Бесплатный фрагмент - Эхо дальних странствий

От автора вместо предисловия

Морская тема безгранична, как весь Мировой океан, и попытки покончить с ней заранее обречены на неудачу, особенно если ты связан десятилетиями совместного сосуществования. Именно сосуществования, ибо, как правило, широко распространённые романтические штампы о любви к морю — это всего лишь придуманное людьми искусства, наблюдавшими за морем со знаменитых пляжей или из кают пассажирских круизных лайнеров. Но тема очень перспективна и многообразна, и обойти её никак не получится, отсюда столько загадочности и мужественности. Поверьте, в этих бесконечных романтичных, душещипательных песнях или книгах нет ни капли правды, они являются всего лишь ширмой, за которой скрываются серые будни. Море — прежде всего тяжёлый труд, и оно совершенно безразлично к твоим заботам и переживаниям. С ним всегда нужно обращаться на «вы», то есть знать его повадки и поведение в различных уголках Мирового океана, «запанибратства» оно не прощает. Только тогда можно говорить о мирном сосуществовании «систем с различным социально-общественным строем», утрируя многолетние земные заклинания классиков позднего марксизма-ленинизма. Более того, повторяемые десятилетиями признания о морской душе стали своего рода «скрепой», не поддающейся малейшим сомнениям. Она превратилась в почти сакральный догмат, утверждения которого не подлежат обсуждениям, а о достоверности никто не задумывается. Отдельной темой являются разговоры о ностальгии, многократно преувеличенной, скрытой пеленой туманной неизвестности, а само красивое слово стало сильнейшим магнитом, притягивающим к себе все слои населения, независимо от возраста. Оно вобрало в себя часть общечеловеческой культуры и понимается неотделимо от неё. Честно говоря, не приходилось встречаться со вчерашними мореходами, любящими порассуждать на эту тему. Говорить о ней в их кругу не принято по всеобщему молчаливому убеждению: ты же не ребёнок-мечтатель, а если и был подвержен ностальгии, то по своему родному очагу. Море же являлось лишь твоим рабочим местом, где зарабатывал средства для обеспечения жизни своей семьи. Проза жизни гораздо менее привлекательна нарисованной авторами приключенческого жанра и фантастами. Мечтателей поскорее вернуться на своё рабочее место с каждым годом по мере взросления становилось всё меньше и меньше, ибо прояснялось: настоящая жизнь проходит на берегу среди людей, а не в полном опасностей море. Разве что иногда во сне, как в ретроспективе, увидишь произвольно выхваченные эпизоды из морского прошлого, когда в самый жуткий момент просыпаешься с колотящимся сердцем и помутневшей головой, радуясь, что это всего лишь сон. Люди в подавляющей массе консервативны, «летунов» среди них относительно немного, и они быстро привыкают к условиям своей жизни, не задумываясь, что изначальное приобретение профессии спустя годы в корне меняет понимание и осознание сделанного выбора. Казалось бы, что может заставить шахтёра ежедневно спускаться в забой на глубину в десятки, а то и сотни метров и в полной темноте мрачной преисподней долбить уголь, гробя своё здоровье и подвергаясь постоянному риску быть погребённым заживо случившимся обвалом или взрывом прорвавшегося метана. Или тех же рыбаков, уходящих на своих малых судёнышках в студёные штормовые моря, вымётывать и выбирать сети, в любую минуту рискуя быть смытыми за борт очередным ледяным валом, прокатывающимся через палубу. Конечно, это работа и совсем не плохие деньги, но по правде говоря, если уменьшить финансовую составляющую даже в половину, количество работающих сократится ненамного. Они будут по-прежнему спускаться в шахты и искать косяки минтая и других промысловых рыб, а если им предложат занятие на берегу с гораздо лучшими условиями, то большинство никогда на это не согласится.

За десятки тысяч лет своего выживания среди природы с её необъяснимыми катаклизмами враждебного окружающего мира у людей выработался ген привыкания к условиям жизни. В противном случае человек не имел шансов выжить в жестоком и опасном мире, не имея какого-либо преимущества перед более сильными и кровожадными видами хищных животных. Он-то во многом определяет поведение человека. За прошедшие десятки лет многое изменилось и средства массовой информации завладели умами сотен миллионов людей. Был бы только заказ, а потом придворные летописцы изобразят всё как надо и в лучшем виде: «Чего ещё желаете?» Для творческих людей сыграть на чувствах многомиллионной паствы — дело привычное и даже необходимое, от успешности которого зависят их узнаваемость и процветание. Таким образом и волки сыты, и овцы целы. Правда, овцы изрядно общипанные, но им не привыкать, а волки по своей хищной сути никогда сытыми не будут. Одно дело — привычная поговорка, а второе — реальное состояние, когда все усилия направлены на выживание, не оставляя времени на глубокие раздумья о смысле жизни. Да и не стоят того эти копания, себе же хуже будет. С другой стороны, ждать, когда придёт «мессия» и наступит «Царство Божие», дело неблагодарное — может, пройдёт ещё тысяча лет, а может, и сотня, что никак не устраивает ныне живущих, поэтому как быть и что делать, каждый должен решать сам. У сказок про белого бычка всего лишь один недостаток — они никогда не сбываются, потому так и называются. Как сказал французский поэт Пьер-Жан Беранже сотни две лет тому назад: «Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!» Про безумца он сильно сказал, а вот с золотыми снами как-то до сих пор не получается — не сбываются, хотя на нашем веку безумцев видели немало, то ли ещё будет! Как часто приходится слышать: «Поживём — увидим!», хотя само по себе банальное, ничего не значащее выражение, если его перевести на доступный русский язык, звучит несколько по-иному: «Моя хата с краю — ничего не знаю!» Не что иное, как стремление спрятаться и затеряться среди миллионов таких же аморфных и индифферентных соотечественников, терпеливо ожидающих «манны небесной». И это при том, что долгое время в гимне страны, «Интернационале», на протяжении 22 лет его существования в этом качестве с 1922 по 1944 год, наличествовала фраза: «Никто не даст нам избавления — ни бог, ни царь, и ни герой, — добьёмся мы освобождения своею собственной рукой!» Добились, от одной зависимости шарахнулись в ещё большую, иную, совсем не предсказуемую! Кстати, бытующее мнение о всеобщем крепостном праве в Российской империи до 1861 года во многом не верно. Крепостных крестьян было всего порядка 30% от их общего количества в стране. Лишь в год высадки союзных войск на побережье Нормандии гимн заменили на современный — уж слишком вызывающе звучали его слова, когда помощь союзников была крайне необходима. Особенно дерзкой была строфа: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем!» После этого «Интернационал» остался главной песней коммунистической партии, которая через несколько десятков лет приказала долго жить, оставшись лишь в истории как напоминание о неудавшемся эксперименте.

Ради справедливости стоит отметить: пришедший на смену гимн тоже оказался «калифом на час», вначале пришлось убирать из текста имена вождей номер один и два, Ленина и Сталина, а потом и вовсе менять содержание, сохранив мелодию. Таким образом, гимн страны на протяжении всего лишь сотни лет, ничтожно малый по историческим масштабам отрезок времени, сменили или изменили пять раз, что в принципе одно и то же, — совсем уж ни в какие ворота не лезет. Говорит лишь о метаниях государства из стороны в сторону. Как бы его ни пришлось менять в шестой раз: слишком уж настораживают слова: «Братских народов союз вековой!». С братским союзом что-то не очень-то получается. Жаль лишь, штатного специалиста по гимнам Михалкова-старшего уже нет, может, его сын поможет, заменит отца в очередной правке текста? У него многое на этом поприще получается.

Остаётся только процитировать основателя советского государства Ленина: «Верной дорогой идёте, товарищи!» — из краеугольного труда вождя «Государство и революция». Людям свойственно мечтать о лучшей участи, что помогает преодолевать все жизненные напасти: «Пока живу — надеюсь!»

Что касается настоящей книги, то причастным к морскому флоту или же интересующимся самим решать, читать иль не читать! Чисто добровольное волеизлияние! Конспектировать не обязательно, как брежневское наследие: «Целина», «Возрождение» и «Малая земля», это всего лишь шутка на посошок. Таковы вышеупомянутые, несколько затянувшиеся размышления, ставшие основой для этой книги.

Автор благодарит всех принявших участие в создании этой книги: капитанов дальнего плавания Александра Евзютина, Анатолия Байдикова, Вячеслава Корчуна, Владимира Рогулина, Алексея Васильева, Александра Найдёнова, Игоря Полумордвинова и Александра Невежкина, а также Владимира Женихайлова-младшего, брата недавно ушедшего Вячеслава Женихайлова. Здоровья и долгих лет активной жизни им!

С пожеланиями на лучшее,

В. Хардиков

Из воспоминаний капитана дальнего плавания Вячеслава Владимировича Корчуна

А он и в самом деле вёз патроны

Развитие советских северов получило громадный импульс в 30-е годы прошлого столетия, когда в районах вечной мерзлоты были найдены огромные запасы золота, серебра, вольфрама, олова и многих других просто металлов и их редкоземельных родственников. А позднее и вовсе урановая руда, из которой, по слухам, была сделана первая советская атомная бомба. В те времена резко вырос поток заключённых, как криминальных, так и политических, и вскоре им нашли давно искомое применение, то есть страна получила бесплатную рабочую силу, которую использовала с максимальной жестокостью, не обращая внимания на неслыханную смертность заключённых, ибо их потенциал был поистине безграничен. Они-то и явились самыми неприхотливыми открывателями и тружениками многочисленных шахт и рудников. Вечную мерзлоту, да ещё с каменным грунтом, не брало никакое кайло, и единственным эффективным средством борьбы с ней являлась мощная взрывчатка. Вот и пошли караваны судов с очень опасным грузом в Магаданский порт, тогда ещё бухту Нагаева. В качестве шифровки в телефонных переговорах взрывчатку называли щебёнкой, наверное, глупее придумать ничего не могли, это покруче секрета Полишинеля, какой же болван не задумается, зачем на Чукотке щебёнка, когда она сама наполовину состоит из базальтов, самых распространенных горных пород, словно специально предназначенных для изготовления щебёнки. Но на этот нонсенс никто внимания не обращал, и слово настольно привилось, что стало нарицательным, повторяемым безо всякого умысла или подтекста.

Во время войны военное положение было естественным, мобилизующим народ, не позволяющим расслабляться, да и контролировалось оно будь здоров, не дай бог совершить какую-либо промашку, и ты уже в местах не столь отдалённых, навсегда останешься с местными горемыками и долго не заживёшься. Хотя с наших северов дальше уже некуда ссылать, а морозами за 50 тоже не удивишь. С окончанием войны с чисто моральной точки зрения люди почувствовали какую-то внутреннюю разрядку, когда не нужно было выматывать последние силы во имя победы. Да и строгости понемногу мягчели, что позволяло до определённого уровня расслабляться даже работникам опасных производств. Человеку свойственно привыкать даже к постоянным опасностям, тем самым нарушая необходимые правила собственной безопасности, даже если от них зависит собственная жизнь и окружающих тебя людей. Невольно вспоминаются, казалось бы, и вовсе несусветные случаи, имевшие место во время выгрузки бочек с бензином на необорудованные берега Чукотки. Самодеятельные грузчики широкого профиля из состава экипажа, истощённые постоянным физическим и психологическим напряжением, сидели на бочках с бензином на барже, идущей к берегу, и спокойно курили, не задумываясь о возможных последствиях. До такого безразличного, апатичного состояния доводит людей тяжелая беспросветная работа, снижая до минимума чувство опасности или вовсе исключая один из самых важных врожденных рефлексов организма — самосохранение.

Произошедшее смягчение требовательности после окончания войны вскоре дало свои результаты, откликнувшись чудовищными бедствиями с гибелью множества ни в чём не повинных людей. В конце июня 1946 года в Находке, тогда ещё не имевшей статуса города, у причала на мысе Астафьева, грузился различными грузами пароход «Дальстрой» — флагман Дальстроевского ГУЛАГА. Погрузку осуществляли заключённые находящегося неподалеку пересыльного пункта, откуда зеков отправляли в Магадан — столицу Колымского края. Немалую часть грузов составляла взрывчатка: аммонал, аммиачная селитра и порошкообразный алюминий, которые вместе представляют гремучую смесь. Начальство всячески подгоняло, и груз валили кулём, не соблюдая никаких условий укладки. На требования судового персонала никто не реагировал, попробуй скажи что-либо против — тут же обвинят в бойкотировании грузовых операций или ещё чего пожёстче, можешь оказаться уже в совершенно другой компании направляющихся на Колыму в глубоком трюме своего же парохода. По неизвестной причине в первом трюме начался быстро распространявшийся пожар, перекинувшийся на второй, и бороться с ним было бесполезным делом, подвергая смертельной опасности всю аварийную партию. Экипаж покинул судно, и сразу раздался небывалый по мощности взрыв, в результате которого погибло более сотни человек и намного больше получили ранения. В радиусе километра всё напоминало выжженную пустыню, словно после ядерной бомбардировки: уничтожены здания, склады, лагерь заключённых. Пятитонный якорь парохода нашли в расстоянии более километра от очага взрыва, а два 15-тонных котла в полукилометре.

После этого случая лично Сталин дал указание отправлять заключённых на Колыму через Ванинский порт.

Но на этом катастрофы не кончились: в декабре 1947 года на рейде Нагаевской бухты Магадана выгружался наполненный под завязку взрывчатыми веществами пароход «Генерал Ватутин», когда на нём произошёл сильнейший взрыв, на который сдетонировала взрывчатка на пароходе «Выборг», стоявшем у причала, отчего тот сразу затонул. Последствия были ужасающими, и как бы власти ни хотели их скрыть, но это не иголка в стогу сена. После этих катастроф были приняты беспрецедентные меры безопасности, более строгие, чем в условиях военного положения, и слава богу, продолжения не последовало. Как-никак, помимо громадных материальных потерь, от этого зависело освоение и развитие жизненно важных районов страны с содержанием заполярных кладовых. Поток заключённых не ослабевал, и их тоже нужно было «трудоустраивать», ибо конвейер и так работал на пределе своих возможностей (как посадочный, так и транспортный).

Летом 1992 года теплоход «Николай Долинский», судно типа река — море, построенный на навашинской верфи недалеко от Горького (ныне Нижнего Новгорода), вернувшего себе историческое название, погрузился взрывчаткой у причала Мучке в Советской гавани, рядом с портом Ванино, на горнорудные предприятия южной Чукотки, которая хотя и южная, но соперничать с северным Причерноморьем никак не может. Пароход удовлетворял всем требованиям, предъявляемым к перевозкам взрывчатых веществ. На борту аммонал, грамонал, охотничьи патроны и сопутствующие грузы для шахтёрских и рудничных предприятий. Судно не имело ледового класса, и вход в Арктику для него был закрыт, но во время летней навигации его использовали для рейсов на южную Чукотку для перевозок упомянутой «щебёнки», потребность в которой не уменьшалась год от года. Да и пароход был оборудован для перевозки взрывчатых веществ, а таких в пароходстве было раз-два и обчёлся. Первым портом выгрузки назначили столичный чукотский порт и город Анадырь. Патроны погрузили в контейнеры чисто советского изобретения для перевозки небольших партий грузов под известным всем псевдонимом «коричневая чума» из-за их неприглядной окраски того же оттенка.

Незадолго до этого судно работало на линии «порты Приморья — Япония» и являлось одним из избранных «домашних» на пике востребованности подержанных автомобилей японского автопрома. В порт-пункте Пластун на севере Приморья происходила погрузка круглого леса, или, как иногда ёрничали, «деревянных дров», а обратно грузили «железные дрова», означающие подержанные авто. Образно говоря, судно стало настоящим «дровавозом», хотя по классификации кадровиков было настоящим «золотым». Пароход с небольшой осадкой был самой настоящей находкой для небольших порт-пунктов с их малыми глубинами на рейде и у ветхих причалов, в основном ориентировался на погрузку в северных портах Приморского края, где Пластун являлся едва ли не главным. Общение с немногочисленным населением приобрело устойчивый характер, и члены экипажа сплавляли через местных жителей бэушные изделия японской промышленности, чтобы как-то улучшить материальное положение своих семей — инфляция не предоставляла возможности для сносного существования, а рубль с каждым днём худел и превращался в фантики. Один из мотористов продал бэушный японский мопед местным обитателям, в чём не было ничего необычного, этим занимался не только он, торговля бывшими в употреблениями изделиями Страны восходящего солнца процветала на фоне пустых прилавков Страны Советов. Обычная торговая операция, на которой можно поставить точку, но не тут-то было: на следующий приход на борт заявились двое покупателей с претензией на нечестную сделку, кто бы об этом говорил, ибо транспортное средство, по их словам, оказалось неисправным, хотя при продаже было опробовано и нареканий не вызывало. У причала обоих правокачетелей ожидал третий в отечественных «жигулях» с работающим двигателем, что выглядело подозрительным. «Пострадавшие» требовали вернуть им уплаченную сумму: обычный трюк вымогателей, т. е. откровенного рэкета, когда нужно каким-то приёмом подцепить на крючок кого-нибудь из экипажа, не особенно храброго и уверенного в себе, — тогда можно уже постоянно разводить его под предлогами нанесённого морального и прочих надуманных ущербов. А сумма отступных, дабы сойти с крючка и разойтись с вымогателями, постоянно растёт и становится неподъёмной, и увязший в паутине, сплетённой вымогателями, становится дойной коровой, работающей на преступников. Тогда попавшему в западню остаётся только списываться с «золотого» парохода и затеряться в кадровых коридорах, но это не дает 100-процентной гарантии о том, что от него отстанут. Правда, с японскими рейсами ему предстоит проститься навсегда, а для того времени это покруче любого ограбления.

В итоге долгого спора и торговли, как на арабском базаре, моторист достал портмоне, чтобы расплатиться с продолжающими «наезжать» деятелями, которые, увидев пачку долларов в бумажнике, приготовленных для покупки автомобиля, потеряли всякую осторожность и приступили к агрессивным действиям по экспроприации всех имеющихся накоплений моториста. Соблазн был велик, как и непреднамеренная провокация со стороны моториста. Тут уже он забыл о своём природном спокойствии и нежелании вступать в открытое противостояние с «джентльменами удачи» и начал активно противодействовать наглому грабежу, да ещё на судне в собственной каюте. Страх лишиться своих кровных придал ему мужества, и он отстаивал собственный суверенитет на пределе физических возможностей, уже не опасаясь за последствия и возможность быть избитым. На его счастье, в соседней каюте спокойно отдыхали соплаватели после трудов праведных отнюдь не за чашкой чая и, заслышав звуки борьбы, поспешили на помощь, уже подогретые к активной деятельности. Их вмешательство оказалось своевременным и эффективным, не хуже, чем у опытных оперативников. Грабителей быстро повязали, не забыв и приложиться в назидание, чем быстро сбили всю наигранную местечковую спесь. Вызвали милицию, а до её приезда поместили спелёнатых неудачливых мазуриков в столовую команды под присмотром. Третий подельник, находившийся в машине, успел сбежать. По всей видимости, нападавшие только осваивали своё ремесло, и алчность, охватившая их при виде зелёных долларов, помутила разум, чувство опасности и самосохранения уступило место обыкновенной жадности, сгубившей не одного «фраера». Понаслышавшись о «подвигах» братьев по классу, они сразу же взяли в карьер, нисколько не анализируя ситуацию. Всё-таки маленький Пластун далеко не Находка и тем более Владивосток, где можно затеряться и обрубить концы, а в их посёлке всё на виду, и если дойдёт до «горячего», то ловить им нечего, разве убежать в тайгу, но там свои хозяева и авторитеты в меховых шубах. На этом история с бандитами вроде бы и закончилась, но, как оказалось позднее, имела совсем нелицеприятное продолжение, которое в определённых условиях могло привести к печальным результатам. Но обо всём по порядку.

В уже знакомом нам летнем Анадыре, все причалы которого расположены вдоль берега одноимённой реки, выгружали часть всего чукотского груза и, пользуясь стоянкой судна, когда совсем не качает, дневальная затеяла стирку давно потерявшего изначальные яркие оттенки чехла дивана и неожиданно в складках грубой ткани обнаружила стеклянную банку из-под кофе. Банка была не простая: из крышки торчали два тонких проводка. Тут же находился боцман, которому она передала свою находку, попросив выкинуть за борт, где быстрое течение реки сразу бы унесло стекляшку в Анадырский лиман, навстречу Берингову морю. «Дракон» послушно понёс ненужную тару к мусорному ящику в кормовой части судна. Как обычно, по утрам в хорошую погоду на корме прогуливался судовой люд, свободный от вахт и работ, нечасто приходится ощущать под ногами твёрдую почву, когда не нужно исполнять незамысловатые пируэты, дабы не потерять равновесие и не растянуться на стальной палубе, потирая ушибленные части тела. На этот раз таких оказалось двое: старший механик и радист. Стармех, увидев у боцмана обычную кофейную банку почему-то с торчащими проводками, чисто интуитивно заинтересовался находкой и забрал её у боцмана. Вполне вероятно, он унаследовал качества исследователя и экспериментатора ещё с раннего детства, они-то и проявились в совсем не подходящий момент, который и стал спусковым крючком к дальнейшим событиям. Осторожно, как заправский сапёр, открутил крышку, а саму банку отставил в сторону и спросил, есть ли у кого зажигалка. Далеко ходить не пришлось, она оказалась у стоящего рядом радиста — заядлого курильщика. «Дед» взял зажигалку и поднёс вылетевшее пламя к одному проводку, который оказался фитилём и сразу занялся, дальше продолжал тлеть самостоятельно, без пламени, оставляя едва заметную дымку и быстро продвигаясь по длине к крышке банки, к которой тянулись проводки. Видимо, только тогда до старшего механика дошло: фитиль — не что иное, как настоящий бикфордов шнур, который запросто к пустой банке не подсоединят, ведь он горит, вернее тлеет, без доступа воздуха и даже в воде, да и не продается в магазинах. Не на шутку озаботившись, стармех начал тушить его о швартовный кнехт, судорожно напрягая усилия, но фитиль не поддавался, и тлеющий светлячок продолжал всё ближе продвигаться к краю крышки. Единственно верным решением в таком случае являлось отрезание тлеющего кусочка, но впопыхах было не до этого, да и поздно. Прогремел взрыв, и стармех лишился трех пальцев на руке, в какой-то степени ему ещё и повезло — самодельная мина оказалась не такой уж мощной, иначе не сносить бы ему головы. Чисто интуитивно отставленная в сторону грязная банка содержала внутри ещё какую-то смесь, вероятно, порох, не сдетонировала и спасла «деду» жизнь. Взрывчатка находилась лишь в отвёрнутой крышке. Порох очень лёгок, и создавалось впечатление, что банка совершенно пуста. В нашем случае единственным правильным решением была просьба дневальной выбросить банку за борт, и если бы боцман это сделал, то у «деда» пальцы были целы, да и множество людей не занималось бы столь оглушительной суетой, как говорят в таких случаях, «концы в воду», и вся недолга. Но любопытство старшего механика сделало его инвалидом и вызвало немалый ажиотаж в поисках террористов. Недаром бытует английская поговорка: Curiosity killed a cat… — любопытство погубило кошку. Вне всяких сомнений, произошедший инцидент прежде всего рассматривался не как обычное хулиганство потерявших голову вымогателей, а как террористический акт, ставивший целью взорвать всё судно с экипажем и вызвать немалое потрясение в обществе в обстановке вседозволенности, творящейся в стране. Хотя это слишком сложно для провинциальных рэкетиров, вероятнее всего хотевших показать свою беспредельную значимость — «какие мы страшные», не что иное, как запугивание. Но на фоне случившегося прежде всего страшно то, что отъявленные и отвязанные, не отягощенные интеллектом мерзавцы, опьянённые своей вседозволенностью, могли творить всё что угодно, не представляя последствий. Не иначе чем обезьяны с гранатами.

По правилам порта при обработке судов с опасными грузами погрузочно-разгрузочные операции должны осуществляться на рейде, но так уж случилось — личные связи зачастую значат намного больше, чем строжайшие постановления, запреты и указания, к которым быстро привыкают. Если же не происходит ничего угрожающего, касающегося их неисполнения, то частенько и вовсе забывают об их существовании, всякий раз действуя по прихоти дежурного диспетчера. Ну, а если он встал не с той ноги, то усилия могут оказаться бесполезными — последует ссылка на обязательное выполнение постановления по порту. По сути дела, «куда хочу — туда и ворочу». А тут ещё свою роль сыграло знакомство «чифа», старшего помощника, с главным диспетчером порта, и без лишних вопросов судно оказалось у причала, к чему впоследствии будет много вопросов. Получается, как в той поговорке: «не надо искать на свою попу приключений», всё верно, но кто об этом мог подумать, «дорога в ад выстлана благими намерениями». Слава богу, времена изменились, и отправка на Колыму уже не представлялась избавлением от неизбежного расстрела, но в любом случае хорошего было мало.

Каюта доктора находилась поблизости от места происшествия, но судовой «лепила», переходя на лагерный язык, — по-другому его назвать язык не поворачивается, — не очень-то жаждал заниматься покалеченным «дедом», хотя в этом и было его предназначение. Содержал каюту в чистоте, и для него являлось главным не запачкать ежедневно поддерживаемую чистоту кровью — вроде бы примета плохая. Стоило больших трудов призвать его к выполнению прямых обязанностей по оказанию первой помощи пострадавшему под угрозой списания с судна и отправки в распоряжение «Водздрава». Да и впечатление создалось: тот ли он, за кого себя выдает? На какие только выдумки не пускались проходимцы всех мастей, чтобы попасть в Японию за машинами, и все средства для них были хороши.

Вскоре все представители силовых структур налетели на судно, словно пчёлы на мёд: милиция, ФСБ и какие-то иные неизвестные представители секретных ведомств. Все озаботились происхождением банки со взрывчаткой, очень уж похоже на терроризм — самое страшное преступление, которое возможно в тогдашних политико-социальных условиях, напоминающее тот же бикфордов шнур, чтобы вызвать ещё большее напряжение в готовой взорваться стране. В сохранившихся фрагментах крышки — взорвалась только она-обнаружили остатки взрывчатого вещества вместе с кусочками металла. Всех волновало происхождение взрывчатки. Существующая, всех устраивающая версия о принадлежности её к грузу оказалась несостоятельной — никакого отношения к нему она не имела, что свидетельствовало о заранее намеченном плане. Хотя кто знает, вполне могло быть и простое совпадение с беспределом, творившимся в стране, но в любом случае уповать на случайность было нельзя. Слишком велика могла быть цена ошибки.

Случившееся на борту чрезвычайное происшествие было освещено в ежедневной всесоюзной телевизионной программе «Время» с подтекстом, что если бы инцидент произошёл на баке, где находились контейнеры с патронами и ещё кое-что покруче, а в трюмах мощная взрывчатка, то чукотская столица была бы стёрта с карты России, 2400 тонн взрывчатки не оставили бы камня на камне от и без того голой тундры с небольшими рощицами хвойных деревьев в защищённых от жестоких ветров распадках. Находящаяся в трюмах взрывчатка сдетонировала и разнесла бы пароход на атомы. По судну долго ходили самые различные слухи: от вмешательства инопланетян до банального вымогательства, и целью взрыва являлось запугивание экипажа. Некоторые и вовсе договаривались до абсурда: жена капитана Кудлая в разговоре с женой старшего механика высказала мнение, что «дед» намеревался погубить весь экипаж. Кто ей разрешил распространять ничем не подкрепленные сплетни — неизвестно, они лишь порождают взаимное недоверие и подозрительность и по своей сути разлагают экипаж. Да и не её это дело — лезть со своими бредовыми вымыслами во внутреннюю жизнь судового коллектива, не иначе вообразила себя Раисой Горбачёвой, шла бы лучше к своим ученикам младших классов заниматься профессиональным делом или в администраторы какой-либо гостиницы, где она имела опыт, о котором не жалела, но никому и не рассказывала — гордиться было нечем. Нужно помнить русскую пословицу: «Всяк сверчок знай свой шесток», судя по всему, она о ней и не слыхивала. Находящийся в эксплуатации пароход с заграничными рейсами — не местный рынок, где толкуют словоохотливые кумушки, разнося сплетни на всю округу. Но молчание для неё было хуже самой изощрённой пытки, всё-таки учительница если начнёт говорить, то остановить её не просто.

