Бесплатный фрагмент - Hannibal ad Portas

Только завоеванием мира мы можем остановить его мирное нашествие.

Сириусианская мантра

Глава 1

— Нам не надо девятьсот, — сказал Иван.

— Два по двести и пятьсот, — ответил грамотный Федор.

— Кроме водки ничего хорошего нет? — спросил любивший растянуть удовольствие Андрей.

— Бутылку шампанского и бутылку водки, — сказал четвертый, подваливая из туалета, — будем делать Гоголь — Моголь и Цыплята Табака.

— Вы уверены? — спросил бармен, раздумывая, стоит ли удвоить цену, ибо с самого утра продавать спиртное не разрешалось.

— Серебро берете? — спросил Иван.

— Нет.

— Золото?

— Пятерка?

— Есть и десятки, десятка, точнее. Но неужели у вас здесь всё так дорого стоит? — спросил Иван.

— Если вы из деревни, то дорого, а если московские спекулянты — нормально.

Бармен посмотрел на пятерку через яркое освещение стойки бара и решил:

— Настоящая, — но такой толпой: раз, два, три, четыре плюс телки вечером — может и не хватить, ибо я больше чем за триста пятьдесят не возьму всё равно.

— Почему? — Андрей.

— Зубы, наверное, еще целые, — цыкнул четвертый, к которому Иван недавно обратился:

— Слышь, Малик, тебе надо было кого-то взять с собой специально для пыток, а то у тя настроение часто не поднимается до уровня шуток юмора.

— А без этого никак нельзя?

— Ужас, усиленный юмором, нравится, девушкам, и иногда даже дамам более среднего возраста.

— Так пока мне зубы не выбили, — решил слегка улыбнуться бармен, — сколько вы просите?

— Все пятьсот, — без улыбки сказал Фёдор.

— Вам выдать наличными?

— Само собой, — ответил Иван.

— Вы учитываете, что до вечера вам вполне может удастся просадить существенную часть этой валюты? — спросил бармен.

— Хорошо, пусть остается у тебя, но учти, когда уходить будем возьмем тебя с собой, — сказал Иван.

— Зачем?

— У нас деньги считать некому.

— По вечерам, тем более, разливать некому летающие над головой бутылки.

— Не хочу.

— Что значит, не хочу? — удивился Иван.

— Если у вас даже вино разливать некому — значит, разливают сами, — ответил бармен.

— Что это значит?

— Он думает, что мы боимся отравлений.

— Значит, логика существует, — сказал Иван, а я грешным делом думал — врут знахари.

— Здесь, наверно, яд достать трудно? — спросил Малик.

— Да, вообще есть сомнения в его существовании, — сказал бармен.

— Почему?

— Люди стали никому не нужны.

— Что, так сказать, есть, что нет — пустота, — пояснил подручный Малик.

— Кто тогда правит миром? — с улыбкой спросил бармен.

— Кто правит миром, говоришь? — удивился Иван, — но уж точно не люди.

— Ну, хотя бы примерно, — не унимался бармен, — если не люди, кто есть хоть кто-нибудь видимый?

— Например? — спросил Фёдор.

— Ну-у, вот этот холодильник, или эта бутылка армянского пять звездочек, как по-вашему, умнее паровоза?

— Хороший пример, — сказал Андрей, — ибо любой человек может выполнить кое-какие свои желания, если станет, как этот холодильник, или бутылка пятизвездочного армянского коньяка.

— Что, например, он сможет?

— Например, сможет понять, что можно спасти собаку, которую постоянно пьяный хозяин хочет повесить за то, что она нападает на соседских кур, и не понимает, что собака сама по себе не может быть умнее человека, следовательно, это он и нападал на кур соседа, а убивает свою собаку.

— Скорее всего, этот пьяно-трезвый хозяин затылком понимает, что:

— Как бы не подумали на него! — закончил Иван.

— Ты мог бы, парень, за эту науку в магии, вообще нас обслужить сегодня вечером бесплатно? — спросил Малик.

— Не думаю, что у меня получится додуматься до таких феноменальных, но не очевидных результатов.

— Но в принципе, ты согласен? — спросил Иван.

— За деньги?

— Увы, бесплатно ничего не получится, ты обязательно должен принести жертву, — сказал Андрей.

— Вот эти пятьсот рублей? — почти удивился бармен, так как ничего другого ожидать не приходилось.

— Да, но не сегодня, — неожиданно для самого себя сказал он.

Вечером он посадил их за последний восьмиместный стол около оркестра. Как раз принесли лещей и пожарили для них лещей — каждому по огромному, чтобы не думали:

— Здесь обожраться невозможно, — и курицу до коричневых кусочков в духовке.

— Пельмени в горшочке со сметаной перед подачей можно прогреть в духовке? — спросил Владимир.

— Четыре двойных Огненных Шара сделаешь?

— Окей.

— Плюс.

— Еще?!

— Уверена, — сказала Люда, — они еще что-нибудь попросят. Кстати, у меня есть паштет, домой хотела взять.

— Ладно. И торт.

— Какой?

— Торт — пирог — тире: Московский.

— Это что значит?

— По-Киевски.

— Котлеты по-Киевски еще?!

— Нет, не думаю, вряд ли они съедят столько. Просто торт.

— Просто торт сделаем, и напишем: по-Киевски. Думаю, им будет по барабану к тому времени, когда они его позовут, из чего он сделан.

— На всякий случай уточни, хватит ли крема для надписи, скажем так, с намеком: На Казан!

— Без мягкого знака?

— Какой может быть мягкий знак, если мы, возможно, пойдем на вы.

— Ты со мной не расплатишься, в прошлый раз не трахнул в бане, думаю теперь придется трахнуть не отходя от кассы.

— Что это значит, в колбасном холодильнике?

— Я буду делать торт в кондитерском, придешь.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул торт?

— Ну, если на меня опять не встанет — трахнешь торт, а я посмотрю.

— Окей.

— Ну иди.

Кажется, сегодня не мой день, чтобы разбогатеть на золотую пятерку. Зачем надо было заказывать столько? Не понимаю. Еще одну пятерку они всё равно не дадут.

— Ты, чё, такой расстроенный? — спросила леди, которую он не ждал, и уже тем более, так рано.

— Не могу быть бизнес-мэном, а почему, понять затрудняюсь.

— Ты лох по природе.

— Что это значит? По этой причине ты мне и не дала тогда?

— Почему потому что?

— Ты не умеешь просить.

— Да, пожалуй, именно потому, что боюсь не справиться.

— Я, собственно, по поводу сегодняшнего банкета вечером.

— Администратор принимает заказы.

— Они хотят, чтобы нас обслужил ты.

— Я уже не работаю официантом.

— Мы хотим, чтобы нас обслужил ты.

— Я попробую, но это маловероятно, чтобы официанты разрешили мне занять два стола на вечер. Впрочем, хорошо, я заплачу три рубля администратору.

— Где наш стол?

— Вас восемь?

— Да.

— Последний стол вас устроит?

— У оркестра? Только если ты договоришься, чтобы мне разрешили спеть.

— Серьезно?

— Нет, нет, я пошутила, теперь я пою только в туалете.

— Спасибо и на этом, а то я думал, что совсем не поешь.

— И да: на всякий случай я хочу другой стол, у окна, но прямо напротив стойки бара.

— Разве я еще не обещал его, если получится?

— Теперь, да, и знаешь, я пока всё еще разрешаю тебе мечтать обо мне.

— Ты думаешь, я.

Но предложение осталось неоконченным. Пока он проверял холодильник на наличие льда — она, как будто испарилась.

Ну так ничего страшного, не было и, похоже, даже не надо. Но на полу он увидел полтинник, который она, уходя бросила через стойку, и он не удержался на гладкой поверхности, а скорее всего, побоялся быть украденным, и пал низко.

Сегодняшний день вполне можно считать мистическим, если бы не заказ, на который он истратил почти всю золотую пятерку, а выпросить еще одну:

— Не знаю, получится ли.

В принципе можно весь этот заказ разместить на два заказа, ибо только что ушедшая девочка ничего специального не спросила. Правда, рыба речная, с костями, могут забастовать это моё усмотрение. Как ее готовить без костей — уму непостижимо. Сделать фарш безопасно, но очень невкусно, а тем более для этих окуней из прошлого.

Да, не похожи на деревенских. Может, с Сибирской зоны бежали? Для артистов рожи слишком ужасно-ватые.

— Как ты думаешь? — спросил он у пробегавшей мимо стойки Ириски, — частный промысел золота еще существует?

— Ты правильно расставил акценты, милый? — спросила первая леди больших круглых подносов.

— Почему?

— Уже — уместнее.

С какой бы стати у золотодобытчиков были такие каменные рожи? Хотя если приглядеться — всё нормально, а вспомнить:

— Страшновато.

— Точно, чё-то не то.

— Что простите?

— Ты что здесь делаешь?

— Вызвали ремонтировать холодильник. Кофе сделай

— Кофеварка еще не нагрелась.

— Хорошо, я подойду попозже.

— Я тебя прикрою вечером, если ты уже вопреки здравому смыслу нахватал заказов, — бросила на ходу Ириска, расставляя на столах вдоль кабинок пирожковые тарелки, которые заранее никогда не ставили на столы.

— Ты не сможешь?

— Почему я не могу, если всегда могу? — спросила И.

— У тебя головокружение, видимо, от успехов, расставляешь пирожковые тарелки, которые подаются обычно вместе с хлебом уже, так сказать: по требованию.

— Верно. Ты это очень верно заметил, для того, чтобы войти в форму мне нужен успех. Ты можешь мне его послать?

— Изволь, — и зачем-то послал ей воздушный поцелуй.

— Спасибо, а то я поэтому и волновалась, будешь или нет.

— Действительно, почему нет? — ответил Владимир, сам не зная, о чем.

— Пойдем сейчас и ты меня трахнешь.

— Да ты что!

— А что?

— Еще не вечер.

— Я загадала, что очень хочу сделать это утром.

— Так кругом народу, как собак — любимых человеком животных.

— Тем более, никто не обратит внимания, если мы зайдем в колбасный холодильник.

— В колбасный обязательно поверят, что только воровать и больше не зачем.

— Хорошо, пойдем в мясной, он тоже уже отрыт, и никто не подумает, что мы там.

— Почему?

— Мясники еще не выпили, прежде чем начать рабочий день раньше времени.

И он согласился, как баран прошел в мясной холодильник, и рад был, если мадам старшая официантка пошутила, и:

— Не придет, конечно.

— Пусть смеются, но больше пяти минут я здесь сидеть не буду.

Она пришла, заперла за собой дверь, не стала снимать ничего с себя, так как кроме юбки не ней уже ничего и не было, и пошло — поехало:

— Казалось ожили половинки туш, и застучали лапами уже кажется не способные к этому кролики.

— Милый, я уверена, что ты залез в меня головой, ибо ничего большего я не видела в жизни.

— Нет, честно, — добавила она, закрывая за ним дверь с той стороны:

— У тебя уши шевелились, как у меня.

— Как? — только и способен был спросить бармен.

— В разные стороны.

— Я не смогу работать сегодня вечером плодотворно, — сказала другая официантка, ждавшая его у стойки, чтобы заказать себе двойной кофе.

— Я тоже.

— Почему?

— Устал.

— С утра?

— Хорошо, за недорого, сделаешь мне потом еще один двойной, и пойдем, тебе сделаю такую зарядку, что плясать будешь до двенадцати ночи.

— Да ты что!

— А что?

— На кухне народ уже снует, как на вокзале перед приходом купейного скорого.

— Хорошо, — сказала она, переставила свою чашку вниз за барную стойку, и вошла за ней через дверь.

— Сюда нельзя, — ляпнул он.

— Никто не увидит, — тоже просто ответила она, и открыв дверцы нижнего шкафа, залезла туда.

Он подумал, что ему залезать не надо, а так прямо всё и получится, но она вежливыми жестами и его затянула внутрь.

И надо только считать за счастье, что кофе с прилавка не пролился ему на голову, когда он вылезал опять, и, о ужас! длилось действо не меньше пятнадцати минут, ибо настроиться на подводную лодку, как советовала Та — название этой официантки — именно всё это время не получалось.

Она даже выразилась:

— Ты не бойся, что она атомная, ибо, если и да, то всё равно окоченеешь не сразу.

— Не то, не то, — сказал он, — нужно немного счастья, а ты гонишь меня к безысходности.

— Хорошо, подумай, что ты умрешь, а сперма твоя останется, что означает по теории вероятности:

— Можно родиться заново.

— Из самого себя, — вы думаете, дорогая.

— У тебя никогда не умирала кошка?

— Недавно умерла.

— Вот, надо иметь способность заметить в новой своей кошке, маленькую частичку старой.

— Так бывает?

— Так должно быть! — и так ударила его ладонью по заду, что чашка кофе сверху задумалась:

— Пожалуй, и я так-то могу. — И действительно, наблюдатель появившийся с той стороны — а это был опять тот же Холодильник, так быстро справившийся с работой, что можно не сомневаться: она всегда у него здесь будет — удивился, что кофе, наполовину уже выпитой, вдруг начало опять подниматься, образуя пенку:

— Толще, толще и толще, что даже пузыри пошли, как из вулкана, точнее, его лавы.

И Хол слизнул ее, протянув наглую лапу через стойку, совершенного не подозревая, что:

— Пенку уже один раз слизнули до него!

А то говорят:

— Я два раза не повторяю! — Нет, можно, хотя и не без усилий, конечно.

Не в том дело, что два раза подряд сложно, удивляет другое:

— К обеим этим официанткам у него никогда не было ничего особенного, даже воображения, а сегодня так прямо и можно сказать:

— Всё наоборот. — Вот буквально почти:

— Можете поставить в очередь хоть этот холодильник, хоть пресловутые пять звезд армянского — смогу!

И уже встав, как человек — прямолинейно — осмотрел зал, пытаясь найти хоть что-то ему не подвластное в его сексуальном темпераменте.

— Да, все достойны моего внимания, даже барабан на сцене: как живая барабанщица-а.

Вот это жизнь! Хороша именно тем, что все в ней:

— Достойны самого близкого знакомства.

Он нагнулся и посмотрел, на месте ли администратор, ей писят, или больше — как? Ее, к счастью, не было, но противодействия никакого, тем более утрировать ни чему. Зав производством — вот надо на ком провести эксперимент, но не сейчас, конечно, после обеда.

Как раз она попросила его через поваров позвать его, чтобы спросить:

— Какие канапе вы предпочитаете видеть сегодня вечером?

— По списку ресторана высшей категории, как нам обещают скоро, и мы будем получать вина, коньяки, финские ликеры и шотландские Белые Лошади, впрочем, мало чем отличающиеся от самогонки.

Вечером он по запарке — а лучше считать, по элементарной логике экономии мест, которые именно и дают дополнительную прибыль, посадил за стол золотодобытчиков Холодильника, припершегося, как он обещал, но, вдруг пожелавшего сесть за стол, и а также лейтенанта, как всегда с небольшим количеством денег, но обещаниями, что жена может достать — если надо — кроссовки адидас. Точнее, даже не достать, а именно:

— Продать! — Спрашивать за сколько, было даже страшно.

Реципиенты не платят столько, чтобы бармен мог надеть французский адидас, а потом еще просить за свой товар прибавочную стоимость за полный долив, хотя, может быть, и не того же самого.

Они пришли, сели за стойку и один из них, Малик, спросил:

— Какой наш стол, я забыл?

Остальным, чтобы не обижать, Владимир налил по Огненному Шару — решив про себя пока что:

— Может и бесплатно. — Так сказать, за свои чаевые. Имеется в виду, те, которые шли сверх обычных.

— Как обещал, у самого оркестра, последний стол.

— Других не было? — спросил Андрей.

— Мне показалось, что вы сами выбрали именно этот, ибо сзади нет возможных противников.

— Что там делают еще два олуха? — спросил Федор.

— Еще? В том смысле, что стол на восемь персон, сегодня суббота, свободных мест нет.

— Если что — я пересажу их сюда, за барную стойку.

— Почему сразу нельзя? — спросил, наконец, и сам Иван.

— Этих я могу пересадить от вас, если вы, например, захотите подсадить телок к себе, а так — места займут и всё.

— Как, и всё?

— Администратор сама посадит, в субботу ресторан должен быть переполнен.

— Сегодня суббота?

— Точно не знаю уже, — ответил бармен Владимир, — но говорят, да. Я всё утро занимался сексом, что проверить календарь так и нашлось времени.

— Хорошо, — сказал Иван, — пусть сидят, но потом нам надо будет подставить еще один стул для телок.

— Зачем? вас и так будет четыре на четыре.

— Ты упомянул, что хочешь сегодня трахнуть зав производством — так вот: отдашь ее нам.

— Я не говорил.

— Ты записал своё пожелание на листе бумаге, как подарок нам, — Иван кивнул на записку внизу, Не забыть:

— Трахнуть зав производством.

— Да, ну, вы что!

— А что? — спросил и Малик со второго сиденья от колонны.

— Не захочет, что ли? — решил уточнить Фёдор.

— Побоится, — решил не обижать гостей бармен.

— Так не при всех, а как стемнеет, — пообещал Иван.

Они уже встали, чтобы идти к столу, как бармен по глупости взял на себя обязанность:

— Еще одна пятерка нужна, — выдал почти неожиданно для самого себя.

А она уж летела, сверкая в вышине, как птица счастья, удержать, которую непросто, если вообще возможно.

— Бред, чушь и бред — она никому не даст. — Ибо:

— Стыдно, — потому что народ здесь всё узнает.

С другой стороны, они все равно ничего не понимают, скажу, что администратор — это и есть зав производством.

И как будто кто-то из них услышал его мысли — подошел Федор и попросил одолжения:

— Я должен проверить ее в деле прямо сейчас, а то вдруг напьются ко времени равноденствия, и им всё равно будет, хоть козу подавай.

— Так тем более, — сказал бармен, — какой смысл проверять.

— Ты, видно, не знаешь, друг, что завтра обязательно вспомнят:

— Что именно?

— Вспомнят, что была не та, которую ты обещал за пять золотых.

— Для этого кто-то должен быть трезвым, чтобы рассказать о правде.

— Я буду, — ответил Федор. — Хотя с другой стороны, скажу тебе: и без меня за неделю, а всё равно вспомнит, что не та была принцесса.

— Я не обещал принцессу.

— Обещал, обещал, ибо принцесса — это хозяйка банкета. Пригласи ее прямо сейчас за наш стол.

— Думаю, поздно, она уже ушла домой.

— Жаль. Хорошо, покажи администратора, который должен ее заменить.

И было:

— Ей легче на голову надеть маску Хелло-уина, чтобы дольше не надоела. Хорошо, на всякий случай скажи, сколько ей надо заплатить, чтобы.

— Чтобы, что?

— Чтобы смеялась во время этого дела.

— Пол пятерки хватит. Лучше официантку взять, а скажем, что она — администратор.

— Аура не та, — сказал Федор. И добавил: — Мы будем это чувствовать.

— Неужели в тайге так развивается ясновидение, или что у них есть еще там?

— Энергетика, если не сразу, то после второго часа обязательно чувствуется.

— Да? Что-то я не замечал.

— Неужели ты, парень, и на втором часу способен к трахтенбергу, как и на первом?

— Вы так проверяете принцесс?!

— Да.

— Значит, правильно, только зав производством может быть способна на эту почетную должность.

Глава 2

К закрытию гости напились так, что выбрали и забрали с собой не зав производством, которая была уже не против, и кажется, даже просила их молча, да, но:

— Только с Федором, — полюбился он, видимо, ей тем, что очень полюбил прилюдно, никого не стесняясь.

Все ушли вместе с замзав производством, которая явно уступала первой леди кухни и ростом, и весом. Но:

— Имеет свободную комнату, — сказал Хол, присев за стойку.

— Ты думаешь поэтому?

— На ночь всем нужно пространство, даже не людям.

— Ты думаешь, они не люди?

— Замороженные какие-то.

— Обещали прийти завтра, — сказал, залезая на высокий барный стул лейтенант. — Налей мне что-нибудь, — обратился он к бармену.

— На сколько, — спросил Вова.

— Завтра отдам.

— Нельзя, у меня и так будет недостача. Эти ребята набрали больше, чем заплатили.

— Но они тебе заплатили золотом? — улыбнулся Холодильник.

— Это они тебе сказали?

— Подслушал, что за всё платят золотом.

— Я им обменял золотую пятерку, чтобы могли расплатиться с Ириской за горячее.

— Покажи золото, — попросил лейтенант.

— Нельзя.

— Почему?

— Сегодня не Казанская. — Но показал.

— Подделка, — сказал Холод, — я видел золото, оно не такое красное.

— Медь, — подытожил лейтенант.

— Зря вы здесь остались после закрытия ресторана.

— Почему?

— Вы испортили мне всё настроение.

— Да-не расстраивайся ты — вдруг оно червонное.

— Давай я попробую согнуть его между пальцев, — сказал Хол.

— Не получится.

