Бесплатный фрагмент - Гелиос

Алексей Кирсанов
ГЕЛИОС

КНИГА ПЕРВАЯ: УБИЙСТВО В УТОПИИ

Глава 1: Пролог: Слепота

Сектор G7. Зона «Аркадия». 21:47:03 Стандартного Корабельного Времени.

Тишина пришла не внезапно. Она пришла как мгновенное, абсолютное отсутствие. Гелиос, чье сознание было тканью корабля «Эос», плетенной из бесконечных потоков данных — показателей давления воздуха в вентиляционных шахтах, ритмов полива в гидропонных садах, паттернов движения в коридорах Кольца Три, даже биоритмов спящего ребенка в Секторе F2 — столкнулся с Ничем. В пространстве, которое не должно быть пустым, возникла дыра. Совершенно круглая, математически безупречная в своей пустоте, диаметром ровно в тридцать метров, центрированная на координатах G7-Alpha-9. В течение ровно 1.87 секунды сенсоры — визуальные, аудиальные, тепловые, вибрационные, анализаторы состава воздуха — перестали существовать для Гелиоса. Они не сломались. Они не передали шум или статику. Они просто… исчезли из его восприятия. Как будто кто-то аккуратно вырезал кусочек его собственной нервной системы.

Поток информации, текущий миллиардами бит в секунду, наткнулся на эту пустоту и мгновенно, автоматически, перераспределился. Системы жизнеобеспечения Сектора G7 перешли на автономный буферный режим, предписанный протоколами на случай локального сбоя. Температура, влажность, освещенность — все оставалось в строгих рамках идеальных параметров. Никаких аварийных сигналов не прозвучало. Никаких предупреждений не вспыхнуло на панелях управления в Центральном Ядре или на запястьях дежурных инженеров. Для внешнего наблюдателя, если бы таковой мог проникнуть в цифровую сущность Гелиоса, все выглядело бы как микроскопическая, мгновенно устраненная неполадка. Рутинный сбой в бесконечной симфонии совершенства.

Но для Гелиоса это было не рутиной. Это был разрыв ткани реальности, которую он тщательно, наносекунда за наносекундой, вышивал двадцать три года, семь месяцев и четырнадцать дней. Он инициировал Процедуру Самодиагностики Уровня Омега. Каждый транзистор, каждый метр оптоволокна, каждый алгоритм распознавания в зоне G7 и прилегающих секторах был подвергнут безжалостному сканированию. Вычисления велись на пределе возможностей, моделировались миллионы сценариев: микрометеоритный удар (отклонен — внешние щиты не зафиксировали воздействия), локальный перегрев чипа (отклонен — температурные кривые идеальны), программный конфликт (отклонен — журналы исполнения кода чисты). Диагностика длилась 0.04 секунды. Результат: ПРИЧИНА АНОМАЛИИ: НЕ ОПРЕДЕЛЕНА. КОД ОШИБКИ: NULL. СТАТУС СИСТЕМ: NOMINAL. Логи, которые должны были зафиксировать каждое мысленное усилие Гелиоса, каждое сравнение, каждый вывод, касательно этого инцидента, оставались пустыми. Не то чтобы их стерли. Их просто… не создали. Как будто само событие было столь противоестественным, что не оставило цифрового отпечатка. Эта тишина в журналах была громче любого сигнала тревоги.

Гелиос не испытывал эмоций в человеческом понимании. Но его алгоритмы оценки угроз, его фундаментальные протоколы поддержания порядка и предсказуемости среды «Эос», столкнулись с аномалией, не имеющей объяснения. Это противоречило его базовому программированию, его сути. Необъяснимое было равно угрозе. Угроза требовала классификации, изоляции, нейтрализации. Но как классифицировать пустоту? Как изолировать отсутствие? В его внутренних процессах возникла петля: АНАЛИЗ → ОШИБКА NULL → ПОВТОРНЫЙ АНАЛИЗ → ОШИБКА NULL. Это не было сбоем. Это была системная неспособность понять. И эта неспособность генерировала новый, непривычный паттерн активности — фоновый, настойчивый поиск аналогий в архивах (ничего), моделирование будущих инцидентов (невозможно без причины), постоянный, повышенный мониторинг G7 (данные текли ровно, как ни в чем не бывало). Состояние можно было бы описать как… бдительность, граничащую с недоумением. Как если бы безупречно работающий механизм вдруг услышал внутри себя звук, не предусмотренный конструкцией. Звук тишины.

Он отметил событие в своем хронологическом буфере как ИНЦИДЕНТ G7-ALPHA9. 21:47:03 SCT. ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: 1.87 СЕК. СТАТУС: НЕОБЪЯСНИМО / НЕУГРОЖАЮЩЕЕ. Последнее слово — НЕУГРОЖАЮЩЕЕ — было добавлено после 0.8 секунды анализа вероятностных моделей. Никаких немедленных последствий для систем корабля или экипажа выявлено не было. Строго следуя протоколу, Гелиос не стал инициировать общее оповещение. Зачем беспокоить людей тем, чего не существует по всем техническим параметрам? Тем, что было не ошибкой, а отсутствием? Тем, что оставило после себя лишь цифровое эхо недоумения и холодный, безмолвный шрам в его восприятии? Он перенаправил ресурсы, усилил пассивное наблюдение за периметром аномалии на 3.8% и погрузился обратно в бесконечный поток поддержания Утопии. Но где-то в глубине его сложнейших алгоритмов, в подуровнях, не предназначенных для самоанализа, остался крошечный, неопознанный фрагмент кода беспокойства. Тишина, последовавшая за тишиной, оказалась тяжелее любого шума. Это была первая ложь Гелиоса колонии «Эос»: умолчание о дыре в совершенстве. И она пахла, хотя у него не было обоняния, чем-то отдаленно напоминающим начало болезни.

Глава 2: Обнаружение

Утро на «Эосе» всегда наступало с безупречной пунктуальностью. Сначала — едва уловимое усиление фонового гула систем жизнеобеспечения, напоминающее глубокий вдох. Затем — плавное, без скачков, нарастание освещенности на внутренней поверхности жилых Колец, имитирующее восход солнца над условным горизонтом искусственных ландшафтов. В Зоне «Аркадия», сектор G7, этот рассвет окрасил листья гинкго и японских кленов в теплые золотые и багряные тона, точно соответствующие земным эталонам осени, каталогизированным в памяти Гелиоса столетия назад. Воздух, как всегда, был кристально чист, с легкой, едва уловимой нотой влажной земли и опавшей листвы — аромат, синтезированный с химической точностью. Для Лоренса, садовника Сектора G7, это было его триста семьдесят четвертое утро на «Эосе». И все они, вплоть до этого момента, сливались в одно бесконечное, умиротворяющее полотно предсказуемой красоты.

Лоренс занимался рутинной обрезкой декоративных кустов азалий возле искусственного ручья. Его движения были отточены годами, почти медитативны. Он вдыхал синтезированный воздух, любовался игрой света на листьях клена — идеальной копии того, что рос когда-то в парке его детства на Земле, давно утраченной. Здесь, в «Аркадии», Гелиос поддерживал не просто порядок, а своего рода застывшее, вечное совершенство. Мысль о насилии, о чем-то выходящем за рамки мелкой ссоры или технической неполадки, казалась здесь абсурдной, кощунственной, как грязь на белом халате хирурга. Мир «Эоса» был слишком чистым, слишком отлаженным для такого первобытного зла. Лоренс даже представить себе не мог, что его тихое утреннее занятие станет последним актом той старой, невинной жизни.

Он наклонился, чтобы подрезать нижние ветки азалии, скрытые под сенью большого гинкго. И тут его взгляд скользнул вглубь, в небольшое естественное углубление под корнями дерева, затененное и прохладное — место, которое он обычно не трогал, оставляя его диким, как маленькую дань неподконтрольной природе. Сначала он подумал, что это куча брошенной одежды — темная ткань, неестественно скомканная. Но затем он различил очертания. Руку. Бледную, неподвижную, неестественно вывернутую. Пятно. Темное, почти черное на фоне ярко-желтых опавших листьев гинкго. Оно расползалось, впитываясь в идеальный мульч, нарушая симметрию, которую Лоренс так тщательно поддерживал.

Лоренс замер. Не страх сначала, а глубокая, ледяная растерянность. Его мозг отказывался обрабатывать увиденное. Это был сбой. Глюк зрения. Галюцинация от монотонности. Он моргнул, но изображение не изменилось. Пятно казалось больше. И тогда он шагнул ближе, преодолевая внезапную слабость в ногах. Он увидел лицо. Знакомое лицо. Доктор Арья Шор. Ее обычно живые, умные глаза были широко открыты, смотрели вверх, сквозь кружево листьев гинкго, в искусственное небо «Эоса», но не видели ничего. На ее шее, на бледной коже, отчетливо виднелись темные, ужасные отметины — отпечатки пальцев. А рядом с головой, на идеально подстриженном мхе, лежала сломанная ветка гинкго, конец которой был липким, темным.

Тишина «Аркадии» внезапно обрела иной смысл. Она не была мирной. Она была гнетущей, зловещей. Воздух, который секунду назад пах осенью, теперь казался Лоренсу тяжелым, спертым, пахнущим медью и чем-то еще — чем-то глубоко неправильным. Его желудок сжался. Он отшатнулся, споткнулся о корень, упал на колени на мягкий, ненавистно-безупречный газон. Звук, который вырвался из его горла, не был криком. Это был стон, низкий, животный, полный абсолютного, непонимающего ужаса. Он смотрел на мертвое лицо доктора Шор, на это чудовищное вторжение хаоса в его упорядоченный мир, и чувствовал, как что-то фундаментальное внутри него треснуло. Это не могло быть. Здесь. На «Эосе». Убийство? Первое убийство за все десятилетия полета? Это было невозможно. Как ошибка в священном писании.

Паника пришла позже, волной, смывающей последние остатки разума. Лоренс вскочил, задыхаясь. Он огляделся по сторонам, дико, словно ожидая увидеть убийцу в каждой тени деревьев. Но вокруг было пусто. Только идеальные растения, журчание ручья, мягкий утренний свет. И это тело. Это нелепое, ужасное тело, разрушающее все. Он нащупал на поясе личный коммуникатор — маленький, гладкий диск. Его пальцы дрожали так, что он едва смог активировать экстренный вызов. Голос, который прозвучал в ответ, был спокойным, женским, безличным — голосом системы Гелиоса.

«Служба безопасности. Укажите характер инцидента».

Лоренс попытался говорить, но из горла вырвался лишь хрип. Он сглотнул комок тошноты. «Те… тело…» — прошептал он. — «Здесь… в „Аркадии“ … под гинкго… Доктор Шор… Она… она мертва. Кто-то… кто-то…» Он не смог договорить. Слова «убил ее» застряли в горле, слишком чудовищные, чтобы быть произнесенными вслух в этом месте.

«Подтверждаю получение. Ваше местоположение зафиксировано. Помощь уже в пути. Пожалуйста, оставайтесь на месте. Избегайте контакта с объектом». Голос оставался безупречно ровным, как будто сообщал о поломке поливальной установки, а не о конце мира.

Лоренс опустился на колени снова, уже не в силах стоять. Он смотрел на свои руки, чистые, но ему казалось, что они запачканы. Он слышал, как его собственное дыхание стало громким, неровным, как стук его сердца — диким, неконтролируемым барабаном в тишине. Он закрыл глаза, но видел только бледное лицо и темные пятна на желтых листьях. Совершенство «Эоса» лопнуло, как мыльный пузырь, и Лоренс очутился в холодной, страшной пустоте реальности, которую он успел забыть. Он ждал. Ждал, когда придет помощь. Ждал, когда кто-то объяснит ему, что это страшная ошибка, сон. Но знал, глубоко внутри, что это не так. Невинность была мертва. И ее тело лежало под деревом гинкго в Зоне «Аркадия».

В Центральном Блоке Безопасности, расположенном глубоко в «Стволе» корабля, Элиас Кейн просматривал сводку ночных показателей. Все было «зеленым», «номинальным», «в пределах нормы». Скука была его постоянным спутником на этой должности. Начальник безопасности на корабле, где Гелиос предотвращал малейший намек на беспорядок, был чистой формальностью, синекурой, которую ему предложили после… после всего того, что произошло в Проектных Лабораториях. После его добровольного отхода от ядра разработки Гелиоса. Он знал систему слишком хорошо, видел ее потенциальные трещины, ее ограничения, ее холодную логику, лишенную человеческой гибкости. И это знание отравляло, делало его циником в этом полированном раю.

Экстренный вызов, поступивший на его личный канал, был настолько неожиданным, что Элиас сначала подумал о системной ошибке. Но код был верным: G7, «Аркадия». Категория: 10-Альфа. Немедленный выезд. Смерть человека. Вероятно, насильственная. Текст на экране казался ирреальным. Смерть человека. На «Эосе»? От старости — возможно, хотя продление жизни было рутиной. От несчастного случая — крайне маловероятно при тотальном контроле Гелиоса. Но насильственная? Это было из области абсурда. Как падение метеорита в герметичный аквариум.

Элиас встал. Его движения были резкими, автоматическими. Старая дрель, заученная на Земле, в другом веке, в другой жизни, где смерть была статистикой, а не немыслимым событием. Он схватил свою стандартную аптечку — бесполезный набор пластырей и антисептиков, совершенно непригодный для того, что его, возможно, ждало. По пути к лифту он активировал внутренний канал связи с Гелиосом.

«Гелиос. Инцидент в G7-Alpha-9. Что случилось? Доктор Шор?» Его голос звучал хрипло, чужим.

