Бесплатный фрагмент - Евангелие-2024

«Описанные в книге люди, события и обстоятельства — вымышлены. У героинь и героев данного текста нет конкретных прототипов в реальном мире. Любые утверждения об обратном являются хайпом или провокацией. Всякое сходство с экстралингвистической действительностью случайно. Любая попытка обнаружить в книге какие-то намеки и параллели является проекцией антинародного ума и подсознательным вредительством. Высказывания и мнения героинь и героев, их стихи, проза, слоганы, идеологемы и пр. не выражают позицию автора, не являются его прямой речью и служат исключительно целям лепки художественно убедительных образов.»

Виктор П.

Этот текст представляет собой набор разрозненных высказываний, объединённых общей темой. Он не является учебным материалом для духовных учебных заведений, но может служить руководством к нравственному поведению и предостережением от дурного вкуса для молодых людей, которые ещё только формируют свои моральные ценности.

Е.В.А.

Упырь в устах чернеющих столиц

Гоняет в поле сладких кобылиц

И падает в объятья их со свистом

Лишь меркнет месяц под крылом нечистым

На небе негодяев есть птенец

А друг сосет свинцовый леденец

Бездонной наготы сухие струи

Там ткут и вьют и гривы их и сбруи

Большая власть — хозяева ночей

Чей это свист? — скорее их ничей

Анри Волохонский

1

После того, как прозвучал выстрел, Федул какое-то время находился в сознании. Вернее, он ещё несколько секунд, в падении, сознавал своё взаимодействие с объективным миром. Последнее, что он видел перед тем, как кинематографично упасть на дубовый паркет, зацепив в процессе падения со стола скатерть со стоявшей на ней посудой — это дуло своего же нагана, которым подло завладел человек, которого он убивать-то не собирался. В его голове даже успела возникнуть мысль, которую он непроизвольно озвучил, заключающаяся в ёмкой фразе: «Вот те нате!»

Затем некая совокупность тесно связанных с организмом психических явлений — сущность или личность, преобразованные в энергетическую субстанцию — аппроксимировали, или скорее экстраполировали в иную область бытия. Проще говоря — душа покинула бренное тело и устремилась в другое измерение. Переход из физического в метафизическое состояние не был мгновенным; он произошел с задержкой в несколько секунд, во время которых мозг Федула успел придать своему эфирному телу антропоморфный вид.

Вспышка — и он обнаружил себя стоящим перед золотыми воротами, похожими на ворота так любимого им Летнего сада. Федул потряс всеми членами — иллюзия телесности была стопроцентной. Огляделся. Именно так он и представлял себе вход в рай. Он много раз видел его во сне, в деталях. Перед воротами, в кресле с высокой спинкой, в каких сидят цари в фильмах про царей, сидел молодой мужчина в обтягивающих джинсах, клетчатой рубашке и кроссовках — и, как спиннер, крутил в руке кусок мрамора, похожий на телефон. Увидев Федула, он обрадовался, встал из кресла и широко улыбаясь направился к нему.

— Здравствуйте, любезнейший. Я — Пётр, но все тут зовут меня Симоном. Позвольте узнать ваше имя?

— Себастьян! — зачем-то соврал Федул.

— Я имею в виду то имя, которым вас крестили.

— А-а, это… Сёрен… Кьеркегор, — снова соврал Федул и протянул незнакомцу невообразимым образом вспотевшую ладонь.

— А вы, случаем, не отец тому Кьеркегору, который скончался 11 ноября 1855 года от туберкулеза?

— Я его дед, — уверенно сказал Федул и сунул руки в карманы.

— А и я смотрю лицо-то знакомое. Ну что же, добро пожаловать в рай.

— Меня в рай определили? Спасибо вам за это, ангел Пётр, так похожий на Дудя.

— Ну что вы, кружок «Кривые ручки» благодарите… У вас какая учётная воинская специальность была при жизни? — ещё шире улыбаясь спросил небесный Пётр, он же Симон.

— Да… Никакой… Я в армии не служил, у меня ушиб головных мозгов, — ответил Федул, повернулся к Юрию задом и ткнул указательным пальцем в то место, где у него якобы располагался ушиб.

— Теперь это неважно, эфирное тело неспособно болеть в силу отсутствия основных физических составляющих! — тем не менее Пётр наклонился и с любопытством всмотрелся в то место, куда указывал Федул.

— Вот я дебил, это же понятно! Я же помер! — Федул хлопнул себя по лбу. — Но для чего тогда вам сведения о моей военной подготовке?

— Это, уважаемый, на случай апокалипсиса, — Пётр развёл руками. — Согласно предписанию, в любой момент может явится еретик под ручку с Люцифером Яхвевичем. Могут даже армию с собой привести. На этот случай обитатели рая должны иметь численный перевес, особенно в области военных специалистов.

— А как же лозунг: не числом, а уменьем? — спросил Федул прищурив левый глаз.

— Так это их лозунг, адский. Наш лозунг: «Наше дело правое, с нами Бог!» У нас есть даже своё, разработанное нашими специалистами боевое искусство. Оно заключается в умении виртуозно работать щеками… Вот представьте, что вас бьют по одной щеке. Вы принимаете удар и подставляете вторую. Противник воодушевлён и вновь пытается залепить вам пощёчину. Но вы уходите от удара еле уловимым движением щеки. С каждым ударом силы противника падают. Удары становятся всё слабее и слабее. Цель — измотать противника. В конце концов противник понимает всю тщетность своих действий и сдаётся на милость победителю. Вы наступаете ему на горло, он хрипит и извивается как Ёрмунганд — а потом, естественно, извиняется за причинённые вашей армии неудобства.

— Хорошее искусство, гуманное, — похвалил Федул неуверенно. — Из цикла: когда вас бьёт женщина по щеке, подумайте о другой?

— А ну, помотайте головой! — попросил Пётр, игнорировав вопрос.

Федул начал энергично вертеть головой в разные стороны подобно мохнатой собаке, которая вышла из воды.

— Да вы прирождённый пращник-щекан! — воскликнул Петро-Юрий и крепко обнял Федула.

— Значит, записываю вас в пятьдесят второй гвардейский легион, пращником.

— Я с пращей не обучен обращаться! — начал было оправдываться Федул.

— Да чего там, делов-то. Я вас сейчас же и научу, — Пётр встал, выставив одну ногу вперед и удивительно искусно, подобно артисту пантомимы, принялся изображать действия пращника. — …Перед боевым броском вставляете яблочный снаряд в пращу. Затем начинаете вращать пращу и мотать головой так, как вы мне только что продемонстрировали, тем самым вы предаёте телу необходимое инерцию и ускорение, и метаете в белый свет как в яблочко. Особое мастерство в том, чтобы не попасть в противника. Наш второй лозунг — не навреди!

— Раз так, то записывайте. У вас же в раю, как я понимаю, стопроцентная воинская повинность?

— Совершенно, верно! Теперь можно на ты, — сказал Пётр, пошёл к своему креслу и уселся положив ногу на ногу. — Когда мужик войны не видел, он вроде бабы нерожавшей… Дальше должен быть обряд посвящения: накануне ты должен будешь выкупаться в ванне, наполненной кровью марала. Затем наденешь белую рубашку, алое сюрко, коричневый шосс, золотые шпоры. Потом один из старейших херувимов вручит тебе пращу. Затем он ударит тебя ладонью по щеке со словами: «Гляди у меня, гадёныш!» Этот удар, собственно, и есть посвящение. Ритуал должен закончиться демонстрацией твой ловкости: вскочив на кенгуру, ты должен будешь на ходу прыгнуть сквозь горящий обруч и затем пронзить копьём установленную мишень, так называемое «чучело антихриста»…

Но теперь, из-за массового рекрутинга, этот ритуал не проводится. Просто подпиши формуляр, который сейчас появится у тебя справа. Ты же правша?

— Я амбидекстер!

— Как эльф? Ладно, подписывай и шуруй в рай, — сказал Пётр, зевая.

Возле правой руки Федула появился формуляр, в котором был казенный, убористый текст на старославянском, и страусиное перо в хрустальной чернильнице. Федул вытащил перо, стряхнул лишние чернила и, высунув язык, написал в нижней части свитка то, что требовали графы формуляра: своё имя, фамилию, серию и номер паспорта, кем выдан и некоторые антропометрические показатели — в ином мире он почему-то помнил эту инфу наизусть.

