Бесплатный фрагмент - Гнездовье котов

«В нашей пишущей стране пишут даже на стене. Вот и мне пришла охота быть со всеми наравне!» © Л. Филатов

В оформлении обложки, с любезного разрешения Автора, использована картина Леонида Старцева «Страшнее кошки зверя нет»

Город трамваев

Рассказ написан на конкурс религиозной фантастики «Испод» сайта «Квазар». Занял в финале второе место. Вошел в сборник «Избранные»

— Почему я?

— Потому, — он медленно выдохнул сигаретный дым, и струя словно зависла над зеленой настольной лампой, — что тебя никто при всем желании с нами не свяжет.

— А если свяжут?

— Если свяжут, то сядешь на двадцадку: за нарушение гостайны. И будь уверен, двадцадку ты не протянешь.

— Не сомневаюсь, — я позволил себе криво усмехнуться.

— И это при том условии, что сумеешь выбраться оттуда.

— А зачем вам это?

— Что?

— Город этот вам зачем?

— Ты что, — он даже затушил недокуренную сигарету от огорчения моей тупостью, — совсем не понимаешь? На нашей территории,

— Вашей? — поддел я.

— На территории нашей страны, — не моргнув глазом поправился он, — расположен город, целый город, куда мы не можем попасть! Ты себе это представляешь?

— Нет…

— Ведь там может твориться все, что угодно.

— Ясное дело, — я снова посмотрел на экран, пытаясь понять, что за всем этим стоит.

— Короче, это максимум того, что удалось выяснить по результатам спутникового наблюдения, — экран погас.

— Неужели больше ничем нельзя подобраться?

— Пробовали дроны — просто исчезают. Пара пролетов самолетов… Потом руководство, — посмотрел на потолок, — запретило. Ни к чему портить статистику авиакатастроф в стране.

— А если просто приехать? Газовщики, телефонисты, коммивояжеры. Да просто родственников проведать?

— Нет там ни у кого родственников. Мы вообще не знаем, кто там живет. Вот такие дела…

— Те блестящие квадраты на фото?

— Эксперты считают, что это рельсы: узкоколейка, метро или трамвай.

— Пересекающиеся под прямым углом?

— Эксперты так считают.

— Как я туда попаду? — я не стал развивать тему.

— Они тебя уже пригласили…

— Что?! — удивился я.

— Почту электронную давно проверял?

— Утром…

— Приглашение на симпозиум видел?

— Смотрите мою почту?

— Работа такая.

— Уверены, что это от них?

— Сто процентов. Если хочешь, могу дать почитать заключение наших технарей. Там черт ногу сломит, но ясно, что отправлено из города…

— И что мне там делать?

— Езжай, — протянул пухлый конверт. — Тут деньги и билеты. На работе ты со вчерашнего дня в отпуске.

— Это все?

— А что еще? Духового оркестра и девочек с чепчиками ждешь?

— Никаких визитов к «мистеру Q», никакой спецтехники?

— Ни-ка-кой, — отчеканил он. — Ты не Джеймс Бонд и лицензии на убийство у тебя нет. Твоя цель установить контакт и вернуться. Понял?

— Понял, — я без особого энтузиазма сгреб конверт и встал. — До свидания, — пошел к двери.

— Удачи, — донеслось вслед.

***

Я думал, что у нас в городе бедно живут, но сидя в подпрыгивающем на выбоинах в асфальте старом «Икарусе» и глядя в окно, убедился, что у нас еще вполне терпимо. Немилосердно воняющий выхлопными газами и при этом насквозь продуваемый сквозняками «Икарус» дотащил меня до города. Взял в кассе автовокзала билет, походил по посадочным площадкам, уворачиваясь от пестро одетых нахальных чумазых цыганят, бесконечно тянущих: Сами мы не местные, поможите, кто чем может. Мое направление обнаружилось в числе прочих на табличке пятой площадки. До автобуса еще четыре часа.

Походил по привокзальным окрестностям, усыпанным битым бутылочным стеклом, зашел в магазин. Прилавки, закрытые металлическими решетками, неряшливо сваренными из арматуры, впечатляли. Заинтересовавшись, купил на пробу триста грамм копченых цыплячьих желудков и пару бутылок чувашского пива: темного и светлого. Казылык посмотрел, но брать не стал — наверняка есть дешевле. Судя по адресу на упаковке, тут где-то есть завод. На обратном пути, если все будет нормально, доеду до завода. Наверняка при нем есть фирменный магазин с более приемлемыми ценами.

Выйдя из магазина, пошел в чахлый скверик. На входе сидел в знаменитом «русском приседе» хрестоматийный гопник: в туфлях, кепке, с барсеткой и семечками. Надо же, я думал такие персонажи давно вымерли, а тут вон как. Заповедник какой-то. Пока искал подходящую лавочку, подошел местный ханыга и попросил закурить.

— Не курю, — обошел его и пошел дальше.

Только сел на скамейку, он подвалил снова и с той же точно интонацией попросил закурить.

— За пять минут я курить не начал.

Он посмотрел на меня незамутненным взором и пошел дальше. Интересно, чем он так обдолбился? Спиртным явно не пахнет.

Желудочки оказались жесткими, но вкусными, а пиво вполне терпимым. Поставив опустевшие бутылки под лавочку, достал электронную книжку и погрузился в чтение, время от времени косясь на часы.

К посадке подошла старенькая «газель», которую пассажиры забили под завязку. Один вообще тащил двухметровую сумку со сложенной байдаркой. Постепенно пассажиры сходили в поселках и деревеньках, истаивая словно снег. В «газели» остались двое: я и мальчик.

— Меня Коля зовут, — непосредственно сказал он, протягивая руку.

— Дима, — пожал ладонь мальчика.

Маршрутка чихнула и остановилась. Водитель вылез из кабины, открыл капот. Минут через пять залез в салон и посмотрел на нас.

— Извините, дальше не поедем. Поломался я.

— И что нам делать? — не понял я.

— Хотите, ждите попутки, — он достал мобильник. — Я эвакуатор буду вызывать, — посмотрел на экран мобильника. — Черт, тут сеть не ловит. Придется назад топать, на горку, — с ожиданием посмотрел на нас. — Что решили?

— Я дальше пойду, — сказал Коля. — Мне недалеко уже осталось.

— Вы? — водитель перевел взгляд на меня.

— Я тоже пройдусь.

Мы выбрались из «газели» и зашагали по дороге.

— Ты тут живешь?

— Еще километров шесть и будет моя деревня. А вам куда?

— Да я проездом…

Мы все шли и шли. Когда пересекали заброшенный железнодорожный переезд, Коля споткнулся и я едва успел подхватить его.

— Ты как?

— Кажется, ногу подвернул, — виновато сказал он.

Опираясь на мою руку, подошел к остаткам остановки на дорожной развилке.

— Моя деревня налево. Вот тут раньше автобусы ходили, — сказал Коля, — маршрутки, — уселся на пощербленную деревянную лавку. — Передохнем?

— Немного, — я снял сумку с плеча и поставил на лавку рядом с мальчиком. — Я сейчас, — зашел за символическую, изъеденную ржавчиной, стену.

Желание помочиться прошло после того, как я увидел содержимое выцветших полиэтиленовых пакетов, рядком стоящих за остановкой. Появилось желание согнуться и освободить организм от внезапно поднявшегося к горлу содержимого желудка. В пакетах были неровно отрубленные руки: кисти, кисти с кусками предплечий, кисти с целыми предплечьями. На некоторых руках остались часы… Я в очередной раз пожалел, что ввязался в авантюру.

— Знаете… — мальчик испуганно оглянулся, — тут город есть… только… только…

— Так что там с городом? — я выбрался из-за остановки.

— Вон та дорога к нему, — указал вправо. — Но я бы не ходил… Туда никто не ходит…

— Ты посиди тут, сумку мою посторожи, а я схожу — помощь приведу.

Не слушая возражений Коли, оставив свою старенькую спортивную сумку, пошел по дороге. По правде сказать, в ней не было ничего ценного, да и сама сумка давно отслужила свой век. Так что если Коля свалит с ней вместе, я не особо буду переживать. Сейчас мои мысли занимал таинственный город.

Он вынырнул из-за деревьев внезапно, словно прыгнул навстречу. Я никогда не был в Европе, но именно так представлял старую Прагу или города Австрии. Словно зачарованный, вошел в город и остановился посреди улицы. Все, как показывали на экране в незаметном кабинете, пропахшем холодным сигаретным дымом. Широкая улица, не заасфальтированная, а мощеная булыжниками. Длинные ленты рельсов, будто расплющенные в бесконечность наковальни. И дома: двух и трехэтажные, из красного и желтого кирпича.

— Нравится наша архитектура?

Я оглянулся. Старичок в пальто, с тростью в левой руке и с зонтиком подмышкой, дружелюбно смотрел на меня.

— Красиво.

— Эх, молодой человек, разве ваше поколение в состоянии вербально оценить красоту? — лицо старичка изобразило искреннее сожаление. — Описать ее во всех красках и оттенках?

— Мне сорок лет, я не так уж молод.

— Полноте, — отмахнулся, как от чего-то несущественного, — вы еще ребенок, по сравнению со мной. Как немец.

— А что немцы?

— Немцы? — снова отмахнулся, будто от навязчивой бабочки-лимонницы. — Немцы пьют шнапс, а не чай.

— И?..

— И я их за это не осуждаю. Цукаты дело такое.

— А при чем здесь цукаты?

— Разве вас сейчас это интересует? Давайте присядем, — деликатно, но крепко ухватил меня за локоток и подвел к гнутокованной скамейке с сидением из шлифованных деревянных брусков.

— Что за дерево? — я невольно залюбовался игрой солнечных бликов в вязи зеленовато-жёлто-золотистых с коричнево-чёрными прожилками древесных волокон.

— Бокоте, оно же мексиканское розовое дерево, розовое дерево Майя, бекоте, сирикоте, салмвуд.

— И не размокает от дождя?

— Нет, оно пропитано льняным маслом.

— А не пачкается?

— Нет, присаживайтесь, — усадил меня и осторожно примостился рядом. — Сейчас вас должны волновать не цукаты и не немцы, не скамейки и не дожди, а вопрос, где вы очутились.

— А где я? — легко подхватил я.

— Stadt Straßenbahnen, что в вольном переводе с немецкого означает Город трамваев.

— Почему с немецкого?

— А вы оригинал? — старичок прищурился, став похожим на рассерженного кота, — обычно новички спрашивают, почему трамваев.

Я молчал, глядя на собеседника. Вопрос он слышал, к чему мне повторяться?

— Хорошо, отвечу на ваш вопрос. С немецкого потому, что мне не нравятся немцы. А трамваев потому, что наша жизнь подчиняется строгому расписанию движения трамваев, их чарующему ритму. Если бы я был поэтом, то сказал бы, что наши сердца пульсируют в такт бегущим по рельсам трамваям.

— А вы поэт…

— Скажете тоже, — вроде как смутился. — Теперь пару слов о вас. Что вас сюда привело?

— Маршрутка поломалась, пришлось пойти пешком.

— Я в глобальном, так сказать, смысле.

— Случайно зашел…

— Понимаете ли… — замялся, с ожиданием глядя на меня.

— Дмитрий.

— А по батюшке?

— Можно просто Дмитрий.

— Понимаете ли, Дмитрий, в наш город нельзя попасть просто так.

— Почтовый ящик? Они еще существуют?

— Вы еще помните про почтовые ящики?

— Мне почти сорок лет, так что помню.

— Чудесно, продолжайте.

— Я ехал на симпозиум.

— Кого?

— Теологов, но на самом деле там должны быть представители общей и социальной философии, истории философии, социологии, антропологии, психологии, этнологии, археологии и других наук.

— И какую же из этих наук представляете вы? — глаза горели любопытством, словно у ребенка, впервые поджигающего коврик у соседской двери.

— Понимаете ли, — невольно скопировав его манеру, смутился я, — никакую из них.

— А что вам тогда там делать?

— Я написал статью… Про ритуальную магию у кошек… и вот, получил приглашение.

— Как интересно.

Из проулка вышла девочка в пестреньком летнем платьице и панаме, с отглаженным пионерским галстуком на груди и авоськой в руке. В авоське сиротливо жалась бутылка зеленого стекла.

— Вот и наша Аннушка, — расцвел старик и, вскочив со скамейки, будто молодой козлик, церемонно поклонился проходящей девочке.

Я вежливо кивнул. Девочка, не обратив на нас ровно никакого внимания, строевым шагом пересекла трамвайные рельсы. Обернулась и, словно только сейчас заметив, мило и смущенно улыбнулась нам. Отвернулась и деловито скрылась в проулке.

Будто по команде улица заполнилась спешащими по своим делам, но не забывающими вежливо раскланяться с моим собеседником, людьми.

— И что это значит?

— Ну же, — поощряюще посмотрел мне в глаза, слегка улыбнувшись, — человек, нашедший признаки карго-культа, получающего дальнейшее развитие в примитивную симпатическую магию, у кошек. Смелее!

«Аннушка!» — будто укол в мозг. — «А в авоське у нее получается масло?!»

— Аннушка, как у Булгакова? — несмело спросил я.

— Совершенно верно, — старичок тихо поаплодировал. — Вы догадливы, Дима. Аннушка не пролила масла, значит, трамваю на этой улице в ближайший час не потребуется жертва.

— Почему час?

— Таков интервал движения по этой улице. На других улицах он другой.

Послышался звонок, откуда-то из-за угла выскочил моторный четырехосный трамвай: красны низ, желтый верх и с важным видом скользнул мимо скамейки.

— А если просто не ходить по рельсам?

— А как же вы на другую сторону улицы попадете, милейший?

— Пройду дальше, где-то же рельсы уйдут в сторону.

— Не уйдут.

— Перейду на другую улицу.

— Там тоже рельсы.

— На перпендикулярную выйду.

— И там рельсы.

— Что, у вас рельсы под прямым углом пересекаются?

— Да.

— Так не бывает!

— А у нас именно так. Это же Город Трамваев.

— Хорошо, хотя это и противоречит физике, — я махнул рукой. — Можно же перейти, когда трамвая нет. Вы сами сказали, что он тут раз в час проезжает, строго по расписанию. Вот сейчас, — я посмотрел на часы, — целых пятьдесят минут в нашем распоряжении. Переходи, не хочу.

— Вы не понимаете, Дима. Если Аннушка пролила масло, то первый же прохожий просто обязан на нем поскользнуться, упасть и…

— И?..

— И ждать на рельсах в том положении, в котором оказался после падения, если понадобится все пятьдесят минут.

— Но почему?

— Не нами заведено, не нам и менять. Вы же знаете, как живучи обычаи. Все эти «присядем на дорожку», «через порог не здороваются» и прочие.

— Не знаю, я технарь.

— А как же ваша работа? Та, на симпозиум?

— Просто пришло в голову из наблюдений за котом.

— «Становится страньше и страньше» — как говорила Алиса. Впрочем, я думаю, что после того, как вы сделаете доклад, я и не только я, будем иметь честь задать вам вопросы по существу работы. Пока же предлагаю пройти на соседнюю улицу, и — посмотрел на часы-луковицу на цепочке, — там как раз вскоре пройдет трамвай к гостинице. Поселитесь в номере, приведете себя в порядок, отдохнете. А завтра милости просим в ратушу на доклад.

— Простите, но завтра я должен выступать на симпозиуме в вышнем Сельце.

— Собственно говоря, Дима, приглашение на симпозиум в Вышний Селец было от нас, так что все в порядке.

— Но как же?

— Мы же не какие-то дикари: трамваи — сфера духовного, но и почта с интернетом у нас есть, — встал со скамейки и увлек меня за собой.

Проулком вышли на соседнюю улицу. Почти сразу подкатил трамвай, но другой расцветки: желтый верх и синий низ. Над стеклом гордо красовалась начищенная медная «12».

— По расписанию? — спросил я.

— Они всегда юный друг мой. Можно часы сверять по трамваям.

— А если вдруг выбьются из расписания?

— Если они выбьются из расписания, — помрачнел, — то весь наш Город Трамваев… Впрочем, не будем о грустном. Мы достигли полной гармонии, как в «золотом веке», описанном древними.

Вошли в гостеприимно распахнувшиеся двери, сели на сидениях из натуральной кожи. Натуральная кожа, х-м, а если еще добавить, что изнутри трамвай был обшит мореным дубом и поручни у него хромированные, то неплохо тут за трамваями ухаживают. И разумеется, никакого граффити или мата на сидениях. Трамвай мягко тронулся и поехал.

— А это кто? — я показал на юношу со строгим, как молоток маркшейдера лицом, одетого как постовой милиционер в старых советских фильмах.

— Член общества добровольных помощников трамвая «Трамвайная дружина», в просторечии «друзья трамвая». По большей части для таких как вы, скептиков и гостей города. Истинные патриоты города рады принести и конечность и жизнь свою трамваю, а вот приезжие бывают несознательными. Некоторые, поскользнувшись на масле, пытаются даже встать с рельсов, — лицо старичка скривилось от отвращения. — Для таких случаев, редких, но все-таки, у помощников, как вы можете видеть, есть револьвер системы Нагана в кобуре. Очень помогает.