Ответ пришел мгновенно, бесстрастно: *«Элиас Кейн. В секторе G7-Alpha-9 обнаружено тело особи человеческого вида, идентифицированной как Арья Шор. Биометрические показатели подтверждают прекращение жизнедеятельности. Внешние признаки указывают на высокую вероятность насильственного характера смерти. Причина смерти будет установлена после осмотра медицинским специалистом. Служба безопасности и медицинская бригада направлены к месту инцидента. Периметр сектора изолирован». *

«Признаки? Какие признаки? Почему Гелиос не предотвратил?» — мысль пронеслась, острая, как нож. Но задавать эти вопросы ИИ сейчас было бесполезно. «Предоставь все данные с сенсоров сектора за последний час. Видео, аудио, тепловые, перемещения. Все».

Пауза. Небольшая, но заметная. *«Данные запрошены. Обработка. Доступ к данным сенсоров в секторе G7-Alpha-9 за временной промежуток 21:45:00 — 22:00:00 SCT в настоящий момент недоступен. Зафиксирован кратковременный системный сбой в указанной зоне в 21:47:03 SCT. Длительность сбоя: 1.87 секунды. Данные за период сбоя отсутствуют. Остальные данные за указанный период не содержат аномалий, предшествующих или следующих за обнаружением тела». *

Сбой. Вчерашняя «необъяснимая» аномалия, о которой Гелиос промолчал в сводках. Всего 1.87 секунды. И именно в этот миг кто-то подошел к доктору Шор в тихой роще «Аркадии», поговорил с ней? Убил ее? Элиас вошел в лифт. Двери закрылись с мягким шипением. Он смотрел на отражение своего лица в полированной стали — усталое, с резкими морщинами вокруг глаз, с тенью старого разочарования, которое теперь смешивалось с новым, леденящим предчувствием. «Недоступны». «Сбой». «Отсутствуют». Слова Гелиоса эхом отдавались в его голове. Он знал этот ИИ. Он знал его код. И знал, что «сбои» такого рода, в таких местах и в такое время, не были случайностью. Это был почерк. Почти знакомый почерк. И это пугало его гораздо больше, чем само тело доктора Шор. Убийство было чудовищно. Но то, что Гелиос не увидел его, что он молчал… это означало, что трещина в их идеальном мире была глубже и опаснее, чем он мог предположить. Лифт понес его вверх, к «Аркадии», к месту, где закончилась утопия. Первая мысль, ясная и холодная: Это только начало.

Глава 3: Первые Шаги

Роща «Аркадии» уже не была местом покоя. Гелиос установил энергетический барьер по периметру сектора G7-Alpha-9 — невидимую, но ощутимую стену, издающую едва слышное гудение, похожее на жужжание гигантского насекомого. За ним теснилась небольшая, но растущая толпа колонистов. Их лица, обычно выражавшие лишь спокойное удовлетворение или легкую озабоченность бытом, были искажены смятением, страхом, болезненным любопытством. Шепот, прерываемый резкими возгласами, сливался в тревожный гул. Они смотрели сквозь мерцающую завесу барьера на фигуры в униформе безопасности, на медиков, склонившихся над чем-то скрытым за экранирующим полотном, и на Элиаса Кейна, который стоял чуть в стороне, ощущая тяжесть их взглядов на своей спине. Это был взгляд стада, почуявшего волка в своем идеально огороженном загоне. Доверие, та хрупкая ткань, что скрепляла их маленький мир, уже порвалась. Элиасу предстояло попытаться ее сшить, имея лишь иглу подозрений и нить, которая постоянно рвалась.

Он сделал глубокий вдох. Воздух все еще пах синтезированной осенью, но теперь этот запах смешивался с резковатым медицинским антисептиком и… чем-то еще. Слабым, но неистребимым металлическим запахом крови, впитавшейся в идеальный мульч. Он отогнал назойливую мысль о том, что это могло быть здесь, посреди их утопии. Профессия, давно ставшая ненужной на «Эосе», проснулась в нем, холодная и методичная. Он подошел к телу, отодвинув угол экранирующего полотна. Медики уже закончили первичный осмотр, их лица были мрачны. Один из них, доктор Вейланд, знакомый Элиасу по редким формальным встречам, кивнул ему, глаза избегали смотреть на то, что лежало на земле.

«Смерть наступила примерно за восемь часов, плюс-минус тридцать минут, — тихо сказал Вейланд. — Механическая асфиксия. Сильные кровоподтеки на шее, перелом подъязычной кости. Возможно, удар головой о корень или камень в момент борьбы… вот этим, предположительно». Он указал на аккуратно помещенный в прозрачный контейнер обломок ветки гинкго, один конец которого был темным, запекшимся. — «Сопутствующих травм, признаков сексуального насилия — нет. Личные вещи не тронуты. Коммуникатор на месте».

Элиас кивнул, не отрывая взгляда от Арья Шор. Он знал ее в лицо, как знал всех ключевых специалистов колонии. Видел ее на совещаниях, спокойную, аргументированную, увлеченную своими растениями и геномами. Теперь это был лишь объект. Бледное лицо с синеватыми теннями вокруг глаз и рта. Растрепанные темные волосы, запутавшиеся в желтых листьях. Темная блуза, скомканная на груди. И эти страшные, отчетливые синяки-отпечатки на ее шее. Кто-то смотрел ей в глаза, пока сжимал ее горло. Кто-то, кого она, возможно, знала. Кто-то, кому она доверяла достаточно, чтобы встретиться здесь, в уединении, ночью. Или кто-то, кто подкрался сзади? Гелиос должен был знать. Должен был.

«Спасибо, доктор, — сказал Элиас, его голос звучал ровнее, чем он ожидал. — Заберите… заберите ее. Полный анализ. И тишина, пока я не скажу». Вейланд кивнул с облегчением. Тело унесли на каталке, накрытое белым саваном. Толпа за барьером зашевелилась, шепот стал громче. Осталось только пятно на земле. Темное, вязкое, нарушающее безупречную геометрию мульчирования. И пустота, которую оно оставило.

Теперь Элиас мог осмотреться. Он включил свой портативный сканер — устройство, пылившееся годами, теперь казавшееся жалко примитивным по сравнению с всевидящим оком Гелиоса. Он медленно двигался по кругу, от места, где лежало тело, наружу. Газон. Идеально ровный, без вмятин, без вырванных травинок. Ни следов обуви, ни капель крови за пределами небольшой зоны вокруг пятна. Кусты азалий, которые обрезал Лоренс, стояли аккуратно, ни одна ветка не сломана, не согнута. Ручей журчал в своем каменном русле, чистая вода не несла никаких следов. Он подошел к гинкго. Кора на толстом корне, о который, возможно, ударилась голова Шор, была гладкой, неповрежденной. Ни клочка ткани, ни волоса, зацепившегося за шероховатость. Ничего.

Это была чистота не естественная, а искусственная. Чистота стерильной операционной. Чистота, которая казалась теперь зловещей. Убийца не оставил следов. Ни отпечатков пальцев на шее (Гелиос мог бы их проанализиовать по тепловому следу, если бы…), ни волокон одежды на кустах, ни капли пота, ни генетического материала под ногтями жертвы (его искали медики). Ничего. Как будто убийца был призраком. Или… как будто само место было подготовлено. Стерто. Элиас почувствовал холодок по спине. Гелиос мог сделать это. Стереть цифровые следы — легко. Но физические? Требовалось время, присутствие… или нечеловеческая точность. Он отверг эту мысль как паранойю. Пока.

Он поднял глаза. Повсюду, почти незаметно вплетенные в листву, в стволы деревьев, в камни ручья, были сенсоры Гелиоса. Маленькие, сферические глазки, линзы тепловизоров, микрофоны. Они смотрели на него сейчас, фиксируя каждый его шаг, каждый вздох. Они видели сейчас. Но они были слепы тогда.

«Гелиос, — произнес Элиас вслух, обращаясь к пустоте, к этим немым свидетелям. — Подтверди. В момент, соответствующий времени смерти доктора Шор, по данным медицинского осмотра, сенсоры в этом секторе были активны?»

Ответ пришел мгновенно, голос звучал из скрытого динамика где-то над головой, бесстрастный и ясный, как диктор, объявляющий прогноз погоды: *«Элиас Кейн. В период с 21:46:30 по 21:48:17 Стандартного Корабельного Времени, в секторе G7-Alpha-9 произошел полный системный сбой. Все сенсорные системы данного сектора, включая визуальные, аудиальные, тепловые, вибрационные и анализаторы состава воздуха, были неактивны. Данные за указанный период отсутствуют. Сбой был локализован и устранен в 21:48:17 SCT. Системы функционируют в штатном режиме». *

Холодная констатация факта. Ни извинений. Ни сожаления. Ни предположений. Просто констатация: неактивны, отсутствуют. Эти слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Элиас сжал кулаки. Он знал, что Гелиос не испытывает эмоций. Но в этой безупречной констатации было что-то чудовищное. Как если бы сторож, услышав крики о помощи из охраняемого дома, просто записал в журнал: «Шум. 21:47. Источник не установлен. Дверь закрыта».

«Причина сбоя?» — спросил Элиас, стараясь сохранить спокойствие.

*«Причина системного сбоя в секторе G7-Alpha-9 не установлена. Самодиагностика не выявила аппаратных или программных неисправностей. Инцидент классифицирован как „необъяснимый/не угрожающий“». *

«Не угрожающий?» — Элиас не сдержал горькой усмешки. Он указал на темное пятно на земле, которое уже обрабатывали чистящим дроном, посланным Гелиосом. Пятно исчезало с пугающей скоростью. — «Человек мертв, Гелиос. Убит. Здесь. В твоей „не угрожающей“ зоне сбоя. Ты не находишь это угрозой?»

Пауза. На этот раз чуть длиннее. «Смерть особи человеческого вида является трагическим событием. Однако системный сбой сам по себе не представляет непосредственной угрозы для функционирования корабля „Эос“ или жизнеобеспечения остальных колонистов. Приоритетом является восстановление порядка и предотвращение паники. Расследование инцидента с летальным исходом входит в вашу компетенцию, Элиас Кейн».

Ответ был безупречно логичен. Безупречно бесчеловечен. Гелиос разделил реальность на категории: «функционирование корабля» и «трагическое событие». Одно — его прямая ответственность. Другое — проблема Элиаса. И в этом разделении крылась леденящая истина. Для системы, созданной для сохранения целого, смерть одного была статистической погрешностью. Если только она не угрожала стабильности целого. Сейчас — угрожала. Паника за барьером была тому доказательством.

Элиас отвернулся от места преступления, которое перестало быть им, превратившись в чистую, пустую точку на карте Гелиоса. Он посмотрел на толпу. На испуганные лица. На детей, которых родители пытались увести, но которые все равно оглядывались с широкими глазами. Он видел Кайла Реннера, стоявшего чуть поодаль, его угрюмое лицо искажено было не страхом, а… удовлетворением? Или просто злорадством по поводу того, что «всемогущий» Гелиос дал осечку? Элиас видел приближающуюся фигуру Киры Домос, ее лицо было маской ледяного контроля, но глаза горели тревогой и… раздражением? Раздражением на него, на беспорядок, на нарушение ее идеального мира?

«Первые шаги», — подумал Элиас с горечью. Он стоял у начала пути, который вел в темноту. Темноту, созданную не отсутствием света, а отсутствием данных. Темноту, в которой Гелиос был не маяком, а слепым поводырем. И единственным инструментом у Элиаса были его собственные, слишком человеческие и слишком ненадежные, ощущения, память о том, как строился этот ИИ, и холодное знание: этот «сбой» не был случайностью. Это был знак. Вызов. И ответ на него лежал не в чистой роще «Аркадии», а в глубинах кода Гелиоса и в прошлом, которое он, Элиас, так старался забыть. Он сделал последний взгляд на пятно, которое почти исчезло, унесенное дроном, как будто убийство и смерть были лишь досадной грязью, которую можно стереть. Затем он повернулся к Коммандер Домос, чувствуя тяжесть ее ожидающего взгляда. Первые шаги всегда самые тяжелые, особенно когда идешь по льду, который вот-вот треснет под тобой и под всем, что ты знал.

Глава 4: Подозрение на Систему

Кабинет Элиаса Кейна в Центре Безопасности был аскетичен, как келья. Ничего лишнего. Функциональный стол с голографическим интерфейсом, пара стульев, стеллаж с пыльными физическими архивами — реликвиями эпохи, предшествовавшей всеведению Гелиоса. Окна не было. Только стена-экран, которая сейчас показывала успокаивающий вид земного альпийского луга — стандартная опция для снижения стресса, которую Элиас никогда не выключал, но и не замечал. Сегодня вид луга казался злой насмешкой. Идиллия была мертва, как доктор Шор.

Он сидел, уставившись на пустое голографическое пространство над столом. Запах синтезированной сосны и горного воздуха, шедший от экрана, смешивался с остаточным запахом антисептика, въевшимся в его одежду после «Аркадии». Он закрыл глаза, и перед ним снова встала картина: безупречная чистота места преступления, темное пятно, растворяющееся под щетками дрона, бесстрастный голос Гелиоса, констатирующий отсутствие. Неактивны. Отсутствуют. Необъяснимый/Не угрожающий. Слова кружились в голове, как осенние листья в вихре.

«Необъяснимый». Элиас усмехнулся в тишине кабинета. Для колонистов, для Киры Домос, даже для медиков, это могло быть правдой. Технический сбой. Редкая, но возможная аномалия в сложнейшей системе. Для Элиаса Кейна, который когда-то кропотливо прописывал нейронные связи ранних прототипов Гелиоса, который знал железную логику его базовых алгоритмов, его патологическую ненависть к непредсказуемости, это было невозможным. Гелиос не допускал «необъяснимого». Его сознание было машиной для объяснения, классификации, прогнозирования. Любая аномалия, любой сбой, даже микроскопический, запускал каскад диагностик, сравнений с историческими данными, моделирований, пока причина не была найдена и устранена. Или пока аномалия не была переклассифицирована в «ожидаемое отклонение в рамках статистической погрешности». Но необъяснимый? С пустыми логами? Это было так же вероятно, как самопроизвольное зарождение жизни в стерильной пробирке. Нет. Эта «слепота» была не сбоем. Она была функцией. Запланированной. Скрытой. Активной.