— А вы не будете меня спрашивать всякое? — спросил Федул закончив с чистописанием. — Может, я недостоин?

— Чего ты не достоин? — спросил Пётр с недоумением.

— Да я к тому, что несвятую жизнь я вел… Ничего хорошего я не делал, только бабушке помогал.

— Так ты и плохого ничего не делал. Ты вообще ничего не делал… Я не понял, ты в ад хочешь? Пожалуйста!

— Нет! Что вы? — испугался Федул.

Пётр помолчал.

— А что тебя так наша милитаризация напугала? Война ведь — это весело! Вот стал бы ты смотреть «Игру престолов» если бы в ней не было войны, убийств там всяких, жестокости? Война — это способ борьбы со скукой. К тому же наша война идёт только на словах, ещё ни одного сражения не было. Только взаимные угрозы и оскорбления с их стороны, естественно. Да и, по правде сказать, я думаю, что не будет никакой войны, она невозможна в силу чисто физических параметров построения двух систем. Бог так прописал алгоритмы, что нельзя из ада в рай попасть, а наоборот можно — ежели правила пребывания не соблюдать. Как говорится, кто в Раю говорит, что был в аду, там не был!.. Есть, правда, пророчество, что явится антихрист и принесёт Хаос в райскую систему. Но лично я в это не верю. Давно бы уже появился, если бы хотел.

— Понятно теперь мне всё, господин хороший… Так ить я и смотрю: вроде ж не святой, а удостоили, так сказать, чести, — сказал Федул с облегчением.

— Вот и славно. Вот и ступай. Вначале будет демоверсия рая, потом после ряда процедур, на постоянное житие определят… Ворота открываются автоматически.

— А рога вам для чего? — вдруг спросил Федул, не дойдя нескольких шагов до врат.

— Это лучи. На древнееврейском рог и луч пишутся одинаково, а смотрятся по-разному!

Федул не стал больше испытывать судьбу ненужными вопросами и твёрдой походкой направился в рай.

2

Федул отважно пересек линию райских ворот и оказался на улице Бухарестской, в своём родном Купчино. Купчино — это район Петербурга, в котором любого гражданина ждут незабываемые романтические приключения, часто связанные с риском для жизни. Федул знал это, ибо прожил в этом районе 25 лет своей героической, как он считал, жизни. Но сейчас это было совсем другое Купчино — прекрасное Купчино будущего, где нет места приключениям. На улицах абсолютно не было людей.

Федул пошарил по черкеске, в которую оказался облачён, и обнаружил, что карманов нет, но зато на поясе висел кинжал, кисет с пачкой «Беломора» и пакетик с засушенными листьями растения, очень похожего на зелёный чай. Но запах, который источал пакет, скорее говорил о том, что это был укроп. Он привычными движениями забил укроп в обезтабаченную гильзу «Беломора» и хотел было закурить, но обнаружил отсутствие воды, огня и медных труб. Но тут он заметил, что на перекрёстке Димитрова и Бухарестской стоят двое Жандармов. Один шевелил обеими руками, словно считая деньги, другой пристально смотрел ему в глаза. «Как у Кафки» — отметил для себя Федул. Он подошёл к ним и поздоровался вежливым тоном: «Бонжур, Месьё! Коман савȧ? У вас огоньку не найдется?» Жандармы демонстративно отвернулись, как будто не хотели его видеть или не хотели, чтобы он видел их лица. Один даже сплюнул через левое плечо. Второй, подобно Симу и Иафету, подошёл задом к Федулу и протянул коробок спичек, на котором был изображён смеющийся Хам. Федул с вожделением закурил, виртуозно пустил кольцами дым, поклонился им небрежно, и уверенной походкой пересек перекрёсток. Затем он зашёл в подъезд своего дома и дальше в лифт. Лифт оказался большим, размером с трёхкомнатную квартиру, и благоухал свежесваренным кофе. Стенки были покрыты сусальным золотом. На одной из стенок кабины были высокохудожественно накарябаны два суждения: «Наташка из 85 квартиры — блять», блядь почему-то через Тэ, и «Федул — гедонист и мужеложец». Федул достал из кармана мундира наполеоновской армии дверной ключ и зацарапал слово «гедонист», потому что не знал его значения. Поднимаясь в лифте, он вдруг вспомнил, как отец — когда он жил с ними в этой квартире — учил его драться после того, как Федул пришёл домой с огромным фингалом. Отец усадил его на табурет напротив себя и сказал на серьёзных щах:

— Запомни три правила уличной драки, сынок. Первое: никогда не связывайся с тем, кто сильнее тебя. Дерись только с теми, кто слабее, кого ты наверняка сможешь уработать. Второе — бей первым. Тут, надеюсь, пояснять не нужно? Ты этим просто увеличиваешь свой шанс на победу и при удачном попадании вообще можешь не понести никакого урона. И третье: используй в драке любые подручные средства или коварные приёмы, типа удара под яйца, если поблизости нет камня, ножниц или бумаги в рулоне… Если чувствуешь опасность — беги… Дают в долг — бери, потом дадут милостыню… Homo homini lupus est… Когда тебя спросят есть ли у тебя совесть, никогда не сознавайся.…

— Это уже четвёртое правило?

— Нет, это можно добавить к первому, — сказал отец ласково. — И последнее, — он, вдруг задумчиво посмотрев куда-то в даль, куда-то за пределы существующего. — Подавай мне в старости не стакан воды, а стакан вина!

— Отец, а если я вырасту подлецом?

— Тогда вырастай повыше: высокие подлецы нравятся женщинам.

Этими правилами Федул руководствовался всю оставшуюся жизнь, он даже вырос высоким — но они не помогли ему в случае с бесславной кончиной потому, что у него с собой из подручных средств был только этот злосчастный наган.

Войдя в квартиру — которая, как ему показалось, не имела границ — он почувствовал дурманящий запах жареной картошки.

«Вот оно — райское наслаждение», — подумал Федул.

Войдя, по сложившейся традиции, сразу на кухню, он увидел, что там были покойная бабушка и мама, совсем не покойная, а очень спокойная. Федул почувствовал величайшее счастье и тревогу — как бывает, когда кирпич, упавший с крыши, попадает не вам на голову, а на голову стоящего рядом рабочего, на котором надета каска.

— Мама, а ты что тут делаешь? — спросил Федул, сел на табурет у стола и сложил руки на груди, как францисканский монах во время молитвы и часто-часто захлопал ресницами.

— Удивишься! Живу! — ответила мама и поставила на стол перед Федулом спрей, на котором было написано «Запах жареной картошки. 100% гарантия качества» и чашку с жидкостью, очень похожей на чай.

— Хочешь, чая со вкусом жареной картошечки? — сказала мама и придвинула чашку к Федулу.

— Но ты же не умерла!

— Нет, как видишь, — сказала мама с улыбкой.

— А бабушка?

— А бабушка там умерла, а тут нет.

— Так она настоящая? — удивился Федул и понюхал жидкость в чашке.

— Тут да.

— Тогда пусть назовет 500 знаков после запятой числа «Пи».

— Тебе видимо известно, что тут, в раю, всё наоборот? — мама подошла к подоконнику и села на него спиной к окну. — Незнание гуманитарных вещей прощается, а незнание технических и физических законов порицается.

Потом повернулась к бабушке и подмигнула ей с кивком. Та стала монотонно произносить римские цифры: унус, кваттуор, унус, квинквэ, новэм, дуо, сэкс… Федул прервал её, задав резонный вопрос:

— А как я проверю, что это действительно цифры числа Пи?

— Никак! — сказала мама.

— А что такое число Пи? — спросила бабушка.

— Отношение длины окружности к её диаметру, — пришла на выручку мама.

— Тогда я всё правильно пересказала, — произнесла бабушка с укором.

— Тебе нельзя волноваться! — сказала мама, подошла к бабушке и погладила её по руке. — У тебя давление.

— У меня тоже давление! — деланно обиделся Федул и надул щёки.

— Не путай атмосферное давление с кровяным. Иди лучше мусор вынеси! — сказала мама и протянула Федулу пузатый полиэтиленовый мешок, наполненный воздухом.

— Какие невесомые тут отходы! — с радостью отметил Федул, расстегнул мундир, засунул мешок под майку, после чего стал похож на хорошего семьянина, и вышел на лестничную площадку к мусоропроводу.

