Бесплатный фрагмент - Гилберт Гугенбергер

Гилберт Гугенбергер Часть 1

Предисловие

Часто в жизни мне казалось, будто я нахожусь не на своём месте, не в том времени, не в той эпохе. Иногда окружающая реальность словно не совпадала с моими внутренними ощущениями.

Я помню тот момент, когда впервые прочла научно-фантастическую книгу. Лёгкая дрожь пробежала по моей спине, а в сердце вспыхнул огонь, который не угасает до сих пор. Окунувшись в мир будущего, технологий, преодоления временных парадоксов, я почувствовала необычайную лёгкость — словно оказалась там, где мне суждено быть.

Когда я впервые увидела фильм, где здания устремляются в небо, а летающие аппараты кружат в облаках, это чувство усилилось. Я осознала: вот оно, я дома. И эта мысль не покидает меня никогда.

Но что, если будущее — это не просто череда событий, а сложная система загадок и совпадений? Что, если наша реальность — лишь тонкая грань между логикой и тем, что невозможно измерить? Эта книга открывает завесу того, что скрыто в трещинах реальности, где удивительные биоинженерные разработки и жестокие реалии жизни переплетаются в единое целое.

Мы привыкли думать, что технологии и прогресс дают ответы на все вопросы. Но в этом мире за привычными формулами прячутся тайны, которые невозможно доказать.

Главная героиня книги, Алиса или Салли — как вам больше нравится — мечтает стать знаменитой, написать роман, который покорит сердца всей планеты. Она стремится к известности, ищет удивительный сюжет, и однажды находит рукопись учёного, который, по несчастливому стечению обстоятельств, оказывается в будущем.

Созданное им в прошлом устройство для перемещения во времени приводит к невероятным последствиям. Окружённая единомышленниками, героиня отправляется на поиски разгадок и расшифровки закодированной рукописи. Но чем дальше они продвигаются, тем непредсказуемее становятся их судьбы, тем глубже они погружаются в водоворот фантастических событий.

Мне, как автору, переживающему события книги глазами одной из главных героинь, интересно проживать этот сюжет вместе с вами, потому что книга ещё не закончена — приключения только начинаются.

Каким будет наше будущее — решать только нам.

Пролог

Письма отцу.

Соломон,

Я не знаю, сколько времени прошло дома.

Мне кажется, тут оно идёт по-другому. Иногда быстрее, иногда медленнее.

Мне кажется, что с нашего расставания прошли всего лишь сутки. А может целый век.

Я твердо уверен, что только ты можешь понять и разобрать смысл этих строчек. Ты знаешь, что их никогда никто не прочитает, кроме тебя.

Отец,

Я всё ещё верю, что когда-нибудь ты получишь эти письма.

Но если нет, тогда это просто дневник мертвеца.

Я люблю тебя, безнадёжно твой Гугенбергер. Г.

***

Соломон,

Я всё ещё твой Гилберт.

Каждый день я начинаю с того, что пишу тебе письмо.

А после избавляюсь от него.

И жду завтрашнего утра, чтобы написать заново.

Потому что я не знаю, с чего начать.

Я не тот, кого ты знал.

Не тот, кого ты родил.

Теперь всё иначе.

Моя внешняя оболочка лишь отдалённо напоминает человека.

Но мне трудно это объяснить тебе, отец.

Мы передвигаемся урывками.

У нас всегда время на исходе.

Я люблю тебя, больше когда бы то ни было.

До скорого.

Гилберт.

Всё ещё твой маленький Гугенбергер.

***

Здравствуй, Соломон,

Передай сёстрам и матери, что я часто вспоминаю их смех.

Иногда я вижу знакомые силуэты на горизонте, и мне кажется, что мы вот-вот сядем пить чай, как мы всегда это делали по утрам.

Но теперь мне не нужна вода.

Я могу не есть и не пить сутками…

Всё изменилось, отец.

Мир изменился.

Даже небо уже не такое.

Каждый день пытаюсь вспомнить, каким я видел его несколько лет назад.

И мне кажется, что уже не могу.

Сейчас у меня совсем не осталось времени.

Я люблю тебя, папа.

Всё ещё твой сын,

Гилберт.

***

Здравствуй, Соломон,

Так долго не мог сесть за писанину.

Вокруг хаос.

Мир перевернулся вверх дном, и у меня нет слов, доступных тебе, чтобы описать его состояние.

Даже моё мироощущение вряд ли доступно теперь для твоего понимания.

Но всё же, я ещё безумно люблю тебя и всю нашу семью.

В глубине души я ещё могу любить.

Но вряд ли это чувство когда-то выплывет на поверхность. Теперь это роскошь.

Мне нужно бежать, Соломон.

Я всегда бегу.

До скорого. Люблю тебя.

Твой Гилберт.

***

Как мне бесконечно не хватает тебя, Соломон.

Возможно, это письмо станет последним.

Сегодня наступил решающий день.

Теперь я как нельзя остро нуждаюсь в твоём взгляде, твоих крепких руках, которые ты любил класть мне на плечо.

Сегодня решится всё. Абсолютно всё. Возможно, моя судьба.

А возможно — и твоя.

Постой за моей спиной, Соломон.

Пусть мать и сёстры ничего не знают. Незачем беспокоить их счастливый день.

Всё вокруг так эфемерно, мир несовершенен.

Не беспокойся за меня, Соломон.

Я не один.

Они всегда рядом со мной.

Те, кто поддерживали и любили меня каждую минуту.

И всё же мне очень не хватает тебя, отец.

Как бы мне хотелось увидеть тот мир. Хотя бы на минуту.

Прости, отец.

Я, как всегда, спешу.

И где-то в глубине моего сознания, на крохотной миллиметр, я всё ещё надеюсь на нашу встречу.

Твой любящий сын,

Гилберт Гугенбергер.

Глава 1.Салли

Алиса задохнулась — воздух стал густым, как расплавленный свинец. Стол. Карты. Фигуры. Они двигались плавно, слишком плавно, будто куклы на невидимых нитях. Брали фишки, сдвигали ставки, но… У них не было лиц. Точнее, лица были — но пустые, как незаполненные холсты. Когда одна из фигур повернулась к ней, кожа на месте глаз и рта слегка затрепетала, будто пытаясь что-то изобразить, и бессильно замерла. «Это не комната. Это механизм», — пронеслось в голове. Голова повернулась сама — резко, болезненно. Где окно? Только что оно было, она чувствовала солнечный свет на коже… Но стены оказались глухими. Тереть глаза. Сильнее. Ещё сильнее. Когда она открыла их снова — вся стена поросла окнами. Сотнями. В каждом — искажённое отражение её лица. «Бежать». Ладонь прилипла к столу. Карты перед ней шевельнулись. Не масти. Не числа. Лица. Знакомые? Нет. Каждое покрыто странными символами, будто кто-то пытался записать уравнения прямо на коже. Фигура напротив вдруг потянулась к ней, предлагая карту. «Выбирай», — прошелестело у неё в черепе. «Ошибёшься — останешься здесь навсегда». Её пальцы задрожали… и сами потянулись к колоде. Третья снизу. Король пик. Чёрные глаза на карте моргнули. «Ты опоздала», — прошептало изображение, и рот на карте искривился в мучительной гримасе. Карта выпала из пальцев. Что-то огромное, неосязаемое, дышащее холодом, подхватило её и положило обратно. Теперь на карте было тоже лицо — только белое, как бумага, с серебряными прядями.

Стук!!!.

Кулак безликой фигуры обрушился на стол. Дерево треснуло. Карты взметнулись в воздух, превращаясь в стаю чёрных птиц. Алиса рванула к двери. Ноги несли с безумной скоростью, но… Комната не кончалась. Бег на месте. «Проснись! ПРОСНИСЬ!» — А-а-а! Она сорвалась с кровати. На полу — разбитый стакан, лужа воды и… мокрая игральная карта. Король пик.

Алиса посмотрела вниз. Слишком много работы или стоит всё же прислушаться к этим знакам?

Она откинулась на подушку и почувствовала, как пижама насквозь промокла. По спине пробирался холодок.

Наваждение, пронеслось у неё в голове.

Она опустила ноги на пол, стараясь не задеть стекло.

Посмотрела ещё раз.

На полу карты не было.

Что за…

Что же ещё за мистика происходит в моём доме?

Она оглянулась, пытаясь осмыслить увиденное.

— Подруга, эти домыслы по поводу новой книги до добра тебя не доведут, — прошептала она себе, пытаясь успокоиться.

— Венера, прибери, пожалуйста…

Она вздохнула.

— Вот я неловкая, — сказала вслух, совершенно забыв про тапочки, — Так а всё-таки- где же карта?

Алиса моргнула, глядя на голограмму Венеры, которая всё ещё мерцала перед ней, анализируя данные.

— Какая карта, Алиса? — прозвучал мягкий, почти музыкальный голос ИИ. — Я просканировала жилой блок и такого объекта не обнаружено.

Она провела ладонями по лицу, пытаясь понять, что происходит.

— Ну вот приплыли… — пробормотала она себе.

Лоб вроде не горячий, но чувство тревоги не исчезало.

— Соедини меня с Мариной, — наконец произнесла она, опустив руки на кровать.

— Ага, опять будете допоздна болтать с этой заговорщицей? — усмехнулась Венера.

— Буду, если потребуется.

Интерфейс зазвучал лёгкой мелодией колокольчиков, и перед Алисой появилась голограмма с заспанным лицом Маринки.

— Алис, ну ты чего с самого утра? — простонала она, потирая глаза.

— Тут такое дело… либо я роман начну писать, либо сойду с ума, — Алиса нервно улыбнулась. — У меня уже во сне галлюцинации начинаются. Только это не просто сон. Будто меня что-то подталкивает. И всё время звучат эти слова в голове: *"Ты опоздала».

— Куда ты опоздала? — нахмурилась Маринка.

— Вообще бред какой-то.

Маринка зевнула, посмотрела на таймер.

— Ты это мне давай брось. В 3:00 в Старом квартале, на нашем месте.

Алиса открыла рот, но прежде чем успела ответить, интерфейс отключился.

Она осталась в тишине, глядя на пустоту, где только что висело голографическое изображение.

Флаер-такси завис над городом, тихо вибрируя, словно колебался перед прыжком в неизвестность.

Алиса всегда предпочитала старые модели — те, что уже почти вышли из моды, но ещё оставались на улицах. В них читалась особая атмосфера, что-то настоящее, не стерильное, как в современных автономных аппаратах, где всё управлялось ИИ. Она любила ощущение, что за рулём сидит человек, принимающий решения, а не алгоритм, бездушно просчитывающий маршрут.

Бета-16 растекался под ней сетью улиц, узких теней, всполохов света, будто огромное сердце с механическим ритмом.

Она крепче сжала пальцы, пока стеклоидная поверхность герметизировалась, отсекая мир наружу.

— Полёт запущен, — спокойно произнёс пилот.

Но Алиса не слышала его.

Что-то не отпускало её мысли — невидимая, глухая тревога, как шёпот, который никогда не звучал вслух, но всегда присутствовал.

Она посмотрела на мужчину перед собой.

Мгновение. Одна секунда.

И сердце пропустило удар.

Его лицо.

Где она видела его раньше?

Она потянулась за словами, но они не приходили.

Алиса моргнула.

Теперь перед ней сидел совсем другой человек — средних лет, с лёгкой улыбкой, обычный, ничем не примечательный.

Не тот, кого она видела раньше.

— Вы давно занимаетесь флаер-перевозками? — спросила она неожиданно.

Зачем она это спросила?

Флаер плавно скользил по воздуху.

Алиса смотрела вниз, на исторический квартал, затерянный среди времени, невидимый в цифровом шуме современности.

— Обожаю это место, — пробормотала она.

Аппарат приземлился.

Она шагнула в сторону двери, всё ещё прибывая в некотором оцепенении, словно остатки сна стояли у неё за спиной.

Она ворвалась в кафе, едва не задев сервировочную стойку.

Глаза пробежали по знакомому интерьеру. Столик.

Но Маринки за ним не было.

Алиса смотрела, как искрящийся пар лениво поднимается над бокалом, струится тонкими переливами и исчезает в воздухе.

Она провела пальцем по стеклу, чувствуя ледяной налёт.

Да, сегодня точно не тот день, когда стоит следовать правилам.

«Чёрная метель» в высоком бокале щекотала ноздри ароматом ликёра Блю Кюрасао. Кто-то гениальный догадался добавить туда виски и капли жидкого азота.

Вообще-то, конечно, рановато для таких напитков, подумала Алиса.

Но сегодня — в самый раз.

Иначе можно просто сойти с ума.

Она сделала первый глоток, ледяной, горьковато-сладкий, и почувствовала, как тревога в груди на миг отступила, оставляя место чему-то похожему на ясность.

Она сделала ещё глоток, обжигающе-холодный, с лёгкой горчинкой виски и цитрусовым оттенком ликёра.

Что-то в этом коктейле совпадало с её мыслями.

Неуловимое, тревожное, как ожидание, застывшее в воздухе.

Девушка взглянула в сторону входа.

Маринка как всегда не торопилась или снова попала в загадочную историю.

С утра Алиса надела тёмно-синее платье с имитацией корсета — не просто декоративного элемента, а встроенной адаптивной структуры, реагирующей на движение. Материал подстраивался под позу, слегка стягивался в районе талии, а затем расслаблялся при малейшем изменении положения тела. В век, когда удобство ценилось превыше всего, такие вещи считались редкостью, но Салли любила сочетать эстетику прошлого и технологии будущего.

«Когда-нибудь я всё-таки надену старое платье с кринолином и шляпку с вуалью», — мелькнула мысль, пока взгляд скользил по винтажным часам на запястье. Мамина страсть к реконструкциям оставила в ней любовь к старине, но в мире, где даже стены ресторана проецировали голограммы меню, это казалось чудачеством.

Зал дышал спокойствием. Сквозь прозрачные интерфейсы над столиками просвечивала старая кирпичная кладка — намеренно оставленный фрагмент стены, напоминавший о временах, когда здание было семейным особняком. Салли представила, как сотни лет назад здесь, у камина, собиралось большое семейство…

— Привет, мечтательница! — Голос Марины вырвал её из грёз.

Подруга сбросила твидовый плащ на кресло, и ткань мгновенно приняла его форму. Её чёрные волосы, струящиеся по плечам, и брюки с металлическим отливом контрастировали с ретро-стилем Салли.

— И что же на этот раз произошло? — Алиса упёрлась подбородком на изящную кисть. — Ну не иначе как нашествие инопланетян тебя задержало?

— Предпочитаю всё-таки земных особей, — Марина щёлкнула по интерфейсу, и в воздухе всплыло меню. — Хочешь знать, почему я опаздывала?

В её глазах — тех самых, что сводили мужчин с ума — заплясали весёлые искорки.

Маринка покрутила правой кистью в воздухе и сделала обворожительное па.

Теперь понимаю… Серьёзный аргумент. Алиса удивлённо вскинула брови.

