Бесплатный фрагмент - Еще раз про любовь

На обложке: артисты театра Акко

Сложная была душа у библейской «блудницы» Рахав. Рахав до 52 лет жила абсолютно безнравственно.  Однако потом Рахав приняла веру евреев и стала женой их лидера — Иегошуа бин Нуна. Она родила дочерей, от которых впоследствии произошли на свет семеро пророков и пророчиц. Она сыграла немаловажную историческую роль. Она помогла предать хананейцев в руки евреев, облегчила осаду и взятие города Иерихо — «ключа» к Земле Обетованной. Иерихонские трубы — наверняка вспомнит каждый читатель, дойдя до этих строк…

Предисловие

Аиш в городе

Томительный и жуткий звук гонга, плывущий в ночном небе, возвещал о празднике сразу трех божеств.

В одном храме занимались бросанием живых младенцев в костер, в другом посвящали невинных девушек в жрицы Астарты, в третьем наносили себе увечья умеренной тяжести в экстазе служения Баалу.

Аиш был молод, совсем молод, даже возраста своего не знал, тогда считали по Лунам и по урожаям, можно было предположить, что он был рожден в такую-то луну такого-то урожая, но не более того. Кожаную перевязь отец ему повязал на правую руку, знак отличия, знак ответственности.

Он еще не вступил тогда в наследственное право, еще не был царем, да и старший брат был жив тогда, даже не предполагалось, что так все сложится.

Но движения его отличались несуетливостью, речь была правильная и продуманная.

ОН ВЫПОЛНИЛ ПОРУЧЕНИЕ СВОЕГО ОТЦА, С КОТОРЫМ БЫЛ ПОСЛАН В БОЛЬШОЙ ГОРОД, И ТЕПЕРЬ БЫЛ СВОБОДЕН.

ОН СПРОСИЛ У СЛУЖИТЕЛЕЙ АСТАРТЫ, ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ, И ЕМУ ОТВЕТИЛИ, ЧТО ПРИВЕЗЛИ НОВУЮ ПАРТИЮ СВЕЖИХ ФИНИКИЙСКИХ ДЕВУШЕК И ЧТО ЕСТЬ ПОРЯДОК ИХ ПРИЕМА В ЖРИЦЫ. ДЕВУШКИ МЕТАЛИСЬ ПО ХРАМУ С РАСПУЩЕННЫМИ ВОЛОСАМИ И РЕПЕТИРОВАЛИ ОБНАЖЕНИЕ ГРУДИ И НАНОШЕНИЕ СЕБЕ ЦАРАПИН С ПОМОЩЬЮ КРУГЛЫХ ГРЕБНЕЙ, — ДЕЙСТВО, КОТОРОЕ ДОЛЖНЫ БУДУТ ПРОДЕМОНСТРИРОВАТЬ, КОГДА ПОСВЯЩЕНИЕ НАЧНЕТСЯ.

— А КОГДА ОНО НАЧНЕТСЯ?

— КАК ТОЛЬКО У МОЛЕХА ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, ТАК ТУТ И НАЧНЕТСЯ.- ОТВЕТИЛ СКУЛЬПТОР, ВСТАВЛЯЯ ЧЕРНЫЕ АГАТЫ В ГЛАЗА ТОЛЬКО ЧТО ЗАКОНЧЕННОЙ СТАТУИ.- А ТЫ ОТКУДА?

— Я ВПЕРВЫЕ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ, — ОТВЕЧАЛ ЮНОША, — Я ВЫРОС В СТЕПЯХ.

— А, ТОГДА ТЕБЕ БУДЕТ ИНТЕРЕСНО, — ЗАВЕРИЛ СКУЛЬПТОР.

ОН СЛЕЗ СО СТРЕМЯНКИ И ОГЛЯДЕЛ СВОЕ ТВОРЕНИЕ. ТО БЫЛО ИДОЛИЩЕ ВНУШИТЕЛЬНЫХ РАЗМЕРОВ, НЕСКОЛЬКО НЕРОВНОЕ С БОКОВ, НО СИММЕТРИЯ НЕ ВОЛНОВАЛА ДРЕВНИХ.