— Да, дела-а! — вслух произнёс Федул и лопнул ударом ладони пакет под майкой. — А тут неплохо. Если демоверсия такая, то оригинал, наверное, вообще ништяк… Интересно, пакетик с укропом неисчерпаем или для пополнения нужно, как в компьютерном квесте, искать подсказки?

В коридор выглянула мама:

— Ты уроки сделал?

— Да, только литература осталась, — он почему-то был уверен в том, что сегодня делал уроки.

— Литературу можешь не делать, она-то как раз умерла…

— Что вы такое говорите, маман? — произнёс Федул с французским прононсом.

— Да — да. Именно так. Она умерла, потому что никому не нужна. Великий трамвай русской литературы больше не придёт.

Федул даже в раю очень любил маму и ни в чём и никогда не хотел ей перечить.

— Хорошо, мама, я больше никогда не возьму книгу в руки!

Федул вернулся в квартиру и опять сел за стол, упершись подбородком в ладонь. Бабушка сидела на табурете напротив и смотрела телевизор, в котором шёл старый советский фильм «Застава Ильича».

— Бабуль, ты же всегда мне говорила, что книга — это лучший друг, а телевизор — это бесовство и мракобесие.

Бабушка вытянула руку с пультом в направлении телевизора и с силой несколько раз нажала на единственную кнопку. Кино застыло.

Твой неумолимый марш времени, неотвратимо ведущий к смерти, окончен… Такие пироги, Федульчик, — сказав это, бабушка вновь запустила своё кино.

— Я, пожалуй, женюсь! — внезапно решил Федул. — Конечно, не на девушке — это мне не по годам, а на вдове.

— Ради Бога, не женись ради денег, — отреагировала бабушка. — И не связывайся с женатыми. Связывайся с незамужними.

— Отлично, но в райвоенкомат всё равно сходи! — выкрикнула мама из соседней комнаты. — Встань на учёт, а то война придёт, а ты до сих пор не вписан золотыми буквами в летопись воинской славы!

Федул встал, подтянул совсем было спустившиеся мешковатые кюлоты и направился вписывать золотыми буквами своё имя в летопись райской воинской славы.

3

Выйдя на улицу, Федул обнаружил явное её преображение. Ни людей, ни единорогов там по-прежнему не было, но если при первом посещении Купчино имело мрачный, серый оттенок, то сейчас всё было неестественно, гиперболизировано цветным и ярким, как после употребления ЛСД. Это ощущение душа Федула помнила отлично. Ещё он понял, что утратил ощущение времени. Временной континуум исчез. Он как бы находился вне времени. Сколько времени он был с мамой и бабушкой в квартире, он не понимал: может быть, год, а может — пять минут. Хотя это его не волновало, как не волновало и то, что он не знает, где находится тот Райвоенкомат, где его должны внести в списки святого воинства. Он просто шёл по знакомым улицам, он просто чувствовал себя вечностью, пока не уперся в дверь на которой было написано «Святой Райский военный комиссариат небесной канцелярии имени Бога». Проход внутрь цитадели произошел как в компьютерной игре: то есть, проходя сквозь дверь, он увидел, что стены нет, вернее она не имеет толщины, что это чисто условный, мгновенный переход из одной зоны в другую, которые разделяла некая светящаяся плоскость.

Внутри было сумрачно. На стенах висели портреты — иконы ряда незнакомых богов и богини Таурт, статуэтку которой Федул в своё время зачем-то украл на рынке в Египте.

— Пахнет ладаном, — с радостью подумал Федул. Как пахнет ладан, он не знал, ибо в церкви был один раз по нужде, когда убегал от гвардейцев после митинга. Запах в Райвоенкомате был больше похож на запах мази от геморроя, его Федул почему-то знал, но подумал, что не может в небесной канцелярии пахнуть мазью от геморроя. Там могло пахнуть только ладаном. Присмотревшись, Федул увидел в глубине помещения стойку, какие бывают на ресепшн в отелях.

— Здравия желаю! Гамарджоба! — прокричал он в полумрак.

— Вы вновь преставившийся? — раздался чистый, лишенный интонаций, больше женский голос.

— Так точно-с! А тут другие бывают? Может мне не сюда?.. Я по наитию шел… Руководствовался воинственным зовом предков и навыками ориентирования птиц в незнакомой местности.

— Тут всякие бывают! А ты — умный значит? Учёную степень имеешь?

— Так точно — с! Верховный жрец, властитель стихий и прочей метеорологии. Ну и, как говорится, брамин и йог, — отчеканил Федул. — Я вообще правильно попал? Это какой отдел?

— Это ангельский отдел, но не думайте, что у меня ангельское терпение! Мы тут не в шутеры играем. У вас талончик на какое время?

— Я не по записи, я от Серафима Симоновича, — сориентировался Федул.

— Подношения, жертвоприношения с собой имеете? Каким богам молились при жизни? Приводы в храм господень при жизни были? — затараторил ангел.

— Я при жизни влачил весьма скромное, но достойное существование, посему свой табун и безмолвных рабов не пожелал взять с собой в лучший мир… Бога почитаю и люблю, как самого себя… В храмах весьма узнаваем и обласкан… Считаю единовластие единственной правильной формой правления на земле и на небе.

Ангел наклонился к Федулу, и он сумел рассмотреть его лицо. Это было лицо продавщицы мороженого из кафе-мороженого «Белочка», в котором они с мамой и бабушкой в его детстве были завсегдатаями. Лицо давно и глубоко пьющей женщины.

«Это потому, что мозг не умеет создавать в ином пространстве, как и во сне, новые лица», — подумал Федул и зачем-то перекрестил ангела со словами: — Чур меня!

— А вы юморист, голд он майн рист! — в тональности гуся прошипел ангел. — Ваш первый сексуальный опыт был позитивным?

— Мой первый опыт поцелуя был с мощами. Это — позитивно?

— Ещё как! — похвалил Ангел.

— Ещё когда мы ходили с классом в познавательный поход в тайгу, по странным местам, шаман вызвал вместо дождя проституток, но ни у кого не было денег и их пришлось отправить обратно в преисподнюю, — вспомнил Федул.

— Может быть, мысли, прижизненные наблюдения какие-то имеете?

— Имею. Совет зоологический. Никогда не суйте голову в пасть пеликану, там воняет рыбой!

— Ясно… Тебе сейчас наверх надо, в Архангельскую.

— Область?

— Хуёбласть!.. К архистратигам Небесных воинств! Приписное совершить нужно.

В глубине помещения активировался выход, ведущий на лестницу вверх. Над ним загорелась люминесцентная надпись «Архангельская». Федул поклонился ангелу в пояс и направился в архангельскую.

В архангельской было светло от стоящего на полу позолоченного канделябра на двадцать свечей. Не было никакой мебели. Слева в углу находился небольшой чёрный деревянный кабинетик, как для исповеди. А справа был ещё какой-то выход, но он был не активен, Федул проверил это эмпирическим путем: попытался войти в него с разбега, но не смог. Он походил по комнате, забил и выкурил папиросу, минут пять посидел на корточках, потом тяжело вздохнул и зашёл в исповедальню.

— Ну наконец-то! — услышал он приятный баритон невидимого собеседника из соседней кабинки.

— Разрешите представиться?.. — начал было Федул.

— Уже представились! — перебил баритон и захохотал своей шутке. — Вас в какой род войск у святых врат определили?

— В конные пращники, легатом! Усиленное жалованье положили и гарем из двенадцати невольниц по числу знаков зодиака.

— Понятно… А вы знаете, что раньше с вашим заболеванием вообще в святое воинство не брали, но в связи с обострившейся обстановкой приходится всех под ружьё, так сказать…

Значится… будете пращником в пятом легионе, пятьдесят седьмом центурионе. Суньте голову в окошко!

Федул сунул голову в открывшееся окошко. Кто-то схватил его за нос и залепил звонкую пощёчину.

Сейчас справа появится праща. Уложите её сейчас в ранец, а дома храните в несгораемом сейфе за семью печатями. По понедельникам будете делать три выстрела теннисными мячами для поддержания формы и боевого духа. Дополнительно «Боевой дух» в форме спрея стоит у вас в ванной, на туалетном столике, справа… В случае наступления апокалипсиса услышите вот такой сигнал.

Откуда-то с небес раздался сигнал воздушной тревоги на мелодию «Я кукарача».

— Сразу идёте в райский сад и получаете боевые райские яблоки с древа познания, посредством самостоятельного сбора плодов с ветвей. Дверь в райский сад находится на чердаке вашего дома. Яблоки вкушать нельзя, чтобы не повторить историю Адама и Валентины. Всё понятно?

