Бесплатный фрагмент - Гипотеза о полной субъект-центрированной модели в изучении психического мира человека

От автора

Монография посвящена вопросу состава и природы феноменов субъективного содержания психики и анализу их функционального взаимодействия в формировании явления сознания.

В исследовании предложены сущностная классификация субъективного и подходы к её развитию, показана роль субъективного смысла в организации мышления, введено определение элементарного акта мышления, рассмотрен его механизм и осуществление основных логических операций, а также организация долговременных мыслительных процессов.

На основе модели дано определение психики, отличающее её от психической механики, и исследовано формирование субъективного цикла экзистенции.

Материалы монографии предназначены для научно-исследовательской и практической работы в области психологической и философской антропологии, а также экспериментальной и практической психологии. В прикладном отношении она может представлять интерес для создания и апробирования психотерапевтических моделей. В области информатики она может быть использована как теоретическая основа для исследования вопроса создания субъективно-достоверного интерфейса человек-компьютер.

Работа может быть рекомендована широкому классу специалистов в области философии и психологии.

© Титов К. В., 2023

Вместо введения
Об особых свойствах сознания и субъект-объектной проблеме

В теоретических и практических исследованиях психического между психическим и физическим устойчиво обозначается неразрешимая оппозиция, известная как психофизическая проблема, заключающаяся в сущностном философском разделении материального и идеального, материи и сознания.

Представляется, что несмотря на отсутствие на настоящий момент методологического подхода к экспериментальному физическому прямому изучению природы сознания, вызванному очевидной невозможностью исследователю наблюдать исследуемое со стороны напрямую «извне», тем не менее, возможно на основе его наблюдения «изнутри» попытаться выявить последовательность и способ функционирования феноменов сознания, описать их взаимозависимости внутри сознания, наметить его границы как объекта к изучению и таким образом предпринять попытку создать модель для поиска информационных и нейрофизиологических инвариантов субъективного.

Подобная субъект-центрированная модель, рассматривающая внутренний мир с предметной, а не с процессной или функциональной точки зрения, могла бы дать методологический всплеск, поскольку тогда можно было бы рассматривать субъект-объектную взаимосвязь как неразрывную цепочку информационных взаимовлияний явлений, и изучать как следы непосредственного влияния нейрофизиологической объективности в сознании, так и следы влияния сознания в объективной механике психики. Дала бы всплеск онтологический, потому что можно было бы поставить вопрос о объективной природе субъективного содержания в целом и преодолеть пропасть между научной и религиозной философией в пользу первой. И, возможно, принесла бы некоторое количество перспективных практических подходов.

Однако, хотя на сегодняшний день при исследовании сознания философским путем было обращено много внимания на его трансцендентальность и тождественность с собственным содержанием в элементарных психических состояниях — далее мейнстрим изучения проблемы уходит в сложные вопросы функционирования, аппроприации и мышления в целом, и далее в высшие и антропные стороны сознания, никак не исследовав саму субъект-объектную границу, по-видимому из-за того, что она предстает исследователю атомически простой.

Действительно, какую бы природу не имело субъективное, в него входит ровно то, что входит, и не входит то, что не входит, таким образом его феноменологическая граница кажется непроницаемой ни эмпирически, ни концептуально; невозможно «бросить взгляд» из субъективного за пределы субъективного и непосредственно коснуться вещей, субъективно не представленных.

Вследствие этого, несмотря на объективное существование и очевидную роль материальной основы психики и органов чувств в возникновении субъективного, а также неопровержимые в рамках существующей методологии эмпирические доказательства их связи и найденные нейрофизиологические корреляты психических процессов, для исследователя возникает познавательный разрыв между субъектом и объектом, не позволяющий установить соответствие явлений по обе стороны от себя и препятствующий определению подходов к проблеме.

Совершенно разная на первый взгляд природа процессов в материальной основе психики и в сознании не дает возможности механически продолжить одно в другое при взгляде «со стороны», что глубоко обсуждено теорией, окружающей понятие эмулированного субъективного качества=«квалиа», и полемике относительно «трудной проблемы сознания» (S. Harnad, «Why and how are we not zombies», J. of Consciousness studies, 1, 164—167, 1995).

Эмпирический коррелятивный нейрофизиологический подход, щедро проливающий свет на интимные механизмы функционирования психики, по тем же причинам не позволяет непосредственно выявить непосредственные качественные связи между субъективным и объективным.

В то же время очевидно, что многие, если не все сложности исследования природы сознания, накопившиеся в науке не сегодняшний день, во многом обусловлены отсутствием универсального предметного описания субъективного содержания и его взаимодействия.

Розеттский камень понимания в этом вопросе представляется необходимым, так как, в силу несомненного контакта и взаимосвязи субъективного и внесубъективного миров в психике человека, часть объективных процессов психики, управляющаяся логикой взаимодействия связанных с ними субъективных явлений, равно как и часть явлений мира субъективного, направляемая взаимодействием объективных процессов мозга, без такого описания будут неполно и некорректно описываться и интерпретироваться на основе явлений только одной стороны, порождая иллюзорные и избыточные сущности и мешая выработать ясные предметные подходы, в том числе в эксперименте и психотерапии, зачастую подменяя предмет изучения проекцией на него глобальных социальных и экзистенциальных концептов.

В то же время в данном вопросе представляется перспективной апелляция к философии, так как она прежде всего использует логику и мысленный эксперимент, чтобы нащупать пути, и этим зачастую предвосхищает эмпирику, и проблема субъективной реальности как философской категории весьма широко ей обсуждается (Дубровский Д. И. Проблема идеального. Субъективная реальность, М., Канон, 2002). Это вполне логично, так как исследование механизмов формирования целого дает представление о целом меньшее, чем исследование целого сообщает о логике взаимодействия создающих его механизмов. Инструментально исследуя электронные устройства компьютера с игрой в нем, невозможно вывести логику игры и необходимый для нее порядок срабатывания электроники, при этом игра и порядок событий в компьютере достаточно полно раскрываются из данных экрана и клавиатуры, делая очевидной необходимую структуру работы «железа», задаваемую программой.

