Бесплатный фрагмент - Город призраков

Детективный роман «Город призраков» — второй в дилогии «Всё дурное в ночи» — опубликован в 2002 г. в издательстве «Вече», Москва

Я посмотрел в окно и подумал, что терпеть не могу осень. Хотя на сей раз она ни чем не отличалась от всех других вместе взятых. Те же грязные лужи. Те же почерневшие листья. Та же туманная завеса из мелкого дождя… Я терпеть не мог осень. Если бы я был поэт, или художник, или, на крайний случай, оставался артистом. Тогда, возможно, к осени я относился бы по-другому. Но от профессии у меня сохранилась разве что внешность — черные жгучие глаза и элпачиновская улыбка. Вот, пожалуй, и все.

Впрочем, с той же долей ненависти я терпеть не мог и свое прошлое. В нем тоже было много грязи, почерневших листьев и дождливого тумана. Мое прошлое всегда ассоциировалось с осенью. В моем прошлом была сплошная осень и сплошной туман. Поэтому мне его не за что было любить. Прошлое и осень слились воедино.

Но нельзя отрицать, что и осень, и прошлое мне подарило друзей. А их из своей жизни я не мог вычеркнуть.

Вано. Лысый беззубый парень с квадратной челюстью и добрыми глазами. Мой товарищ и коллега. В прошлом — сыщик на государственной службе. И ныне — тоже сыщик, но частный. Именно с ним мы вошли в дело. И организовали детективное агентство (благодаря моим деньгам, оставшимся мне в наследство). Именно с ним мы не раз рисковали жизнью и отмечали этот риск. После того, как оставались живы.

Вася. Милая девушка. Остроносенькая, как лисичка. Умненькая и проницательная. Когда-то безумно влюбленная в меня. А нынче — не очень. Мы с ней расстались по обоюдному согласию. Как влюбленные. Но не как друзья. Мы решили предоставить друг другу свободу. И сочли это правильным. Вася вновь занялась карьерой танцовщицы. И только иногда, от случая к случаю, питая ко мне самые добрые чувства, добровольно помогала нашему агентству. Чем я был полностью удовлетворен. Я тоже ценил свободу. Поскольку узы брака меня пугали. После того, как моя жена оказалась и преступницей, и сумасшедшей. Я решил некоторое время не рисковать. И нисколечко не жалел о своем выборе.

Сегодня я вглядывался в дождливое окно, думая в который раз, что терпеть не могу осень. И не печалясь о том. Что она меня не любила взаимно. Единственное, о чем я жалел — это о том. Что осень нагрянула внезапно. В середине лета. Хотя не имела на это права. Но разве я имел права думать о том, что ее не люблю? Ведь моя нелюбовь фактически незаконна. Хотя потому, что осень вступает в свои права по праву. И я на эти права не имел права посягать…

И вдруг мне пришла в голову мысль — а почему бы и нет? А еще я подумал. Что все лето пахал, как проклятый. Что все лето копался в грязи, хотя было совсем сухое лето. Что все лето надо мной сгущались грозовые тучи. Хотя ни раз не хлынул дождь, а грозой и не пахло. Разве теперь я не имею права обмануть осень. И хоть на пару недель отодвинуть ее? И если она меня не любит настолько же, насколько и я ее. Она меня поймет и простит. Как я всегда прощаю ее за то, что она наступает…

По этому случаю и в связи с этой гениальной идеей. Которая пришла ко мне впервые за все последние месяцы. Я и вызвал своего давнего и проверенного товарища Вано. Впрочем, вызвать его было не трудно. У нас не было секретарши. Но у нас было два кабинета на первом этаже четырехэтажного дома старой постройки. И я, находясь в двух с половиной метрах от Вано, не замедлил ему позвонить. И заявить серьезным деловым тоном.

— Товарищ Зеленцов, я вас жду.

И он не замедлил явиться.

— Привет, Ник, — первое, что сказал он, ввалившись своей громоздкой тушей в мой кабинет. — Ты что-то хотел?

— Вообще-то, на службе всегда чего-то хотят. Если хотят, чтобы служба продолжалась.

— Да, ну, — отмахнулся Вано. — Твоя игра слов мне ни к чему. Я отвык от сложностей. Скажи лучше сразу: что-то наклюнулось?

— Ну, зачем так примитивно, Вано? Почему я не могу позвать своего товарища ради простой душевной беседы? Вот скажи, Вано, так ли мы уж часто с тобой разговаривали по душам?

— Ну-у, Ник, — густо протянул Вано, — разговор по душам может состоятся только не здесь. Души разговаривают в другом месте.

— Не надо философии, Вано. Тем более от тебя. Ты ведь никогда не отличался философским уклоном.

— И слава Богу. Тем более я этого не хочу. Я просто думаю, наклюнулось ли еще одно дело?

— Ты не устал от дел, Вано?

— Я скорее устал от того, что мы почему-то занимаемся этими делами. Согласись, Ник. Ведь мы способствуем тому, чтобы человек оказался не в самом хорошем месте. В лучшем случае — за решеткой. В худшем — там, где как раз и можно мило поговорить по душам. А почему именно мы должны этому способствовать? Не проще ли оставаться в стороне? И не кажется ли тебе, что оставаясь в стороне, мы бы выглядели честнее? Согласись, что такие дела должен вести чуть ли не сам господь Бог. Ты ведь не претендуешь на это место, Ник? Чтобы решать: умереть человеку или нет? Послать человека к черту или оставить его в покое?

— Я вижу, что ты все-таки устал, Вано. Философские настроения обычно посещают только тогда, когда сильно устаешь. Уж это я точно знаю.

— Наверное, ты прав, Ник. И на твоем месте… Просто я подумал, что профессия актера — не самая худшая в этом мире. Во всяком случае, ее грязь не так уж и грязна. И не так уж и прилипчива. Особенно к совести.

— К совести прилипает многое, Вано. Независимо от профессии. Скорее в зависимости от самого человека. Но не в этом дело. Просто…

Я задумался и вновь перевел взгляд за окно. Грязные лужи. Темные ботинки. Мокрые зонты. Туманная пелена. Тоска. Все-таки я ненавидел осень. И все печали мог с чистой совестью списать на нее. В том числе и печали моего трезвомыслящего друга Вано.

— Наверно, это осень, Вано

— Ты о чем? — он меня не понял. Хотя многое в жизни понимал. В том числе и осень. Просто, в отличие от меня, пора года никогда не влияла на его настроение.

— Просто это осень, — повторил я для себя.

— До осени еще две недели. — Вано машинально посмотрел на часы.

— Я так не думаю. И при чем тут часы?

Вано пожал плечами. Часы тут были ни при чем. И время года наступает независимо от нас.

— Или ты веришь, что завтра вновь всплывет солнце? — я вызывающе посмотрел на Вано.

Но он не ответил на вызов.

— Нет, Не верю, Ник, — усмехнулся он. — Осень — она и есть осень. Она, как ни какая другая пора года, приходит в любое время.

Я тут же согласно кивнул.

— И зимой бывает дождь, и летом, и осенью, и весной. Вот снег… Согласись, Вано. Снег же не пойдет летом. Или осенью. А осень… Она в любое время может случиться. И я за это ее не люблю. Почему-то именно она на все имеет право. Почему-то грязные лужи, блеклые тучи, хмурость утра может возникнуть в любой день. Но почему, Вано?

Вано пожал плечами. Хотя он в этот осенний день и был склонен к философии. Он не знал ответа.

— Возможно, это и неплохо. Осень, — лучшее, что выдал он мне.

Но мне это не понравилось. Я по-прежнему не любил осень. И по-прежнему хотел ее оттянуть.

И я оттянул.

— У нас нет никаких дел, Вано?

Он пожал своими широченными плечами. У нас не было никаких дел.

— К сожалению, у нас нет дел, Вано. Опять же к моему глубочайшему сожалению, все они случились летом. Почему-то именно летом всех тянет убивать, грабить и обворовать государство. Обидно, что не осенью.

— Ну-у, — протянул Вано. — Летом теплее. Согласись, что и преступнику хочется проворачивать свои делишки, когда светит солнышко и блестит утренняя летняя роса.

— Соглашаюсь. Но не могу согласится, что мне, человеку, выслеживающему преступников. Хочется делать это именно летом. Когда светит солнышко. Когда я не прочь позагорать… Как ты думаешь, мы не сможем договориться со всеми негодяями на этот счет?

— Если бы мы с ними договорились… Наверно, ты бы давно катался на мерседесе, а я наконец осуществил свое заветное желание — побывать в Италии.

— Я никогда не договорюсь с негодяями. И тебе не советую это делать. Иначе бы твои бессонные ночи в Италии обернутся для тебя психозом.

— Ладно, зачем ты меня вызвал, Ник? Ты что-то хотел предложить?

— Я? Нет… Впрочем… Впрочем, наверное… Если нет работы — это гораздо хуже, чем она есть. Поэтому, чтобы не развивать худшее в наших душах… Отдохнем, а, Вано? — предложил я на одном дыхании.

И Вано сразу же ответил. Он давно хотел отдохнуть.

— Отдохнем, Ник. Только там, где нам не светит работа. Даже если за нее будут предлагать бешеные деньги.

— Я не хочу много денег, Вано. Я хочу много отдыха.

Место для отдыха нам не пришлось долго выбирать. Во-первых, мы точно знали, что это должен быть юг. Много моря, много солнца и мало дождя. Там, где осень вступает в свои права позднее всего. Во — вторых, это должно быть самое чистое место не только в плане экологии. И даже не столько в этом плане. Главное, что там должно быть много законопослушных и морально устойчивых граждан. И мало бандитов. Сейчас они нам были ни к чему.

Поэтому уже через несколько минут после нашей болтовни, Вано трезвонил своим старым приятелям в прокуратуру.

— Да, да, — орал он своим басом в трубку, — самый низкий уровень преступности на черноморском побережье! Как — такое невозможно! Вы уж постарайтесь! Да хоть у черта на куличках! Да, да! Ник работает над диссертацией «Возможность невозможного в наиболее опасных уголках страны». Ник, может, и идиот, но тема диссертации вполне актуальна! Да, мы подождем.

Вано бросил трубку. И довольно потер руки.

— Спасибо, дружище, — оскалился я. — Теперь на меня будут еще и пальцем показывать. И крутить у виска. Мало того, что артист подался в сыщики, что само собой ненормально. Так еще метит и в доктора юридических наук. Хотя любой идиот знает, что для меня — наука, тоже самое, как для тебя — сцена.

Мой возмущенный монолог перебил телефон. И Вано, радостно кивая трубке, быстро стал что-то записывать корявым почерком в своем помятом блокноте.

— Прекрасно! — заключил он. — А вы говорили, что Ник идиот. Он просто очень дальновидный юноша. Без пяти минут ученый. Ведь только ученые могут предугадывать ход истории.

— И что же на сей раз я предугадал, — обратился я к Вано, когда тот повесил трубку.

— А то, Ник, что на черноморском побережье, кишащем вдоль и поперек социально опасными элементами, есть-таки тихий, мирный, почти райский уголок. Усек? Маленький закрытый поселок. Там занимаются науками и искусствами. Там кроткие, добропорядочные граждане и гражданки вежливо кланяются при встрече, а вечерами читают вслух стихи при свечах. Этакая вершина добродетели.

— И чем, если не секрет можем мы их привлечь? И открыть двери этого закрытого поселка? Не думаю, что они рассыплются в любезностях, увидев на пороге их райского уголка твой лысый череп и беззубую улыбку. Рай не для таких рож.

— Ты, Ник, тоже не совершенство. Хотя именно ты и поможешь. Они обожают заезжих столичных артистов. Тебе, правда, наверняка придется выступить. Но это пустяк по сравнению с тем, что мы наконец-то сможем отдохнуть, — хитро подмигнул Вано.

Это меня окончательно убедило. И мы тут же бросились собираться в дорогу.

За пару часов до отъезда я решился позвонить Васе. Я тянул с прощанием до последнего. Когда шансы на то, что она увяжется за нами, уже равнялись нулю. Южные красавицы с бронзовым загаром вряд ли поняли бы меня, появись я на пляже с бледнолицей девушкой.

— Васька, Вась, Вась, — замурлыкал я в трубку. — Представляешь, такой срочный отъезд, такие непредвиденные обстоятельства, такое…

— Ой, Ник, — не менее ласково замяукала она в трубку, — мне так жаль, что я не смогу поехать с вами. Я понимаю, что вы так этого хотели. Но эти дурацкие репетиции. Ты, надеюсь, не обижаешься?

Я нарочито обиженно вздохнул.

— Как жаль, Васек. Без тебя и море покажется всего лишь канализацией.

— Я знаю, Ник. Но все равно передавай морю привет. Скажи, что я еще туда загляну. Там, наверно, очень красивые девушки с бронзовым загаром, — не выдержала она.

— Да ну, Васек! — Я отчаянно замахал руками. — Это какой-то жалкий поселок для престарелых. Они крайне добропорядочны. Гуляют под ручку и все как один в панамах. Какие уж там девушки!

— Бедный Ник! Море — канализация. Девушки — престарелые. Как печальна твоя судьба. И ты так желал, чтобы я непременно поехала с тобой, что он нетерпения позвонил за пару часов до вылета.

Вася не выдержала и расхохоталась. Своим хрипловатым, приглушенным смехом. Черт побери, мне так всегда нравился ее смех! Но богатое воображение, рисующее смуглых красавиц на пляже, не позволило мне насладиться Васиным смехом до конца. И мы, пожелав друг другу удачи. И посетовав на предстоящее одиночество. Мило распрощались.

После полудня мы уже были в Джеркое. Слава Богу наш самолет удачно приземлился. И Крым нас встретил вполне радушно. Южным испепеляющим солнцем, духотой и пылью. Мы удачно вписались в стремительный поток отдыхающих, жаждущих как можно скорее сжечь свою кожу, упав на раскаленных песок пляжа. Нам постоянно приходилось уворачиваться и отбиваться от громоздких чемоданов и сумок. Поскольку с собой мы взяли только по небольшому рюкзаку, необходимость такого слалома нас обижала. Однако вскоре наши обиды мгновенно улетучились и мы поняли, что родились под счастливой звездой.

Едва прибыв на автостанцию. Нам торжественно сообщили, какие мы везунчики. Оказалось, что автобус в поселок Жемчужный, куда мы следовали, ходит только раз в неделю. В один из выходных дней. И то, этот день должен быть непременно нечетным. И ни в коем случае не совпасть с праздниками. А уж вообще недопустимо — с числом тринадцать, независимо от названия месяца. В общем. довольно сложная арифметика. В которой я и так туго смыслил.

Но Вано, у которого было юридическое образование, в отличие от моего — артистического, был гораздо сообразительней. И не преминул мне сообщить, что сегодня выходной день — суббота. К тому же — пятнадцатое. И к тому же — не праздник. И совсем слава Богу — не тринадцатое. Следовательно, через пятнадцать минут наш автобус сорвется с места. И если будем стоять, как полные идиоты, разинув рот и вычисляя время маршрута, то до следующих нечетных выходных его не увидим. Говоря «идиоты», он, естественно, подразумевал только меня. Так толком и не решив этот ребус, я ринулся за Вано в поисках нашего автобуса.

Нашли мы его на последней платформе, вскочив почти на ходу. И только тогда перевели дух. И, устроившись на заднем сидение, огляделись.

Автобус был совсем маленький и довольно пошарпанный. Но на удивление, все сидения были целы. Еще большим дивом явилось то что, он был битком набит пассажирами.

Я внимательно, насколько позволяло мое положение человека, сидящего на заднем сидении. Оглядел пассажиров, чуть пристав с места. И решил что самым достойным внимания из них является маленький сухонький старичок, восседавший по правую руку неподалеку от нас. Он был очень аккуратненький. В чистейших белых хлопковых штанах. Белой тенниске. И белой панаме. И к тому же — на его коленках торжественно возлежала кожаная черная папка. Что особенно впечатляло. И не позволяло усомниться в интеллигентности этого пассажира. А следовательно, к нему без особой опаски можно было обратиться, не услышав в ответ пожелания увидеть меня не в столь лестных местах.

Я толкнул локтем Вано. И кивнул на старичка. Товарищ меня понял без слов. И откашлялся. Но по собственному опыту я знал. Кто разговор с подобными стилизованными старичками лучше всего начинать мне. Рык Вано можно не так понять. Поэтому, только Вано откашлялся, я начал сам.

— Добрый день, — мило улыбнулся я старичку.

Он еще более мило улыбнулся в ответ. И даже слегка поклонился. Черт побери, и впрямь здесь обитают очень добропорядочные граждане.

— Добрый день, — ответил мне старичок. — Чем могу быть полезен.

Я давно отвык от такого общения. И даже бросил растерянный взгляд на Вано. Но поддержки от него ждать было бы нелепо. Поэтому пришлось вспоминать волшебные слова в одиночку.

— А у вас здесь красиво, — я вспомнил, что для гостя святое дело похвалить дом хозяев. И я кивнул за окно. — Одно наслаждение любоваться таким пейзажем.

Впрочем, я практически не лгал. За окном действительно было красиво. Наш автобус мчался по узкой горной дороге. Мимо махровых эвкалиптов. Запах которых просачивался через открытые окна. Мимо пальм и кипарисов. Сверкающих в южном солнце. И вдали синий — синий цвет неба плавно переходил в мягкую голубизну морских волн.

Старичок улыбнулся моим словам. И вслед за мной посмотрел за окно. И, уже не оборачиваясь, вежливо спросил.

— Простите за столь нескромный вопрос, куда изволите держать путь?

— Изволю… В поселок Жемчужный изволю… — запинаясь ответил я. Все еще не привыкнув к нужному ритму беседы.

— Ах, вот как! — всплеснул он руками. И удивленно на меня посмотрел. — Любопытно, любопытно.

Я, не понимая, пожал плечами.

— Ну, насколько я знаю, этот автобус следует в поселок Жемчужный.

— Правильно знаете, молодой человек. Но это конечный пункт следования автобуса. В основном люди выходят в райцентре Песочный. Вы сможете совсем скоро в этом убедиться сами. И до Жемчужного, смею полагать, будем попутчиками только мы втроем.

— А я слышал совсем другое о ваших местах. И смел полагать, что желающие сюда будут ломиться толпами.

— Будут ломиться толпами, — повторил за мной старичок, недовольно при этом поморщившись. — Какой неудачный подбор слов! Вы хотели сказать — хлынут толпы?

— Я хотел сказать только то, что сказал, — с легким раздражением в голосе ответил я.

— Ах, прошу вас, не обижайтесь! Я понимаете ли — местный учитель. А точнее — уже много лет пребываю на посту директора школы. Поэтому замечания в некотором роде стали моей профессией.

Автобус резко притормозил. И меня слегка отбросило назад. Пользуясь случаем я решил на время остаться в таком положении. Не собираясь больше перегибаться через сидение ради продолжения интеллигентной беседы, которая уже меня утомила.

Старичок оказался действительно прав — в Песочном вышли почти все пассажиры. За исключением нас с Вано, старичка — учителя, и еще мужчины и женщины, сидевших поодаль друг от друга. На остановке женщина обернулась, видимо, чтобы удостовериться в том, кто еще держит путь в Жемчужное. Заметив старичка, она тут же приветливо улыбнулась. И слегка кивнула головой. Видно, легкий поклон являлся древнейшей традицией Жемчужного, которую там все поддерживали.

— Здравствуйте, Модест Демьянович.

— Добрый день, Лариса Андреевна, — в свою очередь поклонился учитель.

Лариса Андреевна взглянула на нас без особого интереса. И тут же отвернулась. Но я сумел ее разглядеть. Но запомнить — вряд ли. Она относилась к тому типу женщин, черты лица которых очень правильны. И настолько же невыразительны. Соразмерность и правильность всегда запоминаются с трудом. И всегда мало о чем говорят.

На вид ей было лет сорок — сорок пять. Светлые волосы, собранные сзади в аккуратный «пучок». Маленький прямой нос. Тонкие губы. Вот, пожалуй, и все. Ах, да. Еще белый кружевной воротничок. «Тоже, наверняка, учителка,» — промелькнула у меня мысль.

И я был недалек от истины. Только автобус тронулся с места, старичок тут же повернулся ко мне, приблизил свое лицо и тихо сказал. В его голосе отчетливо слышалась гордость.

— Это наш библиотекарь. Прекраснейшая женщина! А какая умница! Вы знаете, благодаря ей выросло блестящее новое поколение в Жемчужном. Это особый дар — умение подбирать нужные книги для формирующейся личности. Согласитесь, этот дар дан не всякому. И согласитесь. Работа библиотекаря давно превратилась в некую формальность. А она является одной из важнейших среди воспитателей неокрепших юных умов. И если бы каждый библиотекарь работал не как заводная машина. Но и советовал, подбирал книги с учетом ума, таланта, характера отдельного индивидуума… О, общество сделало бы огромный шаг вперед. Но, увы. Теперь людей заменяют машины. И это тоже, увы, происходит совсем безболезненно. Поскольку разницы в общем — то никакой и нет. Вы согласны со мной, молодой человек?

Я пожал плечами.

— Вообще-то я не задумывался об этом.

— В том — то и дело! — старичок поднял указательный палец. — Мы отучились думать. И поэтому нас так легко заменить бесчувственными механизмами.

Мне порядком надоел этот высокообразованный старичок. И я за поддержкой обернулся к Вано. Который вальяжно раскинулся в кресле, прикрыв глаза. Я со злостью толкнул его локтем. Он недоуменно захлопал ресницами.

— Поговори с пожилым человеком, Вано, — оскалился я. — Наберись опыта общения.

Вано оглянулся на старичка. И насколько позволял его беззубый рот, приветливо улыбнулся.

— Гм, — начал он приветливую беседу. — А чего нас так мало едет?

Вано кивнул на практически пустой автобус. Как я и предполагал, его рожа и лексикон мало понравились учителю. Но Модест Демьянович, помня о своем воспитании, решил поддержать непринужденную беседу.

— Извините, молодой человек, — обратился он непосредственно к Вано. — Откуда путь держите? Если не секрет, с какой, так сказать, целью?

Вано сосредоточенно наморщил лоб. Видимо, подыскивая подходящие слова. Хотя выбор у него был не так уж и велик.

— Вообще-то мы столичные. На отдых к вам решили заехать. Знаете ли, у вас море, солнце, пляж. Для восстановления сил, можно сказать.

Старичок нахмурился. И покачал головой.

— Боюсь, вы ошиблись адресом, молодые люди. Я было думал, что вы в гости пожаловали. Что у вас здесь имеются родственники. А так… Уж и не знаю, что вам посоветовать. Вы понимаете, у наш поселок в некотором роде закрытый. Разумеется не в прямом смысле. Мы не военные и не секретные службы. Но уж издавна… Это можно сказать традиция Жемчужного. И каждый мэр эту традицию поддерживает. А жители свято чтут. Я постараюсь быть краток. Дело в том, что у нас малочисленный поселок. Каждый можно сказать — на виду. И все как один — почтенные граждане. Вот поэтому уже много лет у нас не наблюдается преступности. Да что там говорить! У нас никто и бумажки-то на тротуар не посмеет бросить. И Жемчужный всегда крайне чистый. И море не загрязнено. Трудно поверить? А вот так оно и есть! А представьте, если бы нахлынули туристы? Но мы стараемся не допускать столь несуразной оплошности. И каждый приезжий у нас на виду. В основном приезжают близкие родственники, реже — друзья. Но каждый обязательно регистрируется в мэрии. И за каждого, так сказать, поручается гражданин, который у себя приютил гостя. Увы, таковы правила. Может быть, несколько жесткие. Но, поверьте, мы живем, как в раю. И за много времени мы все стали друг другу почти родными. Мы живем тихо, мирно, не испытывая страха. В некотором роде напоминает общину, не так ли? Я не хотел бы вас разочаровывать, но поверьте: неподготовленному, просто заезжему и делать — то у нас просто нечего. Люди стремятся к развлечениям. К бурному, веселому, так сказать, времяпрепровождению. Но у нас это — увы! — невозможно. В Жемчужном нет ни ночных клубов, ни казино, ни других увеселительных заведений. Да что там говорить! И спиртное у нас продается крайне редко. Разве что по большим праздникам. Так что вам, столичным гостям… Уж и впрямь не знаю, что здесь вы будете делать.