— Яволь! А можно я пращу в утку засуну, утку в зайца, а зайца в медведя?

— В живых или мёртвых? — спросил архангел с любопытством.

— Думаю, что живыми они не дадут так себя нафаршировать!

— Не нужно… достаточно сейфа.

— Как скажете! — бодро ответил Федул и засунул появившуюся справа, как обещал архангел, пращу в ранец немецкого образца первой мировой. — У меня есть несколько вопросов касательно здешней жизни.

— Если по воинской теме вопросов не имеете, то по всем остальным вопросам — к Херувимам. До свидания. Увидимся в случае апокалипсиса, то есть в случае начала военных действий.

Федул вышел из кабинки и увидел, что выход в Херувимошную активирован, это подтверждала соответствующая неоновая надпись.

Дальше было совсем светло, даже чересчур. Федул пошарил в тоге и обнаружил солнцезащитные очки, спрятанные в заботливо пришитый кем-то потайной карман. Надел очки, огляделся. Помещение было похоже на широкий, бесконечный коридор с колоннами между которыми на расстоянии метра друг от друга, стояли вазы, в каждой из которых было перо жар-птицы, излучающее слепящий свет. Федул потрогал перо, оно было холодным.

— Крутые технологии! — вслух сказал он.

Вдруг из-за соседней колонны выглянуло, а после целиком показалось существо: Человек, орёл, телец и лев в одном. Выглядел этот гибрид ужасно.

— Здравствуйте, господа хорошие! Как ваше драгоценное здоровье? — скорее из вежливости полюбопытствовал Федул, потому как подумал, что с таким набором хромосом от ветеринара не будешь вылезать. У него как-то была морская свинка, так и то приходилось чуть ли не каждый месяц по ветеринарным клиникам с ней мотаться. То у неё понос, то экзистенциальная хандра… А тут два животных, птица и человечины часть. Целый букет потенциальных болезней.

Херувим ничего не ответил, сел на появившийся из ниоткуда стул и внимательно посмотрел на Федула.

— Я говорю хорошо тут у вас: тепло, светло и слепни не кусают. У нас в деревне тоже была корова, так возле неё слепни так и роились. Меня один цапнул за глаз. Вот такой волдырь был! — громко, словно разговаривал с глухим, прокричал Федул и показал воображаемый волдырь в области глаза, размером с футбольный мяч.

— Вы пришли для того, чтобы задать вопросы или чтобы получить ответы? — спокойно произнёс херувим, а после по-коровьи промычал, рыкнул как лев и пощёлкал клювом, как коростель.

— Для того и для другого! — так же громко отвечал Федул.

— Спрашивайте!

— Почему тут на улицах никого нет?

— Потому, что рай — это индивидуальная конструкция. Не бывает универсального рая для всех. У каждого свой рай. В вашем раю есть только те, кого вы хотите видеть, кто для вас не ад. Они не настоящие. Они цифровые модели, если объяснять понятным вам языком.

— А жандармы?

— Это ваши ангелы-хранители. Они тоже цифровые модели и даются каждому человеку после смерти. Вернее, каждому даётся по одному ангелу… Ну, а ваш каким-то образом разделился на два или клонировался. Как вам понятнее?

— Почему они жандармы?

— Ваш мозг их такими создал. Они в оригинале бесформенные. Вот у себя и поинтересуйтесь: на кой вам в Купчино жандармы?

— Я хотел, чтобы как у Кафки… Ещё хочется узнать, как тут вообще всё устроено.

— Да ничего сверхъестественного… Верховный главнокомандующий у нас, как вы, наверное, знаете — Бог. Бог всё видит и всё знает — Он вездесущ… Кроме того, каждый божий день он получает доклад из божественной канцелярии о состоянии дел в раю. Он давным-давно создал тут всё и установил некий порядок, по которому мы все тут существуем. Господь в случае непослушания не гневается, ибо гнев — это грех. Господь просто косо смотрит, этого достаточно… За порядком следим мы — ангелы. Мы тут всё контролируем. У нас практически совершенная система наблюдения… Все, кто попадают сюда лишены свободы выбора — а значит, и воли, но они и лишены муки принятия решений и ответственности за эти решения. Тут не нужно думать, просто нужно существовать по установленным правилам. Всё, что нужно для счастья в вашем представлении, у вас будет. Вы сами создаёте свой рай. Нарушение установленного порядка ведёт к низвержению в ад. В аду в жопу паяльник суют, потому от нас никто не бежит.

— А как же познать Бога… И всё такое?

— Никак! В этом нет смысла. Что вы хотите познать? Весь смысл в слепом поклонении… — ответил Херувим, возвышая голос.

— Интересная концепция… Там на входе, Юра мне про какую-то войну всё талдычил… Война, говорит, надвигается, а у нас системы ПВО не укомплектованы. Даже, говорит, из тюрем гладиаторов набираем, — сказал Федул заговорщическим тоном.

— Совершенно верно. Пророчество гласит, что скоро явится антихрист и война будет между небом и землей, — молвил херувим тоном былинщика и даже поднял голову быка и полуприкрыл веки.

— А есть приметы этого антихриста? Как узнать-то его, если он явится? — оживился Федул.

— Примет особых нет. Известно, только что сволочь он редкостная, а прикидывается хорошим. И что лакричные монпансье любит — но это, знаете ли, не особо полезная примета.

— А что полагается тому, кто его, так сказать, ликвидирует? Награда какая-то полагается за его голову? Может у вас тут есть ангелы-охотники за головами? — спросил Федул, косясь на вазу с пером.

— Награда?.. Конца света не случится, это считается? Рай в ад не превратится! Это награда?

— То есть персональная награда не предусмотрена?.. Да я так, просто полюбопытствовал, — процедил явно потерявший интерес к разговору Федул.

Он зевнул, подошёл к вазе со светящимся пером, достал его, покрутил в руках и спросил как бы, между прочим, — Пёрышко могу домой взять, а то у меня в раю темновато как-то?

— Нет, — однозначно, невозмутимо ответил на беспардонность Херувим.

— На нет и пера нет… А домой-то, вернее в мой раёк, мне теперь как добраться? — спросил Федул и сунул перо обратно в вазу, но вверх ногами, отчего из вазы, как из прожектора, во мрак бесконечного неба устремился белый столб света.

— Так лучше! — порешил он.

— Всё очень просто. Выходите в соседнее помещение, там будет ряд дверей. Это двери в рай других преставившихся людей. В них попасть невозможно, так как они чужие и имеют свой уникальный код для входа. Первая дверь всегда по умолчанию ваша, на ней табличка с вашим именем — Сёрен. Вы же так, господин Федул, Петру представились?.. Да, вот ещё что… Ваша душа при попадании в свой рай лишится социализации — вам будут неприятны другие души. Другие души для вас станут адом. Так что лучше не ищите контакта.

— Понятно!.. Ну, я тогда пойду, — бодро отчеканил Федул и выкинул руку в римском салюте.

4

Федул вышел в просторный холл, чем-то напоминающий коридор больницы, в которой он лежал с ветрянкой в детстве. Стены на высоту человеческого роста были выкрашены жёлтой краской, а выше — неровно побелены. Деревянные двери были стеклянными, с небрежно закрашенными масляной белой краской стеклами. На стеклах были накарябаны имена.

Федул подошёл к первой двери, на которой было его имя, взялся за блестящую металлическую ручку, но… дверь не открыл: ему помешало это сделать его природное любопытство… В детстве, когда они с бабушкой ходили на кладбище, чтобы почтить память её белогвардейских родственников, он всегда с нездоровым, маниакальным интересом бродил по кладбищу и решал, как говорила бабушка, одну из вспомогательных бинарных математических операций двух аргументов, результатом которой являлась разность: в данном случае продолжительность жизни, получаемая уменьшением значения первого аргумента — даты смерти, на значение второго аргумента — даты рождения… Ведомый тем же кладбищенско-математическим интересом, он побрел вдоль ряда дверей, читая вслух накарябанные на них имена и даты смерти. Даты рождения на них не значились… Там были имена на разных, даже не знакомых языках…

И вдруг он остановился, увидев знакомое имя — Валентин Небрежный. Это был псевдоним его знакомого — Валентина Капустина, который считал себя писателем; при этом писал всякую мудрёную херню, был последователем Барта и потому никогда её не подписывал и не издавал, и давал читать свои опусы только ему — Федулу, хотя другом своим его не считал: видимо, боялся критики… Валентин недавно скончался в результате сердечного приступа, который наступил от того — как уверяли полицейские — что «…по словам очевидцев, Валентин якобы получил оскорбление от трамвайного кондуктора, обвинившего его в неоплате проезда». Федул даже был у него на похоронах: принёс две украденные с вечного огня на Марсовом поле гвоздики, напился в зюзю, размахивал бронзовым бюстом Вольтера, который — как он утверждал, ещё при жизни ему завещал покойный — и кричал, что все присутствующие мудаки и дегенераты, а, согласно Хайдеггеру, люди не подлинные, короче — гниды. И».. чтобы вы суки знали: умер величайший пиит современности… И в утверждении «я художник, я так вижу! "нет простора для концептуального суждения». За что был бит соседями и сослуживцами покойного.