Кроме того, субъективная предметность внутренней реальности вовлекает в себя множество разнородных и сложных явлений, располагая их на одном сущностном уровне, и их роль, свойства и дальнейший субъективный процессинг определяются далее законами этого уровня, а не их внесубъективной сложностью или влиянием природы какого-либо внешнего относительно субъекта источника. Так, зрительный и слуховой образы, религиозные представления, личные смыслы и эстетическое чувство, будучи различными по смыслу и происхождению, вполне равносопоставляемы в мышлении, в силу чего их психически сущностные свойства могут быть обнаружены лишь относительно субъекта — где имеет значение, какие признаки они имеют именно «в нем», их количественный аспект, и с чем в субъекте они взаимодействуют. Соответственно, для описания психического рационально прибегнуть в том числе к требованиям феноменологического подхода Э. Гуссерля, подразумевающему исключение из рассмотрения предположений о внешних причинах и результатах их содержания, впрочем, в отличие от него, нацеливая исследование не на философию познания как такового, но на анализ механики субъективной деятельности в разрезе деятельности психической, с учетом ее биологической, личностной и практической телеологии.

Очевидно, полная субъектцентрированная модель психики, то есть модель, удовлетворительно полно и непротиворечиво включающая и описывающая все внутренние феномены так, как они предметно открываются сознанию и в той же функциональности, могла бы послужить опорой как для планирования и проведения исследований взаимоотношений психической и физической сфер, так и для выработки подходов к исследованию субъективной непроизвольной и произвольной деятельности.

В связи с чем представляется полезным, опершись на субъективную функциональную сторону психической деятельности, попытаться охарактеризовать признаки явлений, в которых процессы материальной психики и субъективные принадлежат обеим сторонам и являются тождественными в сущностном отношении, хотя и наблюдаемыми различно «снаружи"и «изнутри» субъекта, то есть сторонним наблюдателем, регистрирующим процессы в коре головного мозга, и сознанием, существующим в этом мозгу; соответственно, в качестве объекта исследования, выступает, во-первых, субъективно наблюдаемое, и, во-вторых, интрапсихическое.

Целью данной работы является попытка предложить некий первичный взгляд на проблему, с нашей точки зрения, способный теоретически устранить как минимум оппозицию между объектом и субъектом хотя бы в самом ее жестком, картезианском выражении.

В ней описываться внутренние явления психики так, как они доступны субъекту создана первичная их классификация, и на основе их взаимосвязей будет предложен ряд гипотез о организации психической деятельности «с субъективной стороны», что может позволить обогатить понимание внутренней жизни человека и практику.

Нейрофизиологическая информационная основа психики

Преодолеть трудности, вызванные субстанциональным различием материальных и субъективных явлений, возможно за счет использования интроспекции, данных психологии и подхода теории информации, описывающей фактически не сами явления или вещи, но потенциально измеримый порядок их следования, возникновения и сочетания.

В этом смысле процессы организменные и нейрофизиологические, несмотря на различную природу своих путей — например, свет инициирует фотохимический распад зрительного пигмента, что вызывает биохимическую реакцию клеток сетчатки, которая как пакет волн деполяризации мембран передается по нервным волокнам в мозг, где комплекс спайков нейронов разбивается пространственно в кластерах зрительной коры, а затем сводится воедино, что неким неизвестным образом приводит к появлению субъективного визуального образа в сознании человека — можно рассматривать как процессы информационные, чьим содержанием является не передача материи или энергии, но прежде всего передача упорядоченности и соотношений упорядоченностей, то есть информации, не зависящей от природы средств передачи.

Точно так же дугу условного или безусловного рефлекса можно рассматривать как информационный процесс, реализующийся между внешней средой как источником стимула и областью приложения реакции, а также источником обратной связи — и отдельными нейронами и нейронными ансамблями, как получателями сигнала, источниками стандартизованной реакции, и, соответственно также источником обратной связи.

При этом природу проводников информационного процесса — предположим, в цепочке находятся прикосновение огня к коже, активация рецепторов, электрохимическая передача сигнала по аксонам нервов и перекодировка в нервных узлах, собственно физическая доставка сигнала до конечных нейронных ансамблей, а также передача сигнала от них обратно через все промежуточные нейроны и само сокращение мышечных волокон — можно опустить, как константу и, по сути, описать проводящие пути как крайне сложную топологически поверхность между внешним миром и отвечающими ему нейронными ансамблями.

Таким же образом всю материальную основу психики можно представить как пространственно сложнейшую, но тем не менее, простую по своим свойствам поверхность между внешним миром и нейронными комплексами, взаимодействующими через нее с внешней средой. Фактически образуется некое кольцо связи между информационной поверхностью мира, прикасающейся посредством афферентных проводников сигнала к нейронным ансамблям через органы чувств, и информационной поверхностью слоя нейронных ансамблей, посредством эфферентных посредников взаимодействующих с внешней средой.

В этом естественно возникающем представлении, хотя и довольно сложном топологически и, учитывая разные скорости реакций промежуточных звеньев и обеспечивающие необходимое конструктивно возбуждение и торможение петли обратных связей, сложном кондуктивно, особое место занимает слой нейронных ансамблей головного мозга, организованных связями модулей коры меж собой и подкорковыми ядрами.

В отличие от информационных проводников, как уже сказано, образующих практически линейную среду\поверхность, кора головного мозга имеет своей структурной основой около 3 миллионов модулей, состоящих из шести связанных своими отростками слоев клеток, также связанных меж собой в определенном порядке, включающем в себя возбуждающие и тормозящие петли обратных связей, проложенные горизонтально друг с другом, с аналогичными модулями другого полушария, и вертикально с другими областями мозга.

При этом собственно нейроны функционируют в качестве прежде всего ретрансляционных узлов, поддерживающих работоспособность этой сети, образуемой синаптическими связями клеток, но не производят самостоятельно никакой заметной независимой от сигнала вычислительной, избирательно-вариативной его обработки.

В зоне коры образуется т.н. коннектом (точнее самая сложная его часть): огромное количество пересекающихся меж собой тангенциальных (условно параллельно поверхности коры), кросслатеральных (соединяющихся в противоположным полушарием) и радиальных (идущих вглубь и соединяющих кору с внешним миром и подкорковыми структурами) информационных петель. Они обеспечивают возможность «удлинения»\задержки и «укорочения»\ускорения информационного пути сигнала между любыми двумя точками, что позволяет сигналу в коннектоме в зависимости от его топологического, информационного и количественного свойств взаимодействовать с другими сигналами, а также с самим собой: распределяться и структурироваться, резонировать, усиливаться и затухать, распространяться тангенциально и концентрироваться, усложняться и упрощаться, формировать разнообразные частотно-топологические индукции. И, за счет этого взаимодействия с собой и другими сигналами, субстратно обеспечивать существование всех психических процессов, в том числе и тех, которые порождают субъект, само сознание вместе с его содержанием и его бытием.

