Бесплатный фрагмент - Энтони решает умереть и убить давнего друга

Энтони решает умереть и убить давнего друга

1. Энтони и его жизнь

Я очнулся здесь — в несуществующем пространстве, где-то на гранях воображаемой жизни, в одиночестве и тишине. Я убивал или был убитым. И я хотел бы рассказать тому, кто отыщет это в тени лесов о том, как я попал сюда. Как я попал в этот вечный мир ночи, без света солнца, без шанса отсюда выбраться… Сложно понять теперь, кто я такой и как я здесь оказался. Ответов не дают мне ни блеск воды бесконечных озер, ни пение ветра в вершинах деревьев. Ничто не дает мне надежды. Я не чувствую голода, не ощущаю прохлады. Мне странно спросить себя, жив я или мертв. Но начну, пожалуй, с начала, с самого начала.

Начало: когда я родился, я почувствовал — жизнь не для меня.

Нет, такое начало заставит вас сразу же закопать обратно эту помятую записную книжку. Поэтому я начну с того, что просто опишу мое состояние в тот первый настоящий момент, когда я еще думал, что мир вокруг меня реален, а сам я не более, чем человек, уставший от рутины и жизни в целом.

В ту минуту, тогда, нескончаемое количество секунд назад, много приступов боли тому назад, мне было двадцать восемь. Мне тридцать лет, я болен, и я неудачник.

Меня зовут Энтони Кидс.

Расставляю запятые аккуратно, как и всегда, но мне так сложно собрать воедино свои мысли, что вам придется меня извинить.

Вот кнопка мигает оранжевым светом — дверь подъезда, в котором находится моя квартира. Всегда мечтал жить в доме у озера где-нибудь в лесах, а не в этой тесной ячейке посреди вечно жаркого, грязного города.

Наверное, уже за полночь. Я так думаю, потому что помню, как выходил из бара в половине одиннадцатого и вызвал такси, уснув после этого на заднем сидении. Я не так уж много выпил в тот вечер — обычная пятница, обычная пятница после работы. Моя диссертация пылится где-то в виде сырого черновика, и возвращаться к ней сейчас нет никаких сил, поэтому я просто захлопнул ноутбук, собрал со стола все вещи, что захламляли мое рабочее место и сбежал пораньше. Обычный день, обычный вечер. Моя аптечка с привычным наборов таблеток от моего расстройства смешана с легким алкоголем. Пожалуй, я убиваю себя прямо сейчас этим усыпляющим коктейлем. Но было ли мне когда-либо в большей степени плевать на себя и все, что только есть вокруг существующего или вымышленного.

Мимо меня проходят люди. Я слышу их шаги и разговоры за моей спиной. Кажется, от холода я начал приходить в себя. Наверно, мне стоит выпить еще. Наверно, этот вечер завершился не так, как я того ожидал. Точнее, чего же еще я ждал? Притворяться, будто тебе хорошо в кругу друзей, будто ты не считаешь себя неудачником, глядя на их успехи, будто каждая секунда их жизни, наполненная чем-то настоящим, сравнима с тем подобием радости, что ты пытаешься изобразить на плоскости своего лица. Выдавить из себя хоть какие-то слова.. черт, мне кажется, я не способен произнести слова, что так часто используют в своей речи люди. Иногда я пытаюсь сказать им «здравствуйте!», но могу выдавить лишь пару звуков, слабо напоминающих это громкое приветствие. Я не умею разговаривать, я не могу заставить себя выражать свои чувства ни словами, ни жестами — никак. В моих глазах нет блеска, мое зрение безвозвратно испорчено постоянным воздействием на мозг нейролептиков. Если доктора считают, что мои панические атаки пройдут от того, что я превращаюсь в ходячий труп — что ж, мне стоит довериться им. Таблетки, таблетки, таблетки — синие, белые, маленькие и большие, круги, овалы и капсулы — все, что держит мое сознание на грани «ты существуешь и двигаешься» и «еще немного и ты просто умрешь от передозировки».

Неоновый свет растворяет меня в себе. Огни отражают мою боль, которую я не могу перелить через границы своего тела. Я как трескающийся сосуд — наполняюсь, наполняюсь, но вода никак не поднимается до краев, чтобы, наконец, вытечь наружу, но давит на стенки и просачивается через мелкие трещины. По капле, по капле… но я успел забыть, что значит по-настоящему ощущать. Я не умею, я не умею!