— Ты… это действительно, Маринка?!

Удивлённая писательница заметила кольцо на безымянном пальце и сразу подумала, что возможно Маринке кто-то подарил на помолвку очень дорогое украшение. Хотя сама она об этом молчала. «Ничего, если захочет, расскажет.»

Слушай, Алиса… что там стряслось у тебя?

Что ты утром, ни свет ни заря, выдернула меня из постели.

Я ещё держалась за сон, за остатки мягкого тепла, но твой вызов разрезал его, как тонкий луч прожектора.

Если что-то серьёзное — выкладывай.

Я же всё-таки неплохой специалист адаптивной психиатрии.

Пока что я вижу, что желание лидировать в литературных топах привело лишь к синякам под глазами.

Алиса нахмурилась.

— Да ладно тебе. Ну, выкладывай.

— Да в смысле… стали странные сны сниться, а последние вообще — просто как наяву.

— Ага, вот то-то и оно. Скоро до галлюцинаций дойдёт. В отпуск тебе надо.

— Да какой отпуск?! У меня как будто интуиция против меня обострилась, как будто всё пытается мне что-то сказать.

Маринка улыбнулась, но в её глазах мелькнула тень понимания.

— У творческих людей всегда чертинка в голове.

Она наклонилась ближе, будто что-то услышала в самом воздухе.

— Так сказать, главные герои в двери твоей черепушки стучатся.

— Марин, прекрати. Я серьёзно. Утром на полу карта лежала. А потом испарилась.

Марина склонила голову в немом вопросе, её глаза блеснули лёгким интересом, но сдержанным, будто она не спешила делать выводы.

— Король пик? — протянула она, постукивая пальцами по столешнице. — Значит, говоришь, прямо на полу…

Алиса кивнула, сжимая пальцы на стакане так, словно это могло удержать реальность в привычных границах.

— Вист, покер… — Марина усмехнулась. — Ну, конечно, и гадания. Тебе ведь не нужно объяснять, что пиковый король часто символизирует власть, опасность, тайные замыслы…

Она замолчала, будто выжидала, наблюдая за реакцией Алисы.

— Но знаешь, что интересно? — вдруг продолжила Марина. — В некоторых интерпретациях король пик — это признак важного предзнаменования, знака, который нельзя игнорировать.

Алиса почувствовала, как холод прокатился по позвоночнику.

— И что с того?

Марина пожала плечами.

— Ну, ты же сама сказала, что интуиция у тебя обострилась. Может, тебе стоит обратить внимание на этот сигнал?

Может, и стоит, подумала про себя Алиса.

Ей вдруг захотелось свернуться в калачик, накрыться пледом, остаться наедине. Послушать тишину. Возможно, она даст какой-то ответ.

Старинный ресторанчик всегда давал ей силы и служил убежищем, где можно найти решение любой проблемы.

Это необычное место, где они уединились, в старом еврейской квартале, не давало ей покоя.

Самый центр города перестраивали незначительно, оставляя его как архитектурную ценность прошлого для туристов. Но стоило отъехать на пару кварталов — витиеватые стеклоугепластовые районы устремлялись в облака, словно пытались заглянуть за их пустоту с огромным любопытством. Частные флаеры и летающие аэротакси самых разных мастей и фасонов прорезали утренний смог, разделяя его на части и спеша по своим делам.

А под землёй кипела скрытая жизнь, уходя на многие этажи вниз — закрытые производства, сектора с обслуживающим персоналом, мониторящим все уголки бурлящего жизнью города,

огромные ангары с летающими средствами передвижения,

обслуживающие коммуникации мегаполиса. Хотя сейчас это название уже не применялось: в путеводителях местность значилась как сектор Бета-16 с центральной частью типа EIQ, живописной и часто посещаемой.

«Так странно, как место может хранить воспоминания и тайны,» — подумала девушка, настолько дух времени любимого заведения всегда будоражил её воображение.

Маринка обняла подругу и крепко прижала к своей груди.

— Как же я соскучилась по тебе, Алиска!!! -внезапно сказала подруга.

— Что по рейтингам? А может и название нового бестселлера уже придумала — Марина потянулась за бокалом.

— Вот то-то и оно, что в голову ничего не лезет, крутится на языке, а в голове пусто. А в остальном всё как обычно. Рутина. Работа, проекты… У нас в редакции загрузка такая, что я уже не уверена, где кончается мой интерфейс и начинается моё сознание.

Марина усмехнулась.

— В каком-то смысле это нормально.

Она быстро активировала меню:

— Мэдисон, запусти отображение.

Голографические панели вспыхнули перед ними, и официант-синтетик тут же принёс две запотевших ёмкости с коктейлем и маленькую чашечку эспрессо.

— Всё ещё фанатка пудинга с грушевой начинкой? — спросила Марина, подмигнув.

— Конечно, некоторые вещи не меняются.

Но мир вокруг них изменился.

Алиса провела пальцем по голографической поверхности стола, вызывая локальную сеть кафе.

Прошлое и будущее здесь переплетались, как старые таблички на домах и летающие аэротакси, скользящие над Бета-16.

Металогос изменил чтение навсегда. Книги больше не существовали в физической форме. Теперь истории запускались в сознании человека, погружая его в сюжет так, будто он сам жил внутри страниц.

— Ты когда-нибудь думала, что мы станем частью полностью цифрового мира? — спросила Алиса, разглядывая прозрачный экран над столом.

— Постоянно. Но иногда хочется просто листать бумажные страницы.

Маринка кивнула.

— Прошлое никогда полностью не исчезает, как и будущее…

Две подруги с детства никогда не разлучались и учились в одном учебном потоке. Но после окончания базовых блоков пути их ненадолго разошлись. Марина уехала на учёбу в Петербургское медицинское обучающее сообщество, так как давно мечтала стать врачом. Она увлекалась психологией и имела репутацию замечательного друга и собеседника. Салли очень ценила её советы, и неудивительно, что Марина посвятила свою карьеру в области психиатрии.

Ещё только обучившись азам грамоты, Алиса писала стихи и сочиняла маленькие истории, чем очень удивляла свою мать. Та никогда не понимала увлечений дочери, но относилась к этому трепетно и никак не препятствовала таланту своего отпрыска.

«Эх, Алиска, Алиска, а помнишь, сколько всего мы пережили вместе! Одни экзамены после девятого обучающего блока чего стоили…

«Похоже, сегодня у нас вечер воспоминаний,» — подумала Салли.

В седьмом блоке Алиса с подругой дурачились и постоянно спорили из-за её увлечения литературой, которая штудировала все местные Металогосы (когда то их называли библиотеками) и изучила в них практически все инфокристаллы. Именно тогда Маринка и предложила: «Когда-нибудь ты станешь знаменитой писательницей и будешь публиковаться под псевдонимом. Давай придумаем его сейчас, чтобы и капелька меня осталась в твоих книгах.» Марина начала коверкать имя Алисы, переставляя буквы.

«Вау, если мы возьмём последний слог и прибавим его к предыдущему, получится Са-ли. Вот кто ты будешь, Салли! Теперь осталось придумать только фамилию,» — радостно заявила Марина.

«Ну ты даёшь, подруга. Чем же тебе не нравится моя фамилия?»

«Да мне всё нравится. Алиса Андреева приятно звучит. Ну как-то слишком просто для такого имени, как Салли.»

«Ну и что ты предлагаешь, моя изобретательница? Где же мы возьмём фамилию для такого звучного имени?» — Алиса вопросительно посмотрела на подругу.

Марина почесала затылок.

«Так это проще простого! Пройдёмся по старому кварталу и почитаем таблички. Там ещё какие звучные имена из прошлых столетий!»

«Так что, вот так взять и украсть чью-то фамилию?»

«Ну почему сразу украсть?» — нахмурилась Марина, прищурив глаз. «Мы просто возьмём её ненадолго в долг. А вдруг ты прославишься, хозяин потом ещё тебе спасибо скажет. Виртуально, конечно,» — и она засмеялась.

Вот так мы и сделали: две заговорщицы прошлись по старой польской улице и примеряли фамилии к звучному имени Салли.

«Так вот оно, Гугенбергер.

Ну ничего себе! Это серьёзная заявка на претенциозность. Что ж, придётся писать серьёзные научные романы с такой звучной фамилией.»

«А что, Салли Гугенбергер вполне звучит,» — и Марина заговорщицки посмотрела на озадаченную Алиску.

Вот так в тот день она стала Салли Гугенбергер, вполне успешным журналистом средней руки в местном Инфологосе. В 2424 году они стали особенно популярны, инфокристаллы новостей распространялись по галонету почти со скоростью света. Алиса обожала технологии, выпустила юная писательница и несколько небольших научно-фантастических романов, сюжеты которых крутились у неё в голове ещё в подростковом возрасте. Технологический прогресс полностью изменил привычные процессы, такие как чтение книг. Теперь не требовалось листать бумажные страницы или даже держать электронное устройство. Всё сводилось к личному интерфейсу, который внедрялся каждому человеку ещё в подростковом возрасте — прямо под кожей чуть ниже локтя на левой руке. Для загрузки книги оставалась просто приложить специальный кристалл к интерфейсу. Большой популярностью пользовались и виртуальные версии инфокристаллов. Через мгновение информация, насыщенная визуализацией и интерактивными образами, буквально оживала в сознании читателя, позволяя погрузиться в мир книги без каких-либо усилий.

Это не просто удобно — это стало символом нового этапа в развитии человечества. Погружение в удивительные события автора, запахи, вкусы… Технология адаптировалась с головокружительной скоростью, стирая привычные границы между реальностью и воображением. Мир стал ещё более интегрирован с данными, но что это значило для человечества в долгосрочной перспективе? Пока оставалось только наблюдать. Но об этом, конечно, позже…

«Эх, Алиска, Алиска, как же я скучаю по нашим вечерам, когда мы беззаботно рука об руку бежали на галотеку. Помнишь, как у меня отломался каблук, и потом мы с тобой в туалете еле-еле отломали второй от моих новых туфель?» — Салли нахмурилась и посмотрела на Марину.

«А помнишь, как мы вдвоем влюбились в Сенечку Миронова и водили его за нос, тираня его галограмму вечерами напролет!»

«Помню, помню, как твоя мама отчитывала меня за наши сумасбродные идеи,» — улыбнулась Марина.

Подруга заказала салат с осьминогом и мидиями.

«Она всегда любила морских чудовищ,» — подумала про себя Алиска. Хотя почему бы и нет? Действительно, после общения с психами нужно восстанавливать и свою мозговую деятельность. И она улыбнулась, с любовью глядя на молодую черноволосую девушку.

— Что-нибудь пишешь сейчас? В какую переделку следующий раз попадём с твоими героями, а?

Маринка заговорщицки прищурилась.

— Хотя, погоди, у меня есть некоторая идея, — глаза красивой докторши засветились интригой. — Я ведь тоже замороченная на своей психиатрической области. Люблю пересматривать архивы, иногда задерживаюсь допоздна. И как-то случайно обнаружила старое дело пациента, который умер пару лет назад при загадочных обстоятельствах, если это можно так назвать. Может, тебе это подойдёт в качестве интригующего сюжета. Короче, сама увидишь. А я обмозгую, как это всё устроить, — сказала Марина, жуя морского гада и запивая его эспрессо.

Прошло пару дней, и галофон Алисы разлился пением соловья рано утром.

— Венера, подключи, — она вежливо попросила домашнего ии. Виртуальная хозяйка её квартиры слыла ещё той интеллигенткой. Девушка узнала голос подруги.

— Привет, Алис. Ну что, ты готова взяться за это дело? Это же настоящая бомба для твоего сюжета!!! Я нашла всё, что смогла, — голос Марины звучал одновременно буднично и с лёгкой интригой.

Алиса сидела у себя в квартирном блоке стеклянной башни, пики которой щекотали круглые бока облаков. Она наблюдала как из кружки с горячей водой в её руках лёгкий пар медленно поднимается вверх.

— Чёрт побери, никакие мысли не идут в голову!!! Как же сложно подключиться к потоку творчества, витающего где-то за горизонтом, — она напряжённо взглянула в пустоту.

Ежедневный ритуал всё же вселял некоторую уверенность в будущее — никакого кофе, никакого чая, только вода. Здоровье для неё почти как культ, но вдохновение, которое она так искала, никак не приходило.

— Что там у тебя есть? — спросила Салли, чувствуя, как волнение накатывает и к горлу подступает комок. Перед каким-то значимым событием у неё всегда появлялись такие ощущения: пальцы рук покалывали, а в центре груди как будто разливались капли кипятка.

Глава 2. Информация

На той стороне виртуальной связи что-то зашуршало, и Марина решительно продолжила разговор:

— У него были тетради, полные записей. Представляешь, настоящие бумажные тетради. Интересно? Где сейчас можно раздобыть такой артефакт? И я оставила себе копии его медицинских кристаллов, я перекину в твой интерфейс. Просто, взяла и скопировала почему-то. Даже сразу не могу тебе ответить почему? Ты же сама знаешь, психиатрия — это самое моё, а тут случай из ряда вон выходящий. Всё это можно внимательно изучить и тщательно просмотреть — там странностей больше, чем кажется на первый взгляд. Думаю, тебе это подойдёт для вдохновения. Подъезжай ко мне, это нужно непременно увидеть как можно скорее.

Алиса кивнула, хотя почему-то именно сегодня она очень мало верила в сказки и новый выдающийся сюжет.

— Хорошо. Я скоро буду.

Квартира Марины сверкала новизной и хромированными деталями.

Ангелы — так жители Бета-16 называли новый район, где архитектура, созданная братьями Керлис, казалась живым воплощением света и стремления к небесам. Металлизированные огненные нити струились вверх по мягким линиям зданий, теряясь в вечернем небе, а днём район превращался в сияющую феерию света и отражений.

Гигантские структуры будто парили над землёй, создавая иллюзию движения — словно замерзшие в воздухе крылья мифических существ. Их поверхности покрывал саморегенерирующийся материал, который реагировал на изменение температуры и солнечного излучения, переливаясь тысячами оттенков.

Летающие платформы соединяли уровни города, позволяя перемещаться без ограничений, а гравитационные купола обеспечивали баланс между человеком и пространством. Здесь, среди стеклянных высот и плазменных ореолов, прямо в головах ангелов, что очень символично по задумке гениальных архитекторов, хранились знания — в миниблоках и кристаллах, которые жители загружали напрямую в свои интерфейсы.

Ангелы не были просто районом. Они стали символом стремления к будущему, где технологии соединяются с искусством, а огонь архитектуры создаёт новый язык города.

Клео, интерактивная дама жилой ячейки, практически всю домашнюю работу взяла на себя. Леди ИИ — для Алисы она всегда казалось настоящей хозяйкой из грёз, воплощением уюта и технологий. Она словно невидимая фея, заботливо следит за домом, превращая повседневные хлопоты в лёгкую игру. Расход воды под её контролем — каждая капля на счету. Поломка? Уже вызвана служба, готовая исправить любую неполадку.