ЮНОША ПЕРЕВЕЛ ВЗГЛЯД С ИДОЛИЩА НА УЧАСТНИЦ ТОРЖЕСТВА.

ОН УВИДЕЛ КРАСИВУЮ ДЕВОЧКУ, КОТОРАЯ ПРИШЛА ПОЗЖЕ ОСТАЛЬНЫХ И РАЗУЧИВАЛА ТАНЕЦ, КОТОРЫЙ УЖЕ ВСЕ ЗНАЛИ.

ОНА ДВИГАЛАСЬ С ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ НЕЛОВКОСТЬЮ И НЕ УМЕЛА ОБНАЖАТЬ ГРУДЬ, ДА ТАМ И ОБНАЖАТЬ НЕЧЕГО БЫЛО.

ПОДРУЖКИ, ПОД ПРЕДЛОГОМ, ЧТО ОНА НЕ НАНОСИТ СЕБЕ ДОСТАТОЧНО УБЕДИТЕЛЬНЫЕ ЦАРАПИНЫ ГРЕБНЕМ, ВЫРВАЛИ У НЕЕ ОРУДИЕ И СТАЛИ ИСЦАРАПЫВАТЬ ЕЕ САМИ. ОНА ЗАПЛАКАЛА.

ЮНОША ПОДОШЕЛ К ОРГАНИЗАТОРУ, ХУДОМУ ЖРЕЦУ, И СПРОСИЛ СКОЛЬКО СТОИТ ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ ПЛАЧЕТ.

— А СКОЛЬКО У ТЕБЯ ЕСТЬ? — ЗЛОБНО ПОИНТЕРЕСОВАЛСЯ ЖРЕЦ.- ОНА ДОРОГАЯ, ПРЕДУПРЕЖДАЮ.

ЮНОША ПРОТЯНУЛ ЕМУ СВОИ СИКЛИ, МОНЕТКИ И СЛИТКИ ТОГДА ОБОЗНАЧАЛИСЬ ОДИНАКОВЫМ СЛОВОМ, А САМЫЕ МЕЛКИЕ ДЕНЬГИ НАЗЫВАЛИСЬ СЭЛА И ГЭРА.

— ТЫ БЫ ЕЕ БЕСПЛАТНО ПОЛУЧИЛ, ДУРАЛЕЙ, НА ПРАЗДНИКЕ КАЖДЫЙ МОЖЕТ С НИМИ ДЕЛАТЬ ЧТО ХОЧЕТ! — СКАЗАЛ ЖРЕЦ, КОГДА ЮНОША УЖЕ ОТОШЕЛ В СТОРОНУ СО СВОЕЙ ДОБЫЧЕЙ. — ТЕМ БОЛЕЕ, ЧТО СЕГОДНЯ ПОЛНОЛУНИЕ И НАРОДУ ДОЛЖНО БЫЛО ОЧЕНЬ МНОГО.

ЮНОША ПОПЫТАЛСЯ ОБЪЯСНИТЬ ДЕВУШКЕ, ЧТО ОНА СВОБОДНА, МОЖЕТ ИДТИ КУДА ХОЧЕТ. оНА НЕ ПОНЯЛА ЕГО РЕЧЬ, ЗАДРОЖАЛА И ПРИЖАЛАСЬ К НЕМУ.

— ВАС НАПАИВАЮТ ВСЯКОЙ ДУРЬЮ, — ПРОИЗНЕС ОН, ПОГЛАДИВ ЕЕ ПО ВОЛОСАМ.- СКАЖИ, ТЕБЕ ЕСТЬ КУДА ИДТИ?

Она прижимала к своему лицу его правую руку — доверяла его руке. трогательная девчонка с масляным запахом волос — розовое масло, понял бы он, если бы разбирался в этом.

…Он хотел еще кого-нибудь спасти.

