Бесплатный фрагмент - Глинтвейн на снегу

Все персонажи романа вымышлены, любые совпадения событий случайны

Пролог

— Привет, красотка, ты куда меня послала? — раздался в трубке низкий бархатистый голос. — Дескать, ухоженная баба, шмотки дорогие, живёт одна…

— Так и есть, — уверенно констатировала собеседница, заправляя за ухо непокорный локон рыжеватых жёстких волос.– А что там не так?

— Да всё! Для начала у неё в зале на полстены её собственный портрет красуется. Причём, ню!

— Да ну, — удивлённо отозвалась девушка, но тут же решительно заявила. — Ну, раз чудит, значит, бабки точно есть, и немаленькие.

— Может и есть, да не про нашу честь! Ты хотя бы удосужилась узнать, кто она такая! Первое, что бросилось в глаза после портрета — это целая полка книг с её именем и фамилией на обложках.

— Ну и что? Может, автор — просто однофамилица.

— Ну да. И твоя протеже так сильно вдохновилась творчеством этой своей тёзки, что закупила экземпляров по двадцать всех книг этой писательницы и складирует их в картонных коробках в углу комнаты? — насмешливый голос перерос в саркастический смех.

— А что за книги-то?

— Детективы! А в ящике компьютерного стола лежит удостоверение, правда, уже просроченное. Она раньше работала в городской газете, причём, в отделе криминальной хроники. Ты хоть представляешь, какие у этой бабы связи и в ментуре, и в криминальном мире! Такие, что лучше с ней не связываться. Всё, отбой!

Долгая дорога
на больничную койку

«Завтра с утра опять еду сдавать результаты исследований. Если этот вредный старикашка из краевой поликлиники снова к чему-нибудь придерётся, я напишу роман „Как я убила нейрохирурга“, а ты будешь носить мне передачки в СИЗО».

Это сообщение Дарья Леденёва отправила нескольким близким людям, и каждый из них с юмором выразил согласие носить ей передачи, а друг Саша из её армянско-сирийской компании ответил: «Коньяк в грелке будет».

Хорошо, что никого убивать не пришлось, хотя Дарья была морально близка к этому. Четыре месяца подряд — с начала февраля по конец мая — она безуспешно пыталась попасть на операцию в больницу, но пожилой нейрохирург из краевой поликлиники всячески ей в этом препятствовал. Сначала он дал ей десять дней на сбор документов, а талончик на биохимию крови в родной поликлинике удалось получить только через две недели. Ясное дело, что срок госпитализации пришлось переносить.

После месяца хождений по государственным и частным клиникам у Дарьи обнаружили гастрит, который явно возник на нервной почве, и в операции отказали. Пока лечился гастрит, у всех анализов вышел срок годности. А когда наконец-то всё удалось собрать, и осталось только получить в поликлинике по месту жительства направление на госпитализацию, Президент неожиданно объявил несколько рабочих дней между первым и девятым мая выходными, и пришлось почти всё начинать сначала. А кровь пришлось сдавать столько раз, что её уже можно было считать «почётным донором». И вот главный итог всех этих мытарств — направление на операцию Дарья наконец-то получила.

Субботним вечером она разложила на журнальном столике всё, что надо взять с собой в больницу. Поскольку не собиралась пробыть там долго, то рассчитала, что хватит пары трикотажных домашних костюмчиков, в которых можно и по палате ходить, и спать. Ну, конечно, ещё резиновые шлёпки, зубную щётку и крем для лица. В воскресенье с утра Леденёва сложила все вещи в пакет, перекрестилась на стоящие на книжной полке иконки Христа и Богоматери, оглядела надоевшую ей за девять лет квартиру, которую всё мечтала обменять на другую, прошептала: «Господи, дай мне вернуться сюда живой и здоровой», и вызвала такси.

Перед входом на территорию Краевой больницы пациентка покурила в последний раз на воле, предъявила в окошко направление на госпитализацию и прошла в корпус, в котором располагается приёмное отделение.

К регистратуре выстроилась длинная очередь, многие сидели на стульях вдоль стены, другие стояли и откликались на вопрос вновь прибывших: «Кто последний?» или «Кто крайний?», как сейчас принято говорить. Дарья встала за двумя переговаривающимися молодыми женщинами, которые не были знакомы друг с другом, но, по всей видимости, вскоре познакомятся, потому что, как выяснилось, путь обеих лежит в отделение гинекологии.

— А почему у вас лак на ногтях? — удивлённо-встревоженно спросила та, что была пониже, постарше и полнее.

— А что, нельзя? — отозвалась девушка повыше, помоложе и стройнее.

— Так предупреждали же, что лака быть не должно. Во время операции врач должен видеть, что ногти не синеют.

— Ой! А мне никто ничего не сказал, — девушка испуганно уставилась на свой яркий разноцветный маникюр.

Дарья с удовольствием взглянула на свои покрытые бесцветным гелем ногти с тонкой белой полоской сверху: и руки ухоженные, и естественный цвет ногтей не скрыт. И тут от регистратуры раздался звучный голос сотрудницы больницы:

— Всем заранее написать номера телефонов близких родственников!

В ответ со всех сторон понеслись невесёлые комментарии:

— Ого!..

— Вот так сразу…

— Чтобы, если что…

— Хорошо нас тут встречают…

— Что называется, memento mori, то есть, помни о смерти, — сумничал молодой парень, стоящий рядом с инвалидной коляской, на которой сидел худенький сморщенный старичок.

Дарья достала из сумочки ручку и записала на обороте собственной визитки номер телефона сына — единственный, который сейчас помнила наизусть. Прошло то время, когда она заучивала номера любимых мужчин, теперь пришло понимание, что надёжный мужчина в её жизни только один.

Оформив документы и поднявшись на лифте на четвёртый этаж, Леденёва положила на стойку регистрации нейрохирургического отделения свою медицинскую карточку. Стоявшая рядом пациентка спросила у медсестёр:

— А Наполеон в палате будет?

— Нет, только Императрица, — ответила Дарья. — Это я.

Она подписала бумаги, в которых давала согласие на все манипуляции, которые здесь проделают с её телом, и подтвердила, что осознаёт, к чему они могут привести. Писали бы уж сразу: «Побочные эффекты: возможен летальный исход».

Войдя в палату, Дарья увидела, что на койке у стены спит черноволосая женщина. А та, что задавала вопрос о Наполеоне, распаковывает свои вещи у окна. Стало быть, обитать придётся посередине. Хорошо хоть палата на троих, а не на десять больных, да ещё с собственным санузлом, и постельное бельё почти приличное, подумала Леденёва и представилась:

— Я Дарья.

— Надя, — отозвалась соседка по койке, выставляя на тумбочку фаянсовую кружку, этот предмет числился в списке тех, что надо было привезти с собой. — А у тебя какой диагноз?

— Поражение локтевого нерва.

— А у меня — лицевого. Трепанацию черепа делать будут, — миловидное лицо женщины вдруг перекосилось, левый глаз дёрнулся и закрылся.

«Боже мой, какой ужас, — подумала Даша, — человеку в голову со скальпелем полезут, а я тут со своим локотком!» Она сняла надетую поверх майки лёгкую кофточку на молнии и повесила её на плечики в шкаф.

— А ты кем работаешь? — спросила Надя.

— Уже не работаю. Вышла на пенсию.

— В смысле, на пенсию? Ты работала на Севере, или на вредном производстве? Не по инвалидности же?

— По возрасту, — улыбнулась Даша.

— Не может быть, — недоверчиво протянула Надежда, вглядываясь в её лицо. — Но тебе же никак не может быть больше пятидесяти пяти лет! Я бы больше сорока пяти не дала.

— Прокурор тоже больше бы не дал, — рассмеялась Даша. — Есть такая грустная шутка. Жила-была девочка. И вот однажды в магазине ее спросили: «У вас есть пенсионное удостоверение»?

— А ты не знаешь, сколько надо за операцию платить? — озадаченно спросила Надя.

— У анестезиолога единая такса — пять тысяч, это надо отдать заранее, до операции. А хирургу платят уже после, и в зависимости от сложности. В моём случае десять тысяч, в твоём — не знаю, наверное, дороже.

— Я даже не представляю, как буду деньги-то совать.

— Молча. Карманчик сами подставят.

— Интересно, а действительно есть «плохой» наркоз и «хороший»? Это не миф? Я читала, что есть препараты, которые обеспечивают более быстрое пробуждение с уменьшением риска галлюцинаций, тошноты и рвоты. Неужели тем, кто не заплатит, специально вколют такой препарат, чтобы человек после пробуждения мучился и испытывал «отходняк»?

— Я бы предпочла не выяснять этот вопрос практическим путём.

Леденёва сменила «уличные» брюки на домашние штанишки, уселась на свою кровать и раскрыла толстый том в твёрдом переплёте. Держать его больной рукой оказалось очень неудобно, и она пожалела о том, что не взяла с собой в больницу лёгкий (как по весу, так и по содержанию) детектив в мягкой обложке.

— А у меня налички с собой нет, — раздался Надин голос.

— Ну, пойдём банкомат искать. Я знаю, что он есть в поликлинике, но сегодня воскресенье, наверняка, она не работает. Хотя, может быть, сам корпус открыт, — Дарья поднялась с кровати и пошла к выходу из палаты, остановившись у койки, на спинке которой висел распечатанный с компьютера листок с надписью «Бурлакова Валентина Андреевна, 1976 г. р. Деформация черепа».

— Похоже, нашей соседке будут вставлять в голову титановые пластины, — тихонько сказала Леденёва в коридоре идущей следом за ней Надежде.

Женщины спустились на лифте на первый этаж, вышли из корпуса, прошлись до здания поликлиники, которая оказалась закрытой, и присели на скамейку. Дарья выкурила сигарету, озираясь по сторонам и постоянно натыкаясь взглядом на грозный плакат: «Курить на территории больницы строго запрещается».

Возвращаясь, они услышали за спиной грозный окрик охранника:

— А вы куда направляетесь?

— В своё отделение. Мы сегодня были госпитализированы, — ответила Даша.

— А как вы вышли?

— Молча. А в чём дело?

— Категорически запрещено покидать свой корпус! Ещё раз окажетесь на улице — будете немедленно выписаны!

— Как у вас тут всё категорично. Мы банкомат искали.

— Банкомат есть на втором этаже.

На втором этаже оказались также аптека и буфет, в котором Даша купила бутылку питьевой воды. Запрет на выход из корпуса оказался для неё серьёзным ударом. И где теперь курить прикажете? И главное, непонятно: почему ходячим пациентам запрещено выходить на свежий воздух при такой прекрасной погоде?

