Бесплатный фрагмент - Ершистый рокЪ ынд роллЬ

Вадим Морозов
Ершистый рокЪ ынд роллЬ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Мотопанк

Ты думаешь ёрш — это рыба?

Вот если налить в водку пива,

Или допустим, наоборот —

Будет напиток, который прибьёт!

Федул Жадный

Моё первое знакомство с «Ершами» состоялось в Ульяновске весной 2008 года. Тогда я активно продвигал творчество Федула среди байкеров. Произошло это на открытии мотосезона, организованном симбирским байк-клубом «Семь ветров». Мы были на него приглашены. Мы — это Федул Жадный, Дед Кильдос, основатель газеты Rock Arena Павел Красносельцев и я.

Сквозь сон было слышно, как капли дождя барабанят по брезенту нашей палатки. В полудрёме вспоминались события дня минувшего. Вчера был хороший день — солнечный и сухой. Вчера — пробег по городу сверкающей эмалью и хромом мотоколонны, различные конкурсы и весёлая хмельная попойка, ночное бдение у костра, водка и запечённая картошечка.

Водка явно была лишней. Во рту сушняк. Сегодня по плану рок-концерт, не отменят ли его из-за дождя? Нужно вставать. Интересно, который час? Побаливала голова. На ум пришла крылатая фраза: «Сон алкоголика короток и тревожен». Тут же вспомнились слова поэта:

«Крошка сын

к отцу пришёл,

и сказала кроха:

— Если выпил хорошо,

значит утром плохо!»

Спать больше не хотелось, покидать тёплый спальный мешок — тоже, но вчерашнее пиво проявляло настойчивость.

Дождь затихал. Я выбрался наружу. Палаточный лагерь, располагавшийся на строящемся автодроме, в поле на окраине города между дачно-пригородной деревенькой и обводной дорогой, в утреннем тумане казался бесконечным. Моросило. Обочина и грунтовые дороги были размыты. Под ногами хлюпала грязь. Как и я, гонимые естественной надобностью стали появляться люди, заполняя собой межпалаточное пространство и приводя в движение всё вокруг. Показались и мои собутыльники.

Мозаика из обрывков памяти и рассказов очевидцев восстанавливала картину недалёкого прошлого, наступавшее осознание влекло за собой разного рода «тёрки». Разборки не обошли стороной и нас. Во имя предотвращения мордобоя пришлось мобилизоваться. Выяснилось — этой ночью спали не все… Похотливый Кильдос даром времени не терял — он совратил девицу. Ирония состояла в том, что эту легкомысленную мадам, эту Елену Троянскую, вступившую с ним в порочную связь, привёз байкер. Сам он, утомлённый чрезмерными возлияниями, спал богатырским сном, не чувствуя подставы, в то время как прямо у него под боком наслаждались естеством друг друга наш Дед Кильдос и его подруга. Не берусь делать вывод, какой из аргументов позволил Кильдосу миновать сурового возмездия: довод, что содеянное произошло по обоюдному согласию, или наличие группы поддержки (в нашем лице); факт в том, что Дед Кильдос был всё же спасён.

К обеду погода наладилась окончательно. На костре в огромном казане хозяева приготовили соляночку. Вокруг собрались страждущие. С похмелья горячая солянка пришлась как нельзя кстати — её раздавали всем желающим.

К лагерю подъехала новая группа мотоциклов: заляпанные грязью «ИЖ Юнкер», переделанные, видавшие виды, но угадываемые «Уралы» и потрёпанный жизнью «Минск». Мокрые телогрейки, забрызганные брезентовые плащи и поношенные, грязные кирзовые сапоги приехавших контрастировали с кожаной амуницией байкеров так же, как разительно отличался от глянцевых «Хонд», «Ямах» и «Харлеев» привлёкший мой взгляд «Минск». Последний, явно собранный в кустарных условиях, с небрежно нанесённой на бензобаке масляной краской надписью «За Рок!», скорее напоминал ведро с болтами.

Тем временем Федул Жадный, Красносельцев и я оказались у костра, где расположились президенты байк-клубов. Мы с удовольствием вкушали ту самую превосходную соляночку. Кто-то предложил солёные огурчики и водку. Я и Красносельцев отказались — вечером нам предстояло сесть за руль. Федул же охотно выпил. Выдохнул своё коронное: «Хороша!» Смачно, с хрустом, закусил огурцом. Все присутствующие пребывали в самом благостном расположении.

Мы уже доедали по второй порции, когда к костру подбрело некое «тело» с чёрной кожаной маской палача на голове.

— Кто здесь хотел меня видеть? — спросил он с явным вызовом.

— Ты кто такой вообще? Маску сними!

— Батька Вольный Опоссум! — обозначился человек в маске и презрительно повернулся к огню и присутствующим спиной. На его промокшем до нитки брезентовом плаще красовалась некая пародия на «клубные цвета» — неаккуратно пришитый прямоугольный кусок ткани с нарисованной в центре «Розой ветров» и надписями: «ЁРШ» — заглавными буквами над ней, и «Драйв Мото Братство» — снизу.

Присев на корточки, Опоссум с наигранным пафосом произнёс:

— Надо бы жопу просушить!

От его мокрой одежды в воздух поднялись клубки пара.

— Смело! Вообще припух! — медленно выговорил стоявший рядом с нами байкер.

Не оборачиваясь, «Ёрш» изрёк:

— Ну. И что с того. Тепло и хорошо!

В ту же секунду начавший было диалог байкер схватил незваного гостя за шкирку и принялся выдворять его прочь пинками. Изгоняемый оказал сопротивление. Завязалась потасовка, и они оба упали в грязь. Отвечавшие за порядок представители «Семи ветров» сцепившихся еле разняли. Развели их по разные стороны.

— Мы здесь едим, а он сраку греть! — разгоряченно возмущался инициатор свары.

— Тоже мне, знать собралась! — бросил, уходя, Батька Вольный Опоссум.

После произошедшего инцидента царившее до этого умиротворение рассеялось. На душе появился неприятный осадок. Мы направились к своим палаткам.

— Если сравнивать с музыкой, то байкеры с большой вероятностью — рок, а этот «Ёрш» — самый настоящий панк-рок, — сказал я.

Согласившись, Федул и Красносельцев продолжили логическую цепочку, назвав всё происходящее здесь «рок-н-роллом».

Некоторое время спустя я увидел, как «Минск» и «ИЖ Юнкер», те самые, что приехали в полдень, вновь колесят по лужам. За рулём «Минска» я опознал Опоссума. Мотоциклы уносили ездоков от неприютившего и по всему враждебного им лагеря.

У сцены под руководством звукаря возились байкеры и музыканты, помогая устанавливать и отстраивать акустическую аппаратуру. Подготовка к предстоящему концерту шла полным ходом.

Внезапно по палаточному лагерю прокатился шум хаоса — то была атака местных селян из близлежащей деревушки: они бежали, вооруженные арматурой и деревянными кольями. «Это сопляковские!» — выкрикнул один из ульяновских байкеров, устремившись, словно разъяренный бык, к очагу конфликта. «Семь ветров» агрессию соседей урегулировали довольно оперативно. Мы даже не успели понять каким способом — применением физического воздействия или силой убеждения. Так или иначе, пострадавших мы не видели.

Что послужило причиной столь неожиданного нападения, осталось для нас загадкой. Поговаривали, что всё произошло из-за какой-то сельской девчушки, примкнувшей вчера к байкерам, и я склонялся именно к такому объяснению. Как говорят французы, cherchez la femme! Однако Павел Красносельцев придерживался другого мнения: он считал, что это «Ёрш» прислал своих отомстить за нанесённое оскорбление. «Ёрш — рыба не только колючая, но и сопливая, — рассуждал он. — Явно они из одной деревни. Мотоциклы собраны из двух-трёх в один, а „Минск“ был вообще без регистрационного номера — в деревнях на таких и гоняют».

Рок-концерт, в заключение которого выступал Федул, закончился далеко за полночь. Мы, свернув свои палатки, уехали домой, в Самару.

На одном из концертов Федула Жадного в тольяттинском кабаре «Синяя дыня», принадлежащем байк-клубу Al-Kashi, Дмитрий «Гор» пригласил меня на мотослёт Snow Dogs, организатором которого он являлся.

Зимой под Тольятти, в районе Фёдоровских лугов, на базе отдыха «Алые паруса», по льду озера Электрон проводились гонки на унимото. Там я вновь увидел «Ершей»: они были одними из тех, кто на зимний слёт прикатил на мотоциклах, что само по себе уважения достойно. Кроме того, «Ерши» приволокли с собой стальную ванну, поставленную на полозья, и устроили эпатажный перформанс. Здесь я выяснил, что «Ерши» наши, то есть самарские.

В мае от кипиш-мейкера и идейного лидера «Ершей» (именно так он представился мне по телефону) поступило предложение на участие Федула Жадного в устраиваемом ими фестивале «Мотодетонация». По этому поводу я встретился с ним и, несмотря на отсутствие маски, признал в нём того самого «Ерша», которого видел в Ульяновске. Решив, что напоминание о стычке на открытии мотосезона Опоссуму будет неприятно, я умолчал, что был свидетелем тех событий.

Несколько позже я припомнил, что и раньше, позапрошлым летом (когда я ещё продюсировал группу «Антиминор»), Опоссум обращался ко мне с аналогичным предложением, но тогда не сложилось.

Провидение упорно сводило меня с «Ершами».

В нескольких проектах у Федула образовалось с ними некое творческое содружество. Я стал часто общаться с Батькой Вольным Опоссумом и Драйв Мото Братством, со временем узнав гораздо больше об этом неоднозначном персонаже и «Ершах»…

ЧАСТЬ I: НА ЗАРЕ

Вкус полыни

Казалось, под фундаментом лишь твердь,

Была надежда горькою ошибкой:

Или беда придёт, иль встретит смерть,

Судьба всегда стоит на почве зыбкой

Анатолий Болутенко

Очереди «эпохи застоя» уходили в прошлое. Вместе с ускорением социально-экономического развития и научно-технического прогресса, гласностью и демократией советский народ получил талоны на товары широкого потребления. По ним продавались не только мясные, но и такие рядовые, ранее не дефицитные, товары, как: сахар, крупы, растительное и сливочное масло, мыло и спички, сигареты и винно-водочные изделия. Приглашая в гости, стали шутить: «Вам чай с сахаром или руки с мылом помоете?» Ещё не появились «ножки Буша». В продуктовых магазинах, чтобы хоть как-то заполнить прилавки, по-прежнему возвышались пирамиды из одного вида рыбных консервов, банок с кабачковой икрой и ламинарией. Постепенно умение что-то «добыть», «урвать», купить (хотя бы даже синюшную «умершую своей смертью» курицу) перестало быть востребованным навыком. На смену ему пришли теперь разрешённые и более практичные кооперация и предпринимательство. В то же время экономический кризис обесценил «деревянный» рубль. Незначительное увеличение заработной платы не покрывало быстрого роста розничных цен, денег в кошельках и карманах катастрофически не хватало.

Полагая, что прокормиться в деревне легче, Демидовы решили перебраться из Куйбышева в районный центр. Владимир Михайлович, глава семейства, мастеровой человек, заводчанин, подумывал со временем основать там крепкое крестьянское хозяйство. Трое подрастающих сыновей должны были стать его надёжной опорой в этой мечте.

Большущая Глушь (название, говорящее само за себя) — уже не маленькая деревушка, но ещё и не город. Это даже не провинциальный городок, с какой-никакой инфраструктурой и культурной жизнью. Одним словом, райцентр — и этим всё сказано.

Отец, обладая востребованной рабочей специальностью, трудоустроился быстро. А вот его попытка организовать сельхозкооператив по типу фермерского хозяйства, наткнувшись на административно-бюрократические препоны, осталась безрезультатной. Решить такую задачу без должных связей в советском и партийном руководстве оказалось нереальным. Официально это называлось «перегибы на местах». В очередной раз декларируемые государством возможности разошлись с действительностью.

Старшие братья Михаил и Александр пошли в большущеглушскую школу: Миша в пятый, а Саша в третий класс. Как водится, «новеньких» встретили враждебно, их стали «проверять». Сработала закономерность, заложенная природой на подсознательном уровне: любая стая или стадо отвергает «чужака», а если и примет, то далеко не сразу. Вдобавок Миша носил очки, а очкарики — тема для школоты избитая.

Спустя годы совместного обучения они так и останутся для одноклассников «городскими», то есть инородными, не такими как все. К слову, братья связь с городом и не теряли. С завидным постоянством родители брали их в Куйбышев, где они общались с прежними друзьями по двору и бывшими одноклассниками.

Пока старшие адаптировались в новых коллективах, на долю младшего, Владимира, выпали серьёзные испытания, которые стали трагедией для всей семьи. Вова тяжело заболел, и его под опекой матери определили в районную больницу. Они провели там три долгих месяца, но состояние здоровья Володи не улучшалось, он угасал. Когда выяснилось, что лечили не от той болезни, и был поставлен правильный диагноз — лейкемия, их срочно перевели в больницу областную, но было уже поздно.

На второй день пребывания в городской больнице обессилевшая от мытарств Татьяна Фёдоровна уснула, а проснулась с холодным семилетним сыном на руках.

Так, выпадение радиоактивных осадков чернобыльского облака, застигнувшее их на отдыхе у отцовских родителей в Белоруссии три года назад, выбрало своей жертвой самого маленького, самого незащищённого.

Скорбь по младшему горьким комом засела в горле, она навсегда поселилась в сердце каждого члена семьи.

У матери, что немудрено, произошёл нервный срыв, граничивший с частичным помешательством. Она по нескольку раз в день во всём винила отца — и за ту злополучную поездку в Белоруссию, и за безденежье. При малейших проступках детей срывалась на них; словно полоснув лезвием, бросала фразу: «Лучше бы умер ты вместо него!» На работу она уже больше никогда не вышла, по мере сил занималась домашним хозяйством.

На четверых мизерной зарплаты отца явно было недостаточно. Семья трещала по швам.

Надежды Демидовых на лучшую долю разбились.

Белая ворона

Наши по традиции жить привыкли стаей,

Белая ж с амбицией… и вообще другая:

Все вороны каркают, все вороны кучкою

А она помалкивает и глядится злючкою,

И сидит поодаль, каркает не хором…

Даже кушать падаль ей кажется позором.

Анатолий Рабин

Радости Михаила Демидова не было предела, ему повезло неописуемо: он попал в самый лучший, образцово-показательный класс, управляемый чутким классным руководителем — Марией Ивановной Перворудовой. Её вклад в педагогику был отмечен на самом высоком уровне ещё в тяжёлые послевоенные годы, когда шло восстановление народного хозяйства Советского Союза после победы над фашистской Германией. Будучи членом КПСС, она искренне и свято верила в идеалы коммунизма, неизменно была окружена почётом и уважением. Даже в глубоком пенсионном возрасте строгая, но справедливая Мариванна доминировала в школе и могла запросто поставить на место кого угодно, включая директора. Авторитет её был непререкаем.

Миша всегда учился хорошо. Хорошие и отличные оценки в его табеле Мариванну подкупили. К тому же мальчик занимался в музыкальной школе по классу баяна, замечательно пел и опрятно выглядел. «Чудо, а не ребёнок», — мысленно умилялась заслуженный педагог, ставя Михаила в пример всему классу.

Ученики послушно взирали на возведённый классным руководителем пьедестал, отчего тихая ненависть к «городскому очкарику» только росла: кто-то видел в нём конкурента, а кто-то просто завидовал.

«Новенький» отодвинул на второй план даже отличниц Казёнкиных, близняшек Людмилу и Ольгу, к которым Мария Ивановна всегда относилась благосклонно. Оксана Анищенко и её подруга Наташа Зябцева, «глаза и уши любимого педагога», не скрывавшие и даже гордившиеся своими «особыми» отношениями с Мариванной, тоже были смещены. Уступили место Михаилу и другие фавориты.

Так продолжалось месяца два, по прошествии которых положение дел резко поменялось с плюса на минус. Практически одновременно произошла череда событий, способствовавших низвержению Демидова и исключению его из «списка любимчиков» Мариванны.

Сначала Марии Ивановне донесли то, чем по простоте душевной Миша сам поделился с одним из учеников класса. Лёшка Балякин уведомил её, что в Куйбышеве, в прежней школе, Михаил был отпетым хулиганом, лазил везде, на переменах дрался, а после уроков делал из гвоздей ножи, расплющивая их на трамвайных рельсах, пуская вагоны под откос. А ещё за плохое поведение в пионеры его приняли самым последним в классе, по остаточному принципу: «Ну, ладно, давайте и этого, чтоб не выделялся».

Буквально через пару дней после получения этой информации произошло такое, чего вообще не могло произойти: Мария Ивановна подверглась критике со стороны ученика. Этого она не могла увидеть даже в кошмарном сне, да и другие учителя и учащиеся большущеглушской школы возможность подобного слабо себе представляли. Не то чтобы понятие «гласность» до Большущей Глуши не дошло, просто местные жители, как и большинство советских людей, умудрённые жизненным опытом и приученные к осмотрительности, делать смелые заявления остерегались. Наглядным примером восприятия «гласности» является эпизод анекдота тех времён: «Скажи на партсобрании всё как есть, и тебе ничего не будет: ни премии, ни путёвки — ничего не будет!» Сам факт критического высказывания Михаила стал событием революционным, ломающим грани привычного.

Во время классного часа, традиционно клеймя позором отстающих, Мариванна говорила, что перестройку нужно начинать с себя, что личный вклад каждого в построение светлого будущего страны для них, школьников, начинается с хороших отметок, что партия и народ дали им возможность бесплатно учиться, а двойки и тройки — это брак. «Что будет, если рабочий, делающий деталь для космического корабля, допустит брак?» — спрашивала она. Тут, решив пожурить Демидова за слабый ответ на уроке физики, которую она преподавала, Мария Ивановна обратилась непосредственно к Мише:

— Твоя тройка — это ведь брак, так, Михаил?

— Чё мой-то сразу брак? Может, Ваш! Вы непонятно объясняете, а я отвечай! — выпалил он, внезапно обнаглев.

Воцарилась тишина. Было слышно, как жужжит муха, в отчаянии бьющаяся об оконное стекло. Класс оцепенел, замер в ожидании, что же будет. И тут же, как гром среди ясного неба, ещё более дерзко Михаил выдал:

— Может, перестройкой своего сознания займётесь?! Учителей это тоже касается! Как чё не нравится, так сразу на последнюю парту отсаживать. Может там гении сидят? Судьбы людей на заре юности калечите! Чё мы-то у вас всё должны? А вы нам ничё не должны? Объяснять нормально, например. Моя тройка — это и Ваша тройка!

Мария Ивановна опешила и надолго замолчала. Молчал и класс.

— Я так понимаю, ты всё сказал? — наконец произнесла она. — Свою лень ты пытаешься списать на учителей! Думаю, мне нужно поговорить с твоими родителями. Скажи им, что я их приглашаю для беседы на завтра, после уроков. Классный час окончен, все свободны.

Татьяна Фёдоровна, посетив школу в назначенное время, имела с Марией Ивановной долгий и нелицеприятный разговор, последствием которого стал грандиозный скандал, устроенный ею дома. Досталось всем — и Владимиру Михайловичу, и Саше, и, конечно же, больше всех «за срыв классного часа» получил Михаил.

На следующий день урок физики по расписанию был последним. Бывший любимчик Мариванну раздражал, вёл себя вызывающе, постоянно вставлял каверзные вопросы. «Этот предатель» явно пытался вывести её из себя, он всё делал ей назло. И ведь добился, гадёныш, своего: Мариванна была на взводе. В конце урока она попросила класс сдать дневники для проверки. Проходя по рядам, Мария Ивановна поравнялась с Демидовым:

— Твой дневник.

— Я его дома забыл! — грубо ответил Миша.

Тут же машинально Мариванна хлопнула его по башке стопкой собранных дневников.

В ответ на этот опрометчивый поступок педагога Михаил выдал фразу, впоследствии переведённую на все языки мира:

— Насилие над личностью — это позорно! — полушёпотом, но очень чётко произнёс он.

По классу прокатился смешок.

— Чтобы вам всем не было так весело, — со всей суровостью своего профессионально поставленного голоса сказала Мария Ивановна, — Михаил пойдёт за дневником домой, а все остальные останутся здесь до его возвращения. Мы с вами побеседуем о правилах поведения и уважении старших. Как гарантию того, что Михаил вернётся, свой портфель он оставит здесь.

Мариванна втайне надеялась, что Демидов соврал и дневник на самом деле лежит у него в портфеле — уличить его во лжи сейчас было бы очень даже кстати.

Миша, направляясь к выходу, обещал классу скоро вернуться, добавив при этом, что коллективное наказание — это фашистские методы, попахивающие концлагерями.

— Коммунисты так не поступают! — закрывая за собой дверь, бросил он.

Мариванна потерпела фиаско. Дневник Михаил действительно забыл дома.

Перекусив и сменив школьную форму на яркий свитер, Миша прихватил забытый утром дневник, сел на свой любимый велосипед и поехал к школе.

Вся эта неделя была не по-ноябрьски тёплой. Вот и сегодня послеобеденное солнце светило как-то особенно ясно. В памяти Михаила всплыл увиденный им на днях телерепортаж из программы «Время»: лица возбуждённых людей, разрушающих стену между Восточным и Западным Берлином. «У них там настоящая революция», — подумал он, и его охватило озорное рок-н-рольное настроение.

Проезжая мимо окон класса, в котором, под нотации Мариванны, его уже битых два часа ждали одноклассники — так, чтобы его заметили, Миша, с победным видом размахивая своим дневником, громко прокричал:

— Сейчас уже внеурочное время, расходитесь по домам. Дневник я завтра принесу!

О демаршах Михаила по школе поползли слухи. Стали шептаться про покачнувшуюся несокрушимость Мариванны. Известность Демидова вышла за рамки отдельно взятого класса. Ему симпатизировали — правда, тайно — даже некоторые молодые учителя.

Порядки большущеглушской школы весьма ощутимо отличались от того, к чему Миша привык в школе городской. Контраст Демидова ошеломлял. Нравы, царившие среди преподавательского состава, вызывали у него недоумение: отвесить подзатыльник ученику, ударить его по голове стопкой тетрадей, бросить в учащегося линейку или, того хуже, сломать об него указку — было здесь делом вполне привычным. Причём ученик, о голову которого указка была сломана, в этом же и обвинялся. «Я об тебя указку сломала! Принесёшь мне новую!» — обычное требование учителя в такой ситуации. Этого Михаил не понимал и не желал мириться с подобным. Школьный быт тоже был на средневековом уровне, и это в то самое время, когда полёты в космос перестали быть чем-то необычным! В классах висели рукомойники: бачок с носиком-рычажком, выполнявшим роль клапана, при поднятии которого ладонью вода из бачка лилась на руки. Заливать воду в бачок и выливать грязную воду из ведра нужно было сходив на улицу, к водораздаточной колонке или на помойку, в зависимости от того, что требовалось сделать: набрать чистой воды или вылить грязную. Школьный туалет находился во дворе. Это был сарай из побелённых известью нестроганых досок, разделённый на две части. Расположенный над огромной общей для мужской и женской половины выгребной ямой, он являлся символом настоящего равенства полов, ибо запахи и звуки в нём также были общими.

Через неделю настала очередь Михаила быть дежурным, в обязанности которого входила влажная уборка классного помещения после окончания занятий. Миша, как и требовалось, всё вымыл. Уходя домой, он, чтобы не оставлять класс открытым, взял ключ из выдвижного ящичка учительского стола, запер дверь, а ключ сдал школьному вахтёру.

Мария Ивановна возвращалась из учительской в свой класс, где Михаил Демидов должен был домывать полы. Она хотела поговорить с ним без свидетелей, доверительно, по душам. Подойдя к классу, Мариванна упёрлась в закрытую дверь. За дверью было тихо. Дёрнула ручку — закрыто. В классе осталась её сумочка и верхняя одежда. Учительницу охватили сметение и досада: «Где Демидов? Как попасть в класс? Где ключи?..»

После длительных поисков ключи от класса она обнаружила на вахте.

Добрую половину ближайшего родительского собрания Мария Ивановна посвятила Михаилу, объявив, что «новый ученик оказался нечистым на руку: он запросто лазает по учительским столам, отличается неадекватным поведением и состоит на учёте в детской комнате милиции; на месте родителей она бы поостереглась разрешать своим детям водить дружбу с подобным типом».

