Бесплатный фрагмент - Эпоха золотой розы

Пролог

Я прошёл тысячи дорог. Я видел тысячи смертей. Я был свидетелем рождения и гибели империй. Своею дланью я свергал королей и возводил на трон. Я бросал вызов богам человеческим. И я предавал, и я был презираем. Я творил историю нового мира, но моё имя не пронесут в веках. У меня не будет ни могилы, ни надгробия. Я умру безымянным в той земле, на которую никогда не ступит нога человека. И я начинаю летопись, которую никто и никогда не прочтёт. Это всё, что мне осталось сделать.

Много лет назад я покинул города, отправляясь в своё добровольное изгнание. Я не знаю, сколько времени прошло с того момента. Но я знаю, что прожитых мною лет хватило бы на несколько человеческих жизней. Быть может, смерть сбилась с пути, разыскивая меня. А может, она более не смеет ступать на ту землю, в которую я отправился. Тем не менее сейчас я тороплюсь писать эти строки — страх подгоняет меня. Страх не успеть закончить эту работу, потому что она поистине огромна.

Моя последняя дорога вела меня за несколько морей, далеко на север. Я знал, что обратного пути мне не будет, и я не желал себе возвращения. Уже тогда я прожил сверх меры. Уже тогда я много раз уходил от своей судьбы. И после всего, что сталось со мною, у меня было только одно желание — добраться, доплыть до Изначальной Земли. Я знал, что не увижу здесь золотых садов и огненных рек. Я не пройдусь по вековечным лесам, которые пронзают своими кронами голубое небо. И я не смогу услышать голос Первого Народа, от которого повело свой род человечество…

Когда я начинал свой путь, я знал, что всё это осталось в далёком прошлом. Я знал, что Изначальная Земля умерла тысячелетия назад. Люди давно забыли о ней. А боги не желали даже верить в то, что она когда-то существовала.

Но я отыскал её. Отыскал, пройдя три моря и Чёрные Воды, преодолев Дьяволовы Хребты и обрушенные берега. Я сбился со счёта, сколько людей покинули меня в пути, а сколько из них погибли. Но даже в одиночку я добрался до Изначальной Земли. Она предстала предо мною холодной и безжизненной пустыней снега и льда. Только холод и тьма стали моими спутниками с тех пор — ведь даже солнце не заходит в этот край.

Под толщей снега, спрессованного тысячами лет, лежали руины городов, обломки древних битв, кости Первого Народа. Когда-то давно здесь кипела жизнь, во многом похожая на жизнь сегодняшнюю. Но во многом настолько отличная, что разумом нынешнего человека её невозможно даже представить. Под моими ногами глубоко внизу был зарыт единственный Золотой Век этого мира — век благоденствия и равенства. Век, когда ещё не пришли в этот мир болезни и горести, ненависть и страх. В тот век ещё даже смерти не было в Эренхаре. Разве можно в это поверить теперь? Разве можно в это поверить мне?

Долгие дни я скитался по снежным пустошам. А быть может, то были недели. Хотя мне казалось, что прошли годы. Я вновь не смогу посчитать время, ведь нет над этой землёй смены дня и ночи. Но сколько бы его ни минуло, я дошёл до того, что искал, — я дошёл до семистенной Форхи — города, что стоял на этой земле с самых дней Сотворения. Некогда прекрасная и величественная, ныне она едва угадывалась в бесформенных руинах, покрытых снегом. Когда-то ею правили те, пред кем даже нынешние боги — лишь дети. А теперь королём этих залов и коридоров оставался только ветер. Он носился в древних стенах, завывая, словно одинокий зверь. И вой этот был скорбным, будто плач по временам давно минувшим, о которых помнит только он.

Я отдавал себе отчёт в том, что отныне именно я — единственное живое существо на всём континенте. Запасов еды, которые я смог протащить с собою на санях по заснеженной пустыне, хватит ещё на несколько недель. Что будет после того, как они закончатся, меня не волнует. Единственное, что важно сейчас для меня, — успеть завершить эту работу. Вот и всё.

***

…Самая маленькая комната в огромном дворце стала моим кабинетом. Она не была разрушена, кладка не обваливалась — это значило, что я могу укрыться здесь от вездесущего ветра. А малые размеры позволяют хоть сколь-нибудь её обогреть. Благо в свечах здесь недостатка нет.

Я сижу за ветхим столом в двух меховых куртках и плаще. Шапка и шарф почти полностью укрывают моё лицо, оставляя небольшую щёлку для глаз. Вокруг меня расставлены несколько десятков зажжённых свечей, создавая в комнате ореол неверного света. Он режет глаза, успевшие привыкнуть почти к полной темноте за недели скитаний.

На правой ладони надета лишь тонкая перчатка — иначе я не смог бы держать перо. Поэтому часто приходится прерываться и согревать озябшие пальцы. В эти моменты я начинаю пролистывать книги, которые принёс сюда. Большинство из них я отыскал уже здесь — в библиотеке Форхи. Но некоторые из них прошли со мною весь долгий мой путь. Я отыскивал их — осколки былой эпохи — в разных частях мира. Смею утверждать, что я единственный из ныне живущих людей, который умеет читать эти древние письмена. Но и я не в силах разобрать многие значительные части, пожелтевшие, истлевшие под гнётом всевластного времени. Многие книги разорваны или обожжены огнём. Поэтому моя работа усложняется стократно. И многие пробелы в записях я не в силах восполнить.

Одни части летописи я смог собрать лишь легендами и мифами на обрывках книжных страниц. Но иные я буду писать от имени участников древних событий, потому что об их деяниях остались многие свидетельства. И поэтому я не смогу претендовать на объективность повествования. Ведь, так или иначе, моя летопись будет писаться от имени людей. Они жили в разных землях и разных эпохах. Они совершали благие или бесчестные поступки. Но все они люди. Они — лишь малая часть мира, границ которого не знает никто.

Мне необходимо будет приложить все усилия, дабы сохранить и соединить в единую линию повествования все те противоречия, из которых сотканы людские судьбы. Тем паче речь пойдёт о судьбах тех людей, которые вершили историю Эренхара. Ведь правда любого поступка зависит от точки зрения. И иногда правдой бывает то, что прославленные герои могут предавать. А злейшие враги — быть честны и благородны. Сама любовь может оборачиваться кошмаром для целых народов. А одна измена — спасти целый мир от гибели. На поверку даже боги оказываются ничтожнее слабейшего из людей. А в обычных людях, с их грехами и пороками, хранится истинное величие. Ведь даже время рассыпается в прах пред кратковечной жизнью, если память оказывается прочнее тысячелетий.

Глава 1

До начала времён был только Хаос, клубящийся волнами под безграничными просторами Пустоты. И в эту изначальную тьму пришёл Геадон. Кто он и как он появился в пространстве, неведомо никому из существ, когда-либо ступавших по землям Эренхара. Но известно, что обладал он безграничной силой мироздания.

В той Пустоте призвал Геадон твердь, дабы было куда идти ему. И тогда поднялись бескрайние земли из пучин Хаоса. Асхайин — так нарёк мироздатель эти просторы. Но не мог он увидеть их во тьме. И тогда Геадон вырвал из земли огненную жилу — Алтейю, берущую своё начало в глубинах Хаоса. Она взметнулась высоко вверх. Достигая высоты, огонь падал обратно на землю и застывал, превращаясь в камень. И камень этот рос всё выше и выше, становясь великой горой Энакро — вершиной нового мира. Тогда Алтейя дала этому миру свой первый дар: из её пламенного течения родилось само Солнце. Геадон взял его в свои руки и подбросил высоко вверх, чтобы оно осветило всю его землю и самые дальние её пределы. Чтобы оно осветило саму первоначальную тьму, и воссияло голубое небо над Асхайином. После этого Алтейя успокоила свой поток и стала пламенной рекой, которая берёт свой исток на вершине Энакро. Русло её спускается по склону великой горы к самому подножию, а потом кольцом огибает её, замыкая неразрывный круг.

Когда свет молодого Солнца озарил землю, мироздатель понял, что этот мир пустынен и бездушен. Тогда поднял он свою голову и воззвал к небесам. И небеса ответили ему, пролившись благодатной лазурью. Вода, соединившись с землёю, породила жизнь — породила травы и деревья, цветы, колосья. Небеса питали почву, покуда каждая пядь Асхайина не прониклась жизнью. Щедрые ливни собирались в ручьи, а тысячи ручьев стекались в могучие потоки. Так две бескрайние реки покатили свои воды по просторам земли. Имена им были Друмеш и Марди. Они охватили весь Асхайин бесчисленными притоками и рукавами, дойдя до самого края тверди. И тогда их воды стали падать вниз. Потоки рек лились до тех пор, пока не возник Океан вокруг Изначальной Земли.

Великое творение было почти закончено. Геадон восхитился новым миром — Эренхаром. Он взошёл на вершину Энакро и возвёл у истока Алтейи свой престол. Он опустился на трон и оглядел весь Асхайин. Ликование наполнило его сердце. Но понял он, что не с кем ему разделить свою радость. И весь его прекрасный мир слишком велик для него одного.

Тогда разрезал он вены на собственном запястье. Кровь хлынула из раны. Геадон взмахнул рукою, и алые капли полетели вниз с вершины Энакро. Они падали на землю, впитываясь в неё. И на месте каждой из капель прорастал из почвы молодой народ — Первый Народ Эренхара — мужчины и женщины, высокие и прекрасные, обликом своим подобные своему отцу-мироздателю. Они взяли себе имя в честь огненной реки. Стали они называть себя алтеидами. Им дал Геадон свободу самим выбирать свой путь. Не было у них предначертанной судьбы, ибо только в их руках были их жизни.

Прекрасен стал Асхайин. Завершено было творение Изначальной Земли. Но Эренхар был бескраен. И пожелал Геадон, чтобы мироздание никогда не прекращалось. Поэтому возвёл он рядом со своим троном ещё шесть престолов. Шесть фигур изваял он из земли, камня и воды напротив каждого из них. Каждая из этих фигур была похожа на алтеидов, но каждой из них Геадон даровал по четыре крыла за плечами. Ветер высушил скульптуры. А солнечный зной придал им твёрдости. Так все стихии вдохнули в них свои силы. И ожили эти изваяния, став верными последователями мироздателя. Виккарана, Аскета, Маэлира, Селехэт, Ирам и Галидор были их имена. Геадон дал им власть над стихиями, из которых они были сотворены. С тех пор стали называть их райнерами. И повелел он каждому из них отправляться прочь из Асхайина и творить свои земли и свои народы — этому должны быть посвящены их жизни. Лишь единожды в год они должны будут собираться подле его трона и рассказывать ему о своих свершениях. Вняли они этому приказанию и разлетелись по пределам молодого мира, дабы расширить его и создать новое — уже по своему усмотрению.

Лишь Маэлиру мироздатель просил не уходить. Прекрасная райнера осталась возле него. Геадон взял её за руку и нарёк её своею супругой, дабы разделила она с ним радость от созданного им мира. Дал он ей клятву верности. И велел поступать так же мужчинам и женщинам Первого Народа.

Глава 2

Так начиналась история Эренхара. Так начинался долгий путь Первого Народа. Начинался он с Золотой Эры процветания и благоденствия. Ведь под правлением самого Геадона и его супруги Маэлиры алтеиды не знали ни болезней, ни смертей, и Солнце всегда светило над Асхайином.

Семь ступеней были высечены из подножия Энакро. Семь ступеней были укреплены высокими крепкими стенами. И за этими стенами за семь лет алтеиды построили Первый Город. Они назвали его Форхой. То был прекрасный и необъятный город, вобравший в себя все красоты молодого мира. Бесчисленные каналы прорезали широкие улицы Форхи, устремляясь в рукотворные парки и сады, проливаясь фонтанами и водопадами. Белоснежные башни будто плыли волнами над городом, соединённые в воздухе мостами и арками. А посреди всего великолепия Форхи катила свои огненные потоки сама Алтейя.

Геадон всё реже бывал на вершине Энакро. Всё больше времени он проводил среди алтеидов. Он возделывал с ними поля и собирал урожаи; строил новые дома и прокладывал дороги к новым селениям, отстоящим от Форхи.

И он учил их тому, что сам считал правильным. Он учил их доброте к другим существам, ибо в глазах мироздателя были все равны: и насекомые под ногами, и птицы в небесах. В каждой, даже самой маленькой, жизни была частица самого Геадона. И все они вместе составляли необъятный Эренхар. Справедливости и верности учил алтеидов мироздатель. Лжи, ненависти и предательства не было в те времена. Не изобрели их тогда ещё. Ведь зачем было тратить время на склоки, когда перед тобою лежит целый мир? Когда тебе дан простор бесконечного созидания? Алтеидам некогда было тратить свою вечность на подобные чувства и страсти, ведь им нужно было строить новую эпоху.

Шли годы. Геадон будто бы растворился в мире, который создал. Его сила больше не принадлежала ему. Его сила теперь была в мужчинах и женщинах, что окружали его. В малых детях, которые сидели на руках родителей, и в тех, кто ещё родится на этот свет. В сером зайце и каждой травинке оставил он свою мощь. И рад был этому мироздатель. Силой рук с ним теперь мог сравниться каждый второй из алтеидов. Да и рост его будто бы стал меньше. Мозоли от плуга уже не покидали его ладоней. Вот только искренняя улыбка оставалась прежней.

Лишь раз в год, в означенный день, Геадон непременно возвращался на вершину Энакро. Долго и упорно поднимался он от её подножия, дабы занять свой трон, ибо самому себе не пожелал он создать крыльев. Там он ждал райнеров, которые прилетали к нему держать ответ. И каждый рассказывал о том, что успел сделать за минувший год. Последователи не были столь сильны, как мироздатель в начале творения. Поэтому работа затягивалась на долгие десятилетия. Но не торопил их Геадон и терпеливо ждал их успехов. И пусть труд был далёк от завершения, но уже сейчас он был поистине велик и разнообразен. И радовался мироздатель, ибо творения райнеров нисколько не уступали его собственным деяниям.

Лишь одна Селехэт из года в год только молчала. Она всегда прибывала в означенный день на вершину Энакро. Но ни разу ни слова она не проронила на этих советах. И ни разу не ответила на вопросы других райнеров. Хоть даже спрашивала её сама Маэлира. Селехэт вызывала своим безмолвием неприязнь и осуждение. Но Геадон справедливо рассуждал, что раз не торопит он с творением других райнеров, то за одно лишь молчание не вправе он осуждать и Селехэт.

Но для Маэлиры её поведение было дерзостью и оскорблением. И сильнее было её раздражение от того, что Геадон проявлял подобное терпение. Да и собственная метаморфоза супруга не нравилась ей. Она укоряла его за то, что все силы раздал он своим созданиям. Она призывала его вернуться к ней на вершину горы и править народом алтеидов. Но не разделять с ними их удел. Геадон не прислушивался к её речам и всегда оставлял супругу одну на целый год до следующего совета райнеров.

Но в один из дней, когда солнце клонилось к горизонту, Маэлира сама спустилась к нему на землю. Мироздатель отдыхал один на опушке леса.

— Алтеидам нужен правитель и вождь, а не подмастерье на ферме, — заговорила она. — И если ты не желаешь занять собою же возведённый престол, то дай мне сына, как обычный мужчина дарит ребёнка обычной женщине. Он сядет на трон, который пустует.

— Но ты можешь остаться здесь, на земле, со мною, своим супругом, как обычная женщина остаётся со своим мужчиной, — отвечал мироздатель. — Как можешь ты править этим народом, если ты не желаешь стать его частью?

— Я не алтеида. И никогда ею не буду, — ответила райнера. — Ты создал меня из стихий, но не из собственной крови. Я столь же чужда этому народу, как камень чужд траве.

Не ответил ничего Геадон на эти её слова. Но разделили они лесное ложе из трав и цветов до того времени, как солнце вновь стало подниматься к зениту. Тогда Маэлира покинула землю. И в тот день понесла она сына, который должен будет стать царём для всех народов, живущих и будущих в бескрайнем Эренхаре. Три четверти года суждено было ей носить ребёнка — подобно обычной женщине.