— Почему?

— Потому что у меня никакого золота нет, я только пошутил.

— Мы согласны, если сделаешь по Огненному Шару.

— Нет. У меня сегодня и так одни убытки. И вообще, я думаю, это опасные ребята, скорее всего, да, с золотых сибирских приисков, но не просто пришли или приехали, а сбежали.

И она, как к счастью, вошла во всей красе своей полноты и необъезженности.

Даже Федор, чокнувшись с ней под канапе с ТК, красной и черной икрой не удержался:

— Сейчас нельзя?

— Что нельзя? — спросила дама.

— Хочет с вами поговорить один на один в банкетном зале.

— Это естественно, — улыбнулась она, предполагая, однако, что парень хочет сделать большой заказ, человек на семьдесят.

Но вернулся даже не раскрасневшийся.

— Что, не вышло?

— Там народу, полный зал, даже пересчитать успел, двадцать шесть — тире тридцать два человека, — ответил Фёдор.

— Что так неточно? — спросил Владимир, предчувствуя шокирующее сообщение.

— Ну, она сначала, да, и даже залезла со мной, как дура, под стол, ближний к выходу, а потом говорит:

— Мало одной золотой пятерки, стесняюсь я при тридцати двух человеках сама над собой потешаться.

Следовательно, еще просит, а у меня больше нет, не дал царь больше, сказал, вообще:

— Месяц на эти деньги держаться, — ибо по сведениям столько здесь и директор завода не получает. Если считать по-честному.

— Он золотой артелью командует в Сибири, что ли, — спросил Владимир, — как царь?

— Да, что значит, не токмо за золото, но и от души подчиняются, как шестеренки часовому механизму.

Оказалось, впрочем, не невероятное, что Лариска при всех залезла под стол за золотую пятерку, а попросила сначала выгнать весь уже собравшийся банкет, именно тридцать два человека, как ей было лучше всех известно по готовящимся для жертвоприношения блюдам.

— Хорошо считает, — только и сказал Фёдор, а я думал их меньше.

— Так вы поспорили на количество гостей в банкетном?

— Да.

— Зачем?

— Она сразу захотела не отказаться, а я обещал Ивану — только проверю на вшивость, что Ауру имеет.

Владимир схватился за сердце:

— Чувствую, с вами мороки будет-т!

— Что, много?

— Больше, чем я ожидал.

Лариса опомнилась у себя в кабинете, попросила бригадира передать, что обещает лишний торт с цветным — три, даже четыре, цвета кремом:

— Сделать бесплатно.

Но и там какой-то лиходей нашелся, замахнулся:

— Чтобы был Киевский!

Грехи наши тяжкие, да кто же его здесь умеет делать?!

Но ответили:

— Напишем, хоть Полет сахарный!

— Лишь бы вы обожрались, гости дорогие, и жопа слиплась! — как посмеялись замзав производством и бригадир этой смены. И так как Кондитерка давно ушла, то и без печали сделали его сами по тому же образцу, что и печеночный паштет, только не из мяса, а из муки и масла.

Повариха с холодных даже пошутила:

— Может, они путают Котлету по-Киевски с тортом Киевский?

— Не исключено, — сказал, как раз остановившийся около нее музыкант, чтобы попросить немного салатика за закуску, ибо буфет был на его примете:

— Следующим.

Музыкант выпил писят и рассказал, что вчера на хате Иван, который гулял здесь в субботу с беглыми картожниками, как они сами называли себя для смеха, по пьянке проиграл Еноту половину золотого запаса.

— Сколько у него было? — спросила новая кассирша, отодвинув фанеру окошечка.

— Не знаю, но говорят, у них был мешок золота, который могли таскать только, разделив его пополам Малик и Андрей.

— Столько не бывает, — даже чуть не налила сама себе буфетчица, но вспомнила: так на новый дом не накопить никогда. И воздержалась сердешная.

Бармену эта буфетчица нравилась, так как показала дорогу к счастью, точнее:

— К его существованию в реальности.

А именно, она назвала сумму, которая у нее уже есть:

— Пятнадцать тысяч, — ранее кажущейся ему несуществующей, как личная реальность.

Теперь стало ясно:

— Накопить деньги можно, — а, следовательно, и:

— Иметь их.

Фантастика, перешедшая в правду:

— Достаточно поверить в существование денег, и они будут.

Вечером они пришли в бар, потом чуть ли не сразу начали играть в карты на своем столе у оркестра. Директор оказался:

— Еще здесь, — и сев на стул между кофеваркой и холодильником, молвил русским языком:

— Нельзя играть в карты в ресторане.

— Почему?

— Это не та радость, которая достается всем.

— Передай ему, — сказал Иван, — я проиграл половину золотого запаса своей земли в его личной составляющей, что почти одно и тоже.

— Один раз, — сказал директор, поверив, что у реципиента, действительно есть золото, — и только после закрытия.

Иван прислал ему чикушку водки с извинениями, что вынужден экономить. И банщик, шоркающийся тут же, чуть ли не под столом, пригласил всех в баню, точнее, в сауну, хотя приезжие ребята не могли поверить, что это такое, чем-то лучше парной и проруби.

На следующий день их не было даже в бане, не было и самого банщика и до такой степени, что баня оказалась закрытой. Долго не могли поверить, ибо надеялись:

— Игра на золото требует уединения. — Нет, там было темно.

Холодильника тоже не было, хотя он не играл в карты, но выпить вместе со всеми:

— Мог.

— Угостили и пропал, — сказал Дима из Москвы, который крутил здесь по понедельникам дискотеку.

Хотели узнать, на месте ли зав производством, но у нее был выходной, как сообщили и — значит:

— Нет и её.

Потом пришла гимнастка, как обычно, прямо в спортивном костюме, и вместо того, чтобы заплатить за коктейль, который она пила стоя прямо у кофеварки — сообщила ненавязчиво:

— Я их видела вечером в парке Пушкина.

— Что это значит? — спросил Дима. Но гимнастка уже ушла, пообещав, что вечером:

— Я расплачусь.

— На дискотеке? — спросил бармен Владимир для уяснения, что это значит: — Да, или: за это дело придется налить еще. А.

А шли каждодневные убытки, ибо последний раз Федор попросил целый большой пакет:

— Дорожный, — как он сказал. — Коньяк пять звезд, бутылка водки, две шампанского: брют и полусладкое, курица, жареная до коричневой корочки, почти как в Прибалтике в печи, только что кости нельзя было есть. Здесь, имеется в виду, там:

— Хрустели, — как карандаши в первом классе, когда не совсем ясно, что написано на доске, то ли:

— Мама мыла раму, — а можно подумать, что рядом забыли стереть уравнение, которое надо решать в два действия, а как это возможно:

— Абсолютно не ясно.

Ибо:

— Когда начну второе — первое уже забуду, и как их связать вместе — не сказали.

Также получалось и здесь:

— В парке видели, в бане были, а решения, где сейчас — отсутствует, как будто не существует вовсе в области рациональных размышлений.

Бармен подумал, что вообще что-то не то происходит, ибо:

— Некоторые вещи случаются — по крайней мере — продолжаются два раза, а другие — не бывшие:

— Есть сомнение, что их точно не было. — Как и сейчас он спросил официантку, пролетавшую мимо, не обращая на него внимания, так как знала:

— Очередь большая, — с она, если и будет, то только в её Гумовском варианте:

— Надо отстоять три этажа за два дня, — иначе если размер Аляски и достанется, то только на 8—11 номеров больше.

Что значит в данном варианте:

— Абсолютно не могу: кругом пустота.

Он спросил уже ей в спину:

— Как тогда хочешь?

— Замзав не даст ключи от холодильника, — ответила, остановившись через пять шагов леди сферы обслуживания.

— Да я так просто, на всякий случай пошутил, — испугался бармен.

— Назначаю тебе встречу через семь минут в банкетном зале за

занавеской.

— За шторами?

— Шторы тяжелые, могут упасть.

— Хорошо, не буду тебя разочаровывать покладистостью, следовательно, как я уже выяснила:

— За шторами.

— Я сказала, за шторами? Нет, конечно, за занавесками. И знаешь почему?

— Нет.

— Нас смогут увидеть только сзади. Спереди будут непроницаемые шторы.

Но весы еще качались. Он не верил, что Лопахин мог вот также — почти случайно, но не один раз — трахать Раневскую за шторами зрительского сознания.

Никто не поверит, но сейчас и проверим.

Он пошел за Ириской — не спутать бы с Лариской — Виринеей толстенненького производства. И без всякого внутреннего сопротивления трахнул ее два раза подряд.

— Зачем?

— Чтобы всё было по-честному: один раз за занавеской — другой прямо за шторами, чтобы видели с улицы.

Хотя какая здесь улица, так только вид на старый заброшенный, возможно даже, вишневый сад, дверь со ступеньками в винный склад и на будку охранницы ворот на случай ночного завоза товара — возможно вырезки или колбасы ТК, а возможно и наоборот:

— Могут украсть. — Ибо:

— Самое лучшее воровство — это воровство у себя, и так уже укравшего всё, что можно, и немного даже больше, так как:

— Не хватило чуть-чуть на третью в этом году Стенку для комнаты дочки, где и так была уже одна. — Но:

— Так как раньше мы их не получали даже вообще в мебельные магазины, то теперь и придется:

— Дома, а ходить всё равно только боком.

Можно бы на руках, но жаль жопа у всех здоровая — перевешивает само равновесие.

Возможно здесь люди такие жопастые, что привыкли бояться прямо по песне:

— Может скажут пейте — ешьте, ну, а может:

— Ничего не скажут, — ибо осталось только Каберне и шоколад, а и то всё последнее:

— Только что есть на витрине.

— Нищета приводит к нарушению божьей заповеди, — сказал Холодильник, — знаешь почему?

— Нет.

— Нельзя ничего запасать, а здесь только этим и занимаются, что солят, мочат, маринуют и варенье варят.

— Это кто сказал, что нельзя запасать?

— Сказали.

— Кто, ни разу не слышал, — сказал бармен.

— Моисей так разъяснил отсутствие питания в пустыне своим нукерам.

— Именно, нукерам?

— Ну, не знаю, как их там звали, — ответил уклончиво Хол.

— Не прикидывайся, у тебя на роже написано, что ты еврей, — сказал, присаживаясь лейтенант.

— Ты-то что здесь с утра пораньше делаешь? — спросил Вова. А Хол добавил:

— Бесплатно он не нальет.

— Почему?

— Потому что мне уже налил.

— Ну, я говорю, что еврей.

— Если бы я был евреем, то уже уехал бы отсюда, и работал в кибуце порядошным человеком, ел, пил, ничего не платил, а только.

— Только мыл посуду на мойке, — сказал лейтенант, — ибо больше ничего делать не умеешь.

— Если бы я был евреем, то поступил в университет, как человек могущий запомнить не только фамилии, но и имена и отчества всех русских царей, начиная от их Кобылы.

— Пожалуйста, — сказал Владимир, — не устраивай здесь Поминки по Финегану.

— Почему?

— Кто много знает — всё равно, что ничего не знает, ибо не примут его в университет, а заставят сначала быть первым среди своей сотни.

— Я не еврей.

— Вот, пожалуйста, он уже не еврей, — сказал лейтенант. И добавил: — Хотя по халявным замашкам очень похож.

— Как и ты, — засмеялся Хол. И добавил:

— Ты сколько золотых пятерок заработал за эти два дня?

— Я? Две. Но у меня недостача по кассе семьсот рублей. Могут ревизию сделать.

— Мы никому не скажем.

— Не надо песен, без денег я больше никому не налью. Ибо.

— Ибо?

— Тяжело быть барменом в стране, где ни у кого нет денег.

Более того, он поднял вверх палец, предполагая недопонимание:

— Особенно куркули не хотят ничего платить, — закончил за него Холодильник, уже слышавший от бармена эту присказку, что платить надо именно потому, что деньги:

— У тебя, сукин сын, дома есть! — Как грится:

— Подои козу и обменяй молоко ея на сидро чистое яблочное под добропорядочным названием Солнцедар.

— Отравишься, — сказала, подбегая за чашкой кофе официанта Та.

— Нет, — ответил Хол, — ибо стоит за бомбу рупь. От радости за такую форму организм реципиента радуется больше, чем умирает от содержания.

В далеком созвездии Тау Кита

— Главное, чтобы не хулиганить, — сказал Альфа Рорикам, отправляющимся на Землю, чтобы упросить Землян передать сюда на Тау Кита, некоторые из известных им качеств.

— В каком смысле? — спросил один Рорик.

— Чтобы и мы могли найти способ не очень хулиганить, — ответил с надеждой Альфа.

И Ро, Син и Тру улетели на Землю. Улетели со стороны Тау Кита, находящейся в красном свечении. Через три года туда же, на Землю, вылетели четверо с противоположной стороны Тау Кита, находящейся в белом свечении.

Один парень, давно ожидавший попутного рейса в сторону Солнца, и прибывший на Тау Кита с Сириуса из созвездия Большого Пса — чему мало кто верил, так как здесь на тысячу парсеков еще никто не летал.

— Столько не живут, — сказал ему старший, отец остальных трех архаровцев, по незатейливому имени, казавшемуся некоторым оскорблением:

— Кобыла. — Но и детки его имели соответствующие имена, как-то:

— Жеребец, Елка и Кошка. — Они ничего не могли поделать с тем, что после приема слишком большого количества веселящего газа, продающегося на местных запатентованных болотах, — над ними начинали тихонько посмеиваться, как над недоумками, неспособными придумать приличные имена грозных воинов, как-то:

— Малый Карлик, Большой Карлик, Крабовидная Туманность, — предполагавшие способности к абстрактному или импрессионистическому мышлению.

Но вот путешественник из Созвездия Пса предложил им объяснить приличие и достоинство их имен, если возьмут его по пути на Землю.

— Не беспокойтесь, я вам не помешаю, выйду чуть раньше на Марсе.

— Что вы собираетесь там делать? — спросил Кобыла.

— Работать.

— Кем?

— Марсом.

— Там уже есть один Марс.

— Он недавно умер от угарного газа, поднимающегося с Земли. Я должен понять причину проникновения этого газа через герметичную оболочку Марса.

— Как тебя звать? — спросил старший из сыновей Кобылы по достойнейшему имени Жеребец.

— Зови меня Вигрис.

И парень объяснил толпе, пока еще чинно и благородно восседающей за отдельными столами бесприютного заведения, называемого так, что только для тех:

— Кто не находит другого пространства для уединения свой души, кроме кабака.

— Некоторые — большинство — думают, — сказал он, что живые существа выбирают себе имена обычные, такие, как Елка или Кошка, или Жеребец — только из-за своего скудоумия, случающегося или после вчерашней пьянки, или вообще ни бельмеса — ни гу-гу в частях, составляющих окружающее нас пространство. Нет!

Обычное, всем известное слово Кошка, означает, что человек этот:

— Избранный, — или в простонародии блатной.

— Почему? — угрюмо всё еще спросил Кобыла.

— Потому право носить всем известное имя Елка, Кошка, Жеребец или Кобыла имеет только человек, сумевший встать на один уровень с окружающей его природой.

— Взял себе то — попросту говоря — то, что принадлежит всем, — сказал кто-то из толпы, не нашедшей себе места за столами, и сидевшей у двери перед костром, называемым здесь баром, образованным сложением двух слов:

— Ба — халява и Ром, как то, что больше всего мы любим на халяву.

— Получается, что эти ребята: Кобыла, Жеребец, Елка и Кошка получили свои имена задаром, как теперь ясно на:

— Халяву, — а это означает:

— Дар Белой стороны Тау Кита своим представителям на Земле.

И называть их лучше всего Ромины. Ром — это таинство радости, а Ин — значит, уже радость эта, находится внутри их.

После такого объяснения ребята взяли с собой Вигриса из далекого созвездия Пса, и случайно проспавшего свою высадку на Марсе, оказавшегося вместе с ними на Земле.

— Вас зовут в банкетный, сэр, — сказала повариха, которая умела жарить Курицу по Клайпедски, через дверь.

Тут же подошла и администратор и сказала сидящим за стойкой лейтенанту и Холодильнику:

— Пора на работу, господа.

— Я на работе, — нагло ответил Хол. — Меня вызвали пить — прошу прощенья, не пить, а пилить морозильную камеру в мясном цехе.

— Если человек выпил, то пилить он уже не может, а только и дальше: пить, пить и пить, — сказала она, и разогнала гостей, предполагая оказать услугу бармену, избавив его от безденежных гостей. Тем более, с самого утра.

— Кто меня звал? — но не увидел в банкетном никого, хотя и не хотел видеть никого.

— Ириска, это ты? — спросил он, думая, что официантка теперь заставит его находить с ней контакт в любое время дня, — если уж у него не остается для нее ночи.

— Да, — услышал он, но никого не увидел.

— Ты за шторой?

— Нет, за занавеской.

— Прошу прощения, мэм, но утром у меня слишком много дел.

— Окей, но я не она, а он, и да: можно я буду жить у тебя?

Бармен присел на первый попавшийся с краю стул и молвил спокойный языком:

— Я сам снимаю полдома только. Там иногда бывают бабы, тебе это помешает жить по-человечески.

— Нет, — был ответ, я не хомо сапиенс, в переводе с языка Созвездия Пса:

— Порабощенный, — а:

— И явился, переместившись из-за шторы на стол.

Это был треугольник с двумя зелеными глазами и одним желтым в виде носа. Рта не было, а появлялся он только когда субъектум начинал говорить, и исчезал полностью при молчании. Впрочем, и во время говорения тоже ничего не было слышно снаружи, но внутри всё понятно, как Александру Пушкину, когда он:

— Как труп в пустыне я лежал, — с вырванным, однако языком.

И.

И пришлось согласиться. Вроде бы удивительно, но с другой стороны — это именно то, о чем мы так долго мечтали.

Однако треугольник не исчез, пришлось поставить его дома на прикроватной тумбочке, как:

— Портрет, твой портрет, работы, однако, Тулуз Лотрека.

— Ты где? — спросил вечером Владимир, но не услышал ответа.

Скорее всего, на такое расстояние этот сигнальный треугольник не берет, решил Вова.

Только в пятницу вечером они появились опять и, к большому облегчению Владимира:

— Всё с той же половиной золота, которая у них оставалась после стартовых игр в банно-прачечном комплексе, на хате у Енота, и в неработающих еще до начала лета пустых павильонах детского лагеря.

Иван положил пятерку на стойку.

— Хеннесси есть?

— Нет.

— Что есть?

— Коньяк пятнадцатилетней выдержки.

— Налей всем.

— Здесь кроме меня больше никого нет.

— Позови зав производством.

— Зачем? — спросил Вова.

— Мы хотим начать всё сначала, — вставил Фёдор, видимо имевший на это право по умолчанию. Какому? Неизвестно.

— По тарелке супа с капустой, тоже включите в счет, — сказал Малик.

— Суп с капустой — это щи, — сказала, как промельк маховой официантка Та.

— Жаль некому возразить, — ответил в потолок Андрей.

— Можете возразить мне, — сказал Вова, — и я с вами соглашусь. Только один вопрос:

— Кто вас просветил насчет щей и супа, что суп всегда больше щей?

— Зав производством, — автоматически ответил Андрей.

Иван нахмурился, и молвил:

— Это какая зав? Та, у которой мы были?

Глава 3

— Нет, это Ла — Виринея, — ответил смело Андрей, чтобы позлить Ивана своим первенством у нее.

Иван долго молчал, пока не съел почти весь суп за стойкой. Не доел только потому, что подошла Марья Ивановна — администратор, и вежливо попросила сесть:

— За свой стол.

— Свой — это хорошо, — мирно согласился Иван.

Все, кроме Ивана встали и пошли за последний стол.

— Не был, — первый ответил Вова на еще не заданный вопрос Ивана.

— Какие ваши доказательства?

— Я с ней был.

— Она не могла раздвоиться?

— Не так быстро, — ответил Вова.

— Зачем тогда Андрей сказал то, что сказал?

— Да, сэр, хочет позлить вас.

— Зачем?

— Скорее всего, договорился с вашими противниками.

— Спасибо, что подсказал, а то я не верил.

Этот Андрей еще тот гусь, подумал бармен, именно из-за него в прошлую субботу опять ничего не вышло с Певицей Роз Мари. Да именно так все три слова с большой буквы, ибо то она Певица, то Роз — сука шипастая, и, видимо, должна быть еще и Мари — от рифмы:

— Дари любовь. — Но как, трудно себе даже представить.

Или.

Или всё-таки что-то было?

К нему подошла ее подруга, и сказала:

— Бери шампанское, и ты будешь с ней в отдельной комнате. — Но Роз Мари махнула рукой, что ничего не надо, лучше пойдем без него. Что он опять сделал не так, непонятно? Или надо было бросить всю работу, и подавать ей коктейли?

— Нет, — Владимир имел кредо:

— Кто не хочет — тот не может.

