Бесплатный фрагмент - Феликс, расскажи еще что-нибудь

Я весь живу в воспоминаниях

Прошедших лет, ушедших дней

Моих родных, моих друзей

Я вас люблю и помню всех!

АРМИЯ

И опасна, и смешна

За три года службы в армии со мной произошло столько разных историй, что хватило бы на целую книгу. Чтобы вас не утомлять, расскажу только самые интересные.

Политинформация

Я служил с 1958 по 1961 год, многие офицеры тогда еще были участниками войны и относились к солдатам по-человечески. Даже если я по молодости лет вел себя не очень умно, мне это сходило с рук.

Вот, например, такая история.

В армии заведен был порядок: два раза в неделю после завтрака — политинформация. Увильнуть невозможно, только если ты в наряде или на аэродроме. Представьте себе: три года по два раза в неделю сидеть и слушать, что Волга впадает в Каспийское море, — такой был примерный интеллектуальный уровень тех лекций. Скука смертная. Но мне помог один случай.

После командировки на целину я отправился в отпуск. Проезжая через Москву по пути в родной Брянск, пару дней провел у тети Эстер. Ее муж Абрам участвовал еще в первой русской революции 1905 года, но потом вынужден был эмигрировать во Францию. Там он прожил до 1917 года, работал в Париже таксистом, а потом вернулся в Россию, служил в Брянске редактором газеты «Брянский рабочий», потом работал в Москве. Когда мы с ним встретились, он был уже пожилым человеком, готовил лекторов-международников. Абрам пригласил меня на лекцию, которую собирался читать сам Свердлов, родной брат Якова Свердлова.

Мы приходим в небольшой зал, человек на сто, народу много, люди сидят на приставных стульях, на ступеньках, в проходах. Штатские, генералы, полковники. Мест нет. Тогда дядя говорит: «Иди за мной», — и проходит прямо на сцену! Садится за стол президиума и сажает меня рядом. Представляете, генералы на ступеньках, а я, в солдатской форме, — в президиуме! Свердлов рассказывал о государствах Африки, об их развитии, политических режимах, образе жизни людей. Это было так интересно, в нашей прессе никогда ничего подобного не писали, и я запомнил лекцию почти наизусть.

После отпуска я вернулся в воинскую часть и в положенное время опять пошел на политинформацию. Вел ее симпатичный полковник, даже фамилию его помню, хотя прошло уже более шестидесяти лет, — Квятковский. В конце он, как всегда, спрашивал, есть ли вопросы. Я поднял руку и спросил его про какую-то африканскую страну. Сам я ответ уже знал из лекции Свердлова. Полковник попытался что-то ответить, но я его вежливо поправил и поделился своими новыми знаниями. После моего второго вопроса он поплыл еще больше и быстро свернул занятие.

Закончилась эта история так. Мы вышли из комнаты, полковник догнал меня, приобнял за плечи и тихо так сказал: «Знаешь, я разрешаю тебе на мои занятия больше не приходить».

Так что мне до конца службы два раза в неделю после завтрака можно было еще пару часов бить баклуши!

КПП

Служу первый месяц. Первый раз иду в наряд на КПП. Старший на разводе долго читает нам инструкцию, что да как мы обязаны делать. Несколько раз повторяет, что полковник Куцевало приезжает утром в часть на «газике» и надо быстро открыть ему ворота, стать по стойке смирно и отдать честь. Если что не так — гауптвахта на несколько суток. На гауптвахту мне не хотелось так сильно, что из всей инструкции запомнил только про полковника.

И вот утро на КПП. Сигналит машина, я выскакиваю из дежурки, распахиваю ворота, вытягиваюсь по стойке смирно и таращусь на полковника. И не вижу, как за моей спиной плохо закрепленная створка ворот летит прямо на машину. Зато вижу, как полковник в машине орет, судя по всему, матом, но слов не разобрать. Ворота заметно примяли машину, меня отчитали, но стоял-то я по стойке смирно, честь отдал, так что на гауптвахту не угодил.

На катке

Третий год службы. Жара, Таджикистан. Ротный командир попросил меня подменить солдата, который работал на асфальтоукладочном катке. Взлетная полоса аэродрома была очень плохого качества, и после полетов от колес шасси оставались глубокие следы. Водитель катка показал мне, как заводить машину и уехал в отпуск.

