Бесплатный фрагмент - Этнокультурная история казаков

Часть III
Славянская надстройка
(период подневольного или имперского казачества)

в 3-й редакции

Глава 9. «Царское расказачивание»
(сентябрь 1689 — октябрь 1706 г.г.)

Мне не надо твово ни злата, ни серебра,

Не руби-ко ты да наши головы,

Ты не брей-ко, не брей наши бороды

Старинная казацкая песня

«Поединок казака с турком при Петре I»

I. Ненавистник казачества на царском троне

Русский поэт Максимилиан Волошин называл императора Петра I «первым большевиком на троне». Характеристика хотя и образная, но исключительно точная. Стольник Пётр Хованский, как говорится, буквально в воду глядел, с воцарением в 1689 году на престоле Московии царя Петра I, впоследствии первого императора Всероссийского, «правда» казаков очень надолго, пожалуй, даже навсегда, разошлась с «правдой» новой империи.

Интересно, а был ли сам царь Пётр настоящим русским царём? Уж очень он ненавидел всё русское и очень уж любил всё заграничное… Интересно посмотреть, найдётся ли что-то об этом в документах XVII века? Да! Оказывается, именно это утверждали стрельцы, восставшие вскоре после возвращения Петра из длительной заграничной поездки. Напомним, что ранее стрельцы составляли надёжную царскую гвардию, были приближены к царскому двору. Отборные части стрельцов несли службу в столице и в Кремле. И вот, после возвращения Петра среди стрельцов начались волнения. Историк Р. Масси, собравший много документов по эпохе Петра, автор двухтомника «Пётр Великий», сообщает: «К тому же поговаривали, что Пётр вконец онемечился, отрёкся от православной веры, а может, и умер. Стрельцы возбуждённо обсуждали всё это между собой, и их личные обиды вырастали в общее недовольство политикой Петра: отечество и веру губят враги, а царь уже вовсе не царь! Настоящему царю следовало восседать на троне в Кремле… А этот верзила целыми ночами орал и пил с плотниками и иностранцами в Немецкой слободе, на торжественных процессиях плёлся в хвосте у чужаков, которых понаделал генералами и адмиралами. Нет, он не мог быть настоящим царём! Если он и вправду сын Алексея, в чём многие сомневались, значит, его околдовали, и припадки падучей доказывали, что он — дьявольское отродье. Когда всё это перебродило в их сознании, стрельцы поняли, в чём их долг: сбросить этого подменённого, не настоящего царя и восстановить добрые старые обычаи».

После жестокого подавления восстания стрельцов, на допросах и следствии выяснилось, что стрельцы «собрались сначала разгромить и сжечь Немецкую слободу, перерезать всех её обитателей, а затем вступить в Москву […] схватить главных царёвых бояр […]. Затем предполагалось объявить народу, что царь, уехавший заграницу по злобному наущению иноземцев, умер на Западе и что до совершеннолетия сына Петра, царевича Алексея, вновь будет призвана на регентство царевна Софья».

Приводя эти показания стрельцов, Р. Масси говорит, что сегодня трудно судить — было ли всё это правдой. Тем не менее, сам факт того, что подобные утверждения громко звучали на Руси в то далёкое время, очень интересен.

Казачья независимость раздражала каждого русского царя, и тем более не мог её переносить такой тиранический император, как Пётр I. Он не признавал никакой добровольности в казачьей помощи, а принимал её, как нечто казаками обязанное.

К концу XVII века приток беглых крестьян из России на Дон, в верхние городки, расположенные по pекам Хопру и Медведице, усилился до того, что это стало беспокоить и Главную Войску, так как с ними в тех местах стало развиваться нежелательное в военном быту земледелие. Ввиду этого в верхние городки была послана в 1690 году от войскового Круга строгая грамота: «а если станут пахать и того бить до смерти и грабить». Эта мера до некоторой степени сократила прилив земледельческого элемента на Дон, часть беглых возвратилась на свои прежние места. В то же время, на требование Москвы не подговаривать и не принимать в свою среду беглых крестьян Донское Войско, твёрдо держась старых традиций «с реки не выдавать», отвечало или отказом, или уклончиво, что «таковых, де, на Дону не разыскано».

Помимо крестьян московских областей, на Дон в конце XVII и в начале XVIII веков стали усиленно переселяться днепровские черкасы, недовольные порядками на Украине, где во время «Гетманщины» стал выделяться класс старшин, крупных землевладельцев, и прежде свободное реестровое казачество стало обезземеливаться, порабощаться, обращаться в крепостных холопов. В таком положении был Дон при фактическом вступлении в сентябре 1689 года на престол единого самодержца Петра I.

* * *

В конце 1689 года Войско Донское вынуждено было заключить с азакцами невыгодный для себя мир, с условием не нападать на казачьи городки и южные пределы России. Азакцы были рады этому и втихомолку готовились к новым стычкам. Дав повеление Дону «чинить промыслы над азакцами и крымцами», Пётр I, объявивший себя в 1689 году единодержавным государем, деятельно готовился к войне с этими своими врагами. Мир, однако, продолжался до 1691 года. Главные причины заключения такого продолжительного мира были: внутренние неурядицы в Войске, частые ссоры с калмыками, ногайцами и черкесами, которых подстрекали к тому бежавшие с Дону противники Москвы во главе с Лёвкой Маноцким и Петром Мурзёнком. Последний, не добившись в Москве амнистии для старообрядцев, перебрался в числе многих других на Куму. Скоро они нашли могущественного для себя покровителя в лице крымского хана.

Маноцкий и Мурзёнок при помощи хана хотели вернуть Дону его старую казачью волю, его древнюю независимость. Но они не рассчитали, что в Черкасске сидел атаманом хотя и преданный рабски Москве, но испытанный в боях воин, — Фрол Минаев. Он случайно узнал о готовящейся опасности и принял все меры предосторожности. В Москву была послана лёгкая станица просить помощи, а азакцам — «размирная».

Весной 1691 года струги казачьи полетели в море громить крымские и ногайские улусы, а конница сухопутьем — под Перекоп. Набег был для донцов удачен. План врагов расстроился. В следующем году 1.200 казаков на 76 стругах неожиданно явились под Темрюком и Казылташей, разгромили татарские улусы и освободили многих своих пленных; на возвратном пути приняли бой в Азовском море с сильным турецким флотом, шедшим в Азак, потом разорили предместья Азака и возвратились с добычей и пленными восвояси. В то время, как казачья флотилия громила татарские улусы, азакцы промышляли в окрестностях Черкасска и успели угнать часть донских табунов, но, захваченные врасплох казаками Черкасской станицы и Манычской, были почти все уничтожены; 60 человек попали в плен. 1693 и 1694 годы прошли в успешных схватках с теми же азакцами, калмыками и ногайцами, а также в морских поисках под Темрюк и крымские берега. В 1694 году, возвращаясь на 60 стругах из морского похода, казаки дали в устьях Дона бой сильному турецкому флоту, состоявшему из 30 кораблей и многих мелких судов, отбили 1 корабль и 1 судно, потеряв при этом 20 человек убитыми, и, не имея сил прорваться сквозь эту стену, возвратились в Черкасск через Миус, затопив свои струги в лимане этой реки.

* * *

Стремление казаков овладеть своей древней столицей — Азаком — совпало на сей раз с желанием царя Петра получить для России выход к Азовскому морю. Не дожидаясь окончания постройки нового флота, начатого в Воронеже, Пётр I двинул стотысячную армию под командой боярина Шереметьева рекой Днепром на Крым, а 31-тысячную — под Азак. Войско это собралось в Тамбове, откуда по первому весеннему пути двинулось на реку Хопёр, а потом правой стороной Дона к Черкасску. Войску Донскому предписано было, чтобы все казаки по мере приближения русского передового отряда присоединялись к нему и поступали в распоряжение его начальника, генерала Гордона. К этому походу призваны были также казаки малороссийские, терские и гребенские. Но как ни скрытно происходили эти приготовления, азакцы через враждебного Москве калмыцкого Аюку-тайшу проведали о намерениях царя и приготовились к защите.

Казаки встретили русские войска на своей земле с недоумением и тревогой. Недавнее брожение среди них ещё не улеглось. Подчинение московскому военачальнику, да ещё иностранцу, вызвало среди них волнение. Казаки подумывали даже об измене. В первых числах июня 1695 года (по другим данным — июля) русские войска достигли Черкасска, а 8 числа прибыл и сам царь и приказал двинуть все силы под Азак.

Русская армия состояла большей частью из войск новых, устроенных по иностранному образцу, с командирами-иностранцами, а также из прежних «потешных» Преображенского и Семёновского полков. Царь был среди этих последних в звании «бомбардира» Преображенского полка, под именем Петра Алексеева. Весь отряд, по оригинальнейшему распоряжению, находился под командой «консилии» трёх лиц: Головина, Лефорта и Гордона; их приказания утверждал сам царь. Соперничество и разногласие между этими начальниками, слабая дисциплина и ропот отдельных частей на командиров-иностранцев, неопытность царя в военных вопросах, к тому же не обладавшего никаким военным талантом, а также недостаток в лошадях и съестных припасах не могли сулить благоприятный исход этой кампании. На царя больше всего имел влияния профан в военном деле Лефорт. Инженерными работами руководил Франц Тиммерман, его помощниками были Адам Вейде, Яков Брюс и швейцарец Морло, люди неспособные и не знавшие своего дела. Ошибки их при взрыве подкопов вредили больше русским, чем туркам.

Осада безуспешно тянулась до конца сентября. Царь скоро убедился, что без флота город, имевший свободное сообщение с морем, взять невозможно. Другие причины безуспешности этой осады были следующие: устранение от активных действий донских казаков, знавших осадное дело и военные приёмы турок, неприязненное отношение казаков к походу, предпринятому без их ведома и согласия, а также пренебрежение царя к их лёгкому, но страшному для врагов флоту, при помощи которого они громили в течение веков крымские и турецкие берега и топили большие многопушечные военные турецкие корабли, и, наконец, измена гвардии капитана Якова Янсена, бывшего простого голландского матроса. Неустанные работы царя, собственноручно начинявшего бомбы и гранаты, мало помогли делу.

В конце сентября один полк из отряда Гордона был почти уничтожен татарами, а полковник взят в плен; много людей потонуло при внезапном разливе моря от западного ветра. Хлеба недоставало, даже не было соли. Иностранцы-командиры боялись показаться перед войсками. Турки стали делать смелые и удачные вылазки. Всё это заставило русских снять осаду. Вся тяжёлая артиллерия и порох оставлены были в Черкасске, а войска двинуты обратно в Россию. Флот отведён в Паншинский городок. На обратном пути русская армия почти вся погибла от голода и болезней. На пространстве 800 вёрст валялись трупы людей и лошадей, растерзанные волками.

Однако русские в этом походе имели некоторый успех. Донские казаки, которым была обещана денежная награда, взяли при помощи своего казацкого «розмысла» две каланчи (башни, хорошо оборудованные артиллерией), построенные турками по обоим берегам Дона выше Азака. В этих каланчах и в новопостроенной крепости Сергиевской, против Азака, царь оставил 3-тысячный гарнизон. На казаков же была возложена обязанность оказывать этому гарнизону помощь в случае нападений неприятеля. Вся тяжесть от мщения сильного и раздражённого врага легла на казаков. Осень и зима прошли в постоянных стычках донцов с азакцами, которых Порта старалась всячески усилить.

Земледелие до 1695 года среди донских казаков было под строгим запретом, но теперь было постановлено, что им заниматься можно. И плодородные донские чернозёмы вскоре стали давать обильные урожаи хлебов.

Пётр с торжеством въехал в Москву. Взятию каланчей, получивших название «Новогеоргиевска», и постройке нового укрепления против Азака старались придать признак победы. Пётр решил на будущее в ещё большей степени воспользоваться помощью иностранцев и поддержать действие сухопутных войск военным флотом. Он стал готовиться ко второму походу под Азак и с этой целью просил польского короля выступить против турок, а австрийского императора Леопольда и бранденбургского курфюрста Фридриха прислать ему опытных инженеров и минёров. Даже с Венецианской республикой завёл сношение о присылке к нему на службу корабельщиков.

* * *

В том же 1695 году, когда Пётр I находился за границей, в Москве вспыхнуло стрелецкое восстание, направленное против введения западноевропейских новшеств в жизнь страны, нарушавших древние традиции и порядки, а также против церковных новшеств — никонианства. В московских стрелецких полках, если читатель помнит, основу в то время составляли донские казаки. Восстание было быстро подавлено, но срочно вернувшийся из заграницы Пётр потребовал нового расследования и подверг стрельцов массовым казням…

К весне 1696 года флот для нового похода на Азак был готов. Адмиралом его был назначен Лефорт, а командование сухопутной армией вручено боярину Шеину. По общему плану Шереметьев вместе с гетманом Мазепой должны были действовать в устьях Днепра, а главные силы идти под Азак. Как Лефорт к должности адмирала, так и Шеин — главнокомандующего были очень мало подготовлены, а потому их роль в этой кампании была незначительна.

Донцы десятилетиями отбивались от турок и татар как могли и почти ежегодно делали налёты на Азак. Их постоянная война прерывалась лишь короткими перемириями во время передачи московско-турецких послов, проходящих через казачью землю. При этом азакцы должны были оплатить мир рыболовными принадлежностями, солью, деньгами или возвращением пленников. По миновании надобности наступало «размирье» и тогда снова начиналась напряжённая война. Но все надежды вновь овладеть Азаком и выходами в море казаки уже потеряли. Может быть, поэтому в 1696 году они помогли завоевать его царю Петру I. Какой ни есть, а всё ж хоть по христианской вере родня.

В официальном издании Российской империи «Столетие Военного Министерства» читаем: «До последней четверти XVII века донские казаки были совершенно независимы от Москвы и в отношении Московского и других своих соседей вели свою политику». На карте 1696 года генерал Я. Брюс написал: «Юрты Донских Казаков». Перед началом 2-го Азакского похода Пётр I побывал на Дону, где лично ознакомился с устройством общественной жизни и бытом казаков. Поэтому через 4 года он «отблагодарит» казаков за поход со знанием дела, начав уничтожать их с ликвидации их важнейшего инструмента власти — Кругов.

Дон выставил под Азак 5.120 человек. Остальные полки были выдвинуты против враждебных калмыков, ногаев, черкесов и Крыма. Долгое время казачьи лодки не имели пушек, но при Петре I их стали вооружать одним или двумя фальконетами (орудия калибром 45 — 100 миллиметров, из которых стреляли преимущественно ядрами). Известная шаткость и слабое скрепление судов не позволяли вооружать их более тяжёлыми пушками. Нельзя было установить и большее количество пушек, поскольку конструкция такого плавсредства не выдерживала сильной пальбы. Пока русская армия и флот были на пути к Черкасску, донские казаки с атаманом Леонтием Поздеевым сделали на своих стругах поиск в Азовское море, схватились с двумя большими турецкими военными кораблями и потопили их вместе с людьми и грузом, не потеряв ни одного своего человека.

Гордон с передовым отрядом пришёл к месту назначения первым. 9 мая прибыл в Черкасск и царь. Петра встретил войсковой атаман Минаев со старшинами и казаками. Потом стали подходить другие части войск. Атаман Поздеев донёс царю, что по его разведкам в Азовском море показался турецкий флот с вспомогательными для Азака войсками и разными снарядами. Пётр приказал не допустить эти суда к Азаку и двинул к каланчам 2 военных корабля, 23 галеры, 2 галиота и 4 брандера. Оттуда царь хотел проплыть с 16 галерами Кутерминским гирлом в море, но по случаю убыли воды от ветра пройти не смог. Гордон говорит, что Пётр возвратился из этой рекогносцировки грустным и удручённым; что он видел сильный турецкий флот, но не счёл благоразумным напасть на него и повернул обратно.

Но на что не годился русский неуклюжий флот, — говорит историк деяний Петра I, — на то решились «пираты» этой местности — донские казаки. Они на 100 летучих своих стругах притаились в камышах за островом Канаярским и подстерегли приблизившегося врага. Казаки налетели на турецкий флот со всех сторон, потопили и сожгли много судов, схватываясь с ними на абордаж, остальные рассеяли и обратили в бегство. Эта битва стоила туркам очень дорого. Эта первая победа, победа не русского флота, а донских казаков, была торжественно отпразднована. Деньги, сукно и разную мелкую добычу царь пожаловал казакам, а снаряды и оружие велел обратить в казну.

19 мая главная русская армия подошла к Черкасску. Боярина Шеина встретил наказный атаман Илья Зерщиков, так как войсковой атаман Минаев с донскими казаками был уже под Азаком. Русские войска двинулись туда же. На помощь им пришли запорожские и малороссийские казаки с наказным гетманом Яковом Лизогубом и часть калмыков, подчинившихся Москве.

28 мая авангард русских войск и донские казаки с атаманом Савиным расположились лагерем близ Азака. Вылазки азакцев были казаками отбиты. Шедшие на помощь Азаку кубанские и крымские татары были ими же рассеяны. Русские суда с адмиралом Лефортом стали позади Азака и загородили путь турецкому флоту. Донская флотилия заняла устье Дона. Флот прикрывали расставленные по берегам реки войска. Чрез Дон была перетянута железная цепь. Таким образом, Азак подвергся полной блокаде. Бомбардировка началась 16 июня и продолжалась беспрерывно до 25-го. 17 июля регулярные войска с 3-х сторон сделали демонстративное нападение на Азак, между тем как с четвёртой донские казаки с войсковым атаманом и малороссийские с Лизогубом пошли на решительный приступ и овладели двумя бастионами и четырьмя пушками. Отчаянные контратаки турок не могли их оттуда вытеснить. Казаки держались твёрдо. 19 числа царь велел готовиться к решительному штурму, но азакский гарнизон, отчаявшись получить откуда-либо помощь, решил сдаться на условии, чтобы ему и всем жителям дан был свободный выход из крепости. Условия были приняты. 20 июля на тех же условиях сдалась небольшая турецкая крепость Лютик, стоявшая на Мёртвом Донце, против Азака. Казаки поснимали с турок их платье, одели в серые свитки и отпустили, дав им в сумки столько хлеба, «чтобы степь перейти».

* * *

Со взятием Азака доступ к морю на юге России сделался открытым, а сам город отныне стал называем так, как в Московии его называли издревле — Азовом. Эта была старая мечта донских казаков, неоднократно владевших этим городом и потом отдававших его обратно туркам по повелению московских царей, не желавших войны с сильным врагом. Без помощи казаков поход царя едва ли б увенчался успехом. Казаки полагали, что Азов будет включён в состав территории Войска Донского, но… Пётр ненавидел казачество и отрицательно относился к его самобытности, к его заслугам в минувшие века. Стремление к самовластию царя не могло мириться с вольным духом казачества. Пётр положил основание порта и крепости Троицкой на Таганроге. После этого, оставив в Азове сильный гарнизон с князем Львовым во главе, он с торжеством возвратился в Москву. А все тяготы по защите приобретённой крепости легли на казаков.

Охват земель Войска Донского цепью городков-крепостей, как мы помним, начался на рубеже ХVII века. Впоследствии строительством крепостей Московия приобрела возможность контролировать, а подчас и пресекать контакты между Доном и Запорожской Сечью. Последним звеном в долгой цепи крепостного строительства, которой, как кольцом, окружили донскую часть земель Присуда Казацкого, теперь стала крепость Азов. По мнению большинства историков, взятие Азова открыло новую эпоху в отношениях Русского государства и народа казаков — эпоху полного подчинения казацких земель юрисдикции империи Романовых. Занимая Азов и дополнительно построив Таганрог, Россия замкнула полное окружение. Одновременно на этих землях был дан старт совершенно новой для Руси-России национальной политике — политике превращения самобытного казацкого народа в так называемое воинское сословие, фактически в военного данника государства, пока, правда, называемого не «сословием» (это произойдёт позже, почти через полтораста лет), а неким «служилым народом».

Донцы за свои подвиги не получили от Москвы ничего, кроме строгих требований «чинить промыслы под ногайские улусы, под Темрюк и оказывать всеми силами помощь Азову, Сергиеву, Каланчам и Лютику». Все следующие годы прошли в жарких битвах казаков с турками и татарами как на море, так и на суше.

Царь ласкал и награждал одного Минаева и близких ему старшин за рабскую преданность. Словом, атаманы Корнила Яковлев и Фрол Минаев продали Дон Москве, продали все старые казачьи вольности. Донским Войском стала управлять кучка преданных Москве старшин во главе с войсковым атаманом. Их поддерживали 11 черкасских станиц и низовые городки, а также постоянно пребывавший в Черкасске гарнизон от 2 до 5 тысяч человек. Мало считавшийся со средствами и деятельный царь Пётр I постановил закончить покорение Дона.

* * *

Стала проявляться централизация власти в Черкасске, называвшаяся Главной Войской. Выдача царского жалованья стала производиться «по заслугам». Ближе стоявшие к власти и проявившие больше преданности, оценивались выше других, удалённых, живших в городках, выше по Дону лежащих. Верховцы всегда считались неблагонадёжными, «смутьянами», «ворами». Они жили своей самостоятельной жизнью и на централизацию власти в Черкасске, часто сообщавшейся с Москвой, смотрели с подозрением. На походы Петра, а в особенности на приказы его подчиняться командирам-иностранцам они отвечали скрытым ропотом, таким, после которого казак берётся за саблю. Ропот этот ещё усиливало сознание, что тысячи их братьев «по милости» Москвы скитались по Куме и Кубани — старые донские казаки, преданные казачьей идее, своему народу, ставшие за вольные казачьи права и за старую казачью веру, в которой они родились, крестились и выросли. Приказывать молиться за неведомого им патриарха и московского царя — явления на Дону до того времени небывалые, недальновидные, чисто «московские». Звание казачьего старшины на Дону было пожизненным, без права передачи его потомству. Войсковой Круг, возводя в это звание за личные заслуги, имел право и лишать его за дурное поведение и преступления против Войска. Однако теперь стали встречаться случаи, когда старшинское звание давалось некоторым лицам по протекции, без всяких заслуг перед Войском. Такой порядок при старом всенародном Круге был нетерпим, но теперь стал чуть ли не нормой. Казаки, всегда не любившие московские порядки, ханжество и лицемерие бояр, из казачьей гордости не хотели подчиняться приказам Москвы, и те, кто не ушли на Куму, заняли выжидательное положение.

* * *

В числе последних знаменитых казаков-«охотников» почитался донской атаман Иван Матвеевич Краснощёков (около 1672 — убит на войне в 1742), наводивший страх и ужас на Кубани. Черкесы прозвали его Аксак, что значит «Хромой» — от прострела ноги пулей Краснощёков хромал. Существует легенда о поединке охотника Краснощёкова и горского джигита Овчара, который тоже любил «охотиться». Богатыри знали друг друга по молве, а потому желали встретиться и встретились. Краснощёков узнал противника по осанке молодецкой и начал осторожно подбираться к нему, чтобы не упустить «ясного сокола». Близ берега реки, над обрывом, у опушки леса, облокотясь и положив буйную голову на левую руку, распростёршись ниц, лежал Овчар перед огоньком. На вид казалось, что он не слышит свиста бури и, греясь у костра, не чувствует холода и ненастья. Горский рыцарь был не новичок в своём ремесле, поэтому он почуял зверя издали, но с места не тронулся. Лежал и смотрел на огонёк будто, а на самом деле вкось всё видел и не торопился. Он выжидал, чтобы даром своей винтовки не марать. Краснощёкову предстояло решить трудную, опасную задачу. У него имелось только короткое ружьё, а у врага било далеко. Ему податься назад было бы стыдно, да и удалому казаку это не по нраву. Он подумал, оглянулся и смекнул, как добиться своего. Пригнулся и пополз по густой траве, всё тишком и молчком. Так он приблизился на расстояние своего выстрела. И тут, приникнув к земле, едва успев выставить на посошке в стороне от себя свою шапочку-трухменку (видимо, имевшую складки, что позволяло изменять её форму), как свистнула пуля и пронзила её насквозь. Тогда Аксак встал, подошёл к Овчару и в упор из ружья убил его наповал. Оружие джигита и резвый аргамак (порода этого жеребца долгие годы сохранялась в табунах знатоков под названием овчарской) достались Краснощёкову.

* * *

Османы были обескуражены взятием русскими Азова. Уже в следующем 1697 году в феврале большая армия их вместе с крымцами, ногайцами и горцами стала формироваться на Таманском полуострове для нападения на Дон. Казаки дали знать о том в Москву. Атаман Минаев, ехавший со станицей «за царскими подарками», должен был из Воронежа возвратиться назад.

В мае турецкий флот показался в Азовском море, но был в морском бою частью потоплен, частью размётан казаками. В июле турецкая армия подошла к Азову, но благодаря подоспевшему русскому отряду казаками, после 11-часовой битвы, была рассеяна по степи. Азов и другие крепости — спасены. С этого времени казаки разъездами под Крым и на Кубань постоянно тревожили неприятелей и преграждали им все пути к набегам на русские границы. Не раз они делали морские поиски под Темрюк, Казылташ и крымские берега. Так длилось до 1700 года, когда 3 июня Россией был заключён с Турцией 30-летний мир.