Очень скоро стало известно алтеидам о грядущем событии. Они обрадовались рождению сына мироздателя. И в честь его воздвигли в Форхе шесть величественных храмов — на каждой из первых шести ступеней города. А ко дню его рождения был задуман огромный белокаменный дворец за седьмыми, самыми высокими стенами. Сама Маэлира почтила их своим присутствием. Она благословила служения в честь её сына. И повелела построить подобные святилища и в других городах Асхайина.

Так стало заведено, что мужчины и женщины Первого Народа стали приносить в храмы дары. Оставлять в белых стенах свои мечты и надежды, шепча молитвы грядущему царю. И чувствовала сама Маэлира, как набирается силой ещё нерождённый сын в её чреве. Та сила, которую раздал Геадон своим творениям, теперь возвращалась его ребёнку вместе с верой алтеидов. Но сам мироздатель не ведал этого, занятый обычными земными делами. Не ведал он, что уже не царя носит под сердцем его супруга, но того, кто станет для Первого Народа богом. Ему будут поклоняться, и его будут почитать.

И если вначале то была дань уважения сыну мироздателя, то вскоре это почтение уже нисколько не отождествлялось с Геадоном. В то время как сам мироздатель превратился в обычного мужчину, Маэлира и её нерождённый сын набирались всё большей власти.

Храмы уже стояли в каждом из городов Асхайина. И в каждом из этих храмов появились жрецы, которые посвящали свои жизни служению грядущему царю. Маэлира лишь поощряла подобное поклонение. Каждая молитва, каждая зажжённая в храме свеча словно капля в ручье Силы втекала в её чрево. И чтобы этот ручей никогда не прекращался, стала выбирать она самых верных последователей и самых преданных служителей. И в награду за их веру она даровала им пару крыльев, подобно тем, что были за спинами самих райнеров. Возносила она их с собою на вершину Энакро, ввысь от земли. Дабы навсегда они оставались подле её сверкающего трона.

И когда этот младенец появится на свет, то уже в тот момент будет он самым могучим существом во всём Эренхаре. Атрен — имя, данное ему его матерью. Ему уготовано было вести Первый Народ в новые эпохи. Тогда как отец его окончательно уходил в мирскую жизнь, не желая помнить о собственной былой силе.

Глава 3

Жила в те времена в Асхайине юная алтеида по имени Сереная. Суждено ей было сыграть роль в судьбе всего Эренхара. Но, конечно, она не могла знать об этом. Она просто была храброй и отважной девушкой, которая однажды пойдёт своей дорогой, не зная, куда та приведёт её.

Родилась она в Мехре — втором городе по величине и по времени строительства в Асхайине. С самых малых лет она проявляла недюжинное трудолюбие и усердие. Наравне со взрослыми она обустраивала свой родной город. И благодаря в том числе и Серенае Мехра стала не менее красива, чем семистенная Форха. Но славиться этот город стал не высокими белоснежными башнями и могучими стенами, а садами, в которых он был укрыт словно лоскутным зелёным одеялом. Клумбы, искрящиеся цветами, устилали тротуары дорог и стены жилищ. Между районами города разбивались парки, размерами своими больше походившие на целые рукотворные леса. И в этих лесах были проложены проспекты, по которым катили бесчисленные повозки и шли пешие путники.

По негласному правилу здания в Мехре не превышали пяти этажей. И обязательно все они имели плоские крыши. Для того, чтобы на каждой из них можно было разбить зелёные лужайки или цветники.

Но особой гордостью жителей были сады, которые назвали золотыми. Именно в них трудилась юная Сереная вместе со своею семьёй. Эти сады стали её первой мечтой и её великим творением. Усердием и упорством она вывела удивительные розы, которые росли на серебряном стебле, имели серебряные шипы и листочки. Но бутоны их словно были отлиты из жёлтого металла. Казалось, что если прикоснуться к их граням, то можно порезать палец — настолько они отливали на солнце острым блеском. Но в действительности прикосновение к этим цветам было похоже на прикосновение к хлопьям тумана поутру — невесомым и нежным, почти воздушным.

Со временем эти сады опояшут весь город золотым кольцом. И однажды, но много лет спустя, их назовут именем их создательницы. Но это будет в будущем.

А пока в этом городе свои первые шестнадцать лет прожила юная Сереная. Она любила зеленокудрую Мехру. Но неугомонный нрав всегда звал девушку в дорогу. Горько ей было расставаться и со своими родителями. Но она верила, что чем труднее разлука, тем слаще будет непременная встреча. И в шестнадцатый день своего рождения одного просила она у отца и матери — отпустить её из родного дома. Родители не воспротивились желанию дочери. И Сереная отправилась навстречу горизонту.

Пешком дошла она до великой Форхи. Увидела она гору Энакро. Почувствовала близ себя жар огненной реки Алтейи. А потом продолжила свой путь. За несколько лет она побывала в каждом из городов Асхайина — больших и маленьких, с высокими каменными домами и крошечными деревянными лачугами. Но в каждом из них она дарила жителям немного семян той самой золотой розы. Сереная хотела оставить частичку своего родного города на всех землях, в которых сможет побывать. И так она обошла весь континент: она побывала на западе в бескрайних лесах Келлириона, настолько густых, что даже солнце не проникает под их кроны; добралась до далёкого севера, где начинаются вересковые моря; гостила она в селениях на востоке и юге.

Везде дивилась она красоте и разнообразию жизни, созданной однажды мироздателем. Восхищалась она и алтеидами — похожими, но разными. И везде ждало её новое удивление и новое открытие, несмотря на то что повидала она уже столько, что некому было даже представить. Но однажды, когда она дошла до южного побережья и остановилась пред вечно движимым Океаном, поняла Сереная, что некуда ей больше идти. Она исходила весь Асхайин с севера на юг и с запада на восток. Но знала она, что новые земли поднимают из тёмных водных пучин райнеры. Сколько новых чудес и непройденных дорог будут ждать её в этих краях, она не могла и представить. Вот только как добраться до них, девушка не знала.

Поэтому решила она искать помощи. И отправилась наперво в свою родную Мехру. Уходила она из дома ещё девочкой. А теперь возвращалась молодой женщиной. И не сразу увидели в той страннице Серенаю друзья её и соседи. Только родители с первого взгляда признали свою дочь. И долго она оставалась в отчем доме, по которому успела соскучиться за годы странствий. Целого дня бывало мало, чтобы ответить ей на все расспросы об иных краях Асхайина. Сереная не могла никому отказать в рассказе о красотах их мира, хоть не всегда хватало у неё слов для описания всех тех чудес, которые она повидала. Ведь с каждым хотела она поделиться своим великим счастьем.

Но молодой страннице нужно было продолжить свой путь, чтобы осуществить задуманное. Для этого она уговорила родителей отдать ей двух осликов, которые уже много лет служили их семье. Она укрепила на их спинах деревянные коробы с землёю. А потом она пересадила золотые цветы из собственного сада в эти ящики — как можно больше. На все расспросы о том, зачем она это делает, Сереная лишь лукаво улыбалась и отвечала, что «собралась посадить золотые розы в том единственном месте, где их ещё нет».

В новый раз она прощалась со своими родителями и друзьями. Её путь вновь лежал из Мехры в семистенную Форху. И два ослика верно следовали за нею. По дороге встречались ей уже знакомые лица. Её приветствовали в каждом селении и в самой Форхе. И везде она видела взошедшие семена, которые оставляла годы назад. Но ни разу не ответила Сереная ни на чьи расспросы. Лишь упрямо шла вперёд, словно роднёй она была не алтеидам, а тем осликам, что несли её золотой груз.

Прошла она семь ступеней великого города. Но не остановилась на этом. Путь её лежал много выше, по крутым уступам и отвесным скалам. Она забиралась вверх. Забиралась так высоко, что касалась руками облаков. Забиралась на такую высоту, откуда уже не видно даже улиц города.

Много времени занял у Серенаи этот путь. Но добралась она до вершины Энакро ровно в тот день, когда все райнеры собираются с пределов Эренхара, дабы держать своё слово перед мироздателем.

Вершина горы тонула в густых облаках, поэтому не видно было тверди под ногами. Так казалось, что ступает она в белоснежный пар. А вокруг не было ничего, кроме голубого простора, голубой бесконечности, лазоревой пустоты. Эта пропасть вокруг завораживала и манила одновременно. Были в ней безграничная свобода и воля.

Только алое Око Алтейи впереди резко выделялось в белоснежном мареве. Это был исток огненной реки. Око кипело и бурлило тихо, величественно. Сереная стояла в том самом месте, где огонь переливался через край и стекал вниз к самой земле. И два верных ослика спокойно стояли за её спиной. А она во все глаза смотрела на семь величественных тронов, стоявших полукругом над огненным Оком. Каждого из тех, кто занимал эти престолы, она видела впервые. Но каждого из них она знала по имени.

Справа от неё сидела на жёлтом троне лукавая Аскета в платье, которое шуршит словно пустынный песок. Глаза её подобны янтарю, а волосы — огню, который может согреть, а может и обжечь неосторожного. Искрящийся взгляд её скользил по Серенае, а с губ не сходила усмешка.

Чуть дальше справа на каменном троне возвышался горный утёс. Имя его было Ирам. В глазах его застыл лёд, а в волосах — снег. Суров и могуч был этот райнер. Но улыбка тронула губы Серенаи, когда представила она, какими прекрасными будут его холодные земли.

Ещё дальше справа от девушки сидела Виккарана в платье из листьев, которое шумело словно лес при каждом движении. В глазах её лились горные реки. А в волосах были вплетены спелые колосья. Райнера была похожа на родные края — такие светлые и милые сердцу. Сереная даже поймала её краткую улыбку, от которой в груди становилось теплее.

Но когда взгляд её устремился налево, то в груди её похолодело, а сердце странно кольнуло. Молодая алтеида увидела лицо, прекрасней которого не было на этой земле и никогда не будет среди всех народов, среди всех земель. Это не было пророчество. Это было лишь твёрдое понимание, что в облике Селехэт воплощено само совершенство: бледный овал лица с точёными тонкими чертами тонул в потоке смольных волн её волос. Чёрные бездонные глаза завораживали с первого мига. Райнера будто была соткана из отсутствия света: даже крылья её собственные были черны, а платье собрано из вороновых перьев. Лишь бледное прекрасное лицо и бледные тонкие кисти рук резко выделялись на чёрном полотне.

С трудом Сереная оторвала от неё взгляд. И дальше она увидела того, чьё имя было Галидор. Как и другие, он был не похож на остальных. Но его непохожесть была в его простоте. Кожа его была сера, словно покрыта каменной пылью. Как у скульптора, который обрабатывал весь день материал. Глаза тусклы и глубоко посажены. Но лицо было красивым — на свой грубый манер.

Девушка перевела взгляд дальше и встретилась глазами с самой Маэлирой, супругой мироздателя, матерью грядущего царя. Мраморное её лицо и тело хоть и были прекрасны, но пугали Серенаю. В каждом из райнер она находила что-то, что уже видела, знала. Но Маэлира обдавала холодным чуждым светом. Девушка не смогла задержать на ней свой взгляд и отвела его скорее.

И тогда она увидела мироздателя. Она слышала о нём бесчисленное количество раз. Он жил среди Первого Народа. Но никогда сама Сереная не встречала Геадона. И никогда не думала она, что мироздатель предстанет в её глазах простым мужчиной в льняной рубашке. Он сидел на простом железном троне, который больше походил на стул. Он внимательно смотрел на девушку взглядом простых голубых глаз. Волосы его были небрежно, неровно острижены, а на обветренном лице видна была щетина. Он был высок и крепко сложен. Но она видела в своей жизни мужчин выше и сильнее. И его руки… ладони его были просто немыслимы. Даже видя их сейчас собственными глазами, она не могла поверить, что эти ладони принадлежат существу, создавшему целый мир. Эти ладони, спокойно лежащие на его коленях, были широки. Пальцы — крепки и узловаты. Длинные пластины ногтей были ровными и красивыми. Но под большими пальцами были отчётливо видны ороговевшие натруженные мозоли. Несмотря на все рассказы, Сереная никогда не могла поверить и представить, как Геадон этими руками укладывает камни в стены нового дома или держит плуг, вспахивая землю. А теперь она видела перед собой простого мужчину. Но осознать этого так и не могла.

Потому что оставалось в нём что-то сверх… То, что сразу проникало в сознание и заставляло задохнуться от масштаба этого существа, которое спокойно смотрит на тебя простыми голубыми глазами. И Сереная быстро поняла… нет — почувствовала, что это. Мироздатель был похож на её отца. Она поняла совершенно отчётливо. Так же отчётливо, как и то, что он похож на неё саму. И на её мать. И на каждого жителя Мехры и Форхи — от малого ребёнка до взрослого мужчины. Она совершенно отчётливо поняла, что каждый алтеид будет его отражением. А ещё Геадон похож на камень. Похож на траву. Похож на одинокий дуб, под которым она любила мечтать о странствиях много лет назад. Он похож на всё, что есть в этом мире. Потому что во всём есть крупица его силы. Она знала это, как не знал никто. Она — та, которая прошла все дороги Асхайина. Она — которая видела каждое лицо на этой земле. И от этого знания она ещё больше утвердилась в своём стремлении.

Она без робости, но с краткой улыбкой смотрела прямо в глаза Геадона. И глаза её горели истинным мечтанием.

— Зачем ты проделала этот нелёгкий подъем, юная алтеида? — раздался сильный спокойный голос мироздателя.

— Я принесла свой дар… — заговорила Сереная, и голос её дрогнул. Но она проглотила комок в горле и продолжила: — В этом мире всё создано и начато тобою. Ты создал камни, а строители возводят из них дома и башни. Ты дал почве пшеницу, и землепашцы готовят из неё хлеб…

Сереная зачерпнула горсть земли в ладони вместе с цветком и опустилась на колени. Но опустилась она не в знаке преклонения, а чтобы посадить эту розу в почву.

— Я не умею ничего из ремёсел моего народа, — говорила Сереная. Но взгляд она не поднимала — она осторожно укореняла цветок в неподатливой почве горы. — Но я тоже умею создавать. Я создала эти розы. Вывела сорт, который обладает блеском золота и серебра. С виду они словно неживой металл. Но прикосновения дарят они нежнее утреннего солнца, легче лебединого пёрышка. И в них сила и упорство, которым позавидовал бы любой алтеид. Ведь они могут расти там, где не приживаются никакие растения. Я знаю, о чём я говорю. Ведь я сажала их семена и в тёмных лесах, и на краю скалистых утёсов. Они прорастали в жарких пустошах. Приживутся они и здесь…

Она вздрогнула, когда широкие мозолистые ладони накрыли её пальцы. Увлечённая своей работой, она не заметила, как мироздатель сошёл со своего трона и опустился рядом с ней на колени. Сереная уже положила цветок в ямку. А Геадон укрыл его корни землёй. Потом он молча встал и извлёк ещё одну розу из короба. И сам стал сажать её в землю. Сереная отбросила свою растерянность и последовала его примеру.

— Теперь мне чаще придётся подниматься на эту гору, чтобы ухаживать за этим садом, — тихо засмеялся мироздатель. Сереная улыбнулась, не поднимая взгляд.

— Моё умение невелико, — проговорила она, не отвлекаясь от очередного саженца. — Но алтеиды улыбаются моим цветам. Они дарят им радость. Я думаю, это тоже важно.

— Это очень важно, — серьёзно ответил мироздатель. Он сел прямо на землю, скрестив ноги, громко отряхнув ладони одну об одну. Тонкая чёрная полоска земли осталась под его ногтями. Он внимательно посмотрел на Серенаю и сказал: — Ты отважная девушка. Только такая, как ты, смогла бы сотворить такие цветы. И это большой дар для меня. Но я не знаю, как отблагодарить тебя за него…

— Я хочу летать, — резко выпалила девушка и замерла, словно окаменев. Несколько долгих мгновений молчала она. Молчал и мироздатель. Она продолжала сидеть на коленях, будто перестав дышать, и не сводила взгляда с лица Геадона. А он долго смотрел на неё.

— Я не смогу… — ответил он тихо.

