же, как Чичиков удачно понял:

— Покойники не настолько сильно умерли, чтобы ими нельзя было торговать.

Ибо покойники и министры и другие проверяющие, как порученцы от партии и правительства и других налоговых орган-офф — это прошлое, оно есть, — но:

— Не в приоритете перед настоящим. — А уж тем более, не в решающем авторитете.

И, похоже, решил я, кто-то еще хочет дознаться, как именно связаны прошлое и настоящее. Или просто, сволочи:

— Идут по моему следу, — хотя, возможно, и за пядью пядь, — но пораженье от победы — даже я:

— И только с трудом могу отличить.

Вова был уверен, что ищут они не его самого всё-таки, а его открытие, которое — в случае чего — можно им сбросить, как Брюса Виллиса перед новым Штурмом Зимнего:

— Спрятавшегося так по пьянке в придорожной канаве, — что найти может, но вот только именно:

— Пятый-Шестой Элемент, — не меньше, не меньше.

Вариант полета в космос в зимней шапке с отвисшими, как у лопоухого слона ушами — уже разгадан, как вариант наглый, но и такой же слишком банальный для наших:

— Ученых, — живущих, однако, и уже поголовно в месте под названием:

— Только не здесь.

Мы?

— По-моему, еще находимся.

Данте, да, ходил к ним в гости, но очевидно и то, что:

— Добродушно не приняли, — ни пить, ни есть никто не предложил, — а:

— Здесь даже резиденция всех Крот-офф — это Едальня, Кафе Счастливый Случай, или что тоже самое:

— Войдешь — с деньгами не выйдешь, — несмотря на эту одиозность некоторые умудрялись поступить наоборот:

— Выпить, закусить целый день, — как:

— Никогда здесь и не были.

Плохо для Чичикова вот именно то, что не удается поверить в такую наглость Других, что она легко может превысить даже вашу — почти мистическую — удачу. И наглость эта заключается только в одном:

— В почти очевидном притворстве.

Иногда помощь приходит, как вот этой проверяющей заземления у холодильник-офф, — пришла на помощь такая усталость, что почти не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, как — между прочим — и Бум-Бум, с которым мы были вместе, — а она:

— Хоть на выставку в Париж в качестве такой свиноматки, что затрахает весь Букин-Гэм.

Чем-то похожа на ту, что встретили на своем жизненном пути Державин и еще более вездесущий Борис Щербаков.

***

Меня попросили — чтобы, как сказали:

— Дать заработать, — одного аспиранта в его предварительной защите, здесь на факультете:

— КМС? — переспросил я, — почему-то вспомнив, что эти КМС очень уж легко всегда проигрывали моему другу чемпиону Москвы в этом деле персонального единоборства.

И ответил, что не могу передумать.

— Я не понимаю, ты на что разозлился?

И она — хотя никак не могу назвать ее моей Свинкой — прямо-таки так и предупредила:

— Ты что, не хочешь заработать?

У тебя есть лишние деньги?

— Я не буду поддерживать липу.

— Кандидатская, тем более ее предварительная защита, это еще не наука, за которую погиб почти что Назон в своих-чужих степях — как говорят, даже на Молдаванке — а.

— А?

— Только ее тренировка.

— Я не знал.

— Вот, я тебе сделала сообщение.

— Понимаешь-те, я чувствую, что не могу.

— Я тебе обещаю, как минимум, летом поедешь на картошку.

— Почему?

— Ибо: наравне идут и те, и.

— Эти. Да, и там и здесь Нобелевские Премии, — но у вас они ни за что, а у меня — реально.

— Подумайте, и сообщите мне, есть ли большая разница между правдой и ее функциональным отрицанием.

— Вы отвергаете сначала существование реального мира, а потом предлагаете соревноваться в ослоумии.

— Простите, я оговорился, — сказал я же, — а имел за плечами только невидимое невооруженным глазом будущее.