Трудно сказать, чем закончилось расследование засекреченного случая, но не вызывает сомнения: до двоих пластунских рэкетиров наверняка добрались и трясли их за милую душу. На фоне случившегося они и выглядели основными подозреваемыми после совершённой откровенной наглой выходки, свидетельствовавшей об их сомнительном умственном развитии. Совершенно ясно: настоящие профессионалы так делать не будут, зачем им так подставляться, оставляя столь очевидный след, да и цель совсем не оправдывала средства. Что касается серьёзных иностранных выгодоприобретателей, то инцидент являлся лишь маловероятной версией: страна и без того находилась в критическом состоянии, и никто не был заинтересован в углублении эскалации такого масштаба. Надеяться, что пронесёт, было бесполезно и неоправданно, страна с неконтролируемым количеством ядерных боеголовок представляла угрозу всему человечеству. Само устройство было примитивно изготовленным, явно самодельное. Достать взрывчатку и бикфордов шнур в то время не представляло особого труда, хотя, естественно, ни о какой свободной продаже речи быть не могло. Приморский край был буквально нашпигован военными частями самых разных назначений и складами с оружием и амуницией, а заведующие всем этим имуществом прапорщики и мичманы распродавали содержимое направо и налево, каждому нуждающемуся. Впрочем, этим занимались не только они, но и старшие офицеры, и вопрос с поиском компонентов для изготовления адской машины не стоял. На военных складах случались нередкие пожары по тем или иным причинам, и под эту лавочку списывалось всё оставшееся имущество и вооружение.

На судне никто, исключая стармеха, не пострадал, и каких-либо карательных мер не последовало — все остались на своих местах, но разговоров хватило надолго, которые со временем всё более обрастали несуществующими подробностями, разрастаясь вглубь и вширь.

А фраза «а если бы он вёз патроны» давно стала нарицательной и впервые прозвучала в старом советском кинофильме 1964 года «Непридуманная история» режиссёра Герасимова.

Апрель 2025

Барже-буксирные составы и эзотерика

На протяжении десятилетий хвойные породы сибирской и дальневосточной древесины являлись основной статьёй советского экспорта через дальневосточные порты в Японию. Но к началу 70-х годов из-за интенсивной вырубки леса заметно поредели и порубочные делянки постепенно смещались на север, что значительно удорожало их доставку к портам. В то же время на девственных берегах нижнего Амура устремлялись к небу теряющиеся в выси стройные стволы корабельных созревших деревьев. Сухопутного доступа к ним не было, дороги отсутствовали, и единственным транспортным путём являлась великая река, нёсшая свои воды к Японскому и Охотскому морям, можно сказать, к их водоразделу, откуда просматривался остров Сахалин. Вывоз называемого профессионалами кругляка с Амура почти монопольно контролировали японские перевозчики, поднимая ставки фрахта в зависимости от собственных желаний, а отечественные лишь пытались укусить себя за локоть, до которого не могли дотянуться. Всё упиралось в глубины на баре реки, которые были доступны лишь японским лесовозам с малой осадкой, позволяющей форсировать мелководное устье перед выходом в море. Таких судов в Дальневосточном пароходстве просто не было, а прежние «сигары», плоты из тысяч брёвен, больше отстаивались, чем следовали по назначению. Скорость их буксировки не давала возможности вовремя спрятаться от надвигающегося шторма, и нередко остатки разбитых плотов ещё долго дрейфовали в море по воле ветра и течений, представляя угрозу судоходству.

Новый молодой начальник пароходства Валентин Петрович Бянкин, неугомонный новатор и генератор передовых идей, опередивший своё время, не мог смириться с существовавшим положением и искал пути к тому, чтобы потеснить японцев на Амуре, а при удаче и вовсе выдавить. При его непосредственном участии был подготовлен проект строительства нескольких барже-буксирных составов с осадкой, позволяющей в полном грузу проходить амурский бар. Комплекс состоял из буксира-толкача с двумя баржами, способными брать на борт 6 тысяч кубических метров древесины. Буксир, состыковавшись с баржей, доставлял её в порт выгрузки и тут же следовал за второй. Приводил её, оставляя на попечение японским докерам для выгрузки, а сам забирал первую, уже выгруженную. Идея была хороша, весь состав должен действовать без промедлений и остановок, как хорошо отлаженный механизм швейцарских часов, что должно обеспечиваться наличием двух барж и отсутствием холостых пробегов буксира. К тому же предусматривалась выгрузка леса с помощью кренования, т. е. в специальном затоне, где производилась выгрузка, баржа накренялась, и большая часть брёвен скатывалась в воду. Необходимое кренование осуществлялось специальными «антиролинговыми» танками, наполнение и осушение которых производилось мощными насосами в считаные минуты. Забегая вперёд, следует отметить: позднее японцы запретили такой способ выгрузки по экологическим проблемам: кора брёвен загрязняла бухту или затон, осаждаясь и подвергаясь гниению, уничтожая подводные флору и фауну. Сдаётся, причина была не только в этом: профсоюзы являлись очень значительной силой и в этом усматривали нарушение их законных прав: снижались нормы выгрузки, что сразу же сказывалось на заработной плате, а на это пойти они никак не могли, заработок — это святое и не подлежит обсуждению.

Проект прошёл все согласования, и строительство планировалось на японских верфях. Казалось бы, всё в порядке и совсем скоро японским перевозчикам придётся здорово потесниться, да и фрахтовые ставки тоже не будут произвольными в результате конкуренции. Но японцы и здесь оказались хитроумными под стать штабс-капитану Рыбникову из одноименного рассказа Александра Ивановича Куприна. На предварительных переговорах по заказу барже-буксирных составов никого из пароходства не пригласили, не видя в том необходимости — и так всё ясно. Японцы, зная советскую неразбериху и путаницу, предложили увеличить грузоподъёмность барж вдвое, до 12 тысяч кубических метров, а стоимость всего-навсего на одну треть. В министерстве деньги считать умели и, потирая руки в предчувствии столь удачной сделки, сразу же согласились.

В итоге заказали четыре комплекса: четыре буксира-толкача и восемь барж, но из-за большей грузоподъёмности увеличилась и осадка, составы не могли проходить в Амур. Основная идея была похерена, и японцы ещё долго оставались хозяевами речных перевозок. Таковы нюансы плановой системы: всё вокруг моё, а по сути дела — ничьё. Делать нечего, караван ушёл, и нужно было трудоустраивать комплексы как обычные лесовозы из портов Приморья и южных частей Хабаровского края. Спорить или что-то доказывать министерству — дело гиблое, сравнимое с плевками в зеркало, и ничего хорошего не принесёт, разве что настроит против, а найти, к чему придраться, не проблема. Все построенные лесовозы вошли в состав компании во второй половине 70-х годов. Так они и работали, ни шатко ни валко, иногда простаивая без работы. Трудно сказать, какова была эффективность этих потомков давних «сигар», но в любом случае далека от расчётной, которая планировалась с возникновением самой идеи. Составы относились к «домашним» пароходам, хотя жилые и бытовые условия на малых буксирах не отличались комфортом, но люди на них держались.

Их значимость значительно подскочила с началом автомобильного бума: если раньше после выгрузки леса в японских портах они возвращались в балласте или в определённый период с грузом труб большого диаметра для строительства северных газопроводов, которые, как паутина, всё больше опутывали страну. Мировая экономика развивалась и росла, требуя всё большее количество углеводородов, и, соответственно, стахановскими темпами увеличивалась путепроводная сеть. Но с наступлением кризиса цены на жидкое чёрное золото и сопутствующий природный газ из подземных кладовых начали снижаться и повлекли уменьшение закупок труб большого диаметра, да и их производство началось в Стране Советов, уменьшая зависимость от иностранных мощностей. Как раз ко времени оказалось разрешение правительства на покупку подержанных иностранных автомашин, и пошло-поехало. Стальная палуба барж идеально подходила для погрузки уже походивших на родине изделий японского автопрома, и на ней спокойно могли соседствовать «тойоты», «ниссаны», «хонды», «мицубиси». Оставалось только приварить детали крепления в виде рымов и снабжения крепёжными деталями: скобами, талрепами и тонкими концами, что не заняло много времени. Да и пароходство в убытке не оставалось, беря за перевозку на начальном этапе около 300 долларов, потом цена будет постепенно повышаться. Таким образом наследники забытых «сигар» превратились в избранных белых лебедей, и попасть в состав экипажа было совсем непросто, не каждому по карману, а делиться было необходимо, иначе и разговора не будет. Вроде бы никто и не просил, но все об этом знали, хотя круг, причастный к волшебству, был сильно ограничен и редко кому удавалось попасть со стороны.

За окном зима начала 90-х годов, безнадёга и никаких радужных перспектив, свет в конце тоннеля не проглядывается, да и покажется ли он когда-нибудь? Вячеслав Корчун неожиданно для себя получил направление на барже-буксирный состав (ББС) «Байкальск», чистый «автомобилевоз», что не могло не радовать как возможность улучшить своё материальное положение. Междугородное сообщение зачастую не выдерживало никаких графиков, иногда и вовсе отменялись автобусы и ж/д электрички, не говоря о городском транспорте, и поэтому явился на буксир очень рано, ещё до зимнего позднего рассвета. Каюта «ревизора» невелика, впрочем, как и все остальные — буксир всё-таки не трансатлантический лайнер или магистральный контейнеровоз. Чтобы не будить своего коллегу, тихонько пристроился на диванчике в ожидании его пробуждения. Спустя какое-то время приоткрыл глаз и заметил сдающего второго помощника, выполняющего какие-то замысловатые движения, похожие на странные пассы, напоминающие движения из йоги или ушу. Пришлось дождаться окончания всего ритуала и лишь затем зашевелиться, дав понять о готовности к приёмке дел. Коллега как ни в чём не бывало поприветствовал сменщика, пододвинул лежащую на столе бумажку и, прочитав написанное, произнёс:

— Твоя фамилия — Затюга?

Услышав отрицание и настоящую фамилию, добавил, что очень похожа, хотя ни одна буква не совпадала, но его это не смутило. Затем на полном серьёзе сообщил о своём общении с космическим разумом, который и подсказал ему фамилию сменщика, будто она была секретом, служба кадров и капитан её прекрасно знали. В подтверждение своих слов, видимо полагая, что сменщик ему не очень-то и поверил, добавил о недавнем своём предсказании, тем самым подтверждая недавно случившееся в Тайваньском проливе столкновение ББС «Байкальск» с китайским контейнеровозом, в результате которого барже-буксирный состав едва не погиб. Удар форштевня контейнеровоза пришёлся в баржу, а если бы на пару метров ближе к корме, попал бы в корпус буксира и затоплению машинного отделения с последующей гибелью ничто бы не помешало. Особенность конструкции буксира надежд на сохранение плавучести не оставляла. Объяснение сдающего дела второго помощника сводилось к следующему: якобы капитан попросил его поинтересоваться у космического разума, удачной ли окажется сделка в японском порту по приобретению автомобилей. Космос ответил вполне определённо: «Ваши меркантильные интересы — полная ерунда по сравнению с тем, что вас ожидает впереди». Ответ был неопределённый, но настораживающий, в свою очередь порождающий множество дальнейших вопросов, жаль, что вселенское пространство мелочами не занимается.

Изобразив на лице повышенное внимание, дабы не быть уличённым в недоверии или, ещё хуже, в насмехательстве, с трудом сдерживая себя, Вячеслав поинтересовался судьбой судна и получил уверенный ответ: «Всё будет хорошо, не беспокойся». Но всё-таки оба ответа противоречили друг другу, но обращать внимание своего визави на этот парадокс он не стал, дабы не слушать велеречивые объяснения «посвящённого» во вселенские тайны, не что иное, как терять попусту время.

Стало ясно: попал на пароход, на котором трудится человек, у которого не все дома, и никто из окружающих внимания на его фокусы не обращает, что не может не сказываться на эксплуатации своенравного состава, ибо дров наломать можно много. Всё-таки он грузовой помощник, и в его ведении погрузка и соблюдение всех критериев остойчивости, балластировка баржи, от которой и зависит безопасность плавания. Но не возвращаться же обратно, отказываясь от премиальных рейсов, из-за невразумительных объяснений — самого сочтут за полоумного и навсегда поставят на тебе крест, а Японию будешь смотреть только по телевизору. «Назвался груздем — полезай в кузов!» Если капитан и старший помощник относятся столь снисходительно к неадекватному поведению грузового помощника, то и вовсе «не всё спокойно в доме Облонских». Но выбора не было — нужно оставаться и тщательно разбираться во всём хозяйстве.

После гибели ББС «Большерецк» со всем экипажем в феврале 1979 года значительно усилились меры безопасности на баржах-лесовозах. С точки зрения космоса этот год и вовсе стал чемпионом по крупным авариям на море, как будто открылся какой-то невидимый сдерживающий барьер и они хлынули одна пуще другой. Здесь и пожар на дизель-электроходе «Оленёк» в Датских проливах с 25-й Антарктической экспедицией на борту, столкновение двух супертанкеров в Карибском море, повлёкшее разлив 300 тысяч тонн нефти, авария на нефтяной скважине в Мексиканском заливе, столкновение танкера и сухогруза на реке Янцзы с большим разливом нефтепродуктов, из-за которого весь Китай встал на уши. Множество других крупных аварий, и не только на море: в авиационной катастрофе погибла футбольная команда «Пахтакор», в то время крепкий середняк в высшей лиге. По данным адмиралтейской статистики за 1979–1983 годы, в мире погибло по разным причинам 1199 судов, по каждому из которых звонит колокол, набат которого отдаётся эхом во всем мире.

Отдельных слов заслуживает гибель «Большерецка», произошедшая в зимнее время в штормовом Японском море. Из-за замерзания воды балластные танки не были полностью заполнены, в штормовых условиях моря с недостаточной остойчивостью последовал сброс лесного каравана с переворачиванием баржи, за которой последовал и буксир со всем экипажем. Замороженной оказалось и его сцепление с баржей, которое должно было сработать и отсоединиться, но не сработало, что привело к гибели буксира со всем экипажем. Так они болтались днищами вверх, а обнаружили потерпевших крушение японские патрульные самолёты. Из машинного отделения раздавался стук: внутри оказалась воздушная подушка, удерживающая буксир на плаву, в ней находился третий механик, который во время всего трёхдневного пребывания в заточении не сошёл с ума и вёл машинный журнал, записывая все подробности и ощущения. Кстати, уже после гибели журнал засекретили и из содержимого прорывались лишь некоторые сведения, не являвшиеся, по мнению секретоносителей, вредными и опасными. В машинном отделении находились заполненные баллоны с воздухом для запуска двигателя, которые он время от времени потравливал, когда дышать становилось невмоготу. Японцы сразу предложили свою помощь: послать тренированного водолаза-спасателя с запасным аквалангом, который, пробравшись в машинное отделение, передаст его отрезанному от мира третьему механику и выведет его на белый свет.

Но по согласованию с Москвой от помощи капиталистов отказались — «у советских собственная гордость». Решили на наружной стороне днища обозначить выход, предварительно приварив рым, за который можно дёрнуть спасательным судном и вырвать намеченный участок стального листа, открыв отверстие, позволяющее жертве протиснуться через него и вылезти на свет божий. На непрекращающемся волнении по настоянию опытного сварщика надрез производили электродами, и они иногда прожигали стальной лист насквозь — сварщики не были столь искусны, да и качка мешала. Через прожоги сразу же вырывался воздух, но третий механик изнутри тут же затыкал их паклей. Когда подключили газовые горелки, выходящий воздух гасил их, не давая качественно выполнять столь сложную работу. Рым оказался приварен недостаточно прочно и не выдержал рывка, оторвался, а стальной кусок внутри обозначенного периметра полностью не отломился, одна сторона так и осталась в полу оторванном положении, не давая ни малейшей возможности протиснуться наружу. Воздух со свистом вырывался в атмосферу, и буксир на глазах погружался, обречённый на смерть, лишь успел передать машинный журнал, который вёл в последние дни жизни. Страшная мученическая смерть, растянувшаяся на бесконечные трое суток внутри замёрзшей стальной скорлупы. Так и ушёл он на дно, растворившись в кошмаре последних дней с великой тайной пережитого ада. Не что иное, как утопление человека из-за халатности, неразберихи, неграмотности и боязни ослушаться закулисных вершителей судеб, отказавших принять предложенную помощь. Вдове с ребёнком пароходство выделило крохотную гостинку в качестве компенсации за потерю кормильца. Какие-либо комментарии излишни — результат говорит сам за себя. После этого случая перед каждой погрузкой в зимний период в обязательном порядке судовая комиссия в составе старшего помощника, старшего механика, грузового помощника («ревизора») и боцмана должна была проверить и осмотреть все танки на предмет их обмерзания с составлением соответствующего акта. И как последнюю, но надёжную меру ограничили количество груза, скинув 500 кубов, и с этих пор зимняя плановая вместимость составляла 11,5 тысяч кубических метров вместо недавних 12 тысяч.

Ночная вахта старшего помощника, погрузка близится к завершению, наступает самый ответственный момент — не перемудрить с остойчивостью и не утопить зимнюю грузовую марку. Боцман производит замеры балластных танков и вносит результаты в журнал, баржевой механик, была такая должность, производит контрольные откатки из танков, которые должны оставаться пустыми. Тем самым исключая появление забортной воды со свободной поверхностью в судовых резервуарах, дающих значительное уменьшение остойчивости из-за инерционного момента содержащейся жидкости во время качки. Грузовой помощник контролирует осадку и считает остойчивость. Так и должно было быть согласно утвержденной инструкции.

Но факты несколько отличались от прописанных в руководящем документе к обязательному исполнению. Старпом оказался спящим, боцмана и баржевого механика не сыскать и днём с огнём, скорее всего, они тоже дрыхли без задних ног. К своему недоумению Вячеслав обнаруживает предельно допустимую осадку, несмотря на погруженные всего-то 10 тысяч кубов. Впору было протирать глаза, не мерещится ли что-то ниспосланное внешним разумом и в самом деле «не верь глазам своим». Недаром его предшественник выглядел не от мира сего, неужели и в самом деле есть какая-то связь с его «проповедью». Но повторное обследование доказало верность первого, и внешние силы здесь ни при чём, как и надуманная таинственная эзотерика. Медлить было нельзя, а посоветоваться не с кем — народ спал, и как долго понадобится, чтобы добудиться до капитана или старпома — неизвестно, да и упрёков в свой адрес можно наслушаться достаточно, ведь неизвестно, как прореагирует совсем незнакомое начальство. Он и дал команду остановить погрузку, но на неё никто из портовиков не прореагировал, продолжали валить строп за стропом, будто «ревизора» не было. На этом завершающем отрезке погрузки интересы сторон полностью расходятся: докеры и учётчики заинтересованы в максимальном количестве погруженного леса и стараются урвать по максимуму, по своему опыту полагая, едва ли какая посторонняя сила заставит их выгружать лишнее. Ещё бы, ведь они работают совсем не из-за филантропии или миссионерства, а заработная плата напрямую зависит от количества погруженных кубов. Бригадира тоже нигде не видно, скорее всего, посапывает в горизонтальном положении, и снятся ему сверхплановые кубометры и большие премии за ударный труд. Прочих портовых руководителей в округе не наблюдается, ничего иного, как поднимать большой «шухер», не остаётся, да и времени нет на обдумывание дальнейших действий. И вскоре в диспетчерской порта услышали строптивого грузового помощника, настойчивость которого вынудила отправить на причал кого-то из начальства, который по непонятной причине всё ещё находился в помещении, откуда и шло руководство всеми погрузочно-разгрузочными операциями. В конце концов погрузку остановили, но грузовую зимнюю марку уже утопили, и разбор полётов не за горами.

Проснувшийся капитан, убедившись в действительном утоплении грузовой марки, настоял на отгрузке части груза. Руководство лесного терминала, не на шутку раздосадованное действиями судовой администрации, в свою очередь направило жалобу в пароходство о неправомерных действиях ББС начальства, не очень-то сдерживая эмоции. Основным их доводом являлось утверждение о предыдущих загрузках подобных составов в количестве 11,5 тысяч кубов. А тут и вовсе нонсенс, дровишек-то намного меньше, и какой-то «ревизор», звать его никак, не только прекратил погрузку, но и заставил отгружать уже погруженное — ату его, в общем, спустили на него всех собак.

Из пароходства прибыла комиссия для расследования небывалого случая, но чтобы не тратить и без того упущенное время и не усугублять потери, предложила сниматься на порт назначения с имеемым на борту грузом. Но грузовой помощник снова упёрся, решив идти до конца — пан или пропал, тем более почти так говорил герой «12 стульев» товарищ Бендер, «отца русской демократии уже не спасёт это согласие», слишком далеко зашёл. Более того, согласие лишь усугубит его положение как срывающего план, желание потянуть с отходом и прочее и прочее. При желании можно найти множество причин и предать «анафеме», отлучив от пароходства, ибо система не терпит самодеятельных выскочек. Нужно доказывать собственную правоту, которая складывалась не в пользу судна. Ситуация и в самом деле была непонятна, и сразу же возникли вопросы к заполнению балластных танков. Он на удивление приехавших капитанов-наставников наотрез отказался выходить в рейс, и самостоятельно принялся производить замеры в танках, и накопал достаточно фактов, разъясняющих создавшееся положение, в котором никаких потусторонних сил не усматривалось. Всё оказалось намного проще: перемёрзли мерительные трубки танков, и футшток (измеряющая снасть с грузиком на конце, пронумерованная в метрах и сантиметрах) никоим образом не мог добраться до дна танков. Сам факт несовпадения длины футштока с расстоянием от палубной пробки до днища, которое явно противоречило предыдущим замерам, ничуть не смутил «дракона», и он, не мудрствуя, без зазрения совести, c чувством выполненного долга записал в журнал липовые замеры, совпадающие с предыдущими. Баржевый механик клялся едва ли не всеми святыми, что регулярно производил контрольные откатки, но стоило повторить процедуру в присутствии «ревизора», так и подтвердилась вся несостоятельность его клятвенных заверений, вода в танках всё же наличествовала, её откачали, но догружать больше не стали в целях экономии и без того потраченного напрасно времени и снялись в рейс. Погрузка дополнительного груза заняла бы немало времени, и даже общая сумма фрахта (платы за его перевозку) была бы недостаточной для компенсации.

Таким образом оказалось очевидным чисто формальное отношение к собственным обязанностям причастных к основной функции судна — окончанию самого важного момента погрузки, своего рода кульминации процесса, от которого зависит многое, а иногда и сама жизнь. Казалось бы, произошедшие оплошности при работе этих составов, и особенно гибель «Большерецка», должны никогда не забываться и заставить экипаж относиться к своему делу со всей ответственностью. Но время то ли не лечит, то ли напрочь отбивает память и даже инстинкт самосохранения. А при отсутствии действенного контроля и вовсе разлагает.

Судя по всему, случившееся не сильно подействовало на экипаж, вызвав неприязнь к новому второму помощнику, хотя по всей логике люди должны быть благодарны за напоминание о подстерегающей их опасности.

Тогда ещё присутствовали многие советские атрибуты и традиции, сложившиеся за десятилетия, в том числе так называемое внутрисудовое социалистическое соревнование. Оно проводилось в конце каждого месяца, и на нём давались оценки работе каждого в течение прошедшего периода, на основании чего и распределялся небольшой фонд премиальных, не дававших существенной прибавки к заработку, в большей части чисто моральный фактор, превратившийся в обязательную скучную рутину. На совещании командного состава старший помощник, ответственный за погрузку и безопасность палубного каравана и балластную систему, боцман — правая рука «чифа» — и баржевой механик, производивший контрольные откатки, получили оценку «хорошая работа», а грузовой второй помощник остался «без оценки», лишившись законной «десятки».

Таковы судовые выводы, ничего хорошего не сулящие, и можно лишь предположить: экипажам и судам, работающим по чисто формальному смыслу, в какой-то степени везло, и аварийные ситуации случались нечасто. Но бывали случаи, когда и не везло, хотя само слово придумали люди либо для своего оправдания, либо из зависти к добившимся больших успехов. Невезение в условиях штормовых зимних морей или выскакивающих из-за Филиппинского архипелага тайфунов есть не что иное, как неумение, халатность, незнание или столь привычный пофигизм с непременным авось.

Апрель 2025

Хождение за три океана

«Хождение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина во второй половине XV века, растянувшееся на целых шесть лет, известно по сохранившейся рукописи, которая была предъявлена великому князю московскому и владимирскому, отцу Ивана Грозного, Василию Третьему. Позднее она потерялась, и уже в гораздо поздние времена её обнаружили в одном из монастырей Троице-Сергиевой лавры в Сергиевом Посаде. Сам купец, измотанный трудностями и рисками жизни во время беспримерного путешествия, умер на обратной дороге под Смоленском, входившим тогда в состав Великого княжества Литовского. Он посетил Индию на 30 лет раньше открывшего её португальского мореплавателя Васко да Гама, сухим путём, а не морским. Знаменитого мореплавателя, высадившегося в Каликуте, недалеко от Гоа, знают во всём мире, а имя Афанасия Никитина выглядит намного скромнее, да и соотечественники в своём большинстве о нём не осведомлены. А ведь наш первооткрыватель первым из европейцев проторил этот путь в неизвестное среди разных неведомых стран и народов, постоянно воюющих друг с другом, не говоря о пришельцах, заметных издалека, отличающихся не только одеждой и привычками, но и расовыми признаками, что привлекало особое внимание. Ему было неизмеримо труднее, чем поздним мореплавателям. Но на удивление он справился с казавшимися непреодолимыми трудностями, оставив после себя бесценные записки о путешествии с описанием обычаев встретившихся на его пути народов.

Отчасти поэтому настоящее повествование и получило своё название, отличное от его «Хождения за три моря», ибо какие-то параллели, кажущиеся несопоставимыми и невидимыми, всё-таки усматриваются. Оценивать так или нет, придётся читателям, заинтересовавшимся названием и последующим содержанием.

В 60–70-х годах прошлого столетия в пароходстве насчитывалось немало тогда ещё не «старичков», судов небольшого тоннажа типа «Андижан», построенных на верфях наших немецких партнёров и «опекаемых друзей» из Германской Демократической Республики, которую на современных географических и политических картах не найдёшь. Тогда же она являлась одной из самых развитых стран социалистического лагеря, сателлитов Советского Союза, и разделение труда своего рода предшественника позднего глобализма ощущалось в полной мере. Вся серия насчитывала более 30 пароходов, из-за их сравнительно недорогой цены вследствие простоты проекта — самых настоящих работяг без лишнего антуража. Длина чуть более сотни метров, грузовместимость около 4 тысяч тонн, и, как подавляющее количество тогдашних пароходов, они были твиндекерами, т. е. предназначенными для перевозок генеральных грузов, с грузовыми стрелами небольшой грузоподъёмности. Обитаемость также не отличалась изысканностью, но всё-таки лучше, чем на буксирах.

