Бесплатный фрагмент - Город двух апостолов

Книга I. Кровь убитых фараонов

Глава I

Старинный уютный город расположился на высоком берегу реки Ишим.

Когда подъезжаешь к нему со стороны города Кургана по широкому подъёму, впечатление чего-то патриархального и заштатного, но вот вылетаешь на гору и окунаешься в деловой шум, в толчею, в многоэтажность, как и должно быть, ведь это областной центр. Он живёт своей жизнью, днём работает, строит, сносит, покупает и продаёт, устало гудит и светится неоновыми вывесками до глубокой ночи, а утихомиривается только часам к четырём утра.

Между прочим, не в обиду соседям курганцам, у них в полночь уже пусто. Только у нас любят поесть на ночь, погулять, пошуметь, пообделывать свои делишки и даже, в продолжение экстрима, массово попасть в вытрезвитель до утра.

А ещё у нас самый большой процент молодых незамужних девушек и разведённых женщин, больше только в Иванове и в Биробиджане, правда, причина этого — две швейные фабрики и заводы им. Кирова и МЛД, уже почти закрылись, но процент остаётся, видимо по привычке.

И никто не обратил внимания, что с нашего берега открывается такой есенинский вид, что ахнешь, только яры круче и выше, просторы дольше и шире, краски и контрасты чётче и ярче, а золотая осень почти до самого снега. Вот такая неоценённая жемчужина. Название город получил из-за крепости Петра, основанной в этом красивом и странном месте в 1752 году.

Странном потому, что в военном отношении крепость вызывает большое недоумение.

Военные действия с её участием предполагали, что все защитники должны были непременно испытывать бесконечные эстетические удовольствия от жажды и обиды. Копать стометровые колодцы тогда ещё не умели, а обидно — Ишим ведь рядом.

Нет, непомерные кручи петропавловских яров выбрались основателем из других соображений. Хотя свою военную функцию он тоже выполнил.

В гражданскую войну именно его падение означило крушение всей колчаковской обороны. А во время Великой Отечественной войны в городе Петропавловске вообще спать не ложились круглосуточно и отливали, обтачивали,

строгали, снаряжали такое количество военных припасов, что паровозов не хватало вывозить. А ещё обували в свои сапоги и валенки, кормили своим хлебом и тушёнкой, одевали в свои полушубки и шинели, в общем, отличились.

А ещё город живёт своей скрытой жизнью, 280 тысяч населения не бывают поголовно святыми и наивными. Для регулирования ночных процессов предназначался патрульный милицейский батальон.

Три его бойца и собака молча шли по промзоне вдоль самой длинной улицы города — Джамбула. Весна была слякотная, к полуночи подморозило, и патрульный Джек уже не обращал ни на кого внимания, устал и лапы его подмерзали. Ребята решили зайти погреться в проходную завода железобетонных изделий, попоить пса и покурить в тепле.

Маршрутом было предписано при движении в сторону ЖБИ проходить внутри гаражного кооператива, но идти в темноту не хотелось. Немного попрепиравшись, решили идти. С правой стороны кооператива находилось старое, с пятидесятых годов неиспользуемое кладбище. Оно представляло собой первозданные джунгли, передвигаться можно было только по натоптанным тропинкам, и снег ещё был не тронут. Когда прошли линию теплосети, вдруг как оглохли, город не стало слышно и только ветер шумел в деревьях и позвякивали колокольчики.

Собака напряглась и сильно потащила милиционера-кинолога вперёд. Всё остальное происходило в замедленном темпе. Собака большими скачками рвалась напролом, к освещённому месту, возле которого, кругом, молча стояли полтора десятка человек. Горели свечи, много, десятки свечей.

Разрытая могила и на чёрной куче земли истлевший гроб, голое тело девочки-подростка. Над ней склонился человек в белом плаще — накидке, одной рукой он из девочки доставал что-то красное, дёргающееся и ритмично сбрасывающее алые пятна на снег, в другой держал что-то похожее на серп и заунывно напевал.

Кинолог, валясь в очередной сугроб, отстегнул поводок и замедленно потянулся к кобуре. Патрульные, видя всё, почувствовали ватные ноги, кинулись на помощь, но никак не могли сдвинуться с места, им не хватало сил и дыхания. В воздухе был терпкий запах миндаля. От увиденного у них приподнялись волосы. Все люди, покачиваясь, висели в пространстве, не касаясь земли!!!

Собака в два прыжка вцепилась в руку человека в плаще, он страшно закричал от неожиданности, из его руки выпало и на снегу продолжало дёргаться сердце!!!

Кинолог уже вёл стрельбу, пули явно ложились в спину плаща, выбивая фонтанчики чего-то жёлтого, но тот неожиданно, вместе с отважным псом, взлетел метров на пятнадцать выше самых больших деревьев, собака сорвалась, упав на голову и сломав позвоночник, завизжала.

Все люди вдруг попадали на землю, закричали, из толпы отделился такой же человек в белом плаще, подбежал к неподвижным патрульным и плесканул им жидкость в лицо.

Теряя сознание, милиционеры видели, как вся толпа шарахнулась в кусты, а кинолог продолжал стрелять по висевшему в воздухе человеку.

Джек громко визжал и пытался ползти в сторону убегающих, последний раз выполняя приказ хозяина…

Глава II

Капитан Зырянов опаздывал на планёрку. Начальство давно махнуло рукой на его вечные фокусы, но вчера был крупный разговор с Мухаметшиным, его подводить не хотелось. Почти бегом, по дороге через Колхозный рынок, выпил пакет молока, чтобы не урчало в желудке.

И, поставив личный рекорд, через семь минут уже влетел на крыльцо областного управления. В дверях столкнулись с майором Мухаметшиным.

— Андрюша, ты вовремя, бегом в машину! — Рахимьяныч, как называли его в конторе, был озабочен и против обыкновения суетлив.

Андрей решил пока помолчать и, не задавая вопросов, уселся в машину. Долго выбирались через пробки у Колхозного рынка на улицу Джамбула и повернули в сторону завода железобетонных изделий.

— Представляешь, какая штука, Андрюша, — с растяжкой, в своей манере, произнёс Мухаметшин, — возле угольных складов завал, двое парней из патрульного в реанимации.

— Стреляли?

— Стреляли, похоже, только наши. Ещё служебную собаку, у кинолога истерика. Тоже с тонкими нервами оказался, все три обоймы расстрелял по кустам, чуть своих не уложил, когда пистолет отбирали. Его тоже в больницу увезли. В общем, смотри. И они резко остановились у кавалькады машин с конторскими номерами.

— Синклит весь здесь, — махнул головой Мухаметшин в сторону огромной группы начальников с большими звёздочками. От папах рябило в глазах. Андрей заметил даже начальника хозяйственного управления.

— Не дадут теперь толком работать, — заворчал Рахимьяныч. — Ну ладно, ты иди на место, там Донцов с Малыгиным уже шуруют, а я пойду получать указания, — он кивнул головой в сторону заметивших его начальников.

Пока Мухаметшин жал руки полковникам, Андрей огляделся. И вообще, это были не угольные склады, а гаражный кооператив, примыкавший одним концом к старому городскому кладбищу, на котором не хоронили уже лет тридцать. В дальнем конце стояла их оперативка и три «скорые помощи», две белые «хонды» и кофейного цвета «рафик».

Андрей понял, что все события происходят там, в лесу, на кладбище. Пока топал по лужам и выпавшему ночью мокрому снегу, проходя через двор, «хонды» завелись и уехали, обрызгав капитана на прощание. У «рафика» мёрзли две смуглые интересные медсестрички. Они почему-то притягивали внимание. Обе вытирали глаза и хлюпали носами. Андрей кивнул им головой, а водитель из кабины приподнял руку, здороваясь. В следующее мгновение Андрей увидел такое, что у него, оперативника со стажем, не выдержали нервы и его стошнило.

— Тоже с тонкими нервами оказался, — услышал он над ухом голос догнавшего его Рахимьяныча. — Ну что, этих позвать, что ли, — и он махнул сестричкам.

— Не надо, всё в порядке, — помотал головой Андрей, — да что же это

такое?

— Сам не знаю, Андрюша, сейчас поглядим, — произнёс сквозь зубы Мухаметшин.

Вокруг кучи свежевырытой земли на плотно утоптанном снегу в регулярном порядке ярко алели пятна крови. На самой куче лежала девушка, совсем ребёнок, одежды на ней не было, да и сам цвет тела был необычным, белее снега, как воск или свечной парафин. Нога у ней была подогнута как у сломанной куклы, руки разбросаны, будто она пыталась встать, и во всём чувствовалась какая-то неправильность. Андрей подошёл поближе и понял почему: у неё не было внутренностей.

Чтобы снова не стало плохо, он поднял голову вверх. И вдруг услышал мелодичный звон и почувствовал запах миндаля.

— Вы ничего не слышите? — спросил Андрей.

— А что? — Мухаметшин прислушался и принюхался. — Нет, да у меня полипы, какое там!

— Нужна собака.

— Собаки не берут след, были уже, и даже две, а утренняя вон лежит. Чем они только следы обработали, что те воют и к земле жмутся, с ума посходили, цирк.

— Странно, такое впечатление, что я это уже слышал или читал где-то.

— Малыгин, ты что-нибудь слышишь? — обратился Мухаметшин к лейтенанту, обрабатывавшему кучу мусора у гаража.

— Нет, Владимир Рахимьянович, только ветер.

Послышался треск, это сквозь кусты продирался Донцов.

— В общем, дошёл до улицы Индустриальной, — он махнул рукой. — И до угольника, конечно, все следы затоптали батальонные, но на Индустриальной кое-что есть, — он вынул из кармана положенный в пакет кусок ткани. — На ветке висел у самой дороги, видимо, к машине напрямую спешили.

— Да кто её знает, — скептически повертел майор в руках пакет. — Может, она уже год там висит.

— Да нет, разрыв свежий, вот и пахнет, как здесь, миндалём.

— Ты тоже чувствуешь? — обрадовался Андрей.

— Человек десять ломилось как стадо, следы уже не снять — растаяло, но веток наломали порядочно. На Индустриальной тоже ничего, машины всё размесили.

— Если они стадом убегали, кто же следы обрабатывал, кто ребят выключал, собаку грохнул кто? — с растяжкой протянул Мухаметшин.

— Ладно, после подумаем, давайте здесь всё хорошенько снимем. Все молча повернулись к девушке.

— Школьница старших классов, девочка ещё.

— А может, студентка первого курса? — Андрей доверял своим ощущениям

на осмотре, и что-то опять выпадало. — Эксперты ничего не трогали?

— Нет, — отозвался Малыгин — Они в машине отогреваются, с шести часов здесь работали.

— А эти чего ждут? — он кивнул в сторону медбригады. — Труп забирать, что ли, будут?

— Да нет, это наши должны забрать.

— Освещение изменилось, теперь хорошенько осмотритесь, — назидательно проговорил Мухаметшин.

Солнце взошло и высветило весь лес. Заблестели остатки амальгамы на старых могилах, а на пятна крови стало больно смотреть.

Андрей ощущал абсурдность происходящего, он видел много смертей — бытовой поножовщины, криминальных разборок, производственных случаев, пожаров, они оставляли самое тяжёлое впечатление. Один раз даже выезжал на железнодорожную смерть. Но здесь, на куче грязи, неуместное белое тело, и он не мог оторвать глаз от её лица.

— Так, точно. Это всё описано у Воробьёвского! Вот чёрт, астральные колокольчики! Но где свечи? Они должны были всё засветить, это часть ритуала!

Видимо, кто-то основательно прибрался. И как в подтверждение догадки набежала туча и посыпалась снежная крупа.

— Так и есть, здесь что-то стояло, и вон там, да вы посмотрите, Владимир Рахимьянович, ямки совпадают с пятнами, и получается звезда, — озарило Андрея.

— Или пентаграмма, — свистнул Мухаметшин. — Ритуальное, этого ещё не хватало!

— Рахимьяныч, здесь банки какие-то со свечами, — донесся из могилы голос Донцова. — И прутья заострённые.

Андрей обошёл аккуратно вокруг девушки и заметил, что под головой, в волосах что-то блестит.

— Кто их сюда спихнул? — Мухаметшин осмотрел банки. — Давай, Сергей, — обратился он к Малыгину, — зови всех сюда, все улики, черти, затоптали, не замёрзнут.

Андрей потянулся за блестевшим предметом, укрытым роскошными рыжими волосами девушки, и невыносимый, раздирающий запах миндаля и полыни ударил в мозг. У него посыпались искры из глаз, и последнее, что он заметил, была подбежавшая медсестра, которая потянула его за руку…

Глава III

Высокий сухощавый старик резко очнулся от сна. Красные, немного навыкате, глаза его слезились от принятой порции гашиша, голова раскалывалась от запаха миндаля.

Он сидел во главе длинного стола, уставленного несметным количеством блюд, бутылок разнообразного вида, дичи, жареных кабанов и белой рыбы. В огромном зале стоял невообразимый гвалт. Гости шумно разговаривали, смеялись, спорили, играли музыканты, бесчисленная прислуга подливала, подносила и убирала.

Пир перешёл в неуправляемую фазу, и это устраивало хозяина. Теперь можно незаметно уйти. Он сделал знак ближним, и, когда поднялся, с ним вместе встали ещё восемь гостей. Все прошли в боковую дверь. В соседней комнате было светлей и теплей, горел камин, прогоняя весеннюю свежесть. Все расселись вокруг креста на скамьи в виде подковы.