Честно говоря, я это тоже уже не знал. И, покосившись на Вано, тут же заметил его зверскую рожу. Он тоже не ожидал такого. И сидел вылупившись на старичка, а вся его поза говорил о том, что пора как можно быстрее отсюда сматываться. Подальше от этой святой благодати. Не пустить же весь отпуск чертям под хвост!

— М-да, — печально протянул я. — Пожалуй, вы правы. Конечно, неплохо побывать в раю. Но как после рая возвращаться в ад? Это же просто издевательство! Так что уж лучше сразу домой, в ад. В привычную обстановку. К тому же, смею вас уверить, там не так уж и плохо.

Не скажу, чтобы старичку понравилась моя шуточка, но он не показал виду.

— В таком случае, молодые люди, почему вы выбрали именно это место. О нем знает не так уж и много людей.

— В прокуратуре знают, — радостно ответил Вано. Желая отомстить старичку.

— О! — воскликнул учитель. — Неужели вы с прокуратуры! Замечательно! Вы вполне можете здесь почерпнуть положительный опыт. Наш поселок, смею вас уверить, — несомненный образец для подражания.

— Не сомневаюсь, — хмуро ответил я. Поскольку проводить образцово свой отпуск я не собирался. И с тоской подумал, что не солгал Васе. Когда говорил, что красавицами — смуглянками здесь и не пахнет. А только старички и все в белых панамах. Но разве Васька поверит, когда я ей расскажу, что проводил солнечные дни за интеллектуальными беседами. Потягивая томатный сок. И прочитывая одну за другой книжки из местной библиотеки. Которые мне подберет сама библиотекарша. Учитывая мои умственные способности. И клянусь — там не будет ни одного детектива. Да Василиса меня просто на смех поднимет. И я в жизни не докажу, что — не распутник и не пьяница. А в очередной раз выйду наглым — пренаглым лгуном.

Когда мы мило вели беседу с учителем, в ходе которой я черпал все больше сведений о преимуществе здорового образа жизни. Краем глаза я замечал, как библиотекарша оглядывалась. И пялилась именно в мою сторону. Это меня совсем не обрадовало. Может, они и образцы для подражания, но наверняка человеческие страсти им не чужды. а возможно и любовь совсем не порицаема. Правда, наверняка в самом благопристойном виде. Чтоб сразу — под венец. А меньше всего в жизни мне хотелось венчаться с библиотекаршей. Разве затем я сбежал от Василисы, чтобы пожениться в этом чудовищном месте! И когда она резко вскочила с места и подбежала к нам. Я ненароком повернулся к окну и стал разглядывать проплывающий пейзаж.

— Ах! — воскликнула дамочка. — А я вас знаю! Пару лет назад вы были моим кумиром. Вы Задоров! Ведь правда! Никита Задоров! Боже, сколько профессионализма было в вашей игре! А какой талант! Вы безусловно внесли большой вклад в развитие отечественного кинематографа! Боже, какая удача для Жемчужного что вы оказали честь своим посещением! Вы непременно должны у нас выступить!

Ну вот тебе раз! Еще этого не хватало. Да, самое время было сматываться.

— Я конечно, благодарю вас за столь лестные слова. Но… Но, к сожалению, вышла ошибка. Мы понятия не имели об этом прекрасном городе. И насколько я понимаю, нас здесь не ждали. И поэтому…

— Что вы, — замахал руками старичок. — Это уж вы меня извините, старого невежду. Знаете, я-то в кино бываю редко. Да и телевизора у меня нет. Он поглощает столько времени! Но поверьте, знаменитостям мы всегда рады. Поэтому, милости просим!

— Нет! — дружно выкрикнули мы с Вано. И были готовы уже сорваться с места. И мчаться со всех ног. Подальше от этого рая. Который мне все меньше нравился.

— Вы нам отказываете? — обиделся учитель. И тут же печально вздохнул. — Но, боюсь, у вас нет выбора. И вам недельку придется здесь отдохнуть.

— А разве этот же автобус не отправится назад, в Джеркой? — с плохо скрываемым страхом промычал Вано.

— Увы. Только через неделю. Такой здесь порядок.

— Ну, в таком случае, мы на попутках, — уже решительно заявил я.

— Тоже, боюсь не получится, — еще печальнее вздохнул Модест Демьянович. — Мы уже давно переехали ту зону, где свободно ходят автомобили. Я же вам объяснял, что к нам никто не заглядывает. Да через часок мы будем на месте.

— Но у вас… У вас же есть автомобили! Хоть у кого-нибудь! Или это тоже противоречит вашему миропониманию? — не унимался я.

— В некотором роде — да. Знаете ли, задымленность, выхлопные газы. У нас безупречно чистое экологическое пространство. Правда, мэру положена машина, не буду лгать. Но она давно в ремонте. Да и к чему она? Автобуса вполне достаточно.

— А если какое — нибудь ранение, смертельный случай, катастрофа, землетрясение, черт побери! — уже почти кричал я.

— Ну и что? — невозмутимо ответил учитель. — У нас прекрасная клиника. Прекрасная прокуратура. Прекрасная спасательная служба. У нас все. Повторяю. Абсолютно все есть. И все на высочайшем профессиональном уровне. Вы еще сможете в этом убедиться. Нам чужого не надо. Наш поселок, если хотите — это и город, и государство. И мы не посягаем на чужие границы. И в свою очередь никто не трогает нас. Это своего рода соглашение. И нас оно вполне устраивает.

Вот так влипли! Неужели здесь придется торчать еще неделю! Только этого не хватало.

— И все-таки мы попытаемся взять машину у мэра. Если надо, я сам ее починю.

— Ради Бога! — умиленно проворковал учитель. — И все-таки меня, старейшего жителя поселка обижает, что вы, столь уважаемые, столь талантливые люди отказываетесь принять наше приглашение. Поверьте, эту честь мы оказываем не каждому

— Охотно верю, — недовольно пробурчал я.

— Но мы бы обошлись и без этого, — довольно резко ответил Вано.

Создавалось ощущение, что мы в ловушке. Правда, пока что не верилось, что из нее нет выхода. Это же не каменный век!

Мы с Вано демонстративно откинулись на сиденьях. Давая понять, что разговор закончен. Впрочем, злиться нам было не на кого. Кроме самих себя. Разве мы не мечтали вырваться из сумасшедшего города? Из надоевшего круговорота работы! Разве мы не подыскивали самое экологически чистое и самое нравственное место на земле. Что ж! Мы вполне могли себя поздравить. Мы его успешно нашли.

Через несколько минут мне стало жаль и старичка, так гордившегося своей маленькой родиной. И библиотекаршу, так искренне восхищающуюся моим талантам. В конце концов не они же силой нас сюда затащили. И они имеют права устраивать свою жизнь по своему разумению. Кого волнует, что это не устраивает меня. В конце концов неделя отпуска это еще не весь отпуск. А поправить здоровье нам тоже не помешает.

— Ладно, Вано, — подбодрил я товарища. — Не на всю же жизнь. В конце концов это нам хотя бы поможет глубже разобраться в природе преступности. Вернее, в причинах ее отсутствия.

Вано ничего не понял. И хмуро промолчал. Он менее моего был склонен к альтруизму и смирению.

Старичок, услышав меня, обернулся. И часто заморгал ресницами. Ему так хотелось поболтать. Мне в очередной раз стало его жаль. И я приветливо ему кивнул. Он с готовностью начал беседу. Если бы я не понимал, что он просто старый интеллигент, я бы подумал, что он просто старый сплетник. С богатым словарным запасом.

— Напрасно вы так, Никита… Это, наверно, моя вина. Я вас почти напугал. Я же понимаю, вы люди молодые. Но поверьте, я могу даже поклясться. Что у нас вам скучать не будет! Разве, чтобы не скучать, обязательно напивается или посещать сомнительные заведения?

— Не обязательно, — на всякий случай согласился я, хотя не во всем был согласен.

Меня тоже раздражали и игорные дома, и ночные клубы, и публичные притоны. Более того — я был их ярым противником. Но меня всегда настораживала и чрезмерная чистота и стерильность. За которой всегда обязательно что-то скрывалось. Как правило, далеко не чистое. И не стерильное. Мне гораздо симпатичнее были обычные люди со своими слабостями и ошибками, нежели холодные манекены. Но вслух я об этом не сказал, решив не перечить Модесту Демьяновичу. И заметил, что тоже терпеть не могу увеселительные мероприятия. Предпочитая узкий круг людей.

— Вот и замечательно! Вы познакомитесь с прекраснейшими людьми! Более того, вы познакомитесь с одним гением! О, это человечище в науке! Он в некотором роде скрывает свое пребывание здесь. Вы знаете, он стоит на грани величайшего открытия века! И поверьте мне, скоро его имя прогремит на весь мир! Впрочем, вы вскорости сами от него все узнаете!.. Но он не единственный! Какой замечательный человек — муж Ларисы Андреевны! Он кстати, коллега вашего друга. Юрист. Не менее — ученый. Каждая его лекция — маленькое произведение искусства. Кстати, сегодня же вы сможете в этом убедиться. Ну, а взять нашего мэра! Разве не его стараниями, его усилием, терпением и неуклонным следованиям традициям Жемчужный является едва ли не единственным в стране, если не в мире, местом, где можно жить без страха и опасения не только за свое здоровье, благополучие. Но и быть уверенным в нравственности своего ближнего. И любить своего ближнего. Искренне любить. Вот вы, Ник, положа руку на сердце, часто встречали на своем жизненном пути людей, в которых можно быть уверенным до конца? Молчите. Я так и знал.

— Да, Модест Демьянович, я не раз сомневался в людях. Но это не значит, что я их не любил. Даже когда они совершали ошибки. Возможно. На ваш взгляд, безнравственные поступки. Но я их старался понять. У меня же создается впечатление, что вам трудно понять тех, кто на вас не похож.

— И в этом вы не правы! И тоже сможете убедиться, побывав у нас.

— Значит и у вас не так уж все гладко? — я с любопытством взглянул в светлые глаза учителя.

— Но вы же боитесь безупречной жизни, Ник. Поэтому я и пытаюсь вам втолковать, что и у нас не все уж так безупречно. И мы пытаемся понять тех, кто не всегда следует моральным принципам. Более того. Не просто понять. Простить. И перевоспитать. Ведь истина, согласитесь одна.

— Неужели? И вам знакома ее формула?

— Я думаю, она знакома всем. Но не каждый — даже себе — признается в этом. Абсолютное знание истины накладывает на человека определенные обязательства. А именно — следовать ей. Но не всякому этого хочется. И люди стараются доказать и себе, и другим, что есть множество других истин. И одновременно находят множество опровержений истины, единственной и настоящей.

— И кто же если не секрет в вашем кристально чистом Жемчужном пытается эту абсолютную истину опровергнуть?

— Тут далеко ходить не надо. Вот эта заблудшая овца, — и старичок кивнул на человека, сидящего впереди нас.

Этот парень за всю поездку не проронил ни словечка. Ни одним движением не привлек к себе внимания. Так, что я даже на время забыл про его существование. А теперь оказывается, что он — основной ниспровергатель единственной истины. Может, он не такой уж плохой парень на самом деле? Как ни странно, но мне, уже год копающемуся в криминальной грязи, все равно были симпатичны люди ошибающиеся. Конечно, если они не законченные подлецы.

— Видите его, Никита? Вот он такой всегда. Угрюмый, со злобным недоверчивым взглядом. Словно всегда смотрит на вас, а в кармане держит кулак. Заранее предполагая, что вы этот кулак можете и заслужить. Его так у нас и прозвали Угрюмый. Знаете, многие уже плохо помнят и имя его, и фамилию. Просто — Угрюмый. Согласитесь, прозвище прилипает не просто так. Когда человек фактически теряет свою индивидуальность. И остается лишь обобщенное понятие.

— Но в таком случае, что ему делать в вашем поселке. И зачем он вам нужен?

— И это не такой уж простой вопрос. Он уехал с нашего поселка сразу же после окончания школы. Что-то его видите ли здесь не устраивало.

— Ну, это вполне логично. Он, возможно, хотел продолжить учебу. Или у вас учения тоже не почитаются? Ведь они зачастую ведут к моральному разложению. «Собрать бы книги все, да сжечь».

— Ну, зачем столько иронии, Никита. Ведь вы уже знакомы с нашей библиотекаршей. И знаете с моих слов методы ее работы. И потом… Разве я не упоминал, что у нас есть и колледж, и университет. Где работают прекрасные специалисты.

— Ну да! — искренне удивился я. — А говорили, что это поселок.

— Так и есть. Ограниченное количество жителей. В некотором роде — община. Нас мало. Мы работаем на себя и своих детей. Нам достаточно того, что имеем.

— Но, возможно, ему, — я кивнул на угрюмого пассажира, — этого не хватало. Он рвался увидеть другие города. Возможно, ему импонирует жить в столице. Где масса не только притонов и увеселительных заведений, но и, к вашему сведению, — музеев, театров, библиотек. Где можно получить пинка под зад. А можно и поймать свой шанс. Разве не так?

— Ну, что ж. Он свой шанс и поймал. И это результат его любви, скорее, к грязным местам, нежели к библиотекам. Его на первом же курсе выгнали из института. А затем — вполне закономерный путь. Пьянство, разгул, опасные делишки и в итоге — тюрьма. Лучшие годы вычеркнуты из жизни. Потом женитьба, запоздалое и сомнительное раскаяние. В результате — он здесь. В результате — его дочь тоже не образец для подражания. А сам он — опустившийся до самого дна человек.

— И все-таки вы его приняли.

— Мы не имели права его не принять. Он здесь вырос. Он имеет право на свой дом, в котором умерли его родители. Так и не дождавшись его. И потом… Потом он дал нам слово.

— И неужели сдержал? — я чуть не расхохотался нелепости этого предположения.

Учитель бросил на меня недовольный взгляд.

— Конечно, наполовину. Не все сразу. Во всяком случае, он не ворует, почти не дерется. И меньше пьет. Поймите, он сын нашего города. И мы обязаны его наставить на истинный путь. Хотя… Хотя если честно, я слабо верю в его полное исправление. Мы его упустили. Скорее всего он — конченый человек. И в этом и наша вина. И поэтому мы не имеем права теперь от него отказаться. Это было бы антигуманно. Во всяком случае, у его дочери есть шанс.

— Неужели она так плоха?

— Более того — она крайне дурна!

Насколько крайне она дурна, учитель так и не договорил. Неожиданно раздался такой гром, что казалось наш автобус вот — вот перевернется. Учитывая, что мы как раз мчались по склону большого оврага, эта вероятность возрастала. Мы, слава Богу, удержались. Но хлынул ливень. Он отчаянно хлестал по стеклам. И все немногочисленные пассажиры бросились закрывать окна.

— Да уж, — выдохнул я, вновь усевшись на место. И вглядываясь в затуманенное дождем окно.

Еще одна радость! Я спасался от осени. Я рассчитывал на продолжение лета. Которое вполне заслужил. Но она и здесь нас достала. Мало того, что мы попали в какое — то идиотское место. Более того нас ждала перспектива проторчать в какой — нибудь дурацкой гостинице, не высунув даже носа из — за дождя. Мне уже не нравился отпуск. И я проклинал всех вместе взятых смуглых девиц, на которых польстился. Вано согласился с моим немым отчаянным монологом. Но вслух.

— Все, Ник. Нам кранты. Ну и влипли же мы! Теперь останется от скуки только повеситься. Хотя бы Васька была с нами.

— Не с нами, а со мной, — поправил я Вано. — Впрочем, у нас есть единственный шанс отдохнуть.

— Ну? — глаза Вано зажглись надеждой. Но я тут же залил холодной водой этот огонь.

— Все очень просто, Вано. Мы отдохнем, хорошенько отоспавшись в течении целой недели. Такой шанс тоже не всегда выпадает. То работа, то пустые развлечения. А здесь — ни того, ни другого. Так что крепись друг.

— Спасибо за утешение, — скривился Вано. — И все-таки я не собираюсь здесь впадать в спячку. Я не медведь. Мне хватит и одной полноценной ночи. А завтра же мы прижмем этого мэра к стенке. И двинемся в обратный путь. Клянусь, я это сделаю. Даже если мне придется угнать машину.

— Ты единственный за долгие годы совершишь здесь преступление. И наверняка тебя впишут в книгу Гиннесса этого паршивого городка…

— Ну вот и почти все, — торжественно заявил старичок, вновь обращаясь к нам. — Почти приехали, молодые люди.

Мы как по команде повернулись к окну. Чтобы разглядеть этот райский уголок. Но это было практически невозможно. Из — за запотевших стекол и внезапно наступивших сумерек.

Автобус резко притормозил. И мы, прихватив рюкзаки, двинулись к выходу. Пропуская угрюмого парня, и милую библиотекаршу. За нами еле поспевал стерилизованный старичок. Неплохая компания, учитывая что нам с ней придется провести целую неделю. Нет, Вано прав. Лучше уж угнать автомобиль.

— Вы назад не изволите ехать, — на всякий случай спросил я у шофера.

Он молча мотнул головой.

— Ну хотя бы завтра с утреца, — не сдавался я.

— Это невозможно, — поспешил на помощь водителю неугомонный старичок. — Он здесь живет. И только раз в неделю подрабатывает ездой на этом вот собственном автобусе.

Ну, что ж. Во всяком случае утешало, что кроме единственной машины мэра можно еще угнать и автобус. А поскольку шофер редко разговаривает, возможно, он и не броситься с криками за нами.

Мы вышли на воздух. Дождь заметно уменьшился. Фонари в бронзовой оправе позволили нам оглядеть каменную круглую площадь, на которой мы стояли.

— Это наш центр, — с гордостью поведал старичок. — Отсюда легко добраться в любую точку поселка.

— И куда нам следует добираться?

Старичок посмотрел на часы, прикрепленные цепочкой к карману его белоснежной тенниски.

— А знаете что! — радостно воскликнул он. — Можно прямиком в наш местный клуб. Там как раз муж Ларисы Андреевны читает лекцию. Там вы и сможете увидеть всех жителей нашего городка. К тому же, у вас нет шансов попасть даже в гостиницу. В это время все у нас закрыто. Поскольку все граждане спешат в клуб. Искренне вам советую. Не пожалеете.

Я был готов задушить этого задорного старикашку. Промокшие, продрогшие, голодные и уставшие как тысячу чертей, мы почему-то бодрячками должны теперь скакать в какой-то идиотский клуб. Да еще на лекцию. Чушь какая — то.

— С великолепным началом отпуска тебя, Ник, — мрачно и одновременно торжественно произнес Вано.

— Взаимно, Вано, — не менее мрачно выдавил я, свирепо поглядывая на Модеста Демьяновича.

Однако мой взгляд несколько смягчился, как только я заметил поодаль Угрюмого. Но не он меня заинтриговал.

Угрюмый очень оживленно беседовал с какой-то девушкой, которая, судя по всему, его встречала. О, что это была за девушка! Именно ее я рисовал в своем воображении, когда, послав к черту сумасшедший город и удрав от Васи, бросился в эту райскую дыру.

Стройная, гибкая, босоногая.. Ее кожа отливала бронзовым загаром. Ее огненно рыжие волосы сверкали капельками дождя в освещении уличных фонарей. Ее длинно хлопковое платье насквозь промокло, подчеркивая совершенные линии ее тела. Она жгучими черными глазами смотрела на меня, вовсе не слушая Угрюмого. И вызывающе улыбалась белозубой улыбкой. Этакая сумасбродная дикарка. Она так была непохожа на этот благочестивый городок, что я ненароком подумал, будто учитель просто надо мной подшутил. Мой отпуск постепенно приобретал смысл.

От этих сладких мыслей меня оторвал голос Модеста Демьяновича.

— Что ж, двинемся в путь, молодые люди?

Я уже был готов идти куда угодно. Если в Жемчужном все девушки такие. Мне Жемчужное начинало нравиться.

Вано мгновенно понял смену моего настроения. Не ускользнула это и от цепкого взгляда учителя.

— Я же вам говорил, — кивнул он на девушку.

— Вы говорили, что она крайне дурна, — улыбнулся я. — Но положа руку на сердце, мне такие дурнушки по вкусу.

— Значит у вас не все в порядке со вкусом, — недовольно поморщился старичок.

Но моему другу Вано так не показалось. И он заговорщицки мне подмигнул.

Клуб был маленький, но довольно уютный. Кремовые жалюзи, керамические светильники, кожаные кресла и полукруглая сцена.

Места были уже все заняты скромными жителями Жемчужного, жаждущих как можно скорее вкусить плоды познания. Никогда в жизни не видел, чтобы люди с такой охотой желали послушать лекцию.

Мы примостились в последних рядах. Но это не помешало окружающим нас заметить. И слушатели, повернув головы от сцены, дружно и с любопытством оглядывали нас с Вано. Мне их любопытные взгляды ничего не сказали. В них не было ни настороженности, ни чрезмерной радости. Просто обыкновенное человеческое любопытство. Во всяком случае мы ведь пришли с учителем. И никакой опасности поэтому для их чести и морали не представляли.

Вскоре на сцену вышел лектор. Как я понял — муж нашей недавней попутчицы Ларисы Андреевны. Лысоватый и худощавый. Его близорукие глаза скрывались за толстыми линзами очков в толстой роговой оправе. Он, как и его жена, относился к типу не запоминающихся людей. И с виду казался довольно спокойным. Но я все же уловил, что под этим нарочито показным спокойствием скрывается довольно нервная, импульсивная натура. И чем более он старался делать медлительные жесты, говорить тихим и спокойным голосом. Создавалось впечатление, что этот человек на грани срыва. И я стал прислушиваться к его лекции. И чем больше прислушивался, тем больше убеждался, что учитель не солгал. Утверждая, что это незаурядная личность.

Он действительно блестяще читал лекцию. Лаконично, кратко. Без излишнего пафоса. Но и не без утонченной проникновенности. Похоже, он хорошо был знаком с принципами древних ораторов. Да и тема лекции была незаурядна, и похоже — выстрадана. Многие столичные ученые могли бы позавидовать мастерству этого человека.

Лектор излагал не просто проблему одного из тягчайших преступлений — убийства. Его мысль была гораздо глубже. Потому что во главу угла ставился не закоренелый преступник. И даже не просто человек, ставший убийцей по воле обстоятельств. В центре внимания была личность. Высоконравственная, талантливая личность. И вопрос ставился так — как поступить правосудию, если присутствует факт, что убийцей стал человек, который все годы служил образцом для подражания. И не только. Благодаря этому человеку общество достигло определенного прогресса. И без которого, к примеру, развитие науки либо искусства было бы практически немыслимо. Впрочем, речь могла идти не только о выдающейся личности. Но, к примеру, просто о честнейшем, благородном гражданине. Который, к примеру, во время войны или стихийного бедствия спас не одну жизнь?