— Я… я понимаю, — робким голосом заговорила Сереная. — Я не служила в храмах, я не возносила молитв. Ведь жрецам за их труды даруют крылья. Я даже не умею готовить хлеб. Я ничего не умею, кроме этих цветов… Но мне хватило бы самых маленьких крыльев. Ведь я не хочу летать высоко. Я хочу летать далеко… пусть даже низко. Я обошла весь Асхайин. И больше всего в жизни я хочу увидеть новые земли, которые творят райнеры. Я хочу познать все дороги Эренхара.

— Ты всё же не поняла, храбрая алтеида, — ответил мироздатель мягко. Он ласково коснулся её подбородка и приподнял её лицо, чтобы она встретилась с ним глазами. — Я с радостью исполнил бы твою просьбу. Твоя вольная душа заслуживает сильных крыльев. А твои золотые розы должны цвести по всему Эренхару, объединяя земли и народы. Но… не в моей власти это сделать. Я раздарил всю свою силу по каплям. И у меня больше ничего не осталось, кроме моих рук.

Сереная растерянно заглянула в его глаза. Но теперь она поняла. И могла представить всё. Только не мозоли на его руках. Сколько воли должно оставаться в этом существе, чтобы отдать всё мироздание до последней крупицы своим творениям, а себе ничего не оставить? Именно сейчас, когда она узнала, что Геадон равен простому алтеиду, он казался ей самым могучим существом, самым прекрасным и величественным.

Сереная вздрогнула, увидев тёмную тень рядом с собою. Она подняла глаза и увидела Селехэт. Бледноликая райнера протянула ей свою тонкую ладонь. Девушка поднялась и встала рядом с ней. Она робко оборачивалась на Геадона: она не могла понять почему мрачный образ Селехэт так притягивал её, но и пугал одновременно. Будто поняв это, райнера мягко и ласково улыбнулась. И сразу все страхи исчезли из души молодой странницы.

— Я в силах дать тебе то, о чём ты просишь, — произнесла она.

Но едва прозвучали эти слова, как порыв ветра пронёсся над вершиной Энакро, разгоняя густые облака. Это поднялась со своего мраморного трона Маэлира. Её мраморное лицо не отражало эмоций, как и прежде. Но гнев сквозил из каждого движения.

— Я запрещаю тебе, чернокрылая, делать это! — раздался её властный голос. — Моею властью крылья даруются лишь тем, кто верою служит моему сыну. И никто во всём Эренхаре не должен более иметь дар полёта, кроме разве только неразумных птиц. Это закон. И он должен соблюдаться во всём Асхайине и на всех тех землях, которые будут подняты из пучин океана.

Другие райнеры не смели перечить Маэлире. Лишь только Селехэт с вызовом смотрела на неё. Между ними сейчас было Око Алтейи, и что-то странное стало происходить с огнём внутри него. Он будто пришёл в движение и зашумел. И шум этот был похож на шёпот. Сереная вздрогнула, но почувствовала на плече мягкую ладонь райнеры и ободрилась.

Геадон подошёл к краю Ока. Он смотрел прямо на свою супругу. Та не смутилась от его взгляда и не отвела глаз. Лицо, как и прежде, оставалось непроницаемым.

— Теперь твои законы верховны в Эренхаре, жена моя? — спросил он, и голос его был силён.

— Да, — ответила она без тени сомнения. — С тех самых пор, как ты отказался от собственной силы, раздав её всем подряд. Ты мог бы править со мною здесь, но ты предпочитаешь иную жизнь.

Мироздатель задумчиво опустил глаза. Огненное Око шептало ему что-то, что мог понять только он. Геадон кивнул головой, будто бы придя к какому-то решению. Он ещё раз взглянул на свою супругу и улыбнулся. И показалась Серенае в этой улыбке грусть.

— Не всё тебе подвластно, — откликнулся он. — Запомни это отныне и на тысячелетия вперёд.

Он обернулся к девушке, спиною к Маэлире. Сереная растерянно смотрела на него. От волнения, от чувств, которые её переполняли, на ресницах её блестели слёзы. Ладонь Селехэт нежно подтолкнула Серенаю навстречу Геадону. Он смотрел ей прямо в глаза. Какой крошечной она сейчас казалась себе между ними. Натруженная тёплая ладонь мироздателя коснулась её щеки. Он ласково погладил её щёку. А кончиками пальцев подхватил маленькую слезинку с её ресниц. А потом он отвёл руку назад, и слеза скатилась, упав прямо в пламя Алтейи.

Но капля влаги не испарилась от жара, а сверкнула словно алмаз и осталась на поверхности огненного Ока. Алтейя наполнила слезу своим пламенем, увеличивая её в размерах. Под прозрачной искрящейся оболочкой бушевал тёмно-алый вихрь. Сереная опустилась на колени на самом краю Ока и внимательно смотрела на странный дар Алтейи. Селехэт вновь опустила свою ладонь ей на плечо с тревогой: даже она могла лишь гадать о смысле происходящего. Но девушка очень быстро превозмогла свои сомнения и опустила ладони в пламень Алтейи. Огонь не обжёг её и не причинил боли. Сереная взяла в руки её дар и прижала к груди. Извлечённый из пламени камень был холоден. Но он быстро согревался от тепла смелой девушки. И через несколько мгновений он задрожал в её ладонях.

Даже Маэлира не смогла сдержать удивлённого вздоха. Взгляды всех райнер были прикованы к Серенае. Но девушка больше не боялась и не робела. И на глазах у всех алмаз дал трещину и раскололся у неё в ладонях. Пламень не вырвался наружу. Нет, он погас. А в осколках этого камня, будто в скорлупе яйца, осталось маленькое существо с длинным изящным телом. Оно имело длинный хвост и гибкую шею. Четыре лапы. И… широкие крылья. Всё оно было покрыто мелкой твёрдой чешуёй словно змея. Но чешуя была небесно-голубого цвета. И на крыльях эти чешуйки удлинялись, становясь похожими на стальные перья. Маленькая головка на длинной шее повернулась навстречу Серенае. И пара золотых глаз с вертикальными зрачками внимательно посмотрела на девушку.

— Что ты такое? — тихо спросила она, робко улыбаясь неведомому существу.

— Я — это ты, — неожиданно ответило оно. Но ответило безмолвно, в мыслях Серенаи. Голосом, очень похожим на её собственный, только гораздо более глубоким и сильным. Этот голос никак не вязался с хрупким маленьким телом крылатого создания. — Я твоя душа. И очень скоро я научусь летать.

Словно в подтверждение этих слов сапфировые крылья потянулись вверх, а потом плавно опустились, полностью укрывая ладони Серенаи. Девушка поднялась на ноги и повернулась к Селехэт. Сердце бешено колотилось у неё в груди, но уже не от волнения, а от восхищения красотой этого маленького существа.

Сереная подняла взгляд на Селехэт и увидела, что райнера улыбается им, не сводя с них взгляда. А маленькие янтарные глазки внимательно смотрели на неё без страха или робости.

— Вы обе перехитрили всех. И сама Алтейя помогла вам в этом, — тихо засмеялась бледноликая. Она поняла замысел огненного Ока. — Ты так никогда и не получишь дар полёта, о котором просила. Зато твоя маленькая крылатая душа сможет летать. И… однажды поднимет тебя к облакам.

Губы Серенаи задрожали от целого урагана эмоций, бушевавших у неё в сердце. Она готова была смеяться и рыдать одновременно. Но она продолжала растерянно смотреть на крылатое существо.

— Но ведь она такая крошечная. Как она сможет донести меня до небес? — сорвался вопрос с её губ.

— Крошечная, как и ты, — ласково откликнулась Селехэт. — Но если ты и дальше будешь такой же смелой, как сейчас, то она будет пить твою отвагу. Если ты будешь честной и великодушной, то взрастишь её собственной добротой. И тогда крылья твоей души будут становиться больше и крепче. И однажды у неё хватит сил, чтобы пронести тебя над облаками.

— Я назову тебя Бьярнария, — проговорила девушка, касаясь кончиками пальцев пока ещё хрупких крыльев. А потом тихо и серьёзно добавила: — А мне теперь придётся стать самой храброй и самой доброй на всем свете.

— Теперь всё только в твоих силах, — откликнулась Селехэт.

Они взглянули в сторону Геадона. Он улыбнулся им, а потом вновь устремил взгляд на свою супругу.

— Ни один твой закон не сможет запретить дара Алтейи, — заговорил он. — Даже у тебя не хватит сил усмирить первозданный Хаос, из которого берёт начало огненная река. Только у меня были такие силы. А теперь их нет. И не будет больше никогда и ни у кого.

А потом он обвёл взглядом райнеров, занимающих свои престолы.

— Отныне вы свободны, — сказал он им. — Никогда и ни перед кем вам больше не нужно держать ответа.

***

В тот день Геадон покинул гору Энакро. Покинули её и райнеры, чтобы больше никогда не возвращаться. Маэлира не стала чинить препятствий Серенае. Златокудрая райнера сошла во дворец, построенный в честь её сына. Она тоже больше никогда не поднималась на вершину.

А юная странница вернулась в Мехру вместе с двумя верными осликами. Пройдёт совсем немного времени по меркам бессмертных алтеидов, и всё случится именно так, как и сказала Селехэт. Крылья Бьярнарии будут крепнуть день ото дня, наполняемые мечтами и смелостью юной Серенаи. Очень скоро маленькое хрупкое существо превратится в великолепное и могучее творение пламенной Алтейи. И тогда впервые простая девушка поднимется в воздух и будет плыть среди облаков, покоряя небеса и пространства.

Ей будет уготована славная судьба. Сереная облетит весь Эренхар, познает все его пределы. Заглянет она и в другие земли, которые в скором времени поднимут из водных пучин райнеры. И первой она встретит другие народы, которые поселятся на молодых землях. И везде её будут встречать как самую отважную из живущих на любой из земель.

А Бьярнария станет первой из своего племени — первой из рода драконов, как назовут её и ей подобных алтеиды. Ведь после неё будут и другие. На вершину Энакро к огненному Оку Алтейи будут приходить ещё многие из Первого Народа. И если искатель окажется чист помыслами и смел сердцем, то Алтейя не откажет ему в своём даре. А среди Первого Народа было много достойных. А значит, много душ обрели свои могучие крылья.

Глава 4

Так Золотая Эра Первого Народа пройдёт под крылом дракона. С падением драконов она и закончится. Но случится это много позже. А пока там, где бескрайний Океан колышет свои волны, вершилось великое творение райнер. Из его пучин они подняли новые земли, раздвигая границы Эренхара. Огромные и бескрайние, раскинулись два новых материка — северный Харвейз и южная Хеймвира.

Молодые горы новых земель устремились в небеса. И юные реки проложили свои потоки по глубоким руслам. Взошли леса, став домом для зверей и птиц. Растеклись необъятные моря, в которых стали обитать самые разные рыбы. Снежные просторы и сухие пустыни возникли в новых землях.

Поделили райнеры свои земли между собою. И каждый из них создал свой собственный народ по своему подобию.

В далёких землях на юго-западе Хеймвиры из песка жестоких пустынь Аскета создала народ, больше других похожий на алтеидов. Ветер истончил их черты, а солнце выжгло кожу до медного цвета. Глаза их были подобны янтарю, а волосы напоминали алое пламя самой Алтейи. Свою страну Аскета назвала Ринхией. Её народ был не столь могуч, как алтеиды. Ринхийцы уступали им в росте и силе. Но были они хитры, словно пустынные змеи, чтобы жить и процветать в суровых песчаных краях.

Далеко на севере Харвейза райнер Ирам выковал изо льда могучих и высоких тивритов. Они были статью своей равны Первому Народу. Но в тех горах, где суждено им было жить, Солнце скрывалось за метелями и вьюгами. Поэтому кожа их стала серой, а посаженные глубоко глаза — холодными и синими, словно лёд. Тела их были сухи и поджары, а лица имели резкие контуры с выступающими острыми скулами. Длинные волосы тивритов были цвета снега.

В самых дальних землях южной Хеймвиры, в лесах, где правила Виккарана, сплела она из стихий воды и ветра свой народ Менхар. Её создания были хрупки и невесомы. Они не обладали ни силой, ни высокой статью. И многим отличались от других народов. Их белоснежная кожа была столь тонка, что странные узоры голубых и золотых линий просвечивались под ней, искрясь словно драгоценности. Даже в самую тихую погоду их снежные волосы развевал неведомый ветер. А белые глаза без зрачков и радужек смотрели на окружающий мир с вековечной мудростью.

Четвёртый народ отличался от всех других, ибо Галидор хоть и создал их по подобию алтеидов, но наделил их ростом, сравнимым с самыми высокими деревьями. Келдары — так звались его творения — превзошли все другие народы в искусстве зодчества. Благодаря своему исполинскому росту смогли они выстроить самые величественные и масштабные города и дворцы. Келдары заняли срединные земли Харвейза вокруг внутренних морей материка.

В ту Золотую Эру райнеры создавали себе верных соратников — титанов, подобно тому как Геадон создал самих райнеров. Но если творения мироздателя обладали силами всех четырёх стихий, то их последователи могли владеть лишь одной из них. И райнеры, в свою очередь, дали им право творить собственные народы. Новые племена были не столь умны и сильны, как старшие народы райнеров, и они были привязаны к одной из стихий, как и их творцы. Так создавались младшие народы.

Титанов и их племён было несчётное количество. И они заселили самые отдалённые уголки Хеймвиры и Харвейза. Поселились они даже в морских водах и бессветных пучинах Океана. На вершинах самых высоких гор и под землёю стали обитать младшие расы и их творцы. И никто — даже сами райнеры — не смог бы ответить, сколько разных народов населяли Эренхар во времена Золотой Эры.

***

Последней из райнер, создавшей свои земли, была чернокрылая Селехэт. Долго молчала она и не приступала к работе. И лишь появление юной, но храброй Серенаи на вершине Энакро вдохновило её на создание своего собственного края, отличного от всего остального, что было в Эренхаре.

Не пожелала Селехэт делить свои земли с кем-либо. И не захотела она оставаться на поверхности тверди. Огромные куски почвы подняла она из пучин океана. Но подняла она их много выше остальных земель. Райнера возвысила их к самим небесам, где и оставила навечно, соединив летающие острова хрустальными мостами на серебряных цепях. Назвала она свою страну Немерен.

Тем временем в Асхайине многие храбрецы, чистые помыслами, поднимались к огненному Оку. И многим Алтейя не отказывала в своём великом даре. И тогда в день, когда закончила свою работу чернокрылая Селехэт, спустилась она на землю и прошла по городам алтеидов, сзывая все крылатые души к себе.

Указала она на небо, дабы восхитились алтеиды её землями — самыми прекрасными и удивительными во всём Эренхаре. И молвила тогда райнера:

— Я не хочу править никаким народом. Мне не нужны ни власть, ни почести царицы. Мне нет до них никакого дела, — говорила она. — Земли, которые я создала, — мой дар тем, кто имеет храбрость летать. Они принадлежат лишь вам и никому иному. И пусть отныне и навсегда над вами не будет ни царя, ни царицы.

И в тот день сотни могучих драконьих крыльев взмыли в небо. Умеющие летать остались в просторах Немерена и назвали его своим домом.

Глава 5

Но все меняется. И всему приходит конец. Даже бессмертные однажды познают любовь. А за ней в мир придёт и смерть. Первой погибнет вера. Следом гибель познают алтеиды. А потом падут творцы мира. Ложь и страх войдут рука об руку в Эренхар. И народы станут ковать мечи, но не свои мечты.

В назначенный срок появился на свет наследник великого мироздателя Атрен. Сошла прекрасная райнера Маэлира со своим сыном с вершины белокаменного дворца Форхи, дабы разделить радость со своим народом. И был праздник во всем Асхайине — во всех городах его и во всех селениях. Приветствовали жители сына мироздателя и райнеры.

Но не радостен был один лишь Геадон. Оставался он мрачен, и не пришёл в города, дабы праздновать вместе с другими. Закралось в сердце его чувство, которого не ведал он ранее. Чувство, которого не было ещё в его мире. Любовью назовут его алтеиды. Но печален Геадон был, потому что любил он не супругу свою, которой дал клятву верности, а райнеру Селехэт. Не знал он, что есть в его свете чувство столь сильное и столь всесокрушающее, как это, которое будет требовать нарушить клятвы, данные им, нарушить законы, возведённые им самим.