Старик долго молчал, изредка вытирая глаза, приходил в себя. Пальцы его рук, унизанные огромными перстнями, подрагивали, на шее висела массивная цепь, оканчивающаяся большим католическим крестом, на котором, в голове распятого Спасителя, сверкал величиной с куриное яйцо ярко-красный рубин, в боковых лучах переливались такие же алмазы. Место у ног распятия было пусто и сиротливо темнело как выбитая глазница. Старика звали граф Жак де Моле, он был Великим магистром всемогущего и богатого ордена тамплиеров. Его спутники составляли Великий капитул этого ордена. Они были посвящены в тайну ордена и во все его дела.

— Я был там, — наконец проговорил старик.

— Отлично, Великий брат. Это хорошие новости! — засмеялся, потирая руки, Великий казначей ордена. Он был немного навеселе от выпитого вина, к тому же заметил, что сегодня была сменена полностью женская часть прислуги, и это обнадёживало на интересное окончание мессы. — Теперь наши дела пойдут на поправку!

— Я бы так не спешил говорить, господин барон!

— Отчего же, господин Магистр? Завтра же я начну принимать денежные переводы, и казна начнёт снова пополняться. У нас есть очень выгодные предложения, к тому же каждый день задержки толкает наших клиентов в руки этих разжиревших венецианских котов.

— Все думают так же? Капитул зашумел.

Великий адмирал поведал, что задерживает плату братьям-морякам.

— Они крепки верой и надеждой, но наёмные рыбаки давно уже разбежались. Деньги очень нужны! К тому же обросли днища кораблей, нужен ремонт.

Великий архитектор указывал на незавершённость многих командорств.

— И в случае войны мы не сможем их удержать!

Великий канцлер, более всех посвящённый в текущие дела, встал последним.

— Пополнять казну надо незамедлительно! У нас много расходов. На серебро Большого моря надежды мало, штормы не дают нашему флоту добраться даже до Майорки. Дожди этого лета смоют урожай, и цена на хлеб подскочит. Начнутся голодные бунты и волнения. Короли не смогут вернуть нам долги. Деньги будут нужны им самим, остаётся одно… война! Кто сейчас в Европе отдыхает?

— Я знаю, куда вы клоните, господин канцлер, — вздохнул Великий магистр.

— Сколько можно жалеть этих вонючих схизматиков! Мы уже упустили возможность один раз, я вижу, что и теперь она ускользает из наших рук.

Опомнитесь, Ваше Величество! Тщедушный и низкий, с нависшими надбровными дугами и от этого казавшимися бездонными глазами, Великий канцлер даже посинел от негодования.

— И всё же на восток нельзя. Схизматики пока единственная сила против язычников. Они обессилили Великого Хана, и если он придёт сюда, остановится торговля, ремёсла и просвещение. Падут короли. Всё придёт в запустение. Что прикажете тогда делать нам, уважаемый?

К тому же мы вернули пока только крест. — Великий магистр двумя руками приподнял его над головой. Все сразу замолчали.

— Как изволите заметить, не полностью. Бумаги архива нам пока не- доступны. У нашего друга возникли проблемы. Он не смог с нами связаться, его спугнули, и ритуал остался незавершённым. Им теперь занимаются местные власти. И это мне не нравится, я чувствую чьё-то присутствие!

При этих словах все вздрогнули и помрачнели.

— Я это понял сразу, как только оказался там. Весна! Слякоть! Промозглое утро и одинокая звезда в небе! Это вам о чём-нибудь говорит?

Все в ужасе повскакивали с мест и кинулись к стенам в тень.

— Он вас видел, Ваше Величество?!

— Нет, наверняка нет, я оставался в стороне. Ритуал не был завершён, и я не мог приблизиться. Мне предоставили молодое женское тело, и я должен был оказывать медицинскую помощь. У них странная мода, я был на высоких каблуках, и снизу сильно поддувало, платье было коротко, очень мёрзли коленки! Нюхательную соль они держат жидкой в запаянных бутылочках и, слава Великому, она сильно пахнет. Сильней, чем соль мандрагоры, которой я там всех травил! Никто ничего не поймёт.

Собравшиеся радостно зашумели и расселись на свои места. Великий магистр громко чихнул.

— Чёрт, я всё-таки простудился! Пять часов без штанов не прошли даром. Я чувствую, как силы мои убывают. У этих будущих людей привычка думать на двух языках, один изменённый русский, другой имеет тюркское строение, и я сильно поломал голову, чтобы их понять. Но явился я вовремя. Все адепты во главе с нашим другом успели разбежаться, я обработал их следы от собак и убрал двух преследователей, а третьему, самому настырному, пришлось сунуть порошок прямо в нос. В последний момент я успел выхватить у него нашу святыню!

Весь синклит благоговейно взглянул на крест Магистра.

— Слава Баффомету! Слава Магистру! Слава Великому! Мы спасены!

Великий казначей громко икнул. — Пора, Великий брат, заканчивать мессу. Мы все в нетерпении, у нас теперь двойной праздник. Будущее в наших руках, и мы начинаем сделки! А здоровье Ваше Величество мгновенно поправит в турецких банях. Я, Великий казначей, назначаю окончание мессы в банях нашего замка! — он от удовольствия потёр ладони.

Магистр знаком руки всех отпустил, кивнув канцлеру, чтобы он задержался.

Когда они остались одни, в тишине, Магистр произнёс: — Безумцы! Всё зашло слишком далеко, я уже не могу управлять течением времени!

Великий канцлер сочувственно молчал.

— И этот крест без сапфира Люцифера всего лишь железка. Видимо, мы обречены, близится срок отчитаться перед Невыразимым. Может, с Филиппом Красивым мы оттянем наше падение.

— Не верю я этому католику. Его бабка из схизматов, и голос крови, случается, сильнее благоразумия. Она была твёрдой женщиной. К тому же, восходя на трон, и сын, и внук присягали на её Библии, — заметил канцлер.

— Неужели так? — очнулся Великий магистр.

— Да, мой старший брат. Эти наивные французы даже забыли, откуда она взялась, и считают её от апостолов, благо читать по-славянски не умеют.

К тому же король Филипп должен очень много, я думаю, он в наших руках лишь до известного времени, а там мы сумеем вернуть хотя бы наш архив.

Великий магистр устало молчал. В его голове проносились одна идея за другой, мучительно ища выход. Орден погибал, об этом знал он, знали его ближние помощники, члены Великого капитула. Зарвавшись от величия и богатства, предшественники Магистра рискнули вмешаться в течение времени, обрекая потомков на несвободу выбора. Это был вызов Создателю, и он не остался незамеченным!

Магистру и синклиту предстояло окончить своё земное существование на костре из сырых дров. Предварительно вдоволь поразвлекшись на дыбе в «испанских сапожках». Он всячески оттягивал эту минуту. Это была не его непосредственная вина, и он не хотел расплачиваться за чужие грехи.

Два года назад он узнал своё будущее и, испросив у Баффомета совета, спрятал все регалии и архив в будущем. Он отправит из Ла-Рошеля эскадру в шесть кораблей 13 октября 1307 года. На календаре был 1305 год. Время развязки неумолимо приближалось. Магистр сам назвал свой срок. Полгода назад кто-то из будущего позвал его, и это была удача. Она принесла ему надежду и главный ритуальный крест ордена, правда, без самой важной детали.

Сегодня можно было надеяться и на бумаги, но воля случая, и все приходилось теперь начинать сначала.

Сквозь дверь послышался шум и визг невероятной толпы. В комнату, запыхавшись, ввалился Великий казначей.

— Ваше Величество, пожалуйте в зал, братия желает видеть своего Магистра.

В главном зале прецептории, где происходили самые значительные моления, стоял невероятный гам. Семьсот рыцарей, представителей разных частей ордена, встретили появление старика рёвом одобрения, но как только он поднял руку, все стихли, даже слуги замерли там, где их застал этот жест.

— Братья тамплиеры, я, ваш Магистр и душеприказчик, объявляю во всеуслышание. Отныне наши беды кончились! — Рёв восторга прокатился под сводами необъятного замка. Поднятие руки, и снова тишина.

— Волей Главного и Великого, мы вернули свою святыню. Магистр поднял над головой золотой крест, прикрыв ладонью пустующее место.

Снова рёв, многие братья, чтобы получше разглядеть, вскочили на столы, посыпалась посуда. После установившейся тишины Магистр произнёс:

— А теперь, братья, я призову Главного и Великого, Непознанного и Сокрытого. Я призову Того, мудростью которого мы существуем, дыханию которого мы принадлежим, Единственного во Вселенной!

При этих словах рыцари молча вышли из-за столов и встали на колено, опершись на мечи и склонив голову. Образовался коридор, упершийся одним своим концом в огромную дверь, из-за которой слышался шум барабанов. Многочисленная прислуга, музыканты и гости из приглашённых мгновенно исчезли в боковых дверях и проходах, прихватив с собой и тех рыцарей, которые переусердствовали с присепторским вином.

Огромная дверь со скрипом отворилась, и под грохот барабанов четыре полуголых невольника внесли громадное золотое блюдо, в центре которого лежала голова рыжего человека с выпученными глазами.

Причём глаза суетливо разглядывали всё по сторонам, а лицо капризно морщилось и оттопыривало губу.

Блюдо поставили на возвышение, и капитул, во главе с Великим магистром, бесшумно рухнул на колени.

Жак де Моле негромко творил молитву и чертил мелом двенадцать кабалистических знаков.

— Именем четырёх стихий, Великий и Единственный, имя которому Баффомет, во имя Истины и ради Познания, прошу, поведай нам свои царские мысли.

Голова, шипя, заговорила.

— Могу вас поздравить, господин Магистр? Покажите-ка мне крест поближе.

Граф суетливо подскочил к голове, показывая свой крест.

— Ближе, я хочу рассмотреть его внимательно. Я столько ждал. Ещё

ближе, возьмите его за цепь и не хватайтесь за него с такой

осторожностью.

Тогда Магистр положил крест на блюде и быстро отошёл. Голова рассмотрела, что недостаёт сапфира.

— Проклятие, нет камня Люцифера! — гримаса ужаса исказила лицо терафима.

— Я чувствовал, что вы, господин Магистр, темните с крестом. Это, видимо, всё, на что вы способны?

— Нет, мой повелитель, отсутствие сапфира — это небольшое недоразумение, маленькая случайность. В самое ближайшее время мы всё вернём, даже архив.

— Как, вы и архив проворонили? Вот это новость! Нет, с вами не соскучишься, что прикажете мне теперь сообщать повелителю? Вы понимаете, что это конец всему? Мне, вам, вашим блюдолизам, этим невинным шалостям. — Он взглядом окинул всю толпу рыцарей. — Всему!

Великий магистр склонил голову. Он не мог возражать, это сильней бы взбесило Баффомета.

Голова уже посинела, изо рта потекли струйки белой пены, речь стала бессвязной, остекленевшие вдруг глаза бегали по стенам.

Магистр ахнул! Голова творила заклинание! Он проворно вскочил с колена, накрыл голову своим плащом и сунул ампулу с нашатырным спиртом прямо в ноздрю. Спирт он предварительно прихватил с собой утром из сумки медсестры на кладбище.

Голова мгновенно очнулась и громко чихнула, глаза на этот раз были живые и изображали ужас!

«Вот видишь, пригодилось», — подумал Магистр.

— Что это было? — теперь уже шипя, в нос, прокричала голова. — У меня сыплются искры из глаз. Я не могу собраться с мыслями.

— Насморк, Ваша Невыразимость, весенний насморк. Вас просквозило в помещениях замка, — поклонился Магистр.

— Какой насморк? — ещё раз чихнула голова. — Болван, какой насморк, у меня же нет тела. Поэтому нечему и простужаться. Нет, это вы мне что-то сунули в нос, ну-ка покажите, что у вас там?

Магистр незаметно сунул ампулу в карман плаща и показал пустые руки.

— Уверяю вас, это простуда, просто фантомная, мы все простыли и назначили заблаговременно окончание мессы в турецких банях, — он рукой сделал знак.

Ввели четырёх полуобнажённых чёрных девушек.

— Они проводят Вашу Невыразимость в парную и сделают массаж. А мы несмело последуем за вами.

Девушки, умасленные благовониями, шоколадно поблескивали в свете множества свечей и факелов.

— А вы хитрец, Магистр, — не отрывая глаз от невольниц, улыбалась голова. — Большой политик, очень большой политик, — глаза Баффомета перескакивали с одной соблазнительной формы на другую.

— Кстати, — он очнулся. — Можете запомнить это слово, оно скоро станет популярным. Благодаря вам, Магистр! Я согласен, несите.

Девушки подняли блюдо с подставки и медленно двинулись к выходу. Голова, предвкушая удовольствия, сделала капризное выражение и красиво оттопырила губу.

— Иногда полезно побывать в будущем, — сказал Магистр подошедшему канцлеру — Кстати, противоядие найдено, — он показал ампулу нашатырного спирта, глядя на удаляющуюся процессию.

— Дайте попробовать, на него это произвело магическое действие.

— Не советую, это равносильно удару палкой по голове.

— Вот урод, — вздохнул канцлер. — Сегодня он сожрёт одну из моих лучших невольниц. Я-то знаю, чем эти бани кончаются.

— Как это — ваши? Я думал, барона казначея.

— Барон сделал лужу, когда увидел заклинания головы, и я решил вам помочь.

— Ну что же, я вам признателен, господин канцлер, и, как будут говорить в Новом Свете лет через 600, мы с вами хорошая команда. — Магистр похлопал оторопевшего канцлера по плечу и двинулся за процессией.