Приступаю к работе. Каток — не машина, чтобы его удержать на прямой линии, надо быстро-быстро крутить руль. Я два дня бился — и полоса у меня получалась волнистая, как синусоида. Приехал комбат посмотреть, как я справляюсь. Смотрел-смотрел, потом спросил: «Пил ты, что ли?»

Потом я привык, научился ездить прямо, от солнца сделал себе большую шляпу из газеты. Еду в одну сторону час и обратно — час, так и катаюсь до обеда. На пятый день, сделав несколько рейсов, я окончательно одурел от жары и решил, что и так сойдет. Поехал на катке в автопарк. Он примыкал к арыку, там было много зелени и густой травы.

Сидим мы в тенечке у арыка — я, дневальный, еще пара бездельников, — покуриваем. И вдруг видим: на взлетную полосу выскочил комбатский «газик». Значит, едет к нам работу проверять. Я говорю дневальному: «Будет спрашивать — говори что хочешь, но про меня молчи». А мы с солдатами перепрыгнули через арык и залегли в густой траве. Через некоторое время слышим: комбат уже в автопарке. Мы, как партизаны, лежим, не дышим. Проходит минут десять, мы слышим: автомобиль завелся и уехал. Выползаем из своего убежища, идем обратно в курилку.

А там комбат сидит, нас поджидает. Все он про нас понял. Влетело мне, конечно, но несильно.

Караул!

В караул заступают на сутки. Два часа ты стоишь вооруженным на посту, два часа бодрствуешь, два часа спишь — и так три раза, пока сутки не кончатся.

Был январь, наша воинская часть тогда располагалась в горах в Казахстане. Стояли сильные морозы, и, чтобы мы не замерзли на посту, нам выдали дополнительную одежду: валенки, ватные брюки, телогрейку, шинель и огромный овчинный тулуп с большим воротником. И поверх всего на плечо вешался заряженный карабин СКС. Выглядело это, конечно, комично, зато было тепло.

И вот я в первый раз заступил на караул. Ночь, я хожу туда-сюда между продовольственным и дровяным складом, жду смену. Тропка между складами узкая, справа и слева сугробы снега чуть ли не выше человеческого роста. Конец караула, я устал как собака и не чувствую уже ни рук, ни ног и тем более — веса карабина на плече. И вдруг карабин соскочил с моего плеча и прикладом ударил меня под коленку. Я как заяц метнулся в сторону, упал в сугроб, думаю: на меня напали! Пытаюсь схватить карабин и никак не могу его нащупать, судорожно шарю руками по снегу, думаю: кранты мне.

Хорошо, что я быстро понял, чтó произошло, и отыскал карабин. Подошла бы смена на пару минут раньше — застали бы меня в панике барахтающимся в снегу да еще и без оружия. Но и эта история кончилась благополучно.

Массовка

В 1959 году, когда я отбывал срочную в Казахстане, у нас в части снимали фильм «Однажды ночью». Мы с товарищами участвовали в массовке. Нас одевали в полушубки, валенки, зимние шапки — казахские треухи (у них есть дополнительное «ухо» сзади). Чтобы создать метель, заводили электромотор с пропеллером, на него большими лопатами кидали снег, включали прожектор. Полушубки смачивали водой, чтобы на нас налипал снег. И вот в этой буре под светом прожекторов и треск камер мы несколько ночей бегали то туда, то сюда.

На самом деле съемки должны были уложиться в одну ночь. Но не тут-то было. Одну из главных ролей играл Анатолий Игнатьев. Он только что сыграл в популярном фильме «Рядовой Александр Матросов», и его знала вся страна. Так вот, он сбегáл со съемок в соседскую деревню и там выпивал. Съемки остановились, его нашли и «посадили» в санчать — лечить. Даже поставили у дверей вооруженную охрану. Но не учли силу обаяния актера. Наутро артиста с солдатами обнаружили мирно спящими на полу санчасти, карабины охраны валялись неподалеку. Тогда режим ужесточили — и посадили артиста на гауптвахту. Оттуда он уже сбежать не смог, и съемки благополучно завершились.