Невыносимо стало мироздателю. Долгие дни скитался он в одиночестве. На радость или на беду, но лишь сама Селехэт взволновалась его исчезновением. На чёрных крыльях своих смогла она отыскать его в лесу Келлирион. И тогда опустилась она перед ним на землю и спросила, почему он ушёл прочь и скрывается здесь, словно дикий зверь. Не смог Геадон таить того, что было в душе и сердце. Взял он руки райнеры и рассказал ей о том чувстве, которое томит его и мучает. Ничего не ответила Селехэт. Но рук его не отпустила. Разделили они друг с другом грядущую ночь. Чернокрылая райнера сказала мироздателю, что хотела бы остаться с ним. Ради него она готова была навсегда покинуть Немерен и отречься от своих крыльев. Но не смог Геадон ответить ей, как бы сам этого ни хотел: тянула его клятва. Сказал он лишь, чтобы уходила она, но вернулась к нему через три дня, если любит его.

Селехэт вернулась в небесные земли. Но не одна она была, а с ребёнком в своём чреве. А Геадон решил возвратиться в семистенный город и нарушить клятвы, дабы отречься от супруги своей. Первенец его станет править Первым Народом и всем Асхайином. Геадону не нужна была власть, и не хотел чинить он препятствий Маэлире.

Пришёл он во дворец Форхи и объявил всем о своём решении. И нарушил в тот момент мироздатель свою клятву. Ничего не ответила ему райнера. Ничего не сказали ему и алтеиды, которые присутствовали при том моменте. Навсегда ушёл Геадон. Возвратился он в Келлирион, чтобы остаться со своей любимой.

Но не суждено было этому случиться. Ведь многое уже изменилось безвозвратно. Презрение и ненависть к своему создателю уже проникли в сердца алтеидов. Не могли они простить ему нарушение законов, которые им самим же и были воздвигнуты. Не могли простить они ему несдержанные клятвы. И их ненависть, словно отрава, добиралась до Геадона, где бы он ни был. Ужас и страх внушала она в его сердце. Изламывала его разум и тело.

Когда вернулась на землю Селехэт и увидела Геадона, терзаемого агонией, то заплакала от бессилия. Ведь ничего не могла она поделать с его болью, ничем она не могла облегчить муки своего любимого. Видя её горькие стенания о нём, Геадон покинул Келлирион. Он бежал далеко ото всех, чтобы ни одно живое существо не смогло стать свидетелем его мучений.

Тогда поднялась Селехэт в Немерен и просила драконов помочь ей отыскать мироздателя. Согласились крылатые души. Но даже их силы было недостаточно. Никто не видел Геадона с тех пор и не знал, где укрылся мироздатель от чужих глаз.

Проклятье постигло и Селехэт, которую алтеиды называли искусительницей и видели в ней причину греха. И в ребёнке её, ещё не рождённом, видели они символ нарушенной клятвы. А Маэлира холила ненависть Первого Народа. Ведь чем сильнее ненавидели они Селехэт и её дитя, тем больше веры возносилось ей и её сыну. И тем больше мужчин и женщин она избирала в свою свиту, одаривая их крыльями. Когда почувствовала Маэлира, что у неё достаточно сил, то поднялась в Немерен вместе с ними.

Требовала она, чтобы Селехэт навсегда покинула её собственные земли и никогда больше не приближалась к городам алтеидов. Драконы встали на защиту бледноликой райнеры. Но остановила она их, не желая противостояния. Ушла она из небесных земель, как того требовала Маэлира. И отправилась в долгое странствие в поисках своего любимого. А златокудрая райнера сама заняла небесный престол, оставив сыну своему Атрену престол Форхи. Драконы ушли за пределы Асхайина в поисках нового дома для себя, не желая делить Немерен с Маэлирой.

***

Долго скиталась Селехэт по пределам Асхайина. Не приходила она к городам алтеидов. Но не следуя запрету Маэлиры, а потому что не было ей дела до жизни Первого Народа. В глухих лесах Келлириона родила она сына, дав ему имя Летос. Многие свои силы вложила в него райнера. И много ненависти алтеидов впитал мальчик. Но и светлые созидательные силы его отца-мироздателя также достались ему. Селехэт понимала, что могущественным творцом вырастет Летос. И хоть и не достигнет он мощи Геадона, но даже райнеры не смогут сравниться с ним.

Путь их лежал дальше на север в земли дикие и необжитые. Там каменные пустоши сменялись волнами вереска. Надежда отыскать Геадона не оставляла Селехэт, потому что любила она его и готова была пойти на любые испытания, лишь бы увидеть его вновь.

Долго скитались они по необитаемым краям, неделями не встречая даже диких животных. Много лет ни один из живущих в Эренхаре не слышал ничего ни о чернокрылой райнере, ни о самом мироздателе. Но нашла Селехэт, на свою беду, того, кто когда-то был её возлюбленным.

Райнера вошла в пещеру, которая, словно огромная нора, была вырыта прямо в земле. Там увидела она высокий силуэт, лежащий на полу, завёрнутый в старые изорванные лохмотья. И в полутьме различила она знакомое лицо, изменённое худобой и бледностью. Сердце её радостно забилось в груди. Она пошла к нему навстречу, но с каждым шагом понимала, как мало в том существе, что лежало перед ней, от великого Геадона. Зашевелилось оно и стало подниматься с пола. Остановилась в ужасе Селехэт и крепче прижала к себе маленького Летоса.

В далёкой холодной пещере отыскала райнера ужасное чудовище, отравленное и взращённое ненавистью Первого Народа. Ненависть эта пропитала его разум и плоть. Кожа на всём его теле иссохлась, став тёмно-красного цвета. Во многих местах она потрескалась, обнажая мышцы. Когда мышцы приходили в движение, было видно, как среди них сочится чёрная отравленная густая кровь. Знакомое и любимое ею лицо оказалось лишь маской, застывшей в гримасе страдания на затылке этого существа. А спереди у него был только ободранный череп, осклабившийся в нелепой вечной ухмылке многочисленными рядами кривых зубов. Ногти на руках и ногах отросли, превратившись в тупые когти.

Селехэт смотрела на него и не могла вымолвить ни слова от ужаса и боли. Она упала на колени и горько зарыдала, проклиная весь мир за то, что они заплатили такую цену за свою любовь. Но ужасное существо было безразлично к её рыданиям.

— Почему ты плачешь, любимая? — прошипел демон, подходя к Селехэт, вцепляясь костлявыми пальцами ей в горло и поднимая перед собою. — Ведь я жив. И мы наконец увидились с тобою. Нам нужно радоваться долгожданной встрече…

— Я не знаю, кто ты, — задыхаясь от его хватки, прорыдала райнера. — И не хочу верить, что ты — всё, что осталось от Геадона.

Демон зашипел в ярости и отбросил Селехэт вглубь своей пещеры. Маленький Летос выпал из её рук на землю. Он переводил взгляд со своей матери на ужасное существо. Но не мог пока ещё понять, что происходит вокруг него.

— Не верь, — зарычало чудовище. — Геадон давно умер. От него очень скоро не останется даже памяти. Ведь Первый Народ предпочтёт забыть предателя. Назови меня Велиар. Отныне меня будешь ты любить.

Селехэт закричала, понимая, что спасения у неё нет. Но бросилась вперёд, чтобы схватить своего сына, дабы попытаться уберечь его от лап демона. Но тот, кто назвался Велиаром, был слишком быстр и силён даже для райнеры. Маэлира хорошо исполнила то, что задумывала: ненависть и презрение алтеидов крепли даже тогда, когда мироздатель бежал от них. Она не забыла его. Не забыли его и алтеиды, продолжая питать отравленной силою, превращая чудовище в могучего демона.

Велиар одной лапой схватил ребёнка и поднял его к своим глазам. А второй вновь схватил Селехэт за шею так, что она едва могла дышать. Он с интересом рассматривал маленького Летоса, грубо впивая в него свои когти. Но младенец не кричал и не плакал. Он смотрел прямо в глаза демона. Селехэт не смогла даже закричать: из её сдавленннго горла вырвался лишь хрип. Она старалась разорвать руку Велиара ногтями, пыталась вырваться из его пальцев. Но демон железной хваткой удерживал её.

— Не причини ему вреда! Заклинаю тебя, кем бы ты ни был! — взмолилась она, обессиленно опуская руки, сдаваясь на его милость. — Я сделаю всё. Но отпусти моего сына!

Велиар не взглянул на неё. Он не сводил глаз с ребёнка. И нельзя было понять, что было в этом его взгляде.

— Сын мироздателя. Ещё один, — прошипел он с негодованием. А потом отпустил малыша, так что тот упал на землю, и презрительно отшвырнул от себя ногой. Лишь после этого он вновь взглянул на райнеру, которую крепко сжимал в своих когтях. — Я оставлю этому выродку жизнь. Даже больше — я оставлю его подле себя. Чтобы ты не пыталась сбежать или строить против меня козни. Ты нужна мне. Нужна для того, чтобы родить мне наследника.

Селехэт застонала от отчаянья. Но ничего изменить она не могла.

— Не бойся, любимая, — с издёвкой зашипел Велиар, и ободранная его морда исказилась в жуткой гримасе. — В своё время я отпущу тебя. Ты вернёшься к алтеидам. Я обещаю тебе, что ты вернёшься к ним… в иной ипостаси.

***

Она осталась в этой пещере. И понимала Селехэт, что не было у неё надежды на спасение, пока сам Велиар не исполнит задуманное и не отпустит её. Всё, ради чего она скиталась по Асхайину, уже давно мертво, и его не вернуть. Теперь она была пленницей могущественного и ужасного чудовища, которое питает ненависть ко всему Эренхару. И ей суждено было выносить ребёнка, который пойдёт против этого мира.

Глава 6. Сартаал

Сартаал поджал тощие ноги, устраиваясь удобнее в своей норе. Это было его жилище: крошечная овальная дыра в земле, в которой едва хватало места, чтобы сидеть. С внешним миром нору соединяло отверстие у самого пола. Чтобы выбраться наружу, нужно было пролезть ползком через эту узкую щель. Но Сартаал был доволен этим: так чужие пытливые глаза не могли увидеть того, что внутри. Но даже этого было мало: он ещё и приваливал выход крупным камнем, который ему было трудно двигать в такой тесноте. Зато, когда он отгораживался от остального мира, он чувствовал себя гораздо увереннее и спокойней.

Вот и сейчас, проверив, плотно ли камень закрывает щель у пола, пальцами с длинными ороговевшими ногтями он откопал в стене маленький тайник. В нём он прятал огарки свечей, которые находил, огниво и немного соломы для розжига. Глубже в этом тайнике хранился осколок зеркала размером с ладонь: Сартаалу казалось важным знать и понимать, как он выглядит. Он не мог объяснить себе мотивов такого стремления, поэтому он просто принял это за правило. Но главным сокровищем его маленького тайника была небольшая книжка. Она была не больше ладони взрослого мужчины. Края её обтрепались, а страницы изогнулись от влаги. Но внутри эти страницы сохранили белизну. Белизну, от которой Сартаал приходил просто в неистовое возбуждение. И ещё больше эмоций вызывал флакон с чернилами и аккуратно заточенное перо. Вернее, будоражили его не сами предметы, а то, что он может начертать на белых листах всё, что пожелает.

Долгое время ему доставляла удовольствие одна только мысль о подобной возможности. И сама по себе эта мысль была завершённой. Он наслаждался ею. Но вскоре ему стало мало только думать об этом. И мерзкий червь заполз к нему в голову и стал прогрызать дорожку к осуществлению сумасбродной задумки. Именно тогда Сартаал стал улучать момент, чтобы уединиться в своей норе и на долгие часы. У него оказалось не так много свободного времени, как он думал раньше. Тем не менее он смог находить огарки свечей в оставленных Первым Народом деревнях. Благо таковых было много в округе. Ведь было важно писать в одиночестве своего жилища, чтобы никто не смог увидеть того, чем он занимается. Сартаал не желал даже представлять, что с ним сделают за такие вольности.

Хотя бы раз за сутки он мог залезть в свою нору, закрыть наглухо входную щель, чтобы никто не мог увидеть язычок пламени в его жилище. И тогда он поджигал свечу и смотрел на раскрытую белую страницу. Она волновала его и завораживала. И ему казалось, что большего и не нужно. Но тот самый предательский червь всё ещё грыз его изнутри. В этих уединённых размышлениях он осознал, что помнит руны Первого Народа — он мог бы начать писать в любой момент. Но сутки проходили за сутками, огарки свечей догорали один за другим, а Сартаал так и не решался начать.

Он хотел написать обо всём, что помнил. Ведь где-то там — в Форхе или Мехре — уже написаны десятки книг по истории Эренхара. Они в подробностях описывают великую работу мироздателя и всех шести райнер. Они описывают труды алтеидов. Но они не знают, что происходило и происходит здесь, в Джосхару. Странно, но сколь бы сильным ни было отвращение Сартаала к алтеидам, в те моменты, когда он думал о своей летописи, он думал обо всех народах, которые есть и которые будут. Он понимал, что это ничем не оправданное тщеславие. Но он хотел… нет, он считал, что должен сохранить все события, до которых не смогут дотянуться иные летописцы. Думал он так по той простой причине, что больше некому этим заняться. Он единственный во всём Джосхару, кто мог бы и хотел бы писать. И была в нём странная уверенность, что если он сможет закончить эту книгу, то её непременно найдут. Она не истлеет и не пропадёт без следа. Он не боялся этого ни секунды. Сартаал даже не думал об этом — столь велика была его уверенность.

Несколько минут назад он выкопал ногтями ещё одно углубление в земле. И вот теперь поставил в него зажжённую свечу. Так огонь располагался на удобной высоте, чтобы освещать его согнутые ноги и раскрытую на них книгу. И рядом со свечой хватало места, чтобы поставить флакон с чернилами: Сартаал предусмотрительно подумал о том, что флакон должен быть хорошо освещён, дабы он случайно его не уронил и не разлил драгоценные чернила.

И вот теперь, когда всё было готово и всё было сделано как нельзя лучше, Сартаал понял, что не может найти повода, дабы вновь отложить первые строки. Он глубоко вздохнул и макнул перо в чернильницу. Начать должно с самого Джосхару…

На месте нынешнего Джосхару была когда-то лишь пещера в земле. В этой пещере испокон веков в одиночестве жил Велиар. Пока однажды к его жилищу не пришла Селехэт с младенцем на руках, гонимая алтеидами. Велиар укрыл их и пообещал защищать от Первого Народа. Грозен облик Велиара, как грозна и кара, которую он пообещал обрушить на алтеидов и их царицу Маэлиру, которая изгнала Селехэт из земель, ею же и созданных.

Одного просил он взамен у чернокрылой райнеры: родить ему собственного наследника, дабы стал он мечом, который Велиар направит против вероломной власти Первого Народа. Согласилась Селехэт и вскоре понесла от него сына. В означенный день родился он. Дано было ему имя Адрион. И суждено было этому мальчику стать возмездием и карой за свершённое преступление.

Тихие разговоры полушёпотом о том, что свержение Селехэт является именно преступлением, витали между алтеидами всегда. Но никогда не находили эти мысли отклика. Теперь же слух — лёгкий, словно ветерок, — донёсся до селений и городов Первого Народа. Слух о том, что где-то в вересковом море чернокрылая райнера обрела могучего заступника по имени Велиар. И родила она от него сына, который востребует свой законный престол у Маэлиры, когда окрепнет. А сейчас же он сзывает всех, кому справедливость важнее посулов златокудрой царицы.

Ветер разносил весть о сыне Селехэт всё дальше по городам и селениям Асхайина. Молва приписывала ему самые невероятные черты и качества. Наверняка слышала эти рассказы и сама Маэлира. Но сын её Атрен был слишком мал, чтобы предпринимать какие-либо шаги. А райнера не придавала им значения. Когда же алтеиды стали тихо роптать на её власть и уходить в вересковые моря, стало слишком поздно.