Кондиционеры не удосужились поставить, и экипажам не позавидуешь, когда суда оказывались в тропической зоне, особенно доставалось обслуживающим первую постоянную линию компании «Феско Индия лайн». И прежде всего приходилось страдать при грузовых операциях в индийских портах: тогдашних Бомбее, Мадрасе и других более мелких. Хотя они вследствие технического и физического старения там долго не продержались и были заменены более современными судами типа «Ленинская гвардия». По правде сказать, проект новых судов тоже был далеко не свежей выпечки — 1956 года. Но в любом случае они были на голову выше «Андижанов».

В зимнее время представители серии, которую словно в насмешку назвали именем узбекского города, работали в южно-азиатском регионе на перевозках того, что подвернётся, а с наступлением тёплого сезона их использовали в качестве судов-снабженцев. В Арктику их не пускали — слабый корпус без каких-либо ледовых подкреплений не позволял, но, как уже неоднократно пришлось убеждаться, «точек» и южнее полярного круга хватало. Но иногда, случалось, в случае чистой воды их как исключение из-за напряжённого северного завоза, нехватки судов и всё той же безликой «производственной необходимости» заталкивали в качестве снабженцев с баржами и тракторами для самовыгрузки в самые мелкие пункты северного побережья. Людей в них мало, но они тоже хотят жить. Далее Певека пароходы не доходили и успевали выскочить, пока Арктика не начинала сердиться, но лишь до поры до времени.

Арктической навигации 1983 года посвящено много книг и рассказов её непосредственных участников, и со временем она приобрела какой-то крайне жестокий синоним непроходимости. Но будущее можно только прогнозировать, и далеко не всегда прогнозы совпадают с реальной действительностью. Навигация предыдущего года оказалась мягкой, и суда вплоть до Тикси следовали по чистой воде, это и позволило говорить о неотвратимом потеплении, и многие гидрометеорологи переходили на совсем радужный тон, утверждая о скором «рае» на всей трассе Северного морского пути, в результате которого вскоре в Арктике льда не будет. Ледоколы останутся без работы, и сама идея их дальнейшего строительства подлежит изменению. Своего рода слова из советской кобзоно-патриотической песни: «Утверждают космонавты и мечтатели, и на Марсе будут яблони цвести!» В государственный карман потекут золотые реки от неимоверного количества пароходов под разными флагами из европейских стран в Азию по более короткому маршруту, на треть меньшему, чем по традиционному южному. Что-то очень напоминающее главного персонажа сказок, лежащего на печи и мечтающего о несметных богатствах. Но сказки потому и сказки — радужные замки на песке и молочные реки с кисельными берегами существуют лишь в воображении, но никогда не оправдываются.

Начало той навигации не предвещало особых трудностей, в глазах многих она склонялась к предыдущей, подтверждая предварительные прогнозы. Никому и в голову не приходило, что всё скоро изменится с точностью наоборот, но неожиданное произошло. Закрутили северные ветры, в считаные часы поменяв направление на противоположное, и массивные ледовые поля, отогнанные далеко к полюсу, начали дрейфовать к побережью, стараясь запломбировать всю трассу Северного морского пути и его самое больное место — пролив Лонга, что вскоре и произошло.

Один из дальневосточных «Андижанов», теплоход «Саранск», неизвестно каким образом затесавшись в числе судов-снабженцев за полярным кругом, оказался отрезанным от возвращения в родные порты. Куда уж ему, если даже атомоходы и мощные суда с усиленным ледовым поясом не могли пробиться на восток. С большой долей уверенности можно предположить: хотя классификационное общество морского судоходства Регистр СССР и запрещало эксплуатацию судов, не имевших ледовых подкреплений за полярным кругом, но оно находилось в подчинении Министерства морского флота и обязано было выполнять его указания. На местах существовала подобная система: Дальневосточное морское пароходство насчитывало около 70 тысяч работающих, из которых более 20 тысяч работников плавсостава. Если в компании происходили какие-либо нежелательные случаи, как то перебои с выполнением планов, нехватки судов на определённых направлениях, особенно это происходило в период северного завоза, то местное отделение Регистра давало, как правило, в виде исключения разрешения на разовый переход, изменение района плавания и на иные требующие немедленного решения запросы. Возможно, таким образом и оказался наш «Андижан» там, куда ему путь был заказан. Так он и очутился в ледовой западне со своим слабым корпусом, но в большой компании самых крепких пароходов. Будто в насмешку, беззащитный против льдов «Андижан» не получил ни одной пробоины, тогда как десятки действительно арктических судов, включая ледоколы, были изранены в борьбе с природой, которая, словно спохватившись, показала, что временное благодушие являлось лишь некоторым расслаблением. Раздавленный льдами, утонул один «Пионер», а второй чудом спасся, хотя казалось, судьба его решена.

Так и двинулась армада разномастных пароходов, палимая отнюдь не солнцем, а жестокими северными ветрами со снежными заносами, на запад — только туда ещё можно было выйти, всё больше удаляясь от своих портов и домашних очагов. Выход почти двух десятков судов в западный сектор Арктики — явление само по себе чрезвычайное, связанное со множеством проблем и громадными затратами: материальными, финансовыми, человеческими. В родном пароходстве после ухода целой флотилии на запад тоже наступает что-то сродни панике, оперативным отделом уже распределены суда на квартальные перевозки, а тут возникает такая прореха — что делать? Нужно срочно менять все намеченные планы и графики, дабы волки были сыты и овцы целы. И это не считая стоимости устранения ледовых повреждений, которые на многих судах были ужасающими, оставалось удивляться, почему они до сих пор держатся на плаву. По своей сложности переход чем-то напоминал эвакуацию кораблей Балтийского флота в августе 1941 года из главной базы Таллина до Кронштадта, разве что не было плавучих мин, которых с успехом заменяли острые как кинжалы плавающие льды и сидящие на дне стамухи, а вместо авиации — снежные заряды, уменьшающие видимость до нуля, да и время в несколько раз дольше, чем во время балтийского перехода. Всему приходит конец, и все суда вырвались из ледового плена, перейдя в западное полушарие, оказавшись в районе Архангельска, после чего на разных отечественных и иностранных судоремонтных заводах устраняли результаты арктических ледовых истязаний. Отечественные заводы не могли принять к ремонту столь много поврежденных пароходов, тем более собственные раненые суда были в приоритете, поэтому в срочном порядке подыскивались иностранцы в Финляндии, Германии, Бельгии и других странах, в спешном темпе обговаривались и заключались контракты на ремонт. Несмотря на дороговизну и валютные траты, это всё-таки являлось наименьшим злом по сравнению с долгими простоями в ожидании наступления очереди на своих верфях.

Одновременно с решением возникших указанных проблем начали прорабатывать возможные варианты возвращения флота в базовые порты своего региона. Очевидно, для судов небольшого тоннажа броски через океаны никоим образом не выгодны: никакие фрахтовые ставки не компенсируют затраты, ведь количество груза слишком мало. Для них в какой-то мере можно свести к минимуму общие потери лишь с прорабатыванием коротких рейсов в восточном направлении, по сути дела, небольшими прыжками, как у кузнечиков, от порта до порта. Потом были Балтийское море, Атлантический океан, Чёрное море, Индийский океан и моря Юго-Восточной Азии, где отбившиеся от дома мореплаватели чувствовали себя почти в родной стихии.

Перейдём к конкретному, уже знакомому нам «Саранску», а точнее, к заключительному отрезку его плавания уже в Юго-Восточных морях до базового порта. О переходе тропическим Индийским океаном под палящими, обжигающими и безжалостными лучами белого солнца на судне без кондиционера вспоминать не очень-то хочется — сплошное мучение, лишающее сна, вместо которого ночь погружала лишь в какое-то забытьё с кошмарами и сиюминутными вздрагиваниями. Каким-то образом пароходу нашли попутный оригинальный груз — подарки от Таиланда вечно борющемуся, правда, непонятно за что, братскому народу Северной Кореи. Трудно сказать, чьи эти подарки были на самом деле, тайскими или же отечественными, замаскированными под тайские, чтобы показать восхищение «славными делами» братьев по оружию. Почему из Сингапура? Да потому, что город-порт и является самым излюбленным местом для их приобретения, куда со всего мира приезжают туристы и группы людей для покупок самых дешёвых предметов от роскоши до самых обычных носильных вещей, сувениров и обычного ширпотреба. Погружённый в Сингапуре груз по большей части состоял из предметов роскоши по северокорейским представлениям: магнитофоны, аудиосистемы, зонтики, плакаты и многие другие изделия разного назначения. Что-то подсказывает о наличии двойного дна в этих подарках, в наследственной деспотии Кима Первого не принято делать подобные подарки широким массам подданных, разве что близкому окружению из высоких политических и военных деятелей у трона. Для народа и лишняя плошка риса — самый большой подарок, приуроченный к великим праздникам, назначенным солнцеликим, с действительно круглым, как само солнце, лицом, так что в самом сравнении нет ничего странного и необычного, похожего на сверх лизоблюдство перед вождём, но это лишь кажущееся со стороны.

Все погруженное добро сопровождали двое тайцев, и «Саранск» снялся назначением на северокорейский порт Нампхо, расположенный в Жёлтом море поблизости от столицы Пхеньяна. После прохождения всех премудрых формальностей, столь присущих нашим «друзьям», капитан получил очень странное указание от руководства порта следующего содержания, вполне под стать действующему авторитарному режиму: «Вооружить экипаж инструментами и начать разбирать всю „технику“ с целью обнаружения взрывчатых веществ, запрещённых к ввозу в страну. Сопровождающих шпионов высадить на берег для расстрела». Какое отношение может иметь руководство порта к столь абсурдным указаниям? От него за версту несёт запахом спецслужб, помешанных на теме заговоров. Вот так-то, ни больше ни меньше, власти в самом деле вообразили, что экипаж состоит из сапёров и можно не спрашивая командовать ими по своей личной прихоти, невзирая на гражданство страны союзника, оказывающей большую помощь режиму, благодаря чему он до сих пор и держится. Ознакомившись с содержанием императивного документа, капитан сразу же возразил: если в грузе имеются опасные и тем более взрывчатые вещества, он не намерен подвергать своих людей такой опасности, да и не входят подобные действия в их обязанности. Сопровождающих он тоже отказался высаживать на берег, когда их жизням угрожает смертельная опасность, без личных желания и согласия. Трудно представить поистине гротесковую картину с находящимися во всех трюмах членами экипажа, вооружёнными отвёртками и плоскогубцами, разбирающими новёхонькие бытовые приборы в целлофановой упаковке в фирменных картонных ящиках, к тому же не разбирающихся в аудио- и радиотехнике. Чем не сюжет для современной сверхмодной феерии, которая наверняка бы привлекла много желающих ознакомиться с суперавангардным, только начинающим пробивать дорогу театральным искусством. Но для наших друзей в этом не было ничего странного — всего лишь обычный безапелляционный стиль поведения, не обращающий внимания ни на какие нормы человеческого и законного общения даже касательно иностранцев. А далее всё было очень просто: сбросили швартовы с береговых кнехтов, не дав даже подготовить главный двигатель — «плывите куда хотите». Хорошо, что не арестовали, всё-таки красный флаг на корме защитил, хотя при серьёзных претензиях на него особого внимания не обращали.

Последовало ожидаемое распоряжение компании возвращать всё назад, ибо что делать с грузом — неизвестно, с этого момента он становится самой настоящей контрабандой при отсутствии соответствующих документов о принадлежности. Такой вот подарочек родному пароходству, похоже, фрахтователи тоже не были в курсе намечавшихся и происходящих таинств. Судовладелец всегда остаётся крайним, на которого натравят всех собак при любом раскладе — его легче всего достать, ибо судно является объектом недвижимой собственности из-за его немалой стоимости и арест во многих портах мира не представляет особой трудности. После чего, помимо заявленной претензии начинают накручиваться дополнительные расходы по его себестоимости, включая затраты по содержанию экипажа, оплату портовых расходов, бункера и много чего другого, в общей ежедневной сумме никак не меньше 5–6 тысяч зелёных долларов в сутки. На внешнем рейде Бангкока болтался на якоре теплоход-соотечественник «Павлодар», ожидавший своей участи: то ли постановки к причалу, то ли ещё чего-то. По тогдашней доброй традиции во время совместных стоянок в портах или на рейде судов под красным флагом частенько проходило «братание», всё-таки свежие люди разнообразили однообразную обстановку и вносили новую струю, хотя бы на несколько последующих дней. Обмен кинофильмами в этой процедуре был обязательным, свои уже надоели, может, у соседей имеется что-либо новое. Тогда ещё не существовали запреты на спуск и поездки на собственных шлюпках, и это преимущество использовалось в полной мере при рейдовых стоянках, не заказывать же в каждом случае через агента дорогой катер: финансово-валютный отдел не простит такого своеволия и необязательных трат иностранных валют.

Но в этот раз основной целью являлась передача обоих тайцев на борт «Павлодара», ибо ему предстоял заход в порт Бангкок. Для судна с внезапно обнаруженной контрабандой, в которую переквалифицировали сингапурские подарки для северных корейцев, заход в порты Таиланда был запрещён, благо на внешнем рейде разрешили постоять, естественно, без схода на берег. Впрочем, это являлось общей практикой для множества стран, и ничего удивительного в этом не было: контрабанда всегда считалась злейшим преступлением, ибо она затрагивала интересы самого государства, подрывая его экономическую основу, лишая пошлин и акцизов, налагаемых на ввозимые нелегально товары. К тому же сопровождающие тайцы, те ещё пройдохи, утверждали: по законам их страны они являются владельцами всей партии подарков, а их ввоз в страну облагается пошлиной, в пять раз превышающей саму стоимость. Пересадить ставших нежелательными пассажиров-сопровождающих на «Павлодар» по тем или иным причинам не получалось, не говоря уже о ставших колом проблем с грузом. Портовые власти категорически запретили пересаживание подозреваемых в злом умысле тайцев, «Павлодар» всё-таки дожидался свободного причала в Бангкоке. От безысходности новоявленные грузовладельцы предложили выбросить весь груз за борт, отчего у судовой команды едва не произошло массовое помешательство. В обстановке всеобщего дефицита, особенно многих не производящихся в Отечестве предметов, относящихся к роскошным, предполагаемые действия выглядели какой-то необъяснимой провокацией, в которую трудно поверить — не приснилось ли такое. В том-то и дело, что не приснилось — о коллективных сновидениях до этого слышать не приходилось. Едва ли кто-нибудь из экипажа смог заснуть в ту памятную ночь, мозг взрывался в поисках какого-то приемлемого выхода из тупиковой ситуации, когда на твоих глазах будут уничтожать предметы, являющиеся одними из самых желаемых в этот жизненный период. На них смотрели как на что-то недостижимое с чувством, похожим на реакцию любителя искусства, впервые оказавшегося в музее с мировыми шедеврами ушедшего прошлого.

Утром следующего дня старший механик огласил, казалось бы, несуразное предложение, обращённое к «владельцам» столь необычной контрабанды. «Если вы новоявленные собственники и владельцы столь безадресного груза, не сможете ли продать членам экипажа хотя бы его малую часть по остаточной стоимости?» Признаться, вопрос ошарашил как потенциальных покупателей, таких и самих владельцев. Они долго молчали, не понимая свалившегося на них счастья, но, вероятно, вспомнив пословицу «С паршивой овцы хоть шерсти клок!», согласились. Тут и пошла торговля по «мелочам» — самый настоящий аукцион с понижающимися ставками, желания были у всех, а с наличными намного труднее. Пришлось собирать остатки каких-либо забытых в карманах монет или мелких купюр, всё пошло в дело. Чеков о покупках хозяева подарков по понятным причинам не давали, поэтому пришлось для придания законности и легитимизации проводящимся торгам составить список фамилий купивших с указанием предметов и стоимости приобретённого, заверив его судовой печатью. Самая дорогостоящая современная аудиосистема по цене 22 сингапурских долларов (около 15 американских) досталась идейному вдохновителю, подсказавшему столь простое, на первый взгляд, решение — старшему механику.

В итоге весь экипаж обзавёлся аппаратурой, допустимой тогда существующими таможенными правилами, как то: стационарный магнитофон — один, переносной — один, портативный — один, радиоприёмник — один и т. д. по всему имеющемуся ассортименту «неликвидов». Очень даже похоже на украденное имущество доктора Шпака из комедии «Иван Васильевич меняет профессию». Оставшееся бесхозным дорогое имущество клятвенно обещали выбросить за борт, как только выйдут за пределы территориальных вод, во избежание загрязнения акватории, за что могут привлечь, ибо несоблюдение требований конвенции по загрязнению моря грозило серьёзными осязаемыми неприятностями. Как сказал третий помощник: «Сидим, как вороны на планшире, заглядывая в трюм, и ждём начала выгрузки оказавшейся „дармовщинки“».

Спустя месяцы встреченные мореходы с теплохода «Саранск» рассказывали следующее, в целом не сильно разнящееся. С приходом в базовый порт все участники торгов получили настойчивое предложение, от которого было очень трудно отказаться: передать большую часть приобретённых законным путём товаров родному пароходству, представленному надёжными представителями. Вероятно, подарки понадобились иным людям, более в них нуждающимся. Большинство экипажа так и поступило, понимая: «как пришло, так и ушло», а бодаться с работодателем — не что иное, как приключение на собственную пятую точку. Да и само предложение в любой момент могло превратиться в банальную конфискацию с надуманными причинами, которые поставят точку на загранрейсах. Как ни странно, но нашлись и «отказники», пытавшиеся «качать права», и вскоре с ними было покончено — их уволили из компании по серьёзным доводам и моральной нечистоплотности, что могло искалечить оставшуюся жизнь не только конкретному «виновнику», но и всей его семье.

С высоты прошедших лет сейчас трудно разобраться, насколько соответствуют истине приключения «Саранска» на последнем этапе его возвращения после бродяжничества по трём океанам и в какой степени они совпадают с действительными событиями.

Можно лишь со стопроцентной уверенностью утверждать: на внешнем рейде тайской столицы Бангкока помимо «Саранска» находился теплоход «Павлодар», и обмен кинофильмами, несомненно, имел место.

Май 2025

Дело было на «Пскове»

При первом взгляде на заголовок настоящего рассказа невольно возникает ассоциация с первой советской мелодрамой «Дело было в Пенькове», поставленной режиссёром Станиславом Ростоцким почти 70 лет тому назад. Много слёз было пролито миллионами женщин, никогда не видевших ничего подобного, но песню из того фильма со словами: «…а я люблю женатого…» до сих пор поют в конце шумных застолий пожилые матроны, умиляясь наивной, не такой уж редкой истории. Хотя сюжет прост как ближневосточные «дувалы», но и обычный тракторист с благородным лицом Вячеслава Тихонова, будущего Штирлица, не внушал доверия к вымышленному образу сельского механизатора. Впрочем, никто об этом не задумывался и Тихонов в одночасье стал любимцем всех женщин от мала до велика. Но в нашем случае не подразумевается конкретный населённый пункт — тогда было бы уместно «во Пскове», на самом же деле речь идёт о теплоходе «Псков», названном в честь старинного русского города с богатейшей историей.

Тёзка известного города был построен на верфи восточно-германской верфи Варнемюнде в 1974 году, которая и положила название всей серии. Пароход никак не относился к малышам с длиной за 150 метров и мощным главным двигателем более 11 тысяч лошадиных сил, не самым лучшим из известных тогда лидеров мирового судостроения. Суда строились в Германии, тогда и главный двигатель должен быть из «фатерланда», то есть «Манн». Главным преимуществом судов этого типа являлось наличие носового бульба, что сразу же говорило об их непричастности к пересечению полярного круга. Все пять трюмов были твиндечными, то есть универсальными, для перевозки генеральных и иных грузов, согласно существовавшей тогда мировой практике, хотя уже вовсю проглядывался новый этап в развитии судостроения и судоходства — строительство специализированных пароходов. Но уже на закате эпохи массового использования транспортов такого типа они ещё успели отщипнуть от «сладкого» пирога, поработав на международных линиях и даже в контейнерном варианте. Вскоре им на смену пришли специализированные контейнеровозы и балкеры, которые были намного эффективнее, и пришлось уступить место более прогрессивным веяниям. После свершившейся революции в контейнеризации суда типа «Варнемюнде» использовались на трамповых рейсах, проще говоря — куда пошлют. Отчасти они тоже были контейнеровозами, но не специализированными, уступая по вместимости более современным собратьям не менее чем в два раза, и выиграть соревнование с ними шансов не было. Если раньше они ориентировались только на заграницу, то перейдя в иное измерение, нередко стали использоваться в каботаже, что сразу же изменило к ним отношение плавсостава. Из-за начавшейся тогда инфляции и пустеющих полок магазинов с деревенеющим рублём не разбежишься, хотя и небольшая валютная прокладка была явно предпочтительнее. «Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше». Теплоход «Псков» был первым из восьми близнецов, пришедших в пароходство, можно сказать — родоначальником, но, с другой стороны, и самым возрастным.

В 1986 году, отработав приличное количество месяцев с регулярными рейсами на Петропавловск-Камчатский, всё же о нём вспомнили, а может, просто подвернулся в нужный момент, его отправили с необычным грузом в канадский Ванкувер для выставки «ЭКСПО-86». Груз и вовсе был уникальным: космический корабль «Восток» с многочисленным различным оборудованием к нему. Весь груз занял лишь часть четвёртого трюма, все остальные грузовые помещения остались пустыми, не считая воздуха, в них находящегося. Советский Союз уже здорово лихорадило, да и новый курс, объявленный молодым генсеком Горбачёвым, пришедшим на смену кремлёвским старцам, тоже вносил свою лепту. Государство, близившееся к своему закату, всеми силами старалось поддерживать прежнее реноме великой державы, не считаясь с затратами. Всё-таки космос являлся самым большим достижением социалистического строя, и его наглядная демонстрация — святое дело, против которого даже самые злые завистники возразить не могут. Тогда-то и повезло «Пскову», хотя цена этой перевозки зашкаливала: одно дело, когда космический корабль следует как попутный груз на гружёном судне, а совсем иное, если для него выделяют большой пароход, который одного топлива съест порядка 450 тонн, а это более 400 тысяч тогдашних долларов, или 800 тысяч в современном понимании. К сожалению, советский дальневосточный экспорт не был ориентирован на Канаду — возить туда было нечего. И это без многих иных затрат по содержанию судна, экипажа и оплате портовых расходов, глядишь, к миллиону подходит. В некоторой степени с топливом ещё и повезло: цена нефти упала в 3,5 раза. «Повезло» — понятие относительное: повезло для компании в данном рейсе, но для страны, ориентированной на экспорт углеводородов, это был удар, от которого она оправиться так и не смогла.

Выгрузка не заняла много времени, а тут и подоспела полная загрузка серы назначением на Северную Корею, когда не было нужды следовать в балласте за каким-либо другим грузом в неизвестном направлении, удорожая и без того немалые расходы. Основная болезнь всех твиндечных судов — трудность с подготовкой грузовых помещений к приёму следующего груза. Как правило, перед началом погрузки профессиональные сюрвейеры проверяют качество самих трюмов: они должны быть окрашены, не иметь ржавчины, остатков прежде перевозимых грузов и даже запаха. Подготовкой: зачисткой и мытьём — занимается экипаж: постороннему трудно представить, как после перевозки угля подготовить трюмы под зерно, да ещё на твиндекере, в трюмах которого выпирают поперечные рёбра жесткости — шпангоуты и продольные — стрингеры, а о твиндечном перекрытии и говорить не хочется, настолько много там уголков, отверстий и укромных местечек, где скрываются остатки предыдущих грузов. Необходимо вычистить многие тысячи квадратных метров поверхностей с самыми разными уклонами, и всё это во время океанских переходов со штормовыми условиями. Формально работа не входит в круг основных обязанностей экипажа, а в случае выполнения оплачивается отдельно по установленным ставкам для данного вида работ. Всё вроде бы ясно: не хочешь принимать участие в подготовке трюмов — не принимай, НО. Здесь наступает самое главное, по сути дела — момент истины: отказаться можешь, правда, в последний раз, ибо сразу же попадёшь в список неблагонадёжных, морально неустойчивых, которым не место среди людей, облечённых доверием Родины представлять её за границей. Круг замкнулся: лишение допуска к загранплаванию и увольнение из компании с волчьим билетом. Поэтому «назвался груздем — полезай в кузов», в смысле в трюм, да поспешай и вкалывай за страх и совесть вместе взятые.

Старший помощник прикинул предварительный расчёт и итоговую причитающуюся экипажу сумму за необязательные обязанности по подготовке трюмов и довёл до сведения каждого на общесудовом собрании. Деньги умеют считать все, независимо от образования, способностей, должностей и рангов, и в течение нескольких секунд без какой-либо калькуляции послышалось всеобщее одобрение. Сумма, выпадавшая на ординарный пай, впечатляла и вдохновляла на трудовые подвиги, о которых часто сообщали средства массовой информации. Сразу же после выхода из Владивостока, разделившись на бригады, с энтузиазмом принялись за дело, борясь со ржавчиной, от которой спасу нет в солёных водах морей и океанов, зачищая и окрашивая грузовые помещения.

Уже после выгрузки замечательного экспоната выставки «ЭКСПО-86» пароход отвели на рейд в ожидании освобождения причала, где будет производиться погрузка серы на Северную Корею, а заодно зачистить находившиеся под космическим экспонатом ещё не ухоженные места. О соблюдении необходимых правил техники безопасности говорить не приходится, дай бог, чтобы ничего не случилось, ибо по той же технике безопасности таковые опасные для жизни работы и вовсе недопустимы в открытом море, не говоря уже о северной части совсем не тихого океана.

Через судового агента раздобыли настоящую справку из стивидорной компании о расценках местных докеров при выполнении работ по подготовке трюмов судна в порту, ибо расценок о труде в море не существует, так как они попросту недопустимы. Но даже по стояночным нормам итоговая сумма впечатляла: 22 тысячи канадских долларов, где-то около 15 тысяч американских, из которых экипажу причиталось 2 тысячи инвалютных рублей. Казалось, для компании выгода очевидная, но только казалось, стоило вспомнить компенсацию за отказ от лоцманов в иностранных водах и портах, когда всего-то выплачивалось 5% в чеках ВТБ от сэкономленной суммы, то есть двадцатая часть, что заставляло насторожиться. Не любят они возвращать даже более правдоподобную часть честно заработанного, чтобы кур не смешить.

Приняв на борт серу — светло-жёлтые тяжелые, ничем не примечательные комочки, — «Псков» снялся на северокорейский Раджин, куда часто направлялись подобные перевозки. Груз во многом опасный, недаром он сопровождает, а зачастую олицетворяет все самые мрачные тайны подземного мира. При появлении столь специфичного запаха, отнюдь не парфюмного, невольно возникает беспокойство и стремление оглянуться — не появилась ли нечистая сила или кто-нибудь из её давних сподвижников. Сера является мощным катализатором окисления, и после её перевозки трюмы становятся рыжими от свежей, всё покрывающей ржавчины. К тому же груз тяжёлый, с малым удельным погрузочным объёмом, вызывающим чрезмерную остойчивость и соответствующую резкую стремительную качку с периодом около 9 секунд. Изнурительная, ни на минуту не прекращающаяся болтанка по методу «голова-ноги» преследовала на протяжении всего двухнедельного перехода, хотя приходилось петлять между островов Алеутской гряды, избегая встречи лоб в лоб со спешащими навстречу циклонами. Наверняка у многих наедине с собой возникали похожие мысли, как у шофёра Алика из «Кавказской пленницы»: «Будь проклят тот час, когда я сел за баранку этого пылесоса!» Спустя недолгое время мысли улетучивались вплоть до следующего раза, надо же было сбрасывать накапливающуюся день за днём отрицательную энергию.

