Бесплатный фрагмент - Эхо тишины

I. Плейлист для призраков

Воздух в «Western Echo Archives» был спёртым и безвкусным, как будто его тоже оцифровали и лишили всех летучих ароматов. Только лёгкий запах пластика, пыли и перегретого процессора. Тишину нарушал ровный гул серверных стоек, изредка прерываемый механическими щелчками мыши и приглушёнными разговорами архивариусов.

Джейкоб Миллер тыкал в клавиатуру. Щелчок. Тап. Щелчок. На мониторе, в специализированном софте для оцифровки, он расставлял метаданные. «Концертная запись. Группа: „Dust Fall“. Дата: предположительно ноябрь 2004. Качество: низкое.»

Прядь русых волос, давно требовавшая стрижки, спадала ему на лоб, и он раз за разом, с автоматическим жестом, сдувал ее назад. Движение было отточенным, частью ритуала.

Его пальцы сами знали последовательность. Извлечь кассету из картонной коробки, протереть этиловым спиртом головку лентопротяжного механизма, вставить, запустить. Звук из наушников — шипение, крики пары десятков подростков, затем перегруженные гитары, бой уставших барабанов. На секунду его пальцы замерли над клавиатурой. Где-то на заднем плане гитарист неумело, но с дикой энергией пытался сыграть слайд — получалось душераздирающе коряво и оттого по-настоящему. Уголок губ Джейкоба дрогнул в подобии улыбки. Именно за эти секунды, спрятанные между шипением и криками, он когда-то и полюбил эту работу. Ещё один голос из эпохи до «Пика».

Он создавал новый плейлист. Курсор мигал в поле «Название». Он вбил: «Забытые Бунтари 2004». Иронично. Все они были забыты. Все они были бунтарями. Теперь это был просто тег, алгоритмическая категория для поиска.

— Щёлк — тап — щёлк. Перемотка вперёд. Пометка артефактов звука.

Зазвонил его личный комм — винтажный, в стиле «раскладушка», ценился за тактильность. На экране — имя: Лекс.

— Джейкоб. — Голос Лекса резал тишину, звонкий и уверенный. На фоне — приглушённый гул басов и чьи-то смешки.

Джейкоб отодвинул наушник на одно ухо, не отрывая взгляда от волнограммы на мониторе.

— Я тут.

— Бро, держись крепче! — Лекс почти выкрикнул это. — «Рэд Булл». Энергетики. Мы им нужны. Контракт подписан!

— «Рэд Булл»? Серьёзно? — в голосе Джейкоба на долю секунды прорвался неподдельный, старый энтузиазм. Таким тоном он говорил пять лет назад, когда они с Лексом слушали демо друг друга в гараже. Но тут же, будто наткнувшись на внутреннюю стену, его голос снова стал плоским и безжизненным. — Ага, круто.

Он ткнул в паузу. На мониторе застыл вокалист «Dust Fall», вечно закатывающий глаза в никуда. — И что, будете гимн кофеину и таурину играть?

Лекс фыркнул.

— Канеш нет. Блинк-182. Три проверенных хита. «All The Small Things» и всё такое. Деньги — очень даже.

— Понятно, — Джейкоб провёл рукой по глазам. — Звучит как работа.

— Работа — это твой архив, братан. А это — праздник, — парировал Лекс. Слышно было, как он ухмыляется. Сразу представилась его довольная физиономия. — Ладно, чё по твоим делам? Ты там всё в своих кассетах копаешься или на гитаре хоть что-то новое наиграл?

Вопрос был простой, дружеский. Обычный вопрос друга другу. От этого он впился в Джейкоба острее, чем любая издёвка.

— Пока нет, — выдавил Джейкоб, чувствуя, как напрягается его спина. — В процессе.

— Ну, бывает, — легко ответил Лекс, уже явно думая о своём. В трубке послышался чей-то оклик: «Лекс, ты с нами или нет?».

— Бегу! Всё, обнял.