Следовательно, ставился вопрос, да — это человек совершил сегодня тягчайшее преступление. Но способны ли его предыдущие дела перевесить этот страшный поступок? К тому же, если и после преступления он не изменился. Он по-прежнему нужен обществу. Он по-прежнему — будет и далее двигать прогресс. И в будущем его вновь ждут блестящие победы. Что в таком случае есть это единственное преступление? И кто в этом случае должен выносить приговор? Несколько судей, следующих штампованным истинам буквального закона. Либо все должен решать высший суд?

Впрочем, одними голословными рассуждениями лектор не ограничился. Он привел блестящий пример. О котором ни я, ни мой друг Вано понятия не имели. Оказывается, что книгопечатание впервые изобрел не Иоганн Гуттенберг. Когда в середине XV века напечатал в Майнце 42—страничную Библию. А некий француз. Который умер еще в XIV веке. Но к несчастью для всего человечества. Сразу же после своего открытия, так и не успев его обнародовать, он убил человека. Которого подозревал в связи со своей женой (при чем его подозрения не оправдались и были основаны лишь на болезненной мнительности ученого, что еще больше отягощало его вину). И его казнили. Его открытию тогда не придали никакого значения. И человечество в своем развитии оказалось отодвинутым на век назад.

— Безусловно, это была большая потеря для науки! Безусловно! Особенно, когда мы смотрим на это дело спустя столетия. В разрезе истории. И нам этот человек представляется великой личностью своей эпохи. А несчастную жертву преступления мы не видим и не хотим видеть. Поскольку он не представлял никакой ценности для человечества. Это был обыкновенный парень. И мы забываем, что он тоже имел права на жизнь. На полноценную долгую жизнь. Мы закрываем глаза на то, что он стал невинной жертвой, пусть и выдающейся личности. Прошло немало веков. И тем неинтереснее нам становится его смерть. И тем мы больше печалимся о трагичной судьбе ученого. Из — за казни которого, историю отбросило на пару веков назад. Но скажите, дорогие мои земляки! Разве для вас имело бы значение, если бы вы или ваш близкий несправедливо погиб от руки закоренелого преступника или выдающегося человека? Смерть — она всегда смерть. Несправедливая смерть — тем паче. Поэтому несмотря на победы науки. На достижения и открытия. Наш долг не обобщать историю и прогресс. Мы прежде всего должны видеть отдельного человека в этой истории и в этом прогрессе. И никто не имеет права посягать на жизнь ближнего. И в случае совершения преступления знак равенства между закоренелым негодяем и благородной личностью может стоять. К тому же, если учесть, что и жертва могла бы принести пользу обществу. Следовательно… Следовательно буквальный суд, писаные обществом законы справедливы. А высший суд… Он существует независимо от них. И я более, чем уверен, что если бы А. уклонился от наказания, его открытие все равно не принесло бы пользы людям. И рано или поздно его настигло бы божье наказание. Поэтому наш суд на земле ни в коем разе не отделим от суда на небе. Просто он свершается быстрее. А божий суд как бы контролирует, корректирует, упорядочивает его. Но об этом мы поговорим в следующий раз. Спасибо за внимание.

И лектор, слегка поклонившись, с тем же невозмутимым спокойствием, с которым он обманул всех слушателей (но только не нас с Вано) скрылся за сценой.

— Ну как? — глаза Модеста Демьяновича блестели во мраке полутемного зала.

— Блеск, — искренне ответил я.

— Только что-то я не пойму, — прибавил Вано. — Какое отношение эта тема имеет к вашему городку. Где никто даже курицу у соседа не сворует. Не то что — убийство. Да еще с такой крайне философской направленностью.

— Чем больше знаешь о преступлениях, чем больше вникаешь в их подробности. В психологию преступника. Тем меньше шансов, что оно произойдет. Разве не так, молодые люди? Каждый с помощью лектора как бы прокручивает его. Ставит себя на место убийцы и его жертвы. И тем самым ограждает себя он страшных случайностей и от страшных мыслей. Которые наверняка посещают каждого смертного.

У меня лично на этот вечер вообще уже никаких мыслей не осталось. Разве что одна — поскорее избавиться от этого назойливого старичка. И приткнуться к какой — нибудь подушке. На большее я не рассчитывал.

Вано угадал мои мысли. И мы собрались вежливо смыться. Но это было сделать не так — то просто, поскольку Модест Демьянович вызвался нас провожать. От этого гостеприимства можно было чокнуться. Однако мы милостиво согласились. Потому что понятия не имели, куда идти в поисках этой долгожданной подушки.

Модест Демьянович еще пытался уговорить нас познакомиться с цветом Жемчужного. Но мы наотрез отказались, ссылаясь на крайнее переутомление. И поспешили поскорее покинуть клуб во избежание дружеских рукопожатий и вежливых знакомств.

— Но ничего, у вас еще будет время познакомиться с нашими уважаемыми гражданами, — радостно заключил уже на свежем воздухе учитель. Чему мы и вовсе не обрадовались. Поскольку предпочитали. Чтобы времени у нас на это не оставалось вообще.

Дождь уже закончился. И опьяняющий свежий воздух ударил нам в голову. Похоже, здесь и впрямь с экологией все в полном порядке.

Мы шли быстрым шагом по прямой улице, освещенной фонарями. Обычный стандартный поселок. Правда, чрезмерно чистенький и аккуратненький. Дома по левой стороне выкрашены в розовый цвет. А по правой — в голубой. Большие богатые особняки, утопающие в пышной цветущей зелени. Огороженные изящными металлическими заборами. Скорее, в целях порядка, а не в целях самозащиты. Защищаться в Жемчужном было не за чем.

— Вы остановитесь в нашей гостинице, — тараторил неугомонный Модест. — В общем — то, гостиница — это громко сказано. У нас мало приезжих. Если кто и приезжает, то останавливается у родственников. И гостиница скорее предназначена для гастролеров или районного начальства. Но и они к нам наведываются крайне редко. Поэтому это условное название — гостиница. А вообще это исторический памятник архитектуры конца XIX века. Верхние этажи предназначены для гостей. Но там пока живет только профессор Заманский, о котором я уже имел честь вам сообщить. Он у нас проживает меньше года. И не успел еще толком обосноваться. Да и времени у него фактически нет. Впрочем, его вполне устраивают апартаменты нашей усадьбы. А внизу — холл. Там в основном и проходят наши, так сказать, увеселительные мероприятия.

— М-да? — я с любопытством взглянул в лицо Модесту.

Он захихикал.

— О, это не то, что вы думаете! Ваша фантазия работает только в одном направлении. И вы скорее судите по своему образу жизни. Увеселительные — для нас это нечто другое. Мы пьем чай, очень много философствуем, более молодые танцуют. Более пожилые играют в карты.

— Карты — это азартная игра, Модест Демьянович, — Вано шутливо погрозил ему пальцем. — Да будет вам известно — это один из пороков человечества.

Модест тут же согласно кивнул.

— Да, но не в нашем случае. Порок рождается из конечной цели игры. Мы же играем только на мысли. Не понятно? Что ж. Вы сможете убедиться. Каждый проигравший обязан в течении пяти минут придумать афоризм. Который потом долго цитируется жителями нашего поселка. И записывается в нашу местную книгу премудростей. А карты… Разве вы станете отрицать, что они развивают логику и память. К тому же кроме карт у нас есть уйма других развлечений. И шашки, и шахматы, и бильярд. Вы знаете, мы порой засиживаемся до утра. Время летит поразительно быстро! Счастливые часов не наблюдают. Что доказывает, что счастье можно найти не только в пороках. Но и в добродетельных невинных занятиях. Главное, чтобы это исходило от чистого сердца. Недаром к нам ни разу не заглянул Угрюмый. Ему эти удовольствия непонятны.

— А его дурнушка дочка? — полюбопытствовал я.

— Ее мы сами там не желаем видеть, — нахмурился Модест. И тут же перевел разговор на другое. — Вот так, молодые люди. И сегодня, в выходной, да еще после лекции, нам будет что обсудить. Не желаете присоединиться?

— Нет! — дружно выкрикнули мы с Вано. — Мы желаем только одного — отдохнуть.

— Вот видите! Вы проделали не такой уж большой путь со столицы. А уже утомились. Это доказывает, что ваш образ жизни ведет к преждевременной старости. И мне вас искренне жаль, молодые люди.

Нам тоже было себя жаль. Поскольку, казалось, мы никогда в жизни больше не увидим подушки.

Но, благо, на горизонте, в самом конце поселка засветились огни так называемой гостиницы, на которую нам указал Модест. И название — гостиница — действительно имело довольно условное понятие. Как и говорил старичок, это был великолепный памятник архитектуры начала столетия. Усадьба, вобравшая в себя весь высокопарный дух того времени. Который, казалось, навечно поселился в стенах этого здания. Мы это сразу же почувствовали, как только перешагнули порог гостиницы.

Модест широко распахнул дверь. И перед нами предстал просторный холл. В центре его стоял круглый стол из красного дерева, покрытый кружевной белой скатертью. Над ним низко свисала бронзовая люстра, обрамленная такими же бронзовыми подсвечниками. Впрочем, подобные старинные подсвечники были расставлены повсюду. На черном рояле. На низком буфетике. На секретере. А на бежевых стенах были развешаны картины в громоздких солидных рамах.

И мне показалось, что сейчас нам навстречу выйдет лакей в белых панталонах и расписных башмаках, прижимая к груди чистую белоснежную салфетку.

Впрочем, я был недалек от истины. Нас встречали. Конечно, не лакеи. Еще чего не хватало! Но по тяжелой высокой лестнице. Судя по всему, ведущей в верхние апартаменты для гостей. Спускались хозяева. Аккуратности и почтительности им было не занимать.

Она была довольно миловидной дамой лет тридцати пяти. Ее белокурые волосы были уложены в пышную прическу. Над пухлыми алыми губами отчетливо виднелась весьма пикантная родинка. Пышную фигуру хозяйки подчеркивало строгое облегающее коричневое платье в том же стиле прошлого века, делая акцент на осиной талии и крупных бедрах.

Вано даже вздохнул от восхищения, поскольку подобные дамочки были в его вкусе. Но я грубым толчком локтя прервал этот похотливый вздох. Указав на мужа хозяйки. Как и подобает прошлому веку и подобному особняку, ее муж был толстеньким коротышкой с тремя волосинками на круглой голове. К тому же его щеки горели румянцем, а глаза — нескрываемой ненавистью к нам.

Однако вопреки взгляду его толстые губы расплылись в милой улыбочке. И он пропищал тонким голоском.

— Добро пожаловать, дорогие гости. Мы всегда рады приезжим! Мы уже имели честь вас видеть в клубе, на лекции. И поспешили, не дождавшись ее окончания сюда, в свою гостиницу. Что бы встретить вас подобающим образом.

Мы с Вано улыбнулись ему в ответ с той же долей откровенности. А Модест тут же поспешил нас представить друг другу. Они действительно были хозяевами гостиницы. И хозяевами особняка. Который, видимо, в свое время успели приграбастать к своим рукам. Дамочку звали Лилия Аркадьевна. Но она попросила называть ее просто Ли — Ли. А ее симпатягу — муженька величали Кирилл Леонидович. Но он попросил называть его просто Ки — Ки. А совместная их фамилия была Котовы. Но тут уж они никакие сокращения не допускали. Хотя я уже хотел было предложить величать их просто супругами Кис — Кис. Но вовремя сообразил, что они ненароком могут и обидеться.

Супруги Кис — Кис любезно провели нас в номер на второй этаж. И вежливо откланявшись, удалились, заметив на прощание, что пригласят нас к ужину.

Мы огляделись. В отличие от старинного холла, номер был оборудован вполне современно. И был рассчитан явно на приезжих. Которых не обязательно должен радовать стиль XIX века, не отличающийся большими удобствами. Наш новый приют был вполне удобен и главное — с душевой комнатой и балконом.

Жизнь мне показалась не такой уж и плохой. Когда я вслед за Вано принял душ. И разрумянившийся, ослабевший, бухнулся на мягкий диван. Жизнь мне показалась очень даже милой. Когда я заметил на журнальном столике бутылочку коньяка.

— Ну, Вано, ты и плут, — я рассмеялся.

— Я, конечно, не мог предположить, что мы окажемся в плену у сухого закона. Но разве это когда — нибудь помешает? — он указал на бутылку. — Мне лично нет!

— Мне лично тоже. Но не думаю, что этому обрадуются наши гостеприимные хозяева, учуяв за ужином экзотический и давно забытый запах.

— Ну, выпить перед ужином — святое дело! — торжественно заявил Вано, суетливо разливая коньяк по чашкам, явно предназначенным не для него. — И потом, Ник, как еще мы можем отметить переход к новому, здоровому образу жизни.

На это мне нечего было возразить. И я долго не сопротивляясь, чокнулся с Вано полно налитой чашкой.

Но не успели мы вдоволь насладиться прелестями отдыха. Как в дверь постучали. И мы, как школьники наспех спрятав бутылку. Выслушали приглашение семьи Кис — Кис к ужину. Нам ничего не оставалось, как спуститься в холл. Мы договорились поменьше болтать, дабы не испугать своим благовонием наших новых друзей.

А друзья, судя по всему, в полном сборе в ожидании сидели за круглым столом. В холле царил полумрак. Электрический свет сменился мерцанием зажженных свечей. И их аромат распространялся по всей комнате. Его дополнял аппетитный запах дичи, жареного картофеля, овощных салатов.

Невольно сглотнув слюну в предвкушении вкусненького. Мы понимали, что прежде всего нужно познакомиться. Эту миссию вновь взвалил на себя Модест Демьянович.

Кроме знакомых нам уже четы Кис — Кис и библиотекарши Ларисы Андреевны с мужем — адвокатом Кириллом Николаевичем, лекцию которого мы совсем недавно прослушали. Мы имели честь познакомиться с семьей мэра Жемчужного.

Глава города — Соколов Глеб Александрович, весьма симпатичный, мускулистый мужик из серии «агент—007». Ему бы в рекламах сниматься. Уж очень его внешность была далека от представлений о морали. Впрочем, внешность зачастую обманчива. Жена его, Диана, весьма подходила этому красавчику. Будь это любой другой город на планете, где существуют рекламные или модельные агентства. Я бы голову дал на отсечение, что она бывшая супермодель. По-прежнему молодая, несмотря на то, что ей уже наверняка за сорок. Длинноногая, с огромными слегка раскосыми глазами и томным взглядом. Их дочь, Полина, была полной копией матери. С тем отличием, что у нее все еще было впереди. Очень хорошенькая куколка, правда с тем же напускным равнодушием на холодном, слегка бледноватом лице. Впрочем, я поклялся бы на чем угодно, что за этими холодностью и равнодушием скрывается вполне импульсивная, непредсказуемая натура.

Здесь так же был местный врач — Ступаков Леонид Борисович. Худощавый долговязый мужик. Без конца протирающий линзы очков носовых платком, словно ему некуда было девать руки. Рядом с ним восседала его племянница Галя, низкорослая пухленькая пампушка с потупленным взглядом. Без конца краснеющая от чрезмерной скромности и неловкости.

По правую сторону от нас сидел, еле вмещаясь своей тушей в кресло, шеф местной милиции Гога Савнидзе. Усатый чернющий грузин. Подчеркивающий свой грузинский акцент.

А по левую — редактор местной газеты Сеня Горелов. Совсем молоденький паренек. Веснушчатый и лопоухий. В меру смазливый и в меру веселый. И очень неподходящий к холодной атмосфере Жемчужного.

Судя по всему, в этот вечер собрались сливки городского общества. Конечно, с первого раза я не смог их запомнить, поскольку вообще плохо запоминал фамилии, не говоря уже об отчестве. Но мою задачу облегчил Модест Демьянович, предложив всех называть по именам. Поскольку люди были не старые. Кроме него. А имена их были вполне простые. Кроме него. А Модеста Демьяновича после нашего путешествия я сумел запомнить на всю жизнь.

Неловкое молчание после успешного знакомства нарушил неутомимый Модест.

— А что, профессор Заманский не выйдет к ужину? — обратился он к чете Кис — Кис.

Ли — Ли жеманно пожала плечиками.

— А то вы его не знаете, Модест Демьянович. Все в трудах, да в трудах. Так он сам может чем — нибудь заболеть, при такой — то нагрузке.

Беседа заметно оживилась. И все дружно стали выражать сожаления по поводу усталости некого профессора Заманского. Говорили о нем с заметным уважением и почтением. И сетовали на то, что он практически не бывает в обществе.

Моя мысль продолжала работать в одном направлении — поскорее смыться. Поскольку мне было плевать на усталость какого — то профессора. И на сетования этих скучнейших, уже порядком перебродивших сливок Жемчужного. К тому же нас с Вано поджидала начатая бутылка коньяка. И я думал, как можно смыться, все сожрав и не обидев гостеприимных хозяев. Но они без конца вежливо обращались к нам. Судя по всему — не желая отпускать.

И я от злости стал фантазировать. Специально представляя этих благовоспитанных и сверх порядочных моралистов в ином свете.

Модест наверняка старый сплетник, интриган и завистник. К тому же бобыль и пройдоха, втайне от всех посещающий сомнительные заведения и игорные клубы, которые он втайне содержит на собственные сбережения.

Начитанная труженица библиотекарша Лариса наверняка является хозяйкой этих увеселительных мероприятий. И вместо книжек сама подбирает девиц с учетом вкусов и интеллекта клиентов.

Ее муженек Кирилл, блестящий оратор — юрист, осуждающий всякого рода преступления. После каждой нравоучительной лекции втихоря отводит душу. И в местных магазинчиках с блестящим профессионализмом крадет вещи.

А шеф милиции Гога Савнидзе его покрывает. Вдобавок занимаясь рэкетом с увеселительных подпольных заведений.

Мэр города и по совместительству тяжелоатлет Глеб — гуляка и выпивоха, срывает неплохой куш от доверчивых жителей Жемчужного, занимаясь подпольным бизнесом спиртных напитков. А в свободное время не прочь приударить за мадам Ли — Ли, хозяйкой местного отеля с фигурой Венеры Милосской. Которая в свой очередь втайне от мужа Ки — Ки щедро и безотказно дарит свою пылкую любовь мэру Жемчужного.

Ки — Ки же просто подпольный миллионер. Стукач и шантажист. Скопивший деньжат на подслушивании и подглядывании пикантных историй, ежеминутно приключающихся с жителями городка. И целомудренно закрывающий глаза на похождения своей жены с мэром. Который в свою очередь его щедро одаривает за наблюдательность.

Жена мэра, богиня Диана, давно уже крутит бурный роман с мальчишкой — редактором местной газеты Сенечкой Гореловым, который гораздо младше ее, как и подобает любовнику — альфонсу, имеющую крупную выгоду от стареющей жены мэра.

Их дочь, неприступная красавица Полина, со своей скромнягой подружкой — пампушкой Галкой, племянницей местного доктора, известны всему мужскому населению Жемчужного. А особенно местным и заезжим фотографам, которые способны воочию оценить их целомудренную красоту.

А местный доктор Леня Ступаков просто жемчужный алкоголик. Он начинает пить с утра, на приеме, и поскольку у докторов нет нехватки в крепких жидкостях, он продолжает до вечера. А вечером заканчивает уже дома. Чтобы вновь начать с утра…

Так я, неблагодарный, за горячее гостеприимство с удовольствием перемывал косточки всем жителям городка. Единственно я не тронул профессора Заманского. Поскольку никогда его не видел. Моя бурная фантазия так разыгралась, что в каком — то месте ее полета я не выдержал и расхохотался.

За столом воцарилось гробовое молчание. И все дружно уставились на меня. И в лицах моих новых знакомых было столько невинности, непонимания и детской доверчивости. Что мне стало стыдно за свое болезненное, извращенное воображение. И я решил, что просто им завидую. Потому что никогда не научусь жить так, как они.

Мы с Вано дружно переглянулись. Мы друг друга отлично поняли. Пора было отчаливать. К тому же я не на минуту не забывал, что нас ждет бутылка непочатого коньяка. А оставлять ее надолго одну было не в моих правилах. Поэтому мы, горячо поблагодарив за любезное гостеприимство. И ссылаясь на трудно прожитый день и нервное переутомление. Поспешили удалиться. Правда, при этом не забыв упомянуть, что еще обязательно встретимся. Хотя я был уверен, что такой встречи не состоится. Поскольку мы собирались завтра послать этот городок ко всем чертям собачьим.

Проходя по узкому длинному коридору второго этажа, ведущего к нашим покоям, я заметил пробивающийся свет в одном из номеров.

— Не иначе, как профессору не спиться, — заметил я. — Но почему он столь демонстративно отказывается от общества?

— Может, он и впрямь занят, — равнодушно буркнул Вано. Его не интересовал профессор Заманский.

— Любопытно только, чем он так усердно занимается.

— Надеюсь, нам это никогда не придется узнать.

Я на это надеялся тоже. Не иначе, как завтра мы должны от сюда сделать ноги.

Едва я приоткрыл дверь своего номера, как сразу же почувствовал, что у номере кто — то есть. Не иначе, к нам пожаловали гости. Мне это совсем не пришлось по вкусу. И я резко надавил на выключатель. Вспыхнул свет.

Она сидела на нашем кресле. Курила наши сигареты. И пила наш коньяк. Вызывающе забросил ногу за ногу. И пуская дым нам прямо в лицо.

Девушка, которую мы недавно встретили на вокзале. И я в очередной раз заметил, что она чертовски хороша. И определение «дурнушка» из уст Модеста, звучало просто лживо и нагло.

— Выпьем за знакомство? — она кивнул на бутылку.

— Вообще-то наше знакомство не состоялось, — недовольно ответил я. Мне не нравилось, когда так безапелляционно распоряжаются моим имуществом.

— Ах, только, не лгите, пожалуйста, — она взмахнула тонкой рукой. — Вам уже давно насплетничал этот старый пройдоха Модест, кто я. Так зачем лгать? Ведь вы прекрасно знаете, что я дочь бывшего уголовника Угрюмого. Что я распутница и грубиянка. А я тоже все знаю про вас. Здесь сплетни, как комары. И день и ночь не дают покоя. Я даже знаю как вас зовут. Вы — знаменитый артист Ник Задоров, — кивнула она мне. И тут же перевела свой жгучий черный взгляд на Вано. — А вы — столичный Шерлок Холмс. Интересно, вы так же как и он, умеете обводить всех вокруг пальца.

Но мы не удовлетворили ее любопытство. И я ответил вопросом на вопрос.

— Кое — что нам о вас известно, безусловно. Но самого главного — имени, нам так и не посчастливилось узнать.

Она пожала острыми плечиками.

— А меня здесь никто и не называет по имени. Как и моего отца. Я — Белка и все. Они думают, что таким прозвищем унижают меня. И им, глупцам, не понять. Что жить без имени гораздо лучше и проще.

Она и впрямь была похожа на белку. Рыженькая, остроносенькая, шустренькая. Она напоминала ребенка. Хотя изо всех сил старалась представить из себя взрослую, независимую женщину. Может, она и могла провести чопорных аборигенов. Но только не меня.

— И как ты сюда попала? — меня так и подмывало добавить — девочка.

— Ну, уж конечно не через парадный вход, — она сморщила остренький носик.

— Ага! Значит тебя здесь не очень — то жалуют. В любой момент готовы вышвырнуть, как котенка.

— Не так уж просто им это сделать, — она гордо встряхнула рыжей лохматой копной волос. И неожиданно расхохоталась. Ее зубы были удивительно белыми, ровными. И на фоне бронзовой кожи выглядели ослепительно.