Но вот было, несмотря на сопротивление времени и пространства. И не только, сама Роз Мари играла в нем не последнюю роль. Она нагло вызвала его во двор ресторана, а уж дальше он сам провел ее к тому месту с двумя заросшими травой ступеньками, где была видимая из банкетного зала дверь в винный склад.

И сделала минет.

— Чтобы ты больше не думал, как будто я тебе что-то должна, — только и сказала она.

— Их бин, — сказал он, и поправился только после того, как она ушла обратной дорогой без него: — Их либэ дих. — Поздно, ибо мало того, что ее уже не было, но и приходилось сомневаться:

— Была ли вообще.

— Но обязательно пусть напомнит, если придет еще раз, — сказал он, и встал со стула, где скрывался от нуждающихся сиськи-миськи в чашечках кофе официантов и официанток.

Если нет — расскажу ей всё сам, честное слово: не побоюсь.

Она пришла вечером с той симпатичной светловолосой подругой, которая в субботу звала его с собой, в том смысле, что всё будет отдельно, если он поторопится. Он уже подумал, не лучше ли взять ее, эту Зену — Королеву воинов, готовую почти как все дать лишь бы взяли, как Енот — сволочь — упер ее чуть ли не силой за свой стол. А он даже подумал, что этот строитель коровников и игрок, не присутствует сегодня в ресторане.

И, о ужас! этот его стол оказался рядом со столом Ивана и его команды. Что означала:

— Более-менее выпьют и начнут играть. — А чтобы не нарушать запрет директора, с железку, а не в карты.

Тем не менее некоторым это как об стенку горох. Едва начались танцы, Серый по дополнительному прозвищу Коряга и Черный начали играть в карты под столом, поставив там свечку. Свечи решили разрешить только недавно — буквально несколько дней назад, ибо подумали:

— Если ресторан сгорит, — то туда ему и дорога, построят новый.

Хотя были и противники такого радикализма, они считали, что новое если и бывает, то очень редко. А скорее всего, и редкость — это большое преувеличение.

Но вот именно это и произошло:

— Енот проиграл пару золотых пятерок Гусю и Черному, которые обыграли под столом Корягу Серого на восемь пятерок, которые, как только теперь все узнали:

— Он выиграл прошлой ночью у Енота на хате его телки.

Енот не выдержал напряжения мелькания денег мимо его носа и убежал в сарай Нерона, где он жил, если не было подходящей телки, и где спрятал третью часть, выигранных у Ивана золотых пятерок.

Деньги в иво золотых пятерках — червонцы еще не пошли в ход — завертелись, как листья в ноябре, напомнил Пушкин плохую примету появления нечистой силы.

Вова за стойкой подумал, что всё очень сложно получается, если смогли — даже в запретной зоне — выиграть десять золотых пятерок такие придурки, как Черный и Гусь.

Подошел злой Коряга и так ударил кулачищем по стойке, что погасла одна лампа дневного света внутри ее.

Подошла администратор и попросила его удалиться ко всем чертям. Но, к удивлению многих, Коряга нашел тысячу рублей, и как солидный человек приперся опять, дал администраторше пятерку, попросил два рубля сдачи, и заказал в баре бокал шампанского и бутылку пива.

— Надо заплатить за погасшую лампу, — сказал Вова.

— Сколько? Пять рублей хватит? — он положил на стойку уже приготовленную пятерку. Потом еще одну, чтобы заморозил бутылку Брют.

— Десять, — уже мягче сказал бармен.

— Дорого.

— В Ялте пятнадцать.

— Да?

— Да, и то в кувшин переливают.

Коряга продолжал сидеть за стойкой и нервировать Вову своим присутствием. Он только чуть пригубливал из бокала, и периодически смотрел назад, выбирая подходящий момент, чтобы принять участие в игре. И уже хотел двинуться туда, где звенели деньги, которых у него никогда вообще не было, как к нему прямо с выхода приблизилась прелестная носатая дама, и предложила:

— Тут же расплатиться, — как она добавила:

— Хотя бы за половину её гонорара.

— Мне сейчас некогда, — начал Коряга. — Но тут же спохватился, что не надо портить себе настроение перед игрой:

— Здесь негде, — мяукнул он.

Но она попросила бармена, как будто уже была там:

— Пройти в его склад под лестницей.

— Там ценности, — сказал Вова, — я не могу оставить их наедине с другими.

— Хочешь посмотреть?

— Спасибо, нет, там всё равно нет света. Но проверю при выходе, а пока что запру на замок.

Коряга после всего, что там было, сломал замок ударом изнутри, так как Вова даже успел не вспомнить вовремя, что:

— У него там люди, — ибо обслуживал целую компанию как раз пропущенную в зал, где не было мест за столами, швейцаром, которого он сам просил пропускать хоть кого:

— Без ограничения, — и даже обещал два рубля, если их будет много.

С присущей ему наглостью Кор не сообщил, что кончил дело и уже гуляет смело, что разозлило Вову, пока он не понял, что рассказать:

— Обо всем, — ему должна была дама, которая, слегка устыдившись, ушла без прощания, а дверь осталась висеть на холостом замке, чего, впрочем, можно не заметить, если не знать заранее: здесь всегда заперто, — ибо:

— Никогда ничего не хранится, — пока не завезли вино из расформированного кабака первой категории, — ибо, как было не только сказано, но и расписано:

— Хватит накачивать себя водкой, — когда и так можно радоваться жизни, а именно:

— Из принципа, — что виноградников уже нет, если вам известно, что их вырубили.

Неожиданно все поняли, что с началом танцев появилась зав производством.

— Чё-то будет, — решил он. И сердце защемило от непредвиденного ужаса.

Что бы это могло быть, успел подумать Вова, как она явилась перед ним в виде стука в дверь и немедленного предложения:

— Ла просит вас в кабинет, — голосом поварихи, но не той с которой он ездил в баню, но не трахнул, а наоборот, которую трахнул, хотя надо было специально вспоминать:

— Когда это было, — нет, то что было — ясно, но вот когда именно — надо вспоминать, просто так ситуация не идентифицировалась, ибо слишком часто повторялась в похожих вариантах, — так думал Вова, не предполагая, что эти джунгли возникли из-за новых гостей ресторана, ибо с ним это было почти всегда, а еще точнее:

— Всегда.

Например, купил книгу в букинисте напротив Детского Мира, и решил вернуться через подземный переход, посмотреть еще одну, но не нашел этого магазина, который двадцать минут назад был.

Он долго не мог поверить, что купил книгу в другом месте, ниже по этой же улице, и просто часть времени и пространства выпала из его сознания из-за систематической задумчивости.

— Книга была, а места, где ее купил, так и не появилось на горизонте, как Австралия для Джеймса Кука.

— Вы думаете, он ее придумал? — спросила Лариска.

— Да, леди, — только и ответил Вова, стоя перед ней в замешательстве и еще большем замешательстве, что не может ничего придумать, чтобы убежать назад в бар.

— Может быть сказать, что на ее складе начался пожар?

— Ты будешь директором, — сказала она.

— Из-за этого радостного известия вы покинули свой кров поздно ночью?

— Еще не так поздно, — вздохнула она. И попросила согласиться, не думая прямо сейчас.

Они трахнулись к его ужасу прямо при незакрытой двери.

На прощанье она только сказала:

— Ты подумай.

— Их бин не в состоянии.

— Почему?

— Я не верю в радугу.

— Александр Македонскав тоже не верил, что пойдет на Вы, ибо все мы привыкли, как рабы:

— Только Ты-кать.

В баре были заняты все места, и Гимнастка со своего места у кофеварки улыбнулась:

— Я их держала под контролем.

— Спасибо, мэм, — ибо был рад, что с ней можно разговаривать количеством выпитых коктейлей, без обязательного аккорда:

— Секс у вас не входит в качество обслуживания?

— Да, мэм, но не уверен, что получится.

Так иногда бывает:

— Не то, — а через некоторое время уже ясно:

— Способ быть счастливым — был.

Надо только переставить местами времена.

— Послушайте, сэр, я жду уже полчаса, — сказал с другого конца стойки Иван.

— Да?

— Я грю.

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда, или вы настаиваете, что я выходил на трахтенберг с Гимнасткой?

— Скорее всего, — не стал настаивать на Категорическом Императиве Иван.

— Тоже самое я могу сказать про вас, мистер.

— И ты не узнаешь меня?

— Я должен подумать.

— Хорошо, налей мне пока Белого Медведя — сто на сто Брют и Армянского пять звезд. Нет, лучше смешай с Рижским Бальзамом.

— Он у нас есть?

— Стоит на верхней полке.

— На полках у меня стоит только кофе и чай в остаточном виде.

— Ага, значит, всё-таки помнишь!

— Наполовину да, а на половину — есть основания не доверять даже самому себе.

— Спасибо, что сказал. Я тебе доверяю.

— Вы хотите, чтобы я для вас что-то сделал? Привел Виринею?

— Виринею?

— Я имею в виду, в её современном технолого-ресторанном виде.

— Позже. Сейчас надо съездить и найти моё золото, ибо я проиграл всё, что у меня было.

Ужас-с. Эти крохоборы растащат его на мелкие кусочки!

— Не сегодня, — сказал Иван.

— Вы думаете, за сегодня я его найду. Где?

— Я не помню.

— Хорошо сказано, рипит ит, плииз.

— Вы знаете межпланетный язык?

— Похож?

— Да, только без гласных: рпт-т-плз.

— Куда делись гласные?

— Они остались.

— Где?

— В уме.

— Как азбука морзе.

— Как любой шифр.

— Так вы зашифровали место, где спрятали драгоценности?!

— Там только золотые десятки.

— Я не смогу их найти за бесплатно.

— А если не забесплатно?

— Сколько?

— У меня ничего нет.

— Тем не менее, я не могу взять и это. Найти можно только за бесплатно, а у меня интуиция не работает в таком одиозном случае.

— Единственное, что я могу тебе сказать.

— Да?

— Ты должен устроить поминки по Финегану.

— Не говоря уже конкретности, я вообще мало представляю себе, что это такое. И да: кто будет в баре вместо меня?

— Пока не найдешь деньги — я тебя заменю.

— Я не снял кассу.

— Я поверю твоему слову, как ты поверил моему, — ответил Иван.

Владимир вышел из-за стойки, хотел зайти к зав производством, но передумал, и пошел, как говорят:

— Туда — сам не зная куда. — А именно:

— Сел в банкетном зале с чашкой кофе.

И уже через десять минут зашел Черный со смеющейся рожей, так сказать, в одной руке, и с Гусем, держащим в одной руке колоду карт, в другой бутылку Белой Лошади.

К счастью, еще не открытой.

— Я не буду, — сказал Вова.

— У нас золото, — оскалил фиксатые зубы Черный. И Гусь высыпал на стол, не считая, больше чем несколько пятерок.

— Увидимся в моих снах, — сказал Вова через полчаса.

— У нас есть еще золотые пятерки, — сказал Гусь.

— Окей.

— Не с собой, — сказал Черный. — Дай в долг половину, потом мы съездим за валютой, — улыбнулся он.

— Почему сейчас нельзя?

— Мы их зарыли на даче.

— Это далеко, километров двадцать пять отсюда.

— Нет.

— Почему?

— Не могу.

— Я не понимаю, почему, если ты точно знаешь, что у нас есть золото.

— Откуда?

— Этот Иван тебе сказал.

— Ему ты дал в долг, — сказал Гусь.

— Вы так решили?

— Да, ибо он проиграл всё, а место в баре бесплатно не достается.

— Я не продавал. Извините, но сейчас у меня больше нет времени на раздумья, вот вам одна пятерка, может быть отыграетесь.

— Не отыграемся, — ответил Гусь, — у нас настрой блатовать, играть по-крупному.

— Постарайтесь больше сегодня не играть, или наоборот: успокойтесь.

Вова вышел из ресторана и поднял руку.

— Куда?

— За город.

— А именно?

— Я покажу.

— Сегодня не Казанская.

— Это ты Лёва?

— Ты не заметил?

— У тебя новая машина.

— Да, но как говорят: кольцо не жемчужины вокруг камеи, а рука.

— У меня нет денег.

— Тогда тебе не нужно такси — логика.

— Я еду за золотом.

— Которое надо долго искать, как Острова в Океане? Сколько есть?

— Десятка.

Вова сел, они поехали, и он добавил:

— Забыл взять деньги, а возвращаться это все равно, что раньше времени начинать справлять поминки по Финегану.

— Я думал наоборот, — ответил таксист. И помолчав, добавил: — По Финегану — значит, можно вернуться и никто не заметит.

— Я сам замечу.

— В том-то и дело, что нет.

— Ты что, от нечего делать читаешь книги в фойе налоговой инспекции?

— Ты сам мне рассказывал позапрошлый раз, — ответил недоуменно таксист.

— Не помню.

— Это потому, что у тебя эти поминки уже начались, — засмеялся он.

— И тебе спасибо.

— В каком смысле?

— Ты кончишь тем, что кончишь раньше времени работать на машине, и вынужден будешь сидеть в коридоре налоговой инспекции, как ее сторож.

— Ты мог бы поручиться за меня, что я не потеряю сознание за рулем?

— Могу.

— Почему?

— Потому что ты сам откажешься садиться за руль.

— Да-а, значит, это правда

— Надо бросать пить.

— Нельзя, можно потерять голову на этой работе, если она не будет надеяться напиться после работы на халявные деньги.

— Халявных не бывает, — ответил Вова.

— Почему?

— Потому что халявная — это у тебя зарплата.

— Сейчас куда повернуть? — спросил Лева.

— Здесь есть разные места?

— Ну-у, в реку заезжать не надо, в лес тоже, значит налево.

— На турбазу? Я так и знал.

— Почему?

— Зря ты влез в это дело.

— Ты их возил сюда?

— Да. Они не совсем нормальные люди.

— В тайге годами добывали золото.

— Ты видел их руки?

— Я не детектив, не обратил внимания, — ответил Вова. — Значит, они воры в законе.

— Воры в законе работают у нас завгарами и бухгалтерами. Я тебе точно говорю, это гроссе бандиты. Для них человека убить — всё равно, что тебе высморкаться.

— Ты смотришь кино?

— Только когда смотрю.

— Ты уже приближаешься к поминкам по Финегану.

— Думаю, что я буду только рад. А ты?

— Тоже, — автоматически ответил Владимир.

Сторожа на входе не было, и он прошел внутрь.

— Хау а ю, — сказал он негромко, вспоминая некоторые сцены за городом.

В кабинете начальника этого загородного поселения горел свет. Он открыл дверь без стука.

— Кто там?

— Шел мимо, думал зайти или нет.

— Ах, это вы, сэр. Нужно было пройти мимо.

— Я на недолго.

— Нет, честно, я не в духе вести разговоры в духе византийского позерства.

— Честно?

— Без всякого злого умысла.

— Ты покажешь мне место, куда они ходили?

— Да, только если я хоть когда-нибудь пойму тебя правильно.

И она разделась, предлагая по этому молчаливому действию:

— Я два раза не повторяю, — в том смысле, чтобы сам, без дополнительного намека, и тем более, принуждения, довел ее до экстаза внутри обычного планомерного желания.

— Не уверен, будет ли у меня голова работать после этой экзекуции.

— Ты так настраиваешься на достижение цели, по Финегану? — удивилась она.

— Да, чем меньше мы делаем сами — тем больше Медиум имеет шансов принять участие в нашем неразделенном горе.

— Какое у тебя горе, милый? — радостно спросила она, что всё получилось на пять с плюсом. Через два с половиной часа, однако. И то только по его просьбе, что:

— Таксист нам, неверное, уже в полном почти объеме изучил садо-мазо на своем личном теле.

Как будто для этого нет других инструментов, как-то:

— Новый, только что полученный Москвич вместо всегдашней Волги:

— Как дал ему сто сорок, что даже со сточенной головкой, а:

— Дает только так, — и более того: специально.

Ибо:

— Сделала ему — значит сама получила еще больше.

Ну, и приехали, точнее, приплыли на катамаране с ночным фонарем между его лап.

— Здесь.

— Здесь? — удивился Владимир.

— Да, милый, так бывает, что царевна — лягушка, а на выдумки горазда больше хомо сапиенсов.

— Это была она?! — ахнул бармен. И добавил:

— Значит, мы не то место ищем.

— Мы его не ищем, а уже нашли, и более того: я сама и бросила здесь сундук, так сказать:

— Мертвеца.

— Он жив — это не то место, — решил настоять на своем Владимир.

— Так-то, на вид, да, но я тебя уверяю, дорогой, это только оболочка, эманация прошлой сущности.

— Так не бывает.

— На поминках по Финегану — бывает, — произнесла она не только с приличное долей разума в отсвечивающих от воды глазах, но и в душе верила:

— Только после поминок и можно встретить настоящего человека, однако, в некоторой неопределенности:

— Где-то рядом.

— Это, пожалуй, верно, — сказал Владимир, — ибо и золото не в этом сундуке, а где-то близко.

— Пойдем в кабинеты, как ты говоришь, и проверим его там, — молвила леди.

— Почему не здесь?

— Темно, и вода вызывает во мне тревогу, как океан, не на шутку вознамерившийся завладеть сушей.

Они пошли в ее хаус, открыли кейс, и в нем было, но всего одна золотая пятерка.

— Ты был на верном пути, дорогой, — пообещала она ему еще что-нибудь хорошее.

— Вы правы, миледи, — теперь абсолютно не понимаю, где искать золото этих призраков, и что ужаснее всего:

— Знал, что оно здесь.

— Ты разочарован мной, как бабой Ягой, обманувшей своего мальчика?

— Можно и так сказать, мэм.

— Я не мальчик, мэм, а твой принц!

— К сожалению, тебе не удалось вытащить меня невредимой с этих поминок Финегана.

— Да, мэм, вы поменяли мою любовь на золото этих копьеносцев. Где этот мир, ты когда-нибудь была там?

— Да.

— Не во сне, надеюсь?

— Что так быстро, — только и спросил таксист Лёва, проспав всё это время.

— Подожди, — сказал бармен Вова, — я, кажется, забыл часы в доме.

— У тебя были часы?

— У меня всегда, или почти всегда, есть часы.

— А это? — таксист приподнял на пальце его часы.

— Неужели я такой пьяный, что мог снять часы, и не заметить это? — удивился Вова.

— Не волнуйся, я их снял.

— Зачем?

— Сам не знаю. Снял, а потом подумал, что правильно сделал, потому что ты их или утопишь в озере, когда будешь трахать свою телку на катамаране, или просто забудешь на ее рабочем прикроватном столике.

Глава 4

— Что значит, рабочем? — растерялся Вова. И добавил: — Я всё равно должен вернуться.

— Зачем?

— Было желание, и оно не прошло до сих пор.

— Думаешь, найти у нее то золото, за которым приехал?

— Я об этом не думал.

— Золото у меня, садись.

Они выехали на дорогу.

— Они оставили его у меня, и, видимо, забыли.

— Этого не может быть, — сказал Вова, — или они все были пьяные?

— Нет, не все, но у меня такое впечатление, что они не могут запомнить того, чего никогда не видели.

Представляешь, они приходили на стоянку такси и искали пропавшее золото в автобусах! Они не различают автобусы и такси!

— Так бывает?

— Я сам видел.

— И не отдал.

— Я побоялся. Если они такие забывчивые, то могут подумать, что я его и украл.

— Надо было мне сразу сказать.

— Я должен был подумать. Возьми это золото, я его боюсь, взял на память всего одну десятку. Не думаю, что они такие мелочные и будут считать с точностью до одного золотого кружочка.

— Они могут подумать на меня.

— Думаю, тебе придется выкрутиться, иначе я не отдам это золото. Да я бы и не отдал, но боюсь чего-то.

— Чего?

— Когда я умру, охраняя налоговую инспекцию, меня похоронят, скорее всего, как всех, а это значит, что пока я не сгнию, они могут прийти и потребовать эти десять золотых.

Более того, говорят, что, в принципе, разговорить можно даже скелета.

Поэтому отдаю, но с условием под честное слово, возьмешь эту десятку, если они прицепятся:

— На себя.

— Окей.

— Ты подарил мне счастье. Я могу пообещать возить тебя бесплатно всю оставшуюся жизнь, но ты же откажешься, не правда ли?

— Я подумаю.

— У меня бывает мало чаевых, дают только на водку, а чтобы жене купить сапоги — никогда.

— Я пошутил, прошу только в долг, если что.

— Вот этого никогда не проси, ибо ты сам роешь себе могилу в виде долгов. Никогда нельзя об этом думать.

— Спасибо, что предупредил. И да: где золото?

И случилось не как будто по предначертанному, а по предначертанному:

— Всегда!

— Это невезенье.

— Да нет, обычно так и бывает всегда.

— Ты куда их положил? Нет, нет, ничего не говори больше, пока не найдем: напиши.

— Я не умею писать. Нет, честно, в Волге я всегда держал блокнот с записями калыма, и жена нашла его, пришлось отдавать ей всё. Хорошо, что цена на водку повысилась, и калым увеличился соответственно, и она не смогла этого понять, как человек, привыкший к стабильности рубля каждый, з-э, тринадцать — двадцать лет.

