Бесплатный фрагмент - Феникс

1

— Дедушка Хьюго, но я же просил пистолет! Тот, что из новой рекламы магазина игрушек «Тойзерас». Он почти как настоящий! Я был бы самым крутым в классе.

— Да? И почему же ты так уверен, Билли? Мне кажется, эта машинка куда лучше оружия.

— Нет, машинкой нельзя целиться.

— А зачем целиться?

— Чтобы стрелять.

— А зачем стрелять?

— Ну, не знаю…, чтобы быть крутым и побеждать.

— Билли, Билли… нельзя победить, спустив курок. Будь люди чуточку умнее, мы бы и вовсе не знали ни о боевом оружии, ни игрушечном. Да… нам прививают жестокость с самых малых лет.

— Дедушка, я не понимаю, о чём ты. Всем покупают новенькие игрушечные пистолеты, автоматы, а мне… Джонни Роузу — нашему соседу на прошлой неделе родители подарили здоровенный дробовик. Он такой огромный, чуть ли не длиннее самого Джонни, а ты ни разу в жизни не купил мне и пачки разноцветных пуль!

— Ах, слишком долго я откладывал это, внук мой, но теперь, мне кажется, пора рассказать тебе одну историю, которая случилась со мной очень давно, во времена моего детства… Устраивайся поудобнее. Это будет долгая история, история, которую ты должен запомнить.

***

Прекрасно помню тот май две тысячи пятого года. С каждым днём погода радовала всё больше. Солнце стало чаще появляться и приятно припекало — особенно я любил, когда оно светило в спину. Тучи в те дни обходили мой городок стороной, как будто их об этом очень учтиво попросили. Пейзажи вокруг набирались красками, наряжаясь к предстоящему лету. Птицы пели всё громче, заливая весь лес своими трелями, воздух, приятно щекочущий лёгкие, стал мягким и густым: словно жидкость он врывался внутрь, оставляя сладкое послевкусие. Много кто отдал бы тысячи долларов, чтобы насладиться атмосферой столь утончённой, столь девственной…

Я тогда был отнюдь не дряхлым и немощным стариком, я был юнцом лет двенадцати, свободным и безмятежным: ничего не волнует, никаких обязательств и проблем, есть только ты, бросающий вызов всему миру, готовый втянуться в любую заварушку, какой бы та не была. Золотые времена!

Штат Вашингтон всегда славился своими густыми, живописными лесами, грациозно возвышающимися над плодородной, мягкой землёй. Я обожал эти растительные пейзажи, как никто другой — практически всё свободное время я проводил в небольшом лесу, который в то время казался мне необъятным храмом природы. Лес удачно затесался между моим городом, шоссе и крохотным озером. Благодаря этим трём границам, заблудиться было просто-напросто невозможно, поэтому родители без лишних переживаний отпускали меня на прогулки.

Я любил этот лес. Когда большая часть снега оставляла его территории, я словно переезжал в него, проводя колоссальное количество времени в компании кустов, травы и ветвей.

Это была суббота… или воскресенье, не помню, а впрочем, неважно. Помню разве что, как бежал сломя голову по своему маленькому маршруту, который сложился у меня за время многократных вылазок. Солнце жгло мне левую щёку и заставляло прищуриваться, я бежал, минуя толстые, могучие стволы деревьев, размахивая палкой, срубая мелкие ветки кустов и папоротник, представляя, что они мои самые заклятые враги. «Быстрее, ещё быстрее! Кувырок!» — подсказывал я сам себе… эх, сколько бы я отдал за ещё одну такую прогулку… Одышка почти не мешала мне, я был, как и всегда, на кураже и просто улыбался, делая шаг за шагом, прыжок за прыжком. А вот и знакомый ручей, который я обычно перелетал на самодельной лиане, что свисала с одной из веток размашистой ели. Признаюсь, привязать её туда было не просто, я рисковал сломать себе что-нибудь, но ещё сложнее было потом объяснить отцу, куда вдруг неожиданно делись все буксировочные ремни.

Секунда и переливистый блеск ручья, смешанный с моим отражением, мелькает под ногами, всплеск воды от упавших в неё кусков земли с моих ботинок, и… «Приземление!» — вскрикиваю я, не останавливаясь. Как же это было восхитительно! Я повернул. Теперь солнце светило мне в лицо, я как будто пытался догнать его и оторвать крохотный кусочек на память. На этом моменте я всегда ускорялся, ибо мой маршрут подходил к завершению.

В итоге я врывался на небольшую поляну, где находилось старое, заброшенное здание, чем-то напоминающее гараж. Полуразрушенное оно одиноко доживало свой век. От второго этажа на тот момент уже мало что осталось. Это было моё любимое место. Стены из холодного, рубинового, будто вечно влажного кирпича, поросшие мхом и плющом, придавали этому месту долю загадочности и спокойствия, солнечные лучи гуляли между окнами и дверными пролетами, отражаясь в разбитых бутылках. Внутри доживали свой век пара-тройка старых ведер, расписанных коррозией, каждое в своём уникальном стиле, мать природа не терпит дешевых дублей.

Обилие самых разных теней, невольно вытягивающихся к концу дня в громадные пласты темноты, приятно охлаждали. Я поднимался на второй этаж, садился на край и просто наблюдал, пока моё дыхание полностью не унималось после небольшой пробежки. Я был мечтателем… и мечты, которые охватывали меня в то время, очень хорошо знакомы тебе, Билли.

Как и многие мальчишки моего возраста, я грезил военным искусством, я бы даже сказал много больше, чем мои сверстники. В моде были боевики… Как часто я представлял себя генералом, охваченным славой пройденных битв и сражений, бесстрашным и непобедимым. Я представлял себя солдатом, несущим свободу, хотя даже не знал, что это, не понимал её цены и значения. Для мальчишки двенадцати лет это всего лишь слово, которым направо и налево сорят взрослые. А раз для взрослых это так важно, что ж…

Охваченный идеалами великих полководцев, я много думал. Без сомнений, в то время меня тянуло в армию. Даже когда я бежал к своей «крепости», я представлял погоню, а врагами — встречающиеся на пути растения и деревья. Как же это было глупо! Но ничего не сможет противостоять фантазии ребёнка. Я трепетно мечтал о прерывистых хлопках выстрелов, их вспышках, подобных сотням фотокамер, работающих повсеместно, о седой дымке тяжёлого утреннего тумана, о запахе сырой земли, выборочно вспаханной стальными снарядами, и едва уловимом аромате пороха, обжигающего ноздри. Что касается смерти, то я был уверен, что непобедим. А как же иначе, если не так?

Представления о доблестных криках солдат, бегущих в атаку просто приводили меня в невообразимый восторг. Я сидел, закрыв глаза, и погружался в этот прелестный абстрактный мир, где я был творцом всего происходящего. Бог позволил нам творить в своём разуме — кто знает, может, и весь наш мир лишь плод его воображения…

В такой позе я мог сидеть бесконечно долго, но в тот день этого делать было нельзя, ибо меня ждали дома. Родители пригласили родственников, которые были в состоянии прийти на мой день рождения. Солнце не опустилось и на пару ладоней ниже, когда я стал собираться домой. Признаюсь, мне и не хотелось… Дай мне кто-нибудь выбор в тот час, так я бы остался в «крепости» маршировать и тренироваться, но я не мог допустить, чтобы мать расстроилась, ведь она так старалась, готовя для меня праздник. Да и я попросту не любил, когда мама расстраивалась, тем более по моей вине, поэтому я хорошенько отряхнулся и побрёл в сторону дома, засунув руки в тёплые, удобные карманы.

Мой дом находился в двух кварталах от окраины. Это был самый обычный двухэтажный дом, который достался моему отцу от деда. Узкая дорожка из прямоугольных камней вела к массивному кирпичному крыльцу, по краям которого располагались маленькие фонари, каждую ночь проливающие свет на бурую деревянную дверь, ручной работы. Она была предательски тяжела, настолько, что я не мог самостоятельно её открыть, когда был совсем маленький. Второго этажа было почти не видно из-за ветвей косматого дуба, развернувшего свою пышную шевелюру прямо посреди нашего переднего дворика. Он словно был хранителем нашего очага, древним стражем, несущим бесконечную вахту. Зимой он собирал снежные хлопья, а летом отбрасывал приятную, охлаждающую тень и защищал от дождя. Его ветви скреблись о поверхность моего окна, когда поднимался ветер. Поначалу я здорово пугался, особенно по ночам, но со временем, как и прочие дети, я поборол страх и иногда даже посмеивался над этим. Окна были не шибко большими, но зато не уступали в количестве: к каждой комнате прилагалось не менее двух, даже в ванной и то нашлось место для маленького окошка, белую, потрескавшуюся раму которого закрывала плотная голубая шторка. В общем, это был тихий, спальный райончик сродни тому, в котором живёте и вы, Билли.

Я пробежал два квартала и остановился на крыльце, восстанавливая дыхание. У окна гостиной шелохнулась занавеска. Не трудно было догадаться, что меня уже ждут и караулят моё возвращение, чтобы сделать сюрприз. Простояв на крыльце ещё пару минут, чтобы у всех была возможность спрятаться или занять поздравительную позу, я оттолкнул входную дверь и попал в прихожую. На крючках висело множество курток и плащей, но в доме не издавалось ни единого звука.

«Конспираторы…» — усмехнулся я про себя, после чего снял грязные ботинки и прошёл в гостиную. Там-то меня и настигло долгожданное поздравление. Бабушка спряталась за диваном, отец и мать стояли прямо посреди комнаты, дядя Кувер и тётя Пэт нашли себе уголок за занавесками, а за дверью притаились мои друзья: Джек Флинн, Томми Гриндельман и Майк Боу — с ними я познакомлю тебя немного позже. Все выскочили одновременно, радостно выкрикивая поздравления, смеясь и завывая что-то похожее на песню «Happy Birthday». Я смутился и просто улыбался, как дурень. Так продолжалось около трёх минут — я поблагодарил всех за поздравления, нас с ребятами отправили наверх поиграть, а взрослые пошли готовить стол для пиршества. Я был переполнен эмоциями: мне стукнуло двенадцать раньше, чем сверстникам, а это уже приятно. Почему в детстве мы так ценим возраст… В двенадцать ты не становишься ни мудрее, ни сильнее. Тебе просто двенадцать.

Мы играли в настольный футбол и разговаривали о школе и новинках в мире игрушек, как компьютерных, так и обычных, в частности об игрушечном оружии: моделях, ценах, качестве.

— Интересно, что мне подарят родители? — я просто сгорал от нетерпения. Настолько, что переминался с ноги на ногу.

— О-о, Хью, ты не разочаруешься! — подметил Томми, подбросив сухого хвороста в топку моего любопытства.

— Кстати, мы тут скинулись и решили подарить тебе кое-что очень стоящее, — подхватил Джек. — Гол!

— Не знаю, стоит ли вручать это сейчас… — протянул Майк.

— А почему нет? — радостно вскрикнул Томми, прокрутив рукоять, не отводя глаз от мяча.

— … и вообще стоит ли… — продолжал Боу.

Я с вопросом на лице стоял и недоумевающе следил за этим непонятным мне диалогом.

— Хватит ныть, Майк! — окликнул его Томми.

— А какой в этом толк, если родители уже купили ему авт…

— Майк, дубина! — рявкнул на него Джек. Но было уже поздно.