Дома, как водится, Мишке влетело. Особенно мать возмущалась по поводу «воровства из учительских столов» и постановки его на учёт в милицию. Доводы Михаила, что это по большей части выдумки, успеха не имели. У неё не было желания ни в чём разбираться: в очередной раз бросив ему укор в том, что умер Володя, а не он, Татьяна Фёдоровна кричала:

— Виноват — отвечай! Нечего оправдываться!

Отец, попытавшийся вступиться за сына, огрёб «по самое не хочу» — ему она тоже припомнила всё.

Периодичность громких скандалов в семье увеличивалась в геометрической прогрессии. Обстановка становилась, мягко говоря, невыносимой.

Владимир Михайлович стал всё чаще задерживаться на работе.

Александр замкнулся в себе, в столь раннем возрасте углубившись в изучение философских трактатов Сократа, Платона, Аристотеля, Цицерона и Сенеки.

Михаил, которого с раннего детства манили неизведанные дали, в своих похождениях удалялся всё дальше и дальше от дома. В учебный период он пропадал сразу после занятий в пятницу и возвращался лишь воскресным вечером. Во время каникул его отсутствие исчислялось неделями.

Ситуация в школе для Миши стала складываться не лучшим образом. Стараниями Мариванны фамилия Демидова всё чаще и чаще произносилась как синоним всего отрицательного, приобретя статус «общешкольной головной боли». Перворудова ожесточённо «клевала» Михаила — ежедневно и без устали. Он был виноват во всём: кто-то на перемене сидел на подоконнике и сломал цветок — виноват Демидов, кто-то нарисовал чёртика на доске — Демидов, кто-то принёс на ботинках грязь — Демидов, забыли выключить свет — опять Демидов. Прочно засев в мозг Мариванны, Демидов стал её пунктиком, на котором она необратимо зациклилась. В учительской, на родительских собраниях и на уроках Демидов не сходил с уст Перворудовой.

Казёнкины, Балякин, Анищенко и Зябцева в «табели о рангах» заняли свои прежние места. Они очень старались, «работая» на Мариванну: ежедневно преподносили ей новую пищу для нападок, не только подлавливая Михаила на малейших проступках, но и провоцируя его, и откровенно клевеща.

Бегали мальчишки на перемене, уронили учительский стул, кидались тряпкой для протирки классной доски, которая в результате на люстре повисла — обязательно свалят это на Михаила. Потерялась у кого-то ручка — «ябеды-отличницы» тут же с претензиями к Демидову. Он им в ответ, что ни при чём: «Паситесь лесом!» Они в драку — давай царапаться. Оттолкнёт Мишка в порыве самую назойливую — всё, попал! — та тут же бежит жаловаться: «Меня Демидов побил!» И очередная порция прессинга ему обеспечена.

Одноклассники, придиравшиеся и до этого, почувствовали одобрение свыше. Иной раз, будто по прямому указанию, они задирали Михаила. Участились стычки с пацанами в школе и за её пределами. Особенно Мише было обидно, когда, получив отпор поодиночке, «отомстить» приходили со старшими братьями — по двое, по трое, вчетвером или вообще впятером.

Успеваемость Михаила, если судить по отметкам, стала падать, но Миша учился не для отметок, а для себя. Получать знания на данном жизненном этапе было одной из основных его целей. Он много читал, штудируя ставшую общедоступной диссидентскую литературу и публицистику, изучал точные науки. Его подготовка была такова, что по объёму скопившихся в голове знаний он мог заткнуть за пояс любого хорошиста, да и многих отличников.

Коллектив учеников, подстрекаемый Перворудовой и без того не жаловавший «городского задавалу», охотно Демидова отверг. Михаил стал как будто бы вне класса, противопоставляя себя всем и вся. В нём кипели обида и злость, он был похож на затравленного зверёныша, скалил зубы и огрызался, скептически воспринимая окружающий мир и происходящее в нём. Почвы для скепсиса было хоть отбавляй: старая, не претерпевшая к тому времени переработок и изменений школьная программа разительно отличалась от стремительно меняющейся действительности. Учителя продолжали оперировать прежними догмами, напоминая Михаилу маразматиков, проповедующих утопические идеи и упорно цепляющихся за прошлое.

Круговая порука мазала, как копоть, а сердце Михаила требовало перемен. Его юношеский максимализм никакого примирения с днём вчерашним не допускал.

Как-то в раздевалке после урока физкультуры Егор Бирюков, подзузукиваемый Балякиным, решил проучить «зарвавшегося очкарика». Превосходящий щуплого Михаила физически, в том числе и массой тела, он стал инициировать драку: «Ну что, новяк, сявка вякающая, один на один биться будем?» Одноклассники обступили их в предвкушении боя. Бирюков даже не понял, что нарвался. Миша давно уже ждал удобного повода выместить скопившуюся злость на ком-то из своих обидчиков. Он с ходу пошёл в атаку, всю ярость вложив в первый, мгновенно нанесённый по лицу соперника удар. Не давая Егору опомниться, он молотил его не переставая, в ход шли не только кулаки, но и колени. Встретив лишь слабое сопротивление, Миша загнал согнувшегося и закрывавшего голову руками Бирюкова в угол раздевалки. Оторопевшие поначалу однокласники пришли в себя и стали силой оттаскивать Демидова, к тому моменту уже пинавшего ногами обмякшую массу, которую представлял собой Егор Бирюков. Вскользь досталось и разнимавшим.

На следующем за физкультурой уроке всхлипывающий Егор стоял у доски. Его лицо распухло, рассечённая бровь, под носом остатки крови, вытираемые мокрым платком. «Кто это сделал?» — задала вопрос возмущённая учительница. Никто не признавался. Бирюков тоже не называл имя обидчика. Разборки по этому случаю проводились целую неделю. Бирюков с забинтованной головой, жёлто-синим опухшим лицом и потупленным взглядом был выставлен для всеобщего обозрения на школьной линейке, но тщетно — виновного так и не нашли.

Не секрет, если посвященных в тайну больше одного, рано или поздно она станет известна. Возможно, кто-то из присутствующих при избиении Бирюкова одноклассников рассказал девчонкам, а те проинформировали классного руководителя, или тот же Балякин сам втихую в выгодном ему свете расписал Мариванне подробности происшедшего. В общем, месяц спустя Демидов был призван к ответу. В результате его исключили из пионерской дружины.

Так Михаил окончательно и бесповоротно попал в группу «анти», как он сам её условно обозначил. Был и положительный момент во всей этой истории: задиравшиеся ранее пацаны от него немного отстали. Теперь Мишке хватало словесных угроз, чтобы запугать противника.

Всеми отвергнутый и порицаемый, Михаил наблюдал за социумом со стороны, анализировал и делал выводы. Он мысленно разделил всех учеников на четыре группы:

«Любимчики» — как правило те, кто учителей слушался во всём (зачастую ябеды в детстве и стукачи в юношестве, возглавляющие отряд «серой массы»);

«Серая масса» — беспрекословно идущая в ногу в легко управляемом строю, аморфная и идеально серая толпа;

«Неопределёнка» — прыгающие из группы в группу из года в год, от случая к случаю, по воле чего-то там почесавшегося. Порою представители этой группы, «выкинув номер», ненадолго попадали в «анти», но затем, «исправившись», плавно вливались в «серую массу»;

«Анти» — разношёрстное и неоднородное меньшинство, бросающее вызов учителям и их приспешникам, в чём-то взаимодействующее между собой, но, как правило, каждый сам по себе.

Себя Миша стал представлять в центре арены Колизея, трибуны которого послушно указывали большими пальцами вниз, потому как те немногие, сочувствовавшие ему, поднять большой палец вверх не решались. Он же считал себя выше этих плебеев. Он впереди них, он — авангард.

Правда умудрённого педагога

Общаясь с дураком, не оберёшься срама,

Поэтому совет ты выслушай Хайяма:

Яд, мудрецом тебе предложенный прими,

Из рук же дурака не принимай бальзама.

Омар Хайям

Монолог Перворудовой в учительской

— Ох, — вздыхала Мария Ивановна, вслух делясь своими мыслями с коллегами. — Пригрела я на груди змеёныша, не распознала в нём сразу классового врага! Таких бы душить ещё в зародыше, а если не успели, так сажать немедля в тюрьму! Подкинула нам его судьба, угораздило! — разгорячилась она. — Натуральная шпана, а на вид уж такой прилежный. Мне Балякин понарассказывал, что этот Демидов в Куйбышеве со своими дружками вытворял. Как они по заводским складам лазили и по метрострою — воровали пиропатроны и ещё чего-то там, одним словом, жульё. И ведь он бравирует этим. Людей чуть не убили. Другой бы призадумался, осознал, а этот хвалится. Гипсоблок они на станции Безымянка с моста через железнодорожные пути на товарный поезд скинули. Это было ещё, когда он в третьем классе учился! А что теперь здесь учинит? И главное ведь, с его же слов, машинист их с гипсоблоком, выставленным на поручни, издали заметил — гудел, сигналил. А они, видя, как человек беспомощно по кабине мечется, швырнули эту глыбу в него. Сначала, говорит, хотели в вагон кинуть, но, когда увидели реакцию машиниста, со словами «Врешь, не уйдёшь!» сбросили на локомотив. Выродки. Знали же, что притормозить, остановить состав невозможно. Хорошо попали по крыше кабины, а не в стекло, и машинист не пострадал, а то не знай какая катастрофа бы случилась.

— Ну, так это полбеды. Гипсоблок, отскочив в сторону, влетел в поросль клёна, растущую вдоль железнодорожного полотна. А там люди были! Алкашня в кустах «Тройной» распивала. Выскочили жертвы сухого закона в ужасе, — кто бегом, а кто и на четвереньках. Наш говнюк доволен — для него это развлечение. Ладно, обошлось, никого не зашибло. Он же возомнил из себя непонятно что, хвалился: это был алкоголикам «знак свыше», мол, наверняка после такого кто-то из них «навсегда завязал». Что скажете — хороший мальчик? Борец прям за трезвый образ жизни! Асоциальный тип! Если это всё не выдумки, так его не то что на учёт в детскую комнату милиции ставить, по нему колония для малолетних преступников плачет!

— А тот случай, когда он у меня из стола ключ от класса выкрал? Нечист на руку. Общественные устои для него ничто. Вообще не социализируемый элемент. Личное ставит выше общественного. Способен на подлость, пакость какую-нибудь. Подставить кого-то — для него раз плюнуть. Критики не воспринимает никакой. Говоришь ему: «Миша, это нехорошо, это плохо», а он: «Плохо — это хорошо!» Ссы в глаза — всё божья роса!

— А как со старшими разговаривает: никакого уважения, никаких авторитетов! Родителей его жалко. Мама у него такая хорошая, понимающая. Намучилась она с ним. Упустили они его. Вольноопределяющийся! Опыт старших для него ничтожен. Говорит: «Хочу на своих ошибках учиться!» Ему хоть кол на голове теши!

— Я таких повидала за свои годы, помяните моё слово: он плохо кончит. В нашем советском обществе ему не место. Самовлюблён, считает себя исключительным. Слышала, мнит себя на арене Колизея. Клоун! Не замечает, что на самом-то деле он на дне большой клоаки!

Выдав эту тираду, Мария Ивановна немного успокоилась и замолчала. Пора было идти на очередной урок.

Щуколов

Я не знаю тех, кто танцует со мной,

Я не нужен тем, кто зовёт меня,

Я хочу немного поболтать с рекой

И понять, что вода не боится огня.

Сергей Галанин

группа «СерьГа»

Зашвырнув в укромное местечко, где-нибудь на сеновале, свой портфель и прихватив оттуда заранее припрятанные рыболовные снасти, сразу после школы, даже не заглядывая домой, Мишка мчался на велосипеде к реке — его большой страстью стала рыбалка. Ещё живя в Куйбышеве, Миша с удовольствием проводил время с удочкой на берегах самарских и волжских затонов. Обладая первичными навыками рыбной ловли, здесь, на реке Иргиз, водохранилище и прилегающих к райцентру озёрах, он совершенствовался. Неплохо поднатаскавшись в ловле карасей, плотвы и окуней, его излюбленной добычей стала царица здешних водоёмов — щука, рыба интеллектуальная и хитрая.

Предрассветный промозглый холод, вытеснив тепло преющей травы, разбудил Мишу, ночевавшего на лугу в стоге сена. Проснувшись и сделав несколько резких движений, отдалённо напоминающих физзарядку, он, приминая колёсами велосипеда мокрую от росы траву, направился к водохранилищу кормить рыбу завтраком, а заодно выловить завтрак и себе. Утренний клёв выдался на славу: плотва ловилась одна за другой, её уже с лихвой хватало на ушицу для утреннего перекуса.

И вот полнейшая тишина, ничего не нарушает водной глади. Как-то враз замерли поплавки. Перестал беситься малёк. Михаил всем своим нутром почувствовал её — щуку, вышедшую на охоту. Ему даже показалось, что он видит эту «подводную лодку», медленно-медленно перемещающуюся в прозрачной воде: вот она выплыла из водорослевых лесов и спряталась в них вновь. В Мишке ожил инстинкт охотника.

Отцовский спиннинг, используемый им до этого в качестве обычной закидушки, единственная имеющаяся ржавая блесна в качестве приманки и отсутствие практического навыка блеснения. Заброс наудачу. Новичкам всегда везёт: совершенно случайно он выбрал верный сектор и правильный угол протяжки. Блесна попала прямо между водорослями в промежуток наподобие тропки. Только Михаил принялся крутить катушку, как почувствовал резкий рывок — хищница на крючке! Аккуратно, чтобы не сорвалась, Миша подвёл её к берегу. Надо выуживать, но как? Берег то обрывистый, а щука килограмма на полтора! Счёт шёл на секунды, рукой было не дотянуться. В запале Мишка лихорадочно искал решения, допустив ошибку: резко дёрнул на себя, на обрыв берега. Вылетев на метр из воды, щука отцепилась и плюхнулась в водоём прямо перед носом разгорячённого рыболова. Несостоявшийся трофей застыл у самого дна, словно палка, и только минуты через три, оклемавшись, ушёл на глубину, вильнув хвостом.

«Надо же, с первого раза взяла! Обидно, но ничего — клюнула первая, клюнет и вторая!» — подумал Михаил, продолжив блеснить ту же баклужину. За блесной — этим металлическим «мальком-подранком» — стали гоняться окуньки. Но — бегать бегают, а не берут. Неожиданно возник новый результат: маленький щурёнок сантиметров на семнадцать — этого вытащить удалось!

Ободрившись, Миша решил сменить место. Отныне его интересовали только щуки. Проехав с километр, он выбрал похожую баклужину, по всему здесь должна была стоять щука. Стал наблюдать. И точно — немного правее, недалеко от подтопленного кустарника, не заставив себя долго ждать, на поверхности воды появились всплески хищницы, гоняющей греющуюся на солнышке рыбёшку. Миша, переместившись поближе, тихонько, чтоб не спугнуть, зашёл в воду по пояс — так было удобнее пробрасывать блесну вдоль берега и при этом не зацепить её за куст.

Погружаясь в прохладную воду, яички рыболова сжимались. Но именно такая позиция станет у него излюбленной. По уверениям Михаила, его яйца, работая как эхолоты, не только обнаруживают щуку в стометровом радиусе, но и дают их обладателю достаточно точную информацию о том, кто запеленгован — господствующая здесь хозяйка или периферийная подрастающая особь, а также её размеры, настроение и род занятий на текущий момент.

Щука продолжала нагло плескаться, а предлагаемую «рабочую» блесну не брала. Несмотря на достаточно холодную воду, Миша два часа с паузами в три-пять минут тщетно «утюжил» это место.

Как показал последующий опыт, которым Миша в то время ещё не обладал, причина двухчасовой нерезультативности заключалась именно в блесне. Она была не так хороша, как ему тогда казалось, вернее эта блесна не соответствовала сложившейся ситуации с кормовой базой хищницы. Дело в том, что малёк, на которого здесь охотилась щука, был мельче и светлее блесны, имитировавшей более крупную приманку; кроме того, это была тяжёлая придонная блесна, а малёк находился у поверхности.

Михаил решил перекусить. Увлёкшись, он ещё не завтракал, в то время как солнечный диск неуклонно подходил к зениту. Щучка тоже решила отдохнуть, снизив свою активность (она, в отличие от Миши, уже наелась).

Выкопав корешки неподалёку растущего шиповника и ободрав немножко дубовой коры, Миша развел костёр, расположившись на бережку. В его походном котелке бурлила уха из плотвы и щурёнка. Рядом на кореньях и коре настаивался «чай».

Подкрепляясь нехитрым завтрако-обедом, он не прекращал наблюдения за местом своего безуспешного блеснения. Определённо, в планы Михаила входило эту щуку всё же взять.

Примерно через час разбойница вновь стала плескаться, но несколько поодаль от прежнего места. Вполне возможно, что это была уже другая щука. Миша смекнул, что солнце отклонилось, вслед за ним передвинулся греющийся малёк, вот щучий пир и сместился. «Попугаю-ка я малька своей блесной» — подумал Михаил и принялся кидать приманку, чуть дальше протягивая её вдоль солнечного пятна на воде, средь пуганой мелюзги. Но как Мишка ни старался, щука блесну не брала. По паузам между её атаками на малька (а тому требовалось время, чтобы пригреться и успокоиться), он вычислил (спасибо яйцам) предстартовое — как у ракеты, как у крадущейся кошки — положение щуки. Миша стал гонять мелюзгу так, как это делала щучка, имитируя блесной хищника-конкурента, проделывая всё это прямо перед её мордой. Семь-восемь бесполезных забросов, и подобная тактика дала результат: щука кинулась в лобовую! В этот раз Михаил не угадал угол атаки: из ямки работала хищница (а не из кустов и водорослей, как он предполагал); в результате крючки блесны впились ей в глаз и голову. И тут началось нечто фееричное! Щука сопротивлялась, тянула, крутила, выдавала финты и свечи, выскакивая из воды во всей своей красе, бегала в трёх-пяти метрах перед стоящим в воде Михаилом на одном хвосте. Зрелище завораживало. И всё тот же вопрос: «Как её вытащить?» Михаил решил, подведя зубастую поближе, хватать её руками за голову прямо в воде.

Такая методика не очень-то плодотворна. Впоследствии она принесёт Михаилу немало досадных сходов щуки, а также разодранные в лохмотья пальцы и воткнутые в руку крючки тройников.

В этот раз он тоже пропорол крючком ладонь, но это не имело значения: Миша держал в руках своего первого «крокодила» весом килограмма на два! Отцепив крючок и поцеловав полосато-пятнистую, он уложил её в садок. Затем, немного сменив позицию, попытался поработать блесной ещё, но в этот день ему уже больше не «фартило».

В будущем Михаил прочтёт много специальной литературы, касающейся поведения щуки и способов охоты на неё. Досконально изучив повадки речной и озёрной хищницы, он сможет наверняка определить её местоположение, вычислить и поймать самую матёрую, самую крупную, а значит и самую мудрую, главенствующую в месте лова щуку.

Гордый уловом и довольный собой, Миша поехал домой. До дома было километров двенадцать.

Не в первый раз преодолевая подобные расстояния, — часто в гору, что требовало максимального мускульного напряжения, — Миша всё сильнее мечтал о приобретении мотоцикла или, на крайний случай, хотя бы мопеда. Родители в скором будущем обещали его купить, но при условии, если он будет хорошо учиться, хорошо себя вести и так далее, и так далее.

Во время следовавшего за подъёмом затяжного спуска Михаил забыл обо всём, он наслаждался скоростью: по его собственному выражению — он «пил ветер».

Баянисты

Я ядрёный, как кабан,

Я имею свой баян.

Я на нём панк-рок пистоню —

Не найти во мне изъян.

Первый парень на весь край,

На меня все бабки в лай:

А-а-а-ай, ну и няхай!

Юрий Хой,

группа «Сектор Газа»

Отличный подарок с далеко идущими планами приготовила на шестилетие Михаила тётя Галя (старшая сестра матери) — она подарила ему баян. Миша неминуемо должен был пойти в музыкальную школу. Не посещать музыкалку при наличии инструмента — непозволительная роскошь. Спустя год предрешённое свершилось: одновременно с тем, как Михаила отправили в первый класс общеобразовательной школы, он поступил в школу музыкальную, воплотив в жизнь родительскую мечту.

Не так представлял себе Миша обучение музыкальной грамоте…

Музыку он возненавидел, а баян мечтал швырнуть с крутого обрыва так, чтоб тот разлетелся вдребезги. Особую ярость опостылевший инструмент вызывал у Михаила, когда он, занимаясь музицированием, наблюдал в окно за гоняющими мяч сверстниками: в такие моменты он с беспредельным усердием растягивал меха, рассчитывая на то, что они, не выдержав, разорвутся.

Ко времени переезда Демидовых в Большущую Глушь учиться в музыкалке Мишке оставалось всего лишь один год, но он всё же питал надежду, что в райцентре музыкальной школы нет и его мучениям придёт конец. Большущая Глушь Мишкиных надежд по этому поводу не оправдала. Три дня в неделю, как и в Куйбышеве, он был вынужден ходить на занятия музыкой. Они отнимали у него уйму времени — того самого свободного времени, которое с удовольствием было бы потрачено на общение с природой, рыбалку и прочий промысел. Это Мишку не то чтоб раздражало, это его просто бесило.

Но нет худа без добра. В большущеглушской музыкальной школе Демидов, среди собратьев по несчастью (таких же, как и он, учащихся музыкалки), нашёл себе настоящих друзей Антона Ходова и Сашку Черкасова.

Структура занятий была такова, что между групповыми (сольфеджио, хор и проч.) и индивидуальными (уроки игры на инструменте проходили поочерёдно с каждым учеником) временные промежутки были достаточно длинные, порою ждать приходилось часа четыре — это время ребята проводили с пользой. Его хватало на многое: выучить домашнее задание из общеобразовательной школы; прошвырнуться по чужим садам и огородам (главное подальше от музшколы, чтоб не «сели на хвост»); в дальнем запущенном углу школьного двора испечь картошку или зажарить на приспособленном под вертел старом осыпавшемся электроде тут же пойманного или сбитого из рогатки голубя.

Друзья обменивались идеями и увлечениями. Благодаря Антохе все трое, в том числе и Михаил, увлеклись филателией и нумизматикой. Общались и вне школы. Вместе лазили по старым заброшенным строениям, домам и погребам, занимаясь в какой-то мере диггерством и археологией (своего рода рыбалкой в прошлое). Находили царские монеты, старинные самовары и утюги, которые нагревались раскалёнными докрасна древесными углями. Саньку даже однажды повезло найти серебряный Георгиевский крест! Мишка, в свою очередь, приобщил друзей к вылазкам на лоно природы и рыбалке. В общем, образовался некий тройственный союз баянистов поневоле.

Слепой от рождения Александр Митрич в большущеглушской музыкалке преподавал баян. Он прекрасно знал, что Демидов, Ходов и Черкасов учатся из-под палки, и несмотря на это (хотя, в общем-то, ох как не жаловал лентяев!) к их троице он отнёсся благожелательно. Ребята резко отличались от прилежно-унылой массы старательных и не очень учеников. В них бурно кипела энергия жизни, порою выплёскиваясь через край и обжигая окружающих. Они ничего не принимали на веру, для них не существовало аксиом. Неминуемо раз за разом наступая на грабли, эта троица упорно искала свой путь и постоянно попадала в различные приключения и переделки.

Незрячий Митрич очень чутко слышал как внешнее, так и суть — нутро человека. Он стал для парней кем-то вроде наставника, смог заинтересовать, научил воспринимать музыку как выражение души, не имеющее языковых барьеров. Парни вполне дружелюбно спорили с ним о ценности тех или иных музыкальных направлений: о вечности классики и бренности попсы, о рок-н-ролле и электронной музыке.

Мишка в лице Александра Митрича приобрёл единственного взрослого, с которым мог на некоторые темы говорить вполне откровенно. Они частенько обсуждали социум. Демидов рубил с плеча, критикуя всё то, что ему не нравилось в Большущей Глуши, сетовал на примитив сельского менталитета и его отличие от городского. В свою очередь, Митрич, выслушивая Михаила с пониманием, доносил до него мысль о том, что мир не идеален в силу того, что у людей, живущих в нём, разные идеалы и что хорошо одному, может быть плохо другому. «Возможно, — говорил Александр Митрич, — именно тот мир, в котором мы живём сейчас, и есть идеальный, потому что нет войны, достигнут некий баланс сил, а проблемы отдельных индивидуумов — это песчинки в планетарном масштабе. Но это совсем не означает, что нужно смириться и перестать бороться за своё счастье. Есть главный человеческий идеал — Свобода. А Музыка, помимо всего прочего — это ещё и средство борьбы за неё».