— А после?

— После вообще забывает, что было раньше.

— Ваши старые Волги списывают на металлолом? — спросил Вова.

— Списывают? Да, но потом их продают начальникам. На моей, например, уже ездит зам завгара. Тысяч за семь, восемь ее точно можно продать сейчас.

— Он недавно ее купил?

— А что?

— Где ставит, в гараже?

— Да, пока стоит в гараже. Хотя нет, вчера еще достроил гараж, и отогнал домой.

— Адрес!

— Вот ду ю сей? Ай доунт ноу, ай доунт ноу.

Они приехали в гараж, и начальник, зам завгар, который купил списанную Волгу, как здесь шутили:

— По Лэнд-Лизу, — как раз менял на ней колеса. Ибо:

— Было уже утро.

— Вы хотели сменить только резину, сэр, — вежливо обратился к нему Лева.

— Это вопрос? — спросил зам.

— Да, ибо достать резину еще труднее, чему купить саму машину.

— И знаешь, что я тебе скажу, друг мой, Лёвка: ты прав! Но, представляешь подъехали сегодня на почти новой Волге, купленной, как мне объяснили за Чеки, после долгосрочно — долгожданной работы за границей, и пажалте:

— Мы можем взять еще все четыре колеса, если у нас будут сданные на утиль старые абармотившиеся за миллионный даже пробег хоть семь раз наварные резинки.

— Я грю, скока? Ибо деньги-то есть из сэкономленных на новую машину, заместо этой сунувшейся мне прямо в лапы розово-голубой Волги.

— Розово-голубой? — сбился с толку удивленный Лёва.

— Да, не могу решиться, как лучше, ибо раз был на побывке в Московском таксопарке, и видел, как ея директор выезжает сёдня на голубой, а завтрева на:

— Розовой?

— Так бывает? — удивился Лева, — ибо ты никогда об этом сновидении не рассказывал.

— Забыл, — просто ответил зам завгар

— А теперь? — счел нужным вкрасться в разговор и Вова.

— Да, мил человек, теперь вспомнил, что счастие, иногда, но бывает для избранных, разумеется.

— Так где старые колеса? — ничего не понял Лева.

— Тебе зачем? В принципе, к исходу третьей от сегодняшнего дня пятилетки, могу пообещать тебе, тоже поиметь такую, но с условием:

— Будешь отстегивать от чаевых на пять процентов больше.

— Я так далеко считать не умею.

— До третьей включительно пятилетки, или до пяти тоже?

— Я должен подумать, — сказал Лева.

И вышло, что:

— Колес нет, так как их уже увезли — неизвестно кто — но на новой Волге цвета:

— Чистый изумруд, — и, как говорит, — добавил зам завгар:

— Слуги белку стерегут.

Они вышли, и Лева сказал:

— Я всё понял, это какой-то начальник.

— Слишком неуверенное предположение, — мрачно ответил Вова.

— Он знает, кто это был, — добавил таксист.

— Вот скотобаза, почему же не сказал?

— Почему ты спрашиваешь? Ответ очень простой: здесь всё продается и покупается, а просто так — считают — лучше съездить с бухгалтершей в лес, и до такой степени, чтобы запела:

— Видел только лес да дятел, как мужик той бабе пятил.

Иначе, понимаешь, жизнь просто не видит своего колеса истории.

— У меня сейчас нет с собой, — сказал Вова.

— Я тоже сдал все деньги в кассу.

— Может занять у кассира?

— Да ты что! Их сразу опечатывают.

— Да не может быть, сказки.

— Нет, здесь так, чтобы не распускали нюни, мол, денег не хватает, так как на нас напали, или вообще таксисты не додали, а сами пропили.

— Придется грабить вашу турбазу, быстрей мы ничего уже сделать не успеем.

— В принципе это можно, т.к. таксист, который должен был везти выручку в соседние ворота, где находится автоколонна грузовиков, чтобы потом вмести с их деньгами отправить в банк, — отвалил уже на линию, а ждать завгара:

— Можно не ждать, — скажу:

— Хочу еще поработать, — благо у меня сменщика нет, т.к. он в отпуске, и могу, следовательно, легко завезли всю ночную выручку к соседям — грузовикам.

Решайся, рыцарь:

— Быть или не быть?

— Если честно, — признался Владимир, — я ни разу не успел узнать, сколько стоит резина, тем более, старая.

— Вообще-то, я понял, — сказал Лева, — она стоит столько, сколько в ней золота спрятано.

— Да? Я тоже после бессонной ночи почти не догадался:

— Они знают, что везут, — подытожил Лева.

Я тоже мог бы сообразить, но тоже — как и ты — не спал всю ночь, ибо не сидел в машине, а ходил к знакомой вожатой, как пить дать, свободной в этой день от других претендентов.

— Сегодня был, точнее, была: постная ночь?

— Она была на понедельничной дискотеке, и скорее всего, всё уже было, было, было, а теперь спит.

— И?

— Её не было на месте. Я проследил возможные пути её исхода, и понял: только во пруду. Не там, где был ты, а за поворотом.

— Ясно. С кем она была? С одним из них?

— Нет, я тоже думал: им придется заплатить за тайну, но это был Диман из Москвы — дискотека-чик.

— Агата Кристи в действии, — сказал Вова, — ибо: помучаемся теперь точно, но удастся ли найти десятки Ивана:

— Слишком сильно опосредовано.

— Я думаю, они поехали менять чеки на рубли, — сказал Вова.

— Да? — удивился Лева, — почему?

— Потому что они у них есть.

— Хорошо, я согласен, давай их догоним.

И точно на трассе, километров через шестьдесят, они догнали одну изумрудную, как мечта девственницы, Волгу.

— Вот она, вот она, — сказал Лева, и почти тут же, на заправке, заснул за рулем. Надо было его разбудить, но дошла до осознания мысль о счастье:

— Сам поведу эту торпеду, ибо я-то, кажется, спал прошлую ночь немного.

Но уже через пять километров понял, что засыпает, и даже, как нарочно, не мог остановиться, и повторял, повторял только одну, но пламенную страсть:

— Нет, не тройка, семерка, туз — тройка, семерка, дама! — а:

— Мои руки тяжелеют? Тяжелеют. Мои ноги тяжелеют? Да, сэр, тяжелеют.

— Без да, пожалуйста, ибо ваше согласие на дезориентацию мне не требуется.

— Спасибо, сэр, я согласен. Но только после тарана.

И Владимир пошел на таран изумрудной Волги, так как его красный Москвич начал прыгать по дороге, как будто она была неровная. Так сказать:

— По неровной дороге, по тракту ли, но я думаю, нам в любом случае не по пути.

Волга, заметив блуждающего на ее хвосте странника, не вознамерилась уйти куда подальше, а наоборот, притормозила, чтобы спросить:

— Я у вас забыла еще одно колесо.

— Запаску?

— Вот именно.

И он потерял способность к необученному управлению, которое очень полюбил, и только сожалел, что сотню с первого раза набрать не удастся, ибо кювет, к сожалению, уже:

— Навис над головой.

Последнее, что он запомнил — это обращение жены к солидных телосложений мужу — скорее всего, главному экономисту завода:

— Он умрет без посторонней помощи.

И ответ:

— Думаешь, не умрет? — Пришлось запомнить:

— Муж и жена, а за столько лет так и не разучились понимать друг друга.

И только к вечеру, часам к пяти сумел сказать, лежа на широкой медвежьей кровати:

— К не могу принять ваших благородных намерений, миледи.

— Почему?

— Сейчас придет муж и добьет меня, как лишнего конкурента.

— Не беспокойся, его вызвали в Москву на тотами.

— На ковер?

— Это было раньше: если вызвали — значит уже есть покупатель этого ковра со свежими каплями крови.

— Его могли зарезать? А кровь, чтобы сдал предварительно на нужды народонаселения? А теперь? Только обучают борьбе и боксу?

— Неужели там, на перекрестке трех дорог, ты не нашел ответ на даже незаданный вопрос.

— Это такой ответ, — тоже не спросил, а ответил Вова. И добавил: — Кажется, я запутался так, что хочу вернуться назад просто так, без намерений узнать что-то новое.

— Поздно, ты уже продал свою душу за недорого.

— Так-то ничего, авось, страшного, ибо я люблю, точнее, боюсь, страшно, что без золота я не могу вернуться на работу.

— Почему?

— Я взял залог уже, что найду его, а куда дел — не помню.

Нет, нет, ты не подумай ничего плохого, я всё хорошо помню, кроме начала.

— Не помнишь, чего искал?

— Не помню, куда делалось золото, помню кто его потерял, а вот как — забыл. И да: не разбили свою новую Волгу?

— Не успели, а вот Москвич, к счастью, еще пригоден для личного пользования.

— Значит, моя мечта сбылась, и мне уже предложили его купить?

— Да. За цену нового. И более того, сам пригонишь его из Москвы.

— У меня нет прав.

— Завтра пойдешь учиться, а послепослезавтра сдашь.

— Спасибо, я так-то всё умею, только в третью скорость не всегда попадаю, мне кажется, что она дальше, а, как говорится:

— Счастье намного ближе, чем мы почему-то всегда думаем.

— Спасибо и тебе на добром слове, но сейчас лучше ко мне не лезь, как черепаха, случайно уцелевшая после падения из клюва орла с большой высоты, но в:

— Случайную лужу.

В баре происходили чудеса, но все думали, что это нормально. Парадокс, но люди верят себе настолько, что не могут сразу решить, видя невозможное, что его нет. Ибо:

— Дураками быть нельзя, — так можно и работу потерять.

А именно: в баре каждый день был новый бармен.

Оказывается, Вова отсутствовал четыре дня, и все четыре дня были разные бармены, как-то:

— Иван, Малик, Андрей, Фёдор.

И как объяснила главбуху зав производством:

— Видимо, они купили себе эти должности, как одну на всех.

— Значит, слухи о золоте партии подтверждаются, — решил сознаться главбух, имеющий кличку Пианист, образованную песней Вилли Токи и его похожим на эту песню именем.

Но проверить точно все вероятности не могли, так как директор ушел в отпуск, и не оставил даже записки, в каком пруду, и тем более, в какой части Ялтинского пляжа будет сбрасывать намного больший лишнего вес.

Иван вздохнул с облегчением, ибо, как он признался:

— Хотя и не хочется уже возвращаться назад, но потерять эту возможность навсегда было бы жаль.

— Да, сэр, это без сомнения.

И после возвращения Вадика в свою бухгалтерию с предложением поискать временного директора, так сказать:

— Директора на час, — чтобы не просил и тем более не надеялся получать большей величины сумку каждый день, чем находясь в должности замдиректора.

Но была шокирована появлением Вовы, ибо все думали:

— Пропал в Москве. — Как?

Вот так, интуитивно. Ибо:

— Где же ты был? — спросила она Вову, и добавила про себя:

— Милый.

— Дак естественно, — только и нашелся он что ответить, ибо поверить она могла только в то, что успел за это время выучиться на водителя Москвича, и даже получил права.

Она хотела сообщить:

— Да, я говорила о тебе с начальником ГАИ, — но решила не хвастаться, и нечего не сказала по этому поводу, даже заранее заготовленную фразу:

— Не надо дурковать. — А только:

— Пусть они работают, а ты будешь директором.

— Где прошлый? — удивился бармен.

— Он еще не прошлый, но пропал тем не менее — это точно.

— Идет слух, что он в отпуске.

— Это одно и тоже.

— Почему?

— Потому что надо сообщать координаты того Титаника, на котором он решил затонуть вместе с ним.

— Вообще-то отпуск для того и отпуск, чтобы никто не забыл, а это возможно только в том случае, если весь месяц так и будут гадать:

— Где же он не испарился.

— Пожалуйста, хотя бы сегодня ты можешь не изъясняться уравнениями пятой степени?

— Не знаю, мэм, ибо привык либеральничать.

— Дай прямо сейчас мне клятву.

— О чем?

— О том, что в этот месяц зациклишься на четвертой, хотя бы. И сразу будешь доучиваться на зав производством вместе со мной.

— Так быстро?

— Нет, с первого курса, а я уже на третьем.

— Директор — это разве не сфера обслуживания? — поинтересовался Вова.

— Так-то бы, может и да, но у нас эта сфера не в менталитете.

— Не существует?

— Да, поедешь в Прибалтику, узнаешь, что скоро эта сфера будет не просто роботоризирована, но и полностью автоматизирована.

— Я уже там был, мэм.

— Увидел?

— Да, что всё наоборот, заставляют следить за столом, как за вражеским снайпером: только выпил — обязательно беги и налей ему опять, и чтобы не дай боже, сам не успел нахлестаться.

— Да, конечно, но это пережиток прошлого.

— Где мы, мэм, если я вас правильно понял, до сих пор вот по сю пору, — и показал не туда, куда она больше всего любила смотреть, а чиркнул по горлу, как будто уже согласился на ее резюме, и давал клятву в своей полной привязанности к ее разлохмаченности ко всем условностям правды, включая пристрастие читать стихи на банкетно-праздничных мероприятиях:

— Лично.

— Да, я люблю показать всем духовность моей продуктовой корзины.

Он хотел спросить, надо ли заказывать в Мексике трехуровневый, но успел сообразить:

— Авось преждевременно. — Ибо правильно говорят:

— Лишь бы человек был хороший, — а членов у него и так много. Не исключая, однако, и голову.

И да, сейчас у меня некоторая запарка, могу ли я назначить своего зама по соединению электрических проводов и ремонту периодических затопляющихся туалетов, назначить еще и смотрящим за исповедальным залом?

— Исповедальным, я вас правильно поняла, сэр? — даже не попыталась улыбнуться, дама.

— Да, мэм, они исповедуются здесь пище.

— П-пельменям в горшочке, Котлетам по-Киевски, эскалопам и антрекотам?

— Цыплятам Табака — тоже.

— Вы хотите мне намекнуть, сэр, что у меня слишком малогабаритное меню?

— Мэй би. Пока что подумайте над этим, а я пойду в бар, и найду себе заместителя.

— В баре они бывают?

— В баре не только все бывают, но и всё, мэм.

— Хорошо, подскажите хотя бы в каком направлении мне думать, сэр?

— Пожалуйста, могу предложить вам даже два направления будущего развития этого дела в итальянском и датско-немецком направлениях.

Он глотнул из ее чашки того, что не в ней было, и конкретизировал своё предложение их общего благополучия:

— Закажите вашему бывшему любовнику, пошедшему на повышение, машину для жарки датских ребер, заодно и с самими ребрами, ибо наши слишком тощи и дороги. А во-вторых:

— Попробуйте приготовить мне на сегодня Стейк по-Флорентийски. А если не выйдет, то хотя бы подумайте над этим.

— Н-над Этим? — только подумала зав производством. Но он понял:

— Можно сегодня я сделаю его из своего мяса?

Он хотел ответить, что в оригинале его делают только из быков хороших пород, но постеснялся, ибо эта дама долго находиться в расслабленном состоянии не будет, и зажарить может его самого, причем:

— Целиком.

И так как за столом в зале сидел один Малик, его он попросил:

— Услужить мне.

— В ведении порядошных дел я всегда готов, — ответил Малик, — но чем вы будете платить, сэр.

— Здесь контора пишет.

— Нужна надбавка наличными.

— Зачем?

— Только с одной целью, сэр.

— А именно?

— Обещаю в этом ощутительном случае доводить дело до его положительного завершения.

— Так бывает?

— У меня всегда.

— Вы хотите получать золотом?

— Не обязательно, пусть будет местная валюта, Чеки.

— У меня у самого сейчас всего восемьсот Чеков.

— Я могу, конечно, сам обменять рубли на Чеки, но три к одному.

— Не надо, спасибо, лучше я сам их обменяю один к двум.

— В обратную сторону?

— Нет, в ту же, ибо баран один, и нет разницы с какой стороны его начинать жарить.

— Спасибо за разъяснение, сэр. И да, кто у нас сейчас в баре?

— Так, а Иван-то где?

— Я думал вы его куда-то назначили, — ответил Малик.

— Куда я его мог назначить? — задумался Владимир. — Если только к начальнице турбазы Огонек Социализма?

— Вы говорили, что куда-то уехали с ней.

— Да, уже говорил? Ну, так мы уже приехали опять.

— Вот, может, он с ней?

— Сомневаюсь, скорее, вместо нее. Пока она занята золотых дел мастером, он вполне может быть на ее месте.

И да, кстати, надо найти золото.

— Я уже послал Андрюху в этот лагерь, чтобы нашел.

— Э-э, оттуда начинать — это слишком долгая история!

— Ничего страшного, сэр, ибо часть пути вы уже прошли, как говорят:

— В нужном направлении.

Владимир вышел из ресторана, и вместо отчаяния, решил:

— В принципе это неплохо, когда всё само вертится как перпетуум-мобиле.

Только успевай подбрасывать ему угля, хотя и с неполным пониманием, но:

— Много.

Вечером следующего понедельника — после дискотеки — сели играть в банкетном зале, так как Нерон напился, точнее, уже пришел в ресторан пьяным, и заявил в ультимативном тоне:

— Кто не будет с ним играть — тот вообще не уйдет из ресторана. Но, как не знал еще бармен, никогда не делал ничего сдуру. Правда, если иметь в виду то, что здесь всегда было в большом дефиците, а именно:

— Деньги.

А так-то мог прыгнуть в реку, не измеряя предварительно ее глубины, и периодически сворачивал шею.

Оказывается, Черный и Гусь рассказали ему, что золото было настоящее. Один из них заныкал, а сказал другому, что потерял одну золотую пятерку, и потом они продали ее цыганам за тысячу:

— Золото оказалось очень высокой пробы.

Владимир не мог понять, зачем он нужен для игры, если золото Ивана так и не было найдено. Пропал и Малик, и Андрей, которого он послал занять немного места в сердце директора турбазы Огни Социализма.

И появился тот, кого можно было ожидать, но с очень малой вероятностью:

— Черный, — с ухмылкой: я буду играть, и до такой степени, что даже хитрый Нерон не поверил в его аргументацию:

— Потому что у меня есть золото, — и бросил на стол сразу червонец. Нерон думал, что это единственный и сказал, что может разменять его прямо сейчас.

— Нет, — ответил Черный без улыбки, — сегодня мы играем только на золото.

— Ладно продай мне пару штук, — сказал пьяный Нерон.

— По полторы штуки за десятку.

— Меньше нельзя?

— Нет.

— Ну, окей, окей, — и он отсчитал Черному две с половиной.

У меня столько нет, отдай за две с половиной.

— Я сегодня не подаю, — честно признался Черный.

— Почему?

— Не могу, у меня договор с Гусем, что вообще не продавать, а если уж очень просят, то только по тыще семьсот.

— Почему же ты мне отдаешь дешевле?

— Я увидел на полу около твоей ноги пятьсот рублей, подумал твои, и решил честно засчитать их в счет долга.

Нерон приподнял скатерть, и подтвердил, что, да, видел, эти пятьсот, но думал, чужие.

Владимира удивила напавшая на ребят честность, объяснявшаяся, скорее всего, степенью хитрости с которой они приготовились вести битву за золото.

— Я пока посмотрю, — сказал Владимир, искренне веря, что у него золота нет, но как только его коснулся в кармане, забыл, что он Владимир, и наконец вспомнил, что прилетел из созвездия Большого Пса, и:

— Я, и я, и я, — хорошо, пусть будет пока, — он погладил шотландскую кошку, которая ходила за ним по пятам, как любящая собака, и которую он недавно взял по объявлению. Он специально, можно сказать, именно её искал, так как его прежняя красавица умерла в пятнадцать лет, что, как он думал:

— Через чур скоропостижно, — и решил найти уже готовую — от года до трех — чтобы понять:

— Часть первой Муськи, — к ней обязательно приклеилась.

Эта была похожа на соболя по цвету, и по уму на человека с соседней Галактики.

Если он говорил ей:

— Мяу-мяу, она тоже отвечала:

— Мяу-мяу, — если:

— Мау-мау, — она тоже понимала, что разница, и соглашалась:

— Мау-мау.

Полное взаимопонимание, любовь и взаимо-защита.

Глава 5

Владимир обыграл всех и Нерона в том числе, ибо пьяный сам он не мог применить свой коронный прием жульничества:

— Подлить другим, однако, из разряда лекарств, может быть, даже клофелина. Тварь.

Но Владимир сел с ним играть, зная, что играть он не умеет, а является просто наглым жуликом. Как рассказал Достоевский:

— Даже волшебная колода карт не поможет против дешевого мошенничества. Ибо:

— Волшебник добр, — а люди лишенные воображения заменяют его отсутствие воровством.

Гусь сказал Черному, который стоял за его спиной, а иногда рядом:

— Чё ты так плохо играл? Надо было мне сесть.

— Еще сядешь, — пообещал Черный.

— Когда?

— Когда деньги будут. И обратился к Владимиру:

— Мы вечером отыграемся.