ОН ЗАШЕЛ БЫ В ХРАМ МОЛЕХА И ВЫКУПИЛ БЫ ОТТУДА ХОТЯ БЫ ОДНОГО МЛАДЕНЦА, ЧТОБЫ ПОДАРИТЬ ЕМУ ЖИЗНЬ.

НО ТАМ БЫЛО ЖЕСТКО: ЕСЛИ ОН НЕ ПЕРЕКИНЕТ МЛАДЕНЦА ТУДА, ГДЕ ЕГО ДОЛЖЕН ПОДХВАТИТЬ И ШВЫРНУТЬ В ОГОНЬ ВЕРХОВНЫЙ ЖРЕЦ, ТО ЕГО САМОГО ТУДА СТОЛКНУТ. ВИДЕЛ ОН ОДНАЖДЫ ТАКУЮ СЦЕНУ В ОДНОМ КАПИЩЕ.

ШАНСОВ ВМЕШАТЬСЯ НЕ БЫЛО.

…ДЕВУШКУ ШАТАЛО, ЕЕ ЦАРАПИНЫ САДНИЛИ,

…глаза ее были черны из-за расширенных зрачков, для красоты юным жрицам закапывали растение беладонна, и зрачки казались больше обычного.

ПОСРЕДИ ГОРОДА ШУМЕЛ БУРНЫЙ ПОТОК, НАД КОТОРЫМ ВОЗВЫШАЛАСЬ ФИГУРА — БОГИНЯ, УКРАШЕННАЯ ЦВЕТАМИ… В НЕЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛО ЧТО-ТО ВЛЕКУЩЕЕ, И МОЖНО БЫЛО ПОНЯТЬ, ОТЧЕГО ВСЕ ТАК СХОДЯТ С УМА ИМЕННО ЗДЕСЬ.

— ТУТ НИКТО НЕ ЦАРАПАЕТСЯ! И ТУТ РАЗДАЮТ ВЕНКИ ИЗ ЦВЕТОВ! ПУСТЬ МЕНЯ ПОСВЯТЯТ ЕЙ В ЖРИЦЫ, — ПРОИЗНЕСЛА ДЕВУШКА НА СВОЕМ, НЕ ПОНЯТНОМ ЕМУ ЯЗЫКЕ, И РИНУЛАСЬ В ТОЛПУ ЛИКУЮЩЕГО НАРОДА.

ЮНОША БЫЛ РАЗДОСАДОВАН, ЧТО НЕ СУМЕЛ ЕЕ УДЕРЖАТЬ… И РАД ЭТОМУ ОДНОВРЕМЕННО. ОН БЫЛ ЕЩЕ СЛИШКОМ МОЛОД, ЧТОБЫ ЧТО-ТО ПРЕДЛОЖИТЬ ЕЙ, КРОМЕ БАНАЛЬНОГО «ПОСВЯЩЕНИЯ» — ЛИШЕНИЯ ДЕВСТВЕННОСТИ. ОН ЕЩЕ НЕ МОГ СОЗДАТЬ СЕМЬЮ, ОН БЫЛ НИКЕМ. ОНА ВЕРНУЛАСЬ В СВОЮ СТИХИЮ — БУДТО РЫБА, УЙДЯ ОТ ЛОВЦОВ, ПЛЕСНУЛА И ПРЫГНУЛА В ГЛУБЬ ОЗЕРА И СНОВА ПОПЛЫЛА КУДА ГЛАЗА ГЛЯДЯТ. ОН ДАЖЕ ПОЧУВСТВОВАЛ ОБЛЕГЧЕНИЕ, ОН НЕ ЗНАЛ БЫ, КУДА ЕЕ ДЕВАТЬ, В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ.

— ЛАДНО, БУДЕШЬ ПОСВЯЩЕННАЯ — МОЖЕТ, ВСТРЕТИМСЯ КОГДА-НИБУДЬ ЕЩЕ, — СКАЗАЛ ОН. И ПОШЕЛ ОБРАТНО К СВОИМ ШАТРАМ, БАРАНАМ, ТЯГУЧИМ ПЕСНЯМ И РАЗДОЛЬНОМУ ЖИТЬЮ ЦАРСКОГО СЫНА.

