Бесплатный фрагмент - Зеркало Пророка. Том 1

Габриэль

1

Для Шотландии семнадцатый и восемнадцатый века были не лучшим периодом времени: борьба за независимость, религиозные войны, междоусобица, экономические санкции… В 1690-х годах голод уничтожил практически треть населения этой страны. В 1692 году английское правительство устроило то, что сейчас назвали бы этнической чисткой. В 1707 году Парламент Шотландии одобрил Акт Единства (Act of Union), объединявший две страны в одну, резко непопулярный в народе обеих стран. В соответствии с Актом, оба парламента должны были быть заменены новым Британским Парламентом, основанным в Лондоне, где от Шотландии должно было быть 45 членов парламента и 16 пэров. В 1715 году произошло якобинское восстание. Многие люди лишились своих земель, другие жизней…

В 1699 году из далекой, а для большинства шотландцев мифической России в Эдинбург приехал русский дворянин граф Макар Федорович Розанов с молодой женой Ольгой, чтобы остаться в Шотландии навсегда. Одно время его отъезд бурно обсуждали в России. Одни (те, кто ничего не знал о Шотландии) говорили, что, устав от петровских реформ, он решил перебраться в более спокойное место. Другие считали, что он был связан со стрелецким восстанием 1698 года, и вынужден был бежать из родной страны туда, где его не достанут руки российского императора. В 1698–99 годах было казнено 1182 стрельца, 601 был сослан. Следствия и казни продолжались до 1707 года. Было еще одно мнение, которое передавалось шепотом среди приближенных Петра: говорили, что Розанов был послан в Шотландию лично государем-императором, чтобы там служить интересам России или, говоря проще, заниматься разведкой.

Макар Федорович Розанов поселился в доме на улице Ройял Майл (Королевская Миля). Он переиначил на местный лад свое русское, труднопроизносимое имя и стал Майком Мак-Розом или Майком, сыном Роза, что вполне можно считать сокращенным вариантом фамилии Розанов.

Обосновавшись немного на новом месте и узнав, что почем, он удачно приобрел небольшое, но достаточно ценное поместье в двух днях неторопливой езды от столицы. Это был живописный участок плодородной земли, столь редкой на севере и в центре Шотландии. Хозяином Розанов был хорошим, и его дела шли в гору, несмотря на постоянные междоусобицы и войны.

К своим сорока годам граф Бертран Мак-Роз, сын Макара Федоровича Розанова, имел все, о чем только можно было мечтать. Благодаря умелой политике и гибкому уму он не только не потерял родительские земли, но и смог значительно увеличить свое поместье. При этом он не потерял лица ни перед англичанами, ни перед шотландцами, которых считал своими соотечественниками. 14 лет назад он познакомился во Франции на водах с красавицей Еленой Федоровной Жанровой, дочерью небогатого русского дворянина-помещика, она вскоре стала его женой. Двенадцать лет назад у них родился сын: Габриэль Мак-Роз. Роды были тяжелыми. Графиня чудом осталась жива, но стала бесплодной.

Так Габриэль стал единственным ребенком и любимцем Мак-Розов. Несмотря на это, он был воспитан как настоящий мужчина. Окружив Габриэля любовью, родители делали все, чтобы их сын вырос сильным, крепким, выносливым человеком. В свои 12 лет он прекрасно ездил верхом, отлично владел шпагой, пистолетами и ружьем, умел читать и писать, знал основы математики… В общем, он получил весьма хорошее образование. На учителей отец денег не жалел.

Жили Мак-Розы в красивом просторном доме, построенном самим графом. Вокруг дома был разбит английский парк с настоящим озером с западной стороны дома. Из северных и восточных окон были видны пасущиеся на лугах коровы и овцы. На юге, сразу за забором, начинался лес. Здесь царили мир и покой. Казалось, война почтительно обходила стороной эту землю.

Большую часть своих земель граф отдал в аренду фермерам. Он получал приличную арендную плату, которой вполне бы хватило на безбедную жизнь. Кроме этого он имел хороший доход от нескольких предприятий в колониях, так что имущество графа приумножалось с каждым годом.

В тот день, или, лучше сказать, в ту ночь ничто не предвещало беды. Не было ни грозы, ни ливня, которые всегда сопровождают подобные события в романах. И даже няне юного Габриэля, всегда видевшей вещие сны, не приснилось ничего такого, на что стоило бы обратить внимание. Их было двадцать. Двадцать ночных убийц, воспользовавшихся предательством одного из слуг, чтобы незаметно проникнуть в дом. Надо отдать им должное: предатель умер одним из первых. Они убивали тихо, и если бы не короткий предсмертный крик дворецкого…

Граф и графиня встретили гостей во всеоружии. Граф ждал их у двери в спальню со шпагой и кинжалом. Графиня стояла за его спиной с пистолетами в руках. В спальню сына можно было попасть только через их комнату, и, следовательно…

Первого гостя граф проткнул шпагой. Еще двоих уложила графиня. Отбросив ненужные пистолеты, она обнажила шпагу. Граф прекрасно держал оборону возле узкой двери. Со стороны детской в комнату вбежала испуганная няня Габриэля — полная женщина невысокого роста лет пятидесяти. Она была одной из местных крестьянок.

— Уведи его, — приказала ей графиня по-русски, — ты знаешь, куда.

Убийцы оказались сообразительными. Убедившись, что просто так с графом не совладать, они ворвались в спальню, воспользовавшись столом, как тараном. Супругам пришлось сражаться спина к спине, отсекая неприятеля от спальни ребенка. На счету графа было еще двое, графиня убила одного. Но вот она совершила ошибку, и сразу три шпаги пронзили ее красивое тело, а еще через несколько минут был убит и граф — кто-то из нападавших хорошо метал нож.

Проснувшийся от криков и шума Габриэль сидел на своей кровати с маленькой, но боевой шпагой в руке. В его детском сердце шла своя битва: честь и любовь к родителям требовали, чтобы он бросился в бой, страх сковывал, приказывал бежать, а чувство собственного бессилия вызывало ненависть к себе и ко всему вокруг. Габриэль не мог заставить себя принять смерть в бою и проклинал себя за малодушие. В комнату вбежала растрепанная няня.

— Габриэль, мой мальчик, пойдем, пойдем скорей, — няня говорила шепотом и очень быстро, — пойдем, мой мальчик…

Она схватила его за руку и потащила из комнаты. К счастью, в доме был свой потайной ход. Беглецам удалось незаметно выбраться из дома. Затем ползком, под прикрытием ночной темноты, они добрались до забора, где была маленькая калитка, за которой начинался лес.

Целую вечность они бежали по тайным лесным тропам…

Габриэль лежал на земляном полу. Он был закутан в старый, но добротный плед, так что было не холодно. Маленькая комната, бревенчатые стены, дощатый потолок из некрашеных досок… Сильно пахло сухими травами и чем-то еще.

За старым покрывалом, закрывающим вход в комнату, разговаривали. Няня (он узнал ее по голосу) и какой-то незнакомый мужчина обсуждали события той страшной ночи.

— Бедный мальчик. Ему только двенадцать лет, — сказала няня.

Покрывало откинулось, и в комнату вошел высокий, атлетически сложенный мужчина непонятного возраста в добротном, но заметно поношенном охотничьем кафтане. С ним была няня. У няни были заплаканные глаза.

— Я же говорил, — сказал мужчина няне.

— Слава богу!

— Здравствуй, — сказал вошедший Габриэлю, — мое имя Джеймс. Боюсь, у меня не самые лучшие новости. Твои родители… — он сделал паузу, достаточную, чтобы Габриэль понял, что они погибли, — но это еще не все.

Той ночью произошло еще одно убийство. Точно так же был убит герцог Ричард Корнуэльский. Кто-то из слуг отворил убийцам дверь и точно так же поплатился жизнью. Погибли все, кто был в доме, но прошел слух, что герцогине и ее малолетнему сыну удалось избежать смерти. Герцогом стал брат Ричарда Оскар — давний враг Мак-Розов. В убийстве герцога обвинили отца Габриэля. Кроме этого его вроде бы обвинили в измене и подготовке нового восстания. В общем, на него навешали всех собак. Многие говорили, что именно Оскар был организатором двойного убийства, но, с одной стороны, никаких доказательств причастности к убийству герцога Оскара не было, с другой, король дорожил хорошими отношениями с герцогом, и молчаливая поддержка короля играла немаловажную роль.

— Слава богу, они не узнали главную тайну, — сказала, всхлипывая, няня, когда Джеймс закончил рассказ.

— Ты права. Но об этом позже. Габриэлю лучше поспать.

— Простите, сэр, но я не хочу спать.

— Хочешь, — мягко, но уверенно сказал Джеймс, и глаза Габриэля закрылись сами собой.

Джеймс был прекрасным врачевателем, так что дела Габриэля быстро шли на поправку.

Неизвестно, чем он занимался в миру, но в лесу, он был жрецом-друидом. Он умел разговаривать с животными и растениями и, постигая их желания, заставлять служить себе. Он мог будить спящие под землей семена, добывать воду…

С друидами была связана главная тайна семьи Мак-Розов: они принадлежали к этой древней вере, вытесненной впоследствии христианством с кельтских земель. Макар Федорович Розанов, всегда симпатизировавший славянскому язычеству, встретившись с друидами, нашел их веру истинной, и позже передал ее по наследству сыну, который вовлек в нее жену и всех домочадцев. Узнай герцог Оскар об этом, ему не надо было бы придумывать способ прибрать к рукам графские земли. Несмотря на то, что святая инквизиция вместе с католицизмом остались для Шотландии в прошлом, преступление против бога все еще было одним из самых серьезных. Поэтому друидам постоянно приходилось быть начеку. Внешне они казались такими же христианами, как и все остальные люди. Они регулярно бывали в церкви, исповедовались, причащались, соблюдали пост и иные церковные правила, но в «особые» дни они под разными предлогами отправлялись в лес, где встречались в условленном месте. Именно знание тайных лесных троп и особенное устройство дома, позволявшее его обитателям незаметно уходить в лес, помогли Габриэлю спастись.

Джеймс был отличным учителем, а Габриэль — хорошим учеником. Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы мальчик научился чувствовать лес, разговаривать с деревьями и понимать язык природы.

— Если так и дальше пойдет, скоро ты сможешь меня заменить, — часто говорил, улыбаясь, Джеймс, но этому не суждено было произойти.

— Боюсь, у меня снова плохие новости, — сказал он как-то вечером Габриэлю, — твоя няня должна была вернуться еще три дня назад.

Няня отправилась в ближайшую деревню за теплыми вещами и свежими сплетнями относительно убийств.

— В лучшем случае она мертва, — продолжил Джеймс, и Габриэль с болью в сердце понял, что он имел в виду. — В любом случае здесь больше оставаться нельзя.

— Куда мы пойдем? — спросил Габриэль, стараясь держать себя в руках.

— Я уйду дальше в лес, а тебе лучше отправиться в Эдинбург. Судьба посылает тебя туда.

— Почему я не могу пойти с тобой?

— Потому что этого не хочет твоя судьба, и если бы ты был достаточно спокоен, ты бы смог понять это сам.

— А ты на моем месте был бы спокоен?

— Не думаю.

— А если меня узнают?

— Ты давно уже не похож на того юного графа, которого все считают погибшим.

Он был прав — сейчас Габриэль выглядел, как оборванец.

Ночь они провели возле костра, который Джеймс сложил в виде ритуальной магической фигуры. Они сидели, протянув к огню ладони, чтобы он поделился своей волшебной силой. Утром после сытного завтрака они распрощались.

— Надеюсь с тобой вскоре увидеться, — сказал Габриэлю Джеймс. — Оставляю тебе этот дом, но приходи сюда только в случае крайней необходимости и помни: твой главный заступник — лес.

— Клянусь, я убью герцога Оскара! — сказал Габриэль, прощаясь с Джеймсом.

— Думаю, у тебя будет такая возможность, — ответил тот, — но я на твоем месте отдал бы все силы на создание собственного лица.

Габриэль тогда не понял, что хотел сказать ему Джеймс, но, тем не менее, слова жреца запомнились ему на всю жизнь.

Восемь дней Габриэль плутал по лесу, пробираясь в город. Еду он добывал, охотясь на мелкую живность при помощи хитроумных силков и капканов, как учил его сначала отец, а потом Джеймс. Утром девятого дня он вышел к Эдинбургу со стороны Ланг-Дэйкс — проселочной дороги, ведущей в город с северной стороны. Перед Габриэлем предстал весь Эдинбург, который начинался с замка, стоявшего на утесе над лохом, и продолжался длинными рядами шпилей и крыш с дымящимися трубами. Габриэлю стало грустно. Он словно заглянул в глаза неизвестности, и ее взгляд не предвещал ничего хорошего.

На берегу залива Габриэль сделал последний привал. Он доел остатки зайчонка, пойманного два дня назад, запил водой из ручья и отправился дальше навстречу неизвестности.

Громадный и сумрачный город встретил его без малейшего намека на дружелюбие. Эдинбург подавлял Габриэля своими высокими каменными домами, запутанными переходами и закоулками, узкими как ущелья улицами… Ни один чужак не смог бы здесь отыскать нужный адрес или человека. Для этого нанимали мальчишек-проводников или кэдди. И повсюду был серый камень: каменные стены, каменные ограды вокруг церквей, мощенные камнем улицы.

Оборванный и голодный Габриэль бродил по городским улицам, стараясь всеми силами не поддаваться все нарастающему отчаянию. Он был совершенно один в этом огромном чужом городе, голодный, без средств к существованию, без каких-либо планов на будущее. Воровать или просить милостыню… Подобные мысли не могли прийти в голову юному графу.

— Пошел с дороги, щенок!

На Габриэля налетел здоровенный мужик с большой корзиной хлеба. Он грубо отшвырнул мальчика в сторону. Одна булка упала на землю. Габриэль схватил хлеб и принялся его жадно есть.

Габриэля окружили такие же оборванцы, как и он. Среди них выделялся рыжий толстяк, которому на вид было лет четырнадцать.

— Кто разрешил тебе жрать наш хлеб? — спросил он, стараясь выглядеть как можно более грозным.

— Это — мой хлеб. Я первый его нашел, — с обидой в голосе ответил Габриэль и зло посмотрел на толстяка.

— Он его нашел, — толстяк неприятно засмеялся. — Ты нашел его в нашем городе. Это все равно, что найти кошелек в чужом кармане. Ты вор, а знаешь, что мы делаем с ворами? С ворами мы вершим правосудие.

— Обычно правосудие вершат над ворами, — поправил его Габриэль, — а то, что творят с ворами, обычно называется беззаконием и произволом.

Он уже понял, что драки не избежать, и поэтому не старался быть особо любезным.

— Ты еще будешь указывать! — рявкнул толстяк, доставая нож. — Надеюсь, у тебя есть хорошие адвокаты? — нарочито серьезно спросил он.

Шутка была встречена громким смехом. Одному только Габриэлю было не до острот.

— Давай, Кадор, покажи этому нахалу, — закричал тощий мальчишка с огромным синяком под глазом. Остальные подхватили его крик.

Кадор (так звали толстяка) принялся всячески оскорблять Габриэля под одобрительные возгласы и смех приятелей. Уверенный в легкой победе, он решил показать себя в остроумии, придумывая своей жертве как можно более смешные и оскорбительные прозвища. Это промедление стало спасительным для Габриэля. Гнев позволил ему справиться с отчаянием, а игра толстяка на публику — оценить ситуацию. Кадор, хоть и был значительно старше и крупнее, кое в чем уступал Габриэлю: он был толстым, и, следовательно, менее подвижным, к тому же он был мужланом, тогда как Габриэля воспитывали воином. Плюс ко всему Кадор был уверен в легкой победе, что тоже было на руку Габриэлю.

Выждав момент, Габриэль бросился на противника. Он достаточно легко выбил у Кадора нож и сбил его с ног.

— Спасибо за адвоката, — процедил он сквозь зубы.

— Ничего, я тебя и так достану, сученыш, — огрызнулся Кадор, поднимаясь на ноги.

Он уже успел пожалеть, что связался с этим оборванцем, но отступать было поздно: поражение лишило бы его авторитета среди приятелей, чего толстяк позволить себе не мог ни при каких условиях.

Габриэль приготовился защищаться до конца. Он понимал, что рано или поздно на него набросится вся банда, и тогда… Близость смерти преобразила мальчика, превратив его из жалкого оборванца в готового к смертельной битве воина. Эта перемена не укрылась от мальчишек. Стало тихо. Кадор не спешил нападать, остальные…

— Стойте! — в круг ворвался еще один парень. Высокий и бледный, несмотря на одежду бедного лавочника, он был чем-то похож на аристократа.

— Не лезь, Маб, тебя это не касается, — зло процедил сквозь зубы Кадор.

— Меня касается все, что происходит в городе, а если тебя это не устраивает, поговори с Филином.

— Я должен с ним разобраться.

— Раньше надо было разбираться. Теперь его хочет видеть Филин. Или для тебя это уже ничего не значит?

Кадор злобно выругался.

— Можешь ругаться, сколько угодно.

— Небось, ты успел уже доложить? — он зло посмотрел на Маба.

— Не твое дело. Тем более что, скорее всего, он бы надрал тебе задницу.

— С тобой я тоже когда-нибудь разберусь, как разобрался бы с этим заморышем.

— Хочешь это сделать прямо сейчас?

Их глаза встретились — злобные, полные ненависти и гнева глаза Кадора и спокойные глаза Маба, человека, чувствующего свое превосходство.

Кадор отвел глаза первым.

— Считай, что тебе повезло, — сказал он Габриэлю и демонстративно плюнул на землю. — Тебя хочет видеть хозяин. Молись, чтобы он не отдал тебя мне.

— Тебе тоже стоит об этом молиться, — ответил ему Габриэль.

— Пойдем, — пригласил Габриэля Маб.

Они свернули в узкий переулок, прошли пару кварталов, свернули еще и очутились возле лавки старьевщика. Внутри, в темной, грязной комнате беспорядочно валялся никому не нужный хлам.

— Жди здесь, — приказал Маб и скрылся за грязным ковром, закрывающим дверь в другое помещение.

— Иди, он ждет.

За ковром была широкая, деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Там начинался совсем другой мир, мир богатства и роскоши. Даже родительский дом выглядел намного беднее по сравнению с покоями Филина. Вместе с богатством в глаза бросалась и полная безвкусица хозяина. Пройдя через приемную, Габриэль вошел в просторный кабинет, где за большим столом красного дерева сидел пожилой человек, как две капли воды похожий на филина. У него были седые, всклокоченные волосы, большие выпуклые глаза и огромный крючковатый нос, вылитый клюв совы. Филин поднял голову и пристально и немного по-птичьи посмотрел на Габриэля. Поразительное сходство этого человека с птицей заставило мальчика улыбнуться.

— Ты что еще за чучело? Чего лыбишься? — нервно спросил Филин.

— Меня зовут Габриэль.

— Твое имя мне ни о чем не говорит и мало меня интересует. Кто твои родители, из какой ты семьи, что делаешь на улицах в таком виде?

— Мои родители умерли. В городе я первый день.

— И ты уже успел так разозлить беднягу Кадора.

— Он сам виноват.

— Конечно сам. И он заставит тебя заплатить, если я не захочу его остановить. Только не говори, что тебе не было страшно.

— Было. Но это не имело значения.

— Что ж, в твоих устах это не звучит как бахвальство. Ладно, то, что ты умеешь драться, я уже понял. Расскажи мне о других своих талантах.

— Я владею шпагой, умею ездить верхом, знаю хорошие манеры, могу читать и писать. Я получил хорошее для своих лет воспитание и образование.

— Чего ж ты тогда ходишь в лохмотьях и подбираешь хлеб с земли?

Габриэль не ответил.

— Ладно, это не мое дело. Я беру тебя в услужение. Иди вниз и позови Маба. И больше не лыбься, как идиот. Тебе понятно?

— Понятно, сэр, — ответил Габриэль, еле сдерживая улыбку.

— Ступай, шельмец.

— Правила простые, — объяснял Габриэлю Маб, когда они вышли из кабинета Филина. — Никогда не спорь с Филином, делай все, что я тебе буду говорить, молчи и никому не доверяй. Особенно Кадору. После того, что ты ему сегодня устроил, он сделает все, чтобы тебе отомстить. Помни: Филин — человек безжалостный, но не самодур. Будешь вести себя правильно — только выиграешь. Он назначил тебя моим помощником. Считай это хорошим знаком. Многие мечтали бы оказаться на твоем месте. Ладно, сейчас мыться, затем ужинать и спать. Завтра разбужу тебя рано. Завтра же подберем тебе приличную одежду, а эту лучше выбросить в огонь.

Так встреча, грозящая неминуемой смертью, принесла Габриэлю спасение. У него появились еда и крыша над головой, появились товарищи и относительная безопасность — Филин никому не прощал обиды, нанесенные не только лично ему, но и его людям, поэтому работа на Филина, ко всему прочему, была гарантией личной безопасности в разумных, конечно, пределах. Как сказал Маб, Филин не был самодуром или деспотом, он не цеплялся зря к людям, а если и наказывал кого-нибудь, то, разобравшись во всех деталях, и по делу. В его империи царила спокойная, деловая атмосфера, и каждый подопечный Филина мог рассчитывать на его помощь в случае чего.

Будучи умным, сообразительным мальчиком, обученным действовать, исходя из реальной жизненной ситуации, Габриэль быстро нашел общий язык с другими беспризорниками. В этом мире он был таким же оборванцем, как они, и прекрасно это понимал. К тому же откровенных подонков в его новом окружении практически не было. Мальчишки были не лучше и не хуже других, а в том, что судьба распорядилась их жизнями подобным образом, большинство из них не были виноваты, как не был виноват в этом и Габриэль.

Не обошлось, правда, и без врагов. Кадор так и не смог простить Габриэлю своего позора. Он и несколько его приспешников не скрывали, что ждут первого же удобного случая, чтобы уничтожить Габриэля. Сами же нападать на него они боялись — Филин жестоко наказывал любые распри внутри своей империи.

Фактически, Кадор оказывал Габриэлю услугу своим постоянным вниманием. Он заставлял его быть всегда в форме и даже самое пустяковое дело выполнять наилучшим образом. Габриэль контролировал каждый свой шаг, оттачивал каждое слово, становясь с каждым днем все более сильным как телом, так и духом.

Прекрасный ученик, Габриэль буквально налету схватывал основные правила теневой жизни Шотландии. Вскоре вдвоем с Мабом они уже вели практически все дела Филина, интересы которого простирались далеко за пределы этой страны. Он занимался буквально всем, начиная с контроля над мелкими воришками, заканчивая контрабандой, дворцовыми интригами и черт еще знает чем.

Несмотря на то, что Маб был на несколько лет старше и являлся начальником Габриэля, очень скоро между ними возникли настоящие дружеские отношения, главной причиной которых стала поездка в Кэркосвальд — небольшой порт, жители которого поголовно кормились контрабандой. Конечно, у Филина были достаточно серьезные деловые контакты в Кэркосвальде, но ребят он направил туда по делу, никак не связанному с контрабандой, — они должны были встретиться с неким господином Маллоу.

— Отдадите деньги, заберете письма. И чтобы тихо. Об этом никто не должен знать. Даже я, — строго наказал им Филин перед отъездом. — И еще, будьте предельно внимательны и осторожны. Конечно, Маллоу не настолько дурак, чтобы подменить письмо, начать торговаться или попытаться силой забрать у вас деньги. Ничего этого он делать не станет. По крайней мере, в Кэркосвальде вам бояться нечего, но если этот плут шепнет кому-то еще о вашем грузе, по дороге домой у вас могут возникнуть неприятности. В любом случае помните, пакет мне нужен во что бы то ни стало. Надеюсь, вопросов больше нет?

— Нет, сэр.

— Тогда убирайтесь ко всем чертям!

Маллоу они нашли в портовой пивной, где тот пил крепкое пиво. Посетителей было много. Жители Кэркосвальда отличались веселым, беспечным нравом. Они могли за одну ночь заработать и спустить целое состояние. Привыкшие к смертельной опасности, они не очень старались откладывать на черный день, так как редко кому удавалось дожить до этих самых дней. Смерть здесь была слишком близкой, поэтому все страстно любили жизнь.

Маллоу было под шестьдесят. Одевался он, как моряк, хотя выглядел сухопутным человеком. Когда-то он знал лучшие времена и бывал даже при дворе, теперь был вынужден торговать остатками былого великолепия: сплетнями, тайнами, письмами. Больше у него ничего не имелось, зато этот товар он умел пристраивать, как никто другой. Был он высоким, крепким, благообразным. Маллоу казался благодушным, довольным своей жизнью стариком, лишенным ума и сообразительности, но это являлось только маской, за которой скрывался подлый, расчетливый, холодный ум.

— Господин Маллоу? — спросил Маб.

— Чем могу быть полезен столь юным джентльменам?

— Насколько я понимаю, вы ждете именно нас.

— Не совсем так, мой юный друг. Я жду нечто осязаемое, что должен передать мне друг. Но если вы явились именно за этим, я чертовски рад нашей встрече.

— В таком случае у вас тоже должно быть кое-что осязаемое для нас.

— К сожалению, вам придется немного подождать.

— Потрудитесь объяснить, сэр.

— Дело в том, что я только посредник. Настоящий владелец немного опаздывает, но я думаю, что скоро он порадует меня своим обществом.

— И как скоро вы рассчитываете испытать это чувство радости?

— Не позднее завтрашнего дня. Сегодня суббота, так что небольшая задержка… — он не договорил.

— Хорошо. Мы остановимся в «Пегом олене».

— Разумеется. Другой гостиницы здесь нет.

В те времена на шотландских, да и на английских дорогах существовал обычай останавливаться на воскресенье в каком-либо городе. Путешественник мог спокойно сходить в церковь, а его конь, — дальние поездки совершались обычно верхом, — насладиться однодневным отдыхом. При этом хозяин главной гостиницы города в воскресенье приглашал всех постояльцев разделить его семейную трапезу. Единственной платой, которую разрешалось предложить или принять, была бутылка вина, ее распивали сразу же после обеда за здоровье хозяина.

Выехать из Кэркосвальда друзья смогли только после обеда. Маллоу с наигранной любезностью принес извинения за задержку, пересчитал деньги и только после этого передал Мабу небольшой, завернутый в промасленную бумагу прямоугольный сверток.

— А теперь, господа, прошу меня простить, — буркнул он, выпроваживая ребят из своего номера в том же «Пегом олене».

— Поторопись, — сказал Маб Габриэлю, когда они остались одни. — Надо убираться отсюда как можно быстрее: не нравится мне этот Маллоу.

— Мне тоже он не понравился.

— Тогда не будем терять времени.

Они рассчитались с хозяином, оставив ему щедрые чаевые, и помчались прочь из Кэркосвальда. Маб так быстро скакал впереди, что Габриэль еле поспевал за ним. Сразу за городом начинался лес, где за каждым деревом мог прятаться враг, и от этого настроение Маба стало еще хуже.

Впереди было узкое ущелье, поросшее густым кустарником, среди него петляла чуть заметная тропа.

— Если что, скачи, не оглядываясь, — приказал Маб.

Пакет был у Габриэля.

Ущелье их встретило выстрелами. Лошадь Маба рухнула на землю.

— Скачи! — приказал он Габриэлю.

Но вместо того, чтобы спасать пакет, Габриэль бросился в бой. Он разрядил свои маленькие пистолеты в одного из нападавших, другого ловко заколол шпагой. За спиной Габриэля прогремел выстрел, затем другой. Это отстреливался Маб. Значит, он остался достаточно цел, чтобы стрелять. Габриэль пришпорил коня — надо было выручать друга.