— Ха — ха — ха, — заливалась она. — Как вспомню! Ты знаешь, Ник. Они меня один раз пригласили! Это был великолепный вечер! Я никогда его не забуду! И они тоже! Их дамочки чуть с ума не сошли! Особенно, когда я запрыгнула этой горе мускулов — мэру — на колени. И попыталась его поцеловать. Ему чуть дурно не сделалось. Он так желал мне ответить горячим поцелуем! Аж потеплел кожей. Но его женушка чуть в обморок не хлопнулась! Вот было забавно! А когда их доченька, эта глыба льда, пыталась сыграть какую — то классическую чушь на пианино, я к ней подскочила. И запела! О, что я запела! Они даже затыкали уши! А потом я потащила танцевать этого очкарика — лектора, от умных фраз которого можно свихнуться. И самое интересное. Он от счастья чуть не умер. Клянусь вам! Он даже прижался ко мне. Но его сумасшедшая жена — библиотекарша чуть в волосы мне не вцепилась. Так я ей нечаянно пролила на платье жирный утиный соус. Вот смеху — то было! А потом, когда я при них закурила…

— Я догадываюсь, что было дальше, — прервал я ее. Может, это и было забавно. Но мне где — то стало жаль этих граждан, которые наверняка ничего смешного в этом не нашли. — Если тебя приглашают в гости, Белка, нужно вести себя так, как желают этого они. А не ты. Иначе незачем приходить. В чужой монастырь со своим уставом не лезут.

Нравоучительно закончил я.

— Фу, — фыркнула она. — Неужели ты такой скучный, Ник? Или ты просто врешь, как и все они. Терпеть не могу вранья!

Я тоже не любил вранья. Но хамства еще больше не терпел.

— Так вы не хотите со мной выпить? — надулась девушка.

— Мы не пьем с молоденькими девушками. Кстати, которым и пить, и курить вредно.

— Ну, ты и ханжа! — выкрикнула она! — А я — то думала, что ты другой!.

— А что ты думала! — я тоже повысил голос. — Ты ждала столичного артиста, который научит тебя дурным манерам! Так таких парней и без меня хватает.

— Нет… Я просто ждала, — неожиданно тихо ответила она. И внимательно на меня посмотрела. — А вы что ждете? Что выпьете с местными призраками?

— Не понял, — я посмотрел на Вано. Он исподлобья разглядывал девицу. И не вступал в разговор. Он тоже ничего не понимал.

— Удивительно! — Белка всплеснула руками. — Ну, просто чудо какое — то! Вам успели насплетничать про все на свете! А про самое главное забыли! Или специально умолчали!

— Будь добра, разъясни. Мы действительно не понимаем, — поторопил я ее.

Она огляделась.

— Неужели вы рассчитывали на веселье, поселившись здесь! Впрочем, вам действительно здесь будет весело. Здесь по ночам шастают призраки. Но учтите, они непьющие. Так что вам компании не составят!

— О каких призраках ты говоришь, Белка! — я не выдержал и схватил ее за плечи. И слегка встряхнул.

— Пусти меня, Ник! И не смотрите вы на меня, как на сумасшедшую! Я чистую правду вам говорю! И вообще я никогда не лгу! — она честными глазами посмотрела на меня. И я еще больше убедился, что лжет она все время.

— Этот дом… Вернее — усадьба. Она очень старая. И как только ее построили в начале века. Так сразу здесь стали появляться трупы! Все время кто — то умирал. При загадочных обстоятельствах. Но никто и не разбирался особенно в этих обстоятельствах, потому что смерть выглядела довольно естественной.

Я смотрел на Белку. И мне все меньше нравился наш разговор. Если она лжет. То зачем?

— Ну, поверьте же мне, черт побери! — она стукнула кулачком по столу. И задребезжали кружки. — Даже теперь… Все время кто — то умирает! И именно здесь!

Похоже она либо начиталась детективов. Либо собирается проверить наши дедуктивные способности. Но я на ее уловки поддаваться не собирался. Мы приехали в самое тихое место на земле. Которое зарегистрировано в статистических справочниках. И поверить этой чертовке было равноценно тому, что поверить…

Она все поняла по моему взгляду. Не такой уж она была дурочкой, как хотела представиться. И пожала плечами.

— Как хочешь, Ник. Потом сам убедишься. Хоть ты и такой… Ты мне все равно нравишься. Возможно, я даже в тебя скоро влюблюсь.

Еще чего не хватало. Или она думает меня этим осчастливить?

— Давай поцелуемся, Ник? — неожиданно предложила она с детской наивностью. Хотя в ее наивности я очень сомневался.

— А если я не хочу?

— Опять лжешь? Интересно, который раз за этот час ты врешь? Я же тебе нравлюсь! И прекрасно это знаю!

М-да. Может она мне и нравилась, но не настолько, чтобы…

Белка неожиданно подскочила ко мне. И обвила мою шею руками. И прикоснулась губами к моим губам. Не скажу, чтобы мне это пришлось не по вкусу. Скорее, не так уж ей был нужен этот поцелуй. Ее губы были безжизненны. И холодны. Значит, она вновь врет…

За дверью послышались голоса. Белка резко от меня отпрянула. И машинально посмотрела на дверь. И бросилась бежать… Но, на наше удивление, не к двери. Она выскочила на балкон. Когда мы выбежали за ней, то только успели заметить светлое платьице на водосточной трубе. Белка ловко вскочила наземь. Помахала ручкой. И бросив на ходу: «Привет призракам!» Скрылась в густых мокрых зарослях.

— Ну и штучка! — заключил Вано. — Я даже язык проглотил от возмущения. Как ты думаешь, она сумасшедшая?

— Честно? Я думаю, что здесь все чокнутые. И твой дружок с прокуратуры специально подсунул адресок этого городка. Где вдали от здравомыслящих людей держат умалишенных. Представляю, как он теперь потешается над нами! И чешет на всех углах языком. Что мы угодили в лапы душевнобольным. И поздравляет нас с успешным началом отпуска!

— Не злись, Ник! Ты сам хотел обрести тихую гавань. И потом, не так уж все и плохо. Ты посмотри только! Какое море!

И действительно. На балконе можно было увидеть черное — черное море. Которое сливалось с черным — черным небом. Вновь начинался дождь. Покачивались ветви деревьев. Покачивались волны. На которых покачивался белый парусник. А в воздухе одурманивающе пахло магнолиями, ночными фиалками и чайными розами. Вано прав. И в дурном можно отыскать свою маленькую красоту.

Неожиданно кусты роз шевельнулись. И мне это не понравилось. И сердце невольно сжалось в дурном предчувствии.

— Это Белка, — предположил я себе в утешение.

— Или кошка, — пошутил Вано.

Это была ни белка и ни кошка.

Кусты раздвинулись, и показалась фигура в черном. То ли женщина, то ли мужчина — разобрать было трудно. Черный длинный балахон. И сдвинутый на лоб капюшон. Вот и все. Фигура крадучись приблизилась к окнам. И приподнялась на цыпочки.

— Может, это призрак, о котором упоминала Белка? — вяло улыбнулся я.

— Призраки ходят в белом. А это…

Вдруг распахнулась с шумом дверь усадьбы. И нечто, напоминающее призрак, вновь скрылось в кустах. И из — за черноты ночи, которая бывает только на юге, мы больше его не видели.

Из гостиницы медленно выходили ночные посетители. Они мило прощались. Жали друг другу руки. И громко говорили: «До скорой встречи». Вскоре и они скрылись в кромешной мгле.

Нам с Вано ничего не оставалось, как покинуть балкон. И усесться за столик. И поднять бокалы.

— Первый раз я так растягиваю удовольствие, — ухмыльнулся я, глотая горький напиток.

— А я так и вообще не чаял, что его сегодня допью. Это бы случилось со мной впервые.

Мы очень устали. Болтали нехотя. И пили только потому, что оставлять коньяк было не в наших правилах. И изменять им мы не хотели.

За дверью было тихо. Только несколько раз мы услышали легкие щелчки соседнего замка. Похоже, профессору Заманскому по-прежнему не спалось. И он выходил покушать. Или подышать воздухом.

И все же сегодня нам пришлось изменить правилу. Когда на дне бутылки оставалось всего ничего. И когда нам уже грезилась мягкая подушка. И мы искоса поглядывали на постель. На улице раздался истошный вопль. Мы подскочили на месте. И Вано от неожиданности ляпнул.

— Ну, все, Ник. Нам и впрямь суждено стать трезвенниками.

— Главное, чтобы нам во время отпуска не пришлось стать детективами.

И мы, выскочив за дверь, стремглав бросились с лестницы. На улицу. Откуда уже раздавались какие — то печальные звуки, похожие на стон. Но уже не на крик. Какие — то всхлипывания, причитания, бормотание и еще черт знает что.

И все же я не ожидал увидеть такое. Хотя за последнее время привык к трупам. Но в Жемчужном они мне никак не представлялись. Вано только присвистнул. И мрачно пошутил.

— Надеюсь, Ник, это не связано с нашим приездом.

На земле, распластав руки, лежал человек. его я сразу узнал. Очки были отброшены в сторону. На горле — красные полосы от удушья. Похоже, Кирилл Николаевич, уважаемый юрист и блестящий оратор, никак не ожидал. Что его задушат. Поскольку на его бескровном лице навеки застыла гримаса удивления. И отвращения одновременно.

Возле трупа, причитая во все горло, суетилась, как курица, хозяйка отеля Ли — Ли. А ее муженек Ки — Ки, крепко держал за руки человека в черном балахоне, которого мы недавно приняли за призрака. Похоже, мы ошибались. Я приблизился к нему. И резко сбросил с его головы капюшон. И почему-то удивился.

— Угрюмый?

Хотя, похоже, удивляться здесь было нечему. В Жемчужном единственной неисправимо отрицательной личностью являлся отец Белки. И я тут же утвердительно кивнул, убедив сам себя.

— Ну, конечно, Угрюмый.

А Ли — Ли по-прежнему всхлипывала.

— Господи, этого не может быть. За столько лет! Это просто невероятно! Это просто чудовищно!

— Вызови лучше врача, дорогая, — спокойно сказал ее муж.

— Врача? Ах, да, конечно, врача. Но зачем врач?

Впрочем, вопрос был уместен. Врач уже был ни к чему. Бедному Кириллу Николаевичу уже никогда не прочесть своих оригинальных лекций.

И все же я удивился, почему наш сосед, профессор Заманский не выскочил на эти истошны вопли. Не мог же он так крепко уснуть! А ведь он, судя по всему, по профессии врач.

Вано со знанием дела подошел к трупу. Присел возле него на корточки. Взял его руку. Я поморщился. Я так и не научился за время своей практики осматривать труп. Я в нашем деле был теоретик. Практику я оставлял за Вано.

— Ему действительно врач уже не поможет. Но нам…

Он оглядел всех присутствующих.

— Но нам он очень может пригодиться. Чтобы досконально определить обстоятельства смерти. А вам, — он кивнул на бьющуюся в истерике Ли — Ли. — А вам он даст успокоительное. Так где же наш дорогой профессор Заманский?

— Наверное, спит крепким сном, — предположил я.

— Обычно он так рано не ложится, — пожал плечами Ки — Ки. — Позвольте я его позову. Только придержите вот этого, — он кивнул на Угрюмого.

Хотя тот, судя по всему, и не собирался вырываться.

— Почему вы его задержали? — спросил я Ки — Ки.

— Я его подловил в то момент, когда он шарил по карманам Кирилла. Судя всего, прикокнул его, а потом собирался ограбить.

— Неужели Кирилл настолько богат?

— Я не считаю деньги соседа, — резко оборвал меня Ки — Ки. И поручив мне Угрюмого, почти бегом направился за профессором.

Как только он скрылся за дверьми. Вано тут же проявил участие в судьбе его жены. Плут! Он пытается воспользоваться таким трагичным событием в своих личных целях. И я метнул на Вано зверский взгляд. Но он его умышленно не уловил.

— Ну, что, милая, — он нежно обхватил своей лапищей Ли — Ли за талию. — Вам я вижу, плохо? Ну, не надо. Вытрите свои распрекрасные глазки. Для дамочки это, безусловно, пренеприятное зрелище.

Вано промокнул глазки Ли — Ли своим помятым платком не первой свежести. И усадил под дерево.

— Вот так, красавица. Так — то лучше.

Ли — Ли перестала всхлипывать. И благодарно улыбалась своему утешителю.

— Так что же случилось, дорогуша?

Она вновь всхлипнула. Но уже ради приличия.

— Мы… Мы… То есть я и мой муж каждый вечер проверяем все вокруг дома. Ну, понимаете… Гости ушли, нужно запирать дверь…

— Не понимаю, — ласково промурлыкал Вано, как полоумный. — А зачем вам все проверять, если в вашем городишке и воров — то нет?

Она взмахнула пухленькой ручкой.

— Я и не говорю про воров. Но… Осторожность никогда не бывает излишней. Да и эта девица, — она со злобой кивнула на Угрюмого. — Его эта распутная дочка! Она все время здесь шастает. То яблоки ворует, то персики. Мне конечно не жалко. У нас богатый урожай. Но почему бы не попросить? Это же неприлично!

— Неприлично, — тут же согласился Вано. Ему Белка определенно не нравилась.

— Вот я и говорю. И сегодня вечером, когда разбрелись гости. Мне послышался какой-то шум в саду. И хруст веток. Вот я и подумала… И мы вышли на всякий случай с мужем…

— Ну и? — вежливо поторопил ее Вано.

— Мы прошлись вдоль дума. И тут я увидела, — Ли — Ли вновь всхлипнула. И выхватив у Вано платок, сама уже вытерла глазки. — Возле него на корточках шарил Угрюмый. И мой муж сзади подскочил к нему. И задержал. А я, заметив труп, закричала.

— Зачем было задерживать, — неожиданно раздался хриплый голос Угрюмого. — Я и так никуда не собирался бежать.

Я отпустил Угрюмого. У меня, впрочем, и не было полномочий силой удерживать его. Я вообще был здесь никто. Но на всякий случай я стал позади его. Так, на случай побега. Но Угрюмый действительно никуда не собирался бежать. Он как вкопанный прилип к одному месту. И казалось, пребывал в оцепенении.

К этому времени успел подойти Ки — Ки с каким — то мужчиной.

— Профессор Заманский, — представился он и крепко пожал руки мне и Вано.

Впрочем, он мог и не представляться. Издалека было видно, что это профессор. Очень высокий, статный, седовласый, с умным проникновенным взглядом и мужественными чертами лица. Мне он сразу понравился. В нем было что-то от благородного героя.

Профессор перевел взгляд на Угрюмого. И мне показалось, что он внутренне напрягся, хотя внешне оставался спокойным. Угрюмый же в свою очередь опустил взгляд. Какие — такие делишки могут связывать светило науки и бывшего заключенного? Впрочем, мне это могло только показаться.

Обстановка продолжала оставаться нервной. Всхлипывала неутешная Ли — Ли. Ежился ее муж. На земле по-прежнему находился труп.

— Ему нечем помочь, — твердо сказал Заманский, профессионально посмотрев тело. — Смерть наступила внезапно. От удушья. Судя по всему насильственная смерть. Хотя по — моему жертва особенно не сопротивлялась. Но, конечно, более точную характеристику преступления даст судебная экспертиза.

— Они сейчас подъедут, — кивнул Ки — Ки.

Я же тем временем решил осмотреть место преступления. И прогуляться вдоль дома. Рассчитывая на удачу.

Вслед за мной пошел профессор.

— Я уже наслышан о вас, — сказал он мне, оглядываясь по сторонам. — Какими судьбами вы попали в столь забытое богом место?

— Напротив, оно насколько я знаю не было забыто Богом вплоть до сегодняшнего вечера.

— М-да, похоже, — неопределенно протянул он. — Странно все это. Я уверен был, что здесь ничего подобного случиться не может.

— А вы разве не слышали истошные крики хозяйки отеля, профессор? — я внимательно на него посмотрел.

Он не отвел взгляд.

— Нет, Никита. Вы знаете, я принял сильную дозу снотворного. У меня до сих пор голова кругом. Я с трудом воспринимаю происходящее.

Неожиданно он резко остановился.

— Смотрите! Он кивнул на куст роз, в котором виднелось что-то белое.

Мы подскочили к месту.

— Ничего не трогайте, профессор, — резко выкрикнул я. Но было уже поздно.

Заманский в своих руках держал черный шелковый шнурок. От моего крика он вздрогнул и бросил его наземь.

— Что вы наделали! — закричал я. — Вы же прекрасно знаете, что ничего нельзя трогать!

— Боже мой, — пробормотал растерянно он, — я машинально. Вы знаете, я никогда не сталкивался с судебной практикой. Я ученый. И после снотворного, я же говорил, плохо соображаю.

Мне стало его жаль.

— Ладно, — примирительно ответил я. — В любом случае, вы при мне схватили улику. Поэтому ваши отпечатки пальцев можно исключить. Хуже, если там других не окажется.

— Для кого хуже? — в его голосе послышалась тревога.

— Для кого? Для следствия, разумеется. Впрочем. возможно, и для вас…

Послышалась сирена милицейской машины. И мы поспешили на место преступления.

Там уже находился шеф милиции Гога Савнидзе со своими крутыми ребятками. А так же врач Леня Ступаков.

Похоже, они больше возмущались самим фактом насилия в Жемчужном. Чем расследовали этот факт. Хотя единственное, что они оперативно сделали, это затолкали Угрюмого в каталажку. И только потом принялись за дело.

Я отозвал Гогу в сторону. И рассказал ему про находку, не забыв упомянуть, что профессор Заманский по растерянности, свойственной великим ученым, успел подержать эту улику в руках, следовательно его отпечатки пальцев можно исключить.

— Он что — идиот! — зарычал Савнидзе, начисто забыв про хорошие манеры, которые обязаны блюсти горожане Жемчужного. — Нет, ну полнейший кретин! А может он намеренно хочет запутать следствие?

Я усмехнулся нелепости предположения.

— Да уж, непременно, чтобы взвалить вину на себя. Или у вас есть основания так полагать?

— Ни черта у меня нет! Теперь и отпечатков не будет! Благодаря вам! Кто дал вам право лазить по кустам, в поисках улик!

— Во-первых, не обязательно в поисках улик. Я мог просто прогуливаться, дыша озоном.

— Да уж! — вскипел Гога. — Дыша озоном рядом с местом преступления. Или дыша трупным запахом! Может это доставляет вам удовольствие!

— Ну, в любом случае, вы уже задержали подозреваемого номер один.

— Угрюмый еще поплатится за то, что обесчестил наш город!

И Гога, резко повернувшись, пошел прочь. Бросив мне на ходу:

— Вам пора отдохнуть, дорогие гости. Завтра не иначе как в путь!

Ага! Теперь они уже нас выпроваживают. Где их пресловутое гостеприимство?! Даже забыли, что и уехать — то отсюда не на чем. Впрочем, в этом Савнидзе прав. К черту все! Пора на покой. Нам нет никакого дела до этого убийства. Тем более, что убийца найден. Наверняка, моралист Кирилл достал его своими нравоучительными лекциями. И он его ненароком придушил.

Вано со мной целиком согласился. Хотя в нем еще горел азарт охотника. Он помнил, что мы в отпуске. А в отпуске нужно только отдыхать.

И мы, даже ни с кем не попрощавшись, поспешили в свой номер. И даже не посмотрели на остатки коньяка. Судя по всему, бутылка была плохим знаком. Стоило к ней прикоснуться, как нас тут же начинали тревожить. Видно, высшие силы стояли на страже сухого закона в Жемчужном. Только почему они не защитили Жемчужный от преступления — оставалось загадкой, которую мы разгадывать не собирались.

Я проснулся от яркого солнца, лучи которого настойчиво прыгали по моему лицу. И сладко потянулся. Из открытого балкона по-прежнему доносился сладковатый запах чайных роз и утренней свежести. Все-таки недурно вот так просыпаться, в уютной комнате, в теплой постели, в лучах южного солнца. Если бы не странная мораль Жемчужного. Если бы не преступление, свершившееся вопреки ей. Меня бы, пожалуй, отсюда с пушкой не выгнали. К тому же и девушки здесь ничего. По крайней мере одна. Но нет. Южное солнце, запах сладких роз и теплую постель я могу отыскать в любом другом месте южного полуострова. Да и девушки там, я уверен, не хуже. А, возможно, в тысячу раз лучше.

С такими мыслями я вскочил с постели. И окликнул Вано. Он долго мычал, бормотал, ругался. И окончательно проснулся только когда я, набрав в рот холодной воды, брызнул ему прямо в лицо.

— Ну, ты и свинья, Ник! А обещал, что здесь мы по крайней мере можем выспаться!

— Выспимся в другом месте, Вано! Пора линять.

И я быстро набрал номер мэра, отыскав его в телефонном справочнике.

Мэр, похоже, спал этой ночью плохо. Его голос охрип. И он сонно пробормотал.

— Кто — кто?

Видно, он начисто забыл о нашем существовании.

— А… Да — да… Какая машина… А, машина… Так она на ремонте… Что, вы почините? Не думаю… Хотя, мне все равно…

Мы договорились заехать к нему и взять ключи от гаража.

В холле нас поджидала Ли — Ли. Ее глаза вспухли от бессонной тревожной ночи. И, наверное, от слез. Но завтрак она, несмотря на глубокие переживания, сумела приготовить на славу.

На столе дымились жареные баклажаны с плавленым сыром. И из пузатого глиняного кувшина пахло парным молоком.

Казалось, ничто не могло испортить наш волчий здоровый аппетит. Но Ли — Ли умудрилась это сделать.

— Это ужасно, — продолжила она вчерашнюю тему. — Бедняжка Ларочка! Вы бы слышали, как она убивалась, узнав о смерти своего мужа! А какой он был человек! Какая личность! Знаете, его лекции были как бы частью жизни нашего городка. И теперь… Теперь словно у каждого из нас вырвали с корнем что-то самое дорогое. Я даже не знаю, что будет, когда наступит суббота… Куда нам всем теперь деваться?

Она всхлипнула. Я попытался перевести разговор на другую тему.

— А профессор почему — с не завтракают — с?

— Профессор? — очнулась она от мрачных мыслей. — Ах, да! Он уснул крепчайшим сном! Он даже нарушил свой график работы. А так он встает раньше всех. Но сегодня, сегодня… Сами понимаете, привычный распорядок дня нарушил не только он.

— Видимо, на него так подействовала сильная доза снотворного.

— Снотворного? — удивилась Ли — Ли. — Я вас не понимаю!

— Что тут не понимать, — махнул я рукой. — Он пожаловался, что не мог уснуть и поэтому принял несколько транквилизаторов.

— Вы шутите! — всплеснула она пухлыми ручками.

— Отнюдь. И что тут удивительного?

— Все, все удивительно! Профессор принципиально никогда не принимает подобные лекарства. У него по этому поводу выстроена целая теория! Да и зачем ему нужно было поскорее уснуть, если он в такой — то час и не ложиться!

— А в этот вечер он, возможно, плохо себя чувствовал и захотел уснуть, — упрямо настаивал я.

— Да, но он крайне принципиальный человек! Он борется с такими методами лечения, как снотворное. Он считает, что это крайне отрицательно воздействуют на психику и мешает нормальной работе мозга. А у него умственная работа. Требующая четкого и логического мышления. Он не стал бы себя подвергать риску. И потом… Он сам не раз публично заявлял, что лучше в случае бессонницы или дурного самочувствия принять грамм сто коньяка.

Вано не выдержал и расхохотался. И ласково потрепал Ли — Ли по кругленькой щечке.