— А кому проезд оплачивать?

— Проезд бесплатный, — мягко сказал старик.

— Совсем?

— Дима, вот вы, когда в церковь приходите, деньги платите.

— Я в церковь не хожу, но знаю, что свечи там денег стоят.

— Но можно же и просто прийти, без всяких свечек.

— Можно.

— Никто же вас гнать не станет.

— Нет.

— Так и у нас: трамвай для горожанина — это как церковь для прихожанина, — улыбнулся. — Вот стихами с вами заговорил. Короче говоря, трамвай для нас как храм для иногородца.

— Вы нас называете иногородцами?

— Надо же вас как-то называть? Согласитесь, — пожал плечами.

— Хорошо, согласен. Называйте, как хотите: хоть горшком, только в печку не ставьте.

— Печку у нас еще заслужить надо, — отозвался туманно.

***

В гостинице встретила милая девушка-портье с латунной табличкой «Маша», приколотой к пиджачку цвета морской волны.

— Иногородный? — прощебетала весело, открыв протянутый мною паспорт.

— Так точно, — кивнул я.

— Круг проверки? — вопросительно взглянула на моего спутника.

— Заселится, приведет себя в порядок, а потом на Круг, — твердо сказал старичок и Маша словно стушевалась перед ним.

— Карточку потом заполните, — вложила в паспорт пожелтевший листок и, привстав со стула, вместе с ключом протянула мне. — Двенадцатый номер.

— Спасибо, — я скользнул взглядом по блеснувшему в вырезе блузки массивному золотому трамваю на цепочке. Интересно… — А номер сколько стоит?

— Оплатите, когда будете выезжать.

— Но я же должен знать, сколько платить.

— После узнаете, — девушка осталась непреклонной.

— Дима, я вас провожу, — старичок подхватил меня под локоть и словно паучок Муху-Цокотуху, потащил к номеру.

Номер состоял из комнаты со столом, журнальным столиком, увенчанным телефоном и хрустальной пепельницей странной формы, и стулом; спальни с двухспальной кроватью, платяным шкафом, столом, двумя прикроватными тумбочками и мини-холодильником; совмещенного санузла: унитаз, раковина и душевая кабинка. Оригинальность придавала фотография трамвая в рамке, висящая на манер иконы в «красном углу».

— Часа вам хватит, чтобы привести себя в порядок? — отвлек от осмотра старичок.

— Вполне.

— Я буду ожидать на террасе гостиничного ресторана. Подходите.

Как только он свалил, я метнулся в спальню и проверяя догадку, посмотрел на лежащие на тумбочках, на манер Библий в западных гостиницах, книги. Твою же мать! «История трамваев» — уведомляло солидное золотое тиснение на богатой кожаной обложке. Карго-культ у кошек сразу потускнел: одинокого кота с его ритуалами легко перевешивал целый город. Кого? Трамваепоклонников? Звучит дико. Массовое помешательство? Скорее похоже на крупномасштабный розыгрыш. Кому это надо и зачем? В один только трамвай, оставивший нас в гостиницу, вбухали немалые деньги. Что тогда? Экспериментальный дурдом на свежем воздухе?

Зашел в ванную, умылся из-под крана с насадкой в форме трамвая. Попробовал воду: вкусная и никакой хлорки. Значит, скорее всего, город снабжается водой из артезианских скважин. Набрал воды в маленький пузырек из-под лекарств. Если выберусь отсюда, то хоть что-то будет на анализ. Если выберусь? Откуда такие мысли? Народ вроде дружелюбный, а руки за остановкой… мало ли, откуда там взялись руки. Не выбрасывают же горожане отрезанные трамваем руки? Или?.. Или выбрасывают?

Вытер лицо льняным полотенцем с красно-зеленой вышивкой, изображающей все тот же трамвай. Ради интереса мотнул рулон туалетной бумаги в держателе — вдруг и там трамвай? Нет, обычный пипифакс, только без товарного знака. А вот пепельница при ближайшем рассмотрении оказалась видом на салон трамвая в разрезе.

Достал мобильник: сети не было ни на одной, ни на второй симке. Залез на кровать, поднял «трубу» над головой — та же история: сети нет ив помине. Неужели глушилки стоят? Это бы объяснило и неработающие телефон водителя маршрутки и потерю дронов. Попробовать бы приемник включить, но в номере ни приемника, ни телевизора не было.

Кольнула мысль — «Как там Коля?», но я ее отбросил: моей целью было не спасение местных хромых мальчиков, а проникновение в город и решение его загадки. А Коле помогут проезжающие, мир не без добрых людей.

Старичок скучал на террасе: под зонтом в форме трамвая, за столиком в форме трамвая. Мне захотелось протереть глаза, а потом проснуться. Последним желанием перед тем, как я сел на стул, стилизованный под трамвайное сидение, было свалить отсюда.

— Скажите… — сделал паузу. Пора бы уже и представиться.

— Михаил Афанасьевич, — любезно подсказал он.

— Скажите, Михаил Афанасьевич, у вас и на могилах плиты в форме трамваев ставят?

— Отчего вы сделали такой вывод? — весело блеснул глазами и отпил из чайной чашечки в форме все-того же трамвая.

— Если у нас на могилах ставят кресты — символ религиозный, то у вас, должны ставить трамваи.

— Логика железная, — подмигнул, — но есть одно но: мы не хороним, мы кремируем.

— В печи в форме трамвая?

— Разумеется. — Удовлетворенно закивал. — А урна с прахом, в форме трамвайчиков, замуровываем в Стене Покоя. Вы ее еще увидите. Не желаете слегка подзакусить?

— Можно.

Михаил Афанасьевич громко щелкнул пальцами и возле нас словно из воздуха, подобно джинну в арабских сказках, соткался официант, одетый в кожаную тужурку и фуражку, на кокарде которой перекрещивались два молоточка.

— Чего изволите?

— Дима, с вашего позволения, я закажу сам.

Я кивнул.

Михаил Афанасьевич ткнул пальцем в меню и официант бесшумно упорхнул от нас. Мы молчали: он допивал чай, я смотрел на тенистый парк, окружающий гостиницу.

— Прошу, — официант выставил с подноса тарелки, серебристую кастрюльку, рюмки, графин с водкой. — Еще что-то? — преданно, будто старый беззубый пес на хозяина, решившего выгнать его со двора, смотрел на старичка.

— Пока нет, милейший.

— Если надо — позовите, — халдей исчез.

Михаил Афанасьевич ловко наполнил рюмки.

— За приезд, — поднял рюмку на уровень глаз.

— Не рано?

— Вы же в гостях, — расплылся в радушной улыбке, как крокодил, приглашающий в гости слоненка, — в гостях всегда пьют.

Смирившись, я взял рюмку и, чокнувшись, опрокинул в себя. Водку не пил давно, но эта показалась очень даже ничего.

— Закусывайте, — Михаил Афанасьевич любезно положил из кастрюльки на мою тарелку пару сосисок в соусе.

Я подхватил одну вилкой, откусил: вкусно. Хорошо хоть сосиски привычной формы. Кстати, откуда они? Чем тут вообще питаются? Ни на снимках, ни на подходе к городу я никакого сельского пейзажа не видел: ни полей, ни ферм. Откуда мясо?

— Еще по одной? — отвлек от размышлений Михаил Афанасьевич, разливая водку. — За наш город.

— За ваш город.

Выпили, закусили сосисками.

— Как закусочка?

— Вкусно, — признал я.

— Наша фирменная, «Фагот». Открою секрет: сначала надо сосиски хорошенько обжарить и непременно на жире, оставшемся от запекания мяса; потом добавить соус и бульон, в котором варились такие же сосиски. Результат перед вами.

— Безотходная технология, — усмехнулся я.

— Экономика должна быть экономной, — в том же тоне отозвался Михаил Афанасьевич.

— Неплохая водка. Что за сорт?

— Вы такой раньше и не пили. Наша фирменная, по старинному рецепту — «Трамвень», двойной очистки.

— Забавно.

— Ну-с, — потер руки, — по третьей и в путь?

— Какой путь?

— Вас ждет Круг. Запамятовали уже?

— Что такое круг?

— Круг — это мозг города. Впрочем, сами все увидите, — встал со стула.

— А платить? — мне было очень интересно увидеть здешние деньги.

— Питание входит в стоимость проживания, — небрежно бросил Михаил Афанасьевич.

По ходу, добрый дедушка легко и непринужденно разводит меня на бабки: выпил и закусил за счет залетного лоха, а теперь тянет на экскурсию. Хорошо, сыграем по вашим правилам.

— Трамваем поедем?

— Зачем? Тут недалеко.

— Я думал, вы только на трамваях перемещаетесь, — позволил легкую «шпильку».

— Вам уже можно без трамвая, — остановился и, оглянувшись, посмотрел на меня, — двенадцатый уже считал необходимую информацию.

— Это как?

— Вот так, довез вас и заодно просветил внутри.

— То есть?

— Вам надо обязательное объяснение? — вздохнул укоризненно. — Неужели вы не понимаете, что тут действует вера? Молящиеся люди, не смотря на то, что наука не доказывает существование Сущего, просто верят и не требуют никаких доказательств.

— Получается, если я не верю в возможность трамвая, то и просканировать меня нельзя? Вроде как в примитивных племенах: когда жертвы верят, что колдун может причинить вред, то погибают, а если нет, то нет.

— Забавная аналогия, — кивнул одобрительно, — только в нашем трамвае не работает: он считывает всех. Проверено уже. Вот мы и пришли.

Я мысленно присвистнул, глядя на стену из красного кирпича с вмурованными урнами для праха.

— Стена Покоя?

— Она самая. Нам туда, — провел к толстой двери из мореного дуба, окованного начищенной медью. — Прошу, — распахнул створку.

Я ступил на мощеную желтым кирпичом дорожку. Изнутри Стена Покоя напоминала засаженный свежей травой стадион, по которому, словно спицы в колесе, бежали радиальные дорожки, вымощенные разноцветным кирпичом. В центре образованной стеной чаши слегка возвышался круг метров тридцати в диаметре.

— Пройдемте, — Михаил Афанасьевич натренировано завладел моим локтем и как буксир баржу потащил по дорожке.

— Я чувствую себя Дороти, — пошутил я, показав на дорожку.

— Вы шутник, Дима, — Михаил Афанасьевич со вкусом хохотнул, — но скоро вам станет не до шуток.

При нашем приближении круг нырнул вниз и скрылся из глаз, оставив черную дыру в лужайке.

— Лед тронулся? — усмехнулся я.

— Процесс пошел, — подтвердил Михаил Афанасьевич.

Круг снова всплыл из глубин стадиона или что тут у них. На нем стояли три трамвая, размерами поменьше тех, что сновали по улицам.

— Ступайте, — Михаил Афанасьевич легонько подтолкнул меня.

— Куда? — я неверяще посмотрел на него: шутит что ли?

— В Круг.

— Зачем? — я на всякий случай на пару шагов попятился назад.

— Так надо.

— Кому надо? — едва сдержался, чтобы не сорваться на крик.

— Всем, Дима, и прежде всего вам.

— Зачем мне это?

— Проблемы, Михаил Афанасьевич? — послышалось за спиной.

Я оглянулся: два молодых откормленных и розовощеких «друга трамвая» лениво смотрели на меня. И как только подкрались так тихо? Откуда?

— Никаких проблем, товарищи, — ответил Михаил Афанасьевич. — Дима сейчас подумает и пойдет сам.

— Вы сначала объясните, что я должен там делать? — не нравилось мне, как «друзья трамвая» одновременно опустили руки на рукоятки «наганов», поэтому решил пока не качать права.

— Элементарно, Дима: остаться в живых.

— Чего?!

— Или говоря вульгарно, не попасть под трамвай.

— В чем подвох? — я оглянулся, оценивая расположение рельсов в круге.

— Какой подвох, право слово? — улыбнулся так же честно, как лиса Колобку. — просто ступить на круг и пройти по нему, сойдя на противоположном конце. Видите во-о-о-н ту желтую дорожку? Это ваша.

— Так просто?

— Проще некуда, — ехидно захихикал один из «друзей».

— Просто пройти? — решил не обращать внимания на урода, но в память его ехидный смешок впечатал намертво. Будем надеяться, что до отбытия из славного Города Трамваев я еще встречу сытую рожу. Не всегда же он с корешем и стволом ходит? Будет и на моей улице праздник.

— Просто пройти, — эхом отозвался Михаил Афанасьевич.

— Хорошо, — я шагнул вперед.

Еще три шага и я на Круге. Один рельсовый путь закручивался спиралью от центра к краю; второй пересекал Круг в центре по всему диаметру; третий шел по касательной. Интересно, как они вообще по таким рельсам ездят? Никаких стрелок не видно. Красно-желтый трамвай, стоящий в центре спирали, пришел в движение и начал разматывать спираль. До него еще далеко, поэтому я сосредоточился на желто-зеленом, катящемся по рельсам, идущим по касательной: обогнуть его и обхитрить диаметральный голубовато-синий, чьи рельсы как раз пересекали мой путь поперек, и дело в шляпе. Одновременно я старался смотреть под ноги: мало ли какая Аннушка решила, что «каши маслом не испортишь».

Пока все шло нормально. А что если словчить и слегка подождать? Пускай красно-желтый упрется в бок желто-зеленого, а я проскочу. Вот, вот, еще чуток… Пора! Я рванул вперед и едва не грохнулся на рельсы, замявшись в прыжке. Как?! Как, вашу мать?! Красно-желтый прошел сквозь желто-зеленого собрата и они, как ни в чем ни бывало, поехали дальше. Неужели мне просто показалось и он проехал позади желто-зеленого? Но все равно, как же рельсы? Как пересеклись рельсы? Разве такое возможно?

Только вид несущейся на меня желто-зеленой смерти вырвал из размышлений. Прыгнул влево, уходя от наезда. Справа обдало волной плотного воздуха с запахом машинного масла и креозота. Рванул вперед что есть мочи. Круг внезапно повернулся против часовой стрелки. Рельс желто-зеленого вновь отрезал мне дорогу. Я беспомощно оглянулся и едва не заорал от злости: один из «друзей» снимал происходящее на громоздкую видеокамеру, какие были в 90-х годах прошлого века.

— Уроды! — вырвалось у меня, а потом стало не до них: возвращался желто-зеленый, приближался красно-желтый.

Я скакал как безумный заяц меж рельс, подобно тореро от буков, уворачиваясь от трамваев. В глазах уже рябило от их цветов, в виски там-тамами племени людоедов гулко колотила кровь, ноги отяжелели от молочной кислоты, легкие грозили порваться о ребра. Не знаю, сколько это продолжалось, но я как-то умудрился добраться до голубовато-синего и обманув его изменив направление рывка, проскочил сзади. Кстати, эти трамваи и назад ездили так же быстро.

Паскудный Круг снова повернулся, возвращая меня на исходную. Гадство!!! Я замер, согнувшись и уперев руки в колени, стремясь отдышаться, пока трамваи садистски-неспешно ползли ко мне. Должен же быть какой-то чертов алгоритм прохода этой западни! Или?..

Скосил глаза на троицу горожан. Застыли, завороженно глядя на наш поединок, ждут, как вОроны крови. По логике, если Маша спрашивала, прошел ли я Круг, значит, его все-таки возможно пройти? Или это все было просто игрой? Что делать? Как обойти чертовы трамваи, проходящие сквозь друг друга? Теперь в этом не было сомнения: они действительно свободно проходили сквозь друг друга. Вот почему на улицах города нет проблем с пересечением рельсов. Выход должен быть. Думай! Если сигануть обратно на дорожку? Начнут стрелять? Против двух стволов могу не успеть, даже скорее не успею — в один прыжок такое расстояние не покрыт. Прикрыться стариком? Дальше что? Смогу я выбраться из города с повисшим на руках заложником? Пешком вряд ли, а машин я в городе не видел.

Круг, словно реагируя на мои мысли, снова повернулся. Дорожка стала недосягаемой. И что теперь? Соскочить просто на лужайку? Все-таки, эта хрень под ногами читает мысли — то ли Круг уменьшился, то ли лужайка отпрянула, но перескочить через возникший между Кругом и лужайкой зазор метра два шириной мне явно не по силам.

Что делать?! Что, твою мать, делать?!

— Была, не была!!! — кинулся прямо навстречу желто-зеленому, лоб в лоб, как идущий на таран, словно Борис Ковзан.

Удар и странное ощущение, будто плюхнулся в неглубокий прогретый июльским Солнцем пруд. Перед глазами поплыла радужная пленка, а когда зрение прояснилось… Я стоял в каком-то тускло освещенном чахлыми лампочками подвале с белеными стенами. На меня смотрел сырым мясом лица мальчик с содранной кожей.

— Долго, — недовольно пробурчал он, брызнув красно-белой сукровицей, — опаздываешь.

— Ты кто?

— Короткая у тебя память… или совесть мешает вспомнить?

— Какая совесть, какая память?

— Оставил меня ждать, а сам…

— Коля?!

— Для папы с мамой я был Коля, а для тебя оказался входным билетом в город.

— Они тебя?..