Щелк. Связь прервалась. Джейкоб не сразу вернул наушник на место.

На другой стороне города Лекс медленно захлопнул свой комм. Гулкий бас, доносившийся из-за двери студии, вдруг стих, оставив после себя давящую тишину. Он остался один в полумраке репетиционной базы, пахнущей старым пивом и пылью. На столе лежал контракт — яркая, глянцевая папка, казавшаяся чужеродной в этом царстве потертых усилителей и оборванных проводов. Он провёл рукой по грифу своей бас-гитары, с которой когда-то они с Джейкобом играли первые, кривые, но полные надежды риффы. Вспомнил, как Джейкоб смеялся, говоря, что они «взлетят» выше всей коммерции и брендов. Теперь он играл на их контракте. Лекс потушил свет и вышел, оставив за спиной не гул триумфа, а тяжёлое, одинокое эхо.

Джейкоб сидел, глядя в пустоту, и слышал, как в такт ушедшему гулу баса стучит его собственное сердце. Он провел ладонями по лицу, с силой растягивая кожу, чувствуя, как под пальцами шершавятся щеки, которые третий день не знали бритвы. В глазах стояла знакомая тяжесть — не от усталости, а от постоянного всматривания в мерцающие экраны.

18:00. С работы Джейкоб собрался на автопилоте. Лифт, вестибюль, турникет. Воздух на улице был спёртым и тёплым, пахло асфальтом и выхлопами. Он спустился в подземку, где его ждал тот же вагон, что и всегда — старый, видавший виды состав. Жёлтый пластик сидений был исцарапан, стальные стенки покрыты слоем свежих и потёртых граффити. Вагон тронулся, заскрипел на вираже, и взгляд Джейкоба упал на рекламный постер, занимавший всю стену.

«NU-REVIVAL TOUR»

На плакате — стилизованные под гранж-арт портреты трёх седовласых, но подтянутых музыкантов. Это были участники легендарной группы «Poison The Well». Рекламный слоган гласил: «Испытайте 1999. Снова. Идеальная ностальгия по несовершенному прошлому».

Джейкоб фыркнул. «Идеальная ностальгия». Кажется, это новый маркетинговый термин. Он означал, что всё — от слегка расстроенной гитары до залихватского крика вокалиста — будет тщательно отрепетировано, оцифровано и воспроизведено с математической точностью.

Он закрыл глаза, пытаясь поймать в памяти звук того самого, убогого демо, но его вытеснял навязчивый бит из динамиков вагона — очередной ностальгический микс, сведённый для фона.

Когда он открыл дверь в свою квартиру, его встретила знакомая тишина. Его комната-мавзолей. Постеры смотрели на него со стен: Стайнд, Дефтоунз, Линкин Парк. Застывшие, окаменевшие лики пантеона. На полках — аккуратные ряды кассет, винил, несколько гитар. Не самая дорогая аппаратура, но хорошая. Достаточная, чтобы делать студийный саунд. Чистый, отполированный саунд.

Он включил усилитель. Тёплый свет ламп, привычный гул. Взял в руки гитару. Вес инструмента был солидным. Он наиграл пару аккордов. Аккорды всего ню-метала, всего пост-гранжа, всей гитарной музыки начала века. Комбинации, которые были математически исчерпаны.

Он попытался сыграть что-то своё. Пальцы сами легли в заученную позицию. Получился рифф, очень похожий на ранних Крид. Точнее, на тысячу групп, которые копировали Крид. Этот рифф был почти неотличим от того, что он играл пять лет назад в их с Лексом группе «Shattering Kids». Тогда им казалось, что эти три аккорда — ключ ко Вселенной. Пока Лекс не нашёл другой ключ, попроще и позолоченнее, а остальные не разбежались, оставив Джейкоба наедине с этими вечными тремя аккордами.

