Бесплатный фрагмент - Джек Уайт. Загадки разума

Часть первая

Глава 1. Новое начало

Прежде мне не доводилось записывать на бумагу свои мысли, чувства и все, что я переживал на протяжении многих лет своей жизни. Но, как-то раз, сидя у костра на острове Сан-Доминго в компании нескольких знакомых купцов, я решил рассказать историю об одном судне, на которое попал случайно после кораблекрушения. Конечно, любезным господам было угодно узнать все о моем походе в Ост-Индию, и я принялся за рассказ.

В детстве я очень любил путешествовать. Страсть к мореплаванию у меня развил мой отец — Дональд Уайт, вечный мичман на судне его величества Карла Первого, короля Англии и Шотландии. Этот бывалый моряк застал Англию как раз в тот период, когда в стране шла борьба за ограничение власти короля и предоставление гражданской свободы бедному английскому населению. С того момента абсолютная монархия перестала существовать для простых граждан, а сам король в итоге лишился головы. Мой отец всегда повторял мне одни и те же слова, ставшие, впоследствии, для меня святыми: «Джек, ты должен всегда держать курс точно по румбу и никогда не ложиться в дрейф».

Признаться, я не сразу внял его словам, и довольно долгое время, покуда меня преследовали неудачи, впадал в отчаяние по любому поводу и без такового.

Повзрослев, я действительно осознал, как легко потерять все, что имеешь, а еще легче — сойти с ума, потому что твои беды никому пользы не несут, и помощи ждать тоже не от кого.

В этот суровый мир я, будучи двадцативосьмилетним торговцем кожей и сахарным тростником, взошел по трапу собственной шхуны «Мария», доставшейся мне по наследству от отца. Теперь я расхаживал с гордой улыбкой на лице и с солидным капиталом, имея, к тому же, уже достаточно большой опыт в торговле и в мореплавании. Все потому, что у меня некогда был хороший учитель.

С самых малых лет отец учил меня различному ремеслу. Благодаря его многочисленным урокам я преуспел в фехтовании, и на нашей улице, среди мальчишек, мне не было равных. Очень часто мы устраивали состязания со сверстниками и сражались друг с другом на деревянных шпагах. Я всегда оказывался победителем.

Также отец часто брал меня на охоту, рыбалку. Конечно, времени у него было не так много, как может показаться на первый взгляд, но при первой же возможности он возвращался домой и проводил время с любимым сыном.

Я невольно задумался о матери, ее звали Кларис. Отец познакомился с ней в Балтиморе во время очередного рейда. Они полюбили друг друга с первого взгляда. Оба раз и навсегда поняли, что свою смерть они встретят в одной постели в окружении внуков и детей. Жаль, что этому так и не удалось сбыться…

Как раз после знакомства с моей матерью отец оставил военную службу и занялся торговлей, что и позволило ему сколотить весьма неплохой капитал, которым он распорядился весьма достойно, купив домик в Портсмуте и отправив меня учиться в Гарвард. Я был безмерно рад этому. Я всегда знал, что образование рано или поздно пригодится мне.

Но, к превеликому несчастью, моя мать Кларис умерла в возрасте сорока четырех лет от сильнейшего воспаления легких. Я не был рядом с ней в последнюю минуту, как и не смог присутствовать на похоронах, из-за чего всю жизнь проклинал себя. Порой меня одолевало чувство вины, и я мог часами напролет плакать, сидя у окна. Мне даже казалось, что я совсем забыл, как выглядела моя мать. И почему именно в это время я был так занят торговлей на севере, когда она так нуждалась во мне? Случилось это еще до того, как отец передал мне в руки штурвал «Марии», и я никак не мог вернуться назад несмотря на то, что письмо от отца о болезни матери я получил за четыре месяца до ее кончины. Вернувшись домой, в живых я ее уже не застал.

Мой отец долго не мог пережить эту невосполнимую утрату. Она была для него всем. В это же время он покончил с торговлей и передал в мои владения судно, которое верно служило мне на протяжении одиннадцати лет.

Мне тогда стукнуло семнадцать. Все это время, пока я странствовал по свету, торгуя налево и направо изысканной бычьей кожей и сладостным сахарным тростником, импортированным из Бразилии, отец грелся у камина, вспоминая прекрасные и светлые дни своей молодости и тоскуя по своей возлюбленной Кларис, которая так рано покинула этот суетный мир.

Я старался не думать об этом, и моя работа помогала мне пережить потерю любящей матери. Я благодарен ей за то, что она подарила мне жизнь и научила быть мудрым и расчетливым во всех своих делах.

Кое-что осталось у меня как напоминание о ней. Задолго до ее смерти, когда мне исполнилось девять, мать подарила мне перстень, некогда подаренный ей ее отцом. Всю жизнь я хранил этот серебряный перстень с красным изумрудом. Для меня он был единственным напоминанием о ней, неким символом материнской любви. Кстати, тот самый перстень я чуть не утерял однажды во время похода на Канарские острова. Тогда нас настиг шторм. Черт знает как, но после четырехчасового ужаса в объятиях моря я не обнаружил на безымянном пальце этого перстня. Несколько дней я буквально сходил с ума от того, что потерял единственное, что до сих пор связывало меня с матерью.

Я приказал всей своей команде обыскать судно полностью, до последней щепочки, и за нахождение перстня обещал награду в виде двухдневной увольнительной в ближайшем порту. Перстень отыскал я сам, когда осматривал кучу смотанного каната, валявшегося на палубе, и с тех самых пор никогда больше не расставался с ним. Сейчас он уже почти врос в мой безымянный палец левой руки, и я твердо знал: нас ничто с ним не разлучит.

А меня, кстати, зовут Джек. Джек Уайт. Я еще достаточно молод, и у меня впереди много счастливых дней, ни один из которых, я уверен, забыть не удастся.

Я родился в Портсмуте, провинции Нью-Хэмпшира в тысяча шестьсот пятьдесят втором году. Туда отец с матерью переехали сразу после свадьбы. Как я уже говорил, отец к моменту моего рождения скопил достаточно денег, что позволило ему приобрести маленький домик на самой окраине городка.

Там я и провел все свое детство: ходил в местную школу, затем окончил Гарвардский колледж и готов был служить его величеству в море и на суше. Конечно же, меня тянуло к морю. Остальное меня мало интересовало, как и то, что я окончил Гарвард, не приобретя ровным счетом никаких навыков морского дела. Но получению образования я, конечно же, был рад.

Доучиваться пришлось в кругу хороших отцовских друзей — отличных моряков, имевших десятки лет опыта в торговле и мореходстве. Скажу вам честно, это лучшая школа, которую вообще можно представить. Благодаря ей я и стал одним из самых успешных торговцев во всем Нью-Хэмпшире, и к своему тридцатилетию владел уже несколькими собственными имениями в Балтиморе и Филадельфии. Денег у меня было много.

В какой-то момент я стал задумываться над тем, чтобы самому уйти на покой и ухаживать за своим старым отцом. В тот момент он проживал в Портсмуте в окружении нанятых мною сиделок. Я не мог бросить его одного. Рано или поздно я вернусь домой и уже не застану его на пороге с распростертыми объятьями и все той же доброй улыбкой на морщинистом лице.

Избороздив моря и океаны вдоль и поперек, я решил навестить своего отца в июне тысяча шестьсот восьмидесятого года. Я застал его в добром здравии и в весьма приподнятом настроении. Мы долго беседовали о похождениях в Южную Америку, грелись у очага, распивая чудесный сладкий ром. Как ни печально вам этого говорить, но это было мое последнее свидание с дорогим отцом. К тому моменту, когда я вернулся домой из очередного путешествия, живым его уже не застал.

Именно в тот период меня стали преследовать сплошные неудачи. Торговля не шла, дом в Балтиморе конфисковали за неуплату налогов, а что самое ужасное — я по-прежнему был одинок. Прожив уже тридцать лет, я так и не смог найти времени для поиска той единственной прекрасной женщины, какую когда-то повстречал мой отец.

Вот так судьба и обрекла меня на то самое путешествие, ставшее последним для моей шхуны «Марии» и для всей моей команды, которая на протяжении одиннадцати лет служила верой и правдой, и с которой я разделял все радости и горе.

Мы покинули Портсмут и отправились в дальнее плавание. Трюмы «Марии» были битком набиты парусиной и продуктами деревообработки, предназначавшимися для экспорта в Индию одному богатому купцу.

Помимо вышеперечисленных товаров по просьбе моего старого знакомого, на борт был принят груз, который я должен был доставить в Непал некоему богатому торговцу.

К сожалению, места назначения мы так и не достигли, и весь товар пошел ко дну. Случилось это в конце сентября тысяча шестьсот восемьдесят второго года.

Точное место крушения я сказать не могу, так как шторм был невообразимой силы. Помню, что незадолго до катастрофы я находился в кают-компании, где после сытного ужина, приготовленного нашим коком Кристофером, собрал команду для проведения офицерского собрания. Мы подводили итоги прошедшей недели. В сроки доставки груза мы укладывались и даже сверх того, могли немного сбавить темп. По моему расчету мы должны были достичь Барбадоса примерно через двадцать один день. Этому, конечно, не суждено было статься.

В ночь с двадцатого на двадцать первое сентября шхуна «Мария», на борту которой находились двадцать три человека вместе с капитаном, была подвержена тотальному разрушению, приведшему к гибели всего экипажа. Шторм был безумной силы.

Помню лишь, что после того, как мы с моими матросами закончили обсуждать план прибытия на Барбадос, нам захотелось просто побеседовать о наших дальнейших планах. Один из помощников по имени Ларри вдруг решил нам рассказать свой известный пошлый анекдот про амазонок. Но только он начал свой рассказ, как вдруг в каюту ворвался мой старпом Томас и сообщил о надвигающемся шторме.

Понадобилось всего полчаса, чтобы мать-природа окончательно разобралась со всей командой и моим любимым судном. Я своими глазами видел, как двух моих помощников — матроса Дотсона вместе с беднягой Ларри, — мощной волной выбросило за борт, а ведь еще двадцать минут назад я сидел с ними в кают-компании, где мы обсуждали планы по прибытии на Барбадос.

Моего старпома Томаса придавило сломавшейся пополам бизань-мачтой. Я лишь успел обернуться и увидел, что он лежал на палубном настиле. Я тут же поспешил ему на помощь, но было уже поздно. Он погиб, глядя на мир широко раскрытыми глазами, в которых, увы, уже не осталось жизни.

На судне царил хаос. Я понял, что оно непременно окажется на морском дне. Эти полчаса длились вечность. Я глядел на неживое тело Томаса, и мне вдруг стало плохо.

Я потерял над собой контроль. Мне нужно было сию же секунду собраться с мыслями, но я ничего не мог с собой поделать.

Судно продолжало разваливаться на куски. Я почувствовал, как оно сильно накренилось на левый бок. В какой-то момент пришел в себя и все же решительно направился к спасательным шлюпкам. Помню лишь тот момент, когда я принялся спускать одну из них на воду.

В итоге уцелел лишь я. Что случилось с остальными членами команды, думаю, и так понятно. Меня накрыло волной в тот момент, когда шлюпка уже коснулась поверхности воды.

К сожалению, я почти ничего не помню из того, что в действительности произошло во время крушения шхуны. Вероятнее всего это результат удара о какой-нибудь обломок моего судна. Голова у меня гудела знатно. Потому все, о чем я рассказал вам до этого момента, могло происходить несколько иначе.

Вы спросите, каким образом я остался в живых? Ответ будет простым — я не имею ни малейшего представления о том, как спасся и как впоследствии оказался спасенным проходившей мимо каравеллой под командованием капитана Блэйка.

Судно являлось трехмачтовым, с виду обветшалым. Кое-где по левому и правому бортам виднелись мелкие трещины в корпусе. Косой парус на бизань-мачте так же нуждался в починке, всюду просвечивались дыры, как последствие от вооруженного столкновения с другим судном.

В длину корабль достигал около тридцати пяти метров и имел несколько рядов пушечных портов по обоим бортам. Что касается верхней палубы, то на правом борту судна виднелась проржавевшая вертлюжная пушка, шарниры которой, судя по всему, так же выведены из строя. Для себя я сделал вывод, что корабль вовсе не являлся торговым, так как на нем просматривались шрамы от ранних морских сражений.

Также на носу у «Неприкосновенного» был установлен мощный бушприт, что позволяло достигать кораблю улучшенной маневренности. В целом — судно нуждалось в серьезной починке.

К слову, корабли подобного вида никогда прежде не предназначались для морских сражений, за исключением нескольких малоизвестных случаев. Торговцы и обыкновенные мореплаватели часто сталкивались в море с пиратами, потому и вынуждены были себя защитить от нападения. А благодаря отличной скорости и маневренности каравелла была практически неуязвима для тяжелых боевых кораблей. Но эти заслуги вовсе не относились к судну Блэйка.

Вернемся к тому, как я оказался на судне. Факт остается фактом, но моя жизнь оказалась вне опасности, и за это я должен благодарить Уорена Блэйка. Но не мог же я тогда знать, во что превратится моя жизнь, а именно — с каким трудом мне предстоит выдержать эти несчастные сорок два дня пребывания на «Неприкосновенном».

