Бесплатный фрагмент - Эта, на секундочку, вечность…

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Дыша чрез соломины

1

И как я оказалась втянута в эту странную историю? Непонятно. Она началась более двадцати лет назад, а я до конца так и не разобралась в ней. Я вообще долго не понимала, как связаны между собой все эти люди и события… Потом как-то всё увязывалось, о чём-то я догадалась, о чём-то мне рассказали, что-то я нашла сама. Впрочем, попытаюсь изложить по порядку… если получится.

Когда в далёком 1992 году я, молодая выпускница журфака, в поисках работы пришла в шестую по счёту московскую газету, вид у меня был уже не слишком уверенный, а лицо приобрело умоляющее выражение. И тут счастье мне улыбнулось.

Главный редактор внимательно посмотрела поверх очков и спросила:

— Писать-то умеешь?

— Да, да, конечно… могу показать… — я вытянула из сумки отпечатанные на машинке страницы и протянула дрожащей рукой.

Редактор молча пролистала мои заметки, не меняя выражения лица, вздохнула и сообщила:

— Ладно. Возьму тебя внештатным корреспондентом, посмотрю, как дело пойдёт… Отправляйся-ка в отдел культуры, там Лиза заболела, подменишь.

В комнате с вывеской «Отдел культуры» находились два человека: молодой белобрысый парень и дама средних лет.

— Знакомьтесь, — возвестила редактор, — Катя, наш новый внештатник. А это Митя, репортёр, и завотделом Алевтина Витальевна. Алевтина Витальевна, введите девушку в курс дела, пожалуйста.

— А чего тут вводить? Лиза опять на сохранении, а в ДК «Вешняки» завтра конкурс народной песни, наш депутат финансирует. Вот пусть съездит, посмотрит, возьмёт у депутата интервью…

Главный редактор кивнула, соглашаясь, и вышла, а я осталась с моим первым трудовым коллективом.

Краем глаза я видела, как Митя радостно сжимает кулаки, с молчаливым «Йес!» на физиономии. Похоже, я сильно облегчила ему жизнь.

Моё первое редакционное задание! Народная песня — отличное начало! Эх, дубинушка, ухнем?!

В комнате стояли три стола с компьютерами, один пустовал. Видимо, это был стол той самой, нацеленной на декрет, Лизы. Возле Алевтины Витальевны на тумбочке процветало подводное царство в виде аквариума литров на пятьдесят. Полосатые барбусы плавали небольшой группкой туда-сюда, патрулируя территорию, два усатых сомика хитро смотрели из-под коряги.

Митя, некоторое время исподтишка разглядывал меня и вдруг подал голос:

— Ну, Катя, ты и влипла!

— Это почему же? — удивилась я. На мой взгляд, я только что получила главный приз в лотерее — нашла работу по специальности.

— Да нам уже три месяца зарплату не платят. Так что через месяц сбежишь.

Вот ещё! Пусть сам сбегает!

— И имя Катя тебе не подходит, — снова огорошил меня неугомонный Митя. Ещё никто в жизни не говорил, что моё имя мне не подходит.

— А какое подходит?

— Думать надо, — серьёзно сказал он. — Кэт?.. Китти?.. Покумекаем. Вот Алевтине Витальевне имя подходит. Но она всё равно пишет под псевдонимом.

Алевтина Витальевна в это время что-то ожесточённо печатала на компьютере. Чёткость и сила её ударов по клавиатуре явно были отработаны ещё на механической печатной машинке. Скорость тоже впечатляла.

— А почему под псевдонимом? — спросила я, чувствуя неловкость от обсуждения присутствующего рядом человека в третьем лице.

— Как хочу, так и пишу, — отчеканила дама. — Не слушайте его, деточка, занимайтесь своим делом.

— Ты не думай, Кэтрин, она не просто так, она роман пишет! — сообщил Митя.

— Вот что за трепло?! — откликнулась Алевтина Витальевна.

— А хочешь, скажу, какой псевдоним?

— А не слишком ли много ты себе позволяешь? — заметила Алевтина Витальевна, грозно взвешивая на руке внушительного вида дырокол…

Так я влилась в этот небольшой, но дружный коллектив.

Месяца три я бегала по различным выставкам, концертам, утренникам, брала интервью у спонсоров и депутатов. Материалы печатались. Оплачивали их мизерно и нерегулярно. Однако я не сдавалась, не жаловалась и продолжала писать.

«Крепкие тылы» в виде мамы, папы и бабушки качали головой, но пока поддерживали. Да и как можно жаловаться, если работа есть, стаж идёт, в сумке прячется двойной бутерброд системы «съешь быстрей, ты же знаешь, с варёной колбасой долго не лежит» и китайский термос с морсом, а вечером ждёт горячий ужин и тёплая постель…

2

Тот солнечный осенний день практически не отличался от предыдущих.

Утром я пришла в редакцию узнать, нет ли для меня задания.

Алевтина Витальевна разбирала письма читателей и раскладывала на несколько кучек в зависимости от содержания. Содержание, как правило, ограничивалось риторическими вопросами «Как жить?», «Что делать?» и «Кто виноват?». Наиболее интересные послания завотделом публиковала в нашей газете и там же на них отвечала. В отдельной папке хранилась яркая подборка под условным названием «Психи», которая в печать не проходила, но периодически зачитывалась для поддержания жизненного тонуса сотрудников. Митя вертелся рядом и делал вид, что помогает.

— Ну-ка, что это у нас тут? — Митя извлёк из мешка конверт, подписанный крупным аккуратным почерком, вскрыл его и стал читать с чувством и придыханием:

«Уважаемая редакция!

Мы живём в маленьком городе, в котором и раньше было не так много предприятий. Но после того, как закрыли фабрику обоев, текстильный и бумажный комбинаты, промышленный комплекс «Молот» и некоторые другие заводы, огромное количество людей осталось без средств к существованию. Может быть, хоть вы поможете чиновникам осознать, что город с богатейшей историей, не раз переживший лихолетье и принесший немало славы государству, по сути, обречён на медленное вымирание, поскольку молодёжь ринулась в столицу, а старшее поколение потихоньку спивается от безнадёжности… Вроде бы начали восстанавливать кремль, но леса на храме Всех Святых стоят уже два года, и работы не идут… А ведь история нашего города ничуть не менее славна, чем история любого города Золотого кольца России! Как же можно так: целый город — и выкинуть на помойку?!

С уважением,

жители города Соломенска»

— А где это — Соломенск? — спросила Алевтина Витальевна.

— А шут его знает! — откликнулся Митя.

— Может, надо написать о них в газете? — робко вставила я своё слово.

— И что ты напишешь? Что город, местоположение которого точно не установлено, подаёт сигналы SOS, направляясь в неизвестном направлении по неопределённой траектории… — задумчиво изрёк Митя.

— Да нет, направление как раз известно. Скоро мы все там будем! — жизнерадостно заметила Алевтина Витальевна.

Да, с коллегами мне однозначно повезло!

— Может быть, я попробую написать про этот город… а?

— Попробуй-попробуй, — поддержала меня главная редакторша, входя в кабинет. — Можешь отправляться. Заодно и потише будет.

В дорогу меня собирала вся семья. Так, словно ехала я не на пару дней, а на несколько лет. Мама отдала мне «стратегический запас» в виде банки тушёнки, банки сгущёнки и пакета гречки. Бабушка запекла курицу. Папа спросил:

— А там что, совсем есть нечего?

— Я как раз и еду, чтобы это узнать.

— Разведка, значит? На тему «Есть ли жизнь в России после перестройки?»

— Вроде того…

3

В шесть утра, умываясь ледяной водой в пахучем вагонном туалете, который швыряло из стороны в сторону почему-то не в такт движению всего поезда, я глянула в обшарпанное зеркало и поняла, что сборы были слишком уж поспешными. Даже в парикмахерскую не зашла. И как с такой блёклой физиономией, на которой глаза на ощупь искать надо, я буду втираться в доверие к местным жителям? Впрочем, они, возможно, и сами такие — откуда в этом захолустье косметический кабинет?..

Но он в Соломенске был. Причём прямо на привокзальной площади. Я, возможно, прошла бы мимо, не заметив его, но вывеска «Парикмахерская и косметика» сияла, как новогодняя ёлка. Светились и окна под нею. Словно взывали ко мне лично. Странно, обычно такие заведения раньше десяти не открываются…

— Здравствуйте, — сказала я, входя.

Вышла молодая деваха в коротком розовом халатике и с накладными ресницами.

— Доброе утро! С московского?

— С московского… А вы что, круглосуточно работаете?

— Нет, конечно. Просто я тут и за уборщицу, и за сторожиху. И вообще живу в этом доме.

— Удобно…

Косметичка (правильнее, конечно, говорить «косметолог», но слово «косметичка» в данном случае подходило больше) посмотрела с прищуром на моё заспанное лицо, поморщилась и спросила заговорщицки:

— К кому приехала-то?

— В смысле? — не поняла я.

— Ну кто у тебя тут живёт?

Панибратское обращение на «ты» шокировало так, что поневоле вызывало на откровенность.

— Никого…

— А чё приехала?

— Я корреспондент… — пролепетала я, словно была виновата, что не оправдала ожиданий. Как бы хорошо посплетничать после моего ухода: «К этим-то… приехала вот… тоже мне… такая-сякая-разэдакая…»

— А-а-а… — протянула она, снова вглядываясь в моё лицо, — тогда коррекцию бровей надо делать обязательно! — и начала ожесточённо мыть руки.

— Да, наверное… — сказала я, садясь в кресло.

— Открой глазки! Теперь закрой. И цвет сделать поярче, чтоб сразу было видно, что ты серьёзный человек!

— Не надо поярче, пусть будет естественно.

— Не беспокойся, всё будет супер!

И тут она навалилась на меня. В смысле, как художник. Я была для неё чем-то вроде мраморной глыбы… или куска глины, из которого человека ещё лепить и лепить. И выпала эта невероятно сложная задача на её долю. Но она, будьте уверены, выполнит её со всей тщательностью и ответственностью перед теми людьми, которые будут на меня смотреть, со мной разговаривать, попутно оценивая её кропотливую работу…

— И чем это наш Соломенск заинтересовал вашу московскую публику? — поинтересовалась девица, мощно упираясь правым запястьем мне в левую скулу и нанося краску на ресницы.

— Пока не знаю…

— А я знаю! Не жмурься! Что, кого-нибудь сажать наконец будут? Доворовались?

— Нет, что вы… Я совсем не по этой части! Я больше по культуре… по традициям…

— А, этого навалом. Знаешь, почему город Соломенском назвали?

— Да, я на карте видела, он стоит на месте впадения речки Соломинки…

— На ка-арте видела! — передразнила она, — Ну а речку Соломинкой почему назвали?

— Не знаю. Может, маленькая?

— Ничё се маленькая! Ща я те всё расскажу! Только когда писать в свою газету будешь, меня не сдавай, ладно?

4

Выйдя с новым (и немного непривычным) лицом из парикмахерской, я огляделась. Город ещё спал. Несколько машин, полчаса назад карауливших прибытие московского поезда, уже разъехались. То с одной, то с другой стороны за заборами орали петухи. Им отвечали добродушным взлаиванием собаки. Через пустынную площадь по каким-то своим делам грациозно вышагивала пятнистая кошка. В мусорном баке копошились голуби.

Надо было бы, конечно, навестить автора письма, но на часах ещё не было и восьми утра… Лучше пока прогуляться по городу. С вокзальной площади в разные стороны разбегались улочки. В просвете одной из них виднелась старинная башня, и я отправилась в ту сторону.

Я вышла, как и ожидала, к кремлю.

Стены его частично разрушились, внутри щетинился строительными лесами храм. От кремля открывалась широкая панорама осеннего пейзажа, над которым степенно плыли пушистыми кучками облака, словно специально выложенные кем-то продолговатой мерной ложкой на прозрачную сферу неба.

Я уселась на краю холма, резко уходящего вниз, к реке, и решила срочно доесть многострадальную бабушкину курицу, пока та не протухла и не загнала меня в больницу с отравлением. Всё в нашей жизни как в природе — никогда заранее не знаешь, кто охотник, а кто жертва…

Внезапно за спиной я уловила какое-то движение. У кремлёвской стены остановился автобус с туристами. Они высыпали на площадь, скучковались вокруг экскурсовода –невысокой черноволосой девушки с восточным разрезом глаз — и двинулись прямо на нас с курицей. Я поняла, что мне предоставляется шанс послушать официальную версию истории города, быстренько сунула птичьи останки в фольгу и присоединилась к экскурсии.

— Наш город был основан князем Владимиром Соломенским, сыном князя Иоанна Велирукого, в 1238 году. — Девушка, несмотря на восточную внешность, по-русски говорила чисто, складно и уверенно. — В летописях того времени это описано так: княжич Владимир, будучи ещё совсем молодым человеком, почти отроком, выехал на охоту со своими людьми. И оказались они здесь, на месте впадения безымянной тогда ещё речки в реку Ось. И внезапно с высокого берега, на котором сейчас стоит кремль, то есть практически вот отсюда, увидели они приближающийся татаро-монгольский отряд…

Экскурсовод махнула рукой с сторону обшарпанных девятиэтажек послевоенной застройки. Все посмотрели в ту сторону. Я тоже. Район, конечно, не блистал красотой, но и особого ужаса не вызывал.

— Чтобы не рисковать жизнью княжеского сына, было принято решение где-нибудь спрятаться и в бой не вступать. Но по ту сторону реки лежала болотистая пустошь, а с этой стороны лес был не слишком густым. И воины укрылись вот в этой реке. — Экскурсовод показала вниз, на небольшую речку, петляющую по ивнякам и впадающую в другую, гораздо более полноводную.

…Причудливым образом эта экскурсия наложилась у меня на утренний разговор в привокзальной парикмахерской, и теперь одно прилипло к другому, как сложенные вместе два бутерброда: хлеба вроде бы два куска, а масло, как ни крути, уже одно…

— Ну перетрухали все по-чёрному, — рассказывала «косметичка», навалившись локтем мне на грудь и упираясь запястьем в щёку. — Может, и штаны подмочили… А иначе чего бы им в реку лезть? Ну-ка не жмурься, а то не прокрасится!

………

— На берегу рос тростник, его полые стебли воины решили использовать как трубки для дыхания, — вещала экскурсовод. — В летописи написано: «…сидеши в реке и дышаши чрез соломины», поэтому речку впоследствии назвали Соломинка.

………

— Наломали там какой-то бузины, что ли… короче, веток или травы с пустой серединой, залегли в воду и дышали в эти трубочки. — По мере окрашивания косметичка двигала руку в сторону, и кожа на моей скуле отъезжала вслед за нею… Будем считать, что бесплатный массаж.

………

— Долго пришлось сидеть воинам под водой, но они дождались, пока татаро-монгольский отряд не проедет мимо…

………

— А лошади? — спросила я. — Они же не могли с лошадьми в реку влезть?

— Лошадей жалко, — сказала косметичка и положила руку мне на нос с одной стороны.

— А фто с ими фтало? — спросила я, дыша одной ноздрёй и разговаривая половиной рта.

— Да кто их знает! Ну у тебя и брови! Это не брови, а лесополоса с кустарником!

………

— Поклажу, которая была с собой, воины спрятали в кустах, а лошадей налегке увёл за собой один из воинов. Он должен был уйти от погони, если она случится, и рассказать людям о том, что произошло с отрядом, привести помощь. Но, как пишет летописец, до города он не добрался, и что с ним стало, никто не знает, — экскурсовод беспомощно развела руками.

