Бесплатный фрагмент - Футураструктурология (Новый Вавилон). Часть 1

От автора (вместо предисловия к 1 тому)

По мере того как создавался текст этой книги, а это был трудный процесс, длившийся около десяти лет, не считая периода предшествующих размышлений и публикаций, автор неоднократно впадал в творческую депрессию.

Порождалась она двумя причинами: во-первых, по мере написания книги реализовывались опережающими темпами некоторые негативные для судьбы будущего человечества предположения, высказанные автором; во-вторых, сопоставляя выдвигаемые гипотезы и реальность бытия, автор все более убеждался в безрассудстве современного человека, и вместе с тем росли сомнения в возможности убедить людей следовать предлагаемым путем.

Приступая к работе, автор поставил себе ряд установок, без которых эта книга не могла бы появиться. Первой установкой стала, насколько это возможно, отстраненная позиция автора к рассматриваемому кругу явлений. Она позволила наблюдать человека и общество извне, не будучи ангажированным собственной человеческой природой (не без личных слабостей). Автор стремился отделить себя от наблюдаемого человека, что ему не всегда удавалось сделать. Удалось ли при этом зацепить некоторую долю «откровений космоса», хотя бы на интуитивном уровне, или нет — остается неизвестным. Одно можно сказать с очевидностью: автор на уровне своего мировоззрения не разделяет некоторые из тех позиций, которые им высказаны, более того, некоторые из них для него просто неприемлемы. Однако он вынужден осознавать их существование на уровне логики жизни и наблюдаемых тенденций общественного развития. Очевиден и другой момент: каждому читателю придется занять ровно такую же отстраненную позицию, посмотреть на себя и окружающих критическим взглядом и на некоторое время убедить себя, что его мировоззренческая позиция по вопросам общественного бытия не является абсолютной истиной (как, впрочем, и позиции других людей).

Вторая авторская установка заключалась в паллиативной недопустимости аргументации выдвигаемых гипотез на основе научного опыта человечества, обосновывая эти гипотезы собственным жизненным опытом. Научное сообщество называет этот подход дилетантизмом. Однако именно дилетантский подход позволил автору проявить подлинную свободу творчества и добиться независимости своих суждений от мнения научных авторитетов. Настоящее удивление автор испытал, когда он включил третью установку, — поверить им написанное научным анализом, т. е. заняв позицию внешнего критика. Это удивление было связано с тем, что значительная часть его «дилетантских» суждений имеет вполне завершенное научное оформление (от античности до современности).

Такие установки позволили автору измыслить нечто удивительное: одновременно научное и фантазийное, иногда снижающееся до уровня очевидной банальности, а в некоторых своих моментах достигающее уровня предполагаемого научного открытия (традиционно требующего дальнейшей упорной работы по его доказыванию).

Автор, как профессиональный ученый, понимает все уязвимости своего труда, он понимает, что множество людей не смогут преодолеть внутреннего несовершенства и никогда не вступят на дорогу «к рациональному будущему». Однако он надеется, что червь сомнения заставит многие светлые умы современности взглянуть в наше будущее с надеждой и заставит их упорно трудиться над поиском путей строительства нашего совместного будущего.

Автор надеется, что размежеванное ныне клерикальное сообщество не займет консолидированную ортодоксальную критическую позицию по несовпадающим мировоззренческим моментам, поскольку предлагаемый труд основан на человеколюбии и терпимости, на вере в то, что человечество не случайно, что оно творение Мира, которое, несмотря на свое несовершенство, достойно и будущего существования. И если есть Демиург, пусть он направит мысли клира к соучастию в дальнейшем поиске новых истин для паствы, ибо любые догмы не вечны. Автор не «во искушение» использовал второе название книги «Новое вавилонское столпотворение», ибо в этом акте единой воли человечества он видит первоисточник несокрушимой творческой силы объединенных народов будущего.

Автор призывает извинить его за недостатки стиля и выбор жанра. Вполне можно было написать на предлагаемую тему утопическую фантазию в духе Александра Зиновьева. Более того, во многих случаях напрашивался все еще модный, постмодернистский стиль изложения материала. Наверное, такой текст оказался бы для многих читателей если не более убедительным, то более доступным и привлекательным. Возможно, что автор и прибегнет в будущем к переизложению выдвигаемых гипотез с использованием литературно-художественного жанра, но в этой книге он не принуждал себя выступать даже в качестве популяризатора своих идей.

В завершение стоит сказать несколько слов об использовании автором материалов из внешних источников: рисунков, ссылок и примечаний. Большая часть изображений (диаграмм, графиков, таблиц) получена из безграничной кладовой интернета. Почти все ссылки и примечания сформированы на основе материалов «Википедии» — не самый худший источник обобщенных представлений. Наконец, автор счел уместным использовать оживляющие текст иллюстрации, которые генерировали популярные нейросети Dezgo, предоставляющие авторские права своим пользователям по открытой лицензии.

Часть 1. Футураструктурология как наука. Человек в системе эволюционирующих ценностей

Везде сестрицы неразлучны:

И Басня не глупа, и с Истиной не скучно!

В. А. Жуковский

Введение. Предмет футураструктурологии

Поиск человечеством путей организации собственного будущего преимущественно сконцентрирован в сфере хаотично меняющихся социально-политических предпочтений, ненаучных прогнозов и несбыточных в обозримой перспективе мечтаний. Построение футурологических [1] моделей позволяет предполагать, как может развиваться мир человека под воздействием внешних и внутренних факторов, какова природа угроз, которые могут замедлить процессы развития, а возможно, и погубить человечество. Такая деятельность дает возможность предотвратить (или замедлить) негативные исходы, если вероятность их наступления является относительно доказанной и общество реагирует на такие предсказания.

Порой самое ужасное предположение весьма трудно находит дорогу к сердцу и разуму человека. Наблюдаемые негативные общественные, природные и техногенные процессы не стимулируют большую часть общества на поиск путей их предотвращения. Все это делает тщетными усилия футурологов.

Парадоксально, что значительная часть общества при этом охотно верит ненаучным прогнозам — мистическим предсказаниям — и старается следовать им, несмотря на то что они ассоциативны и нечасто подтверждаются общественной практикой. Крайней формой футурологического нигилизма является непризнание футурологии как науки, в том числе и в научных кругах.

Вместе с тем представителей интеллектуальной элиты не нужно убеждать в том, что без долгосрочных достоверных научных прогнозов [2] человечество будет совершать все большее число ошибок, которые неизбежно приведут его к роковому финалу. Нельзя сказать, что таких прогнозов нет. В каждой науке используется прогностический метод, прогнозируются последствия научных достижений. Вместе с тем глобальные прогнозы, учитывающие влияние большого числа различных факторов, относящихся к различным отраслям научных знаний, делаются крайне редко. В связи с возможным появлением искусственного интеллекта особые надежды человечество питает на более качественную прогностику, оперирующую огромными массивами данных.

Наряду с научным прогнозом все большую значимость приобретает «художественный прогноз». Особенно ярко он проявляется в таком жанре художественной литературы, как научная фантастика. Исследователи не раз указывали на реализованное предвидение технических и общественных идей, высказанных в произведениях писателей-фантастов XVI — XX веков. Вполне вероятно, что в отдаленном будущем могут быть реализованы художественные вымыслы современных фантастов. Границы научного и художественного прогнозирования размываются. Футурология часто заимствует художественный вымысел в качестве исследуемой парадигмы будущего.

Любой прогноз интересен для практического воплощения. Если прогнозируются негативные исходы, мы стремимся их избежать. Если прогноз сулит выгоды, мы стремимся реализовать прогнозируемую реальность. Таким образом, возникает проблема перехода от прогнозирования предпочтительного будущего к его действительной реализации, превращению его в реальность или построение собственного будущего. Как решить эту глобальную научную проблему и создать некую квазиуниверсальную систему знаний о концептуальном конструировании будущей жизни человечества?

Одно из возможных решений лежит в плоскости структурирования общественных отношений и идей вокруг системы рациональных ценностей [3], то есть в плоскости аксиологического [4] подхода.

Осознание исключительности такого подхода позволяет определить предмет футураструктурологии — науки, выявляющей эволюционирующее ценностное содержание и устройство будущего мира человека в непрерывном процессе его созидания.

Для терминологической определенности изначально согласимся с тем, что ценность — суть субъективная категория [5]. Ни один объект материального мира не имеет собственной ценности вне системы человеческих отношений и самого наличия разума, в еще большей степени это касается идеальных ценностей. Только разум и чувство способны оценить важность того или иного объекта или явления применительно к собственной жизни или жизни общества в целом. Следует допустить, что система оценок может оказаться неистинной, и тогда мы порождаем ложные ценности. Ложные ценности порождают ошибки при принятии решений и определении приоритетов развития.

Таким образом, можно предположить, что через утверждение системы ценностей, разделяемой большей частью человеческого общества, можно прийти к построению будущего мироустройства. Как выбрать в системе ценностей те из них, что будут рациональны в весьма продолжительный период времени и исключат возможность негативных последствий? На этот вопрос и должна ответить футураструктурология.

Для понимания того, что входит в систему ценностей, формирующую образ будущего мира, проведем ретроспективное исследование базовых ценностных идей, которыми руководствуется человечество с древнейших времен до настоящего времени.

Абсолютной личной ценностью для каждого человека является его собственная жизнь. В иерархическом строении этой ценности на втором месте жизнь родных и близких людей. Вероятно, большая часть наших современников испытывает искреннюю убежденность в ценности каждой человеческой жизни. Как и в любой системе ценностей, бывают исключения в отношении человека к жизни. Самые разные причины могут повлечь суицидальное поведение человека. Люди бывают способными на самопожертвование, когда чужая жизнь или общественная идея становятся более ценными, чем собственная жизнь. В силу различных обстоятельств человек способен отнять жизнь другого или осудить другого на смерть. История человеческого общества свидетельствует о растущих гуманистских [5] тенденциях. Отношение общества к ценности жизни меняется в направлении повышения ее статуса.

Стремление к продлению жизни при сохранении физического и психического здоровья и увеличению продолжительности активной молодости — одна из фундаментальных задач науки, обусловленная субъективной потребностью человека.

Само течение жизни связано с ее образом и качеством. Если жизнь не доставляет человеку удовольствий [6], то ее ценность в глазах человека снижается. Биологически и психически человек нацелен на получение удовольствий. Именно количество и сила удовольствий воспринимается им как показатель качества жизни. К физиологическим или телесным удовольствиям мы относим удовольствия, получаемые во время питания, секса и омовения. Это естественные ценности, унаследованные человеком от своих биологических предков. Большая часть удовольствий связана с духовной сущностью человека. Удовольствия не могут быть ранжированы в системе общечеловеческих ценностей, ибо они связаны с индивидуальностью человека. Человек «высокодуховный» предпочитает плотским удовольствиям творческий восторг. Стремление к получению удовольствий — главный стимул человеческого развития, поэтому его место в системе ценностей неизменно. Вместе с тем некоторые виды удовольствий имеют четко выраженную регрессную направленность, они разрушают личность и вредят здоровью человека. Эти удовольствия принадлежат к сфере так называемых вредных привычек. С позиций общественного опыта они не имеют ценности.

Удовольствия тесно связаны с потребностями человека. Вероятнее всего, потребности — это экономический эквивалент большей части удовольствий. Удовлетворение потребностей связано с приобретением товаров и услуг, порождающих удовольствия. Цена товара или услуги является наиболее совершенным мерилом его ценности в человеческом обществе во все периоды его существования. Некоторую часть удовольствий тем не менее мы получаем совершенно бесплатно, и в этом случае их ценность определяется глубиной личного восприятия.

Ретроспективный взгляд на эволюцию человеческих удовольствий свидетельствует об их трансформации, обогащении новыми видами и появлении синтетических удовольствий, хотя и являющихся суррогатами научно-технического прогресса, но тем не менее востребованных большей частью населения планеты.

Третье место в иерархии ценностей занимают стабильность жизни и мирное существование. Вслед за удовольствиями человек более всего стремится к покою [7]. Этот процесс, возможно, связан с чередованием естественных биологических циклов. Человек бодрствует, а затем спит. Человек возбуждается, а затем наступает релаксация. Уверенность в своем будущем, чувство защищенности от глобальных кризисов — условие гармоничного развития человеческого общества.

К сожалению, человечество чаще всего пренебрегало именно этой ценностью. На протяжении всей истории мы сталкиваемся с неисчислимым количеством войн. Во время войны многое из того, что создается человеком, им же и разрушается. Война, вероятно, самый иррациональный и деструктивный процесс в жизни человеческого общества. Опыт веков показывает, что ни одно общественное образование, которое сложилось в результате войн, не может быть устойчивым и в конце концов распадается. Завоеванные народы, если полностью не уничтожаются и сохраняют культурную автономию, рано или поздно освобождаются от своих завоевателей.

Стремление к миру заложено в каждом разумном индивидууме. Однако и агрессия принадлежит его биологической природе хищника. В силу этого в современном обществе сохраняются структуры, призванные к насильственному подавлению его свободы самовыражения, и преступность, направленная против жизни человека.

Ретроспективные [8] оценки показывают, что число войн и их деструктивное воздействие на общество (как и число преступлений против жизни человека) не снижается несмотря на рост гуманистских тенденций. Это означает, что существуют устойчивые стимулы, подвигающие определенную часть людей на военные и преступные авантюры.

Такими стимулами весьма часто являются иррациональные ценности, владеющие некоторой частью человеческого общества, — обретение власти и богатства.

Стремление стать богатым не всегда связано с такими психическими качествами личности, как жадность и скупость. В оправдание такого стремления человек устанавливает зависимость между получением удовольствий и богатством. Более того, сохранение своей жизни, здоровья и биологической активности также часто зависит от достатка человека. Более древний способ решения всех проблем не богатство, а власть, т. е. возможность не купить все, а отнять все. Ценность власти, в отличие от ценности богатства, неметризуема.

Ретроспективный анализ показывает, что человечество не отказывается от этих иррациональных ценностей ни при каких обстоятельствах. Самые позитивные общественные идеи, основанные на небрежении богатством, и попытки построения на их основе общественных конструкций потерпели фиаско ввиду замещения отказа от богатства гипертрофированными формами абсолютной власти. Подобно сообщающимся сосудам одна из страстей человеческих перетекает в другую, и нет тому конца (невозможно сказать об этом лучше, чем сказано Жюлем Барбье, Мишелем Карре и Иоганном В. фон Гете в куплетах Мефистофеля [9]). Для многих людей ценности богатства и власти выдвигаются на первое место и становятся смыслом, а их обретение — содержанием жизни и главным удовольствием.

Несомненно, можно допустить иную иерархию ценностей, включив в нее некоторые абстрактные представления, выработанные человеческим (или не человеческим) сознанием: свобода, вера, любовь, нравственность, законопослушание и т. д. Как и многие другие, менее значительные институты человеческого общества, в разные эпохи они, вероятно, более или менее ценны и организуют человеческое поведение и даже являются основой взаимопонимания людей. Однако все эти ценности для большинства людей не абсолютны, поскольку относятся они к чувственной сфере человека и порождаемому этими чувствами поведению. А чувства, как известно, переменчивы, и то, что было ценно вчера, может стать совершенно ненужным сегодня, а завтра о нем не останется и воспоминаний. Поэтому люди могут воспринимать рабское состояние как данность, переменить веру, утратить любовь, совершить безнравственный поступок и т. д.