Несмотря на огромную помощь, которую русскому престолу оказывали казаки, возглавляемые промосковской партией старшин, царь проводил чётко антиказачью политику. В рамках её в 1700 году вышел указ, запрещающий казакам вести лесозаготовки не только на Дону, но и по крупным притокам этой реки.

Начиналась великая Северная война России со Швецией. Казакам было предписано на всякие обиды от набегов татар не отвечать набегами, а приносить жалобу азовскому коменданту, который обязан был ходатайствовать у ачуевского паши о возвращении награбленного. Этот приказ поставил казаков в недоумение. Не иметь права мстить за частые набеги и грабежи татар на южные их границы от Цимлянской и Камышинской станиц до Пятиизбянской и Паншинского городка, где стоял русский флот, бывший под Азовом, — это было сверх сил гордых донцов. Кроме того, грамотой от 22 июля 1700 года, адресованной «на Дон, в нижние и верхние юрты атаманом и казаком, войсковому атаману Илье Григорьеву и всему Войску Донскому», царь приказывал свести тем же летом верховых казаков, живших по Хопру, Медведице и по другим рекам, «и поселить их по двум азовским дорогам, одних до Валуйки, а других от Рыбного к Азову, по урочищам и речкам: Кундрючке, Лихой, Северскому Донцу, Каменке, Белой и Чёрной Калитвам, Берёзовой, Тихой и Грязной».

Этот приказ поставил Главную Войску в тупик. Разорённые в 1688 году по приказанию царей казачьи городки по Медведице вновь были густо заселены выходцами из низовых станиц противниками сближения с Москвой. Также много возникло городков по Хопру, Бузулуку и другим соседним речкам. Насильственное переселение части казачества по приказанию царя могло вызвать открытое возмущение. Царь же даже угрожал Войску: «А буде вы, атаманы и казаки, нынешнего лета с Хопра и с Медведицы казаков на вышеописанные две дороги в назначенные урочища не сведёте и не поселите, то по нашему, великого государя, указу те хопёрские и медведицкие казаки поселены будут в иных местах». Войску пришлось подчиниться и часть верховых казаков была сведена на указанные царём речки.

Уже вовсю шла война со шведами и после разгрома под Нарвой Пётр I вспомнил о старых опытных воинах — казаках. Пётр начал перебрасывать их теперь против своего северного противника. В 1701 году на Дону был сформирован первый конный полк, до этого у донцов полковых структур не существовало. Полк этот насчитывал 430 казаков, возглавил его Максим Фролов, сын атамана Фрола Минаева. Впрочем, донские полки оставались временными, они создавались только на время походов и назывались по фамилиям командиров. Полк Фролова, а потом и другие казачьи части были направлены в Лифляндию, в армию Шереметьева, состоявшую из дворянской конницы, татар и калмыков. И именно эти войска принесли первые победы в Северной войне, разгромив корпус Шлиппенбаха при Эресфере и Гуммельсгофе. Казаки успешно действовали и в других боях и робости перед шведами не испытывали. Но, возглавляемые «промосковленными» вождями, они не смогли так же храбро встать за свои собственные права и интересы на родной земле.

В 1696 году донцы помогли царю завоевать Азов, надеясь этим избавиться от мучившей их турецкой вековой занозы. Пётр тотчас переселил туда часть «безработных» служилых казаков. Современник события, историк В. Н. Татищев пишет: «От Симбирска, через Шацкую и Тамбовскую провинции к Дону находилось 15.000 казаков, которые в 1702 году были переведены в Азов, земли же их были розданы знатным господам для заселения».

В 1702 году центральная власть запретила донцам ловить рыбу на Дону близ крепости Азов, на всём протяжении Нижнего и Среднего Дона вплоть до устья реки Северский Донец, а также «на море Азовском и по запольным рекам». Безумие этого указа, грозящего взорвать Дон буквально во всенародном восстании, вскоре стало ясно даже в Петербурге. Указ был не отменён, а, по российскому обычаю, заболтан — обставлен множеством мелких уступок и послаблений. Но общее давление на донское казачество продолжалось.

Тяжкие и импульсивные, подчас кровавые реформы, которые Пётр I обрушил на Россию, вызвали невероятно большой исход великорусского населения на казацкие земли. Как пишет современный историк А. С. Козлов, «В донские степи приходили крестьяне и дворовые люди, посадские жители, солдаты и всякие работные люди из южных городов России. На Дону искали спасение от корабельного строенья и рекрутских наборов, от крепостных и городовых работ». Этнические казаки на определённом этапе были заинтересованы в этом приходе на Дон новой рабочей силы. «Новопришлые» люди на протяжении семи лет не могли и думать о приобретении прав «старых», то есть этнических казаков. Они посылались варить соль на казацких солеварнях, косили траву в интересах казацких семей, их принявших, занимались земледелием, работали на пасеках.

Но царь не хотел примириться с повальным бегством из России на Донец и Дон. Он считал беглецов своими подданными и «работными людьми», в которых всегда чувствовался недостаток. К тому же, к казакам уходили многие русские старообрядцы. На Дону видели в них стойкое пополнение и братьев если не по крови, то по старой вере. Царь требовал их возвращения, а Круги не хотели нарушать древнее обыкновение «С Дона выдачи нет!». Постулат казацкой вольницы «С Дона выдачи нет!» был ценен для этнических казаков не только в материальном, но и в определяющей мере в мировоззренческом аспекте, как подтверждение незыблемости казацкого национального суверенитета. Английский дипломат ХVII века Чарльз Уитворт в своих воспоминаниях отметил: «Всякий крестьянин или невольник, оказавшийся в стране казаков, получал свободу и не мог быть востребован своим хозяином или правительством московитов».

Эта пропозиция — «Дон, суверенитет, свободная воля — Московия, произвол власти, личная кабала» — определяла сознание этнических казаков на протяжении десятков поколений, поэтому любые попытки российской власти вернуть с Дона «беглых холопей» воспринимались в казацкой среде очень остро.

В 1703 году Пётр I послал на Дон стольников Кологривова и Пушкина с целью приведения в гласность всех казачьих городков, поселённых по pекам Хопру, Бузулуку, Медведице, Донцу с его притоками и Дону до Паншинского, и для высылки из тех городков в прежние места всех людей, с жёнами и детьми, которые пришли туда после 1695 года, с наказанием каждого из них «до одного человека» батогами и отсылкой десятого из этих «новоприходов» в Азов на каторгу. Сюда же были включёны и те, которые зашли на Дон хоть и до 1695 года, но не участвовали в походах под Азов. Из тех же казачьих городков, которые заселены по азовским дорогам с 1701 года, выслать всех новопришлых, пришедших туда после этого года. Стольникам приказано отбирать от атаманов и казаков подписки впредь не принимать беглых людей под страхом смерти. Стольники, как в России водится, переусердствовали и стали переписывать и высылать в Россию не только старожилов, но даже родившихся на Дону.

Несмотря на промосковскую Главную Войску, Дон глухо волновался. Это бесцеремонное обращение с донским казачеством и самонадеянность царя заставили задуматься и преданных ему старшин. Спешно снаряжёна была в Москву станица с атаманом Абросимом Савельевым, которому поручено было объяснить боярам, что многие русские люди живут на Дону издавна, что они казакам в их домашнем быту необходимы, и если они не участвовали в Азовских походах, то только потому, что оставались в городках для их защиты. Также поручено было разузнать, за что царь вообще гневается на казаков. Пётр I увидел, что зашёл слишком далеко, что обострять отношения с донским казачеством ещё не время, так как казаки ему в затянувшейся войне со Швецией очень нужны, а потому, обласкав станицу и её атамана Савельева, дал на Дон грамоту с уверением, что никакого гнева его на казаков нет, что верховые городки должны остаться на прежних местах и что перепись людей и городков повелено было произвести только для сведения, сколько их находится на Дону, давно ли они там поселёны и нет ли в них пришлых людей. Однако эта царская грамота не удовлетворила донцов, так как одновременно явились многие другие обстоятельства, оттолкнувшие большинство казачества от Москвы.

Обстоятельства же эти были таковы. В 1698 году по царскому повелению были командированы 2 полка казаков в распоряжение князя Долгорукова для охраны крепостей, отнятых у турок со стороны Днепра. Вся тяжесть последовавших битв с турками и крымцами легла на казаков. Привыкшие подчиняться своим выборным атаманам «и думать заодно с ними свою казачью думу», полки эти были страшно недовольны бесцеремонным с ними обращением спесивого московского боярина и роптали.

На Бахмуте с 1701 года пошли стычки донских казаков с Изюмским слободским полком за соляные варницы, издавна принадлежавшие донцам. Дело не раз доходило до кровавых столкновений. Полковник Изюмского полка Шидловский в 1704 году самовольно разорил один казачий город и все соляные варницы, разломал часовню и забрал всю церковную утварь, а потом наложил на бахмутских казаков за соль пошлины. Захват донской общественной собственности — солеварен — резко сократил доходную часть бюджета Войска. Возникли обоюдные жалобы. Но этого показалось мало: царь в 1705 году издал приказ уничтожить все казачьи городки, построенные казаками по правой (крымской) стороне Донца без его указов и после 1695 года, жителей перевести на левую сторону, а новопришлых выслать на прежние места. В своём житейском обиходе казаки стали терпеть разные притеснения от азовского гарнизона, забравшего в свои руки все рыбные ловли в низовьях Дона, в море и по запольным речкам. Появлявшихся там казаков забирали и связанными препровождали в Азов вместе с рыболовной «посудой» для «допроса и розыска». Также на «верхнем изголовье» Мёртвого Донца азовцами была поставлена застава, через которую казакам воспрещено было провозить в крепость Лютик хлебные и другие запасы находившимся там их одностаничникам.

Рыбные тони в гирлах Дона захватили самовольно переселившиеся туда из разных монастырей чернецы. Жалобам казаков в посольский приказ на эти стеснения не было конца. Споры эти разрешены были царской грамотой, данной 26 февраля 1703 года. Казакам «дозволялось» ловить рыбу в Дону и по запольным речкам «про свой обиход» по-прежнему, «оприч тех вод, которыя отведены на прокормление азовским жителям и зимовым солдатам, а именно: что вверх по Дону до устья Мёртваго Донца на 10 верст, да вниз от города Азова до взморья на 4 версты и на 150 саженей, и в те воды и в рыбныя ловли вам, атаманом и казаком, отнюдь не велеть вступаца и рыбы в них не ловить»…

Словом, лучшие и богатые рыбные тони были отобраны у казаков. Казаки призадумались. «Того ли мы заслужили у московского царя?» — и спешно снарядили в Москву лёгкую станицу. 2 мая 1703 года последовала новая царская грамота: «и мы, великий государь, наше царское величество, вас, атаманов и казаков, и всё Войско Донское пожаловали, велели вам в реке Дону и по иным рекам рыбу ловить вопче по прежнему […] сопча с азовскими жителями, нераздельно, безпорубежно».

Вмешиваясь в донские дела и отнимая у казаков их исконное право по самоуправлению, царь спешно издавал одну грамоту за другой, указ за указом, часто противоречащие одна другой, иногда вопреки желаниям Войска. Так, после Азовских походов, видя покорность Аюка-тайши, много раз до того изменявшего России, царь разрешил с подвластным ему калмыцким народом кочевать по войсковым землям по pекам Хопру, Медведице до Маныча. Это страшно стесняло казаков и вызывало постоянные столкновения с этим полудиким народом, промышлявшим воровством и грабежами. Грамотой 26 февраля 1703 года царь разрешил казакам, построившим городки по реке Бугучару, оставаться там на жительстве и «на иныя места не сходить». Но через год Бугучарский казачий город без ведома Войска майором Шанкеевым, присланным из адмиралтейского приказа для сыска беглых, был уничтожен и все жители его высланы в Россию.

Возникали всё новые споры и недоразумения, продолжавшиеся весь XVIII век. Пожаловав Войско Донское такой великой милостью, как свободной ловлей рыбы в Дону, царь в то же время приказал всю сушёную рыбу, какая найдётся на Дону, отписать на него и никому не продавать под страхом смертной казни.

* * *

Антимосковские выступления продолжались на севере Дона и после гибели Разина. Только теперь они вылились в формы сопротивления «никонианским» новшествам. При этом поборникам старого обряда приходилось выдерживать натиск и со стороны низовцев, покорных царским велениям, и со стороны самих русских, не стеснявшихся вторгаться в северные области казачьих владений. Крепким прибежищем старообрядцев на Дону несколько лет оставались городок и монастырь у речки Медведицы. Там собирались наиболее упорные противники Москвы — и старожилые и новопришлые. Московиты разрушили этот оплот «древлего благочестия» в 1689 году и тогда остатки непримиримых ушли за турецкую границу на Северный Кавказ. Сначала они обосновались на реке Аграхань, а в 1703 году, с разрешения султана, перешли на правый берег Нижней Кубани. Там от Лабы до Азовского моря они и основали несколько поселений и с этого времени стали именоваться кубанскими казаками. Прозвищем «кубанские казаки» именовались вообще все обосновавшиеся за турецкой границей на Кубани сторонники Степана Разина. Кроме старой веры, они унесли с собой разинский дух вражды к Москве и её донским сторонникам.

Положение было нестабильным не только на Дону. Мнение о «подмене царя» на русском троне оказалось довольно устойчивым. В 1705 году из-за злоупотреблений царских чиновников взбунтовались башкиры. В том же году в Астраханском крае началось восстание. Кроме общего недовольства прозападными реформами Петра, «слухи подливали масла в огонь: царя в живых нет, иноземцы посадили его в бочку да кинули в море, а на московском троне ныне сидит самозванец, а то и сам Антихрист» (Р. Масси). Но соседнее Яицкое Войско бунт не поддержало — оно совместно с царскими войсками воевало с башкирами. Несмотря на притеснения, не поддержал Астраханское восстание и возглавляемый приверженцами Москвы Дон. Здесь на Кругу подтвердили верность Петру и выслали против астраханцев отряд Максима Фролова и Василия Поздеева. Они заняли взбунтовавшийся Царицын и, казнив сто зачинщиков, вынудили сдаться повстанцев в Чёрном Яру. Восстание было локализовано, и подошедшее войско Шереметьева окончательно подавило его. Пётр наградил своих донских приверженцев очень щедро. Прислал «честные клейноды» — знамя, бунчук, серебряный атаманский пернач, 6 станичных знамён. Выдал огромное жалованье, на которое казаки заложили каменный собор в Черкасске. За доблесть под Азовом и в Лифляндии никогда таких наград не было, а за рейд против астраханцев — пожалуйста!

А между тем самим казакам на Дону приходилось очень несладко. Донское казачье население насчитывало 60.000 человек обоего пола. Из них 10.000 находилось в армии. А оставшимся требовалось выполнять свалившиеся на них дополнительные обязанности, то есть обеспечивать себя и ушедших на фронт. И враги этим не преминули воспользоваться. Осенью 1705 года, когда казаки, остававшиеся на Дону, вышли на облавные охоты, на их городки напали кубанские татары. Погромили, пожгли. И казакам со звериных ловов пришлось бросаться в погоню. К счастью, удалось настигнуть врагов, отбить людей, угоняемых в полон, и уведённый было скот.

* * *

Население Нижнего Дона к этому времени уже изживало исключительно боевые черты, которыми прославилось казачество. В процессе социально-экономической эволюции воины обращались в домовитых хозяев. Многие из них теперь строили своё благосостояние не на сомнительных прибылях военной добычи, а на деловых расчётах, на непрерывном труде хозяина-скотовода. Именно таким постепенно становилось первоначальное население края.

Недавно ещё большая часть верховых была служилыми людьми московского государя. Теперь же, когда границы Московии отодвинулись далеко на запад и на юг, им, в качестве безработных воинов пограничья, пришлось познать московские общественные отношения во всех подробностях. Убегая от голода и закабаления, они стали прибывать на Дон с семьями, одиночками и целыми станичными общинами. Озлоблённые бескормицей, тяжёлой эксплуатацией их труда, церковными и социальными реформами, унижениями со стороны «начальных людей», верховые казаки стали самыми преданными сторонниками Булавина.

Казаки-старожилы основали Казачью Республику в условиях непрерывной борьбы с турками и почти непрерывного союза с Московией. Они проживали далеко от её границ, никогда не имели с ней близких связей и о печальней судьбе её рядового населения знали только понаслышке. Они заключали договоры с московскими государями и хотели верить, что слово представителей христианской династии не пустой звук. Что отношения с царями, в худшем случае, могут вылиться в формы своеобразной персональной унии: где-то «на высокой Москве» — общий с русскими монарх, а на Дону — вольная воля, жизнь по древнему обыкновению, «как деды и отцы положили». Они хотели мира без постоянных тревог и видели в «новоприходцах» только лишние хлопоты и осложнения. Они относились к верховым казакам свысока, потому что многие из них не спешили в своё время возвратиться на родной Дон, а приходили на его берега, только потерявши службу на московских «украйнах». Они считали себя выше их не потому, что были богаче их, «голутвенных», а потому, что одни, без них, освоили после татар казачьи земли кровью своих отцов, их вековыми боевыми трудами.

Вместе с тем, низовые видели в них братьев по крови, своих казаков, войсковые Круги не препятствовали «новоприходцам» основывать поселения и выделяли под их юрты свободные земли. Им всем, в равной степени, не нравились попытки Москвы наложить руку на донские дела, но пока что бесцеремонные действия русских воевод касались больше жителей Северского Донца, Верхнего Дона и его «запольных» притоков, не доходя столь явно до Донского Низа.

* * *

Показателем складывающихся новых отношений донцов с Москвой может служить следующий факт. В сентябре 1705 года станичный атаман Савва Кочетов, будучи в Москве, говорил униженно боярам: «Мы взысканы паче всех подданных, до нас не коснулся государев указ о платье и о бородах; мы живём по древнему обычаю, всякий одевается как ему угодно: один черкесом, другой по-калмыцки, иной в русское платье старого покроя, и мы не насмехаемся друг над другом. Немецкаго же платья у нас никто не носит и охоты к нему вовсе не имеем; если же угодно будет государю заставить нас носить немецкое платье, то мы противиться тому не будем». Но, как выяснилось позже, далеко не все казаки ещё были настолько раболепны перед московской властью.

В феврале 1706 года последовал новый запретительный указ: казакам под страхом каторги и конфискации имущества воспрещалось занимать «пустопорожние» земли в верховьях Дона. Одновременно на эти земли стали в массовом порядке селить государственных крепостных крестьян — «пустопорожность» этих земель не мешала, конечно, их долговременной аренде русскими помещиками.

Все земельные конфликты, возникающие на пограничных рубежах Войска Донского, российская администрация никогда не разрешала в пользу казаков. В тех случаях, когда у великорусских претендентов на казацкие земли, в основном у монастырей и помещиков, не оказывалось де-юре никаких прав на удовлетворение своих исков, власть реализовывала подлинно «соломоново решение» — конфисковывала спорные владения и отписывала их «на государя».

Весной 1706 года царь послал на Дон грамоту, жалованье и много различных даров. Перечисляя подвиги казаков и службы ему и прежним царям, Пётр I не преминул указать заслуги Войска в подавлении старообрядческого мятежа, за выдачу зачинщиков Москве, за приведение к крестному целованию заблудших и за смертные казни упорствующих. Царская грамота и жалованные клейноды были приняты центральным войсковым правительством (атаманом и старшинами) с великим торжеством. Верховцы же хранили подозрительное молчание. На Донце было неспокойно.

Казаки медлили с выполнением приказа о снесении правобережных городков и настаивали на оставлении в неприкосновенности Нового Айдара, Беленского, Закотного, Кабанья и других. Издавая оскорбительные для Войска распоряжения, царь в то же время просил казаков служить ему «с великим радением», следить за движением и намерениями турок и татар, оберегать построенные в устьях Дона крепости, ладить с калмыками.

* * *

В 1705 году 34-летний Кондратий Афанасьевич Булавин занимал пост атамана Бахмутского городка и выступал в обороне казачьих прав на местные соляные промыслы, которыми донские казаки владели исстари, и которые теперь царь пожаловал Изюмскому Слободскому полку, а точнее — его командиру Ф. В. Шидловскому. В результате этого «пожалования» начались вооружённые столкновения между старыми хозяевами и новыми претендентами.

Наказный полковник Изюмского полка Шуст вооружил всех подчинённых ему слободских казаков и обложил Бахмутский городок, но, узнав, что за Булавина встали все соседние городки, поспешил уйти. Булавин не оставил этот поступок без отмщения; он перешёл реку Бахмут и уничтожил все бывшие там варницы, забрал соль и продал её на месте. Завладев, таким образом, всеми соляными источниками, Булавин стал со своими казаками вываривать соль, не допуская к тому никого.

По жалобе Шуста из адмиралтейского приказа для обуздания донских казаков был послан дьяк Горчаков с отрядом солдат. Чтобы примирить враждующие стороны, царь Пётр принял очередное «Соломоново решение»: он приказал Горчакову «отписать» спорные и изобильные соляные прииски на самого себя.

Атаман Бахмутского городка Булавин, человек твёрдого характера, поборник старого казачьего права, несмотря на предписание из посольского приказа об отобрании всех варниц в казну, в октябре 1705 года с партией казаков разорил все строения и заводы и разогнал всех жителей, занимавшихся вываркой соли близ реки Бахмута, забрав всю казённую и частных лиц соль. Прибывшего Горчакова атаман взял под стражу и донёс Кругу о его прибытии. Приехавшие с Круга старшины освободили дьяка из-под ареста, но на соляные промыслы тоже не допустили. За казачье право на выварку соли вступился весь войсковой Круг, и Горчаков должен был возвратиться в Воронеж без выполнения возложенных на него поручений. Сопротивление требованиям могущественного соседа — Московии — сулило много бед, но блюстители древних казачьих прав не пожелали смириться перед столь откровенно и враждебно высказываемой силой. В Булавине они признали своего предводителя.

Однако изюмцы во главе с Шидловским не унимались. В феврале 1706 года они забрали в свои руки селитряные заводы, бывшие во владении Ахтырского полка и находившиеся частью на донских войсковых землях.

Не теряя времени, Булавин снёсся с Астраханью, Запорожьем и Тереком, заручился обещанием тамошних казаков поддержать донцов в случае нужды. Вообще, угрозу, надвигавшуюся с севера уже полстолетия, видели все казаки. Все хотели избежать закабаления вольных казачьих республик, но не все верили в успешность вооружённого сопротивления Москве. Партия верховых казаков и «новоприходцев» готова была биться и оказывать отчаянное сопротивление силе, наступающей с севера, а партия низовых, уже традиционно, стояла за соглашения и уступки.

Для обуздания бахмутских казаков атамана Булавина в июле 1706 года на Дон был командирован стольник Шеншин.

II. Гетманщина

Решающий момент в отношениях Москвы и черкасского казачества наступил в период гетманского правления Ивана Мазепы — одного из самых выдающихся и самых противоречивых политических деятелей Казацкого государства. В. Ф. Остафийчук писал: «Его любили и ненавидели, уважали и боялись, ценили и остерегались, прославляли и лгали о его делах».

«Гетман его царского величества Войска Запорожского» И. С. Мазепа управлял от имени царя присоединённой к России Гетманщиной в качестве полномочного наместника. Официально он выступал блюстителем интересов русского царя и днепровских казаков — того народа, из которого происходил сам, и который, по его мнению, завоевал право на эту землю своей кровью. Под протекторатом московского трона гетман правил, как удельный владыка. Он окружил себя заслуженными и покорными старшинами, которым раздавал крупные имения вместе с населением сёл и слобод. Но массы казачьи от его бессменного правления не приобрели никаких выгод, хотя в общественной структуре Гетманщины, создавшейся задолго до него, все казаки должны были бы занять место изгнанной польской шляхты — полноправного и главенствующего в крае народа. Гетманщина строилась по образцам аристократической республики Речи Посполитой, но её полноправные граждане — казаки — не могли теперь сменить гетмана прежним выборным порядком: за ним стоял царь.

Ещё меньше, чем о рядовой казачьей массе, гетман Мазепа беспокоился об интересах украинских и литвинских крестьян. Как и прежде, они не приобрели гражданских прав и оставались на положении полузакрепощённых «подданных» под властью новых старшинских панов. Попав сюда по воле польских магнатов, они уже сто лет составляли многочисленное население сёл и слобод, часто жили сообща с казаками и роднились с ними. Но, несмотря на то, что между ними назревали отчётливые процессы слияния, а основная речь казаков всё более удалялась от форм, господствовавших в Великом княжестве Литовском и приобретала звучание украинской, взаимной связи между теми и другими не нарождалось. Днепровские казаки признавали в украинцах и литвинах людей «иного рода» и относились к ним не ближе, чем донцы к своим иногородним.

