Небесная кобылица Улуча уже втащила огненную колесницу на перевал, когда войско головы Орохтай-дуна добралось до берега моря. Повинуясь взмаху руки командира, повторенному сотниками-плечами, всадники придержали коней, начали переглядываться, радостно и хищно скаля зубы — цель их долгого похода была видна как на ладони, она находилась на расстоянии всего нескольких полетов стрелы. В бледно-голубом небе парили почти прозрачные перья облаков, зеленовато-синее море монотонно катило на серую гальку берега волну за волной — точно так же колышутся под ветром степные травы, — и то тут, то там желтели в прозрачной воде пятна отмелей. Тихо было вокруг, тихо и спокойно, как и в Великих степях, когда кончалось время войны и боги битв удалялись в свои звездные шатры, чтобы подкрепиться молоком небесной кобылицы Улучи и отдохнуть перед новыми схватками.
Орохтай-дун вытер лоб краем легкой накидки, обернулся в седле к застывшему чуть позади колену Иштуру. Иштур крепко держал поводья, смуглое плоское лицо его казалось окаменевшим, а в узких глазах хоть и хозяйничал страх, но была там и какая-то удовлетворенность: вот, мол, не соврал я, привел в то самое место. По бокам от него щурились, глядя на ту сторону залива, два бедра — оба низкорослые, крепкие, в старых шрамах. От таких не убежишь. А если и убежишь — стрела догонит, у них ведь луки в детстве были вместо игрушек.
Иштур встретил взгляд головы, молча кивнул: да, это здесь. Орохтай-дун вновь устремил взгляд вперед, туда, куда смотрели все те, кто уместился на вершине холма. Задние растянулись по пологому склону и молча ждали команды продолжить путь. Кто-то цедил воду из фляги, а кто-то наладился вздремнуть прямо в седле — обычное дело, если полночи не спал, а развлекался с напарниками по десятку, то мужчиной был, то женщиной. В походе не в стойбище — можно… У подножия холма, позади колонны, застыли повозки обоза.
Залив дугой лука вдавался в берег. Дальше от воды галька сменялась широкой полосой разнотравья, подступавшего к зеленым деревьям. За деревьями, поднимаясь все выше и уходя к горизонту, вновь простирались травы — высокие, густые, сочные, совсем не похожие на приземистую блеклую поросль Великих степей. А на другом конце дуги залива вздымалась к небу серая, подобная шатру гора с длинными пологими травянистыми склонами. Гора обрывалась в море, волны обращались в белую пену, натыкаясь на торчащие из воды камни, и никакие осадные лестницы не смогли бы дотянуться оттуда, снизу, до крепостной стены. Эта зубчатая, тоже серая, стена тянулась до вершины горы и сбегала вниз по противоположному склону, соединяя стоявшие через равные промежутки квадратные башни с отверстиями бойниц. Самая высокая башня, венчавшая гору, возносилась к небу позади стены, словно соединяя нижний и верхний миры. От угла до угла пересекал ее ряд высоких двойных стрельчатых окон — там, вероятно, размещались покои правителя. Стена охватывала все подножие горы, ее можно было сравнить с налобной золотой лентой главной жены Поднебесного Повелителя, и там, где на лбу Минахти-харам красовался чистейший рубин, тут виднелись пробитые в толще камня арочные ворота, зажатые между двумя мощными башнями. К воротам, выныривая из поросшей густым кустарником низины, вела широкая дорога. Ее было хорошо видно отсюда, с холма, потому что пролегала она через обширную пустошь, подступавшую к каменной преграде. Эта пустошь отлично просматривалась со стены и башен, на ней просто негде было укрыться и, как и говорил колено Иштур, траву там скосили чуть ли не под корень. Именно перед воротами и полегли почти все четыре сотни головы Архишака. Вместе с самим головой. Голова переселился в Небесные степи, а вот колено уцелел. И сумел добраться до стойбища.
Если, конечно, все было именно так, как он рассказывал. Если можно было поверить этому невероятному рассказу…
Почти все окруженное стеной пространство на склонах горы было застроено небольшими домиками с плоскими крышами. Зоркие глаза Орохтай-дуна видели, как там ходят и занимаются какими-то делами люди.
Крепость. Устроенная в очень удобном месте, господствующая над окрестностями. Сколько товаров привозят сюда морем, из дальних стран, о богатстве которых гуляет множество слухов по Великим степям… Сколько искусных изделий делают в самой крепости…
Эти приморцы чувствовали себя в безопасности за прочными стенами, но разве мало крепостей на его, Орохтай-дуна, счету? И стены были потолще, и башни повыше, и защитников побольше. И где теперь эти стены? И где теперь их защитники?
