По ходу спектакля негромко звучит джазовая музыка, временами, в паузах на сцене появляется саксофонист, который делает свое дело, не обращая внимания ни на зрителей, ни на актеров.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Cцена являет собой весьма странное жилище непонятного назначения. Это может быть флигелек для отдохновения, а то и комфортабельная голубятня. Объемное помещение меблировано добротно и под «старину». Есть здесь и камин, и большой холодильник, и барная стойка. Коли довелось бы коротать время в ожидании конца света, то лучшего места было бы не сыскать. В правой от зрителя половине-две разновысотные трапеции. На одной из них, как на шестке, cидит, болтая ногами в такт ритмичной музыке, некое существо, которое при небольшом напряжении воображения можно принять не только за молодую, стильную женщину, но и за голубку, прилетевшую из сказочного мира. Оно, это существо, невелико ростом, ладно скроено, формами обладает приятными глазу. На птицу более всего ее делает похожей пышная прическа, взбитая спереди и клином уходящая вниз к шее. Музыка звучит громче, женщина-птица спрыгивает с жердочки и медленно, чувственно танцует. Спустя некоторое время она вдруг останавливается и, прислушавшись, музыку выключает, а сама перебирается на одну из трапеций. Тотчас в комнату входит мужчина средних лет. Он высок, светел лицом, одет с той долей небрежности, которую может позволить себе лишь богатый и удачливый человек. В правой руке у мужчины небольшой элегантный кейс, который он бросает в кресло, одномоментно освобождаясь от пальто. Это господин Гап.

ГАП: Кажется, здесь только что звучала музыка. Или это мне уже мерещится?

ПРОХОЖИЙ (боком входя следом): Так точно, господин Гап-звучала! Я вас здесь некоторое время поджидал и ясно слышал, что звучала. Музыка такая, знаете ли… (морщится, передергиваясь). Звучала поначалу тихо, а потом громче. Смолкла аккурат перед вашим приходом. Сигареткой не угостите, а то продрог, пока ждал…

ГАП (доставая из кармана сигареты): Да, пожалуйста, вот…

ПРОХОЖИЙ (разглядывая пачку и одновременно выуживая из нее сигареты): Похоже, что настоящие. Из «Дьюти фри», небось. А тут куришь всякую гадость, которую так и тянет запить какой-нибудь отравой. (Передает пустую пачку Гапу, предварительно заглянув в нее). Благодарствую.

ГАП (недоуменно глядя на пустую пачку, прежде чем скомкать ее и сунуть обратно в карман): Не за что, право…

ПРОХОЖИЙ (осматривается поначалу, а затем усаживается в кресло-качалку перед камином): Вот странное имею наблюдение: как только оказываюсь рядом с камином, так непременно ощущаю желание выпить чего-нибудь аглицкого.

ГАП: Может быть, чаю?

ПРОХОЖИЙ (c презрительной усмешкой, предварительно поглядев на часы): Чаю после пяти? Увольте. Бродягу Джонни можно было бы, только не краснорожего, а черненького, черненького! Там, говорят, уже и голубенький появился, но нам ведь он ни к чему? Голубенький-то? Мы все же не пиндосы какие-нибудь, а, господин Гап?

ГАП (рассеянно экзаменуя барную стойку и доставая большую бутыль): Вот есть… Только такая, пятилитровая, подарочная…

ПРОХОЖИЙ (по-молодецки вскакивая с кресла и принимая бережно бутыль): А ничего, что пятилитровая! Оно даже очень хорошо, что пятилитровая. И уж коли дело таким приятственным образом обернулось, то и закусить бы чего-нибудь эдакого… Если есть икорка, то больше ничего и не надо. Икорка-она чем хороша? Баночку взял… можно в стекле, литрушечку, хлебушек сельский, высокий, ложечку столовую, она у всякого имеется… Я, вот, к примеру, со своей хожу, серебряной, с подчернью (достает из кармана ложку, разглядывает). Мне ее давно еще один религиозный батюшка на именины подарил. Царствие ему небесное! (Размашисто крестится). Вот, стало быть-все по-простому, без особых разносолов. Очень демократично, знаете ли… (Облизывает ложку)

ГАП (бродя, как сомнамбула по комнате от бара к холодильнику): Икра есть, но в маленьких банках… (Протягивает пару незнакомцу). Хотя знаете-я ведь не ем икру. Тут создано такое общественное движение, ну… тех, кто не любит икру, так я его поддерживаю. У меня даже значок где-то был: «Я не ем икру!»