* * *

Как кандидат в единые гетманы обоих берегов Днепра, правобережный атаман Семён Палий для Мазепы был более чем реальной угрозой. Он опирался на рядовых казаков, на крестьян, которых «переводил в казаки», на мещан, был тесно связан с православным духовенством и финансово поддерживал его. Коронный гетман польской Короны Потоцкий предупреждал шляхту, что «Палий пытается идти следами Хмельницкого и зажигает факел холопской войны».

И Семён Палий действительно зажёг этот факел — на Правобережье началось антипольское восстание. Незадолго перед этим польский Сейм вынес решение об уничтожении казачества — польская элита почему-то любила по несколько раз «наступать на одни и те же грабли». Правобережным полковникам приказали распустить казаков. Когда чиновники польского польного гетмана Яблоновского явились в Фастов с этим приказом, Семён Палий отказался его выполнять. «Я поселился в вольной Украине, и Речи Посполитой нет никакого дела до этого края. Только я, настоящий казак и вождь казацкого народа, имею право командовать тут» — ответил послам атаман. Началась новая война.

В сентябре 1700 года казаки Палия разгромили пятитысячную польскую армию, попытавшуюся осадить Фастов. Палий создавал армию казаков Правобережья, советовался с запорожцами, посылал гонцов на Левобережье. По всему правому берегу Днепра начались крестьянские восстания. Палия полностью поддержал и «назначенный-выбранный» поляками гетман С. Самусь.

Казаки Палия и Самуся двинулись на Белую Церковь, польскую опору на правом берегу Днепра. Разбив польский арьергард под Бердичевом, казаки за неделю взяли Белую Церковь, потом Немиров. Уже началась Северная русско-шведская война — на территорию Речи Посполитой вошёл с армией шведский король Карл XII, преследуя саксонского курфюрста и выборного польского короля Августа, союзника Петра I, который дважды вызывал к себе полки Ивана Мазепы.

Весной 1704 года 50.000 казаков Мазепы перешли на правый берег Днепра. Задача, поставленная гетману Петром I, была дополнена самим Мазепой, решившим присоединить Правобережье к своей Гетманщине. Мазепа быстро занял Киевщину и Волынь и устроил штаб-квартиру в Бердичеве. Ему необходимо было бы для успеха договориться и объединиться с народным героем Палием, но Мазепа этого не сделал, совершив стратегическую ошибку, — именно такие ошибки меняют судьбы правителей и государств.

Гетман-аристократ и полковник-демократ не объединились — люди Мазепы арестовали Палия, который был отправлен в Батурин, оттуда в Москву, а затем выслан в Сибирь. Иван Мазепа, не веривший в опору на простых казаков, на народ, за четыре года до Полтавской битвы сделал очень много для того, чтобы её проиграть. Гетман стремительно терял доверие казачества, а Семён Палий стал героем поэм и романов, народных песен и баллад.

В условиях Северной войны и полной реорганизации российской армии Пётр I требовал от днепровских казаков биться за интересы России со шведами в Ливонии, Литве, Центральной Польше — потери казацких полков в боях с лучшей европейской армией доходили до 70% личного состава. Пётр I ставил во главе казаков немецких и русских командиров, часто использовавших казаков как пушечное мясо. Впрочем, так относились «птенцы гнезда Петрова» ко всем солдатам.

К 1706 году Россия осталась без союзников, разбитых Карлом XII. Мазепа получил приказ строить укрепления на Днепре. Сами московские войска строили новую крепость в Киеве, местное население нищало, отдавая на нужды Северной войны продовольствие, фураж, коней, скот.

И вот до гетмана дошёл слух о том, что Пётр собирается «отменить казаков» и отдать Украину князю А. Меньшикову. Казацкие полковники Горленко и Апостол писали Мазепе: «Все мы за душу Хмельницкого Бога молим, за то, чтобы он вызволил Украину из-под польского ярма, а твою душу и кости дети наши проклянут, если ты оставишь казаков в такой неволе».

III. Казаки Сибири

Очень наглядно политика «большевика на троне» — Петра I — в отношении казачьего народа проявилась в малолюдном Забайкалье, где его этническим экспериментам некому было сопротивляться. В Сибири, где ещё буквально несколько лет назад правительством России проводилась политика, направленная на ограждение и сохранение этнической самобытности казачества, теперь велась совершенно иная, противоположная линия — на растворение и ассимиляцию немногочисленных казаков в море окружающих их этносов.

29 августа 1689 года полномочным послом Ф. А. Головиным был заключён Нерчинский договор с китайцами, определивший границу Забайкалья. К концу века определилась и граница с Монголией. От освоения новых земель казаки переходят к охране русских государственных рубежей. Одновременно им приходилось заниматься сельскохозяйственным освоением забайкальской земли. Таким образом, начинал складываться особый казачий уклад жизни казаков, ставших сибирскими воинами-пограничниками и землепашцами одновременно. Казаки представляли особый пласт общества с собственными традициями в материальной и духовной культуре. Однако этому вскоре пришёл конец.

В феврале 1690 года Ф. А. Головин, покидая Забайкалье, оставил в Удинске 835 служилых людей. Указ об увеличении гарнизона Удинска до 1.000 человек он получил ещё в начале августа 1689 года, но исполнить его «за малолюдством в даурских и байкальских острогах» смог лишь частично. Так, бывшие с ним набранные в Сибири 2 полка были обращены в казацкую службу в Нерчинск, Селенгинск и Удинск.

Отметим, что ещё почти за два десятилетия до подавления Булавинского восстания на Дону, после которого у Петра I оказались полностью развязаны руки в отношении казачества, царь уже́ приступил к политике, направленной на массированное размывание этнической составляющей казаков. Так что те, кто заявляет, что не будь Булавина, не было бы и террора в отношении казаков, просто не хотят считаться с фактами. Наиболее успешно царские этнические эксперименты над казаками могли тогда проходить в отдалённых местах царства, с редким казачьим населением — в Сибири. И они проходили. Потому-то сибирское казачество уже в конце XVII века, ещё до официального превращения народа в сословие, стало всё более и более включать в свой состав не только русских крестьян, но и бурятов, тунгусов, якутов… Бесцеремонно обращаясь с традиционной верой населения Руси (во время Северной войны Пётр приказал поснимать в монастырях колокола и переплавить их в пушки), ещё менее «большевик на троне» считал нужным считаться со статусом казаков в качестве народа «воинов Христовых». После правления Петра I отличительной особенностью забайкальского казачества стало то, что наряду с православием часть его (преимущественно бурятского происхождения) исповедовала ламаизм.

До конца XVII века отряды казаков в Забайкалье формировались из присылавшихся на временную службу из других регионов Сибири (преимущественно из Енисейска) казаков-«годовальщиков», а также из привлекавшихся к «государевой службе» «гулящих» и «промышленных» людей. В начале XVIII века было решено набирать на казачью службу представителей неподатного сословия, то есть служилых людей, крещёных («новокрещёнов») бурят и эвенков, а иногда русских крестьян и посадских.

После подписания Нерчинского договора Удинский острог стал прикрывать от наступлений кочевников с юга и запада долину реки Уды, по которой пролегал главный путь в Нерчинский край. В конце XVII — начале XVIII веков этот путь шёл по Ангаре, Байкалу, Селенге до Удинска, далее — по реке Уда до Еравнинских озёр, оттуда по рекам Читинке и Шилке в город Нерчинск, который вначале был центром торговли с Китаем. Удинск стал главным местом хранения товаров и формирования караванов, отправлявшихся в Нерчинск.

В 1692 году отряд казаков и служилых людей полковника Многогрешного разгромил боевые отряды Тубинского княжества на реке Тубе.

В 1697 году казаки ставят острог на реке Абакан, на Заячьем острове. В начале XVIII века в Забайкалье появляются первые пограничные караулы, в которых казаки несли службу по охране границы Российской империи. Первоначально было создано 25 караулов вдоль границы, тянувшейся на две тысячи вёрст, с промежутками от 100 до 200 вёрст между ними.

В 1697 году Владимир Атласов с отрядом из 60 казаков организовал экспедицию из Анадырского острога на Камчатку. Поход был трудным, с боями. Но отряд добрался до реки Камчатки, поставил несколько острогов и объясачил местные племена.

В 1704 году пятидесятник Василий Колесов совершил с Камчатки плавание на Курилы, приведя их «под государеву руку». Но сохранялись и старые проблемы: на Южную Сибирь не прекращались набеги кыргыз-кайсаков, в верховья Енисея вторгались восточные калмыки и их союзники.

* * *

Татарское служилое сословие «йомышлы» благодаря Петру I так же, как и буряты в среде казаков-забайкальцев, стало одним из весомых компонентов многонационального и пёстрого по своему происхождению и составу сибирского казачества. Несмотря на своё достаточно обособленное положение в системе сибирского служилого сословия, оно переживало в развитии и формировании те же этапы, что и в целом сибирское казачество. Эти этапы были связаны с общим ходом исторических событий и укреплением центральной власти в Сибири, стремящейся к интеграции казачества в государственную систему Российской империи.

Определяющим моментом в нивелировании прежней ханской элиты Сибири явилось уравнивание её в правах с русским служилым населением и официальное включение в казачий состав. Тобольский татарский «казачий» полк был сформирован в 1700 году и просуществовал до 1869 года. С самого основания полка головой всех служилых татар был назначен Авазбакей Кульмаметев, возглавивший именитую династию татарских голов. Активная политика клана Кульмаметевых, стремящихся сосредоточить всю власть над татарским населением в своих руках и устраняющих возможных конкурентов, органично вплеталась в общую политику русского государства. Изначально Кульмаметевы были наделены Петром I огромными правами и полномочиями, но, вероятно, чувствуя скорую утрату своей необходимости в связи с усилением позиций центральной власти в Сибири, Кульмаметевы всеми возможными путями стремились упрочить свои богатства и увеличить земельные владения.

Глава 10. Восстание атамана Булавина
и расправа с казаками
(октябрь 1706 — апрель 1709 г.г.)

Скажи мне кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?

И скоро ль, на радость соседей-врагов,

Могильной засыплюсь землёю?

«Песнь о Вещем Олеге»,

слова А. С. Пушкина

I. Расправа с Доном

Война атамана Кондратия Булавина с империей Петра I стала одной из самых героических и в то же время заведомо обречённых на поражение освободительных эпопей казацкого народа. Военный потенциал даже объединённых казацких Войск (Запорожского, Донского, Яицкого, Терского) был несопоставим с мощью колоссальной военной машины империи, поставившей себе на службу профессионализм немецких офицеров и неисчерпаемую русскую крестьянскую массу, мобилизованную в рекруты.

Пётр I знал о казачьих настроениях. При этом царь, занятый войной, имел превратные сведения о положении дел на Дону. В 1707 году он показал, что не намерен считаться ни с казачьими правами, ни с казачьими обыкновениями, ни с договорами своих предков. В июле 1707 года неистовый Пётр I своим именным указом направил на Дон карательный отряд во главе с полковником Юрием Долгоруким с поручением выловить всех «новоприходцев», не проживших там 20-ти лет, с тем, чтобы отправить их на старые места и по новостройкам. Для всех и каждого на Дону стало ясно, что российское правительство перешло к прямому вмешательству во внутренние дела Войска Донского, к насильственному возвращению беглых.

В царскую армию донские казаки выставили 26 полков (около 15 тысяч боеспособных воинов) и потому на Дону оставалось мало казаков, готовых защищать казачьи вольности. Долгорукому предоставлялся полный простор действовать по своему усмотрению.

Драгунский полк Долгорукого в начале сентября 1707 года выступил на Верхний Дон. Вскоре отряд разделился на четыре группы: одна из них под командованием А. Плохова вела розыск от Черкасска до Паншина, другая — капитана Н. С. Тенебекова — по Хопру, третья — капитана С. С. Хворова — по Бузулуку и Медведице. Сам Долгорукий шёл по Северскому Донцу. Царские мытари неистовствовали: при малейшем сомнении любой казак заносился в списки беглых, которых «бивши батогами жесточе, высылали на Русь».

Войсковой атаман Лукьян Максимов и другие старшины не решились открыто протестовать против такого грубого вторжения. Они позволили Долгорукову пройти по городкам для розыска подданных русского царя. При сыске беглых деятельное участие принимал старшина Ефрем Петров, посланный в помощь Долгорукому войсковым атаманом и старшинами, преданными Москве. Князь в короткое время разорил и сжёг многие казачьи городки, заковал в цепи только в 8 казачьих юртах до 3-х тысяч беглых и малороссийских черкасов, бывших раньше свободными. В том числе многих старожилов, принятых в казачьи общины и ходивших с казаками во многие походы, он отправил под стражей в Россию.

Уверенные в своих силах, и сам князь, и его подчинённые стали наводить на Дону новые московские порядки. В письме на Кубань казаки жаловались пребывавшим там своим старообрядцам: «Стали было бороды и усы брить, так и веру христианскую переменять […]. И как он, князь со старшинами, для розыску и высылки русских людей поехали по Дону, и по всем рекам послали от себя начальных людей, а сам он, князь с нашим старшиною, с Ефремом Петровым с товарищи, многолюдством поехали по Северскому Донцу, по городкам, и они, князь со старшинами, будучи в городках, и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали и многие станицы огнём выжгли, также женска полу и девичья брали к себе для блудного помышления на постели и часовни все со святыней выжгли».

Весть о таких действиях князя быстро облетела весь Дон и отозвалась в донских полках, бывших в русской армии. Чаша терпения в казачестве переполнилась. «То ли мы заслужили у царя-батюшки?», — грустно кивали седыми головами закалённые в боях старики. Молодые точили дедовские шашки и лили пули. Хопёр и Медведица от гнева дрожали.

Атаман Бахмутского городка Кондратий Афанасьевич Булавин, уроженец станицы Трёхизбянской, бросился туда. Здесь он встретился с атаманом Есауловской станицы Игнатием Некрасовым. Карательное поведение русского воинства вызвало всеобщее возмущение на Дону. В первых числах октября 1707 года более 250 казацких старшин и казаков собрались в Ореховом Буераке в трёх верстах от Новоайдарского городка. Они собрались сюда по призыву атамана Булавина. «Общий для всех рек Войсковой Совет» решил обороняться, защитить честь казачью и убить Долгорукова.

В ночь на 9 октября 1707 года булавинцы напали на отряд Долгорукого, находившийся на постое в станице Шульгинской на реке Айдаре, притоке Северского Донца. Полковник, как казаки и запланировали, был убит, «многих солдат и казаков скурвых (предавшихся Москве) побили до смерти». Казацкие старшины из Черкасска Петров и Саламата, бывшие в отряде Долгорукого на положении титулованных коллаборационистов, — «в одних рубашках, выскоча, едва ушли».

Почти поголовно были истреблены и другие карательные отряды, переписывавшие «беглых холопей» по Дону, Хопру, Медведице и Бузулуку. Важно отметить, что выступление Булавина сразу же приобрело характер национального восстания: казаки с особой беспощадностью расправлялись с теми казацкими коллаборационистами, которых подозревали в потворстве московитам. Так были убиты войсковые старшины И. Кваша, В. Иванов, Ф. Сафонов, станичные атаманы Ф. Дмитриев и П. Никифоров.

События в станице Шульгинской, последующее истребление царских карателей повсюду всколыхнули донское казачество: равнодушных не было, все понимали, что «сию конфузию» кровожадный русский царь просто так не простит.

Однако действия булавинцев неоднозначно были восприняты на Нижнем Дону в среде богатой промосковской старшины, контролировавшей политические настроения в Черкасске, столице Войска Донского. Немногие старые атаманы, такие, например, как Иван Зерщиков, почти открыто радовались успехам Булавина. Последовательные сторонники тесного союза с Россией — А. Савельев, Н. Саламата, И. Машлыченко и другие, напротив, всячески агитировали против повстанцев. Войсковой атаман Лукьян Максимов, хотя и тщетно, в своих грамотах старался уверить восставших в пагубности затеянного Булавиным дела.

В конечном счёте, политическая позиция коллаборационистов победила. Крупные центры казачества — Закотный городок, Осинова Лука, Старый Айдар, Кобанский городок, Краснянская станица — отказались от поддержки булавинцев. Азовский губернатор И. А. Толстой сообщал Петру I: «А из казацких городков, которые по реке Дону, при нём, Булавине, нет ни одного человека».

Однако на самом деле у Булавина было уже до 20 тысяч преданных ему людей. Он намеревался уже идти на Москву. Брожение быстро пронеслось по всем городам тогдашней Южной России. Все знали, что боярам, приказным и сборщикам податей пощады не будет. В Тамбовском и Козловском уездах и близ Тулы мятежные шайки жгли деревни и принуждали жителей к восстанию.

Под нажимом «промосковской партии» войсковой атаман Лукьян Максимов стал действовать решительнее. Малый Круг старшины в Черкасске поручил Максимову «примучить» булавинцев, не дожидаясь прихода на Дон регулярных российских войск. Низовые казаки, «прикормленники» московской власти на Дону, стали на сторону войскового атамана. Атаманское войско 18 октября 1707 года настигло повстанческий отряд Булавина на реке Айдар близ Закотненского городка. Произошёл жаркий бой с применением артиллерии. Атаманское войско, как лучше вооружённое и дисциплинированное, одержало верх над булавинцами. С немногими сторонниками Булавину удалось скрыться от преследования в близлежащем лесу. С повстанцами, взятыми в плен, по приказу атамана Максимова поступили жёстко: десять человек, есаулов и сотников, повесили по деревьям за ноги, 130 повстанцам «носы резали», а остальных «кого де захватили, послали в иные украинные городы». Часть пленных вместе со старшиной Ефремом Петровым отослали в Москву, где они и были казнены.

Донская старшина поспешила заверить петровскую администрацию, что «воровство Кондрата Булавина они искоренили и почело быть во всех казацких городках смирно».

Москва отреагировала привычным методом: «за верные службы» старшине и низовым казакам выдали крупное денежное жалование — 10.000 рублей (русский конь в то время стоил 2 рубля, крымско-татарский — около 10). Особое вознаграждение в размере 200 рублей получил калмыцкий князёк Батыр, отряд которого принял самое деятельное участие в финальном бое с булавинцами.

* * *

Царь считал этот мятеж уже оконченным и стал следить за движением шведской армии, быстро перешедшей в конце этого года Вислу и двинувшейся на Гродно. Пётр едва успел убежать от неё в Вильну.

Но не таков был Булавин. Оставив на Дону своих приверженцев формировать настоящую армию, в конце ноября 1707 года он с ближними соратниками прибыл в Запорожскую Сечь. Атаман попытался учесть крупнейшую политическую ошибку Степана Разина, который начал масштабную войну с Московией, не заручившись прямой военной поддержкой запорожцев.

20 декабря 1707 года на Сечи была созвана Рада. Запорожцам зачитали письмо Булавина, в котором он просил сечевиков присоединиться «к возмущению бунта в великороссийских городах». Одновременно атаман просил содействия Сечи в официальном запросе к крымскому хану «о вспоможении войска для разорения великороссийских городов».

Предполагался, таким образом, потенциально очень мощный военно-политический пакт, который объединял бы против петровской России Войско Донское, Запорожскую Сечь и Крымское ханство, вассала Оттоманской империи. Если бы этот пакт из благопожелания стал реальностью, а объединённое войско казацко-татарской коалиции вторглось бы в Россию, то результат «неистовых петровских реформ», и были бы они вообще, никто не сможет спрогнозировать.

Булавинский призыв нашёл категорическую поддержку у массы рядовых запорожцев, но очень настороженное отношение казацкой старшины, связанной тесными узами с гетманом Мазепой, в то время верного союзника Петра I. На Раде присутствовали и представители царской администрации, по просьбе которых кошевой атаман Запорожья Тарас Финенко зачитал грамоту с требованием Петра I выдать «донского бунтовщика».

Запорожцы с негодованием отвергли московитские требования: «В Войску Запорожском никогда такого не бывало, дабы таковых людей, бунтовщиков или разбойников, выдавано было».

Воинский пыл запорожцев, столь жгуче горячий в конце ХVI века, успел, однако, сильно подостыть к концу века ХVII: кошевому Финенко в итоге удалось убедить запорожцев подождать с окончательным решением вопроса о походе в Россию до весны — «когда дороги подсохнут».

Но сторонники Булавина в среде сечевиков не смирились с этим решением и в феврале 1708 года добились созыва новой Рады. На ней с атаманства был снят кошевой Финенко. «Товариство», выслушав доводы Булавина, дало позволение всем желающим идти с ним. Вместе с тем официально Запорожская Сечь в войну с петровской Россией не вступила. От требования царя поймать Булавина и выдать его ему, гетман Мазепа, будучи и сам не уверен, на чьей стороне будет перевес, на стороне ли царя или короля Карла, под благовидным предлогом уклонился и пропустил Булавина с запорожскими и многими днепровскими казаками обратно на Дон.

В марте 1708 года Кондратий Булавин прибыл в Пристанский городок на Хопре. С ним вместе пришло 1.500 днепровских казаков. Из станицы Пристанской Булавин разослал призыв к «старым лучшим казакам» собраться к нему на Круг: «Ведаете сами, молодцы, — писал он, — как деды ваши и отцы положили и в чём вы породились; прежде сего Старое Поле крепко было и держалось, а ныне же злые люди Старое Поле перевели и ни во что почли и чтоб вам Старое Поле не истерять. А мне, Булавину, запорожские казаки слово дали и Белгородская орда и иные орды, чтоб быть с вами заодно. А буде кто или которая станица тому войсковому письму будут противны, пополам верстаться не станут или кто в десятки не поверстается и тому казаку будет смертная казнь».

В Пристанский городок съехались видные вожди казацких повстанцев: полковники Леонтий Хохлач, Игнат Некрасов, Никита Голый и другие, которые в его отсутствие сорганизовали значительную армию, в которой было немало и русских беглецов. Прибыл и главный военный предводитель восставших, атаман Семён Драный, полководческие качества которого враги оценивали куда выше военного таланта самого Булавина. На состоявшемся Круге было принято решение идти вначале на Черкасск «для истребления скурвых старшин», которые «продали реку». Называлась и сумма сделки царской администрации с войсковым атаманом Лукьяном Максимовым — 7.000 рублей — за удержание казаков Нижнего Дона от поддержки Булавина.

Боясь за крепости Азов и Троицкую, царь сам порывался стать во главе войск против Булавина, чтобы «истребить сей огонь и себя от таких оглядок вольными в сей (шведской) войне учинить», но присутствие его в армии становилось день ото дня необходимей. К счастью Петра, события на Дону развернулись скорей, чем он ожидал.

Со всеми наличными силами повстанцы двинулись с верховьев Дона и Медведицы к Черкасску. Главным предводителем был избран Булавин.

Вождь «промосковской» партии атаман Максимов, в свою очередь, не дремал. Отмобилизовав низовых казаков, он соединился с русским отрядом полковника Васильева из Азова и конным корпусом калмыков. 9 апреля 1708 года выше Паншина городка на реке Лисковатке войско повстанцев сошлось с войском Максимова.

«И со всех рек казаки к нему съезжались, — сообщалось на Кубань, — и пошли с ним, с Кондратием Афанасьевичем и всем походным войском к Черкаскому. […] И он, Лукьян Максимов да Ефрем Петров с единомышленными своими с казаками и калмыки, прослыша о том, что идут всеми реками под Черкаской, из Черкаского пошли воинским поведением с пушки и с наряды и встретили ево, Кондратия Афанасьевича с походным войском, в степи на крымской стороне против Перекопной на Дону станицы, в Лискиных вершинах, хотели ево, Кондратия Афанасьевича с походным войском, разбить».

На речках Голубой и Лисковатке 9 апреля произошёл бой между верховыми и низовыми казаками — сторонниками Москвы и войскового атамана. Низовыми командовал сам Лукьян Максимов, имея в своём распоряжении всего около 5 тысяч, в том числе азовский конный полк и несколько сот калмыков. Азовский губернатор Толстой снабдил его хорошей артиллерией. Но скоротечный бой закончился… переходом большей части низовых казаков на сторону Булавина, захватом «4 пушек, пороховой казны и свинца, а также денежной казны 8.000 рублей». Лукьян Максимов со своими сторонниками бежал.

* * *

Царь не только не хотел признать казачьих прав, но даже запретил говорить о них, при этом зорко наблюдая за событиями на Дону. Личный именной указ Петра I от 12 апреля 1708 года давал князю Василию Долгорукому, которому поручалось задавить восстание казаков, все полномочия на осуществление, говоря современным языком, любых преступлений против человечности. Даже с учётом известного изуверства первого российского императора, на 300 лет предвосхитившего будущие зверства большевиков Ленина-Троцкого, кровь стынет в жилах при чтении этого указа: «…все казачьи городки по Донцу, Медведице, Хопру, Бузулуку и Иловле сжечь и разорить до основания […] Ходить по тем городкам казацким и деревням, которые пристанут к воровству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков — на колёсы и колья…». Царь напомнил при этом князю, что и против Разина сражался тоже Долгорукий и с успехом. Письмо Петра заканчивалось словами, что «сия сарынь (здесь: сброд, нелюди), кроме жестокости, не может быть унята».