Понятно, что эти ограничительные нововведения списывают на коронавирус. Но почему в палате его нет, а на лавочке во дворе он свирепствует? И это в то время, когда весь персонал больницы уже привит, как и многие пациенты, а остальные поступают с результатами отрицательного теста на ковид?

Дарья и сама сделала две прививки «Спутника», но не потому, что опасалась заболеть, (верила в свой сильный иммунитет), а потому, что решила сэкономить на тесте на ковид перед поступлением в больницу. Ранее она его уже сдавала, и обошлось это удовольствие в тысячу семьсот рублей. Так что она сочла, что лучше бесплатно уколоться. К тому же, сертификат о вакцинации может ещё пригодиться и в других местах. К примеру, для поездки за границу, хотя не то сейчас время, чтобы путешествовать.

Вернувшись в палату, женщины обнаружили прикреплёнными к спинкам своих коек листки с личными данными, диагнозами и фамилиями хирургов. Надя посмотрела на листок на Дашиной кровати и перевела озадаченный взгляд на её лицо. Причина удивления была понятной, все так смотрели, когда узнавали год её рождения. Ну, выглядит она моложе, это не её заслуга, такая уж порода, а в последние несколько лет — ещё и старания косметолога.

Леденёву озаботило совсем другое. Отметив, что её врач отнюдь не Родионов, которого она нашла по знакомству через подругу-врача, и который ранее уже осматривал её руку, Дарья запаниковала и написала ему в Ватсапе: «Я в палате номер шестнадцать, но у меня значится другой хирург. Что делать?» Вскоре пришёл ответ: «Не волнуйтесь. Я договорился. Завтра я приеду в семь утра вас смотреть».

В три часа дня принесли обед, пластиковые тарелки с супом-кашей расставили по тумбочкам. Проснулась Валентина, села на кровати, тихонько поздоровалась. Череп у неё с левой стороны и правда был деформирован. Даша назвала своё имя и подумала: «И это ей сорок четыре года? Выглядит на пятьдесят пять. Кто же сотворил такое с её головой?»

Похлебав то ли густого супа, то ли жидкой перловой каши, Дарья встала у окна и с тоской принялась наблюдать за тем, как в беседке курит группа людей в белых и салатных халатах. Врачам эта пагубная привычка, по-видимому, полезна.

Ближе к вечеру в палату вошёл молодой врач, заявил:

— Я ваш анестезиолог, — присел на краешек Надиной кровати и принялся расспрашивать её о самочувствии, давлении, аллергических реакциях.

Отвечая на вопросы, пациентка достала из ящика тумбочки деньги и переложила их в карман доктора.

— Спасибо, — без тени смущения поблагодарил он и вскоре пересел на край кровати Дарьи, спросив:

— А у вас как с давлением?

— Обычно нормально, но, конечно, может иногда и подскочить. Ненадолго.

— Что я ещё должен знать, как ваш анестезиолог?

— Как мой анестезиолог, вы должны знать, что я каждый день выкуриваю пачку сигарет и выпиваю бокал коньяка.

— Ого, как у вас всё интересно, — всплеснул руками доктор и заулыбался. Улыбка его стала ещё шире, когда Леденёва протянула ему пятитысячную купюру, тут же исчезнувшую в том же кармане, в который ранее перекочевала «благодарность» Надежды. — А мне только укол сделают, или ещё дыхательная трубка будет?

— Это вам знать необязательно. Но вы проснётесь на столе.

— Надеюсь, не в морге.

— Ну, что вы!

Позже в палату вошла медсестра и пригласила:

— Девочки, все на сдачу крови!

— Да какой ещё крови? — возмутилась Дарья. — Я её уже сто раз сдавала за те четыре месяца, что пыталась попасть в больницу! Последний анализ делала всего четыре дня назад. Неужели за это время я умудрилась подхватить сифилис, гепатит и СПИД!

Но вену ей всё же прокололи, выкачали очередную порцию крови и распределили по нескольким пробиркам. Заодно сообщили, что группа у неё первая. Слава Богу, не изменилась за последние тридцать шесть лет, с тех пор, как она рожала сына!

— Валя, голову брить, — раздался следующий громогласный приказ.

Невысокая и худенькая, словно девочка-подросток, Валентина покорно влезла в тапочки и вышла из палаты.

— А меня, наверное, всю брить не будут, только за ухом, где череп надо вскрывать, — предположила Надя и горестно вздохнула.

Вернулась Валя через полчаса, и тут стало возможным в полной мере оценить нанесённые женщине увечья. Правая половина её головы, если мысленно провести линию ото лба вдоль носа к подбородку, была идеально круглой. А с левой стороны верхняя треть черепа просто отсутствовала, словно её шашкой срубили. Ранее волосы частично скрывали внешний дефект, но последствия травмы были заметны и по поведению. Валя улыбалась, когда слушала короткие переговоры Дарьи и Надежды, но сама в беседу не вступала, а на вопросы врачей отвечала только одно: «Я не знаю», и почти всё время спала.

«Кто же с ней такое сотворил? — во второй раз подумала Дарья. — И восстановятся ли после операции функции мозга в полном объёме»? Хотя неизвестно, как у неё было с умственными способностями до травмы.

Накануне операции ужин полагался лёгкий, но Дарья и от него отказалась. Дождавшись, пока у соседок заберут пустые тарелки, она положила в карман пачку сигарет и зажигалку, вышла в коридор, оглянулась по сторонам, тихонько скользнула за дверь с надписью «Пожарный выход» и пошла вниз по лестнице. На ступенях местами лежали кучки пепла. Не она одна такая умная из страдающих никотиновой зависимостью!

Дарья дошла до первого этажа, но толкнуть дверь наружу не решилась. За ней мог оказаться сторож. Зато окно с видом на строящийся корпус легко открылось, и страдалица принялась выпускать дым через узкую щель.

Потом пришлось подниматься пешком. «Если ради каждой сигареты придётся проделывать такую гимнастику, курить буду реже, заодно и вес сброшу», — думала она, медленно шагая в отделение. Надо было ещё войти в него так, чтобы не заметили церберы в халатах. И как только она прокралась в палату, в неё вбежала молоденькая девушка-интерн Лиза, которая ранее приходила задавать больным вопросы о самочувствии, с отчаянным возгласом:

— У вас анализ на ковид просрочен!

— Просрочен, сдан полтора месяца назад, — вздохнула Дарья, — но у меня же в карточке сертификат о прививке имеется! Посмотрите внимательно.

Через час, врубив яркий верхний свет, прибежала медсестра и принялась расталкивать Валю. Оказалось, что с неё забыли взять расписки о разрешении на операцию. Сонная бритая пациентка с трудом выводила на бумажках каракули.

Ночью Дарья никак не могла заснуть и читала под вмонтированным над кроватью светильником. Она слишком привыкла к своему «снотворному», коим для неё уже долгие годы являлся «коньячок на засыпку». Кроме того, из настежь распахнутой двери в лицо бил яркий свет. Несколько раз она вставала и прикрывала дверь, но через несколько минут она снова оказывалась открытой. Так медперсоналу было удобнее контролировать происходящее в палатах. В некоторых и «происходило»!

Из дальнего конца коридора доносились стоны, периодически неслось жалобное: «Ой, мама, ой, мама». Причём, таким странным голосом, что не понять, кто страдал — мужчина или женщина. Потом эти звуки стихли, наверное, пациенту вкололи обезболивающий препарат. Но разговоры персонала и шаги по коридору не стихали ещё долго. На соседней койке похрапывала лежащая на спине Надежда. В последний раз Дарья посмотрела на часы на сотовом телефоне в половине третьего ночи…

А в шесть утра она проснулась от весёлой переклички техничек, ворвавшихся в палату со швабрами. Чашку кофе никто не обещал. Впрочем, до операции нельзя выпить даже глоток воды.

В семь утра пришёл её хирург Родионов, высокий и стройный красавчик лет сорока на вид, от которого веяло вниманием, спокойствием и уверенностью. Спросил о самочувствии, предложил сжать пальцы на левой руке в кулак. Это получалось легко. А вот разводить и сводить их в распрямлённом виде удавалось с большим трудом и не до конца. В этом-то и была проблема, не считая того, что если раньше в мизинце и безымянном пальце периодически «бегали мурашки», а потом это состояние надолго проходило, то весь последний год пальцы были онемевшими постоянно.

— Всё исправим, — пообещал хирург.

«А точно ли именно он будет меня оперировать? — мысленно усомнилась Леденёва. — Я-то как об этом узнаю?»

Через полчаса две медсестры пришли за Надей, она разделась догола, продемонстрировав пышные формы, накинула спереди рубашку, которую велели на спине не завязывать, и улеглась на каталку.

— С Богом, — прошептала Дарья вслед.

В этот момент в палату вошла Валя и спросила:

— А её куда?

— На операцию.

Валя уселась на свою кровать и принялась так отчаянно плакать, что и у Дарьи глаза наводнилась слезами, и она отвернулась к окну, чтобы ещё больше не расстраивать соседку по палате. «Интересно, это я за девочек так переживаю, или себя оплакиваю»? — попыталась она разобраться в своих чувствах. Но тут же чётко решила: «Это жалось к другим, не к себе. У меня операция, по сравнению с ними, пустяковая… Конечно, если можно отнести к пустякам даже самое незначительное хирургическое вмешательство в человеческий организм».

Собравшись с мыслями, Дарья высушила глаза бумажной салфеткой, подала несколько штук Вале, у которой, похоже, ничего нужного в больнице при себе не было, и принялась её уговаривать:

— Не плачь. Сделают тебе операцию — и будешь красавица.

— Я курить хочу, а у меня денег нет.

— Я могу дать тебе сигареты, но тут же нельзя…

В полдень две девушки пришли за Леденёвой, предложив:

— Если у вас есть что-то ценное, возьмите с собой, по пути положим в камеру хранения.

— Нет у меня ничего ценного. Кроме того, я ведь уже через несколько часов вернусь в палату.

Две молоденькие медсестрички (или технички) заговорщически переглянулись. Дашину самоуверенность они явно не разделяли.

Девушки докатили пациентку, которая по пути возмущалась тем, что не разрешили дойти самой, до операционной. И тут подошла пожилая медсестра, открывшая двери и втолкнувшая каталку внутрь. Эта седовласая женщина в очках с толстыми линзами пережала руку резиновым жгутом и принялась безуспешно тыкать шприцом, ворча: «Что-то не получается». Кое-как вколов препарат, она принялась столь же неловко и неубедительно манипулировать кистью руки, пытаясь что-то в неё воткнуть.