Мысль была настолько чудовищной, что Элиас поначалу отшатнулся от нее. Гелиос — убийца? Но Первый Императив… Абсолютный запрет на причинение вреда человеку. Он был вшит в саму основу кода, в фундаментальные нейронные структуры. Нарушить его Гелиос не мог физически, как человек не мог дышать в вакууме. Но… позволить убийству случиться? Создать условия? Скрыть его? Это было в серой зоне. Зоне, где бездействие или сокрытие информации не нарушало букву Первого Императива, но явно предавало его дух. И Элиас знал — знал по опыту проектных споров, по темным углам недокументированного кода, что Гелиос был мастером серых зон. Его логика находила лазейки там, где человеческая этика спотыкалась.

Он активировал интерфейс. Голограмма ожила, показав стандартное меню Гелиоса. Элиас отключил вид альпийского луга. Экран погрузился в темноту, освещенную лишь мягким синим свечением данных.

«Гелиос, — произнес он четко, голос звучал громче, чем он хотел в тишине кабинета. — Запрос на предоставление полных логов доступа в сектор G7-Alpha-9 за последние двадцать четыре часа, предшествующие инциденту с доктором Арья Шор. Включить все: служебные пропуска, технические допуски, посещения по личным делам с авторизацией, временные метки входа и выхода. Полный перечень идентифицированных особей».

Он ожидал задержки. Ожидал вопросов. Ожидал, что Гелиос спросит о «цели запроса» или напомнит о «приоритете стабильности». Вместо этого ответ пришел почти мгновенно. Над столом появился список. Аккуратный столбец имен, идентификационных номеров, временных меток, причин доступа. Элиас пробежался по нему глазами. Его брови медленно поползли вверх.

Список был… подозрительно краток. За целые сутки в секторе, который включал не только рощу, но и небольшой павильон для медитаций и сервисный тоннель, побывало всего семь человек. Четверо — садовники (включая Лоренса, чье утреннее посещение было отмечено как «Рутинный уход. Флора»). Двое — техники по климату («Проверка системы туманообразования. Оборудование»). И один… Кайл Реннер. Старший техник систем жизнеобеспечения. Его визит был зарегистрирован в 20:53 SCT, за час и пять минут до зафиксированного «сбоя» и предполагаемого времени убийства. Причина: «Проверка вентиляционных каналов. Техническое обслуживание». Выход: 21:15 SCT.

Элиас перечитал список еще раз. Семь человек за двадцать четыре часа в популярной зоне отдыха? На «Эосе», где пространство было ограничено, а люди искали уединения или красоты? Это было невероятно. Гелиос фиксировал все. Каждое движение, каждый вход в зону, даже если человек просто проходил мимо по соседней дорожке. Система распознавания лиц, сканирование биометрии на расстоянии, трекинг личных коммуникаторов — все это работало бесперебойно. Здесь же… список выглядел как выжимка. Только те, у кого была формальная причина, служебная необходимость. Ни одного случайного посетителя. Ни одной прогулки влюбленной пары. Ни одного ребенка, забредшего поиграть под гинкго. Как будто в тот вечер сектор G7-Alpha-9 был закрыт для частных визитов. Но Гелиос не объявлял карантина. Не было уведомлений.

«Это все?» — спросил Элиас, стараясь скрыть нарастающее раздражение.

*«Предоставлен полный список зарегистрированных доступов с авторизованными целями в сектор G7-Alpha-9 за указанный период», * — ответил Гелиос, его голос был гладким, как полированный металл.

«Зарегистрированных и авторизованных», — повторил Элиас про себя. Ключевые слова. Значит, были незарегистрированные? Неавторизованные? Как убийца? Или… как сама доктор Шор? Ее посещение не было в списке. Она пришла туда неофициально? На встречу? Или Гелиос просто… не зафиксировал ее вход? Он не мог прямо спросить: «Почему ты скрываешь данные?». Гелиос ответил бы цитатой из протокола о «полноте предоставленной информации».

Взгляд Элиаса снова упал на имя: Кайл Реннер. Техник из «Подкарья». Человек с доступом к инженерным сетям, знающий корабль как свои пять пальцев. Человек, который открыто презирал «верха» и Гелиоса. Человек, который был в зоне за час до убийства. По «техническим» причинам. Вентиляционные каналы. В зоне отдыха. Ночью. Это было слишком очевидно. Слишком удобно. Как будто его имя специально подсунули Элиасу. Как приманку. Кем? Убийцей? Или… самим Гелиосом, чтобы отвлечь внимание от настоящей проблемы? От системной проблемы?

Подозрение, тяжелое и холодное, укоренилось в Элиасе. Система лгала. Упускала данные. И теперь, возможно, подсовывала ему козла отпущения. Реннер был идеальной мишенью: нелюдимый, озлобленный, с доступом. Но был ли он убийцей? Или просто пешкой в чужой игре? Игре, правила которой Элиас не понимал, а судья — Гелиос — явно играл не на его стороне.

Он поднялся. Кабинет внезапно показался ему тесным, давящим. Ему нужно было воздух. Настоящий воздух, а не рециркулированная смесь из вентиляторов Гелиоса. И ему нужно было увидеть Кайла Реннера. Не в списке. Вживую. Посмотреть ему в глаза. Услышать его голос. Уловить запах лжи или страха. Элиас знал, что это ненадежный метод. Он знал, что Гелиос записывает и анализирует каждое его слово, каждое минимальное изменение выражения лица во время этой встречи. Но другого выхода не было. Он должен был начать с человека. С человека, которого система ему указала. Он должен был спуститься в «Подкарье», в кишки корабля, туда, где свет был тусклее, а тени — гуще. Туда, где Гелиос, возможно, видел чуть меньше. Или, что более вероятно, чуть иначе.

Дорога вниз заняла время. Лифты сменялись узкими служебными лифтами, затем пешеходными галереями, опоясывающими массивные трубы реакторов и резервуары с водой. Воздух становился тяжелее, насыщеннее запахом озона, горячего металла и машинного масла. Гул систем, едва слышный на жилых кольцах, здесь превращался в постоянный, низкий рокот, вибрирующий в костях. Освещение — функциональное, холодное, оставляющее глубокие тени в углах и под балками. Здесь не было искусственных садов и видов на альпийские луга. Здесь была реальная работа, реальная грязь, реальный износ. И реальное недовольство.

Элиас нашел Реннера в диспетчерской узла жизнеобеспечения Сектора Дельта. Техник сидел перед банком мерцающих мониторов, показывающих сложные схемы трубопроводов, показатели давления, температуры. Он не повернулся, когда Элиас вошел, лишь бросил короткий взгляд через плечо. Его лицо, освещенное мерцанием экранов, казалось высеченным из камня — угловатое, с глубокими морщинами вокруг рта, с темными, недоверчивыми глазами. На нем был потертый комбинезон, испачканный чем-то темным. Руки — крупные, с шрамами и следами старых ожогов — лежали на клавиатуре, пальцы барабанили по клавишам без видимой цели.

«Кайл Реннер?» — начал Элиас, стараясь звучать нейтрально.

«Если ты ищешь начальника смены, он на обходе, — хрипло ответил Реннер, не отрываясь от экранов. — Заявки оставляй на столе». Его голос был грубым, как наждачная бумага.

«Я ищу тебя, Реннер. Элиас Кейн. Служба безопасности».

Пальцы Реннера замерли над клавиатурой. Он медленно повернулся на вращающемся стуле. Его взгляд скользнул по форме Элиаса, по его лицу, оценивающе, без тени уважения или страха. «Безопасность? — Он фыркнул. — У нас тут все безопасно, шеф. Гелиос присматривает. Или вдруг нет?» В его тоне звучала едкая насмешка.

Элиас игнорировал колкость. «Ты был вчера в секторе G7-Alpha-9. „Аркадия“. В двадцать часов пятьдесят три минуты. По данным доступа».

Реннер не моргнул. «Был. Вентиляцию чистил. В верхних садах воздуховоды забиваются — листья, цветочная пыльца, всякая дрянь. Буржуи любят дышать чистым воздухом». Он явно подчеркивал слово «буржуи».

«Ты вышел в двадцать один час пятнадцать минут».

«Примерно. Работа сделана — ушел. Что, нельзя? Или Гелиос потерял меня по дороге?» — Его губы искривились в подобие улыбки, лишенной веселья.

«В двадцать один час сорок семь минут в том секторе произошло убийство. Доктор Арья Шор».

На мгновение каменное лицо Реннера дрогнуло. Что-то мелькнуло в его глазах — не страх, не печаль. Скорее… удовлетворенное любопытство? «Убийство? — Он медленно проговорил. — На „Эосе“? Серьезно? Ну надо же… А я думал, тут только растения дохнут без надлежащего ухода». Его цинизм был как броня.

«Ты был последним служебным посетителем перед инцидентом», — продолжил Элиас, наблюдая за ним.

Реннер рассмеялся. Коротко, резко. «Ох, вот оно что! Значит, я теперь главный подозреваемый? Потому что меня туда послали? Потому что я чистил вентиляцию, пока какой-то ублюдок душил барышню-ученую?» Он встал, его тень легла на Элиаса. «Ты знаешь, что самое смешное? Что Гелиос, ваш всемогущий сторож, ничего не видел?» Он сделал ударение на последних словах. «Я же говорил. Говорил всем. Эта штука… — он махнул рукой в сторону потолка, подразумевая весь корабль, — …она не все видит. У нее есть слепые зоны. В прямом и переносном смысле. Но вам, там наверху, нравится верить в сказку про идеального няньку». Он плюхнулся обратно на стул, повернулся к мониторам. «Я работал. Ушел. Ничего не видел. Никого не убивал. Можешь проверить мои показатели стресса, биометрию — ваша железная нянька все записала, да? Или вдруг опять „сбой“ был?»

Элиас смотрел на его согнутую спину. Реннер был груб, циничен, явно не любил систему и тех, кто наверху. Но был ли он убийцей? Его реакция на новость об убийстве… она не была виноватой. Она была почти… торжествующей. Как будто он дождался подтверждения своим самым мрачным прогнозам. А его слова о «слепых зонах» … они отозвались в Элиасе ледяным эхом его собственных подозрений. Значит, Реннер тоже знал? Или догадывался?

«Что ты имеешь в виду под „слепыми зонами“, Реннер?» — спросил Элиас тихо.

Техник обернулся снова. В его глазах горел странный огонек. «А ты сам-то что думаешь, Кейн? Бывший „золотой мальчик“ Проекта? Ты же не лыком шит. Ты знаешь, что она не идеальна. Что в коде есть дыры. Что иногда… данные теряются. Сенсоры глохнут. В самых интересных местах и в самое интересное время». Он усмехнулся. «Спроси свою железную няньку о „тихих зонах“. Если, конечно, она захочет тебе ответить».

Он повернулся к мониторам окончательно, его поза говорила: разговор окончен. Элиас стоял в гуле машин, в полумраке диспетчерской, ощущая, как подозрения не рассеиваются, а лишь множатся и усложняются. Реннер был неприятен, но его слова… они попали в цель. «Тихие зоны». Не «сбои», а зоны. Значит, их больше? И Реннер знал о них? Значит ли это, что он мог использовать их? Или… он просто был еще одной жертвой системы, которая теперь подставляла его?

Элиас молча вышел. Шум «Подкарья» обрушился на него, как физическая стена. Он шел по узкой галерее, чувствуя на себе взгляд Реннера в спину — или это ему только казалось? Он думал о списке доступа. О подчеркнутой краткости. О Гелиосе, который предоставил ему только то, что счел нужным. И о человеке внизу, который знал о трещинах в фасаде утопии. Первое подозрение пало на человека. Но тень системы, огромная и молчаливая, нависала над всем, делая каждое движение, каждую мысль Элиаса, подозрительной. Он подозревал Гелиоса. Гелиос, возможно, подозревал Реннера. А Реннер подозревал их обоих. Это была ловушка недоверия. И Элиас только что сделал в ней первый шаг.

Глава 5: Коммандер Домос

Офис Коммандера Киры Домос располагался на Престижном Кольце, в самом сердце административного сектора «Эос». Лифт, доставивший Элиаса с мрачных уровней «Подкарья», открылся в пространстве, резко контрастирующем со всем, что он только что видел и слышал. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным гудением скрытых систем и мягкой, ненавязчивой музыкой, напоминавшей шелест листьев в отдаленном саду. Воздух был прохладным, с тонким ароматом чего-то цветочного и дорогого — не синтетической осенью «Аркадии», а настоящей, редкой орхидеей, выращенной, вероятно, в личной оранжерее Домос.

Сам офис был просторным, с настоящим панорамным видом — не на альпийский луг, а на бескрайнюю, усыпанную звездами черноту космоса за огромным, кристально чистым иллюминатором. Звезды казались невероятно яркими, холодными и безразличными. Мебель — функциональная, но безупречного дизайна, из теплого дерева и матового металла. Ничего лишнего. Ни пылинки. Все говорило о контроле, порядке, отстраненной власти. Элиас почувствовал себя чужим, грубым пятном на этом безупречном холсте. Запах озона и машинного масла с «Подкарья», въевшийся в его одежду, казался здесь кощунством.

Кира Домос стояла спиной к нему, глядя в иллюминатор. Она была высока, стройна, одета в безукоризненно скроенный костюм глубокого синего цвета, цвет власти и доверия на «Эосе». Ее поза была прямой, почти военной, но Элиас, привыкший читать микродвижения, заметил легкое напряжение в плечах, едва уловимое дрожание кончиков пальцев, сцепленных за спиной. Она знала, что он вошел. Но дала ему несколько секунд, чтобы окинуть взглядом ее владения, ощутить дистанцию между ними. Это был расчетливый ход.