В нижних помещениях средневекового замка было огромное сводчатое помещение величиной с современное футбольное поле, утыканное в шахматном порядке тринадцатью мраморными бассейнами с подогретой и окрашенной водой. От мраморных скамеек поднимался пар, всё было освещено вытяжными венецианскими светильниками.

Каждому входящему подносился огромный рог подмешанного вина, и пока его раздевали, он доходил до кондиции. Рыцари-новички выпивали рог торопливо, проливая. Опытные, надолго задумавшись и тяжело вздохнув, выпивали, не роняя ни одной капли.

Капитул вина не употреблял, его задача была всё запомнить и проанализировать, от не прошедших испытание — мессу — избавлялись.

Монотонная заунывная музыка расслабляла, и ритм незаметно менялся, ускоряясь. Сотни тел мылись, купались, громко смеялись, удивляясь своей свободе от смущения. Ведь все были голые — и рыцари, и гости, и шоколадного цвета невольницы, которые мыли рыцарей и делали массаж.

Голова лежала на блюде и наблюдала с высокого помоста за происходящим, весело улыбаясь. За ней стоял в полном облачении и с мечами хмурый капитул ордена. Кроме господина казначея — тот незаметно выпил целый рог вина и, раздевшись, затерялся в толпе.

Голова сделала жест глазами, и незаметно для всех купающихся, занятых собой, вдоль боковых стен промелькнули чудовищных размеров козлоногие тени.

Магистр хмуро кивнул своему окружению, и все обнажили мечи. Даже Великий капитул во время развлечений головы не был в безопасности. Музыка дошла до верхнего ритма, и в помещении уже стоял невообразимый хохот и визгливые стоны.

У головы изо рта потекла слюна и глаза закатились. Что-то белое, как удав, поползло из задней части к помосту. Ближние купающиеся в ужасе выскакивали из бассейнов. Вдруг раздался душераздирающий крик, и куски разорванной плоти и крови разлетелись в разные стороны, попав даже на лицо головы. Она очнулась от транса, принюхалась и слизнула сгусток с блюда необыкновенно длинным языком. Секунду стояла абсолютная тишина и в то же мгновение обвалилась ужасным гвалтом и паникой. Чёрные тени метнулись в толпу, а восемь рыцарей Великого капитула плотным кольцом прикрыли чавкающую голову, приняв боевую стойку с мечами для отражения нападения. Нечеловеческие крики теперь не прекращались, и куски плоти сыпались на всех как дождь…

Глава IV

Андрей лежал в милицейском госпитале на улице Алма-Атинской, на четвёртом этаже в полном одиночестве. Боли от дыхания прошли, и только в голове стоял гул да ныла шея. Каждый вечер приходила медсестра и твёрдыми горячими пальцами делала массаж. Наступало облегчение, но он этому не радовался. Во время сна его посещали средневековые видения, оргии, драки, он непрерывно слышал шум битвы.

Андрей ночами выматывался сильнее, чем днем от болей. Спал он только до обхода, но в видениях лечащему врачу не признавался, хотелось скорее на волю.

Лечила его толстая женщина — врач Бикен Кукашевна. Приходила она в белом, трещавшем по швам халате, почему-то в туфлях на высокой и тоненькой шпильке.

Её появление здорово отвлекало от болезни и веселило. Особенно забавляла неутомимая борьба Бикен Кукашевны с гравитацией. Женщина принципиально не замечала своих параметров, непрерывно всё роняла, опрокидывала и расплющивала. Она была местной достопримечательностью. Её знали в управлении, да и во всей области. Милиция регулярно, как и учителя, проходит обследования, например, при устройстве на работу или просто ежегодно.

В городе эти медосмотры проводила Бикен. Андрей видел своего врача и раньше, но статичной, сидящей за столом и усердно пишущей в своей тетради, в динамике он её видел впервые. И это производило оздоравливающее действие. Ничего особенного в лечении эта необыкновенная женщина не предпринимала. Известный врачебный набор — аспирин, анальгин и т. д. по алфавиту, плюс массаж — был кредо Бикен Кукашевны. Её пациенты надолго не задерживались, абсолютный покой и молодость делали своё дело, а за врачом укрепилась стойкая репутация классного специалиста.

У себя в отделении она была полновластной хозяйкой, и спорить с ней было бесполезно. В должностях и званиях она не разбиралась, взяток и подношений не брала. Ей хватало собственной зарплаты, потому что она была одинокой девушкой. Частенько Бикен Кукашевна тайно влюблялась в своих пациентов, особенно если вычитывала в их истории болезни, что они холостяки. И хоть чувства испытывала до сих пор без взаимности, таких она лечила особенно тщательно.

Андрей не догадывался, какие усилия прикладывал Мухаметшин, чтобы прорваться к нему. Он весь день анализировал, что с ним случилось, и злился, что от «Рахимьяныча» нет вестей.

Забавно было ещё и то, что он лежал в палате как раз напротив своего дома, и каждый вечер видел яркие окна своей квартиры. Его сосед на подселении развил бурную деятельность по приёму гостей, а второй, семейный, сосед всех гостей выпроваживал и подолгу с Михалычем ругался. Андрей напрасно махал руками, пытаясь привлечь их внимание, но те были сильно поглощены своими занятиями.

Сегодня Андрей заметил, что появление в отделении врача сопровождалось необычайной суетой. На ней были новые замшевые туфли, а на шее едва заметный свежий зачесик.

«Мадам при параде, — подумал он — Даже волосы покрасила. Не завидую тому, для кого эти жертвы».

Андрей с содроганием представил ухаживания этой женщины. Бикен Кукашевна, как женщина внимательная, по-своему истолковала это смущение, и от растерянности многолетних ожиданий даже забыла имя своего подопечного. Ей было стыдно, как невесте на сговоре. Она спутала весь ритуал ежедневного осмотра, быстро и стеснительно прослушала капитана, против обыкновения ничего никуда не записала, и, чуть не задохнувшись от приливших чувств, выскочила из палаты.

Весь день она провела в кабинете как в тумане, пока её не привёл в чувство молчавший весь день телефон. Звонил начальник госпиталя и спрашивал о состоянии Зырянова.

— Им интересуются из управления, что я могу туда передать? Мечту надо было спасать, и Бикен прямо заявила:

— Зырянов очень слаб, сильные головные боли, частичная амнезия. Никак не может прийти в себя, заметны расстройства в координации.

— Что же, за неделю никаких сдвигов?

— Почему нет, стал разговаривать, появился аппетит, процедуры дали результаты. Теперь необходимы восстановительные процедуры. Я сегодня приму решение.

— Но, Бикен Кукашевна, они просят с ним свидание, ссылаются на срочность, приехали люди из Алма-Аты, уже ждут несколько дней.

— Никаких свиданий, больной очень слаб, я против, если только дней через пять-шесть.

Начальник госпиталя с тоской подумал: «Бикен закусила удила, и начальству придётся давать отрицательный ответ». Майора Мухаметшина такой ответ не устраивал. События не давали времени на раздумья, и они с полковником Марковым пошли к генералу.

Генерал разговаривал по телефону, жестом предложил присаживаться. Говорили, видимо, по их делу. Вечером следовало ждать гостей из Акмолы.

— Да, понаделали мы шуму. Из Министерства будут четыре человека, да ещё из Генеральной прокуратуры пару, там ещё кто-нибудь найдётся, — он с досады хлопнул по столу. — Вы-то хоть что-нибудь скажете мне, сыщики?

Всё происшедшее на этой неделе не укладывалось в головах этих умных и профессиональных людей. У каждого было по двадцать, тридцать лет службы в органах. Повидали всякое. Генерал начинал участковым милиционером, лампасы и большую звезду заслужил ещё в Советском Союзе. Был знаком и с Марковым, и с Мухаметшиным в их лейтенантскую пору. И видел, что у них сейчас подвижек нет.

— Что хоть Зырянов говорит?

— Ничего он не говорит, нас к нему не пускают врачи. Сначала твердили, что боятся какой-то заразы, инфекции, что ли. Теперь Досманова скалой встала. Все втроём улыбнулись, вспомнив замечательного доктора.

— Ну, теперь за его здоровье беспокоиться нечего, а поговорить надо срочно, может, что-нибудь прояснится. Поговорите с ним сами, езжайте прямо отсюда, вернётесь сразу ко мне, постарайтесь до приезда министерских обернуться. Марков вопросительно кивнул на телефон.

Генерал возмутился: — Да вы что, в самом деле, на неё управу не найдёте? Он поднял трубку и попросил соединить с госпиталем.

Андрей искренне обрадовался, увидев входящих к нему в палату товарищей по работе.

— Ну наконец-то, вы что там, совсем с ума посходили? Дел невпроворот, а меня здесь квасят. Одежду принесли?

— Спокойно, Андрюша, давай всё по порядку, — невозмутимо произнёс Мухаметшин, присаживаясь, и достал из кармана три прихваченных в буфете управления апельсина. — Как здоровье?

— Да бросьте вы, Владимир Рахимьянович, смеётесь, что ли, заладили все, болит, не болит, тошнит, не тошнит, на горшок заставляют ходить и в респираторе всё уносят. Что за дела?

— А ты что, Андрей, не в курсе, что ли? — спросил Марков, здороваясь и доставая шоколадку. — Это от меня.

— Ни настолько, — показал жестом Андрей. — Все молчат, первый день вообще без респираторов не заходили, представляете картину, как у американцев в блокбастерах. На мне ни нитки, только простыня, а девица на стол приглашает массаж делать.

— На этот, что ли? — Марков потрогал качающийся прикроватный столик Андрея.

— Да нет, тот они на колёсиках с собой привозят.

— Так вот, Андрей, ты хоть знаешь, какое сегодня число? — мрачно произнёс Мухаметшин. — Ты, друг, провалялся без сознания пять суток, думали тебя уже на том свете встречать.

Андрей не понимал, о чём они говорят.

— Тех двух ребят из патрульного батальона помнишь, их потеряли в реанимации, кончились.

— Нет, вы серьёзно?

— Какие могут быть шутки, ты хоть помнишь медсестру, которая к тебе подбежала?

— Да, Владимир Кузьмич, помню. Я что-то там разлил, и медсестра ко мне подлетела.

— Малыгин говорит, что она к тебе подбежала, толкнула, а потом ты уже опрокинул консервную банку.

— Не помню, да зачем ей.

— Надо вспомнить, Андрей. Очень подробно, — смотря в упор, произнёс полковник Марков.

— Владимир Кузьмич, я не понимаю, разве это важно, что за медсестра, какую банку? Главное по убийству, что с ребятами или с этой девочкой. Да вы медсестру допросите.

— Медсестру уже не допросишь, — вставил Мухаметшин. — Дело в том, что пока суд, да дело, они тебя в «скорую» погрузили. А Саша Малыгин выбежал посмотреть, в какую сторону тебя повезут: ну там, в областную больницу или в третью городскую. А тут вас на Индустриальной, на перекрёстке «КАМАЗ» и накрыл, прямо на красный свет.

— Ну и… — от нетерпения дрожал Андрей.

— Ты, как видишь, живой и ни царапины, — откинулся на стул Мухаметшин.

— А они?

— А они как сказать, — перебил Марков, раскрывая папку и подавая заполненный формуляр судебно-медицинской экспертизы. — Читай, я главное подчеркнул.

Андрей взглядом пробежал по метрическим данным и остановился на подчёркнутых выводах…

«Состояние тел совершенно удовлетворительное, макроскопические наблюдения показывают: характер тканей, их напряжённость и окраска совершенно не изменились, подкожно-жировой слой не изменился ни по объёму, ни по консистенции, состояние мышц исключительно хорошее. Пальпация ткани показывает временный прилив к месту соприкосновения неизвестной жидкости и местное изменение цвета кожи…».

— Что за чушь? Вы что, их варить собираетесь? — пошутил Андрей.

— Скорее бальзамировать, понимаешь, они ещё в семьдесят втором разбились. Да ты до конца дочитай, интересное чтиво. — Но Андрей протянул листы полковнику, понимая, что его сейчас вырвет.

— Это ещё что. Я в морге на опознании их родственников откачивал, вот это была картина.

— Ошибки быть не может? — с трудом проговорил Зырянов, вытираясь полотенцем.

— Нет, вчера ночью эксгумацию делали, в могилах ничего нет, куча тряпья в гробах, — мрачно вздохнул Марков.

— То-то я сразу почувствовал неладное, — вспомнил свои ощущения Андрей.

— На тебя одна надежда, ты единственный, кто с ними общался и живой остался.

— Да нет, чушь это всё. Понимаешь, я ещё удивился, помнишь, холод собачий, а она в капроне, вырез на платье до пупа и грудь неестественно огромная.

— Или неприятного цвета, ну вспомни, — подсказал Мухаметшин. —

Загримирована, у них ведь там в моргах стежки в палец толщиной, прикрыть то как-то надо было.

— Маразм какой-то, — произнёс Марков. — Если бы шеф со стороны нас услышал, с работы поснимал бы.

Все замолчали, думая о своём.

— А как они двигались, они же мёртвые? — нарушил тишину Зырянов. — Вот чёрт, они ко мне притрагивались. Вдруг захотелось закурить или выпить.

— Дайте хоть сигарету, что ли.

Мухаметшин с силой раскрыл запечатанное окно, впуская городской шум, и все втроём закурили.

— Так, а по убийству-то что?