Правда, если верить Иштуру, сильна приморская крепость не стенами. И вовсе не штурмом и не осадой надо ее брать.
Но сначала — проверить.
Орохтай-дун махнул рукой, подавая сигнал трогаться с места, и направил коня вниз по склону. Следом двинулись его воины — колени-рядовые, бедра-охранники, локти-помощники, пояса-десятники, плечи-сотники. Они ведать не ведали о том, что задумал их голова.
* * *
Войско остановилось в полете стрелы от ворот крепости и, повинуясь командам, перестроилось в несколько шеренг. Вопреки ожиданиям, голова Орохтай-дун не приказывал приготовить и вынести в первый ряд штурмовые лестницы, не упоминал о постоянно бывших наготове углях, чтобы поджечь стрелы и осыпать ими городок. Но никто не осмелился задавать вопросы. Голова знает, что делает.
А Орохтай-дун подумал о том, что если колено Иштур говорил правду, то вскоре многим воинам суждено уйти в Небесные степи. Что ж, воины на то и воины, чтобы погибнуть, когда надо. Он должен был своими глазами убедиться в истинности слов Иштура.
В крепости, конечно же, давным-давно заметили подошедшее войско. Наверное, еще тогда, когда оно показалось на холме на той стороне залива. В узких бойницах башен происходило какое-то неторопливое движение.
Орохтай-дун жестом подозвал к себе плечо пятой сотни Кудрушта. Воин подъехал к голове, обхватив правой ладонью рукоять сабли.
— Два десятка лучников к воротам, — негромко сказал Орохтай-дун. — Бить по бойницам. За ними, в двадцати шагах — сабленосцы, тоже два десятка. — Он пожевал узкими сухими губами и добавил: — Пояса не участвуют, всех поведешь сам.
Узкие глаза Кудрушта стали чуть ли не круглыми, но только на мгновение. Приказ есть приказ. Голова знает, что делает.
Не первый год жил на свете Орохтай-дун, и там, где нужно, имел свои глаза и уши. Высоко собирался вознестись Кудрушт, плечо вынашивало планы стать головой…
— Приморцы начнут обстрел, поворачивайте назад, — сказал Орохтай-дун, дождавшись кивка сотника. — Выполняй.
Кудрушт вновь кивнул, провел рукой по пластинчатому панцирю под распахнутой накидкой, поправил шлем. Развернулся и медленно поехал к своим, разъяснять задачу. Странную задачу…
И — раздробил на мелкие осколки дневную жаркую тишину топот копыт. Вслед за вскинувшим саблю плечом Кудруштом устремились к крепости приморцев лучники и сабленосцы, гикая на скаку, охаживая плетками коренастых коней. Орохтай-дун напряженно привстал на стременах, вглядываясь в бойницы. Войско за его спиной застыло, все взоры были устремлены на летевшие к воротам десятки. Сама небесная кобылица Улуча, казалось, забыла о своей огненной повозке и тоже смотрела с высот на то, что происходило далеко внизу, на земле.
Миг сменялся мигом, и неслась, неслась к воротам неудержимая волна, покачивались луки, блестели сабли…
Стрелы не успели еще сорваться с тетив, когда топот копыт был перекрыт донесшимися из бойниц привратных башен странными звуками.
«Тра-та-та-та-та-та…»
Треск не стихал, непонятный громкий треск, и метались там, в бойницах, языки пламени.
Кони спотыкались и падали на всем скаку, и всадники летели через их головы, и кувыркались по скошенной траве, залитые кровью, выпуская из рук луки и сабли. Азартное гиканье сменилось воплями ужаса.
«Тра-та-та-та-та…» — продолжало трещать из башен.
Орохтай-дун, забыв обо всем, во все глаза смотрел на то, что творилось перед воротами. До них не доскакал ни один всадник. Раскинув руки, вывалился из седла Кудрушт, и остался неподвижно лежать, и по спине его прошелся обезумевший конь, чуть раньше лишившийся хозяина — колена-лучника. Полыхали, полыхали огоньки в бойницах, и летел оттуда убийственный треск. Прошло совсем немного времени, но уже безнадежно захлебнулась атака. Носились по пустоши кони без седоков, неподвижно лежали убитые, ворочались в траве раненые, а остатки десятков метались у стен, редея на глазах. Наконец усидевшие в седлах повернули коней и помчались назад, к ошеломленным шеренгам соратников.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.