А на прощанье артисты и съемочная группа устроили нам замечательный концерт и извинились за свое поведение. Расстались мы друзьями.

Недавно мы со Светой нашли фильм «Однажды ночью» на Youtube. Я внимательно все посмотрел, но себя так и не нашел.

За рулем

Водительский стаж у меня более шестидесяти лет, права шофера третьего класса я получил в 1959 году. Как не написать об этом, не поделиться опытом? Может, кому-нибудь мой рассказ пригодится в жизни.

После окончания армейской автошколы я поехал служить в Актюбинск, город в северном Казахстане. Говорят, для молодых водителей самое опасное время — первый год за рулем. Стоит немного поездить, как тебе кажется, что ты уже все освоил, чувствуешь себя асом. Случилось это и со мной.

Шумахер на бензовозе

Первым автомобилем, на котором я работал, был бензовоз ЗИЛ-150, на нем я ездил заправлять самолеты. Проработал неделю, и тут в поселок на станцию прибывает огромная цистерна с бензином, и нам приказ — перевезти все в часть.

Я работаю, вожу бензин, и тут ко мне подсаживается мой старший лейтенант Макаров. Офицерский состав жил в поселке. Макаров пообедал дома и сел ко мне, чтобы доехать до части.

Я уже отработал целую неделю, чувствую себя Шумахером. И думаю: а чего он сел ко мне в машину? Наверное, хочет проверить, как я вожу! Решил я и собрался показать класс. Не подумал, правда, что из дорог в этом забытым богом поселке — только разбитая грунтовка, и вообще на груженом бензовозе лучше не гнать… Догоняю своего собрата на таком же бензовозе. Тащусь за ним медленно на второй скорости. Еду и мучительно думаю, что командиру такая езда не понравится. Нахожу, как мне показалось, место поровней и — газ в пол до упора, обгоняю бензовоз, прыгаю по кочкам, газую и несусь в часть.

Командир мой за все это время не произнес ни слова. В части он вышел, а мы продолжили возить бензин до глубокой ночи. Когда мы загнали машины на стоянку, лейтенант построил нас, поблагодарил за службу. И тут говорит: «Шулькин, выйди из строя». Я делаю шаг вперед, рад ужасно, думаю: ну, сейчас медаль дадут. А он говорит: «Два наряда вне очереди. А рессоры мне побьешь — сам покупать будешь».

Как по маслу

Жаркий летний день, я везу на МАЗ-200 три авиационных двигателя со станции в часть. Я все еще служу в Актюбинске, в Казахстане. Климат там резко-континентальный: морозная зима и жаркое сухое лето. Дороги покрыты глиной. В сухом прокаленном воздухе она застывала и становилась твердой как асфальт, ехать по такой очень удобно.

Еду я, и тут прямо надо мной редкое зрелище — тучка. Прошел мелкий короткий дождик. Тогда я еще не знал, что вода размывает верхний слой глины и дорога прекращается в каток. Я еду по середине дороги, а навстречу мне катит грузовичок ГАЗ-51. Я собираюсь посторониться, чтобы дать ему спокойно проехать, но вскоре понимаю, что моя машина не слушается руля. Я поворачиваю руль все сильнее, машина не реагирует. Я паникую, выкручиваю руль уже на девяносто градусов — МАЗ несется вперед как по льду.

Столкновение неизбежно. Что делать? Инстинктивно я зажмуриваюсь, вдавливаю до упора педаль тормоза, машину крутит, я жду удара… но ничего не происходит. Открываю один глаз — вроде жив. Открываю второй и вижу: стою поперек дороги, а встречная машина — в поле метрах в десяти. Через пять минут от жары глина высохла, я помог «газику» выбраться на дорогу, и мы оба тронулись в путь, каждый в свою сторону.

Доля секунды

Лето, я еду на том же МАЗе, он оборудован сиденьями и тентом от солнца, везу группу курсантов-летчиков в колхоз убирать картошку. В кабине со мной сидит их офицер. Приезжаем в колхоз, там говорят: езжайте за этим ГАЗ-51, он покажет, где поле с картошкой.