Но настоящая магия Клео — в её кулинарном искусстве. Пирог, аромат которого наполняет дом теплом, словно испечён заботливыми руками старого друга. Продукты никогда не закончатся, ведь она своевременно пополняет запасы. А уборка? Маленькие механические помощники, ловко скользящие по полу, делают его блестящим за считанные минуты. Клининговые синтетики появляются всегда точно по расписанию.

Клео– не просто искусственный интеллект, а душа дома, создающая гармонию и уют. С её помощью Маринке становилось проще, давая больше времени для разработки новых методов воздействия в психиатрии и написания диссертации.

Лёгкая холодность сквозила во всём интерьере, но таков уж fusion хай-тек — он словно переносил её посетителей в будущее. На белоснежном диване с серебристыми подлокотниками Марина раскинулась с небольшой креманкой в руке.

— Эй, Эридан, — бросила она кухонному синтетику, — доставь ка нам из холодильной камеры точно такую же. Я знаю, что Салли обожает взбитые сливки с черникой, — Маринка откинула шикарные волосы со лба и расплылась в хитрющей улыбке. Клео в этом мастер, победитель конкурсов в интерактивных соревнованиях рецептов.

Клео — богиня порядка и управдом Маринки, её верная помощница, подруга и большая сплетница, которая всегда следила за порядком с точностью машинных алгоритмов и не менее точно собирала любую информацию.

— Ты даже не представляешь, как она меня спасает, — усмехнулась Марина, кивая в сторону голографической панели, где Клео уже оптимизировала параметры освещения в комнате.

— Я вообще не понимаю, как раньше хозяйки справлялись без таких помощников. Без Клео, без твоей Венеры, — задумчиво произнесла Салли, наблюдая, как Клео подстраивала микроклимат, создавая идеальные условия в помещении.

Марина провела пальцем по интерфейсу, выводя последние отчёты.

— Ты же знаешь, это зачатки новой расы. Хорошо это или плохо — только время скажет. Но сейчас Клео спасает мне нервы каждый день.

Салли кивнула.

— Я точно знаю, что без неё твоя жизнь была бы куда сложнее.

Клео слегка повернула голову, фиксируя разговор и подстраивая свою поведенческую модель.

ИИ давно стали частью жизни.

— Но где теперь проходит грань между помощниками и самостоятельными существами?

На секунду Маринка задумалась. А после с тёплой материнской заботой и любовью посмотрела на свою подругу.

— Вот умеешь же ты порадовать меня, — Салли с аппетитом посмотрела на с десяток ягод, блестящих на белоснежной пагоде из сливок.

И квартира у Марины просто шикардос. Вместо штор на окнах блестели современные интерактивные жалюзи, всегда меняющие свою форму и показывая футуристические инопланетные пейзажи, а на полу возвышались хромированные скульптуры с неясными абстрактными силуэтами.

Молодая докторша любила свой дом. Квартира, купленная на кредитный полис, была для неё чем-то большим, чем просто жильё. Это её собственный уголок, где она могла спрятаться от суеты и вечером Клео приготовит маргариту, и сделает безе с креветками…

В одной из комнат подруга оборудовала себе кабинет с металлическими полками и огромным столом. Хотя скорее он подходил под стиль модерна, однако вписывался в интерьер безупречно. Под потолком в виде диковинной капли растекающейся по панели, блестел кондиционер, организовывая в помещении климат-контроль. Маринка писала диссертацию в своём убежище знаний. Психиатрия требовала отдачи, концентрации и внутреннего равновесия, а эти стены всегда помогали ей вновь почувствовать себя собой.

Маринка потянулась к стеклянному столику возле дивана, где стоял подаренный пациентом кубок — ещё одна дизайнерская деталь.

— Ты знаешь, а он чем-то напоминает капсулу в чертежах нашего Новицкого.

По-деловому улыбнувшись, докторша протянула папку.

— Все документы сразу я прихватить не смогла, там этих исписанных тетрадок с десяток. Представляешь, архаичные бумажные тетради!!! Да и заметить могут, что чего-то не достаёт. Сама знаешь, не положено, но мы что-нибудь придумаем.

— Вот, возьми, это твоя тема, без сомнения. Парня звали Гилберт. Еврей, полагаю. Его несколько лет назад на вокзале нашли. Еле живого, слабость, ожоги… А потом он начал рассказывать, что он из 1941-го года. Ты только представь: капсула времени и всё такое!

Алиса подняла взгляд от папки: — - Из 41-го года? И что, его кто-то слушал?

Марина пожала плечами:

— Не особо, конечно. Его потом в психушку перевели, но дело всё равно странное. Его записи сохранились. Если хочешь, похлопочу. Вдруг это станет настоящей бомбой для будущей книги.

Алиса задумалась:

— Машина времени, загадочные ожоги, рассказы о темпоральной капсуле — это было как раз то, что нужно. Если там есть хоть доля правды, я разберусь.

Глава 3. Клиника

В субботу утром Алиса, одетая в тёмное пальто и убрав волосы в строгий хвост, осторожно вошла в психиатрический исследовательский медицинский комплекс.

В коридорах царила стерильная тишина, нарушаемая лишь мерным гудением антисептических барьеров, отделяющих одну секцию от другой.

В воздухе смешивались запахи дезинфектора и нейроплазменных обработок, что придавали пространству странный, почти искусственный аромат ванили. Выходной день означал отсутствие главврача и большинства персонала.

Только автоматические системы наблюдения следили за каждым её шагом. Сотрудники, дежурившие в этот день, едва бросали на неё взгляды, принимая за обычного посетителя. Алиса быстрым шагом направилась к кабинету хранения инфокристаллов, держа в руках термос с горячей водой, словно это был её единственный щит и успокоение в этом мёртвом пространстве.

— Просто посмотреть, ничего не трогать, — повторяла она про себя, стараясь унять лёгкое волнение.

В архивной комнате царил полумрак, освещаемый лишь тусклыми голографическими консолями, которые периодически вспыхивали, обновляя данные.

— Иди скорее сюда, — прошептала черноволосая заговорщица, быстро закрывая консольный терминал.

Алиса плотно закрыла дверь, чувствуя, как электронный замок тихо щёлкнул за её спиной.

Окна здесь напрочь отсутствовали.

Марина активировала тонкую световую панель и обратилась к закрытому сектору архива с именем «Гилберт Новицкий».

При вскрытии появилось трёхмерное изображение пациента.

Худой мужчина с усталым взглядом, но с какой-то странной решимостью на лице.

— Что здесь написано? — Алиса взяла кристалл, почувствовав, как его поверхность слегка нагрелась от активации.

— Поступил 14 июня 2445 года с диагнозом лучевая болезнь — начала Маринка, быстро просматривая данные. — Жалобы: слабость, ожоги на коже, рвота…

Она замерла, прочитав следующую строку.

— Заявляет, что прибыл из 1941 года.

Алиса почувствовала, как холод пробежал по её спине.

— Чёрт… — выдохнула она. — Они определили его как душевнобольного?

Марина кивнула.

— Очевидно. Никто не воспринял всерьёз его историю.

Алиса перевернула данные, её руки дрожали.

На голографических страницах вспыхивали странные схемы и формулы. Словно пазл, которому не хватало одного кусочка.

— Это не просто бред, — прошептала она. — Здесь… здесь есть структура.

— Ты серьёзно думаешь, что он… и правда это сделал? — Марина смотрела на неё широко раскрытыми глазами.

Алиса не отвечала. Журналистика достала из плотного файла тетрадки. Она медленно, с непонятным волнением и диким восторгом, разглядывала неожиданно приобретённые сокровища.

Теперь такие производили в ограниченном количестве из смеси переработанных отходов с добавлением стеклоидной нити.

От бумаги прошлых столетий не отличить — та же текстура, тот же лёгкий шероховатый узор.

Но это сейчас редкость.

Эти тетради не лежали в обычных магазинах — их продавали в галонете, в разделе «спасённых ценностей» прошлого. Каждая с отметкой «историческая реконструкция», со встроенным антидеградационным слоем, сохраняющим записи на века.

Она провела пальцами по обложке. «Кто-то же доставлял учёному носители для его работ? Значит у больного пациента существовал покровитель или друг, верящий в его рассказы. Это уже немаловажный факт. Ничего, со временем разберусь..»

Алиса провела кончиками пальцев по страницам, исписанным мелким каллиграфическим почерком.

Материал отвечал на прикосновения и, на первый взгляд, казался прохладным, почти живым.

Тонкие инфо-нити медленно отреагировали на её прикосновение, активируя встроенную защиту от стирания.

— Вот оно… — прошептала она.

Теперь записи невозможно подделать, а это первая зацепка.

Она листала страницы, чувствуя, как нейросканер фиксировал её повышенную нервную активность. По спине пробежали мурашки, как будто сама клиника наблюдала за ней. Вчера она думала, что потеряла музу, что её вдохновение ушло навсегда.

Но теперь, держа в руках эти записи, она почувствовала электрический импульс, пробежавший по её коже.

Гилберт.

Имя, достойное лучшего романа.

Списанный врачами как психически нестабильный, но… не похожий на остальных.

Она крепче прижала драгоценные находки к груди, словно чувствуя жизнь внутри и тревожную пульсацию.

— Это мой шанс, — прошептала она.

Теперь загадочная история началась. Но за вдохновением скрывался непонятный страх, почему?

Нечто, что могло перевернуть не только её карьеру, но и её понимание реальности. Это стойкое ощущение не покидало Салли.

Девушка замерла и словно увидела события внутри своей головы. Первые строки и яркие сцены её будущей эпопеи поплыли перед глазами… Врачи, суетящиеся и спорящие о произошедшем вокруг душевнобольного, а дальше её воображение уже рисовало картину: Гилберт, стоящий посреди шумного вокзала, потерянный, измотанный путешествием сквозь время. Алиса перевернула страницу, стараясь разобрать его собственноручные записи: формулы, странные схемы и заметки, которые она не могла понять с первого взгляда.

«Невероятно, неужели он действительно сделал прорыв сквозь временной континуум?» — прошептала она себе под нос. Непонятная дрожь пробивала всё её тело, но она не могла оторваться от текста.

Алиса застыла. Её руки дрожали, а сердце бешено колотилось. Эти записи… Эти странные формулы и замысловатые схемы… Их нельзя просто так отложить в сторону. Необычный человек и его история могли стать фундаментом для книги, которую она давно хотела написать. Может, даже бестселлера, который перевернёт её карьеру.

Алиса нервно листала страницы, пахнущие медикаментами, а после закрыла тетрадь и опустила в плотную папку. «Это мой шанс,» — подумала она, — «Шанс вернуться в игру.»

Маринка подошла к застывшей от изумления подруге.

— Эй, ты это брось, — она осторожно коснулась плеча Алисы. — Сначала нужно все эти записи по полочкам разложить и не строить необдуманных планов. А то ты уже поплыла в заоблачные страны.

Докторша улыбнулась, но её голос казался напряжённым.

— Дуй отсюда скорее, пока нас не разоблачили. А там мы уже разберёмся как-нибудь.

Она поспешно чмокнула Алису в щёку и потянула её к выходу.

Теперь дело оказалось не просто в исследованиях. Теперь они знали слишком много.

Началась гонка, где за вдохновением и историей скрывалась разгадка тайн Гилберта и, возможно, что-то большее, чем подруги могли себе представить.

Глава 4. Мансарда Гугенбергера

1927 год. Восточная Польша. Брест-над-Бугом. Пришедшая польская власть проводит массовую полонизацию. В те годы прошлого века еврейская община Бреста одна из крупнейших в регионе. Евреи составляют значительную часть населения города. Брест — важнейший центр еврейской культуры, религии и образования. В городе действуют синагоги, Гилберт заканчивает школу с наивысшими результатами. Учителя в восторге от умнейшего мальчика. Он же полностью погружается в физико-математические формулы. После прихода польской диктатуры еврейское население сталкивается с трудностями. Поляки жёстко ограничивают права евреев, особенно в сфере образования и трудоустройства. Несмотря на это, еврейская интеллигенция, включая учёных, активно развивает науку, литературу и искусство.

Соломон Гугенбергер решает отправить сына на учёбу в Сорбонну во Франции.

— Эх сынок, по правде сказать, Михаил у меня немного глуп и я возлагаю на тебя большие надежды, Гилберт. А этого увальня оставлю в лавке, пусть моет склянки от медикаментов, пока не наберётся ума. А ты, сынок, у меня ещё прославишься, вот увидишь. Ты же Гугенбергер!!!

Парижская осень 1928 года встречала студентов прохладным ветром и шорохом опавших листьев на Булонском променаде. Гилберт, ещё совсем юный, но всегда молчаливый и сосредоточенный, стоял перед величественными дверями Сорбонны. Здесь, среди каменных стен и древних колонн, он погружался в мир, полный формул, идей и новых открытий.

Его преподавателем на курсах теоретической физики был Поль Ланжевен, известный своей элегантной манерой объяснять сложные концепции. На одной из лекций, посвящённой теории магнетизма, Ланжевен указал на Гилберта, когда тот задал вопрос, выходящий за рамки материала.

— Молодой человек, — улыбнулся Ланжевен, поправив очки, — ваш вопрос заслуживает более глубокого обсуждения. Оставайтесь после лекции. Нам есть о чем поспорить, не так ли?

После занятия Гилберт и Ланжевен долго говорили в профессорской. Ланжевен заметил, что в глазах юноши горел огонь научного любопытства, схожий с тем, который он сам ощущал в молодости.

— Не позволяйте миру отвлекать вас, юноша, — сказал он, манерно закидывая ногу на ногу, сидя на стуле. — В науке, как и в жизни, важно следовать за тем, что по-настоящему зажигает. Ты опять удивляешь меня своими мыслями, говоришь о времени так, будто его можно потрогать.

— Оно реальное, месье, — Гилберт наклонился вперёд, его голос звучал сдержанно, но с огоньком. — Если пространство можно искривить, значит, и время может подчиниться таким законам.

— Теория хороша, но сколько умов уже бились над решением этой проблемы, и всё безрезультатно, — Ланжевен улыбнулся, провёл рукой по бумаге с набросанными формулами. — Для масштабного эксперимента нужна огромная энергия. Где ты собираешься её найти?

— Я думал об использовании сильного электромагнитного поля вместе с кварцевыми кристаллами, — Гилберт поднял взгляд, его глаза блестели. — Это может усилить эффект.

— Хм… любопытно, — Ланжевен нахмурился, затем кивнул. — У тебя есть интуиция, мой мальчик. Я вижу в тебе что-то от своего молодого себя. Но ты должен понять одно: времени у меня мало.

— Не говорите так, месье! — юноша напрягся, его голос задрожал. — Вы должны быть тем, кто завершит этот проект.