— Авт? Авт… Автомат?! Родители купили мне автомат? — засветился я.

— Тьфу ты. Майк, ну кто тебя просил!

— Придурок, весь сюрприз испортил… — вздохнул Джек.

Майк молча продолжал играть в игру, нахмурив брови.

— Пропади я пропадом, ав-то-мат! Я так долго этого ждал!

— Т-с, пусть твои родители думают, что ты ничего не знаешь, — прервал меня Томми, — так им будет приятнее.

— Хорошо, я постараюсь сдерживаться. А-а-а, автома-а-а-т! — вновь сорвался я.

— Хью, спокойно, — осадил меня Джек.

— Ах, да, точно, — угомонился я, но идиотская улыбка никак не сползала с моего лица. — Но как вы…

— Мы видели, как твой отец выносил коробку «Раптора-М1» из магазина.

— Ещё и «Раптор»… да это же лучшие игрушечные автоматы в стране!

— Да, и поэтому тише, Хью, прошу тебя, — Томми продолжал успокаивать меня, — а теперь прими и наш подарочек! Джек, давай.

Джек расстегнул свой рюкзак и достал оттуда игрушечный пистолет и пакет с жёлтыми пулями.

— Вот, мы знаем, как ты это любишь, — с улыбкой сказал Джек, протягивая мне подарок.

— Ребята, вы лучшие! Спасибо, это… это просто потрясающе, — мы по-дружески обнялись, я подтолкнул насупившегося Майка в бок. Он смешно покачнулся, и мы рассмеялись.

С лестничного пролёта раздался голос мамы:

— Хьюго, мальчики, спускайтесь к столу, я приготовила шарлотку! — её голос звучал ласково и нежно — она понимала, что сегодня она точно сумеет порадовать своего сына, как никогда прежде.

На мгновение мы притихли, друзья ждали моих действий. Разумеется, я сразу же кинулся вниз в одиночку — настолько сильно я жаждал получить заветный подарок. Я нетерпеливо протопал вниз по деревянным ступеням и, оказавшись внизу, схватился рукой за столб поручня, чтобы удачно вписаться в поворот. За считанные секунды я добрался до гостиной.

Пахло корицей и шоколадом. Я подошёл ближе к столу. Мама доставала шарлотку из духовки. Рядом копошилась бабушка Аннет, она уже успела порезать палец. Чуть поодаль дядя Кувер и отец пили пиво и говорили о бейсболе, тётя Пэт вальяжно расположилась в кресле, закинув ногу на ногу — она читала журнал, страницы приятно шуршали глянцем. На стол падал глухой, янтарный свет, выделяя в его центре жаркóе из индейки, родители неплохо раскошелились. Чего только не сделаешь ради детей…

Вниз спустились друзья. Первым в комнату вошёл Томми, и после этого моё тайное присутствие, будто бы испарилось. Мы вчетвером встали вдоль стола и сверлили взглядом шарлотку, которую мама измазала вязким, молочным шоколадом. Сладкий пар поднимался с поверхности, приманивая нас, как кровь приманивает москитов.

— Хьюго! Вы уже здесь! — воскликнула бабушка Аннет. — Проходите скорее, садитесь! — она изрядно взбодрилась.

Тётя Пэт беспристрастно подняла глаза, перелистнула очередную страницу журнала, улыбнулась и продолжила рассматривать новинки в мире моды. Если бы не дядя Кувер, который подошёл и что-то шепнул ей на ухо, тётя Пэт так и продолжила бы читать этот гламурный сборник цветных тряпок. Она медленно и, как ей казалось, грациозно поднялась из кресла и направилась к нам. От этого нас четверых чуть не распёр хохот, но Томми вовремя ущипнул меня за бок, я демонстративно покашлял, и мы с трудом сдержались.

Все собрались. Мягкий свет ламп убаюкивал, я чувствовал небывалый уют. Мама села напротив меня, и я заметил, что глаза у неё уставшие, но она всеми силами пытается спрятать это за своей милой улыбкой. Лоб бабушки Аннет лоснился от пота.

Тихий семейный вечер обещал быть добрым. Мы весело общались, обсуждая всё, что придёт в голову. Нежный вкус молочного пюре долго держался на губах. Тётя Пэт пыталась есть чересчур аристократично, выпрямив спину и, то и дело проверяя — не смотрит ли кто-нибудь на неё. Она так противно скрипела ножом о тарелку, что уши сворачивались в трубку. Я ел чуть меньше, чем хотел, оставляя место для маминой шарлотки, но самым приятным в тот вечер была совсем не выпечка…

Когда мы добрались до десерта, мама заварила чай с лимоном и мятой, взрослые же разлили по бокалам красное полусладкое вино. Помню, как тайком отхлебнул из одной такой бутылки… Такая кислятина, просто жуть! Я не понимал, как люди пьют эту гадость. Но с возрастом многое меняется.

Пьяный дядя Кувер минут десять пытался сказать тост, но у него так и не получилось ничего путного. Тётя Пэт смешно пихала его в бок и извинялась, а он неловко пожимал плечами. Папа постоянно улыбался, но всё же поучительно качал головой и поджимал губы, когда замечал, что я за ним наблюдаю. Мама сидела, подперев голову рукой, и улыбалась — по её взгляду можно было сказать, что вся эта клоунада ей порядком надоела.

— Почему бы тебе с ребятами не пойти и распаковать подарки? — Мама встала из-за стола и прижала обе руки к груди, будто умилялась чему-то.

Я переглянулся с Томми, Джеком и Майком — им тоже не терпелось заглянуть под разноцветные, блестящие коробки, что лежали на другом краю гостиной. Мы давно их приметили и изредка жадно косились в ту сторону.

Вчетвером мы кинулись к заветным коробочкам и ненадолго зависли перед ними, очарованные их великолепием. Поразительно, что может сделать кусок цветной бумаги, как умело он сеет крохотное семя любопытства в голове ребёнка!

Первым я открыл подарок бабушки Аннет. Скрип и шелест упаковки разлетелся по всей гостиной, казалось, его было слышно даже на улице. Внутри была серая толстовка с непонятным рисунком алого цвета, напоминающим японский иероглиф. Но в любом случае мне было приятно — я быстро подбежал к бабушке и поцеловал её в щёку. Даже не знаю, кто из нас двоих в тот момент был счастливее. Родители встали из-за стола вслед за нами и остановились чуть поодаль в широком проёме, сделанным в перегородке. Папа обнимал маму за плечо, а она всё так же мило сжимала руки на груди. Тётя Пэт снова уселась в кресло с бокалом вина, а дядя Кувер продолжал греметь посудой около стола и тихо мычать какую-то непонятную мелодию.

— Открой вон тот лазурненький, малыш! — протянула тётя Пэт, понизив голос так, что всё равно её все услышали.

Я посмотрел на неё и выдавил из себя благодарную улыбку. Терпеть не мог, когда меня называли малышом, ведь мне уже было целых двенадцать! Тётя даже не посмотрела на меня, её больше привлекал бокал в руках, в котором отражалось её кривое, пузатое туловище. Обёртка мигом слетела с коробки, картонная крышка поднялась с положенным ей шорохом, и моим глазам открылся… набор юного электрика. И на кой чёрт он мне сдался? Они же прекрасно знали, что я даже косвенно не интересовался электротехникой и всем таким. Но что же, делать было нечего. Радостно воскликнула разве что тётя Пэт, она глухо похлопала ладонями, тем самым развеяв гробовую тишину.

— Ого! — протянул Джек, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию.

Дядя Кувер продолжал пастись у стола. Я сказал ему и тёте Пэт спасибо и продолжил открывать подарки остальных родственников, которые не смогли прийти и отправили их по почте. Мне подарили много всякой всячины, начиная от наушников и заканчивая флейтой, но главный подарок оставался нераспакованным — я оставил его на десерт. И вот я в море из цветной бумаги, один на один с ним, перемотанным белой атласной лентой. Эта коробка была больше остальных.

Я повернулся, папа сильнее прижал маму к себе, Томми улыбнулся и едва заметно кивнул мне. Упаковку я снимал медленно и аккуратно, чтобы случайно не повредить коробку, и, когда работа была закончена, передо мной величественно расположилась мечта каждого мальчишки на нашей улице — «Раптор М-1». Его неповторимый профиль был напечатан на фронте коробки. С лазерным указателем и автоматической подачей пуль из магазина, три режима стрельбы: вот он — мой… я, зная о сюрпризе, всё же был вне себя от счастья. Я даже вскрикнул — настолько я был счастлив в то мгновение. Мама чуть не заплакала от радости, что они так удачно выбрали мне подарок, она закрыла рот рукой, но её улыбку можно было прочитать по глазам — они больше не казались уставшими.

Я снял крышку, втягивая всей грудью солоноватый запах свежего, качественного пластика, провёл рукой по корпусу автомата, чувствуя каждый стык, каждую шершавую область рукояти. Кто-то сказал мне достать его, но я боялся, а вдруг я бы сломал… взял и сломал бы свою заветную мечту здесь, на глазах у всех. Мои руки дрожали, пальцы и ладони вспотели так сильно, что мне пришлось вытирать их о штаны, я аккуратно извлек корпус из мягкого пенопласта, затем достал обойму, прицел… Я собрал его быстро для первого раза, ведь точно знал место каждой детали. И вот он — «Раптор М-1» у меня в руках, словно он всегда был там, словно мои руки специально были созданы, чтобы держать его. У меня не хватало слов, чтобы описать восторг, что творился внутри меня. Казалось, не существует таких эмоций: тянущее, приятное чувство в груди, словно я катался верхом на самых больших качелях во всём мире.

— Ну же! Бегите, опробуйте, балбесы! — по-доброму протянула бабушка Аннет, развеяв тишину, застывшую в комнате.

— Только с умом! — полусерьёзным тоном добавил отец.

Я переглянулся с ребятами. По глазам видно — они жаждали скорее выйти на улицу и посмотреть, на что способен мой подарок. Я вскочил на ноги и буквально вбежал в родителей, обнимая их. Папа посмеялся своим грузным, низким голосом и погладил меня по голове, мама снова чуть не расплакалась. И почему взрослые плачут, когда им хорошо?

Мы выбежали на улицу и направились к полям фермера Уокера, чтобы снять пелену чистоты и невинности с моего новенького «Раптора». Пешком до полей было рукой подать. Мы шли вдоль длинного деревянного загона для овец, сделанного из толстых брусьев, скреплённых в решётку. От них пахло краской — старый Уокер видимо решил обновить их вид после зимней напасти. Томми ткнул меня локтем.

— Пинтч, — его голос стал серьёзным и хмурым. — Тебе лучше спрятать Раптор.

— Этого ещё не хватало! — протянул Майк.

Мимо нас, сопровождаемый столбом пыли, пронёсся полицейский форд, на пассажирском сидении восседал крупный, пухлый мальчишка — Пинтч Джексон. Мы замедлили ход, я, как мог, укрыл свой автомат за ногами. Сердце стучало о рёбра с неимоверной силой. Пинтч надменно делал вид, что не замечает нас, но, когда мы поравнялись, он бросил в меня холодный, полный презрения взгляд, который сам по себе выбивает из тебя всю дурь. Мне стало не по себе, кровь отступила от щёк. Но спустя мгновение, форд, скрипя подвеской, пролетел мимо, оставив за собой одну лишь пыль.