Однажды во время этой свистопляски перед обедом капитан Попов, ныне почивший, Царствие ему Небесное, поднялся на мостик и отдал непонятное распоряжение: «Курс не менять!» Наверное, ему тоже было несладко и доставалось от всей широкой океанской души. К тому же его каюта на самой верхней палубе, непосредственно под штурманской рубкой, да и возраст не тот, что у молодых. Размахи качки, то есть амплитуда, увеличиваются в зависимости от высоты, и более умеренная наблюдается на нижнем ярусе, где расположены помещения рядового состава, судовой команды — как гласит устав. Сказано — сделано, приказ капитана — закон. По странному стечению обстоятельств в обеденное время судно вышло из-под прикрытия очередного острова, а до следующего нужно было бежать и бежать. Первая настоящая океанская волна, ворвавшаяся в пролив между островами, угодила в борт «Пскову», отчего резко увеличился крен, со столов посыпались тарелки и прочая посуда, загрохотало выброшенное из кают и помещений оборудование и имущество, настоящий девятый вал, хотя он был и первым по счёту. Появившийся на мостике для смены вахт второй помощник озабоченно поинтересовался о причине следования таким курсом, лагом (бортом) к волне, когда можно без помех изменить курс и курсовой угол набегающих волн, что очевидно из всех нормативных документов и особенно популярной тогда диаграммы Ремеза. После такой эволюции качка бы значительно уменьшилась и в дальнейшем, следуя галсами (зигзагами), можно сказать — противолодочным зигзагом, как это было во время большой войны при перевозке ленд-лизовских грузов из Штатов на советские дальневосточные порты, не представляло труда добраться под прикрытие следующего острова. Получив всё объясняющий ответ, сильно усомнился в его необходимости. Но пароход продолжал следовать по проложенному курсу, не обращая внимания на всё усиливающуюся качку, лишь поскрипывая, словно жалуясь на свою судьбу, на которую он обречён с самого рождения. Ветер свистел в снастях, и главную палубу заливали холодные волны Тихого океана, разбиваясь о стальные части корпуса, мгновенно теряли свою показную агрессивность, превращаясь в ручейки, уже без пены, и сбегали в родную стихию, чтобы взяться за старое. Таковое продолжалось недолго, судно всё больше раскачивалось и наконец-то попало в зону резонансной качки, когда начинающийся крениться пароход набегающая волна подталкивает в том же направлении. Первый помощник капитана, он же помполит, вышедший на мостик от скуки, оказался единственным, кто смог удержаться на своих двоих, скорее всего потому что находился в диаметральной плоскости, стремясь увидеть показания кренометра, точнее, максимальный угол крена. Все остальные находящиеся на мостике разлетелись по разным углам, ибо удержаться на ногах не смогли. Хотя кренометр и был разбалансирован и определённая ошибка в его показаниях присутствовала, но стрелка отклонялась до 32 градусов на оба борта, и всё же помполит утверждал, что она легла на конечный ограничитель, превышая разумные предположения. Каков оказался действительный крен, узнать не удалось, но как память о нём случился порядочный погром: барометр, находившийся в нескольких метрах от открытой двери, вылетел на крыло мостика, не коснувшись палубы, и только стеклянные брызги и покатившиеся внутренности остались на месте падения. С уцелевшей после первого причастия посудой, приготовленным обедом, камбузным оборудованием, сорванными со штатных креплений палубными и каютными устройствами случилась почти катастрофа, как при Мамаевом побоище, и только чудо позволило избежать полного разгрома, оставалось только собирать обломки и приводить судовые помещения и устройства в более-менее нормальное состояние, да и людям перевести дыхание. Но последствия были ужасны: всё, что могло разбиться — разбилось, сорваны с креплений двери, ящики, стулья и многое другое.

Корейский Раджин с босоногими женщинами в трюмах, и даже без простых масок-респираторов на лицах, в клубах ядовито-жёлтой пыли, разъедающей глаза и кожу, казавшимися какими-то бесплотными и неземными, оптимизма не добавил. Всех одолевало общее единственное желание: поскорее покинуть этот порт — оплот Кимовской империи, где люди — всего лишь расходный материал. Но отход, вопреки всем ожиданиям, задерживался — пришло указание грузить цемент на Вьетнам, где всё ещё продолжались большие восстановительные работы по ликвидации последствий нескольких десятков лет непрерывных войн. И снова клубы цементной пыли и те же бестелесные люди в трюмах без какой-либо предохраняющей униформы. Наблюдя за унылыми, обречёнными действиями людей, невольно напрашивался вопрос: «Каков их век? Как долго они могут прожить в удушающих условиях почти марсианской атмосферы?» По общему впечатлению Раджин изо всех северокорейских портов производил самое отвратительное зрелище безысходности и обречённости, наверное, потому что специализировался на переработке массовых навалочных грузов, совсем не благоухающих розами, а их пыль порой затмевает солнце.

При погрузке цемента в мешках необходимо вести счёт груза, иначе наши «братья» обжулят и не заметишь, для них это благое дело, чести, доблести и геройства, ведь они это делают не для себя, а для укрепления своего государства: «С миру по нитке — голому рубашка!» Экипажу и предстояло заняться тальманством (счётом погруженных мешков), очередной добровольно-принудительной ОБЯЗАННОСТЬЮ, не входящей в круг должностных. Оплата за работу во всё тех же чеках ВТБ, но корейские мизерные расценки сводили её к нулю, и желающих заниматься грязным делом не нашлось. В «добровольно-принудительном» порядке тальманами назначили младших командиров, хотя ещё пару лет тому назад никому бы и в голову не пришло отказаться, горбачёвская перестройка уже пустила свои корни, и прежде всего люди пытались извлечь личные преимущества. Для страховки во избежание возможной недостачи удалось уговорить корейских тальманов «не замечать» некоторые погруженные мешки за скромные подарки, преимущественно сигареты и консервы. Полагаясь на «договор дороже денег», после каждой смены сообщали второму помощнику, он же грузовой и «ревизор», о количестве лишних мешков в трюмах, что гарантировало отсутствие недостачи во Вьетнаме. Забегая вперёд, несмотря на все усилия, в порту выгрузки всё же выявилась недостача, ибо вьетнамцы не могли не надуть. А корейские тальманы подарки принимали и обещать могли что угодно, но дальше этого дело не шло — уж больно они боялись всевидящего ока своего обожаемого вождя Кима Первого, Ким Ир Сена — основателя и генералиссимуса государства нового типа, да и пропагандистский «патриотический» пресс в течение нескольких десятилетий давал о себе знать. «Титул» генералиссимуса станет наследственным и будет передан его наследнику и сыну Киму Второму, Ким Чен Иру.

О выгрузке во Вьетнаме никакой информации от агента не имели, что совсем не настраивало на радужный лад, ибо из прежнего опыта народ знал об безразмерности обещаний для судов с массовыми грузами и не только. Сайгон, нынешний Хо Ши Мин, самый большой город-мегаполис и порт Вьетнама, расположен в нескольких десятках километров вверх на реке Меконг, а в реку заводят лишь в преддверии недолгого ожидания короткой стоянки или непосредственной выгрузки. В противном случае предстоит долгое кукование в устье реки на внешнем рейде порта Вунгтау. В итоге в общей сложности простояли 22 суток, по сути дела пароход использовался как обычный склад из-за недостатка складских помещений в порту. Как показало время, вьетнамцы всё рассчитали верно, все накопившиеся долги в сумме более 20 миллиардов долларов позднее будут списаны, а на дармовщинку почему бы не использовать бесплатные пароходы по своему усмотрению. Длительные стоянки на рейдах тропических стран чреваты для каждого судна интенсивным обрастанием подводной части корпуса, появляется так называемая «борода» из множества микроорганизмов, водорослей и ракушек, после чего судно теряет несколько узлов скорости. Тащить за собой образовавшиеся на корпусе заросли совсем не просто — мощности главного двигателя не хватает, он перегревается и изнашивается гораздо быстрее, и всё выливается в кругленькие, совсем не малые суммы со многими нулями.

После вьетнамских страданий, загрузив партию риса в мешках, направились в кампучийский порт Компангсаом. В стране, только что пережившей самый настоящий геноцид, который унёс около 40% населения после экспериментов с крайне левым правительством красных кхмеров во главе с Пол Потом, было совсем плохо. Если бы не помощь Вьетнама, то кто знает, может быть, и вовсе коренное население в результате «перевоспитания» было бы уничтожено. Вьетнамским воинам, закалённым предшествующими войнами, не потребовалось много времени, чтобы снести антинародный режим. Но страна оказалась в нищенском состоянии: уничтожены промышленность и сельское хозяйство. При том что в таком климате собирают по три урожая риса в год, но люди голодали и умирали голодной смертью с раздувшимися животами скелетов, обтянутых жёлтой кожей, и провалившимися глазами. Во время выгрузки местные грузчики случайно обнаружили за деревянной обшивкой кусочки серы и поинтересовались у трюмного матроса назначением неизвестного вещества. Тот, в свою очередь, используя некоторые слова, жесты и мимику, в шутку назвал жёлтые комочки моющим средством. После чего вычищать трюмы с остатками прежних грузов не пришлось: кампучийцы под своей более чем скромной одеждой, если таковой считать коротенькие замызганные шорты и видавшую виду майку, изловчились вынести с судна все остатки серы до последней крошки. Вячеслав собственными глазами видел торговца, продававшего серу под видом мыла или ещё какого-то моющего средства. Тот сидел на корточках рядом с въездом в порт, в двух-трёх метрах от ограждения со стороны просёлочной дороги и портового шлагбаума, на его тряпице виднелись несколько кусочков серы, перепутать которые с чем-то невозможно.

Насмотревший местных диковин, в большинство которых и поверить-то невозможно, «Псков» снялся на таиландский Косичанг, откуда на постоянной основе шёл поток сахара-сырца, в основном на Японию. Климат позволяет выращивать в больших объёмах сахарный тростник не хуже, чем на Кубе. Три порта в Сиамском заливе: Косичанг, Срирача и Лаем Чабанг рядом с устьем реки Чао-Прайя — по своей сути являются аванпортами основного тайского порта Бангкок, расположенного в трёх часах следования вверх по реке. Он всегда загружен под завязку, но фарватер реки не допускает прохождения судов с осадкой более 7,9 метра во время прилива, и, соответственно, им приходится производить грузовые операции на упомянутых рейдах аванпортов. Отсюда и отправляются крупные партии сахара, гипса и зерновых, а погода в самом дальнем уголке, верхушке Сиамского залива, почти всегда благоприятна. Грузят большими баржами, на которых живут целыми семьями, груз судовыми стрелами или кранами перемещается крупноячеистыми грузовыми сетками, зависает над трюмом, и шустрые тайцы вскрывают мешки острыми ножами не хуже профессиональных мясников, отчего он просыпается в трюм. Несмотря на кажущуюся многоступенчатость и медлительность, погрузка проходит быстро: за 5–7 дней 10 тысяч тонн уже в трюмах до уровня тропической грузовой марки. На погоду грех жаловаться: тишина и маслянистая поверхность воды, лишь иногда подёрнутая рябью, всходящее из самого синего моря солнце, когда небо озаряется светлыми бликами, а потом на твоих глазах понемногу показывается само светило, увеличенное рефракцией на границе двух сред. Вечером — противоположная картина, и солнце тонет в море вдали за горизонтом, оставляя после себя ярко-красные багряные облака, подсвеченные снизу. Невозможно оторвать глаза от повторяющегося ежедневного зрелища, которое завораживает, и тогда приходят мысли о бесконечности и таинствах космоса. Как можно думать иначе, когда дневное светило кажется огромным и близким, хотя до него 150 миллионов километров, гораздо более 10 тысяч земных диаметров. Только тогда и осознаёшь величие и мощь нашей родной звезды, породившей жизнь и окружающие её планеты. Как-то не уживается в сознании понимание Солнца как всего лишь средней, ничем не примечательной звезды в Галактике Млечного пути, не говоря уже о Вселенной. Звёздное небо нужно было видеть, ибо рассказать о нём не хватает слов: в иссиня-чёрном небе звёзды кажутся чистой воды бриллиантами, различаясь только каратами. Земная подсветка отсутствует, и резкий контраст намного увеличивает их сияние и величину, невозможно поверить в реальность света, который ты видишь, и понять, что ему от роду миллионы и миллиарды световых лет. Что-то выходящее за пределы нашего разума, не поддающееся осознанию и осмыслению. Таков самый настоящий макромир, по законам которого живёт наша Вселенная, жаль, мы не знаем большую часть её канонов, хотя кто знает, не поехала бы «собственная крыша», от узнавания лишь их ничтожной части.

Поутру сотни, а может, и тысячи мелких рыболовных судёнышек выходят из реки и устремляются на лов рыбы: кто-то в самом заливе, а кто-то стремится подальше, известно: хорошая рыбалка вчерашняя и завтрашняя, а крупная рыба там, где подальше. Вечером они возвращаются кто с чем: кому-то повезло, а кому не очень. Но немало и остающихся на ночную рыбалку, неизвестно, что они там ловят, на ум приходит только кальмар, но стада головоногих всё-таки активны по сезонам. Впрочем, профессионалы разберутся и без нас, рыбалка — это их жизнь и труд, источник существования семей.

Япония — есть Япония, и сахар, впрочем, как и любой другой импорт, пришёлся ей по вкусу. Всё чинно, спокойно, размеренно, отточено, а докеры и в самом деле выглядят и держатся как гегемоны. С трудом верится: как такие противоположности могут уживаться на одном и том же азиатском континенте в непосредственной близости друг от друга, всего лишь через Корейский неширокий пролив. Задержек при выгрузке сахара не возникло, и спустя несколько дней судно там же приняло трубы большого диаметра для газовиков или нефтяников страны, при её необозримых просторах стальных артерий нужно построить многие десятки тысяч километров. Подземные кладовые, даже по самым скромным подсчётам, должны обеспечить безбедную жизнь на долгие годы, хотя, с другой стороны, ощущение богатства разлагает государство, ибо отсутствует стимул для движения вперёд. «Если нет у нас такого, то когда захотим и сколь потребуется — купим!» Стальные трубы выгружали в Посьете, самом южном приморском порту, и тут произошло совершенно неожиданное, до мелочей напоминающее Кампучию, только вместо серы оказались остатки сахара, спрятавшиеся в самых потаённых уголках. Отечественные докеры даже вскрыли всю деревянную обшивку в трюмах и вычистили их, будто языками облизали. Секрета в том не было, сырьё для изготовления самогона, да ещё из сахара, в то время приобрело какой-то почти сакральный характер. Пришедший молодой лидер-реформатор Горбачёв, провозгласивший перестройку и гласность, похоже, не знал, с чего начать, и, уподобляясь недавнему предшественнику Андропову, прославившемуся облавами на «бездельников» в рабочее время, последовал его примеру. Первый искал причину неудач в безответственности и отсутствии дисциплины, а второй в повальном пьянстве и объявил настоящую войну «зелёному змию».

Правда, начал не с того конца, с вырубки виноградников, совершив очевидную глупость, ведь давно известно — к элитным сортам винограда, из которого производят марочные и коллекционные широко известные в мире вина, пьянство никаким боком не пришьёшь. Но как говаривали ещё на заре государства рабочих и крестьян: «Важен революционный порыв масс…», то есть всем понятная и объединяющая идея. Примеров борьбы с пьянством в мире было достаточно и до него, но ни один из них не принёс какого-либо положительного результата, а лишь усугублял проблему. Но, как пропагандировалось всегда, у нас свой особый путь, и чужие примеры не для нас — сами с усами. Народ перешёл на самогон, и пить стали ничуть не меньше, зато резко возросло количество отравлений и смертей по этой причине, пили всё, что горит, от тормозной жидкости до лосьонов, настоек и денатурата (метилового спирта).

Никому из них не приходило в голову: менять нужно саму порочную систему, а не искать виновных в порождённых, только ей присущих частностях, являющихся лишь следствием, но не причиной. Это всего лишь родимые пятна: забыли старый анекдот о публичном доме, не приносящем прибыли.

Вот почему остатки сахара в необъятных трюмах «Пскова» привлекли столь пристальное внимание местных жителей: что может быть лучше самогона из сахара с гарантией качества натурального продукта? Количество, собранное по сусекам, наверняка измерялось тоннами.

Казалось бы, пора заканчивать с приключениями, как-никак, шесть месяцев болтаемся в море, пора бы и домой наведаться, хотя бы на «побывку». Получилось почти как у Владимира Высоцкого: «А нам сказал спокойно капитан: „Ещё не вечер, ещё не вечер!“» Слова капитана Попова были иными, в чём-то загадочными и интригующими: «Не всё ещё спокойно в мире!», но суть оставалась неизменной, тем более в них сквозила какая-то слегка насмешливая дерзинка. Но мучившее всех состояние неопределённости продлилось недолго, и скоро многое прояснилось, хотя предстоящая неизвестность сохранялась вплоть до начала вскоре наступившей секретной операции. Последовал короткий заход во Владивосток с целью принятия на борт приспособлений для погрузки тяжеловесной техники и дополнительного экипажа. На рейде порта Славянка, расположенного в бухте Славянского залива, входящего в ещё больший залив Петра Великого, приподнялась завеса таинственности. Погрузили плавающие танки и в составе конвоя из четырёх судов, соблюдая меры скрытности, направились вдоль приморского побережья. Командование всей «операцией» находилось на «Пскове» как на самом комфортабельном судне с наличием свободных кают. Конвой зашёл в одну из многочисленных бухт, берега которой заросли лесом и напоминали непроходимую чащу, ведь по-другому и быть не могло — операция-то совершенно секретная. В тёмные воды незамутнённой бухты ухнули якоря, разбрызгивая брызги во все стороны, и снова наступила тишина. Откуда-то из береговых зарослей вынырнул катер и увёз офицеров и капитана в направлении берега, где, по всей видимости, скрывался секретный, тщательно замаскированный объект, невидимый с моря. В столь загадочной и секретной операции обязанность соблюдать светомаскировку и радиомолчание являлась обязательным условием. Об этом вахтенный помощник вспомнил, когда в непосредственной близости не увидел рядом стоящие суда, после чего выключил палубное освещение. На соседних пароходах тоже были офицеры, но почему-то не сообщили о нарушении светомаскировки на «Пскове», может, полагали, что флагман дал особое разрешение. Произошло это по случаю или обычному совпадению, неизвестно, хотя никто из командующего состава военморов на этом не настаивал, да и внимания не обращал, но палубное освещение внезапно погасло. Как раз в это время катер с «отдохнувшими» офицерами почти достиг парадного трапа, и внезапно наступившая темнота лишила ориентации рулевого, и, потеряв направление из виду, он разразился словами «благодарности» в адрес находящихся на мостике. Сейчас-то и пригодились вьетнамские подарки, в основном представленные рядами бутылок 35-градусной «Лямойки», которые капитан выменивал на деликатесы из продкладовых судна, и ничем не примечательная кладовка напротив каюты третьего помощника была оборудована под хранение широко известного вьетнамского напитка. Известно, в родном Отечестве зелёная валюта открывала все двери, и это в самый разгар борьбы с зелёным змием. Для советских офицеров такое добро и не снилось, тем более что коротать свою службу им приходилось в своих городках под присмотром жён, а там не сильно разбежишься. Вот они и вырвались на волю, да ещё на дармовщинку, начисто забыв о проводимой в стране кампании. Наконец-то сильно устав от трудов праведных, военные уснули, ведь завтра ждала «война».

Наутро, с первыми лучами солнца, вблизи мыса Клерка судовыми кранами спустили танки на воду, которые, грозно поводя орудийными стволами, атаковали берег с высадкой десанта. Но никто не оказывал сопротивления, и операция по захвату плацдарма прошла успешно, можно сказать, на отлично, благо никто не утонул, что следовало отметить подаренными капитаном бутылками с вьетнамским зельем. На «Пскове» недолго любовались необычным грандиозным зрелищем, ибо миссия закончилась, и снялись на Владивосток. Соседние суда тоже разбежались в разные стороны по своим назначениям и надобностям.

Вячеславу прислали ожидаемую замену, и наступила пора на время отрешиться от «водных процедур», вернувшись в лоно домашнего очага, хотя нужно было каким-то образом отрегулировать всё ещё висящие выплаты за дополнительные работы в течение затянувшегося рейса. С финансово-валютным отделом не забалуешь: настоящие тамошние зубры совсем не склонны выплачивать даже уже честно заработанное. Третий помощник, будучи кассовым, составил обязательные ведомости с конкретными фамилиями и трудозатратами. Все они должны быть подписаны капитаном, и для этой цели однажды старпом позвонил ему на домашний телефон. На проводе оказалась жена, принявшая Вячеслава за кого-то из управления пароходства, и сразу же начала убеждать, что смерть мужа никак не связана с алкоголем. По сути дела, даже без вопросов выболтала причину смерти капитана, о которой было неизвестно. Видимо, встреча с офицерами по выброске десанта сильно подкосила его здоровье, соревноваться с закалёнными и проспиртованными воинами — слишком большое испытание, и изношенное сердце не выдержало непосильной нагрузки. Так и не удалось увидеть «мастера». Кто знает, не будь этой военной операции в нескольких шагах от дома, он бы ещё пожил. Мир праху его!

Документы для выплаты экипажу чеков ВТБ за зачистку трюмов были аккуратно подготовлены в соответствии с самыми тщательными требованиями, придраться к которым не просто, всё необходимое присутствовало. При всём при том в финансово-валютном отделе групповой финансист укорил в незнании инструкции по выплате за выполнение дополнительных работ, а именно: если судно выходит из советского порта, то оплата производится в рублях по совершенно иным расценкам. Разница лишь в том, что экипаж получит сумму, почти вдвое превышающую расчётную, за одним лишь уточнением — она будет в «деревянных». Подходя с более прозаической точки зрения — по факту в пять раз меньше, ибо чеки ВТБ котируются 1 к 10. Сказать нечего — обложили красными флажками со всех сторон, как на волчьей охоте.

Но и в такой казавшейся неразрешимой ситуации пришлось искать мало-мальски приемлемое решение, нужно же «выбить» свои честно заработанные кровные, на худой конец хотя бы какую-то часть. Снова пришлось составлять необходимые письменные доказательства своей причастности к выполненным работам, хорошо, не требовалось их заверять у нотариуса. Но финансисты и тут не были лыком шиты, поняв, что на законных основаниях отфутболить настойчивых «попрошаек» не удастся, сменили тактику, прибегнув к совершенно другим аргументам, не имеющим ничего общего с их деятельностью, самовольно вмешиваясь в иную, неподвластную им епархию. Доводы были и вовсе рэкетирскими: «Заплатим эти злосчастные 300 чеков ВТБ, если докажете, что не нанесли ущерба акватории иностранного государства», то есть не загрязнили территориальные чужие воды. С какой бы стати им проявлять такую заботливость об экологии за многие тысячи миль от собственных берегов, да и не их эта стезя! Вот куда они дотянулись, хотя им никакого дела до этого нет, там другое ведомство, осуществляющее контроль за выполнением международных и внутренних государственных конвенций. Морское право, к которому они ни боком, ни припёком, самоназванные юристы международного уровня. Подтекст самого беззаконного требования, если сказать попроще, выглядел примерно так: «Вам не то что платить не стоит, но наказать следует! Куда подевали ржавчину и грязную воду после мытья трюмов?»

Раздосадованный откровенной ахинеей, которую без зазрения совести льют тебе в уши, Вячеслав перешёл в наступление, спросив, на каком основании групповой финансист санкционировал 13 выплат в течение года на один из балкеров пароходства типа «Художник», и, не слушая дальнейших объяснений, удалился, едва не хлопнув дверью, хотя очень хотелось. Информация была самая свежая, можно сказать, из первоисточника — от радиста того «Художника». Кто-кто, а радисты знают всё, через них проходит вся информация, начиная с личной переписки и до самых важных, не подлежащих оглашению сообщений. По всей видимости, это сильно насторожило финансиста, складывалось мнение, что и он не был забыт при дележе немалых чековых сумм. Иначе как понять последующее сальто-мортале, враз покончившее с бесконечными прошениями.

На судне третьего помощника обрадовали о только что пришедшем подтверждении на выплату экипажу надоевших 300 чековых рублей, всё-таки и вправду телеграммы идут быстрее пешехода. Оставалось лишь заказать деньги через агента «Трансфлота» и получить по капитанской доверенности. Таким вот не мытьём, а катаньем приходилось доказывать свою непричастность к верблюдам, «кораблям пустыни».

Через два-три года на «Пскове» случился пожар в машинном отделении, немецкие двигатели типа «Манн» — не самые лучшие среди известных мировых брендов. Восстанавливать уже пожившее судно было нецелесообразно, и его отправили на «гвозди», классическая участь пароходов, отработавших свой срок. Не надолго от него отстали и оставшиеся семь серийных судов-близнецов.

Но у Вячеслава были давние связи с серией судов типа «Варнемюнде», которых в пароходстве было больше «великолепной семёрки» на целую единицу. За несколько лет до «Пскова», в 1983 году, ему пришлось начинать свою трудовую деятельность на теплоходе «Павлодар». Но прежде поясним, как всё начиналось.

Наступил Новый 1983 год! В средней владивостокской мореходке перед самым Новым годом прошёл выпуск судоводителей из последнего набора на базе восьми классов. Похоже, он был самым качественным за все предыдущие годы, если учитывать только 24 человек, поступивших в 1978 году после окончания восьмого класса. Пришедших в следующем 1979 году сразу на второй курс десятиклассников, не прошедших по конкурсу в ДВВИМУ учитывать не стоит — с ними отдельная картина. Конкурс на вступительных экзаменах составлял 8 человек на место, если точнее, 30 мест на 243 претендента. Фактически на первый курс приняли 31 счастливчика из расчёта на отчисление оного неудачника по каким-либо причинам. Такая практика себя оправдала не только потому, что свято место пусто не бывает, а чисто в педагогических целях. Присутствие одного «лишнего» среди трёх десятков первокурсников постоянно напоминало каждому о зыбком положении: а не окажется ли он лишним. Висящий «дамоклов меч» заставлял всех без исключения сразу же включаться в учебный процесс и подчиняться непривычной для пацанов дисциплине. Прок в этом, несомненно, имелся, и не малый. После окончания первого курса группа «завоевала» два вымпела, таковая существовала форма поощрения. Была простимулирована званиями «Лучшей группы» и «Лучшего курса». Подобная исключительность выглядела довольно странно, ибо группа была единственной на курсе и лидирующее положение ей было обеспечено самим её существованием. Второе призовое место ни при каких обстоятельствах не грозило, обречена во время всего срока обучения быть первой и единственной. После первого семестра более половины курсантов, окончивших семестр без троек, начали получать повышенную стипендию (115%). Конечно, в рублях добавка чисто символическая, но в психологическом отношении довольно существенная. Кроме хорошистов двоим и вовсе назначили 125%, так как их средний балл превышал 4,75. К концу обучения проглядывались четыре красных диплома, очень высокий показатель, но действительность уполовинила их количество. Государственные экзамены стали камнем преткновения для двоих, наверное, слишком перенервничали накануне и не выдержали последний барьер. Красные дипломы являлись не только предметами гордости — главное, они давали возможность выбора судоходной компании среди всех дальневосточных пароходств. Естественно, они выбрали Дальневосточное пароходство — самое большое и во многом ориентированное на заграничное плавание, где сразу же направлялись на суда на штатных должностях помощников капитанов. Остальным в обязательном порядке нужно было отработать как минимум одну арктическую навигацию старшинами барж на судах-снабженцах по обеспечению северного завоза.