Мужчины и женщины шли далёко за обжитые земли. И они находили того, кого искали: маленького мальчика с искренними чёрными глазами. Он сам встречал каждого из своих новых последователей и рассказывал о том, что уготовано ему и тем, кто пойдёт за ним. Когда их становилось слишком много, Адрион забирался на большой валун и оттуда звонким чистым голосом ведал им о том, какая судьба их ждёт. Ему и его верным последователям суждено вернуть в этот мир справедливость. Настанет день — и они возвратят Немерен в руки той, кому он принадлежит по праву — в руки его матери Селехэт, которую изгнала вероломная Маэлира. Не признавал Адрион и власти Атрена, который занимает престол Форхи. Он говорил, что сын преступницы не может править алтеидами. Поэтому он сам займёт его трон. Обличал он и тех из Первого Народа, кто поддерживал это предательство. И поддерживают молчаливым согласием до сих пор. Адрион объявлял, что не заслуживают они уважения и не могут отныне зваться братьями и сёстрами тем, кто пришёл сюда искать справедливости. И каждое из этих слов находило отклик. Эти мужчины и женщины согласно вторили ему голосом толпы. Их души наполнялись радостью и верою в тот день, когда они воздадут по заслугам вероломным предателям. Как удастся свергнуть Маэлиру и её приспешников, Адрион не объяснял. Он говорил, что всё они познают в тот день, когда начнётся их поход.

Алтеиды всё приходили к нему и приходили нескончаемым потоком. И каждый из них оставался с ним навсегда. Шли года. Гнев и ярость, которые подпитывали самого Велиара, сливались с гневом и яростью тех, кто шёл сюда. Эти чувства искажали землю под их ногами: вереск высыхал, почва трескалась и превращалась в чёрные уголья. Но искажались и сами алтеиды, становясь подобием Велиара. Кожа их, как и почва, высыхала и трескалась, становилась тёмно-красного цвета. Кровь чернела. А облик… облик был у каждого свой. Но все они уже мало походили на алтеидов. Народ Адриона стал превращаться в демонов.

Они выстроили свой город. Великая Форха имела семь ступеней, уходящих вверх белыми стенами. Великая Джосхару тоже имела семь ступеней, но уходящих вглубь чёрной дымящейся земли. Демоны вырывали себе норы-жилища прямо в стенах этой огромной воронки. И не было им числа, ибо огромен был и Джосхару. Широкая лестница была проложена от поверхности земли к самому дну ямы. А на дне, где даже небесный свод уже не был виден из-за смрада и дыма, открывался огромный вход в подземный дворец самого Велиара, где жил он со своим сыном Адрионом.

Сартаал был одним из тех, кто был вхож в чертоги Велиара. А для юного Адриона он был наставником и другом. Такую честь Сартаал смог заслужить только за долгие годы верной службы. Ведь он был одним из тех первых, кто пришёл к той маленькой пещере, на месте которой возник Джосхару. И никогда с тех пор не сомневался он в правильности выбранного им пути.

Сартаал почти не помнил своей жизни среди алтеидов. Он понимал, что был рождён, что где-то в тех городах у него есть отец и мать. Но их следы стёрлись в его воспоминаниях. Смутно, словно полузабытый сон, он помнил только своих братьев. Их было двое. А быть может, трое. Он был старшим из них. Но не ему достались силы и красота. Даже самый младший из его братьев очень скоро обогнал его в росте. Они всегда держались вместе. А сам Сартаал оставался в одиночестве. Только он не мог вспомнить, сам ли он старался избегать их компании или они сторонились его…

Сартаал часто общался с одним мудрецом. И этот мудрец по имени Местрен часто размышлял о том, что тот внешний облик, который приняли демоны, является отражением грехов и страстей, которые двигали ими при прежней жизни среди алтеидов. Сомневаться в его умозаключениях у Сартаала не было никаких причин. Местрен говорил о жадности и указывал ему на тех из них, кто имел множеств рук или огромные ладони. Одним своим видом они будто бы показывали, что хотят загрести все сокровища мира себе. А потом он указывал на похотливых сластолюбцев, которые нелепо тащили за собою по земле свои гениталии. Маленьких и бездумных бесов, которые составляли низшую касту Джосхару, Местрен обличал в безволии и слабомыслии. Они не имели своего мнения при прошлой жизни, а теперь и вовсе превратились в свору вечно галдящих уродцев. Проку от них не было почти никакого. Даже разговаривать из них могли лишь единицы, и те с трудом. Зато их каста была самая многочисленная. На каждого разумного демона приходилось несколько десятков этих мелких снующих повсюду тварей. Именно от них в Джосхару всегда стоял непрекращающийся гул и гомон.

Так Местрен без труда угадывал те страсти, которые верховодят демонами. Эти их разговоры он иногда даже превращал в игру. И Сартаал делал в ней успехи. Порой во внешности демонов сочетались два, три порока. И тем интереснее ему было их опознавать.

Но особое место в иерархии Джосхару всегда занимали те, чьей кровью была ненависть, а гнев бился в груди вместо сердца. Они были самыми могучими и сильными представителями своего нового народа. Они всегда были пропорциональны, как алтеиды. Но под красной кожей вздымались бугры невероятных мышц. Порой тела или головы их имели устрашающие рога или шипы. Эти демоны были высшей кастой. Сартаал боялся их и ненавидел за силу, хоть сам и был приближен к Велиару. Но и эти могучие монстры презирали слабого и тощего Сартаала, хоть порой им и приходилось выполнять его приказы.

Когда маленький демон покидал алтеидов, он думал, что здесь сможет изменить свою жизнь. Он думал, что здесь станет сильнее и значимее, чем был в собственной семье. Но и здесь, в Джосхару, хоть он и был старше, но оказался много слабее большинства демонов — как и прежде. Утешением ему служило то, что здесь он имел власть. И даже демонам ненависти и гнева приходилось его слушать.

Где-то в этих причинах у него рождалось болезненное желание помнить свою собственную внешность. Поэтому среди прочих своих сокровищ он хранил осколок зеркала. Его он мог иногда доставать из тайника и разглядывать самого себя. Сартаал хотел видеть своё иссохшее тело, серую кожу, которая висела словно тряпка на непропорциональном скелете с длинными руками и ногами. Руки оканчивались узловатыми кривыми пальцами. Ногти давно отросли и стали тупыми и толстыми. Именно над таким телом насмехались демоны ненависти, налитые силой и мощью. А лицо его было столь же серым, как и тело. Глубокие морщины прорезали его, словно шрамы. Щёки давно запали. А во рту было лишь несколько почерневших кривых зубов. Голову прикрывали неровные пучки соломенных волос.

Но всегда, когда он разглядывал себя, Сартаал дольше всего хотел видеть свои глаза. Именно глаза выдавали его сущность. Об этом не говорил ему даже Местрен. Но сам Сартаал догадался уже давно о своих страстях — о своём грехе. Глаза его были огромны и чисты, белёсые радужки отливали блеском. Именно такие глаза выдавали зависть, которая грызла его душу всегда, сколь он себя помнил. Именно зависть наполняла его жизнь смыслом. Во имя её удовлетворения он оставил свою прошлую жизнь. В её честь он добился расположения Велиара.

Сартаал не был глуп: он понимал, что эту страсть нельзя исчерпать. Он всегда служил именно зависти, а не Велиару. Как и все другие, которые пришли в Джосхару, служили своим собственным грехам. Сам Велиар — это следствие, а причина всегда была и остаётся в них самих. Но ловушка заключалась в том, что Сартаал и не хотел ничего менять. Ведь он нашёл в Джосхару то, что искал…

***

Из полузабытья его вырвал гул Джосхару. Этот гул составляли тысячи голосов демонов. И он всё нарастал. Сартаал забеспокоился и торопливо стал отодвигать камень, загораживающий вход. Он высунул голову, щурясь от едкого дыма. Его жилище находилось на самой нижней — седьмой — ступени города. А здесь дым и смрад почти не давали ни дышать, ни видеть что-либо.

Но сквозь гул тысяч голосов Сартаал почувствовал грохот. И звук этот приближался. Этот грохот исходил из обители Велиара. А это могло означать только одно: Первый Демон проснулся от своего многолетнего сна и теперь идёт на поверхность. Сартаал осознал, как противно задрожали его колени. Взгляд невольно застыл на чёрной дыре в земле, которая была входом во дворец Велиара. Рокот становился всё громче и ближе.

Сартаал полностью вытащил своё тело из норы и постарался забраться повыше, чтобы хоть немного улучшить свой обзор. Но он и не желал быть одним из первых, кого увидит хозяин Джосхару под ногами, когда выберется из своего логова.

Сартаал с трудом залез на следующую ступень. Демоны, что сидели здесь, с негодованием зашипели и скривили свои и без того безобразные пасти при виде него. Тем не менее они отступили, давая ему место, чтобы забраться. Сами они вжимались в стены и с опаской глядели вниз, перешёптываясь друг с другом. Обрывки их фраз долетали до него в царящем гуле. Демоны считали, что Сартаал понимает причины происходящего. Ведь наставник принца часто входил во дворец Велиара. Он не стал ничего им отвечать. Ведь он не имел ни малейшего понятия, чем вызвано пробуждение Первого Демона.

Он огляделся: с шестой ступени он мог видеть хоть немного дальше — здесь дым не был столь плотным. И, насколько хватало его взгляда, всюду он видел снующие силуэты самых разных форм и размеров, которые выползали из своих нор. На его памяти Джосхару ещё никогда не приходил в такое оживление. А помнил он этот город с самого его сотворения.

В какой-то момент даже застоялый, затхлый воздух пришёл в движение. Ветер подул с поверхности земли. И все взоры обратились не вниз, а вверх. Поток свежего и чистого воздуха ударил Сартаалу в нос. Этот запах… вернее, полное отсутствие запаха или вони закружило голову и чуть не сбило его на землю. Сартаал едва удержался на своих тощих ногах. Но когда он смог вновь поднять взгляд, то увидел, что ветер расчистил от дыма и смрада только лестницу, ведущую с поверхности на самое дно Джосхару. И в ту минуту на вершине, на краю появились два силуэта. Тогда гул тысяч голосов прервался резко и оглушительно. Молчание демонов буквально зазвенело. Только грохот из глубин земли становился всё ближе, превратившись в отчётливый ритм тяжёлых шагов.

Любой из жителей Джосхару узнал первый из двух силуэтов, стоявших на поверхности земли. Сама Селехэт вернулась в эти земли спустя много лет. Она ушла отсюда тогда, когда Велиар погрузился в свой долгий сон, и не появлялась здесь все эти годы. Где она скиталась, не ведал никто. Но облик её спутника был незнаком Сартаалу. То был высокий мучина в тёмных одеждах, под которыми угадывалась могучая фигура. Смольные длинные волосы его падали на мраморно-холодное узкое лицо, лишённое любых эмоций. С непоколебимым безразличием он смотрел прямо перед собой, словно не замечая всех ужасающих тварей, что были перед ним. Это странное существо настолько же отличалось от алтеидов, насколько не было оно похоже и на солдат армии Велиара. И теперь Сартаал видел, что к спутнику райнеры боятся приблизиться даже демоны ненависти — сильнейшие из обитателей Джосхару. Он остался на три шага позади своей хозяйки, словно цепной пёс, готовый броситься на любого, кто посмеет приблизиться к ней.

Селехэт, расправив четыре вороновых крыла, плавно ступила на лестницу, ведущую ко дну города. Покровы чёрных одежд, оплетающие её белое тело, больше открывали посторонним глазам, чем прикрывали наготу. Белизна её кожи была столь невообразима в этом месте, что казалось, будто райнера излучает свет, озаряя этот город. А безмолвный мрачный силуэт так же бесшумно двигался за своей хозяйкой.

— Матушка! — раздался звонкий чистый голос из тьмы подземелья.

Вверх лёгкой стремительной походкой вбежал Адрион. Но тёмная тень метнулась из-за спины райнеры, отгородив принца от его собственной матери. Очень долгие несколько мгновений прошли прежде, чем Селехэт положила ладонь на плечо своего спутника, молча веля ему отступить. Лишь тогда её сын смог прильнуть к матери и крепко обнять. Мальчик был искренне рад видеть её. Но в чёрных глазах Селехэт оставался холод, устремлённый поверх его плеча в мрачную бездну, которая шла ей навстречу. Мальчик ещё о чём-то ей шептал и рассказывал, но Селехэт уже не обнимала его, а отводила ладонью своего стража как можно дальше. Ибо казалось, что тот готов был броситься и на самого Первого Демона.

— Оставайся на месте, Релгал, что бы ни произошло, — донеслись до слуха Сартаала её слова и имя загадочного мужчины.

А Велиар не заставил себя дольше ждать. Когда его голова появилась из зияющей бездны, даже Сартаал согнулся от ужаса, хоть и видел его неоднократно. За годы, проведённые во сне, Велиар не переставал напитываться ненавистью и страхом. И теперь он был просто огромен. Раза в три он был выше любого из демонов Джосхару. Поэтому земля так грохотала под его ступнями. В первый момент он зажмурил глаза и отвернулся, прикрываясь огромной лапой, хоть и не было здесь света, а лишь один дым кругом. Но потом он полностью выполз из бездны на всех четырёх своих конечностях. Не поднимаясь с четверенек, Велиар медленно пополз вверх по лестнице, подняв голову навстречу матери своего сына. Селехэт ещё раз обернулась, жестом оставляя Релгала и Адриона позади, а сама пошла навстречу Велиару.

— Я ждал тебя, — пророкотал Первый Демон.

Он стоял много ниже, тем не менее ему пришлось склонять огромную голову, дабы взгляд его оказался на одном уровне с глазами Селехэт. Она потянулась к нему и коснулась поцелуем его вечно оскаленной пасти. В этот момент даже демон Сартаал почувствовал отвращение при виде того, как прекраснейшее существо касается губами самого ужасного.

— Я пришла на твой зов, любовь моя, — откликнулась Селехэт. Но голос её источал тот же холод, что и её глаза.

Велиар отклонился назад. Он слегка покачивался, словно змея. Взгляд его скользил по райнере. А она смотрела чуть вниз, будто бы в смирении. Но в глазах её не было ни капли покорности.

— Твой выродок сбежал из Джосхару! — неожиданно прорычал Велиар. Этот рык заставил демонов прятаться обратно в свои норы. Сартаал повалился на спину и машинально отполз назад. Обернувшись, он увидел, что остался один. Но забираться в свою щель он не стал: он как заворожённый смотрел на Селехэт. Лицо её оставалось непроницаемым, она не поднимала глаз. Но Сартаал заметил, как на краткий миг дрогнули уголки её губ. И его затрясло от ужаса от мысли о том, что райнера позволила себе усмешку. Велиар не мог этого не видеть. Но его гнев не перерос в ярость. Он вновь склонил свою пасть к Селехэт. Длинный тонкий язык скользнул между клыков размером с ладонь.

— День настал, — прошипел Первый Демон.

И теперь райнера вздрогнула при звуке этих слов. И весь Джосхару наполнился робким возбуждённым шёпотом. Велиар смотрел на Селехэт, и если бы у него были губы, он бы широко улыбался сейчас.

— День настал, — повторил демон. А потом обратился к чернокрылой: — Скажи мне, как сильно ты ненавидишь Маэлиру, которая изгнала тебя с позором из земель, тобою же и созданных, и объявила себя царицей Немерена? Как сильно ненавидишь ты сына её Атрена, который взошёл на престол Форхи, став царём всех земель, созданных и будущих?

— Всей душою ненавижу их, любовь моя, — тихо откликнулась Селехэт. Но голос её дрожал. Сартаал не понимал, что уготовил ей Велиар. Но он видел ужас райнеры. И от её ужаса он сам готов был врасти в землю под своим ногами.

— А теперь скажи мне: насколько ты ненавидишь алтеидов? — ещё тише прошипел Первый Демон. Но даже шёпот его разносился к каждому уголку Джосхару. Когтём он поднял лицо райнеры за подбородок, впившись взглядом в её глаза. — Желаешь ли ты кары на головы тех, кто заклеймил тебя позором и презрением?

— Ненавижу. И желаю, — обессиленно проговорила в ответ Селехэт.

— Будь по сему. День настал, — в третий раз проговорил Велиар и подхватил райнеру в свою огромную лапу, отрывая её от земли и поднимаясь на ноги сам. Он не сводил с неё глаз. — Ты сама станешь карой для каждого из них. Ты будешь карой для каждого живого существа во всём Эренхаре. И каждый, кто будет рождён под этим небосводом, однажды придёт к тебе на поклон, дабы молить прощения. А молить тебя они будут. Они будут стенать и плакать в ужасе пред тобою. Каждый миг их жизней будет прожит в ожидании встречи с тобою. И страхе пред этим мгновением.

