Бесплатный фрагмент - Гиперандрогения

— Что такое логика,

как не искусство доказывать?

Жан Пиаже.

— Вот это мент, Саша.

А ты — хрен знает что…

«Закон каменных джунглей».

— Эй, брат-любер, где твой кастет?

«Гражданская оборона».

— Хороший опер — это тот, на кого может

положиться другой хороший опер…

«Метод Лавровой».

ххх

Осень была необычайно холодной и дождливой, и всю предшествующую неделю лил такой сильный дождь, что в некоторых местах, где асфальт был особенно плох, уже стояли большие лужи. В их зеркальных поверхностях никак не могло отразиться нависшего мрачного неба — шуршащие и шипящие автомобили разрывали своими колёсами гладь, взметая грязь со дна. Большая часть — притормаживала, но некоторые — совсем будто одичавшие — неслись на полном ходу, дребезжа своими подвесками и с размаху ополаскивая рядом стоявшие машины. В такие моменты у обрызганных водителей ярость смешивалась с недовольством — некоторые даже открывали двери, чтобы выскочить и обматерить хорошенько лихача, но, встретив лицом осеннею промозглость, ёжились и быстро ретировались, провожая озлобленным взглядом «водятла».

Осень была необычайно холодной и дождливой, и всю предшествующую неделю лил такой сильный дождь, что в некоторых местах, где асфальт был особенно плох, уже стояли большие лужи. В их зеркальных поверхностях никак не могло отразиться нависшего мрачного неба — шуршащие и шипящие автомобили разрывали своими колёсами гладь, взметая грязь со дна. Большая часть — притормаживала, но некоторые — совсем будто одичавшие — неслись на полном ходу, дребезжа своими подвесками и с размаху ополаскивая рядом стоявшие машины. В такие моменты у обрызганных водителей ярость смешивалась с недовольством — некоторые даже открывали двери, чтобы выскочить и обматерить хорошенько лихача, но, встретив лицом осеннею промозглость, ёжились и быстро ретировались, провожая озлобленным взглядом «водятла».

Игорь, конечно, разумно притормозил перед очередной большой лужей, стараясь проехать на своём внедорожнике как можно плавнее, дабы не потревожить своего босса. Тот в последнее время стал таким раздражительным… То наорёт, то дверью хлопнет. Может, это влияла так погода. Может, ему не давал покоя любовник его жены. Или ещё что-то…

Игорь старался не лезть в хозяйские дела, хоть и сам Жиров — его босс — раньше то и дело посвящал его в разные, так сказать, развлечения. Но с некоторых пор всё изменилось.

Игорь, конечно, разумно притормозил перед очередной большой лужей, стараясь проехать на своём внедорожнике как можно плавнее, дабы не потревожить своего босса. Тот в последнее время стал таким раздражительным… То наорёт, то дверью хлопнет. Может, это влияла так погода. Может, ему не давал покоя любовник его жены. Или ещё что-то…

Игорь старался не лезть в хозяйские дела, хоть и сам Жиров — его босс — раньше то и дело посвящал его в разные, так сказать, развлечения. Но с некоторых пор всё изменилось.

Сейчас его босс раздражённо молчал, шумно пыхтя, всасывая большим круглым носом воздух и шлёпая пухлыми губами. Он высовывал красный язык, облизывался, часто моргал за своими квадратными очками в дорогой оправе, злобно сжимал телефон — кнопочный, серенький, ужасно его бесивший своими маленькими кнопочками. Но других телефонов Жиров не любил и не хотел.

Игорь начал пересекать лужу, как вдруг услышал, что слева от него несётся какой-то тарантас, угрожающий не только окатить их смоляной внедорожник, но и процарапать огроменную полосу на двух дверях сразу.

Игорь увидел в зеркало, что это какая-то серенькая, грязненькая иномарочка с тонированными стёклами и ревущим мотором, спешившая изо всех сил ворваться в лужу.

«Куда ты прёшь, баран?!» — чуть не заорал Игорь, вытаращив глаза и ухватившись крепко обеими руками за руль. Но с губ его сорвался лишь неопределённый стон, а сам он едва дёрнулся — тревожить лишний раз босса не хотелось.

Иномарочка грозно проревела слева, грязью и водой окинув внедорожник Жирова, и в какой-то момент водитель подумал, что сейчас тот опять разорётся, благо, теперь повод действительно был. Но, как ни странно, он даже и не обратил внимания, положив свои два массивных подбородка на светло-фиолетовый галстук, растёкшийся по белоснежной необъятной рубахе.

Он то ли ждал от кого-то звонка, то ли кому-то не мог дозвониться. А остальное его сейчас не волновало.

Игорь расслабленно выдохнул, выезжая из лужи и начав набирать скорость. Дождь стал едва слышно барабанить по стеклу, поэтому он включил «дворники» и те принялись мерно постукивать, разбавляя мерное урчание внедорожника.

Игорь замечал, что люди, бегущие по тротуарам, все вымокли — дождь сопровождался ещё порывами ветра, поэтому даже плащевые куртки с капюшоном и зонтики прохожих не особо спасали. Все торопились поскорее спрятаться от разгулявшейся сибирской погоды. В такие моменты становилось особенно комфортно и уютно, ведь ты в тёплой машине, а они там, на улице. Мокрые.

Внедорожник свернул пару раз и выехал на Железнодорожную улицу, хотя никакой железной дороги тут и не бывало. Универмаг, университет, небольшой парк, кольцевая развязка. Торговый дом с бытовой техникой, многоквартирные дома…

Светофоров было очень уж много здесь, на этой улице. И они остановились в какой раз. Дождь припускал, люди на впереди маячившей остановке ёжились и прижимались друг к другу. Машинально, как баране в стаде во время ливня.

«Что-то много тут людей», — подумал Игорь, а потом понимание прорезало его лоб глубокой складкой: тут же университет. Это студенты высыпали, многие из них не ждали автобус, а ждали момента проскочить проезжую часть. Скользко, мокро. Особо никто рисковать не хотел, все ждали красного света для машин.

Игорь проехал ещё дальше, подавляя в себе дикое желание посигналить впереди плетущейся «хонде». То ли пенсионер был за рулём, то ли женщина… То ли недавно права получил водитель и рисковать не спешил. Причина могла быть любая.

Так вышло, что «хонда» успела проскочить, а внедорожнику опять выпал красный сигнал и Игорь нажал на тормоз, слыша вздох негодования сзади. Машинально глянув в зеркало заднего вида, Игорь увидал, что его босс недовольно ворочает своими большими плечами в блестящем чёрном пиджаке, изредка поднимая взгляд от телефона, а затем опять же в него утыкаясь.

Люди пошли по пешеходу на другую сторону улицы. Тут была парочка влюблённых студентиков — худенькая шатенка и бородатый брюнет в спортивном костюме накрылись курткой и, склеившись боками, спешили изо всех сил. За ними шла пухлая пенсионерка в тёмном пальто и скособочившейся шапке, из-под которой торчали седые космы. Она тоже торопилась, но в то же время боялась поскользнуться, поэтому аккуратно шлёпала своими маленькими старческими ботиночками по мокрой «зебре».

— Ну?! — не выдержал Жиров, клацнув с заднего сиденья. Это было сказано коротко, жёстко и властно. Наверное, все его складки на теле вздрогнули в унисон этому резкому оклику.

— Пешеходы, — извиняющимся тоном ответил Игорь. — Светофоры…

— Каждый день тут стоим! — злобно гавкнул Жиров, всплеснув толстенькой рукой, свободной от телефона. Он хлопнул себя по блестящей штанине. — Надо позвонить кое-кому и убрать к чертям этот светофор отсюда! А ещё лучше, и пешеход!..

Игорь промолчал, радуясь, что осталось пятнадцать секунд. Какой же долгий здесь красный!

Мельком он увидел, что ещё несколько человек в разноцветных куртках перебегают дорогу, и один из них — низковатый приземистый паренёк в медицинской маске и тёмно-зелёной куртке — повернул свою голову и посмотрел Игорю прямо в глаза.

Игорь ничегошеньки не успел подумать, только увидел, что паренёк этот рывком распахивает куртку — так распахивает, что его замок, висевший где-то на середине «молнии» попросту отлетает в сторону. А затем он бросается к внедорожнику, заставив Игоря подумать о том, что это или автоподставщик или ещё кто… А потом этот парень с небывалой проворностью оказался рядом с пассажирской дверью. Просто в два прыжка; и начал что-то доставать из-за пазухи.

Водитель успел схватиться только за ручку своей дверцы, обернувшись до боли в шее на своего босса — тот выпучил глаза и раззявил рот, тоже заметив резвого паренька. И в это же время тот уже распахнул дверь, впустив свежий дождливый воздух в салон… И злобно — Жиров мог бы поклясться — уставился на него.

Всё происходило очень быстро, но Игорю показалось, что прошла целая вечность, за которую он всё же успел открыть свою дверь, а затем грохнул такой силы выстрел, что даже у водителя искры брызнули из глаз, а сам он подскочил, как ужаленный!

Жиров же завопил, впрочем, довольно сдавленно и хрипло, впечатавшись толстой спиной в бежевое нежное сиденье внедорожника. После второго раскатистого грохота — словно за раз обрушили сто комодов с посудой — он уже ничего не чувствовал… Кто-то выключил свет; да не выключателем, а каким-нибудь совком, да прямо по лампочке. И в осколки.

Игорь же ничего не мог расслышать в первую секунду, как оказался на улице. Всё в его голове звенело многоголосным эхом, и даже глаза заслезились. Он видел, как стрелок бежит с проезжей части на тротуар. И видел людей, разбегающихся с остановки. Лица их были искажены в беззвучных криках.

Игорь кинулся к открытой двери и вперил взгляд в развороченное кровавое месиво, где была грудь Жирова. Он распластался на сиденье, нелепо раскинув ноги, а глаза его чуть не выпрыгивали из глазниц на посеревшем лице… И, казалось, что одна рука подрагивала — едва заметно шевелились розовенькие ноготочки. Ровненькие, аккуратненькие.