— Повезло, что он сейчас катается с отцом.

— Опять натворил чего-то…

— Ага, плюхнулся своей задницей на чужого ребёнка! — воскликнул Майк, после чего сразу обернулся в сторону удаляющейся машины.

Мы засмеялись. У нас появилась тема для разговора.

— Да эти ирландцы вообще интересный народец. Резкие, лишнего слова не скажи… Ты им «привет», а они тебе в рожу! Я сам видел, как Пинтч в сопровождении своей «стаи» ударил Робби из восьмого класса, да так, что тот вылетел из ботинок!

— Да ну, Майк! Может, Пинтч ещё и летать умеет? И лазером из глаз?

— Ой, Хью, отвали! Я же говорю, что видел.

— Ирландский, блин, супермен! — Джек залился смехом, он у него был забористым, поэтому неважно, как он пошутил, все всё равно смеялись до слёз: кто-то над шуткой, кто-то над смехом. — Представляю, как он не может оторваться от земли из-за своего брюха, ахаха!

От смеха у меня начало перекрывать дыхание, я держался за живот и чуть ли не валился с ног. Томми ко всему прочему изображал Пинтча в пантомиме, выходило очень похоже. Джек местами ему подыгрывал. Я закашлялся так, что чуть не уронил «Раптор» в песок.

— Дурацкая пыль! У меня ей весь нос забит, будь она неладна, — выругался Майк.

— Ага, а ещё голова, — подхватил Джек и пихнул его пальцем в лоб.

— Я сейчас тебе покажу, где у тебя пыль! — взбудоражился Майк и с разбегу пнул Джека под зад. Тот мгновенно поменялся в лице.

— Так, хватит, — сказал Томми. Он умел быстро решать подобные конфликты, почему-то все всегда его слушали.

Солнце начинало заходить. Мы пролезли между балками и встали на поле. Джек расставил игрушечных солдатиков на верхней балке забора. Я зарядил обойму и с глухим, приятным щелчком вставил её в «Раптор», пружина затвора оказалось жестковатой, что, в принципе, не особо меня удивило. Тогда я медленно навёл ствол на солдатиков, замерших на ограде. Сердцебиение замедлилось, ребята, наблюдающие за моей спиной, задержали дыхание вместе со мной, палец легко опустился на курок, я прицелился… щелчок! И ничего. Курок просто покачнулся. Пуля осталась томиться в автомате. Я испугался — неужели он сломан?! Быть такого не может…

— Ничего не понимаю.

— Так, Хью, спокойно, — начал Томми, но я не слушал его.

Я внимательно просмотрел корпус с обеих сторон и, вот болван — я забыл снять оружие с предохранителя. Предохранитель на детской игрушке! За нелепой находкой последовал облегчённый выдох. Ребята снова засветились, никто не сказал ни слова.

Я повторил процедуру, и изумительный хлопок сжатого воздуха вытолкнул пулю из жерла ствола. Она вылетела так быстро, что я не успел заметить, куда она полетела — о том, что пуля действительно вылетела, нам сообщил звонкий щелчок о балку ограды. Ещё никогда я не был так счастлив, я даже не расстроился, что промахнулся. Руки приятно дрожали, улыбка широко расплылась по моему лицу. Я стоял и вдыхал влажный вечерний воздух. Мы подбежали к забору.

— Да, старик Уокер задаст нам неплохую трёпку, если увидит это… — Майк потёр большим пальцем место, где пуля ободрала краску.

Мы вернулись на исходную позицию. Я стрелял, пока не закончились пули, и никто из ребят даже не просил у меня выстрелить — они понимали, что сегодня сбылась моя мечта и нужно оставить меня с ней наедине. Томми и Джек кричали от радости и поддерживали меня, Майк был более сдержан. Не знаю, сколько это продлилось, но домой я вернулся затемно, такой счастливый, такой молодой…

***

— Дедушка Хьюго! Дедушка Хьюго! А что было дальше? — Билли подёргал его за штанину.

— Ах, да, прости, мой дорогой! Что-то я совсем увяз в своих воспоминаниях… У вас очень славный электрический камин. Огонь почти как настоящий! Надо же… Но всё-таки это не огонь, в нём нет жизни, нет опасности, нет стихийной беспечности…

— Что такое беспечность?

— Это значит, что при всей своей внешней красоте и невинности кто-то может причинить тебе боль.

— От неё будет больно, как от ожога? Или как от пореза, дедушка?

— О, нет, мой мальчик, это совсем другая боль… Ты её ещё встретишь.

— А тебе причиняла боль эта… беспечность? Это было в твоей истории?

— К сожалению, да, Билли. К сожалению, да.

— Дедушка Хьюго, расскажи! Я хочу, чтобы ты продолжил, пожалуйста!

— Ахах, — от смеха Хьюго закашлялся, — сколь неуёмен молодой нрав! Хорошо, я обещал, что расскажу тебе всю историю…

2

Как и все дети, я учился в самой обычной школе. Пять дней в неделю я «со скрипом» корпел над учебниками, с трудом штудируя абзац за абзацем, разумеется, когда слишком настоятельно попросят. Не секрет, что всю эту образовательную тягомотину я на дух не переносил, впрочем, как и все школьники моего возраста. Ни черта не понимаешь, как ни старайся, толку ноль.

Школа ютилась в пяти кварталах от моего дома на холме Розентхилл. Славное место, ты бы видел… Особенно осенью, когда впадины и ямы набираются густым серебристым туманом. И ты — счастливый, идёшь по безлюдной улице: один, уже не успел на первое занятие; плевать, всё равно математичка уже позвонила родителям, но сейчас им тебя не достать… телефон выключен; в синей дымке отчетливо видны два школьных этажа, охваченные бледным пламенем окон. И ты проходишь мимо главных ворот, мимо крыльца, мимо сквера… и забираешься в школьный парк. Воздух, свежий и словно немного сладкий, оседает у тебя на языке, ты вертишь им во рту наслаждаясь вкусом жизни. Рукам холодно, нос течёт, как Ниагарский водопад, но ты сидишь на разрисованной, полусырой скамейке возле маленького пруда, вдавившись в тоненькую курточку, и улыбаешься. А что до выговора родителей, то мама всегда быстро остывает, а папа, может, лишит карманных денег — ради такой красоты это пустяк. Чудные были времена…

Весной же я предпочитал скорей вернуться в свою рощу, поэтому в школе я проводил мало времени. Мы с ребятами пересекались в столовой, коридорах и на занятиях, изредка прогуливались после уроков, не без вины моей вечной расторопности.

Утро после моего дня рождения оказалось солнечным. Тёплые лучи майского солнца согревали всеми ненавистный понедельник в золотых ладонях. Наш белый стол с выцарапанным словом «феникс» располагался на самом краю столовой за округлой колонной, облепленной жвачками и стикерами. В тот день, кстати, появился новый, либо мы просто не заметили его двумя днями ранее, — это был футбольный стикер с оскалившимся бешеным псом, с глазами блестящими сущим ужасом и ненавистью, псом который разорвал бы в клочья любого, кто посмеет преградить ему дорогу. На стикере красовалась надпись: «Розентхильские бульдоги».

Столовая была схожа с огромной копилкой шума, кругом — одно жужжание, словно кто-то засунул микрофон в пчелиный улей. Пахло омлетом и моющим средством, а я никак не мог понять, чем сильнее… Эти два запаха будто боролись за право запустить в ноздри школьников свои мягкие пальцы.

Я сидел и изучал инструкцию «Раптора», Томми и Джек вилками гоняли горошину по столу, соорудив ворота из распитых коробок молока. Майк ковырял пюре, подперев голову кулаком. Иногда он увлеченно следил за игрой, — это было заметно по его прикушенной нижней губе, — но, словно понимая, что за ним наблюдают, вновь делал безразличную физиономию. Он спросил меня:

— Ну как? Разобрался в устройстве?

— Да, вот решил в третий раз перечитать, чтобы не упустить чего-нибудь важного, — ответил я, не отводя глаз от текста.

— Да ты одержим, Хью! — усмехнулся Томми.

— Самый настоящий псих! Таких надо по рукам и ногам вязать да поскорее.

— Очень смешно, парни…

— Ой, да ладно тебе, чего там можно найти нового? Как правильно держать в руках? Лучше пойдём, постреляем после уроков!

— Прости, Майк, но у меня на сегодня были другие планы.

— Как знаешь.

— Джек всё равно не сможет, так что… — подметил Томми. Горошина, пятая по счету, упала на пол. — Проклятье!

— В смысле? — на секунду я был сбит с толку. — А, снова попался?

— Ага, всего-то одна маленькая шутка, а криков было… Да ещё отец подзатыльник дал. Больно… До сих пор колет в затылке, когда поворачиваю голову вот так, — Джек выкрутил голову так, что она заболела бы не то что у него — у любого, кто осмелился бы на подобное движение.

Я широко улыбнулся. Мы с Майком внимательно слушали, что же в этот раз вытворил Джек.

— Этот дурак, — Томми засмеялся, отчего нам стало ещё смешнее, — накормил своего младшего брата соусом васаби, заверив, что это яблочный джем, — приближаясь к кульминации, Том начал смеяться взахлёб, мы последовали за ним. Не весело было одному Джеку, он просто широко улыбался.

— И как Питер? — спросил я сквозь слёзы.

— Ну, он немного обжёг язык, а так всё в норме. Мама была сама не своя. Наверно зря я ему сказал, что из тюбика он вкуснее…

Пауза: мы — красные от нарастающего напряжения, подступающего к горлу хохота, держались изо всех сил. Но тщетно… Мы залились гоготом, который перебил шум всей столовой. Соседние столы в испуге подскочили.

— Зря ты так — ему же всего девять, — успокоился Майк.

— Может. Я уже обещал обдумать своё поведение, — Джек засовывал горошину в трубочку от молока, — так что будь спокойна, мам, — обратился он к Майку и плюнул горошиной через всю столовую прямо в колпак повара на раздаче. — Бинго! Птичка в гнезде!

— Пошёл ты! — Майк улыбнулся и показал Джеку средний палец, на что тот ответил воздушным поцелуем, вместо губ к ладони демонстративно приложив свою задницу.

Да… С этими оболтусами не соскучишься. Тут Томми неприятно ткнул меня локтем в бок. Я поморщился и поднял глаза. В столовую зашел Пинтч в сопровождении своих шестёрок: Льюиса Цагахлера и Боба Анкхора. Парни были, одним словом, ничего особенного, однако оба хорошо умели льстить, и «подлизывали» Пинтчу при любом удобном случае, отчего тот давал им свою защиту. Шум на мгновение стих, Пинтч о чём-то говорил с Бобом, а тот делал вид, что ему неимоверно приятно слушать речи этого жиртреста. Я отвёл взгляд и сильно сжал кулаки. Как же мы ненавидели друг друга… Но почти всегда держались на расстоянии. Пинтч был чуть ли не самым сильным из наших сверстников во всём городе, поэтому все боялись, отчасти и мы тоже. Я старался избегать встречи с ним, ибо тот был непредсказуем, а неприятности никому не нужны, особенно двенадцатилетнему ребенку.