ДОМАШНИЕ ИДОЛЫ В ИХ СЕМЬЕ НЕ БЫЛИ КРОВОЖАДНЫ. ОНИ ПИТАЛИСЬ ВИНОМ И МУКОЙ. С НИМИ ВПОЛНЕ МОЖНО БЫЛО УЖИТЬСЯ.

Как сложилась потом жизнь спасенной им девушки? Он не знал.

Рахав при исполнении

Рахав выпроводила посетителя, задернула золоченый шнур занавески, улеглась возле курильницы, где еще теплились воскурения. Надо бы отчитать Реуму, угольев много накопилось.

— Слушай, какова она? — неприлично хихикая, спросил царь Хацорский царя Содомского, который только что вышел из ее покоев.

— Не будь я уже царем, почувствовал бы себя царем этой ночью, — загадочно отвечал тот.

— Вот как! И это говорит владыка Содома и Гоморры! Что, так прекрасно обошлась с тобой эта женщина?

Тот сделал движение рукой, будто защищаясь от солнца.

— Не произноси ее имя, сделай милость! Я не способен даже слышать его.

— Да почему же это?

— Услышу — снова заведусь, всю страсть до судороги испытаю.

— Вот как! — прошептал завистливо царь Хацорский, — что ж, я уважу твое желание и не произнесу ее имени вслух.

— О, как я желал бы умереть, поцеловав еще раз ткань ее платья, — вздохнул содомский гость.

— Кого — ее? Рахав? — невинно разыграл его собеседник, желая посмотреть, что будет.

— Ох, стыд мой и срам! — воскликнул содомский царь и рухнул в кресла, — ты уморить меня решил, негодник! Сдохну прямо здесь.

— Так отдыхай же, или подыхай, как тебе удобней… А я войду к ней. Колокольчик, кажется, звенит.

И Хацорский владыка проследовал в покои куртизанки.

…Пинхас и Калев, представители Израиля, пришли в крепость Иерихона на разведку, посланные своим предводителем. Калев был помоложе, а Пинхас и старше был, и умел вовсе делаться седовласым старцем, ради него чудеса сотворялись уж не в первый раз. Попадая в дом прекрасной трактирщицы, он предусмотрительно превратил себя в глубокого старца.

Тридцать и один царь делили между собой Обетованную Землю до вступления в нее евреев.

Ханаанейцы прослышали, что евреи уже закончили странствия свои по пустыне и неминуемо войдут в Страну, обещанную им.

А что до евреев, то они политику ханаанейских царей не знали вовсе. Допустим, будут чудеса в войне. Но каковы их планы обороны? Достаточно ли они напуганы? Где держат склады с оружием? Как взять неприступную крепость Иерихона?

Вот что интересовало посланных со стороны Израильтян разведчиков.

А где лучше, чем в кабаке или таверне, разузнать все городские новости?

Иегошуа, посылая двух испытанных воинов, дал им благословение, чтобы выдержали все испытания. Пришли они к блуднице Рахав, когда та отдыхала после трудовых своих будней.

Служанка, Реума, массировала ее столь многими желанное тело. Другая вошла с докладом из приемных покоев в будуар.

— Чужестранцы, двое. Выпроводить их прочь?

— Чего они хотят?

— Спрашивают меду, коржей пшеничных.

— Так дай им! Ох невмоготу уже смотреть мне на мужчин!

— Ну… — замялась служанка, — эти — чуть иные.

— Что ты сказала? — ритмично в такт массажу покачиваясь на кушетке, лениво произнесла Рахав.

— Другие, говорю. — словно невзначай и нехотя констатировала та.

— В смысле? — Рахав откинулась на спину, прервав Реумины движения.

— Они не смотрят на женщин! — развела руками служанка.

— Слышь, Реума, что за новости! — засмеялась, будто монетки рассыпала, вместе со своей напарницей Рахав, убрала от себя ее руки и произнесла, весело скалясь:

— Этот царек содомский тоже до встречи со мной думал, что не смотрит на женщин…

Все трое захохотали.