— Уже ночь, — только и ответил Вова.

— Будем надеяться, что она не последняя, — сказал Черный.

Нерон нагнул голову под зеленую почти бархатную скатерть и облевал пол. Три раза, так что пришлось всем уйти без дальнейших размышлений.

Утром пришло сообщение:

— Ресторан сгорел.

Все очень жалели, но страхи оказались напрасными:

— Никого не арестовали, — ибо было решено:

— Сгорел сам, от электропроводки. Из-за которой часто гас свет в самом разгаре дней рождений, свадеб и простого культурного отдыха.

— Драк не было, — жалела ресторан администратор Марья Ивановна.

— Ушел, как Титаник на дно, — закрыла тему официантка Ириска. Но продолжала говорить о нем на каждом перекрестке, как о месте, где счастья мало, но оно было.

Иван, Малик, Федор, Андрей оказались как на необитаемом острове. Турбаза Огни Социализма закрылась с окончанием летних месяцев, и они жили здесь одни спокойно, но не так уж счастливо, как можно было подумать:

— Они не могли найти выход с турбазы, как будто находились на необитаемом острове.

— Рыбалка, грибы, ягоды, выезды в город в какой-нибудь вновь открывшийся кабак, откуда можно утащить по представительнице обратной стороны Луны. Но!

В том-то и дело, что:

— Они не могли найти выход с турбазы, как будто находились на необитаемом острове.

— Этот сгоревший ресторан был для нас единственный доступным адресом на Земле, — предложил считать Федор.

— Похоже, это ежу понятно, — согласился Малик.

— Может быть, мы потому не можем выйти отсюда, что у нас нет бабла? — предложил рассмотреть вариант Андрей.

— Здесь должно быть еще золото, — сказал Иван, — и я заставлю ее сегодня показать мне место этого клада!

— Сомневаюсь, что она точно знает место, — сказал Андрей. И добавил:

— Мэй би, мне к ней сходить?

— Да ты что!

Действительно, это было бы возмутительно. Но!

Они, собираясь все вместе не знали, что к Ней — как ребята называли начальницу Турбазы, они:

— Ходят все.

Владимир, к своему удивлению

,не мог вспомнить, как можно попасть в то место, которое называлось как что-то такое, связанное с красными огнями. Не мог даже задать вопрос:

— Где это находится. — Точнее, вот только так и мог сказать, на что один раз уже получил ответ от Виренеи — зав производством:

— Это вот! — она немного повернулась на кресте, и хлопнула себя по заду почти что со звоном.

— Не совсем ясно, мэм, — только и ответил он и ушел.

Он пошел в кино, чтобы подумать в полутьме, и сел рядом с одинокой женщиной. Зачем? И хотел уже пересесть, как она чуть-чуть придержала его руку.

— Ну, окей. — И даже не думал, что потом с ней делать.

И вообще, это только показалось, что она придержала его руку, скорее всего просто случайно облокотилась не вовремя о ручку сиденья.

Но все же хотел пригласить ее в ресторан.

— Отдыхать? — спросила она еще в темноте экранных сцен.

— Если только вы не против.

— Против. Пойдем в парк Пушкина.

К счастью мысль:

— Справлюсь ли я, мэм? — не успела до него добежать.

И спасибо свету — тоже сегодня не торопящемуся — он увидел ее, когда было уже поздно, решение:

— Не откажусь ни за что, — уже было принято по Финегану:

— Если все всё понимают, — я сегодня могу отдохнуть от вмешательства в дела людей:

— Творите сами, что хотите.

А как написано в Библии:

— Абсолютно не понимают, что делают.

И значит, не надо врать:

— Нет, нет, мы поняли. — Ибо:

— Кто понял, тот ничего и не понял.

И только в темноте — впрочем, прущийся в щели лунный свет пытался подсмотреть, в чем здесь дело — когда уже лежал на ней, касаясь одной задней лапой дощатого пола:

— Кажется узнал, что подумал, что так не бывает и, значит, ошибся, просто похожа, и более того, только в:

— Воспоминании.

Наконец, рассказал ей правду:

— Я не верю, что это вы, мэм.

— Но только с помощью меня, сэр, вы можете попасть в то место, где находится Остров Сокровищ.

— Не думаю, что там еще что-то осталось.

— Да?

— Да, мэм, бабло разошлось по народонаселению со скоростью больше скорости света, ибо многие места, где его теперь находят, никто не знал раньше.

— Например?

— Золото до сих пор не кончается у натуральных придурков Черного и Гуся.

— Надо понять, кто они.

— Как?

— Вспомни, что ты находишься на поминках по Финегану.

— Так просто!

— Если не считать того, что ты часто об этом забываешь.

За стеной раздался шорох, но Владимир подумал, что это его кошка за ним подглядывает. А мысль:

— Откуда она здесь — в своем присутствии отказала.

Из трех доминант одна пропадает.

— Я пока больше не хочу, — сказал Владимир.

— Я хочу, но тоже воздержусь, — ответила Лиза, — отчество? А оно было?

Нет, было, было, без сомнения и конечно.

— За нами идут, — сказала она негромко.

— Да? — и тут же получил удар доской то ли по щеке, то ли по плечу.

Лизавета Сергеевна повернулась и молвила чистым русским языком, как будто для тех, кто должен хорошо ее знать:

— Он со мной.

И хулиганы не решились напасть на него еще раз. Но шли сзади, как немного испуганные собаки, надеясь, что ситуация может опять обостриться.

Оказалось, что кто-то показал инопланетянам с Тау Кита дорогу в этот сексодромник:

— Для тех, кто любит ходить в кино на вечерние сеансы.

Владимир дома понял, что узнал одного, того, который его бил обрезком доски. Это был Черный. Что, в общем-то не соответствовало характеру этого парня. Да и его он не мог не узнать.

И когда он увидел эту компашку в другом ресторане, который успели переименовать в Три Семерки, но вывеска пока что висела старая, то сразу узнал того, кто это был. И он не знал этого жопастого мужика, но он тоже играл вместе с другими в карты.

Он сел за отдельный стол, куда скоро подошел знакомый парень и поставил бутылку шампанского.

— Пьем?

— С вами вместе.

— Ну, наливай! — почему-то обрадовался Вова. И рассказал историю, согласно которой на него вчера напал мужик, похожий на этого Бузилу, как сообщил ему иногда зовут этого жопастого и носастого бугая Ларик.

Он взял бутылку шампанского, в которой еще оставалось почти половина, подошел к столу, где развалился в кресле Бузила, потом ударил его сзади этой огромной бутылкой шампанского.

— Зачем?! — ужаснул Коряга, знакомый этого Бузилы.

— Кажется, я ошибся, — только и вякнул Ларик. Он вышел из ресторана, сказав на прощанье:

— Я сегодня переутомился.

— Вчера обожрался — не ходи к гадалке, — сказал Черный.

На следующий день он сидел в кафе Марсий с майором секретной службы в подсобном помещении и пил шампанское с пивом, ибо:

— Пиво — чешское — было с собой, но пока ждали воблу, — как сказал майор:

— Обязательно дождемся, даже если ее поймали только вчера. — На что барменша Света, скорей всего, не пошутила — крикнула из кухни, где она же готовила пельмени в горшочке со сметаной, под эксклюзивным названием:

— По-Марсий-ски:

— Еще не поймали, но не беспокойтесь — ловят!

— Пельмени тоже только что поймали? — спросил майор эту хорошо знакомую ему Свету, ибо его секретный отдел пока что находился почти буквально напротив этого ее Марсия, — в обычном отделении милиции.

— Нет, как раз наоборот, их сделала повар еще вчера, так как сегодня у нее выходной. И более того, пельмени, выдержанные в морозилке лучше.

— Чем? — не понял даже Вова.

— Недобитые солью, перцем и остальными хмели и сунели приправами микробы не выдерживают такой морозной голодовки, и гибнут так и не добравшись до внутренних органов самого лучшего из людей, а именно:

— Человека.

— Она, как все, — пояснил он немного сомневающемуся майору, — учится в кулинарном техникуме.

Тем не менее, рыба действительно приплыла. Она была немного недосушенной, но:

— Есть можно, — сказал Вова, жаждущий пива после уже — и довольно давно — надоевшего шампанского.

И вот, значится, к ним в наглую подсел Бузила.

Владимир вышел из этой мучной клетушки, пролез к стойке и спросил барменшу Свету:

— Зачем ты его пустила?

— Он сам залез, как кабан.

— Значит, он уже там был.

— Да, с Нероном.

— Если бы я знал, что мне придется сидеть за одним столом с таким остолопом — выпил бы лучше с тобой в Парке Пушкина.

— Надо было сказать, я бы закрыла бар ради такого случая.

— За сколько?

— Купишь мне новую дубленку или кожаный плащ.

— У меня не хватит энергии на такие дорогие вещи. Ибо трезвый я стесняюсь, а пьяный тяну резину до трех ночи. Может быть, согласишься в кредит?

— Кто, я или ты?

— Я должен подумать, — сказал Вова и ушел. Опять в тесную подсобку.

Бузила интуитивно на него наезжал, и на вопрос:

— Чё те надо? — ответил:

— Потом разберемся. — Но было ясно, что он не видел в лицо того, кого ударил куском доски в парке.

Можно только удивляться, зачем такому дураку это было нужно. Ибо ясно, что они хотели его ограбить, но не исключено, что и изнасиловать его спутницу.

И вот это второе, что такая Бузила способна к трахтенбергу, представлялось правилом без исключений.

И больше всего, этот бугаеметр сейчас хвалился тем, что такого игрока в карты, как Владимир:

— Обыграет, даже не задумываясь о последствиях.

Владимир совершенно не понял, что это значит, пока не начал игру с этим парнем. Она не получалась, но, как сказал Владимир Высоцкий:

— Когда я уходить решил, — она — а в данном случае — он, сказал:

— Не спеши, мы продолжим.

И так настойчиво, что если нет — получишь в морду.

И было.

Они сели на хате у Моны — девушки его друга, но в прошлом, в этом времени:

— Его, — в прошлом, подруги его девушки, а именно пресловутой:

— Певицы Роз Мари.

И Владимир часа два злил Бузилу своим смехом, показывая карты, что у него ничего не было, а Бузила бросил двадцать очков. Или, наоборот:

— Бузила пер чуть ли на все, имеющиеся у него деньги, часто до пятидесяти и даже ста рублей, так как у него было в трех, но у Владимира оказывалось тоже в трех, но:

— Больше.

В конце концов Бузила проиграл огромную для него сумму — триста рублей — и сказал, что теперь с ним разберется. И неожиданно ударил.

Владимир понял, что кровь заливает ему лицо.

— Ты что наделал, подлец! — закричала Мона в ужасе, что кровь льет, как из ведра.

Бузила отвалил, а Владимир не мог понять, что это было.

— Что тетерь будешь делать? — спросила Мона, после небольшого секса и предварительной его перевязки. К счастью головы, а не того, что находится ниже, но соображает, увы, не хуже.

— Думаю, это произошло неслучайно, кто-то вышел на меня, как на Кошку.

— Думаю, это произошло неслучайно, кто-то вышел на меня, как на Кошку.

— Вот из ит?

— Что?

— Ты вспомнил про свою шотландскую кошку, где она сейчас?

— Запер на два дня уже, — Вова посмотрел на часы, — нет, уже почти на три.

— У собаки много костей, а у кошки, что?

— Тоже, наверное, гложет кости вместе с догом.

— Ты задержался.

— Да, я задержался. Но на этот раз точно обещаю, что куплю тебе японский железный сервиз. Как только их опять привезут.

— Я тебе верю. Но, боюсь, что я умру раньше, чем это случится.

— Но не завра?

Она промолчала.

Бузала долго не появлялся, но когда явился, то именно явился, напился, и заорал, как будто его режут:

— Где Граф Золотой, — и вот так прямо и было ясно, что Граф прет у не него с большой буквы.

— Золотой есть, а князья и графы пока что уже кончились, — ответил ему Нерон, и как оказалось:

— Из другой группировки.

Коряга, Бузила, Енот сидели за одним столом, и Владимира удивило не это, не то, что они заняли без разрешения этот блатной, хотя и шумный из-за близости оркестра стол, а то, что он автоматически начал считать до четырех.

— Что такое четыре? — спросил он сам себя, — что автоматически воспринимается, как число завершенное.

И понял:

— Нас и было четверо. — Вот так, когда надо посчитать других — он посчитал самого себя. Но, увы, как Вигрис не мог вспомнить никого. А как Кошка знал точно, что их было, как Трех Мушкетеров Дюма:

— Четверо. — Где искать остальных?

— Неизвестно.

И было:

— Надо найти хотя бы одного.

Среди мужиков искать бесполезно, ибо не было никого, кто с первого взгляда мог ответить:

— Да, мы учились вместе на одном курсе.

Но и дам подходящего размера лица не наблюдалось. Но судьба протрубила тревогу:

— Здесь меня когда-нибудь заметят? — спросила она.

— Огненный Шар?

— Нет, я хочу просто шампанского.

— Нельзя

— Почему?

— Этот Коктейль — Бар.

— Хорошо, я пойду в другой бар. Впрочем, сэр, сделайте мне Французский.

— Пожалуйста.

— Это? — она немного попробовала, и так что перекусила пластмассовую соломинку. — Это не французский, а Русский, сэр, я его попробовала один раз у вас здесь, так потом утром не могла вспомнить, с кем была.

— Мэй би, со мной?

— Это исключено.

— Почему?

— Тебя бы я запомнила.

— Я чем-то отличаюсь от милых вашему повседневному сердцу людоедов?

— Да.

— Чем?

— Ты дурак.

— Как бы, или на самом деле?

— На самом деле, э-э, сэр.

Теперь он узнал ее, хотя и с трудом, но не по ее вине, ибо одета она была, как обычно, но:

— Не для него.

И он так и признался:

— Мы с вами где-то встречались?

— Если хочешь, мы можем встретиться прямо сейчас.

— Где?

— Где вы обычно, сэр, встречаете своих пэтэушниц? Под лестницей? Ну, значит, там.

— Я не могу себе отказать, — промямлил Владимир, и попросил её:

— Пройти мимо кассы и буфета, — а там налево увидите дверь, за ней еще дверь, и именно там я буду вас ждать.

— Нет, дай мне ключ — я буду тебя ждать, как будто ты только что вернулся с фронта, где есть Передовая, и думаешь, что меня, конечно, нет, ибо никто не будет столько ждать даже тебя, поэтому ушла в кино, чтобы таким путем добраться, как все до:

— Парка Пушкина.

А, — продолжала она, — счастливая случайность:

— Это был ты.

— Простите, мэм, не совсем понял, где мы встречаемся, в Парке Пушкина, или дома на диване?

— У тебя в кладовой есть диван?

— Нет, всё занято ящиками с вином.

— Значит, сначала в Парке Пушкина, потом дома между Рижским Бальзамом и Шотландской Лошадью.

— Вы уверены, мэм, не наоборот?

— Уверена ли я? Нет, пожалуй, нет, поэтому сначала мы сделаем, как я сказала, а потом наоборот, как ты любишь.

И было. До тех пор, пока толстяк директор не ввалился в бар, который Владимир не запер, ибо ключ даже с четырех раз так и не попал в нужную ему паузу.

— Скажи ему, что — если надо — получит и он соответственно своим способностям, только бы тебе не поставили прогул.

— Так-то бы, да, но он толстый, что в дверь склада войти не сможет.

— Пусть стоит в дверях, а на стрёме поставит какую-нибудь повариху.

— Скажу, но извини, только на крайний случай.

— Как тебе будет угодно, только потом на меня не вали, что именно из-за меня ты так до сир пор и не женился.

— Нет быстро, мэм, считайте себя расплатившейся со мной за все свои грехи.

— Ладно, ладно, я еще приду, — и больно ущипнув его за щеку, попросила закрыть дверь:

— С той стороны, — а я:

— Пока приведу себя в порядок.

— Здесь темно, нет света.

— Попроси кого-нибудь подержать мне свечку.

— Да, — решил Владимир, выдав директору две бутылки водки, — такую даму я бы не смог никогда приблизить к себе так близко, если бы не побывал уже на поминках по Финегану, что значит:

— Не надо пугаться истины, если она рядом, а не прямо в вас. — Непонятно?

— Так, извините, вы о ком это говорите? — И ответ:

— О себе. — И если априори никому нет нужды вас понимать, то вам-то должно быть это:

— Тем более по барабану.

Пусть вот делает, как сейчас:

— Надо, — и пожалуйста получите, даже в стиле ретро фуджированном финским брусничным ликером, Белой Лошадью и:

— Что она там еще попросила?

Кажется, как все, Рижский Бальзам.

— Иди сюда, — махнул ему рукой Коряга.

— Мы играем в покер, — сказал Енот.

— Ты любишь, — добавил Коряга, — садись.

— Ноу, сенкью, ибо я на работе. Знаете ли, работаю здесь разливалой.

— Да кто тебя будет спрашивать, садись, я тебе сказал, — Бузила самолично стасовал колоду, как будто разбирался в ней лучше, чем в колбасных обрезках. И.

И так как. Бутылка Камю — полная, но с витрины, и значит, с кофием, изготовленным из остатков венгерской кофеварки, плавно легла на голову Бузилы.

Плавно, если считать происходящее снятым на ускоренную событиями сегодняшнего дня пленку, то и:

— Бузила, да, сполз с кресла, но как с кресла-каталки:

— Не спеша, — но, увы, не на тот свет пока что.

— Не голова, а барабан группы Битлз, — пошутил, как всегда без шутки юмора Енот. А с другой стороны:

— Какая разница? — Ибо:

— Не так — дак эдак.

Других-то вариантов не предусмотрено. По крайней мере, здесь, ибо:

— Этот ресторан существует не постоянно, так как недавно сгорел, а в виде, что происходит по Финегану:

— Еще трепыхается, притягивает не только псевдоисторических людей, но и саму:

— Реальность.

Владимир сел за стол и, наконец, решил решить, кто же все-таки его противник? Так-то Енот по хитрости и наглости. Но прошлый раз всех обманул Коряга, оказавшийся наглей наглого, и даже хитрей. Возникает вопрос:

— Может ли осел быть самым хитрым? — Получается, да, и происходит это из-за никем непредвиденной наглости. Бузила в расчет не принимался, как. Как, однако, пришелец.

В том смысле, что приперся совсем не туда, куда его направили. Но играть с ними не стал, ибо понял:

— У одного денег нет, а другой постоянно бегает куда-то занимать их.

Значит, золото у группировки Черного. Назвав его Владимир удивился, что не блатного, а так, при-блатненного Черного назвал первым, как главного.

Он выиграл несколько раз и встал.

— Ты куда? — спросил Енот.

— Я на работе.

— Сегодня дискотека, понедельник, никого нет, — сказал Енот, — давай.

— У вас нет того, что мне нужно.

— Да, что вам нужно, сэр? — спросил Енот.

— Золото, сэр, я играю только на золото.

— Коряга закурковал его, говорит, нет больше.

— Да нет у меня золота, точно вам говорю.

— Потерял, что ли?

— Не потерял, а проиграл.

— Кому?

— Этим, — он кивнул вперед, туда, где сидели Черный, Гусь и — не к месту — Нерон.

Можно подумать, решил Владимир, что Енот и Нерон специально разделились на две группировки, чтобы держать всех под контролем.

— Ты куда?

— Надо съездить в лес за елкой, скоро Новый Год.

— Закажи, тебе привезут.

— Не думаю, что мне понравится не выбранная мной елка.

И ребята единственно, что сделали после его ухода — это спросили почти одновременно друг у друга:

— Скоро Новый Год, что ли?

— Я ему устрою Новый Год, — мрачно, наконец выговорился поднявшийся из-под накрывшего его плохо закрепленного на уступе к оркестру паласа, Бузила.

За стойкой сидела леди, которую Вова не видел, когда находился на пути приближения к бару с юго-востока — если смотреть с её стороны.

— К юго-востоку через юго-запад? — спросил он даму, чтобы она сразу не ставила себя на первое место из-за невынужденного ожидания. Ибо:

— Ждать таких дам должен бармен. — Зачем?

Чтобы мешали работать, когда он и сам думает, чем бы заняться, если кофе больше не хочется.

— Чай, кофе, квас?

— Этот вопрос, сэр, вы могли бы мне не задавать.

— Почему?

— И знаете почему? Чтобы не разучиться говорить. Напишете его лучше на бирке с ножкой, как было во времена незапамятные. Ибо, — продолжила она, — если человек пишет, то может не пользоваться словами — они сами, без него, будут жить и плодиться, как кролики, только подавай им морковки.

— Если я вас правильно понял, вы и есть та морковка, которая управляет ими.

— Словами? Да, мистер, да, именно так.

— В принципе, если вы проверяющая, то меня это не касается, я только исполняю волю пославшего меня.

— Хорошо, налейте мне Мартини с вермутом.

— Вы уверены?

— Главное, чтобы были уверены вы.