В те злосчастные дни я и начал вести свой дневник. Повторюсь, что прежде мне не доводилось записывать что-либо происходящее со мною на бумагу. Если бы я начал делать это еще в начале своего пути, то, наверное, смог бы открыть собственную библиотеку, где хранились бы письмена с изложенными в них подробностями о моих приключениях.

Тем не менее о тех странных событиях я вспоминаю до сих пор. Прежде мне никогда не доводилось испытывать подобные потрясения. Иногда перед человеком открываются потаенные двери, в которых долгое время томился их страх. Мой страх выполз наружу именно тогда, когда я впервые вступил на борт «Неприкосновенного».

Все свои записи я делал каждодневно, соблюдая лично составленный график. У меня было предостаточно времени для того, чтобы описать каждый прожитый день, проведенный на этом злополучном судне. И именно сейчас я хотел бы поделиться с вами своими наблюдениями.

Глава 2. «Неприкосновенный»

Очнулся я уже в какой-то затхлой каюте, больше похожей на гальюн. Вокруг была кромешная тьма. Свеча, которую кто-то поставил рядом с койкой, слабо закрепленной уже прогнившими шкентросами, давно потухла. До конца догореть она не смогла, так как с потолка отовсюду прилично капало.

Начало пробуждения было многообещающим. Но проснулся я вовсе не от того, что мой организм уже вовсю бодрствовал, а от сильной качки. Меня чуть было не опрокинуло с койки, когда в очередной раз волна с силой ударила о левый борт бедной каравеллы. Мне с трудом удалось зацепиться за какую-то вешалку и не свалиться вниз.

Спустя минут десять дверь в каюту со скрипом отворилась, и внутрь вошла темная грузная фигура со свечой в руке. Голос, которым неизвестный человек окликнул меня, оказался настолько хриплым, что я едва мог разобрать слова.

Человек попросил меня следовать за ним. Воспитанием, прямо скажу, он не отличался. Ни привета, ни ответа на приветствие не последовало. Мне ничего не оставалось делать, как выполнить его просьбу.

Когда мы поднялись на палубу, подул теплый, но сильный ветер, заставивший немного померзнуть, ведь платье на мне так и не высохло. Зубы еще несколько раз выбили дробь, а затем я понемногу начал успокаиваться, так как, пройдя по палубе примерно метров десять, мы стали спускаться по трапу, где, по всей вероятности, располагалась каюта капитана. Человек, шедший впереди, обозвал меня «синим носом». Я затаил на него обиду.

Судно, я должен заметить, у Блэйка неплохое, но, очевидно, нуждалось в капитальном ремонте.

Я понял сразу, что человек меня привел к каюте капитана, где возможно и ждал меня сам капитан.

Мгновение спустя мы вошли внутрь каюты, и матрос доложил о том, что «утопающий» доставлен.

Капитан сидел за столом, отмечая нужные координаты на карте. Он оглядел меня с ног до головы, затем легким кивком намекнул матросу покинуть каюту. Тот сию же секунду выполнил приказ.

Капитан сделал несколько записей в судовом журнале, затем захлопнул его и встал из-за стола. Ростом он оказался примерно с меня. Одет был не очень хорошо, на ногах — слоппы с чулками и коричневые башмаки. Потертая туника была заправлена в штаны, а поверх нее натянут темно-синий засаленный китель.

Взгляд капитана был ясным и строгим. Он внимательно осматривал меня, сложив руки за спиной и не издав при этом ни слова. Мне стало как-то неловко, и капитан это понял. Жестом он предложил сесть на сундук, что стоял рядом со столом. Я повиновался.

На вид этому мужчине было около пятидесяти лет, не больше и не меньше. Выглядел он довольно сурово, но первым заговорить решился я.

— Вы так и будете молчать, капитан?

Ответ последовал не сразу. Мужчина встал напротив меня, но не сел за стол.

— Смею заметить, вам очень повезло, кем бы вы ни были, — ухмыльнулся капитан. — От вашего судна и щепки не осталось.

— Я вам очень благодарен за это, — кивнул я.

— Еще бы, — снова ухмыльнулся тот.

Начало разговора оказалось не совсем благоприятным, я чувствовал неприязнь, исходившую от капитана.

— Может, мы хотя бы представимся друг другу? Мое имя Джек Уайт.

— Не могу сказать, что рад знакомству с вами, — процедил сквозь зубы он. — Но здесь никому не интересно ваше имя.

Капитан начал величественно похаживать по каюте, по-прежнему держа руки за спиной.

— Хотя с моей стороны было бы невежливо не назвать вам свое имя, тем более что никакой угрозы, по-видимому, вы не представляете, — бросил капитан. — Уорен Блэйк.

— Очень приятно, капитан… — начал было я.

— Оставьте любезности, — одернул меня Блэйк и махнул в мою сторону своей ручищей. — Добро пожаловать на мой корабль, мистер Уайт. Это самое лучшее судно из всех, на которых вы только могли побывать. Не зря я назвал его «Неприкосновенный».

Какое странное имя дал Блэйк своему судну. Впрочем, меня терзала одна мысль: неужели передо мной стоял пират? Если так, то моя жизнь висела на волоске, и в данную минуту не стоила и ломаного гроша.

— Я уловил ваши мысли, мистер Уайт, — неожиданно выпалил капитан. — Ваша жизнь на моем судне с этого момента принадлежит мне. Я не хочу, чтобы вы думали, что раз мы спасли вас, то нашим прямым долгом будет являться ваша доставка в целости и сохранности до ближайшего порта. Только поймите меня правильно. Я желаю этого всеми святыми силами, но обстоятельства вынуждают меня поступить иначе.

— Вы пират? — прямо спросил я. — Я слышал, как вы поступаете в таких ситуациях, и в таком случае мне есть что вам предложить.

— И что же вы можете мне предложить? — с наивной издевкой спросил Блэйк. — Может, свою драгоценную фазенду где-нибудь на Барбадосе?

— У меня нет там фазенды, но я готов заплатить вам, сколько скажете, — с серьезным лицом произнес я. — И только в случае моей неприкосновенности и доставки в ближайший порт.

Воцарилось молчание. Вдруг капитан Блэйк разразился страшным хохотом. Казалось, каюта трясется под звуками его громового голоса. Смеялся он настолько громко, что на его стоны сбежалась почти вся команда — от матроса до старпома.

Матросы с вытаращенными глазами смотрели то на меня, то на своего капитана, удивляясь тому, что происходит. По их виду можно было понять, что капитан смеется очень редко. Их глупые лица тоже расплылись в улыбке. Но смех Блэйка угас так же внезапно, как и начался.

— Пошли вон из моей каюты, никчемные крысы! — вдруг взревел капитан.

Эта бесчинствующая толпа в считанные секунды покинула каюту, успев закрыть за собой дверь.

— Так вот, — произнес капитан, переведя дух. — Я вовсе не пират.

— Вы не похожи на добропорядочного гражданина, — ответил я.

Блэйк сурово посмотрел на меня и сказал:

— Я принял это за оскорбление. Если бы это было так, то вы очнулись бы не в боцманской каюте, а в заплеванном и пропитанным едким смрадом трюме, к тому же, запертым в клетку с дохлыми крысами.

Я на секунду представил эту картину и ужаснулся.

— Если вы не пират, то кто же? — недоумевал я.

---

— Вы слишком многого хотите знать, мистер Уайт, — снова одернул меня капитан. — Попридержите марселя, а то так и простоите на одном месте.

Я замолчал. Капитан Блэйк продолжил.

— Итак, подведем неутешительные итоги нашей с вами беседы. Вы на моем корабле. У вас нет другого выхода, кроме как идти с нами. Куда вы направлялись?

— На Барбадос.

— Могу сказать вам с точностью до мили, что вы сбились с курса, мистер Уайт.

— Не может этого быть, — возразил я. — Я лично следил за движением судна.

— Значит, вы не такой уж и хороший капитан, — в который раз ухмыльнулся Блэйк.

— Я всего лишь торговец.

— Интересно, чем вы же торгуете, если не секрет? — капитан хотел как следует поиздеваться надо мной, прежде чем отпустить.

— Это уже не важно, капитан Блэйк, — тут же ответил я. — Мой корабль пошел ко дну вместе со всем грузом. Кому как ни вам это знать.

— Как скажете, мистер Уайт.

Капитан встал из-за стола и подошел к двери.

— Я думаю, вы найдете кубрик сами, а там койку вам уж выделят, у нас тут недавно как раз во время шторма одного матроса выкинуло за борт, — улыбнулся Блэйк. — А пока вы будете идти, подумайте над тем, что вы на моей территории. Здесь правлю балом я. Я не пират. Я просто веду себя как пират. В действительности же я честный и неподкупный…

— Чего по вам не скажешь, — я осмелился перебить его. — И как же я, по-вашему, разыщу кубрик? И почему я должен спать с вашей матросней? Я даже боюсь себе представить, что за вонь стоит в кубрике, если в каюте боцмана было просто не продохнуть.

— Вновь принялись за оскорбления? — тихо спросил Блэйк и, открыв дверь, резко закрыл ее прямо перед носом.

Он схватил меня за ворот камзола и прижал к стене. Его губы сжались в мерзкой улыбке.

— Если я еще раз услышу от вас подобные высказывания о моей команде, мне придется запереть вас в трюме. А мне этого делать не хотелось бы. Боюсь, что матросы не смогут спать из-за ваших криков.

Я решил не отступать и идти до конца — так уж был воспитан.

— Попробуйте сделать это.

Мы смотрели друг другу в глаза, соревнуясь, у кого же огонек ненависти разгорится быстрее. Капитан Блэйк выбрал другую тактику.

— Отправляйтесь на кубрик. Утром побеседуем с вами.

С этими словами он отпустил меня и вновь погрузился в изучение точек координат.

Я кое-как добрался до кубрика. Впотьмах дороги-то и не разберешь. Пока шел, наткнулся на какого-то пьяного матроса, которого уже несколько раз вывернуло наружу от выпитых нескольких литров дешевого рома.

Таков был мой первый день пребывания на судне «Неприкосновенный». Знакомство с капитаном оставляло желать лучшего. Спать я отправился голодным, молясь о том, чтобы все наладилось. Но чем дольше я пребывал на судне, тем хуже становилось. Капитан показался жестоким человеком, и мне становилось не по себе от мысли, что он может превратить меня в своего слугу.

Ночь тянулась бесконечно. Кругом стояла невыносимая вонь от старых поношенных ботинок и убийственный храп усталых матросов. К тому же, я постоянно слышал какие-то стоны и шаги на верхней палубе.

Я оказался просто разбит. Мне ужасно хотелось есть и пить. К тому же срочно нужно было помыться, потому что, кажется, я уже успел нахватать блох. К сожалению, ничего из этого мне и не светило. Я был брошен на произвол судьбы. Я остался совсем один.

Завтрак был просто никаким. Мне дали кусок вяленой козлятины, стакан того самого дешевого рома и ломоть черствого кукурузного хлеба. От одного вида этой пищи тошнило. Я с трудом заставил себя все это съесть и проглотить. Да, фактически глотал пищу, почти не пережевывая.

Глядя на то, как остальные матросы уплетают все это за обе щеки, меня чуть не вырвало прямо за столом кают-компании.

После завтрака меня снова клонило в сон. Но капитан Блэйк не дал мне отоспаться. Весь день я слонялся без дела, наблюдая за тем, как матросы лихо управляются с маневренностью каравеллы.

Все свободное время я посвятил тому, что пытался заговорить хоть с кем-нибудь из команды. Наиболее словоохотливым оказался боцман Майлз. Он вовсю принялся рассказывать о своих похождениях в непристойные заведения на Тортуге, в Порт-Рояле, Кубе и так далее. Все его мысли сводились к тому, что настоящему мужику можно и нужно иметь все, что движется, так как животный инстинкт в человеке искоренить нельзя.

Наименее разговорчивым оказался юнга по имени Пит. Этот юнец то и дело делал что-то не так, получая за это тумаки от боцмана. Парнишка этот был довольно бойким. И вообще, я так и не смог понять, какой черт его занес на этот проклятый корабль.

Когда я уселся отдохнуть возле одной из трех мачт, ко мне подбежал какой-то матрос и озвучил приказ капитана.

— Кэп требует тебя к себе.

Требует? Вот это наглость. Я не стал противиться и сразу же явился к нему в каюту. Судя по всему, он был в приподнятом настроении, так как еще за дверью я услышал, как он напевал какой-то романс.

— Входите, мистер Уайт, — бросил капитан. — Как спалось? Как завтрак?

— Давайте начистоту, капитан, — без тени улыбки ответил я. Тот кивнул. — Все было просто отвратительно.

— Я знал, что вам понравится, — улыбнулся Блэйк. — Но перейдем к делу…

— Хотя бы сегодня я могу рассчитывать на нормальный ужин, капитан Блэйк? — я был так зол, что просто не сдержался. — У меня чертовски болит голова, я не спал всю ночь. Вы меня извините, но с вашей стороны это было бесчеловечно. Да чем ваши поступки хуже обыкновенного пирата?

Блэйк притих. Умильная гримаса слетела с его лица.

— Я говорил вам, что будь я пиратом, то непременно запер бы вас в трюме. А у вас, кстати, было время прогуляться по палубе и понаблюдать за тем, какой флаг развивается на флагштоке!

— Мне не надо никакого флага! Я сужу о человеке по его поступкам, а не флагам!