— А у вас тут есть кто-нибудь, кто в вены умеет попадать? Если да, так позовите, — весело сказала Дарья и подумала: «Вот оно, светлое будущее пенсионной реформы! Каждого проголосовавшего за неё депутата надо приговаривать к медсёстрам шестидесяти лет и водителям — шестидесяти пяти».

Заработал тонометр, сжимая предплечье левой руки и измеряя давление. Леденёва пыталась определить: «Зачем я им вся голая, если проблема в только локте? Стало быть, если что-то пойдёт не так, будет проще производить спасательные манипуляции с телом»?

Здесь она всего лишь тело.

— Здравствуйте, — раздался позади весёлый голос.

Дарья закатила глаза и увидела сидящего позади анестезиолога, на коленях которого лежала дыхательная трубка. Значит, всё-таки будут запихивать её в горло. Вспомнилось из Высоцкого: «Вот он, гад, в окне маячит, за спиною штепсель прячет», и она спросила:

— Как у Надежды прошла операция?

— Нормально. Сутки пробудет в реанимации. Как вам тут у нас?

— Ужасно.

— Прям так ужасно?

— Ага. Курить не разрешаете, даже во двор выходить запрещаете…

— Так больные разные бывают! Тут на днях один пациент перелез через забор, купил бутылку водки, вернулся обратно и выпил её всю! Вы представляете, в каком он был состоянии?

— Жаль, что такая замечательная идея не пришла в голову мне, — эта фраза оказалась последней, которую произнесла Даша. По крайней мере, запомнила…

Не спать! Спать…

Она очнулась от ощущения мурашек в двух пальцах левой руки и подумала: «Хоть что-то! По крайней мере, я их чувствую», и тут же услышала женский голос:

— Не спать, Даша, не спать!

Спать хотелось так, будто разбудили в три часа ночи, сообщив, что надо срочно ехать в аэропорт. Но никаких других ощущений вроде тошноты и дурноты, которых она заранее боялась, не было. Зато болело горло от трубки, через которую подавали какой-то «сонный» газ.

Над ней склонился доктор Родионов:

— Как вы себя чувствуете?

— Отлично.

Не жаловаться же было снова на то, что не дают гулять и курить, тем более, сейчас ни того, ни другого не хотелось. Как и просыпаться. Леденёва вспомнила, что читала в Интернете о возможной потере памяти после наркоза. Так, одна девушка писала на форуме, что забыла коды своей банковской карты. Дарья тут же воспроизвела в уме коды всех четырёх своих карточек, что её заметно приободрило.

Неподалёку лежали несколько мужчин и женщин, это была не реанимация, а палата, в которой отходили от наркоза пациенты после операции. За столом сидела следящая за ними медсестра и вносившая записи в журнал. Один из мужчин постоянно ныл:

— Закапайте мне нос, — и теребил пальцами повязку на лбу.

— Женя, ну сколько можно капать, ты же всю слизистую себе сожжёшь, — недовольно отвечала медсестра и настойчиво просила: — Не трогай голову, Женя!

Когда Дарью через пару часов вкатили в палату, она с удивлением увидела лежащую на койке Валю и спросила у девушек:

— А почему её не забрали на операцию?

— Ночью экстренных больных привезли. Так что Валю перенесли на завтра.

«Господи, бедняжка, ещё сутки ждать, ничего не есть и нервничать в ожидании, — пожалела соседку Даша. — Конечно, Валя же „бесплатная“, поэтому пойдёт на операционный стол в последнюю очередь».

Поднявшись на ноги, Дарья неловко влезла в свой домашний костюмчик — теперь уже больничный, стараясь не перепачкать его кровью с повязки, и улеглась. Медсестра подложила ей под локоть непромокаемую пелёнку, которая тут же окрасилась, и пообещала:

— Завтра кровотечение уже прекратится.

— Завтра я отсюда уже уйду, — решительным тоном отозвалась Леденёва.

Девушка рассмеялась и пошла к двери. По тому, насколько весёлым и заливистым был её смех, Даша предположила, что её уверенность опять не разделяют. Тут она поняла, почему ноет здоровая рука: из кисти торчала небольшая пластиковая конструкция, похожая на детскую пустышку без резинки

— Выдерните у меня из руки эту штуку, — крикнула она вслед уходящей медсестре.

— Это не штучка, а венозный катетер, он нужен, чтобы был доступ к вене, и можно было поставить капельницу.

— Мне не понадобится капельница. Выдерните, или я это сделаю сама!

«Кажется, я не очень удобный пациент», — самокритично подумала Дарья, когда медсестра выполнила её просьбу-приказ и удалилась.

Леденёва написала сыну в Ватсапе: «От наркоза отошла, говорить пока не могу» и переслала это сообщение ещё четырём близким людям, ждущим от неё весточки после операции. Вообще-то, говорить, несмотря на болящее горло, она, конечно, могла. Но не хотелось. Не читалось. Не спалось. Кроме того, она боялась, что не до конца отошла от наркоза и может сказать что-то не то.

Вспомнился случай многолетней давности, когда её подруга перенесла операцию на колене. Поздно вечером, едва придя в себя, она позвонила и во всех подробностях поведала, что и как с ней происходило. А утром опять набрала Дашин номер, принялась пересказывать всё сначала, и была очень удивлена тому, что накануне они беседовали. Так что помнить коды банковских карточек — ещё не значит пребывать в твёрдом уме и здравой памяти.

Туго набитая огромная подушка годилась лишь на то, чтобы прислонять её к спинке кровати, когда сидишь. Лежать на ней было невозможно. Да и не хотелось. Можно представить, сколько негативной энергетики нёс в себе этот квадратный предмет, впитавший в себя боль и страх сотен больных людей!

Посреди ночи, ворочаясь с бока на бок и не находя удобного положения для обёрнутой в пелёнку больной руки, которая бесконечно ныла, Дарья поняла, что хочет устроиться так, чтобы кисть свисала с койки, но было страшно лечь на самый край высокой узкой кровати, казалось, что с неё запросто можно свалиться. И тут она услышала доносящиеся из какой-то палаты тревожные крики:

— Женя, не спать, не спать! Женя, дыши! Дыши, Женя!

Боже мой, что там с этим Женей? Может, она зря отказалась от обезболивающего препарата? Рана ноет вполне терпимо, но укол помог бы заснуть. Или нет?

В шесть утра в палату снова ворвались три технички и, громко переговариваясь, принялись за уборку, протирая несуществующую пыль с тумбочек и драя швабрами идеально чистый пол, который был вымыт вечером, и по которому с тех пор никто не ходил.

Когда уборка закончилась, Дарья надолго застыла у окна, вглядываясь в омытые ночным дождём серые асфальтовые дорожки и покрытые бурной зелёной листвой деревья. Сегодня первый день лета…

В стоящей под окном машине с красным крестом резко распахнулись обе задние дверцы. Из служебного выхода выехала каталка с упакованным в чёрный мешок телом. Двое санитаров приподняли его за плечи и ноги и погрузили в машину. Ещё одно тело в непрозрачном целлофане там уже лежало. Дверцы закрылись. Катафалк уехал в паталого-анатомическое бюро… Может быть, одна из жертв — это вчерашний Женя, который так и не захотел дышать?

— Доброе утро, — иронично прошептала Дарья и благоразумно добавила: — Даже если это утро не очень доброе, но у меня оно есть…

Дождавшись восьми утра — времени, когда открывается поликлиника — Дарья накинула курточку, маскируя повязку. Замотала в непрозрачный целлофановый пакет кошелёк и пачку сигарет и пошла к лифту:

— Вы куда? — услышала она вслед от стойки регистрации.

— В буфет, на второй этаж, за водичкой.

Спустившись на лифте на первый этаж, Леденёва пошла по длинному коридору, ступая по нарисованным на бетонном полу красным и сиреневым линиям, пытаясь проникнуть из лечебного корпуса в поликлинику. Этот путь был ей известен с тех пор, как три месяца назад она проходила его в обратном направлении, пробираясь мимо строгой охраны на предварительный осмотр к доктору Родионову в нейрохирургическое отделение.

Следом за ней шёл мужчина лет сорока пяти в трикотажной куртке с капюшоном, Дарья заметила в его оттопыренном кармане пачку сигарет и признала в нём такого же «партизана», как и она сама. В буфете перед выходом из здания он встал в очередь следом за ней. Купив бумажный стаканчик с кофе, Леденёва выскользнула во двор и подождала, пока выйдет мужчина.

— Нам нужно выбрать лавочку где-нибудь за кустами, чтобы охрана не засекла, — сказала она заговорщически.

Они отошли подальше от лечебных корпусов и присели в тени среди зарослей лаванды.

— Александр, — представился мужчина.

— Даша. Вы тоже из нейрохирургии? Что будут делать?

— Операцию на тройничном нерве.

«О Боже, ещё одному предстоит трепанация черепа», — с жалостью подумала Даша и сказала:

— А у меня уже всё позади. Всего лишь локоть. Но вы не переживайте, хирурги здесь замечательные.

Затянувшись, Александр ответил:

— Надеюсь. Ну, это же надо додуматься до того, чтобы не выпускать людей на улицу! И в тот момент, когда они нервничают перед операцией, курить у них под окнами!

— Из вашего окна это тоже видно? — рассмеялась Дарья. — Но мы же с вами всё равно нашли способ уйти в самоволку! Может, нам для того и даются всякие болезни, чтобы мы могли оценить, как это прекрасно: капучино с сигаретой с утра, пусть даже и нелегально, и на больничной территории!

— Наверное, так и есть. Надо иногда отстраниться от суеты, и просто посмотреть на деревья, цветы, траву…

— Ладно, пора идти, а то меня хватятся и начнут отчитывать как школьницу, — сказала Даша, поднимаясь с лавочки, и пошутила на прощанье: — Когда я читаю на пачке сигарет: «Курение ведет к медленной и болезненной смерти», я думаю, что некурящие умрут быстро и весело.

Нарушительница режима побрызгала в рот антитабачным спреем, натянула маску на лицо и, слившись с потоком пациентов, пошла в поликлинику. Купила две бутылочки воды, вернулась длинными коридорами в свой корпус, поднялась на лифте и прошмыгнула в палату. Одну из бутылочек с минералкой она поставила на тумбочку Вали. И тут вошла медсестра:

— Леденёва, на перевязку.