Структурирование системы индивидуальных ценностей показывает, что имеются постоянные ценности, значение которых не утрачивается со временем, и преходящие ценности, которые могут быть утрачены без сожалений.

Очевидно, что существуют индивидуальные ценности, связанные с мировоззренческими приоритетами каждого человека, и публичные ценности, которые разделяются большинством человеческого общества. Система ценностей имеет свою историческую и географо-политическую специфику.

Для конструирования будущей жизни человечества в планетарном масштабе необходимо вычленение общих элементов в системе ценностей, по которым может быть достигнуто всеобщее взаимопонимание. Выбор системы ценностей должен быть основан на рациональном подходе. Все иррациональное, чувственное должно быть оставлено за пределами конструируемого будущего и отнесено к индивидуальному поведению человека. Это позволит окончательно сгладить культурные различия, имевшие место в прошлом и присутствующие в настоящем.

Если в основание системы конструируемого будущего будут положены только те ценности, которые носят всеобщий характер и разделяются всеми людьми, то это и будет главным условием успешного развития человечества.

Таким образом, предмет футураструктурологии как науки — это система научных знаний о построении жизни человечества в обозримом будущем, основанной на рациональной системе ценностей.

Глава 0. Хаос и порядок. Теоретические основы футураструктурологии. Вопросы методологии

Я, как мама, не люблю

В доме беспорядка.

Одеяло расстелю

Ровненько да гладко.

Е. А. Благинина

Нулевая глава возникает тогда, когда большая часть книги написана, но неожиданно автор приходит к осознанию того факта, что одна из основополагающих идей им не исследована. Можно, конечно, перенумеровать главы, но при этом мы теряем некоторую ранее задуманную последовательность изложения материала. Есть еще один известный прием — сделать отвлечение, некие сноски, уточняющие позицию автора. Однако он хорош для незначительных по объему уточнений, не нарушающих логику повествования.

Поэтому, когда появляется нулевая глава, это означает, что нужно исследовать что-то очень важное для всей проблемы, но стоящее к ней особняком.

В нашей книге таковым стало исследование хаоса и порядка как диалектического противопоставления начала и конца процесса построения чего-либо. Автор полагает, что наука о построении будущей жизни человечества не может не использовать эти базовые представления. Далее поясним почему.

Концепция хаоса [10] — по сути религиозная концепция ранних религий. Вероятнее всего, она зародилась в анимистических представлениях древнейших предков человека разумного о мировой душе, которая непредставима, а посему более всего ассоциируется с неструктурируемой реальностью, т. е. хаосом. Собственно хаотические ассоциации — это признание очевидной непознаваемости структурной сущности мировой души, как и непознаваемости собственной структурной сущности внутреннего духовного мира человека.

Рассматривая мировой разум как созидательное начало, человек пришел к представлению о рождении всего сущего из хаоса. Концепция хаоса, таким образом, превратилась из представления о непознаваемой части существующего окружающего мира в его предшествующее состояние, когда мира, собственно, и не существовало.

В результате хаос предстает перед нами (в том числе и в античных мифологиях) в виде высшей божественной сущности, еще не приступившей к акту творения. При этом явным парадоксом является признание Хаоса как высшего божества самой совершенной сущностью из всех возможных.

Не могло не появиться и представления о хаосе как о частичном возврате окружающего мира человека и его мироощущения к первичному состоянию — отсутствию части сущего, создающего неполноту бытия. Именно в этом произошло соединение и противопоставление представлений о хаосе и порядке. Упорядоченный мир противопоставляется первичному хаосу, и момент превращения хаоса в порядок становится актом творения.

Момент осознания человеком «себя как творца» придал представлениям о порядке и хаосе новые смыслы. Человек стал созидателем порядка из ранее не совсем упорядоченного в чем-то хаотического состояния. Человек принял на себя заботу об усовершенствовании в своих интересах внешнего мира и собственной сущности и разделил бремя созидания с первичным Хаосом.

Процесс творческого созидания, таким образом, приобрел направленность от неупорядоченного состояния к упорядоченному, а хаос и порядок [11] стали относительным началом и концом человеческого созидания.

Появление диалектического [12] метода познания позволило противопоставить хаос и порядок как философские представления, и это послужило основой для философского исследования этих представлений. Диалектика позволила увидеть в хаосе и порядке две стороны единого сущего, а следовательно, возможность превращения одного в другое.

В обыденности человек также убеждался в том, что процесс созидания не является завершенным. Все, что создано, может быть рано или поздно разрушено, т. е. возвращено в состояние хаоса. Множественность актов творения и разрушения создали представление о непрерывности перехода состояний сущего из упорядоченного в неупорядоченное и наоборот.

Дальнейшее диалектическое объединение представлений о хаосе и порядке позволило ввести в обиход представление о неполной или частичной неупорядоченности, а позднее — о мере неупорядоченности сущего. Собственно, это более позднее представление возникло из необходимости установления градаций в системе отличий одних состояний сущего от других.

Созидание рассматривалось как упорядочение сущего, т. е. искусственное повышение меры его упорядоченности. Здесь человек попал в ловушку, которую сам сотворил, ибо реального смысла в представлении о порядке не оказалось. Порядок оказался неким идеальным и недостижимым состоянием, который к тому же каждым индивидуальным сознанием воспринимается по-разному.

Установление порядка превратилось в мучительный процесс воссоздания исторических проб и ошибок, которые очень часто не снижали, а усиливали количество хаотических проявлений в жизни человеческого общества. Тем не менее стремление к утверждению порядка породило хотя и трансформирующиеся, но системные представления об общественном устройстве, человеческой морали, праве и других организующих началах общественной жизни. Так было создано современное общество.

Удивительно, но в современном обществе, которое прошло процесс тысячелетних упорядочений, присутствует большое количество хаотических проявлений. Более того, существует предположение, что количество хаоса в общественных отношениях будет возрастать и в дальнейшем, хотя в общественном сознании преобладает обратное мнение.

Не приводит ли это нас к неутешительному выводу о том, что системное стремление человечества к упорядочению своей жизни является источником роста ее хаотических проявлений? Не заложена ли в достижении порядка бомба его финального разрушения? Не выложена ли благими намерениями дорога в ад?

С другой стороны, возникают вопросы о том, как человечество может избежать таких неблагоприятных исходов, упорядочивая свою жизнь.

Для ответа на эти вопросы следует рассматривать другие антитезы, которые могут расширить наши представления о хаосе и порядке. Для начала используем антитезу «добро — зло». Можно ли ассоциировать хаос, например, со злом, а порядок — с добром? Разрушение чего-либо мы чаще связываем с проявлением злой воли. Однако мы убеждаемся, что без разрушения нет созидания. На римских раскопах видно, что величественные католические храмы воздвигнуты на основаниях, являвшихся стенами не менее величественных античных храмов, а камни Пизанской башни испещрены надписями на языках Древнего Востока, что говорит об их более раннем культурном использовании (эту тему «весьма элегантно» обсуждает современный писатель-мистик Грэм Джойс в своем романе «Индиго»). Значит, разрушение как злонамеренное действие может стать основой для созидания как доброго начала?

Все не так просто. Вероятно, что в хаосе, как и в порядке, добро и зло могут присутствовать в равной мере (не в данном историческом событии, а в историческом контексте). Правопорядок как историко-правовая категория весьма неоднороден в понимании. Нарушением правопорядка, например, были преступления против веры и церкви, т. е. ереси, которые карались весьма сурово, однако позднее они были исключены из правового поля (что не снижает вероятности их возвращения в мир преступлений в некотором возможном будущем). Таким образом, в Средневековье деятельность инквизиции рассматривалась как абсолютное добро (спасение души), а в современности она рассматривается как абсолютное зло (преступление институтов церкви против свобод личности).

Другой пример — революции. Революционные изменения в обществе не только приводят к смене власти, но и являются мощным стимулом для изменения образа общественной жизни в целом. Разрушение старого общественного уклада часто влечет за собой и смену экономического уклада и сопровождается нарастанием позитивных процессов в науке и технологиях. Общественная польза революционных последствий тем не менее нивелируется множественными общественными ущербами. Революция сопровождается кровью и человеческими бедствиями. Вряд ли найдется эксперт, который возьмется взвесить все количество добра и все количество зла, что сопутствует революционным изменениям. В процессе разрушения старого мира революция порождает хаос, в процессе построения нового мира революция утверждает новый порядок, но субъективное зло и добро присутствует на всех этапах революционного процесса.

В философских и религиозных учениях мы можем найти полярные оценки хаоса и порядка. Выступая поочередно в роли зла и добра, они выходят за границы ортодоксального, приобретая «пятьдесят оттенков серого». Нам уже трудно отделить упорядоченную организацию нацистских концентрационных лагерей от массовой стихии «революционной мясорубки», когда большая часть населения двух стран с полярной идеологией искренне верит во врожденную природную виновность и злонамеренность ее меньшей части. Состояние хаоса и порядка практически соединяется в условиях войны, и для добра и зла уже не остается различий — прав и виновен каждый.

Нечто подобное мы наблюдаем, когда рассматриваем хаос и порядок через призму других антитез.

Диалектика простого и сложного требует установить степень совершенства рассматриваемых понятий. Традиционное представление процесса развития как движения от простого состояния к сложному принуждает видеть совершенство в упорядоченности. Часто утверждается, что вершиной совершенства являются простые формы, например, геометрически совершенные формы кристаллов. Однако мы находим множество уникальных и полезных свойств в аморфных телах, а представление об агрегатном состоянии вещества вовсе ломает границы между хаосом и порядком. Наиболее распространенное вещество на поверхности Земли — вода — постоянно превращается из кристаллического льда в жидкость или пар. Вряд ли кто-то сможет убедительно доказать, что в общем случае хаос проще порядка. Да и в первоначальном смысле первородный Хаос никак не может быть проще своего творения. Очевидно, что в процессе развития многие системы усложняются, становится более сложной и общественная система. Однако, как мы отмечали ранее, это не означает, что она становится более упорядоченной. Первичность хаоса не означает этой простоты и в художественном контексте. Интересное представление о Хаосе предлагает нам Роджер Желязны и его литературные последователи. Для них Хаос — это первичный мир, хоть и отличающийся физически от миров, являющихся его порождением (у Р. Желязны — отражением), но обладающий общими с ними законами человеческого бытия. Эти миры действительно одинаково сложны, поскольку являются многократным отражением (и преломлением) друг друга. В этом смысле проще или сложнее выглядит мир Средневековья, или современный мир, или предполагаемый мир отдаленного будущего? Значит, и здесь присутствует субъективное начало в оценке относительной простоты и сложности.

Более того, развитие предполагает опережающее, а не догоняющее упорядочение общественных отношений. С другой стороны, упорядочение может быть направлено на понижение сложности общественных отношений путем их рационализации. В этом смысле мы связываем рассматриваемые антитезы в идее управления сложностью общественных систем через достижение более высоких состояний их упорядоченности.

Диалектика общего и частного часто применяется в философских исследованиях хаоса и порядка. Некоторые мировоззренческие концепции утверждают более общую природу порядка и рассматривают хаос как проявление его турбулентности. Естественно-научные концепции утверждают, что первичен природный хаос, а вторичными являются формы его организации, т. е. локальная упорядоченность материи и поля. Между тем в общественной жизни превращение порядка в хаос и хаоса в порядок может происходить по общим и частным причинам.

В этом плане примечательна идеографическая [13] концепция о роли личности в истории. Ее художественной экстраполяцией является проблема причинно-следственных связей, когда задавленная в прошлом бабочка становится причиной рождения нового мира будущего. По этим причинам мы вполне можем допустить существование во времени и пространстве множества миров, наполненных хаосом и порядком, которые одновременно являются общим их свойством и частными проявлениями, например, в интерпретации Р. Желязны.

Движение от хаоса к порядку в процессе развития имеет всеобщую природу применительно к историческому процессу. Но движущими силами этого развития являются множественные частные проявления. Это и целенаправленные действия отдельных личностей, и коллективные усилия и общественные движения. Природа этой частной активности различна в мотивах и стимулах. Иногда она направлена на сдерживание общественного развития и порождает нарастание хаоса. В общем случае мы имеем большие совокупности частных устремлений различных элементов общественной системы, действующих в целях достижения общественного порядка или общественного беспорядка. Рационализация общественных отношений направлена на снижение числа частных дезорганизующих проявлений, а следовательно, на их упорядочение.

Случайное и закономерное необходимо нам для расширения наших представлений о хаосе и порядке потому, что эти противоположности используются при философском обосновании такого представления, как синергия [14]. Однако и в более общем плане интересно установить, может ли быть структурированным хаос и много ли случайных проявлений в упорядоченной системе. В связи с этим можно вспомнить вполне научное представление о детерминированном хаосе (к нему мы обратимся во второй части книги) и заодно обсудить проблему избыточности правового регулирования (один из изучаемых вопросов шестой части книги).

Так или иначе, но при ближайшем рассмотрении становится понятно, что в процессе перехода от хаотических состояний к упорядоченным и обратно велика роль случайных явлений. Вместе с тем такие процессы подчинены и открытым закономерностям, которые мы подробно обсудим ниже. Проблема случайного и закономерного в процессе упорядочения общественных отношений прочно связана с проблемой детерминированного развития общественной системы. Закономерности общественного развития различной природы являются детерминантами развития либо деградации общественных систем. Выявление этих закономерностей и направленное воздействие на их течение — единственный способ управления упорядочением общественных отношений. Вместе с тем случайные общественные проявления, являющиеся частными и обусловленными волей отдельных элементов общественной системы, становятся альтернативными способами управления общественными отношениями. Они создают отклонения от наблюдаемых закономерностей, которые могут быть весьма значительными. При этом, конечно, мы не должны уклоняться от философского дискурса об особой природе закономерностей общественного развития и их обусловленности множественностью частных проявлений.

Наконец, в контексте предмета исследования не следует забывать о противопоставлении рационального (разумного) и иррационального (неразумного). Обыденное представление о хаосе как о полном отрицании какого-либо порядка скорее иррационально. Вместе с тем созидающий первичный Хаос, вероятно, рационален. Однако не менее иррационален идеальный (абсолютный) порядок, ибо он означает прекращение движения и развития.

В системе ценностей человека те из них, которые мы признаем рациональными, требуют установлений определенного общественного порядка, поддерживающего эти ценности. Иррациональные ценности этим порядком должны угнетаться. Однако отсутствие общественного согласия о системе рациональных ценностей неизбежно приводит к противостоянию установленному порядку либо небрежению им. Такие антиобщественные проявления создают в упорядоченном бытии хаотические прорехи, разъедая и разрушая его.

В связи с этим возникает проблема упорядочения общественного поведения в системе многообразных рациональных и иррациональных ценностей для достижения равновесных состояний, т. е. состояний, при которых граница между хаосом и порядком не смещается. Сохраняя локальную (во времени и пространстве) упорядоченность общественной системы, мы осуществляем управление ее развитием без больших потрясений и утрат.

Таким образом, после обсуждения представлений о хаосе и порядке с использованием диалектического подхода нами в определенной степени актуализирована известная философская концепция единства противоположностей применительно к системе общественных отношений вообще и отношений вокруг рациональной системы ценностей в частности.