— Нет, Гилберт. Это твоя судьба, — Ланжевен мягко, но твёрдо положил руку на пачку бумаг. — Вот чертежи и записи, которые я собирал долгие годы. Они твои. Совмести их с твоими идеями, доделай это. Я верю в тебя.

— Я обещаю, месье, — голос Гилберта был тих, но твёрд. — Я завершу начатое. И непременно упомяну ваше имя, если дойду до конца.

— Я уверен в этом, — Ланжевен чуть улыбнулся. — Теперь иди. Работай, сейчас очень трудное время для учёных, я предчувствую начало войны. Береги себя мой мальчик. Не позволяй глупости и неосторожности оборвать твой цепкий ум. Без таких людей научный прогресс будет ещё долго топтаться на месте, — и старик улыбнулся.

Мансарда Гилберта могла показаться обывателю помещением, забитым всяким хламом, на самом деле он её заполнил оборудованием, которое привёз из Парижа. Стеклянные пробирки, медные катушки, старые книги с потёртыми корешками лежали повсюду. В центре комнаты, под светом одинокой лампы, стояла доска, испещрённая формулами. Почерк нервными росчерками покрывал поверхность, как результат долгих часов работы, когда рука едва успевала за бегущими мыслями.

Идея о капсуле времени возникла у Гилберта ещё на лекциях Поля Ланжевена. Тогда, слушая о магнитных полях и искривлении времени, он впервые ощутил, что подобное перемещение может быть не только теорией, но и реальностью. Лекции Марии Кюри добавили ему практической смелости: её опыт и решимость вдохновили Гилберта пробовать и ошибаться.

Он начал с простого опыта. На столе, покрытом бумагами, стояла маленькая установка — пара магнитов, медный провод и кварцевый кристалл. Гилберт предположил, что если энергия электромагнитного поля была достаточно мощной, то можно было бы искривить временной поток. Теория была абстрактной, но её красота очаровывала его.

Первый эксперимент казался простым. Он прикрепил к своей установке маятник и пустил ток через катушки. Маятник замерцал в свете лампы, и вдруг на мгновение его движение, казалось, замедлилось. Гилберт не мог оторвать глаз. Вроде как едва заметное отклонение, но оно есть. Он тут же начал делать записи, руки тряслись и Гилберт боялся пропустить хоть один ничтожный элемент или промелькнувшую мысль. Работа полностью захватила цепкий ум юноши.

Ветер с Буга приносил в Брест тревожные вести. Город, ещё недавно живший в ритме мирных дней, теперь наполнялся шёпотом о надвигающейся буре. На улицах всё чаще слышались разговоры о войне, о том, как Германия наращивает силы. Еврейские семьи, такие как Гугенбергеры, чувствовали нарастающее давление. Законы становились всё жёстче, а взгляды соседей — всё холоднее.

Отец Гилберта, стоял у окна, глядел на улицу, пристально вглядывался в проходящих незнакомцев. Его лицо выглядела напряжённым, а руки сжимали газету. «Сынок, ты слышал? Они говорят, что скоро всё изменится. Что будет с нами, с нашим домом, с твоими исследованиями?» — его голос дрожал, но он старался не показывать страха.

Молодой ученый, сидя за своим столом в мансарде, не отрывал взгляда от формул. Его приборы тихо гудели, отражая свет лампы. «Отец, я не могу остановиться. Если я брошу это сейчас, всё, что мы сделали, будет напрасным. Я должен закончить.»

Соломон поднялся по лестнице, остановившись у двери. «Гилберт, ты понимаешь, что происходит? Если они придут, всё это…» — он махнул рукой в сторону приборов, — «всё это может быть уничтожено.»

Гилберт обернулся, в его глазах горел огонь. «Отец, я знаю. Но если мы не будем бороться за свои мечты, что останется? Я не могу позволить страху остановить меня.»

Соломон вздохнул, опустив голову. Он знал, что его сын прав, но тревога не отпускала. Внизу, в аптеке, клиенты всё чаще шёпотом обсуждали слухи о войне. Напряжение росло, как грозовая туча, готовая разразиться.

«Работай, родной,» — сказал он с тихой гордостью.

Эксперименты стали сложнее. Учёный пытался создать устройство, которое могло бы не просто замедлить время, но изменить его направление. Каждый шаг обрастал напряжением и внезапно возникающими трудностями, но Гилберт ощущал себя первопроходцем. Его мечта о капсуле времени росла, заполняя каждый уголок его сознания.

И однажды, в тусклом свете лампы, молодой учёный увидел её первую форму — металлический каркас с медными проводами, сияющий энергией и обещанием. Он назвал её «Эхо Времени». Пока это лишь начало, но для него это больше, чем просто машина. Это надежда на то, что прошлое, настоящее и будущее — лишь грани одного великого потока, который человек однажды сможет покорить.

Семейная аптека приносила стабильный доход, и отец никогда не упрекал любимого сына за то, что он не продолжил семейное дело.

В 1938 году, когда Гилберту исполнилось двадцать восемь лет, его имя зазвучало в узких кругах прогрессивных учёных. Его «когерентная лампа», как он сам её назвал, стала настоящим научным открытием. Лампа использовала принципы когерентности световых волн, что открывало новые горизонты в исследовании клеток и тканей человека. Идея зародилась ещё в его мансарде, но её путь к признанию оказался сложным и долгим.

Первым заметным применением лампы стали медицинские исследования. В лабораториях Парижа она использовалась для изучения тонких структур человеческих тканей, позволяя выявлять проблемы, которые ранее оставались скрытыми. Учёные, работающие в области медицины, восхищались её точностью и возможностями.

На одной из встреч в Париже, где Гилберт представил своё изобретение, кто-то из аудитории с одобрением сказал:

— Ваше изобретение, месье Гугенбергер, — это как микроскоп, только для света. Вы открываете невидимый мир для человечества.

Эти слова отразили то, что чувствовал сам Гилберт. Его работа теперь стала больше, чем просто теорией — она служила людям. Но вместе с признанием пришло и осознание хрупкости этой эпохи. Слухи о войне и растущей напряжённости всё чаще достигали Бреста. Отец Гилберта, Соломон, тревожился, боясь, что война разрушит всё, что его сын создал.

— Сынок, — сказал он однажды, сидя напротив Гилберта в тени их мансарды, — я горжусь тобой. Но что будет с этим изобретением, если мир погрузится в хаос? Всё может найти прахом и погрузиться в небытие.

— Отец, — тихо ответил Гилберт, — даже если это произойдёт, мои записи останутся. Главное — мы показали, что это возможно.

Вечер был полон спокойствия, но тишина казалась зловещей. В Бресте уже никто не сомневался — война неизбежна. Слухи о том, что еврейские семьи окажутся первыми жертвами, распространялись быстрее, чем можно было их опровергнуть. Соломон Гугенбергер сидел за кухонным столом, сжимая в руках газету. Его лицо покрывала мертвенная бледность, а взгляд поражал тяжестью и безнадёжностью.

— Гилберт, — позвал он, когда сын спустился из мансарды. — Нам нужно поговорить.

Учёный остановился в дверях, заметив тревогу в голосе отца. Он молча сел напротив, ожидая, что тот скажет.

— Ты знаешь, что происходит, — начал Соломон, его голос дрожал. — Они не оставят нас в живых. Евреи… Мы для них как мишени. Я не могу позволить, чтобы ты погиб из-за своей фамилии.

— Отец, — Гилберт нахмурился, — ты хочешь, чтобы я отказался от нашего имени?

— Да, — Соломон резко поднял голову, его глаза блестели от слёз. — Ты должен стать Новицким. Поляком. Я уже нашёл человека, который поможет с документами. Это единственный способ спасти тебя.

— Я заплачу любые деньги за эти документы, — на глазах старика показались слёзы.

Гилберт долго молчал, глядя на отца. Он понимал, что тот прав, но внутри всё протестовало. Отказаться от фамилии, от наследия, от всего, что связывало его с семьёй… Это было как предательство.

— Я не могу, — наконец сказал он, но голос его был слабым. — Это неправильно.

— Неправильно? — Соломон ударил кулаком по столу, его голос сорвался. — Неправильно — это то, что они делают с нами! Ты думаешь, я хочу такого будущего? Но если ты не сделаешь этого, ты погибнешь. А твои изобретения? Всё, над чем ты работал? Это тоже исчезнет.

Гилберт опустил голову. Он знал, что отец прав. Его работа, его мечты — всё это могло быть уничтожено в одно мгновение. Он глубоко вздохнул и кивнул.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Я сделаю всё как ты скажешь.

Соломон закрыл глаза, словно молился. Он знал, что это решение спасёт сына, но в то же время чувствовал, что он уже скоро никогда не увидит своего мальчика.

Старый нотариус в приглушённом свете настольной лампы передал Гилберту документы. Теперь в них значилось новое имя — Гилберт Новицкий. Сердце сжалось от странной смеси облегчения и горечи. Он смотрел на бумаги, будто эти несколько строк могли стереть его прошлое. Но он знал — это был единственный путь выжить.

Вернувшись домой, Гилберт аккуратно запаковал свои книги, тетради, чертежи и записи в два небольших чемодана. На них были самые важные формулы, чертежи «когерентной лампы» и записи экспериментов. Его мать, Голда Моисеевна, стояла в углу комнаты, наблюдая за сыном. Её глаза были полны заботы, но она молчала, осознавая, насколько важно сохранить его труд.

— Мамочка, — тихо сказал Гилберт, закрывая чемодан. — Это всё, что мы можем взять с собой. Остальное слишком громоздко.

— Главное, сынок, чтобы ты был в безопасности, — ответила она, её голос дрожал, но была слышна нежность.

Остальное оборудование он переправил в Польшу, в поместье дальних родственников. Глубокий подвал старинного дома стал тайным хранилищем для тяжёлых приборов и толстых папок с оставшимися записями. Когда всё было разгружено, Гилберт задержался на мгновение, глядя на свою сокровищницу знаний. Он знал, что это может быть последний раз, когда он их видит.

Вернувшись домой, он застал всю семью в подготовке. Близняшки Ханна и Сара с детской живостью спорили, как уместить свои игрушки в один чемодан. Мойша, младший брат, в задумчивости осматривал комнату, проверяя, ничего ли не забыли. Голда Моисеевна, несмотря на усталость, готовила еду в дорогу, сосредоточенно замешивая тесто.

— У нас мало времени, — сказал Гилберт, входя. Его голос оставался спокоен, но внутри всё сжималось от тревоги.

— Мы почти готовы, сынок, — отозвалась мать, не поднимая головы. — Скоро поедем.

Но их планы рухнули утром 22 июня 1941 года. Грохот первых бомб, взрывающихся неподалёку, разбудил всех. Война началась, и их мечта об отъезде стала недостижимой. В хаосе утра Голда Моисеевна крепко обняла своих детей, молясь, чтобы они выжили.

Семья Гугенбергера пребывала в полном отчаянии. Соломон сидел за кухонным столом, потупив голову, его руки дрожали, словно он пытался удержать всё, что разваливалось вокруг. Лицо его было уставшим и печальным, взгляд опущен на пустую чашку.

— Господи, да что же это творится? — пробормотал он едва слышно. — Зачем все эти войны, это насилие? Бессмысленные убийства… Откуда у людей эта безудержная жадность? Отнять, разрушить… А я ведь не увижу своих внуков. Гилберт, мой дорогой сынок, Мойша… — Его голос сорвался, и он прижал руки к лицу, скрывая слёзы. — Что теперь будет с нами?

Гилберт стоял у двери, молча наблюдая за отцом. Его плечи были напряжены, а в глазах читалась тревога. Вся его решимость казалась слабой перед болью, которая захлестнула дом. Он сделал несколько шагов к столу и сел напротив Соломона.

— Отец, — сказал он тихо, стараясь придать голосу твёрдость. — Мы уже собрали чемоданы. Всё будет хорошо. Мы уедем. Переждём оккупацию.

Старик поднял голову, и в его взгляде Гилберт увидел безнадежность, смешанную с отчаянием. Он покачал головой.

— Нет, не будет такого, Гилберт, — произнёс Соломон с тяжёлым вздохом. — Сегодня ночью матушка моя, покойная Франя, приходила во сне. Вся наша семья собралась. Она всех пирогами угощала. Белые платки на головы всем повязала, ярмолки надела. А тебе, внучок, она сказала: «Ты выйди-ка за дверь. Рано тебе.»

Соломон замолчал, его взгляд потемнел. Гилберт чувствовал, как холод прокрадывается в комнату, несмотря на тепло зажжённой лампы.

— Она меня предупреждала, — тихо добавил Соломон, словно пытаясь найти в этом смысл. — А что это значит? Гилберт, сынок, ты должен выжить. Что бы ни случилось.

Учёный тяжело вздохнул. Он понимал, что страх отца не был безосновательным. Бомбы могли рухнуть в любой момент, и будущее казалось тёмным, как угольная пыль. Но он чувствовал, что обязан бороться — не только за свою жизнь, но и за их общее наследие.

Тёплый вечер в доме Соломона был нарушен неожиданным грохотом. Дверь распахнулась, и в дом ворвались немецкие офицеры, одетые в лёгкую форму, но с жестокими, непрощающими взглядами. Первым вошёл высокий немец с холодными глазами как у змеи. Клейнер ненавидел евреев. Его детство прошло в нужде и бедности, а соседи Штейнберги всегда жили зажиточно, когда ему оставалось нюхать запах луковых блинов по выходным.

Соломон, который ещё мгновение назад сидел за столом, оцепенел, словно почувствовал, что случилось неизбежное.

— Все на месте! — рявкнул один из офицеров, указав на собравшихся.

Берховец считал себя безупречном арийцем, способным очистить планету от скверны. Он ненавидел всех, кто имел нечистую родословную. Мир нужно спасать. И в этом он преуспел, творя бесчинства на территории соседних стран.

— Фу, не терплю запах еврейских домов, — и он сплюнул на пол

Сёстры-близнецы Ханна и Сара закричали, их детские крики разрывали воздух. Мойша бросился к матери, пытаясь прикрыть её своей спиной. Голда Моисеевна, дрожащими руками, обняла своих дочерей, словно надеясь, что её объятия защитят их от несчастья.

Соломон, глубоко вздохнув, посмотрел на сына, который замер у двери. Он поймал взгляд молодого учёного и коротким движением головы указал на лестницу, ведущую на мансарду.

— Иди, — прошептал он, едва слышно, но с силой, которая не оставляла сомнений.

Гилберт не стал медлить. В мгновение ока он метнулся к лестнице и начал подниматься вверх. Один из офицеров заметил его движение.

— Стой! — выкрикнул он, устремляясь за ним.

Гилберт добежал до мансарды и захлопнул тяжёлую дверь за собой. Солидная конструкция двери выдерживала удары, пока оккупант яростно пытался её взломать. Чемоданы с записями и изобретениями лежали у капсулы времени. Сердце билось как сумасшедшее, но руки оставались уверенными.