Таким образом, Вячеслав, оказавшись в числе двух счастливчиков, попал в Дальневосточное пароходство, с 1 марта 1983 года оказавшись в должности четвёртого помощника капитана на теплоходе «Павлодар», не достигнув даже 20-летнего возраста. Ссылаться на одно везение не приходится, всё-таки попадание в желанную двойку стало основанием для такого «везения». Везёт тому, кто сам везёт!

Вячеславу «повезло» захватить подходящие к своему порогу линейные плавания сухогрузных твиндечных судов, когда им на смену уже вовсю рвались линейные скоростные контейнеровозы, перехватывая обычные линейные грузы у своих обречённых на выход конкурентов. Эффективность их перевозок была несравнимо выше, чем у предшественников, прежде всего за счёт значительного сокращения стояночного времени в портах обработки.

Но пока «Павлодар» работал на линии FESCOSTRAITS, сложной, но в то же время очень интересной транс тихоокеанской линии между портами азиатских проливов в Индийский океан и побережьем Канады. Одно лишь их перечисление уносит тебя в книжное детство, когда они казались чисто фантасмагорическими, так и оставшимися в мечтах. Но иногда мечты имеют свойство воплощаться в реальность, и не только на Новый год.

Владивосток — 4–5 портов Канады, из которых Ванкувер в обязательном порядке — Гонконг — Манила — Бангкок — Сингапур — Кланг/Пинанг и обратно с заходом в 2–3 порта Японии с грузом на Владивосток. Многие порты казались поистине сказочными, с богатой историей на протяжением веков, о чём приходилось читать не отрываясь в далёком детстве, забыв о несделанных уроках. Освоение стран Юго-Восточной Азии, сопряжённое с борьбой за обладание пряностями, не только голая история, но и увлекательные приключения, которые превосходят надуманные пиратские романы о тех временах. Когда знакомишься с событиями тех лет, не покидает чувство приобщения к историческому прошлому, замешанному на крови, обманах и вечном соперничестве крупных международных компаний, таких знаменитых, как голландская Ост-Индская и английская Ост-Индская, первыми почувствовавшими, откуда ветер дует, и стоявшими за их спинами могучими морскими державами. Теперешние Молуккские острова потому и получили их первое название «Острова пряностей» сразу же после открытия европейцами.

В рейсе, когда на борту появился новоиспечённый четвёртый помощник капитана Вячеслав Корчун, штатного капитана Кабанкова Виктора Тимофеевича не было. В это время он присутствовал на суде в филлипинской столице Маниле, где за полгода до этого «Павлодар» совершил навал на новый причал контейнерного терминала. Хотя судно находилось под проводкой лоцмана, но в любом случае ответственность лежит на капитане. Швартовка к новому причалу являлась первой, и надо же случиться таковому. Чем закончилась тяжба пароходства с владельцами причала — неизвестно, хотя такие процессы могут длиться годами.

В своём большинстве экипаж работал на судне с приёмки в тогдашней ГДР на верфи «Росток», целых восемь лет. Предшественник Вячеслава в своей должности находился четыре года, и чем он не устраивал капитана — тоже потёмки, но замену на такой пароход долго не искали, хотя судно и на север заходит, правда на канадский. В этом рейсе судном командовал капитан Тихонов.

Может быть, совсем не к месту вспоминается рассказ старшего механика Бориса Евгеньевича Николаева, принимавшего пароход в Варнемюнде. В качестве развлечения для экипажа иногда организовывались экскурсии в какие-либо примечательные места. Так и на этот раз случилась очередная экскурсия, из-за которой пришлось пропустить обед в заводской столовой. Один из мотористов не принял в ней участия: то ли проспал, то ли приболел. Потому и наведался в столовую в одиночестве. Пообедав, подозвал официантку и вопросительно произнёс: «Секс», она, не сразу поняв, попросила повторить и снова услышала то же самое. Возмущённая откровенным хамством, пожаловалась своему шефу, который и решил разобраться, слишком уж невероятном ему показалось рассказанное женщиной. Конечно, советские моряки ещё те люди, от которых можно ждать всяких сюрпризов, много он их повидал, находясь на своём рабочем месте, но такое случилось впервые. Подошёл к страждущему и спросил, чего герр желает. Тот снова повторил заветное слово, не миновать большого скандала, но до моториста наконец-то дошло, за что принимают его просьбу, и, вспомнив о языке жестов при наличии рук, он объяснил своё желание закурить, единственными доступными в заводской столовой были сигареты «Зекс». Таким образом судовой моторист едва не оказался в роли сексуального маньяка.

А тут ещё по-своему «повезло»: находясь в первом же рейсе в официальной должности четвёртого помощника, на пароходе оказался капитан-наставник Усков Владимир Александрович, позднее погибший в Арктике при крушении вертолёта. Светлая ему память, хороший был человек и мастер своего дела. Естественно, своё пристальное внимание он обратил на зелёного, как советские три рубля, четвёртого помощника капитана, который и стал для мэтра тренировочной боксёрской грушей. За двухнедельный переход он заставил выучить своего подшефного все судовые устройства и оборудование. Спрашивал допустимую нагрузку на крышки трюмов и твиндеков, диаметр винта, вес якорей, калибр цепи, все системы пожаротушения и так далее и тому подобное. Наверное, это и сделало задел на дальнейшую работу в море — знать каждое судно, на котором работаешь, в деталях и до мелочей, которых быть не может. На стоянке во Владивостоке производилась замена поддерживающей жидкости гирокомпаса, в которой свободно плавает гиросфера, своей осью всегда ориентированная на север, специалистами радионавигационной камеры пароходства, которая случается не так часто, после отработки нескольких тысяч часов. Спустя несколько дней уже посереди океана по давно сложившейся традиции капитан вместе с капитаном-наставником после обеда поднялись на мостик и сразу же обратили внимание на необычность поведения парохода: солнце почему-то светило в лобовые иллюминаторы, хотя после полудня оно должно быть в южной четверти. Судно плавно описывало циркуляцию значительного радиуса, следуя указаниям гирокомпаса. Причина обнаружилась быстро — замкнуло обмотку ускоренного приведения чувствительного элемента в меридиан, и сфера поплыла куда глаза глядят, авторулевой, добросовестно выполняя свои обязанности, рулил вслед за гирокомпасом. К счастью, на судне оказалась запасная гиросфера, и хотя процедуру её замены Вячеслав знал только в теории, но с практической стороной, несмотря на собственное удивление, справился. Но на этом приключения с гирокомпасом не закончились: развязался мешок — успевай только собирать высыпавшееся. Вышла из строя помпа охлаждения, без которой гирокомпас также обречён на полный ступор. Скорее всего, при смене поддерживающей жидкости произошёл небольшой разлив, послуживший началом бед с помпой. Оставался единственный выход — охлаждать жидкость прямотоком, при котором автоматика бесполезна. Положение усугублялось узким диапазоном между допустимыми температурами, всего в несколько градусов: при понижении сфера садится на дно и перестаёт показывать направление; при повышении — поднимается вверх и упирается в крышку с тем же результатом. «Куда ни кинь — всюду клин!» Четвертому помощнику оставалось только дневать и ночевать в помещении гирокомпаса, где и признаков жилья не наблюдалось. Беда не приходит одна — мешок с напастями казался бездонным. Для прохождения шхер в северной части Канады, очень узких и извилистых, при следовании некоторыми из них полными ходами, казалось, ветки деревьев вот-вот заглянут в открытые боковые иллюминаторы кают. В таких случаях одновременно прибывали двое лоцманов для бессменной проводки судна, ибо даже остановиться на короткое время с отдачей якоря невозможно — сразу же окажешься на берегу. Экипаж на напряжённой линии был внушительным, и свободных кают не оставалось. Одного лоцмана селили в специальную лоцманскую каюту, а второго в каюту радиста, которого подселяли к начальнику радиостанции на диван. Но и на этот раз «повезло» — пришли три лоцмана, двое со стажёром. Добрались и до четвёртого помощника, которого переселили в судовой лазарет, чтобы часто звучащий ревун гирокомпаса в его каюте, извещавший о достижении максимальной температуры, не мешал подвахтенному лоцману отдыхать. Тогда и вовсе не стало возможности покидать помещение гирокомпаса, необходимо было контролировать температуру, находясь в непосредственной близости со столом основного курсоуказателя, иногда даже засыпать рядом с ним. Только в Ванкувере на одном из советских судов удалось найти помпу, токарь сумел подработать вал с подшипником под судовой размер, и наконец-то гирокомпас заработал в штатном режиме. Это были самые счастливые минуты в жизни Вячеслава в его первом линейном и заграничном рейсе. К тому же капитан-наставник пересел на другое судно и больше не доставал своего подшефного, хотя он и до этого понимал свалившееся на того отчаянное положение и не очень-то докапывался до него, хотя бы отчасти стараясь облегчить участь приговорённого к судовому курсоуказателю младшего помощника.

Первый порт Китимат в Британской Колумбии, названный по имени одного из индейских коренных племён. Население невелико, в порту два причала, на одном из которых грузят бумагу в рулонах, на втором — алюминий в чушках. Работают вахтовики, и желания выходить на берег ни у кого не возникло: судовые старожилы знают всё. Но нашлось и трое желающих, для которых посещение столь редкостного порта было в диковинку и к тому же первым в загранрейсе. Доктор, моторист, точнее, по официальной должности «помощник механика», как окончивший херсонскую мореходку по специальности «Эксплуатация судовых автоматизированных систем» — слишком сложно для понимания дилетантов, и четвёртый помощник. Увольнение в иностранном порту обязательными тройками, одиночки были вне закона — мало ли что ему в голову придёт, да и охмурить его проще пареной репы, ведь демоны не дремлют. Обязательный инструктаж помполита о поведении в иностранном порту с росписью в специальном журнале. К удивлению Вячеслава, его назначили старшим группы, несмотря на его дебютное выступление во всех жанрах. Выбирать было не из кого: доктор — женщина, моторист, будучи ровесником, к командному составу не относился — вот и весь выбор. Ощущение какой-то неожиданно свалившейся нереальности охватило Вячеслава: в первый раз оказаться за границей — и сразу же старшим группы! Что-то из очевидного-невероятного, но оно уже произошло. Получив подробный инструктаж у первого помощника, рассказавшего, «что там можно, что нельзя», расписался в специальном журнале, тем самым принял на себя ответственность за всю группу. Увольнение разрешалось только в светлое время суток, в нашем случае группа обязана вернуться к 17.00 по судовому времени. В первый раз четвёртый помощник не придал особого значения временной точности и на судно вернулись в 17.15, а там уже начинался переполох. Опоздание из увольнения в иностранном порту считалось грубым нарушением правил поведения советского моряка за границей и могло быть чревато самыми серьёзными последствиями, стоило их немного раздуть, придав соответствующую огласку. К тому же вина усугублялась первичным выходом на берег прибывшего новичка. Сразу же возникал вопрос, а что же дальше он может выкинуть, если в самом начале допустил столь грубое нарушение? Первый помощник Чаткин Валерий Васильевич, из бывших судоводителей, не так часто встречающихся среди судовых политработников, был сильно возмущён вопиющим, в его понимании, нарушением дисциплины и сразу же наложил на четвёртого «епитимью» в виде лишения увольнения до конца рейса!!! С подобным наказанием, казавшимся вовсе не заслуженным из-за опоздания на каких-то 15 минут, Вячеславу сталкиваться не приходилось, ему и в голову прийти не могло о том, что «Правила поведения советского моряка за границей» являются частью государственной политики и любое отклонение от них может оказаться губительным для всей дальнейшей морской карьеры или поставит крест на выходе за рубежи страны. Находясь на пороге радужных, почти сбывшихся надежд по узнаванию мира, в мановение ока потерять всё из-за ничтожной случайной оплошности, по сравнению с чем казарменные наказания с гауптвахтами и нарядами выглядят не более чем детскими игрушками. Только тогда он в полной мере стал понимать, где проходит красная черта доступности, за которую нельзя ни на сантиметр высовываться. Но дело было сделано, и оставалось только ожидать дальнейшего развития событий, никого не интересовало, намеренно или случайно произошло. Важен сам факт!

Следующим портом был Ванкувер — столица Британской Колумбии, крупнейший порт Канады на тихоокеанском побережье. Два промежуточных совсем мелких порта, скорее порт-пункта, ничего примечательного собой не представляли, и сожалеть о запрете схода на берег не приходилось, в них погрузили небольшое количество нитрата аммония, относящегося к взрывчатым веществам. Другое дело — Ванкувер! К нему стремились мореходы всех мастей, национальностей и флагов — один из лучших портов для отоваривания, не хуже европейского Антверпена или Лас-Пальмаса, да и посмотреть там есть на что. Во многом привязанность к своему судну объясняется регулярными заходами в порты Сингапура, Гонконга, Японии и конечно, Ванкувер. Но для четвёртого помощника все они мгновенно потеряли своё значение, особенно желанное перед первым заходом в известную гавань, где, помимо товаров широкого потребления, много лишь ему свойственных достопримечательностей. Где ещё можно увидеть гуляющих на свободе хищных пум — только на острове Ванкувер. Своим горем он поделился с коллегой, третьим помощником, тоже выпускником средней мореходки, отработавшим уже десять лет после её окончания, можно сказать «третьим помощником-наставником», жаль, такой должности не существовало. Видавший виды мореход только улыбнулся и посоветовал обратиться к капитану. Но для обострённого чувства справедливости юного начинающего штурмана такое поведение воспринималось как ябедничество, хотя по своей сути ничего общего с этим не имело, и он не последовал совету умудрённого коллеги. Перед заходом в столицу Британской Колумбии капитан поинтересовался у своего младшего помощника, пойдёт ли он смотреть «белочек» (стриптиз). Всё ещё переживающий свой афронт с первым увольнением, Вячеслав воспринял капитанский вопрос как провокацию и сделал вид, что не понял, о чём тот спросил, начал восхищаться всемирно известной достопримечательностью города — парком Стэнли. После чего, тяжело вздыхая, промолвился о лишении увольнения в течение всего рейса. Капитан промолчал, не выказав и тени удивления. Ситуация в корне изменилась, когда сразу же после швартовки в каюту зашёл помполит, заявив о прощении проступка, учитывая его перворазовость. На этот раз в группу подсадил трёх человек: судового врача (30 лет), токаря (56 лет) и электрика (40 лет). Он по-прежнему будет старшим в увеличенной до четырёх человек группе. Увеличение численности групп было связано с недостатком командиров, из-за чего тройки превратились в четвёрки. Ванкувер есть Ванкувер, и рассказывать о его особенностях и достопримечательностях нужно в отдельном повествовании, желающие могут ознакомиться с ними в Википедии. Личные коммерческие интересы экипажа тоже были удовлетворены, и рассказов хватило на несколько дней.

В преддверии ванкуверского увольнения «реабилитированный» четвёртый помощник получил от помполита строжайший инструктаж, смахивающий на последнее китайское предупреждение. Суть его сводилась к строжайшему запрету посещений порнофильмов в кинотеатре или стриптиза в стрип-баре, в противном случае конец морской карьере, загранвизе, конец всему! Таким страшным и безжалостным представлялся он, дабы побольше нагнать страху, с чем явно переборщил. Чем чаще и жёстче звучат повторяемые угрозы, тем большие сомнения в их исполнении появляются у их адресата, но с изучением психологии у «комиссара» были очевидные проблемы, и его действия не выходили из определённых рамок, будучи прямолинейными и однообразными, к которым быстро привыкают.

Пройдя формальные процедуры перед сходом на берег, увольняемые, не успев преодолеть пару сотен метров от причала, в один голос запросились в злачные места. Они уже бывали в городе не раз и хорошо знали, что, где и по чём. 56-летний токарь Рымар Пётр Юрьевич с непререкаемой убеждённостью заверил, что знает бар, в котором вероятность встречи со своими меньше нуля. Более чем убедительная аргументация не вызвала возражений, и вся четвёрка не раздумывая направилась вслед за токарем — специалистом по злачным местам.

Едва успев войти в затемнённый зал, с порога уставились на освещённую сцену. Вячеслав, как старший группы, в отличие от своих подшефных, первым делом оглянулся по сторонам и тут же едва ни лишился чувств. Прямо перед ним у входа за парапетом сидели трое и помполит спиной к нему на расстоянии вытянутой руки, настолько близко, что рука зачесалась от острого желания дать ему щелбана по лысой макушке. Рядом с ним вполоборота старпом, поглощённый созерцанием эротического танца. Третьим оказался капитан-наставник, который смотрел прямо на Вячеслава совершенно безразлично, не выказывая каких-либо эмоций. Чувства, испытываемые Вячеславом в эти секунды, вероятно, можно сравнить лишь с мучениями обречённого, всходящего на Голгофу. Слегка толкнув своих опекаемых, на ватных ногах он попятился и вышел из зала с последовавшими за ним любителями «клубнички». Вот и доверяй после этого безапелляционным утверждениям знатоков местных укромных местечек. Как говаривал когда-то папаша Мюллер, шеф гестапо: «То, что знают двое, знает и свинья!»

После такого потрясения побывали в интересующих местах огромного города, удовлетворив первоначальное любопытство, а по возвращении на судно несколько ранее конца увольнения й помощник доложил партийному блюстителю нравственности о посещении Стэнли-парка. Капитан-наставник оказался настоящим человеком: не только не выдал, но и ни одним жестом не напомнил о той случайной встрече.

Капитан Кабанков Виктор Тимофеевич в начале трудовой деятельности своего четвёртого зелёного помощника на судне неоднократно отстаивал его перед инспектором по кадрам Ардальяновым, который так и норовил направить его куда-то ещё. От этого инспектора-многостаночника, «специалиста во всех областях»: второго помощника, кадровика и даже инструктора разваливающегося парткома — можно было что угодно ожидать. Это уже замечание автора этих строк об Ардальянове, с которым судьба свела на одном судне.

После первого рейса самого младшего помощника на «Павлодар» пришёл подменный экипаж, а штатный в полном составе отправился в отпуск, и вместе с ним недолго поработавший самый молодой штурман. У него не было достаточно накопленных выходных дней, и тем более до первого отпуска ещё не доработал. В летний сезон желающих поработать, особенно в каботаже, где обреталось большинство судов, было днём с огнём не сыскать. По просьбе капитана Кабанкова старший инспектор по штурманам Рябов Юрий Павлович «спрятал» своего протеже в ЖБК (жилищно-бытовая комиссия), а сам убыл в отпуск. Подменяющий его Ардальянов, хотя и был инспектором по радистам, «откопал» Вячеслава и вызвал его в кадры. Инспектор, в ведении которого оказался, сказал прямо и откровенно: «Даже несмотря на настойчивую просьбу капитана, поступить иначе не могу. У меня два десятка заявок на третьего помощника и двадцать две на четвёртого, а ты у меня единственный. Выбирай любой пароход!» Такая вот неслыханная щедрость. К тому времени плавсостав пароходства сильно поредел, многие знающие себе цену мореплаватели ушли на суда иностранных компаний, где заработанная плата, социальные гарантии и продолжительность контрактов были не чета пароходским. За короткое время компания, в которой люди ждали месяцами назначения на любой пароход, превратилась в обычную попрошайку, готовую принимать народ с улицы. Куда подевалась прежняя гордость? Недаром всё познаётся в сравнении! Вячеслав взял паузу и поехал к Кабанкову домой за советом, что тот и сделал, посоветовав «заболеть». Уловка была не нова, и её сразу же раскусили и потом долго «тормозили», вплоть до последнего момента. Весь экипаж уже получил направления на «Павлодар» кроме Вячеслава. У Ардальянова уже имелся помощник капитана с пропиской на судно в паспорте моряка. Будучи в кадрах, совершенно случайно подслушал разговор, вернее, острую перепалку между капитаном и инспектором. Но Кабанков в итоге отстоял своего младшего помощника, за что тот остался навсегда ему благодарен. Кто знает, куда бы повернула судьба, не будь «Павлодара»?

В общей сложности Вячеслав проработал на «Павлодаре» в должностях четвёртого и третьего помощников капитана полтора года. В бананово-лимонном городе одном из самых привлекательных и известных центров отоваривания, куда специально за покупками слетается народ из разных стран и континентов, обычно кратковременные стоянки. В течение одного светлого дня необходимо чётко провести увольнение двумя группами: половина экипажа в одной и вторая половина в другой, не оставлять же судно без присмотра с ведущимися грузовыми операциями. Всем нужно посетить знаменитый малай-базар, где можно приобрести всё необходимое по самым умеренным ценам. Группа первого помощника вернулась на судно немногим раньше других, и, чтобы не терять времени, капитан предложил помполиту временно постоять вахту до возвращения судоводителей, всё-таки по первой специальности он всего лишь два-три года тому назад работал третьим помощником на каком-то пассажирском судне. По некоторым недосказанным намёкам капитана-наставника Ускова корректура карт и пособий, находившаяся в ведении третьего помощника, оказалась в совершенно девственном состоянии, и пришлось менять всю коллекцию в сотни экземпляров, входящих в неё. После чего из-за профессиональной непригодности ему ничего другого, как сменить профессию на менее ответственную, не требующую ничего конкретного, не оставалось. Пришлось срочно переквалифицироваться, но не в управдомы… Идеальная кандидатура для первого помощника, и, конечно, партком не мог пропустить созревшего кандидата на роль партийного наставника. Заказанное капитаном такси ожидало у борта, и он решил захватить с собой Вячеслава. Помполиту нужно было совсем недолго пробыть в качестве вахтенного помощника — остальные помощники капитана должны были вскоре возвратиться на судно. Но реакция представителя руководящей и направляющей партии превзошла все ожидания, оказавшись неожиданной и непредсказуемой. Куда девался его казавшийся неторопливым и степенным стиль поведения: он с пылом и жаром начал отказываться, утверждая о совершенной дисквалификации и неспособности нести даже стояночную вахту. Поэтому пришлось отбросить столь простую идею — не годился человек для конкретных дел, хотя призывать на трудовые подвиги и проводить политику партии в массы вполне способен.

Где-то через пять-шесть лет он дослужился до должности «флагманского помполита» на барже-буксирных составах, где на одного «помпея» приходилось целых три плавающих средства. Их эпоха подходила к концу, и многие, озаботившись будущим, «помягчели». Так и наш герой в одном рейсе на ББС «Байкальск» намеревался в скором времени сменить второго помощника, не просто второго, а Вячеслава, которого судьба снова свела со своим первым крестником. Непонятно, каким образом он сдал аттестацию, но поговаривали, якобы без запинки распознал почти все военно-морские флаги. Правда, совсем непонятно, при чём здесь флаги военно-морского свода сигналов? Скорее всего, в этом звучала скрытая ироническая насмешка по поводу сомнительного появления нового-старого помощника капитана, бывшего помполита.

Май 2025

Суета сует

Дай бог, чтоб в гонке за насущным хлебом

Мы не гасили в наших душах свет.

Не забывали любоваться небом,

А остальное — суета сует.

Лариса Миллер

Социалистическое соревнование являлось неотъемлемой частью существования первого в мире государства рабочих и крестьян, а его истоки затерялись в первых годах советской власти. Вполне возможно, оно началось с первого ленинского субботника 1920 года, когда добрый дедушка Ленин нёс знаменитое бревно в компании своих близких единомышленников, и его не менее известной работы «Великий почин». Картина художника Иванова стала классической и широко известной, правда, неизвестно, откуда на территории Кремля взялись брёвна в таком количестве, загадка, которую так никто и не пытался разгадать. Но главное не в этом, а в родном и близком образе гениального вождя, который при всей своей нечеловеческой занятности, как сказал в одноимённой поэме Маяковский: «Он в черепе сотни губерний ворочал, людей носил миллиардов до полутора», успел и на бесплатном субботнике потрудиться, после чего нам сам бог велел последовать его примеру. Позднее, через годы и десятилетия, количество участников переноски легендарного бревна достигло сотен человек, близкое к тысячи, и все они клялись в своей правоте. Помимо чисто пропагандистской направленности, как показало последующее время, в этом явлении «новоявленного мессии народу» скрывалась очень важная деталь, которая даже самому вождю едва ли могла прийти в голову.

Российская промышленность бурно развивалась в последние десять лет, предшествующих Первой мировой войне, в последнем мирном 1913 году рост валового национального продукта увеличился на 19% — это не описка и не ошибка, так было на самом деле. Страна небывалыми темпами догоняла передовые мировые державы и по объёму ВВП вышла на четвёртое место в мире. Казалось бы, ещё чуть-чуть, но вспыхнула мировая бойня, в результате которой прекратили существование четыре несокрушимые империи, совсем недавно считавшиеся вечными стопами на многие сотни лет. Германская — Гогенцоллернов, Австро-Венгерская — Габсбургов, Российская — Романовых и Османская — турецкая, тогда слово «турки» как национальность не было в ходу, оно укоренилось уже после развала от «тюрков», собирательного названия, охватывающего многие народы мусульманского толка Средней Азии.

Успехи успехами, но в основном промышленность развивалась интенсивными мерами — за счёт увеличения мощностей: заводов, фабрик и количества рабочих. Об экстенсивных методах повышения производительности труда мало кто задумывался, понимание этого придёт позднее, в годы первых пятилеток в начале 30-х годов. Производительность труда долгие годы была самым больным местом в российском ведении хозяйства, фактически в три-пять раз отставая от западных стран, хотя после отмены крепостного права Александром Вторым отставание в эффективности труда медленно, но верно сокращалось. Частная собственность делала своё дело, нужно было заботиться о сохранении плодородности почв и улучшении пород скота. Причин отставания в эффективности много, и одна из них представляется наиболее вероятной: так уж повелось исстари, необъятные лесные просторы с редким населением, полные зверья, дикоросов, древесины на любой вкус и полезных ископаемых, не понуждали бороться за их сохранение. Неисчислимые запасы добра казались бесконечными, и не было необходимости заботиться об их восстановлении. В то же время в западных странах наблюдалась иная картина: многочисленное население с ограниченными, довольно скудными территориями и запасами подземных кладовых, как и не столь богатыми лесными массивами, вынуждало заботиться о них, да и крепостного права в нашем понимании не было.

В советское время, начиная с конца 20-х — начала 30-х годов, когда крестьяне и рабочие вместо обещанных партией большевиков земли и фабрик с заводами получили лишь кабалу и полное изъятие частной собственности, даже без Юрьева дня. Их поставили в более худшие условия, чем до отмены крепостного права. Вопрос о повышении производительности труда отпал сам по себе, ибо исчезла какая-либо заинтересованность в результатах труда. Уже позднее появилась всё объясняющая поговорка: «Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем!»

Уткнувшись в тупик, ею же созданный, власть бросила в прорыв всю мощь идеологической машины, тем более оппонентов не было. Тогда и в полной мере развернулась кампания по внедрению социалистического соревнования, которая продолжалась до развала Советского Союза, но каких-либо заметных результатов не дала, превратившись в чисто формальное мероприятие. Вспоминается известная реприза Михаила Жванецкого о спасении едва не утонувшей гражданки Никаноровой. «Они всё делали правильно, но не с той стороны…» Любопытствующие могут поискать в интернете, должна сохраниться.