ПРОХОЖИЙ (разглядывая банки с презрительной усмешкой): Все экономят, блин! Все выгадывают (рывком открывает банку, режет хлеб, намазывает маслом, затем икрой, наливает из бутыли, крестится, трапезничает) А что касается вашего этого значка, на котором вы и вам подобные не едите икру, то я восхищаюсь всеми вами и желаю вам ширить и глубить это благородное движение. Может, вам еще какой значок за это дадут… посмертно.

ГАП (завороженно глядя на то, как сноровисто гость ухаживает за собой): Не хочу показаться неучтивым, но мы с вами знакомы?

ПРОХОЖИЙ (cнова облизывает ложку, потом разглядывает ее): Нет, конечно. А вот встречаться встречались. Помнится, когда с записью на прием к вам у меня сугубый облом вышел, решил я перехватить вас с утра на улице, перед конторой. (Выпивает, вытирает тыльной стороной ладони губы, произносит мечтательно). Помню, с вечера еще занялась пурга, ночью ударил мороз. Я рано лег спать, чтобы встать с рассветом. Проснулся, оделся, вышел-красотища кругом! Если вы когда-нибудь брели в предрассветной дымке пустыми, темными, грязными улицами, с которых сбежали даже собаки, то вы поймете мое приподнятое состояние. У присутственного места было, разумеется, не людно. Какой-то чокнутый старичок сам себе рассказывал про гражданскую войну да молодуха пыталась напоить из водочной бутылки пожилого младенца, который орал в коляске благим матом, что водка, мол, паленая и что, мол, от нее у него живот пучит. Оторавшись, он посмотрел на меня зло и сказал хрипло, чтобы я держался в очереди за чеканутым стариканом, который уже забодал всех своими воспоминаниями. (Cлышится звук, похожий на автоматную очередь). Ну вот-опять кого-то ухандокали…

ГАП: Это, кажется, гром…

ПРОХОЖИЙ: А где же молния, позвольте поинтересоваться? Вот то-то и оно… Ладно, забудем. Примкнул, стало быть, я к старикану и вскоре указал ему на две существенные ошибки в хронологии казачьего восстания. Мы еще поговорили о смене правительства в Занзибаре, пожилой младенец пригрозил молодухе, что лишит ее родительских прав за ненадлежащий уход-и тут появились вы… На вас было серое пальто из ратина, лицо было молодо и возбуждено морозцем… Вы подошли к двери и сказали: «Доброе утро! Чем могу быть полезен?» Ответил вам один лишь я, потому что старикан так увлекся своим рассказом, что ушел вместе с ним на другой конец улицы, а молодуха все еще препиралась с пожилым младенцем. Я объяснился, и вы сказали: «Ну, на улице такие вопросы не решают. Приходите ко мне все как-нибудь вечерком». Вот я и пришел.

ГАП: М-да… Так что, говорите, у вас?

ПРОХОЖИЙ (протягивая бумагу): Небольшой список из тридцати двух вопросиков. С первого по пятнадцатый-непременно, с шестнадцатого по двадцать девятый-желательно, ну а остальное-на ваше усмотрение.

ГАП (читает, вертит в руках, снова читает): Хорошо, хорошо… А, кстати, вы кто сами из себя будете?

ПРОХОЖИЙ: Да нет никто! Так, прохожий… Если вас это смущает, то я могу и уйти. Сейчас вот выпью на посошок и пойду, посыпая голову пеплом. (Пьет, оглядывается по сторонам, замечает Голубку). Эй, так тут у вас барышня! Барышня, а вас как зовут?

ГАП: Это не барышня. Это-птица.

ПРОХОЖИЙ: А где же у нее крылья? И отчего она не летает? Если у вас здесь свидание, то меня можно не стесняться. Я пришел и ушел. Вот только опивки c объедками соберу… (Достает из кармана пакет, складывает в него провиант. Пытается засунуть бутыль, но тщетно) Не себе. Товарищу, который занемог. Святое дело, знаете ли… (Со вздохом отставляет бутыль).

ГАП: И все-таки странно… Мы точно с вами не учились где-нибудь вместе?