В определенном смысле кора головного мозга предстает некоторым аналогом объективного мира, где по законам физики мира феномены существуют и взаимодействуют согласно своим свойствам, с той разницей, что в коре роль феноменов выполняют информационные процессы, а законы предоставляют нейрофизиология и архитектура коннектома головного мозга. Связью же между объективным и нейропсихическим мирами выступает информационная поверхность афферентных и эфферентных проводников.

Для предмета исследования важно понимать, что, несмотря на материальную и информационную однородность устройства нервной системы, только часть циркулирующих между мозгом и внешним миром сигналов в данный момент является собственно психической, то есть достоянием сознания в виде субъективных феноменов, то есть осуществляющая, по выражению Н.И.Чуприковой, «психическую деятельность мозга» (Н.И.Чуприкова, «Психическая деятельность мозга, язык и сознание», М., И. Д. ЯСК, 2021) например, образов. Другая часть только способна таковой стать при изменении обстоятельств, например при изменении интенсивности или переключении внимания, как, например, смутное ощущение. Третья часть проявляет себя исключительно локальным или комплексным влиянием на доступное сознанию субъективное, как, например, состояния или эмоция. Четвертая же часть и вовсе в общем случае внесубъективна, как, например, сигналы, поддерживающие артериальное давление или сигналы, управляющие пищеварительной системой, которые автономны и не осознаются в процессе реализации, за исключением ситуации специальных тренировок с биологической обратной связью. Пятая внесубъективна в процессе реализации совершенно, например коленный рефлекс и многочисленные органные регулятивные каскады.

Очевидно, что между одними, другими, третьими, четвертыми и пятыми должны быть некие функциональные различия, проливающие свет на взаимодействие объективного и субъективного в психике, поскольку они, вероятно, имеют отношение как к объективным, в том числе структурным, качествам сигнала, так и к субъективным факторам, проявляющим их связь с идеальной стороной их субъективного существования.

Соответственно, для выделения существенных особенностей таких информационных процессов психической механики необходимо опереться на существенные особенности процессов субъективных, связанные с доступным переживанию и осознанию процессингом содержания сознания.

Граница субъективного как граница психического, представления

Фактически для этого придется создать некую категорийно-обобщённую классификацию субъективного опыта, не претендующую на исчерпывающую полноту и детализацию, но основанную на критически важных свойствах «бытия» внутренних объектов, насколько это существование обеспечивает им невидимый субъекту активный интерьер психической механики. За счет этого будет возможно отделить внутренние для сознания объекты от породивших их процессов и управляющих ими процессов, то есть «материю» субъективного от «сил» и производимых силами системных явлений и событий субъективного мира.

Прежде всего мы должны провести границу субъективного, объединив субъективные явления в один тип по критическому признаку апперцептабельности, то есть способности быть непосредственно воспринятыми субъектом, использовав термин «апперцепция» не вполне в определенном Лейбницом значении, но прежде всего как «чувственно выраженное осведомление субъекта».

Слово «субъект» используется здесь для обозначения субъекта ощущения и переживания, «того, от кого исходит внимание», «того кто переживает себя и свой внутренний мир», «Я»: как аналог слова «сознание» без акцента на высших функциях сознавания и самосознавания и аналог понятия «субъективная реальность» с включенным в него «внутренним наблюдателем».

Поскольку всё, что принципиально не апперцептабельно, то принципиально внесубъективно и осознается лишь в апперцептабельных проявлениях и моделях, то апперцептабельное служит внешней границей субъективного. В качестве иллюстрации приведем атом, который существует в сознании только как модель из апперцептабельного, но сам внесубъективен, или лекарство, которое не ощутимо само, но влияет на самочувствие.

Использование апперцепции, а не перцепции, в качестве границы субъективного вызвано тем, что о перцепции субъект способен знать и судить только на основе апперцепции. Соответственно, перцепция и восприятие per se сознанию вне него, разумеется, неизвестны. Для сознания перцепция и апперцепция неразличимы и неразделимы, и проводимые между ними границы — например, Г. Фехнер проводит границу, называя перцепцией процесс, при котором внешние стимулы приводят к возникновению восприятий, а апперцепцией осмысление их с жизненным опытом, тогда как К. Левин считает перцепцию процессом, который протекает автоматически без участия сознания, а апперцепцию процессом, к котором активно участвует сознание — скорее концептуальны, нежели чем сущностны, поскольку ставят классификацию в зависимость от внешнего к ее предмету процессинга сознания. При этом упускается как тот факт, что восприятие при создании образа неизбежно использует предыдущие результаты работы сознания, так и тот, что без апперцепции сознанием результат перцепции остается никому не известным, что для субъективного феномена равно не существованию.

Аналогичным образом мы не можем субъективно отделить восприятие от представления, без представления восприятие сознанию не известно, (Г. Фехнер, Элементы психофизики, М., Издательство АН СССР, 1949), и современные исследователи), поскольку именно представление создает на выходе процесса восприятия то, что может быть воспринято субъектом, то есть апперцептабельное.

По своему родовому признаку все апперцептабельное относится к категории ощущений, то есть к тому, что может быть доступно субъекту как чувственное, вне зависимости от того, присутствует оно в простой или сложносоставной форме.

Введение такой категории вступает в кажущийся конфликт с принятым делением субъективных элементов на ощущения, восприятия, представления, чувства и так далее, попадающими теперь в одну категорию. Потенциально это может вызвать дополнительную путаницу, в особенности из-за того, что термин «ощущения», привычно закреплен в литературе одновременно и за процессом, и за результатом деятельности именно органов чувств.

Однако ее введение снимает значительные противоречивости, вызванные систематикой явлений внутреннего опыта «по возникновению» или «по применению», фактически провозглашающей подчас однородные явления разного происхождения непреодолимо отличающимися друг от друга, и создающие тем логическое противоречие, как если бы вес гири, взятой из ящика и вес гири, снятой с полки, считались бы физикой весами качественно разной природы, как это происходит, например, с т.н. первичными и вторичными образами или обобщением первично данного в восприятии феномена «движение», размещаемым в отдельную категорию материи абстрактного мышления.