………

— Отправили пацана на верную гибель! — Косметичка переложила руку на другую сторону, зажав мне вторую ноздрю. — Княжеского сына, значит, спасали, а холоп увёл всю погоню за собой.

Хорошо, что она не работала двумя руками одновременно, а то мне тоже пришлось бы «дышать чрез соломину». Впрочем, потом наступили минут пятнадцать передышки, в течение которых мои ресницы и брови прокрашивались, а в сознание без внешних помех поступали новые сведения об основании города.

— Почему ­– пацана? — спросила я, — Может, взрослого?

— Да ладно! Взрослого не могли послать. У лошади ещё был шанс уйти с лёгким седоком. Наверняка при княжеском сыне были ровесники-холопы.

………

— И пока Владимир, тогда ещё не Соломенский, а просто княжеский сын, прятался в реке, молился он Божьей Матери о спасении и решил, что, если выживет, непременно поставит храм в Её честь. И впоследствии так и сделал. Вон там, выше по течению реки мы видим храм Покрова-на-Оси, ­– махнула экскурсовод рукой в сторону полуразрушенного собора вдали. — Вы спросите, почему именно Покрова. Потому что, по преданию, когда люди выбрались из воды, они увидели, что всю реку окутал густой туман, который и помешал врагам разглядеть воинов. И Владимир понял, что это не просто туман — это Богоматерь укрыла их Своим покровом.

………

— Спас их туман, который внезапно накрыл реку и тех, кто в ней прятался. И все сразу решили, что это Покров Пресвятой Богородицы… Давай-ка проредим эту лесополосу… Не гримасничай! А то брови будут разные! Да не дёргайся, уже немного осталось! Прошла эпоха Брежнева, теперь другие брови в моде… Тогда Владимир и решил в благодарность поставить храм Покрова. Но сразу не смог. До дома далеко, лошадей нет… Накопали они землянок и стали ждать помощи. А её всё нет. Гонец-то пропал без вести. Постепенно отстроились, обросли хозяйством, с соседними деревнями подружились, переженились, обнесли всё частоколом. Место удобное, красивое, живности вокруг много, опять же, река… Так городок и образовался. А поскольку речку Соломинкой назвали, то и город Соломенском стал. — Мастерица отошла на пару шагов (а я смогла, наконец, вдохнуть) и придирчиво посмотрела на меня издалека, как художник смотрит на свою работу, оценивая общее впечатление и цельность композиции. Судя по выражению её лица, результат получился не самым лучшим.

— А как же князь? Ну тот, который отец?

— А что князь? Поначалу горевал, что сын пропал. Потом радовался, что сын новый город основал. Короче, всё уравновесилось. Да и про храм вскоре напоминание пришло. — Она снова с воодушевлением взялась за мою бровь.

— Какое напоминание?

— А такое. Обещание-то Владимир дал, что храм поставит, если спасётся, а выполнить не выполнил. Ну Богоматерь подождала-подождала да и напомнила.

— Как напомнила?

— А так: вернулись через какое-то время татаро-монголы и спалили городок начисто.

— И что?

— Тут и вспомнил князь Владимир о своём обещании, приказал построить храм Покрова-на-Оси, а заодно и кремль каменный поставил взамен деревянного. Короче, опять всё уравновесилось. Вот пойдёшь к кремлю, посмотришь, там ещё среди руин кое-что осталось, башни сохранились. А посмотришь вверх по течению — развалины Покрова-на-Оси увидишь.

— Жаль, что опять разрушено… и уже не татаро-монголами.

— Не бойся, придёт время — восстановят.

— То есть всё опять уравновесится?

— А то!

Я уже начала было проникаться симпатией к этой девушке, но тут она перешла на другую бровь и навалилась на меня по диагонали. Судя по тому, что её колено упиралось в мои ноги сбоку, а не сверху, чувство приличия ещё теплилось в её сознании.

………

— Скажите, пожалуйста, как вы думаете, — обратилась я к девушке-экскурсоводу, — этот кремль будет когда-нибудь восстановлен?

— Да, конечно! — она с сияющим видом смотрит на меня своими бездонными монгольскими глазами. — Всё здесь будет восстановлено! И кремль, и храм! Видите, он уже сейчас реставрируется, — кивает она на деревянные леса вокруг строения. Леса, потемневшие от времени и кое-где обвалившиеся, явно стоят не первый год.

— Вы уверены?

— Абсолютно! Вот увидите! Лет через двадцать наш город будет просто не узнать! Восстановят и кремль, и храм Покрова-на-Оси, и Бежицкий женский монастырь, и Аптекарский огород! Через реку Ось построят большой новый мост… и… вы сами потом увидите…

— Откуда вы всё это знаете?

— Я… я видела проект модернизации нашего города.

— А, тогда ладно… Скажите, а почему река называется Ось?

— Есть несколько версий… По одной из них реку так назвали потому, что она по большей части течёт с севера на юг, как бы по оси мира… А по другой версии — сперва река называлась Лось, поскольку в здешних лесах было много этих животных, но потом одну букву при переписывании потеряли.

………

— Подожди, брови ещё не готовы! У нас тут есть один доморощенный филолог, так он уже почти что диссертацию написал на тему, что раньше река наша называлась Рось, от слова «роса», потом букву потеряли — и осталась одна Ось… Но это не важно… Главное, что если она действительно была Рось, то слово Россия именно от неё пошло, из этих мест! Во какой у нас город! А ты говоришь! — воскликнула косметичка, хотя я вообще молчала, вдавленная в кресло её могучей рукой и активной жизненной позицией.

………

Девушка-экскурсовод была какая-то странная. Как будто актриса в декорациях из чужого спектакля… Вроде бы всё правильно, но чувствуешь: что-то не так… А ещё её азиатский разрез глаз не сочетался с рассказами о славном прошлом русского князя Владимира сотоварищи и наводил на мысль, что монголы захватили-таки город…

Группа потянулась к автобусу, экскурсовод задержалась на холме. Видимо, её работа с этими людьми закончилась.

— Скажите, а откуда вы приехали? — спросила я, предполагая любой ответ, хоть «из Японии», хоть «из Калмыкии», поскольку в тонкостях азиатских типажей не разбираюсь ни на грош.

— Из Москвы, — ответила она, пожимая плечами.

— Вы… там учились?

— Я там родилась.

Ну конечно! Где же ещё! Москвичей, кого ни спросишь, все откуда-то «понаехали», а в провинции сплошь одни бывшие столичные жители… Тоже мне, круговорот борьбы с пропиской…

— А что? — спросила она.

— Нет, ничего… Просто я журналист, пишу статью про ваш город. Ну и задаю всякие глупые вопросы.

— Это очень хорошо, что вы пишете…

— Хотите, пришлю вам экземпляр газеты? — ляпнула я неожиданно для самой себя.

— Конечно… Да, это было бы здорово! Я дам адрес… А хотите, я ещё что-нибудь про город расскажу? Вы были в краеведческом музее?

— Пока нет.

— Обязательно зайдите, он в одиннадцать часов откроется… А пока пойдёмте перекусим в пельменной?

— С удовольствием.

В музей я не попала по причине встречи с автором письма. Впечатление от разговора с этим невзрачным пенсионером, возмущённо требовавшим возвращения СССР и Сталина, совершенно померкло рядом с оптимистичными заверениями моих первых соломенских знакомых, что «всё уравновесится» и будет лучше прежнего…

Вечером я уехала в Москву.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Такова природа вещей

1

Уютная квартирка была небольшой: две комнатки — вполне достаточно для одинокой девушки. Тася всем говорила, что из Москвы уехала, потому что в столице шум, пробки и вообще… в Соломенске воздух чище, работать же можно и через Интернет.

На самом деле Тася развелась с мужем, с которым прожила три года и подняла с нуля вполне успешный бизнес. После развода она пыталась выторговать себе половину московской квартиры, купленной совместными усилиями, но бывший сказал так: «Я готов потратить на тебя ровно два миллиона. Если ты не возьмёшь эти деньги, их возьмёт киллер». Тася оказалась благоразумной девушкой и выбрала деньги. Двадцать первый век, однако. О времена, о нравы…

На жильё в столице мужниных отступных не хватило, и Тася выбрала один из небольших городов, где был филиал Московского университета лингвистики и культурологии, бросать который она не собиралась.

После непродолжительного знакомства с Соломенском Тася присмотрела симпатичную «двушку» на третьем этаже не слишком потрёпанной жизнью девятиэтажки. Небольшую, но чистую и даже с мебелью. Тася только продавленный диван заменила…

Стоял тихий солнечный август.

Окна спальни выходили на старую раскидистую липу, затенявшую комнату до зеленоватого полумрака. Открытая лоджия соединяла спальню с кухней. Другая комната выходила во двор и была светлее. В ней Тася организовала мастерскую.

Несколько проектов взывали к реализации, и необходимо было заняться ими как можно скорее. Но настроения не было…

Тася прогуливалась по своему новому городу в поисках вдохновения.

Ей нравилось здесь всё: и безмятежно-мощная река Ось, неутомимо несущая свои воды вдоль зелёных берегов, и заспанность полудеревенских улиц, и дома с резными наличниками… Нравилось, что, если проехать несколько остановок на автобусе, окажешься в современном городе со всей сопутствующей ему суетой и рекламным блеском. Даже трамваи там ходят! Тасин дом стоял на Мукомольной улице, вблизи перехода исторической деревянной части города к современной многоэтажной застройке.

В парикмахерскую Тася зашла просто так, из чистого любопытства, и начала листать журналы причёсок, рассыпанные на диванчике для посетителей.

— Хотите постричься?

Тася обернулась. На неё смотрела женщина лет сорока с коротким, практически мужским «ёжиком» на голове, причём лиловатого оттенка. После такой встречи желание стричься могло исчезнуть навсегда. Но тут Тасин взгляд упал на фотографию в журнале.

— Вот так сможете сделать?

— Конечно!

Через сорок пять минут Тася смотрела в зеркало и не узнавала себя. Вместо длинных чёрных волос, только что гладко лежавших на спине и плечах, вдоль лица, подчёркивая заострившиеся скулы, свисали острые чёрные кончики, похожие на крылья ласточки. На затылке волосы были ещё короче и задорно топорщились над оголившейся шеей.

— Ну как? Вам нравится? — волновалась парикмахерша.

— Очень! — воскликнула Тася. — То, что надо!

— Вот и славно. Оплачивайте в кассу.

Тася шла домой и смотрелась во все попадавшиеся витрины. К её худенькой маленькой фигурке причёска шла безупречно. И как это она раньше не догадалась постричься? Ветер непривычно щекотал шею и затылок, и это Тасе тоже нравилось. Она чувствовала себя подростком-сорванцом, у которого жизнь только начинается.

2

К новой причёске подтянулось и вдохновение.

Тасю ожидала кропотливая работа над иллюстрациями к русским народным сказкам, и окружающая натура буквально просилась на бумагу.

Для начала Тася решила ничего не придумывать, а сделать серию акварелей с видами исторической части города, отреставрированными храмами, покосившимися избушками, с улочками и переулками, по которым кроме как на велосипеде и не проедешь, да при этом надо следить, чтобы не передавить какое-нибудь курино-гусиное семейство или самому не попасть в зубы отчаянного двортерьера, охраняющего частную собственность…

3

Кот явился к ней сам, вскоре после переезда.

Утром Тася проснулась от истошного кошачьего вопля за окном. О деревянную раму судорожно скреблись когти, а худущая рыжая морда с янтарными глазами выводила диким кошачьим басом: «Ма-а-а! Ма-а-а-а!»

Тася открыла окно и впустила пришельца в свою жизнь.

— Как тебя зовут, чудо? — спросила она скорее для порядка, чем ожидая внятного ответа.

— Ма-а-а! — отчаянно заглядывая ей в глаза, сказал кот.

— Ма? — уточнила Тася.

Кот недоверчиво посмотрел на неё и снова повторил:

— Ма-а-а!

Чувствовалось, что хочет он сказать больше, чем может.

— Масяня? — спросила Тася.

Кот удивлённо на неё глянул и гордо отвернулся к стене.

— Мандарин?

Кот посмотрел на неё с прищуром. Во взгляде читалось: «Издеваешься, да?»

— А что, по цвету подходит… Тогда, может, Маркиз?

Кот повернул голову набок, примериваясь к имени…

— Майкл?

Кот сделал вид, что не слышит, и начал озабоченно скрести задней лапой за ухом.

— Максим?

И тут, к удивлению Таси, кот встрепенулся и радостно прыгнул ей на колени.

— Ага, значит, ты Максим! Или Макс?

Котяра довольно заурчал и потёрся об руку, приглашая погладить.

— Да ты подлиза, Макс!

Кот улёгся у Таси на коленях, перевернулся и начал отчаянно мурлыкать, вздымая тощие рёбра. Девушка подхватила его на руки и пошла к холодильнику за молоком.

Тася подумала, что кот, скорее всего, с верхнего этажа выпал и чудом за её лоджию зацепился. Вряд ли даже такая когтистая животина смогла бы подняться на третий этаж по стене панельного дома. Разве что по липе… но толстые ветви до лоджии не достают…

Девушка обклеила листовками с описанием кота весь подъезд, но хозяин не объявился.

— Будем считать, что ты с крыши упал… или с луны… — сказала Тася, успокаиваясь насчёт законности присвоения чужого кота. Впрочем, он был довольно тощ и вряд ли мечтал найти старых хозяев, даже если таковые существовали.

Так Макс остался у неё жить.

4

В сентябре Тася перевелась в местный филиал университета и с новой энергией приступила к занятиям.

Московский университет лингвистики и культурологии (кратко МУЛиК, а в студенческой интерпретации «МУЛЁК») располагался в здании бывшего детского сада. Так получилось, что в девяностых годах садов в Соломенске настроили, а детей не нарожали… Вот такая незаметная на первый взгляд катастрофа…

Скромное двухэтажное здание некоторое время пустовало, потом переходило из рук в руки и наконец повысило свой статус до московского университета, обещая выпускникам диплом международного образца.

В универе Тася познакомилась Лерой Кресцовой, оказавшись с ней случайно за одной партой, потом они подружились и стали общаться. Лера училась на факультете туризма и гостеприимства, Тася на востоковедческом, но студентов было не очень много, и поэтому на общих предметах факультеты часто объединяли.

Красивая и независимая Лера Тасе очень нравилась. Она чётко ставила себе цели и добивалась их. Невзирая на то, что родилась Лера в этом маленьком городке, она мечтала покорить даже не Москву, а — чего мелочиться! — Европу. А Тася, наоборот, можно сказать, сбежала из столицы в провинцию… У каждой были свои сильные стороны, и девушки, как могли, помогали друг другу. Тася лучше знала английский, а Лера легко запоминала исторические даты и прочие подробности.

5

Проснулась Тася, как всегда, рано. За окном едва брезжил рассвет. В Историческом районе орали петухи. Если принять за истину, что таким образом они обозначают свою территорию, то петушиные владения простиралась весьма и весьма далеко, захватывая район многоэтажек, швейную фабрику и хлебзавод.

«И куда им столько?» — подумала Тася.

Впрочем, когда Мукомольный перестраивали, расселяя людей из ветхих избушек в новые панельные дома, некоторые деревенские своих кур забрали в квартиры. Потом поостыли, конечно, вняли разумным доводам, порубили бедолаг в суп. Но с некоторых балконов на Мукомольной всё ещё будь здоров как петухи орали…

Максик спал, свернувшись клубочком на Тасиной подушке, не обращая на эти звуки никакого внимания. Он за последнее время более-менее отъелся, залоснился и успокоился по поводу своего будущего.