— Да ничего, тут такие события с этими ожившими трупами. Все в шоке, хорошо хоть в прессу ничего не просочилось. Представляешь, генерал каждый час с большим домом по спецсвязи разговаривает. Сегодня вот вечером целую делегацию ждём, — рассказывал майор Мухаметшин. — Разыгрываете, говорят, не верят, какое тут разыгрываете, когда эта медсестра в бегах.

— Как в бегах? — недоверчиво покосился Андрей.

— С твоей курткой, так и дёрнула из машины, Малыгин с Донцовым до самых гаражей гнались. Куртку она бросила, карманы вывернуты, а сама как сквозь землю.

— Ты там случайно, кроме банки, ничего не трогал?

— Да я и банку то, по-моему, не задевал, она вроде бы сама упала.

— Андрей, ты опытный сыскарь, что именно, по-твоему, всё это значит? — спросил Марков.

— Не знаю, кто или что, Владимир Кузьмич, знаю одно, убийство ритуальное и связано с этой «медицинской бригадой». И ещё знаю, что они меня в покое не оставят, если узнают, что я жив.

Только теперь Зырянов заметил, что они разговаривают шёпотом…

Глава V

Месса продолжалась, но Великий магистр с приближенными незаметно вышли в другие комнаты, толщина стен позволяла не слышать ужаса, происходившего в большом зале. Все опустились в стоявшие полукругом кресла, кому не хватало, сели на ступени большого камина, обогревавшего и прилично освещавшего комнату. Молчание присутствующих выдавало их мнение и показывало, что они единомышленники.

Следовало обдумать увиденное. Вызванный из небытия прошлого предыдущим Великим магистром Баффомет входил в силу, сторонников его среди капитула становилось всё больше, ненасытность ищущей новых ощущений братии была понятна только Великому магистру. Все действия со столовым вином он производил только сам, поддерживая у окружения мнение искусного волхва. Он усмехнулся про себя: «Наивные, если бы они знали, зачем я мотаюсь во времени, хотя и, надо признать, это даёт важные преимущества, но можно и допрыгаться».

Он с содроганием подумал о двух своих предшественниках, Гийоме де Боже и Тибо Годене, которые застряли во времени. Несмотря на пышные похороны, их гробы были пусты!!! Об этом знал тоже только он, да Робер Берсюме. Этот прохиндей теперь раздражал Великого магистра, оказывая мелкие услуги, заискивающе смотря в глаза. Этот циник когда- нибудь загонит мне в спину нож, — Магистр вздохнул. — Надо подумать, как его нейтрализовать

Надо сказать, несмотря на строгую иерархию и полувоенную дисциплину в ордене, эта иерархия была очень запутанная. Все мало-мальски значимые обладатели должностей были по-собачьи спесивы и упрямы. Что же говорить про капитул, если даже приоры чувствовали себя вообще на уровне королей, а их было ни много ни мало числом шестьдесят семь. Чтобы держать их в повиновении и маломальском уважении, приходилось иметь ум змеи. Для этого и предназначался ужасный терафим, громадная рыжая голова. Она была посланником оттуда, куда живому дороги не было!

Жака де Моле съедало громадное любопытство, как Тибо Годену удалось его оттуда вытащить и где он сейчас сам?

Судьба Гийома де Боже его вообще не волновала, тот был, по его мнению, предателем. Хотя он, а не кто другой, заметил молодого рыцаря, Жака де Моле, и приблизил к себе, ввёл в ближний круг, любил сам и приобщил его к роскоши, к богатству, к вседозволенности, граничащей с развратом. Но после того как в палатку тогдашнего Великого магистра ударила молния, он после трёхнедельного небытия вдруг начал выделывать непонятное. Стал везде говорить о возмездии, необратимости расплаты, подолгу замыкался в себе, пока однажды, кинув меч на пол, а магистерскую цепь и ключ в капитул, с криком «пропади всё пропадом» не скрылся во времени.

Хотя из этого случая Жак де Моле извлёк немало выгоды, он стал вторым человеком в ордене. И долго ему бы пришлось ждать магистерских регалий, если бы его предшественник, шляясь во времени, вдруг однажды не вернулся очень весёлым и смешливым, подолгу хохотал, потом съедал упитанного поросёнка и однажды ночью не исчез навсегда.

После пышной похоронной процессии пустого гроба он наконец стал двадцать третьим Великим магистром великого ордена тамплиеров. Поистине великого ордена, богатства которого были несметны, а возможности безграничны. Они знали дорогу в Новый свет и сами чеканили серебряную монету, кроме всего этого, были Ворота времени, Баффомет, который всё знал наперёд и для которого не было преград в этом мире.

От размышлений отвлёк нарастающий одинокий крик человека, и в зал ввалился голый Великий казначей. Он кричал, корчась на полу, у него отсутствовала до плеча рука и из неё и огромной дыры в боку хлестала кровь.

— Что это было, что это, брат? Помоги мне, я хочу жить. Помоги мне, брат.

Он дёргался в конвульсиях, и голос его постепенно затихал. Великий магистр не спеша подошёл и, склонившись, заглянул в стекленеющие глаза Великого казначея.

— А надо было всего лишь за трапезой выпить побольше пресипторского вина, и ничего бы ты не заметил. А если не пил, то и не лезть в бассейн, ты сам это выбрал. Отпускаю тебе, брат мой, — Магистр при молчаливом согласии присутствовавших закрыл ладонью глаза теперь уже бывшего Великого казначея.

— Ну вот что, времени у нас мало, — рыцари окружили полукругом говорившего. — Вы единственные в курсе всего, и именем Невыразимого этого достаточно. Следующая месса через две недели, у нас четырнадцать дней. Ты, Робер Артуа, — он обратился к могучему рыцарю, стоящему дальше всех, — исполняй обязанности Великого казначея. Братья Жан де Ирсон и Пьер де Карссе, известные своей учёностью, займётесь архивом, хотя, судя по количеству свитков, он не весь, но к нашему возвращению я надеюсь на ваш доклад. Брат Генрих де Оне, тебе поручаю главное — хранить Ворота времени, пока мы будем выполнять волю Невыразимого.

И ещё, — он взглянул на лежавшего, — предай тело брата нашего земле, как подобает его положению. Это всё. Остальные готовьтесь в путь, теперь оставьте меня, мне надо хорошенько подумать.

Все восемь рыцарей вышли бесшумно из зала и после долгой ходьбы по лабиринтам коридоров вышли на воздух, наполненный свежестью и утренним щебетанием пернатой мелочи. Они стояли на высоком мосту, соединявшем донжон замка прецепторий с могучей стеной и спуском в огромный двор, сейчас заполненный веселящимися людьми. Внизу всё звенело музыкой дудок и свирелей, бубнов и барабанов, хохотом и радостными возгласами, запахом жареного мяса. А вдали из-за холма показался краешек задумчивого солнца.

Оставшись один, Магистр опять почувствовал, что за ним следят, это ощущение проходило только тогда, когда он уходил в темноту.

Может, показалось, впрочем, это не важно. Заботило другое — там, в будущем, некто неумолимо вмешался в накатанный ход событий и на чёрной мессе подсунул этих людей с собакой. Усилия нескольких веков и многих людей сорвались, когда дрессированный пёс вцепился ему в руку.

Впрочем, мы надёжно замели следы, он вздохнул, только в спешке не заметили, что на кресте не хватает главной святыни, камня Люцифера. Его будет найти тяжелее, чем огромный золотой крест, усеянный бриллиантами. Надо возвращаться обратно, в холодный весенний город будущего.

Угнетало только одно: там, в будущем, приходилось подолгу таскаться в теле умерших современников. Во-первых, невыносимый запах, и ещё ощущение склизкости и липкости. Причём чем дальше в будущее, тем радости больше, они там уже начали вскрывать своих покойников и зашивать обратно огромными швами, и когда холодно, через стежки дуло такой невыносимой тоской. Зато летом было ещё хуже, из-за жары эти разрезы прорывались, астральный терафим вываливался наружу и под солнцем мгновенно испарялся, оставляя своего хозяина здесь, в сосновом гробу, уже навсегда. Так далеко он ещё не заглядывал. Удаляться было небезопасно, можно было так удалиться, что возвращаться было бы некуда. Но сейчас он, Великий магистр, поставил хранителем Ворот времени, а значит и тел путешественников, этого тугодума Генриха де Оне, человека недалёкого и как собака преданного, единственной радостью которого было есть, спать да драться. Он был уверен в своём выборе. Итак, через пять дней в путь, а точнее, через пять ночей…

Глава VI

Когда коллеги ушли, Андрей лежал на кровати и, глядя в потолок, обдумывал случившееся. Всё время его преследовало чувство дежавю, он пытался вспомнить, что будет в следующее мгновение, и не заметил, как наступила ночь.

Город зажёг огни. Славные петропавловцы уже вернулись с работы и ужинали на кухнях, включали телевизоры в залах или шли делать уроки в детские. Всё это Андрей наблюдал в своём дворе, через окно, не включая света. Он заметил, что его сосед Михалыч шарится в чужом холодильнике, своего у него не было. Вот он разлил что-то по стаканам и протянул один крупному худощавому старику, сидевшему с ним за столом, тот пошевелил губами, видимо, говорил тост, и залпом хлопнул полный стакан. Михалыч меньше не наливал, он философски ценил время. Старик на мгновение замер, этого хватило, чтобы Михалыч метнулся к умывальнику за ковшом с водой, и бессильно упал на стол.

«Странных гостей угощает сосед», — подумал Андрей, услышав, как по коридору кто-то шёл и зажигал свет.

— Вы почему в темноте? — сказала Бикен Кукашевна. — Пойдёмте на процедуры.

И, не дожидаясь ответа, вышла в коридор. Андрей вспомнил, что у него в 9.30 электрофорез или что-то такое, и стал закрывать окно, открытое Мухаметшиным. Его взгляд упал на освещённое крыльцо госпиталя, по которому поднимались четверо, мужчины в белых халатах и женщина, в которой он узнал Бикен!

— Вот это номер! — Он выскочил в коридор. Врач оглянулась, кокетливо улыбнулась и позвала рукой следовать за собой. У Андрея защемило сердце, он автоматически сунул руку под мышку.

— Вам плохо? — остановилась Бикен. — Присядьте, я вызову лифт. Она заботливо усадила его на кушетку в коридоре и, позвонив с поста, пригласила с первого этажа санитаров.

— Догоняйте, — улыбнулась она, не по-доброму сверкнув глазами, и пошла к лестнице.

Андрей потерял чувство реальности. «Что делать?» — рука автоматически искала пистолет.

— Тьфу ты, что за наваждение, совсем нервы сдали.

За годы службы Андрей выработал в себе ощущение, когда он сам решал свою судьбу, а когда нет. Сейчас всё делалось без его воли. Он физически почувствовал, как не хватает уверенности и надёжного девятимиллиметрового друга.

Снизу подъехал лифт. В открывшийся проём шагнули трое тех, скрыльца. Они были невысоки, метр семьдесят, но необычно широки в плечах и бочковаты, а в движениях чувствовалась сила. Андрей затосковал, справиться голыми руками с тремя нереально.

— Сам пойдёшь или помочь? — проскрипел один на ломаном русском языке, и, не докончив фразу, начал сгибаться пополам.

Андрей даже не ожидал от себя такой ловкости, однако понял, что, кажется, сломал ногу, проделывать это в тапочках было глупостью.

Они были нечувствительны к ударам, Андрей несколько раз удачно зацепил второго в челюсть, при этом раздавался громкий чавкающий шлепок. Вообще троица вела себя странно, нападали по одному, все пытались поймать за руки или загнать в угол. Это недолгое событие уже прилично разрушило казённую собственность. После бросков через бедро здоровяки с грохотом выбивали стеклянные двери, летели кушетки, две вместе с оконными рамами уже валялись во дворе. Но посетители, упав и произведя чавкающий звук, упрямо поднимались как ни в чём не бывало, лезли вперёд.

Андрей был в отчаянии: «Почему с первого этажа, с поста ничего не слышат?».

Он не знал, что из высших соображений начальство всех больных эвакуировало в городские больницы, и на всё четырёхэтажное здание был один больной, Бикен и десяток медсестёр, само собой, дежуривший милиционер на первом этаже. Но он сейчас лежал по обе стороны дежурного стола, разрубленный надвое могучим ударом рыцарского меча одного из здоровяков.

Зырянов уже несколько раз кричал в надежде на помощь, затянувшаяся «процедура» изрядно утомила, и силы покидали, а убежать нельзя, уроды всё время оттирали от выхода с этажа. Когда от усталости появилась мысль сдаться, а он видел, что эти не хотели его убивать, вдруг в одном, что стоял в дверях, громко хлюпнуло, как из воздушного шара, шипя, брызнул воздух с яркой жидкостью и вылез конец пожарного багра. Урод с ужасом посмотрел на крюк и завалился навзничь. Позади в проёме стоял ошалевший Михалыч. Здоровяки замерли, а Андрей, не думая, вылетел на лестницу, толкая перед собой соседа, они сбежали до второго этажа и тяжело дышали.

— Андрюха, твою мать, ничего себе, — Михалыч был силён только в ненормативном русском. — Что теперь будет, твою мать? Они прислушались, погони не было.

— Спасибо, сосед, — Андрей похлопал по плечу Михалыча. — Ты как здесь оказался?

— У меня там мужика скрючило, прибежал за врачами, смотрю — из окна мебель вылетает. А сверху шум, твою мать!

Андрей вспомнил седого старика за столом.

— Как тебя пропустили-то на этаж?

— Так нет никого.

— Как нет, а дежурный?

— Так с ним какая-то хрень, твою мать.