Например, субъективное ощущение кислого вкуса вызывает слюноотделение вне зависимости от того, был кислый вкус вызван кислым на языке, воспоминанием о кислом, или воображением, усиливающим кислый вкус, или работой ассоциативного механизма, в том числе активированного посредством второй сигнальной системы, что свидетельствует о качественном единстве чувственного содержания «кислого вкуса». Соответственно, как внутренний феномен масса воспринимаемого не «состоит из ощущений, восприятий, представления, воображения и ассоциаций», а прежде всего является апперцептабельным=ощущением различной силы, качеств и сложности. Это ощущение сформировано автоматом представления как результат различной интенсивности специфического действия механизмов сенсорного процесса, его восприятия, конструирования или автоматического ассоциативного вспоминания, которые конкурируют за механизм представления сознанию этого субъективного феномена в чувственной форме, что во многом соответствует концепциям Дж. Гибсона и У. Найссера (У. Найссер, Познание и реальность, М., 1981; Дж. Гибсон, Экологический подход к зрительному восприятию, М., 1988).

При этом апперцептабельная поверхность механизма представлений выступает внешней границей субъекта. То же, что не отражено в представлении, не может являться объектом внимания и, соответственно, осознания.

Сами породившие апперцептабельное процессы работы соответствующих механизмов неапперцептабельны впрямую. Так мы, произвольно по нашему впечатлению, лишь можем потрогать кислое языком, чтобы анализатор неизвестным (неизвестным чувственно, хотя известным концептуально) субъекту способом поместил в область представлений кислый вкус, или приложить волевое усилие, чтобы память неизвестным субъекту способом извлекла вкус, или приложить иное волевое усилие, чтобы неизвестным субъекту способом усилить имеющийся в представлении вкус, или иное волевое усилие по представлению обладающего кислым вкусом объекта, чтобы цвет и запах представления ассоциативно повлекли за собой вкус. Однако «как „делается“ квалия „кислый вкус“», мы не знаем.

С точки зрения субъекта эти механизмы можно считать конструктивно отличающимися друг от друга функциональными автоматами, выполняющими свою функцию в зависимости от входящих данных и своего устройства, и подверженными сознательной регуляции только в определенных автоматом и его особенностями границах: сознание может прилагать усилия к запоминанию и вспоминанию, восприятию и конструктивному представлению, однако результат срабатывания автоматов психики всегда будет сознанию «дан как результат».

При всем различии механизмов, результат представления в примере с кислым вкусом тем не менее имеет одну и ту же природу и показательно задействует непроизвольный механизм слюноотделения как реакцию на себя. И, в то же время, ощущение является не просто субъективным феноменом, но реальным сигналом одной структуры мозга, отображенным в другой, за счет чего доступным сознанию в субъективной форме.

Образ, его смысл и границы

Аналогично обстоят дела с возникающим на границе субъективного сложным комплексом апперцептабельного — так называемым образом, например с образом дерева, мимо которого проходит человек. Предмет частично будет зарегистрирован органами зрения, частично достроен зрительной корой, частично затем воспроизведен на основе памяти, особенно когда начнёт выходить из поля зрения и, возможно, будет доконструирован, дополнен воображаемыми, непроизвольно произведёнными фантазией или ассоциативным процессом элементами.

Образ может быть сложносоставным, представляющим из себя комплекс апперцептабельного\ощущений, включающий в себя несколько модальностей, например «карусель с музыкой», или «вкусное яблоко» или «вкусный плотный вчерашний завтрак» (последний вообще состоит из зрительного, вкусового, кинестетического, временного, и невидимого предэмоционального ощущения сытости). Также он может объединять в себе несколько эволюций, например образ просмотренного спектакля составлен из множества последовательных полимодальных наслоений и, тем не менее, присутствует во внутреннем мире субъекта как некое единое целое, гештальт, то есть образ может быть симультанным. Также образ может также воспроизводиться с различной степенью «разрешения», то есть быть более или менее подробным, наподобие изучаемого «фронтально» цветка или образа, присутствующего где то на краю восприятия, либо с различной пропорциональной точностью, когда, допустим, при воспоминании форма конкретного цветка воспроизводится представлением более подробно, чем его запах.

Ограничен ли состав образа чувственными конструктивными элементами модальностей?

Категорически нет, поскольку в любом образе должен присутствовать некий элемент сверх перцепции, делающий при апперцепции его в различной степени «понятным», опосредующий его актуальные и потенциальные отношения с эмоциональным опытом, другими образами, с желаниями и стремлениями, обстоятельствами, временем, словесным обозначением и значимостями, то есть со всей актуальной целостностью психики, элемент, содержащий в себе чувственные значимости и связанности образа. Фактически, образ должен содержать след предыдущих перцепций и апперцепций, который дополняет собой перцепт, будучи знанием в чувственной форме, присоединяемым к образу в процессе восприятия еще до до вмешательства сознания.

Важно отметить, что хотя двойственную природу перцептивного образа констатировали многие авторы, включая в него первичные образы и образы восприятия (Г. Гельмгольц), чувственную основу и воспринимаемый смысл образа (Э. Титченер), чувственную ткань и предметное содержание (А.Н.Леонтьев), видимое поле и видимый мир (Дж. Гибсон), и несмотря на ясное понимание того, что в формировании образа огромную роль играет память — чувственная основа образа была все же соединена ими «напрямую» с названным по-разному значением образа, образуя, по выражению А.Н.Леонтьева «единство» (А.Н.Леонтьев, «Деятельность и сознание», М., Смысл, Академия, 2005). Возможно, такое предположение произошло вследствие того, что сознание подвергает апперцепции содержание, только когда оно уже оформлено в «представление об образе», «истолковывая» его. Соответственно, при интроспекции значения образа производят впечатление его содержания: внимание исследователей по каким-то причинам не углубилось в факт, что восприятие перцептивного содержания после появления прежде всего производится не мыслящим сознанием, но несущим в себе весь опыт субъекта чувствующим до-сознательным с участием ассоциативных зон коры, которое даже по времени активации отстоит далеко от логических операций, осознаваний и вербальных констатаций.

Меж тем в результате этого до-сознательного конструирования, с перцептивной основой образа смыкается не обобщенное значение или тем более не концептуальное значение. А именно продукт до-сознательного, уникальный отпечаток перцептивной основы в текущем субъективном содержании и пробужденном им содержании памяти, воплощающий актуальное соотношение перцептивной основы образа с актуальным содержанием психики, иррациональное знание в чувственной форме, которое и является соединителем между перцептивной основой образа и его многочисленными значениями.