Он провел пальцами по грифу, и взгляд упал на его собственные руки, лежавшие на струнах. Длинные, гибкие пальцы гитариста, но кожа на подушечках была мягкой — мозоли, наработанные в годы репетиций с «Shattered Kids», давно сошли, не оставив и следа.

Он добавил дисторшн, настроил барабанную машину на тяжёлый, но чёткий бит. Записал минусовку.

Потом сел за микрофон. Нужен был текст. О чём? О тоске. О пустоте. О поиске. Он начал петь. Голос ложился ровно, попадал в ноты, имитировал ту самую, чуть хрипловатую, уставшую манеру вокала начала нулевых.

Он слушал готовый трек. Всё было идаельно. И абсолютно бездушно. Пластиковый фрукт, который выглядит съедобным, но в котором нет ни вкуса, ни сока. В этой идеальности не было ни капли того, что он слышал в старых, кривых демо.

Лицо его исказилось от отвращения. Он ткнул в тачпад, выделил только что записанный файл. Курсор навёлся на значок корзины.

Щелчок.

В тишине комнаты прозвучал короткий, электронный звук удаления. Файл исчез. Джейкоб откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Снаружи доносился лишь гул машин. Эхо мира, который перестал петь новые песни.

II. Эхо в картонной коробке

На следующий день начальник Джейкоба, Майкл, человек с лицом, выражавшим хроническую усталость от вечного систематизирования прошлого, подкатил к его столу тележку с картонной коробкой. Упаковка была старая, углы замяты, по бокам проступали жирные пятна.

— Миллер, — голос Майкла был ровным, как голосовое сопровождение в музее. — Разбери. Конфискат с мелких лейблов, девяностые-нулевые. Нужно провести инвентаризацию перед отправкой в архив.

Джейкоб кивнул. Майкл удалился, его ботинки отстукивали ритмичный, безжизненный такт по полированному полу.

Коробка пахла. Не просто пылью, а специфическим коктейлем из старой бумаги, плесени и слегка прогорклого запаха чужой жизни. Джейкоб надрезал скотч канцелярским ножом. Ш-р-р-пак. Откинул створки.

Внутри лежала история, которую никто не хотел покупать. Пачки флаеров с размытыми чёрно-белыми фотографиями групп с мрачными названиями вроде «Apathy Syndrome» или «One Last Breath». Потертые футболки с принтами, которые уже осыпались. И кассеты. Десятки кассет. Больше всего было хроматированных кассет типа IV, дорогих, студийных. Они лежали аккуратными стопками, как солдаты, готовые к бою, который так и не начался.

Джейкоб начал механически их перебирать, сверяя с описью на своем планшете. Его пальцы скользили по гладкому, холодному пластику. Большинство кассет были подписаны аккуратным машинописным шрифтом. «Apathy Syndrome — Final Mix», «One Last Breath — Master». Всё правильно, всё стерильно.

И тут его пальцы наткнулись на что-то другое.

В самом низу, под стопкой машинописных шедевров, лежала одна-единственная простая ферритовая кассета в пластиковом корпусе. Сквозь дымчатый пластик был виден коричневый ролик ленты. На наклейке, вырванной из тетради в клетку, было что-то нацарапано шариковой ручкой. Почерк был неровным, торопливым, почти агрессивным.

Static Discharge — Demo ’08

Джейкоб замер. «Static Discharge». Разряд статического электричества. Мимолётный искровой разряд, который не оставляет ничего, кроме лёгкого щемящего ощущения. И лейбл — «Echoes of Silence». Эхо тишины. Ирония была настолько плотной, что её можно было потрогать.

Он вытащил кассету. Она была легче других, дешёвая. Пластик корпуса слегка пружинил в пальцах.

Обеденный перерыв. Коллеги разошлись по кафе и столовым. Джейкоб остался в архиве, в ореоле тишины, нарушаемой лишь гудением серверов. Он достал из ящика стола свой личный кассетный плеер — новую модель «Sony Walkman», сделанную по лицензии в духе старых образцов. Их снова начали выпускать лет десять назад, когда «аналоговый фетишизм» перестал быть субкультурой и превратился в общую ностальгическую норму.