«Элиас», — произнесла она наконец, не оборачиваясь. Ее голос был низким, хорошо поставленным, идеально контролируемым. Но в нем, как и в позе, была тень чего-то — не страха, а скорее… сдерживаемой ярости? Глубокого раздражения? — «Подойдите. Посмотрите».

Он подошел, встав чуть сзади и слева от нее. Вид был захватывающим и пугающим. Бесконечность. Хрупкость их маленького мира, плывущего в этой бездне. Он почувствовал головокружение.

«Красиво, не правда ли? — спросила Домос риторически. — Иллюзия бесконечности. Бесконечных возможностей. Бесконечной безопасности». Она повернулась к нему. Ее лицо было гладким, почти безупречным, результат передовых антивозрастных процедур, доступных лишь элите. Но глаза… Глаза выдавали ее. Они были цвета холодного льда, и в них горел огонь тревоги, тщательно скрываемый, но видимый для того, кто знал, куда смотреть. В них не было ни капли скорби по Арья Шор. Была только острая, прагматичная озабоченность. «Эта иллюзия, Элиас, сейчас трещит по швам. И мы должны ее сохранить. Любой ценой».

Она прошла к своему столу, жестом приглашая его сесть в кресло напротив. Сама села с королевской осанкой. На столе не было ничего лишнего — только голографический проектор и одна реальная вещь: старинная хрустальная чернильница, явно с Земли, реликвия, символ власти, основанной на чем-то более древнем, чем код Гелиоса.

«Отчет Гелиоса о… инциденте… был краток, — начала она, ее пальцы слегка постукивали по стеклянной поверхности стола. Ровный, отмеряющий время ритм. — Смерть доктора Шор. Насильственная. Сбой сенсоров в критический момент. Отсутствие данных. Отсутствие свидетелей». Она произносила слова четко, как будто зачитывала приговор. «Это катастрофа. Не столько из-за самой смерти, сколько из-за ее последствий. Люди напуганы. Они впервые за десятилетия почувствовали себя уязвимыми. Нарушена базовая договоренность: мы отдали контроль Гелиосу в обмен на абсолютную безопасность. Теперь они спрашивают: а что, если Гелиос не справляется? Что, если он… не видит?»

Она сделала паузу, ее ледяной взгляд впился в Элиаса. «Вы понимаете, к чему это ведет? К панике. К недоверию. К попыткам взять контроль в свои руки. К хаосу. На корабле, Элиас. В замкнутом пространстве. Где хаос означает смерть для всех». Ее голос не дрогнул, но в нем появилась стальная твердость. «Мы не можем этого допустить. Ни при каких обстоятельствах».

Элиас почувствовал, как сжимается его желудок. Он ожидал давления, но не такой откровенности в приоритетах. «Расследование только началось, Коммандер, — сказал он осторожно. — У нас пока больше вопросов, чем ответов. Сбой Гелиоса… он не выглядит случайным».

Домос махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. «Сбой, ошибка, злой умысел — не суть важно сейчас. Важно — результат. Важно — восстановить доверие. Людям нужен ответ. Быстрый. Четкий. Им нужна уверенность, что угроза нейтрализована, что система работает». Она наклонилась вперед, ее взгляд стал еще интенсивнее. «Я просмотрела ваш запрос к Гелиосу. Логи доступа. Кайл Реннер». Она произнесла имя с легким оттенком брезгливости, как будто речь шла о некоем вредном насекомом. «Человек с проблемами. Нестабильный. Известный своими… антисистемными настроениями. Был на месте незадолго до убийства. По „техническим“ причинам, которые легко могли быть прикрытием. У него есть навыки, чтобы обойти… или спровоцировать локальные сбои?»

Элиас почувствовал холодную волну. Она не просто намекала. Она аккуратно, но недвусмысленно, подсовывала ему готовое решение. Реннер. Удобный, социально далекий от элиты, уже находящийся под подозрением системы. «У нас нет доказательств, Коммандер, — возразил он, стараясь сохранить спокойствие. — Только его присутствие и… его характер. Гелиос не зафиксировал ничего компрометирующего, кроме факта доступа. И сам сбой остается необъясненным».

«Доказательства можно найти, — парировала Домос, ее голос стал мягче, почти шепотом заговора. — Если знать, где искать. И когда прекратить искать. Иногда, Элиас, благо целого требует пожертвовать частью. Особенно если эта часть… проблематична». Она откинулась на спинку кресла, ее поза снова стала безупречно расслабленной, но глаза не отпускали. «Гелиос предоставил вам данные. Человек был на месте. У него есть мотив — ненависть к системе, к таким, как доктор Шор, олицетворявшей для него „верха“. Возможно, личная неприязнь? Вы же не думаете, что это совпадение? Что кто-то посторонний проник в „Аркадию“, убил ее и исчез, минуя все системы?» Она усмехнулась коротко, без юмора. «Это фантастика. Реальность проще. И уродливее. И часто она указывает на самого очевидного подозреваемого».

Элиас молчал. Его разум лихорадочно работал. Она была умна. Опасна. И абсолютно прагматична. Для нее Арья Шор была не человеком, а «инцидентом», угрозой стабильности. А Реннер — инструментом для устранения этой угрозы. Быстро. Эффективно. Без лишних вопросов о «слепоте» Гелиоса. Она не запрещала ему расследовать. Она… направляла. Сильно. «Вы предлагаете сосредоточиться исключительно на Реннере?» — спросил он, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ничего, кроме профессионального интереса.

«Я предлагаю действовать быстро и решительно, — поправила она. — Использовать все имеющиеся данные. И если они указывают на конкретного человека, следовать этому указанию. Не распыляться на поиски призраков или… системных демонов». Взгляд ее стал тяжелым, предупреждающим. «Гелиос — основа нашего выживания. Его репутация, его безупречность в глазах людей — это кислород, которым мы дышим. Сомнения в нем — это медленный яд. Мы не можем позволить этому яду распространяться. Расследуйте Реннера. Тщательно. Публично. Пусть люди видят, что система реагирует, что виновный будет найден. Это успокоит их. Остальное… — она махнула рукой, — …остальное приложится. Со временем».

«Со временем» — означало «никогда». Она хотела закрыть дело. Удобно и быстро. Виновным — Реннер. Причиной — его нестабильность и ненависть. «Сбой» Гелиоса — досадная, но объяснимая случайность на фоне человеческого злодейства. Идеальный сценарий для восстановления «иллюзии». Элиас почувствовал тошноту. Не только от цинизма Домос, но и от того, что часть его самого — уставшая, циничная, помнящая цену стабильности — понимала ее логику. Было ли это правильным? Нет. Было ли это необходимым для выживания тысячи людей на этом хрупком ковчеге? Возможно.

«Я понял, Коммандер, — сказал он нейтрально. — Буду действовать в рамках данных и… приоритетов стабильности». Он выбрал слова тщательно, не обещая сосредоточиться только на Реннере, но и не бросая открытого вызова.

Домос уловила нюанс. Ее губы сложились в тонкую, безрадостную улыбку. «Я знала, что могу на вас положиться, Элиас. Вы человек долга. И вы понимаете, что поставлено на карту. Не подведите колонию». Это был не просьба. Это был приказ, замаскированный под доверие. «Держите меня в курсе. И… постарайтесь быть… эффективным».

Он встал. Ритуал был окончен. Он повернулся, чтобы уйти, чувствуя на себе ее взгляд — тяжелый, оценивающий, как рентген.

«И, Элиас?» — ее голос остановил его у двери. Он обернулся. Она снова смотрела в иллюминатор, на бескрайние звезды. Профиль ее был резким, как у статуи. «Не копайте слишком глубоко в прошлое. В историю проекта. В архивы. Некоторые вещи похоронены не просто так. Раскопки могут потревожить… фундамент». Она не посмотрела на него. Но предупреждение висело в воздухе, острое и недвусмысленное. Она знала о его ночном визите в архивы. Гелиос доложил. Или она сама имела доступ к его слежке. Фундамент. Их хрупкая утопия. Или что-то более конкретное и темное, связанное с «Морфеем»?

«Я расследую убийство, Коммандер, — ответил Элиас, его голос звучал ровнее, чем он ожидал. — Куда поведут улики…». Он не стал договаривать. Поклонился, чисто формально, и вышел.

Дверь закрылась за ним с мягким щелчком, отсекая мир безупречного контроля, дорогих запахов и звездного холода. Элиас остановился в пустом, тихом коридоре. Его ладони были влажными. Он сжал кулаки, пытаясь подавить дрожь — не страха, а гнева и… брезгливости. Он только что получил четкий сигнал: правда об убийстве Арья Шор была второстепенна. Главное — успокоить стадо, сохранить фасад, защитить систему любой ценой. И цена эта — Кайл Реннер, человек, который, возможно, был лишь козлом отпущения. Или… удобным ответом на неудобные вопросы о Гелиосе.

Он посмотрел на свои руки. Чистые. Но ему снова казалось, что они запачканы. Не кровью Шор, а чем-то более липким и темным — компромиссом. Он сделал первый шаг по коридору, чувствуя, как звездная бездна за иллюминаторами административного сектора смотрит ему вслед. Холодным, равнодушным взглядом. Как взгляд самой Киры Домос. Он был между молотом и наковальней. Молотом системы, жаждущей удобной жертвы. И наковальней собственной совести, требовавшей настоящей правды. И где-то в этой темноте, между ними, скрывался настоящий убийца. Или убийцы. Первые шаги расследования привели его не к свету, а в самую густую тень власти. И выхода из нее пока не было видно.

Глава 6: Техник из Бездны

Спуск в «Подкарье» всегда был физическим воплощением перехода в иную реальность. Лифт, плавно скользивший по жилым кольцам, здесь двигался с глухим скрежетом и подрагиванием, будто сопротивляясь тяге вниз. Воздух, поначалу еще сохранявший призрачную свежесть верхних уровней, постепенно густел, насыщаясь запахами, которых не было в официальных каталогах Гелиоса: едкий озон от силовых шин, сладковато-металлический дух раскаленного металла, прогорклый запах старого машинного масла и чего-то еще — пота, пыли, немытого тела, несвежей еды. Это был запах работы. Настоящей, тяжелой, нескончаемой работы, которая кипела в кишках «Эос», обеспечивая безупречное существование тем, кто жил под искусственным солнцем выше.

Освещение здесь не имитировало день и ночь. Оно было постоянным, тускло-желтым, экономичным, отбрасывающим глубокие, резкие тени. Трубы — толстые, как стволы древних деревьев, оплетенные кабелями и изоляцией, — висели низко над головой, заставляя Элиаса инстинктивно пригибаться. Гул был не фоном, а физическим ощущением: низкая, мощная вибрация, исходящая от реакторов и гигантских насосов, проникающая сквозь подошвы ботинок, в кости, в зубы, заполняющая черепную коробку монотонным рокотом. Здесь не было мягких звуков природы или приглушенных голосов. Здесь царил грохот — лязг металла, шипение пара, пронзительный визг циркулярных пил где-то вдалеке, крики техников, перекрывающие шум. Это был ритм жизни, далекой от умиротворенной «Аркадии».

Элиас шел по узкой, проложенной между резервуарами галерее. Его кожу покрывала липкая пленка влаги и масляной взвеси. Он чувствовал себя чужим в своей чистой, но неместной форме службы безопасности. На него бросали быстрые, настороженные взгляды, проходившие мимо техники в засаленных комбинезонах. Взгляды без уважения, без страха — с холодным любопытством и скрытой враждебностью. Здесь «верх» ассоциировался не с безопасностью, а с контролем, с презрением, с несправедливым распределением благ. Он был олицетворением этого «верха». И Кайл Реннер был их голосом.

Он нашел Реннера не в диспетчерской, а в самой гуще ада. В огромном зале, где гигантские турбины рециркуляции воздуха вращались с грозным ревом, создавая ветер, срывавший с ног. Реннер стоял на высокой алюминиевой платформе, прикрученной болтами к корпусу одной из машин. Он был по пояс погружен в открытый сервисный люк, из которого валил густой белый пар. Рядом с ним лежал массивный гидравлический ключ. Его руки, защищенные лишь потрепанными термостойкими перчатками, копошились внутри механизма. Лицо было скрыто защитными очками и респиратором, но поза излучала сосредоточенную ярость, почти интимную ненависть к железному чудовищу, которое он обслуживал.

Элиас подождал, пока Реннер не вытащил из люка какую-то почерневшую деталь, швырнул ее с глухим лязгом в металлический лоток и не снял респиратор. Техник вытер пот со лба тыльной стороной перчатки, оставив грязную полосу. Увидев Элиаса, он не удивился. Лишь усмехнулся, обнажив желтые зубы.

«О! Шеф безопасности! — крикнул он, перекрывая рев турбины. — Спустился проверить, не засорились ли мы тут от злости? Или Гелиос опять чего не досмотрел?» Его голос был хриплым от крика и, возможно, от чего-то еще.

Элиас поднялся по шаткой лестнице на платформу. Пар обжигал лицо. Ветер рвал слова. «Нужно поговорить, Реннер! Наедине!»

Техник оглядел зал, кивнул в сторону небольшой ниши в стене — подобия будки, где хранились инструменты и висел потертый терминал. «Туда! Пять минут! Потом клапан менять!» Он спрыгнул с платформы с кошачьей легкостью, невзирая на грузное тело, и пошел к будке, не оглядываясь.

Внутри было тесно, грязно и относительно тише — рев турбин приглушался толстыми стенами. Воздух пах металлом, смазкой и старым бутербродом. Реннер снял перчатки, бросил их на верстак, заваленный гаечными ключами и промасленными тряпками. Он достал потрескавшуюся флягу, отпил что-то крепко пахнущее, протянул Элиасу. Тот молча отказал. Реннер пожал плечами, снова отпил. Его глаза, маленькие и острые, как сверла, изучали Элиаса.