Узнай об этом Филин, друзей ждала бы неминуемая смерть, но дружба или товарищество были для Габриэля важней собственной безопасности, и он подоспел вовремя: не очень крепкий физически Маб с большим трудом отбивался от троих противников. Его не нужные уже пистолеты валялись на земле. Габриэль вновь выхватил свои, теперь уже не заряженные, и запустил их в нападавших, одного из которых серьезно ранил в голову.

— Запрыгивай! — крикнул он, останавливая коня.

Маба не пришлось упрашивать дважды, и вдвоем, на одном коне, они помчались напролом через кусты.

Конечно, то, что они смогли уйти, было настоящим чудом, но не только. Противник ожидал встретить ничего не подозревающих детей, к тому же оружие в те времена было запрещено, и наличие у друзей столь мощного арсенала не было предусмотрено нападавшими. Столкнувшись с решительным сопротивлением, противник растерялся, чем и воспользовались друзья.

— Ты должен был меня бросить, — сказал Маб, когда они решились ненадолго остановиться, чтобы лошадь смогла отдохнуть.

— А ты бы меня бросил?

— Можешь быть в этом уверен.

— У меня и так уже умерло слишком много друзей. Практически все. Так что кроме тебя у меня нет ни единого друга, — признался Габриэль.

— У меня тоже. Для Филина я никто, для Кадора и его шайки — чужак дворянского происхождения, для остальных…

— Так ты дворянин?

— Только будь добр, никому не говори об этом.

— Даже тебе?

Друзья весело рассмеялись.

Маб был из рода Мак-Грегоров — мятежного клана, бывшего в те времена вне закона. Его отца, небогатого землевладельца, казнили за участие в антиправительственном выступлении.

Основателем своего клана Мак-Грегоры считают Грегора, или Григория, который будто был третьим сыном короля скоттов, Алпайна, царствовавшего около 787 года. Во время не прекращавшихся войн за независимость Шотландии соседи Мак-Грегоров Аргайлы и Бредалбейны умудрились получить дарственные грамоты на земли Мак-Грегоров.

Обманутый клан силой отстаивал свои права и довольно часто добивался победы, которой пользовался достаточно жестоко. В столице их вполне естественное поведение изображалось как следствие необоснованной жестокости, единственным средством против которой было искоренение всего племени.

Окончательным поводом для решительных действий против Мак-Грегоров стало их выступление во время якобинского восстания 1715 года…

Другим, не менее важным, чем встреча с Филином, событием для Габриэля стало его знакомство с маркизой Элеонорой Отис.

Была Элеонора высокой, стройной красавицей. Лицо античной богини, белая кожа, черные волосы и глаза, в которых сверкали искорки. Она имела властный, независимый характер и не боялась ни бога, ни черта, и уж тем более суждений поборников нравственности.

Тогда ей было около двадцати, и она отметила уже два года достаточно удачного замужества. Маркиз, сумевший волею случая оказаться на верной стороне во время второго якобинского восстания 1745 года, проявил себя в битве при Каллодене. Умело этим воспользовавшись, он делал стремительную карьеру военного, из-за чего наъходился в постоянных разъездах, что делало его очень милым в глазах жены.

— То, что мы встречаемся от случая к случаю, украдкой, помогает нам сохранить всю прелесть свежести отношений. Мы все еще остаемся любовниками, несмотря на узы законного брака, — говорила маркиза.

Маркиз был создан для того, чтобы быть идеальным мужем, то есть для того, чтобы гордо носить на своей красивой голове ветвистую корону, тщательно взращиваемую супругой. Он обожал маркизу, считал ее ангелом, не способным «на такое» и, наверно, единственный из их окружения не знал о шалостях жены. Надо отдать маркизе должное, она никогда не злоупотребляла наивностью мужа, и в любовные интриги были посвящены только немногие близкие друзья.

— Любовь должна быть красивой, — говорила она, — подобно птице она должна парить в небе высоких чувств и избегать низости разоблачения и скандалов.

В общем, маркиз мог гордо и с достоинством носить звание мужа.

Главной страстью маркизы было коллекционирование. Первой ее коллекцией являлся прекрасный, наверно, самый прекрасный в Шотландии зимний сад, где удалось собрать редкие растения чуть ли не со всего света.

В качестве второй коллекции маркизы выступал ее салон, где два раза в неделю собирались весьма интересные люди. Многие из них разыскивались у себя на родине как опасные преступники, а другие были поэтами, художниками, музыкантами. Третьи…

Единственной запрещенной темой в салоне была политика.

— Если вам нечего больше сказать, лучше молчите, — обрывала она любого, кто пытался нарушить запрет, — это самая низкая из считающихся приличными тем, способная своими миазмами отравить дух моего дома. Молчите, иначе мои драгоценные растения завянут, а этого я вам уже не прощу.

Познакомил их Роберт Ричмонд — бедный дворянин из горной Шотландии. Потеряв все из-за якобинского восстания, он вынужден был покинуть родные места и отправиться на заработки, куда глаза глядят. В конце концов, он осел в Эдинбурге, где занялся торговлей дорогой контрабандой, и маркиз оказался в числе его клиентов.

Ричмонд был готов на все, чтобы стать одним из тех немногих, кому открыт доступ в салон маркизы, где собирались, как сказал один из завсегдатаев, самые исключительные люди. Сам Ричмонд не являлся исключительным человеком, что автоматически закрывало перед ним двери салона. Желание стать вхожим туда стало для него наваждением. Однажды он сам попытался напроситься на приглашение.

— Вы мне не интересны, — отмахнулась от него маркиза.

— А если я познакомлю вас с тем, кого вы с радостью захотите видеть у себя в салоне? — спросил он: оказавшись несостоятельным в качестве невесты, Ричмонд решил пробраться на свадьбу в качестве свахи.

— И с кем же вы можете меня познакомить? — лениво спросила маркиза, ей уже порядком надоел этот человек.

— С личным секретарем и советником самого могущественного преступника нашего города, настолько таинственным, что даже сам король ночной империи не знает, что он за птица. Он молод, красив, интересен, умеет себя вести.

— Он действительно таков, как вы говорите? — этот вопрос маркиза задала уже с подлинным интересом.

— Вы можете сами в этом убедиться. Только скажите, и я приведу его к вам.

— Хорошо. Я приму вас в четверг в четыре.

— В четверг в четыре мы будем у вас!

На следующий день в непростительно раннее время Ричмонд что было сил колотил в дверь дома Филина, обитатели которого спали крепким сном. Наконец, щелкнул замок, и дверь слегка приоткрылась.

— Что надо? — буркнул открывший мальчишка, недовольно глядя на столь раннего посетителя.

— Это шевалье Ричмонд. Мне нужен господин Габриэль. Он меня знает.

Габриэль жил в доме Филина, где делил с Мабом комнату рядом с его кабинетом. Филину это было удобно, так как они всегда были под рукой, если, конечно, не выполняли очередное задание.

— Подождите, — сказал паренек и захлопнул дверь.

Через несколько минут дверь снова отворилась. На этот раз ее открыл Маб.

— Что вам угодно? — спросил он холодно Ричмонда.

— Мне нужен Габриэль.

— Он спит.

— Так разбудите!

— У него была трудная, бессонная ночь. Так что приходите позже.

— Это срочно.

— Ладно, я постараюсь его разбудить. Подождите пока здесь.

Сказав это, Маб нырнул за ковер, закрывающий лестницу на второй этаж в покои Филина.

— Что случилось? — недовольно спросил Габриэль.

У него действительно была трудная ночь, которую он провел в седле под проливным дождем и сильным, холодным ветром. Он вернулся домой каких-то пару часов назад. Выпил разогретого вина и забрался под одеяло. Утренний визитер был совсем некстати. Его поведение могло оправдать разве что известие о приближающемся конце света.

— Вы не представляете, что я для вас сделал! — таинственно улыбаясь, воскликнул Ричмонд.

— Вы подняли меня с постели после бессонной ночи.

— Поверьте, дружище, это того стоит.

— Только давайте без пафоса и театральщины.

— Я добился для вас аудиенции у маркизы Отис.

— Что, прямо сейчас?

— Она будет нас ждать в четверг в четыре часа.

— И ради этого вы подняли меня на ноги ни свет ни заря?!

— Я думал, чем раньше вы услышите эту новость…

— Лучше бы вы меньше думали. К тому же, я не просил вас ни о каких аудиенциях, — резко оборвал его Габриэль. — И с какой стати ей меня приглашать?

— Я сумел заинтересовать ее вашей персоной, — гордясь собой, произнес Ричмонд.

— Вы посмели болтать обо мне?! Представляю, что вы ей наговорили. Хвастливый, болтливый дурак!

— Что за шум? — вмешался в разговор Филин, которого разбудил сначала стук в дверь, а потом и громкие голоса.

— Ваш секретарь лишен чувства благодарности. Вместо того чтобы меня отблагодарить, он…

— К делу.

— Я добился для него аудиенции у маркизы Отис. Вы можете себе представить, чего мне это стоило? А он отказывается туда идти.

— Оставьте нас вдвоем, я разберусь.

— Тебе обязательно надо там быть, — сказал Габриэлю Филин, когда они остались вдвоем, — маркиза Отис умная женщина. К тому же сплетни, обсуждаемые в ее салоне, легко могут превратиться в золото. Так что этот напыщенный болван по-своему прав. Постарайся ее очаровать.

— Позвольте представить, маркиза, мой друг Габриэль.

— Габриэль?.. — спросила она, ожидая, что кто-то из молодых людей произнесет его фамилию.

— Габриэль. Просто Габриэль, — ответил представленный Ричмондом юноша.

— Элеонора, — она протянула Габриэлю руку, которую он изящно поцеловал.

Маркиза сразу же поразила его своей красотой, что не могло не отразиться на его открытом, мужественном лице. Маркиза приветливо улыбнулась — она уже давно освоила в совершенстве искусство чтения мыслей по человеческим лицам.

— Чай, господа?

— С удовольствием.

За чаем они обсудили несколько новых пьес, вспомнили пару сплетен, поговорили о погоде… Габриэль легко поддерживал разговор. Он показал себя хорошо воспитанным молодым человеком, чего нельзя было сказать о Ричмонде. Тот, решив, что знакомство с интересным человеком автоматически делало интересным и его, из кожи вон лез, чтобы произвести приятное впечатление, и к концу чаепития был в печенках как у маркизы, так и у Габриэля.

— Милый Ричмонд, — сказала маркиза, посмотрев на часы, — извините, что злоупотребляю вашей любезностью. Совсем забыла.

— О чем?

— Вы же говорили, что сегодня у вас есть дело, простите. Это совсем вылетело у меня из головы.

— Вы ошибаетесь, у меня нет сегодня дел.

— Полно вам, шевалье, я не могу себе позволить вас больше задерживать.

Габриэль тоже собрался идти, но она его остановила.

— Не оставляйте меня наедине со скукой.

— Вы совсем не похожи на своего друга, — сказала маркиза, когда красный от злости Ричмонд оставил их, наконец, вдвоем.

— Возможно, так говорить нехорошо, но я не могу назвать этого человека своим другом.

— Что ж, это делает вам честь.

— Я не знаю, что он вам обо мне наговорил…

— Ничего, что могло бы быть правдой. По крайней мере, вы не похожи на злого лесного разбойника, приставляющего нож к горлу незадачливого путника.

— Наверно, это потому, сударыня, что я приставляю нож разве что к гусиному перу, когда пытаюсь его заточить. Моя жизнь не настолько безумна, как вы могли бы себе представить после его слов.

— На бумажного червя, мой друг, вы совсем не похожи.

— Наверно, это потому, что я не червь.

— Пожалуй, с этим вряд ли кто рискнет не согласиться. Сколько вам лет?

— Семнадцать.

— Знаете, Габриэль… Вы, сами, не ведая того, задали мне трудную задачу, которую я вряд ли смогу решить без вашего участия.

— Я к вашим услугам.

— Дело в том, что я хотела бы видеть вас частым гостем своего салона. Вы молоды, красивы, загадочны, воспитаны. Вы выглядите, как дворянин, но у вас нет имени, а это — непростительное упущение. Жизнь устроена так, что без имени, какими бы замечательными мы ни были, мы никто.

— Я привык к тому, чтобы быть никем.

— Бросьте! Не стоит обманывать ни меня, ни себя. Ваша привычка не более чем маневр, вынужденное перемирие в сражении с судьбой. Вы готовы терпеть свое положение лишь потому, что у вас есть надежда стать кем-то.

Габриэль побледнел: никто еще не мог вот так открыто смотреть ему в душу.

Маркиза улыбнулась.

— А посему, раз вы не можете пользоваться своим именем, — сказала она после небольшой паузы, — придется обзавестись чужим. И чем более загадочным оно будет, тем лучше.

— Не думаю, что мне это необходимо.

— И совершенно напрасно. Имя при умелом использовании может быть как скрывающим нас от посторонних взоров покровом, так и наоборот, блеском, привлекающим всеобщее пристальное внимание. Владеть именем надо так же искусно, как и шпагой, если даже не более виртуозно. Правильное имя откроет перед вами двери многих домов, как в Эдинбурге, так и за пределами Шотландии. Вас будут принимать, как одного из нас. Конечно, в наших домах бывают поэты, художники, музыканты, но они всегда остаются гостями. Отсутствие дворянского имени навсегда оставляет их чужаками. Уж вы-то должны об этом знать.

— Я знаю, маркиза.

— Ладно, начнем с титула. Барон, виконт, маркиз, граф… Пожалуй, лучше всего граф. Иностранец или иностранного происхождения… Кстати, граф, вы что-нибудь знаете о России?

— Увы, маркиза, совершенно ничего, — ответил Габриэль, похолодев внутри: маркиза читала его как книгу.

— Вот именно. Никто не знает о России практически ничего, поэтому вам лучше всего стать русским графом… Вронским. Владимиром Вронским. Вам идет это имя. Можете не сомневаться, скоро весь свет узнает о вашем русском происхождении. Политические интриги заставили вас бежать из родной страны… Или нет, политические интриги заставили вашу семью покинуть Россию. Вы выросли вдали от Родины, поэтому не знаете собственного языка. Вам надо только молчать и делать вид, что вы что-то скрываете. Да вы и так что-то скрываете, так что вам достаточно просто быть самим собой. А если вас начнут расспрашивать о России, станете либо рассказывать небылицы, либо отрицать свои русские корни. Россия похожа на Луну — такая же далекая и холодная, и о ней тоже никто ничего толком не знает.

— Русский граф! — от хохота Филин чуть не свалился под стол. Он был в восторге. — Повтори еще раз.

— Граф Владимир Вронский, — спокойно ответил Габриэль. Он давно уже привык к эксцентричности своего босса.

— Замечательно. Представить себе не мог, что у меня в секретарях будет служить граф! А почему не герцог или принц?! Представляешь, что значит иметь секретарем принца!

— Принцы служат только лишь королю.

— Вот именно, мой друг, королю! Став графом, ты сделал меня королем!

Филин вскочил из-за стола и стал возбужденно ходить по комнате. От смеха его лицо стало пунцовым.

— Черт возьми! Я король!

После этих слов последовал еще один приступ хохота.

— Я король! Хотя, если разобраться, я и есть король. Король Империи Ночи, — его лицо вдруг сделалось мрачно-серьезным. — Это я говорю тебе на случай, если светская роль вскружит тебе голову. Ладно, ты молодец. Ты действительно молодец. Ты не представляешь, сколько может стоить нечаянно оброненное слово! Завоюй их! Принеси мне их знамена, и тогда…

— Я сделаю все, что смогу.

— Нет, мой друг, этого мало, ничтожно мало. Ты должен сделать все! Ладно, иди и позови мне Кадора.

— Когда ты научишься думать, прежде чем подсовывать мне всяких уродов? — набросился на толстяка Филин.

— Вы о ком? — спросил тот, вбирая голову в плечи точно, как это делают черепахи. Правда, панциря Кадору господь не дал.

— О Роберте Ричмонде. Если мне не изменяет память, это ты привел его сюда.

— Он был полезен.

— Он слишком много болтает.

— Хотите, чтобы он замолчал?

— Да. И немедленно. Но это должно быть похоже на несчастный случай.

— Будет исполнено.

— Иди. И сделай это как можно быстрей.

Выйдя из кабинета, Кадор облегченно вздохнул — Ричмонд мог ему стоить жизни.

В маленьком зале таверны было приятно тепло. В камине горел огонь, согревая не только тела, но и души тех, кто зашел туда выпить кружечку пива или опрокинуть стаканчик вина. На железных рогульках вдоль стен горели сальные свечи. На втором этаже танцевала молодежь.

Габриэль любил это место. Неизвестно почему, оно напоминало дом. Он садился обычно у окна, заказывал пиво и ветчину. Он медленно пил пиво и смотрел на огонь, который словно выжигал из души мальчика все неприятные чувства, наполняя ее ровным, глубоким ощущением покоя.

Полюбил Габриэль и сам город. Эдинбург перестал быть для него тем враждебным чудовищем из серого камня, которым показался при первом знакомстве. Он полюбил Гоп-Парк — красивый сад с дорожками, посыпанными гравием, и милыми скамейками с навесами, которые охранял сторож. Там гуляла городская знать. Полюбил и почти безлюдный Кингс-Парк — суровую скалистую местность. Понравились ему и каменные ступени длинной лестницы от Парламентской площади вниз, на шумную, мощенную камнем улицу.

Юношу переполняли чувства. Не прилагая для этого никаких усилий, маркиза настолько перевернула жизнь Габриэля, что он не отдавал себе полностью в этом отчета. Он вновь чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Буквально следующее утро должно было стать утром из совсем другой жизни. Габриэль возвращался в мир, который был у него отнят предательским убийством всех близких ему людей. Он входил в него тайно, через черный ход, под чужим именем, с вымышленным титулом и историей, практически полностью соответствовавшим его настоящему титулу и биографии. Это было похоже на одну из заумных античных историй, вроде истории о лжецах-сенаторах, Ахилле и черепахе или стреле, которыми так восхищался его отец.

Позади осталась неделя суматохи, от которой, казалось, голова окончательно пойдет кругом. Положение вещей требовало перемен, причем не только в жизни Габриэля. Став графом, он должен был начать жить, как настоящий граф, пусть даже как обедневший граф в изгнании. Следовало срочно найти дом, пошить массу одежды, купить подходящий экипаж, найти прислугу или, на худой конец, слугу.

Филину тоже требовалось поменять свой имидж. Понятно, что русскому графу нечего делать в лавке старьевщика, а о том, чтобы появляться там регулярно, и речи быть не могло. Пришлось искать новый дом и для Филина, превратившегося из старьевщика в торговца дорогим вином. Пить русским графам, слава богу, никто еще не запрещал.

Но это было далеко не все. Своей красотой, проницательностью и умом маркиза произвела на юношу неизгладимое впечатление. Габриэль постоянно думал о ней — женщине, о которой, как он был уверен, он не мог даже мечтать. Оставалось только безнадежно вздыхать — он еще не начал пользоваться услугами красавиц, чью любовь можно купить за деньги.

Вошли новые посетители: изрядно пьяный Кадор и три его закадычных приятеля, такие же «очаровательные» молодые люди. Увидев Габриэля, Кадор поспешил к нему.

— Надеюсь, многоуважаемый сэр Габриэль позволит нам выпить по кружке пива за его здоровье в его благородном обществе?

— Почему ты назвал его сэром? — спросил один из приятелей Кадора.

— Ну как же! Разве ты не знаешь, что Филин сделал его джентльменом, и таким простолюдинам, как мы, надо проявлять к сэру Габриэлю особое почтение. Не так ли, уважаемый сэр Габриэль?

— Не так, — ответил спокойно Габриэль.

— Позвольте спросить, многоуважаемый сэр, в чем состоит моя ошибка?

— Джентльменом нельзя стать, джентльменом надо родиться, но, даже родившись джентльменом, можно потерять это звание. Присаживайтесь, господа. В одном Кадор прав, именно благодаря ему я не умер тогда от голода. Кадор, дружище, я премного благодарен тебе за то, что ты сделал для меня. Ты позволил мне проявить себя. Благодаря твоим стараниям у меня теперь есть пища и кров, а твое постоянное внимание было далеко не последней причиной, позволившей мне стать тем, кем я стал. Поэтому позволь мне угостить тебя и твоих друзей и выпить за ваше здоровье.

— Я готов это исправить, — прошипел багровый от злости Кадор.

— Позволь узнать, каким образом? — Габриэль продолжал говорить дружелюбным тоном, отчего Кадор все больше выходил из себя.

— Я заставлю тебя улыбаться горлом, щенок!

— Где и когда?

— Сейчас!

— Ты хочешь устроить резню прямо здесь? Надеюсь, у тебя хватит терпения прогуляться в Кингс-Парк?

— Лишь бы ты не сбежал по дороге.

— Беспокойся лучше о себе.

Габриэль заплатил за угощение и встал из-за стола.

— К вашим услугам, — весело сказал он. Ему тоже давно хотелось поговорить по душам с Кадором.

Холодный ветер и дождь (была поздняя осень) немного отрезвили Кадора, но злости от этого у него не убавилось. Он еле сдерживал себя, чтобы не наброситься на Габриэля прямо на городской улице. Скорее всего, он бы так и поступил, если бы не наказание — Филин за такие шалости приговаривал к смерти.

Кингс-Парк и в более теплые дни не пользовался популярностью среди эдинбуржцев, в такую же погоду он был совершенно безлюден. Выбрав подходящее место, противники скинули плащи и обмотали их вокруг левых рук, в правых руках у них были ножи. Один из «секундантов» хлопнул в ладоши: это был сигнал к началу драки.

Выросший в эдинбургских трущобах, Кадор значительно лучше Габриэля владел ножом. Но Габриэль был сильнее духом. К тому же он сохранял спокойствие и был практически трезв, тогда как в Кадоре бушевала злость, подогретая изрядным количеством алкоголя.

Едва прозвучал хлопок, Кадор слишком стремительно для такого толстяка, сделал выпад и ранил Габриэля в грудь. Рана была пустяковая: клинок всего лишь разрезал кожу, но вид крови окончательно разъярил Кадора. С диким криком он бросился на Габриэля и тут же получил рукояткой ножа по горлу. Кадору удалось опустить подбородок и значительно смягчить удар, поэтому он остался жив. Толстяк рухнул на грязную, холодную землю. Он хрипел и жадно хватал ртом воздух. Движения рта и безумные, выпученные глаза делали его похожим на диковинную морскую рыбу.

— Передайте своему обжоре, когда он очнется, — сказал Габриэль друзьям Кадора, — что в следующий раз я его прикончу.

На следующий день взбешенный Филин устроил Габриэлю настоящий разнос.

— Простите, сэр, — сказал тот, когда Филин, наконец, высказался, — я не мог не принять вызов. К тому же, оскорбляя меня, он, тем самым, оскорблял и вас.

— Убирайся прочь! — заорал на него Филин.

Габриэль вышел из кабинета с улыбкой на лице.

Габриэль сразу же понравился маркизе — он был совсем не похож на тех, с кем ей раньше приходилось иметь дело. Опасность и горе его не сломили, но очень рано заставили повзрослеть. Дружба с Джеймсом позволила ему приобщиться к той гармонии союза разума и природы, которую в последние века всеми силами старались уничтожить христиане. Годы жизни бок о бок с Филином и его бандой научили Габриэля быть в достаточной мере порочным и чувствовать себя в преступном мире, как рыба в воде, но родительское воспитание, идеалы семьи сохранили его внутреннюю чистоту.

Маркизе нравилось читать в его глазах обожание, нравилось иметь рядом с собой таинственного, красивого, интересного, влюбленного юношу, но если бы в начале их дружбы кто-то сказал ей, что он станет ее любовником, она бы рассмеялась. Она видела его своим пажом-воздыхателем, но никак не объектом любви. Она играла с ним, как кошка играет с мышкой, а когда заметила, что мышка на самом деле — сильный боевой кот, было уже поздно. Маркиза сама попалась на собственный крючок, несмотря на то, что никогда себе в этом не признавалась.

Маркиза прекрасно пела и очень неплохо играла на рояле. Она часто устраивала у себя в салоне вечера, на которых звучала музыка в исполнении лучших музыкантов, живших или приезжавших в город. При этом она не редко выступала сама.

Первое появление графа Вронского в салоне маркизы совпало с одним из ее концертов.

— Окажите мне любезность, граф, — обратилась она к Габриэлю, одарив его лучезарной улыбкой.

— Можете располагать мной, сударыня.

— Я хочу попросить вас ассистировать мне во время концерта.

— Скажите, что нужно делать.

— Всего лишь переворачивать ноты.

В тот день она играла великолепно. Музыка была тем языком, на котором она говорила о страсти, чувствах, любви, отчаянии, счастье… Габриэля поразила ее игра. Он чувствовал, что его душа и есть тот самый инструмент, на котором играла маркиза.

— А вы сами играете, граф? — спросила она, закончив выступление.

— Когда-то давно меня учили музыке, но с тех пор я не садился за инструмент.

— Сыграйте для нас.

— Боюсь, у меня не получится. К тому же после вашего гениального исполнения это просто стыдно делать.

— А вы не бойтесь.

— Я, право, не хотел бы…

— Полно, жеманство вам не к лицу, граф!

Габриэль не стал больше спорить. Сыграл он довольно слабо, совершив массу досадных ошибок, но инструмент он чувствовал, как и чувствовал то, что играл.

— У вас талант к музыке. Вам надо брать уроки.

— Я никого не знаю в этом городе, кто мог бы меня учить.

— А хотите, я стану вашей учительницей?

— Это было бы пределом моих желаний!

— Будем считать, что мы договорились.

Уроки проходили два раза в неделю. Они садились вдвоем за инструмент. Он чувствовал тепло ее тела, запах духов. Каждое ее прикосновение дарило ему блаженство. Он жил от урока к уроку, а все свободное время мечтал о ней.

— Вы знаете, что похожи на рыцаря? — спросила маркиза на одном из уроков.

— Мне никто этого раньше не говорил.

— И тем не менее. Мне не спалось, и я прочитала книгу о рыцарях. Вы очень похожи на ее героев. Настолько похожи, что я с удовольствием звала бы вас рыцарем, если вы не против.

— Это большая честь для меня, — сказал он и покраснел.

— Но это не все. У каждого рыцаря есть его дама сердца. У вас есть возлюбленная? Признавайтесь.

— Нет, — ответил он и потупился.

— Это непростительная ошибка. У каждого рыцаря должна быть дама его сердца. Даю вам месяц на то, чтобы ее отыскать. Справитесь?

Габриэль не знал, что сказать. Признаться в своей любви он еще не решался, а согласиться на поиски дамы сердца не мог. Он покраснел еще сильней.

— Скажите, вы когда-нибудь ухаживали за девушками?

— Нет, — сознался он.

— Так нельзя! Жизнь рыцаря должна быть наполнена подвигами и любовными похождениями. А хотите, я научу вас ухаживать за женщинами? Научу вас быть приятным, интересным, галантным, недокучливым? Но для этого вам придется стать моим рыцарем?

— Конечно, сударыня!

— В таком случае, с сегодняшнего дня вы мой рыцарь, а я дама вашего сердца. Вы должны теперь меня сопровождать, защищать меня, мое имя и честь. Ну и, разумеется, совершать в мою честь подвиги. Вы согласны?

— Я буду счастлив, сударыня!

— И не называйте меня все время сударыней!..

Габриэль готов был умереть от счастья — о таком повороте событий он даже и мечтать не мог.