Но для Джейкоба это была не просто вещь. Не дань моде. Плеер был тяжеловат, приятно оттягивал руку. Пластик корпуса был матовым, не скользил в пальцах.

Он вставил кассету «Static Discharge». Удовлетворяющий кляк, когда кассета входит в привод, и точный, металлический щёлк крышки.

Он надел наушники. Большие, закрытые, чтобы ничего, кроме звука, не существовало. Палец лёг на клавишу воспроизведения. Он сделал вдох.

Щёлк.

Сначала — тишина. Не аналоговая тишина с лёгким шипением, а плотная, глухая. Потом — резкий, оглушительный КР-Р-РАКК! Неподготовленный удар по гитарным струнам, который перешёл в хаос. Расстроенная бас-гитара гудела, как разъярённый шершень. Барабаны — не игра, а просто удары, записанные на один дешёвый микрофон где-то в центре комнаты. И потом — голос.

Не пение. Не вокал. Это был сдавленный крик. Парень, который не попадал в ноты, чей голос срывался на хрип и фальцет. Он не пел о боли. Он просто орал её. Без фильтра, без аранжировки, без намёка на то, что это может кому-то понравиться.

Это было ужасно. Это было невыносимо.

Это было самое настоящее, что Джейкоб слышал за последние годы.

Он сидел, не двигаясь, вжавшись в стул, пока три песни с этой кассеты прожигали ему мозг. Это не было похоже на отполированный саунд Staind, который он боготворил. Это было похоже на крик из соседней комнаты. Из подвала. Из 2008 года, который навсегда застрял в этом дешёвом пластиковом корпусе.

Когда треки закончились, сменившись уже привычным тихим шипением ленты, Джейкоб медленно вынул кассету. Пластик был тёплым от работы механизма.

III. Феномен в статике

Джейкоб перемотал кассету назад. Механизм плеера с противным дребезжанием тянул ленту. Зззз-ззз-ззз. Он снова нажал «play».

Первый удар всегда был как пощечина. КР-Р-РАКК! Не аккорд, а взрыв в гараже. Это была первая песня. На конверте корпуса кассеты кто-то тем же агрессивным почерком вывел: «Broken Circuit».

«…провода под напряжением… сквозь меня… сломанный я…»

Джейкоб морщился. Это было уродливо. Примитивно. Почти стыдно было это слушать, как подглядывать за чьим-то позором.

Но где-то к середине песни что-то щёлкнуло. Он перестал слышать ноты и начал слышать намерение. Слышать, как этот парень вжимался в микрофон, стискивал кулаки, закрывал глаза и выдыхал эту боль наружу. Барабаны не держали ритм, они просто били — по пластику, по мозгу, по этому самому 2008-му году. Это был не грув. Это было избиение.

Песня оборвалась так же внезапно, как и началась — на полуслове, с резким скрежетом гитарной струны. Тишина на пару секунд, и затем, без перерыва, началась вторая — «Static».

Здесь не было даже подобия структуры. Монотонный, зацикленный басовый рисунок, поверх которого гитара выписывала что-то среднее между психоделическим брейкдауном и помехами в эфире. А вокал… вокал был уже не криком, а бормотанием сумасшедшего. Шепотом впритык к микрофону, слюнявым и злым.

«…белый шум в моей голове… голоса, которые я знаю… но они не мои…»

И тут Джейкоб почувствовал это. Не мыслью, а кожей. Мурашки пробежали по спине. Его пальцы непроизвольно сжались. Это было не просто «сыро». Это было настоящее. Настолько настоящее, что это физически било по нервам. Весь его архив, все эти отполированные, сведенные и пересведенные треки были продуктом. Они были сделаны, чтобы нравиться, чтобы продаваться, чтобы соответствовать. А это… это было не сделано. Это случилось. Как несчастный случай. Как вспышка гнева.