* * *

В это время Булавин свободно двинулся к Черкасску. Одна часть войск повстанцев шла к столице Дона большим шляхом, по правой стороне реки, другая плыла на судах. 28 апреля 1708 года донская столица была взята в осаду булавинцами. Черкасск являлся хорошо укреплённой крепостью, имел на стенах более четырёх десятков пушек. Однако оборонять город оказалось некому. Нижележащие станицы присоединились к Булавину, исключая Донецкую (на Бугучаре), Казанскую, Усть-Медведицкую, Правоторовскую и Бурацкую. Станицы от Нижне-Курмоярской до Черкасска колебались. Потом многие из них под влиянием убеждений стать за старую свободу казачества, а также под насилием и угрозами присоединились к общему движению. Словом, за Булавина встал почти весь Дон, до 99 станиц.

Два дня продолжалась осада Черкасска. Хорошо укреплённый и оборудованный артиллерией город взять приступом было рискованно. Булавин пошёл на хитрость: жители станиц рыковских, расположенных за чертой города и перешедших на сторону осаждающих, ночью подошли, по общему уговору, к воротам крепости и стали умолять спасти их будто бы от жестокостей Булавина. Им отворили ворота, а вместе с ними в город вошли и булавинцы. 1-го мая гарнизон казачьей столицы перешёл на сторону восставших. Главари промосковской партии попали в плен. Гарнизон не защищался, так как станицы Тютеревская и Скородумовская немедленно, 6 мая, собрали войсковой Круг.

Этот Круг, многолюдный, ещё небывалый на Дону, из представителей 110 станиц, считая 11 черкасских, провозгласил Кондратия Булавина войсковым атаманом. Также были избраны и другие старшины. По решению войскового Круга прежнего атамана Максимова, а также четырёх старшин, последовательных сторонников русификации Дона — А. Савельева, Е. Петрова, Н. Саламата, И. Машлыченко — казнили. Число казнённых старшин более низкого войскового ранга было, видимо, значительно больше. В документе царской канцелярии отмечается: «И иным многим казакам головы рубили и в воду сажали, а за то они де, что, помня крестное целование русскому царю, с ними, с ворами, в злой совет не пошли». Многие из старшин и домовитых казаков, в том числе сын бывшего любимца Петра I — Фрола Минаева, Василий Фролов, укрылись в Азове.

«Пятая колонна» Москвы в донской столице была существенно ослаблена, хотя, разумеется, отнюдь не ликвидирована.

О своём всенародном избрании Булавин от имени Войска Донского послал 17 мая грамоту кошевому атаману Запорожской Сечи Костю Гордиенко и всему Войску Запорожскому с просьбой «жить вкупе и друг за друга постоять». В этом письме донской атаман фактически сформулировал идею всенародной освободительной казацкой войны, чтобы «было по-прежнему сильно воинство казацкое, разделённое ныне ляхами и москалями, а между ими, казаками, единомышленное братство». Но Сечь осталась глуха к этому призыву, равно как и терские казаки, получившие аналогичное послание. Впрочем, последние были в военном аспекте маломощны и к тому же очень географически удалёны от театра военных действий на Верхнем Дону.

С точки зрения военной стратегии повстанческая армия атамана Булавина была обречена на проигрыш изначально. Предельно милитаризованная петровская Россия очень мало напоминала вяловатую, архаичную, неорганизованную Московию времён царя Алексея Михайловича. Неистовая авторитарная воля Петра I могла бросить против казацких повстанцев колоссальный объём вооружения и многие десятки тысяч жизней безропотной крестьянской рекрутчины.

В оперативном плане положение булавинцев также было незавидным: область Войска Донского находилась в полном окружении. На севере, со стороны Хопра и Верхнего Дона, шла концентрация многочисленных сил карательного корпуса, которым командовали стольник И. Тевяшов и подполковник В. Рыкман. С запада, заручившись лояльностью гетмана Мазепы, подходили главные силы царской армии под командованием князя Долгорукого. На востоке, на Волге, сосредотачивался карательный корпус воеводы князя Хованского и многочисленные конные полчища калмыков, жаждущих грабежа. Даже совсем рядом с Черкасском — в устье Дона — стояли царские гарнизоны в Азове и Троицкой крепости.

Один Дон не мог устоять против всей России. Союзники его, запорожцы, сами дрожавшие перед возрастающим могуществом царя, не могли дать существенной помощи. Границы Донской Земли были открыты и защищать их одними своими силами казаки не могли.

* * *

В конце XVII века старшины и домовитые казаки города Черкасска и низовых станиц во главе с атаманом Корнилой Яковлевым, избиравшемся 7 лет подряд, стали брать в управлении Войском засилье и, опираясь на царское правительство, решать дела без ведома и согласия верховых городков, противников Москвы. Засилье это ещё более усилилось при атамане Фроле Минаеве, избиравшемся беспрерывно 20 лет. Этот любимец Петра, опираясь на его указы и силу, со своими сторонниками образовал в Черкасске нечто вроде центрального войскового правительства, именовавшего себя также «Всевеликим Войском Донским». Булавин разметал всё это «московское наваждение» и восстановил старый всенародный Круг.

Но на Дон уже двигалась русская армия в 32 тысячи хорошо вооружённых и обученных солдат. К борьбе с Москвой Дон не был готов не только стратегически, но и психологически. 200 лет всё внимание донских казаков занимал турецкий юг. Помогая московским царям, христианским монархам и своим воображаемым покровителям, на всех фронтах они способствовали расширению их царства и своему полному окружению. Борясь за чужие интересы, они потеряли всех друзей и союзников. Даже единокровный Запорожский Низ не дал Дону много помощи. Казаки Гетманщины и слобожане оказались во враждебном лагере, хотя тоже лелеяли мечты о возврате утерянной независимости.

При этом повстанцы совершили фундаментальную стратегическую ошибку: в наивной надежде не допустить карательные войска московитов на казацкую землю, они разделили свои силы по разным оперативным векторам. Наиболее опытный казацкий полководец Семён Драный пошёл по Северскому Донцу в направлении Изюма — навстречу армии Долгорукого. Атаман Игнат Некрасов двинулся на север — на прикрытие казацких станиц по Хопру. Атаман Николай Голый повёл казацкие полки на восток — против карательного корпуса Хованского и калмыков. Сам Булавин с частью войск решил обезопасить донскую столицу и захватить Азов. В итоге, желая быть одновременно сильными везде, булавинцы нигде не смогли сконцентрировать достаточно войск для эффективной борьбы с регулярной армией петровской России.

* * *

Как законный атаман, 27 мая Булавин послал царю Петру и в посольский приказ грамоты-отписки. В них он сообщал о постановлениях Круга и просил приостановить движение русских войск. «А собрались мы не на войну, — писал Булавин, — только для утверждения, чтобы у нас в Войску Донском было по-прежнему, как было при дедах и отцах наших… И буде посланные полки будут наши городки войной разорять и мы вам будем противитца всеми реками, и с нами вкупе и кубанские». И он действительно обращался за помощью на Кубань к казакам-старообрядцам и к Ачуевскому паше Хосяну.

Кубанцам, между прочим, Булавин писал, что если «на нас царь с гневом поступит и не захочет соблюдать казачьих прав, то он Войском от него отложится и будет просить милости у турецкого царя, чтобы турецкий царь от себя не откинул, так как царь в Московском царстве веру перевёл»… Далее Булавин просил кубанцев снять с этой грамоты копию, а подлинную послать турецкому султану с особою припискою: «по сём писании войсковой атаман Кондратий Афанасьев и всё Войско Донское у тебя, турскаго салтана, милости прося, челом бьют. А нашему государю в мирном состоянии отнюдь не верь, потому что он многия земли разорил за мирным состоянием и ныне разоряет, а также и на твоё величество и на царство готовит корабли и каторги»…

Во второй половине мая царь получил отписку атамана Булавина и всего Войска Донского, пересланную ему из Воронежа майором Долгоруким при донесении от 17 мая 1608 года. Войско описывало истинное положение дел на Дону и открыто объясняло, что войсковой атаман Лукьян Максимов и окружающие его старшины злоупотребляли властью, не исполняли царских указов, присылаемое денежное жалованье и хлебные запасы в общий «дуван не давали», а присваивали себе, за что они по старому казачьему праву были смещены и казнены.

Такие же письма Войско послало всем царским полководцам и в посольский приказ. Письма эти заканчивались обещанием, с целованием креста и святого Евангелия, «служить великому государю по-прежнему, как они служили его деду и отцу, и жить меж себя в любви и в совете за братство»… «А буде вы, полководцы, насильно поступите и какое разорение учините и в том воля его, великаго государя, мы Войском Донским реку Дон и со всеми запольными реками уступим и на иную реку пойдём». Булавинские отписки в Москву не помогли. Ответа Булавин не получил.

* * *

Во всех казацких мятежах всегда были изменники. Степан Разин, Самойла Лаврентьев, Кирей Матвеев и другие были окружены московскими шпионами. В восстании Булавина многие принимали участие по принуждению, и некоторые из них тайно сносились с Азовом и Долгоруким. Но были и более дальновидные, которых предстоящий кровавый пожар и гибель родины заставили проникнуть к самому царю и подать ему челобитные, под предлогом жалоб на жестокое будто бы обращение с ними нового атамана. Одна из таких челобитных попала к Петру вместе с получением отписки Булавина.

Челобитчики находили возможность сговориться с правительственной властью и уладить дело без кровопролития, а потому просили царя отозвать обратно посланные против мятежников войска. Если же царь этого не сделает, то казаки весь Дон ему уступят, а сами пойдут на другую реку, именно Кубань, и тогда борьба с этим вольным народом будет гораздо сложней.

Удивительно, что по получении этих посланий царь действительно приказал Долгорукому остановиться и не идти далее. Эта готовность идти на компромисс с далеко не вполне повинившимся врагом показывает, как трудно было общее положение Петра перед наступающей армией шведов.

Долгорукий был в большом недоумении: с одной стороны Азов звал его на помощь, с другой — с Днепра шли к Булавину запорожские казаки, в правительственных войсках участились случаи бегства и неповиновения, а тут пришло царское распоряжение, связавшее его свободу действий. На доводы этого кичливого вельможи, что колебание и мягкость будут бесполезны и что на обещание этого «лживого и грубаго народа» нельзя полагаться, царь, в конце концов, предоставил Долгорукому полную свободу действий.

* * *

В мае 1708 года во главе небольшой повстанческой армии (не более 5 тысяч сабель) Игнат Некрасов, совместно с бузулукским атаманом Иваном Павловым, легко захватил волжский город Дмитриевск (Камышин). 26 мая 1708 года Игнат Некрасов осадил Саратов, но мощная крепость этого города оказалась не по силам относительно немногочисленному войску повстанцев, к тому же калмыки, скопившись у него в тылу, принудили Некрасова отойти на юг. Обойдя Саратов, Некрасов двинулся вниз по Волге к Царицыну. Гарнизон Царицына был относительно небольшим — около 1 тысячи солдат, но фортификация цитадели была развитой: старая крепость с прочными палисадами и более высокая «малая крепость», хорошо оснащённая артиллерией.

Царские полки наступали с севера и запада, от Волги угрожали Аюкины калмыки, на южных тылах висела крепость Азов с сильным русским гарнизоном. Гетман Мазепа, как «преданнейший слуга русского государя», также помог ему двумя полками загасить восстание донского атамана Булавина. Хотя втайне и сам вынашивал мечту освободиться от каких-либо обязательств по отношению к России. Войско Булавина не превышало 30 тысяч, слабо снабжённых и разбросанных по всем границам бойцов. Не хватало оружия и боевого снабжения. В глубине таились люди слабого духа и прямые изменники. Из действующей русской армии на Донец были двинуты более 20 тысяч регулярных войск и ополченческих дружин. Князь Василий Долгорукий, от всей души ненавидевший свободолюбивый дух казачества и мстя за смерть убитого брата, в точности выполнял царский наказ. На протяжении более тысячи вёрст Дон не мог защитить свои пределы от вторжения царских войск, двигавшихся на него со всех сторон. В Москве и армии царя все были того мнения, что если бы Булавин со всеми своими войсками перешёл на Волгу, где ещё с 1705 года среди астраханских стрельцов царил неспокойный дух, где к нему могли пристать башкиры и другие недовольные порядками Москвы народы, его дело обстояло бы куда более перспективным. Да и Карл XII в это время вступил в русские пределы.

В начале июня 1708 года атаман повстанцев начал подготовку к захвату Азова. Поскольку все основные силы казацкой армии были выведены на защиту рубежей Войска Донского, наличных резервов в донской столице было катастрофически мало.

* * *

7 июня 1708 года казаки Игната Некрасова с трёх сторон пошли на штурм Царицына и вскоре захватили весь периметр старой крепости. Царицынский воевода Афанасий Турченин сумел вывести в малую крепость основную часть гарнизона. Он был настроен решительно, так как знал, что на выручку Царицыну спешит из Астрахани полк Бернера — немецкого офицера на службе Петра I.

Информацию о подходе правительственных войск получил и атаман Некрасов. Спешив часть своих казаков, он отправил крупный десант на стругах вниз по Волге — в тыл отряда Бернера. В результате этого манёвра немец оказался неожиданно атакован казацкой конницей с фронта, а казацкими пешими «пластунами» — с тыла. Деморализованные яростным нападением солдаты не выдержали натиска, сломали строй и побежали: степь близ Саркинского острова, в пяти верстах ниже крепости, густо окрасилась кровью.

Следом наступила очередь Царицына: казаки стали энергично готовиться к финальному штурму — засыпать на двух участках крепостной ров землёй. Затем, поймав нужное направление ветра, повстанцы запалили гигантские костры у стен цитадели, сложенные из смоляного леса. 17 июня Игнат Некрасов занял Царицын, оставил там свой гарнизон и пошёл на Дон в Голубинский городок.

«Великою силою и тем пальным огнём тот осадной городок взяли, — доносил царю Петру астраханский воевода, — и Афанасия Турченина убили, великою злобою умуча, отсекли голову, а с ним подьячего и пушкаря и двух стрельцов; а других, кои были в осаде, офицеров и солдат, отобрав ружьё и платье, ругаясь много в воровских своих Кругах, оставили быть на свободе».

Как видим, «дикая казацкая сарынь» — как презрительно именовали казаков царские вельможи — оказалась весьма милосердной к простым русским солдатам, в которых казаки видели скорее не врагов, а подневольное царю воинское «тягло».

* * *

Главное казацкое войско под командованием атамана Драного 8 июня 1708 года у реки Уразовой наголову разгромило Сумский слободской полк. Развивая наступление, эта, в сущности, очень небольшая казацкая армия (около 5,5 тысяч донцов и полторы тысячи запорожцев) осадила город Тор. Булавинцы били по городу из пушек, сожгли посад, но взять эту не слишком сильную крепость не смогли — к городу стали подходить основные силы армии князя Долгорукого.

Атаман Драный отвёл свои полки к урочищу Кривая Лука. Здесь произошло ожесточённое сражение, длившееся полный световой день. Ярость боя была настолько велика, а сил у казаков было настолько несопоставимо мало, что Драный вынужден был лично водить в атаку атаманскую сотню. В одной из таких атак казацкий полководец был убит прямым попаданием ядра.

Итог сражения был страшен: вместе со своим признанным военным вождём казаки потеряли более 1.500 человек, родовая вотчина Булавина Бахмутский городок был захвачен правительственными войсками, причём каратели полностью уничтожили это поселение вместе с жителями — «не оставив камень на камени».

Аналогичные военные результаты были и у других вождей повстанцев: ни на одном из стратегических направлений казацкие атаманы не сумели нанести царским войскам сколько-нибудь значительного поражения. Успешнее остальных действовал атаман Игнат Некрасов — благодаря тому, что сразу же отказался от масштабных столкновений с регулярными войсками и перешёл к тактике внезапных ударов крупными силами конницы с немедленным быстрым отступлением («партизанской»).

Гибель атамана Драного создала в казацкой столице все условия для активной агитации против Булавина. Верный сторонник Петра I есаул Фролов, узнав о поражении войска Драного в сражении у Кривой Луки, с восторгом делился с другими заговорщиками из старшин: «Ежели в Черкасске сведают о Драном, то, конечно, Булавина убьют, всё воровство и вся надежда была, как казаки сказывают, на Драного».

* * *

Вскоре после взятия Царицына Некрасов получил плохие новости с Дона — в казацкой столице Черкасске усиливались политические позиции промосковской партии, войсковому атаману Булавину явно грозила опасность.

Некрасов спешно созвал Малый Круг казацких старшин, на котором настаивал на немедленном уходе с Волги и рейде на Черкасск, — «взяв всю алтилерию и все кони». По мысли атамана, прежде чем продолжать борьбу с царскими войсками, нужно было в полной мере обеспечить политическую надёжность тыла, а значит — окончательно подавить сопротивление казацких коллаборационистов.

Тактически абсолютно верная мысль Некрасова была категорически отвергнута вторым атаманом Волжского казацкого Войска Иваном Павловым.

Он и его единомышленники наотрез отказались прервать столь удачно складывающийся рейд и призвали казаков «идти плавною (то есть сплавом на судах) по Волге на море». Поскольку Некрасов продолжал настаивать на возврате в Черкасск, в среде казацкой старшины произошла серьёзная размолвка, почти мятеж. «И великой у них был спор, и подрались, и приезжих с Некрасовым многих били» — сообщает источник.

* * *

2-го июля 1708 года донские казаки потерпели поражение под Тором на Донце. Русская армия продвигалась вниз по Дону, преодолевая сопротивление крепких булавинских частей. Партия соглашателей ликовала. Старые опытные полковники советовали Булавину отложить наступление на Азов — пока не прояснятся итоги рейдов остальных атаманов. Однако Булавин всё же решил напасть на крепость. Поход к ней состоялся 6 июля 1708 года. Казацкий отряд возглавили полковники Л. Хохлач и И. Гайкин. Старики, видя малочисленность казацкого войска, скорбно вздыхали: «За смертью своей собрались браты!».

Русские полки встретили казаков у стен Азова. Здесь же, в Азове, укрывались казаки черкасских станиц с Василием Фроловым, которые не признали атаманскую власть Булавина. Прикрытые с тыла и флангов интенсивным огнём крепостной артиллерии, вооружённые дальнобойными мушкетами, русские рейтарские роты стойко сдерживали натиск казаков, а затем, сомкнув ряды, перешли в наступление. Разгром был полным: только убитыми повстанцы потеряли 423 казака, около 500 казаков утонули в Дону и в реке Каланче при отступлении, 60 человек попали в плен. Участь пленных была страшной: им вырвали ноздри и языки, а затем подвесили за ноги по периметру крепостных стен.

Упадочная пропаганда противников борьбы с Москвой способствовала ослаблению духа казаков. Разгром повстанцев у Азова стал «часом икс» для «промосковской» партии и решил судьбу атамана. Долгоруков приближался к Черкасску и в лагере Булавина наступило уныние. Малодушные готовы были примкнуть к небольшой группе заговорщиков, во главе которой тайно стоял Илья Зерщиков, один из булавинских старшин.

На следующий день после разгрома у Азова повстанческих сил казацкая «промосковская» старшина подняла в Черкасске мятеж. Казаки трёх рыковских станиц, сговорившись с черкасскими, 7 июля 1708 года провозгласили войсковым атаманом Илью Зерщикова. Захватив пушки и заперев ворота крепости, чтобы не допустить в Черкасск отступающие от Азова повстанческие отряды, коллаборационисты бросились штурмовать крепкий каменный атаманский курень Булавина.

Войсковой атаман, забаррикадировав окна и двери куреня, мужественно принял свой последний бой. С ним осталось около 50-ти преданных делу людей. Заговорщики хотели взять Булавина живым, но атаман защищался отчаянно. Азовский губернатор И. А. Толстой сообщал в Москву подробности расправы над Булавиным: «И они (мятежники) в курень тот из пушек и из ружья стреляли и всякими иными мерами его вора доставали».

Бой был долгий и для мятежников тоже кровопролитный: меткими выстрелами Булавин и его, оставшиеся в истории безымянными, трое побратимов уложили наповал шесть коллаборационистов. Всё решил прямой выстрел в стену куреня из пушки: в дыму и клубах пыли в пролом ворвался есаул Сергей Ананьин и в упор выстрелил из пистолета в лицо контуженного Булавина.

Предание говорит, что последние слова его были: «Погибла наша воля!» и что с ним вместе покончила жизнь его дочь Галина, заколовшая себя кинжалом.

* * *

В невнятице и спорах внутри казачьего отряда Некрасова-Павлова было упущено драгоценное время, и вскоре в Волжском казацком Войске узнали о гибели Булавина, убитого промосковскими коллаборационистами. Некрасов был в ярости. «Если вы не изволите оповестить, за какую вину его убили, — с угрозой пишет атаман мятежному старшине в Черкасск, — и его стариков (арестованных родителей) не освободите, и если не будут отпущены казаки (повстанцы), то мы всеми реками и собранным войском будем к вам идти в Черкасск ради полного розыску».

После гибели Булавина именно Некрасов стал вскоре вождём и знаменем казацкой войны за политический суверенитет Войска Донского и, собирая в районе Паншина станичные отряды, руководил боевыми операциями. Его духовное старшинство признали известные, уважаемые в среде повстанцев полковники — Беспалый, Чернец, Колычев, Лоскут, Ворыч и даже потомок купеческого рода атаман Павлов.

Армия князя Василия Долгорукого 28 июля 1708 года вошла в Черкасск. Соединившись с конницей казаков промосковской партии, царский воевода стал намного сильнее. Возникла идея взять повстанческое войско Некрасова «в клещи»: с запада — ударом полков Долгорукого на станицу Есауловскую, а с востока — корпусом воеводы Хованского на городок Паншин.

* * *

5-го августа в Москву выехала «лёхкая станица», которая везла покаянную отписку донских казаков и их нового атамана Ильи Зерщикова: «В нынешнем, великий государь, 1708 году, июля в 7-й день, воспомянув мы, холопи твои, страх Божий и кресное целование и должное тебе, великому государю, обещание, пересоветовав мы, холопи твои, Войском на острову в Черкаском и тайно согласясь с рыковскими, и с верховыми донскими, и с донецкими, и с хопёрскими, бузулуцкими и медведицкими нарочитыми казаками, собрався пришед в тот день к куреню […] Булавина поймать. И он […], видя свою погибель, в курене с единомышленники своими, в осаде запершись, сели. И мы, холопи твои, войском к куреню многое число приступали, двери и окна ломали и из ружья стреляли и всякими мерами доставали. А он […] из куреня трёх наших казаков из ружья убил до смерти и многих ранил. И видя свою погибель, что ему в осаде не отбыть, ис пистолета сам себя убил до смерти. А единомышленников его ближних 26 человек переловили и перековав в железы, за крепким караулом до твоего, великого государя, указу […] держали».

Тело Булавина было отправлено в Азов и губернатор его И. А. Толстой подтвердил: «А по осмотру у того вора голова прострелена, знатно, из пистолета в левой висок». В Азове обезглавленный труп был повешен за ноги у протоки Каланчи.

* * *

Смерть Булавина — это последняя страница истории свободного Дона. Кондратий Афанасьевич Булавин вошёл в историю, как воплощение идеи казачьей свободы и независимости, хотя ему и не удалось довести сопротивление сильному завоевателю до победного конца. Донесение о смерти своего врага царь услышал 23 июля с великой радостью и приказал служить всенародный благодарственный молебен.

Сподвижники Булавина ещё несколько месяцев геройски защищали северные пределы Дона от вторжения царских войск, но когда в их тылу появились войска из Азова и казаки из Черкасска, они мало-помалу стали ослабевать и, наконец, были переловлены и отведёны в Москву «на мясо», как говорили сами казаки. Во время пыток пленённый Голый оговорил предателя Зерщикова за сдачу Булавину без боя Черкасска.

Игнатий Некрасов, действовавший от Качалина до Волги против полчищ Хованского и калмыков, твёрдо держался на занятых позициях. 23 августа 1708 года он дал решительную битву царским войскам при Паншинском городке. Казаки и перешедшие на их сторону драгуны бились с мужеством отчаяния, но не могли удержаться и отступили к Есауловской станице.

Долгорукий с регулярным корпусом шёл вниз по Дону, истребляя поголовно повстанцев и «водворял порядок согласно высочайшему повелению», следствием чего выше Пятиизб ни одного городка не осталось. Это было поголовное истребление казачьего населения. Вешали, сажали на кол, а женщин и детей забивали в колоды. Священников, молившихся о даровании победы казачеству, четвертовали. Про стариков Апраксин писал царю, что «те и сами исчезнут». О кровавой расправе Долгорукого с казаками калмыцкий тайша писал царицынскому воеводе так: «Я, чемеш, там здоров, и ты воевода царицынский Василий Иванович, здравствуй. Я Перекопский город взял, да прежде три города разбили вместе с Хованским: Паншин, Качалин и Иловлин и казаков всех побили, а ниже Пятиизб с казаками управляется боярин Долгорукий, а вверху по Дону казаков никого не осталось».