Тошнота волной подкатила к горлу Игоря, он медленно начал сползать по автомобилю, прям на мокрый асфальт, чувствуя, как дождь распаляется ещё сильнее. Он просидел секунд двадцать, прежде чем опомнился, сбросил с себя паршивое оцепенение и начал доставать смартфон, чтобы вызвать полицию.

ххх

Через полчаса опергруппа уже была на месте преступления. На двух автомобилях: один — коричневый седан, другой — белый габаритный фургон с синей полосой через весь борт, на которой красовалась надпись «ПОЛИЦИЯ».

На немаркированном автомобиле приехал оперуполномоченный в гражданской одежде, на фургоне — криминалист, следователь и ещё двое сотрудников в форме. Они помогали криминалисту оцеплять место преступления и разгонять зевак, которые, при всей своей тревожности, всё равно проявляли дикое любопытство и то и дело старались подойти поближе, заглянуть в автомобиль.

Дождь уже прекратился, хотя в какой-то момент настолько усилился, что можно было подумать, что он затянется до вечера как минимум. А то и до утра.

Игорь продолжал сидеть на асфальте с посеревшим лицом, опёршись своим черноволосым затылком на полировку внедорожника. Слёзы стояли у него в глазах, а уголки рта дрожали, и выглядело это как-то сюрреалистично: такой габаритный брутал, а плачет. Он курил, делая редкие затяжки, проваливаясь в свои мысли раз за разом и вообще забывая, что в руке сигарета.

Следователь был хмурым, худощавым, хрипловатым человеком в синем мундире. Он вылез из фургона и сразу же стал окидывать взглядом место… Глаза его — строгие и тёмные — медленно и цепко натыкались то на сидящего водителя, то на полноватого подседевшего криминалиста, который уже вовсю отчитывал одного из помощников за что-то…

К следователю подошёл высокий парень в чёрной куртке из кожзама с высоким воротником — оперуполномоченный следственной группы по фамилии Собакин.

Следователь повернул своё вытянутое лицо, щёки которого были усеяны какими-то едва заметными шрамами.

— Собакин, приступай к опросу свидетелей.

Голубоглазый брюнет — с настолько проницательными голубыми глазами, напоминавшими кусочки льда — молча прошагал к сидевшему у автомобиля водителю.

— Здравствуйте, — начал он и полез за удостоверением. — Собакин. Оперуполномоченный. Давайте разбираться, что тут у вас произошло.

Он говорил спокойным, мягким голосом, вполне участливо, отчего водитель удивлённо вскинул брови и начал медленно подниматься. На каком-то этапе подъёма хрустнули колени.

— Игорь Николаевич Тарасов, — представился он, хотя его, казалось, никто и не спрашивал. — Я — водитель.

— Рассказывайте, — предложил Собакин.

И Игорь Николаевич передал события сегодняшнего утра, стараясь ничего не упустить и в то же время ничего не размусоливать. Ехали, как обычно. Не спеша. Лужи, дожди, обогнала иномарка… Жиров нервничал, он последнюю неделю всегда был на взводе. Потом остановились на светофоре, пошли люди… Один из толпы выскочил на проезжую часть, открыл дверь, выхватил обрез или что-то такое… Или наоборот? Да, вроде сначала выхватил, а потом распахнул. Два выстрела.

— И Вы ничего не успели сделать? — прояснил Собакин.

— А что я мог… сделать? — всплеснул руками Игорь Николаевич и голос его дрогнул. — Я вообще водитель всего лишь, его вожу по встречам, да жену его торговым центрам…. Я и не должен был его охранять!

Последнее слово прозвучало очень уж истерично, будто его кто-то в чём-то подозревал.

— Успокойтесь, — сказал Собакин, и это прозвучало не резко. — Разберёмся, обязательно. Кем работал поте… Погибший? — в какой-то момент он хотел сказать «потерпевший», но почти сразу поправился.

— Он директор строительной компании «Красная Греция». Слышали о такой?

— В общих чертах, — уклончиво отозвался Собакин. Что-то такое он действительно слышал, но в лицо директоров вообще мало каких знал. — Где его дом? Место жительства?

— Улица Бербер, дом двенадцать, квартира двадцать шестая.

— Элитный район, — сухо заметил Собакин. — Небось, платные парковки поблизости, гаражи подземные и всё в таком духе?

— Да, — коротко ответил Игорь Николаевич, испытывая лёгкое недоумение. Он посмотрел на опера с нескрываемым удивлением, но тот отвёл взгляд в сторону, о чём-то задумавшись.

— А офис где?

— Паршутов проспект, отдельное здание. С вывеской такой… Характерной. Сразу заметите.

Подошёл следователь, мягко ступая, поэтому он резко оказался за плечом Собакина. Но ничего не стал говорить, сжимая в руках кожаную папку. Просто слушал.

— Так, в офисе обычно кто находится? — уточнил Собакин.

— Секретарша, Светочка-солнышко… Так… Юрист наш, Эмилия Олеговна. Бухгалтерша — Мария Марьевна.

— Как-как? — опер вскинул брови. — Странное отчество.

— Д-да… Наверное.

— Ещё кто?

— Заместитель по строительной работе — Рустам Максимович. Ещё…

— Да ты сейчас туда поезжай и опроси их, всего и дел-то, — предложил внезапно следователь.

Собакин повернулся.

— Что говорит Лев Леонидыч?

— А что он говорит, — сухо начал следователь. — Стреляли из обреза. Убили. Гильзы нашли. Баллисты, конечно, скажут больше.

— А, вот ещё что! — неожиданно вспомнил Игорь Николаевич, отчего оба полицейских упёрли в него озадаченные взгляды, несколько колючие, поэтому водитель как-то оступился, словно забыл, что хотел сказать. Но, собравшись с силами, продолжил: — Он всё нервничал из-за какого-то Жени.

— Какого «Жени»? И как нервничал? Когда?

— Да буквально пару дней назад… Мы так и едем, здесь же, по этой же дороге… А ему кто-то звонил. И он так и отвечал «Да что мне Женя?! Что мне Женя? Хватит полоскать мне мозги этой ерундой!..» Ну, выражался он ещё похлеще. Больше я ничего не знаю.

— Ручкин займётся телефоном, — сообщил следователь Собакину. — Ты же едь в офис и наведи там шороху… Надо быстро что-то решать. Ещё камеры бы неплохо проверить. Скорее всего, камеры с универмага его засняли.

— Тут же университет, — напомнил Собакин. — Куча народу… Версий у меня две: или заказ, или псих-одиночка.

— Отрабатывать надо, отрабатывать версии-то, — напомнил ему следователь добродушно.

— Я сначала заскочу в универ, — предложил опер. — Пообщаюсь с ректором и вообще… Сколько вон студентноты околачивается. Загоню их на пары. Попробую хотя бы.

— Мы тут закончим. А ты давай мне результаты. И только лишь их, родимых!..

«В морг значит морг», — послышалось где-то жужжание Льва Леонидыча.

Собакин быстро пошёл в сторону университета, отчего высыпавшая толпа студентов стала разбегаться. Хоть он и не был тщеславным, но почему-то где-то в глубине души это его чуть было не позабавило; но Собакин сразу же себя одёрнул.

«Дядя Стёпа — всегда друг», — подумалось ему, хотя тут же он себя поправил. Нет, не всегда. Например, убийце Жирова дядя Стёпа точно не друг.

ххх

Университет представлял собой широкое четырёхэтажное здание с длинным серым крыльцом. Почти все первокурсники разбежались с него, и на нём оставались те, кто посмелее и постарше, поворачивая спокойные лица вслед за Собакиным. Он чувствовал, что некоторые — кто побойчее — смотрят на него даже с вызовом, но это лишь вызвало у него едва заметную улыбку, искривившую губы.

Взявшись за ручку двери, Собакин обернулся и круто поднял голову в поисках камеры. И он её нашёл — чёрный глазок смотрел прямо на крыльцо. Стало быть, ничего интересного она не засняла. Вряд ли убийца выходил из этих дверей, только если он не идиот.

В вестибюле университета тоже были студенты, которых низкорослая — очень низкорослая — и худосочная женщина в багровом приталенном костюмчике пыталась усмирить и разогнать по парам.

— Извините, — прервал её Собакин, сказав ей это едва ли не в ухо, чтобы перекрыть стоявший гвалт. — Мне нужен ректор этого университета…

— ДА ЧТО Ж ТАКОЕ?! — вскричала она. — Где дежурные?! Где заместитель по воспитательной работе?! Пётр Семёныч, Пётр Семёныч!

Пётр Семёныч был худощавым охранником в чёрной куртке и голубой рубашке, выглядел он настолько растерянно, и что-то вполголоса пытался объяснить здоровым пятикурсникам, не двигавшимся с места, глядевшим во все глаза на уличное происшествие через большие университетские окна.

— Извините! — крикнул Собакин ещё раз, наклонившись к ней ещё ближе, чуть ли не на расстояние поцелуя в шею. В нос ему ударил лёгкий травяной парфюм; он мягко взял её под локоть. — Извините, у меня срочно!

— Чего Вам?! — грозно обернулась она, и, хоть и была ниже Собакина на три головы, её бледное личико с горящими карими глазами попросту вопило о том, что эта дама здесь не последний человек.

— Мне нужен ректор этого прекрасного благопристойного заведения! — крикнул Собакин и полез за удостоверением. — Оперуполномоченный Собакин. Расследую убийство, которое случилось у вас под носом! Нам нужно поговорить!

Собакин никогда не был человеком злым. Некоторые бы сказали, что он даже не был твёрдым. Он был убеждённый флегматик, которому хоть на шляпу садись, всё фиолетово. Но вместе с тем он обладал такой решимостью в некоторых своих фразах, мог быстро включать командный голос. И все мигом его слушали. Да и всегда было в его взгляде что-то гипнотическое, завораживающее, что позволяло обратить на себя внимание всех.