— Ладно, надо позвонить, — и они двинулись по этажу в кабинет главврача. В кабинете слышалась возня, там оказалось сразу два главврача.

Одна Бикен Кукашевна, связанная и с кляпом во рту, лежала на полу, вторая стояла у перевёрнутого стола и рылась в сейфе. Андрей, схватив стул, двинулся с правой стороны стола.

— Держи, Михалыч!

Но Михалыч не удержал, вместо этого вылетел спиной в открытую дверь и тихо стёк со стены. Зырянов кинулся следом, но босая Бикен Кукашевна скрылась в лифте, где её поджидали два здоровяка. В руках у них поблёскивали длинные полосы металла. Андрей вернулся к главврачу, она была жива, утренний зачесик пульсировал и показывал, что Бикен всего лишь без сознания…

Глава VII

Снизу слышались шипение рации и обрывки фраз, кто-то приближался к лестничному пролёту. Второй раз за вечер повезло, милиционером патрульного экипажа оказался сержант Геннадий Жихарев, знакомый по областной стрелковой команде.

— Генка, Жихарев, ты, что ли? — Зырянов облегчённо вздохнул.

— Фу ты, Андрюха, — удивился тот, засовывая пистолет в кобуру.

— Не торопись, трое в лифте уехали, два мужика и женщина босая.

— Босая? — удивился вечно невозмутимый сержант.

— Да, и стреляй сразу, не приближайся к ним.

— Как это? — захлопал глазами сержант.

— Это приказ. За всё отвечу, понял?

Неожиданно заработал лифтовой мотор, кабина спускалась, видимо, незнакомцы перепутали направление. Зырянов жестом показал Жихареву встать за угол и взять под прицел двери лифта. Сам, вооружившись стулом, приготовился. Когда дверь открылась, в кабине снова оказалось четверо. Один, которому Андрюха ещё недавно удачно попадал по роже, с ходу прыгнул вперёд и, взмахнув полосой металла, которой оказался меч, легко разрубил «зыряновскую защиту». Остальные ломанулись на прорыв.

— Стреляй, Гена, стреляй, — почти завизжал Андрей, но краем глаза увидел, что зря. Жихарев как машина невозмутимо начал класть пули в цель. По две в каждого, они выбивали фонтан яркой жёлтой жидкости, которая брызгами ложилась на свежевыкрашенные стены госпиталя, но пули не имели никакого останавливающего действия на гостей!

Последним из шахты вылетел вроде человек, только сдувшийся наполовину и расползшийся в ширину на столько же. Он живо перебирал короткими ножками, и из его широкой спины торчал длинный прут, оканчивающийся кольцом. Это был пожарный багор, который туда поместил Михалыч. Его вид озадачил сержанта Жихарева, тот замешкался на секунду, но следующими выстрелами в голову убегающей босой Бикен уложил её наповал, и она, издав чавкающий звук, скатилась на лестничный пролёт. Остальная троица устремилась вниз, ударяясь ручкой багра на поворотах то по перилам, то по двери.

Внизу послышались выстрелы напарника сержанта Жихарева. Выбежав на крыльцо, милиционеры увидели, что тот, прикрывшись машиной, стрелял вслед двум убегающим, третий, сдувшийся, зацепился кольцом багра за торчащую арматурину теплотрассы и, сильно ругаясь на незнакомом языке, пытался сняться с ловушки. Оба сержанта бросились догонять убегающих, а во двор влетел милицейский уазик, который принадлежал горотделу — по номеру понял Андрей. Ещё через пару минут двор был полон служивого народа и машин.

Только тут прошла дрожь, и он понял, как устал. Его посадили в «скорую помощь» и начали перевязывать голову. В другую «скорую» вынесли несчастную Бикен и Михалыча. Наконец подъехали знакомые «волги».

Из них посыпались: Рахимьяныч, Донцов, Малыгин, полковник Марков. Следом за ними подъехал генерал. Все столпившиеся возле скованного не без усилий гостя, деловито и молча, расступились. Тот, поняв, что это начальство, перестал ворчать на незнакомом языке и уставился исподлобья на подошедшего.

— Тебя нельзя оставить ни на минуту, вот как чувствовал. — Рахимьяныч загородил картинку. — Плохо, да? — он кивнул на повязку.

— Да, зацепил своей железкой, — Андрей поморщился и потрогал голову.

— Этот?

— Нет, другой. Только, Владимир Рахимьянович, — он помолчал, — это не люди, в смысле не человеки. Вот пойдёмте, покажу.

— Тихо, тихо, тихо, — в своей манере произнёс Мухаметшин. — Не спеши. Вот сейчас начальство решит, куда тебя спрятать. Не вмешивайся, пусть думают, что тебя нет. Они же к тебе приходили. Ну вот. Сейчас спрячем, потом дадим бумагу. А тут я сам всё посмотрю. Понял?

Они помолчали, смотря, как шесть милиционеров загружали «нечто» в уазик. Тот шумел и сопротивлялся.

Подошли полковник Марков и Саша Донцов.

— Ужас! Хрень какая-то. Кто они такие? — брезгливо поморщился Донцов.

— Так, сейчас Андрея в контору на второй этаж. Вот возьми, — Марков протянул Донцову ключ. — В генеральскую комнату отдыха отведи, дайте чая и бумагу. Наряд уже получил автоматы. И чтобы не меньше пяти человек на этаже. Я распорядился, а ты проверь. И пусть попробуют мне отлучиться, ни туалетов, ни перекуров. Всё, игры кончились.

— Ну, давай, друг, — он похлопал Зырянова по плечу. — Держись, мы скоро. Машина завелась.

— Постойте, — опомнился Зырянов. — Владимир Рахимьянович, совсем из головы вылетело, у меня на квартире человек без сознания, пошлите кого- нибудь туда. Сосед кого-то водкой траванул, что ли. Там открыто.

Когда «скорая» с капитаном выезжала со двора, Андрей видел, как вернулись сержант Жихарев с напарником и кинолог с собакой. Одни…

Глава VIII

От усталости Андрей почти три часа проспал в генеральской комнате отдыха, на диване. Спал, отключившись, так же неожиданно и проснулся.

За дверью раздавались размеренные голоса.

— Ну вот, разбудили, — добродушно изрёк полковник Владимир Кузьмич Марков, когда Зырянов вошёл в кабинет генерала. Присутствовали все свои. Мухаметшин, Донцов, Малыгин, Лаврова Зоя Семёновна — эксперт-химик, специалист высшего класса и очень красивая женщина, Зурьянц Яков Борисович — врач, эксперт-патологоанатом и двое следователей. У Андрея стучало в висках, он не мог вспомнить имена этих двух, хотя очень хорошо их знал.

Генерал — начальник областного управления внутренних дел, крепкий седовласый человек пятидесяти шести лет, много повидавший на своём веку, конечно, растерян не был, но все последние события были ему совершенно непонятны. Простая профессиональная логика, начинавшаяся с элементарного вопроса «Кому выгодно?», не давала ответа. Ну кому действительно выгодно выкапывать трупы, бегать по городу в старой одежде, где их долгое время хранили, а главное — для чего это всё. Ритуальное убийство девочки на старом кладбище у разрытой могилы практической цели не имело, а в потустороннюю он не верил, не то воспитание. Погибшие милиционеры были отравлены мгновенно действующим растительным ядом. Это понятно, но почему не сопротивлялись этому? Они были обездвижены, парализованы. Но не- понятно, чем? Кинолог расстрелял все патроны, сбитые веточки тополя указывали, что он стрелял вверх, так же и брызги ярко-оранжевой жидкости. Но кто там находился и почему собака была сброшена с большой высоты? Вот вопрос из вопросов. Кинолог был в прострации, в сумерках, как сказал Зурьянц, и скоро его обратно ждать не приходилось, он, конечно, всё бы прояснил. Сегодняшнее побоище в госпитале вообще не укладывалось в сознании. В подвальной камере управления сидело и шипело существо, похожее на человека. Оно сильно пахло разложением, в нём торчал пожарный багор, а из дыры вытекала такая же ярко-жёлтая жидкость, какая была на дереве и стенах госпиталя, а главное, по городу бегали ещё трое таких же существ. Час назад в этом кабинете происходило самое высокое совещание. Прокуратура, следственный комитет, министерские и местные решили шума не поднимать, количественно следственную группу решили не расширять, но оказывать явную помощь. По старой традиции обратились в МВД России по секретному каналу, ответа ждали через сутки, необходимо было время разобраться. Сейчас сидели все свои и ждали Зырянова.

— Ну-ка, герой, дай посмотрю на тебя, — поднялся навстречу Андрею, Зурьянц.

— Глаза красные, пульс — ого, ну-ка, присядь.

Пока мерили давление, Зоя Семёновна сходила в буфет и с помощью двух коридорных автоматчиков принесла на всех еды а теперь накрывала на краю длинного совещательного столаи разливала чай.

— Прошу к столу, Андрюша, давай, я тебе сладенького налила, покушать надо.

Андрею импонировала эта профессиональная демократичность и забота. Генерал, три полковника, а кроме Маркова, Зоя Семёновна и один из следователей, Андрей вспомнил, Евгений Александрович Михайлов, тоже были полковниками, вместе со всеми жадно навалились на гору бутербродов с сыром и колбасой. За событиями вечера никто не заметил, что не ужинали. Когда все насытились, закурили, посмотрев на Зою Семёновну, но та, махнув рукой, полезла в карман за своими длинными и тонкими. Окно открыл снова Мухаметшин, и Андрей усмехнулся, они поняли друг друга.

— Ну что ж, Зырянов, начинай, — произнёс генерал.

— Виктор Андреевич, они, по-моему, не наши. Дрались не как мы, ну, например, ни разу не ударили меня по лицу. Все вроде пытались провести захват, сила, конечно, зверская, но очень уж медленно. Холодные и вонючие, чуть не задохнулся. Всё делали по очереди, как бы уступая друг другу. Внутри пустые — чавкали, главное вот. Натыкались на препятствия, все, что ниже колен, не замечали вообще, впечатление, что проваливались.

— Куда проваливались? — спросил Марков.

— Когда идёшь по лесу в темноте, всё время проваливаешься куда-нибудь. Вот тут, так же. Говорили по-русски очень плохо.

— Говорили? — переспросил Мухаметшин.

— Да, очень медленно и очень плохо, ну силища, скажу я, ненастоящая Кукашевна так влепила Михалычу, что он метров пять пролетел, летел бы и дальше — стена остановила.

— Кстати, как он там появился?

— Не поверите, мне из окна свою квартиру видно. Смотрю, Михалыч угощает на кухне мужика. Лет пятьдесят пять, высокий, сутуловатый, лицо продолговатое, бородка. Волосы седые. В общем, видно, спиртом траванулись.

— А Михалыч кто такой?

— У меня на подселении слесарь нашего дома. Демченко Сергей Михайлович, по-моему, шестьдесят четвертого года рождения, разведён, это он багром-то, прибежал врача вызвать.

— Что у вас там, телефона нету? — возмутился генерал.

— Есть, сказал, чтобы побыстрей, — Андрей взглянул на Маркова. — Я просил вызвать «скорую».

— Вызвал, — Марков посмотрел на бумажку. — Клиент без сознания, но были документы. Геннадий Борисович Томилин, пятьдесят пять лет, работает главным инженером ПМК-двадцать три, доставлен в первую городскую, предположительно отравление. Кстати, у Демченко, по-моему, сотрясение мозга, ушибы, он в третьей городской.

— Владимир Рахимьянович, — вздохнул генерал, — это по вашей части. Главный инженер ПМК и сантехник пьют на квартире милиционера палёный спирт. Поподробней, я чувствую, в этом деле нет случайностей. ПМК-двадцать три? Слушайте, двадцать третью ПМК закрыли три года назад. Ну да, я сам в комиссии подписывал протокол.

Все вздохнули, это был след, даже не след, а направление. Неделю все топтались на месте, и это очень угнетало.

— Так, значит, — продолжил генерал, — охрану к этому Томилину и глаз не спускать.

Марков согласно кивнул головой.

— Что с дежурным милиционером?

— Разрублен пополам, удар был необычной силы. Клинок задел край стола и вошёл в древесностружечную плиту на 30 сантиметров. Причём он не был выдернут, по кругу сзади, без остановки. Такой техники я не знаю. К утру я скажу, из чего клинок, по дежурному всё. А вот по подвальному, — Зоя Семёновна задумалась, — всё то же самое, что и у медбригады неделю назад, причём это уже нарастающее разложение. Не оранжевые пятна, а полностью синие, даже фиолетовые, с отслоением местами кожи и проседанием мышц по скелету, но, тем не менее, это движется и производит звуки. Жидкость из него не определяется, что-то растительное, вчера отослали в Москву в НИИ судебно-медицинской экспертизы. Теперь ждём, что это такое, мистика какая-то!

— Это слово мы произносить не будем, — вздохнул генерал. — Мистики нет, мы взрослые и трезвые люди и понимаем, что, при всей сложности события, человеческая жизнь открывается просто, как дверца в шкафу, надо только найти нужный ключик. Для этого мы и есть, чтобы найти этот ключик, а не взламывать дверцу мистикой. Это слово забудьте, есть хладнокровный убийца наших товарищей, хитрый и подготовленный. Пока мы не знаем, где он нанесёт следующий удар, но мы узнаем и поймаем зверя, тем более что кое-кого мы знаем в лицо.

Он глянул на Зырянова и Мухаметшина.