Известный историк Александр Широкорад, вообще не скрывающий своих симпатий к имперскому бытию России, не может сдержать негодования при описании геноцида, который учинили на Дону каратели князя Долгорукого.

«В 1708 году Пётр приказал, — пишет историк, — не только казнить участников восстания, но и уничтожить десятки казацких городков вместе с населением. Солдаты убивали женщин и детей (чаще всего топили в Дону) и сжигали строения. Только отряд Долгорукого уничтожил 23,5 тысячи казаков мужского пола, — женщин и детей не считали. Мало того, православный царь не постеснялся натравить на казаков орды калмыков. Калмыки резали всех подряд, но, в отличие от князя Долгорукого, не вели учёта своим жертвам. И ещё не убивали женщин, а уводили их с собой».

Впоследствии, после полного подавления национальной войны казаков, князь Долгорукий составил для царской администрации исчерпывающую справку о своих «подвигах».

«В Есаулове сидело 3.000 человек, — канцелярски сухо сообщал царский палач, — и штурмом взяты и все перевешаны, только из помянутых 50 человек за малолетством освобождены. В Донецком сидело 2.000 человек, также штурмом взяты и многое число побиты, а остальные все перевешаны. Из-под Воронежа взято казаков 200 человек, и на Воронеже все помянутые перевешаны. В Черкасском повешено около Круга Донского (майдана) и противу станишных изб около 200 человек. Також и многие партии [арестованных казаков] из разных городков были посыланы (выведены) и множество в тех партиях посечено».

В этом же докладе князь Долгорукий перечисляет уничтоженные казацкие городки и станицы: «По Хопру, сверху от Пристанной по Бузулук, — все. По Донцу, сверху по Луганск, — все. По Медведице — по Усть-Медведицкую станицу, что на Дону. По Бузулуку — все. По Айдару — все. По Деркуле — все. По Калитвам и по другим запольным речкам — все. По Иловле по Иловлинскую — все».

За все века предшествующей истории казацкий народ не знал столь чудовищного нашествия, сравнимого лишь с нашествием Тамерлана на Дон в конце XIV века. Верхнее и большая часть среднего течения Дона в буквальном смысле обезлюдели: в некогда цветущих, а теперь сожжённых станицах белели только казацкие кости. Земли верховьев Дона вокруг крепости Воронеж и южнее, до реки Хопра, были отторгнуты указом Петра I у Войска Донского и заселены русскими крепостными крестьянами. Такую страшную цену заплатили казаки за очередную попытку отстоять свободу национального развития своего народа.

* * *

В ожесточённых сражениях решительно применяя конницу, активно маневрируя, атаман Некрасов сумел сохранить цвет донского воинства, но, видя своё дело окончательно проигранным, в сентябре 1708 года, окончательно оторвавшись от царских полков, он увёл войско и семьи булавинцев за Кубань.

Как отмечает историк С. А. Козлов, уход казаков Некрасова «не стал паническим бегством, это было хорошо организованное отступление: казаки ехали строем со знамёнами, в отряде было не менее семи пушек». За уходящей армией, подчёркивает историк, «по степи ехали многие сотни телег с женщинами и детьми».

Предгорная Кубань в начале ХVIII века находилась под юрисдикцией Крымско-Татарского ханства. Крымский хан разрешил казакам-некрасовцам поселиться между Темрюком и Копылом (сейчас Славянск-на-Кубани), в 30 верстах от моря. Царская канцелярия Петра I в переписке со своими европейскими «партнёрами» всячески пыталась приуменьшить масштаб казацкого исхода. Даже в те не слишком гуманные времена массовое бегство людей от родных очагов считалось позорным для владетеля событием. Неохотно упоминали о 500 — 600 семействах, «блудно исшедших вслед за вором Игнаткой». Сами же казаки в переговорах с крымчаками и турками называли другое число спасшихся за кордоном — более чем 40 тысяч казаков «со всеми животы». Современные исследователи определяют общее число казаков, ушедших на Кубань с «батькой Игнатом», в 12 — 20 тысяч человек.

* * *

Дон, обессиленный и залитый кровью своих сынов, стонал. В конце 1708 года казаки послали в Москву старшину Василия Поздеева с повинною. Царь простил их и обещал содержать в прежней милости, если они истребят всех оставшихся возмутителей и будут жить спокойно.

Царская грамота об этой милости была встречена в Черкасске с великой радостью, с ружейной и пушечной пальбой. В соборной церкви было отслужено всенародное благодарственное молебствие.

В свою очередь из Черкасска были посланы по всем станицам войсковые грамоты с просьбой жить «по-прежнему в добром состоянии благодарно и худого дела отнюдь не помышлять […] крестное целование соблюдать строго […] если же у вас в станице или буераках какие воры явятся, то таких брать и всех сажать в воду. Приехавших с Кубани с прелестными письмами от Некрасова присылать к нам, Войску»…

По просьбе верных ему казаков царь прислал на Дон даже положенное на 1708 год жалованье и награды отдельным лицам за их усердную службу по усмирению мятежа.

Царские карательные отряды изъяли всех иногородних и отправили назад в Россию, прихватив и многих казаков-старожилов. После этого на Дону долгое время иногородних не было, а жили одни казаки.

С поражением Булавинского восстания закончилась эпоха постепенного покорения Дона. Началось отмщение мятежникам и внедрение на Казачьей Земле новых порядков.

Кроме нескольких тысяч казаков-повстанцев Булавина, ушедших с Игнатом Некрасовым к туркам на Кавказ, все остальные прекратили сопротивление. Началось усмирение, суд и расправа. Казаки гибли теперь не в боях, а на плахах и виселицах. В дальнейшем тысячи служилых казаков, продолжавших жить в Московии, а также насильно возвращённые с Дона, погибли при Петре I на его новостройках. Земли, принадлежавшие уничтоженным поселениям, что составляло около третьей части Казачьего Присуда, были отобраны в пользу России.

С 1709 года наступила новая фаза отношений Дона с царями, мало изменившихся до революции. Донские казаки находились на положении народа покорённого и смирившегося, но общими порядками империи не усвоенного. Земля Донских Казаков получила статус колонии с некоторыми остатками автономного самоуправления.

Древний донской герб «Елень пронзён стрелою» повелением Петра I был отменён и, как бы в насмешку, введён новый — «Голый казак на бочке». Он должен был, вероятно, напоминать казакам, ободранным донага, что царь может в любой момент приказать им взорвать под собою бочку с порохом. От этого времени жизнь Дона, помимо его воли, включилась в русло истории российской. Память о былой независимости сохранялась только в преданиях.

Сохранился фрагмент карты Европы, составленной в те времена А. Ф. Зубовым, П. Пикартом и учениками. Вокруг портрета Петра (или самозванца Исаакия?) изображены все побеждённые им. Тут и турки, и казаки, и стрельцы. Гордо вздымаются пики, на которые насажены отрубленные казачьи головы. Впоследствии династия Романовых очень гордилась победой над европейской частью Казачьей Ордынской Руси. Впрочем, полностью Казачья империя, включая Аляску и вообще значительную часть Америки, в то время ещё не была покорёна.

После подавления восстания «булавинцев» Пётр I принял решение «извести казаков» более тонким методом. Решено было заменить в этносоциальной практике Российской империи казацкую этничность на казацкую социальную принадлежность, то есть превратить народ казаков в воинское сословие. Так в практике русских администраторов появилось понятие «приписной казак», то есть человек заведомо неказацкого происхождения, повёрстанный в казаки через прохождение определённой процедуры.

Но великорусских людей имперские администраторы верстали в казаки с явной неохотой: сделать хорошего кавалериста из вчерашнего пахаря-крестьянина было невозможно, но зато вольнолюбивого духа от казака славянин-великорус, имевший в предках хоть и не столь много, как казаки, но всё же некую долю скифской крови, мог набраться быстро. Поэтому верстались в основном представители различных инородцев. Впоследствии практика размывания этнических казаков путём массового вливания в их среду приписных казаков широко применялась при преемниках Петра I, с энтузиазмом подхвативших это нововведение царя-императора. Так, в Оренбургское казачье Войско все тюркоязычные приписные казаки попадали сугубо административным путём.

Обкромсанные со всех сторон и потерявшие миллион гектаров, земли Казачьего Присуда вошли в расширившиеся границы Российской империи. Дон был завоёван, но полностью не покорился, чему доказательством служат события, о которых мы ещё будем говорить далее.

II. Выбор гетмана Мазепы

Казацкая Украина очутилась между двух огней. С одной стороны — самовластный тиран на царском троне Пётр I, ненавидящий всё вольное и самостоятельное, каковыми хотели оставаться казаки, с другой — патологический карьерист и хитрец-интриган гетман Мазепа. На протяжении бурной жизни православный русин Иван Мазепа был «покоевым», иначе постельничим шляхтичем у польского короля. Ротмистром у ненавидевшего поляков правобережного гетмана Дорошенко. Спецпосланником к крымскому хану, который возил в подарок татарам десятки рабов — пленных казаков. Генеральным есаулом у кровного врага Дорошенко левобережного гетмана Самойловича, которого Мазепа отблагодарил интригами и помог отправиться в Сибирь. Гетманом Запорожского Войска, который убеждал царя искоренить своевольную Сечь, а казакам рассказывал о жестокости московского царя. И, наконец, стал союзником шведского короля, объявившего поход на Россию, которой Мазепа на Евангелии поклялся в вечной верности.

Искать в этом карнавале масок подлинного Мазепу затруднительно. Писатель Александр Дюма-старший вполне мог бы сделать Мазепу персонажем своего авантюрного романа. В 65 лет гетман соблазнил свою 16-летнюю крестницу Мотрю Кочубей, что по церковному канону приравнивается к инцесту. После казни её отца, к чему приложил руку любвеобильный старец, несчастная тронулась умом.

Была и внешнеполитическая угроза существованию казацкой автономии Гетманщине: при победе Петра I и Августа II её делили бы между Польшей и Россией, при победе Карла XII и Лещинского — Украина была бы под Польшей и Швецией. Весной 1707 года в Жолкве на тайное собрание в доме генерального обозного Ломиковского собралась старшина для поиска выхода из политического тупика. Возникли две концепции: первая — создание Великого княжества Русского в федерации с Речью Посполитой, вторая — союз с Крымским ханством и Турцией для борьбы за независимость Украины. Сам гетман Мазепа решил создать независимое княжество.

* * *

Украинский писатель-историк XXI века по-своему оценивает гетмана: «Ещё историки Платонов и Костомаров полагали, что поступок Мазепы «отражал колебания самой Украины и её старшины», которая «сочувствовала польскому строю жизни». Украинская историография начала XXI века прямо указывает, что политический выбор Мазепы является изменой лишь «с точки зрения имперского права. В действительности Мазепа защищал свою страну от опасности, угрожавшей ей со стороны империи-монстра». […] Гетман хорошо знал повадку государства Российского, последовательно утеснявшего Украину и козачество. […] В действительности Мазепа не «изменил», а всего лишь расторгнул договорные соглашения с Москвой, которые она уже давно не выполняла. […]

Сподвижник Мазепы, умнейший и образованнейший Филипп Орлик, свидетельствовал: «Московское правительство… отплатило нам злом за добро, вместо ласки и справедливости за нашу верную службу и потери, за военные траты, приведшие до полной руйны нашей, за бесчисленные геройские дела и кровавые военные подвиги — задумало казаков переделать в регулярное войско, города взять под свою власть, права и свободы наши отменить. Войско Запорожское на Низу Днепра искоренить и само имя его навсегда стереть». Шведы же обещали Украине полную самостоятельность»» (Широпаев А).

* * *

Когда Иван Мазепа начал переговоры с Карлом XII и с его ставленником С. Лещинским, точно не известно. Бывший при Мазепе генеральным писарем Филипп Орлик вспоминал: «Связи эти начались ещё в 1705 году, когда Мазепа был с войском в Польше». В 1707 году мысль Мазепы про разрыв с Москвой уже выкристаллизовалась. Семидесятилетний старец, проживший двадцать лет на гетманстве, среди богатства и роскоши, которых не знал никто из его предшественников, в уважении и доверии царя, который награждал его титулами и орденами, вдруг «поклялся передо мной (Орликом): „Призываю всемогущего Бога в свидетели и клянусь, что не для почестей, не для богатства или каких-то иных целей, а для всех вас, которые находитесь под моей властью, для жён и детей ваших, для добра Матери нашей, несчастной Украины, для добра всего украинского народа, для умножения его прав и возвращения вольностей, хочу я при Божьей помощи так сделать, чтобы вы с жёнами вашими и край наш родной не погибли ни под москалями, ни под шведами. Если же это я делаю ради каких-нибудь личных целей, то пусть покарает моё тело и душу Бог и Святая Троица“».

О выборе гетмана Ивана Мазепы писал О. Субтельный: «Неудовлетворение, что в итоге толкнуло Мазепу искать другого покровителя, было связано с вопросом защиты Украины. Когда польский союзник Карла XII, Станислав Лещинский, стал угрожать нападением на Украину, Мазепа обратился за помощью к Петру I. Царь, ожидая наступления шведской армии, ответил: „Я не могу и десяти человек дать, защищайся, как знаешь“. Это было для гетмана последней каплей. Пётр I нарушил обязательства оборонять Украину от ненавистных поляков, что являлось основой договора 1654 года, и украинский гетман перестал считать себя обязанным соблюдать верность царю».

Очевидно, в 1707 году был подписан украино-шведский договор, о котором в своих воспоминаниях писал Ф. Орлик: «Украина должна быть независимым государством, Украинским княжеством, Мазепа — пожизненным князем или гетманом. После его смерти должен быть выбран новый правитель. Король шведский должен защищать Украину от врагов».

Тогда же Мазепа заключил договор с Лещинским, по которому тот признавал Мазепу князем Черниговским, вассалом Польши. Гетман вёл переговоры с Крымским ханством, Турцией, Молдовой, Валахией. Переговоры велись втайне от всех, даже от старшины и от окружения, но полностью скрыть их Мазепе не удалось. Однако Пётр I, которому Мазепа сильно помог в подавлении восстания Кондратия Булавина, доносу не поверил и выдал доносчиков Кочубея и Искру Мазепе, который пытал и казнил их.

Начиная с 1708 года, когда усилилось российское давление на Гетманщину и стали известны планы Петра I о ликвидации и закрепощении украинского казачества и передачи всей Малороссии в вотчину князю Меньшикову, генеральный писарь Филипп Орлик становится одним из активных участников создания козацко-шведского союза.

Мазепа продолжал вести тайные переговоры со шведским королём. Он верил в его военный гений, верил его обещанию помочь в создании независимой Казачьей Земли. И когда Карл ХII двинул свои войска на Россию, Мазепа открыто перешёл на его сторону. Присоединившись к ставке короля, он призывал под свои знамёна и всё население Гетманщины.

Н. Полонская-Василенко писала: «Во времена Мазепы Запорожье под началом кошевого Гордиенко стало в оппозицию к гетману, так как запорожцы противились политике Мазепы в социальных вопросах и в отношениях с Москвой. После перехода Мазепы к шведам Гордиенко, несмотря на личные разногласия с гетманом Мазепой, перешёл к Карлу XII, приведя с собой восемь тысяч казаков. Это имело огромное значение, подняв восстание Мазепы в глазах народа и обеспечив гетмана значительной военной силой.

Вследствие присоединения запорожцев к Мазепе восстали почти весь Полтавский полк, всегда тесно связанный с Запорожьем, часть Слобожанщины, Правобережной Украины. Кость Гордиенко рассылал письма всюду, где мог найти поддержку, и призывал украинцев присоединиться к шведам.

Но гетман не пользовался большой популярностью, а народ не был достаточно подготовлен к такому решительному выступлению. Казаки в массе своей не проявили никакого боевого энтузиазма и оставались по домам. Тем более не поддержали Мазепу украинские и литвинские крестьяне.

27 октября 1708 года Пётр I издал манифест к украинскому народу «об исчезновении Мазепы» и приказал старшине явиться в Глухов на Раду для выборов нового гетмана. В новом манифесте от 28 октября извещалось «об измене Мазепы», о его желании «передать Украину полякам». Началась «война манифестов». Мазепа и Карл XII призывали украинцев к себе, говоря, что шведская армия только хочет защитить Украину «от московского ига».

А. Широпаев пишет: «Мазепа намеревался обеспечить союзников зимними квартирами в Батурине — хорошо укреплённой старинной гетманской столице, располагавшей значительными запасами продовольствия, оружия и боеприпасов. Гарнизон Батурина под командованием полковника Дмитрия Чечеля был всецело предан Мазепе. Пётр I хорошо понимал значение Батурина для всей кампании в Украине и бросил на него войска под командованием „Алексашки“ Меньшикова, особо не любившего украинцев. Батурин вполне мог продержаться до подхода шведско-козацкой армии, если бы не измена сотника Ивана Носа, показавшего московитам подземный ход в город. В результате 2 ноября 1708 года Батурин, несмотря на героическое сопротивление защитников, пал. По приказу Меньшикова российская армия начала массовую резню, не щадя ни женщин, ни старых, ни малых. Погибло до 15 тысяч человек, город был превращён в пепелище — для устрашения всей Украины» (Широпаев А.). Об устроенной резне историк Николай Костомаров писал как о «самом варварском истреблении».

Исследователь батуринской трагедии, украинский журналист Сергей Павленко пишет: «Во всех городах и городках, захваченных русской армией, и которые были без мазепинцев, вывешивали царские указы, а рядом для страха «голови на коли взоткнуті були» пленных сердюков и казаков, взятых в гетманской столице.

Напуганные Батурином, вывешенными отрубленными головами мазепинцев, горожане практически не имели выбора и, чтобы с ними не поступили так же, по «инициативе снизу» направляли челобитные царю. Жители Прилук, Лубен, Лохвицы, Новгорода-Северского, Варвы, Сребного, Ични, Миргорода клялись в верности российскому монарху. Дирижер этой верноподданнической кампании (а им, бесспорно, был Пётр І) получил их 5 ноября, как раз во время выборов нового гетмана. Они должны были убедить созванную в Глухов старшину в бесполезности затеи Мазепы, рассеять сомнения тех, кто колебался».

«Уничтожение Батурина предопределило весь дальнейший ход кампании. Мало того, что шведы лишились зимних квартир — в руках Петра оказались большие запасы боеприпасов и продовольствия, а также 40 пушек, которые вместе с другими 33-мя российскими орудиями палили потом под Полтавой. Им отвечали 4 шведские пушки… […]

Зимой 1708 — 1709 годов российская армия жгла в Украине «населённые пункты на пути шведской армии» — Пётр […] предвосхитил печально известный сталинский приказ №0428.

Спустя полгода после геноцида Батурина настал черёд Запорожской Сечи […]. В мае 1709 года имперские войска под командованием полковника Яковлева атаковали Сечь. Первый штурм был отбит, причём нападавшие потеряли около трёхсот человек. Трудно сказать, как пошло бы дело, если бы не предатель Галаган, знавший планировку укреплений. 14 мая Сечь была взята и стёрта с лица земли (наряду с Сечью имперские войска уничтожили на Днепре старинные козацкие города-крепости: Келиберду, Переволочну, Старый и Новый Кодаки). 156 сечевиков казнили, по Днепру пустили плоты, на которых стояли «глаголи» с повешенными. Потом, во время пугачёвщины, такие же плоты поплывут и по Волге. Пётр казнил даже мёртвых запорожцев: царские солдаты перепахали войсковое кладбище — как видим, и в этом император предвосхитил большевиков, воевавших с могилами своих врагов» (Широпаев А.).

Жестокость российских войск сеяла страх среди украинцев. Русские воспрепятствовали, как могли, расширению козацкого восстания. Духовенство принудили провозгласить анафему и гетману, и всем его сторонникам. Это средство тоже сдерживало страсти и таким образам широко задуманное, но слабо подготовленное освобождение обратилось в заурядную политическую авантюру.

Карл XII не получил от казаков серьёзной помощи. В новой штаб-квартире Петра I в Лебедине, на Слободской Украине, начала работу следственная комиссия, искавшая союзников Мазепы. С такой же привычной свирепостью, которую Пётр I продемонстрировал при расправах с булавинскими повстанцами, теперь расправлялись с мазепинцами. Современный автор писал: «Их находили в домах и отдавали на страшные муки, колесовали, четвертовали, сажали на кол, и уже совсем игрушкой считалась казнь через повешение и отсечение головы».

* * *

Личность Мазепы находит в истории весьма разноречивую оценку. Мало кто принимает в расчёт, что замыслы гетмана касались одних лишь казаков, были выражением прежних казачьих чаяний, проявившихся много раньше в польско-казачьих войнах, в политике Богдана Хмельницкого и его сына Юрия, в деятельности гетманов И. Выговского и П. Дорошенко и даже в статьях Переяславского договора, по которым русские цари получали только часть суверенных прав в Казачьем (Черкасском) Крае. За те же идеалы боролись недавно бесхитростные донские казаки во главе с Булавиным.

В оправдание двуличности Мазепы можно сказать одно: он ставил себе целью только освобождение от чуждой власти Земли Запорожских Черкасов и не стремился изменить к лучшему участь других жителей своей страны. Что касается упрёков в измене и предательстве, то борьба за национальное освобождение изменой не считается, рыцарская откровенность в политике мало когда применялась. А московские цари не отличались прямодушием даже в обыденной политической жизни.

Однако участие в поражении Булавина создало гетману дурную славу и на Дону, где имя «Мазепа» стало бранным словом.

III. Казаки Сибири

Политика «оказачивания» аборигенного населения Сибири отразилась не только на генотипе местного казачества, но и наглядно проявилась в появлении «новых казачьих фамилий». Так, по данным окладной книги личного состава якутского гарнизона от 1706 года насчитывается 13 казаков, чьи фамилии имеют приписку «новокрещён». Но помимо них ещё 20 человек обладают прозвищами-фамилиями с откровенно инородческим «привкусом»: Пётр и Фёдор Остяки, Колмак, Мунгал, Тордуя, Кулухтай, Нюгут, Енок, Тайшин, Кыргызов, Семён и Яков Мунгалетины, Баданин, Тияушин, Фёдор и Иван Калмаковы, Мыкыс, Зойма, Кухага, Тыгунов.

Трудами енисейских казаков в 1707 году был поставлен казачий острог Абаканский на месте бывшего села Краснотуранского.

Царским указом 1707 года было установлено обязательное зачисление на службу казачьих детей и родственников, что в итоге узаконило наследственность казачьего звания и установило сословные перегородки. Только при острой «нехватке» численного состава (которая всегда была в Сибири) разрешалось в казачьи общины и подразделения брать «людей их посада, а что недостаёт, то пополнять из заёмочных рекрут и гулящих людей». Поэтому в состав казаков стали включать «партии промышленников и разночинцев». Свободный люд охотно «вступал в казаки», поскольку это звание в то время ещё было лестным и почётным.

Для защиты от степняков в Сибири возводились новые крепости, требовавшие привлечения казаков в их гарнизоны. В 1708 году — Омская, в 1709 году — Бийская.

IV. На Кавказе

Во 2-й половине XVII — в начале XVIII веков происходило расселение кабардинцев на равнинной территории исторической Алании.

Взаимовыгодные связи между собой Россия, Балкария и Карачай усиленно начинают искать в период активной деятельности на Кавказе Крымского ханства. Бесценным памятником такой активности крымцев является надпись 1709 года на межевой каменной плите. Она гласит: «Между кабардинцами, крымцами и Пятью горскими обществами возник спор из-за земель. Пять горских обществ: Балкар, Безенги, Холам, Чегем, Баксан. Горские общества избрали Кайтукова Асланбека, кабардинцы — Казаниева Жабаги, крымцы — Сарсанова Баяна, и они сделали тёре (совет) и определили: с местности Татартуп до Терека, оттуда до равнины Кобана, оттуда до перевала Лескенского хребта, оттуда до кургана Наречье, оттуда до Жамбаша и на Малку. Верхняя часть принадлежит Пяти горским обществам. С Ташкаласы (Воронцовская станица) до Татартупа владения крымские. От Ташкаласы вниз — владения русских».

Глава 11. Всевластие — против казачьей воли
(апрель 1709 — 1725 г.г.)

Россия как государство — в

неоплатном долгу перед казаками.

Писатель Л. Н. Толстой

I. Унижение донского казачества

Дон был унижен, убит, задавлен. Даже царские «прикормленники», выросшие на боярских подачках, боялись поднять головы и взглянуть на свет Божий «глазами казака». Все приумолкли и приуныли.