Ладно, и бармен смешал ей белый и красный Мартини.

— Это вы нарочно сделали, или угадали, что я так люблю.

— Как?

— Смешать, но не взбалтывать.

Он вздохнул облегченно.

— Чего вздыхаем?

— Почему-то думал, что вы ответите наоборот.

— Я никогда не ошибаюсь. И кстати, — она протянула лапу, — Ёлка. — И.

И он поскользнулся на ровном месте. Значит мерещилась ему не лесная, а эта Ёлка. Только:

— Мэм, один наводящий вопрос.

— Да, мистер, я вам отвечу сразу:

— Были.

— Бы-ли? Что это такое, извольте объясниться?

— Дак, сражу когда-нибудь, скажу, но не сейчас.

И Владимир решил принять, как уведомление:

— Елка — это не мужик, как он недавно еще думал, а, появилась вероятность — дама.

Тогда, значит, Кобыла и Жеребец — это не просто так обычные Рыцари Золотого Камня, а такая же:

— Сладкая парочка!

Очень умно придумано, осталось только в это поверить.

— Ты мне налили?

— Дам, мэм.

— Хорошо, надо еще пустую бутылку.

— Зачем?

— Это вопрос?

— Да.

— Ты не можешь жить на доверии? Так как: надо — значит это очень важно.

— Хорошо, вот тут осталось немного Текилы, допьем ее после первой, и возьмешь эту бутылку себе.

— Да, я возьму ее себе, но не надо так педалировать еще не начавшийся процесс.

И было минут через сорок, как некоторые предсказывают надо выступать перед Новым Годом, коротенько:

— А теперь вставь в бутылку.

— Она пустая? Не видел, когда ты успела выпить остатки.

— Туда.

— Зачем?

— Для дезинфекции.

— Так может ничего не получиться.

— Да? Значит, это не ты.

— Конечно не я. И знаешь, почему? Эта бутылка для меня не подходит.

— Все так говорят, но если ты не говорящая обезьяна — сможешь.

— Хорошо, я не буду тебя торопить, зайду вечером: догадаешься — значит, считай прошел в следующую стадию:

— Конкурса, — закончил он за нее.

— Нет, развития.

Он подумал, это издевательство, но надо же с чего-то начинать. Тем не менее, так уперся, что смог засунуть, но вот надежда на автоматическое чудо не сбылась — назад никак.

И вечером так и сообщил ей:

— Я больше ни гу-гу.

— Рипит ит, плииз.

— Я два раза не повторяю, — и он изобразил гримасу почти невыносимого страдания.

— Только, пожалуйста, не преувеличивай, — предупредила дама без улыбки, что значило: что-то реально происходит.

— Спасибо, ты очень старался. Можно сказать, в лейб-сотню ты уже попал.

— Для меня этого недостаточно, ибо я первый, — сказал Владимир. — Тем не менее, сейчас настаивать не буду, а только скажите, как снять.

— Паяльной лампы здесь нет? Нет, конечно. Поэтому будешь сейчас поливать бутылку кипятком из кофеварки — думаю отойдет сама.

— Да, ерунда, думаю, должен быть способ получше.

— Получше уже произошло. Нет, не то, что точно произошло, но по твоим глазам вижу: ты рад — а это и значит:

Глава 6

— У тебя всё получится.

— Что это значит: получится?

— Удлинение на пять — семь санти.

— Это важно?

— Не так важно Это, как То, что ты имеешь потенциал к изменчивости: надо тоньше и длинней — и ты тут же:

— Пожалуйста.

— Прости, но я больше не буду этого делать.

— Почему, не понравилось?

— Понравилось — не понравилось — это уже в прошлом, и значит, не так важно, но я тебя, наконец, узнал. Ты — Гимнастка, которая не расплатилась со мной, ко меньшей мере за три коктейля.

— Если я Гимнастка, а не Елка, то не понимаю, как я могла узнать имя Елка, заворожившее тебя, как кролика перед большой морковью: съесть, или и ей кого-нибудь трахнуть?

— Я понимаю, мэм, что у вас в душевых и спортзалах интеллектуализм не лезет даже в большие футбольные ворота, но неужели Это Дело — так и не надоело до сих пор?

— Вы не понимаете, мой милый, что Просто Так — вы никогда не достучитесь дальше огуречной грядки, куда вы только что спустились с работающего на холостом ходу трактора за припрятанной среди этих молодых огурчиков четвертью самогона — надо выйти за пределы Умозрительного.

— Ерунда, я не чувствую от вас ни потока сознания, ни любви к ближнему.

— Во-первых, нам не нужен поток, ибо придется научиться попадать с первого раза, а во-вторых, любить, да, надо, но, пойми:

— Дальнего, а не врага — ближнего.

— Хорошо, я согласен, пусть, но тем не менее, я все равно ошибся, но не в вас, а в себе.

— Да?

— Да. Я не Кошка из племени Роминов.

— Это мне решать.

— Тем более, это мне не подходит.

— Нет, честно, тебе надо роту, а я один.

— Сукин сын, скажи только на прощанье, ты чего хотел, меня оскорбить, или похвалить?

— Честно?

— Как хочешь, мне ты соврать всё равно не сможешь.

— Честно, сам уже точно не помню.

Он вспомнил одну вещь, про которую ему рассказывал парень, трахнувший, как он говорил, эту миледи:

— У нее сорок пятый размер ноги.

Сорок три уж точно.

Он нашел сантиметр, который недавно использовал для измерения запирающегося шкафа под холодильник и:

— Припал к ее ногам.

Надо заметить, что дама уже сидела за одним столом — и хорошо, что не тем, а за этим, с:

— Нероном, Черным и Гусем.

И до того увлекся своей идеей поиска истины с помощью арифметики, что полез под стол — нет, не у всех на виду, так как в зале еще почти никого не было, — а:

— Начал через два стола, чтобы на него никто не подумал:

— Он лезет под трибуну, чтобы подсматривать за теми, кто хочет, но не может. И.

И ужаснулся:

— Все четыре пары ног были почти одинаковыми.

Впрочем, это можно было предвидеть. Тем не менее, он решил выбрать более женственные, с узкими носами. И ему повезло.

Черный, которого он начал лапать, проигрывал понемногу Нерону, а Гусь думал о том, как бы еще выпить, но и остаться играть.

И так как в хорошем настроении был только Черный, ибо он именно сейчас выигрывал, что бывало не часто среди бывалых бойцов, но почему-то уже не в первый раз. Это его веселило до такой степени, что он охотно полез под стол и сцепился там с:

— Нет, не с Владимиром, а с оседлавшей его Гимнасткой. — Как говорится, несмотря на то, что мы не знали, что там жили, мы тоже решили остаться.

И буквально упер ее чуть ли не под соседний стол, а именно:

— Под этот же, но ближе к окну.

Владимир при возникшем где-то рядом слове:

— Окно, — решил бежать, но вовремя вспомнил:

— Без меня праздника не будет. — Вот она истина:

— Праздник приходит только со мной.

— Хотите, я напишу это? — услышал он, едва отдышавшись в баре.

— Хочешь быть моим летописцем?

— А ты кто?

— Ёлка.

— Простите, мэм, я кажется, сбился с ритма. Как будто пошел намедни за маслятами, да так и заблудился среди елок, забыв про грибы, что именно только они и съедобные.

Больше всего Вова боялся, что это она же, Гимнастка, но уже от перебора её изобретательности, не хотел признаваться даже себе, что Вигрис это:

— Я.

Но и проверить, действительно, трудно, что Вигрис должен знать Ёлку — никаких данных о себе. И тут решил понять, что позавчера он был один, а их уже двое. Одна из них так и осталась неопознанной. Это значит, что имя Елка могло распространиться и, скорее всего, не случайно, так как девушка, получившая его пароль на Земле:

— Вызывала огонь на себя.

— Это я должен ее узнать.

Как? Работать, встречаться со всеми Елками. Это значит, другим пока что придется отказывать. Получится ли?

— Вот из ё нэйм?

— Хочешь Вот, хочешь Из, хочешь Нэйм, — улыбнулась она.

— И это всё, что вы можете предложить?

— Я — да, предлагай теперь ты.

— Пойдешь со мной?

— Спасибо, да.

— Почему ты так охотно согласилась?

— Бабушка встречает меня только одним добрым словом:

— Проститутка, — поэтому очень часто хочется отдохнуть от этой агитационной политики.

Но толпа нашла его. Как? Как шепнул ему один парень, никогда не принимавший участиях в игре:

— Они думают, что у тебя золото.

— Золото партии?

— Нет, серьезно, тебя хотят обуть.

— Обуть не разуть.

— Разница, как между воровством и ограблением — большая, но результат тот же самый, — неожиданно умно ответил Хол.

— Спасибо за добрую весть, а то я уже начал сомневаться.

— В чем?

— Что золото у меня есть, хотя и как в банке: надо только вспомнить кодовое слово. Хотя нет, кодовое слово я знаю, но всё стало наоборот: слишком много сейфов предлагают мне свои услуги. Теперь никак не могу догадаться, какой сейф мой.

— Так часто бывает в кино: ключ от сейфа есть, и надо найти только банк, в котором: вам письмо.

— Письмо? Человек — Письмо, кто бы это мог быть?

— Проверяй всех.

— Спасибо за совет. У тебя есть ключ?

— От дома? Я его продаю, там всё убрано.

— Спасибо и на этом. Отвлеки их, мы уйдем через сад.

— Через ад?

— Что? — Но Холодильник уже вернулся в дом, чтобы передать ему Ёлку номер два. Ибо он уже два часа назад начал вспоминать всех, даже зав производством Виренею и директора турбазы Огни Социализма Лизу — не являются ли и они потенциальными Ёлками.

Наверное, вот именно на этот случай сказано:

— Иметь надо одну — тогда никогда не запутаетесь.

Они проснулись там же, где заснули, но голыми и в золотых наручниках. Сначала показалось, что ничего особенного, чтобы:

— Никто не сбежал, — но после того, как:

— Ничего не получилось, — стало ясно, что на вид обычный Пятый Элемент, имеет еще и потустороннюю эмацацию.

Передать его ей хотя бы в зачаточном состоянии не удавалось абсолютно.

— Ничего не понимаю, — наконец сказал он.

— Ты уже побывал в лапах Рори?

— Работа такая, милая, что отказать можно, но не всем. Кстати, ты никому не говорила, что ты Елка?

— Один раз только намекала, но, кажется, меня не так поняли.

— Но трахнули?

— Вот из ит, трахнули?

— Не в смысле того, что вырвали сердце и оторвали голову, ибо вижу, что она на месте, и сердце равномерно никуда не торопится, как будто заведенны

й на совсем других мирах атомный реактор. И да:

— Вы готовы дальше меня слушать?

— Да, сэр, я могу.

— Вы можете — я не могу.

— Попробуйте еще раз, или два-три раза, может научитесь.

— Мой космический летун слишком велик для вашей промежуточной межгалактической бензоколонки.

— Пожалуйста, не обижайся, и да: не продавай меня больше никому.

— Естественно.

— Тебя могут обмануть хитростью. И знаешь почему?

— Почему?

— Ты слишком умный, поэтому тебя просто возьмут на понт.

— Тебя брали?

— Ну-у, будем пока что думать: пытались.

— И?

— И? Ах, и! Да, но не подумай, что все.

Они вернулись в дом. Там никого не было, поэтом все расслабились, и то:

— О чем мы мечтали всю ночь — вышло.

Точнее:

— Вошло и вышло.

— Но до сих пор мне не ясно, можешь ли ты иметь десять детей? — спросил Владимир.

— Это важно?

— Для адаптации на Земле необходимо иметь как можно больше своих людей в этом деле.

— Не думаю, что родственники лучшие друзья девушек, — сказала она. И добавила:

— Может быть, ты князь какой-нибудь, и хочешь составить конкуренцию тем, кто жил в прошлом?

— Да, мэм, должен сразиться с Иваном Гр.

— И ты не боишься об этом говорить?

— Ты поняла, что сражение должно произойти здесь?

— Иначе, наверное, не было смысла петь эту песню:

— Для этого мы здесь сегодня собрались.

— Иван Гр на сегодня — это Черный, но сам, видимо, еще этого не знает, — сказал Владимир.

— Нерон почувствовал такую вероятность, и уже присел рядом с Черным и его другом Гусем, — сказала Елка. — И я скажу тебе то, о чем не догадываешься.

— Уверен, ты скажешь, кто четвертый в их группе.

— Да, милый, и ты его тоже знаешь.

— Скорее всего, — не удивился Вова, — но претендентов слишком много.

— Ты не догадываешься, чем он должен отличаться от троих остальных?

— Он Ромин.

— Дальновидно. Я? Нет, я не готов.

— Не я, а:

— Я.

— Вот ду ю сей? Да ты что! Они иногда дерутся, как дикие волки — по зову предков — ты не сможешь:

— Грохнут на первой же пересылке.

— Вот это ты хорошо сказал, милый, про Зов Предков, но кто они, мы же не знаем-м. Это могли быть обезьяны, но мало вероятно, чтобы во всем Космосе было такое одиозное предзнаменование.

— На змей лучше не намекай.

— Почему?

— Как иногда говорят: это уже не престижно.

— Да, ты прав, тут главное найти место, где душа пристегивается к телу, — сказала Малышка, однако, даже неизвестно точно, какая сумма была у Ива Гро до Пересылки.

И да: ты хочешь быть И Гро?

— Ноу, сенкью, ибо я должен загнать их такую Изменчивость, которая никогда не станет Наследственностью.

— Я буду презентом на их аукционе, и ты сможешь получить меня, как долгожданный приз.

— Спасибо, — но за время своего, так сказать, там препровождения ты можешь сама принять их веру, а потом, как-нибудь под сладкое утро:

— Я тебя съем, — добавила она, — нет, тогда уже лапти плести будет поздно.

— Тебя просто подадут мне, как консервную банку бычков в томате с надпись:

— Человек натюрлих.

— Ты думаешь, быть хомо сапиенсом будет уже не актуально?

— Думаю, не только.

— А именно?

— Думаю, уже и просто быть будет ни к чему. Править будут монстры, а люди только по Финегану, смогут находиться:

— Где-то рядом.

— Как бычки в томате им на обед?

— Может быть, если они соблюдают диету, а так не только на завтрак, и на ужин могут попросить:

— Соси-сь-ки из иво безотходных частей, однако, белоснежного тела.

— Именно белоснежного?

— Да, ибо свет останется, да, но только внутри нас, а снаружи тьма, где живут, но, увы, только не люди.

— Спасибо, что не прочитала мне эту страшную сказку на ночь.

— Охотно.

Но следующую ночь им не удалось провести вместе. Как сообщила благодарная соседка:

— Ее украли.

— Как?!

— Это было видно.

— Тащили на ноги?

— Нет, ибо не только, но и за руки.

— Мэм, перекрестившись, на кого были похожи эти ско-оты?

— Не поверите, именно на натуральную скотобазу.

— Туманностью Андромеды никто из них не обладал?

— Нет. Точнее, один, кажется, периодически задумывался.

— О чем?

— Вот именно, сэр, сам хотел понять, о чем он думает, похищая вашу благородную невесту.

— На кого он был похож?

— На придурка.

— Не знаю на кого и подумать.

— Всё придурки? — удивилась новая соседка. Ибо остальные, в конце концов, уже умерли.

— Дело в том, что, да, придурки есть, но все разные, поэтому неудивительно, что мне не удается понять, кого видели вы. Одежда, например, была?

— На них? Нет, на них не было, а на ней, да, желтая кофточка с узорами, как на индейце Майя, применяемая обычно для жертвоприношения.

Владимир внимательно оглядел соседку, и решил, что она не врет.

И было похоже, что не на похищение, а они несли ее сами, как царицу Савскую:

— Кого сегодня выберет — тот будет счастлив, как минимум раз в неделю, но можно надеяться на большее.

Возникает вопрос:

— Неужели человека можно растащить на части по правилам искусства не один раз, а несколько?

Кажется, что да, но как? Вот в чем вопрос.

Он вернулся в своё кафе. И в задумчивости уволил одного повара, который жарил рыбу, и подал ее без гарнира.

— Почему?

— Не заказали.

— Хорошо сказано, но вы предупредили официантку, что надо переспросить, может быть, они просто забыли, что здесь подают очень полезный картофель Фри, так как масло меняют чаще, чем предусмотрено?

— Нет.

Ну вот на Нет пришлось самому встать за костер наслаждений. Два раза чуть не подгорела Котлета по-Киевски из-за того, что Владимир не мог найти вероятность, с какой ресторан Центральный, который сгорел, мог существовать еще, или это только вымысел толпы, неместного происхождения?

Зашли четверо в черных пиджаках, что официантка Зоя, очень взволнованно объяснила, подав ему заказ:

— Кожа настолько натуральная, что кажется, даже человеческая, настолько весит всего полкило вместе с остальной требухой пиджака.

— В каком смысле? — спросил Вова.

— Если это рэкет, то обдерут до трусов. И знаете почему?

— Почему?

— Иначе на такие пиджаки — куртки никогда не напасешься денег.

— Бабло надо пасти? — спросила уборщица.

— Это хорошая мысль, если знать, где найти начальный капитал, — сказала барменша.

— Возможно, они приехали к какому-нибудь солдату? — спросила официантка.

— Зойка, не выдумывай, — сказала барменша Кобра.

Не успели идеи поплыть дальше, как из зала послышалась песня:

У меня идет всё в жизни гладко

И аварий не было пока.

Мне знакома каждая палатка,

Где нальют мне кружечку пивка.

Мне знакома каждая палатка,

Где нальют мне кружечку пивка.

Я, друзья, не верю в обещанья-я,

Обещанья — это звук пустой-й.

Назначайте, девушки, свиданья —

Всё равно останусь холостой-й.

Назначайте, девушки свиданья,

Всё равно останусь холостой.

Незачем ходить, где можно ехать.

К счастью путь-дорога нелегка.

А без счастья трудно человеку,

Как в холодный день без пиджака.

А без счастья трудно человеку,

Как в холодный день без пиджака.

Не выносят многие веселья,

Я же занят думою одной,

Как же сделать, чтобы всю неделю

В жизни получался выходной.

Как же сделать, чтобы всю неделю

В жизни получался выходной.

Слова — А. Фатьянов

И Владимир понял, что это было что-то особенного. Только что — почти — сгорел ресторан за мостом, где все официантки сбегались к барному телевизору на любую песню Ал Пугачевой, — а:

— Таких песен почти никто здесь не слышал — если не считать уборщицу.

И решил:

— Это они, но только промахнулись временем, лет на тридцать с лишним.

И так почему-то испугался, ибо получалось что-то:

— Не То, — уже третья группа могла претендовать на Красных Рориков.

Что это может значить — непонятно.

Наконец, он понял, и кажется от испуга, что эти четверо ему незнакомы. Но! Не совсем:

— Это были первые незнакомцы, которых он встретил в Центральном, год или больше назад, и теперь понял даже то, почему испугался.

Они были похожи на тех первых именно своей:

— Ни на кого непохожестью! — Поэтому нельзя было даже сказать, в чем между ними, этими кожаными и теми первыми роботами, — разница.

Люди ли они вообще?!

Про себя Вова тоже не мог сказать точно, что Вигрис, который в нем появляется по неизвестному алгоритму:

— Это тоже человек. — Ибо:

— Зачем человеку быть в человеке?

Достаточно, чтобы человек было хороший, — что значит:

— Мог терпеть присутствие других конструкций.

И догадался — только бы не забыть — что Другой и не появляется в нем, а наоборот — это я ухожу по Финегану:

— В сторону, — из чего следует, что когда-нибудь можно доказать:

— Я всегда там и был.

— Человек, находящийся рядом, не может понять, что никогда и не обладал своим — точнее:

— Этим телом, — полностью.

— А так только: смотрел и любовался? — удивился Владимир тому, что, ему казалось, знал уже от самого сотворения мира.

И понял, что отвечает черному пиджаку, подкравшемуся к нему сзади, пока он пытался найти место в телевизоре, так плотно установленном в избушке на курьих ножках, что найти эту дыру было сложнее, ибо была она тоже:

— Не просто так, — а сзади.

Конечно, это не удивляет, что нас — может, даже сверху и снизу, а не только по сторонам — окружаются предметы, и часто совсем незнакомые, но:

— И мы сами, увы, здесь только по Финегану — не в центре событий.

— Да, милый, мало этого, хотят еще и справить по нам же самим:

— Поминки.

— Да.

Тем не менее, только обернувшись он понял, что видит перед собой — хотя и осмотрелся предварительно по сторонам, только что не заглянул ей за спину — свою долгожданную Мамочку.

Хотя ее бабушка, видимо, давно и точно знала:

— Такие девочки имеют способность только к проституции.

— Мы думаем, что нас обзывают, а это были как раз наоборот, люди добрые, и сообщали нам, следовательно, правду.

— Как ты оказалась с ними?

— Вот ду ю сей?

— Пожалуйста, не притворяйся. Подними ногу.

— Простите?

