Бесплатный фрагмент - Грань

Душа

В аду наступила осень.

Нирбус неловко повел плечом, огляделся — он был впервые в тронном зале.

В животе смачно ухнуло волнение: под взглядами тысячи глаз любой почувствовал бы себя неуютно. Носком лакированного ботинка демон пнул мелкий рубин под ногами, безразлично наблюдая, как тот покатился к подножию трона. Камень сверкнул в отблеске заката и остался одиноко лежать.

Потоки крови под прозрачным полом отливали вязким янтарем: демон с сожалением подумал, что еще долго не увидит настоящую осень. Кто его выпустит наверх после такого скандала.

«На колени», — трескучим набатом отдалось в голове. Демон вздохнул и рухнул на кварцевый пол. Боль, совсем как человеческая, прокатилась по костям и застряла в мыслях. Проведенное на земле время не прошло даром: теперь Нирбус на слова повелителя не кивал, а мысленно передразнивал.

Сатана опустился на трон. Мантия зашуршала, хлопнула об пол, поднимая в воздух частицы золы.

Повелитель оглядел тронный зал, прищурился, взялся за изучение предложенных прислужником бумаг. От прочитанного ноздри его гневно раздулись, драконья чешуя на предплечьях беспокойно зашевелилась. Зал сковал холод.

Владыка поднял темный взгляд на демона — Нирбус почувствовал, как жернова повседневности с треском ломают хребет. Сатана наклонил голову вбок и прорычал хором тысячи голосов:

— Нирбус, ты дебил?

***

Дверь в спальню с грохотом распахнулась. Темноту разрезала сияющая улыбка.

— Ты не поверишь! — Лиля плюхнулась на кровать, срывая одеяло со спящего тела.

Тело недовольно закряхтело. Август потянулся к будильнику.

— Пять часов… — начал он возмущение…

— Мне хватит и пары минут, слушай! — девчонка была непреклонна. — Я купила душу!

— Надеюсь ты попросила за неё новых друзей, — снова укутался в одеяло Август, но через секунду скорость смысла догнала скорость звука. — Погоди… ты сделала что?

— Купила душу! — Счастье, лившееся из ее ушей, можно было собирать ложками. — Во время посиделок зашла речь о религии, как всегда…

— Ну, конечно.

Лилю было не остановить. Август сел на кровати, включил светильник. Теплый свет озарил румяное лицо девчонки, наэлектрезованный вихрь светлых волос, горящие глаза.

— И один парень был ярым атеистом. — Лиля без запинки продолжила. — Ну, я и спросила, раз он не верит в существование души, может ли он мне свою продать за чирик. Он продал! — Август не был удивлен ее ночным визитом. Не в первый раз. В такие моменты казалось, если она не выговорится, Лил взорвется. — Хотя я видела, как он колебался перед этим.

Но тема сегодняшнего визита была куда важнее «я прошла тест кто я из феечек винкс» или «ты знал что шахматы — от слова шах и мат?»

— Лил, это… так нельзя, — сонная гравитация окончательно отпустила Августа.

По хребту пробежал холодок.

— Круто же, правда? Я уже погуглила обряд для вызова демона. Прикинь, если перепродать? — Ее глаза сияли, как взрывы сверхновой. Сон растворился в мягком свете лампы и безудержной энергии девчонки. Она наполняла адреналином все помещение. — Во всех историях люди типа Паганини или Джей Зи просили мировую известность и кучу денег, получается, я тоже могу, но при этом моя душа останется при мне!

— Нет это… так не… — Август мотнул головой в замешательстве. Хотелось надавать девчонке по заднице и отправить спать, но ее гипотеза была интересной. Мужчина застыл в задумчивой растерянности. — Хотя не знаю, никогда не слышал о таком. Но вряд ли это так работает…

— Вот и проверим! — Лиля хлопнула в ладоши, зашипела. Август заметил на ее ладони бинт. — Для обряда нужна кровь, но это не проблема, сделку мы также скрепляли. — Она кивнула на пропитавшийся розовым цветом повязку. — Кстати, надо будет перекись купить, наша закончилась. Осталось только слова вызова найти адекватные…

— Кровь? Лил, что? — Мужчина вышел из ступора, схватил Лилю за руку, рассматривая рану. — Ч… мать твою, не могла палец порезать? Зачем ладонь всю? Идём.

Лилю тянули за руку, словно котенка на шлейке, пока она возбужденно продолжала тараторить, не видя в ситуации ничего страшного.

— Я не верю, конечно, в это настолько, но должно быть весело, я еще в детстве хотела всегда демона вызвать, но оба раза меня ловили на этапе поджога свечей… — Август вскинул брови, исподлобья с немым укором заставил девчонку потупить взгляд. — Думала, они ярче будут гореть, если спрыгнуть их керосином…

— Так, стоп. Ты скрепила сделку кровью?

Мужчина усадил Лилю на стул у кухонного островка, в замешательстве остановился с аптечкой в руках.

— Я не эксперт, но во всех историях так и делают, — пожала плечами Лиля, тряхнула головой.

Она нагло врала: конечно, Лиля считала себя экспертом. Два просмотра целого цикла «сверхъестественного» разве не могут считаться дипломом в черной магии?!

— Во всех историях тот, кто продаёт душу, кровью договор подписывает! — Август глубоко вдохнул и не выдохнул. С кислородом из легких могли вырваться ругательства. — Ты-то себя полоснула зачем?!

— Я импровизировала, — Лиля смахнула волосы с плеча, светлые пряди с розовыми кончиками рассыпались по спине.

Много он понимает.

— Это не очень хорошо, — Август озадаченно покачал головой, начиная обрабатывать порез на ладони девчонки ватой с зеленкой.

— Ты же у нас главный скептик, — Лиля фыркнула, скрывая шипение от боли.

— И как главный скептик здесь, говорю тебе, что это не очень хорошо. Моя мать была ведьмой. С таким не шутят.

— Ты серьёзно?! — Лиля от удивления взвизгнула, с интересом уставившись на серьезного Августа.

Тот кивнул, поджав губы.

— Да, под старость лет даже гаданием занималась. Тут хоть верь, хоть нет, но когда видишь такое своими глазами… — он передернул плечами, Лиле стало не по себе. Такое серьезное отношение Августа к шутке делало ее совсем не смешной. Стало тревожно. — У нее был серьёзный дар. — Мужчина заметил смену настроения Лили, потеплел. Если она отнесется к этому серьезнее, проблема решится быстрее. — А почему у тебя мокрые кроссовки?

Август закончил дезинфицировать ладонь девчонки, заклеил пластырем, убрал аптечку в шкаф. Вздохнул, потер ладонями глаза, хмуро кивнул на хлюпающие кеды Лили.

— У подъезда была большая лужа.

— И почему ты в неё наступила?

— Потому что это была большая лужа, — она развела руками, непонимающе поморщилась.

— Ты же взрослый человек… — Август снова вздохнул. — Ах да, о чем это я… и я не этому тебя учил, — он погрозил Лиле пальцем.

— Да, точно. — Опомнилась девчонка. — У парадной. У парадной была лужа.

— Так-то лучше. — Довольно кивнул Август. Достал из холодильника яйца с овощами, включил плиту. — Омлет? И ты вернёшь этому парню душу сегодня же. — Припечатал он. — Мне плевать, на сколько странно это звучит, повторяю, так нельзя.

— Ага, с колбасками, — согласилась Лиля, стягивая мокрые кеды. — Но не верну. У тебя выходной?

— Вернёшь. Выходной. — Август покачал головой, начиная жарить колбасу. — Должен был через пять часов начаться, но видимо, день будет долгим, — мужчина закусил губу, обернулся через плечо, глядя с укором на девчонку, но та не заметила нравоучения.

Сидела на барном стуле у кухонного островка, протирала кухонным полотенцем досуха ступни. Август закатил глаза.

Этот гарнитур на манер американской студии совершенно не вписывался в интерьер, но Лиля любила крутиться на стульях, и это было аргументом. Ровно как и остальные странности в их квартире, вроде синего горна на стене в гостиной. Идея фикс после просмотра очередного сериала. Августу, в целом, это не мешало.

— Не верну. — Улыбнулась Лиля. — Это значит, мы пойдём в парк за листьями?

Детский азарт солнечными зайчиками закакал по кухне.

— Никогда больше. — Безапелляционно покачал Август головой, разбивая на сковороде яйца.

— Но вдруг меня похитят?

— Тебя очень быстро вернут.

— Но вдруг там опять будут менты? — Захныкала Лиля. — Они подумают, что я ищу закладку, если буду одна, — жалостливо надула губки она.

Август замер, медленно развернулся к девчонке всем корпусом. Вскинул брови.

— В прошлый раз это не остановило их от тех же мыслей, когда я был с тобой. — Напомнил он и вернулся к готовке. — Категорическое нет. Ты не можешь погуглить? В интернете резкая недостаточность фотографий кленовых листов? — Мужчина сморщился, развел руками, будто вел недоуменный диалог с самим собой. — И душу вернёшь. Не обсуждается.

— Мне нужно прочувствовать структуру, чтобы нарисовать качественно. — Закатила Лиля глаза, обреченно роняя голову на руки. — Я и так уже задерживаю сроки. Эх… Хотелось бы мне быть этим… как его… как бисексуал руками…

— Амбидекстром?

— Да. — Просияла девчонка, мечтательно возвела глаза к потолку. Ей нравились потолки в квартире. Такие высокие раньше она видела только в музеях, в обычных хрущевках таких не было. — И рисовать одновременно тоже. Я бы делала в два раза больше иллюстраций. — Обреченно вздохнула она, понимая, что этому не бывать. — Почему так важно вернуть душу? Я не могу владеть двумя?

— Или бы ты в два раза больше прокрастинировала, зная, что быстрее сможешь сдать иллюстрации и как всегда бегала бы в панике со своими дедлайнами. — Резонно подметил Август, выключая газ на плите. — И да, владеть двумя нельзя. Почему — сложно сказать. Это как термоядерную физику второклашке объяснять. — Окатил он ее полным снисхождения взглядом. — Не вернёшь — есть не будешь. — Подытожил, раскладывая яичницу по тарелкам.

— Ладно, верну. — Сдалась Лиля недовольно. — Значит, пойду за листьями завтра.

— А вернёшь сегодня.

— Напишу ему. — Отмахнулась девчонка. — Может вечером сможет. Боже, ну ты и сноб. — Лиля цокнула, с претензией смотря на Августа.

— Буду снобом, если так надо. — Спокойно пожал плечами мужчина, протягивая ей тарелку. — Все художники такие странные или ты одна такая?

— Кто бы говорил. — Съерничала Лиля, передразнив тон. — Это не я взрослый дядька, делящий квартиру со студенткой и умоляющий её вернуть покупку.

— Ты уже не студентка. — Взмахнул вилкой Август, садясь напротив. — И душа — не сумочка.

— Ага, бывшая студентка! — всплеснула руками Лиля, обвиняющим прищуром врезалась в мужчину. — И чья это вина?

— Чья?

— Твоя, конечно! — Фыркнула она, недовольная догадливостью друга. — Это у тебя на компе я увидела ссылку на курсы иллюстраторов и через два месяца отчислилась!

— А теперь работаешь в классной компании на удаленке, хозяйка своего времени и зарабатываешь приличные деньги. — Не поднимая взгляда от тарелки, ровным тоном подметил Август. — Ещё и есть время скупкой… такого… заниматься… как тебе такое в голову пришло?

— Не знаю. — Лиля закатила глаза и отмахнулась. — В моей голове много всего происходит. Но да, Я молодец. А ты все равно странный, — подытожила она.

— Восхищаюсь твоей способностью манипулировать диалогом, — дернул уголком губ Август, исподлобья смотря на жующую девчонку.

— Приятно это слышать от такой крупной шишки, как ты. — Лиля сняла воображаемую шляпу. — Кстати, ты же большой босс после повышения. Можешь снять любую классную хату на Крестовском, что с тобой не так? — Она задумчиво указала на него ножом, закусила губу. — Понятно, два года назад ты потерял бизнес, был нищим и в депрессии…

— Я не был нищим.

— Богатым, чокнутым и в депрессии, прости, — съерничала Лиля.

Но заинтересованного взгляда Августа не лишила. Он был красивым мужчиной, обеспеченным, занятым, а она… разум Лилии был слишком занят своими делами, беспокойным поиском новых хобби, идей для рисунков и розыгрышей над соседом, чтобы задумываться, как так вообще вышло. Ей было комфортно в этой вселенной.

Разве что Август был прав, свою ладонь резать канцелярским ножом не стоило — порез неприятно ныл.

— Когда ты можешь позволить себе абсолютно все, в приоритет начинаешь ставить другие вещи. — Философски объяснил Август. — В жизни надо ценить мелочи, знаешь. — Улыбнулся он. — Вот тебя я ценю, — мужчина привстал на стуле, перегнулся через островок, похлопал девчонку по голове, не скрывая подколки.

Лиля растянула губы в притворно широкой улыбке.

— Приятно быть в этом ценным списке мелочей сразу после твоего члена.

— А может и правда снять квартиру на Крестовском… — Август картинно задумался

— Да ладно, куда ты денешься. — Хихикнула Лиля, послав мужчине воздушный «чмок». — Ты меня любишь.