— Я — ректор, — отозвалась она, машинально приподнявшись на цыпочки. Голос, тем не менее, её подубавился. Она поджала губы и, по всей видимости, решила на этот момент оставить студентов в покое. Куда-то пошла.

Собакин пошёл за ней, и они оказались в более спокойном месте дальше по коридору, где занимались первокурсники, которых уже разогнали.

— Чем могу быть полезна?

— Вообще я шёл сюда камеру проверить, но когда заходил, уже увидел, что она снимает только крыльцо… А вообще, Вы ничего не слышали?

Она как-то дёрнула головой и сдвинула брови. И в этом движении отчётливо читалось, что он задал глупый вопрос: что ей, сидеть всё время у окна и смотреть, кто там ездит? А кто стреляет?

— Нет, — отозвалась она. — Но Вы лучше спросите у Петра Семёныча. Его каморка как раз у входа ж. Может, помимо разгадывания кроссвордов он что и видел…

— Вы лучше организуйте линейку, — посоветовал он ей. — И скажите, что того, кто что-то видел, Вы ждёте у себя в кабинете. Пусть расскажут. Здесь человек триста, не меньше…

— Ага, они Вам расскажут, — невесело усмехнулась она. — Кто смолчит, а кто напридумывает с три короба… Схожу за Петром Семёнычем.

«Ну да, — подумал Собакин. — Так себе идея. Только время могу потерять. Лучше в офис нагряну… Да и вообще, не будут же его студенты убивать. Вряд ли бы такой дерзкий стрелок стал светиться тут. Не стал бы он так рисковать, не стал. Залётный гражданин».

Подошёл Пётр Семёныч, который очень уж переживал и хлопал глазами.

— Чего Вы так боитесь? — прямо спросил Собакин, глядя на него.

— Не студента убили-то? — сразу линейно ответил охранник подавленным голосом.

— Не студента, — ответил оперативник.

— Слава богу! — выдохнул облегчённо Пётр Семёныч. — А то я уж…

— А то, что там вообще человека убили, Вас не особо расстраивает? — спросил Собакин, но не с нажимом, просто как бы к сведению.

— Что Вы! Побойтесь Бога! — ответил тот. — Страшно, очень страшно, конечно…

— Мог убить и студент, — сухо заметил Собакин. — Что-нибудь слышали? Видели ли?

Охранник, по-видимому, был человеком очень боязливым. Скорее всего, просто пенсионер, которого пристроили сюда, чтобы было на что жить… Он растерянно молчал, пытаясь припомнить события минувшего полдня, но ему ничего в голову не лезло.

— Ладно, — махнул рукой Собакин. — Что вспомните, так ректору сообщите.

Он посмотрел на стоявшую поодаль женщину и подозвал её жестом. Та послушно подошла.

— И дайте мне ваш номер, — серьёзно сказал Собакин. — Если что, я Вам наберу. И Вы запишите мой.

Так и обменялись номерами, а через пять минут Собакин уже ехал на своём седане по адресу, указанному ему водителем. Сначала надо заехать к нему домой, а потом уже и в офис. Сообщить жене, если ещё не сообщили…

ххх

Белёсые стены возвышающихся элитных многоэтажек бросились Собакину в глаза ещё до того, как он даже выехал из этого района. Они стояли обособленно, как колонны, возвышались восьмёркой, а между собой их соединяли маленький парк и новенькая спортивная площадка. Шикарный жилищный массив! С охраняемой парковкой, разумеется.

«Ещё бы! — подумал оперативник. — Не в „хрущёвке“ же ему жить…»

Пока он петлял по асфальтированному спуску в этот элитный район, он начал строить предположения. Конечно, скорее всего, Жиров был устранён конкурентом. Девяносто пять процентов убийств всяких влиятельных застройщиков, директоров и иных управленцев да топ-менеджеров совершается именно что конкурентами… Да и характерный почерк для киллера, если честно: дерзко, быстро, посреди бела дня… Конечно, Глазов со своими помощниками там всё запротоколирует, возьмёт показания очевидцев, но, по мнению Собакина, этого будет недостаточно.

Охранник у ЖК здесь был чуть моложавее университетского, топорщил недовольно чёрные усы и мигал глазами, но всё равно пропустил оперативника и даже открыл ему домофон в нужном доме. Так сказать, чтобы не через дверь с хозяйкой знакомиться… То есть вдовой.

Подъезд был такой же шикарный, как и двор: всё чистое, новое, ступени блестят, стены вымыты. На подъездных подоконниках стоят какие-то цветы — то ли астры, то ли ещё какие; сильно пахучие, но политые, прополотые. Тишина! Нигде музыка не орёт, пьяных визгов не

слышно… Красота.

— До двери я сам дойду, — заметил Собакин тоном, не терпящим возражений. Охранник удалился, хоть и не спеша. И опять нахмурился.

Оперативник воспользовался лестницей (само собой, здесь был и лифт, и отполированные двери его блестели так, будто на улице было солнечно, а не предзимняя осень). И скоро уже стоял у тёмно-красной, невероятной двери.

Он прислушался. Машинально прислушался. Да и шёл не топая. (Профессиональная привычка). Но кроме тишины он ничегошеньки и не услышал. Позвонил в дверь, надеясь, что это будет стандартный звонок, а не свистящее нечто. Надежды не оправдались.

— Кто это? — послышался из-за двери глухой женский голос. Она тоже подошла то ли на цыпочках, то ли как, но он не слышал её шагов.

— Оперуполномоченный Собакин! — он достал удостоверение и раскрыл его так перед глазком, чтобы видно было. Конечно, мог перед этим просто долбиться в дверь, заткнув глазок пальцем, пока бы она не открыла, но… Он же пока не на задержании.

За дверью послышался тяжёлый вздох усталости.

— Мне уже позвонили. Глазов, кажется. Рассказал, что мужа убили!

В голосе Собакин не услышал особой тоски, только раздражение… Интересный момент, стоит его подметить у себя в подкорке.

— Мне поговорить с Вами надо, откройте, — мягко сказал он, но быстро.

Очередной вздох, за которым последовал хруст замка, щелчок щеколды, потом брякнула цепочка… Дверь открылась, но сантиметров на десять. Он увидел в эту щель растрёпанную блондинку, которая или спала, или пила… У неё был немного помутневший взгляд, и она окидывала оперативника им с ног до головы. Сама же она была одета в шёлковом халатике золотистого цвета. И всё.

— Говорите же, ну, — сказала женщина.

— Как Вас зовут?

— Агнесса Павловна меня зовут. Всё? Разговор окончен?

— Агнесса Павловна, послушайте, — медленно и с увеличивающимся нажимом проговорил Собакин. — Муж ваш — убит. Убит страшно, расстрелян в упор из обреза. И мне надо найти убийцу, найти быстро. Потому что я не знаю его мотивов и не знаю, почему и как…

— У Вас есть ордер на мой допрос? Или как это называется? — злобно перебила она его. Зашипела, как змея. — Нет? До свидания.

И она хотела закрыть дверь, но Собакин схватился за неё обеими руками (за дверь).

— Я могу, конечно, позвонить Глазову, — начал он. — И тот выпишет постановление на ваш допрос. И сюда приедут полицейские. И Вы поедете в отдел. И там будете сидеть часов пять, пересказывая всё по кругу… И Глазову, и помощнику его, Ручкину. И там душно, и накурено. И все будут смотреть только на Вас.

Он увидел, как Агнесса Павловна заколебалась.

— Я же предлагаю Вам пока что неформальную беседу… Узнаю всё, поеду дальше.

Вдовица сняла цепочку и резко хотела отпихнуть дверь в сторону, но оперативник, само собой, удержал её без особых проблем.

— А вот бить дверкой меня не надо, — сказал он поучительно и мягко вошёл, прикрывая её за собой. — Мне разуться?

— Не стоит, — ответила она и поплелась в дальнюю комнату, в кухню, шлёпая босыми ногами по дорогому линолеуму.

Собакин всё ж скинул свои туфли, зная, что они у него топчут, и как-то постыдившись оставлять чёрные грязные отметины на полу. Оглядывая узкий коридор прихожей с поклеенными бесцветными обоями и серым платяным шкафом, он прошёл вслед за хозяйкой, миновав пару тёмно-синих стеклянных дверей — в другие комнаты.

На кухне же был круглый стеклянный стол винного цвета и пара круглых стульев в такой же цвет на длинных ножках — вроде тех, какие есть в барах. На столе стояла початая бутылка вина, даже не просто початая, а почти выпитая, и два пустых бокала.

— Вы одна? — спросил он резко, оглядывая комнату с синим же кухонным набором: парочка шкафчиков, раковина, бесшумная махина холодильника. Тут ещё было большое окно, в солнечную погоду наверняка палило нещадно — занавески были такого же тёмного цвета. Раздвинутые.

— Одна-одна, — устало она ответила и начала наливать себе в бокал красное вино. — Будете?

— Не пью, — коротко ответил он, но в уме сделал ещё одну пометку.

— На работе, — кивнула она понимающе и залпом осушила свой фужер.

Он поморщился. И твёрдо сказал:

— На службе.

Агнесса Павловна ничего не ответила, просто закинула ногу на ногу и, опёршись локтём на стол, подпёрла свой острый подбородок ладонью.

Собакин мигом окинул её тонкие венозные ноги своим голубоглазым взглядом и перешёл сразу к делу.

— Расскажите, были ли враги у вашего мужа.

Агнесса Павловна отрывисто — и нервно — рассмеялась. Она уже достаточно охмелела, чтобы так себя вести.

— Да кругом. И всюду, — ответила она.

— Кто именно?

— Да быдло это, быдло! — воскликнула она. — Кто ж ещё? Когда ты успешный человек, ездишь на «ландровере», пьёшь вино за десять тысяч утром во вторник, всякое быдло тебе — враг. Все тебе завидуют, все только и ждут…

В другой комнате послышалось движение. Собакин обратил внимание, как дёрнулась Агнесса Павловна, но ничего не сказал ей. И так было понятно, что она тут не одна.