Несмотря на то, что после этого разговора они стали появляться везде вместе, для маркизы это все еще оставалось игрой. Она наслаждалась той абсолютной властью, что имела над Габриэлем, готовым на все ради ее улыбки или благосклонного взгляда. Иногда она одаривала его случайным прикосновением руки во время прогулки, или ноги, когда они ехали в карете. Ее забавляло выражение счастья на его лице в такие мгновения, но дальше этой игры она заходить не собиралась.

Все изменилось после пустячного, в принципе, события. Во время прогулки по Кингс-Парку маркиза случайно попала ногой в нору какого-то животного. Если бы Габриэль не успел ее вовремя подхватить, возможно, не обошлось бы без перелома, но благодаря его быстрой реакции все закончилось благополучно.

— Вы в порядке? — с тревогой в голосе спросил он.

— Почти. В туфлю набилась земля.

— Одно мгновение.

Бережно, словно археолог, имеющий дело с находкой века, Габриэль снял с ее ножки туфельку, обтер ножку платком, очистил обувь от земли, а затем так же бережно обул маркизу.

— Вы очень милы, рыцарь, — сказала тогда она и вдруг внезапно подумала, что из него мог бы получиться хороший любовник. Подумала и, испугавшись, отогнала эту мысль прочь. Правда, ненадолго.

— Признайтесь, вы влюблены, — спросила она его на следующем уроке.

— Как вы догадались? — воскликнул, краснея, Габриэль.

— У вас на лице все написано. Вы совершенно не умеете скрывать своих чувств.

— Вы правы.

— Любви тоже надо учиться, граф. Бывают ситуации, когда надо показать пылкую страсть, которой нет, или продемонстрировать полное равнодушие к тем, кого мы любим больше всего на свете.

— Я уже думал об этом.

— Вернемся к вам, мой доблестный рыцарь. Конечно, я не буду спрашивать, кто она. Любовь — это таинство. Но скажите, вы уже объяснились?

— Нет, — ответил он и покраснел еще сильней.

— Почему?

— У меня не было подходящего повода.

— Если она к вам благосклонна, может подойти любой, самый ничтожный повод.

— Есть и другая проблема.

— Позвольте, я угадаю. Вы не решаетесь заговорить с ней о любви. Угадала?

Габриэль кивнул.

— Нельзя быть таким нерешительным в сердечных делах, рыцарь. Женские сердца надо завоевывать как крепости.

— Дело в том, что, когда она рядом, я теряю дар речи. Я не могу сказать о любви ни слова. Дома, наедине с собой, когда я мечтаю о ней, я произношу целые речи, посвященные любви, но стоит мне ее увидеть… — он вздохнул.

— В таком случае, вам стоит ей написать. Письмо можно сотню раз переписать. В конце концов, его можно и не отправлять. Но нет ничего хуже неотправленного любовного письма.

Перед следующим уроком Габриэль трясущимися руками положил на клавиши рояля конверт с любовным письмом, которое он писал всю ночь.

— О, вы принесли письмо, — заметила маркиза, обнаружив конверт. — Обещаю прочитать его после урока, а сейчас нас ждет музыка.

В этот день он играл из рук вон плохо. Мог ли он думать о музыке в такой момент!

— Что с вами, граф? — удивленно спросила маркиза. — Я вас не узнаю!

— Мне нездоровится, — ответил Габриэль внезапно охрипшим голосом.

— В таком случае, вам нужно в постель. Идите домой и возвращайтесь, когда почувствуете себя лучше.

Не находя себе места, Габриэль весь день бродил по городу. Только ночью, голодный и уставший, он вернулся домой. Но, несмотря на усталость, спал он очень плохо. Едва дождавшись двух часов (раньше маркиза не принимала ни под каким видом), он помчался к ней.

— Вам уже лучше, граф? — спросила она. — Вы неважно выглядите.

— Я плохо спал.

— Как я вам сочувствую, граф. Хотите чаю?

— С удовольствием.

— Я ознакомилась с вашим творчеством, — заговорила она, наконец, на волнующую Габриэля тему. — Должна сказать вам, неплохо. Думаю, та, кому адресованы все эти слова, сможет оценить ваши чувства.

Она говорила о письме, словно учитель, разбирающий домашнее задание ученика.

— Это письмо вам, — прошептал Габриэль.

— Что вы сказали, мой рыцарь?

— Это письмо было написано вам.

— Не хотите же вы сказать…

— Я люблю вас, люблю с самой первой встречи, люблю все это время. Я живу только рядом с вами, все остальное время я словно хищник, который караулит свою жертву. Я днем и ночью думаю только о вас… — переборов свой страх, Габриэль заговорил с той пылкой, еще не прирученной страстью, о которой нередко мечтают опытные в любви люди. Он говорил о своих чувствах около тридцати минут.

— Ваши слова… Это так неожиданно… — его слова действительно взволновали маркизу.

— Если вы мне откажете, я умру! — необычайно горячо воскликнул Габриэль.

— Только ради бога не в моей гостиной! Вы застали меня врасплох… и потом… Я замужем, граф. Мой милый рыцарь, вы толкаете меня на преступление… а если об этом станет известно в свете…

— Об этом никто не узнает! Клянусь! Я умею хранить секреты.

— Знаете, рыцарь, — сказала она после долгих раздумий, — любовь надо завоевать. Надо совершить подвиг.

— Приказывайте, я сделаю все!

— Всего вы, в любом случаете, не сделаете, так что не стоит и обещать. А сейчас оставьте меня. Мне надо собраться с мыслями, найти достойное вам испытание. А пока что не приходите и не пишите, пока я не разрешу. Только ради всего святого, не делайте глупостей. Идите же, граф, идите.

Вода была по-осеннему темной и не приветливой. Она медленно следовала к океану. Габриэлю нравилось смотреть на воду. Он погружался в похожий на гипнотический транс. Тело расслаблялось, а мысли становились такими же спокойными, как водная гладь. Казалось, они тоже уносились куда-то прочь, туда, где находится безбрежный океан сознания.

Габриэль мог часами смотреть на воду или на огонь. Магия огня была совершенно иной. Огонь сам проникал в сознание Габриэля, выжигая все лишнее и наносное. Однажды Габриэль видел, как Джеймс чистил очень древнюю асбестовую салфетку. Он бросил ее в огонь, и пламя вернуло ткани природную белизну.

— Твой разум должен быть таким же чистым и белым, как эта салфетка. Подобно асбесту он очищается пламенем регулярного созерцания.

Несколько дней Габриэль гостил у Грегора Мак-Найла, которого вполне мог назвать своим другом. У Мак-Найла была ферма, которую он арендовал недалеко от Эдинбурга. Пару раз Габриэль помогал ему уладить некоторые дела, пару раз Мак-Найл выручал Габриэля. Был Мак-Найл высоким, крепким человеком лет сорока с огненно-рыжими кучерявыми волосами и веселым задором в глазах. Габриэлю он сразу понравился, а вот Мак-Найл присматривался к Габриэлю достаточно долго: положение секретаря Филина не вызывало доверия.

— Что ты делаешь у этого человека? — спросил как-то раз Мак-Найл за кружкой пива.

— Я понимаю твой вопрос. Поверь, обстоятельства иногда играют с нами весьма злые шутки. К тому же теперь я вряд ли смогу спокойно уйти от Филина. Я слишком много знаю, чтобы он позволил мне жить.

— Обстоятельства… Если бы не чертова нужда, я бы тоже никогда не связался бы с этим монстром.

— Поверь мне, среди так называемых приличных людей полно негодяев, по сравнению с которыми Филин просто ангел.

— Ты, черт возьми, прав!

— Тогда давай выпьем и сменим тему. В мире достаточно приятных вещей, чтобы было о чем поговорить.

Проходя по дороге домой мимо реки, Габриэль почувствовал непреодолимое желание остановиться. Это было странное чувство, как будто само провидение пыталось заставить его свернуть сюда. Немного подумав, Габриэль решил прислушаться к внутреннему голосу. Минут через десять он набрел на несколько рыбацких лодок. Некоторые из них были вытащены на берег, а одна, довольно-таки большая, оказалась перевернута вверх дном. Метрах в двадцати от берега начинался лес. Было непонятно, что эти лодки могли делать здесь, вдалеке от человеческого жилья.

Габриэль вдруг понял, что останется ночевать здесь. Он закутался потеплее в плащ и сел на край лодки.

Лишенный возможности видеть свою возлюбленную (разлука была одним из испытаний), Габриэль, чтобы хоть как-то отвлечься от разрывающей его сердце тоски, полностью отдался работе. Он с удовольствием хватался даже за те дела, которые в другой раз перепоручил бы кому-нибудь другому. В свободные часы он просто слонялся по городу, выбирая самые трудные для пешей прогулки маршруты: физическая усталость помогала избавиться от тягостных дум. Настоящим кошмаром для него были часы, которые он проводил дома наедине с собой.

Поручение встретиться с Мак-Найлом обрадовало Габриэля. Ему нравился этот веселый, трудолюбивый человек, чей острый ум и хорошее образование, которое Мак-Найл получил сам, читая книги долгими зимними вечерами в гостиной возле камина, превращали любой разговор с ним в увлекательное занятие. Даже о делах он говорил так, как не всякий поэт может сказать о любви.

Ближе к ночи начался дождь. Габриэль сделал большой глоток прекрасного подаренного Мак-Найлом виски, после чего забрался под перевернутую лодку.

Его разбудили голоса и звук шагов. Полная опасности жизнь выработала у него ту особую чуткость, что встречается у охотников и дикарей. Габриэль осторожно выглянул из-под лодки.

Гостей было трое: мужчина и две женщины.

— Прошу вас сюда, сударыня, — сказал мужчина, помогая своей спутнице сесть на одну из лодок, — к сожалению, здесь все мокрое, так что вряд ли мы сможем рассчитывать на костер.

— Оставьте, Ральф, — ответила дама; ее голос показался Габриэлю знакомым, — к тому же огонь может привлечь внимание.

— Возможно, не все так плохо, сударыня, одна из лодок перевернута, и под ней может оказаться немного сухой травы или даже дров. В крайнем случае, там можно будет укрыться от дождя.

Речь шла о лодке, под которой прятался Габриэль. Вряд ли этот Ральф был опасен, но на всякий случай Габриэль достал свой любимый маленький пистолет: с оружием в руках значительно легче вести себя, как подобает джентльмену.

— Спокойно, дружище, — сказал Габриэль, когда Ральф заглянул под лодку.

Не ожидавший такого поворота событий, Ральф буквально отпрыгнул от лодки и выхватил шпагу.

— Вылезай сейчас же, или я заколю тебя как свинью!

— Забудь об этом. Я продырявлю тебя из пистолета задолго до того, как ты сможешь ко мне приблизиться.

— Кто там, Ральф? — услышали они слабый женский голос.

— Мальчишка. Кажется, он вооружен.

— Чего он хочет?

— Спокойно выбраться из-под лодки. Я человек мирный, и не хочу, чтобы меня проткнули шпагой исключительно из любви к искусству, — прокричал из-под лодки Габриэль.

— Мы тоже не разбойники, — ответил Ральф.

— В таком случае, давайте считать недоразумение исчерпанным. Вы прячете шпагу, я убираю пистолет и спокойно выбираюсь. Идет?

— Я не ожидал, что здесь кто-то будет, — примирительно сказал Ральф, убирая шпагу.

— Поэтому я и приготовился защищаться, — ответил Габриэль, выбираясь из-под лодки.

— Простите, что потревожили ваш сон, — устало сказала дама.

— Госпожа заболела, — вступила в разговор другая женщина, служанка, — и мы решили, что здесь, под лодками…

— Хороший выбор, — согласился Габриэль. — По крайней мере, там нет ветра и сухо. К тому же у меня достаточно теплый походный плащ, он вполне может послужить даме постелью. Ничего лучшего мы все равно не найдем. Да и не думаю, что вы захотите искать.

— А как же вы? — спросила дама.

— У меня есть хороший виски, и если Ральф поделится своим плащом…

— С удовольствием, мой друг.

— Простите, сударыня, мое любопытство, но ваш голос мне показался знакомым.

— Вряд ли мы раньше встречались…

— Что ж, в таком случае, не буду настаивать.

— Я — герцогиня Корнуэльская, — доверилась Габриэлю дама. — Бывшая, — добавила она с легкой грустью.

— Я же говорил… Вы пару раз останавливались в доме моих родителей. Я вас запомнил потому, что вы все время привозили мне редкие в наших краях сладости.

— Так мы знакомы?

— Я Габриэль Мак-Роз.

— Мак-Роз? — удивился Ральф. — Но ведь Мак-Розы погибли.

— Вас, судя по разговорам, тоже давно уже нет в живых. Но что вы делаете в этих местах?

— Мы приехали за правосудием, но, к сожалению, герцог и правосудие означают одно и то же. Поэтому у Фемиды всегда закрыты глаза. На все.

— Поэтому нам и приходится пробираться в город, как разбойникам или диким зверям, — добавил Ральф.

— Вы отстали от жизни. Сейчас разбойники ездят в самых дорогих каретах и живут в самых лучших домах. Кстати, если вы не знаете, где остановиться, я могу отрекомендовать вас своим друзьям. Они очень хорошие люди. И не из любопытных, — предложил Габриэль.

— Вы посланы нам провидением!

— К тому же герцогиня больна, — озабоченно сказала служанка.

— В таком случае, утром мы отправимся прямо туда. А сейчас, герцогиня, вам лучше выпить немного виски и попытаться поспать.

Пригубив виски, женщины отправились спать под лодку. Мужчины, закутавшись в плащ Ральфа, устроились на берегу. К утру бутылка была пуста.

При свете солнца Габриэль смог рассмотреть своих новых друзей. Крепкий и жилистый, с жесткими чертами лица, Ральф выглядел типичным шотландцем. Одет он был достаточно просто и практично, несмотря на то, что фактически каждый считающий себя джентльменом человек тратил в те времена на одежду значительную часть своего состояния. Возможно, Ральф был беден, либо скуп, но на скупца он не был похож. Говорил он просто, свободно и интересно. Ральф довольно непринужденно пользовался шотландскими оборотами, отчего его речь делалась только более колоритной. В своих суждениях он был осторожен и проницателен. Охотно рассказывая, казалось бы, обо всем, он говорил так, чтобы не сказать ничего лишнего. И, следовало отметить, это у него получалось замечательно.

Потрясения и болезнь не могли не оставить следа на облике герцогини: несмотря на природную красоту, выглядела она, мягко говоря, неважно. Болезнь делала ее лицо слишком белым, и на этом белом фоне неестественно выделялся болезненный румянец. Глаза ее были полны усталой грусти, веки припухли. Вокруг красных и слегка воспаленных глаз виднелись морщины, но герцогиня крепилась, старалась быть веселой и держала себя в руках.

Служанку, полноватую пожилую женщину, звали Мартой. Ее черные волосы начали седеть, но, несмотря на усталость, она выглядела вполне жизнелюбивой. Одеты женщины были в достаточно скромные дорожные костюмы явно с чужого плеча — видно, в последнее время им действительно пришлось туго.

По дороге к Мак-Найлу герцогиня рассказала Габриэлю, что в Эдинбург они прибыли хлопотать по делам сына Артура, который находится в надежном месте у верных людей. Она хочет восстановить его в правах, и для этого наняла одного ловкого стряпчего, взявшегося за дело, поверив в ее обещания отблагодарить несколько позже. Габриэль пообещал оказать посильную помощь. Он знал этого стряпчего — ловкого юриста по имени Август, зарабатывающего на жизнь прекрасным умением торговать правосудием. У Августа была репутация человека с мертвой хваткой, и если он брался за дело, то доводил его до конца. Несмотря на всю свою продажность, Август оставался честным, порядочным человеком, прекрасно разбирающимся в делах и психологии клиентов: за дело герцога он взялся под честное слово герцогини, даже не потребовав подписать долговые бумаги.

— Ждите меня здесь, — сказал Габриэль своим новым друзьям, когда они вышли на край леса возле дороги, — я ненадолго.

— Не думал, черт возьми, что ты так быстро захочешь со мной встретиться, — удивился Мак-Найл, увидев Габриэля. — Заходи, тебе я всегда рад.

— Извини, я по срочному делу, и мне потребуется твой ответ немедленно.

— Ты еще не задал вопрос.

— Возвращаясь домой, я встретил одних очень хороших людей. Им надо где-то остановиться, подальше от чужих глаз. Извини, но кроме тебя поблизости я никого так хорошо не знаю. Я очень прошу тебя не отказать, но если ты скажешь «нет», я пойму.

— Это твоя личная просьба?

— Да. Это люди из другой жизни. Они никак не связаны с Филином, и ему в первую очередь о них лучше ничего не знать, так что это может быть опасно.

— Хорошо. Я выполню твою просьбу. Если ты так говоришь, это, должно быть, действительно хорошие люди. Зови их, а я пока приготовлю комнаты.

— Спасибо, ты настоящий друг!

— Не стоит. Если хорошие люди не будут друг другу помогать, небеса рухнут на землю.

— Я не буду вас ни о чем расспрашивать, — сказал постояльцам Мак-Найл, — друзья Габриэля — мои друзья. Располагайтесь. Живите столько, сколько нужно.

— Вы не представляете, как я вам благодарна, — ответила ему герцогиня.

Она чудом держалась на ногах — усталость с болезнью отняли последние ее силы.

— Вы пока здесь устраивайтесь, а я привезу доктора. Он очень хороший врач, да и рот лишний раз старается не открывать, — решил Габриэль.

— Возьми мою лошадь, — предложил Мак-Найл, — в таких случаях скорость играет слишком важную роль, чтобы можно было ей пренебрегать.

— Спасибо, друг.

Как Габриэль ни спешил, вернулся он с доктором только на следующий вечер.

Тот долго осматривал герцогиню, после чего сказал:

— Плохо. Простуда перекинулась на легкие. Все дело теперь в ее природной силе, а она сильно ослаблена… Боюсь, прогноз не утешительный.

Впервые Габриэль пожалел, что не знает, как найти Джеймса. Тот бы наверняка вылечил герцогиню.

— Где ты был, черт возьми?! — накинулся Филин на Габриэля, когда тот вернулся в город.

— У Мак-Найла. Вы сами меня туда послали.

— Да, но я не приказывал тебе торчать там целую вечность.

— Он угощал меня своим виски.

— Я тебя жду, а ты там пьянствуешь!

— Старина Мак-Найл человек общительный, но одинокий. Для него приятная беседа за стаканчиком виски намного важней деловой выгоды. Если бы я ушел, это его бы обидело и, как знать, возможно, заставило бы искать нового, менее занятого компаньона.

— Чертов пропойца… — зло прорычал Филин.

— Вот поэтому я и не рискнул покинуть его посреди дегустации нового виски.

Филин понимал, что Габриэль был прав, но все равно злился на долгое отсутствие юноши. Одна только мысль о том, что он мог попасть живым в руки врагов, заставляла Филина покрываться липким, холодным потом. Габриэль знал это и старался не играть с огнем, правда, это не всегда у него получалось.

Габриэль подходил к своему дому, когда путь ему преградили двое мужчин. Судя по их лицам, это были бывалые парни, умеющие владеть как пером, так и шпагой и пистолетом. На таких людей у Габриэля был наметан глаз.

— Что вам угодно, господа? — спросил он, положив на всякий случай руку на эфес шпаги. Это могли быть как убийцы, подосланные Филином, который вполне мог решить не оставлять на этот раз своего помощника безнаказанным, так и кто угодно еще. Обычно подобные встречи не приводили ни к чему хорошему.

— Успокойтесь ради бога, граф, мы всего лишь должны передать вам письмо, которое, я уверен, вы с нетерпением ждете, — сказал один из них и медленно достал из-за пазухи неподписанный конверт.

Сердце юноши забилось часто-часто. Габриэль выхватил письмо из рук собеседника и поспешно вскрыл конверт, чуть не порвав вместе с ним и письмо: листок бумаги, на котором красивым почерком маркизы было написано:

«Мой милый рыцарь!

Вы прекрасно справились с испытанием разлукой, и сейчас самое время перейти к настоящему экзамену. Джентльмены, передавшие вам письмо, имеют четкие инструкции относительно вас. Делайте все, что они вам скажут. Таков мой приказ».

Габриэль готов был расцеловать незнакомцев, которые вот так, неожиданно, принесли ему счастье.

— Я к вашим услугам, господа.

— Следуйте за нами, граф.

Чуть поодаль ждал экипаж.

— Граф, — сказал один из мужчин, — мы строго следуем данным инструкциям, поэтому прошу вас с пониманием отнестись к нашим требованиям. Ни одно из них не является нашей прихотью, клянусь вам.

— Мне уже сообщили об этом в письме, поэтому просто говорите, что я должен делать.

— Вам придется отдать нам оружие.

В груди Габриэля появился неприятный холодок. Оставить себя без оружия было непозволительной роскошью. К тому же, узнай Филин, что он сел в карету с двумя незнакомцами, да еще и позволил себя разоружить… Но это был приказ маркизы, его дамы сердца, которой он поклялся безоговорочно повиноваться. Любовь оказалась сильней рассудительности, и Габриэль отдал своим спутникам шпагу и пистолеты.

— Теперь мы должны завязать вам глаза, — сказал все тот же мужчина.

— Я к вашим услугам, сэр.

— И последнее, вы должны сохранять молчание, что бы ни происходило.

В знак согласия Габриэль кивнул.

— Прекрасно, граф. С вами приятно иметь дело.

Всю дорогу Габриэль следил за тем, как сильно бьется его сердце, готовое выскочить из груди. Ему не было никакого дела до того, кто и куда его везет, главное, чтобы там его ждала она. Наконец, карета остановилась.

— Осторожно, граф, позвольте вам помочь.

Его взяли под руки, помогли выйти из кареты и отвели в комнату на втором этаже дома, возле которого остановился экипаж. Там Габриэля уложили на спину на кровать и крепко привязали за руки и за ноги к спинкам кровати.

— Помните, граф, вы должны молчать, что бы ни произошло.

Судя по звуку шагов, они вышли из комнаты. Целую вечность, как показалось Габриэлю, он был предоставлен самому себе. Он уже начал серьезно беспокоиться, когда послышались шаги и шуршание платья.

Женщина (Габриэль хотел, чтобы это была маркиза) подошла к кровати и поднесла к его губам бокал. Габриэль сделал несколько больших глотков. В бокале было вино с незнакомым привкусом. Скорее всего, в вино было что-то подмешано.

Острым, как бритва ножом незнакомка начала медленно разрезать его одежду. Когда на нем не осталось совсем ничего, она принялась медленно его ласкать. Каждое ее прикосновение приносило блаженство. Временами она была нежной, временами кусала или царапала его тело. Невозможно было предугадать ее следующий шаг, но что бы она ни делала, все было прекрасным. Но это не было только ее заслугой. Добавленный в вино восточный эликсир любви начал действовать в полную силу, перенося Габриэля в рай.

Не прекращая ласк, женщина села верхом на Габриэля. Ее движения были медленными. Они накатывали на Габриэля, словно морские волны, превращающиеся в волны экстаза и наслаждения.

Во время наивысшего блаженства Габриэль полностью растворился во вселенной. Он был никем и одновременно всем, как господь бог.

К тому времени, когда он пришел в себя, женщина уже покинула комнату. Во время любовных занятий ни он, ни его загадочная любовница не произнесли ни слова. Он также оставался связанным, а на глазах у него была повязка.

— Пора ехать, граф, — услышал он знакомый мужской голос. Его освободили от веревок, закутали в какой-то плед, после чего вывели из дома и посадили в карету. Повязку с глаз сняли уже возле его дома.

Габриэль так и не узнал, кто подарил ему это блаженство любви.

С каждым днем герцогине становилось хуже. Она мучилась кашлем, и никакие лекарства не приносили облегчения. Несмотря на это, она сохраняла присутствие духа. Не каждый мужчина мог бы похвастаться таким мужеством, какое демонстрировала эта удивительная женщина.

— Подойди поближе, — сказала она Габриэлю во время его очередного визита, — послушайте меня. Я скоро умру…

— Не говорите так, сударыня!

— Не перебивай меня, мне и так трудно говорить. Я умираю… не надо меня разубеждать… я знаю… и я хочу… Я назначаю тебя, Габриэль, опекуном единственного сына и наследника герцога Артура. Никто до поры до времени не должен знать о его существовании… Если вдруг тебе станет трудно… потребуется помощь, отправляйся в герцогский замок. Там найдешь лесничего Мануэля. Он наш хороший друг. Ему можешь рассказать все. Вот, держи, — она сняла с шеи золотой медальон. — Второй такой же у Артура. Однажды либо он, либо кто-то из его друзей тебя найдут. Медальон будет гарантом.

И еще. Я написала письмо. Вместе с ним я передаю тебе необходимые документы. Придет время, и ты сможешь ими воспользоваться.

Вместе с медальоном она протянула ему письмо.

— Прочти его как можно быстрей, а потом уничтожь. Никто другой не должен его увидеть, — распорядилась герцогиня.

«Мой милый Габриэль!

В этом письме я постараюсь объяснить тебе причину тех ужасных событий, в результате которых и Вы, и мы с герцогом Артуром разом лишились всего. Конечно, я могла бы обойтись без пера и бумаги, но думаю, так будет лучше и для меня, и для Вас. Жестокая смерть близких людей не самая приятная тема для разговора, к тому же наедине с бумагой я могу проявлять те чувства, которые постеснялась бы показать в Вашем присутствии.

Но перейду к делу.

Отец моего мужа, герцог Мэлвилл, отдал много сил на борьбу за свободу Шотландии, но дети разделились во взглядах. Ричард разделял взгляды отца, а Оскар стал поддерживать англичан. Чтобы не потерять все, Мэлвилл перевел большую часть своего состояния в драгоценные камни, которые спрятал в надежном месте. Но сокровища — это еще не все. Среди них хранится очень ценный магический амулет, творение рук одного из древних пророков. Мэлвилл потратил большую часть жизни на то, чтобы найти эту святыню. Он говорил, что она может творить чудеса. Себя он называл хранителем, который должен передать святыню тому, для кого она предназначалась. Свою роль хранителя он завещал моему мужу Ричарду. Эти сокровища и послужили причиной убийства. К счастью Оскар не знает, где спрятано достояние корнуэльского рода!

Я постоянно замечала, как Оскар завидует Ричарду, его герцогству, его положению, его красивой жене. Сколько раз я уговаривала Ричарда быть с ним осторожней!

Когда же Оскар узнал, что у нас родится сын, прямой наследник, он окончательно потерял голову. Он организовал убийство мужа. Нам с Артуром чудом удалось спастись. Умирая, я хочу открыть место, где спрятаны сокровища. Они находятся в фамильном склепе в седьмом гробу слева. Пусть они достанутся Артуру, когда он будет для этого достаточно благоразумным.

Святыню же должен получить тот, ради кого ее хранил герцог Мэлвилл.»

Вечером герцогиня умерла. До самого утра Ральф плакал навзрыд над телом герцогини, а служанка тихо, и от этого еще более тоскливо скулила рядом, так что и сам Габриэль еле сдерживал слезы.

На рассвете Герцогиню похоронили на местном кладбище…

«Милый друг, приезжайте немедленно. Это — вопрос жизни и смерти», — говорилось в письме маркизы.

Габриэль чертыхнулся. Он еще не совсем пришел в себя после смерти герцогини, успевшей, несмотря на столь короткое знакомство, стать для него по-настоящему близким человеком. Возможно, она напомнила Габриэлю мать, которую он так рано потерял. И вот теперь эта записка от маркизы. Как назло принесший письмо курьер не стал дожидаться ответа, иначе можно было хоть что-то у него узнать.