До сих пор мы обсуждали представления классической философии, берущей свои начала в античности. Представляет несомненный интерес обращение к философии Востока. Здесь представление о Хаосе связано с философским развитием («Дао дэ цзин») древнекитайской мифологии. Космогонический образ прародительницы Нюйва, преображающийся из ничего в «десять тысяч вещей», развивается у Лао-цзы в пустоту — творящую начало. Антитеза хаоса и порядка прямо упоминается Лао-цзы в 20 главе «Как хаотичен [мир], где все еще не установлен порядок». Дважды упоминается порядок по отношению к обществу и управлению им: «Спокойствие создает порядок в мире… Наведение порядка надо начать тогда, когда еще нет смуты».

Конфуций, отталкиваясь от сконструированного им социального идеала, сформулировал основы того социального порядка, который хотел бы видеть в Поднебесной: «Пусть отец будет отцом, сын — сыном, государь — государем, чиновник — чиновником», т. е. пусть все в этом мире хаоса и сумятицы станет на свои места, все будут знать свои права и обязанности и делать то, что им положено. Таким образом, порядок представляется философами Востока как организующее начало, в том числе и в общественной жизни.

Непрерывное движение общества от состояния хаоса к порядку и движение в противоположном направлении отчасти напоминает нам волновой процесс. Обусловлен такой чередующийся характер движения множественными влияниями тех самых диалектических противоречий, о которых мы рассуждали выше. Множественность частных, рациональных и иррациональных воздействий смещает поведение социумов от равновесного состояния.

Однако статистически они не усредняются, поскольку действуют некие фундаментальные закономерности периодического характера, природа которых требуют отдельного изучения. В частности, это движение ассоциируется с волновыми процессами в экономике (Кондратьевские циклы [15], кризисные проявления и т. д.). Чередование нарастающего хаоса и порядка в обществе имеет объективную сторону и подвержено субъективным воздействиям. На графике (рисунок 2) волновой процесс [16], отражающий изменение интегральной степени упорядоченности общественной системы (например, в мировом контексте), определен в области значений G от 0 до 1, где нулевому значению соответствует гипотетический первичный Хаос, а значению равному 1 — абсолютный порядок. Функция изменяется внутри данного диапазона вдоль оси, соответствующей значению 0,5, т. е. вокруг динамически равновесных значений хаоса и порядка (оранжевая волна).

При этом функция будет апериодической и слабо затухающей (т. е. амплитудные значения будут с течением времени уменьшаться), и мы будем обсуждать природу этой закономерности в последующих главах.

Подтверждение такого поведения общественной системы мы наблюдаем в обозримой истории человечества во всех цивилизациях, если обращаемся к проявлениям военной активности как экстремальным общественным хаотическим состояниям. Более того, нами может быть определен период активности. Полное изменение цикла происходит за 20—30 лет. Это очень хорошо видно по истории войн, например, на Европейском континенте начиная с IX века. Это вовсе не означает, что войны не могут происходить в промежутках между циклами, но если учитывать масштаб военных событий, то все они располагаются в пределах приведенной выше зависимости.

После достижения современного состояния функция будет описывать прогнозируемое будущее и в некоторой отдаленной перспективе ее амплитудные значения, т. е. отклонения от равновесия станут асимптотически малыми — достигается квазистатическое состояние, или квазистатический гомеостазис.

При этом под квазистатическим гомеостазисом (др.-греч. ὁμοιοστάσις от ὅμοιος «одинаковый, подобный» + στάσις «стояние; неподвижность») мировой общественной системы мы понимаем саморегуляцию, способность открытой общественной системы сохранять постоянство своего внутреннего состояния посредством скоординированных реакций, направленных на поддержание квазистатического равновесия (стремление системы воспроизводить себя, восстанавливать утраченное равновесие, преодолевать сопротивление внешней среды).

Квазистатический гомеостазис как исход показывает возможность достижения определенной общественной гармонии, постоянства общественного хаоса и порядка, когда нет необходимости упорядочивать систему извне для преодоления нарастающих хаотических проявлений (консервативный исход).

Если принять за истину, что в процессе развития человечество увеличивает степень упорядоченности общественных отношений во времени, то мы будем наблюдать волновой процесс, смещающийся относительно оси ординат в направлении его возрастания (зеленая волна). При этом среднее значение соотношения порядка и хаоса также смещается от равновесного состояния в область больших значений, и в отдаленном будущем значения затухающей функции будут асимптотически [17] приближаться к единице (гипотетический гомеостазис с предельной упорядоченностью). Степень упорядоченности системы будет максимально возможной, и хаотических проявлений не будет вовсе. Это идеальная и субъективно предпочтительная картина будущего, которая тем не менее ведет нас к вероятному замедлению общественного развития (как эволюционного, так и революционного).

Если предположить, что общество будет развиваться по хаотическому сценарию, т. е. степень упорядоченности будет снижаться, то будет наблюдаться дрейф равновесных значений затухающей функции в область минимальных значений, и в отдаленной перспективе затухающая функция будет асимптотически приближаться к состоянию полного хаоса (гипотетический распад общественной системы с предельной хаотичностью). Это может привести к глобальной мировой катастрофе с распадом культуры и гибелью рода человеческого (апокалипсический исход [18]). Понятно, что такой исход является крайне нежелательным.

Подобная гипотетическая интерпретация прогнозируемых состояний упорядоченности общества весьма показательна, поскольку она придает смысл властным и иным организующим или самоорганизующим действиям, направленным на преодоление хаотических проявлений и повышение степени упорядоченности системы. Вместе с тем, как мы увидим далее, в этой интерпретации могут читаться и другие смыслы.

Нам важно увидеть, какой из представленных исходов связан с выбором обществом тех или иных приоритетов и систем ценностей (рисунок 3).

Для этого необходимо установить зависимость между степенью упорядоченности общественной системы (мировой) G и интегральным показателем рациональности человеческих ценностей N.

Интегральный показатель рациональности ценностей будет в нашем случае характеризовать степень вовлеченности индивидуумов в систему рациональных ценностей. Значение показателя N, равного 1, соответствует тому, что все члены общества разделяют эти ценности и между ними не возникает никаких противоречий. Более того, эта система ценностей полностью разделяется властью, и поэтому нет оснований для конфликтов между властью и обществом.

Наиболее вероятным графиком функции будет прямая (синяя) линия, определенная в области значений G от 0 до 1 по обеим осям, т. е. упорядоченность системы будет расти пропорционально росту вовлеченности индивидуумов в рациональную систему ценностей. Тогда в рамках рассматриваемых сценариев апокалипсический исход будет соответствовать приверженности максимального числа членов общества иррациональным ценностям, тогда как предпочтительная картина будущего связана с достижением почти 100% приверженности индивидуумов рациональным ценностям.

Рассмотренные нами представления могут быть использованы в дальнейшем в качестве теоретико-методологической основы построения будущей системы общественных отношений, связанных с формированием системы всеобщих рациональных ценностей.

Для этого рассмотрим далее роль управляющих внутрисистемных воздействий (детерминирующих факторов) в процессе формирования общественной системы рациональных ценностей. Для этого вернемся к графику на рисунке 2, который показывает нам, помимо линейной, две альтернативные зависимости. Зависимость, аппроксимируемая [19] степенной функцией [20], будет характерна для ситуации, когда власть и общество приобщаются к рациональной системе ценностей через приобретаемый негативный опыт (опыт последовательного самосовершенствования). При этом власть и самоорганизация общества слабы настолько, что до поры попустительствуют даже незначительным хаотическим проявлениям, основанным на иррациональных ценностях, либо иррациональна сама власть, которая является при этом сильной и которой в течение длительного времени не в состоянии противостоять общество, в большинстве разделяющее систему рациональных ценностей.

Зависимость, аппроксимируемая показательной функцией [21], характеризует ситуацию, при которой порядок достигается путем подавления меньшей части иррационально настроенного населения рационально настроенной сильной властью. При этом рост вовлеченности населения в рациональную систему ценностей связан с «перевоспитанием иррациональной оппозиции».

Данные зависимости показывают нам, что соотношение силы власти и самоорганизующих общественных начал должны быть максимально гармонизированы (в мире в целом) вокруг рациональной системы ценностей всеми имеющимися в распоряжении общества и власти средствами. Очевидно, что та часть человечества, которая будет следовать вторым путем, достигнет более упорядоченных состояний быстрее, а оставшаяся часть будет «догонять» ее (возможно, более болезненно). Впрочем, об этом свидетельствует и прошлый, и современный социальный опыт человечества.

Самым слабым моментом в достижении такой гармонии является субъективизм в системе человеческих оценок рациональности тех или иных ценностей. По многим из них современное общество так и не может договориться (например, проблема смертной казни в контексте ценности человеческой жизни). Субъективизм мировоззренческих позиций лежит в основе либеральной идеи [22], которая разделяется большей частью современного «цивилизованного мира», поэтому некоторые иррациональные ценности остаются допустимыми, хотя и ограничиваемыми общественными интересами.

Выход из этой сложной ситуации видится нами в постулировании [23] системы всеобщих рациональных ценностей как условии достижения гомеостазиса общественной системы через ограничение возможностей для приверженцев ложных ценностей, всемерное поощрение рационального поведения и целенаправленных действий, направленных на воспитание рационального поведения у последующих поколений.

Для большей определенности следует оговорить глобальный характер обсуждаемой модели. В прошлом, в современности и, по-видимому, в ближайшей перспективе локальные процессы будут значительно отклоняться от общемировых. Представленные на рисунке 1 зависимости в этом смысле являются суперпозицией локальных волновых процессов, протекающих в разных частях планеты, а тем более в разных странах и населенных местах.

Очевидно, что поле локальных состояний и их изменений может не совпадать с общемировой тенденцией, но в весовом отношении его влияние может быть весьма незначительным. Однако и малые отклонения могут локально разрушать систему рациональных ценностей (к этой позиции мы будем обращаться неоднократно в различных частях нашей книги), что требует соответствующей реакции от акторов [24] управления упорядоченностью.

Таким образом, задача управления степенью упорядоченности общественной системы распадается на задачи управления степенью упорядоченности локальных подсистем.

Отсутствие общей системы рациональных ценностей у акторов управления разными локальными подсистемами приводит к росту хаотических проявлений, ибо разнонаправленный локальный порядок и есть проявление общего хаоса.

Современность является ярким примером таких проявлений, возникающих на фоне культурных, идеологических, политических и экономических противоречий (разных представлений о порядке) между различными акторами управления, ориентирующимися на различные системы ценностей. Некоторые из таких локальных проявлений настолько обостряют внутрисистемные противоречия, что становятся угрозой миропорядку в целом.

С одной стороны, это дополнительный довод в пользу глобального постулирования системы рациональных ценностей, с другой — просто повод задуматься о социально-политической, правовой и экономической реконструкции мировой общественной системы.

Философское обсуждение наших интуитивных умозаключений требует их теоретического оформления. Оно видится нами в использовании многочисленных научных теорий и гипотез, уже изобретенных изощренным человеческим умом и даже протестированных путем проведения не всегда человечных натурных экспериментов. Далее представим основные обобщения теории футураструктурологии, связанные с этими научными теориями и гипотезами (без детального раскрытия всего массива научных знаний, иначе нам пришлось бы написать несколько дополнительных томов-приложений):

— сложность [25] общественной системы и ее подсистем растет с уровнем социальной организации общества;

— сложность общественной системы характеризуется детерминированным [26] поведением ее подсистем и системы в целом;

— наблюдается суммация детерминирующих факторов при переходе от одного уровня социальной организации общества к другому;

— детерминирование системы может повышать либо понижать ее хаотичность (упорядоченность). Хаотичность системы (подсистемы) в общем случае не является суммативной хаотичности ее подсистем.

Приведенные нами обобщения образуют теоретическую основу наших представлений об обществе как следствии теории общественных систем [27], теории сложности [28] и теории хаоса [29] (если кому-либо покажется интересной проблема математической интерпретации этих обобщений для доказательства их истинности, мы будем весьма комплементарны).

Для завершения наших теоретических обобщений нам следует раскрыть сущность детерминирующих социальную систему факторов. Интуитивно мы понимаем, что эти факторы [30] могут иметь различную природу при переходе от одного уровня социальной организации к другому.

Поскольку на первом уровне социальной организации находится ее первичный элемент, то есть собственно личность, то следует рассмотреть вопрос о ее самодетерминации (самоопределении). С современной точки зрения мы не находим другого обобщенного философского взгляда на самоопределение личности, кроме мировоззрения человека. Именно оно является основной детерминантой его поведения.

Появление хотя бы одной другой личности и их взаимодействие неизбежно приводит к трансформации мировоззрений каждой личности в той или иной степени, и это следующий уровень социальной организации, который мы можем назвать элементарным (первичным) сообществом. Блестящей литературной иллюстрацией поведения личности и ее трансформации в элементарном изолированном социуме является первая часть романа Даниэля Дефо о Робинзоне Крузо и Пятнице.

На следующих уровнях социальной организации (семья, коллективы, поселенческие сообщества, народности и нации, человечество в целом) взаимодействие больших и малых групп личностей (подсистем) создает условия для достижения согласия на основе единства системы ценностей, которая чаще всего выражена в моральных и/или юридических нормах поведения, детерминирующих эти подсистемы. Эти нормы дифференцированы по каждому уровню социальной организации и имеют неравную обязывающую силу, которая повышается от уровня к уровню. Обращение к ценностям позволяет нам продолжить наши обобщения на основе аксиологического подхода. Вот некоторые, наиболее значимые для нас, из этих обобщений.

— Хаотичность и упорядоченность общественной системы (ее подсистем) зависима от следования той или иной системе ценностей. Если та или иная система ценностей является основной системой, детерминирующей поведение на всех уровнях социальной организации, то достигается некая детерминированная упорядоченность системы — гомеостазис.

— Обеспечение единства системы ценностей в мировой общественной системе достигается следованием всеобщим рациональным ценностям, которые естественным образом присущи каждой ее подсистеме и каждой личности (в дальнейшем мы назовем их постулированными ценностями). Как мы увидим далее, эта система ценностей состоит из двух подсистем: телесной и духовной. Ее исчерпывающая характеристика будет дана нами в следующей главе.

— Вымышленные на основе исторического опыта общественные ценности, противонаправленные постулированным ценностям, иррациональны и являются источниками хаотических состояний системы. Их мы также обсудим в следующей главе.

— Устойчивость общественных систем (способность общества противостоять распаду под воздействием хаоса) снижается с повышением их сложности, если они или их подсистемы детерминированы непостулированными (иррациональными) ценностями. При этом самая низкая устойчивость у самой сложной социальной системы — человечества. Это является причиной мировых воин, глобальных экономических кризисов, ценностных идеологических противостояний.

— Детерминирующие воздействия, направленные на критическое снижение устойчивости сложных социальных систем, могут быть весьма слабыми («эффект бабочки» [31]). При этом они почти всегда оказывают обратное воздействие на источник ввиду закрытости человечества как глобальной социальной системы («эффект бумеранга» [32]). Эту тему мы обсудим в следующей части I тома.

Таким образом, обобщения 5—9 становятся прямыми следствиями из обобщений 1—4 и завершают построение теоретических основ футураструктурологии. В дальнейшем мы будем рассматривать развитие общественных систем (подсистем) на основе этих обобщений.

Наше обращение к системе рациональных ценностей и избранный аксиологический подход к изучению проблем человечества в целом определяют методологические основы науки футураструктурологии.