Черноволосую медсестру из перевязочной звали Таня. Это было единственное известное Дарье имя среди десятков безликих и безымянных девушек, снующих в несколько смен по палатам и коридорам отделения. Из-за одинаковых халатов, шапочек и масок Дарья не отличала их друг от друга.

Таня аккуратно срезала бинты на руке. Появился доктор Родионов, взглянул на шов, сказал:

— Всё хорошо, — и пошёл себе дальше.

— А ко мне в палату вы когда зайдёте? — Дарью волновал вопрос, как вручить хирургу десять тысяч.

— Через пару дней. Сейчас бегу на операцию.

— А что, разве я тут пробуду ещё пару дней?

— Думаю, дольше.

Леденёва вернулась в палату, и следом за ней ворвалась очередная неизвестная медсестра.

— Это что такое? Что? — возмущённым голосом произнесла она, протягивая завёрнутые в клочок белой бумаги сигарету с зажигалкой.

— А вы не знаете, что это? — равнодушно ответила Дарья и, забрав свёрток, кинула его в ящик своей тумбочки.

Она сразу поняла, что произошло. Это Валя взяла у неё из тумбочки запрещённые предметы и попыталась прорваться через стойку регистрации, но её выловили. Сейчас она лежала на своей койке, накрывшись одеялом с головой. Едва медсестра вышла, Валя села и принялась плакать.

— Не бойся, операция хорошо пройдёт, — сочувственно произнесла Дарья и, чтобы отвлечь больную от грустных мыслей, спросила: — У тебя дети есть?

— Двое, — Валя показала два пальца.

— А с кем ты живёшь?

— Одна, — она показала один палец и разрыдалась в голос, а потом встала, вытащила из тумбочки целлофановый пакет, принялась складывать в него свои вещи и решительно заявила: — Я уйду.

Но тут в палату въехала каталка…

Остаток этого дня Дарья провела одна в палате, в койке у окна, да ещё и с открытой форточкой, с утра технички проветривали помещения и забыли закрыть. Ручки с окон снимались «из соображений безопасности». Так что можно было дышать свежим воздухом, читать книгу и переписываться с друзьями. Все предлагали привезти ей передачу и спрашивали, что нужно. Ничего ей не было нужно, разве что «коньяк в грелке». Хотелось только отоспаться, но это было невозможно.

Едва задремав, она почувствовала рядом с головой какое-то движение, развернулась на другой бок и обомлела. Какая-то девушка в халате, колпаке и маске, присев на корточки, шарила в верхнем ящике её прикроватной тумбочки.

— Что вы делаете? — поражённо спросила Даша.

— Проверяю, не остались ли у вас продукты с крошками, от которых могут завестись тараканы.

— Что за бред! Какие крошки? Какие тараканы?

Девушка поднялась и молча вышла.

Часа в три ночи, когда Дарья уже почти заснула, в палате зажёгся яркий свет. Медсестра в одиночку впихнула в комнату передвижную кровать с каким-то телом, но это была не Надя, и не Валя. Тут вбежала другая девушка и сказала:

— Так её же пока не сюда, а в ту палату, где медсестра сидит!

Свет погасили, тело увезли.

* * * * *

Во время второй перевязки Таня сфотографировала проходящий с внутренней стороны локтя шов и отправила его в Ватсапе Родионову. Дарья попросила сделать снимок и на её телефон, потому как сама увидеть место разреза не могла, таким образом руку было никак не изогнуть.

— У Родионова шов особенный! Шьёт, как на машинке строчит. В поликлинике вам вряд ли смогут его снять, так что приезжайте ко мне. Шрамов после нашего доктора потом не остаётся. Он вообще такой талантливый, — приговаривала девушка, и по её восторженному тону было понятно, что обаятельный нейрохирург ей очень нравится.

Дарья была с ней солидарна — такой мужчина просто не может не нравиться, и лет двадцать назад она сама бы в него влюбилась. Ну, а сейчас просто радовалась тому, что такие ещё встречаются.

Вскоре в палату снова въехала кровать с телом, которое сюда уже пытались пристроить в три часа после полуночи. Слава Богу, с живым! Дарья прочла на листке, что женщину с перевязанной головой зовут Галина, и её оперировали после перенесённого инсульта.

— Я хочу воды, — сказала Галина.

Даша протянула ей запечатанную бутылочку. Открыть крышку у больной не получилось. Леденёва принялась пытаться сделать это сама и изрядно намучалась, чувствуя тянущую боль в прооперированной руке, пока наконец-то удалось провернуть резьбу. Всего-то в одиннадцать сантиметров разрез на локте, а столько неудобств!

Соседка по палате с жадностью выпила сразу грамм двести. В палату вошёл врач и спросил у неё:

— Как вы себя чувствуете?

— Я почему-то плохо вижу левым глазом.

— А раньше хорошо видели?

— До операции — да.

Доктор показал четыре пальца:

— Сколько пальцев?

— Четыре.

— Ну, видите же! Вас отвезут на МРТ и к офтальмологу.

И в ближайшие два часа Галину возили туда-сюда, в том числе, брать пункцию из спинного мозга. После очередного возвращения в палату она пожаловалась, что «по пути потерялся пакет с вещами, который лежал на кровати», и стала просить медсестру отыскать его в каком-то из кабинетов, где его забыли. Дарья отлично помнила, что никакого пакета изначально не было. В этом же пыталась убедить женщину и медсестра, уверявшая, что вещи больной ещё до операции были сданы в камеру хранения:

— Что вы только не придумаете после наркоза!

Вещи Галине вскоре принесли, она тут же схватилась за сотовый телефон и принялась звонить мужу. Дарья отправилась в очередную самоволку и, проходя мимо соседней палаты, увидела лежащую на одной из трёх коек Валю. Почему-то её после реанимации перевели в другую комнату. Леденёва скользнула внутрь, подошла к бывшей соседке и, глядя на её теперь уже ровную голову в синей повязке, сказала:

— Ну, вот видишь, всё прошло отлично, ты красавица!

Валя в ответ только улыбалась, радостно и спокойно. Из её головы в прозрачный пластиковый контейнер через трубочку вытекала красная жидкость…

Пока Дарья отсутствовала, Галине поставили капельницу, и она пожаловалась:

— Я вас не вижу. Совсем. С утра ещё левый глаз что-то различал. А теперь полный мрак.

Леденёва обошла кровать и встала так, чтобы больная могла видеть её правым глазом:

— Что с вами случилось?

— Три дня назад вроде вспышка какая-то произошла в мозгу. Я только успела мужу позвонить. Он вызвал скорую и сам приехал одновременно с врачами. Они мне что-то вкололи и уехали. А мне всё хуже, хуже, голова кружится, шатает из стороны в сторону, ничего не соображаю, … Снова скорую вызвали, еле уговорили меня забрать в больницу. А там обследовали — и тут же на скорой из Хадыженска в Краснодар повезли. И вот жизнь мне спасли, а глаз я потеряла…

— Не переживайте, это последствия операции, зрение обязательно восстановится, — пообещала Дарья, которая совсем не была в этом уверена.

— А у вас что?

— Руку оперировали, поражение локтевого нерва.

— Хорошо, что левая, — сказала Галина, взглянув на Дашину повязку.

— Кому как, — рассмеялась Леденёва. — Я левша. В детстве, правда, упорно учили писать правой, и теперь я ни той, ни другой рукой толком этого делать не умею, сплошные каракули получаются.

Ей вспомнилась детская обида. На уроке по начальной военной подготовке она взяла в руки винтовку и с трёх выстрелов по бумажной мишени сразу же выбила две «девятки» и «десятку». Пожилой военрук похвалил и попросил повторить «подвиг», но едва Даша вскинула оружие, он подошёл к ней и сказал: «Да не правильно же! Ружьё должно быть в правой руке и целиться надо правым глазом». Она попробовала сделать «правильно», но попадала только в «молоко». На этом и закончились её снайперские таланты.

— Ой, как холодно, я замёрзла, — пожаловалась Галина.

Зашла медсестра, сказала, что сейчас принесёт одеяло.

— Не нужно, — сказала Дарья, накидывая на больную своё. — На самом деле, её знобит, померьте ей температуру.

Медсестра вернулась с градусником, констатировала тридцать восемь градусов и убежала за шприцем.

— А вы где медицинское образование получали? — спросила Галя, трясясь всем телом.

— Вот чего у меня нет, так это медицинского образования.

После укола прооперированная заснула, а Леденёва взялась за книгу. Но едва она вникла в повествование, как за стеной началась какая-то суета, раздались крики:

— Валя, твою мать, что ты наделала! Валя!

Выскользнув в коридор и заглянув в соседнюю палату, Леденёва увидела стоящую босиком на полу Валентину, которая выдернула из себя все трубочки, и теперь медсёстры пытались водрузить больную на койку и воткнуть в неё все катетеры обратно.

«Я больше не выдержу в этом дурдоме! Завтра утром, сразу же после перевязки, уеду домой, и никто меня не остановит. Иначе я сама тут с ума сойду», — решила Дарья.

После обеда в палату вкатили Надежду.

— Как ты? — подошла к ней Леденёва.

— Да вроде ничего. Но глаз как дёргался, так и дёргается. Врач мне сказал, что это надо у невролога лечить. Да я пять лет у него лечилась! Зачем же мне тогда голову разрезали, если не помогло?

— Со временем состояние улучшится.

— Меня так рвало после наркоза! Никак не могла в себя прийти, — пожаловалась Надя. — И не пойму, кто меня оперировал. Вроде один хирург значился, но потом, кажется, его заменили. Кому теперь деньги-то давать?

— Ты подожди пока с деньгами! Может, ещё придётся в суд подавать за причинённый твоему здоровью ущерб, — посоветовала Дарья, прекрасно понимавшая, что из-за корпоративной солидарности врачей пациентке вряд ли удастся что-то доказать.

Она ушла курить на улицу, озадаченно думая по пути: «А ведь платили мы анестезиологу одновременно и одинаковую сумму. Может, и правда, хороший и плохой наркоз — это миф»?

Когда она возвращалась в отделение, её окликнула девушка, сидящая за стойкой регистрации:

— А вы куда ходили?

— За водой для больных, — Дарья продемонстрировала две бутылочки, которые купила для соседок.

— А вы улицу не выходите?

— Нет, что вы! Как вы могли такое подумать?

— Я приду попозже вашу тумбочку проверять.

— На предмет чего? Крошек? Тараканов? Или наркотиков?