Тася хотела опять закрыть глаза, но её насторожило какое-то движение у входной двери.

Девушка подпрыгнула на кровати, сон сразу же пропал. Она накинула халат и пошла посмотреть, что происходит.

В прихожей от выключателя вдоль обоев явно тянулся дымок какого-то странного бежевато-розового цвета. Тася потянула носом воздух — горелым не пахло. Она подошла поближе… И… кажется, моргнула… Или нет? Короче, Тася на миг закрыла глаза, а когда открыла, перед ней по-прежнему торчал выключатель, но обои были другие. Чужие были обои. Тася оглянулась. Квартира тоже была чужая, с незнакомой мебелью и странным потрёпанным трюмо, под которым лежала куча разномастной взрослой и детской обуви. Из кухни раздавались голоса и звон посуды. Судя по всему, там завтракало большое семейство.

Тася испугалась. Более того — в одно мгновение она успела удивиться, испугаться и даже отчаяться. Снова повернулась к выключателю, вдохнула и зажмурилась… Но на сей раз волшебство не сработало. Звонкие голоса всё так же слышались из глубины квартиры, а странные чужие обои в мелкий розовый цветочек мозолили глаза…

Тася опять вдохнула и зажмурилась. Ей отчаянно хотелось домой, в свою пусть недорогую, но ставшую родной квартиру. Она боялась, что из кухни сейчас высыплет это странное семейство и застанет здесь её, перепуганную, взъерошенную, в халате поверх ночной рубашки… какой ужас! Как она им это всё объяснит? И тогда Тася в отчаянии нажала на кнопку выключателя.

6

Свет погас. И голоса мгновенно стихли. Она постояла какое-то время в темноте, прислушиваясь. Ничего. Медленно протянув руку, Тася включила свет. Кажется, квартира была её. Но это только на первый взгляд. Ни обои, ни привычная вешалка уже не внушали доверия. Тася медленно двинулась в комнату.

И тут из кухни вышла она — маленькая пожилая женщина…

— Здравствуй. Ты Тася? — спросила старушка.

— З-зд-дравствуйте… — пролепетала Тася. — А откуда вы меня знаете? И вообще… вы кто?

— Я — бабушка Рина.

— Бабушка Рина?

— Да. Ты обо мне ничего не слышала?

— Кажется, нет…

— Ладно, это неважно… Может, и к лучшему даже. Пошли завтракать, я как раз блинчики пеку.

И они пошли на кухню пить чай с блинчиками.

Кухня натурально была Тасиной! Та же мебель, тот же белый в полоску плафон на тонкой ножке провода растёт из середины потолка… Только посуда другая, прихватки там, коврики самодельные на табуретках лежат… А в остальном всё так же, даже линолеум, прожжённый чем-то у плиты, тот же самый.

«Может быть, я сплю? — подумала Тася. — Тольку уж больно всё натурально…»

— Ты не бойся, — успокоила её бабушка Рина, — это ничего, так бывает…

Вдруг откуда-то с шумом прилетел зелёный волнистый попугайчик, сел женщине на плечо, склонил головку набок, присматриваясь к Тасе сначала одним глазом, потом другим.

— Это Чуча, — пояснила бабушка Рина. — Чуча, познакомься, это Тася.

— Привет, Тася! — вдруг сказал попугай. Голос у него был тихий, хрипловатый, словно шёл из допотопного радиоприёмника. — Чуча хороший! Как дела? Как жизнь?

Тася замерла, поражённая этим явлением. Парадоксальность ситуации заставила её забыть даже о том, где она находится (а точнее, что она решительно не понимает, где находится). С одной стороны, надо бы что-нибудь ответить, типа «Спасибо, всё нормально», с другой… Господи, она что, серьёзно будет разговаривать с птицей, с обычным пересмешником, не понимающим, что означают звуки, которые он издаёт?! Но Чуча сидел на плече бабушки Рины и так внимательно смотрел на неё то одним, то другим глазом, слегка наклоняя свою зелёную головку и, по всей видимости, ожидая ответа, что казалось, уж кто-кто, а этот понимает, о чём говорит. И Тася даже открыла было рот, чтобы сказать это самое «всё нормально», но вдруг сильно усомнилась в его правдивости. А обманывать разумную птицу было как-то неудобно.

— Да как тебе сказать, Чуча… — проговорила она, — по-разному.

— Эт-то не стра-аш-шно… — серьёзно заверил её попугайчик.

— Чуча, не приставай к Тасе с разговорами! — женщина повела плечом, и попугайчик с обиженным и абсолютно птичьим клёкотом и прищёлкиванием полетел и уселся на кронштейн для штор.

— Какой умный! ­– сказала Тася.

— Это он перед тобой выпендривается, понравиться хочет. А так — ничего особенного, — сказала хозяйка, а попугайчик сверху выдал новую тираду на птичьем языке.

— Забавный…

— Да, Чуча молодец, почти как человек. И всё со стола ест — и картошку, и курочку… когда есть курочка… Огурчики любит солёные, яички, хлебушек. Правда, Чуча?

Бабушка Рина поставила на стол тарелку с горячими блинчиками. Они восхитительно пахли чем-то далёким-далёким, почти забытым… возможно, детством. Чуча слетел на стол и деловито завертелся вокруг тарелки, опасаясь клевать, пока не остыло.

— Ну, спрашивай, что ли… — сказала бабушка и села напротив.

— О чём?

— О чём хочешь. Разве ты ни о чём не хочешь спросить?

— Я… я просто ничего не понимаю, — пожала плечами Тася.

— А нечего тут и понимать. Просто принимай всё как есть.

— Как вы здесь оказались?

— Где?

— В моей квартире.

— Это и моя квартира тоже…

— Как это?

Тася сразу вспомнила о том, что, бывает, мошенники продают квартиру сразу нескольким покупателям, и потом невозможно решить, чья она… Но ведь эти… параллельные собственники… хотя бы в дверь должны были позвонить, а не материализовываться сразу на кухне со своими блинчиками и ковриками!

— Ты не волнуйся. Это одна и та же квартира, но в разное время. Понимаешь?

— Нет.

— А что, Симона тебе ничего не растолковала?

— Какая Симона?

— Ну… Симона, — бабушка широко открыла глаза и выразительно взмахнула руками. — Ты её не видела?

— Не знаю.

— Значит, не видела… А странно… Она обещала тебя как-то подготовить, что ли…

— К чему?

— Да вот к этому…

— К чему — этому?

— Ладно, придётся самой выкручиваться… Как ты считаешь, какой сейчас год?

— Какой год?! С утра был две тысячи двенадцатый.

— Предположим. Но это у тебя. А у меня — девяносто второй. Тысяча девятьсот девяносто второй, если быть точнее. От Рождества Христова.

— И что это значит?

— Это значит, что ты попала в прошлое. Симона говорила, здесь есть такая петля во времени, — радостно сообщила бабушка.

— Но почему?

— Я бы лучше спросила — зачем?

— И зачем же?

— Не знаю, — бабушка пожала плечами.

— Неч-чего опр-р-равдываться! Такова прир-рода вещ-щей! — внезапно крикнул со шторы Чуча.

Тася вздрогнула и посмотрела наверх. Попугай невозмутимо чистил крылья, продёргивая длинные перья по одному через неплотно закрытый клюв.

— Не обращай на него внимания, — сказала бабушка Рина.

— Неч-чего, неч-чего… — снова донеслось сверху.

— То есть мы живём в одной квартире, но в разное время? — уточнила Тася.

— Да.

— И мебель, которая у меня стоит, это ваша мебель?

— Видимо, моя. Это очень славно… Я думала, что всё вынесут на помойку. Ведь старьё же…

— Да, в основном всё осталось. А диван я поменяла.

— Это правильно.

— И всё же… почему мы встретились?

— Потому, что я действительно твоя бабушка. Точнее, прабабушка. Так мне Симона сказала. Да я и сама вижу, что ты моя правнучка!

Насчёт последнего Тася очень сильно сомневалась. А вот кто такая Симона, это вообще отдельный вопрос.

— Вы так считаете?

— Ты ешь блинчики-то, ешь. Вишь какая худая!

— А я обратно в двенадцатый год вернуться смогу?

— Да… Симона сказала, через балкон…

Они допили чай. Тася о многом хотела спросить, но боялась, что её мозг будет не в состоянии переварить информацию, которую получит. И потом… она же понимала, что бóльшая часть этой информации не укладывается ни в какие рамки, а значит, сознание воспринимает её как ложную. И тут надо либо перепроверять информацию, либо… что-то делать с мозгом…

— Спасибо за чай. Приятно было познакомиться… Я, пожалуй, попробую вернуться домой? — пролепетала Тася.

— Конечно. Тебе надо отдохнуть, привыкнуть к этому всему…

— Да.

— Но ты заходи, заходи ещё, — улыбнулась бабушка.

— Конечно, — ответила Тася, — я зайду ещё… если смогу.

— Симона сказала, что тебе надо выйти через балконную дверь на кухне, а зайти в квартиру через комнату. Попробуй.

Балкон, а точнее, лоджия была один-в-один как Тасина и соединяла комнату и кухню. Правда, дверь на неё выходила с кухни, а из комнаты предусматривалось только окно.

«Надеюсь, хоть окно не заперто?» — с ужасом подумала Тася, выходя на лоджию. С голыми ногами и в халатике на балконе было совсем неуютно, всё-таки октябрь уже вовсю шелушил городские деревья. Бабушка накинула на плечи мохнатую серую шаль и вышла проводить гостью.

«Глупость какая! — подумала Тася. — Кто вообще сказал, что я попаду домой, если залезу в комнату через окно? Ах да, Симона… Да кто она такая, в конце концов?»

Окно было закрыто изнутри, как и следовало ожидать. А вот форточка оказалась приоткрытой, но стояла на ограничителе. Тася попыталась просунуть в щель палец, но он не проходил.

— Вот, возьми! — бабушка протянула Тасе чайную ложечку.

Наконец ограничитель был подцеплен и сброшен, и Тася полезла через форточку. До конца лезть не пришлось: Тася только дотянулась до ручки и открыла раму. Это хорошо, что она худенькая, другим такие трюки недоступны.

— До свиданья. Заходи ещё, — напомнила бабушка, поплотнее запахнулась шалью и ушла по лоджии в сторону кухни.

— До свиданья… — откликнулась Тася.

Ей казалось, что на кухне она снова увидит милую старушку, поэтому, не теряя времени, Тася побежала туда.

Бабушки не было. Более того, не было ни ковриков-прихваточек, ни блинчиков, ни даже запаха их… И только ложечка в руке, маленькая мельхиоровая ложечка, каких отродясь не было у Таси, настойчиво свидетельствовала: всё произошедшее не сон.

Максик, подняв удивлённую морду, молча наблюдал за метаниями Таси по квартире.

7

Письма, крепко перевязанные бечёвкой, лежали в серванте, в наивном тайничке за фальшивой стенкой выдвижного ящика. Видимо, тот, кто опустошал квартиру перед продажей, очень торопился и не обратил внимания на странно коротковатый ящичек. Тонкая фанерка, вставленная без клея, даже не пыталась хранить чужие секреты — сразу разболталась и выпала, вывалив пачку писем.

И побежали перед глазами прозрачные строчки на пожелтевших страничках из школьной тетрадки в клеточку, а за ними — чьи-то судьбы, такие беззащитно оголённые этими самыми строчками.

* * *

Здравствуй, мама!

Да, ты права, я оказалась дурой, и Ли Сун Джун никогда на мне не женится. Но от ребёнка избавляться не собираюсь, я это твёрдо решила. Так что, пожалуй, рожать буду здесь, в Москве, а там уж оформлю академический отпуск и переберусь с малышом к вам, на свежий воздух, на парное молоко. Из общежития не выгонят, я надеюсь, до родов.

Яна из соседней комнаты научила меня вязать крючком. Оказывается, это так занятно — вывязывать разные петли и столбики. Я уже связала одни пинеточки. Такие крохотные-крохотные! А ещё у нас ситец давали, я три раза вставала в очередь, запаслась, будут пелёнки. Ещё байки раздобыть бы.

Забыла в прошлый раз написать, что 9 мая мы с девочками ходили на парад. Пристроились к одной колонне и дошли до самой Красной площади. Так красиво! Везде плакаты, флаги, все кричат «Ура!». По телевизору, когда смотришь, совсем не так воспринимается. Мы тоже орали как сумасшедшие. Когда идут колонны, улицы совсем перекрывают, и машины по ним не едут, только люди идут прямо посреди дороги. А светофоры, представляешь, продолжают переключаться, как обычно.

Как там папа? Как Любаня? Скоро у них с Вадимом свадьба?

Ждите к весне с малышом.

ваша Вера

20.06.65.

* * *

Здравствуй, мама!

Нет, не уговаривай, аборт я делать не буду.

И что значит — не приезжай? Как ты себе это представляешь? Что я буду делать в Москве одна с ребёнком? На какие деньги? И при чём здесь то, что скажут соседи? Я не к соседям еду, а к вам, и не с кем-нибудь, а с твоим родным внуком.

В конце концов, я могла успеть выйти замуж и развестись, сейчас много таких, разведёнок с ребёнком. И почему всем и каждому надо всё объяснять? И как моя беременность может помешать Любе выйти замуж?

Передай привет папе и Любане.

Ваша Вера

15.07.65.

* * *

Здравствуй, мама!

Спасибо за посылку! У меня всё хорошо. Только очень неловко с большим животом. Надеюсь успеть сдать зимнюю сессию до родов.

Скажи папе, чтобы быстрее поправлялся.

Передай мои поздравления Любане со свадьбой! Жаль, что я не видела её, но на фотографиях она просто красавица!

Ваша Вера

18.11.65.

* * *

Открытка. Над заснеженными деревушками в белых вихрях летит тройка, а в ней розовощёкий Дед Мороз и кокетливая Снегурочка. Кони так и гнут лебединые шеи прямо себе под копыта.

Здравствуйте, дорогие мама, папа, Любаня и Вадим!

Поздравляю с наступающим Новым годом!

Желаю вам здоровья, счастья и мирного неба над головой!

У меня всё хорошо.

Ваша Вера

22.12.65.

* * *

Здравствуй, мама!

15 февраля у тебя родилась внучка! Я назвала её Лидочкой. Она очень-очень хорошенькая. Неужели ты совсем не хочешь на неё посмотреть? Оказывается, пинетки, которые я ей вязала, ещё велики! Но ничего, она дорастёт. Шью распашонки, правда, на руках, поскольку машинки тут нет.

Как там папа? Что говорят врачи?

Привет Любане и Вадиму.

Меня собираются выселить из общежития. Надеюсь продержаться хотя бы до лета. На всякий случай пиши до востребования на главпочтамт.

Привет всем.

Ваша Вера

25.02.66.

* * *

Здравствуй, мама!

Как у вас дела? Спасибо за перевод. Это очень кстати, поскольку не могу много работать, ничего не успеваю. Живу пока у подруги, но и за это приходится платить. Мне повезло, что Лидочка спокойный ребёнок, хорошо спит и кушает, почти не плачет, а то бы нас давно уже выгнали на улицу.

Извини, но без ребёнка на похороны папы я приехать не смогу. Мне жаль, что так получается. Поцелуй его от меня в последний раз.