— Говорю же, входной билет, который не жалко надорвать и выбросить. Ладно, пошли, — повернулся и пошел.

Я невольно зашагал следом, глядя в окровавленный затылок. За крашеной в зеленый цвет железной дверью обнаружился выход на кольцевую галерею, охватывающую Круг.

— Смотри, — Коля показал на снующие по Кругу трамваи. — Сейчас Круг думает, кто ты и что ты.

— Как он может думать?

— Видишь вон те дырки в стенах? Потоки воздуха от трамваев попадают в них и по разным трубам идут в разные элементы. Если повезет, тебя признают достойным стать жителем города; если нет — части твоего разрезанного трамваями тела раскидают за границей города, другим в назидание.

— Аналоговая пневматическая вычислительная машина! — осенило меня.

— Точно, машина от воздуха и она решает.

— Читал про такие системы в старину. Но как трамваи проходят сквозь друг друга?

— Я откуда знаю? Я же не учитель физики.

— Почему меня не задавило?

— Ты про квантовую физику слышал?

— Я инженер.

— Тогда должен понять: сейчас ты, как кот Шредингера, завис между жизнью и смертью: и не жив, и не мертв. И только от трамваев зависит, какое состояние станет определенным…

— Получается, все жители прошли через это?

— Из вновь прибывших — да. А те, кто были старожилами, — Коля пожал плечами, — кто же их знает?

— Но ведь судьба кота Шредингера определяется случайным образом!

— Тогда стой молча и молись, чтобы случайность была на твоей стороне.

— Откуда ты все это знаешь?

— Когда из меня делали входной билет для тебя… много порассказали.

— Прости…

— В город нельзя войти без билета…

— Почему?

— Трамваи своим движением создают особую структуру пространства-времени. Если бы они вдруг остановились, то весь этот кусок реальности просто бы исчез. А так они тактом движения задают частоту системы, вектором движения — общий вектор. Трамвай здесь одновременно ножницы, перекраивающие ткань пространства-времени и иголка с ниткой, сшивающая разрезанную ткань. Они ездят, создавая священный союз физики и биологии, разрезая-сшивая, закручивая, как в вихре, и получается многослойность, вроде, как листья на капустном кочане, а внутри локальное пространство, с соответствующим образом искривленными границами. Без трамваев в этот «кочан» попасть уже невозможно. Понял?

— Не совсем.

— Еще бы ты сходу понял. Тут не всякий математический физик просто так, на пальцах, разберется. Даже Эйнштейн не въехал в структуру и содержание этого пространства, не расшифровал комплект скалярных потенциалов.

— А трамваи когда-нибудь остановятся?

— Нет, их приводит в действие энергия гармонических колебаний Вселенной. Пока будет существовать Вселенная, трамваи будут ездить. А вот у тебя столько времени нет.

— И кто все это создал?

— Вот этого я не знаю. И возможно, не знает никто, из ныне живущих в городе.

— Тебе больно?

— Сам как думаешь?

Мы замолчали, глядя на решающие мою судьбу трамваи.

Змеиный глаз

Рассказ написан на конкурс «Черная метка 2019» сайта «Квазар». Занял 6-е место. Вошел в сборник «Избранные. Черная метка 2017/18/19» https://ridero.ru/books/izbrannye_chernaya_metka_i/

Отец приехал из города необычно задумчивым, и, что еще более поразительно, трезвый.

— Андрей, аль помер кто? — встревожилась мать.

— С чего ты взяла?

— Ты трезвый вернулся.

— Что же я алкоголик какой? — фальшиво возмутился отец. — Я чай работник культуры, не фигля-мигля какой.

— Так что случилось? — не отставала мать.

— Слышал я историю одну, — сел за стол, закурил. — Что ежели настоять змеиный глаз на спирте, то можно жить вечно.

— Сомнительно как-то, — нахмурилась мать. — Если бы все было так просто.

— Что тут простого? Ты сначала змею поймай, глаз вырви, а потом говори. Глаз должен быть целым — вот дела, да?

— Правый или левый?

— Думаешь, есть разница? — отец почесал затылок и сам себе ответил: — Конечно, есть. Слушай, — смутился, — я как-то не надумал спросить.

— А кто тебе сказал?

— Да заехал к куму, а у него мужик выпивает. Не простой: руками может оперировать, как филиппинец.

— Ничего себе!

— Вот он взял, руками так вот просто поводил, — отец изобразил, — и мне стало холодно.

— Да иди ты!

— Вот и я про то же. Выпили мы, он и рассказал про глаз.

— Сомнительно.

— Что ты вечно сомневаешься, как бабка старая? Завтра сходим в лес, поймаем змею и проверим.

— Легко сказать, поймаем.

— Что трудного? — спросил раздраженно. — Что за привычка раздувать из мухи слона? На болотах змей полно. Должны быть.

— А на работу?

— Что такое работа по сравнению с бессмертием? — плюнул на пол. — Еще успеет надоесть.

— Логично, — подумав, согласилась мать. — Я тоже отгул возьму.

Назавтра мы пошли на болото.

— Где все змеи? — бурчал отец. — Как корова языком слизала.

— Ты давно вообще змей видел? — спросила мать.

— Не считая твоей мамы — давно.

— Хам ты!

— Сама ты… — замер. — Смотрите.

Посреди чахлых деревьев, будто палец в небо, торчал камень. На нем сидела — я протерла глаза — большая птица с женской головой и смотрелась в зеркало, ручку которого крепко сжимала в лапе.

— Что это? — прошептала мать и перекрестилась.

— Болотный газ, — убежденно сказал отец. — Галлюцинации от него.

— Прямо как живая.

— Я и есть живая, — прокуренным и пропитым голосом отозвалась полуптица и, отодвинув зеркало, брезгливо посмотрела на нас. — А вот вас какой бес сюда принес?

— Мы это… — начала мать.

— Что ты с ней разговариваешь? — одернул отец. — Это глюк. Ты что, психичка, с глюком говорить?

— Сам ты глюк, кудрявый! — полуптица плюнула в отца, но не доплюнула. — Я Виктория! Мужик, ты что курил?

— Я вообще курить бросил, — насупился отец (он всегда был жаден на сигареты). — До пенсии хочу дожить.

— Чего тогда по болотам шаришься?

— Мы это… — снова вступила мать, — змею ищем.

— Со змеями нонче не то, что давеча, — развела крыльями, явив обвисшие женские груди, — как китайцев в тайгу пустили, так змеи стали ныкаться по нормам да ущельям, болотам да пустошам.

— Это болото? — отец обвел рукой вокруг.

— Резонно, кудрявый.

Отец приосанился, мать дернула его за волосы.

— Что ты с ней треплешься? — прошипела злобно. — Кобель! Сисек не видел?

— Ничего я не треплюсь, — пробурчал, — я просто как зоолог смотрю: у птицы грудь. Прикольно же. — А громче спросил:

— Скажите, а тут змей нет поблизости?

— Вот же настойчивый, — в сторону сказала Виктория, — люблю таких. Слышь, мужик, есть тут один ползучий, но страшный, страсть просто.

— Где? — отец аж подскочил от нетерпения.

— Сейчас. Змей! — прокричала и закашлялась, заклекотала грудью.

— Чегось? — из-под коряги выглянул блеклый поседевший змей с повязкой на глазу. — Третий нушшен?

— Уже нет! — отец молнией метнулся вперед и цепко ухватил добычу за шею.

— Ты шшего, мушшик? — полузадушено прошипел змей. — Попуталшшя?

— Молчи, ремень ползучий! — ловко выволок из-под коряги, растянул перед нами. — Смотрите, какой красавец. И здоровучий.

— У него глаз один, — холодно сказала мать.

— Как один? — отец загнул змея, уставившись ему в морду. — Ты куда глаз дел, тварь?

— А шшо я? — обиженно шипел змей. — Это Адам окошшел от забродивших яблок и буянил.

— Тот еще дебошир, — подтвердила Виктория. — Как накатит, так никакого сладу с ним нет. Начинает бить себя в грудь и кричать: «Я по образу и подобию, а вы ошибки!»

— Вы нам зубы не заговаривайте, — прервала мать. — Нам глаз нужен.

— Глаз вшшем нушшен.

— Для начала и одного глаза хватит, — решил отец. — Зато не перепутаем, где правый, где левый.

— Логично, — кивнула мать и достала из сумочки нож-бабочку. В молодости она с ним грабила мажоров. — Держи крепче, чтобы глаз не повредить. Света, доставай.

Я, вздохнув, достала из сумки банку со спиртом, открутила крышку.

— Вы это шшо удумали? — встревожился змей. — Я в «Гринпис» буду жаловаться! Права не имеете!

— Не шипи, — отец встряхнул ползучего. — Два глаза роскошь, один не к чему. Катя, режь!

— Штойте! Штойте! Я вам клад укашшу!

— Клад? — отец задумался.

— Что ты его слушаешь? — мать шипела не хуже змея. — Ты столько денег заработаешь, что никакого клада не надо будет.

— Логично, — тряхнул кудрями, будто конь гривой. — Вынимай глаз.

— Пошшвольте, зашшем вам мой глашш?

— Для бессмертия, — бесхитростно объяснил отец.

— Но пошшему мой?

— Мужик так один сказал.

— Неушеели вы ему поверили?

— Нет, у нас доверий, но проверяй, — жизнерадостно улыбнулся. — Дружба дружбой, а табачок врозь.

— Жалко, что вы на сигареты не богаты, — вздохнула Виктория.

— Андрей, — прошипела мать, — у ей два глаза.

— И что?

— Может от нее тоже какая польза может быть.

— Логично.

— Давай я ее на сигареты подманю, а ты змеюкой хлестнешь.

— Давай. На крайняк суп сварим.

— Есть у меня, — громко сказала мать, показывая сумочку — только они с ментолом.

— Давай! — Виктория радостно встопорщила перья и наклонилась вперед, опасно балансируя. — Еще лучше!

— Берите, — мать достала пачку.

— Можно две? — клюв алчно распахнулся.

— Хоть три! — выкрикнул отец и хлестнул змеей, словно бичом.

Оглушенная полуптица камнем рухнула с камня.

— Рожденный ползать летать не сможет, — отец как лассо намотал оглушенного змея на руку.

— Хорош трепаться, — мать резала шею Виктории, — ты, раззява, глаз змеюке вышиб.

Отец с сожалением поднял и оглядел безвольно свисавшую голову:

— И правда. Ладно, потушим — будет как в Таиланде. Считай, что в отпуск смотались.

— Это да, — мать достала влажные салфетки и брезгливо вытирала кровь с рук, — и полубабу видели и змею съедим.

— Экономия, — согласился отец и резким взмахом размозжил голову змея о камень. — И мясо в доме. А глаз мы и в другой раз найдем, да, Светка? — взял у меня из рук банку и отхлебнул спирта. — Главное — мир в семье, а бессмертие подождет.

— И курить вредно, — добавила я.

Убить дракона (журнальная версия)

Рассказ участвовал во II этапе Чемпионата-2019 портала Табулатура

Был опубликован в №9 за 2019 год журнала «Испытание рассказом»

Пять часов утра не лучшее время для размышлений — не лучшее и не худшее, но думать мне совершенно не хотелось, поэтому я монотонно долбил макивару, привязанную к дереву, наслаждаясь утренней тишиной. Удар, еще удар. На задворки сознания проник шум мотора. Машина остановилась метрах в двухстах, водитель, не гася фары, несколько раз посигналил. Фары погасли, раздался хлопок дверцы. Пока человек грузно хрустел свежим снегом ко мне, я взял висевший на ветке домино и надел на обнаженный торс.

— Бог в помощь, — негромко сказал он, не дойдя до меня пары шагов.

— Олег, пять утра. Все нормальные люди спят. И вообще, сколько раз я просил не упоминать имя господа всуе?

— Просил, — не стал отрицать он. — Извини, что побеспокоил, но дело срочное.

— Если бы ты только знал, сколько раз я слышал эту фразу. Что там, опять кто-то должен мне деньги?

— Нет. Моему двоюродному брату нужна помощь. У него большие проблемы.

— У всех большие проблемы в этом мире. А у тех, кто рвется решать чужие проблемы, проблемы становятся еще больше, — я натянул капюшон. — Ладно, зови.

Он протопал обратно к машине и вскоре вернулся с парнем лет двадцати, лицо которого украшали здоровенный синяк под левым глазом и рассеченная губа.

— Здравствуйте.

— И ты не болей. Что стряслось?

— Понимаете, такое дело. Я двоюродный брат Олега, давно его не видел, живу в городе Д., работаю на заводе инженером, а тут объявили праздник двадцать шестого декабря и мэр…

— Давай короче, — подняв ладонь, остановил его я. — Не стоит тратить чужое время.

— Мэр приказал полиции забрать мою невесту, чтобы принести ее в жертву на площади! — на одном дыхании выпалил он.

— Как ты сказал, зовут вашего мэра?

— Драго. Он серб и… — хруст ломающегося дерева заставил его замолчать. Он потрясенно смотрел на мой левый кулак, с которого на снег капали черные капли крови. Снег под каплями шипел и испарялся.

— Поехали, мне надо собраться, — я взял прислоненную к стволу трость и похромал к машине.

Дорога до города Д. заняла три часа, проведенных в тишине.

— Как там тебя зовут? — обратился я к съежившемуся на заднем сидении парню.

— Слава.

— Полиция тебя ищет?

— Да, когда они пришли за…

— Довольно, — остановил его я. — Как говорил герой одного фильма, город новый, а история старая. И ты даже не представляешь, насколько старая.

Въезд в город перекрывали две машины полиции.

— Олег, если не съедем на базаре, то будем валить наглухо. А ты, Славик, заляг и не высовывайся.

Навстречу шагнул раскормленный полицейский в капитанских погонах.

— Выйти из машины! — четыре автоматных ствола, направленных на нас, уверенности не прибавляли.

— Выходим. Работай капитана, я остальных, — вполголоса скомандовал я, открывая дверь и начиная неспешно выбираться из машины. Олег хлопнул дверью. Выбравшись, я оперся на трость и посмотрел на полицейских. Они невольно уставились на меня в ответ. Оно и понятно, не каждый день встречаешь монаха в подпоясанном толстой веревкой изрядно поношенном плаще с капюшоном.

Слева краем глаза ухватил мелькнувшее тело. Олег взял капитана в борцовский захват, вырваться из которого не было практически никакой возможности. Треск ломаемой шеи, стволы мучительно медленно начинают сдвигаться в его сторону, а я срываюсь с места. Длинная очередь из автомата уже мертвого капитана срубила еще двоих. Оставшегося сержанта убил я.

— Тачки отгони и потом опять перекрой проезд, — скомандовал я.

Сзади раздались странные звуки. Это рвало Славика.

— Ничего, привыкнешь, — утешил его Олег, садясь в полицейскую машину.

— Слава садись на переднее сиденье, будешь дорогу показывать, — сгружая собранное оружие в машину, распорядился я.

Мы двинулись дальше по городу, слушая указания потрясенного Славика:

— Налево. Прямо. Прямо. Налево. А теперь до конца. Там будет площадь, а на ней здание мэрии.

— У вас всегда так малолюдно? — оглядывая пустые улицы, поинтересовался я.

— Просто все на работе сейчас. Без разрешения покидать рабочее место никому нельзя.

— Трудовая дисциплина, — усмехнулся Олег.

Машина выехала на площадь, которую лениво чистили сразу три снегоуборочные машины.

— И улицы у вас убирают, — продолжал Олег, притормаживая возле большого здания с двумя входами.

— Ну что пошли, — мы вылезли из машины. — Олег, АКСУ возьмешь?

— Нет, я лучше со своим, — он открыл багажник, извлекая помповое ружье Моссберг 500А. — А ты?

— Я по старинке, — опираясь на трость, захромал вверх по ступенькам. — Славик, возьми хоть ты — прикроешь с тылу, если что.

Двое охранников ЧОПа, стоявших возле рамки металлоискателя изумленно вылупились на нас. Я прошел между этими соляными столбами и двинулся к рецепшену. Сзади раздались два глухих удара — с таким звуком приклад врезается в череп.

Просторный лифт поднял на второй этаж. Напротив распахнувшихся дверей были монументальные дубовые двери приемной. Приоткрыв дверь, я скользнул вовнутрь.

— Кто тебя пропустил сюда, убогий? — угрожающе поинтересовался горилла, делая шаг от двери кабинета мне навстречу.

Взгляд его переместился мне за спину, и я не стал терять времени. Мощный удар тяжелым ботинком со стальным носком в пах заставил его издать нечленораздельный вскрик и согнуться. Я сделал шаг назад и вновь ударил правой ногой навстречу сгибающемуся обезьяну, на этот раз в челюсти.

— Туда нельзя, там совещание, — полузадушенно пискнула секретарша.

— Сейчас рядом с ним ляжешь, — погрозил Олег, проходя к дверям.

Я вошел в распахнутую дверь. Он сидел во главе длинного стола — грузный и оплывший плосколицый человек в темных очках. Остальные видимо были городской элитой: полицейский генерал, армейский полковник, осанистый священник и еще какие-то персонажи.

— Все вон, — негромко сказал я в наступившей тишине.