Отношения Габриэля с маркизой набирали силу с каждым днем. Пылающий страстью юноша готов был круглые сутки находиться подле предмета своей любви, но Элеонора, знающая разочарование пресыщения, не позволяла слишком часто бывать у себя, да и работа отнимала у юноши изрядное количество времени, так что маркизе редко приходилось сдерживать своего пылкого любовника.

Маркиза встретила его с выражением крайнего отчаяния на лице.

— Что случилось, сударыня? — взволнованно спросил Габриэль.

— Произошло самое ужасное, — она произнесла это голосом умирающей.

— Я могу вам помочь?!

— Вы моя последняя надежда.

— Клянусь сделать все, что в моих силах!

— Спасите меня от скуки!

Габриэль не поверил своим ушам: он ожидал услышать все, что угодно, но только не это.

— Вы не представляете, как вы меня напугали, — сказал он, переводя дыхание. Его обожание было настолько сильным, что он не чувствовал раздражения от капризов любимой женщины. — Я уж было решил, что с вами случилось что-то из ряда вон выходящее.

— Что может быть более из ряда вон выходящим, чем смерть от скуки! Мне скучно. Я задыхаюсь в стенах этого дома, и если я не глотну свежего воздуха… Я хочу чего-нибудь необычного… Придумала! — оживилась она. — Я переоденусь в мужскую одежду, и мы отправимся в одно из тех мест, куда не смеют ходить истинные леди и джентльмены. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Разумеется, дорогая Элеонора.

— И не вздумайте говорить, что вам что-то не нравится в моем предложении.

— Я к вашим услугам, сударыня.

— Отлично, часов в десять я отправлю гостей. Незадолго до этого времени, по моему сигналу… я чихну, вы проститесь со всеми, но вместо того, чтобы покинуть дом, проберетесь на второй этаж и спрячетесь в моей спальне. Дверь будет открыта. Потом, когда слуги лягут спать, мы с вами отправимся на тайную ночную прогулку. Вам нравится мое предложение?

— Оно прекрасно, сударыня!

Вечером в салоне маркизы в центре внимания был один из тех героев-путешественников, которые рискуют своими, да и чужими жизнями исключительно из чрезмерно развитого тщеславия. Габриэлю было откровенно скучно слушать его истории о преодолении гор, морей и пустынь, но деваться было некуда, и он стоически ждал наступления ночи.

Примерно в половине десятого маркиза чихнула. Подождав на всякий случай минут пять, чтобы никто не увидел в этом чихании тайного знака, Габриэль попрощался с гостями.

— Уже уходите, граф? — совершенно искренне удивилась маркиза — она была прекрасной актрисой.

— К сожалению, я должен вас покинуть: завтра меня ждет трудный день.

Ему легко удалось незаметно пробраться в спальню маркизы, а в начале одиннадцатого маркизе вдруг стало нехорошо. Она отказалась от доктора, решив, что лучшим лекарством для нее станет сон.

— Как вам мой гость? — спросила Габриэля маркиза, добравшись, наконец, до спальни.

— Должно быть, страшный человек, если один только ужас от пребывания в покое рядом с собой заставляет его бежать сломя голову в буквальном смысле на край света.

— Вы не знаете ужаса скуки, мой мальчик!

— Мне хватает других ужасов, Элеонора.

— Да? И что же вы делаете, когда нечем заняться?

— Со мной это бывает настолько редко, что каждая свободная минута приносит неописуемое наслаждение.

— Вы счастливец! Помогите мне одеться.

Костюм был великолепен. Кроме походной одежды в него входили парик и накладные усы с бородой. Никто из знакомых не узнал бы маркизу в этом наряде.

Тем временем к дому подъехал экипаж, откуда вышел красивый мужчина в военной форме. Он несколько раз позвонил в дверь.

— Кто бы это мог быть? — удивилась маркиза.

Она приоткрыла дверь, чтобы лучше было слышно.

Послышались голоса.

— Это мой муж! Мне конец! — воскликнула маркиза. Несмотря на всю свою любовь к авантюрам, она ни разу еще не попадала в подобную ситуацию.

Габриэль бросился к окну.

— Стойте! Вас заметят слуги!

Решение пришло мгновенно. Спальня маркизы соседствовала с туалетной комнатой с одной стороны и библиотекой с другой.

— Ключ от библиотеки, — потребовал он.

— Она всегда открыта, а ключ торчит с внутренней стороны в двери.

Удостоверившись, что в коридоре еще никого нет, Габриэль быстро прошмыгнул в библиотеку. Он запер дверь, встал за ней и прислушался.

Через несколько секунд маркиз стучал в двери жены.

— Почему ты заперла дверь, дорогая? — громко, чтобы было хорошо слышно через закрытую дверь, спросил маркиз.

— Мне стало страшно одной.

— Как ты себя чувствуешь? Говорят, тебе стало нехорошо.

— Уже все нормально.

— Тогда, может, ты соизволишь открыть эту чертову дверь?

— Конечно, милый, но почему ты ругаешься?

— Я соскучился по своей пантере.

— Подожди секунду… Или нет, у меня для тебя сюрприз. Я выйду через пару минут.

— Тогда я, пожалуй, выкурю трубку. Где моя любимая трубка, Джон? — спросил он у вертевшегося рядом слуги.

— Вы оставили ее в библиотеке, сэр.

«Дьявол!» — выругался про себя Габриэль.

— Так принеси ее! Вечно все надо разжевывать.

Джон несколько раз толкнул дверь.

— Там заперто, сэр.

— Ну, так отопри.

— Не могу, сэр. Ключ торчит изнутри в замочной скважине.

— Что ты несешь?

— Там кто-то заперся изнутри, сэр.

— Что?!

— Кто бы там ни был, немедленно открывайте и выходите, черт побери! Иначе я выломаю дверь, и тогда я за себя не ручаюсь! — закричал маркиз, стуча кулаками в дверь библиотеки. — Где мои пистолеты!

Больше медлить было нельзя. Габриэль бросился к окну. На его счастье, решетки на окнах отсутствовали, а вся стена дома с той стороны была увита плющом. Габриэль схватил стул и высадил им стекло. Затем, чтобы не пораниться об острые осколки, он сорвал занавеску и, скомкав, бросил ее на подоконник, после чего, используя плющ как лестницу, быстро спустился вниз и сломя голову побежал прочь.

Тем временем слуги маркиза выломали дверь и ворвались в библиотеку.

— Не дайте ему уйти! — рявкнул маркиз и выстрелил в Габриэля, почти не целясь.

В библиотеку вбежала маркиза. Она была все в том же мужском костюме, но босиком и без парика, усов и бороды.

— Что случилось? Почему стреляли? — испуганно спросила она.

— В библиотеке прятался вор. Я проводил его салютом.

— Ты ранил его?

— Вора ноги кормят. Позволь спросить, что у тебя за наряд?

— Это мой сюрприз.

— Действительно, сюрприз.

— Послезавтра мы идем на костюмированный бал, а это мой костюм разбойника.

— Но почему ты вдруг начала запираться?

— Дорогой, после того, что сегодня в нашем доме был вор, любящий муж должен был спросить, отчего я раньше спала с открытой дверью.

— Ты как всегда права, любимая…

— И он вам поверил? — спросил Габриэль при следующей встрече.

— Он предпочитает мне верить.

— Ценное качество.

— Доверие — это краеугольный камень семейной жизни. Оно приносит гармонию и покой. Сомнения портят здоровье и отравляют жизнь. К тому же они провоцируют измены. Так говорит маркиз, и знаете, я его понимаю.

На деревьях распускались почки, из-под земли пробивалась зеленая трава, а воздух уже пропитался тем ни с чем не сравнимым ароматом, который принято называть запахом весны. Габриэль наслаждался прогулкой — он думал о предстоящей встрече с маркизой. Рядом шел Маб. На почтительном расстоянии от друзей, рассредоточившись, чтобы не привлекать внимания, шли еще несколько человек: двое рабочих тащили кованые шесты для ограды, несколько подвыпивших парней брели, куда глаза глядят, мирно прогуливалась влюбленная пара, а какой-то крестьянин катил тачку, нагруженную здоровым мешком. Друзья несли очень важный пакет, потеря которого могла привести к непоправимым последствиям не только для Филина, но и для многих весьма уважаемых как в Шотландии, так и в Англии людей.

Филин и раньше весьма серьезно относился к вопросам безопасности (поэтому он и дожил до почтенного возраста), а в последнее время, когда у него появился могущественный враг, чье истинное лицо скрывалось за множеством посредников, у Филина началась самая настоящая паранойя.

Путь лежал через Мэйчен-стрит — узкий, мощенный булыжником коридор между двумя рядами высоких серых домов, настоящее городское ущелье, прекрасное место для засады. Когда друзья проходили возле дома с аляповато-безвкусными подъездами (людей с плохим вкусом хватало во все времена), из крайних подъездов выскочили вооруженные шпагами люди. Они действовали смело, несмотря на то, что Мэйчен-стрит была не безлюдной.

Естественно, ни о каком сражении с превосходящими силами противника не могло быть и речи, к тому же строгие инструкции Филина требовали сохранить корреспонденцию любой ценой.

К счастью, телохранители свое дело знали. Не очень длинные, остро заточенные жерди оказались прекрасным оружием, пьяные — совершенно трезвыми, а женская одежда скрывала не только крепкого молодого бойца, но и две шпаги: вторую для кавалера. Тачка, в свою очередь, послужила прекрасной опорой для того, чтобы добраться до кованых оконных решеток первого этажа, а дальше — по балконам на крышу.

Крыша была крутой и скользкой. По такой не побегаешь. Рискуя сорваться вниз на каменную мостовую, друзья забрались на самый верх и медленно двинулись по коньку вперед, к соседнему дому, крыша которого более годилась для прогулок.

Неожиданно дорогу им преградили трое крепких молодых парней с оружием в руках. Лицо одного из них показалось Габриэлю знакомым.

Драться в таком месте никому не хотелось — слишком уж большим был риск свалиться на мостовую.

— Вы нам не нужны, — крикнул друзьям один из нападавших. — Отдайте письма и можете катиться ко всем чертям!

— Катиться ко всем чертям… Весьма остроумно подмечено, сэр, — ответил Габриэль. — В другой раз я бы точно последовал вашему совету.

— И что же мешает тебе последовать ему сейчас?

— Вежливость, сэр. Дело в том, что воспитание требует пропустить вперед вас, — сказав это, Габриэль метнул в своего собеседника тяжелый нож с костяной ручкой. Его собеседник сумел увернуться, но нож попал другому противнику, стоявшему на пару метров дальше, ручкой в пах. От такого удара тот не удержался на ногах и кубарем полетел вниз.

— Покатился ко всем чертям, как совершенно точно вы заметили минуту назад, сэр, — констатировал Габриэль.

— Сейчас ты отправишься за ним, щенок!

— К моему счастью, ваши столь остроумные прогнозы сбываются несколько неточно, поэтому меня ничуть не удивит, если щенком окажется кто-то другой.

— Иди же сюда, и я проткну тебя, как визжащую свинью.

— А этот тоже очень яркий образ, увы, не очень лестно вас характеризует, мой друг. Должно быть, вы выросли среди визжащих свиней. Тем ценнее ваш поэтический талант, который вы променяли на сомнительное удовольствие гулять по опасным крышам. А поэтов, должен заметить, у нас в стране не так уж и много. Поэтому считаю своим долгом призвать вас одуматься и уйти с нашего пути.

— С большим удовольствием, но только с вашим письмом.

— К сожалению, это невозможно. Увы, придется становиться убийцей поэта, но, клянусь небом, я все сделал для того, чтобы вы остались живы, сэр.

— Не слишком ли ты самоуверен?

— А это пусть рассудит история.

После этих слов собеседник Габриэля бросился вперед. Габриэль быстро нагнулся, схватил большой кусок черепицы, который он отломал ногой во время разговора, и со всей силы запустил ему в голову. На этот раз противник не успел увернуться и последовал за своим не более удачливым товарищем вниз, на камни мостовой.

— Иногда красноречие бывает страшнее клинков, — сказал Габриэль своему последнему противнику. — У вас, кстати, все еще есть выбор.

— Не убивайте меня, — взмолился тот, — я и так с детства боюсь высоты…

— Тогда с дороги, сударь. Или вам нужна помощь?

— Нет! Нет! Нет! — закричал он, лег на живот и начал спускаться вниз.

— Ну, ты красавец! — сказал Маб, когда они перебрались на более удобную крышу.

— Сейчас не время для комплиментов, дружище, — весело ответил ему Габриэль. Действительно, на этот раз против друзей было пятеро.

— За мной, — нашелся Маб.

Он бросился к участку крыши, с которого, судя по виду, давно исчезло несколько черепиц, и через проплешину выглядывали успевшие уже прогнить доски.

— Помоги мне!

Вдвоем им удалось пробить подгнившие доски, и они спрыгнули на чердак. Однако получилось так, что своим весом друзья проломили хлипкий потолок и свалились в квартиру верхнего этажа.

По иронии судьбы они очутились в спальне как раз в тот момент, когда семейная пара работала над созданием продолжателя рода. Едва друзья вместе со строительным мусором рухнули на пол спальни, женщина дико завизжала и инстинктивно спихнула с себя мужа так, что тот полетел с кровати вместе с одеялом.

— Кто вы такие, и что вам надо?! — заорал муж, стараясь перекричать супругу.

— Ангелы небесные, не видишь что ли? — ответил Маб. — Габриэль, дружище, ты в порядке?

— Почти, — ответил тот, поднимаясь на ноги.

— Убирайтесь вон, мерзавцы! — завопил несостоявшийся на этот раз папаша.

— С удовольствием, сэр, если вы изволите открыть нам дверь, — максимально учтиво ответил ему Маб.

— Ключ в замке.

Не теряя времени, друзья выбежали из квартиры. Они благоразумно заперли дверь снаружи, после чего побежали вниз. Чтобы вновь не оказаться на злополучной Мэйчен-стрит, они выпрыгнули из окна второго этажа во двор с другой стороны дома и дальше дворами, преодолевая заборы, вышли на окраину города.

— Что будем делать? — спросил Маб, слегка отдышавшись.

— Уходить из города.

— Куда?

— В лес. Там у меня есть надежное место.

— Что ж, иногда твои тайны оказываются полезными.

Уже в пригороде они накупили на все деньги еды, после чего Габриэль привел друга в лесной дом Джеймса.

— Знаешь, Габриэль, чем больше я узнаю тебя, тем больше мне становится интересно, кто же ты такой, — восхищенно сказал Маб.

— Надеюсь, когда-нибудь я смогу тебе все рассказать.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как друзья укрылись в доме Джеймса. Все это время они занимались тем, что принято называть ничегонеделанием. После городской серости и постоянного надзора со стороны Филина неделя в лесу показалась им праздником. Правда, на Габриэля обрушились воспоминания, но он старался не думать о тех событиях, которые привели его в этот дом в первый раз. К тому же с тех пор прошло достаточно много времени. Гораздо болезненней он переносил разлуку с любимой, но для него это тоже не было поводом сходить с ума.

Габриэль чувствовал, что закончился еще один большой этап в его судьбе. Филин, как и многие другие, остался в прошлом. Маркиза… Что ж, придется на время о ней забыть. Испытания делают любовь только сильнее. В глубине души Габриэль сомневался в истинности этой фразы.

— Я не вернусь больше к Филину, — сказал он Мабу, когда они решили покинуть убежище.

— Ты серьезно? — лениво спросил Маб, которого почему-то совсем не удивило решение друга.

— Более чем. Вырвавшись на свежий воздух, я понял, что не смогу больше выдерживать этот смрад.

— Ты не тот человек, кого Филин сможет отпустить. Для него это — непозволительная роскошь. К тому же я не готов еще уйти оттуда, поэтому я не могу просто так отпустить тебя. Филин мне этого не простит.

— Я понимаю.

— Хочешь сказать, ты нашел выход?

— Посмотри на мою одежду.

— И?

— Она вся изодрана, а на сюртуке кровь. Это вполне может послужить доказательством моей смерти. Ты вернешь Филину пакет, покажешь мой сюртук, расскажешь, как я умер у тебя на руках.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Подождав, пока Маб уйдет достаточно далеко, Габриэль тоже отправился в город. Он не хотел, чтобы Маб знал об этом. Не то, чтобы Габриэль не доверял другу (их дружба многократно была проверена временем), но, узнай Маб об этом, он начал бы волноваться, и это волнение ни за что не укрылось бы от глаз Филина, который хорошо разбирался в людях. Действительно, возвращаться в город, где у Филина на каждом углу были глаза и уши, было безумием, но другого выхода у Габриэля не было. В городе оставались деньги и бумаги герцогини, спрятанные в надежном месте, и если на деньги еще можно было бы наплевать, то документы были слишком важны, чтобы от них отказываться.

Затея Габриэля была безумной, но не безнадежной. Эдинбург был достаточно большим и запутанным городом, чтобы там можно было укрыться на пару дней.

Габриэль давно уже заприметил гостиницу «Быстрый олень» — жалкое строение на окраине города. Это была дешевая ночлежка для тех, кто не мог раскошелиться на приличное заведение. Подобные места Филина не интересовали, так что здесь можно было спокойно пожить несколько дней. Управляла гостиницей мадам Смайк.

Туда и отправился Габриэль. В холле (маленькой тесной комнатке) было темно и безлюдно. За грязной стойкой из давно уже мечтающего об окраске дерева тоже не было никого.

— Есть кто живой? — крикнул Габриэль.

— Иду, — услышал он неприятно дребезжащий женский голос.

В комнату, тяжело дыша, вошла тучная женщина преклонного возраста. Плохое освещение не позволяло рассмотреть ее как следует, но даже в полумраке было видно, что у нее неприятное лицо, удивительно гармонирующее с голосом. Лицо не было уродливым или страшным, но что-то неуловимое вызывало чувство омерзения и желание как можно быстрей помыть руки.

— Рада вас видеть, сэр, — обратилась она к Габриэлю с нескрываемой насмешкой в голосе, — чем могу быть полезна?

— Мне нужна комната.

— Комната? — переспросила она, презрительно глядя на выглядевшего оборванцем Габриэля.

В другой раз он бы заставил старую ведьму проявить уважение. На службе у Филина его научили правильно обращаться с такими особами, но сейчас спорить было нельзя, и он сделал вид, что не замечает оскорбления.

— Мне нужна комната и приличная одежда. Не знаете, где поблизости можно купить недорогой костюм?

— Костюм можно купить и у меня, — она кинула на стойку поношенный, но достаточно приличный костюм его размера, — если, конечно, у вас есть на что его покупать.

— Это зависит от того, во сколько вы его оцените.

Решив, что Габриэль — один из тех провинциальных дурачков, что толпами шли в Эдинбург в поисках подходящей работы, она назвала сумму, в несколько раз превышающую стоимость одежды. Это было настоящим грабежом, но Габриэль не стал спорить. Пусть лучше она держит меня за идиота, — решил он и выложил на прилавок деньги.

— Где я могу это примерить?

— Вы интересовались комнатой? — в голосе мадам Смайк появилось уважение.

— Совершенно верно, мадам.

— Тогда пойдемте со мной. Посмотрите комнату, а заодно и примерите одежду.

— Во что мне обойдется неделя?

— Вряд ли вы сможете найти что-нибудь дешевле, даже если обойдете весь Эдинбург.

— Не сомневаюсь, но я должен удостовериться, что у меня хватит на это денег.

На удивление, цена за комнату оказалась сносной. С другой стороны, вряд ли кто-то вообще позарился бы на эту, громко говоря, гостиницу, если бы хозяйка просила больше.

— Надеюсь, у вас найдется нужная сумма? — спросила она.

— Да, — ответил Габриэль.

— В стоимость также входит питание, — добавила хозяйка.

— Это замечательно.

— Входите, — она открыла дверь в гостиничный номер, расположенный в дальнем углу длинного коридора.

Как и предполагалось, комната была маленькой, а обстановка бедной. Зато Габриэля приятно удивили чистота и порядок. К тому же в комнате было два окна, расположенных как нельзя лучше в случае возможного непредвиденного отступления.

— Нравится? — спросила мадам Смайк.

— Вполне, — ответил Габриэль.

— Хотите чего-нибудь?

— Я бы хотел примерить одежду, если позволите.

— Хорошо. Я подожду за дверью.

Чтобы я не нашел предлога затянуть с оплатой, — решил Габриэль.

Одежда оказалась ему впору и была еще вполне приличной.

«Скорее всего, ее сняли ночью с какого-то неосторожного бедолаги, — подумал Габриэль, — вряд ли здесь можно прокормиться только доходами с постояльцев даже при самых скромных потребностях хозяев».

— Мадам Смайк, — крикнул он.

— В вашем распоряжении, — ответила она, входя в комнату. Мадам Смайк алчно улыбалась, отчего ее лицо делалось еще отвратительнее. — Нигде не жмет?

— Все в порядке. Возьмите, — Габриэль протянул деньги, которые она пересчитала, профессионально окинув взглядом, и быстро, словно он мог передумать, спрятала в карман.

— Я буду внизу. Если вам что-то понадобится.

— Спасибо, сударыня.

— Вам спасибо. Не буду больше мешать.

Оставшись один, Габриэль, не раздеваясь, рухнул на кровать и мгновенно уснул.

Проснулся он вечером. За окном шел дождь. Было холодно. «Тем лучше», — подумал Габриэль. Он бодро поднялся с кровати и вышел из комнаты. Впереди было много дел. Он прошел по длинному коридору, спустился по скрипучей (еще один плюс) лестнице и почти уже вышел из гостиницы, когда его окликнула мадам Смайк.

— Господин Габриэль, — позвала она.

— Да, мадам.

— Уходите?

— Дела, мадам.

— Надеюсь, вы не сильно спешите?

— Нет, мадам.

— Очень хорошо. Дело в том, что мы с мужем хотели бы пригласить вас разделить наш скромный ужин, и если вы не торопитесь…

— С большим удовольствием приму ваше приглашение.

— Тогда прошу вас сюда.

Мадам Смайк привела Габриэля в такую же маленькую, как и холл, комнатку, где за освещенным целыми тремя (по случаю присутствия гостя) свечами столом уже сидел мистер Смайк. На вид он был значительно старше своей супруги. Милый, лысый старичок со следами одной из множества старческих болезней на лице.

На столе, сервированном на троих, были сыр, отварная говядина, картошка и графин с дешевым пивом.

— Извините нас за скромную кухню. В последнее время дела идут не очень-то хорошо. Гостиница требует расторопности, а в наши годы… — затараторила мадам Смайк с приторной улыбкой на лице.

— Я не привык к другой пище, — ответил Габриэль.

— Знаете, а мне почему-то показалось, что вы благородного происхождения.

— Спасибо за комплимент, мадам, но мои родители были бакалейщиками.

— Хорошая профессия.

— Это так, но постоянные войны лишили нас средств к существованию.

— Да, очень многих людей подкосила эта война, — заговорил вдруг господин Смайк.

— Как долго вы собираетесь у нас гостить? — спросила Габриэля хозяйка гостиницы все с той же приторной улыбкой на губах.

— Для начала неделю, а потом будет видно.

— Чем собираетесь заняться?

— Надеюсь найти себе хорошее место.

— А сейчас? Вы куда-то собрались?

— Решил пройтись перед сном.

— В такую погоду?

— Мне надо навестить одного человека. Благодарю вас за угощение.

— Это вам большое спасибо за то, что согласились принять наше приглашение, — ответила мадам Смайк. При этом у нее в глазах блеснуло нечто настолько неприятное, что Габриэль дал себе зарок немедленно покинуть гостиницу.

— Знаете, вы совершенно правы. Пожалуй, я никуда не пойду, — сказал Габриэль, вставая из-за стола. — Лучше высплюсь, как следует.

— А как же встреча? — всплеснула руками мадам Смайк.

— Ее можно перенести на завтра.

— Ну, тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Габриэль поднялся к себе в номер, запер дверь. Он оставил ключ в замочной скважине, повернув его так, чтобы снаружи его не смогли протолкнуть внутрь. Затем громко плюхнулся на кровать. Подождав минут тридцать, он тихонько поднялся с кровати и, стараясь не шуметь, вылез через окно, выходившее на одну из боковых улиц. Оказавшись на свободе, он, стараясь быть незамеченным, быстро пошел в сторону Кингс-Парка, где были спрятаны бумаги.

Сверток лежал на своем месте в целости и сохранности, деньги были там же. Забрав свои вещи, Габриэль пошел прочь из города. В гостиницу он решил больше не возвращаться: слишком уж была с ним любезна старая ведьма.

Корнуэльский замок расположился на вершине небольшого предгорья. Выглядел он как нелепое нагромождение грубых, громоздко-тяжеловесных, аляповатых построек и башен с безвкусными решетчатыми окнами с каменными наличниками, с выступающими башенками и массивными архитравами. Сразу было видно, что внешний вид замка мало волновал его владельцев, достраивающих одну пристройку за другой, не думая о том, как они будут вписываться в общий вид замка.

Безвкусицу замка скрашивала роща величественных старых дубов, которые, наверно, были ровесниками замка. Красоту природной части пейзажа подчеркивала живописная река, текущая в узкой долине между предгорий.

Также внимание привлекала фамильная церковь герцога, стоявшая рядом с замком. Выполненная в готическом стиле, она была скорее мрачной и массивной, нежели изящной, но построена талантливо и гармонично. Церковь вызывала чувство благоговейной торжественности. Рядом с ней расположилось кладбище, где находился фамильный герцогский склеп.

Из замка вышли несколько человек и направились навстречу Габриэлю.

— Простите, господа, — спросил он, когда они подошли достаточно близко, — не скажете мне, где можно найти лесничего Мануэля?

— Лесничего надо искать в лесу, — ответил один из них, и все засмеялись удачной шутке, которая, тем не менее, могла быть воспринята как насмешка. Поэтому шутник тут же добавил:

— Большую часть времени он проводит именно там. Дом его находится в двух милях от замка.

Они подробно объяснили Габриэлю дорогу.

Дом лесника был добротным двухэтажным деревянным зданием. Стоял он на краю леса и, в отличие от замка, гармонично вписывался в окружающий ландшафт.

Габриэль постучал в дверь. Ее открыл миловидный мужчина средних лет. Привыкший замечать многое в людях (от этого зависела его жизнь), Габриэль уловил безысходную грусть в глазах садовника, которую тот старался не показывать никому.

— Господин Мануэль?

— Что вам угодно? — сухо спросил он Габриэля.

— Могу я войти?

— Все зависит от того, с кем я имею дело.

— Мое имя вам вряд ли о чем-нибудь скажет, а имя человека, порекомендовавшего обратиться к вам, я не хочу произносить здесь, за порогом дома.

— Надеюсь, у вас есть письмо или…

— Разумеется. Но я не хотел бы, чтобы кто-то еще, пусть даже случайно, мог бы его увидеть.

— Ладно, входите.

Он проводил Габриэля в уютную, чистую гостиную и предложил сесть в удобное кресло. Для Габриэля, проделавшего весь путь пешком, это было настоящим подарком.

— Итак, молодой человек?

Габриэль снял с шеи медальон герцогини. Лицо Мануэля дрогнуло. В глазах появился вопрос.

— Боюсь, у меня для вас печальные новости.

— Говорите.

И Габриэль рассказал ему о своем коротком знакомстве с герцогиней. О своей родословной он, правда, решил не распространяться.

— Герцогиня сказала, что в случае чего я смогу рассчитывать на вас, — закончил он свой рассказ.

— К сожалению, молодой человек, герцог в последнее время стал очень подозрительным, поэтому единственное, что я могу вам предложить — это место моего помощника. Платить мне, к сожалению, особенно нечем, но стол и постель у вас будут.