Беседовать с Митричем Мишка любил, и хотя не всё доходило до подросткового сознания максималиста, зерно разумного всё же было посеяно. Обсуждая тему «белых ворон», Михаил вдруг понял, что Митрич, со своим врождённым дефектом, всегда был истинным изгоем — настоящей «белой вороной»! При этом учитель не чувствовал себя ущербным, он крепко стоял на ногах. В какой-то мере Александр Митрич стал для него примером.

Троица «Демидов, Ходов и Черкасов» музыкой стала заниматься охотнее. Правда, основной учебной программе ребята предпочитали подбор аккордов к песням Игоря Талькова, «Машины времени», «Nirvana» и «Queen» — зато они открыли для себя новые возможности инструмента: это была мощная струя свежего воздуха!

Настало время выпускных экзаменов. В музыкалке царила особая торжественная творчески-интеллигентная атмосфера. Экзаменационная комиссия из директора и учителей музыкальной школы плюс директор местного ДК уже не первый час слушала выпускников, истово исполнявших произведения согласно заранее утверждённой и годами заезженной программе. На растроганных лицах членов комиссии читалась гордость за своих питомцев. Выступили скрипачи и пианисты, порадовали своим вокалом певцы. Подошла очередь баянистов. Игра первых из них продолжала комиссию умилять. Экзаменационные прослушивания подходили к концу. Великой чести завершать их удостоились Ходов, Демидов и Черкасов — именно в таком порядке.

На сцене появился Антон, и сразу же всё пошло не так: не те звуки, не те аккорды — это были «Плуги-вуги» «Сектора Газа» да ещё и с вокальным сопровождением исполнителя! Комиссия в замешательстве, никто не проронил ни слова. Окончив, Антон вежливо поклонился и в полной гробовой тишине покинул сцену.

На смену ему вышел Демидов, и всё повторилось: теперь под аккомпанемент баяна Михаил надрывно горланил «Колхозного панка». Такого развития событий экзаменаторы ожидать не могли, в утверждённом списке подобные произведения не значились, да и о существовании такой группы, как «Сектор Газа», многие члены уважаемой комиссии даже не подозревали. Прерывать выступления не стали, но среди экзаменационной комиссии прокатился шёпот негодования и предположений: «Что за самодеятельность?» «Это они сами сочинили?» Директор ДК напряжённо вслушивался в текст. Когда Михаил закончил, председатель комиссии строго спросил:

— Что это Вы здесь устроили, и куда подевалась прелюдия Баха? Что Вы этим хотели сказать?

— Это по панку! — ответил Михаил, удовлетворённый вызванной реакцией.

Поскольку дальнейший диалог ничего хорошего не сулил, на том его и отпустили.

Черкасова комиссия встречала настороженно:

— Если Вы тоже по панку, тогда можете сворачиваться сразу!

Александр Митрич был явно недоволен:

— Александр, будьте так любезны, исполните нам фугу!

Бормоча себе что-то под нос, Черкасов нехотя приступил к исполнению произведения из утверждённого списка.

История выступления на выпускных экзаменах «панк-рокеров» стала известна далеко за пределами музыкалки. К участию в итоговом концерте для родителей неблагонадёжная троица допущена не была. Митрич получил серьёзное взыскание. Тем не менее, в вопросе вручения дипломов об окончании музыкальной школы за своих учеников он вступался до последнего. Но положительное решение об их выдаче Ходову и Демидову было принято лишь после вмешательства отца Антона, занимавшего должность главного редактора районной газеты.

Дикие псы

Злобные собаки — вы хотели драки,

Я же с вами драться вовсе не хотел.

Клочья полетели, рваный след на теле —

Вот такой печальный ваш теперь удел.

Василий Тимофеев

Величие первозданной природы, гармония которой очищала мысли от шелухи домашних разборок и школьных интриг, безудержно и непрестанно влекло Михаила Демидова к себе. При малейшей возможности Мишка сбегал от общества людей в поля, луга, леса, на реки и озёра, сливаясь с ветром, дождём, шумом листвы и травы, журчанием воды и пением птиц. Здесь он ощущал себя дома, здесь он учился жизни. Инстинкты охотника и рыбака просыпались в нём, обостряя все чувства, особенно зрение и обоняние.

Он жил настоящим бродягой, ночлегом которому служили наскоро сооружаемые, при использовании рельефа и растительности, укрытия из подручных материалов. Обычно это был шалаш, устроенный им в овраге или у ствола раскидистого дерева, поблизости от водоёма. Самостоятельно добывая себе пропитание — по большей части рыбу, голубей и сусликов, Миша неделями мог жить в полной независимости от родителей, денег и прочих благ созданной взрослыми цивилизации. Таков был его мир: мир свободы, мир Маугли и Тарзана, мир отшельничества.

Где-то с середины осени друзья по музыкальной школе Сашка Черкасов и Антон Ходов, приохотившиеся к рыбной ловле, стали всё чаще составлять Михаилу компанию и в его пеше-велосипедном бродяжничестве. При этом, если Антон с ночевкой оставался лишь пару раз, то Санёк, у которого дома тоже случались серьёзные скандалы (мать не могла найти общего языка со своей мамой), присоединялся к Михаилу частенько.

Ночевать вдвоём, особенно в холодную погоду, было сподручнее и веселее.

Встретив в своих семьях Новый год, оставшуюся часть зимних каникул ребята решили провести вместе, в полях. Основу их дневных дел составляла подлёдная рыбалка. Это результативное занятие серьёзно увлекло их.

Поздним вечером Антон, традиционно, пошёл домой, пообещав прийти завтра утром. Мишка и Сашка стали располагаться на ночлег, положив массивное бревно в костёр, чтобы оно тлело всю ночь, давая хоть какое-то тепло. Надев на себя всё, что только было можно, они улеглись на подстилки из старого тряпья, дополнительно укрывшись старыми промасленными стёганками, ещё летом удачно снятыми со спинок и сидушек бесхозно стоящих в поле тракторов. Такие ценные вещи, как котелки и фуфайки, добытые раз и навсегда, парни таскали с собой от стоянки к стоянке. Всё остальное, необходимое для устройства шалаша-лачуги, приспосабливалось из того, что валялось поблизости: куски шифера, палки, доски, пакеты со строительным мусором, листы железа и прочее. Щели и дыры латали травой, тряпьём и снегом.

Обыкновенно спящий безмятежно Михаил в эту ночь спал крайне тревожно, всё время ворочался и постоянно просыпался, при этом каждый раз подкидывая в костёр новые дрова. Благодаря чему горел он достаточно ярко и в шалаше было тепло. Сашка дрых без задних ног.

Событиям этой ночи предшествовали два обстоятельства.

Первое: прошлым летом стаи одичавших бродячих собак особенно назойливо стали досаждать жителям окрестных деревень и сёл. Собаки не довольствовались только одними объедками, они шарили по курятникам и птичьим дворам, нападали на людей, покусав с десяток человек, и даже задрали нескольких овец. Мужики, дабы избавиться от этой напасти, взялись за отстрел вредоносных животных.

Второе обстоятельство: парни хранили запасы своего провианта в специально выкопанной яме, неподалёку от шалаша.

Проснувшись в очередной раз, Мишка заподозрил неладное. Кто-то возился в непосредственной близости от их нехитрого жилища. Он взял с собой палку и вылез на улицу. Направившись к месту хранения провизии, Миха увидел пять пар светящихся глаз, которые смотрели прямо на него. Бродячие собаки! Они сразу же, одна за другой, с рыком и лаем побежали в его сторону.

— Санёк, Сашка! — закричал Михаил, отступая к шалашу.

Сонный Черкасов почти сразу показался в проёме лаза и, быстро сориентировавшись в ситуации, кинулся к костру, выхватив из него пару горящих палок. Но когда-то одомашненные животные огня не боялись. Тем не менее, сами палки они восприняли как угрозу и, не собираясь сдаваться, принялись ожесточённо атаковать. Друзья оборонялись.

Одна наиболее юркая псина хватанула Мишку за ногу. Благо тряпья на нём было, как на капусте, в несколько слоёв. К удаче, её клыки, проткнув штанину, прошли вскользь и лишь поцарапали кожу. Собачья челюсть вцепилась крепко, и пёс стал дёргать, мотая башкой, вниз и на себя, явно желая оторвать кусок. Мишка, отводя ногу назад, одновременно нагнулся над разъярённой зверюгой, рискуя упасть и подвергнуться нападению других собак, всё же исхитрился схватить пса за задние лапы и поднять его туловище, вытянув руки вверх. Собака по-прежнему держала штанину, запутавшись в ней мордой, при этом располагаясь головой вниз, а задними лапами вверх. Её туловище вытянулось вдоль тела Михаила: крестец находился теперь напротив его лица. В голове у парня даже, грешным делом, промелькнула мысль: «а не куснуть ли мне в ответ?», но тут же пришла идея получше. Теперь, потеряв возможность манёвра, псина была уязвима, и Мишка, согнув одну ногу в колене, ударил каблуком ботинка по злобной морде. С треском оторвав кусок штанины и взвизгнув, собака отцепилась. А Михаил уже принялся кружиться вокруг себя, держа её за задние лапы, устроив своему противнику своеобразную карусель. Центробежная сила вытянула собачье тело так, что голова и передние лапы парили в воздухе, описывая круги. Ещё минуту назад грозный враг вмиг превратился в жалкое существо — скулящее, воющее и визжащее одновременно.

— Бей гадину! Гаси её! — выкрикнул Мишка Саньку.

Сашка, всё это время сдерживающий остальных собак, выпустил из рук палку, в которую вцепилась наиболее агрессивная из них, а второй, достаточно увесистой, с размаху врезал по голове той, что пролетала мимо, «катаясь на карусели». Сию секунду собака смолкла. Мишка отпустил её задние лапы. Псина, пролетев пару метров, ударилась о заснеженную землю. Тело её было бездыханно. Парни не ожидали такого исхода. Прикончить клыкастого агрессора, тем более с первого удара, они и не мечтали. Вероятно, это был вожак, потому как остальные собаки, скуля и поджав хвосты, тут же убежали.

Светало.

Продовольственные запасы Михаила и Александра были полностью уничтожены: в виде ошмётков они валялись на снегу, разбросанные вокруг разорённого хранилища.

Ежедневная забота о пропитании вызывала у ребят обострённое чувство голода.

Окинув взглядом «ледовое побоище» и остановив его на поверженном враге, Сашка произнёс:

— А чё, корейцы собак ведь жрут!

Так и решили. Разделав тушу, порезали её на куски и складировали в яму, переложив утрамбованным снегом — на то самое место, где недавно хранились изничтоженные запасы рыбы.

Содрать шкуру, выпотрошить кишки, порубить кости для ребят проблемы не составило. В отличие от городских (умом, конечно, всё понимающих, но как бы продолжающих считать, что мясо появляется на прилавках само по себе), забить какую-либо живность, будь то бычок, телёнок, баран, ягнёнок, козлёнок, свинья, поросёнок, кролик, утка, гусь, индюшка или, скажем, курица — для деревенских дело привычное, не выходящее за рамки обыденных забот о ведении хозяйства. А вот от самой стычки пацанов немного трясло:

— Ты молодец — чётко ей прилетело по чайнику! — похвалил друга Мишка.

На обед была приготовлена жареная собачатина. В целях дезинфекции от различных болячек мясо сначала было проварено, три раза сливался бульон, и уж потом каждый кусочек прожаривался, причём особо тщательно.

— Вполне съедобно, — констатировал Михаил, с наслаждением отрывая зубами мясо от кости своего недавнего противника.

— Съешь врага своего и обрети его силу! — вторил ему Санёк.

В лагере появился Антон:

— А знаете, что тут недалеко свора бездомных собак ошивается? — спросил он, присаживаясь к костру и угощаясь жареным мясом. — Я потому и опоздал! Недобрые у них намерения. Они гнались за мной. Я еле успел на дерево залезть. Просидел на нём три часа, палками в них кидался, а они всё караулили. Как думаете, что им надо?

— Знаем. Съесть тебя хотели! — усмехнулся Санёк.

— Вот она, ирония судьбы! Вожака этой стаи ты сейчас жуёшь!

— Да врёте!..

Друзья рассказали о своём ночном, предрассветном приключении.

— Надо что-то с этим делать. Объявить им войну, истребить всё это отродье!

— И сожрать! Чего добру-то пропадать.

На точильном станке из полукруглого напильника Мишка изготовил себе обоюдоострый нож, что-то наподобие кинжала или стилета. Отныне он всегда носил его с собой — в голенище сапога, а знойным летом — в боковом кармане рюкзака — так, на всякий случай.

Те самые псы больше друзьям не встречались. Возможно, их застрелили охотники.

Неправильный мёд

Я тучка, тучка, тучка,

Я вовсе не медведь,

Ах, как приятно тучке

По небу лететь

Из мультфильма «Винни-Пух»

Во дворе родительского дома Демидов паял самодельную блесну, прилаживая крючок к жестянке, вырезанной из консервной банки.

— Привет дипломированному баянисту! — заявился с сияющей улыбкой Антон Ходов.

В руках он держал картонную коробку с огромным жирным пятном, распространившимся по стенке и днищу:

— Вот, у трактористов-механизаторов позаимствовал. Солидол — хорошая штука, можно втулки великов смазать!

Часов до одиннадцати друзья провозились со своими велосипедами. Разобрали и смазали всё, что было мыслимо и немыслимо разобрать и смазать. Завершив техническое обслуживание, собранные велосипеды решили подвергнуть полевым испытаниям.

Пришла идея проведать Сашку Черкасова, который гостил у своей бабушки (матери отца) в Южном, это километров в шестидесяти от Большущей Глуши.

— Доберёмся часа за четыре, может пять — это как ехать. Там заночуем, а с утра втроём порыбачим на Южном водохранилище, — предложил Михаил.

Пыля по просёлочным дорогам, велосипеды теперь ехали гораздо лучше. При спуске с горы получалось дольше не прибегать к кручению педалей, или велосипедистам это только казалось.

Где-то посередине пути, с очередного пригорка Антон приметил у лесополосы на краю поля ульи, находящиеся без особого присмотра. Во всяком случае, парни никаких людей рядом с ними не увидели. К этому времени Мишка с Антоном изрядно проголодались. Спонтанно возникла мысль: «А не отведать ли медка!»

Сначала рванули напрямки, но, подъехав ближе, заметили мужика, возившегося со стогом сена на удалении от ульев, примерно в километре. Решили не рисковать. Друзья оставили велосипеды метрах в трёхстах от объекта своего вожделения. Передвигаясь на четвереньках и прячась за придорожной травой (благо она была достаточно высокой), ребята потихоньку подкрались ближе. В атаку кинулись с расстояния короткой пятидесятиметровой пробежки.

Каждый выбрал «свой» призовой улей. Подбежав почти синхронно, они откинули крышки и давай выкидывать тряпьё, заложенное сверху, — под ним были рамки с сотами. Схватив по одной — по две рамки в каждую руку, налётчики кинулись наутёк.

Резкие телодвижения и суету возле ульев пчёлы не приветствуют категорически. Отдельным раздражителем для них служат посторонние запахи, наподобие таких как пахнут вспотевшие тела похитителей мёда. Безрукавки и шорты на Мишке и Антоне прибавили ситуации пикантности. Плацдарма для отмщения разгневанным пчёлам было хоть отбавляй! Укусов не считал никто.

Кроме пчёл, в погоню с вилами в руках пустился пасечник, для своего грузного сложения оказавшийся довольно-таки прытким. Он почти догнал их, но парням, вовремя домчавшимся до своих велосипедов, улизнуть от него всё же удалось. Чего не скажешь о пчёлах, которые продолжали нещадно обслуживать наглых ворюг по высшей категории ещё пару километров.

Запрыгивая на велосипеды, Демидов и Ходов повесили рамки с сотами на велосипедные рули, продев их через ручки. Мёд тёк по рукам и ногам, капал на рамы и колёса. Не обращая внимания на такие мелочи, друзья отчаянно крутили педали. Велосипеды катились хорошо.

Наконец, налёты штурмовых отрядов закончились, прекратили жалить и одиночные пчёлы. Парням повезло, что за ними не погнался весь рой. Перепачканные мёдом с головы до ног, липкие и порядком покусанные, они подъехали к реке Каралык.

— Ну и рожа! Вот это у тебя бубен! — глядя на Михаила и как-то странно наклонив голову, вымолвил Антон.

— Ты свою-то тыкву видел, прежде чем звуки издавать?

Видок у обоих был ещё тот: руки как боксёрские перчатки, у Михаила распухли ноги, нос, губа, у Антона опухшая шея, — голова не поворачивалась, он держал её набок. Приводить себя и велосипеды в порядок пришлось долго, но худо ли бедно всё же отчистились и отстирались. Отмывая велосипеды, парни убедились, что солидол не только хорошо смазал трущиеся поверхности, но и неплохо отталкивал воду.

Передохнули. С мёдом съели наскоро прихваченный Михаилом из дома шматок ржаного хлеба. Рамок с сотами осталось в избытке. Так как пакета не было, медовый запас сложили в Мишкину безрукавку и приторочили к багажнику его велосипеда. Опасаясь взбучки и облавы, в путь двинулись дальними, обводными, малоизвестными и редко используемыми тропами. К сумеркам въехали в село Южное.

Александр, не ожидавший визита друзей — тем более в столь поздний час, — приезду Тохи и Михи очень обрадовался, хотя признал их не сразу. Разразившись заразительным смехом, он недоумённо смотрел на физиономии друзей с искусно нанесённым пчёлами гримом. Антон и Михаил в ответ лишь слегка скривились. Улыбаться и смеяться им было больно.

Угощаясь мёдом и слушая наперебой рассказываемую историю варварского набега, Санёк и добытчики пришли к общему мнению, что такой дерзости и безрассудства от них вряд ли кто мог ожидать: ни они сами, ни пасечник, ни пчёлы, ни велосипеды.

Утром, отмывая багажник и заднее колесо Мишкиного велосипеда, отметили, что солидол надёжно защитил ступицу и от мёда. Полевые испытания удались! Спасибо механизаторам — всё же хорошая штука этот солидол!

Похитители арбузов

Палёное виски и толчёный мел.

Кто смел, тот и съел,

Кто съел, тот и сыт.

Ещё чуть-чуть, и он уже спит.

Он спит, ему снится покой,

Ты посмотри, ты не трогай его рукой,

Не трогай рукой, чтобы он не вставал.

Парадоксальный, как коленчатый вал.

Борис Гребенщиков,

Группа «Аквариум»

«Анти» из параллельного класса Олег Фомичёв по кличке Гвоздодёр, живший через улицу, Женька Сызганцев и Макс Беляев, жившие недалеко друг от друга на одной улице — все почти ровесники, одиннадцати-тринадцати лет от роду, стали Мишкиными дружбанами. У всех велосипеды, катание на которых занимало большую часть тех жарких летних дней. Большущая Глушь была исколешена вдоль и поперёк, изучены все самые потаённые места и тихие закоулки, а такие невинные занятия, как нарвать вишни или яблок с веток, свисающих над заборами чужих садов, были обыденны и перестали представлять какой-либо интерес.

Счастливое время летних каникул и неповторимого возраста, когда ещё не существовало каких-то особых забот и обязательств. Их головы ещё не занимали дурманящие мысли о спиртном и девчонках, хотя первый интерес и первые симпатии уже начинали проявляться. Известное дело, в этом возрасте ребятам хотелось чего-то особенного, неординарного, весёлого и залихватского, в общем — приключений.

Однажды Мишка предложил по-настоящему рискованное и результативное занятие — воровать арбузы. Причём не где-нибудь, а с охраняемой собаками и вооружённым сторожем бахчи: в этом-то и была вся прелесть затеи!

К такому предложению друзья отнеслись сначала с сомнением, но азарт и решимость Михаила взяли верх.

Выбрали укромное местечко в прибрежных кустах — наблюдательный пункт на противоположном от бахчи берегу. Макс притащил из дома бинокль. В него они по очереди, три дня подряд, следили за поведением охранника и собак. В результате наблюдений было установлено, что после обеда сторож по обыкновению дремлет, да и собаки, разморённые палящим солнцем, спрятавшись в тенёк, к охране объекта особого рвения не проявляют. Разработали план, по которому, переплыв речку, они должны будут расположиться цепочкой так, чтобы первый (им, как инициатора, единогласно выбрали Демидова) мог передавать сорванные арбузы второму, тот — третьему, а четвёртый, находящийся у самой воды, — опускать их в речку для сплава. Ниже по течению реки, найдя удачно поваленное деревце и перегородив им водную поверхность, назначили «точку сбора и по совместительству штаб». Сюда должны будут приплыть арбузы и здесь застопориться.

Назначили день и время проведения этого рискованного предприятия. Олег предложил операцию проводить под прикрытием:

— Придём утром с удочками, как будто бы на рыбалку. Сторож, а главное, собаки, привыкнут к нашим голосам и близкому присутствию.

Так и решили. В заключение, для хохмы, Женёк изрёк:

— Давайте назовём нашу операцию — «Ы»!

— Почему «Ы»?» — с улыбкой спросил Макс.

— А чтоб никто не догадался! — поставил точку Михаил, и все четверо дружно рассмеялись.

На следующий день с утра до обеда парни рыбачили в непосредственной близости от бахчи, не нарушая границы, то есть не переправляясь через речку. Реакция охранника и собак радовала: насторожившись утром, к обеду они не обращали на них никакого внимания.

Удобно расположившись в старом полуполоманном кресле под навесом перед входом в свою будку-сторожку, охранник, как и предполагалось, задремал. Это и послужило сигналом к началу высадки десанта. Вплавь перебравшись на противоположный берег, «команда диверсантов», перемещаясь по-пластунски, вытянулась в цепочку. Михаил пролез под плетнём, огораживающим бахчу, Олег остался снаружи, дальше Женёк, на берегу Макс. Всё шло по плану, и уже десятый арбуз был погружен в воду, как вдруг охранника укусила какая-то муха, и он, очнувшись ото сна, обнаружил проникновение:

— Тудыт-растудыт, сучий сын, куды залез! — встрепенувшись от дремоты, завопил он.

Затявкали собаки, всем видом доказывая хозяину свою профпригодность. Ещё не обнаружив цели своей агрессии, они стремительно кинулись в ту сторону, в которую бранился сторож. Мишка вскочил. Перемахнув через плетень и «вызывая огонь на себя», он побежал вверх, против течения реки, отводя погнавшихся за ним собак от места сплава похищенных арбузов. С разбега нырнув в речку и проплыв под водой столько, сколько позволял запас воздуха в лёгких, он вынырнул и, оглядевшись, обнаружил, что собаки, заливаясь лаем, растерянно бегают по берегу, а ребята на середине реки, сцепившись за руки хороводом, в центре которого плавают арбузы, смещаются вниз по течению к месту сбора и вот-вот скроются за поворотом. Сторожа видно не было. Переплыв реку и шагая по берегу, Михаил заметил, что охранник был настолько ленив, что даже и не пытался преследовать его, оставив это занятие на откуп собакам.

Собравшись вместе, варварским способом разбивая о коленки и съедая только самые сахарные сердцевины, парни наелись арбузов всласть. Их животы были готовы развязаться в пупке, а арбузный сок стекал по подбородкам и локтям. Разделавшись только с половиной добычи, оставшиеся арбузы они припрятали до следующего дня.

Через неделю кто-то из друзей операцию «Ы» предложил повторить. Действовать будем по той же схеме, но выдвигаться к арбузной плантации непосредственно в обед, поскольку прикрыться рыбалкой теперь не выйдет — рассудительно решили они.

Заняв прежний наблюдательный пункт и убедившись, что охрана дремлет, парни приступили к операции по уже отработанному плану.