— Валя был очень ранимым, — по традиции хорошо подумал о покойнике Федул.

Он колебался всего несколько секунд, а потом просто толкнул дверь. Дверь невероятным образом открылась, и Федул сделал шаг за вспыхнувшую бритвенную остроту света.

Он оказался в комнате, обставленной всякой техникой. Тут были: системные блоки, 3D-принтеры, плоттеры, ламинаторы, огромные мониторы и ещё всякое такое, названия чему Федул не знал. За одним из мониторов сидел Валентин и рубился в какую-то стрелялку.

— Валя, ёпта, здорова, братан! — воскликнул Федул, распахивая объятия для объятий.

Валентин же не проявил ожидаемого радушия. Он снял гарнитуру, вытер влажной салфеткой лоб и удивленно, скорее с досадой, сказал:

— Федул, ты что здесь делаешь? Это мой Рай! Тебя я не… — он несколько замялся, потом сформулировал, — Тебя я не ожидал тут встретить… Разве это возможно? Хотя если ты здесь, то, видимо да!..

— Так я сам тебя нашёл, смотрю на двери написано — «Валентин Небрежный». Я думаю: неужели однофамилец, а потом вспомнил, что мы тебя недавно схоронили. Кстати, эта ссучка, Аполлинарий Петрович — твой сосед, нанёс мне лёгкие телесные повреждения за то, что я называл тебя гением и величайшим недооценённым прозаиком современности. А потом глумился и смеялся над моим обессиленным телом, даже обоссать хотел, когда меня уносили добрые самаритяне с места дебатов.

— Так никто кроме тебя из них не читал моих сочинений. Откуда им было знать о моём хобби? Зачем ты это всё развел?

— Из чувства справедливости. Я считаю тебя хорошим писателем — глубоким и современным.

Моя мама говорит, что литература умерла. Так и о Боге так говорили, а он вон — живёхонек. Правда, его на земле никто в хуй не ставит, так это он сам так захотел. А то взял бы гром и молнию и ка-а-ак!..

— Так он умер в том смысле, что его в хуй не ставят, а не потому, что его не стало физически или метафизически… Чтобы умереть, нужно родиться… Я согласен с твоей мамой. В наше время, чтобы привлечь внимание людей, нужно использовать видео — и чем проще, тем лучше. В интернете, когда видишь большой текст, часто видишь предупреждение: «Осторожно, много букв». Это как бы знак, что мозг уже устал от информации и требует чего-то более простого.

Вспомни, ещё семь-восемь лет назад мы могли легко справиться с гигантским лонгридом в ЖЖ. Сейчас же описания природы и длинные лирические отступления не вызывают интереса у пользователей. У них есть выбор, и он продиктован их мозгом, который хочет получать простую информацию. Это как бы закономерность: чем больше информации, тем больше мозг требует простоты. Перенасыщение информацией — это корень проблемы. Все ресурсы направлены на создание простых вещей, потому что мозг выбирает самое простое. При этом технически люди не стали меньше читать. Каждое новое действие приносит дозу дофамина: ответ на сообщение, чтение новости, просмотр видео. И мозг требует всё больше и больше. Это как бы замкнутый круг: мозг требует простоты, а простота требует ещё большей простоты… — Валя замолчал.

Потом опять раздухарился:

— Заумные вещи, много терминов и специальных слов… Кому это нужно? Специалистам или тем, кто хочет произвести впечатление на заказчика или работодателя? Что такое сейчас большая литература? Элитарное искусство для избранных?.. Литература метафизического протеста?

Основной совет, который мне давали редакторы, — Сокращай! Пиши проще! Должна быть остросюжетность, сюжет не должен отпускать читателя ни на секунду! Японский эстетизм — длинное, медитативное чтение — сейчас никому не нужен: это прошлый век!..

И ещё один критерий: можно ли из этого сделать фильм. Сегодня, чтобы стать известным писателем, недостаточно написать хорошую книгу. Само понятие хорошей книги размылось. Без вливания денег никто о тебе не узнает. А если нет читателя, то нет и автора. То, что Вечерний продал на 3,5 миллиона своих книг с пустыми страницами доказывает мои слова…

Я решил не подписывать свои произведения, потому что анонимный писатель работает на благо искусства, на возврат к тем временам, когда слова что-то значили и не измерялись в рублях. Я срываю своё имя и втаптываю его в промокшую от дождя землю… «Моё имя — стёршийся иероглиф»… Гений не оставляет после себя школу. Школу оставляет посредственность. Стиль гения повторить не возможно. А, да что там! — с досадой махнул рукой Валентин.

— Вот ты меня прогрузил!.. Я тебе на это так скажу. Я согласен с твоими редакторами, афоризм — лучшая литературная форма! Кто есть такой писатель? Писатель есть пиздун! Он должен всю жизнь пиздеть и подслащать своим пиздежом невесёлое существование человека! Это правда! — сказал Федул, садясь в какое-то люксовое игровое кресло. — А чтобы человек хавал его пиздёж, он должен идти в ногу со временем, должен актуально пиздеть!.. Но в любом случае, раз ты здесь, в раю — значит, ты был хорошим писателем… Или хорошим человеком! И неизвестно, что лучше!

— А ты вообще понимаешь, что ты нарушил правило? Ты вторгся в чужой мир, — шёпотом, оглядываясь по сторонам, сообщил Валентин. — Тут за такое по головке не погладят. — А соглядатай твой персональный, где — ангел-хранитель, как тут говорят?

— У меня вообще-то двое. В Купчино остались, за порядком там следят! — с гордостью заявил Федул, закинул ногу на ногу и закурил.

Валентин посмотрел на Федула так долго и пристально, что Федул подумал о том, что либо он так ангельски красив, что от него невозможно оторвать глаз, либо у него из носа опять торчат волосы.

— Знаешь, Федул, — заговорил Валентин, смотря теперь как бы сквозь Федула. — Я хочу открыть тебе страшную тайну. Я атеист, — помолчал и добавил: — Как Наполеон!

— Вот те нате, — открыл рот Федул. — А как же всё это? Кто за этим стоит? — он очертил руками круги над головой. — Я же портреты в цитадели видел! Не бывает же, чтобы всё само собой!

— Кто, кто? Да никто! Это симулякр — копия того, чего на самом деле не существует, гиперреальность.

— Но кто всё это создал, кто такие ангелы, как мы можем создавать свой рай движением ума? — спросил Федул и пустил струю дыма.

— Как создаем? Да очень просто. Это диссипативная структура. Если в неё подавать энергию, то она начинает эволюционировать, а наше сознание создаёт архитектуру.

— Ну ты же не сомневаешься, что рай создал Бог?

— Сомневаюсь! С чего ты решил, что всё, что существует в мире, должно быть кем-то создано? Ты, надеюсь, не думаешь, что Вселенную создал Бог? Для того, чтобы Богу создать Вселенную нужна была причина. Какая причина была у Бога для этого, а-а? Ему стало скучно? То есть он обладает эмоциями? Вся штука в том, что для рождения Вселенной не нужна причина. Вселенные рождаются безо всяких причин. Или они вообще были всегда и их никто не создавал. А то, где мы сейчас находимся — это псевдоутопия или авторитарный коммунизм, самопроизвольно возникший, скажем, в другом измерении, и нет никаких подтверждений, что её создал некий Бог. Врубаешься? Обычная ангельская пропаганда! А ад — это каторга, куда ссылают непокорных вольнодумцев, навальников местных! — тут он резко замолчал и прислушался.