Для того, чтобы сознание обнаружило значение перцепта, совершенно не унивариантное к его чувственному слепку — например, при восприятии стула с лежащим на нем котом значение у одних будет «кот», у других «стул», у третьих «стул с котом», причем в зависимости от условий психики как одному и тому же слову могут соответствовать различные чувственные слепки, так и наоборот — между перцептом и значением должна существовать чувственная общность, привносимая к перцепту в процессе восприятия, иначе они никак не могут быть поставлены в соответствие.

При этом создающее эту общность реагирующее бессознательное совершенно не должно и не может никак «назвать» перцептивную основу образа, а в зависимости от состояния и направленности психики доставляет к ней массу ощущений и связей, ассоциаций и прочего, что является инвариантным переводом содержания перцепта на субъективный чувственный язык психики, прочтением. Этим психика актуализирует индивидуальный субъективный смысл этого предмета, который значительно шире как перцептивной основы образа и частной предметности объекта восприятия, так и отражаемого в представлении в ясно осознаваемой форме.

И уже этот «перевод перцепта на переживаемое» в дальнейшем, при направленной апперцепции, как отдельном действии с участием других частей психики, будет выражен сознанием в любом из его частных значений и глобальном отношении к субъекту. Смысл, таким образом, иррационален, но ракурсно рационализируем. Фактически, это элемент «первичного сознания» по Дж. Эдельману,, (Дж. Эдельман, «Сознание: помнимое настоящее», Эволюционная эпистемология. Антология, состав. Е.Н.Князева, М., Центр гуманитарных инициатив., 2012) филогенетически предшествующего второсигнально организованному сознанию человека.

То есть в образе необходимо присутствует целостность, смысловая «инструктивная оболочка» — тень опыта, исторически создаваемая и дополняемая при апперцепции и затем хранимая в памяти, пробуждаемая памятью при воздействии перцепта — которая, собственно, и соединяет субъективно достоверно своим содержанием фактурную основу образа, находящуюся в представлениями — с ее многочисленными значениями от вербального до сакрального.

Содержание образа, соответственно, существенно расширено над перцепивной чувственной основой за счет отношений к ее элементам: не сами предметные элементы образа, а иррациональные отношения к ним, не «страх как готовая реакция при виде волка», но «чувственное отношение волка к страху». Имеет в себе некий одноплановый относительно субъекта смысл, который комплементарен перцептивному представлению, и расширяет его, посредством которого и благодаря которому образ может сопоставляться с другими образами и избирательно извлекаться из памяти, а также участвовать в иных интеракциях.

Так же, как квалия является субъективным выражением отношения анализатора к сигналу, так смысл является субъективным выражением комплексного отношения содержимого данной психики к данному представлению.

В результате любой образ в момент первичного или повторного создания включает в том числе вариабельное по сложности и связанности, как минимум начальное чувственное содержание самого себя, которое связано с элементами перцептивного представления и может быть в них подробно развернуто при воспоминании.

В этом отношении выделение понятий и иных считающихся абстрактными явлений внутреннего мира в качественно отдельную сущностную категорию не вполне оправдано, так как во внеапперцептабельном состоянии они были бы не доступны сознанию, но они, напротив, апперцептабельны и представимы. Соответственно, их скорее нужно считать функционально специализированным, обособившимся в ходе развития мышления классом обобщенных образов с редуцированной\унифицированной модальной составляющей, отражающих сочетанные признаки объектов и сформировавших класс «никогда-не-видимых-в чистом-представлении вещей», «актеров, скрытых одеянием»; но в остальном ведущих себя характерно для образов, и используемых в мышлении аналогично. За тем исключением, что они приложимы к составным элементам не одного, но многих представлений, как смысл понятия «чашка» приложим к перцептам многих реальных чашек, имеющих вариабельные размеры, вес, материал, фактуру, цвет. Такое свойство необходимо проявляется в создании разумом индивидуума личного «внутреннего метаязыка», тезауруса, связывающего иррациональные чувственные и рациональные абстрактные понятия друг с другом и между собой, необходимость которого признавалась в том числе в теории изоморфизма Л.М.Веккера. (Л.М.Веккер, «Психика и реальность: единая теория психических процессов», М., Смысл, 1998). Любой образ необходимо содержит составляющую, создающую его как осмысленное, доступное пониманию целое, иначе «смысл».

Выделение понятия смысла представления в отдельную категорию, помимо очевидной субъективной необходимости, вызванной его очевидным наблюдаемым при интроспекции существованием, имеет дополнительное преимущество. Оно снимет ряд значительных теоретических трудностей, традиционно возникающих при попытках описания мышления и целеполагания, наподобие трудности вопроса, «какие образом рациональное мышление выбирает самый значимый объект перед началом мышления, если для выбора он должен быть мышлением уже исследован»? Фактически смысл является основой для мышления, и без него теории мышления висят в воздухе, отвечая на вопросы «что и когда происходит при мышлении», но не на вопрос «как мышление осуществляется».

Введение термина «смысл» для указания компоненты, создающей субъективную целостность чувственного знания образа и содержащий его отношения с другими явлениями психики, требует дополнительных пояснений.

Обыкновенно слово «смысл» используется для обозначения неисчерпаемого диапазона не собственно смысла, но внутренних предназначений действий, поступков и прочего внутреннего, выведенного рационально относительно личности и ее интенционального контекста, что ограничивает применимость термина уровнем личности и приводит к созданию описательных телеологических классификаций, от индивидуальных до общечеловеческих, скорее, уводящих прочь от субъекта.

В этом случае термин «смысл» ссылается на аналоговый живой смысл многомерной реальности субъекта, соотнося его с некими значениями. Например, фраза «смысл закончить школу в том, чтобы получить хорошую работу» предполагает по умолчанию невероятный объем подразумевающегося, он предполагает, что работа нужна, что она имеет скрытый набор связанных с ней значимостей, эмоций, трепетных ожиданий, значений, которые и являются совокупным иррациональным мотивирующим телом понятия. Здесь слово «смысл» фактически ссылается на иррациональное — но представляет его завернутым в рациональную символизирующую оболочку. Поэтому для различения хотелось бы оставить за означенным смыслом словосочетание «рациональный смысл».