— Подробный рапорт сейчас же, особенно приметы. Владимир Рахимьянович, такие же от экипажа патрульной машины. Кстати, кто вызвал, разобрались?

«Рахимьяныч» пожал плечами — женский голос, как и в первый раз с кладбищем. Звонили с городского. Эксперты говорят, молодая женщина до 30 лет, волевая, может убеждать.

— Вот, у нас уже есть помощник, надо обязательно на него выйти.

Обязательно. Так, — он что-то записал в блокноте, — что с погибшей девушкой?

— Погибшая Сенцова Лариса Андреевна, восемнадцати лет, студентка второго курса педагогического института, исторического факультета, — Мухаметшин задумался. — Можно сказать, моя соседка, живём на одной улице. Донцов уже третий день копает, никаких зацепок. По отзывам, положительная, общительная, в сомнительных компаниях не замечена, есть парень, он работает у нас на птицефабрике в Бишкуле, водителем директора, полное алиби. Всё время на глазах, да он и прост как пять копеек, чтобы заниматься глупостями. В общем, в этом направлении глухо.

— Такое чувство, что нас обложили. У вас соседка, у Зырянова «Михалыч». Вам не кажется? —

Мухаметшин пожал плечами.

— Соседка чисто условно, она в одном конце, я в другом, расстояние километр, наверное. Я даже родителей её не знаю.

— Ну ладно. Зоя Семёновна, теперь вы.

— У меня тоже тупик. Главное, как их заставляют двигаться. Ну, допустим, я говорю, допустим, это можно сделать. Значит, необходимо помещение, доступ к трупам и соответствующие знания, не говоря уже про оборудование. Тут вся надежда на вас, — она посмотрела на Маркова. —

— Искать врачей, преподавателей кафедры химии или физики, подойдут ветеринары. Тоже те ещё специалисты. Подключите свою агентуру, ну не может же такое произойти незаметно. Судя по следам на кладбище, их там было человек десять или больше. Это я говорю о живых, о мёртвых вообще сказать ничего не могу. Виктор Андреевич, дайте слетать в Ленинград, я там кандидатскую защищала, у меня есть старенький профессор в знакомых, можно сказать, мой учитель. Если он жив, я приеду с результатами.

— Почему так думаете?

— Его когда-то гоняли за вивисекцию, — она улыбнулась. — Мёртвых оживлял, грозились лишить докторской степени, партбилета.

— Ладно. После обеда разберётесь с подвальным субъектом и вечером самолётом, я распоряжусь насчёт билетов. Только понимаете, Зоя Семёновна, шум не поднимать. И вообще, товарищи, полковник Марков сегодня со всех присутствующих возьмёт расписку о неразглашении. Не дай бог просочится в город. Итак, подбиваю итог. Зырянова под охрану, куда бы ни шёл, с ним всегда двое. Изолировать его не будем, пусть просто работает, будет живцом — нужен же он им для чего-то. Демченко и Томилина в оборот. Охрана у Томилина. Зоя Семёновна занимается своими делами. Мухаметшин и я сегодня, в четырнадцать ноль-ноль, с полковником Лавровой в городской морг, посмотрим, что там за начинка. Все свободны, кроме следователей.

Глава IХ

Архитектурная ось Петропавловска расположена с юга на север, вдоль неё город вытянулся вместе с пригородами на добрых двадцать километров. Промышленные предприятия расположены на севере, потому и транспортные артерии города, улицы Мира и Джамбула, имеют то же направление. В конце улицы Джамбула, в тихом закутке, расположена ветеринарная станция. Она представляет собой огромное, в стиле семидесятых годов двадцатого века здание из стекла и бетона, большую часть которого занимают ветеринарная клиника, областная ветеринарная инспекция, а также маленькая трехкомнатная квартира для сторожа. Двадцать лет живёт в ней сторож-пенсионер со своей женой, бывший главный ветврач области.

В начале девятого вечера его жена, худенькая и тихая старушка, обеспокоенная отсутствием мужа, смотрела в окно на ухоженный двор клиники. Её не удивило, когда во двор въехал серый станционный уазик.

Из него вышли муж, Пётр Алексеевич, и двое ветеринаров в белых халатах. Они о чём-то поговорили и двинулись к зданию. Двор был хорошо освещён, и она заметила, что все, кроме Петра Алексеевича, легко одеты. Анна Георгиевна всплеснула руками и бросилась надевать пальто, чтобы пригласить гостей к чаю, но на улице никого не было, только в подвале из маленького ветрового окна пробивался свет.

Вернувшись, она стала заваривать чай, и вздрогнула, когда взвыли электромоторы принудительной вентиляции.

— Ну-ну, наш друг, не надо делать такое лицо, это запах удачи, ещё усилие — и мы триумфаторы! — густым отдалённым голосом проговорил один из специалистов.

— А вообще-то, вы правы, если вам этим хорошенько подышать, можно и не дождаться.

Старый ветеринар, стараясь меньше вдыхать, прошёл к стене и нажал кнопку вентиляции.

— Что это? — воскликнул бас.

— Сейчас вытянет запах, — криво усмехнулся Пётр Алексеевич.

— Смотрите, чтобы не было сквозняков, как ни странно, но они нам так же противопоказаны, как и вам — живым. Увы, мы начинаем активно гнить.

Ну ладно, это не главное. Осмотрите, наш друг, меня и моего спутника.

— Извольте раздеться и лечь на столы. А где ваша спутница? — сквозь респиратор пробубнил Пётр Алексеевич.

— Ей попали в голову. Думаю, нашему Магистру надо найти новое тело. Сможете это сделать?

— Не знаю, завтра рабочий день. В морге полно служащих, — ответил старик, тщательно зашивая ниткой отверстия от пуль, из которых сочилось что-то жёлтое. Он знал, что это нельзя ни нюхать, ни прикасаться, потому что его бывший помощник, забыв помыть руки, сделал всего лишь одну затяжку сигареты и теперь сидел в клетке, в дурдоме, напротив сельхозтехникума.

— А куда дели тело?

— Когда я убегал, — гулко, как из ведра, гудел пациент, — оно катилось вниз по лестнице.

— Странно, почему вы его не взяли с собой, там же Магистр?

— Магистру ничего не угрожает, он уже, наверное, пьёт вино и ест жареное мясо у себя в замке.

— А если нет? Если он ещё не очухался? Ваше счастье, что сегодня воскресенье, завтра они его вскроют.

Оба пациента мгновенно вскочили.

— Надо его сейчас же вытащить!

— Успокойтесь, — вздохнул Пётр Алексеевич, — и не делайте резких движений, иначе вы прямо сейчас развалитесь, у вас обоих разошлись швы. Сейчас я всё прошью, а завтра к обеду я достану машину, в обед в морге никто не бывает.

— Почему вы нам помогаете? — продолжил бас, когда старый ветеринар снова стал его штопать.

— У меня погиб единственный сын, ваш Магистр обещал его вернуть.

— Но это ужасный грех!

— Я атеист и не верю в эти сказки.

— Безумцы, безумцы, не верящие, что он, — бас поднял палец вверх, — реальность, такая же как вы, я и этот стол.

Старик молча пожал плечами.

— Поверьте мне, если это произойдёт, то не будет никому хорошо. Ни вам, ни вашему сыну. Я это знаю наверняка!

Ещё полчаса провозился возле тел старый ветеринар, а когда собрался уходить, бас прорычал: — Идиоты, живёте как в сказке, чего вам ещё надо. Хотите чего-нибудь остренького? Живые позавидуют мертвым, когда всё случится.

Но Пётр Алексеевич пропустил эти слова мимо ушей. Выключив свет, он поднялся к себе в квартиру.

— А где наши гости? — спросила у сурового мужа Анна Георгиевна, — я уже три раза чай разогревала.

— Ты опять смотрела в окно?

— Что же мне делать, Петя, когда тебя нет.

— Смотри телевизор.

Пётр Алексеевич намеренно был суров со своей женой. Он боялся размякнуть и пожалеть свою Аннушку, тогда всё пропало. Он, конечно, любил свою супругу, с ней он прожил почти пятьдесят лет, но пять лет назад они похоронили своего единственного сына, погибшего в автокатастрофе. Их объединяло не только время, но и одиночество.

Они были ласковы и приветливы друг с другом, но их обоих съедала мысль о несправедливости судьбы к их сыну. Это было невыносимо. И вот два года назад горе для Петра Алексеевича ослабло, его племянник, человек учёный, кандидат наук, доказал, что всё можно вернуть и судьбу исправить. Со всем пылом упрямого человека он поверил и всячески помогал племяннику.

Пришлось заплатить большую цену. Он стал груб с Аннушкой, боясь ей всё рассказать, ведь она точно бы не одобрила. И он стал убийцей, как-то просто и буднично, но это его мало волновало.

Он не мог ничего рассказать своей супруге, потому что он боялся опять стать человеком с чувствами и совестью, а тогда всё пропало! Молча смотрел он, как вздрагивали её худенькие плечи, когда она мыла чашки после чая, он хотел запомнить её такой, и что-то человеческое рванулось из него, но он властно всё запихнул обратно…

Глава Х

С рапортом Андрей провозился, как ни странно, довольно долго. Спать он больше не ложился, хотя все коллеги мгновенно рассосались, как только вышли из кабинета генерала Зотова. Только Донцов забежал с бумагой и стандартными бланками и молча исчез. Все события он изложил подробно, даже свои ощущения, а вот подвести итог не смог, даже не знал, за что зацепиться. Несколько раз выходил в коридор и молча курил с охраной. Он всех их знал по именам, и они встречали его как хорошего знакомого, но первыми не заговаривали, а ему говорить не хотелось. Преступления не походили ни на одно предыдущее. Все штампы, которым их учили в Карагандинской высшей школе милиции, вообще не подходили в данном случае. Были страшные преступления, были жертвы, как ни странно, даже участники преступлений были, они лежали в моргах, но юридически они не существовали. Андрей помнил посмертные швы от вскрытия на тех здоровяках, с которыми он бился четырнадцать часов назад. Но что это было такое, ум отказывался понимать.

Было уже довольно позднее утро, в коридоре возникло движение, это здание УВД заполнялось служащими и сотрудниками. Зазвонил телефон. Донцов, весёлый и отдохнувший, сказал:

— Андрей, посмотри в окно.

Внизу стоял жёлтый милицейский уазик-буханка, а рядом Донцов, он говорил по радиотелефону.

— Это я, спускайся, поедем в ДСР, наша тема.

Андрей усмехнулся.

— Точно ты? Чем докажешь?

— Ну здрасьте, крыша поехала? — обиделся лейтенант. С двумя автоматчиками Зырянов уселся в машину.

Здание и территория УВД находятся в начале длинного пешеходного проспекта, рядом с огромным городским парком, вернее, с самой дикой и запущенной его частью, где находится заброшенное мусульманское кладбище. Как ни странно, это была самая спокойная и нестрашная часть парка, по которой любят асфальтовыми дорожками бегать утренние спортсмены. Заканчивается ранее широкий проспект Вознесенский — Ленина, а теперь улица Конституции Казахстана красивым областным драматическим театром, построенным, между прочим, на месте бывшего христианского кладбища! Во всём чувствовалась для человека думающего символичность. И непонятно, то ли драмтеатр начинался не с вешалки, а с управления внутренних дел, то ли управление внутренних дел Северо-Казахстанского облисполкома начиналось с театра, намекая незадачливым обитателям подвала, что жизнь — игра.

В объезд старого парка ехать в южную часть города — район ДСР было минут пятнадцать. На углу улиц Горького и Таштитова уже стояли милицейские машины, а во дворе частного невзрачного дома было полно служивых.

— Подождите, не входите, — окликнул Андрея Мухаметшин, он что-то записывал в блокнот и беседовал, видимо, с соседкой. — Сейчас Малыгин вернётся, его в воинскую часть послали за противогазами, тогда пойдём.

— Рассказывайте, что дальше было? — обратился майор к перепуганной свидетельнице.

— Смотрю дня три назад, а дверь приоткрыта.

— А что же не зашли-то?

— Страшно. Хозяева всегда ночью приезжают, а утром уезжают. Днём их не видно.

— А чего страшно-то?

— Люди очень серьёзные. Вот осенью столб сбили, и сидели бы мы без света, а эти уже через час бригаду пригнали и уже в темноте всё починили и с нас ни копейки не взяли.

— На чём они приезжали?

— Когда на легковой машине, а когда на «скорой».

— «Скорая» белого цвета?

— Нет, она серая такая.

— Они в халатах были?

— Когда в халатах, когда нет. Приезжали обычно втроём. Заедут во двор, закроют ворота и только дверцы хлопают.

— А вы в окно ни разу не поглядели, что они там делают?

— Поглядела, — женщина покраснела, — у них шторки.

— Получается, ничего не увидели?

— Увидела. Девки голые на диване лежат, как будто спят. Ну, думаю, понятно, напоили девок.

— Ну и?

Женщина совсем смутилась.

— Девок-то напоили, а печь в ночь не топили. Я специально последила, не топили.

— А что же участковому не сказали?

— А что участковый, он вон где, нужно аж до завода Кирова идти. Думала, само успокоится.

Мухаметшин обратился к Андрею.

— Вчера она выпустила пса своего погулять, он утром кисть руки принёс. Следы сюда ведут.

— Я милицию сразу вызвала.

— Милицию? Когда девок видела, надо было сразу участковому позвонить!

Во двор ввалился Малыгин с противогазами.

— Не пойму, Владимир Рахимьянович, зачем противогазы? –спросил Андрей.