— Хватит! — Блэйк с ужасной силой стукнул кулаком по столу. — Я не за этим вас сюда позвал. Успокойтесь, мистер Уайт. Я пересмотрел ваше предложение по поводу платы за мое гостеприимство.

— Это вы называете гостеприимством? Да где угодно лучше, чем у вас!

— Вы забываетесь.

— Оставьте это, меня ничто не испугает! И никакие деньги вам не помогут.

— Скорее, они должны помочь вам. У меня было хорошее настроение, но вы его испортили.

— Сожалею, — с издевкой произнес я.

— Я позвал вас сюда для того, чтобы сказать, что вас сегодня будет ждать отдельная каюта. На время вашего пребывания, разумеется. Еще я хотел извиниться перед вами за вчерашнее.

Капитан поверг меня в настоящий шок. Сегодня он не был похож на вчерашнего разъяренного пирата, целью которого являлось унижение и оскорбление моей личности. Он смотрел на меня не так сурово, даже после всего, что я ему наговорил. Я потерял дар речи, но тут же сообразил, что, скорее всего, он что-то задумал, поэтому и любезничает со мной.

— Прежде чем вы закроете от удивления рот, дайте мне договорить. Не думайте, что я глубоко раскаиваюсь в своем поступке. У каждого из нас есть две стороны: темная и светлая. Вчера я вам показал свою, сегодня вы ответили тем же. Признаться, я не ожидал.

Блэйк несколько раз хлопнул в ладоши.

— Вы думаете, что я предлагаю вам все это просто так? — удивленно спросил капитан. — Вы ошибаетесь. Плата за мое добро должна быть удовлетворена сполна.

— Я вам не верю…

— И не нужно, — Блэйк посерьезнел. Затем он подошел к двери, запер ее и вновь вернулся на свое место. — Итак, вот мои условия. Я вас не трогаю, вы спите и питаетесь, как следует. Также гарантирую вам полную неприкосновенность. Вы согласны?

— Что все это значит? — недоумевал я. — С какой стати вы стали таким добродетельным? Вы хотите, чтобы я отдал вам все свое имущество по прибытии в Барбадос? У меня там ничего нет…

— Мне не нужны ваши деньги, мистер Уайт, — Блэйк понизил голос. — Они не нужны ни мне, ни моей команде.

В глазах застыл немой вопрос. Он, не моргая, смотрел на меня и продолжал говорить загадочным тоном. В этот момент я слышал только, как ветер пробивается отовсюду сквозь щели, как тихо догорает свеча. В каюте воцарилась воистину тревожная атмосфера. Капитан Блэйк все глядел на меня, не решаясь продолжить разговор. То, что он сказал мне, повергло в еще больший шок. С этой минуты страх не покидал меня все оставшееся время.

— Вы знаете, почему мое судно зовется «Неприкосновенным»? — спросил Блэйк.

— Не имею ни малейшего представления, — искренне ответил я.

— Раньше оно называлось «Святая Джорджия». Это было до того, как…

— До того как что? — не удержался я.

— Как с нами случилось то, чего мы так боялись, но о чем и не подозревали.

Блэйк перевел дух и продолжил.

— Мы стали недоступными для окружающего нас мира, мистер Уайт. Нас никто не может найти. Очень долгое время мы блуждаем в море, и нас никто не может спасти.

— Спасти от чего? — я разволновался.

— Вы, конечно же, слышали все эти истории о морских проклятиях и подобной чепухе? Так вот, можете считать это нашим проклятьем.

— Я что-то не пойму, о чем речь, — мне казалось, что разговор вообще не несет никакой смысловой нагрузки и капитан несет полную чушь.

В дальнейшем мне еще ни раз приходилось убедиться в том, что именно он хотел до меня донести. В тот момент я сопротивлялся.

— Я не верю во все это. Я здесь — этот факт никому не отнять. Я вас вижу так же, как и вы меня. В чем же дело?

— Дело в том, что раз уж вы оказались здесь, то именно вы и должны нам помочь, — проговорил почти шепотом Блэйк. — Мы прокляты. Нас никто не может увидеть, и мы всю «новую» жизнь ходим вдали от берегов, которые перестали манить нас. Словно их больше и нет. Находясь здесь, вы почувствуете, что значит быть в море, когда вокруг вас больше нет материков, нет земли, на которую вы могли бы упасть и предаться сладостным минутам пребывания на суше. Вы — это единственный человек, который за последние двадцать лет смог не просто увидеть, но и ступить на это судно. Мы избороздили все широты, не встретив ни одной живой или мертвой души. Вы и есть наше спасение. Я не знаю, в чем оно заключается, и почему именно вы, но провидению было угодно послать вас на мой корабль.

Я слушал Блэйка и не мог поверить своим ушам. Он говорил такие вещи, о которых мне и слышать ранее не доводилось. Я слышал истории о морских проклятьях, подводных чудовищах, обитающих в полном мраке на невиданных глубинах, но никогда не придавал особого значения этим басням, которые распространяли по всему свету сошедшие с ума капитаны и пьяные вдребезги матросы.

— Или мы стерты для этого мира… — продолжал капитан. — Или мир остался стертым для нас. Мы не можем умереть. Мы вынуждены плавать бесконечно — это наша кара. И я не знаю, что может нам помочь. Вы так и будете молчать? Ответьте мне хоть что-нибудь!

Я не мог вымолвить и слова. Руки оказались будто скованы, как и ноги. И я просто остался не в силах даже пошевелиться. Мне было страшно подумать о том, что говорил сейчас Блэйк. Выходит, он и его команда попали на заколдованный корабль? И проклятьем их является вечное плавание? Нет, не может этого быть.

— Капитан Блэйк, — наконец-то выдавил я. — Мне до смерти надоели ваши шутки. Я предлагал вам деньги за свое спасение. Еще я не верю во все это. Я не верю ни в какие там проклятия. И, раз на то уж пошло, чем же я могу вам помочь?

— Вы, кажется, еще не поняли суть проблемы, — Блэйк перегнулся через стол и приблизился ко мне вплотную. Его ужасное дыхание чуть не свалило меня с ног. — Если вы не найдете выход, то вскоре мы станем одной командой. Навсегда… — немного помолчав, капитан добавил. — Ведь если я окажусь прав, то вам, мистер Уайт, больше не суждено вернуться домой. Вы никогда не ступите на землю, и вы обречены вместе с нами плавать до скончания времен.

Капитан прохаживался по каюте взад-вперед, я молчал.

— Так что решать вам. Я бы и рад вам помочь, но не могу… Если бы я сам знал, почему случилось так.

— Я не верю ни единому вашему слову, Блэйк, — грозно сказал я.

Мужчина прищурился, затем подошел ко мне и произнес глубоким монотонным басом:

— Хотите вы этого или нет, но рано или поздно вам придется поверить моим словам. Наступит подходящее время, и вы все увидите, мистер Уайт. Это проклятие, несомненно, коснется и вас.

Мы смотрели друг на друга с искренней ненавистью. В его бездонных и черных, как смола, глазах, я прочел неподдельную уверенность в своих словах. Мне даже на миг стало жутко. Вдруг Блэйк резко направился к своему креслу.

— Вы свободны. Найдете на верхней палубе Пита, он покажет вам вашу каюту.

— Но, сэр…

— Доброй ночи, мистер Уайт.

Девизом моего штата были слова: «Живи свободным или умри». Я всегда помнил его, где бы ни находился. И меньше всего на свете мне хотелось оказаться в заточении. Этой ночью у меня созрела мысль о побеге. Как говорилось ранее, я был неплохим моряком, и утром провел рекогносцировку, заметив несколько дырявых шлюпок, крепко закрепленных тросами на ростр-блоках. Судя по внешнему виду, для плавания они были непригодны. Я отлично знал, как надо спускать шлюпку на воду без посторонней помощи. Правда, с этим придется повозиться, ведь по правилам за спуском должны следить минимум три матроса.

Этот молодой парнишка Пит отвел меня в новую каюту. Надо полагать, капитан сдержал слово, и каюта оказалась вполне приличной: без каких-либо запахов, течи и так далее.

Я пытался заговорить с юнгой, но он молчал и отводил взгляд куда-то вдаль. Видать, на судне ему жилось не очень-то сладко. Боцман, да и остальные моряки, не давали ему покоя ни днем, ни ночью, и совсем затравили парня своими шутками и постоянными издевками. Мне казалось, что Пит втайне ото всех каждый день рыдает где-нибудь в укромном месте. На вид парню было максимум шестнадцать.

Как бы то ни было, сегодня мне необходимо сбежать. Мне было очень жаль Пита, но я не мог взять его с собой. Вы спросите, почему я так быстро решился на побег? А кому еще захочется оставаться на одном судне с капитаном-психом и с его сумасшедшей командой?

Я дождался наступления темноты. Было абсолютно все равно, что со мной случится в море, но здесь я оставаться больше не мог. Я знал, как поступают такие люди, как Блэйк. Они предоставляют достопочтенному человеку каюту со всеми удобствами, а потом, пользуясь случаем, требуют с него плату в виде каторжных работ на своем судне. Порой люди просто умирали от бессилия после многих месяцев работ. Меня ждала та же участь. Уж лучше я попытаю счастье в море, чем позволю бросить себя на съедение этому пирату. А кто же он, если не пират?

Я знал, что, вероятнее всего, верхняя палуба находится под охраной, поэтому действовать нужно было максимально тихо. Мне представилась отличная возможность бежать, когда я узнал, что вся команда, включая капитана Блэйка, отмечала чей-то день рождения в этот вечер, поэтому они так нахлестались рома, что попросту не могли стоять на ногах. Поднявшись на верхнюю палубу, я осмотрелся. Вокруг ни души, а откуда-то снизу доносились визги и крики пьяной матросни.

Я же решил прогуляться по верхней палубе и хоть как-то отвлечься от пережитых мною треволнений. Если постоянно думать о том, что ты заточен на богом проклятом корабле, то можно сойти с ума. И опять же, я не до конца понимал суть сказанного Блэйком. Какое-то неведомое проклятие поразило его корабль? Звучит, как басня и не более того. К тому же я никогда не верил ни в какие проклятия, затерянные города, состоящие из золота, и тому подобную чепуху.

Я был в отчаянии, так как мне хотелось сбежать с этого корабля, но те шлюпки, которые я видел утром, оказались совершенно непригодны для воды. Доверять я никому не мог. Пит, на первый взгляд, казался вполне приличным молодым человеком. Но он был жутко запуган капитаном и его приближенными лицами. Они почем зря шпыняли его за любые мелочи, хотя и сами вели себя просто отвратительно. От побега на этот раз я отказался, так как без четкого плана у меня бы ничего не получилось. Но я дал себе слово, что покину судно во что бы то ни стало.

Глава 3. Колыбельная для мертвеца

Утром я проснулся от невыносимой боли в шее. Койка, в моей так называемой отдельной каюте, была такой жесткой из-за отсутствия на ней матраса, что все тело ныло в течение всего оставшегося дня.

Блэйк озадачил меня кое-какой работой на верхней палубе. Я, вместе с двумя другими матросами, перетаскивал ящики с парусиной через сходный люк на нижнюю палубу, так как потихоньку стал накрапывать дождь. В целом, заняться на судне было нечем, потому и описывать мое скучное времяпрепровождение не хотелось. В перерывах между той или иной работой я вел свой дневник. По крайней мере, его ведение помогало отвлечься от всего происходящего.

Ну вот, прошла почти неделя моего пребывания на «Неприкосновенном». После нескольких неудачных попыток кинуться от отчаяния за борт, я смирился с судьбой и покорился провидению, которое, так или иначе, направило меня сюда для свершения какой-то благой цели. К сожалению, оставалось лишь гадать, что же это за цель. Но, так или иначе, она была связана со спасением «Неприкосновенного».

Дни проходили медленно. Я попросил у Блэйка дать мне хоть какую-нибудь работу, кроме мытья палубы и перетаскивания с места на места прогнивших ящиков. Но капитан был неумолим. Он будто назло нагружал меня одной и той же рутинной работой. Хотя, в сущности, о каком вообще разнообразии могла идти речь? Я находился посреди бескрайнего моря в окружении спятившего капитана и его дикой команды.

Именно на шестой день на корабле со мной начали происходить странные события. И, казалось, будто я один замешан во всем происходящем.

Пока я жил на корабле, то успел познакомиться с некоторыми членами команды Блэйка. Одним из таких людей оказался старый скряга Хэнк — старпом на судне. Он возглавлял вахты и являлся также вторым, после капитана, человеком на «Неприкосновенном».

Как-то я беседовал с ним о его дальних походах. Он бывалый моряк, много раз принимал участие в морских сражениях, в которых сталкивались целые эскадры кораблей. На «Неприкосновенный» он попал случайно. Уйдя в отставку, ему совершенно негде было работать, кроме как на каком-нибудь судне. Одним из таких судов и оказался «Неприкосновенный». Проходив с капитаном Блэйком около семи лет, он стал его правой рукой и единственным человеком, кому Блэйк мог доверить свою жизнь. Хэнк оказался скверным человеком. Он не скрывал своей неприязни ко мне и обзывал не иначе как «богатеньким щенком». Я отвечал ему тем же. Вскоре мы стали злейшими врагами и часто спорили из-за Пита, которого я защищал как мог, и дал себе слово, что, по возвращению в порт, выкуплю его у Блэйка.