— Ты, кто такой и что себе позволяешь? — первым пришел в себя полицейский. — Да я…

Заряд картечи, угодивший в грудину, заставил его заткнуться.

— Вон, — откинув капюшон, повторил я. На этот раз возражений не последовало. — Олег, присмотрите там за ними. Если что — валите.

Мы остались в кабинете вдвоем. Он неспешно снял очки, блеснув черными вертикальными зрачками в желтых глазах, и трижды хлопнул в ладони, аплодируя:

— Нашел меня все-таки. Молодец.

— А тебе нечего было высовываться. Сидел бы в своем болоте и не лез, куда не следует.

— Все такой же непримиримый? Да, кстати, может, выпьем за встречу?

— Нет.

— Жаль, хотелось продлить приятный миг, перед тем как расстанемся. Может, поговорим? — он явно издевался надо мной.

— Нам не о чем разговаривать.

— Столько лет не виделись и не о чем? Я вот мэром стал, прошу заметить, всенародно избранным, а ты чем сейчас занимаешься?

— Долги выбиваю.

Он клекочуще рассмеялся, тряся набухшим зобом.

— Выбиваешь долги? Получается, служишь Мамоне? Так чем тогда ты лучше меня?

— Чем лучше? Хотя бы тем, что не требую приносить мне в жертву девушек.

— Какая мелочь, — он пренебрежительно отмахнулся широкой ладонью. — Люди убивают друг друга пачками, а тут одна девушка в год.

— Хватит болтать, — я повернул ручку трости и со звоном из ее конца выскочил длинный острый клинок. Положив трость на стол, я стал развязывать веревку.

— Ты собираешься убивать меня этой зубочисткой? — он встал из кресла, оказавшись как минимум на две головы выше меня.

— Угу.

— Самому не смешно? — он одним движением разорвал костюм и сорочку на груди. — Пытаться убить меня этим шилом?

Расправил свернутые вокруг тела крылья. Крупные чешуйки, покрывавшие его мощный торс, и впрямь выглядели несокрушимыми. Я бросил веревку на пол и, сняв плащ, повесил на спинку кресла. Он снял перчатки, обнажив лапы с мощными когтями.

— А с лицом что делаешь? Грим?

— Немного пластической хирургии, немного искусственной кожи, немного грима, — он лениво обошел стол, приближаясь ко мне. — Еще не поздно передумать. Я собираюсь стать губернатором, а тебе могу оставить город, идет?

— Спасибо, не стоит, — я взял в левую руку трость, нацелив на него, а правой выдернул из-за спины заткнутый за ремень джинсов двуствольный обрез десятого калибра. — Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. Будь нашей защитой!

— Ты что, совсем тронулся? — он хохотал, глядя в стволы. — Забыл, что свинец не берет нашу броню. Вот поэтому мы и правим этим миром, что вы, фанатики со своим богом, не желаете развиваться. Где твой бог? Людям он давно не нужен!

— Да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих-души, низвергни их силою Божиею в ад. Аминь, — спустил курки.

Хохот прервался, дракон смотрел на дымящиеся струи крови, хлещущие из ран в животе.

— Но как?

— Спецбоеприпас, — ухватив трость двумя руками, с силой вонзил клинок ему в сердце. — А ты говоришь, не желаем развиваться.

Провернул клинок, глядя как от боли сужаются черные зрачки. Пара резких движений и в разрезе показалось еще бьющееся черное сердце. Вырвал живой дымящийся комок, подошел к окну. Убивший дракона сам становится драконом, — подумал я, жадно откусывая первый кусок сердца, с интересом рассматривая город. Текущая из разорванного когтями врага левого предплечья кровь постепенно из черной становилась красной, а окружающий черно-белый плоский мир обретал краски и объем.

Супер

В детстве меня постоянно обижали. Сначала лупили в детском саду. Били дети постарше, отвешивали оплеухи воспитательницы. Не знаю, чем я им всем не нравился. Родители перевели меня в другой детсад, но и там ничего не изменилось. Когда пошел в школу, этот кошмар продолжился. Три класса меня избивали и грабили, отнимая деньги на обеды и всякие мелочи, в одной школе, три класса — в другой. Седьмой класс — в третьей. Не помогало ничего: ни секция бокса, куда меня записал отец, ни советы родителей. Родители отправили меня на лето в деревню, к матери отца.

В деревне меня сразу невзлюбили. Деревенские жители вообще чужих не сильно любят. Неприятности начались в первый же день. Бабушка Вера отправила меня за хлебом в магазин, на другой конец деревни. Я шел по улице с двумя буханками хлеба в сделанной из оранжевого парашютного шелка сумке. Навстречу вышел высокий парень с текущей из разбитого носа кровью.

— Слышь, дай сигарету, — ломающимся баском сказал он.

— Извините, я не курю, — попытался обойти его.

— Сигарету, говорю, дай! — схватил меня за руки.

— Не курю я!

— Мне обезболивающее надо! Денег дай!

— Нет у меня, отпустите! — я рванулся, вырывая руки.

— Вот ты как? — даже будто удивился.

Потом тяжелый кулак врезался в мое лицо. Я пошатнулся, но устоял и, встав в стойку, закрылся.

— Вот как? — он оскалился, повел плечами, и снова широко махнул рукой.

Я отбил и в свою очередь попытался пробить двоечку, но тело было будто ватное и не слушалось. Удары вышли слабыми и медленными. Он легко уклонился и ударил ногой под колено. Ногу словно сломалась, я упал вбок, расплескивая пыль.

— Так тебе, падла приезжая! — сплюнул на меня, вытер с носа кровь. — У нас тут так не ходят. Понял? — присев, он вытер о мою рубашку испачканную в крови руку.

Я молчал, пытаясь встать.

— Мобилка есть?

— Нет у меня мобилки, пусти!

— Брешешь, — ловко прощупал мои карманы. — Правда, нет, — вздохнул разочарованно. — И обувка маленькая, взять нечего. Ладно, будешь меня помнить. Васек меня зовут, — встал и сделал шаг назад. — Это для лучшей памяти!

Последнее, что я видел, была летящая в голову нога в стоптанном кроссовке. Очнулся где-то через час, встал из горячей пыли. Сумка с хлебом исчезла, одежда была безнадежно испачкана, рукав рубашки оторван. Приплелся домой.

— Господи, что с тобой?! — всплеснула руками бабушка.

— Упал, — пряча глаза, сказал я.

— Горе луковое! Где же ты так упал?

— Бежал, споткнулся, упал, ударился головой, — монотонно перечислил я, — очнулся, пошел домой.

— А хлеб где?

— Кто-то сумку украл…

— Вот же народ! Раньше такого не было, чтобы у лежащего без сознания что-то украсть. Это все дачники, понаехали тут. Ладно, будем без хлеба. Ты одежу-то сними, я постираю.

— Вера Сергеевна, давайте я еще раз схожу.

— Не надо, я сама завтра схожу.

— Что делается-то, — вздыхала за ужином бабушка.

— Что случилось, Вера Сергеевна?

— Пенсионный возраст повышают, Витя. Беда пришла, откуда не ждали.

— Вы же уже на пенсии? — не понял я.

— Я-то пожила свое, мне хватит, а вот родители твои бедолаги.

— Они долго проживут, — без особой уверенности сказал я.

— Дед твой, муж мой, Владимир Евгеньевич, земля ему пухом, в пятьдесят восемь лет преставился, а не пил и не курил и все время на свежем воздухе работал.

— Да-а-а… — протянул, не зная, что сказать.

— Ну да ладно, — отерла слезу, — от нас это не зависит, ничего изменить нельзя. Знать, прогневали Бога игрищами бесовскими, теперь ответ всем держать.

Назавтра я повстречал его снова, когда пошел нарвать травы для кроликов. С ним были еще двое, пониже.

— О, пацаны, — обрадовался Васек, — смотрите, городской топает.

Троица двинулась ко мне.

— Что вам надо? — я отступил, чтобы забор прикрыл спину.

— Ничего, — заржал белобрысый крепыш.

— Что ты с ним трепешься, Леха? — недовольно спросил Васек. — Не о чем с ним разговаривать. Ты деньги принес? — его взгляд уколол меня.

— Какие деньги? — удивился я.

— Как какие? Какие вчера не дал. Придуривается, — дурашливо посмотрел на приятелей, — не хочет по-хорошему.

— Сейчас, — третий, самый мелкий, до сих пор молчавший, шагнул ко мне и размашисто замахнулся правой, — я его научу уважать.

Я нырнул под удар и пробил апперкот в подбородок. Он отшатнулся и отскочил.

— Егор, ты чего? — спросил Леха. — Ты как это? Он ударил Егора?! — неверяще посмотрел на Васька.

— Сейчас, — Васек вскинул сжатые кулаки и шагнул вперед, — сейчас ты получишь, москвич! — ударил лоу-кик, словно топором по ноге рубанул.

Бедро расслабилось и я упал.

— Это тебе не бокс сопливый! — врезал ногой в живот, заставив свернуться в комок. — Мочи его, пацаны!

На меня посыпались удары ногами, не столько сильные, сколько обидные.

— Вы что делаете, паразиты? — послушался женский голос.

— А что? — спросил Васек.

— Вы зачем мальчика бьете?

— Наше дело, идите куда шли.

— Ты как со старшими разговариваешь? А ну отошли, шпана!

Они неохотно отошли, злобно глядя на меня. Молодая женщина помогла мне подняться.

— За что они тебя?

— Не знаю, я просто шел.

— Вы за что его? — снова посмотрела на моих обидчиков.

— Не твое дело, дачница, — Васек достал из кармана сигарету и зажигалку и нагло закурил. — Вали отсюда.

— Я участковому скажу!

— Скажи, а мы твою дачу сожжём, — скорчил рожу Леха. — И нам ничего не будет, мы несовершеннолетние. Поняла, корова?

— Да я тебя! — женщина шагнула к нахалам.

— Попробуй, — Васек щелкнул лезвием ножа-выкидухи.

Женщина попятилась.

— Вали отсюда, пока мы тебя не трахнули, — Леха показал неприличный жест.

— Шалава городская, — выдал Егор, — понаехали тут, пройти не дают.

Женщина взяла меня за плечо и молча повела по улице. Вслед нам летели насмешки и комья земли.

— Им правда ничего участковый не сделает, — виновато сказала женщина, старательно отводя взгляд. — Тут все местные, друг другу родня и половина сидевших. А мы чужие, нас не любят. Ты держись от них подальше.

— Спасибо, что помогли.

— Да не за что.

С тех пор я гулял один, стараясь не попадаться никому на глаза. Забрел к кирпичной ферме, где, окруженные джунглями из огромной лебеды, отражали солнце ласковые желтые лужи. Бродил по ним босиком, представляя, что иду вместе с Элли и Тотошкой по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, и на пути меня ждут встречи с настоящими друзьями: Страшилой мудрым, Железным дровосеком и Храбрым львом. Детство конечно, но так хотелось иметь друзей.

Деревенские ребята сюда не ходили, и я чувствовал себя спокойно. До того дня. Сегодня я представлял себя Эндимионом, неспешно ведущим баржу в задумчивых желтых водах Кэнса.

— Гля, Васек, — послышался ненавистный голос из густых зарослей лебеды, — чухлома лазит.

— Во чувырла городская, — над лебедой поднялась вихрастая голова Васьки — главного моего обидчика, — в ссули залез.

— Ничего это не ссули! — закричал я, рванувшись им навстречу.

— Еще и спорит, чорт, — Васек, Егор и Леха, гогоча, стояли на берегу лужи, — это коровы нассали.

— Сами вы нассали!..

Получив от Васьки сильный удар ногой в живот, согнулся.

— Пей, город! — ударом в коленку сбоку он свалил меня в лужу. — Это тебе не «Кока-Кола», москвич проклятый! — резиновый сапог опустился на голову, заталкивая в мочу.

Я колотил руками, захлебывался.

— Пей! — гулко неслось сверху.

Перед глазами потемнело, а затем возник желтый свет, будто в конце тоннеля. Я рванулся навстречу свету и замер. На меня смотрел худой мужчина в сером плаще с капюшоном. Глаза его были цвета расплавленного золота я ни разу не видел расплавленное золото, но именно такое сравнение пришло мне в голову в тот момент.

— Где я?! — вскочил и огляделся. Будто бы пещера какая-то. — Как я здесь очутился?

— Ты исполнил древний ритуал, и теперь ты здесь.

— Какой еще ритуал? Вы кто вообще?

— Я старший клоачник.

— Кто?!!

— Клоачник, — терпеливо повторил мужчина, — старший.

Я непонимающе посмотрел на него.

— Демон я, — вздохнул клоачник. — Часть той силы, что вечно жаждет зла и…

— Это прикол такой, да? — перебил я, оглядываясь и пытаясь понять, откуда за мной наблюдают деревенские мучители.

— Нет, это на самом деле, мой юный друг. Мы родились из попыток алхимиков получить Философский камень.

— Из мочи?

— В том числе…

— А что такое философский камень?

— О времена, о нравы, — вздохнул клоачник. — Философский камень, который разные знающие люди называли по разному: магистерий, ребис, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир.

— Эликсир?

— Такой реактив для превращения любых металлов в золото, и для создания эликсира жизни. Тогда не только ртуть варили и летучих мышей в порошок растирали, но и благородную урину пускали в дело.

— А я тут при чем?

— Ты искренне возлюбил мочу и отверз ей уста свои в поцелуе.

— Я?..

— Теперь ты избранный и я могу наделить тебя даром! — воздел руки, словно птица крылья.

— Каким? — против воли заинтересовался я. — Вы можете сделать меня бессмертным?

— Зачем бессмертие тому, кого все унижают?

Я промолчал, потупившись.

— Я дам тебе больше, чем бессмертие! Я дам тебе возможность управлять мочевыми пузырями!

— Вот же круто… А зачем?

— Ты совсем того, — расстроился клоачник, — ты же сможешь любого обидчика одним взглядом заставить обоссаться. Они же завтра от тебя шарахаться будут.

— Правда? — с внезапной надеждой спросил я.

— Истинная, — торжественно коснулся моего лба, будто король, касанием меча посвящающий в рыцари, и я пришел в себя.

Я лежал лицом вниз в луже, от обидчиков не было и следа. Выбрался, посмотрел на мокрую испачканную одежду, к которой пристали репейные колючки. Расстраивать бабушку не хотелось. Потащился к озеру. Прячась в кустах, снял одежду и начал стирать.

— Живой, — послышалось сзади.

Оглянулся. Проклятая троица была тут как тут.

– Живучий, – Васек плюнул в меня, – а давайте мы ему фанеру пробьем, а?

— Это тебе не мелочь по карманам тырить, — гнусно захихикал Леха. — Чур, я второй, ха-ха-ха.

— Заметано, — Васек шагнул вперед. — Готовься, мой сладкий сахер, сейчас я…

Договорить не успел, согнувшись и закричав от страшной боли. Рядом скорчились Егор и Леха. Я достирал одежду и ушел сушить туда, где не так были слышны стоны этих уродов. Васек умер по пути в районную больницу, Егор и Леха из больницы не вернулись.

Лишившись заводил, местные дети приняли меня в свои игры. Теперь и дети и взрослые относились с уважением. Попробуй не уважать того, при чьем приближении у тебя начинает екать мочевой пузырь, а то и возникают с трудом сдерживаемые позывы к мочеиспусканию. Я гулял, где хотел, загорал и купался, собирал грибы и ягоды, удил рыбу с деревенскими ребятами. И даже более того — несколько раз целовался с девчонками. И с нетерпением предвкушал встречу в сентябре со школьными обидчиками…

За это, самое счастливое в моей жизни лето, я загорел, окреп и лишился невинности с Катей. Завтра надо было уезжать в город. Я пришел попрощаться к желтым лужам, надеясь попрощаться с клоачником. Разулся, вошел в лужу, закрыл глаза. Прислушиваясь к внутренним ощущениям, неспешно брел в теплых ласковых волнах. Пещера клоачника возникла внезапно.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, а я думал, ты нас забыл.

— Да нет, что вы, — смутился я. И правда, как-то нехорошо получается: пока все гнали — ходил сюда, а как приняли и стали бояться, так и носа не кажу, как сказала бы бабушка.

— Знаю, — кивнул, — все знаю. Ты попрощаться пришел?

— Да, уезжаю я. Спасибо вам за все… — замолчал, не зная, что еще сказать.

Мы молча смотрели друг на друга.

— Все? — спросил он.

— Наверно, — я пожал плечами.

— У меня есть к тебе одна просьба.

— Какая?

— Понимаешь, мы, клоачники, тоже ведь разные, как и вы, люди. Как и среди вас, среди нас есть хорошие и есть плохие. Понимаешь?

— Что тут непонятного? Понимаю.

— Мы живем, стараясь не вмешиваться в жизнь людей, но некоторые из нас — говнотики, которые считают, что люди должны им служить. В древности из-за этого случилась война между клоачниками. Мы, сторонники невмешательства, победили, но часть уцелевших говнотиков не смирилась… — замолчал.

— И? — не выдержал я.

— Сейчас они окопались в думе и принимают законы, нацеленные на порабощение людей, — он снова замолчал, а я крепко задумался.