— А поподробнее? Что за быдло? Кто именно?

— Да мало ли кто, — уклончиво ответила она. — Вот, например, Склизякин. Партнёр его. Разругались в пух и прах пару недель назад. Как же мой милый был зол на этого придурка! Он же знал, что мой любимый собирался строить коттедж… И не один! А целый посёлок, и там уже договорился даже с администра-а-а-ци-ей… Фамилия у главного там такая… Разуваев. Или Бармалеев. Или ещё как-то. А Склизняков взял да и выкупил, выкупил! И захотел туда перенести приют для собак! Ну, выселяют собак-то? Слышали? Четыреста штук на улицу, и Склизякин вот и захотел… Хотя нет, это Разуваев-Бармалеев выкупил землю и приют переносить помогает, а Склизняков… он хотел… Он хотел выкупить землю, а мой любимый тоже не пальцем деланый. И… у главного в посёлке том фамилия не Бармалеев, я его с другим перепутала! У того Верхушкин. Или Пашин. Или как-то так.

— Благородно же, — перебил Собакин, впрочем, безучастно. Информация была путаной.

Вдова прыснула со смеху.

— Да он их всех перебьёт, а деньги себе в карман. Склизякин два раза за вечер кушает, а уж денежки-то как любит! Или это Разуваев?

— Так. Ещё кто? — Оперативник уже догадался, что какую-то более точную и ценную информацию ему от вдовы не удастся получить. Во всяком случае, пока что.

— Ну… Вся его компашка. Вся эта «Красная Греция». А я ему говорила, продай ты её… И поедем в настоящую Грецию. Хоть тому же Склизякину. Он высоко метит. У него знаете где завязки есть? Ууу, тендеры-то разыгрывают… — она осеклась и мрачно искривилась, поняв, что наболтала лишнего. Проклятое винцо! — Это был Разуваев!

— Его сотрудники недолюбливали? — спросил оперативник прямо, пропуская мимо ушей путаницу из похожих фамилий.

— Да, — кивнула она. — Вот кто-то из них его и убил.

— Водитель бы указал, что среди них есть похожий по комплекции человек, — сухо выговорил Собакин и сделал пару шагов к выходу. — Но он ничего не сказал такого.

— Может, он сам вообще и убил? — серьёзно спросила она.

— Разберёмся, — пообещал Собакин после недолгой паузы. Дамочка эта явно что-то темнила. Учитывая, что она не могла запомнить фамилии партнёров мужа (или не хотела говорить прямо).

Он сделал ещё два шага до комнаты, из которой слышал шум, и спросил ещё раз:

— Так говорите, что Вы одна?

— Да… Но я…

Собакин быстро ухватился за ручку двери и рванул её на себя: там предстала голубая спальня с большой мягкой кроватью, одеялом стелившаяся по полу. У одной стены стоял шкаф с зеркальной поверхностью, но не купе, а обычный, на другой висела картина. Заснеженные вершины. Всё в спальне было в два тона — в синий и голубой.

— Да что Вы себе позволяете! — вскрикнула она пьяно и подскочила из-за стола. — Это уже слишком!

Собакин мельком осмотрел комнату. На полу лежали чёрные кружевные трусы, постель расправлена — вся в пятнах. Валяется небольшая жёлтенькая упаковка…

— Убирайтесь! — крикнула она и толкнула его в плечо.

Собакин холодно же посмотрел на неё и немного улыбнулся.

— Извините, Агнесса Павловна, я больше так не буду, — сказал но, но бесцеремонно вошёл в спальню и направился к шкафу. — Что говорите, Вы одна дома?

— Одна, одна, одна! Убирайтесь, я полицию вызову! — но голос её звучал истерично.

— А что, если я Вам скажу, что есть ещё один подозреваемый, — заметил Собакин. — И он сейчас здесь.

— Я?! — воскликнула она.

— Нет, что Вы, Вы тут ни при чём.

Собакин подошёл к шкафу и взялся за ручку. Затем медленно попытался открыть. Дверцы не поддались.

— Да я на Вас жаловаться буду! — крикнула Агнесса Павловна. — Вашему начальнику! Или его начальнику! Или кому угодно! Да я до генерала дойду, да вы все повылетаете у меня!

Собакин ничего не ответил, но продолжал остервенело дёргать ручку шкафа, пока она не открылась. Он увидел перед собой… Кучу рубашек. Просто тьму-тьмущую. И пиджаки, и брюки. Это в одном отсеке. А в другом… Платья женские. И больше — ничего.

— Что, фетишист чёртов, убедился?! — крикнула она и нервно рассмеялась. — В нём просто дверцы заедают. Можешь взять вон те чулки себе!

Собакин молча пошёл прочь, даже на неё не глядя. Перед тем, как выйти из квартиры, он сказал:

— Из города никуда не уезжайте, будьте так добры, Агнесса Павловна. И запоминайте мой номер. Пригодится.

И дважды назвал одиннадцатизначное число, стараясь разбить по три цифры. Он был уверен, что, несмотря на всю её пышность и браваду, номерок она попытается запомнить. На всякий же случай.

— А Вы себя кем мните? — спросила она, когда он уже вышел на лестничную клетку. — Холмс? Фандорин? Агата Кристи? Может быть, Николаев Лёша?

— У Вас логическая ошибка, — сказал он. — Один лишний. Один — не персонаж.

— Да? — спросила она и прищурилась.

— Вместо Агаты Кристи Вы должны были сказать мисс Марпл. Всего доброго. Номерок-то, номерок-то не забудьте! — он повторил цифры в третий раз, медленнее.

— Тоже мне, сыщик великий! — крикнула она ему вслед. — Логик хренов!

— Зовите меня… Соколова Варвара Михайловна, — ответил он ей, даже не обернувшись.

— Кто это? Кто?!

Но он уже спускался на первый этаж.

ххх

Пока суд да дело, как говорится, время уже клонилось к двум часам. Но суть в том, что суда-то пока и не предвиделось: зацепки были, но результата ещё не предвиделось. Но сам Глазов молчал, не звонил, поэтому время ещё, определённо, было.

Конечно, вряд ли студенты университета замешаны в убийстве, это да. Но вот вдова… Явно темнит. С кем-то она весело проводила время, и это ещё предстоит узнать, но пока предстояло ехать в офис: если Игоря-водителя отпустили уже, он растрезвонил всем в «Красной Греции», что произошло и что будет дальше.

Ехать пришлось очень долго. Хоть солнце стало и выглядывать, теплеть не начало, и Собакин по-прежнему наблюдал людей по тротуарам, снующих в тёплых куртках. Он знал, что на Паршутов проспект можно было ехать и по другой дороге, вот он и поехал по ней — через мост. Пусть дорога и длиннее, но зато он не поедет мимо места преступления… Почему-то ему не хотелось опять туда возвращаться, это могло сбить его со следа, опять пустить все размышления по кругу. Нужен был свежий взгляд.

По мосту сновало много внедорожников, седанов, пикапов, фургонов. Даже попалась парочка бензовозов, бесшумно мигающих своими оранжевыми «мигалками»… После моста начиналась обширная стройка — целый район там возводили, движение было чуть заторможено… По сторонам от дороги стояли треугольные красные знаки, сновали строители в оранжевых касках, стояла большая замызганная цементом бетономешалка… Возводили тут новый элитный район, несомненно… Пока ещё был сезон, но скоро окончательно похолодает, ударят первые морозы, и вся стройка встанет окончательно.

«Что-то затянули они», — думал он, разглядывая строителей. Кто-то курил, кто-то потирал лоб грязной перчаткой.

Может, подрядчик был недобросовестный. Может, заказчик с оплатой опоздал. Может, ещё что-то.

«Склизякин, — подумалось ему. — Или Склизняков».

Да, хоть вдова и пьяна была, но Собакин не думал, что она врала в этом вопросе… Пьяные часто рассказывают, что у них на уме. А если хотят соврать, то получается это у них крайне развязно и фальшиво.

«Склизякин — бывший партнёр Жирова. Стало быть, к нему тоже надо заехать на „огонёк“. Но — позже. Сейчас предстоит беседа с подчинёнными Жирова. С бывшими».

Хоть Паршутов проспект и горел сами разными вывесками, «Красную Грецию» Собакин заметил сразу, как выехал на него — приземистое одноэтажное здание с красной, кричащей крышей. Как петушиный гребень. Или бычье сердце. Что-то такое.

Забавно, но и здешний охранник тоже был дядечкой в возрасте, и тоже сначала не хотел впускать Собакина, мотал своей маленькой головкой, посаженной на тонкую шейку, утопавшую в белом воротничке. Дескать, иди отсюда, господин хороший! Закрыты мы сегодня…

«Я что, так плохо выгляжу? — подумал с усмешкой Собакин, потрясая «корочкой».

— Открывай, охранитель! Открывай, полиция! Видишь?

Тот видел и всё же открыл.

Холл «Красной Греции» действительно был почти красный, но наполовину — верхняя часть стен была выкрашена в кремовый, но не в белый, а такой цвет, каким бывает крем с примесью шоколада, а вот нижняя — в красный, но в тёмный. Справа у входа была пристройка для охранника, у противоположного угла — стол секретарши с бледной лампой.

К ней-то Собакин и направился, поднимая на ходу удостоверение.

Высокая блондинка в бежевом пиджачке и коротенькой бежевой юбочке начала подниматься на своём месте, открыв испуганно рот. Она вся побледнела так, будто Собакин поднимал пистолет (или нож), а не документы.

— Кто на месте? — спросил он, но блондинка начала запинаться растерянно. — Успокойтесь! И отвечайте, как Вас зовут и кто на месте?!