Привет всем.

Ваша Вера

15.11.66

* * *

Здравствуй, мама!

Спасибо за посылку!

Лидочка уже начинает ходить. А ещё пытается говорить, это очень смешно, её все тут любят. Афанасий Сергеевич, наш сосед, сделал её фотографию. Посылаю тебе. Правда, она красавица?

Ваша Вера

2.12.66

Тася заглянула в конверт и достала маленькую чёрно-белую фотокарточку. На неё смотрела знакомая-презнакомая мордашка с узенькими чёрными глазками и носиком-кнопкой. Гладкие чёрные волосы подстрижены в круглую шапочку. Таких навалом было в её семейном альбоме. Она и сама была точно такой же в этом возрасте.

В стекло громко и настойчиво постучалась желтогрудая синичка, требуя чего-нибудь на пропитание. Тася пошла на кухню и бросила на балкон пригоршню семечек. Когда она сюда въезжала, нашла на кухне целый мешок нежареных, и пичуги, видимо, о том пронюхали.

8

«Пора бы навестить бабушку…» — подумала Тася.

Она подошла к выключателю в коридоре и глубоко вдохнула.

Ничего не изменилось. Обои не поменяли рисунок, и новые люди в квартире не появились.

Тася ещё некоторое время продолжала активно вдыхать и выдыхать, пока у неё не закружилась голова.

Чудо отчего-то не срабатывало.

Потом Тася стала щёлкать выключателем. Лампочка послушно загоралась и гасла. И всё. Никаких бабушек.

«Может, и правда показалось? Приснилось? Бред какой-то…»

Однако маленькая мельхиоровая ложечка упрямо доказывала обратное.

9

Важный Максик медленно шёл по коридору впереди Таси, не давая себя обойти. Он натурально считал себя хозяином квартиры и ревностно следил, чтобы всё делалось исключительно с его соизволения: если он с чувством собственного достоинства идёт по коридору, то и ты не спеши. Тася семенила следом в ожидании, когда кот прошествует мимо поворота на кухню, и уже собралась свернуть в сторону своего отчаянно кипящего и свистящего чайника, но тут Максик вдруг — бац! — мягко завалился набок, превратившись в полосатый коврик на пороге кухни. Толстенький, надо сказать, коврик, прямо-таки меховой мешочек с барахлишком, оставленный рассеянным франтом… Тасе пришлось перешагнуть его осторожно: чуть-чуть не рассчитаешь, прищемишь тапком краешек хвоста или ещё что-нибудь важное, и тут же острющие когти и зубы вцепятся тебе в лодыжку, покажут, кто здесь главный, а кто должен смотреть под ноги.

Наконец Тася преодолела кота и выключила чайник.

Заварив кофе и соорудив бутерброд с маслом и сыром, она вернулась в комнату, к телевизору, по которому показывали затяжной новостной сериал под общим названием «В мире нынче неспокойно».

10

И вдруг, подняв голову, Тася чётко увидела тот самый розоватый дымок над выключателем. Рука с бутербродом застыла по дороге в рот.

«Так… теперь осторожно…»

Тася аккуратно положила бутерброд, не сводя взгляда с выключателя.

«Главное, не вспугнуть… Подходить осторожненько… Ой! А возвращаться как?! Окно, окно открыть…»

Она подходит к выключателю и вдыхает воздух, закрывает и открывает глаза… И вновь видит чужие обои в мелкий цветочек. И чувствует лопатками, что на неё кто-то смотрит. Тася оборачивается. Девочка лет пяти с тёмно-каштановой шапкой вьющихся мелким бесом волос глядит на неё круглыми чёрными глазами, держась тоненькими пальчиками за косяк…

— Лола! Не мешай, иди сюда! — доносится с кухни, и девочка мгновенно исчезает.

У Таси возникает желание посмотреть, куда она пошла. Неужели в её комнату? Но она быстро вспоминает про бабушку и нажимает на выключатель. Свет гаснет. Причём весь. Странно, ведь в коридор должен пробиваться свет из комнаты и кухни…

Тася включает свет.

Ну вот, она уже тут… вернее, там… Вернее, вообще неизвестно где…

А с кухни тянет… опять чем-то вкусненьким.

— Здравствуй, Тася, вовремя заглянула! — слышит она знакомый голос, входит на кухню, видит бабушку, хлопочущую у плиты. — Гренки будешь?

— Буду, — автоматически говорит Тася и спохватывается, что надо было бы и ей что-нибудь с собой принести.

— Проходи, садись… — Бабушка кладёт на блюдце кусочек чёрного хлеба, обжаренного в масле, наливает чай. Так вот он чей, Тасин чайник со свистком, который она нашла в тумбочке на балконе.

— Симону видела?

— Нет…

— Куда ж она подевалась-то? У тебя время есть?

— Н-не знаю… наверное, есть…

— Вот и хорошо.

Тася аккуратно присаживается за стол, точь-в-точь такой, какой стоит у неё на кухне.

— А вы правда моя прабабушка?

— Ну конечно же, иначе зачем бы нам встречаться?

— Не знаю… просто всё так странно… А почему я никогда о вас не слышала?

— Совсем-совсем не слышала?

— Совсем.

— Это, наверное, к лучшему… А то бы они такого про меня наговорили…

— Кто?

— Бабушка твоя, например.

— Баба Вера? Она очень хорошая, она ни про кого не говорит плохо.

— Да, повезло тебе с бабушкой.

— А почему вы с ней расстались?

— Это долгая история… Она была очень способная, поехала в Москву учиться, поступила в институт…

— И что потом?

— Потом… познакомилась там с каким-то корейцем. Говорила, учёный, приехал для обмена опытом. Ну и обменялся с ней… этим самым опытом. Она же дурочка была молоденькая, влюбилась в него… А он поматросил да и бросил её. Уехал в свою Корею. К жене и детишкам.

— А почему вы не разрешили ей вернуться?

— Я не разрешила?! — бабушка удивлённо смотрит на неё. — Ну не разрешила… — вздыхает, — А ты откуда знаешь?

— Я… читала письма.

— Эх, сколько раз собиралась их выбросить, да рука не поднялась. Значит, ты нашла письма?

— Да.

Повисло тягостное молчание. Потом бабушка Рина спросила:

— Я ужасно поступила, да?

— Не знаю…

— Я знаю — выглядит ужасно. Тяжко ей пришлось. Я помогала, как могла… Но она сама так решила. И ведь выкрутилась?

— Да.

— Она жива ещё? Ну в твоём времени она жива?

— Да.

— Это хорошо… Ты понимаешь, тут же нас все знают… знали… Как людям в глаза смотреть, если девка «нагуляла»? Да ещё кого! Китайчонка эдакого! — старушка всё больше распалялась, пытаясь оправдаться.

— Кореянку, — поправила её Тася, — притом наполовину русскую.

— Какая разница?! По лицу-то сразу видно!

— Ну и что? — спросила Тася, чьё лицо не сильно отличалось от маминого.

— То, что позор это, позор на весь город.

— Моя мама очень хорошая. И я рада, что бабушка не сделала аборт, — сказала Тася, — ведь тогда и меня не было бы.

— В Москве к этому совсем другое отношение. Там все гуляют, с кем хотят… и никто не обращает внимания… а ведь это разврат!

— Баба Рина, а сейчас? Что бы вы сказали моей бабушке сейчас?

— Сейчас? Сейчас уже ничего не изменишь. Она не хочет меня знать. Она вычеркнула меня из своей жизни.

— Но ведь вы первая начали…

— Да. Я не могла иначе.

— А сейчас? — повторила Тася. — Что бы вы сказали ей сейчас?

— Ты меня ненавидишь?

— Нет.

— А она?

— Она ничего о вас не говорила.

— Она забыла меня…

— Не думаю.

Внезапно откуда-то с потолка, треща крыльями, свалился Чуча и сел старушке на плечо.

— Неч-чего опр-р-равдываться! Такова прир-рода вещ-щей! — успокоил он её.

— Привет, Чуча! — весело сказала Тася.

— Пр-ривет, пр-ривет! Где семечка? — рявкнул он в её сторону.

Тася автоматически потянулась к шкафу, где лежал мешок с нежареными семечками, и протянула ему горстку.

— Значит, это ваши семечки остались у меня в шкафу? — спросила она, хотя и так всё было ясно.

— Неужели сохранились?

— Да, я ими синиц кормлю.

— Хорошо, что пригодились…

Чуча уселся у Таси на ладони и аккуратно потрошил семечки, приговаривая:

— Хор-роший денёк, хор-роший!

— Почему же мы встретились? — проговорила Тася.

— Не знаю.

— Неч-чего опр-р-равдываться! Такова прир-рода вещ-щей! — повторил Чуча.

— Может, вам надо чем-то помочь?

— Тася, давай уже переходить на «ты». Хорошо? И пей чай-то, а то совсем остыл.

— Попробую. Так вам… тебе нужна моя помощь?

— Почему ты так думаешь?

— Ну… иначе мы бы не встретились… мне кажется.

— Симона сказала так: «Увидишь свою правнучку из будущего, её зовут Тася. Она поселится в этой квартире через двадцать лет». Вот и всё.

— Странно… Я приехала сюда случайно. Купила случайную квартиру…

— Ничто не случайно. Так говорит Симона. Мы всегда жили в Соломенске, и деды наши, и прадеды… Мы жили в этом районе, когда он ещё сплошь деревянным был, у нас был свой дом, огород, хозяйство… Вера первая из семьи уехала в Москву учиться.

— Это же здорово!

— Да как сказать…

— Уже ничего не вернёшь, бабушка. Неужели ты до сих пор не можешь её простить?

— Я понимаю, что случилось то, что должно было случиться. Я её не виню. А она меня?

— Думаю, она тоже не держит на тебя зла. Всё это так давно было…

— Знаешь, ты заходи ко мне. Хорошо?

— Конечно. Но я просто так не могу зайти… только когда можно… я тогда вижу дымок над выключателем.

— Да… ты же из будущего… А не знаешь, когда всё это закончится?

— Что именно?

— Ну эта… эпоха перемен… Пенсии едва на оплату квартиры хватает…

— У нас не намного лучше…

— Эх, затянули демократию. Сталина бы на них…

— Может, тебе денег дать? — Тася сунула руку в джинсы, достала несколько мятых соток и мелочь. — Вот… что есть…

— О, у вас новые деньги?

— Ах да… наверное…

— Мне бы наших денег.

— Где же их взять?

— Надо подумать. Хотя… есть у меня одна мыслишка… Кстати, а ты догадалась окно открыть?

11

Вдох-выдох, смена квартиры. Тася не может удержаться, чтобы не оглянуться. На неё не мигая смотрели уже две пары чёрных глаз, и две тёмные кучерявые детские головки торчали силуэтом в проёме комнаты.

— Ты Лола? — спросила Тася младшую.

— Да.

— А я Тася.

— Мы знаем. Мама говорит не мешать тебе. Мы не мешаем?

— Нет. А тебя как зовут? — это уже к старшей.

— Рада. Ты к бабушке ходишь?

— Да.

Они смотрят на её сумку, полную продуктов.

— Хотите яблок?

Две смуглые ручонки тянутся к ней.

— Вот, держите, — Тася протянула девочкам пакет с яблоками…

В этот момент световое пятно позади детей перекрыла мощная женская фигура. С первого взгляда было ясно, что это цыганка. На голове красный цветастый платок, в зубах сигарета.

— Не носи ей продукты, — сказала цыганка, вынимая сигарету изо рта и пуская дымное облачко.

— Почему?

— Продукты из будущего для неё бесполезны. Проходи, раз зашла. Я Симона.

Тася прошла в комнату. Из мебели там были только круглое зеркало и два больших сундука. На полу ковёр, в углу груда подушек. В них деловито копалась ещё одна девочка.

Симона взяла одну подушку себе, другую протянула Тасе.

— Скажите, а как получилось, что моя квартира… такая? Это вы так делаете? — спросила Тася, когда они уселись на ковре друг напротив друга.

— Нет, не я, — ответила Симона, — просто здесь временной портал, в этом городе… Так уж получилось. Мы искали квартиру-портал для себя, а она оказалась загружена ещё и вашими отношениями. Ну что ж, вы нам не мешаете. Разбирайтесь на здоровье.

— А что нам надо делать?

— Откуда мне знать? Это ваша семья.

— А в моём времени, в две тысячи двенадцатом, бабушки Рины… уже нет?

— Никто не вечен.

— То есть я что, общаюсь с покойницей?!

— Никто не умирает насовсем.

— Да, философия… И чем я могу ей помочь?

— Думай сама. Она вообще не хотела, чтобы ты родилась… вернее, твоя мать. Ты можешь изменить эту историю.

— Как?

— Ну, знаешь… У меня своих проблем хватает. Думай сама. Отвечать в конце концов тебе.

— За что отвечать?

— За всё. Там, — она показала пальцем в потолок, — мы отвечаем не только за то, что понаделали в этой жизни, а ещё и за то, чего не совершили! А должны были. Нам все условия создали, а мы так и не решились. Так что иди, сама думай.

12

— А я нашла тебе работу! — сказала бабушка Рина, едва Тася появилась у неё на кухне.

— Какую? — потрясённо спросила Тася.

— Хорошую. В кремле.

— Где?!

— А в Кремле нашем. У меня там знакомая. Им экскурсовод нужен.

— Ой, я же города почти не знаю…

— Ничего-ничего, тебе всё дадут, ты только текст выучи и говори увереннее.

— А… мне можно тут выходить на улицу?

— А почему нет?

— Я же не в своём времени…

— Ну и что?

— А вдруг я знакомых встречу?

— Каких знакомых? У тебя здесь не может быть знакомых!

— В общем-то, да…

— Ну всё, пойдём познакомлю тебя с Аделаидой Романовной, она директор музея…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Не требуйте. И не жалуйтесь

1

Когда я приехала с материалом в редакцию, Митя хитро посмотрел на меня и объявил:

— А ты вовремя, Кэтрин! Тут ещё интересное письмо пришло. Из Магадана. Поедешь?

— Не сегодня.

— Ну тогда завтра?

— Завтра не могу, завтра я буду в Лондоне.

— Что-о?! — Ой, как прикольно у Мити физиономия вытягивается от удивления. А вы думали, что лучше всех шутить умеете?

— Да, я в Соломенске с одним английским коммерсантом познакомилась, вот пригласил… Виза уже заказана, сегодня должны паспорт отдать. Как думаешь, если я про Биг-Бен напишу, наши люди читать будут? Или лучше про Тауэр?

— Врё-ошь! — Митя с открытым ртом так и сел на подоконник. А там кактусы, между прочим… Какие-то умники утверждают, что они излучение от компьютера нейтрализуют, вот Алевтина Витальевна и культивирует… заодно с рыбками (которые, кажется, от нервов помогают).

И тут на моё плечо легла тяжёлая ладонь главного редактора.

— Катюша, я материал увижу до Лондона? Или ждать твоей депортации на Родину? — Ловким движением эта же рука разворачивает меня и вытягивает из кабинета в коридор.

— Ну давай, пока они в шоке.

— Что?

— Материал давай.

— А… вот, посмотрите… — Я протягиваю ей итоги последних бессонных ночей.

— Угу. — Редактор исчезает за дверью своего кабинета, а я остаюсь в коридоре.

Из-за двери доносится восторженно-возмущённое кудахтанье Мити:

— Ничего себе активистка! Этак она и до Америки доберётся!