Размышления о методологии футураструктурологии мы начинаем с обращения к известной концепции, именуемой гильотиной Юма, устанавливающей аксиологическое противопоставление внутри известной дихотомии «есть» и «должно быть». В этой довольно непосредственной игре разума Дэвида Юма выразилась субъективность оценок относительно того, что, по нашему мнению, присуще человеку (или богу) и что мы все хотели бы в нем видеть. Однако, на наш взгляд, Юм рассматривал эту проблему вне временного контекста, поскольку речь шла о состоявшемся человечестве и человечестве, которое, по его мнению, не состоялось. Юм не включил в свои рассуждения надежды на совершенствование человека в будущем и не увидел такое движение в прошлом.

Следуя Юму, мы восполним этот пробел и расширим дихотомию [33], добавив к ней состояния «было» и «будет». Таким образом, мы можем вести речь о неправильном четырехугольнике, на противоположных горизонтальных сторонах которого расположены полярные состояния человеческой природы «было, или человек прошлого» — «будет, или человек будущего», который в процессе непрерывного исследования нами его природы постоянно находится в противопоставлении «есть» и «должно быть», расположенных на двух вертикальных противоположных сторонах. Графическое представление, в котором расстояние между «есть» и «должно быть» при нашем движении из прошлого в будущее уменьшается, говорит о том, что в прошлом человек был весьма далек от своего совершенного образа (который строил Юм), но в будущем есть надежда на приближение природы человека к идеальному ожидаемому состоянию, когда вершины почти сходятся.

Не вызывает сомнений, что наш древний предок, не отягощенный морально-этическими представлениями, даже не задавался вопросом о моральном самосовершенствовании. Возникновение и распространение общественной морали и этики требовало от человека все более критического отношения к собственному общественному бытию, и разрыв между идеальными образами человека и его несовершенной натурой уменьшался. Однако в некоторый момент (не обязательно юмовского времени) человечество способно осознать, что этот разрыв становится критическим. Возможно, что этот урок мы получили в период Второй мировой войны, а возможно, не получили его вовсе.

Далее человечество должно вырабатывать правила общественного поведения, которые должны изменить его внутренний образ, постепенно приближая его к будущей морально-этической парадигме. Это движение ожидаемо должно завершиться состоянием, когда абсолютное большинство людей в своем общественном бытии отвечает представлениям о совершенном человеке.

Далее мы используем наше развитие юмовской гильотины для построения методологических основ футураструктурологии на основе известных подходов Джона Кейнса — старшего, связанных с проблемой позитивистской и нормативной общественной науки [34]. Для этого развернем поле научных общественных теорий вдоль воображаемого «временного ствола общественных отношений — ствола общественного бытия» (рисунок 5).

Разместим человеческие сообщества на горизонтальных срезах ствола на каждом временном этапе его развития и присвоим каждому индивидууму определенное состояние системы его внутренних ценностных установок, которое, возможно, будет изменяться на протяжении его жизни. Множество индивидуумов с общими ценностями в каждый момент времени будут создавать «поле общественных ценностей», порождающее определенное общественное поведение, которому вне ствола будет соответствовать адекватная научная общественная идея (гипотеза или теория), объясняющая (отражающая) это поведение. Различные поля общественных ценностей будут соответствовать различным общественным научным идеям, которые по определению будут позитивистскими, т. е. основанными на фактах «реального мира человека».

«Научная сила» или значимость этих идей, очевидно, будет обусловлена широтой того или иного поля общественных ценностей или количеством следующих им индивидуумов. Расширение или сужение того или иного поля ценностей будет способствовать возвышению одних позитивистских идей и угасанию других.

Очевидно, что объединение людей вокруг системы рациональных ценностей в будущем (по принципу четырехугольной юмовской гильотины) приводит к консолидации общественной науки вокруг единой системы научных теорий, которая и является обществоведческой наукой будущего.

Далее, следуя Кейнсу-старшему, образуем систему нормативных общественных знаний, направленных на рационализацию общественных ценностей. Если сила таких теорий становится абсолютной, это означает, что такие ценности разделяются большей частью человечества. Тогда система более ранних позитивных теорий сворачивается, а система нормативных теорий расширяется, незамедлительно превращаясь в систему новых позитивных теорий, которой соответствует новое поле рациональных общественных ценностей. В этом смысле горизонтальный срез ствола общественного бытия позволяет нам судить о степени упорядоченности общественных отношений в соотношении хаотических и упорядоченных индивидуальных проявлений. Это измеритель качества продвижения нормативной теории в обществе, обусловленный социальной зрелостью его членов в каждом моменте времени.

Если нормативная теория не разделяется большей частью общества, горизонтальные срезы говорят нам о замедлении процессов рационализации общественных отношений.

Следует заметить, что представленная нами интерпретация состояний общества и общественных знаний на горизонтальных срезах исторического процесса уже имела место в методологии научного исследования. Фаддей Зелинский в своей «Религии эллинизма» рассказывает о применяемом им методе горизонтальных временных срезов эллинистической мифологической культуры при проведении ориенталистского [35] изучения влияния греческого мифа на Новый Завет. Более того, хотя Зелинский и не указывает на эту особенность, он (как и другие ориенталисты) выстраивает вокруг таких исследований нормативную систему общественных мифологических знаний, правда, касающуюся исторического прошлого.

В настоящем новая система нормативных общественных знаний образует первичное содержание науки футураструктурологии. При движении в будущее ее нормативная функция снижается, а формирующаяся новая система общественных позитивистских знаний приближается к состоянию, предсказанному нормативной теорией.

Это вовсе не означает кризиса футураструктурологии. На самом деле она и в дальнейшем будет открывать новые рациональные ценности человека будущего, а также предлагать рецепты по их утверждению в человеческом обществе.

Представленные рассуждения предлагают нам и новое решение проблемы Wertfreiheit [36] (свободы общественной науки от ценностей). Дискурс об освобождении науки от ценностей не имеет смысла в условиях, когда не только нормативные, но и позитивные теории основаны на аксиологическом подходе, тем более что любая позитивная теория является отражением общественного поведения, основанного на господствующей системе ценностей, т. е. ценностный аспект всегда присутствует в такой позитивной теории.

Таким образом, в дальнейшем нашей основной задачей становится построение современных основ нормативных знаний общественных наук, использующих аксиологический подход к формированию системы рациональных общественных отношений в будущем.

С теоретико-методологических позиций невозможно не затронуть тему истинности футурологических знаний и теории футураструктурологии. Проблема истинности футурологических гипотез всегда была связана с выбором критериев. При этом, поскольку речь шла о будущем состоянии мира, упор всегда делали на прогностические критерии истинности. Собственно проблема истинности прогноза трансформировалась в проблему его достоверности. Достоверность прогноза — это степень осуществления прогноза при полном соблюдении сформулированных условий. Здесь достоверность прогноза определяется полнотой и достоверностью используемой информации, а также правильностью выбранной методики прогнозирования. Достоверность прогноза связана с различными другими его характеристиками, прежде всего с его качеством. Ошибка прогноза — апостериорная [37] величина отклонения прогноза от действительного будущего состояния объекта. Чем дальше отодвинута от нас перспектива футурологического прогноза, тем менее достоверен результат, тем больше вероятность ошибки.

Проблема достоверности экономических прогнозов побудила Владимира Базарова-Руднева к исследованию проблемы нормативных прогнозов. Впервые в начале ХХ века был сформулирован принцип выявления оптимальных путей решения перспективных проблем экономики на основе заранее заданных критериев. Распространив данный подход на всю совокупность общественных отношений, мы можем увидеть возможности для нормативного научного определения достоверной перспективной картины общественной жизни. И в этом смысле мы имеем дело с футураструктурологическим прогнозом, который естественным образом преобразуется в футураструктурологический процесс построения мира будущего. Истинность прогноза будет обусловлена силой нормативной футураструктурологической теории (всей совокупности ее критериев), т. е. тем, насколько широко эта теория будет воспринята и поддержана обществом будущего.

Методология футураструктурологии в некотором смысле соединима с методологией истории. Действительно, мы воспринимаем историю как науку об изучении человеческого прошлого (исключая часть естественной истории). Но история существует, пока существует человечество. Следовательно, история далекого будущего будет исследовать процесс построения этого будущего (как данность), то есть будет исследовать предмет современной футураструктурологии. Если предмет исследования этих наук един, а исследователи всего лишь находятся в разных временных интервалах, то они могут применять похожие, но в то же время различающиеся методы научного размышления. По Александру Лаппо-Данилевскому, одним из основных методологических подходов к изучению истории является метод исторического построения, который устанавливает принципы и приемы, на основании и при помощи которых историк, объясняя, каким образом произошло то, что действительно существовало, строит историческую действительность. Тогда возможно, что футураструктуролог в процессе изучения путей построения будущего человечества устанавливает принципы и приемы, на основании и при помощи которых объясняется, каким образом произойдет то, что будет существовать и создавать историческую перспективу (насколько такое словосочетание уместно). Если использовать образную аналогию, то это как рукав куртки, вывернутый в противоположном направлении (наизнанку). К сожалению, в своем фундаментальном труде, насколько нам известно, А. Лаппо-Данилевский не дошел до второго отдела второй части и не разъяснил миру методологию исторического построения, но ничто не мешает нам обсудить, какие принципы и приемы позволят нам исследовать пути построения мира человека будущего. Эти принципы должны быть обоснованы путем выявления заключающейся в них истины. Но истинность знаний о будущем мы уже связали с их нормативностью. Следовательно, наша задача заключается в формулировании методологических принципов, которые позволяют получить истинные нормативные знания о путях построения будущего, основанного на рациональных ценностях.

Первый из этих принципов заключается в следующем: выбор рациональных ценностей должен быть очевидным и бесспорным, мы не должны испытывать даже малых сомнений относительно того, что в рассматриваемой перспективе эти ценности могут быть утрачены человечеством. Руководствуясь первым принципом, следует изучить ретроспективу человеческих ценностей и выявить те из них, что присущи его внутренней природе и встречаются повсеместно, то есть в той или иной степени свойственны всем людям и во все эпохи. Также следует увериться, что в процессе своих эволюционных [38] изменений эти ценности не утрачивают своего особого значения для каждого человека. Наконец, следует отделить иррациональные ценности и установить их деструктивное воздействие на человека и общество, которое обязательно заставит их отказаться от этих ценностей в ближайшей или отдаленной перспективе. Все это позволяет нам построить систему будущих рациональных ценностей.

Второй методологический принцип заключается в формулировании на основе системы рациональных ценностей таких постулатов (нормативных основ знаний о построении будущего), которым должны следовать люди, чтобы система рациональных ценностей стала реальностью для большинства и степень упорядоченности общественной жизни повышалась, а хаотические проявления становились малыми. Этому вопросу будут целиком посвящены все последующие главы первой части книги.

Третий методологический принцип заключается в необходимости построения на основе постулатов футураструктурологии основ нормативных общественных знаний (научных теорий), которые бы объясняли закономерности достижения обществом того состояния, которое мы можем назвать миром рациональных ценностей. Последнее не означает, что автор ставит перед собой совершенно недостижимую задачу создать всю систему знаний о построении будущего. Такая задача по силам большому числу профессиональных исследователей, каждый из которых посвятит свою жизнь проблемам эволюции-революции своей области научных знаний. В этой книге будут воспроизведены наши размышления о парадигмах традиционных и синтетических областей научных знаний в процессе их эволюционирования в направлениях, заданных футураструктурологической наукой.

Круг их может быть очерчен вполне определенно. Прежде всего это экономика и некоторые социологические (демографические и социально-географические) знания. Их мы предполагаем рассмотреть уже в первом томе. Во втором томе мы продолжим рассматривать вопросы эволюции социологии и обратимся к политологическим аспектам будущего мироустройства. Не обойдем вниманием вопросы культурологии и религиоведения и завершим второй том вопросами эволюции права. В третьем и четвертом томах мы обратимся к вопросам наук об изменении внутреннего и внешнего мира человека будущего, что соотносимо с современными знаниями о биологической природе человека, с градостроительством и инженерным знанием, а также с некоторыми вопросами экологии. Также позднее мы рассмотрим вопросы обеспечения безопасности среды обитания, управления развитием и другие вопросы прикладной футураструктурологии.

Последовательно применяя три упомянутых методологических принципа, мы развернем для читателя футураструктурологический процесс как действительную историческую перспективу, как систему возможностей обретения нового мира естественного для человека будущего, позволяющую не совершить роковых ошибок и не попасть в исторический тупик.

Нормативная природа истинности футураструктурологического знания в методологическом плане приводит нас к поиску системы знаний о возможном будущем мироустройстве, которая будет абсолютно соответствовать системе рациональных ценностей для большей части человечества.

Распространяя нормативные футураструктурологические знания средствами веры и пропаганды, мы способны достичь состояния того мироустройства, которое будет действительно предпочтительным для абсолютного большинства людей, т. е. приведет общество будущего к упорядоченному состоянию (гомеостазису общественной системы), и в этом заключается четвертый методологический принцип.

Все умозаключения, которые мы приводили выше, основаны на следовании философии антропоцентризма, то есть на материалистическом мировоззрении. В последующих главах мы и далее будем следовать этой философии. Однако для большого числа людей, которые следуют в той или иной степени теоцентристским или космоцентристским концепциям бытия, являясь при этом «добрыми людьми», мы сделаем следующее философское отступление.

Если совершить переход от научной интерпретации к религиозной (мифологической) и попытаться обосновать наиболее разделяемую современниками религиозно-философскую концепцию построения мира, то она может заключаться в следующем. Демиург [39], сотворив этот мир из хаоса, создал в том числе и человеческий разум, в который он вложил (может быть, случайным образом) часть своей жажды к созиданию порядка в виде нового мира. Получив этот дар, человечество долго и мучительно продолжило созидать новый мир, в том числе совершенствуя себя и отношения между творцами. На этом пути ему препятствовало индивидуальное мировоззрение, которое вносило свое представление об устройстве нового мира. В результате, не сумев договориться (не построив свою Вавилонскую башню), люди стали строить новый мир каждый по-своему, порождая в некоторые моменты истории вместо мира порядка — мир нового хаоса. Демиург же устранился от дальнейшего созидания мира человека в этом моменте бытия и препоручил человека самому себе.

Далее только от людей зависит, сумеют ли они найти внутреннее и внешнее согласие с собой и друг с другом, создадут ли они мир нового порядка или скатятся в хаос и погибель всего человечества (не усвоив «уроки Золотого века [40] и Всемирного потопа» [41]). Для этого им надо построить такую новую систему правил жизни, которая будет соответствовать первичному замыслу Демиурга и которой они будут следовать неукоснительно на своем трудном пути к совершенному миру порядка. Это единственный залог успешности строительства новой Вавилонской башни — символического образа будущего мироустройства.

Глава 1. Эволюция ценности человеческой жизни. Первый постулат футураструктурологии

Жизни — в полном смысле слова!

Жизни дайте — умоляю.

Вихря жизни! Жизни снова!

Жизни, жизни я желаю!

Задыхаюсь… Жизни больше!

Жизни, сколько капель в море.

Жизни бездну! Жизни столь же,

Сколько в мире зла и горя!..

И. Северянин

Ценность человеческой жизни следует рассматривать в личностном и общественном планах, находящихся в диалектической взаимосвязи. Утверждение идеалов гуманности в человеческом обществе ведет нас по пути возвышения ценности жизни каждого человека. Вместе с тем предшествующие исторические периоды пестрят примерами античеловечности.