— Да, хорошо ты его перевоспитала, бедолагу!

Рахав сделала резкий жест, веля им замолчать и вставая. Стало тихо.

— Другие, говоришь, — проникновенно и ласково сказала она, слегка отведя в сторону одну из занавесок и выглядывая наружу.

— Ты не увидишь их, они в углу уселись, — сказала Реума.

— Она не пьют нашу медовуху, — доложила служанка, выйдя и снова вернувшись, — они не пьют вообще ничего, кроме воды, и не едят наших коржей!

Рахав пожала плечами.

— Это еще Ни-Че-Го не значит! — она повернулась к гардеробу, — помогите мне одеться.

ПРИШЕЛЬЦЫ

Рахав оделась поскромнее и к гостям будто простая прислужница вышла, неся таз с водой для омовения.

— Господа, не потому ли не едите вы, что рук омыть вам не подали?

Величественные люди встали, приветствуя ее и кланяясь.

— Мы будем рады омовению рук и ног, госпожа, но не лучше ли было бы прислать простую служанку, а не выходить самой?

Рахав смутилась.

— Что значит — самой?

Говоривший был седовласый и точь-в-точь лицом, как ее дедушка. Устыдилась она, вспомнила, как ласкалась в детстве к дедушке и какой хорошей девочкой он ее считал.

А тот продолжал:

— Госпожа ведь знать желала, наслышаны ли мы о славе ее? Наслышаны.

Она отвернула лицо. Заговорила нарочито грубо:

— А чего ж тогда к кушанью не притронулись? — и, разыгрывая обиженную, уперла руки в боки.

— Да как же — не притронулись? — старец развернулся и указал на еду.

И точно, еда была съедена! Только объедки лежали.

Рахав все еще разыгрывала из себя простонародье:

— Ну, извините, видать сослепу возвела я на вас напраслину.

Седовласый повысил голос и в глаза ей глянул:

— Дочь моя! Ты увидела правильно. Мы не едим еды ханаанейской. Но Б-г наш готов создать видимость, чтоб помочь нам поладить с тобой.

Рахав растерянно повторила, раз уж они все равно разгадали, кто она:

— Поладить со мной? Нет ничего легче, чем со мной поладить! Только по сто сиклей серебряных кладите, и ваша очередь настанет уже завтра.

Второй гость опустил голову. Старец продолжал:

— Мы не едим ханаанейской еды, понимай это во всех смыслах, дочь моя.

— Тогда что же вам здесь нужно? — посреди этой ее фразы в залу ворвалась группа охранников с улицы.

— Госпожа, твой дом оцеплен у всех входов и выходов. Ищут чужеземцев каких-то.

— Дураки! Как он может быть оцеплен! Крепостная стена протяженностью в тысячи локтей — оцеплена?

— Увы, — обратился к ней старец, — эти люди говорят правду. Не окажешь ли милость и не спрячешь ли нас внутри?

— Еще чего! Наглости вашей нет границ!

Рахав едва не замахнулась на старца рукой. Звякнули браслеты. Внезапно оба гостя переместились в нишу. Было там место не для двух, с трудом даже для одного человека, а они спрятались там чудесным образом. Рахав ничего не оставалось, как задернуть занавеску, распустить блестящий шнур.

Никто не видел, как они туда попали. Даже она этого не понимала. Чудеса.

— Воистину, Баал и Аштарот тут ни при чем! — пробормотала Рахав, равнодушно пройдя между своих домашних идолов, — их кто-то другой опекает.

Она зашла в опочивальню.

— Где мои жемчужные притирания? Ослицы вы, что ли? Смотрите на меня, вылупились!

Служанки сразу засуетились.

— Слушайте внимательно, — раздеваясь снова, формулировала обеспокоенная облавой Рахав, — когда будут вас расспрашивать, говорите: Да, мол, были здесь чужеземцы, но поели и ушли куда-то в город.

— А если ворвутся к тебе сюда, в спальню?

— Кто?

— Ну, эти, чужеземцы.