Весной 1709 года, 19 апреля, царь из Воронежа на судах прибыл в Черкасск. На Дону с трепетом ждали царского гнева. И действительно, Пётр приказал «чинить новый розыск о сообщниках Булавина», отсекает головы войсковому атаману Илье Зерщикову, предавшему Булавина, и старшине Соколову, велит привезти тело Булавина, «пятерить» его и на поставленных столбах с колёсами возить по городу, а головы казнённых воткнуть на колья и поставить на площади. Роль палача исполнял князь Голицын.

Это был страшный 1709 год — год окончательного присоединения Дона к Империи и теперь уже полной потери казаками остатков их независимости. Это была капитуляция казачества. Из 125-ти станиц около 50-ти было сожжено и более трети казаков убито. Виселицы на плотах сплошным потоком плыли по Дону — этим торжественным и символичным «свадебным поездом» ознаменовалось начало вхождения казаков в российскую государственную историю.

* * *

Царь Пётр, после восстания Булавина, отрезал земли у казаков и перевёл часть казаков в сословие крестьян Воронежской губернии. Правда, послушных землепашцев из них не получилось. Поэтому определили казаков-крестьян служить в драгунский полк.

Есть предание, что Пётр I, в бытность свою в Черкасске, грамоту от царя Ивана Грозного, пожалованную донцам за подвиги при взятии Казани в 1552 году на владение Доном, у Войска отобрал под предлогом заменить её новой; списки же с неё по станицам были уничтожены уже последующими администраторами в конце XVIII или начале XIX века.

После казней царь собрал к себе всех наличных старшин и «добрых» казаков, объявил им своё «милостивое слово» и «пожаловал им из них же в войсковые атаманы» бессменно Петра Емельянова, сына Рамазанова, человека ограниченного и малоизвестного, пожизненно. Этим царь показал, что не считается с казачьим мнением.

22 апреля на судах царь прибыл в Азов, где также учинил розыск и многих казнил, а 26 числа посетил Троицкую крепость, расположенную на Таганроге, казнил там протопопа за сношения его будто бы с гетманом Мазепой, а потом, приказав Войску Донскому и азовскому гарнизону быть всегда готовыми на случай нападения татар или турок, 15 мая отбыл через Бахмут под Полтаву, куда приближался Карл с своей армией.

Трудное время переживал Дон, сжатый железными тисками самовластного царя. Лучшие его силы, до 15 тысяч, были в действующей армии, разбросанные от Финляндии и Лифляндии до Крыма. При поражении генерала Левенгаупта под Лесной 27 сентября 1708 года казаки вместе с калмыками преследовали бежавшего неприятеля и у Пропойска отняли у него 2 тысячи подвод с провиантом. О событиях на Дону они были не осведомлены, а потому и не знали, как царь расправляется с их станицами и соплеменниками.

* * *

После разгрома Дона в 1708 году донские казаки терпели большой недостаток в съестных припасах. Жилища их были разорены и сожжены, скот угнан калмыками и татарами, а всё остальное съели царские войска. Присланное царское жалованье «добрым казакам», хлеб и другие припасы были лишь каплей в море и пошли в «дуван» только среди низовых, «верных» промосковских казаков.

Со времени исхода Некрасова на Кубань нападения кубанских татар на донские казачьи городки участились, жители сотнями уводились в неволю. Проводниками для татар на Дон были, надо полагать, некрасовцы, а на Левобережную (московскую) Украину — запорожцы Гордиенко, союзники Булавина, изгнанные из Старой Сечи, разорённой царём в 1709 году, и ушедшие за Днепр под покровительство крымского хана.

Настало время установления над Доном власти русского императора и вопрос об Азове перешёл в область русской политики. Положение Дона ещё более ухудшилось, когда после Прутского договора 1711 года туркам были снова отданы царём Азов и Таганрог с устьями Дона и Азовским морем. По повелению Петра на Монастырском Яру, ниже Черкасска, был устроен транжемент, снабжённый артиллерией, вывезенной из Азова, и охраняемый достаточным гарнизоном. Цель устройства этого укрепления — следить за действиями турок, а главным образом — иметь наблюдение за Доном и предупреждать все «шатости». Без разрешения коменданта «транжемента», в распоряжение которого поступило все Войско Донское, казаки не могли предпринять ни походов, ни поисков над неприятелем для освобождения своих братьев, томившихся в неволе. Рыбные тони также для них были отрезаны.

Нужда заставила донцов всерьёз взяться за земледелие и садоводство. Плодовые сады и виноградники покрыли берега Дона от Мелехова до Цымлы. Скот добыли из постоянных стычек с кубанскими татарами. Разорённые места по Медведице, Хопру, Бузулуку и Донцу скоро были заселены выходцами из других, уцелевших станиц. Царь, занятый войной со Швецией, слал на Дон грозные указы не принимать беглых из России, но что значат эти требования свыше, когда жизнь народа требует другое, — казаки не исполняли этих повелений и продолжали передерживать и хоронить в глухих хуторах пришлый люд. Во главе этого укрывательства стояли сами донские старшины и домовитые казаки.

Кроме всех прочих сложностей, азовские коменданты стали вмешиваться даже во внутреннюю жизнь казаков, давать разного рода инструкции, разбирать ссоры их с калмыками и татарами, производить сыск беглых и водворять их в прежние места.

Кроме постоянного гарнизона, при крепости всегда находился конный казачий полк, названный Азовским, на обязанность которого были возложены самые разнообразные службы. Сношения Дона с русским правительством стали проходить через коменданта транжемента. Вместо прежних царских грамот стали получаться «отношения», в которых так или иначе фигурировали эти коменданты, часто заходившие далеко за пределы предоставленных им царём полномочий.

В 1715 году умер войсковой атаман Емельянов; собрался, по старой памяти, войсковой Круг и избрал атаманом Максима Кумшацкого. Комендант по этому случаю донёс царю, что большинство голосов получил Василий Фролов, а Кумшацкий меньшинство, «однако ж решено было у них быть войсковым атаманом Кумшацкому и насеку ему вручили». В следующем году атаманом избран Максим Фролов, а в 1717 году Василий Фролов, сын Фрола Минаева. 26 февраля 1718 года Пётр I повелел ему, как доказавшему свои военные способности в битвах с татарами, быть войсковым атаманом «по выбору всего Войска, без перемены, впредь до указу».

Донские атаманы хотя и ставились «по выбору всего Войска, впредь до указу», как значилось в донесениях, но их избрание производилось теперь не всенародным войсковым Кругом, как исстари повелось. Раньше на Круге всякий казак имел свободный голос и мог делать свои предложения. Вопрос считался решённым положительно, если большинство бросало шапки вверх. Теперь же, после покорения их Россией, казаки лишились права решать все вопросы вольными голосами. На Дону Круги были запрещены в 1721 году, на Яике несколько позже, после подавления восстания Пугачёва — в 1775 году, вместе с переименованием Яицкого Войска в Уральское.

В 1721 году был кардинально изменён принцип соподчинённости в казачьих сообществах. Войсковой грамотой на Дону отныне повелевалось станицам «выборных станичных годовых атаманов почитать и во всём быть им послушными», хотя по старому казачьему праву было наоборот: сами атаманы должны были быть послушными станичному Кругу, или Сбору, то есть являться исполнителями его постановлений.

В 1723 году донской атаман Василий Фролов умер и войсковой Круг, собравшись в последний раз, избрал новым атаманом известного героя шведской войны и персидского похода Петра I (в 1722 — 1723 г.г.) Ивана Матвеева, по прозванью Краснощёкова. Однако царь не посчитался теперь и с мнением промосковских старшин, не утвердил Краснощёкова, а повелел «быть в атаманах впредь до его указу из старшин Андрею Лопатину». Следовательно, 1723 год нужно считать годом, когда у Войска Донского было отнято его право избирать в своём Кругу войсковых атаманов. С этого года атаманы стали назначаться царской властью. Отняв у донского казачества его освящённое веками право избирать в Кругу своём излюбленных лиц в свои вожди, Пётр I тем самым подорвал и значение самого войскового Круга, как верховного управления всего Войска.

С этого же времени атаман и старшины присвоили себе право распоряжаться, с утверждения Военной коллегии, в ведение которой с 1721 года перешло Войско Донское, всеми делами Дона.

Царь Алексей Михайлович, а потом Пётр I в своём непомерном самовластии низвели казачество, главным образом последний, а потом и его преемники, на степень служилого народа, с правами и обязанностями иррегулярных войск. Разрушив веками спаянную казачью военную общину с особым историческим укладом жизни, царь взамен ей ничего не дал, кроме массы инструкций, регламентов и указов, совершенно не применимых к военной жизни казаков.

За год до своей смерти Пётр I ещё раз вытер свои обутые в высокие сапоги ноги о казачество, подвергнув часть его принудительному переселению в собственных интересах. В 1724 году 1.000 семей донских казаков вывели в Дагестан на реки Сулак и Аграхань. Они там в большинстве погибли. Но самодержец подал идею своим преемникам на троне, которые потом широко стали ею пользоваться.

II. Земля Донского Казачьего Присуда

Кстати, от этого времени, что бы ни говорили поборники теории об «исконной славянскости казаков», сохранилось свидетельство тюркоязычности тогдашнего казачества: московское государство волжским казакам ещё в начале XVIII века писало грамоты на татарском языке. Так что если и можно говорить о славянской родственности тогдашнего русского и казачьего народов, то лишь с большой оглядкой на реальные факты.

* * *

Вопрос определения границ Присуда или исконных казачьих земель довольно сложен, поскольку чёткого их определения не существовало многие века. Установить их пытались лишь некоторые донские историки, которые по скудным косвенным и ещё более скудным прямым данным пытались вычерчивать карты фактического расселения раннеказачьих общин, пределы территорий их хозяйственной деятельности («дальние ухожья») или военного контроля. Ясно одно: сферой обитания раннеказачьих общин XVI века было огромное нерасчленённое пространство, не подконтрольное ни одному государству, простиравшееся от Оскола на западе до Волги на востоке, от Азова на юге до Воронежа и Тамбова на севере. В состав Присуда входили Северщина, Белгородский разряд с Воронежским уездом, бассейны рек Хопёр, Медведица, Иловля и примыкающее к этому пространству правобережье Нижней Волги.

Историки-автономисты утверждают, что фактически на всём пространстве Дикого Поля от Днепра до Волги и от Азова до Ельца обитали, хотя и крайне малочисленные, но однородные по сути казачьи военно-промышленные артели. Консолидация этих групп в войсковые организации или переход их в новое качество (в служилые люди) происходила долго и неравномерно, на протяжении всего XVI и XVII веков. Реальной же границей, к которой можно хоть как-то привязать линию распространения этих общин, могут служить Засечные черты Русского государства. Самой ранней границей распространения Присуда к северу можно считать «Вторую» или «Большую черту», сооружённую к 1571 году по линии Ряжск-Шацк-Темников-Алатырь, и далее на запад от Ряжска по линии Данков-Ефремов-Мценск-Орёл. Весной 1571 года на крайних точках разъездов некие М. Тюфякин и М. Ржевский устроили специальные пограничные знаки. На огромном дубе, росшем у истоков реки Миус, был высечен крест, выбиты имена Тюфякина и Ржевского, год, месяц, число. Этим актом как бы утверждались официальные границы русского государства в южной степи, которые выдвигались вплоть до реки Миуса.

Севернее реки Оскол по Донцу обретались «севрюки» — вольные сообщества несомненно казачьего типа, одинаково тяготевшие как к Дону, так и к Запорожью и являвшиеся, как видно из географического расположения (в лесах на излучине Донца в районах, прилегающих к нынешнему Харькову), связующим мостом между двумя большими центрами казачества — донцами и запорожцами. Севрюки вели подвижный образ жизни и не закладывали долговременных городков. «Казаков-севрюков можно было […] встретить на всём пространстве Дикого Поля, вплоть до Волги и Дона», — пишет Мининков, опираясь на сообщение Себастиана, относящееся к 1551 году.

Более стабильная группа севрюков обреталась в районе Путивля, центра Северской Земли. Путивльские севрюки известны по московскому постановлению «О путивльских севрюках» 1571 года.

Кроме севрюков в этом же, довольно обширном районе, задолго до закладки московских южных засечных черт известны обитавшие там вольные казаки, жившие в поселениях постоянного типа. Дальнейшие судьбы этих вольных казаков вылились в процесс перехода их в состояние служилого сословия России, что происходило именно на казачьем приграничье.

Постепенно донские казаки утрачивали свои территории, которые у них неторопливо, но настойчиво «откусывала» Москва. Наиболее заметна экспансия Москвы на земли Присуда по «московским урезам» при проведении Белгородской и Новоизюмской черты, а также в результате «тихой» дворянско-крестьянской колонизации 2-й половины XVII века в районах южнее Тамбова, Воронежа, Пензы и Саратова. Первым этапом московских «урезов» было сооружение Белгородской черты по линии Ахтырка-Белгород-Новый Оскол-Коротояк-Воронеж-Тамбов в 1635 — 1646 годах. Затем к ней примкнула продолжившая её Симбирская черта по линии Тамбов-Саранск-Симбирск (1648 — 1654 г.г.). В это время все силы и всё внимание донских казаков были прикованы к битве за Азак, и потому Москва осуществляла захват казачьих земель без каких-либо опасений встретить серьёзное сопротивление донцов.

В 1683 — 1684 годах — новый этап продвижения московитов на юг, когда была возведена Сызранская черта Пенза-Сызрань. Тогда же осуществлён рывок южнее Белгорода и построен новый отрезок черты — Новая Изюмская черта, соединившая города-крепости Чугуев-Изюм-Валуйки. Это было время, когда совсем недавно были разгромлены отряды бунтарского атамана Степана Разина, когда Дон был обессилен и унижен. Противодействие Москве оказать было просто некому.

Как происходил захват казачьей территории? Сначала на новом месте, в степи, основывались выдвинутые далеко в Поле новые крепости (например, Белгород в 1596 или Воронеж в 1585 годах). При этом местные исконные — оскольские, воронежские (названные так по рекам, а не по городам) — и другие казачьи общины включались в состав московских служилых людей. Последний этап «уреза» заключался в соединении всех крепостей в одну укреплённую линию и в полном распространении всех московских порядков севернее новообразованной черты. Затем шло новое выдвижение (строительство) крепостей в Поле и новый цикл «уреза».

Получается, что и Белгородчина, и Тамбовщина, и Воронежская губерния — всё это бывшие части казачьего Старого Поля и Казачьего Присуда. Донские казаки, кстати, долгое время продолжали считать Воронежскую землю своей и дважды (в 1670 и 1708 г.г. — при Разине и при Булавине) пытались отвоевать её.

На востоке земли Казачьего Присуда имели обширный выход на Волгу. Казаки контролировали всю полосу Волжского правобережья от Царицына до Саратова и на некоторое время оседлали оба берега Нижней Волги.

Несомненно, что Московскому государству сам факт существования на своих границах независимого казачьего сообщества республиканского типа был «как бельмо на глазу». Но уничтожить его не было ни сил, ни желания, поскольку Дон служил защитой от мусульманской агрессии. Но отхватить казачьи территории московские государи были не против уже тогда. И особенно ярко это проявилось в постройке в 1599 году крепости Царёв-Борисов, что вызвало беспокойство среди казаков. А уже в следующем году после постройки этой крепости против казаков была осуществлена блокада.

Новая крепость перекрывала казакам выход на северо-запад. Примерно тогда же и там же были построены Белгород, Новый Оскол, Коротояк, Острогожск, Воронеж. Далее всё шло по прежнему сценарию — соединение чертой, официально против кочевников, но в какой-то мере и против казаков. Об этом свидетельствует установление блокады против донцов (трижды на протяжении XVII века) или угроз применить её, что в сочетании с присылкой московского жалованья играло роль политики кнута и пряника.

После прокладки Изюмской черты и восстановления Царёва-Борисова (почти в том же месте, но под именем Изюма), остатки вольных оскольских казаков вынуждены были окончательно либо сойти с Оскола, либо пополнить состав служилых людей, полностью повторив всю цепь превращений их вольных собратьев на Белгородской черте и севернее её. Боярская Москва вбила территориальный клин между Запорожьем и Доном, а местные слабые общины севрюков, не успев консолидироваться в вольное войсковое объединение, подпали под зависимость от московской администрации и были растворёны в общеслужилом сословии. Это происходило на протяжении всего XVII века, когда положение служилых слободчан почти сравнялось с положением боевых холопов.

В XVI веке, или даже раньше, казаки находились на территории Воронежского края и беспрепятственно осваивали его. На протяжении всего XVII века, ознаменованного периодическими противостояниями Вольного Дона и Москвы, территория юга Воронежского уезда стала играть роль буферной зоны между двумя силами. Реальной границей московской и казачьей сфер влияния во 2-й половине XVII века может быть признана река Икорец — место выдвижения московских караулов. До XVII века эта граница проходила ещё севернее.

Казаков, обретавшихся в междуречье Волги и Иловли, называли в XVI — XVII веках «волжскими», но это условно, поскольку волжские казаки отделялись от донских не более, чем жители двух соседних станиц: все они являлись внутренними подразделениями Войска Донского. Впоследствии Волжское Войско было искусственно оторвано от Донского и упразднено. Но даже официальная граница Области Войска Донского после всех царских «урезов» в XIX веке проходила в 20 верстах от Волги на весьма протяжённом участке. Народная память удивительно долго хранила представление о правобережье Волги, как о староказачьей территории. Казаки очень долго, вплоть до XVII века, в какой-то мере контролировали эти места, о чём свидетельствует, в частности, А. Олеарий: он отметил наблюдательный пост казаков в 55 километрах к югу от Саратова, в лесу на меловой горе. Впадающая в Волгу река Камышинка занимает центральное место в донском фольклоре.

С 1704 года выявился спор между Вольным Войском Донским и Изюмским полком слободского войска (за которым стояла Москва) из-за донского городка Бахмут. Городок отошёл к изюмцам и, в конечном итоге, к Москве. Таким образом, Войско Донское было обложено царскими владениями с запада, особенно после взятия под себя Россией древнего казачьего Азака и закладки Таганрога.

«Урезы» с запада дополнились «урезами» с востока, когда правительство основало цепь крепостей на волжском правобережье, объявив его в одностороннем порядке государственной территорией. Однако казаки вплоть до разинских времён не оставляли попыток контролировать выход на Нижнюю Волгу.

С начала XVIII века начинается эпоха уже не «московских», а «петровских урезов», более жестоких, резких и заметных. После Азовских походов Пётр I отобрал у Войска Донского исконную территорию асов-бродников — Приазовье, запретив при этом казакам любой выход в море. С укреплением царских крепостей Азова и Таганрога территория Вольной Казачьей Республики оказалась окружённой московскими владениями со всех сторон (если посчитать и земли калмыков, принёсших присягу царю).

Теперь можно было приступать к покорению самого Вольного Дона военной силой, что и было сделано в 1707 — 1709 годах, после чего «Земля Донских Казаков» получила статус колонии с некоторыми остатками автономного самоуправления. Если считать с предыдущими «московскими урезами», то Земля Донских Казаков чуть более, чем за одно столетие, потеряла, как считает верхнедонской краевед Ю. И. Карташов, не меньше половины своей территории.

III. Церковная жизнь казаков

Царь коснулся также и церковного управления казаков. Войско Донское было лишено особого церковного статуса. Уничтожив Московскую патриархию, Пётр лично решал церковные дела, и именным указом 2 июня 1718 года передал донские храмы и монастыри из ведения Крутицкого митрополита в Воронежскую епархию.

Получив о том грамоту из коллегии, Войско в который уже раз пришло в смущение. До того времени, по старому войсковому праву, всеми церковными делами на Дону ведал войсковой Круг и никаких епископов, как начальствующих лиц, не признавал. Однако, уступая царскому повелению, Круг согласился по церковным делам быть в непосредственном ведении Священного Синода, о чём возбудил соответствующее ходатайство.

Царь эту просьбу отклонил. Он думал, что достаточно одного его повеления, чтобы разрушить вековой уклад духовной жизни целого народа, правда, уклад своеобразный, отличный от византийско-московского, но освящённый веками. Он ошибся. Донские казаки, как и в старое время, продолжали в Кругу своём, по станицам и в самом городке Черкасске, избирать из среды своей достойных лиц и поставлять их в духовное звание, предварительно посылая их для рукоположения в другие, но не в Воронежскую, епархии.

Как особый самобытный народ, посылавший своих епископов на 1-й и 2-й Вселенские Соборы, донские казаки в течение веков усвоили и древние взгляды на церковные обряды и таинства, не отказавшись от своих самобытных. Вот почему они всегда так чуждались всего московского и позднейших наслоений в греческой церкви, называемой казаками «еллинской», а не истинной, апостольской. Поэтому не только Донское Войско, но даже станицы, иногда недовольные присланными им священниками, лишали их места.

Усвоив себе главные догмы Христова учения, как они были установлены первыми Вселенскими Соборами, казаки, будучи долгое время оторванными от всего христианского мира и притом считавшие себя выше и сильнее других наций, во всей остальной духовной жизни остались верными своим старым заветам. Это характерно сказалось во взглядах казаков на некоторые церковные обрядности и, особенно, на «таинство брака».

Брак на Дону даже в первой половине XVIII века не считался таинством, а гражданским союзом супругов, одобренным местной казачьей общиной, станичным Сбором. Венчание в церкви или часовне было не обязательным, хотя многие из этих союзов, после одобрения общины скреплялись церковным благословением. Развод производился так же просто, как и заключение брака: муж выводил жену на майдан и публично заявлял Сбору, что «жена ему не люба» и только. Женились 4, 5 и более раз и даже от живых жён. Несмотря на указы Петра I и его преемников, а также настоятельства воронежского епископа о воспрещении этого «противнаго» явления, донское казачество продолжало следовать в отношении брака своим старым обычаям, как это раньше делали и их сородичи, готские казаки новгородских областей.

IV. Унижение украинского казачества

Вслед за Доном Пётр решил уничтожить второй центр вольных казаков — Запорожье. Задумано — сделано. Три полка под командой Яковлева 18 апреля 1709 года взяли Переволочну, разрушили замок и порубили около тысячи запорожцев, много их потонуло в реке. 11 мая была взята и разрушена Сечь.

В официальных российских документах периода 1709 — 1711 годов не упоминается о запорожцах — царское правительство просто потеряло их следы, считая их рассеявшимися беглецами. На самом деле, как оказалось, они с Мазепой ушли в Бендеры.

На Гетманщине также время великих гетманов закончилось. Вместе с Мазепой в изгнании в Бендерах оказались пятьдесят представителей казацкой старшины, около пятисот казаков из левобережных полков и около четырёх тысяч запорожцев — это была первая черкасская политическая эмиграция. Во главе её были генеральный обозный Иван Ломиковский, генеральный бунчужный Фёдор Мирович, генеральный есаул Григорий Герцик, прилуцкий полковник Дмитрий Горленко и генеральный писарь Филипп Орлик. Филипп Орлик (1672 — 1742 г.г.) был вторым по должности лицом в казацко-гетманском государстве Мазепы. Поражение Карла XII и И. Мазепы под Полтавой, преследование соратников последнего заставили Ф. Орлика эмигрировать и он в разное время жил в разных европейских странах.

По смерти И. Мазепы (1709) Ф. Орлик 5 мая 1710 года в городе Бендеры был избран (при одобрении турецкого султана) Казацкой Радой гетманом Украины в изгнании. Филипп Степанович Орлик неоднократно делал попытки с помощью союзников добиться независимости Украины. Ф. Орлик заключил соглашения со шведским королём и крымским ханом о военной помощи против Москвы и совместных действиях. Гордиенко с запорожскими казаками также всё время был с Мазепой, участвовал в Полтавской битве, отступал в Бендеры, и потом остался с гетманом Орликом.

В день выборов Орлика была утверждена «Pacta et constitutions» — так называемая «Бендерская конституция». «Пакты и конституции законов и вольностей Войска Запорожского», как более точно звучит название этого документа, были заключены 16 апреля 1710 года на Казацкой Раде в Бендерах, а разработаны группой казацких старшин во главе с Орликом, и потому этот договор известен ещё и как «Конституция Пилипа Орлика». Основными её пунктами стали провозглашение независимости Украины от Польши и Москвы, восстановление Казацких Рад, ограничение власти гетмана в пользу старшины. Конституция стала самым известным политико-правовым документом времён Ф. Орлика и является по своему смыслу договором между ним, старшиной и запорожскими казаками.

Конституция состоит из двух частей. Во вступительной части кратко представлена история казачества от предшественников киевского князя Владимира Великого до времён Б. Хмельницкого и И. Мазепы, а также обосновывается необходимость принятия конституции для предотвращения деспотизма правителей. Основная часть конституции содержит статьи, в которых речь идёт о государственном устройстве Украины как Казацкого государства.