Они прошли вглубь столовой, на противоположный от нас край, где сидели ребята из клуба робототехники и физики. Льюис подбежал к парню, с бледно-рыжими кудряшками и влепил ему ладонью в правое ухо. Подошёл Пинтч и что-то им сказал, отчего парни встали и поспешно удалились из столовой, оставив свои завтраки нетронутыми. Один вдогонку получил от Пинтча пинок под зад. Боб и Льюис завизжали, как маленькие девчонки и стали размахивать руками так, чтобы все видели какие они крутые.

— Скользкие черви… — сквозь зубы проговорил Том.

— Может, подкинуть им червей в ботинки после физкультуры? — прошептал Джек.

— Это будет самый страшный вид самоубийства в истории, — сказал Майк.

Мы продолжили завтрак. После появления гнусного трио в столовой чувствовалось напряжение. Все ели аккуратно, стараясь лишний раз не смотреть в сторону Пинтча. Мне кусок в горло лез с большим трудом, а вот Джек по-прежнему с той же легкостью уплетал пюре за обе щеки и широко улыбался.

— Пинтч допил молоко, — понизив голос, сообщил мне Томми.

Значит, ежедневная традиция вот-вот вступит в силу. Для своих лет Пинтч был слишком крупным, поэтому ходил слух, будто тренер футбольной команды обратил на него внимание и готов был выделить ему место в сборной школы со следующего года. Четырнадцатилетний подросток в «Розентхильских бульдогах», смешно! Его же там растопчут, как жалкого цыплёнка! Однако слух ходил, и Пинтч понимал, что все в курсе. В коридорах он толкал плечом прохожих, вминая их в шкафчики, а в столовой каждый завтрак кидал в кого-нибудь выпитую коробку молока. Чаще всего мишенью служил парень по прозвищу «Тихий»: он всегда сидел один, забившись в дальний угол столовой, никто не знал его имени, даже учителя иногда называли его по кличке. Одно время он даже перестал посещать столовую, но потом смирился и просто терпел козни Пинтча. Вообще — странный парень, но почему-то никто и никогда не интересовался им, словно он не был никому нужен. Тихий существовал отдельно от всех, обречённый на тотальное одиночество.

Пинтч поднялся со стула, столовая вымерла. Он провёл глазами вдоль помещения, я уловил на себе тот же холодный взгляд, что и днём ранее, там — на поле. Внутри всё горело. Неужели сегодня этот кретин швырнёт эту вонючую коробку в меня на глазах у всей школы? Но Пинтч перевёл внимание на Тихого. Тихий сидел к нему спиной на другом краю столовой недалеко от нас и не делал ничего, разве что повыше застегнул свою кожаную куртку — он понимал, почему все умолкли.

Рука толстого негодяя запрокинулась назад, картон смялся в его пальцах. Короткое движение и белый кусок молочной упаковки крутится в воздухе, словно сверло. В одно мгновение он достиг своей цели. С приглушённым хлопком, сопровождаемым склизким всплеском остатков молока, коробка влетела в спину Тихого чуть ниже шеи. Белые капли молока десятком бледных бусин разлетелись по округе, часть добралась даже до нашего стола. Маленькие ручейки сбегали по спине Тихого, а он сидел и не подавал виду, он просто взял вилку и продолжил есть свой завтрак.

Столовая залилась овациями, первыми начали визжать, разумеется, Льюис и Боб. Наш столик молчал. Пинтч поднял кулак вверх, поставил ногу на скамейку, которая скрипнула настолько противно, что я до сих пор помню этот ужасный звук, и кратко выкрикнул что-то наподобие бульдожьего лая. Столовая воскликнула и затопала ещё громче, после чего Пинтч и его шестёрки удовлетворённо направились к выходу.

Я посмотрел на Тихого, покрытого остатками молока. Он плакал, отвернувшись к стене, плакал и продолжал медленно пережёвывать пюре. Странно, что я не замечал этого раньше. Кто-то, уподобившись ушедшим придуркам, запустил в Тихого смятой бумажкой, но та едва ли его коснулась. Гогот не прекращался. Я был зол на всех, и чтобы не видеть эти жалкие, хохочущие над чужим горем лица, я встал и вышел из столовой.

Мне хотелось вернуться и подойти к Тихому. Но что мне ему сказать? Как поддержать? Вряд ли я смог бы ему помочь. И за это я себя ненавидел. Настроение скатилось, особенно после того, как я увидел, как Тихий поспешно вытирает слёзы тыльной стороной ладони. Я быстро шёл по коридору мимо шкафчиков, брови наплыли на глаза, пальцы с болезненным напряжением сжались в кулаки.

Кто-то вылил в один из шкафчиков тухлое яйцо, вонь стояла жуткая. Какой-то парень налетел на меня, или я на него… Не помню. Помню, как я нарочно дёрнул плечом, выливая свою злость на него. Мы окинули друг друга недовольным взглядом, он хотел что-то мне сказать, но вовремя заметил, что я не в духе, поэтому он лишь слегка причмокнул ртом — противно было до жути. Я решил: на сегодня хватит с меня этого гиблого места. Двери уже были недалеко, осталось сделать пару шагов. Но сделать их я не успел — на плечо легла тяжёлая, тёплая рука.

— Собрались домой, мистер Росс? — голос бархатный, мелодичный, я узнал его. Это был учитель физики. Вся злость мигом пропала, в секунду нахлынуло отчаяние. Рука всё ещё грела плечо, мне было, честно говоря, не по себе. Хотелось вырваться и убежать.

— Нет, мистер Андерсон. Просто посидеть в парке, перерыв ещё не… — меня перебил звонок. Сухие, тонкие губы мистера Андерсона расплылись в умиротворённой улыбке. Взгляд его был добрым.

— Неужели? — металлический треск и топот сотен ног приглушили его голос.

— Простите, я плохо распределил время, я думал…

— С другой стороны, там такая чудная погода, а Вам как раз нездоровится… — он подмигнул мне. Я удивлённо улыбнулся.

— Мне кажется, это каблуки директора цокают по коридору, — добавил он, понизив голос.

— Спасибо, мистер Андерсон!

Он ничего мне не ответил, только пару раз похлопал по плечу. Через десять минут я был уже далеко.

Родители на работе. Чтобы пройти незамеченным, в запасе до обеда у меня было примерно два часа, но я всё же не задержался в доме больше десяти минут. За это время я успел схватить «Раптор» и выпить стакан воды, казалось, жадные глотки слышали даже соседи. Мои ноги оживлённо затопали по бульвару в сторону «моего» леса.

С оружием в руках маршрут оказался непростым, особенно у небольшого оврага, куда я чуть не покатился кубарем. Однако это принесло мне даже больше удовольствия. Я громко выкрикивал боевые команды и сам же их выполнял, целился, стрелял по стволам деревьев, будоражил влажный воздух ударами пластикового приклада, в общем — был как никогда счастлив.

У «крепости» я расставил уцелевшие бутылки, сосуды игриво переливались изумрудным сиянием, отчего мне было просто разглядеть их из здания. Я перебегал от окна к окну, занимая позиции к бою, и сбивал бутылки одну за другой. Некоторые, не особо прочные, рассыпались от падения в мелкую малахитовую мозаику, попадая на камень или весьма крепкий корень. Я восхищённо вскрикивал. Так продолжалось долго, ещё дольше я тренировал строевой шаг и жесты командира, и, в конце концов, я заметил, как солнце бронзовым диском утонуло в рыжих стволах деревьев. Славный вышел денёк, если не считать утренний инцидент в школе. О нём я вспомнил, когда сидел на втором этаже «крепости» и палил из автомата по старой секвойе, приняв за центр мишени маленькое дупло, что чернело в четырёх метрах над землёй прямо в центре огромного, корявого ствола, почерневшего от прожитых лет.

С каждым звонким щелчком спускового механизма мне становилось всё обиднее за тех, кто стал жертвой этого болвана Пинтча, и за то, что я ничего не могу с этим поделать. Вот если бы нас было несколько… Отряд из мальчишек, с которыми мы могли бы поставить Пинтча и его прихвостней на место. Да. Я бы мог взять командование! Обучить их военному делу, разработать стратегию!

Я загорелся, — так бывает, когда ненависть тесно переплетается с сильным пристрастием. Одна короткая мысль — и ты её пленник, мгновенно и бесповоротно. Как много душ увядает из-за этого… В тот день мною было принято решение, которому удалось перевернуть мою жизнь с ног на голову.

3

— Вот так он тебя и отпустил? Бред какой-то! Этот Андерсон странный тип, но не настолько.

— Не хочешь, не верь, Майк.

Джек хлопнул в ладоши, так иногда делают, когда расстраиваются.

— И почему я не пошёл с тобой! Чувствую себя болваном…

— Да ты и так болван, Джек, — подхватил Майк.

— Это совсем не то, о чём я хотел с вами поговорить.

— Ты нашёл у своего отца журнал с голыми бабами? Наконец-то я увижу, ну, эти, эти самые…

Мы засмеялись, сквозь смех я подметил, что хоть догадка Джека и хороша, разговор должен был пойти совсем не о том.

— Значит, после уроков в парке? — закрепил Томми.

— Да, раз Джек наказан до пятницы, обсудим всё там.

— Договорились.

Тучи наплыли на город — такое явление могло держаться здесь неделями, а то и больше. Мы уже не замечали этот пласт густого и мрачного одеяла, что бурлило серыми переливами над нашими головами. Я сидел на скамейке вместе с Томми. Джек и Майк опаздывали. По слухам они пропадали в кабинете директора за очередной профилактической беседой, ибо Джек снова после физкультуры связал шнурки у одного из мальчишек своего класса, пока тот натягивал футболку, грохот пролетел аж до женской раздевалки. Майк был рядом, когда их поймал дежурный.

— Так что ты хотел нам сказать? — Томми начал разговор, не дожидаясь остальных.

— Есть идея. Это связано с Пинтчем, — сказал я, не отводя глаз от затылка Томми.

— У-у, чёрт подери! Что ты задумал?

Я рассказал им всё о лесе, о «крепости», о моём увлечении и о том, что задумал. Парни слушали молча, лица их выражали абсолютную сосредоточенность.

— Вы не обязаны соглашаться, я… я просто устал от вечных издевок над всеми нами. Возможно, отряд испугает их. Если мы будем вместе бороться с этой проблемой…

— Так… Либо мы надерем задницу Пинтчу, либо он надерет её нам… Обожаю рулетку! — воскликнул Джек.

— Не может этот придурок совать свой нос в передрягу без меня! — Майк хлопнул Джека по плечу.

— Возьмемся, Хью, — заключил Томми и протянул руку вперёд. Мы взгромоздили ладони одна на другую и уверенно качнули их, как слаженная команда.

— Когда приступаем? — спросил Джек.

— В пятницу, через час после занятий жду вас в конце моей улицы. Возьмите оружие и пули, начнём тренировки.

— У нас будут маски и крутые имена, как у черепашек ниндзя? Хотя Майку больше подошло что-то вроде «Покахонтас». Да… враг был бы в ужасе! — Джек сильно увлекся, прежде чем заметил наши неодобрительные взгляды. — Что? Убойный был бы номер!

— Не опаздывайте, — добавил я.