Действительно, те недавние законы, про которые я слышал, вызывали странное ощущение. Деревенские даже рассуждали, что их пишут инопланетяне, а оказывается вот как на самом деле. А сосед даже рассказал стишок: Умным людям понятно давно — элита в нашей стране — говно!

— И что я должен делать?

— Ты помочь всем: и нам, и людям.

— Как?

— Ваш класс поведут на экскурсию в думу, а там все зависит только от тебя.

— А я смогу?

— Они так вжились в образ людей, что сможешь. Тебе главное начать, а там уже приду я со своим народом. По рукам?

— По рукам, — я особо не терзался выбором. Раньше меня обижали, и я мечтал стать супергероем: Бэтменом или Человеком-Пауком, чтобы защищать слабых. А вышло вот так… Защитить слабых людей и заодно помочь тем, кто помог мне — что уж тут думать? — я согласен!

Первые

Мы первыми встречаем гостей с европейского направления. «Нет, ну первыми конечно пограничники», — возразите вы, — «потом таможенник, а вот потом…»

— Но мы говорим о гостях столицы, — уточню я.

«Ты опять не прав», — не унимаются завзятые спорщики, — «первыми гостей встречает полиция на досмотре и таксисты».

Хорошо, согласен. Но после того как гости прошли рамку и поймали сумки, протянутые сквозь досмотровый агрегат, счастливо избежали цепких щупалец «бомбил», они попадают к нам. Ведь первое впечатление о столице очень важно, особенно для впервые приехавшего в нее человека, особенно для человека, приехавшего из-за границы и уж, тем более, из нашей извечной соперницы Европы. И мы не только в Москве. Например, возле «12 апостолов» в Йошкар-Оле наши детей тренируют. Откуда знаю? Была у меня одна, Лиля, с Йошкар-Олы — далеко залетела…. Впрочем, вернемся к нашим гостям. Выходят из вокзала, вдыхая воздух столицы, смягченный свежестью фонтана и смотрят на нас. А тут есть на кого посмотреть!

Вот Вася — тихий побирушка: вымогает у гостей конфеты, семечки и сигареты. Не знаю, зачем ему сигареты, ведь он не курит, но, тем не менее, подходит к гостям и смотрит так умоляюще, что способен смягчить даже камень. Если что-то дадут, то цепко хватает и убегает, и больше в этот день его у фонтана вы не встретите. Злые языки говорят, что Вася носит добычу местным патрульным сержантам, что ошиваются поблизости: рязанцу Ване и татарину Ринату, но мало ли чего не скажут злые языки?

Вот Петрович. Петрович у нас звезда. Туристы от него просто в восторге. Он всегда отмачивает корки, выкидывает номера. Вы, кстати, не подумайте, что я сильно мудрено выражаюсь — была у меня одна, Светка с улицы Чехова, что теперь Малой Дмитровкой зовется. Впрочем, то дело давнее, быльем поросло, вернемся к нашим баранам. Вот и теперь Петрович не удержался от проказы: вскочил в фонтан, растопырил пальцы ног, промывая. Стоит, колеблется в водном потоке, струится, будто волнолом. Туристы и рады-радехоньки: стоят, улыбаются друг другу и Петровичу, ахают, хохочут, тычут пальцами и фотокамерами. В общем, ведут себя как обезьяны. А Петрович молодчик: стоит важно, чисто твой генерал на параде.

— Петрович, смотри, яички намочишь, — завистливо кричит Степанович.

Степанович видно приревновал Петровича к успеху у почтеннейшей публики. Степанович и сам звезда. Стоит, позы важные принимает, позирует что твоя рок-звезда на отдыхе. Приезжие и рады: телефоны и фотоаппараты навели и снимают, чисто твои папарацци. А Степанович то одну позу примет, то бочком станет, то в объектив взглянет выразительно, то полубоком. Вот и сейчас повернулся к какой-то то ли шведке то ли эстонке и снова крикнул товарищу:

— Чего молчишь, Петрович?!

А Петрович и в ус не дут. Шагнул влево, присел как в «Кин-дза-дза» спиной к зрителям, будто «ку» сделал и снова замер, ни гу-гу. Просто кремень! Как сказал классик: «Гвозди бы делать из этих людей!». Жалко только, что из Петровича гвоздь не получится — мы же не люди. Мы голуби с площади Европы.

Братья по разуму

Рассказ написан на II тур Девятого Чемпионата Прозаиков ЛитКульта

Был опубликован в №9 за 2019 год журнала «Испытание рассказом»

Наступал ранний вечер. Грузный мужчина преклонных лет и парень в бейсболке шагали по коридору к лифту.

— Оно ведь как, Юрьевич, — Гена смотрел жалобно, как приговоренный к кастрации кот, — пятница сегодня.

— Ну? — Юрьевич поправил очки с толстыми стеклами.

— Выпить бы… святое же дело…

Вошли в лифт.

— Алкоголь вреден для функционирования организма, — нажал на кнопку 1.

Лифт, обреченно словно услышавший о повышении пенсионного возраста вздохнув, потащился вниз.

— Мы по капельке… пивка возьмем… расслабимся мальца…

— Ладно, — двери нехотя открылись, — у меня как раз банка сока и два бутерброда есть. Не домой же нести. — Юрьевич и Гена вышли в вестибюль. — Уговорил.

— Сок какой? — облизнулся Гена.

— Томатный.

— Отлично, можно водки взять и «Кровавую Мэри» заделать.

— Посмотрим.

Вышли на улицу и застыли. Напротив висела летающая тарелка. Небольшая такая, но вполне себе реальная.

— Модель, — Гена поправил бейсболку с надписью «Россия, вперед!», — наверное…

— Какая же это модель? Там метра два в поперечнике.

— Да каких два?

— Это ты, вьюнош, масштаб не прикидываешь. Ты по окнам в доме посмотри.

— Ну… — почесал подбритый затылок с модной татуировкой.

— Вот тебе и «ну».

Тем временем вокруг собралась небольшая толпа зевак.

— НАТО…

— Опыты проводят…

— Рекламная акция…

— Инопланетяне прилетели — чемпионат смотреть, — неслось отовсюду.

— Надо бы полицию вызвать, — кашлянул осторожный Юрьевич, — пускай разберутся. Вдруг провокация?

Тарелка, словно засмущавшись, встала на ребро и скользнула в раскрытую дверь подъезда.

— Ого, — удивился Гена, — воно как? — вопросительно посмотрел на старшего.

— Факт, — веско подтвердил Юрьевич.

— Юрьевич, пошли посмотрим, а? — неожиданно предложил Гена. — Хоть одним глазком поглядим? Пока дверь не закрылась. Такое же раз в жизни бывает.

— А и пошли, — внезапно согласился Юрьевич.

Отделившись от возбужденной толпы, перешли улицу и юркнули в подъезд. Осторожно поднимались по стертым ступеням.

— Стыдно перед гостями, — Юрьевич пнул гору окурков, — грязно тут.

На пятом этажа дверь в одну из квартир была гостеприимно распахнута.

— Ловушка? — прошептал Гена, сделав страшные глаза. — Заманивают?

— А и бог с ним! — решительно сказал Юрьевич, резонно рассудивший, что после повышения пенсионного возраста терять уже нечего. — Пошли!

— А вдруг?..

— Хуже не будет! — решительно ухватил коллегу за плечо и поволок в квартиру, будто паук спеленатую муху.

В прихожей было сыро и сумрачно, стоял тяжелый липкий запах и тишина… Капнула капля в раковине в ванной и снова тихо. Мужчины переглянулись.

— Кто-то сдох? — прошептал Гена, покрутив головой.

— Вот тебе и пенсионный возраст, — непонятно ответил Юрьевич.

На цыпочках, насколько было возможно при массивной фигуре, прокрался вперед. Из комнаты выглянула коричневая перепелка с встопорщенными перьями и уставилась на мужчин немигающим змеиным взглядом.

— Пришелец… — побледнел Гена.

Юрьевич оглянулся на парня и покрутил пальцем у виска. Сделал еще шаг, поравнявшись с кухней. На диванчике, уронив рыжую голову на лежащие на столе руки, сидел мужик в растянутой майке неопределенного цвета. Пол предательски скрипнул под ногами. Мужик поднял голову и пьяно улыбнулся:

— О, брат по разуму! Иди сюда, — замахал рукой.

Юрьевич нехотя вошел в кухню. Гена, не рискуя остаться с перепелкой один на один, потрусил следом.

— Ого, вас много, — обрадовался мужик и протянул руку к стоящей на столе возле трехлитровой банки с солеными огурцами большой бутылке с желтоватой жидкостью. — Прилетели, касатики! Мир вам! Садитесь: пить будем, гулять будем!

Мужчины снова переглянулись.

— А это что? — Гена робко показал на бутылку.

— Это самогон, сам на травах гоню, на перепелиных яйцах настаиваю.

— Ну, — парень с сомнением посмотрел на Юрьевича, — может того?..

— Гулять, так гулять! — Юрьевич плюхнулся на кривобокий табурет и достал из сумки сок и бутерброды. — Мы не с пустыми руками.

— Молодцы, — хозяин смахнул слезу, — со своей закуской прилетели, — набухал в стаканы, которых на столе было почему-то четыре. — Ну, за прилет! — быстро чокнулся с гостями и хлопнул в себя. — Как вам наша земная?

— Ничего так, — Юрьевич осторожно выпил.

— Внушает, — кивнул Гена.

— Ой люли! — обрадовался хозяин и схватив бутерброд, откусил половину. — Колбаса совсем как у нас, — сделал вывод, пожевав.

— Белка у него, — прошептал Гена, заговорщицки подмигнув Юрьевичу.

— Наверное, — Юрьевич налил себе сока, солидно запил.

— Огурцы берите, вкусные. Теща моя, Лукерья Григорьевна, светлая ей память, делала.

— Давно? — Гена взял вилку с отломанным зубцом и, просунув в банку, хищно вонзил в беспечный огурец.

— Почитай годика за два перед кончиной. Или за четыре? — озадаченно почесал затылок. — Не упомнишь уже, но до кризиса дело было. А у вас тещи бывают?

— Была, — Юрьевич поморщился, словно от зубной боли.

Гена помотал головой.

— Совсем как у нас, — хозяин расцвел щербатой улыбкой, напомнив пробившийся сквозь асфальт мятый одуванчик.

— А жена где? — осторожно спросил Юрьевич.

Как разведенный такие моменты он переживал остро.

— Бог ее знает, — отмахнулся рыжий, — в деревню уехала и носа сюда не кажет. Или к дочке в Питер? — пожал плечами. — Не помню. Я Вовка. А вас как величать?

— Игорь Юрьевич.

— Геннадий.

По очереди пожали похожую на куриную лапку сморщенную ладонь хозяина.

— Ух ты, совсем как у нас имена. А вы откуда? — показал на потолок.

— С «Кассиопеи» мы, — Гена не кривил душой.

Хозяин и правда обозвал фирму «Кассиопея».

— Круто! — Вовка наполнил стаканы. — Я в детстве кино смотрел, советское еще, «Москва — Кассиопея» и все мечтал к вам полететь, а вы вон сами сюда раньше добрались. Накатим!

Хлопнулись стаканами, выпили.

— Как вам у нас? — зажевывая пожелтевшим пером лука, спросил Вовка.

— В целом прилично, — Юрьевич снял и протер очки.

— Но?.. — уловил недосказанность рыжий.

— Понимаете, Владимир, это повышение пенсионного возраста, как бы сказать… — Юрьевича забрало крепкое пойло.

— Вот! — Вовка хлопнул по столу. — До чего же они людей допекли, что даже с Кассиопеи прилетели! Выпьем!

Выпили.

— Жалко, гитары нет, — сказал Юрьевич.

— Гитары да, гитары не держу. А вообще у нас хорошо, — Вовка широко развел руки, будто стремясь обнять Вселенную, булькнул, откинулся на спинку дивана и захрапел.

— Пора и честь знать, — решил Юрьевич.

Взяв бутылку, разлил по стаканам остатки. Выпили и, покачиваясь, вышли в коридор. Перепелка все также смотрела на них.

— Как чучело, хи-хи-хи, — пьяно захихикал Гена и присев, попытался погладить птицу, за что схлопотал клювом в палец.

— Не трогай птичку, — Юрьевич протер очки, — ее жалко, — всхлипнул. — Пора, труба зовет.

Будто в подтверждение в ванной загудела труба. Вышли, не забыв плотно прикрыть дверь, спустились. Улица встретила приятной прохладой. Шли по тротуару под цветущими липами, пытаясь петь то гимн СССР, то «Интернационал».

— Граждане, прошу предъявить документы, — из вечернего воздуха соткались три крепких фигуры в серой форме.

— Нет у нас документов, — пьяно сказал Гена, — нетути!

— Нехорошо, гражданам положено иметь документы, а вот нарушать общественный порядок не положено. Пройдемте, составим протокол, — продолжил сержант.

— Позвольте, — Юрьевич «пустил петуха», — на каком основании?

— Пройдемте, там разберемся.

Фигуры раздвинулись, охватывая пьяных полукольцом.

— Не пойдем, — Гена покачнулся. — Мы пришельцы.

— С Кассиопеи, и-к, — подтвердил Юрьевич.

— Точно? — прищурился сержант.

— Точно, — глаза Гены засияли ярким золотым светом, — точнее не бывает.

— И вы пришелец?! — сержант посмотрел на Юрьевича.

— И я, — вздохнул и лицо его стало синим, а уши формой и цветом напомнили два перезревших помидора.

— Так бы сразу и сказали, — сержант приложил руку к кепи, отдавая приветствие. — Учитывая, так сказать, космические обстоятельства… идите домой, братья по разуму.

Кожа полицейских вдруг покрылась зеленоватой чешуей, а лица заострились в морды ящеров.

— Только порядок не нарушайте, землянам спать не мешайте.

— Хорошо, и-к, — закивал Юрьевич, — мы тихонько.

Представители инопланетных цивилизаций разошлись в ночи, и больше никто не тревожил сон землян кроме землян.

— Юрьевич, что же ты не сказал, что наш?

— А ты чего молчал, Гена?

— Кто же мог подумать?

— Вот и я так же. Ну бывай, до завтра.

— До завтра.

Капа

Колпино.

5 месяцев до…

«Банки памяти — главный двигатель экономики в нашем постиндустриальном мире. Прямая передача памяти от предков к потомкам создаст неразрывную связь поколений»

По случаю открытия главного Сбербанка памяти. 18 марта 2024 года.

Михаил оглядел небольшую толпу с написанными от руки плакатами «Руки прочь от памяти!», «Память есть частное достояние» и вошел в просторный офис банка. Замялся перед громадным аппаратом «электронной очереди», не зная, какую кнопку нажать на экране.

— Вам помочь? — спросила симпатичная девушка с бейджиком «Карина» — улыбающееся длинноногое дополнение к аппарату.

— Знаете ли… — замялся Михаил, — такое дело…

— Не стесняйтесь, — улыбка стала еще шире, — сюда все по делу приходят.

— Я бы хотел взять кредит…

— Нажмите кнопку «Кредиты».

— Дело в том, что я хочу взять кредит под память…

— Там есть кнопка «The monetization of memories», — посерьезнела Карина. — Нажмите ее.

Михаил получил заветный талончик с номером ММ001.

— Пройдите в VIP-зону, вас встретит персональный менеджер, — продолжила щебетать девушка

Михаил послушно пошел в указанном направлении.

Навстречу бросился сотрудник в строгом костюме.

— Здравствуйте, очень рад, очень! — энергично потряс руку Михаила. — Александр. Решили прикупить память?

— Нет…

— Продать?

— Нет, не продавать. Я хочу кредит взять под память.

— Отличная идея, — радостно потер руки Александр. — Рад, что вы оценили уникальное предложение нашего банка. Как к вам обращаться?

— Михаил.

— Чудесное, просто чудесно. Михаил, может быть, немного кофе?

— Знаете, пожалуй, можно.

— Два черных, без сахара, — нажав на телефоне кнопку, распорядился Александр. — Что привело вас к нам?

— Надоело на дядю горбатиться. Пора о старости подумать.

— Очень здравое решение, — подмигнул Александр. — Так на какую сумму вы рассчитываете?

— ГАЗель хочу купить. Фургон.

— Разумный выбор. Тысяч восемьсот?

— Триста пятьдесят — мне в минимальной комплектации, подержанную.

— Зачем же себя ограничивать? — оторвался от монитора и взглянул в глаза Михаила. — VIP-клиенты «Сбербанка» достойны самого лучшего! Признаюсь, я и сам не прочь погонять. Меня даже называли в определенных кругах «Тающим ветром», если вы понимаете, про что я, — снова хитро подмигнул.

Очередная миловидная девушка внесла поднос с двумя чашечками.

— Пейте кофе. Может быть, капельку коньяка? Для аромата?

— Можно, — совсем смутился Михаил, — но если только по чуть-чуть, для аромата. Я вообще-то не пью.

— Совсем не пьете?

— Жена волнуется, что с сердцем и все дела, — махнул рукой.