— Светлана меня зовут. Светлана Камышова, — пролепетала она. — А на месте никого и нет… Все разъехались. Только Игорь приехал. Ну… То есть… Он приехал, а они разъехались, это буквально сейчас вот было… Они всё расспрашивали его, а он ничего толком…

«Конечно, кто бы мог подумать», — пронеслось в голове Собакина.

— Давайте, звоните им. И пусть все придут и приедут обратно. Сейчас же. Так и скажете: оперативник уголовного розыска по делу об убийстве Жирова.

Блондинка не просто побледнела; она даже побелела.

— Где кабинет начальника был?

— Вон он. Самый последний… Крайний по коридору.

— Теперь можно говорить «последний», — бросил Собакин без улыбки и пошёл туда, готовясь раскрыть коричневую лакированную дверь, на которой вальяжно сверкала позолоченная дощечка с надписью «ДИРЕКТОР». — Как не босс-то?

Собакин открыл дверь и изумился. Он думал, что Игорь приехал и где-то находится, но он приехал и стоял здесь; не просто стоял, а припал к жидко-кристаллическому компьютеру, испуганно, застуканно глядя на вошедшего.

— Вот так встреча, — невесело буркнул Собакин. — Чегой-то Вы тут делаете, Игорь Николаич?

Тот не отвечал, но опер видел, что металлические ящички рабочего стола и небольшого шкафа, вывернуты. Что на полу лежит куча каких-то бумаг. Что водитель вцепился в мышку и клавиатуру компьютера и теперь так смотрит, так смотрит!..

— Я даже не знаю, как Вы это сейчас всё будете объяснять, — продолжал Собакин, подходя к свободному серому стульчику с металлической спинкой. Он стал снимать свою чёрную куртку, оставшись в очень тёмно-зелёной водолазке и обнажив коричневую кобуру, из которой поглядывала рукоять табельного. — Жарко у вас тут, душно… Скоро сюда все придут и будет ещё жарче… Присаживайтесь… Эй, ручки-то уберите от компьютера, уважаемый!

Игорь хлопал глазами и беззвучно открывал и закрывал рот: по лицу его катились большие капли пота… Неизвестно, о чём он думал, но руки от компьютера всё же отлепить смог. И поднял их, но не над головой, а как-то посередине. Игорь Николаевич был довольно крупным мужчиной, упитанным, но сейчас испугался и выглядел как-то совсем уж по-ребячески, будто сбросил лет десять.

— Я ещё раз повторяю, — тихо начал Собакин. — Что Вы тут делаете? Что Вы тут… Рыскаете? Отвечать!

С последним словом он хлопнул по столу так обеими ладонями, что где-то далеко ойкнула секретарша, а сам Тарасов Игорь Николаевич отскочил назад с самым что ни на есть скорбным видом.

Собакин поднялся и пошёл к компьютеру сам, думая, что ничего больше вспотевший водитель ему не скажет… Настало время самому посмотреть.

Собакин развернул экран к себе и увидел, что на стандартном рабочем столе было очень уж много всяких документов и папок. «Договор за номером первым»; «договор за номером вторым»; «третьим, четвёртым, двадцатым». «Налоговикам». «Тэцэшка». «Срочно». «Важно».

Бумаги, цифры. Ничего особенно существенного. Собакин краем глаза поглядывал на реакцию Тарасова, но тот будто бы как-то даже успокоился и, опустившись на кресло на колёсиках, на котором когда-то каким-то чудом восседал сам Жиров, отодвинулся чуть дальше.

Собакин напрягся и стал медленно водить мышкой по ярлыкам, продолжая наблюдать периферийно за движениями водителя. Тот, впрочем, продолжал пыхтеть, хоть больше почти и не суетился, но как-то изменилась его поза, когда он дошёл до папки «Благотворительность».

Собакин повернул голову и увидел, как водитель смотрит на него во все глаза, чуть ли не затаив дыхание. Оперативник кивнул и, больше ничего не говоря, вошёл в эту папку. Там было много всяких документов, конечно, но было и ещё кое-что… MP4. Видеоролик на двести с лишним мегабайт.

— Что это, интересно? Футбольный матч? Репортаж о Склизнякове? Что там?

Когда Собакин открыл этот видеоролик, он помрачнел куда больше прежнего. А в следующее мгновение почувствовал, как лицо его багровеет — от злости. Казалось бы, убеждённейший флегматик, а может так психануть…

На ролике была комната с приглушённым светом. Спальня. На кровати лежала девушка, даже девчушка, очень молоденькая, лет восемнадцати, не больше. Блондинка. Руки её были пристёгнуты к изголовью кровати, а острые локотки беспокойно шевелились… Беленькое же личико её переваливалось со стороны на сторону, она была то ли в беспамятстве, то ли под сильно действующими веществами. Но и это было не самое страшное.

Над ней стоял, прямо на этой же кровати, опёршись коленом на постель, покойный Жиров. Тут он был жив, гадко склабился… Одной рукой он расстёгивал её беленькую рубашку, а другой гладил по животу… И он гадостно, просто отвратительно лыбился, чуть ли не истекая слюной. Мерзкое его брюхо свисало вниз — он был полуголый…

В кадре появились ещё рука — с дорогущими золотыми часами, тоже мужская, с чёрными волосами, пытающаяся стащить с девчушки волнистую юбку…

На заднем фоне же, чуть поодаль, стоял… Игорь. Он тоже улыбался, расстёгивал ремень.

Собакин, превозмогая тошноту, схватил мышку и попытался выключить ролик. С первого раза ему не удалось попасть по «крестику» в углу, и он даже успел заметить, как черноволосая рука всё же смогла потащить вниз юбочку, обнажая белоснежные бёдра.

Опер издал какой-то неопределённый звук, полный угрозы. Какое-то рычащее «а». Протяжное. Он досадно опустил голову, закрыв глаза… Но всего лишь на мгновение. Когда он обернулся к замеревшему Игорю, глаза его сверкали от невероятной ярости.

— Да там всё было добровольно, — пролепетал он. — Это просто была такая игра. Понимаешь?!

Собакин пытался совладать с собой, вдыхая и выдыхая шумно воздух… Ему стало необычайно душно в помещении. Он пытался удержаться, но не смог.

Быстро подпрыгнув к Игорю, он схватил его своими руками и долбанул его головой об стол, прижал, а сам наклонился, близко наклонился к его уху и горячо зашептал:

— У тебя есть дети, урод, а? Есть дети у тебя?

Игорь стонал и пытался скинуть с себя разозлённого Собакина, но ему это не удавалось.

— Отвечай!

— Есть, есть у меня сын, — простонал тот. — Отпусти, псих!

— А у меня нет, — продолжал Собакин. — Я бесплоден. Так бывает, представляешь? И часто мужикам хочется сына, а мне всегда хотелось дочь. Понимаешь, урод? Так вот это — тоже чья-то дочь… А вдруг это была бы моя дочь, например? Слышишь, урод? Или — твоя? Как тебе это? КАК ТЕБЕ? Хотел бы, чтобы с твоей дочерью это делали? Хотел бы?!

— Нет…

— ХОТЕЛ БЫ?!

— Нет,.. Нет…

— ХОТЕЛ БЫ?! — заорал ещё пуще Собакин. — ХОТЕЛ БЫ, ЧТОБЫ ЭТО ТВОЮ ДОЧЬ ТРОЕ УБЛЮДКОВ ПРИВЯЗАЛИ К КРОВАТИ?!

— НЕТ! НЕТ! ОТПУСТИ, ПСИХ!

Собакин отступил на шаг, пытаясь взять себя в руки.

— Никто бы не хотел, да? — спросил он слабо, и только потом увидел, что секретарша стоит в проходе, уцепившись в дверь, будто она была её полным спасением. — Что там, Светочка?

— Бухгалтерша и замрук сейчас подъедут, а юристка сказала, что пусть её следователь вызывает на допрос по форме, она не поедет к Вам…

— Ну, ладно, — сказал Собакин, возвращая к себе самообладание и приглаживая рукой взъерошенную копну у себя на голове. — Ты пока тоже задержись, хорошо?

Секретарша кивнула и исчезла. Собакин же опять вперил взгляд в водителя, лицо которого выражало как минимум сильное неудовольствие, а как максимум даже ненависть к Собакину. Он смотрел искривившись будто не только лицом, а даже как-то всем телом. Уши его горели, глаза — пылали.

— Кто третий? — тихо спросил Собакин. Ему почему-то показалось, что он напал на след убийцы. — Кто третий, я спрашиваю? Ты оглох?!

— Да не знаю я его! Первый раз тогда видел, — начал откровенничать Игорь. — Сделку крупную отмечали они. Босс и этот мужик.

— Не ври! — заорал Собакин.

— Да не вру я, клянусь! — заорал в ответ Тарасов. — И привёл эту девку… Девушку тоже этот мужик. Да она… да она…

— Да что — она? — грозно спросил Собакин, и Тарасов промолчал. — Что за сделка была? Ну? Как выглядел мужик этот?

— Да что-то там с благотворительностью связано. Ну, в общем, Жиров переводил деньги на благотворительность этому мужику, а тот, конечно, какую-то часть себе в карман… А какую-то часть обратно Жирову. А по бумагам, например, купили автобус, чтобы возить детей интернатовских на природу, уточек кормить. А на деле — «буханка», а всё остальное пополам. Понятно?

Как уж тут не понимать. Собакин вздохнул.

— Опиши «благотворителя».

— Мужик средних лет, крепкий. Волосы чёрные, длинные, в хвост конский собраны. Золотые часики на руках у него были за хрен знает сколько тыщ баксов… Ездит на «мерсе». Когда один. Когда со своей братвой… Пили всю ночь почти… Всё?

— Дай-ка свой телефон сюда, — ответил Собакин. Тот с явной неохотой протянул его ему. — Я сам здесь рыться не буду, Ручкин будет. Скоро они всё равно сюда явятся… А ты пока посидишь тут. Руки!

Собакин подошёл к своей куртке и из кармана начал доставать наручники.