Когда достаточно длинная вереница арбузов, покачиваясь на волнах, плыла по течению, раздался предупредительный выстрел вверх, сопровождаемый озлобленным лаем собак — началась погоня. В этот раз сторож, охая и пыхтя, размахивая ружьём и перепрыгивая через раскидистые арбузные плети, бежал к ним. Мишка вопреки здравому смыслу побежал прямо ему навстречу. Охранник, оторопев, остановился в недоумении — «Сам ко мне бежит?! Поймаю — выпорю крапивой и сдам в милицию!» — мелькнула мысль в его голове. Но не тут-то было: как только собаки подбежали к Михаилу почти вплотную, он резко поменял траекторию и что есть мочи побежал к реке, к тому самому месту, где в прошлый раз, нырнув в воду, уходил от преследования. Не лая, а хрипло рыча и скаля зубы, псы бросались на Мишку, не отставая, следовали за ним, клацая зубами у самых пяток, и всё же не решались его укусить. Сторож, схватившись одной рукой за сердце (от резкой остановки у него оно кольнуло) и опёршись о ствол ружья, приклад которого опустил на землю, некоторое время молча наблюдал за погоней. Затем, проковыляв к ограде, вскинул ружьё и сам не зная от чего, то ли от досады, или для порядка, а может быть по злобе душевной или недалёкости ума, пальнул в Михаила. Мелкая дробь, подобно граду, вызвала всплески в том самом месте, где Демидов только что, нырнув, скрылся под водой. Сбившаяся во время бега дыхалка и выплеск адреналина не позволили Мишке проплыть далеко. Примерно через десять метров он вынырнул, чтобы набрать воздуха. Одномоментно раздался хлопок выстрела, и Миша вновь занырнул. «Ведёт меня, зараза», — сделал вывод Михаил, проплыв в этот раз метров двадцать. Охранник продолжал «пасти» воришку, прикидывая место, где он вновь всплывёт, чтобы глотнуть воздуха. Следующий его выстрел был последним, дальше русло реки делало изгиб, за прибрежным кустарником скрывая Михаила от «ворошиловского стрелка». Две-три дробинки этого выстрела щипнули Мишу по левому уху, не причинив ему особого вреда.

Вскоре четвёрка «подельников» возбуждённо обсуждала детали своего побега, подтрунивая друг над другом, с усмешками вспоминая, как и кто из них «струхнул», как споткнулся или упал. Но Мишка в их глазах был героем! Макс с помпой произнёс:

— Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!

— И не ест арбузов! — добавил Михаил, с аппетитом откусывая очередной кусок.

На этом арбузная тема не закончилась, получив своё продолжение в новой, более авантюрной истории.

Катаясь на велосипедах вдвоём, Мишка и Женька Сызганцев проезжали мимо колхозного рынка, где обратили внимание на бабушку, торгующую капустой. Вернее, их взгляды привлёк огромный арбуз, находившийся возле кучи капусты, которой она торговала. Наверняка она выменяла его по бартеру на ту же капусту. Уж очень огромным был арбуз, не мелкокалиберный местный арбузик, а арбузище астраханское, килограммов на восемнадцать. Да и место торговка выбрала крайне соблазнительное: самое близкое к лазейке в заборе, отделявшем рынок от сквера. Стечение всех этих факторов-обстоятельств и подвигло Демидова на заключение с Женькой пари: мол, стащит он этот арбуз прямо посреди рынка и средь бела дня! Платой за проигрыш назначили десять жевательных резинок «Буббль Гум» — величайшую ценность того времени.

Миша объехал неухоженный в ту пору сквер с обратной стороны и спрятал свой велосипед в кустах, благо здесь их была тьма тьмущая. После чего, сняв очки, направился на рынок. Дождавшись, что покупателей стало немного, улучив момент, когда бабулька отошла поболтать с такими же лавочницами, как и она, Мишка мигом подбежал к капустной горе и схватил арбуз. Отрывая его от земли, он понял, что слабым звеном захватнического плана является вес арбуза. Тяжесть неимоверная! Миша ожидал, что он окажется гораздо легче. Старт был нелёгким. До конца не распрямившись, держа на вытянутых руках злосчастный арбуз, Демидов бежал, напоминая своим видом барона Мюнхгаузена, летящего невысоко, у самой земли, на пушечном ядре. На поворотах Мишку кренило, ядро-арбуз заносил его, и он еле-еле вписался в дырку в заборе сквера. Арбуз, подталкиваемый ногами, чуть не вывалился у него из рук. Бабка тоже представляла собой зрелище не менее комичное: непрерывно причитая «Ой, грабют! Ой, грабют!» она, переваливаясь, как утка, с ноги на ногу и зачем-то через каждые пять-шесть шагов несуразно припрыгивая, пустилась за разбойником вдогонку, размахивая при этом граблями, как опахалом над каким-нибудь индийским раджой. Причём зубья грабель в момент, когда Мишка юркнул в лазейку, уже разрезали воздух прямо у его загривка. Рыночные торговцы, не успевшие выскочить из-за своих прилавков, скучавшие до этого от вялости торговли, дружно улюлюкали и хохотали до слёз. Женёк, наблюдавший за всем происходящим со стороны, от смеха свалился с велосипеда.

Занырнув в сквер, Миша пробежал ещё метров двести, причём последняя стометровка далась ему с большим трудом. Закатил арбузище в мелкую поросль клёна. На задах сквера, прыгнул в седло своего припрятанного велика и дал дёру. Приехал домой, переоделся в «ботана», напялил очки и уже на отцовском велосипеде не спеша направился к колхозному рынку.

Неподалёку от рынка он встретил Женька и Фомичёва Олега, которому Жека уже всё рассказал. Катаясь втроём по ближайшим улицам, они стали дожидаться завершения торгового дня. Когда последние лавочники разошлись по домам, троица объехала сквер кругом и, не обнаружив ничего подозрительного, делегировала Олега прокатиться в район схрона исполинской ягоды. Всё чисто. Погрузив арбуз в прихваченный Михаилом из дома рюкзак, они поехали прочь, подальше от этого места. Путь их лежал на окраину Большущей Глуши.

Добравшись до кладбища — уголок укромнее и удобнее вряд ли можно найти! — выложили на один из примогильных столиков чудо-ягоду, разрезали и принялись уплетать её. Насытившись до отвала (они осилили лишь треть), оставшуюся часть припрятали на завтра.

Михаил, выигравший пари, долг Женьке великодушно простил.

Противостояние

И вновь продолжается бой.

И сердцу тревожно в груди…

И Ленин — такой молодой,

И юный Октябрь впереди!

Николай Добронравов

До начала первосентябрьской линейки оставались считанные минуты. У школы в шуме и гаме толкались первоклашки, торжественно-нарядные, как завёрнутые в слюду букеты гладиолусов. Суетились взволнованно-озабоченные родители и учителя. Учащиеся всех классов были возбуждены — многие не виделись целое лето.

Демидову к школе и близко подходить не хотелось. Заплетая ногу за ногу, он шёл, а на душе скребли кошки. «Опять начнётся этот дурдом, давление и идиотизм, глупость и провокации, пора вырабатывать контрмеры», — думал он, приближаясь к своему классу медленно, словно шёл на эшафот.

— Вжик (такую кличку ему дали в классе в прошлом году), привет! — встретил Мишку с радостной улыбкой Колька Фахритдинов, двоечник и хулиган, занимавший в иерархии «анти» второе место после Михаила.

— Чему ты так рад? — нехотя буркнул Миха в ответ.

— Как?! Тебя увидел! Подлизы Казёнкины мне уже успели замечаний навешать, а ты свой, ты поймёшь!

— Чего пойму?

— Да я портфель дома забыл, а если назад бежать, так на линейку опоздаю. Ты тетрадками и ручкой не поделишься?

— Ну, пару тетрадок найду, будешь с разных сторон их начинать — на сегодняшние уроки хватит. Второй ручки у меня нет, только карандаш.

— Нормально! Прорвёмся! — с ликованием отозвался Колян.

«Может быть, всё не так уж и плохо», — пробежала в Мишкиной голове мысль.

— Ну что, Михаил, учтём ошибки прошлого года? Надеюсь, за лето ты повзрослел, взялся за ум! Успеваемость подтянем, да? — наигранно ласково обратилась к Мише Перворудова.

— Учтём, обязательно учтём, ещё как учтём! — пробурчал Михаил таким тоном, что Мария Ивановна поняла: в этом учебном году от Демидова нужно ожидать новых «сюрпризов».

— Становись сюда. Шестой «Б» класс, внимание! Расписание занятий ещё будет меняться. Построились в две шеренги вот от этой линии. Оксана, подай, пожалуйста, журнал: я проверю по списку, все ли собрались. Столяров, не вертись! Фахритдинов, надень галстук, ты же не Демидов, тебя вроде бы ещё из пионеров не исключали! — последовала привычная круговерть команд-указаний Мариванны.

Ношение пионерских галстуков, особенно у «анти», перестало быть желанным, и не потому, что уже отменили статью Конституции «о руководящей роли Коммунистической партии» — переоценка ценностей и смена идеологии произойдут гораздо позже, просто галстук воспринимался как «детский атрибут», а им хотелось быть взрослее. Галстуки снимали, засунув их в карман и повязывая лишь непосредственно перед уроком. Миша по понятной причине пользовался «привилегией» пионерский галстук не носить. Было у него и другое преимущество: его не привлекали к дежурству по классу, а соответственно и к уборке. «Наказания» имели обратный эффект: они были предметом гордости. «Мне даже полы мыть не доверяют! — с нескрываемым высокомерием заявлял Михаил. — Да и воду в умывальник заливать не царское дело!» Эти «лишения» явно прибавляли ему в собственных глазах некоего морального превосходства над остальными.

Пропаганда уверяет, что наказания исправляют человека, заставляют его задуматься, осознать и раскаяться — то есть перевоспитывают. На практике исправившихся посредством наказания — жалкие крохи. Своими методами товарищ Перворудова не перевоспитала Михаила — поставить его «в строй» и заставить «идти в ногу» у неё не получилось.

Противостояние Михаила и Мариванны продолжилось, приобретя новые грани, но по сравнению с прошлым годом ситуация поменялась кардинально: Демидов из обороны перешёл в наступление.

Теперь Перворудовой не требовалось прилагать усилия, науськивая «любимчиков» и выискивая поводы для нападок на Демидова: причины сами сыпались к ней как из рога изобилия; отныне ей приходилось вспоминать Михаила не ежедневно, как раньше, а по нескольку раз на дню. Миша играл «в поддавки». Сделав вывод, что понесёт наказание так и так (а быть без вины виноватым ему надоело), он решил: получать взбучки за спланированное и реализованное куда приятнее, чем быть наказанным непонятно за что.

Поменяв своё отношение к проблеме, Миша и задышал по-другому. Прежде он шёл в школу как на каторгу, гадая, какую «подставу» готовит ему наступающий день. Ныне школа для него стала цирком: он шёл и придумывал, какой бы новый аттракцион устроить сегодня или спланировать наперёд.

Осмотревшись и пообтёршись, Михаил «просчитал» всех учеников в своём классе и учителей в школе, изучил характеры, привычки, понял, кто чем дышит, чего боится. Миша был уже не тот, что год назад. У него появились друзья в музыкальной школе и среди пацанов, живущих по соседству. Наладились контакты с многими «анти» своего и других классов школы. Причём у последних, благодаря проводимой Мариванной в отношении Демидова чёрной пиар-кампании, Михаил был в большом авторитете. «Шестёрки-любимчики» для Демидова стали предсказуемы, все их провокации и придирки повторялись, с фантазией у них было туговато, ничего нового они не изобретали и не придумывали. Миша их даже искренне жалел, понимая, что те — «разменные монеты», зря ввязавшиеся в «битву титанов». Но так как «любимчики» не гнушались пользоваться преференциями, вытекающими из близости к «телу императора», Миша тоже не считал зазорным использовать их в своём генеральном плане: «Растянуть надутый Мариванной мыльный пузырь в отношении него до таких размеров, чтобы он лопнул, разнеся всю гнилую систему культивируемого ею стукачества в клочья!» Он бил по ним их же оружием, чему Мариванна и её «соглядатаи-подпёрдыши» были уже и сами не рады.

Лёгкие проделки в виде склеенных листков в тетрадках «ябед-отличниц» или подложенных между страниц учебника дождевых червяков заставляли «стукачек» бегать к Мариванне практически после каждого урока.

В дневнике Наташке Зябцевой Михаил написал красными чернилами: «Вызываю родителей в школу!» и поставил жирную двойку, вызвав тем самым у «прилежной ученицы» истерику.

Подкладывал «любимчикам» в портфели кирпичи, выложив тетради и учебники в парту, и те, придя домой с кирпичом, вынужденно возвращались за учебниками и тетрадями назад в школу.

Больше всех усердствовавшему против Демидова, в основном исподтишка, мерзкому типу Балякину, Миша приготовил особенный подарок. Лёшка Балякин сидел за партой, стоявшей прямо перед партой Демидова, что и навело Михаила на мысль. А поводом для «подарка» стала случившаяся с Сергеем Пименовым беда — у него прямо на уроке произошло непроизвольное мочеиспускание. Вместо того чтобы посочувствовать больному парню, класс поднял его на смех; больше всех, конечно же, потешался Балякин.

Подготовив пластиковую бутылочку — такую, которая сжимается плавно и беззвучно, наполнив её собственной мочой и присоединив к крышке резиновую трубочку, Миша принёс «поделку» в школу. Во время своего любимого урока физики он просунул её под партой на сидушку стула Балякина, и в результате незамысловатых манипуляций тот «обоссался». У порывавшегося до этого дополнить ответ и потому тянувшего руку Алексея решимость выступить перед классом как-то сразу пропала, но было поздно. Мариванна уже увидела поднятую руку и спросила Алексея Балякина, что тот ещё хотел бы добавить.

— Да нет, ничего, — застенчиво-скромно, в несвойственной ему манере ответил Лёша.

Мариванна настаивала. Тут Балякин окончательно сконфузился. Ему пришлось встать, испытав на себе весь позор и всё унижение, которому накануне подвергся Пименов.

Получив ожидаемый эффект, Михаил переключился на Оксану Анищенко, отличавшуюся особой щенячьей преданностью Мариванне. Несколько раз удачно подложив ей под попу напалечник с водой, он добился того, что к уже существующей кличке Стукачка, которой её за глаза называли в классе, приклеилась не менее обидная — Зассыха.

В другой раз Мишка, собрав все мелки у доски, разложил их по партам «любимчиков», и, когда на уроке учителю нечем было писать, те были вынуждены возвращать мел, оправдываясь и краснея.

Проделкам Михаила не было ни конца, ни края. Практически каждый урок он что-нибудь да вытворял.

Возмущённые учителя, на чьих уроках происходили инциденты, стали частенько приглашать для выяснений классного руководителя — Марию Ивановну, чем её неслабо раздражали.

Всё чаще и чаще вызываемые в школу родители Демидова должного воздействия на сына не оказывали, а со временем и вообще стали игнорировать требования прийти в школу. Перворудова была в растерянности, не зная, что предпринять.

В учительской, не сориентировавшись в смене концепции, Мария Ивановна продолжала жаловаться на «отвратительного Демидова», не замечая, что это всем порядком поднадоело и работает против неё. История с украденным из учительского стола ключом, потерявшая свою актуальность, но рассказываемая ею в сто первый раз, упала в своей цене в разы.

Свет клином на Демидове не сошёлся, в школе было полно других проблем и задач: открытые уроки, проведение школьной олимпиады, подготовка к отопительному сезону, и товарищ Перворудова по многим позициям стала пробуксовывать.

Появились первые ласточки падения её авторитета. Самая молодая учительница — вчерашняя выпускница пединститута, позволила себе усомниться в пользе телесеансов Кашпировского, с помощью которых Мариванна якобы несказанно поправила своё здоровье. Раньше подобного в отношении Перворудовой не допускалось, любой совет Марии Ивановны воспринимался как наимудрейшая истина.

Теперь, к примеру, на жалобу приспешниц Мариванны о пропаже тетрадок, реакция учителя географии бывала такой: «Что, опять во всём один Демидов виноват? Урок он тоже за вас не выучил?»

Между тем Демидову удалось столкнуть балякинскую и девчачью группировки. Зная, что Оксанка докладывает Мариванне всё подряд, не фильтруя, он умышленно, когда Анищенко с Зябцевой в очередной раз сели ему «на хвост», полез на рожон, сунув свой нос в беседку, где Лёшик покуривал со своей компанией. «Какого перца тебе здесь надо?!» — прозвучал ожидаемый вопрос. Слово за слово, и завязалась драка. Как Михаил и предполагал, о драке и о том, что Балякин со своими дружками курят, Перворудова узнала незамедлительно. Синяк под Мишкиным глазом стоил того — балякинская и анищенская группировки стали враждовать.

Через несколько дней Демидову представился случай закрепить достигнутый результат, подкинув Оксанке и Лёшику новое яблоко раздора. В тот день Балякин собирался задержаться на дополнительное занятие, в то время как Анищенко, наоборот, очень торопилась домой. Мишка ухитрился Оксанкину ветровку спрятать под курткой Балякина, вдев рукава нижней куртки в рукава верхней, так что найти пропажу можно было лишь тогда, когда Лёшка начнёт надевать свою верхнюю одежду. Михаил понимал, что перегнул палку, но уходя из школы, он с чувством глубокого удовлетворения смотрел, как Оксанка осталась, мечась в поисках и сильно нервничая. Случай с курткой примирению Анищенко и Балякина не способствовал. Сработала железобетонная логика Анищенко, доводы Алексея в счёт не шли: он был обвинён в провале какого-то очень важного для Оксаны мероприятия.

Такая удачная «подстава» подтолкнула Михаила к более радикальным действиям. Мариванна довлела над многими учителями, порою выравнивая своим авторитетом отметки «любимчикам», но только не по истории. Её преподавала суровая, немногословная, говорящая исключительно по делу Агне Дарюсовна — литовка по национальности, изящная женщина старше сорока, но моложе пятидесяти лет. Историчка требовала уважения к своему предмету, его зубрили даже протеже Мариванны. «Шестёрки-любимчики» Дарюсовну ненавидели; она же, как нарочно, гоняла их по датам, событиям и мучила дополнительными вопросами. К Демидову она относилась ровно: он имел то, чему соответствовали его знания — твёрдая четвёрка его вполне устраивала.

«Отличникам» нужны были по истории пятёрки, и на классном часе Мариванна обещала им в этом подсобить. После такого заявления столкнуть лбами Мариванну, Дарюсовну и «шестёрок» сам Бог велел! Мишка тут же «помог» «отличникам», собственноручно наставив в журнал пятёрки им и ещё парочке посредственностей из числа «серой массы», для отвода глаз и хохмы ради.

Этого историчка не заметить не могла, тем более что пятёрки она ставила только в исключительных случаях. Агне Дарюсовна не стала акцентировать внимание на подложных отметках, не спешила жаловаться или исправлять их. Она принялась «драть» учеников с ложными пятёрками так, чтоб от зубов отскакивало! Хотели «отлично» — учите! Двойки и единицы посыпались одна за другой, в журнале выстроился частокол. «Отличники» взвыли, они ныли и жаловались Мариванне. История стала самым главным предметом — теперь весь класс учил её как никогда, повторяя пройденный материал на переменах и даже в туалете, разве что только не во сне. Посредственности в результате стали лучше учиться. Хуже была ситуация с «отличниками»: о «пятёрках» они уже не мечтали, вышло бы за четверть хотя бы «хорошо».

На очередном классном часе Мариванна позволила себе пообещать «любимчикам», что лично переправит любые оценки по истории в журнале, не имея в виду этого буквально. Однако слова произнесены! «Получи гранату, старая грымза!», — и Мишка коряво, жирно, явно демонстративно, чтобы было заметно, переправил две единицы на четвёрки! Дарюсовна пришла в ярость! Остальные — в замешательство. Бедняг, которым были исправлены единицы, как подменили: они показывали чудеса тяги к знаниям, что подозрений с них не снимало. С того дня классный журнал выдавался лично завучем каждому учителю в руки и возвращался с сопроводительным листком, подтверждающим каждую оценку, поставленную на уроке. Михаил и сам пребывал в некотором шоке, но гонения на ябед и их слёзы были для него как бальзам на сердце. Вдобавок он получил передых — всем было уже не до него.

На последней перед каникулами учебной неделе ситуация накалилась до предела. Историчка провела контрольную работу с вопросами на восемьдесят процентов не из учебника. Михаил и ещё двое получили «удовлетворительно», остальные — «неуд». Пошла речь об индивидуальной, поодиночке, пересдаче контрольной. Нервы «шестёрок» уже были ни к чёрту. А тут ещё как назло парочку идиотов, из компашки Балякина, уличили в том самом исправлении оценок, они были пойманы с поличным: во время перемены перед уроком истории истерично, в панике, прямо в классе, они корпели над журналом. Их неудавшаяся попытка исправить единицы на четвёрки была явно глупа и нисколько не смешна.

На экстренном родительском собрании, кроме Мариванны, присутствовали завуч и Агне Дарюсовна. Историчка грозила каждую четверть устраивать экзамен, намекая, что никакая Мариванна никому не поможет, чуть ли не в лицо, при родителях, обвинив её в необъективности, некомпетентности и в самочинном исправлении оценок ученикам. Это было первое родительское собрание, где про Демидова вообще не вспоминали!

Прикинув, что при наличии других глобальных проблем Мариванне будет не до него, Мишка, проезжая поздним вечером мимо школы на велосипеде, разбил пару форточек в своём классе, и Мариванна, ответственная за содержание классного кабинета, всю следующую неделю решала новую, внезапно возникшую, задачу.

Потихоньку на Мишкином примере и другие «анти» перенацелили свои проказы на «стукачей-любимчиков». Перевес сил явно склонялся в сторону Демидова. Да и «шестёрки», уставшие от «войны», уже не проявляли такого рвения, как раньше.

Заразительным оказался и другой пример, поданный Михаилом, — перечить Мариванне.

Сначала восстала — кто бы мог подумать! — всегда забитая и, честно сказать, тупенькая Машка Синицина. Мариванна, привычно отчитывая её за плохую успеваемость, имела неосторожность привести в пример отличниц Олю и Люду Казёнкиных. И вдруг Синицина огрызнулась, заявив: «Знаем мы, за что Вы им пятёрки ставите! За сметану, которую они Вам носят!» Всё замерло. Немая сцена. Хватая воздух ртом, Перворудова напоминала рыбу, выброшенную на берег. Затем последовал взрыв нейтронной бомбы:

— Тварь! Как ты посмела! Я коммунист! Я за свои кровные!..

Конечно, Казёнкины отметок добивались не сметаной, учились на самом деле, но тот факт, что они её действительно приносили Перворудовой, потому как их мать работала дояркой, был известен всему классу. Хотя справедливости ради нужно отметить, что пару раз оценки им она действительно явно натягивала.

После этого случая Мария Ивановна брать сметану у Казёнкиных перестала.

Затем было особенно порадовавшее Михаила возмущение Константина Столярова, заявившего во всеуслышание о том, что Перворудова поощряет лизоблюдов и занимается подстрекательством, а главное, она (от чего он наотрез отказался) предлагала и ему присматривать за одноклассниками, немедленно сообщая ей, если что не так.

Непоседливый с детства Костя на уроках постоянно «крутился»; в прошлом году в воспитательных целях о его голову Мариванна сломала очередную указку. Отец Столярова, работавший тут же в школе трудовиком, вместо того чтобы вступиться за сына, раболепно преподнёс Перворудовой новую указку, которую, набрав из разных пород древесины, с любовью сделал сам. Мишке за Костяна было тогда очень обидно. И вот Костик, не чета отцу, Мариванну обличил.

Были и другие протесты: переходный возраст давал о себе знать. Лёд тронулся. Одноклассники Михаила учились отстаивать своё собственное мнение, а не повиноваться, как раньше — безмолвно и безропотно.

Старый баркас тонул. На некогда грозную Марию Ивановну Перворудову теперь нельзя было взглянуть без жалости. Уставшая, а потому как-то сразу сильно постаревшая, Мариванна сидела за учительским столом, проверяя тетради. Рядом, в трёхлитровой банке, стояла заряженная Чумаком водица. Она с усердием, по одной только ей известной схеме-графику пила эту целебную воду, но пользы было мало.

Завуч, ранее относившаяся ко всем советам Перворудовой с придыханием, теперь ласково, как больному ребёнку, указывала Марии Ивановне на её просчёты, недостатки и недоделки. Директор несколько раз заводила с ней разговор о почётных проводах на заслуженный отдых. Мариванна упорствовала, желая ещё верой и правдой послужить благородному делу всей своей жизни — педагогике.

Не на жизнь, а насмерть

Ко мне он кинулся на грудь:

Но в горло я успел воткнуть

И там два раза провернуть

Моё оружье… Он завыл,

Рванулся из последних сил,

И мы, сплетясь, как пара змей,

Обнявшись крепче двух друзей,

Упали разом, и во мгле

Бой продолжался на земле.

Михаил Лермонтов

(из «Мцыри»)

Изменчивая осенняя погода то пригревала почти летним солнцем, то задувала холодными зимними ветрами. Шли каникулы, первые числа ноября 1990-го.

С осени прошлого года, зимой, а особенно активно весной и летом, с друзьями и в одиночку Мишка Демидов методично облазил весь Большущеглушский район и прилегающие к нему территории — эти места стали ему родными, сделались вторым, а скорее первым домом.