— По чуть-чуть, так по чуть-чуть. Желание клиента для нас закон! — достал из стола два хрустальных шота, пузатую бутылку коньяка и шоколадку. Наполнил стаканчики, отодвинув в сторону элегантный поднос:

— За ваш кредит!

Выпили.

— Давно женаты? — едва заметно нахмурился Александр.

— Пятнадцать лет уже, почитай. А что, есть какие-то ограничения?

— Нет, все нормально.

— А как это работает? — спросил Михаил, заметно расслабившийся после коньяка.

— Технические подробности малоинтересны непрофессионалу, — махнул рукой Александр, — все эти облачные хранилища, нейрошунты, наноскопы, МOR-хосты, объемное сканирование памяти…

— Можно как-то попроще?

— Объясню проще: ученые, деверсифицируя инвестиции, в нанотехнологиях, совершенно случайно, открыли возможность переноса воспоминаний. Что-то связанное с квантами и прочими протонами. Банк выкупил перспективную технологию и протянул через Госдуму закон о монетизации памяти, так называемый «The monetization of memories». Теперь любой совершеннолетний гражданин может продать память, обменять, взять под залог памяти деньги и даже положить память на сохранение на депозит.

— Поразительно!

— И не говорите, — кивнул Александр. — Бум по всей стране просто необычайный. Жаль только, что в вашем Колпино никто не рвется воспользоваться чудесной технологией, — неодобрительно кивнул в сторону окна. — Вы первый человек, который решил воспользоваться подобной услугой в нашем отделении.

— И вы просто так готовы дать мне девятьсот тысяч?

— Почему же просто так? Сначала вы заполните кучу анкет, пройдете тесты. Наши специалисты по своим методикам оценят потенциальную стоимость вашей памяти. На основании этого будет рассчитана стоимость ваших воспоминаний и необходимый для кредитного обеспечения портфель. Вы пройдете процедуру извлечения воспоминаний, получите деньги и все.

— И все? А если я не смогу выкупить память обратно? Что с ней станет потом?

— Печально, конечно, — развел руками Александр, — но такова жизнь. Ваши воспоминания достанутся тому, кто их купит.

— А как-же Федеральный закон РФ от 27 июля 2006 года №152-ФЗ «О персональных данных»?

— Отличный вопрос! — похлопал в ладоши. — В полном соответствии с данным законом все, что представляет собой персональные данные, из воспоминаний удаляется. А также все, что попадает под определение военная, коммерческая и государственная тайна.

— То есть, если я, например, знаю код от сейфа, то эти воспоминания будут удалены?

— Бесспорно!

— Но тот человек, который их будет удалять, он же их узнает?

— Ни в коем разе — процесс целиком и полностью автоматизирован и находится под контролем сверхмощного компьютера. Все алгоритмы криптографической защиты воспоминаний проверены и надежны, имеют сертификат ФСБ…

— Понятно. А что, кто-то покупает чужие воспоминания?

— Полно желающих! Очередь расписана уже на двадцать лет вперед. Ходят слухи, — он будто заговорщик понизил голос, — что даже существует «черный рынок» воспоминаний, но я в это не верю. Слишком сложный процесс — в гараже такого не сделаешь.

— А если я возьму деньги, а выкупать воспоминания не стану?

— Представьте, что в вашей жизни больше нет ни нежных рук матери, ни первой сигареты за углом школы, ни первого поцелуя с одноклассницей… Вам понравится такая жизнь?

Михаил задумался…

— Кстати, что в вас такого особенного?

— Особенного? Я обычный муниципальный служащий.

— Негусто, — поморщился Александр, — но что-нибудь же с вами происходило.

— Ну, меня пару раз било током… Один раз утонул — еле откачали… С четвертого этажа упал…

— Знаете, вполне может и прокатить, люди падки на мелодрамы. Ну-с, приступим? — Александр встал, взял из открытого шкафа цветную папку, протянул Михаилу. Подал дорогую ручку, — заполняйте анкету. Ручку можете оставить себе как подарок лично от меня.

Нажал кнопку на телефоне:

— Ярослав, зайди.

В дверь вошел молодой человек приятной наружности в светлом свитере.

— Ярослав, наш главный специалист, — отрекомендовал Александр, — он проведет предварительное тестирование на предмет оценки возможной монетизации вашей памяти, а я пока с вами прощаюсь. Удачи! Если что, то заходите даже просто так.

Михаил и Ярослав вышли. Александр нажал кнопку на телефоне:

— Кто у нас есть из корреспондентов?

— Есть Августа из «Белого вестника», Саша из «Мира травы» и «сладкая парочка» Катя и Даша…

— Пускай все срочно едут сюда. У нас первый клиент на монетизацию памяти! Нужно будет взять интервью.

— Поняла. Вызову.

Александр залпом проглотил коньяк, откинулся на спинку кресла.

— Господи! Первый клиент! А после интервью они валом повалят, косяками пойдут!

Назавтра Александр привычно сидел, закинув ноги на стол и пялился в окно, зевая время от времени. Можно было заняться интернет-серфингом, но сегодня «сетка» накрылась — какие-то технические работы у провайдера.

Раздался робкий стук в дверь.

— Кто там еще?

На пороге стоял вчерашний клиент.

— О, Михаил! — Александра подбросило будто пружиной. Чудом не опрокинувшись вместе с креслом, кинулся навстречу протягивая руку. — Опять к нам? Понравилось? — позволил себе слегка покровительственно улыбнуться, мысленно подсчитывая премию.

— Я вот подумал… — Михаил робко вошел в кабинет.

— Чудесненько, просто чудесненько, — энергично затряс руку клиента, — думать всегда полезно. И что вы надумали? — мячиком метнулся обратно к столу.

— Не буду я память сдавать…

— То есть как? — Александр подумал, что ослышался.

— Вот так. Не буду и все.

— Позвольте, но почему?! — Александр застыл, словно налетев на стену. — Неужели вы нашли более выгодное предложение? Если так, то мы готовы пересмотреть условия…

— Нет, не нашел.

— Тогда в чем дело?

— Знаете, — Михаил переступал с ноги на ногу, — когда я вышел из банка, то увидел рыжего полосатого кота…

— И что? При чем тут кот? Или вы хотите сказать, что вам перебежала дорогу черная кошка? — натянуто улыбнулся, будто из вежливости решив поддержать не совсем уместную шутку. — Но это же кот, да еще и рыжий.

— Нет, я не суеверен, не подумайте. Просто в детстве я жил в деревне. У меня была маленькая кошечка, Капа. Рыженькая такая, с полосками, добрая очень. А потом собака соседская сорвалась с цепи и перекусила Капе позвоночник… Она лежала у меня на руках и мучилась и я… я… я сломал ей шею, чтобы прекратить страдания. И я понял, что больше не буду этого помнить. А еще, жена… я всю ночь не спал, смотрел на нее и только к утру осознал, что все эти пятнадцать лет — их просто не будет. Совсем…

— Да многие бы только рады избавиться от воспоминаний о женах! — в сердцах вскричал Александр.

— Как вы не понимаете, это же предательство!!!

— Скажите честно, вы ненормальный? Вам дают деньги ни за что, а вы нос воротите?

— Мне искренне жаль людей, которые готовы променять пятнадцать лет жизни на деньги, — Михаил гордо вскинул подбородок. — И еще: я вам соврал. Деньги мне были нужны не на машину, а на ЭКО.

— Это еще что такое? — опешил Александр.

— У нас с женой долго не получалось завести ребенка и мы решили… А я как представил, что у сына будет отец, который не помнит матери. Ни встреч, ни свиданий, ни даже как шли в загс и…

— Да при чем тут ребенок?! Какой к черту загс?! Получите деньги и хоть в казино их спустите! А пока ваш сын вырастет, вы уже успеете столько воспоминаний нахватать, что еще два раза к нам примчитесь сдавать!

— Да как вы можете?!

— Могу, — перестав притворяться, развел руками, — вот могу и все. Это же просто бизнес, ничего личного. И вообще, — поймал вдохновение и начал говорить вкрадчиво, — что такое память по сравнению с ребенком? Только подумайте…

— Мы уже подумали. Вместе с женой. Возьмем ребенка в детдоме.

— Даже на детдомовского вам понадобятся деньги, — отчаянно гнул свое Александр, — А мы можем предложить вам вариант кредита под залог памяти ребенка. Заодно избавим его от дурных воспоминаний о детдоме. Очень выгодный вариант!

Михаил долго молча смотрел на Александра.

— Может быть, те, кто протестует на входе, не так уж не правы! — развернулся и вышел.

— Вот же засада! Какие все чувствительные! А я уже послал заявку. Что делать? — схватился за голову и заметался по кабинету, как рикошетирующая пуля. — Написать, что клиент думает? А что это даст? — вцепился в волосы. — Попросить Ярика запустить вирус в систему и стереть заявку? А если не получится? Будет еще хуже… Могут и безы прийти, — опасливо оглянулся. — А ладно, — махнул рукой и обессилено рухнул в кресло, будто ноги перестали держать, — ничего не остается, сам лягу. Никто ничего не поймет, а премия в карман. Можно будет еще и на бонус раскрутить, — утешая сам себя, добавил Александр и снова закинул ноги на стол. — В конце концов, от этого еще вроде никто не умирал…

Колпино.

1 месяц до…

— Вот и всё, — радостно сообщил Ярослав, снимая с лежащего на кожаной кушетке подопытного мемори-трансформатор — шлем, похожий на тот, что носил злодей Магнето в комиксах. Разве только, что проводков побольше и светодиоды разноцветные мигают. Видимая часть айсберга — остальное оборудование пряталось в шкафах и тумбах. — Наконец-то наш новый клиент. Каково это, Сань, а?

— Что… что случилось? — протер остатки проводящего геля с висков. Посмотрел на неприятного типа в светлом свитере. Бейджик «Сбербанка памяти», Ярослав. Сухо, словно пустынный варан, мозг выплюнул мысль: «Коллега». Конкурент или подчинённый? Друг, приятель, собутыльник, кидала?.. А, чёрт его знает…

— Санёк, ты совсем не аллё? — глянул с весёлым сочувствием. — Сейчас оклемаешься.

— А ты… а где Михаил? Журналисты? — опять нет эмоций. Странно.

— Говорил тебе, что нельзя так далеко забираться, — проворчал Ярослав, возясь с проводками.

— Вы о чём сейчас?

— Давай уже на «ты», — с непонятной обидой бросил Ярослав. — Я же тебя предупреждал, что какое-то время мышление будет страдать.

— Был… был же Михаил, — непонимающе качал головой Александр.

— Пора перестать тебя так часто пользовать, — нахмурился Ярослав, — на первое время дубляжей хватит, а то приедут проверять перерасход по премиальным фондам.

Дубляжи…

Ах, да, дубляжи…

Поразительно, но додумался до всего именно Ярик — тихий мальчик-нейрофизиолог. Именно он продумал систему восстановления памяти. По сути, что он делал? Сканировал восприятие не полностью — выборочно, по какой-то хитрой схеме, а мозг подопытного по оставшимся «якорям» восстанавливал память заново. И можно было перезаписать ещё, а потом ещё, и ещё…

И продать. Вот для этого нужен был Александр.

Казалось бы, пара печатей, доступ к оборудованию — и клиент за клиентом идут сдавать память через добродушного трудягу-менеджера. Это если смотреть на бумаги. А на деле — один и тот же человек по нескольку раз. Но ведь ещё можно продать напрямую, там вообще никакие печати не нужны. Особенно хорошо, если желающие стесняются за таким идти в банк. А такое у Александра тоже было.

— Опять глюки? — понимающе спросил Ярик, привычно протягивая бутылку. Всё же друг.

Александр поморщился.

— Да, ерунда какая-то. Сделку в этот раз заключал, ничего интересного. Переработал, видимо. Что там, в какой раз «счастливое детство» записали?

— В девятнадцатый.

— Хорошо, — Александр поудобнее устроился на кушетке. Картинка потихоньку восстанавливалась, вытесняя недавний рабочий бред. — Как там остальное идёт?

Ярик сверился с записями.

— Скалолазанье не зашло народу, значит, его сдадим в банк под кредит. А вот…

— Нет, — отрезал Александр, сразу поняв, о чём речь. — Больше мы это записывать не будем. Сегодня, по крайней мере.

Помолчали.

— А я тебе говорил, у меня в детстве игрушка была, — зачем-то продолжил Александр, удивляясь себе. — Единственная… Кактус я в шляпе вырастил и таскал с собой. Даже не верю, что было такое…

— А брат? — спросил осторожно, будто на тонкий лед ступая.

— Не было у меня брата!!! — вскинулся. — Не было!!!

— Не было, так не было, — вздохнул. — До открытия ещё часа четыре, ты бы отдохнул, — серьёзно посоветовал Ярик. — А то работы много ещё. То кактусы у него, то драконы белые, — пробормотал в сторону. — Ты поспи лучше, пока восстановительный этап идёт.

«И идёт с каждым разом всё дольше и дольше», — озадаченно подумал нейрофизиолог, подгружая проводки к общему хранилищу и загружая новый memories-файл. — «Надо будет как-нибудь поглядеть, что мы там записали. Но вот это я точно сам смотреть не стану».

Колпино.

…пертурбации…

«Никакого вируса памяти не существует. Все случаи сбоев в работе memories-систем, также как и случаи амнезии, являются провокацией зарубежных спецслужб. Процессы передовой разработки находятся под строжайшим контролем, нет никаких поводов для беспокойства…»

Капа и Миша стояли посреди серой затуманенной равнины, озаряемой частыми сиреневыми и зелеными всполохами.

— И вот это — хранилище памяти: склад осуществлённых мечт и человеческих пороков? — задумчиво поинтересовался Михаил. — Ради этого он меня угробил?

Шерсть Капы довольно встопорщилась и стала удлиняться, струнами вытягиваясь в сторону вспышек.

— Думал, будет зрелищнее. Ну-ка, посмотрим, что у нас тут…

Колпино.

…6 месяцев после

Серые городские развалины, ветер гоняет обрывки пластиковых пакетов и денежных купюр. Полосатый рыжий кот, совершенно не страдающий от исчезновения людей, сноровисто ощипывал ворону, время от времени косясь на разбитую витрину банка.

Ворон ворону глаз не выклюет

Я спокойно заканчивал субботнюю утреннюю тренировку на детской спортивной площадке возле торгового центра. Отжимался на перекладине и никого не трогал. И хотя сверху видно всё, на подъехавшую и остановившуюся напротив площадки машину никакого внимания не обратил. Мало ли — может покупатели не могут найти парковку перед супермаркетом. Или с пятницы пьяные и плохо соображают, подъехали чтобы холодного пивка взять. А может просто заблудились, и желают уточнить дорогу. Пару лет назад на этой площадке у меня спрашивали, как проехать. Правда, тогда не заезжали на пешеходную дорожку, а пассажир авто пришел спросить с проезжей части. Мне какое дело? До тех пор пока пара интеллигентного вида гамадрилов, упакованных в костюмы, не вышла из машины и целеустремленно не направилась ко мне. Я спрыгнул с турника и внимательно следил за их приближением. Не люблю незнакомых людей, явно идущих ко мне с неясными намерениями. Да и кто любит? Если только мазохисты и будущие терпилы…

— С вами хотят поговорить, — значительно изрек левый.

— Да ради Бога, — вежливо ответил я, прикидывая с кого из них начинать, — хотят, пускай говорят.

— Придется проехать с нами, — продолжил левый. Видимо он играл роль мозгового центра. Или был аффилирован на связи с общественностью, вроде некоего страпонотерпца, имя которого «настолько известно…».

— Проехать с вами я не могу, — также вежливо продолжил я, потихоньку продвигая руку к карману, где привычно лежал складной нож, — у меня денег с собой нет. Как я обратно вернусь? Пешком? Так у меня ноги болят. И вообще, мне домой уже пора. Меня завтрак ждет.

— Мы отвезем вас назад.

— Спасибо, не надо. Я домой и пешком дойду. Мне недалеко. Спасибо еще раз, что скрасили моё утро. До свидания, а лучше, прощайте, — я попытался выбраться из клетки спортивной площадки, но был остановлен рукой правого, перегородившей выход.

Первым рефлексом было сломать эту нахальную конечность, но зрение у меня не настолько плохое, чтобы не прочитать надпись на «ксиве», зажатой в руке.

— А ордер у вас есть? — прекрасно зная ответ, трагическим голосом вопросил я.

Ответ оказался именно таким, какой я и ожидал.

— Нам ордер не нужен, — веско произнес левый, — и вообще: быстрее поедете с нами, быстрее вернетесь.

Спорить с подобной мудростью резона не было. Доводить до вооруженного конфликта с сотрудниками спецслужбы тоже особого смысла не было. Я высморкался, совершенно случайно попав на носок туфли левого, и прошел между ними, направляясь к машине. А что еще мне оставалось делать? Вот так я и оказался в кабинете без таблички в местном «желтом доме» УФСБ.

В комнате, по размерам напоминающей наш конференц-зал, меня ожидал сюрприз. Не то чтобы очень приятный, скорее даже наоборот, но все-же. Всё же всегда приятнее, когда по почкам тебе бьет давний знакомый, которого много лет не встречал, чем человек, которого ты видишь первый раз в жизни. Тем более, пока что по почкам меня никто не бил.