Неделя тянулась медленно. Я не мог усидеть на месте, в голове строились схемы, которые я поспешно заносил в тетрадь по биологии. Распорядок тренировки, расположение мишеней, набор экипировки бойцов, я даже выпросил у старика Уокера старое соломенное чучело, перетянутое жёлтой от птичьего помёта простынёй. За это я целый день стриг газон перед его домом, а он подначивал меня делать всё аккуратней, смеясь и попивая холодное пиво из скользкой белой банки.

Джек за всё это время не вытворил ничего из ряда вон выходящего, что стало для нас великим потрясением — учителя даже шептались, что, мол, не заболел ли он. Пинтча мы видели редко, пересекались с ним максимум в столовой. Правда, один раз он всё же пристал к Томми рядом со школой, когда мы все разошлись. Томми получил удар под рёбра и лишился карманных денег, и всё из-за того, что не дал Пинтчу закурить. Тот знал, что Томми не курит, но какой-то предлог был нужен.

Я узнал это от Бэтти Снаплс по кличке «Трещотка», она училась в параллельном классе и носила ужасные пластинки на зубах, нос её был весь в бледных веснушках и совался, куда ни попадя; маленькое, острое лицо напоминало мордочку крысы. У неё не было настоящих друзей, ибо она доносила на каждого ученика и учителя нашей школы, её рот без устали раскрывал секрет за секретом, а мозг не знал слова «тайна». Никто её не любил, но если и нужно было узнать что-то сокровенное или пустить лживый слух, все подходили именно к ней. Трещотка никогда не проверяла информацию и наседала на ухо каждому, кто проходил достаточно близко. Хотя нет, вру, был человек, который её любил до поры до времени! Это был директор. Она ходила к нему даже почаще Джека. Но однажды Бэтти рассказала родителям всё о распределении школьного бюджета, тогда-то и директор стал относиться к ней с опаской.

Пятница. Вот-вот свершится первая тайная встреча нашего отряда. От Бэтти мы держались максимально далеко, на что её интерес к нам возрос в несколько раз. Мы решили избавиться от её преследования, пустив ложный слух, будто мы готовимся к важной контрольной для колледжа. Трещотка проглотила это с превеликим удовольствием, но все понимали, что это ложь и не обращали на девчонку внимания.

Мы были в курсе, что скоро она снова положит на нас свой колкий глаз и разрабатывали новый, более продуктивный план, о котором чуть позже. Главное, что от одной занозы в заднице мы ненадолго, да избавились. В столовой всё по-прежнему, рёв сотен ртов разрывает нагретый солнцем воздух. Мы с ребятами заканчивали обедать.

— Пинтч допил молоко.

В этот раз я поднялся со своего места и направился к Тихому. Коробка уже летела в него, когда я схватил её. Получилось весьма удачно, мне удалось остановить коробку в воздухе одной правой рукой, почти не расплескал остатки молока. Гробовая тишина, кто-то в ужасе ахнул. Ох, и видел бы ты лицо Пинтча, когда я поставил молоко на соседний столик и изобразил собачий лай вместо него. Пинтч просто налился кровью, он быстро пошёл в мою сторону, Тихий обернулся, его лицо замерло в слабом удивлении. За Пинтчем бросились его псы. Я стоял на месте и грозно смотрел на то, как ко мне подходит расправа. Внутри всё горело, страх выжигал моё сердце, но я стоял на месте. Ещё пару секунд и началась бы драка, будь уверен, Томми уже встал из-за стола и приготовился, как вдруг на всю столовую, кто-то поправил голос. Пинтч остановился, я повернул голову — в проходе столовой стоял мистер Андерсон, лицо его выражало недовольство.

— Пинтч, Хьюго — пройдёмте со мной.

Мы неохотно повиновались.

В его кабинете пахло порохом и дешёвой древесиной, из которой изготавливают лучшие в мире шкафы. Он сидел за столом, держа перед собой пустой листок бумаги. В правой руке мистер Андерсон держал ручку. На вид, казалось, она весит не один килограмм, он выстукивал ей простой ритм о полированную гладь стола (раз-два-три, раз-два-три).

— Мне придётся написать об этом инциденте директору, — через какое-то время сказал он.

— Я не сделал ничего плохого. Мой отец… — Пинтч сидел на стуле слишком свободно, как будто находился у себя дома.

— Но сделали бы, мистер Джексон, не так ли?

Я заметил, как Пинтч сжал кулаки.

— А от Вас, мистер Росс, я такого не ожидал. Вам есть что сказать? — мистер Андерсон всмотрелся в мои глаза. А я терпеть не мог встречаться взглядом с учителями: они всегда сумеют раздавить тебя им, как сапог –таракана.

Я молчал. Ладони вспотели, я с трудом поднял глаза. Сухие, тонкие губы лежали ровно.

— Вы можете быть свободны, мистер Джексон. А Вас, мистер Росс, я попрошу задержаться.

Пинтч поднялся и медленно вышел из кабинета, хлопнув дверью, не слишком сильно, чтобы не выбить стекло и не огрести новых проблем. Мистер Андерсон встал и подошёл к окну. Во дворе школы на железных стойках турников и рукоходов ползали дети.

— Всегда переживаю, что кто-нибудь из них сорвётся… Дети не боятся ничего, потому что не могут продумать последствия и взвесить ситуацию, как следует. — Он смотрел в окно, сцепив руки за спиной. — Не так ли, Хьюго? — повернув голову, добавил он.

— Понимаю, мистер Андерсон, этого больше не повторится.

— К сожалению, и ты, и я понимаем, что это неправда.

На минуту мы замолчали, стрелка часов убаюкивающе цокала. Я заметил, что на листе мистер Андерсон так ничего и не написал. Мне стало не по себе.

— Вы сообщите родителям?

— Хм, — он повернулся, — разумеется, нет. Пинтч был прав, вы оба не успели сделать ничего такого. Но запугать его стоило, может, осядет на пару дней. — Тонкие губы искривились в ровную, упругую улыбку.

Я выдохнул громче, чем хотел, отчего мистер Андерсон рассмеялся своим бархатным голосом.

— Но впредь, Хьюго, тебе стоит быть осторожнее. Иногда разумней отойти в сторону.

— Вы не видели всей ситуации…

— И поэтому я сказал «иногда». Однако прежде надо хорошенько подумать дважды, — он подмигнул мне. — Ты очень способный мальчик, но я не видел, чтобы ты выбрал дополнительный предмет для занятий. Приходи-ка на кружок физики — набор в новую группу со следующего года, но для тебя мы сделаем исключение: походишь остаток мая и раз в неделю в июне… — он поймал мой огорчённый взгляд. — Не переживай, занятия заканчиваются не позднее шестого урока. У нас интересно. Где ж ещё тебе дадут взорвать дом из конструктора, или, ну, например, собрать телескоп?

— Это очень интересно, но…

— Вот и славно, — физик слабо ударил по столу, — тогда жду тебя в четверг на шестом уроке, будешь освобожден от лекции о вреде курения.

— Хорошо, мистер Андерсон.

— Ты можешь быть свободен, Хьюго.

Я подошёл к двери, мистер Андерсон сказал мне вслед:

— Иногда разумней?..

— Отойти в сторону, мистер Андерсон.

— Вот и чудно, ступай.

До конца занятий я старался избегать Пинтча и его свору. На каждом углу я собирал косые взгляды. Кто-то смотрел осуждающе, а кто-то с изрядным восхищением. «Трещотка…» — догадался я, хотя это было не точно, ведь инцидент случившийся часом ранее происходил на глазах половины школы. Разносчиков новости могло быть много да и мне, честно говоря, было плевать. Пусть обсуждают! В тот момент я был озадачен совершенно другим — надо было найти Тихого.

Он сидел в парке и читал университетское пособие по химии. Книжка была голубого цвета, вся затёртая и изломанная рядом с корешком. Он читал настороженно, время от времени поглядывая по сторонам, моё приближение он заметил, разумеется, но с места не сдвинулся.

— Привет! — я начал чересчур дружелюбно, аж противно стало. Тихий молчал и будто бы не замечал моё присутствие. Я продолжал:

— Серьёзную литературу читаешь… — я наклонил голову, чтобы разглядеть оглавление. — Уг-ле-водо-род-ные соединения, ух, язык бы не сломать!

Тихий поднял глаза и, не тратя времени на приветствие, заявил:

— Что тебе от меня надо? Что я тебе сделал? Зачем ты остановил коробку?

— Что? А разве не надо было? Я хотел помочь… — его слова меня порядком ошарашили.

— От такой помощи Пинтч теперь на мне живого места не оставит! — голос Тихого дрогнул. Мне почему-то стало жаль его.

— Так… — я сел рядом с ним, положив руки на колени. Запах сырости перебил сильный аромат мятного геля для душа. Мы оба смотрели на восточное крыло школы, вблизи которого копошились десятки школьников. — Если у тебя теперь проблемы, то уж что мне придётся… — я осёкся на мгновение, ибо я пришёл к нему не за тем, чтобы жаловаться, — пора перестать быть тенью, понимаешь. Пинтч не прав, и кто-то должен ему это доступно объяснить.

— Не думаю, что у тебя и твоих друзей это получится, Хью.

— Знаешь моё имя?

— Удивлен? Не вижу в этом ничего удивительного, много кто знает вашу четверку.

— Ну, раз ты знаешь, как меня зовут — назовись сам.

— А то ты не знаешь… Тихий, — он шаркнул ногой о гравий и неартистично развёл руки.

— Нет, я бы хотел узнать твоё настоящее имя. — Я чувствовал, что разговор клеится с трудом. Вместо связной беседы получался какой-то бред, от этого я чувствовал себя скверно, хотелось встать и уйти.

— А оно того стоит?

И тут у меня лопнуло терпение.

— Слушай, я не знаю, что ты там себе накрутил, но я считаю, что там, в столовой, я поступил правильно! И если хочешь, можешь подставить свою рожу Пинтчу собственнолично и получить то, чего, как я вижу, жаждешь. А потом снова забиться в свой угол и позволять всякому сброду глумиться над собой. Я всё сказал! — Я встал и пошёл в сторону школы.

— Аарон, — сказал он мне вслед. — Моё имя — Аарон.

— Рад знакомству, Аарон. Бывай! — я снова направился в сторону школы, но не успел сделать и шага, как Аарон окликнул меня вновь:

— Хьюго! Я… я хотел сказать… спасибо.

— Если я могу тебе доверять, приходи к воротам на поле старика Уокера. Сегодня. В четыре часа.

— Приду.

Я улыбнулся и поднял большой палец вверх. Аарон пусть и кратко, но тоже сверкнул улыбкой и вернулся к чтению.

Занятия закончились около трёх часов, и толпа детей выплеснулась на улицу из главных дверей школы. Я с трудом протискивался через людей. Ветер порывами ударял в лицо, создавая прелюдию к дождю. Меньше всего в тот день мне хотелось дождя. Да и вообще, какому мальчишке, который всё свободное время проводит на улице, по вкусу дождь и унылая хлюпающая слякоть? Друзей я в толпе не встретил, стало быть, они были уже на полпути к дому. Мне тоже не хотелось медлить. Да вот судьба подкинула мне проблем…

— Эй, Росс! — за моей спиной раздался ужасно скрипучий голос. — Чего, оглох? — кричал Пинтч.

Сердце ушло в пятки. Господи, пожалуйста, не сейчас! За что? Я негодовал, ноги предательски подкашивались — чувствовали, быть чему-то недоброму. Боб и Льюис преградили мне путь.