Вот и в этот раз, насмерть разругавшись с родителями, в два часа ночи он рванул в поля. Ехал всю ночь и весь день, заночевал в каком-то заброшенном сарае на краю ещё не известного ему села, утром продолжив свой побег. В результате занесло его куда-то в Оренбургскую область, а может быть, и в Казахскую ССР — в такие дикие дебри, куда не ступала нога человека. Продираясь сквозь непролазные заросли камыша (нет, судя по попавшемуся под ноги рваному ботинку, нога человека сюда всё же ступала!), он выбрался к открытому участку водной глади одного из степных озёр, хотя, возможно, это была старица реки, протекавшей неподалёку.

Михаил тихонько высунулся из камыша и уже прикинул количество и направление забросов блесны, предвкушая не одну щуку на тройнике, как вдруг в пяти-семи метрах от себя увидел вереницу из четырёх кутят (выводок ондатры, нутрии или бобра), проплывающих мимо по диагонали к противоположному берегу озера. Забавы ради, он решил их шугануть и сделал заброс блесны в их сторону. Малышня бросилась врассыпную.

Зря Миха обнаружил себя и уж тем более кинул блесну в направлении детёнышей. Как выяснилось позже, это были выдрята. Продолговатое, почти метровое тело мамаши показалось следом, она вынырнула из воды метрах в десяти от своих детей и в две секунды оказалась на берегу рядом с Михаилом. Мишка даже не успел сделать пару-тройку мотков катушки спиннинга. Мгновение, и выдра без заминки, рыча-шипя и скалясь, набросилась на него. Убегать было бесполезно, позади мешала стена плотно растущего камыша, да и поворачиваться спиной к хищнику чревато.

Мишка отбивался, как мог. Пластиковое удилище спиннинга сломалось сразу, да и удары им нужного результата не приносили. Напрасными были и пинки кирзачами. Выдра нападала. Злющие глаза-пуговки свирепо смотрели на него. Широкая морда с маленькими ушками уже вцепилась своими острыми, словно стальные иглы, зубами, к счастью, в левую руку. Боль была неимоверная. Михаил упал на бок, как мог прижал зверя к земле. Рукоять вовремя вылетевшего из кирзового сапога ножа практически сама легла в правую ладонь. Медлить было нельзя. Мишка воткнул нож в выдру. Отпустив левую руку Михаила, та выгнулась и её гладкое тело выскользнуло. Сделав полутораметровый прыжок в сторону, она не убежала, а вновь кинулась на своего врага. Агрессия хищницы только возрастала.

Меж диким зверем и двенадцатилетним пацаном завязалась жестокая схватка. Мишка понял, что теперь исход может быть только один: или он прикончит её, или она перегрызёт ему глотку. Мощными прыжками выдра вновь и вновь наносила удары. Клыкастая челюсть впивалась в руки, ноги, плечо, разрывая одежду и оставляя кровавые следы от укусов. В какой-то момент Мишке удалось стащить с себя куртку и запутать ею короткие лапы хищницы. Левой рукой он обхватил мокрую шкуру в районе живота и, с силой прижав, подмял выдру под себя. Они лежали на сырой земле, Мишка всем телом давил на неё сверху. Перед глазами Михаила крутилась серо-бурая, шипящая и огрызающаяся, пытающаяся цапнуть его, разъярённая звериная морда. Ножом он проткнул ей шею. Острие, пройдя сквозь плоть, воткнулось в землю. Шипение перешло в хрип. Даже с такой серьёзной раной выдра сопротивлялась. Держа нож за ручку, Мишка прижимал шею выдры к земле, ожидая, когда она выдохнется, и набирался сил сам. Вскоре, несколько раз пнув своего убийцу задними лапами, выдра стихла. Мишка приподнялся над тушкой, встал на колени и всё тыкал и тыкал ножом окровавленное серебристое брюшко. Зверь был мёртв.

В состоянии шока Михаил, пошатываясь, поднялся. Весь ободранный: руки и ноги в крови, штаны изодраны, разорван свитер. Куртка, валяющаяся на земле, больше напоминала тряпьё. Из вены левой руки, пульсируя, лилась кровь. К многочисленным кровоточащим укусам выдры добавился ещё и порез на правой ноге — это Мишка случайно полоснул ножом сам себя.

Отходил Михаил долго. Отдышавшись и придя в себя, разделся, умылся и отмылся. Собственной мочой обработал раны (другого антисептика под рукой не было), снял майку и, разорвав, перевязал их. Простирнул в озере куртку. Выбрался из камыша. Развёл костёр. Насколько мог, привёл в порядок одежду (иголки с нитками Михаил предусмотрительно носил с собой всегда). Повесил куртку сушиться, а сам вновь побрёл к месту недавней смертельной схватки.

Выдра лежала там, где он её оставил. Тут Михаил вспомнил про блесну и спиннинг. Подправив подручными средствами сломанное удилище, он даже принялся блеснить. Рыбача, немного успокоился, но щукой тут и не пахло — видимо из-за выдр, в чьём рационе питания рыба занимает не последнее место. Хотя одна довольно крупная особь и погналась за блесной, но чрезмерная прозрачность воды не позволила Михаилу остаться незамеченным, и щука прекратила погоню, да и Миша уже не ожидал удачи и не надеялся на богатый улов. Настрой был у него теперь не тот.

Так и не выловив ни одной рыбёшки, Михаил взял выдру за твёрдый, длинный, достаточно скользкий хвост, и поволок к кострищу. Весила она килограммов девять. Освежевав трофей, Мишка принялся жарить её сине-алое мясо на костре. Есть мясо выдры пришлось без соли. Соль в этот раз, как назло, он забыл дома. Вкусовые качества нечаянной добычи оставляли желать лучшего: довольно жёсткое, отдалённо напоминающее собачатину, оно имело привкус рыбы и тины. Осилив меньше четверти от приготовленного, Михаил стал собираться в обратный путь.

Дома выдрятина тоже не пришлась к столу, ели её неохотно. Кто был действительно в восторге, так это кот. Он доедал её еще целый месяц, получая порционно по кусочку из холодильника.

Хотя с диким животным Михаил столкнулся далеко не впервой, от произошедшего его потряхивало ещё суток трое, а уж запомнилось — на всю жизнь.

Несчётное множество раз, до этого случая, Мишка выливал сусликов из нор, и те кусали его за пальцы. Встречал он хоря и ласку, вступая с ними в поединок. Но так его ещё никто и никогда не драл. С тех пор к комплекту вещей, носимых Михой с собой всегда, добавилась мини-аптечка: бинт и йод.

Щучий омут

Поймать большую щуку?

Да, не простая штука…

Тут целая наука,

Как с щукой совладать:

Знать нужно место лова,

Дождаться надо клёва,

Пожалуй, даже слово

Заветное сказать.

Виктор Хорошулин

Михаилу Демидову и его друзьям весна приготовила щедрый подарок. Талый снег и обильные дожди способствовали необычайно широкому разливу Иргиза. Прибрежные луга и поля подтопило. Когда уровень воды спал, установилась жаркая и сухая погода. В результате река сильно обмелела, местами превратившись в ручей, оставив при этом множество независимых, не связанных между собой водоёмов.

Одно такое озерцо — омут сотню метров диаметром и глубиной метров до пяти — мальчишки и присмотрели. Разнообразной рыбы в него набилось битком, но главное: там было полно щуки! С середины мая каждый день пацаны приезжали сюда рыбачить. Не менее десяти щук весом от полкило до полутора килограммов — таков был их ежедневный улов. Прочую рыбёшку и не считали. Просто рыбацкий рай! Недостаток лишь в расстоянии от дома. Преодолевать приходилось около двенадцати километров в одну сторону, отчего мальчишки порой крутили педали велосипедов с ненавистью.

К концу месяца объёмы уловов значительно снизились. Попробовали ловить на живца. Успешно. Друзьям стали попадаться щуки покрупнее с их же крючками в желудке и пасти. В итоге, выловили практически всю рыбу. Интерес парней к омуту потихоньку стал соходить на нет. Однако, как подсказывала Мишкина интуиция, в озерце ещё остались две-три крупные щуки. Подтверждением тому служили оборванные блёсны и порванные лески! Среди ребят организовалось что-то наподобие состязания, двух-трёхкилограммовая «мелочь» в счёт не шла: вопрос заключался в том, кто же выловит главный трофей. Но все усилия оказались тщетны. Так и не увенчав их каким-либо значимым успехом, затею эту они оставили. Наступили летние каникулы, а с ними у парней появились и новые занятия.

Мишка не сдавался. Мысль о крупном «крокодиле» и предстоящем поединке с ним не давала ему покоя. В надежде на удачу, он нет-нет, да навещал щучий омут.

Первая встреча-поклёвка в прямом и переносном смысле была сногсшибательна. В этот день вода была как-то особенно прозрачна. Стоя в зарослях осоки на своей излюбленной позиции по пояс в воде, Миша очень хорошо просматривал песчаную отмель, находящуюся на полуметровой глубине от поверхности воды. Стоило ему провести блесну по краю отмели, как за ней помчалась огромная «торпеда»! Блесна остановилась прямо у Мишкиных колен, а за ней замерла и эта красавица. С секунду они смотрели друг на друга! Рыбина, вальяжно развернувшись, ушла на глубину точно в том же самом направлении, что и пришла за блесной. Ещё один метр протяжки, и она бы захватила приманку! Но возникшие перед ней берег и фигура Михаила плюс остановленная блесна всё испортили. Щука — умный хищник, после такой встречи шансов на повторную поклёвку уже нет. Но этот день был исключением из всех правил.

Переждав дневной зной, как только чуть завечерело и по глади омута пошли рыбьи шевеления, Мишка вновь принялся кидать блесну. Теперь он устроился у края отмели. Его тень почти падала в обрыв подводной ямы, но он держался на расстоянии — так, чтоб тень не лезла вглубь омута. Через пару часов на кукане плавало пять неплохих щучек. Увидеть ту самую «торпеду» Миша и не надеялся — по крайней мере сегодня.

Выводя блесну из глубины на отмель и замедляя протяжку, Михаил тут же производил спиннингом замах и делал новый переброс. В один из таких моментов, когда блесна была уже на двадцать-тридцать сантиметров над водой, совершенно неожиданно, прямо у Мишкиных ног произошло нечто: щучара выпрыгнула из воды и хапнула приманку! Словно ракета, она летела прямо в Мишку! Если б не спиннинг в руках, её вполне можно было схватить, обняв руками. Со всего размаха «крокодил» ударился брюхом в Михаила, стоявшего по колено в воде. Потеряв равновесие, Мишка упал на пятую точку. Заряд адреналина взбудоражил кровь: пульс зашкаливал, Миху трясло. Вот те здрасте, прилетело! Блесны на конце лески как не бывало. Щука ушла.

Как только Мишка не изгалялся, приезжая на этот омут ещё и ещё. Он грезил о поединке с большой щукой. Всё было напрасно. Попадались лишь щучки до трёх кг, не больше.

В этот раз к омуту Мишка Демидов приехал с Женькой Сызганцевым. Он сильно надеялся соблазнить крупную щуку воблером, имитирующим мышь. Такой совет Михаил почерпнул из журнала «Рыболов». Самодельный воблер (винная пробка, обмотанная бараньей шерстью, в сердцевине — проволока-скрепка, к которой прикреплен тройник) забрасывался десятый раз и удачи не приносил. «Мышь» беспардонно рассекала волной, идущей за ней клином, водное зеркало. Проплывая от одного берега к другому, она напоминала собой игрушечный катер. Новая приманка, казалось, безрезультатно бороздила края песчаной отмели. Азарт и вера в неё постепенно угасали. Только Мишка с досадой начал говорить Женьке о бесполезности мыши-приманки, машинально сделав очередной заброс, как вдруг — сильнейший удар у поверхности! Леска натянулась струной. Бескомпромиссная борьба длилась меньше минуты. Не оставив ни единого шанса, щука бесцеремонно порвала 0,6-миллиметровую леску, заглотила «мышь» и утащила её на дно. Эта щука была значительно больше той, что сбила Михаила с ног в прошлый раз: весила она никак не менее десяти кило!

И всё же Мишка остался доволен: да, не поймал, но зато как он её спровоцировал!..

Осень, разразившись ливнями, наполнила Иргиз до его обычного уровня. Щучий омут скрылся под водами полноводной реки, навсегда лишив Михаила возможности поставить победную точку в этом непростом состязании.

Вдогонку за ветром

Если ты откажешься от своей мечты, ты превратишься в овощ!

Берт Монро,

фильм «Самый быстрый Indian»

Кто знает, что такое всепоглощающая мечта? Мечта, которая жила в душе всегда, сколько себя помнишь? Не дающая спокойно есть, спать, занимающая все мысли днём и ночью?..

Мишкиной мечтой был мотоцикл.

Ещё во времена учёбы в начальной школе, лазая по крышам гаражей своего двора, он засматривался на «взрослых» ребят — «банду рокеров», эффектно рассекающих на «явах» и «чезетах». В одном из гаражей парни на мотоциклах собирались каждый день. Миху к ним тянуло как магнитом.

Он мечтал о мотоцикле так, как не мечтал больше ни о чём. Свой велосипед он воспринимал исключительно как необходимую переходную ступень на пути к своей настоящей мечте.

В иерархии ценностей Михаила мотоцикл занимал наивысшую позицию.

Этим летом мечта сбылась, но не у Мишки. Отец Олега Фомичёва купил себе «Жигули шестёрку», а свой старенький «Днепр» с люлькой доверил Олегу.

Целыми днями Олег раскатывал на мотоцикле. Друзья по-хорошему завидовали ему. Их он, впрочем, не забывал. Миха, Жека, Макс и Олег катались все вместе, по очереди: за рулём, на заднем сиденье и по двое в люльке. Но так, чтоб Олежкин отец не видел, что друзья рулят. Конечно, чаще всех за рулём, что было вполне справедливо, оказывался сам счастливый обладатель.

Через пару недель присоединился к ним и Антон Ходов, которому родители купили новенький «Карпаты-2». Он тоже давал Мишке прокатиться.

В те замечательные моменты, когда Миха оказывался за рулём «Днепра» или «Карпат», когда мчался за ветром вдогонку, когда рокотал мотор, когда, вращая ручку газа, он ощущал себя повелителем скорости, — его охватывало непередаваемое чувство и всё наносное оставалось позади! Вот она, ожившая мечта! Это была страсть! Яркая вспышка! Мелодия движения! Красочный рок-н-ролл! Полная грудь чистого, свободного воздуха, готового разорвать лёгкие изнутри!

Только вот досада — ведь это были не его «кони». Верный старый друг-велосипед теперь его бесил.

Понимая, что не стоит дожидаться подарка от судьбы и в ближайшие лет -надцать родители мотоцикл ему не купят, Михаил твёрдо решил накопить на него сам. Отныне все деньги, попадавшие в Мишкины руки, оседали в специально приготовленной для этого жестяной банке, с возможностью единственного целевого использования — на осуществление мечты, на покупку мотоцикла.

Охота на щуку, которая и так-то в последнее время стала источником основного пропитания всей семьи Демидовых, приобрела поистине промысловые масштабы: если раньше Михаил довольствовался двумя-тремя пойманными щуками, то теперь, пока в садке и на кукане их не оказывалось около десятка, Мишка с рыбалки не возвращался. Большая часть улова шла на продажу: соседям и Ашоту Ивановичу — торговцу с колхозного рынка. Деньги — в копилку на мотоцикл. А пока Михаил продолжал колесить по окрестным полям и лугам, крутя педали своего велосипеда.

Мишка продал всё ценное, что имел: коллекцию марок и царских монет, но имеющихся денег не хватало и наполовину. Он был готов взяться за любую работу, лишь бы осуществилась его мечта. Такая работёнка подвернулась. Администрация финансировала истребление бездомных собак, которых в районе стало катастрофически много. Кто и каким образом выполнит эту задачу, никого не интересовало. Через старшую сестру Олега (парням было по двенадцать-тринадцать лет, и договор с ними напрямую заключить не могли) Олег Фомичёв, Мишка Демидов и Женька Сызганцев подрядились сделать эту грязную работу. Отчитываться нужно было собачьими головами.

«Мы всегда в ответе за тех, кого приручили» — говорил Лис в «Маленьком принце». За этих бедных животных никто в ответе не был. Они шли одна за другой по росту, впереди самая крупная — вожак. Тощие, с куцей шерстью, стеклянными глазами, слюной или пеной из пасти, поджатыми хвостами — бездомные собаки, нет — зомби бездомных собак, скорее всего больные бешенством. Такие стаи и были предметом интереса охотников за собачьими головами. Подростки, вооруженные нелегальным (не зарегистрированным) охотничьим ружьём, поджигом, капканом, сетью и топором, выслеживали в степях свои жертвы.

Михаилу и его друзьям охотиться на бездомных собак не больно-то хотелось. Частенько кто-нибудь из парней от этой работы отлынивал под предлогом того, что его озадачили родители. Моральных и физических сил зачастую не хватало, но несмотря ни на что, мальчишки методично выполняли свою работу.

Подобно опричникам Ивана Грозного, они разъезжали на велосипедах, к багажникам которых были приторочены собачьи головы, наводя ужас и страх на девчонок-одноклассниц и богомольных бабок.

Итог безжалостно жестокой деятельности: перед инспектором для подсчёта предстала куча отрубленных собачьих голов — печальное зрелище, напоминавшее картину Василия Верещагина «Апофеоз войны». Акт выполненных работ был подписан, и парни получили деньги на руки. Но и теперь у Михаила на мотоцикл не хватало.

Благодаря отцу Антона, ребятам удалось устроиться в колхозную бригаду. Их поставили на прополку сахарной свеклы и капусты. Целый месяц ранним утром и вечером, когда солнце не так палит, Антон, Михаил, Женька Сызганцев и его одноклассник по прозвищу Дядя Фёдор (его и вправду звали Фёдор, а «Дядя» это к нему из известного мультфильма приклеилось), возненавидев сорняки и прополку, трудились в поле.

В результате в Мишкиной жестянке скопилось более ста рублей — этих денег теоретически могло хватить на более-менее живой подержанный мопед, но его ещё нужно было найти.

Каникулы закончились, наступил сентябрь. За работой в поле (телевизор смотреть было некогда, и с взрослыми на эту тему не общались) парни и не заметили, что в стране произошел какой-то там путч. Узнали об этом, лишь придя 1 сентября в школу. По классу прошла сплетня: мол, единственным человеком со всего района, кто бросился «на баррикады», поддержав путчистов, была Перворудова. По этой или по другой причине Мария Ивановна ушла на пенсию. И хотя статус «анти» с Михаила до самого окончания школы никто не снимал, дышать ему стало гораздо легче. Потихоньку нормализовались отношения с одноклассниками, но в целом они Мишке были неинтересны — его увлекали мотоциклы, походно-бродяжная жизнь и рыбалка! Так, без особо ярких событий в школе (появившаяся наркомания и прочие проблемы удачно обошли его стороной) Михаил и окончил все одиннадцать классов большуще-глушской средней школы.

В качестве поощрения за летний трудовой подвиг родители отдали в пользование Жеке «ИЖ Планета», а Максу — «ИЖ Юпитер»; оба мотоцикла были с колясками. В семье Демидовых мотоцикла не было. Если не считать Черкасова, который в очередной раз уехал к своей бабушке, да там и застрял, безлошадным в компании оставался только Миха.

Михаил упорно продолжал копить. Он даже продал свою самую ценную вещь — кассетный стереомагнитофон «Электроника-203С» и в придачу к нему кассеты с записями. Но пока, за имевшуюся у него наличность, ничего кроме «убитого» (не на ходу) мотохлама подобрать не удавалось. Душевное состояние Мишки было близким к отчаянию.

И всё же в ноябре Михаил приобрел свой первый «мот»! Спасибо Олегу Фомичёву, вернее его бате, который приглядел мотоцикл, списанный в местном ДОСААФ. По правде, это был не мотоцикл, а скорее мотоскелет. «Минск» 1972 года выпуска с одноцилиндровым двухтактным двигателем — его Миха купил за бесценок. Вместе с Олегом он прикатил «сокровище» в сарай родительского дома. Изношенный до предела, он скорее представлял собой кучу запчастей в восьмидесятипроцентной комплектации, размещенных на раме и колёсах.

Мишка был счастлив — дверь в новую жизнь приоткрылась! Через пару дней он присмотрел, хоть и «дохлый», но тем не менее рабочий «Минск» 1987 года. Рассчитывая, перекинув кое-что с ДОСААФовского, получить вполне приличный агрегат, Михаил стал договариваться с хозяином о покупке.

Декабрь — «не сезон» для продажи мототехники, и цена по всему должна бы упасть. За мотоцикл хозяин просил двести. Миша сторговался до ста пятидесяти рублей. Денег не хватало чуть-чуть. Был продан велосипед — и вот они заветные сто пятьдесят рублей в кармане!

Словно ушат холодной воды вылили на Мишку: его мечта медленно уплывала в неопределённость. Беспринципно нарушив все договорённости, продавец огорошил Михаила новой ценой в сто восемьдесят, плюс пузырь — обмыть сделку. Двигаться на снижение цены он не хотел ни в какую. Неожиданно на выручку пришёл Владимир Михайлович. Оказалось, он, втайне от всех, начал откладывать деньги на мотоцикл сыну. Покупка состоялась! Мечта стала явью! Отныне дверь в мир скорости и свободы, запаха бензина и машинного масла, в мир болтов и гаечных ключей распахнулась настежь!

Не прошло и месяца, как Мишка осознал, насколько он был близок к краху. Несомненно, удача была на его стороне. Ему повезло, он успел запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда, успел сорвать свой джекпот! В январе 1992 года новое правительство обновлённой страны «отпустило» цены. Стоимость всего, в том числе мотоцикла, взлетела в десятки раз, а к концу года — в сотни. Уровень жизни большинства, в том числе и семьи Демидовых, упал до нищенского. В таких условиях о скорой покупке мотоцикла не могло бы быть и речи.

ЧАСТЬ II: РОКЕРЫ

Мотоцикл «Минск» ММВЗ 112.3

Газ до отказа — он непобедим!

Сначала газ до отказа, а там поглядим.

И кто его знает, где шаг через край.

Газ до отказа, одной ногой в рай!

Максим Леонидов, Николай Фоменко

группа «Секрет»

Не дожидаясь лета, осваивать свой мотоцикл Мишка Демидов принялся сразу же — зимой. Своеобразным мотополигоном стали сравнительно недалеко расположенные от окраины Большущей Глуши гумно и пара ферм в одном-трёх километрах друг от друга. Важно, что сюда не совались гаишники, а трактора и грузовики, возившие силос, сено и комбикорм, пробивали в снегу дороги. После сильных снегопадов их прочищал бульдозер, нагребая по бокам сугробы и отвалы от ковша. В общем, получался отличнейший лабиринт трасс для начинающих!

Глядя на Миху, Фомичёв, поставивший было на зимнюю стоянку свой «Днепр», выкатил его вновь. Остальным родители не позволили эксплуатировать технику зимой. Но и двух мотоциклов для овладения навыками зимнего вождения хватало.

Эти покатушки были для них просто раем! Свежий воздух. Виражи и повороты. Почти чистая многокилометровая дорога. ГАИ и милиции нет. Рядом лесополоса — а это в избытке валежник для костра, у которого можно погреться или поджарить чего-нибудь. Всё в совокупности сделало «курсы зимнего мотопилотажа» излюбленным занятием друзей.

Несмотря на то, что «Минск» заводился только «с толкача» и тянул на трёх первых передачах, он, конечно же, был хитом, не шедшим ни в какое сравнение с «Днепром». «Днепр» — скорее средство транспортировки компании, тогда как легкий, маневренный «Минск» — настоящий снаряд-тренажёр для обучения мастерству вождения.

На «зимнем мотополигоне» научились многому. Заводить мотоцикл с толкача на скользкой поверхности. Запрыгивать на него на ходу — этот трюк проделывали и водитель, и пассажир. Правильно падать, а падать приходилось часто. Чтобы разъехаться с трактором, ныряли в сугроб. Сугроб вообще отличный зимний бонус начинающим: всегда можно использовать его для остановки мотоцикла. Парни приобрели опыт и научились довольно точно рассчитывать тормозной путь и динамику разгона.

Друзья катались не только на «мотополигоне», ездили они и на рыбалку. Гоняли по замёрзшим водоёмам, а это особый драйв настоящего рок-н-ролла скорости и ветра!

С появлением мотоциклов ареал местечек, облюбованных для ночлега и рыбалки, значительно расширился. В очередной раз, давным-давно выведенная Михаилом Демидовым формула: «Чем дальше, тем интереснее» — подтверждалась! Эта закономерность была подмечена им, ещё когда у него не было мотоцикла: чем дальше он уезжал на велосипеде от дома, тем больше был улов. Читатель может вообразить, что народную мудрость «Чем дальше в лес, тем больше дров» тоже придумал Михаил, но нет, появление этой пословицы уходит корнями в далёкое прошлое, задолго до рождения героя этой книги.