— Милая, вы сами себе противоречите. У вас же коньяка днем с огнем не сыщешь!

Ли — Ли обижено пожала плечами, приняв слова Вано за насмешку. И печально посмотрела своими глазками на моего товарища. У меня закралось подозрение, что чувства Вано к Ли — Ли не лишены взаимности.

— Зря вы так, Иван Демьянович. К тому же, профессор Заманский и не пьет вовсе. Он целиком придерживается нашей морали. Хотя и не заявляет об этом вслух. И все-таки это странно… — и Ли — Ли внимательно посмотрела на меня. Чувствуя, что к ее предположениям я отношусь более терпимо. — Вам так не кажется, Ник? Профессор именно в этот вечер нарушил свой распорядок и принял дозу снотворного, которого у него, кстати, нет.

— А вы откуда знаете, милая?

Вопрос Вано застал ее врасплох.

— Я? Я вовсе не знаю. Откуда мне знать наверняка? Но предположить я могу, поскольку не раз слышала от Заманского, что транквилизаторы — это яд замедленного действия. Убивает незаметно, но верно.

Я махнул рукой. В конце концов теория Заманского меня не интересовала. Мыслями я уже был далеко от этого идиотского места. И мне мои мысли нравились.

— Знаете, что я вам скажу, Ли — Ли. Даже если Заманский солгал? Ну и что? Может, он не хотел выбегать на эти крики. Может, он был увлечен работой. А, возможно, уже улегся в теплую постель. В этом случае я его понимаю. Вот он и ляпнул первое попавшееся, чтобы я не подумал, что он бесчувственный чурбан. И никаким образом не реагирует на ваши трогательные душераздирающие крики. Ученые вообще народ рассеянный. Они увлечены только собственным делом.

Вано нежно прикоснулся к пухленькой ручке Ли — Ли.

— Ну, что вы так волнуетесь, красавица. Слава Богу, не вашего же мужа убили, — неудачно ляпнул Вано.

— Тьфу — тьфу — тьфу! — перекрестилась Ли — Ли. — Что вы такое говорите, Иван Демьянович.

И при этом ее глазки как — то подозрительно блеснули. Похоже, мысль про кончину мужа не раз приходила в ее прелестную головку.

— Вы как, счастливы со своим благоверным, — не унимался Вано, откровенно и восхищенно оглядывая хозяйку отеля.

Ли — Ли покраснела и потупила взгляд.

— Он мой супруг, как же иначе, — целомудренно заявила она. — Кстати, он скоро должен прийти. Ушел за покупкам. Эту работу выполняет он.

— Он великодушен! — восхищенно причмокнул Вано языком. И краем глаза я заметил, как его рука вновь подкрадывается к ручке Ли — Ли. Впрочем, небезнадежно. Но в этот пикантный миг дверь гостиницы распахнулась. И в холл ввалился шеф милиции Савнидзе. И заорал прямо с порога.

— Куда это вы намылились, приятели?

Он даже не удосужился с нами поздороваться.

— Погостили, пора и честь знать, — хмуро ответил я.

— А вот я так не думаю! Или вы не знакомы с законом? До закрытия дела никто не имеет права покидать Жемчужное.

— Именно потому, что мы знакомы с законом, мы и собираемся покинуть ваш город. Поскольку по делу даже не будем проходить как свидетели.

— Так не пойдет, — замотал он своей черной кудрявой головой. — В день вашего приезда произошло убийство. И вы находились недалеко от места преступления. Советую, ребятки, об этом подумать. К тому же мне еще необходимо всех опросить. И вас в том числе. Так, что — увы. Позагорайте пока на нашем пляже. Он, кстати, очень хорош. Чистота — райская!

— Нам ваш рай уже вот где, — и Вано провел ладонью по своей бычьей шее.

Но Гога его не услышал. Его взгляд с жадностью пробегал по столу. И вскоре шеф милиции уже вовсю уплетал баклажаны.

Нам было не интересно смотреть за его двигающейся челюстью и любоваться, как струйки молока стекают по его чернющим пышным усам. Жалея о парном свежем молочке, которое нам так и не довелось испробовать. Мы молча поднялись на второй этаж.

Едва мы поравнялись с комнатой профессора, дверь тот час отворилась. Судя по всему, Заманский прислушивался к нашим шагам.

— Молодые люди, — тихо сказал он. — Мне нужно с вами срочно поговорить.

Однако только мы попытались сделать шаг навстречу, как профессор закрыл грудью дверной проем.

— Нет — нет, только не у меня. Если вы позволите, я пройду ваш номер.

Нам ничего не оставалось, как позволить.

Профессор вел себя неспокойно. На наше любезное предложение присесть он так и не отреагировал. Он нервно пересекал комнату вдоль и поперек своими крупными шагами. При дневном свете я его разглядел более точно.

Он был не так молод, как мне показалось вчера вечером. Глубокие морщины исполосовали его красивое лицо. Но не испортили, напротив, они делали его более мужественным и привлекательным.

— Я, право, не знаю с чего начать, — наконец произнес он. — Вам может это показаться глупостью, но… Мне бы хотелось высказать предположения по поводу этого несчастья.

— Мы бы с удовольствием выслушали вас, профессор, но, боюсь, это ничего не даст. Мы собираемся покинуть ваш город.

— Да? — он сделал вид, что удивился. Но, по — моему, он уже давно знал об этом. Или по крайней мере догадывался. И я оказался прав.

— Дело в том. Я бы хотел попросить вас… Конечно, вы вольны поступать, как угодно. Но… Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. В этом городе крайне отрицательно относятся к Угрюмому. Кроме его дочери, безусловно. И на мой взгляд, следствие будет вестись необъективно. Город только свободно вздохнет. Если Угрюмого осудят. А вы — люди незаинтересованные. Вот я и подумал…

Слишком уж осторожно он выражался. Судя по всему, он не верил, что преступление совершил Угрюмый. Или был лично заинтересован в его оправдании. И я резко повернулся к профессору и прямо спросил, глядя ему в глаза.

— Скажите, профессор, вы знали Угрюмого раньше?

Едва заметная тень пробежала у него по лицу. Но он тут же взял себя в руки.

— Я не понимаю, о чем вы? И как я мог быть с ним знаком? Мы совершенно разные люди. У нас совершенно противоположные интересы и круг общения. Просто… Просто мне жаль этого человека, к которому все относятся с предубеждением. И потом… Вы знаете. В последнее время он, как мне показалось, в некотором роде подружился с убитым адвокатом.

Я искренне удивился этому заявлению. А Вано саркастически отметил:

— Но, насколько я понимаю, Угрюмый и адвокат тоже совершенно разные люди. И у них тоже противоположные интересы и круг общения. Что их могло связывать?

— Людей, бывает, связывают совершенно неожиданные вещи. Независимо от их интеллекта.

— Вы что-то знаете, профессор?

— Я ничего не знаю, — сухо ответил он. — И поскольку вы все-таки решили уехать, думаю, меня ничего здесь больше не задерживает. Всего доброго, молодые люди.

— Ох, что-то темнит этот ученый, — заметил Вано, когда тот скрылся за дверью. — Интересно, чем он тут занимается целыми днями?

— Похоже, он не любит распространяться на эту тему. И, если честно, нас это нисколечко не должно интересовать. Я вообще считаю, что чем меньше мы будем знать, тем проще будет отсюда смыться. Удивительно, что Модест еще молчит. Как этот сплетник упустил возможность обсудить такое событие.

Напрасно я это сказал. Дурак. Я ведь давно знал, что мысли частенько материализуются. Особенно дурные. И действительно. Затрезвонил телефон. И я с опаской взял трубку.

Ну, конечно. Это уважаемый учитель наконец-то решился потрепать языком!

— Ох — ох — ох, — долго и протяжно вздыхала трубка. — Не представляю, чтобы такое могло случиться именно в нашем городе. Просто невероятно. Какой позор! Какое бесчестье! Я знал, что пребывание в городе людей подобных Угрюмому не приведет к добру. И все же… Все же к людям нужно относиться милосердно. Не могли же мы изгнать его из своей родины.

— Главное, что убийца найден, — коротко ответил я. Желая поскорее завершить разговор.

— Вы так думаете! — воскликнул он. — Нельзя ни в чем быть до конца уверенными молодые люди!

— Вы себе противоречите, Модест Демьянович! Вы сами только что сказали, что Угрюмый…

— Вы меня не правильно поняли. Безусловно. Без Угрюмого здесь не обошлось. Но он слишком примитивен для преступления. И неужели вы смеете полагать, что в нашем городе произошло настолько примитивное преступление! Убийство ради денег!

— Так значит деньги все-таки были?

— А ради чего тогда Угрюмому убивать, — хохотнул Модест, поражаясь моей глупости. — Такие люди и за рубль удушат кого угодно. И потом… Вы знаете, что у нас не любят Угрюмого. Но в последнее время единственный, кто о нем хорошо отзывался — это наш бедный адвокат. Да и Угрюмый ему единственному иногда улыбался, если, конечно, это можно назвать улыбкой. Нет, мои дорогие, здесь не так все просто. Я считаю, что это крайне сложное, неординарное дело!

— Вы со мной не согласны, Никита? — торжественно заключил он.

— Право, не знаю, — промямлил я. — Но от всей души желаю вам всем удачи в поисках истины. И еще желаю, чтобы это преступление стало преступлением века.

— Вы что, собираетесь уезжать! — Модест чуть не захлебнулся от негодования. — В такое трудное время! Это же крайне эгоистично! Вы собираетесь покинуть людей, которые так радушно приняли вас и теперь находятся в беде! Это не делает вам чести, молодые люди.

— Может быть, — резко ответил я. — Но у нас есть свой город, в котором мы можем проявить свою честь. И там на каждом углу случаются несчастья. Я думаю, мы там нужнее. Всего доброго, дорогой учитель.

Я со злостью бросил трубку. Но она тут же подскочила от звонка. Нет, здесь действительно можно рехнуться.

На сей раз звонил мэр города. Он крайне извинялся, что не может предоставить машину в наше распоряжение. Поскольку она, оказывается, уже давно разобрана на детали. Вот через недельку ему выделят новенький «форд», так что если мы подождем всего каких — то семь жалких дней…

Вано поблагодарил его и заверил, что в таком случае мы угоним милицейский автомобиль. На что мэр расхохотался, заявив, что всегда ценил юмор. И тут же добавил, что ему все-таки жаль Угрюмого.

Также пожалел Угрюмого и местный докторишко, который не преминул позвонить сразу же после мэра. Он так же намекнул, что Угрюмого что-то связывало с убитым. В хорошем смысле слова. И похоже, он знал, что именно. Но нам не захотел говорить.

Вслед за этим звонком тут же последовал следующий. От редактора местной газетенки Горелова. Сенечка довольно бодрым голосом (если не назвать это ликованием) выразил надежду, что его газета наконец-то дождалась звездного часа. Поскольку теперь наконец-то есть написать о чем — то стоящем. И мы непременно должны стать героями его репортажа, поскольку он не сомневается, что мы будем вести расследование. Ко всему прочему, он невзначай заметил, что перед смертью адвокат очень хорошо о нас отзывался. Поэтому мы просто обязаны оправдать доверие убитого и помочь найти преступника.

Звонок Сенечки был последним. Поскольку Вано со злостью швырнув трубку на рычаг и отключил телефон.

— Все, Ник, все! — вздохнул он. — На сегодня хватит! Такое ощущение, что все только и поджидали момента, когда мы приедем, чтобы подсунуть нам под нос этот труп.

— В том случае, они могли поджидать этот момент всю жизнь. У тебя не сложилось впечатление, что происходит что-то странное? Почтенные горожане терпеть не могли Угрюмого. Но вдруг все как один начинают намекать, что он, возможно, и не виновен. Он в то же время преспокойно находится за решеткой. Все что-то знают, на что-то намекают, но всех вполне устраивает положение вещей. Парадокс какой-то!

— В этот парадоксе пусть они сами и разбираются. По — моему, для них главное, чтобы преступление не оказалось заурядным. Вот они и хотят нас привлечь. Чтобы сделать имя своему городу с помощью столичных сыщиков. На Гогу у них надежды мало.

Вано не успел не закончить свой монолог. Как через открытый балкон, прямо нам под ноги влетел камешек, завернутый в бумагу. Это была записка. И я уже догадывался, что таким путем может прийти сообщение только от одного человека.

Я не ошибся. Мелкий корявый почерк. Масса глупых орфографических ошибок. Конечно, Белка. В своем кратком послании она просила о немедленной встрече. И я уже знал, что это будет за разговор. У меня невольно сжалось сердце. Ей отказать будет труднее всего.

Вано хмуро вглядывался в корявые буквы.

— Надеюсь, ты не пойдешь, Ник? — наконец выдавил он.

— Пойду, Вано, пойду.

— Но это же глупо!

— Не волнуйся, в любом случае мы сегодня же отсюда смотаемся.

— В таком случае — ты еще больший глупец, чем я думал! Идти, чтобы отказать в помощи! Не проще было бы просто проигнорировать приглашение! Это было бы честнее.

Вано, пожалуй, прав. И все же я не мог не пойти. Мне очень хотелось увидеть Белку. Я знал, что она станет помочь ее отцу. И я знал, что мне придется ей отказать. Но я, противореча здравому смыслу, поскорее направился к выходу. Чтобы здравый смысл не смог победить мое желание повидать девушку.

— Я скоро вернусь, Вано, — бросил я своему другу, широко распахнув двери. — И мы поедем.

— А в этом теперь я очень сомневаюсь, — пробурчал мой товарищ в ответ.

От нашей гостиницы только одна дорожка вела к морю. Белка довольно приблизительно и неумело описала место нашей встречи. Судя по всему хромало у нее не только правописание. В географии она разбиралась не лучше.

Однако долго искать мне не пришлось. Я сразу же заметил огромный камень и светлую фигуру, прислонившуюся к нему.

Погода резко портилась. Осень уверенно и нагло добиралась и до этих южных мест. Поднимался ветер. Море начинало беситься. Тяжелые тучи обволакивали небо.

Белка сидела, прислонившись к камню. Поджав под себя ноги. И уткнувшись подбородком в колени. Она сосредоточенно вглядывалась в неспокойное море. И, казалось, ничего вокруг не замечала. И, казалось, совсем меня не ждала.

Когда я легонько прикоснулся к ее плечу, она вздрогнула от испуга. Но тут же облегченно вздохнула, увидев, кто перед ней.

— Ник, — прошептала она. — Как хорошо, что ты пришел.

Она заметно изменилась с того момента, как мы с ней расстались. Хотя прошло не так уж много времени. Всего какая — то жалкая ночь. Ее лицо осунулось. Ее прекрасные черные глаза уже не сверкали так вызывающе. И сквозь бронзовый загар проступала бледность. И все же она была по-прежнему необычайно хороша.

Я молча уселся рядом. Заранее подбирая слова, которыми мне придется объяснить ей причину своего отказа. Отказа в помощи. Но ничего так и не успел подобрать. Поскольку она резко повернулась ко мне. И в ее взгляде была только детская беспомощность. И тут же уткнулась лицом в мою грудь. И заплакала.

— Ну, девочка, — я гладил ее рыжие густые волосы. Я понятия не имел. Чем могу ее успокоить. Меня вообще всегда сбивали с толку женские слезы. И я уже проклинал себя, что явился к ней на свидание. Вано, как всегда, оказался прав. Если не можешь помочь, лучше промолчи. И исчезни.

Белка наконец подняла на меня зареванное личико.

— Ник, Ник! Все, понимаешь, все они против моего отца! А я знаю: он ни в чем не виноват! Абсолютно ни в чем! Они специально хотят от него избавиться! Они все врут! Они все время врут!

— Ну, успокойся, девочка, — я по-прежнему гладил ее по волосам. Якобы успокаивая. Хотя мне это было просто приятно. — На сей раз они, возможно, не врут. Как ни странно, но на мой взгляд, никто до конца не верит в виновность твоего отца.

— Да? — она была удивлена. Но тут же упрямо покачала головой. — Все равно врут. И если они делают вид, что не верят в вину папы, то значит это им для чего-то нужно.

— Даже если это и так? Тебе — то что? Главное есть шанс, что Угрюмого признают невиновным.

— Боже, как ты наивен, Ник! — она слегка отпрянула от меня. И мне пришлось оторвать ладонь от ее прекрасных волос.

— Ты ужасно наивен! Я здесь живу, и я представляю, что это за люди! Они же просто играют в человеколюбие, понимаешь? Они прекрасно знают. Что, учитывая прошлое отца, никакой суд его не оправдает. К тому же — его ведь словили на месте преступления. И теперь они могут вдоволь поиграть в милосердие! Чтобы потом остаться чистенькими. Мы, мол, старались до конца помочь этому заблудшему человеку, но — увы! За преступление нужно нести ответ. Вот и все! Это же так просто, Ник!

Мне это не казалось таким простым. Возможно, Белка права. А, возможно, были правы и все остальные. Как знать, что за человек Угрюмый. И как можно быть в нем уверенным. Учитывая, что он сам особенно и не отпирался. Тогда в его взгляде было больше от некоего смиренного обреченности, чем от справедливого протеста. Но не мог же я сказать это Белке.

— Ты же не уедешь, Ник. Правда? Все только кругом и болтают, что вы собираетесь отсюда удрать, хоть пешком. Но я знаю — это не так. Ты же меня не сможешь оставить… Вот так… Одну… Против всего города.

Я неестественно откашлялся. И отвел взгляд. Именно это я и собирался сделать. В самое ближайшее время. Тучи нависли настолько низко, что казалось, вот — вот упадут в море. Ветер разбушевался вовсю, поднимая в воздух мелкий морской песок. Становилось очень холодно. Прекрасный предлог, чтобы расстаться на этой печальной ноте. И я этим предлогом не преминул воспользоваться.

— Сейчас хлынет дождь, Белка. И мы промокнем до нитки. Поганая у вас погода. Я надеялся на продолжение лета. А приехала в самый пик осени. Как обидно, что я ошибся.

Я поднялся и протянул руку девушке.

Она не пошелохнулась. Она неотрывно смотрела мне в лицо. И ее глаза вновь вызывающе блестели. И в них было столько ненависти перемешанной с отчаянием, что мне стало не по себе.

— Пойдем, Белка. Я тебя умоляю, пойдем.

— Ты.. Ты… Я думала, что ты…, — она закричала, глотая слова. И не находя слов. — Я только на тебя надеялась. Я думала, что только ты… Теперь я одна… Теперь мне все равно…

Она резко вскочила с места и побежала к морю.

— Белка! — закричал я! — Не делай глупости! Умоляю!

Я бросился за ней. Но не догнал. Она очень быстро бегала, эта чертовка. И пока я подбежал к морю, она уже барахталась в воде. Не сопротивляясь бушующим волнам. Не хватало, чтобы на моей совести была ее смерть. Я был настолько зол на нее. Что мне фактически было все равно — утонет она или нет. Но мне пришлось подумать о себе. Чтобы в будущем спокойно спать по ночам, не опасаясь ночного появления утопленницы. Я бросился за ней в море. И безжалостно, с преогромным удовольствием схватил ее за волосы. И рассекая второй рукой волны, потащил за собой к берегу. И уложил на песок.

Она тяжело дышала. Ее бил озноб. Через мокрое платье просвещалась стройная фигурка. Однако я был так зол на эту девчонку, что не обратил даже внимания на это. К тому же меня самого трясло от холода.

— Ну, все! — заорал я. — Ты прекрасно можешь двигаться. Поэтому вставай, если не хочешь умереть от воспаления легких!

— Мне все равно от чего умереть, — тихо ответила она. — Если ты мне не поможешь, мне все равно… И я в любой момент могу утопиться.

— Ах, как трагично! — съязвил я. — Боже мой! Так чего же ты не бросилась в море после того, как я ушел. Нет же! Тебе нужно было непременно сделать это на моих глазах! Чтобы я успел тебя спасти!

Она этого даже не отрицала. И с непосредственностью ответила.

— Конечно. Если бы ты не видел, как я утонула, тебя бы никогда не мучила совесть. И потом… Должна же я была попытаться и выжить, и уговорить тебя остаться.

— Это наглый шантаж, — заключил я.

— Пусть так. Но я тебе клянусь, если ты уедешь, я обязательно утоплюсь. Перед этим написав тебе предсмертное письмо, полное упреков и отчаяния. Как ты потом сможешь жить? Я умру такой молодой и красивой, в расцвете сил. И тебя всегда будет мучить совесть.

Если бы она не смотрела на меня глазами, полными мольбы и наивности, я бы решил, что эта девчонка просто надо мной издеваться.

— Ник, прошу, поклянись, что ты не уедешь. Ну, хотя бы задержишься еще на пару дней.

Поскольку мне надоело с ней спорить. Поскольку я чувствовал, что эта чертовка действительно способна на безрассудство. И поскольку мои зубы уже выбивали чечетку от холода. И мне хотелось поскорее в тепло. Я ответил.

— Клянусь. Но мы задержимся только на пару дней.

— Ты не обманываешь?

Я тяжело вздохнул. Помог ей подняться. И мы почти бегом направились в сторону гостиницы.

Завидев нас на пороге. Жалких, промокших, дрожащих, покрытых гусиной кожей. Ли — Ли всплеснула руками.

— Бог мой! Что вы делали!

— А что, разве не видно? — усмехнулся я. — Соревновались, кто сможет быстрее утонуть в шторм.

— И кто победил? — захлопала ресничками Ли — Ли.

— А что, разве не видно? Победила дружба, — сквозь зубы процедил я. И только было направился наверх в свой номер, как Ли — Ли тут же преградила нам путь.

— Ей запрещено находиться в гостинице, — она кивнула на Белку. И при этом ее личико брезгливо сморщилось.

— Ну, вы же такая милосердная. Не позволите ведь, чтобы девушка заболела и умерла? И потом… Поскольку я здесь решил задержаться на пару деньков, кстати по многочисленным просьбам ваших почтенных граждан. Вы должны идти мне навстречу. Я помогу следствию, а вы… Окажите любезность и приготовьте нам чего — нибудь горяченького.

Когда мы с Белкой ввалились в наш номер. Вано, оглядев нас с ног до головы, тут же все понял.

— Так я и думал. Ты все-таки решил провести свой отпуск именно здесь. Да, Ник? Ты, вижу, зря времени не теряешь. Уже успел искупаться с прелестной девушкой. А дальше что — казино, ночной клуб, бильярд? Или все проще — мне просто нужно выйти подышать свежим воздухом?

— Никуда уходить не нужно, дружище, — сказал я, отправив Белку в ванную комнату. Переодевшись в сухие джинсы и клетчатую рубаху, я уселся на кровать и накрылся пледом. — Сейчас мы отогреемся и примемся с тобой за работу.

— У меня, между прочим, отпуск. Или ты готов платить сверхурочно?

— Лучшая наград за нашу работу — это торжество справедливости. И благодарность от несправедливо подозреваемых.

— С каких это пор ты решил работать за «спасибо»? Или за «спасибо» буду работать исключительно я. А тебя все же ждет приятная наград, — и Вано кивнул на дверь. За которой шумела вода и раздавались радостные восклицания Белки.

— Ты все опошляешь, Вано. Но все не так страшно, как ты себе представляешь. Меня силой вынудили дать слово. Но это слово имеет силу только пару — тройку дней. А потом, когда мы убедимся, что дело безнадежно. Что Угрюмый действительно виновен. Мы отсюда спокойно смоемся. Но заметь, при этом наша совесть будет чиста. Разве я не прав? Гораздо приятней проводить отпуск с чистой совестью!