— Смотри, — замедленно, в своей манере показал Мухаметшин. — На печной трубе сосулька, похоже, ею вообще всю зиму не пользовались. Двор тщательно убран, вон сугробы до сих пор не растаяли. И машина уазик серая. Чувствуешь? Я уверен, наши клиенты. Кто знает, чего они там оставили? Подстрахуемся.

Надев противогазы ГП-7, в них всё прекрасно было слышно, вошли в дом. Похоже, хозяева не заморачивались особой уборкой, от дверей в сени шёл натоптанный тропинкой след. Тёплая дверь вела сразу в кухню. На печи навалено мензурок, склянок, шприцев, колбочек, реторт. Действительно, здесь давно не топили.

Андрей понял, что это не наркопритон, там в таком разнообразии не нуждались. В зале, в дверях за тяжёлой шторкой, оказался целый химический кабинет. А может быть, операционная? Посреди комнаты стол, с прибитой вместо столешницы дверью, над столом низко подвешенный светильник с пятисотваттной лампой. Вдоль стены стояли два шкафа, полные всяких медицинских или химических посудин, в них были остатки ярко-оранжевой жидкости, электрический компрессор с горой шлангов и наконечников, лежали необыкновенной величины шприцы, видимо, на слона.

Во второй комнате, поменьше, был накрыт стол, стояли несколько стульев и кровать, на которой лежал в неестественной позе человек. На нём была тёплая туристская куртка защитного цвета, капюшон натянут на голову. Он лежал на боку, и ноги его были максимально выгнуты назад, а пятки касались спины. Андрей натянул перчатки и откинул капюшон, клиент был такого же цвета, как и куртка.

— Кто его так? Захочешь и не сделаешь.

— Сделаешь, если давно мёртвый, — произнёс судебный медик Яков Борисович.

— Все-таки, ему, наверное, кто-то помог, — сказал Андрей и начал распечатывать окно. В противогазах начали запотевать очки, а взять специальный карандаш Малыгин не догадался.

— Неплохо погуляли? — на столе стояли бутылки пятизвёздочного коньяка и нарезанные мясные деликатесы, четыре высоких наборных стакана, десертные золоченые вилки, похоже, из дорогого подарочного набора.

— Отпечатки — по полной, — обрадовался Донцов. — Даже на свет видно. Вот что значит печь не топить!

Наконец все сняли противогазы.

— Владимир Рахимьянович, смотрите! — Донцов приподнял край одеяла.

Пропитав матрас, жёлтая жидкость тягучей загустевшей струйкой капала на пол и, образовав лужицу, устремилась под палас. Донцов приподнял палас, под ним был лаз в подполье. Никто даже не успел слова сказать, как он решительно открыл дверцу. В лицо ударил тяжёлый поток смрада, и перехватило дыхание. Все, ругаясь, кинулись надевать противогазы. В подполье спиной наверх скатились с лестницы два женских тела. Андрей посветил в лаз фонариком, он уткнулся в другие тела, которых там было в избытке. У одной из женщин подогнулась голова, и Зырянов узнал медсестру из кладбищенской бригады.

— Левая вроде наша.

— Уверен?

— Да, родинка вон видишь возле уха.

Все вышли на улицу глотнуть свежего воздуха.

— Вот что, — медленно раздумывая, сказал Мухаметшин.

— Сколько времени нам нужно, чтобы зафиксировать все следы? Думаю, часа три хватит? Потом, Миша, съездишь в воинскую часть, возьмёшь ещё два десятка противогазов, четырех солдатиков, пусть возьмут ножовки, гвоздодёры, топоры. Надо будет снять пол, пусть не жалеют, иначе нам этих не вытащить. Начнём в семь часов, за ночь всех вывезем. Нужно ещё солдатиков трупы вытаскивать.

— Может, гражданских? — произнёс Малыгин. — Пятнадцатисуточников или сидельцев?

— Нет, утечка будет, поднимут шум, лучше солдатиков.

— Не дадут столько.

— Марков позвонит, дадут. Так, сейчас четырнадцать двадцать, занимаемся фиксацией, в темпе! Ничего не пропускать. Зырянов уже сегодня писал. Донцов, с тебя протокол. Вот и прокуратура уже здесь, — улыбнулся он, здороваясь со следователем и дежурным прокурором.

В это время, раздвигая всех, подошёл сержант — водитель уазика.

— Товарищ майор, всех в третью городскую?

Глава ХI

В тайной комнате донжона замка тамплиеров, герметически закупоренной печатями самого Великого магистра, по лучам пентаграммы стояли двенадцать ливанской сосны гробов. В четырёх из них лежали сам Великий магистр Жак де Моле и три его верных брата-рыцаря. Сама комната была довольно низка и располагалась в нише межэтажных перекрытий, в месте, сейчас называемом пентхаус, а попросту на чердаке замка. Если присмотреться, то было видно, что рыцари не были мертвы, они просто спали.

Брат Генрих де Оне, оставленный хранителем ворот, был посвящён в тайну комнаты и по вечерам отправлялся в далёкий путь, вниз, полабиринтам коридоров, ведущих в подвал, но по тайной винтовой лестнице, и оказывался в противоположной стороне. Кроме охраны целостности печати двери, которая вообще-то была фальшивой, оносматривал своих братьев по оружию. И если замечал неладное, то должен был вывести подозрительного адепта из состояния транса. Способ самый простой: он взваливал клиента на плечо, подносил к чану с водой и окунал его, тряс, растирал виски мазью из бараньего жира, хрена и испанского перца. После этой мази на некоторое время оживал даже мёртвый.

Жак де Моле, вдоволь напутешествовавшись во времени и всего насмотревшись, с содроганием думал о прелестях такого оживления. Потому, испытав нашатырный спирт на Баффомете, с удовлетворением отдал флакончик брату Генриху, с твёрдым наставлением начинать процедуру с этого. Но добравшись до сказочной жизни, когда в его руках оказалась судьба самого Великого магистра, Генрих де Оне с настойчивостью бросился пользоваться возможностями.

Он ни минуты теперь не мог находиться трезвым. В замке были только мелкие слуги, охрана и он. Перепробовав всё, что только можно, в винных погребах, он начал экспериментировать, бесконечно переливая и смешивая разными способами. Это приводило его в восторг. После долгих лет трудностей и лишений жизнь задалась.

Осталось только попробовать той штуки в маленьком флакончике. Недолго думая рыцарь вылил половину в кубок с вином и двумя глотками осушил его. Картина далёкого детства, пережитого пожара, накрыла его, и он провалился в бездонную яму.

И в то время, пока славный рыцарь дёргался в предсмертной агонии, с каждым сокращением сердца изрыгая из себя вёдра выпитого и съеденного, в пентхаусе, означавшем дом пятиконечной звезды, начал стремительно видоизменяться Великий магистр. Он резко побледнел, громадный синяк на оба глаза и такой же величины шишка возникли как негатив. Дыхание стало прерывистым, из уголков рта потекли струйки крови. Второй с краю рыцарь несколько раз подпрыгнул и затих. Всё это должно было быть знаком тревоги.

Но спасателя самого нашли только утром. Удивлённые слуги были шокированы, сколько бесконечно много может съесть и выпить один человек. Заметив слабые признаки жизни Генриха де Оне, они вынули его из небольшого озерка желудочного сока, отмыли и переодели. Только после этого послали за капитаном стражи замка, который по своим обязанностям лечил раны своих подчинённых. Тот недолго думая вскрыл вену правой руки брата Генриха.

— Где я? — еле слышно простонал рыцарь.

— Там, где и положено, на Земле, — бодро отрапортовал капитан стражи.

— Сколько сейчас времени?

— Полдень. Солнце в зените.

— Как полдень? — волосы брата Филиппа приподнялись.

Он попытался подняться, но заботливые слуги с рёвом навалились на него. Он понял, что надо действовать по-другому.

— Всё, оставьте меня, — в бессилии он откинулся на подушки. — Все до единого, я хочу спать.

Успокоенные слуги и капитан через некоторое время, увидев, что он, несомненно, спит, вышли. Еле стоя на ватных ногах, видя перед собой вращающуюся действительность и не попадая с первого раза в двери, двинулся в свой долгий путь, вернее, начал восхождение в пентхаус, славный рыцарь Генрих де Оне.

Прибыл он в тайную комнату только через два часа. Из последних сил разыскал в сотнях крутящихся в пространстве гробов, Жака де Моле и нащупав острый как топор нос магистра, сунул туда флакон нашатырного спирта. Оба они подпрыгнули, один в своём сосновом ящике, другой, поскользнувшись на полированных дубовых пластинах пентхауса…

Глава ХII

Виктор Андреевич Зотов, генерал-майор милиции, жил в облисполкомовском доме на улице Октябрьской, теперь Парковой, в трёх кварталах от управления. На работу он предпочитал добираться пешком, вместо утренней зарядки, и по извилистым тропинкам парка, где можно было хорошенько подумать на свежем воздухе. А подумать было о чём. Ночью с полковником Михайловым долго обсуждали план следствия, но, куда ни кинь, всюду клин. Не воспринимал его жизненный опыт и практический ум профессионала дичь, которая происходила с его подчинёнными, но было четыре реальных трупа, три из них его сотрудника. Были и эти, из медицинской бригады, подвальное существо и лже-Бикен, беглецы! Что же это такое?

Было чёткое представление, даже убеждение, что на этом не закончится. Михайлов, Марков, Мухаметшин подняли всю свою агентуру. Участковые были взвинчены и безостановочно прочёсывали свои участки, все подвалы, закутки, теплотрассы. Всех обитателей колодцев и нор Зайсана свезли в наркодиспансер и под охраной разместили в палатах. Всё делалось незаметно для обывателей, чтобы не поднять панику.

Прошла неделя, но события развивались по нарастающей как снежный ком, неумолимо наваливались на головы сыщиков и следователей. Кто за этим стоит? Этот незнакомец явно сильнее и подготовленней всей огромной и отлаженной машины правопорядка и законности целой области. Круглосуточная работа экспертов говорила одно — эти существа неживые, они давно умерли и двигаться уж точно не могут, но они двигались и убивали его товарищей.

После доклада дежурного по управлению он не стал подниматься к себе, а приказал разыскать Зурьянца и Лаврову, необходимо было посмотреть на обитателя угловой камеры.

— Товарищ генерал, Зурьянц ещё не подошёл, он в санэпидемстанции. А Зоя Семёновна уже там, — отрапортовал дежурный майор. Генерал поспешил в подвал, в камере возились в противогазах Лаврова с двумя сотрудниками.

— Виктор Андреевич, не входите, — заметила эксперт. На полу были расставлены многочисленные препараты и разложены наполненные яркой жидкостью шприцы, ножовка по металлу, ею спилили багор, и обе половинки лежали упакованные в пакеты. Сам пациент представлял из себя бесформенную массу, плоскую и почти квадратную, мышечная масса оторвалась от головы, развалилась на плечах и сползла до поясницы.

— Жуть, как эти эксперты такое выдерживают? — Он всё это наблюдал через открытую дверь, и то его замутило от острого запаха.

Наконец все вышли из камеры, захлопнув за собой дверь. Лаврова сдёрнула противогаз, перчатки, сбросила ловким движением целлулоидный одноразовый плащ, долго мылась в конце коридора, протирала чем-то руки, потом опять мыла.

— Руки не подаю, глицерин. Отдуплился теперь окончательно. Сейчас ребята принесут насос, откачаем всю жидкость, и можно будет убирать в морг. Я его там посмотрю.

— Не забывайте, у вас самолёт в девятнадцать часов, — напомнил генерал.

— Успею.

Она обратилась к вызванному дежурному:

— Через час вызовите машину из третьей городской и всё нужно проветрить. Всех сидельцев убрать и не пользоваться помещением неделю. Объявляю карантин.

Дежурный взглянул на генерала.

— Выполняйте. Всех в горотдел, пусть там потеснятся, окна открыть, входную дверь опечатать.

Они поднялись в кабинет и закурили.

— Утром звонила в Ленинград. Жив курилка. Живёт где-то в Парголове.

— Может, лучше его сюда?

— Нет, не довезём, ему уже за девяносто. Правда, забавный старичок, не признаёт ни званий, ни должностей. Как в тридцатых сохранился непойму? Занимался всегда чем-то секретным, но голова! Память компьютерная!

— Вы так уверены, что он сможет помочь?

— Он один у нас в Союзе занимался миром умерших, причём официально. Если бы не он, думаю, что половина наших руководителей до старости бы не дожила.

Увидев удивлённое лицо генерала, Зоя Семёновна улыбнулась.

— Стрессы! Стрессы, и никуда от них не денешься, психологические нагрузки, нравственные комплексы. Что, нет? Думаете, какая нравственность там, наверху? Генетическая! Никто из них не был подлецом несколько поколений подряд, из них не выветрилось понятие порядочности. Они делали плохое, но организм на подсознательном уровне реагировал на это отрицательно. Мы все атеисты не настоящие, вернее, атеисты православные. И теперь надеюсь, что больше православные, чем просто атеисты. Да. Заметьте, вроде триумф, страна-победительница, а все полководцы-победители незаметно как-то сошли в мир иной в течение двух десятков лет после Победы. А все союзнички жили долго и счастливо, потому что не заморачивались по поводу потерь и разрухи, больших неудач и уничтоженной страны. Вот наших вождей и лечил Викентий Адамович Иванов.

Зоя Семёновна посмотрела на генерала.

— Да, да, я тоже думаю, фамилия не настоящая, но специалист-геронтолог он был настоящий, его препараты и сейчас ещё творят чудеса.