Особо разговорчивых больше не нашлось. Было еще несколько помощников-громил капитана, но о них я расскажу позже. Пит по-прежнему прятался в тени или получал строгие выговоры от Хэнка за очередные мелкие проступки. Парня нельзя было так гонять. Да, он готовился стать моряком, но ведь были и более гуманные способы научить его уму-разуму.

Однажды я увидел, как Хэнк ударил Пита хлыстом прямо по лицу за то, что тот опрокинул ведро с морской водой на его башмаки.

— Тебе было велено выдраить палубу до блеска, бестолковый крысеныш! — орал Хэнк, замахиваясь хлыстом. — А мало того, что ты этого не сделал, так еще и подпортил мои башмаки! Иди сюда, трусливый щенок!

Я не стал долго раздумывать и вступился за Пита, обозвав Хэнка поганым отродьем. Тот попытался всыпать мне своим хлыстом, но промахнулся. С легким движением выхватил хлыст у него из рук и швырнул за борт. Это разозлило Хэнка, но с кулаками на меня он не полез — я был покрупнее.

Вместо этого он нажаловался капитану, а тот вызвал меня к себе.

— Что вы скажете, мистер Уайт? — спросил меня капитан в присутствии Хэнка, который злобно ухмылялся, глядя на мое беспокойное выражение лица. — Кто вам дал право так обращаться с моим старшим помощником? Он сказал, что вы выбросили его хлыст, которым он погоняет этих вонючих скотов за борт. Это так?

— Именно так, — спокойно ответил я и улыбнулся. — Поэтому больше он этого не сделает. Я избавил его от тягот пастушьей жизни.

— Ты смеешь дерзить капитану, щенок? — оскалился Хэнк. — Тебя надо было запереть в трюме среди крыс и мышей, дабы ты усвоил урок!

— Это вряд ли, — начал было я и перевел свой взгляд на капитана. — Ведь так?

— Боюсь, мне придется это сделать, мистер Уайт, — строго произнес капитан. — Берите швабру с ведром и отправляйтесь отдраивать трюмный отсек.

— Что? — я был просто возмущен. — У нас же был уговор…

— Никакого уговора, — улыбнулся Блэйк. В его глазах блестело адское пламя. Он знал, что мне отсюда никуда не деться.

— Вы будете делать то, что вам приказано. Или… Вы будете голодать. Затем, по прошествии трех дней, мы посадим вас в клетку и будем есть и пить в вашем присутствии, чтобы вы окончательно сошли с ума. Так вам, надеюсь, понятно?

Я молчал, переводя взгляд то на Хэнка, то на Блэйка. Хэнк скалился во всю, капитан сохранял невозмутимое выражение лица, иногда подергивая бровями.

— Марш в трюм, кобель! — выкрикнул Хэнк.

Мне оставалось лишь уйти. Я больше не мог выдавить ни слова.

От кого-то я слышал, что трюм оставался немытым уже много месяцев. Если бы вы знали, что я увидел, когда убрал пайол и спустился под нижнюю палубу в трюм, то, наверное, пустились бы наутек.

Вокруг воняло так, словно в свое время здесь подохли тысячи крыс. А ведь припасы достают именно отсюда. Кругом валялись прогнившие деревянные ящики, разбитые бочки, некогда наполненные ромом. Хорошо, что я прихватил с собой масляный светильник, а то в этой кромешной я бы точно обо что-нибудь споткнулся и свалился бы прямо в льяло.

Прошло около часа, пока я мыл пропитанный маслом и морской водой трюм. К вони уже привык. В какой-то момент мне все ужасно надоело, и я решил присесть передохнуть. Ничего, кроме не потерявшего свою форму деревянного ящика, я не нашел и уселся прямо на него.

Меня мучила жажда. Я знал, что бочки с ромом находились чуть дальше и решил отправиться к ним. На полпути я остановился и замер, как вкопанный. Откуда-то из глубины донесся странный звук, похожий на чье-то пение. Я решил, что мне показалось, и продолжил движение. Затем услышал еще раз и более отчетливо. Да! Точно! Кто-то напевал песню. Голос был похож на женский, но он также мог принадлежать и юнцу Питу. Как зачарованный, я шел вперед, не чуя перед собой опасности. Меня пугала мысль, что кто-то мог забиться в темный затхлый трюм и, сидя среди крыс, напевать песни.

Немного погодя, я увидел еле различимый свет как раз в том направлении, откуда доносилось это волшебное пение.

— «Может, я грежу», — подумал я про себя, продолжая медленно идти по скрипучему настилу.

Завернув за угол, я чуть не выронил лампу и не устроил пожар в трюме. На одной из старых бочек, прислонив что-то к груди, сидела женщина. Рядом стояла одинокая свеча, которая наполняла каким-то необыкновенным уютом это ужасное темное место. Женщина слегка покачивалась в такт пению.

У нее был необыкновенный голос: такой тоненький и прекрасный, что я слушал, как завороженный. Я понял, что пела она колыбельную. Мне даже показалось, что я откуда-то знаю этот голос. Так пела мне давно моя мать Кларис, когда я был еще совсем младенцем. Мотив во всяком случае был очень похожим.

А женщина сидела спокойно, не поднимая лица и по-прежнему прижимая к груди какой-то небольшого размера сверток. По-видимому, это был младенец, укутанный в белоснежный шерстяной платок, который сладко спал на руках у любящей матери.

Я подумал — уж не сошел ли с ума, уж не призрак ли передо мной? Пока я размышлял, женщина нежно напевала:

Край родной не покидай,

Свою мать не забывай.

Спи малютка, не скучай.

Он вернется, засыпай.

Он покинул край родной

Не вернулся он домой

Глазки смело закрывай,

Умирай, умирай…

Когда я услышал последние строки, у меня сжалось сердце. Я не верил своим ушам. Разве можно петь малышу такую колыбельную? Я попытался заговорить с женщиной, но та лишь несколько раз подряд пропела эту колыбельную, а потом вдруг замолчала. Мне стало как-то не по себе. Вокруг воцарилась мертвая тишина — даже вой ветра перестал проникать сквозь множественные щели в корпусе судна. Свеча перестала колыхаться. Я слышал лишь биение своего сердца, которое, как мне казалось, эхом разносилось по трюму.

Страх сковал меня, но я решился подойти поближе.

— Мисс? — вполголоса произнес я. — Мисс, с вами все в порядке?

В ответ была тишина. Я и впрямь решил, что это всего лишь плод моего воображения. Как она могла попасть сюда?

— Он вернется, — вдруг произнесла она, не поднимая головы.

Ее голову скрывал мрак и полупрозрачная вуаль. Свеча горела слишком тускло, чтобы я мог разглядеть лицо. Но как же мне был знаком ее голос!..

В какой-то момент мне вдруг захотелось ее обнять. У нее был такой вид, будто она ждала своего смертного часа, который вот-вот должен был наступить. Нежно-бледная кожа рук переливалась в тусклых лучах масляной лампы, которую я чуть было не выронил от неожиданности.

Женщина не смотрела на меня. За все это время она ни разу не подняла головы, то и дело раскачиваясь на месте и вполголоса напевая злосчастную колыбельную.

— Вам плохо? — спросил я. — Как вы здесь оказались? Давайте поднимемся наверх, там вас накормят и обогреют. Я об этом позабочусь.

— Он вернется? — на этот раз она спросила меня.

— Кто? Кто должен вернуться?

Женщина лишь промолчала в ответ. Затем она начала плакать. Руки ее затряслись.

— Прошу вас, не плачьте, — я пытался успокоить ее, но она будто не слышала меня. — Чем я могу вам помочь?

— Мое бедное дитя… Мое бедное дитя, — все повторяла она. Она вдруг спросила мое имя. Я назвался. Неожиданно в воздухе повисла долгая пауза. Свое имя она не произнесла, лишь замерев на месте.

Я приблизился к ней и тихонько сел рядом, стараясь не разбудить малыша. Женщина протянула руки вперед, предлагая мне взять малютку к себе. Я аккуратно взял у нее из рук спящего младенца.

Вдруг я услышал от нее очень странный вопрос, на который совсем не знал ответа:

— Как мне назвать его, — пропела шепотом она. — Быть может, Джек?..

Я осторожно раскрыл платок, и мое сердце налилось кровью. В ужасе отпрыгнул от женщины, отдав ей… Мертвого младенца. Мне казалось, что я схожу с ума. Я держал на руках мертвеца, не успевшего вступить в этот жестокий, но полный приключений, мир.

Но почему-то его лицо было мне знакомо с самых первых секунд. Я что-то почувствовал, но пока не понимал, что именно.

Да, он был мертв. Его бледное личико совсем не подавало признаков жизни. Женщина устремила свой взор на меня, хотя из-за этой темной вуали я совсем не видел лица. Я не знал, что ей ответить. Но, по-видимому, она не понимала, что заставило меня так скоро вернуть ее ребенка.

— Почему вы отдали его? — с грустью в голосе спросила она. — Разве вам не нравится его новое имя, Джек?

— Но он же мертв, — закрыв глаза, произнес я. — Он совсем бледен. Вы хотите дать малышу мое имя?

— Нет, Джек жив, — плакала женщина. — Вы же видите, как крепко он спит? Он скоро проснется. Взгляните же на него.

Мне было жаль ее. Но я скорее думал о ней больше, чем о самом себе и о том, что, быть может, ее и не существует, а все происходящее является сном. Я напрочь забыл о реальном мире и погрузился в этот полный горечи момент.

Женщина развернула платок и кивком головы подозвала меня, чтобы я еще раз взглянул на малютку. Мне было так жутко и больно на душе, что я с трудом заставил себя подойти поближе. На руки его брать уже не решился. При свете лампы я вгляделся в его лицо. По спине вновь пробежала дрожь. Кого же он мне напоминал…

— Он очень похож на вас, Джек, — вдруг вполголоса произнесла женщина.

Ее голос вдруг стал хриплым, как у какой-то старухи. На мгновение я испытал такой шок, что не мог сдвинуться с места. Это меня на руках держала женщина. Свой портрет в младенчестве, где я так же лежал на руках моей матери, видел много раз. Боже, даже одеяние женщины было как на портрете. Как же я с первого раза этого не понял. Что же мне делать?

Женщина медленно поднялась и, неся на руках этого младенца, направилась в мою сторону. Приговаривая страшным хриплым голосом, который вдруг изменился до неузнаваемости те зловещие строчки, она продолжала наступать. От страха я не мог сдвинуться с места и лишь медленно пятился назад. Мне было так страшно, что я просто потерял дар речи и не мог вымолвить ни слова.

— Что же ты, Джек, — кряхтела она. Куда подевался ее нежный голосок? — Неужто ты не узнаешь меня?

Я не мог вымолвить ни слова, продолжая отступать, держа лампу трясущимися руками перед собой. Я глядел на ее руки, которые вдруг одрябли и стали похожи на старушечьи. Походка женщины тоже изменилась, она стала прихрамывать на левую ногу, сгорбившись и шипя через каждое слово.

Я никак не мог понять, что же происходит. Я был словно одеревеневшим. Еще никогда прежде мне не доводилось испытывать подобного шока. Я вообще едва осознавал происходящее. Мне хотелось развернуться и убежать, но ноги будто приросли к настилу. Кто же передо мной?

— Ты всегда убегал от неприятностей, верно, Джек? — противный хриплый голос вдруг раздался где-то позади меня.

Я застыл на месте, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Образ этой женщины вдруг исчез передо мной. За спиной я почувствовал чье-то ледяное дыхание. Я был не в силах обернуться. Мне казалось, что вот-вот я потеряю сознание.

— Я чувствую твой страх, — хрипела женщина. — Ты никогда не видел смерть, Джек? Что же испугало тебя в этом лице? Быть может, осознание того, что это твое лицо?

Вдруг я закричал и, резко обернувшись, взмахнул рукой, в которой держал лампу, в надежде нанести удар по этому зловещему существу. Но моя рука лишь скользнула в немую пустоту, прорисовав сплошную блеклую линию, исходящую от лампы.

За спиной вновь раздался голос, я снова резко обернулся и увидел в пяти шагах эту старуху. На руках у нее уже не было младенца. Под ее ногами я увидел брошенный платок, который из ослепительно белого превратился в грязный, наполовину истлевший, кусок ткани. Куда же подевался тот младенец?

Мне хотелось поскорее вырваться из этого места, но я от страха потерял ориентацию и не мог сообразить, в какую сторону нужно бежать. Взгляд был прикован к этой старухе, которая вновь начала двигаться в мою сторону.

Наконец, я собрался с силами и, заикаясь, спросил у нее:

— Кто ты? Что тебе от меня нужно?

— Чего ты боишься, Джек? Того, что тебя не было рядом в тот миг, когда я умирала? — проскрипела старуха. — Хочешь взглянуть на мое лицо?

— Кем бы ты ни была, я прошу, оставь меня в покое, — выдавил я.

— Не бойся, Джек. Мы уже встречались прежде. Или ты не признаешь собственную мать?..

Я и вправду чуть было не лишился рассудка. Это совсем не было похоже на сон. Все происходило наяву. В какой-то момент старуха остановилась.

— Почему же ты бросил меня, когда я так в тебе нуждалась?