— Чтоб ты больше ничего не удалил. Посидишь пока в них.

— Да по какому это праву вообще?! — взревел Игорь.

— По подозрению в принуждении, дружок, — ответил Собакин. — Задерживаю тебя, если тебе так угодно… на сорок восемь часов. До выяснения обстоятельств. А если ты уж совсем везунчик, то… Она, случаем, не малолетка?

— Да не было там никакого насилия! Не было! И ей двадцать лет было! ДВАДЦАТЬ! — разорался водитель и начал кулаком колотить по столу.

— Значит, не боись. Посидишь пока, отдохнёшь. Руки… Руки! РУКИ!

Наконец, браслеты щёлкнули. Дверь Собакин тоже закрыл, оставив водителя в одиночестве.

ххх

Собакин вернулся обратно в холл и увидел, что рядом с секретаршей стоят двое: высокий худой мужчина в тёмно-сером лёгком пальто и полноватая женщина лет пятидесяти пяти, которая когда-то была огненно-рыжей, а сейчас старательно закрашивала свою проседь.

— Вот, — сказала Светочка. — Пока двое. Рустам Максимович и Мария Марьевна.

— Замрук по строительной части, — сказал мужчина в пальто и протянул руку. Сухой брюнет в едва державшихся на носу очках в золотистой оправе. Виски его тоже отдавали проседью, но он их закрашивать не стремился. Ладошка у него была хоть и небольшая, но крепенькая, Собакин пожал её. — Слышал об убийстве начальника.

Голос его был уверенным и ровным, словно он говорил о погоде.

— Собакин, — ответил оперативник и полез за удостоверением. — Расследую…. Давайте присядем пока. Мария Марьевна, пока подождите, позже поговорим.

Та кивнула и вместе с секретаршей отошла к хмурому охраннику, и они начали о чём-то оживлённо беседовать, а эти же двое стали усаживаться на стуле в холле, дико неудобные — тоже металлические, напоминающие собой стулья в каких-то казённых учреждениях.

— Были ли конфликты на работе с кем-то из подчинённых? — прямо спросил опер.

Мужчина задумался.

— Да прямых — не было, — ответил он наконец. — Но характер у Жирова был так себе, честно сказать. Человек-то властный. Жёсткий. Но хоть зарплату платил. Только с юристкой всё ругался, всё уволить хотел, а она всё кричала ему «да я сама уйду!»…

— Вряд ли бы она стала убивать его перед увольнением, — не удержался Собакин.

— Не думаю, что тут вообще причастны сотрудники, — глубокомысленно протянул Рустам Максимович.

Опер взглянул на него с любопытством.

— А что Вы думаете? Поделитесь?

Тот выждал небольшую паузу, глянул по сторонам, будто боялся, что их подслушают, и тихо ответил:

— По-крупному Жиров рассорился со Склизняковым и с Яраевым. И было это не так давно.

— Мне кажется, эти фамилии я уже слышал, — закивал головой оперативник. — Склизняков — это партнёр Жирова по застройке, да?

— Да, они вместе тут не один элитный район построили… Но Жиров как-то мне говорил, что хочет построить настоящий элитный коттеджный посёлок, неподалёку совсем. Посёлок Яблоково, слышали? Двадцать километров всего, такой кусок… Пригород, можно сказать. Вокруг — лес. И озеро есть. В общем, дорогая там земля.

— Ну? И что? — настаивал оперативник, пытаясь всё заранее связать воедино.

— А то, что наш город хоть и с элитными районами, да без метро, — он улыбнулся, но тут же посерьёзнел, когда увидел, что опер не улыбается. — Маленький городок-то… И бежит из него молодёжь. Поэтому и из посёлка этого тоже бежит. И остаётся там много пенсионеров,

алкашей, попросту безработных. И вот эти-то дома, землю-то под ними Жиров и бросился выкупать по бесценке… Чтобы потом можно их было снести, а то и на дрова продать, а после них всё застроить.

— А людей куда?

— Этого я не знаю, — отрезал Рустам Максимович, вскинув обе руки. — Уж понятия не имею. Моё дело маленькое: рабочие, стройматериалы и сроки. И всё!

— Так и в чём конфликт-то был?

— А в том, что Жиров захотел в одиночку там строиться. И выкупил, что можно было, сам. Вложился по полной… И Склизняков ему названил всю прошлую неделю, и я сам лично слышал, как он орал в трубку так, что здесь слышно было…

— Обещал убить? — сразу предположил Собакин.

— Этого я не слышал, — опять открестился Рустам. — Но слышал, что тот кричал, что Жиров останется ни с чем, обязательно прогорит! Вот…

— Так, — сказал Собакин после недолгого молчания, делая заметки у себя в подкорке. — Что там с Яраевым? Вдова тоже про него мне сегодня немного рассказывала. Но фамилию вспомнить не могла. Да и Склизнякова называла Склизякиным.

— Держит благотворительный фонд «Возрождение». Малая Роща, двадцать один. Там частенько и просиживает…

— А как Жиров-то с ним связан? — спросил опер, памятую о том, что сегодня ему уже пыталась рассказать Агнесса Павловна, борясь с опьянением. Или благодаря ему.

— Деньги в фонд переводил, — просто ответил Рустам. — На благотворительность. А уж тот-то и переводил по всяким собачьим приютам, интернатам для трудных подростков. И так далее.

— Есть информация, — уклончиво начал опер, — что там всё не так просто было… Денежки-то не все доходили до адресата, да?

— Я ничего об этом не знаю! — взорвался Рустам Максимович, но заметно покраснел. — Моё дело…

— Да-да, стройка. Рабочие-цемент-бетономешалка. Я уже понял. А заработок откуда Яраев берёт, на что хлеб с маслом покупает? Или с икоркой?

— Занимается он ещё автомобильными перевозками, вот что я знаю. И это последнее, что мне известно, — бубнил Рустам Максимович. Благодушие мигом из него ушло. Попросту испарилось. — Пригоняет иномарки с Дальнего Востока, продаёт здесь. Вот и вся история.

— Хорошо, — кивнул Собакин. — Вы можете быть свободны, но из города пока… Не отлучайтесь. На всякий случай.

— И не собирался, — резко встал замрук по стройчасти. Он окинул оперативника каким-то странным, презрительным взглядом. И пошёл прочь.

ххх

— Мария Марьевна, подойдите, пожалуйста, — позвал Собакин. — Или мне Вас называть надо Марьей?

— Да что Вы, что Вы! — всплеснула руками суетливая женщина, торопясь к оперуполномоченному изо всех сил. — Просто можете называть меня бухгалтером.

— Мария Марьевна, будьте так отзывчивы и любезны, расскажите, пожалуйста, не замечали ли Вы за покойным какие-нибудь странности? Не ссорился ли он с кем недавно?

— Да как же не замечала! — всплеснула руками Мария Марьевна. — Этот-то… Яраев. Недавно прибегал сюда. Все видели, вот все! Глаза горят, с ним — бугаи, человек шесть, чуть Кузьму Михалыча нашего, охранника, не смяли. А главный-то этот — Яраев — как заорёт: «Где тут Жиров?! Быстро мне его сюда!». И как давай материться… Мы, конечно, все испугались. Потому что как тут не испугаешься, Вы мне можете сказать, ну как тут не испугаешься, когда на тебя такие лбы прут? И все одеты, как будто на похороны собрались: во всём чёрном. Чёрные пиджаки, чёрные рубахи… Я думаю, и машины у них чёрные были даже! Я как-то видела уже таких ребят, так они все были на «джипах», огромных! Тяжёлых таких, как будто танки! Подъехали они к одному ресторану, называется «Папирус». Подъехали туда и ну вваливаться всей гурьбой! Я, если честно, в рестораны-то особо не хожу, но в тот вечер я пошла, потому что внук мой сейчас поступил в академию — в очень хорошее и порядочное место… А дочь моя, Поля, она сама и за границей училась, и мужа там себе нашла… Он, правда, француз — недавно приехал только из Марокко. Но любовь-то никто же не отменял!

— Мария Марьевна! — стараясь как можно мягче, прервал её Собакин. — Мы про Яраева говорили. Так, приехал он сюда… И?

— Так Жирова же тут и не было! — она перешла на страшный заговорческий шёпот. — Он же побежал жену свою с любовником-то ловить! Так мне и сказал.

— А он откуда про любовника узнал? — спросил Собакин, насторожившись. Вот теперь информация могла оказаться важной.

— Не знаю, — она вдруг запнулась. — Но он мне так и сказал: убью, говорит, их обоих! И побежал. Говорит, знает, когда его дома не бывает! Вот и сорвался… Может, позвонил ему кто-то. Или как он уж узнал — я не знаю, вот честное слово, не могу сказать.

— Хорошо, а что потом было? Яраев дождался Жирова?

— Нет, вообще не дождался. И я его с тех пор и не видела. И слава Богу! — она выдохнула. — Но зол Яраев был страшно…

— Ладно, ступайте, Мария Марьевна. Я позову Вас через секретаршу, если что. Светочка!..

ххх

Секретарша подошла. Выглядела она не очень хорошо: вся напряжённая, как скомканный лист бумаги. Лицо её по-прежнему было бледным, а глаза — тёмными. Хотя Собакин видел, что они все были напряжены: если водитель истерил, то замрук наоборот пытался показать напускную холодность, а бухгалтерша вообще нервно тараторила…

— С Вами всё в порядке?

— Да, — отозвалась она. — Просто это… Страшно, когда человек вот работал с тобой уж три года. Был за соседней стенкой. А потом его и… Его и…

Окончить фразу она никак не могла, поэтому после второй попытки просто поджала губы и попыталась взять себя в руки, сконцентрироваться.

— Всё самое страшное уже позади, — мягко заметил опер. — Я тут узнал, что у него было целых два врага в последнее время. Да ещё таких могущественных.

Секретарша кивнула.

— Бухгалтерша говорила, что был любовник у Агнессы Павловны, Вы что-нибудь слышали об этом?