Той зимой произошло полное воплощение в жизнь давней Мишкиной мечты, мечты всей его жизни: покорять расстояния дорог, изучая неизведанные дали!

Он мчался, с друзьями и в одиночку, наматывая километры подледеневшего асфальта и заснеженных грунтовых дорог на колёса своего порядком изношенного «Минска». «Минск» иногда подводил Михаила, нередко случалось так: туда — он на мотоцикле, обратно — мотоцикл на нём, и причиной был не только предельный износ «коня», но и серьёзные ошибки в его эксплуатации. Много их было, ошибок. Иногда по неопытности, а иной раз безысходность в совокупности с некомпетентностью становились причиной поломок.

Типичный случай того времени. У парней не было моторного масла для приготовления топливной смеси, зато была срочность куда-то ехать. Нашли выход: влили подсолнечного. Мотоцикл дымил сверх всякой меры, а вот смазывающая способность такого масла для раскалённого металла оказалась минимальной — это они потом на практике поняли. Десяти литров бензина и восьмисот граммов подсолнечного масла хватило более чем на две сотни километров просёлочных дорог!

Три дня Мишка с друзьями вовсю катались на убойной смеси бензина и растительного масла. Гоняли за ветром: по соседним сёлам, по спонтанным маршрутам, в направлении, диктуемом крыльями души! Судя по лицам жителей тех сёл, где они проезжали, парни были для них и панками и инопланетянами в одном лице — по крайней мере, такими взглядами их провожали. Их, мчавшихся на неведомом, шумном, дымящемся двухколёсном чуде! Мужики крутили пальцем у виска. Они же в ответ улюлюкали, как индейцы, и выкрикивали: «Хой!». Это был стопроцентный «хой» из глубины души, ярко окрашенный, эмоциональный! Парням было «по барабану», что подумают обыватели — о них и о залётной пролетевшей мимо комете из дурдома. Так мальчишки воспринимали себя, мчащихся на чрезмерно чадящем, звенящем и шуршащем «Минске», по пока ещё малознакомым улицам соседних сёл. Селяне же на самом деле ничего такого о них и не думали, а крутили у виска, потому как недоумевали: ведь убьют пацаны технику, как пить дать.

И убили. Загажена свеча, но главное — в очередной раз запорота поршневая и безвозвратно разрушен нижний, у шатуна, подшипник коленвала. Но это были их ошибки и их опыт. И последствия исправляли тоже они сами!

Приобрели они и опыт общения с ГАИ — не обошлось без этого обязательного пункта. За эту зиму встречались с гаишниками дважды. К удаче пацанов, оба раза утряслось. Мишкин «металлолом» особого аппетита у блюстителей порядка не вызывал, хотя разговоры были не из приятных. В обоих случаях всё решил предусмотрительно припасённый пузырь.

Алкоголь парни в то время ещё не употребляли, но бутылку водки или самогона всегда возили с собой — вдруг понадобится! Надобность такая возникала не раз. Во-первых, и большинство бутылок шло именно на эти нужды, пузырь полагалось ставить ставшему их лучшим другом колхозному сварщику Семёнычу. У «Минска» вечно что-нибудь да отвалится, то одно приварить надо, то другое — чаще всего дуги безопасности (сваренные из стальных труб, когда-то использовавшихся для разводки отопления в домах). Они смягчали падения, но при этом раз за разом ломались. Во-вторых, водка была жидкой валютой: за бутылку многое можно было решить — почти всё, в том числе и бензином, и моторным маслом разжиться. В-третьих, содержимым пузыря хорошо растирать промокшие насквозь ноги. В-четвёртых, да мало ли что ещё — вот и сотрудники ГАИ не побрезговали!

Логичным итогом «зимних курсов вождения» стало освоение элементов высшего мастерства, доступных только асам: парни обучились совершать контролируемый занос переднего и заднего колёс, причём на совершенно «лысой» резине!

За полгода-год владения «Минском» Демидов и его друзья стали в нём довольно-таки неплохо разбираться. «Минск» ломался часто. Столь же часто его и чинили. Как правило, «на коленках». Множество народных методов было освоено и изобретено. Из консервных банок выбивали прокладки. Использовали асбестовую нить и шнурки от ботинок для герметизации. «Минск» -донор — тот, что купили в ДОСААФ, был разобран до мельчайших деталей: всё что можно пошло на ремонт «боевого коня».

Порой, желая достичь лучших ходовых характеристик, двигатель разбирали по три-пять раз за день. Разбирали и совсем сдохший, во имя вдувания в груду металла хоть какой-то «жизни». И ведь оживляли! Правда, не всегда удачно, порой этого «глотка жизни» хватало всего на двадцать минут заезда. И снова ремонт — когда на день, когда на неделю, но чаще всего выходило так: день покатушек, затем несколько дней ремонта. В этом была настоящая романтика!

Имелись в Мишкином «Минске» крайне хромые узлы, которых и после ремонта хватало лишь на очень скромные, малые сроки эксплуатации. Коленчатый вал был изношен на девяносто процентов. Нового не было, поэтому он регулярно ломал поршень, кольца, задирал цилиндр. Бывало, перебирали коленвал удачно и сносно, но чаще не очень, ибо центрацию на глаз и на ощупь поймать тяжело. Ведь ремонтировали без положенных средств и инструментов, без тисков и надлежащей цеховой базы.

Весной ресурса «бравого коня» уже почти ни на что не хватало — реанимируй-не реанимируй. Тогда парни решили «половинить» коленвал сами, самостоятельно поменять нижний игольчатый подшипник. Вместо съёмников — кувалда, зубило и топор. Тем не менее, они добились ювелирной точности, надеясь, что после такого ремонта эксплуатация будет как можно более долгой и надёжной.

Нужно отдать должное конструкторам этого мотоцикла: при семидесяти-девяностопроцентном износе внутренних узлов он ехал! Будь выработка ресурса процентов пятьдесят, на нём можно было бы гонять ещё лет пять. Если взять для сравнения «ИЖ» или «Днепр», то и при тридцатипроцентном износе, в силу своих конструктивных особенностей, они уже ничего б из себя не представляли.

Этот «Минск» был учебно-познавательной техникой — судьба его такая. Продержался он, пока не «сдох» окончательно, около двух лет, став донором запчастей для следующего. Сколько их ещё — «дохлых» и «полудохлых» «Минсков» — Демидов скупил за свою жизнь, а делал он это регулярно, — подсчёту не подлежит.

«Минск» за свою простоту и ремонтопригодность стал любовью всей жизни Михаила. Была у него потом и другая мототехника, но превзойти и вытеснить «Минск» из Мишкиного сердца ей было не под силу. Да и сегодня, в нынешнем «Минске», эксплуатируемом Михаилом Демидовым, возможно, есть деталь, гайка или болт от того самого, первого.

Мотоциклы расширили парням не только границы расстояний, они дали им мощный толчок к саморазвитию, технической подготовке и логике эксплуатационного мастерства. Мототехника стала их вторым «я», настоящим надёжным другом, у которого вместо сердца пламенный мотор!

Любишь кататься — люби и саночки возить

Если б я имел коня — это был бы номер!

Если б конь имел меня — я б, наверно помер.

Современная народная присказка

История, немногим отличающаяся от остальных, когда «сдохшего коня» парням приходилось возвращать к домашнему очагу на себе, тем не менее запомнившаяся Олегу Фомичёву и Михаилу Демидову особо. Меж друзьями «пробежала чёрная кошка», и рассорились они на целых две недели — это был единственный случай столь длительной размолвки: первый и последний.

Начало марта. После глухозимья пошёл весенний подлёдный клёв сорожки и прочей мелочёвки. Рыбалка по-прежнему занимала в Мишкиной жизни важное место — теперь может быть даже больше, чем когда-либо. Отныне улов шёл не только на питание семьи, но и на «прокорм» «Минска». Сделавшись неплохим маркитантом, он знал, кому реализовать пойманную рыбу, где на эти деньги купить спиртное и где его удачно обменять на бензин и моторное масло — с выгодой, иной раз вдвое превышающей профит от покупки бензина на заправке. Нужны были деньги и на запчасти, и на инструмент.

С края отцовского сарая, где Мишка оборудовал себе гараж с десятком полочек и вешалок (на которых красовался разнокалиберный инструмент и запчасти, гайки, звёздочки, поршни, цилиндры, амортизаторы, колёса — всё было аккуратно, по-хозяйски разложено, развешано, упорядочено), стоял подготовленный к очередному этапу эксплуатации мотоцикл.

Накануне, уже не в первый раз, парни «откапиталили» движок. Двухколёсная «ласточка» заводилась почти без лишних шумов, и ей вполне хватало лошадиных сил на третью передачу. Правда, не работала фара, но это не стало поводом отменять принятое решение. А решено было завтра с раннего утра ехать на рыбалку, на старую плотину, где когда-то было село Пчёлка — это семнадцать километров асфальта и пять грунта туда и столько же обратно. С вечера друзья заготовили снасти, бур, съестные припасы, рюкзаки, заправили полный бак, провели технический протяг-подтяг, проверили давление в шинах. Стопроцентная готовность.

В пять утра Демидов с Фомичёвым стартанули. Темень. Вместо фары фонарь на батарейках. Поехали полем через гумно, в объезд поста ГАИ. Днём уже текли ручьи тающих снегов, но по ночам стабильные минус десять их подмораживали, так что поутру перемещение по полю было идеальным. Уверенно выжимая на третьей передаче свои пятьдесят километров в час и тыча в туман безнадёжно тусклым фонариком, парни выбрались на асфальт. Но и на асфальте, по прямой «Минск» четвёртую не тянул, а на подъёмах в горку степени сжатия и компрессии не хватало даже на третью. Тем не менее путь был пройден вполне достойно, и вот «ласточка» уже красовалась на середине запруды.

Клёв выдался бурный: сорожка, подлещик и окунёк извлекались из лунки один за другим.

Друзья попеременно рыбачили и катались на мотоцикле по льду. Приоритет отдавали катанию, на их жаргоне это называлось «рокерить». «Рокернём?» — такой ёмкий вопрос означал: «Погоняем на мотоциклах?»

В камышах на костре жарили сало, прихваченное из дома. Мечтали о будущем. Жизнь была прекрасна и играла яркими лучами весеннего солнца.

Зашёл спор о курении. Мишка не видел для себя разумных аргументов в пользу этой пагубной привычки человечества. Тратить деньги на курево в то время как их катастрофически не хватает на запчасти, он считал непростительным расточительством. Фомичёв покуривал. «Если что — брошу. Подымлю малость, дым философствовать помогает!» — говорил он.

Вечерело. Рюкзаки были полны рыбы. Свежий порывистый ветер затушил брошенный Олегом окурок «Примы». Настала пора двигать обратно.

Навьюченный рюкзаками и снастью «Минск» начал подхалтуривать. Еле-еле протянув метров триста на первой-второй передаче и немного побуксовав по сильно раскисшему снежно-грязевому грунту, он заглох и перестал заводиться. Да и шансов завести его с толкача там не было, так как площадок для разгона особо и не встречалось. Докатили до асфальта. Вымотались, устали. На асфальте ситуация улучшилась, но не больно-то. Завели. Нагруженный «коник» очень слабо тянул вторую передачу. Работал с шумом и на больших оборотах — явная потеря компрессии и лошадиных сил. Предположительно накрылись поршневые кольца. Движок глох снова и снова. Кое-как пацаны запустили его вновь и на первой передаче проехали не более трёх километров, затем «Минск», чертыхнувшись, затих и не подавал никаких признаков жизни.

Толкая и выбиваясь из сил, ребята припомнили шутку о том, как у мотоцикла печка включается: «Если замёрз, спрыгивай с седла и толкай: чем тяжелее мотоцикл, тем печка быстрее заработает!» Шутка пришлась в тему. Оба были мокрые и оттого замерзшие. Они быстро вспотели, но особо не согрелись. На короткой остановке-привале Олег нервно закурил. Попытался закурить и Мишка, в надежде, что сигаретный дым хоть как-то согреет, но поняв, что толку от этого мало, бросил и больше в своей жизни не пробовал закурить ни разу. Время подходило к одиннадцати вечера, а Олегу в этот день очень нужно было не опоздать домой. Он был в панике. Мишку с мотоциклом бросить на дороге тоже не вариант, а впереди почти четырнадцать километров.

Олег предложил затолкать мотоцикл в лесопосадку, а назавтра забрать. Демидов не соглашался — уж больно много значил для него этот «Минск». В результате друзья разругались в хлам. И Фомичёв, поймав попутку, уехал, а Мишка в одиночку продолжил толкать свой «Минск» дальше.

Упрямства Михаилу хватило ещё на шесть-семь километров. Во втором часу ночи он всё же затолкал мотоцикл в лес и метрах в пятидесяти от трассы оставил его, присыпав снегом. Ручьи уже подморозило и Мишка, еле волоча ноги, побрёл домой наперерез. К четырём часам он спал в своей постели, а возле батареи сушились его мокрые кирзачи, набитые газетной бумагой.

В девять утра Миха уже шёл по трассе к своему захворавшему, покинутому, присыпанному снегом «коню». Шёл налегке, в сухих кроссовках. Даже такое короткое расставание с мотоциклом было для него волнительно тревожным. Вскоре «Минск» был откопан. Сырой генератор промыт в бензине и просушен. Михаил потолкал его, пытаясь завести. Не завёл. За три часа докатил до дома. Разобрал поршневую. Как и предполагал, обнаружил поломку компрессионного поршневого кольца, отсюда полное отсутствие тяги и работоспособности двигателя. К сожалению, запас колец, даже «бэушных» и с большим зазором, у Мишки закончился, а в Самару, да ещё и с возможностью покупки, он смог бы вырваться нескоро. «Минск» замер до мая. Правда, в промежутке Михаил находил какие-то старые кольца, но с очень огромным зазором, в результате ненадолго, с большой потерей мощности, реанимировал. И опять стоять.

Олег Фомичёв, добравшись домой, тщетно пытался уговорить своего отца съездить на грузовом ГАЗоне к Мишке на выручку. Дело в том, что у одного из родственников был день рождения (кстати, именно поэтому Олег так спешил и рвался домой). Отец уже принял на грудь хмельную дозу и ехать на выручку отказался наотрез.

Мишка на Олега был зол, но потом понял, что сам не совсем прав: в итоге поступил-то он так, как предлагал Олег. Вскоре парни замирились, ведь пыль дорог, запах бензина и мотоциклы навсегда объединили их. Больше так сильно друзья не ссорились никогда.

Водитель, будь внимателен!

Завтра кто-то утром в постели

поймёт, что болен неизлечимо;

Кто-то выйдя из дома,

попадёт под машину.

Завтра где-то в одной из больниц

Дрогнет рука молодого хирурга:

Кто-то в лесу нарвётся на мину.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Виктор Цой, группа «Кино»

Говорила мама: «Fiston, tu n’as pas besoin d’une moto, c’est dangereux! Son fonctionnement est un grand risque pour la vie!» На подобные предостережения парни плевать хотели. Известный афоризм: «Мужчина — это случайно выживший мальчик». Действительно, выезжая на трассу, ребята не раз оказывались в одном шаге от смерти. Дорога таит в себе не только знания, но и серьёзную опасность.

Мальчишка за рулём мотоцикла уже сам по себе ходячая, вернее, ездящая аварийная ситуация. Но и другие, вполне зрелые участники дорожного движения, не всегда бывают осмотрительны.

Каждый из друзей Михаила не раз сталкивался с ситуацией, когда водитель грузовика, не заметив мотоцикл (попавший к нему в мёртвую зону), начинал совершать манёвр, вынуждая пацана съезжать на обочину или выходить на «встречку». Лишь только Господь уберегал от беды. Такое ещё можно было понять. Однако попадались и попросту ненавидящие мотоциклистов, неадекватные, неуравновешенные водители — эти, не отдающие себе отчёт в серьёзности требований правил дорожного движения, воспринимали обычный, рядовой обгон как вызов, начиная гонку, подвергая опасности себя и парней.

Мудрейшие учат, что на негатив нельзя отвечать негативом, но это мудрейшие. Пацаны на то и пацаны — мудрости им не хватало. Столкнувшись с откровенным хамством на дорогах, взбудораженный мозг Михаила, на горе водителям и на потеху себе, придумал Бессмертного Василия.

Из старых штанов, фуфайки, перчаток, сапог и шапки-ушанки было искусно изготовлено чучело, набитое всяким хламом и соломой, довольно правдоподобно имитирующее человека. Нарекли его Бессмертным Василием, потому как «умирать» Василию предстояло довольно часто. Как показала практика — в девяноста процентах случаев его использования.

Бессмертный Василий выкладывался на проезжую часть междугородней трассы, изображая собой пьяного пешехода. Как правило, происходило это в сумерках и где-нибудь за поворотом — чтобы давили его почаще.

Мчит неосторожный автомобилист, не снижая скорости, а вот тут-то, на тебе, сюрприз разлёгся! Какая нелепая случайность — погибает Василий: переехал его автомобиль. Парни неподалёку в кустах — наблюдают.

Статистика была плачевной: больше половины водителей вели себя преступным образом, не имея совести напрочь — ударяли «по газам» и скрывались с места. Печально, но среди бессовестных нарушителей закона однажды оказалась и милицейская машина: она упылила, только её и видели.

Другие водители, остановившись, шли к «потерпевшему» буквально на полусогнутых, с дрожью в коленках. «О! Так это же чучело!» — слышались радостные возгласы, сопровождаемые отборной бранью. Василия пинками отправляли к обочине и осторожно, снизив скорость, ехали дальше. Несколько раз его запихивали в багажник и увозили с собой. Иногда парни всё же находили «останки» бедолаги через пару километров, но чаще приходилось изготавливать новое чучело, дорабатывая и усовершенствуя Васю.

В последней, модернизированной модели Бессмертного Василия были учтены все выявленные в процессе эксплуатации недостатки: устранена «мягкотелость»; появился «костный скелет», выполненный из ивовых веток и увесистой рогатины, имитирующей ноги, что придало «костям» хруст, а машинам — подпрыгивание колёс и раскачивание подвесок.

Для исключения случаев захвата Василия в плен парни справляли свои естественные надобности прямо на него, в результате Бессмертный Василий стал пахнуть настоящим человеком. В таком виде он перестал быть желанным пассажиром или грузом багажника. Ребята и сами, чтоб не испачкаться, стали таскать его за специально предназначенную для этого верёвку.

Чтоб нагнать страха, к пятке Василия привязали рыболовецкую леску, надломив рогулю, вставленную в штанину, в районе колена: теперь «убиенный» в предсмертных конвульсиях ещё и дрыгал ногой.

Появлялся на трассе Бессмертный Василий, хотя и довольно часто, но в разных местах и со значительными временными промежутками — так парни подстраховывали себя от грозного возмездия не на шутку взбешенных водителей.

Целый год забавлялись пацаны этим «шоу», до тех пор, пока Бессмертный Василий не стал причиной, к счастью, не случившегося дорожно-транспортного происшествия: водитель автомобиля, заметивший Васю на дороге, объезжая его, вылетел на «встречку», по которой тоже мчалась машина. Оба водителя нажали по тормозам — до столкновения оставалось меньше метра, но каким-то чудом они вовремя остановились. Парни, наблюдавшие за ситуацией, и сами неслабо испугались.

После этого случая останки Василия около недели валялись на обочине дороги — друзья решили своё развлечение похоронить. Собрав то, что раньше гордо называлось Бессмертным Василием, с помощью багра (брать такое руками дураков не было), его кремировали, а пепел предали земле. Так Бессмертный Василий своё существование всё же прекратил, развеяв миф о бессмертии.

И по сей день в перегное пустой аллеи придорожной лесополосы близ Большущей Глуши, если хорошо присмотреться, можно обнаружить едва заметный холмик — могилу Бессмертного Василия.

«Ваучер всемогущий»

Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг, а так…

Владимир Высоцкий

Александр Черкасов на лето уехал к бабушке, в Южный. К школе в Большущую Глушь он уже не вернулся. В начале лета родители Черкасова переехали в Самару. Собирались они давно — жить с родителями матери было невыносимо, склоки вносили разлад в семью. Следом, в августе, забрали в город и Санька. Так он стал «новеньким» в самарской средней школе. Немного пообтёршись, Александр на удивление быстро (даже для самого себя) нашёл общий язык с пацанами своего нового класса. Приобретя друзей с родственными взглядами и устремлениями, год спустя он создал собственную рок-группу.

Дело в том, что за лето по самоучителю Сашка довольно неплохо овладел игрой на шестиструнной акустической гитаре. Родители, поддержав увлечение сына («всяко лучше, чем шлындать непонятно где!»), подарили ему электрогитару «Аэлита-2» и комбик «Эпсилон-25». Весь год всё свободное время Санёк надоедал соседям, тренируясь в извлечении звуков.

На почве общей любви к рок-музыке и гитарным риффам Александр близко сдружился с Константином Седуновым, одноклассником, который делал первые шаги в освоении шестиструнной акустики. Сашка в его глазах уже был Мастер. Кроме того, Санёк сочинял тексты песен! В результате этой дружбы Костя довольно скоро гитару освоил. Они решили играть вместе, создав свою рок-группу. Стиль — ярко выраженный панк-рок.

Ключевой фигурой в переходе от идеи к реальным действиям стал Андрей Симченко — очень выгодное приобретение для формируемой команды. Он учился в параллельном классе. Мать Андрея работала завхозом школы, а старший брат, окончивший школу в прошлом году, передал ему по наследству «должность» школьного диджея, а главное — аппаратуру и барабанную установку (принадлежавшую школе и стоявшую в актовом зале). Так у парней появилось шикарное место для репетиций (чему особенно радовались соседи Черкасовых).

Учитывая интересы созданной группы, Костя Седунов приобрёл себе бас-гитару «Урал-510Л». Андрей осваивал барабаны. Творческий процесс набирал обороты. Потихоньку парни стали лучше разбираться в своих инструментах, совершенствовать их, регулировать под себя. Так, например, против шумов делали экранировку, а для устранения микрофонного эффекта датчики бас-гитары залили парафином. Появились хлопоты по добыче и восполнению запасов «расходников» (от эмоциональной интенсивной игры струны постоянно рвались, барабанные палочки ломались, а медиаторы терялись).

С молчаливого согласия директора и под личную ответственность завхоза актовый зал был окончательно оккупирован друзьями. Ежедневно до глубокого вечера они «бодрили» школьного вахтёра, не давая ему вздремнуть и на секунду.

Иронизируя по поводу заявленной возможности розданных правительством бумажек и не строя иллюзий об их фактической стоимости, свою рок-группу ребята решили назвать смело и оригинально: «Ваучер всемогущий» или «Всемогущий ваучер» — это кому как больше нравится.

Дискотеки в школе проходили нечасто — как правило, один-два раза в четверть. Диджействуя, Андрюха каким-то поразительным образом умудрялся всегда быть первым, у кого появлялись все новинки музыкальных хитов. «Должность обязывает!» — улыбался он в ответ на вопрос, откуда он всё это берёт.

Школьная дискотека являла собой удивительный микс совершенно разных записей, порою радикально противоположных музыкальных стилей и направлений. Здесь с одинаковым успехом звучали: Fancy, Michael Jackson, Игорь Тальков, Dr. Alban, Кино, Enigma, Patricia Kaas, Scorpions, Фристайл, ДДТ, Depeche Mode, Paula Abdul, A-Ha, Tina Turner, Анжелика Варум, Филипп Киркоров, Pet Shop Boys, Лицей, Green Day, Ария, Алла Пугачёва, Nirvana, Чайф, Radiohead, Агата Кристи, Игорь Корнелюк, Ласковый май, Ласковый Бык, Машина Времени, Любэ, Roxette, Татьяна Овсиенко, Iron Maiden, Ottawan, Gorky Park, Дюна, Женя Белоусов, Гражданская Оборона, Mick Jagger, Браво, Дмитрий Маликов, Мальчишник, Elton John, Duran Duran, Madonna, Валерий Леонтьев, Kylie Minogue, Rockets, Владимир Асмолов, Queen, Олег Газманов, Комбинация, Sandra, Chris Rea, Наутилус Помпилиус, Татьяна Буланова, Ирина Аллегрова, Лада Дэнс, Технология, Евгений Осин, Александр Буйнов, Кар-Мэн. Объединяло их одно: это были хиты того времени.