— О чем ты? — дрожащим голосом произнес я. — Ты не моя мать. Тебя не существует. Мне это всего лишь кажется…

— Я так реальна, как и ты, Джек, — старуха в мгновение оказалась рядом, коснувшись мертвенно-серой рукой моего лица.

Ее прикосновение было обжигающе ледяным. От неожиданности я потерял равновесие и упал на палубный настил, едва не выронив лампу. Подумал, что если свет погаснет, то я умру от страшного шока. Мысль о пребывании в кромешной тьме убивала. Я не знал, кто на самом деле был передо мной, решив, что это лишь призрак. Но почему он явился ко мне в этом образе?..

Я был уже не в силах подняться и лишь беспорядочно пятился назад, держа в одной руке лампу, перебирая то рукой, то ногами, как измученный раб. Вокруг раздавались какие-то жуткие звуки вперемешку с детским плачем. От одного этого плача можно было сойти с ума. Казалось, что меня окружили сотни плачущих младенцев. А этот леденящий хрип старухи и вовсе поселился в моей голове.

Старуха вдруг замерла. Медленным движением она поднесла свои уродливые кисти к лицу и стянула с него вуаль. Я замер, увидев под тканью ее лицо.

Передо мной стояла моя мать с истлевшим почти до костей лицом и бездонными черными глазами. Впрочем, вместо глаз у нее зияли черные дыры. Но даже в таком образе я узнал черты, напоминающие, как выглядела моя мать. Это мертвое лицо принадлежало ей.

Вытянув свои костлявые руки, она направилась ко мне.

— Обними же меня, Джек…

Я окончательно потерял сознание

                                                   * * *

Открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь. Мне казалось, что я умер и попал в ад. Вокруг царил кромешный мрак. Лампа уже давно погасла. Не знаю, сколько времени я был без сознания, но странно, что никто из команды Блэйка так и не спохватился меня.

Я был не в силах пошевелиться. Вспоминая последние события, меня охватила ледяная дрожь. Мне казалось, что я вот-вот заплачу, ведь помнил все, что происходило. Образ той старухи, напоминавшей мою мать, никак не выходил у меня из головы.

Я лежал на спине неподвижно, боясь сделать хоть какое-то движение. Мое дыхание напоминало страдания раненого бойца на поле боя, который истекал кровью и захлебывался ею от каждого глубокого вздоха.

Я почувствовал легкое дуновение. И откуда здесь взялся ветер? Затем мои ноздри уловили запах сырости и гнили. А то, что случилось дальше, и в самом деле едва не лишило меня всех жизненных сил. Когда я попытался подняться, над головой вдруг вспыхнуло ярко-голубое пламя, а затем воззрился образ той уродливой старухи.

Она мгновенно оказалась рядом и одной рукой схватила меня за горло, все ближе склоняя свое мертвенно-пепельное лицо. Я не мог пошевелиться. Я глядел точно в ее черные, наполненные смертью, глаза, а она лишь испускала и без того истошные ужасные вздохи. Мне хотелось потерять сознание, но, как назло, ничего подобного не происходило.

В какой-то момент я все же обрел контроль над своим телом, и уже хотел занести руку, чтобы нанести удар, как вдруг она схватила меня за кисть. Я вскричал от боли. Картина была ужасающей. Одной костлявой рукой она сжимала мое горло, второй мою кисть, повиснув надо мной, словно черное облако. При этом это чудовище что-то про себя проговаривало, а мне казалось, что голоса раздаются в моей голове.

Затем я испытал невыносимую боль. Старуха еще сильнее сжала мою кисть, но отпустила горло. Взяв в свои ледяные костяшки левую руку, она начала сдирать кольцо, которое когда-то подарила мне мать. Я кричал от боли, но при этом не мог пошевелиться. Она будто насмехалась надо мной и все приговаривала что-то хриплым голосом, словно вырвавшимся из ада.

Мои глаза, казалось, вот-вот вырвутся из орбит. Я видел, как тонкая струйка крови стекала по моей руке, когда она беспрерывно выкручивала это кольцо своими гнилыми когтями. Мне даже казалось, что услышал хруст своей фаланги. Боль была невероятной, но я просто не мог пошевелиться.

— Нет! Оставь его! Не тронь кольцо! — лишь выкрикивал я.

— Джек, — сухо кряхтела она. — Кольцо верну тебе, когда узнаешь свое предназначение. А пока постарайся преодолеть свой страх. Или твой страх одолеет тебя…

В тот же миг все исчезло, и надо мной вновь сгустилась непроглядная тьма. Прекратился ветер, не было слышно даже писка корабельной крысы. Я чувствовал, как болела правая кисть. Она будто горела, хоть и была ледяной на ощупь. Я никак не мог понять, что же с ней сделала старуха. От такого зрелища я не приходил в себя и продолжал лежать неподвижно.

Вдруг скрипнул деревянный настил, от которого смердело гнилью. Я слегка приподнялся на локтях. Где-то впереди я уловил еле различимое, но уже знакомое до боли шарканье.

— «Боже, неужели снова», — подумал я, ежась от холода.

Кажется, старуха возвращалась. Но я не мог пошевелиться. Голос из темноты звал меня по имени. Вот еще и еще… Это был тот самый хриплый голос.

Левой рукой я нащупал лампу, лежащую рядом со мной. Зажечь ее я не мог, но надеялся использовать в качестве оружия. Нужно было подняться на ноги — лежа на полу я уязвим.

Мне стоило огромных усилий подняться на ноги. Но в такой тьме я едва не потерял равновесие, и чуть было не упал. Из того места, откуда доносилось шарканье, я уловил слабое свечение. По мере приближения свет становился отчетливее. Возникло странное ощущение: вокруг ничего не было видно, кроме этой блеклой желтой точки где-то шагах в двадцати от меня.

Так как отступать было некуда, я приготовился сражаться. Когда эта точка замерла на довольно близком расстоянии, я сорвался с места и с криками бросился на нее. В это мгновение было плевать — умру я или нет. Испытывать подобный страх у меня более желания не оставалось.

Во тьме я взмахнул рукой, в которой крепко сжимал лампу, и наугад нанес удар. Попав точно в цель, послышался чей-то хрип. Но то был не женский хрип, а скорее грубый мужской. Тот, на кого я напал, оказался сильнее и нанес мне удар в ответ, угодив в висок. От такого потрясения я тут же рухнул на деревянный настил, вдобавок ударившись об него затылком.

Дикая боль пронзила тело, а затем резко вспыхнула и в голове. Я мгновенно потерял сознание.

Очнулся от громогласного голоса капитана. В ушах звенело, но я слышал, как Блэйк, стоя недалеко от меня, отчитывал кого-то из своих подчиненных.

Открыв глаза, я увидел перед собой лишь расплывчатую картину. С трудом поднявшись на локтях, ощупал голову. Она была перевязана, кто-то также обработал нанесенную неизвестным рану у виска. Я понял, что капитан закончил свой разговор и направился ко мне. Резким движением он вновь опрокинул меня на койку, которая располагалась в каюте боцмана.

Мужчина уселся на скрипучий стул и уставился на меня.

— Что это на вас нашло, Джек? — вдруг спросил он. Мои глаза еще плохо видели, но выражение Блэйка напоминало мне ужасное недоумение. — Зачем вы напали на моего помощника?

— Простите, капитан, — проскрипел я. — Я думал, это была моя мать…

— Что? О чем это вы?

— В это трудно поверить, но там была…

Я закашлялся. Мне было довольно трудно произносить слова, в голове до сих пор стоял звон от сильного удара. Мысленно я проклинал этого помощника, которому, вероятно, тоже досталось.

Блэйк подал стакан рома, который я в ту же секунду опрокинул. Мне как будто стало легче.

— Объясните мне, что там произошло? — не успокаивался Блэйк. — Мой старпом Эд доложил, что вы с криком бросились на него и огрели лампой по голове, на что он ответил вам тем же.

— Я же сказал, что сожалею о случившемся. Мне трудно говорить. Ох, и сильно же он ударил меня. Блэйк, вы и представить себе не можете, что происходило в трюме…

— Это я и хочу знать. Вы так себя вели, будто призрака увидели.

— Возможно, так оно и было. Все было как наяву. Я услышал пение. Затем увидел женщину, она сидела там и напевала колыбельную для своего мертвого младенца.

— Звучит как бред, — сухо произнес капитан. — Вы отдаете отчет своим словам? Кто, черт возьми, мог петь в моем трюме? Да еще и женщина!

— Я думал, вы сможете ответить мне на этот вопрос, капитан.

Я собрался с силами и продолжил. Блэйк внимательно слушал меня.

— Когда она развернула платок, я увидел мертвеца. Это был я, капитан. Этим младенцем был я… Его лицо было бледным, а она ни с того, ни с сего превратилась в жуткую уродливую старуху. Она шла на меня, я отступал. Когда та открыла свое лицо, я узнал в ней свою мать. Мне стало так страшно, что я тут же потерял сознание.

Блэйк молчал, он ждал от меня продолжения рассказа. Я перевел дух и продолжил.

— Все действительно происходило, как наяву. Она говорила со мной…

— О чем она говорила? — ровным тоном спросил Блэйк.

— О том, что меня не было в тот момент, когда она умирала. И это было так. Я был далеко на севере. Отец писал, что ее состояние ухудшается, но прибыть до ее кончины я не успел. Не было ни дня, чтобы я не ругал себя. Я ведь мог быть с ней, но предпочел уехать, так как дела для меня были превыше всего.

Блэйк молчал. Он смотрел в одну точку и, казалось, думал о своем. Но я продолжил.

— Я не присутствовал на похоронах. И вообще, узнав о ее смерти, замкнулся в себе. По прибытии домой я отказывался глядеть на ее портреты. И мне показалось, что я даже забыл, как она выглядела. Так было легче. Я много раз посещал ее могилу и рассказывал о своих морских путешествиях. Никогда прежде я не чувствовал себя таким одиноким. Почему вы все время молчите, Блэйк?

— Я слушаю, — спокойно ответил капитан. — Мне кажется, вы и сами дали себе ответ. Ваша мать ждала вас и только вас. Вероятно, ей никто не был нужен, кроме родного сына. Но вас рядом не оказалось, и для нее это было большим потрясением. Представьте, каково это: умирать в окружении слуг и своего мужа, но без родного сына? Сразу все поймете.

Он был прав. Да я и сам это прекрасно понимал.

— Но к чему все это? Она лишь напугала меня. Она держала на руках мертвого меня, вы понимаете? Что это значит?

— Для нее вы умерли, Джек, — отрезал капитан. — Вы не заботились о ней и не приехали в самую трудную минуту. И то, что вы все это время ругаете себя, не снимает с вас ответственности за ее смерть.

— Это какая-то чепуха! — возмутился я. — Почему именно сейчас она явилась ко мне? Когда я попал на ваше злосчастное судно!

— Скажите: вы верите в то, что видели внизу? — вдруг спросил Блэйк. — Вы испытали настоящий страх, не так ли?

— К чему вы клоните?

— Ни к чему, — обреченно вздохнул капитан и встал со стула, который чуть не развалился на месте. — Приходите в себя. Вас ждет работа. Не забывайте, что вы на моем судне, и прохлаждаться здесь я никому не позволю.

— Капитан, что это за фокусы? — я был вне себя. Блэйк ушел от ответа, и меня это страшно злило. — Ответьте мне! Я требую ответа.

Блэйк немного помолчал и, не поворачиваясь, добавил:

— Можете считать это своим проклятием, — усмехнулся он и с силой захлопнул за собой дверь каюты.

Мысленно я послал его ко всем чертям. Я не понимал, что произошло, и никто не мог дать мне ясного ответа. Голова просто раскалывалась, ссадина на виске все еще дико горела.

Вдруг я вспомнил о том, что старуха вместе с кожей содрала с пальца кольцо, подаренное моей матерью. Пока я разговаривал с Блэйком, то совсем забыл об этом. Я быстро вытащил руку из-под простыни, которой укрывал себя все это время, спасаясь от озноба, и не поверил своим глазам. На пальце действительно отсутствовала реликвия. Более того, на нем не было ни царапины, а ведь то чудовище с такой силой сдирало кольцо, что кровь сочилась из-под прочного серебряного ободка. Как же так? Выходит, все было наяву? Куда же, черт возьми, подевалось кольцо? Неужели та старуха и вправду была призраком моей матери и забрала кольцо? Нет, все это похоже на бред.

Ощущение было не совсем отчетливым. Я несколько раз сжал пальцы в кулак, проверяя работоспособность кисти, — все в порядке. Но ведь я чувствовал боль. Каждое прикосновение чудовища доставляло ужасную боль. В конце концов, я видел собственную кровь. А теперь на руке не осталось и следа.

Эта загадка для меня еще не скоро разрешилась, и до самого конца путешествия я никак не смог избавиться от чувства постоянного присутствия старухи на корабле. А все оставшееся время, когда я пребывал один, приходилось оглядываться и прислушиваться к любому постороннему звуку. Мне казалось, что призраки прошлого не оставят меня в покое, пока я нахожусь на этом проклятом корабле.

Мне также вспомнились слова Блэйка о якобы нависшем над судном проклятии. Может, появление призрака как-то связано с этим проклятием? Да нет, не может этого быть. Я вообще всегда считал себя человеком далеким от всякого колдовства, за которое, кстати, можно было смело лишиться головы. Я также не верил в истории, которые рассказывали старые моряки о якобы мертвых островах, кораблях-призраках и подобной чепухе.