— Хорошо, стой медленно, я сам тебе покажу, — и поднял левую штанину ее, однако не кожаной ноги, а просто в желтую клеточку. — Видишь?

— Что?

— Это золотое кольцо от наручников, которое я оставил на твоей одной ноге, потому что вторую оторвал.

— Ногу?

— Нет, леди, не ногу, а вторую часть наручников.

— Ты такой сильный?

— Они были силумин-овые.

— А сейчас? — она даже не улыбнулась, хотя душой он понимал, надсмехается, а зачем — непонятно. — Возьми пробу на золото — тогда поймешь, — я более, чем ты думаешь, настоящая.

Он попытался разорвать золоток ободок руками, но не вышло.

— Надо что-то вставить, — сказал он.

— Хорошо, пойдем, куда, в банкетный зал?

— Он слишком маленький.

— Я привыкла.

— К чему?

— К тому, милый, что тоже: слишком маленькая.

— Ладно, ладно, не зазнавайся, я узнал тебя, и заставлю ответить, кто с тобой, сейчас курит в холле моего Охотника Наслаждений.

— В нем нет сноски.

— Что?

— Я грю, должно быть: Охотник За Наслаждениями.

— Если вы еще не поняли, мэм, здесь половину мест, как и у вас, — он показал пальцем в небо, — находятся не в общепринятом ракурсе, а:

— Под ним, — высказалась она, чем несказанно удивила Владимира. — Разве я тебе не рассказывал, что, да, не всё мы видим без заднего ума, но не снизу же!

— Вот я и долблю тебе уже битый час, что это не я, а ты пристал: дай, да дай, как будто мы знакомы с самой Альфы Центавра.

— Спасибо и на том, мэм, что ничего не пообещали.

— Да?

— Да, потому что я уже устал верить в неправду.

И хотел, несмотря на любую логику, тащить ее в банкетный зал, где сидеть или стоять еще можно было, но лежать — бесполезно.

Однако вернулись трое ее черно-кожаных собеседника, и молвили:

— Ну-ну, заплати сначала.

И получается, даже если они с неба, а разнообразия никакого — так только:

— Обычное скотообразие.

Вот вроде бы уже известно, что ждать больше нечего, а всё равно продолжает удивлять, как Канта:

— Даже с неба, а звезды не падают, а о моральном законе вспоминают только в Парке Пушкина:

— Ты обещала и, следовательно, пожалуйста, не дрягай ногами.

И было:

— Сколько с нас за пять Котлет по-Киевски, пять сложных гарниров из укропа, зеленого лука, огурцов и помидоров, и неизвестно почему отсутствующей свеклы, — спросил Малик. И то предположительно, так как они чё-то мельтешили перед его глазами, как:

— То одни, то другие.

— Это сложный вопрос, — ответила официантка.

— И тем не менее, — настоял один из них, кажется, Андрей Ка.

— Хорошо, я сейчас попрошу нашего руководителя рассказать нам теорию его познания.

— Да? — только и чавкнул И Гро. И хотел даже поковырять ножом в зубах, но передумал, и взял зубочистку из специально для этого предназначенной Мурзилки, изо Чарли Чапли на берегу моря в задумчивом изумлении:

— Зачем я сюда чапал, если не видно поблизости ни кабаков, ни кабаре, ни обслуживающего их персонал младшего женского возраста, чтобы можно заодно найти и невесту, в частности, не только для этого дела, но и для загибания носков у инопланетных ботинок. — А зачем, спрашивается? В принципе нужно, если движение определяется, как траектория задумчивости по небосклону, а лапти-то незаметно уже гребут по земле.

И Владимир подошел, но со стороны двери бара, оказавшись лицом к мелькавшему между Ними телевизору с изображением начала пения Караоке.

Как говорится:

— Не ахинея ли это второй свежести?

— Рипит ит, плииз.

— Я грю, — Иван сам решил разъяснить свою политику по этому вопросу, а именно:

— Почему 4 — это конечное число. — Ибо до этого Владимир минут семь рассказывал то, чего сам долго не мог понять, да и не осознавал еще полностью, ибо до этого сообщения всегда приказывал заполнять края тарелок с Цыплятами Табака, Котлетами по-Киевски, и прочими:

— Свиными, так сказать, Отбивными — ибо шли они не из свинины, а только из её Вырезки или Карбонада, — абсолютно полностью, ибо:

— Куда иначе девать маслины и лимоны, — если априори ясно мало кто категорически откажется, а просить:

— Тоже берут сомнения: слишком много надо думать там, куда едва и так-то приперлись.

— Нас не устраивает Теория Ограничения.

— Очень жаль, сэр, — ответил Владимир.

— Почему?

— Ибо я и раньше догадывался, что прибыли вы сюда, чтобы доказать всему миру:

— Казнить надо не для того, чтобы предупредить следующий бунт, а наоборот.

— Чтобы плодить бунты, — закончил за него Андрей Ка.

— И теперь я понял, — ответил Владимир, что именно вы, Андрей, за это ответственны.

— Вы считаете или читаете? — спросил Андрей.

— Да, я читаю мысли, но не ваши.

— Его? — Андрей мягко положил лапу на плече И Гро.

— Я не на допросе еще, — ответил риторически владелец кафе.

— Мы, собственно, сюда пришили, чтобы просить, — сказал Малик.

— Да, просить вас, сэр, возглавить наше меро — приятие, как банкир, э-э, Красный Щит.

— В какой валюте мира вы предпочитаете получать его? — спросил Владимир.

— Мы признаем только золото, — сказал И Гро. Более того, как иногда говорят репатрианты с того света, — только золото и принимает тот, кто может дать ход нашему делу на Земле.

— Я не знал, — сказал Владимир первое, что удалось ему придумать по поводу того, что в их конгломерате вместо Федора, — моя Ёлка.

— Что значит, твоя? — И Гро проглотил крыло цыпленка целиком, чтобы показать: глотать, да, надо, но не слова только.

— Я инопланетян, — сказал Владимир для смеха, чтобы раньше времени не опознали в нем Вигриса, — поэтому прямая и косвенная речь не разъединяются в моем подсознании полностью.

— Не как у людей, значит? — спросил Малик.

— Да, сэр.

— У нас тоже так, — сказал Андрей, — если ты потащишь ее в банкетный зал — я должен присутствовать.

— Зачем? Я и так могу кричать вам через дверь, с чего начинаю и как всё закончилось.

— У нас недостаточно — как у простонародия — развито воображение, — согласился с Андреем И Гро. А Малышка на миллион их поддержала:

— Я тоже всегда молчу во время этого дела-ть. И знаете почему? Мне не о чем думать.

— Хорошо, я сдаюсь, ешьте, заплатите, и дранк нах, — Владимир посмотрел на небо, — честно, где вы живете?

— Вы тоже? — спросил Малик.

— Что, простите? Вы захватили мой дом?

— Если у нас одна общая Елка, то и дом у нас не может быть разным.

— Так они тебя там взяли и на месте изнасиловали?

— Да, сэр, и до такой степени, что иногда я даже забываю об этом.

— Чем вы ее заразили? — и хотел добавить, — гады, но засомневался, ибо:

— Авось лучше: сволочи.

— Ну, чё ты приуныл, парень, давай, — сказал И Гро.

— Ноу, сенкоью, и более того: не только ее больше не хочу, но и вас.

— В каком смысле?

— Живите там без меня за небольшую плату.

— Питание у нас здесь будет? — спросил Малик.

— Нет, сюда больше не приходите, пока не найдете золото.

— Что нам есть? — спросил И Гро.

— Мы обшарили весь сарай, нашли даже погреб, но в нем, кроме соленых огурцов и помидоров, варенья и так кое-что по мелочи — пусто.

— Нет даже картошки.

— Да, сэр, нет, всё уже сгнило.

— Надо было на лето забрасывать туда снег.

Глава 7

— Да, конечно, спасибо за совет, но мы еще не живем столько, чтобы видеть ее.

— Кого, зиму?

— Нет, с зимой мы более-менее знакомы по описаниям наших штурманских карт, а вот секрет превращения ее в лето пока не посетил нас своей доступностью.

— Мысль хорошая, даже не новая — ходить из зимы в лето за молодым картофелем, а наоборот — приносить на обмен — квашеную капусту с брусникой. Что еще бывает хорошего зимой?

— Мясо.

— Мясо? Мы его не едим. Так как свинина повышает уровень потребления до такой степени, что в туалет не находишься.

— А говядину жалко, — как пароль ответил Владимир.

— Да, вы соображаете, но скажу, почему мы не едим кур.

— Я знаю.

— На что спорим, что нет?

— На золотой.

— У тебя есть золото?

— Да, обыграл позавчера Енота, обобравшего Черного и Гуся, которые знают, где его можно взять почти в неограниченном количестве. И да: вы не едите кур, потому что стесняетесь, увидев их — в воспоминании — голыми.

— Вы считаете, что куры не имеют перьев, и поэтому всегда голые?

— Да, их содержат, как на каторге, как в аду: всегда без одежды.

— Я только хотел пошутить, — сказал И Гро, и засунул два пальца в рот, но Цыпленок Жареный не хотел возвращаться в этот мир вечных мучений, и заставил И Гро сказать чуть ли не через ноздри:

— Сопротивляец-ца-а, свинья, — и вот после этого его уже вырвало.

Из чего следует:

— Жалеют, но сожрать готовы даже, если будет с перьями.

— Лицемеры, — сказал Андрей Ка — чтобы не переходить на личности — во множественном числе.

И значит, написали благодарность, ушли, но просили передать — пока Владимир уговаривал Мамочку:

— На должность главного бухгалтера ты согласна?

— Да, сэр, только я считать не умею.

— Это даже лучше — воровать не будешь, ибо пересчитывать за тобой я не собираюсь.

— Почему?

— 3азчем тогда вы, мэм, если я сам должен думать?

— Спасибо, сэр, я именно этого и ждала, потому что наделась.

— Надеялась, что за секс я буду тебе доплачивать?

— Нет, милый: только платить. Если уже мысленно называешь меня проституткой.

— У меня нет денег, а так-то я рад с тобой не только расплатиться, но платить, мэй би, всю жизнь.

— Всю оставшуюся жизнь?

— Только если ты Елка.

— Говорят, Елка — это мужик.

— Ты, значит, думаешь, что ты не Елка?

— Скорее всего, нет.

— И значит, как только ты это поняла, что решила взять свой гонорар рублями?

— Нет, сэр, я как все хочу теперь только валютой.

— Не золотом? — даже как-то радостно вздохнул Вова.

— Да, сэр, валюту легче найти, чем золото. Думаю, его никто уже не найдет.

И вот, как назло, он только купил чуть ли не в Детском Мире, но всё равно в Супермаркете, где продавали не только часы, сантехнику, посуду, электротовары, шурупы, отвертки не только к ним, но и вообще:

— К любому предмету обихода, — даже кукурузу Бондюэль, хлеб и сыр:

— Камасутру, — купил, хотя и раньше ее видел, но думал: не родился еще тот хомо сапиенс, сил на которого хватит, чтобы ее расписать на нем.

Как назло, в том смысле, что:

— Как назло появилась Певица Роз Мари.

— С двоими у меня ума не хватит, — печально решил Владимир.

Но уже за чашкой кофе в отдельном кабинете Банкетного Зала — к которому можно было добраться здесь только боком, в отличие от такого же названия зала, который был в Центральном, который некоторые уже начали называть Лас Вегас:

— Как он сгорел, — но в нем даже хотелось спрятаться за зеленой бархатной шторой, настолько стеснительно было его огромное пространство. К публичному дому, где это не помеха:

— Здесь никто не привык.

Но мысль, что такое может случиться:

— Уже беспокоила.

За чашкой кофе — значит — замкнуло контакты:

— В принципе, да, нельзя, но с некоторыми — можно попробовать.

И задним умом он понимал:

— Певица Роз Мари не хочет с ним больше иметь дел только потому, что уже — или еще — давно поняла:

— Для секса — непригоден, — как некоторые, только к нестроевой.

Недостаток, я думаю, не только ума, но и тела.

Но вот появился случай, чтобы попробовать:

— Найти связь с Вигрисом, не теряя ее с собой.

Как говорится:

— Пусть эти твари разорвут меня на части.

По крайней мере, на две.

Но к сожалению, возникла трудность:

— Одна да, а другая — нет.

Мамочка:

— Их либэ дих, — а Певица Роз Мари просто:

— Нет.

Но почему?!

Если она хочет познакомиться со мной в образе Маркиза дэ Сада, то всё кончено:

— Это не моя роль.

Если она Маркиз — всё равно не буду. Тогда:

— Чего она хочет?

Может предположить, что она имеет отношение к группе И Гро большее, чем, так сказать:

— Принято думать?

Да, надо проверить, есть ли у нее на самом деле:

— Душа.

Как это можно сделать? Надо подумать, если уж эти ребята смогли сюда добраться из — неизвестно даже точно без словаря — из какого века, то информация о ней где-то должна быть записана. Если она с ними, имеется в виду.

На самом деле, думают, 15-й там, 16-й век — это не так уж далеко, и при желании когда-нибудь может появиться возможность туда добраться и всё как следует проверить, — но:

— Время, так же как пространство расширяется и расширяется, летит от нас всё дальше и дальше, как космический корабль со скоростью, может быть, и скорее всего, это именно так:

— Больше световой.

Следовательно, если мы расстаемся, то расстаемся:

— Навсегда!

Но!

Но если мы не можем догнать время — значит на пути его пролета мимо нас должны оставаться Почтовые Станции. С диктаторами, ибо они имеют, что сказать, как Станционный Смотритель Пушкина. О:

— Своей Дуне.

И Владимир решил, что информация о Певице Роз Мари, имеющей непреклонность не помочь ему осознать вероятность существования и как:

— Вигрис, — должна быть.

— Да, надо только найти подход.

Может она лесбиянка? Маловероятно, ибо в теории все знают, кто это, а так-то, как ему известно:

— Лично никто не встречал.

Как и золото:

— Если бы случайно не появилось, то и разговоры о нем: это только вымысел, тупой бессмысленной толпы, что был убийцею создатель Ватикана.

Он поехал в уже функционирующий, но еще полностью не открытый лагерь — турбазу Огни Наконец Нашедшего Нас Благоденствия, а в простонародии:

— Летучий Голландец, — по причине, видимо, то появления, то своего исчезновения.

И действительно, что важнее никто не знает: одно и то же место или его разные названия.

— Так я могу сдать вам комнату, — сказала прелестная своими словесами, но носатая, как Баба Яга все та же, что и в прошлый раз главный бухгалтер, как видно из его живучести при всех режимах времени многоэтажного отеля Летучий Голландец, или просто для поваров:

— Летучка, — а для приезжих из города, наоборот:

— Голландец.

Как разъяснила новая зав производством его кухонного персонала и ее нового изобретения:

— Жульена из петушков, называемых лисичками:

— Только за наличные, — ибо, объевшись этих гермафродитов можно, наверно, умереть, но, увы, вам уж тогда, в счастливом прошлом, было ясно, вы сами покупали мучения, так как платили наличными.

И желая с ней познакомиться, ибо и вдруг:

— Мы с вами встречались в кулинарном техникуме?

— Нет, мил хомо сапиенс, ибо там никогда не было никого красивее меня, а и я, ты сам видишь, богата, как все здесь, только большой жопой.

— Нет, мэм, я так не подумал.

— Что значит, не подумал? А думать всегда надо! И если уж подошел, то, пожалуйста, раздевайся — я замерзла на еще неокрепшем на летнем солнце ветре.

— Да, мэм, ветер, и такой, что с парусом можно доплыть до острова за пару минут.

— Ты умеешь ставить паруса?

— Да.

— Откуда?

— Видел в кино, как это делал Джек Потрошитель, нет, нет, этот, как его?

— Одиссей многоумный?

— Нет, мэм, ибо не приспособлен абсолютно, как недавно выяснилось, к определению ума местных дураков, но также и путешественников из Созвездия Большого Пса, и может быть, даже почти родной нам Альфы.

— Прости, незнакомец, но при чем Альфа и я?

— Да, скорее всего, я просто заговорился, ибо люблю всегда вспоминать Альфу Центавра, хотя почти точно знаю, что это, наверняка был Сириус.

— Какая разница, если они так далеко, что и не высказать?

— Говорят, уже близко.

— Почему?

— И знаете почему? Я принял вас за инопланетянку.

— Ты сомневаешься, что я разрешу тебе оборзеть, прошу прощения, обо-зреть всем мои черные дыры и белые пятна?

— Не только, ибо знаю: не на каждую и у меня сил хватает.

— Да?

— Да.

— Хорошо, рули на остров, и у тебя будет выбор.

— На кого и кого?

— Не совсем так, милый, ибо у тебя будет выбор: хочешь на, и хочешь и под Елкой.

— Под ёлкой вы сказали?

— Или на лошади.

— На лошади, вы сказали? — и даже обернулся, ибо ясно: если он приехал, то приехал, куда надо. Что можно перевести, как:

— Золота, скорее всего, опять не будет, но трахнуться всё равно разрешат.

— Ну, что ты заскучал, милый, или не узнал меня абсолютно?

— Да, скорее всего, поэтому: встреча с прошлым расслабляет, ибо всегда думаю:

— Вдруг теперь получится, а сомневаюсь, что и прошлый вариант ожидания счастья останется на своем месте, как Полярная Звезда, указывающая нам путь не только на Земле, но и на Небе.

Тем не менее, о ужас, их оказалось две! Первая привезла с собой второй ужин:

— Вездесущие Котлеты по-Киевски, горшочек пельменей По-Какому-то, и американский салат из тунца, и что удивительно, из свежего японского.

— Я и не отравлюсь? — дружелюбно спросила туземка этого острова по имени, ошарашившем Владимира своей подлинностью:

— Кобыла.

— Разве так зовут девушек? — тем не менее дружелюбно спросил он.

— Что-нибудь не так, мистер? — спросила Кобыла.

— Нет, что вы! Более того, могу сказать даже, как, э-э, Гомер: я звал тебя и рад, что вижу!

— Это сказал Гомер?

— Вы против?

— Нет, пожалуйста, ибо никто еще не отменял счастья, а оно, как известно, находится в стране под именем Заблуждения.

— Кто что будет?! — радостно спросила Елка, и разложила предложила салат из тунца и мягкий сыр с тройными сливками.

— С тройными сливками я не буду, — сказала Кобыла.

— Почему?

— И знаете почему? Есть мнение, что я не могу вылезти с этого острова по причине своей много-этажности.

— Вы выглядите, как рай с милым в шалаше, — отозвался Владимир.

— Так-то бы, да, но — не поверите — у меня никого нет.

— Вообще?

— На целом свете.

— Она имеет в виду, — вмешалась Елка, что несмотря на то, что все очень хотят — никто не может.

— Честно? — Вова обернулся к Кобыле.

— Да, сэр, все, как столбцы бессильны к стихосложению, способному освободить меня из этого повседневного траура.

Наконец, Владимир напился того, с чего нельзя запьянеть, Саперави, и нечаянно, но после продолжительного обдумывания, хапнул Кобылу за коленку. И с первого раза не понял, что точно:

— С этой мадемуазель мы где-то уже встречались. — Следовательно, может это и на самом деле Кобыла.

— Зря ты думаешь, парень, — прервала она его намерения, — что сможешь вытащить меня с этого острова.

Вова до уже напился, что хлопнул свою бывшую — то ли бухгалтершу, то ли, эту, как ее? зав производством — по рукам, хотя и хотел по ногам, чтобы сравнить:

— Не запутался ли вконец?

Но правда была налицо:

— Если эти имена Кобыла и Елка кто-то выдумал нарочно, чтобы разыграть, или кинуть его на то золото, которой, предполагается, он должен когда-нибудь найти, то всё равно, как уже довольно давно догадался он:

— Начало у этой бесконечности должно быть обязательно.

— Я думаю, — сказала Елка, указывая на плей-боя, как иногда, желая воодушевить его на предсказание будущей оргии, — он не знает, как тебя вывезти отсюда.

— Очень жаль, я так надеялась, что хоть один абориген разорится на свои умственные способности, что прямо не знаю, как сообщить теперь ему, — высказалась она о третьем в присутствии второго, — что сегодня не тот день, когда не справившийся со своей задачей царь Эдип будет отправлен восвояси целым и невредимым.

— Не понимаю, что такого вы мне можете сделать? — спросил почти без страха Владимир. — Их бин не понимайт.

— Они, — пьяная Елка кивнула и показала одной своей веткой на Кобылу, — пришли к неумолимому резюме, что выйти отсюда можно только одним-единственным способом.

— А именно? — почувствовал неизъяснимое волнение Владимир.

— Ты останешься за нее.

— Э-э, нет, нет, — тут же сообразил парень, имея в своем виду, что он директор-собиратель, в том смысле, что арендатор кафе, завязанного на однозначную, хотя и небольшую прибыль, и значит, отвечает за всё, что может произойти с этим Приютом Наслаждений без него.