— Возвращение блудного сына, — он расплылся в довольной улыбке, как матерый волк-педофил при виде юной Красной шапочки, несущей бабушке пирожки и маслице, вполне способное сыграть роль лубрикатора, — давненько не виделись.

— Четырнадцать с половиной лет, — мысленно сосчитал я, — и не сказать, что я по вам соскучился, товарищ полковник. Или всё-таки господин?

— Товарищ, — он продолжал добродушно улыбаться, — а ты что-то товарища не рад видеть. Нехорошо.

— Угу. В нашей жизни вообще мало хорошего. И вообще, мне домой пора.

— Домой тебе пора, — согласился, — только не туда где ночуешь, а поближе к родным местам. Не тянет на Родину?

— Тянет, но всё некогда съездить. Вот и сейчас уже опаздываю. Ну, так я пойду?

— Не спеши. Дело серьезное.

— Насколько?

— Нечистое что-то творится в том районе, — закурил и внимательно посмотрел мне в глаза, — хочу, чтобы ты проникся серьезностью ситуации.

— Я проникся, видя, как вы курите в общественном месте.

— Дурацкая шутка, — выпустил дым к потолку.

Пожарная сигнализация покорно снесла это издевательство и промолчала.

— Что значит «нечистое»? И насколько серьезна ситуация?

— Да вроде как бы и ничего особо такого, но все же. Сначала начали кошки и собаки пропадать. Потом люди. Теперь вот участковый пропал.

— Пропажа людей дело житейское, чего тревогу бить? А участковый… Может, загулял просто? Ныне Анискиных нету, идёт всякая ленивая шелупонь в участковые. Чего в этом нечистого?

— Участковый докладывал, что в лесу головы сложены. Собак и кошек, — потушил «бычок», — пирамидами сложены…

— Сатанисты доморощенные? Ныне этой нечисти полно среди молодежи. Откуда только берутся? Лучше бы онанизмом занимались. Или там просто разборка из-за земли? Может кто-то хочет подешевле землицы прикупить. «Земля крестьянам» и прочие сказки, сделанные былью. Или там заросли шибко ценного леса либо нефть прямо у поверхности. Копай яму и черпай «народное достояние».

— Вот ты и должен разобраться, что там и как. Ты же сатанистов гонять любишь… Да и на дачах жил, так что тебе самое то.

— А вы своих не пробовали посылать?

— Не можем мы своих туда послать, нет пока причины.

— А что на работе мне сказать?

— С работой всё улажено. Тебе дадут отпуск. За свой счёт.

— За свой счёт? Ваша щедрость не знает границ! Сэкономить пытаетесь, товарищ полковник? Да и меня не жалко в случае чего? Кстати, как насчёт командировочных расходов?

— А просто Родине послужить, желания нет?

— После того, как увидел «харизму» Якунина, плетущего о патриотизме и узнал, почем ныне струны для виолончели… Пускай, сначала, они, бесплатно Родине послужат, а уже потом и я стану альтруистом. А то у меня почти к сорока годам даже часов наручных нет, в отличие от некоторых. Пускай футболисты из сборной России за зарплату в двадцать тысяч рублей мячик пинают — вот тогда и будете меня к патриотизму призывать. Или…

— Ишь ты, как разговорился! Совсем страх потеряли в своих интернетах! — укоризненно погрозил пальцем.

У меня мелькнула мысль, не сломать ли этот палец, но по здравому размышлению я решил воздержаться от членовредительства.

— А вы не забывайте, что я не ваш сотрудник. Могу развернуться и уйти. Воистину был прав Конфуций: возвысь низких и уничтожь благородных и всё — кирдык Государству!

— Ладно, хватит демагогию тут разводить! Командировочные, конечно, получишь, мы же не звери, но немного. Зачем тебе в лесу деньги? — достал из стола и двинул в мою сторону конверт. — Ты сильно там не шикуй, не в Крым едешь и не в Сочи. За расходы потом отчитаешься.

— Оружие? — безнадежно спросил я, глядя на скользящий по полированной столешнице, между прочим, не такой уж и пухлый конверт.

— Может тебе еще ключи от квартиры дать? Оружия не будет — у тебя же разрешения нет. Какое тебе оружие? Там менты и так в напряге. Еще не хватало приезжего с оружием. Ты приехал проведать дядю — зачем тебе оружие?

— Дядю?

— А что, не тянет проведать родственника? Вдруг, он там не в шутку занемог? Не звонит и не пишет — ты волнуешься за старичка и решил навестить. Взял отпуск за свой счёт и приехал. Идеальное прикрытие — комар носа не подточит. И учти, мобильной связи там теперь тоже нет.

— Кризис?

— Нет, не кризис. Там и раньше была зоны не уверенного приема, а теперь аппаратура на вышках сотовой связи в прилегающих районах повреждена.

— Восстановить не судьба?

— После пропажи пары наладчиков, или как они там, у ОПСОСов, называются, восстанавливать связь в том районе что-то не рвутся. Так что связи у тебя тоже не будет. Будет только вот это, — через стол, повторяя маршрут конверта скользнула коробка спутникового телефона.

— Русский «айфон»? Или что там должно было Сколково сляпать? — скептически рассматривая девайс, спросил я. — Лучше бы конверт был такой толщины… Кому хоть звонить с него?

— А звонить никому и не надо. Если все будет нормально, нажмешь «1». Если нет — нажмешь «2».

— И что будет на два? Термоядерный взрыв? Или просто напалмом район накроете?

— Вот этого я тебе не скажу. Но если решишь посмотреть, что случится, то лучше завещание оформи заранее.

— Понятно. Проезд хоть оплатите, или тоже за свой счёт?

— Экий ты братец стал меркантильный. Там вполне хватит и на проезд и на харчи. Еще и дяде на бутылку останется.

— Вот от вас и передам бутылку, — видя, что дискуссия всё равно не становится конструктивной, сказал я. — Разрешите идти?

— Иди, конечно. С Богом, — пожал мне руку и перекрестил вослед.

Хотелось сплюнуть, видя такую демонстративную воцерковленность, но как человек культурный, плевать на пол в казенном кабинете я поостерегся. Мало ли, а то еще и конверт отнимут. С них вполне станется отправить в лес с голой жопой, в бобровой шапке. И с документами на имя какого-нибудь Фимы Абрамовича Кочерыжкина. А учитывая церберов на входе, еще и по ребрам могут насовать, для профилактики правонарушений. Да, мельчает душой народец на службе государевой. Если она изначально у них была, душа.

— Чем-то вы мне Щелкунчиков напоминаете, — решил я вежливо проститься с охранниками у двери.

— Не понял, — напрягся один из них, от непосильной мыслительной работы пойдя желваками.

— Не в том смысле, который ваш однопартиеец Моисеев вкладывает в это название, а в плане общей деревянности, — любезно разжевал я мысль. — Зажатые вы какие-то, что ли. Как деревянные солдаты Урфина Джуса.

— Иди отсюда, пока есть на чем, — посоветовал мне второй, напыжившись для грозности.

— Мы проводим, а то мало ли что, — раздался голос из-за моей спины.

Обернувшись вполоборота, чтобы не выпустить из поля зрения «деревянных солдат», я обнаружил подкрадывающихся Правого и Левого.

— О, Джонсон и Джонсон вернулись! — улыбаясь, словно лучшим друзьям, поприветствовал их. — Успешно сходили?

— Мы проводим, — повторил Правый. — А то вдруг заблудится или бумагу украдет в туалете.

— Украдешь тут у вас, — пробурчал, протискиваясь мимо неразлучной парочки. — Да и она небось с гербом… Поехали за бухлом.

— Куда? — на два голоса вылупились они на меня.

— Что значит куда? Туда, где подешевле. Неужели не знаете мест? Или вы по-другому? — я зажал ноздрю и изобразил процесс всасывания «дорожки».

— Поехали, клоун. За бухлом так за бухлом, — согласился Левый.

— На смерть только не убивайте, оставьте и нам, — проявил зачатки юмора один из «деревянных солдат».

Идея с бутылкой была не такой уж и плохой. Не знаю насчёт дяди, но при контакте с участковым, ежели он вдруг обнаружится, вполне пригодится. Да и с местными аборигенами всегда контакт лучше устанавливать, начиная со своего спиртного. Поэтому спортивную сумку я почти целиком загрузил пивом и водкой. Всё-таки к дяде «самых честных правил» путь держу. Попробуй, докопайся. Сначала один автобус, потом второй. Последний отрезок пути, километров в восемь, прошел пешком. Надо было рюкзак брать — тащить сумку с пивом на плече не так и удобно. С другой стороны — человек с рюкзаком всегда подозрителен. А со спортивной сумкой — милое дело. Может я начинающий предприниматель, волокущий первую партию товара, с которой пойдет моё стремительное вознесение в ряды бизнес-элиты? Хотя, это вряд ли, задница у меня не той системы. Проше уж нефть обнаружить в этом лесу. Развлекая себя подобными пустыми мыслями, шагал по весенней грунтовке через лес.

Морально напрягала тишина, царившая в лесу. Не было слышно пения птиц. Такое я встречал лишь однажды, в детстве. Тогда, с Филипповичем — крестным отцом моего брата, в поисках пропавших собак, колесили мы по зимним лесам, и заехали в какую-то деревню, не отмеченную на нашей карте. А карта, надо сказать, была военная, весьма подробная. Деревня довольно большая, раскидистая. На одном конце деревни висел красный советский флаг, хотя СССР уже не существовало, а на другом — украинский — «жовто-блокитный» с трезубцем. Машин, по словам местных жителей, там не видели со времен немецких танков 4-й танковой группы генерал-полковника Геппера, которые и проложили колею, послужившую нам дорогой.

Мужики там в старинной военной форме советской, в основном ходили. Говор был какой-то дикой смесью, больше нигде мною не встреченной, из русского, украинского и белорусского языков. Жили местные жители дарами леса и скудными посевами колхозными. За пару километров вокруг деревни даже вороны не встретишь — всё повыбили. Вот там такая же жуткая тишина стояла. Мужик, у которого мы ночевали, держал в клетке лису — к новому году на стол. Поделились с ним своими съестными припасами, спирта с ним «накатили». Переночевали ночь, с ружьями в обнимку, опасаясь, что бы нас самих не съели и рано поутру свалили. Филиппович сказал, что если его собаки сюда и попали, то их уже съели и надо сваливать, а то и нас схарчат. Собак его мы тогда так и не нашли. Через пару лет, опять в поисках собак, мы проезжали в тех местах — никакой деревни там не было. И даже никаких следов не нашли.

Подобное совпадение меня теперь весьма настораживало. Судя по следам на дороге, и учитывая погоду прошедшей недели, с которой меня любезно ознакомил интернет перед поездкой, не сказать, чтобы особым спросом последнюю неделю эта местность пользовалась. А зря, грибы тут раньше были вкуснейшие. Тем более было самое время пройтись по подлеску в поисках сморчков, строчков и мэтушек. Да и любителей так сказать «культурно отдохнуть на природе», что в последние годы выражается в безудержном потреблении алкоголя, шашлыках и ставших следствием всего этого лесных пожарах, сие живописные места не могли не соблазнить. А вот судя по следам и отсутствию мусора и кострищ в пределах прямой видимости — не соблазнили. Кстати сказать, отсутствие мусора само по себе тревожило. Российские леса давно и основательно загажены — а тут такого не наблюдалось. Ощущение было, что кто-то на данном участке лесной местности объявил субботник. Вопрос: кто? Не пропавший же участковый, озверевший от конфискованного самогона, вывел вымирающих сельских жителей и немногочисленных дачников на уборку леса? Однако идея с грибами вполне оправдает небольшой крюк, предпринятый мною по лесу. Особенно в глазах наблюдателей, которые мне чудились уже не первый километр пути. А чутью я привык доверять…

Хотя, встречались мне уже на русских просторах такие места, где чувствуется чей-то взгляд. Под воспоминания я решил покинуть дорогу и свернуть в лес. Может грибов захотел поискать, а может просто по нужде приспичило. Благо и тропиночка была в зарослях. Через пару метров резко остановился, созерцая лежащую поперек тропинки гадюку. Толстая тварь, скажу я вам. Туловище лежит поперек, а голова и хвост в кустарнике теряются. Попробуй, сообрази, с какой стороны шандарахнет. У меня давняя неприязнь ко всей этой жалящей нечисти, я своего рода герпетофоб. Возможно, это во мне на генетическом уровне еще со времен искушения Евы, а может, просто жива была память об укусе гадюке, полученном в раннем детстве. Конечно, старые испытанные берцы давали определенные шансы в противостоянии чешуйчатой твари, но особо нарываться не хотелось. Сомневаюсь, что там, куда я топаю, найдется сыворотка от этой напасти. Постояв так пару минут и, обратив внимание на странную неподвижность этой Божьей твари, решил рискнуть и взмахнул как та царевна, но не левым крылом, а левой ногой в направлении, в котором, судя по рисунку на теле змеи, предположительно, находилась ее голова. Никакой реакции не последовало. Странно. Махать правой ногой уже не имело смысла, если только в качестве разминки, и я просто ткнул носком в распростертое передо мной тело. Подобная неподвижность могла объясниться лишь одним.

Визуальное исследование извлеченной из кустов змеи блестяще подтвердило мою смелую гипотезу о смерти оной. Причем, смерть, судя по внешним признакам, наступила не так уж давно. Причиной скоропостижного ухода рептилии в Вирий послужило полное отсутствие головы. Змее, насколько бы мерзкой и ядовитой она не была, такое не под силу. Способ отделения головы я затруднялся определить точно — уж больно измочаленным было место ее крепления, но грибов резко расхотелось. И то верно — мясо для растущего организма гораздо полезнее. Тщательное исследование ближайших окрестностей не выявило ни наличия отсутствующей головы, ни признаков того, кто соорудил столь броский шлагбаум. Проверять какие еще сюрпризы ожидают меня, в случае углубления в лес, я не стал и, помахивая трофейной змеей, вернулся на дорогу.

Спустя минут тридцать неспешного шага подобрался к околице. Назвать ее полноценной околицей язык не поворачивался, ибо деревня органично перетекала в лес, но надо же было как-то обозначить этот рубеж? Странно, каких дачников могло занести в такую глушь? Хотя, вполне допускаю, что люди небогатые могли бы задешево прикупить в этой глуши брошенный дом и приезжать отдыхать на лето. Учитывая количество людей в стране, едва шагнувших за черту бедности — вполне реальный вариант. Опять же, оставшиеся местные жители могут присмотреть за домами в зимний период. Старые деревни это не поселки-новострои с повально пьяным населением и местной гопотой, ищущей, где найти на бутылку. В старых, вымирающих русских деревнях порядки совсем другие. Там еще силен старый обычай деревенского мира. Хотя, благодаря усилиям Власти деревни всё активнее и активнее умирают. Понятно, что при таких затратах на олимпиады, струны виолончелей и мундиали, средств на поддержание деревни в бюджете не остаётся.

В деревне между тем тоже царила странная тишина. Если отсутствие крупного рогатого скота можно было объяснить старческой немощью большинства жителей и полной нерентабельностью содержания в нынешних экономических реалиях, то отсутствие кур опять-таки было тревожным признаком. Вы хоть одну российскую деревню без кур встречали? Лично я нет. Ступив на деревенскую улицу, оглянулся на лес. Хм, впечатляюще. В кроне молодой березки кто-то художественно выщипал листья, и в косых солнечных лучах возникало ощущение, что из леса на меня смотрит человеческий череп. Я даже достал телефон и зафиксировал для потомков. На фото точно так же различался череп. Значит, это не игра воображения, а чья-то реальная кропотливая работа, о художественной ценности которой я судить не брался. Интересно, кто это сделал, как, и сколько времени на это потратил. Вопрос «зачем» даже не возникал. Что тут непонятного? Сначала шлагбаум из змеи, потом выщипанный в кроне череп — самому тупому должно было быть понятно, что от леса надо держаться подальше.

По памяти я добрался до хаты дяди. Дядя, насколько я понимал, никакой живности последние годы не содержал. Минуя стоящую возле дома телегу, направился к двери. На крыльце, практически перекрывая проход, стояла деревянная бочка. Хорошая такая бочка, дубовая. На Руси испокон веков при изготовлении бочек для разных продуктов применялось разное дерево. Для мёда — липа, для соления огурцов — осина, для квашения капусты — ольха, для вина — дуб. Вот только зачем её ставить на крыльце? Может, хозяйственный родственник просто не доволок в дом? Зачем тогда наполнять ее мелкими речными окатышами? Чтобы не украли? Дверь была заперта. Что интересно, заперта изнутри, также как и ставни, закрывавшие окна. Еще одной примечательной деталью был бумажный портрет Иосифа Виссарионовича Сталина с выдолбленными глазами, пришпиленный к существенно посеченной двери.

— Однако, порядки тут у них, — негромко проговорил, проведя пальцем по оскверненному портрету и пытаясь понять, кто и чем это сделал.