— Все мы активисты, пока с дезактиваторами не столкнёмся…

— Но в Лондон! Это же невероятно!

Пускай, пускай… не буду мешать ему фантазировать, авось что-нибудь и материализуется.

2

За окном чирикают воробьи, сквозь завесу ветвей проглядывает ласковое солнышко. Бабье лето, самое настоящее.

Вдруг входная дверь распахнулась, и яркая девушка, стремительно вспоров пространство коридора, молниеносно исчезла в кабинете главного редактора. Чем-то она показалась мне похожей на… яхту: острым своим носиком, острыми носками туфель, острыми уголками воротничка на блузке… И всё клубилось за ней… распахнутый плащ хлопал далеко позади, как парус, волны волос, взрезанные прямым пробором, оплетали плечи, как пенные буруны огибают корпус корабля, а позади завивался в турбулентные потоки дразняще-манящий аромат дорогих духов. Мгновение, и в коридоре между хлопком входной двери и скрипом главредакторской остался только этот запах и эхо стука каблучков.

Я вошла в свой отдел культуры.

— Ребята, там это… кто-то… пришла.

— Судя по глубине твоего катарсиса, это Элла, — констатировал Митя.

— Элла? А кто это?

— Заврекламой.

— А как шла? — уточнила Алевтина Витальевна.

— В смысле?

— Пулей летела или тучей плыла?

— Да уж скорее пулей.

— Хороший знак. Сто к одному, что денег нашла. Может, и зарплата перепадёт…

— Эх, загуляем! — подхватил Митя.

— Знаем мы, как ты гуляешь… Купишь себе сникерсов и пепси-колы… тоже мне, гулянка!

— А чем вам, собственно, сникерсы не нравятся? — удивился Митя.

В этот момент дверь распахнулась, и чудо по имени Элла ворвалось в кабинет, сразу же ставший тесным.

— Привет, трудяги! Танцуйте, у нас купили две полосы!

— Да ну?! — воскликнула Алевтина Витальевна. — Элли, неужели дорожка из жёлтого кирпича привела тебя к спонсорам?

— Эх, куда только не приводила меня эта дорожка! Ну да, есть ещё в России добрые богатые люди.

— Удивительное сочетание, крайне редко встречающееся в природе! — подхватил Митя.

— А ты всё хохмишь? Ну-ну! — она щёлкнула его по носу. — Когда делом-то заниматься будешь?

— А я занимаюсь. Вот новые кадры воспитываю, — он кивнул на меня.

— Да ты что? — она оглядела меня с ног до головы. — А куда старые складывать будем?

— Это ты кого сейчас имела в виду? — встревоженно спросила Алевтина Витальевна.

— А не знаю, ещё не придумала…

— Так у нас старых-то и нет, — заявил Митя, — Алевтина Витальевна больше двадцати пяти себе никогда не даст, а я так вообще ещё маленький.

— Ты-то? Да уж, больше чем на среднюю группу детского сада не тянешь.

В кабинет заглянула главный редактор:

— Кончайте языки друг о друга оттачивать! Катя, хороший материал, дадим в следующий номер.

3

Через неделю мы сидели нашей маленькой дружной компанией и праздновали получение зарплаты.

— Ну, за рост тиража! — провозгласил Митя, держа стакан с пепси-колой.

— За рост тиража! — подхватили мы, поднимая чашки с кофе.

Я любовно поглядывала на номер с моим материалом о Соломенске. Как-никак, собственный репортаж из командировки, статья на целую полосу, с фотографиями…

— Эх, повезло тебе, Китти, ты свободная, творческая личность, — сказал вдруг Митя.

— А ты что, не творческая?

— Не, я так, журналюга заказной.

— Да ладно…

— Нет, я же циник. Вот сейчас ваяю статью о лекарстве, про которое даже отдалённого понятия не имею. Мне сказали — написать, я и пишу. А вдруг оно не лечит? Вдруг это всё лажа, заколачивание бабок, разводилово? А люди прочитают и поверят мне? Я же этого лекарства вообще не видел ни разу и знать не могу, работает оно или нет! И даже пробовать не собираюсь!

— Не бери в голову, — сказала Алевтина Витальевна.

— Я и не беру. Я же циник. Но! Я знаю, что кто-нибудь этим лекарством точно вылечится. Или потому, что оно лечит, или просто на самовнушении. А кто-то всё равно умрёт, даже если это не подделка. Ну, если время его придёт…

— Эка завернул!

— Кстати, мне тут фильм с Джеки Чаном дали посмотреть… «Пьяный мастер» называется. Это стиль кун-фу такой… Там Джеки Чан в пьяном виде всех негодяев мочит… Прико-ольно-о… Хотите глянуть?

— Да чего ж мы там не видели? — спросила Алевтина Витальевна. — Я буквально вчера с этим самым пьяным мастером общалась, на тему протечки… Это ж любимый стиль наших сантехников!

— Да, вас не удивишь, как я посмотрю… А вот скажите, трудно романы писать?

Алевтина Витальевна смотрит на него, как на приставучего мадагаскарского таракана, но это на Митю никак не действует.

— А правда, дайте почитать что-нибудь своё.

— Действительно интересно, или так, поржать чтобы?

— Что ж вы так плохо о нас думаете?

— Не о вас, а о тебе конкретно, лоботряс ты эдакий.

— Вот вы меня оскорбляете, — делано надулся Митя, — и думаете, что мне это безразлично…

— Да нет, тебе не безразлично. Тебе на это просто наплевать.

— Эх… угадали! — Он хлопает себя по колену. — Ну ладно, дайте почитать что-нибудь, скучно же!

И тут Алевтину Витальевну внезапно прорывает:

— Да вы знаете вообще, как пишется роман?!

— Ну понеслось… — тихо присвистнул Митя.

— Вы же даже не представляете, что это такое на самом деле! Это когда вся твоя жизнь, каждое дыхание водоворотом на бумагу затягивается. И не хочешь писать о себе, а пишешь, пишешь… Всё о себе пишешь… и всё для себя. Кто для читателя пишет, тот не писатель. Только тот по-настоящему писатель, кто сам в себе, как хирург, копается и так, дурак, радуется, когда вот сердце собственное у него на ладони бьётся или ещё что-нибудь барахтается напоказ… Читателю что? Он прочитал и дальше пошёл… или в метро поехал… А ты стоишь весь наизнанку и долго ещё в себя обратно всё складываешь… А там уже и фантазий понаприлипло, как ракушек на корабль во время дальнего плавания, и ещё чего-то. И обратно-то всё это уже не помещается… И надо опять доставать, изучать, рассматривать… в общем, новый роман писать.

И только я, широко открыв глаза, начинаю понимать, что передо мной, возможно, новое и пока не оценённое явление в русской литературе, как Митя берёт меня за руку и как бы невзначай произносит:

— Да, Катарина, хотел тебя предупредить, что окружающие всех великих и прочих писателей тоже «прилипают» и «затягиваются»…

Надо сказать, Митя всё ещё не оставил затеи подобрать мне подходящий вариант моего имени и периодически зовёт меня то Китти (спасибо Толстому), то просто Кот… Сейчас, надо думать, новый этап. Катарина. В целом неплохо. Шекспир, однако…

— Эх, дети, дети… — покачала головой Алевтина Витальевна.

— Видела, как она на тебя посмотрела? — нарочито громко шепнул Митя. — Уже запомнила выражение лица, причёску, свитер… А я, пожалуй, отойду, а то тоже в «историю» влипну… — Он демонстративно отодвинулся и продолжал: — А как ты думаешь, кем она нас видит? Братом и сестрой? Друзьями? А может, любовниками?

— Идиот! — сказала я и села за свой стол.

— И тут оскорбления…

Повисло молчание, прерываемое только шелестом клавиш под пальцами Алевтины Витальевны.

— Алевтина Витальевна, — Митя никак не мог успокоиться, — а вот когда вы живых людей в романах описываете, не боитесь, что они узнают себя и претензии предъявят?

— Не боюсь. Я проверяла.

— И что?

— Не узнают.

— Нет, вы точно гений!

— Иди пиши про лекарства… Да, и название напомни, чтобы я случайно не купила.

4

На следующий день Митя прибежал с новой идеей. Чувствуется, что она, эта идея, грызла его всю ночь и теперь ему не терпелось поделиться своим мазохистским счастьем с нами.

Он рассказывал увлечённо, в лицах, стараясь произвести впечатление на публику. Из «публики» — одна я.

Алевтина Витальевна терпела наш трёп какое-то время, но потом не выдержала.

— Слушайте, локализуйтесь уже куда-нибудь, оставьте меня, наконец, в покое! — патетически воскликнула она.

И тут Митя без всякого предупреждения, не включив даже поворотника какого-нибудь, развернулся к ней и заложил новый вираж беседы.

— А вот вы знаете, например, что именно те, кто постоянно требует оставить их в покое, потом жалуются, что они никому не нужны? — вкрадчиво произносит он тоном проповедника-фанатика, и глаза его фосфоресцируют от зеленоватой подсветки аквариума.

— О, какие глубины мысли! — Алевтина Витальевна посмотрела на него поверх очков, а поэтому весьма исподлобья. Типа, и не таких видывали.

— Да ладно, простая статистика… — отмахнулся Митя и добавил после паузы: — А вот какие практические выводы из этого следуют…

— Что, много выводов? — усмехнулась она.

— Да, целых два!

— И какие же?

Надо полагать, Митя почувствовал, что наконец-то завладел всей аудиторией, хитро прищурился, сделал вид, что отвлекся на барбусов, но следил за нами краем глаза. А мы — за ним.

— Первый вывод — не требуйте. И второй — не жалуйтесь.

— Гениально! — Алевтина Витальевна подняла глаза к потолку. — Повесим этот лозунг над окошком кассы.

— Ну что вы сразу всё на деньги переводите? Это, может быть, вообще универсальные понятия, причём связанные между собой сильнее, чем это кажется на первый взгляд.

— Тебе бы в политики…

— Нет, там сразу убьют.

— А тут?

— А тут ещё помучают немного…

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Московский поезд прибывает в семь утра

1

— Не спи, не спи… Слышишь? Уже почти семь, сейчас московский пройдёт. Может, кто к нам заскочит. А там и домой побежишь.

Валентина совмещала должности ночного администратора, барменши, официантки и ещё успевала присмотреть за Лерой (как будто за ней надо присматривать!). При случае Валентина и вышибалой могла бы стать, но пока повода не было.

— Какое домой, в универ надо. Вот как залягу на последнюю парту да как начну похрапывать с присвистом… — фантазировала Лера.

— И не думай — отчислят, — твёрдо возражала Валентина.

Голос у неё внушительный, как и фигура.

— Не отчислят — я на платном учусь. Платников отчислять — себе зарплату урезать. Они ж не идиоты.

— А экзамены как сдавать?

— Да сдам я, не волнуйся. Уже кое-какие зачёты есть, а сессия только в июне.

— Да уж июнь-то не за горами!

— Не переживай! Ещё три недели!

— Эх, в наше время не было платных факультетов, учились на совесть!

— Да нормально я учусь. Кстати, существует теория, что во сне информация поступает напрямую в подсознание, — улыбнулась Лера.

— Тогда бы в аудиториях не парты, а кровати стояли.

— Кровати много места занимают… и на посторонние мысли наводят. К тому же учёные пока не открыли, как эти знания из подсознания по мере надобности выковыривать, например, на экзаменах… Да ладно, Валь, не переживай, не сплю я в универе.

— Иди, глянь, повар там в адеквате? Ох уж эти ночные смены… А вот уже и клиенты чапают. — И Валентина начала с таким усердием протирать фужеры, словно от их стерильности зависела жизнь посетителей.

Светильники в такт движению запрыгали в стёклах её очков…

Работа в кафе «Импресьон» Лере нравилась.

Заведение вполне соответствовало своему названию. Дизайнеры постарались, совместили дух времени с новейшими технологиями.

Под белым потолком перекрещивались тёмные дубовые балки, светлые стены понизу и на углах были отделаны декоративной плиткой «под кирпич», над каждым столиком бра с витражным абажуром бросали вокруг тёплые цветные блики. В нишах с мягкой подсветкой висели несколько вполне приличных, даром что студенческих, копий с работ Мане и Сислея.

Форма официанток соответствовала стилю: сочетание изысканности и простоты. На девушках строгие бордовые блузки с коротким рукавом, такого же цвета юбки по колено, мягкие туфли-балетки позволяли ходить бесшумно и быстро, не убивая ноги к концу смены. Длинные молочно-белые полотняные фартуки прямого покроя придавали официанткам стройность, и даже дородная Валентина в униформе преображалась, обретала элегантность, а Лера, с её тонкой талией, балетной осанкой и изящной посадкой головы, оттянутой назад массивным пучком каштановых волос, и вовсе казалась заблудившейся принцессой.

2

Итак, московский поезд прибывал в семь утра.

В этот ранний час только командированные заходили в кафе, расположенное в двух шагах от вокзальной площади, чтобы убить время до начала деловой жизни. А те, кто приехал к родным или знакомым, сразу шли поднимать их с постели, не заглядывая ни в какие заведения.

Так и сегодня. В «Импресьон» зашли две пожилые супружеские пары и мужчина лет тридцати, из тех, что всегда выделяются из толпы.

В нём чувствовалась, как говорится, порода. Правильные черты лица, выразительный взгляд, красивой лепки губы, обрамлённые тонкой бородкой. Артистичность облику придавали модная причёска с мелированием, идеально сшитый пиджак, дорогой галстук. И — ну надо же! — джинсы, что, впрочем, не так уж и странно, поскольку удобно и вроде как демократично. Всё это Лера заметила мельком, особо не присматриваясь. У неё уже выработалась привычка распознавать людей с первого взгляда — важнейший для ночной официантки навык. Ей было ясно: мужчина обеспечен, относительно неглуп и весьма доволен собой. И даже пытается делать вид, что окружающие что-то значат в его жизни.

«Коммерсант», — подвела Лера итог первого взгляда.

Сопровождая заказ мягкой улыбкой, мужчина попросил кофе и бутерброды. Не сводя с Леры внимательных глаз цвета густой заварки, он вдруг предложил:

— Я вижу, вы устали. Не хотите выпить со мной кофе? Я угощаю.

Нет, ну что за наглость?! Наверняка знает, что официанткам посиделки с клиентами запрещены. Впрочем, будем вежливы в любом случае.

— Извините, я на работе.

— Ах ну да, конечно… — он отвернулся к окну.

«Самовлюблённый нахал», — подвела Лера итог второго взгляда.

Мысленно она уже была на пути в универ. Уже пришли её сменщицы, дневные официантки Маша и Даша, а к обеду должны были подойти ещё сестрёнки Мила и Лена…

Лера переоделась в подсобке, натянула любимые джинсы и футболку, вскинула на плечо сумку с тетрадями и пошла через зал к выходу. Про посетителя она благополучно забыла.

— Девушка! — раздался за спиной мягкий голос. — А сейчас вы уже не на работе?

Лера оглянулась. Мужчина с улыбкой смотрел на неё. Нет, никак ему не тридцать, это бородка добавляет солидности. Глаза гораздо моложе.

— Ну же, присаживайтесь! Два кофе, пожалуйста. — Это уже не ей, а Валентине. — Что вам заказать?

После бессонной ночи мир немного сместился, расфокусировался и пытался выскользнуть из ощущений, удрать из поля зрения. Да, чашечку кофе не помешало бы… Но каков нахал! А хотя… ну и пусть.