Морской флот не остался в стороне от повального увлечения, ведь вся страна в «едином порыве», как тогда провозглашалось с высоких трибун, уверенно шагала в социализм, не за горами от которого просматривался коммунизм, последняя и окончательная фаза развития человеческих формаций, по непререкаемому, единственно верному учению, вопреки научно обоснованным канонам об отсутствии чего-либо конечного и абсолютного. Даже астрофизики уже не спорят об абсолютном вакууме, настолько очевидно лишь его чисто символическое значение, ничего общего не имеющее с действительностью. Ведь «Не упрячешь нейтрино за пазуху и не посадишь в пробирку!», как просто высказался Высоцкий об одной из элементарных частиц, которую никто не видел и никогда не увидит, её можно только вычислить. Элементарные частицы, которыми пронизан космос, ничего о вакууме не знают и продолжают свой бесконечный бег, как и много миллиардов лет тому назад.

Пик социалистического соревнования на морском флоте пришёлся на 70-е годы прошлого столетия. Особенно популярным он был на лесовозах «польского происхождения», тогда ещё сравнительно молодых и резвых, со скоростями, указанными в спецификации, с надёжным грузовым устройством и прочными комингсами трюмов. В любом соревновании прежде всего нужны «маяки», на которое должны ориентироваться остальные: «Когда страна быть прикажет героем — у нас героем становится любой!» Маяков тогда не выбирали — их назначали по каким-то неизвестным простым смертным причинам. Стахановское движение произросло во всём своём показном великолепии в довоенные годы сталинских пятилеток. Даже здравый смысл возражает, когда слышит о перевыполнении шахтёрской нормы в 14,5 раза. В этом случае сразу же возникает сомнение, а не были ли нормы липовые или само действо с результатом сильно смахивает на постановку?

В пароходстве соревновались лесовозы, в основном работающие на Японию, и в какой-то мере это придавало соревнованию естественность, ибо все находятся в одинаковых условиях. Но это лишь для тех, кто не в курсе, а при более близком рассмотрении картина прояснялась. Среди всех судов «дровавозов», как их называли на местном бытовом языке, выделялись два лесовоза, всегда перевозящие сверхплановое количество хвойных пород. Этими двумя были теплоходы «Березиналес» и «Электросталь» под водительством капитанов Сахарова и Шимановича. Как такое возможно при лесных перевозках, несведущему объяснить трудно, ведь пароходы не резиновые. Не умаляя заслуг самих капитанов, которые были активны и деятельны, всей душой болея за дело, которым занимались, и подобрали такие же экипажи, всё же было понятно, что-то сильно не договаривается. На самом же деле в основных портах, откуда отправлялся лес, ещё задолго до погрузки проводились подготовительные работы: выбирались вагоны с объёмными стволами, а не какие-нибудь «хлысты», которых много, но кубических метров мало. На сортировке тяжелые сорта лиственницы отправлялись в трюмы, а более лёгкие сосна и ель — на палубу, ибо от такого расклада напрямую зависела остойчивость, грузить на сотни кубометров больше, чем при обычной неразберихе. Обеспечить такие условия погрузки всем просто невозможно, а для двоих очень даже. Если же по той или иной причине этим пароходам приходилось грузиться в северных порт-пунктах: Ольга, Пластун, Кема и иже с ними, — то тепличных условий там создать не могли и количество перевозимого груза ничем не отличалось от обычных лесовозов-близнецов, подрывая авторитет новаторов-передовиков. Поэтому их старались не направлять в подобные порт-пункты. Оба капитана были обласканы руководством и парткомом, их имена звучали везде: в печати, на собраниях, фотографии висели на досках почёта. Не обходили их и награды, пока дело не дошло до самой главной — Героя Социалистического Труда. В то игольное ушко протиснуться вдвоём было невозможно: высокие звания жёстко квотировались, и получить наивысшую государственную награду было совсем непросто, даже при поддержке самого громадного предприятия. Не вдаваясь в подробности, звание Героя досталось капитану «Березинылес» Сахарову, оставив Шимановича с носом, ибо обычные ордена уже не устраивали. Неизвестно, чем был продиктован такой выбор, хотя очень даже вероятно: причиной являлась фамилия, ксенофобии как таковой в 40-х — начале 50-х годов не было, но люди оставались прежними, и она глубоко запряталась в их души. Возможно, поэтому Шимановичу ничего не светило, несмотря на то что он ни в чём не уступал своему сопернику. В советских анекдотах того времени к фамилии Сахаров отношение тоже было совсем неоднозначное: «Сахаров — Сахаровский — Сахаревич — Цукерман!» Но в нашем случае этот намёк был всего лишь совпадением, позднее один из контейнеровозов получит имя «Капитан Сахаров».

Попытки других уязвлённых лесовозов приблизиться к «маякам» оказывались тщетными, слишком не равными были условия. Более того, гонка за рекордами наверняка принесла лишь убытки, правда, никем не подсчитанные и широко не афишировавшиеся. Сбрасывания лесных палубных караванов из-за потери остойчивости случались совсем не редко, а тысячи выброшенных в море брёвен ещё долго носило по воле волн и ветров, грозя неприятностями для встречных судов, ибо заметить их среди пляшущих волн даже в солнечный день было проблематично, а если замечали, то поздно и отвернуть не успевали. Помимо того, караваны уходили за борт, унося с собой часть фальшборта и бортовой обшивки, вскрывая трюмы, как консервный нож банку, а экипажам оставалось лишь бороться за собственную безопасность, дабы не уйти на дно вместе с пароходом.

Время шло, и трудяги-лесовозы, отработав свой срок, один за другим списывались и уходили на разделку металлолома, на «гвозди», а иные, которые покрепче, путём различных махинаций продавались, вернее передавались, по цене металлолома, а иногда и бесплатно совместным предприятиям, которые вскоре исчезали так же, как и появлялись. Частные компании возникали как грибы после дождя, и зачастую суда оказывались у них, они ещё послужат на благо новых хозяев.

К 1996 году в составе сильно усохшего пароходства из всей большой серии лесовозов остался лишь один как памятник ушедшим временам. Это была «Электросталь», сохранившаяся лишь благодаря своему почти бессменному капитану Шимановичу, который относился к судну как к своему любимому детищу и всячески лелеял его.

Тогда и получил направление на единственного оставшегося ветерана лесных перевозок старший помощник Вячеслав Корчун. Шимановича уже давно не было на судне, возраст взял своё, и он навсегда расстался со своим любимцем, а вместе с ним с львиной долей активной и счастливой жизни, в которой всего хватало и было что вспомнить. По большей части память сохраняет жизненные поступки, которыми можно гордиться, когда испытывал благословенные моменты, и они навсегда остаются с тобой наедине, являясь плодородным основанием твоего последующего бытия. Человек молодеет, уходя воспоминаниями в такие минуты былой жизни, и чем их больше, тем дольше он сохраняет бодрый настрой, не обращающий внимания на возникающие неурядицы и проблемы, по сути дела тем самым продлевая жизнь. Позитивное к ней отношение с возрастом приобретает всё большее значение, влияющее на качество и продолжительность.

При приёмке дел у прежнего старпома выяснилось: совсем недавно судно прошло ежегодное освидетельствование инспекторами классификационного общества Российского регистра судоходства, но незакрытыми оставались два замечания, требующие повторного вызова инспекторов. Предъявить систему осушения льяльных колодцев трюмов и грузового устройства было совсем не просто: первая являлась самой настоящей головной болью механиков, а второе за всю многолетнюю жизнь справилось со многими сотнями тысяч, если не миллионами, кубических метров леса, и не только его, сильно поизносившись за долголетнее существование. Но всё-таки ежегодное предъявление не чета предъявлению на класс с разбором всех деталей, а лишь внешний осмотр или что-нибудь более существенное по выбору инспектора.

Первый рейс с самого начала походил на полосу испытаний для нового старпома, в основном из-за присутствия на борту высокопоставленных навигаторов (судоводителей). Возглавлял такое сообщество заместитель начальника пароходства по мореплаванию Сидоренко, оформивший себе командировку, но фактически отправившийся в рейс за покупкой подержанного авто, а компанию ему составляли два пассажира — оба капитаны, с той же целью. Какая может быть цель командировки у главного морского начальника на стареньком лесовозе в обычный японский порт, специализирующийся на выгрузке леса, подальше от больших городов Страны восходящего солнца?

Последним самостоятельным и уважаемым замом по мореплаванию в компании был Сан Саныч Кашура, а после него на этом посту обосновались фигуры совсем не того масштаба, скорее всего парткомовские выдвиженцы, и Сидоренко ничем не отличался от этого племени. Был он трусоват, всячески избегая самостоятельных решений, оглядываясь на начальника и его давно сформировавшихся ближайших помощников, отчего служба много потеряла и уже не являлась ведущей, следуя в кильватере управленческих решений. Капитаны-наставники почти в открытую выражали своё недовольство, не считая своего номинального шефа достойным авторитетом. Он, конечно, понимал ситуацию, но старался вести свою линию, лавируя между Сциллой и Харибдой, хотя и выглядело это не совсем убедительно для большого, полноватого, рыхлого человека с широким лицом. По слухам, до этого он работал капитаном на одном из пассажирских судов. К тому же на фоне начальника службы безопасности мореплавания Мазура Михаила Петровича он выглядел откровенно слабо, и, сдаётся, понимал это. Касательно Сидоренко комментарий автора этих строк.

У Вячеслава ещё задолго до случившейся встречи с замом на «Электростали», где он находился при исполнении служебных обязанностей, с боссом не заладились личные отношения. Произошло это, казалось бы, из-за не такого уж серьёзного случая, никак не относящегося к поведению Сидоренко, а скорее к финансово-валютному отделу. Для излечения младшего сына потребовалось срочное хирургическое вмешательство, ибо в России подобные операции не делали, но её успешно провели в японской клинике. Времена изменились, и теперь уже не было строжайших запретительных мер по обращению в иностранные клиники за медицинской помощью, хотя управленцы смотрели на это по-прежнему косо, не разражаясь открытым недовольством и не требуя вернуть затраченную на лечение валюту. Кстати, японский лечащий врач во время визита во Владивосток на банкете, устроенном на пароме «Русь», недвусмысленно намекнул о реальной помощи лишь двоим пациентам с пороками сердца, включая Корчуна-младшего, а остальные были с несерьёзными проблемами, которые легко можно было решить во Владивостоке. Изо всех обращений выделялся единственный случай, когда мёртвых не лечат. Одному ребёнку на всём пути из Японии старались «запустить сердце», чтобы бы довезти. И только во Владивостоке почерневшие от горя родители попросили прекратить издеваться на мёртвым тельцем.

Раз уж коснулись японских стационарных медицинских учреждений, стоит упомянуть имевший место случай с преподавателем ДВВИМУ Александром Сергеевичем, не Грибоедовым и не Пушкиным, просто их полным тёзкой. Интересен случившийся конфуз, возникший на пустом месте более 30 лет тому назад. У Вячеслава сложились с преподавателем информатики в начале 90-х годов доверительные отношения на почве настройки первого приобретённого для сына, ученика математического класса, компьютера. В качестве руководителя практики Александр Сергеевич бороздил морские просторы с группой курсантов на учебно-производственном судне. Надо же было случиться: один из курсантов заболел, и состояние его только ухудшалось, судовой врач оказался бессильным и даже не смог поставить верный диагноз. Под угрозой оказалась сама жизнь, и волей-неволей, несмотря на крайнее нежелание руководства отнюдь не богатого учебного заведения, пришлось обращаться за медицинской помощью в провинциальную лечебницу в небольшом, редко посещаемом судами японском порту. У руководителя практики не было иного выхода, как остаться вместе с больным в качестве переводчика и одновременно надзирателя, не оставлять же курсанта один на один с возможными провокациями, не часто представители северных соседей помещаются в медицинские стационары Страны восходящего солнца. По правде сказать, переводчик с японского языка из него был никакой, кроме нескольких обиходных слов в багаже ничего не было. Общение, как часто бывает, проходило при помощи жестикуляций и мимики. Человеку в этом повезло — у него имеются лицевые мышцы, в отличие от остальных животных, и он может выражать свои чувства при их помощи вполне доходчиво. Госпиталь располагался довольно далеко от порта, скорее всего там, где начинается настоящая, не европеизированная Япония, где ещё глубоки давние народные традиции, которых в своём большинстве придерживаются жители небольших глубинных городков и селений. Представитель агентирующей компании поселил Александра Сергеевича в единственную гостиницу, ориентированную на коренных жителей Страны восходящего солнца. Комната не отличалась обилием мебели, из которой в наличии была циновка и деревянный брусок, обёрнутый тканью, использующийся в качестве подушки. Впрочем, назвать мебелью или даже постельными принадлежностями такое спальное изобилие язык не поворачивался. Обычная, ничем не отличающаяся от остальных подобных временных обителей сынов богини Аматэрасу более чем тридцатилетней давности.

Не владея японским языком, преподаватель лишь догадывался кое о чём, присутствуя во время разговора агента с администратором на стойке регистрации. Однажды вечером, спасаясь от удушающей дневной духоты и безделия, выбрался из своего временного убежища подышать посвежевшим воздухом, присев на находящуюся поблизости лавочку. Появление «эбису», как японцы называли европейских варваров-иноземцев в XIX веке, всегда привлекало к себе внимание местных жителей в небольших городках, где они встречались очень редко. Рядом отдыхал средних лет японец, немного говорящий по-английски: слово за слово — и понемногу разговорились. Александра Сергеевича очень интересовали бытовые условия проживания японцев в гостиницах и в домашних условиях. После знакомства с жёсткой циновкой на полу гостиничного номера его очень заинтересовал этот вопрос. В результате после долгих объяснений душа успокоилась: собеседник пояснил — условия обычные для японцев, такие же и в домашних условиях. Будучи знаком с европейским укладом, он решил немного поюморить, тем самым скрасив некоторое недоумение преподавателя: якобы спит на женщине. Шутка не удалась, да и поверить в это невозможно — сам приравнял себя к бесчувственному полену. Хотя японский юмор очень оригинален и не всегда понимаем европейцами. Впрочем, Александру Сергеевичу такой вариант предлагался при вселении. Едва ли он мог согласиться на это — прежде всего против восставала первая заповедь: «Запомни, изменяя мне, ты изменяешь всей стране!» Параграф из Устава российского императора Николая Первого первой половины XIX века через сотню лет приобрёл совершенно иной смысл. Вот если бы не всей стране — тогда можно было бы и озаботиться, но против страны никак не потянешь — от одной мысли станет плохо. Вторая причина не такая критическая, а чисто климатическая: жара и духота.

Такова была прелюдия, которая вскоре забылась и едва ли когда в будущем могла быть востребована, но неожиданности иногда случаются, появляясь в непредсказуемом виде через большие промежутки времени. После чего непременно задумываешься: в самом ли деле всякая информация полезна и не навредит ли она в будущем — попробуй разберись, самому Мишелю Нострадамусу с его катренами едва ли под силу такие загадки.

Прошёл год или два, Александр Сергеевич выступал в привычной ипостаси: руководил плавательской практикой группы курсантов на одном из научно-исследовательских судов (НИС) Академии наук. Её флот в советские времена был крупнейшим в мире, проводя не только одни лишь исследования в мирных целях. Однажды совершенно неожиданно для себя капитан получил указание руководства принять на борт группу учёных японцев высокого уровня. Никогда прежде ему не приходилось сталкиваться с подобным явлением в течение всей своей морской карьеры. Оно поставило его в тупик, и в голове, как молоточком, стучал риторический вопрос: «Что делать?», на который пытались ответить многие гиганты мысли, исключая гротесковую фигуру отца русской демократии Кисы Воробьянинова. А тут целая группа иностранцев, и к тому же японцев с их своеобразными обычаями, во многом отличными от европейских. Естественно, он развил бурную деятельность среди экипажа по поиску людей, имевших какие-либо контакты с японцами. Александр Сергеевич также оказался в сфере его интересов, а когда капитан узнал о довольно продолжительном «заточении» в японской больнице, то и вовсе признал в нём неоспоримого авторитета. Преподаватель понял, что наболтал слишком много и путь к отступлению отрезан, пришлось выступать в роли главного консультанта по встрече и размещению японских учёных. У него навсегда остался в памяти разговор с тем японцем на лавочке, подтверждённый его собственным обитанием в рядовой гостинице. Если во многих вещах у него были сомнения, то в этом вопросе колебаний не возникало — он уверился в своей правоте, ещё бы, первостепенный свидетель подтверждал её. После разговора с капитаном о неприхотливости гостей, в чём «мастер» сильно засомневался, он и предложил вынести всю мебель из кают, оставив только матрац на полу и подобие подушки, благо судно имело достаточное количество кают, предназначенных для учёного персонала. В итоге гостей встретили со всем радушием, насколько позволяла судовая обстановка. К удивлению капитана, скудная обстановка кают не вызвала с их стороны никаких нареканий. В первые дни всё вошло в нормальный рабочий ритм, и ничто не предвещало скорой грозы. Но однажды, находясь в капитанской каюте за обеденным столом, руководитель группы учёных несколько раз выходил в туалет. Капитан, видя столь существенное неудобство, по доброте душевной предложил пользоваться своим личным туалетом, для чего нужно было пройти через спальню. И тут сразу же после первого посещения гром грянул, нужно было видеть разгневанное лицо японца, хотя нация склонна к врождённой сдержанности, и чтобы вывести из себя настоящего «самурая», нужно сильно постараться. К тому же гости изрядно поколесили по миру и хорошо были знакомы с укладом жизни «эбису». Гнев вызвало капитанское ложе, никоим образом не совместимое с циновкой на полу. Он воспринял это как личное оскорбление, хорошо, не предложил поединок чести на нунчаках или ещё на каком-нибудь ином японском экзотическом оружии. Скандал разразился нешуточный, стоило многих трудов, дабы объяснить японцам причину происшедшего, сославшись на незнание современного гостеприимства по-японски. После более-менее урегулирования конфликта, хотя бы внешне, ибо японцы навряд ли простили таковое отношение к себе, буря понемногу улеглась, но отношения уже нельзя было назвать добросердечными. Ведь если бы капитан спал в таких же условиях, как они, никаких противоречий возникнуть не могло бы.

Больше всех досталось главному консультанту по знанию японского быта преподавателю ДВВИМУ: упрёки, сдобренные крепкими словечками, сыпались в его адрес бурным потоком, а ему нечего было сказать в своё оправдание. Действительно, как в старой доброй пословице, язык оказался врагом, приведшим к почти непоправимым последствиям. В потомках «самураев» течёт кровь их предков, и лучше не будоражить её. Но то, что произошло, уже произошло, а отметина о том случае навсегда осталась в памяти всех участников и свидетелей. «Все дороги в ад выстланы благими намерениями!» — гласит фраза, известная ещё с XVIII века.

Слишком мы отвлеклись от основной канвы повествования, пора возвращаться, хотя упомянутый эпизод и есть не что иное, как суета сует. В начале 90-х годов пароходство начало переводить некоторые суда под иностранные флаги, тем самым значительно уменьшая налоговую базу, при которой само наличие флота без поддержки государства становится нерентабельным и бессмысленным, чреватым банкротством для акционированных компаний и частных судовладельцев. Согласно международной конвенции по оплате труда, заработная плата в рублях таковой не признавалась, как количественно, так и качественно, и при любой проверке в инпортах пароход могли запросто арестовать и продержать в таком состоянии до полного решения вопроса в соответствии с требованиями конвенции. Кроме крупных убытков из-за простоя, неизбежна потеря деловой репутации и позор на весь мир, да и потенциальные фрахтователи будут шугаться как черти от ладана. Тогда и вынуждены были перейти на неслыханную в советском государстве заработанную плату в валюте, которая составляла не более 15–20% от мореплавателей иностранных компаний, работавших на аналогичных судах. Впрочем, это являлось большим секретом и никому не сообщалось. Но неизбалованные отечественные мореплаватели и этому были чрезвычайно рады, ибо обесценивающийся на глазах рубль превращался в фантики, интересные лишь для школьников младших классов. Прецедент по валюте был уже создан немногим ранее: на оперируемых пароходством бербоутных судах «Совкомфлота» под кипрским флагом первичный оклад капитана составлял 880 долларов в месяц, что позволяло судить и об остальных, значительно меньших. Судя по всему, финансисты «Совкомфлота», через которых проходила оплата экипажей, значительную часть причитающейся зелёной валюты оставляли в компании, может быть, чтобы не травмировать неслыханными богатствами хрупкие души мореплавателей. Но даже для того времени сумма была незначительной, и сравнивать её с аналогичными окладами иностранцев не приходилось, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», говоря словами Николая Островского, автора советского классического патриотического романа для нескольких поколений молодёжи «Как закалялась сталь». Вдобавок ко всему как-то неопределённо добавлялась возможность пользоваться за границей рядом услуг, включая медицинское обслуживание. Первое обращение Корчуна-младшего не вызвало никаких нареканий и прошло без сучка и задоринки. Но в истории болезни предусматривалось вторичное обследование через шесть месяцев, дабы исключить вероятность рецидива, что и стало камнем раздора. Мышление руководства осталось на прежнем уровне, когда обращение за медицинской помощью за границей было недопустимо. Хотя вроде бы всё изменилось, но отношение к обращению осталось прежним, и если в первый раз не вызвало нареканий, то вторичное, согласно предписанию клиники, вызвало негодование типа «совсем обнаглели». Формально процедура направления сводилась к заключению некой комиссии, кстати, никого от медицины в ней не было, основанием чего являлось «чьих ты будешь?». Ранее существовал так называемый «Совет трудового коллектива», — чисто профсоюзная формальная организация, — который почил в бозе после известных событий. Вышеназванная комиссия и состояла при нём, и её членом был Сидоренко, к тому же председатель несуществующего «Совета». Стандартные бланки изготовили, не жалея бумаги, с фамилией самого председателя на много лет вперёд, но въевшийся формализм нуждался в его подписи, хотя такой общественной должности давно не существовало. Но «плевать», как написано, так и следует поступать. Тут уже Сидоренко решил показать свою принципиальность и независимость, наотрез отказавшись подписывать заполненный бланк, добавив очевидную глупость: «Лично сам готов убедить начальника пароходства в отсутствии необходимости отправлять на повторное обследование». Такое вот взошедшее медицинское светило, молчал бы лучше, глядишь, и за умного сошёл бы. Но тем не менее подпись шефа всё-таки была получена по другим каналам, что сильно задело главного морского начальника, и он запомнил это надолго. Как-никак, от него зависело многое, включая продвижение по служебной лестнице, да и подножку по любому случаю мог шутя подставить.

Первым делом зам напомнил о себе как о высоком начальстве, потребовав принести ему для ознакомления судовые документы, находящиеся у «чифа», что Вячеслав и сделал. Через некоторое время он вернул их обратно, не проронив ни слова, даже не поинтересовался незакрытыми замечаниями Регистра, ведь в случае их неисполнения судно автоматически лишается свидетельства о годности к плаванию и никакой портовый надзор в море не выпустит. Заму нужно было показать какую-либо активность, мало-мальски смахивающую на командировку, хотя и ежу было ясна цель его вояжа, может быть, он прежде всего искал оправдание для самого себя? Учитывая определённые навыки в знании японского языка, старшему помощнику поручили оказать максимальное содействие столь высокому «пассажиру», хотя и командировочному, кто он на самом деле, сам бог не разберёт, в приобретении главной цели его нахождения на судне — японского автомобиля. В итоге зам остался очень доволен, приобретя самую престижную японскую марку представительского класса «Toyota Crown», не ездить же ему на какой-то заурядной «Toyota Corolla», как обычному матросу, вдобавок к которой стал обладателем запасного комплекта шин как подарка Вячеслава. Похоже, его неблагожелательность к старпому получила полное удовлетворение и прощение.

С прибытием в Находку «чиф» напомнил капитану о необходимости пригласить инспектора Регистра для закрытия «висящих» замечаний. Но тот лишь отмахнулся: «Давай попозже, в следующий раз». Зачем ему понадобилось тянуть время, постепенно загоняя себя в угол, лишая временного пространства для манёвра — неизвестно. А вдруг инспектор вновь не примет вроде бы устранённые замечания, найдя что-либо предосудительное, и тогда уже не останется времени на их исправление, пароход ожидает банальный простой, мимо которого руководство не пройдёт, раздав всем сёстрам по серьгам. В следующий раз капитан ответил так же непонятно, почему он избрал такую тактику — прятать голову в песок, не помышляя о приближающейся красной черте, тем более приглашение инспектора его ничуть не напрягало — заниматься-то с ним будут старпом со стармехом, — оставляло всё больше вопросов. Оставался последний, предельный шанс, после которого неизвестность. Всё же старший помощник отправил заявку на местный филиал Регистра с приглашением прибыть в определённую дату к конкретному времени для принятия устранений ранее предъявленных замечаний. Вскоре всё и разрешилось, оказалось намного проще, чем казалось: прибыл штатный капитан, при котором и возникла настоящая заварушка. Подменный «мастер» собрал вещички и в тот же день укатил во Владивосток, он тянул до последнего, вернув ситуацию на круги своя: «Твой пароход, ты и разбирайся, не я начинал ежегодное освидетельствование, не мне его и заканчивать!» Штатный капитан тоже был не промах — едва успев принять судно, тут же укатил обратно, перепоручив все дела старшему помощнику, включая и предъявление инспектору Регистра. Нельзя не поразиться его лёгкости и умению распорядиться в конкретной ситуации, совершенно не заморачиваясь на деталях. Помнится, много лет до этого эпизода один известный капитан на робкую просьбу старшего помощника отпустить его на пару дней домой ответил: «Станешь капитаном, тогда и будешь ездить, а пока терпи!» Такова «сермяжная правда» жизни — нравится она кому-то или нет.

На удивление грузовое устройство предъявили без каких-либо препятствий, можно сказать, в автоматическом режиме, хотя оно вызывало нешуточные опасения. Напротив, с осушением трюмов пришлось повозиться, но с божьей помощью и исступленным желанием механиков с грехом пополам предъявили, и требования были закрыты. Отныне исчез незримый груз, висящий на сердце, с которым приходилось засыпать и вставать. Инспектор забрал все судовые документы и на следующий день вернул с уже закрытыми замечаниями: «Мавр своё дело сделал, мавр может уходить!», фраза, ставшая крылатым выражением, из пьесы Фридриха Шиллера, которую часто приписывают Уильяму Шекспиру, имея в виду главного героя его знаменитой пьесы «Отелло».

На этом истории и занятные случаи с судовыми документами не кончаются. Если для человека первым документом, удостоверяющим его личность, является «Свидетельство о рождении», впоследствии являющееся основанием для выдачи паспорта, то для парохода, находящегося в эксплуатации, количество жизненно важных документов насчитывает несколько десятков. Все они требуют тщательного их учёта, в таком количестве не мудрено какому-то листку и затеряться — ищи потом ветра в поле. Отдельного бдения заслуживает срок действия, ибо стоит какой-либо из них пропустить либо просто недосмотреть — и поминай как звали, проблем не оберёшься: простой лишь одного дня обходится судовладельцу никак не менее 5 тысяч зелёной валюты. Но несмотря на тщательность и пристальное внимание, случаются самые настоящие казусы, и, считайте, вам крупно повезло, если они обходятся без последствий.