То, что троица Симченко, Черкасов, Седунов «делает свою музыку», знала вся школа. Но дебют, состоявшийся после очередной дискотеки, произвёл настоящий фурор. Опасения ребят, что их могут не понять, рассеялись после исполнения первой же песни. Парней не только поддержали — они стали настоящими мега-звёздами общешкольного масштаба.

Рок-баллада о бренности бытия, переменчивости природы и вечной любви с названием «Метеоритный дождь», написанная Александром, сразу стала школьным хитом! Слова её переписывались из тетради в тетрадь и в таком виде распространились среди всех учащихся старших классов.

Жизнь «рок-героев» складывалась как нельзя лучше. Одноклассники гордились дружбой с ними, девчонки влюблялись — предел мечтаний пятнадцатилетних подростков! Нереализованной оставалась лишь их общая мечта о большой сцене, но ведь то было только начало — всё ещё впереди!

Очередная школьная дискотека, а значит, и выступление «Ваучера», совпали с днём рождения Седунова. Одна из Костиных воздыхательниц преподнесла ему огромный пакет с шоколадными конфетами «Метеорит», явно намекая на название самой хитовой песни группы. Конфет было очень много.

Увидев такое изобилие и вспомнив, как Оззи Осборн развлекался тем, что кидался сырым мясом в пришедшую на его концерты публику, Константин предложил:

— Давайте во время выступления бросаться со сцены конфетами!

— Точняк. Метеориты должны летать! — подхватил идею Андрюха.

— И обязательно падать, — эпично добавил Черкасов.

Парни тогда ещё по-настоящему не употребляли алкоголь, только самую малость — по символическому бокалу шампанского на Новый год и в день рождения.

В тот день у Константина был день рождения. Под радостные вопли «метеоритный дождь» посыпался на головы старшеклассников, вызвав кратковременное побоище! Дежурные учителя пришли в ужас, но выходку группе всё же простили. На сцене разгорячённые парни с обнаженными торсами и галстуками на голую шею, до этого уже несколько раз выжимавшие взмокшие от пота рубашки, куражились по полной. Гитары отечествен-ного производства на перегрузе не нуждались в «фуззе», хотя какой-то, впрочем, у ребят и был — кряхтящий и периодически вырубающийся.

Этот концерт «Всемогущего ваучера» стал незабываемым — вся школа вспоминала его ещё долго. Костин день рождения удался!

Лиха беда начало. Дозы алкоголя по мере тяги юных творцов к расширению сознания стали увеличиваться. Отныне после своих выступлений парни тайком выносили пока ещё, казалось бы, безобидную опорожнённую тару: две-три бутылки из-под вина.

Вряд ли это взаимосвязано, но пропорционально количеству алкоголя росло и число поклонниц, посещавших репетиции группы. Хотя порою сквозь преддискотечный учительский заслон только девчонки и могли пронести заветную жидкость — их учителя не обыскивали.

Повышенный интерес со стороны противоположного пола ребятам льстил. Костик был зачарован каждой, мало-мальски обращавшей на него внимание, он всё никак не мог решить, какая из них всё-таки нравится ему больше всех. Сашка и Андрей, напротив, были влюблены окончательно и бесповоротно, что называется «по уши». Причём в одну и ту же — первую и общепризнанную в школе красавицу, рыжеволосую одноклассницу Андрея — Лилю Васенцову. Она отвечала взаимной симпатией им обоим и не делала выбор в чью-либо пользу.

Шестнадцатилетие Санька отмечали на репетиции уже «по-взрослому» — со спиртом «Royal». В результате по домам расходились шумно. Громкие выкрики юношей и их неуверенное дефиле по коридору привлекли внимание школьного вахтёра (давно точившего зуб на не дававших ему покоя музыкантов):

— Молодые люди! Да вы пьяны!..

— А Вам какое дело!? Дежурь себе! Мы же Вам не мешаем! Мало ли что могло тебе спросонья почудиться? — последовал не очень учтивый, наглый ответ.

На следующий день «звёзды рок-н-ролла» и завхоз с виноватыми физиономиями стояли в кабинете директора школы.

— Устроили притон! — сокрушалась директриса, обращаясь к парням. — Я-то думала, вы взрослые, ответственные люди! Всё, «лавочка» закрылась. Андрей, сдай ключи! И чтоб я больше всех вас в актовом зале не видела! А школа и без дискотек обойдётся — пусть вам спасибо скажут!

И тут Симченко смалодушничал. Он, не стесняясь присутствия своих друзей, залебезил:

— Простите нас. Мы больше так не будем. Это был первый (тут он, конечно, лукавил) и последний раз. Я им говорил. Это всё они. Я тут ни при чём. Меня заставили (откровенное враньё!).

Такого предательства Санёк с Костяном не ожидали. Они молча с презрением смотрели на Андрея. Тем временем завхоз (мамаша Андрюхи), подхватив раскаяние сына, уже обращалась к директору с прошением о помиловании. Для полноты картины ей и сыночку не хватало лишь упасть на колени. Вполне возможно, что именно она и надоумила Андрея покаяться, хотя это уже не имело никакого значения.

Так парни враз потеряли друга, а группа — барабанщика и репетиционную базу.

Дискотеки после продолжительного перерыва возобновились, но уже без выступлений «Ваучера». Диджействовал на них Андрей Симченко.

Школьная барабанная установка сиротливо стояла без дела в дальнем углу сцены, печально напоминая собой о былой славе уже не существующей группы.

С того случая Александр и Константин актовый зал школы обходили стороной.

Лиля определилась окончательно: она предпочла Сашу Черкасова.

«Моджахеды»

Все мы грешны, и не надо

Перед образом стоять.

С нас потом никто не спросит,

Да и что с нас можно взять?

А мы вдыхаем вольный ветер,

Наши души так легки.

Отпускай же, мать-природа,

Наши смертные грехи.

Владимир Шахрин,

группа «Чайф»

Осваивая новые территории, пацаны представляли себя следопытами-разведчиками Дикого Запада. Компания на мотоциклах непрерывно носилась по полям и степям, деревням и сёлам. От палящего солнца и пыли они укрывались футболками, надевая их на головы и завязывая за рукава на затылке. Народ, глядя на их своеобразное головное убранство (на самом-то деле больше напоминавшее тагельмуст туарегов), окрестил мотобанду «моджахедами».

С напрочь прикрепившимся названием спорить было бесполезно, и вскоре ребята, хотя оно им не больно-то и нравилось, сами начали называть себя так же.

К прежде изученным в пору велосипедных вылазок окрестностям (радиус которых составлял километров шестьдесят) значительно прибавилось новых пространств. Местность в стапятидесяти-стасемидесятикилометровом радиусе от Большущей Глуши стала хорошо знакома парням. Были исследованы новые реки, озёра, пруды и карпятники. Выучены федеральные трассы и просёлочные дороги. Все посты ГАИ и пути их объезда надёжно хранились в памяти каждого «моджахеда». Вряд ли нашёлся бы кто-то, знающий эти места лучше них.

Парни усовершенствовали и расширили старые Мишкины убежища, облюбованные им ещё три-четыре года тому назад, так что теперь они легко могли вмещать от четырёх до шести человек. Оборудовали с десяток новых точек своего базирования, соорудив и обустроив в безлюдных местах шалаши и сараи. На вершинах оврагов и на стволах деревьев сделали наблюдательные пункты-схроны. Всё это было расположено примерно на равном удалении друг от друга и охватывало всю освоенную территорию. В дальнейшем многие из этих точек забросили, но при необходимости укромной, легко восстанавливаемой ночлежкой можно было воспользоваться всегда.

В то же время три базы — «Пчёлка», «Линёвый омут» и «Обгаженное дерево», образовавшие собой, если посмотреть на карту, равносторонний треугольник, в центре которого находилась Большущая Глушь, стали основными, наиболее излюбленными местами постоянного обитания «моджахедов». Тут даже правило завели: покидая базу, оставлять продуктовые запасы (соль, сахар, крупы, консервы) до следующего своего приезда, что не раз бывало очень кстати и выручало ребят.

Впрочем, с добычей пропитания больших проблем теперь не возникало. Мотоциклы, наряду с разведанными рыбными местами и «урожайными» на сусликов полями, в разы увеличили количество доступных арбузных бахчей и неохраняемых огородов, причём время «подлёта» тоже сократилось значительно.

Хорошее знание местности обуславливалось ещё и тем, что «моджахеды» методично вносили в неё нужные им изменения — где тропку проложат, где мостик наведут, а где и с автотрассы удобный съезд в лесопосадке прорубят: такая работа велась постоянно. В результате образовалась целая сеть лазеек, позволяющая успешно объезжать проблемные, неблагоприятные участки дороги и уходить от преследования.

Как повелось с первого дня эксплуатации «Минска», на мотоциклах парни ездили всесезонно: в самую стужу, по льду и снегу; под проливным дождём, невзирая на грязь; в изнуряющую жару, по пыльным дорогам. Случалось, гостили на полевых станах и стоянках пастухов. Здесь они между делом получали много ценной информации (что где находится, и как там всё устроено), особенно когда ненароком поставленная на стол бутылка алкоголя развязывала мужикам языки.

За два-три сезона (с апреля по ноябрь, в остальной, зимний, период они крутились поближе к Большущей Глуши) «моджахеды» объездили примерно сорок районов, по большей части своих, хотя захватили и пару из братской республики Казахстан. В каждом районе по десять-пятнадцать населённых пунктов. Деревенские, особенно сверстники, в большинстве случаев (часто не без основания) встречали незнакомую мотобанду враждебно. Вместо приветствия «рокеры» слышали недоверчивые, а порой откровенно агрессивные вопросы: «Чего разъездились?», «Чё высматриваете?» или «Почему у тебя ботинки не того цвета?», «Большущеглушские?! Вы-то нам и нужны, давеча ваши наших побили — придётся за это ответить!» Если на первые следовал заранее заготовленный стандартный ответ-вопрос: «Мотоцикл здесь никто не продаёт?», то во втором случае приходилось драться. Явных победителей в таких сварах, как правило, не было, все участники потасовки получали своё и через какое-то время за совместным распитием спиртного мирились. С парнями из казахских аулов было иначе, с ними дружба завязалась как-то сразу. У ребят везде появились знакомства и выстроились отношения. За компанию с местными они попадали в сельские клубы на дискотеки, где пока ещё робко, но уже начинали присматривать себе девчат.

«Внимание, наблюдательность и осторожность!» — было главным девизом «моджахедов». В наглую действовали редко, сначала всё подмечали, а уж потом, при отсутствии ненужных глаз, прихватывали то, что могло пригодиться. Это касалось всего: бесхозно валяющихся материалов, без присмотра гуляющих кур, гусей и уток, легкодоступных кроликов, беззаботно размещённых хозяевами так, будто бы они сами напрашивались в хищные лапы злоумышленников. Определённый интерес для парней представляли чердаки с голубями — эти больше зимой, когда огородов нет и куры по улицам не шастают. Приметив чердак днём, за голубями лазили под покровом ночи. Вели себя тихо, не топали. Голуби ночью не видят; их, подкравшись наощупь, собирали прямо с балок, тут же откручивали башку и, слив кровь, ощипав крылья и хвост, складывали тушки в мешок. Обычно кровавое действо занимало не больше часа, примерно по полминуты на одну птицу. Но пару раз чердак покидали лишь на рассвете, потому как жильцам что-то причудилось и пацанам приходилось отсиживаться, закопавшись в опилки.

Девиз «Внимание, наблюдательность и осторожность!» в полной мере, скорее даже в первую очередь, касался отслеживания участковых и гаишников. Тут невнимательность и оплошность могли стоить мотоцикла! Для «моджахеда» же лишиться его было всё равно что потерять возможность свободно дышать. Поэтому прежде чем заглушить двигатель, на всякий случай, высматривалось место, куда можно поставить мот так, чтоб и милиционеры не увидели, и запасные пути к отступлению имелись. Демидов с Сызганцевым придумали для своих мотоциклов и хитроумную противоугонку: дополнительный тумблер на коммутатор, так что даже если проверить искру и завести с толкача, то всё равно метров через сто-двести двигатель заглохнет из-за перегрева диода. В итоге, после пяти-шести попыток осмелившийся покуситься на святое похититель или милиционер (пытавшийся отогнать мотоцикл на штрафстоянку), вспылив, бросал его на обочине. Хозяин же, переключив цепь через рабочий коммутатор, легко заводил коня и уезжал восвояси.

Будучи, по сути, ещё несовершеннолетними подростками, «моджахеды» не задумывались о серьёзности своих отношений с милицией, воспринимали их как полную риска приключенческую игру, давая множество поводов для своего задержания и разборок. Их мотоциклы были без номеров. О водительских правах — только мечтать. Поведение вызывающее. Не редкость — алкоголь в крови и запах перегара. Да и катались они везде и всюду, где только душа пожелает, в том числе: по пешеходным тротуарам, мостам и главным площадям — тем самым, мягко говоря, провоцируя недовольство, а если откровенно — приводя в ярость милицейское начальство и простых постовых. Последние, не имеющие возможности мотохулиганов поймать, не раз бросали в них свои резиновые дубинки, пустые бутылки, палки, камни — в общем, всё, что попадалось под руку.

Меж тем «моджахеды» изучали милиционеров (особенно гаишников), запоминали их в лицо, привычки и характер, вычисляли очерёдность дежурства, кто, куда и на чём ездит (знали их служебные и личные машины). Ведь погоня могла появиться в любой момент. По асфальту, на дистанции в два километра, мотоцикл проигрывал автомобилю, оттого свой маршрут парни мысленно делили на переулки, закоулки, а на трассе — на просеки-лазейки в лесопосадках. Наибольшую опасность представляли «Нивы», удрать от них было нелегко — они догоняли и по грунту, и по шоссе.

Погони случались частенько, на день бывало до десяти — хочешь-не хочешь, а уходить от преследователей научишься. Пару раз приходилось мотоцикл умышленно топить в реке, возвращаясь за ним, когда миновала опасность: просушка, продувка и мелкий ремонт — это лучше, чем расстаться с железным конём совсем.

Как бы станно это ни звучало, но и гаишники порой воспринимали гонки за «моджахедами» как своеобразное развлечение, особенно когда сами были навеселе (в то время такое случалось нередко). Это напоминало игру в кошки-мышки. Если удавалось «моджахеда» зажать или он падал, то милиционеры вполне довольствовались тем, что слегонца избивали рокера и уезжали, ни мотоцикл не трогая, ни протокол не составляя: «Вот какое нам нескучное дежурство, а мотоциклисту приключение и урок!»

Случалось, что и для милиционеров «игра» принимала иной разворот: особым шиком и дерзостью у «моджахедов» считалось стащить жезл из патрульной машины или замазать цементным раствором замки дежурного автомобиля — так парни развлекались, досаждая своим заклятым врагам.

Бывало, кто-то на мотоцикле, и не обязательно из «моджахедов», очень сильно ГАИ насолил, или им указание «сверху» приходило — тогда на мотоциклистов начинались облавы. Тех, кого не поймать на дороге, подкарауливали с участковым возле дома. Тогда парням приходилось «залегать на дно»: поставив мотоцикл, пересаживаться на велосипед, а подчас покорять расстояния пешком.

Если того требовала обстановка, шли полями ночью, с выключенными фарами, толкая заглушенный мотоцикл перед собой. Добравшись, не доехав метров триста до места, предусмотрительно закатывали мот в кусты или прятали за чужим гаражом, а дальше пробирались налегке на разведку.

Так закалялся характер, упорство и выносливость, благодаря которым практически в любой ситуации и в любых погодных условиях парни чувствовали себя как рыба в воде, чего не всегда можно было сказать о преследователях.

Время тогда было смутное: «прихватизация», хаос, неразбериха и обнищание. У курящего народа зачастую не хватало денег на покупку цельной пачки сигарет, и потому в киосках и сельпо сигареты продавались поштучно. Зарплату задерживали месяцами. Страна вернулась к стародавнему периоду обмена товарами и безденежных отношений. Зачастую, где была возможность, долги по зарплате гасили производимой продукцией, предприятия между собой рассчитывались бартером. Люди пошли торговать на рынок. Колхозы разваливались. Привычные для советского человека идеи-лозунги коллективизма: «Мы вместе!», «Все как один!» — утратили свою актуальность. Каждый выкарабкивался сам — кто как мог. От чувства безысходности многие на селе предавались беспробудному пьянству. Бутылка спиртного стала национальной деревенской расчётной единицей. Село загибалось. Да что там село, страну шатало из стороны в сторону: забастовки, демонстрации, в столице российские танки по указанию президента Ельцина расстреляли Дом Советов Российской Федерации.

На этом фоне легальными и нелегальными способами активно расхищалась бывшая социалистическая собственность. Тот, кто был у власти, захватывал целые предприятия, фабрики, заводы и пароходы. Простой же люд (конечно, не все поголовно, но были такие) «народное добро» растаскивал по мелочи, прибирая к рукам всё, что плохо лежало. Практически в каждом селе открылись пункты приёма цветного металла. Милиция, с одной стороны (по долгу службы), ловила тех, кто этот цветной металл воровал, с другой (им тоже вовремя не платили зарплату, а выживать было нужно) — крышевала эти самые пункты приёма, подспудно способствуя тем кражам, с которыми сама же и боролась.

Для «моджахедов» настали времена Клондайка. Знание своего и соседних районов (не только Самарской, но и Оренбургской, и Саратовской областей, а также близлежащих районов суверенного Казахстана, куда можно было проехать по полям) и высокая мобильность позволяли им, приглядев что-то в одном месте, реализовывать это в другом. Расстояние порой составляло до трёхсот километров, а выгода от сделки превышала затраты в пять, а то и в сотни раз! Хотя за выгодой парни особо и не гнались. Они просто жили разудалой, приключенческой, залихватской, свободной жизнью. Деньги тратили на бензин, моторное масло, запчасти и покрышки для колёс, провизию и спиртное, ездили в город, покупали себе шмотки. У Мишки в Самаре оставались друзья: бывшие одноклассники по начальной школе и соседи по двору, с ними он общался всегда. Один из таких друзей, Серёга Нестеров (или просто Серый) затащил его на концерт Владимира Кузьмина и группы «Динамик» — это был первый «живой» рок-концерт, который посетил Миха. Ни с чем не сравнимое чувство мощного эмоционального подъёма посетило его, он очень пожалел, что с ним не было Фомичёва, Сызганцева и Беляева. Вернувшись на базу, Мишка поделился с ними своими эстетическими переживаниями. Отныне часть своих сбережений «моджахеды» тратили и на рок-концерты. Рок стал их философией, музыка протеста — их молитвой.

Общие дела сплотили друзей. Исколесив вместе немало дорог, проверив друг друга в различных ситуациях, они сформировали костяк мотобанды: Демидов, Сызганцев и Фомичёв.

Мишка у них всегда был заводилой, инициатором большинства мероприятий и затей. Как правило, именно он придумывал то, чем вся компания будет заниматься днём грядущим.

Женька, у которого к этому времени разошлись родители, а с появившимся отчимом начались проблемы, дома жил всё реже и реже, в результате стал практически постоянным жителем того логова, где парни базировались. Во всех делах «моджахедов» он принимал самое непосредственное участие и был закадычным Мишкиным другом.

Олег — тоже верный друг, но его свободное время часто зависело от родительского слова, ведь и мотоцикл-то у него был не свой — отцовский, а отец для него являлся большим авторитетом. В силу этого он не всегда был вместе с друзьями, но если был, то стоил двоих! Физически крепкий, он всегда, невзирая ни на что, отчаянно дрался, превосходящие силы противника никогда не пугали и не останавливали его. Смелости Олегу было не занимать!

Антоха, чей тихоходный мопед во время дальних поездок от основной группы постоянно отставал, заставляя всех себя ждать, мотоциклами по-настоящему так и не увлёкся. «Карпаты» стали часто ломаться, а Мишкино предложение вместе собрать ему мотоцикл Тоху не зажгло. Его главным образом интересовали старинные развалины, подвалы, раскопки, прогулки по ночному кладбищу и нумизматика, а рыбалка и катание на мотоциклах — постольку-поскольку, и, в конце концов, от дел «моджахедов» он отошел совсем.

Макс Беляев, напротив, технику любил, неплохо в ней разбирался и желал быть среди «моджахедов», но за излишнюю болтливость, склонность приврать, трусливость и бесполезность в драке компания отодвинула его на некоторую дистанцию. Тролль — такую они ему дали кличку — хотя и продолжал участвовать в поездках и считать себя «моджахедом», от многих секретов мотобанды оставался в стороне.

Рыбный деликатес

Настоящему индейцу надо только одного,

Да и этого немного, да и просто ничего.

Если ты, чувак, индеец — ты найдёшь себе оттяг.

Настоящему индейцу завсегда везде ништяк!

Фёдор Чистяков, группа «Ноль»,

Пётр Струков, группа «Дети»

Мишка, Женёк и примкнувший к ним родственный по духу пацан по кличке Бродяга базировались на «Пчёлке» уже третью неделю.

Недалеко от заброшенного лет тридцать тому назад села (по его названию парни и нарекли свою базу), метрах в двадцати от реки, среди непролазного ивняка располагался их шалаш. Это место, благодаря выгодно петляющему Иргизу, было глухим и живописным. Все дороги, даже просёлочные, обходили «Пчёлку» стороной.

Диман (настоящее имя Бродяги) и Мишка промышляли рыбалкой. Сызганцев всё больше в лагере — по хозяйству.

Коротая вечер у костра, троица баловалась алкоголем. По-настоящему парни тогда ещё не бухали, так, употребляли слегка, познавая силу столь любимого народом зелья. В этот раз по кругу пошёл не самогон или водка, а праздничный напиток: пол-литровая бутылка сладкой медовухи, открытая по случаю Мишкиного дня рожденья. Настроение у ребят было соответствующим, пили, закусывали, травили байки. Вдруг, во время возникшей в разговоре паузы, из кустов метрах в пятнадцати от костра послышалась зловещее шуршание.

— Лиса, — сделал вполне логичное предположение Диман. Дело в том, что лис здесь было пруд пруди, они частенько лазили вблизи лагеря по ночам, доставая спящих своей вознёй и лаем-тявканьем, не давая нормально выспаться.

Ребята насторожились, но, хотя и прислушивались, остались у костра, продолжая праздновать. Однако после небольшого затишья из кустов стало доноситься уже не шуршание, а громкое чавканье.

— Зараза! Наши припасы нашла! — выругался Миха. Как раз за этими самыми кустами располагалось рыбохранилище: яма-погреб сантиметров пятьдесят диаметром и около шестидесяти глубиной (чтоб можно было рыбу со дна ямы рукой доставать), в ней, переложенная лопухами и крапивой, хранилась потрошёная, обезглавленная или обезжабренная рыба.

— И костра не боится! Может, собака? — сказал, вставая и вооружаясь палкой, Диман. Мишка с Женьком тоже взяли из костра по горящей палице. Все трое осторожно двинулись к рыбным запасам.

У ямы никого не было. Чавкало внутри. Подкравшись, осветили дно: там вальяжно восседал ёж держа передними лапками леща и, не обращая на пацанов никакого внимания, продолжал поедать лакомство, аппетитно причмокивая.

— Вот те на! — развеселились, ожидавшие худшего, хозяева припасов.

Наглеца извлекли, но наказывать не стали. Хотя сначала и была мысль забить его на мясо, тем более что он был очень крупным, с мяч. Однако вспомнив, сколько недавно было возни с пойманной двухкилограммовой болотной черепахой (полдня пилили панцирь, а на выходе — триста граммов невкусного мяса, ладно хоть пепельница хорошая получилась), решили «колючую крысу» отнести в поле и отпустить с миром.

Каково же было удивление парней увидеть непрошенного гостя вновь, три часа спустя, на том же месте. Ёжик опять сидел на лопухе, нахально чавкая лещом!

— Кого-то он мне своей безбашенностью напоминает! — усмехнулся Бродяга.

Лещ был с душком, да и неслабо уже покусан. Мишка предложил наградить им ёжа за смелость. В этот раз разбойника отнесли в поле с наградой. Больше его не видели.

Два дня спустя, как следствие нерационального употребления съестных запасов (Женёк при готовке отдавал предпочтение крупной рыбе, оставляя костлявую мелочь на потом), у парней кроме пшена и растительного масла остались лишь мелкие тухловатые лещи — те самые, на одного из которых покушался ёж.

Мишка по этому поводу злился и принципиально не поехал отливать из нор сусликов, как собирался накануне. Он решил, ради урока — лещей по-любому нужно съесть!