— Ох, Ник! Ловко ты все переворачиваешь. Но запомни, ты никогда не покинешь это место с чистой совесть. Лишь подтвердив вину Угрюмого. Ты сделаешь еще хуже этому Хомяку или как ее — Белке. Сам роешь яму для своей совести, Ник. И учти, поскольку мы заинтересованы поскорее отсюда смотаться. Нам лучше вести следствие в одном направлении — в подтверждении вины Угрюмого.

— Мы будем работать только с фактами, Вано, — хмуро ответил я.

Понимая, что как всегда мой товарищ был прав. Я сам себе подстроил ловушку. Но слово уже было дано. А я, как правило, верен данному мной слову, отступать было некуда.

Поскольку проще было вести следствие с официального согласия, мы первым делом позвонили в прокуратуру, рассчитывая на явный отпор. Я по собственному опыту знал, что правоохранительные органы не любят, когда в их дела вмешиваются частные детективы. А учитывая, что мы еще и приезжие, плюс столичные, это наверняка ударит по их самолюбию.

Но на удивление, разговор вышел проще, чем мы ожидали. Я бы сказал, что Гога Савнидзе был польщен, что мы решили помочь следствию. И пригласил нас к себе для ознакомления с делом. Правда, в конце разговора не преминув заметить, чтобы мы не зарывались. И не старались запутать или усложнить следствие. В общем, насколько я понял, держались подальше от подробностей частной жизни граждан Жемчужного. Поскольку у них в городе право на личную жизнь строго охраняется.

Мы заверили, что нам глубоко плевать, чем дышат ребята из Жемчужного. Тем более, если это не касается данного преступления.

Белка выскочила из ванны веселой и бодрой. Ее щечки горели румянцем. И в ее черных глазках мелькали задорные огоньки. Словно она совсем недавно и не помышляла о самоубийстве. И словно не ее отец сейчас является главным подозреваемым в убийстве. Впрочем, к перемене настроения я отнесся спокойно. Белка фактически была еще девчонкой. И как всякое юное существо, она умела забывать неприятности, пусть и не на долгое время. Укутавшись в одеяло, она примостилась в кресле. И прикрыла глаза. По — моему, она собиралась уснуть.

— Ну нет, милая, — я потрепал ее по щеке. — Пока твое платьице высохнет, ты успеешь нам рассказать, что происходит в этом чертовом городе!

Белка вздохнула и вытерла кулачками глаза.

Начала она с того, что жизнь в этом городке не такая уж приятная. В ней достаточно много проблем. К которым она никак не может привыкнуть.

Вано, по всей видимости, не собирался помогать мне с расспросами. Он принял тактику выжидания. Всем видом показывая, что ему это дело не интересно. Он повернулся к нам спиной, и закурил. Пуская дым в приоткрытый балкон. Я не него не обижался, не нуждаясь пока в его помощи. Я знал, что они с Белкой не питают друг к другу особой симпатии. И поэтому мне проще будет разговаривать с ней один на один. Я ее перебил.

— Белка, слушай меня внимательно.

Она сморщила лобик, видимо пытаясь показать, что умеет сосредоточиться.

— Ты утверждаешь, что твой отец никаким образом не причастен к этому преступлению. Так?

Она утвердительно кивнула.

— В таком случае, убийство совершил кто — то другой. Ты можешь предположить, кто бы это мог быть?

— Кто — то другой? — переспросила она. — Ну, конечно, кто — то другой!

— Кто бы это мог быть, — я слегка подался вперед.

— Все! — уверенно заключила она. — Абсолютно все! Никто не любил моего отца! И все его с удовольствием бы подставили!

— Фу!

Я перевел дух. Пожалуй, от нее мало чего добьешься. Эта девчонка ополчилась против всего города.

— Белка, ты говоришь ерунду. Я понимаю, ты имеешь зуб на своих земляков. Возможно, они несправедливо обошлись с вами. Но пойми, Белка, даже если они вас терпеть не могли — это еще не повод для преступления. Выходит, для того, чтобы вам отомстить, они убили адвоката, которого кстати очень уважали. Ты ведь не можешь отрицать, что он был уважаемым гражданином?

Белка и не отрицала. Она пожала плечами и взглянула на меня. И мне показалось, что в ее глазах наконец-то промелькнуло некое подобие ума. Но, видимо, я ошибся.

— Что значит уважаемым гражданином? Они все друг друга здесь уважают. Но это не значит, что они уважаемые.

— Это с твоей точки зрения. Тебе не нравится их мораль. Вот и все.

— А тебе нравится, Ник?

— Во всяком случае, в ней есть рациональное зерно. Конечно, не без перебора.

— А перебор к добру не приводит! — Белка вызывающе встряхнула копной рыжих волос, в которых заиграли лучики солнца. Солнце так неожиданно появилось из — за туч, как и исчезло часом раньше. Лето еще боролось с осенью. И у него был шанс победить.

Я не знал за что зацепиться. Эта девчонка была настроена явно необъективно. И хотела только выгородить своего отца. От нее было мало толка.

— Белка, скажи, ты знаешь, зачем твой отец в тот вечер крутился возле гостиницы?

— Что значит крутился? Может, он просто прогуливался мимо и заметил труп.

— Не говори ерунды! Мы с Вано его видели. После того, как ты выскочила от нас через балкон, как сумасшедшая. Появился твой отец. Он был в черном дождевике и, как я понял, прятал за капюшоном свое лицо. И мы его вначале не узнали. Только потом, когда увидели возле трупа…

— Ник! — выкрикнула Белка и вытянула перед собой руку, словно защищаясь от моих слов. — Ник! Надеюсь, ты не станешь об этом рассказывать на всех углах!

— Вот тебе раз! Уж не считаешь ли ты, что я взялся за это дело исключительно с целью запутать следствие в пользу Угрюмого? Нет, милая, да будет тебе известно, что наше агентство пользуется такой популярностью за то, что истина для нас превыше всего. И не меньше!

— Но, Ник, — Белка растерялась. — Пойми, это не имеет к делу никакого отношения. Я тебе скажу… Честное слово! Он тогда был у гостиницы потому, что хотел меня разыскать. Он подозревал, что я могу пойти к вам. Он же видел, как я на тебя смотрела на вокзале. Он же не слепой! Вот и все! Он просто за меня боялся. Но к тому времени, как он подошел, я уже убежала. И мы разминулись. Но он же не мог знать этого. Это все — стечение обстоятельств! Честное слово! И если ты об этом расскажешь в милиции. Они неправильно все растолкуют. Это же ясно, как Божий день! Они просто подумают, что отец выслеживал адвоката. Чтобы убить.

Возможно, Белка говорила правду. А возможно, и нет. Я не мог верить до конца этой взбалмошной девчонке. Но и не верить ей я тоже не мог. Я всегда склонен был верить людям, которые мне симпатичны.

— Значит, ты говоришь, отец беспокоился за твою нравственность?

Она с готовностью закивала головой.

— Да, да, Ник! Я у него единственное, что осталось в жизни. И я единственная, кто теперь сможет ему помочь. Конечно, с твоей помощью.

— В таком случае, скажи, почему Угрюмый не позвал на помощь, как только заметил труп? Почему первым делом он стал шарить у него в карманах? Ответь честно, глядя мне в глаза. И еще: скажи, в прошлом за ним числятся такие делишки?

— Наш милый старикашка Модест уже тебе успел сообщить! Так — так… Да, мой папа сидел в тюрьме. Но не за воровство! А за хулиганство! — сказала она почти с гордостью. Словно он отбывал наказание как борец за свободу и независимость несчастных колониальных стран.

— Случайно ударил кого — то камнем по голове? Или кого — то так же случайно задушил шнурком от ботинок?

Конечно, говорить этого мне не следовало. Как бы то ни было, она была его дочерью. И она тут же это продемонстрировала.

Белка вскочил с места, отшвырнув в сторону плед. Она стояла передо мной в моей рубашке, едва достающей до острых коленок. И была прекрасна как никогда. К ее бронзовому загару удивительно подходила моя светлая рубашка. Но я не успел сделать ей этот комплимент. Поскольку она, как разъяренная кошка, подскочила ко мне и вцепилась своими острыми коготками в мои плечи. И начала их трясти. И ее личико перекосилось от гнева. И стало еще прекрасней. И я словил себя на мысли, что мне почему-то нравятся такие бурные сцены. Особенно когда их устраивают такие прелестные дикарки.

Однако надо было вовремя остановить новое возможное кровопролитие. И мне это не составило большого труда. Белка была сильной и цепкой. Но не настолько, чтобы я не смог легко отшвырнуть ее в сторону. И силой вновь усадить в кресло. Склонившись над ее перекошенным личиком, я прошептал.

— Запомни, девочка. Если хочешь, чтобы я тебе помогал, постарайся держать себя в руках. Ты поняла? Не думаю, чтобы бурные проявления твоих чувств пошли на пользу Угрюмому. В ином случае можно легко сопоставить ваши темпераменты. Неконтролирующая свои чувства дочка такого же эмоционального отца. Люди, способные в порыве гнева на многое… Ты меня поняла?

Она меня прекрасно поняла. Но злиться не перестала.

— Если ты взялся за это дело, это еще не значит, что можешь оскорблять всех подряд. Мне этого в жизни и так хватает. Во — по горло!

Мы настолько увлеклись выяснением отношением, что начисто забыли о Вано. И только когда он угрожающее кашлянул, мы на удивление дружно повернули к нему головы.

Вано так же стоял у приоткрытого балкона, но уже повернувшись к нам лицом. Он явно решил произнести речь.

— Та — а—ак, — не очень обнадеживающе начал мой друг. — Я лично не вижу ничего такого, за что можно было бы уцепиться. К тому же у меня ощущение, что эта девочка и не собирается нам помогать. Явно она что-то не договаривает. Но что? — вот вопрос.

— А вы… — возмутилась Белка, — а с вами вообще никто не собирается разговаривать!

— Где ты училась, девочка? — вскипел Вано. — В какой — такой школе учат правилам дурного тона!

— Я почти не училась. Мне и так хорошо, — огрызнулась Белка.

— Оно и видно, — грубо ответил Вано. — Иначе ты бы поняла, что я не уехал из этой мерзкой дыры только потому, что решил поддержать своего выжившего из ума друга. И два — три дня я согласен помочь ему в бредовых идеях. Но если ты по-прежнему будешь вешать лапшу на уши… Ты никак не могла разминуться со своим отцом! Прошли считанные минуты, как ты исчезла в кустах. Там же появился и он. Судя по всему, он шел по той же единственной протоптанной дорожке, по которой бежала ты. А я видел, что ты по ней бежала! Кругом заросли, густые заросли, милая! И если бы он пробирался через них, мы бы это услышали! К твоему сведению. была ангельски тихая ночь! Значит, он либо уже находился в кустах, в которые ты спрыгнула, либо встретился с тобой на дорожке! В любом случае, ваше свидание состоялась. И хватит так нагло врать!

Глаза Белки светились ненавистью, перемешанной с удивлением. Похоже, она не ожидала от моего неуклюжего, громоздкого и такого топорного на вид друга этакой внимательности и проницательности. Она лихорадочно соображала, что ответить.

— Ну, хорошо! — постаралась равнодушно произнести Белка. Словно это был пустяк, о котором она забыла упомянуть. — Да, я действительно встретила отца. Ну и что с того? Он приказал мне немедленно отправляться домой. Сказав, что пойдет за мной следом. Видимо, его что-то задержало.

— Да, так, пустяк, — издевательски продолжил за нее Вано. — Его задержал маленький пустяк. Какой-то некстати путающийся под ногами труп.

Но я тут же перебил саркастическое замечание моего грозного друга.

— Скажи, Белка, почему твой отец задержался? И кого он пытался увидеть через окно в гостинице?

Белка жалобно посмотрела на меня. Весь ее облик говорил: Ник, спаси меня от этого чудовища!

— Ник, честное слово, я понятия не имею, почему он не ушел со мной. И что ему было нужно. Честное слово, я это не рассказала только потому, что боялась. Ведь и так ясно, что все, все против моего отца. А тут еще и это… Честное слово…

— Твое слово ничего не стоит, — буркнул Вано.

— Может, твое что — нибудь стоит?

Назревал конфликт. И он был некстати. Поэтому я, схватив товарища за рукав его ярко пестрой майки с надписью «Привет!», потащил к выходу. У двери я обернулся и бросил Белке.

— Сиди здесь и не высовывай носа. Ты меня поняла? Платье твое все равно еще не высохло. А мы за это время попытаемся переговорить с твоим отцом и узнать, как вообще продвигается дело.

Последнее слово решил оставить за собой Вано.

— Да, девочка, кстати. Ты не боишься приведений, которые шастают по гостинице? Смотри, веди себя хорошо в наше отсутствие. И не сцепись с каким — нибудь призраком. Иначе, если он тебя ненароком пришьет, разыскать убийцу будет невозможно. Призраков не судят!

— Ну, и не верьте мне! Вам же хуже! А призраки все равно есть! Вы потом сами увидите! И за этой гостиницей числится не одна смерть! Можете у кого угодно спросить!

Мне было стыдно за Белку. И как мне могла понравиться такая дурочка? Впрочем, я давно ловил себя на мысли, что после моей сверхумной жены Оксаны, которая когда-то использовала свой ум исключительно на подготовку преступления, мне нравятся девушки поглупее. И чем глупее, тем лучше. Тем больше я проникался к ней симпатией. Все без исключения женщины способны на многое. Но умные способные на все. Этому научил меня собственный горький опыт. И из чувства самосохранения я давно решил себя обезопасить. Потому мои симпатии были целиком на стороне Белки. Может, она и наглая лгунья, но ее вранье опасным быть не может. Так я себя уверял. Но мои самоувещевания тут же опровергнул Вано.

— Знаешь, Ник, ты неисправимый идиот! — от всего сердца сказал он, когда мы вышли из номера. — Ты вечно влюбляешься! И вообще, по — моему, тебе по большому счету наплевать на следствие. Главное — поиграть в рыцарство. Ты все время словно пытаешься себе что-то доказать. Что ты благородный, что ты пылкий, что ты сильный. Но зачем, Ник? Ты все время с собой споришь. Такое ощущение, что ты себя недолюбливаешь. И каждое раскрытое дело — это еще один шаг к твоему самоутверждению. И не более того. Согласись, что если бы не было Белки, тебе было бы скучно заниматься этим делом. Какой-то бывший уголовник Угрюмый, какой-то убитый местный адвокатишка. Ну и что? И без нас разберутся. Даю все сто, что ты бы и не глянул в сторону следствия. Так нет! Здесь совсем другое! Здесь несчастная девушка, которую терпеть не может весь город. Так же, как и ее отца. Они одни против всех. И тут появляется рыцарь без страха и упрека по имени Ник. Он их конечно спасет от несправедливого наказания. Как романтично! К тому же девушка необычайно хороша собой. И конечно — испорчена. Все что надо! Но скажи честно, дружище, если бы она была чучелом, высохшей старой девой, морализирующей ученой крысой? Что бы ты сделал? Ох, Ник. Все же я думаю, что тебе лучше было играть на сцене. И зачем ты бросил актерство? Там можно каждый день доказывать себе, что ты благороден. Даже если ты последняя сволочь. На сцене все равно себя оправдаешь. И еще можешь и другим сказать: да, я — подлец, но зато, черт побери, талантлив! А талант, ох, как многое оправдывает!

Я молча слушал Вано. Мой товарищ разошелся на славу. И я его не перебивал. Не потому, что он был во многом прав. Просто я хорошо знал Вано. Он был упрям до невозможности. И если ему втемяшилось в голову, что мы должны отсюда уехать и не браться за это дело, то так и должно быть. И когда я попытался переиграть, ему необходимо было выпустить пар мне прямо в лицо. В такие минуты Вано становился необычайно красноречив и мудр. По большому счету, он, обижая меня, пытался доказать, как он всегда оказывается прав. Но я не держал зла на своего товарища. Этот длиннющий монолог говорил о многом. И не иначе означал, что в скором времени мой товарищ со всей серьезностью возьмется за это дело. Значит, у нас вновь был шанс его выиграть.

Вано перевел дух. И даже покраснел от чрезмерной словообильности. Он сам от себя не ожидал столько ума, бьющего через край его лысой башки.

— Ну, что разве я не прав, Ник? — закончил он.

— Абсолютно прав, дружище, — я похлопал его по плечу. — Кроме одного. Законченные негодяи не бывают талантливы. Их талант придумывают глупцы. И сами же верят в это. И в этом убеждают других.

Вано посмотрел на меня с недоумением. По — моему, он начисто забыл про свою высокопарную речь. Он уже опустился на землю. И мои слова были некстати.

— Ты это чего, Ник? — Вано почесал лысую голову. — При чем тут талант? Хотя, конечно. Он нам сейчас очень пригодится в разговоре с этим дураком Гогой.

Да, Вано окончательно спустился на землю. И успокоился. Его взгляд принял осмысленное выражение. Его большой лоб наморщился. Вано входил в роль детектива. И эта роль была ему очень близка. Вскоре мы сидели в кабинете нашего старого приятеля Гоги Савнидзе.

Гога принял нас как старых закадычных друзей. Он громко и взахлеб убеждал нас, как преклоняется перед столичными сыщиками. Особенно, если некоторые из них — в прошлом актеры. В конце концов Гога заверил, что мы будем работать плечом к плечу. И откопаем истину. После слова истина, я тут же перебил Гогу.

— Насколько я понимаю, эта «истина» у вас уже за решеткой?

Гога оценил мою дурацкую шутку. И захохотал на весь кабинет.

— Ох, Ник! Ну, и шутник же вы! За решеткой не истина! За решеткой всего лишь ее малюсенькая частичка!

Гога остался доволен своей метафорой. И покрутил черный пушистый ус. И заговорил с еще большим восточным акцентом. Я подозревал, что он может прекрасно изъясняться по — русски. Но Гога упорно акцентировал внимание на своем произношении. Как и многие недалекие люди, он считал, что акцент придает больше значимости и оригинальности. Тупость всегда прикрывают либо заумными штампованными фразами, либо необычным произношением. Гога выбрал второе, поскольку выучить сложные словесные конструкции был не в состоянии.

Впрочем, я не был настроен против шефа милиции. Гога не был ни хитер, ни властолюбив. Он был таким, каким был. И не скрывал этого. Слегка нагловатым, задиристым и довольно простодушным.

— Так ты считаешь, что Угрюмый не убивал, — прямо спросил у него Вано.

Гога пожал своими квадратными плечами.

— В общем — то я пока ничего определенного не могу сообщить. У меня есть показания всех, кто находился в тот вечер в гостинице. Вроде бы картина ясна, но… — Гога почесал свой затылок, — кто его знает. Вы, впрочем, можете ознакомиться с делом.

И он, протянув нам кожаную папку, тотчас уселся за стол, принявшись что-то писать. Он хотел произвести на нас впечатление делового человека, который не зря протирает штаны на работе. Хотя что еще можно было делать все эти годы шефу милиции, если кража полудохлой курицы становилась в Жемчужным великим событием?

Мы принялись за чтение. Показания жемчуженцев были довольно краткие и похожие друг на друга.

Все одновременно покинули гостиницу. Вместе пошли по улице в одну сторону, поскольку гостиница находилась на краю городка. Затем быстро разошлись по домам, в том числе и адвокат. Ничего подозрительного они не заметили. На пути им никто не повстречался, поскольку в это время горожане уже спят мирным сном. Вот, пожалуй, и все. В общем, каждый из них имел возможность, едва дойдя до дома, вернуться назад.

Чета Кис — Кис дала более распространенное объяснение. Но не выходящее за рамки того, что мы уже от них слышали. Они, проводив гостей, вернулись в дом, убрали со стола, успели помыть пол и посуду. На это ушло не менее часа. Затем, как всегда вышли во двор, проверить все ли в порядке, поскольку частенько здесь шастала Белка, промышляя воровством персиков и груш. И действительно, они услышали какой-то шорох и решили обойти дом. У угла особняка они и заметили Угрюмого, шарившего в карманах лежащего человека, коим впоследствии оказался адвокат. Убитый. Они тут же схватили Угрюмого на месте преступления и вызвали милицию.

Наибольший интерес представляли показания жены убитого — библиотекарши Ларисы Андреевны. Они действительно вместе с мужем. как и все остальные, благополучно добралась до своего дома. Однако уже там адвокат вдруг вспомнил, что забыл в гостинице папку со своими трудами по юриспруденции. Естественно, Лариса Андреевна пыталась отговорить мужа возвращаться в особняк, поскольку было довольно поздно. Но он в ответ только рассмеялся и заверил, что с ним ничего не случиться, так как в Жемчужном вообще ничего не случается. А папка ему очень нужна, потому что он собирается еще поработать, а без материалов ему это будет сделать крайне трудно. Лариса Андреевна не удивилась — ее муж часто работал по ночам. И ложился с рассветом. Она, правда, предложила пойти с ним, но он наотрез отказался. Заверив ее, что ему это будет сделать проще, поскольку он ходит гораздо быстрее. И это правда — Лариса Андреевна давно страдает сильными болями в ногах и быстро устает. А ее муж не хотел терять драгоценное время (он вообще очень ценил каждую минуту) и поэтому ушел один. Она легла спать, не дожидаясь его. И крепко уснула. И только когда ее разбудил звонок в дверь (это был Гога Савнидзе) и она взглянула на часы, то поняла, что что-то случилось, потому что муж еще не вернулся.

— М-да, негусто, — протянул густым басом Вано как только мы закончили чтение. — Но впрочем и так все ясно.

— И что же вам ясно? — полюбопытствовал Гога.

— Угрюмый, видимо, шастал возле дома в поисках своей непутевой дочери. Тут к несчастью вернулся адвокат. Вот они и встретились.

Я благодарно взглянул на Вано. Молодец, что не рассказал о том, что мы видели Угрюмого, который не просто шастал в поисках Белки. А вынюхивал что-то совсем другое. Почему он все не рассказал Гоге — было загадкой. Наверное, просто Вано очень хорошо относился ко мне и знал, что такая правда в его устах мне не понравится.

— Вопрос только, как они встретились, — вставил я свои пять копеек. — Либо Угрюмый встретился с живым адвокатом, либо — совсем наоборот.

— Так ты, Ник, сомневаешься в вине Угрюмого? — Гога посмотрел на меня с интересом.

Я пожал плечами.

— Если он убил адвоката, то мне хотелось бы знать мотивы этого убийства. А мотив тут может быть только один — деньги. Поскольку Угрюмый никак не мог предположить, что адвокат вернется за папкой. Впрочем, он не знал, есть ли вообще у адвоката с собой деньги. Неужели он убил просто так. Рассчитывая на халяву, или, может, он решил стащить его костюм? Хотя сомневаюсь. Где бы он его носил?

Гога тут же согласно кивнул.

— Вот именно мотив и для меня неясен.

— Возможно, все гораздо проще, — предположил Вано. — У них были какие — то давние счеты. И тут — благоприятное стечение обстоятельств. Если бы он не убил его в этот вечер, он убил бы в любой другой.

Мне не очень — то пришлось по вкусу простенькое предположение Вано. Я предпочитал, чтобы Угрюмый никого вообще не убивал. И я свирепо взглянул на друга. Но тот проигнорировал мой взгляд. И мило спросил у Гоги.

— А что говорит сам Угрюмый?

Гога махнул безнадежно рукой.

— А что они могут говорить в таких случаях? Надеюсь, вы не рассчитывали, что он бросится на колени и покается? Он все отрицает: никого не убивал, в карманах не шарил, просто хотел удостовериться, дышит ли еще адвокат, поэтому пытался нащупать пульс, а Ли — Ли не разглядела и подумала, что он обыскивает убитого. Вот и все объяснения.