— Там красивые виды, большой метраж, вода близко… — Продолжил мужчина, но сжалился, увидев, как грозно сверкнули глаза Лили. Улыбнулся, сдаваясь. — Ладно, наши завтраки и правда очаровательны. Ты очаровательна. — Взмахнул он рукой в образном реверансе. — Когда не творишь дичь, — добавил тише.

— Знаю. — Засияла девчонка. — Когда я родилась, бог сказал «слишком безупречно, это совершенство», — гордо вздернула она подбородок, со смешинками смотря на Августа.

Отправила в рот последнюю колбаску

— Вообще неправда. — Хмыкнул мужчина. — Когда ты родилась дьявол сказал «оО-оО-Оо-О, конкуренция»…

— Поэтому завтра на сбор листьев я возьму темные очки и твою палку, — довольная характеристикой, заговорчески поделилась планами Лиля. — Ты не против, я её взяла? Перекрасила в белый.

— Ты… — Август запнулся, вздохнул, кивнул. — Это была коллекционная трость князя Юсупова…

— Да? На вид как палка. — Удивилась Лиля. — В любом случае, менты не прикопаются к слепой, — залилась она злодейским смехом.

Август пораженно смотрел в тарелку.

— Я почти уверен, что дьявола я процитировал дословно…

— Передай соль.

Осеннее солнце не спешило вставать, они сидели в теплом свете настенных бра, в особенной утренней тишине, пока город не проснулся.

— А ты чего такая разговорчивая в пять утра? — Опомнился Август, начиная убирать со стола, пока Лиля как всегда черикала на салфетке эскизы. — Сама обычно только к одиннадцати продираешь глаза.

Девчонка с опозданием услышала вопрос, подняла взгляд на мужчину, и Август не сдержал улыбки. Когда Лиля сосредоточенно рисовала, как котенок, высовывала кончик языка. Если ее вырывали из размышления, она его не сразу убирала.

— Я вернулась с посиделок, не хотела терять время и засыпать, поэтому добавила в кофе энергетик вместо воды, — возвращаясь из мира фантазий, доложила она.

— И как ты себя чувствуешь? — с подозрением покосился Август.

— Отлично. — Довольно кивнула Лилия. — Мое сердце остановилось два часа назад, но зато я доделала наброски.

Август кивнул. Иногда нужно было просто кивать, диапазон его реакций был ограничен, в отличие от выходок мелкой.

— Что ты делаешь? — помыв посуду, мужчина снова осекся, глядя на то, как Лиля рисует и не глядя намазывает зубную пасту на вчерашний сухарь.

Девчонка снова с запозданием очнулась, хихикнула, отложила хлеб.

— Никак не избавлюсь от этой привычки. — Закатила она глаза. — Раньше когда опаздывала, приходилось оптимизировать утреннюю рутину, — пожала плечами Лиля, будто это само собой разумеющееся.

— Даже спрашивать, почему ты решила, что это хорошая идея, не буду. — Поднял руки Август в капитулирующем жесте. — Верни душу. — Напомнил он. — Сегодня.

— Пошёл нахрен. — Высунула язык Лиля. — Ой, извини, т9.

— Мы разговариваем в реальной жизни, Лил.

Август облокотился руками на столешницу, серьезно глядя на девчонку. Та держалась несколько секунд. Затем сдалась.

— Ладно-о, — закатила она глаза, прокрутившись на стуле.

— Точно?

— Точно.

— Скажи мне. — Стальным тоном потребовал Август. — Скажи эти три слова.

— Я люблю тебя? — Невинно похлопала Лиля ресницами.

Август покачал головой.

— Нет. Другие три.

— А, это. — Поняла Лил. С готовностью кивнула. — Я буду слушаться. — Август удовлетворенно хмыкнул, включил кофемашину. Понял, что смысла вставать в пять, пока весь город спит, не было, если не спала Лиля. — У меня родилась хорошая мысль, — нарушила она священную тишину.

— С первенцем. — Буркнул Август, не отрывая взгляда от чашки, заполняющейся кофе.

— Что, если вызвать демона и не продать, а просто отдать ему чужую душу? — Она забралась с ногами на стул, закусила щеку изнутри от распирающего любопытства. — Это не будет парадоксом? Вселенная взорвется? Вряд ли кто-то отдавал просто так…

— Ты ошиблась, Лил, — Август поставил перед собой кружку с кофе.

— Так уже кто-то делал? — поникла девчонка

— Нет, ты ошиблась — это не хорошая мысль. Иди надень носки… Поверить не могу… я — я! И делю квартиру с этой…

Лиля тихо выскользнула из комнаты, понимая, что нервы Августа должны восстановиться до следующего диалога.

На удачу мужчины, кофе с редбулом все-таки перегрело Лил, через час он нашел ее спящую в кресле, под листами бумаги. Разумеется, она делала новые эскизы вместо того, чтобы доделать начатые проекты.

Так на стене в ее комнате красовалась незаконченная карта мира во всю стену, нарисованная прямо на обоях. На ней были отмечены текущие горячие точки и страны, затеявшие войны. Приклеены распечатки из интернета и масонские символы — в тот период Лилю увлекали теории заговора.

Несмотря на то, что в квартире жило двое, пространство было наполнено Лилей. Все вокруг — олицетворяло происходящее в голове девчонки.

Под потолком по периметру в гостиной висели хрустальные шарики, которые при солнечном свете рассыпали по комнате искры радуги. По трем стенам и в спальне стояли книжные стеллажи, хранившие запрещенные экземпляры, комиксы, журналы «наука и жизнь».

На всех креслах и диване лежали подушки разных форм и размеров, а в углах комнаты пледы. Везде на тумбочках и подоконниках стояли банки с чашки с водой из-под краски, к обоям в самых неожиданных местах по квартире кнопками были прикреплены ее зарисовки.

Но весь этот имприссионистский плевок в интерьере и делал квартиру идеальным местом для покоя. Уютный бардак был нужным контрастом после работы в формальных костюмах.

Август наслаждался тихим выходным ровно три часа. Потом Лиля проснулась.

— Все! Я серьёзный, взрослый, уравновешенный человек! — протестовала Лиля, стоя перед сидящем на диване Августом, и топала ногами.

— Ты помнишь как начался этот диалог?.. — Август оторвался от книги, вскинув брови. — Ты пришла ко мне в слезах, потому что посмотрела документалку про морских котиков. Твоя прокрастинация кошмарна. — Устало вздохнул он, возвращаясь к чтению. — Садись работать.

— Я сама решу, когда и что мне делать! — Возмутилась девчонка. — Как я и сказала, я взрос…

— Ты не взрослая, — с расстановкой перебил ее Август.

— Что? — Она вспыхнула, одергивая подол свитера. — Это что за инсинуации?

— Что такое золотовалютный фонд? — Снова поднял он взгляд от книги, спокойно задав вопрос в лоб.

— Это…

— Кто лучший друг спанч боба?

— Патрик! Но это… — Лиля осеклась, раздраженно вздохнула, послав Августу убийственный взгляд, сдалась. — Иду работать…

Она сидела на кухне за планшетом и пыталась закончить иллюстрацию. Август смирился с напеванием под нос выдуманных песен и с удовольствием продолжил читать. Пока сосредоточенность Лили снова не расплылась.

— Иногда я разговариваю сама с собой. — Август обернулся на бубнеж девчонки за столом. — Я тоже. — Ответила сама себе. Август кивнул. Отвернулся. — Интересно, — мужчина со стоном вздохнул, пытаясь не отрываться от чтения, когда бубнеж мелкой превратился в вопрос через всю комнату, адресованный ему. — Иисус мочится святой водой?

— Иди работать. — Покачал головой. — Тебе осталось проработать наброски, скоро будешь ныть, что не успеваешь ничего.

— А сатана мочится лавой?

Август завис.

— Это не… заткнись и рисуй.

Если когда-нибудь Лиля обуздает работу своего мозга, талант и темперамент, научится направлять энергию в нужное русло, она станет гением, известным во всем мире, Август был уверен. Но пока…

— Какое слово является сочетанием злой и грустный?

— Иди ра…

— Спокойно, я работаю, — перебила его Лил, усаживаясь в кресло напротив вместе с планшетом, — мне нужно понять точную эмоцию того, что я рисую, — пояснила она.

— А… — Август одобрительно кивнул, задумался. — Презренный, разоренный, оскорбленный…

— О, точно! Злустный! Спасибо!

Лил увлеченно продолжила рисовать. Август смотрел на нее несколько секунд.

— Всегда… а, неважно… — Август зажмурился, мотнул головой, продолжил чтение.

Спустя десять глав от Лили не было слышно ни звука. Мужчина с подозрением покосился на девчонку, сделал себе кофе, подошел к креслу, хотел заглянуть в эскизы, но Лиля вспыхнула, закрывая крышку.

— Эй, не пялься в мой планшет! — зашипела она.

Август усмехнулся, поднимая руки на манер «сдаюсь».

— Просто хотел посмотреть твою работу. — Удивленно взглянул он на девчонку. — Что там такого?

— Не пялься! — Лиля рьяно загораживала телом планшет. — Я взрослый человек и у меня есть… взрослые дела. — Смутилась она.

Август загадочно улыбнулся, закусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Порно что ли смотришь?

Лиля зависла, залезая пальцем под крышку планшета. Не глядя закрыла вкладку с тестом «какой ты корнеплод»

— А ЧТО ЕСЛИ И ТАК!

Август лишь покачал головой, мол, дело твое, не лезу конечно, ушел к себе в комнату, закрыл дверь и долго смеялся.

— Кольца — это ожерелья для пальцев, — задумчиво протянула Лиля, свисая с кресла вверх тормашками.

Август не отрывал взгляда от ноутбука, лежа на диване.

— Иди работай. Это у меня выходной. — Напомнил он. — У тебя дедлайны.

— Ладно-ладно, — пробухтела Лиля, садясь в кресле ровно.

Минуту слушала клацания клавишей на ноутбуке Августа, пока пальцы мужчины не замерли над клавиатурой.

— … или ожерелья — это кольца для шеи?..

— Погоди, — просияла Лиля, вставая с кресла. — Я ДАЖЕ НЕ ДУМАЛА ОБ ЭТОМ!

— ИДИ РАБОТАЙ!

Девчонка подскочила на месте от крика Августа, схватила планшет, направляясь на кухню. Мимо мужчины прошла на цыпочках, пораженно вздыхая.

— Боже, у тебя явные проблемы с нервами.

Лиля не знала, что делала бы без понуканий Августа. Потому что к двенадцати дня работа была почти закончена и она наслаждалась заслуженным перерывом с маффином в руке, пока Август не встал перед ней на одно колено.

— Боже, это наконец произошло… — восхищенно выдохнула она, наблюдая, как Август завязывает шнурки на ботинках. — Ты перестал носить кроксы! — радостно взвизгнула, но тут же поникла, подняв взгляд выше. — И приехали… нацелил вместо этого жилетку в ромбик. — Закатила она глаза, пока Август собирал по квартире ключи, брал телефон со столика и в перерывах пил кофе. — Знаешь, слова просто не могут описать, настолько ты стильный, — скривила губы девчонка.

Август отсалютовал ей кружкой.

— Мне приятно.

— А цифры могут. Два из десяти, мы должны вернуть тебя в музей. — Покачала она головой, почесывая подбородок, будто куратор выставки.

— Потому что я редкий, бесценный и уникальный? — Август усмехнулся уголком губ.

Настроение было на высоте — он наконец дочитал книгу.

— Потому что ты старый. — Фыркнула Лиля, доедая маффин. — Сколько тебе вообще лет? Почему я до сих пор не знаю? — возмущенно надула она губы, оборачиваясь к Августу у кофемашины.

— Это не секрет, мне двадцать пять, — пожал плечами мужчина.

— М-да? — Недоверчиво покосилась на него Лиля. — И как давно тебе двадцать пять? Ты мне тоже самое говорил в прошлом году, между прочим…

— Ну, я не из тех, кто сегодня говорит одно, а завтра другое, — легкомысленно пояснил Август, делая себе бутерброд перед выходом.

— Позер. — Закатила глаза Лил. — Не важно, сколько тебе лет, ты стар душой. — Патетично взмахнула она в воздухе рукой. — Ты кряхтишь, когда поднимаешься с кровати, не замечал? А еще никогда не тусуешься. Признай. Ты — стар-пер, — ехидно улыбнулась она.

Август прожевал бутерброд, невозмутимо пожал плечами.

— Раньше я был более активен, это да. Ты даже не представляешь, что я творил.

— Например? — Оживилась Лиля, с ногами забравшись на диван.

— Меня как-то арестовали.

— И за что? — С жадным любопытством допытывалась Лиля.

Но Август осекся, отмахнулся, решив не вдаваться в подробности.

— За то, что был слишком крут.

Лиля с разочарованным стоном повалилась на диван обратно.

— И обвинения сняли, потому что не было никаких доказательств?

— Все, закрыли тему, малявка. — Будто бы уязвленно пресек разговор Август. — Иди, смотри своих смешариков, — кивнул он Лиле, накидывая куртку.

— Там вообще-то много философских вопросов поднимается! — Насупилась девчонка, сложила руки на груди. — И мультики, считай, для взрослых.

— Утешай себя. — Улыбнулся Август. — Я в магазин, тебе взять чего?

— Ниче не надо, спасибки, — отмахнулась Лиля, уже забывшая о теме спора.

Август вздохнул.

— В тариф «ниче не надо, спасибки» как обычно входят киндеры, манго, два бургера и лососевые сухарики с соусом?