Однако в рамках данной работы хотелось бы вернуться к содержанию слова «смысл», как неисчерпаемому субъективному сущностному содержанию того или иного феномена, включающему в себя знания и отношения к нему, точнее к его субъективному инварианту.

В пользу этой необходимости положены очевидные факты: во-первых, уже акт единичного восприятия образа неизбежно формирует первичный чувственный комплекс внутренних значений как «перевод на язык субъекта», позволяя как минимум узнавать аналогичное повторное восприятие — комплекс, как раз и служащий смыслом. Во-вторых, без влияния смысла один и тот же объект представления не мог бы входить в различные образы, как это происходит в рисунках с неоднозначным восприятием, как с кубом Неккера. В-третьих, без наличия первичных смыслов в образе каждый новый образ создавался бы не посредством флюентного апперцептивного опознавания частей воспринятого, но длительным практическим исследованием наблюдаемого феномена. В-четвертых, без такового объединяющего образ комплекса недостающую часть образа было бы невозможно вспомнить по другим его частям, что в языке описывается как «вспомнить по смыслу». В-пятых, без наличия элементарного смысла невозможным оказалось бы установление связей образа с другими внутренними явлениями, и, наконец, невозможна была бы эволюция смыслов, поскольку они создаются и дополняются посредством типичных актов повторного или первичного переживания, а не каким-либо принципиально отличным психическим процессом.

Любое восприятие, чтобы стать для сознания чем-то большим, чем хаотический набор сигналов разной интенсивности, формы, чередования и модальности, необходимо должно быть дополнено компонентами, исходящими из иррациональной психики. Это добавление происходит, начиная с анализаторов, достраивающих и объединяющих эти элементы, что очень хорошо можно наблюдать на примерах оптических иллюзий. Продолжается ассоциативным автоматом памяти, прибавляющим свои инструктирующие ощущения, например, пушистое будет еще до прикосновения «ощущаться теплым». Дополняется бессознательным интенциирующим, несколько позднее делающим образ «желанным» или «страшным». И достраивается мышлением, которое, еще позже, взвесив все данные, может признать предмет «неуместным» или «некрасивым», и присоединить к нему новые более глобальные смыслы относительно целесообразности, патриотизма и так далее, вплоть до отношения со смыслом жизни.

Строго говоря, уже квалия является таким добавлением дополнения к сигналу, сообщая сознанию не само физическое свойство, например «твердый» или «горячий», но отпечаток его в свойствах психики.

Восприятие было бы бесполезно без дополнения его аналитическими элементами смысла со стороны содержания психики, поскольку они дают основание сознанию для реагирования. Поэтому без преувеличения можно сказать, что смысл служит измерителем и одновременно инкарнацией воспринятого в «материи» субъекта, делая его принадлежащим к субъективному миру. Свойства смысла играют роль интенционирующих признаков, позволяющих психике при мышлении прилагать, разворачивать и трансформировать образ соответственно интенциирующему потенциалу и контексту, обеспечивая интенцию, как направленность и координацию деятельности.

Смысл является отпечатком воспринятого в психике, фактическим сгустком актуальных связей ее содержания, пробужденных в памяти в процессе отпечатывания воспринимаемого, непосредственным, «предметным» эквивалентом познания. Он и является уже осуществленным, данным конкретным познанием представления, ожидающим уже только слияния со всем содержанием субъекта для получения своего места в картине его субъективной реальности.

Смысл, являясь внутренней данностью, ни одним своим элементом не нуждается в дальнейшем познании, однако может быть дополнен и расширен за счет запечатления в нем отношений с другими смыслами других образов.

Этим смысл качественно отличается от комплементарного ему представления: если перцептивное представление это огонь, то смысл его включает и переживание тепла, и ожога, и света от огня, и слово огонь и массу всего другого, что совокупно составляет повторно воспроизводимое памятью субъективное переживание, которому присвоено название «огонь». Смысл можно назвать истинным «внутренним предметом», впрочем предметом невидимым и многоликим, вобравшим в себя отпечатки всего близкого по содержанию опыта индивидуума, он не ощутим целиком, но ощутим частно, будучи актуализированным проявляющим и означающим его представлением.

Смысл неизмеримо содержательнее представления, даже представления на основе восприятия, поскольку восприятие доставляет в представление прежде всего форму, цвет и иные «дигитализируемые» впечатления. Смысл же этого представления заключает в себе все чувственное и концептуальное знание индивидуума об объекте представления в его актуальной и потенциальной, раскрываемой и углубляемой форме, и знание о его контекстном месте в текущем интерьере сознания, а также в свернутой форму хранит ассоциации как присутствие элементов других смыслов. Если углублять рассмотрение любого смысла, то он поэтапно приведет от отношения к частному непосредственно к отношению к субъекту, Я данной психики, являющемуся начальной точкой отсчета любого смыслообразования.

Термин «смысл» ни в коем случае не используется как синоним или заменитель термина «значение», поскольку слово «значение» относится к случаю, когда нечто выступает в качестве обозначения чего-то другого. В отличие от «значения» смысл никак не «обозначает» непосредственно воспринятый состав представления, поскольку является хранимым и дополняемым переживанием субъектом этого представления, и включает в себя чувство от отпечатывания представления в субъекте. Он комплементарен значению, является штучным контррельефом в живом и непосредственно ощущаемом содержимом психики. Смысл это не «означающее» — а «значащее субъективное», фактически структурированная чувственная значимость предмета мышления. Соответственно «значения» дополнительны к смыслу, и смысл воплощается в значениях, одно из которых, например, картинка кошки, другое слово «кошка», а третье имя «Мурка», и так далее.

Представление является значением к смыслу и любое представление подобно сценке, воспроизводящей лишь частное прочтение смысла, а любой образ, соответственно, является различной сложности и глубины смыслом, проявленный в представлении одним из его значений как перцептивной частью образа.

По сути, хотя прижившееся в литературе слово «смысл» чаще всего как раз и обозначает тот или иной смысл, иллюстрированный значениями, из-за упора на эти (как правило коллективные) значения и окружающие их рационализации, наподобие «общественного блага» или «смысла жизни», оно теряет свое центральное содержание.

Однако в действительности для субъекта «значение», как любое представление, скорее выступает лишь как средство представления, символизации и удержания смысла в поле мышления.