— Сигарет!

— Во как, — в первую секунду Дарья просто опешила от подобной наглости, но тут же собралась и заговорила вкрадчиво-сочувствующим тоном, который принимала, когда ей хотелось закричать: — А вы будете обыск проводить или досмотр? Разницу знаете? На обыск постановление суда требуется. Есть оно у вас? Или вы в моей дамской сумочке и нижнем белье безо всяких на то оснований шарить собрались?

— Будете тут права качать, я на вас пожалуюсь, — пообещала медсестра, но уже неуверенным голосом, а неудобная пациентка пыталась понять, та ли это девушка, что однажды ночью залезала в её тумбочку, или другая, но не разобралась и продолжила:

— А я права не качаю, я просто хорошо их знаю. Вы бы для начала поинтересовались, кто у вас в отделении лежит. В карточке, конечно, значится, что я пенсионерка. Но, может, я полковник полиции в отставке? Такое вам не приходило в голову? Что касается сигарет, то я из окна немало качественных снимков и видеозаписей наделала, на которых массово курят ваши коллеги. Может, и вы в их числе? Вот теперь думаю, в какую соцсеть лучше выставить? Не посоветуете?

— Что вы себе вообще позволяете? — опешила медсестра.

— Пока ничего страшного. А жаловаться на меня вы кому собрались? Главврачу? Кстати, он по-прежнему курит в своём кабинете на пару с высокопоставленными пациентами? Нехорошо это, пожароопасно… Привет ему от меня передайте! Если, конечно, вам вдруг когда-нибудь представится счастливая возможность пообщаться с ним лично, что я делала не раз!

Выпалив это всё одним духом, Дарья медленно и горделиво пошла в палату, думая по пути: «Нет, ну надо же! Какая-то медичка позволяет себе упиваться властью над пациентами и разговаривать в подобном тоне, да ещё и шарить в их личных вещах»! Когда-то Леденёва написала стихи, ставшие её жизненным кредо, и не собиралась от него отступать.

Расстоянье измерив в градусах,

Ухожу от обид, измен.

Вам отсыплю в ладони радости,

Ничего не прося взамен.

Я желаний своих заложница,

И по волнам страстей скользя,

Вытворяю всё то, что хочется,

Даже если никак нельзя.

Пусть смиренностью не прославилась,

Так зато никому не вру.

Я играю по вашим правилам,

Но при этом — в свою игру.

Поставив по бутылочке воды на тумбочки Галины и Надежды, Даша уселась на кровать, опёрлась спиной на подушку и принялась за мистический детектив. Когда не хочется думать о своих проблемах — лучше всего вникать в чужие.

Всю ночь с интервалом в полчаса в палате зажигался яркий свет, входила медсестра, останавливалась между коек Галины и Надежды, внимательно всматривалась в лица спящих женщин и выходила.

— Да вы не волнуйтесь, я сама за ними послежу. Если что, я вас вызову, — предложила Даша, прекрасно осознавая, что никто ей свои должностные обязанности не перепоручит.

* * * * *

На пятое утро в больнице, буквально пошатываясь от недосыпа, Леденёва решила уехать. По сравнению с другими обитателями отделения, она чувствовала себя симулянткой, на которую зря тратятся государственные средства, выделенные на здравоохранение. Хотя, в общем-то, она сорок лет ежемесячно платила за бесплатную медицину и никогда ею не пользовалась. У неё даже карточки до прошлого года в поликлинике не было!

«Благодарность» хирургу за операцию Дарья хотела отправить на его банковскую карту, решив, что скорее всего, она привязана к номеру его телефона. Но недремлющая совесть подсказывала, что нехорошо так поступать, и она написала Родионову: «Очень хочу домой! Вы будете сегодня в отделении?» Он ответил: «Приеду в 16, если всё хорошо, я вас отпущу».

Дарья купила для Вали печенье и воду, положила на тумбочку у её кровати, порадовалась тому, что никаких трубочек из её тела уже не выходит, и, пожав её красивые длинные пальцы, сказала:

— Я домой. Удачи тебе, красавица!

В шестнадцать часов, когда нейрохирург зашёл в палату, Дарья сидела на краешке койки, одетая и с собранным пакетом. Он улыбнулся:

— Сейчас оформлю вам выписку.

— А я вам тут благодарственное письмо написала, — Дарья протянула врачу сложенный вчетверо листочек с двумя купюрами по пять тысяч.

Как только медсестра принесла листок выписки, Леденёва попрощалась с соседками, которым тут ещё лежать и лежать, и пожелала им скорейшего выздоровления. Она бодрым шагом двинулась к выходу из отделения, теперь уже прямым путём и без утайки вышла во двор и вызвала такси.

Войдя в квартиру, Даша отправила в стиральную машину все вещи, которые побывали в больнице, в том числе, и те, что были на ней после выписки. Налила в бокал коньяка, взяла его в забинтованную руку, сфотографировала её на фоне стены и отправила снимок по Ватсапу нескольким абонентам. Непьющие подружки прислали смайлики. Сын ответил: «Кто бы сомневался», а друг Сашка написал: «В субботу приезжай на шашлык, отметим твоё возвращение».

Она уже не помнила, когда в последний раз пребывала в такой эйфории, как в этот вечер. Как это здорово находиться дома и делать всё, что хочешь! Впрочем, Даша уже больше ничего не хотела, кроме как завалиться в родную кровать. Она проспала двенадцать часов подряд.

Странные следы и
медицинская мафия

Состояние легкой эйфории продолжилось и на следующее утро, когда Леденёва, проснувшись почти в девять утра, сварила кофе и выпила его, глядя из распахнутого настежь окна лоджии во двор своей высотки. Всё казалось настолько прекрасным и радостным, что её даже не бесили собачники, выгуливающие своих питомцев на лужайке и не считающие своим долгом за ними убирать.

Она включила компьютер, просмотрела новости и почту, пересела на диван в очках для чтения и вдруг заметила на полу у ножки вращающегося кресла некий предмет, который в первую секунду показался ей крупным дохлым жуком. Дарья вздрогнула от отвращения, но тут же поняла, что это не насекомое.

Присев на корточки и наклонившись, она разглядела комок спутанных каштановых волос, а рядом — серый след от грязной кроссовки или сандалии с ребристой подошвой. Точный размер обуви, оставившей этот след, определить не представлялось возможным, но выглядел он не крупным. На светло-бежевом ламинате виднелся отпечаток только носка, по-видимому, пятка стояла на ковре.

Леденёва решительно не понимала, откуда взялась эта чертовщина. Чистя свою расчёску, она заматывала всё, что с неё снимала, в клочок бумаги и выбрасывала. Так мама ещё в детстве научила, объяснив, что если волосы улетят, то птичка совьёт из них гнездо, и будет болеть голова. А ещё ведьма может совершить магический обряд, и тогда головная боль — не самое страшное, что может приключиться. Предрассудки, конечно, но не лишённые некоего гигиенического аспекта — ни к чему разбрасывать своё «добро» по свету, и Дарья этого не делала.

Но этот комок никак не мог принадлежать ей и по другой причине: у неё никогда не было такого цвета волос, да и у женщин из ближайшего окружения — тоже. Откуда же взялся этот «кокон»? А след ноги? Перед больницей Даша тщательно вымыла полы, понимая, что после возвращения сделать это практически одной рукой будет проблематично. Она и двумя-то руками делать уборку не любила, и как только за неё принималась, обычная двухкомнатная квартира в шестьдесят квадратных метров с двумя лоджиями превращалась в какой-то бескрайний дворец с бесконечными лабиринтами.

Более того, перед её госпитализацией дни стояли сухие, а этот отпечаток попал в квартиру явно после дождя, который шёл, когда она лежала в стационаре. Кажется, в ночь после операции.

Ключи от квартиры были только у сына, лежали в его домашнем сейфе, но Дима никогда не наведывался в её отсутствие, ни разу. Некогда ему было и незачем. Да и представить, чтобы сын вдруг пошёл в грязной обуви по дому, было просто немыслимо. Он как-то даже поворчал на неё, когда они вместе выходили из её квартиры, и она, уже обутая, прошлась за чем-то в кухню. Дескать, как можно по квартире ходить в кроссовках, в которых была на улице! Но тогда на ней была чистая обувь, а тут с улицы — и по ковру. Так не могли поступить свои, только чужие. И уж точно не Дима. Явно маловат этот след для её двухметрового красавца сына с сорок пятым размером ножки.

Леденёва попыталась сфотографировать фрагмент отпечатка. Но он, отчётливо видимый глазом на блестящем ламинате, не просматривался через камеру телефона. Ни от окна, из которого падал солнечный свет, ни со стороны полутёмного коридора, ни сбоку. Она вышла в прихожую и пересмотрела подошвы всей своей летней обуви — ничего похожего на ту, что оставила след. Отмотав от рулона салфеток кусок ткани и смочив его под краном, Даша оттёрла с пола грязь и прихватила тканью комок волос. В этот момент ей показалось, что в нём находится засохшая вошь, но приглядевшись, поняла, что это просто соринка.

Вышвырнув всю эту гадость из кухонного окна, чтобы больше ни минуты не оставлять её в доме, пусть даже и в мусорном ведре, она пошла в ванную мыть руки… И тут увидела на белой раковине под металлическим краном длинный чёрный волос.

— Да что за чертовщина такая, — громко и отчаянно выговорила хозяйка квартиры, в которой явно кто-то побывал в её отсутствие, и принялась проверять, что у неё пропало.

Очень скоро стало ясно, что ничего. Она заглянула в стоящую в спальне на комоде черепаху-шкатулку, где лежали повседневные золотые изделия. Всё на месте. Полезла в тайник, в котором прятала кольца с бриллиантами и дорогие подвески, а также немного долларов и евро, приготовленных для поездки за границу и оставшихся невостребованными в связи с объявленной пандемией…

Конечно, воры смогли бы при желании отыскать её «схрон», но им потребовалось бы на это немало времени. Стало быть, не нашли, или не искали. Более того, на том же компьютерном столе, у которого кто-то оставил след, на самом видном месте, лежал дорогой кожаный кошелёк со всеми её банковскими картами и десятью «волшебными» купюрами по тысяче рублей. Она собирала деньги, буквы на которых содержали её инициалы «ДЛ» или, наоборот, «ЛД», веря, что они притягивают прибыль.