В личностном плане ценность собственной человеческой жизни унаследована от предков человека и порождается инстинктом выживания (самосохранения) особи. Будучи обогащенным разумом и чувствами, этот инстинкт развит у человека так, как не развит у любого другого высшего животного. В отличие от других животных, человек способен осознавать и прогнозировать опасности, угрожающие его жизни. Вместе с тем многие инстинктивные способности животных предчувствовать опасность человеком утрачены. Для человека ценность собственной жизни абсолютна. Вероятнее всего (вне религиозной концепции переселения души), только человек среди всех высших животных способен осознать неизбежность конца жизни и наступления смерти. В связи с этим ценность жизни в сознании человека существенно повышается, так как осознается ее временность. Древний человек, наименее защищенный от внешних опасностей и имевший относительно небольшую среднюю продолжительность жизни (тридцать-сорок лет), вероятно, осознал противоречие между жизнью и смертью и впервые испытал страх смерти, не связанный с ее непосредственной угрозой, — абстрактный страх перед абстрактной смертью. С этого момента ценность жизни стала для него главнейшей ценностью.

Вероятнее всего, общественные представления о ценности человеческой жизни формировались в глубокой древности и были связаны с формированием первичных человеческих сообществ — родов и племен. Стадное поведение, обусловленное инстинктами сохранения, трансформировалось у человека в осознание важности и необходимости сосуществования отдельных особей. Из этого возникло представление о ценности жизни других особей, близких ему по крови. Оставаясь эгоистом, древний человек защищал свой род от внешних опасностей из страха остаться в одиночестве — один на один с враждебным внешним миром. Кроме того, человек боялся утратить преимущества, связанные с родовым образом жизни: разделение обязанностей, совместную деятельность по добыванию пищи, постоянные сексуальные отношения, общение и т. д.

Эти обстоятельства обусловили появление общих представлений о ценности жизни каждого члена рода исходя из его ролевой значимости. Вероятнее всего, это стало причиной появления первичных морально-нравственных представлений [42]. Ввиду дифференциации личной ценности членов родового сообщества их утрата воспринималась по-разному. Неполноценные физически или умственно рассматривались как обуза, и ценность их жизни в глазах других членов сообщества была минимальной. При исследовании социального устройства диких сообществ в XIX веке был сделан вывод о том, что ценность жизни женщины и ребенка во многом уступает ценности жизни мужчины. Весьма яркую картину представлений о ценности жизни различных социальных групп в современном ему мире показал русский писатель Павел Засодимский в своем труде «Наследие веков. Первобытинстинкты и их влияние на ход цивилизации». Борьба за ареалы обитания родов, скорее всего, стала причиной избирательного отношения к ценности жизни членов другого рода. Сообщество идентифицировало свой род как ценность, тогда как другие сообщества рассматривались по степени создаваемой ими конкурентной угрозы данному роду. По-видимому, тогда же возникла дифференциация между ценностью жизни женщин и мужчин различных родов, поскольку женщины не представляли внешней угрозы и были средством для расширения возможностей воспроизводства рода с одной стороны, а иногда и более легкодоступной пищей с другой. В результате морально-нравственные представления древних были дополнены системой исключений, касающихся деления людей на своих и чужих. Следует отметить, что современные морально-нравственные представления весьма мало отличаются от примитивных представлений древних людей. Они лишь дополнены последующим опытом человеческого общества, который был однонаправлен в сторону снижения ценности абстрактной человеческой жизни по мере роста численности людей.

С появлением государственности произошло усовершенствование общественных способов дифференциации ценности жизни. Признавалась ценность жизни народа внутри каждого государства, и малоценной представлялась жизнь народов других государств. Внутри государства появилась сословная дифференциация [43] ценности жизни, признаваемая всем сообществом. Личная ценность жизни человека исходя из общественной морали определялась его сословной (кастовой) принадлежностью и местом во властной вертикали.

Становление рыночных отношений явилось переломным моментом в определении критериев ценности человеческой жизни. Общественная полезность человека стала определяться его местом в экономической жизни общества. Углубление классовых противоречий привело к тому, что для буржуазии общественная ценность человека ассоциировалось с размером его богатства, а для человека труда — с его профессионализмом. Стоимость человека как товара (характерная для рабского и феодального периодов) превратилась в стоимость [44] человека как носителя труда (включая творческие формы труда). Сохранение жизни членов стало заботой всего общества, поскольку все они являлись элементами единого экономического процесса, в результатах которого они были равно заинтересованы. Именно в этот период появляются системные общественные институты [45], направленные на повышение качества жизни членов сообщества: образование, здравоохранение, социальное обеспечение и др.

Вместе с тем национальная и сословная (классовая) дифференциация в отношении к ценности жизни человека продолжает углубляться. Особенно остро это проявляется в периоды революций, колониальных завоеваний и мировых войн.

Социалистическое мировоззрение, глубоко гуманистическое в теории, в процессе его практической реализации в XVIII — XX веках показало жесточайшие примеры античеловечности.

Современное общество, в большинстве своем приверженное либеральным идеям, к сожалению, демонстрирует все то же дифференцированное отношение к человеческой жизни.

Какие же могучие механизмы питают в человеческом обществе приверженность к осознаваемому им как тупиковому пути развития общественных отношений, основанных на антигуманном отношении к человеческой жизни?

Вера — едва ли не главный инструмент воздействия на отношение к жизни. Диалектика веры — в утверждении вечности духовной жизни (вечного существования души и после биологической смерти человека) и противопоставлении и внутреннем единстве жизни земной и небесной. Большинство религий выстраивает позитивную картину мироустройства, основанную на восприятии земной жизни как этапа «воспитания души», ее подготовки к загробной жизни. Чем нравственнее жизнь земная, тем вероятнее благостное существование души после смерти. Отдельные религиозные течения и взгляды, не встраиваемые в систему мировых религий, оценивают жизнь человека негативно. Они либо выводят жизнь человека за пределы религиозного мировоззрения (как ранние формы религий), либо рассматривают жизнь как ненужный этап перед переходом к вечной жизни.

Атеизм [46] абсолютизирует ценность жизни, ибо считает биологическую жизнь человека единственной ее формой. Определить степень ценности жизни для людей по степени приверженности их к вере или безверию, скорее всего, невозможно. Вместе с тем перспективы человеческого бытия неразрывно связаны с самоопределением в отношении к вечности загробной жизни и к ее биологической продолжительности.

Осознание человеком (и обществом) абсолютной истинности постулатов веры неизбежно трансформирует взгляд на земное существование до полного его отрицания. Вся человеческая история подвешена на тонком волоске сомнения, утверждающего, что, может быть, нет другой вечной жизни, а есть только та, которую ты проживаешь здесь и сейчас. Получи мы всеобщее и абсолютное свидетельство вечной загробной жизни — и неизвестно, как изменится наша земная жизнь. Пока сомнение живет внутри каждого разума, неизбывно его стремление к вечной жизни на земле или хотя бы к такому ее продлению, которое заставит пресытиться жизнью и возжелать ее окончания.

Поиск бессмертия [47] или долголетия — одно из основных направлений научной мысли. Достижение активного долголетия — одна из главных задач современной науки, которая при благоприятном стечении обстоятельств, скорее всего, будет решена в ближайшем будущем. Способы ее решения различны, и человечество уже движется в этом направлении несколькими равнонаправленными путями. Долголетие связывают в первую очередь с воздействием на генетически наследуемые процессы старения, связанные с прекращением при достижении некоторого возраста репродукции клеток человека. Долгоживущие биологические объекты, например некоторые растения и даже животные, сохраняют воспроизводство клеток в течение сотен и даже тысяч лет. Возможно, что направленное изменение генома [48] человека приведет к увеличению срока его жизни. Вторым возможным вариантом решения проблемы долголетия является замена изношенных органов и тканей тела их биологическими или техническими аналогами [49]. Получение искусственных фрагментов тел позволяет хирургическим путем омолаживать организм либо замещать его элементы сложными агрегатами. По-видимому, возможны и другие способы решения проблемы долголетия человека.

Как может повлиять растущая продолжительность жизни на отношение к ней как к абсолютной ценности — предмет нашего отдельного изучения.

Литературные поиски смысла жизни не раз побуждали авторов искушать своих героев достижением вечной жизни или вечной молодости. Решая моральные проблемы человеческого бытия, мыслители обращались к светлым и темным сторонам личности человека и убеждали, что достижение вечной жизни не всегда способствует моральному возвышению личности.

Мы склонны поверить в то, что они были правы, и в то, что рост продолжительности жизни, скорее всего, будет способствовать возвышению эгоизма. Радикальное увеличение продолжительности жизни не может не сказаться на репродуктивном поведении человека. Вероятно, что включатся социальные или популяционные механизмы, ограничивающие число рождений. Значительное число брачных союзов будут бездетными. Институт брака также будет претерпевать изменения. Сохранение брачных отношений в течение больших временных периодов менее вероятно, чем возвышение института неформальных половых связей, не обремененных деторождением и воспитанием новых поколений. Вместе с тем человек будет больше заботиться о собственной безопасности, поскольку личная ценность более продолжительной жизни потребует исключения рисков случайной преждевременной гибели. При данных обстоятельствах человек, скорее всего, откажется от таких личностных проявлений, как самопожертвование, экстремальное поведение, авантюризм. Индивидуализм [50] достигнет максимума. Мотивация поведения будет обусловлена интересами сохранения жизни. «Вечноживущие» будут постоянно находиться под страхом случайной смерти.

При регулируемом долголетии время жизни является способом метризации ее ценности. Это может означать, что человек будет приобретать дополнительные сроки жизни и принудительно лишаться их при попрании общественных интересов. При негативном стечении обстоятельств не исключено, что продление жизни приобретет форму специфической и наиболее востребованной услуги наряду с медицинскими услугами.

Сама возможность радикального увеличения продолжительности жизни не может не сказаться на отношении личности к вере. Отодвинутая в перспективу неизбежность смерти разрушит главный постулат веры о вечности исключительно загробной жизни. Скорее всего, религиозные институты при этом ослабеют, а вместе с верой подвергнутся сомнению и некоторые морально-нравственные религиозные догматы (отчасти мы наблюдаем это в нашей современной жизни). Новая нравственная основа общества, скорее всего, будет связана не с религиозной антитезой добра и зла, а с абсолютной ценностью земной жизни человека. Как это может сказаться на общественных отношениях, рассмотрим позднее.

Признание добра и зла как реально существующих первооснов бытия в религиозных верованиях порождено неосознанным диалектическим отношением древнего человека к оценке событий и явлений с точки зрения удовлетворения его внутренних желаний. Все, что противостоит человеку в его биологической и духовной жизни, является злом, включая и действия других людей. Все, что способствует в достижении поставленных целей и реализации желаний, является добром. В религии зло и добро было персонифицировано. Так появились их образные носители. Вместе с тем человек в оценке тех или иных событий часто не приходил к однозначному их позиционированию (добро это или зло), кроме того, и оценка разными людьми одних и тех же событий была различна: одни считали их проявлением добра, другие — зла. Философия этого процесса, с одной стороны, требовала универсализации подходов в системе оценок и выработки общих для большого числа людей взглядов на часто повторяющиеся события, с другой стороны, она указывала на слабость таких оценок, поскольку они не разделялись всеми членами общества.

Общественная мораль была выстрадана человечеством. Ее стержнем является утверждение о величайшем зле — убийстве, отнятии земной жизни. Но одновременно это представление порождает и общественное или личностное воздаяние за зло. Это ответно равное зло, которое признается справедливым, или талион [51].

В личностном плане человек рассматривает свою жизнь через призму возраста. Естественное течение жизни, как правило, разделено на возрастные фазы: детство, юность, молодость, зрелость и старость. Представление о ценности жизни в каждом возрасте свое. Ребенок, если он не болен, не осознает конечность жизни, поскольку впереди у него «неопределенно долгая жизнь». В юном и молодом возрасте человек задумывается о тщетности бытия, осознавая, что прекрасная и беззаботная жизнь когда-то непременно закончится. В этом возрасте на его отношении к ценности жизни сказывается отношение к вере и принадлежность к религиозным институтам, качество и образ жизни, психические свойства личности [52]. Для зрелого возраста характерно осознание неизбежности конца и стремление получить от жизни все, что возможно (для деятельных личностей), либо вялое существование (для пессимистов). Старость — это медленное отключение человека от жизни. В глубокой старости человек, как правило, физически становится настолько изношенным, что биологическая смерть воспринимается им как естественное прекращение бремени жизни.

Любое отклонение от естественной программы жизни приводит к отклонениям в ее оценке. Например, задержка зрелого возраста и старости (активная старость) порождает для старого по возрасту человека проблемы расставания с жизнью (ценность жизни повышается). Для человека, страдающего хроническими болезнями, утратившего части своего тела в молодом или зрелом возрасте, ценность жизни снижается раньше.

Образ и качество жизни индивидуума определяют ее течение. При этом существует глубокая диалектическая связь между тем, как человек стремится жить, и тем, какие условия для жизни формирует среда его обитания. Наибольшее количество людей живет по инерции. Это пограничное состояние между активной жизненной позицией и асоциальным поведением. И три этих состояния характеризуют психосоциальную типологию человека. Инерционисты, как правило, наемные работники, осуществляющие любую доступную им деятельность, образующие семьи (реже одинокие), не поддерживающие общественные изменения (но и не сопротивляющиеся им). Иногда это малообразованные люди, не имеющие творческих интересов. Их отношение к жизни не выходит за рамки установленных стереотипов поведения. Они жизнерадостны и испытывают удовольствие от каждого дарованного им дня. Их жизненное кредо может быть выражено словами: «Живому все хорошо».

Люди с активной жизненной позицией (назовем их активистами) характеризуются постоянным желанием переустроить и улучшить свою жизнь, а часто и жизнь других людей на основании собственных мировоззренческих взглядов. Это, как правило, люди, образующие семьи, участвующие в политической жизни общества, высокообразованные, входящие в состав различных элит. Часто это люди с творческим складом ума. Для них характерно критическое отношение к жизни вообще. В отдельных случаях они могут быть не удовлетворены жизнью, но в целом они скорее оптимисты, чем пессимисты. Собственная жизнь для активистов исходя из ее образа, вероятно, более ценна, чем для инерционистов, чего не скажешь об их отношении к жизни других людей — активисты часто более эгоистичны.

Жизнь людей с асоциальным поведением (назовем их асоциалами) в силу ее образа, которого они придерживаются, становится чередой испытаний и жизненных коллизий. Асоциал двулик. С одной стороны, это активно действующий преступник, одиночка, сильная, но циничная личность. С другой — безразличный ко всему слабак, не способный регулировать собственную жизнь (включая деторождаемость), подверженный большинству человеческих пороков: сексуальной распущенности, алкоголизму, наркомании. Эти люди легковесно относятся к жизни, как к своей, так и к чужой. Находясь в группах риска, они чаще погибают или умирают от заболеваний, вызванных асоциальным образом жизни.

В силу внешних причин человек может перейти из одной группы в другую, если изначально, из-за жизненных условий, он оказался не в своей группе. Принадлежность к той или иной группе людей определяется в большей степени психическими свойствами личности, чем внешними причинами.

Отношение того или иного индивидуума к ценности собственной жизни, вероятно, представляет познавательный интерес. Однако цели нашего исследования связаны с общественным отношением к ценности абстрактной человеческой жизни. Более того, по существу нас интересует интегральная позиция всех членов общества по этому вопросу.

Поэтому рассмотрим, как формируется позиция различных групп субъектов по отношению к ценности жизни через отношение к смерти. На графике показана степень (уровень) сопереживания чужой смерти в зависимости от ее пространственно-временной удаленности от субъекта восприятия (рисунок 7).