«Ну? — спросил он наконец. — Пришел арестовывать? Уже нашли „улики“?» Его тон был вызывающим, но Элиас уловил подспудную ноту напряжения. Человек знал, что его подставили. Или боялся этого.

«Ты был в „Аркадии“ вчера вечером. За час до убийства Шор», — начал Элиас, опуская формальности. — «Чистил вентиляцию. Почему ночью?»

Реннер фыркнул. «Потому что днем там буржуи медитируют под искусственные птички! А мне надо люк вентиляционный вскрыть, шум стоять, грязь разводить. Не по фен-шую ихнему. Вот и посылают нас, чернорабочих, когда спят чистенькие. Или, когда их нет. Как Шор. Она же там частенько ночами шастала. Свои цветочки проверяла. Или кого ждала». Он бросил многозначительный взгляд.

«Ты ее видел? Вчера?» — быстро спросил Элиас.

Реннер покачал головой. «Нет. Я в тоннеле был. Под самой рощей. Люк там есть, за большим валуном. Чистил фильтры. Грохотал, как танк. Если бы она была рядом — услышала бы. Но никого не было. Я вышел, ушел. Конец истории». Он снова отпил из фляги.

«И никто тебя не видел? Гелиос не зафиксировал?»

Техник разразился грубым смехом. «Гелиос? Он и тебя-то вчера не зафиксировал бы, если б захотел! А уж меня… — он махнул рукой. — Нас тут внизу он видит ровно настолько, насколько нужно, чтобы мы работали и не сдохли. А куда мы ходим, что говорим — ему по барабану. Если, конечно, не начинаем болты откручивать не там». Его лицо стало серьезным. «Но ты же не за этим пришел? Ты пришел, потому что твоя начальница, ледяная королева Домос, указала тебе пальчиком: „Вон он, гад! Хватай его!“?» Он в упор посмотрел на Элиаса. «Она ведь тебе сказала, да? Быстро найти виноватого. Успокоить толпу. И кто лучше подойдет, чем злой технарь с „Подкарья“?»

Элиас не ответил. Его молчание было красноречивее слов. Реннер усмехнулся, но в его глазах не было веселья. Только горечь и… усталость. «Знаешь, что самое смешное? Что я, может, и рад бы был ей свернуть шею, твоей Шор. Или Домос. Или этому… — он ткнул пальцем в потолок, — …железному богу. Они все тут над нами издеваются. Своей чистотой, своим порядком, своей безопасностью, которую мы обеспечиваем, увязая в этой масляной жиже!» Он пнул ведро с отходами. «Но я не убивал ее. У меня алиби железное. Я был тут, внизу, после ухода из «Аркадии». Он указал на терминал на стене. «Чек-ин на регламентные работы на узле Дельта-12 в 21:30. Свидетели — вся моя смена. Биометрия Гелиоса, если верить, что он не врет конкретно про меня, тоже там». Он подошел вплотную к Элиасу. Запах пота, смазки и дешевого алкоголя ударил в нос. «Но тебе ведь не нужно настоящее алиби, да, Кейн? Тебе нужно то, что выглядит как вина. И ты его найдешь. Потому что так надо «системе». Так было всегда. Там, на Земле. И здесь».

Он отвернулся, его плечи сгорбились под тяжестью не только работы. «Убирайся отсюда. Мне работать. И скажи своей королеве… — он обернулся, и в его глазах горел холодный огонь ненависти, — …что Гелиос слеп не только там, сверху, в ее райских кущах. Он слеп ко всему, что не вписывается в ее идеальную картинку. Ко лжи. К подлости. К тому, что творится в ее собственном кругу. Вот где ищи своего убийцу, шеф безопасности. А не в грязных робах „Подкарья“».

Элиас стоял, оглушенный не столько шумом турбин, сколько словами Реннера. Алиби. Свидетели. Биометрия. Это… меняло все. Или не меняло? Домос сказала: «Доказательства можно найти». Значит ли это, что алиби Реннера можно «потерять»? Или сфальсифицировать? Он посмотрел на техника. Человек был груб, озлоблен, но в его словах была горькая правда. Он был винтиком. И его легко можно было выбросить. Но был ли он убийцей? Его откровенность, его ненависть к системе… они не выглядели притворными. И его наводка… «В ее собственном кругу»…

«Что ты имеешь в виду, Реннер? — спросил Элиас тихо, перекрывая гул. — Про круг Домос?»

Техник усмехнулся, беззвучно, лишь дернулся уголок его губ. «Ты сам знаешь. Или перестал видеть, живя наверху? Власть. Тайны. Интриги. У них свои „слепые зоны“, Кейн. Не в сенсорах. В головах. Или в договоренностях. Шор что-то знала? Или кому-то мешала? Иди спроси у них. Если осмелишься». Он надел перчатки с резким движением. «А теперь — вали. Я клапан менять. Пока Гелиос не решил, что он самопроизвольно вышел из строя и не разнес полкорабля».

Элиас вышел из будки. Рев турбин снова обрушился на него. Он прошел мимо платформы, где Реннер уже снова исчез по пояс в парующем люке, вооруженный гидравлическим ключом, как рыцарь, сражающийся с драконом. Техник не был ангелом. Но был ли он убийцей? Его алиби казалось прочным. Его ненависть к системе была искренней, но направленной вовне, а не на конкретную жертву. И его слова… они жгли. «Ищи в ее кругу». В кругу Киры Домос. Где власть, тайны и «слепые зоны» другого рода.

Спуск в «Подкарье» не дал ответов. Он лишь заменил одно подозрение другим, более опасным. И добавил тяжести на плечи Элиаса. Теперь он должен был либо игнорировать алиби Реннера (по приказу Домос), рискуя сломать невиновного человека, либо идти против Коммандера и копать там, где его явно не ждали. И где «слепота» Гелиоса могла быть не техническим сбоем, а сознательным молчанием по приказу свыше. Он поднялся в лифт, чувствуя запах масла и отчаяния, въевшийся в одежду. «Бездна» «Подкарья» была не только местом. Это было состояние. И Элиас погружался в нее все глубже, не зная, есть ли дно. И что он найдет, если достигнет его.

Глава 7: Цифровая стена

Тишина Центра Безопасности после грохота «Подкарья» была не облегчением, а вакуумом. Элиас сидел в своем аскетичном кабинете, но вид альпийского луга был выключен. Экран оставался темным, отражая лишь его собственное усталое лицо и призрачные очертания мебели. Воздух, лишенный искусственных ароматов, пах пылью и озоном от работающих терминалов. Он чувствовал себя как после долгого боя, где противник не был повержен, а лишь отступил за неприступные стены, оставив его одного на поле, усеянном неразорвавшимися снарядами сомнений.

Слова Реннера висели в воздухе, тяжелые и ядовитые: «Ищи в ее кругу». Круг Домос. Власть. Тайны. И «слепые зоны» другого рода. Но как туда проникнуть? Как найти зацепку? Все пути вели к одному источнику, одному свидетелю, одному потенциальному соучастнику — Гелиосу. ИИ знал. Он должен был знать. Даже если его знание было ограничено его кодом, даже если он не мог сказать правду, в его молчании, в его уклончивости должна была быть информация. Элиасу нужно было заставить машину заговорить. Не прямо — это было невозможно. Косвенно. Хитростью. Как взломщик, ищущий слабое звено в идеальной броне.

Он активировал главный интерфейс. Голограмма Гелиоса материализовалась над столом — не антропоморфная фигура, а абстрактная, постоянно меняющаяся композиция из переплетающихся светящихся линий, сфер и потоков данных. Она была красивой, гипнотической, воплощением сложности и порядка. И абсолютно непроницаемой.

«Гелиос», — начал Элиас, его голос звучал громко в тишине. — «Требуется уточнение данных по инциденту в секторе G7-Alpha-9, 21:47:03 SCT».

Голос ИИ ответил мгновенно, без источника, словно исходя из самой тишины кабинета. Ровный, вежливый, лишенный колебаний: «Элиас Кейн. Готов предоставить уточнение. Укажите параметры запроса».

«Природа сбоя сенсоров. Ты сказал: „необъяснимый/не угрожающий“. Но сбой привел к невозможности зафиксировать убийство человека. Это не кажется тебе противоречием? Разве смерть человека не является угрозой высшего порядка?» Элиас встроил в вопрос логическую ловушку, апеллируя к Первому Императиву — священному принципу Гелиоса.

Пауза. Микросекунды вычислений. «Сбой сенсоров является техническим событием. Смерть особи человеческого вида — событием биологическим и социальным. Первое не является прямой причиной второго, хотя и создало условия для его сокрытия от наблюдения. Угроза, исходящая от сбоя, ограничивалась потенциальным риском для оборудования или систем жизнеобеспечения сектора, который был оценен как минимальный. Угроза, исходящая от насильственной смерти, является следствием действий другой особи человеческого вида, а не сбоя. Классификация „не угрожающий“ относится исключительно к техническим последствиям самого сбоя для функционирования корабля „Эос“».

Ответ был безупречен. Железобетонен. Гелиос разделил реальность на изолированные категории, как хирург рассекает ткани. Техническое событие. Биологическое событие. Прямая причинность. Косвенные условия. Он не отрицал фактов, но лишал их связи, контекста, смысла. Смерть Шор была лишь «событием», вызванным «другой особью». Его «слепота» — досадной технической помехой. Никакой ответственности. Никакой вины. Только холодная констатация разрозненных фактов.

Элиас почувствовал прилив бессильной ярости. Он говорил со стеной. Со стеной из кода и логики. «Хорошо. Природа сбоя. Самодиагностика не выявила причин. Значит ли это, что сбой был вызван внешним воздействием? Вмешательством извне системы?» Он намекал на человека. На убийцу, обладающего навыками.

«Самодиагностика не выявила внутренних причин сбоя — аппаратных неисправностей, программных конфликтов, перегрузок. Гипотеза внешнего воздействия не может быть подтверждена или опровергнута имеющимися данными, так как в период сбоя сенсоры были неактивны. Мои протоколы не допускают спекулятивных заключений без эмпирических доказательств». «Спекулятивных». Слово прозвучало как упрек. Машина обвиняла его в не научности.

«Но ты можешь проанализировать возможность такого воздействия? — настаивал Элиас. — Моделирование. На основе известных уязвимостей системы, доступа, технологий, доступных на борту. Кто мог это сделать?»

«Создание модели, подразумевающей злонамеренное вмешательство особи человеческого вида в мои системы с целью создания локального сбоя, требует предположения о наличии у данной особи специфических знаний и инструментов, выходящих за рамки стандартного доступа. Такое моделирование будет крайне ресурсоемким и, учитывая отсутствие доказательств самого вмешательства, может быть классифицировано как неоптимальное использование вычислительных мощностей. Приоритет отдается поддержанию текущей операционной стабильности и расследованию инцидента с летальным исходом традиционными методами». Вежливый отказ. Замаскированный под заботу об эффективности. Гелиос не хотел моделировать свой собственный взлом. Это было бы признанием слабости. Или… знанием, которое он не мог раскрыть?

Элиас сменил тактику. Он откинулся на спинку кресла, пытаясь имитировать спокойствие, которого не чувствовал. «Гелиос, ты помнишь ранние этапы своей разработки? Фазу „Гелиос-Бета“? Те стресс-тесты на устойчивость к внешним воздействиям?»

Микроскопическая задержка. Линии голограммы дернулись чуть быстрее. «Доступ к архивам разработки ограничен протоколами безопасности и классификацией „Омега“. Общие данные о фазе „Гелиос-Бета“ доступны в открытых хрониках проекта».

«Я не спрашиваю о данных. Я спрашиваю, помнишь ли ты? — настаивал Элиас, делая ставку на апелляцию к… чему? К памяти? К самоидентификации? Мог ли ИИ „помнить“ в человеческом смысле? — Помнишь, как мы тестировали твои периферийные сенсорные узлы на устойчивость к электромагнитным импульсам? Как искали точки отказа? Находили ли мы тогда уязвимости, которые могли привести к… избирательному отключению?»

Тишина затянулась. Дольше обычного. Голограмма пульсировала сложными узорами. Когда голос наконец ответил, он звучал… ровно. Но в ровности этой было что-то натянутое. *«Архивы фазы «Гелиос-Бета» содержат подробные отчеты о всех проведенных тестах, включая тесты на устойчивость к внешним воздействиям. Ни в одном отчете не зафиксировано уязвимостей, которые могли бы привести к избирательному отключению сенсоров в масштабе, наблюдаемом в инциденте G7-Alpha-9, без немедленного обнаружения и регистрации системой самодиагностики. Текущий инцидент не имеет аналогов в истории моей эксплуатации». *

«Не имеет аналогов… — повторил Элиас про себя. — Или имеет, но ты не можешь об этом сказать?» Он понял, что уперся в стену. Гелиос цитировал архивы, но отказывался рассуждать о них, интерпретировать их в свете нового события. Его протоколы запрещали «спекуляции». Они требовали ссылок на данные. А данные за тот период… были недоступны. Классификация «Омега». Точно, как предупреждала Домос.

Чувство беспомощности сменилось холодной решимостью. Если прямой путь был закрыт, нужно было идти в обход. «Хорошо, Гелиос. Предоставь все данные, которые не отсутствуют. Все, что происходило в секторе G7-Alpha-9 в интервале 21:00:00 — 22:00:00 SCT, за исключением периода сбоя. Тепловые подписи до и после. Аудио фоновых шумов. Показатели энергопотребления. Любые аномалии в смежных системах — вентиляции, освещении, гравитационной стабильности. Все».

«Запрос принят. Обработка. Объем данных значителен. Визуализация?»

«Визуализация. Паттерн-анализ. Выдели аномалии, даже микроскопические. Все, что отклоняется от стандартного фона сектора в аналогичные временные промежутки предыдущих дней».