Он поднял лапу с зажатой в ней райнерой ещё выше, дабы все видели её. А потом громоподобным рёвом провозгласил:

— Тебя называю я смертью и впускаю в этот мир, — были его слова. — Отныне каждый обречён на умирание. Теперь у каждой жизни будет конец.

Он небрежно отбросил Селехэт на ступени. Райнера подняла лицо к Велиару. Тело её было изранено его когтями. Алая кровь текла ручьями по белой коже и капала в чёрную землю.

— Вот теперь великое творение окончено, — презрительно прошипел демон, глядя на райнеру с высоты всего своего роста.

И в тот момент вновь тишина зазвенела в воздухе. Ветер больше не дул с поверхности земли. Дым и смрад вновь стали застилать яму Джосхару. Лишь исполинская фигура Велиара оставалась видна в этом смоге. В наставшей тишине услышали демоны голос Селехэт, и все понимали, к кому она обращается:

— Однажды я приду и за твоей душой, — заговорила она. — Когда чёрные крылья превратятся в вечную ночь, ты увидишь пред собою дочь, спустившуюся с неба. За одним её плечом будет стоять твоя погибель, которую она приведёт за собою. А за другим её плечом буду стоять я. Ты умрёшь в тот час, а я вытащу душу из твоего поганого тела и заберу с собою. Пророчество моё непоколебимо, и даже ты не в силах его изменить.

В дыму Сартаал видел лишь голову Велиара. Демон смотрел куда-то себе под ноги. А голос Селехэт в тишине уже был повсюду, эхом многократно отражаясь в стенах Джосхару. Велиар полностью погрузился в туман. Было слышно, как он вновь заползает в свою бездну. Повинуясь непонятному порыву, Сартаал побежал к лестнице. Его никто не задерживал, потому что демоны всё ещё робко жались к стенам, пытаясь осознать произошедшее.

Достигнув лестницы, Сартаал едва не столкнулся с Адрионом, который неожиданно выплыл из дыма. Демон огляделся по сторонам, но понял, что Селехэт и её страж исчезли без следа. Тогда он положил ладонь на плечо принца и заглянул в его глаза с немым вопросом. Адрион коснулся пальцами его руки и отстранённо улыбнулся. От этой улыбки что-то защемило в груди Сартаала — что-то, что некогда было сердцем.

Адрион поднялся по ступеням выше. Он окинул взглядом Джосхару. И заговорил неожиданно погрубевшим голосом:

— Собирайтесь. Собирайтесь все. День настал, — Адрион опустил глаза и поглядел на свои белые ладони с тонкими длинными пальцами. — Сзываю всех, кто ждал этого момента долгие годы. Идёмте со мною, ибо теперь вы в силах отнимать чужие жизни. Я уготовил свой дар этому миру. Моим даром будет война.

Глава 7. Летос

Летос назвал этот мир Замбуллой. Он соткал его из всех оттенков серого. Небо было серым. И по нему медленно плыли серые, будто предгрозовые облака. Сама земля была серого цвета. И деревья, что росли на ней, были словно из стали. И всё было покрыто едва зримой пылью, больше похожей на металлическую крошку. Здесь никогда не было ветра, но от неосторожного движения эта пыль взмывала с места, будто нехотя, будто ругая, что нарушили её покой.

Зато в этом мире часто шёл дождь. Тогда свинцовые тучи приходили в движение и накатывались стремительно и неумолимо. Тяжёлые бесцветные капли падали вниз, отбивая громкий, но глухой ритм. От ударов этих крупных капель вздрагивали листья, сбрасывая с себя пыль. Но капли были сухими, словно ртуть. Они никогда не впитывались в землю. Они скатывались все ниже и ниже, а потом просто исчезали. А после дождя не оставалось и следа. Только пыль пропадала с листьев.

Летос опустился на землю на вершине одного из холмов. Отсюда было видно огромное пространство его величественного и печального мира — мира для одного существа. И отсюда был виден замок из серого камня, возвышающийся между двух безымянных ртутных рек. Замок был огромен, один вид его излучал мощь. Остроконечные башни цепляли своими шпилями облака. Внутренние колоннады и арки, стрельчатые своды залов и шпили куполов — все это было достойно любого владыки. Но сам Летос так ни разу и не вступил в его пределы.

Теперь и не суждено будет. Серые глаза его следили за тёмным тонким силуэтом далеко внизу, который шёл к нему неспешно, но неотвратимо. Чёрный плащ с капюшоном колыхался при каждом шаге, открывая изящную женскую фигуру в чёрном платье. Четыре вороновых крыла были сложены за спиной. Женщина прикрывала лицо шарфом, будто не желала вдыхать пыль этого мира. Летос не знал, зачем она отыскала его. Но он понимал, что никакого добра ему эта встреча не сулит.

Целую жизнь назад он видел её в последний раз. Целую жизнь назад Селехэт покинула Джосхару и оставила обоих своих сыновей. Она ушла — никто не ведал куда. И долгие годы ничего не знал о ней и сам Летос. Он понимал, что она сбежала от ненавистного ей Велиара. Но не понимал он, как могла она оставить его самого и его брата на откуп Первому Демону.

Адрион был кровь от крови Велиара. Он был его сыном и наследником. Он был его мечом, который тот ковал против мира алтеидов. Летосу же оставалась лишь роль никчёмной тени, которую топчут ногами, даже не замечая этого.

По ведомой одному Велиару причине он держал Летоса подле себя. С того самого момента, как Селехэт пришла в ту пещеру с ребёнком на руках, Первый Демон не отпускал его. Он взращивал его на нескончаемом страхе. Летос видел, как в порыве гнева Велиар мог схватить любого — пусть даже сильнейшего из демонов — и просто искалечить его из прихоти. И он понимал, что подобное уготовано и ему в любой момент. Но Велиар никогда не причинял ему вреда. Первый Демон методично убеждал его в страхе и ужасе пред самим собою. Он заставлял Летоса жить в ожидании удара. И это было много мучительней телесной боли. Потому что такой пытке не было конца.

Не позволял Велиар и другим демонам касаться Летоса. Хоть Тень и видел, что они жаждут впиться в него своими когтями и клыками. Для каждого из них он — сын мироздателя — был отголоском мира алтеидов, который они ненавидели, который поклялись разрушить до основания.

Но Летос всегда ловил себя на мысли, что не видит в глазах Велиара той неукротимой ненависти к нему, какую видит во взглядах демонов. Для владыки Джосхару его травля была не забавой, а холодным расчётом. Вопрос только был в том, какую цель преследует он. Чего он хочет добиться от того, кого сам же и нарёк Тенью?

Шли годы. Подрастал его младший брат. Селехэт наградила Адриона несравненной красотой. И красота эта пленяла и располагала других с первого взгляда. Алтеиды всё приходили и приходили к Джосхару. И всегда первым они видели юношу, который захватывал их умы и подчинял сердца. Они видели прекраснейшего из живущих в Эренхаре и не замечали за его блеском ужас и смрад Велиарова града, покуда сами не превращались в его неотъемлемую часть. Когда их тела искажались воздухом этого места, пропитанным пороками и грехами, они уже не могли помыслить вернуться назад. Они не могли желать ничего другого, кроме служения Адриону.

А сам Адрион преклонялся лишь пред одним существом — Велиаром. Он почитал отца и верил его словам. Он принимал то, что жизнь его будет посвящена противостоянию с Атреном и Первым Народом. Он считал праведным свой гнев к алтеидам, которые изгнали его мать.

Летос прожил уже достаточно лет на этой земле, чтобы понимать, что Адрион был единственным во всей Джосхару, кто ищет справедливости, а не пытается скрыть за благородным порывом свои низменные чувства, пороки и страсти. Порой Тени казалось, что и сердцем своим Адрион пошёл в их мать. Младший брат слишком часто заступался за старшего и перед демонами, и перед самим Велиаром. Ради защиты Летоса Адрион мог перечить даже отцу, несмотря на всё почтение, которое он испытывал к нему.

— Мне не нравится Джосхару, — признавался ему Адрион, когда изредка они могли поговорить наедине.

Летос видел, как в его брате идёт борьба. С одной стороны, он всегда испытывал праведный гнев к Первому Народу и всему, что было им создано. Но, с другой стороны, глаза его видели, чем являются Джосхару и его жители. Он не мог не чувствовать отвращения к своему собственному народу.

— Я свергну Атрена и его мать! Алтеиды поймут, что ошибались! Они пойдут за мною, как и другие, — с жаром заявлял Адрион, веря в собственные слова. — Не нужно будет разрушать их города, не нужно будет сжигать их деревни. Я стану им справедливым царём! Они примут меня, когда поймут, что Атрен не по праву занимает свой трон!

— И тогда алтеиды вновь превратятся в демонов. А белокаменная Форха станет чёрной Джосхару. Только с семью ступенями вверх, а не вниз, — не мог сдержать жестокого ответа Летос. Он не считал нужным питать напрасные иллюзии.

В такие моменты Адрион сверкал глазами. Но никогда он не отвечал брату грубостью. В какой-то мере он был даже благодарен тому за хладнокровную оценку его мечтаний.

— Ты ошибаешься, Летос, — с упрямой уверенностью отвечал он. — Мой народ… народ Джосхару отравляет ненависть к алтеидам. Поэтому они превращаются в демонов. Но если я смогу объединить под своей властью всех мужчин и всех женщин, то им некого будет ненавидеть. В мире и согласии они останутся прежними.

— Хорошая мечта, — откликался Тень. — Вот только твой отец хочет, чтобы ты был карою для Первого Народа. Он не хочет, чтобы ты был им царём.

— Я ослушаюсь его, — очень тихо, почти шёпотом отвечал Адрион, будто сам страшась собственной мысли. — Он увидит и поймёт, что я прав. Я объединю народы Асхайина. Не только демоны, но и алтеиды и даже крылатые ангелы пойдут за мной. И тогда отец признает мою правоту.

Летосу так хотелось ему верить. Летосу так хотелось верить в него. Но он знал: судьба брата не в том, чтобы объединить народы. Он был рождён, чтобы расколоть весь мир. Но порой Летос ловил себя на мысли, что смотрит на Адриона столь же заворожённо, как это делают алтеиды, приходящие в Джосхару.

Наверное, поэтому даже своему брату он не рассказывал о Замбулле. Летос хотел сбежать, но не знал куда. Он никогда не поднимался по семи ступеням Джосхару. Даже небо и свет солнца он видел лишь с самого дна чёрного города. Он не смог бы пройти мимо полчищ демонов, которые живут там. Поэтому он стал искать убежище глубоко под землёю, забираясь всё дальше и глубже по расщелинам и пещерам. Он спускался до тех пор, пока не вышел к безграничному океану первозданного Хаоса.

Летос знал, что именно из этого океана его отец сотворил мир, который остался над его головой. Но знал Летос и то, что в его собственных жилах заключена сила мироздания, доставшаяся ему по наследству. Тогда воздел он руки и призвал из пучин Хаоса новый мир. Возникли новые земли под его ногами. И новые облака поплыли под твердью Эренхара.

Так родилась Замбулла. Летос укрылся здесь, не желая больше возвращаться в тот мир, где он — лишь Тень. В том мире он не ведал иной жизни, кроме презрения. Он хотел остаться здесь, в своём одиноком крае, полном тишины и покоя. Но Селехэт шла ему навстречу…

Она была единственной, кто ступал по земле Замбуллы, кроме самого Летоса. И хоть фигура Селехэт была так далеко, что оставалась едва различима, сам Летос не мог не узнать её. Он не мог не узнать райнеру, которая дала ему жизнь, хоть и видел он её в последний раз много лет назад, когда ему самому было ещё лишь несколько лет от роду. Слишком много лет назад.

Он терпеливо ждал её приближения. Хоть Летос и понимал, что эта встреча сулит ему лишь беду, но бежать он не собирался. Да и некуда ему было дальше отступать — он и так забрался глубже всего Эренхара.

Остановившись перед ним, ничего не сказала Селехэт, лишь откинула капюшон со своей головы. Вслед за нею в этот мир вторгся ветер. Он разметал её чёрные как смоль волосы. Тяжёлые облака пришли в движение, ежесекундно меняя свою форму. Сама земля будто настороженно загудела. Этот мир откликался на чувства своего создателя. При виде Селехэт в груди Летоса бушевал ураган, и Замбуллу охватывала тревога.

Здесь даже у Селехэт не хватило бы сил причинить ему вред. Но она пришла не одна. Летос видел, как открываются Пути. Чёрные прогалины смятого пространства зияли по всему горизонту. И из них выходили нестройные ряды демонов: толстых и неуклюжих, высоких и могучих, с десятком зубастых ртов или с дюжиной лап. Он презирал их и считал уродцами. Таковыми они и были на самом деле. И каждый из них не стоил и волоса на его голове. Но все вместе они были силой, с которой не смог бы справиться даже он — сын мироздателя.

Летос поглядел на мать сверху вниз. Скользнул по ней взглядом, пытаясь вспомнить её, — слишком давно он видел её в последний раз. На губах его играла злая усмешка. Вот только над кем он усмехался, было трудно понять.

— Целую жизнь тебя не видел. А теперь и подавно не рад твоему присутствию, — проговорил Летос и отступил от райнеры на несколько шагов. — Я создал целый мир, чтобы избежать встречи с тобою и другими творениями моего отца. Но ты сама отыскала меня и пришла сюда. Так ответь: зачем ты здесь?

Селехэт хотела глазами поймать его взгляд. Она сделала шаг ему навстречу, но Летос вновь отшатнулся от неё. Губы его дрогнули, словно в зверином оскале. Райнере даже послышался его тихий дикий рык. И она остановилась, стараясь не раздражать его своими движениями.

— Я хочу спасти тебя, — вкрадчиво проговорила Селехэт. Летос вновь осклабился в ответ, но она подняла ладонь, чтобы он не прерывал её и слушал дальше, что она скажет. Демоны были всё ближе, и времени оставалось всё меньше. Селехэт больше не смотрела на сына. Она опасливо озиралась по сторонам. — Мир уже изменился. Перемены настали. От них ты не сумеешь скрыться нигде, сколь далеко ты ни бежал бы. Даже твоё серое царство не укроет тебя.

Земли Замбуллы содрогнулись от грома, пронёсшегося в поднебесье. Извечная пыль поднялась в воздух, создавая под ногами серый туман. Селехэт обернулась по сторонам. В её черных глазах был испуг. И Летос это видел.

— Я смету тебя и твою армию, что ты привела за собой, — отрывисто проговорил Летос, вторя грому под сводами своего мира. — Я проиграю. Но и вас всех я погребу вместе с собою.

Селехэт взмахнула руками, прокладывая ещё один Путь за его спиной. Летос резко развернулся, ожидая нападения, но увидел лишь голубое небо. Он замер в оторопи. Это небо он видел урывками на дне Джосхару сквозь смог. Но к этому небу он никогда не мог подняться. А теперь перед ним была раскрыта дверь в тот мир, в котором он не был никогда.

— Беги, — голос Селехэт дрогнул, надломился. — Беги от меня как можно дальше. Отныне я — смерть. Я — погибель всего, что ты знаешь и чего не ведал никогда. А мир твой я заберу себе. Он станет вместилищем умерших душ. Он станет забвением и пыткой для несчётных легионов, которые падут в грядущей войне.

В её голосе сплелись гнев и страх, ненависть и отчаянье. Прекрасное лицо её было искажено то ли от чёрной ярости, то ли от боли. Но Летос оставался на месте. Гром в небесах лишь усиливался. И ветер поднялся, обретая с каждым мигом силы урагана. Селехэт уже не могла поднять глаза на Летоса, борясь со стихией. Она едва держалась на ногах, прижимая крылья к спине. А волосы её нещадно трепетали позади, словно чёрный стяг.

— Я не отдам… Я не позволю… — пробормотал Тень.