Поставив сумку на крыльцо, вежливо постучал, пытаясь понять, что произошло с дверью. Походило это на расстрел дробью различного калибра, которому кто-то помог стамеской. На стук никто не отозвался, и я постучал ногой. Вдруг из развороченного лица Генералиссимуса Великой победы на меня глянул желтый глаз, а за дверью раздался пугающий сухой щелчок.

— Таки здравствуйте, — произнес я, осторожно делая шаг от двери назад, чтобы целиком попасть в обзор и медленно, стараясь не делать резких движений, поднимая руки вверх.

Глаз в обрамлении бумажных лоскутков какое-то время, не мигая, пристально как засыпающий карп, рассматривал меня и болтающуюся в руке змею, а затем мигнул и исчез. Раздался лязг отодвигаемого засова, и дверь слегка приоткрылась.

— Заходи быстро! — раздалось из темноты дома.

Не заставляя повторять приглашение дважды, я подхватил сумку, протиснулся мимо бочки и ужом ввинтился в сени. Внутри ожидал дядя, в руках которого была крепко зажата Мосинская трехлинейка. Судя по высокой мушке с отвесными боками, выступу снизу шомпольного упора и разрезным ложевым кольцам это был модернизированный образец 1891 — 1930 годов. Из такой штуки он бы и через дверь меня, при желании, достал. Странное дело — мозг человеческий. В такие напряженные минуты обращаешь внимания на вещи, которых в другое время даже и не заметил бы. Ну, какая, скажите на милость, разница, какая из многочисленных модификаций винтовки послужит для тебя билетом в иной мир? Совершенно никакой.

— Еще раз здравствуйте, дядя, — повторил на всякий случай.

Мало ли что придет в голову старику? Может он тут в глуши ослабел рассудком и вообразил себя партизаном? Хоть я и не шибко похож на немецко-фашистского захватчика, но кто может за это поручиться? Умирать от пули выжившего из ума родственника нисколько не хотелось. Впрочем, от пули здравомыслящего не родственника тоже как-то особо не тянуло.

— Проходи, коль принесла нелегкая, — дядя широким жестом указал стволом на дверь в дом. Надо заметить, что почти четыре килограмма стали и древесины в его руках смотрелись весьма уверенно. Рука у родственника, несмотря на преклонные годы, по всему видать была еще крепка. Я открыл дверь и, перешагнув высокий порог, покинул сени, причудливо подсвеченные лазерами солнечных лучей, пробивающихся через множество мелкие отверстия в двери. Дядя шел следом.

— Садись, горемыка, — ствол гостеприимно указал на стоящий в правом углу стол, на котором, подтверждая худшие подозрения, стояла полупустая «четверть» и глиняная миска с вареной картошкой.

Картину дополняли лежащая на столе старенькая «тулка» и стоящая посреди стола керосиновая лампа. Сняв со спинки плотно утрамбованный патронташ бурского типа и положив его вместе с несчастной рептилией на стол, я поставил сумку на пол и уселся на плотно сколоченный стул и огляделся. За годы, прошедшие с моего последнего визита ничего по большому счету, насколько можно было разглядеть в обманчивом свете острых солнечных лучей, пробивающихся через порядком продырявленные ставни, в доме ничего не изменилось, если не считать висящего в «красном углу» портрета Путина, вырезанного из какого-то журнала. Раньше, если меня не подводит память, там висели портреты Ленина, Сталина и Андропова.

— А что тут у вас происходит? — невинным тоном поинтересовался я.

— Известно что. Пришло наказание за грехи наши, — дядя крутанул головой и уселся на застеленную воглым солдатским одеялом кровать.

Что интересно, ствол винтовки, лежащей на его коленях, будто ненароком был направлен в мою сторону.

— В смысле? — понимая, что в этом доме все-таки не «все дома» для поддержания разговора поинтересовался я.

Дядя проигнорировал вопрос и продолжал пристально рассматривать меня:

— Давненько мы с тобой не виделись. Года с девяносто пятого?

— С две тысячи второго. Я тогда на кладбище приезжал, — счел нужным я внести ясность, начиная уже слегка нервничать.

— Точно. Где-то так и есть, — отложил винтовку и прошел к столу, зацепив по пути ногой обшарпанный самодельный табурет.

Усевшись рядом со мной и брезгливо посмотрев на змею, достал из ящика стола второй граненый стакан и вилку. Молча налил из стоящей на столе бутылки по стаканам и подал один из них мне. Так же молча чокнулся со мной и одним махом влил в себя жидкость. Я менее уверенно, но последовал его примеру. Самогон был не лучшего качества, к тому же на чем-то настоянный. Но пить вполне можно.

— У меня тут тоже есть кое-что, — полез в сумку и извлек бутылку белорусской водки. Откупорив ее, наполнил стаканы и протянул один ему.

— Так что тут все-таки происходит?

— Я пошел в лес и попытался убить кукушку, — смотрел на меня глазами совенка, которого внезапно разбудили в полдень и сообщили весть о скоропостижной смерти Леонида Аркадьевича Якубовича.

— Убить? Кукушку? А зачем?

— Устал я. Не умолкала ни на минуту, — он стал еще больше похож на совёнка. Но теперь, помимо смерти Леонида Аркадьевича, на встопорщенные перья его обрушилось еще и известие о том, что Верка Сердючка оказалась банальным трансвеститом. — Нашел в лесу старое дерево, пораженное молнией. Сухостой уже полный. Может осина была, может еще что-то. Спилил, а там внутри дупло. А в дупле гнездо. В гнезде было яйцо.

— А в яйце иголка?

— Какая нахрен иголка?

— Как в сказке про Кащея.

— Нет, Кащея там не было. Было яйцо. Одно. Я как раз накануне читал детский журнал старый про Природу. Не помню, как называется.

— «Юный натуралист»?

— Может быть. Там как раз было написано, что дятел так гнезда делает. Решил забрать его себе и посмотреть, что выйдет.

— И что вышло?

— Вот это и вышло…

— Что «это»?

— Положил яйцо под лампу. Через три дня вылупилась какая-то птичка. Щегол, не щегол. Чиж, не чиж. То ли скворец-переросток, то ли дубонос-недоросток. Одно было ясно, что не дятел. Сидел, клюв разевал и пищал так умильно. Начал я его кормить. Жучков всяких и червячков ему ловил. Он жрал как прорва и рос быстро, хотя так и не понятно было, что за птица.

— Кукушка Мидвича, — задумчиво произнес я.

Дядя настороженно посмотрел на меня, но уточнять, что за Мидвич такой не стал. Перевел взгляд на ставню-дуршлаг и продолжил:

— Ходил за мною по дому и по двору. А потом заметил я, что он телевизор смотрит.

— В смысле, смотрит? Сам включает и смотрит?

— Да нет. Когда я смотрел, то и он наблюдал. Сядет так и то одним глазом в экран глядит, то другим. А потом стал я замечать, что когда он на заборе сидел и пел, то к нему воробьи и вороны прилетали и вокруг сидели молча. Посмотришь — прямо как концерт какой.

— А по пению, что за птица? — опять попытался я внести ясность в происхождение птички.

— Да не поймешь. Вроде как одной птицей поет, а потом вроде как другой. А временами вообще на искаженную человеческую речь похоже было. Причем на воробьев и прочую пернатую мелочь кричал он: «Чвиккеры, чвиккеры», а на ворон и галок: «Клюверры, клюверры».

— Так он еще и различал их, что ли? И кстати, а с чего вообще ты взял, что это самец?

— Да хрен его знает, но мне почему-то казалось, что это он. Начал он по всей деревне летать и прочие птицы стаями за ним. А потом стали кошки пропадать в деревне.

— И много кошек пропало?

— Все и пропали. А потом петух Степанов, попытался напасть на него. Дрянной был петух, драчливый.

— Был?

— Нашли его у Степана во дворе. Без головы и изрядно поклеванного. Степан как увидел, взбеленился и шандарахнул из ружья по сидящей на раките вороньей стае, — дядя замолчал, погрузившись в себя.

— И? — не выдержав затянувшейся паузы, поинтересовался я. — Дальше-то что было?

— Дальше? — переспросил дядя, недоумевающе посмотрев на меня. — Дальше?

Он не глядя взял бутылку и налил нам по стакану.

— Земля ему пухом. Помянем, не чокаясь, — опрокинул стакан в себя и вновь погрузился в раздумья.

— Кого помянем?

— Известно кого… Степана. Сгорел двор его той же ночью. А над пожаром птицы кружились.

— А что, у вас тут много ночных птиц?

— Выходит, что много… — опять погрузился в тяжелые думы.

Подождав минут пятнадцать, от нечего делать следя за танцующими в лазерах лучей пылинками и даже став замечать в их движении ритм некой не слышимой музыки, я решил что будет вполне вежливо продолжить столько внезапно прервавшийся разговор и вновь разлил по стаканам.

— Короче, всех тех, кто попытался уйти из деревни мы больше не видели, — очнулся от звука наполняемых стаканов дядя. — Тех, кто остался, но пытался ходить в лес — тоже больше не видели. Во всяком случае, живыми. Голова бабки Дарьи, которая затеяла после всего этого кур рубить, две недели провисела на заборе. Потом только они ее убрали.

— Они? Кто они?

— Птицы, — озвучил парящую в воздухе догадку дядя. — Так и живем теперь. Я да две бабки уцелевших. В лес не ходим, доедаем прошлогоднюю картоху. Они нас не трогают.

— А это как же? — указал я на ружье и винтовку.

— А что толку против целой стаи? Больно дробь-то с картечью поможет? От «винтаря» вообще пользы в этом деле никакой, — пожевал картофелину. — Супа хочется. Грибного, — произнес неожиданно. — А тебя кто послал сюда?

— Послал?

— Не просто так же ты вдруг о родственнике вспомнил, — усмехнулся, окидывая меня взглядом, внезапно ставшим очень цепким. — Были тут до тебя. Крепкие ребята с автоматами. Послушали, посмотрели, не поверили, и пошли в лес. Больше мы их не видели. Одна машина от них осталась. За сараями стоит. Ваши были?

— Нет, моих тут точно не было, — прикидывая как буду выбираться из этого Хичкоковского кошмара, взял ружье и стал внимательно его осматривать. — Клюйстеры, мать их куриную за ногу. Я тут сам по себе. Соскучился просто, — вспоминая слова: «Не можем мы своих туда послать, нет пока причины», ответил я.

— Ну, ну.

— У меня консервы есть, колбаса и рыба сушеная. В сумке, — внезапно вспомнил я и, положив на кровать ружье, стал выгружать на стол прихваченное съестное.

Дядя жадно выхватил пакет, рванул шуршащие края и шумно вдохнул рыбный дух.

— Спасибо, сынок, — то ли повело от водки почти натощак, то ли действительно пробило на благодарность.

Машина… Он сказал, что здесь есть машина?!

Через полчаса дядя заснул прямо на столе, положив «винтарь» под голову. Раскуроченные ошмётки еды дополняли картину. Интересно, а почему меня не тронули? — положив посапывающего дядю на кровать и на всякий случай разрядив винтовку, принялся за обыск, неспешно двигаясь по часовой стрелке от входа. Паспорт, еще советские деньги, ваучер… А вот это уже интереснее: развернул тряпку, вдохнув аромат ружейного масла. ТТ, довоенный еще, но как новенький. Дядя запаслив, как умудренный жизнью хомяк. Вынул обойму — полная, выщелкнул патрон, понюхал. Передернул затвор, нажал курок. Работает. Зарядил ствол и сунул сзади за ремень. Приятная тяжесть придавала уверенности. Дальнейший обыск ничего интересного кроме пятка медалей и Георгиевского креста не принес. Ничего себе, интересно, откуда он у дяди? Снова взял паспорт и посмотрел дату рождения. Дядя то старше, чем я думал, но не настолько. А вот что паспорт до сих пор гражданина СССР гораздо бОльший вопрос. Вернув находки по местам, решил прогуляться и пошёл во двор, минуя две скрипучие двери. По пути подхватил висящий на гвозде в сенях рюкзак. Неизвестно, что на самом деле происходит. Мало ли что выдумал спившийся старик.

На улице было по-весеннему солнечно, а зелень пробивалась даже между досками крыльца. Видимо, дальше него дядя выходил редко. Хмыкнул, заметив на речной гальке в бочке следы царапин. Неглубокие, иногда всего лишь с точку, будто кто-то, пытаясь расписать ручку, тыкал ей куда ни попадя.

Опять тишина…

Решив, что в случае опасности отсижусь в одном из заброшенных домов, двинулся вперёд. Было странно признаться даже себе в том, что мной двигало. Любопытство? Или для нормального человека отсиживаться, ожидая неизвестно чего, было страшнее? Но это не всегда так, даже если посмотреть на дядю. Но камни же как-то он натаскал в бочку… Или не он?

Пробирался по пустующей деревне, приминая некошеную траву. Избы снисходительно посматривали пустыми окнами, но некоторые были с закрытыми ставнями. Интересно, где там остались люди? С такими мыслями я наткнулся на неё.

Женщина в синем платке несла вязанку хвороста, закинув на натруженную спину в красной кофте.

— Эй! — прокричал, привлекая внимание. Старуха распрямилась, ойкнула и, скинув поклажу, понеслась от меня. Ну, понестись ей мешала лёгкая хромота, поэтому я без труда догнал её, по дороге подцепив связку хвороста.

— Ваше? — учтиво протянул связку. Старуха покосилась по сторонам и прошамкала:

— Ты… чегой-то? Чего, а?

— Обронили, говорю. Помочь донести?

Старуха недоверчиво оглянулась.

— А энтот… Откуда ты взялся? Лицо знакомое, но не припомню тебя?

— К Семену Михайловичу… Проездом.

Старуха вздрогнула и льстиво защебетала:

— Ой, давай вязаночку, сама донесу!

И тут до меня дошло. Хворост. Вряд ли она собирала его в деревне.

— А грибочки хорошие в этом году, не знаете?

Старуха расплылась в понимающей улыбке.

— Дома уже сушатся, но ещё и свежие есть. Так грибочков тебе отсыпать? Ты Семену Михалычу только скажи, что с собой принёс, а не от меня, — засуетилась.

— А отчего же? Неужто не оценит вашу помощь? Хворост же, как я понимаю, не в деревне собирали… И грибочки оттуда же… Свежие.

— Так как вы ходите в лес?

Старуха вздохнула. Потянулась за вязанкой. И нехотя поделилась:

— Слушаю я их. Вот и пускают. Иногда.

— А где вы их… слушаете?

Машина оказалась небронированным чёрным внедорожником. Унесли ключи с собой? А вдруг вернется кто-то один? Положив ружье на капот, пошарил в переднем бампере. Пусто. Обошел машину, проверил задний бампер. Бинго. Вот и связочка. Лег на землю, внимательно осматривая днище — мало ли какие сюрпризы могут оказаться? Отошел за угол ближайшей избы, нажал кнопку на брелоке. Машина приветливо пискнула, взрыва не последовало. И то благо. В салоне едко воняло свежей «ёлочкой». В баке осталось достаточно бензина… отложил ружье на соседнее сиденье, обитое чёрным дерматином, повернул ключ, машина легко завелась. То, что она стояла не тронутой, наводило на определённые мысли. Во-первых, довольно бессмысленно удирать на ней от птиц — и это понимал не только я. Во-вторых, те, кто остался, возможно, и не хотел удирать.

Вспомнил о спутниковом телефоне. Нажать единицу — всё в порядке, и поехать отсюда. Благо, транспорт есть. Вечно себе какую-то ерунду придумывают, особенно полковник. Проверить разве что напоследок место, о котором сказала старуха. Просто ради интереса, чтобы убедиться до конца в богатой фантазии моих нанимателей. Что же, понятно, почему полковник ничего не рассказал — я не из легковерных и его бы на смех поднял. Так и сделаю при встрече. А пока заглушил мотор, вынул ключи из замка зажигания и опустил в карман.

Открыл бардачок. Стопка одноразовых стаканчиков, пачка влажных салфеток, дорожный атлас. Негусто… Хотя, а чего я ожидал? Что профессионалы что-то оставят в машине? Глупо. Беглый осмотр салона ничего не дал. А вот в багажнике поджидал сюрприз. Воровато оглянулся, не видит ли кто? Засунул в рюкзак. Рюкзак оставил у колеса.

Вернулся в салон. Без документов ехать на чужой машине — верный шанс нарваться. Да и прав у меня нет. Можно, конечно, проехать через лес и бросить машину возле трассы, а там попутками, но рискованно. И сваливать, не разобравшись, как-то неохота.

На капот уселся крупный черный ворон и, повернув голову, уставился на меня правым глазом. Я постучал пальцем по лобовухе. Сделав два мелких шажка, птица приблизилась к стеклу и постучала клювом в ответ. Волосы медленно встали дыбом — я явственно различил в стуке: «Союз нерушимый республик свободных». Перестав стучать гимн, ворон снова уставился на меня, хитро подмигивая. А что тут удивительного? Вороны вида Corvus moneduloides, обитающие в Новой Каледонии, справляются с заданиями на сообразительность, предназначенными для пятилетних детей. Я помотал головой, стряхивая наваждение, и пригладил волосы. Решительно распахнув дверь, вылез. Голова ворона повернулась, словно антенна радара.