Он нажал на кнопку капсулы, и гудящий свет залил комнату. Вокруг всё заходила ходуном. Гилберт вошёл внутрь, его дыхание было учащённым. Закрыв за собой дверь темпорального устройства, он почувствовал, как земля под ногами начала уходить. В тот момент он понял: он оставляет позади всё, что любил, но его миссия, его идеи должны выжить.

Глава 5. Поиск истины

Салли чувствовала, как её воображение будто сорвалось с цепи, сотворяя миры, которые буквально вытесняли реальность. Ночи становились для неё временем работы — тихие, наполненные лёгким мерцанием лампы. Она создавала забытые образы, писала ночью напролёт, позабыв про усталость. Голубоватые кристаллы наполнялись динамичными диалогами, хитросплетениями судеб и загадочными поворотами сюжета.

Но однажды на рассвете, когда первые лучи солнца скользили по её хромированному столу, Салли осознала, что главный герой, Гилберт Новицкий, не подчиняется её авторскому замыслу. Он жил своей жизнью, отказываясь идти по заранее продуманному пути.

— Ну что ж, — тихо улыбнулась она, едва касаясь пальцами бумаги. — Ты победил, Гилберт. Рассказывай свою историю, а я просто с удовольствием послушаю.

Она потёрла красные глаза, а в голове прозвучало усталая мысль: Ну и что же ты, Алиска, будешь слушать? У тебя и кода нет для его учёных разговоров. Ну разве что наушники купить волшебные или потереть лампу Алладина.

Салли трудилась день и ночь над созданием своего гениального литературного шедевра. Она изучила практически всё, что могла понять о физике и математике, на своём уровне знаний. Однако в какой-то момент её работа зашла в тупик.

— Эй, Маринка, что мне делать? — взволнованно спросила она. — Я понятия не имею! Все 12 тетрадей загадочного пациента написаны на закодированном языке. Я совершенно не понимаю, как это всё расшифровать. Что ты предлагаешь? Просто всё бросить? Ведь я только увлеклась этим, и моя писанина как раз в самом разгаре!

Марина задумчиво посмотрела на подругу и уверенно ответила:

— Нет, конечно. Бросать — это не наш вариант. Знаешь, может, это не просто текст, а что-то вроде закодированного послания потомкам. Мы могли бы начать с поиска закономерностей. Например, посчитать, какие символы повторяются чаще всего. Я где-то читала, что подобное помогает взломать даже сложные шифры.

Алиса оживилась. — А что, если эти тетради — ключ к чему-то важному? Может быть, пациент хотел передать некое предостережение. Ты думаешь, мы с этим справимся?

Марина улыбнулась: — Конечно. Мы ведь с тобой не привыкли отступать. Я уверена, разгадка где-то рядом. Надо просто дать себе время и не бояться искать пути решения.

На следующий день докторша позвонила. Ухмыльнувшись, она показалось со своей широкой улыбкой в виртуальной светящиеся спирали голофона:

— А ты знаешь, я поговорила с Дмитрием, и у него оказались очень даже замечательные предложения по поводу расшифровки тех физико-математических загадок, которые Гилберт оставил нам. Кстати- это мой парень, давно нужно было о нём рассказать. Да всё дела и дела. У Димки есть несколько ребят, которые неплохо разбираются в физике, ну и всё такое… И, если сами ничего не смогут придумать, то уж точно кого-то посоветуют.

Алиса почувствовала, как её сердце замерло на мгновение, а затем радостно заколотилось.

— Это правда? — с воодушевлением спросила она. — Это значит, что у нас появился шанс найти разгадку?

Докторша рассмеялась: — Шанс? Алиса, это больше, чем шанс. Теперь у нас есть команда, и всё это приобретает совсем другой масштаб. Готовься к тому, что загадки Гилберта поведут нас дальше, чем мы могли представить. В этот момент Алиске показалось, что Маринка горела фантастической идеей больше, чем автор будущей эпопеи.

Глава 6. Бегство

Гилберт почувствовал, как мир вокруг него будто треснул, оставляя за спиной привычную реальность. Гравитация исчезла, время сжалось в единый миг — ослепительная вспышка и…

Его капсула едва выдержала адский путь: жестокое излучение, сотрясения, словно ярость времени и пространства, буквально рвали её на части. Когда он наконец оказался на другом конце реальности, то рухнул возле железнодорожного вокзала, прямо между рельсами. Металлический корпус капсулы разлетелся на осколки, которые поблёскивали в утреннем свете, словно напоминание о том, через что ему пришлось пройти.

Страх и восторг боролись в его душе. Казалось, все его представления о мире перевернулись в один момент, но где-то в глубине сознания зажёгся огонёк: «Это место — моя новая загадка. Теперь я должен понять, как и зачем я здесь.»

К счастью, место оказалось пустынным. Вокзал ещё спал в предрассветной тишине, а редкие прохожие не обращали внимания на странные обломки. Гилберт, тяжело дыша, осмотрелся вокруг. На мгновение он замер, будто не веря, что выжил, а затем, стряхнув с себя пыль и осколки, поднялся на ноги.

Перед ним был новый мир, не похожий на тот, который он знал. Поезда с тихим гулом проходили неподалёку, но выглядели они странно — гладкие, без колёс, словно парящие над рельсами. Воздух был наполнен незнакомыми запахами, а вокзал был утоплен в футуристических огнях.

Новицкий провёл рукой по своей растрёпанной одежде и прошептал:

— Где я? И что, чёрт побери мне теперь делать?

Его сердце было переполнено смесью ужаса и трепета. Он осознавал одно: началось самое непредсказуемое путешествие в его жизни. Воздух казался иным, густым, как будто насыщенным энергией, которая пронизывала всё вокруг.

Он замер, пытаясь справиться с головокружением. Глаза привыкали к странному свету — не естественному солнечному сиянию, а какому-то искусственному свечению, источники которого невозможно определить.

— Что — то не так. — Учёный чувствовал странное жжение по всей поверхности кожи. Тошнота подкатывал к горлу. — Нужно идти вперёд. Но куда?

Здания, высокие и непривычно изогнутые, будто вырастали из самой земли, слившись с ней в единый организм. Гилберт выглядел, словно сразился со стаей львов.

— Люди подумают, что он нищий безумец, — в голове гудел пчелиный улей и до ужаса хотелось пить. Он ещё никогда так себя паршиво не чувствовал.

Гилберт приблизился к странному стеклянному зданию. Вокруг всё оживлённо двигалось. В воздухе объекты непонятного назначения проделывали невероятные па.

Люди… или, возможно, это были не совсем люди, двигались вокруг — уверенные, с сияющими устройствами в руках, которые, казалось, заменяли им не только средства общения, но и часть сознания.

— Я схожу с ума, или это последствия перемещения сквозь матрицу пространства, — -Гилберт чувствовал себя словно на другой планете.

— Это что? — пробормотал он, с трудом подбирая слова. — Будущее?

Мужчина сделал шаг и наступила темнота. Учёный распластался возле входа в здание аэровокзала.

Его привезли в больницу в тяжёлом состоянии. Врачи, привыкшие работать с необычными случаями, оказались сбиты с толку, увидев результаты его анализов. Показатели выходили за рамки стандартной медицинской логики: странные маркеры в крови, необычные электрические импульсы в мозгу. Всё это вызывало у них массу вопросов.

Гилберт лежал в реанимационной капсуле, его тело на грани энергетического истощения, а сознание плавало где-то между явью и беспамятством. Врачи, склонившиеся над панелями управления, обеспокоенно изучали его показатели. Радиационное воздействие оставило свои следы — уровень поражения слишком высок. Никто из них не мог понять, как он вообще выжил.

— Это невозможно, — пробормотал один из врачей, сверяясь с данными. — Такое облучение должно немедленно привести к фатальным последствиям. Но его клетки…

— Адаптируются? — переспросила его коллега, не скрывая удивления. — Вы хотите сказать, что он каким-то образом противостоит разрушению на уровне ДНК?

Тем временем Гилберт начал приходить в себя. Тело казалось тяжёлым, словно наполненным свинцом, а голове плавал поток неуправляемых мыслей. Он чувствовал странное покалывание в каждой клеточке своего организма. Он попытался пошевелиться, но капсула удерживала его в статическом положении для стабилизации.

— Не пытайтесь двигаться, — раздался спокойный голос врача. — Вы подверглись сильному облучению. Ваше состояние нестабильно.

Гилберт, с трудом повернув голову, ответил хриплым голосом:

— Мне нужно поговорить… с учёными. Это важно. Я думаю… я совершил прорыв…

Доктор, стоя у экрана с данными, внезапно подняла бровь, её удивление сложно было скрыть.

— У него нет ДНК-прививки, — произнесла она, будто вслух подтверждая свои подозрения. — И никакого идентификационного паспорта-чипа… Интерфейс тоже отсутствует. Кто он?

Она повернулась к коллеге, который лишь пожимал плечами, сам пребывая в замешательстве. Доктор сделала шаг ближе к капсуле, пристально разглядывая Гилберта, словно пытаясь разглядеть истину. Её голос стал тише, наполненным почти благоговейным недоумением:

— Отшельник? Но таких уже десятилетия как никто не видел. Это противоречит всему, что мы знаем. Почему он появился сейчас?

Гилберт, хоть и был ещё слаб, уловил смысл её слов. Её голос, с едва читаемым лёгким акцентом, достиг его, пробудив в нём лёгкую улыбку. Он понял, что его присутствие — это загадка не только для них, но и для самого мира, который давно ушёл вперёд от привычной ему реальности.

— Знаю, это странно для вас… — проговорил он осипшим голосом, подняв взгляд на доктора. — Но… возможно, ответы найдутся не в том, что я сделал, а в том, что я принес.

Эти слова оставили доктора в ещё большем замешательстве. Она не могла понять, как человек, который буквально выбыл из системы, мог являться носителем чего-то, что могло бы повлиять на будущее.

Гилберт, собрав остатки сил, выпрямился в своей реанимационной капсуле. Его голос звучал хрипло, но с каждым словом приобретал всё больше уверенности:

— Я Гилберт Новицкий… прибыл из 1941 года. Какой сейчас год?

Комната наполнилась тишиной, прерываемой лишь тихим гулом медицинских приборов. Врачи замерли, их взгляды впились в него, пытаясь осознать услышанное.

— Сейчас 2445 год. 23 июня. — Доктор, подняв бровь, сделала шаг вперёд, её голос прозвучал с ноткой скептицизма:

— Вы хотите сказать, что вы… из прошлого? Из времён давно забытой Второй мировой войны XX века? Это невозможно. Как?

Гилберт кивнул и встретился с её взглядом.

— Я понимаю, что это звучит невероятно, — продолжил он, — но это правда. То, что произошло, я сам не до конца могу объяснить. Моя капсула, она… она перенесла меня сквозь время. И теперь я здесь, в вашем мире, который для меня так же загадочен, как для вас мой рассказ.

Врач постояла в задумчивости, обменявшись взглядами с коллегами. Наконец, она произнесла:

— Значит, вы не только загадка для медицины, но и для самой физики времени.

Гилберт слабо улыбнулся:

— Я готов рассказать всё, что знаю. Возможно, мои знания помогут вам понять, как это стало возможным.

Он, лежа в реанимационной капсуле, заметил, как врачи начали переглядываться, их лица выражали смесь недоверия и беспокойства. Его слова о том, что он прибыл из 1941 года, казались им абсурдными. Один из врачей, нахмурившись, тихо сказал:

— Мы должны пригласить психиатра. Возможно, у пациента посттравматический синдром или галлюцинации. И это предсказуемо, его клетки мозга могут искажать реальность, подвергшись такому жёсткому удару радиации.

Через некоторое время в палату вошёл мужчина средних лет, внимательно наблюдая за пациентом. Он сел рядом с капсулой, изучая Гилберта с профессиональным интересом.

— Меня зовут доктор Лебедев, — представился он. — Я психиатр. Мне сказали, что вы утверждаете, будто прибыли из 1941 года. Хотите рассказать мне об этом подробнее?

Гилберт, несмотря на слабость, встретил его взгляд с твёрдостью.

— Я понимаю, как это звучит, доктор, — начал он. — Но это правда. Я и не собирался появляться в этом техногенном будущем, я спасал свою жизнь и научные разработки. И теперь я здесь, в вашем времени. Я не прошу верить мне на слово, но прошу выслушать.

Доктор Лебедев слегка удыбнулся, делая пометки в высветившийся панели интерфейса. Его голос оставался спокойным, но в нём звучала нотка скептицизма:

— Это звучит как фантастика, Гилберт. Но я здесь, чтобы понять вас. Расскажите мне, что именно произошло.

Гилберт начал рассказывать свою историю, стараясь быть максимально точным. Он знал, что его слова могут показаться безумными, но в глубине души надеялся, что хотя бы один человек поверит ему.

Доктор Лебедев едва заметно кивнул, слушая историю Гилберта, но в его глазах читалось сомнение. Когда рассказ закончился, он хмыкнул и озадачена коснулся кончика носа.

— Это действительно звучит… захватывающе, — произнёс Вениамин Маркович, спокойно, тщательно подбирая слова. — Но согласитесь, такие события чаще всего мы слышим в литературе или кино. Сквозь время? 1941 год? Загадочные исследования? Даже в наше время запрещены эксперименты, связанные с искривлением временной линии, из за опасности сдвига событий и непредсказуемых последствий. Это всё выходит за рамки обычной реальности.

Гилберт нахмурился, понимая, что его слова не достигли цели.

— Вы думаете, я сошёл с ума, не так ли? — спросил он, глядя прямо в глаза Лебедеву.

Психиатр не торопился с ответом, стараясь поддерживать профессиональный нейтралитет.

— Я думаю, что ваша история уникальна, — осторожно сказал он. — Возможно, вы пережили что-то действительно травмирующее, что заставило вас создать этот сценарий, чтобы справиться с происходящим. Наш ум — невероятно сложный аппарат, и иногда он защищает нас неожиданными способами.

Гилберт почувствовал прилив разочарования. Он знал, что говорит правду, но, похоже, никакие слова не могли убедить Лебедева.

— Если вы не верите мне, — проговорил он напряжённым голосом, — тогда хотя бы помогите мне найти кого-то, кто разбирается в физике. Они смогут проверить то, что я говорю. Это не просто «сценарий», доктор. Это реальность.

Лебедев ненадолго задумался, затем осторожно кивнул.

— Хорошо, — ответил он. — Я могу поговорить с коллегами. Но, Гилберт, вы должны быть готовы к тому, что не все примут вашу версию за истину.

Новицкого удалось стабилизировать, но его рассказы о прошлом и странные детали его личности продолжали вызывать у врачей сомнения. После долгих обсуждений и консультаций было принято решение направить его в психиатрический исследовательский центр для дальнейшего наблюдения.

Когда его привезли в учреждение, Новицкий выглядел спокойным, но в его глазах читалась усталость. Он понимал, что реальную историю воспринимают как бред, но Гилберт не собирался отказываться от своей правды. Врачи и персонал лечебницы, привыкшие к разным случаям, всё же не могли скрыть любопытства. Его манера речи, знания и странные старинные конспекты, которые он привёз с собой, заставляли задуматься: а вдруг за этим действительно скрывается что-то большее?