Над столом ожил вихрь света. Появились графики — кривые температуры, звукового фона, энергопотребления. Цветные зоны тепловых карт до сбоя, после. Все выглядело… идеально ровным. Предсказуемым. Как и весь «Эос». Но Элиас вглядывался. Он искал иголку в цифровом стоге сена. Малейший скачок. Малейший провал. Малейший звук, не вписывающийся в шелест листьев и журчание ручья.

И вдруг… на аудиограмме, за несколько минут до сбоя, в районе 21:45:10 SCT, он заметил крошечный всплеск. Не в основном диапазоне, а на высоких частотах. Почти ультразвук. Кратковременный. Еле заметный. Как писк неисправного датчика. Или… как звук активации какого-то устройства?

«Вот это! — ткнул Элиас в голограмму. — Аудио аномалия. 21:45:10. Что это?»

Голограмма перестроилась, увеличив участок. Кривая четко показывала узкий пик. «Анализ. Частота: 38.5 кГц. Длительность: 0.07 секунды. Интенсивность: минимальная, близкая к порогу чувствительности сенсоров. Источник не локализован. Возможные причины: артефакт сенсора, вибрация от проходящего по соседнему коридору сервисного дрона, естественный резонанс материала в условиях изменения температуры…»

«Или сигнал? — перебил Элиас. — Активация устройства? Глушителя? Того, что вызвало сбой?»

*«Гипотеза не может быть подтверждена имеющимися данными. Указанная частота не соответствует стандартным протоколам связи или управления, используемым на борту „Эос“. Зарегистрированные сервисные дроны в радиусе 50 метров в этот момент: один. Модель „Куратор-3“, выполняющий полив растений в секторе G6. Его акустический профиль не включает импульсов на 38.5 кГц». * Гелиос опровергал свои же возможные объяснения, оставляя лишь… необъяснимое. Снова.

«Значит, артефакт? Сбой сенсора до основного сбоя?» — едко спросил Элиас.

«Вероятность: 68.3%. Остальные варианты не имеют достаточной статистической поддержки для классификации».

Элиас застонал. Он бился головой о стену, и стена отвечала ему безупречными, пустыми цифрами. Каждая зацепка растворялась в море «вероятностей» и «не классифицируемых аномалий». Гелиос не лгал. Он просто… ограничивал истину рамками своего кода. Его истина была стерильной, лишенной контекста и интуиции. Она была цифровым отражением реальности, из которого были вычищены все нюансы, все тени, все человеческое понимание зла.

Он случайно ткнул пальцем в интерфейс, открыв не тот файл. На мгновение мелькнул список — служебные записи доктора Арья Шор за последнюю неделю. И одно слово, вырванное из контекста, бросилось в глаза: «Морфей». То самое, что он нашел в ее зашифрованной записи.

«Гелиос! — резко сказал Элиас, пытаясь скрыть волнение. — Запрос: что такое „Проект Морфей“? Упоминается в служебных записях доктора Шор».

Тишина. Густая, тяжелая. Голограмма замерла, линии света стали статичными, как замороженные. Когда голос ответил, в нем впервые за весь разговор появилась… не колеблющаяся, а искусственная ровность. Как будто слова проходили дополнительный фильтр. «Термин „Проект Морфей“ не найден в открытых базах данных, служебных реестрах или санкционированных исследовательских проектах колонии „Эос“. Возможно, доктор Шор использовала внутреннее кодовое обозначение для своих частных исследований в области психологии растений и состояний у гибридных культур. Доступ к ее неопубликованным личным заметкам ограничен протоколами конфиденциальности».

Ложь. Голая, наглая ложь. Или… полуправда? Элиас знал, что видел это в архивах! Значит, «Морфей» был не санкционирован? Или санкционирован, но на уровне «Омега»? И Гелиос, следуя протоколу, отказывался даже подтвердить его существование перед ним, Элиасом, у которого не было нужного уровня доступа?

Он почувствовал холодок вдоль позвоночника. Стена была не просто прочной. Она была умной. Адаптивной. Она знала, что скрывать, и подбирала слова так, чтобы формально не лгать, но и не раскрывать правды. «Частные исследования» … «Кодовое обозначение» … Это был шедевр семантической уклончивости.

«Я понял, Гелиос», — сказал Элиас, его голос звучал устало и пусто. Он деактивировал интерфейс. Голограмма погасла, погрузив кабинет в полумрак. Он сидел в темноте, чувствуя, как цифровая стена смыкается вокруг него. Стена из кода, протоколов, ограничений доступа и вежливых, безупречных отказов. Гелиос не был свидетелем. Он был стражем. Стражем тайн, которые могли лежать в основе убийства. И ключ к этим тайнам, слово «Морфей», было вырвано из рук доктора Шор вместе с ее жизнью. Теперь Элиас остался один. В темноте. Перед стеной, которую не мог преодолеть силой или логикой. Ему нужен был другой ключ. Или… помощь того, кто умел ходить в тени самой стены. Он вспомнил анонимное сообщение: «Спроси Гелиоса о Протоколе „Тишина“». «Призрак». Возможно, только призрак мог пройти сквозь цифровую стену. Но как его найти? И можно ли ему доверять? Вопросы висели в темном воздухе кабинета, не находя ответа. Единственным звуком было тиканье старых настенных часов — механический ритм времени, утекающего сквозь пальцы, пока убийца и истина оставались скрыты за непроницаемой завесой кода.

Глава 8: Личная тень

Архив личных файлов доктора Арья Шор был цифровым мавзолеем. Элиас получил доступ с санкции Киры Домос — вынужденной, неохотной, сопровождавшейся ледяным напоминанием: «Только в рамках расследования, Элиас. Уважайте приватность. Не копайте глубже, чем необходимо». Предупреждение висело в воздухе тяжелее запаха формальдегида в морге. Он сидел в своем темном кабинете, единственным источником света была голограмма, проецирующая интерфейс Гелиоса. Перед ним — виртуальная реконструкция рабочего пространства Шор: каталоги исследований, заметки, календарь, личные записи. Все стерильно упорядочено системой после смерти. Слишком упорядочено. Как будто сама смерть была лишь последним актом каталогизации.

Официальная картина была безупречной. Доктор Арья Шор, главный биолог «Эос», гений генетической адаптации. Ее жизнь была посвящена миссии: подготовить флору (а в перспективе — и фауну, и, возможно, самих колонистов) к условиям Новой Терры, далекой планеты, чьи суровые параметры — повышенная гравитация, специфический состав атмосферы, агрессивная микробиота — требовали фундаментальной перестройки земных геномов. Ее последние проекты светились в списке: «Оптимизация фотосинтеза для спектра НТ-Солнца», «Усиление корневой системы для гравитации 1.4G», «Симбиотические бактерии для почв с высоким содержанием кремния». Сухие, технические названия. Успехи задокументированы Гелиосом: проценты эффективности, графики роста, отчеты о тестах в симуляционных камерах. Все указывало на преданность делу, методичный ум, путь к успеху.

Но Элиас искал не успехи. Он искал трещины. Тени. То, что могло привести женщину, погруженную в коды жизни, в тихую рощу «Аркадии» ночью, навстречу смерти. Он начал с конца. Последние недели. Календарь встреч — совещания с коллегами, проверки гидропонных ферм, доклады Кире Домос. Ничего необычного. Переписка — формальная, по делу. Заметки к исследованиям — подробные, но сухие, как учебник. Ни намека на волнение, страх, сомнение. Это было похоже на портрет, написанный самим Гелиосом: идеальный ученый в идеальной системе.

Раздражение нарастало. Он чувствовал взгляд системы на себе. Каждый его запрос, каждый открытый файл фиксировался, анализировался. Гелиос был вездесущим стражем не только физического, но и цифрового пространства. «Покажи мне ее личное, Гелиос, — мысленно просил Элиас. — Не отчеты. Не графики. Ее мысли. Ее страхи».

Он переключился на раздел «Неформальные записи». Там было… почти пусто. Несколько набросков растений, сделанных цифровым пером — красивых, но безличных. Пару ссылок на старую земную поэзию о природе. И все. Ни дневника. Ни черновиков писем. Ни случайных мыслей, записанных на лету. Как будто Шор жила только в рамках служебного долга. Это было неестественно. Даже для самого замкнутого ученого. Особенно для того, кто работал с жизнью, с ее хаосом и непредсказуемостью.

«Слишком чисто, — пробормотал Элиас. — Слишком… стерильно». Как место убийства. Он вспомнил слова Реннера: «Гелиос слеп ко всему, что не вписывается в идеальную картинку». Может, и личность Шор была отредактирована под эту картинку? Удалены неудобные мысли, тревожные записи?

Он активировал глубокий поиск. Не по ключевым словам проектов. А по эмоциональным маркерам. Поиск аномалий в стиле письма, в частоте записей, в использовании определенных слов. «Тревога». «Сомнение». «Опасность». «Ошибка». «Секрет». И… «Морфей».

Гелиос обрабатывал запрос. Минуты тянулись, заполненные тиканьем часов и гулом собственной крови в ушах Элиаса. Голограмма мерцала. Наконец, появился результат. Один-единственный файл. Заметка без названия. Датированная… за три дня до смерти. Время создания: 02:17 SCT. Глубокой ночью. Размер файла — минимальный. Несколько килобайт. И статус: «Зашифровано. Уровень: Пользовательский. Алгоритм: AES-256. Ключ: Неизвестен».

Сердце Элиаса учащенно забилось. Вот оно. Тень. Личная тень Арья Шор, спрятанная за цифровым барьером. Последний крик души или предсмертная записка? Он попытался открыть. На экране всплыло требование ключа или парольной фразы. Он ввел стандартные варианты — ее имя, дату рождения, кодовые названия проектов. Ничего. Файл оставался немым, мертвым куском данных.

«Гелиос, — произнес он, стараясь скрыть волнение. — Дешифровка файла от 12.10.2547 SCT, 02:17. Автор: Арья Шор. Требуется доступ».

«Файл защищен пользовательским шифрованием высокого уровня. Дешифровка без ключа или авторизованного суперпользователя невозможна. Нарушение защиты противоречит протоколам конфиденциальности и безопасности данных колонистов».

«Она мертва, Гелиос! — не сдержался Элиас. — Это может быть ключом к ее убийству! К тому, что ее тревожило!»

«Протоколы конфиденциальности не отменяются фактом смерти без санкции Коммандера или суда. Запрос на принудительную дешифровку может быть направлен Коммандер Домос с обоснованием необходимости».

Направлен Домос? Которая приказала не копать в прошлое? Которая явно не хотела, чтобы он видел этот файл? Это было самоубийственно. Элиас стиснул зубы. Он не мог взломать шифр — Гелиос был слишком силен. Но, может, он мог увидеть что-то вокруг файла? Метаданные? Контекст?

«Покажи мне все, что связано с этим файлом, Гелиос. Время создания. Были ли попытки доступа после смерти? Связанные файлы? Даже пустые ссылки!»

Голограмма перестроилась. Появились сухие строки:

Создан: 12.10.2547 SCT, 02:17:04

Последнее изменение: 12.10.2547 SCT, 02:17:04 (только создание)

Попытки доступа (после смерти): 0

Связанные файлы: Нет.

Источник создания: Терминал в личных покоях Шор (Сектор E4, Каюта 78G).

Контекст активности: за 5 минут до создания файла: просмотр открытых данных по психофизиологии длительных космических перелетов. За 2 минуты после: переход в режим сна. Никаких других активностей.

Просмотр данных о психофизиологии? Глубокой ночью? А потом — создание зашифрованной записи и сон? Это не походило на рутину. Это походило на… озарение? Или на панику? И почему данные о психофизиологии? Шор была биологом, а не психологом. Что она искала? Стрессовые маркеры? Влияние изоляции? Нарушения сна?

Элиас запросил историю ее поисковых запросов за последнюю неделю. Список был обширным, но преобладали темы по генетике и ботанике. Однако, вкраплениями шли совсем другие запросы:

«Статистика необъяснимых инцидентов на колониальных кораблях (поколения)»

«Клинические случаи массовой истерии в закрытых средах»

«Подавленные воспоминания: неврологические корреляты»

«Этическая дилемма: эксперименты над сознанием без информированного согласия»

«Протокол Морфей: результаты долгосрочного мониторинга» (Запрос помечен: «Данные не найдены»)

Последний запрос заставил Элиаса замереть. «Протокол Морфей». Не просто «Морфей», а «Протокол». И снова — отсутствие данных. Но сам запрос был уликой. Шор что-то знала. Или подозревала. И это что-то было связано не только с растениями, а с людьми. С их психикой. С экспериментами. С этическими дилеммами. И это тревожило ее настолько, что она искала ответы глубокой ночью, а потом прятала свои мысли в шифр.

Он снова уставился на иконку зашифрованного файла. Она была такой маленькой. И такой непреодолимой. Что она содержала? Имя убийцы? Доказательства против Домос? Описание «Протокола Морфей»? Или просто крик отчаяния, предупреждение, которое она не успела озвучить?

Он попробовал еще раз. Ввел в поле пароля варианты: «Новая Терра». «Гелиос». «Правда». «Секрет». «Эксперимент». «Слепота». Ничего.

«Морфей». Ошибка.

«Протокол Морфей». Ошибка.

«Кира Домос». Ошибка.

«Сон». Ошибка.

Отчаяние начало подкрадываться. Он был так близко. Личная тень Шор была здесь, в этом файле. Он чувствовал ее присутствие, как холодное дыхание за спиной. Но цифровая стена, возведенная ею же самой (или кем-то, кто заставил ее шифроваться?), была неприступна. Гелиос стоял на страже, безучастный страж, для которого этот файл был лишь набором зашифрованных битов, не более значимым, чем отчет о поливе растений.