— Этого более чем достаточно.

— В таком случае добро пожаловать. Утром приступите к своим обязанностям.

Все свои силы Габриэль отдавал лесу. Работы было много, и он с радостью брался за дело. Уроки Джеймса помогли ему полюбить лес и научиться с ним обращаться. К тому же, после мрачной жизни у Филина лес давал ощущение свободы и свежего воздуха, а это было как раз то, чего не хватало Габриэлю все эти годы. Лес превратился в верного друга, с которым можно было поделиться и радостью, и печалью. Он был прекрасен в любое время года. Весной он издавал аромат почек и свежей травы, он просыпался и заставлял просыпаться что-то хорошее в самой глубине души. Лето было «разгаром дня», осень — периодом даров, а зима… Зима в лесу была неописуемо чудесной.

Когда у Габриэля появлялось свободное время, он отправлялся на озеро. Там, спрятанная от посторонних глаз, на самом берегу стояла хоть и заброшенная, но живописная беседка, поросшая диким виноградом. В редкие теплые дни Габриэль купался и загорал, а в другое время просто смотрел на воду, — это успокаивало нервы и отправляло душу в запредельную даль, которую невозможно передать словами, — зимой он наслаждался спокойным величием всеобщего сна.

Габриэль часто вспоминал о маркизе, думая о том, как она живет, что делает, с кем встречается. Он с грустью вспоминал ее шалости и капризы, представлял себе, как снова перешагнет порог ее дома. Его так и подмывало написать ей письмо, но это было бы непростительной ошибкой, которую он не мог себе позволить.

Мануэль оказался мрачноватым, неразговорчивым человеком. Большую часть времени он старался проводить наедине с собой и своими грустными мыслями. Несмотря на это он был честным, надежным товарищем. К тому же он никогда не лез в личные дела своего нового помощника. Очень скоро их отношения стали сначала приятельскими, а затем и дружескими. Габриэль видел, что его друга съедает печаль, но… Сам Мануэль ни разу не затрагивал эту тему, а приставать с расспросами Габриэль не решался. Позже от герцогских слуг он узнал, что Мануэль страдает из-за своей дочери, которая больна неизлечимой болезнью. Местный климат был опасен для ее здоровья, поэтому ей приходилось большую часть времени проводить на курортах под наблюдением врачей. Раньше она часто приезжала повидаться с отцом, но в последнее время ее здоровье настолько ухудшилось, что вот уже более двух лет она не бывала дома.

С многочисленной прислугой, обитавшей в замке и его окрестностях, у Габриэля сложились идеальные отношения: он встречался с этими людьми только изредка, всегда только по делу, и никогда не лез ни в чьи дела, старался никого не оправдывать, но и не обвинять. К тому же жизнь очень хорошо преподала ему науку держать рот на замке. Подозрений он тоже ни у кого не вызывал. В ту пору многие, оставшись без средств к существованию, вынуждены были покидать родные места в надежде найти работу, и почти каждому было что скрывать.

Герцога Габриэль практически не видел, и это было к лучшему. Вряд ли у него получилось бы скрыть не проходящую с годами ненависть от вечно подозрительного Оскара, которого терзал душевный недуг.

О странной болезни герцога Габриэлю рассказала старая ключница Сара. В свободную минуту, — а их было немало, — она любила посидеть за кружкой пива, — в те времена это был благородный напиток, — и Габриэль периодически составлял ей компанию, не забывая частенько угощать старую женщину. За пивом она рассказывала все слухи и сплетни, а Габриэль внимательно слушал, иногда поддакивая или задавая наводящие вопросы. Кроме пива Сара любила сладости, и юный лесник нет-нет, да и подкидывал ей что-нибудь вкусненькое.

Практически каждую неделю герцогу снился один и тот же кошмарный сон: он в библиотеке замка — мрачной комнате, уставленной дубовыми полками с тяжелыми старинными книгами. Многие книги были ценными, за многие его могли бы отлучить от церкви, но он не читал книг и практически не заходил в библиотеку. Не был он в библиотеке и тогда, когда нанятые им бандиты ворвались туда, чтобы убить его брата, образованнейшего человека, связанного по слухам с магией и масонами. Став герцогом, он захотел, было, переделать библиотеку в жилое помещение, но передумал. Свободного места в замке было достаточно, ремонт требовал хороших денег, а книги есть не просили, к тому же они чего-то стоили. В конце концов, герцог закрыл библиотеку на ключ, оставив в ней все, как есть. Без ремонта и отопления комната постепенно ветшала. Обои отваливались и свисали клочьями со стен, книги покрывались плесенью, а в полках завелся шашель. Герцог словно бы поручил времени сделать за него очередную грязную работу.

Но в его снах библиотека всегда была такой, как в ночь убийства: ярко освещенной, ухоженной, чистой.

Посреди комнаты на полу в луже собственной крови лежит его брат Ричард. За окном бушует буря. Герцог смотрит на Ричарда и не может отвести взгляд. В его руках окровавленный нож. Вдруг буря распахивает окно. В комнату влетает огромная черная птица, которая кружит по залу и, хохоча, кричит: «Встречай настоящего герцога!». Сами собой распахиваются двери, и в библиотеку под торжественную музыку входит мальчик 16 лет. Он как две капли воды похож на Ричарда. В руке у мальчика шпага. «Я принес правосудие», — говорит он и пронзает герцога шпагой.

На этом месте герцог всегда просыпается. Он поднимается с постели и бродит со свечой в руке по темным, пустым коридорам замка и что-то бормочет себе под нос на каком-то тарабарском языке. В эти минуты никто не хочет попадаться ему на глаза…

Герцог боялся, и его страх не был безосновательным. Жадный до денег и власти, он, разрастаясь подобно раковой опухоли, пожирал все вокруг. Это не нравилось многим могущественным людям, как в Шотландии, так и в самой Англии. К тому же о герцогине и ее сыне не было никаких известий. Неизвестно, были ли они живы, находились где-то далеко или совсем рядом. Разумеется, он не принимал личного участия в ночных убийствах, но сыну Ричарда скоро исполнится шестнадцать, а в этом возрасте он сможет претендовать на его, Оскара, с таким трудом добытое герцогство. Каждый день Оскар молил бога, чтобы юный герцог нашелся либо раньше своего шестнадцатилетия (в этом случае, будучи законным опекуном, он мог бы что-нибудь предпринять), либо не находился совсем.

Герцогиня хоть и назначила в своем завещании Габриэля опекуном Артура, но это был жест признательности, не имеющий никакой юридической силы. Во-первых, Габриэль был еще слишком молод для роли опекуна, а во-вторых, узнай Оскар, кто работает у него лесником…

Наверно, в жизни каждого человека бывают такие дни, когда с самого пробуждения замечаешь ни с чем не сравнимое великолепие дня, а все вокруг превращается в песню.

Начиналось на удивление теплое лето. Природа еще не растеряла свои по-весеннему яркие краски, и каждый теплый день радовал душу. Дел было мало, и к обеду Габриэль уже был свободен. Недолго думая, он отправился в любимую беседку на берегу озера. Душа юноши рвалась в небо. Все вокруг было наполнено благодатью. Это состояние настолько пьянило Габриэля, что он то и дело пускался в пляс, принимался кричать на разные голоса или петь песни на каком-то тарабарском языке.

Габриэль решил, что обязательно нужно искупаться в озере, совершить омовение, смыть с себя если не все грехи, то хотя бы все минувшие неприятности. Взвыв по-волчьи, он начал срывать с себя одежду и разбрасывать ее вокруг. Он был совсем голый, когда…

В беседке на любимой скамейке Габриэля сидела очаровательная девушка примерно его лет. От неожиданности Габриэль застыл на месте. Его словно парализовало. Он стоял перед ней голый, а она смотрела на него широко открытыми от удивления глазами. Немая сцена длилась какое-то мгновение, после чего девушка рассмеялась звонким, немного нервным смехом, вернувшим Габриэлю способность двигаться, и он, пробормотав что-то невразумительное, бросился в воду. Изо всех сил он плыл прочь от беседки, словно за ним гнался не девичий смех (теперь уже веселый), а какой-нибудь дикий зверь, или, что во много раз хуже, человек.

Переплыв озеро, он бросился в лес, не обращая внимания на колючие кусты и камни. Боль привела его в чувства. Он сильно поранил о камни ноги, да и ветки с колючками внесли свою лепту.

— Какой же я идиот! — выругался Габриэль.

Разумеется, это была дочь Мануэля. Старая Сара много рассказывала ему о «необычайно красивой, милой малышке» — так она называла дочь садовника. Несмотря на то, что он видел ее всего лишь какое-то мгновение, образ девушки прочно врезался в память молодого лесничего. Ее красота была нежной, хрупкой и болезненной. На несколько бледном лице играл нездоровый румянец. Она была чуточку худа, но это ее не портило. У нее были огромные, наполненные бездонной чернотой (зрачки были расширены) глаза, из которых исходил вселенский свет. Габриэль часто, сидя на той скамейке, рисовал ее в своем воображении, представлял, глядя на водную гладь, как они познакомятся, как будут себя вести, как…

Надо было идти за одеждой. Чертыхаясь и ругая себя, на чем свет стоит, Габриэль добрался до злополучной беседки. Девушка ушла, но сначала она аккуратно сложила его вещи на скамейке.

— Какой же я идиот! — повторил он.

Вернувшись домой, Габриэль быстро, чтобы не попасться девушке на глаза, юркнул в свою комнату. Там он скинул обувь и лег на кровать. Надо было обработать раны на ногах, но выходить из комнаты или даже просто вставать не было ни сил, ни желания. Незаметно для себя он уснул.

Утром, кряхтя от боли и стыда, Габриэль спустился вниз. В столовой, за накрытым на три персоны столом сидел Мануэль. Дочка еще не вышла к завтраку. Завтракали они всегда плотно. В любой момент лес мог преподнести один из многочисленных сюрпризов, так что вполне можно было остаться без обеда или ужина.

— Вернулась Мариам, — сказал Мануэль. В его голосе, как и в глазах, были видны одновременно радость и тоска.

Габриэль густо покраснел, но Мануэль этого не заметил.

— А вот и она.

С появлением дочери он преобразился. Казалось, он буквально засветился нежностью и теплотой.

— Доченька, познакомься, это Габриэль, мой друг и помощник. А это моя любимая дочь Мариам.

— Очень приятно, — пролепетал Габриэль и покраснел еще сильней.

Мариам улыбнулась ему улыбкой, за которой скрывался еле сдерживаемый смех.

— Габриэлю редко приходится бывать в женском обществе, — Мануэль по-своему понял замешательство друга, — на самом деле он очень веселый и интересный юноша.

— Я уже знаю, — ответила она.

— Вот как?

— Он, как и я, любит беседку у озера.

— Так значит, вы уже успели познакомиться?

— Не совсем.

— Я сидела в беседке, а он… Увидев, что беседка занята, поспешил удалиться.

Габриэль готов был провалиться сквозь землю.

Во время завтрака говорили о пустяках. Мариам рассказывала о своей курортной жизни, расспрашивала о делах в замке, о лесе. Габриэль молча ел, глядя в тарелку так, словно тщательно изучает ее содержимое. Отцу и дочери было о чем поговорить, и молчание Габриэля было им на руку. Впервые в жизни юноша был несказанно рад, что на него не обращают внимания. Осмелев, он даже начал бросать осторожные взгляды на девушку.

— Ты не представляешь, отец, как я соскучилась по родному лесу! Мы так давно не виделись, что мне не терпится встретиться с ним прямо сейчас! — воскликнула Мариам, когда завтрак подошел к концу.

— У меня есть кое-какие дела, — ответил лесник, — но, думаю, Габриэль с удовольствием составит тебе компанию.

— Почту за честь… — пролепетал юноша.

— Вот и хорошо. А с работой я справлюсь и сам.

— Вы всегда такой молчаливый? — спросила Мариам, когда они выехали со двора.

— Дело в том, что я хотел бы принести вам свои извинения…

— Полно, сударь, забудем об этом, если вам так угодно. Расскажите лучше о себе. Как получилось, что вы стали лесником?

— Вашему отцу стало трудно одному справляться с таким количеством работы.

— Я не об этом. Почему вы стали именно лесником?

— Когда-то давно меня спасли люди, для которых лес был настоящим домом. Они показали мне, какой он на самом деле.

— И какой же он, по-вашему, на самом деле?

— Вы любите лес?

— Очень. Я здесь выросла. В детстве я представляла, что я настоящая лесная фея.

— В таком случае, вы тоже знаете, какой он на самом деле.

— Вы правы. Там, на морском побережье, иногда мне даже казалось, что по лесу я скучаю больше, чем по отцу. Глупо, не так ли? — она рассмеялась.

— Вы приехали домой надолго?

— На этот раз я приехала навсегда. Надоело скитаться по заграницам. Может, климат там и целебный, но когда все мысли о доме… Вы любите лошадей? — спросила вдруг она.

— Даже не знаю, что ответить…

— А вот Алмаз знает, — она ласково погладила своего коня по шее, — он тоже скучал, и теперь тоже рад нашей встрече. Вы понимаете, о чем я?

— Конечно.

— Тогда давайте наперегонки? Догоняйте!

Несмотря на болезнь, Мариам прекрасно управлялась с конем. Казалось, что вместе с Алмазом они были одним целым. Временами Габриэль с большим трудом поспевал за ними.

На красивой лесной поляне они спешились и отпустили лошадей.

— Пусть тоже поговорят, — сказала Мариам.

— Я действительно выросла в этом лесу, — рассказывала она. — Мама умерла, когда я была совсем еще маленькой. Нянек отец не любил, и все время таскал меня за собой. Дома мы только ночевали, да и то не всегда. Так что моей колыбелью была спина лошади. Когда я немного выросла, он подарил мне маленького жеребенка. Так что Алмаз мне как брат.

— Мои родители тоже погибли. Я был совсем мальчишкой. Мы с няней долго прятались в лесу. Потом она пропала…

Габриэль вздохнул.

— Это так вы меня развлекаете?

— Простите, ради бога!

— Ну вот, он опять извиняется.

— Простите…

— Еще раз попросите прощения, и я вас никогда не прощу. Расскажите лучше, что вы делали до того, как стали лесничим.

— Это не очень веселая история.

— Ничего. К тому же веселых историй, боюсь, я от вас все равно не дождусь.

— Как я уже говорил, родители мои погибли. Мы с няней долго жили в лесу у одного человека, затем, когда она бесследно исчезла, мне пришлось идти в Эдинбург. Там совершенно случайно меня взял на службу один человек, который зарабатывал себе на жизнь…

— Да вы настоящий разбойник! — воскликнула Мариам, когда Габриэль закончил рассказ.

— В мире, где соблюдение законов обрекает человека на жалкое существование, любой сделает все, чтобы стать разбойником.

Веселый и обходительный, Габриэль никогда раньше так не терялся перед девушкой, и дело было совсем не в неловкости из-за вчерашнего происшествия, оно было забыто. Несмотря на то, что он знал Мариам всего один день, Габриэль не мог представить себе жизнь без этой красавицы. Мариам была настолько живой, настолько неугомонной, что казалось, будто сама жизнь бурлит в ней с неистовством горного потока. Простая, но не простушка, веселая, жизнерадостная, красивая…

И эта девушка скоро должна умереть!

Ей оставалось всего несколько месяцев. В лучшем случае. Душа Габриэля разрывалась от боли. Он полюбил Мариам чистой, нежной любовью, и предстоящая смерть девушки обостряла все его чувства до предела. Сама же она вела себя так, будто бы не знала, что ее ожидает. Хотя нет. Именно ожидание смерти, жизнелюбие и мужество позволяли девушке радоваться каждому дню, каждому мгновению. Габриэль не мог покорно ждать, но разве он мог что-то сделать? Он вновь почувствовал себя тем маленьким ребенком, у которого в одночасье исчезла почва из-под ног. В очередной раз он был бессилен что-либо изменить в судьбе близкого человека.

— Ты должен успеть сделать себе лицо, — вспомнил он такие важные и такие непонятные слова Джеймса.

Джеймс! Конечно же, он сможет найти выход, дать совет или, на худой конец, просто выслушать и поддержать! В этом Габриэль был совершенно уверен, как был уверен и в том, что сможет найти Джеймса в лесном доме.

Предчувствие оказалось верным. Джеймс сидел на пороге. Он был таким же, как и несколько лет назад. Казалось, что даже время не властно над этим загадочным, больше похожим на сказочного героя, чем на существо из плоти и крови, человеком. Вот только кафтан сменил длинный охотничий сюртук.

— Ты искал меня? — спросил Джеймс, совершенно не удивившись этой встрече.

— Мне нужна твоя помощь.

— Все, что в моих силах.

— Спаси ее! — выпалил Габриэль. Он был уверен, что Джеймс знает, о ком идет речь.

— Это выше моих сил, — в этих простых и в какой-то степени даже банальных словах было глубокое понимание сущности бытия, смирение, основанное на этом понимании и глубокий внутренний покой. В устах Джеймса они не были банальными.

— Но ты же можешь что-нибудь сделать?! — в глазах Габриэля была мольба.

— Боюсь, что я не в силах ей помочь.

— Ненавижу это бессилие! Почему каждый раз я должен бессильно наблюдать, как самые лучшие, самые близкие люди умирают, а я…

— А ты как раз и можешь кое-что изменить.

Отчаяние Габриэля сменилось надеждой.

— Помоги ей. Сделай так, чтобы эти дни были наполнены через край. Только глупцы отмеряют жизнь годами, не понимая, что жизнь — это волшебное покрывало, сотканное из действительно ярких, наполненных светом и красотой мгновений, достойных того, чтобы стать частью покрывала жизни. Только эти мгновения обладают ценностью. Остальное не в счет. Тот, кто видит меру жизни, понимает, что мгновение, по-настоящему прожитое мгновение перевешивает долгие годы существования. Большинство, доживая до глубокой старости, не живет на деле и нескольких секунд.

Габриэль понял, что надо делать.

— Любите сюрпризы? — спросил он Мариам. Прошло два дня после его возвращения.

— Очень.

— Тогда, может, прогуляемся в беседку?

— Это мое любимое место.

— Мое тоже.

— Я всегда любила там сидеть, смотреть на небо и мечтать.

— А я — любоваться водой. Мне часто кажется, что она живая, что вода безмолвно говорит со мной, и если хорошенько прислушаться, можно услышать ее шепот.

— Ух ты! — воскликнула Мариам.

В беседке был накрыт стол: бутылка дорогого вина, закуски, мясо…

— Это все для нас?

— Для вас.

Едва они сели за стол, заиграла музыка.

Вы любите танцевать? — спросил Габриэль.

— Люблю.

— Позвольте вас пригласить.

— С удовольствием.

— Послушайте, Мариам… Я понимаю, вы почти меня не знаете… но… поймите меня правильно… Я… я полюбил вас… полюбил со всей страстью… я не знаю, как об этом сказать… слова вылетают из головы… я хочу просить вашей руки… и…

— Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

— Я мечтаю об этом!

— Милый Габриэль, если мы будем делать все, как принято, я не доживу до брачной ночи. Если хочешь меня любить — люби сейчас. Скоро уже будет поздно.

Она совершенно спокойно говорила о приближающейся смерти, словно речь шла о чем-то обыденном.

— Ты любишь меня?

— Конечно, глупенький, но я не могу ждать.

— Ты так спокойно говоришь о смерти, — вырвалось у него.

— У меня достаточно было времени, чтобы смириться с тем, что придется умереть молодой. На самом деле смерть не такая уж и страшная. К тому же она научила меня любить и ценить жизнь. Знаешь, когда у тебя не так много времени, приходится быть бережливой. Когда я поняла, что скоро умру, я дала себе клятву не пропустить, не потратить зря ни одного мгновения. Конечно, можно начать горевать или умирать от страха, но этим ничуть не поможешь, а только отравишь остаток жизни. Когда остается так немного, само время начинает течь по-другому. Время сжимается, секунды становятся как минуты, дни как года… Не смотри, что я такая молодая. Я не боюсь. Я не боюсь смерти. Я не боюсь отправиться в этот путь. Не боюсь того, о чем шепчет лес. Не боюсь, даже если там нет ничего. Если нет ничего, значит, нет ничего страшного. Смерть — это путешествие в неведомое.

Габриэль слушал и удивлялся мужеству этой хрупкой, совсем еще юной девушки.

Сад Казался бесконечным. Деревья, цветущие большими благоухающими белыми цветами, были повсюду, до самого горизонта, со всех сторон. Габриэль шел по ярко-зеленой траве под руку с Джеймсом, который почему-то был одет, как слуга.

— Она умерла, — грустно сказал Габриэль.

— Я знаю, сэр, — почтительно ответил Джеймс, решивший, наверно, до конца играть роль слуги.

— Она умерла раньше срока.

— Простите, сэр, но позвольте вам напомнить, что отмерять срок…

— Я знаю, Джеймс, — оборвал его Габриэль, — но ты, ты-то мог вмешаться.

— Нет, сэр. Не нарушать, но исполнить… Я здесь, чтобы постигать реальность и жить согласно ее законам, а не перекраивать ее по своей прихоти. В этом и заключается принцип смирения, сэр.

— Смирение хорошо монашкам.

— Это не смирение. Это бегство.

— Не вижу разницы.

— Печально это слышать, сэр.

— Она умерла, — повторил Габриэль.

— Люди будут умирать и дальше, сэр, но если вы и дальше будете отказываться от понимания, их смерти для вас так и останутся бессмыслицей.

— Хорошо, что я, по-твоему, должен понять?

— Позвольте спросить, готовы ли вы это понять, сэр?

— Боюсь, у меня нет выбора.

— Выбор есть всегда, вот только мы далеко не всегда готовы принять свой выбор. Я спрашиваю еще раз, готовы ли вы сгореть в огне понимания, чтобы подобно Фениксу возродиться вновь?

— Готов.

— Я должен спросить трижды. Готов ли ты к тому, чтобы войти в огонь понимания? — Джеймс отбросил «маску» слуги. Теперь это был адепт, готовящий своего ученика к первому посвящению.

— Готов.

— Готов ли ты к этому преображению?

— Готов.

— Тогда следуй за мной.

Сад сменился лесной поляной, на которой горел костер. Было темно.

— Здесь всегда ночь, — сказал Джеймс Габриэлю.

— Почему?

— Потому что так устроен мир, что костер понимания должен гореть в мире вечной ночи сознания. Отныне только твой собственный огонь будет освещать тебе путь.

— А как же солнце и звезды?

— В мире понимания есть только собственный свет. Солнце и звезды видят здесь только слепые, которые ни за что не согласятся прозреть.

— Почему?

— Страх. Стоит открыть глаза, как первое, что ты увидишь — будет тьма. Затем, если ты выдержишь испытание тьмой, ты увидишь свет. Это будет огонь понимания. Но только после того, как ты войдешь в него и сгоришь, ты увидишь свой внутренний огонь. И только после того, как ты смиришься с тем, что надо идти во тьме с собственным светом, свершится чудо. Ты поймешь, что тьма и есть свет, только из-за его яркости ты видел его как тьму, скрывающую от тебя все.

Габриэль не заметил, когда Джеймс оставил его наедине с огнем. Он подошел к костру. Страха не было. Был интерес и спокойствие. Габриэль сбросил с себя одежду и вошел в огонь.

Пламя приняло его, словно возлюбленного. Это действительно было похоже на встречу с возлюбленной, с той самой возлюбленной, отражение которой мы видим в самых близких нам людях, если отбрасываем страх перед любовью и полностью, сжигая за собой мосты, отдаемся этому чувству, не думая ни о чем, ни о каких последствиях.

Пламя не тронуло тело Габриэля, но очистило душу от страдания. Выйдя из огня, он вновь оказался в саду. Джеймс его ждал с чашей вина в руках.

— Это вино понимания. Понимание всегда пьянит. Выпей его и сделай то, что должно, — сказал он.

Габриэль принял чашу.

— Судьба, мой друг, похожа на кузнеца, который своими ударами придает необходимые свойства стали. Только в нашем случае судьба выковывает лица. Каждому ее удару предшествует искра понимания, которая должна подобно кузнечному горну разогреть до нужной температуры исходный материал. Обычно мы теряем большую часть понимания, поэтому удары судьбы приносят боль, но если ты научишься впитывать эту искру без остатка…

Габриэля разбудил крик петуха.

Прошло около года со дня смерти Мариам. Ее не стало теплым октябрьским днем. Умерла она, как и жила, с улыбкой на лице. Похоронили ее в лесу, возле любимой беседки, — так она захотела сама.

Габриэль, с огромным трудом сдержавший слезы на похоронах, плакал ночами, закрывшись у себя в комнате. Он рыдал, уткнувшись лицом в подушку, стараясь не шуметь, чтобы… Он сам не понимал, почему так стремится сохранить тишину. Дни он проводил в беседке, возле могилы любимой. Там он вспоминал вновь и вновь каждое мгновение своей короткой любви, вспоминал их встречи, вспоминал каждое слово, каждое объятие, каждый поцелуй, каждый взгляд… словно воспоминания могли вернуть любимую или, на худой конец, заглушить боль, которую они делали еще более сильной. Больше всего он хотел остаться там, в прошлом. Настоящее, как и будущее, умерло вместе с любимой, и он делал все, чтобы не замечать движения времени.

Со временем боль сменилась апатией. В нем словно выключили все чувства разом. Он чувствовал себя мертвецом, который по каким-то нелепым причинам продолжал жить. Габриэль вставал по утрам, ел, шел работать, возвращался домой… Он был словно механическая кукла из музыкальной шкатулки или часов с хитроумным боем. Габриэль цеплялся за все, что помогало ему сохранить это состояние душевного анабиоза, которое вместе с чувствами выключило и боль.

Мануэль и в лучшие времена был не особо разговорчивым, любившим одиночество или привыкшим к нему человеком. После смерти дочери он полностью замкнулся в себе и часто даже не отвечал на приветствия друга. Он или бесцельно бродил по лесу, словно заблудившееся привидение, или молча сидел возле могилы. Часто они сидели там вдвоем: каждый сам по себе, словно рядом не было никого.

Проснувшись, Габриэль не сразу понял, что с ним произошло. Было что-то иначе, не совсем так… Странный сон, который он помнил только обрывками, каким-то чудесным образом изменил его. И только за завтраком юноша понял, что к нему вернулась жизнь. Он так же продолжал любить Мариам, так же горевал от ее потери, но теперь он больше не хоронил себя заживо, не прятал лицо от жизни.

— Пора возвращаться, — сказал он себе вслух, — а заодно и возвращать Мануэля.

Как он и предполагал, Мануэль был в беседке. Только сейчас юноша обратил внимание на то, как изменился лесник. Он сильно похудел и ссутулился. В волосах появилась заметная седина. Лицо постарело. За какой-то год Мануэль из крепкого мужчины превратился в старика. Словно о чем-то задумавшись, Мануэль сидел на скамейке, тупо уставившись в никуда.

Габриэль молча сел рядом. Он достал из сумки бутылку красного вина, откупорил, сделал большой глоток прямо из горлышка, затем молча протянул ее другу.

— Спасибо, — сказал тот.

Они сидели, молчали, передавали друг другу бутылку. В первый раз за этот год они вновь были вдвоем.

— Пойдем, — сказал Габриэль, когда вино было выпито, — пора заниматься делами.

— Пора, — согласился Мануэль и посмотрел на друга.

— Спасибо тебе, — сказал он, глядя Габриэлю в глаза, — благодаря тебе она умерла счастливой.

— Ты знал?

Он кивнул.

— Она сама не захотела венчаться.