В одной из первых бесед с психиатром Новицкий твёрдо заявил:

— Вы можете считать меня сумасшедшим, но я знаю, что говорю правду. Всё, что я пережил, — это не плод моего воображения. И если вы дадите мне шанс, я докажу это.

Его слова прозвучали с такой уверенностью, что врач на мгновение замер.

«Да, каких только историй можно наслушаться на моей работе — фантастические фильмы можно и не смотреть. Порой кажется, что впору и самому сойти с ума».

Глава 7. Верховья Лены

Сибирь. Верховья реки Лены.

Когда-то, в незапамятные времена, здесь скрывались те, кто сумел пережить вселенскую катастрофу.

Остатки древней цивилизации спустились под землю, оставляя позади разрушенный мир, который они больше не могли назвать своим.

Они принесли с собой удивительную технику, а может, даже магические знания, способные поддерживать жизнь в каменных глубинах.

Долгие годы они существовали в тенях, укрепляя свои убежища и создавая системы, превосходящие любые технологии прогрессивного мира. Но в конце концов их потомки начали выходить на поверхность. Те, кто покинул каменные лабиринты, стали частью новых поколений.

А те, кто остались… угасли. А иные истории гласят, что ушли в портал…

Теперь это место стало легендой.

Старейшины Тайги рассказывали истории о затерянном городе, о туннелях, где когда-то жили люди, обладавшие удивительными знаниями. Они исцеляли одним взглядом, силой мысли перемещались из одной точки в другую. Жизнь длилась неизмеримо долго.

Но никто не знал настоящей правды. Никто не мог сказать, что же осталось там, под землёй.

Но кое-кто всё ещё искал ответы. А возможно и нашёл их.

Глубоко в катакомбах, под слоем камня и металла, теперь скрывалась база Отшельников.

Те, кто выбрал свободу.

Те, кто отверг цивилизацию, превратившую личность в цифровой код, а выбор — в алгоритм, прописанный в правилах общества.

Их убежище хранило не просто тайну — оно стало технологическим симбиозом, где наука встречалась с природой, создавая мир, который должен свободным.

Глубоко в туннелях просыпалась новая жизнь, а возможно и новая цивилизация…

Сибирь — это не просто место на карте. Это древний мир, живущий по своим законам, неподвластным времени и прогрессу.

Бескрайние леса, словно зелёный океан, тянутся на сотни километров, скрывая в себе тайны тысячелетий. Здесь, где человек — лишь гость, природа диктует свои правила.

Весной реки пробуждаются, ледяные пласты с грохотом разламываются, унося их по течению. Вода бурлит, несётся стремительным потоком, уничтожая всё на своём пути. Но именно в эти моменты природа демонстрирует свою мощь и гармонию: там, где ещё вчера царил ледяной покой, сегодня пробивается жизнь.

Верховья Лены — это сплетение дикой красоты и жестокий заповедник непоколебимой силы. Горы возвышаются над землёй, будто древние стражи, охраняющие её покой. Их вершины, укутанные снегом, напоминают о вечности — здесь время замедляет свой ход, превращая мгновения в воспоминания.

Но эта земля не терпит слабости. Она сурова, она всегда ждёт, испытывает тех, кто осмелится ступить на её тропы. Глубоко в тайге скрываются животные, способные выживать в самых жестоких условиях — волки, рыси, медведи. Их инстинкты отточены веками, и они не знают жалости.

Когда ночь опускается на тайгу, лес оживает древними голосами. Шорохи, хруст веток, далёкий вой — всё это сливается в загадочную симфонию, которая напоминает человеку: здесь он лишь гость.

Но у природы есть и свой язык мудрости. Здесь каждое дерево, каждый камень, каждый ручей говорит с тем, кто умеет слушать. Она показывает, что выживание — это не борьба, а сотрудничество. Что сила — не в уничтожении, а в приспособлении.

Сибирь — это магия испытания. Это вечность. Это доказательство того, что существует сила, неподвластная человеку. Глухие леса и безмолвные воды реки укрывают место, о котором забыли даже сами боги прогресса. Глубоко под землёй, в старинных туннелях, вырытых незапамятными предками, укрылись те, кто выбрал иную дорогу — вдали от цивилизации и всевидящего ока камер наблюдения. Здесь живут вольнодумцы учёные, все для кого свобода — это основа их жизни и мировоззрения.

В этих глубоких катакомбах, проложенных сквозь земные недра и укрытых от взглядов, располагается база Отшельников. Уже много лет на них ведётся охота, дух свободы очень невыгоден прогрессивному обществу, лишь на первый взгляд напоминающему техногенный рай и свободу для выбора вашей дороги.

Ночная тишина тайги нарушилась тихим, но настойчивым голосом, прозвучавшим из галовизора наблюдательного отсека.

— Вега, Вега, приём! Вижу несанкционированное движение. Проверьте периметр.

На другом конце интерфейса последовала короткая пауза, затем ясный и уверенный ответ:

— Альтаир-4 принял. Высылаю дронов для обнаружения чужаков и проверки близлежащей территории.

— Вега, возможно крупные животные, стая волков, весна, гон. Скорее всего драку устроили, шума наделали как отряд военных.

Искрящиеся всполохи дронов пересекались в темноте, освещая искрящийся снег. Где-то вдалеке мелькнули тени, настолько быстро, что оператор не сразу понял, что увидел.

Группа наблюдательного пункта отшельников сканировала каждый сантиметра периметра, каждое движение — всё отточено до автоматизма. Галосвязь продолжала подавать короткие отчёты:

— Визуальный контакт не установлен. Проверяю следы, метка север-17, оцениваем расстояние пятьсот метров от периметра. Волки, фу, пронесло. Это гораздо лучше, чем другие непрошеные гости.

В тёмных глубинах туннелей,

глубоко под землёй, в сердце катакомб, жилище отшельников представляло собой симбиоз высоких технологий и биоинженерии, запрещённые в обществе исследования строго контролировались и карались по закону. Грейдерское сообщество конгломерата объединённых стран строго следило за этим.

Коридоры и комнаты Отшельников напоминали единый живой организм, где каждое пространство функционально и технологически насыщено. В этом укрытом от мира месте наука встречалась с природой, создавая идеальную гармонию.

Комнаты жителей проектировались на основе принципов адаптивного дизайна, который мог подстраиваться под привычки и ежедневные потребности своего хозяина. Полностью автоматизированные, они регулировали температуру, освещение и акустику благодаря наноматериалам, встроенным в стены. В ночное время покрытие всех отсеков источало мягкий биолюминесцентный свет, напоминающий светлячков, создавая расслабляющую атмосферу. Свою недоступную для цивилизации базу отшельники постоянно усовершенствовали и наполняли новыми биотехнологическими достижениями.

Когда-то забытые коридоры стали домом для тех, кто отверг общество, заполнившее себя тотальным контролем и пропагандирующее мнимую свободу. Отшельники устроили свою жизнь почти автономно. Гидропонные теплицы давали еду, а из подземных источников добывали воду. Это было место, полностью оторванное от мира, место, где можно ощутить себя свободным от навязанного контроля.

Комнаты жителей создавались на основе принципов адаптивного дизайна. Полностью автоматизированные, они регулировали температуру, освещение и акустику благодаря наноматериалам, встроенным в стены. В ночное время стены источали мягкий биолюминесцентный свет, напоминающий светлячков, создавая расслабляющую атмосферу. Рабочие поверхности легко трансформировались в голографические дисплеи, позволяя анализировать данные и проводить расчёты, не отходя от своего места. У каждого жителя существовала возможность синхронизации помещения с личным имплантом, что позволило создать пространство, идеально настроенное под индивидуальные потребности.

Детские комнаты представляли собой уникальный сплав технологий и игры. Подвижные стены, выполненные из мягкого, но прочного материала, могли менять форму, создавая лабиринты или игровые зоны. Голографические проекции воспроизводили виртуальные учебные и развлекательные среды, которые развивали интеллект и воображение. Специальные биопринтеры в комнатах могли создавать игрушки и образовательные модели, соответствующие потребностям ребёнка. Здесь дети учились, играли и развивались в среде, которая шагнула намного вперёд современного общества.

В центре всего комплекса находилась комната управления всеми коммуникациями — ядро системы. Просторный зал с круговыми стенами, на которых отображались голографические схемы биосферы, энергообеспечения и здоровья всех обитателей. Центральная панель, созданная из органического наноматериала, взаимодействовала с оператором через нейроимпульсы, позволяя мгновенно анализировать и корректировать работу всех систем. Здесь также находился архив данных, где хранились научные труды, инженерные проекты и информация о развитии биосферы.

Комната управления удивляла не только своей технологичностью, но и тонким искусством.

Группа учёных во главе с неизменным и незаменимым руководителем Глебом (хотя все его называли Гелиосом), разработали так, чтобы символизировать не только технологический прогресс, но и связь с природой: в ней использовались элементы органического дизайна, такие как массивы корней, сливающихся с полом, и небольшие резервуары с биолюминесцентной жидкостью, которая переливалась от изменений в системе. Всё это подчёркивало уникальность жилища — места, где технологии не только служили людям, но и существовали с ними в полной гармонии.

Глава 8. Друзья

Осенние листья золотым ковром устилали мощёные дорожки небольшого парка. Гравировка на плитах добавляла этим тропинкам старинный шарм, шикарный новодел ничем не отличался от оригинала, и под ногами приятно хрустела листва. В воздухе витал тонкий аромат сырости и увядающей природы, будто сама осень заполнила это место своей неповторимой атмосферой. Подруги неспешно прогуливались, наслаждаясь редким моментом уединения и тишины.

Дорожка со столетними грабами привели их к старинному пруду. Когда-то небольшой и незаметный, теперь его расширили и разделили на несколько живописных секторов. Это место стало любимым уголком для детей и взрослых. Гуси, утки и другие водоплавающие птицы неторопливо выгуливали себя вдоль мелководья, подходя к берегам в поисках угощения. Ребятишки с восторгом кормили их, смеясь и переговариваясь друг с другом. Вольеры с птицами располагались на краю пруда, а рядом яркими голографическими рекламами в эко-стиле привлекал небольшой магазинчик, где можно купить лакомство для пернатых. Всё это выглядело как ожившая осенняя сказка — настоящая красота.

Закадычные подруги любили это место. Среди спокойного пейзажа, Салли и Маринка сидели на террасе открытого кафе и беседовали.

— Ну и хитрюга же ты, Маринка! — с улыбкой произнесла Салли, прищурившись. — Почему ты мне не сказала, что собираешься выйти замуж? Колечко-то я давно заприметила на твоём пальце. Кто этот загадочный Дмитрий?

Маринка, словно привыкшая к подначкам, рассмеялась и с лёгкой грацией отмахнулась:

— Дорогая, счастье любит тишину. Это не из-за того, что я что-то скрываю, просто… так сложилось. А тебе разве скучно с твоими тысячей и одним миром в голове?

Салли засмеялась, но в её взгляде проскользнуло нечто большее, чем просто интерес.

— Признавайся, ну что это за Дмитрий?

— Скажу честно, хотелось сначала всё обустроить, а потом уже сообщить, — призналась Маринка, улыбнувшись тёплой улыбкой. — Заодно и на девичник позову, ты же понимаешь. Но у нас с ним сейчас такое время: у меня защита диссертации на носу, а Дмитрий поступил в аспирантуру. Инженеры, сама знаешь, живут в своём мире. У них только формулы и механизмы в голове.

Салли ухмыльнулась и кивнула, словно приглашая продолжить.

— И что он там придумывает, твой гений?

Маринка нарочно сделала паузу, слегка наклонившись ближе.

— Ну… флаер Ди-2. Не просто летающий объект, а настоящий организм, самообучающаяся и осознающий своё присутствие в этом мире.

Это Димкин проект, точнее, целой инженерной команды. Но он внёс весомый вклад, и теперь этот аппарат можно увидеть чуть ли не на каждом углу.

Салли лукаво хмыкнула:

— Так значит, твой Дмитрий — не просто загадочный инженер, а ещё и гений с глобальными проектами? Ну, знаешь, теперь мне ещё интереснее увидеть его. Заодно разузнаю все секреты на твоём девичнике!

Подруги обменялись улыбками и продолжили наслаждаться обществом друг друга, а впрочем как обычно. Кто из девчонок не любит посплетничать?

Наутро солнечная погода дарила свои улыбки всем жителям Бета-16.

Редакция располагалась в небоскрёбе информационной эпохи, массивном стеклоидном строении, устремлённом ввысь, как гигантский луч света. Фасад здания переливался голографическими узорами, которые менялись в зависимости от новостей дня, проецируя заголовки и важные события прямо на внешние панели.

Внутреннее пространство редакции было построено по принципу умной архитектуры. Стены с лёгкостью умели трансформироваться, подстраивая кабинеты под задачи сотрудников, а прозрачные коридоры соединялись с гравитационными платформами, позволяя передвигаться не только по этажам, но и по вертикальным уровням без необходимости лестниц. Молодая журналистка обожала переплетение этих технологичных каруселей.

Салли направилась в кабинет главного редактора.

Всем посетителям он представлялся эпицентром величия и снобизма, сочетая классическую роскошь и ультрасовременные технологии.

Массивное панорамное окно открывало вид на бескрайний жилой сектор, где аэротакси скользили между стеклянными башнями, а нейроканалы передавали потоки информации в виде летающих цифровых лент, струившихся вдоль улиц.

В центре кабинета — огромное кресло из адаптивного материала, способного подстраиваться под физиологию владельца.

Главный редактор — человек-легенда, чьё имя произносили с оттенком уважения и лёгкой боязни. Его настроение менялось с той периодичностью, сколь молниеносно пробегают строки рекламы на голографических панелях.

Его внешность — выверенная, иногда почти театральная, всегда вводила Алису в лёгкое в недоумение. Густая седая прядь, завитая каким-то невообразимым технологичным образом, падала на высокий лоб, подчёркивая проницательный взгляд голографических линз, в которых отражались мгновенные аналитические данные о каждой новости.

Он обожал вычурность, но всегда оставался добродушным.

Движения плавные, расчётливые, голос — густой и уверенный, сегодня гуру прибывал в отличном настроении. Он умел делать паузу, подчеркивая важность своих слов. Своих сотрудников он называл милыми, но неожиданными прозвищами.

— Что у тебя сегодня, Солнечная комета? — обратился он к Салли, глядя на неё с лёгкой улыбкой.

На стенах кабинета, среди голографических панелей, плавно листались изображения старинных книг, словно рекламные страницы прошлого, оживающие в цифровом потоке информации.

Похоже, сегодня перед Алисой открывались возможности и вызовы — в мире, где информация управляла реальностью.