Но мне трудно представить себе то, что увиденное мною было сном. Я находился там. Я видел это существо и говорил с ним. Я чувствовал боль, и каждая клетка моего тела была пропитана страхом. До конца этого путешествия я, так или иначе, намеревался найти ответ к этой страшной тайне. И ведь, как оказалось, борьба с призраком не прошла бесследно. Периодически моя рука холодела, а порой даже отнималась.

До конца своих дней я терпел это неприятное чувство, которое то и дело донимало меня и не давало спокойно жить.

Глава 4. Тень сомнения

Солнце близилось к закату. Недавний дождь наконец-то заставил как следует вымыться всю команду. От большинства из подчиненных капитана воняло бродячими псами.

Небо покрылось маленькими розово-серыми тучками, сновавшими в полном беспорядке на фоне гладкого голубого ковра. Солнце все быстрее теряло свою безукоризненную округлую форму, сменяя ярко-желтый цвет на сладостно розовый.

Прошла еще одна неделя моего пребывания на «Неприкосновенном». Время от времени я вспоминал призрака моей матери. Я и правда давно поверил в то, что это была она. Но все время задавался вопросом: в чем заключалась цель ее появления? Все-таки я впервые в жизни столкнулся с призраком. Да и до конца все же не был уверен, было ли это наяву.

Я работал на судне, не покладая рук, как и все остальные. Многие из матросов по-прежнему испытывали ко мне неприязнь. Я частенько враждовал с Хэнком, в основном из-за Пита. Меня приводило в бешенство его хамское отношение к юнге. Чем мог, тем помогал пареньку.

Капитан Блэйк все время игнорировал мои просьбы на то, чтобы Хэнк обращался с Питом помягче. Парню нужна была не плеть, а хорошая и верная рука, которая поможет ему встать на ноги.

— И что же вы от меня хотите, мистер Уайт? — причитал капитан. — Чтобы я сам менял ему пеленки?

— Я просто хотел вам сказать, что, будь я на вашем месте, то покончил бы с тем беспределом, что творится на этом судне…

— Но вы не на моем месте, так что извольте делать то, что вам велено, и не совать свой нос туда, куда не нужно.

— Очень жаль, — подытожил я, — что это не так, капитан Блэйк.

Ближе к вечеру ветер заметно переменился. Тучи над головой сгущались в единый рваный серого цвета ковер. Нутро подсказывало, что стоит ждать шторма. Спустя несколько часов матросов, в том числе и меня, швыряло по палубе из стороны в сторону от могучих волн, с треском ударявшихся о корпус обветшалого судна. Мне казалось, еще чуть-чуть — и волны раздавят нас, как скорлупу ореха. Я как можно скорее забился в свою каюту и не высовывал оттуда носа, покуда не прошел шторм.

Кстати, хотел немного рассказать вам об обстановке и порядке на корабле Блэйка. Ума не могу приложить, почему же он так гордился своим судном. «Неприкосновенный» просто кишел мелкими грызунами, которые питались галетами, остатками неиспользованной провизии и размножались с такой скоростью, что были частыми гостями во всех каютах. Порой они бегали по кроватям, тарелкам, из которых ели матросы. Из-за довольно скудного питания у членов команды постоянно были проблемы с желудком.

На каждого из матросов приходилось по четыре сухаря в день. Сухари были настолько черствыми, что ими можно было вбивать гвозди в дубовые доски. Не хватало также и питьевой воды. Блэйк постоянно увиливал от ответа на вопрос о выживании при таких скудных запасах.

Матросы редко мылись, отчего на телах многих из них завелись телесные паразиты. Я в свою очередь стал чувствовать себя намного хуже после изнуряющих работ, постоянных ночных дежурств и ужасного питания. Мои ладони начали трескаться, а ногти ломаться. Я перестал бриться, так как на это у меня не было времени, а когда оно все-таки находилось, я валился с ног от смертельной усталости. Под постоянным воздействием ветра, морской воды и солнца моя кожа окончательно огрубела.

Горячую пищу команда получала раз в сутки. Раздавали ее порой на несколько человек в одной миске.

Я заметно похудел. Глядя на себя в зеркало, заметил, что выглядел почти как скелет, обтянутый кожей с густой светлой бородой и сальными растрепанными волосами, свисавшими почти до носа. Я не любил носить бороду, и потому при первой же возможности занялся бритьем.

Кстати говоря, приближался тот день, о котором упоминал Блэйк еще в самом начале нашей встречи. День, когда, как он выразился: «Ты все увидишь своими глазами». Действительно, лучше бы мне так и не довелось увидеть этого.

Честно говоря, даже не знаю, с чего начать. Наверное, как всегда с того, что я после изнурительного трудового дня вернулся в свою каюту, где делал кое-какие записи в своем дневнике. Снаружи шел небольшой дождь, и настроение у меня было совсем паршивое.

Я налил себе рома и не спеша сделал подряд несколько долгожданных глотков. В дверь каюты постучались, я попросил человека войти. Со скрипом дверь распахнулась, и на пороге показался Пит. Я жестом предложил ему войти. Судя по всему, у него были для меня какие-то новости.

Я заметил, что у юнца дрожали руки. Я предложил ему сесть, но тот отказался.

— В чем дело, Пит? — спросил у него я. — Не бойся меня, садись. Я не капитан, и нечего передо мной стоять, как караульный его величества.

Юнга робким движением взял табурет и уселся на него.

— Ну, говори, зачем пожаловал? — спокойно спросил я. Этот паренек был мне симпатичен, и я не хотел его обижать. — Тебя Блэйк ко мне направил?

Юнец кивнул, затем произнес:

— Капитан велел передать вам, чтобы вы ничему не удивлялись и вели себя спокойно…

— Что? О чем это ты? — недоумевал я. Уж в себе ли Пит?

— Вспомните ваш недавний разговор, сэр, — пробормотал Пит, оглянувшись на дверь, будто опасаясь, что сейчас кто-нибудь войдет.

— Разговор о чем? — я терял терпение. — Пит, мне до смерти надоели все эти ваши загадки. Хоть кто-нибудь на этом судне может внятно объяснить, в чем дело?

Вдруг Пит резко поднялся, опрокинув табурет, и поспешил к выходу.

— Главное постарайтесь сохранять спокойствие, — напоследок повторил юнга и молча вышел из каюты, оставив меня в полном недоумении.

Боже, у меня внутри все кипело от злости. Я решил, что Пит спятил, когда передавал это бесполезное сообщение от Блэйка. Затем я услышал, как кто-то снаружи копошился возле моей каюты. Я понял, что меня хотят запереть, молниеносно вскочил с койки и бросился к двери. Щелкнул засов, и я оказался в плену собственной каюты. Возмущению моему не было предела. Я с такой силой колотил в дверь, что, казалось, она вот-вот слетит с петель.

— Что это значит?! — вопил я. — Кто запер мою дверь? Пит, это не смешно!

Но, похоже, снаружи уже никого не было. Тот, кто меня запер, сразу же удалился. Ломиться дальше в закрытую дверь было бесполезно. Мне оставалось лишь гадать, кто и зачем это сделал.

Я перебирал в голове все варианты произошедшего. Также вспомнил слова Пита о том, чтобы я ничему не удивлялся и сохранял спокойствие. О чем, интересно, шла речь?

Впрочем, время и так шло ко сну. Я спокойно лег на свой лежак с надеждой, что завтра меня все же выпустят на волю и извинятся за эту глупую шутку.

Я лежал с открытыми глазами около десяти минут, размышляя над словами Блэйка о проклятии. Последнее событие никак не выходило у меня из головы. Я встретился лицом к лицу с предполагаемым призраком своей матери. Может, мне суждено было попасть на этот загадочный корабль, чтобы встретиться с ней? Правда, я никак не улавливал смысла сказанных ею слов.

И потом вспоминал слова капитана о том, что придет час, когда я все увижу своими глазами… И тут вдруг заявляется Пит со странным посланием. Потом некто запирает меня в этой затхлой каюте наедине со своими мыслями. Неужели завтра меня ждет то, о чем предупреждал Блэйк?

Я едва успел оправиться от встречи со зловещим призраком, и морально не был готов к каким-либо новым загадкам. Пожалуй, на сегодня хватит с меня приключений. Уверен, что завтра ничего не произойдет, и как только я проснусь, то немедленно направлюсь за информацией к капитану. Я уверен, что Блэйк найдет этому объяснение.

Эту ночь я провел как в бреду. Мне снились кошмары, в которых шторм то и дело гонял мой корабль, разрушая его и поглощая целиком со всей моей командой. Мне снилась моя мать в образе той ужасной старухи. Во сне она почему-то смеялась надо мной и моими страхами. Затем появился тот самый призрак, от которого я должен был убежать. Он преследовал меня повсюду. Последнее, что я запомнил — это домик моих родителей в Портсмуте. Когда-то в нем было так уютно из-за большого количество проживавших в нем людей, включая моих родителей и прислугу. Но сейчас он остался совсем пустым и одиноким. Я стоял в саду и глядел на веранду, на которой мы с отцом когда-то играли в пиратов, сражающихся с гвардейцами его величества. Одного из последних, впрочем, изображал отец. Я же предпочитал играть роль пирата. Сейчас я будто со стороны наблюдал за этой картиной.

Затем вмиг все исчезло, и на пороге дома я увидел свою мать, которая звала меня. Я, как завороженный, шел на ее голос. По мере моего приближения та удалялась от меня.

В какой-то момент я очутился в гостиной собственного дома. Она была точь-в-точь такой же, как я видел ее в последний раз. Голос моей матери все звал меня, хотя саму ее я уже не видел. Он становился все слабее и слабее. Я уже не понимал, откуда она меня зовет.

Мне казалось, что звук доносился со второго этажа. Добравшись до лестницы, я стал подниматься по ступеням. Подняв голову, увидел, как некая тень скользнула в дверной проем коридора, расположенного на втором этаже. Очутившись в этом темном пространстве, увидел множество дверей по обеим сторонам стен. Повсюду сбоку были подвешены свечи, тускло освещавшие мрачный коридор. Сейчас я боялся по нему идти.

В конце была расположена спальня моих родителей. Я увидел, что тень скользнула именно за эту дверь. Остальные двери, впрочем, были заперты. В данную минуту мне вовсе не хотелось идти в конец коридора, но ноги сами шли вперед. Даже во сне я испытывал неимоверный страх.

Вокруг, казалось, стоял гул. Со всех сторон до меня доносились голоса моих родителей, слуг. Я даже слышал свой голос детства. Будто дом воспроизводил диалоги, некогда звучавшие в этих стенах. Но сейчас все это смешалось единую массу, и было непонятно, что я вообще здесь делаю.

Наконец, я достиг конца коридора и уже стоял у двери, ведущей в спальню родителей. Дрожащей от ужаса рукой я коснулся ручки и медленно со страшным скрипом, из-за которого дрожь усиливалась по всему телу, открыл дверь.

Моему взору предстала ужасающая картина. На кровати, которая стояла у самого окна, спокойно лежала моя мать в окружении моего отца и нескольких слуг. Отец сидел на краю кровати и гладил руки своей супруги. Мать лежала неподвижно.

Мне стало любопытно, и я вошел в комнату со словами: — «Что здесь происходит?»

Но никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Они будто не замечали моего присутствия или делали вид, что меня нет.

Я подошел к кровати и увидел, как моя мать лежит, открыв глаза и рот. Меня вновь пронзил страх, ведь она была мертва. А отец все продолжал гладить ее руки.

— Отец, что ты делаешь? — спросил я. Ответа не последовало. Он, будто сумасшедший, продолжал делать одни и те же движения.

Я глянул на слуг. Они, словно деревянные фигуры, застыли в немом ожидании. Боже, что же здесь происходит? Почему меня никто не слышит?

Я тронул отца за плечо и тут же одернул руку. Он был холодным, будто лед. Они все были как неживые. Я пытался сообразить, для чего передо мной возникла вся эта картина. Ну, конечно, я не был на похоронах матери, и приехал слишком поздно. Она уже умерла, а я все еще вел переговоры с купцами на севере, совсем позабыв о письме отца, в котором он упомянул о болезни матери. И вдруг, быть может, сейчас я вижу то, как умирала моя мать. Мне стало немного легче на душе.

Я посмотрел на свою мать, и слеза невольно покатилась по небритой щеке. Сейчас она выглядела ужасно. Ее рот и глаза были широко открыты, а взгляд будто устремлен на меня. От этого мне становилось не по себе. Я уже развернулся, чтобы уйти, когда позади раздался голос:

— Джек…

Я узнал в нем мою мать. Но ведь она умерла. Как же она могла звать меня? Я будто прирос к полу и не мог заставить себя обернуться.

— Джек, посмотри же на меня, — повторил голос.

Я глубоко вздохнул и лишь повернул свою голову, глядя через левое плечо назад. Голос снова позвал меня, но на этот раз изменился. Как тогда в трюме «Неприкосновенного»!

— Господи, неужели, это снова повторяется, — трясясь от страха, подумал я, но заставил-таки себя развернуться.

К горлу начала подкатывать тошнота. Я увидел, как моя мать — то есть теперь это была уже не она, а та уродливая старуха, — села на кровать и уставилась на меня. Эта злобная тварь смотрела своими черными, как дым, глазами и издавала те самые истошные звуки. Я замер и не мог вымолвить ни слова, а этот призрак все повторял и повторял мое имя.

— Джек, иди же ко мне. Я так ждала тебя, сын…

Мой отец и все слуги вдруг одновременно обернулись и уставились на меня. Глаза их горели ярким пламенем. Вдруг заговорил отец, но его голос зазвучал как из преисподней.

— Что ты натворил, Джек? Почему мы должны тебя так долго ждать?

Я хотел было бежать, и уже развернулся, как вдруг призрак вновь окликнул меня:

— Джек, ты ничего не забыл?

Я резко обернулся. Этот призрак стоял шагах в семи от меня, сжимая что-то в руке. Костлявая ладонь разжалась, и я увидел кольцо, которое накануне призрак снял с моего пальца! От переизбытка чувств я не проронил ни слова, а лишь машинально вытянул руку вперед.

— Отдай мне его! — крикнул я. Сердце бешено колотилось и, казалось, вот-вот выскочит из груди. — Верни, слышишь?!

— Ты не заслужил его, Джек, — загробным голосом произнес призрак. — Ты не заслужил…

Я боялся сделать шаг вперед. Боялся до ужаса вида этого зловещего призрака. Мысленно я ругал себя за свою трусость, но совладать со своим страхом я не сумел.

Затем слуги по очереди стали шептать мое имя. Я закрыл уши руками и с силой зажмурил глаза, пытаясь проснуться. Призрак моей матери уже медленно слезал с кровати и крался ко мне, а я все не мог сдвинуться с места. В эти секунды я думал о своей смерти. Мне действительно хотелось умереть, лишь бы не видеть всего этого.

Зловещий призрак уже приближался ко мне, как и мой отец вместе со слугами. Они все шли на меня, выговаривая мое имя.

Призрак вдруг оказался совсем рядом со мной и, открыв свой рот, тот пронзительно закричал. Крик заставил меня потерять сознание…

                                                   * * *

Я сам начал кричать, пронзительно и долго, не открывая глаз. И как раз в этот момент я услышал чей-то голос. Какой-то человек тряс меня, пытаясь привести в чувства, постоянно повторяя мое имя. Я проснулся.

Наконец, я открыл глаза и выдохнул, будто все это время находился под водой. Я оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где нахожусь. Все вокруг казалось каким-то знакомым. Но интерьер каюты вовсе не напоминал дыру, в которой я ночевал на «Неприкосновенном». Это была богато обставленная каюта капитана, интерьер и предметы которой показались мне до боли знакомыми.

Вдруг я обратил внимание на человека, который приводил меня в чувства. Сначала в глазах помутилось, но, зажмурившись несколько раз, я увидел его лицо. Увидел и чуть вновь не отправился досматривать кошмарный сон.

Прямо передо мной стоял мой старший помощник Томас. Он выглядел испуганным. Я смотрел на него так, будто не видел тысячу лет. Но вот сейчас он стоял передо мной, то и дело спрашивая, все ли со мной в порядке. Поначалу я даже не решался ему отвечать.

— Сэр! — воскликнул Томас. — Мистер Уайт, с вами все в порядке?

Я не мог вымолвить ни слова. Мне стало ясно, что это не сон. Все происходило наяву. Я лежал на койке в своей капитанской каюте, которая была расположена на собственной шхуне «Марии». Но ведь она же затонула, а Томас погиб. Или мне все это приснилось? Я совсем запутался. Я перестал отличать реальность от сновидений и наоборот.

Но сейчас все казалось мне настолько настоящим, что я не мог не поверить в то, что прежде спал и видел лишь кошмарные сны.

От переизбытка чувств я бросился к Томасу в объятия. Мне даже захотелось расплакаться от счастья. Я был рад видеть его живым и невредимым. Если он стоит передо мной в полном здравии, значит и вся команда жива, а моя шхуна, как и прежде на плаву.

— Томас, — произнес я. — Что с остальными членами команды?

— А что ж с ними сделается, мистер Уайт? — удивленно пропел Томас. — Все в полном порядке, сэр. Но вы сильно меня напугали. Я проходил мимо и услышал ваши крики. Вам, должно быть, приснился дурной сон?

— Еще какой, мой друг, — ответил я, до сих пор не веря своим глазам. — Мне приснилось, будто мы все пошли ко дну. Вернее, я один и спасся, а потом этот проклятый корабль…

— Какой корабль, сэр? Не к добру такие сны, доложу я вам, — забеспокоился Томас. — Вам нужно чаще отдыхать, я говорил. Вы слишком мало спите.

— Томас, сколько я спал? — поинтересовался я.

Медленно встав с койки, я побрел к зеркалу. Да, передо мной стоял все тот же неунывающий и вполне прилично выглядевший капитан Уайт. Он смотрел на меня моими же сонными, но ясными глазами. Неужели это был сон?

— Сэр, думаю, вы проспали около девяти часов, — поспешил ответить Томас. — Время близится к ужину, сэр. Не желаете ли подкрепиться? Кристофер как раз закончил готовку.

— Да, мой друг, — ласково ответил я. Я любил Томаса. Он был очень смышленым молодым помощником. — И, пожалуйста, перед ужином собери всех на палубе. Мне необходимо убедиться, что все в полном порядке.

— Как скажете, сэр, — отрапортовал Томас и удалился.

Это было действительно странное чувство. Я находился на своем затонувшем судне. То есть мне так казалось раньше. Неудивительно, что я так долго спал. Наверное, здорово вымотался, вот и уснул беспробудным сном. А в этом время все кошмары мира слились в едином сне Джека Уайта.

На верхней палубе собралась вся команда. Солнце близилось к закату, погода стояла почти безветренная. На небе не было ни облачка.

Матросы удивленно переглядывались и перешептывались, недоумевая, зачем же собрал их капитан.

Я важно отсалютовал всем своим матросам и произнес небольшую речь.

— Братья, мы — одна команда. Я всецело рад, что именно с вами я в очередной раз отправился в это путешествие. По прибытии на Барбадос мы будем гулять и веселиться!

Я заметил явное оживление среди членов команды.

— Только надо чуть поднажать, — продолжил я. — Я верю в то, что моя мудрость и ваш профессионализм помогут нам невредимыми добраться до заветных берегов. У меня все. Всем отправиться на ужин, а после разойтись по рабочим местам. Мистер Корн, жду вас в кают-компании.

На удивление я очень быстро пришел в себя. Даже на некоторое время позабыл о том, что со мной происходило относительно недавно. И все же я был удивлен тому, насколько красочными бывают сны человека. Надо отдать должное создателю нашему, который наградил нас таким даром как сновидение.

Дни шли в полной безмятежности. Мои члены команды исправно выполняли свою работу, несли вахту, вовремя накрывали на стол. С Томасом мы постоянно сверяли график, по которому должны были прибыть в Барбадос. От графика, впрочем, мы не отставали, а даже наоборот.

Ночами я спал спокойно. Меня ничто больше не тревожило, хотя признаюсь: первые несколько дней я скептическим относился к некоторым вещам, все присматривался — не сплю ли я вновь?

За последнее время я видел слишком много хороших и плохих снов. Но они вообще перестали мне сниться, и меня это устраивало.

Как-то раз, одним ничем не примечательным днем, я находился в своей каюте, в сотый раз изучая список заказанных купцом товаров, которые перевозила «Мария». Все шло точно по плану. В дверь каюты постучали, и я разрешил войти.

Томас заглянул ко мне и доложил, что все работы по починке грот-мачты завершены, и пригласил меня подняться ко всем. Я ответил, что буду через десять минут. И действительно, матросы поработали на славу, приведя в порядок грот-мачту, подлатав ее в тех местах, где это необходимо было сделать.

Я остался доволен работой и поблагодарил ребят. Мы стояли с Томасом и беседовали, когда мимо проходили матросы и живо обсуждали долгожданное прибытие на Барбадос. Они начали обмениваться информацией о дате прибытия, и невольно я уловил обрывок их разговора:

— Ладно тебе, Ларри, — произнес другой моряк. — Потерпи немного, и скоро юные английские леди будут восседать у тебя на коленях в каком-нибудь дешевом трактире!

Они посмеялись так громко, что мы с Томасом обернулись. Затем Ларри ответил своему товарищу:

— Легко сказать «потерпи», Дотсон! Сегодня только двадцатое сентября…

Тут меня словно молнией поразило. Двадцатое сентября? Где я уже это слышал? Я вспоминал эту дату, эту сцену так, будто раньше уже это происходило. И тут мне все стало ясно. Боже, да, в ночь на двадцать первое сентября шхуна вошла в зону шторма, и мы потерпели крушение. В ночь, это случилось сегодня…

Я как оглушенный ринулся к правому борту шхуны и взглянул на небо, затем на море. Все казалось таким спокойным и безмятежным. Но теперь это выглядело слишком подозрительным.

Пока я обдумывал все происходящее, ко мне уже несколько раз обратился мой старпом. Но я будто не слышал его и продолжал прокручивать в голове все мыслимые и немыслимые варианты.

Наконец, я отреагировал на знаки Томаса.

— Сэр? Мистер Уайт! — повысил голос старпом. — Вы в порядке?

— Что? Да, да, все тип-топ, Том, — заикаясь, ответил я, неотрывно глядя на небо.

Но у меня вдруг появилось странное предчувствие. И оно скорее было скверным, нежели благоприятным.

— Как думаешь, — вдруг обратился я к Томасу. — Нам не следует изменить курс?

— Зачем, сэр? — недоуменно спросил парень. Он искоса глядел на меня, пытаясь угадать, что у меня на уме.

— Тебе не кажется, что ветер переменился? — спросил я.

Томас посмотрел в небо.

— Нет, сэр, — спокойно ответил тот. — Небо гладкое и чистое как шелк. Думаю, дождя не будет.

— Почему ты так уверен в этом? — не отставал я. — Тебе известно, как образуются штормовые ветра?

Томас кивнул. В моих глазах он увидел волнение.

— Сэр, бояться шторма бесполезно. Избежать невозможно, если ты попал в его зону, его можно лишь пережить. И понять, что ты в зоне штормовых ветров также практически невозможно. От резкой перемены ветра до образования штормовой воронки может пройти менее часа. Уж кто-кто, а вы-то наверняка это знаете лучше других.

Томас выдохнул, затем, заметив мое беспокойство, продолжил:

— Но, глядя на небо, могу вас заверить, что никакого шторма не предвидится. Небо ясное, на море полный штиль. В случае возникновения опасности приближения к штормовой зоне, я вас сразу же предупрежу, будьте уверены.

Слова старпома немного успокоили меня. Но все же я терялся в догадках. Мне кажется, я нашел связующее звено, между тем, что происходило со мной до и после крушения шхуны. По мере развития событий ко мне начала возвращаться память. После диалога матросов у меня возникло чувство, что я уже где-то его слышал. Сейчас все начало происходить в точности так же, как и в день гибели «Марии». Вот только я никак не мог вспомнить, что я приказал Томасу… Или мы переменили курс, или я доверился своему старпому. В одном из случаев мы погибнем, в другом есть вероятность избежать попадания в зону шторма. Хотя, может, и такой вероятности тоже нет.

Я принял безоговорочное решение и приказал Томасу проложить новый курс. Томас решил со мной не спорить и пообещал выполнить приказ. Что же происходило дальше? Я никак не мог вспомнить. И как же это я мог забыть эту злосчастную дату? А вдруг другого исхода для моего судна нет и нам в любом случае суждено сгинуть в морской пучине? Эти мысли я гнал от себя прочь.

Меня снова посетил неотвратимый страх. На этот раз все казалось таким необыкновенным, даже почти фантастическим. Это странное чувство, будто ты здесь когда-то находился и беседовал со всеми этими людьми. Я даже знал судьбу каждого из них, равно как и свою.

Тем не менее собрание офицеров я решил не отменять, и в назначенное время мы с моими ближайшими помощниками собрались в кают-компании. Томасу, который должен был присутствовать со мной на собрании, я приказал остаться на верхней палубе и следить за погодой.

Совещание длилось около двух часов. Все порядком подустали, и я предложил продолжить обсуждение дел завтра после обеда. Мы решили расслабиться и выпить по стакану французского вина, а также просто побеседовать о морской жизни.

Скажу вам, беседа длилась еще дольше, чем наше собрание. Все порядком напились и развеселились. Я глядел на счастливые лица своих людей и не видел в них ни тени тревоги. Может, мы уже избежали предназначенной для нас гибели? Может, никакого шторма вовсе и не было, и мне всего лишь приснился дурной сон? По крайней мере у меня никак не возникало того странного чувства, будто со мной это уже происходило.

Матросы общались, рассказывали о своих семьях. Я же погрузился в раздумья. Мне хотелось вспомнить все, что происходило в тот день. Но как я ни старался, мне это не удалось.

Мой помощник Ларри заметил, что я погрустнел, и чтобы хоть как-то поднять мне настроение, громко произнес:

— Братцы! А не рассказать ли вам анекдот про диких амазонок? Мне о нем поведал один мой приятель с Тортуги!

Он только начал рассказывать, как вдруг мне стало нехорошо. Вот оно! То самое чувство! Я как будто снова был поражен молнией. От испуга я выронил из рук стакан с вином, тот вдребезги разбился. Матросы переглянулись. Никто не промолвил ни слова, всем казалось, что я просто много выпил. Но я-то знал, что сейчас должно было произойти. Я вспомнил это. Как раз тогда, когда Ларри начал рассказывать свой анекдот, в каюту влетел Томас и сообщил о шторме.

Я вскочил с места и уставился на дверь. Вокруг воцарилось молчание. Взгляды матросов были устремлены лишь на меня. Все будто вмиг протрезвели. Мое сердце бешено колотилось и казалось, что все слышали его стук. Дыхание стало учащенным, струйка пота стекала по лбу и почти коснулась ресниц.

Я замер в ожидании. Но ничего не происходило. Томас все не появлялся. Очевидно, я что-то напутал. Быть может, все вообще происходило иначе? Я даже забыл о том, что в каюте находился не один. Люди ждали объяснений, пронзая меня любопытными взглядами.

Я посмотрел на них и решил, что не стоит рассказывать о своих опасениях. Они решат, что я спятил.

Вместо этого я произнес:

— Я слишком много выпил, да и здесь ужасно душно.

Все же, не дождавшись Томаса, я немного успокоился. Выходит, пронесло. Томас не сообщил о шторме, значит, мне удалось его избежать.

Выходит, я принял верное решение об изменении курса? Хотелось бы, чтобы это было так.

Но вдруг Ларри произнес:

— Сэр, вы неважно выглядите. Вам нужно на воздух…

Он не успел договорить, так как именно в эту секунду дверь в каюту распахнулась, и на пороге я увидел испуганное лицо Томаса. Кровь застыла в жилах. Что он сейчас скажет?..

— Сэр! Мистер Уайт! — кричал старпом. Я смерил его испуганным взглядом. — Шторм, сэр! Я не знаю, как это произошло…

Теперь Томас не смог закончить свою фразу, так как в мгновение судно так резко накренилось, что и я, и все члены моей команды, включая старпома, попадали со своих мест. Вся посуда слетела со стола. Кто-то вскрикнул от боли. Это был матрос Джим. Он ударился головой о деревянную переборку.

Теперь-то память вернулась ко мне. События начали развиваться настолько стремительно, что я уже никак не мог повлиять на печальный исход. Теперь мне оставалось вновь пережить это страшное крушение и постараться спасти хоть кого-нибудь из членов своей команды.

Томас поднялся первым, затем помог встать на ноги мне. Матросы уже выбежали наверх и принялись за работу. Мы с Томасом поспешили за ними.

Вы бы знали, что творилось на палубе — картина была ужасающей. Еще несколько часов назад на небе не было ни облачка, вовсю светило солнце. Но сейчас все выглядело таким зловещим. Вокруг все почернело, небо было хмурым и изливало на нас все свои соки. Волны поднимались так высоко и так резко ударялись о палубу, что я понял одно: трагический конец неизбежен.

Корабль постоянно кренился с одного бока на другой, не давая матросам возможности выровнять паруса. Рулевой Терри и вовсе не справлялся с управлением. Прежде чем мы с Томасом успели вступить на палубу, хлесткая волна подхватила нас и с силой отнесла к противоположному борту, об который мы одновременно ударились и вскрикнули от боли.

Томас был проворен и уже мелкими перебежками двигался в сторону штурвала. Я же увидел картину, от которой по телу пробежала ледяная дрожь. Когда я с трудом поднялся на ноги и весь промокший до нитки пытался добраться до рулевого, то увидел, как Ларри и матрос по имени Дотсон, пробежав несколько метров, мгновенно были смыты волной и выброшены за борт. Последнее, что я смог услышать, это их истошный, наполненный болью, крик.

Ко мне продолжила возвращаться память, и я понял, что уже видел этот эпизод раньше. Тем не менее скорбеть о погибших товарищах было некогда. Нужно было срочно разыскать Томаса и спустить шлюпку на воду, а также разыскать остальных членов команды. Внезапно за спиной я услышал треск, будто что-то разломилось на куски. Вспыхнуло воспоминание о том, что в разгар шторма одна из мачт сломалась пополам из-за могучего ветра. Но на этот раз я услышал лишь треск корпуса судна. Это было плохое предзнаменование…

Я продолжал выкрикивать во весь голос имя старпома. Дождь лил с такой силой, что видимость на корабле была равна нулю. Все превратилось в сплошное месиво из множественных капель дождя и волн, то и дело поражавших судно.

Я, шатаясь, направился к штурвалу в надежде разыскать хоть кого-нибудь. Шел почти вслепую. Крики матросов неожиданно стихли. Мне казалось, что я вообще остался один на борту моей бедной шхуны. Уже второй раз она терпит крушение. Или первый?..

И действительно, на пути к штурвалу я не встретил ни одной живой души. Я все звал Томаса. Наконец, мне удалось добраться до места рулевого и встать за штурвал. Но самого рулевого не было на месте. Куда же подевался Терри? Неужели ему удалось покинуть корабль?

У меня промелькнула безнадежная и бредовая идея, что я мог бы самостоятельно вывести «Марию» из шторма, но я вовремя отказался от этой затеи. Необходимо было спешно покинуть сокрушаемую морем шхуну.

У места рулевого я не обнаружил и Томаса. Лишь когда я уже направился к шлюпкам, он неожиданно налетел на меня сзади, и мы кубарем покатились по палубе. Во всем была виновата сильнейшая качка. Я был так рад, когда увидел Томаса, живого и невредимого. Быть может, вместе нам удастся спастись. Нам приходилось орать во всю глотку, чтобы слышать друг друга.

— Сэр! — кричал Томас. — Терри смыло волной! У нас больше нет штурмана!

— Ларри тоже погиб! — в ответ прокричал я. — Я видел, как их с Дотсоном вышвырнуло за борт. В таком водовороте никому не выжить!

— Похоже, что остались только мы, сэр, — мой старпом все сильнее надрывал глотку. — Нам надо убираться с этого судна, или с нами тоже будет покончено!

— Двигаемся к шлюпкам! Будь рядом…

Но после очередной волны нас раскидало в разные стороны. Повезло, что, пролетая над палубой, мне под руку попался конец каната, привязанного к грот-мачте, за который я смог ухватиться. Я видел, как несколько шлюпок просто сорвало с креплений, и они сгинули в море. Я молился, чтобы осталась хотя бы одна.

Как раз в тот момент, когда я боролся с качкой, небо раскатисто взревело, затем его озарила яркая вспышка, потом еще одна! Я насчитал около четырех таких вспышек. Молния разрезала мертвенно-серое небо пополам. Затем раздалась еще одна вспышка, куда более яркая, чем все предыдущие. Я увидел, как молния ударила точно по центру бизань-мачты, раздробив и ее. И зачем я только взглянул на молнию? Она была настолько яркой, что я тут же ослеп и полностью потерял ориентацию.

С сильным треском мачта начала крениться в ту сторону, где лежал я, еще не оправившись от очередного морского всплеска. В глазах все искрило. У меня не было сил подняться, а мачта медленно склонялась надо мной. Я уже приготовился к смерти, как вдруг Томас сильным толчком сдвинул меня с места. Как раз в это мгновение бизань-мачта рухнула прямо на палубу. Прямо на то место, где секунду назад лежал я. Но сейчас на моем месте оказался Томас.

Я обернулся и сквозь разноцветные пятна, которые оставила в моих глазах вспышка, увидел, как он неподвижно лежал лицом вниз на промокшей палубе. Мачта намертво прижала его к настилу, по которому уже стремительно бежала кровь вперемешку с водой.

Дождь барабанил без устали. Кровь, вытекавшая из-под тела Томаса, была смыта мгновенно. Я подбежал к нему, пытаясь приподнять мачту. Но, черт возьми, я понимал, что ничем помочь ему уже не могу. От отчаяния мне хотелось кричать. В ушах звенело от постоянного шума, смешанного с дождем, громом и мощнейшими всплесками волн. От этой какофонии разболелась голова и вновь судорожно запульсировали виски.

Медлить было нельзя. Я последний раз взглянул на тело бедняги Тома, который ценой своей жизни спас меня. После трогательного прощания я поспешил к шлюпкам. Теперь я действительно остался один. Как я рассказывал вам в самом начале, шлюпку на воду я спустил довольно быстро, несмотря на то, что был совсем один. Дальше все происходило еще быстрее.

---

Как только шлюпка коснулась поверхности бушующего моря, огромная волна, высотой примерно с грот-мачту галеона, накрыла меня, а заодно и мою шхуну, которая с треском медленно начала уходить ко дну.

Когда «Мария» наполовину скрылась под водой, на месте крушения образовалась зловещая воронка, которая стала затягивать меня все глубже. Я же греб веслами с такой силой, на какую вообще был способен. Казалось, что я работал руками несколько часов, хотя, в сущности, прошло не больше десяти минут.

Истратив все силы, я выбрался из зоны образовавшейся воронки и замертво упал на дне своей шлюпки. К тому времени моя шхуна окончательно скрылась из виду. Но мои страдания на этом закончены не были. Отдых мгновенно пришлось прервать.

Шторм утих не сразу. Еще несколько часов между нами проходила жестокая борьба. Я боролся изо всех сил. Каждая новая волна внушала такой страх, что я напрочь забывал обо всем, а лишь судорожно греб вперед.

Ветер, казалось, не утихал, а наоборот усиливался. Про себя я молился, чтобы все это прекратилось. Почему-то сейчас мне вспомнились слова Блэйка о том, что меня обнаружили, когда я без сознания дрейфовал на обломке своего затонувшего судна. Но в данный момент я находился в шлюпке — что из этого является правдой?

Я все продолжал грести и кричать — так, мне казалось, было легче воспринимать физическую боль от непрерывной работы руками. Обернувшись назад, я обнаружил, что едва отплыл от места затонувшего судна. Я увидел, как множество обломков корпуса «Марии» плавали в беспорядке то тут, то там. На поверхность стали всплывать бочки, ящики со снастями и товарами, которые мы везли на Барбадос. Но моей главной задачей было оставаться в шлюпке.

Борьба с морем, казалось, длилась вечность. Вы не поверите, но все это время волны не давали мне возможности передохнуть ни на минуту. В какой-то момент этому противостоянию пришел конец. Очередной могучий всплеск опрокинул шлюпку, и я оказался в воде. В голове проносились мысли о том, что я ни в коем случае не должен паниковать.

Оказавшись под водой и почти без сил, я все-таки вынырнул и, к своему ужасу, обнаружил, что мою шлюпку отнесло от меня на порядочное расстояние. Добраться до нее вплавь уже не представлялось возможным. Вот тут меня действительно сковал страх.

Но все же желание выжить победило. Гребя руками, я поплыл к тому месту, где дрейфовали обломки моего корабля. Их было превеликое множество. Повезло, что в этот момент очередная волна не настигла меня. Она бы точно покончила с моим существованием.

Наконец, я взобрался-таки на огромный обломок корпуса «Марии» и лег на живот, обхватив обломок руками. В таком положении я и уснул. Но прежде, чем сознание покинуло меня, закрыв глаза, я прокручивал в голове самые яркие воспоминания моей жизни.

Я думал о своей матери, о том, как сильно ее любил. В воздухе витали ее слова о том, чтобы я никогда не сдавался и был сильным. Разум воспроизвел и образ моего отца, который научил меня всему, что я теперь знал. Перед собой я видел лица своих матросов, их голоса эхом раздавались в голове. Они были счастливы и так ждали родных английских берегов, но я не смог их спасти…

Дождь по-прежнему бил по лицу с нарастающей силой, но я уже не реагировал на него. Море должно было поглотить меня, но, как я и говорил, провидению почему-то угодно сохранить мою жизнь. О том, кто и как меня спас, я не знаю, да и плевать мне было на то, спасут ли меня вообще.

Глава 5. Побег

В который раз я с трудом разлепил глаза. В ушах еще стоял звон, напоминавший о кораблекрушении. Я с горестью вспоминал последние минуты своей шхуны, вспоминал бледно-мертвенного цвета лицо своего старпома, который спас мне жизнь. Зачем он это сделал? Я должен был погибнуть вместе со всеми. И даже море отказалось принять мою душу.

Наконец я вспомнил все, что происходило тогда. И не скажу, что был рад еще раз это пережить.

Тем не менее где-то глубоко таилась надежда, что, открыв глаза, я вновь увижу радостное лицо Томаса, который поинтересуется моим здоровьем, увижу трезвые лица своих матросов. Но этого не произошло. Я мог даже не открывать глаза, а лишь учуяв запах плесени, понять, где нахожусь. Я вернулся на «Неприкосновенный».

Но глаза открыть пришлось. В каюте я находился один. Мне необходимо было понять: неужели все будет происходить заново? Меня только что обнаружили после случившегося кораблекрушения или я вновь вернулся в то время, когда меня заперли в каюте?

Как раз после того кошмарного сна о своем родном доме я очнулся как в бреду и оказался там, где уже и не мечтал оказаться — на своей шхуне.

Я вспомнил, что в первый день пробуждения на судне Блэйка голова у меня была перебинтована от полученных травм во время шторма. Я ощупал рукой голову, но никакой повязки не обнаружил, придя к выводу, что мои приключения на судне капитана Блэйка продолжаются.

Оставался лишь главный вопрос: я по-прежнему был заперт или же нет? Аккуратно встав с койки, я побрел к двери.