Вспомнился анекдот: «Возвратился из отпуска, вижу, что дома побывали воры, но ничего не взяли. И так мне стало обидно»…

А Даше несколько лет назад реально стало обидно, когда знакомые оперативники взяли в трамвае карманника с поличным и пригласили её поприсутсвовать на первом допросе. Журналистка криминального отдела задала вопрос четырежды судимому рецидивисту: «Как вы выбираете свою жертву? Вот ко мне в сумочку вы бы полезли?», а он ответил: «К вам — нет».

Итак, если злоумышленнику оказались не нужны её деньги, карточки и золото, то тогда что? Резко испугавшись, она побежала в спальню, где в ящике комода лежали запасные ключи от квартиры её сына. На месте. Конечно, с них могли снять копии. Но никто не смог бы узнать, чьи это ключи… Вся семья сына была зарегистрирована по её домашнему адресу, а не по своему новому.

Дарья села за компьютер и принялась проверять все файлы, нажимая правой кнопкой мыши на строку «Свойства». Но ни один из документов не открывался в те пять дней, пока её не было дома. Даже самый главный, красующийся в самом центре экрана, названный «Диме важно» и содержащий пароли от всех её онлайн банковских кабинетов. Дарья заранее подготовила этот список и предупредила сына, что если с ней что-нибудь случится, он должен в тот же день перекачать все деньги с её карт на свой счёт, чтобы не ждать потом полгода вступления в наследство. Никто не заглянул и сюда. Тогда зачем приходили-то?

Детективщицу осенило, что если некто вторгся в квартиру в грязной после дождя обуви, то должен был наследить и в коридоре. И она, включив в прихожей свет, принялась всматриваться в ламинат. Но от половика у входной двери до ковра в зале всего два шага. Если здесь и были накануне какие-то следы, то она уже стёрла их, бегая вечером и утром туда-сюда в тёмных носках, которые носила дома вместо тапочек.

Леденёва вышла на лестничную клетку и, вооружившись мощной лупой, внимательно оглядела обе замочные скважины. Никаких видимых царапин. Дверь открывалась только родными ключами. И ни у кого не было возможности сделать дубликаты.

Несмотря на то, что в её жизни происходило немало непонятных и даже мистических событий, Дарья всегда пыталась найти всему случившемуся какое-то логическое объяснение. Иногда, когда ничего разумного не приходило в голову, ей в этом помогали друзья.

Так, несколько лет назад её пожилой поклонник, слетавший на Канарские острова, привёз в подарок копилку в виде льва. Дарья львов коллекционировала, и знакомые знали эту её слабость. Львы в любом исполнении, будь они золотые или плюшевые, стеклянные и деревянные — беспроигрышный вариант для подарка. Поклонник бросил в сувенир несколько монет, которые звонко позвякивали внутри фаянсового льва. Позже Дарья закинула в копилку ещё несколько металлических евро.

И вот однажды вечером, обдумывая очередную статью, исключительно с целью отвлечься, она решила взглянуть на свои сокровища. Открыв снизу пластиковую затычку, журналистка встряхнула льва, и на диванное покрывало высыпались серебристые монеты разного достоинства и… огромный дохлый жук! Она подскочила, вскрикнула, отпрыгнула в сторону…

Немного успокоившись, Дарья сфотографировала невиданное ранее чудовище и послала снимок подруге и коллеге Юле с вопросом: «Как этот ужас попал через узкую щель в мою копилку?» Юлька перезвонила и высказала предположение, что жук заполз во льва, будучи ещё маленьким.

— И вырос там без капли воды и грамма еды, а потом умер от тоски и одиночества? — мрачно осведомилась Дарья, у которой вообще никаких версий на этот счёт не было.

Мумию жука она в тот же вечер опознала по фотографии в Интернете как обитателя Средиземноморья. А через пару дней Юлькин любимый мужчина, узнавший про этот случай, озвучил единственно возможное решение этой загадки:

— Жук заполз в копилку не через узкую верхнюю прорезь, а через нижнее круглое и широкое отверстие ещё на фабрике по изготовлению сувениров. Или его туда засунул перед тем, как заткнуть крышку, какой-нибудь испанский шутник-подмастерье.

Леденёва часто вспоминала эту историю, главным в которой было то, что она упорно раздумывала о способе попадания заморского жука в фаянсовую форму, но неправильно определила место проникновения. Не сверху. А снизу. Конечно, позже, когда разум возобладал над эмоциями, она обязательно сама бы до этого додумалась. Хотя чужие криминальные загадки разгадывать гораздо легче, чем свои собственные.

Но сейчас она не могла представить, что кто-то проник в её квартиру не через дверь, а через окно. Восьмой этаж, металлопластиковые окна с сетками, открытые в её отсутствие только на форточки…

Возникла шальная мысль наведаться в управляющую компанию и попросить разрешения просмотреть записи с камеры видеонаблюдения, установленной при входе в подъезд, в лифте таковых не имелось. Но она тут же отмела эту идею за её бесперспективность. Смотреть записи за пять дней, не зная, кого ищешь, неразумное занятие. За девять лет проживания в этом доме она познакомилась всего лишь с одной-единственной соседкой, живущей в квартире сверху. Это произошло всего два года назад, когда их обеих затапливал жилец с десятого этажа, и они на пару помчались к нему разбираться.

Шестнадцать этажей, шестьдесят четыре квартиры… За сутки в подъезд входят и выходят сотни людей. И кого ей высматривать на записи, как возможного злоумышленника? Худенького доставщика пиццы в бейсбольной кепке, или дородную даму в хиджабе? Первые появлялись в подъезде нередко, и вторых тоже было немало среди квартирантов.

Ещё абсурднее показалась идея обратиться в полицию. Что она скажет? Кто-то за прошедшие пять дней проник в квартиру, но ничего не взяли, только след от обуви оставили, но я его уже стёрла. А ещё были женские волосы. Но я их тоже уже выбросила. А если бы и сохранила, то полноценной базы ДНК в стране всё равно не имеется, и сравнивать не с чем. Разве что непрошенная гостья оказалась бы рецидивисткой.

Дарья пила очередную чашку кофе и рассуждала. Допустим, что клубок каштановых волос ранее залетел в открытое окно и попал под диван, а потом его ветерком вынесло наружу. Это просто и объяснимо. А чёрный и длинный волос тоже возник не мистическим образом. Черноволосыми были соседки по палате Галина и Надежда, а также медсестра Таня, делающая ей перевязки и врач-ординатор Лиза. Предположим, что волос попал на её вещи в больнице, дома она забросила их в стиралку, и ничего нет невероятного в том, что он оказался в раковине в её ванной комнате… Но след от грязной обуви на чистом полу у компьютерного стола?

Ладно, решила любительница детективов, об этом можно подумать позже. Вообще-то, до неожиданной нервной встряски из-за необъяснимых находок, она собиралась изучить листок выписки с рекомендациями своего нейрохирурга, а заодно подсчитать все свои траты на обследования и операцию. Этим и занялась.

* * * * *

Первым о том, что руку нужно оперировать, заявил Дашин друг Махран, сирийский врач, недавно получивший российское гражданство, но не имеющий права работать в России по специальности. Он сказал об этом, когда принёс приглашение на свою свадьбу, а она пожаловалась на проблему.

Но она тогда подумала, что он хирург, ему бы только резать. Позже его мнение подтвердила и подруга Александра, невролог и кандидат наук, которая предложила сделать УЗИ. Дарья отправилась в частную клинику, заплатив за исследование девятьсот рублей. Доктор с «двадцатилетним стажем работы», как значилось на сайте, объявил, что у неё поражение локтевого нерва. И предложил пойти на приём к… остеопату.

Она не поняла, зачем? Тут уж явно нужен нейрохирург. Но понадеялась на то, что Доктор лучше знает, и вдруг как раз остеопат решит её проблему безоперационным путём. Тем более что в этой же клинике работал профессор Баженов, с которым она как-то познакомилась в компании лет тридцать назад, а десять лет спустя он оперировал её сына после аварии.

Профессор её, конечно, не узнал, но общался сердечно и отправил на МРТ шейного отдела позвоночника и дополнительное исследование локтя на дорогом аппарате, что обошлось соответственно в пять тысяч рублей и три с половиной. А когда она через неделю вернулась к Баженову с результатами, предложил обратиться к неврологу, приём у которого стоит три тысячи.

Она рассказала об этом Александре, и та возмутилась, сообщив Даше, что её водят по кругу, а деньги и время она тратит впустую. А далее пришлось идти в поликлинику по месту жительства и получать направление в Краевую больницу, и уже там старый ворчливый нейрохирург отправил её сдавать кучу анализов для госпитализации. За большинство из них пришлось платить, так как в родной поликлинике такие исследования либо не делались, либо талончики выдавались на месяц вперёд. Не говоря уже о нервотрёпке и в очередях из кашляющих старушек. И это в период пандемии.

Сложив все потраченные суммы в столбик и приплюсовав к ним пятнадцать тысяч, отданных за операцию, Леденёва подвела итог: более пятидесяти тысяч. Столько же ранее ушло на покупку годового абонемента на фитнес и на косметические процедуры, к которым она стала прибегать совсем недавно, решив, что наследственные данные это хорошо, но в её возрасте поддержка природе всё же требуется.

А ведь это ещё не конец предстоящим тратам! В выписке из больницы назначался приём препаратов. Самые безобидные — витамины группы В. Ещё два лекарства разжижали кровь и стимулировали проведение импульсов по нервным волокнам. Она нашла инструкции и цены на таблетки в Интернете и прикинула, что два курса приёма обойдутся тысяч в десять. Вроде не такие уж страшные цифры, но в последние месяцы она тратила больше, чем зарабатывала. А кошелёк — это ведь не сотовый, чтобы поставить его вечером на зарядку, а утром проснуться и обнаружить его полным.

Ну и ладно, зато рука будет «как новенькая», решила Дарья и вдруг рассмеялась. Ах да, она совсем забыла про чулочки! В поликлинике при Краевой больнице ей ещё выдали талон в магазин сети «Медтехника», в котором она должна была приобрести «компрессионные чулки номер два».

Зайдя в салон, она немало поразилась, когда девушка показала ей картонные упаковки с беленькими чулочками на ажурной резиночке и объяснила, что их нужно надеть перед операцией, чтобы ничего не случилось с венами. Дарья купила самые дешёвые за две тысячи. А продавщица отметила в компьютере фамилию старого нейрохирурга, разведшего пациентку на очередную трату и получившего за это свой процент.

Ни Дарье, ни её соседкам по палате это эротическое украшение не пригодилось. Не потребовались чулочки для операции, и теперь валялись за ненадобностью в шкафу, потому как были настолько тугими, что надеть их без посторонней помощи затруднительно, так что даже перед мужиком пофорсить не удастся.