— Постой-ка, Хью!

— Надо поговорить, Хью!

Сильный толчок в спину. Я налетел на шестёрку Пинтча, кто-то из них выставил ладонь мне навстречу и я больно влетел в неё носом. Сразу запахло кровью. Прохожие стали понимать, в чём тут дело, и начали образовывать круг, но школа была относительно далеко и рассчитывать на помощь учителей было глупо.

Я сделал испуганное лицо, никак не мог с собой совладать, а ведь понимал, что надо собраться. В мыслях я часто надирал Пинтчу задницу, почти всеми возможными способами, но когда дело дошло до реальности… Я посыпался, страх взял своё, и от этого мне было вдвойне обидно.

— Оу, бедный Хью-Хью — маленькая трусливая свинка! Что же ты будешь делать без своего шизика Андерсона? — он разминал кулак.

— Пинтч… — начал я, но в горле предательски пересохло, каждый глоток, словно укол в горло.

— Что «Пинтч?» Как говорить забыл, недомерок? Посмотрите, люди, как бравый Хьюго Росс трясётся и чуть ли не мочится в штаны!

Смех кругом, я — весь красный от обиды и стыда, начинаю потихоньку привыкать к ситуации. Хотя сказать «смиряться» было бы правильней.

— Не здесь и не сейчас нам стоит разбираться, Пинтч.

— Что ты сказал, урод? А я хочу здесь и сейчас!

Я молча пошёл мимо него, за что сразу отхватил пощёчину. Хлопка я не слышал, до меня дошло только болезненное покалывание. От неожиданности по щеке побежала слеза, я быстро вытер её, но Пинтч всё успел заметить.

— У-у, наш Хью-Хью заплакал… Вы посмотрите!

— Пошёл ты! — выкрикнул я, отчего Пинтч тут же переменился в лице.

— Врежь ему, Пинтч!

— Да, ударь по его убогой роже, Пинтч!

Льюис и Боб скандировали, точно чирлидеры. Пинтч сделал шаг, я приготовился к драке. В этот момент в круг вбежал Томми и толкнул Льюиса в Боба. Оба они так смешно покатились на землю, с глазами полными жалобного прошения пощады.

Запах пота ярким букетом ударил мне по носу. Сердце с трудом перекачивало загустевшую кровь. Руки и ноги — один сплошной кусок ваты. Сперва я даже не понял, что Томми встал со мной рядом, и резко мотнул головой, парируя удар, которого и не было.

— Что, Гриндельман, мало тебе было?

— Ну как, легко втроём избивать одного, Пинтч? — твердо сказал Том. — На сегодня мы закончили. Или, клянусь Богом, ты не уйдешь отсюда без сломанного носа, Джексон!

Пинтч начал ходить из стороны в сторону. Он не отрывал взгляда от нас с Томми. Льюис и Боб спрятались за спину жиртреста.

— Нос, говоришь… ну попробуй, недомерок!

Едва Пинтч договорил, со стороны дороги раздался рёв клаксона. Льюис и Боб вздрогнули от неожиданности. Протяжное, воющее эхо пронеслось по близлежащим дворам, заглянув в каждую арку, в каждый детский игрушечный домик с яркой пластиковой оградой. Круг разорвался и в промежутке между людьми мы увидели чёрно-белый полицейский форд, за рулём, насупившись, сидел отец Пинтча. Он просигналил ещё раз.

— Слышишь, Пинтч, пора домой, — сказал Томми.

Трудно передать, что творилось на лице у Джексона, настолько сильно он разозлился.

— Мы с вами ещё поговорим! — проскрипел Пинтч.

— Беги, мамочка зовёт, — сказал Томми ему вслед, на что Пинтч ещё сильней стиснул кулаки. Он был красный, словно неделю пролежал под калифорнийским солнцем.

Тяжёлый, металлический хлопок двери послужил точкой к постыдному для меня эпизоду. Льюис и Боб сразу куда-то делись. И что бы я делал без Томми — вот, кто настоящий лидер, а не я…

— Как ты? — серьёзно спросил Том, положив руку мне на плечо.

— В порядке, — у меня зверски горела левая щека, — спасибо, Томми.

— Ты поступил бы так же. Времени до встречи осталось мало, так что давай, до скорого. — Он хлопнул меня по плечу и быстро пошёл к автобусу.

4

Ветер, предвещающий дождь, лишь напугал нас. Через сорок минут он практически полностью оставил наш городок в покое. Майк, Джек и я стояли рядом с просёлочной дорогой в конце моей улицы. Все трое молчали, выискивая на горизонте Томми и Аарона.

Побледневшие стебли травы едва заметно качались по воле остатков ветра. Всех нас облепила приятная свежесть, она была повсюду: в кронах деревьев, в мелких трещинах бетонной дороги, среди домов, в волосах. Солнце проигрывало тучам пару часов, и его тяжёлый стальной цвет с мелкими отливами бронзы падал на влажную землю. Вдали, где-то далеко, за деревьями шипела автострада.

Джек держал в руках автомат модели «Чёрная молния» — мощная штука, хоть и с пружинным затвором, если пуля от такой попадет тебе в зад, то будь уверен — след останется на неделю. Майк же вооружился своим «Шершнем» — этот пистолет вообще из низшей лиги, если можно так сказать, стреляет не дальше, чем на десяток метров да и синяк оставить им крайне сложно. Джек барабанил пальцами о приклад. Этот пластиковый неравномерный стук порядком раздражал, но все были уверены, что Томми с Аароном вот-вот появятся, и продолжали терпеть.

— Тихий, — Майк указал дулом «Шершня» на маленькую дорожку по левой стороне улицы.

Аарон шёл быстро, засунув руки в карманы, он словно нарочно не поднимал голову, стараясь не смотреть на нас, пока не приблизился.

— Зачем пушки?

— Парни, знакомьтесь — это Аарон, — я демонстративно указал на него рукой.

— Чёрт побери, вот последнее имя, которое я бы представил! — воскликнул Джек.

Пока я объяснял всё ребятам, Аарон смотрел в землю, но глаза его будто бы пробивали её насквозь. Он словно заглядывал внутрь себя, моделируя мой рассказ в голове, быть может, он думал и вовсе о чём-то другом. Это было неважно, так как, дослушав меня, Аарон поднял голову, и его глаза вспыхнули неповторимым блеском.

— Ты не сказал мне взять с собой оружие.

— Это была мера предосторожности, — я вытащил из-за пазухи пистолет, который мне подарили ребята, — держи, сегодня обойдёшься этим.

— Пора? — спросил подошедший к нам Томми.

Я кивнул и жестом пригласил ребят следовать за мной. Маршрут мы преодолевали куда медленней, чем это обычно делал я. Но нам не было скучно. Прямо на ходу я провёл инструктаж по технике безопасности. Парни словно не слушали меня, от этого мне становилось обидно, что-то невыносимо жгло в желудке, будто я проглотил килограмм перцев чили. Только Томми слушал очень внимательно.

— Уже представили, как зарядите Пинтчу между его паршивых глазок? — хохотал Джек.

— Наша цель всего лишь запугать.

— А я бы зарядил. И ещё парочку в этих червей — Анкхора и Цагахлера! Пам! И они скулят, как псы!

— Я вообще подумал, а на кой чёрт нам сдался этот Пинтч? Почему бы просто не заниматься любимым делом… — начал Аарон.

— Ну ты дал, Тихий! — в своей резкой манере воскликнул Джек.

— Соблюдайте субординацию. Не шумим, пока не придём на место.

— Да какая к чёрту субординация?! Ты даже звания не назначил, — не унимался Флинн.

— Да, кстати, Хьюго, а у нас будут звания?

Моя голова кипела. Когда вплетаешься в какую-то авантюру да ещё и на главную роль, будь готов отвечать на миллион вопросов одновременно и не сойти с ума.

— Не знаю. Давайте самое простое. Я на правах зачинщика сразу возьму должность… ну, скажем, лейтенанта. Томми будет младшим лейтенантом, ты, Джек, — сержантом, а Аарон и Майк рядовыми.

— Почему этому придурку сержанта, а мне какого-то вонючего рядового?

— Не злись, Майк. Когда в твоей голове прибавится хоть немного мозгов, тебя повысят в звании. Или когда наши ряды подрастут. Так ведь, Хью?

— Пока о нашем отряде ни слова. Никому, Джек.

— Понял. А если молчать, как Томми, дадут младшего лейтенанта?

Томми улыбнулся. Я бесился, но Джек всегда знал, как пошутить, поэтому в итоге я тоже не смог сдержать улыбку.

Мы прошли ещё метров сорок по лесу в абсолютной тишине. Только плавный шум тяжёлых ветвей и шорох пяти пар ног. Под вековыми кронами спряталась тень, она сделала день ещё более мрачным и холодным. До крепости оставалось минут пять. Мы утопали в молчании, пока Джек в очередной раз не нарушил его.

— Хьюго, а как мы назовёмся?

Джек застал меня врасплох, я остановился. Стало как-то невообразимо уютно и приятно, будто я раскачивался на огромных качелях, а потом резко захотелось в туалет. Так бывает, когда, например, играешь в прятки и нашёл укромное место, где тебя никто не найдёт, но едва тебе удастся осесть, как мочевой пузырь предательски начинает зудеть и напоминать о себе.

Я задумался, на несколько мгновений вновь воцарилась тишина, словно в этом лесу оказался я один. Почему-то мне вспомнился наш стол в столовой, серая скамейка с железными крепежами и блестящими болтиками, а затем жирное лицо Пинтча.

— Феникс.

— Феникс?

— Да, как вам?

Лицо Джека изобразило крайнюю степень задумчивости, но потом он в привычной нам манере выдал то, что выдал бы Джек Флинн:

— Чёрт, да это шикарно! Мне по душе!

Остальные утвердительно кивнули. Томми похлопал меня по плечу и пошёл вперёд. Не хватало эпической музыки, где вся медь духового оркестра взлетает на воздух под глубокий и завораживающий ритм сотен тяжёлых барабанов, и это всё будто медленно всплывает на поверхность со дна океана, наращивая напряжение до пика, до последней капли, и, когда эта капля падет, наступает ощущение свободы и опустошения.

Я с трудом перетерпел гордую улыбку. Вдали, между стволами деревьев, рубиновым заревом горела кирпичная стена.

Парни быстро освоили местность по моему краткому инструктажу, который, наконец, всё внимательно выслушали. Мы приступили к подготовке, я принял командование. Пришлось потратить не один час, чтобы как следует отточить строевую, о которой никто из ребят толком ничего не знал. Они выполняли разворот через правое плечо, путали команды… Сначала это было смешно, но когда подобное повторяется несчётное количество раз, даже самые крепкие нервы начнут сдавать. Под конец я смеялся уже над тем, что не представлял, как можно ошибаться в такой простоте.

Майк не затыкался ни на минуту: «А у нас будет логотип? А когда мы приступим к стрельбе? А зачем? А почему?» При тренировке стрельбы было проще: за полигон мы приняли южную стену крепости, я расставил банки по кочкам и пням, дал команду и оценивал уровень владения оружием. Хлопки воздуха, хруст пластмассовых затворов и звон пружин залили всю поляну. Симфония оружейных залпов продлилась недолго, нам следовало экономить пули.