Оранжевая линия показывает отношение к чужой смерти эгоиста и мизантропа [53]. Значению, равному 1, соответствует отношение к ценности собственной жизни (максимальная обеспокоенность возможностью собственной смерти).

В ближнем кругу находятся родственники и друзья (если они вообще есть). Для дальнего окружения сопереживания почти не остается. Его не беспокоит смерть соотечественников и тем более жителей других стран.

Синяя линия показывает отношение к этой проблеме патриота. В моменты исторических обострений он (например, воин) может демонстрировать несколько пренебрежительное отношение к ценности собственной жизни, но не к жизни соотечественников. В то же время ценность жизни врагов для него пренебрежимо мала. Большинство «нормальных» людей демонстрирует (в современном обществе) «зеленую позицию». В какой-то мере эти люди готовы сопереживать даже «гибели ксеноморфных [54] инопланетян».

«Красная позиция» характеризует филантропа [55] и космополита [56].

Наконец, идеальное нормативное состояние, которое для нас является предпочтительным в неопределенном будущем, — это прямая линия со значением Н = 1, т. е. смерть каждого индивидуума переживается как собственная вне зависимости от удаленности события от субъекта восприятия.

Вероятно, возможны другие состояния, связанные со сложными индивидуальными психологическими комплексами или национально-религиозными воззрениями, но показанные существующие состояния являются наиболее распространенными.

С точки зрения представленной нами классификации психосоциальных типов оранжевая зависимость будет характерной для асоциалов, синяя и красная — для различных полярностей активистов, зеленая — для инерционистов. В зависимости от того, какие предпочтения в обществе более распространены, мы можем оценить общественное отношение к ценности жизни. Следовательно, нам интересны интегральные состояния общественного отношения к ценности жизни (Н) с учетом весовых значений различных групп субъектов восприятия.

На рисунке 8 показаны две зависимости таких состояний на планетарном уровне от времени в будущем. Черная линия характеризует сдержанное отношение общества к ценности жизни, оно практически не отличается от достигнутого уровня (концепцию Мальтуса мы сознательно не рассматриваем как неверно интерпретируемую и не подтвержденную историческим опытом).

Красная линия показывает гуманизацию общественного мировоззрения по отношению к данной рациональной ценности (линия асимптотически приближается к абсолютной ценности жизни). Вероятностные сценарии укладываются в область промежуточных значений между этими линиями. Кроме того, здесь же находится и область отклонений от интегральных значений для отдельных его локальных составляющих (территорий, регионов, стран и т. п.). Как мы показали выше, осознание обществом ценности человеческой жизни тесно связано с представлением о ценности смерти. Ценность смерти следует рассматривать через призму общественных отношений. Одним из фундаментальных философских тезисов о ценности смерти является мальтузианство [57].

По сути, это умопостроение основано на рассмотренной нами ранее эгоистичной позиции человека, поверившего в абсолют ценности собственной биологической жизни. Ограниченность ресурсов сокращает возможности людей на получение удовольствий и в конечном счете приводит к угрозе самой жизни. При этом для общества ценностью становится смерть, т. е. непосредственная причина сокращения численности людей до уровня, соответствующего пороговым значениям потребляемых ими воспроизводимых ресурсов (в дальнейшем мы покажем, что этот тезис несостоятелен).

Ценность смерти врага также абсолютна. При этом мы не говорим о личности врага, враг может быть абстрактным и представлять собой целые народы. Попытки нравственного оправдания войны и геноцида являются проявлениями общественного признания ценности смерти.

С религиозной точки зрения ценность смерти рассматривается как необходимое условие перерождения человека и достижения иной формы существования. Отсюда и представление об ангеле (или боге) смерти как неизбежном спутнике каждого человека, пусть ужасном, но благостном. Не случайно и появление в античной мифологии и в поздних литературных обработках сюжета о страданиях человечества, лишенного смерти, которая находится в крепких объятиях культурного героя (пленение Танатоса Сизифом, а затем и Гераклом) [58].

Смерть рассматривается в некоторых религиях как высшая форма существования и самого бога. Страдание в смерти оправдано высшими целями божественного всепрощения и искупления грехов. Многие религии рассматривают физическую смерть бога или пророка как религиозное событие высшего порядка — церковный (религиозный) праздник.

Религиозное отношение к ценности земной жизни наиболее интересным образом трансформируется в концепции спасения души. Так, средневековая церковь физически уничтожает инаковерующих (или вероотступников) во имя спасения их бессмертной души для последующей загробной жизни. Преследованию подвергаются не только те, кто действительно «становится на сторону зла», но и те, кто исследует сущность бытия, не удовлетворяясь официальной религиозной картиной мира и деятельностью религиозных институтов. Ценность смерти как фактора перехода к вечной жизни в концепции спасения души абсолютна, она неизмеримо выше ценности земной жизни.

Наконец, ценность смерти — научная концепция биологической науки. В основе современных представлений об эволюционном развитии лежит тезис о необходимости смерти отдельных особей для самосовершенствования и сменяемости биологических видов. Менее развитые в эволюционном отношении виды вытесняются более развитыми видами и при этом вымирают. Приверженность данной концепции означает неизбежность вытеснения вида Homo sapiens [59] для появления более совершенного вида человеческого (или нечеловеческого) существа. В связи с этим концепция о продлении человеческой жизни противостоит эволюционному процессу, а следовательно, поддерживаемая ценность человеческой жизни противонаправлена ценности ее смерти как необходимого фактора развития. Кроется ли в продлении жизни человека причина его будущей биологической деградации и вымирания, сказать сложно, но предполагать такой исход с точки зрения эволюционной теории следует. Вместе с тем отступление от биологического пути развития заставит нас искать другие научные концепции развития человеческого общества как квазибиологического вида.

В связи с изложенными взглядами интересен для изучения вопрос: являются ли ценность жизни и ценность смерти антитезами или они особенные формы измерения этапов единого процесса? От ответа человечества на этот вопрос во многом зависит направление его движения в будущем. Если ценность жизни абсолютна, а «ценность смерти» — ее антитеза, то ценности смерти суть ложная ценность, иными словами, в смерти нет никакой ценности. Наоборот, признание смерти абсолютной ценностью означает абсолютную бессмысленность жизни. Возможен и третий вариант, что жизнь и смерть — необходимые элементы процесса человеческого существования, обладающие равной ценностью. Как ни парадоксально это звучит, но, вероятнее всего, дело во внутреннем выборе самого человека и человеческого общества в целом.

Да, человек смертен, и более того, как отметил один известный литературный персонаж, внезапно смертен [60]. Да, существуют угрозы существованию человека как вида и даже угрозы существованию жизни на Земле. Множество людей разделяет постулаты веры о небиологической жизни после смерти, которые никем не опровергнуты (как, впрочем, и абсолютно не подтверждены).

Тем не менее весь исторический опыт существования человечества связан с выбором отношения к ценности жизни. Вероятный тренд в этом выборе направлен все-таки в сторону утверждения абсолютной ценности жизни человека и поиска путей ее продления и улучшения качества жизни. Удастся ли человеку «обмануть бога» и побороть собственную биологическую природу, покажет время. Давать прогнозы по этому поводу — весьма неблагодарное занятие, являющееся уделом художественного вымысла.

Нас с точки зрения предмета науки футураструктурологии интересует только вопрос выбора в рациональной системе ценностей той, которая будет признана абсолютной (или приоритетной на данном этапе развития) и к достижению которой человечество будет объективно стремиться в ближайшем и отдаленном будущем. Выбирая приоритет абсолютной ценности биологической (земной) жизни человека, мы будем исследовать пути и движущие силы ее рациональной организации, а также вероятные трудности, которые ждут человечество на этом пути.

Обобщение наших размышлений о ценности человеческой жизни приводит нас к установлению градаций этой ценности, что неизбежно приводит к представлениям о ценностной градации качества человеческой жизни. Иными словами, ценность человеческой жизни возрастает с ростом ее качественных показателей, основным из которых является здоровая и продолжительная жизнь. Далее представим личностные ценностные диаграммы жизни человека и общественный взгляд на эти ценности в ретроспективном и перспективном ключе [61]. При этом перспективные ценностные диаграммы мы будем строить, основываясь на представлениях нормативной общественной науки, т. е. на тех, которые, по нашему мнению, рациональны.

На диаграмме (рисунок 9) представлены три периода: 1 — исторический, 2 — современный и 3 — перспективный.

В каждом из периодов рассматривается соотношение личных ценностных позиций (по отношению к ценности собственной жизни) и общественных ценностных позиций (отношение общества к ценности человеческой жизни).

Применительно к личностным ценностным позициям предлагаются три градации: 1 (красный) — жизнь не имеет никакой ценности, она состоит из мучений и утрат, и когда она завершится, тогда настанет время действительного счастья, 2 (синий) — жизнь — это естественный процесс, она должна начаться и закончиться, в жизни бывают темные и светлые стороны, 3 (зеленый) — жизнь — это великий дар, какой бы она ни была, надо быть ею довольным, чем продолжительнее жизнь, тем лучше.

Применительно к общественным ценностным позициям предлагаются две градации: 1 (красный) — жизнь других людей не имеет никакой ценности, за исключением нашего близкого окружения, 2 (синий) — жизнь каждого человека ценна.

Показанные на диаграмме пропорции условны, и в них не следует искать исторических аналогий. Если исторические и современные пропорции — это позитивная реальность, то перспективу мы связываем исключительно с нормируемой реальностью.

Можно обозначить следующую историческую тенденцию, которая в будущем должна быть приведена к нормативным значениям: взгляды личности на ценность собственной жизни меняются от преимущественно инертного и негативного отношения к ней до почти полной абсолютизации ее ценности; взгляды общества на ценность жизни человека вообще меняются от преимущественного отрицания ее ценности до полной абсолютизации ее ценности.

Обратим внимание читателя на то, что поворот графика (рисунок 9) на девяносто градусов представляет собой иллюстрацию нашего развития гильотины Юма с нашим представлением о моральном совершенствовании человека и общества из предыдущей главы.

Соответственно, будущее каждого человека и общества связано с переходом к признанию всеми членами общества абсолютной ценности жизни каждого индивидуума, включая свою собственную.

Измерителем ценности биологической жизни человека является ее продолжительность. В области разума мы не находим оснований для разумной предельности биологической жизни (разумеется, при следовании антропоцентричному мировоззрению). Таким образом, измеримость ценности жизни становится неограниченной. Очевидно также, что в антропоцентризме отсутствует представление об иррациональности ценности жизни ввиду отказа от предельности ее измеримости. Это означает, что ценность человеческой жизни является безусловно рациональной.

Определяющим является то, насколько быстро осуществится переход к такому пониманию обществом ценности жизни. Будет ли наконец завершен процесс периодической военной активности и обнаружится ли в связи с этим смещение состояний общественной системы в область нарастающего порядка? Иными словами, нас интересует вопрос о возможности наступления в некоторой перспективе футураструктурологической революции в отношении человечества к ценности человеческой жизни. Очевидно, что она начинается с определения неких нормативных мировоззренческих позиций, разделяемых большинством людей и не нуждающихся в доказательстве их истинности. Мы называем их постулатами футураструктурологии. Здесь и далее постулаты футураструктурологии будут формулироваться нами как основания нормативной системы знаний об обществе будущего, генетически связанных с исторически обусловленными процессами развития общества и системы позитивистских знаний об обществе. Мы будем связывать эти постулаты с философскими взглядами прошлого и настоящего. Мы будем указывать на их основополагающее место в футураструктурологической теории и обосновывать направления дальнейшего развития системы футураструктурологических знаний.

Далее обратимся к формулированию первого постулата футураструктурологии, касающегося отношения общества будущего к вопросу о ценности человеческой жизни.

Первый постулат футураструктурологии гласит: «Достижение высших состояний миропорядка в человеческом обществе возможно исключительно в результате признания абсолютным большинством людей абсолютной неисключительной ценности биологической (земной) человеческой жизни».

Следствия первого постулата футураструктурологии:

— Искусственное увеличение продолжительности активной человеческой жизни является одним из главнейших постоянных приоритетов науки и практической медицины в неопределенной перспективе. Любые действия религиозных, политических, идеологических общественных институтов, направленные на создание препятствий в реализации следствия 1, признаются антиобщественными либо преступными в зависимости от опасности этих действий для жизни будущих поколений.

— Здоровье каждого человека является абсолютным приоритетом общества и властных институтов. Безвозмездный доступ к медицинской помощи, обеспечивающий активную жизнедеятельность человека (включая искусственное продление человеческой жизни), является неисключительным и гарантируется институтами государственного управления.

— Суицидальные проявления признаются общественно опасным явлением. Лица, склонные к таким проявлениям, подлежат принудительному лечению либо реморализации (в результате создания соответствующих психотехнологий).

— Предумышленное убийство человека (в широком понимании, с учетом возможных перспектив его трансформации) либо любые действия человека или общественных институтов, связанные с угрозой жизни человека (общества в целом), признаются тягчайшим преступлением. Убийца подлежит вечной гибернации либо реморализации на основе его осознанного выбора (в результате создания соответствующих психотехнологий).

— Смертная казнь не допускается.

— Искусственное прерывание беременности не допускается, если нет доказанной угрозы жизни матери. Добровольная стерилизация приветствуется. Искусственное прерывание жизни плода в процессе эктогенеза (в результате создания соответствующих биотехнологий) не допускается.

Первый постулат и следствия из него — это та системообразующая часть футураструктурологии, которая определяет ее как область философского антропоцентризма [62]. В этом постулате сосредоточено всеобъемлющее отношение к человеку как мере всех вещей мира, его центральному элементу. Поскольку человек отождествлен со своим земным существованием, человеческая жизнь становится необходимым атрибутом философского антропоцентризма. У Аристотеля в его «Этике» сказано: «Если же сама жизнь — благо и удовольствие (это видно из того, что все хотят жить, и особенно добрые люди и блаженные, ибо для них в первую очередь биологическая жизнь достойна избрания и существование их наиблаженнейшее)…». Теоцентризм [63] и космоцентризм [64] в рассуждении о ценности человеческой жизни при этом не отрицается, но рассматривается не как противопоставление антропоцентризму, а как дополнительные (возможные) формы общественного бытия. Например, мы можем разделять идеи раннего христианского гуманизма, утверждающего любовь бога к человеку в его прижизненном существовании. Мы можем понять уважительное отношение человека к природе как самому источнику и составной части жизни. Тем не менее очевидно, что отклонение от антропоцентризма может ставить под сомнение и сам первый постулат и следствия из него.

Нам представляется, что в восточной философии земная жизнь человека также является одним из системообразующих представлений. В этом смысле в «Дао дэ цзин» она образует источник Пути, соответствующий высшим началам даосизма — единице и Небу. Также оно называется первым нечто, то есть сущим. Это позволяет нам интерпретировать четверицу Дао в том числе и как ценностную парадигму даосизма, которой она, собственно, и является в его религиозной форме. Далее мы еще будем обращаться к этой интерпретации идей даосизма при рассмотрении следующих всеобщих ценностей.

В таких интерпретациях ценности человеческой жизни мы склонны видеть смыкание философских представлений древних на Западе и на Востоке, по сути, вне зависимости от их принадлежности к идеализму или материализму. Это позволяет нам видеть историческое значение этого представления и историческое же его попирание в общественной человеческой практике. Именно этот древнейший философский опыт (тоже не подтвержденный общественной практикой) убеждает нас в том, что любое отступление от антропоцентристской идеи абсолютной ценности каждой человеческой жизни неизбежно приводит нас на сторону зла. Любая моральная либо юридическая уступка такому следованию порождает антигуманные последствия.