И я ненавижу этот мир. Мир, доступный, открытый, сверкающий огнями в ночи. Полный людей. Иногда мне кажется, что я хотел был, чтобы все они разом погибли. Собрались в одном месте и испарились. Все те, кто умеет радоваться, ощущать, жить. Я не выношу их. Мне не понять тех, кто побеждает в этой жизни, и я всегда на стороне проигравших. В этом вся правда — я могу лишь сочувствовать и переживать неудачи, но лишь стоит кому-то вырваться из этой пучины — и я уже не имею возможности себя пересилить, не нахожу в себе сил прочувствовать этот момент — секунду пустого, беззвучного ликования — счастья, которое испытывают эти люди, радости, что переполняет их в это мгновение жизни.

Я поднимаюсь к себе. На лестнице темно, и я пытаюсь подсветить ступени фонариком, чтобы не разбить лицо, и хватаюсь за стены, потому что алкоголь до сих пор имеет поразительную власть над моим телом. Квартира на третьем этаже, и единственное, о чем я мечтаю в эту минуту — не встретить никого из своих соседей, которые наверняка догадаются о причине моего позднего возращения. Не хочется выглядеть алкоголиком, если каждое утро ты приветствуешь каждого из них улыбкой и отглаженным воротником рубашки, пока спускаешься на работу. Я ведь отличник, я умен, я многообещающий специалист. Если бы только они знали, как я все это ненавижу…

После нескольких попыток, ключ попал в замочную скважину. Я ввалился в квартиру и сполз по косяку вниз, закрывая лицо руками. Однажды моя поразительная жалость к себе убьет меня. Однажды я точно не выдержу больше.

Я скинул с себя одежду и забрался в ванну, открыв горячий душ. Капли застучали по моей голове, подобно раскаленному дождю, и я почувствовал, как потоки воды, соединяясь и растекаясь, скользят вниз по промерзшей коже. Если бы только они могли проникнуть внутрь моего тела, в самую мою душу и вырвать оттуда мою боль, увлечь ее своим стремительным потоком, увлечь по водосточным трубам вниз, в разлагающиеся канавы, в преисподнюю городов, я, быть может, был бы исцелен. Но капли не могли достигнуть моего нутра, и я едва не разрывал свою плоть от страдания, меня переполнявшего, но не имевшего выхода, медленно нарастающего внутри подобно опухоли, разъедавшего мои внутренности. Я словно чувствовал, как там, под ребрами, меня рвут на части клыки и когти моего собственного страха, моего потерянного достоинства.

Я поднял голову и сквозь струи воды разглядывал ровные прямоугольники кафеля, которым был выложен пол. Мне казалось, я сейчас там, на одном из этих прямоугольников, и вот я с ликованием переступаю долгожданную черту, но куда же я попадаю? В такой же точно прямоугольник. И среди множества ходов к порогу и прочь из опостылевшей комнаты есть один верный, но додумаюсь ли я шагнуть в правильном направлении или так и останусь среди одинаковых граней проживать всю оставшуюся жизнь?

Оставшуюся жизнь.

Сколько же мне осталось?

Я поглядел на свои руки и закрыл глаза, прижимая к груди запястья. Капли стекали по моим волосам и тонким полосам вдоль и поперек нитей моих вен. Наверное, я бы заплакал, если бы у меня оставались на это силы, но вместо этого я лишь сильнее притянул колени к груди и закрыл глаза. Я закрыл глаза, и каждый моей нерв сотрясся в ожидании предстоящего дня. Наверно, это последнее, о чем мне стоило вспоминать тогда, когда я, задыхаясь от паники до полуобморока, лежал в переполненной ванной. Я сделал несколько глотков вина из оставленной на бортике бутылки и откинулся назад, вытянувшись во весь рост, и закрыл глаза. Мне показалось, я увидел прекрасный сон, но на самом деле это был худший из всех снов, на которые можно рассчитывать, засыпая в горячей ванной. И вскоре я почувствуй воду в носу и горле. Попытавшись совладать с собой и вдохнуть побольше воды, я не выдержал и рванул наверх, откашливаясь. Зазвонил телефон, и я быстро потянулся к нему, чтобы ответить.

Мне пришлось выбраться из ванны и одеться. На самом деле, ожидая приезда Фила, я уже заранее знал, что мне не бывать на работе завтра. Важную лекцию придется отменить — таков закон приезда друга. Я пообещал себе позвонить Люси как можно раньше и сообщить, что умираю — пускай предупредит остальных. В любом случае, едва ли кто-то сильно расстроится из-за моего отсутствия.

Фил громко постучал в двери. Я открыл ему и едва не ослеп от темноты на лестнице, что окутывала его тело подобно чернильному туману. Фил же, зажмурившись от ударившего в глаза света, быстро вошел в квартиру и затворил за собой дверь.

— Еще не умер? — спросил он, сбрасывая мне в руки свои вещи.

— Пытался захлебнуться и подстроить все как несчастный случай, но это оказалось технически довольно сложно реализовать. Пришлось отказаться от затеи умереть сегодня в пользу скорой покупки пистолета и вечера со своим другом.