Светлана опять кивнула. Немного помолчала, вероятно, чтобы голос перестал дрожать, и начала говорить:

— И не только слышала. Я даже его видела. Загорелый такой парень, очень красивый. Молодой. Кудрявый. Звали его Антон. Он шёл под ручку с Агнессой Павловной.

— А где это Вы могли их вместе видеть? Он что, приезжал сюда?

— Да, когда Жиров лежал в больнице. Что-то с сердцем у него было… Так вот, а как раз строили дачу какому-то важному дружку Яраева. И не просто дачу, конечно. Чтобы там и кирпичная кладка была, и плитка во дворе, и бассейн был вырытый. И чтобы ворота металлические, узорчатые, со змеями выплавленными… В общем, заказ был большой.

— На несколько миллионов?

— За другие Жиров и не брался, — секретарша слабо улыбнулась. — Его интересовал масштаб, размах… Так вот, он как раз в больницу попал, а своей жёнушке-то и поручил передать материалы по стройке. Пожелания клиента, в общем, чтобы Рустам Максимович мог ознакомиться. Она и заехала сюда со своим, как она его называла, Антонио.

— И ничуть не боялась? — изумился опер.

— А чего ей бояться? Кто ж ему расскажет? Никто не хотел вылетать с работы, а друзей у него тут не работало…

— Вы хотите сказать, что у него тут все враги? — мягко зацепился Собакин, как герой в американских боевиках, за выступ на скале — голой рукой.

— Я хочу сказать, что друзей у него тут точно не было, — настояла Светлана. — Друзьями были у него Яраев и Склизняков. И то — до поры, до времени…

— Может, это был не любовник, а просто так, знакомый какой? — предположил оперативник.

Секретарша хоть и была напугана, но улыбнулась широко:

— Нет, держал он её за талию, как самый настоящий любовник. Лапал даже, целовал в шею. Они тут полчаса по холлу шли в кабинет. Я боялась, что он её прямо тут… Ну, Вы понимаете. А потом он ей что-то такое сказал, что, говорит, «когда жирный твой копыта отбросит, это всё будет твоё». А она его оттолкнула после этих слов…

— Прям так и оттолкнула?!

— Да, оттолкнула… И говорит: «не моё, а наше».

Оперативник молча поднялся, застёгивая куртку (он её, конечно, забрал со стула, когда сюда выходил, оставив Тарасова в кабинете одного).

— В кабинет не заходите, — предостерёг он. — Кто зайдёт, у того могут возникнуть проблемы… Скоро сюда приедет следователь. Вот он зайдёт. И, Светочка, дайте мне свой номер, чтобы я мог Вам позвонить по мере необходимости, как появятся ещё вопросы…

ххх

Собакин гнал по полной.

Конечно, Агнесса Павловна была не одна. Конечно, в доме у неё был любовник. И, конечно, всё это весьма банально — любовник ликвидировал всем надоевшего богатенького пороза, чтобы развлекаться с его жёнушкой легально. На его же деньги.

Зазвонил телефон, Собакин схватил трубку одной рукой, другой удерживая руль. Скорость он, конечно, подсбросил, не хватало ещё влететь куда-нибудь с разгона, как в одной книжке…

Звонил Глазов.

— Что там у тебя? — послышался хриплый железный голос. — Что… узнал? — Он изо всех сил хотел сказать слово «нарыл», но удержался, решив, что это слишком пошло.

— Слушай внимательно, Глазов, времени нет. У этого Жирова было полно врагов, собственно, как минимум трое. А то и четверо. Я у него в компьютере нашёл неприглядное видео… Там он то ли принуждает какую-то девчонку к соитию, то ли что…

— Фу!

— Согласен. Фу! Мерзкий тип, хоть о покойных так и не говорят. Там ещё и водитель фигурировал.

— Даже так?

— Я его застукал, когда он хотел удалить этот ролик с компьютера…

— А мы как раз уже едем. Постановления на обыск сами себя не сделают. Ты давай мне ещё результаты… А за удалённые файлы не переживай, здесь же не четыре года прошло, как в прошлый раз… Ну, помнишь тот случай?

— Ай! — отозвался оперативник и скривился. — Нашёл что вспомнить. И давай там, протоколируй… Я как раз еду за ещё одним результатом: хочу перехватить вдову убиенного с её любовничком. Может, у них постелька ещё парит.

— Фу! — повторил Глазов с ещё более сильным отвращением и повесил трубку.

Собакин мчался по уже известному адресу, обгоняя грузовики и седаны. Тучи рассеивались, но всё ещё отражались в ветровом стекле автомобиля. Собакин слышал, как довольно жёстко ударяют его колёса по колдобинам; он не успевал притормаживать, выбивая «стопами» азбуку Морзе, и снова набирал скорость. Где-то слева скрежетал подшипник, надо бы заехать на СТО…

Скоро поток машин снизился — сказывалось послеполуденное время. Был такой отрезок дня, когда уже не утро, но ещё и не вечер, и загруженность резко падала. Поэтому он стал ехать ещё быстрее, надеясь, что не слишком-то превышает допустимый скоростной режим.

Опять показался знакомый жилищный комплекс. В этот раз охранник не стал останавливать оперативника — скорее всего, видел, какое у него лицо. Просто выглянул из своей будочки и даже не успел поднять шлагбаум — человек в куртке и джинсах резко преодолел преграду. И побежал к дому.

— Домофон! Живо! — крикнул Собакин на ходу, и охранник всё же поковылял открывать подъезд.

Собакин быстро взлетел по ступеням, перепрыгивая, почти как в забытом детстве, сразу по несколько ступеней. Конечно, тогда он перепрыгивал через потрескавшиеся, обмоченные и замызганные ступени, а сейчас всё блестело.

Он позвонил коротко; дальше начал долбиться уже кулаком.

— Открывайте, полиция!

«Бам-бам-бам».

Собакин прислушался, напрягая слух изо всех сил: в квартире никто не ходил. Должно быть, замерли, как он. Прижались, может быть, друг к другу в спальне и задержали даже дыхание, прислушиваясь к своим стучащим сердцам.

— Открывайте, Агнесса Павловна, нам надо серьёзно поговорить!

Неизвестно, сколько он ещё так долбился, как открылась противоположная дверь — соседская, и Собакин сразу оглянулся, увидев перед собой пенсионерку. Но это была элитная пенсионерка — на это указывала малюсенькая собачка, вертевшаяся у её ног на длинном поводке. Увидев оперативника, она пару раз громко гавкнула.

Пенсионерка, одетая в длинное дорогое пальто с чёрным меховым воротником и в такую же шапку, презрительно оглядела сотрудника; губы её искривились, крючкообразный нос наморщился. Она была одета скорее по-зимнему, нежели по-осеннему, но ведь всем известно, что старикам холоднее, чем молодёжи…

— Не хулиганьте, молодой человек, — выговорила она. — Я сейчас полицию вызову!

— Я и есть из полиции! — отозвался молодой человек и, опять повернувшись к двери, начал колотить в неё кулаком.

— Можете хоть выломать её, это Вам мало поможет, — усмехнулась она и потянула собачку по лестнице вниз, проигнорировав лифт. Хотя какие-то европейские учёные же доказали, что пенсионерам надо больше ходить пешком и стоять, а не сидеть в общественном транспорте.

— Почему это? — удивился Собакин, хотя в следующую секунду сам понял. И уже сбегал вниз, когда соседка ему проговаривала:

— Так уехала она куда-то… С чемоданами. И такой приятный молодой чело…

Он выскочил, с размаха вдарившись в подъездную дверь, а затем быстро побежал к машине, звонко топая подошвами своих туфлей, краем глаза видя, как негодует охранник! Прочь, все прочь и всё потом! Сейчас ему предстоит задержание.

ххх

Хорошо, что хоть аэропорт был один в их городе… Конечно, была вероятность, что Агнесса Павловна и Антонио побегут покупать билеты на поезд, но вряд ли: их бы могли взять на следующей станции, а вот если они сели в самолёт, то остановить их побег будет весьма проблематично… Буквально через полчаса после взлёта они будут далеко.

Серая громада аэропорта располагалась на отшибе и выглядела очень мрачно, напоминая собой гигантский склеп… Вход в него представлялся огромным раскрытым ртом, а серые ступени — выпавшим языком до самой парковки, вдоль и поперёк заставленной машинами… Единственное, что выбивалось из этой громады — стеклянные входные двери с датчиком движения и разноцветными наклейками на стекле. Они казались ярким пятном, и Собакин свернул с дороги прямо в сторону входа, но парковочных мест не было, поэтому он бросил автомобиль прямо на дороге, кому-то загородив выезд, а кому-то и въезд.

Даже не заглушив автомобиль, он выскочил и, протиснувшись между двумя припаркованными фургонами, не сильно заботясь о том, чтобы не прочертить их двери замком своей новенькой куртки, бросился по ступеням.

Ворвавшись в здание, он невольно усмехнулся — народа здесь была тьма тьмущая. Да, преимущественно это была молодёжь, стоявшая в кассы или уже на посадку. Разноцветные куртки, пёстрые шапки, красные кроссовки, коричневые ботинки — всё смешалось здесь. Капюшоны, зонты… Кто-то обнимался, кто-то жал руки, иные просто зевали, монотонно жуя жвачку. Многие были с шарфами, или в солнцезащитных очках, или в медицинских масках — ведь грипп так и свирепствовал, так и свирепствовал!

Он начал вглядываться в толпу, пытаясь вычленить, выдернуть блондинистую женщину с большими чемоданом. Но они все как будто были похожи! Выделялась лишь женщина в синей рубахе с чёрной рацией — охранница, лениво наблюдавшая за тем, как проводят багаж через металлодетектор.