— Стоп! Прекратить огонь.

На поляне мгновенно воцарилась тишина. Я поднял голову, ветер ударил мне в лицо, принеся с собой запах смолы и сырой травы. Все банки оказались сбитыми, одну из-под какого-то дешёвого пива даже пробило. Зелёная пуля, которую выпустил Джек, гремела на дне. Столько радостных ругательств я ещё не слышал, уши в трубочку сворачивались! Последние полчаса нашей тренировки было решено посвятить разбору полётов и решению организационных вопросов.

— Собираться пока будем здесь. Томми, нужна карта местности.

— Сделаю, лейтенант!

— Отлично, я видел в магазинчике в двух кварталах от школы дешёвые пули. Нам нужно банки три. Майк, займись.

— Да, лейтенант Росс!

— Разрешите обратиться, — Джек сидел, провалившись задницей в двадцатидвухдюймовую покрышку, и размахивал руками, как дирижёр, — что насчёт распространения информации?

— Хороший вопрос, сержант! Надо решить одну проблему…

В один голос мы протянули:

— Трещотка Бэтти…

— В точку! Остальным допуск по контракту о неразглашении.

— Зачем контракт?

— Рядовой Боу, это для того, чтобы не нагрянули учителя и родители, не зуди.

— Так всё-таки… что с Трещоткой?

— Есть один план. Ты поговорил с Нейлом? — я посмотрел на Томми.

— Да. По два бакса с каждого, еженедельно.

— Десять долларов в неделю?! — Майк завелся. — За что?!

— У нас нет выбора, нам необходимо, чтобы Трещотка перестала трещать. Так, на сегодня пока всё. Жду вас завтра. Здесь, после обеда.

Все стали расходиться, вместе мы решили не ходить, чтобы не привлекать внимание. Я уходил последний, а пока просто сидел на карнизе бывшего окна на первом этаже. Джек уже был на середине поляны, когда я окликнул его:

— Джек!

Он очень забавно обернулся в стиле Майкла Джексона, выбросив одну руку в воздух, а вторую приложив… ну… об этом тебе пока рано знать, Билли. Я расхохотался, но всё же с трудом добавил:

— Не облажайся с наказанием!

Джек посмотрел на меня прищуренными глазами секунды две — за это время я сумел успокоиться и оправиться от смеха. Затем, помню, он повернулся спиной и стянул штаны, оголив передо мной свой зад. Нечто бледное качнулось предо мной из стороны в сторону и снова скрылось за тканью. Я чуть не упал от смеха. Когда я успокоился, Джек уже скрылся за деревьями.

Забавно получается: если хочешь, чтобы самая болтливая девчонка в школе держала язык за зубами — найди того, кто без проблем охмурит её. В нашем случае Трещотка каждый день получала ложную информацию, которая распространялась ею по всей школе, а мы платили Нейлу Смиту по десять баксов в неделю. Он был неплохой парень, по крайней мере, знал подход к девчонкам и не боялся за свою репутацию. Точнее, готов был её продать. Бэтти быстро снесло голову от его обаяния — смешно было видеть их вдвоём, просто упасть и не встать! Нейл передавал нам всю информацию о Бэтти, когда Томми отдавал ему деньги. Одна проблема была решена.

Пока об отряде «Феникс» знали мы впятером и косвенно Нейл, но он не проявлял особого интереса. Выходные мы посвятили тренировке стрельбы и оборудованию крепости. Каждый подписал договор о неразглашении. Всё так по-взрослому! Смешно, у детей же всегда всё должно быть по-настоящему.

Я полчаса выпрашивал у старика Уокера лопату. Он мужик добрый, но при возможности может долго над тобой глумиться, в рамках приличия, конечно. В общем, лопату я всё-таки у него выхватил, после чего в лесу и рядом с крепостью появились окопы и небольшая землянка чуть поодаль.

Мы её хорошо замаскировали, не найдёшь без карты. Каждый день кто-нибудь приносил в неё всякие безделушки: Томми принёс керосиновую лампу древнюю, просто жуть! Она была старше даже старика Уокера! Джек развесил всякие непристойные плакаты, Аарон принёс немного реактивов и керосин для лампы. Крышу мы забросали мхом и сухими ветками, а венцом маскировки было здоровенное бревно. Ох, и замучились же мы его затаскивать на этот холм… Руки были в мозолях.

В школе мы держались от Пинтча подальше. Я старался постоянно находиться на виду у мистера Андерсона. Однако, Пинтч не проявлял к нам абсолютно никакого интереса. Мне показалось это весьма странным.

До конца занятий оставалась одна неделя. Каждый день мистер Андерсон напоминал мне про дополнительные занятия. Ребятам я ничего не рассказывал, думал — сумею отвертеться сам. Не хотелось тратить время на какие-то книжки, меня дрожь брала всякий раз, когда я думал, как буду сидеть, подпирая рукой щёку, и слушать всякую «нудятину», дышать застоявшимся школьным воздухом с тонким ароматом истёртой древесины и ждать долгожданной свободы, чтобы заняться действительно важными делами.

Во вторник на очередном собрании «Феникса» я выдал парням удостоверения бойца, всем, кроме Джека. Этот дурак снова умудрился сесть под домашний арест: Питер нашёл на заднем дворе старую собачью кость, вот уж не знаю, как она туда попала, но суть в том, что Джек сказал ему, мол это кость предыдущего младшего брата, который его не слушался. Истерику еле уняли… Последней каплей был звонок из школы. Не знаю, как миссис Флинн не поседела. Её сын подкинул петарду в женскую душевую: старшеклассницы с визгом выбежали в раздевалку в чём мать родила, некоторые выскочили в коридор. Джек быстро скрылся, но толку от этого, как от козла молока. Директор уже и разбираться перестал, чуть что — сразу Флинна в кабинет.

Каждый раз слушаю, что Джек натворил, и язык не поворачивается выругать его, забавнее я ещё никого не встречал. Он всегда придумает, что бы такое провернуть, словно у него постоянно есть шкодливый план. Так и вижу, как Джек Флинн выбегает откуда-нибудь со своим разгильдяйским лицом, взгляд его всегда сосредоточен и одновременно в зрачках можно разглядеть застывший вопрос: «Какого чёрта я вообще делаю?», словно он не понимает, что происходит, и действует по ситуации. В общем, полным составом мы собрались лишь на следующий день.

— Ну и как ты пролез к ним в раздевалку?

— Да они бы тебя и на порог не пустили! Чейси глаз парней в замочной скважине за версту чует. Вон Цагахлеру в ноябре прямо через скважину и зарядила дезодорантом, он ещё месяц с красным глазом ходил, как терминатор.

— Ахах, да, помню! Пищал он, как девка,

— Цагахлер — придурок. Я всё сделал по-другому.

— Не томи, как?! — Майка распирало любопытство. — Сделай лампу поярче!

Джек накрутил вентиль, воздух сразу стал кислым, пахло керосином и апельсиновым лимонадом.

— Они и не узнали, кто зашёл к ним в раздевалку, — Джек говорил серьёзно, будто о чём-то важном, — пришлось надеть мамино короткое платье…

— Платье?! — воскликнул я.

Мы расхохотались, что казалось, мох на верхушке землянки задрожал. Мне не хватало дыхания, горло рвалось на части. Все чуть ли не на спинах валялись. Джек продолжал:

— Это платье пришлось мне как раз чуть ниже колена, а чтобы не было видно всякой «волосни», я надел лосины. У одного парнишки из кружка актёров я выменял пачку сигарет на парик…

— На тебя хоть никто не запал? — сквозь смех прокричал Майк.

— Шутишь? Да я был похож на разодетую обезьяну!

— Эти бабы и слона, разодетого в балетную пачку, примут за своего. Ух, и насмотрелся я, парни, словно в рай попал. Были и отвратные моменты, но в целом ощущения классные. Я платье еле-еле успевал отгибать, чтобы не заметили.

— Пощади! — Томми уже просто кашлял, не в силах смеяться.

— Ох уж этот Джек Флинн, — сказал я, поднимая вверх стакан с апельсиновым лимонадом. Джек аристократично наклонил голову в знак благодарности.

Надо было возвращаться к делам. Мы прошлись по периметру, Аарон показал нам сигнализацию. Удивительно, сколько ума было заключено внутри этого мальчугана! Он мог собрать всё, что угодно из всего, что будет под рукой.

Теперь он сидел с нами за одним столом и выглядел много лучше, чем двумя неделями ранее. Сигнализации работали исправно, мы занесли их расположение на карту. Карта стала очень важным документом и хранилась в специальном ящике с замком, который я притащил из дома. Это был старый почтовый ящик, весь проржавевший, пахнущий монетами и бумагой. Ключ от замка я всегда держал при себе. А лес постепенно начинал нравиться мне всё больше и больше: теперь мы свободно передвигались по его территории. Парни стали безупречно ориентироваться, Аарон научил всех нас ставить сигнализации, и я время от времени посылал Майка и Джека проверять периметр. И вот наш сбор уже подходил к концу, как сработала одна из сигнализаций. У нас были куплены мини-рации, ловили они недалеко, но для нашего леса их хватало сполна. Майк и Джек ещё не вернулись в штаб. Я нажал на кнопку рации, она глухим писком всхлипнула в моей руке, после чего я начал говорить:

— Вы слышите меня? Приём.

В штабе на пару секунд всё умолкло. Ответный писк и искажённый голос Майка вырвался из динамиков:

— Да, лейтенант. Что такое?

— У нас сработала сигнализация. Аарону на приемник пришёл сигнал с… — я поднял глаза на Аарона. Он сказал, понизив голос:

— С юго-восточной тропы.

— Вы слышали, Майк? С юго-восточной тропы. Приём.

— Может, кошка. Приём.

— Думаю, стоит проверить, в любом случае её надо заново завести.

— Вас понял, проверим. Приём.

— Мы замаскируем штаб и подойдем к вам на точку.

Я зарядил «Раптор», дёрнул затвор и вышел на улицу. Томми заканчивал работу с чертежами штаба. Аарон возился с электроникой, он принёс откуда-то здоровенный аккумулятор и питал от него свои приборы.

Через десять минут мы шли через лес в сторону тропы. Приходилось молчать, чтобы не выдать себя раньше времени. Я чувствовал себя героем голливудского боевика, незабываемые ощущения, однако каждый из нас оставался начеку. Мы заходили с небольшого пригорка, откуда открывался вид на тропу, самих же нас заметить было бы затруднительно. Солнце висело ещё достаточно высоко, местами оно даже пыталось пробить толстый слой облачного пуха, сердце колотилось так сильно, что я боялся — вдруг нас услышат.

Вдали раздались голоса. Я отдал приказ пригнуться и растянуться вдоль холма. Дуло моего «Раптора» всматривалось во всё, что казалось подозрительным. А вот и тропа… Рядом с сигнализацией стояли Майк и Джек. Я вышел из укрытия первый.

— Томми, Аарон, выходите! Ну и что тут?

— Чёрт его пойми, Хью. Вероятно кошка, или тут прошла группа людей, и кто-то шёл слишком близко к краю.

— Кому понадобится идти в этот лес в такое время?

— Максимум детям…

— Вы завели сигнализацию заново?

— Так точно, лейтенант.

— Замечательно. Ладно, пойдём отсюда, пора домой. Родители сегодня не в духе… Проверим периметр завтра после занятий, может, найдём следы.