— Ага, — довольно хихикнула Лил.

— А ещё по порции всего, что я куплю себе, потому что это может неожиданно оказаться «вкусненьким на вид»? — Исподлобья посмотрел на девчонку Август, выучив ее привычки.

— Именно! — Просияла Лиля. — И купи хлебных змей. Ну, пшеничных угрей этих, хочу запах Франции на завтрак.

— Багет? — Август моргнул. — Куплю. — Взял ключи с вешалки, взгляд упал на ряд обуви. — Почему на моих ботинках краска? — Он обернулся к лежащей на диване Лиле. — Что ты сделала?

Лиля замерла. Затем подскочила с дивана.

— После всех минувших лет… — медленно приближаясь к Августу, она пложила руку на сердце, патетично возвела глаза к потолку. — Что-то происходит и ты обвиняешь меня… где твое доверие? Может ты наступил куда-то?

Хорошее настроение Августа испарилось. Он сверлил тяжелым взглядом девчонку.

— Да, это была я. — Сдалась Лиля. — Я первый раз пользовалась баллончиком! Не так-то просто было закрасить белым все вензеля на твоей палке. — Возмущенно топнула ногой она. — Я провозилась целый час. — Август молчал. Взгляд мужчины наполнился злостью. Лиля перестала поясничать. — У меня проблемы? — Посмотрела она на Августа снизу вверх оленьими глазами.

— Угадай.

— Нет?

— Угадай еще раз, — прорычал Август.

— Ладно, я их отмою. — Вздохнула Лил, поджав губы. — И палку твою потом тоже.

— Нет уж, оставь себе. — Вздохнул Август. — Хватило твоих прошлых экспериментов с эпоксидной смолой и моим саквояжем.

— Кто вообще покупает саквояж? — Закатила глаза Лиля, но отскочила от мужчины вглубь комнаты, видя его раздражение.

— Люди со вкусом. — Отрезал Август. — Вернусь через. Посуда вся чтоб блестела к моему приходу.

Обычная человеческая прогулка по супермаркету сняла раздражение. Контраст препираний по поводу грязных ботинок с его работой правда расслаблял. Август ввалился в квартиру с пятью пакетами продуктов.

Его встретил запах мяса и Лиля, которая стояла у плиты в очках для плавания, пледе и лыжных перчатках.

Август подошел ближе. Расплылся в улыбке.

— Ты права, я никогда не перееду.

— Чего? — Крикнула сквозь шипение плиты Лиля. — Я не слышу. Готовлю котлеты.

— Почему в таком виде? — Август накрыл сковороду крышкой.

— Масло жжется. — Пояснила девчонка, стягивая перчатки. — Хотела пропарить и добавить воды, а оно адским огнём плеваться началось, — скуксилась она.

— Надо взять на заметку, — задумчиво хмыкнул Август.

— Чего?

— Говорю, на заметку надо взять твою униформу для готовки. Тоже ненавижу плюющееся масло. — Он подозрительно покосился на девчонку. — Чего это ты вообще подорвалась готовить?

— Ты был раздраженным. — Пожала плечами Лиля. — Я предположила, что ты проголодался. Ты всегда злишься, когда голодный.

Август кивнул.

— Кончено, раздражался я именно поэтому, — восхищенный беспечностью девчонки, Август рассмеялся, убавляя огонь.

Выходной вышел славным. Котлеты Лиля не сожгла, а сумела приготовить идеально. Они посмотрели «Сияние», Август заодно выслушал все, что Лиля думает по поводу режиссера, актеров и того, что было вложено в картину.

Под вечер Лиля собиралась встретиться с парнишкой, у которого купила душу, Августа же вызвали на работу. Какое-то «чп», которое мог решить только он.

Удобный жилет в ромбик сменил черный костюм с галстуком, Август поправлял запонки перед зеркалом, пока Лиля болтала ногами на табурете рядом.

— Не знаю, тот парень сказал, что будет на домашних посиделках в компании Лизы, но я никого там не знаю. Посмотрим. — Лил грызла ногти, размышляя над заданием «вернуть душу». Это будет так глупо. — В любом случае, часам к двенадцати собираюсь быть дома. Ты надолго

— Не знаю, — мотнул головой Август, сосредоточенно приглаживая прическу перед зеркалом. — Купи яйца, я забыл. И верни душу, обязательно, — припечатал он.

— Но если все пойдёт хорошо… — Лиля продолжила размышлять. — Если подружусь с другими ребятами, могла бы как нибудь тоже устроить посиделки.

— Никаких гостей.

— Эй! — Лиля возмутилась такому резкому запрету.

— Никаких посторонних в квартире. Никогда. — Отрезал Август, накидывая пальто. — Я тебя-то еле терплю.

— Нормально вообще! — Насупилась Лил. — Я тут за квартиру плачу, могу приводить кого хочу!

— Ты не платишь за квартиру, — снисходительно посмотрел мужчина на нее через отражение.

— Э-э… я убираюсь!

— Убираюсь всегда я. — Спокойно напомнил Август, поправляя галстук. — Единственное, что ты делаешь, это раз в неделю убираешь скопившуюся гору кружек у своего компьютера. Которые купил тоже я.

— Я… — Лиля хотела возмутиться снова, но аргументы под взглядом Августа, будто он ей старший брат, кончились. — Я куплю яйца… — сдалась она.

— Хорошо, — кивнул Август.

— Но ты можешь хотя бы взглянуть на это с моей точки зрения? — жалостливо надула губы Лил. Август присел, поравнявшись с девчонкой, посмотрел ей в глаза. — Ненавижу тебя. — Закатила она глаза. Вечные шутки о ее возрасте и росте. На счет роста ей тоже надо что-то придумать. Хотя бы в теме «старпер и малявка» они квиты. — Нравится мой наряд? — Она разгладила юбку голубого платья.

— Не так сильно, как то, что под ним.

— Эй! — не успела возмутиться Лиля, как Август усмехнулся.

— Мне нужен твой табурет, вставай. — Мужчина достал с верхней полки перчатки, спустился, подмигнул Лиле. — Ладно, мы оба сегодня прекрасно выглядим.

— Если бы ты сказал просто «ты прекрасно выглядишь», я бы ответила «ты тоже», — цокнула Лиля, складывая руки на груди.

Август картинно серьезно мотнул головой

— Я не могу так рисковать. — Взглянул на часы. — Буду занят. На смс отвечать не буду. Если понадоблюсь или возникнут ещё идеи, просто перечитай инструкцию, которую я оставлял, когда летом уезжал в командировку, — посмотрел он Лиле в глаза.

— Но это просто лист бумаги на котором написано «Лиля — Нет!»

— Именно. — Август открыл дверь, последний раз припечатал Лилю к месту грозным тоном. — И верни душу. Все.

Лиля показала язык захлопнувшейся двери, недовольно вздохнула. Замерла. А затем улыбнулась.

***

Август устало вздохнул, посмотрел на наручные часы. Разница ощущения времени на работе и дома всегда вызывала головную боль.

Открыл дверь. Прищурился. Тревога ударила под дых: непослушная малявка!

Квартира утопала в темноте. Блики от свечей облизывали тени на стенах, в кругу разложенных в гостиной черепушек и книг стояла Лиля.

Девчонка настороженно замерла, поджала губы, не ожидая скорого возвращения мужчины. Не было еще и десяти…

— Раз уж ты тут и все готово… — в притворном раскаянии протянула она.

Август все понял. Рванул с места.

— Лил, нет!

— Vocans!

Земная реальность обрушилась на Августа цунами. Лиля успела произнести заключительное «вызов» в обряде приглашения демона.

Хрупкая надежда на пропитанный бредом интернет рассыпалась, когда пространство вокруг задрожало, свечи вспыхнули факелами, а девчонка пораженно попятилась назад.

Из всех возможных баек, написанных любителями на форумах, Лиля сумела найти инструкцию для настоящего ритуала.

Пол посреди гостиной почернел, будто из него вырезали кусок пространства, ковер засосало вихрем, воздух помутнел и накалился. Пространство начало густеть, бесформенная тень за пару секунд приобрела очертания.

Лиля с открытым ртом, рядом с опешившим Августом, разглядывала нечто бесплотное, сотканное из тысячи черных нитей, с вытянутым лицом и мантией, сочившейся из самой его кожи.

Ужас поднялся с пяток и захлестнул девчонку с головой, она забыла как дышать, в голове звенело. Тревога, всасывающаяся в кожу снаружи, не принадлежащая ей, заполнила организм, скручивая желудок в узел. Казалось, Лиля стоит над пропастью и заваливается вперед, не в силах ухватиться за спасительную соломинку. Воздух вокруг гудел.

Пока все не стихло.

Обряд был закончен, пространство успокоилось и охладилось, мутная человекообразная форма смотрела сверху вниз на людей перед собой.

Лиля перевела пораженный взгляд с демона на Августа и обратно, стояла в ступоре, пока тот не заговорил загробным голосом тысячи мучеников.

— Босс, что вы тут делаете?

Кошмарный бас демона звучал по-человечески недоуменно.

Август тяжело вздохнул.

— Нирбус, ты дебил?

Смерть и понедельники

Утро понедельника для Евгения выдалось серым. Хотелось пойти обратно спать, либо повеситься. Последнее было в приоритете: на подоконнике лежала бечевка.

Решение это Евгению далось не просто, но откладывать он не хотел. На работе начальник его ненавидел, заставлял работать за пятерых. Зарплата радовала, но тратить деньги Евгению было некогда — все время уходило на самобичевание.

Евгений знал, что это не спроста: наверняка накосячил в прошлой жизни. Помимо начальника-самодура, мать пилила постоянно, мол, жениться пора бы, да и внуков ей подарить — сорок пять Евгению стукнуло, как-никак. Только Евгений знал, что женщины — истеричные и продажные. Далеко ходить за примером не надо — в субботу в строительном магазине молоденькая кассирша обсчитала его на семь рублей. Евгений не скандалист — спокойно позвал менеджера и разобрался с ситуацией.

Не мог найти Евгений радости в этой жизни, поэтому и решился на этот отчаянный шаг. Он это даже считал поэтичным — повеситься пасмурным утром понедельника.

Евгений доел пресную овсянку, помыл тарелку и захватил из ванной хозяйственное мыло. Все воскресенье Евгений тренировался завязывать петлю на веревке — в интернете любой информации было предостаточно.

Старая советская табуретка заскрипела под ногами, грубая веревка защекотала шею — «вот так бывает, — подумал Евгений, — без лишней романтики. Как и жизнь.»

Евгений сделал глубокий вдох, затянул бечевку покрепче, прошептал молитву, чтобы крюк от люстры выдержал.

Сделал вдох.

Тишину разрезала трель звонка.

«Даже умереть нормально не дают, ироды», — подумал Евгений. Решил переждать, пока ранний гость потеряет терпение. Но человек за дверью с завидным упорством давил на кнопку звонка. Когда звук прекратился, Евгений облегченно выдохнул. Пока дверная ручка не начала проворачиваться, пропуская нежданного гостя внутрь.

«Неужели забыл закрыть», — не успел подумать Евгений, как замер в изумлении, смотря на вошедшего человека.

Это была молодая женщина, в черной в пол мантии, смоляными волосами и большой старой косой. Гостья осмотрелась, прошла вглубь комнаты.

— Доброе утро.

Ее мягкий, с хрипотцой голос, оборвал напряженную тишину.

— Вы кто? — сдавленно спросил Евгений. Все мысли об этикете разом вылетели из головы.

— Я — Смерть, — ответила женщина. — Есть водичка? — она перевела взгляд на Евгения, тот лишь растерянно кивнул в сторону кухни.

— Вы за мной? — голос его дрожал, но Евгений проявлял всю стойкость, чтобы встретить Смерть достойно.

— Угу, — пробормотала Смерть, допивая воду из стакана. — Прости, — она вытерла губы рукавом мантии, — Жуткое похмелье. Вчера встречались с Любовью и Временем, — она поставила стакан на стол, повернулась к Евгению.

— А что, она существует? В смысле, любовь, — растерянность на лице Евгения позабавили Смерть.

— Конечно, — мягко ухмыльнулась женщина, — вы с ней даже встречались в эту субботу, — она присела в кресло напротив стоящего на табурете Евгения, — только ты позвал менеджера и спугнул ее, — цонкула языком Смерть, — знаешь, Любовь не любит менеджеров.

Евгений сглотнул, нервно схватился за край свитера.

— А в-время? — Евгений внимательно смотрел на Смерть.

— О, а время на тебя в обиде, — укоризненно сказала женщина, — оно и не удивительно — каждый день после работы ты убивал ее. Медленно и только с присущей тебе педантичностью, — скривила губы Смерть, закинула ногу на ногу. — Что еще хочешь знать? — она с ленцой оглядела комнату.

Евгений отчетливо услышал в ее голосе скуку. Он даже Смерть заставил скучать.

— Есть ли жизнь после смерти?

— Ты сам себя слышал? — скептично изогнула бровь Смерть, — это оксюморон даже в вашем понятии, не то, что в нашем.

Евгений поник, но не разочаровался сильно — он из жизни уходит не ради ее продолжения.

— Как зовут? — Смерть взяла на руки подбежавшего померанского шпица.

— Рекс, — устало ответил Евгений.

— Есть с кем оставить?

— Да, сегодня вечером придет соседка.

— Ясно, — пожала плечами женщина, потрепала Рекса за ухом.