Весьма важным представляется теоретическое изучение первого постулата футураструктурологии с позиций теории футураструктурологии (системного подхода).

В этом смысле мы здесь и далее определяем человеческое общество как сложную закрытую саморазвивающуюся единую биологическую и социальную систему, состоящую из множества подсистем. Сложность этой системы характеризуется детерминированным ее поведением и детерминированным поведением ее подсистем. Детерминирующие факторы системы являются суммацией детерминирующих факторов ее подсистем (даже если эти факторы противонаправлены). Соответственно, детерминирующие факторы системы в разные исторические периоды повышают или понижают ее хаотичность или упорядоченность не суммативно. Как мы уже указали ранее, приведенные нами обобщения образуют теоретическую основу наших представлений об обществе как следствии теорий общественных систем, теории сложности и теории хаоса.

Обращение к ценности человеческой жизни позволяет нам продолжить наши обобщения на основе аксиологического подхода. Ценность человеческой жизни, основанная на антропоцентристском мировоззрении, как и ее отрицание, являются основными детерминирующими факторами человеческого общества. Любые мировоззренческие позиции и их воплощение в общественной практике, которые в прошлом, настоящем или будущем противонаправлены рациональной всеобщей ценности человеческой жизни повышают хаотичность (снижают упорядоченность) общественной системы. Признаваемая общественная ценность смерти (ее воплощения), проявляемая в общественной системе или в ее сообществах, является вымышленным (ложным) детерминирующим фактором, нарушающим гомеостазис общественной системы.

Отрицание ценности человеческой жизни в общественной системе или ее сообществах, проявляющееся даже в самых слабых формах, снижает устойчивость общественной системы и ее подсистем и может привести к их разрушению. Критериальное содержание детерминирующих факторов, сохраняющих гомеостазис человечества как системы, раскрывают следствия первого постулата.

Следствия первого постулата относятся к таким системным свойствам, как адаптивность в смысле стремления к гомеостазису и переходу от состояний динамического равновесия к квазистатическому равновесию (для «вечно» живущих сообществ). В современности динамическое равновесие общественной системы периодически достигается в результате статистически усредненных процессов рождения и смерти, не нарушаемых внешними природными разрушительными воздействиями или внутренними антигуманными социальными воздействиями. В футураструктурологической реальности такое равновесие почти статично в результате продолжительной и активной жизни людей со стимулируемой рождаемостью и регулируемым расселением и создания гарантирующих систем глобальной безопасности, предупреждающей такие воздействия. Очевидно, что это касается человечества как квазибиологического и социального единства.

В рассматриваемом нами переходе к гомеостазису (квазистатическому равновесию) мы видим управляемое развитие общественной системы. При этом следствия первого постулата выступают в качестве институтов управления развитием. В третьей части мы представим развернутое теоретическое исследование этой проблемы.

Формулирование первого постулата и следствий из него позволяет нам определить приблизительные направления и области нормативных исследований в ближайшей перспективе. В естественно-научной области такие исследования должны касаться вопросов человеческого долголетия как в традиционной сфере, так и на основе нетрадиционных подходов. К этой области относятся фундаментальные медицинские исследования и исследования организации здравоохранения на принципиально новых подходах к профилактике и лечению распространенных нозологий.

Представляют несомненный интерес исследования, целью которых является психофизические (химические) воздействия, блокирующие агрессивное поведение человека. Во всех отношениях следует считать перспективными исследования в области гибернации живых организмов, которые с переменным успехом проводятся в разных странах. Необходимо определить нормативные подходы к экономике здравоохранения и практической медицины в целях обеспечения ее всеобщей доступности с последовательным сокращением страховой медицины и переводом ее в область безусловных государственных гарантий. Необходимо проведение нормативных социальных исследований в области трансформации социальных институтов под воздействием роста продолжительности жизни и предупреждения негативных социальных проявлений, обусловленных такими трансформациями. Важной составляющей общественно-политических нормативных исследований являются вопросы обеспечения гарантирующей глобальной безопасности, всеобщего и полного разоружения, функциональной трансформации институтов власти и военно-технического сектора экономики.

Принципиальные изменения должны произойти в области нормативного научного обеспечения системы уголовного права и пенитенциарной системы с их трансформаций из системы наказания в систему всеобщего и безусловного предупреждения преступности и суицидального поведения.

В последующих частях нашей книги мы коснемся основ построения системы нормативных научных знаний по этим направлениям.

Глава 2. Эволюция ценности человеческих удовольствий. Второй постулат футураструктурологии

Когда любовник взрывом наслажденья

Свой утолит любовный аппетит,

Он ждет, когда опять воспламенит

Природа в нем любовное влечение.

Нет смерти благодатней и милей,

Что смерть ее — под ним, его — на ней.

С. Батлер

Биологическая природа человека первична по отношению к его духовной сущности, что подтверждает любой эксперимент, связанный с выявлением его насущных потребностей. Питание — объективная составляющая физиологии человека, необходимая для поддержания жизни. Независимо от того, чем традиционно питается биологическая особь, она должна испытывать удовольствие [65], в противном случае она испытывает отвращение, не может потреблять данную пищу и обречена на вымирание (в отдельных исторических ситуациях голод «отключал» у человека систему привычных вкусовых ощущений, и тогда он был способен испытывать суррогатное [66] удовольствие от поглощения любой пищи). Традиционное питание — следствие длительного эволюционного процесса, организующее виды по месту в пищевой цепи [67]. Невозможно оценить достоверно силу удовольствия, которое испытывают те или иные животные, поглощая пищу. Тем не менее субъективные наблюдения позволяют понять, что у животных имеются предпочтения и вырабатываются пищевые привычки.

Для человека, способного изменять пищу, соединять ее различные виды, создание пищи становится кулинарным искусством, а предпочтения в выборе пищи определяются вкусом. Понятие вкуса [68] включает в себя не только особенности вкусового восприятия того или иного продукта или блюда вкусовыми рецепторами и соответствующими отделами головного мозга, но и общую вкусовую культуру каждого индивидуума, связанную с его вкусовыми предпочтениями.

Получение удовольствия от употребления пищи обусловлено соответствием вкусовых качеств потребляемого продукта вкусовым предпочтениям человека. Утонченная кухня ориентирована на создание блюд, способных порождать универсальные вкусовые эффекты, вызывающие удовольствие у большинства людей. Заметим, что простая пища, которая доступна большинству людей, воспитывает индивидуальный вкус и создает систему пищевых предпочтений, когда удовольствие получается от этой простой пищи. Крайнюю степень приверженности к получению удовольствий от физиологических проявлений (в том числе питания) в античной философской традиции называли эпикурейством.

Сложно сказать, насколько физиологически обусловлено стремление к получению удовольствия от питания. Если оно принимает крайние формы, то приводит к чрезмерному нерегулируемому потреблению пищи — чревоугодию, являющемуся причинами многих расстройств. Однако рациональное потребление вкусной пищи благоприятно сказывается на психофизиологическом состоянии человека.

Удовольствие от питания на каждом этапе жизни человеческого общества связано с преобладающей пищевой культурой. Формирование пищевой культуры некоторые исследователи связывают с появлением искусства тепловой обработки продуктов. Именно вываривание и обжаривание растений и мяса животных показало человеку возможность изменить вкус и консистенцию продуктов, не говоря уже об улучшении пищеварительного процесса.

Развитие культуры питания носило сословный характер. Богатство [69] и власть [70] обеспечивали пищевые приоритеты их носителей. Кулинария [71] как искусство родилась благодаря потребностям в получении удовольствия от питания у высших слоев общества.

Развитие кулинарии носило инновационный [72] характер. Великие географические открытия и мировая торговля стали мощными стимулами распространения и взаимопроникновения пищевых культур разных народов и способствовали обогащению кулинарных искусств. Сочетание многообразных продуктов и способов их обработки приводило к появлению весьма привлекательных блюд. Мощным стимулом для развития кулинарии стали некоторые человеческие пороки. Тщеславие явилось причиной конкуренции за наиболее вкусную и многообразную культуру питания. В античном мире и в Средневековье оно породило культуру пиров — массовых празднеств, связанных исключительно с получением удовольствий от поглощения пищи (здесь и далее мы не разделяем пищу и питье).

Сущность пира, в его исторической ретроспективе — это абсолютизация культа поедания пищи и возлияний, которая, соединяясь с другими плотскими удовольствиями, превращается в мифическую вакханалию [73] — оргию неумеренного наслаждения. Вместе с тем пир — это культурное явление своего времени (будь то Древняя Греция или средневековая Европа), поскольку в его основе лежат гипертрофированные формы общения, совместного поедания пищи, пьянства и разврата. Своеобразная форма философского пира — это греческие симпосии, нашедшие свое теоретическое обоснование в учении Эпикура. Позднее мы обсудим культуру бани, но заметим, что наряду с пирами она также основывалась на традиционных формах общения людей и оставалась не просто гигиеническим процессом, а культурным явлением.

Аскетизм [74] и самоограничение в еде — не только религиозная концепция, обосновывающая победу духа над телом, но и некий морально-этический противовес неумеренному потреблению пищи. Эта культура может нами рассматриваться с точки зрения внутренней противоречивости человека, борющегося с собственными слабостями. Следует заметить, что в своем развитии идея пищевого самоограничения была поддержана эстетическими и медицинскими концепциями, а о вреде употребления алкоголя, который являлся основным элементом питания древних, в современном обществе стали говорить как об абсолютной истине.

Несомненно, индивидуальные особенности биохимии человека говорят о различиях в реакции организма на те или иные продукты питания и составляющих их органических веществ. Однако никем не была доказана абсолютная эффективность той или иной совокупности продуктов и способов их приготовления для создания оптимальной и здоровой системы питания для человека вообще.

Как и любой предмет потребления, питание не миновало в современности своих суррогатных форм. На основе комбинации традиционных кухонь и синтетических вкусовых добавок были изобретены системы массового питания, получившие широкое распространение во всем мире, например, пищевая субкультура «Макдоналдса» [75].

Не рассматривая далее пищевую культуру как исключительно биологическую необходимость, попробуем увидеть в ней «духовную составляющую» и понять, что побудило человека так разнообразить свое питание. Рассматривая эту культуру как одну из ценностных установок на получение удовольствия, мы начинаем, как нам кажется, понимать истинные причины пищевого разнообразия. Биологическое и социальное начало в эволюции пищевой культуры человека присутствует в одинаковой степени. Оно проникает во все сферы культуры, находит свое отражение в живописи, литературе, театральной культуре и кинематографе. Ценность пищевых удовольствий для человека становится системообразующей жизненной установкой, а любые предположения об отказе человека от вкусового многообразия и создание универсальных и рациональных безвкусовых систем питания представляется нам сомнительным. Поскольку проблема пьянства очевидно выходит за рамки исключительно культуры питания ввиду особого характера воздействия алкоголя на человеческий организм, мы рассмотрим ее отдельно.

Можно ли считать удовольствие от питания психофизиологическим комплексом? В системе ценностей питание имеет тенденцию к непрерывному возвышению, соответственно, потребности в питании трансформируются по мере расширения возможностей человека. Особенно явным это становится при появлении возможности отказа от довольно традиционного домашнего питания. Современное общество предлагает широкий спектр возможностей для разнообразного питания при использовании систем общественного питания. Услуги ресторанов столь многообразны, что при желании можно попробовать «в один присест» блюда и напитки многих стран мира. Если соединить это с путешествием, то выбор будет еще шире — гастрономические туры [76] сегодня весьма популярны.

В крупных городах блюда из любых ресторанов можно заказать с доставкой на дом, в том числе используя интернет-ресурсы. Это существенно упрощает доступ к пищевому многообразию.

Объективная [77] ценность питания определяется в этом случае рыночной ценой предложения услуги. Субъективная [78] ценность — в выборе объекта пищевого предпочтения. Соединение объективной и субъективной ценности создает оптимальные условия для получения удовольствия от питания. Дисбаланс между субъективными ценностями и возможностями порождает психофизиологическую неудовлетворенность. В зависимости от качеств личности человек либо смиряется с недостижимостью удовольствия, либо ее достижение становится навязчивой идеей.

Состояние полной пищевой неудовлетворенности — чувство голода. В этом состоянии физиологическое начало первично, оно подавляет все психологические культурные предпочтения и желания. Тем не менее чувство голода может быть подавлено психической культурой человека — убежденный вегетарианец не будет есть мяса, мусульманин не употребит свинину, а индуист — говядину. Постничество, т. е. самоограничения в питании на религиозной почве — распространенное культурное состояние. Разумное самоограничение в питании может быть обусловлено заболеваниями различной этиологии.

Особым примером общественного и нравственного ограничения пищевых предпочтений является неприятие каннибализма, впрочем, весьма распространенного явления в периоды массового голода даже в новейшей истории.

Самоограничиваясь, человек вынужденно подавляет сферу пищевых удовольствий и деформирует шкалу ценностей. Таким образом, ценность удовольствия от питания обусловлена для каждого человека осознанием его внутренней несвободы.

Вполне возможно, в отдаленном будущем человек будет избавлен от необходимости получения жизненной энергии из пищевых процессов. Будет ли это сродни фотосинтезу [79] или подзарядке аккумуляторов, неважно. Куда интереснее ответ на другой вопрос: откажется ли при этом человек от пищевых удовольствий? Нам представляется, что наряду с альтернативными способами получения энергии человек будет развивать культуру виртуальных [80] вкусовых удовольствий. Это не так сложно, если вспомнить, что все вкусовые ощущения являются результатом химических реакций на вкусовых рецепторах, расположенных в различных долях нашего языка.

Объективным препятствием к получению удовольствия от питания в будущем может стать ограниченность пищевых ресурсов. Дисбаланс может быть порожден опережающим ростом потребления продуктов питания над ростом их производства. В свою очередь, такая ситуация может быть связана с ухудшением природных условий для воспроизводства растительной и животной сельскохозяйственной продукции.

Вместе с тем развитие пищевых и биотехнологий [81] расширяет наши возможности для получения суррогатных пищевых продуктов в будущем. Очевидно, что есть перспектива соединения пищевой ценности суррогатных продуктов с искусственными вкусовыми добавками, позволяющими не только сохранить вкусовое многообразие пищи, но и значительно его расширить. Примером этого может служить современная молекулярная кухня. Движение в этом направлении, особенно при использовании в качестве сырья распространенных биоресурсов и синтезированных биоматериалов, предполагает решение проблемы массового голода в перспективе.

Развитие направлений, связанных с синтезом искусственных вкусов, сделает эту сторону удовольствий человека практически неограничиваемой и бесконечно разнообразной. Именно на этом пути возможно достижение наиболее рационального состояния питания, когда оптимальная пищевая ценность продукта будет сочетаться с неограниченным вкусовым многообразием. Вместе с тем уместна постановка вопроса о том, возможно ли такое состояние вкусовых качеств продукта, которые сделают невозможным отказ от его неумеренного и даже неограниченного потребления. По-видимому, уместна идея ограничительного вкусового воздействия, когда вкусовая ценность продукта самоистощается либо когда в организм человека одновременно вводятся вещества, охраняющие его от переедания.