И главное, — продолжил он, — не кого-его-меня, а:

— Кого-либо вместо нее.

— Это верно, — брякнула, не подумавши о своей подруге, зав производством Елке, Кобыла.

Владимир вполне мог бы продолжить сопротивление этому сфальсифицированному обвинению, но потерял нить:

— Кто такая эта Елка, — ибо было на сей момент полное отсутствие ее идентификации.

— Почему? — спросил — ему показалось — кто-то.

— Я такой жопы не помню. Более того, доказать обратное вы не сможете, ибо даже не знаете, с кем я был, а с кем еще только собираюсь.

И.

И было произведено насилие, в результате которого они уплыли на большую землю с ее кухонно-развлекательным комплексом, а он:

— Остался, — хотя и смог вздохнуть облегченно, проснувшись утром:

— Не связали, как древние индейцы для жертвоприношения, — а значит:

— Придут еще.

Надо только придумать, куда спрятаться.

Он решил:

— Если ему оставили еду, то искать надо золото.

Но был и вопрос:

— Можно и золото было положить на видном месте.

Но, видимо, Маверик со своей Аддис-Абебой нашли его и тут. Они сидели у костра и играли в карты без явного намерения заманить и его. К счастью, это были не те, кого он боялся встретить в неподходящий момент. Ибо это были:

— Пропавший Федор из десанта И Гро и его вторая половина.

Подходя всё ближе и ближе Владимир не мог понять, кто сидит напротив Федора:

— То ли это Малышка на миллион, то ли Певица Роз Мари — других статуэток он просто не знал.

Впрочем, была одна, но жаль, что пока так и не встретилась. С ней можно было договориться. Жаль только, что это могли сделать все.

— Хау ду ю ду.

Мычание.

— Хау а ю?

Они продолжали молча играть между собой, как будто специально так делали, чтобы заманить его, может быть, точно, но именно:

— Обязательно.

— Я не буду играть, — сказал он, как Пушкин, прозревая сквозь магический туман, что:

— Проигрыш неизбежен. — А.

А играть всё равно придется. К счастью у меня нет денег, а они никогда не дают взаймы.

— Федор, ты нашел золото, которое поручил тебе охранять И Гро? — спросил Владимир, поняв, наконец, что они перебрасывают друг другу золотые монеты. И более того, это были десятки.

— Кто попал сюда, тому безразлично, кто нашел золото, — ответил Федор, — ибо.

— Ибо, — продолжила его партнерша, — кто попал сюда назад не возвращается.

— Это остров мертвых, — ответил Федор, даже не посмотрев на него.

— Да? Почему тогда их двое? — спросил Вова неизвестно по какой системе логики.

— Зачем везде искать разницу, если ее на самом деле нет? — спросил Федор.

— Какую разницу ты заметил, Федор, что оказался здесь, на мертвом острове? — почти прошептал Владимир.

— Разницу между живыми и принесенными в жертву.

— Ты хотел сказать, между мертвыми и принесенными в жертву? — переспросил Владимир.

— Да, пожалуй, это более актуально. У меня есть время выбраться отсюда, а если нет — значит к живым уже никогда не вернусь. Помоги мне, Вигрис.

— Так-то бы, да, но сейчас я не чувствую себя Вигрисом.

— Это хорошо, я сообщу тебе новость, которую ты не знаешь, — сказал Федор.

— А именно?

— Ты не сможешь выбраться отсюда.

— Спасибо, что вовремя сказал.

— Ты Ромин.

— Как Ромин я смогу выбраться, ты это имеешь в виду?

— Да. Ты убьешь де-легата, который прибудет сюда для нашей ликвидации, и сможешь войти в окружение И Гро под его именем.

— Как?

— Они тебя не узнают.

— Почему?

— Измена мельтешит между ними настолько быстро, что буквально перестают узнавать друг друга в лицо. Только по паролю.

— Как я его узнаю?

— Когда убьешь его — спросишь, ему будет уже всё равно, поэтому, я думаю, отдаст.

— Ты уверен?

— По крайней мере, точно отдаст за небольшое вознаграждение.

— Отдашь ему свою шпагу, чтобы мог какое-то время обороняться от чертей.

— Прошу прощенья?

— Здесь мертвые, принесенные в жертву полностью вряд ли умирают — по крайней мере мне об этом ничего неизвестно.

— И продолжают сражаться с прибывающими на этот остров для жертвоприношения.

— Из другого мира, или с другого острова, как в Робинзоне Крузо?

— Не знаю точно, я просто слышал краем уха, и поэтому думаю, что сражаются они с прибывающими с материка сюда.

— Кто, кто прибывает сюда?

— Так вот, как ты прибыл, так и прибывают, чтобы избавиться от лишних людей.

— Просто так нельзя убить?

— Нет. И знаешь почему? Они боятся, что убитые сами придут за ними. А так, как ты, как я, и эти две, в сеть попавшиеся телки, так вечно и будут болтаться, как индейцы в своей резервации в надежде, что и им когда-нибудь разрешат построить своё казино.

Главное не забудь своего имени. Оно у тебя записано где-нибудь в надежном месте?

— У тебя записано?

— Нет, но мне повезло, что ты вспомнил меня, что я и есть легендарный Федор — переводчик И Гро с польского. Жаль тебе не могу ответить взаимностью: не знаю я тя, мил хомо сапиенс.

— Зря ты это сказал, — ответил Владимир, ибо теперь и я начал забывать о себе некоторые очень важные вещи.

— Попроси одну из этих дам сделать тебе наколку на плече.

— На плече? Я не проститутка Александра Дюма.

— Хорошо, тогда на жопе, чтобы никто не видел, ибо, надеюсь, купаться ты будешь не на отмели, где всё видно, а зайдешь хотя бы по пояс.

— Очень правильное замечание, только я, сэр, не вижу здесь двух красоток, про которых ты мне распространяешься уж полчаса.

— Время не имеет значения.

— Вообще, или здесь?

— Здесь в частности.

Девушка сделала ему наколку на груди, и он только все время переспрашивал:

— Ты какими чернилами мне написала эту историю?

— Я уже три раза сообщала вам, сэр, что синими.

— Ты говорила фиолетовыми.

— Не понимаю, в чем разница.

— Может быть, ты вообще цвета не различаешь?

— Они разные, серьезно? Более того, чем тебе не нравится красный цвет?

— У тебя уши есть?

— Естественно.

— Я — Ромин.

— Спасибо, сэр, я не знала.

Владимир хотел прояснить, куда делась вторая Кобыла, или ты и есть Кобыла, тогда непонятно:

— Где теперь Елка? — но не мог уже точно определить, Елку и Кобылу видел именно здесь, а не в другой пространственно-временной ориентации.

Вчера или позавчера, как это возможно? А с другой стороны, вполне возможно, если время здесь не имеет такого большого значения, как бывает обычно.

— Здесь секс бывает?

— Думаете, будет легче перед боем?

— Да, мэм, ибо я почти абсолютно не умею держать шпагу.

— Хочешь потренироваться на мне? Тренируйся вон на нем.

И, о ужас, с берега поднимался человек, как будто шел на свидание с Жаном Клодом Ван-Даммом, а именно:

— Сначала была видна только его шляпа, потом ниже, ниже, еще ниже — что значит, шел он на руках, в целях большей конспирации.

Владимир хотел было бежать, так как с претендентом на ноги-ножницы встречаться не хотел абсолютно даже при условии, что получит на этот бой доспехи Жана Клода Ван-Дамма.

И эта дама, как цыганка, вдруг раскинула перед ним карты:

— Выбирай свою дорогу!

— Не хочу.

— Тогда так и выйдешь голым, без оружия.

И он вытянул то, о чем, как говорится, мы так долго мечтали:

— Дар Тань Ян.

— Я не хочу быть китасем, — от испуга даже зашепелявил Вова.

Но потом вспомнил молодость, и пока не мог понять только одного:

— Как его победить, если.

Да, друзья, мои, так-то предполагалось, что внизу у него голова, если к солнцу тянутся ноги, а получилось:

— Ни-ше-го.

— Не пугайся по мере возможности, — сказала Елка, — я тебя поддержу, если что.

Вова вынул шпагу, и понял, что сражается не с каким-то раком Руки-Ножницы, а перед ним обычный головорез-убийца, владеющий смертельными ударами с двух рук.

— Как змея, — разъяснила ему Елка, — не бойся, это тоже самое, что у нее есть и жало, и всеобъемлющий хвостяра.

— Мэм, я не справлюсь, простите, первый раз боюсь.

— Пойми, что ты близок к полному уничтожению, и силы должны появиться.

— Нет, наоборот, у меня всё валится из рук. Где Федор?

— Ай доунт ноу.

— Найди его, скажи пусть поможет, иначе ему тоже отсюда не уйти.

— Нет, милый, он уже проплыл половину пути, а человек, почуявший, что умирать пока не надо, уже не повернет голову назад.

— Хорошо, ты можешь мне помочь?

— Как?

— Отвлеки его внимание, чтобы я мог собраться с мыслями.

— Он не такой, чтобы броситься на меня.

— Почему?

— Ну, если он людоед, то на меня не позарится, я худая.

— А, эта, как ее, Кобыла?

— Она ничего, но, увы, поздно, ты выбрал меня — значит она в обиде, и только о том и мечтает, чтобы принять участие. Но для этого ты должен показать ей, что уже разлюбил меня, и мечтаешь питаться только её радиоволнами.

— Пусть скажет, как.

— Я сама тебе это сообщу: ты должен убить меня.

— Я не настолько тебя ненавижу, и не до такой степени люблю ее, чтобы заняться мародерством.

— Тогда беги! — крикнула она, чтобы перестал стесняться методов маневрирования в условия превосходящих сил противника.

Тем не менее, Владимир боялся повернуться и отступал задом. Как рак. И видимо, в глазах у киллера помутилось, он обогнул его, как петля авиатора Нестерова, но не вернулся, чтобы зайти в хвост, а так и ушел вдаль.

— У меня есть время, чтобы переплыть этот Финский Залив? — спросил Вова Елку.

— Время относительно.

— Что это значит?

— Ты не сможешь войти в воду, пока не убьешь его.

— У меня такое предчувствие, что это не те люди, которые жили пятьсот лет назад, а пришельцы, чужие, в которых И Гро трансформировались, побывав после смерти в далеких мирах.

— Может быть.

— Но, скорее всего, наоборот, — сказала появляясь, как из-за куста Кобыла, — они и тысячу лет назад прилетели сюда такими.

— А вы?

— Мы, — переспросила Кобыла, но ответить не успела: монстр НН — Ноги-Ножницы прыгнул на нее, отчикал голову, и сыграл ей обеими руками поочередно:

— Яблочко, куда ты катишься. — После этого дыхнул на нее пламенем, как отряд Рядового Райана по немецким пулеметчикам, и зажарил.

Думали, съест, но он погнал ее к морю, как будто хотел доказать Пели или Гарринче, что не только просто так, но и вместе с мячом бегает не хуже, не хуже, чем это делают чемпионы мира сейчас.

— Пока он увлекся мы должны уходить, — сказала Елка.

— Да, конечно, я согласен.

— Я сама здесь, как робот, ты должен меня включить на соответствующую волну.

— Мэм, за радио дело меня выгнали из техникума.

— Не рассуждай, как незнающий — скажи, как знающий.

— Спасибо за подсказку, мэм.

И было:

— Я Кошка, — мяукнул он, и после этого они слились в одно целое, и почти без труда переплыли залив, отделявший из от турбазы Светлячки Социализма.

Только пару раз голова, а точнее, ноги этого ненасытного стриптизера, покрутились на поверхности воды, но так ничего и не увидели. Имеется в виду, не увидели самой воды, ибо она перед ним расступалась и, похоже:

— От страха.

Владимир на берегу поклялся Елке, что:

— Больше моей ноги не будет на грязных ступенях этого пионерлагеря, переделанного для приманки в турбазу.

— Послушай, милый? — спросила Елка, когда они остановились на противоположной стороне тротуара от ресторана Центральный — Лас Вегас в простонародии:

— Ты бармен или директор этой забегаловки.

— Вот это ты правильно промямлила, — отрыгнулся почему-то соленой водой Вова, как будто только что переплыл Финский Залив или прошел Мертвое Море, как по суху, но только почти, ибо хлебнуть, как всем ему тоже пришлось, и отнюдь не Хеннесси, мэм.

— Я леди.

— Хорошо, щас посмотрим.

— Я готова.

— Иди постучи в дверь и скажи, что у тебя есть деньги.

— Никто не поверит.

— Почему?

— Здесь надо дать, чтобы поверили.

— Так дай.

— Прямо при тебе, что ли?

— Сунь ему потихоньку в руку, чтобы я не видел.

— Деньги?

— Ну-у, да, деньги, конечно.

— Ты мне не давал ничего, милый, — сказала она, и чуть не заплакала.

— Проверь карманы, милая, — сказал я, поняв, что что-то произошло, но что — непонятно, кроме только того, что кто-то назвал меня:

— Бурбон. — Окликнули, да, это точно, но оглядевшись по сторонам понял:

— Как в Мастере и Маргарите — улица совершенно пуста.

Глава 8

Хотя рядом вокзал и кто-то должен на него идти.

— Он не хочет брать деньги, — сказала, опять перебежав дорогу, Малышка на миллион, и без задней мысли, конечно, что с таким именем и фамилией у нее, у самой должны быть бабки. В том смысле, что дал на чай, а просят, извиняйте, на:

— С коньяком кофе.

— Прости, забыл, я сколь те дал-то?

— Что-с?

— Что-то голова кружится.

— К-как?

— Да-а, как будто не вчера родился, а давно, авось и пятьсот лет назад, а всё не терпится.

— Ты уж меня извини, мил хахаль, но определись сначала, чё те надо. В кабак попасть, закрытый, как после пожара, или трахнуть меня прямо сейчас, несмотря на то, что негде.

— Извини, я растерялся, щас решу окончательно. Нет, не могу чё-то.

— Хорошо, я скажу.

— Говори.

— Совместим приятное с очень полезным. Но для этого надо зайти всё-таки в это кабаре, где и станцуем сами.

Владимир пошарил еще раз по карманам и вынул, как будто нарочно для насмешки, золотой.

— Сколько там? — только и ляпнула беспросветная леди.

— Тут бы удивиться, милая, сначала, как все нормальные люди, а ты сразу:

— Чуть что и уже всё понимаешь.

— Пожалуйста, милый, не вынуждай меня, чтобы я вызвала на подмогу Кобылу.

— А ты кто? — решил отшутиться парень, чтобы не накликать еще большую беду, ибо:

— Пожалуйста, дорохгие гости, но не все же сразу, ась?

И догадался, что надо сменить рекогносцировку, ибо дело зашло слишком далеко, едва начавшись:

— Милая девочка хочет позвать на подмогу Кобылу, а если это точно была женщина, то ведь, кажется, она умерла.

Следовательно.

Следовательно, если покойники ходят с парадного входа, то мы зайдет с черного выхода, а чтобы запутать охрану:

— Подъедем туда на такси.

— Как ты умен, мил херц, как ты умен, и знаешь почему?

— Нет.

— И это правильно, ибо никогда не надо признаваться — особенно до начала игры на эти тити-мити, что у вас в наличии:

— Золото-о.

— Да, пожалуйста, верни мне эту десятку пока, чтобы перед таксистом я мог выглядеть богатым, по крайней мере, приличным человеком.

— Да, но мне жалко уже ее.

— Сейчас мне некогда шутить, прости.

— Нет, честно, ты забыл передать ее мне насовсем.

— Вот это очень правильно, ибо я дал ее тебе только подержать немного и по-светиться от счастья.

— У меня нет денег.

— Спасибо за ответ, но прошу еще раз повторить.

— У меня нет денег.

— Зачем ты их потеряла.

— Я их не теряла.

— Почему?

— Потому что в глаза не видела.

— Как?

— Я пошутила, у тебя в руках была пуговица, но вот от чего не знаю, как говорится, хоть убей.

Он посмотрел вниз.

— Нет, нет, она была большая.

— Где бывают большие пуговицы? — спросил Вова, и сам же ответил: — Только на зимнем пальто.

— Сейчас лето, милый, ты не угадал.

— Значит, эта десятка — не меньше — всё-таки была.

— Посмотри в башмаках.

— Я не Папа Карло, чтобы носить такие больше туфля с загнутыми носами, куда могут нечаянно попадать золотые пятерки, а уже десятки — тем не менее.

Они решили сначала сесть в такси, а там уж по ходу дела разобраться:

— Платить, или грохнуть таксиста. — Шутка:

— Просто можно было пригласить и его, пообещав двадцать семь рублей плана плюс рублей восемь на пару пузырей со сладким чаем.

Авось на Камамбер останется. Ибо в последнее время водка На первую букву алфавита так пахнет, что скоро можно привыкнуть отнимать часть питания у самой Волги.

— Пить бензин?

— Да.

— Разве от него пьянеют?

— Будем прикидываться, что как и от водки: зато жить стало веселей, хотя и с муторным привкусом.

— Что ты хочешь?

— Хочу мужа с хорошей работой, дом с тремя спальнями, белой лестницей внутри, машину, с откидывающимся верхом, и детей, мальчика и девочку. Именно в такой последовательности, сначала мальчик, потом девочка.

— В любом случае ты этого не получила.

— Но у меня еще есть время. Он думает, что потерял что-то, — Елка указала полу накрашенным пальчиком.

— Бармен?

— Ноу, за столиком у бара парень ищет ногой зажигалку.

— Ее там нет?

— Зажигалка есть, он не знает, что курить здесь нельзя.

— Впервые слышу, что кто-то, кроме человека решает, может ли он курить.

— Ты не знаешь?! Но я почему-то знаю.

— И знаешь почему?

— Мы попали в разное время!

— Мне надо подумать.

— Ты подойдешь первая, попросишь меню и покажешь мне на пальцах, поняла что-нибудь, или:

— Нет.

— Нет, нужно, чтобы было: слова поняла, а до смысла надо доходить в туалете. Кстати надо проверить, какие здесь туалеты.

— Приспособлены для размышлений, или так только, как в поле: устал — значит можно заканчивать.

И она прочитала, это было даже не меню, не прейскурант, а:

— Карта Бара, — бармен улыбнулся так, что можно было подумать: он нашел ту дичь, которую давно мечтал подстрелить.

— Я даже не думала, что такие карты бывают, милый.

— Значит?

— Значит, я всё поняла, но ни о чем не подумала, — ответила леди так, что он понял:

— Это именно тот язык, с помощью которого можно проверять Ино: вызубренные параграфы не помогут, ибо сырыми к употреблению не пригодны:

— Их надо варить в башке — это очевидно, — резюмировала и девушка.

— Скорее всего, сама голова не может идентифицировать большинство поступающих в ее кастрюлю пельменей.

— Да, ты прав, по крайней мере, курицу от индейки отличить не удастся точно.

— Вот из ит, индейка?

— Ты никогда не пробовал?

— Нет. И знаешь почему? Здесь никогда не бывает Дня Благодарения.

Далее, он в 80-х, а она в 17-м. И осталось только выяснить, какого века.

Они дождались самого вечера и думали, что оставшиеся за последним столом ребята будут играть в карты. Малышка советовала уйти, но Вова ответил, что:

— Очень любопытно на что они будут играть.

— Ты их знаешь?

— Может быть, но пока не могу точно идентифицировать, кто из них, кто. Хотя понимаю, что весы на вопрос:

— Мы с вами где-то встречались, — определяют в пользу известности.

— Может быть, это тебе только кажется?

— Нет, нет, кажется наоборот.

Они просидели еще минут сорок за стойкой бара, но никто не появился. А именно:

— Бармен не пришел на работу, а толпа, сидевшая за последним столом, не вернулась из туалета.

— Ты уверен, что они пошли в туалет? — спросила Малышка.

— Им больше некуда идти. Дверь через ворота закрыта.

— Они могли выйти на улицу.

— Как?

— Через дверь.

— Через дверь, — повторил Вова.

Я почему-то думал, что мы здесь заперты, как там в Огнях Социализма, почти навеки.

Удивительно, честное слово, очень интересно, как они могли выйти без ключа? Выбили дверь?

— Им открыл сторож.

— Сторож? Он уже пришел на работу?

— Ну, если ресторан закрыт — значит, он приходил, пришел, а потом напился на халяву, и спит под столом администратора.

Они направились к вокзалу. По пути Вова сказал:

— Если Лева сегодня ночью работает — поедем в Москву.

— Куда?!

— Чему ты удивляешься?

— Это далеко.

— Почему далеко, если я думаю, что это близко, — прориторичил Владимир.

Они подошли к стоянке, но Левы не было.

— Хорошо, — подумал Вова, — мы поедем завтра, а сегодня зайдем в моё кафе.

Они прокатились, но денег расплатиться не было.

— У нас только золото, шеф, — сказала Малышка.

— Я сейчас принесу, — сказал Вова, и поднялся по ступенькам.

В кафе был бардак, про который он забыл и помнить: