Бесплатный фрагмент - Его алая королева

Глава 1. Цена долга

Мой мир пах льняным маслом, скипидаром и вековой пылью. Эта маленькая мастерская под самой крышей старого дома была моим убежищем, моим королевством. Здесь, под мягким светом, льющимся из мансардного окна, я занималась тихим волшебством — возвращала к жизни умирающие картины.

Сегодня я работала над портретом женщины XIX века. Время почти стерло ее с холста, оставив лишь сетку трещин и тусклые тени там, где когда-то был живой, насмешливый взгляд. Мои пальцы, перепачканные краской, осторожно вели тончайшую кисть, нанося лессировку. Я не просто чинила картину. Я вела безмолвный диалог с этой женщиной из прошлого, пытаясь угадать ее тайны. Глупая, наивная мысль, наверное. Но в этой тишине, где единственной музыкой был шорох кисти по холсту, я чувствовала себя абсолютно счастливой.

Резкий, требовательный стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Кисть дрогнула, оставив на щеке дамы крошечный, неуместный мазок. Раздраженно вздохнув, я пошла открывать. Мои редкие клиенты всегда звонили заранее.

На пороге стоял отец. И мое сердце пропустило удар.

Он всегда был шумным, полным жизни, с вечным блеском в глазах. А сейчас передо мной стоял сгорбленный, седой старик с загнанным взглядом. Он вошел, не глядя мне в глаза, и тяжело опустился на единственный стул, который не был завален тюбиками и тряпками. Его руки, обычно такие уверенные, мелко дрожали.

— Лина… дочка… — прошептал он, и его голос был похож на шелест сухих листьев. — Я все испортил.

Моей первой, до смешного глупой мыслью было предложить ему чаю. Словно чашка горячего чая могла исправить ту катастрофу, что отражалась в его глазах.

Он говорил сбивчиво, путано. Слова «долги», «последний шанс», «проиграл» смешивались в страшный, уродливый клубок. Я слушала, и мой уютный, пахнущий красками мир начал трещать по швам. Он задолжал. Задолжал огромную, немыслимую сумму человеку, чье имя в городе произносили только шепотом. Человеку, который не прощал долгов.

В этот момент дверь, которую отец забыл прикрыть, открылась снова. Бесшумно.

На пороге стоял Он.

На какую-то долю секунды мой глупый, девичий мозг отметил лишь одно: он был красив. Опасно, хищно красив, словно сошел со страниц глянцевого журнала о жизни миллиардеров. Идеально скроенный темный костюм, белоснежная рубашка, расстегнутая на верхнюю пуговицу. Но потом я встретилась с ним взглядом, и по спине пробежал ледяной холод. Его темные глаза не смотрели. Они сканировали, оценивали, взвешивали.

Он не обратил никакого внимания на моего отца, который съежился на стуле. Он медленно вошел в мастерскую, заложив руки за спину, и его присутствие мгновенно высосало из моей маленькой вселенной весь воздух. Он прошелся вдоль стен, его взгляд скользил по моим работам, по эскизам, приколотым к стене, по баночкам с пигментами. Я чувствовала себя так, словно меня, мой дом, мою душу препарируют под холодным светом операционной лампы.

Он остановился перед портретом, над которым я только что работала. Долго смотрел на него. А потом перевел взгляд на меня. И в этот момент я с ужасом поняла, что все это время он оценивал не картины. Он оценивал меня. Это был не взгляд мужчины, который смотрит на женщину. Это был взгляд коллекционера, который смотрит на редкий, безупречный экспонат, который он собирается приобрести.

Отец начал что-то лепетать, всхлипывать, обещать, что все вернет, что ему нужно лишь немного времени. Мужчина поднял руку, даже не повернув головы, и отец замолчал на полуслове.

Он подошел к моему отцу, но продолжал смотреть на меня.

— Долг будет погашен, — его голос был тихим, глубоким, абсолютно лишенным эмоций. И это было страшнее любого крика.

Он сделал паузу, словно наслаждаясь эффектом. А затем, одним коротким предложением, вынес мне приговор:

— Она поедет со мной.

Время остановилось. Я слышала, как гудит кровь в ушах. Видела, как по лицу отца катятся слезы. Но все это было где-то далеко. Я просто стояла, глядя в эти холодные, безжалостные глаза, и чувствовала, как во мне рождается жгучая, бессильная ненависть.

Он развернулся к выходу. Уже у самой двери, не оборачиваясь, он бросил через плечо, словно это была самая обыденная вещь на свете:

— У тебя час на сборы.

Щелчок закрывшейся двери прозвучал в оглушительной тишине, как выстрел. Отец беззвучно рыдал, уткнувшись лицом в ладони. А я стояла посреди своей разрушенной тишины. Мой мир, пахнущий красками и свободой, только что закончился. Навсегда.

Глава 2. Золотая клетка

Час, который он мне дал, прошел как в бреду. Я бросила в старую холщовую сумку пару выцветших джинсов, любимый кашемировый свитер и альбом с эскизами — все, что осталось от моей прошлой жизни. Я ехала в его машине, этом бесшумном черном гробу на колесах, и смотрела, как за тонированным стеклом проплывают знакомые улицы. В голове билась одна глупая, наивная мысль: «Может, это просто урок для отца? Может, он отвезет меня в свой офис, прочитает лекцию о долгах и отпустит?» Я цеплялась за эту мысль, как утопающий за соломинку, хотя какая-то холодная, взрослая часть меня уже знала, что чудес не бывает.

Его дом не был домом. Это был огромный стеклянный мавзолей, холодный и безжизненный, как айсберг. Мраморные полы, стальные балки, панорамные окна во всю стену, за которыми виднелся идеально подстриженный, но абсолютно бездушный сад. Ни одной семейной фотографии, ни одной книги, брошенной на диване, ни одной милой безделушки. Только стерильная, давящая роскошь, кричащая о деньгах и власти.

Меня встретила пожилая женщина в строгой серой униформе. Ее звали Эльвира, и ее вежливость была такой же холодной, как мрамор под моими ногами. Она провела меня в «мои» апартаменты. Комната была больше всей моей квартиры вместе с мастерской. Огромная кровать, застеленная белоснежным шелком, ванная комната размером с небольшой танцпол и гардеробная, забитая дизайнерской одеждой, от ценников на которой у меня бы закружилась голова. Это было похоже на сказку, но на страшную сказку, где тебя запирают в башне, пусть и отделанной золотом.

— Хозяин ужинает ровно в девять, — без всякого выражения сообщила Эльвира. — Вы не должны покидать территорию особняка без его личного разрешения. Если вам что-то понадобится, скажите мне.

Не «попросите», а «скажите». Словно я была не пленницей, а капризной принцессой. Но я-то знала, что это ложь. Я подошла к окну. За идеальным садом возвышался высокий, глухой забор. Золотая клетка.

За час до ужина, вернувшись из душа, я увидела его на кровати. Платье. Оно лежало на белоснежном покрывале, как капля темно-синих чернил на чистом листе. Шелк, почти невесомый, который, казалось, будет струиться по телу, как вода. Но спина была полностью открыта, а разрез на юбке поднимался так высоко, что это было уже не смело, а просто неприлично. Я смотрела на него с отвращением. Это была не одежда. Это была униформа. Униформа красивой вещи, которую выставляют напоказ, чтобы подчеркнуть статус владельца.

Нет. Я это не надену.

Это была моя первая, маленькая, отчаянная битва. Мой личный бунт на корабле. Я вытащила из своей сумки те самые джинсы и старый, уютный свитер. Это была моя броня. Мой флаг. Мое жалкое «нет» этому миру, в который меня швырнули.

Он вошел без стука.

Он уже был одет к ужину — в идеально скроенных черных брюках и шелковой рубашке того же цвета, которая делала его похожим на хищника, вышедшего на ночную охоту. Его взгляд скользнул по мне, одетой в свой «протест», потом на платье, сиротливо лежащее на кровати. Он не нахмурился. Он даже не изменился в лице. Он просто подошел ко мне вплотную. Так близко, что я чувствовала тепло его тела и тонкий, дорогой аромат его парфюма — сандал и что-то горькое, терпкое.

— Я, кажется, выбрал для тебя платье, — его голос был тихим, бархатным, но в нем слышались стальные нотки.

— Я это не надену, — прошептала я, и мой голос, к моему ужасу, прозвучал слабо и по-детски.

Он усмехнулся. Не губами, а лишь уголками глаз, но от этой усмешки мне стало холодно. Он поднял руку и очень медленно, почти нежно, провел тыльной стороной пальцев по моей щеке. Его прикосновение обожгло.

— Ты будешь носить то, что я скажу. Ты будешь делать то, что я скажу. — Его голос стал еще тише, превратившись в опасный шепот у самого моего уха. — Ты — моя. Привыкай.

Он развернулся и пошел к выходу. Уже в дверях он бросил через плечо:

— У тебя десять минут.

Я осталась одна посреди этой огромной, холодной комнаты. Моя маленькая война была проиграна, так и не начавшись. Слезы ярости и унижения душили меня, горячие и бесполезные. Я посмотрела на свое отражение в зеркале — испуганная девочка в дурацком свитере. А потом — на это синее шелковое платье.

Я поняла, что у меня нет выбора. Я должна была подчиниться. Но в глубине моей души, под слоем страха и отчаяния, зародилось крошечное, злое семя. Семя ненависти. И я поклялась себе, что однажды оно прорастет и задушит его своими ядовитыми цветами.

Глава 3. Выход в свет