— Ладно, мне ты можешь доверить свои проблемы. Если хочешь поговорить о чем-то, то сейчас самое время. — он стянул свитер и прошел на кухню, выкладывая на стол содержимое пакетов.

— Чувствую себя картофелем. — почти прошептал я, глядя на пачку чипсов. — Как будто меня из земли выкопали, но я не труп, а готовый к употреблению овощ.

— Картофель не едят в сыром виде. — отозвался Фил, и пачка с треском лопнула в его руках. Он высыпал ее содержимое в миску и включил музыку.

— Тогда я еще поварюсь немного в кипятке. — я сделал глоток, но алкоголь уже не лез в горло.

— Что ты сделал, Тони? — спросил Фил.

— Ничего. — ответил я, не понимая вопроса. Тогда Фил указал на пол и на сваленные в углу вещи. Я проследил за его пальцем и различил смазанные следы крови под своими ногами.

— Помылся. — ответил я тогда. Я не понимал, какого ответа он от меня ждет, потому что не помнил события прошедшего вечера. Я помнил лишь то, как оказался у своего дома и слушал, как прохожие разговаривают друг с другом за моей спиной.

— Тони? — Фил передал мне миску с чипсами и устроился на диване. Я отставил миску в сторону и лег рядом, глядя в потолок.

— Я ничего не помню. — прошептал я. — Я убил кого-то?

Но воспоминания сами прервали поток моих размышлений. Они ворвались в мое сознание подобно вихрю и вырвали собой все иные мысли. Я словно почувствовал, как капли крови стекают по моему лицу, попадают мне в глаза. Я был так близко, когда это произошло.

— Ты простишь меня? — раздался в моей голове голос Джиллиан.

— Тони? — Фил окликнул меня, и я оглянулся. Он лежал поперек дивана, положив голову мне под бок. — С тобой точно все в порядке?

— В порядке? — переспросил я. Я поглядел в потолок, различая мелкие черные точки на побелке. — Я не помню, что ответил ей. Но мне кажется, я все сделал правильно. Я должен был ее простить.

— Ее?

— Ее. — я никогда не называл Джиллиан по имени, никогда. Если нужно было уточнить, о ком идет речь, то я скорее сказал бы что-то вроде «та докторантка» или «та блондинка в сером пальто».

— Я не могу назвать ее?

— Нет! — отрезал я, ощущая, как кровь приливает к щекам. — Не надо, я не хочу слышать ее имени. — мое сердце так быстро застучало в груди, что мне показалось, Фил может отчетливо его слышать.

— Четыре года прошло с тех пор, как ты ее встретил.

— Это не имеет значения, Фил. — произнес я тихо. — Мне кажется, теперь это совершенно неважно.

Джиллиан приблизилась ко мне в коридоре. Я стоял неподвижно, делая вид, будто не замечаю ее. Я слушал музыку, и не ей было прерывать меня в эту минуту. Я сделал вид, будто листаю аудиозаписи, выбирая нужную, но нужная уже звучала у меня в ушах. Джиллиан подошла и что-то сказала мне с видом совершенно виноватым, но слов ее я не расслышал, и только смотрел, как блестят ее большие глаза. Она повторила попытку заговорить, а потом осторожно сняла наушники с моей головы и надела их сама. Я ждал, что же она скажет мне теперь. Мы не разговаривали уже полгода и ровно столько же я ее не видел. Разом она исчезла из моей жизни, и я не знал, что с ней и где она, а ей и вовсе было наплевать. Притвориться, будто такой неудачник как я ее заинтересует, а потом сбежать — как это благородно с ее стороны.

Я вынул провод из разъема, и ей пришлось вернуть мне наушники. Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я чувствовал себя так, словно знал ее когда-то, но мы расстались после громкой ссоры. На самом деле все было не так. На самом деле все наши диалоги ограничивались парой фраз, и в конце она всегда уходила, она никогда не дожидалась меня, она никогда не думала обо мне. И что ей нужно теперь, когда я почти забыл о тех днях, когда забыть ее не представлялось возможным. Теперь, когда я отказался от жизни и всего, что может сделать счастливым нормального человека.

— Ты не работаешь здесь уже больше года. — произнес я, чувствуя, как дрожит мой голос. Я взял себя в руки и сделал попытку уйти прочь, но она меня остановила.

— Тони! — Фил принес еще вина и подал мне бутылку. — Мне не нравится, как ты выглядишь. Словно что-то случилось.

— Я всегда так выгляжу. — ответил я. — Как дела с Райаном? — я редко задаю подобные вопросы, но то, что Фил предпочел мое общество своему партнеру показалось мне странным.