И в этот момент первые демоны взобрались на холм, где они стояли. Земля под ними задрожала и покрылась трещинами. Из этих трещин вырывались клубы первозданного Хаоса. Летос сжал кулаки, и трещины раскрылись, обваливая в небытие целые пласты почвы вместе с сотнями демонов. Но они всё прибывали и прибывали. И не было им числа. Они добирались до Летоса, и он скидывал их в пропасть собственными руками.

— Даже ты не победишь их всех, — вскричала Селехэт.

— Я и не собираюсь, — ответил Летос.

И в этот момент между ними прошла трещина. С огромной скоростью она ползла в обе стороны, пока не коснулась горизонта. А между райнерой и её сыном закипела бездна Хаоса. Но, несмотря на это, чернокрылая продолжала удерживать Путь подле Летоса — это всё, что теперь она могла сделать для него.

Летос не замечал, но его тело уже покрывали многочисленные порезы и рубцы от когтей и клыков демонов. Когда он понял, что вместе с кровью теряет и собственные силы, то было уже поздно. Но он не собирался отступать даже сейчас.

Летос готов был разрушить весь свой мир, дабы он не достался его матери и демонам, которые пришли за ней следом. Огромные провалы разрезали Замбуллу повсюду. Оставался лишь один нетронутый разрушением остров — это серокаменный дворец, возвышающийся до самого неба. А вокруг него были лишь узкие пути над провалами и небольшие клочки тверди, парящие в чёрном пустом пространстве.

Силы Летоса были на исходе. Он уже взметнул вверх руки, дабы обрушить в пустоту и сам замок, и остатки тверди вокруг него. Гром стал оглушительным. Казалось, что весь Эренхар обрушится сверху в зияющую пропасть. Но один удар не дал ему свершить задуманное. Это был Руваил — сильнейший из всех демонов. Огромный — он был на голову выше любого из своих воинов. Тонкие губы его почти не прикрывали ряды маленьких заострённых зубов. Жёлтые глаза могли выражать лишь ненависть. А под его ярко-красной кожей вздымались бугры немыслимых в своей мощи мышц. Тупыми тёмными когтями он вцепился в грудь Летоса, отрывая его от земли.

Издалека, будто за полмира, донёсся пронзительный крик Селехэт. Но Руваил лишь шире осклабил свою пасть в ужасающей ухмылке. Он смотрел прямо в глаза Летосу и понимал, что мать теперь не спасёт его. Сын мироздателя сам отделил её от себя пропастью. И теперь он — Летос — в полной власти Руваила. Теперь его не спасёт даже Адрион, который в ином мире вечно заступался за брата.

Демоны замерли позади них. Они возбуждённо рычали, шипели, кричали. Они все хотели расправы над сыном мироздателя. Они все призывали Руваила закончить то, что он задумал.

Но в этот самый момент сталь со свистом разрезала воздух и лапу Руваила. Летос повалился на землю. А подле него упала когтистая ладонь демона. Пальцы на ней ещё сжимались и разжимались, пытаясь схватить пустоту. Руваил рухнул на колени и заорал так, что легионы демонов отшатнулись от него. Здоровой рукой он сжимал обрубок. Чёрная кровь лилась на землю Замбуллы. А над ним стоял высокий мужчина с непроницаемым лицом, похожим на мраморную маску. Он держал рукоять своего меча. Но остриё опустил в землю перед самим Руваилом. Тёмные безразличные глаза его совершенно не замечали неисчислимые полчища вокруг. И ни один из демонов не отваживался даже приблизиться к нему. Даже сам Руваил, продолжая корчиться на земле, не решался напасть.

Тот, чьё имя было Релгал, отгородил собою Летоса от легионов. Тени оставался лишь один ход — на Путь, который всё ещё держала Селехэт. С трудом он поднялся на ноги и неверным шагом переступил порог нового для себя мира. Тень отступился. Но сумел выжить.

***

Как и сказала Селехэт, мир уже изменился. Годами в Джосхару стекался сброд, терзаемый своими страстями и грехами. Но теперь из чёрного города Адрион выступил с ужасающей и могучей армией демонов. Мир алтеидов не был готов к тому, что в Эренхаре родится Война. И самим алтеидам теперь суждено было научиться в ней умирать. Не были они больше бессмертны. Жизнь каждого оканчивалась смертью. Даже тех, кому везло не попасть в когти демонов, настигало проклятье Велиара: они всё равно умирали — медленно и неумолимо, дряхлея и слабея. Умирали от болезней и старости. Тысячи и тысячи душ хлынули в мрачную Замбуллу для вечных скитаний и мук. И поток их больше не прекращался никогда.

Форха пала. Пала быстро и неумолимо. Атрен до последнего не верил в силу своих врагов. А алтеиды не были готовы противостоять свирепой армии. Осады города не было. Была бойня. Несчётное количество мужчин и женщин погибли в тот день. Тела их растерзали когти и клыки. А души отправились в глубины Замбуллы. Маэлира лишь в последний момент смогла уберечь своего сына, вознеся его в Немерен. Адрион взошёл на престол Форхи, дабы оттуда грозить небесным землям. Белокаменные стены почернели от грязи и копоти. Рухнули мосты величественного города, и пересохли его каналы. А Первый Народ рассеялся по пределам Асхайина, пытаясь уберечься от всепожирающей войны.

Райнеры Харвейза и Хеймвиры больше никогда не возвращались в Изначальные Земли. Они не вступили в войну Атрена и Адриона. Они развязали собственные войны за власть над своими землями. Ринхия пошла войной против Менхара, а Келдар обрушился на Тиврию. Война шла на каждой из земель Эренхара. И не было такого народа, который избежал бы горькой участи. Младшие племена и их боги гибли сотнями, попав в жернова битв старших рас, уходя в забвение навсегда — никто не вспомнит их облика и их имён. Многие искали спасение, вступая в войну на одной из враждующих сторон. Но райнеры не искали себе союзников. Они сражались с остервенением и яростью. Сама Аскета не раз выходила на бой против Виккараны, а Галидор сходился в битве с Ирамом. Рушились горы и пересыхали моря, плодородные поля превращались в пустыни.

Огненной реке больше некому было вручать свои дары. Ведь Энакро была окружена демонами. И достойные не могли забраться на вершину горы. А быть может, достойных и не осталось в этом мире. Лишь пять лет спустя после падения Форхи из-за моря вернулись изгнанные драконьи всадники, ведомые великим Логрейном на исполине по имени Иеромар. Не простили они Атрена за своё изгнание. Но Велиар и сын его Адрион были гораздо большей угрозой для всего мира. И сам сын Маэлиры хоть и не желал возвращения драконов, пред лицом общего врага смирил свою неприязнь и позволил им подняться в Немерен. Понимал Атрен, что только драконы смогут противостоять армии демонов. А крылатым душам необходимо было отвоевать огненную реку, дабы продолжился их род.

Закипела война двух могучих врагов. Но даже теперь не было преимущества на стороне Атрена и его сил. Ведь драконий огонь не мог достать тварей, укрывшихся под стенами Форхи. А армия Адриона постоянно прибавляла числом, потому что многие из алтеидов отрекались от своих семей и своего царя, дабы встать на другую сторону. А драконов с каждой битвой становилось всё меньше. Но и Адрион, несмотря на численность своей армии, не мог переломить ход этой войны, ибо не было способа добраться до небесных земель Немерена.

И так длился за годом год. Дети рождались и вырастали, не зная мира. Дети вырастали и умирали в когтях демонов. Сменялись поколения. И мало кто помнил о времени без боли и болезней, без смерти и убийств. Никто уже даже не верил, что раньше алтеиды не умели стареть.

Хоть Адрион и не мог добраться до небесных земель, но демоны отвоёвывали пядь за пядью Асхайина. Даже спустя много лет алтеиды продолжали верить, что Атрен их защитит. Но их царь оставался на небесах. Последним оплотом сопротивления до последнего момента оставалась лишь Мехра. За нею простиралось южное побережье континента — последний клочок земли, на котором ещё мог жить Первый Народ. Остальная земля превратилась в иссохшую чёрную пустыню — она принадлежала Адриону.

***

— Ты стал тем, кого боялся сам, — проговорил Летос, обращаясь к своему младшему брату. — Ты погубил Первый Народ, став тем мечом, который из тебя и ковал твой отец.

Словно древний согбенный старик, Летос опирался на посох. Он стоял на опушке леса и смотрел на дымящийся разрушенный город. Из-за стен этого города до его слуха доносились крики женщин, мужчин и детей. Демоны творили своё кровавое пиршество.

Это была Мехра. Она пала сегодня утром, когда отступили драконы. Они бросили тех, кто был ещё жив. А за стенами оставались тысячи алтеидов. Города больше нет. Золотые сады выжжены огнём драконов и вытоптаны ногами демонов.

Летос понимал, что значит поражение этого города. Оно означало конец войне. Теперь весь юг открыт для нападения Адриона. Очень скоро весь Асхайин окажется в его власти. А от алтеидов не останется больше никого и ничего.

— А может, ты всегда лгал мне? — задумчиво пробормотал Тень. — Может, ты никогда и не желал спасения для этих…

Летос стал слаб. Он потерял все свои силы в той битве в Замбулле. Те раны, которые он получил тогда, иссушили его мощь и изломали тело. Теперь он стал слабее обычного мужчины. Он сгибался от боли старых ран, которые терзали его тело рубцами. Летос хромал на одну ногу. Лицо его осунулось, всклокоченные тёмные волосы были укрыты под изорванным капюшоном старого плаща. А короткую неопрятную бороду он лишь изредка обрезал ножом. Только серые, почти бесцветные глаза остро вглядывались в горизонт, стараясь угадать, что ждёт его впереди. Но даже Летос не мог предсказать всего, что уготовано ему.

Ему было жаль этот мир. Ему нравились леса, зелёные луга и голубое небо над головой. Ему было жаль звонкие озорные реки, которые пересохнут, когда здесь пройдут демоны. Но не жаль ему было алтеидов. Он вообще не делал разницы между демонами, ангелами и Первым Народом. В конце концов, они все произошли друг от друга. Да и мало чем отличались на поверку.

Когда он бежал из собственного мира, он пришёл к вратам семистенной Форхи. Он был ещё слабее, чем ныне. Он был изранен и изломан. Ему навстречу вышел сияющий брат его Атрен, чей блеск затмевал само солнце. И такая гримаса исказила его красивое лицо, когда он увидел Летоса, какую Тень никогда не видел даже у самого страшного из демонов. Гримаса отвращения и презрения, которым он сполна наградил своего брата.

Он приказал ему преклониться перед ним и назваться его рабом. Лишь только так он готов был впустить Летоса через врата Форхи. Но Тень посмел не исполнить его приказ. Не для того он бежал из Джосхару, не для того он спасся из Замбуллы, чтобы теперь стать рабом старшего своего брата. Гнев овладел Атреном, когда он услышал его отказ.

Тогда мужчины, женщины и дети гнали Летоса прочь от города палками и камнями. И лишь торжествующий смех слышал он себе в спину, когда его преследователям надоела эта забава. А потом пришёл Адрион и уничтожил всех мужчин, женщин и детей. И Летосу не было их жаль. Как не жаль ему и жителей Мехры.

Тень ещё в последний раз бросил взгляд на горящий город. А потом развернулся и углубился в лес. Он всегда старался держаться подальше от оживлённых дорог и трактов. Он желал быть одинаково далеко от всех народов этой земли.

Летос не знал, чего ждёт. Он не ведал, куда ведёт его путь. Но он точно знал, что желал выжить в эту эпоху войн и смертей. И, быть может, однажды ему представится шанс изменить хоть что-то. И в ожидании этого шанса проходили года и десятилетия. Но он готов был ждать и дольше.

Глава 8. Сартаал

Слишком чистый, слишком свежий воздух над Мехрой застили дым пожаров, смрад гниющих тел. Сартаалу была противна эта опостылевшая вонь. Но она вселяла в него уверенность. Вонь была с ним всегда, сколько он себя помнил. Она заполняла всё пространство Джосхару. Она шла за демонами в их наступлении. Вонь с готовностью заполонила все улочки и закоулки Форхи. И вот теперь она стала частью и этого города.

Когда пал семистенный град, Адрион приказал не разрушать его. Он хотел сохранить его первозданный вид. Да и толстые стены надёжно защищали от драконьего огня. Но тогда этот приказ прозвучал первый и последний раз. Все селения и города, которые встречались армии Адриона на пути на юг, сметались до самого основания.

Вот и теперь демоны самых разных размеров и званий суетливо метались по руинам Мехры, круша всё, что осталось от алтеидов. Разрушение было клеймом, которое они накладывали на все творения Первого Народа, утверждая собственную власть. А самих алтеидов, вернее, их мёртвые тела, разбросанные по всему городу, они обгладывали до самых костей.

Даже многочисленные стаи бездумных мелких бесов с визгом метались тут и там, упиваясь этой вседозволенностью. Хотя обычно они старались держаться подальше от скоплений более сильных высших демонов. Сейчас они залетали в дома и разбивали мебель и посуду, разрывали одежды и постели, уничтожали произведения искусства Первого Народа.

Сартаалу не приносил удовольствия этот пир разрушения. В такие моменты он старался отгородиться от себе подобных. Поэтому сейчас он спешил выбраться на окраину Мехры. Сартаал протискивался между обломками стен, перегораживающими улицы. Торопясь, он споткнулся о чьё-то маленькое тело и не без брезгливости заметил капли крови на своих ступнях. Он оборачивался по сторонам. Но никто не обращал внимания на его тощий силуэт.

Свернув за один из домов, он едва не столкнулся с оскаленной драконьей мордой. Сердце неприятно замерло у него в груди. Эти создания вызывали трепет даже после своей гибели. Демон невольно замер перед окаменевшей головой крылатого исполина.

Проклятье Велиара было властно и над ними — они стали смертны, как и все другие живые существа Эренхара. Но они были единственными, чьи души не отправлялись после смерти в мрачные земли Замбуллы. Если умирал всадник, то тело его сгорало в прах в ту же минуту, не оставляя после себя и следа. Тогда и его дракон переставал жить: он стремительно превращался в каменное нерушимое изваяние. Адрион говорил своему наставнику, что тогда их души соединяются в этих холодных статуях навсегда, чтобы смотреть на мир бесцветными глазами целую вечность. Принц был сыном Селехэт, и о смерти он понимал много больше простого демона. Поэтому Сартаал ему верил.

Верил ещё и потому, что сейчас всей своей кожей чувствовал пронзающий взгляд мёртвых бесцветных глаз. Яркая чешуя дракона померкла, посерела. Из каменного тела торчали многочисленные копья. Исполин распластался здесь, посреди улицы Мехры, в нелепой позе. Но он не перестал внушать трепет своим врагам.

За его спиной неожиданно стал нарастать грохот. Огромная тень накрыла и его самого, и всю улицу. И эта тень продолжала расти, а грохот — усиливаться. Сартаал скривил лицо, поспешил обойти каменного дракона и продолжить свой путь. Это шаги Алгорана были столь тяжелы, что под ними даже земля начинала дрожать. Сартаал не мог представить себе существа более ужасающего, чем он. Алгоран был демоном обжорства. Обычно они представляют собой заплывшие жиром бесформенные мешки плоти. Такие твари лишь отдалённо напоминают алтеидов, коими некогда были. Силой они обладают недюжинной. И вид их хоть и абсурден, но ужасен настолько, что слабые духом алтеиды теряют сознание.

И Алгоран раньше был лишь одним из многих. Вот только когда смерть пришла в Эренхар, он разорвал и съел дюжину других демонов. Сожрав их, он увеличился в размерах настолько, что стал в два раза выше любого в Джосхару. Проглотил он даже двух могучих демонов гнева, которые пытались его угомонить. Он бы продолжил жрать всех подряд, если бы сам Адрион не остановил его. Алгоран, как и другие демоны обжорства, достаточно глуп. Но страх перед сыном Велиара — самое разумное из того, что есть в его безобразной голове. Он дал зашить себе пасть стальным тросом. И только это долгое время останавливало вечно голодного демона от истребления себе подобных.

Но когда армия Адриона добралась до Форхи, Алгорана освободили. Тогда он стал жрать всё, что попадалось ему на пути. Он жрал и рос в размерах. И предела у него не было. Вся его сущность свелась к этому процессу. Его стали бояться даже высшие демоны. Ведь одним своим шагом он сметал дома.