Она присела за столик слегка боком, давая понять, что не задержится.

— Как вас зовут?

— Лера.

— А меня Артём. Будем знакомы?

— Будем.

Обыкновенный бабник. Да, красив, очень возможно, что и богат, вон «ролекс» на руке поблёскивает… и парень активно всем этим пользуется. Чего же тут плохого? Гуляй, пока молодой! Только она здесь ни при чём. Не надо было садиться. Это всё бессонная ночь…

— Куда вы спешите?

— В университет.

— Тут есть университет? — удивлённо поднял брови.

И снова заученно-позитивное выражение лица. Он что, думает, если городок маленький, и университета быть не может?

— Филиал.

— Понятно. Платный, конечно?

— Конечно.

— И вы подрабатываете тут на учёбу? — он окинул взглядом кафе.

— Да.

К чему этот интерес? Какое ему дело, где учится официантка? Валентина принесла кофе. Посетитель внимательно посмотрел на Леру и заказал ещё круассаны со сгущёнкой. И ведь угадал, она это любит.

— А я вас, кажется, где-то видел. Да-да, ваше лицо мне знакомо…

Ну, всё по законам жанра, пошёл мозги пудрить… Да пусть соловей поёт, пока круассаны ждём… Удивиться, что ли, для приличия…

— Неужели?

— Да-да, точно! Я видел вас в Москве, на железнодорожной платформе… Да, вы стояли в таком длинном-предлинном, вот как эти ваши форменные фартуки, платье… синего цвета, кажется. Точно, совершенно василькового оттенка! Вам так это шло! И белый кружевной воротничок… и ещё белая сумочка в руках, маленькая такая…

— Да?

— Точно-точно! Я ещё подумал, что непременно надо подойти познакомиться!

— И что же не подошли?

— Так я не мог, вы стояли на противоположной платформе. А потом сели в электричку.

— Вы уверены, что это была я?

— На двести процентов!

— Так вот, у меня никогда не было длинного синего платья. И белой сумки. Это непрактично.

— Я тоже так подумал. Но это так красиво! Такой контрастный цветовой акцент — белое на синем! Возможно, без этой белой сумочки я бы не заметил вас в толпе… Впрочем, нет, заметил бы! У вас такое одухотворённое лицо.

Валентина принесла круассаны, посмотрела укоризненно. Лера понимала, надо отчаливать, но он так красиво врал! Чисто артист… А главное, к чему эти подробности про сумочку, воротничок?

— Спасибо за комплимент, но это была не я.

— Ну, значит… значит, вы очень похожи… Нет, точно, я вспомнил! — Новый всплеск эмоций, со щёлканьем длинными холёными пальцами и вскидыванием бровей. — Я видел вас на пляже, в Геленджике! Я загорал на песке, а вы выходили из воды, просто как эта… Афродита из пены морской… Кстати, у вас потрясающая фигура! И мокрые волосы вам очень идут!

— Я никогда не была в Геленджике.

— Это неважно… Ну, может быть, в другом городе на море… я могу ошибаться…

— Вы действительно ошибаетесь. Это была не я.

— Нет-нет, я бы ни за что вас ни с кем не перепутал! У вас был такой приметный купальник, жёлтого цвета, только не лимонного, а более тёплого, солнечного, словно одуванчик. Я не мог этого забыть!

— У меня никогда не было такого цыплячьего купальника.

— Да бросьте! Но я всё равно вас где-то видел. У вас потрясающие глаза, похожие на тёмный янтарь… с этими, как их…

— Мошками? — шутливо подсказывает она, а в глазах после бессонной ночи, и правда, словно насекомые скребутся…

— Нет, ну что вы, с искорками света! И вы так забавно сердитесь! Но ваша улыбка мне нравится больше!

Неужели он всё ещё надеется её закадрить? Что за глупость! Может, и правда артист, роль какую-нибудь повторяет. Нет, так-то он симпатичный, но… чушь всё это, в универ пора. К чему слушать этот вздорно-вдохновенный словесный поток? А давно ей не говорили комплиментов… Пора уходить. Это всё бессонная ночь, она странным образом действует на волевую сферу. Тяжело двигаться, принимать решения… хочется просто плыть по течению… Впрочем, горячий кофе, кажется, помог. Лера решительно допила последний глоток и поднялась.

— Это всё интересно, но оставьте немного и для других девушек. А мне пора. До свиданья.

— До встречи! — откликнулся он и посмотрел на неё каким-то оленьим взглядом, ласковым и удивлённым одновременно, искренним и манящим…

«Определённо бабник», — подумала Лера и вышла на улицу.

3

История, философия, английский…

На первой паре очень хотелось спать, но историчка орлиным взором непрерывно сканировала территорию, следя, чтобы конспектировали все.

На перемене Лера устроилась в аудитории за партой, опустила голову на руки и хотела было вздремнуть, но тут рядом села Тася.

— Ты на прошлом уроке была? Что рассказывали? — спросила Лера.

— Разбирали немецкую классическую философию Канта.

— Боже, я даже не читала… О чём там, если вкратце?

— Канта кратко не перескажешь.

— Ну хоть какие-то вещи?

— Вещи можно… Про «вещь в себе» слышала?

— Нет. А что это?

— Одним словом, это объективная реальность, которую мы не в состоянии познать. Вот, — она открыла конспект, — цитирую: «Нам даны вещи как вне нас находящиеся предметы наших чувств, но о том, каковы они сами по себе, мы ничего не знаем, а знаем только их явления, то есть представления, которые они в нас производят, воздействуя на наши чувства».

Столкновение с наличием непознаваемой, но объективной реальности застало Леру врасплох. Мозг её явно пытался отключиться.

— Дай-ка я лучше глазами… — она притянула к себе конспект и некоторое время его изучала, — То есть… это значит, что, как бы мы ни парились, понять что-либо по-настоящему не сможем никогда?

— Примерно так.

— Возьму на заметку… При случае так и скажу преподу на экзамене, что, мол, увы… объективная картина мира непознаваема, а своей субъективной картинкой грузить вас не вижу смысла. Так спать охота… Сегодня с интересным типом познакомилась. Красавчик. Но сволочь, конечно же.

— Что-то уж больно категорично.

— Зато по делу. Все красавчики — козлы.

Подружка пожала плечами, но спорить не стала.

После университета Лера успела поспать часов шесть, пока будильник со всей своей механической безжалостностью не напомнил ей о том, что пора на работу…

4

Ночная смена прошла без приключений.

В семь утра прогремел московский поезд. Значит, скоро домой и два выходных, спи — не хочу!

С поезда зашли всего четыре человека. Трое держались вместе, дружно и весело. Отдельно устроился за столиком мужчина средних лет. Заказал кофе, омлет и бутерброды с красной рыбой. Лера поставила заказ на столик, развернулась и вдруг услышала за спиной:

— Девушка, я вижу, у вас клиентов не густо… Может, составите мне компанию?

И этот туда же. В Москве женщины закончились, что ли?

— Извините, я на работе.

— А, понимаю…

Ну вот, ещё двадцать минут… пятнадцать… десять… пять… пора домой!

Лера переоделась и пошла через зал на улицу.

— Девушка, ваша смена уже закончилась? Тогда, может, всё-таки кофе?

Просто дежавю какое-то.

А почему бы и нет? К хорошему быстро привыкаешь. К бесплатным завтракам вот, например… Когда и накормят, и комплиментов наговорят, и ничем не обязана… Она оглянулась.

— Вы хотели что-то спросить?

— Я хотел угостить вас чашечкой кофе. С чем вы предпочитаете?

— Спасибо, конечно, но…

— Не волнуйтесь, я не маньяк. Просто вижу, что вы после смены, устали, вот и предложил подкрепиться. Это не запрещено? Или вы торопитесь?

— Ладно, на чашку кофе времени хватит… — Она присела за столик.

К первой паре точно успеет. А даже если нет — не велика беда.

Это всё бессонная ночь. И какое-то странное зудящее любопытство… Как-то неспроста это всё…

Но опасности нет, опасность она умеет чувствовать.

Посетитель жестом подозвал Валентину.

— Девушка, два кофе, пожалуйста! И… что-нибудь из выпечки.

Валентина принесла кофе с круассанами и посмотрела на Леру ещё более неодобрительно, чем вчера.

«А что я?! — взглядом ответила ей Лера. — Я, что ли, их приглашаю?»

— Надеюсь, у вас не будет неприятностей, вы ведь уже не на работе? — заботливо поинтересовался источник этих самых неприятностей.

— Надеюсь, — как можно более беззаботно сказала Лера.

— Тогда давайте познакомимся. Меня зовут Аркадий Михайлович.

— А меня Лера.

— Прекрасное имя!

Лера впервые внимательно посмотрела на мужчину. Возраст, что называется, средний. Но держится молодцом, подтянутый, энергичный. Глаза умные, слегка насмешливые. Седина широкими светлыми прядями серебрится в короткой ухоженной бородке, на висках, да и всю его каштановую гриву сплошь пронизывают белые ниточки… Всё-таки мужчины седеют куда эстетичнее, чем женщины. Нос тонкий, ноздри чуткие, мгновенно выдают перемену настроения… Интересный тип. А вот маньяк или нет — разберёмся.

— А знаете, Лера, вы мне кого-то напоминаете… Словно я видел вас раньше. Вам не кажется?

— Как-то нет.

— А вот мне всё-таки кажется, что видел. — он смотрел внимательно, словно и правда вспоминал.

— Мало ли вы встречали официанток…

— Нет-нет, вы не поняли… не в кафе… Точно, вспомнил! На платформе! Вы ждали электричку, и я сразу обратил на вас внимание… Вы были в таком… длинном синем платье…

— В длинном синем платье? — Лера подумала, что дежавю, похоже, не только не собирается заканчиваться, а прямо-таки нагло набирает обороты. Или она совсем отстала от жизни, а в Москве уже давно всех девушек охмуряют только «длинным синим платьем»? И правда, чего фантазию напрягать? А может, это пароль такой? — Вы уверены, что именно в синем?

— Да-да, практически васильковом!

— С белым кружевным воротничком? — уточнила Лера.

А вот тут он опешил.

— Да… — медленно ответил посетитель и как-то странно на неё посмотрел.

— И ещё была маленькая белая сумочка, правда? — как ни в чём ни бывало продолжала Лера.

— Да… — а этого он, похоже, совсем не ожидал. — А откуда вы знаете?

— Что знаю?

— Про белую сумочку… — Аркадий Михайлович вдруг поставил чашку, отстранился от стола и посмотрел на Леру совершенно другими глазами. Не осталось в них уже светского интереса, интеллектуальной внимательности, того беса, который в ребро (а ведь он там был, точно был всего минуту назад). Теперь он смотрел на Леру с изумлением, даже со страхом, как школьник, перед которым фокусник только что распилил живую тётеньку, и ещё с какой-то беззащитностью, что ли, словно эта тётенька была не ассистентка фокусника, а его родная бабушка… и ещё неизвестно, сумеет ли фокусник вернуть всё как было.

— Откуда я знаю про белую сумочку? — переспросила Лера.

А вот интересно, если войти в роль и продолжить этот спектакль, что тогда?

— Так это же была моя сумочка… — сказала она, ­­– которая очень подходила к синему платью с белым кружевным воротничком.

— Правда?

— Ну конечно! Это же так красиво!

— Да, очень красиво, — вздохнул Аркадий Михайлович то ли грустно, то ли облегчённо. Судя по всему, воображаемый фокусник сумел собрать воображаемую бабушку обратно, а вот радоваться этому или нет, пока было неясно.

— Так что же вы не подошли ко мне на платформе? — Лера взяла инициативу в свои руки.

В ней проснулся азарт. Раньше по отношению к мужчинам она чувствовала себя больше дичью, впрочем, в хорошем смысле… в том плане, что задача мужчины — охмурить девушку, а задача девушки — не позволить ему этого. А сейчас, пожалуй, инициатива внезапно перешла к ней. Что делать, она не знала, поэтому начала без всякой системы дёргать за те ниточки, что попали в руки.

— Почему не подошёл? Не мог…

— Почему?

— Вы стояли на другой стороне, между нами были пути. К тому же вы-то меня не заметили… а потом сели в электричку и уехали, — произнеся знакомый, явно знакомый и многократно повторенный текст, мужчина, похоже, успокоился.

— Жаль, что я вас не заметила, — неожиданно для самой себя сказала Лера. — Вы очень интересный собеседник.

— Да нет, ну какой из меня собеседник… особенно с девушками. При вас я вообще теряюсь. Но всё-таки мне кажется, что я видел вас раньше…

— Конечно, на платформе, в синем платье.

— Нет, в другой раз, на море, кажется, в Геленджике… Я загорал на песке, а вы вышли из воды, словно Афродита из пены морской…

— В жёлтом купальнике?

— Да откуда вы знаете про жёлтый купальник?! — испуганно вскрикнул посетитель.

— Ну… я же в нём была. Внутри, понимаете? И цвет такой… похож на одуванчиковый, солнечный, да?

— Да…

— Видите, мы действительно встречались, — подытожила Лера.

— Этого не может быть… — на него жалко было смотреть.

— Всё может быть, — ответила Лера, пытаясь вспомнить, есть ли у них в аптечке валидол… на всякий случай.

Но Аркадий Михайлович справился сам, без валидола. От откопал в недрах своего артистизма новый взгляд — взгляд следователя — и упёр его в Леру.

— Кто вам рассказал про меня?

— Мне. Про вас. Никто. Никогда. Не рассказывал, — честно ответила Лера.

— Тогда что вам от меня надо?

— Мне — от вас?! — тут уже Лера подскочила. — Я что, сама пригласила вас «на чашечку кофе»? Или это я начала игру в дурацкие воспоминания «где же я вас видел?»

— Успокойтесь… — Аркадий Михайлович смягчился. — И всё же я не понимаю…

— Чего?

— У вас что, только один купальник?

— Какая вам разница, сколько у меня купальников?!

— Так вы же сразу сказали: «жёлтый».

— Допустим, в Геленждике я была в жёлтом.

— Открытом или закрытом?

— В смысле?

— Купальник был открытым, из двух частей… или наоборот?

— А, поняла… В закрытом.

— Слава богу!

— Что — слава богу?

— Это были не вы!

— Так кого же вы видели?

— Не вас. Мы с вами никогда раньше не встречались.

Похоже, Аркадий Михайлович был доволен результатом. А вот Лера решительно ничего не понимала.

— А в синем платье? На платформе? — спросила она.

— Ну мало ли синих платьев!

— А белая сумочка?

— Хорошо, опишите мне вашу белую сумочку.

— Небольшая такая, прямоугольная…

— Вот! Вы сказали «прямоугольная», а та была со скруглёнными углами!

— То есть на платформе тоже была не я?

— Да.

— А почему вы только что пытались доказать мне обратное?

— Я перепутал вас с другой девушкой.

— Перепутали? То есть мы с вами никогда раньше не встречались?

— Никогда.

Почему-то Лере стало обидно. Она забыла даже о том, что ей давно пора бежать в универ. Хотелось понять, почему этот человек, который только что пытался с нею познакомиться (хотя, если честно, шансов на продолжение знакомства у него никаких не было), вдруг испугался и, кажется, уже ждёт, когда же она покинет его столик. И что это за синее платье, в конце концов? Может, он действительно маньяк, убил девушку в синем платье, ну и двинулся на этой почве? Или сначала двинулся, потом убил… Кстати, а тот, вчерашний парень, тоже маньяк?