— А… — Евгений уже боялся задавать вопросы, потому что быть осмеянным самой Смертью не очень хотелось, — а Бог есть? Ну там, рай и ад?

Евгению еще в детстве говорили, что суицидники возносятся точно не на небеса, поэтому этот вопрос он особенно хотел прояснить.

Женщина в кресле взглянула на свой маникюр.

— Когда человек умирает, в охваченный короткой агонией мозг поступают микро импульсы, которые создают галлюцинации, а там уже ты видишь то, во что верил и чем жил — рай, вальхаллу, ад или просто близких.

Такой ответ Евгения вполне устроил.

— Можно еще последний вопрос?

— Да хоть два, — мягко улыбнулась Смерть.

— Почему вы в черной мантии и с косой? — Евгению вдруг стало неудобно.

Помимо петли на шее и затекших ног.

— Так униформа, дорогой. Ты носишь галстуки, а я косу, — ухмыльнулась женщина, — у первых людей, чьи представления и выдумки создавали нам образы, была скудная фантазия.

— Ясно, — грустно кивнул Евгений. Он ожидал большего. — Ну ладно тогда, — протянул он, — прощай, Рекс, — Евгений в последний раз взглянул на своего друга, кивнул Смерти в знак уважения, шагнул в пустоту…

И упал на пол, наблюдая рядом с собой отрезанный острой косой край веревки и удаляющуюся фигуру Смерти в дверном проеме.

Услышал уставшее, брошенное через плечо:

— Иди работай, олух. Не одной же мне с утра по понедельникам вставать…

Измеритель хорошести

— Ма, чем отличается это Рождество от того, что мы праздновали в прошлом месяце?

Мама села на корточки перед младшей.

— В этот раз придёт Дед Мороз из ЖЭКа. Он измерит ваше поведение.

— Тебе точно сладостей не достанется, потому что ты чёлку мне отстриг, пока я спала! — мелкая толкнула брата близнеца в плечо.

— Тебе так больше идёт, — хохотнула старшая.

— Света… — мама закатила глаза на начавшуюся возню.

— Да ладно тебе, инструкции, проверки… дай мне хоть над мелкими подтрунить.

— Надеюсь счётчик Деда Мороза сегодня не выявит «самого хорошего». Папа вон, — она кивнула на спящего в кресле главу семьи, — от этих «конфеток счастья» вчера кровью писал.

Старшая тяжело вздохнула.

— Главное, чтобы помогало.

Раздался грохот.

Дети радостно подскочили со своих мест.

— Дед Мороз!

Мама улыбнулась.

— Сейчас я его приведу. — Вышла из комнаты в коридор, нажала кнопку, двери тамбура открылись. — Вадим Петро… — она осеклась, когда Дед Мороз стянул шапку.

— Я его сын, Алексей, — улыбнулся он женщине. Та поникла.

— Естественно или?.. — тот покачал головой.

— Но он передал мне все инструкции, — просиял новый Дед Мороз. — Вы были его любимой семьёй в округе. Я вот апельсинов принёс, — он потряс чёрным мешком.

— Апельсинов?!

Мужчина почувствовал себя настоящим Дедом Морозом.

— Поповы в теплице вырастили.

— Хорошо! Вот борода, — на его лицо лег атрибут Деда Мороза на резинке. — Пойдёмте.

Дети были вне себя от счастья, мама тоже — Дед Мороз справлялся с ролью не хуже предшественника.

Разговаривал басом, шутил со старшими и просил рассказать стихи младших.

— А теперь главный вопрос: хорошо вы себя вели, дети? — стройный хор голосов ответил «да!» — Давайте проверим, не врёте ли вы.

Дед Мороз достал из кармана своего красного блестящего костюма жёлтое устройство.

— Это мой специальный измеритель хорошести. Кто будет первым? Давайте отдадим честь главе семейства, — он подошёл, шурша костюмом, к проснувшемуся папе. Кивнул в знак ободрения. — Ноль-четыре! Просто прекрасно. Ваш папа, дети, в этом году был ответственным и хорошо себя вёл. Следующий? — Старшая шагнула к Деду Морозу, подавая пример. — Отлично! Посмотрим… ноль-один. Ты и правда хорошо себя вела в этом году, — подмигнул он, девушка с облегчением выдохнула. — Малыши… — к нему подошли сияющие, как начищенные пятаки, близнецы. — Ноль-шесть… вы вели себя лучше всех в этом году! Держите конфетки счастья!

Мама оступилась. Старшая была рядом, чтобы её поддержать.

— Всё будет хорошо. Папе же помогло — ты видела цифры.

Мама кивнула.

— Они не очень вкусные, но волшебство не всегда сладкое на вкус — ешьте по одной конфетке в день и ни в коем случае больше — иначе мои помощники белочки доложат, что вы ещё не умеете вести себя ответственно.

Близнецы завороженно кивнули, сжимая в руках жестяные баночки.

— И последняя Мама. М-м, ноль-пять. Близнецы вели себя даже лучше.

Мужчина спрятал улыбку за бородой. Достал тёмный флакончик.

— Это для вашей мамы, для нервов и профилактики, чтобы вас до следующего года выдержать, сорванцы. А теперь бегите чистить апельсины! Плоды, которые напоминают нам, что Рождество — это праздник света.

— Спасибо вам, — мама со старшей проводили Деда Мороза к тамбуру. — Настоящий праздник устроили.

— Это вам спасибо. Не зря вы были любимой семьёй моего отца. Вы единственные, кто встречает меня радостными визгами, а не печалью на лице. — Дед Мороз снял бороду, натянул свою шапку с защитным стеклом. — Это надо же — Рождество каждый месяц, — хмыкнул он себе под нос, помахал на прощание.

Мама тепло улыбнулась, переглянулась со старшей.

— А что еще делать во время ядерной зимы…

Не первый человек на луне

«Я не первый человек на луне, я не первый человек на луне, я не первый человек на луне», — повторял я про себя, раздвигая камни над головой.

«Я не первый человек на луне», — единственное, что меня успокаивало. — «Меня найдут, люди шестьдесят лет на луну высаживаются, все налажено, поисковые системы и отряды в пути».

В один момент внутри что-то надломилось. Учёба, работа, подготовка, полет в космос — все стало незначительным. Я стал маленьким человеком под весом вселенной, заваленный лунными камнями при экспедиции.

Раньше я не боялся ничего. Темнота, высота, открытые и маленькие пространства были моими друзьями. В космос с клаустрофобией не летают. Но погребенный под слоем земли… луны?.. мои внутренние ориентиры дали сбой.

Воздух в лёгких накалялся, в предчувствии ужасного трепетала каждая кость и мышца, вдохнуть полной грудью не получалось. Я одновременно погружался в недры спутника и норовил свалиться в открытую черноту космоса.

«Всё в порядке, я не первый человек на луне»

Воздуха не хватало. Ужас захлестнул с головой, когда я понял, что это не метафора. Я был хоть и не первым человеком, но на чёртовой луне, где нельзя было после погребения заживо выбраться на зелёную траву и спасительный ветер.

Не было ничего. Ни связи, ни надежды, ни запасов. Только сломанный прибор для измерения и внутренний стержень.

Шестнадцать часов под завалами, я выбрался. Остатки кислорода и рассудка остались под камнями.

Я сделал глубокий вдох.

«Я не первый человек на луне»

Но глядя вслед удаляющемуся шаттлу, понял…

Я первый, кого здесь забыли.

Ожидание

Влада мягко улыбнулась на прощание домработнице. Закрыла за ней дверь, выдохнула.

Вместе с щелчком замка плечи хозяйки ссутулились.

Тридцать три года. Тридцать три года разом уставились на нее, застыв по ту сторону зеркала.

Отражение устало хмыкнуло — Влада, подхватив пакет из «пятерочки», босиком поплелась на кухню. Сидела в кресле качалке, поедала ложкой торт из упаковки; с садистским безразличием наблюдала за растянутой тканью платья на коленях, подтянутых к груди.

Сейчас она не была Владиславой Остаповой — гордой и сияющей — была просто Владой. А Владе на платье, на собственную неуместность в царских интерьерах было плевать. Она знала, что выглядела жалко. Это стало понятно еще при покупке торта в десять вечера для нее одной.

Чертов камин не функционировал с их въезда в квартиру — Влада запаслась двумя чашками чая, включила юмористическое видео на ютуб. Сняла неудобное золотое кольцо, взяла на зуб консервированную вишню, обмазанную кремом и… разрыдалась.

Тянущая струна в груди дребезжала уже месяц. Сознание не выдерживало — последнее время Влада много спала.

Муж сидел на чемоданах, собирал аптечку, прощался с коллегами, делал жетоны, покупал бронежилет. А Влада наблюдала за этим с тревожной отрешенностью и каждое утро оставляла на подушке след от слюны и свою гордость. Душу держала на коротком поводке, чтобы не выла.

Скулы болели от натянутой улыбки, Влада плакала первый раз за полгода. Было неизвестно, придет ли приказ. Было неизвестно, выдержат ли нервы.

Будущих мужей, как выяснилось, надо было проверять в самом начале не только на наличие детей. Но и на возможность уйти по контракту на спецоперацию.

Мало кто на это подписывался добровольно. Только в отличие от мужа, Влада свое согласие не давала. Но на чемоданах сидели двое.

Подточенную антидепрессантами психику шатали шансы пятьдесят на пятьдесят. Либо уйдёт, либо нет. Хотелось определённости. Но определённость не хотела Владу — не сошлись характерами.

Зеркало смартфона было чёрным. Влада кинула на него ещё один нервный взгляд. Перепроверила, включён ли звук. Внутренний псих взорвался протестом, переломил ее пополам и на этой баррикаде встал во весь рост, проорав во все горло, что дальше так продолжаться не может.

Но Влада сидела и молчала, пылая со дна глаз истерикой. Так принято. С нашим государством нельзя играть в азартные игры. У него все карты крапленые.

Влада обещает себе. Выживет — правила будет устанавливать сама. Снова станет

яркой, самобытной, непредсказуемой, глупой. И не будет уезжать с вечеринок одна.

Телефон моргнул новым сообщением. Влада вздрогнула, достала из пяток сердце, заставила его заново качать кровь. Сейчас все решится. Либо он, либо она.

Простые слова «завтра ухожу» стали началом и концом её маленькой вселенной.

Он не умрет. Такие, как он, не дохнут. А у нее появится шанс выжить.

Влада выдохнула с облегчением. Улыбнулась.

Впервые за полгода.

Восстановлению не подлежит

— Александра, у вас большой потенциал, но вы не проходите по показателям души. Несмотря на то, что с вами произошло. — Саша задержала дыхание — необъективный стыд поднимался по трахее к горлу. — Люксов слишком много. — Продолжила ровным тоном женщина: таких, как Саша, жаждущих успеха, она видела каждый день. — Даже больше, чем мы видим обычно. Это хорошо, — Саша с удивлением заметила, как женщина ей коротко улыбнулась. Искренне. — Но не для нашего бизнеса. Вы же знаете, с какой отметкой мы берем абитуриентов? — Саша отрицательно мотнула головой и помощница кастинг-директора глубоко вздохнула. — С нулевой, Александра. А что вы хотели? — Хмыкнула она, видя озадаченность на лице девушки. — Сами представляете, какой критике и нередко травле подвергаются известные артисты — мы не можем нести ответственность за целостность их души, от этого никакие договоры не застрахуют. Но я уверена, вы добьетесь успехов в другом направлении.

Саша тупо посмотрела на протянутые ей документы и заторможено кивнула. Только спустя полчаса прогулки сквозь мокрый ноябрьский воздух ожила, встретив сестру.

Они сидели на застекленной веранде, наблюдали за игрой в догонялки ветра и пожухлой листвы, пили облепиховый чай. Саша возмущалась, как всегда, ярко.

— Нет, ты представляешь! Светиться она не должна! В этом есть какой-то смысл, с точки зрения коммерции, но это просто ужасно. Получается, у каждого, кто более менее известен, кого мы видим по телевизору, потухла душа, прикинь? И ладно бы еще можно своими силами было пробиться, или были бы другие лейблы, как лет десять назад, так нет — монополия, понимаете ли. — Саша презрительно фыркнула, закатила глаза. С минуту помолчала, вздохнула и покачала головой. — Знаешь, оно того не стоит, — она откинулась на кресле, посмотрев на сестру. Ника молча улыбалась, выслушивая очередную тираду от старшей. — Дети рождаются с таким потенциалом, — Саша кивнула на детскую зону в глубине зала кафе, — а их на фарш успеха потом перемалывают. Нет, добровольно я на такое точно не пойду. Операции же вроде какие-то делают, я слышала. Думала, это выдумка, но раз цена успеха — нулевой уровень света в душе, не сомневаюсь, что такие клиники все же существуют.

Саша глубоко вздохнула, воровато огляделась по сторонам, подвинула кресло вполоборота к залу, подальше от случайных взглядов. Прикрыла глаза, сосредоточилась, прикоснулась рукой к груди. Открыла глаза и посмотрела на душу в своей руке. Ника слабо улыбнулась.

— Просто этот вариант не для тебя. Что на счет центра реабилитации, ты же долго работала над его открытием?

— Я выстрадала весь проект, осталось найти только деньги, — бросила она, не отрывая внимания от светлого комочка в ладони. — Чем и займусь сегодня на встрече бизнес клуба. Папа меня позвал, ты тоже пойдешь. Думаю, можно там инвесторов найти.