— Вполне логично, — заметил я. — Впрочем, нам стоит еще раз переговорить с ним. А потом, с вашего позволения, мы займемся свидетелями. Возможно, они что-то упустили. Сам понимаешь — шоковое состояние не способствует концентрации внимания.

— Отлично! — тут же согласился Гога. Вообще-то, я впервые встречался с представителем закона, который с такой охотой помогал бы частным сыщикам. — Я об этом тоже подумал. Они от страха могли ничего дельного и не вспомнить. Но теперь, когда успокоились, хорошенько поразмыслили…

— Могут вообще ничего не вспомнить, — перебил его Вано. — Или вернее, после хорошенького размышления — не захотят вспоминать.

Гога нахмурился. На сей раз ему не понравилась ирония моего товарища.

— Ты, Вано, всегда такого дурного мнения о людях? Впрочем, это не удивительно. Ты живешь там. В том мире, где всегда лгут и стараются обвести вокруг пальца. Но запомните, ребятки. Здесь, в Жемчужном, вы имеете дело совсем с другими людьми. Они свято чтут закон. И если вы хотите докопаться до правды, советую им доверять.

Мы не были настроены так же оптимистично, как Гога. Но мудро промолчали. Полностью доверять людям, имеющим хоть малейшее отношение к преступлению, означало не продвинуться ни на шаг в его раскрытии. Мы привыкли исходить от обратного. И эта привычка всегда успешно оправдывала себя.

С Угрюмым мы встретились в комнате для свиданий. Гога настолько доверял столичным сыщикам, что удалился вместе с охранником, оставив нас с подозреваемым наедине. Я, конечно, не был уверен, что в комнате отсутствует подслушивающее устройство. Но склонялся к мысли, что Гоге незачем подслушивать наш разговор, поскольку мы не были ни родственниками Угрюмого, ни просто знакомыми. Поэтому он вряд ли немедленно раскроет нам свои объятия и выложит все как было.

Так оно и случилось. Угрюмый сказал нам то же самое, что и шефу милиции. И не более. Вообще за сутки пребывания в камере он стал еще более угрюмым, и, насколько я понял, еще менее разговорчивым. Хотя, видимо, он и раньше не отличался многословием. В отличие от его шустрой дочки, которая была полной его противоположностью. И не только по разговорчивости. Внешне они тоже разительно отличались друг от друга. Насколько была красива Белка. Настолько был некрасив Угрюмый. И сейчас, при дневном свете, я смог это хорошенько разглядеть.

Крупный перебитый нос, впалые щеки, отчетливо выделяющиеся скулы, чуть выпяченный подбородок, на широком лбу — шрам. Пожалуй, только глаза… Такие же иссиня — черные и выразительные. Да, он далеко не походил на совершенство. И все же для мужика он был вполне ничего. За умеренной уродливостью скрывалась некая мужская привлекательность. Которую бы смогла углядеть не каждая женщина. На нее бы польстилась скорее женщина, способная на риск и сильную страсть. Меня почему-то этот вопрос заинтересовал. И прозвучал он совершенно неожиданно после кратких фраз Угрюмого, не имеющих к этому никакого отношения.

— У вас, наверно, была очень красивая жена?

Он вздрогнул. И не смотря на хладнокровие, присущее ему, смутился.

— При чем?… При чем тут моя жена?…

— Просто я видел вашу дочь. Она на вас совсем не похожа.

Его глаза гневно сверкнули. Точь в точь, как у Белки.

— Не трогайте… Слышите, не трогайте мою дочь! Держитесь от нее подальше!

— К сожалению, этого мы обещать не можем, — невозмутимо ответил Вано.

Угрюмый подался вперед, крепко стиснув кулаки.

— Спокойно! — я остановил его жестом руки. — Не создавайте себе лишних проблем. У вас их и так предостаточно. И чтобы вы окончательно пришли в себя, хочу заметить, что мы остались в этом паршивом городке исключительно по просьбе вашей драгоценной дочери.

Он машинально отпрянул назад и разжал кулаки. В его взгляде читалось недоумение.

— При чем тут Белка?

— Не знаю почему, но она вбила себе в голову, что именно мы поможем вам выпутаться из этой скверной истории. И не знаю почему, но мы согласились ей помочь. Ваша дочь умеет уговаривать.

Он усмехнулся. Он знал, как умеет уговаривать его дочь.

— Наверняка, устроила очередную провокацию, — при воспоминании о Белке его взгляд потеплел. — Она немножко сумасбродная, но очень хорошая девочка.

— Ваши земляки так не считают.

Его лицо вновь приняло отчужденную маску.

— Они все врут, — повторил он излюбленную фразу Белки. — Конечно, я не отрицаю, что их понятие о морали близко к идеалу. Но что они могут знать о моей дочери? Она болтает бог весть что. Вот они с ее слов и напридумывали про нее всяких небылиц.

— Хорошо, — кивнул я, — мы отвлеклись. Но все же я вас очень попрошу. Если хотите, от имени вашей дочери, — я уже знал его наиболее чувствительно место. И поэтому давил на него. — Поймите вы, ради Бога! Мы остались здесь не потому, что нам очень по вкусу Жемчужное! Мы бы с удовольствием сейчас проводили свой отпуск в любом другом уголке полуострова. Но Белка… Нам ее искренне жаль. И мы с вами в этом солидарны. Вы бы знали как она переживает! без конца плачет, ничего не хочет есть, она так похудела за это время! Вы же у нее единственный дорогой человек. И если вас не станет… Бог знает, что будет… Я хочу заметить, что ваша девочка крайне неуравновешенная натура. И совсем недавно, при мне она бросилась в бушующее море. Если бы не я… Теперь она пытается найти шанс для вашего спасения. Поэтому мы согласились ей помочь. И если вы себя не жалеете, хотя бы пожалейте ее…

Конечно, я изрядно преувеличил, расписывая чувствительную натуру Белки. Вспомнив, как совсем недавно она барахталась под душем, задорно напевая веселую песенку. А потом с жадностью уплетала жареную картошку. Но на Угрюмого это могло подействовать. Хотя, если честно, я не понимал, чего я от него добиваюсь своими слезными небылицами. Скорее я подбиваю его на ложь, нежели на правду. Поскольку, услышав о своей несчастной дочери, он в жизни не признается в содеянном. Если, конечно, он виноват.

Вано, естественно, не мог предположить ход моих мыслей, и незаметно покрутил пальцем у своего виска. Но на Угрюмого, как я и предполагал, мой монолог подействовал. Его маска отчужденности тотчас слетела с лица. И в одно мгновение он превратился в доброго, заботливого папочку.

— Бедная моя девочка, — с дрожью в голосе произнес он. — Да. конечно. Она без меня совсем пропадет. Но что я могу вам сказать… Разве поклясться… Ну, я не знаю… Если хотите Богом могу поклясться, что я не убивал! Не убивал, черт возьми!

— Вы верите в Бога? — спросил Вано.

— Во всяком случае не в того, который есть здесь. Я верю в Бога более милосердного и более прощающего.

— Ага! Значит ваша клятва Богом не так уж много и стоит. Даже если вы солгали, ваш всепрощающий Бог все равно простит.

Он отрицательно покачал головой.

— Вы меня не правильно поняли. Но я повторяю — я не убивал! И зачем мне понадобилось бы это убийство? Во имя чего? Вы же не дураки. И понимаете, что я крайне привязан к Белке. И вряд ли бы мне захотелось оставлять ее одну на растерзание этим придуркам.

— Не высокого же вы мнение о своих земляках.

— Ах, оставьте! Можно подумать вы высокого. Вы же не идиоты. И понимаете, что крайняя позиция, которую они заняли, не является результатом большого ума. Скорее — это страх за собственную шкуру. Они ведут здоровый образ, чтобы не заболеть. Они ведут порядочный образ жизни, чтобы их не покарал Всевышний. Они просто зарылись в своих склепах и дрожат за себя. И это не от чистого сердца. А от трусости. А трусость не многого стоит. И потом… Если бы я надумал совершить это преступление, я бы его во всяком случае более тщательно продумал.

— Вы умеете продумывать преступления? — заинтересовался Вано.

— А вы нет? Думаю, что это может каждый человек, более или менее знакомый с логикой. Я с ней знаком, смею вас уверить. И если бы мне понадобилось совершить это убийство и у меня был бы на это веский мотив. Я бы не разгуливал возле трупа, как дурак, прекрасно зная, что хозяева гостиницы еще не ложились. Но согласитесь, мое поведение было алогично. И только потому, что я не ожидал увидеть труп. Трупы не так часто валяются на дороге. Я был взволнован и первым делом, конечно, решил проверить: дышит ли еще адвокат. И стал нащупывать пульс. Но эта глупая мышь Ли — Ли вообразила себе Бог знает что. И потом, она все это видела издалека. А когда приблизилась, я уже, разумеется, отдернул руку от трупа. Поэтому доверять ее зрению и ее воображению я бы не стал.

— А почему вы думаете, что мы должны доверять вам? — нахмурился я.

— Хотя бы потому, что в ином случае вам не следовало бы здесь задерживаться. Преступник найден, и вы могли преспокойно уехать. Но насколько я понял, вы остались по просьбе моей дочери, которая мне полностью доверяет.

Да, его замкнутость и немногословие окончательно исчезли. Перед нами предстал совсем другой Угрюмый, какого вряд ли знал Жемчужный. Оказалось, он достаточно красноречив и умен. И я в очередной раз подумал, что Белка пошла в мать.

— Хорошо, — кивнул Вано. — Но мы вам сможем помочь только в том случае, если вы будете с нами до конца откровенны.

— Я разве что-то утаил?

— А разве нет? — Вано стал раздражаться. И я незаметно толкнул ногой товарища. Напомнив, что раздражение — не лучший помощник в разговоре с человеком. У которого только что развязался язык.

— Допустим. В таком случае объясните нам. Что вы делали в тот вечер возле гостиницы. Насколько я знаю, вас там не ждали.

— Я искал свою дочь. У меня сложилось впечатление, что она заинтересовалась этим молодым человеком, — он кивнул на меня.

— А случайная связь со столичными артистами… — тут он запнулся. И отвел взгляд в сторону.

Ага! Значит он меня знал! Что ж, этот парень не настолько прост. Оказывается в столице он не просто занимался хулиганством и отсидками по тюрягам. Он каким — то образом успевал еще и смотреть фильмы с моим участием. А я снимался в довольно неглупых фильмах. Поскольку моя кинодеятельность закончилась довольно давно, то можно с уверенностью сказать, что тогда еще существовало приличное отечественное кино. Которое не особенно жаловали недалекие люди, увлеченные западной чепухой.

— Вы значит любите кино?

— Не то чтобы очень, — нашелся он. — Просто ваша физиономия частенько мелькала на плакатах и на журнальных обложках. У вас довольно запоминающийся тип лица. Вы напоминаете Эл Пачино. А Эл Пачино, я думаю, знают все.

Он сделал комплимент американскому актеру. Чего нельзя было сказать обо мне. Я был всего лишь его неудавшейся копией. Не поэтому ли я бросил кино?.. Пожалуй. Элпачиновский комплекс будет меня преследовать до конца моих дней. Хотя теперь модно быть похожим на какого-нибудь голливудского актера. Только не быть самим собой. Меня такая мода не устраивала.

— Значит, вы решили разыскать в тот вечер свою дочь, — перевел Вано разговор на другую тему, поскольку в кино не разбирался вообще. И считал, что мне сделали в очередной раз несправедливый комплимент.

— Да, именно так все и было.

— Вы ее разыскали?

— Увы, мы, насколько я понял, разминулись.

— Что ж, — удовлетворенно кивнул Вано. — Иного от вас я и не ожидал услышать. Поэтому мы сейчас же собираем монатки и — вон из этой хатки. У меня лично нет желания помогать человеку, который все время лжет. Если он лжет — значит он виновен. Я умываю руки.

И Вано даже встал с места в решимости покинуть кабинет.

— Я вас не понимаю, — Угрюмый опустил взгляд.

— Ради Бога, только не стройте из себя идиота! Если в это поверили жемчужане, то мы не настолько глупы. Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. Кстати, тогда был прекрасный тихий вечер. А как приятно вечерком постоять на балконе, подышать озоном и покурить.

— Ах вот вы о чем! — нахмурился Угрюмый. — Кстати, здесь запрещено курить. У нас действительно экологически чистое место. Если бы вы курили, я бы почуял запах дыма.

— Когда сидели в кустах? — продолжил за него мой товарищ. — Впрочем, нас это уже не касается.

— Погодите, — Угрюмый жестом остановил нас. — Конечно, это не вся правда. Я действительно искал Белку. Но… Но у меня было еще одно дело.

Вано вновь бухнулся на место. И в упор уставился на Угрюмого.

— Да, было. И если я вам скажу правду, думаю, она обернется не в мою пользу. Но вы же жаждете правды… Хорошо… Мне нужно было встретиться с адвокатом, — выпалил он на одном дыхании.

Та — а—ак. Даже я такого не ожидал. Действительно, это признание было не в пользу Угрюмого. К тому же, если в комнате есть жучок… Не думаю, правда, что он бы он действительно был виновен, он бы навел на себя подозрения. Хотя… Хотя бывает, что специально выстраивают против себя подозрения. И чистосердечно в них признаются. Как один из методов отвлечь от себя главное подозрение — в убийстве. Так поступают обычно умные люди. И Угрюмый был далеко не глуп. Поэтому я не знал, как расценивать его признание.

— Так все и было, — продолжал Угрюмый. — Я искал момент, чтобы вызвать его из гостиницы. Но мне это не удалось. Поскольку я не хотел, чтобы меня видели другие.

— Вы сами назначили ему встречу?

Угрюмый отрицательно покачал головой и с жадностью посмотрел на сигарету, которой затягивался Вано. Я словил его взгляд и предложил закурить.

— Покрепче не будет? Впрочем, ладно. В моем положении выбирать не приходится.

Он глубоко затянулся сигаретой и посмотрел мимо нас в окно.

— В том — то и дело, что встречу назначил мне адвокат. Но почему-то в назначенное время не вышел. Вот я и высматривал его через окно. Первым делом я хотел удостовериться, есть ли он вообще в гостинице. Он там был. Вот я и стал его поджидать недалеко от входа. Конечно, желая оставаться незамеченным. Они все вышли одновременно. Адвокат огляделся по сторонами, слегка замедлил шаг. Из — за кустов я ему сделал знак и он заметил меня. И рукой показал, чтобы я его подождал.

— Ну и? Дождались?

Угрюмый криво усмехнулся.

— Да уж. Дождался. Его труп.

— Странно. Очень странно. И за это время вы не увидели ничего подозрительного? Ведь кроме вас там должен был быть еще кто — то, черт побери! Кто убил адвоката! Если конечно исключить вас! — Вано приблизился к Угрюмому и пристально на него посмотрел. — Это же невероятно! Чтобы вы ничего не видели! Его душили, понимаете, душили! Он должен был издавать хоть какие — то звуки!

— Возможно, он кричал, стонал, я не знаю! — выкрикнул Угрюмый. — Я был недалеко от входа и мог не услышать, что происходит в заднем крыле усадьбы! Ради Бога, не путайте меня! Я и так запутался по уши!

Он перевел дух. И уже ровным голосом продолжил. Его лицо вновь стало непроницаемым и холодным.

— Я ждал адвоката. И мне показалось странным, что его долго нет. За это время он мог уже десять раз вернуться. И я решил уходить…

— Почему же вы не ушли? Насколько мы знаем, труп нашли не у входа в сад. А гораздо левее. Значит все-таки что-то привлекло ваше внимание?

Угрюмый с шумом вздохнул. И уже без разрешения, скорее машинально, вытащил сигарету из моей пачки. Его руки слегка дрожали.

— Я действительно уже уходил… Но услышал позади себя шум. Не стоны, не крики. А просто какой-то шлепок о землю. Словно что-то упало. Я не знаю… я ни о чем тогда не думал. Возможно, какие — то мысли пронеслись в голове. То ли это моя дочь еще здесь шастает, то ли где — то меня поджидает адвокат. Я не знаю, но я мигом бросился на звуки. И тут я увидел его…

— Труп? — заключил Вано. — Или кого — то еще?

Угрюмый отвел взгляд. Наморщил свой лоб.

— Или кого — то еще, — повторил он. — Я ничего не могу утверждать. Но мне показалось, что за угол промелькнула чья — то тень. Нет… Я утверждать не могу…

— Опять привидения, — усмехнулся Вано.

Угрюмый вздрогнул. И изменился в лице.

— О чем вы, не понимаю?

— Да так… Ваша дочь нам рассказывала о каких — то привидениях.

— О Боже! Не слушайте вы ее! Она давно верит в эти сказки! Она ужасная фантазерка!

Угрюмый очень разволновался. Значит, какие — то приведения все-таки есть.

— Хорошо, пусть сказки, — согласился я на всякий случай с Угрюмым. — Но эта тень… Возможно, вы заметили какую — то деталь одежды. Ну, я не знаю, шарф, шляпу, плащ или еще что — нибудь?

Глаза Угрюмого сузились. он нахмурился и решительно ответил.

— Нет, я ничего не заметил. И это все, что я могу вам сообщить.

Эта решительность была чрезмерной. И наводила на мысли, что он что-то не договаривает.

В кабинет заглянул Гога Савнидзе. И дал понять, что свидание подошло к концу и что в любом случае он позволил нам слишком многое. Что ж, на сегодня было достаточно, и мы с Вано направились к выходу. У дверей я резко оглянулся. Угрюмый сидел, сцепив руки перед собой и сосредоточенно вглядывался в пол.

— Да, кстати, а вы не знаете, зачем вы понадобились адвокату в этот вечер?

Он вздрогнул. Он не ожидал этого вопроса. А возможно, этот вопрос просто перебил его мысли.

— Зачем? Понятия не имею.

— И все же. Говорят, в последнее время вы были с ним в приятельских отношениях.

— Говорят, — хрипловато протянул Угрюмый. — В этом городе слишком много говорят. Впрочем, пожалуй, именно поэтому адвокат в последнее время проникся ко мне симпатией. Он тоже любил много поговорить. И из разговоров выстраивал целые теории. И если хотите, он использовал меня, как подопытного кролика. В городе я единственный человек с дурной репутацией. Вот он мною и заинтересовался. Если хотите, я был примером падения человека. И не удивился, если бы следующая лекция была целиком посвящена мне. Психология заблудшей овцы.

Я кивнул. Его объяснение на сей раз меня вполне устраивало.

С Гогой мы перемолвились несколькими фразами. Он куда — то спешил по неотложным делам. Хотя какие могут быть неотложные дела в таком месте? Если самое ужасное дело уже свершилось. Почему-то шефа милиции не заинтересовало, что именно нам рассказал Угрюмый. И у меня вновь закрались подозрения, что он уже все прекрасно знает. Похоже, жучок в кабинете все-таки был.

— Удачи вам, — хитро подмигнул Гога, выпроваживая нас из прокуратуры. — Надеюсь вы докопаетесь до истины.

Почему он взваливал на нас раскрытие истины — оставалось загадкой. Сомневаюсь, что ему самому не хотелось купаться в лучах славы. А возможно, это был просто хитрый ход тупого начальника: выжать из нас все что можно, и, отправив ко всем чертям, увенчать себя лавровым венком победителя.

Выскочив на свежий воздух, мы тут же наткнулись на редактора местной газеты Сенечку Горелова. Конечно, здесь был совершенно другой мир. Тихий и спокойный. Мир, так с первого взгляда не похожий на нашу бестолковую, сумасшедшую столицу. Но со второго, более проницательного взгляда, и ослу становилось понятно, что этот маленький мир — только копия большого. Те же хитрющие блюстители закона, те же пронырливые журналисты, вынюхивающие жареное, те же подозреваемые, отрицающие свою вину. Пожалуй, только горожане были другими. Им была свойственна мораль, приближенная к идеалу. И оттого они становились похожими на картонных персонажей. Сенечка Горелов в этом отношении выгодно отличался от всех них.

Мне сразу понравился этот парень. Он был веселый, живой, немножечко сумасбродный и шумный. Похоже, в нем бурлили настоящие чувства. И я скоро смог в этом убедиться.

Сенечка бросился к нам прямо под ноги, как под танк. И улыбнулся широкой улыбкой. Он был очень симпатичный паренек. Лохматый, веснушчатый и слегка лопоухий. Он относился к тому типу людей, с которыми всегда легко. И которые любую проблему превращают в шутку. Мне нравились такие люди, потому что я никогда таким не был.

— Привет! — заорал он нам. — Здорово, что мне удалось вас все-таки подловить! Ну и как? Преступление века? Наконец-то! Хоть разок в жизни наши читатели не уснут за газетой. И не станут использовать ее по другому назначению, — он расхохотался во весь голос.

На улице покрапывал дождь, грозя в скором времени перерасти в ливень. И несмотря на мою симпатию к Сенечке. Мне хотелось побыстрее смыться в гостиницу. К тому же я помнил, что там нас ждет Белка. К тому же неплохо было бы поподробней расспросить чету Кис — Кис. Они, пожалуй, нам еще много могут порассказать. Я заметил, что в этих благовидных жителях Жемчужного есть одно бесценно качество для детектива. Они все чрезмерно болтливы. И обожают перебирать чужое белье.

Но Сенечка и не думал спрашивать, куда мы направляемся. Он все уже давно решил за нас. Он посмотрел на небо. И звонко присвистнул.

— Фу ты, ну ты! Ну и дождина наклевывается! Пожалуй, прежде чем вы доберетесь до гостинице — изрядно промокните, — и он уже лукаво посмотрел только на меня. — Ты же, Ник, не хочешь за день превратиться в мокрую курицу во второй раз!

Да уж, этот город славился не только чистотой экологии и нравов. И даже не столько. В скорости распространения слухов, пожалуй, ему не было равных.

— Я знаю одно славное местечко! Вот туда мы и направимся!

И не дав нам раскрыть рта, Сенечка потащил нас за собой. Впрочем, мы уже особенно и не сопротивлялись. Дождь действительно усиливался. Да и в конце концов, Сенечка тоже находился в день преступления в гостинице. И он был так же болтлив, как и все. Так не все ли равно — с кого начинать опрос свидетелей?

Меня, правда, не особенно радовала перспектива отдыха в каком — то «местечке». Наверняка, придется потягивать томатный сок. Даже закурить не будет возможности. Поскольку я был знаком с местными правилами пребывания в общественных местах. Но выбора у нас не было. И мы еле поспевали за Сенечкой, который всю прогулку без умолку болтал. И все по пустякам, не имеющим отношения к делу. О трудностях своей газетенки, об отсутствии занимательной информации, о прекрасной экологии, о целомудрии горожан и о прочей чепухе. С которой мы уже были знакомы.

Вообще, за два дня пребывания в Жемчужном у меня создалось впечатление, что я здесь родился. И мне был знаком не только каждый угол городка, но и каждая его рожа. Я даже успел узнать, что Модест Демьянович парит ноги по ночам, чета Кис — Кис терпеть не может помидоры, а мэр спит только на правом боку, потому что все время храпит. Чушь какая — то! И зачем нам все это нужно?!

Наконец Сенечка притормозил возле маленького аккуратненького домика из кирпича, окрашенного в цвет кофе с молоком. Домик утопал в кустах роз и жасмина. И на его двери было написано золотистыми буквами: Кафе “ Белый жасмин»

Как будто кроме белого жасмина есть еще какой-то. Но у меня появилась надежда, что здесь хотя бы подадут нам кофе, поскольку это кафе. Хотя я не забывал, что кофеин в этом городе не в почете. И судя по всему здесь нас угостят кофейным напитком, сваренным на молоке.

Сенечка довольно потирал руки. И суетливо открывал перед нами дверь. Ему хотелось нам понравиться. Впрочем, он относился к тому типу людей, которые хотят быть приятны абсолютно всем без исключения. И, похоже, ему это удавалось. Поскольку официант ему широко улыбнулся. И крепко пожал руку.

— Привет, Сеня! Здорово, что ты к нам забежал! Наконец-то будет хоть с кем поболтать, — и он обвел руками пустой зал, вернее маленький зальчик. Посетители, похоже, не спешили отдохнуть в этом уютном местечке.

Сенечка хитро подмигнул своему приятелю.

— Ну, и погодка, Левушка! Прямо закачаешься. Давненько в нашем местечке не было такого августа. То жара до умопомрачения, то дождина. И все за один день! Из — за этой резкой смены погоды не удивительно, что у некоторых нервишки стали пошаливать. Наверное, не выдержали они и у убийцы.

Официант Левушка понимающе кивнул.

— Я тебя отлично понимаю, Сеня. После таких перепадов настроения и погоды лучшее лекарство — отдых в кафе.

Мы с Вано не понимали, куда они клонят. И уже давно морально приготовились к кофейному напитку. В любом случае — он согревает. Каково же было наше удивление, когда Сенечка потащил нас за барменом Левушкой. Который в свою очередь уверенно шагал в служебное помещение.

— Здесь нам никто не помешает! — воскликнул восторженно Сенечка, потирая довольно руки.

Мы по-прежнему ничего не понимая, уселись за маленький столик у окна. И искренне удивились, когда вместо долгожданного кофейного напитка, на столе появилась бутылка хорошего коньяка.

Вот тебе и сухой закон! Да уж. Пожалуй, это мы с Вано невинны и наивны, как дети. Раз так поверили в чистоту нравов Жемчужного. Пожалуй, за картонными персонажами скрывались вполне живые люди. Со своими слабостями и грехами. Или это был просто Сенечка.

— Надеюсь, это останется исключительно между нами, — хохотнул журналист. И проворно разлил коньяк по рюмкам. Судя по всему, он частенько занимался этим.

— Нет, нет! — он тут же поспешил нас уверить в обратном. — Это не так часто случается. И сомневаться в остальных горожанах не следует. Я — это совсем другое дело. Вы понимаете, творческая натура нуждается иногда в расслаблении организма. Ты меня должен понять, Ник.

— Я хотя и разбираюсь в искусстве, как свинья в апельсинах, поверь, понимаю тебя не меньше, — заверил его Вано, глаза которого возбужденно блестели. И он даже ерзал на стуле в предвкушении приятного застолья.

— Ну что ж, — Сенечка залпом выпил и нанизал вилкой морскую капусту. — Думаю, следует совместить приятное с полезным. Так что вы добились от Угрюмого? Или он как всегда с головой спрятался в свою скорлупу? Хотя, на мой взгляд, она довольно у него хрупкая.

Вообще-то вопросы собирались задавать мы. Но поскольку мы были в гостях. То как гости мы не хотели обидеть Сенечку. И поначалу решили удовлетворить его любопытство.

— Собственно, ничего особенного мы от Угрюмого не добились, — осторожно начал Вано. — Но общее впечатление, что он не виноват. Во всяком случае, похоже, что убивал не он.

— Так я и знал! — уверенно ответил Сеня. — Я просто чувствовал, что не может это преступление быть настолько примитивным! Ну, сами посудите! В кои века здесь совершается убийство! И просто не может быть, чтобы оно оказалось настолько простым. И убийца был пойман через пару минут на месте преступления. Чушь какая — то! Нет, приятели, здесь все гораздо запутаннее. Гораздо.

Сенечка вновь шустро наполнил бокалы. Похоже, ему не терпелось надраться. То ли чтобы развязать нам языки, то ли чтобы поддержать разговор, то ли просто он устал от долгого трезвого образа жизни.

— Я сразу скумекал, что здесь что-то не так. Конечно, Угрюмый далеко не подарочек. Вы видели его взгляд! Пожалуй, парень с таким взглядом ни перед чем не остановиться! — тараторил Сенечка. — И все-таки… Все-таки какая — то неувязочка получается. Зачем, скажите пожалуйста, Угрюмому смерть адвоката? Деньжат у покойника, царство ему небесное, похоже не водилось. Ну, в общем, как у всех. Не больше и не меньше.

— А мы слышали, что они последнее время довольно сблизились. И это при том, что Угрюмый ни с кем не водил дружбу!

Сенечка почесал за ухом. И крякнул.

— М-да, было дело. Но адвокат мне говорил, что он хочет на примере Угрюмого показать, к чему может привести отступление от моральных принципов. Так он кажется выразился. Тьфу ты! Сам черт ногу сломит! Но разве это — повод для убийства?

— Не повод, — согласился я. — Но, бывает, убивают еще по более ничтожным поводам. Да, кстати, ты бы не мог рассказать что — нибудь об адвокате. Что он был за человек.

— Неплохой человек, — глазки Сенечки блеснули после очередной опрокинутой рюмашки. — Большой трудяга. И талантлив был, черт побери, в своем деле! С Ларисой Андреевной, библиотекаршей, жили прекрасно. Она замечательный человек. И поскольку они оба люди и умные, и интеллигентные, у них не было размолвок. И было много общего.

Да уж, Сенечка дал такую исчерпывающую характеристику, что нечего и добавить. Прямо идеальная семья. Я и то мог бы больше придумать. Возможно, они жили настолько же прекрасно, насколько и Сенечка вел трезвый образ жизни.

Вано недоверчиво хмыкнул. И покосился на Сенечку.

— Но были же у него какие — то недостатки, ну, к примеру, сидя на стуле, он любил забрасывать ноги на стол. Или грыз ногти.

Сенечка расхохотался во весь голос. Хотя ничего смешного сказано не было. Наверное, он хотел сделать Вано приятное, демонстрируя, что оценил его шутку.

— Да уж! Я вас понимаю! Человек без недостатков всегда наводит на подозрение. Поэтому, уж мне — то поверьте, в нашем городе каждый прячет за пазухой что-то, не имея привычки показывать. А адвокат… Пожалуй, он был слишком тщеславен и честолюбив. Так, его крайне обижало, если человек без уважительной причины не посещал лекции. Он мог даже пару дней с ним не здороваться. Обидчивый был, как индюк! Он, по — моему, поэтому и не взлюбил профессора Заманского.

— Заманского? — переспросил я, переглянувшись с Вано. — Скажи, Сенечка, а это еще что за фрукт.

Сенечка пожал плечами.

— Да вроде нормальный парень. Насколько я знаю, он довольно известная личность в мире науки. И очень уважаемая. Он получил какие — то премии за какие — то свои открытия. А теперь, по слухам, стоит у порога чего-то грандиозного, что должно перевернуть мир.

— Все без конца твердят о каком — то открытии профессора, но никто ничего толком не объясняет! Или это секрет?

— Вот! — Сенечка поднял указательный палец. — В самую точку. Он потому год назад сюда и перебрался. В самое тихое местечко. Чтобы ему не только не мешали, но и не узнали, что он собирается такого великого здесь совершить. В столице же это довольно трудно сделать. А здесь люди тихие и не особенно любопытные.

Ну, насчет не особенно любопытных Сенечка, пожалуй, перегнул палку. Но я оставил при себе это замечание.

— Вот Заманский и обосновался здесь. Ведет довольно скрытую жизнь. Никто про него ничего не знает. На лекции он не ходил. И это крайне обижало адвоката. Он считал это столичным снобизмом. Иногда, правда, Заманский спускался ужинать, когда мы собирались после лекции в гостинице… Да, странно, что он в тот проклятый вечер не спустился.

— Что тут странного? — я постарался говорить непринужденно. — Человек был занят. Да и голова у него разболелась. К тому же ты сам говоришь, что не всегда он ужинал вместе со всеми.

— Это, конечно, возможно. Но… Но насколько я знаю, он человек обязательный…

— Что ты этим хочешь сказать? — Вано подался вперед, словно желая получше услышать ответ Сенечки.

— Да в общем — то ничего особенного. Если не учитывать… В общем, тогда у многих создалось впечатление, что адвокат ждал Заманского. Он несколько раз спрашивал про него. Поглядывал в нетерпении на часы. Недоуменно пожимал плечами. Ли — Ли даже как — то не выдержала и со всей своей непосредственностью спросила, уже не Заманского ли он ждет. И тут… Тут он как — то вздрогнул и поспешно. Слишком поспешно ответил, что нет. Ну, даже если его ждал, зачем это скрывать?

— И что, Заманский больше нигде не появляется в обществе? — спросил я.

Сенечка рассмеялся. Словно внезапно что-то вспомнил.

— Один раз я его видел. Правда, в таком обществе, где ни каждый захочет появиться!

Мы с Вано вопросительно уставились на него. И все же такого ответа не ожидали.

— Я как — то на кладбище с ним столкнулся! — торжественно объявил Сенечка в предвкушении нашей реакции. — Да, да! Мы с ним столкнулись на дорожке. Я тогда ходил на могилу своей тетушки. Там и встретил Заманского. Он с любопытством разглядывал памятники и читал надписи на них.

— Странно, очень странно, — Вано вытер платком вспотевший лысый череп. — У него что, здесь похоронены близкие?

— Ну, уж это исключено! Заманский впервые в нашем городе. Уж это я точно знаю!

— Что ты еще знаешь, Сенечка? Все, что ты рассказал — для журналиста непростительно мало.

— Да разве можно узнать о человеке, который как улитка спрятался в своей раковине. Мне он и не интересен вовсе. Уже когда он что — нибудь совершит! Тогда — да! Тогда конечно! Может славный получиться очерк.

— Но хоть в какой области науки работает Заманский?

— Он вроде бы врач по профессии. Следовательно — в медицине. Но могу вас заверить, он и с нашим доктором не общается. Опять же, наверно, столичный снобизм.

В общем, от Сенечки, как я понял, было мало толку. Хоть он и журналист. Поэтому мы решили уходить. Но, оказалось, Сенечка только — только разогнался. И слезно стал нас умолять остаться еще хоть на чуть — чуть. Аргументируя, что в этом городишке и выпить — то не с кем. А одному пить — это грех.

— Сенечка, — ответил я на его жалобные просьбы. — Поскольку мы задержались в Жемчужном по делу, нам дорога каждая минута. Но если ты еще хочешь что — нибудь рассказать. Мы, пожалуй, сможем совместить приятное с полезным.

— Ну, ладно, — махнул рукой наш собеседник. — Как знаете! Но если что — только намекните. Левушка все устроит. Только еще раз прошу, никому ни слова. Трезвость — это свято! И еще, — тут Сенечка почему-то запнулся и слегка покраснел. — Не очень — то доверяйте этой Белке. Насколько я знаю, вы остались по ее просьбе. Она чистейшей воды лгунья! Уж я — то знаю. К тому же дрянная девка. По рукам ходит. Сама к мужикам липнет. Это отвратительно.

И Сенечка, поморщившись, махнул рукой. Указывая нам на дверь. Больше от него ничего нельзя было добиться. И не потому, что он хотел что-то утаить. Все было гораздо проще. Сенечка просто хотел поскорее выпить. А тут уж было не до разговоров. И мы решили подождать более подходящий момент. Когда Сенечка захочет вспомнить что — либо существенное.

В зале мы наткнулись на Левушку. Он хитро нам подмигнул. И мило спросил.

— С собой возьмете?

Не сговариваясь, мы дружно отказались. Хотя это так не было на нас похоже. Что за чертовщина! Скоро окажется, что в этом городе мы единственные трезвенники. Но к выпивке почему-то не тянуло. Наверное, Жемчужное не располагало к этому. К тому же мы не привыкли пить чуть ли не под столом, из — под полы разливая коньяк и со страхом поглядывая на дверь.

Поэтому я молча указал Левушке на дверь, за которой в одиночестве остался сидеть Сенечка. Левушка понимающе кивнул.

По пути в гостиницу мы с Вано вкратце обсудили ситуацию. Хотя обсуждать фактически было нечего. Жемчужане были чересчур болтливы. И при этом ничего толком не рассказывали. Такое ощущение. Что они с годами выработали прекрасный метод ведения беседы. Говорить много, чтобы не обидеть собеседника. Но акцентировать внимание на незначительных вещах, которые никому вреда не причинят.

— И что мы узнали, — вяло спросил Вано. — Что адвокат — примерный семьянин. Белка — страшная лгунья, о чем и без него не трудно догадаться. А профессор — большой любитель кладбищенских памятников.

— Довольно оригинальное хобби, не правда ли?

— Ах оставь, Ник. Не думаешь ли ты, что известный профессор прибыл из столицы с целью убить какого — то местного адвокатишку? В этом и заключается его величайшее открытие? Насколько смертны благопорядочные Жемчужане? Или насколько смертна мораль? Мотив, Ник! Прежде всего нам нужен мотив! Кому необходима смерть адвоката?!.. А от этих олухов ничего, похоже, не добьешься. Хотя они и мертвого могут заговорить. Но о своих, заметь, они не говорят плохо. Все почему-то дружно стали даже жалеть Угрюмого. Прямо какое — то братство по оружию!

Уже начинало темнеть. И это тоже было одно из преимуществ юга. Я любил, когда рано наступал вечер. В теплых краях острее чувствовались запахи цветов и моря. Особенно оглушительно слышалась тишина. И обостреннее чувствовалось одиночество. Что я так любил.

Мы шли по аккуратно заасфальтированной дорожке. По пути нам никто не встретился. И создавалось впечатление, что здесь вообще редко гуляют. Хотя, возможно, все были просто напуганы смертью адвоката. Мы чувствовали на себе только пристальные взгляды из окон. Наверное, на нас смотрели с любопытством, как на чужаков. С приездом которых в этом тихом и уютном местечке стали твориться немыслимые дела. Но высунуть носа из своих кирпичных, утопающих в зелени домов никто не желал. Никто не желал идти навстречу неприятностям. Все надеялись, что неприятности обойдут стороной их дом. На сегодняшний день, похоже, этими неприятностями были мы с Вано. И нам это не особенно льстило.

Постепенно мы приближались к усадьбе. Уже видны были яркие огни в ее окнах. Уже слышался скрип калитки. И показалась фигура человека в светлом костюме и широкополой шляпе, низко надвинутой на лоб. Он быстрым шагом пошел в противоположную от нас сторону. Туда, где уже не было домов. Поскольку гостиница замыкала улицу в поселке. Мы машинально ускорили шаг. Но было поздно. Человек проворно скрылся за поворотом. Догонять его было бессмысленно. Он запросто мог исчезнуть в густом лесу, который начинался прямо за усадьбой.

— Высокий, стройный, гордая осанка. Достойный вид. В меру щегольский костюм. В меру дорогая шляпа, — Вано принялся за перечисление примет, хотя давным-давно, как и я, догадался, кто это может быть. — Столичная штучка.

— Профессор, похоже, обожает прогулки по вечерам.

— Зря столько иронии, Ник. Я посмотрел бы я на тебя, торчи ты целыми днями в лаборатории за умопомрачительными вычислением и идиотскими опытами. Да еще, когда рядом плещется море. Грех не подышать свежим морским воздухом для прочистки мозгов.

— Не проще ли к морю выйти по главной дороге. А не тащиться через заросли, где ненароком могут и шлепнуть.

— Оно, конечно, может и проще. Если есть гарантия, что не встретится по пути какая — нибудь жемчужная рожа. Которая тут же начнет без умолку трепаться. О достоинствах своих соседей. После этого даже море покажется болотом.

Я хлопнул Вано по широченному квадратному плечу. И подтолкнул его к двери.

— Похоже, дружище, тебе приглянулся этот профессор. Впрочем, и мне он вполне симпатичен. Как — то не похоже, чтобы он шнурком из ботинка задушил адвоката.

На пороге, сияя и кланяясь, нас встречала чета Кис — Кис. Ли — Ли шутливо возмущалась, почему мы не вернулись к обеду. Поскольку она специально для нас приготовила суп из акульих плавников. Вано при виде ее расплылся в добрейшей улыбке, хотя отсутствие передних зубов придавало ей несколько сомнительный вид. Однако, похоже, Ли — Ли этого не замечала. Я отметил, что на ней было новенькой платьице, темно — синее, с кружавчиками на воротнике и манжетах. Ну, прямо, школьница — отличница.

Мой товарищ таял на глазах. Даже его массивная квадратная фигура стала уменьшаться. И я боялся. Как бы он вообще не исчез. И предусмотрительно ущипнул его за локоть.

Вано бросил на меня озверевший взгляд. И тут же вновь повернулся к хозяюшке. И даже что-то промурлыкал. Совершенно дурацкое, типа:

— Акульи плавники от нас никуда не уплывут.

В общем, Вано глупел на глазах. И я, дабы предотвратить этот необратимый процесс, громко кашлянул. И обратился к мужу Ли — Ли.

— У вас прелестная жена! Надеюсь, вы счастливы. Я сразу же понял, что вы огромный ценитель невинности и целомудрия.

Вано тут же надулся, как индюк. А Ли — Ли опустилась на землю. И наконец вспомнила, что у нее есть муж. И послала ему воздушный поцелуй. После чего побежала на кухню подогревать акульи плавники.

Мы поднялись наверх умыться. Я очень хотел, чтобы в номере нас ждала Белка. Но увы. Комната была пуста. Моя рубашка валялась на полу. А ее платьице упорхнуло с веревки вместе с Белкой. Я грустно вздохнул.

— Слава Богу, что этой мыши здесь не оказалось, — отомстил мне Вано. — И что у тебя за вкус, Ник? Как может нравиться такая круглая дура. Да еще костлявая, как скелет.

— Ли — Ли тоже не блещет умом, — заметил я.

— Пусть, — согласился мой друг. — Зато она — как на ладони! Я вообще люблю простых барышень, чтоб без хитрости. А этот твой хомяк самого черта вокруг пальца обведет. Да так, что никто и не заметит.

— Зато она единственная, кто плохо отзывается о своих земляках. А нам это сейчас на руку. Чем больше узнаем о них гадостей, тем больше шансов понять мотив преступления.

— Не волнуйся, дружище, — Вано похлопал меня по плечу, — если раскрутить Ли — Ли, она в тысячу раз больше гадостей наговорит о земляках, чем твоя крыса. Уж мне — то поверь! Она с удовольствием перемоет косточки всем своим соседям! И не только! Собственного муженька не пожалеет!

— А тебе только это и нужно! Похоже, Вано, ты решительно настроен поразвлечься.

— Ну, Ник! Ты же сам недавно сказал этому безмозглому журналистику, что мы намерены сочетать приятное с полезным. Так что не волнуйся! От меня не убегут ни эта цыпочка Ли — Ли, ни факты.

Меня мало волновало, убежит ли эта цыпочка от Вано или нет. Но если Вано с ее помощью собирается добыть информацию, что ж. Я готов был закрыть глаза на этот абсолютно абсурдный флирт. Но на всякий случай я все же предупредил Вано, что Ки — Ки хоть и толстый коротышка, но кулак у него — будь здоров.

После душа мы вновь встретились с четой Кис — Кис. Внизу в гостиной. Со стола разносился ароматный запах несчастной акулы, с которой безжалостно срезали последние плавники. Сенечка нас щедро угостил прекрасным коньяком. Но на закуске, похоже, решил сэкономить. Поэтому мы с жадностью набросились на еду.

— А что, к ужину никто не подойдет? — спросил я с набитым ртом.

Ли — Ли томно вздохнула.

— Сейчас в городе траур. Сами понимаете, не до развлечений. Да, наверное, и бояться сейчас сюда заходить. Ведь совсем недавно, прямо у нас… — Ли — Ли громко всхлипнула. Вспомнив недавнюю трагедию.

Ки — Ки по — медвежьи ласково положил лапу на ее плечо.

— Ну — ну, дорогая. Это, конечно, несчастье. Но прошу, береги свои нервы. Ты так чувствительна.

Вано при этих словах утвердительно хмыкнул. Ему, похоже, пришлась по вкусу девичья чувствительность хозяйки отеля.

— А как вдова, держится? — Вано при этих словах попытался выразить на лице скорбь. Но у него это как всегда не получилось.

— Ах, бедная Ларочка! — затараторила Ли — Ли. — Как она это переживет! Я забегала к ней днем. Она все время плачет. Говорит, еще совсем недавно они с Игорьком обсуждали заготовку продуктов на зиму. У них в этом году прекрасный урожай помидоров. И адвокат вычитал в каком — то заграничном журнале, что их можно солить с яблоками. Получается оригинальное сочетание. Может быть, нам попробовать, милый?

Последнюю фразу она адресовала мужу, начисто забыв с чего начала свой монолог.

Нет, с этими людьми определенно невозможно разговаривать. Их информация не стоит и ломаного гроша. Разве что для рубрики «Мещанство и целомудрие».

Я громко откашлялся, пытаясь перебить болтовню супругов. Которые уже увлеченно спорили о том, какие яблоки следует класть с помидорами — недозрелые или слегка перезрелые. Я вообще смутно представлял такое сочетание. И мне надоело прислушиваться к идиотскому спору двух голубков. Начисто забывших, что где — то плачет безутешная вдова адвоката, которому так и не придется попробовать соленые помидоры с яблоками. Хоть в этом ему подфартило!

— Лилечка, — ласково промурлыкал Вано, вызвав на себя зверский взгляд Ки — Ки. — Дорогуша, а что, супруга адвоката даже не предполагает, кто бы мог желать зла ее мужу?

— Что вы! — отчаянно замахала ручками Ли — Ли, словно Вано оскорбил память убитого. — Как вы можете такое говорить! Его просто обожали в нашем городе! Это же очевидно! Такой интеллигентный мужчина! На его лекциях училась вся молодежь Жемчужного. И во многом его заслуга, что у нас нет наркомании, прелюбодеяния, преступности, пьянства.

— Ну, на счет последних двух добродетелей я бы на ее месте не был так категоричен, — шепнул я на ухо Вано.

— Его просто боготворили! Сколько такта! Вежливости! Воспитания! — продолжала тараторить Ли — Ли.

— И тем не менее при его благородном воспитании, он иногда не здоровался.

— Ох уж эти наши сплетники! — возмутилась она.

А я про себя заметил, что они обожали называть друг друга сплетниками, категорично исключая себя из их числа. Кстати, это был единственный, по их мнению недостаток земляков.

— Ну, да, — уже запинаясь говорила Ли — Ли, пытаясь подбирать слова, дабы не бросить тень на покойника. — Конечно, иногда он не здоровался. Но разве это грех? Просто тем самым он хотел показать человеку, что тот зря пропустил лекцию. Это неуважение к лектору, который из шкуры вон лезет, да еще забесплатно.

— Получается, он вообще не здоровался с профессором Заманским?

Ки — Ки вздрогнул и вопросительно посмотрел на Ли — Ли.

— Ну, я бы не сказала, — неопределенно протянула Ли — Ли. — Конечно, его крайне обижало, что профессор игнорирует лекции. Но адвокат был человеком высокой души. И он понимал, что Заманский — личность.

Опять — никакого ответа, словно толчет воду в ступе. Да, если Вано хочет ее заарканить, пусть и поднатужится. Я незаметно скривил рожу своему приятелю. Который, казалось, пропускал все мимо ушей. Зато его глазки напряженно бегая по личику и фигурке мадам Отель.

— Так они здоровались или нет, милая, — пропел Вано охрипшим голосом. Ну, прямо как лиса из басни.