От раздумий о медицинской мафии Леденёву отвлекло пришедшее на телефон сообщение от Надежды. Всего лишь пожелание доброго утра. Дарья написала: «Как ты там? Я тебя очень прошу: если что-нибудь надо, напиши. Обязательно приеду и привезу передачу, мне не трудно, а приятно тебе помочь».

«Спасибо за беспокойство, пока ничего не надо, — ответила Надя. — У меня всё потихоньку, правда, звон в ушах, и ничего не слышу. Подозревают, что у меня от капельниц слух пропал. В день капали по пять литров, а сегодня влили только два и бросили».

«Ничего, всё восстановится», — приободрила Дарья и вновь задумалась, кто же мог посетить её квартиру, в то время как она была в больнице. Копии с ключей сделать не мог никто. Не бывало у неё посторонних, да и, войдя в дом, связку с ключами она тут же убирала в ящик шкафа, закрываясь изнутри на задвижку. Но след…

Наверное, надо было всё же попытаться как-то его снять, например, при помощи скотча. Хотя зачем? Как бы поступила она сама, отправляясь на дело? Купила бы заранее на Вишняковском рынке самые дешёвые и расхожие китайские кроссовки, а после выкинула их в мусорный бак подальше от своего дома и места преступления. И вскоре в них щеголяла бы какая-нибудь удачливая бомжиха.

Поскольку вымыть голову самостоятельно одной рукой было сложно, Даша отправилась на стрижку и покраску в парикмахерскую, где её и застал звонок от Люсьены, пригласившей на ужин. Конечно, едва Дарье высушили феном волосы, она села в маршрутное такси и поехала к подруге.

За ужином Леденёва долго рассказывала о своих злоключениях в больнице и непонятных следах, найденных по возвращении в квартире.

— Наверное, у тебя Домовой шалит, — шутливо предположила Люся.

— Да откуда может появиться Домовой, если я живу в новой квартире, в которой являюсь первой обитательницей?

— Кто его знает. Может, он к тебе переехал из старых домиков, которые снесли при строительстве твоей высотки? Надо Его задобрить, поставить угощение, молочка налить, хлебушка положить… А если серьёзно, Даш, личинки в замках поменяй.

Вернувшись домой на такси, Леденёва налила в рюмку коньяка, поставила её на блюдечко, положила рядом кусочек шоколадки и с чувством произнесла:

— Дорогой Домовой, выпей, закуси и больше не шали! Охраняй жилище, когда хозяйки дома нет! Впрочем, пока она дома, тоже охраняй.

Последствия операции и споры о вакцинации

Целую неделю, пользуясь своим «беспомощным положением», Леденёва ходила по гостям. Считалось, что приготовить еду одной рукой она не могла, и родственники и друзья охотно угощали «больную» ужинами, делали ей перевязки и заворачивали что-нибудь вкусненькое с собой, так что ей не приходилось заморачиваться с едой и на завтрашний обед.

Друг Сашка из её сирийско-армянской компании сдержал своё обещание, по поводу успешной операции собрал в своём доме всех друзей и нажарил шашлыка из баранины. Сирийский хирург рассмотрел Дашин шов, оценил мастерство российского коллеги и сообщил, что у него скоро будет «маленький Махранчик». Судя по ещё плоскому животу его жены Оли, Дарья подумала, что не скоро.

— Саш, а ты мог бы поменять мне личинки в дверных замках? — спросила хозяйка квартиры, в которой побывали незваные гости.

— Теоретически — да, — задумчиво отозвался друг, проведя ладонью по густому ёжику седеющих волос.

— Нет, теоретические познания меня в данном случае не интересуют. Ты вот практически филолог, а опечатки в моих текстах не замечаешь.

— Так я же увлекаюсь содержанием, — оправдался обладатель красного диплома филологического факультета, в настоящее время занимающийся торговлей электроинструментами.

— Даша, я приеду, всё сделаю, — предложил свои услуги выпускник медицинского вуза, ныне зарабатывающий на ремонтах квартир и дач.

— А что у тебя случилось? — спросил Александр.

— Вернулась из больницы, обнаружила на полу в зале след грязной обуви, а в ванной — длинный чёрный волос.

— Так ты же детективщик, вот и предположи, кто к тебе мог приходить? У кого ключи есть? У кого волосы чёрные?

— У моей невестки. Не могу только догадаться, зачем бы она ко мне являлась.

— Ну, например, заранее посмотреть, где у тебя золото и деньги лежат, на тот случай, если ты из больницы не вернёшься, — нарочито трагическим голосом предположил Саша.

— Ей первой я всё сама и показала. Ты ещё скажи, что жене моего сына деньги понадобились, потому что она в карты проигралась, — рассмеялась Даша и серьёзно добавила: — я не чувствую себя в безопасности в собственном жилье.

— Ты на той неделе позвони, я поменяю личинки, — снова предложил свои услуги Махран.

Конечно, в гостях хорошо, однако пойти по второму кругу Дарья сочла неудобным и, закупив продукты, принялась готовить сама, что попроще. А что может быть проще запечённой в духовке говядины с овощами?

Швы она отправилась снимать на двенадцатый день после операции. Прорваться в Краевую больницу к медсестре Тане было не сложно, у Дарьи имелся сертификат на вакцинацию и старое направление на госпитализацию, кто там на проходной будет даты проверять! Но ехать по такой жаре через весь город и объясняться с вредными девушками на сестринском посту при входе в отделение нейрохирургии ей не хотелось, и она пошла пешком в свою поликлинику.

Как и предполагалось, медсестра не решилась взяться за столь сложный шов и побежала за хирургом.

— Ого, — удивился молодой невысокий доктор. — Это как же он вам так настрочил? Как фамилия хирурга?

— Родионов. А как настрочил, не знаю, три часа была под наркозом.

— И полтора из них он шил!

Дарье захотелось сказать: «А ты, парень, не завидуй профессионалам высокого профиля! Сиди тут в поликлинике, направления выписывай!» Но хамить в то время, когда из тридцати стежков на твоей руке выдёргивают успевшие врасти нитки, явно не стоило. Наверное, и в другое время — тоже. Тем более что этот молодой человек с неудавшейся пока карьерой и невысокой зарплатой, ничего плохого ей не сделал. А вот крутые доктора порой такого могут натворить…

Леденёва переживала за всё ещё лежавших в больнице Валю, Галину, и Надежду, с последней она переписывалась, и сводки палатной жизни походили на боевые. Так, Надя писала: «Самочувствие у меня немного лучше, но всё ещё штормит при ходьбе. Слух не восстанавливается. Галя со мной в одной палате, она по-прежнему ничего не видит одним глазом. К Вале долго попасть не могла, днём запрещено. Потом медсестра подсказала, что можно попробовать вечером, вроде бы как комнатой ошиблась. Так что вчера после ужина отправилась. Увиделись у дверей её палаты. Валя тебя и меня вспомнила, но поговорить не удалось, мы обе очень плохо слышим, знаками только обменялись. Она весёленькая, привет тебе передавала».

Как же так, думала Леденёва, как же так? До операции её соседки прекрасно видели и слышали, а теперь одна из них ослепла на один глаз, а две другие оглохли. И хорошо, если зрительные и слуховые функции у пациенток восстановятся, но что-то ей подсказывало, что этого может и не случиться.

Дашина мама умерла тридцать лет назад от инсульта, и тогда казалось, что пусть бы любые осложнения здоровья у мамочки остались — лишь бы выжила. Но сейчас-то медицина шагнула далеко вперёд, должны бы врачи уже научиться лечить одно и не калечить при этом другое.

Конечно, лезть со скальпелем в голову всегда рискованно. Мозг — это не рука. Сама Дарья не сильно переживала за исход собственной операции. Думала, что если вдруг не получится восстановить нерв, можно, в крайнем случае, и с рукой-крюкой свой век доживать. Но она боялась не проснуться после наркоза. Начиталась о том, что и у людей со здоровым сердцем такое может случиться, причём, совершенно необъяснимо.

И что же она стала делать в тот месяц, который, как она считала, мог оказаться последним в её жизни? Могла бы ведь, если уж нельзя за границу, в Москву слетать, где живут несколько друзей юности, и погулять напоследок. Так нет же! Принялась срочно дописывать очередной детектив, очень уж хотелось его закончить, ведь за неё этого никто не сможет сделать. Когда она рассказывала об этом своим близким, они смеялись и говорили, что «дурочка», нельзя думать о плохом. И вот как же приятно теперь дарить им свою новую книгу, первые двадцать экземпляров которой на днях доставил курьер!

* * * * *

Половину воскресного дня Леденёва провела, уткнувшись в монитор. В принципе, она целые дни так проводила, но тут, помимо чтения интересующих материалов, ещё и следила онлайн за полётом рейса по маршруту «Ларнака — Краснодар», её сын с семьёй возвращался с Кипра. Красный самолётик короткими рывками перемещался по экрану над странами и городами, то над сушей, то над морем, и она молилась: скорее бы уже!

Те кто знал об этой её привычке, называли её «штурманом» и говорили, что нельзя так переживать. Но что оставалось делать, если всё самое дорогое, что есть у неё в этой жизни, почти три часа болтается в воздухе? Невролог Александра сказала бы, что это «повышенная тревожность» и даже «панические атаки». Пусть так. Лишь бы не болезнь Альцгеймера.

Как только самолёт приземлился в Пашковском аэропорту, она прошептала: «Слава Богу» и, получив от сына сообщение о том, что всё хорошо, позвонила Александре и предложила встретиться.

Они прогуливались по аллеям Горпарка, где даже в тени было жарко и душно, но считали, что это всё же лучше, чем общаться, сидя за столом. Обсуждали книгу о неврологических расстройствах, которую собирались написать на пару в форме интервью журналиста с кандидатом медицинских наук, и Дарья вдруг вспомнила:

— Кстати, как твоя голова?

— Пока ещё работает. Хотя хуже, чем раньше. Многое стала забывать.

У Александры, проболевшей коронавирусом все новогодние праздники, осложнением стали сильные головные боли, победить которые удалось только несколько месяцев спустя путём приёма сильнодействующих препаратов.

— Со мной в палате лежала женщина с проблемой лицевого нерва, а после операции не только нерв не восстановился, но ещё и слух пропал, — сказала Дарья. — Ты смогла бы ей помочь?