— Этих я не боюсь. Спальня моя им совершенно ни к чему. Иерихонская стража будет везде рыскать, сбейте их с толку.

— Но зачем так рисковать? — рассудительно произнесла Реума, втирая жемчужную мазь в грудь и плечи госпожи, чтобы кожа ее светилась и казалась еще белее.

— Если передумаю и захочу их выдать властям, то уж тебя точно не спрошу, — отрезала хозяйка и перевела разговор: — Почему корица такая острая? Смолы ароматные закончились? Чувствую, что воскурения не так вкусны, как обычно.

Она перевернулась на спину и вздохнула. Подумаешь, маленький каприз, укрыть пару беженцев, путников, и то она не может себе позволить?

…И вдруг ее осенило. Она вскочила, перепуганная.

— Это были сыны Израиля! — выкрикнула она, закрыв рот ладонью от страха.- Точно, точно, у них свои боги, которых мы не ведаем.

— У них, кажется, один, — возразила Реума, закрывая сосуд с дорогим жемчужным составом.

— О! — восклицала Рахав, потрясенная, — что я натворила! Я пустила врагов в нашу страну!

— Ну так выдай их, — равнодушно пожала плечами Реума.

— Молчите! Оставайтесь тут! Я сама выйду и…

— Госпожа, вы не одеты.

— Да, правда. Но, пока я буду одеваться, они уже проникнут и заполонят всю нашу страну. Что я натворила!

— Шнуровка не завязывается, вы можете постоять спокойно? — говорила горничная. Реума подавала ей великолепные одежды из платяной ниши.

— А волосы? А диадема? Вы выглядите не лучшим образом, — заметила горничная девушка. — неужели совсем нет времени?

— Представь себе. Совсем нет.

Рахав глянула на себя в медное зерцало, махнула рукой и поспешно вышла. Шел великолепный бронзовый век, и зеркала если и имелись, то только такие, из сплава олова и бронзы.

ВЕРЕВКА ДЛЯ РАЗВЕДЧИКОВ

Рахав еще раз подсказала своим служанкам, что и как говорить при допросе, вызволила из потайного места двух своих гостей, быстро перепрятала их в свою спальню, куда уж точно — не зайдет никто. Потушила курильницу, служившую идолопоклонству и разврату. Обожглась с непривычки, но все до последнего уголька сама затушила. Повернулась к ним.

— Признайтесь мне! Ведь вы — сыны Израиля.

— Так, — подтвердил седовласый Пинхас. Калев — сын Иефунэ — молча кивнул, глядя в сторону, сквозь мебель.

Кушетки, обитые тканями и шкурами зверей, ковры, полы с прекрасной инкрустацией. Он ничего этого не видел — не позволил себе видеть. Он был мужем Мирьям, сестры Моше. Здорово его проняло духом красавицы Рахав. Домой сразу захотелось — к жене (увы, она не была жива, скончалась как раз до того). Но что поделать, не закончено задание, недовыполнено. Разузнать о настроениях ханаанейцев удалось: полны боязни, страха перед исраэлитами были все жители, которые побывали в кабачке за то время, что они с Пинхасом тут стояли и сидели и выжидали, слушая и подслушивая все разговоры, что вокруг.

«Изнеможены сердца наши, тают они подобно воску от страха перед вами», — сообщила также и Рахав.

— Когда вы нападете на нас, — быстро говорила хозяйка, не глядя на двух мужчин, — то одолеете нас чудесным образом. Таким же, как разошлась пред вами гладь морская. Таким же, как одолели вы фараона Египта. Таким же, как…

— Короче, — сказал Калев, сложив руки на груди, — что просишь ты для себя? Заслуга твоя велика. Говори.

Рахав подошла к нему, испепеляя его взором.

Подумала, бурю чувств испытав: «Да как смеешь ты, рыжий иудей-шпион, перебивать меня, фактическую царицу Ханаана? Да я любому из царей тут словечко скажу, и ты зажарен будешь на шампуре!»

…Она заглянула в бронзовую полость зерцала. Себя там увидала, а гостей — нет. Вместо них — свет струился.