— Выбросить — это расточительное использование ресурсов, это как мясо из супа вылавливать и выкидывать, довольствуясь бульоном! — поучал он себя и друзей, по большей части попрекая Женьку, который не уследил за сроком хранения. — Я ведь ещё неделю назад настаивал лещей приготовить, и тухляка могли бы избежать! Жрать всё время щуку нерачительно и экономически нецелесообразно! Её вообще можно было продать или обменять на что-то!

Действительно, в отличие от щуки, мелкий лещ не пользовался покупательским спросом, на него нельзя было выменять даже моторное масло или бензин, не говоря уже о бутылке спиртного — только самим есть, да ещё ежей кормить.

— Теперь я сам за них возьмусь! — продолжал возмущаться Мишка, подчистую вынимая из ямы лещей (их оказалось около пятнадцати штук). Вонь невыносимая, аж глаза защипало, но это его не остановило. Миха принялся отмывать и очищать от уже пожелтевшей чешуи рыбные тушки. Кости отслаивались сами.

Он разложил рыбёшку на траве и, отгоняя полчища мух, принялся её сушить на солнцепёке.

— Такое мы есть не будем, — категорично заявили Женёк и Диман, обходя стороной смрадную поляну.

Мишка и сам уже пропах этим лещом, но цель была поставлена и он не намерен был отступать!

— Ёж же кайфовал, и нам будет ништяк! — подтрунивал он над друзьями. «Ещё как будете!» — думал Мишка, помышляя приготовить рыбу во фритюре.

К полудню леще-чипсы подсушились достаточно. В дымящую нагретым подсолнечным маслом сковородку, стоящую на углях костра, Миха начал забрасывать первую партию. С жутким шипением, бурля пузырьками, тушки одна за другой тонули в толстом слое кипящего масла. Каждый лещ выжимал из себя небольшой, напоминающий собой по форме ядерный гриб, клубок густого едкого белого дыма. Над сковородой образовался туман. Вскоре вся округа в радиусе пятидесяти метров покрылась зловонным облаком. Мишка жарил леща.

И вот настал момент истины: первые леще-чипсы выловлены и разложены на лопухе.

Категоричное «нет» перешло в умеренный скепсис — голод (парни с утра ничего не ели) давал о себе знать. Золотистая корочка придавала блюду привлекательнейший вид. Попробовали. Лещ получился хрустящим, съедобным и даже очень вкусным. У парней от былых разногласий и следа не осталось.

— Смотри-ка, Гвоздодёр! Вот у него нюх — знает, когда приезжать!

Как раз к столу подъехал Фомичёв, привез белого хлеба, гречневой крупы, пару банок тушёнки и пачку соли:

— Дома разжился, мамка сама дала! — выкладывал он из рюкзака продукты, отдавая их Мишке.

— А эта, — тут Олег достал неощипанную курицу, — соседская. Я сено укладывал, а она сама под вилы лезла, пришлось насадить!

— У нас здесь еда получше, жареный лещ с душком! Тухлую рыбу есть будешь? — посмеиваясь, предложил Фомичёву отведать леще-чипсы сияющий от удовольствия Женёк.

— Нет, спасибо. Я сыт. Только что дома с борщом еле управился, — отказался Олег.

— Да ты попробуй, попробуй! — наперебой стали приставать к нему Бродяга и Сызганцев.

Олег недоверчиво взял один кусочек…

— А говорили, лещ с душком, я ещё сомневался, стоит ли его вообще пробовать, а тут настоящий деликатес! Да, Вжик, устроил ты нам пир на весь мир! — восторгался Олег, вконец распробовав и налегая на рыбные «чипсы».

Мишка, довольный тем, что дымил целый день не зря, поглощая приготовленное наравне со всеми, предался воспоминаниям из своего раннего детства…

Пир на весь мир

И я там был, мёд-пиво пил,

По усам текло, а в рот не попало.

Традиционная концовка русской народной сказки

Рассказ, поведанный Михаилом Демидовым

— Около пяти лет мне было, когда за пир на весь мир меня в детсаду наказали. Я тогда в углу полторы недели отстоял. Наделала эта история много шума, с большими последствиями для моей пятой точки, массой экзекуций и навешиванием на мою персону ярлыков!

— Гуляли мы как обычно нашей группой по детсадовскому двору, среди качелей, каруселей и беседок. Девочки играли отдельно, между собой, парами и по трое–четверо. Мы же, мальчишки, собрались все вместе, со стороны это наверняка напоминало организацию небольшого заговора. За месяц до этого при таких же обстоятельствах у нас отобрали карточную колоду. Жутко ругали, но так и не смогли донести сути, за что и почему и в чём кошмар словосочетания «азартные игры» — это же игры! Причём выражения вроде «подвижные игры» или «обучающие игры» такого ужаса у воспитателей не вызывали. Хотя в «обучающих» также присутствовали карточки с цифрами, буквами и различными картинками и, глядя на них, тоже нужно было думать головой.

— На сей раз мы обсуждали фильм-сказку, просмотренный всеми накануне по телевизору в программе «В гостях у сказки». Не помню точно — то ли «Соловей-разбойник», то ли «Финист-Ясный сокол», а может быть «Варвара краса, длинная коса» или «Царевна-несмеяна», кажется там Пуговкин играл царя-батюшку. Но не в этом суть. Предметом нашего интереса было застолье, именуемое «закатили пир на весь мир», увиденное в этой самой сказке. Недолго покумекав, решили на следующий день устроить такой же «пир горой» в детском саду, на прогулке, прям за беседкой. Распределили, кто что завтра принесёт: колбасу, печенье, конфеты, сок, сало и так далее. Почему-то, и меня это не удивляет, именно мне выпала честь раздобыть «бражку царску».

— На следующий день обязательными в своём обещании что-нибудь принести оказалось лишь три-четыре человека, остальные слова не сдержали. Кстати, по жизни, такая закономерность наблюдается в похожих ситуациях и по сей день.

— Я же, как вы понимаете, не мог обмануть друзей и прокатить их с бухлом — апогеем застолья. Накануне вечером, вооружившись «чебурашкой», я слил в неё всякого алкоголя понемногу, чтобы убыли не было заметно. Коньяк, портвейн, мускат и водку — то, что смог найти дома. Набралось примерно полбутылки. Оставшуюся часть заполнил виноградным соком, перелив его через воронку из трёхлитровой банки. Зелье получилось ещё то. Бутылку заткнул скрученной газетой и припрятал в своей одежде.

— Особый талант, хитрость и коварство понадобились мне, чтобы принести, пронести и в итоге выставить «царску брагу» на стол. Стоило воспитательнице зазеваться, и вот уже скатерть-самобранка раскинута за задней «сплошной» стенкой беседки! К браге добавилось несколько котлет, печенье и горсть конфет. Решено было всем сразу туда, к «пиру», не нырять, а ходить классическим для употребления алкоголя составом — по трое, потому как пропажа всех мальчиков сразу была бы слишком заметна. Опыт, полученный нами при изъятии колоды карт, бесследно не прошёл!

— К бухлу приложились все: по глотку, по два. Но была и пара активистов, которые тяпнули по-пацански, и это перед обедом почти на голодный-то желудок!

— Когда воспитательница с вопросом: «Что это вы тут делаете?» заглянула к нам за беседку, пузырь был пуст, и всё шито-крыто. Игра продолжалась — мы стали изображать из себя пьяных, на что воспиталка сильно ругалась, но потом от нас отстала. Всё бы прошло успешно, если бы не две синие дыни в группе. Их поведение вызвало у воспитательницы реальные подозрения: наверное, забавно-странные походки и манера речи этих двоих всё же отличались от поведения остальных играющих «в пьяных». Через полчаса чудеса продолжились: они стали ползать на корячках и у них начали чутка побаливать животики. Последовали расспросы, допросы — и масштаб катастрофы значительно вырос. Мне объявили, что со мной будет много общения, но для начала подавай им рецепт волшебного эликсира! Ибо у ворот уже стояла скорая помощь, и желудки двух наиболее усердно употребивших брагу экземпляров были на промывке. Уж не знаю зачем, но воспитательница спрашивала про уксус и прочее. Не было там уксуса, не алкоголен он! Не было ни смертельных исходов, ни даже обосравшихся, но меня признали исчадием ада и детсада тысячелетия! Определили мне угол, из которого я, хныча для понта, не выходил около двух недель. Только спать, жрать и на горшок. В свои пять лет я заработал карцер-одиночку на полтора месяца! Редкостное везение и удача! Последующие два года детсада я был на карандаше и особом подозрении у воспитателей: что бы я ни сделал — правильно или неправильно, что бы ни нарисовал, ни слепил бы из пластилина, какую бы идею ни внёс — они следили как бы только вокруг меня не образовалось толпы! Антисоц прям! Мини-Ленин, мини-Троцкий! А для мини-революций мини-броневиков в детском саду хватало! Как, впрочем, и мини-ссылок в мини-Сибирь, в которую меня периодически и на разные сроки депортировали.

Большой поход

Я свободен, словно птица в небесах,

Я свободен, я забыл, что значит страх.

Я свободен — с диким ветром наравне,

Я свободен наяву, а не во сне!

Валерий Кипелов

Тяга к неизведанному, борьба за внутреннюю свободу и поиск жизненного пути приводили «моджахедов» к осознанному лишению себя традиционного комфорта и уюта. Всесезонные и всепогодные ночёвки под открытым небом (за исключением разве что тех дней, когда термометр за минус двадцать зашкаливал) были для них делом вполне привычным, обыденным. Даже на своих полустационарных базах или в полевых будках-вагончиках (если посчитать) они ночевали реже, чем в наскоро сооружаемых шалашах-лежанках. Спали на лавочках автобусных остановок (стоящих вдоль трассы) под куском рубероида, в заброшенных строениях, в протапливаемых по-чёрному землянках-навесах, да мало ли где ещё — настоящая школа бомжевания-выживания.

— Мне ночью под открытым звёздным небом дышится привольно! — говорил Мишка.

Пацаны вели кочевую жизнь — это был один большой поход-приключение, вынужденно прерываемый необходимостью учиться в школе. Родительские дома воспринимались ими как временное пристанище на период учёбы. Местом своего постоянного проживания «моджахеды» считали дорогу и степной ветер.

Постоянная забота о хлебе насущном и устойчивое чувство голода толкали парней не только на поиск пропитания, но и на приключения, связанные с его добычей. Порой, наряду с законными способами, такими как рыбалка, «моджахеды» позволяли себе творить откровенное беззаконие. Впрочем, над противоправностью своих действий они тогда не размышляли. Иной раз действовали нагло, например, на глазах у пастуха, находившегося с другой стороны стада, совершенно открыто нападали на отару овец. Пастух, не имея возможности как-то им воспрепятствовать, наблюдал, как налётчики загоняли на мотоциклах овцу, забивали её до смерти дубинками и увозили тушу с собой. Такой сравнительно лёгкой добычи хватало надолго.

Но бывало и так, что труды значительные на выходе имели выгоду копеечную, сравнительно малую.

Как-то в начале апреля всей компанией «моджахеды» поехали на фомичёвском «Днепре» (Мишкин «Минск» и Женькин «ИЖ» из-за неисправностей временно стояли). Демидов догадался прихватить с собой свою собаку, щенную, кормящую суку — это чтобы спать теплее, обнявшись с ней ночью. Взял он и одного из её щенков, чтоб было кому молоко у неё отсасывать. Щенка парни прозвали Кузей, он всего лишь неделю как самостоятельно научился ходить. Погрузили на «Днепр» снасти и надувную резиновую лодку. Тронулись в путь.

Ехали трудно — на одном мотоцикле большой компании тесно. От долгой неподвижности онемевшие чресла пассажиров покалывало. Добрались к намеченному месту с горем пополам. Началась рыбалка.

Рассчитывали выловить щуку, но ловилась лишь сорожка. Рыбы поймали чуть да маленько — не везёт, так не везёт, зато вымотались как следует.

Нехитрый улов в десяток сорожек размером меньше ладони да захваченный дома провиант: пять головок варёной свеклы (их умудрился взять Мишка), шесть одноразовых пакетиков «Три в одном (кофе, сахар, молоко)», килограмм конфет и початый пузырь портвейна (это Женька прихватил с праздничного стола); и ещё свиная шкварка, шкурка прямо с сосками весом что-то около кило (Олег стянул в погребе из того, что было менее заметно) — неповторимый набор, экзотический суточный паёк на всю компанию. Вода — топлёный снег.

Варёную свеклу запивали горячим кофе, портвейн закусывали конфетами и были счастливы! Свиную шкварку и рыбёшку оставили про запас.

Днём светило солнце, было вполне тепло. Ночью ударил морозец в минус десять. Заночевали. Спали на досках, сбившись в одну большую кучу, собаки и люди вперемешку. Утром приняли решение назад двигаться раздельно: Олег на своём мотоцикле, остальные — сплавляться по течению на резиновой лодке.

Вот это было настоящее приключение! Параллельно лодке плыли льдины, грозя прорвать её борта. Ледяные пороги, небольшие водопады. Вёслами подгребали изредка, только выровнять курс. Два раза надувная лодка переворачивалась. Все промокли насквозь. Спасая Кузю, с концами утопили один рюкзак. Искупавшись в ледяной воде повторно, сука напрочь отказалась грузиться в лодку вновь, так и бежала за ней вдоль берега, держась на значительном расстоянии и постепенно всё больше и больше отставая. Тридцать километров сплава прошли весело! Путь из-за петляюще-извилистого русла Иргиза оказался раза в два длиннее, чем парни предполагали. Домой они добрались намного позже Олега. Сука, в свою очередь, тоже отстала, придя лишь на следующий день.

Результат вылазки: добыча — прямо скажем, нулевая, а вот кайф от самого похода, радость преодоления невзгод и препятствий — это то, ради чего стоит жить!

Пока сплавлялись, размечтались в будущем году построить в верховье Иргиза плот, чтобы на нём и палатку разместить, и лист железа для костра, но это так и осталось нереализованной мечтой. В следующем году другие интересы и заботы захватили и закружили парней.

А пока весна брала свои права. Пригревали тёплые лучи апрельского солнышка, маня ребят отправиться в путь. Природа просыпалась, вовсю проклёвывалась зелень, но это тепло было обманчиво — ещё напоминала о себе ночными заморозками ушедшая зима.

В этот раз рыбалка была удачной, всех прелестей и не передать. Вечером, умаявшись, Миха улёгся под надувной лодкой. Свои насквозь промокшие новенькие (купленные неделю назад) кроссовки он повесил на рогулины возле костра — сушиться. Когда засыпал, было относительно тепло — пятнадцать градусов. Проснулся от того, что замёрзли ноги, температура градуса два-три, не больше — лодка задубела и покрылась инеем. Как говорится: «не май месяц!» Одежда стояла колом. Костёр потух. До рассвета было ещё далеко, мрак — хоть глаз выколи. Без обуви, босиком, переступая с ноги на ногу, он пропрыгал к приготовленным накануне запасам дров. Окоченевшими от холода пальцами Мишка взял топор и на ощупь нарубил дрова. Разложил их в кострище. Раздув остывшие угли, возродил в костре пламя. Согрелся и тут же, рядом, уснул.

Макс Беляев и Олег Фомичёв спали неподалёку, растянувшись на старых нестроганых досках. Мишка знал, что совсем скоро морозец их тоже взбодрит и они как миленькие приползут к костру.

Проснулся, стуча зубами, Олег, в полудрёме, на автопилоте, закинул охапку дров в красное кострище-углище и, перебравшись поближе к огню, продолжил досматривать прерванный сон.

Когда проснулся Максим, костёр был жарок и хорош, но какие-то две подозрительные свечки ярко горели на рогулях. Макс тоже примостился у костра.

Три друга образовали вокруг пламени треугольник. До утра они подобно грилю вращались, прогревая то один, то другой бок.

Утром обнаружились подарки, приготовленные Демидову холодной ночью. От его кроссовок остались лишь угли — это их феерию наблюдал сонный Беляев. Мишка остался без обуви, чем эта, в общем-то рядовая ночёвка, запомнилась всем её участникам надолго. Кроме того (что по сравнению с утратой обуви совсем мелочь), Миха изрубил топором в лапшу половину своей кепки (оказалось, вчерашним вечером он оставил её рядом с дровами).

Кепку Мишка заштопал (кстати, проносил её ещё два сезона), а вот с обувью было сложнее…

Колючие капли заморосившего дождя и тучи, заволокшие собою бескрайнее небо, хорошей погоды не обещали. Парни двинулись в путь.

Демидов ехал почти босым, на его ногах были носки, обёрнутые целлофановыми пакетами, — такая вот импровизированная обувка. Километров через тридцать они наткнулись на передвижную будку-подсобку, брошенную рядом с недостроенным придорожным кафе, там обсохли, согрелись у растопленной ими буржуйки, а Миха нашёл себе старые кирзовые, немного худые и на пару размеров больше, но всё же сапоги! В них, вместо новых кроссовок, он и заявился домой — чем очень «порадовал» свою маму:

— Только купила! В чём завтра в школу пойдёшь? Где ж на тебя денег напастись?

— В старых ботинках пойду. Сам я себе новую обувь куплю! Успокойся.

Миновали понедельник, вторник, среда, четверг. По пятницам Мишка и его друзья школу обыкновенно прогуливали (так было уже больше года) — большой поход продолжался. Мотоциклы позволяли сделать его дальним. Различных приключений, подобных этим и совершенно от них отличных, накопилось за время нескончаемого большого похода множество.

Необычайный улов

Love is love the world united

Love is free I’m so excited

Free is love our constitution

Hail the sexual revolution!

Army Of Lovers

Отзвук сексуальной революции, о которой так долго говорили большевики, яркая вспышка — воплощение идеи «свободной любви» — внезапно настигла Демидова на берегу извилистого Иргиза.

Солнечным августовским днём после очередной рыбалки Миха ехал на своём «Минске» по грунтовке вдоль русла. За одним из многочисленных поворотов дороги, повторяющей изгибы реки, в обычно безлюдном месте неожиданно путь ему преградил стоявший поперёк колеи миниатюрный японский внедорожник Suzuki Escudo — трёхдверная машина наподобие отечественной «Нивы», но более аккуратная, походящая больше на игрушку, чем на настоящий автомобиль. Такую машинку Демидов видел впервые.

Вынужденно остановившись, он заметил у воды эффектную, привлекательной внешности даму. Достаточно откровенный купальник элегантно подчёркивал роскошную фигуру шикарной женщины. Ухоженное лицо. Макияж. Причёска. «Нездешняя» — мелькнула у Мишки мысль. Определить её возраст наверняка он затруднялся: вероятно, что-то в диапазоне от тридцати до сорока.

Самому Михаилу на днях исполнилось шестнадцать.

Дама тоже обратила на него внимание:

— Парень, ты местный? — подзывая, замахала рукой она.

— Здрасти, день добрый, — настороженно и немного пренебрежительно ответил Михаил, заглушив мотоциклетный мотор.

— Не мог бы подойти? — она, приветливо улыбаясь, направилась к нему навстречу. Её глаза искрились как-то особенно, лучезарно сияя, неподдельно, без притворств, дополняя обворожительную улыбку.

Мишка подкатил мотоцикл ближе к краю обрывистого берега. Его взгляд упал на импровизированный стол — разостланное под самым обрывом на песке покрывало с разложенной колбасой и другой мясной нарезкой, вином, минеральной водой, лимонадом, виноградом, апельсинами, бананами и даже ананасом. «Явно не бедствует. Не многовато ли ей будет» — подумал с утра ничего не евший Михаил. В этот момент ему внезапно очень сильно захотелось кушать.

— Вино не получается открыть. Штопор забыла. Поможешь? — чисто по-женски, прихватив со «стола» и протягивая Михаилу бутыль, продолжала она, подойдя к склону обрыва вплотную. — Меня Марией зовут.

— Михаил, — ответил он, рассматривая бутылку красного сухого французского.

Достав отвёртку, Миха привычным движением протолкнул пробку внутрь бутылки.

— Составишь мне компанию? А то я тут, как выяснилось, в гордом одиночестве… Одна совсем… — с некоторым сожалением, мягким, приятным голосом предложила она, изысканным жестом приглашая Михаила к «столу». Её манера держаться была какой-то особенной, чем-то напоминавшей актёрскую игру. Мишка подспудно почувствовал: не накормить его хотят, от него нужно нечто другое. Он спрыгнул вниз с обрывистого склона на прибрежную полосу.

Разливая вино по пластиковым одноразовым стаканчикам, Мария с лёгкой усмешкой поинтересовалась:

— А тебе вино-то пить не рановато? Как потом за руль садиться будешь?

— Гаишников тут нет! Поле. Да и что вино, у меня вон самогонка с собой! — твёрдо, по-деловому, указывая в сторону мотоцикла, сказал Мишка, явно бравируя по поводу имеющегося у него крепкого алкоголя.

— Давай всё же вином обойдёмся, — улыбнулась его визави.

Незвонко чокнувшись, выпили за знакомство. Перекусили. За едой завязался никчемный, неторопливый диалог:

— Много нарыбачил?

— Есть маленько: щучек голов семь.

— Ого! Не слабо! Один рыбачишь? Не страшно тут одному-то?

— А чего мне бояться?! Мне здесь всё знакомо, я с одиннадцати лет тут. Всё облазил, каждую заводь знаю! — хвалился Михаил.

Мария, поощряя своим молчанием, долго слушала Мишку, который распинался, рассказывая ей о том, какой он взрослый и самостоятельный — настоящий мужчина.

— У тебя девушки были? — перебила она его.

— Скольких я за сиськи перещупал — не сосчитать! — чуть осёкшись, в то же время, не моргнув и глазом, уверенно заявил Миха, явно привирая.

Мария негромко рассмеялась и перевела разговор в якобы интересующую её деловую сферу:

— Дорого здесь земля стоит? Участки продаются?

— А я почём знаю? Меня этот вопрос мало интересует.

— Предлагаю на брудершафт! — вдруг ни с того ни с сего выдала она.

Внутри на Мишку накатило смущённое волнение, но снаружи он и вида не подал.

Сплетясь державшими пластиковую тару руками и залпом опорожнив её, Мишка с Марией застыли в долгом, горячем поцелуе. Вернее, сначала Мишка, как слепой котёнок, ткнулся сжатыми губами в губы своей соблазнительницы, и только потом, когда она своим примером показала ему, что нужно делать, поцелуй получился затяжным и горячим.

В происходящее ему верилось с трудом. Это был в его жизни первый столь тесный с противоположным полом контакт — его ожившие грёзы!

Мишка даже не успел опомниться и в полной мере насладиться послевкусием поцелуя, он всё ещё тупо держал в руке пустой пластиковый стаканчик, в то время как руки Марии уже умело расстёгивали ширинку на его шортах. Выйдя из секундного оцепенения, Мишка, отбросив стаканчик в сторону, притянул Марию к себе.

Конструкция её купального костюма была крайне предусмотрительной для подобных случаев, стоило только потянуть за шнурок на бедре, как плавки соскользнули с её тела. Природный инстинкт овладел Михаилом, а он овладел Марией.

— Пойдём, искупаемся! — Мария поднялась и абсолютно нагая побежала к воде.

Сбросив с себя остатки полурасстёгнутой одежды, Мишка голышом бросился за ней.

В воде она снова приблизилась к нему:

— Мой милый мальчик, — наполняя свои слова особой нежностью, Мария, ласково взяв в свои руки Мишкино лицо, осыпала его поцелуями.

— Надеюсь, тебе было хорошо? — не требуя ответа, не столько спрашивая, сколько констатируя, подвела она итог.

— Тебе пора продолжить свой прерванный путь, а я пока ещё останусь здесь… — Мария аккуратно подтолкнула его к берегу.

Мишка намёк понял. Он вышел из воды. Оделся и, поднявшись к своему мотоциклу, напоследок посмотрел на неё. Мария по-прежнему оставалась в воде, намеренно повернувшись к нему затылком, словно не зная о его существовании, как и не было его тут вообще. Миша завёл мотор. Она обернулась, послав ему на прощанье воздушный поцелуй.

Удаляясь от места своего необычайного, скоротечного приключения, Миха, немного надсмехаясь над ситуацией, подумал: «Вот тебе и съездил на рыбалку. Рассказать друзьям — не поверят!» Анализируя произошедшее, он всё никак не мог определённо ответить себе на вопрос: «Кто кого поймал, она его или он её?» Несомненным было лишь то, что его мечты-фантазии стали явью! Сердце радостно стучало: «Вот и сбылось!»

Приближалось время беспечных гастролей.

Маркитанты — экспроприаторы

Нам ли, под надзором век коротать —

Наше дело путать следы.

Ветром в чистом поле петь да гулять,

Да звенеть лучами звезды.

Константин Кинчев,

группа «Алиса»