Ника что-то ответила, но Саша не слушала. Каждый раз, когда она брала в руки свою душу, становилось не по себе. Жесткая, в келоидных рубцах, до сих пор местами кровоточащая — печальное зрелище. Но Саша любила ее, конечно любила. Помнила время, когда душа в обе ладони не помещалась, светилась, как монтажный прожектор, была мягкой и теплой. Как у детей в глубине зала. Саша бросила короткий взгляд на детскую зону, улыбнулась.

Малыши лет четырех катали по ковру свои души, размером с шары для боулинга: те поблескивали, искрились, будто живые, повторяя за носителями. Душа Саши тоже светилась: порой даже ярче, чем можно было представить, только свет рубцы не лечил. У всех они были в той или иной степени, смотря сколько раз тебя ранили и предавали. Обычно это влияло на уровень яркости, упругость. Но у Саши был нетипичный случай.

— Не, оно того точно не стоит, — она мотнула головой, сморщилась, суетливо спрятала душу обратно, коснувшись груди. — Без света в душе долго не живут. А если живут, то просто существуют, — пробубнила она себе под нос.

— Этот мир давно сошел с ума, — отмахнулась Ника. — Люди тратят бешеные бабки на средства для ухода и блеска души, а шоу бизнесу подавай нулевое свечение. Ну, бред же? — чуть более возмущенно, чем следовало, всплеснула руками она.

Саша вздохнула. Про это мало кто говорил, но иногда яркость души затмевала мозги. Организм не мог справиться с душевной и интеллектуальной нагрузкой — приходилось чем-то жертвовать.

На слова сестры Саша ничего не ответила. Сама как-то два года назад потратила пятнадцать тысяч на разрекламированный чудо-крем, якобы придающий душе блеска. Ее мясистые рубцы под слоем мази лишь начало жечь, пошла аллергия. На такие случаи, как у нее, очевидно, лекарство еще найдено не было.

Саша знала, что не одна такая ущербная: ее травма — не магия. Но почему-то о таком зазорно было говорить. Как о работе в порно или о педофилии. Людям всегда было легче оголить тело, чем душу, но презрение к травмированным душам Саша понять не могла. Поэтому взялась за проект реабилитационного центра — как и все в организме, в нужных условиях, душа могла восстанавливаться. Нужно было просто уделять этому время.

На ужин в бизнес клубе отца она собралась медленно, медитативно. Пыталась найти подходящие слова для представления проекта, несколько раз переделывала заметки.

— У тебя все получится, не волнуйся, — мама заглянула через плечо Саши, встретившись с ней взглядом в зеркале.

— Надеюсь, — тяжело вздохнула она, — несмотря на прогрессивное общество многие до сих пор не верят в нужность реабилитационных центров. Хреновы неуверенные в себе слабаки просто боятся говорить о внутреннем мире. Никто не хочет признавать, что их собственная душа тоже уже горит не так ярко, — Саша зло выдохнула и грубо провела кистью с румянами по щеке.

— Они и не знают о настоящих травмах, — мама пожала плечами, наклонила голову вбок, заглядывая дочери в глаза. — Ты же понимаешь, что вместо проникновенных слов и умных аргументов ты могла бы им просто все показать? Не думала над этим? — она мягко коснулась плеча Саши.

Та дернулась от слов матери, но медленно выдохнула, выравнивая состояние.

— Конечно думала, — устало цокнула она. — Но поняла, что не смогу. Это слишком. Легче будет раздеться перед всеми участниками и разрешить поиграть им в гинеколога, — криво усмехнулась Саша. Мама покачала головой.

— Это жизнь. Не ты же сама это с собой сделала, — сочувствующе посмотрела она на дочь, Саша положила свою ладонь поверх ее на своем плече.

Даже на расстоянии она чувствовала тепло маминой большой души.

— Это как посмотреть, — невесело усмехнулась Саша, задержав внимание в отражении зеркала на собственных глазах.

Взгляд прибавлял ей возраста — отражал душу старухи.

Саша вообще не думала, что влюбится. Про это никогда не думаешь. Но когда чувства бьют по голове обухом, не думаешь уже вообще ни о чем.

Душами влюбленные делились только в старых фильмах, сейчас люди так не делали, но Саша любила классику. Ее душа с детства горела ярче, чем у сверстников, но когда Саша влюбилась, та могла затмить собой ночью луну.

Она просто жила и любила, а когда его душа начала тускнеть, Саша забеспокоилась. Митька был необычным, творческим парнем, но в какой-то момент потерялся. Саша не мешкала — вынула свою душу и вручила ему, протолкнула теплый комок парню между ребер. Попросила походить так пару месяцев, она потерпит легкую прострацию — лишь бы Митька снова начал рисовать.

И он начал. Но чужая душа не панацея — через три недели Митя повесился. Ждать он больше не мог, просить Сашу забрать свое обратно тоже. Она проснулась ночью от паники и не сразу поняла, что произошло. Пропущенную, как через мясорубку, кровоточащую, гниющую от язв душу Саши коронер вынимал уже из мертвого тела парня.

В травм пункте сказали, что Саша виновата сама.

Со временем она научилась с этим жить. С болью утраты и в буквальном смысле с истерзанной душой, от которой в плохие дни до сих пор веяло смертью. Идея открытия реабилитационного центра грела надеждой на собственное исцеление. Но это было не просто. На это нужны были душевные силы. У Саши их было слишком мало. А для шоу бизнеса — много. Людей с нулевой отметкой было по пальцам пересчитать. На то они и были знаменитостями.

Александра распрямила плечи, улыбнулась сестре и зашла в зал. В нос сразу ударил плотный, сладкий аромат белых роз, которыми было декорировано пространство.

Сверкающие большие люстры с хрустальными вставками, позолота зеркал и небольшая сцена в углублении зала, где стояли музыканты, играя медленный джаз, пропечатывали в подкорке только одно слово — шик.

Саша оглядела гостей в коктейльных платьях и смокингах, официантов, разносящих бокалы с шампанским, и, натянув на лицо благостную улыбку, начала здороваться со знакомыми и незнакомыми людьми.

Спустя час она наконец добралась до компании нужных людей — пожилые мужчины в костюмах были рады поболтать с молодой девушкой, но удивились, когда Александра завела разговор про дела.

— Смотри, тут сам владелец лейбла, — Ника пихнула сестру в бок, шепотом произнося слова. — Вот там, — она указала на мужчину в соседней компании. Саша лишь поджала губы и строго посмотрела на сестру — она вела диалог и не хотела отвлекаться.

Ника весь вечер хвостиком таскалась за сестрой, так как никого здесь не знала.

Конечно, она очень хотела, чтобы у Саши все получилось с проектом, но с каждой улыбкой сестры или удачной шуткой в разговоре с матерыми бизнесменами, чувствовала себя все более неловко. Ей тоже хотелось быть в центре внимания и быть особенной.

Иногда Нике казалось, что магнетизм, окутывавший сестру, был у той как раз из-за травмы. Ника ни за что не хотела бы пережить нечто подобное, но было что-то загадочное и романтичное в тайне Саши, будто эта затаенная в глазах грусть придавала ей веса. Саша была глубокой личностью, Ника же считала себя детским бассейном.

К тому же — какая у нее с Митей была любовь! Это надо же было — Саша душу свою ему отдала, подумать только! Ника хотела бы пережить подобное. Настоящее. Живое.

— Проект амбициозный, но не думаю, что он окупится, — Ника моргнула, возвращаясь в реальность на словах собеседника Саши — седого, высокого мужчины в черном смокинге. — Вы еще молоды, не забивайте себе голову чужими проблемами, — добродушно усмехнулся он и Ника заметила, как от раздражения Саша скрипнула зубами. — К тому же я не знаю ни одного человека с травмами души больше обычных. Простого отдыха и бережного отношения всем вполне достаточно, — пожал плечами мужчина.

— Вы не знаете — я знаю, — мягко улыбнулась Саша, не желая сдавать позиции. — К тому же люди о таком не говорят, пока не было прецедента. Помимо целенаправленного поиска нуждающихся, они нас сами найдут, когда станет известно об открытии центра. Поверьте, их больше, чем кажется.

Мужчина покачал головой.

— Не знаю-не знаю, жизнь — не любовный роман все-таки. И по каким критериям в центр будут ложиться люди? У каждого в жизни были травмы. Нет, не думаю, что проект выгорит, — он нахмурился и сделал движение вбок, чтобы уже попрощаться с присутствующими и с Сашей.

Ника почувствовала, как внутри поднимается буря. Это ее шанс помочь сестре, стать заметной, побыть героем в лучах славы. Сейчас или никогда.

— А это, по вашему, что?! — громко окликнула она собеседника Саши, не помня себя от волнения, и воспользовалась правом близкого родственника — резко прикоснулась к груди сестры, вынимая на всеобщее обозрение мелкий, еле сверкающий, мясистый, уродливый комок.

Саша отшатнулась от неожиданности, забыла как дышать и во все глаза смотрела на сестру. Ника победно улыбалась, с радостью смотря на Сашу и на ее собеседника — мужчина в шоке с примесью любопытства разглядывал душу Саши. Ника помогла сестре, теперь ее проект точно одобрят.

Время вокруг застыло — Саша видела перед собой только горящие радостным блеском глаза сестры и свою мелкую, покрытую трупными язвами, душу. Она поняла, что ничего не будет, как раньше.

Люди начали оборачиваться, подходили ближе, чтобы рассмотреть нечто куда более откровенное, чем «грязное нижнее белье». Ника была счастлива, что смогла помочь сестре. Как Саша раньше не догадалась привести в качестве аргумента собственную душу? Зачем были все эти бесполезные слова?

Саша смотрела во все глаза на любопытствующих присутствующих — никто не захотел отвести взгляд или прервать мерзкое представление словами «разойдитесь, это личное». Но больнее было осознавать, что плевать было не только окружающим, но и сестре. Той, с которой рука об руку двадцать лет шли, той, которой Саша все душевные силы отдавала. Правда ведь думала, что родственные души. Но розовые очки бьются стеклами внутрь.

Ирония ударила в подреберье осознанием того, что ее школьная гордость разбита. Саша ведь искренне гордилась тем, что не испытывала безответной любви. Но оказывается, и ее это не обошло стороной. Безответно любить парня, кажется, проще. Заблокируй во всех соцсетях, удали совместные фотографии и время притупит чувства. Но безответно любить сестру — совершенно новый уровень.

Ведь то, что делала с ней сейчас Ника — не любовь. Саша глотала концентрированную боль.

Потенциальные инвесторы с удивлением и долей восхищения переводили взгляд с мелкой души в руках Ники на Сашу. Они понимали, что если этот цирк уродов не выдумка, они срубят приличные бабки.

Шоу прервал мужчина, загородив своей спиной от любопытных гостей Сашу с сестрой. Он видел потерянный взгляд первой и недовольно покачал головой. Ника растерянно посмотрела на того, кто прервал минуту ее славы. Смутилась, узнав в нем владельца лейбла, о котором ранее говорила сестре.

Саша безучастно смотрела на душу в руках сестры. Выдохнула, вытерла скупую слезу с щеки. Душа стрельнула всполохом искр и потухла.

Саша подняла пустой взгляд на сестру, которая растерянно и боязливо переводила взгляд с души на сестру. Отрицательно покачала головой — это было концом. Потому что душевных сил на восстановление, очевидно, больше не появится.

Саша подняла глаза выше — на хмурого мужчину.

— Вы же владелец лейбла, да? — бесцветно проговорила она. Мужчина кивнул. — Думаю, нам есть о чем поговорить, — Саша грубо выхватила из рук Ники потухшую душу и безразлично «бросила» ее себе в грудь, как кусок мяса. Им она, в принципе, теперь и была. — Мне ведь больше ничего не остается, как стать знаменитой.

С ней расстаются все

Он сглотнул ком в горле и приосанился, горделиво вздернул подбородок — хотелось до последнего держать лицо.

Она мягко улыбнулась — будто являлась воплощением самой природы и каждого на этой планете любила. Смело, с гарантией, навсегда.

— Разве я не отдавал тебе всего себя?

— Ты искренне относился ко мне, — в ее сияющих глазах промелькнула грустинка.

— Тогда почему?

Голос надломился, разбился под потолком сиплыми нотами. У Льва запершило в горле. Она подняла на него глаза, полные нежности, и в них он заметил отблеск Бога.

Она дернула уголком губ в успокаивающей улыбке.

— Ты сам прекрасно знаешь.

— Ничего я не знаю! — Взорвался Лев, вскочив со стула. — Ничего я не знаю и ничего не понимаю, — зло прошипел он и покосился по сторонам, сбавив тон, — а ты не пытаешься объяснить.

Он нервно хрустнул пальцами и одернул полы пиджака. Выдохнул и сел обратно. Она хмыкнула в унисон своим мыслям.

— Ты знаешь, просто не хочешь этого признавать, — она пожала плечами и подняла на парня испытующий взгляд.

— Это из-за нее, да? — Презрительно фыркнул Лев. — Хочешь, я откажусь от нее? Я откажусь и ты останешься!

— Нет, — она снисходительно покачала головой. — Ты не можешь от нее отказаться, она все равно придет рано или поздно.

Лев поник.

— Почему вы не можете сосуществовать вместе? — Тон получился до одури умоляющим. — Почему нужно выбирать?