Также необходимо указать на отличие содержания вводимого понятия «смысл» от вложенного Э. Гуссерлем в понятие ноэзиса. Несмотря на то, что смысл первично возникает подобно ноэзису при контакте интенции субъекта с внутренним объектом представления, он, в отличие от ноэзиса, не утрачивается при перемене интенции, а сохраняется памятью, пробуждается и лишь достраивается, а не возникает наново. То есть смысл существует независимо от ноэзиса и оказывается способным повторно возникнуть не посредством него.

Вследствие вышеописанного образ, за счет присутствия в его составе смысла, уже является первично познанной вещью, причем смысл образа далее может быть разворачиваем и углубляем мышлением в других соответствующих смыслу значениях.

Это невероятно важный для предмета момент: первичное познание критически необходимо, поскольку любое неизвестное потенциально опасно для живого существа. Поэтому первично, не обладающее достаточным смыслом представление, например представление, возникшее при восприятии незнакомого явления, вызывает инстинктивную ориентировочную реакцию, призванную создать на его основе познанный, то есть обладающий смыслом образ. После же создания такового смысла образ, возникающий при повторном восприятии, автоматически комментируется смыслом, и не требуют дополнительного вмешательства мышления, возникая сразу в первично познанном виде. Более того, при воспроизведении мышлением смысла он автоматически комментируется представлением. Таким образом, смысл позволяет автоматически актуализировать познание.

Благодаря наличию смыслов, являющихся чувственными итогами познания, человек уже на момент начала апперцепции имеет по большей части понятный мир.

Соответственно, слово «смысл» использовано здесь в качестве обозначения живого субъективного отпечатка персонального обобщенного опыта, потенциально содержащего в себе все свойства, значимости и отношения предмета мышления к субъекту, необходимые для процессов познания и мышления с участием этого предмета.

С субъективной точки зрения, смысл представления — это комплементарный представлению комплекс его чувственных свойств, качеств и связей.

Таким образом, непроизвольно возникающая и ощущаемая целостность любого образа при его «понимании» сама по себе уже является первичным аналитическим смыслом, заключающим в себе след целостного акта апперцепции, интегрировавшего собой испытанные в опыте связи перцепта со смысловым, контекстным, эмоциональным и интенциональным содержанием самого воспринимающего субъекта. Поэтому смысл не выразим полностью и неисчерпаем в значениях и никогда не может быть исчерпывающе полным. Напротив, он способен к усложнению и стремится к дальнейшему неисчерпаемому усложнению и комбинации с другими, от простого детского «киса» до зоологической классификации кошачьих и сложных личных и общественных отношений с ними.

Смысл относится к чувственным элементам образа, контексту, понятиям, значениям и вербальным\символическим обозначениям так же, как изображение к краскам, мазкам, раме, сюжету, цене и названию.

Без смысловой целостности совокупность апперцептабельного еще не формирует доступного мышлению образа, что достаточно явно можно наблюдать при конструировании фигуры на основе пятна Роршаха, или при выделении фигуры на пестром фоне детской картинки «найди зверюшку», или при узнавании мелодии по нескольким нотам; образ создается из апперцептабельного смыслом, охватывающим его состав.

Известное «смутное восприятие результатов перцепции до апперцепции», высказанное некогда Г. Лейбницем, по-видимому, обусловлено фрагментарным разрозненным включением перцептивных элементов в другие образы на правах смежного с ними «фона», наподобие расчленяющих силуэт хамелеона пятен маскировки.

Смысл можно назвать «прозрачным», «полевым телом» предмета мышления, чувственным знанием и осведомленностью субъекта, тогда как сам предмет мышления ясно виден сознанию в зеркале представления только частично, своей перцептивной частью.

Возможный механизм формирования этой смысловой целостности будет обсуждаться далее. Фактически, образ, состоящий из смысла с вариабельным представлением его частей=значений, является комплексной аналитической единицей субъективного, способной стать фигурой для процесса мышления.

Должен ли образ своей перцептивной частью необходимо включать все модальности? Открытый вопрос. Казалось бы, мы можем привести примеры чисто зрительных, звуковых или кинестетических образов, но явление синестезии, в том числе обыденной, наподобие «сладкого звука», «яркого ощущения», позволяет предполагать, что остальные модальности даже в таких образах все же присутствуют, хотя и в крайне редуцированном «нулевом» виде.

При этом природа явлений, составивших образ, остается монотонной в отношении того, что все они, вне зависимости от исторического способа появления, модальности или сложности, относятся к категории апперцептабельного. То есть они могут непосредственно быть пережиты субъектом в ощущениях, хотя не обязательно являться непосредственными объектами внимания и переживания в данный момент, даже присутствуя в представлении, наподобие одного листа в массе листвы.

Важным обстоятельством является то, что апперцептабельное, будучи объектом апперцепции и принадлежа субъективному миру, в то же время субъективно является «внешним» по отношению к субъективному наблюдателю\субъекту, благодаря чему его «я» может участвовать в направленном и осознанном взаимодействии с апперцептабельным в процессе интроспекции и мышления и этим его познавать и изменять.

Соответственно, в качестве фактурной единицы субъективного выступают вмещаемые объемом представления апперцептабельные феномены (ощущения), объединяемые смыслами в разнообразные по составу и сложности полимодальные симультанные образы (далее — образы), составляющие «предметную» часть содержания субъективного мира, его «материю».

Образ состоит из перцептивного представления и комплементарного ему смысла.

Сравнение апперцептабельного с материей имеет дополнительную параллель, так как образ, подобно материи, обладает свойством частичной независимости от сознания: он создается функциональными психическими автоматами представления и памяти не зависимо от воли и желания субъекта и удерживается психикой также по не зависящим от субъекта законам. Так, невозможно цензурировать конкретное содержание вспомненного или увиденного, хотя можно выбрать, что вспомнить и что увидеть. Равным образом невозможно уничтожить волевым усилием увиденное или вспомненное, можно только попытаться путем трансформации образа или переключения на другие внутренние или внешние объекты сделать так, чтобы образ постепенно перестал присутствовать в субъективном мире, и таким лишь образом «развидеть» его. При этом присутствие некоторых частей образа в поле представления может сохраняться довольно долго, включаться в другие образы, наподобие того, как неприятное событие омрачает весь вечер, и связываться с другими образами посредством памяти, ассоциативно вызывая в последующем активацию негативного переживания. Подчас это свойство весьма мучительно в отношении травмирующих и насильственных восприятий.