— Я знаю, — перебил его Мануэль, — с тобой она была счастлива. Остальное не имеет значения.

Была середина осени. Друзья возвращались с дальнего участка леса, где проработали целый день. Каждый год в это время герцог разрешал крестьянам из окрестных деревень запасаться дровами на зиму. Крестьяне убирали валежник, прореживали слишком густые участки леса, спиливали умирающие деревья. С одной стороны, это помогало сохранять порядок в лесу, с другой — давало возможность людям спасаться от зимних холодов. Целыми днями лесники наблюдали за тем, как идет заготовка дров.

Был уже вечер. Становилось темно. Они ехали медленно, отпустив поводья. Погода была чудесной, а домой можно было не спешить, тем более что они хорошо поужинали в лесу и выпили пару бутылок замечательного вина, которое располагает к общению и совсем не терпит спешки. Разговаривали они ни о чем, обсуждая текущие дела и свежие сплетни.

— Подожди, — перебил Мануэль друга. Он остановил коня и прислушался.

— Что-то не так?

— Ты ничего не слышишь?

— Нет, а что?

— Мне показалось, что там, — он указал рукой в сторону, откуда дул легкий ветерок, — кто-то кричал.

— Давай на всякий случай проверим. Это недолго, а вдруг… — предложил Габриэль. — Спешить нам все равно некуда.

Они развернули коней и медленно поехали туда, откуда мог доноситься этот загадочный крик. Через несколько минут они ясно услышали крики о помощи.

— Что за черт! — выругался Мануэль.

Друзья проверили ружья и помчались на теперь уже ясно слышимый крик.

На лесной поляне трое молодчиков делили пожитки какого-то бедолаги. Тот стоял там же, в одном белье, и громко голосил на весь лес. Перепуганный насмерть, он даже не пытался бежать. Подобные происшествия здесь были большой редкостью, и наши друзья немного опешили.

— Прекратить! — рявкнул Мануэль и выстрелил из ружья в воздух.

Габриэль, более опытный в подобного рода потасовках, не стал бесполезно тратить патроны. Почти не целясь, он выстрелил в одного из грабителей. Ружье было заряжено слишком мелкой дробью, чтобы наверняка причинить ему серьезный вред, но для того, чтобы вывести его на какое-то время из строя, такого заряда было вполне достаточно.

Грабители выхватили шпаги. Друзья соскочили с коней и тоже обнажили оружие. Пользуясь неразберихой, пострадавший от грабителей бедолага схватил одежду и скрылся в лесу. Началась схватка. Мануэлю, практически незнакомому с искусством фехтования, было нелегко. Его противник, к счастью, тоже не был искусным воином, но все равно садовнику приходилось защищаться изо всех сил. Габриэлю тоже не удавалось быстро справиться с противником. К тому же ему приходилось поглядывать на раненого бандита, который мог в любой момент вступить в бой.

— Черт побери! — выругался Мануэль.

— С тобой все в порядке? — спросил его Габриэль.

— Муравьи, черт бы их побрал. Этот гад загнал меня в муравейник.

— Терпи, друг. С муравьями будем разбираться позже.

— Стойте! — закричал раненый. — Остановитесь!

Габриэль узнал его голос.

— Маб! Дружище! Ты?!

— Да, черт тебя подери!

— Стойте!

Противники отступили друг от друга на безопасное расстояние.

— Кто бы мог подумать, что мы здесь встретим друзей, — сказал один из разбойников и рассмеялся.

Габриэль склонился над другом.

— Маб, дружище, ты в порядке?

— Ты еще спрашиваешь. Как ты вообще меня не убил?

— Ты как?.. Я тебя сильно задел?

— Не настолько, чтобы слагать об этом стихи, но ноге, чувствую, досталось.

— Лучше как можно быстрее вернуться домой, — подключился к разговору Мануэль. — У нас найдется, чем обработать раны, есть несколько бутылок вина, не говоря уже об ужине и крыше над головой.

Габриэль уступил раненому другу коня, и компания отправилась в путь.

— Откуда вы взяли этого несчастного? — спросил Габриэль, имея в виду бедолагу, благодаря воплям которого он встретился с другом.

— Сами удивляемся, — ответил один из приятелей Маба. Маб, борясь с болью, ехал молча, стиснув зубы, чтобы не стонать. — Мы расположились в лесу на ночлег. Только собрались отходить ко сну, как к нам выходит богатенький еврейчик. Сам. Разве можно упускать такое? До сих пор в голове не укладывается, что такой тип, как он, мог делать в этой глуши.

По дороге домой новоиспеченные приятели успели познакомиться. Габриэль рассказал, как Маб спас его от неминуемой смерти, представил всем Мануэля.

Друзей Маба, если верить тому, что они рассказали о себе, звали Джон и Грегори. Они оба были из Глазго, где одно время работали грузчиками в порту. Джон был высоким здоровяком с большой рыжей бородой. Худой, среднего роста Грегори казался рядом с ним карапузом. С Мабом они познакомились во время потасовки в кабаке. Он тоже занимал какую-то незначительную должность в порту. Найдя общий язык, они решили заняться вольным трудом.

Так, за разговорами, они незаметно добрались до дома.

Дома, при свете лампы Габриэль заметил, что Маб значительно повзрослел. Он стал немного полнее, правда, ранение сделало его еще более бледным, чем обычно.

Рана оказалась не настолько пустяковой, как об этом говорил Маб. Основной заряд, к счастью, пролетел мимо цели, но довольно много дроби попало в бедро, и будь она чуть-чуть покрупней… Повезло еще и в том, что ни один крупный сосуд не был поврежден.

— Кто тебя только учил стрелять! — повторял Маб каждый раз, когда Габриэль вытаскивал из ноги очередную дробинку.

— Ты бы лучше радовался вместо того, чтобы стенать, — не выдержал Габриэль.

— Это точно, — согласился с ним Маб.

Пока Габриэль оказывал другу медицинскую помощь, Мануэль накрыл на стол. После сытного импровизированного ужина все отправились спать, и только Габриэль с Мабом остались немного поговорить по душам.

— Тогда я тоже не вернулся к Филину, — рассказывал Маб. — Все равно он бы меня убил. Ему надо было кого-то наказать, чтобы его авторитет оставался в силе. В конверте были деньги и записка, саму возможность потери которой он бы мне никогда не простил. Записку я уничтожил, а деньги забрал себе. На первое время хватило. Надо было уходить подальше от Филина, и я подался в Глазго. Там я долгое время работал в порту, где и встретил Джона и Грегори. С тех пор мы вольные странники. Собираем налоги в честь духа свободы. А ты?

— Я все время здесь.

— Никогда бы не подумал, что ты станешь лесником.

— Думаешь, я мечтал об этом всю жизнь?

Маб рассказал, что Филин уже несколько лет как умер, его банда распалась. После смерти Филина (поговаривали, что он умер не без помощи людей герцога), все дела перешли старому другу Габриэля, Кадору, который практически работает на герцога. Кадор подгреб под себя все, а те, кто не захотел идти к нему в услужение, погибли или были вынуждены уйти из города.

— Кстати, Кадор все еще хочет с тобой поквитаться, так что старайся не попадаться ему на глаза в каком-нибудь темном городском переулке, — сказал Маб, весело подмигнув другу.

— Он всегда был сволочью. Как, собственно, и герцог…

— Кстати, на всякий случай. Возьми вот это, — Маб положил на стол перед Габриэлем недорогое латунное кольцо. — Помнишь «Трех китов»?

— Еще бы!

Это была их любимая таверна.

— Покажешь хозяину, и я приду.

— Спасибо, друг.

— Это тебе спасибо.

Было уже далеко за полночь, когда кто-то настойчиво постучал в дверь.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Мануэль друга.

Они как по команде одновременно вышли из своих комнат в коридор.

— А ты?

— Я пойду узнаю, кому это не спится по ночам, а ты приготовь ружья. Не нравятся мне ночные гости, — почти шепотом сказал Мануэль, направляясь к двери.

Габриэль проверил ружья. На всякий случай они всегда были заряжены. Мануэль тем временем подошел к входной двери. Он встал чуть сбоку, возле стены, — вдруг кто захочет подстрелить его через дверь, — и громко спросил:

— Кто там?

— Мне нужен садовник Габриэль, — услышал он мужской голос.

— Кто вы, и для чего его ищете?

— Мое имя — Ральф. Он меня знает. Остальное я скажу только ему.

— Ты знаешь какого-нибудь Ральфа? — тихо, чтобы не было слышно снаружи, спросил Мануэль.

— Если это тот Ральф, о котором я думаю, у него должен быть медальон.

— У вас есть что-нибудь для Габриэля? — громко спросил Мануэль.

— Тоже, что у него есть для меня, — ответил Ральф. — Кстати, наша беседа — прекрасный повод, чтобы разбудить всю округу.

Габриэль кивнул головой. Мануэль отворил дверь. На пороге стоял постаревший Ральф. Он был все такой же крепкий и жилистый. Ральф заметно похудел, и черты его лица стали еще более жесткими. Одет он был в достаточно дорогой, хотя и повидавший кое-что на своем веку дорожный костюм.

Ральф с Габриэлем обнялись, как добрые друзья.

— Надеюсь, ты с хорошими новостями? — спросил Габриэль.

— По крайней мере, уж точно не с плохими.

— Мануэль, это Ральф. Он друг покойной герцогини.

— Мануэль. Герцогский садовник и хозяин этого дома.

— Очень рад знакомству, — сказал Ральф и протянул Мануэлю руку.

— Всегда рад встрече с другом покойной госпожи. Может, вы пока выпьете и поедите, а я тем временем согрею воду?

— Чуть позже, господа, если вы позволите. Дело в том, что я не один, и чтобы не подвергать лишний раз своего спутника опасности, я решил сначала заглянуть к вам один. Мало ли кого я мог здесь застать.

— Я могу сходить с вами, — предложил Габриэль.

— Не стоит. Даже в самом безлюдном месте иногда можно встретить людей. Особенно, когда хочешь остаться незамеченным.

— Вы правы.

Через несколько минут Ральф вернулся с мальчиком лет пятнадцати.

— Позвольте представить, господа: Артур — юный герцог Корнуэльский.

— Для меня большая честь принимать столь высокого гостя у себя дома…

— Не надо. Я привык к более простому обращению, — оборвал Мануэля Артур.

— Артур воспитывался по-спартански, — заметил Ральф.

Маленький герцог был симпатичным мальчиком среднего роста, худой, но не истощенный. Было заметно, что он много времени уделял физическим упражнениям. Его волосы были достаточно давно острижены коротко, и теперь они слегка отросли и немного торчали в разные стороны непослушным ежиком. Лицом он был похож на мать, причем лицо имел мужественное, «мужское». Благодаря серьезному взгляду больших светлых глаз он казался старше своего возраста. Габриэль на собственном опыте знал, как у детей появляется такой взгляд.

— Надеюсь, что-то хорошее заставило вас вернуться в родные края? — спросил Габриэль, когда поздние гости сели за стол.

— Есть время разбрасывать камни. Есть время собирать. Наши друзья в Эдинбурге сообщили, что сейчас самое подходящее время воскреснуть из мертвых. Правда, для этого надо еще подготовить почву, так что Артур здесь пока инкогнито.

— Вы вполне можете сойти за моих родственников. Вы, Ральф, будете моим дядей, а Артур — кузеном. Если, конечно, вы или Мануэль не станете возражать. Все-таки хозяин здесь он, — спохватился Габриэль.

— Я всегда был верным слугой герцогине, — ответил Мануэль.

— Вот и хорошо. Только останется один Артур. Я покину ваш дом немедленно. Меня здесь слишком хорошо знают, чтобы лишний раз рисковать. Дядя приедет к вам завтра. Это стряпчий. Дядя Гурт. Нам порекомендовал его Август.

— Мы можем чем-нибудь вам помочь? Может, у вас трудности с деньгами или… — спросил Мануэль. — Думаю, здесь вам не стоит стесняться.

— Нет, все хорошо. Главное, уберегите Артура. Да, бутылка виски в дороге мне совсем бы не помешала.

Дядюшка приехал, едва взошло солнце. Ему было на вид около сорока лет. Невысокого роста, полный, с приятным, хорошо поставленным голосом актера. Его лицо имело довольно заметные семитские черты, хотя чистокровным евреем, скорее всего, он не был. Его глаза светились умом и пониманием, а совершенно необыкновенная улыбка вселяла в собеседника уверенность, что, окажись противником Гурта даже сам дьявол, ему все равно бы ничего не светило.

— Я поверенный Гурт, — представился он, предварительно удостоверившись, что перед ним те, кто ему нужен.

— Здесь вы для всех мой дядя Гурт.

— Рад знакомству, племянник.

— Надеюсь, вам здесь понравится.

— Увы. У меня на это нет времени. Сегодня же я должен буду уехать в столицу. Суд — это всегда суд, а верховный суд Шотландии — это верховный суд Шотландии, — сказал он и весело рассмеялся над собственной шуткой. — С господами судьями надо всегда держать ухо востро, а руку на кошельке.

— Я слышал, что если вы беретесь за дело, всегда доводите его до конца. До победного конца, — заметил Габриэль.

— Несмотря на то, что у Артура есть все законные основания претендовать на герцогство, битва предстоит серьезная. Оскар чертовски влиятельный человек. В общем, дело сложное, но не безнадежное. У него тоже есть пара хороших врагов. Будем надеяться на успех, но не будем гневить бога, заранее предсказывая результат.

— Ваши слова подтверждают еще один слух о вас.

— Да?

— Говорят, вы никому ничего не обещаете. Особенно вашим клиентам.

— Шотландия — маленькая страна. И стоит нарушить данное слово хоть раз… Вы понимаете. Репутация в нашей профессии — это основной капитал. Все остальное — проценты. Моя репутация позволяет мне избегать обещаний и клятв.

В тот же день дядюшка Гурт уехал в Эдинбург. Начались долгие дни ожидания.

Мануэль, который трепетно относился к герцогине, принял Артура, как родного. Габриэль тоже быстро нашел с ним общий язык. Мальчик совсем не воображал и не кичился своим происхождением. Он с большим удовольствием помогал лесникам в работе. Сначала Мануэль пытался возражать, дескать, Артур герцог, а не садовник, на что тот ответил:

— О чем вы? Сейчас я кузен Габриэля. К тому же физические упражнения на свежем воздухе мне только полезны, да и время за таким занятием идет веселей.

О себе он ничего не рассказывал, да друзья и не старались особо расспрашивать. Они уважали чужие тайны. Пару раз, правда, Артур обмолвился, что жил где-то на юге Шотландии у небогатых фермеров, арендовавших землю у какой-то его родственницы. Пару раз он даже видел убийцу отца — по отношению к Оскару он не питал иллюзий.

Прошло больше месяца, прежде чем Гурт появился вновь. На этот раз он приехал вместе с Ральфом в нанятом экипаже.

— Собирайтесь, ваша светлость, — сказал он герцогу, — пора.

— Надеюсь, назад вы вернетесь уже признанным герцогом, — сказал на прощание Мануэль.

— Не будем забегать вперед, — ответил Артур тоном прилежного ученика.

И вновь потянулись долгие недели ожидания.

Наконец, появился Ральф. Казалось, он еще сильней похудел и постарел, но на его лице играла довольная улыбка. Друзья набросились на него с расспросами.

— О, это был настоящий поединок Геракла с Гидрой. Иногда мне казалось, что на старине Гурте под мантией надеты доспехи, а в руке острый меч. Как он был красноречив! Старая лисица Оскар долго не хотел признавать Артура в качестве сына своего брата, но когда его приперли к стенке, разрыдался, как кухарка, чистящая лук, и запел, как сладкозвучная сирена.

— Думаю, ему не трудно было заплакать, — сказал Габриэль.

— Еще бы! Вот только слезы выглядели далеко не такими радостными, как он уверял всех присутствующих в зале суда. К сожалению, мы не смогли прищучить этого старого прохвоста. Он все же успел вновь заполучить расположение короля, так что нам пришлось ограничиться возвращением Артура.

— Где он сейчас? — спросил Мануэль.

— Оскар?

— Артур.

— Они оба в замке. Обливаясь слезами, герцог Оскар клятвенно заверил Артура, что теперь, после его чудесного возвращения, он не отпустит любимого племянника от себя ни на шаг.

— Это плохо. Очень плохо. Того и гляди, жди беды, — недовольно проворчал Мануэль.

— Согласен, но большего мы не смогли бы добиться.

— Уверен, что вы сделали даже больше, чем было возможно, — сказал Габриэль.

— В любом случае что сделано, то сделано. Артур восстановлен в своих правах. Скоро он станет совершеннолетним, а пока, граф, вам придется еще немного поработать на свежем воздухе.

— Граф? — удивился Мануэль.

— А вы не знали, дружище, что командуете графом? — удивился Ральф.

— Я уже и забыл, когда меня так называли в последний раз.

— Ничего, думаю, очень скоро вы сможете об этом вспомнить.

— Если не произойдет ничего экстраординарного, — мрачно заметил Габриэль. — Герцог никогда не прощает врагов. Можете мне поверить. Перед тем, как подослать к кому-нибудь убийцу, он говорит очередному исполнителю кровавой работы так: «Я привык следовать Библии, она учит нас любить врагов, а любить их я могу только мертвых. Господь не оставляет мне выбора».

— Надеюсь, мы сможем уберечь юного герцога, а ваше участие, господа, в этом деле, думаю, пока пусть хранится в тайне. На всякий случай держите ухо востро.

Душа Габриэля заныла, когда он увидел город. Как и тогда, много лет назад, он подъезжал к Эдинбургу с северной стороны. Был легкий туман, придававший городу некоторую мрачную таинственность. Он словно прятал свое лицо за серой дымкой вуали. Как и тогда, Габриэля привела в город беда. Правда, на этот раз у него был конь, он не умирал от голода, за ним никто не гнался, а в городе у него был друг. Только сейчас, глядя на расположенный на утесе замок, на шпили и крыши домов с дымящимися трубами, он осознал, как повзрослел за эти годы.

Нечто похожее происходит с нами, когда мы перечитываем когда-то забытые книги. Вспоминая свои впечатления, сравнивая их с новыми, мы видим, как изменилось наше сознание за это время.

Как и тогда, Габриэль сделал остановку на берегу озера. Голод давно уже давал о себе знать, да и размять ноги было бы более чем неплохо. Подкрепившись, юноша решил немного пройтись вдоль берега. Он медленно шел, глядя на воду. Нахлынувшие воспоминания просились на волю. Габриэль сел на большую корягу, достал из-за пазухи флягу с виски и сделал большой глоток. Алкоголь приятно согрел тело изнутри. Он сидел на коряге, пил виски и словно отпускал прошлое, которое вместе с водой уплывало вниз по течению.

— Пора, — сказал он себе вслух.

На этот раз громадный и сумрачный город встретил его, как старого знакомого. Габриэль даже представить себе не мог, насколько он соскучился по этим высоким каменным домам, по запутанным закоулкам, по узким, как ущелья, улицам, по когда-то казавшемуся зловещим серому камню.

— Показать вам дорогу, сэр? — спросил подбежавший к Габриэлю кэдди.

— Я не впервые здесь. Держи, — он кинул мальчишке монету. Кто-кто, а Габриэль знал, как таким мальчишкам достается хлеб.

— Спасибо, сэр.

Город был тем же и одновременно другим. Он словно бы тоже немного повзрослел, местами состарился, а местами помолодел. Появилось много новых, красивых домов, и это радовало Габриэля.

Таверна «Три кита» практически не изменилась. Как и много лет назад, в маленьком зале таверны было уютно и тепло. В камине горел огонь. На железных рогульках вдоль стен горели сальные свечи. За столами сидели посетители. Было еще рано, и на втором этаже, где обычно танцевала молодежь, никого не было. За стойкой, правда, хозяйничал незнакомый человек.

— Чего желаете? — спросил он.

— Мне пива. И еще. Я ищу друга, он дал мне ваш адрес. Его имя Маб.

— К сожалению, ничем не могу помочь, — сказал хозяин и чуть заметно кивнул двум крепким парням за столиком у входа. Если бы Габриэль не прошел службу у Филина, он вряд ли заметил бы этот сигнал.

— Он дал мне вот это, — Габриэль положил на стойку кольцо друга.

Хозяин внимательно повертел его в руках.

— Это меняет дело.

— Тогда дайте отбой своим парням. Думаю, ни мне, ни вам не нужны лишние неприятности.

Габриэль улыбнулся.

— Ваш друг вернется только вечером, и я сразу же ему передам. Где вы остановились?

— Пока еще нигде.

— Могу предложить вам комнату. Не королевские покои, зато тепло, чисто и далеко от любопытных глаз.

— Меня это устраивает.

— Тогда прошу вас следовать за мной.

Комната была светлой, чистой и уютной. Кровать — удобной. В комнате был умывальник, стол, несколько стульев и шкаф для одежды.

Оставшись один, Габриэль умылся и лег в постель, положив на всякий случай пистолет под подушку. Проснулся он от ощущения, что в комнате кто-то есть. Медленно, чтобы гости не заметили движения, Габриэль нащупал рукоятку пистолета.

— Не спеши палить, — услышал он голос Маба.

— Ты меня напугал.

— Это хорошо. Страх помогает нам выжить. Только идиоты стремятся к бесстрашию. Ты хотел меня видеть?

— Мне нужна твоя помощь.

— Говори.

— Дело касается юного герцога Артура.

— Если честно, мне бы не хотелось переходить дорогу Оскару. Обычно это плохо кончается.

— Мне не к кому больше обратиться.

— Ты еще не сказал, чего хочешь.

— Три дня назад молодой герцог не вернулся с конной прогулки. Его лошадь прибежала вечером.

— А ты не думаешь, что это мог быть несчастный случай?

— Артур хорошо сидит в седле. Он внимательный и далеко не безрассудный мальчик. К тому же через неделю ему должно исполниться шестнадцать лет, что автоматически отдает герцогство в его руки. Так что только подобный несчастный случай мог бы спасти положение Оскара.

— Это понятно, неясно только, какую роль ты отводишь мне?

— Постарайся что-нибудь об этом узнать. У тебя ведь везде есть свои глаза и уши.

— Я не настолько могущественный человек, как тебе кажется. Ладно, сделаю, что смогу.

— Какие новости? — спросил Габриэль, когда Маб пришел к нему утром.

— Возможно, хорошие, а возможно, плохие. Все зависит от того, на что ты надеялся.

— Он жив?

— Думаю, да. Ты был прав. Убийство Артура организовал Оскар, и если бы он действовал сам… Ты понимаешь.

— Продолжай.

— Но он решил перестраховаться и поручил это дело твоему старому другу Кадору, который за последние годы достаточно поумнел. Резонно решив, что мальчишку всегда можно убить, он сохранил ему жизнь. Герцог пообещал слишком большую награду, а это могло означать только то, что наградой за убийство будет смерть. Отказать Кадор тоже не мог. А вот живой Артур стал его козырной картой, благодаря которой он сможет, если, конечно, не дурак, не только сохранить жизнь, но и заработать неплохие деньги.

— Не хочешь навестить старину Кадора?

— Думаю, это будет нелегко. Он отгрохал себе настоящую крепость.

— Нелегко — это не невозможно.

— Знаешь, я не хотел бы начинать войну.

— Думаю, став герцогом, Артур сможет отблагодарить тех, кто спас ему жизнь.

— Если честно, мне наплевать как на одного герцога, так и на другого. Если я и берусь за это дело, то только ради того, чтобы помочь тебе. Тебе, Габриэль. Больше в этом деле меня никто не интересует. Только я не понимаю, зачем тебе все это?

— Когда-то давно я пообещал его матери, что буду заботиться об Артуре. Это была последняя воля умирающей.

— Трогательно, но не думаю, что это все.

— Хорошо. Я скажу тебе. Герцог Оскар убил всю мою семью. Я выжил благодаря чуду. Спасаясь от герцога, я, умирая от голода, отправился в Эдинбург. Что было дальше, ты знаешь.

— Тобой руководит чувство мести?

— Не только. Убив моих родителей, Оскар обвинил моего отца в убийстве своего брата. Я хочу восстановить доброе имя семьи.

— Так ты…

— Он самый, — не дал договорить другу Габриэль.

— Знаешь, твой маленький друг родился в рубашке, — сказал Маб, входя в комнату Габриэля, — собирайся быстрей. Его сиятельство герцог Корнуэльский решил нам помочь.

— Что ты несешь?

— В городе появился его главный убийца. Этой ночью они нападут на Кадора. Конечно, было бы выгоднее использовать полицейские силы, но в этом случае Кадор мог бы проговориться не тому, кому надо, а так все шито-крыто.

— Подожди, ты хочешь напасть на них после того, как они перебьют друг друга? Но Кадор нам нужен живым.

— Кадор не такой дурак, чтобы участвовать в героической обороне замка. Он давно уже приготовил себе запасной выход. Вот только ни герцог, ни его Кровавая Тень об этом не знают, а я знаю. Я даже примерно знаю, где он находится.

Габриэль быстро оделся, проверил пистолеты. Шпага и пара кинжалов тоже всегда были при нем.

— Я готов.

В харчевне их поджидали четверо парней в черных плащах и черных шляпах.

— Познакомьтесь, это мой старый друг Габриэль. Джона и Грегори ты знаешь. А это Патрик и Франсуа, мой французский друг.

Патрик имел ничем не примечательную внешность. Он был не низким и не высоким, не толстым и не худым, не красивым и не страшным, не молодым и не старым. Настоящее олицетворение среднего человека. Франсуа был типичным французом лет двадцати пяти. Говорил он с заметным акцентом, которым, как показалось Габриэлю, немного бравировал.

Они обменялись рукопожатиями.

— Вперед, друзья.

Ночной город встретил их холодным ветром и моросящим дождем.

— Не самая лучшая погода для приключений, — пробурчал Франсуа, закутываясь в плащ.

— Можно подумать, у вас во Франции дождя нет, — ответил на это Джон.

— Тише, господа, — цыкнул на них Маб.

Они свернули за угол. Там их ждала карета — не самое лучшее средство перемещения по узким улицам с бесконечным количеством поворотов, лестниц и тупиков.

— Дом Кадора находится на Билдинг-стрит, — рассказывал Маб. — Эта улица расположена на самом краю города. Дом, — трехэтажный каменный особняк, — построен по всем правилам военного искусства. Это настоящая крепость. Он обнесен высоким забором, покрытым битого стекла и ржавого железа. Кроме того, из камня вверх торчат острые металлические штыри, фактически лезвия ножей, расположенные так, чтобы проткнуть любого, кто захочет преодолеть это препятствие. Двери дубовые, с обеих сторон обитые железом. На окнах решетки, а изнутри их можно закрыть железными ставнями. И во дворе, и в доме вооруженная охрана. Конечно, все это не секрет для доблестных убийц герцога Корнуэльского.

— Герцог отправил на штурм артиллерию?

— Лучше всего стреляет та пушка, которую заряжают золотом. Кое-кто в доме будет ждать гостей.

За пару кварталов от дома Кадора друзья вышли из кареты. По узенькой улочке они спустились в овраг, склоны которого густо поросли деревьями и кустарником, а дно — камышом.

— Ну и вонь, — тихо сказал Габриэль.

— А как ты хотел? — так же почти шепотом ответил Маб. — Сюда практически весь район вывозит мусор. Это давно уже стало доброй традицией.

— Не хотел бы я здесь жить.

— Здесь не живут, здесь выживают, а для выживания это вполне подходящее место. Сейчас ты сам в этом сможешь убедиться.

Пробираясь сквозь кусты, они подобрались, наконец, к пустырю, за которым был дом Кадора. Маб и Габриэль выбрались из оврага и залегли на пустыре. Остальные заняли позиции внизу.