— С умом? — он.

Незаметно, — добавил и ушел, вероятно, чем-то недовольный.

Но вернулся и сказал:

— Спасибо.

— Пока не за что.

— Я понял в диалоге с вами, как расшифровать и не только древние иероглифы.

Она:

— От них остался след? — И добавила:

— Он мертвый.

Хотел что-то ответить, но понял, что договорился до того, чтобы забыл только что бывшую Эму — Эманацию. Как облако только что проснувшегося сна она улетела, не оставив записки. И, как говорится:

— Розанов, Розанов, — что ты наделал.

Глава 8

Сергей Владимирович спросил:

— Почему ты не захотел помочь Сви — э-э — Эн-Ка?

— Я забыл решение.

— Оно может вернуться.

— Мне жаль отдавать его другому.

— Такое ценное?

— Да, такое хорошее, очень хорошее.

— Как?

— Как? Ах, — как?! Да, как возможность изменить прошлое. Я это давно знал.

— А теперь?

— Теперь понял, что не только я, но и кто-то знает.

— Что ты знаешь?

— Да.

Я ушел от него, и:

— Даже перестал понимать, как вернуться назад, пока не понял, что только впервые узнал о существовании перехода между Тем и Чем, ибо корреляция не поддавалась никакой реально подлинной ассоциации, — без нее?

— Надо подумать.

И решил разобраться, почему Чацкий не смог пробиться через стену непонимания Софьи.

— Почему ему не удалось отбить ее у Молчалина?

При переправе с Неба на Землю капсула Евы почему-то не смогла отделиться от основного Тела ракеты носителя:

— Молчалина.

Или они так и летели: Чацкий один, а она должна была отцепиться от Молчалина только на Земле? Что значит:

— Доиграешь эту Девятку, сэр, — сказал ему Бог:

— На Земле.

И:

— Чацкий проиграл.

Мама Мия! Они — Софья с Молчалиным — уже притерлись на Земле друг к другу, а он слишком долго добирался сюда из Синайской — или Сахара — пустыни, чтобы хватило времени разобраться:

— Что всё-таки происходит?

Как Онегину:

— Не ждал так скоро встречи со счастьем, и проскочил мимо, — мимо того именно, что искал.

И понял это, только убив Ленского. Неужели Человек всё-таки проигрывает на Земле?

И попробовал разобраться:

— Ужаснулся я или наоборот, рад, что не могу найти ту дыру, которая соединяет меня с прошлым, или:

— Как тебя называть — будущим?

Перестаю улавливать сигналы мира:

— Мне неизвестно какого — прошлого или будущего, или вообще другого.

Но было в нем что-то особенное, была возможность найти счастье. Хотя и там многие находились:

— Под Прицелом.

Попытался найти в этом месте тот переход, где можно не скучать, хотя и здесь не приходится. Прошел, поднимаясь из Парка Пушкина мимо гостиницы, и что-то ёкнуло, но что? — вот что непонятно!

Думал, шутка, но, похоже, я действительно, заблудился.

Тем не менее, прошел еще немного и вспомнил, что был заказ киллера, но зачем, и кого надо грохнуть:

— Разве мне интересно? — пока что под сомнением, но я не специалист, как Сильвестр Сталлоне.

Только, если меня, но за что и зачем, если я ничего такого не делал, и денег, скорее всего, мало, — даже:

— Если они есть.

Но помню и там было:

— Хотели кого-то грохнуть, а видимой причины:

— Не понять. — Принять решение и:

— Тогда этой причины не было? — надо подумать.

Действительно, выход только один и он неинтересный:

— Если грохнуть некого, а надо, то только:

— Кого его? — даже произносить не буду.

— Почему?

— Я забыл своё имя.

— Если честно, то это именно так!

Я был раз, что, по крайней мере, сейчас им меня не найти. Но всё равно еще не мог поверить, что я такая достопримечательная личность, что меня и на те вам:

— Если не все, то многие ищут.