ПРОХОЖИЙ: Если точно, то не знаю. (Продолжает рыться в карманах и в конце концов извлекает на свет божий плоскую бутылочку из-под коньяка, вновь берется за бутыль). В этом Богом забытом городишке ты если даже с кем-то не учился вместе, то непременно каким-нибудь свояком или шурином доводишься. По мне бы лучше нам свояками быть. Или шуринами. Я их вечно путаю. Барышня, вы знаете разницу между свояком и шурином?

ГАП: Извините, что больше не задерживаю вас…

ПРОХОЖИЙ: Кстати, о задерживании. Однажды меня задержали, так я пока сидел, то чуть не обмочился. Надеюсь, здесь есть туалет?

ГАП (смущенно): Сейчас выйдете и сразу налево.

ПРОХОЖИЙ: Если меня долго не будет, то не волнуйтесь. Я могу и задремать. (С тем и уходит, прихватив пакет и сделав Голубке ручкой).

ГАП (устало плюхаясь в кресло): Ну что тут скажешь?

ГОЛУБКА (раскачиваясь на трапеции): А чем ты, собственно, не доволен? Это ведь твой любимый народ во всей своей красе! Он сейчас из туалета выйдет, в ванную пойдет, а там, глядишь, и в спальню… Как это у вас говорится: «Отдай жену дяде, а сам иди…»?

ГАП (устало, со вздохом): А что делать-народ менять? Да ты мне собственно и не жена вовсе…

ГОЛУБКА: Гап, прекрати демагогию! Рассказывай, как съездил.

ГАП (оживляясь): Ну, матушка, это особый разговор! Вот сейчас господина проводим…

ГОЛУБКА: Ты его теперь не скоро проводишь. Он пакет забрал?

ГАП (оглядывая комнату): Кажется, да…

ГОЛУБКА: Ну, тогда рассказывай…

ГАП (поднимаясь и глядя на портрет, висящий на стене): Я был там и виделся с ним!

ГОЛУБКА: С ним? С кем-с ним?

ГАП (поднимая глаза к потолку): Ну… c cамим н и м!

ГОЛУБКА (cпрыгивая с трапеции): Гап, ты рехнулся! C н и м нельзя видется.

ГАП: Какая ты бестолковая! Не с ним, а с н и м! (Показывает рукой на портрет).

ГОЛУБКА (в сторону): Господи, прости его, ибо не ведает, что творит. И скажи мне, Христа ради, чего это вы портреты мужиков на самые видные места вешаете? Ладно бы повесили аппетитную мамзельку в хорошем белье, а то какого-то мухомора, да еще в костюме, да еще при галстуке, да, небось, и в башмаках с воот таким каблуком! Какие-то вы, право, моральные извращенцы!

ГАП (заметно смущенный ее речами): Полегче, птица! (Подходит к портрету, разглядывает его под разными углами, достает из кармана платок, бережно протирает стекло). Ты знаешь, а он смущается, когда говорит. И еще левый глаз у него больше правого. (Шум воды за стеной в туалетной комнате прерывает отровения Гапа). Это всегда так громко и… противно?

ГОЛУБКА: Всегда, батюшка, всегда. А ты и не замечал, выходит… Хорошо хоть пришельца Бог послал во вразумление. Пойди принеси пакет с провизией. Не на унитаз же он его с собой взял.

(Помедлив, Гап уходит и вскоре возвращается с пакетом-медленно, на цыпочках, будто боясь разбудить кого-то)

ГАП (возбужденно): А он там спит! Прямо на унитазе сидит и спит! Я, правда, тоже один раз на унитазе уснул в молодости еще. Помню…

ГОЛУБКА: Гап, миленький, позволь мне сначала поесть, а потом я с удовольствием дослушаю твою унитазную историю.

(Достает из пакета снедь, ест споро, покачивая на манер ребенка головой. Гап смотрит на нее с умилением, а затем и сам присоединяется. Вкусен обед, добытый с боями у неприятеля!)

ГАП: А что касается портрета, к которому ты столь неравнодушна, то вешается он обычно из требований этикета. Знаешь, что такое этикет, глупая птица?

ГОЛУБКА (продолжая трапезу и по-детски растягивая слова): Это такая цветная бумажечка, которую приклеивают на консервные банки. Эй, а чего он совсем затих? Уж не помер ли от твоего угощения? (Cнова слышится шум”ниагары») О, нет, только не это! Он жив, мерзавец!

ГАП (обрадованно): Убирай все в пакет! Скажем, что забыл, когда в туалет шел.