«Газик» этот как погнал — я от него отстал, еду по еле видному следу, там, где трава колесами примята. Где-то все же промахнулся — и машина стала опасно крениться направо. А там овраг. Всё, думаю, падаем. За долю секунды это случилось. Я понял, что единственный наш шанс — как можно быстрей повернуть колеса в сторону оврага, чтобы съехать туда носом, а не полететь кувырком. Я кручу руль, а офицеру показалось, что мы уже падаем на бок. Он схватился за руль, хотел крутануть в другую сторону. Жизни на волоске, на объяснения времени нет. Пришлось локтем ему заехать. Он затих, а я на тормозах съехал на дно оврага. Страха в тот момент за свою жизнь я не испытывал, в голове было только, что тридцать человек в кузове под тентом, если что случится — оттуда не вырваться. Но, к счастью, мы благополучно спустились на дно оврага. А офицер, построив своих курсантов, сказал мне спасибо и увел строй. Про удар мой и не заикнулся — всё правильно понял. Я проехал дальше по дну оврага, нашел пологий склон и выбрался наружу.

Целина

Недавно я получил из Брянска от своего одноклассника Альберта Карташова четыре (!) книги под названием «Целина» — все о периоде 1956–1958 годов, когда Алик учился в Брянском лесном институте и ездил собирать урожай.

У меня тоже вышла небольшая книга рассказов о жизни, сейчас заканчиваю ее продолжение. Благодаря Алику я вспомнил, что и мне есть что рассказать о целине.

Сокращение

В 1960-м я второй год служил в Казахстане, в Актюбинской области. Окончил армейскую автошколу, сначала был водителем бензовоза ЗИЛ-150, заправлял на нем самолеты, потом пересел за транспортный МАЗ-200. Служба протекала спокойно: коллектив был очень хороший, даже волейбольная команда имелась, я там был главным нападающим.

И тут выходит приказ Хрущева о сокращении армии. 1,2 миллиона военнослужащих обещают отпустить домой. Наша часть попала под это сокращение. Мы были вне себя от радости. Во-первых, мы думали, что служба подходила к концу, — я даже письмо домой написал, чтоб ждали меня. Во-вторых, самолеты с летчиками улетели, но все подсобное хозяйство осталось: коровы, свиньи, куры и прочая живность. Кормили нас как на убой, вместо солдатской еды — молоко, сметана, мясо. Мы отдыхаем, купаемся, рыбачим — словом, благодать.

Но не тут-то было. Приходит приказ: меня и троих моих сослуживцев вместе со своими автомобилями отправляют на целину — в Ташкент.

Ташкент

Дома я слышал такую историю. Однажды в Брянске гастролировал цирк. Все родственники ходили на представление. И один из наездников, армянин, влюбился в тетю Ханю — двоюродную сестру моего отца. И увез ее с собой! Так они гастролировали вместе, пока не осели в Ташкенте. Каким-то чудом моим родителям удалось раздобыть их адрес, и я, добравшись до Ташкента, их навестил. Принимали они меня как короля. Поселили у себя, кормили, показывали город, а хозяин дома, тот самый наездник-армянин, демонстрировал комнату с наградами и фотографиями — в основном он в цирковом манеже на лошади. Это только потом я догадался, что они меня привечали как жениха для теткиной дочки — Нины. Нина потом даже ко мне в часть приходила, приносила дыни и виноград.

Когда я проезжал через Ташкент в следующий раз, Нина успела выйти замуж и ходила с животом, так что принимали меня по сравнению с первым разом довольно прохладно. Это не помешало мне заехать к ним и в третий раз, когда я снова солдатом оказался в Ташкенте проездом. А сосед тети Хани даже приезжал к моему брату Марку в Ленинград, как все родственники и знакомые в то время — ужасно не вовремя. Марк тогда жил в коммуналке, комната была огромная — пятьдесят квадратных метров, — но одна. Когда нагрянул ташкентский сосед, в этой комнате жили Марк с семьей и я с родителями — шесть человек! Знакомого из Ташкента пришлось пристраивать где-то за городом.