— Сейчас ты увидишь один из самых замечательных спектаклей, на которые способен герцог, — прошептал Маб. — Ты не забыл театральный бинокль?

Он достал из внутреннего кармана подзорную трубу.

— Хочешь взглянуть?

— В свое время я уже имел несчастье участвовать в его постановке, — мрачно ответил Габриэль. — Плохо, что мы не захватили с собой виски.

— Сегодня нам лучше быть трезвыми.

— Я продрог до костей.

— Ничего, скоро согреешься. А вот и они. Видишь?

— Пока еще нет.

— На них черные костюмы канатных плясунов. Очень удобная, обтягивающая одежда, совершенно не мешающая движению. Да сколько их!

Нападавших действительно было много: человек тридцать, а может быть и больше. Практически незаметно они приблизились к забору. Две легкие лестницы, два толстых матраса, чтобы можно было безопасно перебраться через забор. Не прошло и пары минут, а внешняя охрана уже была перебита. Задняя дверь для прислуги оказалась незапертой. И тут совсем рядом с домом прогремел выстрел.

— Мы решили немного помочь Кадору. Если честно, я бы с удовольствием посмотрел, как этого борова прирежут ночью в постели, но, увы, нам он нужен живым, — пояснил Маб.

В доме тем временем началась настоящая война. По крайней мере, ружья и пистолеты стреляли не переставая.

— Пора бы уже нашему кабанчику подумать о спасении, — решил Маб.

Габриэль достал пистолет.

— Убери.

— Но…

— Ребята сделают это без шума. Не стоит им мешать.

В камыше возле самой воды появилось движение.

— А вот и они.

Их было шестеро: Кадор и пятеро телохранителей. Они медленно пробирались сквозь камыш.

Кадор так и не понял, что произошло. Все его спутники разом повалились на землю. Он выхватил шпагу и пистолет, но вокруг не было видно ни одного человека, не прогремело ни одного выстрела.

— Опусти пистолет, Кадор, или…

— Или что, Маб? Если ты меня не убил, значит, я нужен живым.

Говоря это, Кадор пытался обнаружить противника.

— Ты нам нужен живым, но не обязательно здоровым, сказал Маб, и его слова послужили командой. В руку Кадора, сжимающую пистолет, вонзилась короткая стрела.

— Дьявол! — выругался он. Пистолет выпал из руки.

— Не кричи. Тем ты точно живым не нужен.

— Хорошо, я сдаюсь, — Кадор выбросил шпагу.

— Хороший мальчик.

Словно из-под земли возле Кадора появились две черные тени.

Не более чем через полчаса группа захвата вместе с пленным Кадором входила в ничем не примечательный дом, расположенный в паре кварталов от дома Кадора. Свет внутри уже был зажжен, но снаружи его не было видно: от постороннего глаза его закрывали толстые черные шторы изнутри и хорошо подогнанные ставни снаружи.

Кадора усадили на стул. Маб и Габриэль встали напротив. Джон с Патриком расположились справа от пленника, а Грегори и Франсуа — слева. У Грегори, Джона и Патрика в руках были маленькие, но достаточно мощные арбалеты, а Франсуа нехотя играл ножом. Когда-то давно он работал в цирке — метал ножи.

— Узнаешь меня? — спросил Габриэль.

— Надо было тебя прикончить еще тогда, — злобно процедил сквозь зубы Кадор.

— Мне нужен мальчишка.

— Тебя потянуло на мальчиков?

— Ты знаешь, кого я имею в виду.

— Разбирайся сам со своими мальчиками.

— Я несколько лет работал лесником, так что разделывать туши и снимать с них шкуру умею очень хорошо. Хочешь быть освежеванным заживо? Ты же знаешь, я слов на ветер не бросаю.

Габриэль действительно не болтал языком зря.

— Это был приказ Герцога.

— Дальше.

— Мальчишка ему сильно мешал. Он приказал мне убить его в лесу, подстроить несчастный случай.

— Ты выполнил приказ?

— Что я, дурак? Герцог не любит свидетелей.

— Мы это уже поняли.

— Мальчишка — мой козырь.

— Он жив?

— Живой и здоровый. Я хотел променять его на деньги и жизнь.

— Где он?

— В лесном доме. Маб знает это место.

— Его охраняют?

— Что за идиотский вопрос?

— Сколько их?

— Пятеро. Они убьют парня, как только поймут, что что-то не так.

— Если успеют.

— Что будет со мной?

— Ты не успокоишься, если не отомстишь. Я это знаю, ты это знаешь, — в качестве ответа сказал ему Маб.

— Суки! — крикнул Кадор.

Арбалетная стрела вошла ему в грудь.

— Надо ехать немедленно, — решил Маб.

— А что с телом? — спросил Габриэль.

— Ничего. С сегодняшнего дня этот дом все равно уже ничей.

— Гони! — приказал Маб кучеру, когда они сели в карету.

— Постой, но нам разве в эту сторону? — спросил через какое-то время Габриэль.

— Ты собираешься разъезжать по лесу в экипаже? — ответил вопросом на вопрос Маб, — у нас недалеко есть конюшня. Пересядем в седла, а заодно возьмем коня для Артура.

Они прибыли на место, когда уже начало светать. Оставив лошадей на попечение Патрика, остальные незаметно приблизились к лесному дому на безопасное расстояние. Лошади были приучены вести себя тихо, так что можно было не бояться, что они своим ржанием выдадут присутствие гостей.

— Подождем, — сказал Маб.

Из дома вышел один из бандитов с ружьем за плечами. Он справил малую нужду прямо возле двери и отправился в лес, даже не посмотрев по сторонам.

Не успел он скрыться за деревьями, как арбалетная стрела вошла через спину в сердце.

— У хищников сегодня удачный день, — негромко сказал Франсуа.

Второго бандита они подстрелили минут через тридцать. Тот вообще вышел из дома без оружия и даже не закрыл плотно дверь.

Легче всего охотиться на человека, — вспомнил Габриэль слова Джеймса, — но никогда нельзя забывать, что сложнее всего бывает охотиться на человека.

— Пошли, пока они чего не заподозрили, — скомандовал Маб.

Они быстро ворвались внутрь. Оставшаяся троица мирно играла в карты. Они даже не успели схватиться за оружие.

Артур лежал здесь же на кровати. Он был связан, но жив и здоров.

— Уходим, — приказал Маб, после того, как веревки были перерезаны.

— Я не чувствую ног, — произнес Артур. Он пытался держать себя в руках, но был бледен, и его трясло.

— Помогите ему.

Грегори взял Артура на руки, и они бегом направились в лес.

— Я, как обычно, утром катался верхом, — рассказывал Артур уже в «Трех китах» после изрядной порции виски, которая привела его немного в себя, — и на меня напали чуть ли не прямо возле ворот замка. Их было пятеро. «Нам приказали тебя убить», — сказал их предводитель — толстяк с некрасивым лицом, — но мы не станем этого делать. Веди себя хорошо и не пострадаешь. Нам будет больше пользы от тебя живого, но если с тобой возникнут проблемы — умрешь. Ты хорошо меня понял?». Я ответил, что понял его хорошо. Тогда они приказали мне следовать за ними. Когда мы забрались далеко в лес, меня пересадили на лошадь одного из бандитов, а моего коня ударили хлыстом, чтобы он не бежал вслед за нами. Они привезли меня туда, где вы меня нашли. Вот и все.

— Ты знаешь, чей приказ они выполняли?

— Для вас, думаю, это тоже уже не секрет.

— Мы хотели бы услышать это имя от тебя.

— Меня приказал убить мой дядя Оскар, герцог Корнуэльский.

«Дорогой мой дядя Оскар, герцог Корнуэльский.

Пишу тебе под диктовку человека, которого ты нанял меня убить. Он сказал, что если это письмо будет написано моей рукой, ты поверишь, что я жив и здоров, и не сможешь использовать его во вред этим людям. Как ты уже знаешь, твоя попытка убить этого человека не принесла успеха. Он жив. Он хочет денег. На этот раз сумма увеличивается в два раза. Это цена за твое вероломство. Один из его друзей встретит тебя лично ровно через неделю пятого числа в полдень у охотничьего дома. Удостоверившись, что все в порядке, он приведет тебя ко мне. Мой похититель будет иметь дело только с тобой лично. На месте он скажет, как и куда доставить деньги. Иначе он передаст меня твоим заклятым врагам.

И еще, курьера пытать бесполезно. Он ничего не знает ни о том, кто на самом деле отправил его к тебе, ни о том, где меня будут держать. Считай, что возвращение курьера в целости и сохранности — это часть сделки.

Твой племянник Артур».

— Замечательно, — сказал Маб, прочитав письмо, — немного коряво, но так даже лучше.

— Ты не боишься за курьера? — спросил Габриэль друга.

— Не думаю, что герцог рискнет что-нибудь с ним сделать. Он не настолько глуп. Герцог попытается обмануть нас хитрее, и на этом, думаю, нам стоит сыграть, — Маб хитро улыбнулся. В отличие от Габриэля, которым руководили в первую очередь личные мотивы, для него предстоящая схватка была смертельно опасной игрой.

Несмотря на то, что неделя была слишком недолгим сроком, чтобы успеть что-либо предпринять, герцог приготовился к встрече на славу. Буквально через час после получения письма, в Эдинбург помчался курьер с приказом устроить засаду возле лесного дома. У герцога было достаточно верных людей, чтобы достойно встретить там Кадора, с кем бы он ни надумал явиться на встречу. С собой герцог взял десять самых лучших парней, каждый из которых стоил армии. Командовал отрядом человек по прозвищу Кровавая Тень Герцога. Именно он отвечал за выполнение всех особо важных поручений, среди которых были убийство брата и убийство семьи Габриэля.

Габриэль изменился в лице, когда узнал, с кем ему предстоит встретиться на тропе войны.

— Держи себя в руках, — предупредил его Маб. — Если ты не сможешь относиться к нему, как к обычному противнику, лучше оставайся здесь, с Артуром.

— Не волнуйся. Если я столько лет смог работать корнуэльским лесничим… Только пусть он будет моим.

— Договорились.

Герцог не смог учесть только одно обстоятельство, а именно то, что имеет дело не с туповатым Кадором, привыкшим во всем полагаться на грубую силу и численный перевес, а с более тонким противником. Расставляя ловушки вокруг лесного дома, он даже представить себе не мог, что встреча может произойти где-нибудь в другом месте.

Едва отряд герцога углубился в лес, его встретил настоящий шквал пуль. Прежде чем кто-либо успел опомниться, пятеро герцогских солдат были убиты или тяжело ранены. Еще трое, включая герцога, остались без лошадей. Разрядив ружья и пистолеты, люди Маба выскочили из укрытия. Пятнадцать человек (включая Маба и Габриэля) против шестерых. Несмотря на численный перевес, бой получился жаркий. Маб практически сразу же получил пулю в плечо. Рана была не смертельная, но достаточно серьезная, чтобы вывести его из строя «в самом начале веселья». Еще троим его друзьям повезло значительно меньше. Двое были застрелены, а один получил смертельный удар шпагой. Отряд герцога все же оправился после внезапной атаки, и нападавшие начали нести потери: еще четверо были убиты. Но и ряды защитников герцога значительно поредели. Их осталось четверо, правда, против восьми.

С самого начала сражения Габриэль набросился на главного герцогского убийцу, который оказался прекрасным фехтовальщиком. Буквально в считанные минуты он нанес Габриэлю несколько легких ран, тогда как на противнике не было ни царапинки. Правда, Габриэль оказался более выносливым. Взятый под контроль гнев позволял не обращать на боль никакого внимания и придавал дополнительные силы. Не выдержав бешеного напора противника, Кровавая Тень Герцога замешкался на мгновение и получил сильный удар в живот, в область солнечного сплетения. Острие шпаги Габриэля вышло у него из спины.

Победа досталась трудной ценой. Только пятеро из пятнадцати отделались легкими ранениями. Еще трое были тяжело ранены. Остальные погибли…

Герцог Оскар исчез.

2

Карета неторопливо катилась по улицам новой части Эдинбурга. Габриэль смотрел в окно и не узнавал росший, точно сказочный богатырь, не по дням, а по часам Новый город, который словно бы вырвался на свободу, разорвав сдавливающую его крепостную стену, преодолев крепостной ров при помощи построенного в 1722 году моста Норт-Бридж. Он разрастался на север, и там, где совсем недавно были болота, возникали новые кварталы с широкими улицами и красивыми домами. Новый город разительно отличался от старого, расположенного на склонах горы, с его узкими крутыми улицами и башнеобразными домами до двенадцати этажей из грубо тесаного камня. Норт-Бридж словно бы связывал воедино две эпохи. Казалось, что он перекинут не через окружающий Старый город ров, а через пропасть длиной в сотню лет.

Карета остановилась возле красивого дома на Принсис-стрит. Построенный совсем недавно, он не начал еще выглядеть достаточно обжитым. Все вокруг: дорожки, сад, газон — было слишком молодыми, чтобы в полной мере отражать заложенную красоту. Деревья в саду были посажены, скорее всего, в прошлом или позапрошлом году, и надо было сильно напрячь воображение, чтобы представить себе истинное великолепие будущего сада. Возле дома рос плющ, но он тоже только-только начинал цепляться своими побегами за стены.

Несмотря на то, что Артур реабилитировал Мак-Розов и вернул Габриэлю титул и все его земли практически в тот же день, как стал по-настоящему герцогом Корнуэльским, на подходящий его новому положению костюм и собственный экипаж с фамильными гербами средств у Габриэля не было.

Львиная доля денег уходила на восстановление родительского дома, который приходилось строить с нуля.

В назидание другим или для того, чтобы замести следы, в ночь убийства дом Мак-Розов был сожжен. Герцог не стал трогать пепелище, несмотря на то, что обгорелый остов когда-то великолепного дома портил один из самых симпатичных уголков Шотландии. Время и местные крестьяне тоже внесли свою лепту в разрушение того, что пощадил огонь. Многие приходили к развалинам в поисках того, что могло пригодиться в хозяйстве. Время, наоборот, старалось залечить, убрать, укрыть зеленью кроваво-черный рубец, какие часто оставляют на земле люди. Всюду была трава, а кое-где появились небольшие, совсем еще молодые деревья. Сад тоже пришел в полное запустение. Клумбы и цветники одичали, да и предоставленные самим себе деревья приобрели дикий вид. Озеро обмелело, заросло камышом и стало обыкновенным болотом. Габриэль делал все возможное и невозможное, чтобы восстановить этот когда-то райский уголок. К тому же рядом с домом он хотел построить небольшую часовню, где специально нанятый для этих целей священник должен был молиться за упокой графа и графини.

Когда Габриэль впервые увидел, что осталось от его дома, он заново пережил весь ужас и страдания той ночи. Тогда от невыносимой душевной боли Габриэля спасла болезнь, приковавшая его на несколько дней к постели. Эта же болезнь позволила ему забыть наиболее острые и мучительные события. Так, вытесняя или даже заново переписывая воспоминания, наша психика спасается от чрезмерной душевной боли. Теперь же, спустя годы, защитные механизмы вдруг отключились, и в душе Габриэля словно лопнул нарыв. Ему стало чудовищно больно. Слезы покатились из глаз, но он не почувствовал этого. Он понял, что плачет лишь тогда, когда слезы уже начали приносить облегчение. Впервые за все это время он позволил себе расслабиться, проявить, отпустить свои чувства.

На время строительства Габриэль перебрался в Эдинбург. Артур долго уговаривал друга стать его гостем в герцогском доме, расположенном у подножия горы Касл-Рок, на которой возвышается Эдинбургский замок. На самой верхней точке горы находится часовня Святой Маргариты, построенная в XII веке. Рядом с замком расположились аббатство и дворец шотландских королей Холируд.

— Ты не представляешь, какое живописное у тебя будет соседство, — уговаривал друга Артур.

Габриэль отказался под благовидным предлогом и снял себе достаточно скромный дом на Хай-стрит в старом городе.

Габриэль несколько раз потянул за шнур звонка. Открылась дверь, и перед ним предстал дворецкий в темно-красной ливрее и черном парике.

— Чем могу быть полезен, сэр? — спросил он, окидывая Габриэля профессионально-оценивающим взглядом. На его лице появилось выражение недоверия.

— Я ищу маркизу Элеонору Отис, — сказал Габриэль лакею, — она здесь живет?

— Я доложу, сэр, но боюсь, вы приехали слишком рано. Она принимает не раньше восьми, — ответил слуга. Несмотря на не слишком располагающий к почтению внешний вид Габриэля, слуга сумел увидеть в нем важного господина, иначе он не стал бы с ним разговаривать о делах маркизы.

Габриэль посмотрел на часы. Было около четырех.

— Сообщите маркизе, что ее хочет видеть граф Мак-Роз. Думаю, меня она примет, — поспешил сказать Габриэль, пока слуга не исчез за дверью.

— Я доложу, сэр.

На мгновение лакей заколебался. Он не знал, стоит ли впускать Габриэля в гостиную. Граф сам пришел к нему на помощь.

— Вы доложите, а я пока прогуляюсь по саду.

— Хорошо, сэр, — невозмутимо ответил слуга и закрыл дверь.

— Маркиза просит вас подождать в ее кабинете, сэр. Я провожу, — сообщил он буквально через минуту, найдя Габриэля прогуливающимся по дорожкам парка.

Габриэль поднялся по мраморной лестнице на второй этаж, затем зашел в кабинет, обставленный дорого и со вкусом. Он сел в удобное кресло, взял со стола пару французских книг, которые любила читать маркиза, немного полистал и положил на место.

— Чем могу быть полезной господину гра… Граф Вронский! Вот так сюрприз! — воскликнула маркиза, входя в кабинет.

За эти несколько лет, что они не виделись, она практически не изменилась. Маркиза была все той же «магической красавицей», как назвал ее когда-то Габриэль.

— Оказавшись в городе, я первым делом вспомнил о вас, — сказал Габриэль, целуя руку маркизе.

— Это говорит лишь о том, что все остальное время вы обо мне даже не думали, — холодно ответила маркиза.

Никто еще вот так не бросал ее, не сказав ни слова, не говоря уже о том, чтобы запросто ввалиться в ее дом через несколько лет под чужим именем.

— Невиновен, ваша честь!

— Виновны, граф, виновны. Вы исчезли, даже не попрощавшись.

— Я бежал от неминуемой смерти.

— И что, у вас не было ни минуты, чтобы написать мне пару строк за все эти годы?

— Поверьте, я не мог этого сделать.

— У вас что, не нашлось под рукой чернил, бумаги или пера?

— Милая Элеонора! Неужели вы думаете, что после того, что мне посчастливилось пережить множество прекрасных минут блаженства, благодаря вашей дружбе и особому расположению ко мне, которое я никогда не забуду, я мог бы вот так исчезнуть из вашей жизни, не сказав вам ни слова без веской на то причины?!

— Мне это больше не интересно.

— Дело в том, — продолжил Габриэль, не обращая внимания на ее слова, — что мне пришлось поспешно бежать из города, как есть, не имея возможности даже забрать из дома ценности и деньги. Мои весьма могущественные враги делали все возможное, чтобы найти меня и убить. Любая попытка связаться с вами поставила бы под угрозу столь дорогую мне вашу жизнь и благополучие.

Меня не было несколько лет, но все эти годы я стремился к вам, как Одиссей стремился к своей Пенелопе. И точно так же, как в случае с Одиссеем, провидение ежеминутно строило всяческие преграды на моем пути.

Теперь, когда я смог вернуть себе доброе имя и занять подобающее положение в обществе, я вернулся в столицу с одной лишь целью: вновь оказаться у ваших ног. Я постоянно думал о вас, вспоминал вас, вспоминал каждое мгновение, проведенное вместе, и теперь, когда я опять могу находиться рядом с вами, дальнейшая разлука становится для меня непереносимой пыткой. Я осмеливаюсь говорить вам об этом потому, что не в состоянии терпеть больше одиночества, и мечтаю лишь о возможности припасть к вашим ногам и доказать вам свою преданность и любовь.

— Послушайте, рыцарь, — заговорила маркиза после долгой паузы. Было видно, что ее глубоко потрясли слова Габриэля. Он не лукавил. Действительно, стоило ему вернуться в Эдинбург, как в его душе вспыхнула с новой силой страсть к маркизе. — Признаюсь, меня приятно удивили ваши слова. Каждая женщина любит, когда с ней говорят на языке любви, каждая страстно желает быть любимой, пусть даже и на словах. Тем более мне приятно слышать эти слова от вас — человека, сумевшего разбудить во мне настоящие чувства. Вы говорите, что все это время любили меня, и лишь печальные обстоятельства заставляли вас молчать. Вы говорите, что мечтаете припасть к моим ногам, говорите так, словно не сомневаетесь в том, что это право все еще принадлежит вам. Вы стали самоуверенным, рыцарь.

Габриэль попытался, было, ей возразить, но она не дала ему даже раскрыть рот.

— Вы сравниваете себя с Одиссеем, — продолжала говорить маркиза, — но насколько хорошо вам знакома эта история? Вам известно, что, вернувшись, Одиссею пришлось заново завоевывать расположение Пенелопы. Ему пришлось проявить все свое мужество, терпение, хитрость… А я ведь даже не ваша жена. Несмотря на это, ваше сравнение оказалось пророческим. Я позволю вам попытать счастья, и, возможно, место у моих ног снова станет вашим. Возможно… Вам вновь придется завоевывать мою любовь, и на этот раз легкой победы не ждите.

— В таком случае, я объявляю всеобщую мобилизацию и буду сражаться до последней капли крови, как и подобает человеку, чьей дамой сердца являетесь вы, мой друг. Обещаю самые мягкие условия капитуляции.

— Кстати, граф, а почему вы назвались чужим именем?

— Не понимаю, сударыня, о чем вы?

— Вас объявили как графа Мак-Роза, или я что-то неправильно поняла?

— Дело в том, Элеонора, что я действительно Габриэль Мак-Роз.

— Вы?! — удивилась маркиза так, словно у Габриэля вдруг прямо у нее на глазах вырос хвост или отвалились уши.

Дело в том, что в городе только и говорили о загадочном графе, повторившем чуть ли не все подвиги Геракла и прочих своих легендарных предшественников. Естественно, маркизе не терпелось захватить его первой, вторые места были не для нее, и тут вдруг оказывается, что этот человек — ее бывший загадочный любовник, который вновь объясняется ей в любви.

— Помните, я всегда говорил, что не могу открыть своего имени, — с лукавой улыбкой произнес Габриэль.

— Что ж, значит, я была права, назвав вас графом.

— Более того, я действительно сын русских эмигрантов, так что вы угадали все, кроме фамилии, а это не может быть просто так.

— Надеюсь увидеть вас сегодня в салоне, господин Мак-Роз, но не считайте это моей капитуляцией.

— Езжай на Мэйлроуз-Стрит, — приказал кучеру Габриэль, едва они выехали со двора маркизы. Сославшись на нездоровье, Габриэль покинул ее салон в разгар веселья.

В карете он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Габриэлю действительно нездоровилось. Ему приходилось расплачиваться периодическими головными болями за полное приключений, страданий и нервного напряжения прошлое. Болезнь обострялась несколько раз в год, и каждое обострение длилось примерно около недели. Обычно он проводил это время в постели, принимая настойку по рецепту Джеймса и выполняя специальные упражнения, которым тот его обучил. На этот раз постель была непозволительной роскошью.

Габриэлю предстояла встреча с мистером Брэмстоуном. Большинство жителей Эдинбурга никогда не слышало об этом человеке, но на тех немногих, кто прямо или косвенно был с ним знаком, уже одно его имя наводило ужас. На вид мистер Брэмстоун был миловидным, склонным к полноте мужчиной среднего достатка. Жил он на окраине города в собственном трехэтажном доме. Ничем не примечательный обыватель, отец многочисленного семейства, живущий на скромный заработок, который приносил его магазинчик, где можно было купить всякую ерунду. На самом деле Брэмстоун был одним из богатейших людей в Шотландии. Он нажил свое состояние, решая чужие проблемы. Он словно паук опутал незримой паутиной весь город и знал практически все обо всех. За свои услуги он брал безбожно дорого, зато действовал тихо и наверняка. Брэмстоун ограничивался торговлей информацией и за грязные дела лично не брался, но всегда мог посоветовать пару-тройку парней, умеющих организовать разбойное нападение или несчастный случай.

Было уже достаточно поздно, и свет в доме горел только в кабинете Брэмстоуна, позволявшего себе спать не больше 4—5 часов в день.

Габриэль постучал в дверь.

— Кто там? — услышал он нарочито сонный голос Брэмстоуна.

— Это я, мистер Брэмстоун. Вы мне сегодня назначили, — ответил Габриэль. Он не хотел называть свое имя вслух.

— Прошу вас, — лицо Брэмстоуна расплылось в улыбке, — всегда рад вас видеть.

Брэмстоун был действительно рад видеть у себя Габриэля, причем не только потому, что он был хорошим клиентом, никогда не торговался и всегда относился к Брэмстоуну с уважением, лишенным подобострастия, в основе которого был страх перед этим человеком. Габриэль был симпатичен Брэмстоуну, который обратил на него внимание еще тогда, когда тот бегал к нему по поручению Филина. Узнав всю подноготную Габриэля, Брэмстоун начал относиться к Мак-Розу с искренним уважением, которое было взаимным, несмотря на абсолютную противоположность этих людей. С годами их взаимная симпатия только крепла.

— Хотите пива, граф, или вы предпочитаете виски? — спросил Брэмстоун, усадив гостя в самое лучшее кресло.

— Если честно, я бы предпочел что-нибудь от головной боли.

— К сожалению, мы начинаем ценить здоровье постфактум, — с сочувствием в голосе произнес Брэмстоун.

— Хуже всего то, что мне нельзя сейчас болеть.

— В таком случае могу предложить свое излюбленное восточное средство от любых болей. Оно поможет вам перенести недуг на ногах.

— Буду вам очень признателен.

Брэмстоун достал из ящика стола маленькую шкатулочку из сандалового дерева с черными круглыми пилюлями.

— Возьмите, граф.

— Благодарю вас.

Габриэль проглотил одну из них. Пилюля была в безвкусной оболочке.

— Возьмите все. Думаю, вам они пригодятся.

— Еще раз благодарю. Сколько с меня?

— Окажите мне честь, граф, приняв их в подарок.

— Вы очень любезны, мистер Брэмстоун.

— Что вы, граф, это вы очень любезны. Но чем я могу быть вам полезен?

— Мне нужна информация об одной даме.

— Скажите имя, и я назову вам цену.

— Виконтесса Анна Лестер.

— К моему сожалению, эта особа не казалась мне достойной внимания, но я быстро исправлю свою ошибку. Скажите, что вы хотите о ней знать?

— Мне кажется, она не совсем та, за кого себя выдает.

— Все мы не те, за кого себя выдаем.

— Мне нужно знать, что она за птица, чем живет, что скрывает.

— Хорошо. Я займусь этим делом немедленно.

— Что слышно о герцоге?

— Ровным счетом ничего.

Неизвестно, что обходилось Габриэлю дороже: строительство дома или поиски бывшего герцога Корнуэльского. Поклявшись еще в детстве убить Оскара, Габриэль не пожалел бы ничего, чтобы только исполнить свою клятву, но после сражения в лесу Оскар словно провалился сквозь землю. Его искали все, кто только мог. Это были и частные независимые детективы, и люди Маба, и господин Брэмстоун, но все было безрезультатно. Оскар был слишком хитер, чтобы попасться противнику на глаза. Он (Габриэль это чувствовал спинным мозгом) был где-то рядом и ждал, чтобы нанести очередной удар по нему, Артуру и другим, ставшим близкими ему, людям. Потеряв однажды всех и все, Габриэль даже в мыслях не мог себе позволить повторения этого кошмара.