Конституция Ф. Орлика не вступила в силу, она осталась лишь проектом политико-правового документа и имеет значение лишь как свидетельство того, что казацкая политико-правовая мысль развивалась в русле передовых западноевропейских политических течений. Конституция содержит ряд демократических и прогрессивных идей: ограничение власти гетмана, представительное управление, разделение властей, закрепление прав и свобод личности, справедливость в распределении общественных благ, поддержка социально незащищённых слоёв населения и так далее. Но наибольшее значение конституции состоит в том, что в ней проведено всестороннее (историческое, политическое и правовое) обоснование идеи независимости Казацкой Украины как суверенного государства.

Начинается конституция с торжественной декларации о том, что «Украина обеих сторон Днепра должна быть на вечные времена свободной от чужого господства». Ещё одним документом, в котором обосновывается идея независимого казацко-гетманского государства, является обращение Ф. Орлика к правительствам европейских государств под названием «Вывод прав Украины».

По определению автора, цель обращения заключается в том, чтобы показать, что Украина является свободным княжеством, в котором общественные сословия выбирали гетманов по собственной воле. Для обоснования этого тезиса автор приводит ряд исторических аргументов. Самым убедительным из них, неопровержимым доказательством суверенности Украины является факт заключения Б. Хмельницким договора с Россией, где Казацкая Украина выступила как самостоятельное государство. Ф. Орлик подчёркивает, что Б. Хмельницкий освободил Казацкую Украину, создал из неё независимое княжество и удовольствовался титулом гетмана. По его смерти князей-гетманов выбирали общественные сословия. Б. Хмельницкий заключил с царём Алексеем Михайловичем союзный договор, однако он был нарушен российской стороной. За время гетманства царского ставленника Ивана Брюховецкого Украина была принуждёна отречься от суверенитета.

В 1711 году запорожское правительство Филиппа Орлика заключило с татарами военный союз против России. После этого гетман в изгнании начал рассылать по Украине универсалы, призывая к антироссийскому выступлению. Эти воззвания были услышаны, ведь ещё не забылись зверства, чинимые войсками Петра I.

31 января казацко-татарское войско двинулось из Бендер на Правобережную Украину, где армия увеличилась впятеро. В конце марта Орлик дошёл почти до Киева. Однако татары своими бесчинствами скомпрометировали гетмана, и имя Орлика в Гетманщине ещё долго потом связывали с воспоминаниями о набеге ордынцев. Попытки казаков остановить татар и стычки между ними стали причиной провала похода.

В 1712 году Орлик опубликовал «Манифест к европейским правительствам» и «Свод прав Украины»: «Какие бы великие ни были московские насилия, они не дают никакого законного права москалям на Украину. Наоборот, казаки имеют право человеческое и естественное, один из главных принципов которого: „Народ всегда имеет право протестовать против гнёта и вернуть использование своих древнейших прав, если будет иметь для этого подходящее время“».

Ещё один повод захватить Правобережье мазепинцы получили в 1712 — 1713 годах, когда, желая создать Украинское Казацкое княжество как буфер между собой и Россией, Османская Порта попыталась сделать Орлика правобережным гетманом. Однако мазепинцы с подозрением относились к мусульманским армиям, даже если они могли предоставить значительную помощь, и больше доверяли христианским правителям. Но зависимость от поддержки Швеции, Франции и Турции сковывала их, навязывала чужие интересы, часто противоречащие их собственным.

В 1714 году Карл XII начал свой знаменитый рейд через всю Европу и Орлик со старшиной выехал из Бендер. Запорожцы при поддержке Турции пошли «под татарский протекторат» и основали в Алёшках новую Сечь во главе с кошевым атаманом Костем Гордиенко. Начался новый этап биографии гетмана в изгнании: он стал политически бессильным и преследуемым, скитающимся политическим эмигрантом. В 1715 — 1720 годах Орлик со сторонниками жил в Швеции, где Карл XII выделял на их содержание из государственной казны ежегодно 13.000 талеров, но гибель короля на войне 1718 года вынудила мазепинцев искать новое пристанище.

Тридцать лет после Полтавской битвы «казацкий гетман» Ф. Орлик ездил по Европе — Швеции, Германии, Франции, Греции, Молдавии — ища поддержки своему движению против Российской империи, но так и умер, не найдя её.

* * *

После поражения шведской армии под Полтавой казакам-союзникам короля Карла XII возвращаться оказалось некуда — Чертомлыкская Сечь была разгромлена войсками российского правительства и конницей бывших сторонников Мазепы. Ещё раньше под власть хана ушли с Правобережной Украины участники антипольского восстания атамана Палия. Теперь сюда же прибыли запорожцы и сердюки Мазепы и всех вместе набралось до 20 тысяч.

Запорожцы, объединившись с палиевцами, построили свою новую автономию. С этого момента и начинается история двух эмигрантских Запорожских Сечей, которые располагались на берегу Днепра на территории современной Херсонщины, — сначала Каменской, потом Алёшковской, а затем снова Каменской.

* * *

1709 год принято считать годом основания Каменской Сечи — казаки прибыли сначала на реку Каменку. А через два года стали Кошем ниже по Днепру — в урочище Алёшки. С 1711 по 1728 годы Алёшковская Сечь была политическим центром Казацкого государства. Была под протекторатом Крымского ханства — этот берег Днепра был татарским. Запорожцы от ставшего после Мазепы «гетманом в изгнании» Филиппа Орлика дистанцировались и от его казаков держались отдельно.

Условием хана было участие казаков Алёшковской Сечи в походах его армии. Оружие выдавали казакам только в походы. Тем не менее, археологические находки говорят, что некоторые виды оружия всё же были — найдена пушка и приспособление для литья пуль.

Сечь была прямоугольной, по углам — дозорные башни, 38 куреней. Минимальное количество воинов в курене около 3-х сотен — всего 6.000 запорожцев. Была церковь из тростника и колодец, в котором никогда не замерзала вода.

Но на чужбине сечевикам пришлось тяжело. Хан им выплачивал жалованье лишь первые пару лет, потом перестал. Правда, и налогов не брал. А для прокормления предоставил рыбные ловы на Днепре, Тилигуле, Березани, право охотиться на дичь, добывать соль без пошлины, несколько переправ через Днепр и Буг с собиранием платы за перевоз. Но таких заработков не хватало. И запорожцы становились наёмными работниками жителей Очакова, Аккермана, Бендер, Измаила. Сечь попыталась выступать и «коллективным землевладельцем». Принимала беглых из российской и польской Украины, Молдавии, разрешала селиться на отведённых ей землях и считала своими крестьянами, взимая с них налог. Объявила подданными и поселян на реке Самаре, которая по Прутскому миру снова отошла к Крыму.

Казаки нанимались на службу, несколько сотен несло её на турецко-польской границе в Приднестровье. А по договору с ханом кош должен был выставлять войско в походы крымцев. К набегам на Украину запорожцев не привлекали, но когда против хана восстали черкесы Кавказа, сечевиков позвали на войну. Результат был печальным. Пока казаки воевали, против них взбунтовались их подданные, жившие на Самаре. Захватили, разграбили и сожгли Алёшковскую Сечь, а тех, кто находился в ней, перебили. Вернувшись из похода, запорожцы отомстили, разорили самарские поселения, порубив и перевешав восставших. А Сечь перенесли в другое место — опять на Каменку.

Впрочем, и сами запорожцы оставались в ханстве на положении униженных пасынков, как они сообщали, «имели много нужд и кривд». Торговать в Крыму и турецких городах им не дозволили, чтобы не нарушать интересов собственных купцов. И те же купцы приезжали в Сечь, по дешёвке скупая рыбу и другую продукцию казаков. Запрещалось возводить укрепления в Сечи, держать пушки. Запорожцев регулярно продолжали привлекать в походы на Кавказ и в Закавказье — без всякой платы, разве что добычу возьмут. Каждый год брали по 300 и более человек в Крым на работы по ремонту фортификационных сооружений. Тоже без платы. Ногайцы, кочевавшие по соседству, с границами запорожских владений не считались. Рубили там лес, пасли скот. При случае угоняли у казаков коней, скот, похищали людей. Когда же запорожцы совершали ответные нападения, правительство всегда принимало сторону ногайцев, заставляло компенсировать ущерб.

Сечевики, конечно, и сами не были безобидными овечками, пытались ради заработка совершать набеги на польскую территорию. Но по жалобам Варшавы с них тоже взыскивали убытки. А нечем платить — отдавай людьми. Был случай, когда по такой жалобе хан содрал с коша 24 тысячи рублей. Если из татарского плена бежал человек, то «хотя они, казаки, о том и знать не будут, однако принуждёны были за него платить, понеже они аки бы стража при границах татарских имелись». Или плати за раба или замени его запорожцем. Периодически наведывались и проверяющие от султана и хана соседние мурзы «в гости» со свитой не менее ста человек. Таких, сколько ни пробудут, требовалось кормить, содержать, подарки подносить. В будущем в казачьих песнях эту эмиграцию вспоминали, как каторгу:

«Ой, Олёшки, будемо вам знаты

И той лихой день и ту лиху годыну,

Ох, будемо довго пом’ятаты

Тую погану вашу личину».

Запорожским казакам-эмигрантам, проживавшим в Алёшкинской Сечи, притеснения, которые они терпели от крымских ханов, были, естественно, очень не по нраву. Последней каплей в чаше терпения стали междоусобные войны Гиреев. Полторы тысячи сечевиков были проданы в рабство на турецкие галеры. Сечь вскипела и… разделилась. Как и всегда — одни хотели союза с Москвой, другая часть — во главе с Костем Гордиенко — была против.

* * *

Фактическим гетманом части Украины, оказавшейся под властью России, тогда был ставленник Петра I Иван Скоропадский, который своей деятельностью способствовал уничтожению гетманата, как политического института. Несмотря на униженное положение в целом всего казачества при Петре I и, в частности, украинского, в его среде не была до конца затушена надежда на исправление ситуации в будущем. Поэтому наиболее грамотные и неравнодушные казаки пытались хотя бы составлять проекты различных решений по казачеству, которые можно было бы претворить в жизнь при наступлении благоприятных обстоятельств. Одним из таких проектов и была «Конституция Орлика».

«Поглощение и переваривание» Гетманщины Российской империей продолжалось до конца XVIII века. Московские власти добивались на Украине совершенного покорения казацкой элиты и поспольства (крестьянства), «порядка» в управлении и экономике Украины, максимального использования украинских людских и хозяйственных ресурсов.

Ставка гетмана была перенесена из Батурина в Глухов, в котором стояли два московских полка, а царские резиденты имели тайный приказ при необходимости арестовать гетмана и старшину. Эти «условия» сильно подрывали гетманскую власть.

Практически гетман мало что мог сделать без ведома и разрешения царя; все хорошо понимали — где теперь сила и политическая власть. Московские резиденты распоряжались на Украине, города которой вновь приняли московские гарнизоны. Украинцы строили Ладожский канал и Санкт-Петербург, крепости на Волге и на Кавказе. Московские власти вмешивались в гетманское управление, назначали старшину и полковников — всё чаще ими становились «московские чины». Князь Голицын писал канцлеру Головкину: «Ради нашей безопасности нужно, прежде всего, посеять вражду между полковниками и гетманом. Не нужно исполнять просьбы гетмана. Когда народ увидит, что гетман не имеет такой власти, как Мазепа, то, надеюсь, будет приходить с доносами. Нужно, чтобы во всех полках были полковники, несогласные с гетманом. Если между гетманом и полковниками не будет согласия, то все их дела будут нам открыты».

Пришла царю идея и о том, что надо создать альтернативную силу, которая будет более послушной, чем казаки, но сможет противостоять татарским набегам. И он учредил украинскую «ландмилицию». В неё включили дворян-однодворцев, часть служилых казаков, подгребли остатки прежних, допетровских полков, поселённых по южной границе — тех, кого ещё не успели обратить в регулярные войска.

Но и на ландмилиции Пётр не остановился и всё продолжал регулировать казаков. Счёл, например, что украинским казакам полезно заняться винокурением и издал об этом указ. А уж казачье самоуправление он, конечно, продолжал неуклонно урезать. В 1722 году была учреждена Малороссийская коллегия — как орган, контролирующий гетмана и деливший с ним власть на Украине. Коллегия, формально созданная для приёма жалоб на гетманское правление, практически сводила на нет власть гетмана Ивана Скоропадского. После принятого царского указа о её создании почти 80-летний И. Скоропадский поехал в Санкт-Петербург просить об отмене указа, ничего не добился, вернулся в Глухов и через несколько месяцев умер.

Смерть Скоропадского ускорила введение на Украине прямого московского правления. В Глухов приехал бригадир Вельяминов и «взял руководство на себя». Коллегия начала со сбора жалоб на старшину, количество которых измерялось сотнями. Уже в августе 1722 года Коллегия передала Генеральной войсковой канцелярии несколько десятков распоряжений; были введены и налоги на полковников и старшину.

Генеральная старшина отправила Петру I просьбу об утверждении нового гетмана. Наказным гетманом был избран Павел Полуботок, черниговский полковник и бывший конкурент Скоропадского на выборах 1708 года. Тогда царь не допустил избрания Полуботка, заявив, что он «очень умный и из него может выйти второй Мазепа». Москву больше устраивал И. Скоропадский, бывший под каблуком решительной и энергичной жены — «Настя носит булаву, а гетман запаску». Бригадир Вельяминов орал на наказного гетмана Полуботка: «Что твоя служба против моей! Знаешь, что я бригадир и президент, а ты против меня ничто! Уже ваши старшины велено отменить и поступать с вами по-новому — я вам указ!».

Но Павел Полуботок был человеком твёрдым — он добился того, что Сенат отдал приказ Малороссийской коллегии знакомить старшину со своими планами и документами и согласовывать их с гетманским управлением. Полуботок стал решать жалобы украинцев на администрацию и суды, чтобы не передавать их в коллегию. Он реорганизовал суды, сделав их коллегиальными, боролся со взятками, назначил инспекторов для контроля исполнения своих приказов, призывал старшину к справедливым решениям.

Вельяминов написал жалобу Петру о том, что наказной гетман мешает работе Малороссийской коллегии. В марте 1723 года он прислал императору «Двенадцать пунктов», в которых предложил изменить государственное устройство Украины для увеличения доходов царской казны.

Император вызвал П. Полуботка в Петербург. С ним поехали генеральный писарь Семён Савич, генеральный судья Иван Черныш, другая старшина. Тогда же, летом 1723 года, командующий российскими войсками на Украине князь Голицын отправил казацкие полки на юг, в поход против крымских татар.

В Петербурге наказной гетман подал Петру І петицию о возвращении Украине старых прав и вольностей. Император отправил на Украину П. Румянцева, «чтобы выяснить, чего хотят казаки и население — сохранения старых украинских порядков — как Стародубский полк?». Однако тщетны были надежды Полуботка и товарищей его получить от государя желаемое решение. В ноябре 1724 года Павел Полуботок и его сторонники были посажены в Петропавловскую крепость, а через месяц гетман, его товарищи Д. Володковский и И. Карпека, умерли. Как ни странно, все трое практически одновременно. В памяти украинцев Павел Полуботок остался как один из самых почитаемых героев, который защищал украинскую Казацкую Автономию и заплатил за это жизнью, храбрый борец за национальную свободу.

V. Казаки Яика и Сибири

В 1721 году последовала новая реформа, по которой Пётр подчинил все казачьи Войска Военной коллегии. Яицкие казаки возмутились. Сожгли свой городок и намеревались уйти в казахские степи. Но их жестоко усмирила экспедиция полковника Захарова. После чего Войско было реорганизовано, руководство сменено. Захаров провёл перепись казаков — в том числе для повторного сыска беглых. Для этого каждому требовалось указывать место рождения, род занятий своих отцов и дедов. И оказалось, что после прошлого сыска Войско успело увеличиться аж на треть — в нём насчитали 3.164 казака. Разумеется, выросло оно не за счёт естественного прироста. Но беглых на этот раз выявили мало. Казаки были уже учёными и придумывали себе правдоподобные легенды. Например, что дед был «волошанин» (румын), отца пленили татары, а сын бежал от них на Яик. Попробуй придерись (и проверь).

Один из казачьих историков (Левшин. «Историческое и статистическое обозрение уральских казаков») даёт описание Круга Яицкого Войска для ХVIII века: «Коль скоро бывало получится какой-ни6удь указ или случится какое-нибудь войсковое дело, то на колокольне соборной церкви бьют сполох или повестку, дабы все казаки cxoдились на сборное место к Войсковой Избе или Приказу (что ныне Канцелярия войсковая), где ожидает их войсковой атаман.

Когда соберётся достаточно много народа, то атаман выходит к оному из Избы на крыльцо с серебряною позолоченною булавою; за ним с жезлами в руках есаулы, которые тотчас идут в средину собрания, кладут жезлы и шапки на землю, читают молитву и кланяются сперва атаману, а потом на все стороны окружающим их казакам. После этого берут они жезлы и шапки опять в руки, подходят к атаману, принимая от него приказания, возвращаются к народу и громко приветствуют оный сими словами: «Помолчите атаманы-молодцы, и всё Великое Войско Яицкое!». А наконец, объявив дело, для которого созвано собрание, вопрошают: «любо-ль, атаманы-молодцы?». Тогда со всех сторон или кричат «любо!» или подымают ропот и крики «не любо!». В последнем случае атаман сам начинает увещевать несогласных, объясняя дело и исчисляя пользы оного. Если казаки были им довольны, то убеждения его часто действовали; в противном случае никто не внимал ему и воля народа исполнялась».

* * *

Когда строились новые оборонительные системы, старые теряли своё значение. Часть служилых казаков, оборонявших их, переводилась на новые места, часть оставалась и расказачивалась в государственных крестьян или в мелких дворян. Но казачество и пополнялось, вбирая в себя внешние добавки. Одним из таких прежних казачьих отрядов были войска стрельцов (они имели казачью основу) и пушкари. В дальних гарнизонах петровские реформы их не коснулись, они были нужны, и их не расформировывали. Но и в «регулярство» они не попали. О них как бы вообще забыли, статус стрельца оказался совершенно неопределённым. А для казаков они были вполне своими и по этническим истокам, и по сходному быту. И они смешивались с казаками. Пушкин в XIX веке ещё застал на Урале казаков, помнивших о своём стрелецком происхождении. Это было не только в Сибири, но и на Тереке, и в Астрахани. А московских стрельцов Пётр сослал в низовья Волги, в Чёрный Яр и Красный Яр, и их потомки позже вошли в Волжское Войско.

Пополнялось казачество не только русскими. Так, в Яицком Войске по данным переписи 1723 года из 3.164 казаков было 70 татар, 3 ногайца, 49 башкир и 34 калмыка. Причём, были совершенно исключительные примеры. Так, некоему калмыку Даши Булатову, владельцу 200 кибиток, так захотелось стать казаком, что он бросил своё имущество и ушёл с семьёй в Яицкий городок. В 1724 году его сын Дендюк Булатов получил от властей грамоту, разрешающую принимать (не спрашивая при этом мнения самих казаков) в Яицкое Войско калмыков из числа его подданных, и он «наверстал» из своей орды столько, что количество калмыцкого слоя в Яицком войсковом составе возросло с 34 до 684 человек. То есть, более, чем в 20 раз! Видимо, в этом «призыве» участвовали все его 200 кибиток…

* * *

Казаки на Курилах собрались «крутые», буйные. В 1711 году они взбунтовались и убили вернувшегося на Камчатку Атласова. Прикончили и нескольких правительственных приказчиков и зажили независимо. На Кругах избирали атаманов, ясак собирали для себя, женились на местных женщинах. Но и притесняли камчадалов, обращали в «холопство».

От Омской стала строиться Иртышская линия. Первой в ней была выстроена крепость Ямышевская (1715). В 1716 — 1718 годах казаками поставлен для охраны границы с юга Саянский острог, который надёжно перекрыл единственную дорогу, ведущую в Засаянье — реку Енисей. Дальше продолжилось строительство крепостей Иртышской линии: Железинской (1717), Семипалатинской (1718), Усть-Каменогорской (1720). Они располагались на расстоянии в 200 — 250 вёрст друг от друга, в промежутках, через 60 — 75 вёрст, строились аванпосты, а между ними по два малых редута. Аванпосты и малые редуты представляли собой дерево-земляные укрепления с бастионами, частоколом и рвом. А между ними устраивались караульные посты с «маяками» — деревянными пирамидами, изнутри набитыми хворостом, а наверху их помещалась бочка со смолой. Если маяк загорался, по границе распространялся сигнал тревоги. Для службы на линии перевели казаков и стрельцов из внутренних районов Сибири. По штату в каждой крепости размещалось 785 казаков, а общая их численность была установлена в 8 тысяч. Они посменно дежурили на редутах и постах, патрулировали линию конными разъездами.

В первой четверти XVIII века основными пунктами сосредоточения забайкальских казаков были Удинск, Селенгинск и Нерчинск, в которых находилось до 890 казаков.

VI. На Кавказе

Для Гребенского Войска последствия хивинской авантюры были ещё более тяжёлыми, чем для Яицкого, сильно пострадавшего. В нём насчитывалось 4 тысячи человек вместе с женщинами, стариками, детьми. И потеря 500 лучших бойцов чрезвычайно ослабила Войско. В результате борьба за Сунжу была проиграна. Казакам пришлось оставить её и к 1721 году переселиться на левый берег Терека. Здесь гребенцы обосновались более крупными общинами, чем раньше, и построили 4 городка — Червлёный, Шадрин (Щедринский), Курдюков и Гладков. Через несколько лет Гладков разделился на два, Старогладковский и Новогладковский. Но с правобережьем Терека казаки были связаны ещё очень долго. Там остались их виноградники, сады, огороды, и вплоть до конца XVIII века они ездили за Терек «для убрания садов», сенокосов. Гребенские станицы составили укреплённую линию протяжённостью 80 вёрст. В 1721 году, с подчинением Военной коллегии, был определён порядок службы. Войско выставляло не менее 1 тысячи казаков, из них половина получала жалованье, а остальные охраняли и обороняли свои городки «с воды и с травы» — бесплатно, за право пользоваться рыбными ловами и землями по Тереку.

Набеги кубанских татар и черкесов на Дон и усилившийся натиск горцев на Тереке положили начало долгим Кавказским войнам, которым суждено было продлиться полтора столетия. Но в это время обострилась и ситуация в Закавказье. Персия впала в череду смут и развала. А Россия в 1721 году заключила мир со шведами, и Пётр решил вмешаться в персидские распри, чтобы утвердиться в Закавказье. В 1722 году царь предпринял Персидский поход. 22 тысячи пехотинцев плыли из Астрахани морем, а берегом шла конница — татары, 9 тысяч драгун, 20 тысяч донских и малороссийских казаков. Черкасами командовал полковник Апостол, а донцами — походный атаман И. М. Краснощёков. Он уже успел прославиться, в юности с отрядами охотников побывал на Кавказе, дрался с черкесами, отличился и в Северной войне.

Флотилия причалила в Аграханском заливе, где был заложен Аграханский ретраншемент. Тарковский шамхал торжественно встретил Петра, подтвердил своё подданство. Прислал делегатов и наместник Дербента, прося о покровительстве. Но уцмий Кайтага Махмуд-хан предпочёл воевать. Велел изрубить посланных к нему есаула и 3 казаков, собрал 10 тысяч всадников. 18 августа возле селения Утемиш их разгромили. Русские вошли в Дербент.

Однако дальнейший поход стал невозможен — караван судов, вёзший продовольствие, разбило бурей. На обратном пути Пётр приказал Краснощёкову с тысячей донцов и с калмыками разорить владения Кайтага. А на реке Аграхань распорядился строить крепость Святого Креста. Старый Терский городок и Аграханский ретраншемент упразднялись и подлежали сносу, гарнизоны и жители, в том числе казаки Терского Низового Войска тоже переводились в эту крепость. Кроме того, царь повелел переселить сюда 1.000 семей донских казаков. Этим было положено начало использованию Войска Донского в качестве своеобразного «питомника» для рассаживания «закваски» казачества. Переселение состоялось в 1724 году. Среди тех, кто перебрался на Кавказ, было много донецких, медведицких, хопёрских казаков, чьи городки ранее были разрушены при подавлении восстания Булавина. Они составили Аграханское Войско.

Во время похода царь познакомился и с гребенскими казаками. Очень крепко загрузил их службой, для обеспечения строительства крепости Святого Креста возложил на них заготовку леса, угля, сена. Им было велено конвоировать почту, давать подводы и сопровождение «грузинским и горским владельцам». Впрочем, требование обслуживать грузин и горцев вызвало такое возмущение казаков, что эту обязанность вскоре отменили. Но, общаясь с гребенцами, Пётр обнаружил и то, что они старообрядцы. Причём, не стали таковыми под действием расколо-учителей, а выяснилось, что церковные реформы сюда просто не дошли. Законы Софьи против старообрядцев Пётр отменил, но и сам их не жаловал, взимал с них двойной налог, приказывал нашивать на одежду позорные «тузы».

* * *

Пока казаки, остававшиеся в родных донских куренях, испытывали на себе все прелести самодурства и тирании царя Петра, ушедшие за кордон с атаманом Игнатом Некрасовым налаживали свою жизнь. На Кубани казаки-некрасовцы основали несколько новых поселений между прежними кубанскими казаками. Больше всего их разместилось на Таманском полуострове в трёх городках со старыми донскими названиями Блудиловский, Голубинский и Чирянский. Казаки объединились здесь в Великое Войско Кубанское, куда принимались все казаки, уходившие от насилий. Приходили донцы, не смирившиеся с новыми порядками на Дону, приходили волгские казаки, потерпевшие от Петра I в 1709 — 1710 годах, пришла и часть запорожцев после поражения под Полтавой.

На чужбине атаман Некрасов проявил себя как выдающийся организатор традиционного казацкого уклада и хороший дипломат. Он сумел наладить прочные добрососедские отношения и с формальным владетелем Кубани — крымским ханом — и с его местными, во многом самовластными вассалами — князьями черкесов. При этом казаки не отступили от принятого в их среде национального стереотипа поведения, признаваемого ими как социальный идеал, а также не разменяли независимость своего внутреннего самоуправления.

Некрасов также сумел добиться выдающихся успехов и в международных дипломатических отношениях. На Кубани была фактически восстановлена Казацкая Республика с выборным войсковым атаманом во главе, причём и Крымское ханство, и Оттоманская империя признавали автономный политический статус республики некрасовцев.

Турецкий султан и крымский хан предоставили казакам Войска Некрасова особые привилегии. Была обеспечена полная свобода в вопросах внутренней жизни казацкого Войска. На казацкой территории свободно совершались все православные требы. Как крымскоподданные казаки обрели совершенно равные права с мусульманским населением. Они получали гарантированное снабжение в военное время оружием, провиантом и даже лошадьми.

Ответные обязательства казаков по отношению к хану и султану не выходили за рамки традиционной казацкой социальной миссии — охрана границ, несение караульной и сторожевой службы, участие в военных походах в качестве автономного кавалерийского подразделения. Крымский хан Менгли-Гирей, посетив в 1730-х годах станицы некрасовцев, был настолько очарован красотой, спокойствием, разумной упорядоченностью казацкой жизни, что по возвращении в Бахчисарай решил сформировать особую казацкую сотню для личной охраны. Казаки, вошедшие в состав ханской сотни, получили личное денежное содержание, особые земельные наделы на Темрюке и право быть свободными от службы по воскресеньям для отправления христианского культа.

* * *

Борьба казаков за политические свободы и суверенитет Войска Донского отмечена в истории России не только воинскими подвигами казаков-повстанцев и ужасом репрессий, обрушенных на население Дона войсками Петра I, но и созданием оригинальной философии собственно казацкого бытия. Автором её стал прославленный вождь повстанцев, атаман Игнат Некрасов, который пользовался большим авторитетом среди казаков. Он и составил для своей общины правовой кодекс — «Заветы Игната». «Казаки и их дети должны гутарить по-старому». Так гласил 16-й пункт этой уникальной рукописи. «Заветы Игната» — это философски осмысленный свод национальных и социально-бытовых установок казацкого народа, написанный, по преданию, лично Некрасовым. Этнический кодекс «Заветы Игната» включал более 170 статей, регламентирующих почти все аспекты национального бытия казаков, здесь же давались весьма жёсткие рекомендации по примерному наказанию для отступников.

В этом национальном кодексе бесспорно прослеживается традиция как древнерусских морализаторских памятников — «Домостроя» протопопа Сильвестра и «Поучения детям» князя Мономаха, так и мусульманских религиозно-этических сводов. Некоторые исследователи указывают на несомненную смысловую связь казацкого кодекса с исламским собранием «Хадисов Пророка Мухаммеда», регламентирующих все стороны жизни правоверного мусульманина.

С особой тщательностью в «Заветах Игната» прописаны нормы особой этнической морали казаков, позволившие в итоге некрасовцам сохранять более 200 лет свою национальную самобытность в инонациональной и инорелигиозной среде.

«Заветы», безусловно, требовали заключения браков только внутри казацкой общины. За попытку вступить в брак с иноверцем полагалась смерть. Казаки-мужчины и дети обязаны были говорить на древнем тюрко-славянском языке казаков — ныне почти исчезнувшем «донском гуторе». За личные экономические или криминальные взаимоотношения с турками казака ожидала смерть. Национальное достоинство казаков тщательно оберегалось «Заветами»: «Казак казака не нанимает. Денег из рук брата не получает. Сиротам нашим и престарелым помогает Войско, дабы не унижать и не унижаться».

В области защиты семейных устоев «Заветы Игната» фактически повторяли многовековые семейно-этические нормы запорожцев. Казаку за измену жене полагалось 100 плетей. Казачку за измену ожидала жесточайшая смерть — её закапывали по шею в землю и оставляли вплоть до смерти без воды и пищи. Дочь или сын, поднявшие руку на родителей, наказывались смертью. «Младший брат на старшего руки не подъемлет, — жёстко требовал кодекс Некрасова, — Круг плетьми накажет». За измену казацкому Войску или богохульство полагалась смерть по решению Круга.

Кодекс «Заветы Игната» требовал отмщения за пролитую врагами казацкую кровь. Слова атамана Некрасова не расходились с делом.

В 1711 году, хорошо обустроив своё Войско на Кубани, Некрасов решил, что пришла пора поквитаться с царской властью за кровь булавинских повстанцев. С большим конным отрядом (более 3,5 тысяч сабель) Некрасов вторгся на территорию поволжских русских губерний. Атаман был опытнейшим мастером маневренной войны: казацкий отряд с боями прошёл всю территорию Саратовской и Пензенской губерний, а затем благополучно вернулся на Кубань.

Пётр I был взбешён рейдом Некрасова. Астраханский губернатор Пётр Апраксин получил приказание жестоко покарать «воров» — для этой цели был сформирован специальный корпус из русской пехоты и конных калмыков. На Кубани планировались те же кровавые «подвиги», которые осуществлял Долгорукий в 1708 — 1709 годах на Дону. Однако в условиях предгорий Западного Кавказа организовать широкомасштабные карательные акции оказалось затруднительно: поход Апраксина фактически стал «ударом по воздуху». Бессмысленно потеряв в боях с казаками 150 солдат и 540 резервистов-калмыков, воинство Апраксина потянулось обратно в Россию.

В ответ на поход Апраксина атаман Некрасов зимой 1712 — 1713 годов совершает масштабный военный рейд через Нижний Дон в Слободскую Украину. В дыму сжигаемых помещичьих усадеб казаки дошли вплоть до Харькова.

В 1717 году состоялся новый масштабный поход. Некрасовцы с боями прошли по широкой дуге через несколько российских губерний: от Волги — через Хопёр и Медведицу на Верхнем Дону — обратно на Кубань. В этом походе атаман Некрасов с особой тщательностью поквитался с теми казацкими коллаборационистами, которые когда-то предали дело Булавина.

Казацкая Республика на Кубани стала буквально «бельмом в глазу» для имперской администрации Петра I. Атаман Некрасов никак не хотел воевать по правилам европейской армейской науки с её фронтальными атаками, планомерными манёврами и большим обозом. Стремительная казацкая конница налетала как будто бы ниоткуда — жестоко «жалила» неприятеля и столь же стремительно отступала.

Русский царь решил выкурить некрасовцев с Кубани дипломатическим методом. По указу самодержца русский посланник Василий Блёклый прибыл в Бахчисарай с богатейшими подарками и чёткой инструкцией — во что бы то ни стало добиться выдачи казаков царским войскам.

Хан Девлет-Гирей II с почётом принял посланника в своём дворце и внимательно выслушал. Воодушевлённый этим приёмом, Блёклый настойчиво попросил выдать России казаков-некрасовцев. В ответ Девлет-Гирей с усмешкой покачал головой: «Я не могу отдать русскому царю то, что мне не принадлежит».

* * *

В 1711 году, продвигаясь из Тамани через земли черкесов, французский путешественник Анри де Ла Мотрэ достиг большой реки Кара-Кубань, которую проводники называли ещё Большая река, то есть Уллу-кам, что совпадает с карачаевским названием реки Кубань у её истоков. По словам путешественника, жители здешние говорили на татарском языке, пекли хлеб в золе, ели конину, пили кумыс и айран. Понятно, что речь идёт о карачаевцах.

В начале XVIII века балкарцы и карачаевцы, утеряв в предшествующий исторический период своё древнее скифское руническое письмо, имели письменность на основе арабского алфавита, о чём красноречиво говорит так называемая Холамская надпись 1715 года, найденная в ауле Холам, надпись 1709 года и другие.

В XVIII веке балкарцы жили оседло на северных склонах центральной части Главного Кавказского хребта. Соседями Балкарии были: с севера — Большая Кабарда, с востока — Осетия, с юга — Сванетия и с запада — Карачай. Балкарские селения были расположены в труднодоступных ущельях рек Баксан, Чегем, Черек и Урвань.

По свидетельству Ксавери Главани, к 1724 году в Балкарском ущелье имелось всего 500 жилищ.

Глава 12. На службе российских императриц
до эпохи Пугачёва
(1725 — 1773 г.г.)

Издавна известно о постоянных произволах и непослушании переменчивых и непокорных запорожцев. Как мятежники и непослушники, они подлежат уничтожению и заслужили казни.

Из Грамоты-обращения Петра I

к украинскому народу

от 26 июня 1709 г.

I. На Дону

В январе 1725 года Пётр I скончался. Последовали кратковременные правления Екатерины I, потом Петра II. Это был период жесточайших придворных интриг и борьбы за власть. Но казаки, да и вся Россия получили передышку от повального реформаторства, масштабных проектов и войн. В 1727 году Пётр II даже сделал уступку черкасам, удовлетворив их просьбу об избрании гетмана, которым стал Данило Апостол. Правда, правительство попыталось повторить сыск беглых на Дону, комендант Нового Ретраншемента получил приказ изъять всех, кто пришёл сюда с 1695 года. Но казаки созвали Круг и постановили, что они государев указ выполнят и беглых вышлют — однако лишь тех, кто поселился на Дону после 1712 года, иначе «многие городки запустеют» и для службы людей не хватит. Сенат ходатайство не удовлетворил, подтвердил прежнее распоряжение. Но, когда в Новый Ретраншемент для смены гарнизона направился очередной комендант Рогов с полком солдат, его встретил войсковой атаман Расторгуев и посоветовал дальше не ходить — потому что казаки возмущены, а те, кто подлежит выдаче, собираются эмигрировать на Кубань. Пётр II упрямством своего деда не обладал и пошёл на попятную. 1695 год был в указе исправлен на 1712-й. И, разумеется, оказалось, что все беглые обосновались на Дону раньше.

* * *

Попав под державу Российскую, казаки не приобрели лучших духовно-созидательных возможностей. Царям нужны были дешёвые по содержанию полки и потому в казачьем народе поощрялся особый дух военного строя, наряду с постоянными культурными ограничениями.

После подавления повстанческой войны Кондратия Булавина, с распространением фактической юрисдикции Российской империи на все Войсковые области Присуда Казацкого социальное положение широких слоёв казацкого народа значительно ухудшилось. Историк Б. А. Алмазов считает, что социально-экономическая политика российского самодержавия по отношению к казакам была направлена на «выбивание экономических основ независимости у большей части казачества, расслоению его и постепенному переводу на службу империи». «Новые запреты и законодательные акты, — подчёркивает Алмазов, — превратили в итоге казачество в одно из самых угнетённых состояний в России. Власть предержащие постоянно внушали казакам, пугая жизнью за границей, например в Турции, что там-де христиане платят „налог кровью“, то есть часть христианских мальчиков становятся янычарами и всю жизнь обречены служить и воевать. При этом отчего-то забывалось, что российские казаки платили такой же „налог кровью“ непрерывно и поголовно, все — от мала до велика».

Действительно, после фактической ликвидации политического суверенитета Войска Запорожского и Войска Донского — участие казаков и их роль в бесконечных войнах ХVIII века, которые вела Российская империя, неуклонно возрастали. С точки зрения официальной истории, эти войны рассматривались как действительно необходимые, однако для рядовых казаков смысл их участия в боевых действиях в Швеции, Польше и Германии был совершенно непонятен. Тем не менее, казаки воевали: в трёх войнах со Швецией, с немцами в Семилетнюю войну. Без массового участия казаков длительное военное противоборство России с Турцией вряд ли стало бы столь безусловно победоносным. В известном сражении под Кинбурном, например, Суворов фактически только с казаками сумел отбить турецкий десант, а при взятии крепости Измаил в 1790 году более половины его армии составляли донские и запорожские казаки. И это при том, что процентная численность казаков в империи сравнительно с остальным населением была крайне мала.

После эпохи Петра I казаки с точки зрения дореволюционного законодательства Российской империи — это не просто народ, а некий «служилый народ», имевший привилегии за несение обязательной поголовной военной службы. Такая, нарочито оторванная от этнических реалий России законодательная установка приживалась в социальной и военной практике с большим трудом. Социальные интересы и культурные традиции приписного «казачества» резко расходились с таковыми у этнических казаков, подчас провоцируя межнациональные конфликты.

В Британской энциклопедии статья о казаках помещена в разделе «Туземные иррегулярные войска из районов военной колонизации». Казаки приравнены к сипаям, бенгальцам, зуавам и гуркам — воинственным самобытным народам, которые в колониях европейских империй платили «дань» своей кровью, участвуя в качестве особых этнических подразделений в колониальных войнах. Такое определение действительного военного статуса казаков в Российской империи представляется оправданным.

* * *

В 1728 году для сыска беглых на Дон прибыл генерал-майор Тараканов, но по настоянию Войска «из уважения к его заслугам», высочайшим указом 9 сентября 1728 года было повелено сделать высылку только из тех, которые пришли на Дон после 1710 года. Но и это, и последующие царские повеления донцы ухитрялись не выполнять и ограничивались одними отписками, что на Дону, при всём желании, «беглых не розыскано».

Преемники Петра, следуя его политике, в 1731 — 1732 годах потребовали от Донского Войска переселить на Волгу, на Царицынскую линию (от города Царицына до реки Камышенки) до 1.200 семейств охотников из ближайших станиц для защиты этих мест от вторжений кочевых народов с Кубани и Кавказа.

С 1732 года старшинским званием стали награждать даже не решением Старшинского Круга, а грамотой императрицы. Такое вмешательство верховной русской власти в дела казачьей военной общины, как растлевающее начало, дало самые пагубные для Дона последствия, выразившиеся в том, что некоторые из донских казаков по проискам отцов и дедов или знатных родственников, за взятки и посулы царским вельможам, стали награждаться российскими чинами, ещё «качаясь в люльке».

Войсковые атаманы фактически стали пожизненными и появились подобия «династий». Сперва правили потомки Фрола Минаева — Максим Фролов, Иван Фролов. С 1738 года войсковым атаманом был высочайшей грамотой назначен Данила Ефремов. А в 1753 году он попросил Елизавету уволить его от атаманства по возрасту и передать этот пост сыну Степану. Императрица согласилась, но в знак особой милости повелела сыну оставаться в подчинении отца. По сути наследственными стали и старшины. Правда, казачья знать не была замкнутой кастой, в её ряды можно было попасть благодаря личной доблести, заслугам (как выдвинулись Денисовы, Платовы, Кутейниковы, Иловайские и другие). Но когда человек попадал в старшины, его родные получали соответствующие преимущества в службе, у них было больше шансов быть замеченными, получить важное назначение.

Организатором и руководителем принудительного переселения донцов на Волгу и «Царицынскую линию» в 1732 году был некто М. Н. Персидсков. Царским указом от 15 января 1734 года 520 семей донцов и 537 семей днепровских черкасов, проживавших на Дону, переселили на Волгу. Их расселили между Царицыном и Камышином и назвали Волгским казачьим Войском.

После этого Персидсков был назначен войсковым атаманом волгских казаков и, хотя в грамоте от 15 мая 1732 года было сказано, что в новоучреждаемом Волгском казачьем Войске атаманы не могут оставаться на своём посту больше 3-х лет, Персидсков стал пожизненным атаманом и оставался им, с несколькими перерывами, до 1771 года. Перерывы же происходили в те месяцы, когда Персидсков находился под следствиями по обвинению в хищении войсковой казны. Однако каждый раз он выходил оправданным и возвращался на прежний пост.

Из донских переселенцев на Волгу были образованы городки. Административный центр Войска Персидсков основал в посаде Дубовка, около которого построил свой хутор, где на высоком берегу Волги возвышался огромный атаманский дворец. 31 января 1734 года царица наградила его богато украшенной шашкой, на клинке которой была выгравирована надпись: «Мы, Анна, императрица и самодержица всероссийская и прочая и прочая и прочая, пожаловали мы сею саблею Волгского Войска войскового атамана Макара Никитича сына Персицкаго за многие и верные его службы». Таким образом, российская власть, по почину Петра I, окончательно подчинив донское казачество и разрушив его старый военный уклад, стала распоряжаться им по своему усмотрению, и очень часто вопреки здравому смыслу и в неуважение и нарушение интересов народной жизни.

В 1735 году, по смерти Лопатина, на Дон по царскому указу был назначен войсковым наказным атаманом Иван Фролов.

В 1736 году в результате войн с турками Азов снова заняли русские. Остатки азовских казаков после присоединения к России Приазовского края, указом от 9 января 1737 года были помещены в гарнизон крепости Святой Анны на Дону под их прежним именем.

В 1738 году должностью войскового атамана Дона был пожалован старшина Данила Ефремович Ефремов. В царских грамотах на имя Ивана Фролова последний впервые именуется «наказным», то есть действующим по царскому наказу. В грамотах на имя Данилы Ефремова и сына его Степана название это отсутствует.

Атаман Данила Ефремович Ефремов, сын старшины Ефрема Петрова, казнённого Булавиным в 1708 году, был пожалован «настоящим войсковым атаманом» грамотой Анны Ивановны 17-го марта 1738 года. Даровитый казак, воспитанный в походах и битвах, он в правление своё Войском показал недюжинные военные и административные способности и в военном деле был ревностным исполнителем царских велений.

В 1738 году кубанские татары большими силами напали на Дон, разорили и сожгли Быстрянскую станицу и обложили Каргальскую, но Ефремов, будучи уже атаманом, быстро собрал оставшиеся от походов войска, разбил и прогнал татар обратно к Кубани. В следующем году набег повторился, но также был отбит.

В предотвращение подобных внезапных набегов по настоянию атамана на Дон было прислано 67 пушек, которые он и расставил по всем пограничным с татарами станицам. Кроме того, он назначил на случай внезапных тревог сборные места, куда старшины с казаками по первому сигналу должны являться. А чтобы узнать, к какому из сборных пунктов казаки должны спешить, им была установлена в степи на сторожевых курганах особая сигнализация, состоявшая в зажигании казачьими пикетами известного числа маяков.

После четырёх лет войны между Россией и Турцией 18-го сентября 1739 года был заключён Белградский мир. Россия приобрела Азов, но обязалась срыть до основания его укрепления и не заселять его окрестности; получила право построить новую крепость между Азовом и Черкасским островом; должна была удерживать казаков и калмыков от набегов на турецкие владения; отказалась иметь какой-либо флот в водах Азовского и Чёрного морей. Турция же, со своей стороны, обещала не допускать подвластных ей крымских, кубанских и буджакских татар до вторжения в русские пределы.

Рассмотрение донских войсковых дел в Кругу Старшин продолжалось до 1740 года, а с этого времени упоминается уже Войсковая Канцелярия.

С назначением царской властью атаманов началось расхищение войсковых земель как самими атаманами, так и старшинами. На самовольно захваченных, а также с разрешения Войсковой Канцелярии землях они стали поселять бежавших на Дон из всех украйн «расказаченных» малороссийских черкасов, особенно из Слободской. К этому классу «доморощенных» донских помещиков скоро стали примыкать их дети и родственники, именитые казаки и выборные войсковые чиновники — есаулы, сотники и другие. Таким образом, было положено начало появлению на Дону большого слоя населения неказачьего «звания», которых казаки именовали «иногородними».

При Елизавете Петровне (1741 — 1761 г.г.) исчезла категория городовых казаков, за которыми со времён Фёдора Алексеевича оставались функции полицейской и пожарной службы. Сами они никуда не делись, но их переименовали в «городовых солдат». Позже слово «солдат» как-то само собой отпало и осталось только «городовые» — понятие, позднее слившееся с понятием «полицейские».

В 1743 году упоминаются первые на Дону «выборные старики», которые впоследствии стали именоваться «подписными». Название это им присвоено потому, что при объявлении распоряжений о неприёме и сыске беглых от станичных атаманов и лучших выборных граждан станицы отбирались подписки, «сказки». От них же требовались подписки и в объявлении и исполнении войсковых грамот, касающихся нарядов на службу, укрепления станиц на случай набегов татар и прочее.

* * *

Несмотря на полное подчинение царской власти, донской атаман Данила Ефремов в правление своё перенёс две большие неприятности. Желая оградить Черкасск от внезапного набега врагов, а также защитить от разлива весенней воды, он решил обнести город каменной стеною, вместо пришедшего в ветхость деревянного палисадника. Постройка была начата в 1741 году.

Комендант крепости святого Дмитрия Ростовского усмотрел в постройке атаманом Ефремовым каменной стены вокруг Черкасска нечто «регулярное», противное правительству и донёс об этом в Петербург. Елизавета тремя грамотами 1743 года потребовала от атамана немедленного донесения о целях постройки крепости с угрозой, что если «ответа в самой скорости прислано не будет, то вы, атаман, истязаны будете жестоко». Ефремова отрешили от атаманства и со старшинами вызвали в столицу.

Несмотря на все доводы о необходимости постройки стен, его там задержали и нарядили следствие. От войскового наказного атамана Романа Емельянова, оставшегося вместо Ефремова, потребовали «имеющуюся в Войсковой Канцелярии о строении в 1741 году Черкасской каменной крепости записку, какова есть, хотя б она и в переплёте была, отняв, прислать в Военную коллегию немедленно». Тревога оказалась ложной. Ефремова, после многих допросов и мытарств, отпустили обратно на Дон с прежними правами и дело о самовольно начатой постройке крепости прекратили, разрешив достроить каменную стену деревом, но лишь только с турецкой стороны, «со стороны же российской каменнаго строения крепости — повелели строить накрепко запретить».

Вторую неприятность Данила Ефремов потерпел от страшного пожара, происшедшего в Черкасске 12 августа 1744 года, во время которого сгорел весь город, старое гнездо донского казачества. В полдень загорелся дом одной казачки, и через два часа весь город был объят пламенем. Войсковой кирпичный собор, где хранились все войсковые ценности, где помещался войсковой архив, хранились ценные казацкие летописи, царские грамоты и клейноды, выгорел внутри весь. Пострадал даже иконостас и сребро-позлащённый престол. Богатая ризница и войсковая казна погибли. Медные пушки от огня расплавились. Взорвался пороховой погреб, непредусмотрительно помещавшийся под собором, и едва не уничтожил это капитальное и красивое здание. Погибло более 300 человек и почти всё имущество жителей. Следствие обнаружило, что все эти бедствия произошли «от слабаго смотрения наказного атамана Романа Емельянова», в виду чего он был предан суду Войска.

* * *

Хотя на Дон и послана была строгая грамота императрицы Елизаветы 20 сентября 1745 года о воспрещении вмешиваться в церковные дела и не допускать среди казачества этого «противнаго святым правилам» явления, как жениться от живых жён и четвёртыми браками, она не помогла делу. Казаки продолжали твёрдо держаться за свои старые устои, следуя древнему обычаю жениться и разводиться с ведения и согласия станичного Круга. Освящение этого гражданского акта церковным благословением было предоставлено совести верующих и юридического значения на Дону не имело. Брак, одобренный станичным Сбором, считался законным.

Школы на Дону, вообще, основывались стараниями станичных обществ или при атаманах-казаках. Так, атаман Д. Ефремов в 1748 году учредил в Черкасске войсковую латинскую семинарию, его сын атаман С. Д. Ефремов 28 мая 1765 года издал приказ об учреждении народных школ во всех городках.

Казаки на Дону и на Волге, как мы уже писали, считали себя одной казачьей общиной и свободно «перетекали» с одной реки на другую. В 1750 году царской волей из остатков волгских казаков и после переформирования Астраханской казачьей команды в 1-й Астраханский казачий полк было образовано Астраханское казачье Войско. Видимых причин для создания отдельного от Дона казачьего Войска в то время и в том месте найти довольно трудно за исключением напрашивающегося объяснения, заключённого в древнеримской поговорке «divide et impera» — «разделяй и властвуй».

С середины XVIII века для сыска и высылки беглых из других губерний всё Войско Донское было разделено на несколько участков (округов), во главе которых были поставлены назначенные войсковым атаманом старшины. Через этих старшин войсковое правительство стало объявлять станицам свои распоряжения.

В 1753 году донской атаман Данила Ефремов был пожалован чином генерал-майора и уволен, по его просьбе, от занимаемой должности, а сын его Степан Ефремов назначен войсковым атаманом.