— Я не понимаю… — начала она.

— Это я не понимаю, — возразил он.

— Чего?

— Что вам от меня надо?

— Просто мне кажется, что я вас где-то видела раньше… — попыталась импровизировать Лера.

— Вы на что намекаете?

— Ни на что я не намекаю.

— Вы что, хотите со мной… — он удивлённо поднял брови.

— Боже упаси! — искренне воскликнула она.

— А вот это невежливо с вашей стороны.

— Да? А говорить, что вы видели совершенно другую девушку в синем платье — вежливо?

— Но ведь это были не вы.

— И что с того?

Он откинулся на стуле и снова внимательно на неё посмотрел. Теперь это был взгляд исследователя, открывшего новый неизвестный вид насекомых и уже прикидывающий, на что потратит премию.

— Скажите честно, у вас ведь вообще нет синего платья, а? И никогда не было?

— Да, у меня никогда не было синего платья. — она смотрела прямо ему в глаза.

— И белой сумочки никогда не было?

— Никогда не было.

— И жёлтого купальника?

— И жёлтого купальника.

— Тогда откуда вы про всё это знаете?

— Честно?

— Да.

— Тогда взаимно. Я признаю, что у меня ничего этого не было, я просто вам подыгрывала в вашем же спектакле. А теперь вы скажите, какой в этом всём смысл? Это что, пароль? Условный знак?

— Нет, ну какой же это пароль…

Вдруг Аркадий Михайлович подпрыгнул на месте, хлопнул себя ладонью по лбу и просиял:

— Ну, конечно же, я всё понял!

— Что вы поняли?

— Вы видели Артёма!

— Какого Артёма?

— Моего сына!

— Вы в своём уме?

— Он должен был приехать сюда вчера, вчера утром! Вы же работали вчера утром?

— Да…

— Он наверняка заскочил сюда с поезда!

— Сюда многие заскакивают.

— Значит, вы ему понравились!

— Кому?

— Моему сыну, Артёму! Он, конечно, пытался с вами познакомиться, ну и наговорил всяких глупостей про синее платье, белую сумочку и так далее…

— Так это был ваш сын?! А я-то думала, мода такая в Москве — всем девушкам рассказывать про длинное синее платье и цыплячий купальник.

— Не обижайтесь на него, он очень хороший мальчик, он никогда бы себе не позволил…

— Вы, кажется, его последний раз в детском садике видели… Так вот, он слегка подрос с тех пор.

— Да, вымахал таким красавцем! — с нескрываемой гордостью произнёс Аркадий Михайлович.

— С фантазией у вашего красавца туговато… Впрочем, яблочко от яблоньки, как известно…

— Напрасно вы так о нём… и обо мне… Вы же ничего о нас не знаете!

— И знать не же-ла-ю!

Тут Лера поняла, что вот она, та самая пауза в разговоре, которая предназначена для жирной и окончательной точки.

— До свиданья!

Входная дверь мягко чавкнула вослед.

5

Наконец-то закончились бесконечные тоскливые пары в универе. Теперь только ужин, душ — и спать! Впрочем, можно и без ужина… и без душа. Просто поспать, хотя бы немного. Хорошо, что бабушка куда-то испарилась, не иначе отправилась по подружкам сплетни собирать…

Да, и обязательно надо выключить телефон, чтобы никто не разбудил…

Но именно в тот момент, когда Лера уже коснулась аппарата, чтобы отключить его, он вдруг задёргался и зачирикал дурацкую (пора бы сменить!) мелодию из этого, как его, фильма… Лера чуть с дивана не упала.

— Алё… — сонно сказала она.

— Слушай, ты чем мужиков привлекаешь, а? — послышался бодрый, хотя и слегка раздражённый говорок Валентины.

— Каких мужиков? Я спать хочу… одна, между прочим…

— Ага, ты там, значит, дрыхнешь, а я отдувайся!

— Да подрыхнешь тут с вами… А что случилось-то? — Эх, всё пропало, теперь точно не уснуть.

— Явился твой, надо полагать, поклонник, требует тебя, аж трясётся весь! Если б я до тебя не дозвонилась, пришлось бы скорую вызывать.

— Какой ещё поклонник? Ты в своём уме? У меня же нет никого… чем хочешь клянусь…

Внезапно вместо Валентины в трубке зарокотал тревожный мужской голос:

— Это всё похвально, конечно, но у меня к вам вопрос жизни и смерти!

— Кто это?

— Аркадий Михайлович. Помните меня?

— Ах да, в синем платье на жёлтый купальник! Такое не скоро забудешь…

— Лера, мне не до шуток! Лера, вы можете сейчас подойти в кафе? Или в любое другое место, но прямо сейчас?

— Вы с ума сошли? Что вы себе позволяете?!

— Лера, это очень важно! Если боитесь, придите с папой, с братом, я не знаю… с нарядом полиции, наконец! Мне очень надо с вами поговорить.

— Ладно… — похоже, его действительно сильно припекло. — Сейчас подойду. В кафе.

— Спасибо вам, спасибо большое! Я жду! — не иначе как упал на колени и покрывает трубку поцелуями…

6

В «Импресьоне» было полно народу, официантки бегали как заведённые. Валентина с укоризненным видом протирала за стойкой фужеры. С таким выражением лица в полиции нравов надо работать, а не в круглосуточном кафе…

За столиком у двери (под «Флейтистом» Мане) сидел бледный, взъерошенный Аркадий Михайлович. Как только Лера вошла, он вскочил и чуть не налетел на неё. Потом опомнился, подбежал к стойке, схватил меню, жестом пригласил за столик.

Лера пожала плечами в ответ на Валентинины сдвинутые брови и пошла за Аркадием Михайловичем.

— Лера, я вас потревожил, вы, наверное, не ужинали… — скороговоркой начал он. — Закажите, пожалуйста, что хотите… за мой счёт, конечно…

— Вы только за этим меня выдернули из дома?

— Нет, ну что вы! Просто пытаюсь, как могу, вас задобрить.

— Да что случилось-то?

— Это долгий разговор… Закажите себе что-нибудь, а потом я всё объясню.

— Я ничего не хочу.

Он встал, пошёл к стойке.

— Валентина, пожалуйста, принесите то, что любит эта партизанка, а мне бифштекс, жареный картофель, селёдочку, салат «Нежность», зелёный чай.

— Судя по всему, аппетит у вас ещё есть. Значит, всё не так плохо… — заметила Лера, когда он вернулся за столик.

— Что вы понимаете! Но не умирать же с голоду. Я с утра на ногах, так и не ел толком.

— Ну ладно, рассказывайте уже, что случилось.

— Лера, тут такое дело… Я и мой сын, Артём… ну вы его видели… Вы ведь его видели?

— Возможно.

— Вот его фотография, — мужчина протянул небольшой снимок, с которого мило улыбался вчерашний посетитель. — На всякий случай спрошу ещё раз — вы видели здесь вчера этого человека?

— Да. Он мне тоже вешал лапшу про синее платье.

— Забудьте про синее платье, — поморщился Аркадий Михайлович.

— Если я забуду про синее платье, мне о нём больше нечего вспомнить.

— Это Артём, мой сын. А ещё у нас с ним общий бизнес… Проще говоря, мы партнёры. Он приехал сюда открывать магазин. И пропал.

— Сочувствую.

— Дело в том, что вы последняя, кто его видел.

— Это вряд ли. Когда я уходила домой, он ещё оставался в кафе.

— Я разговаривал с этой вашей… Валентиной. После вашего ухода он сразу расплатился и ушёл.

— И что? Вы меня в чём-то подозреваете? Я ушла в универ и была там до конца занятий. Педагоги могут подтвердить. Потом перекусила, вздремнула часа четыре и пришла на смену. Впрочем, зачем я вам это рассказываю? Я не видела больше вашего Артёма.

— Верю. Но вы с ним разговаривали. Он не говорил, куда собирается пойти?

— Нет.

— Он не спрашивал о городе? Может, про достопримечательности?

— Нет.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить…

— Как ни банально это звучит, но его интересовало только синее платье. И жёлтый купальник. Наверное, пошёл на пляж.

— В мае? Вы шутите?

— В конце концов, вы должны лучше знать своего сына. Может, он напился, проиграл все деньги в казино и передумал открывать магазин?

— Он не пьёт, не играет в казино и не меняет своих планов.

— Просто идеальный мужчина! Как же повезло его жене!

— Он не женат.

— Прям даже странно, куда бабы смотрят!

— Вы же почему-то не клюнули на него…

— Естественно, не клюнула! На этого богатого самовлюблённого идиота, который думает, что стоит блеснуть «ролексом» из-под дорогого пиджака и рассказать про то, что «я вас где-то видел», так девки штабелями и уложатся!

— Девки уложатся, говорите?

— Ах да, извините, я опять забыла, что он ваш сын…

— А это действительно мысль…

— Вы о чём?

— О девках. Где у вас тут есть девки?

— В каком смысле?

— Ну, в смысле, шлюхи…

— Я вас, может, разочарую, но борделя в нашем городе нет. По крайней мере, мне ничего об этом не известно.

— Естественно, вы же порядочная девушка… Но в наше время это скорее исключение, чем правило…

В этот момент Валентина принесла заказ.

— Я бы попросила не обобщать!

— Простите, мадам, я никак не хотел вас обидеть.

Перед Лерой Валентина поставила два её любимых салата и стакан свежевыжатого апельсинового сока.

— Подкрепись-ка витаминами, — сказала она Лере неожиданно ласково, даже с участием. — Что тебе ещё принести? Чай или кофе будешь?

— Вот бы узнать, как скоро я до кровати доберусь… Чай, пожалуй, можно.

— Ну так вот, что касается Артёма, — продолжал Аркадий Михайлович. — Седьмого числа он должен был снять номер и ждать меня в гостинице «Оружейная башня».

— И что?

— Он там даже не появлялся. А должен был прийти сразу же, как приехал. Всё, что мы знаем, это то, что он заходил сюда.

— Допустим.

— Он пытался познакомиться с вами, но вы его отвергли.

— Естественно.

— Отсюда до «Оружейной башни» полчаса неспешной ходьбы.

— Так.

— Он туда даже не заходил.

— И что из этого следует?

— Боюсь, что с ним что-то случилось.

— А при чём здесь я? Обратитесь в полицию.

— Разумеется, я у них уже был, написал заявление… Но они пока ничем помочь не могут. И я вспомнил, что вы тоже его видели… Решил поговорить с вами, вдруг вы что-то знаете…

— Как видите, я не сильно вам помогла. Кстати, а в больницу вы заходили?

— В больницу? Хотите сказать, что у вас на весь город только одна больница?

— Ну не на весь город, а на Исторический район, где мы сейчас находимся.

— Идёмте!

— Куда?

— В больницу! Давайте доедайте — и пойдёмте! — он бесцеремонно придвинул к ней стакан сока.

— Я-то здесь при чём?!

— Без вас я больницу не найду. Вы всё здесь знаете, вы мне покажете… Мне бы только отыскать моего мальчика!

Через несколько минут они быстрым шагом шли по городу.

7

Париж времён импрессионистов заканчивался сразу же за стеклянными дверями «Импресьона», и начинался маленький провинциальный город Соломенск.

Вечерело. В бревенчатых одноэтажных домах Исторического района зажёгся свет… Интересно, как причудливо иногда сочетаются в пространстве вещи разных эпох. Например, резные деревянные наличники и пластиковые стеклопакеты в них…

Теплынь, несмотря на первую половину мая, стояла летняя. Вдоль заборов частного сектора светились в траве пушистые шапочки одуванчиков.

Лера с Аркадием Михайловичем вышли на Часовую улицу. Пришлось сделать крюк, поскольку на Складской опять всё перекопали…

Цвела черёмуха. Её нежные белые соцветия благоухали по всей улице. Но ещё больше было цветущих вишнёвых деревьев — практически в каждом дворе. Вся Часовая тонула в садах, словно в шапках белых облаков, опустившихся отдохнуть на землю.

— Знаете, почему улица называется Часовой? — спросила Лера.

— Откуда же мне знать? Наверное, на ней часовщики жили?

— Нет. Просто здесь отовсюду видны часы на крепости, — она показала рукой в сторону кремля, виднеющегося впереди.

— Я вижу только башню.

— Конечно, сейчас вечер. Часы днём видно.

— Они что, солнечные?

— Нет, обычные. И потом, это северная сторона.

— Ну да, конечно…

С Часовой свернули на Северный вал, пересекли небольшую речку и пошли вдоль Бежицкого монастыря.

— Без вас я бы тут точно заблудился… Опять башни, — заметил Аркадий Михайлович. — Монастырь, что ли?

— Да. Успенский Бежицкий женский монастырь. Может, Артём ваш в поисках женского общества сюда тоже заходил?

— Не думаю.

— Тогда идём дальше.

За монастырём они пересекли по диагонали большой сад, перешли Аптекарскую улицу и через некоторое время вошли в приёмный покой Бежицкой больницы.

Здание, бывшее в свои лучшие времена богатым купеческим особняком, теперь всем своим видом показывало, что эпоха его расцвета давно закончилась. Колонны и пилястры взывали о реставрации, сохранившуюся лепнину густо засидели мухи. Слабо освещённые чахлыми лампами своды навевали мрачные мысли…

Какое счастье, что кто-то ещё, кроме Леры, узнал парня на фотографии, которую всем показывал Аркадий Михайлович.

— Да, вроде этот, поступил вчера с отравлением клофелином, — сказала медсестра в приёмном покое.

— Жив? — выдохнул Аркадий Михайлович.

— Жив, не волнуйтесь, откачали…

— Где он?

— Сейчас, подождите, я врача позову.

8

— А вы что же, родственники? — спросил молодой высокий врач в старомодных очках.

— Да, я его отец, — откликнулся Аркадий Михайлович.

— Очень хорошо, а то у нас возникли затруднения с этим пациентом.

— Какие затруднения?

— Дело в том, что у него ретроградная амнезия. Он ничего не помнит. И документов при нём не обнаружено.

— Как же так? У него были при себе все документы.

— Может, и были, да сплыли…

— А как он к вам попал?

— Позвонили добрые люди, попросили забрать алкоголика из парка. Бригада приехала, сразу в реанимацию, еле откачали. Клофелинщицы в городе завелись, так их растак. В полицию уже позвонили. Только бесполезно это — пострадавший-то совсем ничего не помнит.

Они подошли к палате.

— Только на пять минут, — предупредил врач. — Если бы не требовалось установить личность, вообще сегодня к нему не пустил бы.

— Хорошо.

В палате кроме Артёма было ещё пять человек. Двое тихонько играли в шахматы у окна, один читал под ночником книжку, остальные спали. Артём лежал на крайней койке. От его вчерашнего лоска не осталось и следа. На щеках темнела щетина, причёска растрепалась, одет он был в больничную пижаму. Затравленный взгляд остановился на посетителях. Аркадий Михайлович осторожно подошёл к постели.

— Артём, ты меня узнаёшь?

«Да… Да-да-да… Меня зовут Артём! А это…»

Артём выдохнул полувопросительно:

— Папа?

— Ну, слава богу! — радостно воскликнул Аркадий Михайлович.

— Слава богу! — облегчённо вздохнул врач, протирая очки полой халата.

— Папа, где я? — спросил Артём.

— В больнице, дружок, пока в больнице…

— Это я понял. А что за город?

— Соломенск.

— А где это? Папа, как я тут оказался? Почему я не в Москве?