Образ возникает в субъективном в соответствии с законами функционирования неапперцептабельной\внесубъективной части психики, поддерживается ей и изглаживается в соответствии с ее законами, являясь «что» субъективного мира: тем, «с чем» мышление производит доступные ему операции, «материей» и «вещью» субъективной реальности.

При этом очевидно, что хотя субъект может взаимодействовать с образом и направлять взаимодействие с ним, разделять образ и усложнять его, но в то же время даже и этим процессов он не способен управлять в полной мере.

Инерционность образа, сохранение его в «кратковременной памяти», (а точнее, в виде наличного апперцептабельного содержания представления), как будет показано позднее, является важным свойством образа, критически необходимым для организации процесса мышления.

Другой важной особенностью образа является то, что он, будучи удерживаемым и воспроизводимым психикой, как бы является «декорацией», или, если угодно, «интерфейсом», все составные субъективные части которого являются наличной репрезентацией работы создающих его внесубъективных процессов, и одновременно не теряют с этими процессами физической связи в коннектоме.

Это изоморфное свойство образов не очевидно на первый взгляд, но при внимательном рассмотрении оказывается неизбежным, и существует по той причине, что у мозга нет других способов переживать, к примеру, ощущение красного цвета, кроме как посредством активации создающих его нейронных структур. В этом отношении воспоминание является буквально повторным переживанием, вовлекающим в свою актуализацию те же структуры мозга. В частности, благодаря такому положению дел возникает прекрасно документированный многочисленными исследователями, в том числе И. Павловым и М. Сеченовым, идеомоторный эффект кинестетического представления, когда представленное движение непроизвольно отображается реальными микродвижениями (что в том числе демонстрирует, что определенные смыслы при отражении в представлении инициируют движение).

Сказанное естественным образом распространяется и на связи образа, активация которых фактически означает не только чувственное соединение двух образов, но и информационное объединение подлежащих им механизмов психики посредством возбуждения нейронной сети.

На этом основаны научение, выработка навыка и рефлекса, ряд психотерапевтических методов, метод биологической обратной связи, и в целом функционирование психики.

Вследствие вышеописанного образ, во-первых, не постоянен «в пропорциях» своих воспроизведенных представлением перцептивных составных частей, во-вторых, трансформируем в процессе мышления, в третьих, не утрачивает связи с подлежащими себе нейрофизиологическими процессами, в четвертых, объединен смыслом и смыслами своих частей, за счет чего может быть вспомнен и при определенных обстоятельствах «развернут в представление», а также «расширен» и «углублен».

Важное следствие из этих свойств образа состоит в том, что образ, комплексно состоящий из объединенных смыслом различных элементов различных модальностей, является не просто «субъективной вещью», но и первичным аналитическим элементом для сознания. Он одновременно представляет собой результат аналитической работы внесубъективных механизмов восприятия, готовым первичным анализом самого себя, индексированной библиотекой своих обобщенных свойств и ключом доступа к механизмам дальнейшего анализа, например ассоциативным.

Общие свойства образа — поддержание природы и рода его «материи представления» (например, ощущение кислого вкуса) различными психическими процессами, непроизвольность возникновения и существования, а также инерционность исчезновения, которую можно ускорить отвлечением внимания на другие образы, либо, что то же самое, сильным раздражителем — заставляют предположить за ним информационный процесс нейрохимической природы: возбуждение, охватывающее минимум одну функциональную единицу коры или распределенное между многими единицами, поддерживающееся положительными обратными связями, в том числе за счет «инерции существования» ранее упомянутой целостности\смысла, и подверженное конкурентному торможению.

Необходимо учитывать, что в психике отсутствуют адресные зоны, наподобие архива свойств образа «кирпич» или «булка», соответственно любой образ будет фактически сконструирован восприятием, памятью, представлением или воображением как сумма элементарных апперцептабельных единиц, собственно «квантов ощущений», охватываемых одним информационным процессом и становящихся за счет этого качественно единым переживанием.

Соответственно, инвариантный образу «информационный предмет» можно себе представить как сложный граф возбуждения: сеть актуально взаимодействующих связей, задействующую переменное количество (за счет этого образ может иметь различное «разрешение», подробность) таких «перцептивных точек» из одного или многих создающих модальности нейронных комплексов, причем некоторые из этих «точек» могут быть одновременно вовлечены в поддержание нескольких «информационных предметов». Например, непосредственно воспринимаемая черная точка и представление об этой черной точке, либо черная точка в составе двух образов «картинки-перевертыша» одновременно вовлекают ее «материю» в состав различных образов с различными связями, и за этим процессом легко можно наблюдать интроспективно.

В момент своего появления образ является апперцептабельным, но не обязательно апперцептируемым. Он расположен строго на границе субъективного, являясь «вещью» и «материальным» объектом субъективного мира, апперцептируемым в различной непостоянной степени.

Простой интроспективный эксперимент покажет, что субъективный мир заполнен огромным количеством таких полуприсутствующих, не осознаваемых впрямую или мыслимых, но создающих фоновое содержание поля образов: образов непосредственно воспринимаемого и только что воспринятого, недавно вспомненного, поставленного воображением, присутствующего как комплекс телесных ощущений и его элементов, абстракций, намерений, имеющих совершенно разный модальный, структурный и пространственный состав. При всем разнообразии все они, как уже было сказано выше, тем не менее, имеют одну категорийную природу и схожие свойства.

Важно понимать, что граница между образами представляет собой не «физическое», но прежде всего смысловое явление, в силу чего также непостоянна. Если перцептивные составляющие представления, например, основанного на восприятии, могут обладать контрастом, допустим, темного и светлого, или плотного и пустого, то комплементарные им смыслы, будучи частью бесконечно ветвящегося, но единого отношения к единому мерилу — психике в целом — не образуют между собой ясных границ, частично присутствуя друг в друге, перекрываясь, будучи способны ситуационно высвечиваться и объединяться по описанным далее интенциируюим причинам.

Соответственно, граница между образами существует не более, чем граница фигур на картине маслом, где поверхность рисунка непрерывна и выделяется в разные фигуры и сцены лишь в зависимости от рассмотрения. При этом между всеми фигурами всегда существует та или иная обнаружимая связь, хотя бы и по принципу пространственного соседства, позволяющая рассматривать любую его часть как часть более крупной композиции и, наконец, как часть максимально возможной целостности.