По тропе можно было выйти к полю старика Уокера с противоположной стороны от ворот — было решено отправиться этой дорогой. Тропа петляла, открывая живописные виды на майский лес. Мы говорили… о девчонках, кажется. Холмов в лесу было предостаточно, и мы то парили над коврами мха и папоротника, то ныряли в овраги, наблюдая склоны, усеянные опавшими иголками, ветками и торчащими из почвы корнями. Я задерживал дыхание, сам того не замечая — странная привычка, не знаю, откуда она взялась, но дискомфорта доставляла прилично. Ещё сотня метров, и мы бы вышли к полю. Тропа вновь спускалась в большой овраг. Внешне он был похож на маленькую арену, обвитую корнями, удерживающими крупные комья сырой земли. По другую сторону «арены», над тропой, застыло огромное тело старой, погибшей ели с прямоугольным пропилом, чтобы взрослому человеку можно было пройти во весь рост и не набить себе пару шишек.

И именно в тот день, на той дурацкой тропе, будь она неладна, состоялась самая неприятная встреча в моей жизни. Стоило нам пройти чуть ближе к середине «арены», как по другую её сторону показались три до боли знакомые мне персоны — Пинтч Джексон, Боб Анкхор и Льюис Цагахлер. И мы, и они остановились от столь неожиданной встречи. По нарастающей паузе можно было понять — быть беде. Лицо Пинтча растянулось в противной, жирной улыбке, оголив кривые, жёлтые зубы. В руках он держал пластиковый автомат, такие же были и у его шестёрок. Мне стало холодно, пальцы стали с трудом гнуться, отчего я медленно перебирал ими вдоль приклада. Парни молчали — они, аналогично мне, были не рады столь противной встрече. Пинтч шагнул вперёд:

— Так-так… А я то думал, кто тут пищит, как стая цыплят, а это Хьюго Росс и его убогая команда! — он вальяжно поклонился. — И что же вы забыли в этом лесу, господа? — он остановился в метре от меня, Цагахлер и Анкхор встали чуть позади, искривив свои тупые лица в ухмылке.

— Не надо, Пинтч, — сказал я. По телу пробежал холод. Фраза смазалась и получилась чересчур тихой. Я почувствовал, как щёки вспыхнули двумя мелкими кострами.

— Что? Не надо? Мне кажется, недоносок Гриндельман хотел выяснить, кто кого, — Пинтч перевёл взгляд на Томми.

Мы молчали. Феникс ещё не готов был явить себя. А может, я просто испугался. Джек переминался с ноги на ногу, это раздражало, но не так сильно, как рожи Льюиса и Боба, надменно ухмыляющиеся из-за широких плеч Джексона. Тот тем временем продолжал скрипеть своим отвратным голосом:

— Я смотрю, твои предки скинулись тебе на серьёзное барахло, — он посмотрел на «Раптор». — Но всё же это мусор! Я разнёс такой о забор Уокера пару дней назад. Сейчас… — он медленно качнул свой автомат, — сейчас вот что в теме! «Раптор М-2». Мой отец знает пару нужных людей в Сиэтле. Таких ещё даже нет в продаже. Разумеется, твоя мамочка не сможет позволить купить даже курок от такого.

— Хэ! Курок! Понял, болван? — с деревенским говором вмешался Льюис.

— Остынь Лу-Лу, — сказал Джек, ну кто его тянул за язык. Цагахлер нервно откинул длинную чёлку в сторону. Он терпеть не мог, когда его называли Лу-лу.

— Что ты сказал, урод?

— Я говорю, вы, ребята, все трое, как из плохого анекдота!

В моей голове только и успело пронестись: «Ну, вот и всё…», как Пинтч начал орать все возможные ругательства да так, что уши резало, словно кто-то баловался, катаясь на старой ржавой калитке. Слюна брызгала мне на лицо своей мелкой, тёплой моросью. Лу-Лу и Боб подхватили его раздражённый тон. Я пытался что-то сказать, но в итоге просто стоял с полуоткрытым ртом, пока Джек и эти придурки обменивались знаниями в сквернословии. Во всём этом салате из ругательств я точно различил лишь одну фразу Джека. Он сказал её на порядок громче, словно всё время до этого копил силы:

— Заткни свою пасть, жиртрест! — никогда Джек так сильно не повышал голос. Вроде и просто получилось, а как обидно…

Пинтч замолчал, но лишь на мгновение. Его мелкие поросячьи глазки налились кровью, как два стакана томатным соком. Пинтч сделал шаг мимо меня в сторону Джека, отчего приклад моего «Раптора» мгновенно утонул в его жирной туше. От моего толчка Джексон потерял равновесие и отшатнулся в сторону. Он направил автомат на меня. Щелчок затвора. Такого я ожидал меньше всего.

— Ну что, Росс? Что ты теперь скажешь?

Льюис и Боб последовали его примеру.

— Оу-оу, ребята, давайте остынем! — начал Джек, но, тем не менее, сам направил прицел в сторону неприятелей, как, впрочем, и все остальные.

Ситуация накалилась. Все перестали моргать и высверливали дыры в телах противников острым, как бритва взглядом, выбирая места, куда пуля угодит больнее всего. Об улыбках и шутках все давно забыли. Я понимал — одно неаккуратное, резкое движение и кто-нибудь рискует остаться без глаза, поэтому замер на месте, будто мы играли в статуи. Ствол оружия Пинтча был направлен мне в голову, я чувствовал куда — чуть выше переносицы и ближе к правому глазу. Лоб в том месте зудел изнутри, невыносимо хотелось отвернуться и потереть его рукой.

— Ну же, Росс! Стреляй! — крикнул Пинтч.

— Тебе не выиграть здесь! — всё, что сумел выдавить я из пересохшего горла.

— Пинтч, он прав, их больше… — шепнул Боб.

Лицо Джексона надо было видеть, он вновь оказался на привязи ситуации. Сколько злобы! Она кипела внутри него до того сильно, что его губы пульсировали в такт с сердцем.

— Тебе повезло сегодня, Росс. Тебе и всем твоим щенкам! Но ничего, у меня есть одна идея… Мы уходим, — он мотнул головой, и все трое попятились назад, держа нас на прицеле. Джек успокаивающе прерывисто шипел. Не знаю зачем.

Я целился в тропу ещё пару минут после ухода незваных гостей. Руки. Как же у меня дрожали руки! Аарон и Майк от волнения присели на землю. Воздух будто разрядился. Я никак не мог набрать полные лёгкие. Томми уперся руками в колени и раскачивал головой из стороны в сторону. Только Джек ходил и бубнил, что, ей Богу, в следующий раз он разрядит всю обойму в жирный зад Пинтча. Я опустил автомат и медленно побрёл по тропе в сторону поля Уокера, туда, где некоторым временем раньше и скрылся Пинтч.

— И что теперь? — спросил вслед Томми.

— Домой, — холодно ответил я, не останавливаясь.

До самого дома я аккумулировал все возможные проблемы, связанные с Пинтчем и моим скорым будущим. И что за идея забралась к нему в голову? Можно было ожидать чего угодно. Я боялся неопределённости. Да, наверное, это был страх именно перед ней. За квартал до дома на мою шею упала маленькая, холодная капля. Я вздрогнул от неожиданности — каждую секунду я ждал выстрела в спину. Намечался дождь, мне пришлось прибавить шагу. Оружие я разрядил, лишь когда поднялся на крыльцо…

***

— Дедушка Хьюго, а почему ты не выстрелил? Надо было проучить того толстого мальчишку!

— Наверное потому, Билли, что мне не хватило храбрости… И знаешь, я очень этому рад.

Голограмма огня радостно плясала на экране камина, озаряя комнату сладким персиковым светом, от игры которого становилось легко на душе. Звонкий щелчок дверной ручки принудил Хьюго прервать свои воспоминания. В слабо освещённую комнату ворвался столб бледного искусственного света. Почему-то Хьюго вспомнился запах больничных палат и хлорки. В щели дверного проема показалось угловатое лицо.

— Господа, и о чём же вы тут секретничаете?

— Ах, Патрик, ты меня напугал, сорванец! Всё такой же мальчишка.

— Дедушка, не ворчи! — отозвался Билли. — Папа, Дедушка Хьюго рассказывает мне свою историю!

— Вот оно что, — Патрик вошёл в комнату. — К сожалению, я вынужден ненадолго прервать вашу беседу. Мама накрыла на стол. Пора ужинать, молодой человек.

— Но…

— Никаких «но», дослушаешь после того, как поешь, а если съешь и салат, то я уговорю маму, чтобы ты сегодня посидел с дедушкой подольше.

— Ура! — радостно протянул Билли и пронёсся мимо отца. Через секунду мальчика уже не было в комнате. Патрик прикрыл дверь.

— Пап, надеюсь, ты опускаешь всякие непристойности? Я прекрасно помню эту историю, и Биллу ещё рано…

— Рано?… Рано? — Хьюго хрипло рассмеялся — это больше походило на кашель старой жабы. — Разве тебе было не столько же лет, когда ты впервые услышал эту историю?

— Это другое дело…

— В тебе говорит родитель. Билли смышлёный парень, намного смышлёней нас, — старик наклонился поближе к пародии пламени, отчего обивка кресла захрустела. — Накрути камин чуть теплее!

— Если Белла узнает насчёт этих историй, мы с тобой здорово отхватим, — заявил Патрик поверх ласкового треска камина.

— Почему «мы?» Я в любой момент могу прикинуться старым и немощным мешком с пылью, — Хьюго ухмыльнулся.

— Ладно. Сегодня у нас пюре с курицей в имбирном соусе. Пойдём, перекусим.

— Эх, ты иди, я, пожалуй, посижу здесь. Чёртова старость — нога разболелась. Совсем не гнётся, будь она неладна. Видимо, к скверной погоде.

Патрик подошёл к двери, и снова холодный свет энергосберегающих ламп толстой полосой пролился в комнату.

— Билли принесёт тебе еду.

— Спасибо, сынок.

— Смотри не переборщи с выражениями. Я помню этого твоего Джека Флинна — не хватало, чтобы Билли научился всем этим «штучкам».

— Ой, иди ешь, обалдуй! — с мягкой улыбкой прогнал сына Хьюго.

Дверь глухо щёлкнула и в комнате вновь тень на пару со светом задребезжали в прекрасном танце. Старик сидел и наблюдал за жалким подобием могучей стихии. Его взгляд был наполнен усталым блеском, таким, который есть лишь у стариков.

— Джек, старина, сколько лет прошло с нашей последней встречи? Пять? Десять? Я уже стал забывать сколько морщин у тебя на лбу… Да уж, даже после ухода в мир иной ты умудряешься быть на слуху. Проказник! Но ничего. Скоро мы с тобой снова поболтаем о всяком. Ты пока подготовься, найди там всех наших и припаси пару анекдотов для меня, дружище.

Скупая слеза прокатилась по высохшей щеке, вспаханной старостью. В ней отразился тот самый мальчуган двенадцати лет, вместе со своими верными друзьями бросающий вызов всему миру, такому неправильному, облитому желчью и грязью. Слеза закатилась в большую морщину и пронеслась по ней до самого подбородка, где высохла, не успев упасть Хьюго на колени.

— Дедушка, ты что плачешь?