В один из приездов в Ташкент со мной произошла такая история. Из части меня отпустили поздно, после отбоя, на улице зима и темень. Дорогу я помнил приблизительно, ну и заплутал. Хотел спросить дорогу, но к женщинам подойти нельзя, они от меня убегали. Наконец догнал какого-то мужика, он говорит: «Пойдем, отведу тебя». Вот мы идем и идем, какие-то переулки, вокруг не души. Тут мой провожатый и говорит: «Сейчас мы зайдем к моему другу, он на машине тебя отвезет, куда надо». Тут наконец у меня в голове что-то стукнуло. Но что делать? Не драться же с ним. В общем, дошли мы до его друга, провожатый говорит: «Жди здесь», — и скрылся в доме. А я развернулся и что есть мочи припустил прочь, бежал на свет, к главной улице, а там уже вышел к дому. Вот так. А мог бы в рабство попасть или чего похуже.

К сожалению, после ташкентского землетрясения 1966 года мы потеряли связь с родней.

Дорога на целину

Из Ташкента мы поехали в Семипалатинск. Автомобили ехали с нами. Меня назначили начальником караула — за машинами надо было приглядывать, чтобы их не угнали. Я расставил караульных, а сам ехал в тепловозе с машинистами. Удивительное ощущение! Несколько суток в пути, а за окном — только степь и столбы электропередач, а на них — орлы.

Паек нам выдавали солдатский — банку тушенки и кусок черного хлеба. Утром мы съедали все подчистую, и весь день ходили голодными. А мне повезло: машинисты приносили домашнюю еду и подкармливали меня.

Прибыв в Семипалатинск, мы разгрузились, отъехали от города и устроились в небольшом лесу на ночлег. Утром случилось несчастье. Повара походной кухни отправили солдата в соседнюю деревушку по воду. Он по дороге задел провисший электропровод высокого напряжения и погиб. А фамилия у солдатика была похожа на мою. Вот нас и перепутали. Командир роты построил нас и объявил: «Случилось несчастье: погиб Шулькин Феликс Михайлович». А офицер, который с ним рядом стоял, пихает командира в бок и на меня показывает — я в первом ряду своей роты. «Да вон Шулькин, вон же он стоит!» У командира глаза на лоб. Смех и слезы.

Переменовка

Наконец мы прибыли на место — поселок Переменовка в Семипалатинской области, где началась наша работа — перевозка зерна из колхоза на элеватор.

Поселок был немецкий. Предки тех немцев переехали в Россию еще во времена Екатерины и жили в городе Энгельс на Волге. Во время войны их выселили в Казахстан. В 1941-м их еще призывали в армию, многие побывали на фронте и воевали. Но потом немцев из армии отправили в трудовые лагеря — на Урал и куда-то еще. А после войны на Волгу их уже не пустили, и они остались жить в Казахстане. Например, председатель колхоза в Переменовке по фамилии Курц участвовал в войне, имел награды.

Немцы нам оборудовали два уютных дома, столовую, дали поваров, которые нам даже немецкие блюда готовили. Относились к нам очень хорошо, люди были душевные. Идем мы на работу мимо маслобойки — нам кричат: «Ребята, заходите!» Затаскивают внутрь и наливают кружку сливок прямо из сепаратора: «На! Пей!»

Так мы прожили три месяца.

Плен

В армии все происходит непредсказуемо. Один день ты объедаешься в немецкой деревне, а следующий — трясешься в товарняке по пути на край света.

Как-то утром пришел приказ: рота перебрасывается на целину в Павлодарскую область, за тысячу километров. Тут выяснилось, что армия обещала заплатить жителям деревни за постой продуктами. Но наши овсянка, тушенка, макароны и пшено не шли ни в какое сравнение со свежей едой, которой нас кормили эти три месяца. Бухгалтер колхоза не подписал документ об оплате.

Что делать, ехать ведь надо. Тогда наш командир роты Соляр принимает решение: оставить меня в деревне «в заложниках», пока из армии не приедут и не заплатят. Сначала я расстроился: как же так, товарищи уезжают, а я остаюсь. Но очень быстро я передумал. Мне выделили комнатку и повариху, я ел досыта, гулял и купался. День проходит, второй, третий. Я уже никуда не хочу ехать, ни на какую целину.