Москва пришла в голову совершенно внезапно. Артём попробовал мысленно зацепиться за это слово. Москва… Москва — его город. Скрипучие качели во дворе… Пустырь за гаражами… Коричневая собака с добрыми глазами. Он носил ей во двор куски колбасы из холодильника… У неё одно ухо смешно приподнималось, когда она смотрела, наклонив набок голову…

— Что со мной, папа?

— Это долгая история. Доктор говорит, у тебя частичная потеря памяти… Скоро ты всё вспомнишь и сам ответишь на свой вопрос.

— А вы кто? — Артём упёрся взглядом в Леру.

— Это Лера, — ответил Аркадий Михайлович, — Ты её тоже потом вспомнишь.

— Лера, кто вы? Я вас знаю? Я вас совершенно не помню.

— Вы бы меня и без амнезии не вспомнили. Я официантка в кафе «Импресьон».

— Лера помогла мне тебя найти. Она последняя, кто тебя видел до этого… — сказал Аркадий Михайлович.

— Уверена, что не последняя, — с нажимом произнесла Лера. Ей совсем не хотелось оказаться в этой истории крайней. — Просто вы других ещё не нашли.

— Официантка? — пытался вспомнить Артём. — А что, разве мы с вами разговаривали?

— Насколько я помню, да.

— И о чём же я мог разговаривать с официанткой?

— О, вы мне рассказывали очень интересную историю о том, что мы с вами раньше вроде бы встречались, и как вас потрясло моё длинное синее платье, и…

Тут Лера почувствовала, что Аркадий Михайлович как-то очень уж крепко взял её за руку, и, похоже, если она не прекратит молоть чепуху про это дурацкое платье, он точно ей что-нибудь невзначай сломает.

— Ничего не помню… — откинулся на подушку Артём и снова уставился в потолок.

— Думаю, на сегодня хватит… — сказал врач и стал выпроваживать посетителей из палаты. — Сможете восстановить паспортные данные и номер медицинского полиса?

— Да, разумеется, у меня всё сохранено в электронном виде… на всякий случай, — ответил Аркадий Михайлович.

— Вот и славно. Тогда жду вас завтра. Кстати, у вас больше никто не пропадал?

— Нет, а что?

— Да так… Тут вчера ещё одного привели… Говорит, что «княжий человече», и что послали его к Иоанну Велирукому… и ещё чуть не табун лошадей с ним был. Но сам дикий какой-то парень: от машин шарахается, на дома смотрит, крестится — короче, психиатрия. И одежда на нём странная, вроде как старинная. Может, артист какой, не знаю…

9

— Лера, я провожу вас. И не возражайте, уже поздно. Да и у психов, видимо, сезонное обострение, — объявил Аркадий Михайлович, когда они вышли на улицу.

— Да как хотите… Только если начнёте намекать на чай и так далее, оставлю вас на растерзание своей бабушке, она вас до утра не отпустит, будьте покойны. Очень любит свежих собеседников.

— Надеюсь, она их не ест?

— Нет, не ест, но крови попьёт изрядно.

— Тогда чай отменяется.

— Вот и договорились.

— Лера, у меня к вам просьба.

— Какая?

— Пожалуйста, забудьте наконец про это синее платье!

— Почему?

— Потому, что эта история не имеет к вам никакого отношения.

— А к кому имеет?

— Только ко мне.

— А к Артёму?

— Знаете, когда началась эта история, его ещё и на свете не было… И вообще…

— Что?

— Ничего. Замнём для ясности, как говорится…

Дальше шли молча.

Нет, он не мог ей этого рассказать. Это было только его, глубоко личное, дело.

Хотя история была на самом деле, наверное, банальная. Около тридцати лет назад он действительно увидел на платформе девушку в длинном синем платье. И просто потерял голову. Это была любовь с первого взгляда. Девушка была идеальна. Вокруг сновали толпы девчонок в мини-юбках, блестя коленками, (тогда это вдруг модно стало), а она стоит в длинном платье, как из другой эпохи. И белый кружевной воротник, и сумочка… Но это неважно… Главное — её лицо. Она была как королева среди черни: такие одухотворённые черты, такая посадка головы! Он готов был броситься к ней через пути, но тут подошёл поезд, и видение исчезло. А потом, почти через год, он внезапно встретил её на пляже. Тогда они и познакомились. Девушку звали Мила. Это была первая любовь, первая близость и первое расставание. Роман оказался исключительно курортным: Мила была замужем.

А потом в его жизни появилась Марина. Марина стала для него всем, на ней он женился, она родила ему сына — Артёма. Но Марина умерла, когда Артёму было пять лет… И на этом любови в жизни Аркадия Михайловича закончились. Он никого больше так не полюбил. Никогда.

Однако молодой организм требовал своего. И Аркадий уговорил себя, что на Марине свет клином не сошёлся, что надо жить дальше… Но что-то в нём умерло вместе с женой. Когда он в первый раз после ухода Марины попытался познакомиться с новой девушкой, то почему-то вспомнил Милу, её молодой задор, её синее платье… Марину вспоминать не мог, слишком было больно… Поэтому вспомнил Милу. И больше для себя, чем для девушки, стал рассказывать про это синее платье, в котором она якобы была. И она подхватила игру, ей это понравилось… Потом была другая девушка — и всё та же история… Девушки делали вид, что верят… Начинались какие-то отношения, конфеты-букеты… Для них это было серьёзно, а для Аркадия нет. Он смотрел на них, представлял Милу, а любил только Марину… Шизофрения какая-то… но иначе ничего не получалось… Так и продолжал крутить в голове то старое кино… путал имена… Ну и в конце концов ни одна девушка не выдерживала этого, и они расставались. По большому счёту, Аркадию Михайловичу уже было всё равно…

Разве такое расскажешь? Ловелас-однолюб… Так бывает?

И с Артёмом курьёз вышел. Аркадий растил его один. А ухаживая за девушками, частенько брал малыша с собой в кафе, в рестораны, на прогулки… Девушки умилялись, Артёмке тоже нравилось. Ну вот, видимо, он и наслушался историй про синее платье… И поленился сочинить свои.

Но у Аркадия была Марина, у него остался сын… а у Артёма так никого и нет…

Собственно, этот город, Соломенск… Это её город, Марина отсюда приехала в Москву. Поэтому, когда разговор зашёл о филиале магазина, Аркадий Михайлович решил начать с Соломенска, вроде бы для Марины, в память о ней… Соломенск Марине часто снился, она рассказывала, что во сне летает над своим городком.

А когда Артём пропал, Аркадий Михайлович даже подумал было, что это она… ну как бы забрала его… Глупо, конечно, ведь ни в какую мистику никогда не верил, а тут испугался…

Лера остановилась у калитки, ведущей к бабушкиному дому.

— Ну что ж, вот вы меня и проводили, спасибо…

— Не за что.

— Удачи вам и вашему Артёму!

— Спасибо… Спасибо, что помогли найти его…

— До свиданья! — она скользнула за калитку, пробежала по дорожке к дому и уже через минуту засыпала за столом, с кружкой чая в руке, слушая бабушкины нотации о том, как опасно гулять по городу одной в столь поздний час.

ГЛАВА ПЯТАЯ
К чёрту сопли! Перемирие!

1

«Надо бы навестить своих, что ли…» — подумала Тася и купила билет в Москву.

О эта старая коммунальная кухня! Сколько она видела, сколько слышала!

Здесь вершились судьбы людей, семей, а также ближних и дальних родственников. Окно, выходящее во двор… Сколько поколений женщин, распахнув раму и навалившись грудью на подоконник, громогласно и повелительно звали со двора дочек и сыновей… Газовая плита, к которой, упаси боже, не подходи, пока маленькая… зато уж потом хочешь не хочешь, а не отойдёшь… Старая крашеная-перекрашеная табуретка, на которую кто только не взбирался, рискуя свернуть себе шею, развешивая бельё на верёвки под самым потолком.

Мама с папой опять в командировке, Лика в институте. Всё как всегда.

Бабушка Вера сидит возле старой зелёной лампы, в уголке, шьёт пёстрые лоскутные коврики.

Технология простая: из кусков материи сначала сшиваются разноцветные жгуты примерно в палец толщиной, которые затем сплетаются в длинные косы. А уже потом косички закручиваются вокруг небольшой круглой подушечки, прихватываются нитками, закрываются с изнанки подкладкой — и всё, коврик готов. Тася с детства наблюдала, как их шьёт бабушка Вера. Одна ткань сменяет другую, тянется в косе, пока не кончится, и тогда появляется следующая… Поэтому косичка начинается в одном составе, а к окончанию своему приходит совершенно с другими тканями. И так весь коврик от центра к периферии постепенно меняется в цвете.

Так вот оно что… Вот что Тасю зацепило у бабушки Рины: коврики были точно такие же!

Тася присаживается рядом с бабушкой.

— Бабуль, тебе лоскутов ещё надо?

— Да нет, Тась, спасибо, мне соседи много надавали, ещё лет на двадцать хватит, — смеётся бабушка. — Как ты там? Работаешь?

— Ага.

— Замуж опять не надумала?

— Да ты что, я ещё с того раза не отошла.

— Ну, люди разные встречаются. Там, в глубинке, народ-то душевнее, чем в Москве. Неужто никого не встретила?

— Да некогда мне… — Тася подсаживается поближе. — Бабуль, а расскажи, где ты родилась?

— Чего это ты вдруг? — удивляется бабушка.

— А вот ты никогда не рассказываешь, отмалчиваешься, когда спрашиваю… А мне же интересно!

— Ну не в Москве я родилась…

— Это я знаю. А где?

— Ой, ты не поверишь… — вдруг оживляется бабушка Вера. — Вот ты сейчас куда уехала?

— В Соломенск.

— Ну так вот, а я там родилась.

— Правда?

— Да, у нас домик был маленький, деревянный. Корова там, овцы, куры… целое хозяйство. Ну хорошо жили…

— А как ты в Москве оказалась?

— Думала, что умная. В институт поступать поехала.

— И что?

— И поступила. В театральный. Конкурс был огромный… а я прошла. Красивая была, весёлая…

— А что дальше?

— Три года отучилась, как положено… А дальше-то всё и понеслось… Ну вот как это бывает… Встретила мужчину, учёного… Он из Кореи приехал какой-то доклад делать, что ли, на конференцию научную. И чем понравился, не знаю. А ведь понравился, хоть и не наш. Смелый он был… а и беззащитный одновременно, добрый… Я так в нём это почувствовала.

— Да как же ты с ним встретилась?

— А он от своих сбежал, пошёл на Красную площадь гулять, хотел сам Москву посмотреть и вроде как заблудился… А тут я… Он меня на английском что-то спрашивает, а английский у него — примерно как у меня, на уровне средней школы. Ну мы и поняли друг друга. Я сдуру-то потащила его на Ленинские горы, думала Москву показать.

— И что?

— Что, что… Любовь! Это такая штука, которая нас не спрашивает… Вот маму твою и родила. Вишь какие вы у меня получились…

— А мама знает?

— Ну что ж, рассказывала я ей. Только я много-то рассказать не могу, быстро всё так случилось…

— А кореец?

— А у него там, оказывается, семья была… Вернулся на родину, как положено.

— А про ребёнка он знал?

— Нет, не успел. Да и не решило бы это ничего, только запутались бы совсем… Мама у тебя красивая, правда? И ты красивая, вся в неё.

— Значит, когда ты нас видишь, его вспоминаешь?

— Вспоминаю… иногда.

— И любишь ещё?

— Я вас люблю. А что было, то уже прошло.

— Бабуль, а почему ты в Соломенск больше не вернулась?

— Мать не пустила.

— Как не пустила?

— Сказала, чтобы с нагулянным ребёнком возвращаться не смела…

— И что?

— Осталась в Москве. Из института отчислили, из общежития тоже выставили… Нашла работу, где жилплощадь давали… Сложно было, конечно… В паспорт посмотрят, увидят, что я мать-одиночка с маленьким ребёнком, и не берут на работу…

— Почему?

— Вот и я их спрашивала — почему? И один кадровик честно ответил, что мне, как матери-одиночке, они должны по закону квартиру дать — а из каких фондов? Так лучше взять девушку без жилищных проблем.

— И что же?

— А я тогда паспорт сожгла.

— Как сожгла?! — опешила Тася.

— Ну почти сожгла. Испортила. В милиции сказала, случайно в костёр упал. И пошла новый оформлять, взамен утраченного. А как получила, дочку в паспорт вписывать не стала.

— А так можно?

— А кто его знает! Может, и нельзя, а жить-то надо… Пришла устраиваться на текстильный комбинат, паспорт чистый, без детей. Меня и взяли. Там всю жизнь до пенсии и проработала, на Трёхгорке-то, ты же и сама знаешь.

— А институт?

— Да уж какой там институт! Прокормиться бы… Помыкались мы по чужим углам… потом дали вот комнату в этой квартире, с тех пор здесь и живём.

— Бабуль, а ты на свою маму не сердишься?

— А за что?

— Ну что домой не пустила…

— Раньше злилась, конечно, а теперь… Понимаешь, она делала то, что считала нужным. Не хотела семью позорить. Сказала там всем, что я замужем и возвращаться сама не хочу.

— И ты не обижаешься?

— Да чего уж… Она помогала, продукты нам присылала, деньги… а сама так и не приехала.

— А ты хотела бы её увидеть?

— Ну… может быть… мать всё-таки… Да её уж и нет, поди…

— А по какому адресу был ваш дом? Может, я найду?

— Мукомольная, дом семь.

— Так Мукомольный район весь перестроили, частных домов не осталось.

— Значит, и наш домишко пошёл под снос… Ничто не вечно. А Любаня-то, может, ещё жива…

— А кто это?

— Сестра моя старшая. Она как раз замуж вышла, когда я тут с дитём осталась. Вот ради неё мать и не хотела позориться… Сказала, что младшая дочь выучилась и вышла замуж в Москве, а старшей там свадьбу устроила… Вроде как всё в порядке…

Бабушка Вера вздохнула.

Из соседской комнаты донеслись возмущённые голоса. Муж и жена крыли друг друга бесхитростным бытовым матом. Даже неинтересно.

— Они, /…/ говорят, /…/ принеси, /…/ справку! Да где ж я, /…/ её возьму, если, /…/ уже, /…/ и завода-то, /…/ нет! — орал старческий мужской голос, добавляя через каждое слово, редко через два-три, одно и то же матерное выражение.

— Да вот и узнал бы, /…/ у них, где, /…/! Что ж ты, /…/ не спросил? — визгливо отвечал ему женский, не забывая тоже слегка присаливать одним-двумя нецензурными словами вместо знаков препинания.

Эта музыка была знакома Тасе с детства. Она на ней, можно сказать, выросла. И с ней соседи разговаривали так же. И со своими детьми тоже. А дети взяли и выросли вполне приличными людьми.

— А где Аня с Даней? — спросила Тася бабушку.

— Да поразъехались. Даня уже давно, как в экспедиции мотаться начал, так и редко его видно… а недавно и Анечка съехала.

— Замуж вышла?

— Нет, говорят, в монастырь подалась…

— В монастырь?! Не может быть! Анька ж такая красивая всегда была…

— А что, в монастырь только страшных берут?

— Да нет… но прям не верится… Она ж такая умная, добрая… Детишек бы красивых нарожала…

— Ну, это кому как Бог рассудит…

— Да уж, семейка…

— Ой, ладно, бывает и хуже. А ведь хорошие ребята выросли.

— А родители?