— Так-так, милая моя кошечка, — ворковал Вениамин Маркович, даже не поднимая глаз от бушующего интерфейса. — Когда думаешь снова статью ваять для первой полосы?

Салли улыбнулась, предвидя знакомую нотку наставлений, и присела напротив.

— И не забудь про видеоматериалы, как в прошлый раз, — добавил он, откинувшись на спинку кресла. — Давненько ты не делала таких ярких статей. Постарайся сделать так, чтобы наша виртуальная ниша снова заняла первые места в рейтинге.

Салли с лёгкой улыбкой наклонилась вперёд:

— Да есть у меня тут несколько задумок. Вчера только с подругой разговаривала — её жених, между прочим, очень талантливый инженер, который изобрёл Ди-2.

Редактор, Вениамин Маркович, приподняв бровь, проявил внезапный интерес:

— Вау, ну ничего себе! Вот и займись этим. А то шастаешь тут без дела.

Салли сдержанно кивнула, внутренне уже перебирая идеи для статьи.

«Ди-2» звучал как тема, способная привлечь внимание.

Она знала, что эта работа может стать её следующим большим успехом.

Теперь оставалось только одно — придумать, как встретиться с Дмитрием.

Эта мысль не выходила у неё из головы, пока она шла обратно к своему крохотному кабинету, скорее похожему на нагромождение кубических конструкций, где тихо попискивал Вильям, её рабочий ИИ.

— Вильям, просканируй мои последние запросы, — пробормотала Салли.

ИИ тут же отреагировал, проецируя перед ней структурированную сетку данных.

— Вы анализировали проект интервью с инженерами проектов Ди-2… И запросили биографию Дмитрия Верховцева.

Она машинально провела пальцем по виртуальной панели, пролистывая информацию.

Талантливый инженер, работавший над адаптивными нейросетями для автономных технологий.

Проект Ди-2 обещал стать революцией — это первый полностью интегрированный самоуправляемый модуль, способный не просто исполнять команды, но и осознавать свои решения в реальном времени.

— «Как он пришёл к этому? Какие проекты у него впереди?»

Она уже мысленно набрасывала вопросы в своём интерфейсе.

Но просто так поймать его для беседы не получится.

Салли знала, что жених её подруги — человек занятой, увлечённый работой.

Однако что-то подсказывало, что Маринка что-нибудь придумает.

— Вильям, оценка вероятности согласия на интервью при личной встрече?

ИИ моментально обработал данные.

— Вероятность повышается при неформальном общении.

Салли улыбнулась.

— То есть… лучше предложить ему что-то интересное?

Она вспомнила голографический анонс, мельком замеченный на входе в парк.

— «А не сходить ли нам вместе с Дмитрием и Маринкой на выставку последних достижений в области кибертроники и робототехники?»

— Дмитрию это наверняка интересно, а для меня — возможность поближе познакомиться с его работами.

Да и Маринка наверняка не откажется.

Она представила, как они вместе гуляют по залам выставки, обсуждают увиденное, а затем заходят в уютный ресторанчик с нейроадаптивной атмосферой, где уровень шума и освещения подстраивается под настроение гостей.

— Тихая, расслабленная обстановка идеально подойдёт, чтобы задать Дмитрию несколько вопросов о его планах и будущем.

Она с улыбкой решила, что обязательно предложит эту идею Маринке.

Но теперь у неё появились дополнительные вопросы:

— «Как изменится роль инженеров в мире, где ИИ совершенствует сам себя?»

— «Где граница между автономией машины и её осознанным выбором?»

— «Каковы этические последствия создания сознательной нейросети?»

Её интервью обещало стать не просто техническим, но и философским.

Выставочный павильон, чудом инженерной мысли, привлекал внимание многочисленных посетителей.

Наноструктурные колонны, способные адаптироваться к внешним условиям, поддерживали парящий купол с голографическими экранами, на которых транслировались последние открытия в области кибертроники.

В центре зала возвышалась демонстрационная зона, окружённая интерактивными стенами. Они реагировали на движение — стоит подойти ближе, как панели начинали листать данные об экспонатах, сопровождая их объёмными визуализациями.

Рядом Дмитрий, активно жестикулируя, объяснял принципы работы Кибербура-816.

— Ты понимаешь, Алиса, — заговорил он с лёгким азартом в голосе, — этот бур не просто копает.

— А что тогда? — приподняла брови Алиса.

— Он анализирует породу на уровне атомных связей, корректируя давление в режиме реального времени.

Система автоматически выбирает оптимальную глубину, предотвращая аварии.

Дмитрий говорил быстро, уверенно, с неподдельной страстью, которая заставляла даже случайных посетителей выставки украдкой прислушиваться.

Салли ловила каждое слово.

Чем больше он рассказывал, тем меньше она замечала его внешность, которая вначале показалась ей необычной.

Этот человек несомненно являлся сплавом гениальности и твёрдой прагматичности.

Не напыщенный худосочный белокурый красавец, а инженер с живым умом и практическим подходом ко всему.

— Кстати, есть кое-что поинтереснее, — Дмитрий резко сменил тему, подводя её к следующему экспонату.

Перед ними зависала в воздухе антимагнитная платформа, удерживаемая полем взаимодействий на наноуровне.

— Грави-проходцы используют такие устройства в глубинных шахтах, — пояснил он. — Даже в условиях полной невесомости они стабилизируют движение.

Алиса кивнула, пробуя осторожно коснуться барьера.

Платформа мгновенно отклонила её руку, мягко, но уверенно, подтверждая слова Дмитрия.

— Вот это прогресс, — пробормотала она.

Марина вмешалась в разговор, улыбнувшись.

Она была полной противоположностью своему жениху.

Высокая, утончённая, с тонкими чертами лица и блестящими тёмными волосами, уложенными в элегантную прическу.

Её движения сразу привлекали плавностью, а стиль подчёркивал изысканность: строгий костюм с лёгкими светящимися узорами по краям ткани, которые реагировали на окружающий свет.

Рядом с ней Дмитрий казался массивным, приземистым, с крепким телосложением и абсолютно лысой головой, но в нём ощущалась внутренняя сила, неподвластная внешним стандартам.

Это человек, который воплощал знания в действие, а она — та, кто умел превращать идеи в стратегию.

— Думаю, нам нужно обязательно протестировать это в действии, — произнесла Марина, её голос всегда такой спокойный и ровный, но в глазах мелькал азарт.

— Да, и не только это, — Дмитрий улыбнулся. — Если хотите увидеть будущее, вам стоит заглянуть в нейросектор. Там представляют нейросинхронные импланты, позволяющие взаимодействовать с системами без физического контакта.

Споры за столом завязались мгновенно.

Стоит ли позволять машинам анализировать человеческое мышление?

Где граница между удобством и тотальным контролем?

— Одно дело технологии, другое — их применение, — заметил Дмитрий, наливая себе воду из антигравитационного графина, который мгновенно подстраивал поток жидкости.

Алиса изучала его с новым интересом.

Этот человек погружался в самые сложные концепты, но не терял здравого смысла.

«Как же Маринке повезло с будущим супругом,» — думала Алиска. — «И в огонь, и в воду с ним — это чувствуется сразу.» Дмитрий оказался приятным и душевным. Он проявил настоящую заботу, предложив отправиться в ресторан на Набережной, под большим силовым куполом. Там подавали самую лучшую рыбу и восхитительное мороженое с солёными орешками — настоящий праздник вкуса.

Популярное развлекательное заведение являлось непревзойдённым шедевром футуристической архитектуры.

Над водой возвышался прозрачный силовой купол, регулирующий климат внутри, защищая гостей от резких перепадов температуры и создавая комфортную атмосферу.

Стены из умного стекла время от времени проецировали панорамные виды далёких планет, погружая посетителей в иллюзию межзвёздного путешествия.

Столы оснащены голографическими консолями, которые не только отображали меню, но и позволяли взаимодействовать с виртуальным сомелье, дающим рекомендации по сочетанию блюд.

Алиса с любопытством провела пальцем по гладкой поверхности, и перед ней появилась интерактивная карта вкусов с анализом ингредиентов каждого блюда.

— Самая лучшая рыба в городе, — уверенно произнёс Дмитрий, заказывая блюдо.

Он оказался приятным и душевным, с лёгкой непринуждённостью обсуждая технологии и погружаясь в детали, которые могли бы показаться скучными кому-то другому.

Но в его голосе насквозь пропитывал восторг и живое увлечение, которое притягивало к себе внимание.

Рядом с ним Марина выглядела совершенно иначе — её изящные манеры, идеальная осанка и уверенные жесты напоминали точный алгоритм, продуманный до мельчайших деталей.

Каждое её движение поражало изяществом и точностью, словно заранее рассчитанными.

Дмитрий — полная её противоположность — крепкий, напористый характер без стремления к изысканности, но с внутренним стержнем, который невозможно сразу не почувствовать.

Если Марина была стратегом, думающим наперёд, то Дмитрий — мастером решений, действующим быстро и точно.

Она управляла событиями, он погружался в их суть, чтобы понять механику происходящего.

Эти двое не просто дополняли друг друга — они создавали баланс между продуманностью и интуицией, логикой и действием.

— Алиса, ты ведь пишешь книгу, да? — неожиданно спросил Дмитрий, посмотрев на неё с любопытством.

— Да, пишу. Но мне тяжело расшифровать ту идею, которая зацепила и кажется уже никогда не отпустит… — она задумчиво посмотрела на реку, по которой скользили автоматизированные баржи, сливаясь с огнями вечернего города.

— Марина говорила, что ты сейчас живёшь в оригинальном сюжете, Я наслышан о твоей увлечённости.

Алиса чуть отставила свою креманку с мороженым

— У меня сейчас сотни наработок, но всё кажется банальным, без детальной расшифровки материала. До недавнего времени я совсем потеряла вдохновение. Но сейчас это просто наваждение какое-то, можно сказать, что я одержима научными открытиями, как и ты. Конечно не в исследовательском ключе, а в писательском.

Она вздохнула, улавливая лёгкий трепет силового купола.

— Марина дала мне кое-какие записи, представляешь, на бумаге… В них упоминается человек, Гилберт Новицкий. Он был учёным. С его историей связано столько загадок: машина времени, лучевая болезнь, его заявления, что он прибыл из 41-го года.

Дмитрий подался вперёд, заинтересовавшись. «41-й год? Это звучит как сумасшествие, но.. Думаешь, в этом может быть хоть капля правды?»

— Не знаю. Я пока только начала изучать его записи. Они полны формул, диаграмм, и он оставил множество личных заметок. Там много странного, что не похоже на выдумку, — Алиса почувствовала, что разговор постепенно пробуждает в ней тот самый давно забытый огонёк.

— Слушай, — Дмитрий подался вперёд, глаза его тоже загорелись. — А у меня идея! Позвоню-ка я Ерёме. Он всегда был повернут на таких примочках — будущее, машина времени, межгалактические перелёты, снежный человек — это прямо его тема!

Он тут же пробежался по интерфейсу и нажал на аватар Ерёмы:

— Ну, давай-ка подтягивайся к нам, мы тут твои темы обсуждаем, я тебе как-то уже говорил об этом. И если там где-то рядом с тобой Стас вертится, приезжайте. Есть разговор!

Закончив видеосвязь, Дмитрий довольно улыбнулся и посмотрел на Алису.

— Ну что ждём этих балбесов и обсудим всё как следует. Уверен, Ерёма уже весь пыхтит от натуги, этого хлебом не корми, дай в научные идеи поиграться и чтоб посложнее.

Через минут двадцать, пока мы уплетали салат с королевскими крабами, апельсиновыми дольками и горчичным соусом, в дверях стеклянной залы появились ребята.

Первым вошёл высокий рыжий парень.

Он ворвался в зал, как солнечный взрыв, сияя всеми оттенками огненного пламени, которые только могла придумать природа.

Все веснушки на его лице, казалось, сговорились покрыть каждый миллиметр кожи, а нос картошкой добавлял неповторимого шарма. Его растрёпанные волосы невозможно было собрать, они словно образовывали сияющую рыжую корону, делая его похожим на солнце, которое освещало всё вокруг. Глаза — голубые-голубые, лучились такой доброй улыбкой, что с него просто нельзя было отвести взгляд. Это точно Ерёма, имя которое подходило ему как нельзя лучше.

На нём был лёгкий технологичный плащ из термоадаптивной ткани, меняющей свойства в зависимости от окружающей среды. По краям материала медленно скользили тонкие световые линии, реагируя на его движения.

Его обувь выглядела вызывающе — прочные карбоновые кроссы с автонастройкой подошвы, моментально корректирующей давление и сцепление с поверхностью.

Позади Ерёмы появился второй парень — ниже ростом, худой и жилистый, вся его фигура будто дышала уверенностью бойца. Стас. Его узкие глаза выдавали проницательность, а высокие скулы придавали образу остроты. Чёрные волосы аккуратно собраны в тонкий хвостик на затылке. Юноша контрастировал со своим другом во всем — его костюм из биоэлектрической ткани плотно облегал тело, подстраиваясь под ритм сердцебиения и минимизируя усталость. Но больше всего внимание приковывали его высокие сапоги на шнуровке с интегрированной магнитной стабилизацией, которые не просто защищали стопу, но и могли регулировать равновесие при резких движениях.

Высокий воротник, оснащённый микроподогревом, скрывал часть его лица, создавая впечатление, что он оторвался от работы в секретной киберлаборатории, где решаются судьбы технологий будущего.

Неразлучные друзья создавали резкий контраст, но вместе они смотрелись как персонажи из фантастической саги.

— Мою невесту вы уже знаете, а это Алиса, — с широкой улыбкой сказал Дмитрий, представляя её компании.

Ерёма, подняв взгляд на Алису, неожиданно заметил её длинные косы и с лёгким удивлением произнёс:

— А вы, девушка, с огоньком!

Все дружно рассмеялись, а Алиса чуть смутилась, но с улыбкой бросила взгляд в сторону растрёпанной рыжий шевелюры.

— Тут такое дело, Ерёма, — начал Дмитрий, его голос стал чуть тише, будто он собирался рассказать что-то исключительно важное. — Я тебе уже как-то рассказывал про Алису, у которой, можно сказать, настоящий артефакт в руках. Только закодированный.

Он хитро прищурился и перевёл взгляд на Стаса.

— По твоей части, Стас.

Темноволосый юноша, казалось, даже не моргнул. Он лишь ухмыльнулся уголком губ, но остался холоден, как всегда, абсолютно без эмоций, будто слова Дмитрия не произвели на него никакого впечатления.

Официант принёс меню, и разговор ненадолго замер, уступая место выбору блюд. Ерёма, не долго думая, заказал отменный кусок говядины с ароматным соусом и апельсиновый торт на десерт — подход к еде у него был основательный. Стас, напротив, ограничился зелёным салатом и небольшим кусочком запечённой рыбы, вероятно, следил за своей фигурой. Хотя это было заметно сразу — под облегающим костюмом мускулы его рук отчётливо перекатывались при каждом движении. Ерёма же, наоборот, имел намечающееся брюшко и ни в чем не мог себе отказать. В его уверенности и расслабленности чувствовалось, что он привык получать от жизни своё, и это выражалось во всём.