— Если тебя тут застукают, низвергнут, а из ада ещё никто не возвращался. Там из тебя, может, антиматерию сделают, а может, будут тебе раскаленный паяльник в жопу вечность совать. Вечность в кавычках, естественно. Тогда вспомнишь своё Купчино с бабушкиными пирожками.

— Не ссы, Капустин! — сказал Федул, встал и подошёл к одному из мониторов. На нем он увидел двух своих ангелов. Они стояли на лестничной площадке у двери и о чём-то шептались. У одного в руках была вещь, очень похожая на здоровенный паяльник.

Валентин заглянул Федулу через плечо.

— Беги, пока не замели, — с ужасом в голосе проговорил он. — Эта камера у моей двери на лестничной площадке.

— А-а, ну пока, рад был повидать. Ты тут не кукси, я зайду потом ещё, когда представится возможность, — уже на ходу прокричал Федул.

— Лучше не надо! — честно ответил Валентин.

5

Федул выскочил в коридор с райскими дверьми, упал и выругался почему-то на иврите. Двери располагались теперь в пространстве в другом порядке, одни были выше, другие ниже, третьи были не прямоугольными, а квадратными. Федул не стал разбираться, где его дверь, забежал в ближайшую приличную, на которой было нацарапано «Вашевсё» и к которой вела ковровая дорожка с надписью — «Народная тропа». За дверью была огромная зала в стиле восемнадцатого века. Там было даже темнее чем в Купчино, но в этих, как будто начинающихся, сумерках, она казалась даже уютной. Окна, по-видимому, выходившие на улицу, были закрыты тяжёлыми красными портьерами. Вдоль одной стены стояли книжные шкафы, с внушительными дверцами, которые держали на своих полках ряды томов в переплётах телячьей кожи. Покраска стен имитировала бумажные обои. Свободные стены украшали многочисленные фотографии в ореховых рамках. На них были запечатлены какие-то негры с костями в носу и копьями в натруженных руках, подписанные снизу: «Дедушка Вася», «Дядя Евлампий» и другими именами со степенью родства. В конце залы было устроено что-то вроде гостиной или кабинета. Его освещали две тусклые лампы, стоявшие по краям мраморного камина, над которым помещалось большое, овальное, старинное зеркало. С потолка свисала огромная люстра, иногда издававшая хрустальный звон. Хозяин дома, как показалось Федулу, не удивился его появлению. Он был облачён в восточный халат, из-под которого была видна белая шёлковая сорочка. Хозяин был ниже среднего роста, худощав, смугл, с глазами небесно-голубого оттенка. Имел заострённый изящный нос, ярко выраженные скулы и вытянутый подбородок. Был красиво кудряв и увенчан шикарными бакенбардами. Он неуклюже, шаркая ногами, прошёл по большому персидскому ковру к одному из двух стоявших у камина кресел с обивкой из красного бархата, сел и жестом предложил Федулу занять второе кресло. Быстро осмотрев комнату, Федул оценил стоявшие в углу, одетые в слоновую кость и золото, доспехи римских времён и плюхнулся в кресло рядом с хозяином. Поёрзал, как бы притираясь к незнакомому месту, покрутил головой… Его привлекли две картины, висевшие на самых выгодных местах на стене, обе — ню: девушки в бане и девушки, строящие пирамиду Хеопса. Одна излучала негу, вторая — рабочий энтузиазм.

В доме было четверо слуг, все женщины — и все, за исключением одной, пожилые. У одной, самой степенной, на кружевном фартуке был приколот берестяной бейджик «Арина». Все они были обуты в деревянные голландские башмаки и стояли вдоль стены у камина, заложив руки за спину, как зэки. Зоркий Федул заметил, что у всех у них в ушах были серьги с номерами, как у коров.

В другом конце залы виднелся большой чёрный рояль, который был окружён войском маленьких столиков, покрытых низко опускавшимися вышитыми бархатными скатертями, на которых стояли пустые винные бутылки.

Хозяин томно посмотрел на Федула, затянулся откуда-то взявшимся кальяном и представился:

— Пушкин, Александр Сергеевич.

— Федул-Купчинский… Младший… — Федул помолчал. — Ну и как вам тут, нравится?

— Тут безусловно приятнее. Реальность травматична для человека. Трагическая несовместимость между нашими ожиданиями от реальности и самой реальностью вызывали у меня то смех, то слёзы, а тут всё налажено: быт и прочее. Ходить не больно. Дышать не душно… Я ответил на ваш вопрос? А вы знаете, что некто Солженицын провёл в лагере пятьсот лет, питаясь муравьиной кислотой и бурундуками?..

Вы говорите-с из Купчинской деревни? Помещик или бобыль? На сколько я помню, там около пяти дворов было, да бобылей штук пять проживало.

— Нет-с. Я настоятель храма Позыва Пресвятой Белорыбицы.

— Священнослужитель-с? Прелюбопытно-с.

— Да чего уж тут любопытного… с? Обычный носитель рясы. Вы что же, попов не видели?

— Отчего же, видел. Но в римской тоге впервые. Или вы жрец?

— Ага, и на суде истец! Волею судеб, сударь, я был заброшен в ваши чертоги, чтобы, так сказать…

Федул деланно засмеялся.

— Дабы проверить на прочность эту крепость веры и духа… — он звонко постучал костяшкой пальца о стол, — Аминь.

— А господа ангелы в курсе, что вы тут аудит проводите?

— А как же! Я по высочайшей воле сюда направлен и благословлен самим, — Федул поднял указательный палец вверх, затем засунул его в рот, как это делают для определения направления ветра. — А у вас сквозняк, вы что же, окна на зиму не заклеивали. Так и запишем, — и сделал вид что пишет на ладони воображаемым пером.

— Вы не похожи на батюшку. Скорее на матушку… бобра. А более того, на сына василиска. Вы, конечно, знаете, как вывести на свет василиска? Это очень просто. Нужно взять яйцо петуха и чтобы дура и жаба насиживали его по очереди сто двадцать восемь лет. Получается василиск! Изящно, не правда ли?!

— Вот вы поэты образно так мыслительно произрастаете… Меня грызуном ещё никто не называл… А что, брат Пушкин, ведь не даром?.. Когорта молодости нашей… Аорта, без которой нам не жить… А?

— Вы идиот?

— Совершенно верно, я молоком на папиросной бумаге написал роман под названием «Вы идиот!» из тысячи страниц, но его присвоил один религиозный фанатик, сократил название и сам роман испоганил до неузнаваемости, да так, что теперь невозможно узнать в нём мою великую трагикомедию.

— Так вызовите его на дуэль! — возбудился Пушкин.

— Я не умею, я умею вызывать лишь преждевременные роды. Не желаете родить-с?

— У вас произошел диссонанс между детским подсознанием и критериями социальной среды. Вы не прошли некий обряд инициации и потому остались большим ребенком. Вы — идеальная модель постмодерна. Вы же в армии не служили, признайтесь. И жили до самой смерти с мамой, верно?

— Нифига ссе! Вы хотите сказать, что обществу грозит тотальная пубертатная шизофрения? Вы где такого понабрались? В ваше время психологией, по-моему, никто не баловался! — изумился Федул.

И тут Пушкин вдруг разоткровенничался, видимо кальян был с укропом.

— Верно, я давно здесь. Но мне удаётся следить за сменой парадигм. Я дружу с одним ангелом, который имеет доступ в мир живых. Он приносит интересующую меня информацию.

— Как на зоне вертухай маляву блатным заносит? — осклабился Федул. — Но в любом случае спасибо, брат пиит.

Пушкин картинно вытянул левую руку перед собой:

— Я вам не брат!

Я вам не сват!

И вы, я вижу, не пиит!

К тому же, вот уже который день,

в моём мозгу кора болит!

— Почему же? Я тоже пиит. Помните Слово о Полкане Игоревом? Да четырехстопный ямбом… Да под грибки… Да после баньки… Хотите, прочту отрывок с выражением? Как же там у меня?.. Ах да… «И поскакал он, опрометчиво заломив сусала»…

Вдруг Федул как бы оправился от гипноза и резко выкрикнул:

— Это же как нужно не любить Русь-матушку, чтобы на французском так хорошо говорить?

— Если невежество — это блаженство, то вы должны быть счастливым идиотом! Я вызываю вас на дуэль. Назовите время и место… Вернее… Выбирайте оружие… Предлагаю бой на коленцах — вдруг воскликнул Пушкин, состроив страшную гримасу, и бросил в Федула мундштук от кальяна, но не попал.