…Ну вот, и зерцало подтвердило, что они — другие. Из другого сотканы вещества, что ли.

Ну, тогда она, стало быть, не дура. Она просто чутка к обстоятельствам.

— Ладно, присядьте, — попросила она.- Поговорим.

— Как же мы тут присядем? Ведь тут разврат происходил, — четко и резко возразил Калев.

— Уж извините, таково наше ремесло, — огрызнулась Рахав.

— Говори же. В чем награда твоя состоит? — поторопил Калев, руки скрещены на груди, налицо — защита всего корпуса, ни одного уязвимого места.

Рахав отвела взгляд.

— Как звать вождя вашего?

— Иегошуа бин Нун.

— Ну, вот он-то мне и нужен.

Они переглянулись. Что бы это значило??? Иегошуа бин Нун ей занадобился?

— Я ясно вижу будущее, но сейчас вам нужно от меня не это, — деловито заговорила уже поменявшаяся до самого корня души, уже увидевшая себя невестой их сияющего славой вождя, Иегошуа, Рахав.- Итак, награда.

— Да, награда за то, что спустишь нас из окна крепости на веревке и дашь нам спастись бегством, — пояснил Калев.

— Понятно, что награда не за красивые глаза, — усмехнулась Рахав.

Она вызвала служанку.

— Принеси из конюшни веревку длины такой, чтоб до земли хватило. Поняла? Да не проболтайся никому там. Сыщиками весь дом кишит. Я жду. Быстрее возвращайся.

Служанка, перепуганная до смерти, молча вышла.

— Итак, — продолжила Рахав, — я беру на себя все последствия вашего побега…

— Спасибо, госпожа и хозяйка дома этого, — поклонился седовласый Пинхас.

— Спасибо будете говорить потом, — Рахав достала кусок алой ткани из секретера, — смотрите сейчас сюда. Вот алые ленты, которыми я помечу свое окно. Окно дома моих родных, самых близких, также будет помечено этим знаком. Ваша армия ворвется сюда и будет убивать всех в бою.

Она замолчала… у нее перехватило дыхание.

— … и вы должны поклясться мне, что окна с этим знаком атакованы не будут. Дома моих родных послужат им убежищем. Спасите меня и мою семью. Разве так уж велика награда, которую я прошу?

Пинхас и Калев упали на колени перед ней.

— Велик Г-сподь Израилев, который дал нам обрести милость в глазах твоих! Мы обещаем и клянемся, что ты и твои близкие не пострадают!

Рахав ответила:

— Велик ваш Б-г. Ну, а теперь… — она выхватила из рук вошедшей служанки моток веревки, — быстрее к делу.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ РАХАВ

Рахав и ее служанка Реума имели неприятный разговор в спальне.

— Ты дала им убежать? — упрекнула Реума свою госпожу, нарушая элементарные каноны поведения.

— А ты почему-то принесла нам короткую веревку и они, возможно, разбились насмерть! — огрызнулась Рахав.

— Туда им и дорога! Я еще всем расскажу, как ты хотела впустить врагов в страну нашу.

Произнося это, Реума держалась на всякий случай подальше от госпожи. В руках у нее был совок с раскаленными угольями из курильницы, которую она прочищала.

Из черноты ночи раздались зловещие уханья филина, дикий стонущий крик выпи. У Рахав отлегло от сердца: это были условленные знаки между нею и разведчиками. Значит, они живы. Они донесут до своих план крепости, который она им начертала на табличке, а их предводителю придется еще поломать голову над подписью, которую она сделала там внизу финикийским письмом: только три слова — «Я жду тебя».

— Я расскажу про тебя все! — скандалила Реума, видя, что госпожа отвлеклась и не реагирует на нее.

— Что именно? — Рахав взяла красивый кувшин из рудного цветка — камня, который ночью слегка флюоресцировал. Она знала, что, если его расколоть, то в руке ее окажется оружие, на случай обороны. Острым краем скола она сможет поранить или зарезать неверную служанку.