— Оскар — это старая крыса с паленым хвостом, — сказал Брэмстоун, наливая себе немного виски. Габриэлю после приема лекарства пить было нельзя, — он ни за что не полезет в капкан, разве что там будет лежать супернаживка, и эта супернаживка есть, по крайней мере, в мире слухов. Говорят, старый герцог перевел все свое далеко не малое состояние в камни, которые где-то благополучно зарыл. Вот на эти сокровища он мог бы, конечно, клюнуть.

— Хотите сказать, что если я сделаю вид, что нашел корнуэльские сокровища, Оскар выползет из своей норы? — спросил Габриэль, забывший (на то были весомые причины) рассказ герцогини о сокровищах.

— Что вы, граф, для того, чтобы выманить герцога, вам надо на самом деле отыскать эти сокровища.

— Вы говорите о невозможном.

— Как знать, мой друг, как знать. Жизнь — забавная штука, и кто знает, что уготовано нам провидением.

— И все же, я бы предпочел более надежный способ поквитаться с Оскаром.

— Не сомневайтесь, граф, Оскар жаждет мести не меньше, чем вы. Сейчас он наблюдает за вами, выискивая ваши слабые стороны. На вашем месте я бы готовился к нападению в любой момент. Так что, если хотите, я готов буду поставить пару фунтов на то, что рано или поздно ваша встреча все-таки состоится.

Привычки маркизы не изменились. Ее приглашение в любовное гнездышко было как всегда внезапным и требующим обязательного исполнения. Курьер застал Габриэля в постели. В письме маркизы было только:

«Следуйте за подателем этой записки».

И больше ни строчки. Правда, на этот раз обошлось без повязки на глазах и прочих экзотических атрибутов. Любовным гнездышком, как и раньше, был дом на Клайд-стрит, который она снимала через подставных лиц для того, чтобы принимать там возлюбленных. В свое время Габриэль часто бывал в этом доме и знал его почти наизусть.

Там практически ничего не изменилось. Все тот же молчаливый слуга, больше похожий на злого демона или на вампира, проводил Габриэля в восточную комнату, где, среди ковров и подушек, ждала маркиза. На ней было настоящее японское кимоно из тончайшего шелка. Рядом с ней на низком столике стояли кальян, чайник и две пиалы.

Маркиза удостоила Габриэля аудиенции, как только проводила супруга в очередную командировку. По-своему маркиза любила мужа и считала их отношения идеальными. Маркиз редко бывал дома, что позволяло его жене жить так, как ей заблагорассудится. При этом каждое его возвращение она превращала в праздник.

— Я люблю и уважаю мужа, к тому же, как законный супруг, он имеет полное право на мою любовь, которая, благодаря особенностям нашего брака продолжает оставаться яркой и волнующей. Роль любящей и заботливой жены продолжает меня приятно волновать, — говорила она всем, кто пытался критиковать ее брак.

Уже почти утром, после долгих любовных ласк с короткими перерывами на сон, приводя себя в порядок, Габриэль спросил:

— Милая Элеонора, зная о том, что вы всегда в курсе всех событий, позвольте навести у вас справки об одной особе.

— Кто вас интересует, граф?

— Виконтесса Анна Лестер.

— Вам не кажется, граф, что это уже слишком…

— О чем вы?

— Еще несколько минут назад вы были готовы отдать все за то, чтобы оказаться у моих ног, но стоило вам побывать у меня в постели, как вы тут же заговорили о молоденькой виконтессе.

— Будет лучше, если я расскажу вам все сначала. Дело было за несколько дней до моего возвращения в Эдинбург. Я гостил у Артура. Кроме него в замок съехалось много гостей. Соскучившийся по свету Артур устраивает праздник за праздником. С танцами и фейерверками. Поздно вечером он пришел в мою комнату. Я еще не спал, решив перед сном прочитать пару страниц, чтобы лучше спалось.

«Я могу с тобой немного поговорить?» — спросил Артур.

«Конечно».

«Мне не к кому больше обратиться, и…»

Он был настолько взволнован, что не находил слов. Пришлось мне сходить за виски, несмотря на то, что он уже был слегка пьян.

«Дело в том, что я влюбился».

«Ты уверен?» — задал я глупый вопрос.

«Несомненно! Она великолепна! Она самая лучшая, самая красивая, самая-самая… У меня не хватает слов!»

Я принялся ему рассказывать о том, что любовь — прекрасное чувство, а потом спросил:

«И кто эта счастливица?»

«Виконтесса Анна Лестер».

Что ж, она действительно красива и приятна в общении, но что-то есть в ней фальшивое. В ней есть что-то от плохой актрисы, играющей роль. За годы службы у Филина я научился распознавать подобного рода людей.

«У тебя хороший вкус», — сказал я Артуру, — «она действительно очень хорошенькая».

«Ты находишь?!» — обрадовался он.

А потом сообщил, что уже объяснился в любви, и она ответила, что тоже любит его.

«Она согласна стать моей женой!» — воскликнул Артур.

Я начал, было, объяснять, что любовь и брак — далеко не одно и то же, но он не стал меня слушать.

«Она никогда не пойдет на это!» — оборвал он меня.

Как я понял, они уже все решили, и Артур хотел со мной посоветоваться, когда лучше объявить о помолвке. Он готов был сделать это прямо сейчас, но к счастью их юный возраст требовал соблюдения некоторых формальностей.

Я посоветовал Артуру сначала решить эти вопросы, а потом уже объявлять о помолвке. Он согласился.

— Вы до самой старости собираетесь водить его за ручку? — спросила маркиза.

— Я дал обещание его матери перед ее смертью. Мне кажется, этот брак может принести Артуру массу несчастий. Я боюсь, как бы он не наделал глупостей.

— Глупости — это то немногое, о чем мы будем с радостью вспоминать на склоне лет. И сожалеть о тех, что мы так и не осмелились совершить. Но, думаю, вы правы. Мне тоже кажется, что Анна Лестер далеко не та, за кого себя выдает, а ее шкафы ломятся от скелетов.

Дома уставшего и мечтающего о долгом, крепком сне Габриэля ждала охапка писем. Среди бесчисленных счетов, отчетов строителей о проделанной работе и светских приглашений были два письма, которые он решил прочитать, пока слуга готовит ванну. На чтение остальных писем у него не было сил.

Первым он распечатал письмо Артура.

«Мой милый друг Габриэль!

Друг мой, ты не представляешь, насколько я счастлив. Я помолвлен, но это еще не все! От волнения, впрочем, совершенно приятного, я не могу собраться с мыслями, к тому же нехватка времени заставляет меня писать сразу начисто, поэтому заранее прошу тебя извинить меня за несколько сумбурное повествование. Очень жаль, мой друг, что тебя не было рядом со мной в моем фамильном замке. Всю неделю я принимал гостей. Кроме обычного круга лиц, которых ты всегда у меня наблюдал, меня навестили друзья Анны: граф Герман Вер, графиня Мэйбл Вер и лучший друг графа Германа — граф Ричард Вильерс. С Германом они практически неразлучны, настолько, что их дружба порождает, уверяю тебя, совершенно нелепые слухи. Все трое — очень милые люди. Возможно, они мне кажутся такими потому, что они друзья той, кого я люблю больше всего на свете. Мы замечательно провели время, а в четверг, когда я получил бумагу, решающую все юридические проблемы, мы отпраздновали нашу помолвку.

Мы чувствовали себя женатыми, и это заставило меня полюбить весь мир. Во время танцев мы незаметно улизнули в парк, чтобы побыть хоть немного наедине. Мы разговаривали о любви, я держал ее за руки. Я был настолько счастлив, что готов был целовать землю у ее ног.

Какие у нее чудесные губы! И как милы ее детские, наивные поцелуи. Она сама невинность!

В общем, мы так и не смогли расстаться до самого утра. Так случилось, что любовь оказалась сильнее приличий, и этой ночью мы были словно муж и жена!

Я настолько переполнен восторгом, что чувствую необходимость поделиться с кем-то своей радостью. И вот сейчас я смотрю, как спит мой ангел, и пишу тебе это письмо.

Не обижайся, если некоторые мои слова покажутся тебе неуместными. Я пьян самым прекрасным вином — любовью, а это должно меня извинить.

Твой самый счастливый в мире друг».

Второе письмо было от Брэмстоуна.

«Уважаемый граф!

Вот что я сумел узнать относительно интересующей вас особы:

Виконтесса Анна Лестер является приемной дочерью Джеральда и Гертруды Лестер — обедневших дворян, живущих (адрес поместья). Настоящие родители — герцог Оскар Корнуэльский и певица Жаклин Моник. Отдав дочь на воспитание Лестерам, герцог заплатил им довольно крупную сумму денег. Не имея своих детей, Лестеры с удовольствием приняли его предложение. Они заботились о ней, как о родной, и дали ей подобающее образование и воспитание. Герцог часто навещал свою дочь. Из этого можно сделать вывод, что она знает истинное свое происхождение.

Если вам потребуются мои услуги, обращайтесь в любое время суток. Всегда рад быть вам полезен.

ПС. Хочу обратить Ваше внимание на то, что Анна — единственная дочь Оскара. Других детей у него нет».

Габриэль вскочил на ноги. Сна как не бывало. Анна лестер — единственная дочь герцога Оскара!!! Так вот, значит, господин Оскар, как вы собираетесь вернуть себе корнуэльские владения! Все правильно. Артур женится на Анне, а потом… По спине Габриэля пробежали мурашки. Стратегия Оскара была очевидной.

— Что ж, господин Оскар, посмотрим, достаточным ли для вас сокровищем является дочь, чтобы вы высунули нос из своей норы, — громко сказал себе Габриэль.

Он был готов к этому бою.

— Признайтесь, Элеонора, вы что-то затеваете? — спросил Габриэль, когда в следующий раз маркиза встретила его с тем озорным блеском в ее прекрасных глазах, который он так хорошо знал. Она приняла его в саду, где пила чай в беседке в гордом одиночестве.

— Чаю? — спросила она?

— С превеликим удовольствием, — ответил Габриэль.

— Должна признаться, граф, ваше разбойничье прошлое не дает мне покоя. Я долго размышляла о том, что вы мне рассказали, и это мне приснилось. Представляете, я была благородным разбойником, я грабила богатых купцов и раздавала деньги бедным. Это было так здорово, так романтично, что я решила испытать нечто подобное и наяву, — сказала она, наливая Габриэлю чай.

Слуги при их разговоре не присутствовали.

— Поверьте, дорогая маркиза, в этом нет ничего благородного или романтичного. Нет более жалкого зрелища, чем перепуганный до смерти обыватель.

— Не разубеждайте меня, граф. Я уже решилась на это, и отменять свое решение не собираюсь.

— И вам не жаль тех несчастных? А если они будут защищаться? Или узнают вас? Вы разве готовы убить ни в чем не повинного человека?

— Вы как всегда не даете мне договорить. Я не собираюсь кого-либо грабить или убивать. По-моему, это пошло. Другое дело забраться в чей-нибудь дом, чтобы предаться там страсти. Только представьте, граф, мы с вами ночью тайком в чужом доме, как ночные воры. Что скажете на этот счет? — на губах маркизы играла довольная улыбка.

— Я бы не стал так рисковать.

— Вы рассуждаете, как старая леди, воспитанная в добродетели.

— Я беспокоюсь о вас.

— В таком случае позаботьтесь о том, чтобы наше ночное приключение прошло без лишних хлопот. Буду ждать вас ровно в полночь в своем тайном пристанище. К этому времени вы должны быть готовы исполнить мое желание. Или можете больше не появляться вообще.

За пару минут до полуночи карета Габриэля остановилась перед домом маркизы на Клайд-стрит. Ее вампироподобный слуга был болен, а другой прислуги в доме не было, так что не удивительно, что дверь открыла сама маркиза, одетая в мужской костюм.

— Вы просто очаровательны в этом наряде, — сказал Габриэль.

— Надеюсь, вы все организовали, как надо? — спросила она.

— Думаю, да, но риск всегда присутствует в подобных делах.

— Тогда не будем медлить.

Габриэль помог ей сесть в экипаж.

— Я уж было решила, что мы отправились в кругосветное путешествие, — сказала маркиза, когда экипаж остановился возле особняка на другом конце города.

— Вы бы предпочли, чтобы мы забрались к вашим соседям? Прошу вас.

Едва они вышли из кареты, как та отправилась прочь.

— Вы что, хотите войти через парадный вход? — удивилась маркиза, когда Габриэль уверенно направился к парадной двери.

— А как предпочитаете вы? — с легкой иронией в голосе спросил он.

— Не знаю, я думала, нам придется лезть через забор, забираться в окно, предварительно разрезав стекло алмазом.

— Подобные вещи хороши на страницах романов. Мы же смело войдем через парадный вход. Как к себе домой. Так на нас никто не обратит внимания.

Говоря это, Габриэль легко справился с замком и открыл дверь.

— Никогда не думала, что это так возбуждает, — прошептала Элеонора, когда они были уже внутри темного дома, казавшегося большим и загадочным. Свет, разумеется, искатели приключений зажигать не стали.

— Прошу наверх, дорогая, — пригласил Габриэль, найдя лестницу на второй этаж.

— Помогите мне.

— С удовольствием.

Элеонора оперлась на руку графа, и они медленно, чтобы не шуметь и ненароком не скатиться с лестницы, поднялись наверх и толкнули первую попавшуюся дверь. Шторы на окне не были задернуты. После кромешной тьмы первого этажа в комнате было светло, как днем.

— Да это же спальня!

Повинуясь охватившему их чувству, они бросились друг другу в объятья, но едва они начали раздеваться, как хлопнула входная дверь.

Послышались голоса и смех.

— Сюда! — прошептал Габриэль, увлекая маркизу за штору, отделявшую спальню от другой комнаты, скорее всего, туалетной.

В спальню буквально ворвались двое: мужчина и женщина. Оба молодые и красивые. Мужчина нес женщину на руках, а она держала в руках шампанское и подсвечник со свечами. Шампанское полетело на пол, а подсвечник все-таки оказался на тумбочке возле кровати. После этого они неистово занялись любовью.

Женщина была миниатюрной блондинкой, прекрасно сложенной, с длинными, волнистыми волосами. Она отдавалась любви с таким неподдельным неистовством, точно это был ее первый и последний раз в жизни. Мужчина был высоким, крепко и красиво сложенным. Его волосы были коротко подстрижены. Рядом со своей возлюбленной он казался настоящей громадой. Его ласки были нежными и одновременно неистово страстными.

— Нам лучше уйти, — прошептал Габриэль на ухо маркизе.

— Ни за что! Веселье еще и не начиналось.

Казалось, маркизу совсем не волновала опасность. Она с большим интересом наблюдала за хозяевами дома. Ее тоже переполняли страсти. Глядя на нее, Габриэль вдруг подумал, что, будь ее воля, — она вместе с ним присоединилась бы к любовникам, чтобы предаться любви вчетвером. Маркиза была счастлива. Сбылось то, о чем она даже и не мечтала.

Когда любовники в изнеможении рухнули на постель в ленивые объятия друг друга, маркиза сделала то, чего Габриэль меньше всего мог от нее ожидать:

— Браво! браво! — аплодируя, маркиза вышла из-за шторы. — Никогда не думала, что подобное зрелище может так волновать!

От неожиданности женщина скатилась с кровати, забилась в угол и завизжала, а ее любовник бросился к разбросанной по полу одежде в поисках шпаги.

Габриэль стремительно ринулся в бой. Он сильно ударил мужчину кулаком в грудь, а когда тот упал, приставил к его груди острие шпаги.

— Ведите себя спокойно, сударь, иначе мне придется вас убить.

— Кто вы такие, и какого черта вам нужно?

— Позвольте представиться, — вступила в разговор маркиза. — Я маркиза Отис, а джентльмен, который держит вас на острие шпаги граф Мак-Роз.

— Что все это, черт возьми, значит?! — закричал поверженный противник Габриэля.

— Мы пропали, Ричард! Это кузина моего мужа Элеонора со своим другом.

— Ричард? — Повторила маркиза.

— Ричард Вильерс.

— Очень рада нашему знакомству.

— А это, граф, супруга моего кузена графиня Вер. Моя милая Мэйбл.

— Но что вы здесь делаете? — спросила графиня Вер.

— Этот же вопрос я могу задать и вам, господа, — с видом победителя, принимающего ключи от города, ответила Элеонора.

— Простите, граф, но вы не могли бы убрать свою шпагу? — поинтересовался Вильерс, немного придя в себя.

— Конечно сэр. Прошу прощения за то, что ударил вас.

— Пустяки, — бросил тот, не объясняя, что именно он назвал пустяками, — позвольте мне одеться.

— Не утруждайте себя, граф Вильерс, — вновь присоединилась к разговору Элеонора, — после того, что нам довелось увидеть, стесняться не имеет смысла. Впрочем, как вам угодно.

— Мне тоже надо что-то надеть, — пролепетала Мэйбл.

— Ладно, мы немного погуляем по дому, а чтобы нам не бродить бесцельно… Вы принесли шампанское, но забыли бокалы.

— Они внизу.

— Мы принесем. У вас есть еще свечи?

— Конечно. Можете эти забрать.

— Вы очень любезны, моя милая Мэйбл.

— Вас прислал мой муж? Он все знает? — спросила графиня Вер, когда все были одеты, а шампанское, правда, недостаточно холодное, разлито по бокалам.

— Не стоит оскорблять нас подобными предположениями, сударыня, — возмутился Габриэль.

— Простите, граф, но я просто не понимаю…

— Ты же знаешь, как я люблю сюрпризы, — ответила маркиза, говоря чистую правду.

— Ты не представляешь, как я испугалась! Я подумала, что вы бандиты.

— Я тоже об этом подумал и сразу же пожалел, что не взял пистолет, — немного рисуясь, сказал Вильерс. В любом случае он не смог бы воспользоваться оружием, находись в доме даже целый арсенал.

— Сейчас вы тоже об этом жалеете? — с очаровательной улыбкой спросила маркиза.

— Сейчас я чертовски этому рад.

— Мой муж, он ничего не знает? — спросила в очередной раз графиня. Ей покоя не давала мысль о том, что ей придется объясняться с мужем, который был необычайно ревнив.

— Я его об этом не спрашивала, но, думаю, что если вы впредь будете себя аккуратно вести, он никогда об этом и не узнает. Лишние знания приносят скорбь. Так, кажется, сказано в Библии? Мы же с графом Мак-Розом не имеем привычки распускать сплетни направо и налево. А если я смогу еще надеяться на вашу благодарность… — ответила ей маркиза.

— Мы понимаем, в каком мы перед вами долгу, — потупившись, сказал граф Вильерс.

— А в каком долгу перед вами граф Вер, мой милый Вильерс!

— О чем вы, маркиза?

— Ну как же, будучи его лучшим другом, вы взяли на себя обязательство по обеспечению долгов, а если точнее, супружеского долга.

— Подождите, — опомнился Габриэль, — вы те самые граф Вильерс и графиня Вер, которые должны сейчас быть в Корнуэльском замке?

— Мы только что сбежали оттуда, — ответила графиня.

— Когда? Сегодня утром я получил письмо от Артура.

— Письмо запоздало, граф. Моего мужа срочные дела заставили выехать в Глазго. Вот мы и решили вернуться в Эдинбург. К тому же влюбленным сейчас не до нас.

— Раз вы та самая графиня Вер, я хотел бы конфиденциально обсудить с вами один очень важный для меня вопрос. Ни вас, ни вашей личной жизни этот разговор не коснется, даю слово.

— Габриэль, вы хотите говорить с ней прямо сейчас? — вмешалась маркиза.

— Ни в коем случае. Но я буду очень признателен графине, если она примет меня завтра днем.

— Буду рада вас видеть, граф, часов в пять.

— А я предлагаю всем выпить за приключения! — произнесла тост маркиза.

На следующий день ровно в пять часов Габриэль был в гостиной графини Вер.

— Я хотел бы поговорить с вами о виконтессе Анне Лестер, — сказал он, делая глоток чая из старинной китайской чашки.

— Что именно вас интересует, граф?

— Все.

— Но зачем это вам? Неужели вы опустились до собирания сплетен для Артура?

— У меня есть свои причины интересоваться этой особой, о которых вам знать необязательно. Скажу только, что передавать кому-либо суть нашего с вами разговора я не намерен.

— Не знаю, что вам сказать. Анна очень милая, добрая девушка. Родом из знатной, но небогатой семьи. Но она не скрывает своей бедности… — графиня Вер рассказывала это с таким искренним простодушием, что, не знай Габриэль, кто такая Анна, он вполне мог бы поверить словам графини.

— Скажите, сударыня, вы верите в провидение? — прервал ее Габриэль, которому надоело слушать эту ерунду.

— Обычно все зависит от того, что следует за этими словами, — ответила графиня, явно удивленная его вопросом.

— Я узнаю о поспешной помолвке моего друга, и провидение в тот же день отдает вас в мои руки. Вас — лучшую подругу той, в чьих намерениях я сомневаюсь. Не пытайтесь меня убедить после этого, что вам нечего мне сказать. Тем более что вы далеко не единственный и не самый лучший источник информации.

— Хорошо, я скажу. Она не родная дочь виконтов Лестер, но поверьте, это не делает ее менее достойной девушкой. К тому же она наверняка уже призналась в этом жениху, а если нет, то обязательно это сделает в ближайшее время.

— Вы правы, это давно уже не секрет, по крайней мере, для меня. Скажите то, что мне неизвестно, и я навсегда оставлю вас в покое. Иначе… Вы ввязываетесь в войну не на жизнь, а на смерть, в войну, в которой погибли очень многие люди, близкие мне люди, в войну, которую я буду вести до смерти или до победного конца. Так что подумайте хорошенько, прежде чем занимать сторону моих врагов.

Говоря это, Габриэль пристально смотрел в глаза графини, и холодный, безжалостный блеск в его глазах был более красноречивым, чем слова.

— Она беременна, — чуть слышно произнесла графиня, до смерти испугавшись этого взгляда.

— Что?

— Вот уже несколько месяцев она безумно влюблена в одного молодого человека.

— Имя, графиня.

— Шевалье де Лорм. Он очень милый. Души в ней не чает.

— Если у них все так здорово, почему она выходит замуж за Артура?

— Шевалье непростительно беден, как и она. Они совершенно не готовы воспитывать ребенка, а тут герцог. Сначала она… Ну, знаете, всегда приятно, когда вам оказывают знаки внимания, а когда она узнала о своем положении… тем более, герцог мил, наивен, богат. Из него получится хороший отец, да и муж…

— И что шевалье?

— Сначала он был взбешен. Они даже расстались, но позже…

— То есть они не расстались?

— Они любят друг друга и решили, что продолжат встречаться и после свадьбы. Вы так удивлены, граф, как будто никогда не слышали о том, что люди заводят себе любовников.

Габриэль не знал, что сказать. Он вскочил на ноги и принялся ходить по комнате из угла в угол, сам не понимая, отчего это свидетельство чужой ему во всех отношениях измены так на него подействовало.

— Полно вам, граф. Любая женщина знает, как быть хорошей женой для одного мужчины и страстной любовницей для другого. Мне ли вам объяснять, что супружеская верность — это такой же миф, как и непорочное зачатие. Все об этом знают, все признают, никто, кроме некоторых вольнодумцев, в открытую с этим не спорит, но действительно в это верят лишь те, чьи ничтожные умишки просто не в состоянии усомниться. Вам не нравится виконтесса потому, что она обманывает Артура? Будет другая, которая тоже будет его обманывать. Супружество — это бесконечная череда взаимных обманов.

— Неужели вы совершенно не признаете добродетель? Почему вы считаете, что все вокруг исключительно порочны?

— Ну что вы, граф. Добродетель всегда была, есть и будет. Но упаси вас бог соединить свою судьбу с действительно добродетельным спутником или спутницей!

— Вы интересно рассуждаете, графиня.

— Добродетель всегда глупа, скучна, нравоучительна и пошла. Да вы и сами, граф, далеко не столь высокого мнения о добродетели, как стараетесь здесь показать. А это значит, что беспокоит вас далеко не любовная сторона интриги, а нечто совершенно иное. И я более чем уверена, что вы понимаете, что для света она была и остается виконтессой, а после того, как она станет герцогиней, уже никто не посмеет вспомнить ее родословную. Неужели вы не можете простить дочери преступления ее отца?

— Я не собираюсь прощать ей те преступления, которые она совершит, став законной женой Артура.

— А о нем вы подумали? Вы ни разу не задумались о том, как бедный влюбленный юноша перенесет потерю своей любви. Думаю, он будет безутешен.

— Думаю, кто-нибудь сможет его утешить.

«Мой друг Габриэль!

Пишу тебе вновь, так и не дождавшись твоего ответа на мое прошлое письмо. Ну да я на тебя ничуть не в обиде. Как ты, наверно, догадываешься, мне сейчас больше нужен слушатель или, на худой конец, читатель, чем собеседник.

Поистине время — великий волшебник. Мое время несется вскачь, и каждое мгновение происходят радикальные перемены.

Не успел я отправить тебе свое прошлое письмо, как граф Вер сообщил, что получил известия из Глазго, где сосредоточен его деловой интерес, и что обстоятельства требуют его присутствия там. Едва он покинул мой дом, засобиралась графиня Вер. Она решила, что будет лучше вернуться домой. Граф Вильерс, разумеется, вызвался ее сопровождать, так что мы остались вдвоем с моей милой Анной, если не считать прислуги. Впервые я пожалел, что окружен слугами, перед глазами которых нам приходится соблюдать приличия. Правда, помолвка позволила нам гулять вместе по парку, держаться за руки или обмениваться быстрыми поцелуями. Весь день мы делаем вид, что между нами ничего нет, и это доводит нас до исступления.

Мы много разговариваем. Я рассказываю о своей жизни в изгнании, рассказываю о тебе, она, в свою очередь, все рассказала о себе. Она даже доверила мне тайну, которую я говорю тебе только лишь потому, что ты умеешь хранить секреты. Представляешь, она приемная дочь виконтов Лестер. Настоящих своих родителей она, правда, не знает, но слышала, что ее отец очень знатный человек чуть ли не королевской крови. Вряд ли найдется много женщин, настолько откровенных со своими будущими мужьями. Теперь я ей буду верить во всем.

К приемным своим родителям она относится с той любовью и тем почтением, которое встретишь далеко не в каждой семье. Она очень многое рассказывает мне о своем детстве, о доме и местечке, где жила. Она настолько прекрасная рассказчица, что я вот прямо сейчас закрываю глаза и вижу ее родительский дом, напоминающий норманнский замок. Вижу обширный вестибюль с высоким потолком и широкой лестницей, ведущей наверх, вижу широкие двери в гостиную и в другие помещения… Я закрываю глаза и словно переношусь на посыпанную гравием дорожку, по обе стороны которой растут старые дубы, клены и липы. Я брожу по берегу огромного озера, на котором в детстве моя обожаемая Анна играла в океан. Я смотрю из окна экипажа на фермы, луга, поля…

Но я увлекся описаниями. Извини, если заставил тебя заскучать.

Так у нас проходит день. Вечером мы очень рано отправляемся спать, и когда затихают слуги, я крадучись, словно ночной вор, вхожу в спальню моей возлюбленной и там попадаю в ее объятия. Ночь принадлежит любви, но под утро, чтобы нас не застали все те же чертовы слуги, я возвращаюсь в свою комнату.