— Вот те нате! Это вам не Царскосельскохозяйственный лицей, это небеса. Тут дуэли запрещены.

Я же не обзывал вас Сверчком, как лицеистские сверстники. И хочу напомнить, что прекрасное образование не повод молодому повесе типа вас говорить сальности на пяти языках! Beni anlıyor musunuz? А знаете, что написано на вашем памятнике в Санкт-Петербурге? «Он был единственным дворянином, который пошёл провожать жён декабристов к мужьям в Сибирь.»

— Я тебя, ссука, второй раз на дуэль вызываю! — сказал Пушкин, бледнея.

— Я отказываюсь от битвы умов с тем, кто безоружен!

— Ты, блядями высцаный, засраный хуедав моржовый, бляднота пиздобрюхой мандилищи затычка и ловелас при том! — завернул Пушкин.

Федул поднялся и на всякий случай встал позади своего кресла: — Я не принимай твой вызов. Мне нельзя драться на дуэль, потому что я есть… — Федул выпучил глаза, — Антихрист… Миссия! Я скоро весь этот ваш райский поебота в ад превращать. Апокалипсис и алес капут? — заговорил Федул с немецким акцентом потому, что почему-то вспомнил, что так говорил Воланд в Мастере и Маргарите в начале романа.

— Довольно легко понять, когда ты лжешь. У тебя губы шевелятся, — съязвил Пушкин, но в его голосе уже чувствовалось лёгкое смятение.

— Не веришь, спроси у своего корешка ангела. Чего, думаешь, я по чужим раям хожу? Я разведку совершаю, чтобы всех вас тут одним махом заармагедонить! Но если покоришься моей власти, то тебе скидка выйдет! Дюма недоделанный! — с последними словами Федул прошёлся по комнате, переставляя ноги счастливый, как князь Мышкин, и вольно декламируя стихи Пушкина на сюжет из «Царя Салтана»:

— А теперь нам вышел срок:

Едем прямо на восток-к!

В следующую минуту Федул уже мчался к выходу, потому что Пушкин замахнулся на него кальяном. На бегу он попытался сорвать — на память, а иначе зачем — бейджик с пожилой служанки, но она увернулась и прописала ему увесистый пендель.

6

В тот момент, когда Федул вылетел через открывшуюся перед ним дверь в райский коридор, его ждали там двое жандармов, коими, как он выяснил ранее, были его ангелы-хранители. Они взяли его под руки, как обычно ведут в стельку пьяного, и потащили куда-то вверх по возникшей лестнице.

— Вы это чево? Вы это куда меня? Вы не имеете права! Вы мои подданные или чёртовы ренегаты? Я приказываю вам! Где вы были восемь лет, пока я проливал кровь за Господа в проливе Па де Кале?.. Я ветеран крестовых походов… Вас за это по головкам не погладят! Я от Эммануила Христосовича! — неистово вопил Федул.

Жандармы легко, безо всяких усилий, как будто он ничего не весил — а он ничего не весил — несли Федула по лестнице, затем остановились перед дверью с надписью «Божий суд», открыли её и забросили его вовнутрь, придав такое ускорение, что Федул пролетел метров десять, совершая при этом вращения с эффектом Джанибекова, т. е. он вращался в двух плоскостях.

По завершении полёта он прилип крестом к какой-то белой стене. Он попробовал пошевелиться, но невидимый клей намертво держал его на стене.

Вокруг ничего не было, только очень густой белый туман. Такое он как-то видел в иллюминаторе, когда летал на самолете и тот залетел в облако. Тогда Федул подумал о том, что если даже бог есть, то его невозможно будет разглядеть в таком молоке.

— Православные-е… Есть тут кто? Отзовитесь! — скулил Федул.

Туман внезапно рассеялся, и он обнаружил себя сидящим на скамье подсудимых.

Антураж, окружающий его, был точь-в-точь как в телепередаче «Час суда», которую иногда смотрела бабушка, а он непременно язвил, проходя мимо неё, показывая решетку из скрещённых пальцев. Была, однако, разница. На месте судьи был не один человек, а три ангела с топорщившимися под мантией крыльями. Ещё рядом с ним не было адвоката, а на стороне обвинения сидело сразу пять рыжих ангелов с приделанными из бумаги, поверх прокурорских мундиров, крыльями.

На том месте, где обычно сидят присяжные, расположился цыганский вокально-инструментальный ансамбль. Они вполголоса напевали какую-то грустную цыганскую песню на румынском или немецком языке. В лингвистике Федул не был силён. Все задние ряды были заполнены людьми в костюмах белых овец. Оттуда периодически раздавалось тихое фальшивое блеяние.

Вдруг судья, который сидел справа, внезапно обратился к Федулу: — Почему же вы сразу не остановили это безобразие, а продолжали равнодушно созерцать это прелюбодеяние? А?

— Вот, ваше Святейшество, документы, подтверждающие, что у подсудимого прекрасное зрение, и что он не мог не заметить, что у его супруги нет мозгов, — подключился один из прокуроров, махая листами, на которых была напечатана таблица Сивцева.

— Я требую адвоката! — крикнул Федул в сторону судей.

Тогда один из лагеря прокуроров — рыжий, похожий на Трампа ангел с тонким крючковатым носом — снял свой мундир, вывернул его наизнанку, надел его в таком виде, подмигнул Федулу и сел рядом с ним. Потом он достал из портфеля бумаги с такой же таблицей и швырнул их в сторону прежних коллег со словами: — Это Филькина грамота, а не доказательства! Пусть вначале докажут, что подсудимый переходил дорогу в неположенном месте, а потом нам этого горбатого лепят! Фраера!.. Докажите, что он вообще способен что-либо переходить. У него онемение конечностей с двух лет, вот справки, — он достал из заднего кармана штанов какие-то очень потрёпанные бумажки, скатал из них шар и бросил в лагерь обвинения.

Один из обвинителей ловко отбил летящие шаровые справки с сторону ложных овец ракеткой для настольного тенниса. Одна из овец поймала шар ртом и начала жевать.

После этой адвокатской эскапады цыганский ансамбль звонко запел какую-то весёлую песню на чистом английском.

Судья, который сидел в центре, с грохотом ударил деревянным молотком, каким обычно отбивают мясо, по куску говядины, который лежал рядом с ним на разделочной доске: — Тихо, это суд, а не библиотека самообслуживания! Тут нужно тихо! Одно очко подсудимому, за неуважение к суду! — прорычал он.

Овцы вторили блеющими обертонами: — Вочко… вочко…

Над столом появились таблички со счётом, как раньше на футболе, 1:0. Потом судья уже спокойным тоном спросил:

— У обвинения ещё есть бумага?

— Да, ваше Святейшество, — ответил прокурор и повернулся к Федулу. — Где вы были в ночь на пятницу, когда усталая луна светила нам на образа?

— Протест, ваша честь! Мой пасынок не намерен отвечать на подобного рода скабрёзные вопросы!

— Вы сами себя слышите? — воскликнул вновь испеченный адвокат, вставая и обращаясь уже к обвинению. — Пусть в начале докажут, а потом дело шьют. Верно, сынок? — он опять подмигнул Федулу и похлопал его несколько раз по спине, как делают, когда кто-то поперхнётся.

— Пусть подсудимый ответит, как он оказался в постели у Пушкина? А после цинично чревоугодничал в кулуарах с Ариной! — спросил прокурор и заглянул под стол, за которым сидели Федул с адвокатом, как будто там мог сидеть ещё кто-то, кто был в постели у Пушкина.

— 21 статью по Евагрию Понтийскому шьешь, мусор? — выкрикнул адвокат, зло глядя на обвинителя.

— Я не понимаю в чём меня обвиняют! — вмешался Федул в ход перепалки.

…В зале стало относительно тихо. Центральный судья обвёл зал свинцовым взглядом, опять с силой саданул молотком по стейку и объявил: — Объявляется перерыв для внесения разъяснений в дело и подготовку кормовой базы… Аминь! — судьи встали и вышли в маленькую дверцу за их спиной.

Все псевдоовцы повставали со своих мест и с блеяньем направились к выходу, но дверь была заперта, и они вернулись обратно. Цыгане достали папиросы и закурили. Прокурор подошёл к Федулу, сел на край стола и задышал в ухо.

