Бесплатный фрагмент - Город насекомых

прекрасная

душно и всюду надписи «Не курить»

и «Двери в случае пожара откроются автоматически»

это пока приёмная

пахнет известкой мелом чуть-чуть молоком и медом

в очереди первые: Аделаида Береника Вероника

красивые в белом

я хотела поглядеть город

купола в городе голубые с белыми звездами

купола крытые серебром в городе

но решила пораньше пойти и встать в очередь

так и не посмотрела

дети стоят с матерями не боятся потеряться

глухонемой говорит по телефону

думаю он требует упразднить алфавит

Аделаида Береника Вероника презирают нас всех

в приёмной пахнет известкой мелом

у детей в руках коробки без дырочек коробки картонные

белое небо сверкает на белых куполах

описывать бесполезно смотреть

осторожно двери автоматически закрываются

я обычно не сразу понимаю

когда мне внезапно что-нибудь говорят

поэтому я переспросила

«Чего?»

когда вдруг дверь приоткрылась

и сказали:

«Прекрасная пришла»

Я переспросила

Прекрасная пришла

несерьезные дни

Несерьезные были дни:

по двенадцать на чертову дюжину.

золотая игра витрин,

меланхолия, дрёма, сплин,

каково быть — взгляни — одним —

с ними, длинными и ненужными?

Не сегодня — скажи, когда?

Ветер сыплет волной по берегу..

Как живая, поет вода,

ведь под нею, поверь, всегда

молчаливо лежит беда —

и тогда я увидел Медного.

Это тот же двадцатый век,

в октябре мы сошлись ли, в мае ли.

Я родился, как ты, в четверг,

Как седьмая часть человек,

Он вознес меня и низверг —

мою шею ломает маятник.

И нет мира нам всем, живым,

Ни под вишнями, ни — оливами.

Это городу снятся сны.

Если это и впрямь не мы,

Я пойду глядеть на холмы.

Ведь они такие красивые.

’19

Девятнадцатый год: и тоска, и отрада.

Синий утренний звон, золоченый орех,

Горстка звезд из лакрицы детишкам на смех,

Ледяные цветы на лице Петрограда.

Девятнадцатый год: и тревожно, и шатко.

Снежно-белая муфта на хрупких руках,

Иссеченный каток в суматошных кругах.

Пушки целят по Зимнему и по Кронштадту.

Девятнадцатый год: и легко, и нелепо.

День вчерашний заглядывает в стекло

И бормочет под нос: все прошло, все прошло.

И не те имена у знакомых проспектов.

Девятнадцатый год — и вчера, и сегодня.

Под венцами из туч, сквозь стальные дожди,

Светоч миру, гряди, светоч миру, гряди.

И да будет день завтрашний днем господним.

паутина за шкафом

И зачем ты, право, разодета

В костяные кружева?

Песня моли платяной допета —

Машет крыльями едва.

Ты ли ночью, черными руками

Смерть почетную чертя,

Мою душу в голубое пламя

Обмакнула, сняв с гвоздя?

Ангел, мне тобой конец положен:

Желчи капелька легка.

Я обезоружен и стреножен,

Как лесковская блоха.

И, опустошенный, восьмигранник

Выпишу и огорчусь:

Я не первый. Но хотя бы ранний —

Ты запомнишь ли мой вкус?

Фотография

В марте зима. В ознаменованье тождества

красного белому (это уж как всегда)

встану на солнце. В руки возьму кота.

Вместе мы явим некий объект художества.

В городе снег. Решительно наилучшая

Форма воды. Белый апофеоз дождя.

С языка насекомых невольно переводя

Жажду тепла, размораживаюсь, раскручиваюсь.

В доме содом. В эпифизе душа не спрятана

(Это лишь повод проверить сундук для шляп

И обнаружить альбом на стальных петлях,

С бабушкой в платье и довоенными братьями),

Но под геранью что-то всегда закопано.

Служит чему метафорой этот день?

Ненаступлению нового. Светотень

Не даст различить на фото мое и котово.

В сборе коллекции свечек, тревог и вышивок.

Время пить чай. Велосипед во дворе.

Лето придет. Но, может быть, в ноябре.

И не окажется красным или возвышенным.

кухня

К облупленному потолку

И к лампочке, косо висящей на проводе,

Вздымается тусклый пар,

И от него запотевают очки.

В котле вскипела вода,

Обвив пузырьками взмокшую траву,

И стало так душно,

Так

Дымно и мерзко-влажно.

Просторная коммунальная кухня

Опустела, по горло забилась морозом,

И слабый огонь под котлом

Протягивает мне горстку тепла.

Котел в объятьях огня

Вспоминает былые свои деньки.

В нем млели заморские травы,

Чьи листья плыли, как корабли,

И пряное злато южных островов,

И мясо, кровавое, сочное мясо

Булькало, варилось и говорило

О жизни, сладкой, как летние цветы,

И содрогалось в кипящей воде,

В узоре из овощей…

Я вытираю с очков туман.

Стучат о стенки котла

Плохо вываренные кости, которые

Помнят только о голоде.

И мои старческие руки скрючены

И мелко, жадно дрожат.

Город Дит

Пребывающий в городе, словно в каменном круге,

В городе Дите, в городе Аскалоне,