ГОЛУБКА (продолжая есть): Гап, а прогони его к чертовой матери! Прямо вот так и скажи: «А пошел ты…» Можешь добавить: «милостливый государь!»

ГАП: Я так не могу. Он все-таки мой гость.

ГОЛУБКА: Гап, а ты вообще слово «нет» говорить умеешь? Cкажи громко «нет»!

ГАП: Прямо вот так-ни с того ни с чего? Да запросто! (Рот открывает, но слово не выпускает)

ГОЛУБКА: Я жду. Ты или говори, или рот закрой, а то мне уже страшно cтановится.

ГАП: Да что ты привязалась ко мне с этим своим дурацким «нет»? Тихо! (Прислушивается). Ну вот-снова захрапел. Куда же я его теперь с унитаза погоню?

ГОЛУБКА (возобновляя трапезу): Спи, спи, дурила! Нам больше достанется. А тебя, Гап, я лишаю пищи до тех пор, пока не выучишь слово «нет» на пятнадцати языках.

ГАП (показывая на портрет): Кстати, о н свободно говорит по-немецки и вообще очень похож на немца.

ГОЛУБКА: Так, может, он и есть немец? То-то я смотрю… Гап, немедленно позвони ему и спроси, как будет по-немецки «нет».

ГАП (снисходительно): Это я и сам тебе могу сказать.

ГОЛУБКА: Ты тоже, что ли, немец? Господи, куда ни кинь, кругом немцы. Да еще эти… пиндосы. Как ты думаешь, пришелец тоже немец?

(Далее говорит несколько фраз по-немецки, а Гап отвечает ей)

ГОЛУБКА: Гап, а про что мы сейчас говорили?

ГАП: Понятия не имею. Я думал, ты знаешь. Пожалуй, надо выпить. (Берет бутыль, наливает). Имею я право выпить в такой день?

ГОЛУБКА: Ты имеешь право выпить. А еще ты имеешь право переодеться. И что это за т а к о й сегодня день?

ГАП (идет за ширму): Ну, я не каждый же раз встречаюсь с н и м… Бывают иногда такие дни, когда кажется, что весь мир-твой, что все тебе под силу. В юности такое случалось часто. У меня ведь была замечательная юность. О, как я не любил спать! Мне казалось, что мир изменится, пока я буду спать. (Выходит из-за ширмы переодетым в просторную одежду). Выпью-ка я еще…

ГОЛУБКА: Может, и мне предложишь?

ГАП (наливая): А разве птицы пьют?

ГОЛУБКА: А ты что, многим птицам предлагал, и они все отказались?

ГАП (расслабленный, сомкнув руки на затылке). Я теперь часто вспоминаю детство. Особенно, вечерами. Или если вдруг окажешься в каком-нибудь месте, где мальчишкой еще бегал, и будто в душе что-то неслышно переключится. Вот ехал недавно по набережной, а там у Красного моста когда-то плот стоял. У меня серьезные переговоры с иностранцами через час, а тут плот…

ГОЛУБКА: А при чем здесь плот?

ГАП: Не знаю… Просто посмотрел, вспомнил и куда — то как провалился. Мы прыгали с этого плота. Женщины летом ковры, половики там стирали. Я вот остановился там, вышел из машины, стою и думаю: вытягивали его зимой на берег или нет? Дурь какая-то…

ГОЛУБКА: Жениться вам надо, господин Гап. На какой-нибудь тихой бледной немощи лет сорока семи, которая не красится, не пишет стихов и не занимается шейпингом с шопингом. Она готовить тебе будет. А, может, и не будет. Меня-то точно прогонит. Не женись, Гап. Нам с тобой и так ведь хорошо, правда? Нет, Гап, скажи… (выпивает, морщится) а ты действительно был когда-то молодым? Мне кажется, что ты прямо таким и родился-мудрым, рассудительным, мягким, как плюшевая игрушка. Ты только не обижайся на пьяную птицу.

ГАП (не обращаяя внимания на ее болтавню): Я очень был молодым. Ты знаешь, как прыгает мячик? Вот у меня внутри все также прыгало. А это невыразимое чувство свободы…

ГОЛУБКА (удивленно): Гап, ты где жил-в Австралии? Какая здесь была свобода?