Тем не менее, уже знал, что какое-то время жил под Землей, — как Данте?

— Скорее всего, — ибо коллайдер — во все времена требует людей дальновидных, вплоть до.

— Рая?

— Ада, — что значит даже Нюрка нужна не с Тверской, а только с Елоховской.

Значит, я отвечал за подземный коллайдер, который, скорее всего, мне передал Данте, ибо работать сам в одну смену уже не мог.

И взял в баре пиво по цене шампанского, потому что вечером оно не продавалось, чтобы не сглазить вино и водку — не пожалел:

— Подсела одна с таким лещом сушеного копчения, что:

— На него загляделся? — спросила она.

— На тебя.

— Не ври, ты смотрел почти под стол, а я здесь ку-ку.

— Ю?

— Да, добрый сэр.

Конечно, дура, как все, но вот именно дура, может ли заинтересоваться Михаилом Булгаковым — пусть и не только с добрыми намерениями:

— Но и со стуком, — куда уже тут деваться, — понял, что созналась она. И добавила:

— Ты — Рыцарь бледный и простой?

— Да, прямой.

И она тут же согласилась выйти в задний сад, где не было яблонь, но были вишни.

Вернулись — со стола всё убрали. Сказал:

— Верните леща — мы его не доели.

— Да, сэр, всё, что угодно, только не лежа.

— Что значит — лежа?

— Я сказала, лежа? — не улыбнулась официантка, — впрочем, да, он был уже дохлый, дохлый.

Да не волнуйтесь вы, мы его попробовали — вкусный — и теперь повара вам жарят новый.

— Совсем?

— Да, одна придурошная купила почти утром, и теперь отдает вам, как своего.

— Кого его?

— Вот та ми-леди, которая сейчас подмывается для вас во второй раз, и купила.

— Вы мне говорите такие грубости во время обеда, что я могу не согласиться.

— На что?

— Да вообще платить не буду! — разозлился я, но на что и на кого — надо еще разобраться.

Она пришла, и я не удержался, еще до разлива шампанского сказал:

— Онегин поступил точно также, как Чацкий, — ты.

— Я?

— Ты понимаешь, почему?

— Да.

— Скажи.

— Доем рыбу и ляпну.

— Ее еще не принесли.

— Предварительные условия? Щас, щас, щас. Они — отказываются от своих визави.

— По-вашему, это такое же запутанное убийство, как Кеннеди?

И так обрадовался, что заказал поставить в морозилку сразу две бутылки сов. шампанского:

— Брют и полусладкое? — прорепетировала еще раз прихожанка в синем, как у всех, архипелаге. И ничего удивительного — понял, что надо только немного:

— Переплыть реку времени в земной ширине не больше четырех остановок, — сам:

— Не смогу.

— Я помогу?

— Да? Каким образом, если вы знаете, как меня зовут — простите, должен проверить, чтобы взять вас в дело, — как?

— Вместе пойдем, — просто ответила она.

— Поедем, — ответил я, забыв поставить знак вопроса.

— Ну вот, а ты притворялся, что не знаешь, как туда добраться.

— Да, я вспомнил.

— Да, согласна, но не на всё, ибо туда сейчас можно доехать только на такси.

Наверное, ночь, — решил и дождался второй рыбы, которой оказалась жаренная небольшими кусочками курица, но, разумеется, не такими, как:

— По-пекински, — лучше?

Спросила, улыбнувшись повариха, совершенно спокойно выползшая в зрительный зал прямо в белом халате.

Возникает очередь — но вздохнул тяжело только про себя, приняв решение, что — если не всё, то, возможно, половина его — еще может наладиться. Жаль — но уже не так страшно, как раньше — не мог вспомнить, что — кто? ко мне приклеился, чтобы выйти на связь:

— Там, — и, возможно, даже не со мной.