Он рассудил, что любовнички вряд ли бы успели пройти на посадку, даже если бы урвали парочку билетов на ближайший рейс… Он совсем упустил из виду, что есть ещё и зал ожидания, и там было меньше народу…

Кто-то был в наушниках, кто-то ругался, что забыл какую-то дорогую вещицу дома, какое-то семейство во главе с пузатым мужчиной вообще обсуждали потерю чьёго-то паспорта. Где-то играла музыка. Братья Гримм, что-то про «лететь высоко»…

Он вглядывался, наверняка многим напоминая тех личностей, что стоят с табличками и встречают важных гостей, но отличался лишь тем, что наоборот провожал… И в этой толпе ожидающих, казалось бы, настолько монотонной, однородной и неотличимой он всё же увидел человека, немного рушившего общую композицию: парень, смугловатый (или загорелый), смотрящий прямо на него. Одетый в большой серый пуховик.

Удовлетворительная ухмылка растянулась на лице у Собакина. И он пошёл к этому парню. Тот сразу же занервничал и начал озираться по сторонам.

— Ба! — воскликнул Собакин и развёл руки в стороны, неспешно подходя к ожидающему. — Какая встреча!

— М-мы знакомы? — спросил встревоженно парнишка, не переставая зыркать по сторонам, вероятно, ожидая помощи.

— Ну, а как же не быть нам знакомыми? — усмехнулся опер. — Это ж я сегодня в полдень у Вас дома был.

— У м-меня? Вы что-то т-точно пут-таете… — лепетал загорелый.

— Да был-был, — кивнул по-отечески Собакин. — Кого потеряли? Мамочку? Куда она отошла? Где затерялась?

— Я не понимаю, о…

— Довольно, — прервал его сотрудник, доставая удостоверение в миллионный раз за этот день. — Где Агнесса Павловна? Быстро!

— Я не знаю, кто…

— Хорошо, — выдохнул Собакин. — Я Вас задерживаю по подозрению в убийстве Жирова.

— Что?! — воскликнул опешивший парнишка. — Это какая-то…

Собакин резко вцепился рукой ему в левое плечо, почувствовав хиленькую мускулатуру. Тоже, блин, красавчик нашёлся.

— Где прятался? Где прятался сегодня?

Парнишка ничего не мог вымолвить, только задрожал всем телом.

— Да что Вы себе позволяете! — донёсся уже знакомый голос со стороны.

Опер глянул туда и увидел женщину, закутанную в серый плащ с натянутой серой шапкой чуть ли не до бровей.

— О, здравствуйте ещё раз, — отозвался Собакин. — Наконец-то все в сборе… Всё нормально, господа, оперативное задержание!

Он добавил это, ибо увидел, что аэропортная охрана начинает подходить к ним, собираясь разобраться, в чём дело.

— Да за что Вы нас задерживаете? — захныкала вдова. — На каком основании…

— Давайте присядем. Вот тут. Только без глупостей, — предложил оперативник более спокойным тоном. — Куда собрались, уважаемые? Куда побежали? Скрываться?

— НЕТ! — крикнула вдова и тут же оглянулась, будто застеснялась собственного вскрика. — Если и да, то не от Вас…

— Ага, я прекрасно знаю, как Вы ждали кончины вашего богатенького муженька, чтобы поделить его наследство, — сразу же напрямик заявил опер. — И сегодня его застрелили. Совпадение?

— Да этого… Этого… Его все ненавидели! — прошипела она. — Если бы мы собирались его… Того… Стали бы мы об этом кричать на каждом углу?

— Получается, стали, — спокойно сказал Собакин, глядя на расширяющиеся от ужаса глаза вдовы. — Ещё раз, куда Вы собрались? Прятаться?

— Да, — ответила она после раздумья. — Я не знаю, кто его убил. Вдруг он и меня захочет убить? Или они? Или, может быть, это вообще банда целая? Я знаю, уже были такие случаи…

Собакин молчал и смотрел прямо ей в глаза своим ледяным взглядом.

— Неужели нет других подозреваемых, кроме меня и моего Антонио?

В ответ сохранялось молчание.

— Ладно, пусть так! — вскричала она дрожащим голосом, готовая расплакаться. — Я лично убила этого проклятого жирдяя, потому что он всю кровь мне выпил! Сил не было уже его терпеть. А развод он бы не дал! Всё, достаточно?! Где подписать? Ну, арестовывайййте, АРЕСТОВЫВАЙТЕ!

Он продолжал спокойно смотреть на неё, даже когда она подпрыгнула, скинула с себя шапку. Лицо её исказилось в истерике, а неуложенные волосы сбились переваренными макаронами над острыми скулами.

— Где ты всё-таки прятался? — спросил Собакин, проигнорировав выпад вдовы.

— Под кроватью, — ответил Антон, глядя на свои руки. Он сцепил их у себя на бёдрах и теперь мял собственные пальцы, будто студент, которого отчитывает проректор. — А что мне ещё надо было делать?! Я же знал, я же знал, что ничего хорошего из этого не выйдет! — И он горестно, а вовсе не театрально положил голову на свои руки, свернулся в три погибели.

Собакин встал, вяло оглядывая влюблённую парочку.

— Ещё раз, — повторил он, — вы побежите, у вас могут быть проблемы. Сидите и ждите, с вами свяжется следователь…

Антон поднял бледнющее лицо. Бледность проступила даже через его загар, сделанный в дорогущем солярии. Естественно, за деньги убиенного… За чьи же ещё?

— На воре и шапка горит, — сказал ему Собакин. — Поэтому, если ты не виноват, то не беги. Я разберусь во всём.

— Да знаю я, как вы там у себя… — начала бубнить Агнесса Павловна, но, увидев, каким грозовым взглядом на неё глянул Собакин, быстро утихла.

— Ты лично с ним знаком был? — спросил оперативник у любовника.

— Нет, Вы что, — отозвался Антон. — Он бы меня убил…

Видимо, сказал он это настолько трусливым голосом, что Агнесса Павловна только и фыркнула.

— Где с ней познакомился?

— На йоге… И всё как-то сразу закрутилось…

— Она сразу сказала, что жена богатенького мужа?

— Нет, я только потом…

— В глаза мне смотри!

И Антон смотрел. И дрожал мелкой такой дрожью, коей дрожат маленькие беспризорные собачонки, вымокшие под сильным дождём. Конечно, сейчас увидев его, Собакин сделал для себя неутешительный вывод: дело продолжается. Ну, какие они убийцы? Тётенька, на старости лет уставшая от импотенции ожиревшего властного мужа, его характера, безделья и винишка; а её сообщник ещё лучше — трусливый маменькин сынок, альфонс. Ни дня, небось, в жизни не работал.

— Возвращайтесь в квартиру, — посоветовал он им. — Немедленно. Сидите и ждите. Лучший вариант для вас обоих.

Собакин круто развернулся и пошёл прочь, даже не смотря на них. Он был уверен, что никуда теперь они не денутся. И не ошибся.

ххх

Никто никакой наклейки на «лобовуху» ему не наклеил, поэтому хмурый опер вернулся за «баранку» и выехал с территории аэропорта. Время накапало уже к шестнадцати часам, а сегодня из еды в нём был только бутерброд с чёрным хлебом и кружка наикрепчайшего кофе.

Опять затрезвонил Глазов, но в этот раз оперативник позволил себе свернуть на обочину, чтобы поговорить.

— Ну, и чего там? — нетерпеливо спросил тот. — Рапортуй.

— Пока ничего, — ответил сотрудник уголовного розыска после некоторого, может быть, немного затянувшегося молчания. — Я их нашёл. Не думаю, что они — убийцы.

— Не думаешь или точно уверен? — не преминул поинтересоваться начальник каким-то слишком уж язвительным голосом. — Отпустил?

— Да на них ничего всё равно нет, — буркнул Собакин. — Как там камеры из универмага?

— О, никак, — ответил Глазов. — Ручкин метается, бегает…

— Молодец твой Ручкин, — без особого энтузиазма похвалил его Собакин. Будто он не бегает сам. — И почему же «никак»? Что, нет результата?

— Как это нет? — удивился следователь, поняв, что чуть не загнал себя в логическую ловушку. — По описанию с камер: упитанный подросток. Или просто молодо выглядящий…

— Давай ориентировку уже, а.

— Запоминай: молодой парень, рост приблизительно сто шестьдесят пять, вес — семьдесят. Одет был в тёмно-зелёную куртку, серые хлопчатобумажные штаны и белые кроссовки. На лице — медицинская маска…

— Тебя понял.

Кто-то там забубнил на заднем фоне.

— А, точно, — спохватился следователь. — Пока ты там не зашёл в тупик, Ручкин спасает твоё положение и ещё подкидывает тебе зацепок. Телефон Жирова изучили — кнопочный, занимательных видеороликов нет, но есть номера. Кроме водительского и жёниного, ещё два контакта: «Шестёрка» и «Злой».

— Да у меня и так есть зацепки, что вы там так обо мне беспокоитесь, — процедил Собакин. — Я узнал ещё о двоих подозреваемых: Склизняков и Яраев. Оба — мутные типы.

— Яраева я знаю. Суровый мужик.

— В баню с ним ходил? Или он по делу проходил? Как кто?

Повисло некоторое молчание.

— По телефону всего не расскажешь… — ответил Глазов. — Ну, если у тебя есть зацепки, то Ручкин отработает контакты сам.

— Нет уж, спасибо, я сам справлюсь. Дело всё ж мне поручено… Номера пришли «эсэмэской». Но сначала на заправку заеду.

— До связи.

Собакин проехал ещё какое-то расстояние, прежде чем выехал к зелёноколонной заправке. Его встретила неприятного вида заправщица, ёжившаяся от холода. Её лицо было обсыпано угрями, но голос оказался очень приятным.

После того, как она заправила ему полный бак (хоть бензин и оказался дорогим — за сорок рублей за литр), оперативник не знал, сколько ему ещё предстоит кататься, поэтому экономить сейчас было нельзя. Могло сказаться в самый неподходящий момент. Да ещё и штрафы, скорее всего, придут — за превышение скоростного режима. Как бежал-то в аэропорт, как бежал!