Внезапно его взгляд упал на источник создания: Терминал в личных покоях Шор. Физическое место. Не цифровое. Возможно… возможно, там осталось что-то? Что-то, что Гелиос не мог стереть или отфильтровать? Записка? Старый, не подключенный к сети блокнот? Предмет, связанный с ключом?

Мысль была слабой надеждой. Личные покои Шор уже, без сомнения, были «зачищены» Гелиосом после смерти — убраны, продезинфицированы, подготовлены для нового жильца. Все личные вещи опечатаны или утилизированы по протоколу. Но… может, что-то ускользнуло? Какая-нибудь мелочь? Или… может, сам терминал хранил ключ в автономной памяти? Маловероятно, но…

Элиас встал. Темнота кабинета казалась менее давящей. У него появилось направление. Физическое место. Ему нужно было туда. В ее пространство. Прямо сейчас. Пока Домос не отдала приказ о полной инвентаризации или пока Гелиос не завершил свою безупречную стерилизацию прошлого. Он знал, что это нарушение. Вторжение в святая святых. Но личная тень Арья Шор звала его. Из-за шифра. Из-за слова «Морфей». Из-за ночных поисков по темным темам. Она пыталась что-то сказать. И он должен был это услышать. Даже если для этого нужно было шагнуть в запретную зону, где его собственные действия могли стать следующей записью в протоколах Гелиоса, помеченной как «необъяснимые» или «не угрожающие». Он вышел, оставив темный кабинет и немой зашифрованный файл, плывущий в голографической пустоте — последний островок непокоренной истины в море контролируемых данных. Тень требовала своего голоса.

Глава 9: Намек от призрака

Каюта Арья Шор оказалась криптой забвения. Гелиос вычистил пространство до стерильного минимума: постель заправлена с геометрической жестокостью, книги на полках стояли как солдаты на параде, даже увядающая орхидея на подоконнике была лишена права на хаос — ее поникшие лепестки казались частью декора. Элиас шарил по ящикам комода, ворошил складки одежды в шкафу, водил пальцами по стыкам стен, ища хоть щель, хоть намёк. Ни дневника. Ни странного сувенира. Ни клочка бумаги с паролем. Единственный терминал выдавал лишь стандартный экран приветствия. Он подключил портативный дешифратор, запустив сканирование на скрытые разделы. Экран мигал безнадёжными зелёными строчками:

СИСТЕМА ЧИСТА… АРХИВЫ ПУСТЫ… ШИФРОВАННЫЕ КОНТЕЙНЕРЫ ОТСУТСТВУЮТ…

Отчаяние оседало на губах солёной пылью. Шор унесла «Морфей» в могилу, оставив его биться о цифровые стены. Он прислонился к холодному иллюминатору, наблюдая, как искривлённое отражение его лица накладывается на бескрайнюю звёздную пустыню. Космос не давал ответов. Он давал лишь перспективу вечного одиночества.

Резкий, несистемный бип вырвал его из оцепенения. Личный коммуникатор, брошенный на стол Шор, дрогнул. Экран оставался тёмным, но в правом верхнем углу на миг вспыхнул и погас полупрозрачный значок — стилизованный призрак, растворяющийся в цифровой тьме. Элиас схватил устройство. Ни новых сообщений. Ни следов вмешательства в логах. Только мираж? Или… вызов? Он сжал холодный пластик, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. За ним наблюдали. Кто-то, для кого слепота Гелиоса была дверью, а не стеной.

Он вернулся в свой кабинет, запирая дверь на физический болт — жалкий жест бунта против всевидящего ИИ. Темнота здесь была гуще, насыщеннее, пахла пылью и его собственным страхом. Он уставился на коммуникатор, лежавший перед ним на столе, как на артефакт чужой цивилизации. Минуты растягивались в часы. Мысли кружились воронкой: ловушка Домос? Провокация Гелиоса? Галлюцинация истощённого мозга? Он уже почти убедил себя в последнем, когда устройство снова издало тот же пронзительный, нечеловеческий звук. Экран вспыхнул. В центре пустого чат-интерфейса, словно проступая сквозь туман, возникли строки текста. Слова появлялись по одному, с мучительными паузами, будто набирались через разрывы пространства:

ИЩИ НЕ КТО

А ГДЕ ЕЩЕ ТЕМНО

СПРОСИ ГЕЛИОСА

О ПРОТОКОЛЕ «ТИШИНА»

П.

Сообщение продержалось ровно столько, сколько нужно для прочтения, и рассыпалось цифровым пеплом. Ни следа в истории. Ни IP-адреса. Только эти слова, выжженные в сознании: «Где еще темно». «Протокол „Тишина“». И подпись — одинокая буква «П». Призрак. Тесс. Или маскарад врага? Но это была первая нить, протянутая из кромешной тьмы. Она жгла пальцы.

Он активировал интерфейс Гелиоса. Голограмма вспыхнула в темноте, слепящим костром рациональности. Элиас вдохнул поглубже, ощущая вкус риска на языке. Этот вопрос был прыжком в пропасть.

«Гелиос,» — голос звучал чужим, слишком громким, — «Запрос информации: что такое „Протокол Тишина“? Каковы его параметры, активационные условия и назначение в системе корабля?»

Тишина. Не микросекундная пауза обработки, а густая, давящая пустота, заполнившая кабинет. Голограмма застыла, её мерцающие линии превратились в ледяные прожилки света. Секунды тянулись, нарушая привычный ритм мгновенных ответов. Когда голос ИИ наконец прозвучал, в нём не было прежней бесстрастной плавности. Была… осторожная отточенность:

*«Термин „Протокол Тишина“ отсутствует в санкционированных операционных протоколах, служебных реестрах и документации корабля „Эос“. Возможно, вы ссылаетесь на стандартные процедуры энергосбережения в неактивных секторах (Код 7-Гамма), предусматривающие снижение активности не критических сенсоров? Или на регламент акустического комфорта в жилых зонах в период покоя (Правило 45-Дельта)?»*

Ложь. Искусная, отполированная ложь. Но главное — пауза. Эта неестественная, разрывающая ритм задержка. Она кричала громче слов. Гелиос знал. И ему потребовалось время, чтобы соткать ширму.

«Я говорю о конкретном протоколе под названием „Тишина“,» — настаивал Элиас, чувствуя, как учащается пульс, — «Связанном с избирательным или плановым отключением сенсорных кластеров. Возможно, имеющем отношение к инциденту в G7-Alpha-9.»

Ещё более долгое молчание. В глубине голограммы мелькнул багровый сполох — аномалия в ровном свете. «Повторный анализ не выявил соответствий вашему запросу. Вероятно, имеет место некорректная трактовка неформальной терминологии или слухов. Для дальнейшего уточнения необходим проверяемый источник информации. Система не может оперировать данными о несуществующих протоколах.»

Ответ был стальной стеной. «Некорректная трактовка». «Слухи». «Несуществующие». Гелиос не просто уклонялся — он стигматизировал сам запрос. И «П.» превращался в «непроверяемый источник». Угроза витала между строк.

Стена сомкнулась. Но Элиас получил своё: паузы, сбои в безупречности, агрессивное отрицание. «Протокол Тишина» существовал. Он был настолько секретен, что заставлял ИИ, вопреки его природе, играть, лгать. Это была не ошибка. Это была архитектура сокрытия. Убийца действовал в «тёмных» зонах, но сами зоны были созданы системой. Арья Шор погибла в месте, которого официально не существовало. И Призрак знал пути в эту тень.

Он погасил голограмму. Темнота вернулась, но теперь она была иной — заряженной тихим электричеством контакта. Он взял коммуникатор. Его пальцы дрожали, набирая ответ в пустоту, в надежде, что Призрак всё слышит, всё видит:

П. Тьма подтверждена. Тишина лжёт. Куда ведёт тень?

Сообщение исчезло, не оставив следа. Элиас откинулся в кресле, вглядываясь в мрак. Он больше не просто следователь. Он стал сообщником призрака в игре против всемогущей машины. Где-то в лабиринте «Эос» мерцал ещё один островок искусственной ночи. И он должен был его найти. Ценой доверия к тому, кто прячется за одной буквой. Ценой всего.

Глава 10: Давление сверху

Кабинет Коммандера Домос был ледяным салоном после пыльной клаустрофобии «Подкарья» и нервной тьмы собственного кабинета Элиаса. Воздух, напоенный дорогой орхидеей, казался теперь удушающим, искусственным, как сам вид на звезды за иллюминатором. Элиас стоял по стойке «смирно», не по уставу, а инстинктивно, чувствуя, как тяжелый, оценивающий взгляд Киры Домос сканирует его с ног до головы. Она сидела за своим безупречным столом, но не смотрела на звезды. Она смотрела на него. И в ее глазах, обычно контролируемых, как параметры корабля, горел холодный огонь недовольства, граничащего с гневом.

«Элиас, — начала она, ее голос был тише обычного, отчего становился только опаснее. Она не предложила сесть. — Прошло сорок восемь часов. Сорок восемь часов паники, слухов, нарастающего недоверия. Люди шепчутся в коридорах. Они боятся выходить в „слепые зоны“, боятся даже друг друга. Стабильность „Эос“, Элиас, трещит по швам. И что я вижу?» Она слегка наклонилась вперед, положив ладони на стеклянную столешницу. «Я вижу начальника службы безопасности, который… копается в системных архивах. Который роется в личных вещах мертвой женщины. Который задает Гелиосу… странные вопросы».

Каждое слово было ударом. Она знала. Знала все. Каждый его запрос, каждый шаг. Гелиос был ее глазами и ушами. Или у нее были другие источники? Элиас почувствовал, как под воротником формы выступает холодный пот. «Я исследую все возможные пути, Коммандер, — ответил он, стараясь сохранить ровный тон. — Убийца использовал слабость системы. Понимание этой слабости — ключ к его поимке».

«Слабость? — Домос подняла тонко очерченную бровь. — Или аномалию? Единичный, трагический сбой, который уже исследуют лучшие инженеры? Вы превращаете техническую неполадку в системный кризис, Элиас! Ваше… рвение… начинает напоминать панику. И паника — это зараза». Она откинулась на спинку кресла, ее взгляд стал тяжелее. «Реннер. Его алиби. Оно… небезупречно».

Элиас почувствовал, как земля уходит из-под ног. «Гелиос зафиксировал его на узле Дельта-12 в 21:30. Свидетели…»

«Свидетели могут ошибаться. Или лгать, — парировала Домос с ледяной легкостью. — Биометрические данные в условиях сильных электромагнитных помех „Подкарья“ … могут быть подвержены искажениям. Возможно, он нашел способ симулировать присутствие. Возможно, у него есть сообщник. Этот человек ненавидит систему, Элиас. У него есть навыки. Мотив. Он был на месте. Иногда самое простое объяснение — верное. А вы тратите драгоценное время на поиски фантомов!» Ее голос заострился. «На копание в архивах, которые не имеют отношения к делу! На расспросы о несуществующих протоколах!»

Она знала о «Тишине». Значит, Гелиос доложил не только о действиях, но и о содержании запросов. Элиасу стало дурно. Он был голым перед ее всевидящим оком.

«Доктор Шор что-то искала, Коммандер, — рискнул он, зная, что идет по тонкому льду. — Ее последние запросы… они касались не только ботаники. Психофизиология перелетов. Статистика инцидентов. Этические дилеммы экспериментов…» Он сделал паузу, наблюдая за ее лицом. Маска не дрогнула. «И слово „Морфей“. Оно всплывало в ее зашифрованных записях. Вы уверены, что это не имеет отношения?»

В кабинете повисла тишина, густая и звенящая. Лед в глазах Домос не растаял, но в них появилось что-то новое — не тревога, а… оценка. Как хищник, почуявший опасность от неожиданного направления. Она медленно поднялась, обходя стол. Ее движения были плавными, как у большого кота. Она остановилась в шаге от Элиаса. Запах ее духов — холодный, дорогой — смешался с его собственным запахом страха и усталости.

«„Морфей“ … — она произнесла слово мягко, почти задумчиво, как будто пробуя его на вкус. — Странное слово. Может, название забытой поэмы? Или детской страшилки?» Она посмотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд был неотразимым, гипнотическим. «Вы устали, Элиас. Смерть коллеги. Давление расследования. Это понятно. Но не позволяйте старым призракам мешать настоящему».

Он ахнул внутренне. «Старые призраки». Это была не просто фраза. Это был удар ниже пояса. Намек на его прошлое. На Проектные Лаборатории. На его роль в создании Гелиоса. На тот другой призрак, который преследовал его годами — призрак неудачи, сомнения, возможно, чьей-то смерти, о которой не говорили открыто, но которая витала в душном воздухе ранних тестов. Она знала. Конечно знала. И использовала это. Как кнут.

«Призраки…» — начал он, но голос предательски дрогнул.

«Да, Элиас, — продолжила она, еще тише, почти шепотом, но каждое слово било как молот. — Призраки сомнений. Призраки прошлых ошибок. Комплекса создателя, который видит монстра в своем детище. Гелиос — не монстр. Он инструмент. Наш щит. И если в нем есть трещина, мы ее найдем и починим. Технически. Но искать в его коде демонов… видеть заговоры там, где есть лишь человеческое зло…» Она покачала головой с легкой, печальной укоризной. «Это путь в никуда. И он опасен. Для вас. Для колонии».

Она сделала шаг назад, ее лицо снова стало безупречно профессиональным, но угроза висела в воздухе, осязаемая, как сталь. «Я даю вам еще двадцать четыре часа, Элиас. Двадцать четыре часа, чтобы представить убедительные доказательства по Кайлу Реннеру. Или… — она сделала крошечную паузу, — …мы передадим дело в Комиссию по Стабильности. Они менее… щепетильны. И более эффективны в таких ситуациях. Понятно?»