Желание чего-то попроще — тоже не подарок, потому что в конце — когда уже плотно сяду на крючок:

— Произойдет такая подсечка, соскочить с которой будет не то, что нелегко, а вообще:

— Возможно ли?

Судя по Евгению Онегину, Чацкому, даже Чичикову — соскочить с крючка Их логики — нет, вот именно, что нет, не вряд ли удастся, а именно:

— Невозможно.

Евгений Онегин — если говорил, то повторю еще раз, пусть для себя только, если остальные уже запомнили — как и Чацкий, и — возможно — хоть один из Чичикова или Хлестакова:

— Вынуждены были расплатиться за свой же отказ от того самого хорошего, что могла подарить жизнь с Татьяной, Софьей, и даже — мама мия! — от всего, кроме:

— Покойник-офф, — как Чичиков.

От чего отказались Хлестаков и Данте — еще предстоит выяснить.

Онегин узнал, что Татьяна — это Дева Мария, и предназначена, следовательно, да, для него, но только по невинному зачатию, как для рыцаря, который:

— Жил на свете рыцарь бедный

Молчаливый и простой

Видом сумрачный и бледный

Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье

Непостижное уму.

И вот после этого Виденья приперся на деревенский бал к Лариным и вызвал на катастрофу Ленского, про-вальсировав — пусть и без шпор с Ленской Ольгой. И вот этот ответ самый интересный, — ибо не:

— Чтобы и Ленскому было не так, как хочется, — а именно:

— Должен расплатиться за свой отказ от Татьяны.

Парадокс, — но его можно объяснить логически. Онегин, фактически, оказал Татьяне помощь, за которую должен заплатить тем, что:

— Должен стать плохим настолько, чтобы уж никогда не поднимать с лица стальной решетки.

И удивительно:

— Выхожу из ресторана — забываю лица тех, кого только что видел.

Улыбнуться — не получилось.

И.

Побежал, потихоньку набирая скорость:

— Всё дальше и дальше от этого — по моему мнению — уже разрушенного ресторана.

И только одна строка еще жила:

— Но как печаль, — точнее, наоборот, но как вино — печаль минувших дней в моей душе, чем старе — тем сильней.

Мой путь не настолько уныл, как принято думать, но просто так непознаваем — это точно!

И вспомнил кое-что из того, что было, и — о, счастье — именно то, о чем мы так долго мечтали:

— Очень близко. — Я каким-то чудом нашел — нет, не пресловутый американский коллайдер, на работу с близкого расстояния с которым меня не приняли волею судеб, — а:

— Данте, — скорее всего — подарил мне свой Погоняй-Не-Стой, по которому он сам бегал с Вергилием еще когда ходили деревянные рубли и кожаные полтинники.

Ну, другого предположения у меня пока что не было. Бежал из Америки и по случаю оттуда прихватил этот колладер, переведя стрелки паровоза, на котором улетел так, что добрался до такого Края, где:

— Уже — но вот именно, что не раньше, а позже — знал многих.

Для Коллайдера разница небольшая:

— Раньше — позже — равно всё равно почти тому же самому.

Ибо:

— Оба они — существуют.

Никак не мог понять только одного — после Университета или после Америки — точно пока определить не могу — официально существующей и именно в головах девушек:

— Проституции. — Ибо не верю, что сие было в программном документе хоть Лео Иля, или Ника Сэра.

Я привык:

— Чем хуже — тем лучше, ибо — значит — там, там-там-там, на труднодоступной Аляске, золото будет и обязательно наше.

Какая логика у обратной ситуации — непонятно. Ибо неужели надо идти туда, где хорошо и там — значит — будет еще лучше.

Здесь всё дело в том, что человек не на все сто процентов сам выбирает куда ему переться, — ибо и сказано, как априори:

— Мой путь уныл, сулит мне труд и горе грядущего волнуемое море.

Но вот жить всё равно хоцца. Зачем, — спрашивается? Если уже определено, что направление: