Бесплатный фрагмент - Этнокультурная история казаков

Часть III
Славянская надстройка
(период вольного или допетровского казачества)

в 3-й редакции

Глава 1. Казаки в период распада золотой орды
(1480 — 1546 г.г.)

С древних пор в Меотиде, в царстве Казар,

в Томаторкани и теперь у Днепра

эти казачьи предки много веков

сожительствовали и смешивались

со славянами. Поэтому славянский

язык закрепился и среди них…

Эдуард Дейнекин

IV. «И иные баловни казаки…»

С 1491 года казаки известны в царстве Казанском, тогда же упоминаются и казаки мещерские (или городецкие).

Под 1492 и 1493 годами летопись говорит о «казаках ордынских», неожиданно пришедших в Рязанскую землю и взявших три села. Эти «ордынские казаки» в летописи названы татарами. В последующих веках они наводили страх на купеческие и посольские караваны по Дону близ Переволоки и по Нижней Волге.

В конце XV века по берегам Дона от устья реки Хопра вниз до реки Аксая, на протяжении более 850 километров, были рассеяны на различном расстоянии казачьи городки и зимови́ща. Несколько подобных селений находились ещё и по реке Северский Донец. Остальное пространство между этими двумя реками оставалось незаселённым.

Городки и зимовища отличались между собой. Первые являлись постоянными жилищами, а вторые составляли временный и преимущественно зимний приют, где бездомовные казаки проводили зиму в шалашах и землянках, а с наступлением весны уходили на военные поиски. Городки сооружались для защиты от неприятельских набегов. В городках жили общества казаков в избах или в землянках.

В конце XV — начале XVI веков город Азак служил передаточным пунктом для приёма и отправки турецко-русских послов. Вокруг порта, у самого берега Дона была отстроена крепость; её охранял сильный турецкий гарнизон; в посаде проживали прежние жители — «азакцы» из оседлых ордынцев, местные татары-земледельцы, купцы со своими лавками и некоторые азовские казаки (азаки).

В ранний период своего существования большинство казаков ограничивалось при заключении брака одним объявлением перед народом об избранной ими жене. Для этого жених и невеста приходили вместе на собрание народа (Круг) на площадь или к станичной избе. Помолясь Богу, кланялись они на все четыре стороны, и жених, назвав невесту по имени, говорил: «Ты будь мне жена». Невеста, поклонившись ему в ноги, отвечала так же, называя его по имени: «А ты будь мне муж». После этих слов они целовали друг друга и принимали от всего собрания поздравления. Утверждённое таким образом бракосочетание считалось законным. Этот обряд в старину был всеобщим у казаков. Даже после распространения церковного обряда бракосочетания казаки предварительно исполняли свой старинный обычай.

Насколько легко по обычаям казаков заключался брак, настолько же быстро брачный союз расторгался. Отправляясь в дальний поход или просто под предлогом, что жена ему не нравилась, лихой молодец обычно бросал свою землянку, а жену продавал. Для этого жену выводили на Круг и говорили: «Не люба!». Если кому-то она нравилась, то продавали её, слегка поторговавшись. Очень часто уступали жену за харчи, нужные в походе, притом в таком количестве, сколько можно навьючить на лошадь, не обременяя своего верного спутника. Купивший отказную жену прикрывал её полою кафтана и соблюдал вышеописанный обряд, то есть говорил перед народом: «Ты будь мне жена» и так далее. Прикрытие полою казаки считали важным символом. Это означало снятие с отказной жены бесчестия развода. Бывало так, что за своеобразным разводом практически сразу следовал новый брак.

Эти простые брачные обряды, тем не менее, соблюдались очень строго. Сожительство без выполнения описанного обряда порою наказывалось лишением жизни, ибо считалось прелюбодеянием.

Власть мужа над женой была неограниченна. Это являлось одной из черт народного духа. Тем самым прелестный пол долгое время не имел сильного влияния на уклад жизни казаков, на смягчение их нравов. Женщины в своей жизни ограничивались кругом семьи и редкими знакомствами с соседками. Они не имели права участвовать в беседах и делах мужчин. Однако, нельзя сказать, что они были закабалёны.

* * *

В 1502 году крымский хан Менгли-Гирей нанёс решительное поражение хану Золотой Орды Шейн-Ахмату, разрушил Сарай и окончательно покончил с Золотой Ордой. После этого поражения Золотая Орда прекратила своё существование. С этого времени казаки, покидая службу на границах Рязанского и других русских княжеств, стали уходить в степи и занимать свои прежние, когда-то покинутые места. Уход казаков обнажал границы и оставлял их без наблюдения и защиты со стороны степи.

С 1502 года упоминаются казаки в слабом царстве Астраханском, образовавшемся вместе с независимыми ногайскими ордами на развалинах Золотой Орды.

Поля вокруг древней казачьей столицы Азака засевались хлебами кругом на расстоянии 10 километров, а дальше в степях Приазовья располагались юрты кочевых азаков (азовских казаков), которые время от времени вместе с ордынскими казаками совершали нападения на московские окраины, посольские караваны и на крымских татар, чем вызывали недовольство султана. В 1502 году султан приказал крымскому хану Менгли-Гирею: «Всех лихих пашей казачьих и казаков доставить в Царьград». В 1503 году хан выступил с крымскими татарами против казаков, живших в Приазовье, и занял Азак. Азакские казаки были вытеснены из пределов Азака и устья Дона и двинулись вверх по Дону.

По течению Дона в это время освобождались земли от схлынувшего из-за сумятиц населения, на которых столетиями жили казаки. В начале XVI столетия казацкие товарищества уже сновали по всем направлениям от Волги до Днепра, высматривая неприятеля и следя за его движениями. При слиянии Дона и Северского Донца и обосновалась часть казаков, вытесненная из Азака и Таврии. Здесь они основали свои вольные городки с центром в Раздорах.

Часть азакских казаков, до этого обретавшихся на Северном Кавказе со времён нашествия монголо-татар, к 1505 году, рассорившись с турками, перекочевала в Северщину к реке Десне. Сюда же от турок пришли казаки белгородские. Здесь азакцы и белгородцы объединились в одну общину.

* * *

Со стороны Волги, по левому побережью Дона до устья Хопра кочевали ногайцы. Вся степная полоса к западу от Дона была свободна от кочевников и превратилась в «Дикое Поле», страшное для невооружённого человека. «От казака страх на Поле», — писал Иоанн III крымскому хану Менгли-Гирею в 1505 году. И действительно, казачество вело военные действия с южными соседями так, как это было издревле заведено в Поле, не считаясь в своих действиях ни с политикой Москвы, ни Крыма, ни турок.

Но одной из прочных связей донских казаков, гребенских и яицких с Московским княжеством была церковная. Казаки в церковной иерархии входили в состав епархии епископа, переселившегося из центра Золотой Орды — Сарая — в московские пределы и находился под властью митрополита Всея Руси. На протяжении следующих веков казаки состояли в постоянной переписке с Москвой и эволюция русского языка московских и донских писцов шла совершенно одинаково.

Границы донских казаков с московскими владениями остались те же, которые были указаны Сарско-Подонской епархией, митрополитами Феогностом и Алексеем в XIV столетии и проходили по рекам Хопёр и Ворона. Между границами московских владений и землями донских казаков лежали большие пространства пустынных земель, и связь поддерживалась только дозорами городовых казаков, спускавшихся до пределов донских казаков. В значительно большем напряжении находилась часть низовых казаков. Ближайшей угрозой для них было Крымское ханство и Малая Ногайская Орда, кочевавшая между устьями Дона и Кубани.

Крымские ханы уже не были достаточно сильны для того, чтобы уберечь на Донце свои права и рекою завладели казаки. Вскоре казачье племя сары-азман, выделившееся из среды азакских или белгородских казаков, спустилось к берегам Дона. Ногайцы увидели в этом действия, направляемые Москвой, куда и посылали свои протесты. Они называли пришельцев «севрюками», но наравне с этим к ним применяется имя «сары-азманов» и «казаков». В сары-азманах видна сущность скифо-аланская. «Азманы» очень часто встречаются в скандинавских преданиях IX века, как древние жители Дона (Танаквиса). Придя на Дон, сары-азманы, очевидно, представляли собою давно законченный сплав асов-аланов. Они положили начало возрождению казачьей жизни на Дону, но их племенное имя вскоре вышло из употребления, а восторжествовало единое для всех обитателей Дона имя — казаки. Исчезли также и иные названия и прозвища: бродники, козары, торки, берендеи, чёрные клобуки и тому подобные. Дольше других держалось принятое у русских наименование «донские черкасы».

Разрозненные в своём расселении, донские казаки оказались в военном отношении настолько сильными, что могли вести успешную войну против врага, от нападений которого Литва, Польша и Москва были бессильны защищать границы своих владений. Это были сильные и хорошо организованные казачьи войска. Казаки, несмотря на отсутствие военной помощи со стороны Москвы, Литвы и Польши, и даже при их противодействии, имели достаточно сил и средств для отражения нападений своих соседей. Считая лучшей обороной наступление, казаки предпочитали наступательные действия.

Жалобы Турции, Крыма и ногайцев на разбои казаков, начиная с первых лет XVI столетия, не прекращались, что в значительной степени отражалось на их отношениях с Москвой. Но и робкие попытки вмешательства во внутренние дела казаков со стороны приводили к тяжёлым раздорам и резкому противодействию этим требованиям.

Гребенские казаки вели войны против ногайцев и черкесов, яицкие — против ногайцев и кыргызов, нападали на Сарайчик, превратившийся в центр Большой Ногайской Орды после распада Золотой Орды. Войны казаками велись повсюду.

С 1515 года появляются на исторической сцене казаки белгородские, стан которых располагался близ Аккермана, у Днестровского лимана, у чуваш, черемис, мордвы, в Соловках при архимандрите Филиппе, впоследствии митрополите Московском, и в других местах. Белгородские и азакские казаки заняли совместно кочевья в лесостепи и в 1518 году договорились с московским князем Василием о боевой ему помощи. С этого же времени Северский Донец стал служить перевалочной базой для казаков, возвращающихся отовсюду на Землю Отцов. Покидая Крымскую Орду, Литву и Московию, они начали сходиться на его берегах.

Казаками, возвращающимися на Дон после полуторавекового пребывания на чужой земле, был построен на острове в дельте Северского Донца городок, названный Раздоры. В результате археологических исследований на острове Поречный, в окрестностях станицы Раздорской были открыты памятники, относящиеся к эпохам Каменного, Бронзового и Железного веков, Средневековья. Тем самым они позволяют проследить процесс заселения и освоения Нижнего Дона разными народами, в том числе и казаками, основавших Раздорский городок.

От месторасположения городка происходит и его название: среди различных значений слова «раздор» (легенды рассказывают о братьях-атаманах, не поделивших турчанку-полонянку или о том, что между казаками и турками, татарами были постоянные ссоры-раздоры) в словаре В. И. Даля имеется и топографический, означающий разделение реки на протоки, разбитое на рукава устье, дельту. Именно таковой и является дельта реки Северский Донец. За сотни лет течение реки изменило конфигурацию некогда большого Раздорского острова и сегодня Дон чётко вырисовывает контуры другого острова, который расположен напротив нынешней станицы Раздорской и называется Поречным. Именно здесь и располагался Раздорский городок.

От самого его основания, дата которого теряется в веках, и до 1622 года здесь находился центр Казачьего Речного Государства, возродившегося на Дону. Здесь собирались Круги, помещалась администрация и Главная Квартира Войска. Раздорский городок в середине ХVI — первой половине ХVII веков представлял собой хорошо укреплённый военный лагерь-стан. В нём жили вооружённые казаки, готовые каждую минуту по выстрелу вестовой пушки или по удару вестового колокола отразить внезапный вражеский набег. Подступы к городку прикрывали сторожевые посты с вышками. Эти посты располагались по высоким правобережным склонам и на курганах равнинного левобережья.

Таким образом, Раздоры длительное время представляли собой аванпост донского казачества в борьбе с татарами и турецким Азаком. В городке кипела шумная жизнь. На войсковых Кругах решались важнейшие вопросы: избирали атаманов, принимали решения о предстоящих походах, встречали и провожали царских послов, делили царское жалование и военную добычу, судили виновных, брали жён и разводились, выходя с ними на середину Круга. Отсюда «всей Войской» или отдельными отрядами казаки шли «воевать Азак» или уходили в морские походы на Крым, побережье Чёрного моря, к берегам Персии.

Система общественной власти и поддержания порядка у казаков долгое время носила ярко выраженный отпечаток древних кочевничье-племенных традиций. Вообще, надо отметить, все вопросы казаки решали «демократически-анархическим» путём. Одна из версий даже гласит, что именно потому и получил название городок Раздоры — по причине проведения здесь войсковых Кругов.

Собирались казаки на Круг или по заранее полученному извещению, или по споло́ху (по срочному призыву) на площади возле Войсковой Избы. Когда собиралось много народа, войсковой атаман, окружённый начальниками и бывалыми людьми, выходил на Круг. Перед ним шли войсковые есаулы и выносились войсковые регалии. Сам атаман нёс булаву в руках (знак его власти). Выйдя из Избы, он останавливался посредине общего скопления народа. Есаулы, положив свои жезлы и шапки на землю, читали молитву и кланялись вначале атаману, а потом на все четыре стороны казакам. После этого они брали свои жезлы и шапки, подходили к атаману и, получив от него приказание, провозглашали: «Помолчите, атаманы-молодцы и вся Великая Войска Донская!». Затем есаулы объясняли суть дела, по которому собрался Круг. В конце своей речи они вопрошали: «Любо ли вам, атаманы-молодцы?». В ответ со всех сторон казаки кричали: «Любо» или «Не любо». В последнем случае атаман сам ещё раз объяснял дело, толковал его пользу, склонял к своему мнению. Однако, его разъяснения не всегда убеждали казаков. Воля войскового Круга становилась окончательным решением. Иных законов донцы не знали, а письменных законоустановлений у них не существовало. Все дела решались по большинству голосов.

Судебные приговоры Круга исполнял войсковой есаул. Он приходил к осуждённому и объявлял ему, что Войска требует его головы, руки или ока. Казнь совершалась немедленно. Вообще, два войсковых есаула заведовали войсковыми доходами, своеобразной донской полицией, казнями и охраной столичного городка.

При сборе в поход войсковые начальники старательно стремились скрыть намерения донских казаков. Для этого решения на Кругу принимались в обобщённой форме: идти на море или идти в поход. При таком решении скрывалась не только военная тайна, но и истинные намерения руководителей Войски.

Избрание войсковых атаманов и других предводителей протекало шумно и довольно редко обходилось без драки. Здесь всякий хотел настоять на своём. Необходимо было большое искусство и гибкость характера, чтобы обуздать страсти, чтобы склонить большинство народа в свою пользу.

Сменяемый атаман, сняв шапку, кланялся казакам на все четыре стороны, а потом смиренно клал булаву на стол, поставленный посредине Круга. Вновь избранный атаман, приняв булаву из рук есаула, также кланялся, благодарил за честь и клялся атаманам-казакам не щадить жизни для отечества и радеть об общем благе.

Провинившиеся казаки, осуждённые или как-то наказанные, в голосовании не участвовали. Им прощали вину с условием её возмещения кровью в каком-нибудь отважном мероприятии. Эти преступники назывались пенными. Они по приговору Круга как бы лишались права гражданства. Их любой мог бить и грабить, не опасаясь при этом никакого наказания в Войске.

* * *

На посольский караван Алакоза у Переволоки напали астраханские наездники, много людей, турок и русских, побили, а других забрали в плен. Путь по Дону для торговли и посольских караванов сделался совсем непроходимым. В 1521 году послу Тредьяку Губину, отправленному в Турцию, дан был наказ договориться: «как послам и гостям от обеих сторон по Дону бесстрашно ходить».

Последствия этих переговоров неизвестны. Только мы знаем, что приехавший с Губиным в Москву турецкий посол Скиндер отпущен был уже в 1524 году не Доном, а через Путивль, так как пронеслась молва, что он хочет осмотреть на Дону место для постройки города, а это, видимо, было крайне нежелательно для московитов. Донской путь так и остался небезопасным для сообщения с Азаком. В Поле по-прежнему носились лёгкие казацкие отряды запорожцев, белгородских и азакских казаков, сталкивались на поречьях Дона с ногаями, астраханцами и крымцами, отбивали у них пленных и в свою очередь прельщались товарами русских и магометанских купцов. Время было своевольное и безначальное. Азакские, ногайские и астраханские наездники соединялись с крымцами и господствовали на всём протяжении донского Поля.

Среди донских казаков была сильная прослойка населения татарского происхождения, хотя дать точное определение такому понятию затруднительно. Во время княжения Василия III среди атаманов были известны многие с татарскими именами, в большем количестве среди верховых казаков. Со времени распада Золотой Орды и перехода казаков в положение независимого быта, татары и казаки сильно перемешивались. Но ко времени начала царствования Ивана Васильевича во главе донских казаков, как верховых, так и низовых, становятся известными атаманы исключительно с русскими именами.

В 1538 году мирза Приволжской Ногайской Орды Кель-Магмет жаловался в Москву на обиды, чинимые ему городецкими, мещерскими и другими казаками. Боярская Дума именем царя уклончиво отвечала ему: «на Поле ходят казаки многие — казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят. И те люди, как нам, так и вам, тати и разбойники; а на лихо их никто не учит: сделав какое лихо, разъезжаются по своим землям». Бессильная в то время Москва иначе и не могла ответить, а потому всегда прибегала к такой двойственной политике, втайне радуясь успеху казацкого оружия. Это, так сказать, были первые, нерешительные наступательные действия необъединённого ещё восточного казачества.

До середины XVI столетия Дон ещё представлял арену для казацких турниров с астраханскими и крымскими наездниками, с переменным счастьем для тех и других. В целом, можно сказать, черкасское, северское, белгородское и старое азакское казачество в этот период времени хранило грозное молчание и только соединилось в одну общую семью, чтобы вскоре одним дружным натиском дать отпор сильному и зазнавшемуся врагу. Эта грозная сила в конце первой половины XVI века двинулась лавиной на берега родного ей Дона и своим внезапным появлением обескуражила, смутила и навела страх на весь мусульманский мир.

Малолетство царя Ивана IV Васильевича было временем господства князей и боярства. Связь донских казаков с Москвой во время боярского правления не прекращалась. Они продолжали сопровождать послов между Москвой и Крымом, и поддерживали церковную связь с епископом своей епархии Крутицким.

В сторону Казани и Поволжья верховые казаки имели сильную заставу, существовавшую ещё со времени Батыя, получившую название впоследствии «волжских казаков». На Переволоке между Доном и Волгой, в сторону Большой Ногайской Орды и Астрахани, находилась ещё одна постоянная застава.

В крымских генуэзских колониях, Кафе и других, а также в их окрестностях тоже были казаки, выходившие на добычу в Поле и нападавшие на татарские улусы. Интересно, что и крымские военные отряды частично состояли из тех же народов, от которых произошли казаки. Так, в начале второй половины XVI века австрийский посол де Бусбек писал: «Многочисленные народы русов, черкесов, аланов, приняв нравы монголов, их одежду и даже язык, составляли части многочисленных войск крымских ханов…».

В XVI столетии кавказские черкасы, в отличие от днепровских и запорожских черкасов, между которыми в то время уже не ощущалось никакого родства, в русских исторических документах называются «пятигорскими черкасами». В первой половине XVII столетия у донских казаков и в документах московских мы встречаем названия: «кабардинские черкасы» и «кубанские черкасы». Исходя из наших прежних лингвистических находок, следует, что это, как и поднепровские черкасы, тоже были кочевники-асы? Похоже на то, особенно, если вспомнить, что территории эти также входили в состав земель обитания сарматов.

В польско-турецких отношениях такую же роль, как донские для Москвы, играли казаки днепровские. Заняв земли Дикого Поля, за которые Русь в течение многих столетий вела безуспешно борьбу с кочевниками, казаки продолжили эту борьбу, решив эти земли прочно держать в своих руках. Занимая территории, лежавшие между московскими, литовскими владениями и кочевниками, казаки не считались с политикой ни Москвы, ни Литвы, ни Польши, и их отношения с Турцией, Крымом и другими ордами строились исключительно на соотношении сил, беря на свой риск и ответственность успехи и неудачи этой постоянной борьбы. Казаки Днепра и Дона, не считаясь с установившимися дипломатическими сношениями Москвы и Польши с Турцией, вели самостоятельную политику в отношении турецких владений, нападали на Крым, Астрахань и даже предпринимали рискованные морские походы на лёгких суднах-«душегубках», переправляясь через Чёрное море и нападая на побережья Малой Азии. Нередко они возвращались из походов с большой добычей, но платили за неё своими головами, и добыча эта обходилась казакам очень и очень недёшево…

Самостоятельные действия казаков вызывали бурный протест Турции. Москва и Польша обвинялись в том, что подвластные им казаки нападают на владения Турции и всю ответственность за деятельность казаков турки относили на их счёт. Москва и Польша старались убедить Турцию, что казаки — «вольный народ», от них независимый и действующий по своей воле. И действительно, на границах московских и польско-литовских владений нередко происходили нападения как на московские, так и на крымские посольства, в чём с той и другой стороны обвинялись казаки.

I. Казаки на московской службе

В 1500 году началась вторая московско-литовская война. Война эта, с перерывами, продолжалась до 1503 года. С этого времени татарские отряды начинают всё время упоминаться наряду с казачьими. Казаки и татары составляли в частях московских войск лёгкую конницу, действовали всегда под командой одного начальника, но никогда в организации не сливались одни с другими.

Казаки несли службу на московских границах по договорам с князьями, не связанные присягой. Уход их с границ происходил под влиянием различных причин и обстоятельств. Поступая на службу русских князей, сближаясь с русским народом, казаки были неприятно удивлены, поняв «беспредел» холопской зависимости русского народа от верховной власти и стремились избежать такого же закабаления. Опасность превращения в бесправных рабов системы была главной заботой казаков на протяжении всего последующего их сосуществования с Москвой. Сближаясь с русскими князьями, они сумели сохранить и пронести сквозь долгие века свои воинские традиции и стремление к независимости. И потому княгиня рязанского княжества, Аграфена, сестра князя Иоанна, бессильна была удерживать казаков и писала об этом своему брату. На её жалобы князь отвечал грозными грамотами, требуя, «чтобы княгиня запретила уход казаков на юг самодурью, а их бы ты, Аграфена, велела казнити…». Иван III под конец своего правления строго запрещал рязанским казакам ходить на поиски в Поле и наниматься в провожатые иностранных посольских караванов. Такое отношение к ним со стороны московской власти, разумеется, не могло вызывать у казаков тёплых чувств к Москве.

Цель великокняжеского запрещения уходить на Дон, во-первых, была в том, чтобы скопить по южным украинным городкам Рязанского княжества вооружённую силу, готовую всегда дать отпор неприятельским нападениям; а во-вторых, чтобы не дозволить неспокойному пограничному казацкому элементу Рязанской области «брататься» в Поле и на Волге с его врагами-ушкуйниками, ушедшими из Хлынова после его разгрома, и тем не усилить на южных окраинах протестующее против его самовластия «молодечество».

Московский самодержец ясно видел, что на Дону под влиянием обиженных им новгородцев может образоваться противная ему казацкая община, подобная Хлыновской, которая, войдя в соглашение с ордынскими казаками, господствовавшими у Переволоки, могла бы положить предел его политическим стремлениям и отторгнуть от него населённую неспокойным казачеством Рязанскую область, на которую он имел виды и в которой распоряжался уже по своему усмотрению.

В распоряжении московского правительства состояли городовые, служилые казаки, на которых была возложена охрана границ, и которые своими дозорами связывались с донскими казаками и, таким образом, Москва имела наблюдение через казаков во всей степной полосе вплоть до Крыма.

Слабость Москвы принуждала князей держаться осторожной политики в отношении Астрахани, Крыма и ногайцев, за которыми стояла Турция. Поэтому московские князья строго запрещали казакам без их разрешения нападать на эти орды и требовали поддерживать с ними дружеские отношения. Казачьи пограничные полки находились всё время под контролем московских воевод и карались за нарушения приказаний князя. Царь Иоанн III в своей осторожности не только не решался вступать в открытый бой с татарами, но даже под Казанью, когда казаки самочинно пошли на штурм, увлекая за собой московские войска, захватили город и много добычи, даже тогда он подверг атамана опале.

Казаки хорошо знали психологию азиатских народов, уважающих только силу, и справедливо считали лучшей тактикой в отношении их нападение. Но одной из главных причин взаимных обид было то, что казаки, поступая на службу русских князей, старались сохранить свою независимость и не превратиться в бесправных «холопий» московского князя, в каковом состоянии находился весь русский народ. Живя среди кочевых народов и выйдя сами из них, казаки выработали свой особенный порядок жизни. Военные качества — храбрость, отвага и бесстрашие — составляли главные достоинства человека, и эти качества всячески развивались и поддерживались. Казаки в течение двухсот лет состояли на службе татар Золотой Орды, сжились с их бытом и нравами, закрепили в себе их военную психологию.

Состоя на службе царей-ханов — казаки во внутренней жизни были свободны и пользовались известными льготами. Характер московских князей, начинавших создавать независимое государство, проявлялся в исключительной жестокости. Примером могло служить присоединение Новгорода. В этих условиях казаки неизбежно ощущали себя чужими среди общей покорной и безропотной массы холопов. Даже укрепившееся за ними название «казаки», не служило средством сближения между ними и московитами, которых разные условия жизни сделали такими непохожими друг на друга…

Потребность в организации вооружённых сил ставила московских князей в необходимость идти на большие уступки казакам и ставить казачьи войска, принимаемые на службу, в исключительные условия. Казачьи войска на службе московского князя сохраняли внутреннее войсковое устройство. Весь командный состав ставился, по установившемуся обычаю, самими казаками; военное обучение и тактика также сохранились привычные казакам. В быту казаки тоже сохраняли полную автономию.

* * *

Одним из трудноразрешимых вопросов при переходе казаков на службу князей было их содержание. Земельные наделы не могли удовлетворять казаков, так как они земледелием не занимались, оно отвлекало бы их от их прямого назначения — военного дела. Постепенно в решении этого вопроса нашёлся компромисс. Казачьи части, поступавшие на службу московского князя, превращались в полки, внутренняя организация которых не менялась. Каждый полк получал земельный надел и жалованье. Служба в полках была наследственной. Казаки пользовались многими материальными и политическими привилегиями, сохраняли право выбора начальников, за исключением самого старшего, который назначался князьями. Принимая эти условия службы, казачьи полки теряли своё название «полков казачьих» и превращались первоначально в части «пищальников», а потом в «полки стрелецкие», а их начальники получили название «стрелецкий голова». Стрельцы на службу князю приносили присягу. Стрелецкие полки — это была первая и одна из лучших организаций нарочитых войск московского государства.

Состав постоянных войск, кроме казаков и боярских детей, стал пополняться ещё одной категорией — дворян. Дворянами назывались слуги княжеского двора и состояли из вольных и несвободных, но, получая от князя земли, они превращались в «вольных» и использовались для формирования войсковых частей. Они по разряду стояли ниже боярских детей и получали меньшие наделы земли.

С развитием вооружённых сил Московского государства развивались и административные учреждения, возникли иноземный, посольский, стрелецкий и другие приказы, ведавшие различными направлениями государственной деятельности. В стрелецком приказе находились дела, касавшиеся стрелецких войск и войск боярских детей, в посольском были дела, касавшиеся казачьих войск.

К концу княжения Василия Иоанновича III (к 1533 году) положение казачьих войск окончательно определилось. Значительная часть их влилась в состав московских владений. Войска вне пределов московских владений были совершенно независимы от Москвы.

II. Днепровское казачество

Польский летописец Мартин Бельский в своей хронике пишет, что в 1481 году, во время похода поляков против татар, проводниками поляков были казаки. Старый черкасский город Дверен в Поросье пришёл в запустение в результате татарских набегов на южные рубежи Великого княжества Литовского. Одним из таких разорительных набегов был поход крымского хана Менгли-Гирея на Киев в 1482 году.

Бельский указывает на том же месте по Южному Бугу, где ранее жили бологовцы, казаков-христиан, которые хорошо знали свой край и помогли великому князю литовскому Яну Альбрехту побить там татар и продвинуться вглубь Подолии. Они встретили его в 1489 году на той самой земле, где через три года летописцы стали указывать днепровских или запорожских казаков. Отсюда однозначно следует, что бологовцы — это казаки.

Между казачьими городами в Поросье и рекою Тетеревом тянулась пустынная полоса татарского Чёрного Шляха, широкого пути в Европу. Во время Золотой Орды здесь не могла возобновиться какая-либо жизнь. Плодородные степи лежали пустыней. Украино-русьское население сохранялось только в волынском Полесье. Когда сюда пришла Литва, то Гедиминовичам за сто лет едва удалось восстановить жилища в разорённом Киеве и в Дольной Руси (Подолье). Литовская пограничная полоса шла от Северщины по рекам Псёлу и Суле до Днепра, потом Тясминскими болотами выходила на линию речки Синюхи (Синие Воды), впадающей в Южный Буг, а оттуда пересекала степь к Днестру. Южнее этой линии лежал улус крымского хана.

В 1491 году на галицком Подолье произошло восстание селян против шляхты. Кромер и Бельский свидетельствуют, что во главе восставших был казацкий атаман Муха.

В распадавшейся Золотой Орде значительно дольше других казаков оставались верными своим правителям днепровские казаки при крымском хане. Ханские подданные казачьей народности составляли три общины: оседлую — за Поросьем в днепровско-бугском клину; полуоседлую Перекопскую и кочевую Белгородскую. Первая оставила хана Менгли-Гирея в 1492 году, сразу после того, как он признал власть турецкого султана. Вскоре после этого оставили своих ханов ордынские казаки из Астраханского и Казанского царств. Казаки ушли на окраинные земли Великого княжества Литовского и продолжили войну с турками. Оставшись среди днепровских казаков и после отхода их от крымского хана, крымские готаланы принесли в их среду чистый нордический тип, сохраняющийся до сих пор у некоторых их потомков.

В конце XV века на свои бывшие земли, ставшие к этому времени польско-литовской Украйной, возвращаются почти все черкасы, которые вели оседлый образ жизни за Поросьем, в днепровско-бугском клине. С этого времени черкасские казаки становятся известны в Польско-Литовском государстве и фигурируют в письменных источниках, связанных, в частности, с городом Черкасы.

Немного позже приняли решение уйти с насиженных мест и полукочевые перекопские (низовые) черкасы-казаки. Часть из них ушла на «украйну» (окраинную территорию), другая часть попыталась закрепиться в районе днепровских порогов, где и стала родоначальником будущей Запорожской Сечи.

На Днепре черкасы теперь служили польско-литовским князьям, защищая южные границы их владений от набегов кочевников. С того времени они стали именоваться кроме черкасов ещё и запорожскими казаками. В конце XV века с днепровско-бугского клина, то есть с юртов, расположенных за Поросьем и за порогами, ушли на север тысячи казачьих семей. Они разместились на литовской «украйне», где некогда проживали чёрные клобуки, вдоль рек Рось и Сула. По словам историка А. И. Ригельмана, польско-литовский король Сигизмунд I, «при даче им земель», «одарил их вольностями и разными преимуществами и на то привилегией своею им подтвердил». Это пограничье древней Руси до татарского завоевания находилось во владении чёрных клобуков — черкасов. До Люблинской унии (1569 г.) казаки оставались на Днепровском Левобережье почти единственным населением и потому край стал известен на Руси, как «Земля 3апорожских Черкасов».

Выгоды положения под покровительством христианского короля перекопские казаки на примере посульских вскоре увидели. Ригельман пишет: «Сему приревновали отошедшие низовые козаки. Они стали приобщаться к украинским и отдавались под Хетманское правление, и по навычке к воинским делам от татар делали, вообще, великие услуги Польше». За всеми казаками, расселившимися на литовской «украйне», сохранялось прозвище запорожских, хотя они теперь обитали много выше порогов. Таким образом, хоть и несколько позже поросских, перекопские и белгородские казаки, ещё несколько лет делавшие набеги на Польшу, в начале XVI века также порвали с крымскими ханами.

При этом следует отметить одну специфическую особенность ухода казаков от крымского хана: Крым не считал разрыв служебных отношений со своими ордынскими казаками за повод для лишения их прежнего юрта. В ордах бунтовались не один казаки, но при этом мятежные улусы редко покидали старые кочевья. При желании крымский хан мог бы легко принудить 3 — 4 тысячи низовых казаков уйти из-за порогов. Свидетельством этому может служить неудачная попытка князя Дмитрия Вишневецкого утвердиться там же на Хортице. Его изгнали турки и татары, оставив в покое низовцев в укреплённой Сечи на острове Базавлуке. Ясно, что татары с помощью турок могли изгнать и их.

Название укреплённого поселения на Днепре ниже порогов было «Запорожская Сечь», но под этим именем понималась и вся Казачья Низовая Республика по той причине, что в этом поселении было сосредоточено управление всем краем.

Образ взаимоотношений Сечи с Крымом остаётся туманным. Во всяком случае, до средины XVI века между ними не заметно постоянной враждебности. Немилосердно разоряя окраины Польши, Литвы и Московии, татары терпели на своём пути вооружённую Сечь, и это дало возможность казачьему Низу настолько окрепнуть, что после, когда пришёл окончательный разрыв со всем мусульманским миром, Крым уже не был в состоянии справиться с сильной Низовой Республикой.

Расселившись по окраинам Литвы и приняв покровительство польско-литовского короля, запорожские казаки не прерывали связей со своей низовой братией. Каждое предприятие, задуманное за порогами, тотчас же находило отклик и поддержку на реках Роси и Суле. Услышав о проекте нового похода на турок, тысячи казачьей молодёжи спешили на Низ для того, чтобы в знаменитой Сечи заслужить звание знатного «товарища сечевого братства».

Белгородские казаки не захотели оставаться при Литве, так как ещё недавно обижали её население своими набегами. Они отошли к границе московской и вместе с азовскими дали начало возрождённым донским казакам. Все они ушли от хана значительно отатаренными, а некоторые, судя по имени, стали мусульманами.

Так как в Литве не было постоянного войска, то приграничные со степью каневский и черкасский старосты старались воспользоваться храбростью и опытностью казаков в военном деле для охраны границы от татар и турок, образуя из них правильно организованные и вооружённые околицы, роты и сотни; в усиление черкасам сами поощряли мещан и крестьян поочерёдно посылать из своей среды в степь варту и всех таких людей освобождали от податей. Главными сборными местами для украинских казаков сделались старые черкасские (черноклобуцкие) городки — Канев и Черкасы. Иногда сами старосты становились во главе казаков и вели их в поход, громили татарские загоны, били турок под Очаковом и брали огромное количество скота и коней.

Все первые организаторы казачьих походов и ходатаи их перед королём не были настоящими атаманами. В каждом отдельном случае они являлись только временными вождями-предпринимателями, снабжая казачьи походы из своих обильных средств и пользуясь соответственной частью добычи. К тому времени степной промысел в таких формах был освящён уже многовековым обычаем, причём лучшими инициаторами предприятия всегда считались знатные люди со средствами и связями. Из таких старост особенно прославился, как казацкий предводитель, «знаменитый казак» Евстафий-Остап (Остафий) Дашкович (из рода богатого пана Дашка Ивановича). Напомним, что чёрные клобуки в Киевской Руси сотрудничали с отдельными князьями, а до Ланцкоронского, Вольского и Дашковича ту же роль выполняли крымские царевичи Алик и Алп.

Социальные антагонизмы в ту пору у казаков ещё не проявлялись. Поэтому они легко сходились с лицами, пользовавшимися во внешнем мире большим авторитетом. Участие титулованных магнатов придавало набегу окраску государственной целесообразности, на них ложилась ответственность за каждое боевое дело, они сами ликвидировали все возникавшие недоразумения.

* * *

За службу по охране границ польский король Сигизмунд I пожаловал черкасам в 1505 году для поселения земли в Киевском и Брацлавском воеводствах. Грамота эта была выдана «первому казацкому атаману» Дашковичу, соединившему в одно целое дотоле разрозненные казацкие общины. В междуречье Сула — Ворскла в конце XV — в начале XVI веков повсюду вдоль берегов степных рек тянулись промысловые «уходы» днепровских и северских казаков, которые первыми заселили покинутый татарами край, когда откололись от крымского хана. Их право на эту землю признал великий князь литовский Сигизмунд I своим привилеем (декретом) в 1506 году. С этого времени берега реки Сулы входили в состав Земли Запорожских Черкасов, которую в некоторых случаях называли также «Украйной Малороссийской». Казаки, жившие здесь особым строем военных общин, не только освобождались от всяких податей и тягловых повинностей, но и не подлежали власти наместников-старост, даже в тех случаях, если бы оказались окружены личными владениями великого князя и короля — «крулевщизнами». С XVI века Запорожье стало принадлежать татарам только формально.

Польский рыцарь знатного рода Предслав Ланцкоронский, шляхтич герба «Задора» и зять князя Острожского, в рыцарском искусстве практиковался за границей и отбыл паломничество в Святую Землю. Ланцкоронский был также свойственником короля Александра. Вернувшись домой в начале XVI века, он получил от великого князя литовского привилей на староство Хмельницкое в верхнем течении Южного Буга. Здесь, в степях, оказалось много казаков, часть из которых проживала в этой местности уже века, а другая только недавно пришла сюда, покинув крымских ханов. Деятельность Ланцкоронского относится к 1512 и последующим годам. Он предводительствовал «низовым запорожским казачеством», а потому считается первым основателем Запорожья.

Изгнанные турками из Азака казаки ушли на Днепр, на литовскую границу, и в 1515 году вместе с белгородскими поступили на службу к литовско-польскому королю Сигизмунду и получали от него сукна и деньги, что очень беспокоило московского великого князя Василия III. Написав об этом послу Василию Коробову, бывшему на пути в Азак, великий князь велел ему просить турецкого султана, чтобы он запретил казакам из Азака и Белгорода ходить на службу к его недругу, королю польскому и литовскому. Коробов донёс, что, по объяснению турецкого посла грека Камала, ехавшего вместе с ним в Царьград, казаки эти ходят в Литовскую Землю без ведома султана.

Совместно с казаками Ланцкоронский организовал несколько военных предприятий против турок: в 1516 году подходил с ними под Белгород (Аккерман). В том же году новый крымский хан Махмет-Гирей оправдывался перед польско-литовским королём, утверждая, что белгородские казаки, напавшие на Польшу, не слушают его приказов и избрали себе вождём его врага царевича Алика. По польским летописям эти «белгородские молодики» считались самыми отчаянными «молодцами» и отличались особенным, им одним свойственным стрижением головы: «оставляя на макушке чуб, закручивают его за ухо».

При «атамане» Ланцкоронском король Сигизмунд I дозволил казакам селиться и выше порогов, где ими были построены укреплённые городки. Права и вольности черкасского казачества, касавшиеся главным образом «низового запорожского», были расширены в 1516 году. За казаками «низовыми» были закреплёны все земли, лежащие вниз по Днепру и Бугу до лиманов: «як из виков бувало по Очаковские улуси; и в гору реки Богу (Бугу) по речку Синюху. От Самарских же земель (Самарь — старинный запорожский городок на Днепре) через степь до самой реки Дону». Запорожцы при гетмане Ланцкоронском фактически уже владели как низовьем Днепра, так и Дона, где они имели свои зимовища, а потому нет ничего невероятного в том, что город Черкасск на Дону был ими основан в этот же период времени и, быть может, на месте древнего города Орна. Существует историческая версия, что черкасы, осев и основав на донском острове станицу Черкасскую в честь их родного Черкасска, назвали её «запорожским корнем на серебряном блюде Дона». И потому с тех пор низовое донское казачество так и зовут: «черка́са».

Низовые донские казаки (черка́са) в своей массе черноволосы и смуглы лицом, подвижны и характера весёлого. Верховые казаки (чи́га) в своём большинстве русоволосы и светлоглазы, в них более отчётливо видна славянская «кровь». В своём гуторе низовые «якают» — мяня, лятучкя, зялязо (железо). Верховцы более умеренные, спокойные и замкнутые. Они по-москальски «акают»: чаво, мароз, павозка, пашаница.

В 1527 году казаки, проживавшие на днепровских островах, «чиня большие шкоды кочевьям перекопского хана; раз поймали крымских купцов тридцать человек и убили их за то, что они взяли литовских пленников, купленных ими в Москве».

В ответ на это крымский хан Саиб-Гирей жалуется польскому королю Сигизмунду I: «Приходят к нам каневские и черкасские казаки, становятся под улусами нашими на Днепре и вред наносят нашим людям; я много раз посылал вашей милости, чтоб вы остановили их, но вы их остановить не хотели. Я шёл на московского князя, 30 человек за болезнью вернулись из моего войска; казаки поранили их и коней побрали. Хорошо ли это? Черкасские и каневские власти там пускают казаков вместе с казаками неприятеля твоего и моего, московского князя, под наши улусы и, что только в нашем панстве узнают, дают знать в Москву».

В 1528 году Ланцкоронский с казаками атаковал турок под Очаковом. Много лет Ланцкоронский был влиятельным ходатаем по казачьим делам перед королём польским и великим князем литовском: благодаря его стараниям за казаками признано было право на добавочные земли по рекам Рось и Сула и установилась традиция непосредственных и регулярных сношений между казаками и польско-литовскими монархами через близких к трону лиц. Эта традиция позднее вылилась в институт казачьих гетманов, подчинённых непосредственно королю. Ланцкоронский умер в 1531 году.

О том, что военный потенциал казаков можно использовать с ещё большей выгодой, первым высказался каневский и черкасский староста Остафий Дашкович, который в 1533 году в письменном виде изложил польскому королю свой проект обороны восточной границы Польско-Литовского государства и создания регулярной пограничной службы. Остафий Дашкович предлагал возле татарских речных переправ учредить постоянные патрули на лодках-чайках, а также выдвинуть глубоко в степь крепости и казацкие дозоры. Позже некоторые идеи Дашковича польский Сейм использовал при учреждении так называемого реестрового казачества.

Остафий Дашкович уже в 1538 году предложил королю устроить на каком-нибудь Днепровском острове за порогами замок с 2-тысячным казацким гарнизоном; но дело тогда почему-то не состоялось.

III. Новгородский корень казачества

На Волге разбойничали свои «казаки» — новгородские ушкуйники. По свержении татарского ига Иван III обратил внимание на хлыновских ушкуйников, беспокойный и неподвластный ему народ, и в 1489 году Хлынов был взят и присоединён к Москве. Разгром Хлынова сопровождался большими жестокостями: главные народные вожаки Аникиев, Лазарев и Богодайщиков были в оковах приведёны в Москву и там казнены; земские люди переселёны в Боровск и в Кременец, а купцы в Дмитров; остальные обращены в холопов.

Но самый свободолюбивый и беспокойный элемент этого народа ни за что не хотел покориться Москве. Массовые переселения ушкуйников в другие земли были вызваны и другими подобными историческими событиями конца ХV века (разгром и присоединение к Москве новгородских, тверских, вятских земель). Переселенцы из новгородских земель двинулись как на крайний север (Поморье), так и на далёкий юг ранее разведанными путями. После разгрома Хлынова часть его граждан ушла на Северную Двину и Каму. Ушедшие вверх по Каме новгородцы-ушкуйники основали город Елабугу среди покорённых ими вотяков.

Множество этих удальцов со своими жёнами и детьми на судах спустилось вниз по Вятке и Волге и укрылось в малодоступном и диком крае. Здесь они могли поселиться только в таком месте, где бы могли добывать средства к существованию, то есть иметь торговые сношения, запасы хлеба и огнестрельные снаряды. Ниже нынешнего Камышина до Астрахани кочевала Золотая Орда. Пространство, занимаемое впоследствии Камышином, было самое удобное и безопасное. Здесь и появились первые становища хлыновских ушкуйников. Торговые караваны давали случай этой вольнице приобретать «зипуны», а пограничные городки враждебных Москве рязанцев служили местом сбыта добычи, в обмен на которую можно было получать хлеб и порох.

Иван III, зная предприимчивый характер этой удалой вольницы, поселившейся за пределами его владений, зорко следил за движениями этой горсти людей, не пожелавших ему подчиниться. И Иван III не ошибся, придавая в своих политических соображениях большое значение новому, поселившемуся на границах Рязанской области враждебному ему элементу.

В той же первой половине XVI столетия укрывшаяся на Волге удалая вольница — бывшие хлыновские ушкуйники — перешла волоком на Иловлю и Тишанку, впадающие в Дон, а потом, при движении в низовья Дона с Днепра азовского, запорожского и северского казачества, вместе с ним смешавшись, расселилась вплоть до Азака. Некоторые донские казаки выводят свой род именно от этих вятских ушкуйников-хлынов. Как обычно в таких ситуациях, в жёны беглые хлыновцы-вятичи брали дочерей местных степняков, отчего их потомки заметно потемнели, но сохранили христианскую веру и привычку к передвижению по рекам, которая была у их отцов и дедов.

Черкасы запорожские и киевские, казаки белгородские и севрюки, а в особенности старые казаки-азакцы, проводившие целые века в битвах с неверными, не отличались культурностью и домовитостью, между тем новгородцы считались лучшими плотниками на всём пространстве тогдашней Руси. Новгородцы считались мастерами при возведении церковных деревянных построек как в северных областях, так и по Дону. План и фасад этих построек был свой, особенный, древнеславянский, ничего общего с византийским стилем не имеющий. Они-то, выходцы из Новгорода, первые и стали строить укреплённые городки на всём протяжении Среднего и Нижнего Дона — Раздоры Верхние и Нижние, при устьях Маныча и в других местах. К ним скоро прикошевали другие казацкие общины с Днепра, верховьев Северского Донца, рязанских украин, а потом казаки азакские, самые бедные и бездомовные, образовав на окраинах казачьих городков присёлки — хазовки.

Таким образом, возможно, хлыновцы положили основание «Войску Донскому» с его древним вечевым управлением. Казаки-новгородцы на Дону — самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Присутствие новгородского элемента в донском казачестве долго сказывалось в архитектуре построек церквей, часовен, народной орнаментации, нравах, обычаях, суевериях, свадебных обрядах, говоре и многом прочем.

Сопоставляя религиозно-бытовые обычаи Церкви новгородско-донской с Церквами азакской и московской, куда греческие церковные обряды перешли целиком, можно видеть, кто были первые насельники по запустелому и безлюдному Среднему Дону в середине XVI века, навязавшие остальному казачеству свой древний своеобразный взгляд как на религию, так и на внутреннее управление общины. Греческий церковный устав и греческие церковные обряды среди казачества в том его составе, в каком мы его встречаем на Дону в XVI веке, имели очень незначительное влияние, но зато там стали господствовать церковно-народные обычаи новгородцев, занесённые туда из Хлынова и других областей великой Новгородской Земли, как более всего отвечающие народно-вечевому правлению.

Кроме Дона местом нового жительства ушкуйников стал Северный Кавказ. Своеобразным воспоминанием о прибытии их на Терек можно считать ежегодно совершаемый обряд «пускания кораблей», распространённый в гребенских станицах. В позднесредневековых склепах Ингушетии Е. И. Крупновым были обнаружены «вятические» подвески. Примечательно, что в гребенских былинах совершенно нет упоминаний о борьбе с монголо-татарами.

Важнейшим показателем материальной культуры народов является жилище. В гребенских станицах, как и в северной зоне, было распространено срубное строительство. Жилище казаков поднималось на столбах на 1,5 — 2 метра от земли и имело высокое крыльцо. Эту «приподнятость» исследователи объясняют как влиянием природных факторов (сырые почвы, наводнения), так и этнических (севернорусских традиций). Поскольку лесов в Притеречье было немного, это приводило к дороговизне строительного материала. Выход был найден в следующем: брёвна распиливали и их круглые бока помещали на наружную сторону. Не заставило отказаться от традиции и то, что такие жилища в условиях Притеречья продувались, требовали большого количества топлива. В них жили только летом, хранили скарб, принимали гостей, использовали в дни праздников, похорон, свадеб. Они считались обязательными, хотя большую часть времени семья проводила в турлучных и саманных постройках.

Бревенчатые дома завершала крыша с резным коньком, окна также были резными. Примечательно, что подобный тип жилища был занесён и в Сибирь выходцами из Европейского Севера.

Среднесевернорусским оставался и план гребенской избы (печь помещалась справа от входа, а по диагонали от неё находился киот с деревянными иконами и литыми медными складнями). И это коренным образом отличало её от плана куреня донских азов. Сходными с северными были представления о домовом, обряды, связанные с переходом в новый дом.

Историческая основа говора гребенцов — северная, поскольку в их языке присутствуют севернорусские черты и отсутствуют южнорусские. На Кавказ они пришли с оканьем (хоровод, помочи и прочее), которое здесь отмирало.

Гребенцы не имели традиционных для южных русских представлений о леших и русалках. Они верили в лабасту, нагую женщину с отвислыми грудями, закинутыми на спину, которая безобразна, наводит страх на людей, живёт в болотах, омутах, захватывает идущих мимо и щекочет, иногда до смерти. Подобные представления о страшных косматых женщинах с большими отвислыми грудями, которые живут в водоёмах или лесах, характерны для северных русских. Их называли водяными чертовками, слово русалка здесь не было известно. У гребенцов, по-видимому, «северный» образ под влиянием кавказских соседей-тюрок (аланов) стал именоваться лабастой (от тюркского «албаслы» — злой демон женского пола).

Ещё больше параллелей мы находим в обрядовой практике гребенцов и северных русских. Важнейшей отличительной особенностью севернорусской свадьбы являлся так называемый свадебный плач. У гребенцов также за семь дней или накануне свадьбы невеста садилась в угол и оплакивала свою долю. Определённое сходство прослеживается и в других элементах свадебной обрядности гребенцов и «северян». Поморье и Терское левобережье имеют и другие черты сходства. Так что делать вывод о большом, если не решающем вкладе новгородских ушкуйников в становление гребенской общности казачества Северного Кавказа мы имеем полное право. Хотя, конечно, не настаиваем: мы даём лишь повод к размышлению.

V. Донское казачество

Донские казаки во время княжения Василия III не были объединёны под властью одного атамана, верховое и низовое казачество были заняты устройством своих поселений и прочного обоснования на занятых ими землях. Связь с Москвой поддерживалась через епископа, отношения с московским князем определялись договорами, и только для известных целей. Постоянной службой донских казаков для Москвы было сопровождение послов и охрана безопасного движения официальных путешественников, проезжавших по землям, занимаемым казаками. Казаки получали необходимые средства вооружения от Москвы, но эти связи не обязывали казаков участвовать во внешних войнах в составе московских войск.

С границ московских княжеств к концу царствования Иоанна III на Дон и Терек ушло до 4 тысяч казаков. Большинство ушедших осели в пределах Хопра и Медведицы, и, присоединившись к жившим там, образовали «верховое казачество». Таким образом, в начале XVI столетия по течению Дона и его притокам образовалось два казачьих стана — низовых и верховых казаков. Первый стан имел центром Раздоры при слиянии Северского Донца и Дона, второй — Верхние Раздоры на Медведице… Одно из больших поселений расположено было на среднем течении реки Северского Донца.

Сто лет до своего возвращения на Дон казачьи станицы выполняли пограничную сторожевую службу в Московском княжестве. Они стали здесь значительным фактором не только военным и экономическим, но и социальным. Теперь массовый уход казаков нарушал привычный строй в стране, но задержать их силой не всегда было возможно. Они возвращались домой на свою историческую землю и становились там желанными членами возрождающегося народа. Потому-то и установилось, как закон, правило «с Дону выдачи нет!».

На Тереке и Яике продолжали жить терские и яицкие казаки, а в пределах Литвы, по Днепру — приднепровские (или поднепровские, днепровские) казаки. Места расселения казаков в начале XVI века подтверждают то, что эти поселения существовали на этих местах и при ханах Золотой Орды.

На юго-восточных границах Московского государства расположились поселения независимых казаков, устроившихся на своих прежних местах и начинавших новую жизнь и новую историю.

По Хопру и Медведице, не покидая своих прежних мест, продолжали жить своей жизнью поселения донских казаков. Значительная группа казаков в нескольких городках жила на среднем течении Северского Донца. Но поселения были редки. Путешественники того времени описывают эти земли, как необитаемые. В 1514 году посол султана, князь мангунский, проезжая в Москву из Азака через донские степи, терпел голод и лишился коней, шёл до Ряжска пешком. Сведения путешественников о донских степях приводят к выводу, что Дикое Поле в то время было, действительно, необитаемым и никакого населения к югу от границ московских княжеств практически не существовало.

Посольские караваны в первой половине XVI века направлялись большею частью из Рязанского княжества первоначально рекой Доном, а затем сухим путём прямо на Азак, минуя восточный изгиб Дона в несколько сот вёрст, избегая столкновения с ордынскими казаками, господствовавшими на Переволоке. Этот путь считался наиболее безопасным и кратчайшим. Посол Коробов в мае месяце 1515 года видел на Северском Донце два отряда неизвестных людей, переправлявшихся с левой стороны на правую, и не попытался даже узнать, что это за люди и куда держат свой путь. Но это были не татары: последние заходили в эти места только для грабежа. Посольский же караван представлял для них богатую добычу. На Донце, за пять дней до Азака, рязанские казаки, сопровождавшие посольство, действительно встретили двух татар, а с ними «жонку-татарку да детинку татарин же» и «полонили» их.

Виденные Коробовым отряды были не кто иные, как казаки запорожские или севрюки, двигавшиеся уже в то время на Дон.

Верхнедонские казаки, уйдя с границ русских княжеств и устроившись на своих прежних местах, в пределах Хопра и Медведицы, стали очищать земли от ногайских орд, кочевавших между Волгой и Доном до устья Хопра. Части Ногайской орды, кочевавшие в этих местах, быстро были оттеснёны в низовья Волги, ища спасения в переправе на восточный её берег. В 1519 году посол Голохвостов в своих донесениях московскому великому князю Василию III из Азака и Керчи сообщал, что ногаи, теснимые казаками, хотели перейти Волгу, но астраханский царь их не пустил. Стиснутые с двух сторон, ногайцы были частью уничтожены, частью бежали в пределы Северного Кавказа. Пространства Червлёного Яра и среднее течение Дона казаками были очищены от кочевников и верховое казачество стало охранять эти земли от Астраханского ханства и Большой Ногайской Орды.

Низовые казаки, вытесненные из Азака и Таврии, тоже укреплялись на занятых ими землях и, чтобы обеспечить своё существование — вели непрекращающуюся войну против Крымского ханства и Турции, гарнизонами которой был занят Азак. А из Азака велось военное руководство и организация походов против московских владений и казачьих городков. Опасным соседом для казаков были и ногаи Малой Орды, кочевавшие в пределах Северного Кавказа, между Азовским и Каспийским морями.

В первой половине XVI века верховые (чи́га) и низовые (черка́са) казаки имели своих отдельных атаманов. Военные усилия верховых казаков направлялись в сторону низовьев Волги, против Астрахани и Большой Ногайской Орды. Низовые главные усилия направляли в сторону Азака и Крыма, где находились их главные угрозы, и, кроме того, низовые казаки не оставляли надежды занять покинутый ими свой прежний этнокультурный центр — Азак, превращённый в турецкую крепость.

Историк Татищев, опираясь на утраченные ныне летописи, относил образование Войска Донского (из низовых казаков) к 1520 году. А это значит, что всего через два поколения после разгрома Тамерланом территории Подонья разрозненное казачество, выйдя из своих убежищ, сумело образовать свою республику.

Связь казаков с Москвой не прерывалась. Ряд причин заставлял московское правительство считаться даже с таким неприятным обстоятельством, как независимость Дона. Москва нуждалась в помощи казаков и потому поддерживала с ними сношения. Приходилось поневоле примиряться с существованием этих самостоятельных союзников — «федератов», признавать их права и обычаи, льстить их самолюбию, называя Великим Войском, принимать их послов с честью наравне с другими иностранцами и даже высылать им более или менее регулярно дары — «жалование». В-общем, казаки нуждались в материальной помощи Москвы, а Москва — в военной помощи казаков. В отношениях Москвы с Турцией и Крымом донские казаки играли очень значительную роль, поскольку располагались по Дону и в степной полосе. Нападения казаков на Крым сдерживали крымские орды от походов на московские земли, но вызывали страх и недовольство Москвы, что часто приводило к размолвкам с Доном.

Казачьи войска, расположившись в степной полосе, устроившись в укреплённых городках, управлялись выборными атаманами, при которых состояли совет выборных старшин, есаулы и несколько писарей, которыми велась вся переписка. Всё мужское население казачьих городков состояло на войсковом учёте, только оно и составляло казачье население и пользо­валось правами Войска.

Сложившиеся представления, что в казаки принимался всякий сброд по порядку, установленному в казачьей общине запорожцев — «в Бога веруешь, перекрестись, вот и казак!», — никакого отношения к порядку зачисления посторонних в состав Войска не имели. Казачьи поселения как донских, так и днепровских казаков жили семьями, и население их пополнялось естественным приростом. Большая убыль, происходившая временами из-за военных потерь, заполнялась значительным приёмом в состав казаков людей, набиравшихся со стороны. Но приём этот производился с большим разбором и требовал обыкновенно значительного времени пребывания зачисляемого среди казаков, а также поручителей среди казачества.

В царствование Василия III на границах московского княжества происходили частые нападения и грабежи, и казаки на обвинения в этих грабежах отвечали, что в Поле много всякого гулящего народа, отвечать за действия которого они не могут. В Войсках казачьих существовала строгая дисциплина и за проступки виновные подвергались тяжким наказаниям. Действительно, хотя большая часть южных степей занималась казаками и находилась под их контролем, но в Поле бродило ещё много отдельных шаек татар, турок и ногайцев.

Из посольской переписки Василия III видно, что азакские и белгородские казаки, прежние «беловежцы», в первой половине XVI века после многих скитаний поселились в Северской области, где впоследствии стали известны под именем путивльских и белгородских «станичников» и под общим названием северских казаков или «севрюков».

Вот здесь-то и скоплялась до сороковых годов XVI века та грозная сила казачества, которая вскоре явилась на берега родного ей Дона и сделалась страшной для всего мусульманского мира. Начавшееся перед этим в литовско-польских областях гонение на православие окончательно оттолкнуло северское казачество от Литвы, и оно, усиленное днепровскими черкасами, стало медленно, но неуклонно продвигаться вниз по Донцу, где в лесистых и малодоступных оврагах и балках, впадающих в эту реку, казаки всегда могли укрыться от внезапного нападения татарских отрядов. Дорога эта издавна была известна северскому украинному казачеству, по которой оно не раз «с дозором» спускалось до «Большого Дона».

* * *

Ко времени совершеннолетия царя Ивана IV Васильевича (1550 год) среди донских казаков появляется ряд выдающихся атаманов, преимущественно низовых, усилиями которых, подчас кровавых, было достигнуто объединение разрозненных частей казаков (низовых и верховых) и установлены тесные отношения с московским царём.

Как раз тогда и выдвинулся один из величайших героев Дона — атаман Михаил Черкашин. Судя по прозвищу, он мог быть из днепровских черкасов или из терских, часто роднившихся с черкасами. Именно с ним связано первое упоминание о выходе донцов в море — в 1556 году отряд Черкашина погромил окрестности Керчи. В 1559 году атаман разбил крымцев в верховьях Северского Донца, прислав «языков» в Москву. Казаки верили в его удачу, считали его «характерником» — полагали, что он может и пули, и ядра заговаривать. С его именем связано и объединение Войска Донского.

После падения Астрахани места у Переволоки стали не такими опасными, исчезла «преграда», разделявшая низовых и верховых казаков. Изначально центром объединения стало низовое казачество. Оно ведь и сложилось в отрыве от всех иных христиан, и в случае опасности могло рассчитывать только на себя. Поэтому и потребность в сплочении тут была сильнее. И в общую полугосударственную структуру сперва объединились низовые городки, возникло Нижнее Большое Войско.

В 1560-х — начале 1570-х годов было осуществлено вовлечение в эту структуру верховых казаков. Речь ещё не шла о полном слиянии. Но на казачество «всех рек», всех притоков Дона, распространилось общее казачье право, традиция общего Круга и обязательности его решений. Для этого велись переговоры с верховыми атаманами и казаками, высылались делегации. Но таких мер оказывалось недостаточно. Подчиняться большинству и стоять заедино выражали желание отнюдь не все. В таких случаях казаки атамана Черкашина не останавливались перед крайностями. Некоторые городки брались «на щит», самостийников сурово карали. Только благодаря этому было достигнуто объединение донцов в собственное протогосударство, в силу исторических особенностей зависевшее в материальном отношении от Московии.

Но различия в характере и быте верховых и низовых казаков не были сглажены и после объединения их под властью одного атамана, а затем долгого пребывания в положении единого Войска. На характере двух казачьих частей сказывались не только политические, но и этнические особенности. Верховые казаки имели более тесное общение с населением славяно-русских княжеств и менее тесное — с татарами, кавказцами и прочими южными народами, что отражалось на их физических данных и на характере.

* * *

Обмен послами между Турцией и Москвой продолжался. Безопасность путешествия составляла одну из первых забот Москвы и Турции. Пути из Крыма в Москву проходили — первый и главный — по течению Дона, через земли, занимавшиеся казаками; второй, которым велись все нападения крымцев, проходил из Крыма прямо на север, пересекая Северский Донец, где было расположено тоже одно из больших поселений донских казаков. Таким образом, безопасность движения в Поле могла быть обеспечена только казаками. В переговоры послов Москвы и Турции были привлечены казаки и были выработаны условия сопровождения посольств и их безопасного движения. Было условлено, что охрана в пути послов будет обеспечиваться вооружёнными отрядами турок, крымцев и казаков. Вопрос сводился к тому, где должна производиться передача: в низовьях Дона или в устье Хопра. Казачьи поселения находились в постоянной войне с Крымом, ногайцами и турками, а поэтому движение крымских и турецких вооружённых отрядов через их поселения до устья Хопра было неприемлемо. Поэтому местом передачи посольств было принято низовье Дона, на полпути от Азака к Нижним Раздорам. За свою службу казаки получали жалованье от Москвы и Турции. От Москвы казаки получали в виде жалованья часть недостающих предметов питания — хлеб, просо, пшеницу и предметы вооружения.

Для своей охраны московские послы брали с собой станицы казаков, сопровождавшие их в Крым, и случалось, что татары грозили казакам расправой и отправкой их в «Сарай», если они будут вмешиваться в посольские дела. Но угрозы оставались только угрозами, так как казаки сами нередко врывались в Крым и платили татарам тем же.

Наблюдение за степью и разведка лежали исключительно на частях городовых и донских казаков, порядок службы которых определялся строгими уставами, разработанными в соответствующих приказах. После того, как вся полоса между Волгой и Доном была очищена казаками от ногайских орд и находилась под неусыпным казачьим контролем, владения астраханского хана были в полной безопасности с этой стороны и порывать с Москвой ему не было никакого резона.

Все казачьи городки, каждый в отдельности или близко один от другого расположенные, прочно укреплялись: обносились общим валом и рвами. На валах располагались пушки, которые им доставлялись Москвой. Деятельность казаков часто не совпадала с политикой Москвы, что приводило к неприятным для той и другой стороны переговорам и переписке, но Москва никогда не прерывала связи с донскими казаками и донские казаки, несмотря на многие частые вмешательства Москвы в их внутренние дела, никогда не проявляли стремлений к разрыву с Москвой.

Глава 2. Завоевание Казанского, Астраханского, Сибирского ханств казаками и присоединение их к Московии
(1546 — январь 1598 г.г.)

Вся история России сделана казаками.

Недаром нас зовут европейцы казаками…

Русский писатель Л. Н. Толстой

I. Дон — Москва: причины союзных отношений

Всё казачество Волги, Дона и Днепра в этот период времени сливается в один общий союз. Дон становится центром. На Дону как бы получился разнородный сплав из различных субэтнических элементов казачества, прошедших в течение предыдущих веков каждый свою историческую судьбу, но имеющие один общий корень от предков — народа ас. Ввиду этого типы казаков на первый взгляд кажутся довольно разнообразными, но при тщательном наблюдении, несмотря на это разнообразие, исследователь найдёт в них нечто и общее, выделяющее их из среды других народностей. Но это уже работа последующих веков — общинная жизнь, совместные походы, служение одной идее и прочее. В XVI же веке разнообразие это сказывалось резче.

Во внутренней жизни казаки сохраняли независимость от центральной власти: и атаман, и ближайшие его помощники выбирались общим голосованием. Все вопросы казачьей жизни решались на общих казачьих собраниях, носивших название «войсковой Круг» у донских казаков, и «Рада» — у днепровских и, в будущем, — кубанских. Однако попытки ущемления и подчинения казаков власти Москвы, называемые «политикой расказачивания», упоминаются в исторических документах уже в XVI веке. Историк Соловьёв писал по этому поводу: «Казаки представляли собой более древний этап развития общества по сравнению с земством, поэтому расказачивание в XVI — XVIII веках — это естественный закономерный процесс».

Установившийся порядок общего равноправия и деятельности общеказачьих собраний большинство историков объясняют заимствованным у новгородцев, которые в большом количестве влились в казачью среду. (Хотя и в среде новгородцев от разных времён присутствовали те же казачьи элементы). С развитием внутренней жизни система общих собраний должна была отживать и принимать формы, более отвечающие новым условиям. Но казаки прочно держались веками сложившейся системы войсковых Кругов и Рад, общеказачьи собрания служили для них символом их свободы и равноправия.

Cистема общих собраний была трудно осуществимой уже в XVI веке и на войсковых Кругах донских казаков, собиравшихся в пределах нижнего течения Дона, — в Раздорах — отсутствовали казаки верховых станиц, общие вопросы решались без их участия. Общие казачьи собрания, как и собрания новгородцев, происходили часто при бурных спорах, нередко приводивших к вооружённым схваткам, что также вело к неизбежности в будущем, если бы самостоятельность казачьих территорий сохранилась, устройства более устойчивой формы внутреннего управления, что и попытался в следующем столетии претворить на практике гетман Запорожья Богдан Хмельницкий.

Казаки ощущали недостаток в военных припасах, предметах питания и нуждались в моральной и вооружённой поддержке союзников в борьбе с южными противниками-мусульманами. Помощь, которой пользовались казаки от Москвы, это — порох, свинец, хлеб, сукно, деньги. С расширением границ московских владений влияние Москвы становилось более значительным. Казаки должны были считаться с положением, делать уступки своей независимости.

Казачьи городки подвергались частым нападениям и в борьбе с кочевниками несли большие потери. Количество боевого состава донских казаков в XVI веке было около 20 тысяч. Из этого количества в самостоятельные походы или в составе московских войск уходило не больше 2/3, а одна треть оставалась на Дону для защиты своих земель и для замены полков после пребывания их в походе. В 1546 году путивльский воевода князь Троекуров донёс царю, что казаков на Поле много, и «черкасцев, и киян и твоих государевых, — вышли на Поле из всех украин».

Малолетство царя Ивана IV Васильевича (с 1547 года) было временем господства князей и боярства. Связь донских казаков с Москвой во время боярского правления не прекращалась. Решающая роль среди донских казаков принадлежала части низовых казаков. Положение это установилось со времён господства монголов. Низовые казаки несли службу при ханах и имели организованное для этой цели управление, находившееся в их центре — Азаке. Положение это низовыми казаками ревниво поддерживалось, и они предъявляли требования даже в более позднее время к московским царям, чтобы в переписке на первом месте писалось не верховым, а низовым казакам. Низовые казаки имели большее значение и в сношениях Москвы с Крымом и Турцией.

Донские казаки вернулись на Дон после вековых странствий, как на свою землю. Здесь они не могли довольствоваться одними зимними стоянками или оборонными кошами. Семьи, дети требовали хотя бы примитивных удобств. И их родовые общины оказались достаточно многочисленными и сильными для того, чтобы построить и оборонить свои укреплённые поселения. С этих пор население Дона стало непрерывно пополняться казаками с севера, остатками черкасов-казаров с кавказских предгорий и черкасов-чёрных клобуков с Днепра. В 1549 году ногайский мурза жаловался московскому князю, что донские казаки, подвластные Москве, в трёх-четырех местах построили новые городки, грабят его людей, а многих убивают.

Совершенно очевидно, что донские казаки появились здесь грозной сомкнутой колонной опытных воинов. Не успев как следует обжиться в новых городках, они повели энергичное наступление на соседние области павшей империи ханов. Мощные своей организованностью и неустрашимостью, они в приморских владениях султана в два года опрокинули полувековые турецкие порядки. Находили они также время и силы для помощи московскому государю в его борьбе с общим врагом — ордынцами.

Вернувшись на Дон к 1549 году целым племенем, усиленным притоком казаков белгородских, азовские казаки также сразу же предъявили свои права на Азак. Ногайский князь Юсуф шлёт в Москву одну жалобу за другой на чинимые ему казаками обиды: «В нынешнем (1549) году наши люди в Москву шли для торгу, а осенью, как шли они назад, ваши казаки севрюки, которые на Дону стоят, пришли на них […] и куны их взяли».

При окончательном возвращении с Северщины на Дон, казаки принесли с собой и не забытое ими своё племенное имя азманов (сары азман), что есть искажённое «асы-аланы» (Губарев). В следующем письме к царю, в 1550 году, ногайский князь Юсуф объясняет, что торговый путь из его улусов в Москву обещан быть свободным, а вышло напротив: «Холопи твои, нехто сары-азман словёт, на Дону в трёх и в четырёх местах городы поделали, да наших послов и людей наших, которые ходят к тебе и назад, стерегут да забирают, иных до смерти бьют. […] Если ты тех разбойников, что на Дону живут, к нам пришлёшь или изведёшь, то будет знаком дружбы; а нет, то не будешь союзник»… Потом прибавил: «…этого же году люди наши, исторговав в Руси, назад шли, и на Воронеже твои люди — сары-азманом зовут — разбойник твой пришёл и взял их».

Вслед за этим Юсуф новой грамотой упрекает царя: «Дружба ли то, что на Дону твои холопи, сары-азманом зовут, наших послов и гостей разбивают и грабят».

Царь Иван политично отвечал: «Те разбойники, что гостей ваших забирают, живут на Дону без нашего ведома, от нас бегают. Мы не один раз посылали, чтобы их переловить, да наши люди добыть их не могут. Вы бы сами велели их переловить и к нам прислали, а мы приказали бы их показнить. Гостей ваших в своей земле мы бережём, а дорогою береглися бы они сами. Тебе известно, что на Поле всегда лихих людей много разных государств, и тех людей кому можно знать: нам гостей ваших беречь на Поле нельзя, а бережём и жалуем их в своём государстве».

Вся эта переписка относится к тому времени, когда Иван IV деятельно готовился к походу на Казань и склонял к тому союзника своего, сильного ногайского князя Юсуфа, а потому двусмысленные и уклончивые ответы на жалобы Юсуфа говорят сами за себя. Царь в своих ответах был прав только в том, что утвердившиеся на Дону казаки действительно ни ему, и никому другому не подчинялись, да едва ли он знал и силу их.

Для покорения Казани требовались хорошо вооружённые силы и твёрдая руководящая власть. Кроме того, война против Казани связывалась непосредственно с Крымом и Турцией, со стороны которых она могла иметь военную помощь. Производя основные реформы внутреннего управления и вооружённых сил, царь установил связь с донскими, гребенскими и яицкими казаками. Он учёл их географическое расположение и предложил договор, отвечающий интересам обеих сторон. От московского царя была дана гарантия неприкосновенности земель, занимаемых казаками, их независимости во внутренних казачьих делах, материальная помощь военным снабжением, недостающими средствами питания и денежным жалованьем. Казаки обязывались царю военной службой, не принося ему присяги.

Ко времени совершеннолетия царя Ивана Васильевича среди донских казаков появляется ряд выдающихся атаманов, преимущественно низовых, усилиями которых было достигнуто объединение разрозненных частей казаков. Но на отношениях двух казачьих частей Дона (черкасы и чиги) сказывались их этнические признаки, что отражалось не только на физических данных, но и на характере и быте. Различия верховых и низовых казаков не были сглажены и после объединения их под властью одного атамана и долгого пребывания в положении единого Войска.

Пограничные с Московией реки Хопёр и Ворона становились глубоким тылом донских казаков, здесь начинали строиться монастыри и пристанища для престарелых казаков и инвалидов, которые после долгой и тяжёлой боевой жизни на старости лет находили приют и отдохновение.

Ко времени похода на Казань её ханом был ставленник Крыма, астраханский царевич из рода Менгли-Гиреев. Он занял ханский стол по просьбе казанцев, изгнавших ставленника Москвы хана Шиг-Али. После неудачного последнего похода под Казань Ивана Васильевича в 1550 году, при отходе войск, русскими была построена крепость в устье реки Свияжи, в которой был оставлен гарнизон войск, а по рекам Каме, Вятке и Волге были поставлены казачьи сторо́жи для наблюдения, чтобы «воинские люди из Казани и в Казань не ходили». Горские черемисы, перешедшие было на сторону Москвы, снова отделились. Против них послали городовых казаков, но казанцы отряд этот разбили и убили до 70 казаков, а часть их взяли в плен, забрав их пищали. Но крепость Свияж всё же служила выдвинутой в сторону Казани военной базой. Пути между Казанью и Крымом находились под наблюдением донских казаков.

В 1551 году сам турецкий султан Сулейман спешно, через нарочитого гонца, писал ногайскому мурзе Измаилу так: «В наших магометанских книгах пишется, что пришли времена русского царя Ивана: рука его над правоверными высока. Уж и мне от него обида велика: Поле всё и реки у меня поотымал, да и Дон у меня отнял, даже и Азак-город доспел, до пустоты поотымал всю волю в Азаке. Казаки его с Азака оброк берут и не дают ему пить воды из Дона.

Крымскому же хану казаки Ивановы делают обиду великую, и какую срамоту нанесли! Пришли Перекоп воевали. Да его же казаки ещё какую грубость сделали — Астрахань взяли; и у вас оба берега Волги отняли и ваши улусы воюют. И то вам не срамота ли? Как за себя стать не умеете? Казань ныне тоже воюют. Ведь это всё наша вера магометанская. Станем же от Ивана обороняться за один. Вы ведаете, что теперь в Крыму мой посажен хан, как ему велю, так и сделает. По просьбе Астрахани тоже пошлю царя; да и казанцы ко мне присылали же просить царя; и я из Крыма непременно посылаю его. Ты б, Исмаил-мурза, большую мне дружбу свою показал: помог бы Казани людьми своими и пособил бы моему городу Азаку от царя-Ивана казаков. Станешь пособлять — и я тебя в Азаке царём поставлю, мне же помочь городу неудобно, находится далече».

Исходя из написанного, казачество на Дону в это время представляло уже серьёзную силу. Это подтверждается и другими историческими актами.

* * *

Иван IV деятельно готовился к покорению царства Казанского со всеми подвластными ему землями, населёнными неспокойными и мятежными народами: булгарами, черемисами, мордвой и другими. Используя ситуацию себе на пользу, казачество лавиной двинулось со всех украин на Дон и в самое короткое время овладело его берегами от Азака до верховьев.

В то же время, прельщённые грамотой турецкого султана Сулеймана, ногайцы волновались. Лишь один Юсуф, не желая терять торговые сношения с Москвой, оставался верен давнишнему союзу с ней и лишь продолжал жаловаться на обиды от казаков. Мелкие же мурзы вооружались и готовились на защиту Казани. Но вольное казачество Волги и Дона, умевшее проникать в самые сокровенные замыслы неверных, держало их в покорности, а потому они и не могли оказать существенной помощи своим единоверцам. На Волге известен атаман Барбоша, гулявший и «мешавший» татарам. Казачество в то же время зорко следило за движениями и крымцев, и астраханцев и старалось своевременно предупредить московского царя о готовящейся опасности.

Подготовка московских войск для похода на Казань стала известна и казанцы отправили послов в Крым с просьбой о помощи. Послы казаками были схвачены, побиты, а ярлыки их были отправлены в Москву. Но в Крыму, однако, узнали о готовящемся походе московских войск на Казань и крымский хан Девлет-Гирей двинулся (1552 год) к московским границам. От донских казаков было получено в Москве донесение об этом. В результате Девлет-Гирей был разбит под Тулой и поспешно бежал из Московии, преследуемый казаками. После этого московские войска уже безбоязненно двинулись в сторону Казани. Перед этим Иван IV на всякий случай послал на Волгу из украинных городков казаков для удержания от возможных набегов враждебных ногайских мурз, что очень беспокоило Измаила Мурзу, сторонника турецкого султана.

Всё днепровское казачество, узнав о бесповоротном решении православного московского царя воевать Казань, встрепенулось и также двинулось под Казань на помощь русским и донцам, вооружённое саблями, копьями и пищалями. Донское казачество двинулось под предводительством своего атамана Сусара Фёдорова, оставив часть вольных сподвижников на берегах Дона для защиты от вероятного нападения турок, крымцев и астраханцев. Вот как описывает этот поход генерал Ригельман в своём «Повествовании о Донских казаках» (сокращённый пересказ):

«Зная, что русские Московского царства держатся такой же «греческой» веры, как и сами казаки, а татары — веры магометанской, донцы решили оказать помощь московскому царю. Атаман отделил часть казаков и послал их к устью Дона с тем, чтобы они настреляли там как можно больше птиц-баб, которые тогда бесчисленными стаями обитали в гирлах реки, и, собрав с них перья, доставили их для украшения и убранства боевых костюмов казачьего войска. Украсив с головы до ног птичьими перьями каждого казака, атаман повёл донцов к Казани.

К городу казаки подошли ночью и, раскинув свой стан в виду русских войск, развели костры. Как только запылали казачьи костры, в царском войске сейчас же обратили внимание на пришельцев. Фантастичность одеяния казаков, резко подчеркиваемая среди ночной тьмы огнём костров, не на шутку испугала воинов русской рати. Доложили царю о приходе каких-то «чудовищ».

Царь послал одного из бояр разведать, что это за люди, откуда и зачем пришли и куда идут? Боярин направился к стану казаков, но чем ближе подходил к ним, тем чуднее и страшнее казались они ему. Он не только не расспросил их, как велел царь, но даже не дошёл до них, убежав со страху назад в свой стан.

Разгневанный трусостью боярина, царь приказал ему сейчас вернуться назад и исполнить приказание в точности.

Снова пошёл боярин. Не доходя до казаков, он издали крикнул им: «Люди ли вы или привидения?».

В ответ ему раздалось: «Люди! Русские вольные люди, пришедшие с Дону царю московскому помогать взять Казань и за дом Пресвятыя Богородицы свои головы положить». Обрадованный боярин поспешил назад с радостною вестью к царю».

Казань была сильною крепостью и оборонялась гарнизоном в 30 тысяч человек. К востоку от Казани был густой лес и среди этого леса в 15 километрах от города казанцами была построена крепость, служившая базой для 20 — 30-тысячного конного корпуса под начальством татарского князя Епанчи, задачей которого было нападать на тылы осаждающих московских войск. По северной окраине Казани протекала с востока на запад река Казанка. Перпендикулярно к ней, пересекая Казань, протекала небольшая с болотистыми берегами речка Булак. Западная часть между Казанкой и Булаком была занята сторожевым полком и полком левой руки. Северо-восточная часть между Булаком и Казанкой была занята регулярным полком, стрельцами и частью казаков. Северную сторону, вдоль реки Казанки заняли полк правой руки и 6 тысяч казаков. Наличие донских казаков в рядах московских войск под Казанью подтверждается официальными московскими актами и сведениями из записок самого активного участника осады Казани — князя Курбского. Московские войска, обложившие крепость, должны были строить успех на осаде и штурмах, а в то же время принимать меры к отражению нападений с тыла конницы Епанчи. Московские войска приступили к осаде. Перед крепостными стенами стали устанавливаться туры из хвороста, наполненные землёю. Под прикрытием туров казаки и стрельцы стали приближаться к стенам крепости и под огнём держали крепостные стены.

Чтобы противодействовать осадным работам, казанцы делали вылазки, удачно отражавшиеся осаждавшими. На стены Казани ежедневно поднимались шаманы и производили на глазах московских войск волшебные ритуалы, призывая гнев богов на головы осаждавших. По окончании осадных работ поднялась страшная буря, сорвавшая все палатки, в том числе и царскую, разбросала и потопила много судов с запасами, уничтожила продовольственные склады. Московские войска в этом бедствии увидели волшебство шаманов и, сознавая своё бессилие бороться против их чар, отказывались продолжать осаду. Так же думали и более просвещённые люди, о чём пишет в своих записках князь Андрей Курбский.

Из Москвы была привезена Чудотворная икона Божьей Матери, перед которой совершались молебствия для противодействия шаманам. Осада продолжалась. На северном участке князя Курбского, занимаемого частью донских казаков, был обнаружен подземный ход, по которому казанцы доставляли в крепость воду. Был вызван «розмысл» (специалист по подрывному делу), сделали подкоп и тайный ход был взорван. Крепость была лишена водоснабжения.

Казанцы упорно сопротивлялись, из крепости производили вылазки, согласуя их с нападением извне конницы хана Епанчи. Против Епанчи был выслан сильный отряд. Его крепость была атакована, татары разогнаны, окрестности Казани были очищены от конницы татар.

К сентябрю начались подрывные работы для взрыва крепостных стен. Готовились три подкопа. Свозилась земля для завалки крепостного рва. 2 октября татарам предложено было капитулировать, но они отказались. Был произведён первый взрыв у Арских ворот. Стрельцы и казаки забросали ров хворостом и землёй и пошли на штурм.

Главный штурм был назначен на восточном и юго-восточном секторе. Штурмующие полки развёртывались в три линии. В первой линии шли казаки и части боярских детей и дворян, разделённые на сотни. Во второй — главные силы, и в третьей — силы поддержки. Сигналом начала штурма должны были быть взрывы крепостных стен. На восходе солнца был произведён первый, а потом второй взрывы. После разрушения части городской стены казаки ворвались в город, где и завязался у них горячий бой с татарами. Вслед за казаками ввёл свои войска в город и царь. Но часть войск бросилась грабить, татары оправились, перешли в наступление и стали теснить ворвавшиеся войска. Требовалась помощь. Царь двинул половину своего резерва. Сопротивление было окончательно сломлено.

Карамзин писал о казаках под Казанью лишь вскользь. Между тем, казаков участвовало здесь от 6 до 7 тысяч, по некоторым данным, ещё и казаков-днепровцев было от 5 до 7 тысяч. Здесь же были казаки рязанские и мещерские, была и донская конница. Казаки, как люди ратные, более других были знакомы с употреблением пороха и искусством осады крепостей, а потому при подкопах и взрыве казанских стен они играли первенствующую роль и первые ворвались в проломы крепости.

Казань была взята, хан Епанча взят в плен. Ригельман повествует, что по взятии Казани Иван Грозный велел одарить казаков казною и взятыми из покорённого города богатствами, «но донцы ничего того не взяли, а просили, чтоб только пожалованы были рекою Доном до тех мест, как им надобно, что царь им и не отказал. Он им реку оную пожаловал и грамотою утвердить изволил, с крепким подтверждением и даже заклятием о ненарушимости её „во веки веков“». С этой грамоты во все станицы Войска Донского даны были, «для сведения казацкого», списки, которые читались, как говорит Ригельман, в его время, то есть в середине XVIII века, при собрании казаков (в Кругу) в день Покрова Пресвятой Богородицы, после обедни.

Официальные источники обыкновенно дополняются преданиями и легендами. Предание повествует, что во время осады Казани донской казак Ермак Тимофеевич, переодевшись в татарина, проник в Казань, осмотрел крепость, и, возвратившись, указал места, более выгодные для взрыва крепостных стен. В этом рассказе косвенно можно разглядеть свидетельство внешней тождественности татар и казаков, а также указание на их общий язык. Казаку достаточно оказалось лишь переодеться в другой костюм, а выглядел и говорил он вполне «по-татарски».

В Казани был оставлен гарнизон стрелецких войск, боярских детей и казаков. Взятие Казани было исключительно важным событием в русской истории.

* * *

Встревоженный успехами русского оружия и подстрекаемый турецким султаном Сулейманом, весь мусульманский мир насторожился. Ногайский князь Юсуф стал искать союза с крымским ханом Девлет-Гиреем. В этот союз они увлекли и астраханского царя Ямгурчея, ладившего кое-как до того времени с Москвой. Иван Грозный задумал покончить и с этим царством.

В 1553 году в Москву прибыли кабардинские князья бить челом царю, чтобы он принял их в подданство и защитил от крымского хана и ногайских орд. С этим посольством в Москву прибыло посольство и от гребенских казаков, живших на реке Сунже и соседствовавших с кабардинцами. Царь обещал помощь, ссылаясь на то, что Астрахань в прошлом называлась якобы Тмутаракань. Кабардинцам и гребенским казакам объяснили, что «они издревле были „холопями“ наших рязанских предков, а потом убежали с Рязани, вселились в горы и снова били челом отцу нашему». К этому же времени относится предание гребенских казаков о том, что царь пожаловал их грамотой на владение землями по рекам Тереку и Горынычу с их притоками.

Весной 1554 года началась подготовка к походу на Астрахань. Но ко времени покорения Астрахани в Казани и всех прилегающих областях поднялись восстания. Оставленные здесь воевода Салтыков и атаман Морозов были захвачены в плен и отряды их уничтожены. Царь послал для усмирения мятежа в Казань войска под начальством князя Андрея Курбского. Против Астрахани Иван IV послал рекой Волгой и сухопутьем сильную рать под начальством князя Пронского-Шемякина и постельничьего Вешнякова. Узнав об этом, донские казаки поспешно двинулись к Переволоке под начальством своих походных атаманов Фёдора Павлова, Андрея Шадры (шадра по-тюркски — рябой) и Ляпуна и, вступив в передовой отряд русской рати, руководимой князем Вяземским, устремились вперёд и близ Чёрного острова нанесли такое поражение астраханцам, что они не попали даже в город и остановились в 5 верстах ниже его, а затем, преследуемые казаками, бежали в степи.

Атаман Павлов настиг в Базцыж-Мачаке жён и дочерей астраханского царя и забрал их в плен. Сам царь Ямгурчей, преследуемый казаками на расстоянии более четырёхсот вёрст до самого Азака, едва успел вскочить в него с 20 всадниками. Атаман Ляпун занял Астрахань, изгнал из неё всё мусульманское население, после чего туда прибыл московский воевода Тургенев и не нашёл в городе ни одной души местного населении. Казаки с атаманом Ляпуном передали город стрельцам и отошли на Переволоку для охраны перешейка, откуда всегда было возможно появление ногайских хищников.

Русские поставили в Астрахани царём одного из претендентов на этот престол — Дербеша-Али. Для наблюдения за порядком и удержания в повиновении жителей, русские оставили в Астрахани дворянина Тургенева с казаками.

При описании покорения царём Иваном Грозным Астраханского царства о казаках в русских источниках упоминается лишь вскользь, говорится мельком. Хотя именно они сыграли первенствующую роль в покорении царства Астраханского.

* * *

Хронологически последними ушли от своих ханов ордынские ногайские и ордынские астраханские казаки, соединившиеся с донцами только во второй половине XVI столетия. С этого времени жизнь казаков оказалась тесно связанной с судьбами великих княжеств Московского и Литовского. В условиях постоянной турецко-татарской угрозы явилась необходимость искать естественных союзников и в той или иной мере служить двум династиям — Рюриковичам в Московии и Гедиминовичам в Литве. В то же время протестом против этой необходимости явилось образование двух казачьих «Речных республик» — на Дону и на Нижнем Днепре, которые послужили крепкими очагами возрождающейся казачьей независимости и главными центрами объединения казачьей народности.

Однако, на родную землю и в родную среду возвращались далеко не все казаки. Многие роды и семьи остались на насиженных за столетие местах в Московии, Литве и Польше. Они с готовностью служили интересам великих князей, царей и королей, принимали их щедрые монаршие милости в виде «жалований», «привилеев», земельных поместий, дворянства, шляхетства, роднились с семьями русских, литвы, поляков и постепенно растворялись в их среде.

Первый отечественный энциклопедист В. Н. Татищев, обладавший, в отличие от всех прочих историографов, уникальным собранием древнейших русских манускриптов, погибших затем в пожаре Москвы в 1812 году, уверенно выводил родословную низовых донских казаков от запорожцев, которые во главе с гетманом Дмитрием Вишневецким сражались вместе с войсками Ивана Грозного за Астрахань. Татищев допускал, вместе с тем, что ещё одним компонентом при формировании первичного этносоциального массива донского казачества выступали, возможно, так называемые мещерские казаки, то есть принявшие православие тюркоязычные мангыты («татары»), которых Иван Грозный перевёл на Дон. Важно подчеркнуть, что с этногенетической концепцией В. Н. Татищева в целом был солидарен бесспорно крупнейший историк XIX века по проблеме казачества В. Д. Сухоруков.

Таким образом, становится понятным, что по крайней мере донские казаки — альфа и омега российского казачества — как прямые потомки генетического альянса запорожцев и мещерских татар (тех же позднескифских кочевников) имели, в силу этого факта, весьма мало общих генетических корней с великорусским этносом. Столь же незначительна была генетическая связь самих запорожцев с собственно украинским (или, как писали до 1917 года, малорусским) народом.

* * *

Изгнанный астраханский хан Ямгурчей с помощью крымцев и ногайцев в 1555 году хотел вновь завладеть Астраханью, но казаки прогнали его. Вслед за этим сам Дербеш-Али задумал изменить России и завёл сношения с крымцами и сыновьями Юсуфа. Проведав об этом, донской атаман Ляпун, прежде, нежели пришли туда царские войска, с казаками явился под стенами Астрахани. Изменники пришли в ужас, бежали и рассеялись по улусам. Казаки преследовали их, громили улусы, били и брали в плен. Дербеш-Али в 1557 году бежал в Азак. Пришедший в Астрахань с царским войском стрелецкий голова Черемысинов привёл испуганный народ к присяге, и Астрахань была уже без каких-либо автономных прав присоединена к России.

Придвинувшись своими владениями к Каспийскому морю и завладев всем течением Волги, Московское государство завело оживлённые торговые сношения с юго-восточной Азией, Дербентом, Шемахой, Бухарой, Хивой, а через них и с Индией. Вверх и вниз по Волге стали беспрерывно ходить богатые торговые караваны, служившие большой приманкой для вольного казачества. Нередко казаки брали с них за пропуск выкуп товарами и деньгами, а иногда просто нападали и грабили, не разбирая, кому принадлежат торговые суда, христианам или магометанам. Такие деяния были в порядке вещей того времени, и Москва смотрела на это пока сквозь пальцы, так как присутствие казацких отрядов в тех местах было необходимо для удержания улусников в покорности.

Весть о поражении татар на Волге быстро распространилась. Все пылали жаждой мщения туркам и татарам и просили помощи у московского царя. Откликнулось и днепровское казачество. Вождь его, князь Дмитрий Вишневецкий, по народным песням «казак Байда», скучая бездействием, в 1554 году добровольно предложил свои услуги царю Ивану. Царь принял его с «козацтвом» на службу, дал ему охранную грамоту и послал жалованье. С переходом Вишневецкого на службу московского царя под властью Ивана Грозного на какое-то время собралось всё казачество. «Казак Байда» с сильным отрядом запорожцев и киевских черкас двинулся на Дон, заняв земли по Среднему Донцу до Азака. Главный стан его располагался на Донце. Отсюда в союзе с донскими казаками он зорко стал следить за движениями крымцев и турок, успевшими уже вновь завладеть Азаком во время походов казаков под Казань и Астрахань.

Перед московским царём стоял вопрос не меньшей важности, чем на востоке, — открыть пути на запад. Для решения этого вопроса в Москве было собрано Совещание. Царь предложил начать войну с Ливонией. Большинство стояло за войну с Крымом. На Совещании присутствовали «зарубежники», то есть атаманы донских, гребенских и яицких казаков, в которых царь имел главную поддержку. Наибольшим вниманием царя пользовался атаман донских казаков Заболотский. Было принято решение начать войну против Ливонии.

Война против Ливонии началась в 1558 году. Авангардом в сторону Риги были высланы части лёгкой конницы казаков и татар. К составу московских войск присоединились 10 тысяч казаков атамана Заболотского, из которых 1 тысяча была под командой атамана Ермака, пришедшего с Дона. В то время, когда главные силы начали войну против Ливонии, донской атаман Михаил Черкашин (его фамилия произошла от слова «черкас») получил приказание царя действовать против Крыма. Вишневецкий получил приказание идти на помощь кабардинцам. С отрядом в 5 тысяч казаков он явился в Кабарду, а затем отошёл на Днепр, где должен был наблюдать за крымским ханом. Атаман Черкашин неоднократно врывался в Крым, производил разрушения и сдерживал крымского хана от нападений на Москву.

* * *

Когда на Дону утвердились сары-азманы и берега реки оказались вне постоянной опасности, вольные казаки тоже устремились на Старое Поле. Однако, началом легального и массового переселения с московских «украин» на независимый Дон следует считать год 1560, когда Иван Грозный отпустил на Дон «казаков многих» и «ослободил их во все свои города ездити торговати» (Синодальная летопись). Эти донские казаки заняли среднее и часть нижнего течения Дона, но назывались они и здесь верховыми в отличие от пришедших раньше — низовых. Городки, которые они построили, все сплошь с названиями славянскими, в то время как у низовых некоторые возникли с названиями тюркскими (Каракор, Бабей, Богай, Бесергень). Очевидно, казаки-севрюки в то время пользовались преимущественно тюркским языком. Верховые же, прожив среди русских свыше полутора веков, пришли на Дон с русским языком. Они принесли в своей речи диалекты тех местностей, где им пришлось перед этим проживать. Отразились места их предыдущего пребывания и на личных прозвищах: Мещеряк, Черемисин, Корела, Рязанец, Калужанин, Тулец и тому подобные.

* * *

Польский король Сигизмунд старался втянуть в войну против Москвы крымского хана и Турцию. Это ему удалось. Но крымский хан, стеснённый нападениями казаков со стороны Дона и Днепра, не мог делать походы на московские владении. По определению султана, казаки занимали все выходы из Крыма, и он находился в положении осаждённой крепости. Пользуясь войной московского царя на западе, турецкий султан решил начать войну против Москвы с целью освобождения Казани и Астрахани от зависимости Москве и одновременно очистить Дон от казаков. В 1569 году султан прислал в Крым 18 тысяч спагов и приказал крымскому хану присоединить к ним 100 тысяч крымских татар и идти Доном с целью изгнания казаков и занятия Астрахани. В Крыму были собраны войска и под начальством Касим-паши и крымского хана двинулись вверх по течению Дона.

Описание этого похода составлено московским послом Семёном Мальцевым, посланным царём для переговоров с ногаями и взятым в пути в плен татарами. Турки привязали его к одной из мачт и в таком положении везли по реке Дону. Он писал: «Хан с 90 тысячами выступил в поход. Суда с пушками под прикрытием 500 ратников под страхом шли от Азака до Переволоки пять недель. Турки шли великим страхом, и дивились, что на Дону ни государевых людей, ни казаков не было […] а какие крепости и удобные места были для засад…».

При наступлении турецко-крымской армии казаки оставляли городки и уходили в сторону Астрахани на соединение с отрядом стрельцов воеводы Серебряного, занимавшего Астрахань. Во время наступления турецко-татарских сил на Астрахань, Азак служил для турок главной базой. Но кто-то поджёг город (говорили, что казаки) и при пожаре там на складах взлетели на воздух десятки тысяч пудов пороха, разрушив часть укреплений. Султан повелел немедленно исправить повреждения.

По приказанию московского царя гетман Ружинский с днепровскими казаками в 5 тысяч человек должен был идти на помощь Астрахани. Выйдя из Приднепровья, гетман через Бахмут, северной стороной донской территории, вышел к излучине Дона, сближающей его с Волгой, где и соединился с донскими казаками. В середине августа турки достигли Переволоки, и паша приказал рыть канал для соединения Дона с Волгой.

Но, как пишет историк Новиков, «когда турецкое войско подошло к Астрахани, призванный из Черкас гетман с 5 тысячами казаков, совокупясь с донскими, великую одержали победу…». Турецкая армия оказалась в окружении казаков и лишена была подвоза и добычи средств питания, а также возможности связи с народами, на помощь которым они пришли, и на помощь которых могли рассчитывать. Касим-паша приказал прекратить рыть канал и тянуть суда с Переволоки к Астрахани.

Подойдя к Астрахани, паша приказал строить крепость. Но войска его оказались и здесь в окружении. А донские казаки, следившие за малейшими движениями татар, ворвались в Тавриду, напали близ Перекопа на улусы ногаев, разгромили их и угнали до 15 тысяч лошадей. Тогда паша решил отказаться от ocaды и, несмотря на строгий указ султана взять Астрахань, приказал сжечь построенное укрепление и двинулся с войсками в обратный путь.

Прямой путь по Манычу на Азак был занят казаками и Касим должен был вести армию безводной степью, обходными путями, и возвратился в Крым с армией всего в 16 тысяч человек. Но и в Крыму он не нашёл покоя: с одной стороны с 8-тысячным войском вниз по Днепру двинулся московский воевода Адашев, взял на море два неприятельских корабля, пристал к западным берегам Крыма и более двух недель громил ханские улусы, а потом с богатой добычей поплыл обратно; с другой — донские казаки и черкасы, разбив крымцев на реке Айдаре, впадающей в Донец, стали угрожать Крыму со стороны Азовского моря. В то же время черкесские, вернее, черкасские князья, от имени Московии овладели двумя укреплёнными городами — Темрюком и Таманью — со всею прилегающей местностью, входившей когда-то в состав Тмутараканского княжества. Но Иван Грозный, занятый войной с Ливонией, не решился приступить к окончательной ликвидации Крымского ханства, к тому же часть донских казаков, всего около 3 тысяч во главе с походным атаманом Черкашиным, была занята на западной границе Московии и сражалась с ливонскими немцами, показывая чудеса храбрости.

Донские казаки после разгрома крымской армии возвратились на Дон, восстановили свои городки и окончательно укрепились на своих землях. Часть днепровских казаков, недовольная разделом добычи, отделилась от гетмана Ружинского и осталась на Дону. Многие расселились по городкам, а часть заняла Черкасск, укрепила его и превратила в окраинный город, впоследствии ставший столицей всего Войска Донского.

Слава о подвигах донцов разнеслась по всей Московии. На берега Дона стало стекаться казачество с Днепра и украинных городков Северской области. С севера надвигалось и постепенно заселяло земли по Хопру, Бузулуку и Медведице казачество рязанское. В этих местах оно и раньше имело свои сторожевые посты, крайним из которых считался Урюпин. Как по Дону, так и по Волге стали строиться новые городки, и, таким образом, донское казачество, год от года увеличиваясь, скоро стало представлять грозную силу и завладело всем югом и юго-востоком будущей России, перекинувшись своими станами на Терек, Яик и даже в далёкую Сибирь.

С этого времени господство Турции на северном побережье Чёрного, Азовского морей и в Крыму начало падать. Вместе с тем, вследствие двойственной политики, Русь сильно стесняла и деятельность казаков.

Во время внутригосударственной политики репрессий царя Ивана Грозного, названной «опричниной» (1565 — 1572 годы), множество русских людей бежало на Дон. С разгромом опричниками Новгорода часть уцелевших его жителей также бежит на Дон и Волгу. За короткое время численность казачества здесь резко увеличилась, и оно ещё больше обрусело. На Дон пришёл цвет русского воинства. С новыми людьми резко активизируются морские походы казаков в Крым, Турцию и Персию.

* * *

Поскольку Иван Грозный вёл бесконечные войны на западе, юго-западе и востоке, ему был важен мир на южных рубежах. И потому 3 января 1570 года в Азаке дипломат И. П. Новосильцев вручил донским казакам царскую грамоту, по которой Москва заключала союз с ними. За то, что казаки брали на себя обязанность оберегать её от врагов с южного направления, царь обязался выплачивать казакам субсидию в виде натуральных поставок хлеба, свинца, пороха, селитры и некоторого денежного довольствия. Этот союз, как оказалось впоследствии, оказался более выгодным Москве, чем самим казакам, поскольку усиливал влияние северного соседа в международных делах, а также ставил казаков в подчинённое положение, поскольку выплата им полагающейся по договору субсидии могла быть прекращена в любой момент в случае пустой казны или неудовольствия поведением южного союзника. В дальнейшем царские историки стали считать казаков состоящими на службе российского царя именно с даты заключения такого союза.

Иван Грозный своим указом переселил на Дон несколько сот городовых казаков для укрепления Войска Донского. Существенное обрусение казачества в эти годы в результате его ежегодного пополнения значительно обрусевшими казаками-переселенцами ещё больше укрепляло в казачестве сознание его связанности с Московской Русью. Тем более, что у многих казаков в русских украинных городах находились семьи.

* * *

Несмотря на понесённое поражение у Астрахани, крымский хан продолжал грозить царю «огнём и мечом» и требовал, чтобы царь отказался от владения Казанью и Астраханью. Угрозы требовали лучшей организации обороны пограничной полосы. В 1571 году царь поручил воеводе М. И. Воротынскому разработать порядок службы пограничных казачьих войск. Он должен был вызвать в Москву начальников частей боярских детей и казачьих атаманов, сделать списки их наличного состава, установить места их расположения и разработать порядок службы. Несение пограничной службы возлагалось на служилые городские казачьи части, части боярских детей и на поселения донских казаков. Сторожа служилых войск спускались к югу и сливались с донскими казаками и таким образом наблюдение в сторону юга велось до пределов Крыма и кочевьев Ногайской Орды.

Война на западе продолжалась. Части донских казаков находились в составе московских войск и только незначительная часть их осталась на Дону. Именно к этому времени (1572 год) и относится объединение верховых и низовых донских казаков. Атаманом объединённого Войска стал Черкашин, присутствовавший тогда на Дону. В Войске была установлена жёсткая дисциплина: за неповиновение применялись решительные меры не только к отдельным лицам, но и целые станицы «брались на щит» и виновные поголовно уничтожались.

Гетманом днепровских казаков был Ружинский. При нём днепровские казаки состояли на службе московского царя и защищали границы московского государства. После одного из походов на Крым Ружинский с казаками направился в Чёрное море, достиг южного берега и высадился в Трапезунде. Занявши город, захватил большую добычу, затем занял Синоп, разрушил его до основания и подошёл к Константинополю. Из этого похода Ружинский вернулся с большой добычей. Кроме политических соображений войны с мусульманами ненависть Ружинского к ним объяснялась захватом турками его жены и маленькой дочери. Казаки днепровские и донские держали под угрозой нападения Крымское ханство со стороны Дона и Днепра.

Несмотря на организацию пограничной службы, татарам порой удавалось проникать скрытно в московские пределы. Они избегали речных переправ и проходили по водоразделам, так называемым «Муравским Шляхом», шедшим от Перекопа до Тулы между верховьями Днепра и Северского Донца.

Летом 1571 года крымский хан Девлет-Гирей выступил на Московскую Русь со всеми силами. Впрочем, сперва ставил ограниченные цели — хотел напасть лишь на Козельск. Но к нему явилась группа изменников под предводительством Башуя Сумарокова. Сообщили, что на Руси «была меженина великая и мор», что войска «в немцех», а у царя «людей мало». И Девлет-Гирей повернул на Москву, которую татары подожгли. Случился один из самых страшных пожаров. Погибло и много крымцев, кинувшихся грабить. И Девлет-Гирей предпочёл увести орду от пылающего города — вместо этого беспрепятственно набрал по русской земле огромнейший полон.

Но ответные удары не заставили себя ждать. Днепровские казаки «впали за Перекоп», погромили крымские улусы. А волжские казаки отплатили Ногайской Орде за измену, совершили рейд на её столицу Сарайчик, разорили его и сожгли. Иван Грозный после сожжения Москвы готов был мириться уже на любых условиях. Выражал готовность отдать Астрахань, платить «поминки». Приказал срыть Терский городок, раздражавший Стамбул и Бахчисарай. Но этого теперь было мало! Успешный поход показал, как легко громить обессиленную Русь. Значит, оставалось её добить. В Бахчисарае уже распределяли наместничества — кому из мурз дать Москву, кому Владимир, кому Суздаль. А купцы, спонсирующие поход, уже получали ярлыки на беспошлинную торговлю по Волге.

Но и Московия готовилась. Во главе войска были назначены лучшие полководцы М. И. Воротынский и Д. И. Хворостинин. Но сил не хватало. На окский рубеж ратников скребли «с миру по нитке». И вот тут-то казакам в первый раз суждено было спасти Московскую Русь. Первый общедонской атаман Михаил Черкашин поднял и привёл на подмогу казачий Дон. В сражении с 30 июля по 3 августа в битве при деревне Молоди крымцы были разбиты. Полный разгром многократно превосходящих врагов казался настоящим чудом… Хотя этой битвой война с Крымом не завершилась. Предложения о мире хан по-прежнему отвергал.

А атаману Черкашину жестоко отомстили. До сей поры Азак неофициально считался как бы нейтральным городом. Здешние купцы торговали с казаками, городские власти этому не препятствовали. А донцы по памяти всё ещё считали Азак своей столицей, никогда не нападали на него, приезжали сюда сбывать рыбу, военную добычу, покупать одежду, вино, хлеб. Через азакских купцов турки с татарами выкупали у донцов своих пленников, а казаки — своих.

Но теперь крымцы были обозлёны на Черкашина, и когда его сын Данила в 1572 году появился в Азаке, схватили его и увезли в Крым. Атаман отреагировал немедленно. Напал на город, погромил посад Тапракалов, ворвался в Крым и захватил 20 «лучших людей», в том числе Сеина, шурина турецкого султана. А через азакского пашу передал, что отпустит всех в обмен на сына. Девлет-Гирей не согласился, предал Данилу мучительной казни. Естественно, в ответ были убиты заложники.

В Москву передавали, что султан был очень недоволен действиями татар. Видимо, не терял надежды, что с донцами можно жить в мире и оторвать их от союза с Россией. Он писал хану: «А ведь де, Азак казаками и жил, а казаки де, Азаком жили, о чём де, у них по ся места всё было смирно. Нынче деи, ты меж казаков и Азаком великую кровь учинил». И действительно, с этого момента нейтралитет Азака закончился.

* * *

К концу XVI века христианская Казачья республика на Дону выросла в мощное военное и полностью суверенное политическое общество, готовое померяться силами с турецким султаном и державшее в страхе его степных вассалов. С христианской же Москвою донские казаки установили отношения взаимной поддержки. Такое положение удовлетворяло население Донской Земли, московским же царям было не по душе. Им приходилось с ним мириться, но в их глазах донские казаки оставались только «своевольными людьми», не пожелавшими быть под высокой рукой христианского государя.

Войско пополнялось выходцами из Великороссии, Новгорода, Вятки и других мест, а также инородцами. Однако прибывающие принимались в казаки не все и не сразу. Чтобы стать казаком, то есть полноправным членом Войска, нужно было иметь постановление Войска. Для этого требовалось заявление и согласие войскового Круга или станичного постановления.

Далеко не все получали такое согласие. Нужно было для этого пожить на Дону, и иногда продолжительное время, войти в местную жизнь, «застариться» (говоря иначе, пропитаться культурой и моралью казачьего сообщества, сродниться) и тогда только давалось разрешение на право называться казаком. Поэтому среди казаков проживала значительная часть населения, не принадлежавшая к казачеству. Эти люди назывались «бездольными людьми» и «бурлаками». Из них образовывались рабочие группы для ловли рыбы, варки соли, ухода за скотом и других войсковых и станичных работ, которые не могли выполняться самими казаками. Среди казаков, преимущественно военных, не было ремесленников, ремеслом занимались люди неказачьего состояния. Таким образом, условия принятия в казачье сообщество доказывают, что это была сложившаяся народность, ревниво охранявшая право своего гражданства, которое посторонними приобреталось только с согласия коренного населения.

Самыми близкими соседями донских казаков были: на севере царство Московское; на юге — Крымское ханство, остатки кочевых орд и окраины турецких владений в Азаке; на западе — единокровные казаки днепровские. Ввиду особенного положения Дона в самом центре павшей Ордынской империи, донским казакам пришлось долгие годы вести кровавую борьбу с остатками татарских улусов. Поэтому первые десятилетия их независимого существования проходили вне экономических достижений, а исключительно в интересах самообороны или войны для добычи, которая только и служила возмещением потерь, причинённых нападениями кочевников. Походы на турок и на персов, кроме этого, вдохновлялись рассказами и преданиями о немилосердных истязаниях ими христиан.

* * *

В то время, когда начинались неудачи московских войск на западе, для Москвы создалась угроза и в далекой Сибири, в одной из частей бывших монгольских владений. Последний её владетельный хан признал власть московского царя, но был убит одним из своих противников, Кучумом. Кучум, ещё в 1567 году захватив власть в Сибирском царстве (ханстве), занял враждебное отношение к Москве. Угроза ставила царя в необходимость держаться «вежливости».

Для защиты от нападений на вероятных противников со стороны яицких казаков царь послал отряд стрельцов со строгим наказом донским и гребенским казакам не нападать на ногайцев и на крымские владения. Казаки видели в распоряжениях царя не государственную целесообразность, а слабость царя, и с приказами его не всегда считались. Против набегов Ногайской Орды со стороны Астрахани, на Переволоке между Волгой и Доном, донские казаки держали всё время сильную заставу.

В 1573 году казаки опять заняли Азак и некоторое время им владели. Турки их выбили оттуда, но они снова и снова повторяли попытки овладеть крепостью. Поэтому султан должен был постоянно содержать там сильный гарнизон из янычар.

Причины такой настойчивости казаков были глубже, чем желание господствовать над выходом в море. Они сознавали, что Азак — это ключ ко всему Старому Полю. Кто хотел быть хозяином на Дону и на Нижнем Днепре, кто хотел прекращения постоянных нападений на казачьи поселения, тот должен был, во что бы то ни стало, владеть нижним течением Дона. Турки же, в свою очередь, понимали, что, потеряв Азак, им придётся оставить и Северный Кавказ. Поэтому в их планах было не только удержать в своих руках донскую дельту, но и всех казаков «з Дону перевесть и Дон реку очистить».

Настойчивое желание казаков овладеть Азаком исходило и из идеологических соображений, поскольку в памяти населения Дона сохранялось предание, что Азак был когда-то городом донских казаков и что в нём находился храм святого Иоанна Крестителя, считавшегося покровителем Войска. Не угасало также и на Днепре воспоминание об оставленной когда-то прародине — Приазовье, о котором им постоянно напоминало прозвище «черк-асы».

Серьёзный историк-казак В. Д. Сухоруков писал: «От 1571 года донские казаки не ограничивались уже одними разъездами между Крымом и Россией, но беспрерывно вторгались во внутренности самой Тавриды, опустошали улусы её, брали пленных, появлялись снова в других местах и тем содержали хана во всегдашних беспокойствах и тревоге. […] В 1576 году приступили к Азову, взяли оный и, такой смелостию изумив султана, заставили его писать о сём к хану крымскому».

Султан резонно видел в торговых сношениях надежду на укрепление мирных связей с соседями. Факт существования на Дону независимого казачьего политического сообщества он признавал, но формальным актом признавать не хотел. Зная о прежних служебных отношениях между большинством казаков и царём московским, он сам и подвластные ему татары направляли первое время к царю все протесты на действия донских казаков. Иван Грозный оправдывался на их упреки: «Наших казаков на Дону нет и не посылаем никого».

Согласно некоторым историкам, в 1577 году на западном фронте произошла смена казачьих полков с их атаманами, и атаман Янов и Ермак возвратились на Дон. По прибытии на Дон Ермак был назначен атаманом заставы на Переволоке. К этому времени относится его столкновение с другим донским атаманом — Андреем Шадрой. Партия Ермака была сильней, и он гнал Андрея вверх по Дону до места, где Дон делает поворот с северо-восточного направления на запад. Андрей, проиграв в степи последнее сражение, ушёл за Терек.

Разгром Ермаком Ногайской Орды и нападение на персидских и бухарских послов вызвало гнев царя. Против отряда Ермака из Москвы был послан отряд стрельцов под начальством головы Мурашкина. Сведения подлинного Списка Императорской Публичной Библиотеки (Сибирские Летописи) сообщают об этом: «И он же атаман Ермак с товарищи русскую рать побил…». Отряд стрельцов на далёкой окраине был слишком слаб, чтобы бороться с отрядами казаков, тем более стрельцы по происхождению сами были казаки, и, когда их посылали против казаков, то они, даже в более позднее время, часто переходили на сторону казачью.

После того, как московская власть оказалась бессильной остановить деятельность Ермака с дружиной и московские войска были побиты, царь послал гонца на Дон с требованием, чтобы Войско остановило «разбой» казаков и чтобы виновники были присланы в Москву. Витзен и Броневский пишут: «На Дону, после получении царского указа, атаман собрал войсковой Круг, которым было принято решение против отряда Ермака выслать войско казаков, и Ермак должен был быть отправлен в Москву, как и его ближайшие сотрудники». Но это — одна из версий тех событий. Ниже будет озвучена иная, довольно сильно отличающаяся от этой, согласно которой Ермак находился в составе войск, воевавших против Литвы, до конца 1581 года.

Но пока война с Польшей ещё продолжалась. Войска короля Стефана Батория повсюду теснили русских, в 1581 году подошли к Пскову и осадили его. Защита Пскова была поручена Шуйскому, а затем к нему присоединились у Пскова 10 тысяч казаков под начальством атамана Михаила Черкашина. Атаман Черкашин, как и Ермак Тимофеевич, принадлежал к числу выдающихся атаманов Войска Донского. Но если Ермак принадлежал к верховым казакам, то Черкашин был ярким представителем «низо́вы». При этом оба они стремились к одной цели — укрепить положение Войска, сплотив его.

При осаде Пскова обе стороны несли большие потери. Походный атаман Черкашин был убит здесь в 1581 году. Вместо погибшего новым атаманом Войска был избран Иван Кишкин. Войска Стефана Батория, простояв под Псковом тридцать две недели, сняли осаду и ушли от города.

Боясь нападений со стороны Крыма и войны с Турцией, Иван Грозный делал строгий запрет казакам нападать на Крым и турецкие владения. Как вооружённая сила, крымские татары в открытом бою для казаков не представляли неодолимой силы. Против Крыма они вели успешные военные действия. Но более опасным врагом была Турция. Турецкий султан был главой мусульманского мира и особенностью эпохи было то, что мусульманские народы владели не только Азией. Утвердившись на берегах Средиземного моря, турки заняли все старые торговые порты в Крыму, на Кипре, Родосе, наполнили Средиземное море корсарами и загородили прямой путь в сторону Персии, Аравии, Индии и Китая.

Война для Москвы на западном фронте стала принимать всё более тяжёлые формы. Поэтому поход Ермака в отдалённую окраину мусульманских владений вызвал в Москве, первоначально, сильную тревогу и царь, получив сведения об уходе Ермака с отрядом из пределов владений Строгановых, отправил указ о возврате казаков обратно. Правда, было уже поздно.

После окончания в 1583 году Ливонской войны, казаки с западных границ Московии возвратились на Дон и перед ними встал их главный вопрос — война против Крыма и овладение Азаком, их собственностью, из которого казаки были изгнаны турками. Донские казаки исправно несли службу и части их находились всё время в походах в составе московских войск, но с крымским ханом и Турцией они действовали, не считаясь с наказами царя. Атаман Кишкин вёл самостоятельно войны против крымского хана и осаждал крепость Азак, гарнизон которой составляли турецкие янычары. Со стороны Турции и Крыма шли бесконечные жалобы на донских казаков, турецкий султан через посла требовал, чтобы царь усмирил атамана Кишкина, этого «злого разбойника азакских пределов», а также терских казаков, занимавших крепость Тарки и совершавших набеги на Крым и владения Турции.

* * *

В конце правления Ивана Грозного и много позднее казаки, запорожские и донские, представляли собой по существу единый этносоциум, причём Запорожская Сечь на Днепре была его территориальным, культурным и политическим центром. Достаточно посмотреть на превосходные, старинного письма парсуны (портреты) донских атаманов XVI — XVII веков, чтобы понять, что по антропологическому типу лиц, причёскам и одежде донцы даже в середине XVIII века ничем не отличались от запорожцев.

В самой же Московии в XVI веке появились казаки-дворяне с особыми правами. Их выделили из среды «царских холопов», то есть московских служилых казаков, с целью прикрепления к служебным обязанностям. Историк Ключевский указывает, что «в 1585 году в Епифанском уезде 289 донских казаков зараз были повёрстаны в звание детей боярских, составлявших низший чин провинциального дворянства, и получили там поместные наделы». По особым заслугам многие казаки были наделены и крупными земельными участками со званием и правами дворян-помещиков. Их роды поставляли князю военных начальников, как в казачьей городовой службе, так и в стрелецких полках — «приказах». Привыкнув к положению «начальных людей», новые дворяне отходили от казачьей народной среды, роднились с русским дворянством и всё крепче прирастали к русскому быту. Они знали, что, вернувшись в казачье общество на Дон, они потеряют все приобретённые преимущества и потому только немногие из этой «верхушки» оказались впоследствии на казачьих реках. Зато ещё в XIX веке в Воронежской, Орловской и Курской губерниях можно было встретить дворян, помнивших о своём казачьем происхождении.

Царь Иван Грозный рассматривал Войсковое Государство казаков как опасного и непредсказуемого соседа, с которым лучше дружить, чем воевать. Запорожская Сечь была от Руси далеко, до неё царские эмиссары добирались крайне редко, но вот донские казаки были практически под боком Москвы — в XVI веке даже севернее современного Воронежа жили донские казаки рода чига. Необходимость прикрыться казаками от набегов крымских и волжских татар, а паче опасение Московии самой стать объектом грабительских военных рейдов казаков вызвало к жизни процедуру ежегодных выплат казакам «государевых отпусков», то есть фактически завуалированной дани — той самой, что предусматривалась «союзным договором» от 1570 года.

Эта дань Московской Руси Великому Войску Донскому была довольно крупной по тому времени. Размеры хлебных поставок на Дон в первой половине XVII века доходили до 200 тонн, увеличившись к концу этого столетия до 500 тонн. Кроме того, донцы ежегодно получали от казны Московии 5 тысяч рублей (очень тогда крупная сумма), 430 половинок немецкого гамбургского сукна (по цене 5 рублей 50 копеек за половинку), 230 пудов ружейного и пушечного пороха (1 пуд равен 16 килограммам), 115 пудов свинца, 10 пудов железных проковок для сабель, 6,5 тысячи четвертей (1 четверть равна 210 литрам) ржаной муки, 500 вёдер вина (1 ведро — 18 литров). Как видим, оплата Московии донцам за своё спокойствие была в эпоху Ивана Грозного весьма щедрой.

Иного рода «государевым жалованием» являлась при Грозном процедура приёма на Москве донской Зимовой станицы. Обычно раз в год, зимой, донские казаки отправляли в Москву за «государевым отпуском» своё посольство, именуемое Зимовой станицей. В это посольство входило от 120 до 150 родовитых казаков, принадлежащих к знатной донской старшине. Поскольку поездка в Москву была связана с различными привилегиями и льготами для её участников, то попасть в состав Зимовой станицы стремился каждый казак.

По приезду в Москву казаки, прежде всего, направлялись в посольский приказ: здесь согласовывалась дата аудиенции у великого государя. В назначенный день в Малом тронном зале Зимовую станицу принимал сам царь по чину иноземного посольства. Потом следовал роскошный обед с участием царя, на котором каждый участник Зимовой станицы получал в качестве подарков оружие, деньги, шёлковую тафту, немецкое сукно, иногда соболей. Атаману станицы персонально дарили инкрустированный самоцветами серебряный ковш или пищаль редкой работы. Казаки жили в Москве на «государевом жаловании» практически всю зиму и перед весной, получив на Войско «государев отпуск» и дары на дорогу, отправлялись восвояси.

II. «Обострение» союза Дон — Москва

После смерти Ивана Грозного на московский престол в 1584 году вступил царь Фёдор Иванович. Полностью взяв в свои руки бразды правления Русским государством в год смерти Ивана Грозного, его бывший советник Борис Годунов проявил себя как умный созидатель государства, талантливый строитель и опытный дипломат. При нём учредили первые полки «иноземного строя» — прообраз будущего военного детища Петра I.

С Турцией велись переговоры о мирных отношениях, и центром переговоров была деятельность донских казаков и их постоянные нападения на крымские владения и Азак. Султан грозил расправой с донскими и терскими казаками, если Москва не остановит их от враждебных действий против Крыма и турецких владений. Москва отвечала, что у царя готово многочисленное войско для защиты границ донских и терских казаков.

Отношения Дона с Москвой оставались неизменными до прихода к фактической власти Бориса Годунова. Сам татарин, он не мог выносить спокойно существование вольного народа на земле, недавно принадлежавшей его единоплеменникам. Будучи ещё только правителем государства при слабовольном царе и своём шурине Фёдоре Ивановиче, Годунов начал ограничивать нормы и права служилых казаков, ставил препятствия свободному движению на донском пограничье, выказывал своё пренебрежение к жителям донского Низа.

А ведь охрана от неожиданных нападений татар лежала, преимущественно, на служилых и донских казаках. Служилое казачество посылалось дозорами с линии укреплённых границ московских владений и спускалось далеко на юг. Разъезды высылались 1 марта и несли службу до первого большого снега. Таким образом, всё степное пространство между границами московских владений и землями донских казаков охранялось дозорами служилых казаков, которые держали непосредственную связь с донскими казаками.

Северные окраины донских казаков по реке Вороне ко времени царствования Фёдора Ивановича постепенно застраивались храмами, монастырями и приютами. На западе границы донских казаков распространялись до реки Миуса или Камиуса. К западу от этой линии лежали степи, отделявшие земли донских казаков от территории днепровских казаков. Крепость Азак находилась во владении турок, занята их гарнизоном и закрывала выход казакам в Азовское и Чёрное моря, в то же время лишая низовое казачество его исторического культурного центра, где находились чтимые им соборы, или превращённые турками в мечети, или разрушенные.

На Дону крестили свои выборные, из казачьей среды, священники и давали крещаемым свои казацкие имена, нисколько не справляясь со святцами, да у них их и не было. Эти имена древнеказацкие. Таковы: Суcap, Ермак и Ермачко, Молчан, Смага, Дружина, Замятня, Путила, Безсон, Дороня и многие другие.

В царствование Фёдора Ивановича начинается быстрое продвижение Московского государства в пределы Поля. Мероприятия администрации Бориса Годунова по-новому высветили в сознании казаков начатую в 1585 году масштабную строительную кампанию по возведению на казацких землях опорных крепостей и даже городов московитов. В 1585 году впервые на земле Казацкого Присуда была построена русская крепость Воронеж. В 1586 году основаны Ливны, Елец и Самара. В Воронежской крепости, со времени её основания, помимо воеводы жил казацкий голова, власть которого, по указу московского правительства, должна простираться и на всех донских казаков, хотя последние этой власти не только не признавали, но даже и не подозревали, что она существует. Затем были заложены крепости Царицын (1589) и Саратов (1590).

Донские казаки служили Москве из чести, добровольно, «с травы, с воды», и все дела решали в своём Кругу, нисколько не сообразуясь с политикой Москвы, а потому ставили её иногда в очень затруднительное положение при сношениях с Турцией и Крымом.

В 1591 году 15 мая произошло событие, имевшее тяжёлые последствия для Руси: в городе Угличе был зарезан царевич Дмитрий, сын царя Ивана Грозного. Народная молва не поверила самоубийству царевича и считала главным виновником его смерти Годунова.

В этом же году крымский хан Касим-Гирей по приказанию турецкого султана с 150-тысячным войском двинулся на Москву и неожиданно появился перед её стенами. Но в то время, когда Касим-Гирей с ордой стоял под Москвой, донские казаки напали на войска татар второго эшелона, разбили их, захватили до 7 тысяч пленных и 15 тысяч лошадей и двинулись в Крым. Касим, узнав о событиях в тылу, снялся с войсками и бросился от Москвы спасать Крым. Однако, при всём этом, политика Годунова в отношении донских казаков была далеко не дружественной.

Годунов блистательно, причём малой кровью, завершил долгую русско-шведскую войну (1590 — 1593 годы) и продолжил наступление на казачью территорию.

После Ивана Кишкина атаманом Во́йски Донской был избран Воейков Семён. Во́йска продолжала войну против Крыма и Турции, и главной целью оставалось занятие Азака. Походы донские казаки совершали сухопутными и речными путями на лёгких стругах, составлявших войсковой и речной флот.

В 1593 году были построены новые опорные пункты Московского государства в сторону Дикого Поля: Оскол, Валуйки и Белгород. Одновременно с выдвижением крепостей к границам Донского Войска начинает меняться и отношение царского правительства к донскому казачеству. Прежде всего, стало понятно, что донское казачество, несмотря на разделение на верховых и низовых казаков, проводит единую военную и политическую линию. А ведь на Москве вначале верховых донских казаков отделяли от низовых.

Были и чисто протокольные обиды со стороны Москвы, которые, правда, происходили лишь по незнанию. В частности, в 1584 году царские грамоты посланы были верховым и низовым казакам особо. Затем, на Москве не всегда помнили о том, «кто главнее на Дону». Исторически известен случай, когда в грамоте царя Фёдора Ивановича (21 марта 1592 г.) были названы сначала верховые, а затем низовые казаки. За это низовые обиделись. Они высказали свою обиду посланнику царя Нащёкину. И только с 1593 года грамоты стали писаться более правильно: адресоваться тем и другим вместе с упоминанием первыми низовых казаков.

Но самое серьёзное было в том, что в Москве решили перейти от политики союза с казаками к их подчинению. Борис Годунов, будучи ещё правителем при Фёдоре Ивановиче, решил наложить руку на донское казачество. В 1593 году с отправлявшимся в Турцию послом Нащёкиным донским казакам была прислана от царского имени грамота, в которой указывалось, чтобы «казаки с азакцами жили в мире и чтобы отпустили с Нащёкиным в Азак своих полонянников без откупу, и проводили бы Нащёкина до Азака». Кроме этого, в грамоте указывалось, что на Дон посылается «голова», боярский сын Пётр Хрущёв.

Проезжая станицы верховых казаков, Нащёкин имел наказ в сношении с казаками «властно» предъявлять требования. Подъехав к Раздорам, Нащёкин остановился в трёх верстах от Войски, в «Гостинном острову», и не пожелал идти на Круг, а посылал три дня требования, чтобы казаки шли к нему на стан. Наконец, атаман Войски Воейков с тремя сотнями казаков прибыл в стан Нащёкина и силой заставил посла явиться на войсковой Круг. Главная часть Войски в это время была в походе и до возвращения её казаки не могли принять решения, — Нащёкина задержали до прибытия казаков. Но на Кругу «чли грамоты» вслух при сильном крике и возмущении. По возвращении казаков из похода Кругом было принято решение: полонянников султанских — Чауша с шестью князьями черкасскими — без выкупа не отдавать, и «с досады одному из них отсекли руку, вопя на шумной сходке: мы верны царю белому, но кого берём саблей, того не освобождаем даром». У Нащёкина были отобраны дары царские и казаки решительно отказались признать власть присланного московского «головы». Атамана верховой станицы Вишату Васильева, подчинившегося Нащёкину, утопили в Дону.

После этого случая Борис Годунов послал на Дон князя Волконского с грозной грамотой, в которой от имени царя Фёдора «за вооружённые нападения на азакцев и Крым грозил казакам опалой и казнями» и «впредь вам к нам николи не бывать и пошлём на Низ Доном в Раздоры большую рать и поставить велим городок в Раздорах и вас гоним с Дону, и вам от нас и от турецкого султана где избыти, только почнёте воровать, как теперь воруете».

В то же время в царском указе требовалось, чтобы «казаки нарядили отборных молодцов и отправили на Арасланов улус добывать языков и про ханское умышление проведать. Если ханцы пойдут на московские окраины, то чтобы все казаки на перевоз и на дороги и на Донец Северский, где сойтись с путивльскими и запорожскими черкасами, под командой гетмана Косицкаго, и вы бы промышляли с ними и с нашими дворянами, которые с ними будут за одно».

Но казаки при сложившихся обстоятельствах не только не хотели «показать службы», но отказались провожать московского посла. Князь Волконский, посланный встречать турецкого посла, доносил: «Донские атаманы и казаки в провождении нас отказали. (Силою мы никого заставить провожать не можем, — говорили казаки, — а которые охотники сами хотят ехать, мы им не запрещаем) […]. Хотели с нами охотники идти много, но с Украины на Низ в Войско бежал казак Нехорошко Картавый, который сбежал с твоей государевой службы в Серпухове, и говорит, что в Москве их товарищам нужда великая: государева жалованья им не дают, а на Дон не пускают и служат на своих конях и корму им не дают, а иных в холопи отдают. Услышав это, многие атаманы и казаки с нами ехать раздумали, а которые с нами едут, мы им не верим, потому что они побежали от донских казаков, 40 человек, думаем, что они пошли в Черкасы…».

Однако Москве невыгодно было менять установившиеся при Иване Грозном отношения с донцами уже потому, что около 12 тысяч донских казаков постоянно находилось в составе московских войск. Кроме того, «лазный путь», которым крымские татары делали походы из Крыма в московские владения, проходил через донские земли и казаки не только могли первыми давать сведения о движении татар, но служили и средством отражения и угрозой нападения на тылы татар в Крыму.

И всё-таки отношения с московским правительством становились не только недружелюбными, но всё более переходили во враждебные. Казаки готовились к открытой войне против Москвы. Для обуздания казаков была построена далеко выдвинутая вперёд (на юг) крепость на Северском Донце — Царёв-Борисов. Постройкой этой крепости был обеспокоен крымский хан и на его запрос Борис Годунов ответил, что эта крепость построена против казаков. Стали применяться против казаков и меры карательного характера. Среди служилых казаков набирались добровольцы и посылались на Дон для ловли казаков. Так, некий волжский атаман Волдырь «произвёл несколько набегов на Дон, был на Медведице с 40 казаками и захватил несколько „воровских“ казаков, за что получил награду от царя…».

А Москвой всё строились и строились новые линии крепостей, которые занимались служилыми казаками и стрельцами. По течению Волги построены были городки-крепости Уржум, Царёво-Кокшайск, Царёво-Сангурск, ниже по течению Волги построены были Саратов, Переволока, Царицын. Москва накладывала руку на казачьи Войска. Её политика встречала резкое неприятие со стороны донских казаков и отношения их с Москвой к концу царствования Фёдора Ивановича установились совершенно враждебными. По приказанию московского правительства казаков, приезжавших в населённые пункты московских владений, хватали, сажали в тюрьмы, вешали и «сажали в воду» (топили). Им было запрещено появляться в пределах московских владений; пограничным жителям было запрещено вести с казаками торговлю.

Враждебные действия Москвы в отношении донских казаков вызывали ответные действия со стороны последних. Казаки напали на недавно построенный городок Воронеж, сожгли его, а воеводу князя Долгорукова-Шабанского убили. Это было первым выступлением донских казаков против московских властей и являлось оборонительным актом против надвигавшегося агрессивно настроенного московского правительства.

В конце 1597 года царь Фёдор Иванович впал в тяжёлую болезнь и в начале января 1598 года умер.

III. Жизнь и быт донских казаков XVI века

Слово «юрты» встречается в актах XVI века в значении поселений. Под ним буквально понимались также сами жилища казаков, то есть избы, землянки, шалаши. В литературе встречаются наименования «юрты нижние», «юрты черкасские» и так далее.

Ряды турлучных полуземлянок, в которых протекала семейная жизнь населения Дона, были обнесены стенами из двойного плетня или палисада, набитого мокрой глиной. Один из русских авторов утверждает, что «некоторые городки имели каменные за́мки и самые старинные круглые башни». За стенами отсиживались во время нападений и осад. В спокойное время донские казаки занимались охотой, рыбной ловлей, пчеловодством, сажали бахчи и огороды, обновляли и отмолаживали одичавшие фруктовые сады и виноградники. Сельское хозяйство в XVI веке испытывало благоприятные условия, поскольку тогда началось потепление климата, максимум которого пришёлся на середину века. При царе Иване Грозном даже в Подмосковье уже в феврале зеленела трава, на которой паслись стада скота. В местах, удалённых от опасной степи, пробовали начинать посевы хлебов. Коневодство и скотоводство возрождалось в оседлых формах; станичные табуны и стада паслись на тучных степных пастбищах, а в случае опасности их собирали в специальные загоны, за охранные валы, устроенные при городках и снабжённые запасами кормов. Купцы продавали по городкам предметы первой необходимости. Оживлённая торговля рыбой, дровами, мехами велась с Азаком. В трёх километрах ниже Раздор, на Гостинном острове собирались на ярмарки купцы персидские, сурожские, азакские, московские и другие. Ездили донские казаки в рязанские границы и со своими товарами, рыбой и мёдом, и с турецкими и персидскими тканями, со скотом и лошадьми, с невыкупленными пленниками — ясырем. А взамен привозили на Дон хлеб, соль, вино, порох, свинец, железные изделия, готовые речные суда. В образе жизни низовые и верховые казаки практически не различались.

Раздоры был самый нижний городок на Дону в XVI веке. Он являлся столицей казачьих владений. (Позже столицей объявлялись Монастырский, Азак и Черкасск, который ныне превратился в станицу Старочеркасскую). В нём пребывал войсковой атаман. Казачьи городки всегда отличались малолюдьем, потому что казаки любили военные тревоги, скучали жить дома и беспрерывно уходили искать опасностей и добычи в неприятельской земле. Верховые большей частью бродили по Волге и в ногайских улусах. Низовые собирались всегда в Раздоры, а оттуда отправлялись в походы на Азак, в плавания по Азовскому и Чёрному морям. При этом Раздоры оставались главным сборным местом всех казаков и отличались многолюдностью.

В столице донского войска всегда было большое стечение народа. Сюда помимо казаков собирались торговые люди из украинных городов, которые добирались сухопутными и водным путями. Приезжали турецкие послы с большими свитами. Постоянно навещали посыльные из Астрахани, из украинных городов, чтобы узнать последние вести на Дону. Прибывали запорожцы для объединения усилий в морских поисках. Для совместного вольного промысла приходили волжские, терские и яицкие казаки. В этом постоянном водовороте людей казаки выделялись своим внешним видом. Их одежда, уборы и оружие принадлежали разным племенам и народам. Большинство одежды казаками добывалось в походах «за зипунами», а не собственным производством. Однако среди семейных казаков, благодаря женскому рукоделью, из поколения в поколение передавались также и традиционные образцы одеяний, берущие начало ещё в кочевой жизни. Русские, турецкие, черкесские, татарские и иногда свои, казацкие одежды, составляли пёстрый внешний вид, иногда по цветовой гамме и сочетанию вещей весьма и весьма странный. Кого-то можно было увидеть в лазоревом настрофильном (имевшем на уровне плечей двойной слой ткани, составляющей своеобразный капюшон) зипуне и с жемчужным ожерельем. Другой красовался в бархатном полукафтане и в лаптях. Третий щеголял в смуром русском кафтанчике, в сапогах, шитых золотом, прихватив с собой булатную черкесскую шашку и богатый турецкий сайдак (лук). Иной же поверх одежды напяливал тафтяную рубашку (шилась из тонкой глянцевидной шёлковой или хлопчатобумажной ткани полотняного переплетения), а в руках держал русскую рогатину и вместо плаща набрасывал на себя узорчатый ковер. Практически все казаки носили шёлковые персидские кушаки (обычно матерчатый пояс) и имели турецкие богатые ружья и булатные ножи с черенками (ручками) из рыбьего зуба.

Будучи людьми непритязательными, казаки порой в одежде из бархата и атласа, желая блеснуть перед приезжими, преспокойно садились наземь посреди грязной улицы.

Старые донцы проводили время в беззаботной праздности и любили повеселиться в дружеских беседах. Вообще накормить и напоить приезжего считалось почётной обязанностью хозяина. В серебряных чашках подавали вино и крепкий мёд. Других же напитков не признавали. Особенно уважали вино. И не было лучшей похвалы для угощения хозяина, как слова: «Я у него был и вино пил».

Столь же весело проводили время не только в столице, но и в других городках. Обычно каждый день собирались казаки на площадь или к становой избе погутарить (поговорить). Сидя в мужском кружке, они вязали сети и тенёты (сети для ловли зверей). Во время работы слушали рассказ одного из пожилых своих собратьев о молодецких его походах и восхищались подвигами товарищей. Также пели богатырские песни, начиная их припевом: «Да, вздунай на ду-на-на, вздунай, Дунай». Жили станичники истинно по-братски. Если кто-то придёт с охоты с дичью или наловит рыбы, отведывали её вместе. Хозяин же ничего не оставлял себе на запас.

На майдане (майдан — по-тюркски «площадь». Этим словом порой также называли Станичную или Становую Избу) старики играли в шашки или в зернь (мелкие золотые, серебряные или медные шарики). Молодые казаки играли на площади в кости и бабки (кость из надкопытного сустава животного. В игре броском сбивались бабки, установленные на расстоянии). Игра в бабки позволяла приобретать такую меткость, что, запуская руками каменья, удалые донцы убивали птиц и зайцев.

Но главным занятием донских казаков, помимо воли, оставалась война. Поселения их находились под постоянными ударами как кочевников, так и турок, желавших изгнать казаков с Дона. Возместить причинённые потери можно было только ответными набегами, только риском отдалённых походов можно было создать благосостояние семей. По всему этому в степях Старого Поля велась непрерывная разведка, а турецкие и персидские рубежи часто подвергались казачьим нападениям. Такая разнообразная боевая деятельность требовала стройной военной организации и донские казаки проявили в ней сноровки древнего опыта.

* * *

Вооружённые силы на Дону образовывались из территориального ополчения. Оно состояло из всех мужчин, способных носить оружие и называлось «Во́йска куренная». В обычное время вооружённый народ размещался по своим поселениям, готовый каждую минуту к встрече с врагом. Он только обязан был выделить, «поверстать» из своей среды очередных бойцов для «Во́йски Главной» или «Великой» — постоянной регулярной армии. Главная Войска квартировала в городке Раздорах, который в XVI веке служил одновременно не только донской столицей, но и южным форпостом Казачьей республики. Здесь же находился аппарат главного управления краем — войсковой атаман с канцелярией и есаулы, его помощники; здесь же собирались народные собрания — Круги войсковые и валовые.

Главная Войска составлялась из многочисленных кадров всех родов. В неё входили: «Войска судовая» или пешие соединения, обслуживающие речную флотилию; артиллерийский «наряд»; «Войска конная», высылавшая разведку в степи и готовая в любой момент оказать помощь осаждённым городкам и, наконец, «Войска морская», соединения нового рода, морской флот, возникший после 1580 года. К этому времени донские казаки пополнились новой волной переселенцев, очевидно, из тех казаков-черкасов, которые до сих пор оставались на азовско-черноморском побережье. В 1527 году о них вспоминает Сигизмунд Герберштейн, как о черкасах пятигорских, христианах славянской речи, опытных мореходах, знавших приёмы морской навигации. Только с приходом их на Дон и на Днепр могли начаться немыслимые раньше морские нападения на далёкие берега Турции. Казаки-моряки оказались на Дону новыми людьми и это было замечено в Москве. Царская грамота 1584 года адресована «Донским атаманам и казакам старым и новым, которые ныне на Дону и которые зимуют близко Азака». Морские походы запорожцев начались также только около этого времени.

Численность Главной Войски колебалась в зависимости от обстановки между двумя и семью — восьмью тысячами. Она состояла из равного для всех станиц процента мужчин, способных носить оружие, хотя этот процент мог быть бо́льшим или меньшим (от 10 до 50). Следовательно, Круг Главной Войски являлся одновременно и народным собранием полноправных представителей всех поселений. А так как его участники были воинами, то он назывался войсковым Кругом, хотя он решал также вопросы гражданской жизни и постановления его были обязательны для всех донских казаков. Войсковые Круги могли собраться в течение одного часа для решения каждого спешного вопроса в области внешних сношений, войны и мира, обычного права, церкви и тому подобного. Они же могли в очередном порядке разрешать новые поселения, выделять для них земельные юрты, разбирать межевые споры, судить лиц, совершивших важные преступления, причём присуждённые наказания выполнялись немедленно. Запись постановлений Круга, как и все дела Войсковой канцелярии, вёл войсковой дьяк, занимавший с писарями Становую Избу.

В начале января каждого года Круг избирал войскового атамана, его двух помощников-есаулов и судей, которых власть и юрисдикция распространялись не только на вооружённые силы, но и на гражданскую жизнь края. Местных атаманов, городовых, станичных, поселковых избирало само население в те же сроки. Походные атаманы назначались по выбору отрядов. Полковые головы, сотники и пятидесятники выдвигались самими полками и сотнями из людей авторитетных и опытных в боевых делах. Каждый атаман и каждый начальник в походной обстановке обладал непререкаемой властью и получал бо́льший пай в добыче, чем другие бойцы, но в мирное время должен был весьма считаться с мнением общества, избравшего его, а сложив полномочия, становился рядовым гражданином.

Постановления войсковых Кругов могли отменять и изменять Круги валовые. Они собирались в особенно важных случаях и состояли из лиц, специально для этого избранных населением. Ожидалось возвращение отрядов, бывших в походах, и тогда съезжались «всех рек казаки», валовый Круг — своего рода высшая палата, Конгресс, который решал дела совместно с войсковым Кругом. Вообще же весь строй жизни донских казаков был приспособлен к войне; все учреждения их назывались «войсковыми», а удовлетворение насущных потребностей гражданских и экономических зависело от положения на фронтах обороны, как и в любой осаждённой стране.

Создав независимую республику, донские казаки постепенно добились её фактического признания всеми соседями. Тогда это происходило медленнее, чем теперь, и русским государям в этом случае принадлежало первенство. Потом их примеру последовали и другие, хотя и без формальных актов. С Азаком и крымским ханом казаки мирились и «розмирялись». Персидский шах однажды прислал посольство в сорок человек и предлагал помощь против турок; с польско-литовским королём договаривались о взаимной поддержке в борьбе с Крымом; с кочевыми народами Прикаспия обменивались посольствами. Историки и правоведы посвятили много внимания определению характера формальных отношений между русскими государями и донскими казаками. Их выводы весьма разноречивы, но никто из них не смог опровергнуть первоначальной независимости Дона.

Иван Грозный первым признал эту независимость и цари после него не раз подтверждали самостоятельность донского политического сообщества. Например, через 30 лет после возвращения казаков на Дон, «хан Махмет-Гирей и Турция требовали от царя свести казаков с Дона, но Москва в 1578 году отвечала, что ни днепровские, ни донские казаки не зависят от великого князя; первые состоят от [польско-литовского короля] Батория, а последние суть беглецы от Литвы и России, и что государь не признаёт их за своих подданных» (Сухоруков).

Через 35 лет после этого дела сношений с донскими казаками, как и всех иностранных государств, переданы в ведение новооснованного посольского приказа, из которого изъяты только в 1721 году. До начала XVIII века в донских казаках можно видеть «федератов» московского царя. Такой характер отношений между могущественным монархом и племенами, ближайшими к его владениям, был создан за тысячу лет перед тем в Византии. Федераты «жаловались» (награждались) вещевыми и денежными дарами, а за это не нападали сами и не позволяли никому другому нападать на окраинные области союзного государства. Донские казаки выполняли функции боевых помощников Москвы. В этом случае их отношения основывались часто на договорных царских грамотах, что ни в какой мере не урезало их независимости. Несмотря на то, что многие донские казаки ещё не так давно возвратились на реку из окраинных областей Московии, несмотря на то, что они пробыли там около полутора веков, никто из них не считал себя ни русским по крови, ни московитом по подданству. Ещё и в половине XVIII столетия русский генерал А. И. Ригельман слышал на Дону, что казаки «мнят о себе из народов роксолянских, донцы же от черкес. Прочие же от древних некаких вольных людей, кои, якобы, не принадлежали ни к какому владению и потому мнят о себе все будто б они навсегда право имеют к вольности и ни под чьим точным владением, как только под защитою тех областей, к которым они прикосновенны состоят. И для того не почитают себя, чтоб они подлинно были из русских людей или чьи бывшие подданные».

Не считали их подданными и сами цари. Они только хотели иметь в степях надёжные «глаза и уши», чтобы вовремя знать о враждебных намерениях ордынцев. От казаков-федератов необходимые сведения приходили без особенных затрат. Поэтому каждому московскому послу было поручено просить донецких и донских казаков разведывать степь, стараться узнать, что происходит у татар и турок и своевременно подавать вести о каждом их движении. За это обещалось царское «жалованье» — дары, которые в донской экономике значили очень много.

У донских казаков имелись веские причины дорожить дружбой богатого северного соседа. Принуждали к тому и враждебное окружение ордынцев, и неустроенность местного хозяйства, и необходимость пользоваться услугами московского рынка.

Не было лишним и царское «жалованье», дары в деньгах, сукне, хлебе, вине, порохе и свинце. Молодая республика ещё не могла самостоятельно производить даже многие предметы первой необходимости, а жизнь требовала постоянного пополнения продуктами цивилизации, от боевого снаряжения до котла, ножа и иглы. В Московии донские казаки приобретали не только надёжный тыл, но и временную экономическую базу. Безусловно, большую роль играли старые знакомства, родство диалектов, общность религии. Казаки защищали на юго-востоке интересы христианства. Поэтому они считали естественным общение с единоверной Русью и взаимные услуги в обороне от чуждого мира агрессивных магометан.

* * *

В раннем периоде исторического существования донского казачества до начала XVII века донцы вели рыцарскую, почти полудикую, кочевую жизнь. Вольное и бесстрашное казачество практически не знало земледелия и не занималось домашним хозяйством. Питались в основном рыбой и дичью. Наслаждением жизни были войны, набеги и грабежи. Партизанская стратегия войны, исповедуемая казаками, заставляла их жить преимущественно под открытым небом на биваках.

По правому берегу Дона, от устья Аксая и до верхнего течения самого Дона, в глуши лесов, между болот располагались небольшие казачьи городки. Эти городки в основном состояли из шалашей и землянок, которые строились на скорую руку. Такие поселения обносили плетнём, а вдоль него насаживали кусты терновника и насыпали земляной вал. Подобные укрепления были достаточны для отражения нападений небольших конных отрядов. Казаки не заботились о красоте, архитектурной строгости, изяществе и жизненном удобстве своих жилищ, дабы, как говорили их прадеды, «не играл на них глаз вражеский». Бесшабашное отношение к своему пристанищу диктовалась естественной необходимостью стиля жизни казачества. При нашествии сильного врага казаки без сожаления оставляли свои жилища. «Пускай бусурманы, — говорили они, — жгут наши городки, мы в неделю выстроим новые. Скорее они устанут жечь, чем мы возобновлять их».

С началом весны некоторая часть казаков из всех городков собиралась в Раздорах, а потом в Черкасске. Всё лето до глубокой осени они располагались близ этих городков своим станом и составляли тем самым «Главную Войску». Отсюда, по общему решению, отправлялись во все стороны небольшие казачьи отряды для поисков. В воинском стане вокруг главного городка соблюдалась строгая воинская организация. Выставлялась двойная цепь пикетов и выдвигались дальние конные разъезды. Это позволяло нести надёжную охрану Войска, которое всегда было готово как для наступательных военных действий, так и для обороны, для отражения неожиданного нападения противника.

Месторасположение Черкасска, затапливаемого вешними водами и впоследствии обнесённого земляным валом, с расставленными вдоль него пушками, представляло неодолимую крепость, оплот казаков от возможных покушений неприятельской конницы, не имевшей артиллерии.

В Главной Войске жизнь всегда била ключом, а казаки в любой момент могли подняться по военной тревоге при первой же вести о вторжении неприятеля в пределы донской земли.

Войсковой или походный атаман с несколькими сотнями отважных наездников при получении такой вести немедленно устремлялся в тыл врага, и там сторожил его на перевозах, при бродах, или, скрываясь в засадах, внезапным натиском отбивал у врагов добычу и пленников.

Когда же в поход выступала вся Главная Войска, то несколько отрядов численностью от 50 до 200 человек несокрушимым вихрем неслись в Тавриду, к ногаям, или под Азак. Украдкой, через целинные степные пространства, выдерживая направление своего движения по звёздам и солнцу, двигаясь преимущественно ночью, во время бури или другого сурового ненастья, эти небольшие казачьи отряды нападали врасплох на противника. Пользуясь смятением своих врагов, казаки быстро продвигались по улусам кочевников. С особой удалью донцы громили, жгли, грабили всё, что попадалось под руку. Они поступали как все завоеватели того времени и, конечно, стремились быстро уйти от возможной мести, прежде чем их враги опомнятся и соберутся для отражения внезапного нападения. Совершив удачный набег, удалые молодцы возвращались в Главную Войску с табунами коней и прелестными пленницами.

В проворстве, ловкостях, в воинских хитростях, применяемых в набегах, казаки зачастую превосходили столь же дерзких, храбрых и неутомимых своих соперников из вольных степей. В поисках и походах казаки использовали малейшие возможности для скрытного продвижения: высокий ковыль, кустарник, овраг, балку, забор, то есть всё, что способствовало всаднику-невидимке. Этим воинским хитростям обучались не только сами воины, но и их верные спутники — лошади.

Казаки получили от своих предков-кочевников своеобразный способ переправы через широкие реки. Для этого клали седло и вьюк на несколько пуков камыша, плотно связанных между собой (это называлось салой). Сложенный таким образом камыш привязывали к шее или к хвосту лошади. Сами же воины, держась за узду, пускались вплавь вместе со своими лошадьми.

Уровень специальной военной подготовки был настолько высок, что опытные казаки-вожаки, следуя впереди остальных, могли отличить на траве след неприятельской конницы. По сакме (по-тюркски «навоз») казаки узнавали, в каком числе лошадей прошёл неприятель, в какую сторону и когда именно прошёл: в этот же день, или накануне, или несколько дней назад.

О появлении неприятеля посыльные сообщали во все близлежащие окрестности, поэтому, где бы ни появился противник, всюду ему оказывалось сопротивление.

Получив тревожную весть, станичные есаулы хватали знамя и во весь дух неслись по улицам, созывая молодцов на бой. Знак тревоги подавали также с помощью вестовой пушки или колокола. Услышав или увидев знак тревоги, старики и женщины немедленно перегоняли стада и табуны животных на острова или скрывали их посреди болот, в камышах. Лодки приковывали к берегу цепями или затапливали. Всё прочее имущество закапывали в ямы или погреба, устраиваемые по займищам (заливным лугам).

Таким образом, ведя удалую жизнь, казаки считали неприятелем любого, у кого можно было отнять зипун (кафтан из грубого, толстого сукна, обычно без ворота). Поэтому их называли также «зипунниками». Своеобразная боевая жизнь казаков выработала у них свой кодекс нравственности. Воровство и обман между своими считались гнуснейшими преступлениями. Храбрость и целомудрие признавались величайшими добродетелями. В наказаниях казаки не знали особой градации. Мелочные проступки оставались без внимания. Но за серьёзные, по понятиям казаков, преступления наказание по своей строгости оставляло за собой законы Ликурга. За измену, трусость, убийство, воровство и прелюбодеяние существовала одна казнь, выражаемая словами «в куль, да в воду» (то есть, преступника сажали в мешок, завязывали мешок накрепко и бросали в реку).

Сказанное подтверждает авторитетный историк Сухоруков: «Казаки в общежитии своём были привязаны друг к другу как братья, гнушались воровства между собою, но грабёж на стороне, и особливо у неприятелей, был у них вещью обыкновенной. Трусов не терпели и, вообще, поставляли первейшими добродетелями целомудрие и храбрость. […] В наказаниях за преступления были жестоки. „В куль да в воду“ — главная казнь за измену, трусость, убийство и воровство». Типичными чертами характера казаков были доброта и честность. Они не двурушничали, не носили маски, а действовали открыто. История не предоставляет нам примеров безумной жестокости казаков по отношению к их пленникам и пленницам.

К концу XVI века берега реки Дон покрылись казачьими городками и посёлками от реки Аксая до нынешнего Коротояка. Множество казачьих поселений было основано также на Донце вдоль реки Айдара.

* * *

Самыми заклятыми врагами казаков были азакцы. Азак и казачьи станы разделяло открытое пространство примерно в 50 километров по прямой. Такое небольшое расстояние приводило к тому, что казаки и азакцы часто противостояли друг другу. По несколько раз в год они заключали между собой мир и тут же разрывали его. Впрочем, казаки не могли долго жить в мире, ибо в войне заключался основной источник доходов казачества. Война приносила богатую добычу в казачьи поселения.

Иногда, довольно редко, по настоянию русских князей, казаки терпели, воздерживались от войны с азакцами в течение месяца или более. При этом мир считался важным пожертвованием, за которое они не стеснялись укорять московских правителей. Так, в одном из писем подчёркивалось, «что для него терпят мир с азакцами, что он взял за себя всю волю их на воде и на суше; а у них-то и лучший зипун был, чтобы повся дни под Азак и на море ходить; и что содержа долговременный мир, они останутся босы и голодны».

В отношениях с азакцами ни казаки, ни их противники не дорожили дружбой, не уважали достигнутых договорённостей, заключённых договоров. Нередко случалось так, что перемирие прерывалось в тот же день, когда было заключено. Происходило это оттого, что казакам в любой обстановке приходилось соблюдать военные предосторожности, поэтому их не волновала внезапная военная угроза. Только под давлением тяжёлой обстановки казаки вынужденно заключали мир. Однако, они считали бесчестьем просить мира, и говорили по этому поводу: «Мы даём мир, а просить его нам непригоже».

Каждое мирное соглашение сопровождалось установленными обрядами. Мирный договор утверждался присягой лучших атаманов со стороны казаков, а со стороны азакцев — шертованием бея или князя («шерть» — во многих тюркских языках означает «договор», «обещание») и старейшин города. В этот момент казачье Войско разменивало заложников, угощало мировщиков и доверенных лиц (то есть парламентёров и посредников). Люди, бравшие на себя функции умиротворения, почитались казаками особо. Для них выделялся специальный запас, вино и мёд. Только после этого они отпускались. Из Азака обычно при заключении общего мира между Московией и Турцией, по велению султана, Донскому Войску отправляли известное число котлов, соли, сетей и тысячу золотых монет.

В мирное время и казаки, и азакцы соблюдали только внешние признаки дружбы, торговли. Обе стороны ездили друг к другу в гости. Однако, казаки пользовались малейшим поводом к ссоре. Бывало, часто, что самая заурядная драка пьяного казака с азакцем служила поводом для начала военных действий. Это было естественно, поскольку казаки кормились войной, и для них оскорбление товарища воспринималось как оскорбление всего казачества. Или, например, азакцы поймали казака на промысле и остригли ему усы и бороду. Тут же начиналась война. При этом войсковой атаман возвращал размирную. Необходимо отметить, что размирные грамоты казаки подписывали только с азакцами, а с другими врагами этого не делалось. Размирные грамоты обычно оканчивались следующей фразой: «Ныне вся Великая Донская Войска приговорили с вами мир нарушить; вы бойтесь нас, а мы вас станем остерегаться. А се письмо и печать войсковая».

Несмотря на почти беспрерывную войну и неукротимую независимость, донцы умели находить доброжелателей в самом Азаке, которые за ласковое угощение, подкрепляемое деньгами и подарками, сообщали им все вести о делах и замыслах турков и татар. Этих людей не называли словом «шпион» или «перемётчик». Их именовали «добрыми приятелями», «прикормленными людьми». В свою очередь, азакским туркам тоже удавалось узнавать, что делается и что замышляется в Черкасске. Они тоже использовали тех же прикормленных людей, немногих перебежчиков и охриян (отступников).

Для пущей осторожности казаки стремились скрывать настоящее положение и старались не дать возможности узнать топографию своих мест проживания. По этой причине, когда они провозили турецких и крымских послов по Дону в Москву и обратно в Азак, то не выпускали их из «чердаков» — специальных кают на стругах для именитых особ. Своим умением хранить военные тайны казаки нередко похвалялись. Они говорили: «Зипуны-то на нас серые, да умы бархатные».

* * *

Для того, чтобы постоянно иметь большое количество лошадей для своего войска, казаки заготовляли на зиму много сена, которое всегда оставлялось в лугах, поскольку в городках было тесно и опасно сохранять из-за возможного пожара. Со всеми соседями существовала договорённость: ни при каких условиях сено не жечь. Городки разоряй, людей бей, делай любые варварства, но сена не трогай. Такое правило позволяло сохранить скот, а главное — лошадей.

Необходимость жить и кормиться военной добычей практически не сдерживала казаков в их военных походах. Нападали они и на русские земли, где совершали такие же грабежи, как и в других местах. Любой казак, задумав погулять, или, как на Дону говорили, поохотиться, ни у кого не спрашивал на это разрешения. Никто из казачьих начальников не мог этого запретить. Чтобы исполнить свой замысел, казак выходил в своей станице на сборное место к Станичной Избе и, кидая вверх шапку, громко выкрикивал: «Атаманы-молодцы, послушайте!.. На сине море, на Чёрное поохотиться; на Куму иль на Кубань-реку за ясырьми (пленными); на Волгу-матушку рыбки половить; иль под Астрахань, на Низовье за добычею; иль в Сибирь пушистых зверей пострелять». Желающие поддержать задумку лихого казака в знак согласия также бросали шапки вверх и клали в шапку глашатая деньги. После сбора необходимого числа охотников глашатай, называемый теперь атаманом, шёл со своими новыми друзьями в кабак, или иное место кутежа. Впоследствии, когда на Дону были построены церкви, вся компания отправлялась в голубец (беседка, построенная на кладбище). Там, вдоволь напившись, выбирали казаки себе походного атамана, определяли день выступления в поход. После этого начиналась подготовка к походу. Люди богатые и чиновные, станичные атаманы, есаулы и просто зажиточные казаки за свой счёт строили лодки, снабжали бедных лошадьми, оружием, запасом и одеждой, но с условием получить после возвращения из похода половину причитающейся каждому из них добычи. Во время самого похода соблюдалась строгая военная субординация. Походный атаман имел право наказывать и даже казнить любого из избравших его. Однако, после возвращения домой всё становилось на свои места. Все казаки независимо от чинов расходились равными.

Особым уважением среди казаков пользовались только старшины, составлявшие совет и управу Донского Войска. Они считались знатными людьми, хотя и избирались. Было и другое особое отличие. Это казаки, называемые охотниками (отвагами). Именно так отмечались наиболее удалые наездники. Под словом «охотиться» казаки подразумевали двоякий смысл: «за неприятелями и зверьми». К числу знаменитых охотников первого рода принадлежит Ермак Тимофеевич. В этом звании он совершил поход на Волгу, а затем своим покорением Сибири обессмертил своё имя.

Казаки никогда не называли себя «разбойниками» или «ворами». Так именовались только те, кто выступал против своих собратьев или те, кто осмеливался промышлять в русских землях, когда войсковой Круг решил от этого воздержаться или запретил такую охоту.

Казаки охотились малыми отрядами, численностью от 5 до 50 человек. В отрядах были и пешие воины, и конники, часто попарно или в одиночку. Но даже в столь малом количестве они отбивали у кочевников табуны, скот и брали ясырей, жён, детей, всё, что попадалось под руку.

IV. Днепровское казачество

Освободившись от зависимости Золотой Орды, донские казаки никогда не проявляли стремления стать вассалами Турции, крымских и других азиатских ханов. На протяжении всей истории независимого Войска отношения с Москвой менялись, принимали характер враждебности и резкого недовольства. Но отношения эти в большинстве случаев зависели от Москвы. Другое положение занимали днепровские казаки. Они меняли отношения с верховной властью Литвы, Польши и Москвы. От польского короля переходили на службу московского царя и возвращались снова под власть короля.

С середины XVI века польские гуманисты, обратившись к истории своего народа, начинают высказывать мысль о том, что польская шляхта происходит от сарматов, народа, известного им из греческой и римской этнографии. Вслед за этим появилось понятие «сарматского поведения» — своеобразный кодекс рыцарской чести, которого стремились придерживаться наиболее выдающиеся черкасы, как раз и имевшие в себе кровь этих самых сарматов. Насколько сильно сарматы оказали генетическое влияние на формирование господствующего класса древнепольского общества, вопрос довольно спорный, но то, что они участвовали в создании польской народности, признают многие историки. А появление таких преданий вполне соответствует общечеловеческой традиции появления легенд и былей, в основе которых всегда лежит какой-то реальный исторический факт. Именно так получилось в своё время и с обнаружением античной Трои, и с былинным казаком-черкасом Ильёй Муромцем.

Как сказано выше, первым истинным вождём черкасов стал князь Дмитрий Вишневецкий (из рода литовских Гедиминовичей; по другим данным — из рода турово-пинских Рюриковичей), прославленный в украинских думах как Байда (что, кстати, значит «отчаянный гуляка»). Его отец и дед прославились в стычках с татарами. Князь Дмитрий, выросши среди казаков, в ранней юности завязал с ними близкие отношения и во многих из них нашёл своих будущих сподвижников. С 1550 года он уже имел основательные казачьи кадры, с которыми ходил в степи на ратные подвиги. Он собрал и объединил разрозненные казацкие отряды, совершил несколько походов в Крым, добыв себе славу в боях. Киевские летописи литовской эпохи считают его вторым по счёту историческим гетманом среднеднепровских запорожцев, но это едва ли соответствует его истинной роли в казачьей жизни. До 1576 года в Великом княжестве Литовском титул казачьего гетмана ещё не был введён, но среди польско-литовской знати уже известны несколько организаторов казачьих боевых предприятий, как Язловецкий, Ланцкоронский, Дашкович и другие знатные рыцари, которые не были связаны с казаками постоянными узами. Время от времени они приходили на Низ со своими планами и выполняли их при помощи запорожцев. Князя Дмитрия Вишневецкого следует считать одним из таких предпринимателей. Никто из предыдущих не распоряжался такими обширными областями. Ещё до смерти отца он получал доходы с Вишневца, Окнина, Кумнина, Лопушна, Таражи, Камзрина, Крутнева, Вонячина и многих других местечек и сёл. В 1551 году, по королевскому привилею, он унаследовал после отца староства Черкасское и Каневское. Под его властью оказались владения, равные по размерам крупному удельному княжеству. И, по-видимому, он сумел заслужить любовь и уважение у казаков, попавших в границы его обширной «волости».

В 1553 — 1556 годах, ко времени начала второго периода войны на западном фронте Московии, которой в это время служил гетман Вишневецкий, он построил первый форт на Малой Хортице — «город напротив Конских Вод» и учредил в нём постоянный гарнизон. Место для замка было выбрано более чем удачно — оттуда можно было контролировать брод и переправу через Днепр. Таким образом Вишневецкий запер крымского хана в Тавриде. От Малой Хортицы до Крыма было рукой подать, что не могло не нервировать крымских ханов. Потом Вишневецкий двинулся вниз по Днепру, сжёг Ислам-Кирмень, забрал из него все пушки и привёз их в своё укрепление на Хортицу. Турецкие пушки встали на хортицких камнях, охраняя запорожский кош.

В 1556 году московский царь Иван Грозный посылал дьяка Ржевского на крымцев. В низовьях Днепра Ржевский наткнулся на казаков Вишневецкого, которые также собирались воевать с крымцами. Объединившись, московско-казацкое войско разрушило Очаков, успешно отбилось от татарской погони и с добычей вернулось «восвояси» (надо сказать, что татары и турки называли главным своим обидчиком за Очаков не Ржевского, а именно Вишневецкого). Вот тогда-то Вишневецкий и решил перейти из подданства польского короля под руку московского царя. Осенью 1557 года он, вдруг, отъехал в Москву. Царь принял князя Дмитрия (и запорожских казаков) и пожаловал князя городом Белёвом с сёлами.

Это явно не понравилось хану Девлет-Гирею (позже за сожжение Москвы получившему прозвище Тахт Алган — «взявший трон»), который с большей частью крымской орды в январе 1557 года 24 дня осаждал хортицкий замок, но так и не смог его взять и ушёл «с большим соромом». В 1558 году хан Девлет замок взял-таки — с помощью турок и молдаван, приплывших на челнах; но и в этом случае Вишневецкому удалось уйти, оставив победителям только руины. Причём, запорожцы не бежали, а ушли сами, когда кончились еда и боеприпасы.

В 1559 году окольничий Данила Адашев (брат Алексея Адашева, «главы правительства» Московии, говоря современным языком) и Дмитрий Вишневецкий совершили успешные походы на Крым и Азак соответственно (стоит упомянуть, что Данила Адашев отпустил пленённых в Крыму турок в Очаков, объяснив им, что государь Иван Васильевич воюет не с султаном, а со своим врагом Девлет-Гиреем). Кроме того, казаки постоянно информировали московских воевод о передвижениях крымцев, чем фактически срывали их набеги.

А вот поход Дмитрия Вишневецкого на Азак в 1560 году полон загадок. Он планировался как поход с Днепра, Дона и Черкесии (вассальной Москве) одновременно. Однако черкесы кавказские не пришли, как и обещанные ногайцы. У Вишневецкого под рукой оказались только казаки — запорожцы и донцы. Кроме того, Азак был уже дополнительно укреплён и ждал врагов. На помощь азакскому гарнизону прибыл силистрийский (румынский) Синан-паша с отрядом янычар, а в море из Стамбула вышла эскадра, которая стала в Таманском (Керченском) проливе. По свидетельству французского историка Шанталь Лемерсье-Келькеже, изучавшей турецкие архивы, о походе Вишневецкого турок уведомил… один из московских купцов, прибывших перед этим в Кафу. Штурм Азака провалился, а попытка переплыть Таманский пролив и атаковать Кафу окончилась неудачей. И Вишневецкий, не солоно хлебавши, вернулся на Северный Кавказ, а уже оттуда, по приказу Ивана Грозного — в Москву.

В Москве Вишневецкого ждали разительные перемены. Оказалось, что когда он штурмовал Азак, Алексей Адашев был заключён в тюрьму, где и умер. Данила Адашев к моменту возвращения Вишневецкого в Москву сложил голову на плахе вместе со своим 12-летним сыном. Князь Михаил Глинский и голова Боярской думы Иван Бельский были в заточении. Таким образом, вся «антикрымская партия» в Москве была разгромлена. Перед взором степного рыцаря московская жизнь выступила во всей своей неприглядной наготе, с кровавым и юродствующим тираном, с холопствующей знатью, с бесправием и нуждой в народе. Иван Грозный начал Ливонскую войну, и воевать на два фронта (и с Крымом тоже) ему не хотелось. Правда, царь опять послал Вишневецкого на татарские улусы, но тот, только вышел за пределы Московского государства, предпочёл вернуться под власть польского короля. Это произошло в 1561 году. Вишневецкий ушёл к низовцам и задержался у них на Монастырском острове. Король и тут не упрекнул его в измене, а похвалил его решение оставить Москву в преддверии её войны с Литвой.

Царь же воспринял уход «Дмитрашки» как личное оскорбление. «Пришёл он, как собака, и потёк он, как собака, а государству моему убытку никакого не причинил», — заявил царь. Но уже на следующий год Иван Грозный наказывал своему гонцу в Польшу Фёдору Клобукину «разведать о князе Дмитрии Вишневецком, в какой он при короле должности». А в письме крымскому хану царь отписал: «А которые наши люди ближние промеж нас з братом нашим з Девлет Киреем царём ссорили, мы то сыскали, да на них опалу свою наложили есмя — иные померли, а иных разослали есмя, а иные ни в тех, ни в сех ходят».

При посредстве титулованных магнатов в 1562 году было достигнуто постановление польско-литовского Сейма о выплате запорожским казакам ежегодного жалованья, «дабы они могли содержать нарочитое число своего войска и готовы быть к защищению Польши, да и отдали им всё пространство земель, которое лежит между реками Днепром и Днестром к татарским границам, кои были без них опустошёны татарскими нападениями, дабы они там поселились городами, в которых бы им собраться всем, вообще».

Казаки приложили старание привести в цветущее состояние свои земли, так что в короткое время на всей оной земле построились многие и немалые города, также сёл и деревень премножество, а старые и вновь возобновили (Ригельман). Около этого времени к ним подошли славяноязычные черкасы с Кавказа, те цики или чиги, о которых в 1527 году писал Сигизмунт Герберштейн. В 1562 году основан их город Чигирин и около того же времени в Великом княжестве Литовском был учреждён Пятигорский гвардейский полк. Несомненно, только они стали первыми организаторами далёких морских походов, принеся с собой знакомство с Чёрным морем и навигационные навыки старых черноморских корсаров.

В 1563 году Вишневецкий пал жертвой своей страсти к политическим авантюрам. Он попал в руки туркам вследствие хорошо продуманной провокации. Молдавские бояре пригласили его якобы к себе на княжение. Обратившись к казакам за помощью, Вишневецкий собрал их 10 тысяч и отправился в поход. Но предприятие закончилось запланированной катастрофой. Отряд был вовлечён в засаду, потерпел поражение, а сам предводитель попал в плен и передан туркам.

В Стамбуле Вишневецкого, по словам польского хрониста Мартина Бельского, по приказу султана Сулеймана Великолепного сбросили с башни на крюк, вмурованный в стену, и он, зацепившись за крюк ребром, жил в таком положении три дня, пока турки не убили его из луков за то, что он хулил их веру. По преданию, умирая, Вишневецкий проклинал султана. Историк М. Грушевский назвал его «молниеносным метеором, пролетевшим через украинскую жизнь». Однако дело Вишневецкого не умерло. После смерти Байды Хортицкую Сечь возобновил Яков Шах — другой казацкий атаман. Следующим гетманом стал князь Богдан Михайлович Ружинский. Он происходил, как и Вишневецкий, из рода Гедиминовичей. Попав в стан казаков и став их гетманом, он вошёл в сношения с московским царём, получил от него жалованье и приказ, чтобы казаки верно служили и весной шли на Крым.

Заслуга Байды-Вишневецкого перед казачеством в том, что он создал матрицу суверенности запорожского казачества, просуществовавшего несколько столетий. То есть, мы можем констатировать, что около половины XVI века в средней части Поднепровья, в приграничной полосе с татарами образовался особый народный государственный организм — Запорожское Войско. Оно было вполне самостоятельным государством. Позже Запорожское Войско бывало союзником и Речи Посполитой, и Турции, и Крыма, и воевало против них. И оно же являлось постоянным союзником донских казаков.

* * *

В 1569 году на польско-литовском Сейме в Люблине было принято решение объединить Литву с Польшей под властью одного выборного короля и под именем Речи Посполитой. Литва при этом должна была отказаться от исключительных прав на свою Украину. Южная и юго-восточная окраины Великого княжества Литовского, по акту Люблинской унии присоединённые к Польше, получили наименование «Гетманщины». Раньше Литва не допускала сюда никаких переселенцев из Польши и она была населена почти исключительно запорожскими казаками, которые подчинялись своему выборному атаману, а через него — польско-литовскому королю. Когда Литва и Польша объединились в Речь Посполитую, польско-литовские магнаты стали усиленно ввозить в Землю Запорожских Черкасов крестьян-переселенцев из внутренних областей объединённого государства. Здесь появились люди из Литвы и Центральной Польши, с Холмщины, Галичины, Волыни, Полесья, Черниговщины. Наряду со старой казачьей речью здесь зазвучал десяток различных диалектов. Новоявленные хозяева из польско-литовской шляхты не считались с правами коренного казачьего населения, пытались уравнять казаков в бесправии со своими «подданными» — крестьянами. В течение следующего после Люблинской унии полувека на землях запорожских казаков появились десятки новых городов и сотни слобод. Вырастали как грибы новые крестьянские поселения на коренных землях запорожцев.

Ведя жизнь, обособленную от новопришлых людей, во второй половине XVI века запорожские казаки стали делиться на четыре бытовые группы. Первая — низовцы. Они не признавали никакой другой власти, кроме атаманской, никаких посторонних давлений на их волю, никакого вмешательства в их дела. Народ исключительно военный, часто безбрачный, они послужили первыми кадрами непрерывно растущего казачьего населения Запорожского Низа. В Гетманщине, на литовской украйне, самой близкой к ним по духу группой оставался слой казаков-земледельцев и скотоводов. Они уже привязались к земле и к своему роду деятельности, но в новых условиях умели иногда заговорить языком бунта и в некоторые моменты уходили массами «в старожитное своё место, в Запороги». Из них выделился третий слой — казаки дворские и реестровцы. Они и их семьи наделялись особенными правами, что давало им основание считать себя равными с польской шляхтой, хотя каждый захудалый польский шляхтич относился к ним свысока. Четвёртой группой социального порядка была полноправная шляхта, созданная королевскими привилеями из казачьей служилой старшины. Десятилетия совместных с поляками и литвинами походов показали многих казаков достойными высшей похвалы и награды. Они получали из королевских рук «привилеи» на шляхетское звание вместе с небольшими поместьями на окраинных землях. После этого, на основах «побратымства» с друзьями-соратниками они приобретали польские фамилии и гербы. Но на далёких окраинах Речи Посполитой польские магнаты и их окружение мало считались с правами даже этого слоя казачьего общества.

В Запорожской Сечи, по свидетельству Эриха Лассоты, германского посла к запорожским казакам в 1594 году, общее народное собрание носило название Коло. У западных славян слово «Коло» имело то же значение что и «Круг» у славян восточных. Очевидно, этот термин появился у запорожцев под влияниями литвинскими, так как в Великом княжестве Литовском представительское собрание называлось тем же именем «Коло». И как на Литве Коло рыцарей-шляхты выделяло высшую палату, Панов-раду, у запорожцев, так же точно, Коло или общее собрание черкасов выделяло Раду из выборных начальников и «знатных товарищей», заслуженных казаков. Все Круги, Кола и Рады собирались, как правило, в столицах Казачьих республик. Исключение составляли Круги полковые, собиравшиеся на походе.

* * *

Располагаясь всё шире на литовских степных окраинах, запорожские казаки не уступили туркам и прежний свой юрт на днепровско-бугском клину. Они выдвинули за пороги укреплённый форпост, ставший вскоре для казачьей молодёжи школой войны. К концу XVI века он разросся в самостоятельную Низовую Запорожскую Республику. Пребывавшие там казаки не имели причин относиться с враждой к крымским татарам, своим соседям и недавним соратникам. От ханов они ушли из-за их покорности туркам. Живя врозь, низовцы с татарами первое время не ссорились. Они даже участвовали в борьбе придворных партий Крыма, выступая на стороне, враждебной туркам. Однако ханы всё больше отуречивались, забывая прежнюю близость к казакам, забывали господствовавшие раньше в Крыму традиции веротерпимости, приобретали взгляды и обычаи своих могущественных завоевателей. Добрые отношения с ними сохранять казакам становилось всё труднее, но окончательный разрыв между теми и другими стал намечаться много позднее. По степной традиции, а может быть и по договорам с ханами, Запорожский Низ считался юртом крымских ордынских казаков. Формально всё пространство от днепровско-бугских лиманов до Синих Вод и Тясмина входило во владения Крымского ханства и, по праву завоевания, на него мог претендовать султан. Однако, его войска не углублялись далеко в степи. Турки ограничились постройкой крепостей при Чёрном море.

Польский летописец-хронист М. Бельский писал о казаках-запорожцах второй половины XVI века: «Эти люди обыкновенно занимаются на берегу Днепра ловлей рыбы, которую там же без соли сушат на солнце и тем питаются в течение лета, на зиму расходятся в ближайшие города, спрятавши в укромном месте на днепровском острове свои лодки, оставивши там несколько сот человек на курене, или как они говорят, на стрельбе. Они имеют и свои пушки; они причиняют большую беду татарам и туркам и уже несколько раз разрушали Очаков, Тягинку, Белгород и другие замки, а в полях немало брали добычи; так что турки и татары опасаются далеко выгонять овец и рогатый скот на пастбище, как прежде.

В числе островов есть остров Хортица, где перед этим жил Вишневецкий и очень вредил татарам, так что они не смели так часто вторгаться к нам. Есть и третий остров, Томаковка, где больше всего проживают низовые казаки, так как он служит для них самым крепким замком.

Казаки так свыклись с этой местностью, что проходят пороги в своих кожаных лодках, которые они называют чайками, на которых опускаются вниз и втаскивают на верёвках вверх. В таких лодках русь прежде причиняла вред греческому императору, подплывая к самому Константинополю».

После объединения Польши и Великого княжества Литовского в Речь Посполитую казачьи полки, созданные в украинских городах, поступили под начало особого «казачьего старшо́го», непосредственно подчинённого коронному гетману. Запорожские казаки не подчинились королю Сигизмунду и, несмотря на его письма и универсалы, продолжали драться с татарами и турками. Но днепровская стража не была многочисленна. Несколько тысяч казаков не смогли остановить объединённые татарско-турецкие войска и в 1574 году произошло нашествие на южные земли Речи Посполитой. Татары набрали громадный полон, сожгли окраинные города и местечки и вернулись в Крым.

Уже тогда казаки не очень считались с верховной властью польской Короны. Они становились грозной силой. Казачество било татар, наказывая за набеги, казаки начали выходить в море и атаковывать турецкие суда. В 1575 году казаки во главе с Богданом Ружинским ходили в Крым и освободили много христианских пленных. В том же году днепровский гетман Ружинский при осаде крепости Аслан погиб при взрыве. И в том же году умер польский король Сигизмунд. На польский престол был избран один из мелких венгерских князей Стефан Баторий. Вступив на престол, Стефан Баторий приступил к реорганизации армии. Также король решил привлечь и днепровских казаков к себе на службу, обещая им независимость и привилегии во внутренней организации.

* * *

Несмотря на странные отношения между казаками и татарами, последние несколько раз пытались уничтожить казацкое укрепление на днепровском острове. Казачий лагерь — кош — состоял из больших куреней — сараев, землянок, которые казаки легко бросали в случае нужды. Татары занимали остров и вскоре уходили, а «сiч» появлялась на другом острове — и так всё шло «по кругу». Остров с «сiчью» укреплялся рядами окопов и пушечных батарей. На пристани обычно находился паром и множество лодок, байдарок, «душегубок», походных чаек, стояли кузницы, мастерские, торговые палатки. В больших котлах кипела смола, лодки готовили к походам. На самом острове стояли курени, небольшая деревянная церковь. Между пристанью и куренями стояла небольшая караульная застава, наблюдавшая за проезжавшими и проходившими. Сами запорожцы, обычно очень причудливо одетые, всегда носили лихо заломленную казацкую шапку с красным верхом — знак казачьего достоинства. Под страхом смерти на Сечь не допускались женщины, запорожцем мог стать только холостой казак.

Историк А. Кузьмин в начале ХХ века писал о запорожцах:

«День на Сечи начинался с восходом солнца. Перекрестясь и сполоснув своё лицо горстью свежей днепровской воды, каждый принимался «справлять громадское дело»: кто шёл чинить лодки, кто объезжал коней или учился стрельбе в цель, кто ловил рыбу или отправлялся на охоту.

В это время «ку́хари» с помощниками разводили огонь в «горнах» и варили в саженных котлах борщ, уху, кашу, галушки, а на железных прутьях жарили целиком баранов, кабанов, сайгаков, быков и даже громаднейших туров; пекари пекли груды хлеба.

Все эти яства готовились на каждый курень отдельно. На конских шкурах, а то и прямо на земле раскладывались караваи хлеба и ставились солонки. Собравшиеся на обед запорожцы, скинув высокие шапки и перекрестившись на восход солнца, доставали из глубины своих бездонных карманов ложки, вынимали ножи, резали хлеб на части и рассаживались кружком на земле, скрестив и поджав под себя ноги по-турецки. Кухари громадными черпаками наливали в деревянные мисы, до сажени в окружности, варево, которое разносилось по кучкам запорожцев. Запорожцы ели степенно, не торопясь, и по обычаю съедали всё без остатка. Первым опускал ложку в мису «батько». После варева подавали печёное и жареное, деля его на части топорами и ножами, причём сердце животного постоянно отдавалось атаману, чтобы «добрый был до своих диток», а лёгкое животного делилось поровну между всеми, чтоб «казак был лёгкий на воде».

После обеда вся Сечь заваливалась отдыхать. Запорожцы не любили спать в душных куренях, а предпочитали растянуться на свитке или на сене прямо под открытым небом; непогоды они не боялись.

Вечер казаки проводили в бездействии: лёжа на земле с люльками в зубах, слушали они рассказы бывалых товарищей о морских походах, о схватках с татарами и ляхами.

Такое препровождение времени не даёт нам, однако, права считать казаков совершенно бездеятельными и неспособными к труду. Часть запорожцев постоянно находилась в отлучке в степи или плавнях, на охоте или рыбной ловле. Куренными атаманами велась очередь между казаками, посылаемыми на эти работы, служившие средством для прокормления всей Сечи.

Целыми неделями жили эти партии в непролазных и топких плавнях или в необъятной степи, где часто сталкивались они с отрядами татар, и тут-то на деле обучались молодые и неопытные казаки тем военным приёмам и сноровкам, которые делали их такими ловкими и опасными противниками на войне.

При стычках с татарами запорожцы употребляли много мелких военных хитростей, которые помогали им одерживать победы даже в тех случаях, когда перевес был на стороне врага. Так, если запорожцы видели, что в открытой битве им не справиться с татарами, то старались уйти от них на своих быстрых конях и, чтобы сбить неприятеля с толку, делились на несколько партий и разъезжались по разным направлениям. Большие партии ехали «гусём», малые же по три и четыре в ряду, стараясь потоптать при этом как можно больше травы, чтобы дать татарам неверное представление о величине каждой партии. Татарам приходилось также делиться на несколько частей, сообразно силе и числу казацких партий. Казакам этого только и надо было: съехавшись в назначенном месте, они разбивали отряды татар один за другим.

Бывалый казак не боялся заблудиться в бесконечной степи, в этом необозримом море травы: небо и сама степь с её разнообразною жизнью верно и точно давали ему все необходимые для путника сведения. Так, днём и ночью казак мог узнать, который час, определить, в каком направлении лежит та или другая часть света. Днём он узнавал это по высоте солнца, ночью ему помогали ярко блестевшие и сиявшие звезды.

Запорожцам были хорошо знакомы все звуки и голоса дикой степи и плавней. Запорожец выл по-волчиному, шипел по-змеиному, ревел по-туриному, отлично кричал перепелом и куковал не хуже настоящей кукушки. Крик «пyгу-пyгу» был даже условным криком запорожцев; этим криком они давали знать друг другу о своём присутствии. Вообще все эти звериные и птичьи крики были рядом условных сигналов, которыми переговаривались невидимые друг другу запорожцы, чтобы ввести в заблуждение, обмануть, перехитрить своих врагов. Случалось, что, скользя в траве, как змеи, подбирались неслышно несколько человек запорожцев к заночевавшему в степи табору татар и спугивали табун их лошадей. Тогда остальные запорожцы, притаившиеся с конями в высокой траве, как буря налетали на метавшихся в беспорядке по табору татар, и не было им спасения. Пока при свете пылавших костров шла беспощадная резня, небольшой отряд запорожцев на лучших конях нёсся по степи напереймы татарскому табуну, так как хороший конь считался лучшей добычей для казака.

Охота и рыбная ловля, хотя и часто оканчивавшиеся кровавыми схватками с татарами, не считались казаками за настоящее «дело»: таким делом считалась лишь война с «неверными».

Почти каждый год запорожцы предпринимали морские походы на Крым и Туретчину.

С объявлением похода в Сечи закипала лихорадочная деятельность. Не было больше пьяных и гуляющих, все были серьёзны, старательно и быстро делали необходимые приготовления для похода. Конопатились к походу чайки, там мололи и сушили порох, здесь резали и вялили на солнце куски разного мяса, одни готовили сухари, чинили одежду, другие пристреливали мушкеты и точили сабли.

Спокойно и властно распоряжался кошевой атаман. Куренные атаманы со значками в руках наблюдали за работами, а в атаманском курене войсковой писарь и есаулы составляли по чайкам списки казаков, отправлявшихся в поход, а также и тех, которые оставлялись в Сечи для защиты её от неожиданного набега в отсутствие коша.

В каком именно году начались морские походы запорожцев, сказать трудно: давно уже небольшие партии казаков во время ловли рыбы в устье Днепра выходили в открытое море, где при случае делали нападение на купеческие галеры турок». По свидетельству киевской летописи, первое морское нападение запорожских казаков на Малую Азию состоялось в 1576 году. Тогда черкасы в турецкой Анатолии взяли и сожгли города Синоп и Трапезунд.

* * *

Иногородние появились в Гетманщине только в конце XVI века. В отличие от казаков с их атаманами, иногородние подчинялись своим войтам, польским старостам и владетельному феодалу, который именовался «киевским воеводой». Территория днепровских казаков составляла окраины литовско-польского королевства, а на территории днепровских казаков со временем стало жить крестьянство и городское население, составлявшее «слободское население». Рекой Днепром казачья территория делилась на право- и левобережную части. Слободское население занимало и прилегающие к Приднепровью области. С усилением Польши казаки подвергались всё более докучливому вмешательству польских королей в свои внутренние дела, в том числе и религиозные. Польские порядки вызывали противодействие со стороны православных, доходившее до открытых народных восстаний, и главными силами в этой борьбе были днепровские казаки.

Казаки представляли многочисленное и воинственное население и Стефан Баторий решил изменить прежнюю тактику одною энергичною мерою, покончить с казачьими вольностями, разделив их по категориям, принятым польскими законами: он придумал средство, которое, с одной стороны, ослабило бы дружное противодействие казаков, с другой — не испугало бы шляхту. Средство это состояло в том, чтобы из числа всех казаков, составлявших 20 полков при Ружинском, выделить свою шляхту (предоставить шляхетские права) — реестровых (нереестровые — «низовые»). Но принесло это в дальнейшем и свои новые сложности.

В 1576 году был издан королевский универсал, которым производились внутренние реформы казаков. «Добровольцев»-казаков записали в новый реестр, а затем разделили на шесть полков. Число реестровых казаков, по данным разных источников, колебалось от нескольких сот до нескольких тысяч. Максимальный реестр был определён в 6 тысяч человек. Черкасские полки делились на сотни, околицы и роты. Во главе полков был поставлен старшина и дарованы были знамя, бунчук, печать с войсковым гербом. Назначен обозный, два судьи, писарь, два есаула, войсковой хорунжий, войсковой бунчужный, полковники, полковые старшины, сотники и атаманы. Не были даны только пушки, которые казаки должны были добывать у турок сами. С 1576 года из днепровской казачьей шляхты выбирались гетманы с титулом «Гетман его королевского величества Войска Запорожского и обеих сторон Днепра». Казачьего гетмана выбирали сами казаки, польский король его либо утверждал, либо нет. Но Запорожский Низ этим гетманам никогда не подчинялся, хотя иногда действовал сообща.

Десять казачьих территориальных полков носили названия городов Умани, Ладыжена, Богуслава. Корсуни, Черкасов, Канева, Чигирина, Переяслава, Полтавы и Миргорода. Они прикрывали от татар новую союзную республику — Речь Посполитую — с юга и юго-востока. Литовская область, примыкавшая к улусу крымского хана с севера, где теперь расположились запорожские казаки, часто называлась Украиной. Так в Поднепровье появилось особое, так называемое «реестровое» казачество, которое представляло не что иное, как военно-служилое сословие Украины, бывшее свободным и главенствующим.

Казацкой реестровой столицей стал город Трахтемиров с уездом и монастырём, недалеко от Канева, там с 1578 года появились арсенал и госпиталь. Кроме Трахтемирова начала строиться и гетманская резиденция Батурин. Городами реестровых казаков стали Киев, Белая Церковь, Корсунь, Константинов, Бар, Черкассы, Чигирин, Кодак, Ямполь, Брацлав, Винница, Умань, Чернигов, Лубны, Переяславль, Фастов. Король назначил реестровым казакам жалование. При черкасских полках была земельная собственность. Казаки должны были подчиняться коронному гетману.

Кроме городовых и реестровых казаков, были созданы полки охочекомонных — конных добровольцев. Эти полки назывались по именам назначаемых гетманом полковников. В зависимости от международной обстановки их было от пяти до двадцати.

Однако несколько десятков тысяч казаков лишались казачьих прав и привилегий и должны были перейти в крестьянское сословие — «поспольство», рискуя стать крепостными польских панов. Казаки и все охочекомонные пошли в Запорожскую Сечь, которая была полностью независимой, несмотря на попытки Батория обуздать запорожцев, которые, вопреки запретам короля, сами выбирали себе кошевого атамана. Посланцев короля, приехавших за казацкой свободой, топили в Днепре. Не желая с этими черкасами окончательно рассориться, но надеясь не потерять среди них влияние, король учредил запорожцам кошевого атамана и старшину. Число запорожцев достигло двадцати тысяч воинов. С того времени и пошло разделение днепровских казаков на реестровых (или городовых) и запорожских (или низовых). А их территории на две области — Запорожское Войско Низовое и Гетманщину.

Всё Войско Низовое, или «товариство», состояло из сечевиков и зимовчаков. Первые жили в самой Сечи и составляли «лыцарство». Они одни выбирали своих старшин, участвовали в дележе добычи, все они имели одинаковые права. В Сечи царило полное равенство; уважались ум и храбрость, а не знатное происхождение. Зимовчаками назывались казаки, как одинокие, так и семейные, жившие не в Сечи, а по зимовникам, хуторам и селениям, разбросанным по степи. Они занимались разными промыслами и доставляли в Сечь продовольствие.

Ставший во главе запорожцев и охочекомонных Иван Подкова, ломавший подкову двумя пальцами одной руки, совершил несколько удачных походов в турецкие земли. Победив турецкое войско в битве на реке Прут в 1577 году, казацкие войска заняли молдавскую столицу Яссы. Иван Подкова предложил польскому королю «взять Молдавию под свою руку». Однако король не захотел ссориться с султаном и приказал казакам уйти из турецкой Молдавии. Иван Подкова был обманом пленён в Немирове и казнён во Львове. Присутствовавший на казни итальянский дипломат докладывал тосканскому герцогу: «Барабанный бой и большой шум от людской толпы звучали на ратушной площади. Пройдя к месту казни и глядя на людей без страха перед смертью, Подкова обратился к народу: „Панове поляки, я приведён на казнь и не знаю за что, поскольку не знаю за собой никакой вины, которая бы заслуживала такой кары. Знаю только одно, что я всегда боролся против врагов христианского имени и всегда воевал за пользу этому имени для нашей Отчизны. Теперь я должен умереть, поскольку так приказал поганый пёс турок вашему королю, своему слуге, а король ваш — палачу“».

* * *

Произведя реформы казачьих и неказачьих вооружённых сил, Стефан Баторий в 1578 году начал военные действия против Москвы. Чтобы обезопасить себя со стороны Крыма и Турции, Баторий запретил днепровским казакам нападать на Крым и турецкие владении, указав им путь набегов — на московские земли. С турками и татарами Речь Посполитая подписала мир. Однако эти меры привели не к тем последствиям, которые ожидал Баторий.

Во время царствования Стефана Батория днепровские казаки находились всё время в составе его войск и вторгались в пределы московских владений, производя разрушении и погромы не менее жестокие, нежели крымские татары. Сожгли они город Стародуб и с большой добычей возвратились домой. Баторий был очень доволен их деятельностью и хвалил за набеги на московские земли. В войне с Баторием московские войска стали оставлять занятые ранее территории и переходили к обороне.

Но затем, после перемирия Польши с Москвой, днепровские казаки снова стали производить набеги на Крым. Баторий, боясь войны с Турцией, приказал казакам прекратить нападения, всех ослушников приказано было ловить и заключать в оковы. Казаки не обращали внимания на эти указы и продолжали походы как прежде. В 1583 году они бросились на Молдавию и потом заняли турецкую крепость Ягорлык. Вскоре снова напали на крымские владения и город Очаков. Принимаемые королём меры против казаков не достигали цели. Посланный королём в Запорожье посол для переговоров, Глубоцкий, был казаками «посажен в куль — да в воду».

Днепровские казаки были подданными польской короны, ответственность за их набеги ложилась на Речь Посполитую. Следующий после Батория король Сигизмунд, ставший таковым в 1586 году, принял решительные меры против казаков, благодаря чему ему удалось заключить «Вечный мир» с Турцией.

* * *

После того, как казаки укрепили границу, здесь стали появляться украино-русские кадры населения Литвы. Они особенно умножились после Люблинской унии. До 1569 года в литовских областях, ближайших к Сечи, не было почти никого, кроме городовых запорожских казаков. Теперь же поляки горячо принялись за дело колонизации вновь приобретённого края. Были основаны воеводства Киевское и Брацлавское, куда в первую очередь хлынули толпы служилой польской шляхты с её вождями — сановными магнатами. По постановлению Сейма «пустыни, лежащие при Днепре», должны были заселиться в самый короткий срок. Короля уполномочили раздавать земли заслуженной шляхте в аренду или в пользование по должности. Польские гетманы, воеводы, старосты и прочие чиновные магнаты сразу сделались тут пожизненными владетелями крупных поместий, хотя и безлюдных, но по размерам равных удельным княжествам. Они, в свою очередь, с пользой для себя раздавали их в аренду по частям более мелкой шляхте. Эмиссары новых помещиков на ярмарках в Польше, Холмщине, Полесье, Галичине и на Волыни объявляли призывы в новый край. Обещалась помощь при переселении, защита от татарских набегов, изобилие чернозёмных земель и освобождение от всяких податей на срок от 20 до 50 лет. На тучные земли Украины стали стекаться толпы разноплемённых славянских крестьян, охотно уходивших с родных мест особенно потому, что в это время их из свободных пахарей в Речи Посполитой стали обращать в положение «невольной челяди».

Захваты казачьих земель, бестактность и пренебрежительное отношение к коренным жителям края, частые насилия пришлых войск и администрации раздражали всех казаков. Злость росла с каждым днём. В 1590 году канцлер Замойский провёл в Сейме постановление о подчинении казаков коронному гетману. Этим было нарушено прежнее право казачьих гетманов обращаться непосредственно к королю.

Ранее, под властью Литвы, в Лубнах, Полтаве, Миргороде, Каневе, Черкасах, Чигирине, Белой Церкви хозяевами были одни казаки, властью обладали только их выборные атаманы. Теперь же повсюду были посажены польские старосты, которые вели себя, как завоеватели, не считаясь ни с какими обычаями казачьих общин. Поэтому между казаками и представителями новой власти сразу стали возникать всякого рода недоразумения: по поводу права пользования землёй, по поводу частых обид со стороны шляхты, по поводу стремления старост обратить всю неслужилую часть казачьего населения в податное и тяглое состояние. А больше всего — на почве нарушения старых прав и оскорблённой национальной гордости вольных людей.