— Выбирать не нужно. Это просто произойдет. Хочешь ты того или нет.

— Дерьмово.

— Наверное. Я не хотела тебе делать больно.

— Разумеется. Только вот сделала, — он отдернул руку и откинулся на стуле. — Я ведь ожидал этого от всех. От всех, понимаешь? Кроме тебя. В тебе, я, дурак, был уверен даже больше, чем в себе самом. Кому прикажешь теперь верить?

— Да всем! — Она не выдержала и нахмурила брови, оборвав его линчевание. — Ты же не перестанешь есть огурцы от того, что один оказался горьким? — Она поморщилась, отмахнулась. — Сравнение так себе, но ты понял…

— И что, получается, это все? Что было раньше — не имеет значения?

Она оскорбленно встрепенулась.

— Думаешь? — Сквозь зубы выдохнула обиду она. — Разве это работает так? Когда твой дедушка умер, все, что было между вами, вмиг обесценилось?

— Но ты не умираешь, а просто уходишь!

— Пойми, тебе уже нельзя все делить мир на черное и белое. И нельзя страдать только тогда, когда кто-то умирает. Тебе можно грустить по разным поводам, по этому в том числе. Мы же были вместе со школьной скамьи, с младших классов. Хочешь сказать, это ничего не значило?

— Нет…

— Наши безумные розыгрыши, поездки за город, праздники, наши кричалки на митингах, часовые разговоры по телефону — думаешь, это было неискренне, потому что закончилось?

В ее взгляде было столько мольбы на его благоразумие, что Лев осекся.

— Конечно нет, просто… странно все заканчивать вот так, понимаешь? Без грандиозного скандала, ссор, даже, считай, без причины…

Она мягко улыбнулась, взяла его за руку, снова заглянула в глаза.

— Это потому что она придет с минуты на минуту… и ты это чувствуешь. — Она сжала его ладонь сильнее.

— Но почему все должно быть так? У некоторых же получается совмещать?

— Таких единицы. Это — твой путь.

— Отстойный какой-то путь, — нервный смешок вырвался из его легких. Она наконец тихо засмеялась, совсем как раньше.

— Это как посмотреть. У тебя есть семья, которая тебя любит и которую любишь ты.

— Да, — Лев улыбнулся. — Но мы так много пережили вместе. Помнишь наши прогулки по городу в минус тридцать? А как мы из Эрмитажа целыми выходными не вылезали? — Он поднял на нее глаза, она с улыбкой кивнула.

— Я никогда этого не забуду. Как рисовали помадой на лбу «поцелуй меня», как обнимали незнакомцев и парочкам на улице дарили цветы.

— Да! И как разлили шампанское в школьном туалете!

— Помню, как я тебе летом письма от руки писала, но доходили они только к сентябрю…

— Это каждый раз поднимало мне настроение в начале учебного года… — Он замолчал, взял ее ладони в свои, пристально разглядывая в ее зрачках пазлы общих воспоминаний.

— Это всегда будет много значить для меня. И по-настоящему поможет тебе, когда она придет.

Лев погрустнел, сразу сник, но храбро расправил плечи.

— Ты же знаешь, что я буду искать тебя в каждом человеке, с кем более менее сближусь?

— По началу да. Но потом ты поймешь, что надо жить дальше. И эта жизнь будет прекрасной.

— Раз ты так говоришь, я тебе верю.

Они просидели так еще семь минут — в ностальгической тишине, с теплом и грустью во взглядах. Затем она поднялась, коснулась губами его лба и, не оборачиваясь, покинула кафе.

Лев сидел какое-то время смотря в стену, пытался переварить чувства. А потом его окликнули.

— Лев?

Эта была совершенно другой. Статной, искрящейся, интересной, но без той наивности во взгляде, что была у Нее. Лев мотнул головой, улыбнулся.

— Конечно, Взрослая Жизнь, здравствуй, я как раз тебя ждал.

Она присела напротив, доставая из сумки бумаги.

— Займемся новым проектом? Мне очень понравились твои идеи, они меня вдохновили на нечто грандиозное. — Она заметила потерянность парня. — Все в порядке? Кто здесь был до меня?

Лев осекся, расплывшись в улыбке — все же она, сидящая напротив, ему очень нравилась. Он с интересом взглянул на бумаге перед собой и отмахнулся.

— Ничего особенного, здесь была Дружба, но она уже ушла. Приступим?

Засыпанный Петербург

Говорят, большая сила — большая ответственность. Только ты вырастаешь, заканчиваешь институт, и сил у тебя нет никаких, зато ответственности — вагон. Работа редко бывает любимой, на досуг нет времени. Хочется иногда просто топнуть ногой в сенях, отбросить веер и упасть в объятия любимой нянечки. Только на дворе двадцать первый век, веера и сени вышли из моды, а нянечки у тебя никогда не было. Приходится искать себя в этой жизни, танцуя чечетку на граблях.

Философией я никогда не увлекалась, разве что из-за врожденного пессимизма была к этому предрасположена. Не ворчала на каждом углу, но и всеобщей радости не разделяла, хотя бы по поводу той же погоды — в Питере уже третий день светило солнце. Меня это совершенно не радовало.

День, два — да, возможно, но три подряд — это уже перебор.

Вся прелесть Питерских солнечных дней в том, что они бывают редко. В такие дни все сплочаются, выезжают на шашлыки, пьют, поют, веселятся. Чувство, как в детстве, когда можно крикнуть в окна «Вася, выходи, солнце же!» И Вася выходит, вы гуляете, гоняете в футбол, раздираете коленки, валяетесь в пыли. А на следующий день «Вася, опять солнце!» И вы радуетесь, что можно так много гулять. А на третий день это перестает быть чем-то особенным. Ну, солнце и солнце, бывает. Дел у меня других что ли нет, кроме как гулять. Так что дождь — это хорошо. Главное, с какой стороны смотреть.

Иногда, правда, казалось, что я превращаюсь в подобие болотной твари, которая только и может терпеть сырость, но что поделаешь — так город построен, такие корни. Вот и проявляются они с мерзким характером и туманным будущим.

Недовольно морщусь на замечание старушки в платочке: в храме нельзя очки солнечные носить. Подумаешь. Она тоже петербурженка, могла на это из солидарности внимания не обратить.

Ничего не поделаешь — я киваю нашей группе и отхожу в сторону, дожидаясь того, что наши гости из Азии не будут растягивать осмотр Казанского на целую вечность — мне еще в офис нужно вернуться.

Радует мысль о том, что после обеда должен пойти дождь. Ляпота.

На меня оборачиваются сразу несколько человек, когда пение церковного хора прерывает громкая трель моего мобильника, дерзко разрезая атмосферу умиротворенности. Я виновато поджимаю губы, семеню подальше от центрального зала, чтобы ответить на звонок — нет ничего хуже сердитого старшего брата. Даже солнце не кажется теперь такой уж проблемой.

— У аппарата, — я незаметно юркаю в какую-то кладовку, чувствуя себя Одри Хепберн в Парижском музее. Не хватает только Питера Отула для полной картины, но и я не Николь Бонне, так что…

— Привет, мелкая. Я сегодня дома уже буду, — весело пропевает в трубку Андрюшка, я недовольно вздыхаю — помех почти не слышно.

— И тебе привет, шумахер. А теперь поставь телефон на громкую связь, — закатываю глаза, качая головой, когда слышу смешки брата в трубке и копошение на заднем плане.

— Все, готово, — хмыкает он уже более приглушенно. Я улыбаюсь.

— Вот и славно. Сегодня, говоришь? Не слишком ли — восемьсот километров за один день? — скептично цокаю, зная, как Андрей не любит растягивать переезды на два дня с ночевкой.

— Нормально, по новой трассе вообще шик. Буду к ночи, — сосредоточенно проговаривает он — по увеличившемуся шуму понимаю, что он набирает скорость и скорее всего кого-то обгоняет.

Болван безрассудный. Конечно, я знаю, что Андрей прекрасно водит, но все равно каждый раз ворчу, как старая кошелка, когда он разговаривает по телефону за рулем.

— Принято, — улыбаюсь, — оставлю тебе еду на плите. Ты где сейчас?

В трубке слышится озадаченный вздох и недовольный голос Андрея.

— В десяти минутах от «если-бы-я-жил-здесь-то-вышиб-бы-себе-мозги», — цокает он.

— О, да, говорят, там красиво в это время года, — подтруниваю я, слыша тихий смех брата.

— Невероятно просто, — подыгрывает он. — Ладно, я позвоню, когда сотка останется.

— Удачи.

Из кладовки выбираюсь с трудом, зацепившись ногой за швабру, а на выходе в придачу цепляю лбом косяк двери. Череп мгновенно начинает болеть, я раздраженно выдыхаю, решая не ждать группу, а выйти подышать воздухом.

Выходя на улицу, из-за головной боли не сразу понимаю, где нахожусь: то, что вижу перед собой, кажется странным. Тот же Невский проспект. Та же гостинка, только другое все… Не могу понять, что, пока не замечаю отсутствие на улицах машин, что странно, потому что я специально проверяла сегодняшнее расписание на наличие городских праздников, чтобы, проводя экскурсию гостям, не попасть в толкучку и не наткнуться на перекрытые улицы. Что ж, у нас все возможно, так что просто придется придумывать план отхода.

Замечаю, что на улице дышится по-другому. Наверное, из-за отсутствия выхлопных газов. Начинаю подозрительно оглядываться по сторонам. С удивлением смотрю на Дом Книги — могу поклясться, что десять минут назад у него было всего четыре этажа, но никак не семь!

Когда взгляд проясняется, отговоркам вроде перекрытых улиц не остается места в голове: если новых три этажа в зданиях я могу списать на плохую память и невнимательность, то отсутствие проводов электропередач и дорожных знаков повергают меня в настоящий шок.

Либо я пропустила новость о таком масштабном мероприятии, либо сильнее, чем думала, приложилась головой.

Сделав пару шагов вперед, споткнулась о собственную ногу, не заметив ступенек. Пробежала по инерции вперед и уже выставила руки перед собой, чтобы не расквасить нос, но под локоть меня подхватил мужчина, вышедший вместе со мной из собора.

— Вы в порядке?

Хотелось буркнуть в ответ что-то раздраженное, но я так и застыла с открытым ртом, в изумлении оглядывая незнакомца.

На нем была расстегнутая на несколько пуговиц потрепанная льняная рубашка, черный пиджак, напоминающий смесь пальто и фрака, свободные штаны, заправленные в высокие сапоги, короткий цилиндр. Мужчина выглядел так, будто только вернулся с костюмированной реконструкции восемнадцатого века. Я растерянно кивнула.

— Надеюсь… — я еще раз недоверчиво оглядела незнакомца, бросила взгляд на Невский проспект — ни единой машины, ни автобусов или такси: только немногочисленные люди прогуливались по улицам.

Приглядевшись, я увидела, что одеты они также, как и мой спаситель: на женщинах были длинные платья, какого-то странного стиля «бохо», будто в моду вошла стилизация под старые времена, а на мужчинах удлиненные куртки и цилиндры. Я еще больше забеспокоилась за свое психическое здоровье.

— Простите, а что здесь происходит? Это какая-то ярмарка?

Я сглотнула ком тревоги в горле, с отчаянной надеждой посмотрела на незнакомца. Он усмехнулся.

— Обычный вторник, насколько я могу судить.

Хорошо. Значит, я тронулась умом. Может, это неожиданно проснувшаяся шизофрения с галлюцинациями? Кому отметаем сразу — я не попадала в аварии. Прекрасно помню каждый свой шаг до этого момента. Значит, теорию «Начала» Нолана тоже не стоит брать в расчет: я не сплю и помню, как здесь оказалась. Просто вышла из кладовки…

— Эй, ты в порядке? — слова мужчины уже летели мне в спину, когда я вновь ринулась в здание и стала яростно пробираться к кладовке, чтобы вернуться назад.

Перелопатив все в каморке и перещупав стены, я сдалась и вышла из Собора, рухнув на ступеньки.

— Кажется, я попала в какой-то странный параллельный Питер, — задумчиво хмыкнула я, понимая, что все вокруг слишком реально, чтобы быть сном или галлюцинацией. Хотя, Рассел Кроу в «Играх разума» тоже так думал.

— Что?

Очевидно, мужчина все это время наблюдал за моими метаниями и потешался, а сейчас присел рядом на ступени Казанского, удивленно хмыкнув.

— Хочешь сказать, ты из другого Петербурга?

— Из другого? — я почти презрительно фыркнула. — До сих пор на моем веку он был один Петербург.

— Ну, это на твоем, — усмехнулся мужчина. — Как тебя зовут?

— Саша, — я обреченно вздохнула. — Измайлова.

— Интересно, — он растянул губы в такой многозначительной улыбке, что мне стало не по себе.

— Святослав, приятно познакомиться. — он протянул мне руку и заключил ее в свою жесткую, большую лапу. — Пойдем, я отведу тебя туда, откуда ты сможешь попасть обратно.

Я с настороженностью взглянула на мужчину, непроизвольно улыбнувшись: старорусское имя «Святослав» никак не вязалось с образом потрепанного денди, в котором передо мной предстал мой новый знакомый. Я согласилась — вариантов не было.

— Не расскажешь, как это все получилось? — я вертела головой из стороны в сторону и все никак не могла наглядеться на окружающие здания: величественные, высокие, такие непривычные — в каждом было минимум шесть этажей, а иногда и восемь, что совершенно не вписывалось в мое привычное представление и воспоминания о Невском проспекте.

