Бесплатный фрагмент - Город на холсте

Миллионы лет эволюции, сотни тысяч лет развития цивилизации — ступени человеческой истории. Каждый миг существования нашей планеты стал кирпичиком в фундаменте современного мира. Мы смотрим назад с вершины нашего прогресса и гордимся тем, сколько пройдено дорог, построено городов, написано книг и сделано открытий. Кажется, что человечество достигло пика своего могущества. Мы ускоряем бег времени, стремясь вперёд, словно на крыльях ветра. И вот кажется, что осталось лишь немного подождать — и мы сможем дотянуться до далёких звёзд…

Но что ждёт нас там? Что скрывается за горизонтом? Быть может, мы откроем двери в новый мир, где все наши достижения, вся наша история покажутся ничтожной пылью под ногами существ, чьи пути развития неизмеримо превосходят наши собственные? Может быть, столкнувшись с иными цивилизациями, мы будем ошеломлены масштабом их культуры, смыслами, которые невозможно постигнуть? Наши самые смелые мечты и фантазии окажутся детскими играми перед лицом настоящего величия?

Неужели мы, достигшие вершин науки и техники, способны лишь наблюдать за тем, как наше сознание рассыпается на осколки, сталкиваясь с чем-то настолько огромным, что оно выходит за пределы нашего понимания? Может быть, одно лишь прикосновение к этому миру заставит нас, ослеплённых ужасающей красотой и мощью невиданных доселе явлений, сойти с ума?

Никогда раньше эти вопросы не казались столь важными. Нам казалось, что их должны задавать далёкие потомки, когда доберутся до края мироздания. Но я узнал нечто, что изменило мою жизнь навсегда. Оказалось, что иные миры гораздо ближе, чем мы могли бы предположить. Ведь для них нет ни пространства, ни времени. Иные сущности уже здесь, сейчас были и будут. Для них расстояние в сотни световых лет — лишь шаг, а наша вечность — лишь мгновение.

Словно маленькая мышка, выглянул я однажды из своей норки, чтобы посмотреть на мир, который оказался непостижимым и огромным. Эта картина осталась в моей памяти, словно выжженное клеймо. Она сводит меня с ума на протяжении всей жизни. Я увидел то, что не должен был видеть никто из людей. И теперь мой разум разрывают мысли о том, что ждёт нас впереди…

***

— В Туле, говорите? — редактор щурился сквозь дым папиросы, не отрывая взгляда от кипы бумаг. — Значит, туда и поедете. Ваша манера изложения… как бы это сказать… склонна к излишествам. Но, возможно, в данном случае это даже к лучшему.

Я молчал, пока он подписывал направление. Сухой щелчок печати, и всё было решено. Меня, начинающего репортёра «Русского обозрения», отправляли на встречу с Андреем Алексеевичем Хлебниковым — человеком, чьё имя до недавнего времени гремело в столичных художественных салонах, как колокол на Пасху.

В 1908 году художник был на вершине своей карьеры и купался в лучах славы. Именно тогда он закончил цикл своих картин «Времена и образы», который включал в себя как пейзажные работы, так и несколько портретов выдающихся современников. Выставки его работ собирали небывалые очереди в Москве и в Петербурге, а критики превозносили его талант до небес.

А затем, на самом пике, Хлебников неожиданно покинул столицу и уехал в родную Тулу. Он сам заявил перед отбытием о том, что собирается работать над своим «величайшим творением». Тогда он был окрылён вдохновением и желал поскорее сбежать от суеты столицы, чтобы сосредоточиться на работе. В его голове было нечто масштабное, что должно было превзойти любые другие его произведения.

Поначалу Андрей Алексеевич с охотой принимал гостей по выходным. Все рассказывали о небывалом энтузиазме художника. Тогда он горел, жил своей работой. Вот только саму картину никто не мог описать толком. Говорили разное: кто — о божественной красоте, кто — о мраке и бездне. Но все упоминали «город» и то, что «там… что-то есть».

А потом Хлебников исчез из рассказов городских сплетников. Он заперся в своей мастерской и больше никого не впускал и ни с кем не общался. Гениальный художник стал затворником.

Мой близкий друг Владимир вон Вернер писал мне в письме, что видел однажды Андрея Алексеевича в толкучке на Жигалинском рынке. В запущенном и взлохмаченном человеке было сложно узнать «гения эпохи». Но это был без сомнения именно он. Владимир пытался остановить его и расспросить о той самой роковой картине. Но Хлебников поспешил прочь, бормоча что-то несвязное себе под нос.

Зная всё это, я понимал, что рассчитывать на сколько-нибудь стоящий материал мне не приходилось. Хлебников был по-настоящему творческим человеком с тонкой натурой. А подобные люди, бывает, ломаются под воздействием внешних факторов. Вдохновение играет с ними злую шутку. За свой талант они платят иногда очень дорогую цену. Творческий кризис может перечеркнуть не только их карьеру, но и судьбу. Кто-то находит мнимое утешение в бутылке, кто-то уходит в затворничество, а кто-то и вовсе накладывает на себя руки.

Я собрал чемодан и отправился на железнодорожный вокзал. Вернуться я рассчитывал дня через три. Этого времени должно было мне хватить с лихвой.

Поездка до Тулы была долгой и утомительной. Вагон скрипел, за мутным окном вялая мартовская метель залепляла стекло. Я читал старые рецензии на работы Хлебникова, сравнивая репродукции с реальностью в голове, но чем больше вглядывался, тем меньше понимал, что именно притягивает во взглядах героев его портретов и в мертвенных пейзажах.

Меня встретил серый, почти выцветший город. В Туле был вечер, небо низкое, дома, как уставшие старики, стояли плечом к плечу, ссутулившись от времени. Я поселился в трактире неподалёку от оружейного завода, в комнате с протекающим потолком и ковром, в котором копилась вековая пыль.

Спросив у трактирщика о Хлебникове, я встретил лишь пожатие плеч.

— Да кто ж его знает теперь… Не выходит. Всё в своей конуре. Вроде, и не помер, а вроде, и не жив. Бывало к нему захаживали… но теперь никого.

Он отвёл глаза, будто и сам пожалел, что заговорил.

Наутро я нашёл нужную улицу — забытую временем, с перекошенными заборами, ржавыми калитками и запахом сырости. Дом художника стоял особняком: невысокий, с облупленной штукатуркой, но с огромными окнами в верхнем этаже.

Я постучал.

Ответа не было.

Снова.

Тишина.

И только когда я собирался уйти, где-то за дверью что-то скрипнуло — как будто старое дерево шевельнулось само по себе. Затем послышался голос. Хриплый, уставший:

— Заходите.

Дверь открылась с натужным скрипом. Я вошёл внутрь, в полумрак, пропахший краской, пылью и чем-то ещё… металлическим, будто воздух тут ржавел. Передо мной стоял Андрей Алексеевич Хлебников.

— Простите, — пробормотал он, рассеянно извиняясь за свой вид и беспорядок в доме. — Я давно не принимал гостей…