По существующей в последние годы традиции, когда из-за возраста на «последнем из могикан» сняли ледовый класс ввиду изношенности корпуса за долгие годы, теплоход «Электросталь» в период летней навигации осуществлял завоз угля из шахты Беринговской в столичный город Анадырь, ибо Арктика ему была противопоказана. Шахта в Беринговском снабжала углём всю Чукотку: угольные терриконы накапливались и росли в Анадыре и Эгвекиноте, разнося пыль и грязь на километры вокруг, уничтожая и без того скудную растительность и идущие на нерест косяки лососей, а уже оттуда по зимникам уголь развозили по стойбищам и иным малым населённым пунктам, впрочем, крупных на Чукотке не было. Накапливающийся в чёрных островерхих конусах уголь полоскали дожди, а зимой заметала вьюга с пронизывающим ветром и лютыми морозами. Нижние слои, завезённые много лет тому назад, потеряли своё драгоценное качество, превратившись в обычную сопровождающую породу, но планов «громадьё» должно выполняться, не подвергаясь сомнениям. Такая же судьба ожидала и более «возвышенные» пласты. С развалом страны и переходом предприятий в частные руки многие из них стали нерентабельными без государственной поддержки, и они закрывались одно за другим. В первую очередь беда коснулась российских северов, ибо люди ехали сюда, чтобы заработать, а потом обосноваться где-то поюжнее: в Краснодарском крае, Ростовской области, на Украине или, на худой конец, в средней полосе России. Порой бросали свои квартиры, ибо продать даже по минимальной цене не удавалось, так и зияли брошенные жилища тёмными глазницами выбитых окон, как бы взывая к милосердию исчезнувших хозяев, которым было не до них, жизнь и выживание всей семьи стояли на кону. Несмотря на очевидную бесперспективность, никому не нужный уголь продолжали завозить в прежних объёмах, бездумно расходуя и без того скудные ресурсы. «Привычка — вторая натура» — гласит известный афоризм, оправдывая сизифов труд во время коллапса всей страны, но для большинства людей ещё не доходил весь ужас надвигающейся беды, и они продолжали вкалывать. Детей-то кормить чем-то нужно, да и цены улетали в поднебесье, публичных патриотических лозунгов заметно поубавилось, о них напоминали лишь старые, изрядно потрёпанные плакаты с остатками растяжек на стенах. Откровенными насмешками и издевательствами читались потускневшие и скособоченные на них аксиомы уходящей эпохи: «Наша цель — коммунизм!», «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи!», «Слава Коммунистической партии Советского Союза!» и множество других, количество которых не поддаётся счёту. Даже при полном фиаско продолжается самовосхваление — такие уничижительные казусы как награду за содеянный эксперимент над собственным народом подбрасывает сама судьба.

Когда лесовозов было побольше, они и использовались во время летней навигации для накапливания угля в основных накопительных пунктах Южной Чукотки: Анадыре и Эгвекиноте, ибо их трюмы, не обременённые твиндечными перекрытиями, подходили к угольным перевозкам, как никакие иные. Но в последние годы остался лишь один «долгожитель», и выбора не было — в летнее время Анадырь для него был заранее забронирован. Этим летом всё пошло по прежнему сценарию, и тёзка подмосковного города, обязанного столь промышленным названием изготовлению вооружений на электрометаллургическом заводе ещё в дореволюционном 1916 году, «что бы ученые ни изобретали — в любом случае получается оружие», — готовился к предстоящему заплыву. Качество которого во многом определяет грузовое устройство, ибо рейдовая погрузка в бухте Угольной с угольных барж на постоянном волнении, идущем с востока, не самое лучшее занятие для грузовой оснастки. Берингово море как часть Тихого океана никогда не остаётся спокойным и даже в безветренную погоду напоминает о себе дыханием вечного океана — живая и мёртвая зыбь выполняют свою работу без отдыха, без праздников, выходных и перекуров — бесконечные ненормированные рабочие дни.

В процессе подготовки к северному рейсу, из которого ранее октября пароход не вернётся, судно посетил капитан-наставник Геннадий Кобцев, сын которого трудился на нём же третьим помощником капитана. Просматривая судовые документы, внимание наставника привлекло «Свидетельство на перевозку опасных грузов», в котором в графе ежегодного освидетельствования, как и следовало, печать Регистра и дата проверки были в наличии, но подпись исполнителя отсутствовала. Как-никак, а уголь относится к опасным грузам, недаром он является значительным компонентом при производстве различных порохов и ряда взрывчатых веществ, об угольной пыли и говорить не приходиться — она по потенциальной опасности ненамного уступает парам бензина, и возможный взрыв зависит только от её концентрации в воздухе. В закрытом помещении трюма, хотя и вентилируемом, она опасна вдвойне. Конфуз получился нешуточный, хуже, чем в известной поговорке: «На охоту ехать — собак кормить», ибо выходило: судно, целевым назначением направляемое на многомесячные перевозки угля, не имело разрешения для его перевозки. Проблема касалась не только компании, но приобретала российский размах: оставить без основного топлива всю Чукотку во времена всеобщей пертурбации в стране — равнозначно поднести горящий фитиль к терриконам взрывчатки, эхо от взрыва может полыхнуть по всей стране и вызвать непредсказуемые и необратимые катаклизмы. По роковому стечению обстоятельств подпись инспектора была короткой, почти закорючкой, а место, где она должна была находиться, закрыто печатью. Как выяснилось позднее, инспектора хорошо угостили, можно сказать, несколько переборщили, и у того возникли некоторые проблемы с адекватностью. Предварительно проставили даты на всех документах, скрепив их его же печатью, но инспектор, несмотря на принятые меры, оказался несговорчивым и осушительную систему не принял. Получилось как в пословице «Не в коня корм!», а если проще: напрасно поили и кормили, может быть, и вовсе не стоило, или же нужно было добавить «зелья» без кормёжки, чтобы миновать состояние агрессивности — остаётся только гадать, как вышло бы в ином исполнении. Вдобавок ко всему несговорчивый инспектор выдал акт об актуальности предыдущего замечания, и таким образом «остались при своих» интересах с незакрытым требованием. Несмотря на прилично принятую дозу, привыкший к подобному обращению инспектор на заборах не расписывался, а тут ещё самый возрастной пароход, оставшийся от большой серии польских близнецов, не мог внушить какой-либо уверенности в его дальнейшем безаварийном плавании в «не столь отдалённых» краях. Про соответствующий акт все давно забыли, но он должен был храниться у старшего механика, который после этого перерыл всю каюту, пока не нашёл, к вящей радости, своей и командного состава. Остальное казалось делом техники: отправляем третьего помощника в отделение Регистра, предъявляем акт находкинского инспектора и получаем заключение, снимающее висящее требование. Дело-то происходило во Владивостоке, и к тому времени Регистр уже не зависел от пароходства и прежнего «сотрудничества» не было — каждый выживал в одиночку. К тому же владивостокский филиал классификационного общества Регистра являлся региональным центром, то есть его находкинское отделение было подчинённым. В итоге владивостокский надзорный орган решил самостоятельно разобраться в странно создавшейся ситуации, направив собственного инспектора, да и каждое приглашение совсем не бесплатное, когда уже не существовало государственной поддержки и средства на собственное житьё-бытьё Регистр морского судоходства должен был зарабатывать сам. А если у вас на корме развевается трёхцветный российский колер, то никуда от нас не денетесь — платить будете по нашим ставкам.

События развивались, и никто не мог с какой-либо уверенностью предположить благополучный результат. В каюте старпома третий день находился его сменщик из-за возникшей неопределённости в завершении «бумажных» неприятностей, хотя по коллективному профсоюзному договору на передачу дел старшими помощниками отводится два дня, то есть всё излишнее время уже за собственный счёт. Положение усугублялось пятницей — последним рабочим днём недели, а впереди два дня выходных, и простой с соответствующими выводами будет обеспечен, что вызовет всплеск негатива руководства компании, и без приказа по пароходству о наказании виновных не обойдутся, и старпом в нём будет не последним. Проверяющий инспектор Регистра прибыл в начале рабочего дня, без опозданий и сразу же взялся за дело: проверил наличие дополнительных дыхательных аппаратов, действующее удостоверение газоанализаторщика и потребовал показать сам прибор. Второй помощник, в ведении которого находился газоанализатор, не смог его найти, слишком далеко тот схоронился под его же кроватью. Делать нечего, пришлось срочно связываться со службой судового хозяйства по судовому радиотелефону, ибо сотовых телефонов тогда ещё не было, с просьбой доставить прибор как можно быстрее катером. Всё в спешке, а вдруг инспектор взбрыкнёт, сославшись на неготовность судна, и уйдёт, тогда и совсем труба дело.

В конце рабочего дня, уже около 18.00, позвонили из службы безопасности мореплавания и со скрытой тревогой поинтересовались результатом. Не моргнув глазом капитан ответил коротко, но неопределённо: «В процессе». В ответ последовал укор: «Что же вы так оплошали?» Капитан в своём обычном безапелляционном тоне выдал: «Да во всём старпом виноват», как будто его кто-то об этом спрашивал. Закончив разговор и убеждённый в своей непоколебимой правоте, намеревался сделать прокол-отметку в контрольном талоне к диплому своему «чифу» с естественным отражением в приказе, который будет направлен в соответствующие службы и отделы пароходства. От такого обвинения старпом едва не потерял дар речи, чего-чего, а подобной наглости и несправедливости от капитана он не ожидал. Обида охватила всего, лишив возможности даже попытаться что-то сказать в своё оправдание, которое было бесполезным и ненужным, его без зазрения совести просто назначали «стрелочником», свалив всё с больной головы на здоровую. Как всё просто, находчиво, будто надоевшую муху смахнули. Даже по Уставу морского флота капитан собственноручно обязан следить за судовыми документами и сроками их истечения и никак не мог не знать о «висящем» незакрытым требовании классификационного общества, тем более процедуру предъявления инициировал он сам. Да и даты с печатью инспектора проставлял лично, больше некому. «Но чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не плакало!», всё когда-то кончается. В какой-то степени Вячеслава утешало то, что в рейс на этом судне он не пойдёт и больше не будет видеть капитана, ибо одно лишь его лицезрение отравит дальнейшее пребывание на борту.

Около 20 часов, когда уже темнело, наконец-то долгоиграющее действо благополучно завершилось, и «Электросталь» снялась по назначению в назначенный рейс. Но продолжение не заставило себя ждать.

В службе кадров тогда ещё не совсем «усохшего» пароходства перед оформлением в отпуск Вячеслава направили в службу безопасности мореплавания для разбирательства, всё-таки капитан оставил там «чёрную метку», скорее всего, в рейсовом отчёте, выставив старпома в роли козла отпущения, известно, что написано пером — не вырубишь топором. По большей части истинная причина произошедшего никого не интересовала, важно было только следствие — по чьей вине пароход снялся так поздно? Дело усугублялось утверждением самого зама по безопасности Сидоренко, утверждавшего, будто видел собственными глазами в понедельник «Электросталь» на рейде Владивостока, что автоматически возлагало вину на «чифа», несмотря на его возражения и оправдания, принимавшиеся как увиливание от ответственности. Кто знает, что там босс увидел, настораживает день недели — понедельник, может быть, ему приснилось, а может быть, после какого-либо отмечавшегося в выходные события. Но тут и пригодилось письменное подтверждение третьего помощника, сына капитана-наставника Кобцева, отправившего отцу радиограмму ещё в пятницу об отходе судна, против чего у морского начальника аргументов не нашлось — убедили.

После отпуска с направлением кадров опять же на прежний пароход отправился в службу безопасности за их согласием. «Снова на „Электросталь“!» — вроде бы удивился Сидоренко, подписывая направление, из чего следовал единственный вывод — тот эпизод он запомнил надолго.

Соответствующая отметка в карточке у мореплавателей четырежды тормозила выдвижение старшего помощника Корчуна в капитаны, будто в старом анекдоте про украденную шубу: «То ли он украл, то ли у него, но что-то было — пока ещё повременим с выдвижением, а там и посмотрим!»

Теплоходу «Электросталь» оставалось совсем немного до его кончины, последовавшей в 1998 году. Вся жизнь судна уместилась в 32 года начиная с 1966-го. Учитывая все сложности его эксплуатации, срок совсем не малый, недаром он оказался «последним из могикан» из большой серии польских лесовозов.

Май 2025

Из рассказов Владимира Тимофеевича Женихайлова

Памяти Женихайлова Вячеслава Тимофеевича

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли!

Марина Цветаева

Ударом грома поразила весть о смерти Вячеслава Тимофеевича, представившаяся какой-то чудовищной ошибкой. Всего лишь несколько дней тому назад мы разговаривали по телефону после его выписки из больницы. Его голос был бодр, совсем не похожий на тот, когда находился в лечебнице. Он сам поверил в излечение и был полон надежд и планов, не забыв упомянуть, что восстанавливается. Сообщил о скором отправлении в мой адрес рассказов о жизненных эпизодах и пертурбациях, которыми столь богата его жизнь для издания в очередной книге.

Только что опубликован первый и, к глубокой скорби, оказавшийся последним прижизненным 30-страничный очерк в книге 10 «С чего начинается Родина» — обновлённое издание, с которого она и начинается, о его юных годах и сложных жизненных ситуациях. Пусть он и останется памятником нестандартному человеку, обладавшему редкими ныне качествами прозорливого ума, человеческой порядочности, обязательности, далёкого от лести и угодничества. Он в самом деле являл собой самостоятельного, независимого, полного достоинства человека с широкой эрудицией и нравственными принципами, неподвластными сиюминутным веяниям, любящим жизнь во всех её проявлениях. О нём ещё напишем с помощью родственников и близких, хорошо его знавших.

Горька обида на несправедливость судьбы и наша общая скорбь о близком человеке, который благодаря своим жизнелюбивым качествам мог бы жить и жить.

Да будет земля ему пухом, а мы сделаем всё, чтобы память о нём оставалась на долгие годы.

«Живым тебя представить так легко, что в смерть твою поверить невозможно!»

Скорблю, скорблю, скорблю о потерянном друге и единомышленнике!

Случилось непоправимое, никем не предвиденное горе: 25 мая 2025 года неожиданно скончался Вячеслав Тимофеевич Женихайлов, неординарный лёгкий человек, не доживший немногим менее двух месяцев до своего 83-летия. В больнице, в общем-то, несложная хирургическая операция прошла успешно, и вскоре его, ободрённого и повеселевшего, выписали на волю для последующего восстановления, но, к своему несчастью, там же он подхватил скоротечную пневмонию. Ослабленный организм оказался не в силах сопротивляться, и смерть не заставила себя долго ждать. К глубокому сожалению, приходят на ум слова Высоцкого: «В гости к Богу не бывает опозданий!», к которым нечего добавить. Каждая смерть, ожидаемая или вовсе непредсказуемая, в любом случае неожиданна, повергает близких в ступор, мгновенно и навсегда воздвигая непреодолимую границу между вчерашним прошлым и сегодняшним настоящим, отчего становится самым горестным бедствием для живущих, знавших покинувшего наш мир родного человека. Вместе с ней приходит жалящее душу понимание хрупкости и кратковременности жизни, о котором не задумываешься в вечной суете бытия, когда время, отмеренное тебе Богом, по крупицам, словно в солнечных часах, уносят тёмные воды Леты. Вячеслав Тимофеевич относился к тем немногочисленным людям, о которых говорят, что они никогда не бывают стариками. Ему некогда стареть, постоянно был занят, как в физическом понимании, так и в психологическом, общаясь с многочисленными родными и близкими, не уходя от обсуждения принципиальных вопросов, в которых мог дать фору гораздо более молодым. Он будто подтверждал далеко не всеми принимаемую максиму: образованность никак не зависит от количества ромбиков на лацканах самых разных пиджаков. Был в курсе многих событий, мог поддержать беседу на любую тему, соответственно чему к нему прислушивались, а не отмахивались, как зачастую относятся к людям старшего поколения. Речь до последнего дня оставалась ясной, а суждения конкретными и всегда дельными, никогда не доходящими до столь обычного словоблудия, чем он резко выделялся на фоне многих сверстников и не только среди них.

С Вячеславом Тимофеевичем судьба свела автора этих строк в декабре 1986 года на теплоходе «Приволье», который только что вернулся из почти арктического рейса на Беринговский, Анадырь, Эгвекинот и Провидения, по всем основным портам Южной Чукотки, едва успев сбежать от свирепствовавшей там зимы. Чукотка, хотя и южная, не сильно отличается от северной, да и случающиеся в предзимье ураганы могут дать солидную фору северным циклонам. Об этом рейсе в подробностях написано в книге 1 серии «Район плавания от Арктики до Антарктики». Плавающий подменный экипаж сдал судно изрядно обновившемуся штатному, который вернулся на свой пароход после почти двухмесячного отдыха. В числе новеньких и оказался боцман Женихайлов — худощавый, подтянутый, с проницательными, думающими глазами, в которых угадывалось чувство собственного достоинства, совсем не похожий на традиционно принимаемый образ «дракона». А потом были Япония, Филиппины, Сингапур, Индия, Северная Корея. Можно сказать, из огня да в полымя, если сравнивать арктическую стужу и вскоре наступившие тропики. На судне времена года не подчиняются традиционной последовательности, когда зима может наступить посреди жаркого лета, а тропическая жара во время январских морозов. Заход в японский завод Аиои для установки сепаратора льяльных вод в свете требований подписанной СССР международной конвенции о предотвращении загрязнения моря во Внутреннем Японском море едва не сыграл в будущем злую шутку над стремлением попасть на приёмку нового парохода в судостроительном заводе порта Симидзу. И эта очевидная дурость, замаскированная под столь популярную говорильню о социальной справедливости, упёрлась в какую-то неделю полученных командировочных, хотя причина прозаична и проста, как молдавские дувалы — слишком много желающих даже среди особо приближённых вкусить сладкий кусочек во время приёмки нового парохода в Стране восходящего солнца. Что ни говори, но причина очевидна даже на первой стадии: один день японских командировочных примерно равен месячной сумме «подфлажных» в обычном плавании для матроса в японских иенах, которые ничуть не хуже американских зелёных долларов. Подробно об этом также в уже упомянутой книге 1. Монолог тогдашнего начальника службы кадров плавсостава наверняка бы не остался без внимания острослова номер один союзного значения Михаила Жванецкого, узнай он о нём, но не случилось, а жаль! «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!» — слова из грибоедовской комедии «Горе от ума» яснее ясного объясняют: держись от начальства подальше, ибо от любви до ненависти всего лишь маленький шажок. В нашем времени слова о любви и вовсе выглядят фарисейством, на самом деле всё гораздо проще: ты мне — я тебе.

Уже через несколько дней новый боцман стал настоящим хозяином на судне, не ругаясь, не препираясь, как это часто случается, на удивление его слушались и вовсе не находящиеся под непосредственным началом члены экипажа: машинная команда и обслуживающий персонал. Даже вопрос о его приоритете ни у кого не возникал: всё решилось незаметно, как будто так было всегда и должно стать впредь. Пароход относился к тяжёлым в эксплуатации, с не самыми лучшими, ненадёжными кранами, и к тому же твиндечный, с горизонтальными перекрытиями во всех трюмах. Работать на нём было не сахар, особенно при приготовлении к приёму очередного навалочного груза, но спешки никакой не чувствовалось, и хотя, откровенно говоря, старший помощник был слабоват, но боцмана это ничуть не волновало, скорее наоборот. Никто не мешал ему планировать и выполнять столь необходимые работы, успевая в срок и каждый раз без каких-либо претензий со стороны принимающих грузовые помещения сюрвейеров. Уверенность и настойчивость в преодолении препятствий, не подлежащие сомнениям, являлись его визитной карточкой, увлекая за собой всю команду, включая вечно брюзжащих и недовольных. Но ему редко кто осмеливался возражать и вести пустопорожние разговоры.

Казалось, откуда взялся такой самородок, привязанный к морю незримыми нитями, которому, на первый взгляд, больше бы подходила тога беспристрастного судьи или знающего себе цену директора средней школы. Учитывая присущие черты характера и образованность, не вызывает сомнений, окажись на ином поприще, ему везде бы сопутствовал успех. Боцман был доступен и ровен со всеми, но до панибратства никогда не опускался, да и желания такового ни у кого не возникало при общении с ним, близко к сердцу не допускал. У каждого имеются собственные тайны, но далеко не всякий может их хранить, лишь уверенные, со стальным стержнем внутри люди. В то же время сомнения и определённый критицизм в его словах иногда прорывались, а как же иначе, ведь именно эти качества на протяжении тысячелетий являлись движимой силой прогресса в эволюции человечества. Найдётся немало желающих возразить о критиках-нытиках, но разве не резкая критика закабалённости крестьянства Александром Ивановичем Герценом ускорила отмену крепостного права в России в 1861 году? Или ещё один пример — опала и последующая смерть Суворова, последнего настоящего российского генералиссимуса, не считая опереточной постановки со Сталиным, российским императором Павлом Первым из-за критического отношения полководца к реформам самодержца, ориентировавшегося во всём на прусского короля Фридриха Великого. Опала Суворова, открыто критикующего пропрусские реформы, ненавистные армии, несомненно, ускорила покушение и гибель императора. Смерть Александра Васильевича в 1800 году приблизила осуществление заговора к устранению Павла в 1801 году.

До сих пор известна суворовская знаменитая фраза: «Пудра — не порох, букли — не пушки, коса — не тесак, а я не немец, ваше величество, а природный русак!» Экзальтированному императору такой откровенный саботаж пользующегося всенародной поддержкой великого полководца был ножом по сердцу — жгучим и болезненным, обиды он никому не прощал. Однажды во время смотра целый полк отправил в Сибирь, а это как-никак три тысячи человек, скомандовав: «Направо, в Сибирь, шагом марш!» — из-за незначительной оплошности кого-то из служивых. Слава богу, через час-другой придворное окружение уговорило самодура отменить свой нелепый приказ. Скандальное произведение Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», в резкой форме обличающее крепостничество, как бы к нему ни относились, повлёкшее 10-летнюю ссылку писателя в Сибирь, всё-таки заставило российскую императрицу Екатерину Великую по-другому взглянуть на рабское положение крестьян. Не надо забывать: события происходили в XVIII веке, более 200 лет тому назад. Окажись он лет на 150 в будущем, в считаные дни оказался бы с продырявленным затылком, пройдя все ужасы Тайной канцелярии, которая не только изменила своё название, но и во многом усовершенствовала изощрённые методы, о масштабах и сказать нечего, настолько они были велики, под стать галактическим. И это всего лишь три примера, а их множество! Ещё французский философ и писатель Монтень в своём средневековье отчеканил фразу, ставшую крылатой: «Душа довольная настоящим, не будет думать о будущем!» Слава ничего не принимал на веру, будто следуя размышлениям Льва Толстого: «Заблуждение не перестаёт быть заблуждением, если за него большинство!» У него на всё имелось своё аргументированное мнение.

О детских и юношеских годах Вячеслава в общих чертах изложено в предыдущей книге 10 «С чего начинается Родина» обновлённого издания, и желающие могут ознакомиться с некоторыми примечательными вехами в течение его полной событиями жизни, в процессе которой хватило бы сюжетных поворотов для не одного романа. Настало время приоткрыть завесу загадочности и ознакомить читателя с некоторыми подробностями детства и юности, когда свершился перелом в осознании мира, понимании хрупкости человеческой жизни, в результате чего произошло становление личностного характера. Весь интерес и ключ к пониманию личности прежде всего таится в деталях. Своего рода верховное озарение, помноженное на сильную волю.

В 1942-м призвали в действующую армию отца и после короткого обучения сразу же на фронт. Убыль в войсках была не менее чем в 1941 году, немцы рвались к Волге. Крупные поражения Красной армии, известные как Харьковская катастрофа и Керченский разгром, не оставили времени на раздумья, страна находилась на грани гибели. Кстати, членами военных советов фронтов были облечённые доверием вождя, соответственно Хрущёв и Мехлис, подмявшие под себя командующих фронтами, немало поспособствовавшие этим крупным поражениям. Не что иное, как воплощение ленинской фразы: «Каждая кухарка может управлять государством!», что обошлось стране в миллионы загубленных жизней, не говоря об астрономическом материальном ущербе. Совсем противоположное утверждению Ивана Андреевича Крылова полуторавековой давности: «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать пирожник!» Одно дело, когда об этом болтает какой-нибудь не обогащённый интеллектом дилетант, и совсем другое — когда ленинский тезис воплощается в жизнь на государственном уровне, обращая своих граждан в миллионы человеческих трупов — в пушечное мясо.

Срочно создавались резервы, гребли всех подряд — и на фронт, на фронт. Мать, будучи на второй половине беременности, с двухлетним сыном на руках, оставалась в одиночестве, и все тяготы жизни военного времени легли на её плечи на долгие три года, хорошо, она об этом тогда не знала. Человеку свойственно надеяться на лучшее даже в самые критические периоды, в противном случае жизнь теряет свой смысл, а вера способствует выживанию. Отец вернулся только в 1945 году, пройдя через три года войны до самого Берлина, будучи дважды ранен, но живой: были бы кости, а мясо нарастёт. Вначале попал в роту автоматчиков, обосновавшуюся на переднем крае, а потом из-за недостатка шофёров его призвали на грузовик, на котором он доехал до логова зверя. О фронтовых дорогах сложены стихи, песни и даже собственный гимн со словами: «Эх, путь-дорожка фронтовая, и не страшна нам бомбёжка любая, помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела!» После военное время немногим отличалось от военного лихолетья, нужда была во всём, с работой в сельской местности большие проблемы, проще говоря — найти подходящее дело практически невозможно, а двое пацанов хотят есть сегодня и сейчас. На фоне этой безнадёги возвратившиеся в орденах и медалях победители, повидавшие жизнь в европейских странах, получали сильнейшие нервные потрясения вдобавок к имеющимся военным ранам и контузиям, не оставлявшие их до конца жизни. Большинство долго на белом свете не задерживалось. Во время войны болеть было некогда, все силы организма были нацелены на выживание, но стоило расслабиться, как все заработанные, дремавшие до поры до времени болячки явились во всей своей безжалостности. В деревнях и вовсе было худо: ни техники, ни лошадей, ни мужиков, ни работы. Говоря словами Владимира Войновича в его сатирическом романе о Чонкине: «Как на грех, дела в колхозе шли плохо. То есть не так чтобы очень плохо, можно было бы сказать даже — хорошо, но с каждым годом всё хуже и хуже!» Поработав какое-то время шофёром на подменах, не обретя постоянного места, отец завербовался в какую-то геологоразведочную партию и спустя несколько месяцев сгинул в неизвестности, кто знает, может, упал со скалы, утонул в болоте или заболел, да мало ли что могло случиться в столь рискованных предприятиях. Казалось бы, уцелел в кровавой мясорубке — живи и радуйся, ан нет, в мирное время судьба иногда подбрасывает трагические развязки для расслабившихся, считающих, что самое худшее позади, людей. Но, как показало время, расслабляться в нашем царстве-государстве нельзя никогда, оно всегда подкидывает проблемы не для среднего ума — не жили хорошо, нечего и привыкать и даже надеяться, разве что в каком-то далёком неопределённом будущем. Недолго матери пришлось порадоваться, как вновь осталась без мужа, на этот раз навсегда, с тремя малолетними пацанами на руках. Почему Бог оказался столь немилостив к ней, вопрос не для слабонервных. Остаётся только сожалеть: для страны, совсем недавно потерявшей десятки миллионов граждан, жизнь отдельно взятого человека по-прежнему ничего не стоила. Безысходность и нищенское беспросветное существование никак не совпадали с официальными провозглашаемыми лозунгами и призывами. Что матери пришлось пережить в эти голодные и холодные годы, знала только она. В 1951 году мама сочла нужным увезти своих ребят из сельской безнадёги, туда, где можно получить образование, отрешиться от обыденности беспросветного существования, да и с работой будет полегче. Никак не хотела, чтобы кто-нибудь из сыновей повторил её нелегкую судьбу. Решила перебраться к своей сестре, проживающей в Уссурийске, построив собственный очаг из строительных материалов перевезённого из родного села амбара, приткнувшись к дому сестры. Какое ни есть жильё, но своё: двух хозяек у одной плиты быть не может: будь они самыми ласковыми и пушистыми, но как показывает многолетняя практика, вместе надолго не уживутся. Быть приживалкой она в силу своего независимого и упорного характера никак не могла; в самом деле мудрое решение. Сыновья становились старше, а мать постоянно была занята на двух работах, всячески стараясь вырастить своих отпрысков, чтобы они выглядели не хуже других. Старшие подрастали, у них появлялись обычные для послевоенных школьников привычки, когда они старались во всём подражать взрослым, вернувшимся с войны, это было массовое увлечение. Начали покуривать, а немногим позже и выпивать. Жилось очень трудно — постоянная нужда во всём, и вскоре у малыша появилось чувство несправедливости, никогда впоследствии не оставлявшее его. У матери с тремя детьми по потере кормильца пенсия составляла каких-то мизерных 200 рублей, а у рядом живущей соседки с единственной дочерью, сверстницей, пенсия 500 рублей, потому что её отец был военным. Отпрыски штатских, наверное, по мнению властей, намного меньше есть хотят. Дети войны в своём громадном большинстве были безотцовщиной, и их главным воспитателем становилась улица, хотели они того или нет. Для справки: Уссурийск до 1957 года назывался Ворошилов, когда, оказавшись в антипартийной группе близкий сподвижник Сталина, намеревавшийся сместить тогдашнего вождя Хрущёва, потерял своё былое значение, а вместе с этим городу снова вернули первозданное имя. Интересные факты из жизни двух первых маршалов: Будённого и Ворошилова. Первый был трижды Героем Советского Союза, а второй — дважды. Но главное в другом: эти высшие отличительные наградные звания они получили после войны, в 50–60-е годы, по случаю юбилейных дат, но никак не за боевые заслуги, может, оценили, правда, с сильным запозданием, их клинки во время братоубийственной Гражданской войны, но звание Героя Советского Союза учредили гораздо позднее, во время спасения лётчиками челюскинцев. Да и на Героев Социалистического Труда тоже явно не тянули, Ворошилов и вовсе посягнул на очередного вождя, но ему простили. Трудно разобраться в королевстве кривых зеркал.