Но несмотря на непривычность, стоило отметить, что здания от этого смотрелись более органично, чем раньше — будто крепко встали на ноги. Я не раз замечала, что многие дома в Петербурге будто засыпаны или странно построены: первые этажи часто превращались в подвальные, а двери вырезались прямо в окнах, будто изначально для них не было места. Это было странно и, если присмотреться, творилось повсеместно — сейчас же здания будто откопали на несколько этажей, от того они стали смотреться более «пропорционально», являя на нижних этажах законные арки и барильефы для створчатых дверей и ворот.

— Попробую, — усмехнулся мой новый знакомый. Я отметила странный пастуший рожок, который болтался у него на поясе — еще одна причуда параллельного мира? — В конце восемнадцатого века уже было понятно, что грядет война. Не та, про которую говорят вам в учебниках, а совершенно иная, с применением оружия, которое, как говорят историки, только недавно открыли.

Я затаила дыхание, сглотнула: можно было назвать слова Святослава бредом, но вот она я, в параллельном мире, действительно иду по тому же Невскому, но совершенно в другой реальности, поэтому стараюсь не пропускать информацию мимо ушей.

— Войны было не миновать, и определенные лица знали, что она сотрет все, что что создавалось столетиями. Это была война между властвующими кланами за еще большую власть, но люди, знающие ценность созданному, нашли хоть и не идеальное, но решение: с помощью эфира они создали что-то на подобии параллельной реальности, чтобы тебе было понятно, — он добродушно улыбнулся.

— В этом практически зеркальном мире создали копию всего, что было создано до того момента. Людей тоже перенесли в эту реальность — во время войны того же двенадцатого года многие погибли и пропали без вести, так что следы замести было несложно. С того момента, помимо остальных, существует два параллельных мира, очень похожих друг на друга, только здесь все сохранилось так, как выглядел бы город без ужасов и последствий войны.

Я тяжело выдохнула, покачала головой. Осознать это было сложно, но я решила сосредоточиться на информации и узнать как можно больше.

— Ты сказал «эфир»? Что это? — я пару раз видела подобное определение в интернете, но это всегда мне казалось бредом конспирологов.

— В вашем мире он тоже существует и о нем известно, только правительство это скрывает, как и многое другое, — хмыкнул мужчина. — В середине двадцатого столетия научный мир принял ньютоновскую теорию эфира. Под эфиром понимали гипотетическую невидимую субстанцию, которая заполняет все пространство и является средой, обеспечивающей распространение света и всякой лучистой энергии вообще. Эйнштейн, признававший эту теорию в свои ранние годы, впоследствии убедительно показал, что невозможно существование однообразного спокойного эфирного океана, в котором движется материя. Не все физики признали аргументы Эйнштейна, а вот Вильгельм Рейч считал, что эфир обладает волновыми свойствами, то есть вовсе не является статичной средой.

Не имеет значения, основываемся мы на корпускулярно-волновой теории или прибегаем к более эзотерическим, почти мистическим понятиям, когда рассуждаем об эфире. Слово «эфир» использовал Рейч, да и нам проще использовать этот термин, в достаточной степени известный широкой публике.

А в конце двадцатого века с помощью Монтаукского кресла и в вашем мире научились материализовывать предметы из эфира. Это были грубые прототипы, но все же, с помощью достаточной концентрации и усилителей катушек Тесла люди смогли создавать предметы из воздуха, так сказать. Мы же здесь используем эту технологию повсеместно.

— Боже, ты серьезно? Материализация из воздуха? — я недоверчиво изогнула бровь, но все же боязливо сглотнула, потому что в данный момент именно мой скептицизм ни на что не опирался, в отличие от его слов.

— Конечно. Ты же не думаешь, что такие шедевры архитектуры создавали с помощью долота в руках крепостного крестьянина? — Святослав небрежно кивнул в сторону Исаакиевского собора, к которому мы вышли с Почтамтской улицы.

Я хотела было что-то сказать, но лишь в шоке открыла рот, уставившись на поистине грандиозное сооружение. Собор выглядел невероятно внушительно — очевидно раньше, или, скорее, в моем мире, в нем была только одна большая эстакада с колоннами на первом этаже, сейчас же их — две. Будто Собор вырос метров на тридцать или все пятьдесят в высоту. Это выглядело просто потрясающе.

— Ну, не знаю, нам так в музеях говорят… Мол, крепостные крестьяне были приучены работать с мрамором…

Я осеклась, когда меня прервал звонкий смех нового знакомого.

— Серьезно? Как ты себе это представляешь? Восемнадцатый век, кони, кареты, как у вас принято считать, мужики в лаптях и стамеска, которой идеальные колонны вытесывают? А потом на своем горбу по узкой лестнице поднимают на колоннаду? Не кажется, что есть несостыковки?

Я недовольно поджала губы и цокнула, складывая руки на груди. В словах мужчины было зерно истины, но мне совершенно не хотелось это признавать.

— Откуда ты столько знаешь о нашем мире?

— Да немного, на самом деле. Так, что говорят, и не больше. Так же как вы про Америку, например.

Я пустила в кулак смешок, посмотрев на мужчину:

— А ты не боишься мне вот так все это рассказывать? Я же вернусь обратно, как ты говорил, и могу рассказать о том, что видела и слышала.

Святослав остановился. Посмотрел на меня так снисходительно, будто я сказала очевидную глупость.

— Допустим, — кивнул он, — только кто тебе поверит? Многие в вашем мире знают, на самом деле. Только их либо считают помешанными на альтернативной истории и всячески принижают их мнение, либо, если сильно шуметь, с ними разговаривают уже более серьезные люди.

— Это угроза? — я недоуменно вскинула брови.

— Это правда жизни, — пожал плечами Свят. — В позапрошлом веке разные казусы из-за этого происходили. Я про немногие знаю, но мой любимый это тот, когда Бенджамин Паттерсен в тысяча восьмисотом году написал вид Казанского Собора с Невского проспекта. В то время как по данным вашего мира Собор начал строиться только в восемьсот первом… несостыковочка, — усмехнулся мужчина. — И так во многих аспектах — люди, видевшие наш мир, не вписывались в историю вашего. Хотя, тогда Казанский не строился, а восстанавливался… но не важно.

— Ладно, — я отмахнулась, не желая вникать в меры предосторожности. — Возвращаясь к эфиру — хочешь сказать, что все эти храмы, соборы и дворцы созданы из воздуха?

— Ну, если говорить так, — улыбнулся мужчина, — то, считай, да. Только все сложнее, на самом деле. Знаешь такую вещь, как сила мысли? Когда ты четко формулируешь вопрос или усиленно о чем-то думаешь, то видишь вокруг знаки — в книгах, в чьем-то разговоре. Будто вселенная тебя слышит.

Я кивнула. Такое явление действительно имело место быть. Помню, как в выпускном классе мы с друзьями мечтали отправиться в Барселону, как только нам исполнится по восемнадцать: смотрели на картах маршруты, выбирали гостиницы, читали об истории города. Помню, как в тот период знаки были буквально повсюду — мы везде видели Барселону: название ресторана, реклама горящих путевок, учебник географии — все пестрило нашими надеждами на поездку.

— Так вот, если научиться этим управлять, правильно концентрироваться и знать законы природы, можно многое создать. Смотри, — Святослав махнул куда-то вправо, где стояла группа мужчин у Исакия.

Я затаила дыхание и внимательно оглядела людей в цилиндрах и фраках. Один из мужчин взял в руки «пастуший рожок», такой же, какой болтался на поясе моего знакомого. Закрыл глаза, секунду помедлил, просвистел в него. Звук был похож на тот, что издают свистки для собак — тонкий, едва уловимый, но более благозвучный.

В следующую секунду воздух рядом с ним начал дребезжать, как мираж в жаркую погоду, плотнеть: мужчины вокруг расступились — рядом с компанией буквально из воздуха начал материализовываться позолоченный купол. Сначала он был прозрачным, как голограмма, затем начал приобретать четкие очертания, отбрасывать тень, становясь плотнее. Наконец, купол «приземлился» на землю, подмяв под собой гравий, и тихо загудел от вибрации металла.

Происходящее казалось достаточно невероятным, чтобы оказаться правдой: я смотрела на это поистине волшебное действие с широко открытыми глазами. Святослав коротко улыбнулся.

— Они создали копию одного из куполов, чтобы посмотреть, каким образом проводить реставрацию. Войны в вашем мире влияют на наш, вот и в Исакий недавно молния ударила. Но ты не думай, что все так просто. Если бы ты, допустим, обладала познаниями в этих технологиях, ты бы все равно не смогла ничего создать из эфира — разве что полено. Потому что даже думая о куске мыла, чтобы его материализовать, тебе нужно знать его структуру, плотность, состав и представлять каждое вещество. На всех семи уровнях кармы. И это помимо размера, цвета, запаха и прочего. А это только мыло. Представь, сколько нужно знать о механизмах, как держать эти реальные картинки каждого винтика в сознании или в архитектуре — можешь перечислить все, что потребуется для постройки дома? Поэтому этим и занимаются архитекторы или другие специалисты. Только используют другие инструменты.

Я бездумно покивала, все еще смотря на образовавшийся из воздуха позолоченный купол, и на автомате пошла следом за Святославом, когда он свернул к Зимнему Дворцу.

— А почему… почему все дома такие большие? Раньше было больше этажей, чем сейчас? — как-то глупо икнула я, посмотрев на мужчину: теперь уже не казалось, что я тут самая умная — при мне творились натуральные чудеса, которые здесь были чем-то обыденным — это заставляло внутренности трепетать. Кажется, сбылась мечта детства — я попала в волшебную страну…

— Одно из последствий войны — практически везде первые и вторые этажи у вас занесены глиной и другими веществами, как после катастрофы в Нагасаки, к примеру. Самое смешное в этом — это слушать объяснения ваших историков. Мол, культурный слой, — Святослав пустил смешок, — представляешь? И вы верите этому. Тому, что подвальные этажи так построены для прислуги и дворников, только вот за двести лет эти дворники, судя по всему, не убрали с улиц ни пылинки. И культурный слой вырос на несколько метров. Красота! Двух зайцев одним ударом убивают — историю искажают и внушают вам, что ваши предки жили в грязи и просто переселялись на этажи повыше, когда отходы и прочие ничестоты начинали заваливать окна и двери…

Я недовольно поджала губы, но не смогла возразить: с такой точки зрения слова экскурсоводов действительно стали казаться абсурдными.

Вновь подойдя к Невскому, я уже во все глаза смотрела на Эрмитаж, который здесь сиял на солнце, словно посыпанный волшебной пыльцой. Все барельефы, отделочные элементы, портики и балконы в моем мире, в обычном Петербурге, были бледного песочного цвета, как бы напоминая о том, что раньше там была позолота. Хотя, могу поклясться, у меня остались воспоминания из детства, когда я смотрела на блестящий золотой декор фасадов Зимнего Дворца.

Здесь заменителей не было — весь дворец блистал переливами благородных металлов на солнце и слепил глаза своей торжественностью.

Ослепительно белые колонны казались только что вынутыми из-за витрины, они были гладкими и красивыми, а скульптуры на крыше были более заметны от того, что украшались элементами с вкраплениями золота.

Зимний Дворец, как и другие здания в этом параллельном измерении, тоже «вырос» на целый этаж — приземистые подвальные этажи стали вторыми, а ворота и арки вытянулись ввысь, делая здание более органично сложенным. Я никогда не задумывалась над тем, как неказисто смотрелись украшения над окнами подвалов, копируя те же, что и на этажах, где жили цари, но сейчас все встало на свои места: город «откопали». Он наконец-то встал крепко на ноги.

Еще один вздох изумления у меня из груди вырвала Дворцовая площадь: на ней стояла не одна, а две Александрийские колонны. Выглядели они одинаковыми и, как и прежде с раскопанными этажами, делали общую картину более гармоничной.

— Город, говоришь, выглядит так, как в восемнадцатом веке? — недоверчиво вскинула брови я. — И у нас тоже была вторая колонна на Дворцовой?

Святослав со знанием дела кивнул.

— Конечно. Но она треснула и упала — ее решили закопать. Поэтому вся площадь почти на этаж занесена, как и Зимний дворец. Это даже не секрет — есть официальные материалы с раскопок и реставрации Дворцовой, где показываются планы и обозначения второй закопанной колонны. Если поискать — найдешь.

— Ладно, — вздохнула я.

На самом деле мне сложно было судить о правдивости слов моего экскурсовода, потому что дотошно историей и архитектурой города я не интересовалась. Все приходилось принимать на веру. Хотя, я и раньше слова проводников по музеям и экскурсиям не проверяла, так что разницы, в принципе, нет никакой.

Я пожала плечами и было хотела уже перейти проспект, как мужчина выставил передо мной руку, не дав ступить на проезжую часть.

— Осторожнее, — недовольно поджал губы он, — сейчас же проезд будет.

Я недоуменно посмотрела на дорогу перед собой: покрытие, напоминающее асфальт, только более гладкое, в середине, где обычно проходят рельсы, стало светлее, будто отливало золотистым оттенком. В следующее мгновение раздался звук, похожий на смесь тихого гудка поезда и хлопка: мимо нас пронеслось нечто, как я успела заметить за долю секунды, напоминающее капсулу.