Не менее важной системообразующей жизненной установкой человека, чем питание, являются его ценностные представления о сексуальных [82] удовольствиях. Биологическая способность к размножению связана с получением удовольствия, достигающего крайней степени — оргазма. Это основной стимул к достижению половой близости у высших животных. Преобладающий в живом мире половой способ размножения не всегда связан с такими ощущениями. У некоторых организмов — то физиологический процесс, связанный со статистическим характером множественности случайных соединений половых клеток, в том числе не внутри организма, а во внешней среде.

Тема сексуальных удовольствий вызывает живейший интерес каждого человека, какое бы пуританское [83] воспитание он ни получил. Поэтому по этой теме написано много больше, чем о чем-либо другом. Тем не менее многое в нефизиологической природе сексуальных удовольствий все еще остается предметом споров и обсуждений, а в целом этот предмет — большая загадка. Сексуальные удовольствия человека — это многоуровневый психофизиологический комплекс, проживаемый им на протяжении всей жизни, имеющий свои стадии, тонкие окраски и реальные социальные последствия. Начинаясь с половым созреванием как неосознанное стремление к вниманию со стороны лица противоположного пола до первого обладания его телом, сексуальное влечение воспринимается как высшая форма психического наслаждения. Препятствия в реализации этих устремлений порождают душевные страдания.

Человек, как и некоторые высшие животные, физиологически способен удовлетворить себя в сексуальном плане без половой близости. Абсолютное большинство людей приобретает такой опыт неосознанно либо получая его из внешних информационных источников. Культивируемое в общественной морали стыдливое отношение к этой теме как к позорному поведению абсолютно неоправданно, так как без этого индивидуального опыта невозможно осознание собственной природы в формируемой каждым индивидуумом картине мира. Самоудовлетворение дает первое представление о физиологической природе сексуальных удовольствий. Самоудовлетворение не может рассматриваться исключительно как альтернативный суррогатный вариант получения сексуальных удовольствий, ибо оно присутствует в практике каждого человека и составляет предмет его интимного внутреннего пространства и образа жизни, по крайней мере в период его полового созревания.

Самоудовлетворение — не механический процесс. Оно связано со сложной системой психических образов, соединяющих рукотворное возбуждение с возбуждением чувств. Как правило, это представление о том, что удовлетворение происходит с неким воображаемым предметом страсти человека, абстрактным или конкретным. Таким образом, даже простейшие формы получения сексуальных удовольствий человека относятся не только к исключительно его физиологии, но и к высшей нервной деятельности.

Соединение физиологических и душевных переживаний в первом опыте реальной половой связи весьма важно для формирования устойчивого отношения человека к необходимости последующей сексуальной жизни. Неудачный опыт, не соответствующий ожиданиям и представлениям человека о плотских радостях, может серьезно сказаться на его последующем сексуальном поведении.

Ценность получаемых сексуальных удовольствий, таким образом, определяется совокупностью психофизиологических качеств индивидуума, таких как темперамент [84], сладострастие, внешний облик, особенности строения половых органов, сексуальный опыт и сексуальная грамотность и т. д.

Сексуальные девиации [85], по-видимому, можно разделить на патологические [86] и естественные. Грань между ними достаточно хрупкая и определяется моральными устоями и соответствующими им правовыми установлениями. Например, педофилия [87] как общепризнанная патология в современном обществе позиционируется недостижением определенного возраста взросления. Однако возраст взросления определяется в общественных практиках по-разному. В одних случаях это возраст достижения гражданской зрелости, в других — это возраст традиционного вступления женщин в брак, в третьих — это возраст физиологического полового созревания. Представления об этом возрасте изменялись во времени. В Древнем мире и в Средневековье брачный возраст мог наступить задолго до достижения половой зрелости. При этом супруги могли быть ровесниками, а могли быть и разновозрастными. Многие публично принятые сексуальные обычаи прошлого сегодня могли бы рассматриваться как состав преступления.

В современном обществе сексуальные девиации, обусловленные свободным выбором отдельных личностей, являются объектом их внутренних отношений. Принцип добровольности разделяет одни и те же сексуальные явления на дозволяемые и порицаемые.

Ценность девиантного секса абсолютна для его сторонников и отрицается его противниками, сторонниками традиционных для данной культуры и данного времени сексуальных отношений. Стремление к абсолютизации сексуальной стороны жизни как способу получения разнообразных сексуальных удовольствий, никоим образом не связанных с репродуктивной функцией, приводит к деформации системы ценностей у значительного числа людей.

Наиболее типичным и распространенным отклонением от физиологической нормы является гомосексуальность [88] человека. Происхождение гомосексуальности не объяснено с позиций науки. Основные тезисы о происхождении мужской гомосексуальности связаны с обособленным образом жизни больших мужских сообществ во время военных походов, обособленной от женского общества жизни моряков и заключенных и другими социально обусловленными аномалиями общественной жизни. Существование женщин, лишенных общения с мужчинами, также рассматривается в качестве естественной причины возникновения женской гомосексуальности. Тезис о вынужденной социально-физиологической ограниченности половых контактов, однако, не объясняет, почему индивидуумы не находят выхода в самоудовлетворении как наиболее простом способе. Значит, истинные причины гомосексуальности кроются в чем-то другом.

Весьма вероятно, что в ранних человеческих обществах могли возникать массовые девиации сексуального поведения, связанные с приобретением анормального полового опыта. Например, в случае вымирания большей части женщин рода могла усиливаться гомосексуальность мужчин (и наоборот). Абсолютизация гомосексуальности могла становиться нормой общественного поведения и отодвигать репродуктивную функцию на второй план. В этом смысле мы могли бы говорить, что гомосексуальный образ жизни становился источником получения удовольствия, а репродуктивные половые связи — общественным долгом. Характерных литературно-исторических примеров много. Это и легендарные амазонки, и бисексуальное поведение монархов средневековой Европы, и многое другое. Литературные памятники древности указывают на признаваемую обществом нормальность гомосексуального и бисексуального поведения, как и на его осуждение (судьба Содома и Гоморры) [89].

Отдельно следует рассматривать патологические сексуальные девиации, которые не связаны с исключительно половой сферой получения удовольствия. Мы относим к таким отклонениям получение наслаждения, сравнимого с оргазмом, от воздействий на неполовую органику. Садомазохизм [90] в его крайних проявлениях, педофилия раннего возраста и некрофилия относятся к анормальному насильственному сексуальному поведению и ведут к асоциальному образу жизни. Такие проявления сексуальной сферы, которые распространяют ее на другие виды животных и растений, являются, скорее всего, проявлениями самоизоляции половой сферы человека из системы общественных отношений (как и пожизненное самоудовлетворение). Ценность (как и общественная опасность) таких сексуальных удовольствий должна рассматриваться через призму наносимого ими общественного вреда. Вероятно, потенциальный вред в будущем может профилактироваться созданием специальных систем суррогатного виртуального секса.

Крайне интересны для сравнения общественных взглядов на сексуальный мир человека их исследования с точки зрения эволюции морально-религиозных институтов. Осознание особой природы сексуальных отношений, в результате которых появляется новая жизнь, потребовало от человека придания им сакрального смысла. В древнейших религиях рождение всего сущего происходило в результате соединения мужского и женского божественных начал. В связи с этим сексуальное начало присутствует в обрядах древнейших храмовых ритуалов. Возвышение сексуальных отношений до уровня божественного промысла не могло не оказать воздействия на морально-нравственную основу поведения древних обществ. Любые проявления сексуальности могли только приветствоваться. Поэтому одобряемыми обществом были не только публичные дома — лупанарии, но и храмовая проституция. Подобное отношение к сакральной [91] природе секса присутствовало в религиозных верованиях всех народов, как на востоке, так и на западе.

Появление мировых религий трансформировало отношение к сексуальной природе человека. Один из догматов христианства (и иудаизма), а позднее и ислама, связывал грехопадение с осознанием греховности сексуальной природы человека. Перевод смыслов, как и любое толкование Библии, занятие крайне неблагодарное, однако следует отметить, что супруги Адам и Ева с момента их создания богом, как и все представители животного мира, должны были плодиться и размножаться. Однако это было лишь проявлением божьей воли и смысла существования всего живого. Важны были результаты соития, но не сам процесс. Искушение заключалось в том, что праотцы и праматери осознали самостоятельную ценность секса и стали искать в нем стыдливого и тайного наслаждения, а не результата.

Такой разворот в мировоззрении мог быть обусловлен тем, что мировые религии вырастали на отрицании древних политеистических религий. То, что было каноническим [92] в этих религиях, включая сакральность сексуальных отношений, не могло не отрицаться. В монотеизме бог создал землю в одиночку, акт творения более не был актом оплодотворения.

По мере развития религиозной догматики сексуальная сторона жизни все более уводилась в область греховности помыслов и деяний. Тем более греховными и порождаемыми силами зла признавались любые сексуальные девиации. Поскольку за последние две тысячи лет церковь и религии были источником формирования морально-нравственных институтов общества, тезис о греховности сексуальных отношений был встроен во всю систему человеческих отношений: в систему права, философских учений и экономические отношения.

Вместе с тем религия, которая полностью отрицала бы возможность сексуальных связей внутри семьи, никогда бы не нашла своих приверженцев (поскольку несчастные вымерли бы уже в первом поколении). Поэтому институт семьи и семейных отношений во всех мировых религиях был исключительно важным и почитаемым институтом (более того, институтом, осененным самой церковью).

Таким образом, религиозная концепция благостности и негреховности брачных связей, в том числе и сексуального характера, явилась морально-нравственной основой человеческих отношений в мировых религиях. Религиозные концепции были трансформированы под традиционные семейные уклады, что способствовало распространению религий на территориях традиционных семейных бытований (моногамных в христианских странах и полигамных в странах исламского мира). Во всех религиях одинаково порицаемыми остаются внебрачные сексуальные связи.

Однако мировые религии лишь адаптировали в своих интересах семейные отношения, возникшие задолго до их появления. Семья как один из древнейших общественных институтов создавалась в том числе в целях постоянства сексуальных отношений. Древний человек не мог не заметить преимуществ, получаемых им в результате осознанного сексуального партнерства. Формализация отношений в виде семьи гарантировала получение удовольствия вне зависимости от внешних обстоятельств, например, конкуренции с другими особями мужского пола, которая наблюдается у многих высших животных. Вместе с тем ничто не ограничивало человека в изменениях в семейном партнерстве, обеспечиваемых полигамией. Ценность постоянства сексуальных связей и доступности получаемых удовольствий явилась главным стимулом закрепления семейных отношений.

Дальнейшая институционализация семьи происходила с развитием других общественных институтов и обрастала новыми преимуществами: гарантиями наследуемых имущественных прав, гарантиями защищенности детства и старости. Было бы весьма поверхностным любое суждение, связанное с отождествлением семейных отношений с чувствами влюбленности. Романтическое начало скорее относилось к авантюрному внебрачному поведению, институт брака, наоборот, всегда оставался сугубо прагматическим. Если же удавалось соединить чувственную сторону с интересами участников «семейного бизнеса», то об этом можно было сказать словами персонажа «Тысячи и одной ночи»: что же, им действительно повезло, они жили долго и счастливо и умерли в один день.

Сколько существует семья, столько существует и супружеская измена. При этом современное общество по-разному относится к изменам мужчин и женщин, а также по-разному оценивает измену, основанную на получении платной сексуальной услуги, и измену чувственную, хотя и та и другая результативно одинаковы.

Вероятно, в основе супружеской измены лежит желание получения новых сексуальных удовольствий, которые не осуществились в браке. Здесь мы напрямую приближаемся к представлениям о ценности сексуального разнообразия, которое мы рассматривали выше. Подобно тому, как человек ищет разнообразия в питании, он ищет и разнообразия в сексе. Ограничительное поведение здесь связано с психологическими особенностями личности, представлениями о супружеской верности, порядочности, преданности. Немаловажную роль играет опасность измены, часто связанная с разрушением семьи и соответствующими социально-экономическими последствиями, а иногда и с утратой жизни или здоровья.

Особую роль в сексуальных отношениях занимает тема сексуального насилия и проституции. Ценность данных деяний имеет дуалистическую природу. Сексуальное удовольствие в них получает тот, кто этого желает. С точки зрения общественных ценностей оба эти деяния часто преступны. С индивидуальной точки зрения насильник и приобретатель сексуальных услуг получают удовольствие, т. е. для них эти деяния ценны. С точки зрения жертвы насильника, если она (жертва) не склонна к мазохизму, акт насилия не доставляет ей удовольствия и не обладает никакой ценностью. С точки зрения проститутки (обоих полов) возможны различные исходы: либо замещение сексуального удовольствия его денежным эквивалентом (тогда ценность сексуального акта выражается в денежной форме), либо совмещение сексуального удовольствия с его оплатой (тогда ценность акта может быть удвоена). Вместе с тем особый социальный статус проститутки не дает ей возможности получать достойного отношения общества к ее личности, что, скорее всего, понижает ценность ее поведения в собственных глазах.

Будущее различных институциональных образований в сфере сексуальных отношений весьма неопределенно. Вероятно, они будут трансформированы в процессе трансформации воспроизводства человека и роста продолжительности его жизни. Ценность сексуальной близости людей будет оставаться одной из первейших, возможно, до тех пор, пока человек не перейдет окончательно и бесповоротно к искусственному способу размножения (например, эктогенезу или клонированию). Современные концепции о роботах — сексуальных рабах и виртуальном сексуальном мире, скорее всего, преобразуют сексуальную индустрию. Это очевидно по темпам роста потребления порнографических материалов в интернете. Кроме того, очевидно, что оргазм может быть получаем в недалекой перспективе путем непосредственного воздействия не на половую сферу человека, а на соответствующие центры удовольствия, расположенные в его центральной нервной системе.

Объединение виртуальных образов и электронно-механических (а возможно, и биохимических) стимуляторов сексуальной активности приведет к масштабному распространению суррогатного виртуального секса, многообразие которого перешагнет все доступные рамки, которые предоставляет нам действительность. Все это означает, что сексуальность во всех ее проявлениях как источник наслаждений не умрет в обществе, не нуждающемся в ней для реализации репродуктивной функции, а признаваемое сегодня девиантным сексуальное поведение станет признаваться нормальным.

Весьма интересна область тактильных [93] удовольствий, связанная с омовением человека, т. е. с его контактами с водной средой. Природа этого взаимодействия не так проста, как может выглядеть на первый взгляд. Вся биологическая жизнь возникает в водной среде. Вода является основной составляющей живых организмов, в том числе и человека. Водные растворы ответственны за значительную долю биохимических реакций и электрохимических процессов, протекающих в организме человека. Длительный недостаток воды в организме смертельно опасен для человека. Вместе с тем водная среда смертельно опасна для человека, неспособного дышать под ее поверхностью. Тем не менее человек постоянно стремится к внешнему контакту с водой. Что заставляет человека омывать свое тело самыми изощренными способами?

На первый план выступает гигиена тела. Данное представление основано на необходимости поддержания определенного здорового состояния кожного покрова, защищающего организм человека от вредных внешних факторов (прежде всего инфекционной природы). Представление о здоровом теле — это представление о чистом теле. В исторической ретроспективе данный аспект, скорее всего, понимался подсознательно. Древние культуры не были знакомы с микробиологией, а потому не могли видеть опасности инфекции в нечистоплотности. Однако они могли наблюдать, что нечистоплотность может быть связана с появлением и распространением определенных заболеваний. Совершенно невозможно было не заметить связи нечистоты тела с кожным раздражением и зудом. Именно поэтому древний человек, как и его животные предки, стал омываться.