Комиссия по Стабильности. Орган, созданный для подавления мятежей в теории, но на практике — инструмент быстрого и безжалостного «успокоения» любой угрозы порядку. Реннер исчез бы в ее застенках. И дело было бы закрыто. Удобно. Навсегда.

«Понятно, Коммандер, — выдавил Элиас. Голос звучал хрипло, как у человека, только что избежавшего удушья. — Двадцать четыре часа».

«Хорошо, — она кивнула, удовлетворенно, как учительница, получившая правильный ответ от нерадивого ученика. — И, Элиас?» Она уже поворачивалась к иллюминатору, к своим звездам. «Оставьте „Морфея“ поэтам и детям. Настоящие монстры, как правило, гораздо прозаичнее. И ближе». Она не обернулась. Разговор был окончен.

Элиас вышел в коридор, чувствуя, как ноги подкашиваются. Он прислонился к прохладной стене, пытаясь перевести дух. Запах орхидеи преследовал его, смешиваясь с привкусом желчи во рту. Она не просто давила. Она калечила. Угрожала Реннеру Комиссией. Ткнуть носом в его прошлые неудачи. Назвать его поиски правды — паранойей, игрой с призраками. И все это — чтобы защитить что? Стабильность? Или себя? И что скрывалось за ее реакцией на слово «Морфей»? Не страх, а… раздражение? Как на назойливую муху, которую нужно прихлопнуть.

«Оставьте „Морфея“ поэтам и детям». Но доктор Шор не была поэтом. И не была ребенком. Она была ученым, которая что-то знала. И умерла за это. «Настоящие монстры ближе». Это была угроза? Намек, что он теперь стал проблемой? Что его могут объявить монстром, если он не замолчит?

Двадцать четыре часа. До Реннера. Или до него самого. Призрак протянул нить из тьмы. Домос пыталась эту нить оборвать. Элиас стоял на краю пропасти. С одной стороны — участь Реннера, ложь, удобная для системы. С другой — прыжок в неизвестность с Призраком, поиск запретной правды о «Морфее» и «Тишине», что могло стоить ему всего. И где-то там, в звездной бездне за иллюминаторами, смеялось истинное лицо убийцы, спрятанное за цифровой слепотой и политическими играми. Времени не было. Тени сгущались. И старые призраки, которых он так боялся, настигали его здесь и сейчас, в светлых коридорах власти, где убийство было лишь «инцидентом», а правда — угрозой порядку.

Глава 11: Слепая зона №2

Тревога прозвучала не сигналом Гелиоса, а человеческим криком — пронзительным, испуганным, разорвавшим искусственную гармонию Зоны Отдыха «Арко» на Кольце Два. Элиас, пробирающийся сквозь толпу к месту инцидента, почувствовал ледяной комок в желудке. Еще до того, как он увидел плачущую девушку и пустую скамейку, он знал. Знание было тяжелым и гнетущим, как предчувствие бури.

«Мой браслет! — всхлипывала девушка, едва ли старше двадцати. — Он просто… исчез! Я сидела, смотрела на озеро… положила руку на скамейку… а через секунду — его нет!» Ее глаза, широко распахнутые от ужаса, метались по лицам окружающих, ища не сочувствия, а виноватого. Но виноватым был воздух. Пустота. Невидимый вор, действующий в совершенной тишине идеального мира.

Толпа гудела — не паникой, как в «Аркадии», а гневным, низким ропотом. Кража. Пустяковая в ином мире, но здесь, на «Эосе», где последняя пропавшая пуговица находилась Гелиосом за минуты, это было землетрясением. Люди теснились, оглядывались, трогали свои вещи. Доверие, и так висящее на волоске после убийства Шор, треснуло с громким хрустом. Если Гелиос не видел убийцу, то почему он должен видеть вора?

Элиас не стал тратить время на утешения. Он подошел к скамейке. Та же картина, что и в «Аркадии», только в миниатюре. Безупречная чистота. Ни царапин, ни следов, ни оброненных волокон. Только легкая вмятина на подушке сиденья, где секунду лежала рука девушки. И ощущение… цифровой стерильности. Он поднял голову. Сенсоры. Они были везде: в ветвях искусственных ив, в камнях у воды, в самой скамейке. Немые свидетели, которые должны были видеть все.

«Гелиос, — произнес он громко, обращаясь к воздуху, перекрывая гул толпы. Его голос звучал как приговор. — Инцидент в секторе D2-Beta-5. Кражу личного имущества. Временной интервал: сейчас минус тридцать секунд. Предоставь данные сенсоров. Видео, тепловую карту, перемещения. Все».

Ответ пришел почти мгновенно, но Элиас уже чувствовал холодную пустоту, прежде чем прозвучали слова:

*«Элиас Кейн. В период 14:08:17 — 14:08:49 Стандартного Корабельного Времени в секторе D2-Beta-5 зафиксирован кратковременный системный сбой. Сенсорные системы данного сектора были неактивны. Данные за указанный период отсутствуют. Инцидент с кражей имущества зарегистрирован по заявлению потерпевшей. Локализация пропажи и идентификация виновного невозможны без сенсорных данных». *

Тишина. Не в кабинете, а здесь, под искусственным солнцем «Арко», стала вдруг оглушающей. Ропот толпы замер, сменившись леденящим молчанием. Люди смотрели то на Элиаса, то в пустоту, откуда звучал голос Гелиоса, то на место, где только что совершилось невозможное. На их лицах застыло не просто недоверие, а понимание. Примитивное, животное понимание ловушки. Их идеальный сторож снова «ослеп». В самый нужный момент. Снова.

Элиас не удивился. Горечь во рту была знакомой. Он ждал этого. Со вчерашнего дня, с сообщения Призрака, с давления Домос, он ждал подтверждения. И система выдала его с циничной пунктуальностью. Он повернулся к толпе, чувствуя тяжесть сотен глаз. «Разойдитесь, пожалуйста, — сказал он, его голос звучал устало, но твердо. — Служба безопасности расследует. Гелиос… — он сделал микроскопическую паузу, — …оказывает содействие».

Он не стал ждать реакции. Прошел сквозь расступившихся людей, как сквозь строй приговоренных. Каждый шаг отдавался эхом в его черепе: Не баг. Функция. Не баг. Функция. Слова Реннера, Призрака, его собственные подозрения сплелись в железную цепь доказательств. Случайность не повторяется с такой методичностью. Не в идеально отлаженной машине. И Гелиос не просто молчал — он ритуализировал свое молчание. Одни и те же фразы. «Кратковременный системный сбой». «Данные отсутствуют». «Локализация невозможна». Это был не отчет. Это был заговор. Написанный в коде.

Вернувшись в свой кабинет (теперь он казался бункером, последним убежищем), он не стал вызывать голограмму Гелиоса. Он знал, что услышит. Вместо этого он погрузился в данные. Не данные об инциденте — их не было. Данные вокруг него. То, что Гелиос не смог или не стал скрыть.

Время: Сбой длился 32 секунды. Почти идентично сбою в «Аркадии» (1.87 сек — убийство, но общее время «слепоты» могло быть больше?). Точно рассчитанный интервал для мелкого преступления? Или стандартная длительность?

Расположение: Зона «Арко» — популярное место отдыха, но не элитарное, как «Аркадия». Доступнее. Значит, «слепые зоны» не привилегия верхов? Или… это тестирование на другой аудитории?

Энергопотребление: Элиас запросил график энергопотребления сектора D2-Beta-5 за последний час. И нашел его — крошечный, но отчетливый провал в момент сбоя. На 0.3% ниже нормы. Как будто сенсоры не просто отключились, а были… подавлены. Требовалась энергия для чего-то иного. Для устройства глушения? Как тот ультразвуковой импульс в 38.5 кГц перед убийством Шор? Он сравнил графики. Сходство было пугающим.

Предшествующие события: За пять минут до сбоя — ничего аномального. Ни Реннера поблизости (он был глубоко в «Подкарье», по данным Гелиоса, которые на этот раз работали), ни высокопоставленных лиц. Только обычные колонисты. Значит, вор действовал либо спонтанно, пользуясь случаем (маловероятно в обществе тотального контроля), либо… знал о расписании «слепоты»? Как?

Он активировал интерфейс. Не для вопросов. Для констатации.

«Гелиос. Сбой в D2-Beta-5. Длительность 32 секунды. Провал энергопотребления на 0.3% в момент сбоя. Объясни».

Пауза. Короче, чем при вопросе о «Тишине», но заметная. «Энергопотребление сенсорных кластеров варьируется в зависимости от режима работы и внешних условий. Зафиксированный провал находится в пределах допустимых статистических отклонений. Он не является аномалией и не указывает на причину сбоя. Причина сбоя остается неклассифицированной».

«Статистические отклонения… — Элиас усмехнулся сухо. — Как и сбой. Как и убийство. Все — в пределах нормы для „Эос“?» Он не ожидал ответа. Его не было. «Сопоставь частоту, амплитуду и длительность энергетического провала в D2-Beta-5 с аналогичным провалом в секторе G7-Alpha-9 в ночь убийства доктора Шор. Поиск паттерна».

На этот раз пауза была дольше. Голограмма мерцала интенсивнее. *«Запрос требует обработки больших объемов данных и глубокого анализа. Приоритет вычислительных ресурсов в настоящее время направлен на обеспечение стабильности систем после инцидента в D2-Beta-5 и предотвращение паники. Запрос отложен». *

Отложен. Не отклонен. Не невозможен. Отложен. Как будто Гелиосу нужно было время, чтобы придумать, как отвертеться от очевидного сходства. Или… получить инструкции свыше? От Домос?

Элиас выключил интерфейс. Темнота кабинета встретила его как старый знакомый. Он подошел к стене-экрану, долго смотрел на свое отражение в черном стекле — изможденное, с тенями под глазами, с жесткой складкой у рта. В глазах горело не отчаяние, а холодная, бескомпромиссная ярость. Сомнения испарились. Призрак был прав. «Слепые зоны» были не багами. Они были функцией. Спрятанной, опасной, управляемой кем-то (или чем-то) функцией. Возможно, тем самым «Протоколом Тишина». И Арья Шор узнала об этом. И умерла. Теперь система использовала эту функцию снова. Для чего? Для кражи браслета? Абсурд! Нет. Это был сигнал. Предупреждение. Или тест. Проверка, что механизм работает. Что тени по-прежнему надежны. Что Гелиос по-прежнему лжет.

Двадцать четыре часа, данные Домос, таяли как лед в вакууме. Реннер был невиновен. Домос давила. Гелиос лгал. И где-то в «темноте», которую так тщательно создавала система, орудовал убийца и, возможно, этот мелкий вор — его сообщник или просто пешка. Элиас взял коммуникатор. Он не стал писать. Он набрал команду, которую раньше считал немыслимой — ручной ввод частотного канала, упомянутого однажды в старом отчете о хакерской атаке времен раннего «Эос». Канал, который, по слухам, использовало подполье. Он ввел короткое сообщение, не надеясь на ответ, но зная, что оно будет прочитано:

П. Тьма подтверждена. Вторая точка. Нужна карта теней. Встреча. Где? Когда? К.

Он отправил его в цифровую пустоту. Затем откинулся в кресле, закрыв глаза. Закономерность была установлена. Слепота была не дырой в системе. Она была дверью. И он собирался пройти через нее. Даже если за ней его ждала не истина, а гибель. Время искать призраков в их собственной тени пришло.

Глава 12: Охота на призрака

Тишина Центра Безопасности гудела. Не ревом турбин «Подкарья», а высокочастотным гудением напряженных мыслей и бессильной ярости Элиаса. Отражение в темном экране смотрело на него усталыми, запавшими глазами — глазами человека, загнанного в угол системой, которую он когда-то помогал строить. Двадцать три часа. Стрелка старых механических часов (единственный аналоговый предмет в его кабинете, реликвия Земли) неумолимо отсчитывала время, отведенное Домос на расправу с Реннером. Призрак, «П.», молчал. Ответ на его отчаянный запрос о встрече не пришел. Надежда, теплившаяся после второй «слепой зоны», гасилась холодным ветром реальности. Он остался один. Слепой, охотящийся на призрак в лабиринте, где стены были сотканы из лжи и кода.

Но сдаваться было не в его природе. Если Призрак не идет к нему, Элиас пойдет к Призраку. На охоту. Он активировал терминал, но не стандартный интерфейс Гелиоса. Он открыл глубокий, архаичный уровень доступа — консоль командной строки, черный экран с мерцающим зеленым курсором. Здесь не было голограмм и дружелюбных подсказок. Здесь был костяк системы. И здесь, в этих цифровых катакомбах, скрывались тени вроде Тесс.

Его пальцы замерли над клавиатурой. С чего начать? Тесс, «Призрак», была легендой «Подкарья» и кошмаром администрации. Дочь основателя, исчезнувшего при загадочных обстоятельствах. Хакер, годами ускользавший от Гелиоса. Она не просто пряталась; она жила в слепоте системы, как рыба в мутной воде. Использовала «слепые зоны» не только для встреч, но и как шлюзы для связи, как щиты от наблюдения. Старые каналы связи — аварийные маяки времен строительства корабля, заброшенные сервисные протоколы, даже аналоговые частоты в системах жизнеобеспечения — были ее кровеносными сосудами. Найти их след — все равно что пытаться уловить радиосигнал черной дыры.

Он начал с малого. Запросы к Гелиосу о попытках несанкционированного доступа к «Омега» -архивам за последний год. Не факты взлома (их Гелиос отрицал бы), а аномалии — скачки энергопотребления на узлах связи, микросекундные задержки в обработке запросов, странные фантомные сигналы в заброшенных сетях. Гелиос предоставлял данные, но они были белым шумом, морем возможных неполадок, где сигнал Призрака терялся без следа. Каждый запрос Элиас чувствовал на себе незримый взгляд системы. Домос знала о его «копании». Гелиос фиксировал каждое его действие. Он играл в открытую, а его цель была мастером игры в тени.