— Конечно. Среди моих пациентов немало тех, кого оперировали в Краевой, и у кого такие же «побочки». Как раз с месяц назад я лечила иголочками пожилую женщину, сейчас фото покажу, — Александра поискала снимки и показала Даше телефон. — Вот. До и после.

Эффект был впечатляющим. На первом фото лицо женщины перекошено, на втором — практически ровное.

— А можно дать моей знакомой твой номер?

— Конечно. Пусть обращается.

Однако Дарья сомневалась, что Надежда поверит в положительный эффект рефлексотерапии, несмотря на видимые результаты у других больных со схожими симптомами. Люди больше уповают на скальпель, чем на иглу.

* * * * *

На вечер среды сын пригласил Дашу в гости, и она, как всегда, обрадовалась возможности с ним пообщаться и увидеть внучек, такое счастье приваливало не часто. В услугах бабушки неработающая невестка не нуждалась, старшая девочка ходила в первый класс, младшая — в детский сад, а просто так навязываться с визитами не хотелось.

Дима заехал на служебной машине в шесть вечера. По поводу его прошедшего дня рождения Дарья захватила бутылку дорогого французского коньяка из своей собранной в лучшие времена коллекции, а для девочек зефир и мармелад. По пути она в очередной раз завела разговор на тему, которая в последнее время расколола общества на две неравные части — сторонников и противников вакцинации:

— По всей стране резкий всплеск заболеваний, все койки в больницах уже заполнены, а наш народ на форумах пишет, что вакцинацию навязывает правительство, которому никто не верит, и поэтому не надо колоться. При этом в Америке уже сделано триста миллионов прививок, а у нас всего тридцать миллионов. Наверное, в Штатах правительство лучше нашего! Или в Эмиратах все местные миллионеры дураки, потому что чуть ли не поголовно вакцинировались. В общем, бесполезно объяснять тем, кто не переболел. Последствий вакцины они боятся. А последствия ковида — цветочки?

Сын, не ожидавший от мамы такой горячности, улыбнулся:

— Что это ты так вдруг разошлась? Надо было тебя записать на диктофон, когда ты всех отговаривала делать прививку.

Дарья на миг смутилась, но тут же нашлась:

— Но это же было девять месяцев назад. Тогда «Спутник» только недавно зарегистрировали, а теперь он себя уже зарекомендовал, а в мире сделано почти два миллиарда прививок. Знают же, наверное, в развитых странах, что делают.

Девочки встречали папу и бабушку в коридоре в нарядных платьях, красивые, загорелые, подпрыгивающие от восторга. И такие худенькие, что на тоненьких ручках просвечивали голубенькие прожилки. Дарья обхватила внучек руками, поскольку поднять их в этот раз не решилась, и спросила:

— Малышки, вы что, на диете сидите?

— Младшая спросила:

— А что такое диета?

А сын отшутился:

— Не сидят, а ходят. Они с нами по двадцать тысяч шагов в день на Кипре проходили.

— Двадцать тысяч? — ужаснулась Дарья. — Это шагомер показывает количество твоих шагов при двухметровом росте, а у малышек выходит в три раза больше!

После ужина сын вставил в телевизор флешку и стал показывать фото из поездки на Кипр, где взял машину напрокат и катал своих девочек по всему острову. Море, пальмы, замки, апартаменты… Даша смотрела на экран с радостью за детей и в то же время с тоской вспоминала свою поездку на этот остров пятнадцать лет назад со вторым мужем, понимая, что в её жизни такого больше никогда не будет. Даже если она и попадёт ещё раз в эту страну, то это будет не романтическая поездка с любимым мужчиной, а так, одинокий отпуск. Да и то не скоро, а только когда закончится эта история с ковидом. У неё сейчас не хватит на такое путешествие сил и средств, и потому она собиралась в августе слетать к подруге Марине в Тюмень.

Наверное, это старость, решила Даша, отмахнувшись от грустных мыслей, и завела ещё одну невесёлую тему:

— Дим, ты же помнишь, что у меня на рабочем столе компьютера лежит файл со всеми моими номерами счетов и паролями? Напоминаю на всякий случай. Если со мной вдруг что, в тот же день переводи все деньги на себя. А поскольку ты зарегистрирован в моей квартире, то с ней будет легче.

— Я на тебя поражаюсь, — ответил сын-юрист. — При чём тут прописка? А если в твоей квартире будет зарегистрирован сантехник Вася? Он тоже права будет иметь?

— Ну да. А ещё разносчик пиццы и чистильщик бассейнов, — рассмеялась Дарья и подумала, что надо написать завещание. Наследник у неё единственный, но пусть ему будет проще.

Дарья вышла покурить на общий балкон и услышала гулкий звук идущего дождя, но увидела сухой серый асфальт. Стало понятно, что вода льёт из сотен сплит-систем, установленных в каждой квартире и стучит по металлическим козырькам во дворе, где ряд многоэтажек образует почти питерский «колодец». И так захотелось настоящего дождя, прохлады, моря. Но только не душного лета в краснодарской квартире, в которую так давно не приезжал её Любимый мужчина! Где он сейчас и что делает, чёрт побери!

* * * * *

На следующий день Леденёва получила звуковое письмо от Надежды:

«Доброе утро, Даша! Как у тебя дела, как рука? Ты уже геройка? Уверена, что у тебя всё будет хорошо.

Я уже третий день дома. Голова ещё сильно болит, слышу плоховато, но терпимее хотя бы. Ушла я из этого стационара под ужасным впечатлением. Хирург Нагаев сделал выписку, что у меня всё хорошо, спазмы ушли, а у меня они, как были, так и остались. Да и зрение подсело.

Но он хотя бы объяснил, что так будет, пока пройдёт послеоперационный или реабилитационный период. Подходила к нему, просила: «Доктор, напишите, как есть. Мне же сейчас придётся обращаться к врачам, а они мне скажут, что всё хорошо». В ответ он так нахамил, что и передать не могу. А ведь мой сын переслал ему на карточку деньги за операцию.

Я вещи собрала, дошла до поста медсестёр и спрашиваю: «Девочки, где здесь кабинет главврача»? Но потеряла сознание и рухнула на пол. Медсестрички забегали, а мой хирург мимо проходил и сказал: «Ничего страшного». И слышу, как сквозь сон, женский голос: «Я у неё пульс не прощупываю».

Меня положили под капельницу, лежала до шести часов вечера, брали кровь на анализ, думали, что у меня случился инсульт. Открыла глаза, а Нагаев стоит надо мной и спрашивает: «Что вы хотите, чтобы я вам какие-то документы подделал»?

Ответила: «Доктор, я устала с вами разговаривать, я только один раз ела утром, у меня нет сил, и вообще меня сын ждёт на КПП. Но запомните, если я с вашей выпиской обращусь за медицинской помощью, и у меня возникнут проблемы, я пойду в прокуратуру и потребую независимой экспертизы».

Знаешь, Даша, я шла в эту Краевую как в Поднебесную, так была настроена, что мне окажут помощь. Но я понимаю, врачи не Боги. Даже если не получилось что-то, ну объясните, что так бывает, что так всё и останется, что мне нужно обращаться куда-то и куда-то. Но когда я спросила, сколько времени продлится реабилитация, Нагаев ответил: «Какая вам реабилитация? Вы какая пришли, такая и уходите. Можете хоть завтра на работу идти! Мы ваш слуховой нерв не задели и не повредили». Но почему же тогда слух пропал?

Галину должны сегодня выписать. Она так и не видит левым глазом. Когда я к Вале заходила в последний раз, она спала. Но говорят, что у неё в психике серьёзные отклонения пошли. Ночью она бодрствует, пытается уйти из палаты. Днём спит, её будят, и она начинает то бессвязно разговаривать, то песни петь.

Какие медсестрички в Краевой молодцы, все умнички, порхают как стрекозки, по первому зову бегут. Но эти светила в кавычках… Одно непонятно, зачем мне делали операцию, трепанацию? Практиковались или издевались»?

Дарья слушала этот горький монолог, и слёзы самопроизвольно текли по её щекам. В который раз за последний месяц она ревёт, как последняя неврастеничка? С ней так давно такого не случалось. Но и столько страданий вокруг она тоже давно не наблюдала.

Ей очень хотелось отвлечься от грустных мыслей, и она набрала номер Лары, работающей в пресс-службе полиции, надеясь уговорить её сходить вечером в кафе или просто погулять по Красной. Но оказалось, что подруга находится на самоизоляции и работает из дома, поскольку в их отделе у одной из сотрудниц обнаружился коронавирус.

— У меня тоже температура была, но других признаков нет. Сдала тест, теперь волнуюсь, — сказала Лара.

— А почему ты до сих пор не сделала прививку? Вроде же полицейских прививают добровольно-принудительно?

— Боюсь. Вакцина пока не изучена. Могут быть последствия. Пока, как аллергик, отложила прививку до осени по медицинским показаниям.

— Да брось ты! От ковида уже официально скончались четыре миллиона человек. А сколько от прививки? У меня десятки родственников и знакомых укололись уже много месяцев назад. И все живут себе здоровенькими и без последствий. А вот переболевшие сейчас страдают. Вирус поражает лёгкие, сердце, сосуды, печень, — начала агитировать Дарья, но вдруг резко осеклась и добавила: — Ладно, Ларчик, решать тебе. Будем надеяться, что тест у тебя будет отрицательный, и мы пойдём куда-нибудь погулять.

Леденёва сама всю жизнь была против не только вакцин, но даже и лекарств, уповая на собственный иммунитет и способность организма самостоятельно бороться с заболеваниями. У неё в квартире и таблетку аспирина найти было невозможно. И она вот не только привилась, да ещё и полный ящик препаратов завела. Вся в коробочках, пузырьках и тюбиках, как старенькая бабушка. Конечно, бабушка. Но ведь не старенькая…

Женская дружба и воровские методы

Дарья нажала кнопку отбоя на будильнике сотового телефона и решила ещё немного подремать. Ничего страшного, она не проспит, ведь через десять минут мобильник снова запоёт, она на всякий случай продублировала сигнал. В июньские дни, когда светало уже к пяти утра, она примерно в это же время и подскакивала, хотя вовсе незачем было вставать в такую рань. Но как только действительно нужно было проснуться, так сон упрямо не желал выпускать из своих цепких объятий. Как она ненавидела слово «надо», даже в тех случаях, когда это было не по обязанности, а для удовольствия! Сегодня подруга Люся должна заехать за ней и забрать на свою дачу, и они решили выскочить из города пораньше, чтобы избежать пробок.