— Пневматический поезд, — снисходительно хмыкнул Святослав. — У вас их нет?

Я только покачала головой.

— У нас из транспорта есть машины на бензине, трамваи, по рельсам которые ездят, и троллейбусы — те за провода цепляются, ну или как это назвать. Кстати, а почему у вас нет проводов? У нас все ими затянуто, особенно над улицами…

Пока я задавала вопрос, чувствовала себя так, будто только что вышла из древней пещеры и общаюсь с современным человеком. Святослав удивился.

— А зачем они?

— Ну, как… это же электрические провода, значит, для электричества.

— Поразительно, — он покачал головой. — Как же тщательно вам подтерли историю, раз вы живете… как в каменном веке.

Я удивленно вскинула брови, почти оскорбленно фыркнув.

— Нормально мы живем. Вроде бы… — неуверенно закончила я. — Просто скажи, для чего эти колонны здесь. Они, насколько я понимаю, не просто для красоты?

— Абсолютно, — согласно кивнул мужчина. — Это одни из самых мощных электрических вышек в городе. Мы же не пользуемся проводами, — снисходительно улыбнулся он, — электричество спокойно проходит по эфиру, его только нужно усиливать: золото — хороший проводник, поэтому им украшают фасады, не только для красоты. А колонны создают стоячие волны и под землей питают окружающие строения. Как и купола на соборах — они не для прелести делаются позолоченными большими и, заметь, везде одинаковыми — они работают как приемники в разных районах города.

Я опять пораженно выдохнула.

— И к религии это не имеет никакого отношения?

— Это было бы смешно. Все равно что на компьютер, как на алтарь молиться. Лучше же его использовать…

Каким бы абсурдом это не казалось, слова Святослава звучали вполне правдоподобно. Если допустить, что возможно передавать электричество по воздуху, или через эфир, то вполне логично будет сделать подобные электростанции в разных районах города, которые будут генерировать и раздавать его. Но поверить все равно было сложно, хоть меня и распирало от любопытства.

Мы двигались по набережной в сторону Троицкого моста, а я вертела головой в разные стороны и с интересом разглядывала новый Зимний дворец, представляющий из себя поистине грандиозное и величественное сооружение.

— Ладно, — неуверенно выдохнула я, — допустим, я это осознала. А что у вас с отоплением? Как оно работает, если с электричеством все так просто? Кстати, вы за него платите?

Святослав взглянул меня недоуменно, подавив улыбку: было уже просто неприлично смеяться над моими вопросами, но, очевидно, здесь они звучали по-настоящему глупо.

— Не платим, конечно. Зачем? Не наше же поколение строило все эти сооружения. Это все равно что твои родители купили стул, заплатили за него, а потом за него платишь ты. Смыл? Уже все построено, осталось только обслуживать.

Я тяжело вздохнула.

— Еще скажи, что вы налоги не платите.

Святослав рассмеялся.

— Налог на что? На жизнь? Раньше налоги только рабы платили. Ты же, если что-то приобрела или построила, как свободный человек, имеешь право этим пользоваться и владеть, а затем передать своим детям. Родителям же ты не платишь за то, что живешь в их доме или пользуешься их вещами, вообще не платишь. А государство должно строиться по принципу семьи, и наоборот. Знатно вас там умучивают, однако.

Я только озадаченно покачала головой, кинула взгляд на Неву — по воде мимо проплывали корабли, похожие на смесь парома и какого-то дирижабля. На тех, у которых была открытая палуба, было видно дорогое убранство из дерева и золота, как во дворце. На контрасте со здешней богатой жизнью моя старая стала казаться действительно нечеловечной, но я отогнала гнетущие мысли, снова посмотрев на мужчину.

— По поводу отопления я не смогу сказать с научной точки зрения, наверное. Для меня же это привычное дело. Вот ты бы как смогла описать вашу систему?

Я задумалась.

— Ну, я знаю, что у нас проложены трубы под землей и в домах, и по ним течет горячая и холодная вода, вроде бы. Также и батареи с помощью них в домах нагреваются.

Святослав озадаченно охнул.

— Ну, надо же, — покачал головой он. — Не пойми меня неправильно, но это такое грубое использование ресурсов можно сравнить разве что с тем, что ради тепла люди бы костры в комнатах разжигали…

Я прыснула со смеху и с весельем посмотрела на Святослава — меня начала забавлять такая игра в различия.

— Ну, вообще-то, раньше так и делали. И сейчас в богатых домах — не костры, конечно, но камины дровами топят.

— Издеваешься? — мужчину тоже развеселили такие факты. — Прямо в камине жгли дрова? Ужас. Еще скажите, что вы ковры на стены вешаете…

Мой взрыв хохота, кажется, был слышен на том берегу реки. Знал бы он…

— Ну, на самом деле…

Святослав покачал головой.

— Пойми, я не хочу оскорбить кого-то, просто оказывается, я многого не знал. После катастрофы и создания этого мира, лучшие умы и многие их современники перебрались сюда, а в том мире за подчистку истории взялись основательно. Это логично — народ становится более внушаемым и управляемым, когда думает, что их предками были дикие люди, а сами они выросли в грязи и болоте. У нас камины тоже существуют для раздачи тепла, но иным способом: внутри стоит железная плита, а маленькие вазоны по краям концентрируют в себе электричество и нагревают этот железный диск. Или медный, не знаю точно. А к вам, очевидно, после всего во дворцы пришли неандертальцы и ничего лучше не придумали, как использовать камин вместо кострища. И с коврами — дворяне могли себе позволить по ним ходить, это было предметом интерьера и роскоши, а те же неандертальцы, очевидно, посчитали это изделие слишком дорогим и красивым, поэтому как трофей на стену повесили. Может, стоит возобновить обмен информацией между нашими городами. А то это уже ни в какие ворота…

Я с восхищением слушала Святослава, все больше убеждалась в том, что его слова похожи на правду. Конечно, сложно поверить в то, что в уже в восемнадцатом веке везде было электричество и человеческие ресурсы использовались совершенно по-другому, но это казалось логичным. Я помню, как однажды на экскурсии в Эрмитаже восьмилетняя девочка спросила экскурсовода, мол, почему камины такие чистые и белые — у них в деревне, когда печку топят, всегда копоть остается, как и от свечей. А тут вон какие фрески и лепнина на потолках — странно. Экскурсовод тогда что-то пробормотала про тучу слуг и поддержание чистоты, но внятно на вопрос не ответила, а я задумалась: действительно, судя по устройству люстр и подсвечников было бы логичнее, если бы в них стояли электрические лампочки. Даже перевернутые канделябры помню — натуральные, девятнадцатого века. Только вот как свечки в них вверх тормашками вставлять — тоже было не ясно.

Но мы настолько разучились мыслить критически, у нас на столько нет времени анализировать какие-то там подсвечники в древних дворцах, что мы просто принимаем слова на веру и не размышляем над их правдивостью. Поэтому то, что говорил Святослав, казалось вполне обоснованным, хоть и непривычным.

По дороге я еще много расспрашивала Святослава о самой катастрофе и об их устройстве жизни. Сначала возмущалась от того, что он не может все грамотно разложить по полочкам, называя ту войну смесью ядерного удара, потопа и засыпания пеплом после извержения вулкана, но потом поняла, что вещи, которые тебе кажутся вполне обычными и привычными в жизни или истории, сложно рассказать также, как нам, например, объяснить инопланетянину, что такое картина и зачем она нужна, если можно смотреть на натуральный пейзаж своими глазами. И это не говоря о стилях написания. Поэтому я старалась тщательно разбираться в словах мужчины и не капризничать.

Наконец, мы перешли через Троицкий мост и подошли к Петропавловской крепости: она здесь также напоминала нечто, похожее на военное сооружение — никак не светское. Святослав показал охранникам на входе какой-то документ и нас пропустили внутрь.

Стражники, или как они здесь назывались, были облачены в одежду, напоминавшую смесь римских доспехов и гусарских мундиров. Сложно описать словами эти причудливые, красивые камзолы, которые сидели на мужчинах, как влитые. Я не удивилась бы, если бы оказалось, что они меняют свою форму как костюм человека паука или нечто голограмное в фантастических фильмах.

— Это военная крепость? — внутри, на удивление, почти ничего не изменилось по сравнению с Петропавловской в нашем мире. Разве что, как и все здесь, дома были выше на целый этаж. — А где тогда все оружие, пушки? Ты же говорил, что все с восемнадцатого века сохранилось?

Святослав покачал головой и поправил поля цилиндра. Вообще, я заметила, что люди здесь все были высокими, не только мой новый знакомый. Может быть, за счет более плотного воздуха, как говорил Святослав, может еще из-за чего, но все мимо проходящие жители города казались мне натуральными богатырями или красивыми, статными женщинами.

— Военное, — он согласно кивнул. — Оружие на лучах стоит. — он кивнул в сторону, где на стене крепости прохаживались охранники.

— На лучах? — я недоуменно нахмурилась.

— На лучах звезды, — он почти удивлялся, что я не в курсе, что это такое, а я недовольно скрестила руки на груди, после чего Святослав вздохнул. — Это же звездчатая крепость — самое эффективное оборонительное или атакующее сооружение. Ладно, тебе, не знаешь про это? — я засмеялась и отрицательно покачала головой, вкратце рассказав о пушках, огнестрельном оружии и то немногое, что знала о современном вооружении. — Ваш мир как с луны свалился, ей богу. Так грубо использовать тонкие технологии — просто кощунство, — поморщился мужчина. — Те самые стоячие волны, о которых я говорил, образуют вибрации. Но использовать их можно по-разному, в том числе, как проводник звука. Поэтому есть звуковые пушки и другие резонаторы — лучи звезды как раз разрезают звуковые волны противника. Слышала о Иерихонских трубах? При нужных настройках все барельефы и украшения на фасадах могут превращаться в звуковые проводники: они накапливают энергию в вазонов у камина. И слуховые окна для этого нужны, чтобы излишек этой энергии выпускать. Я точно не знаю, сам не технарь, так сказать. Заметь, в Питере они в домах повсюду, особенно в старинных, даже двухэтажных — такое круглое окно на чердаке, иногда с узорами или витражами. И звук, или вибрации скатываются волнами, поэтому архитектура каскадная — от меньшего диаметра наверху, к крупному внизу. Поэтому и есть выражение «архитектурный ансамбль». Дома поют, и каждый по-своему. Поэтому их строили под человека: где-то ты чувствуешь себя не в своей тарелке, а где-то вполне гармонично. Конечно, можно что-то незначительное менять, чтобы было комфортнее — например, концентрироваться и сглаживать разницу в ризонировании звуков. Поэтому и есть выражение «чувствуй себя как дома» — так хозяева разрешали гостю подключиться к беспроводной сети, так сказать. Твои предки тоже знали это.

Мужчина усмехнулся, а я забыла обо всем происходящем. С каждым его словом внутри меня возникало все большее чувство обиды на то, что меня обманывали все это время. Это, на самом деле, тяжело, когда твои корни ассоциируют с невеждами в лаптях — мол, не повезло, если не родился дворянином — живи в грязи и не умел читать. И совершенно иное чувство возникает, когда узнаешь, что твои предки обладали невероятными знаниями и владели технологиями, только похожими на фантастические рассказы современных писателей. Даже сырость кажется уже не такой привлекательной, хочется солнца — болота же не имеют к тебе никакого, даже отдаленного отношения.

Святослав рассказывал еще много чего. Говорил про уникальность русского народа, потому что больше ни в одной нации не рождаются спонтанно гении — у всех только если в роду были ученые, родители ученые, то и родится ученый. А у нас был Ломоносов. И многие другие, поэтому страна была непобедима в открытом бою и ее подкашивают идеологически.

После его слов меня накрыло такое могучее окрыление, что захотелось горы свернуть: я знала, что буду делать дальше, но настала пора прощаться.

— Спасибо за экскурсию, — я неловко улыбнулась и похлопала Святослава по плечу. Он уже говорил, что оставаться надолго мне здесь нельзя из-за нарушения баланса и моей неподготовленности.

Мы зашли в простую арку, такую, которых во дворах Питера тысячи, но Святослав уверил, что это и есть «выход». Из необычного здесь был медный сводчатый потолок — наверняка, очередной резонатор.

— Не за что, — он по-доброму усмехнулся и махнул кому-то на стене в знак начала «отправки».

— Скажи, почему ты мне помог? Просто так, увидев на улице какую-то сумасшедшую? — я понимала, что у меня мало времени, но все же решила задать именно этот вопрос. Вообще, я хотела много чего спросить об этом мире и о нашем в том числе, но от сильного потрясения и неожиданности голова была совершенно пуста.

— Родословная твоя мне нравится, — с улыбкой протянул Святослав и дернул рубильник на стене, который я раньше не замечала. Смысл его слов я не поняла, только зажмурилась от звона в ушах и сильной головной боли.

Очнулась я на полу у коморки в Казанском, из которой вывалилась, потеряв сознание. Надо мной столпилась толпа обеспокоенных китайцев и служительница в платочке, а я на их восклицания только отмахнулась и заказала такси до дома.

Придя домой, сразу завалилась на кровать и проспала до позднего вечера, а когда проснулась, поняла, что все это было бредовой галлюцинацией. Ведь попав в параллельный Питер, если это было на самом деле, я не перемещалась в пространстве, соответственно, должна была оказаться на Петропавловке, но никак не у той каморки, где разговаривала с братом.