ГАП (азартно): А вот была-и все! Если хочешь знать, я «Голос Америки» под окнами горкома партии слушал! (Говорит по английски, копируя знаменитого американского радиоведущего): «This is „Jazz Hour“ by Willis Cannover» (Напевает начальную музыкальную фразу программы).

ГОЛУБКА: Ты сидел под окнами горкома партии и слушал «Голос Америки»?!

ГАП (cмущенно): Ну, сидели там какие-то парни со «Спидолой», но я специально проходил мимо и даже останавливался, вроде как бы там шнурок на ботинке завязать.

ГОЛУБКА: Вот из-за этого твоего шнурка все и рухнуло. Что бы тебе другой дорогой тогда не ходить… Ну, а девушки? Может, ты и с девушками встречался, раз уж такая была тогда свобода?

ГАП (самодовольно): Ну, были у меня кое-какие успехи и на этом поприще. Таких девушек, которые были тогда, теперь нет. Некоторые из них до сих пор мне глазки строят, хотя я их с трудом узнаю.

ГОЛУБКА: Ты думаешь, они тебе глазки строят? Они должности твоей глазки строят! Будь ты каким-нибудь грузчиком или шофером, тебя бы тоже не узнали.

ГАП (со вздохом): Это ты права, птица. А я-то расчувствовался… Впрочем, женщины из меня всегда веревки вили. Зимой я водил их в театр. Там было темно и тепло. На редкость удачное сочетание для кавалера, ты не находишь? Я брал самые дешевые билеты на галерку по 80 копеек, и мы были одни-одинехоньки на огромном пространстве. Cпустя примерно полчаса мы шли в буфет, где подавали кубинский тростниковый ликер-белый, тягучий, как патока, и сногсшибательно крепкий, но при том сладкий. В этой сладости и было особое коварство. Барышня пригубляла его и говорила: «О-о-о!» Второе отделение пьесы, как ты понимаешь, смотрелось намного веселее, чем первое… В институте меня так и звали-«театрал»!

ГОЛУБКА: По-моему, тебя нужно было звать по-другому, не столь благозвучно. Приходить в театр, чтобы напоить девушку, и потом развлекаться с ней, бесчувственной…

ГАП (разглаживая несуществующие усы): Отчего же бесчувственной? Очень даже порой и чувственной!

ГОЛУБКА: Да, Гап, ты сверкнул сейчас новой гранью и прямо-таки ослепил меня своей изысканной находчивостью. Мне тошно на тебя смотреть.

ГАП: Но это было давно, птица! Еще в прошлом тысячелетии. Теперь я сижу не на галерке, а в партере, и у меня нет барышни, если не считать тебя, которую можно принять за барышню только после пятисот граммов кубинского тростникового ликера, которого тоже, кстати, нет. А, может, ты просто ревнуешь, а, птица?

ГОЛУБКА: Причем, безумно. Что-то мне тоже захотелось кубинского тростникового ликера… Гап, скажи, ты счастлив?

ГАП: Эка завернула!

ГОЛУБКА: Ну, о том ли ты мечтал, когда сидел с девушками в театре в прошлом тысячелетии?

ГАП: А в каком действии: в первом или во втором?

ГОЛУБКА: Ответ правильный. Я тоже так думаю. Если бы ты сказал: «Счастлив», то я бы приняла тебя за пошляка. Ты не можешь быть счастлив, Гап, потому что прожил не свою жизнь. Тебе все время приходилось подстраиваться под ландшафт. Ты ведь хотел одного, а получал совсем другое. У тебя всегда под рукой был шнурок, который требовалось завязать. Ты же был хорошим саксофонистом, русским Джерри Маллиганом, как тебя называли совсем не в шутку, а кем ты стал? Пошлым чиновником, который к тому же молится на портрет другого чиновника, рангом повыше? Это не есть карашо, герр Гап.

ГАП: Не называй меня больше Гапом! Я- Гурьев Андрей Павлович! Это я могу себя так называть, а вы не можете! Cовсем заморочила мне голову, чертова птица!

ГОЛУБКА: Юпитер, ты сердишься. Значит, ты мало выпил. А как, оказывается, премило себя чувствуешь, когда выпьешь немало. Говорят, ты когда-то неплохо танцевал?

ГАП (приходя в себя): Я много кой-чего неплохо делал когда-то…

ГОЛУБКА: Гап, ты сейчас похож на кастрированного кота, который сидит на крыше и рассказывает кошкам, каким ухарем он был когда-то… Так мы танцуем или как?

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.