Зазвонил дежурный телефон. Генерал долго слушал.

— Пусть выезжают все, и Зырянова заберите. — Взглянув на Лаврову, сказал:

— Похоже, наш случай. Куски тела в частном секторе, — он посмотрел на часы. — Ну что же, давайте собирайтесь в третью городскую.

— А Зурьянц?

— Он с бригадой, посмотрит и сразу к нам подъедет.

Третья городская больница, самая большая в городе, расположилась практически на высоком берегу Ишима, от него отделяет узкая полоска гаражей и парка Победы. Ехать в этот район приходится через весь город. Коммунальщики с чувством собственного достоинства и ощущая приятную безнаказанность, в межсезонье, когда срочно требовалось именно днём убрать горы грязной наледи, устроили несколько нескучных пробок и забили, естественно, весь центр.

Водитель генерала заботливо повёз комиссию в объезд через район завода Куйбышева и Почтовый посёлок, сразу на Индустриальную улицу. Когда проезжали мимо старого кладбища, с которого всё началось, все дружно посмотрели налево, силясь что-то рассмотреть. В машине были, кроме генерала и Лавровой, полковники Михайлов и Марков. Ещё выезжая, Зоя Семёновна распорядилась, чтобы всё приготовили к их приезду: тела вывезли в смотровой зал кафедры, а посетителей просили не принимать, по русскому обычаю после часа дня покойников обычно не забирают.

Когда въехали, во дворе морга стояло три уазика серого цвета с надписью «скорая помощь». И хотя на одном отсутствовало слово «скорая» и буквы были синего цвета, никто не обратил на это внимания.

В зале кафедры стояли три стола, на одном лежала лже-Бикен, если бы не громадный разрез от подбородка до пупа, посиневший на местах пятисантиметровых стежков, можно было подумать, что она живая и по цвету, и по напряжённым налитым мышцам ног и рук. Огромная грудь лже-Бикен вообще стояла перпендикулярно столу. На другом столе лежал бесформенный кусок человеческого тела с торчавшим из него скелетом. На третьем — бывший водитель «скорой помощи», пришедший в такое состояние ещё в далеком тысяча девятьсот семьдесят втором году. Две суровые дамы, в целлофановых респираторах и жабьих очках, прилаживали оборудование. Служитель морга — старая женщина с ведром и шваброй прошла в глубину римской аудитории. Тихо шипя, работала вентиляция.

— Это невероятно! — восхищалась Лаврова, рассматривая кожу лже-Бикен через лупу. — Если бы не рана на лбу, можно подумать, что она спит.

— Да, и если бы не это, — показал пальцем на шов Марков — и осёкся. Лже- Бикен открыла глаза! Можно было, конечно, пройти в амфитеатр аудитории, сесть повыше, и видно лучше, но все мужчины стояли рядом с Лавровой, немного поодаль, чувствуя себя все-таки не в своей тарелке.

— Смотрите! — прошептал Марков. Все подняли глаза.

Лже-Бикен согнула руку в локте и поднесла к носу. Наступила гробовая тишина. Суровые дамы так и остались с открытыми ртами, в прозрачных респираторах, только их глаза открылись шире мотоциклетных очков. В то же мгновение тишина обрушилась одновременным криком и визгом четырёх женщин! Кричала даже Лаврова, видимо за компанию. Марков и Михайлов от неожиданности отпрыгнули. Труп лже-Бикен громко чихнул, одновременно опуская ноги со стола, и влепил в ухо левой рукой не реагирующему на изменение ситуации генералу. Одна из анатомов начала медленное приземление в обморок, увлекая за собой вторую, запутавшуюся в шлангах, та лежала и пыталась ногой отодвинуть подругу, при этом визжала, как армейская сирена!

Генерал в это время, пролетая в сторону аудитории, сбил уборщицу.

Одновременно посыпались стёкла входной двери и в комнату вломились два коренастых, немного бочковатых, почти фиолетовых врача с мечами. Марков недолго думая ударил лже-Бикен шваброй уборщицы по голове так, что швабра сломалась, а Михайлов с визгом подлетел к тому, что поближе, со сломанным мечом и, удачно захватив его, бросил через бедро. Тот полетел, обрывая шланги, раскатывая баллоны со сжатым воздухом, и чавкнув, как ни в чём не бывало, легко поднялся вновь.

Лаврова, как парализованная, стояла не шелохнувшись, хлопала ресницами и чувствовала, как немеют руки от ужаса. Однако, когда синий здоровяк в белом халате с мечом мимо неё рванулся к Маркову, незаметно подставила подножку, остальное доделали шланги. Запнувшись, меченосец скользнул своим оружием по столу и, окончательно запутавшись в двигающихся шлангах, свалился к ногам Маркова. Тот мгновенно коленом прижал врача к кафельному полу и болевым приёмом начал выжимать меч. Занятый своим делом, он не заметил, как над ним нависла голая глыба — лже-Бикен. Громадным кулаком ожившая экс-врач сокрушила сознание и голову полковника и, легко взяв за шиворот и поясной ремень, бросила в сторону выбирающегося из-под уборщицы генерала. Оба они исчезли в открытой двери кладовки, набитой вёдрами и швабрами.

С Михайловым разобрались ещё быстрее. Он всё-таки справился с лже- Бикен и бросил её приёмом через плечо, и когда она, пролетая мимо его лица, своими мёртвыми женскими прелестями и стокилограммовым весом ломала демонстрационный стол, он получил плашмя мечом по голове и, теряя сознание, заметил, как хромающая лже-Бикен и два её спутника скрылись в дверном проёме. Наступила тишина.

Наконец возня в кладовке привела Зою Семёновну в себя. Она бросилась к истекающему кровью Михайлову. Вторая врач-анатом наконец выбралась из-под шлангов и начала помогать лежащей подруге. Из кладовки появился генерал Зотов, он вытаскивал потерявшего сознание Маркова.

Минуты через три послышались торопливые шаги и все насторожились, но в комнату вошли Мухаметшин, Зырянов и Донцов. Два сержанта, охранники Зырянова, закинув свои короткоствольные АК за спину, стали помогать генералу извлекать Маркова из кладовки. Всё происходило почему-то молча. Андрей понял, что лишний, и пошёл на воздух позвать Зурьянца. Тот приводил в чувство водителя генерала нашатырём. В капоте «Волги» была вмятина и торчал обломок меча, такого же, как в госпитале.

Зырянов кое-как открыл капот. Удар был чудовищен по силе, клинок разрубил сам капот, сокрушил патрубок коллектора выхлопной трубы и, развалив трамблёр, застрял в рубашке блока цилиндров. Наконец водитель дёрнул ногой. Андрей бросился к нему.

— Ну, друг, вспоминай, кто тебя так?

— Врачи.

— Местные? Откуда они подошли?

— Из «скорой», вот здесь стояла «скорая».

— Какая? Цвет, цвет вспомни.

— Серая, уазик.

— Точно? Они из неё вышли?

— Да, два врача с железками, я думал, строительные метры, думал, так надо на вскрытии. Водитель в машине остался. Не выходил, потом — хлоп и дальше ничего не помню.

Андрей подбежал к своему уазику и вызвал дежурного.

— Акация один, это акация три.

— Слушаю вас, третий.

— Капитан Зырянов. Срочно объявить план-перехват, задерживать «скорые» серого цвета, марки УАЗ, в машине четверо: два врача, водитель, — немного подумав, добавил: — И крупная голая женщина.

— Не понял вас. Смеёшься, Зырянов?

— Повторяю, крупная голая женщина. Вооружены холодным оружием типа, — подумал, «мечи» — слишком фантастично и сказал: — Типа кавалерийские сабли. Приём.

— Акация три, вас понял. Перехват уазика — «скорой» серого цвета, вооружены.

— Приметы?

— Вас понял…

Глава ХIII

Когда вся троица через пять минут показалась на крыльце, Пётр Алексеевич завёл мотор. Ему казалось, что они всё делают чересчур медленно, когда они наконец втащили в салон лже-Бикен, он рванул с места так, что дверь захлопнулась сама собой.

— Аккуратней, старик, — возмутился экс-врач, с ускорением впечатываясь в заднее сиденье салона.

— Возьмите под сиденьем полог и накройте Магистра, также прошу не высовываться из-за штор, — с усилием произнёс старший ветеринар, закладывая вираж из переулка на улицу Рижскую.

— Куда мы теперь? — рыкнул Магистр.

— У меня недалеко, за плотиной, дача, отсидимся там до вечера.

— А у вас нельзя?

— Нет, сейчас полный двор сотрудников, вас незаметно не спрятать!

— Тогда слушай, мне нужна настоящая врач, чьё тело я занимаю.

— А вам не всё равно?

— Нет, не всё равно, она много знает, я хочу с ней поговорить, и потом, — Магистр похлопал себя по бёдрам, скосив взгляд на грудь, — я хочу такое иметь у себя в замке. Я подарю её Филиппу.

— По-моему, главное сейчас унести ноги.

— Вам, мой друг, вам, а я через секунду могу быть у себя в замке. — Он чихнул и задумался. — И кое с кем там разберусь! Но это потом, сейчас главное врач. Сейчас врач, — он потёр ладони.

— Как скажете, — и Пётр Алексеевич, въезжая на кольцо, включил сигнал поворота, это означало, они не спускаются на плотину. Это было сделано вовремя, потому что на плотине стоял патрульный экипаж ГАИ.

— Ну, друг мой, не расстраивайтесь, вы знаете, я держу слово. Заберём врача, выполню вашу просьбу.

— Это очень хорошо, — с замиранием произнёс Пётр Алексеевич.

По Рижской они опять проехали мимо того же поворота, и только-только разминулись с Зыряновским уазиком. Баффомет хранил своих адептов. С ходу они въехали во двор магазина «Старт». Необходимо было сменить одежду. Старый ветеринар лечил их сторожевых псов не один год, поэтому легко, в долг, добыл три спортивных костюма, самых больших размеров.

— В этом мы будем ходить? — поморщился Магистр. — Всё наружу!

— Это лучше, чем чехол от автомобильного кресла. Вообще-то расскажите, как вы хотите всё провернуть с врачом?

— Свяжитесь с племянником, пусть узнает, где она. Мы её выкрадем, а после вы нас доставите к воротам. С живым телом только через ворота. Кстати, это большая тайна, и вы можете оценить, как я вам доверяю.

— Это далеко?

— Ваш племянник вёз нас полтора часа или около того.

— А дорогу? Кто покажет дорогу?

— Я лично! Кстати, отсюда на север, чтобы вы ориентировались.

— Тогда сидеть тихо и не шевелиться, пойду звонить.

Через час Пётр Алексеевич вернулся и растолкал впавшего в транс Магистра.

— Её выписали уже, сейчас она дома.

— Вперёд.

Остальных выводить из транса не пришлось, выезжая со двора, уазик удачно переехал трубу теплотрассы, когда рыцари, поочередно издав чавкающий звук, снова забрались в кресла, Магистр усмехнулся.

— Ого, осторожней! Вы на радостях вытряхните нас из тел прежде времени.

Настоящая Досманова Бикен Кукашевна жила в центре, напротив кинотеатра «Казахстан», пятиэтажка, с магазином на первом этаже. Торцом она упирается в другую пятиэтажку, в которой, с величественным крыльцом, находился Дворец бракосочетания города Петропавловска. Это соседство совсем не радовало врача, особенно по пятницам и субботам, в эти дни она не показывала носа из квартиры. Сегодня, в понедельник, выписавшись из больницы, она принимала воздушные ванны во дворе, на лавочке, подставив ласковому весеннему солнцу лицо. После двух суток тревог и обследований она успокоилась, на работу её не пустили, четыре часа подряд заставляли писать объяснительную записку, вспоминая все, что с ней произошло. Солнце исчезло одновременно с визгом тормозов. Всё остальное напоминало дежавю.

Вот из остановившегося уазика, распахнув дверцу, выпали трое спортсменов, одна из них — она сама, схватили на руки и кинули в салон. Один прижал к полу, другой ловко сунул в рот какой-то свёрток. Машина рванула с места.

Старушки, сидевшие на соседних лавочках, из-за близости ЗАГСа были пропитаны свадебной романтикой и считались знатоками и ценителями ритуалов. Они подумали, что увидели красивую казахскую традицию — красть невесту, и удовлетворенно закивали, вспоминая всякие случаи.

— Ну, вот и встретились вновь, — услышала Бикен, когда её перевернули на спину.

— Теперь ты мне скажешь всё. Времени у нас много. Даже не представляешь сколько. Вечность!

Но грязный комок во рту и невыносимый запах от прислонившихся к ней тел включил предохранитель, и врач потеряла сознание.

— Вот чёрт, надо что-то делать!

— Возьмите раскладку под сиденьем. Найдите нашатырный спирт.

— Я не умею читать по-вашему.

— Покажите, там коричневые буквы. Вот! Сломайте, дайте ей понюхать, — инструктировал старый ветеринар, не отрываясь от дороги.

Досманова приходила в себя, хватала воздух ртом и вновь уходила. Так было несколько раз.

— Не хочет.

— Пощупайте пульс!

— Думаете, я смогу почувствовать этим, — Магистр показал свои опухшие посиневшие руки.

— Пощупайте на шее. Если пульс частый, то прекратите всё.

— Ах, жаль, у нас мало времени. Тогда придётся возвращаться! Кстати, вы куда едете?

— Пытаюсь выехать на объездную.

— Стоп, не сметь! Ищите путь не по оживлённой трассе.

— Глупости, мы свернём в лес, ещё до омского КП.