Отдушиной для Славы послужили книги, которых было немало в бабушкиной библиотеке, и он настолько пристрастился к ним, уносящим в другие сказочные миры, что едва не распрощался со школой. Его портфель вместо учебников был набит художественной литературой, и он читал, читал, читал. Читал на уроках, на переменах и даже на улице. Молчаливым поведением не мешал учителям, и они не трогали его, исправно ставя двойки в журнал. Таким образом Вячеслав установил школьный рекорд по неуспеваемости, и директор школы пригрозила устроить его учеником на завод, что сильно возмутило маму, так ей не хотелось возвращаться к прошлому, всеми фибрами души желая вытащить детей из порочного круга, не сулящего ребятне ничего хорошего в будущем. Разве ради этого, выбиваясь из последних сил, долгие годы тянула на себе тяжкое бремя матери-одиночки, к тому же с тремя детьми? Во второй половине учебного года каждый день до работы у неё начинался с посещения директора. Нависшая угроза не окончить школу сильно подействовала, и Слава, оказавшись у последней черты, включил весь нерастраченный резерв, напряг собственные способности и ликвидировал все хвосты, чтобы получить аттестат зрелости и благополучно окончить школу. Но даже бессистемное чтение много ему дало, именно поэтому он во многом компенсировал школьные пробелы, прибавив к ним изрядные знания общей эрудиции. Правда, впоследствии пришлось самостоятельно восполнять огрехи неусвоенной школьной программы.

Следующим этапом в получении профессии стало МУ №3 ПС Владивостока.

Полная расшифровка аббревиатуры: Морское училище №3 плавсостава г. Владивостока. Самым большим разочарованием явилась выданная вместо морской формы обычная рабочая одежда ремесленников — как же так, ведь флотская традиция прежде всего облечена в форму. Думается, в то скудное послевоенное время не было в наличии морской формы, столь важной для курсантов, и выдали то, что оказалось под рукой, но от этого на душе легче не стало. В обиходе между собой училище называли по имени директора Павла — мужика строгого, но справедливого, мог и затрещину дать под горячую руку, но никто не обижался. Учили хорошо и требовательно. Одним из преподов оказался 52-летний мужичок, похожий на глубокого старика. Во время войны катер, на котором служил, разбомбили, и он провёл несколько суток на его обломках, распростившись с жизнью. На счастье в полубессознательном состоянии еле живого катерника случайно заметили и выловили — остался жив, хотя глубокое потрясение осталось на всю жизнь. Время от времени «Паша» устраивал смотрины формы одежды, во время которых отбирали всё не имеющее отношения к ремесленной. Но на следующий день все опять ходили с пуговицами на шинелях и с морскими бляхами на ремнях поверх тёмных гимнастёрок, тем самым выражая протест столь ненавистной сухопутной спецодежде.

Учёба начиналась с месяца работы в совхозе по уборке овощей, что было традиционным для всех учебных заведений страны, независимо от их статуса. После «великого перелома» всеобщей коллективизации сельское хозяйство так и не восстановилась, превратив страну, кормящую всю Европу, в самого крупного мирового импортёра пшеницы. Вскоре директор назначил Вячеслава бригадиром на время работ и пообещал с началом учёбы произвести его в старшину группы. Поторопился он с этим: всё устраивало, кроме обострённого чувства справедливости новоявленного бригадира, которое директор не учёл. Однажды, немного задержавшись на работе, пришли в столовую, а обеда не оказалось. Решение приняли быстро: на работу ходить, а пищу не принимать. Скандал получился немалый, и дело дошло до руководства училища и даже района. Директору такой бунт был совершенно ни к чему, знай он об этом, никаких обещаний Вячеславу не давал бы. Для того времени более всего подходил персонаж чеховского рассказа «Человек в футляре» учитель Беликов с его жизненным девизом «Как бы чего не вышло!».

Прошло несколько лет, Вячеслав уже работал в пароходстве и однажды в отпуске пошёл навестить старшего брата, жившего в районе морского городка среди барачных трущоб и деревянных домишек с огородами. Был весь упакованный, а голову венчала норковая шапка. Вот и стал он лакомой приманкой для местных маргиналов, позарившихся на непростую редкую дорогую шапку. Его сильно, по-зверски избили, переломали рёбра, а утром испуганный голос жены старшего брата известил о постигшем Вячеслава несчастье. Больше всего проблем было с печенью, её сильно повредили, и одно время стоял вопрос о жизни и смерти. Но очень повезло с хирургом, оперировавшим Славу, удалось отделаться резекцией трети печени и месяцами восстановления. Судя по всему, во время бессонных болезненных ночей на больничной койке Вячеслав неоднократно переосмысливал и прокручивал, как в ретроспективном фильме, всю свою предыдущую жизнь, в корне изменившуюся после выздоровления. В этом он чем-то напоминал послушника, принявшего монашеский постриг, нет, он не ушёл от людей, внешне оставался таким же, как и был, но пересмотрел взгляды и отношение к будущему, будто получил верховное озарение. С этой поры не принял ни капли спиртного, не выкурил ни одной сигареты и увидел множество красок вокруг себя, на которые ранее не обращал внимания. Жизнь сильно изменилась, и появились ориентиры, которые ранее не замечал. Из известной статистики следует — люди, получившие серьёзные удары судьбы, моральные или физические, зачастую несовместимые с жизнью, приобретают многие, ранее неведомые черты характера и способности, будто Бог награждает их за перенесённые мучения. Таким он и оставался до конца жизни: мудрым и рассудительным, c металлическим стержнем внутри, который ничто не могло поколебать.

Интересны воспоминания близких родных: дочерей, брата и племянников — о своём отце, старшем брате и дяде. Итак, начнём со старшей дочери от первого брака Радомиры, тем более она в силу своего перворождения лучше и дольше младших сестёр знала своего отца. Особенно ей запомнились более поздние эпизоды их встреч, когда она вышла замуж и уехала на родину мужа в Алтайский край. Как это часто бывает, родителям далеко не всегда нравится выбор спутников жизни их отпрысков, но любовь зла… В итоге спустя недолгое время они принимают выбор сыновей и дочерей, и происходит знакомство со вчера ещё неизвестным человеком, ныне вошедшим в семью. Так произошло и на этот раз: папа после непродолжительного молчания сменил гнев на милость, и общение возобновилось, как будто ничего не было. Каждые два года он навещал семью старшей дочери, познакомился с родственниками своего зятя Василия и вскоре стал для них близким человеком, настоящим родичем, а не только официальным. Первую внучку Настю, как и вторую Анечку, он знал с самого их рождения, и они стали неотъемлемой частью его жизни. Отец всегда приезжал с кучей подарков для взрослых и внучек, вносил в дом оживление и ощущение радости. Девчонок он сильно баловал, сквозь внешнюю сдержанность прорывалось почти мальчишеское оживление, казалось, он забывал о своём возрасте и впадал в давно забытое неизбалованное детство, а внучки буквально повисали на нём. За его ласками угадывалась нерастраченная любовь к детям, недаром бытует мнение: внуки — вторые дети, и зачастую их любят больше, чем собственных ребятишек, которым в суете повседневных забот не уделялось должного внимания. С возрастом выплёскивается нереализованная любовь на внуков, когда уже не нужно спешить, смотреть на часы и бежать по столь необходимым, никогда не заканчивающимся надобностям. Можно было долго и не отрываясь наблюдать за этой кучей-малой, и трудно было понять, кто же являлся заводилой. Время шло своим чередом, квартиру сменили на частный дом c приусадебным участком, где было вольготно подрастающим дочерям, и всякий раз перед приездом отца наступало всеобщее оживление сродни пришествию Деда Мороза накануне Нового года. Его приезд был неотделим от множества расспросов о прошлом, когда, сидя вдвоём на кухне за чашкой крепкого горячего чая среди располагающего к беседе домашнего уюта, хотелось говорить и говорить, ощущая тепло дорогого тебе человека. Мечталось, чтобы время подольше не кончалось, но оно, будто вопреки желаемому, быстро пролетало и начинало уже брезжить за окном, когда отец и дочь расходились. Однажды снежной алтайской зимой приехал отец, и уже следующим ранним утром, когда семья ещё почивала, все дорожки во дворе были расчищены от выпавшего ночью снега, а отец продолжал разминаться, не мог он сидеть без дела, будучи ранней пташкой. Ближайший сосед Женька проживал рядом, с ним дружили семьями и во всём помогали друг другу, но он не знал о приезде отца. Как раз к этому времени, в преддверии Нового года, сосед решил заколоть подросшего кабанчика и попросил помочь Васю, мужа Рады. В то время всё ещё существовала многовековая традиция с наступлением устойчивых холодов колоть подросшего подсвинка или настоящего кабана, откармливаемого к зимним праздникам, иным путём мяса добыть было невозможно, да и о холодильниках слыхивать не приходилось. Зимняя алтайская погода сохранит мясо получше любого морозильника. Наступила суббота, сдобренная лютым морозом градусов под 30, а может, и поболее.

В хрущёвские времена, лет за 40 до описываемых событий, в наступающее предзимье при забое домашних животных требовалось сдавать государству шкуру забитого кабанчика на сапоги многочисленному воинству самых разных ведомств и назначений, которых в любое время в стране было великое множество. А какое же сало без хорошо осмолённой мягкой шкурки? Сразу теряет половину своей вкусовой прелести. Оно должно быть мягким, чуть розоватым, с манящим вкусным запахом и обязательной мягкой шкуркой. Разве для этого растили кабанчика? Но государство всё считало своим и без зазрения совести накладывало лапу на то, что разумело нужным для своих увеличивающихся потребностей и планов, не обращая внимания на интересы своих подданных. Налоги на фруктовые деревья нанесли большой ущерб личным хозяйствам, искоренив множество садов с традиционными в России яблонями, грушами, вишнями и сливами. У людей не было денег, чтобы рассчитаться с увеличившимся оброком, и они с болью в сердцах и слезами на глазах вынуждены были всяческими хитроумными способами избавляться от с трудом выращенных садиков с плодовыми деревьями на своих приусадебных участках.

Вот и старались палить свинью в каком-нибудь укромном месте, подальше от посторонних глаз, дабы не застукали и не донесли, потом не отмоешься — заберут не только свинячью шкуру, но и штраф непосильный подкинут. Но поскольку в каждой семье наличествовал кабанчик, а то и два, существовала негласная порука — не замечать и не принюхиваться, а то получится, сегодня ты соседа заложишь, а завтра он тебя, и кому от этого лучше? Женька бросил взгляд на соседский двор и настороженно обратился к Васе: «Сосед, у тебя во дворе какой-то мужик раздетый ходит». Вася обернулся и увидел тестя в джинсах и по пояс раздетого, обтирающегося снегом с блаженным лицом среди обжигающего мороза в облаке исходящего от него пара. «Да это тесть к нам приехал, для него обычное дело снегом обтираться». Женька лишь от одного вида обнажённого тела в туманной пелене, исходящей от него, зябко дёрнулся, едва не застучав зубами: «Охренеть, вот это тесть у тебя, куда мы попали!» — пробормотал он что-то невразумительное от помутившихся чувств. В семье долго вспоминали этот случай, всякий раз с улыбками на лицах, как необычную спонтанную театральную пантомиму со звуковой аранжировкой.

В последний приезд отца они с Васей ежедневно были вместе, что-то делали по хозяйству, шутили и балагурили, трудно было поверить в разделяющие их поколения, ибо никакой разницы между ними не чувствовалось, понимали друг друга с полуслова. Уже после его отъезда Вася признался: Вячеслав Тимофеевич заменил ему отца, которого не стало 10 лет тому назад. Отец и дочь ежедневно по вечерам созванивались, делились событиями, большими и малыми, обсуждая самые разные темы, и каждый раз Вячеслав Тимофеевич напоминал: «Давай по-быстрому и по порядку!» — порой растягивая «по-быстрому» до полутора часов. Особенно его увлекали вопросы строительства, а математические способности позволяли ему обходиться без каких-либо предварительных вычислений, он быстро справлялся с расчётами, и почти всегда они оказывались верными. Его энергии и внутренней силы хватало на всё, можно было только позавидовать неистощимой и неукротимой жажде деятельности. Отец был и навсегда останется в памяти старшей дочери наивысшим авторитетом, с кого она желала брать пример всегда и во всём. И это не простое сиюминутное увлечение, а взвешенная, не поддающаяся сомнению уверенность взрослой женщины.

Воспоминания детства всегда отрывочны и лишь иногда прорываются яркими пятнами, оставляющими в сознании глубокий след, вызванный душевными потрясениями. Такая выборочность легко объяснима: выброс адреналина как следствие перенесённых сильных переживаний, но остаются в памяти на всю жизнь, и даже время над ними не властно. Они часто обрастают легендами, особенно если рассказываются третьими лицами, не бывшими их участниками или свидетелями. Но в нашем случае речь идёт от самого главного участника упоминающегося случая.

Вспоминает брат Вячеслава Владимир, самый младший из трёх братьев, на раннее появление на свет которого Слава оказал непосредственное влияние, произвольно изменив дату рождения, правда, совсем не намеренно, но об этом чуть позже.

Вся большая семья проживала на родине своих предков: в деревне Осиновке, Михайловского района, Приморского края. У деда с бабой была целая чёртова дюжина детей, целых 13 человек, времени они даром не теряли. Их маму Зинаиду угораздило родиться самой последней — 13-й. Само по себе число неприятное, обросшее многими суевериями, но зато не в пятницу, тогда бы уж совсем было не по себе. Хотя суеверия всего лишь чисто воображаемые, придуманные людьми страшилки, на протяжении многих лет ставшие едва ли не каноническими для мистических проповедников, но им верят или же опасаются в силу давнишних традиций, привязанных к каким-либо историческим событиям и фактам. Практика показывает: обосновать можно всё, что в голову придёт, и даже совершенно обратное, спустя небольшой временной промежуток. Примеров предостаточно, далеко ходить не надо, они под ногами. По дальневосточным понятиям семья была середняцкой, не такой, как в европейской России, где её бы сразу отнесли к очень даже зажиточным, и не сносить бы тогда головы во времена «великого перелома». На дальних окраинах страны всё же было получше, дай бог управиться с европейскими российскими крестьянами — у власти руки не доходили до дальневосточных, да и коллективизацией не досаждали. В противном случае раскулачивать нужно было всех, а куда же их ссылать? Дальше уже некуда, разве что на бывшую Барановскую Аляску, но времени прошло много, и братьев по классу там не осталось, заселились коренные индейские народности и понаехавшие из остальных штатов бледнолицые искатели природных кладов после золотой лихорадки, последовавшей за открытием золотых россыпей. К тому же в восточных районах страны никогда не было крепостничества и население составляли в своём большинстве трудолюбивые, свободолюбивые, активные люди, которые своим трудом создавали крепкие хозяйства, сызмальства приучая собственных детей следовать примеру родителей. В хозяйстве хватало всякой живности, не хуже чем в поздних колхозах: лошади, коровы, свиньи, овцы и разнообразие домашних пернатых. Дед был известным на всю округу шорником, но изготовлением одной упряжи для лошадей не ограничивался, что называется, мастер на все руки. Ремесло плотника издавна ценилось в сельских лесных районах, а он преуспел и в этом. В ещё довоенное время в хозяйстве был собственный большой дом и отдельный гостевой, где жила старшая дочь с семьёй, большой крытый погреб во дворе. Солидный земельный надел, на котором выращивались обычные, характерные для данной местности овощи и иные продукты земледелия, венчал всё многофункциональное хозяйство. Помимо основного места обитания большой семьи, в официальной собственности находился замаскированный под скромную заимку, можно сказать, филиал всего хозяйства с землёй, домом, подсобными строениями, где выращивались зерновые, овощные и бахчевые культуры. Заимка была большим подспорьем в ведении крестьянского земледелия и взрослении детей в многодетных хозяйствах, которые работали наравне со взрослыми, внося посильную лепту в труд всей большой семьи. Да и сачкануть среди своих братьев и сестёр не получалось, сразу же выведут за ушко да на солнышко.

Своим досрочным появлением на свет Владимир обязан среднему брату Вячеславу. За окном стоял жаркий июль 1947 года, средь белого дня всё живое попряталось где-нибудь в тени, пережидая полуденный зной. И лишь пацанам всё было нипочём: самостоятельные братья Толя и Слава, старшему из которых было семь лет, а младшему пять, накупавшись и наплескавшись в речке, протекавшей сразу же за огородом, вернулись во двор и, неистощимые на выдумки, придумали себе новое спортивное занятие с преодолением препятствий. Их не останавливали ни стоящая на улице летняя жара, ни зимний холод: бьющая ключом энергия подрастающих пацанов требовала выхода на волю, и они были неутомимы в своих выдумках и проделках. На этот раз забрались на крышу гусиного загончика, устроили бег с препятствиями, перепрыгивая огораживающую с внешней стороны изгородь с колючей проволокой поверх неё. Первоначальные успешные попытки воодушевили их на большее — решили усложнить упражнение, и Толя, старший по возрасту, предложил прыгать с разбега. В таком возрасте двухлетняя разница имеет большое значение: развитие идёт намного более опережающими темпами, это потом, спустя многие годы, она станет незаметной. Для семилетнего пацана преодоление препятствия не составило особой трудности, совсем не такое, как у пятилетнего — слишком разные физические и сообразительные возможности. Во время разбега Слава засомневался в успешной попытке и, сбившись с ноги, испортил прыжок, когда остановиться уже было невозможно. В результате скомканной попытки он повис подмышкой правой руки на колючей проволоке, напоминая распятого ребёнка. Истошные крики и заливающая кровь, струящаяся по худенькому тельцу мальчугана, разорвали послеобеденную умиротворённую деревенскую тишину. К этому времени мать была на сносях, вынашивая третьего ребёнка, младшего Владимира, который и запомнил этот случай, ещё не родившись, после рассказов свидетелей того давнего несчастья. Когда она услышала полный боли и отчаяния крик, сразу понявшая по древнему материнскому инстинкту, от кого он исходит, выскочила на крыльцо и, увидев своего «распятого» окровавленного «младшого», едва не потеряла сознание. Чисто инстинктивно, с побелевшим лицом, первым делом осторожно сняла задыхающегося в истошном крике, заливающегося слезами ребёнка с его «распятия», схватила первую подвернувшуюся тряпку и попыталась остановить кровь. Ей тут же стало плохо на грани мерцающего сознания, и, как следствие сильнейшего потрясения, начались предродовые схватки. К счастью, больница была рядом, и соседи помогли доставить обоих по назначению, передав в руки медицинского персонала. Отца в это время в деревне не было — он работал на буровой вышке далеко за её пределами. Славе наложили швы на рваную подмышечную рану, и вскоре он успокоился, уставший и обессиленный от случившегося потрясения. Под утро на свет появился третий мальчишка в семье Тимофея и Зинаиды, Владимир, огласивший своё появление зычным криком, скорее всего, не от боли, а от первых самостоятельных жизненных ощущений, опробывая голосовые связки, устанавливая первый контакт с внешним незнакомым миром. Со временем рана на руке у Славы зажила, оставив на память небольшой шрам, а в семье никогда не забывали связь досрочного появления на свет младшего сына с неудавшимся прыжком Славика. С ранних детских лет судьба подбрасывала ему испытания, будто пробуя на прочность. Не ведал он тогда, сколько других невзгод ожидали его на жизненном пути, но самая первая навсегда остаётся особенной, потому что она первая.

С самых ранних лет Вячеслав отличался какой-то врождённой аккуратностью и пристрастным отношением к своему внешнему виду, впоследствии ставшими чертами его характера, для чего не нужно было переступать через нежелание, повторяя: «Надо, Федя, надо!» — они стали естественным проявлением самого себя. Пунктуальность и дотошность, порой вызывающие непонимание близких, не были искусственными, являясь естественным качествами его самого — он просто не понимал, как может быть по-другому. Вероятнее всего, многое он почерпнул из книг, до которых был большой охотник начиная с детского возраста. Они уносили его в большой неизвестный и прекрасный мир, далёкий от настоящего — у человека, даже совсем маленького, должна быть мечта, ставшая путеводной звездой на протяжении всей жизни. Любопытство и стремление разобраться в сущности неизвестных до этого вещей, событий и явлений, начиная от самых незначительных хозяйственных мелочей до свершений глобального масштаба, опираясь на собственное мнение, независимое от навязываемых штампов, сформировали уверенный в себе, независимый характер. Как вспоминала его младшая сестра Галина, обладая от рождения кудрявившимися волосами, совсем не такими, как клён в «Смуглянке-молдаванке», позднее отпустил бакенбарды, чем напоминал Пушкина. Мать так его и называла — «Пушкин». Худощавый и жилистый, со своими характерными чертами лица он и впрямь чем-то напоминал великого поэта, несмотря на отсутствие в роду эфиопского деда. К выбору одежды и её гармонии с требованиями времени Слава подходил очень тщательно, хотя никто его этому не учил. Осознание красоты и её единства с окружающим миром проявлялось в нём с раннего детства и к юношескому возрасту стало естественной, неотъемлемой частью самого. Ему нравились модные с иголочки костюмы с претензией на фрак, а вместо галстука отдавал предпочтение бабочке. Приезжая домой в отпуск, даже когда мать посылала сходить к колонке за водой, находящейся в квартале от дома, тщательно одевался, будто собирался в театр, а не по воду.

Интересно складывались его отношения с первым внуком Миланом от средней дочери, проживающей в Чехии. Уже с малых лет между ними установилось близкое равноправное общение, будто не существовало громадной возрастной разницы. Милан настолько привязался к деду, что воспринимал его как интересного сверстника, но никак не наставника — всё произошло само собой, без поучений и наставлений, которые лишь возводят между собеседниками незримую стену непонимания и отчуждения. В дальнейшем внук во многих вопросах, о которых даже не подозревала его мать, советовался с дедом и получил от него немало дельных советов, определивших его взрослую жизнь. Слава никогда не вспоминал о своём печальном опыте, когда уже в конце учёбы в школе он, подобно многим сверстникам, забросил учёбу и вместо уроков проводил время в более интересных увлечениях. Когда же мать, вкалывающая на двух работах, чтобы свести концы с концами, узнала об этом и горько расплакалась, Славу это настолько впечатлило, и он раз и навсегда покончил с подростковыми увлечениями и наладил отношения со школой, никогда более не возвращаясь к ним — как отрубил. Но опыт навсегда остался, и он, как никто другой, знал, как общаться с внуком, дабы не оказаться в его глазах назойливым и надоедливым, увлечь и заинтересовать познаванием во многом неизвестного мира. Педагогические воспитательные способности были на высоте: из него, вне всякого сомнения, вышел бы прекрасный педагог, если бы он захотел пойти по этой стезе, но его с детства манил неизвестный большой мир, который так хотелось увидеть и пощупать своими руками. Молодость нетерпелива, никак не склонна к долгим ожиданиям, если есть какая-либо возможность ускорить осуществление давней, ещё детской, мечты. Для подавляющего количества детворы обычными являются мечты о многих профессиях, которые они меняют в зависимости от ситуации и складывающихся приоритетов, так и не останавливаясь ни на одной из них. А уже после окончания школы, не имея твёрдо сложившегося выбора будущей профессии, следуют указаниям родителей или общему стадному увлечению, чтобы потом жалеть о принятом решении. Время показало: Слава не мучился, по крайней мере внешне не показывал, в метаниях за одним или другим вариантом, независимо от их привлекательности, будто буриданов осёл, не разрываясь между двумя рядом стоящими охапками сена, а если принимал решение, то оно было неизменным, как бы его ни пытались отговорить или увлечь самыми сладкими посулами. «Мужик сказал — мужик сделал!» — вот и весь сказ, прения не принимаются. «Жребий брошен» и «Рубикон перейдён» — две короткие фразы Юлия Цезаря до сих пор актуальны и едва ли забудутся на протяжении многих будущих поколений. Принимаемые решения были раз и навсегда обдуманными, не подлежащими изменениям. В этом и заключался несгибаемый стержень его характера, не однажды выручавший в сложных перипетиях судьбы. Во время отпуска приезжал в Уссурийск к маме, одетый с иголочки, встречался со своими школьными друзьями, среди которых иногда встречались и мореходы, и им было о чём поговорить. С сестрой отношения никогда не прерывались, и порой дежурные «пятиминутки» затягивались на час и более. Его интересовали все мелочи неназойливого отечественного быта во времена тотального дефицита, и много дельных советов помогали справиться с постоянными, непрекращающимися заботами и возникающими проблемами. А если это касалось строительства домика на садовом участке или какой-либо реконструкции и ремонта, то тут он и вовсе был в своей стихии, погружаясь во все заботы непростого дела. Таким он оставался до конца жизни, не предполагая о её конечности, занятым, погружённым в нескончаемые заботы, постоянно поддерживая связь с дочерями, для которых он являлся главным непререкаемым авторитетом, а им и в голову не приходило о бренности жизни собственного отца. Ведь они знали его всегда, и их жизнь неотделима от него, казалось, так будет продолжаться во веки веков, но судьба рассудила иначе, напомнив о неумолимости времени и безжалостности судьбы.