Алгоран стал главным врагом драконов. Даже их пламя уже не могло прожечь его толстую кожу. Тело демона покрывали чёрные пятна выжженной плоти. А сам он, несмотря на свою неповоротливость, мог хватать драконов прямо в полёте и переламывать им шеи одной рукой. В битве за Мехру великий Иеромар со своим всадником Логрейном трижды атаковал Алгорана, и трижды они были вынуждены отступить.

И вот теперь этот гигант поднимался с земли. Рот его ещё пережёвывал останки нескольких алтеидов. А на жирных телесах его были прибиты кольями ещё несколько обнажённых тел мужчин и женщин. Других, иногда даже живых, он приковывал цепями к своим ногам. Алгоран находил это забавным. Он таскал их на себе до тех пор, пока они не разлагались настолько, что трупы падали с кольев кусками. И всё это время от Алгорана исходила такая вонь и такой смрад, что даже Сартаал не мог выдержать его присутствия.

Гигантского демона сильно расстраивало, что драконы после гибели превращаются в камень. Ведь он никак не мог их приколоть к своему телу. Он даже поднимал их с трудом — настолько тяжёлы были статуи, в которые превращались крылатые души.

Сартаалу казалось, что маленькие заплывшие глазки на безобразном лице чудовища постоянно следят за ним с высоты огромного роста. Алгоран даже поворачивался будто бы нарочно в ту сторону, куда шёл Сартаал. Но руины, ещё вчера бывшие улицами города, заканчивались на его пути. Несколько младших бесов торопливо расползлись в стороны от спешащего наставника их принца. Сартаал хмыкнул: хоть на кого-то даже он наводил страх.

Наконец он покинул кварталы Мехры и оказался в золотых садах. Вернее, это было то, что от них осталось. Как и в остальном городе, здесь всё было вытоптано или сожжено. Оросительные каналы были разрушены, и теперь в них не осталось и капли воды. Пандусы разломаны и сровнены с землёю. Деревья были повалены. А те, которым удалось устоять, уже сбросили листву и засыхали, ведь порча, следующая за демонами по пятам, успела пропитать здешнюю почву. Земля, как и везде, где ступала армия Адриона, высыхала и становилась похожа на чёрную золу. Всё живое, что росло здесь ещё вчера, сегодня уже умирало.

Умирало всё живое, кроме золотых роз. Клумбы были разбиты, цветы — раздавлены. Всюду были копоть и гарь. Но тут и там блестели на солнце маленькие цветки. Одинокие, среди погибших своих собратьев, они выглядывали из-под обломков камней и клумб. Некоторые продирались сквозь уже погибшие кусты.

Сартаал не смог не восхититься их упрямством. Да, именно упрямством, хоть это качество и принято приписывать только живым существам. Прямо под своими ногами он увидел золотой блеск среди осколков камня. Он опустился на колени и помог выбраться из-под завала одинокому цветку. Демон не смог сразу оторвать от него взгляда, продолжая держать его в своих серых сморщенных ладонях.

— Удивительно. Они выживают даже на порченой земле, — раздался тихий глубокий голос у него за спиной.

Сартаал вздрогнул, выронил цветок и отскочил в сторону, словно готовясь к удару. Но он увидел перед собою Местрена — своего друга, которого считал мудрецом. Его большие птичьи лапы ступили на землю, когти впились в податливую почву. Местрен и сам опустился на колени и коснулся пальцами того цветка, который держал в руках Сартаал.

— Мне кажется, они смогут выжить везде, — проговорил он, слегка улыбаясь маленькой розе. — Выживут даже в новом мире, который настанет с победой нашей армии. В том мире, в котором будут жить одни демоны.

Местрен был белым. Полностью белым. Настолько белым, насколько бывает снег высоко в горах. От головы до кончиков когтей на трёхпалых птичьих лапах. А лицо его было лицом обычного алтеида — мужчины средних лет, с прямыми твёрдыми чертами. Большие ясные глаза имели цвет чистого неба. Он был настолько не похож на демона, насколько это вообще было возможно. Местрена презирали ещё больше, чем самого Сартаала. Ведь весь его внешний вид был будто бы издёвкой над сущностью демона. Во всём Джосхару не было никого с хоть сколь-нибудь похожим обликом.

Но самое разительное отличие Местрена знали лишь немногие, которым он доверялся. Сартаал было известно, что на спине его есть два крыла. Они были маленькими, короткими и тщедушными рудиментами. Но это были именно крылья! Сартаал знал наверняка, что во всём Эренхаре лишь одним райнерам дарованы крылья по рождению. Есть ещё ангелы — творения Маэлиры. И есть драконы — крылатые души. И большие никакие другие разумные существа во всём мире не имеют крыльев. Откуда взяться им у демона из Джосхару, даже сам Местрен не мог предположить.

Он обвязывал свой торс верёвками, дабы прижать крылья к спине как можно плотнее. А потом укутывал своё тело в чёрный плащ с глубоким капюшоном. Он не стремился раздражать своим внешним видом других демонов. Но даже перевязанные короткие крылья становились похожи на крупный горб под его плащом. Поэтому Местрен всегда сутулился, чтобы никто не догадался об истинной природе его формы.

— Как твоя книга, мой друг? — этот вопрос вывел Сартаала из задумчивого оцепенения.

— Я смог догнать нынешние события. Мне удалось многое записать, — ответил он, медленно подбирая слова. — Мне было тяжело описывать наш путь к Мехре. Хоть он и занял долгие годы, но состоял из однообразных событий: захватов и разрушений мелких городов и деревень. Поэтому мой рассказ в этом месте превратился в бесцветную хронику.

— Это хорошо. Ты делаешь большую работу, Сартаал. Я говорил тебе своё мение: я считаю, что мир должен знать историю глазами одного из нас.

Местрен поднялся на ноги и указал на одиноко стоящее дерево. Оно высохло и раскинуло свои голые потемневшие ветви в стороны, словно умирающий тянет свои руки в мольбе о спасении. Под ним стояла чудом уцелевшая лавочка. Именно к ней и направился белый демон. Сартаал поспешил за ним.

Учинённые здесь разрушения открыли с этого места прекрасный вид на сады Серенаи. За минувшие сутки ландшафт претерпел значительные изменения. Теперь он стал много привычнее для демонов. Местрен и Сартаал долго молчали, обозревая, как далеко уже забралась порча.

— Как ты думаешь, мой друг, кто будет читать твои труды в новом мире? Ведь в нём не останется никого, кроме нас самих. Нужна ли будет твоя летопись демонам, подобным нам с тобою?

Это был юмор. Местрен так шутил. Или издевался. За долгие годы знакомства и дружбы Сартаал так и не смог уловить этой тонкой грани. Ведь не было никого похожего на двух этих существ. Они вдвоём так же отличались от других демонов, как и от алтеидов. Впрочем, Сартаал знал, к чему сведётся этот разговор. Местрен всегда начинал свою речь издалека, плавно подводя собеседника к тому, что он хочет поведать. Сартаал научился принимать эту игру и не забегать вперёд.

— Я не думал об этом, — уклончиво ответил он. — У меня есть ощущение, что кто-то её найдёт. Может, через сто или даже тысячу лет. Но она непременно достанется кому-то, кто сможет её оценить.

— Интересная мысль, — Местрен сделал вид, что задумался об этом, и замолчал. Тонким пальцем он водил по краю подбородка. Сартаал молчал в ответ. — Значит, мы будем продолжать писать эту летопись. И одновременно мы будем продолжать уничтожать всех, кто смог бы её оценить.

Сартаал знал, к чему клонит белый демон. Этот разговор они заводили уже несколько раз. И каждый раз Местрен начинал с новой позиции. Но всегда напрашивался только один вывод. Этот вывод так и не был произнесён вслух. Пока.

— Я пишу историю. Но я не в силах её творить, — ответил Сартаал, и нотки раздражения всё-таки промелькнули в его голосе. — Адрион…

— Адрион не безумец, как его отец, — Местрен услышал это раздражение в его голосе и сам нетерпеливо прервал собеседника, перескочив к самой сути их разговора. — И ты это знаешь много лучше, нежели я. Ведь именно ты воспитывал его все эти годы. Ты, как никто другой, знаешь молодого принца и можешь влиять на его решения. Велиар хочет уничтожить весь мир. Его ненависть не знает никаких границ. Он не успокоится, пока не отправит в серый мир последнюю душу. Но…

Местрен неожиданно замолчал. Он обернулся и посмотрел на огромный силуэт Алгорана, возвышающийся над городом. Он долго смотрел на него. А потом вновь обернулся к Сартаалу и заглянул ему прямо в глаза, указывая на демона обжорства.

— Когда мы дойдём до южного побережья, когда мы убьём последнего из алтеидов, кого будет жрать Алгоран? — спокойно спросил он, растягивая каждое слово. — Этот вопрос не даёт мне покоя. И я нахожу только один ответ: он будет жрать всех нас. Можно было бы вновь сшить его пасть железным тросом. Но, боюсь, теперь он слишком велик. А когда мы дойдём до юга, он станет ещё больше. Наверное, даже тогда Велиар смог бы его победить. Но я не поставил бы и дохлой мухи на то, что Первый Демон станет нас спасать.

Сартаалу не нравился этот разговор. Он поморщился и стал нервно перебирать свои длинные узловатые пальцы. Местрен знал это, но упорно возвращался к этой теме раз за разом.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. И я знаю, что ты прав, — вкрадчиво ответил он, старательно подбирая слова. — Велиар хочет уничтожить всё и всех. И мы все для него лишь инструмент, лишь средство. Порой мне кажется, что наш внешний облик — это ловушка. Наша внешность столь разительно переменилась, дабы у нас не было пути назад, чтобы мы не смогли вновь предать и вернуться обратно, на сторону алтеидов.

— Конечно, ты всё понимаешь. Иначе бы нам не о чем было с тобою говорить, — Местрен улыбнулся. Сартаал поймал эту улыбку и позавидовал ей: она была такой правильной, такой красивой — как у алтеида. А потом взмахнул рукой, обводя разрушенные сады Серенаи. — И ты как всегда заглядываешь глубоко, но не достаточно. Наша внешность — лишь следствие. А причина — это наши пороки. Пороки являются той ловушкой, о которой ты говоришь. Они не пустят нас назад.

Они вновь замолчали. Местрен смотрел вперёд неподвижным взглядом. Сартаал надеялся, что и сегодня они не озвучат вывода, который напрашивался из их разговора.

— Адрион мог бы найти баланс. Он разумный мальчик. Он желает власти, желает победы в войне. Но он осознаёт бессмысленность полного уничтожения мира. А я хочу жить, Сартаал, — при этих словах голос белого демона дрогнул. Он неожиданно сжал руку своего собеседника. Сжал крепко, до боли. А потом заглянул в его глаза. — И, думаю, ты тоже. Быть может, у нас ещё сохранились души, которым будет уготован уголок в Замбулле. Но существование в том мире ещё хуже полного забвения. Я не хочу отправляться в царство Селехэт.

Сартаал почувствовал настоящий страх, исходящий от своего друга. Неуверенно он положил ладонь поверх белых пальцев и постарался ответить на его взгляд.

— Я говорил с Адрионом. Много раз я затевал этот разговор, — ответил он. — Но мальчик не пойдёт против своего отца. Он сам боится его. Но он и восхищается им. Не может идти и речи о том, что он ослушается Велиара.

— Похвальная преданность сына отцу, — усмехнулся Местрен и отпустил его руку. — Быть может, стоить сделать выбор вместо принца?

Что-то звонко оборвалось в голове Сартаала, словно струна. А в груди растёкся предательский холод. Вот его друг и сказал то, что не надо было произносить вслух.

Местрен взглянул на Сартаала и недовольно заворчал:

— Не напрягайся так. Ты уже сейчас стал белее меня, — тихо произнёс он. — Я не выжил из ума. И не предлагаю тебе взять меч и пойти перерезать глотку Велиару. Но… ты ведь помнишь пророчество Селехэт.

— Его не забудешь, — ответил Сартаал и глубоко вздохнул, стараясь сохранить спокойствие. — Когда я был в Джосхару в последний раз, я слышал, как Первый Демон твердит это пророчество днём и ночью. Он перестал спать и есть. Он совсем потерял разум.

— Дочь неба, Сартаал…

— Нет больше дочерей неба, — теперь уже он нетерпеливо перебил Местрена. — Доподлинно известно, что оставалась только одна женщина-дракон. Но Руваил сбил её своим собственным копьём в битве за Мехру. Сколь бы отвратным ни было моё отношение к нему, но не верить его словам у меня нет причин. Если в этом мире и есть кто-то, кто способен погубить Велиара, то это не дочь неба. Селехэт ошиблась. Её пророчество не сбудется!

— Не кричи, — спокойно и тихо проговорил Местрен.

Он вновь замолчал, ожидая, пока его друг успокоится. Сартаал сцепил пальцы в замок, впившись ногтями в собственную кожу.

— Руваил, конечно, не врёт. Нет никакого сомнения в том, что он сбил драконью всадницу, — заговорил белый демон через несколько минут. — Он любит хвастаться своим победами. Обычно он приносит доспехи или оружие поверженного всадника к ногам Адриона. Но в этот раз он этого не сделал…

Сартаал недоверчиво покосился на Местрена. Сейчас он не совсем понимал ход его мыслей.

— Я слышал, что драконица упала далёко от города. Конечно, Руваил отыщет её — живой или мёртвой. И тогда заберёт причитающийся ему трофей, — белый демон вновь внимательно посмотрел в глаза своего друга. — Вот я и подумал, что было бы целесообразно самостоятельно проверить, выжила ли дочь неба после такого падения…

Сартаал опустил глаза. Он думал. Слова Местрена породили в его голове целый хоровод различных образов.

— Бессмысленно! Ни ты, ни я не сможем незаметно покинуть армию, чтобы отыскать эту женщину. Это при условии, что она сумела выжить, — раздражённо, торопливо заговорил наставник принца. — Но даже если бы смогли, даже если бы у нас был шанс опередить Руваила и его демонов гнева, то что нам делать с раненой дочерью неба и её драконом? Местрен, ты же понимаешь, что Велиар уже много лет не покидает Джосхару. Она и близко не сможет подобраться к Первому Демону, чтобы исполнить проклятье Селехэт.

Сартаал опустил голову и глубоко вздохнул. Он старался понять то, что двигало его другом. Но он не видел ни единого шанса.

— Драконы не смогли остановить нашу армию, когда их были сотни. А теперь их осталось семнадцать! Семнадцать, Местрен! Война окончена. Мы победили окончательно и бесповоротно. Слишком поздно даже для пророчеств.

— Самое время для пророчеств, — спокойным голосом возразил белый демон. — Мы не одни. Шегерат на нашей стороне…

Он не закончил. К ним приближался младший демон. Его движения были быстры, но отрывисты. Он передвигался на шести странно изогнутых конечностях, напоминая при этом паука. Это был Гивеш — слуга Местрена. Белый демон приметил его среди бесов. Гивеша отличало наличие хоть какого-то ума и способность говорить. Да и слугой он оказался весьма послушным и исполнительным. Но лишнего Местрен не позволял ему слышать. Поэтому сейчас их разговор с Сартаалом завершился.

— Мой господин… господин мой, — неразборчиво забормотал младший демон. Он говорил очень быстро и при этом постоянно вращал головой, выворачивая её самым неожиданным образом. — Я пришёл, чтобы сказать, передать тебе, мой господин, что нужно… моему господину явиться на совет… его, моего господина, требует к себе… наш великий принц приказывает ему явиться…

Местрен небрежно оттолкнул его ногой, раздражённый торопливым бормотанием. Гивеш повалился на землю, прикрыл голову руками и больше не поднимался, ожидая дальнейших приказов.

— Спасибо… спасибо, господин, — очень тихо продолжил бормотать он, касаясь губами земли.

Местрен перешагнул через своего слугу и кивнул Сартаалу, чтобы тот следовал за ним. Когда они отошли от лежащего Гивеша на десяток шагов, белый демон наклонился к другу и шепнул ему на ухо:

— Если Адрион сзывает совет, значит, его наставнику также должно явиться к нему. Когда мы войдём в город, я проследую прямо на форум. А ты отправляйся через жилые кварталы. Так будет безопаснее.