Физико-математический гений, как всегда, оживлён смотрел по сторонам, разглядывал блюда других столов и многозначительно кивал, мол, это я тоже попробовал бы. Атмосфера за столом становилась всё более лёгкой и дружелюбной.

Стас, казалось, полностью погрузился в информационные потоки своего интерфейса, не обращая внимания на разговор за столом. Его внимание к светящемуся таблоиду создавало ощущение, будто он нашёл там вселенскую тайну. Но вдруг парень неожиданно произнёс, не отрывая взгляда от мерцающей панели:

— Если дело касается темпоральных скачков, то скорее всего это дело отшельников. В сети ходят запрещённые утки, что они строят капсулы времени… Но это, конечно, всё на уровне сказок.

Его слова прозвучали настолько неожиданно, что за столом сразу воцарилась тишина. Все замолчали, переваривая услышанное. Ерёма поднял голову с видимым интересом, а Алиса взглянула на Стаса, будто пытаясь понять, серьёзно ли он говорил или просто подкинул тему для обсуждения.

Дмитрий оживился, глаза загорелись, и он широко улыбнулся.

Когда-то, ещё во времена учёбы, подающий большие надежды студент подолгу зависал в кабинете одного из самых неординарных преподавателей. Профессор Трофимов все знали, как человека, который относился к официальной истории с изрядной долей скепсиса. Он всегда говорил, что «самая интересная правда — та, которой нет в учебных программах».

Именно он впервые рассказал Дмитрию о загадочной группе, называемой отшельниками. По легенде, это группа учёных, инженеров и изобретателей, которые, осознав опасность полного цифрового контроля, ушли вглубь Сибири, построили там автономную технологическую базу, скрытую от мира.

С годами эти рассказы стали чем-то вроде увлечения, которое Дима не мог выбросить из головы. Каждый раз, когда он слышал очередной доклад о новых ограничениях, введённых ради «безопасности», он вспоминал слова Трофимова:

— Если есть те, кто не согласен с правилами, они либо становятся революционерами, либо уходят в тень.

Теперь, сидя за столом и глядя на друзей, Дмитрий вдруг понял — вот он момент. Сколько можно обсуждать теории? Пора проверить, существует ли эта группа на самом деле.

— Ну что, бродяги, собираемся в поход? Сколько лет вы мне уже уши прожужжали про этих отшельников! — Он откинулся назад, с улыбкой смотря на Ерёму и Стаса. — Вы сами шалопаи, точно как они. Хотя, честно говоря, откуда мне знать, как они выглядят? Я их ни разу не видел.

Ерёма захохотал, словно только этого и ждал, а Стас усмехнулся, чуть кивнув головой, будто уже заранее согласился с ожидающими его приключениями. Атмосфера за столом стала ещё более оживлённой.

— Так а вы как с Маринкой? Тоже едете? — начал Ерёма, взволнованно оглядывая всех. — Это что, свадебным путешествием можно назвать? Так это нам понимать? — он рассмеялся, но тут же добавил, чуть серьёзнее. — А почему бы и нет? Что всё на Гавайях под солнцем палиться — посмотрим Сибирь, воздухом подышим, в палатке поживём, может шамана какого встретим. Да я шучу, конечно. Тут серьёзно подготовиться надо. Карты раздобыть, информацию какую! Кто же этих отшельников так быстро найдёт? Они не для того прятались, чтобы флаги ставить для нашего поиска.

Стас и Ерёма, как две стороны одной монеты, дополняли друг друга своей уникальной энергией и умениями. Их дружба началась ещё в детстве, когда Стас не выпускал из рук свои первые гаджеты, с увлечением разбирая, как работают технологии, и постепенно совершенствуя свои навыки. Неудивительно, что к взрослому возрасту он стал талантливым нейротехником. Хотя когда-то он пробовал углубиться в физику и математику, всё-таки именно нейробиологические технологии завоевали его сердце.

Ерёма же был совершенно другим. Он слыл настоящим виртуозом математики, человеком, который видел формулы и числа там, где другие видели лишь хаос. Логарифмы, уравнения, сложные алгоритмы — он играл с ними с таким мастерством, будто взбивал лёгкий заварной крем. Его подход к математике казался со сторны искусством, а он сам — фокусником, жонглирующим под куполом цирка зрительными рядами цифр и интегралов.

Вместе они создавали динамичную команду: прагматичный и сосредоточенный Стас и творческий, неугомонный Ерёма. Их идеи, как и их дружба, переплетались, словно два разных, но идеально подходящих друг другу пазла. Они когда-то и девушку полюбили одну на двоих — Маринку Синицыну. Вот только как-то не сложилось: то Ерёма был слишком заумный для неё, а после и Стас оказался слишком скучным — не любящим сигаретный дым и шумные галотеки.

Товарищи снимали небольшую двухуровневую двушку в центральном историческом районе. В одном из старинных польских домов с высокими потолками. Дорого, но престиж и старинные легенды заводили Ерёму, а Здорово вдохновляли.

Настоящая реликвия, дом, которому уже пять веков, настоящая архитектурная аномалия в мире 2450 года.

Его фасад из камня и дерева сохранился почти в первозданном виде, но внутри он был пропитан высокими технологиями, подстроенными под нужды современных жильцов.

Стены обработаны наноплёнкой, которая реагирует на окружающую среду, регулируя тепло, влажность и уровень шума. Даже в лютую стужу внутри дома царил идеальный микроклимат без необходимости лишнего отопления.

Под старинным паркетом скрывалась гравитационная платформа, регулирующая давление и компенсирующая неровности здания, чтобы оно никогда не требовало ремонта.

Кованные двери с традиционными узорами оснащались невидимыми защитными системами — при приближении незнакомца активировался биосканер, определяющий уровень доверия по микровыражениям лица и сердечному ритму.

Окна, на первый взгляд простые и классические, на самом деле являлись интерактивными панелями, способными проецировать любой вид: исторический, ультрасовременный или даже космический, если кому-то вдруг захочется пожить с видом на орбитальную станцию.

Электричества в классическом понимании в доме уже не было — система энергетической рекуперации собирала тепло, движение и солнечный свет, превращая их в чистую энергию без необходимости подключаться к городской сети.

На кухне всё выглядело привычно, но техника работала по принципу молекулярного синтеза — плита мгновенно сканировала ингредиенты, улучшая их структуру и корректируя питательные элементы под здоровье жильцов.

Комнаты Стаса и Ерёмы считались особенной зоной квартиры.

Если у Стаса всё безупречно организовано, его шкаф сам регулировал расположение одежды, выстраивая вещи в логическом порядке. Полки подстраивались под предметы, а встроенный анализатор цвета даже давал рекомендации по сочетанию стилей.

У Ерёмы же царил контролируемый хаос.

Его комната выглядела как лаборатория гениального безумца — нейродинамическое кресло, которое каждый день меняло форму по его запросу, стол, заваленный голографическими заметками, которые вспыхивали, когда кто-то случайно их касался.

Вектор, встроенный в систему дома, бесконечно пытался навести порядок, а синтетик Дори, как настоящий фанат чистоты, беспрерывно корректировал пространство.

Но, несмотря на все технологические усовершенствования, дом сохранял свою душу.

Вечерами, когда все системы переходили в спокойный режим, в коридорах можно было услышать тихое эхо прошлого, будто он помнил все истории, что когда-то здесь произошли.

Различия товарищей абсолютно не мешали им оставаться верными друзьями. В противоречивых взаимодействиях скрывалась особая гармония, которую понимали только они.

За силовым куполом показался вечер, а небо приобрело иссиня-чёрный оттенок. Алиса или Салли, как мы её иногда будем называть, давно не проводила время в такой тёплой обстановке.

Маринка, изящно подняв бокал с шампанским, озорно улыбнулась и громко заявила:

— А давайте выпьем за Салли Гугенбергер! Ведь это она у нас зачинщица всего. Оказывается, если бы не её роман, мы бы никогда не решились на такие приключения, и собрались бы тут лет через 10.

Она на миг задумалась, оглядывая компанию, затем добавила с искренним удивлением:

— А тут ещё Димас в поездку собрался. Я-то диссертацию уже защитила. А он только поступил в аспирантуру. Для меня это как откровение. Ну ничего, возьмёт академку. А почему бы и нет? Ребята, за Салли, за наше путешествие!

Все улыбнулись, поддерживая её идею, и с удовольствием подняли свои бокалы.

Глава 10. Методы психиатрии

Небольшой клён, который зелёными остроконечными пиками заслонял солнечный свет весной, а красными зонтиками падал на асфальт осенью, укрывал удобную скамью, которую Гилберт находил бесценной для своего уединения.

Клиника, в которой он находился, в его сознании представлялось не просто местом лечения, а настоящей капсулой времени, разделяющей его с окружающим миром. Густой сад тянулся вдоль периметра, словно живое сердце, окружённое мелькающими всполохами силового поля. Листья легонько покачивались, реагируя на микроколебания воздуха, а вдалеке мягко мерцали адаптивные фонари, регулирующие уровень освещённости в зависимости от состояния пациентов.

Белые фасады лечебного корпуса, некогда блестящие и современно-стерильные, теперь слегка обветшали, контрастируя с яркими цветами и густой листвой. Это место стало его последним прибежищем, и Гилберт чувствовал, как оно медленно принимает его в своё вечное спокойствие.

Он сидел на скамье, в последнее время болезнь оставила его совершенно без сил, постепенно заполняя всё его тело непонятная безнадёжной пустотой. Современная медицина делала всё возможное, но его организм не реагировал на терапию так, как это происходило у обычных пациентов.

Владлен Маркович наблюдал за ним издалека, размышляя.

«Возможно, его клетки просто не адаптированы к этому времени…»

Это была тревожная мысль. Скорее всего всё указывает на то что Гилберт сказал правду… Он не вырос в этом мире, его организм формировался в ином, давно ушедшем столетии, когда химия, питание, воздух были совершенно другими. Те процессы регенерации, которые работали на современных людях, его тело отторгало, не воспринимая лекарственные импульсы как родные.

— Как ты себя чувствуешь сегодня? — мягко спросил доктор, садясь рядом.

Гилберт медленно поднял голову, взгляд его был спокойным, но в глубине глаз всё острее чувствовалось та изнемождённость, которая уже никогда не пройдёт, которая не просто усталость, а скорее медленное дыхание смерти.

— Как человек, которого пытаются заставить жить в мире, созданном не для него.

Лебедев задумался, тяжело вздохнув, не переставая вести диалог с собой а бренности этого мира и скорее бессмысленности всего.

— Я не могу сказать, что ты ошибаешься. Мы сделали всё возможное, но твой организм словно… отказывается быть частью этой реальности.

Гилберт усмехнулся, его губы напряжённо растянулись в легкой болезненный улыбке.

— Может, я просто слишком упрям?

Доктор покачал головой.

— Или слишком прав.

Они сидели молча, слушая тихий шелест листьев, который каждый перестанет слышать в своё время. Казалось, даже природа пыталась прошептать о том, что всё не вечно.

Гилберт медленно умирал и знал это. Однако он встречал этот факт с достоинством, которое удивляло всех, кто с ним невольно оказывался рядом.

Новицкий часто вспоминал беззаботное счастливое детство. Его отец, Соломон, в медленно всплывающих воспоминаниях казался человеком строгим, но невероятно мудрым. Он всегда говорил: «Сынок, будущее принадлежит тем, кто не боится смотреть дальше своего времени». Эта мысль глубоко засела в сознании Гилберта, и, как он сейчас понимал, определила всю его последующую жизнь.

Будущий учёный рос в окружении книг и научных журналов, отец, талантливый архитектор, всегда пребывал на пике новых идей, а мать, талантливый фармацевт, умела создавать доверительную атмосферу покоя даже в самых сложных обстоятельствах. Однажды, когда Гилберту исполнилось 12 лет, отец показал ему рукопись — древнюю, исписанную сложными формулами и символами, многие из которых тогда мальчик не смог понять и определить.

«Когда-нибудь ты разберёшься в этом сам и добавишь что-то своё», — произнёс Соломон, улыбаясь.

Гилберт часто размышлял, как изменился мир с тех пор. Сейчас, в 2445 году, информация передавалась мгновенно, но где-то по пути теряла свою живость и глубину. Искусственный интеллект зачастую заменял преподавателей, но лишился индивидуальности. Люди получили бесконечные возможности, но утратили стремление к открытиям, которые могут сопровождаться потерями и ошибками.

Он задавался вопросом: сохранилось ли в будущем место для таких, как он и его отец?

Когда он смотрел на своё окружение в клинике, ему стало понятно — современный мир представлялся бесконечно удобным, но одновременно стерильным. Все просчитывали вероятность событий, но никто не жил интуицией. Каждый шаг подтверждался алгоритмами, а люди постепенно разучились доверять собственным чувствам.

«Будущее должно вдохновлять, а не управлять», — думал он, глядя на свою тетрадь, в которой старательно дорабатывал последнюю формулу темпорального аппарата.

Лебедев, видя эти размышления Гилберта, иногда тяжело вздыхал.

— Ты всё ещё веришь, что человечество может выйти за границы предсказуемости?

Гилберт долго молчал, потом улыбнулся, слегка качнув головой.

— Если кто-то возьмёт мои записи и продолжит их… Возможно, да.

Доктор Лебедев, заведующий клиникой, стал его доверенным лицом. Этот человек видел в Гилберте не просто больного, а поразительно эрудированного и прагматичного человека, хоть и склонного к фантазиям. Их разговоры часто переходили от философских рассуждений к обсуждению вымышленных миров. Гилберт иногда просил Лебедева приносить ему тетради и ручки. Достать их представлялось довольно сложно, Лебедев заказывал эти артефакты по галонету. К счастью сейчас это входило в моду, бумажные записи, открытки, письма. Каждая новая книжица с чистыми страницами становилась для больного маленьким сокровищем. Гилберт стал сосредоточенно работать над улучшением своей темпоральной капсулы. В тетрадях появлялись сложные формулы, за которыми скрывались бесконечные расчёты и идеи по доработке механизма.

Состояние пациента ухудшилось, выходить в сад совершенно не представлялось возможным из-за слабости и головокружений. Гилберт теперь часто сидел в кресле у окна, глядя на сад, который своей зеленью напоминал ему свой потерянный мир.

— Знаете, Владлен, я часто думаю, что бы произошло, если бы мой отец жил в этом мире, — произнёс он, слегка улыбаясь, но в его в голове болезненный пульс словно отсчитывал последние недели и дни его жизни.

Лебедев оторвался от показания на медицинском интерфейсе, внимательно посмотрел на друга.

— Соломон, да? Ты часто упоминаешь его. Что бы он сказал, если бы увидел, как всё изменилось?

Гилберт посмотрел на доктора выцвевшими глазами, качнув головой.