— Я не понял, ты чего заерепенился, сохатый? Ты у Небрежного был? Был! К Пушкину заходил? Заходил! Себя антихристом называл? Называл! Ты нам весь процесс развалить хочешь? Тебе что, сделку со следствием надо? Так это пожалуйста, только на милость Божью не рассчитывай! Бог не фраер! Ты пойми, тебя по-любому низвергнут. Этот процесс — просто формальность. Оттуда уже пришло указание тебя в ад определить, — он сильно задрал голову и показал пальцем на широкое отверстие в белом потолке. — Тут от нас вообще ничего не зависит. Мы, как НАТО, должны оправдывать своё существование, вот и всё. Признайся, что конокрад — и поедешь обратно к себе в родной Бобруйск белым лебедем!

— А если это Божий суд, так пусть меня Бог и судит. Почему нет Бога?

— Здесь вопросы задаю я! — проорал прокурор и переместил своё лицо к Федулову — и тот увидел, что у него глаза разного цвета, один красный, другой зелёный.

— Ты че, самый умный? Отвечай!

— Нет! — с испугом ответил Федул и покраснел.

— А кто самый умный?

— Бог, наверное.

— А после Бога?

— Судья.

— А после судьи?

— Лауреат нобелевской премии по физике какой-нибудь…

— Ну, допустим, а потом?

— А потом вы?

— Нет, дубина. Потом некий хитрец.

— А-а. Я не знал. Но разве хитрость есть ум?

— Хм, ты спросил, где Бог? А если нет никакого Бога? Тебе же Небрежный изложил такую версию?

Изложил. Вот представь, что бога нет, а на его имени люди бабки огромные наживают. Люди создали уникальный бизнес. Они продают то, чего у них нет и после продажи это у них остаётся. Умно? Умно! Или такая схема: суд — Божий, а судят ангелы, от имени Бога…

Он хотел ещё что-то сказать, но в зал суда вернулись судьи. Один из судей очень неодобрительно посмотрел на обвинителя, после чего тот стремительно ретировался на свою базу.

Теперь в центре сидел тот судья, что до этого сидел слева. Он поднялся, достал киношную хлопушку, хлопнул и объявил.

— Суд над проходимцем. Сцена вторая, кадр тридцать шестой, дубль третий.

Потом встала секретарь, которая сидела слева от Федула, и весь процесс бездействовала. Вернее, она всё время что-то рисовала в своём блокноте.

Вернее, не что-то… Когда Федул скосил глаз на её блокнот, он увидел картинку из зала суда, какие делают обычно на процессах, где нельзя снимать.

— Подсудимый, встаньте! — произнесла она удивительно писклявым голосом. Последний раз такой писклявый голос Федул слышал на уроке физкультуры в восьмом классе от Димки Дюдюева, когда ему кто-то пнул под яйца. Но у неё, как показалось Федулу, голос был даже на октаву выше.

— Решением суда присяжных вы признаны виновным и…

— Попридержи коней, Жозефина, — не дал договорить ей левый судья, который до этого был правым. — Он ещё не выкурил свою последнюю сигарету.

Цыгане запели какую-то торжественную песню на четыре голоса, и в зал строевым шагом вошел кремлевский курсант, который на вытянутых руках держал красную подушечку, на каких носят ордена усопших. На подушечке лежала пачка сигарет Мальборо.

— Прошу вас, — сказал центральный судья и сделал рукой движение сверху вниз, которым обычно приглашают на танец.

— Это мне? — спросил Федул не веря, что его желание покурить оформилось в такую торжественную церемонию.

— Да, но перед тем, как вы совершите этот акт чревоугодия прилюдно, ответьте… Между вами что-то было или это бабкины сказки?

— Я не уверен, — Федул покосился на адвоката. — Но мне кажется тут произошло недоразумение…

— Какого рода? — сказал правый судья и обвёл зал взглядом, состроив гримасу, как бы приглашая посмеяться над словами Федула.

— Это была шутка, господа. Это была шутка… Я не антихрист… — Федул встал. — Я Бог! — по-видимому, Федул рассчитывал на некий эффект, который окажут его слова на окружающих, потому поднял руки вверх и повернулся лицом к овцам. Но ожидаемого эффекта не произошло. Овцы просто опять фальшиво заблеяли, а некоторые — которые сидели за его спиной — начали плевать в направлении Федула, да так ловко, что некоторые плевки достигали цели, хотя расстояние до скамьи было около трёх метров.

— Это тоже шутка, господа! — попытался сгладить ситуацию Федул. — Я — полубог. Мать моя понесла от Зевса, который принял облик прекрасного бодибилдера и соблазнил её обещанием жениться при любом раскладе!

— Ну тогда это всё объясняет, — сказал правый судья, неестественно улыбаясь. — Тогда весь этот процесс — ужасное недоразумение и как порядочный семьянин я должен извиниться перед вами и вручить вам орден Андрея Нетудызваного… И господа другие судьи тоже!..

Вдруг девушка-секретарь опять поднялась со своего места, посмотрела на судью, дожидаясь одобрения, и объявила:

— Решением суда присяжных вы признаны виновным и приговорены к низвержению в ад без участия и сожаления.

— Приговор окончательный и обжалованию у Бога не подлежит, — подытожил центральный судья.

— Подождите, — в отчаянии воскликнул Федул. — А если я вам скажу, что я охотник за антихристами?

Если я скажу, что если мы договоримся об оплате, я вам всех антихристов поизловлю. Я вам тут такую территорию свободную от антихристов устрою, что вы сами себя в зеркале не узнаете… У меня и план есть… Вначале нам необходимо будет создать ведомство по названием «Ведомство по ликвидации антихристов и прочей нечисти». Меня назначить главным, потому что я его придумал. Мне, как говорится, и карты в руки. Поверьте, каких-то гигантских средств на это не потребуется. Нужно будет небольшое неприметное здание в центре рая в стиле соцреализма с внутренним двором для выгула заключенных — и всё. Затем нам необходимо будет построить небольшой завод по производству капканов и ловушек. Я могу за ним приглядывать, то есть войти в состав учредителей. Надеюсь, всем присутствующим понятно, что без специальных приспособлений антихристов не заарканишь. И наконец, нам необходима будет идея. Без идеи нам сложно будет внушить обитателям рая, что проводимые нами мероприятия для их же блага. Я тут набросал кое-чего, — Федул задрал рукав полосатой арестантской робы и показал исписанную химическим карандашом руку.

— Мне только непонятно, как он смог попасть в чужие раи, это же невозможно. Он же не ангел! — эту реплику произнесла прекрасный ангел женского типа из числа обвинителей, очень похожая на маленького Ленина. В зале воцарилась гробовая тишина. Нет не так… тишина, сравнимая с тишиной, которую получилось достичь в Южном Миннеаполисе в Лабораториях Орфилда. Тишина 99,99%. Все уставились на неё, на эту прокуроршу.

В этот момент Федул встал со скамьи, вышел на середину зала перед судьями, упер руки в бока и произнёс:

— Ёб вашу мать, а я вам о чём полчаса уже талдычу! Я не простой жмурик! Я — мессия!

Цыгане запели а капелла, с битбоксингом «донт вери би хэппи».

— Подсудимый, куда вы вылезли? — сказал центральный судья. — Ваше место на скамье.

— А вас, я попрошу не мутить воду, — это он адресовал прокурорше.

С места, после очередной рокировки, поднялся левый судья:

— Господа райские жители. То, что эта, с позволения сказать, маразота по чужим рая́м шастает, не делает его ни мессией, ни пророком. Это просто небольшая райская аномалия. Такое бывает раз в тысячу лет. Я такое уже не раз видел. Не стоит делать из этого событие. Это лишний раз доказывает, что таких нужно без суда и следствия сразу в ад низвергать и не устраивать тут никаких пердимоноклей и представлений.

Овцы одобрительно заблеяли.

— А если я окажусь чревовещателем, я посмотрю, как вы потом попляшете? Я вам дело предлагаю, а вы меня в ад хотите упрятать, — цеплялся Федул за последнюю соломинку. — Хорошо, забудьте про офис и завод. Я могу так просто, на аутсорсе по раям ходить и подозрительных выявлять! Меня усопшие любят. Спросите у Пушкина, он мне членство союза русских писателей предлагал! Скажи им, Серафим! — он повернулся к своему адвокату, но того на месте уже не было. Он опять сидел среди обвинителей и, как все они, корчил рожи.

С места опять поднялась писклявая секретарь и объявила: